В поисках новой компании я двинулась наверх. И тут же, словно почуяв добычу, на лестничную площадку вышел Лоренс. Он во всех отношениях был полной противоположностью Дону. Лоренс не разваливался в креслах, не пускал кольцами дым и не делал вид, будто существует независимо окружающего мира. Напротив. Лоренс выглядел так, словно весь мир прочно расположился на его тощих плечах. Массивные очки в темной оправе, едва державшиеся на тонком крючковатом носу, придавали его лицу беззащитную хрупкость. Даже голову Лоренс клонил так, будто ее тянула вниз собственная тяжесть. Под глазами у него залегли темные круги, на костюме – сугробы перхоти.
– Привет! – сказал Лоренс, слегка просветлев при моем появлении.
Такую реакцию я вполне одобряю.
– А я как раз тебя искала. Только что разговаривала с Доном, как получше установить скульптуры.
– Отлично. И как результаты?
Деланную небрежность его тона я решила оставить без внимания.
– Вполне. Похоже, Дон знает свое дело.
Лоренс презрительно фыркнул. В своей неприязни к Дону он давно уже переступил черту объективности.
– Послушай, мне сейчас нужно поговорить со Стэнли. А потом мы могли бы глотнуть кофе?
– Хорошая идея. А Кэрол не станет возражать?
Лоренс пристально посмотрел на меня.
– Она до конца дня уехала в Вашингтон.
– Ладно, ты давай отправляйся к своему Стэнли, а я пойду поздороваюсь с Сюзанной.
– Договорились.
Мы пересекли зал. Лоренс направился к кабинету Стэнли, а я обогнула секретарский стол, чтобы заглянуть в мастерскую. Там никого не было. От нечего делать я села перед компьютером и начала листать журнал «Поиск искусства», который с гордостью представлял длинную и крайне невразумительную статью о работах Барбары Билдер. Журнал мне быстро наскучил, и я переключилась на «Нью-Йорк Таймс», где напечатали длинное интервью с художницей. Судя по всему, я наткнулась на коллекцию вырезок, посвященную Барбаре.
Вторая статья была написана сравнительно недавно, всего три недели назад – видимо, приурочили к открытию выставки, тон – вежливо-уважительный. На фотографии в обнимку позировали Барбара и Джон. Статья называлась «Семейные радости» и повествовала в основном о любовной жизни Барбары, нежели о ее работах. Я почему-то совсем не удивилась, узнав, что в студенческую бытность она крутила роман со знаменитым художником в два раза ее старше, чей брак не пережил нанесенного удара. Не удивила меня и ее длительная связь с владельцем галереи, который сделал ей имя.
Пять лет назад владелец галереи умер от сердечного приступа. Его жена в отместку незамедлительно распродала по бросовым ценам картины Барбары Билдер, надеясь сбить цену на ее творчество. Задумка удалась. Какое-то время карьера Барбары находилась в подвешенном состоянии, она выпала из современных модных течений. Но потом Барбара познакомилась с Жаннетт Ла Туш (статья намекала, что Барбара тщательно подготовила эту случайную встречу), которая тут же пристроила ее в свою галерею. Ныне работы Барбары медленно, но верно продавались, а список картин в различных музеях и частных коллекциях определенно производил впечатление.
Весь этот рассказ занял целую страницу. Заканчивался он на высокой ноте – головокружительным романом Барбары с Джоном Толбоем. Забавно было читать о превращении Джона из обычного учителя рисования в знаменитого британского художественного критика и модного преподавателя. Кроме того, по утверждению автора статьи, Барбара познакомилась с Джоном в доме общих знакомых, любителей искусства. Но я-то знала, что Джон привел своих учеников на экскурсию в галерею, где выставлялись картины Барбары. Так что познакомились они в буфете. Но в любом случае, то была любовь с первого взгляда. В статье цитировались слова Барбары, что их «тянуло друг к другу магнитом». Почти сразу они оставили своих супругов, и Джон переехал в Нью-Йорк.
О существовании Ким даже не упоминалось. Оставалось предполагать, что Джон не сказал журналисту о существовании дочери. А Барбара и вовсе не стала бы поднимать эту тему. Будем надеяться, что Ким статейку не видела.
– Привет! – сказала Сюзанна за моей спиной. – Хочешь лишить меня куска хлеба?
Я резво вскочила, уступая ей место. Только Сюзанна могла надеть твидовый костюм и не выглядеть мешком с раскисшим пудингом. В руках она держала большую коробку для документов, новенькую и блестящую.
– Обновляю вырезки про Барбару. Давно надо было этим заняться, но сейчас поступает столько новых, что я зашиваюсь.
– Правда? – Тема прессы начала повторяться с настойчивой регулярностью – точно обрывок мелодии, мимолетно возникшей в первой части, становится основной темой в третьей. – А я забыла купить утром «Нью-Йорк Таймс».
– Угощайся.
Сюзанна шмякнула передо мной газету.
– Господи! – Размером она была с добрый роман. – Это что – каждый день такая?
Сюзанна удивленно посмотрела на меня.
– Ну да.
– Такая огромная.
– Да это все реклама, – махнула рукой она, натренированным движением выхватила из середины газеты тетрадь об искусстве и протянула мне. – Вот тут, третья страница.
– «Вообрази: Смерть на Земляничной поляне», – прочла я. – Боже, ну и заголовок!
– В «Нью-Йорк Пост» было «Кто убил рыжую», – мрачно сказала Сюзанна. – Так и хочется кое-кого задушить.
Я опустила газету и посмотрела на нее.
– Сюзанна, кто, по-твоему, убил Кейт?
Ее лицо даже не дрогнуло. Лоренса известие о смерти Кейт чуть не довело до истерики, но Сюзанну сделали из другого материала. Она выглядела такой же аккуратной, как всегда, светлые волосы тщательно зачесаны назад, на ногтях изысканный французский маникюр. Ее ясные глаза в упор взглянули на меня.
– Не знаю. Но я выясню.
– Ты хочешь сказать…
Но тут хлопнула дверь, и по паркету застучали шаги. В дальнем конце зала показался Лоренс. За ним по пятам семенил Стэнли: он напомнил мне простофилю из старого английского фарса. Помнится, тот, не зная, что жена обманывает его со священником и деревенским полицейским, прячется по ее указке в шкаф, потом прыгает в окно и, наконец, выдает себя за собственную сестру, приехавшую из Австралии, – и все это под совершенно вздорными предлогами. Так вот, у Стэнли был точно такой же дурацкий вид.
– О, Сэм! – закричал он. – Приятно вас видеть! Рад, что вас еще не… я хотел сказать, что вы спокойно чувствуете себя здесь… что-то опять не то… то есть, не беспокойтесь, вы здесь в полной безопасности.
Лоренс с Сюзанной с недоумением посмотрели на него, словно он только что перенесся с планеты Ляпсус. Мне с большим трудом удалось сохранить невозмутимое лицо.
– Спасибо, Стэнли, – скромно потупилась я. – Значит, вы считаете, что пистолет мне не понадобится?
Стэнли выглядел шокированным.
– Нет-нет, что вы! Пистолет совсем ни к чему. Это всего лишь досадная случайность. В парке, знаете ли, вечером всякое бывает.
– А как насчет мазни в галерее? – холодно спросил Лоренс. – Тоже досадная случайность? И за скульптуры Сэм нам не надо опасаться?
– Мы усилим меры безопасности. Ты же знаешь, Лоренс!
Стэнли расцвел в лучезарной улыбке и обеими руками пригладил волосы. Те сразу заблестели от жира. Шелковый галстук Стэнли был усеян веселенькими кисточками, которые приятно оттеняли унылый темно-серый костюм, полированные ботинки на маленьких пухлых ножках отливали глянцевой чернотой, словно пара огромных жуков. Рядом со Стэнли Лоренс выглядел настоящим оборванцем. Я обратила внимание на его покрасневшие глаза.
– Ну что ж, я должен идти! – воскликнул Стэнли. – Так много дел. Au revoir.
Он одарил меня улыбкой, демонстрируя идеально ровные коронки во рту, и поспешил к лестнице. Лоренс язвительно улыбнулся ему вслед.
– Au revoir, – передразнил он. – Одно из четырех французских выражений, известных Стэнли.
– А остальные какие?
– Bonjour, mais oui и encore du vin! – выпалил Лоренс, снимая очки, чтобы их протереть.
– Неплохой выговор, – похвалила я.
– Подростком я учился в Париже. Мой отец дипломат, – лаконично ответил он. – Ты по-прежнему хочешь кофе?
– Только гляну газету.
Я пробежала глазами статью про Кейт. Сплошь похвальба об успехах борьбы с правонарушениями. Центральный парк нынче стал гораздо безопаснее, а число убийств в Нью-Йорке за последние несколько лет снизилось кардинально. В свете всех этих цифр случай с Кейт выглядел мелким исключением из правил. Цитировались слова Кэрол о том, что эта трагедия всех потрясла, что Кейт была замечательным человеком и ценным работником. В центре странице поместили большую фотографию: лицо в водопаде кудряшек, открытая и уверенная улыбка. Полиция ведет расследование. О том, что галерею разрисовали, упоминалось, но как-то вскользь. Возможно, боялись, что владельцы «Бергман Ла Туш» подадут в суд.
– Про татуировку Кейт ничего не сказано, – сказала я, возвращая Сюзанне газету.
Сзади раздался грохот. Лоренс уронил очки.
– Как ты узнала о татуировке? – спросила Сюзанна.
Лоренс с грацией цапли нагнулся за очками. Без них его лицо выглядело обнаженным и беззащитным, точно у растерянного ребенка.
– Дон рассказал.
Недовольное хмыканье Сюзанны перекрыл вопль Лоренса:
– Татуировка! Вот черт! Неужто не понимаешь, Сюз? Там же была земляника!
– Ну и что?
– Земляничная поляна, – нетерпеливо сказал Лоренс.
– Бог мой… – Сюзанна замерла. – Думаешь, специально? В смысле, что ее убили именно там?
– Кто знал о татуировке? – быстро спросила я.
Сюзанна обернулась.
– Да почти все в галерее. За исключением, может, Кэрол и Стэнли. Кейт хвасталась направо и налево. А Дон наверняка даже видел, потому что… – Она затихла. – Господи, только бы никто из ее знакомых не сообщил об этом в газеты.
– Какие там знакомые. О вскрытии ты подумала? – неумолимо спросил Лоренс.
– О, боже…
– Значит, тебе сказал Дон? – повернулся ко мне Лоренс. – Люди, наверное, вообще много чего тебе рассказывают, да?
– Я ведь мать-исповедница, – отшутилась я.
– Ну да…
– Или же ты просто задаешь правильные вопросы.
Я почувствовала себя неуютно. Подняла глаза и наткнулась на колючий взгляд Сюзанны.
– А ты много вопросов задаешь…
Это было не утверждение; в ее словах сквозил вопрос. Требовавший ответа.
– Разве? – пробормотала я, надеясь отвлечь ее внимание.
– Да, – отрезала Сюзанна.
Я пожала плечами.
– Просто пытаюсь разобраться что к чему. А ты бы не стала на моем месте?
Теперь пришел ее черед пожимать плечами – и должна признать, у Сюзанны это получилось гораздо выразительнее: давало знать галльское происхождение.
– Ладно, – сказала она и отвернулась.
Это был знак, что мне пора убираться восвояси, – далеко не дружеский знак. По-видимому, я наступила Сюзанне на мозоль. Что ж, если так, то не мне ее винить за такое поведение. Туфли из змеиной кожи, небось, стоили целое состояние.
– Такое чувство, будто жизнь колошматит меня со всех сторон, – пожаловалась я Лоренсу.
Он привел меня в маленькое кафе неподалеку от галереи. Взгромоздясь на высокие табуреты у окна, мы смотрели на причудливо одетых прохожих. Я расправлялась с банановым творожным пудингом – редко ела в своей жизни что-либо вкуснее – и запивала горячим фруктовым пуншем, почти столь же восхитительным, как и пудинг. Лоренс, похоже, не находил в этом заведении ничего выдающегося. В отношении еды нью-йоркцы донельзя избалованы.
– У меня тоже, – мрачно согласился Лоренс. Он то и дело снимал очки и принимался тереть глаза. – Несколько дней назад ты сказала очень верные слова. Мы словно на «американских горках». Только чувствую, что мы летим вниз, как Стэнли или кто-нибудь вдруг начинает нести полнейшую чушь. И я уже не знаю, плакать или смеяться.
– Вчера, – поправила я. – Я это сказала вчера.
– Господи Иисусе. Неужели? А кажется, прошла целая неделя. Телефоны звонят не переставая, Кэрол сходит с ума, пытаясь за всем уследить… а сегодня ей приспичило в Вашингтон умотать…
– Ты имел право отлучиться?
– Ни под каким видом, – признался он. – Но мне нужна передышка.
Лоренс вздохнул. Он нравился мне все больше и больше.
– Наверное, думаешь, что напоролась на кучу психов. Насчет Сюзанны не беспокойся. Вполне естественно, что ты задаешь вопросы. Да я на твоем месте уже бы в суд подал за нанесение душевной травмы.
Я пожала плечами.
– Мне не привыкать к психам.
– Заснуть не могу, – скорбно сказал Лоренс. – А теперь еще эта татуировка! Вот и говори после этого о жутких совпадениях! А может и не совпадение? Не могу решить, что лучше. Впрочем, нет, лучше совпадение. Иначе выходит, что убийца – не случайный маньяк, а знакомый… Или пусть лучше знакомый? В смысле, кого бы Кейт предпочла?
– Лоренс, если ты будешь продолжать тереть глаза, они вылезут у тебя на затылке, – заметила я.
Он обратил на меня мутный взгляд и нехотя опустил руки.
– Саднят, не переставая.
– Ничего странного. Видел бы ты, какие они воспаленные. Ты похож на немецкую овчарку, страдающую похмельем.
Лоренс скривился и надел очки.
– Без них я слеп как крот. Хотя знаешь, сейчас даже хорошо ничего не видеть. Все превратилось в большое пушистое облако.
– Это все твои антидепрессанты. Загоняют тебя в это самое облако.
– Нет, я бы тогда работать не смог. На самом деле, таблетки делают мир отчетливее, но при этом он тебя уже не волнует.
– Очень мило.
– Да, удобно, – согласился Лоренс, пропуская мимо ушей мой сарказм. – Давай не будем сейчас говорить о галерее, хорошо? – неожиданно предложил он. – Я бы хотел немного отвлечься.
– Только обойдемся без «расскажи мне о себе», – попросила я. – Боюсь этой фразы, как чумы.
Лоренс улыбнулся. Улыбка вышла у него так себе, но мы двигались в правильном направлении.
– Знаю! – воскликнула я. – Ты хотел объяснить мне разницу между «видеться с кем-то» и «встречаться с кем-то».
– Да?
– Так есть разница или нет?
– Есть, конечно, – с готовностью ответил Лоренс. – «Видеться с кем-то» вовсе не означает эксклюзивную любовь до гроба. А вот «встречаться» – это гораздо серьезнее.
От изумления я приоткрыла рот.
– Можно еще раз и помедленнее?
– Ну вы, британцы, даете! – поразился Лоренс. – Совсем ни в чем не разбираетесь?
– Похоже, ни в чем.
Костлявым пальцем Лоренс надвинул очки на переносицу.
Вокруг нас толкались и голосили жители Сохо, над моей головой жужжали обрывки разговоров на таком родном и одновременно чужом языке. Меня охватил один из тех приступов отчужденности, когда люди вокруг говорят на знакомом языке, но мыслят и чувствуют, как пришельцы из параллельной вселенной.
– Видеться с кем-то – это не очень серьезно, понятно? – сказал Лоренс таким тоном, будто читал лекцию о скрытой критике общественных нравов в произведениях Джейн Остин. – Скажем, если я знакомлюсь с девушкой, а она с кем-то уже видится, то я все равно могу пригласить ее на свидание. Иными словами, считается, что она свободна.
– Но она же с кем-то видится! – озадачилась я. – Ведь ясно же, что она не свободна.
– Не-а. Если она с кем-то видится, то она может видеться и с другими. Кто ей мешает? Но если она мне говорит, что с кем-то встречается, вот тогда я даю задний ход. Наверное, все это полный бред. Когда я вернулся из Франции и поступил в колледж, то постоянно нарывался. Понадобилось два года, чтобы разобраться что к чему. Все остальные усвоили эту премудрость с пеленок, то есть со средней школы.
– В чем разобраться-то?
– В правилах свиданий! – раздраженно рявкнул Лоренс. – Им нужно следовать. Иначе, машина свиданий выплюнет тебя, как бракованный экземпляр. Так вот, положим, я с кем-то вижусь…
– Но это означает, что ты можешь видеться с другими? Это правило действует в обе стороны?
– Конечно. Только так.
– Но при этом ты знаешь, что человек, с которым ты видишься, видится с кем-то еще?
– Ни в коем случае! – потрясенно воскликнул Лоренс. – Такого не бывает никогда! Ни-ког-да! Ты ведь не выкладываешь с порога подробности своей жизни. Главное правило свиданий – простое: ни о чем не спрашивай и ни в чем не признавайся. – Он вздохнул. – Иностранцам трудно это понять. Американцы обычно никому не говорят об этом. Не знаю, то ли их смущает глупость этих правил, то ли они воспринимают их как само собой разумеющееся, то ли что-то еще. Но, вернувшись из Парижа, я едва не утоп. И никто мне не помог. Первая девушка, с которой я э-э… встречался… – она мне действительно нравилась, очень злобная и суровая, я обожал в юности таких мегер… – На его лице появилось тоскливое выражение. – Ну вот, как-то раз мы пошли в кино. Стоим себе у кассы, покупаем билеты, и я невзначай спрашиваю ее, что она делала накануне вечером. Так она мне чуть голову не откусила! Мол, как я смею совать нос в ее личную жизнь и все такое.
Я изумленно смотрела на него, последний кусочек творожного пудинга застрял на полпути от тарелки.
– Лоренс, могу я спросить, насколько… насколько близкими у вас были отношения? В смысле – ты с ней трахался или как?
Лоренс закатил глаза.
– А мы-то думаем, что англичане – рафинированные создания с изысканными манерами. Нет, так далеко дело не зашло, но всякое баловство мы себе уже позволяли. И в тот вечер я собирался продвинуться еще дальше. Поэтому от смущения выпалил прямо посреди фильма: «Но я же думал, что ты встречаешься со мной! Мне и в голову не приходило, что ты встречаешься с кем-то еще!» А она говорит: «Эй, приятель, у нас об этом еще речь не заходила».
– Боже всемогущий. О чем речь не заходила?!
– Речь не заходила о том, – наставительно сказал Лоренс, поправляя очки, – чтобы «видеться» превратилось во «встречаться». На самом деле это вопрос о власти. Все с точностью расписано. Здесь, в Америке, одна из главных тем: через сколько дней нужно вновь позвонить, сколько выждать времени после первого свидания, чтобы назначить второе. Я знаю парней, который уверяют, что не меньше недели. При этом все находятся в жутком напряжении, потому что никто не хочет класть все яйца в одну корзину. А потому все «видятся» направо и налево – вдруг где-нибудь да обломится. Этот город перемалывает человеческие отношения и выплевывает их. Здесь люди играют по крупному. – Лоренс повесил голову. – Потому-то я и не женат. Слишком увлекаюсь. Если мне кто-то нравится, я сразу перехожу к делу. А Нью-Йорк этого не прощает. Ты показываешь женщине, что она тебе нравится, о тебя тут же начинают вытирать ноги.
Я сочувственно поцокала языком.
– В Лондоне все куда проще. У нас, конечно, тоже неврозов хватает, но если ты с кем-то встречаешься, то все ясно. А если ты его обманываешь, то ты последняя сволочь.
– А как ты познакомилась со своим приятелем? – спросил Лоренс с тоской в голосе. Я поморщилась.
– Он играл в спектакле, к которому я делала декорации. Правда, поначалу я решила, что он педик. Временами он жутко манерный. Обожает изображать из себя Оскара Уайльда.
– Значит, тебя такое привлекает, – безучастно констатировал Лоренс.
Я улыбнулась:
– Ага!
Уточнять, что в своих ужимках Хьюго не переходит границ, я не стала. Обожаю слыть эксцентричной. Кроме того, если бы я стала всем и каждому рассказывать, до чего он хорош в постели, все захотели бы и себе кусочек. По-моему, так здесь выражаются.
Я вдруг вспомнила, что хотела позвонить Ким, и огляделась в поисках автомата.
– Что такое? – встрепенулся Лоренс. – Трясешься, точно у тебя белая горячка.
– Только не надо намекать, будто я неумеренна по части алкоголя, таблеточник! – парировала я, обрадованная тем, что к Лоренсу вернулась его язвительность. – Телефон ищу. Надо позвонить подруге.
– Прости, не знал, что я так тебе наскучил, – учтиво сказал Лоренс. – Вон автомат, в углу.
– Отлично. – Я задумчиво посмотрела на Лоренса. Отличная возможность выудить кое-какие слухи насчет Барбары и Джона. – Ты ведь помнишь, что я знаю Джона Толбоя еще с Лондона? Он был отцом моей лучшей подруги.
– Надеюсь, и остался им. Да, конечно. Как я мог забыть эту трогательную сцену примирения? На беднягу Стэнли напал столбняк. «Давайте найдем тему повеселее…» А Барбара выпустила в тебя больше стрел, чем получил святой Себастьян. Небось, до конца дня их вытаскивала из своего истерзанного тела.
– В том-то все и дело. Джону пришлось выдумать предлог и тайком передать мне номер Ким. Думаю, он испугался, что я спровоцирую грандиозный скандал.
– Билдерам следует взять себе один из средневековых девизов типа «Чем владею – то моё навсегда» или «Только тронь – отрубим руки». Как раз для Барбары. За свою собственность она зубами держится.
– А Джон – ее собственность?
Лоренс пожал плечами.
– Разве она его не купила? Заплатила и доставила в Америку. Никто о Джоне не слышал, пока Барбара не женила его на себе, – и вдруг откуда ни возьмись в Нью-Йорке объявился знаменитый художественный критик. В руках Барбары много ниточек. И она умело за них дергает. Бог его знает, понимает ли Джон, что заключил договор типа фаустова… Продал душу Барбаре в обмен за уютную хибарку и должность редактора в парочке престижных журналов. И теперь, когда благодаря ее умелым вложениям, товар возрос в цене, Барбара внимательно следит, чтобы его не украли.
– А кто-нибудь пытался? – без обиняков спросила я.
– Ну, как сказать, – ответил Лоренс с проникновенным цинизмом, который так мне в нем нравился, – Барбара не позволила ему преподавать в колледже. Студентки – это самая большая опасность. Ты только представь, как в первом ряду, скрестив ножки, сидит целая толпа юных, свежих тел, трясет волосами и мурлычет: «О, профессор Толбой, я просто обож-ж-жаю ваш британский акцент!» У Барбары хватило ума такого не допустить. Но с другой стороны, в Манхэттене наблюдается большой недостаток привлекательных холостяков нормальной сексуальной ориентации. Хотя, если честно, не понимаю, откуда взялось такое мнение. Я ведь свободен.
– Но Барбара ревнует его даже к дочери, – сказала я, не позволяя отвлечь себя от темы. – Свихнуться можно.
– Некоторые люди, покупая вещь, желают быть единоличными хозяевами. Они избавляются от всего, что напоминает о прежних владельцах. А после хлещутся перед друзьями, в каком неприглядном виде досталась им новая игрушка. И меньше всего им хочется, чтобы кто-нибудь вдруг стал показывать старые фотографии их нынешней собственности.
– Не говоря о детях, которые сваливаются как снег на голову.
Лоренс был совершенно прав. Отношение Барбары Билдер к Джону нельзя было назвать иначе, как собственническим. Но на мой взгляд, девиз семьи Билдер звучал на ковбойский манер: «Руки прочь от моего мужика, сука!»
Что ж, самое время звонить Ким. Пора менять декорации.