Весь путь назад через ситт на трамвайную станцию Чейн соблюдал осторожность, всматриваясь в тысячу тёмных углов. Один раз он заставил Винн сесть и отдохнуть, пока он, как он им сказал, разведает путь впереди, но сделать он собирался не это. Скрывшись из вида, он принял другую половину фиолетовой смеси. Они были далеки от опасности, и все же он не мог позволить себе впасть в дремоту.

Когда они наконец проползли через прорытое ими же отверстие в щебне, он не был удивлен, обнаружив две дрезины. Иль’Шанк, должно быть, приехал во второй, но домин, казалось, исчез.

Чейн хотел увезти Винн максимально далекого от этого места, поэтому быстро помог ей и Тени устроиться на борту. Затем он и Красная Руда начали накачивать её для путешествия назад. Однако, Чейн продолжил всматриваться в темноту вокруг, хотя не Иль’Шанк занимал его мысли теперь.

До сегодняшнего дня у него не было доказательств того, что призрак жив. Скорее наоборот. Но он терроризировал Винн, как мог, до начала этой поездки, в надежде заронить сомнения в ее уверенности, что призрака можно списать со счетов.

Ему было жаль, что он не был неправ. Ему было жаль, что он так и не смог извиниться за то, что сделал.

Дни и ночи сменяли друг друга, но к тому времени, когда они прошли через длинный тоннель и оказались под открытым небом — там, где нашли вход, где проход Скользнувшего Зуба встречался с хребтом Резака неба — только одна вещь занимала мысли Чейна.

Винн окончательно пала духом. Он не смог спасти ее от всего, и особенно от неё самой.

Слишком часто, когда она искала то, что было крайне важным или необходимым, цену платили другие. Другие его не заботили, но смотреть, как она сидит, сгорбившись, перед походным костром было невыносимо. Он стоял за лагерем, свет от костра едва достигал его. Голова Тени лежала у нее на коленях, но Винн смотрела только на потрескивающий огонь.

— Почему ты сказал мне идти… когда тот суманец нашел нас?

Внезапный вопрос прервал ход мыслей Чейна. Он повернул голову и обнаружил, что Красная Руда стоит в нескольких шагах от него. Но гном не смотрел на него, только на Винн.

Чейн слишком долго не отвечал, и Красная Руда наконец повернулся к нему. Только намек на подозрения и отвращения задержался на его лице, но в тот момент, когда он спрашивал, гном, возможно, видел, каким был Чейн на самом деле.

— Почему ты рисковал ею? — продолжил Красная Руда. — И доверился мне… когда она не доверяла? Откуда ты знал, что мне можно доверять?

— Я и не знал, — устало ответил Чейн. — Я вообще ничего не знал.

Всё было не так-то просто. Это вообще был не ответ, но Чейн не знал, что ещё сказать.

Как он мог признаться, что его не заботило, что случится с шаром, пока он хотел добраться до Винн? Хоть он и выполнил её просьбу, но все еще не решил, стоит ли доверять Красной Руде. Сомнение пришло и ушло немедленно, когда он потерял разум.

Остался только зверь, полу осознающий желание Чейна быть рядом с Винн. Это пугало его, даже когда он брал власть нал ним.

— Ты должен хоть немного отдохнуть, — сказал он.

Но Красная Руда остался на месте, наблюдая за Винн.

Удача улыбнулась им: они нашли своих лошадей поблизости, пьющими из горного ручья. Животные были в удивительно хорошей форме и были готовы везти фургон. Однако, как будто в насмешку, Чейн нашел ещё трех лошадей и три эльфийских седла в кустах. Он не знал, что это означало, но это подтверждало давнее заявление Красной Руды — их преследовали, и не только Иль’Шанк. Возможно, не суманский Хранитель ехал на второй дрезине.

Кто ехал на других лошадях?

— Тень и я пойдём на охоту, — сказал Чейн. — После этого будем останавливаться только, чтобы поесть и дать лошадям отдохнуть. Я буду вести ночью, а ты и Тень — днём. Мы найдем способ добраться до побережья, не приближаясь к Лхоинна… особенно с тем, что ты несешь теперь.

Красная Руда вздохнул и кивнул, сложив руки на груди.

Чейн медленно вошёл в лагерь, но резко остановился, не желая потревожить Винн. Тень подняла голову, но Винн даже не пошевелилась. Она не показала и признака, что услышала его шаги. Чейну было неловко оставлять Красную Руду стоять одного в темноте, даже больше, чем гном мог понять. Поскольку вина Винн перед своенравным Ходящим-сквозь-Камень была основана на кое-чем большем.

В ситте, когда они добрались до дрезины, прежде чем начать поездку назад, Винн попросила — настояла — чтобы Красная Руда никогда открыто не говорил о Глубоком Корне.

Это имя было стерто временем, заменено названием, которое даже те немногие, кто помнил, хотели забыть, похоронить навсегда. Глубокий Корень сам хотел, чтобы имя забыли. Он не хотел, чтобы все знали правду: как его братья по касте сошли с ума и обернулись против своего же народа.

После того, как Винн обратилась к нему с этой просьбой, Красная Руда ответил первыми словами, которые он произнес с тех пор, как они нашли кости его предка. Это врезалось в память Чейна навсегда.

Винн стояла молча, не пытаясь защититься, пока Красная Руда кричал на неё. На подсознательном уровне Красная Руда, должно быть, понимал, что она права. Однако он напал на нее с гневом и болью, которую пытался скрыть, запереть внутри себя, поскольку больше не было никого, кого можно было бы винить.

Чейн хранил молчание.

Хотя он напряженно наблюдал, чтобы Красная Руда в порыве гнева не поднял на неё руку, но ничего не предпринимал. Винн бы этого не одобрила. Возможно, она понимала, что Красная Руда заслуживает шанса выразить свою боль.

В конце концов, Красная Руда, опустошённый, затих.

Даже если он хотел очистить имя своего предка, какие доказательства они имели?

Не было никаких доказательств.

Мир ничего не знал о Глубоком Корне. Те, кто знал название Таллухераг — Бог Резни — знали только, что это означало, а не почему. И хотели забыть даже это. У Красной Руды были только слова чешуйчатого зверя, охраняющего инструмент забытого врага.

Рассказ о том, как Красная Руда добыл это знание, будет намного менее правдоподобным, чем легенда о Таллухераге, даже если объявить об этом перед большим количеством людей.

Всё, что Винн могла предложить Красной Руде, это позволить ему рассказать все Циндеру. Мастер Ходящих-сквозь-Камень, тепло принявший младшего сына Железной Косы, мог поверить такому рассказу. Красная Руда сможет похоронить своего предка среди заслуженных мертвых Дред-Ситта, и он не будет забыт и навечно мертв, по крайней мере, для него.

Чейн смотрел на Винн, сидящую перед огнем, но не смог найти в себе силы отослать ее спать. Около ее постели в фургоне было другое напоминание того, как мало получила и она сама. Да, шар лежал там, под навесом из непромокаемого брезента, но какое это имело значение? Чейн не мог понять, почему он получил его так легко, когда призрак намного опережал его. И где Сау’илахк сейчас?

Ничего не было легко. Им не могло так повезти. Он не верил в это.

Но больше всего Чейна беспокоило то, почему Винн так недвижимо и рассеянно смотрит в огонь.

* * * * *

Все время поездки до побережья на север и плавания то на одном судне, то на другом, Чейн и Красная Руда попеременно присматривали за Винн. Сау’илахк, Иль’Шанк, какие-то таинственные эльфы — слишком многие следовали за ними в тот мертвый ситт.

Чейн изо всех сил старался объяснить Тени, что она должна бодрствовать в комнате Винн по ночам. Он почаще снимал свое кольцо, чтобы собственными чувствами проверить корабль, хотя ни разу ничего не обнаружил, а Тень — не подняла тревоги.

Зима прошла, и весна уже вступила в свои права к тому времени, когда они достигли порта Колм-Ситта. Они шагали по городским улицам, ведущим к Гильдии. Но когда замок Хранителей показался вдали, Чейн внезапно остановился.

Винн сделала еще три шага, прежде чем поняла, что его нет рядом. Чейн медлил, поскольку было кое-что, что он должен был сообщить ей.

— Я уезжаю, — резко сказал он.

Выражение лица Винн заставило его пожалеть о своем выборе слов, и он поспешно продолжил:

— Нет… Не навсегда… Я собираюсь в Дред-Ситт с Красной Рудой, охранять шар, пока он с Ходящими-сквозь-Камень не найдёт ему надёжное место. Там он должен быть в большей безопасности, чем где-либо еще. Даже если Сау’илахк все еще следует за нами, он сто раз подумает, прежде чем сунуться туда снова.

Ее лицо было бледным от истощения, а глаза — такие же безжизненные, как той ночью у походного костра.

— Я должна идти с вами.

— Нет, иди внутрь и оставайся там, — приказал он, но затем оборвал себя. — Ради меня, пожалуйста. Спи в своей комнате, ешь что-нибудь приличное и отдыхай. Красная Руда и я сможем двигаться быстрее, если мы будем путешествовать… его методом.

Винн ещё долго смотрела на него, осознавая, что он имеет в виду, и наконец кивнула:

— Хорошо.

— Не покидай Гильдию, — твердо сказал он и глянул на Тень, чтобы удостовериться, что и собака поняла. — Красная Руда наймёт для меня место на шхуне на обратный путь. Меня не будет всего две ночи.

Он был удивлен, увидев боль в ее лице. Она боится, что он может не вернуться? Он начал рыться в своей сумке, пока не нащупал цилиндр из старой, потертой жести.

— Вот, — сказал он.

Чейн протянул футляр, хранящий в себе древний свиток, который когда-то привел его к ней. Тот, который содержал стих, полностью переведенный, но части его было трудно связать вместе в смысловом значении. Отдать его ей — это была единственная гарантия, которую он смог придумать, чтобы убедить ее.

— Для сохранности, — сказал он ей, и развернулся, чтобы вернуться в порт.

Его схватили за руку.

Он не смел оборачиваться или даже посмотреть вниз. Он слишком боялся, поскольку между ними все еще было слишком много вопросов, оставшихся без ответов.

Но он на мгновение сжал пальцы Винн, перед тем, как отпустить.

* * * * *

Следующей ночью Чейн стоял один в храме Отца Языка.

Он смотрел на большую статую Банаэ — гномского Вечного — которой не было в большом зале Балаал-Ситта. Светильники, заправленные нефтью, бросали тени на его лицо, и Чейн не мог прогнать чувство, что статуя наблюдает за ним.

Нелепое предположение.

Однажды он вступил в священное место, не зная, что с ним произойдет. Он старался даже не думать об этом. Но тогда у него не было выбора, поскольку Винн привела его к дверям храма, а рассвет был близок. Ему было не по себе, пока они шли по прихожей, и он содрогнулся и интуитивно отпрянул, когда они вошли в эту палату.

Теперь он спокойно стоял тут, целый и невредимый.

Стены вокруг него целиком были покрыты вырезанными в камне знаками, которые он не мог прочитать, хотя ему и хотелось. Вдруг он услышал приближающиеся тяжелые шаги в проходе позади него.

— Он точно в безопасности? — спросил он, не оборачиваясь.

Ответа не последовало, и Чейн опустил взгляд и обернулся.

В проходе стоял Красная Руда, одетый в черную, чешуйчатую кольчугу своих собратьев. Он посмотрел на статую Отца Языка и в замешательстве нахмурился. Когда он перевёл свой взгляд на Чейна, озадаченное выражение осталось на его лице.

Красной Руде, должно быть, показалось странным обнаружить монстра с безумным зверем внутри, стоящим перед покровителем знания в месте веры.

— Я принес то, что ты просил, — сказал Красная Руда, подходя ближе, — хотя удивляюсь, зачем они тебе. Не ешь их сырыми, так как они должны… быть…

Красная Руда запнулся, поскольку не понимал, почему Сын Ночи, не-мертвый, хотел получить пищу?

— Они не для еды, — ответил Чейн. — Для чего-то еще… для Винн.

Приняв тканевый свёрток из его рук, он развернул его и обнаружил кучку странных небольших грибов, которые выращивали только гномы. Их шляпки были весьма необычны: они разветвлялись, словно ветки, с крошечными листообразными утолщениями на концах. Их называли мухкгеан. Как и белые цветы из Лхоинна, они были компонентом заживляющей смеси из списка в «Семи Листьях Жизни».

Он опасался прикасаться к грибам голыми руками. Не рискнет после анасгиаха.

— Еще раз, спасибо, — повторил он. — Как я могу связаться с тобой, если будет необходимо?

Красная Руда ответил не сразу:

— Главный ширвиш в любом храме поддерживает связь с мастером Циндером. Пошли весточку сюда, и я получу её к рассвету или закату.

Молчание повисло между ними. Красная Руда снова глянул на статую Отца Языка, а затем на Чейна. Немного былого подозрения и отчуждённости появилось на его широком лице, но он озадаченно покачал головой, и это выражение исчезло.

— Мир, которого я хотел добиться, все еще похоронен, — произнёс он. — А менять что-либо я не хочу.

— Мир не изменится, — быстро сказал Чейн. — Он всегда был и есть таким. Все, что изменяется, — это то, что мы знаем — или во что верим — хотя это может и отличаться от того, чего мы хотим.

Красная Руда кивнул и, опустив голову, уставился на камни пола:

— Шхуна ждет ниже, как обещано. Доберись туда пораньше. Она отплывает на рассвете, — пробормотал он, затем поднял глаза на Чейна. — Безопасной поездки… и мира, сколько он только может продлиться.

К тому времени, когда шаги Красной руды стихли у двери храма, Чейн тоже развернулся, чтобы уйти.

Идя через это место веры, он прокручивал в голове все, через что он прошёл за эти несколько месяцев, и задумался над тем, во что он сам действительно верил.

Он верил в Винн.

Винн, которую он теперь знал, была далека от эфемерного образа, сложившегося у него в голове с их первой встречи. Тогда под маской незначительного молодого дворянина, интересующегося науками, он приходил в старые казармы, выделенные для Хранителей в далекой столице его родины. Это его убежище в мире живых было быстро разрушено, как только появилась Магьер, та полуживая, другой «монстр», который так много забрал у него.

Иллюзии Чейна относительно Винн развеивались долго. Ведь с их первой ночи за шатким столом, заставленным пузырьками под чернила, заваленном перьями и пергаментами, в воздухе, напоенным ароматом мятного чая, она стала для него единственной желанной спутницей… на всю жизнь.

Сколько изменилось с тех пор — и сколько осталось неизменным. Он наблюдал ее постепенное падение от его видения всего, что представляли ее Гильдия и она сама, до реальности. И вдруг она сразила его всего четырьмя словами:

«Если ты любишь меня…»

Это вовсе не подтверждало, что она чувствует то же самое к нему. Это не было тем, во что он мог рискнуть поверить, заменив знание верой. Но это заманило его в ловушку, оставив без разума. Возможно, только инстинкт провел его через тот кризис.

Как он может любить ее и отрицать то, во что она верит?

Ответ был с ним, в нем, с того момента, как она произнесла эти четыре слова.

Принял ли он способ видения мира Винн, или поверил в то, что, по её словам, может произойти, не имело значения. Если он хочет когда-нибудь получить ее, то должен хотеть то, что для нее важно. Было необходимо верить в нее.

Если он хочет стать кем-то большим для нее, она должна быть сердцем его веры.

* * * * *

К тому времени, как шхуна причалила, опустились сумерки. Чейн сошёл на берег и направился к Гильдии Хранителей.

Он прошел через ворота в стене замка, и не обнаружил никакой охраны. Наружная решётка была поднята. Никто не вышел, чтобы поприветствовать его.

Казалось, что три месяца без смертей способствовали распространению какого-то иррационального понятия среди Хранителей, что это место безопасно. Или, возможно, вид самого старого замка города, оплота знания, запертым и охраняемым, больше не был приемлем в глазах королевской семьи Малурны.

Так или иначе, Чейн считал это глупым высокомерием.

Он начал нервничать, когда шагнул из тоннеля во внутренний двор под свет больших факелов. Где Винн? В своей комнате, в общем зале, или библиотеке с архивами? Сомневаясь, он повернулся к южному зданию, где размещались все ученики и странники.

На ходу, он сунул руку в карман и вытащил свой кристалл холодной лампы. Он быстро потер его о бедро.

Войдя в здание, он пробрался к двери комнаты Винн и открыл её. Когда он уже собирался войти внутрь, движение в тупике прохода привлекло его внимание.

— Господин?.. — спросил напуганный, дрожащий голос.

Низенькая фигура в коричневой одежде вышла из теней. Это была маленькая девочка с веснушками и двумя косичками. Чейн вспомнил, что видел, как она спорила с друзьями о Тени той ночью, когда Винн сказал ему, что Совет одобрил их поездку.

Широко распахнув глаза и запрокинув голову, чтобы посмотреть на него, она протянула ему обрывок пергамента. Ее голос дрожал:

— Странница Хигеорт сказала передать это вам, если вы вернетесь этим вечером.

Чейн взял пергамент, развернул и прочитал его.

«Чейн, все в порядке. Я спустилась в архивы, но скоро вернусь. Жди меня в моей комнате.»

Слова Винн принесли ему смесь досады и облегчения. Он не хотел оставлять её одну, но, возможно, поиски пути вперед выведут ее из отчаяния. Он остановился, снова посмотрев на записку. Сначала он даже не задумался об этом, отвлёкшись на посыльную.

Она была написана в слоговой азбуке бегайн, хотя символы были специально упрощены.

Зачем Винн сделала это? Почему она послала этого ребенка с косичками, чтобы передать записку? Вдруг он вспомнил, что в разговоре со своими друзьями, она упомянула, что бегло читает на бегайн.

Столько тайн, зачастую важных, написано в слоговой азбуке. Оставаться с Винн, верить в неё — в ее причины — будет сложнее, чем он представлял. До прошлой ночи он никогда не давал этой мысли укорениться среди своих мечтаний. Если он хочет ее и ее мир, то должен ещё больше измениться.

— Кайн… не так ли? — спросил Чейн, посмотрев вниз на девочку.

Замешательство начало перевешивать нервозность на её маленьком личике. Она кивнула, но не произнесла ни слова.

— Я слышал… Винн говорила… — начал он, но прервался, подбирая слова. — Она сказала, что ты усваиваешь слоговую азбуку бегайн лучше остальных… твоего возраста.

Она съежилась при звуке его искалеченного, хриплого голоса. Ее губы приоткрылись, будто она хотела заговорить, но не могла обрести дар речи.

— Ты будешь обучать… — требовательно начал Чейн, но затем остановился и, сделав над собой усилие, продолжил более мягким тоном. — Я хотел бы… я буду благодарен, если ты сможешь помочь — научить — меня… когда у тебя будет время.

Она моргнула, затем ещё раз, но не двинулась с места.

— Пожалуйста, — быстро добавил он, пожалуй, слишком резко.

Терпение Чейна быстро истончалось в тишине ожидания. Внезапно, она сделала шаг ближе. Пока она медленно подходила, ее взгляд то и дело падал на светящийся кристалл у него в руке.

Эта приманка имела тот же эффект, что и брошенный в переулке мешочек с монетами, когда он охотился на ночных улицах города. Или, по крайней мере, это так заинтересовало её, что любопытство перевесило страх перед ним.

Она подошла еще ближе и заглянула в пустую комнату Винн.

Несомненно, она видела его прежде со странницей, той, кто объехала полмира и вернулась с дикими рассказами и чёрной маджай-хи из сказок. И тем, о чём девочка не знала — чего никто здесь не знал — монстром, следовавшим за Винн по пятам.

Кайн подняла на него глаза, но всё ещё не могла выдавить из себя ни слова, и только кивнула.

Чейн протянул ей руку, и она приняла её.

Ее крошечная ладонь была очень теплой и немного влажной от пота. Она сжала его пальцы, вероятно, слишком холодные для неё. Он повел ее вниз по лестнице туда, где в конце длинного коридора, почти у сторожевой башни, располагались комнаты посвященных.

— Ты передала сообщение, — сказал он. — Ложись спать.

Чейн смотрел, как она рысью уносится прочь, хотя девочка и оглянулась на него несколько раз. Когда она скрылась из вида, он вернулся назад к комнате Винн. Прикрыв руками кристалл, он вошел и выглянул из окна во внутренний двор.

Там никого не было, и он ждал в темноте, высматривая Винн.

Зверь в нем дернулся в своих цепях, но он загнал его внутрь, сосредотачиваясь на одной истине. Он теперь яростно охраняет это место — а также всех, кто живёт здесь, достоин он звания Хранителя или нет.

И он будет делать это так долго, как Винн позволит ему.