Мими встретила меня с распростертыми объятиями.

– Это было невероятно, невероятно мило с твоей стороны – простить меня, Ник, но ты ведь всегда был невероятно милым. Ума не приложу, что на меня нашло в понедельник вечером.

– Забудем об этом, – сказал я.

Лицо ее было несколько розовее обычного и выглядело моложе из-за того, что мышцы лица были напряжены. Голубые глаза ярко сияли. Руки ее, лежавшие на моих руках, были холодны. Она была сильно взволнована, но я не мог определить, какого рода волнение ее обуревало.

Мими сказала:

– Со стороны твоей жены также было невероятно мило...

– Забудем об этом.

– Ник, что могут сделать за сокрытие улик, доказывающих причастность другого человека к убийству?

– Если захотят, могут обвинить в их укрывательстве – на юридическом языке это называется не обещанное заранее укрывательство следов преступления.

– Даже если ты добровольно изменишь решение и предоставишь им улики?

– Все равно могут. Хотя обычно они этого не делают.

Она оглянулась по сторонам, словно пытаясь удостовериться, что в комнате больше никого нет, и сказала:

– Джулию убил Клайд. Я нашла вещественное доказательство и спрятала его. Что со мной сделают?

– Может, и ничего, просто устроят тебе головомойку – если ты передашь вещественное доказательство полиции. Он был когда-то твоим мужем: вы – достаточно близкие друг другу люди, и вряд ли найдется суд, который станет вменять тебе в вину попытку покрыть его – если только, конечно, у судей не будет причин подозревать, что ты руководствовалась иными соображениями.

Холодно и надменно она спросила:

– У тебя есть подобные подозрения?

– Не знаю, – сказал я. – Я склонен думать, что ты хотела использовать это доказательство вины Уайнанта чтобы, как только вы с ним увидитесь выжать из него денег, однако сейчас появились какие-то новые обстоятельства, заставившие тебя изменить решение.

Она согнула пальцы правой руки так, что ладонь ее стала напоминать когтистую лапу, и замахнулась, целясь острыми ногтями мне в лицо. Губы ее были подобраны, обнажая оскал плотно сжатых зубов.

Я поймал ее руку.

– В последнее время женщины стали грубее, – сказал я, стараясь придать своему голосу оттенок грусти. – Я только что расстался с дамочкой, которая швырнула одному парнишке в голову сковороду.

Она засмеялась, однако выражение ее глаз не изменилось.

– Ты всегда подозреваешь меня в самом плохом, не так ли?

Я отпустил ее руку, и она потерла то место, где оставили следы мои пальцы.

– Кто та женщина, которая бросила сковороду? – спросила она. – Я ее знаю?

– Это сделала не Нора, если ты имела в виду ее. Полиция еще не арестовала Виктора-Кристиана Розуотера-Йоргенсена?

– Что?

Я поверил в ее замешательство, хотя и ее реакция и тот факт, что я в нее поверил, удивили меня.

– Йоргенсен – это Розуотер, – сказал я. – Ты ведь помнишь его. Я думал, тебе известно.

– Ты имеешь в виду того ужасного человека, который...

– Да.

– Я не верю. – Мими встала; пальцы ее подергивались. – Не верю, не верю. – Лицо ее побелело от страха" искаженный голос звучал неестественно, словно голос чревовещателя. – Я не верю.

– Ну, тогда все в порядке, – сказал я.

Мими не слушала меня. Повернувшись ко мне спиной, она подошла к окну и стояла там, не оборачиваясь. Я сказал:

– Внизу перед входом в машине сидят два, похожих на полицейских человека, которые, наверное, должны взять его, когда...

Она обернулась и резким голосом спросила;

– Ты уверен, что Розуотер – это он? – Следов страха на ее лице уже почти не было, а голос звучал, по крайней мере, по-человечески.

– Полиция уверена.

Мы смотрели друг на друга, и каждый из нас был занят своими мыслями. Мими, как мне думалось, боялась вовсе не того, что Йоргенсен убил Джулию Вулф, и даже не того, что его могут арестовать: она боялась, что единственная причина, по которой Йоргенсен женился на ней, заключалась в какой-то его игре против Уайнанта.

Когда я расхохотался – не потому, что сама эта мысль показалась мне забавной, а потому, что она пришла мне в голову так неожиданно, – Мими вздрогнула и неуверенно улыбнулась.

– Я не поверю, – на сей раз тихим, мягким голосом сказала она, – пока он сам мне не признается.

– А когда признается – что потом?

Она чуть повела плечами, нижняя губа ее задрожала.

– Он ведь мой муж.

Наверное, слова ее прозвучали забавно, однако меня они разозлили. Я сказал:

– Мими, это я, Ник. Ты помнишь меня – Ни-ик?

– Я знаю, ты всегда думаешь обо мне только плохое, – мрачно сказала она. – Ты полагаешь, я...

– Ну ладно, ладно. Оставим это. Давай вернемся к тем уликам против Уайнанта, которые ты нашла.

– Ах, это, – сказала она и отвернулась. Когда она вновь повернулась ко мне, губа ее опять дрожала. – Я солгала, Ник, я ничего не нашла. – Она приблизилась ко мне. – Клайд не имел права писать те письма Маколэю и Элис, пытаясь внушить всем подряд недоверие ко мне; я подумала, что он получит по заслугам, если я придумаю что-нибудь ему во вред, так как я и правда полагала... то есть, полагаю, что Джулию убил он, и только благодаря...

– И что же ты придумала?

– Я... я пока еще не придумала. Мне сначала хотелось узнать, что со мной сделают – ну, ты понимаешь, то, о чем я тебя спрашивала. Можно было бы, например, соврать, будто Джулия, когда я осталась с ней наедине, а остальные ушли звонить, на минутку пришла в себя и сказала мне, что это сделал Клайд.

– Ты не говорила, будто услышала что-то и промолчала, ты сказала, будто нашла что-то и спрятала.

– Но я действительно еще не решила, что именно я.

– Когда ты узнала о письме Уайнанта Маколэю?

– Сегодня днем, – сказала она; – сюда приезжал человек из полиции.

– Он ничего не спрашивал тебя о Розуотере?

– Он спросил, знаю ли я его и не знавала ли прежде, и я полагала, что говорю правду, когда ответила «нет».

– Может, ты так и полагала, – сказал я, – однако, я думаю, что ты впервые говорила правду, когда уверяла, будто нашла какое-то доказательство вины Уайнанта.

Мими широко раскрыла глаза.

– Я не понимаю.

– Я тоже, но все, вероятно, было так: ты, видимо, нашла что-нибудь и решила попридержать находку, возможно, с целью продать это Уайнанту; затем, когда из-за его писем люди начали смотреть на тебя с оглядкой, ты решила поставить крест на идее получить с него деньги и захотела одновременно отплатить Клайду и обезопасить себя, передав это доказательство полиции; теперь, в конце концов, когда ты узнала, что Йоргенсен является Розуотером, ты опять делаешь невинное лицо и утаиваешь доказательство, на сей раз не ради денег, а ради того, чтобы поставить Йоргенсена в самое тяжелое положение, какое только возможно в качестве наказания за то, что он женился на тебе обманным путем, затеяв игру против Уайнанта, а вовсе не по любви.

Она спокойно улыбнулась и спросила:

– Ты и правда думаешь, что я на все способна, верно?

– Это неважно, – сказал я. – Для тебя должно быть важным то, что ты, возможно, окончишь жизнь в какой-нибудь тюрьме.

Вопль, который она издала, был негромким, но ужасным, а страх, отразившийся на ее лице пару минут назад, не шел ни в какое сравнение с тем ужасом, что искажал ее черты сейчас. Она схватила меня за лацканы и, прильнув к ним, залепетала:

– Не говори так, пожалуйста, не надо! Скажи, что ты так не думаешь! – Мими вся дрожала, поэтому я обнял ее, чтобы она не упала.

Мы не слышали, как подошел Гилберт, пока он не кашлянул и не спросил:

– Мама, с тобой все в порядке?

Мими медленно убрала руки с моих лацканов, отступила на шаг и сказала:

– Твоя мама – такая глупышка! – Она все еще дрожала, однако нашла в себе силы улыбнуться мне и сказать игривым голосом: – Жестокий, ты так меня напугал!

Я ответил, что сожалею об этом.

Гилберт положил пальто и шляпу на стул и с вежливым интересом смотрел то на одного из нас, то на другого. Когда стало ясно, что никто из нас не собирается ему что-либо объяснять, он опять кашлянул и сказал:

– Я страшно рад вас видеть. – Он подошел и пожал мне руку.

Я сказал, что тоже рад его видеть.

Мими произнесла:

– У тебя усталые глаза. Готова поспорить, что ты опять весь день читал без очков. – Она покачала головой и обратилась ко мне. – Он такой же неразумный, как и его отец.

– Есть какие-нибудь новости от отца? – спросил Гилберт.

– После ложной тревоги насчет его самоубийства – никаких, – сказал я. – Надо думать, ты в курсе, что это была ложная тревога.

– Да. – Он поколебался. – Мне бы хотелось поговорить с вами несколько минут, прежде чем вы уйдете.

– Конечно.

– Но ты можешь поговорить с ним сейчас, дорогой, – сказала Мими. – Разве у вас есть секреты, о которых я не должна знать? – Говорила она довольно непринужденно и уже перестала дрожать.

– Тебе это будет скучно. – Он взял шляпу и пальто, кивнул мне и вышел из комнаты.

Мими вновь покачала головой и сказала:

– Я совсем не понимаю этого ребенка. Интересно, какие выводы он сделал из нашей немой сцены. – Казалось, она была не особенно обеспокоена. Затем, уже более серьезным тоном добавила: – Почему ты сказал так, Ник?

– Насчет того, что ты окончишь жизнь в?..

– Нет, давай не будем. – Ее передернуло. – Я не хочу об этом слышать. Ты не можешь остаться на ужин? Вероятно, я буду совсем одна.

– Извини, не могу. Ну, так что там насчет улики, которую ты нашла?

– На самом деле я ничего не нашла. Это была ложь. – Стараясь меня убедить, она нахмурилась. – Не смотри на меня так. Это действительно была ложь.

– Значит, ты вызвала меня только для того, чтобы мне солгать? – спросил я. – Почему же тогда ты передумала?

Она хихикнула.

– Наверное, я и правда нравлюсь тебе, Ник, иначе бы ты не вел себя по отношению ко мне так враждебно.

Подобная логика была мне недоступна. Я сказал:

– Ну что ж, посмотрю, чего хочет Гилберт, и отправлюсь восвояси.

– Может, останешься?

– Извини, не могу, – опять сказал я. – Где мне его найти?

– Вторая дверь на... Криса действительно арестуют?

– Это зависит, – сказал я, – от объяснений, которые он даст полиции. Ему придется говорить весьма откровенно, чтобы выкрутиться.

– О, он сможет... – Она оборвала фразу, подозрительно посмотрела на меня и спросила: – Ты не водишь меня за нос? Он действительно тот самый Розуотер?

– Полиция в этом вполне уверена.

– Но полицейский, который был сегодня здесь, не задал ни единого вопроса о Крисе, – возразила она. – Он лишь спросил, знаю ли я...

– Тогда они еще небыли уверены, – объяснил я. – Это было всегда лишь предположение.

– А сейчас они уверены?

Я кивнул.

– Как они узнали?

– От одной его знакомой, – сказал я.

– От кого именно? – Глаза Мими слегка потемнели, однако голосом она вполне владела.

– Что-то не припомню ее имя, – солгал я, но затем вновь вернулся на стезю правды. – От той, которая подтвердила его алиби в день убийства.

– Алиби? – возмущенно спросила она. – Ты хочешь сказать, что полиция поверит на слово такой женщине?

– Какой женщине?

– Ты знаешь, что я имею в виду.

– Не знаю. Ты с ней знакома?

– Нет, – сказала она так, словно я ее оскорбил. Мими прищурила глаза и понизила голос почти до шепота. – Ник, ты думаешь, это он убил Джулию?

– С чего бы он стал это делать?

– Предположим, он женился на мне, чтобы отомстить Клайду, – сказала она, – и. – ... Знаешь, а ведь он настаивал на том, что мы должны приехать сюда и попытаться вытянуть из Клайда деньги. Может, предложение исходило и от меня – не помню – но он настаивал. А потом, скажем, он случайно столкнулся с Джулией. Она, конечно же, была с ним знакома, так как они работали на Клайда в одно и то же время. И в тот день он знал о моем намерении навестить Джулию и боялся, что если я ее разозлю, она может выдать его, и... Такое ведь могло случиться?

– В этом нет ни капли здравого смысла. Помимо всего прочего, в тот день вы с Крисом вышли из дома вместе. Он не успел бы...

– Но мое такси ехало ужасно медленно, – сказала она, – и потом, я ведь могла где-нибудь по пути остановиться... Кажется, я останавливалась. Кажется, я останавливалась у аптеки, чтобы купить аспирин. – Она энергично кивнула. – Я точно помню, что останавливалась.

– И он знал, что ты остановишься, ибо ранее ты ему об этом сообщила, – предположил я. – Нельзя продолжать в том же духе, Мими. Убийство – вещь серьезная. В подобных делах людей не ставят под удар только потому, что они сыграли с тобой шутку.

– Шутку? – сверкнув на меня глазами, спросила она. – Ах этот... – Она принялась награждать Йорген-сена обычными в таких случаях непристойными, грязными и оскорбительными эпитетами; голос ее при этом становился все громче и громче, и вот, наконец, она уже кричала прямо мне в лицо.

Когда Мими остановилась, чтобы перевести дыхание, я сказал:

– Ругаешься ты, конечно, здорово, но...

– У него даже хватило наглости намекнуть, будто Джулию могла убить я, – сказала она. – Он побоялся прямо спросить, однако постоянно намекал на это, пока я совершенно определенно не заявила, что... ну, в общем, что я этого не делала.

– Ты ведь совсем не то собиралась сказать. Что же это ты совершенно определенно ему заявила?

Она топнула ногой.

– Не перебивай меня!

– Ладно, черт с тобой. Я приехал сюда не по собственному желанию, – сказал я и направился за шляпой и пальто.

Она побежала за мной и поймала меня за руку.

– О, Ник, прости, пожалуйста. Это все мой мерзкий характер. Не понимаю, что на меня...

Вошел Гилберт и сказал:

– Я немного пройдусь с вами.

Глядя на него, Мими нахмурилась.

– Ты подслушивал.

– Как мог я не подслушивать, если ты так кричала? – спросил он. – Ты не дашь мне немного денег?

– К тому же, мы не окончили наш разговор, – сказала она.

Я посмотрел на часы.

– Уже поздно, Мими. Мне нужно бежать.

– Может, приедешь после того, как закончишь все дела?

– Если не будет слишком поздно. Не жди меня.

– Я всегда здесь, – сказала она. – Неважно, который будет час.

Я сказал, что постараюсь. Она дала Гилберту немного денег, и мы с ним спустились вниз.