ГЛАВА 1. АНЖЕЛА

У Клары снова видения.

Сегодня четвертое июля. Если бы мы были в Вайоминге, мы бы праздновали, ели арбуз и смотрели фейерверк в Джексон Холл, потешаясь над туристами. Вместо этого мы в Риме, уплетаем бабушкины печально известные спагетти вместе со всем кланом Зербино, мои дяди и тети, кузены и кузины сгрудились плечом к плечу вокруг стола. Мы – Зербино – шумные ребята. Почти несносные. Тетки сплетничают о женщине, которая живет по соседству, и, если верить им на слово, состоит в серьезных отношениях с тремя парнями, которые друг о друге и не подозревают. Они болтают об этом так громко, что я уверена, та самая соседка прекрасно их слышит. Через стол я смотрю на Клару, мол, можешь поверить, что я имею отношение к этим людям? Но ее глаза абсолютно пусты. Я задаю ей вопросы, но она не отвечает. Она не слышит меня.

Она смотрит в будущее.

Делает ли меня плохой то, что мне кажется забавным, как она таращится в пустоту и одинокая полоска от спагетти, отпечатавшаяся у нее на подбородке?

Вдруг вилка выпадает из ее руки, громко звякая по столу, и моя родня замечает, что Клара больше не с нами. Кто-то спрашивает, все ли у нее в порядке. Кто-то прикасается к ее плечу, осторожно трясет его. Она не отвечает. Комната взрывается от неистового итальянского. Мой дядя Альберто, сидящий рядом с ней, начинает стучать ей по спине. Сильно. Моя кузина Белла кричит что-то об аллергической реакции и скорой. А Клара просто сидит, опершись о стол, ее лицо всего в нескольких дюймах от тарелки. Отрешенная.

По моим подсчетам, осталось секунды две до того, как они додумаются испытать на ней прием Хаймлиха[1].

- Она не в шоке! – Ору я на итальянском своему дяде. – Оставь ее в покое! Ты ее покалечишь!

Он продолжает долбить ее по спине.

- Перестань, Альберто, хватит! – приказывает Нонна.

Он останавливается. Нонну слушаются все и всегда.

Вдруг Клара глубоко вдыхает и садится. Несколько раз она моргает, не понимая, где она и как здесь оказалась. У нее взгляд только что проснувшегося человека, все за столом встревожено смотрят на нее.

- Простите, - бормочет она, ее лицо приобретает красноватый оттенок. Она прочищает горло, и пытается заправить волосы за уши, и, прежде чем она успевает снова сложить руки на коленях, я замечаю, что ее рука дрожит. – Со мной все в порядке. Извините.

На нее пялятся еще сильнее. Затем Белла говорит: - Как вы думаете, что с ней? – и все начинают говорить, что у нее могло бы какое-нибудь медицинское отклонение, возможно, нарколепсия, что по-итальянски звучит забавно, narcolessia. Они переходят к тому, какая Клара странная, даже для американки. Причина может быть в том, что она вне себя от горя, потому что несколько недель назад умерла ее мать. Или потому что ее брат – преступник, который пропал – откуда они это знают, недоумеваю я. Они что, подслушивали ее телефонный разговор, когда она звонила Билли и спрашивала про Джеффри? Или, рассуждают они, у нее могут быть проблемы с наркотиками.

 Они не думают, что она может понять, о чем они говорят. Но она, конечно, понимает. Она понимает любой язык на земле. Я встречаюсь с ней глазами через стол и пытаюсь послать ей понимающую улыбку. Да, иногда быть кровным ангелом просто отстой, зато всегда есть над чем посмеяться, так ведь?

Она не отвечает на улыбку. Пробормотав что-то неразборчивое, она выходит из-за стола. Я пользуюсь моментом, чтобы объяснить своей семье, что (а) Клара не употребляет наркотики, и (b) ей не нужно к врачу. Я делаю упор на горе и все объясняю этим.

- У Клары сейчас трудный период, - говорю я. И это правда.

Я нахожу ее у маленькой раковины в нашей ванной, яростно шоркающей, пытающуюся оттереть соус от спагетти со своей белой футболки.

- Итак, - я прислоняюсь к косяку. – Новое видение.

- Угу. - Шорк Шорк. Шорк.

- Что на этот раз? – спрашиваю я.

Она продолжает тереть, но пятно не отходит; оно только увеличивается. – Пока не много. Темнота. Неприятное чувство.

Конечно, это не все, просто она не говорит. Клара постоянно о чем-то умалчивает.

- Ой, какое забавное видение, - говорю я.

Она издает невеселый смешок. – Да уж. Веселое время рулит.

 Мои видения никогда такими не были. Несколько раз я замирала так же, как она сегодня, но это никогда не длилось так долго. Когда такое случается со мной, это похоже на вспышки, поток картинок, которые шквалом обрушиваются на меня, одна за другой, всегда одно и то же: длинная дорожка, выложенная лиловыми и коричневыми камнями, ведущая на широкую открытую площадку, пальмы, припаркованные машины, велосипеды проносятся мимо со свистом, солнце высоко над головой. Затем пять выложенных ступенек, ведущих во что-то, напоминающее задний двор, обрамленный бесконечными арками, а за ними вдали двор. Красные цветы. Вспышки темных фигур, стоящих в кругу.

Они пугали меня, это темные фигуры. Я думала, они могли оказаться падшими ангелами, плохими парнями, которые пришли, чтобы навредить мне или не позволить мне что-то сделать, ради чего я была послана в это место, или забрать меня в ад, или что-то такое же неприятное. Затем я выяснила, что вижу университет Стенфорда, а фигуры - ни что иное, как статуи – точная копия роденовских « Граждан Кале».  У Стенфорда пунктик по поводу Родена.

В любом случае, суть в том, что мои видения никогда не показывают ничего плохого. Они открывают мне солнечный день и несколько ступеней. Единственное, что в наших с Кларой видениях общего, это то, что на вершине лестницы я вижу парня, стоящего ко мне спиной, как она видела только спину Кристиана в своих первоначальных видениях – но тогда она еще не знала, что это Кристиан. Я тоже понятия не имею, кто этот парень, но на нем серый костюм, что наводит на мысль, что это кто-то постарше.

Я должна доставить ему сообщение.

После нескольких лет видений, все мои записи, исследования и попытки замедлить их и понять, о чем они, вот и все, что я имею.

Я сижу в ногах кровати и пытаюсь не показывать зависти. У Клары всегда были важные видения, драматичные моменты, которые ей нужно воплотить в жизнь, а мы все должны подыгрывать, будто она первая скрипка в нашем оркестре. Она постоянно подвергается какой-то опасности: Черное Крыло всегда неподалеку, ужасное нападение, в ее предназначении есть смысл. Клара еще и Трипл, ангел на три четверти, редкий, сильный, нужный всем, и хорошим и плохим, хотя она даже не хочет ничего с этой силой делать. В своих желаниях Клара напоминает Пиноккио: все, чего она хочет глубоко в душе – это стать настоящей девчонкой. Обычной девчонкой. Несмотря на то, что она намного больше.

Я же как поющая открытка. Никого не спасаю. Ни с кем не сражаюсь. Просто слова – слова, которых я пока не знаю. Клара – героиня книги. Я – девочка на побегушках.

Я напоминаю себе, что в истории человечества было много посланий с небес. Это важная работа. Это жизненно. Не все крутится вокруг личности, как у Клары. Дело не в том, кто я и что из себя представляю. Это работа, которая мне поручена. Вот такая простая. Легкая. Но все равно важная.

Вот в чем я себя убеждаю.

 Клара оставляет футболку в покое, бросает ее на дно чемодана. Тяжело вздыхает. – Значит, теперь твоя семья думает, что я фрик, да?

Я пожимаю плечами. – Они и раньше так думали. Но они также думают и про меня. Слишком много книг. – Говорю я, переходя на итальянский. – Девочки вроде нее должны гулять, встречаться с молодыми людьми, иметь парня, а не прятаться в библиотеках и церквях.

Она улыбается, на этот раз по-настоящему. Фрики любят компанию. – Тогда ладно. Только пока ты тоже остаешься фриком.

- Никогда не недооценивай силу фриков, - говорю я ей.

Она смотрит задумчиво. – Я думала, у тебя есть парень. Ну, в Италии. Разве нет?

Будто бы она не знает, что именно об этом никогда не разговариваю. Но я прекрасная актриса, когда вынуждают обстоятельства. В конце концов, я же выросла в театре. Так что мне  не представляет труда сыграть потаскушку. Я выгибаю бровь, соблазнительно растягиваюсь на кровати и говорю: - Но Зербино знать об этом не обязательно. У меня здесь было много разных итальянских жеребцов, а Нонна и не подозревала.

- О, я думала…

- Мы и тебе найдем, - быстро говорю я. – Думаю, это как роз то, что доктор прописал. Летний роман.

Свет в ее глазах гаснет. Это последнее, чего бы ей хотелось. Она еще сохнет по ковбою, думает о нем почти все время и во сне, и наяву. За те три недели, что мы путешествуем, я уже выучила ее томное в-мыслях-о-Такере выражение лица.

Клара думает, что ей удается скрывать свои чувства, но ее довольно легко прочесть. Ее сердце открыто нараспашку для каждого. И в настоящий момент оно, однозначно, разбито.

Она не знает самого важного про состояние моего сердца. Оно тоже разбито.

 

ГЛАВА 2. КЛАРА

Когда это случается снова, мы едем в метро из «HardRockCafé» в Риме. Знаю, глупо питаться старыми добрыми чизбургерами, находясь в городе с превосходной кухней, просто после почти месяца в Италии, паста уже не впечатляет. Я стою рядом с Анжелой, пока поезд преодолевает свой шаткий путь под городом, мы сталкиваемся плечами на каждом повороте, свет в вагоне тусклый и зеленоватый, как в мрачных психологических фильмах. Мы разговариваем о том, как хотели бы провести наш второй месяц в Италии.

Ну, Анжела разговаривает. Я же в мыслях о Такере. Интересно, чем он занят прямо сейчас? Здесь уже почти девять вечера, значит, там около шести утра. Наверное, он спит. Скоро его разбудит отец, и они вместе отправятся в стойло доить коров. Воздух будет сладко пахнуть люцерной и лошадиным потом, и, возможно, он остановится в центре стойла и подумает обо мне, в месте, где мы впервые поцеловались, и ему захочется, чтобы я была там.

Или, может, он вообще не станет думать обо мне, потому что он умный парень. Он поймет, что отношения со мной не стоят всего этого ангельского багажа.

Ему придется двигаться дальше.

- Я обнаружила в Милане одну старинную библиотеку, - говорит Анжела. – Мечтаю взглянуть, есть ли у них что-нибудь про… - Она запинается, потому что мы договорились не произносить слово « Триплы»на людях. – Про людей-Т.

Я поднимаю брови на определение « люди-Т», прочищаю горло, чтобы избавиться от напряженности, возникшей из-за мыслей о Такере. – Ой, да ладно тебе, Анжела, хватит библиотек. Мы уже побывали в дюжине библиотек. Я предлагаю Помпеи. Пойдем по стопам туристов.

- Помпеи – это нудно, - говорит она, закатывая глаза, с видом везде-была-все-видела. – Там повсюду затвердевшие фигуры людей в том положении, в котором они умерли. Очень депрессивно.

- Ненавижу напоминать тебе об этом, той, чей гардероб полностью черный, но ты и есть депрессивная. – Говорю я. – Знаешь, ты любишь качественные трагедии.

Она бросает мне намек на улыбку, словно говорит: « Да, да, я такая», но я не слышу, потому что в этот самый момент меня засасывает в видение. И вдруг бам– и я снова в поезде.

Я резко вдыхаю, будто только что вынырнула из воды. Чья-то рука на моем плече, облупленные черные ногти – Анжела. Она отводит меня к сиденью, сама садится напротив и пристально смотрит на меня понимающим и сочувствующим взглядом. Мимо нас идет поток итальянцев, так много людей незамысловато проводят свои вечера, не боясь ничего необычного. Я несколько раз моргаю. Все слегка смазано. Анжела капается в сумке и через минуту выуживает оттуда смятый кусочек ткани.

- Он чистый, - говорит она, а когда я не понимаю, когда не отвечаю, она быстро промакивает мне лицо.

Кажется, я плакала.

- Ты в порядке? – тихо спрашивает она.

Я все еще пытаюсь восстановить дыхание. Это отстой. Почему я не могу быть нормальной хоть раз. – Мы позже это обсудим, - говорит Анжела, когда я не отвечаю. – Естественно, не здесь.

Я таращусь в пол. Меньше чем неделю назад у меня появилось новое видение, первый раз на семейном ужине Зербино (Боже, вот это был спектакль – надо начать продавать билеты), затем в душе, и однажды в автобусе по дороге из Венеции. Конечно, Анжела заметила, но я не вдавалась в подробности. В этот раз в видении чувствуется что-то плохое. Словно погибают люди, тяжело. Но не как в прошлый раз. Тогда мое видение было отмечено скорбью; в этот раз я чувствую страх. Острый, сжимающий сердце животный ужас. Мне не хочется разговаривать об этом позже.

- Ну, - говорит Анжела, когда мой пульс восстанавливается. – Ты хотя бы не упала. Не знаю, как бы я объяснялась с этими людьми, если б ты… - Она умолкает, слова увядают у нее на губах. Все ее тело становится жестким, словно она окаменела, ее взгляд останавливается на чем-то за моей спиной. Или на ком-то. Я поворачиваюсь, чтобы узнать на кого она смотрит.

С первого взгляда я принимаю его за простого итальянского парня, пялящегося на американок, которому чуть больше двадцати. У него оливковая кожа, темные глаза, коричневые волнистые волосы, которые аккуратно уложены. На нем простая белая рубашка на пуговицах с закатанными до локтя рукавами и брюки цвета хаки, блестящие кожаные туфли. Интересный, думаю я. Он смотрит на нас с намеком на улыбку.

У меня появляется это странное тревожное ощущение, прокатывающееся по позвоночнику.

Я поворачиваюсь к Анжеле. Она смотрит в окно, где нет ничего, кроме темного тоннеля, по которому мы движемся. Она заправляет за ухо прядь волос, затем кладет руки назад на колени и принимается безостановочно крутить кольцо на указательном пальце, нервная привычка, которой я раньше у нее не замечала.

Я снова бросаю взгляд на парня. Мы встречаемся глазами, его улыбка становится шире, глаза понимающие, почти смеющиеся.

- Энжи, - говорю я, вновь поворачиваясь к ней. – Кто…

Вдруг меня озаряет. Это должно быть таинственный парень Анжелы.

Ага. Я спрашивала себя, объявится ли он когда-нибудь? Я даже отпускала глупые шуточки, когда мы впервые оказались в Риме, вроде: « А где же Таинственный Незнакомец?», и Анжела одаривала меня таким взглядом, от которого бы цветы завяли, поэтому я прекратила. Я пыталась спросить ее об этом на прошлой неделе, но она повела себя так, словно у нее в Италии куча парней, а не один единственный. А теперь он здесь, во плоти, и Анжела так отчаянно пытается это скрыть.

- Ооо, - говорю я, начиная улыбаться от облегчения, что нет ничего опасного. – Понимаю. – Она наклоняется вперед и хватает меня за запястье. Сильно.

- Не читай меня, - выдыхает она. Но прикасаясь ко мне, она только делает так, что мне становится проще поймать ее чувства. Я вижу этого парня вспышками ее глазами, в воспоминаниях, его лицо совсем рядом, его глаза чудесного шоколадного цвета, его теплое дыхание напротив ее щеки, когда он подходит ближе, переводит взгляд с ее глаз на губы.

Я вырываю руку из ее хватки. Голос сверху объявляет остановку, и поезд начинает замедляться. Мы еще двух остановках от нужной, но Анжела вскакивает.

- Пошли отсюда, - громко говорит она. – Здесь воняет.

Я не спорю. Поезд останавливается, открываются двери. Я иду следом за ней, и несмотря на то, что она старается вести себя как обычно, я ловлю ее нарочито безразличный взгляд, брошенный в сторону итальянца. И ловлю его кивок в ее сторону. Он все еще улыбается.

Словно раскусил ее блеф.

 

ГЛАВА 3. АНЖЕЛА

 Мама постоянно повторяет, что любовь похожа на укус змеи, яд медленно растекается по венам. Она никогда не рассказывала мне о своей любовной истории, о муже, который у нее был за несколько лет до моего рождения, а затем умер, тем самым разбив ей сердце. Все, что у нее осталось – это определенная страсть к религии и ее работе по управлению «Розовой подвязкой», или порой ко мне, когда я надеваю что-то слишком короткое, или моя помада слишком красная. Она бросит на меня взгляд и, схватив за руку, потащит в свою спальню с портретом Иисуса на стене. Она посадит меня на маленький плетеный стул у кровати и будет рассказывать о том, что любовь похожа на укус змеи. Это нечто опасное. И нечто плохое.

- Ты должна защищать свое сердце, - всегда говорит она.

Но что странно (кроме того, что у Иисуса у нее на картине голубые глаза и прямые золотистые волосы – да ладно) я думаю, она действительно имеет в виду мое сердце.  То есть, говоря слово сердце, она не подразумевает слово девственность. Она не упоминает о похоти, хотя это, конечно, тоже плохо. Она говорит о любви.

Мама боится, что я полюблю.

- Защищай свое сердце, Анжела, - говорит она, и я киваю и говорю ей, что буду. Никакой красавчик не украдет мое сердце. Ни шанса на любовь.

- У меня нет времени на парней, - говорю я, а она отвечает: - Хорошо, - похлопывает меня по руке и смотрит на Иисуса, словно в комнате нас трое – я, мама, и Иисус – маленькая счастливая семья, которая только что закончила семейный разговор.

Хороший разговор. Проблема решена. Никаких назойливых историй с влюбленностью.

Но я задаюсь вопросом, не является ли причиной этих антилюбовных разговоров мой отец, человек, который меня сделал? Не думает ли она, что я должна избегать любви, потому что где-то глубоко внутри во мне есть что-то темное? Что-то, не заслуживающее любви?

Эту историю она рассказывала мне три раза, каждый раз отвечая на меньшее число вопросов, чем я задавала. Она гуляла вечером по Риму. Несколькими месяцами ранее от рака скончался ее муж, и она обезумела от горя. Она жила у матери, в окружении шумной толпы Зербино. Ей это было полезно, сказала она, быть частью шумной, энергичной семьи, каждый день хорошо питаться, получать напоминания о жизни. Но в тот вечер ей хотелось тишины. Ей хотелось побыть одной. Она пошла в Сан-Марко на мессу, и ангел шел за ней до дома. Она проснулась и увидела его темный силуэт, склонившийся над ее кроватью. Парализованная. Не в состоянии издать ни звука.

- Он сказал тебе что-нибудь? – спросила я ее однажды, но она покачала головой, отвернулась, ее пальцы впились в маленькое золотое распятие, которое она носила на шее столько, сколько я ее помню. Она оставила меня с образом этого темного сумрачного силуэта. Его черные крылья отсекали свет.

Мое зачатие не было актом любви. Для нее я была проклятьем.

Она вернулась в Штаты и спряталась, спрятала свой растущий живот, свой позор. Так она отрезала себя от родных и друзей. Все думали, что она горюет из-за смерти мужа, так оно и было, но она горевала еще и по себе самой. Часть ее умерла той ночью, сказа она мне. Но однажды утром к ней пришел другой ангел – она прозвала его золотым человеком – который сказал ей, что я была не проклятием, а благословением. Он сказал, что я буду поразительным ребенком, рожденным ангелом и человеком. Сияющий ребенок, сказал он. Чудо.

Вот тогда-то ее и посетила мысль назвать меня Анжелой, и как-то после этого она решила полюбить меня.

Может, именно про этот укус змеи она и говорит. Может, именно любовь ко мне было медленно отравляющим веществом в ее крови, словно я была болезнью, заразившей ее. Она не хотела любить меня, и все равно любила. Она не могла этого изменить. Но это не объясняет, почему она настаивает, чтобы я держалась от любви подальше, словно знает обо мне что-то, чего не знаю я сама.

- Защищай свое сердце, - постоянно повторяет она.

 Я не говорю ей, что влюбилась два года назад. Сильно, глубоко и по-настоящему – не так ли поется в песне? – я влюбилась. Вот только у меня кишка тонка в этом признаться.

 

ГЛАВА 4. КЛАРА

Анжела не сказала и двух слов, пока мы идем домой по старой булыжной мостовой. Она идет так, будто опаздывает, почти бегом, иногда проводя ладонями по голым рукам, словно ей холодно, несмотря теплый вечер. Я пытаюсь держаться от нее подальше, дать ей немного личного пространства, но это сложно. Они поругались, когда виделись в последний раз – невольно улавливаю я. Они поругались, и она злилась, уходя от него, и задавалась вопросом, увидятся ли они когда-нибудь снова. А сейчас она мечется в панике, ее гордость задета, и ее раздирает желание, такое сильное, что у меня перехватывает дыхание.

Она без ума от этого парня.

- Ты в порядке? – запыхавшись спрашиваю я, когда мы подходим к маленькому домику, где живет ее бабушка. Анжела останавливается на веранде и смотрит на улицу.

- Все хорошо, - слишком легко говорит она. – Там просто было слишком много народу.

Ага.

- Ох, я так устала, - говорит она и протискивается мимо меня.

Внутри ее бабушка стоит у плиты, помешивая что-то в кастрюле, какой-то соус. Кухня наполнена чудесным запахом тушеных томатов. Клянусь, эта женщина готовит днем и ночью.

- Привет, Нонна. Мы отлично провели время. Идем спать, - говорит Анжела и взмывает вверх по ступенькам. Я следую за ней, но Роза поднимает руку и останавливает меня.

- Встретили красивых итальянских парней? – спрашивает она громко, на скомканном английском, изгибая брови.

- Эээ…одного, - отвечаю я. – Мы видели одного классного парня.

- Вы должны остерегаться красивых парней, - говорит она и прищелкивает языком. – Красивое лицо, гнилая душа. Осторожнее с такими. Такие парни вам не подходят. От таких парней одни неприятности.

Оказывается, не так уж она и неправа.

 

ГЛАВА 5. АНЖЕЛА

Увидеть его вновь, словно сгореть в огне. Я буквально чувствовала его взгляд на себе, тепло, которое начиналось около ног и поднималось по всему телу. Я смотрю, вот он сидит напротив в переполненном вагоне метро.

Мое сердце учащенно забилось, и все в вагоне померкло, и остался только он. Я должна отвести взгляд. Должна напомнить себе, что он разбил мое сердце. Он назвал меня ребенком. Я сказала некоторые вещи, которые не должна была говорить. Я погорячилась. И когда вновь вернулась, он исчез.

Ни звонков. Ни электронных писем. Ни обычных писем. Все исчезло. Я ничего не слышала от него в течение года.

Я напоминаю себе, что злюсь на него.

Но он улыбается мне.

Клара переводит взгляд, полный любопытства, с меня на него. Тепло дошло до моего лица. Воздух становится горячим и тяжелым и начинает давить.

Думаю, я должна выйти из этого поезда. Я стараюсь держать голову прямо, пытаясь показать, что мне все равно, но он сковал меня своей улыбкой, на которой написано приглашение. Я встала, когда поезд начал замедляться и сказала:

- Давай выйдем. Здесь воняет.

И вдруг в мой голове возникает изображение зеленого дивана в его квартире, наполненной светом, льющимся через окно, запах льняного масла, шероховатость ткани на моей коже. У меня кружится голова от того, как сильно я хочу вернуться назад в тот момент. Я вновь смотрю на него. В его глазах вспышка неопределенности, которая делает его похожим на маленького мальчика, которым он не является. Он скучает по мне. Он хочет увидеть меня. Он хочет большего, чем просто увидеть меня.

Он улыбается.

Я не улыбаюсь в ответ. Поезд останавливается, и мы с Кларой выходим. Я чувствую, что во всем мире совсем не осталось воздуха для дыхания, и я замедляю шаг. Клара тащится за мной с вопросами, которые не задает, и на которые я не хочу отвечать.

Но я знаю, что пойду к нему позже. Не похоже, чтобы у меня был выбор. В мгновении ока я вновь оказываюсь на улице, тихонько закрывая дверь позади меня, так как не хочу, чтобы Нонна узнала о моей тайной ночной отлучке.

Клара знает. Она не может ничем помочь, она проснулась, когда я ускользнула. Но она собирается получить ответы, и я собираюсь, в конце концов, дать некоторые из них.

Но не сегодня.

Метро закрыто. Я должна пройти пешком половину Рима, но мне все равно. Я знаю путь наизусть. Наизусть - такое смешное выражение. Мое сердце знает правильный путь.

Я шла и шла. Я спотыкаюсь на испанской лестнице, которая такая красивая и светится в темноте. Большие горшки с розами и азалиями выстроились по краям, внизу слышится фонтан. Я люблю это место больше чем какое-либо другое в Риме, и я избегала его все лето, потому что оно напоминает мне о нем.

Какой-то пьяный мужчина звал меня на итальянском языке: «Иди сюда, красавица, и присоединись ко мне». Он был безвредным. Я могла нокаутировать его за две секунды, но в тот момент я решила бежать.

Я не остановлюсь, пока не достигну его квартиры.

Через минуту я стою у его двери, полная беспокойства. Из-за того, что я заблуждалась. Из-за того, что это не было приглашением, что я прочитала в его глазах. Из-за того, что он был просто вежливым, со старым «привет, бывшая подружка, хорошо выглядишь» выражением на лице, и ничего больше.

Это то, кем я была? Его бывшей? Это казалось таким неправильным словом, потому что он никогда не был моим парнем на самом деле. Он был моим миром, но не моим парнем. Быстрее, чем я смогу придумать причину, чтобы уйти, я стучу.

Он открывает дверь немедленно, словно ждал, держа руку на дверной ручке.

Мы смотрим друг на друга. На нем надето то же самое, что было в поезде: белая рубашка и брюки цвета хаки, но рубашка расстегнута, открывая вид на его гладкую коричневую грудь. Он оживший Давид Микеланджело. У него есть все, что я помню: темные, слегка смазанные маслом кудри, его прекрасное, почти нежное лицо, шоколадные глаза, которые заставляют меня чувствовать, что я тону, не в состоянии получить достаточно воздуха, когда он смотрит на меня так. Кажется, он рад меня видеть. Как будто он хочет меня. Я задыхаюсь, пытаясь сказать что-то остроумное, потому что он любит, когда я остроумна, но мне не хватает воздуха. Так что я сдаюсь не в силах сказать ни слова, а потом буквально набрасываюсь на него.

Он ловит меня за талию, когда наши тела сталкиваются. Наши губы соединяются. Я хочу прикоснуться к нему сразу во всех местах, чтобы убедиться, что он настоящий, а не плод моего богатого воображения, не воспоминание. Он здесь. Он снова мой. Мой гнев ушел.

- Ты придурок, - шепчу я, когда он позволяет мне вдохнуть воздух. - Ты разбил мое глупое сердце.

Он проводит пальцем по моей щеке, добирается до уголка рта и поглаживает нижнюю губу, на которой уже чувствуется синяк и припухлость. Я останавливаю его палец, и он улыбается, но его темные глаза серьезны.

- Анжела, - сказал он, словно беспокоился обо мне. - Ты знаешь, ничего не изменилось. Я не могу дать тебе больше, чем это.

- Я не хочу ничего большего, чем это, - говорю я.

Ложь, и он знает это. Но мне все равно. Я буду играть в эту игру, если это значит, что я смогу видеть его.

- Анжела, - вновь сказал он, и я дрожу от звука своего имени на его губах, словно это волшебное слово или молитва. Я останавливаю его вопросы поцелуем и толкаю дверь, чтобы она закрылась.

Мой первый поцелуй произошел на вечеринке по случаю дня рождения в восьмом классе. Типично, я знаю.

Мы все сидели вокруг на полу в гостиной Авы Питерс. Мы уже прошли через кучу немых попыток весело провести время, например такую, как «левитация» - легкая, как перышко, жесткая, как доска. Суть игры заключалась в том, что один из нас притворялся мертвым (Авa Питерс в данном случае, так как она была именинницей) в то время как остальная часть аудитории поднимает ее только с помощью двух пальцев. Вряд ли умопомрачительно, но это было интересно. Мы также прошли через несколько раундов игры «Правда или действие», которые закончились набором номеров случайных людей и загадывания друг другу таких вещей, как, например, съесть собачий корм или примерить бюстгальтер матери Авы поверх одежды, так как ни одна из наших правд, на этом этапе, не была никому интересна. А потом кто-то сказал:

- Эй, давайте играть в бутылочку.

Я предполагаю, что это было неизбежно. Гормоны.

Я придумывала причину для оправдания, чтобы пойти домой, потому что тринадцатилетки были банальны, думала я. На самом деле, в этом нет их вины. Я была озадачена, почему меня пригласили сюда в первую очередь.

Aвa Питерс уже тогда была одной из самых популярных девочек в школе. Почему она проявила внезапный интерес ко мне, почему она вручила ярко-розовое приглашение в мои руки после нашего урока английского накануне, я могла только догадываться, но это заставило мое сердце биться быстрее, когда она пригласила меня. Может быть, моя уникальность наконец-то видна, подумал я. Может быть, я, наконец-то, свечусь.

Но затем это обернулось отстойной подростковой вечеринкой.

Я встала. Слова «Мне нужно идти. Мама попросила, чтобы я закрыла сегодня театр» (когда есть сомнения, можно винить свою странную мать) были на кончике моего языка, но когда я услышала – «Эй, давайте поиграем в бутылочку», – то вновь села.

Поцелуи не отстой. Поцелуи могут быть интересными.

Мы садимся в некое подобии круга, и Ава приносит бутылку.

- Кто хочет быть первым? - спросила она, нервно хихикая, и я вызвалась.

Я взяла запотевшую бутылку от «Кока-колы» между пальцев, положила на пол и придала ей хорошую скорость для вращения. Мы все затаили дыхание, словно бутылка загипнотизировала нас. В тишине мы наблюдали, как она крутится.

- Если остановится на девушке, крути заново, - сказала Ава. Конечно, мы не продумали основные правила заранее, например, где мы будем целоваться? В губы или в щечку? Как долго? На глазах у всех или в одиночку?

Я показала Аве свое лучшее «о-да» выражение лица, которое я практиковала в зеркале у себя в ванной.

- Что, боишься, что у меня плохой запах изо рта? - спросила я, но она не ответила, потому что бутылка остановилась.

Она не указывала на девушку, она указывала на Кристина Прескотта.

Кристиан Прескотт.

Кристиан Прескотт был, вне всякой конкуренции, самым горячим парнем в школе. Зеленые глаза, с копной волнистых темных волос, которые он всегда убирал от своих зеленых глаз. Убийственная улыбка. Он высокий и худой, но не долговязый и неуклюжий, какими были многие парни в нашем классе. Он был совершенством.

Я бы никогда, даже через миллион лет не догадалась бы, что мой первый поцелуй будет с Кристианом Прескоттом.

Каковы были шансы?

- Хорошо, - я откашлялась и удивилась бы, если бы мое лицо было бы таким же красным, как мне казалось.

Кристиан не выглядел, словно был в восторге от этой ситуации, но он пытался разобраться с этим. Он был хорошим, и помимо этого, горячим. Он вскочил и протянул руку. Я взяла ее, и он мягко потянул меня на ноги.

- Крыльцо? - предложил он.

- Хорошо, - казалось, что это единственное, что я смогла произнести.

Все сидели словно замороженные с шокированными лицами, когда он повел меня на заднее крыльцо. Шел снег, и крошечные белые снежинки освещали крыльцо. Кристиан плотно закрыл за нами дверь и присоединился ко мне, когда я наклонилась через перила крыльца, глядя в темноту на дом Авы.

- Нам лучше сделать это быстро, иначе мы замерзнем, - пошутил он.

Я хотела сказать что-нибудь нахальное, вроде: «О, я думаю, нам будет тепло, поверь мне».

- Хорошо, - сказала я. Снова. Хотела бы я, чтобы у меня был бальзам для губ. У меня есть тюбик по вкусу похожий на «Dr Pepper». Это было бы здорово. Он мог бы сказать всем в школе, что на вкус я похожа на «Dr Pepper».

Что он скажет им теперь?

Он наклонился ближе, его зеленые глаза смотрели на меня с осторожностью, словно я могу его укусить, но также в них присутствовало любопытство. Он пахнет мылом и чипсами «Doritos», которые мы ели на вчерашней вечеринке. Я, возможно, тоже пахну «Doritos», по крайней мере, мы оба так пахнем. Он не сможет сказать, что я на вкус была хуже, чем он.

Мой мозг заработал: Кристиан Прескотт. Прямо здесь. Прямо сейчас. Готовый поцеловать меня.

Мой первый поцелуй.

Я попыталась напомнить себе, что я, по сути, полностью достойна этого парня. Он был всего лишь простым человеком, а я была дочерью ангела. На одну половину божественное существо. Яркий ребенок. Кристиану Прескотту повезло, что ему выпал шанс поцеловать меня.

- Закрой глаза, - пробормотал он, и конечно же сам проделал это, перед тем как поцеловаться. Получится полная фигня, если я изначально буду с закрытыми глазами.

- Не командуй тут, - сказала я и обняла руками его за шею, притянув его голову ближе, чтобы его губы коснулись моих. Я ждала удара молнии. Ждала фейверка. Я ждала музыку в моей голове.

Ничего.

Ничего этого не произошло. Ничего.

Его губы были теплыми и мягкими, нежными, но не пассивными, и это должно было быть изумительно. Это должно было заставить мои пальцы на ногах неметь. Но ничего не было. Это было, словно я целовала своего брата, если бы он у меня был.

Но брата у меня нет. Таким образом, это было почти тоже самое. Я будто целовалась с братом.

Я отступила назад. Кристиан поступил также. Он улыбнулся, словно его освободили.

- Это было хорошо, - произнес он, и я могу сказать, что он был хорош. Кристиан знал, что это был мой первый поцелуй.

Он действительно отличный парень. Не знаю, почему Клара до сих пор не дала ему шанса.

- Хорошо, - сказала я ему, вновь возвращаясь к этому «хорошо». - Давай зайдем внутрь.

Вот и все.

После вечеринки мама спросила, провела ли я хорошо время.

Я пожала плечами.

- Вечеринка была отстойная.

Она казалась довольной моим ответом.

- Там были мальчики? - спросила она, хотя уже знала ответ. Она из того типа родителей, что заранее звонят и узнают у родителей Авы планы на вечеринку ее дочери.

- Парни банальны, - сказала я, поморщившись, а затем пошла к себе в комнату и плюхнулась на кровать, достав дневник.

Первый поцелуй, написала я в нем. Я не почувствовала ничего захватывающего. Может быть, со мной что-то не так?

Я отложила ручку. Поцеловав самого горячего парня в школе, я ничего не почувствовала.

Ручка вновь оказалась у меня в руке.

Или может быть я никогда не смогу довольствоваться обычным мальчиком, написала я. Может быть, мне придется подождать кого-то замечательного.

И это было именно то, что я и сделала. Я ждала. В тот момент, когда я увидела его, я поняла, что тот он единственный, которого я ждала. Единственный, чей поцелуй заставит меня увидеть звезды.

 

ГЛАВА 6. КЛАРА

У меня занимает несколько минут, чтобы освободиться от бабушки Анжелы. Она уже в постели, когда я поднимаюсь наверх, одеяло натянуто до подбородка, глаза закрыты.

Я надеваю пижаму и ложусь в кровать рядом с ней, вызывая скрип металлического каркаса, выключаю свет и жду, когда она что-нибудь скажет.

Все что угодно. Но она поворачивается ко мне спиной.

Мы обе лежим в темноте и слушаем звуки Рима, мопеды на мостовых, сигналы машин, крики людей, обрывки смеха и итальянских речей внизу на улице. Это не тот город, который ложится рано.

Через некоторое время мы слышим, как Роза идет в свою комнату. Анжела садиться, после чего встает с кровати и движется к двери без остановки для того, чтобы одеться, а это значит, что она вообще не надевала пижаму. Она как кошка домушник, когда идет в тишине по коридору и пробирается вниз по лестнице. Я слышу скрип входной двери. Потом она ушла.

Внезапно я проснулась.

Интересно, пропустила ли я какой-то тайный разговор в поезде, в котором было сказано: «Встретимся позже на этом же месте», или она просто знает, где найти его, или может Анжела пошла его искать в этом огромном городе, в котором чуть меньше, чем три миллиона людей. Или, предположим, она не с ним, а просто захотела побыть одна потому, что я не заметила, что она расстроена и не стала бы говорить со мной об этом.

Я понимаю это. Любовь может причинять боль.

Всея, что я знаю, так это то, что она с трудом дождалась момента, чтобы уйти отсюда.

Я думаю, это несправедливо. Анжела всегда заставляет меня рассказывать ей все, что происходит со мной, и если я что-то скрываю, она все больше раздражается, ведь ей это причиняет боль. Но когда речь заходит о ее жизни, о нет, это личное. Она всегда говорила, что в «Ангельском клубе» нет никаких секретов. Неважно.

Так что да, как официальный лучший друг, я обиделась. Затем идет часть, где я с ней не разговариваю. Прошло два часа. Три. Сейчас два часа ночи, и все еще никакой Анжелы. Я встаю и наливаю стакан воды, который осушаю в два глотка, после чего ставлю стакан на стол и смотрю в окно на пустую улицу.

Город тих. Холодный сквозняк движется по моим босым ногам, и я дрожу. Я говорю себе, что Анжела справится. Она знает, как позаботиться о себе. Она приезжает сюда каждое лето в течение всей своей жизни и всегда без инцидентов. Она, вероятно, в порядке. Я заставляю себя снова лечь, но сон не приходит. Я продолжаю возвращаться к воспоминанию, которое я поймала раньше. Момент поцелуя. Ожидание его губ к ее губам. Заряженное пространство между ними. Обмен дыханием. Взгляд в его глаза, когда он решил бросить предостережение в ветер, и поцеловать ее.

Момент, который она хотела больше всего.

Кое-кто смотрел на меня так однажды.

Такер.

Я закрываю глаза. Ведь так просто вспоминать, как его руки касались моего лица. Он целовал меня так много раз, больше, чем я могла бы рассчитывать, но каждый раз это было таким замечательным сюрпризом. У него всегда было это я-хочу-поцеловать-тебя выражение лица, прямо перед тем, как он притягивал меня. Мое горло болит, словно я помню мучительную радость тех моментов, за несколько секунд до прикосновения его губ к моим. Учащенный ритм моего сердца. Его запах, смесь травы и пота, намек на рыбу и воду из реки, наши дни на озере, может быть, еще и запах лимона, который он нарезал на форель на ужин, и его собственный запах, а-ля человек-и-солнце-и-одеколон. Его тепло, его кожу, его затуманенные голубые глаза и ямочку на щеке.

Я открываю глаза.

Это не нормально, думаю я. Это не хорошо. Все кончено. Мне нужно прийти в себя. Быть выше этого. Почему это так чертовски трудно? Я скучаю по маме. И вдруг грусть по ней проходит через меня, как бесконечная волна. Я стараюсь не думать об этом, но ее отсутствие всегда здесь, когда я хожу с большим отверстием в груди, где моя мать была раньше. Я хотела бы позвонить ей. Она знала, что делать, что сказать. Она всегда могла сделать так, чтоб у меня снова все было в порядке. Она всегда так делала. Она говорила что-нибудь остроумное и правдивое, делала мне чашку чая, обнимала меня, гладила мои волосы, и что-то говорила, чтобы заставить меня смеяться. Она никогда не сделает это вновь, никогда.

В моем горле появляется комок.

Когда я открываю глаза, уже утро, и Анжелы здесь все еще не. Я одеваюсь и трачу несколько минут на ходьбу по комнате, пытаясь придумать какой-то план. Может быть, я могла бы выскользнуть и поискать ее - не то, что б у меня была какая-нибудь подсказка, где искать - прежде, чем кто-либо еще узнает, что она ушла. Но я не особо удачлива с тайными вылазками. Роза уже у плиты, и что еще хуже, бесконечно сопливая кузина Анжелы Белла сидит за кухонным столом. Они обе повернулись, чтобы посмотреть на меня, когда я спускалась по лестнице.

- Слишком много вина прошлой ночью? - Белла смотрит мне сверху вниз. - Эти американские девушки не умеют пить вино, - говорит она по-итальянски.

Роза смотрит на меня с грустным выражением, которое полностью напоминает мне маму Анжелы. Я не знаю, грустно ли ей от того, как я выгляжу, или от мысли, что я не могу выдержать её вино.

- Я не могла уснуть, - говорю я в качестве объяснения. – Думаю, мне стоит сходить на прогулку сегодня утром, чтобы разобраться в своих мыслях. – Ловко, Клара. Да, нужно подышать этим супер свежим римским воздухом.

- Где Анжела? - спрашивает Роза, когда я подхожу к двери.

Я ужасная лгунья. Собираюсь придумать что-то гениальное, вроде того, что она еще спит, но эта резвая старушка, кажется, собирается увидеть на моем лице, что Анжела не пришла домой вчера вечером, и вот тут весь ад собирается вырваться на свободу. Мой рот внезапно пересох. Я отпустила дверную ручку, начиная оборачиваться.

- Хм, - произношу я, собираясь все испортить, но я спасена, потому что прямо в этот момент Анжела заходит в дверь.

- Доброе утро, Нонна, - щебечет она и идет прямо к бабушке, чтобы поцеловать ее в щеку. - Я была на прогулке и подумала, что могу принести вам немного фруктов. - Она держит маленький коричневый бумажный пакет. Роза берет его и высыпает фрукты в миску на стол, сияя, что Анжела настолько внимательна.

- Grazie[2], милая девушка, - говорит она. - Я никогда не знала, что американцам нравится так много ходить, - говорит Белла, нюхая абрикос, а затем шумно его кусает. Анжела на мгновение встречается со мной взглядом. Интересно, кто-то заметил, что она все еще в той же одежде, что и прошлой ночью.

- Прекрасное утро, не правда ли? - говорит она, и ее улыбка полна тайн.

 

ГЛАВА 7. АНЖЕЛА

Я просыпаюсь в его объятиях, луч солнца пересекает его кровать. Вау, думаю я. Это было... вау. Определенно стоило того, чтобы подождать.

Целую минуту я лежу неподвижно, наслаждаясь ощущением его тела, волос на его, противоположных моим гладким, ногах, его дыханием в моих волосах, устойчивым стуком сердца под моей щекой. Я поднимаю голову, чтобы посмотреть на него. Он проснулся... Это парень - жаворонок, и это один из его многочисленных недостатков. Его глаза с теплотой смотрят на меня.

- Утро, - говорю я, мой голос еще хриплый после сна.

- Да, - утвердительно говорит он. Да, это утро. Он протянул руку, чтобы смахнуть пару влажных прядей волос. Интересно, пускала ли я на него слюни.

Его пальцы обводят контур уха.

- Ты плакала, - говорит он. - Что тебе снилось?

Мне снилось мое видение. Парень в сером костюме. Шаги. Во сне я поднялась по ступеням и встала позади него, ожидая и боясь того, что я должна сделать. Я должна дотронуться до его плеча, ведь тогда, думаю, он обернется (и я наконец-то смогу увидеть его лицо!) и передам ему свое сообщение. Но я не сделала этого. Во сне моя рука поднялась и почти коснулась его плеча, а затем упала.

Не знаю, что ему сказать, подумала я. Я не готова. Не готова.

Паника захватила меня. Я сделала шаг назад, потом еще и еще, а затем развернулась и побежала вниз по лестнице, оставив парня в сером костюме позади. Яркое солнце превратилось в шторм. Я побежала, и небеса разверзлись, и на меня хлынул дождь, охладив меня.

Я пошла на попятный. Я потерпела неудачу со своим предназначением. У меня было ощущение, что я потеряла все, что было важно для меня, все надежды, все мечты.

Я задрожала.

- Ничего, - отвечаю я.

Ложь.

Он слегка приподнимает брови.

Это был сон про беспокойное выступление, - объясняю я. - Мой собственный аналог одного из этих стоишь-голый-перед-классом снов. - Я смотрю на часы на тумбочке. Почти семь часов. Я сажусь, обернув вокруг себя простынь. - Мне нужно идти. Моя бабушка - ранняя пташка.

- Все в порядке, просто люби меня и покинь меня, - сказал он с наигранной грустью, скрестив руки за головой и наблюдая за мной, пока я собирала свою одежду.

Нет, это то, что ты собираешься сделать,хочу сказать, но не я. Произошедшее между нами должно быть случайным.Я не должна его любить.

- Прости, малыш, - говорю я обуваясь. - Мне нужно бежать.

Он улыбается на слове малыш, это так по-американски, затем встает с кровати и начинает быстро одеваться. - Хотелось бы мне, чтобы ты осталась на завтрак, - говорит он. - У меня хорошо получаются яйца.

- В другой раз, - говорю я. – Мне нужно как можно быстрее придумать объяснение все этого для Нонны.

- Клара проболтается про тебя? - спрашивает он.

Это останавливает меня. Мы не говорили о Кларе. Не в этот раз. Думаю, я рассказала ему достаточно о ней в прошлом году, поэтому он мог узнать ее в поезде. Она с ума сойдет, если узнает, что я рассказала ему все о ней, Джеффри и их идеальной матери-Димидиусе. Хотя я практически ничего не знала прошлым летом. Я не знала о Кристиане. Не знала о мистере Фиббсе, Билли и о собрании. Да и о Майкле.

- Нет, - отвечаю я на его вопрос. - Она прикрывает меня. Клара относится к этому лояльно.

- Мне бы хотелось с ней познакомиться, - мягко говорит он, как будто зная, что это может расстроить меня. - Почему бы вам обеим не прийти на ужин сегодня? Я сделаю что-нибудь вкусненькое для нас.

Мой желудок сжимает от мысли, что Клара здесь, в его квартире, ее большие голубые глаза поглощают все здесь, поглощают его.

Она симпатичней, чем я.

Это совершенно глупые мысли, понимаю я. Я не простушка Джейн. Я знаю это. У меня нет проблем с получением внимания парня, если я этого захочу. Но мой разум мгновенно переходит обратно на урок британской истории, который был в прошлом году, где Клара и я стоим перед классом. Клара в наряде королевы Елизаветы для нашего проекта. Кристиан Прескотт сидит в первом ряду. Он смотрел на нее, словно она была самым великолепным существом, которое он когда-либо видел в своей жизни.

Или как Такер на выпускном в том же году с тоской глядел сквозь толпу на Клару, когда она стояла рядом с Кристианом, изящно потягивая пунш. Я могла бы быть невидимкой рядом с ней.

Они говорили обо мне той ночью. Кристиан сказал:

- Вы с Анжелой подружились? Она впечатляющая.

Впечатляющая. Это слово для меня. Не красивая. Впечатляющая.

В Кларе есть что-то, что тянет к ней парней как к магниту - что-то, связанное с ее уязвимостью, думаю я. Сердце-в-рукаве. Это заставляет их хотеть защитить ее. Парни всегда хотят быть рыцарями.

Жалкое подобие.

- Конечно, - легко говорю я сейчас, словно не переживаю по этому поводу, - я приглашу ее. - Я застегиваю рубашку, затем убираю волосы с моего воротника и немного его встряхиваю, так что они ниспадают вниз на мои плечи, после чего поворачиваюсь и встречаюсь с ним взглядом. Он начинает натягивать майку через голову. Такую простую белую майку, которую он обычно носит. Сексуально, как ад. И тут я положила руку ему на плечо, чтобы остановить, и наклонилась, чтобы прошептать на ухо:

- Но я предпочла бы остаться с тобой наедине.

Правда.

 

ГЛАВА 8. КЛАРА

- Он хочет с тобой познакомиться, - сказала Анжела позже, когда мы остались одни. Никаких объяснений, просто «он хочет с тобой познакомиться», сказанное драматическим голосом.

- Кто? - спросила я с сарказмом, и когда она не ответила, продолжила - Ты не собираешься мне сказать его имя?

- Нет. - Она намерена держать втайне все это, но я собираюсь получить все, что смогу из неё выудить. Я очень любопытная.

- Хорошо, - говорю я. - Представь меня своему Таинственному Парню.

Мы уходим на закате и доезжаем на метро до испанской лестницы. Анжела пробегает пальцами по волосам и проверяет помаду. Перед дверью в его квартиру она поворачивается ко мне и надевает свое очень серьезное выражение лица.

- Постарайся быть не предвзятой, - говорит она.

Анжела стучит в дверь. Кто-то внутри выключает музыку - медленный и скорбный блюз. Шаги. Затем дверь открывается, и вот он, тот самый парень из поезда, широко улыбается.

- Buongiorno[3], - говорит он и наклоняется, словно собирается поцеловать Анжелу в губы, как это обычно делают муж и жена, прежде чем он отправится в офис, но Анж отворачивается в последнюю секунду, и парень целует ее в щеку. Она бормочет что-то, но что именно я не могу разобрать. Он смотрит на меня.

- Привет. Проходите.

Мы следуем за ним в квартиру. Она маленькая, но уютная и хорошо обустроена. Сразу понятно, что он какой-то художник или коллекционер предметов искусства. Там были повсюду картины, в основном, мне кажется, импрессионизм, хотя я не очень много знаю об искусстве.

Художник, думаю я. Как идеально, что Анжела увлеклась художником.

Он ведет нас в гостиную к зеленому вельветовому дивану.

- Присаживайтесь, - говорит он, и мы садимся.

Я решаю, что он напоминает мне Орландо Блума. Такой грациозный и с проникновенными глазами, с относительно опрятной копной темных вьющихся волос и тонкокостным лицом с выразительными морщинками вокруг глаз, когда он улыбается.

Неловкая минуте, когда мы просто смотрим друг на друга, проходит. Затем Анжела переводит взгляд с него на меня и прочищает горло.

- Итак. Хм. Это Клара Гарднер.

- Приятно наконец-то познакомиться с тобой, - с теплотой говорит он. - Анжела так много рассказывала о тебе.

Думаю, он может быть одним из нас. У него нет итальянского акцента, что удивляет меня. В нем есть что-то иностранное, мягкая «р», как у британцев. Может быть, Средний Восток, но определенно не Италия.

- Клара, - говорит Анжела, в ее голосе слышится нервная дрожи. - Знакомься, Пен.

Подождите. Я знаю это имя. Перевожу взгляд с него на Анжелу.

- Извини. Ты сказала...?

- Пен,- повторила она громче, словно я плохо слышу. - На самом деле Пенами, но я зову его Пен. По крайней мере, друзья зовут его так.

Точно. Пен. Как и парень, с которым Анжела познакомилась два года назад, и который рассказал ей о кровных ангелах.

Тот самый Пен.

Анжела влюбилась в ангела.

 

ГЛАВА 9. АНЖЕЛА

Я впервые встретилась с ним в церкви. Тогда у меня была определенная склонность к посещению церкви. Полагаю, она до сих пор у меня осталась. В церкви так тихо, большую часть времени, тихо настолько, что она отличается от любого другого места, прохладная и мирная, и предназначенная для созерцания по самой своей природе. Я не религиозна, не так, как моя мама, но мне нравится в церкви. Я иду туда, чтобы расслабиться, успокоить внутренний голос моей повседневной жизни, подумать.

Эта церковь располагалась в крошечном, захолустном уголке Милана, Сан-Бернардино-алле-Осса. Я пошла туда, потому что слышала, что там есть комната, которая украшена человеческими костями. Я сочла это ужасным и захватывающим. Мне было шестнадцать тем летом, и я путешествовала по Италии в моем персональном фантастическом расширенном туре. Моей целью было посещение всех церквей, в которых хранились трупы Святых, чьи тела по большей части оставались свежими и мягкими, несмотря на то, что прошли сотни лет с момента их смерти. Нетленные – это подходящее определение, чтобы показать, насколько хорошо они сохранились. Это было отвратительно, но весело. Посещение этих монахинь в стеклянных ящиках, которые выглядели одинаково. Одетые в белое, сложив руки в молитве, спящие вечным сном. Все они были похожи на Белоснежку, которая ждала поцелуя прекрасного принца.

Комната костей была слишком интересной, чтобы пройти мимо. Эта комната была в боковом кармане церкви. На стене внутри висел крест, сделанный из человеческих черепов. Стены были почти полностью покрыты костями. Сотни и сотни черепов, ребер и крошечных кусочков, которые я не могу идентифицировать. У моей матери случится сердечный приступ, если она попадет сюда. Отвратительная нервная дрожь охватила меня, когда я смотрела на все это жуткое искусство, но все же, это было для меня. Это отличалось от тел Святых, аккуратно выложенных, чтобы люди могли приехать и побыть рядом с кем-то Святым, даже после его смерти. Это больше походило на напоминание – все мы умираем, и это не так симпатично – и мой взгляд перебегал от одного черепа к другому. Я думала о том, что у каждого из них когда-то было лицо. Жизнь. Это были люди, которые ели, пили, жаловались на погоду и пытались получить лучшее из того, что могли. Сейчас они на стене церкви, и на них взирает ненормальный американский турист. Именно тогда я решила, что не вежливо искоса смотреть на мертвых. Я развернулась, чтобы уйти.

Вот тогда я увидела его. Он стоял у входа в церковь, прямо под куполом, глядя на фрески на потолке, изображавшие ангелов, небо и людей, вознесшихся к небесам, предположила я. Он, казалось, сосредоточился на одном конкретном участке фрески. Ангел в розоватом одеянии, которое несколько сотен лет назад, возможно, было красным, с серыми распростертыми крыльями.

Он не был похож на человека, который получал что-то духовное от церкви: молился или получал какое-либо божественное одухотворение. На самом деле он – парень, не ангел – почти хмурился. Что-то бормоча себе. Тогда я заметила слабое, почти незаметное свечение. Я поняла в тот момент, что он был одним из них. Ангел.

Конечно, мне пришлось представиться. Я никогда не встречала настоящих ангелов прежде, тех, что существовали за пределами книг и историй, которые мама рассказывала мне. Я пригладила свои волосы назад - потому что этот парень также был невероятно привлекательным, возможно, самый красивый парень, которого я видела – и нанесла блеск на губы. Я огляделась вокруг. Мы были одни в святилище. Затем я расправила плечи, подошла к нему и сказала:

- Привет.

Его пристальный взгляд оторвался от созерцания фрески на потолке. И он убийственно посмотрел на меня. Пораженно. Затем обвинительно. И, наконец, удивленно. Я испытала это тоже. Потому что лицо ангела на фреске было таким же как у него. Мы смотрели друг на друга в течение двух минут.

- Что ты сказала? – спросил он медленно по-итальянски, осторожно, как будто допускал возможность, что не правильно меня расслышал.

Хотя не было никакой возможности, чтобы мои слова звучали бы как-то по-другому.

- Я поздоровалась - ответила я по-английски.

- Что ты здесь делаешь? – потребовал он ответа.

- Я пришла, чтобы увидеть кости, - ответила я, - А ты что здесь делаешь?

- Я пришел, чтобы поговорить с Богом.

Я приподняла бровь и сложила руки на груди.

- Я вижу. Итак, что же Он говорит?

Прежде чем он успел ответить, дверь церкви заскрипела из-за ржавых петель. И старая, скрюченная итальянская леди в черном платье вошла, хромая. Она подозрительно посмотрела на нас. Как на двух молодых людей бесцельно болтающих в церкви. Я улыбнулась ангелу. Уголок его рта дернулся, он хотел улыбнуться тоже, но вместо этого он принял строгий вид. Он пересек святилище тремя быстрыми шагами и схватил мою руку. Его прикосновение к моей раскрасневшейся коже было слегка прохладным.

- Пошли со мной, - сказал он и потянул меня обратно, по направлению к комнате костей, где женщина не могла бы нас увидеть.

Я открыла рот, чтобы сказать ему, что он может быть и ангел, но я была американкой и его приказы не заставят меня лететь за ним. Но он приложил палец к моим губам, что испугало меня.

- Иди со мной, - повторил он мягко.

На меня нахлынули странные ощущения головокружения и пустоты в желудке. Мои ноги подкашивались, будто я только что сошла с карусели. Что-то изменилось. Стало темнее, но в тоже время – светлее. Он вывел меня из комнаты костей в основную часть базилики[4], но старушки там уже не было. Я внимательно посмотрела на него и снова ахнула.

Он весь был в черно-белых тонах, его черные, как уголь, волосы, его белая, как лед кожа, по-прежнему немного светящаяся. Все еще суровый. Он был так великолепен. Все вокруг нас также было черно-белым. Все краски мира преобразились в цвета старого кино, состоящих из теней и резких контрастов.

Он отпустил мою руку.

- Мы можем говорить здесь. Никто не подслушает.

- Что ты сделал? – спросила я.

Дрожь прокладывала себе путь по моему позвоночнику, но я не позволила ему увидеть, что он напугал меня.

- Небезопасно раскрывать себя так, как сделала это ты, - сказал он с упреком, - Это было глупо.

- Почему?

Я хотела знать. Мой голос звучал слабо в этом месте, несущественно.

- Что если бы я был одним из павших?

- Так это правда? Есть как хорошие, так и плохие ангелы?

Конечно. Мой биологический отец явно не был добрым ангелом. Но я хотела услышать это определение от него. Я хотела услышать, как он скажет это.

- Да. Убитые горем и счастливые, - сказал он.

- И каким являешься ты? – дразнила я, но я надеялась, что знаю правильный ответ.

Плохие ангелы ведь не могут пойти в церковь, чтобы поговорить с Богом. Он пожал плечами. Полностью человеческий жест.

- Ни тот, ни другой. Я неоднозначен.

Это походило на шутку.

- Да, хорошо, я испытала некоторые затруднения из-за собственной неоднозначности, - сказала я.

Он засмеялся.

- Как тебя зовут?

- Анжела

- Соответствующе, - сказал он.

- А твое имя?

- Пенами, но можешь звать меня Пен.

- Пен, - повторила я. Мне нравилось, как звучало его имя. Имя ангела, - Где мы находимся, Пен? Куда ты привел меня?

- То же самое место, где мы находились до этого, - ответил он, - Но другое измерение.

Мою кожу покалывало от волнения. Как здорово это было, отправиться в другое измерение вместе с чистокровным ангелом. Ничего более знаменательного со мной не происходило. Не в маленьком городке Вайоминге, где моя мать прятала меня большую часть моей жизнь. Это было началом чего-то нового, подумала я. Это было начало.

 

ГЛАВА 10. КЛАРА

Вы подумали, что я уже должна была привыкнуть к превратностям судьбы. Вся моя жизнь состоит из ряда заявлений, таких как: Угадай что, Клара? Ты кровный ангел. Знаешь что? Тот парень, которого, как ты думала, должна спасти, на самом деле такой же, как и ты, кровный ангел. Сюрприз! Кровный ангел живет только до ста двадцати лет, а это означает, что твоя мать может умереть в любой день. Дин-Дон! Угадай, кто пришёл? Твой отец, который, как оказалось, является Интенджа, и поэтому ты на самом деле - Трипл, ангел на три четверти, вместо жалкой четверти, как ты думала раньше.

И каждый раз после этого ты должна пересматривать свою жизнь. Можно подумать, что ничто уже не могло меня удивить. Но я опять в замешательстве.

Из кухни доносится звонок. Пен извиняется и вскакивает. Я поворачиваюсь к Анжеле.

- Анж! – негромко восклицаю я, чтобы меня не мог услышать вездесущий Пен.

- Я хотела тебе рассказать, но это сложно, - говорит она.

- Насколько сложно сказать: «Эй, к твоему сведению, этот мальчик, который мне очень нравится, на самом деле настоящий ангел?»

- Я не знала, что встречусь с ним в этом году.

- И ты… - говорю я еще тише, - провела ночь вместе с ним?

- Нет. Это не так, - говорит она. Но очевидно, что так оно и есть.

Она продолжает смотреть на что-то в углу комнаты. Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть, что это такое – множество картин, прислоненных к стене. Я встаю.

- Не надо… - говорит Анжела, но я уже просматриваю холсты до тех пор, пока не натыкаюсь на изображение Анжелы. Она обнаженная лежит на зеленом бархатном диване. Одеяло прикрывает половину ее тела. Лучи солнца ласкают ее волосы. Из-за чего они сияют голубоватым.

Это прекрасная живопись. Но это не относится к делу.

- Славное одеяло, - все, что я могу вымолвить.

Ее челюсть сжимается.

- Я иногда позирую для него, но в основном мы гуляем. Осматриваем окрестности. Разговариваем.

- Разговариваете. О чем?

- Об ангелах, конечно. Но мы также говорим о музыке, книгах, которые мы прочли, искусстве, поэзии. Такое ощущение, что ему известно все на свете.

- Неудивительно, ведь он ангел.

- Да, - говорит она, защищаясь, - он - ангел. И что с того?

- Я - голодный ангел, - он появляется в дверном проеме, - Обед подан, леди.

Это может быть неловко.

- Я думаю, что, возможно, вы уже устали от итальянской кухни, - сказал он, когда мы расположились вокруг небольшого столика в задней части кухни.

Еда пахла просто великолепно, карри и ягненок, что-то индийское. Пен наливает три бокала белого вина.

Я принимаюсь за еду, потому что это дает мне возможность не ввязываться в разговор. Мне необходимо время, чтобы мой мозг переварил это открытие.

- Итак, Клара, - говорит Пен через некоторое время, - Расскажи мне о себе.

Я делаю глоток вина, которое, я знаю, должно быть приятным на вкус. Но вместо этого я ощущаю кислый и незнакомый привкус.

- Я, э-э… - интересно, как много Анжела рассказала ему обо мне? - Что ж, недавно я окончила старшую школу и собираюсь в Стэнфорд осенью.

- С Анжелой. Вы пара гениев. Вы обе, - говорит он, - На кого ты планируешь учиться?

- На самом деле, у меня нет конкретной цели. Но я думаю, что собираюсь попробовать себя в различных областях. Это поможет мне найти то, что будет мне по душе.

- У тебя есть любимое занятие? Какой-то талант? - спрашивает он.

Вдруг у меня появляется ощущение, что я на собеседовании.

- Э-э… - я не знаю что сказать.

Раньше я была балериной. Но такое ощущение, что это происходило со мной много миллионов лет назад. В отличие от Джеффри, я не сильна в спорте. Не сильна в поэзии, как Анжела или в музыке, как Кристиан. Может быть рыбалка? Мне нравится рыбалка. Но только рыбалка вместе с Такером. Прогулки пешком, гребля, купание в реке, рафтинг. Все это неотделимо от Такера. Мне необходимо хобби.

- Клара эмпат, - Анжела отвечает за меня.

Я подавилась куском мяса.

- Интересно, - говорит Пен.

Сильный приступ кашля одолевает меня. Наконец, мои легкие немного успокаиваются. Я снова делаю глоток вина, жаль, что это была не вода.

- А какова твоя история, Пен? Анжела не слишком много рассказала мне о тебе, - говорю я, в надежде сменить тему, - Ты Интэнджа?

- Да. Я думаю, мы уже выяснили это, - говорит он сухо.

- И чем ты занимаешься?

- Ты имеешь в виду, перелетаю ли я с облако на облако, пою ли в небесном хоре?

Я откусываю кусочек мяса, жую в течение минуты, а затем пожимаю плечами.

- Я думаю, что понятия не имею, кто такие ангелы на самом деле.

Он делает большой глоток вина.

- А ты не ходишь вокруг да около, - говорит он, - Мне это нравится.

Я улыбаюсь и жду ответа на свой вопрос.

- У нас есть ангельские обязанности, - говорит он через минуту и ухмыляется, - Вам, простым смертным, не понять.

- Ангельские обязанности. Вы помогаете душам найти свой путь в рай или ад?

Я смотрю на Анжелу, в ее взгляде предупреждение. Она вела себя очень тихо все это время. На этот раз, как ни странно, я – та, которая задает вопросы.

- Да, некоторые ангелы управляют душами умерших, - говорит он.

Я вспоминаю свою маму, которая сказала мне однажды, что более ста человек умирают каждую минуту на планете. Для этого потребуется много ангелов.

- Так это то, чем ты занимаешься? Заботишься о мертвых, ведешь их к свету? Что-то в этом роде?

- Нет, - говорит он, - Хотя ты не так уж и не права. Я то, что вы назвали бы «муза».

Анжела выглядит удивленной.

- Муза? – переспрашивает она.

- Я вдохновляю людей, - говорит он. Выглядел он при этом как обычный человек с призванием «профессиональный вдохновитель».

- Ты никогда не рассказывал мне об этом, - говорит она, - Ты когда-нибудь вдохновлял меня?

Он приподнимает брови и смеется, когда она вздыхает.

- Я думала, что я твоя муза, - говорит она слегка разочарованно, - Ты можешь помещать идеи непосредственно в мою голову?

- Я могу показать тебе изображение, направление музыки, слова. Все, что я захочу. Но в большинстве случаев мне не приходится этого делать. Я просто дарю вам вспышку озарения. А вы уже делаете все остальное.

- Это удивительно, - говорит она.

Я почти вижу, как она мысленно перебирает все те вещи, которые она делала рядом с ним. Писала стихи или играла на скрипке для него. Пытаясь понять, как он мог вдохновить ее.

- Да, - соглашаюсь я, но лишь из вежливости, - Это действительно очень здорово, - правдиво, хотя мысль об ангеле, способном помещать мысли в мою голову без моего ведома - не очень хорошая новость для меня.

Кто знает, что еще он может внушить? На мой взгляд, это больше похоже на вторжение «Похитителей тел».

Я делаю заметку: сохранить ментальный барьер вокруг него, так, как моя мама научила меня. Поэтому он не сможет читать мои мысли. Или что-то внушать.

- Это небольшой дар, по сравнению с тем, что могут делать другие, - говорит он скромно, но я могу сказать, что он польщен.

Я предполагаю, что он не стал особо влиятельным, если занимался этим постоянно. Вот только я ни на секунду не верю, что вдохновлять людей - это единственное, что под силу этому парню.

- Так, приведи нам пример, - говорит Анжела, - Как ты кого-нибудь вдохновил.

- О, я не знаю. «Давным-давно», - говорит он, - Мне пришли в голову эти слова.

Глаза Анжелы расширяются.

- Ты придумал фразу «давным-давно»?

- Это было давно, - он съедает кусочек еды, в то время как мы смотрим на него, - Люди способны блистать и самостоятельно. Так же, как я убедился, они быстро учатся.

- Так ты учитель? Я имею в виду официально? – спрашивает она, ее голос немного выше, чем обычно, возможно, потому что она хочет, чтобы он научил ее более «официально».

- Это было моей обязанностью когда-то. Научить людей, - говорит он.

- Чему ты их учил? – спрашиваю я.

- Письменности. Некоторые утверждали, что это плохо, давать им письменное слово – ухмыляется он, - Это может привести ко всяческим неприятностям. Но это была моя работа.

Затем внезапная вспышка проходит через меня. Он выцарапывает азбуку на стене пещеры для благоговеющей группы неандертальцев. Тогда я отчетливо понимаю: он - ангел, но он не создает ангельскую атмосферу вокруг себя. Нет горя. Нет радости. Это означает, что я не знаю на какой стороне он.

Это означает, что я не могу доверять ему. Я снова получаю отчетливое чувство, что что-то плохое должно случиться. Ощущение, что кто-то станцует на моей могиле.

- Значит, ты был Стражем, - говорю я медленно, стараясь, чтобы мой голос звучал непринужденно.

Его глаза вспыхивают вновь.

- Клара, - бормочет он, - Достаточно испанской инквизиции.

Я встречаюсь с темными глазами Пена, удерживая его взглядом.

- Что ты знаешь о Стражах? – спрашивает он.

- Я читала книгу Еноха.

Он вздыхает.

- Там не все верно.

- Хорошо. Давай начистоту. Ты был там, да?

Молчание. Я задаюсь вопросом, а что если я зашла слишком далеко. И что если я настолько глупа, что разозлила кого-то, кто может оказаться Черным Крылом и раздавить меня как виноградину.

- Первоначально это было не так уж и плохо. Быть Стражем, - говорит он, - означает, что мы были посланы, чтобы следить за людьми. Учить их. Но некоторые из нас сделали больше, чем просто наблюдали. Это очевидно, - он смотрит в сторону, - Некоторые из нас влюбились в них.

Анжела смотрит на меня испепеляющим взглядом, способным расплавить сталь. Я не обращаю на нее внимания.

- Значит, ты говоришь, что ты не зло?

Он встречается с моими глазами снова.

- Я неоднозначен. Я не желаю бороться ни на какой стороне.

- Ты нейтрален, - повышенным тоном говорит Анжела, - Как Швейцария.

- Да, - он поворачивается к ней с веселым выражением лица и ласково гладит ее по колену, - Точно такой же, как и Швейцария.

- Ты была груба с ним, - говорит она мне, когда мы возвращаемся в нашу комнату в отеле «Дом розы».

Она хмурится, глядя на себя в зеркало. Снимает ожерелье и начинает расчесывать волосы.

- Я просто задала ему несколько вопросов, Анж. Расслабься.

- Ты допрашивала его.

- Я его не знаю.

- Да, пусть так. Но я знаю. Я знаю его уже несколько лет. Он не злой, Клара. Я знаю, что все это дерьмо о его амбивалентности означает только то, что он не хочет сражаться. Он выше этого.

Я сажусь на кровать и снимаю обувь.

- Верно. Выше этого.

Я не понимаю, как она может нормально относиться ко всему этому, если она так фанатично следует собственному долгу, своему предназначению. Ее ярко-белые крылья доказывают, что она чиста сердцем. Она приверженец добра. Почему бы и Пена не привести к тем же стандартам?

- Он хороший парень, - говорит она, разделив волосы и начиная их заплетать.

- Он не парень вообще.

- Слушай, я не нуждаюсь в твоей заботе, Клара. Я познакомилась с ним в церкви, помнишь? Освященная земля и все такое? Если бы он был злым, то он не смог бы пойти туда, не так ли?

- Может и так, - неохотно признаю я.

-Так что оставим эту тему. Я не хочу ссориться, - она заканчивает заплетать волосы с одной стороны и принимается за другую.

Я иду к раковине, чтобы умыться. Я чищу зубы, когда вижу ее отражение в зеркале. Она стоит позади меня.

- Я думала, что он тебе понравится, - говорит она.

И мне не нужно быть эмпатом, чтобы знать. Она разочарована во мне. Ей нравится Пен. Больше, чем просто нравится. И она хочет, чтобы он нравился мне тоже. Она хочет, чтобы я увидела в нем тоже, что и она. Я наклоняюсь и сплевываю в раковину.

- Я не говорила, что он мне не нравится. Я сказала, что не знаю его.

- Хорошо, значит, ты узнаешь его. Приходи пообщаться к нам завтра. Мы собираемся в Ватикан. Охватить туристические вещи, как ты сказала.

Ее глаза, полные надежды, встречаются с моими в отражении. Я слабохарактерна. Это и еще то, что я действительно хочу увидеть базилику Святого Петра, повлияло на мое решение.

- Ладно, хорошо.

- В самом деле? Ты пойдешь с нами?

- Ты что, хочешь, чтобы я поклялась на мизинце?

- Он тебе понравится, - говорит она, - Вот увидишь.

- Хорошо. Эй, погоди, - я схватила ее за плечи прежде, чем она успела вылететь из комнаты, - Ты не сказала ему обо мне, не так ли? О том, что я . . . Человек-на одну четверть? О моем отце?

- Нет, - говорит она, нахмурившись, - Мы не говорили много о подобных вещах в это время.

- Ну, не надо, не говори. Я знаю, что ты доверяешь ему или что-то в этом роде. Но это мое личное дело, ладно?

- Ладно, - говорит она, пренебрежительно покачав головой.

- Пообещай мне, - я смотрю в ее глаза.

Она ухмыляется.

- Что, хочешь, чтобы я на мизинце поклялась?

- Ага.

Я подняла руку и отставила мизинец. Она улыбается, и мы переплетаем пальцы. Мы трясем их.

- Серьезно, - говорю я.

- Серьезно. Я не скажу ему, - она прижимает руку к сердцу, - Твой секрет со мной в безопасности.

 

ГЛАВА 11. АНЖЕЛА

Это было начало лета, когда Пен последовал за мной обратно в Рим. Он назначил место и время, чтобы мы могли встретиться. Мы встречались всегда в одном и том же небольшом кафе недалеко от дома моей бабушки, в одно и тоже время: в 9 утра по вторникам и пятницам. А когда солнце уже начинало уплывать за горизонт, он провожал меня обратно до кафе и говорил:

- Спасибо тебе за чудесный день, Анжела. Увидимся в следующий раз.

Вот так он вел себя в самом начале. Осторожно. Учтиво. Временное соглашение между нами, где он - многовековой ангел инструктировал бы меня, наивную маленькую школьницу, по совместительству кровного ангела. Мы с ним много гуляли. Сначала он не решался рассказывать мне об ангелах и войне между ними, но он признал, что мне необходимо научиться отличать хорошее от плохого. Раньше я всегда думала, что цвет крыльев – это какое-то клише. Белый цвет – добро. Черный – зло. И это определенно не политкорректно. Но дело не в цвете, сказал он. Речь шла о свете. Черный цвет – это отсутствие света. Белый - собрание света. Он показал мне уголки Рима, где я никогда не бывала во время своего туризма, когда мне приходилось волочиться за своими родственниками, Рим, который показывал мне Пен, был другим. Этот Рим рождался из его идеальной памяти. Это было похоже на то, как дедушка рассказывает вам о своем родном городе. Каждое место было связано с историей. И рассказы Пена простирались обратно к тем дням, когда этот великолепный город состоял всего лишь из нескольких примитивных соломенных хижин. В Колизее он рассказал мне о храбром человеке, которого он когда-то знал. Человеке, о котором никогда не напишут в книге по истории. Он указал мне точное место, где умер этот человек.

Он показал мне дом, где раньше жила наиболее влиятельная женщина Рима в 1636 году. Он сказал мне, что она пригласила его внутрь и самонадеянно пыталась соблазнить его. А я старалась вести себя так же, как и эта итальянка, украшенная драгоценными камнями, чье изображение я увидела. Она стояла и слишком открыто, распутно, обнимала обеими руками Пена. Это не должно было меня беспокоить. Но это беспокоило меня.

Поскольку не было никого заботливее Пена. Большую часть времени я забывала о его возрасте. Я знаю, что он существовал еще до того, как люди начали делать свои первые шаги по этой планете. Но в Риме он легко походил на заурядного итальянского парня двадцати с лишним лет. Он носил уместную одежду. И говорил на подходящем сленге. Он не был как те вампиры, которых вы видите по телевидению. Старики, застрявшие в молодых телах. Судя по тому, как они говорят, они находятся все еще в викторианской эпохе. Их губы поджимаются в отвращении от идеи о современном легкомыслии, таком как электричество и бензинные двигатели. Пен был частью этого мира, он принимал его. Он любил его.

Иногда, с ним легко было забыть, что он больше, чем просто самый замечательный парень, которого я когда-либо встречала.

Мое сердце подпрыгивало каждый раз, когда он прикасался ко мне. Даже от самых невинных, случайных касаний: его рука столкнулась с моей, когда мы шли вместе. Он положил мне руку на спину, когда вел меня через дверной проем.

Однако, я не была дурочкой. И я пыталась уговорить себя, не влюбляться в него. Он ангел, твердила я себе. Ты подросток. Вернись в реальность. У вас нет почти ничего общего. Из этого никогда ничего не выйдет. Не обманывай себя. Он наверняка думает о тебе как о ребенке.

- Почему Италия? - спросила я у него однажды в пятницу во второй половине дня, когда мы расположились в ресторане, чтобы запоздало пообедать. Этот ресторан мы нашли по чудесному запаху.

- Почему ты остался именно здесь? Из всех тех мест, куда ты мог бы отправиться.

- Конечно еда, - ответил он, когда откусил небольшой кусочек от кальцоне.

- Это хорошо, что ангелам не надо беспокоиться по поводу высокого уровня холестерина в крови, - шучу я.

Он рассмеялся. И звук его смеха согревал меня.

- На самом деле, это язык. Я считаю итальянский самым красивым и выразительным из всех человеческих языков.

Я немедленно перешла на итальянский.

- Таким образом, Пен, - спрашиваю я, - Чем ты занимаешься? Когда ты не исполняешь роль экскурсовода для американского кровного ангела?

- Многими вещами. Я пишу. Рисую. Я думаю о вещах… - он наклонился вперед и заворожил меня своей притягательной улыбкой. Я покраснела. Мне хотелось бы, чтобы он нравился мне не так сильно, - Что делаешь ты, - спросил он, - когда не изумляешь ангелов в церквях?

- Я увлекаюсь фильмами ужасов и играю на скрипке. А еще я читаю, - я бегло рассказала ему о том, что я исследовала все, где хоть что-то упоминалось о Нефелимах и их особенностях. И это звучало слишком скучно, - Также я пишу, стихи. Но не очень хорошо.

- Я хотел бы послушать, как ты играешь на скрипке. Когда-нибудь, - сказал он.

- А я когда-нибудь хотела бы увидеть твои картины, - сказала я ему.

Он кивнул.

- Тогда, после обеда, - сказал он так, будто это все решало, - Мы пойдем ко мне.

В его квартиру. Я выпила бокал вина.

Когда мы были там, окруженные стенами его квартиры, я так нервничала, что постоянно натыкалась на вещи. Его квартира была такой же, как и он: стильной и элегантной, но не в старинном стиле. Сочетание современной мебели и ухоженного антиквариата. Художественная студия была в задней части квартиры. Он провел меня внутрь и включил свет.

Я бродила от картины к картине. Городские пейзажи Рима. От цветов, изображенных крупным планом до холстов с огромным количеством людей на них. Так же там были и ошеломляющие единичные портреты. Все сюжеты его картин были разными. Но все же было нечто общее в них. Объединяющий фактор. Который указывал, что все эти картины написаны одной и той же рукой. Это было связано со светом и тем, как он использовал его, чтобы показать жизнь того, что он изображал. Будто там было что-то яркое, исходящее изнутри тела ребенка, лепестка цветка или из какой-то арки старинного здания, что-то выходящее за рамки просто материального.

Он прочистил горло. Пен выглядел смущенным, показывая свои работы.

- Так, ты видела мои картины, - сказал он. - Теперь твоя очередь.

Он откуда-то достал скрипку, смычок. Затем провел меня в гостиную. Где он сел на диван, положив локти на колени. И ждал пока, я начну играть.

Это была старинная, великолепная скрипка. Гораздо лучше той, которая была у меня дома. Я мягко засунула скрипку под подбородок, закрыла глаза и начала играть мелодию, которую я знала наизусть из инструментальной пьесы «Чакона» Баха. Сложная композиция. Но она всегда увлекала меня за собой. Музыка струилась вокруг нас, наполняя комнату. Я выливала в нее всю свою тоску, свои желания, я рассказывала историю своей жизни через ноты, а они лились вверх и вокруг меня. Я говорила Пену то, что не решалась высказать вслух.

Когда я закончила и открыла глаза, слезы были на щеках Пена. Так же как и у меня.

- Красивая, - прошептал он, и я знала, что это значит гораздо больше, чем сама мелодия.

Он пристально смотрел на меня, я была бабочкой пойманной в ловушку, в его сети, будто у него было желание прикрепить меня за стеклом, несмотря на то, что он должен позволить мне улететь. Я сглотнула. Мое сердце танцевало. Мой разум затуманился, а тело наполнилось ощущением жизни. В конце концов, именно это чувство, подумала я, и есть ощущение любви.

В следующем году я провела много времени, обдумывая способы соблазнить Пена. В тот момент я не знала ничего о том, как кого-либо соблазнять. Но я хотела узнать. Я бы разобралась в этом. Мне было все равно, даже если это было сумасшедшим. Я собираюсь жить своей жизнью, не держась за прошлое, сказала я себе.

Я собиралась попробовать его прекрасные скульптурные губы. Я хочу почувствовать, как его руки обнимают меня. Я должна быть его, а он будет моим. Я погрузилась в исследование того, как можно заполучить ангела, с таким же рвением, как и во всех моих исследованиях.

Картина, подумала я. Это был мой шанс. Ему нравились красивые вещи. Я хотела бы стать красивой вещью. Я хотела бы стать его музой. Он написал мне по электронной почте за несколько дней до того, как я вылетела бы в Рим на вторую часть лета. Я оставила ему бумажку со своей контактной информацией, но он не связывался со мной до сих пор. До этого краткого сообщения от [email protected], не шучу. Оно гласило: «Я с нетерпением жду встречи с тобой».

Я восприняла это как хороший знак.

Первые пару недель в Риме мы проводили так же, как и прошлым летом. Встречи по вторникам и пятницам. Мы гуляли. Разговаривали. Хотя в основном говорил Пен. Я всегда внезапно и необъяснимо теряла дар речи рядом с ним. Но он не приводил меня в свою квартиру снова. Он водил меня в музеи и кафе, церкви. Всегда провожал меня до дома на закате.

- Увидимся в следующий раз, - говорил он.

- Увидимся, - отвечала я.

Планы. Планы. В следующий раз я хотела осуществить их.

Затем в один прекрасный день я просто набралась храбрости и пришла к нему домой. Это случилось в среду днем. Я постучалась. Он открыл, одетый в белую футболку с пятнами краски на ней и джинсы с дырками на коленях. Он вытирал руки тряпкой. Моя голова закружилась, когда я увидела его таким. Я застала его в середине работы. Было такое ощущение, что мое сердце вот-вот лопнет. Я люблю тебя, подумала я. И мне тут же стало неловко, я пала так низко, а он даже не догадывается об этом.

Он удивился, когда увидел меня.

- Привет, - сказал он на ангельском, это что-то вроде нашей шутки.

Из этого ничего не выйдет, подумала я.

- Я хочу, чтобы ты нарисовал меня, - сказала я, сразу переходя к сути, - Ты нарисуешь меня, Пен? – Его брови изогнулись от моей просьбы, - Пожалуйста? – сказала я, мой голос дрогнул.

Я планировала это в течение нескольких месяцев. Но в этот момент мне было очень страшно.

Он кивнул и сделал шаг назад, позволяя мне пройти внутрь.

Он притащил свой зеленый диван в студию, и сказал, чтобы я легла на него. Я представила момент с Леонардо Ди Каприо и Кейт Уинслет на борту «Титаника», когда она взяла цепочку с алмазом и сказала что-то вроде: «Я хочу, чтобы вы нарисовали меня в этом. Только в этом».

Он пошел на кухню, чтобы отмыть руки и подготовить новый набор, а я в это время взяла облегающую черную ночнушку, которую я привезла специально для этого случая. Это было слишком, сразу поняла я, после того, как надела ее. Все это было огромной ошибкой. Он наверняка думал, что это непристойно. Он вернулся в комнату и замер, когда увидел меня. Я боролась с желанием опустить свою рубашку, которая едва прикрывала мои бедра. Слишком короткая.

Неприлично. Неправильно. Глупо. Я облажалась. Я испортила даже крошечный шанс. Мне никогда не быть с ним. Я закусила губу.

- Прости, - сказала я.

Его глаза изучали мое тело, почти критически, в течение нескольких секунд, прежде чем он опустил свой взгляд в пол.

Я собиралась с силами, чтобы выслушать, как он говорит, чтобы я надела свою одежду обратно. Он посмотрел на свои руки. На пальцах все еще оставались следы красной краски. Затем он кивнул.

- Сними это, - прошептал он.

Мое горло сжалось.

- Что, сейчас? - удалось выдавить мне.

- Сейчас, - ответил он с намеком на улыбку, не поднимая головы. Он повернулся и взял афганский ковер вязаный крючком, который висел на спинке стула, - Прикрой себя этим, - поручил он, протягивая его мне, по-прежнему не глядя на меня.

Когда я выполнила его просьбу, он принялся расправлять на мне ткань, так, как хотел он, обнажая одни участки моего тела и скрывая другие. Когда он закончил, то подошел к окну и открыл шторы. Комнату залил свет. Он установил новый холст на мольберт, с минут переворачивая его так, как нужно. А затем взял один черный угольный карандаш и начал рисовать мой эскиз.

Я старалась лежать неподвижно. Было очень тихо. Все, что я могла слышать – грубое шарканье по холсту. Я почти не дышала, опасаясь испортить момент. И вдруг он рассмеялся.

- Расслабься, Анжела, - сказал он, - Поговори со мной. Расскажи подробнее, что произошло с тобой за этот год. Я думал о тебе все эти долгие месяцы.

Я вздохнула, и поток слов вырвался из меня. Я рассказала ему о Кларе, как она задержалась около Джексона, что минувшей зимой она могла бы с таким же успехом ходить с неоновой вывеской у себя над головой с надписью «кровный ангел» мигающими буквами. Я рассказала, как Клара была одержима Кристианом Прескоттом, потому что думала, что он ее предназначение. Я рассказала ему о мужчине в сером костюме.

- Как таинственно, - сказал он с улыбкой, - Ну, мы увидим, как это происходит, не так ли?

Он не сказал ничего о предназначении, а я не давила на него. Я была слишком напряжена, наблюдая за тем, как его рука наносила штрихи на холст. И все это ощущалось как настоящие прикосновения к моей коже. Я лежала так час, а может и больше, пока он вдруг не перестал работать. Он отложил карандаш.

- На сегодня хватит, - сказал он, - Мы продолжим завтра. Я голоден.

Он прошел мимо меня в гостиную. Оставив меня одеваться в одиночестве. Мое разочарование было комком в горле. Он не рассматривал меня, только лишь как объект. Способ скоротать время. Но он хотел, чтобы я вернулась завтра. Значит, я не все испортила.

Я позировала ему каждый день на этой неделе. Он никогда не позволял мне видеть процесс. Но когда он закончил, он объявил, что я должна буду приехать к нему на обед и мы отпразднуем мое возвращение в Италию, и он показал мне картину. Я стояла рядом с ним, полностью одетая на этот раз, и он убрал ткань, скрывающую холст, в сторону, и я втянула в себя воздух.

Это была я - не только мое тело, мой нос и мои иссиня-черные волосы. Мои ноги вытянуты на мягком зеленом бархатном диване, но кое-что было внутри: свет во мне, казалось, почти пульсировал внутри холста. Мерцал вдоль моего голого плеча, светился в глазах.

Девушка, а не девочка. Сияющая девушка. Он действительно видел меня.

- Это было лучшим из того, что я когда-либо делал, - он повернулся и тепло посмотрел на меня. Приятное тепло разлилось по моему телу, - Ты просто чудо, Анжела.

Ой, мамочки. Это было головокружительно. А я ведь даже еще не поцеловала его. И я чувствовала в своем небе фейерверки. Удары молний. Волшебство.

- Поцелуй меня, - прошептала я на итальянском.

Что-то сияло в его глазах, боль и триумф одновременно.

- Анжела…

- Поцелуй меня, - сказала я снова и обняла его. Я посмотрела в его лицо, в его загадочные темные глаза, и улыбнулась, - Ti Voglio baciare[5], - сказала я.

Он накрыл своими губами мои.

Я была разрушена. Я была возрождена.

Это происходит на самом деле. Я целовала его. Мои пальцы запутались в его волосах. И это было похоже, на то, как ты подносишь спичку к бензину. Я не могла быть к нему достаточно близко. Он отстранился. Его дыхание было прерывистым.

- Подожди. Я не могу этого сделать, как бы мне не хотелось. Ты так прекрасна. Но мы не можем.

- Почему?

Мне необходим ответ. Мои колени все еще тряслись от силы поцелуя.

- Я не прошу, чтобы это было постоянным, я лишь хочу, чтобы ты был первым вот и все.

Его глаза встретились с моими на слове «первым».

- Почему? – спросил он хрипло, - Почему ты хочешь меня?

- Смотрел ли ты на себя в зеркало в последнее время? – спросила я, а затем, возможно потому что не хотела казаться совсем маленькой, я добавила, - Ты единственный человек, который действительно понимает меня, Пен. Вот почему я хочу, чтобы это был ты.

И потому что я люблю тебя. Я не произнесла этого вслух. Но я подумала, что он мог увидеть это на моем лице.

- Кроме того, я хочу испытать это с кем-то, кто действительно знает, что мы делаем, - сказала я игриво, думая о леди, жившей в 1636 году.

Он издал небольшой недоверчивый смешок.

- О, я не знаю, что я делаю.

Его глаза были темными. И в них плескалось нечто вроде желания.

- Я знаю, ты хочешь меня, - сказала я.

Я поцеловала его снова. Медленно. Показывая ему, что все это правильно.

Он застонал, а затем отстранился снова.

- Это не должно было произойти вот так. Я должен был учить тебя.

- Так учи меня.

- Я недостаточно хорош для тебя, - сказал он, - Я не… хороший.

- Ты не плохой, - возразила я, - Ты амбивалентен, верно?

До этого мне нравилась идея об его двойственности. Если бы он был Белым Крылом, не было бы никакой возможности даже попытаться сделать это. Он был бы слишком хорош для меня. Неприкасаем. Но это было бы также прекрасно, как и это. Он был совершенен. Я наклонилась к нему еще раз. Но он взял меня за плечи и оттолкнул. Сильно. Я отшатнулась.

- Нет, - сказал он, - Анжела, пожалуйста, постарайся понять. Мне жаль, если я заставил тебя думать…

Осознание отказа заполнило меня. Внезапно слезы навернулись на мои глаза.

- Ты заставил меня подумать что? Что ты мог бы заинтересоваться в ком-то вроде меня?

Он вздохнул.

-Ты великолепная, волевая, умная. Ты удивительная. Любой смертный мальчик был бы счастлив, быть с тобой.

-Мне не нужен смертный мальчик, - сказала я, мой голос звучал беспомощно, надломлено и уязвимо, - Мне нужен ты. Это может быть лишь временно. Мне все равно.

Он закрыл глаза на минуту, его челюсти сжались. Потом он опустил голову, вздохнул вновь и сказал:

- Я не могу быть с тобой, Анжела.

- Почему нет?

- Ты ребенок, - сказал он.

Я сделала шаг назад, будто он ударил меня.

- Я - ребенок.

Он ничего не сказал.

- Ты… - меня трясло, мне было так больно. Я была в бешенстве и абсолютно подавлена, - Сыграй мне что-нибудь на скрипке, Анжела. Сними это с себя, Анжела. Ты… ты просто забавлялся со мной.

Он поднял на меня взгляд. Гнев вспыхнул в его глазах.

- Нет. Я не просил тебя об этом. Мне это не нужно.

- Ну и прекрасно. Хорошо. Я не нуждаюсь в тебе. Ты… Придурок, - выпалила я и затем выскочила за дверь.

Я не могла больше находиться и секунды в его присутствии. Я побежала. Прочь из его квартиры. Вниз по мощеной улочке. Назад, к моей бабушке. Где я упала на свою кровать и плакала сильнее, чем я плакала когда-либо прежде. Как глупо с моей стороны, думала я позже, когда я смогла снова трезво мыслить. Я вела себя как подросток. Я прикоснулась к своим губам, которые еще помнили поцелуй. Как глупо. Я должна вернуться и извиниться. Но когда я решилась это сделать, он уже ушел.

 

ГЛАВА 12. КЛАРА

- Кто этот мертвый парень? – спрашивает Анжела.

Мы в Сикстинской Капелле вместе с Пеном. Здесь так много всего: столько различных фресок, картин и гобеленов, что глаза разбегаются. Честно сказать, это вызывает головную боль.

- Это Моисей, - отвечает Пен. – Это называется «Разговор над телом Моисея».

- Похоже, дискуссия довольно жаркая, - говорит Анжела. – А кто тот ангел с копьем?

- Майкл.

Ничего не могу с собой поделать. Я поворачиваюсь, смотрю, и да, это мой старый добрый папа, облаченный в золотые доспехи и шлем с перьями, замахивающийся, чтобы заколоть демона. Он даже чем-то похож на моего отца, что-то в его лице напоминает мне Джеффри. Я сглатываю. Ни отца, ни Джеффри я не видела с маминых похорон.

- Так, значит Майкл крутой, - говорит Анжела, уголок ее рта подергивается в изумленной улыбке. Она встречается со мной взглядом, почти подмигивает.

Пен усмехается. – Это он так думает. Его называют Карателем.

Я быстро отвожу взгляд, стараясь принять равнодушный вид. Так хочется ее придушить.

- А кто тот ангел в зеленом? – спрашивает она.

Пен косится на фреску. – Трудно сказать. Возможно, Уриэль.

- Почему? Потому что Уриэль любитель зеленого?

Он снова усмехается. – Потому, что Уриэль – закадычный друг Майкла.

Ладно, удачная идея или нет, но должна признать, это интересно. Мы провели с Пеном все несколько часов, а я уже узнала много того, чего не знала раньше. Например, что у моего отца есть лучший друг - Уриэль.

- Итак, на левой части изображена жизнь Моисея, на правой – Иисуса, на потолке – сотворение мира, - говорит Анжела, когда я отхожу на несколько шагов. Я поднимаю голову, чтобы увидеть на потолке знаменитое изображение Бога, создающего Адама. Мне всегда казалось ироничным, как фигура Бога вытянута, его тело почти полностью натянуто в попытке прикоснуться к Адаму, Адам же, словно пресыщен этим, будто ему лень даже вытянуть руку.

- Что насчет этого? – доносится до меня шепот Анжелы, когда они с Пеном отходят к стене со «Страшным судом» Микельанджело: клубок обнаженных извивающихся тел, некоторые из них поднимаются в небо, других же зарывают в землю.

- А что насчет этого? – спрашивает Пен после продолжительного молчания.

- Так все и будет? – спрашивает она. – Так нас будут сортировать? В конце?

Я хочу это слышать. Я подхожу ближе, чтобы слышать сквозь топот ног и тихие разговоры туристов вокруг. Мгновение Пен выглядит так, словно собирается сказать что-то серьезное, открыть какую-то важную деталь в нашем знании о мироздании, жизнь и смерть, рай и ад, вечная благодать и бесконечные муки. Затем он улыбается.

- Если расскажу тебе – испорчу сюрприз, - говорит он.

Она бьет его по руке. – Ну и ладно. Не рассказывай.

- Вот и не буду.

- Ты придурок, знаешь об этом? – со смехом отвечает она.

Пен хочет забраться на вершину собора Святого Петра. «Отлично, на мне подходящая обувь», это все, что я отвечаю. Чтобы до него добраться требуется некоторое время. Сначала мы едем на лифте, затем триста двадцать три ступени поднимаемся по спиральной лестнице, шириной с плечи, вызывающей клаустрофобию. И вот мы на улице, и это похоже на вершину мира, Рим простирается под ногами, залитый лучами заходящего солнца.

У меня перехватывает дыхание. Ну, из-за этого и от того, что я преодолела столько ступеней. – Это потрясающе, - выдыхает Анжела.

- Да, - говорит Пен, и думаю, он знает, что такое потрясающе. – Так и есть.

 Я встаю у перил и делаю несколько снимков вида, но понимаю, что моя камера не в состоянии передать всю красоту. Затем я поворачиваюсь и импульсивно фотографирую Пена и Анжелу. В ту же секунду, как фотография отражается на экране, я понимаю, что сделала великолепный снимок: они стоят близко, но не касаются друг друга, Пен смотрит не на закат, а на Анжелу, в открытую любуется тем, как ее окутывают золотые лучи, отражаясь от ее длинных темных волос, лаская ее лицо, пока она восторженно смотрит вперед. В этот момент у меня появляется чувство, что их отношения не такие уж односторонние. Возможно, она ему тоже нравится.

Я не уверена, что чувствовать по этому поводу. Мне это кажется неправильным: восемнадцатилетняя девушка с кем-то, кто буквально старше мамонта, но кто я такая, чтобы судить? В конце концов, моя мама замужем за ангелом.

Возраст – это просто цифры, правда?

Пора идти, думаю я, и ускользаю, оставляя этот романтичный момент им двоим. Но Анжела говорит: - Хочу писать. Скоро вернусь.

Я озадаченно смотрю на нее: - Ты собралась пройти  весь путь вниз? Я с тобой, - предлагаю я.

- Нет. Останься, - отвечает она, и я узнаю командный тон. Дело не в том, что ей нужно в туалет. Она хочет, чтобы мы с Пеном остались вдвоем.

 - Подожди, - говорю я, но она уже ушла.

- Женщины, - со смехом говорит Пен. – Они всегда выбирают самые неудачные моменты, чтобы припудрить носик.

- Да, женщины так глупы в этом плане, - говорю я в замешательстве. Мне не нравится, когда мной манипулируют, даже если я и понимаю, зачем она это делает. Я должна быть милой, немного поболтать, постараться узнать его получше. Признаю, он приятный. Забавный. Очаровательный. Я вижу, что привлекает в нем Анжелу, и знаю, что для нее это важно, она хочет, чтобы я одобрила его, но я не могу, как бы ханжески это не выглядело. По какой-то причине я не могу расслабиться рядом с ним, мне не комфортно.

Он ухмыляется. Этот парень просто мастер ухмыляться. – Ты не очень-то стараешься скрыть тот факт, что я тебе не нравлюсь.

Я отвожу взгляд, смущенная, что это так очевидно. – Ты мне нравишься, Пен.

- Конечно, - говорит он с сарказмом.

- Ладно, но я хочу, чтобы ты мне нравился. – Хоть это правда.

- Почему? – спрашивает он. – Почему тебя это волнует?

- Потому что это волнует Анжелу.

- Ааа. И это делает тебя хорошей подругой.

- Наверное.

- Значит, ты хочешь, чтобы я тебе понравился, но получается не очень, - со смехом говорит он. – Почему?

- Потому что я не знаю, что ты из себя представляешь, - отвечаю я. Это тоже честно.

Он поднимает руки ладонями вверх, что значит, ты все видишь.

- Нет, - говорю я. – Ты ангел.

- Спасибо, что напомнила.

- Но ты ведешь себя не как ангел. Ты не чувствуешь себя таковым. Ты не говоришь, как они.

- Понимаю. И много ангелов ты знаешь? – спрашивает он.

Вот черт. Я не хотела, чтобы разговор коснулся меня или ангелов, которых я знаю. Ангела, в единственном числе. Я отворачиваюсь, наблюдаю, как последние лучи солнца исчезают за горизонтом. Под нами площадь, люди напоминают крошечных муравьев на камне, семенящих вокруг, и внезапно я ощущаю себя такой далекой от них, будто принадлежу к другому виду, и я одна, наблюдаю за ними, но не способна стать частью их мира.

- Знаешь, не все мы одинаковые, - говорит Пен. – Ангелы.

- Я понимаю. Но ты выглядишь, как один из нас, хоть таковым не являешься. Так что я не понимаю, в какую игру ты играешь и чего хочешь от Анжелы.

Я поднимаю на него глаза. Веселье исчезло из его глаз. Он пробегает пальцами по волосам, затем тяжело вздыхает.

- Я никогда не походил на других, - говорит он после секунды раздумий. – Никогда. Их радость и оптимизм, их служба, непоколебимая вера в то, что Он хочет. Стражи, влюбляющиеся в людей так сильно, что их убивало видеть, как те умирают, словно прекрасные бабочки. Или печальные, ненавидящие людей за их свободную волю и Его за то, что дал ее им. Я не люблю и не ненавижу людей. Я уважаю их. Они определяют себя, как мы ангелы никогда не сможем. Они лгут и спокойно спят, сквернословят, и так отважно пытаются познать себя. Кто я? Спрашивают они себя. Зачем я здесь?

Не знаю, что на это ответить. Именно об этом я спрашивала себя прошедшие два года. Делает ли это меня человеком, что я продолжаю задавать вопросы?

- Я думаю, Анжела красивейший человек, даже если она и больше этого. Ты тоже. И да, я самозванец. Я притворяюсь молодым. Это единственный способ для меня почувствовать хоть что-нибудь.

Он кажется усталым, грустным. Может, я излишне строго судила его, думаю я. Я ограниченная, это точно. Но я все еще не могу прочесть его. Я не могу заглянуть в его сердце и понять, хорошие ли у него намерения. Так без раздумий, я поворачиваюсь и накрываю его руку, лежащую на перилах, своей.

Его глаза сверкают. Кожа холодная, гладкая, но твердая, как у статуи. Он печально мне улыбается.

- Требуется очень много энергии, чтобы быть человеком, пусть даже только снаружи, - говорит он, и на секунду позволяет мне увидеть то, что скрыто за оболочкой: его душу, размытую, словно кто-то наставил вокруг него клякс. Его душа серая. Холодная. Почти бесцветная. Я чувствую, как он устал от самого себя, как смирился с тем, что его существование бесконечно, день за днем, до конца света, и даже тогда он не знает, что случится и изменится ли что-нибудь для него.

- Люди так боятся смерти, но смерти не существует, - шепчет он. – Есть только иллюзия. Мы никогда не исчезаем. Мы навсегда останемся такими. Навечно.

Ангел может заставить вечность звучать, как кошмар.

- Ты должен оставить Анжелу в покое, - твердо говорю я. Потому что Анжела заслуживает кого-то хорошего. Возможно, Пен не злой. Но и не добрый. Она заслуживает того, что будет сходить по ней с ума из-за нее, из-за ее невероятного ума, огромной доброты и маленьких причуд. Не только из-за ее «человечности». Она заслуживает кого-то реального.

Пен убирает руку, снова ухмыляется, его замытые очертания останавливаются и застывают. Он закончил показывать мне правду.

- Я пытался сопротивляться, - говорит он. – Ты хоть раз пробовала ей отказать?

- Значит, ты недостаточно старался.

- Это немного лицемерно, - говорит он жестко, - ты разочарована, что я притворяюсь кем-то, кем не являюсь.

- О, правда? И почему же?

- Потому что ты тоже не человек. Но хочешь им быть.

Дыхание перехватывает. Это правда. Я больше ангел, чем человек. Но он не может этого знать. Или может?

- Я человек, - возражаю я. Мне хочется солгать, сказать ему, что я ангел всего на четверть, что моя ангельская кровь настолько разбавлена, что она не играет никакой роли, и я лишь в шаге от того, чтобы быть нормальной, но боюсь, что он видит меня насквозь и это только усугубит ситуацию. Я укрепляю ментальную стену, которую воздвигла между нами. – Я никем не претворяюсь.

- Ты ребенок, претворяющийся, что сидит за столом взрослых, - говорит он.

- Если я ребенок, то Анжела тоже, - огрызаюсь я.

- Несомненно. – Он вздыхает, словно это место внезапно ему наскучило, проводит рукой по волосам. – Нужно найти ее. Уже темнеет.

 

ГЛАВА 13. АНЖЕЛА

Поездка в Ватикан не удалась. Все это написано у Клары на лице, когда я возвращаюсь из ванной. Ей не понравился Пен. Он никогда ей не понравится. Она думает, он слишком ангел, слишком особенный, слишком хорош для меня. В конце концов, я всего лишь Димидиус.

- Да кто дал ей право меня судить? – возмущаюсь я позже, после того, как ускользнула из дома и буквально напала на него в его квартире. Он гладит меня по волосам, пытаясь утихомирить, но я все еще в бешенстве. – То есть, она ведь тоже не безупречна.

- Она беспокоится за тебя, - говорит он.

Я поднимаю на него глаза. – Не делай этого. Не делай вид, будто предупреждаешь меня. Я думала, мы с этим уже закончили.

- Я - ангел, - просто говорит он. – То, что между нами не нормально. Клара хочет для тебя чего-то нормального.

- Ну, а я не хочу, - я прислоняюсь к его груди, прижимаясь к ней поцелуем. – Не знаю, почему для нее это так важно. Она должна лучше всех это понимать. Да ради Бога, ее мать замужем за ангелом!

В тот момент, когда я это произношу, я понимаю, что предала ее.

Пен напрягается, его рука застывает на моей обнаженной спине. – Что?

Я сажусь и оправдываюсь, натягивая простынь, чтобы прикрыться. – Я не должна была тебе этого говорить, - говорю я, - то есть, пожалуйста, не…

- Не буду, - мягко говорит он, словно разговаривает сам с собой. – Это не имеет к тебе никакого отношения, - говорит он, и я не уверена, что он под этим подразумевает. Он сурово смотрит на меня. – Но ты должна быть осторожнее. Если узнают падшие, они устроят охоту на нее.

- Ладно.

Он снова притягивает меня к себе. Около минуты мы лежим молча. – Анжела, это глупо, - наконец говорит он.

Я закрываю глаза. – Если это глупо, то я не хочу быть мудрой.

- Ты не безразлична мне больше, чем я мог ожидать, - говорит он. – И я… наслаждаюсь этим.

- Я тоже.

- Но я не могу полюбить тебя. А ты заслуживаешь любви. В этом Клара права.

Я проглатываю комок в горле. – Прямо сейчас мне не нужна любовь, - шепчу я. – Договорились?

- Договорились, - говорит он, затем я целую его, будто могу сделать вид, что этого разговора не было, словно могу заставить исчезнуть все, кроме нас. И на какое-то время так и происходит.

Когда я возвращаюсь домой, Нонна сидит на ступеньках. Ждет. Она поднимается, когда видит меня.

- Так это правда. Ты была с парнем. Всю ночь.

Я заставляю себя выглядеть буднично. – Это Клара тебе сказала?

- Мне не нужна Клара, чтобы докладывать, - говорит она. – Тебя испортили.

- Ох, Нонна, не будь так драматична.

Она ударяет тростью по гравию. – Твоя мать не за этим тебя сюда послала.

- Так за чем же? – выпаливаю я в ответ. – Может, чтобы избавиться от меня на пару месяцев? Чтобы побыть одной без обременяющего ребенка, да?

- Конечно нет. Она отправила тебя, чтобы ты учила историю и познавала мир. Чтобы узнала побольше о семье.

Я ничего не отвечаю.

- Сегодня вы с Кларой сядете на поезд к моей сестре во Флоренцию. И до конца лета останетесь там. Ты больше не увидишь этого мальчика.

- Он не мальчик, - говорю я.

- Мне все равно, кто он, - утомленно говорит Нонна. – Вы уедете. А теперь поднимайся к себе и собирай вещи.

Мне хочется отказаться. Мне уже восемнадцать, я взрослая женщина. Я могу сделать свой выбор. Но я не спорю. Когда Пен прощался со мной этим утром, в его голосе была завершенность, как будто, если я вернусь, его здесь уже не будет. Думаю, я всегда знала, что наше время вместе будет коротким. Эфемерным. И, если он захочет быть со мной, не думаю, что моя поездка во Флоренцию нас остановит.

- Ладно, - мягко говорю я и проскальзываю в дом мимо Нонны. На кухне Клара поднимает на меня глаза от стола, затем быстро отводит взгляд.

- Отлично сработано, - говорю я ей.

- Я ничего не сделала. Но знаешь, у нее есть глаза. Она увидела, что тебя не было. Я пыталась тебя прикрыть, но…

- Ты паршивая лгунья, - заканчиваю я. Это правда. Клара не смогла бы обмануть даже бумажный мешок.

- Прости, - бормочет Клара. – Но Анжи, на счет Пена…

- Не волнуйся о Пене, - перебиваю я. – А теперь, очевидно, мне пора собирать вещи.

 

 

ГЛАВА 14. КЛАРА

Анжела не разговаривает со мной всю неделю. Я убиваю время, бродя в одиночестве по Флоренции, рассматривая достопримечательности без нее. Я убеждаюсь, как тяжело нам придется осенью, когда мы отправимся вместе в Стенфорд. Но я не сожалею о том, что сказала Пену. Не совсем. Я защищала ее, говорю я себе. Единственным доступным мне способом.

Хотя теперь это не важно. К концу недели она снова начинает сбегать из дома. В этот раз, через окно. Должно быть, Пен приехал за нами.

Мне придется поговорить с ней об этом. О нем.

Двоюродная бабушка Анжелы Бетта привлекает нас к организации своего обязательного воскресного семейного ужина. Я наблюдаю за Анжелой, пока она рубит латук на салат, и могу сказать, что мысленно она не здесь. Она все еще с ним. У нее отсутствующий взгляд. Интересно, выглядела ли я так же с Такером. Было ли это так же написано у меня на лбу.

Она поднимает взгляд, видит, что я разглядываю ее, и выражение ее лица мрачнеет. – Ты осуждаешь меня, - говорит она. – Опять.

Я не знаю, как сказать ей о своих мыслях. Из горла просто не выходят слова о том, что я видела душу Пена, что он сказал, что я сказала ему. Это не то, чего бы ей хотелось услышать. Но я все равно должна ей рассказать. Это может ранить, но мне важно, чтобы она знала, какой он на самом деле. Я выглядываю в окно и нахожу Бетту на балконе, развешивающей простыни, так что она не сможет подслушать.

- Анж, послушай, - начинаю я, несмотря на то, что мне кажется, что она не станет.

- Не утруждай себя объяснениями, - говорит она прежде, чем я успеваю что-либо сказать. – Я понимаю, что у нас с Пеном не получится. Мы оба это знали. Все кончено. Может, именно из-за этого я сходила по нему с ума. Запретный плод. Я понимаю, что мы не можем быть вместе.

Я издаю крошечный вздох облегчения. Слава Богу, она оказалась разумной. Наконец-то.

- Но это не меняет моих чувств к нему, - затем говорит она, упрямо глядя на меня с разделочным ножом, все еще зажатым в руке. – Может, он и не моя судьба, как у тебя, но это не меняет того факта, что…- Она выглядит смущенной, вытирает пот со лба и возвращается к нарезанию латука. – Ну, я думала, ты поймешь.

На этом разумность закончилась. Хотя, она права. Я последний человек, способный читать нотации про сердечные дела. Я типичная девушка, у которой на Фейсбуке должно стоять «Все сложно» в семейном статусе. Мне все еще почти каждую ночь снится Такер.

- Я понимаю, - говорю я. – Но…

- Вот почему мы решили, что все просто так, - говорит она, будто не слыша меня. – это было временно; мы знали это. Мы просто друзья, правда. Это все.

- Друзья, - медленно повторяю я.

- Да. – Она протягивает руку и у меня уходит секунда, чтобы понять, что должна дать ей томат, который держу в руках. – Друзья.

Я подаю ей томат. Она быстро режет его, не глядя на меня. Я напоминаю себе, что она уже взрослая, кроме того, через несколько недель мы возвращаемся в Штаты,  где, уверена, будет множество умных, горячих парней, с которыми она сможет быть просто так в Стенфорде. Парней, чьи души имеют цвет.

Я открываю рот, чтобы сказать ей об этом.

- Не надо… - шепчет она. – Не разрушай все, Кей. Оставь нас в покое. Все пройдет само.

Итак, я молчу, что видела в тот день Пена на крыше собора Святого Петра. Я говорю себе, что это ее жизнь, а я буду держаться от нее на расстоянии.

Об этом решении я буду жалеть всю жизнь.

[1] прим. пер.: При закупорке дыхательных путей резкое нажатие снизу вверх чуть выше пупка.

[2] Grazie (итал.) - большое спасибо.

[3] Buongiorno (итал.) – Здравствуйте!

[4] Базилика - тип строения прямоугольной формы, которое состоит из нечётного числа различных по высоте нефов. В многонефной базилике нефы разделены продольными рядами колонн или столбов, с самостоятельными покрытиями. Центральный неф - обычно более широкий и больший по высоте, освещается с помощью окон второго яруса.

[5] (итал.) Я хочу поцеловать тебя