Ее любили прежде другие мужчины, и Мэгги искренне считала, что и она их любит. Некоторых она даже могла представить себе в качестве возможных спутников жизни, но только с Диреком Чэннингом она впервые познала, что значит неутолимое желание. Только в эту ночь поняла, что такое страсть. Словно некая высшая сила посмеялась над их обоюдным стремлением к независимости и бросила друг другу в объятия.

Хотя в драме, которая разыгрывалась в реальной жизни, каждый из них по-прежнему играл свою роль, жажда наслаждения, охватившая их, была подобна накаляющему до белизны и спаивающему два металла жару.

«Завтра, — твердила себе Мэгги, — завтра все будет по-другому — все». Но любые доводы отступали, как только губы Чэннинга снова касались ее, а руки творили чудеса, гладя нежную кожу и заставляя ее тело то вытягиваться, то изгибаться в истоме.

То, что энергия зла, копившаяся в ней целых пять лет, вырвавшись наружу, заставит ее испытывать вожделение, которого она не ведала прежде, Мэгги не могла представить даже в самой невероятной фантазии. Но чем больше он ее возбуждал, тем труднее ей было поверить в то, что она жила когда-то без этого.

Мэгги попыталась напомнить себе, что и в эту бурную ночь слишком многое останется неизвестным для того, чтобы она могла чувствовать себя спокойно. «Не забывай», — твердила она себе, но блаженные стоны, которые вырывались из их уст, заставляли забыть обо всем.

— Мэгги, — повторял он ее имя, касаясь ее бедер и заставляя все теснее прижиматься к нему.

Отчего-то вдруг вспомнив, как внимательно он разглядывал ее обнаженной, прежде чем отнести на кровать, Мэгги улыбнулась, а потом засмеялась.

— Я что, делаю что-то смешное? — пробормотал Чэннинг.

— Нет, я подумала… мы так долго стояли у двери…

— И что же?

Она дотронулась кончиками пальцев до его мускулистого твердого живота.

— Мне показалось, что это было слишком долго.

— Ну, если хочешь, назови это «любовной игрой в дверях». — Мэгги опять засмеялась, несмотря на всю серьезность происходившего.

Не ожидая дальнейших приглашений, Мэгги, отбросив стыдливость, стала возбуждать его.

— Тебе непоздоровится, — прошептал он, — если ты будешь продолжать…

— Мне только этого и надо.

Вздох, который вырвался у нее, когда он впервые оказался внутри нее, слился с его стоном. Его размеренные движения говорили о том, что он знает, как доставить наслаждение женщине.

Мышцы ее живота и бедер напрягались и расслаблялись, подчиняясь ему. Снова и снова он произносил ее имя, и ей казалось, что никого кроме них двоих не существует на свете. Огонь, бушевавший у нее внутри, рушил преграды, которые она воздвигала, чтобы защитить себя. Той женщины, что испытывала ненависть, больше не существовало.

— Да… — выдохнула она, чувствуя, что вот-вот их тела, содрогнувшись, достигнут последнего, блаженного мига.

Через минуту он приник к ней и, нежно целуя ямочку на шее, зашептал ласковые слова.

Легкие прикосновения его губ заставляли ее, забыв обо всем, желать одного — заснуть в его объятиях.

— Да, кстати, — вдруг сказал Чэннинг.

— М-м-м?

— Мне кажется, теперь наши отношения изменились.