– Знаешь, ее настоящее имя – Сьюзан Хигсон, – сказала Софи, когда мы шли через парк. – Но она решила, что «Фиалка Трэнтер» звучит романтичнее.

– Ну, я не стала бы ее в этом винить. Не нравится мне эта нынешняя манера называть актрис настоящими именами. В сороковые им бы всем придумали псевдонимы. Джин Трипплхорн, Рене Зеллвегер, Мишель Пфайффер – звучит так же чарующе, как названия пирожков со свиными потрохами.

– Полностью с тобой согласен, дорогуша, – раздался у меня под ухом голос нагнавшего нас Хьюго. – Как человек, настоящее имя которого Брайан Гнусняк, могу сказать…

Толстый Билл чуть не подавился от смеха:

– Брайан Гнусняк! – повторил он. – Вот потеха. Твой отец что, американец?

– Отлично, Билл, ты победил в ежегодном конкурсе простаков имени Хьюго Филдинга. Позже вручу тебе серебряную авторучку, – ядовито заметил Хьюго.

Билл обиженно фыркнул и промямлил что-то о выпендреже, отчего глаза Хьюго превратились в щелочки.

– Ах, дорогуша моя, – протянул он отвратно манерным голоском и приобнял Билла за широкие плечи, – прости меня. Можешь обзывать меня как угодно, когда угодно и где угодно… Кстати, я слышал, у нас с тобой будет одна гримерка! Ах, как я люблю эту будуарную интимность. Жду не дождусь той минутки, когда мы наконец останемся с тобой наедине.

Софи со значением глянула на меня. Мы уже добрались до Хаверсток-Хилла и шли в сторону торгового центра.

– Мы идем в забегаловку, Хьюго. Ты с нами? – спросила она.

К моему разочарованию, Хьюго покачал головой:

– Это было бы похоже на тайную клику, ты не находишь? К сожалению, вынужден извиниться перед тобой и милой Сэм. Надо общаться с артистами.

Последнее слово он протянул на французский манер.

– Хьюго прекрасно разбирается в заговорах и тайных кликах, – вздохнула Софи, после того как мы попрощались с ним и двинулись в сторону кафе. – Мы очень давно знаем друг друга. И всякий раз, когда готовится очередная премьера, актеры держатся особняком.

– Наверное, чувствуют себя увереннее, если держатся друг друга.

– Точно. Сегодня ММ заставит их играть в дурацкие игры, чтобы они разогрелись. Хьюго абсолютно прав: не стоит все время крутиться с режиссерской шайкой, а то это оттолкнет от него других актеров.

Я толкнула дверь кафе, единственной бесхитростной забегаловки в районе вокруг парка Белсайз. Клеенчатые скатерти в красно-белую клетку, яркое освещение. К каждому блюду прилагался резиновый кусок белого хлеба, вне зависимости от того, заказывали его или нет, несколько вялых листиков кочанного салата украшали край тарелки. Все это умиротворяло своей узнаваемостью..

Мелани, Мэттью, Салли и помощник режиссера Стив уже расселись вокруг стола. Из слов Софи я поняла, что идет борьба за Стива. Он был человеком театра, а не наемным членом труппы. Враждебно настроенный помреж мог стать серьезной проблемой. Софи села со Стивом рядом, чтобы разить его наповал взглядами своих прекрасных глаз. Салли мудро воздерживался от крайностей, до которых, как я прекрасно знала, он падок. В общем, к концу трапезы угрюмый Стив, с кислым видом просидевший всю репетицию, чуть расслабился.

– Не очень-то я доверяю этим молоденьким типчикам из Оксбриджа, – сказал он Мелани. – Только-только из колледжа, а уже думают, что все умеют лучше других. Но я должен заметить – вы, похоже, знаете свое дело. Я не видел «Марата-Сада», но Филип говорит, что было здорово.

Я припомнила, что Филипом зовут художественного руководителя театра. Покровительственных интонаций в голосе Стива хватило бы на то, чтобы поставить на место саму королеву: она, может, и Елизавета из рода Виндзоров, но он-то – помреж «Кросса». Стив был переполнен самодовольством – как человек, убежденный в том, что только он знает, как и что делать. Чтобы сладить с таким типом, Мелани придется его умасливать, нежели давить авторитетом. Обычный мелкий тиран, сознающий, что власть его далеко не безгранична. Явно из тех злопамятных людей, что помнят все ссоры и пакостят по мелочам. Я исподтишка разглядывала его. Толстяк с лицом землистого цвета – верный признак того, что дни напролет проводит в сумраке театрального зала. Позже я узнала, что в жизни Стива нет ничего, кроме театра: приходит ровно в десять, даже когда нет необходимости, и просиживает до позднего вечера.

– Я с нетерпением жду, когда мы начнем работать вместе, Стив, – просто сказала Мелани. – «Кросс» – удивительное место. Я счастлива, что у меня есть возможность поработать там.

Стив гордо выпятил грудь. У него были короткие седые волосы с металлическим отливом и круглая голова. Мне вдруг показалось, что он похож на офицера, который вынужден подчиняться другим, в два раза моложе и напыщеннее себя. Как там говорят молодым солдатам? «Моли Бога, чтобы тебе достался хороший старшина»? Мне стало понятно, почему имеет смысл склонить Стива на нашу сторону. Он мог вставлять палки в колеса всякому, кто ему не нравится, но ради благого дела мог и горы свернуть.

– У нас очень хорошие рабочие, – заверил он Мелани. – Сам обучал. Все сделают как положено. И тросы петлями затягивать не будут.

Прошло несколько секунд, прежде чем до нас дошло, что это была шутка. Все прилежно посмеялись. Софи даже похлопала Стива по пухлой белой руке.

Я решила, что Хьюго поступил правильно, не отправившись обедать с нами.

– От Фиалки ничего не слышно? – спросила Мелани у Мэттью, когда мы, насытившись яичницей с грибами, шли обратно. Стив откланялся, и мы могли поговорить спокойнее.

– К сожалению, ничего. Может, сбегать к ней домой?

Мелани пожала плечами:

– Нет, не стоит. Если она не отвечает на звонки, то вряд ли откроет дверь. Но полагаю, она уже в курсе, что мы землю роем, разыскивая ее. Сейчас старательно придумывает какие-нибудь оправдания, и мне придется их выслушивать и делать вид, будто я ей верю…

– Фиалка несносна, – заметила Софи, – я тебя предупреждала, ММ.

– Да знаю я. Но она хорошо сыграет.

– А если она так и не появится? – спросил Мэттью. – Может, Табита сыграет за нее?

– Фиалка появится, – уверенно ответила Мелани. – Она не станет портить себе репутацию. А Табита в любом случае не годится ей на замену. Слишком легковесна.

Салли нырнул в табачную лавку, и мы остановились его подождать. Софи, закурив, заметила:

– А Хэзел превосходна. Просто находка.

– Точно, – с готовностью согласилась Мелани. – А ведь только-только из театральной школы. Фиалке с ней рядом придется потрудиться. Не хочу, чтобы она почивала на лаврах; эта девушка должна понять: ей придется доказывать, что она звезда. Надо будет тщательно проработать сцену ссоры между ними. Попросим Тьерри придумать что-нибудь красивое и эффектное.

– Одеть их в бикини, – предложила я, – и бросить в грязевую ванну.

Софи захихикала.

– Как Алексис и Кристель в «Династии», помнишь?

– По-моему, они дрались в бассейне.

– А их прически! С ними ничего не случись, даже когда вымокай с ног до головы, – вставил реплику Салли, выходя из магазина. – Каждый секунда меняй парик.

– Странно, что Фиалка вообще согласилась играть Гермию, – заметила Софи. – Это же совсем не звездная роль.

– Мне звонил ее агент, – сказала Мелани. – Она стремилась к этой роли.

– Верно, – подтвердил Мэттью, всегда готовый принять участие в разговоре. – Я помню.

– Может, ей просто нравится кто-нибудь из труппы? – предположила я.

Все крепко задумались над такой гипотезой.

– Лизандр очень симпатичный. Если кому нравятся рыжие, – заметила я.

– Симпатичный, правда? – практически хором согласились Софи и Салли.

– Мне нравятся его веснушки, – добавила Софи. – Интересно, он их подкрашивает?

– За такой мальчик, которые играй эльфы, можно умирай, – признался Салли.

– Вряд ли они могли заинтересовать Фиалку, – возразил Мэттью. – Не сомневаюсь, Фиалке нравятся либо богатые, либо влиятельные, а лучше сразу и то и другое. – Его голос звучал мечтательно.

– Сексуальная одержимость, – важно сказала я, – чувство глубокое и непостижимое.

– В отличие от задницы Салли, – вставил Хьюго, догнав нас и ловко ущипнув Салли за задницу.

Похоже, этот прием он хорошо отрепетировал. В другой руке он держал бледно-голубую сигарету «Собрание».

– Я думай, это очень правильно, – вздохнул Салли. – Если я тебя правильно понимай.

– Непостижимый, – объяснила я, – это значит непонятный, когда невозможно добраться до чьей-нибудь основы.

– Уверяй тебя, мои чувства как раз такой, – заметил Салли. – Можно попроси у тебя сигаретку, Хьюго? Они такой миленький.

– Бледно-желтую или пастельно-розовую? – спросил Хьюго, протягивая Салли серебряный портсигар. – Должен сказать, – с довольным видом добавил он, – мне не терпится увидеть лицо миляги Билла в тот момент, когда мы появимся с этими сигаретами. Старый оголтелый реакционер!

– Ненавидит все, что связано с Танбридж-Уэллз, – предположила я.

– Наверняка. Здорово. – Хьюго оценил мою догадку и выпустил кольцо дыма в направлении Хэмстеда. – Я так и буду его называть. В лицо, разумеется, он останется Малышом Билли.

– Хьюго… – грозно начала Мелани, но улыбаться не перестала.

– Не беспокойтесь, о повелительница, – беспечно успокоил ее Хьюго.

– Я уверена, что все будет хорошо, – вмешалась я. – Представить себе не могу, что Хьюго способен нанести какой-либо ущерб Основе Билла.

Через несколько дней Салли зашел ко мне помочь погрузить инструменты в грузовик и отвезти их в театр. Он сообщил, что Фиалка Трэнтер так и не объявилась и даже не позвонила; ее агент озадачен не меньше других.

– А ее друзьям звонить не пробовали? – спросила я.

Салли пожал изящными плечами.

– Знаешь, Фиалка нелегко заводи друзей. У нее нет даже светский подружка, у которых можно спрашивай, где она.

– Похоже, у барышни мужские замашки.

– Al massimo. У нее только друзья-педики, такие, знаешь, мутный, не пойми, то ли педики, то ли просто англичане, – задумчиво сказал Салли. – Иногда мне казайся, что это одно и то же… в любом случай, других друзья у нее нет. Но вряд ли они знай, где Фиалка.

– Может, Хьюго был прав? – предположила я. – Может, Фиалка действительно умерла еще до начала фильма? Лежит себе в постели, в пеньюаре из нежнейшего шифона, а в сердце торчит восточный кинжал… К ней домой никто не заходил?

– Агент заходи. Он сразу туда пойти, – оборвал Салли поток моего нездорового воображения. – У него, наверно, есть ключ. А может, спрашивай у соседей. Но в ванне трупа нету. Никаких кинжалов нету.

– И что теперь будет? – полюбопытствовала я.

– Ну, если в ближайший время мы не нашли ее живая, Мелани предложи роль кому-нибудь другой. Но не Табита.

– А Табита это понимает?

– Сомневайся, – ответил Салли, обматывая провод вокруг сварочного аппарата. – Я уверен, в театре есть еще точно такой же штука.

– Точно такого же быть не может, – холодно возразила я. – Только дилетанту это чудо может показаться заурядным.

Салли занимался в колледже скульптурой лишь постольку поскольку – чтобы получить зачет – и со сварочными аппаратами был знаком понаслышке. В основном он орудовал изящными ножичками, пушистыми кисточками и маленькими стамесками. Бедняге было невдомек, что громоздкий сварочный ящик давно стал продолжением моих рук. Впрочем, какой смысл вдаваться в такие детали?

– Я возьму все, если ты не против, – заявила я, заботливо обматывая свои дорогие и нежно любимые инструменты оранжевой липкой лентой. Потом черным маркером написала на каждом куске: «НЕ ЛАПАТЬ!!! СЭМ». Пусть только скажут, что их не предупреждали.

– Парни в театре очень… доступные, – неожиданно сообщил Салли.

– Что?!

По-английски Салли говорил понятно, но иногда язык предательски сдавал его в лапы врагу. Я рассмеялась. Он сердито посмотрел на меня.

– Я хотеть скажи – всегда помогай.

– Так и говори: всегда помогут, – давясь от смеха, посоветовала я.

Салли выпрямился во весь свой крошечный рост.

– Если тебе будет нужен помощь, – медленно и старательно проговорил он, – они помогай тебе.

– Ты имеешь в виду этого, как его, старшего плотника? Видела его пару дней назад.

Я бросила свой противогаз, очки и перчатки в заляпанный, истрепанный полотняный мешок и оглядела комнату.

– Где крем для рук?

– Вот. – Салли взял банку с кухонного стола. – Ты заботливый о своя кожа.

– Идиот, это для волос! – Банка тоже отправилась в мешок. – Я втираю его, прежде чем заняться сваркой или шлифовкой. Иначе в волосы набивается куча металлических опилок, древесной стружки, кусков стекла, бог знает чего… все спутывается, и после этого волосы не отмоешь. – Я потянула прядь длинных вьющихся волос. – А высохнув, они превращаются в солому.

Салли слушал меня с искренним ужасом.

– Ничего страшного, – усмехнулась я. – Год назад я чуть полголовы не лишилась из-за того, что упало несколько искр. Преподаватели о таких вещах не предупреждают. Все равно что крещение огнем. Один мой однокашник занимался кузнечной сваркой – это когда все течет и плавится, если ты не в курсе. Так вот, одна капля попала ему на джинсы, и штаны мгновенно вспыхнули. Пришлось швырнуть беднягу на пол и засыпать его песком.

Салли испуганно сунул мне в руки сварочный аппарат. Я положила его в другую сумку.

– Не уверенный, – пробормотал он, – что буду часто приходи к тебе в мастерская.

– Как хочешь. Не сомневаюсь, все эти твои «доступные мальчики» будут висеть у меня над душой и давать якобы полезные советы. Как в гимнастическом зале.

– Гимназическом зале?

– Понимаешь, мужчины просто не могут спокойно смотреть, как женщина возится с техникой. Если, конечно, это не миксер, которым мужики не умеют пользоваться, а потому постоянно просят о помощи. Умора.

Я открыла дверь и поволокла мешки по лестнице. Моя студия располагается неподалеку от Холлоуэй, в пристройке гигантского склада. В этом глухом переулке больше нет зданий – только тянутся один за другим полуразрушенные промышленные комплексы. Естественно, я жила здесь полулегально – помещение формально не являлось жилым. Но, говоря словами ночного сторожа склада, «кому какое, на фиг, дело». Он и сам, по сути, жил в своей крохотной уютной сторожке – завел раскладушку, плитку, электрообогреватель и жирную кошку Ширли.

Салли семенил следом с самым легким мешком – в нем лежали лишь противогаз и рабочая одежда, – беспрестанно спотыкаясь и жалуясь на неподъемную ношу. Не удивительно, что он не понял, о чем речь, когда я упомянула гимнастический зал.

Машина, красный раздолбанный «форд-эскорт», отлично смотревшийся среди окрестных убогих строений, давным-давно не соответствовал никаким требованиям Министерства транспорта. И все же, на радость Салли, мой драндулет был вполне дееспособен. Правда, чтобы переключиться на третью скорость, приходилось выполнять замысловатый маневр, всякий раз рискуя сломать запястье. Я давно уже приноровилась делать это автоматически, но Салли, увидев мои странные телодвижения, от страха так и вжался в сиденье. К счастью для его утонченной натуры, не говоря уже о здоровье драндулета, театр находился всего в четверти часа езды от моего жилища, в непримечательном глухом переулке возле Кингс-Кросс – достаточно близко к Эйнджел, чтобы риэлторы могли утверждать, будто это – Ислингтон.

Я вихрем пролетела по Пентонвилл-роуд. В магнитофоне крутилась моя любимая на тот день кассета – трэш-металлические вопли вперемежку со слезливыми песенками. Эта музыка куда больше подходила для того, чтобы носиться на гигантском грузовике по американским дорогам, нежели ползать по узким лондонским переулкам. Солнце шпарило вовсю. Салли жевал шоколадные круассаны. Из динамиков орали простые американские парни: «Я лишь ЛОМАНЫЙ ГРОШ! Ты меня не ПОДБЕРЕШЬ! Ты должна была ЗНАТЬ, что мне нельзя ДОВЕРЯТЬ. Брось меня! Брось меня! Брось меня!» Словом, я была счастлива как никогда.

Салли был оскорблен. Я знала, что он предпочитает слушать, как изящные темнокожие красотки с идеально наложенной губной помадой поют банальности в столь восхитительной гармонии, что не сразу понимаешь: весь текст состоит из двух коротеньких, тупых, бесконечно повторяющихся фраз – «Не уходи, когда я плачу. Ведь я люблю тебя, мой мальчик». На обложках своих альбомов красотки в первую очередь непременно благодарят Бога («Ты – источник всей любви!»). Они обязательно выпрямляют себе кучеряшки, у них идеальные фигурки куколок Барби, а поют за них наверняка жирные задастые продюсеры.

Так или иначе, мой трэш Салли не нравился. Маловероятно, что он станет часто заглядывать в мой театральный подвал.

– Рано или поздно я найду тебя, найду, найду, найду, найду, найду, – угрожала Дебби Харри, когда мы подъезжали к театру.

Салли немного оживился, услышав женский голос. Я вытащила кассету и сунула ее в карман.

Старший плотник Баз курил самокрутку, прислонившись к стене у служебного входа, и блаженно щурился на солнце.

– Все в порядке? – дружески спросил он, когда я выпрыгнула из машины. – Помощь не нужна?

Салли испарился под каким-то неубедительным предлогом, а мы с Базом поволокли мешки через узкий проход, потом по коридорам и застеленным линолеумом лестницам в подвал. Позавчера я уже была здесь, и между нами произошло стандартное разбирательство – кто тут круче и знаю ли я, что делаю. Все как полагается: мы с Базом подбоченились, пошире расставили ноги и уставились друг на друга. Баз устроил мне допрос с пристрастием, выясняя мои познания в области плотницкого искусства. При этом он безостановочно курил свои самокрутки, из которых табак сыпался, как фарш из китайского блинчика. К счастью, я выдержала экзамен, и мы заключили союз. Быстро уладив формальности, Баз не только согласился отгородить для меня просторное помещение рядом со столярной мастерской, где имелась куча розеток, но и предложил услуги своего помощника – долговязого прыщавого малого. Примерно так же римский патриций мог бы одолжить кому-нибудь своего раба. («Ты можешь просить Секстуса, если нужно что-то принести. Он не бог весть что – получил в нагрузку, вся партия обошлась в шесть сестерциев, – но старательный, в этом ему отказать не могу. Если начнет выкобениваться, скажи мне – я его приструню».)

Когда мы затащили в мастерскую мое барахло, из подсобки показался «Секстус». Высокий, тощий, точь-в-точь разлагающийся труп, он выглядел так, словно все утро нюхал клей. Правда, голос у него был совершенно нормальный.

– А вот и Лерчи, – сказал Баз. – Принеси нам с Сэм чаю, ладно, Лерчи?

Надо заметить, что этот несчастный юнец и впрямь напоминал дворецкого семейки Аддамс. Я вставила в розетку вилку магнитофона и сунула в него кассету.

«Я хочу парня… классного парня, крутого парня! – завизжали «Гоу-Гоуз». – Я ищу парня, настоящего парня, крепкого парня – я хочу, чтобы он раздавил меня своими башмаками!»

– Ну, то есть, в смысле, ништяк, – очень членораздельно произнес Лерч, доставляя из кухни две чашки чаю. – Кто это?

– «Гоу-Гоуз», – ответила я и, заметив, что ему это мало о чем говорит, добавила: – Белинда Карлайл.

– Белинда Карлайл?! – изумился он, разинув рот, но не выронив чашек.

«Дайте мне ковбоя! – визжала Белинда. – Я начинаю охоту на тебя, Джеронимо!»

– Очень мило, Лерчи, – сказал Баз, передавая мне чашку. – Конечно, это не совсем «Рай на Земле», а? Вот характерный пример современной молодежи. – Он ткнул пальцем в своего работника. – Туп, как брусок два на четыре. Будем надеяться, что своим присутствием, Сэм, ты хоть немножко расширишь его музыкальные познания.

Пока мы пили чай, Баз рассказывал, как идет закупка материалов, список которых я ему вручила накануне.

– Послезавтра все должны привезти. Я позвоню, и можно будет приступать.

– Очень мило, – неожиданно для себя самой ответила я. Выраженьица База были очень прилипчивыми.

Когда началась концертная версия «Мальчика Сью», где Джонни Кэш звучит, как двойник Джона Уэйна, я прибавила громкости.

Слушатели – не только те, чьи голоса слышались на записи, – дико хохотали. Посреди композиции в комнату влетел Салли и начал быстро что-то говорить.

– Тсс! – в унисон зашипели мы.

– Но там…

– Заткнись!

Салли притих. Лерчи радостно топал ногой, раскачиваясь из стороны в сторону.

– Сейчас сам отплясывать начну, – пробормотал Баз.

Когда развеселая мелодия закончилась, из-за спины Салли послышался злобный голос:

– Очень приятно наблюдать, как вы тут веселитесь.

Улыбки на наших лицах застыли в трупном окоченении. Баз, однако, совершенно не смутился:

– Выключи музыку, Лерчи. Все в порядке, мистер Кэнтли! Рад вас видеть. Надеюсь, хорошо отдохнули. Чаю не хотите?

– Нет, спасибо, – буркнул художественный руководитель театра Филип Кэнтли.

Лерчи прошаркал к магнитофону и выключил музыку, хотя подобная вежливость, в принципе, была ни к чему. Филип Кэнтли большую часть жизни проработал актером, и голос его был тверд, как алмаз: им можно было резать стекло, не то что музыку. Он осмотрел меня с ног до головы холодными глазами, похожими на куски темного мрамора.

– Вы, видимо, скульптор, которого сосватал нам Сальваторе?

– Сэм Джонс, – представилась я, завидуя тому, что Баз защищен профсоюзом. – Салли уже показал вам наши эскизы?

– Я не сомневаюсь, что Мелани сделает это, когда будет нужно, – отчеканил Филип Кэнтли. – Не думаю, что с моей стороны было бы уместно заглядывать ей через плечо.

Он быстро переговорил с Базом, потом резко развернулся на каблуках и двинулся к каморке театрального электрика. Я вопросительно посмотрела на База. Тот пожал плечами.

– Лошадкам положено скакать, – сказал он. – Мистер Кэнтли считает, что женщины должны выглядеть женственно, понимаешь, о чем я? Ты бы видела, в каком виде некоторые девчонки приходят к нему на пробы. Юбки кончаются, едва успев начаться.

Я рассмеялась и посмотрела на свои заляпанные джинсы, на несколько слоев свитеров, которые обычно надеваю для работы, на ботинки, сношенные до такой степени, что кое-где уже проглядывали шляпки сапожных гвоздей.

– А кого он ожидал увидеть? Дженнифер Билз?

– Я быстро рос! И вырос гнусом, злодеем и скотом! – неожиданно заорал Лерчи фальцетом.

Мы удивленно уставились на него.

– Понимаешь, что я имел в виду? – спросил Баз. – Вруби-ка еще раз Джонни Кэша.