Семь ночей спустя Винн стояла на коленях на полу своей небольшой комнаты и кормила Тень кусочками сушеной рыбы. Было тихо, за исключением клацанья зубов собаки и звука жующих челюстей. Она в который раз поглядела на дверь, задаваясь вопросом, почему Чейн все еще не пришёл, а затем осмотрела свою простую комнату: кровать, стол, тумбочка и одно узкое окно с видом на внутренний двор и сторожевую башню.

Когда-то она чувствовала себя в безопасности здесь, но теперь это стало ее тюрьмой. Совет выдерживал оглушительную тишину, и она начала задаваться вопросом, собираются ли они вообще решать ее судьбу. Как бы там ни было, она и Чейн готовились, составив список того, что необходимо было приобрести к поездке. Он заходил в ее комнату каждую ночь, прежде чем отправиться в город, чтобы рассказать ей, что он приобрел, или узнать об изменениях в списке — или вернуть тетрадь и взять следующую.

Винн внутренне сжималась всякий раз, когда он делал последнее.

Не то чтобы она возражала против того, что он читает её записи. Они были отчетами ученого, в конце концов. Но некоторая часть их содержания описывала охоту на нежить и её устранение. Чейн часто становился угрюмым или даже проявлял горечь, когда она упоминала своих старых товарищей — Магьер, Лисила и Мальца. Она могла только вообразить его состояние, когда он читал об этом.

Отношение Винн к этой троице было… сложным.

Магьер была грубой, темноволосой мошенницей, и единственным дампиром, о котором Винн когда-либо слышала. Лисил был полуэльфом, которого с юных лет обучали как убийцу, под властью тирана — вот какой была жизнь, от которой он сбежал. Малец был настоящим маджай-хи — истинный Стихийный Дух, который принял решение родиться в теле щенка в Эльфийских землях.

Во время, проведённое Винн в Запределье, на Восточном Континенте, она путешествовала с этими тремя в поисках артефакта, которым когда-то владел Древний Враг со множеством имен. Последний этап их поездки закончился на далеком юге в горах, в пустынной местности Пока-Пикс. Там они наконец добыли артефакт — шар — а также те старые тексты, которые принесли Винн только проблемы после возвращения домой. Она и ее товарищи унесли то, что смогли, и по их возвращению в новую небольшую миссию Гильдии в Беле, Винн дали задание доставить тексты в Колм-Ситт.

Магьер, Лисил и Малец поплыли с нею, вместе с шаром. Это плавание заняло большую часть года. Они оставались вместе, пока Колм-Ситт не показался в виду, а затем их пути разошлись. Товарищи Винн — главным образом Малец — решили, что шар слишком опасен, чтобы оставить его Хранителям. Они уехали, чтобы найти надёжное место для него и спрятать от тех, кто может его искать.

Винн всё ещё скучала по ним. Магьер, Лисил и Малец стали для неё больше даже, чем друзья. Они походили на родственников… стали её семьёй. Она чувствовала себя одиноко без них, и Чейн осознавал это.

Он так хотел прочитать ее записи, и она уступила его доводам, но каждый раз, когда он возвращал одну тетрадь и брал другую, он становился более тихим, напряженным и говорил только по существу. Что хуже всего, он делал вид, что не понимает, о чём речь, когда она спрашивала, в чём дело. Его ухудшившееся настроение могло и не иметь никакого отношения к записям, но она в этом сомневалась.

И усугубляло положение то, что он продолжал возвращаться к Сау’илахку.

Сау’илахк исчез — Винн знала это. Она видела его смерть, а Чейн — нет. Она описала ему каждую деталь, хотя и не могла объяснить влияние Чиллиона и Ходящих-сквозь-Камень на призрака.

Но он не видел своими глазами, как это произошло.

Чейн очень много значил для Винн. Он появлялся в самые худшие моменты ее жизни, когда казалось, что никто не сможет защитить ее. Он в буквальном смысле заслонял её собой и делал то, что считал нужным для её защиты, хотя ничего не получал взамен. Но он был вампиром, одной из высших форм не-мёртвых, нежити, известной в некоторых культурах как Дети Ночи. И иногда, словно хищник, охраняющий территорию, он заходил слишком далеко в своём стремлении защитить её.

Винн беззаветно доверяла ему как товарищу, но могла ли она позволить себе чувствовать к нему что-то большее? Все равно, она хотела понимать его лучше. Он волнуется из-за предстоящей поездки или из-за мизерного шанса на слепой успех? Или это было из-за того, что они обнаружили в Дред-Ситте? По тому, что она перевела в древних текстах и свитке Чейна, они раскрыли ещё более тяжкое бремя.

Магьер, Лисил и Малец были хранителями не единственного шара.

Враг создал пять таких для какой-то неизвестной цели, один для каждого из Элементов Существования. Друзья Винн были обладателями, скорей всего, шара Воды, и они были где-то на севере этого континента, пытаясь спрятать его.

В конце Великой Войны Враг дал тринадцати вампирам, известным как Дети, задачу разделить и спрятать эти пяти шаров. Оказалось что даже тысячу лет спустя, шары все еще существуют… где-то… последние отзвуки войны, в которую столь немногие верили. У Врага теперь были приспешники — старые и новые — помогающие в поисках шара.

Винн подозревала, что ещё один шар мог все еще быть в Балаал-Ситте. Если так, то она должна была найти его раньше, чем другие слуги Врага, вроде того призрака.

Тень проглотила последний кусочек рыбы и заскулила, прося добавки.

— Ты не станешь обжорой, как твой отец, — сказала Винн, поглаживая голову собаки. — Время для уроков языку.

Тень отпрянула, с низким рычанием прижав уши к голове.

— Тень… не спорь.

Голова Винн внезапно заполнилась хаотичной смесью ее собственных воспоминаний. На них она прикасалась к Тени и общалась с ней, делясь умственными образами. Этот мельтешащий каскад заставил её голову отяжелеть.

— Нет… не через память, — сказала она. — Ты выучишь слова, даже если мне придётся привязать твои уши торчком, чтобы ты услышала их.

Как ее отец, Малец, и другие маджай-хи, Тень общалась с сородичами воспоминаниями, передавая их через прикосновения, а не через речь. Винн тоже умела так общаться. Отец Тени был уникален, поскольку мог как-то передавать ей в голову свои слова. И отец, и дочь могли также заставить всплыть чужие воспоминания, пока человек находился в их поле зрения. Но, в отличие от Мальца, Тень не могла передать слова в голову Винн.

Вместо этого, Тень могла передать ей через прикосновение свои воспоминания. Она могла также показать воспоминания, которые взяла от других. Насколько знала Винн, никакой другой маджай-хи или человек не могли так делать.

— Тень, иди сюда, — сказала она.

Тень разомкнула челюсти, и розовый кончик ее языка скользнул по носу — точно так же, как раньше делал Малец.

Винн вздохнула.

— Я едва терпела это от твоего отца. Не думай, что я позволю тебе больше. Иди сюда!

Недавно, Тень допустила промах. Винн раскусила, что молодая маджай-хи действительно понимает слова. Тень не могла говорить, но она могла слушать, и делала она это так, чтобы никто не узнал. И она будет слушать теперь, чтобы учиться.

Тень резко присела.

Винн в удивлении отпрянула, но собака прыгнула к ней, оббежала девушку и забралась под кровать. И свернулась там, отвернувшись к каменной стене.

Винн выпрямилась:

— Не упрямься!

Тень явно негодовала, что была вынуждена общаться на «бормотании» людей, но Винн была полна решимости расширить словарный запас собаки. Изнурительный процесс обмена воспоминаниями мог быть в порядке вещей для маджай-хи, не приученного ни к чему иному, но это не было достаточно эффективно для Винн.

Предстоящая борьба со зверем, размером с волка, заставила бы разумного человека трижды подумать, но все же… это не помешало Винн схватить Тень за хвост.

Тень с рычанием повернула голову.

Винн не отпускала:

— Не посмеешь.

Уши Тени вдруг встали прямо. Она посмотрела через комнату, низко зарычав и снова опустив уши, потом выбралась из-под кровати.

Винн выпустила хвост Тени и повернулась к двери.

— Чейн? — позвала она. — Это ты? Входи.

Дверь не открывалась, а ворчание Тени перешло к открытому предупреждающему рыку.

Прежде чем Винн посмотрела на собаку, её взгляд упал на стену рядом с дверью. Она начала медленно выпирать вперёд. Винн пятилась до тех пор, пока в колени ей не упёрлась кровать.

Серые камни стены прогнулись в комнату, как будто что-то давило на них с другой стороны.

Винн кинулась к углу возле двери и схватила посох. Она скинула кожаные ножны с его вершины, наставив длинный солнечный кристалл на слегка колеблющиеся камни стены.

Что-то похожее на капюшон плаща, скрывающий лицо, появилось из стены. Тяжёлая нога встала на камни пола, и в комнате оказалась крепкая фигура, вдвое шире Винн, но не выше её. Широкая рука с силой откинула капюшон назад, и коренастый гном с негодованием посмотрел ей в глаза.

Испуг Винн сменился гневом:

— Что ты здесь делаешь?

Красная Руда бросил взгляд на всё ещё рычащую Тень. Он не носил бороды, что было необычно для гномов мужского пола, его красные волосы спадали до плеч, закутанных в шерстяной плащ цвета железа. Он выглядел молодо, приблизительно на тридцать по человеческим меркам, следовательно, ему лет шестьдесят или больше. Но Винн знала ещё кое-что.

Красная Руда был старше, чего не было видно из-за того, что он был Хассагкрейг — Ходящим-сквозь-Камень Дред-Ситта.

— Почему вы задерживаете отъезд? — спросил он, проигнорировав ее вопрос.

Она стиснула зубы. Он оставил свою секту, полный решимости присоединиться к ней в поисках Балаал-Ситта, но она не доверяла ему. Он грозил еще более тёмными проблемами, чем Совет.

Из того, что она узнала о Балаал-Ситте, его падение — его полное разрушение — было работой предателя. Того, чьё имя давно забыли, осталось только загадочное название на древнем гномском — Таллухираг, «Бог Резни». Казалось, только Красная Руда знал его истинное имя.

Байундуни — Глубокий Корень — был Ходящим-сквозь-Камень Балаал-Ситта, как Красная Руда в Дред-Ситте. Но связь эта была глубже, чем только это, поскольку Красная Руда утверждал, что тот был его предком, призвавшим его к священному служению Ходящих-сквозь-Камень, опекунов и смотрителей заслуженных мёртвых гномов.

Красная Руда поклонялся этому устроившему геноцид предателю, утверждая, что Глубокий Корень — Таллухираг — не был Падшим, тем, кто олицетворял противоположность того, что представляли гномские Вечные.

Чейн подтвердил своим чутьём правды, что Красная Руда действительно верит в то, что Глубокий Корень не был предателем. Но в вере не было никаких доказательств. Сознательно или нет, все это могло сделать Красную Руду потенциальным орудием Врага через дух массового убийцы. А возможно, он уже им был.

Винн не хотела брать его с собой.

Вдруг она обратила внимание на то, во что он одет.

Он больше не носил черно-чешуйчатую броню Ходящих-сквозь-Камень. На поясе всё ещё были парные кинжалы, наряду с новым, широким гномским мечом в ножнах. Но длинный железный посох в его большой руке был первым плохим знаком. Он был одет в коричневые брюки и рубашку из небелёного холста, выглядывавшую из-под шерстяного, темно-оранжевого плаща.

Удивлённая, она уставилась на его одеяние:

— Зачем ты надел это?

— Для маскировки, — спокойно ответил он.

Было еще кое-что в Красной Руде: он вел себя не как типичный гном. Большинство из его народа не спешило проявлять отрицательные эмоции, предпочитая дружелюбность. Их широкие лица обычно выражали все их эмоции, а говорили они раскатистыми громкими голосами.

Голос Красной Руды слишком часто был низким и тихим, его темные глаза были лишены искренних эмоций его народа. Она никогда не могла быть уверена, что подразумевается под его словами. И хотя она не была религиозной, его выбор маскировки, что плащ, что посох, показались ей кощунственными.

Красная Руда «замаскировался» под ширвиша Бендзакенджа, Отца Языка, гномского Вечного, покровителя истории, традиций и мудрости. Это было максимально удалено от обманов Таллухирага.

— Сними это, — сказала она ему.

— Ширвиши Отца Языка часто путешествуют по северным землям. Я не хочу быть слишком заметным во время поездки.

— Я сказала… сними это.

У любого, кто поклонялся слуге Врага, не было права притворяться ширвишем, религиозным служителем Отца Языка.

— Когда мы отъезжаем? — спросил он.

— Я не соглашалась брать тебя с собой.

— Это было улажено в справедливом обмене с твоим товарищем.

Винн отвела взгляд.

Чейн сломал свой меч, пытаясь открыть огромные железные двери из-за ее навязчивой идеи найти Ходящих-сквозь-Камень. Когда они вернулись в Гильдию, появился Красная Руда. Он принес Чейну новый меч, выкованный из самой прекрасной гномской стали, о котором Чейн, с их скромными финансами, мог только мечтать.

Чейн доверял Красной Руде ещё меньше, чем Винн, но он нуждался в новом мече. На предложение одного из них, да ещё и такого мастерства, он не сказал ни слова отказа.

— Так когда мы отправляемся? — переспросил Красная Руда.

— Я не знаю. Я жду финансирования и… обсуждения других вопросов.

Она не собиралась говорить ему больше, чем необходимо.

Красная Руда отвернулся:

— Я в Гарвест Инн, к западу от района Имперского Грейлэнда. Пошлите сообщение, когда будете готовы, — он сделал паузу, стоя к ней спиной. — Сделайте это заранее, чтобы не уехать без меня.

Тень снова громко зарычала. Хотя тихий голос Красной Руды не изменился, эти последние слова походили на угрозу. Или, возможно, Тень выловила кусочек памяти, мелькнувший в мыслях гнома. Так или иначе, Винн промолчала, и Красная Руда шагнул к стене, а потом прошёл сквозь неё.

Она опустилась на краешек кровати, чувствуя себя на пределе сил, и запустила пальцы в загривок Тени. Собака прижалась мордой к её шее, но мягкий мех и теплый, влажный язык не успокоили её. Винн посмотрела на дверь.

Где же Чейн?

* * * * *

Проснувшись в сумерках, Чейн быстро оделся, ненадолго задержавшись перед зеркалом. Он попытался пригладить рвано подрезанные, рыже-каштановые волосы. Несколько предметов, результаты его ночных вылазок в город, лежали на комоде. Он пока не сказал Винн об этих дополнительных приобретениях.

У меча, который Красная Руда принес ему, теперь были простые кожаные ножны. Новый плащ из темно-зеленой шерсти с глубоким капюшоном свернутый лежал на краю комода. На нём покоился такой же длинный шарф, пара новых кожаных перчаток и два небольших кожаных треугольника, сшитых по краю.

У него в списке были ещё два пункта, и сегодня ночью он должен был не опоздать.

Промчавшись через маленький проход во внешний коридор, Чейн захлопнул дверь в свои гостевые покои и поторопился к лестничному пролёту. Он спустился до уровня земли, но не вышел во внутренний двор. Вместо этого он нырнул в одну комнату на первом этаже, обставленную рабочими местами, книгами, хитрыми стеклянными приборами и другими инструментами. Повернувшись, он направился к другому лестничному пролету.

Спустившись ещё на этаж, он ступил в узкий каменный коридор, освещенный двумя наборами холодных ламп, установленных в металлических сосудах на стенах. Алхимически смешанные жидкости обеспечивали умеренно высокую температуру, чтобы сохранять их нагретыми. Под их устойчивым светом он отсчитал три широкие железные двери с обеих сторон прохода. Это были подземные лаборатории Гильдии.

В двух предыдущих вылазках за восемь ночей он никогда не видел то, что лежит позади них. Он пытался открыть их и посмотреть, что там, и удовлетворить своё любопытство. Ни одна дверь не сдвинулась с места, хотя на них не было никаких замков или засовов снаружи. Он двинулся к последней справа, но сегодня вечером она была плотно закрыта, как и другие.

Чейн тяжело вздохнул: старая привычка, оставшаяся с тех пор, когда он ещё был жив. Он постучал, прислушиваясь в ожидании ответа, но ничего не произошло. Он нажал на тяжелую железную ручку, ожидая, что дверь не откроется. К его удивлению она подалась внутрь. Он поколебался и глянул вдоль других тяжелых дверей.

Это было неправильно. Однако, возможно, тот, кто был там, просто не услышал его. Он открыл дверь.

— Георн метаде, — сказал он по-нумански.

Никто не ответил на его приветствие.

Короткая прихожая длиной в три шага заканчивалась проходом с левой стороны в небольшую заднюю комнату. Он уже приходил сюда дважды, как только опускались сумерки, прежде чем идти в комнату Винн, и оба раза быстро уходил. Он никогда не говорил ей, где был.

Чейн вошел, тихо закрыв тяжёлую дверь. Все, что он видел из прихожей, это полки, прикрепленные на левой стене палаты. Они были переполнены книгами, связанными пачками, и тонкими вертикальными цилиндрами древесины, меди и неглазурованной керамики. Когда он вышел из прохода, комната целиком открылась его взгляду.

Крепкие, узкие столы и приземистые тумбочки были завалены ворохами бумаги, а также странными небольшими хитрыми приспособлениями из металла, кристаллов, стекла, древесины и кожи. Ветхое кресло с обивкой из потрёпанной синей ткани вписалось в дальний правый угол за организованным беспорядком на потемневшем от возраста столе со множеством небольших ящиков. На углу стола лежала тускнеющая холодная лампа, более яркая, чем он сначала подумал.

Кто-то недавно держал кристалл в руках, иначе бы он уже не светился.

Чейн осмотрел стопки пергамента и три миски с порошкообразными веществами. Держатели, закрепленные на другом углу стола, были сделаны из меди и удерживали увеличительные линзы. Они были установлены так, чтобы одна или больше искривляли изображённое другими.

Чейн стоял в личной лаборатории Фридесвиды Хевис, премина ордена метаологов. И он испытывал желание изучить все в поле его зрения.

Он мало понимал в магии, физической идеологии волшебства, в противоположность духовной перспективе его собственного колдовства. Однако что-то здесь вполне могло пролить искру света на его собственные исследования. Он склонился над столом, ничего не касаясь, рассматривая стопки пергамента и бумаг. Большинство оказалось обыденными заметками о ежедневной жизни Гильдии и ордена Хевис. Учитывая верхние листы, одна стопка была полностью посвящена этому

Чейн вернулся к полкам на левой стене.

Бирки и этикетки на текстах и контейнерах были написаны на слоговой азбуке бегайн. Даже после ночей сбивчивого чтения записей Винн, он все еще изо всех сил пытался освоить эту изменчивую систему письма Хранителей. Он осмотрел керамический цилиндр с деревянной крышкой, чтобы проверить, нет ли внутри свитка.

— Итак… непочтительность — не единственный твой недостаток.

Чейн обернулся на голос позади себя и столкнулся лицом к лицу с невысокой женщиной средних лет в тёмно-синей мантии.

— Теперь мы добавим к списку воровство? — спросила она.

Чейн смотрел в узкое лицо премина Хевис. Ее капюшон был откинут на плечи, подрезанные седые волосы цвета пепла ощетинились на голове, хотя любые признаки возраста были почти незаметны в её правильных чертах. Несмотря на серьезный вид, она была весьма привлекательна.

— Мои извинения, — начал он. — Я… только…

Чейн мельком глянул на короткий коридор, ведущий к двери.

Хевис никак не могла пройти мимо, не врезавшись в него. Как она вошла незамеченной? Он мысленно вернулся в прошлое, к их первой встрече.

Когда Винн вызвали на Совет Преминов, и он был изгнан оттуда, Хевис стояла в дверях палаты. Как только двери закрылись, шов между ними начал исчезать. В одну минуту двери стали единой преградой. Образ Хевис, вскинувшей руку, когда она впивалась в него взглядом через закрывающиеся двери, намертво впечатался в его память. Ее способности, продемонстрированные тем вечером, в конечном счете, и оказались причиной, почему он искал способа поговорить с ней с глазу на глаз.

— И-и-и? — спросила она.

Чейн остался спокоен, поймав взгляд этой обманчиво учтивой женщины.

— Ты закончила? — спросил он.

Она внимательно изучала его с минуту, но затем повернулась к столу. Открыв его верхний левый ящик, она достала узкий мешочек коричневого цвета, наверху которого лежали два листка бумаги и одна из книг Чейна. Он жаждал узнать, что она сделала из трех вещей, о которых он просил её, но первая из них была самой важной.

Премин Хевис ослабила завязки мешочка и вытряхнула его содержимое себе на ладонь.

— Пара поменьше, — сказала она, — как ты и просил.

Она протянула ему очки, похожие на те, которые надевала Винн, зажигая солнечный кристалл.

— Они такие же? — спросил он.

— Да, их оказалось достаточно просто скопировать… хотя у этих есть структурные улучшения.

Хоть они и были меньше, чем очки Винн, их круглые гладкие линзы помещались в точно такую же оловянную оправу. В отличие от более прямых и толстых дужек оригинальной пары, у этих они были искривлены на концах, чтобы лучше зацепиться вокруг ушей человека.

Хевис, вероятно, поручила их создание своим ученикам — учитывая, как мало Чейн знал о ней. Винн упомянула, что домин Иль’Шанк испытывал не слишком большое уважение к метаологам этой миссии по сравнению с его собственной. Гассан Иль’Шанк просто не знал, с кем имел дело.

Премин, как истинный маг, не выставляла свои навыки напоказ, демонстрируя их только по необходимости. Только мелкие дилетанты устраивали шоу. Из того, что Чейн видел в зале заседаний Совета, она далеко превосходила обычную академическую практику.

— Они были созданы по всем твоим требованиям, — продолжала Хевис, — хотя и не подойдут тебе.

Чейн ничего не сказал. Эти очки предназначались для Винн, чтобы заменить её пару. А относительно другого…

Он шагнул мимо Хевис к ее столу. Отложив в сторону два листка бумаги, он забрал книгу, которую оставлял ей.

Чейн взял с собой и сохранил столько книг, записей и свитков, сколько смог унести из отдаленной обители стравинских монахов-целителей, которых Вельстил обратил в диких вампиров. Этот текст, самый тонкий из них, привлёк внимание Чейна с самого начала, хотя он не мог сказать, почему. Один толстый пергамент свернули гармошкой и закрепили деревянными колпаками между деревянными же пластинами. Его название было «Семь Листьев…»

Последнее слово на старостравинском было почти стёрто от времени и частого использования.

— Ты сделала что-нибудь с этим и моими попытками перевода на нуманский? — спросил он.

Хевис только мельком глянула на книгу. Она медленно обошла его и взяла в руки один из листков — его перевод. Там теперь было больше текста, написанного ее рукой.

— Некоторые из упомянутых компонентов довольно редки. Это главным образом травы и вещества, которые используют для исцеления… но не всё.

Ее объяснение имело смысл, учитывая место, где он добыл этот текст. К некоторому облегчению он понял, каким должно быть последнее слово в названии книги.

«Семь листьев жизни».

Но не все семь веществ в переведенном списке подразумевали листья. Два он не смог даже прочитать: слишком трудно оказалось воспроизвести звуки их названия на белашкийском. Он посмотрел на примечания Хевис, разыскивая их.

— Что за… ветвь мухкгеана? — спросил он.

— Гриб, выращиваемый гномами, — ответила она. — Его шляпка покрыта наростами, которые разветвляются и утолщаются на концах.

— Как листья? — спросил он.

Она пожала плечами.

— Да, это может прийти на ум, если рассматривать их. Но я не слышала, чтобы их применяли, как лекарство.

Это поставило другую загадку перед Чейном. Как он знал, в его части мира никогда не было гномов. Как те монахи-целители узнали об этом грибе, уже не говоря о том, откуда взяли гномское название для него?

— А это… ан-ос… а-нас-джи…

Чейн боролся с последним из семи названий. Это не был белашкийский, старый или современный стравинский или другой язык, который он знал. Когда Хевис ничего не сказала, он посмотрел на неё.

Она внимательно изучала его, как будто расшифровывала какую-то древнюю книгу.

— Зачем тебе этот перевод? — требовательно спросила она.

— Из любопытства. Я думал, что любая часть восстановленного знания заинтересует Хранителя, если не больше. Это компоненты для чего-то? Действительно ли это — что-то наподобие заживляющего бальзама, какой носит с собой Винн?

— Не бальзам… жидкая смесь с осадком, я думаю.

Она надолго остановилась, и Чейн начал волноваться. Он открыл было рот, чтобы заговорить, но она прервала его.

— Я не полностью уверена в процессе, так как он не описан подробно. Если судить по твоему переводу текст содержит только загадочные отсылки, возможно ключевые пункты или упоминания какой-то более упорядоченной процедуры. Это, кажется, не тавматургия — или, скорее алхимия — по природе, поэтому возможно, какой-то более приземлённый процесс.

Чейн сник. Даже несмотря на эти полученные крупицы знания, он надеялся на что-то более понятное. Его собственное тело было почти неразрушимо, но у Винн-то нет. Он хотел использовать что-либо, что может поддержать ее жизнь. Если даже Хевис не смогла расшифровать процесс, на который там намекали, какой шанс, что это сделает он? Он был никаким магом, уже не говоря о его низком уровне как колдуна. Он работал главным образом с ритуалом, иногда записывая что-то, и редко практиковался даже в самых распространенных азах алхимии.

— Так что это за седьмой пункт? — спросил он снова.

Открытое подозрение появилось в глазах Хевис:

— Анасгиах… возможно, старо или даже древне эльфийский, — сказала она, исправляя его неправильное произношение. — Я не нашла перевода для этого, хотя и слышала что-то подобное. Анамгиах, «щит жизни», — полевой цветок на землях Лхоина.

Чейн хотел большего, но было ясно, что терпение Хевис истончается с каждым ответом. Вместо того, чтобы надавить на нее, он взял второй лист своих наработок, прежде чем ее терпение лопнуло. Этот он показал ей с колебанием: оно касалось совершенно другой темы.

— А этот список, — сказал он. — Ты знаешь что-либо из этих компонентов?

Хевис, словно предупреждая, прошептала:

— Какой человек… несет работы исцеления, только чтобы смешать их с чем-то вроде смертельного яда?

Неприязнь так открыто выступила на ее строгих черты, что Чейн напрягся.

— Это — яд в целом? — спросил он. — Или только несколько компонентов?

Он уже знал, что некоторые компоненты фиолетовой смеси Вельстила были безвредными. Другие сбивали его с толку, особенно цветок, который он знал как Девиака Свончек— «вепрев колоколец» по-белашкийски. Хевис могла быть столь же озадачена, сколь и подозрительна.

— Ты знаешь цветок? — убеждённо продолжил он. — Хоть названия, кроме тех, что я перевел?

Одним быстрым шагом Хевис приблизилась к нему.

— Кто ты? — потребовала ответа она. — И не надо заблуждаться: я не боюсь тебя!

Ее требование было очевидно, хотя Чейн мог только догадываться, насколько осведомлённой она могла быть. После их столкновения в зале заседаний Совета это снова заставило его задаться вопросом: почему она вообще помогает ему?

— Ты не согласна с тем, как Гильдия обошлась с Винн, — сказал он, надеясь вывести её из равновесия.

— Согласие не важно, — она отвернулась. — Цель Гильдии на первом месте. Ответь на мой вопрос.

Для Чейна мало кто имел значение среди простого человеческого стада, скота. Еще меньше было людей, о смерти которых он бы пожалел. Винн была главной среди них.

Очевидно, что Хевис была из достойных людей, достойнее многих здесь, в стенах Гильдии. Он наткнулся на скрытую борьбу? На союзника, которого проглядела Винн?

— Я тот, кто охраняет Винн, — ответил он

Хевис не подняла голову, только глаза её цепко смотрели на него, как будто его высокий рост был только помехой.

— Это называется лечелаппа, — сказала она.

Чейн нахмурился. Это было похоже на нуманский, но он не смог перевести.

— «Платье покойницы», — добавила она другое название. — Его использовали когда-то в прошлом, это был довольно распространенный способ вытянуть и убить паразитов… дурацкий способ, учитывая то, что у домашнего скота возникало привыкание к нему. Я не знаю ни о ком, кто выращивает или продает его сейчас… даже если это и было бы позволено.

Цветок имел дурную славу и в этой части мира.

Чейн был благодарен за информацию, но одна вещь встревожила его. Хевис открыто обсуждала с ним незаконное вещество, но она не спросила, для чего была эта вторая смесь. Это заставило его насторожиться.

Он медленно потянулся и забрал список компонентов «Семи Листьев Жизни» из ее рук. Сжимая книгу и листочки с примечаниями, он повертел в руках очки, всматриваясь в их ясные линзы

— Благодарю, — сказал он. — Я опаздываю к Винн.

Если его внезапное решение уйти и удивило премина, она не показала этого. Она повернула голову, все еще смотря на него, и просто кивнула.

Не сказав больше ни слова, Чейн зашагал по проходу. Он опаздывал, но его покои были близко, и он преодолел оба лестничных пролета в несколько прыжков. Он, немного повозившись с ключом, открыл гостевые покои и сразу подошел к столу, чтобы спрятать очки и остальное. Когда Чейн повернулся, чтобы уйти, его взгляд случайно упал на записи Винн, и он вздрогнул.

Даже вид их причинял боль оттого, что он нашел — или, скорее, не нашел — на их страницах.

Сначала он позволял Винн работать вместе с собой, и она помогала ему толковать символы, которые он не мог разобрать. Но чем дальше он путешествовал по ее историй в Запределье, тем больше он хотел изучать и читать ее записи один. Позже он боролся с письменами бегайн в одиночку в своей комнате с обильными примечаниями, сделанными в ее компании.

Чтение без ее помощи поначалу пугало, но он начал понимать предпосылки слоговой азбуки сжатия и упрощения многократных письмён в меньшее количество символов. Они были объединены со специальными пометками, чтобы составлять произношение и специальные звуки на любом языке. Всё было изящно, кратко, приспосабливаемо, и так много могло быть написано на одной-единственной странице.

Очарованный каждым из событий, которые он выцарапывал у непонятных символов, он заметил кое-что странное, что начало беспокоить его. Скоро он оторвался от текущих событий, пролистал страницы назад и сосредоточился на ее описаниях Детей Ночи, наиболее известных как вампиры.

Она написала о Торете, создателе Чейна, когда-то прозванном Крысенышом, и Сапфире, подружке Торета. Было много упоминаний Вельстила Массинга, единокровного брата Магьер, и Ликэн, древней нежити, теперь запертой в ловушке под замком в промороженных высотах Пока-Пикс. Винн описала диких монахов, которых Вельстил создал, чтобы они дрались за него в этом замке. Она даже пересказала встречу с мальчиком-вампиром по имени Томас в полуразрушенной крепости близ Апудалсата на родине Магьер.

Чейн быстро пролистал страницы тетради, но некоторые столкновения Винн с не-мертвыми, о которых он знал, отсутствовали.

Время от времени он появлялся в ее запутанной жизни, ее истории. Но она опустила, как он защитил ее от не-мертвого колдуна по имени Вордана, просто написав, что Вордана сбежал, а позже его убил Лисил. Она опустила, как он спас ее от двух безмозглых не-мертвых матросов в тех же самых болотах. Описание того, как Магьер отсекла ему голову, отсутствовало напрочь.

Что касается открытия шара, охраняемого обманчиво хрупкой Ликэн, Чейн нашел только упоминание о «другом не-мертвом» в компании Вельстила. И что в конце концов, один из «слуг» Вельстила предал его. Он никогда не описывался, уже не говоря о его имени.

Это был сам Чейн. В рассказе было много пробелов, и он чувствовал, что фигурирует в этих пропущённых местах.

Чейн Андрашо ни разу не был упомянут в записях Винн Хигеорт.

Стоя в молчании в гостевых покоях, он не мог заставить себя снова взять их в руки. Как будто прикосновение к ним сделает правду ещё более реальной. Винн написала это так, как будто его никогда не существовало. Все записи, что он уже прочитал служили напоминанием для всех, особенно для нее. Чейн не должен был спрашивать, почему.

Он был вещью, не подходящей для ее мира. Она не хотела его вспоминать.

Это осознание — намеренное исключение его — подкосило его сильнее, чем сабля Магьер, отрезавшая ему голову. Но всё же, он не мог оставить Винн.

Его место было рядом с ней настолько долго, насколько она позволит ему. Он проглотил боль и запер ее глубоко внутри, но все еще не мог прикоснуться к записям.

Чейн покинул гостевые покои, направившись через двор к старым казармам, которые служили общежитием, стараясь не позволять себе думать. Когда он добрался до второго этажа и подошёл к двери комнаты Винн, часть его не хотела видеть ее. Но он всегда приходил к ней после заката. Он постоял там некоторое время, прежде чем смог заставить себя, наконец, постучать.

— Я здесь, — ниже, чем обычно прохрипел он, и прозвучало это так, словно он пытался убедить себя в своём же существовании.

Чейн услышал быстрые шаги Винн, подходящей к двери, чтобы впустить его.