– «Стой, рот тебе зажму я!»

– Правда? – Хьюго глубоко затянулся очередной розовато-лиловой сигареткой. – Ты не могла бы подождать хотя бы полчаса, дорогая? Я чувствую себя несколько вымотанным.

– Это «Много шума из ничего». Цитата, к твоему сведению. Бенедикт обращается к Беатриче.

– А, точно. Знаешь, я чувствую себя просто восхитительно. После поцелуя все кружится и переворачивается вверх ногами.

– Примерно так я ощутила себя, когда ты разделся. Кстати говоря, ты раньше проделывал этот трюк?

– Кажется, нет. На меня снизошло вдохновение, когда я мылил подмышки и думал о том, что настало время поторопить события. И, поразмышляв, решил, что ты возражать не станешь.

– То, что я ничего не ела, еще не значит…

– Когда девушка признается в болезненном пристрастии к песочному печенью, а потом вообще ничего не ест… вывод, знаешь ли, может быть только один.

– А еще я выкурила две твои сигареты. Если бы ты знал меня лучше, у тебя не осталось бы сомнений.

– Надо будет запомнить и использовать в будущем… Ну вот, я стоял в душе и думал, что не нужно ничего объяснять. Это бы подействовало отрезвляюще, как ты считаешь?

– «А, кстати, Сэм, забыл тебе сказать: я не гей, хочешь трахнуться» – так, что ли? – предположила я.

– О, глупое, глупое созданье! – вскричал Хьюго, изобразив, будто тушит сигарету о мой пупок. – До чего же ты любишь облекать неуловимое в грубые слова. Придется отучить тебя от этой безобразной привычки. В общем, я подумал, что уместнее всего будет какой-нибудь драматический жест, который невозможно не понять. А потом, естественно, двинуться в решительное наступление. Идею я, видимо, похитил у Модести Блэйз. Она имела привычку обнажаться до пояса, когда предстояло войти в комнату, полную враждебно настроенных мужчин. Тогда у нее было больше времени на то, чтобы их перестрелять.

– Мне кажется, ты больше похож на лорда Питера Уимси, чем на Модести Блэйз.

– Тебе видней, – вздохнул Хьюго, как мне показалось, слишком самодовольно. – Просто предположение. Быть может, если бы лорд Питер разделся догола и швырнул эту зануду Хэрриет на диван одним из своих приемчиков дзюдо, ему не пришлось бы столько скучных лет ждать, когда она наконец решится.

– Не думаю, что такой метод был бы хорош в случае с Хэрриет. У них все сложилось иначе – они писали друг другу сонеты и цитировали Джона Донна, и это сработало.

– Верно. Кошмар какой-то. Ты не представляешь, как я рад, что ты намного больше похожа на Модести, чем на Хэрриет. Моя поэзия – поэзия ужаса. Интересно, что бы произошло, если бы лорд Питер притворился гомиком, чтобы создать у Хэрриет ложное ощущение безопасности…

– Кстати, не мог бы ты остановиться на этом поподробнее?

Хьюго лежал на диване, пуская в потолок колечки дыма.

– Это все из-за Билла, дорогуша моя, если тебе интересно. Не переношу я этих фанатичных ханжей. Услышал пару его шуточек по поводу Салли и жутко разозлился. Конечно, играя Основу, несложно стать гомофобом, но после его второй шутки насчет охотников за задницами – к счастью, не могу точно вспомнить, как именно он выразился, – я решил его проучить. А что может быть хуже для гомофоба, чем необходимость проводить каждый вечер в одной гримерке с воинствующим педерастом? Идея мне понравилась сразу. Вот уже несколько недель душка Билл испуганно жмется своей студенистой задницей к стенке. Смешно, право, ведь я бы даже шестом к нему не прикоснулся. В моей жизни было несколько эпизодов. – Он посмотрел на меня, склонив голову. – В школе. Весь этот кипящий тестостерон, сосланный в деревенскую глушь, за много миль от всего мира. Время от времени я наталкиваюсь на своих бывших любовников. Мы обмениваемся взглядами, полными воспоминаний. Но в конце концов я обнаружил, что девушки доставляют гораздо больше удовольствия. По-моему, я как-то уже говорил об этом, еще до того как начал к тебе приставать.

– Либо мужчине нравятся девушки, либо он делает вид, что они ему по фигу.

– Это у вас такая теория, мадам?

Хьюго затушил сигарету – на этот раз не о мой пупок, – легким, быстрым движением лег на меня, оперся локтями о диван и уставился мне в лицо холодными серыми глазами. Я вытянулась под ним.

– Не хочешь ли еще раз проверить, насколько по фигу? – осведомился он.

Похотливым взглядом я пробежалась по его телу и разрешила:

– Валяй.

– Я понимаю, это означает «да» на варварском наречии. Что ж, ваше желание – для меня закон, мадам. – Хьюго медленно приподнялся. Это была откровенная попытка поразить мое воображение размерами бицепсов. – На диване не очень-то удобно. Может, перейдем в спальню?

– Ни в коем случае. Мне показалось, что сложности тебя только вдохновляют.

– Бедняжка, если бы ты знала, как искушаешь судьбу.

– А мне кажется, что я очень хорошо знаю, – ответила я, приподнимаясь ему навстречу.

В конце концов мы все-таки перебрались в спальню, прихватив с собой бутылку шерри и тарелку с печеньем. Я убедила Хьюго в необходимости этих лакомств (он беспокоился за свою фигуру): такой напряженной деятельностью мы сжигаем лишние калории. Я чувствовала себя на удивление расслабленно и при этом была взведена до предела. Оба ощущения захватили меня без остатка.

– Я уже говорил тебе, что мне очень нравится твоя работа? – спросил Хьюго, набив рот печеньем. – Наверно, нет, потому что боялся показаться неискренним и создать впечатление, будто пытаюсь тебя снять – как ты сама, вне всяких сомнений, определила бы. У тебя здорово получается.

– Спасибо. Бог знает, что сделает Лерчи с последней скульптурой к завтрашнему утру. Ему все это очень нравится.

– Лерчи? Помощник плотника?

– Мечтаю выкупить его у База.

– Что ж, если он такой профи и ты можешь спихнуть на него работу, а сама проводить дни со мной, то эта идея мне очень нравится. А когда станешь богатой и известной, так и быть, даруешь ему свободу.

– Точно. – Когда рядом Хьюго, не нужно самой формулировать мысли. – Я превращаюсь в постмодерниста, – сонно продолжала я. – Рождаю идеи, а работают за меня другие.

– Вместо того чтобы быть ремесленником и упорно делать всю скучную работу своими руками?

– Ага. Хотя я и это могу! – заявила я, садясь. – После художественной школы я работала ученицей кузнеца. Целый месяц ковала крючки из сварочного железа, пока не научилась делать их как положено. Крючки, планки… А через несколько месяцев меня сочли достаточно квалифицированной для того, чтобы доверить тюльпаны для декоративной решетки. Из свинца. Они весили больше меня. И зачем я все это тебе рассказываю?

– Видимо, шерри настроил тебя на ностальгический лад. Продолжай, дорогуша моя. По какой-то непонятной причине я нахожу что-то странно привлекательное в том, чтобы лежать в постели с человеком, способным… как это называется… паять?.. декоративные тюльпаны из свинца.

– Серьезно?

– Ага. Продолжай.

– Ну… – Я подложила под спину подушку. – Ой! Медная кровать – это, конечно, красиво, но лежать на ней тяжело. Что ты хочешь узнать? Как работают со свинцом? Очень просто. Свинец можно плавить на обычной тефлоновой сковородке, он становится жидким при достаточно низкой температуре. Один из самых приятных для работы металлов. Свинец пористый – если покрыть его воском, очень хорошо пропитывается. И становится маслянистым на вид. Интересно?

– Неужто не видишь? – лениво спросил Хьюго. – Мне нравится некоторый намек на смену половых ролей. Кстати, насчет ролей – слышала новости? Нашу Фиалку будут прослушивать на роль Норы в «Кукольном доме». В «Кроссе». Несмотря на обнаруженные в подвале трупы. Не думаю, что она настолько суеверна, чтобы отказаться. И это еще не все. Угадай, кто будет играть Кристину?

– Хэзел, – ответила я, повинуясь своему безошибочному инстинкту.

Хьюго разочарованно уставился на меня: – Ты знала?

– Нет. Слышала, как Бен что-то говорил. Она ему понравилась. По-моему, ему пришлось подбирать актеров практически в одиночку.

– Бену? А, правая рука Филипа. Режиссер он, надо сказать, никудышный. Может, именно поэтому Филип держит его при себе – уверен, что Бен никогда не подсидит его, поразив всех порывом творческого вдохновения. В любом случае скоро узнаем, Хэзел подсыпала Фиалке таблетки или нет. Если и во время репетиций «Кукольного дома» продолжатся такие розыгрыши, все будет ясно.

– Как ты считаешь, не следует ли предупредить Фиалку? – Я перевернулась на другой бок. – Может, сказать, что кто-то устраивает ей гадости?

– Я бы не стал. Давно знаю Фиалку и могу точно сказать, что она лишь заразится паранойей и всех изведет. К тому же непонятно, чего именно ей надо опасаться.

Хьюго зевнул и потянулся. Я провела пальцем по его руке, от ладони до подмышки:

– Боишься щекотки?

– Нет, совсем не боюсь. Давай еще раз, мне понравилось. Ага. Вот так. Может, передвинешь область исследования чуть ниже?

– Как-нибудь потом, – ответила я. – Есть что-то нечеловеческое в твоей способности читать мои мысли.

Толпа неистово вопила и аплодировала.

Магнитофон выключился в тот момент, когда дело дошло до моего любимого куска. Не поднимая головы, я заорала:

– Эй! Лерчи! Что там случилось с магнитофоном?

– Мисс Джонс? – произнес полузнакомый голос. – Можно с вами поговорить?

– Что? – Я выключила компрессор и обернулась, не поднимая маски.

Увидев меня в длинном наморднике из черной резины, посетители попятились. Я стащила маску с лица и сердито закричала:

– Я работаю, черт возьми! Вы что, не могли дома меня найти?

– Мы пытались дозвониться, – сказала женщина-констебль – та самая, что допрашивала меня раньше. – Очень не хотелось вас тревожить, но…

– У меня работы по горло.

Я рассеянно провела рукой по волосам, металлическая стружка царапнула пальцы. От сажи сейчас никак не избавиться, придется подождать до дома. Заметив черное пятно на свитере, я стащила перчатки и начала выскребать гарь. Сила привычки.

– Я – сержант Фогерти, – нервно представилась полицейская дама. – А это – констебль Хэмлин.

– Да, мы уже знакомы. Ну, что у вас? У меня совершенно нет времени.

– Мы установили личность найденной девушки. – Констебль Хэмлин кивнула в сторону люка. Ее, похоже, нисколько не смущал мой вид танки-стки, пережившей ядерный взрыв. Это мужчины, как правило, крестятся и шепчут «Отче наш».

– Как? – спросила я.

– Украшения и данные стоматолога. Девушку звали Ширли Лоуэлл, она пропала три года назад. В качестве основной версии рассматривалось самоубийство, – коротко объяснила констебль.

– Еще два месяца назад я не имела к этому театру никакого отношения, – сказала я. – Проверить несложно.

– Вы когда-нибудь слышали о Ширли Лоуэлл? – спросила констебль Хэмлин.

– Не помню такой. Ее задушили, да? Я заметила следы на шее, когда спустилась вниз к Мэри.

Они переглянулись.

– Думаю, мы можем это подтвердить, – осторожно сказала сержант Фогерти. – Что же касается Мэри Лавелл, нам удалось выяснить, что она работала в цирковой труппе, которая давала представления в этом театре три года назад. В той труппе работали и другие личности из тех, что…

– Софи Сэндерман, – подсказала констебль Хэмлин. – Вам что-нибудь известно об этой цирковой труппе?

Я пожала плечами:

– Софи делает костюмы для нынешней постановки. Я не знала, что она уже работала в «Кроссе». Единственный человек здесь, с которым я знакома больше двух месяцев, – Салли, Сальваторе Санторини, художник по декорациям для шекспировского «Сна». – Пока мне пришлось лишь раз увильнуть от ответа и еще раз соврать. – А теперь, если вы не возражаете, я займусь работой. Не хочу показаться грубой, но я думаю, что ничем не могу вам помочь. Мне нужно закончить скульптуру к завтрашнему дню.

Полицейские прошли в комнату для технического персонала, чтобы подвергнуть допросу несчастных, которые могли затаиться в ее углах. Я натянула маску и принялась заваривать шов, но голова была уже занята другим. Я ведь уже слышала о Ширли Лоуэлл. Хэзел сказала, что училась с ней в театральной школе. И кто-то сказал, что Ширли покончила с собой в знак солидарности с Ричи Эдвардсом из «Мэник Стрит Причерз». Тоже спрыгнула с моста через реку Северн. Почему они решили, что именно из-за Ричи она совершила самоубийство? Просто по аналогии или Ширли оставила записку?

Мне не хотелось спрашивать об этом у полицейских, демонстрируя повышенный интерес, да и делиться с ищейками сведениями я не люблю. К тому же не хотелось рассказывать о дружбе Хэзел с Ширли Лоуэлл. Кто-нибудь другой наверняка расскажет. Кого же мне тогда расспросить о Ширли? Задавать вопросы Хэзел – все равно что спрашивать кирпичную стену, как дела у строительного раствора.

Я посмотрела на шов и выругалась. Ну конечно, задумалась и перестаралась, все пошло вкривь. Нельзя делать несколько дел одновременно, Сэм. Придется начинать сначала.

– Сэм! Слышала новости? Фараоны опять здесь! Они выяснили, как звали ту девушку из погреба!

Лерч сбежал по лестнице, нагруженный новостями.

– Слышала. Они только что были здесь, мешали работать. Слушай, ты не мог бы доделать, а? Я только что испортила шов. – Я коротко объяснила Лерчу, что от него требуется, бросила ему маску и уже на бегу крикнула: – Надо обсосать кое с кем этот труп!

Полиция уже сообщила Марджери о последних находках, и администратор театра выглядела, попросту говоря, ужасно. Было очевидно, что она уже передумала устанавливать личность найденной девушки.

– Привет, – сказала я, осознав, что, прежде чем Марджери заметит меня, придется торчать в дверях несколько часов.

Она сидела за столом, уставившись прямо перед собой – в стену напротив – бессмысленным стеклянным взглядом. Услышав мой голос, Марджери принялась нашаривать очки, болтавшиеся у нее на шее. Потом потребовалось немало усилий, чтобы нацепить их на нос. Марджери была так бледна, что ее скромный макияж показался бы верхом вульгарности, не будь он наложен столь безукоризненно. И все же я углядела, что все это внешнее великолепие Марджери искусственно от начала и до конца. Она выглядела вполне на свой возраст. Я даже вздрогнула, заметив на ее лице признаки смертности. – Марджери? – спросила я мягче. – С вами все в порядке?

– А… Сэм. Ко мне только что приходили полицейские. Это какой-то кошмар…

Она уронила голову на стол и зарыдала. Я стояла посреди комнаты, не зная, что делать. Небрежная поза, которую я приняла, чтобы хоть немного разрядить атмосферу, обернулась вдруг неуклюжей и натянутой. Когда теряет самообладание такая железная леди, как Марджери, невозможно догадаться, какое утешение она примет охотно, а какое станет припоминать всю оставшуюся жизнь. На секунду мне показалось, что разумнее всего – закрыть дверь и дать ей возможность прийти в себя в тишине и уюте милой комнатки с розовым ковром, гравюрами пастельных тонов и ухоженными фикусами. Но мне не терпелось выяснить, знает ли Марджери что-нибудь о смерти Ширли Лоуэлл. Поэтому я прошла в комнату, бросила перчатки на стол и занялась чаем – британское профилактическое средство на случай любовных разочарований, внезапных смертей и трупов в погребах…

К тому моменту, когда я поставила перед Марджери чашку, рыдать она перестала, но это было единственное ее достижение. Я нашла в шкафчике аспирин и положила рядом пару таблеток. Потом села напротив, принялась прихлебывать чай и изо всех сил изображать сочувствие. Если Марджери и хотела довериться кому-то, то лишь человеку постороннему, а я прекрасно умею слушать.

– Спасибо, – пробормотала Марджери, хлюпая носом.

Она вытерла глаза, проглотила аспирин, а потом разыграла отличный спектакль, принявшись вытирать очки специальным клочком мягкой ткани, который аккуратно складывала, прежде чем протереть каждую линзу.

– Вы знали убитую девушку? – спросила я, когда она закончила. Марджери беспомощно смотрела на лежавшие перед ней очки. Она была из тех занятых людей, что в моменты вынужденного безделья чувствуют себя растерянными и брошенными на произвол судьбы. – Поэтому вы так расстроились?

– Что? – Марджери подняла на меня мутный взгляд. Она словно не могла понять, кто я такая и откуда взялась. – Нет, конечно, не знала. Я никогда не ввязываюсь в подобные дела.

– Какие дела? – удивилась я, не понимая, о чем она.

– Прослушивание и все такое. Полицейские сказали, что она была актрисой. Они показали мне фотографию. Такая симпатичная девочка с длинными волосами. Зачем кому-то могло понадобиться…

– Так она не играла в театре? Только приходила на прослушивание?

– Ее никто не помнит. Думаю, в наших собственных постановках она вряд ли играла. Хотя могла работать в другой труппе, например в цирковой. Но не в тот раз… Они уже проверили.

Марджери мало-помалу приходила в себя.

– А если она была на прослушивании три года назад, то с кем могла общаться? – не унималась я.

– Да мало ли с кем, – устало ответила Марджери. – Ведь она не обязательно приходила именно на прослушивание. Я сказала об этом только потому, что она была актрисой. Но она могла, например, проситься на должность ассистентки помрежа – многие актеры так поступают. Им кажется, что так они смогут познакомиться с нужными людьми.

– А вы сами тогда ее не видели? Она пожала плечами:

– Только в том случае, если бы ее взяли на работу. Никакого толку в том, что мы знаем, когда она пропала, нет. Это только добавляет проблем. – Марджери снова всхлипнула. – Но в ее лице есть что-то знакомое. Может, она напомнила мне кого-то. Но я не могу…

– Марджери? – раздался голос от двери. Это был Бен. – Как вы? – спросил он с тревогой, увидев, в каком она состоянии.

Сам Бен ничуть не изменился. Квадратные очки, старый поношенный свитер. Тверд как скала. Ведь должен кто-то быть скалой, когда и Филип, и Марджери разваливаются на куски. Я почувствовала симпатию к Бену. Судя по всему, именно он держит театр на плаву.

– У вас такой вид… – начал Бен. Из вежливости он не стал уточнять, какой именно. – Может, вам лучше пойти домой?

Марджери вздохнула. Она выглядела совершенно опустошенной.

– Я не в состоянии ничего делать. Ко мне только что приходили полицейские.

– Сейчас они беседуют с Филипом, – сообщил Бен. – Снова все осматривают. Они установили личность погибшей девушки.

– Я знаю. Мне нужно просмотреть наши бумаги. Вдруг там есть что-то, относящееся к ней, – резюме, заявление о приеме на работу и так далее. Я никак не могу уйти, хотя очень хотелось бы. – Она с тоской посмотрела на Бена. – Я не контролирую ситуацию. И ничего не могу с этим поделать. Я чувствую себя такой… пассивной. Ненавижу это чувство.

Бен почесал голову, взъерошив волосы.

– Никто из нас ничего не может с этим поделать, – сказал он. – Я круглые сутки пытаюсь успокоить Филипа. Он ведь ненавидит все эти расспросы. Для него беседовать с полицией – все равно что давать интервью семнадцати журналистам одновременно. Он придет в себя только через несколько недель, а у нас полно работы.

– Я слышала, вы набираете труппу для «Кукольного дома», – заговорила я.

Бен внимательно посмотрел на меня.

– Вообще-то об этом никто не должен знать, – резко сказал он. От его ровного настроения не осталось и следа. – Боже, как быстро здесь разносятся слухи! Уже это – достаточный повод для размышлений.

Бен развернулся и вышел из комнаты. Мы молча слушали, как он поспешно сбегает по ступенькам. Я слегка приподняла брови. Неужели Бен перестал понимать, какие проблемы являются важными, а какие нет? Жаль, если я наступила ему на больную мозоль.

– Бен – наша опора, – сказала Марджери, заметив мое изумление и пытаясь объяснить внезапное раздражение Бена. – Слишком много на него навалили. Филип буквально пошел вразнос…

Ее прервала констебль Хэмлин, тихонько постучавшая в открытую дверь.

– Миссис Пикетт, мы можем просмотреть вашу документацию? – спросила Хэмлин с предельной вежливостью, означавшей, что она намерена разобрать кабинет по кусочкам и ей все равно, согласна его хозяйка или нет.

Марджери еще раз тяжело вздохнула.

– Начинайте, – сказала она, безвольно махнув рукой в сторону подсобки со стеллажами.

Констебль Хэмлин, быстро оценив ситуацию, мигом оказалась у стеллажей и невинным тоном заметила:

– Какая превосходная система хранения документов! Вы сами ее придумали?

– Сама, – оживилась Марджери.

– Мне кажется, будет несложно все это просмотреть. Вы не могли бы объяснить, как тут все организовано, а дальше я бы справилась сама.

Марджери нацепила очки:

– Конечно. Поднявшись, она чуть ли не бегом кинулась к стеллажам:

– Начнем с заявлений о приеме на работу. Они лежат вот здесь, в алфавитном порядке, разумеется…

Она совершенно забыла о моем присутствии. Я вышла из кабинета и направилась наверх, чтобы немного подышать свежим воздухом, а потом вернуться в подвал. У кабинета Филипа я наткнулась на Бена – он удостоил меня кивком. Любопытно, что за система ценностей позволяет Бену сравнительно спокойно относиться к трупу, плавающему у него под ногами все то время, пока он работает в этом театре, и дергаться, как ошпаренная кошка, когда разносятся вести о прослушивании для постановки, в которой он даже не режиссер. Возможно, Бен из тех людей, которые любят знать больше других. В таком случае ему стоит поменять работу.

Я провела в «Кроссе» всего несколько недель, но уже заметила, что слухи в театре распространяются быстрее ветра. Поцелуй кого-нибудь в Стратфорде– и через несколько часов об этом будет говорить весь Барбикан-центр. Прежде чем слухи об этом поцелуе дойдут до «Кросса», конечно, понадобится день-другой, но они непременно дойдут. По сравнению с актерами художники выглядят совершенно оторванными друг от друга. После того как в Англии проложили подземные коммуникации, актеры стали единым организмом. Сейчас вся театральная общественность прекрасно осведомлена о том, что в «Кроссе» нашли тело задушенной девушки, и с патологическим интересом размышляет, что будет дальше.

Мне и самой неплохо бы узнать. Я почти слышала, как гудят подземные провода, но не из-за того, что переполнены новостями, а от напряжения. Они натянуты так же туго, как нервы у всех в театре: чуть не подрались Баз и Стив; Марджери ударилась в слезы; Филип Кэнтли забаррикадировался в своем кабинете, словно солнечный свет может его сжечь. Я знала, что такое внезапная смерть; знала, как мощная волна захлестывает всех вокруг; знала, как один-единственный человек начинает плодить монстров, видеть опасность в каждом углу и заражать своей паранойей всех остальных. Кто-то в этом театре до смерти перепуган. Я чувствовала это. И его страх делал этого человека очень опасным.