Неподалеку от порта Тиша терпеливо дожидалась подвыпившего матроса. Не первого попавшегося, а такого, какой был нужен ей. Ее неизменно восхищало величие моря — особенно в час прилива. Берег моря виделся ей границей меж двумя мирами, двумя стихиями, которые дышали и жили в ритме прибоя, размеренно бьющегося о песок. Тиша шла босиком, то и дело погружая в песок узкие изящные ступни и не заботясь о том, что подол пышного лилового платья волочится по песку и уже изрядно забрызган соленой морской водой.

Много лет тому назад, еще до того, как Тиша появилась в Миишке, в порту рухнул один из причалов: подгнили и не выдержали сваи. Рухнувший причал подмял под себя двухмачтовое суденышко, которое не успело отшвартоваться. Портовые рабочие вытащили из воды уцелевших матросов, а остатки причала и корабля остались лежать выше по берегу. Быть может, когда-то люди и подумывали использовать вполне еще крепкие доски и бревна, да только ничего из этой затеи не вышло. Так и торчали на берегу, вне досягаемости прилива, остатки свай и распорки погибшего судна, похожие в темноте на скелет морского чудовища, выброшенного бурей на песчаный берег. Изрядно пострадавшие от времени, но все же покуда прочные, они представляли собой превосходное укрытие. Без малейшей опаски Тиша шла меж торчащих из песка свай, вслушиваясь — именно вслушиваясь, а не вглядываясь — в темноту, и время от времени втягивала ноздрями свежий ночной воздух.

Наконец ветер принес ей теплый, совсем близкий запах человеческой плоти. Волнуясь от предвкушения, Тиша бесшумно скользнула за громадный брус, который мог быть и частью рухнувшего дока, и бимсом погибшего вместе с ним корабля. Если матрос один, она покажется ему, если их двое или больше, — спрячется и переждет. Тиша осторожно выглянула из-за своего прикрытия.

По берегу, направляясь к гавани, шел нетвердой походкой одинокий матрос — холщовые неподрубленные штаны ниже колен, просоленная, веревкой подвязанная рубаха. На ногах у него были самодельные сандалии, закрепленные на лодыжках кожаными ремешками. Кожа у моряка была загорелая, хорошенько продубленная солнцем и ветром, однако же лицо молодое — едва начала пробиваться бородка.

Тиша не пошла ему навстречу — так и стояла, ожидая, пока матрос подойдет ближе и увидит ее. Когда это случилось, он запнулся, помедлил мгновение и уверенно повернул к ней. Шагах в пяти он остановился, во все глаза уставясь на хорошенькую босоногую женщину с распущенными каштановыми волосами.

— Ты заблудился? — спросила она ласково, вплетая свой тихий голос в неумолчный шум ветра и прибоя. — Да, похоже, что заблудился. Где твой корабль?

Матрос озадаченно нахмурился, гадая, в своем ли она уме. Глядя в его юное лицо, Тиша видела, как ее слова многократным эхом отдаются в его сознании, так, что в конце концов он и сам не мог понять, кто из них задал этот вопрос. Глаза его подернулись поволокой.

— Заблудился… — пролепетал он. — Да… да, я заблудился. — И уже увереннее повторил: — Да, где мой корабль?

— Здесь, — все так же ласково и напевно ответила Тиша. — Твой корабль здесь.

И она изящными пальчиками провела по деревянному брусу.

Эти слова подействовали на матроса так же, как порыв сильного ветра действует на паруса, обвисшие после долгого штиля.

— Идем, — настойчиво и нежно продолжала Тиша, — идем, я покажу тебе дорогу.

Она протянула руку молодому матросу, и тот, не раздумывая, послушно взял ее за руку. Тиша повела его за собой, шаг за шагом отступая в недра разрушенного причала. Она шла уверенно, ни разу не оглянувшись, но не отрывала глаз от матроса. И он охотно последовал за нею под причудливую сень переломанных балок и выцветших от морской соли брусьев.

— Вот он, твой корабль. — Тиша улыбнулась, сверкнув белоснежными зубками.

Матрос был и вправду очень молод, лет семнадцати, не больше, и от него ощутимо пахло пивом, хотя выпил он явно не так много, чтобы опьянеть. Впрочем, это уже не имело значения. Он неуверенно огляделся по сторонам.

— Да, ты снова дома, — проговорила Тиша, все так же держа его за руку и ладонью свободной руки накрывая его робкие пальцы. — Это твой корабль, дом, который всегда с тобой.

Черты его лица смягчились, и Тиша услышала, как с его приоткрытых губ слетел едва уловимый вздох облегчения.

— Посиди со мной, — сказала она и опустилась на песок, увлекая матроса за собой.

Тиша провела пальцами по его спутанным волосам и нежно поцеловала его в губы. С тех пор как она изобрела свой способ охотиться, ей еще ни разу не довелось остаться голодной.

Матрос потянулся к ней, схватил за плечи, пытаясь поцеловать в ответ. Он оказался сильнее, чем можно было судить с виду, но мгновенно подчинился, когда Тиша прошептала: «Тссс, погоди, потом…» — и притянула его голову к себе на плечо. Шея молодого матроса оказалась совсем рядом, и Тиша не стала терять времени даром.

Порой она насыщалась, припадая к запястьям жертвы, порой — к вене на внутреннем сгибе локтя. Сегодня же она вонзила зубы в горло матроса, крепко сжав руками его голову, чтобы он не упал, потеряв сознание, и чтобы случайным движением не отдернул голову. Матрос один раз только вздрогнул всем телом… и затих, словно погрузившись в сон.

Тиша выпила ровно столько, сколько требовалось ей для поддержания сил, не более, и осторожно извлекла из ранок клыки, стараясь не надорвать кожу. Вынув из-за отворота рукава крохотный ножик, она точным движением прорезала бороздку между ранками, причем старалась, чтобы вышло неглубоко и неровно. Тиша могла бы, конечно, попросту разрезать кожу матроса и напиться из ранки, но одного этого ей было недостаточно. Прикасаться губами к живой трепещущей плоти, погружать в нее зубы было куда упоительнее, чем сосать из надреза кровь с характерным привкусом металла.

Уложив беспомощного матроса на песок, Тиша отвязала от его пояса кошелек. Не то чтобы она нуждалась в деньгах, просто это была часть ее замысла. Положив ладонь спящему на лоб, она другой рукой бережно закрыла его глаза. И прошептала, едва касаясь губами его уха:

— Сегодня ночью ты возвращался на корабль, возвращался домой. И на тебя напали двое грабителей. Ты отбивался, но у одного из них был нож…

Матрос непроизвольно дернулся. Рука его вяло и неуклюже потянулась к шее, но Тиша нежно и настойчиво уложила ее на место.

— Они забрали твой кошелек и ушли. А ты заполз в эти развалины, спрятался на случай, если им вздумается вернуться, и заснул… вот так.

Матрос задышал размереннее и глубже, и тогда Тиша быстро поднялась и ушла прочь. Здесь этому мальчику ничто не угрожает. Впрочем, если бы что-то дурное с ним и случилось, Тишу это нисколько не касалось.

Вот таким образом она и охотилась долгие годы. И всегда старалась избирать жертву среди тех, кто надолго в городе не задержится. Миишка просто идеальный город: столько моряков, проезжих торговцев, путешественников. Время от времени, правда, случалось так, что Тиша, не в силах побороть неутолимый голод, нечаянно убивала жертву, но такое случалось крайне редко. И уж если ей приходилось избирать для трапезы местного жителя, она потом всегда аккуратно зарывала беднягу, а Рашед всякий раз, когда в городе кто-нибудь исчезал, обвинял в этом Крысеныша. Тиша не видела нужды его переубеждать.

Она легко, без усилий, бежала по песку вдоль моря, наслаждаясь тем, как поет в ней теплая и сильная кровь молодого матроса, радуясь тому, что с юных лет обладала умением порой забыть и о прошлом, и о будущем ради упоительных минут в настоящем.

— Тиша!

Женщина остановилась, изумленно озираясь по сторонам. Все так же шумело море, и ветер ерошил ветви деревьев, росших над песчаным берегом.

— Любовь моя!

Голос Эдвана, невесомый, бесплотный, эхом отозвался сзади, и Тиша обернулась. Призрак парил над песком, и его зеленые штаны и белая рубаха слабо мерцали, просвечивая сквозь туман. Отрубленная голова покоилась на плече, и длинные желтые волосы свисали до самой талии.

— Мой дорогой, — медленно проговорила Тиша. — Ты давно здесь?

— Не очень. Ты… ты уже идешь домой?

— Я хотела проверить пакгауз и узнать, не нужно ли что-нибудь Рашеду.

— Рашеду, — повторил Эдван. — Ну да, конечно.

Облик его чуть заметно изменился, словно после смерти тела прошла уже неделя с небольшим и плоть тронуло разложение. Кожа налилась тугой желтизной, и под ней уже проступали синеватые следы застоявшейся крови.

Миг бездумной радости, тепла, жизни, силы завершился. Тиша вяло прошла по берегу и, опустившись на песок, привалилась спиной к стволу кривого дерева.

— Ну же, — сказала она, — не хмурься. Рашед нам необходим.

— Ты это уже говорила. — Эдван был уже рядом с ней, хотя Тиша так и не успела заметить, как он приблизился. — Ты всегда так говоришь.

Оба смолкли, слушая, как волны на мелководье ритмично шлепают о песок. Тиша даже и не знала, что ответить. Она любит Эдвана, но он живет в прошлом, как, впрочем, и большинство призраков, которые пребывают среди людей. Эдван почти не в силах осознать настоящее. Тиша прекрасно знала, чего он хочет. Того же, что и всегда. Она уже сыта, а вот Эдван все еще голоден, и, поскольку он не может жить истинной жизнью, для него остается только одно. Воспоминания.

Вот только ее это так гнетет и мучит. Всякий раз, когда она откликается на мольбы Эдвана, на пять, а то и шесть ночей она начисто лишается своей счастливой способности жить исключительно настоящим.

— Нет, Эдван, — устало сказала Тиша.

— Ну пожалуйста, Тиша! Клянусь, чем хочешь, — это в последний раз!

Сколько раз она уже слышала эти клятвы!

— У нас мало времени до восхода солнца.

— Еще два часа, если не больше! Тиша…

Невыносимо было слышать отчаяние в его голосе. Тиша уткнулась подбородком — в колени и вперила взгляд туда, где в необоримой дали темнота моря сливалась с темнотой ночи. Бедный Эдван! Он, конечно, заслуживает большего, но этому пора положить конец. Быть может, если Тиша покажет ему самые горькие воспоминания, доведет их до логического конца, Эдван все-таки сумеет осознать и принять их нынешнюю жизнь. Ее новую жизнь.

Она закрыла глаза, в глубине души надеясь, что Эдван когда-нибудь ее за это простит, и мысленно прикоснулась к нему, прикоснулась к прошлому…

Высоко в северных горах, которые нависли над Стравиной, почти круглый год шел снег, да и в бесснежные дни солнце почти никогда не выглядывало из-за туч. День в этих краях мало отличался от ночи, однако Тишу это не волновало. Надев любимое ярко-красное платье, туго подвязав фартучек, она подавала кружки с пивом изнывающим от жажда путникам и постоянными посетителям трактира. В зале всегда жарко горел очаг, тут царили тепло и уют, а для новых гостей, кто бы они ни были, у Тиши всегда находилась улыбка. Однако же особую улыбку, ясную, точно лучик солнца, пробившийся на мгновение сквозь густую пелену туч, Тиша приберегала только для своего молодого мужа, который усердно трудился за стойкой бара, заботясь о том, чтобы ни одному посетителю не пришлось долго ждать заказа.

Эдван редко улыбался в ответ, но Тиша знала, что он любит ее всей силой своей неистовой души. Отец его был жестоким, извращенным тираном, а мать умерла от горячки, когда Эдван был еще младенцем. Мальчик жил в нищете и настоящем рабстве — это все, что мог он припомнить о своем детстве. В семнадцать лет он ушел из дому, побывал в двух городах, нашел себе работу в трактире — и вот тогда повстречал Тишу и впервые испытал любовь и нежность.

Мир для него полон боли и враждебен, и только в объятиях Тиши находил он покой и отдохновение.

Для Тиши мир был исполнен песен, нехитрых блюд и кружек пива, которые она изо дня в день подавала посетителям таверны — завсегдатаям, почти что близким друзьям, а также домашнего тепла и ночей, проведенных под пуховым одеялом в объятиях Эдвана.

То было наилучшее время в их жизни… Жаль только, что оно длилось так недолго.

Когда лорд Кориш впервые открыл дверь таверны, он не стал входить, а почему-то остался стоять на пороге. Порыв ледяного ветра прошелся по общей зале, и все, кто сидел за столиками, принялись ворчать и браниться, а Тиша бегом бросилась закрывать дверь.

— Можно мне войти? — спросил пришелец, однако вопрос его прозвучал так уверенно, словно он заранее знал ответ и только хотел поскорее услышать его от Тиши.

— Да, конечно же, — ответила она, мимолетно удивившись: — кто же спрашивает разрешения войти в таверну, открытую для всех?

Тогда лорд Кориш и его спутник вошли в таверну, Тиша наконец смогла захлопнуть дверь, и в зале снова воцарился мир. Кое-кто из любопытства оглянулся на вновь пришедших, прочие вернулись к еде и отвлеклись от нее лишь тогда, когда обнаружили, что их любопытные товарищи до сих пор так и глазеют на незнакомца.

На первый взгляд во внешности лорда Кориша не было ничего необычайного. Даже кольчуга никого не удивила — мало ли в округе и солдат, и наемников? Он не был высок ростом, но и не мал, не отличался ни красотой, ни каким-то уродством. Что и в самом деле было в нем примечательного, так это гладкая, совершенно лысая голова и маленький белый шрам над левым глазом. Однако же лорд Кориш пришел не один, и посетители таверны глазели вовсе не на него. Вниманием их целиком завладел его спутник.

Вместе с заурядным лысым солдатом в таверну вошел человек, потрясший воображение Тиши. Необычайно высокий и мускулистый, он был одет в темно-синий теплый камзол, расшитый серебряной нитью. Его черные, коротко подстриженные волосы лишь подчеркивали необыкновенную бледность лица, что до глаз, Тиша так и не смогла понять, какого они цвета, — слишком уж прозрачные они были, словно скованные гладким льдом озера.

Двое уселись за столик, но лысый солдат все глядел, не отрываясь, на Тишу.

— Подать вам пива? — спросила она.

— Ты подашь и отдашь мне все, что я ни пожелаю, — отвечал он громко, явно наслаждаясь этой минутой. — Я — лорд Кориш, новый хозяин замка Гестев. Все, что здесь есть, и так уже принадлежит мне.

При этих словах завсегдатаи таверны зашептались, но у всех хватило ума не высказывать свое мнение в полный голос.

Тиша прикусила нижнюю губку и опустила глаза. Чуть больше года прошло с тех пор, как прежний хозяин замка Гестев умер от раны, полученной на охоте. За все это время даже слух не пролетел о том, что приедет новый лорд.

— Прошу прощения за мою фамильярность, — пробормотала она. — Я же не знала…

— О, я вовсе не против такой фамильярности, — негромко ответил Кориш.

С точки зрения Тиши, он нисколько не походил на аристократа, а впрочем, не так уж много она видела в своей жизни аристократов. Холодный, жесткий, очень может быть, что жестокий, Кориш вполне подходил для того, чтобы вершить суд и расправу в суровом горном краю. И все же если б нужно было выбрать, кто из этих двоих новый лорд, Тиша без колебаний указала бы на его спутника.

Черноволосый за все это время не произнес ни слова. Едва усевшись за столик, он окинул залу испытующим взглядом, точно выискивая признаки возможной опасности, а уж потом сидел с отрешенным видом, словно все происходящее нисколько его не касалось.

— Это Рашед, мой слуга, — сообщил лорд Кориш, даже взглядом не удостоив своего спутника. — Он из дальней пустынной страны, что за морем, и терпеть не может наши холода. Верно, Рашед?

— Да, хозяин, — отвечал тот равнодушно, словно исполняя давно опостылевший ритуал.

— Принести вам пива, милорд? — вежливо спросила Тиша, искавшая хоть какой-то предлог отойти от стола.

— Нет, не нужно. Я пришел за тобой.

От такого ответа Тиша оторопела.

— То есть как? — пролепетала она.

Кориш встал и откинул плащ. Кожа у него была необычайно бледная, но даже под доспехами и кольчугой видно было, какие мощные у него плечи и руки.

— Я уже не первый вечер в деревне и тайком наблюдал за тобой. У тебя милое личико. Ты поедешь со мной в замок и будешь там жить, пока я не уеду отсюда. Продлится это год, от силы два, зато ты ни в чем не будешь нуждаться.

Тиша похолодела от страха, но заставила себя улыбнуться так, словно перед ней был обычный посетитель, решивший от скуки пофлиртовать с ней.

— О, боюсь, мой муж будет против, — с деланной небрежностью бросила она и повернулась, чтобы вернуться к своим обязанностям.

— Муж? — Кориш наконец отвел от нее свои холодные карие глаза и тут же устремил проницательный взгляд на Эдвана — хрупкого, слабого, взбешенного Эдвана, который весь сжался, готовый вот-вот выпрыгнуть из-за стойки.

— Еще не время, хозяин, — негромко сказал Рашед. Прошла целая вечность. Наконец Кориш кивнул Тише, встал из-за стола и, не говоря ни слова, вышел. Рашед последовал за ним.

Той же ночью в постели Эдван умолял Тишу собрать пожитки и бежать с ним.

— Куда? — спросила она.

— Куда глаза глядят! Это добром не кончится.

В этой крохотной северной деревушке Тиша прожила всю свою недолгую жизнь… и она совершила глупость, уговорив Эдвана остаться. Через два дня был найден мертвым местный крестьянин, с которым Эдван поспорил о цене на пшеницу. Крестьянина обнаружили заколотым на заднем дворе таверны. Когда люди лорда Кориша явились расследовать эту смерть, они обнаружили под кроватью Эдвана и Тиши окровавленный кинжал. С солдатами был и Рашед — якобы для того, чтобы надзирать за расследованием, хотя на самом деле он просто вошел, сел за стол у очага и приготовился ждать. Когда один из солдат принес ему кинжал, в прозрачных глазах Рашеда не отразились ни гнев, ни изумление. Он лишь едва заметно кивнул, а солдаты действовали так, как будто им был отдан недвусмысленный четкий приказ.

Тиша была так потрясена, что даже не разрыдалась, когда солдаты выволокли из дому ее мужа в цепях. Она увидела глаза Рашеда — совершенно пустые глаза, в которых только на краткий миг мелькнуло странное выражение… мелькнуло и исчезло бесследно.

Прежде чем Тиша успела броситься вслед за Эдваном, третий солдат заломил ей руки за спину. Тогда в таверну вошел лорд Кориш и остановился перед Тишей, терпеливо дожидаясь, когда ей надоест вырываться из рук солдата.

Именно в тот миг Тиша начала осознавать, что под его простецкой внешностью и грубыми манерами таится иная, непостижимая суть. Лицо его не отражало никаких чувств. Совершенно никаких.

— Что будет с моим мужем? — прошептала она.

— Его приговорят к смерти. — Кориш помолчал и добавил: — Если только ты сегодня же не отправишься со мной в замок.

Была ли Тиша глупа или же просто наивна? Она слышала в таверне столько рассказов о том, как аристократы удовлетворяют свою похоть, без зазрения совести разрушая чужие жизни. Она думала тогда, что все эти истории сильно преувеличены.

— Если я поеду с тобой, мой муж будет жить? — спросила Тиша.

— Да.

Кориш не позволил ей взять с собой ничего, кроме запасного платья. Тишу вывели из таверны. Во дворе один из людей Кориша держал под уздцы пару уже оседланных гнедых. Кориш взобрался на одного коня, Рашед — на другого. Эдвана нигде не было видно.

— Рашед теперь и твой слуга, — сказал Кориш. — Он о тебе позаботится.

Рашед с седла наклонился к Тише, подхватил ее под мышки, легко поднял и усадил перед собой. Одержимая страхом, Тиша тогда не замечала почти ничего, но позднее она не раз вспоминала эту минуту. Она тогда была еще прежней Тишей, наивной служаночкой Тишей, которая любила своего мужа и верила, что жизнь прекрасна; Тишей, которая искренне не понимала, куда девался Эдван. Сидя боком в седле, она откинулась назад и невольно вцепилась в тунику Рашеда, когда его гнедой с места взял в галоп.

Скачка длилась целую вечность. Плаща у Тиши не было, и в одном платье она скоро продрогла до костей. Рашед ни единым словом не дал понять, что заметил это, но после того, как Тиша начала дрожать от холода, он крепко обхватил ее своими сильными руками, прикрыв от пронизывающего ветра. Кориш скакал впереди, оставшиеся солдаты — вслед за Рашедом.

А вот Эдвана так нигде и не было видно. Неужели его уже бросили в сырую и темную камеру?

Впереди возник гигантский силуэт замка, и ужас охватил Тишу с новой силой, но только на этот раз она ужаснулась своей участи. Замок Гестев выглядел внушительно: приземистый массивный донжон, к которому с двух сторон пристроены конюшня и кордегардия. Когда Рашед снял Тишу с седла, первой ее мыслью было бежать. Но куда? Окрестностей она совсем не знала и к тому же опасалась, что своим бегством навредит Эдвану.

Внутри замок выглядел так же уныло, как снаружи. Никто не развел огонь в ожидании их приезда, и пронизывающий ветер дороги сменился леденящим дыханием каменных стен. Не было на этих стенах ни гобеленов, ни картин. В главной зале пол был выстлан соломой. Каменная лестница в дальней стене уводила наверх. Единственными предметами обстановки в зале были длинный растрескавшийся стол да одно-единственное массивное кресло. Два небольших факела, горевшие на стене, кое-как освещали залу.

Лорд Кориш, словно и не заметив, что Тиша стучит зубами от холода, обошел ее и положил на стол свой меч. Отблески пламени заиграли на его гладкой безволосой макушке.

— Крысеныш! — крикнул он. — Парко!

Голос его раскатился по зале рокочущим эхом. С лестницы донесся дробный топот, и Тиша, сама не зная почему, спряталась за спину Рашеда. В залу спустились с лестницы двое, и Тиша, едва взглянув на них, усомнилась в том, что их можно назвать людьми.

Первый из них сильно смахивал на уличного оборвыша и был с ног до головы покрыт грязью. На вид он был очень молод — почти мальчишка. Глаза, волосы, ногти, даже зубы — все у него было какого-то неопрятно бурого цвета. И только кожа оказалась на удивление бледной — там, конечно, где ее можно было разглядеть под слоем грязи.

При виде второго Тиша испытала такой ужас, какого не сумел ей внушить даже Кориш. Его бледное, исхудавшее лицо с дикими глазами, горевшими в свете факелов, напоминало туго обтянутый кожей череп. Голова у него была повязана засаленным, некогда зеленым платком, а из-под платка свисали почти до пояса слипшиеся от грязи черные космы. Больше всего, однако, Тишу испугало то, как он двигался. Проворный, точно хищный зверь, он прямо с лестницы спрыгнул в залу, ухватился обеими руками за стол, развернулся и начал принюхиваться.

Наконец он увидел Тишу и ринулся к ней через всю залу, но на полпути остановился и вытянул шею, пытаясь разглядеть девушку за широкой спиной Рашеда.

— Вы что же, и не собираетесь приветствовать своего хозяина? — холодно осведомился Кориш.

— Прости нас, — звонким голосом ответил Крысеныш. — Мы готовили, как ты и велел, комнату для женщины.

Его голос, исполненный почтения, плохо вязался с ненавистью и коварством, которые светились в его глазах. Парко опустился на четвереньки и даже не оглянулся на Кориша.

— Женщина, — пробормотал он, тупо кивая головой.

Тиша мысленно содрогнулась, видя на что обрекла ее судьба. И вот эти — слуги ее нынешнего сеньора? Хорош лорд! Где огонь в каминах, где стража, где еда и бочонки с пивом?

Рашед отошел от нее, присел на корточки возле Парко и заглянул ему в лицо.

— Парко, эту женщину нельзя трогать. Ты понял? Она не для тебя.

Тишу поразило то, что в его голосе прозвучала едва уловимая нежность.

— Женщина, — повторил Парко.

— Он в твоих предупреждениях не нуждается, — бросил Кориш, снимая плащ, — а вот ты… ты забываешься.

Рашед выпрямился, отступил от Парко.

— Да, хозяин, — тихо сказал он.

Кориш повернулся к Тише:

— Я отнюдь не жесток. Можешь отдохнуть денек-другой, прежде чем приступишь к своим обязанностям.

— А какие у меня обязанности?

— Изображать хозяйку дома. — Кориш помолчал немного и вдруг расхохотался, словно лишь сейчас понял соль своей сомнительной шутки. При звуке этого хохота Тишу едва не стошнило.

— Если уж я тут лорд, — продолжал Кориш, — при мне должна быть леди — пускай даже и трактирная девка.

После этих слов Тише впервые подумалось, что Кориш вовсе не горит желанием исполнять роль лорда замка Гестев. Такие вот сменные вассалы обычно получали свои владения от более богатых аристократов или же от своих сеньоров. Однако чего же Кориш хочет от нее, Тиши? Она понятия не имеет, как нужно изображать леди и хозяйку замка. Снова Тиша в смятении покосилась на Крысеныша и Парко. Если Кориш окружает себя такими жалкими личностями только для того, чтобы самому чувствовать себя личностью значительной, зачем же ему тогда привлекать себе на службу того же Рашеда? И тем более зачем искать женщину, которая будет исполнять роль хозяйки замка?

На ночь ее заперли в нетопленной грязной комнатушке на самом верху башни и бросили дрожать от холода под тонким и сырым фланелевым одеялом. На следующий день к ней вообще никто не зашел, зато вечером она услышала лязг засова и какое-то мгновение сама не знала, пугаться ей или радоваться. Вошел Рашед. В руках у него был поднос с чаем, жарким из баранины и хлебом, а через локоть был перекинут плащ.

— Я здесь совсем замерзла, — сказала Тиша.

— Надень вот это. — Рашед протянул ей плащ и поставил поднос перед ней, прямо на пол. — Замок выстроен в незапамятные времена, каминов здесь нет, один только громадный очаг в главной зале. Я отыскал дрова и развел огонь. Скоро там станет потеплее, но все же не спускайся вниз без хозяина или без меня.

Тиша не могла сказать, говорит он все это по душевному порыву или же просто исполняет свои обязанности, внушая ей правила поведения в доме. Впрочем, она тут же поняла, что все это неважно. В этом омерзительном и страшном месте Рашед был, пожалуй, единственным, кого она, пускай и с натяжкой, могла бы назвать своим другом. Слезы сами собой хлынули из ее глаз.

— Что с Эдваном? — Тиша встала, шагнула к Рашеду. — Скоро его освободят?

Мгновение Рашед молчал, не шевелясь, даже, кажется, не дыша. Молчал и упорно смотрел в стену за ее спиной.

— Твой муж сегодня утром был приговорен к смерти, а на заходе солнца казнен, — наконец проговорил он все тем же ровным, недрогнувшим голосом. И повернулся к двери, собираясь уйти. — Хочешь посидеть у огня?

Тише показалось, что она сходит с ума.

— Посидеть… у огня?! — Она громко расхохоталась. — Ах ты ублюдок!

Все, все оказалось напрасным! Напрасно она пожертвовала собой, согласившись отправиться в этот ледяной склеп, и Эдван, который больше, чем кто бы то ни было, заслуживал мирной жизни, умер лишь потому, что некий развращенный лорд возжелал его жену. Даже думать об этом было невыносимо. Чем так жить, уж лучше умереть!

Тиша опрометью пробежала мимо Рашеда, выскочила в коридор. Она не знала, погнался ли Рашед за ней, когда по каменной лестнице сбежала в главную залу. Лорд Кориш восседал за растрескавшимся столом и что-то писал на пергаменте. Не обратив на него внимания, Тиша бросилась к входной двери.

Не успела она протянуть руку к чугунной дверной ручке, как перед нею, словно из-под земли, выскочил Парко. И заворчал, втягивая раздутыми ноздрями ее запах. Тиша помимо воли отпрянула, следя за каждым движением гримасничающего урода.

— Выпусти меня отсюда! — крикнула она Коришу. Теперь он уже ничем не может ей грозить. Не осталось в ее жизни ничего, чем она могла бы дорожить, — стало быть, и бояться ей больше нечего.

И только тут она заметила, что дверь заложена поперек громадным чугунным засовом. В неистовом желании бежать отсюда Тиша его прежде не заметила. Чугунный брус был шириной с ее спину и такой увесистый с виду, что казалось невероятным, чтобы человек мог поднять его в одиночку. И уж конечно, Тиша с ним бы точно не справилась.

— Убери это! — потребовала она, все так же стоя спиной к Коришу. — Наш договор расторгнут.

— Дверь заложил Рашед. Даже я с трудом мог бы управиться с этим засовом. Тебе понравился ужин?

Ненависть была для Тиши совершенно новым чувством, и оттого она не сразу нашлась, как ответить на оскорбительно светский тон Кориша.

— Если уж тебе так хотелось завести хозяйку в своем доме, что ж ты не подыскал себе жену? Испугался, что ее оттолкнут твоя грубость и мужицкие манеры? Нет, ты выбрал женщину, которая ниже тебя, чтобы без помех властвовать над ней, как… — Она мельком глянула на Парко, который больше ничуть не пугал ее, заметила притаившегося в углу Крысеныша. — … Как над всей твоей жалкой шайкой, — закончила она.

Что-то грохнуло за ее спиной — это Кориш стукнул кулаком по столу, да с такой силой, что стол, проскрежетав по каменному полу, сдвинулся. Стало быть, его легко разозлить. Вот и славно. Тиша наконец повернулась к Коришу и увидела, что на лице его написана ничем не прикрытая ярость.

— Ты живешь из моей прихоти, — процедил он, — из моей милости. Не забывай об этом.

— Милости?! — В смехе Тиши было не меньше безумия, чем в глазах Парко. — А с чего ты взял, что мне нужна такая жизнь? Ты убил моего Эдвана, и я не стану делать для тебя ничего! Понимаешь? Я не стану украшать твой стол, развлекать твоих гостей или что там еще ты пожелаешь! Каждый день я буду пытаться бежать отсюда, пока мне это не удастся… или пока ты сам не решишь убить меня!

Кориш ничего не ответил. Казалось, он лишился дара речи.

Тиша не успела и глазом моргнуть, как он одним прыжком оказался рядом с ней и схватил ее за руку. От него так несло немытым телом, что ее замутило. Стальные пальцы стиснули ее руку с такой силой, что Тиша невольно вскрикнула.

— Нет, ты станешь делать все, что я пожелаю! — прошипел он. — Я здесь хозяин, я и никто другой! Пускай этот замок и гнусная дыра, но я — лорд Гестев, и ты будешь мне подчиняться!

— Ни за что! — всхлипнула она. — Ты убил моего Эдвана!

Кориш одной ногой отпихнул большой пласт лежавшей на полу соломы. Под ней обнаружился люк с большим чугунным кольцом. Тиша не успела даже вскрикнуть, как он рывком поднял крышку люка и толкнул ее вниз.

Тиша ожидала, что падение будет долгим, но вместо этого она скатилась по каменным ступенькам в темноту. Упав, она больно ударилась головой о пол, едва различимый в слабом свете, который проникал в отверстие люка. Затем крышка люка с гулким грохотом захлопнулась, и вокруг воцарился непроглядный мрак.

Тиша села и, ощупав себя, убедилась, что в падении ничего не повредила, разве что кое-где ушиблась и поцарапалась. Что ж, по крайней мере, здесь ее на время оставят в покое.

Из темноты донеслось злобное, почти звериное рычание.

— Ты будешь делать все, что я захочу, — прошипел до ужаса знакомый голос, — просто потому, что не сможешь иначе!

Кориш вслед за ней спустился по лестнице и теперь был здесь, в темноте, где-то рядом.

Тиша отползла подальше от того места, откуда доносился его голос. Нашарив рукой нижнюю ступеньку, она повернулась к лестнице… и тут сильные пальцы вцепились ей в волосы, рывком дернули назад. Голова Тиши глухо стукнулась об пол.

Видимо, на миг Тиша потеряла сознание. Потом она ощутила, что кто-то очень большой и тяжелый нагнулся к ней, прижав ее к полу. В лицо ей ударило смрадное дыхание Кориша. Одной рукой он все еще держал Тишу за волосы, силой откинув назад ее голову. Тиша попыталась оттолкнуть его, вырваться… и, помимо воли, вскрикнула. Крик оборвался, когда в горло ей впились собачьи зубы.

Тиша в ужасе застонала, не понимая, откуда здесь могла взяться собака… и тут же оцепенела, поняв, что это Кориш. С размеренным мерзким чмоканьем он сосал кровь из горла Тиши. Девушка задыхалась, темнота вокруг нее сгущалась и словно приобретала массу, наваливаясь на нее всей тяжестью. Голова у Тиши шла кругом, дыхание слабело, уже едва срываясь с приоткрытых ослабевших губ.

Внезапно Кориш отстранился, и едва Тиша успела жадно вдохнуть полной грудью воздух, как лорд Гестев рывком усадил ее на пол. Коленями крепко прижав ее руки к бокам, он обеими руками обхватил голову девушки и грубо прижал ее голову к своей груди.

От него так несло немытым телом, что Тишу чуть не вывернуло. Кожа его на ощупь оказалась странно холодной… и что-то влажное, липкое коснулось лица Тиши.

Пытаясь дышать, она приоткрыла губы — и тут же липкая влага проникла в рот. Язык обожгло отчетливым привкусом меди. Тиша сразу узнала этот вкус, вспомнив былые дни, когда в кухне ей случалось порезаться и она спешила сунуть пострадавший палец в рот, чтобы остановить кровотечение. Кровь Кориша была непривычно холодной, как и его кожа, но все-таки это была именно кровь.

Кориш все сильнее прижимал ее лицо к своей груди, и теперь Тиша даже не могла дышать — ей оставалось лишь покорно глотать ползущую по губам кровь. Мир вокруг расплывался, терял очертания, таял в невообразимом далеке… и дыхание Тиши оборвалось окончательно. Вместе с жизнью.

* * *

Тиша пришла в себя все на том же каменном полу. Сколько же она пролежала тут — час, день, год? Отчего-то ей казалось, что дольше, гораздо дольше. В камере было светло, хотя люк на потолке оставался закрытым. Рядом с Тишей стоял на коленях Рашед, и в руке его горел небольшой светильник. Странная, едва уловимая тень промелькнула по его всегда бесстрастному лицу. Сострадание? Жалость? Тиша поспешно села, огляделась с опаской — но Кориша в камере не было. В стене напротив лестницы, которая вела к люку, была массивная дверь, запертая на чугунную задвижку. Больше в камере не было ничего.

Рашед выпрямился, открыл дверь, за которой оказался длинный, уходящий вниз коридор. По обе стороны коридора тянулись точно такие же двери, только кроме задвижек на них были еще и железные петли для навесных замков.

— Здесь когда-то была темница, — сказал Рашед.

Тиша была еще слишком слаба и растерянна, чтобы возражать, когда Рашед легко, не выпуская светильника, подхватил ее на руки и понес по коридору. Он прошел мимо всех дверей, но остановился в самом конце коридора, перед глухой стеной, и, стараясь не уронить Тишу, плотно приложил к стене ладонь свободной руки. Каменная плита под его рукой дрогнула, ушла в сторону, и он сунул руку в образовавшееся отверстие. Тиша услыхала металлический скрип, затем скрежет камня — и вдруг вся стена сдвинулась с места, а за нею открылась уходящая вниз лестница. Рашед проскользнул в проем и начал спускаться.

Он шел долго, и наконец лестница привела их в комнату, где стояли пять гробов. Четыре были попроще — всего лишь длинные ящики из обструганных досок, пятый — из крепкого дуба, окованный железом, но без ручек на крышке.

— Здесь теперь ты должна будешь спать, — сказал Рашед, — в гробу с землей твоей родины. Если ты выйдешь на солнце, ты умрешь. — Он уложил Тишу в один из гробов попроще. — Твой гроб будет рядом с моим. Я уже приготовил его для тебя.

Так умерла Тиша — юная беспечная служаночка — и родилось совершенно иное существо.

В следующие ночи Тиша узнала много нового: что она не может перечить своему хозяину, что для того, чтобы продлить свое существование, ей нужно пить кровь, что гроб Рашеда наполовину заполнен белым песком и что она теперь — живой мертвец. С бесконечным и бесстрастным терпением Рашед обучил ее всему, что ей надлежало знать, и, хотя порой Тиша страстно мечтала о последнем упокоении, каждую ночь она осваивалась с новым существованием, ведомая ненавистью к Коришу.

Он был не просто лордом, хозяином замка Гестев. Кориш был хозяином — главным среди Детей Ночи, тех живых мертвецов, что, полностью сохраняя свою прежнюю личность, существовали вечно — в отличие от смертных, которым суждено было состариться и умереть. То были вампиры и кладбищенские упыри, которые обладали и телом, и сознанием, и памятью. Среди всей нежити Дети Ночи были тем же, что аристократы среди людей. У вампиров была только одна слабость: они становились рабами того, кто их сотворил. Хозяин Кориша, вампир, его создавший, загадочным образом погиб, и теперь Кориш мог создавать собственных слуг.

Тиша обнаружила, что, когда он отдает ей словесный приказ, она не в силах ему противиться. В мыслях она могла сколько угодно презирать Кориша, с наслаждением представлять себе, как он корчится в огне, словом, думать все, что ей заблагорассудится, но, когда он приказывал вслух, она не могла не подчиниться. То же было и с Парко, Крысенышем и Рашедом, хотя Рашед, пожалуй, и так подчинился бы приказу. Этот рослый, превосходно сложенный воин был, похоже, искренне предан своему хозяину. Тише это казалось отвратительным — Рашед по всем статьям намного превосходил Кориша.

Рашед учил ее, как насыщаться, не убивая, как вплетать в свой напевный голос усилие воли, чтобы жертва стала податливой и покорной.

Когда Тиша спросила Рашеда, с какой стати он так заботится о смертных, почему не хочет их убивать, ответ его прозвучал холодно и здраво:

— Даже в густонаселенной местности четверо таких, как мы, не могут кормиться до бесконечности. Нам надлежит соблюдать осторожность, иначе мы лишимся и дома, и источника пищи.

Тиша узнала, что все, им подобные, обладают различными способностями. Рашед полагал, что у нее ярко выраженные гипнотические способности. Он и Крысеныш тоже были хорошими телепатами. Оценить гипнотическую силу Парко было довольно сложно, зато у него было невероятное чутье, намного сильнее, чем у других Детей Ночи, и Рашеду было очень трудно за ним следить. Телепатические способности Кориша были настолько ограничены, что Тиша порой дивилась, как он охотится.

Почти все Дети Ночи развивали в себе гипнотический дар, однако способ его применения зависел от их личностных особенностей. Тиша, всегда любившая предаваться мечтам и воспоминаниям, — это лучшее, что было у нее в жизни, — со временем обнаружила, что может без труда проникнуть в сознание смертного, навеять ему самые сладкие грезы и изменить его память.

Когда Рашед впервые взял ее с собой поохотиться, для нее это было настоящим откровением. Они ехали вместе на его гнедом, затем спешились и привязали коня к дереву. Пробираясь через лес, Тиша вдруг осознала, что они находятся сейчас в окрестностях ее родной деревни. Подвыпивший крестьянин вышел из таверны и отошел за деревья помочиться. Тиша узнала этого человека. Его звали Дэвиш.

— Следи, как я буду действовать, — прошептал ей Рашед. — Это важно.

Он вышел из темноты и обратился к Дэвишу:

— Ты заблудился?

Крестьянин вздрогнул при звуке незнакомого голоса, но затем взглянул в глаза Рашеда — и словно бы растерялся.

— Заблудился? — пробормотал он. — Я… я не знаю.

— Идем. Я покажу тебе дорогу домой.

Вид у Дэвиша был испуганный, но боялся он вовсе не Рашеда. Он опасливо озирался, как будто вдруг забыл, где находится. Рашед протянул ему руку, как бы предлагая свою помощь, затем с силой схватил крестьянина за руку, швырнул на землю и, не тратя времени даром, вонзил клыки в его горло. Тиша зачарованно наблюдала за этой сценой.

Отпив совсем немного, Рашед подтолкнул обмякшего крестьянина к ней.

— Пей, но не увлекайся. Смотри не убей его. Очень скоро ты будешь проделывать это сама.

Тиша приникла к горлу Дэвиша и начала жадно пить, не в силах остановиться. С изумлением она поняла, что не испытывает к себе ни малейшего отвращения, — все, что происходило, в ее глазах было и правомерно, и естественно. Затем она ощутила, как восхитительна на вкус человеческая кровь, как вливается в нее с каждым глотком живительное тепло самой жизни. Никогда еще Тиша не испытывала такого чистого и пронзительного наслаждения. Она пила и никак не могла остановиться.

— Довольно. — Рашед оттащил ее. — Ты его убьешь.

Он уложил Дэвиша на землю, а затем острием ножа осторожно процарапал неглубокую бороздку между ранками от зубов. И, наклоняясь к крестьянину, прошептал:

— Забудь!

— Что ты сделал? — с любопытством спросила Тиша.

— Коснулся его мыслей, стер из памяти страх и боль, воспоминание о том, что случилось.

Вот так Тиша и узнала, что Рашед способен управлять человеческими чувствами и стирать память жертвы. Позднее и сама она научилась создавать грезы и ложные воспоминания.

Крысеныш, напротив, охотился благодаря своей способности стать совершенно незаметным. Никто его не видел, а увидев, не мог запомнить. Он не применял изощренных приемов, не создавал иллюзий, а всего лишь усиливал свой врожденный дар никому не попадаться на глаза. Этого было вполне достаточно.

Парко довольно часто убивал свои жертвы, но это были в основном крестьяне. Расследовать эти смерти должен был именно Кориш, как хозяин замка Гестев, — так что, само собой, никакого расследования не проводилось.

Тиша охотилась либо одна, либо в обществе Рашеда. Ее неизменно восхищали его предусмотрительность и непоколебимое здравомыслие. Нет, он вовсе не был предсказуем — тогда он стал бы попросту скучным. Скорее его можно было назвать постоянным. Его хладнокровие и разумность были единственным, на что могла рассчитывать Тиша в своем нынешнем существовании.

У Кориша, напротив, бывали такие резкие перепады настроения, что Тиша отчаялась их предугадать. Он мог восхищаться ее нарядом, а на следующую ночь жестоко раскритиковать то же самое платье и долго унижать Тишу, упрекая в отсутствии вкуса. Его нечищенные доспехи, желтые зубы, смрадное дыхание вызывали у Тиши омерзение. Ненависть была для нее совершенно новым чувством, а потому Тиша даже не замечала, как часто поддается ее влиянию. Она задумалась над природой власти, которую Кориш имел над нею и остальными. Тиша искала способ подчиняться приказам Кориша лишь внешне и в то же время действовать вопреки его желаниям. Поиски решения заняли у нее почти месяц, а вот само решение оказалось на редкость простым.

Всего-то и нужно было — стать такой, какой Кориш желал ее видеть!

Миновало полгода, и Тиша решилась на первые, пока еще незначительные перемены. Она занялась вышиванием и наняла местную искусницу, дабы та трижды в неделю приходила в замок давать ей уроки. Она попросила у Кориша денег и заказала нарядные платья именно таких фасонов, какие он чаще всего одобрял. Видя ее старания, Кориш надувался от самодовольства.

Поскольку он изображал феодала и хозяина замка, ему никак нельзя было совершенно отмахнуться от своих обязанностей. Добрая часть прибылей оседала в его кошельке, так что он исправно собирал налоги и даже время от времени вершил суд над крестьянами. В первый же год жизни в замке он построил с северной стороны крепости новые казармы, после чего категорически запретил солдатам заходить в замок. Капитан Смайт, опытный пожилой стражник, вместе с Рашедом исполнял обязанности по надзору за порядком в поместье, в которое входили четыре деревни.

Как-то вечером, когда Кориш и Рашед отправились собирать налоги, Тиша наблюдала за тем, как Рашед без малейших усилий снял с входной двери чугунный брус. Она еще никогда не встречала человека такой физической силы. И, кроме того, Тиша постепенно стала понимать, что его ледяное бесстрастие всего лишь маска. Иногда она заставала Рашеда за тем, что он жадно разглядывал ее вышивки или безделушки, которые она заказала для украшения замка. Рашеда неудержимо влекло к тем мелочам, которые украшают жизнь смертных. Тиша не видела в этом ничего постыдного и знала, что это его влечение еще послужит ее целям. Тем вечером она твердо решила удвоить свои усилия.

Прежде всего она навела чистоту во всем замке, кроме подвальных помещений. Для этой цели она наняла временного мажордома, дав ему понять, что она и Кориш — пара праздных аристократов, которые ночами устраивают оргии, а днем отсыпаются. Тиша заказала гобелены, плетеные коврики и муслиновое постельное белье для двух гостевых комнат, люстру на сорок свечей, серебряные кубки и фарфоровые тарелки. Каждый вечер она приказывала развести в огромном очаге главной залы жаркий огонь, создававший в замке иллюзию тепла и жизни. И хотя она твердила себе, что это всего лишь уловки, призванные обвести Кориша вокруг пальца, на самом деле Тиша открыла в себе самой глубины, о которых прежде и не подозревала. Неужели и вправду красота, изящество, роскошь доступны лишь богатым и знатным? Неужели она и сама раньше так считала? Когда-то, живя в таверне с Эдваном, Тиша не желала ничего, кроме тепла, любви и дружбы. Все лето она носила одно платье, зимой — другое, и так из года в год. Почему ее это тогда ничуть не беспокоило? Как могла она тогда не видеть, что в мире кроме этих простых вещей есть еще столько желанного? Тиша ненавидела Кориша, однако в глубине души радовалась тому, что дарованное им новое бытие открыло ей глаза на мир.

Кориш с растущим самодовольством наблюдал за тем, как Тиша день ото дня все прочнее вживается в роль, которую он ей предназначил. Она же наблюдала за тем, как все откровеннее восторгается Рашед преображением стылого замка в уютное жилище. Тиша обнаружила даже, что ей самой доставляет некоторое удовольствие радовать его. Впрочем, один только Рашед из всех, что ее окружали, и стоил таких усилий.

В конце концов Кориш перестал обращать внимание на все, что делала Тиша. Она исполняла его желания — и он почти никогда не считал нужным оценить ее старания. Рашед, напротив, не мог скрыть одобрения, которое иногда даже стирало его всегдашнюю суровую холодность. Он расспрашивал, где отыскала Тиша новый гобелен или для чего ей пригодится диковинной формы ваза, расписанная цветами. Однажды он даже похвалил узор, который она вышивала на чехле для подушки.

А однажды вечером, когда Кориш был в отлучке, Тиша бесшумно спустилась вниз и застала Рашеда в главной зале одного. О ее присутствии он даже не подозревал. На столе лежал перевязанный бечевкой сверток с материей, которую недавно заказала Тиша, и Рашед так и этак вертел сверток, пытаясь поглядеть на ткань и не оставить при этом следов своего любопытства.

На миг Тиша позабыла даже о том, какое место она отвела Рашеду в своих еще наполовину смутных планах, так была она зачарована этим странным пристрастием Рашеда к атрибутам жизни смертных. Ее очерствевшее сердце дрогнуло от давно позабытой нежности. Отсвет пламени в очаге почти оживил его бледное лицо, и Тиша залюбовалась тем, как он склоняется над столом, с мальчишеским любопытством вертя купленный ею сверток. Потом она опомнилась и одернула себя. Рашед — лишь орудие, призванное помочь ей исполнить свой план, только так о нем и надлежит думать, и никак иначе. Она не позволит мимолетным чувствам сбить ее с намеченного пути.

В следующем месяце Кориш начал приглашать в замок гостей. Вначале только лорда из соседнего поместья, а затем, когда эти визиты оказались успешными, и других лордов. Тиша видела, что он старается упрочить свое положение в обществе, подняться выше по иерархической лестнице смертных. К концу года она расширила свои занятия и на деньги, которые Кориш отдал в ее полное распоряжение, накупила книг и свитков.

Историю и различные языки она изучала самостоятельно. Лорд Кориш понимал, что Тиша увлеклась науками отнюдь не из прихоти, а для пользы дела, и потому не вмешивался в ее занятия, но и интереса к ним не проявлял и даже уходил прочь, стоило ей погрузиться с головой в какой-нибудь древний текст. Рашед, напротив, открыто одобрял ее старания и даже, к изумлению Тиши, начал учить ее математике и астрономии. Почти все ее книги были ему неинтересны, однако, судя по тому, что он обучал Тишу по памяти, он явно получил хорошее образование. Такая образованность кое-что говорила о прошлом Рашеда. Наверняка при жизни, в далеком пустынном краю, который сам он называл Суманской империей, Рашед был отнюдь не простолюдином. Страсть к наукам, которую открыла в себе Тиша, стала для нее еще одной причиной высоко оценить свою новую жизнь — если, конечно, тут применимо слово «жизнь». Сколько нового Тиша узнала, сколько увлекательного и поучительного, а ведь прежде она о таком никогда не задумывалась. Она знала только свой тесный мирок — таверна, кружки с пивом, Эдван… как глупо и как печально.

Хотя Тиша усердно изучала астрономию и иностранные языки, о других обитателях замка ей по-прежнему было известно крайне мало. Парко со временем почти разучился говорить. Частенько он ночами даже и не показывался на глаза, появляясь лишь тогда, когда был нужен Коришу. Казалось, чутье подсказывает ему, что хозяин вот-вот пожелает его видеть. Крысеныш, напротив, вечно попадался под ноги, то и дело в самую неподходящую минуту выныривая из темного угла. Несколько раз Тиша замечала, что он пристально следит за ней, но всякий раз, стоило ей это обнаружить, Крысеныш тут же принимал равнодушный вид и отворачивался. Держался он почтительно, но за этой маской скрывались недовольство и скука — и Тиша мысленно взяла это на заметку.

На второй год жизни в замке Кориш начал принимать гостей регулярно, по меньшей мере раз в месяц.

На третий год через деревню прошел караван. Едва стемнело, Тиша выскочила из дому и прежде, чем купцы закрыли на ночь свои палатки, успела купить большой отрез роскошного темно-красного бархата и моток серебряной нити. Целый месяц она тайно и усердно шила для Рашеда великолепную тунику. Она закончила работу ранним вечером и сидела в глазной зале, ожидая Рашеда. Обычно он всегда в это время спускался вниз.

— Вот, возьми, — сказала Тиша, когда он наконец появился. — Я подумала, что ты не будешь против кое-что добавить к своему скудному гардеробу.

Рашед не произнес ни слова, принимая от нее сверток, только чуть заметно, озадаченно приподнял левую бровь. Не тратя времени на возню с узлами, он разорвал веревку, развернул сверток — и увидел тунику.

Рашед быстро, почти украдкой глянул на Тишу и снова перевел взгляд на тунику. Смотрел он долго. Затем отвернулся, так ничего и не сказав, но руки его слегка дрожали, когда он бережно завернул тунику и, прижимая сверток к груди, ушел в свою комнату. Лишь много позже Тиша поняла, почему Рашед сразу не надел обновку. Он надевал новую тунику только по особым случаям, когда нужно было блеснуть нарядом перед гостями, и всякий раз при этом зорко следил, чтобы на изысканной ткани не появилось и малейшего пятнышка.

Но в тот вечер Тиша лишь с безмолвным удовлетворением наблюдала, как Рашед, неся в руках ее подарок, уходит из главной залы. Он считал себя таким непроницаемым, а между тем был для нее точно открытая книга. Она твердила себе, что сделала ему подарок лишь затем, чтобы привлечь его на свою сторону… но ведь у него был такой довольный вид!

Тиша так увлеклась, размышляя о Рашеде, что не сразу почувствовала, что за ней наблюдают. Она медленно повернула голову, хмуря брови, готовясь в который раз застичь затаившегося в углу Крысеныша… но тут же поняла, что ошиблась, как никогда еще не ошибалась.

Зрелище, которое предстало ее глазам, могло бы оттолкнуть любого, даже одного из нынешних ее сородичей, но только не Тишу. Она замерла, не в силах произнести ни слова, и, пожалуй, на миг ей даже стало страшно. Затем в ее глазах появилась такая неизбывная грусть, словно у нее по-прежнему было живое сердце, способное болеть и страдать. Слез не было — мертвые не умеют плакать. Трижды Тиша пыталась заговорить, и все безуспешно. Наконец она встала, пошла, неловко ступая, через залу. Но на полпути остановилась. И тогда лишь ее губы тронула улыбка.

У подножия лестницы стоял призрак Эдвана.

Наверное, Тиша так долго находилась в этом кошмаре, что ее не мог ужаснуть даже призрак убитого мужа. Быть может, сама смерть стала для нее настолько привычным делом, что и его вид не вызвал в ней отвращения. Она улыбнулась шире и коротко, облегченно засмеялась.

— И давно ты здесь? — спросила она.

— С… самого начала, — ответил Эдван. Звук его голоса не вполне соответствовал движениям губ, которые шевелились на почти отрубленной голове, лежавшей на плече. — И я видел… видел, что он с тобой сделал.

Улыбка Тиши поблекла.

— И ты даже не показался? Бросил меня одну?

Речь, похоже, давалась призраку с трудом, но Тиша и так без труда читала его слова по знакомым губам, теперь бледным и безжизненным.

— Ты не была одна! — возразил он почти капризно. С каждым словом речь его становилась все более внятной. — Я просто боялся показаться тебе на глаза. Я ведь остался таким, каким был в миг своей смерти.

С этими словами он повернулся всем телом, потому что не мог шевельнуть отрубленной головой, и это был единственный способ отвернуться от Тиши.

Она шагнула ближе, быстро оглядевшись по сторонам, — не следит ли кто за ними? Протянула руку, чтобы коснуться Эдвана, — но пальцы ее легко прошли сквозь его грудь, даже мимолетно не ощутив плоти. Глаза Эдвана были закрыты, но сейчас он их открыл.

— Для меня ты прекрасен, — совершенно искренне проговорила Тиша.

— Тогда уйди из этого замка. Я связан с тобой, и, если ты уйдешь отсюда, я смогу последовать за тобой.

Тиша оторопела:

— Эдван, я не могу уйти отсюда. Я связана со своим хозяином.

— Поэтому ты сама так переменилась? Потому ты так стараешься украсить для него этот замок и прихорашиваешься сама?

Тиша решила было, что он говорит о Корише, но потом она заметила, что Эдван скосил глаза в ту сторону, куда совсем недавно ушел Рашед. Она никак не могла подобрать слов, чтобы объяснить ему то, что произошло за эти годы. Да того и гляди, кто-нибудь войдет и застанет ее беседующей с призраком. Поэтому она лишь ласково сказала:

— Мы с тобой будем свободны, мой Эдван. Я уже все обдумала.

Миновал еще один год. Порой Тиша ощущала присутствие Эдвана, даже когда была не одна. Кажется, кроме нее, никто больше не видел призрака. Она прилежно училась и ни разу не упустила случая сделать что-либо приятное для Рашеда. Она купила щипцы для завивки и теперь всякий раз завивала волосы, прежде чем уложить их в прическу. Наряды ее стали менее ярки и более элегантны. Иногда, когда Рашед, постучавшись, заходил к ней в комнату, он обнаруживал, что Тиша прихорашивается или примеряет новое платье. После его ухода являлся Эдван, даже не пытавшийся скрыть раздражение, и тогда Тиша старательно красовалась перед ним, уверяя, что только ради него и старается и что скоро они покинут замок. И гнала прочь мысль, что на самом деле ей важно только одно: нравятся ли ее платья Рашеду.

Все это время она почти не виделась со своим хозяином. Он не трогал ее и редко искал ее общества, разве что когда нужно было принимать гостей. Он перестал даже бахвалиться ее покорностью и просто принимал эту покорность как должное — так же, как и покорность Рашеда. И вот однажды вечером Кориш пригласил шестерых лордов из Южной Стравины на ужин с жаренным на вертеле фазаном и выдержанным вином.

И Кориш, и Тиша давно научились очень ловко притворяться, что едят. Мертвецы вполне могли есть человеческую пищу, просто от нее для них не было никакого прока, да и вкус они чувствовали только сырых продуктов, особенно фруктов. Жареное мясо было для них тошнотворно теплым, вино в лучшем случае сносным, хотя иногда и приятным.

Когда Кориш хотел обратить внимание одного аристократа на изысканный гобелен, который по заказу Тиши привезли из Белашкии, она вежливо вмешалась и задала гостю некий вопрос. Говорила она на древнем и малораспространенном стравинском наречии, которым пользовались только праздные аристократы, гордившиеся чистотой своей крови. Тише вовсе не трудно было получить нужные знания, проникнув в мысли собеседника, и к концу первой фразы ее произношение было уже совершенным.

Аристократ восторженно заулыбался и, отставив кубок, охотно ответил ей. Все, кто сидел за столом, вступили в беседу на почти забытом языке — все, кроме Кориша. Некоторое время он был в недоумении, потом занервничал, не понимая ни слова, — и тут Тиша перехватила его взгляд.

Она вложила в свой взгляд все презрение, которое накопилось в ней за эти годы, — и оно обрушилось на Кориша, точно океанский вал.

Наконец он понял, что происходит, и его недоумение сменилось едва скрываемой яростью. Впервые Тиша испытала сладкий вкус свершившейся мести. Близилось исполнение ее планов.

Незадолго до рассвета, когда все гости уже благополучно разошлись по спальням, Кориш спустился в главную залу, где у огня сидела Тиша. В последнее время он стал подражать в одежде Рашеду, и сейчас на нем были превосходного покроя панталоны и темно-оранжевая рубашка; кольчугу он давно уже не носил.

— Не забывайся, моя госпожа, — ядовито проговорил он. — За ужином я был крайне огорчен.

— В самом деле? — Тиша выразительно вскинула искусно выщипанные брови, хорошо понимая, как выглядит в черном платье с низким вырезом, с каштановыми косами, уложенными короной вокруг головы. — Это потому, что ты низкого рождения и не мог принять участие в нашей беседе. Ты ведь даже не древний. — Все это она говорила ровным и даже почтительным тоном. — Знаю, Рашед верит в твою древность, но его славное сердце легко обмануть. Кем ты был при жизни, мой господин? Наемником? Охранником в караване? Как тебе удалось сбежать от своего хозяина?

Ее стрелы попали в цель, и Кориш отпрянул.

— Не смей так говорить со мной! — хрипло приказал он.

— Да, хозяин.

Тиша не могла не подчиниться приказу, зато могла теперь открыто презирать его.

Не сразу Кориш осознал, как преобразилась его прежняя рабыня, но, когда осознал, самодовольства у него поубавилось. Все чаще он, впадая в ярость, вел себя как неотесанный дикарь. Тиша, ставшая во многих отношениях истинной аристократкой, всякий раз, когда они вместе оказывались в обществе, выставляла его грубым невежей. Кориш из кожи вон лез, но не мог ничего изменить — сказались годы, когда она усердно занималась самообразованием, а он по-солдатски забавлялся своей ролью лорда. Он приходил в бешенство, требовал покорности, и Тиша покорялась тем охотнее, чем яснее видела, как его это уязвляет. Если б она вдруг изменилась и снова начала вести себя как прежняя Тиша, служанка из трактира, что сказали бы на это его высокородные приятели? Только благодаря Тише он сохранял свое нынешнее место в обществе.

Кориш переменил тактику. Сначала пошли в ход комплименты, которые он при гостях нашептывал ей на ушко, и все видели, как в ответ на его рвение в глазах Тиши вспыхивают отвращение и умело сыгранный страх. Потом пришла очередь подарков. Таких, например, как жемчужное ожерелье в форме лепестков, которое Кориш вручил ей на балу, устроенном соседним лордом. Когда он надел ожерелье ей на шею, она откровенно содрогнулась, и взгляд ее стал затравленным, как у лани, бегущей от охотника. В конце концов, всего лишь один раз Кориш с глазу на глаз попытался выразить, какие чрезвычайно теплые чувства он испытывает к Тише… и в ответ получил лишь холодный, бесстрастный взгляд.

Кориш стал подолгу пропадать на ночной охоте, возвращаясь порой уже перед самым рассветом.

Если Тишу в ее нынешнем существовании что-то и огорчало, это было связано с Эдваном, который следил за ней, оставаясь незримым. Однако же эту тайну Тиша надежно скрывала, особенно с тех пор как всерьез начала игру с Рашедом.

К этому времени уже ни для кого в замке не было секретом, что он обожает Тишу, обожает издалека, как рыцарь — прекрасную даму. На это сдержанное обожание Тиша отвечала по-своему. Она вышивала для Рашеда нарядную одежду, не жалела для него ласковых слов, улаживала для него множество обыденных дел, как, например, обустройство прачечной. Все его нужды она старалась удовлетворять в первую очередь. Дальше — больше. Она порой подходила к Рашеду, когда он трудился над счетами, и, беседуя, как бы невзначай клала узкую ладошку ему на плечо. Как всегда, при этом она гнала прочь мысль о том, как восхитительно прикасаться к его твердым мускулам, и напоминала себе, что Рашед лишь ее орудие. После одной такой сцены, когда Тиша ушла в свою комнату, ей явился Эдван — вне себя от отчаяния.

— Зачем ты это делаешь?

— Что я делаю?

— Соблазняешь этого пустынного жителя?

— Он нам нужен, Эдван. — Тиша говорила ровно и холодно, без тени печали или гнева. — Разве я смогу воткнуть кол в сердце Кориша? А ты? Сможешь ты снять с входной двери засов?

Ее муж застонал и, ярко вспыхнув, исчез. Тиша искренне сожалела, что ему так больно, но поделать ничего не могла. Без Рашеда им не обойтись.

На следующий день Кориш встал и покинул замок сразу после заката. Тиша сидела внизу у очага и вышивала. Когда вошел Рашед, она улыбнулась ему. Он кивнул и собрался было уйти, но остановился.

— Что ты делаешь? — спросил он.

— Вышиваю скатерть.

Рашед покачал головой и, шагнув ближе, остановился перед Тишей. Оба они прекрасно знали, что он имел в виду.

— Я знаю, что ты презираешь Кориша, однако же у него есть достоинства, о которых тебе неизвестно. В бою он неподражаем — именно в этом его сила.

— И именно поэтому ты пошел за ним?

Рашед глянул на нее сурово, может быть, даже чуть подозрительно.

— Ты действительно хочешь знать, почему я пошел за ним? Я думал, что прошлое тебя не интересует.

— Только отчасти. Я бы, например, очень хотела знать, как ты мог сделаться рабом плебея, который недостоин целовать тебе ноги.

Ошеломленный ее грубоватой прямотой, Рашед несколько минут молча расхаживал по зале. Наконец он заговорил:

— Я воевал у западных границ Иль-Мой-Мейях, королевства Суманской империи, что за морем. Мой народ вел войну с союзом трех пустынных племен. Не знаю, откуда там взялся Кориш. Мне известно только, что его хозяин по несчастной случайности погиб во время пожара. Тогда я этого не понимал, но теперь мне кажется странным, чтобы один из нас погиб именно из-за случайности. Получив свободу, Кориш решил обезопасить себя и для этого создать собственных слуг. Он был осторожен и выбирал только тех людей, которых мог легко себе подчинить, таких как Крысеныш и Парко, мой брат.

Однажды ночью Парко исчез из нашего лагеря. Я пошел по его следу и наткнулся на Кориша. Мы сразились. Даже будучи еще смертным, я заставил Кориша дорого заплатить за победу. В конце концов он проткнул мне сердце. Я истекал кровью от смертельной раны, и тут он сделал мне предложение. В тот миг я мог думать только о том, что Парко без меня не выжить. Смешно… и даже глупо. Очнулся я уже слугой Кориша. Он отобрал мое наследство и вынудил всех нас отправиться с ним на север. Мы пересекли море и высадились в Белашкии. В Стравине Кориш нашел покровителя — влиятельного смертного лорда. Мы с хозяином отличились в боях против его врагов, и через каких-нибудь пять лет он назначил нас сюда, в замок Гестев. После жарких южных земель этот замок казался мне ледяной тюрьмой, пока…

— Пока я не принесла в него тепло и красоту, — почти проказливо закончила Тиша.

Рашед молча кивнул.

Тиша видела, как он понемногу погружается в тихую радость, которой научился, когда она начала благоустраивать замок. Сейчас, впрочем, она не собиралась позволять ему радоваться.

— Это не наш дом! — прошипела она, и Рашед отпрянул, потрясенный тем, как переменился ее голос. — Что бы я тут ни переделывала — это все равно будет его дом, а мы как были, так и останемся слугами. И своего дома нам не видать.

Рашед молчал долго. Тиша в жизни не помнила настолько долгого молчания. В глазах его больше не было удивления. Он растерялся, и потаенные желания, которые так долго лелеяла в нем Тиша, наконец властно заявили о себе.

— Что ж, по-твоему, мы должны сделать? — спросил он в конце концов.

— Уехать отсюда на юго-запад, к морю, зажить своим домом.

— Ты же знаешь, что это невозможно, — мягко сказал Рашед. — Он всегда будет нашим хозяином.

— До самой своей смерти… истинной смерти.

Вот теперь Рашед совершенно переменился — голос его зазвучал холодно, приглушенно и почти зло.

— Не смей так говорить! — бросил он, стремительно встав, и одарил гневным взглядом Тишу, но в то же время быстро огляделся, словно опасаясь, что в залу вдруг войдет Кориш.

— Отчего бы и нет, если это сущая правда? — отпарировала Тиша. — Ты служишь ему, но я-то вижу, что под маской бесстрастия в тебе таится гнев. Он поднялся к власти только благодаря тебе, твоим деньгам и талантам. И, однако же, он обращается с тобой, да и со всеми нами, точно со своей собственностью. Для него мы вещи, не более, и, пока он существует, нам отсюда не сбежать. — Она соскользнула со скамьи, опустилась на колени и, коснувшись ноги Рашеда, таким же приглушенным голосом проговорила: — Если я не избавлюсь от него, то уж найду способ избавиться от себя самой.

Рашед отстранился, но все так же пристально смотрел на нее сверху вниз.

— А если б его не стало, ты уехала бы со мной?

— Да, и мы бы взяли с собой Крысеныша и Парко. И у нас был бы собственный дом.

Рашед наконец отошел от нее и направился к массивной входной двери. Там он вдруг остановился, обернулся и, стараясь не глядеть на Тишу, сказал:

— Нет. Это невозможно. — Он рывком, обеими руками распахнул дверь. — Больше не смей говорить об этом.

Однако же семя упало на благодатную почву. Перемежая кнут и пряник, Тиша добилась того, что Кориш чаще оставался дома. Порой она льстила ему, и он откровенно упивался ее словами. Порой, когда Рашеда не было рядом, она втихомолку оскорбляла Кориша, ядовито намекая на его низкое происхождение. Совсем одурманенный ею, Кориш сдерживался от ответных оскорблений, отступал и лихорадочно искал все новые способы заслужить ее благосклонность. Теперь он не отдавал ей приказов. В сущности, Кориш стал ее рабом, а Тиша — его хозяйкой. И за это она презирала его еще сильнее.

Кориш не мог вымещать гнев на Тише, однако же накопившуюся злобу надо было куда-то девать. Как-то ночью он в припадке ярости отколотил Парко черенком метлы. Подобная экзекуция никому из них не могла причинить ни малейшего вреда, но Парко душераздирающе вопил от страха, и Рашед прибежал узнать, что происходит. Он не стал вмешиваться, но Тиша хорошо видела, как лицо воина пустынь потемнело от едва сдерживаемого гнева.

При каждом удобном случае — особенно когда Рашед был поблизости — Тиша доводила Кориша до бешенства и старалась всячески подчеркнуть, что их хозяин всего лишь мелкий истязатель (что было сущей правдой), а она, Крысеныш и Парко — его беззащитные жертвы. С каждой ночью лицо Рашеда становилось все мрачнее. Тиша купила картину, морской пейзаж, и повесила ее над очагом как намек, смысл которого остался для Кориша темен. Украдкой, но как можно чаще Тиша старалась привлечь внимание Рашеда к этой картине. Великолепно исполненный пейзаж с пенными валами и черным штормовым морем был воплощением того, что всем им было недоступно, — свободы.

И вот настала ночь, когда Тиша поняла, что Рашед доведен до предела. Она несколько раз заговаривала с ним, но он упорно отмалчивался. Настало время сделать последний шаг. И Тиша стала дожидаться следующего вечера, когда все они только-только проснутся после захода солнца.

Они собрались в главной зале и занимались повседневными делами, когда Тиша наклонилась к Коришу и прошептала ему на ухо:

— Пару ночей назад я видела на ярмарке твою мать. Старая ведьма сидела в палатке и продавала себя за два медных гроша…

Прочие ее оскорбления были, как правило, язвительно-утонченны — эту манеру Тиша переняла у аристократов и так искусно подбирала слова, что Кориш в своем невежестве мог бы счесть их дружеской подначкой. Никогда прежде Тиша не оскорбляла его так бесстыдно и грубо.

Ноздри Кориша раздулись, и он словно оцепенел. А потом ударил Тишу по лицу с такой силой, что она отлетела к стене.

Тиша сморщилась от боли. Голова у нее загудела как колокол, в глазах потемнело. Мгновение растянулось в вечность. В темноте, охватившей ее, не слышно было ни слова, ни звука, лишь тоненько звенело у нее в ушах. Она ошиблась. Неверно оценила настроение Рашеда. Второй попытки ей не сделать. После того что она натворила сегодня, Кориш больше не поддастся на ее уловки.

Наконец зрение вернулось к ней. Кориш стоял у стола, не успев еще опустить замахнувшуюся руку. Сзади на него летел, прыгнув через стол, Рашед. Он оскалил клыки, лицо его исказилось яростью, из горла рвалось бешеное рычание. В полете он ухитрился схватить рукоять меча Кориша, лежавшего в ножнах на столе.

Кориш обернулся на яростный рык за спиной. Глаза его не раскрылись от изумления, а, напротив, сузились, как у загнанного в угол пса. Он открыл рот, готовясь выкрикнуть приказ, которому Рашед не мог не подчиниться.

Рашед вскинул руку, стремительно дернулось запястье. Ножны соскользнули с меча, и, прежде чем они ударились о пол, клинок прочертил в воздухе металлический сверкающий след.

Тиша услыхала слабый хруст, когда меч разрубил шею Кориша. Голова его, отлетев, ударилась о каминную полку, и черная кровь хлынула струей, заливая стену.

Ножны наконец-то с грохотом упали на пол.

Тиша съежилась, припав к стене. Рашед приземлился по другую сторону стола в тот самый миг, когда обезглавленное тело Кориша обмякло и шлепнулось на пол. Отрубленная голова, прыгая, точно мячик, подкатилась к ногам Рашеда.

Тиша моргнула и наконец осознала, что все кончилось.

После стольких лет трудов, интриг, опасных игр все свершилось в одно мгновение. Тиша смотрела, как черная неживая кровь вытекает из обрубка шеи на покрытый соломой пол. Все, кто был в зале, застыли не шевелясь.

Первым вышел из оцепенения Парко. Нервно захихикав, он мягко, по-кошачьи прыгнул к трупу, припал к полу, принюхался… и истерически захохотал.

— Ты… — пролепетал Крысеныш, — ты убил его!

Гнев вышел из Рашеда, точно воздух из проколотого пузыря. Пошатываясь, неуверенно сжимая в руке меч, он тупо смотрел на обезглавленное тело. Лицо его было белым как снег. Затем он поднял голову и встретился взглядом с Тишей.

Она не собиралась останавливаться на достигнутом.

— Сожалеешь? — почти гневно спросила она. — Сожалеешь, что сделал это?

— Теперь уже поздно, — ответил Рашед. Он бросил меч на каменный пол и бережно помог Тише подняться. Она ничего не сказала, лишь в упор смотрела на него, словно и не слышала ответа. Тень недавнего гнева мелькнула в глазах Рашеда, и лицо его приняло жесткое выражение.

— Нет, — сказал он, — не сожалею.

Тиша тонкими пальчиками сжала его могучие плечи. На миг ей почудилось, что за спиной Рашеда, почти под самыми балками, парит призрачный Эдван.

— Мы свободны, — прошептала она.

Удалось! Кориш мертв, и теперь у них нет хозяина. Они свободны. Тишу охватила буйная радость, ей хотелось расхохотаться, но она сдержалась. Рашед осторожно отстранил ее и снял со стены картину с изображением моря.

— Соберите все, что хотите взять с собой. Мы сегодня же уезжаем.

— Уезжаем? — недоверчиво фыркнул Крысеныш. Он все это время так и стоял, ошеломленно глядя на обезглавленное тело Кориша. — Что ты несешь? Куда это мы уезжаем?

Ступая не слишком уверенно, Тиша с улыбкой на губах подошла к Крысенышу. Он уставился на нее широко раскрытыми карими глазами. Легонько, но настойчиво Тиша подтолкнула его к лестнице, которая вела в подвальные комнаты.

— К морю.

* * *

Эдван вырвался из сознания Тиши, убегая от оживших воспоминаний, которых он больше не мог вынести. В наступившей тишине слышно было только, как волны мерно обрушиваются на берег.

— Зачем? — спросил он, и в призрачном голосе отозвалась боль. — Зачем ты показала мне эти отвратительные сцены? Давай вернем то, что было прежде… таверна…

— Нет.

— День, когда мы встретились, день, когда мы впервые…

— Нет, любовь моя, — покачала головой Тиша. — Чтобы понять настоящее, тебе нужно увидеть прошлое. И не только его радостную часть.

— Но мне больно! — закричал Эдван, окончательно возвращая ее в настоящее.

— Любимый мой, — прошептала Тиша, всей душой сожалея о том, что он так страдает. — Давай побродим вместе по темным улицам и притворимся, будто мы снова в северных горах, будто мы снова юны…

— Хорошо. — Эдван подплыл ближе, мгновенно умиротворенный, и Тиша протянула ему руку. И хотя Эдван не мог сжать ее, его призрачная холодная плоть сомкнулась вокруг ее тонких пальцев.

* * *

В щель между неплотно закрытыми ставнями Крысеныш разглядывал мирно спящую девушку: ее темные волосы рассыпались по подушке, дыхание было легким и ровным. Она ничуть не была похожа на девушку, которую он выпил досуха несколько ночей тому назад, но при одном воспоминании об этом Крысеныш ощутил на языке сладкий вкус крови. А как легко было справиться с тем купцом на дороге!

И кто только придумал нелепое правило — нельзя убивать смертных? Неужели все их сородичи следуют этому правилу? Парко уж точно не следовал…

Сначала грубый и жестокий Кориш, жаждущий власти и славы в мире смертных. Затем Рашед, от которого всецело зависело их существование, Рашед с его дурацкими понятиями о чести и нелепой страстью к безопасной жизни и безделушкам смертных. Разве они не Дети Ночи? Разве одного этого уже не достаточно? Ни один живой мертвец, будучи в здравом уме, не пожелает стать смертным лордом или владеть пакгаузом и вести образ жизни смертных. В последнее время Крысеныш начал всерьез подозревать, что настоящие безумцы не он, не Парко, а Кориш и Рашед.

Девушка во сне повернулась на бок, закинула за голову тонкую загорелую руку. Очарованный этим движением, Крысеныш весь напрягся, втянул ноздрями теплый запах крови, бегущей под этой нежной кожей…

— На что это ты так загляделся, мой милый? — очень тихо спросили сзади.

Крысеныш не дрогнул, даже не обернулся. Это всего лишь Тиша. Он показал пальцем на окно:

— Вот на нее.

— Кормиться прямо в их домах неразумно. Ты же знаешь.

— Да, я много чего знаю, только вот не все это мне нравится.

Тиша погладила его по спутанным грязным волосам.

— Тс-с-с, — прошептала она. — До рассвета уже недалеко. Пойди отыщи себе добычу полегче. Подумай о нашем доме. Подумай обо мне.

Покоренный ее прикосновением, Крысеныш бесшумно отошел от окна. Да, он будет осторожен — ради Тиши. И все-таки, когда они уже вместе шли по улице, он все думал о нежной загорелой коже спящей девушки.