Это было начало лета, когда Пен последовал за мной обратно в Рим. Он назначил место и время, чтобы мы могли встретиться. Мы встречались всегда в одном и том же небольшом кафе недалеко от дома моей бабушки, в одно и тоже время: в 9 утра по вторникам и пятницам. А когда солнце уже начинало уплывать за горизонт, он провожал меня обратно до кафе и говорил:

- Спасибо тебе за чудесный день, Анжела. Увидимся в следующий раз.

Вот так он вел себя в самом начале. Осторожно. Учтиво. Временное соглашение между нами, где он - многовековой ангел инструктировал бы меня, наивную маленькую школьницу, по совместительству кровного ангела. Мы с ним много гуляли. Сначала он не решался рассказывать мне об ангелах и войне между ними, но он признал, что мне необходимо научиться отличать хорошее от плохого. Раньше я всегда думала, что цвет крыльев – это какое-то клише. Белый цвет – добро. Черный – зло. И это определенно не политкорректно. Но дело не в цвете, сказал он. Речь шла о свете. Черный цвет – это отсутствие света. Белый - собрание света. Он показал мне уголки Рима, где я никогда не бывала во время своего туризма, когда мне приходилось волочиться за своими родственниками, Рим, который показывал мне Пен, был другим. Этот Рим рождался из его идеальной памяти. Это было похоже на то, как дедушка рассказывает вам о своем родном городе. Каждое место было связано с историей. И рассказы Пена простирались обратно к тем дням, когда этот великолепный город состоял всего лишь из нескольких примитивных соломенных хижин. В Колизее он рассказал мне о храбром человеке, которого он когда-то знал. Человеке, о котором никогда не напишут в книге по истории. Он указал мне точное место, где умер этот человек.

Он показал мне дом, где раньше жила наиболее влиятельная женщина Рима в 1636 году. Он сказал мне, что она пригласила его внутрь и самонадеянно пыталась соблазнить его. А я старалась вести себя так же, как и эта итальянка, украшенная драгоценными камнями, чье изображение я увидела. Она стояла и слишком открыто, распутно, обнимала обеими руками Пена. Это не должно было меня беспокоить. Но это беспокоило меня.

Поскольку не было никого заботливее Пена. Большую часть времени я забывала о его возрасте. Я знаю, что он существовал еще до того, как люди начали делать свои первые шаги по этой планете. Но в Риме он легко походил на заурядного итальянского парня двадцати с лишним лет. Он носил уместную одежду. И говорил на подходящем сленге. Он не был как те вампиры, которых вы видите по телевидению. Старики, застрявшие в молодых телах. Судя по тому, как они говорят, они находятся все еще в викторианской эпохе. Их губы поджимаются в отвращении от идеи о современном легкомыслии, таком как электричество и бензинные двигатели. Пен был частью этого мира, он принимал его. Он любил его.

Иногда, с ним легко было забыть, что он больше, чем просто самый замечательный парень, которого я когда-либо встречала.

Мое сердце подпрыгивало каждый раз, когда он прикасался ко мне. Даже от самых невинных, случайных касаний: его рука столкнулась с моей, когда мы шли вместе. Он положил мне руку на спину, когда вел меня через дверной проем.

Однако, я не была дурочкой. И я пыталась уговорить себя, не влюбляться в него. Он ангел, твердила я себе. Ты подросток. Вернись в реальность. У вас нет почти ничего общего. Из этого никогда ничего не выйдет. Не обманывай себя. Он наверняка думает о тебе как о ребенке.

- Почему Италия? - спросила я у него однажды в пятницу во второй половине дня, когда мы расположились в ресторане, чтобы запоздало пообедать. Этот ресторан мы нашли по чудесному запаху.

- Почему ты остался именно здесь? Из всех тех мест, куда ты мог бы отправиться.

- Конечно еда, - ответил он, когда откусил небольшой кусочек от кальцоне.

- Это хорошо, что ангелам не надо беспокоиться по поводу высокого уровня холестерина в крови, - шучу я.

Он рассмеялся. И звук его смеха согревал меня.

- На самом деле, это язык. Я считаю итальянский самым красивым и выразительным из всех человеческих языков.

Я немедленно перешла на итальянский.

- Таким образом, Пен, - спрашиваю я, - Чем ты занимаешься? Когда ты не исполняешь роль экскурсовода для американского кровного ангела?

- Многими вещами. Я пишу. Рисую. Я думаю о вещах… - он наклонился вперед и заворожил меня своей притягательной улыбкой. Я покраснела. Мне хотелось бы, чтобы он нравился мне не так сильно, - Что делаешь ты, - спросил он, - когда не изумляешь ангелов в церквях?

- Я увлекаюсь фильмами ужасов и играю на скрипке. А еще я читаю, - я бегло рассказала ему о том, что я исследовала все, где хоть что-то упоминалось о Нефелимах и их особенностях. И это звучало слишком скучно, - Также я пишу, стихи. Но не очень хорошо.

- Я хотел бы послушать, как ты играешь на скрипке. Когда-нибудь, - сказал он.

- А я когда-нибудь хотела бы увидеть твои картины, - сказала я ему.

Он кивнул.

- Тогда, после обеда, - сказал он так, будто это все решало, - Мы пойдем ко мне.

В его квартиру. Я выпила бокал вина.

Когда мы были там, окруженные стенами его квартиры, я так нервничала, что постоянно натыкалась на вещи. Его квартира была такой же, как и он: стильной и элегантной, но не в старинном стиле. Сочетание современной мебели и ухоженного антиквариата. Художественная студия была в задней части квартиры. Он провел меня внутрь и включил свет.

Я бродила от картины к картине. Городские пейзажи Рима. От цветов, изображенных крупным планом до холстов с огромным количеством людей на них. Так же там были и ошеломляющие единичные портреты. Все сюжеты его картин были разными. Но все же было нечто общее в них. Объединяющий фактор. Который указывал, что все эти картины написаны одной и той же рукой. Это было связано со светом и тем, как он использовал его, чтобы показать жизнь того, что он изображал. Будто там было что-то яркое, исходящее изнутри тела ребенка, лепестка цветка или из какой-то арки старинного здания, что-то выходящее за рамки просто материального.

Он прочистил горло. Пен выглядел смущенным, показывая свои работы.

- Так, ты видела мои картины, - сказал он. - Теперь твоя очередь.

Он откуда-то достал скрипку, смычок. Затем провел меня в гостиную. Где он сел на диван, положив локти на колени. И ждал пока, я начну играть.

Это была старинная, великолепная скрипка. Гораздо лучше той, которая была у меня дома. Я мягко засунула скрипку под подбородок, закрыла глаза и начала играть мелодию, которую я знала наизусть из инструментальной пьесы «Чакона» Баха. Сложная композиция. Но она всегда увлекала меня за собой. Музыка струилась вокруг нас, наполняя комнату. Я выливала в нее всю свою тоску, свои желания, я рассказывала историю своей жизни через ноты, а они лились вверх и вокруг меня. Я говорила Пену то, что не решалась высказать вслух.

Когда я закончила и открыла глаза, слезы были на щеках Пена. Так же как и у меня.

- Красивая, - прошептал он, и я знала, что это значит гораздо больше, чем сама мелодия.

Он пристально смотрел на меня, я была бабочкой пойманной в ловушку, в его сети, будто у него было желание прикрепить меня за стеклом, несмотря на то, что он должен позволить мне улететь. Я сглотнула. Мое сердце танцевало. Мой разум затуманился, а тело наполнилось ощущением жизни. В конце концов, именно это чувство, подумала я, и есть ощущение любви.

В следующем году я провела много времени, обдумывая способы соблазнить Пена. В тот момент я не знала ничего о том, как кого-либо соблазнять. Но я хотела узнать. Я бы разобралась в этом. Мне было все равно, даже если это было сумасшедшим. Я собираюсь жить своей жизнью, не держась за прошлое, сказала я себе.

Я собиралась попробовать его прекрасные скульптурные губы. Я хочу почувствовать, как его руки обнимают меня. Я должна быть его, а он будет моим. Я погрузилась в исследование того, как можно заполучить ангела, с таким же рвением, как и во всех моих исследованиях.

Картина, подумала я. Это был мой шанс. Ему нравились красивые вещи. Я хотела бы стать красивой вещью. Я хотела бы стать его музой. Он написал мне по электронной почте за несколько дней до того, как я вылетела бы в Рим на вторую часть лета. Я оставила ему бумажку со своей контактной информацией, но он не связывался со мной до сих пор. До этого краткого сообщения от [email protected], не шучу. Оно гласило: «Я с нетерпением жду встречи с тобой».

Я восприняла это как хороший знак.

Первые пару недель в Риме мы проводили так же, как и прошлым летом. Встречи по вторникам и пятницам. Мы гуляли. Разговаривали. Хотя в основном говорил Пен. Я всегда внезапно и необъяснимо теряла дар речи рядом с ним. Но он не приводил меня в свою квартиру снова. Он водил меня в музеи и кафе, церкви. Всегда провожал меня до дома на закате.

- Увидимся в следующий раз, - говорил он.

- Увидимся, - отвечала я.

Планы. Планы. В следующий раз я хотела осуществить их.

Затем в один прекрасный день я просто набралась храбрости и пришла к нему домой. Это случилось в среду днем. Я постучалась. Он открыл, одетый в белую футболку с пятнами краски на ней и джинсы с дырками на коленях. Он вытирал руки тряпкой. Моя голова закружилась, когда я увидела его таким. Я застала его в середине работы. Было такое ощущение, что мое сердце вот-вот лопнет. Я люблю тебя, подумала я. И мне тут же стало неловко, я пала так низко, а он даже не догадывается об этом.

Он удивился, когда увидел меня.

- Привет, - сказал он на ангельском, это что-то вроде нашей шутки.

Из этого ничего не выйдет, подумала я.

- Я хочу, чтобы ты нарисовал меня, - сказала я, сразу переходя к сути, - Ты нарисуешь меня, Пен? – Его брови изогнулись от моей просьбы, - Пожалуйста? – сказала я, мой голос дрогнул.

Я планировала это в течение нескольких месяцев. Но в этот момент мне было очень страшно.

Он кивнул и сделал шаг назад, позволяя мне пройти внутрь.

Он притащил свой зеленый диван в студию, и сказал, чтобы я легла на него. Я представила момент с Леонардо Ди Каприо и Кейт Уинслет на борту «Титаника», когда она взяла цепочку с алмазом и сказала что-то вроде: «Я хочу, чтобы вы нарисовали меня в этом. Только в этом».

Он пошел на кухню, чтобы отмыть руки и подготовить новый набор, а я в это время взяла облегающую черную ночнушку, которую я привезла специально для этого случая. Это было слишком, сразу поняла я, после того, как надела ее. Все это было огромной ошибкой. Он наверняка думал, что это непристойно. Он вернулся в комнату и замер, когда увидел меня. Я боролась с желанием опустить свою рубашку, которая едва прикрывала мои бедра. Слишком короткая.

Неприлично. Неправильно. Глупо. Я облажалась. Я испортила даже крошечный шанс. Мне никогда не быть с ним. Я закусила губу.

- Прости, - сказала я.

Его глаза изучали мое тело, почти критически, в течение нескольких секунд, прежде чем он опустил свой взгляд в пол.

Я собиралась с силами, чтобы выслушать, как он говорит, чтобы я надела свою одежду обратно. Он посмотрел на свои руки. На пальцах все еще оставались следы красной краски. Затем он кивнул.

- Сними это, - прошептал он.

Мое горло сжалось.

- Что, сейчас? - удалось выдавить мне.

- Сейчас, - ответил он с намеком на улыбку, не поднимая головы. Он повернулся и взял афганский ковер вязаный крючком, который висел на спинке стула, - Прикрой себя этим, - поручил он, протягивая его мне, по-прежнему не глядя на меня.

Когда я выполнила его просьбу, он принялся расправлять на мне ткань, так, как хотел он, обнажая одни участки моего тела и скрывая другие. Когда он закончил, то подошел к окну и открыл шторы. Комнату залил свет. Он установил новый холст на мольберт, с минут переворачивая его так, как нужно. А затем взял один черный угольный карандаш и начал рисовать мой эскиз.

Я старалась лежать неподвижно. Было очень тихо. Все, что я могла слышать – грубое шарканье по холсту. Я почти не дышала, опасаясь испортить момент. И вдруг он рассмеялся.

- Расслабься, Анжела, - сказал он, - Поговори со мной. Расскажи подробнее, что произошло с тобой за этот год. Я думал о тебе все эти долгие месяцы.

Я вздохнула, и поток слов вырвался из меня. Я рассказала ему о Кларе, как она задержалась около Джексона, что минувшей зимой она могла бы с таким же успехом ходить с неоновой вывеской у себя над головой с надписью «кровный ангел» мигающими буквами. Я рассказала, как Клара была одержима Кристианом Прескоттом, потому что думала, что он ее предназначение. Я рассказала ему о мужчине в сером костюме.

- Как таинственно, - сказал он с улыбкой, - Ну, мы увидим, как это происходит, не так ли?

Он не сказал ничего о предназначении, а я не давила на него. Я была слишком напряжена, наблюдая за тем, как его рука наносила штрихи на холст. И все это ощущалось как настоящие прикосновения к моей коже. Я лежала так час, а может и больше, пока он вдруг не перестал работать. Он отложил карандаш.

- На сегодня хватит, - сказал он, - Мы продолжим завтра. Я голоден.

Он прошел мимо меня в гостиную. Оставив меня одеваться в одиночестве. Мое разочарование было комком в горле. Он не рассматривал меня, только лишь как объект. Способ скоротать время. Но он хотел, чтобы я вернулась завтра. Значит, я не все испортила.

Я позировала ему каждый день на этой неделе. Он никогда не позволял мне видеть процесс. Но когда он закончил, он объявил, что я должна буду приехать к нему на обед и мы отпразднуем мое возвращение в Италию, и он показал мне картину. Я стояла рядом с ним, полностью одетая на этот раз, и он убрал ткань, скрывающую холст, в сторону, и я втянула в себя воздух.

Это была я - не только мое тело, мой нос и мои иссиня-черные волосы. Мои ноги вытянуты на мягком зеленом бархатном диване, но кое-что было внутри: свет во мне, казалось, почти пульсировал внутри холста. Мерцал вдоль моего голого плеча, светился в глазах.

Девушка, а не девочка. Сияющая девушка. Он действительно видел меня.

- Это было лучшим из того, что я когда-либо делал, - он повернулся и тепло посмотрел на меня. Приятное тепло разлилось по моему телу, - Ты просто чудо, Анжела.

Ой, мамочки. Это было головокружительно. А я ведь даже еще не поцеловала его. И я чувствовала в своем небе фейерверки. Удары молний. Волшебство.

- Поцелуй меня, - прошептала я на итальянском.

Что-то сияло в его глазах, боль и триумф одновременно.

- Анжела…

- Поцелуй меня, - сказала я снова и обняла его. Я посмотрела в его лицо, в его загадочные темные глаза, и улыбнулась, - Ti Voglio baciare[5], - сказала я.

Он накрыл своими губами мои.

Я была разрушена. Я была возрождена.

Это происходит на самом деле. Я целовала его. Мои пальцы запутались в его волосах. И это было похоже, на то, как ты подносишь спичку к бензину. Я не могла быть к нему достаточно близко. Он отстранился. Его дыхание было прерывистым.

- Подожди. Я не могу этого сделать, как бы мне не хотелось. Ты так прекрасна. Но мы не можем.

- Почему?

Мне необходим ответ. Мои колени все еще тряслись от силы поцелуя.

- Я не прошу, чтобы это было постоянным, я лишь хочу, чтобы ты был первым вот и все.

Его глаза встретились с моими на слове «первым».

- Почему? – спросил он хрипло, - Почему ты хочешь меня?

- Смотрел ли ты на себя в зеркало в последнее время? – спросила я, а затем, возможно потому что не хотела казаться совсем маленькой, я добавила, - Ты единственный человек, который действительно понимает меня, Пен. Вот почему я хочу, чтобы это был ты.

И потому что я люблю тебя. Я не произнесла этого вслух. Но я подумала, что он мог увидеть это на моем лице.

- Кроме того, я хочу испытать это с кем-то, кто действительно знает, что мы делаем, - сказала я игриво, думая о леди, жившей в 1636 году.

Он издал небольшой недоверчивый смешок.

- О, я не знаю, что я делаю.

Его глаза были темными. И в них плескалось нечто вроде желания.

- Я знаю, ты хочешь меня, - сказала я.

Я поцеловала его снова. Медленно. Показывая ему, что все это правильно.

Он застонал, а затем отстранился снова.

- Это не должно было произойти вот так. Я должен был учить тебя.

- Так учи меня.

- Я недостаточно хорош для тебя, - сказал он, - Я не… хороший.

- Ты не плохой, - возразила я, - Ты амбивалентен, верно?

До этого мне нравилась идея об его двойственности. Если бы он был Белым Крылом, не было бы никакой возможности даже попытаться сделать это. Он был бы слишком хорош для меня. Неприкасаем. Но это было бы также прекрасно, как и это. Он был совершенен. Я наклонилась к нему еще раз. Но он взял меня за плечи и оттолкнул. Сильно. Я отшатнулась.

- Нет, - сказал он, - Анжела, пожалуйста, постарайся понять. Мне жаль, если я заставил тебя думать…

Осознание отказа заполнило меня. Внезапно слезы навернулись на мои глаза.

- Ты заставил меня подумать что? Что ты мог бы заинтересоваться в ком-то вроде меня?

Он вздохнул.

-Ты великолепная, волевая, умная. Ты удивительная. Любой смертный мальчик был бы счастлив, быть с тобой.

-Мне не нужен смертный мальчик, - сказала я, мой голос звучал беспомощно, надломлено и уязвимо, - Мне нужен ты. Это может быть лишь временно. Мне все равно.

Он закрыл глаза на минуту, его челюсти сжались. Потом он опустил голову, вздохнул вновь и сказал:

- Я не могу быть с тобой, Анжела.

- Почему нет?

- Ты ребенок, - сказал он.

Я сделала шаг назад, будто он ударил меня.

- Я - ребенок.

Он ничего не сказал.

- Ты… - меня трясло, мне было так больно. Я была в бешенстве и абсолютно подавлена, - Сыграй мне что-нибудь на скрипке, Анжела. Сними это с себя, Анжела. Ты… ты просто забавлялся со мной.

Он поднял на меня взгляд. Гнев вспыхнул в его глазах.

- Нет. Я не просил тебя об этом. Мне это не нужно.

- Ну и прекрасно. Хорошо. Я не нуждаюсь в тебе. Ты… Придурок, - выпалила я и затем выскочила за дверь.

Я не могла больше находиться и секунды в его присутствии. Я побежала. Прочь из его квартиры. Вниз по мощеной улочке. Назад, к моей бабушке. Где я упала на свою кровать и плакала сильнее, чем я плакала когда-либо прежде. Как глупо с моей стороны, думала я позже, когда я смогла снова трезво мыслить. Я вела себя как подросток. Я прикоснулась к своим губам, которые еще помнили поцелуй. Как глупо. Я должна вернуться и извиниться. Но когда я решилась это сделать, он уже ушел.