— Кадотта, — сказала она. — Уильяма Кадотта.

Только встречи нос к носу с мужчиной, который прошлой ночью засовывал язык мне в рот, сегодня не хватало!

— Я лучше возьму вызов на бытовой скандал, — предложила я, что только лишний раз доказало, в какое безнадежное положение я попала.

Домашние разборки относились к категории самых опасных вызовов. Когда любовь превращается в ненависть, неизвестно, на что нарвешься. Кроме того, я не шибко умела разрешать перебранки между родственниками, так как у меня не было личного опыта семейной жизни.

Но диспетчер покачала головой, разрушая мои надежды:

— Один-Адам-три уже там. Один-Адам-один и два выехали на место аварии. Так что тебе остался...

Я сдалась. Иногда судьба бывает зловредной стервой.

Окончательно распростившись с надеждой на скорый сон, я прихватила на заправке кофе на вынос и слопала пончик.

Дорога к университету — как и к комнатушке-кабинету Кадотта — уже становилась знакомой. Студенты, преподаватели и охрана бесцельно слонялись в холле. Самого профессора не было видно.

Толпа расступилась передо мной, как библейское Красное море.

Правда, Моисеем я себя не ощущала. Квартира, являвшаяся моей землей обетованной, казалось, находилась сейчас намного дальше Египта.

Мне больше подходило сравнение с войском фараона. Если я пройду мимо этих людей прямо в морские глубины, то точно утону, но идти надо. Приказы оставались приказами, так же как и служба службой: как сейчас, так и на протяжении бесчисленной череды веков.

Я на минуту остановилась на пороге кабинета. Кадотт сидел за столом, подперев лоб руками. Несколько его коллег вертелись вокруг, стараясь ничего не трогать.

Словно почувствовав мое присутствие, Кадотт поднял глаза. Наши взгляды встретились. Воздух между нами накалился — я была без ума от Уильяма Кадотта.

— Джесси, — вставая, прошептал он.

Если бы я не была здесь раньше, то подумала бы, что Уилл просто неряшливая свинья или умник не от мира сего, которому есть чем заняться помимо уборки. Но я уже сюда приходила, и хотя здесь хватало всякой всячины, раньше барахло было сложено в аккуратные стопки. Теперь же вещи валялись везде — во всех углах и по всему полу.

— Очистить помещение, — приказала я.

Я не могла отвести глаз от Кадотта. И хотя он казался таким же измученным как и я, на него все равно было приятно смотреть. Волосы Уилла растрепались, как будто он много раз нервно запускал в них пальцы. Очки Кадотта висели на кармане рубашки, поэтому я видела, как горели на непривычно бледном лице его темные глаза. Уилл был зол, и не могу сказать, что я его не понимала.

Меня тоже однажды ограбили. Я до сих пор помню, что чувствовала, зная, что кто-то чужой вломился в мой дом, прикасался к вещам, возможно, видел что-то личное. У меня украли деньги, плеер, но самое страшное — я еще очень, очень долго не чувствовала себя в безопасности.

Дверь закрылась, и мы с Уиллом остались одни.

— Что случилось? — спросила я.

— Я уже рассказал все службе безопасности.

— Я с ними поговорю. Хотелось бы услышать все от тебя.

Кадотт присел на край стола, напомнив, с какой легкостью он двигался — в гармонии с собой, уверенный в своем теле. Привлекала даже сама его манера держаться. Симпатичное лицо, накачанные мускулы и большой, просто огромный... мозг — все было вкусным.

— Сегодня я рано пришел на работу, — начал он.

Мне хотелось спросить почему, но я знала, как лучше. При допросе нужно просто позволить человеку рассказать все, не перебивая его. Если отвлечь свидетеля, он может забыть что-то важное — а этого никому не надо. Самое подходящее время для вопросов — повторный допрос.

— Дверь была приоткрыта. Я подумал, что это уборщицы припозднились, поэтому вошел прямо сюда. — Он раздраженно вздохнул. — Извини, я коснулся дверной ручки.

Я пожала плечами и нарисовала пальцем в воздухе круг, ожидая продолжения. Люди бы удивились, узнав, сколько раз, несмотря на бесчисленное количество показов «Нью-йоркского полицейского участка» по телевизору, улики бывали испорчены задолго до того, как полиция прибывала на место преступления.

— Комната выглядела вот так. — Профессор обвел рукой беспорядок. — Я позвонил в 911, потом в службу безопасности университета. Кто-то что-то искал.

Казалось, он закончил рассказ, поэтому я спросила:

— Что искал?

— Тотем по-прежнему у тебя?

Я вздрогнула, нахмурилась, заставив себя не лезть в карман для проверки. Я чувствовала, что талисман на месте, упирается острой стороной в бедро. Если Кадотт рассматривал меня, он наверняка тоже его заметил, хотя небольшой кусочек камня легко спутать с ключом или другой карманной дребеденью.

— Не с собой, — соврала я. — Думаешь, кто-то разнес твой кабинет в поисках тотема?

— Ничего не украли, я проверил.

— Наверное, ты наставил кому-то из студентов слишком много «колов».

— Я не ставлю «колов».

— Тогда двоек.

— И таких оценок я не ставлю.

— Ну тогда запишите меня в свой класс, профессор. Кажется, это то, что мне надо.

Губы Уилла дрогнули. Я была рада, что он выходит из своего замороженного, зомбиподобного состояния.

— Кому еще известно, что тотем у меня?

Мне, Кадотту, Клайду.

Я нахмурилась. Из нас троих только Клайд не знал, что тотем уже перешел ко мне. Но с чего бы ему громить кабинет Кадотта? Может, Клайду и не нравился молодой профессор, но шеф не стал бы рисковать должностью просто из вредности.

Потом я вспомнила, что Кадотт подписал расписку за тотем, а она пропала. Черт, это мог сделать кто угодно с доступом в комнату для хранения улик. Но зачем?

— Джесси?

Я подняла глаза:

— Может, тотем искал тот, кто его потерял?

— И поэтому они пришли ко мне вместо тебя? А смысл?

Хм, он прав.

— Кто кроме нас с тобой знает, что тотем был у меня? — повторил профессор.

— Клайд. — Я пожала плечами. — И любой с доступом в комнату улик.

Я быстро объяснила ситуацию с распиской, реестром вещдоков и пропавшими уликами.

— Бессмыслица какая-то. — Кадотт медленно моргнул.

Пришлось с ним согласиться.

— Скорее всего, эти события не связаны между собой, — сказала я.

— Почему именно мой кабинет? Почему все перерыли, но ничего не взяли?

Я оглядела комнату. Здесь была чертова гора бумаги: книги, записи.

— Ты над чем-то работаешь?

— А? — Кадотт хмуро уставился в пол, крутя в руках очки.

Он посмотрел на меня, и я замерла: на долю секунды его темные, злые глаза напомнили волка, которого я видела прошлой ночью на поляне.

Потерев веки, я снова глянула на профессора, но на этот раз не увидела ничего, кроме любопытства. И с какой стати взгляд Кадотта напомнил мне о бешеном волке? Потому что я слишком устала, чтобы работать, и слишком давно обделена мужским вниманием, чтобы находиться рядом с профессором. Я почти не могла думать ни о чем другом, кроме как о его вкусе и запахе, о его обнаженном теле, залитом лунным светом, и о том, как он, полностью одетый, стоял на моем балконе, засунув язык мне между грудей.

Но с тех пор, как я вошла сюда, он ни единым движением не показал, что мы больше чем просто знакомые. Возможно, в его голове так и было. Наверное, он все время доводил женщин до оргазма одним только поцелуем.

Сама мысль, что он прикасался к кому-то еще так же, как ко мне, разозлила меня (ну разве не смешно? Я даже по имени пока к нему не обращалась), и я заставила себя настроиться на деловой лад. Пусть я и кажусь сейчас глупой девчонкой, я все-таки полицейский, а не подросток с сорванной от гормонов крышей.

— Ты работаешь над диссертацией? Книгой? А может, над теорией? Над чем-то, что кто-то из твоих коллег хотел бы прочесть? Украсть? Испортить?

— Я только что закончил книгу, — покачал головой Кадотт.

— Ты написал книгу?

И хотя я первая его об этом спросила, сам факт, что он написал целую книгу, заставил меня открыть рот от изумления.

Кадотт рассмеялся:

— Вообще-то, я написал несколько книг. Это то, чем занимаются профессора колледжей, когда не читают лекции. «Издавайся, или умри» — слышала такое выражение?

Нет, не слышала. Никогда не была прилежной студенткой, хотя и любила читать. А что еще оставалось делать одинокой девушке пятничными вечерами?

— А зачем все эти заметки? — Я махнула рукой на пожароопасную макулатуру, заполонившую его кабинет.

— В основном для тебя.

— Для меня?

Может, я не была большой любительницей цветов и шоколада, но смятая бумага и пыльные книги меня вообще не привлекали.

— Тотем, Джесси.

Мои романтические мысли растаяли, как туман — все сводилось только к проклятому куску камня.

— Ты так и не рассказал, что разузнал о нем.

— Я собирался, но меня отвлекли, — приподнял он угольно-черную бровь.

Мое лицо запылало от воспоминаний о том «отвлечении». И вдруг он уставился на меня с выражением, которое можно было описать только словом «голодное».

Оттолкнувшись от стола, он преодолел разделявшее нас расстояние одним шагом. Следовало как-то его остановить, но едва я учуяла аромат его кожи, мое тело тут же откликнулось: определенные местечки сжались и намокли. Ему даже не понадобилось меня касаться.

Кадотт остановился меньше чем в паре сантиметров. Мне пришлось откинуть голову назад, чтобы посмотреть ему в глаза. Было непривычно оказаться настолько ниже мужчины — одна из причин, почему у меня было мало ухажеров. Им не нравилось, что я обладала мужскими ростом и силой — впрочем, как и мне.

Можете назвать меня сторонницей сексизма, но мне нравится, когда парень возвышается надо мной. А прямо сейчас я хотела, чтобы именно этот парень делал намного больше, чем просто возвышался: мне хотелось, чтобы он коснулся меня, научил, взял.

Глаза Уилла сузились, как будто он услышал меня, а ноздри затрепетали. Обхватив за бедра, он притянул меня к себе и впечатался своими губами в мои.

Кадотт был груб, и я не возражала. Мы столкнулись зубами; он поцарапал мне губу, но тут же лизнул маленькую ранку. Я вздрогнула. Мне хотелось взять его плоть в рот и сосать, хотелось ощущать его кожу своей.

Обхватив мой зад руками, он опустился на пол. От твердости профессора было так хорошо.

Я собиралась кончить прямо здесь, в его кабинете, при исполнении своих обязанностей. Вот черт!

Я пихнула его в грудь, но Уилл не отпустил меня. Мне было не страшно, потому что оружием из нас двоих владела только я, но как бы я объяснила, почему стреляла в него? Это было бы непросто.

Своим ртом Уилл выделывал невероятные вещи, и было трудно вспомнить, почему же я хотела остановить его. И пока я раздумывала, Уилл припер меня к двери, и наши тела задвигались в унисон.

Я по-прежнему упиралась ему в грудь руками, но вместо того, чтобы оттолкнуть его, как следовало сделать, мои предательские пальцы пробрались под воротник его рубашки и поглаживали гладкую кожу горла. Большой палец скользнул в ямку под кадыком. Я легонько провела ногтями по его коже. Кадотт зарычал, и звуковые вибрации, пройдя через мой палец, отозвались в местах куда более интересных.

Моя кожа покрылась мурашками, еще больше повышая чувствительность. Мне уже казалось, что воздух накалился добела, и моя кожа горела.

Дверь позади меня приоткрылась на пару сантиметров, но тут же захлопнулась под тяжестью наших тел. Кто-то постучал, и звук раздался прямо у моего уха.

— Профессор?

Я подпрыгнула, а Кадотт вытащил язык из моего рта. Его глаза находились так близко, что я видела, как расширенные зрачки почти закрыли радужку глаз. Если бы я была чуть дальше, то не смогла бы увидеть, где заканчивается зрачок и начинается радужка.

Губы Кадотта были припухшими и влажными; его дыхание скользнуло по моему лицу и остудило разгоряченный рот.

— Да? — ответил профессор холодным, отстраненным, почти нормальным голосом.

И как он так мог, по-прежнему тесно прижимаясь ко мне?

Согнув ноги, он скользил эрегированным членом по молнии моих брюк. Я закатила глаза, а он ухмыльнулся и поцеловал меня в лоб.

— Вы будете на первой паре или мне отпустить класс?

— Буду через минуту.

Наверное, я сходила с ума, но то, что Кадотт обсуждал с секретарем факультета текущие дела, одновременно исполняя вертикальное танго со мной по другую сторону двери, было самым эротичным моментом моей жизни. Звучит патетично, но это правда.

Удаляющийся цокот каблуков звучал резко и немного раздраженно. И почему я не слышала звука приближающихся шагов? Глупый вопрос.

Кадотт провел костяшками пальцев под моей грудью. Стон сорвался с моих губ до того, как я успела его сдержать.

— Хотя мне очень хотелось бы остаться здесь и целовать тебя до тех пор, пока ты не начнешь умолять остановиться, мне надо идти.

Умолять? Я? Куда же делось мое острословие? Мне ничего не приходило в голову.

— Мне тоже пора.

Я пошевелилась, но Кадотт остался на месте. Я уставилась на дальнюю стену, отказываясь смотреть на профессора.

— Джесси, — пробормотал он.

Вот черт. Он не собирался отпускать меня, пока мы не поговорим. Ну почему все всегда хотят поговорить о сексе, даже тогда, когда его толком и не было?

Толком? Я собиралась заняться сексом с Уильямом Кадоттом?

Встретившись с ним взглядом, я увидела, что он улыбается, и вздохнула.

Да, собиралась.