Он выдвинул большой ящик секретера и поставил его на пол, когда услышал скрежет ключа в замке. Задвинуть ящики обратно времени не было. От старости секретер весь растрескался, планки ящика цеплялись о заусенцы облупливающейся фанеровки. Он уже много раз давал себе слово, что пригласит реставратора.

«Черт возьми, этого я не предвидел. Как это так получилось? Что ей сказать?»

У Ирэны были вторые ключи. И прежде чем он успел подумать, что совершил глупость, так как с определенного времени уже ничего нельзя было делать как раньше, она стояла на пороге.

— Ежи, — на ее лице было написано удивление. — Господи, как я испугалась. Представь себе, я открываю дверь и слышу, что кто-то скребется в пустой квартире. Подожди, я должна сесть.

С миной мальчика, только что выбившего у соседей стекло, он быстро подставил ей стул.

— А… что ты тут делаешь? Ты же должен был сидеть в Яшовце. Вернуться на третий день! С ума сойти!

— Слышишь, как дует? Мне надоело. Посмотри, что делается на дворе. Оттуда надо было смываться.

Она поглядывала на него с удивлением, хотя старательно это скрывала.

— Ломаешь мебель? — спросила Ирэна. Он последовал за ее взглядом.

— Ах, это, — она сама давала ему возможность задвинуть ящик. Он не спеша взял его и приставил к отверстию. Ирэна сидела напротив секретера, свет из окна освещал его внутренность. — Как сильно повело ящик, — сказал он, лихорадочно воюя с неровностями старого дерева. Ирэна подошла к нему, он чувствовал ее плечо.

— Не нажимай, силой ничего не сделаешь, — заметила она недовольным тоном. — Смотри, ты сдираешь фанеровку вокруг ящика. Шпон очень хрупкий, легко крошится. Теперь найти хороший материал под цвет трудно.

Руки у него дрожали от напряжения и от страха быть разоблаченным.

«Ко всему еще и это. Теперь я буду бояться. До конца жизни буду чего-нибудь бояться, хотя для страха нет никаких причин».

Наконец ящик поддался и скользнул на место. Ирэна наклонилась, рассматривая новые повреждения на фанеровке.

— Эх, можно было бы поделикатней. Кстати, у меня есть столяр, — сообщила она радостно, — я завтра же оттащу к нему секретер.

Противиться он не мог. «Придется искать другое место, — решил он. — Ничего не поделаешь».

Он стал обдумывать, как услать Ирэну домой. Не то она сейчас будет варить кофе, готовить завтрак и тому подобное. Как бы читая его мысли, она сказала:

— Ну ладно, раз ты уже здесь, я пойду за покупками. В холодильнике ничего нет. Почему не позвонил?

— Я как раз собирался. Ты меня опередила. Я хотел тебе сказать, что договорился поужинать с Михалом, — врал он с таким видом, словно Михал тащил его на канате. — Я не мог отказаться. На работе на меня и так косо смотрят. Знаешь… ничего не говорят, но это чувствуется. У меня никогда нет времени встретиться с коллегами.

— Ты сегодня был на работе? — искренне удивилась она.

— Забегал на два часа. У Михала ко мне какое-то дело. Он не настаивал, но я заметил, что ему это очень важно.

— Ежи, только не влезай ни в какие интриги, — предостерегла она.

— Знаю.

— А почему это так срочно? Ты не догадываешься, что ему от тебя надо?

— Понятия не имею.

Ирэна забеспокоилась. Ему стало неприятно, что он должен ее обманывать.

— Пойду за продуктами.

— Посиди. Я все равно должен идти в город. Куплю себе что-нибудь по дороге. Выйдем вместе.

Он знал, что ей, как всегда, хотелось побыть с ним. Они могли разговаривать часами. С этого и началась их дружба. Впервые он выкручивался, придумывал уловки, сознательно обманывая ее, чтобы взять назад ключи, и одновременно чувствовал к себе отвращение.

— Подожди, я переоденусь, — сказал он, чтобы не стоять истуканом и не погрязать во вранье, которое в таких случаях растет как лавина.

«Если уж мистифицировать, так до конца, — думал он, снимая рубашку. — Ужинать будем в закусочной. Я всегда в таких случаях надеваю галстук».

Он взял пиджак, с трудом просунув руки в рукава, пиджак был очень обужен, но ему шли только такие. Быстро переложил мелочь из куртки во внутренние карманы.

— Исключительно удачный костюм, — сказала она. — А ты еще отказывался от этого материала. Сколько пришлось уговаривать.

— Сейчас не стоит шить костюм. Много хорошей готовой одежды в магазинах, а у меня стандартная фигура и мало денег.

«Ключи лежат на столе, другая связка — в кармане. Надо что-то сделать, чтобы она о них забыла». Он выбежал в переднюю, подал ей пальто, потом взял под руку и повел в сторону выхода. Дверь за ними захлопнулась.

— Задвинь засов, — напомнила Ирэна. — Ой, я оставила ключи. Столяр. Да ладно, возвращаться не стоит. Возьму завтра. Куда ты идешь? В «Ратушевую»? — спросила она рассеянно, занятая секретером.

Ирэна сама подсказала ему название ресторана. Она никогда не проверяла, куда он ходил, он мог ей сказать что угодно. Она остановилась на перекрестке, встала на носки и поцеловала его в щеку.

— Мне сюда. Заодно зайду к столяру. В котором часу прийти завтра?

— Может, сначала позвонишь, а?

Он дошел до ресторана, прошел мимо, взял на стоянке такси. Поезд в Ольштын отходил через сорок пять минут. Скорее домой. Он рванул ящичек, вытащил пистолет. Послал патрон в ствол машинально, не думая. Возиться с ящиком и убирать комнату времени не было. Нужно еще купить билет. У кассы могла быть очередь. Толпы на станциях и пустые вокзалы, как он знал по опыту, ситуации непредсказуемые.

Он крутился по перрону и думал, что сделает Ирэна завтра утром, поскольку у него не будет никакой возможности ей позвонить.

«Почему я так спешу? — попробовал он рассуждать спокойнее. — Через две недели я мог бы и для этой поездки найти предлог. Как бы Ирэна не наделала шума. Нет. Она гордая. Гордость никогда не позволяла ей искать меня на службе или у знакомых, даже когда я раз или два был в загуле. Но лучше не заставлять ее беспокоиться. Еще можно что-то сделать. Я могу ей отсюда позвонить. И что сказать? Все равно, что-нибудь».

Бегом через туннель он вернулся в зал ожидания. Набрал номер, еще не зная, что скажет. В трубке послышался сдержанный, спокойный голос Ирэны.

— Это я, — сказал он, глядя на идущую стрелку вокзальных часов.

— Хорошо развлекаетесь, — заметила она с юмором. — Ой, ой, что там за шум? Что там сегодня делается, в этом «Ратушевом»?

— Не знаю. Много людей, — смешался он, все его внимание было сосредоточено на вокзальных часах. — Ирэнка… завтра я тебе позвонить не смогу.

— Почему? — в ее голосе прозвучала обида.

— Да здесь возникло одно дело. — Стрелка часов опять прыгнула.

— Ежи, я не знаю, но происходит что-то неладное. У меня плохое предчувствие.

«О боже, говори скорее, — подгонял он ее мысленно. — Сейчас начнутся предостережения».

— Ты слышишь? Очень шумно, — она вышла из себя. — Чего хочет от тебя этот Михал?!

— Я не могу сейчас тебе это объяснить. Я звоню из ресторана. Встретимся послезавтра. Хорошо?

— Но я оставила у тебя ключи. У меня нет ключей. Я уже договорилась со столяром.

— Отмени его.

«Я никуда не уеду. О домашних делах она может говорить часами!»

— Хорошо! — бросила она со злобой. — Отменю. В последнее время ты ведешь себя по меньшей мере странно!

«Ты права», — подумал он.

— …Если я тебе надоела, так скажи! — крикнула Ирэна.

— Но, пожалуй, не сейчас! — крикнул он тоже и понял, что нервы его не выдерживают. — Прости, я не так выразился, — сказал он быстро, с мольбой в голосе. — У меня здесь неприятности, а ты сразу все принимаешь на свой счет. Прости. — Поезд отходил ровно через три минуты. Его охватило отчаяние.

— Ну хорошо, — ответила Ирэна глухим, сдавленным голосом, — позвони, когда освободишься, хотя до сих пор ты всегда для меня время находил. Я буду ждать. Слышишь? Ежи? — забеспокоилась она.

— Да. Здесь такой шум. Ну пока.

Он бросил трубку, вывалился из кабины и помчался в сторону перрона. Начальник станции как раз поднимал флажок, но, увидев бегущего, на секунду задержал движение руки. Этого было достаточно. Закрывая за собой дверь, Ежи высунул голову и крикнул начальнику: «Спасибо!» Железнодорожник улыбнулся и кивнул головой.

Ежи прошел в купе и рухнул на диван.

«Ирэна права, я сошел с ума. А если нет, то скоро сойду. Взял ли я адрес девочки? — Он заглянул в портфель. — Есть.

Если опять куда-нибудь не переехала. Почему она все время переезжает? А я? У меня были причины. Может, и у нее тоже. Какие? Почему мне раньше не пришло это в голову? Сколько ей теперь лет? — Он стал высчитывать. — За тридцать. Это уже не девочка, это уже женщина».

Первый раз он увидел ее в большой кухне дома Донэров. Пожилой мужчина пробовал затопить гигантскую плиту, кормившую когда-то армию людей, а сейчас совершенно бесполезную для старика с ребенком.

— Ничего не получается, внучка, — сказал мужчина.

— Ты не так делаешь. Ядька ее сразу зажигает.

— Печка не хочет есть брикеты.

— Хочет, хочет, только Ядька льет керосин.

— Керосин, говоришь? А, негодница, я ей это запретил. Подожжет дом, и что мы тогда скажем Донэрам?

— Дедушка! Налей керосину. Я знаю, где Ядька его прячет. Показать?

— Хм? Ну… Хорошо. Покажи.

Девочка спрыгнула со стула и вцепилась в закопченную руку Часовщика.

В этот момент они стояли уже на пороге, за спиной у него было три парня, у всех в руках автоматы. Он видел, как глаза ребенка неестественно расширились. Да. Он опустил автомат. Ему стало не по себе. Он ждал, когда девочка закричит. Даже не пискнула, только сильнее сжала закопченную руку старика и так ее повернула, что тот тоже увидел пришельцев из леса. Он помнил, как опять медленно, чтобы не напугать девочку, направил автомат Часовщику в грудь.

— Не бойтесь, — сказал опекун ребенка, — здесь никого нет. А ей, — он потрепал девочку по мордашке, оставляя черные полосы на ее щеке, — только пять годков.

— Мы голодные, — сказал он.

— Мы тоже, — спокойно заметил старик, — но не можем растопить печку. Наша Ядька захворала. Вы хорошо закрыли дверь? — спросил он равнодушным голосом.

— Да. На палку. Почему она была не заперта? Уже темно.

— Мы ждали Ядьку. Обычно я закрываю в девять. Может, вы что-нибудь сделаете с этой печью?

Они вошли, лязгая металлом, бородатые, мокрые, с комьями глины на сапогах.

«Тогда тоже была осень, — вспомнил он. — Да. Обычно осенью нас тянуло к людям. Дожди были хуже мороза».

— Йоля, где керосин? — Девочка отпустила руку старика и скрылась за сундук с брикетами. Тяжелый длинный сундук, какой обычно в то время ставили на кухне. Она с победоносным видом подала дедушке бутылку с керосином, наблюдая, какое это произведет на него впечатление. Он едва заметно улыбнулся.

— Панове, наверно, лучше умеют с этим обращаться, чем я, — он поставил бутылку возле печи. — Пожалуйста. А я уложу ребенка. Ребенок устал, — он наклонился и взял девочку на руки.

— А я… я голодная! — запротестовала девочка. — Я голодная!

— Тише, дедушка даст хлебца с маслом в постель, а чай утром. Договорились? Ну? Договорились? — доносилось уже из глубины дома.

— Много масла, — требовала девочка. — Очень много, да? А то я не буду спать. Совсем не буду.

«Потом Часовщик сам намазал ей хлеб маслом — старые картины легко возникли перед его мысленным взором в такт стуку колес ольштынского экспресса. «Ребенок должен набрать потерянные калории, не может наесться», — приговаривал старик. Ему, видимо, не хотелось, чтобы девочка оставалась на кухне. Опасался, что она кому-нибудь проговорится о ночном визите. Нам повезло. Мы открыли тогда исключительно хорошее прибежище. Оно служило нам два года. Вплоть до… Я отыскал девочку после войны в Люблине. Господи, где я только ее не искал! Я был уверен, что она приведет меня к Часовщику, и не мог напасть на ее след. Сколько лет ей было тогда? Так… Семнадцать. Она только что окончила школу. Это был 53-й год. Я искал ее восемь лет. Но кто мог предполагать, что она попадет в руки монахинь. Я был уверен, что Кропивницкий нашел ее и прячет. После войны люди в Замостье упорно твердили, что Кропивницкий из гестапо вышел, хотя никто этого собственными глазами не видел. Когда я наткнулся па след девочки, я был уверен, что наконец-то Часовщик у меня в руках».

Он помнил свое разочарование, почти отчаяние. И тот день, когда пришел к девочке на станцию в Люблине. В глазах испуг. Она видела его всего один-единственный раз, тогда у печки. На нем была советская плащ-палатка и капюшон. Она не могла видеть ни одной черты его лица, кроме глаз. Подбородок и щеки покрывала щетина. Кроме того… ей было пять лет, а ему двадцать. И все-таки он боялся. Боялся и должен был к ней идти. Она была звеном в цепи, дорогой, ведущей к Часовщику. Сначала его ошеломила красота и цветущий вид девушки. Было ясно, что кто-то о ней заботится. Это сразу же пробудило в нем надежду.

Он представился как знакомый Донэров.

— Донэры из Вены разыскивают своего родственника. Они написали мне письмо с просьбой помочь им.

«Как вы меня нашли?» Первое, что она спросила, — вспомнил он. — Ее интересовало только одно — как я ее нашел. Через милицию. Первая мысль, которая пришла в голову, оказалась счастливой. Ни о чем другом она не спрашивала. Стояла мрачная».

— Больше я дедушку никогда не видела, — сказала она непроизвольно. — Никогда. Его убили немцы в 1944 году. В конце весны. Я осталась одна. Зачем вы ко мне пришли? — почти крикнула она. — Я не хочу это вспоминать. Я не хочу к этому возвращаться. Я никогда не была нужна! Никому, кроме него. И потом. Вы слышите? Дедушка меня любил, и дедушку у меня тоже забрали.

Уходите. Он умер. Умер! Столько лет ждать где-то там, в Вене, чтобы только сегодня прислать вас ко мне?

— Все-таки я вас искал…

— Да, но дедушка никогда мне не говорил, что у него есть кто-то в Вене, — добавила Йоля. Она сознательно лгала или проверяла его. Конечно фамилия Донэров была ей известна. Она два года жила в имении, дворовые все время по разным поводам вспоминали их.

— Вы, наверно, не помните всего, что говорил дедушка, — заметил он. — Ведь вы тогда были еще маленькой.

— Я все помню, — она осеклась. — А может, и не помню. Не знаю. У меня в голове все перемешалось.

«Почему она сейчас стала утверждать, что не помнит? Согласилась со мной? Что она помнила? Чего она не хотела сказать? Знала его адрес? Что он жив? Нет. Этого она не знала так же, как я. В этом я уверен. Но в ней было что-то… странное. Я сам почему-то не захотел входить ни в какие детали. Она не могла привести к Часовщику, и поэтому я потерял к ней интерес. Кроме того, я боялся, что чем-нибудь выдам себя. Она может вспомнить, что когда-то меня уже видела. Я должен был остаться для нее посланцем Донэров. Навсегда».

Поезд качнуло на повороте. Он посмотрел в окно.

«Йоля уехала из Люблина вскоре после моего приезда. Мне стоило большого труда установить адрес ее нового местожительства и всех последующих. Многие годы я думал, что она просто-напросто уехала из Люблина. Но теперь подозреваю, что сбежала. Она не знала об этом и не знает, но я всегда надеялся, что если старик жив, то вернется и найдет ее. — Он сел поудобнее. — На этот раз разговор с ней будет нелегким. Я встречусь с взрослой женщиной. Хорошая профессия придает женщине уверенность в себе».

Но отказаться от встречи он не мог. Прошлому надо было положить конец. Раз и навсегда. 28 лет он думал, что завершится оно выстрелом. Оказалось, что это не так просто. Оказалось, что это затягивает все глубже и глубже.

Остаток ночи он то засыпал, то снова просыпался. Видения постепенно переходили в короткие, нервные сны.

В Ольштын поезд прибыл на рассвете. Несколько часов он проспал на скамье в зале ожидания. Побрился в туалете вокзального ресторана. Настроение улучшилось, пришла уверенность, что на этом его мытарства кончатся. Он был полон решимости выжать из нее все, что она узнала за два года пребывания в имении Донэров. Он принудит ее к этому, а если будет необходимость, даже под пистолетом. Нажимая кнопку квартирного звонка, он был собран, не чувствовал никаких эмоций. Послышались быстрые легкие шаги. В дверях стояла девочка-подросток и с интересом смотрела на него.

— Доктор Боярская? — повторила она. — Боярские не живут здесь около года.

— А где?.. Где они теперь?

— Они в Варшаве. Пана доцента перевели туда по службе. Пани доктор работает в больнице на Белянах. Если вам нужен их домашний адрес, обратитесь, пожалуйста, в нашу городскую больницу. Вы знаете, где она? — Ежи машинально кивнул головой. Он даже не заметил, что уже стоит перед закрытыми дверями.

«Ни в какую больницу я не пойду, — подумал он устало. — Зачем? Найду ее когда-нибудь на Белянах. Теперь надо возвращаться домой. Из Варшавы она уже никуда не денется. Сегодня или завтра, какое это имеет значение? Ирэна будет беспокоиться. Я устал. Очень. Варшава. Добилась же своего. Все врачи стремятся в Варшаву. Времени у меня много. Весь остаток жизни. Я чуть не заболел после… после той ночи на Задушки. Но это уже проходит. Сейчас позвоню Ирэне. Раньше, чем обещано. Конечно, женщина беспокоится. Прежде всего я должен избавиться от пистолета. Раз и навсегда. Самое время. Оружие прирастает к руке. Мне больше негде его хранить. Ирэна заберет секретер к столяру. Добрый старый парабеллум, он выполнил свою задачу до конца, пришел и его черед. И мой тоже».

Вернувшись домой, прямо с поезда, не снимая пальто, он сел к телефону и набрал номер Ирэны.

— Это я. Ну вот, я уладил свои дела раньше, чем предполагал. Слушай, у тебя есть метрика? Нет? Сними копию. Зачем? Ну, я думаю, уже пора. Сколько можно тянуть. У меня уже собраны все нужные документы. Они были всегда, — рассмеялся он, потому что о документах приходилось думать особенно часто. — Ах да, скорее приходи за ключами. Столяр!

Он достал пистолет из кармана. Повертел его в руке, обвел глазами комнату. Легче иметь оружие, чем от него избавиться. Лучшим выходом ему казалась река, но в окрестностях города она была мелкая и летом пересыхала почти до дна, образуя мели и старицы. Надо отойти от города километра на два вверх по течению. И сделать это как можно быстрее. Сейчас он чувствовал себя очень уставшим.