Уже на полпути к бару я вдруг почуяла, что в воздухе тянет табачным дымом. Казалось бы, ничего особенного — тем более в таком месте, — вот только запах был терпким и остро-свежим. Видимо, кто-то вышел на улицу, чтобы сделать пару затяжек.

Не знаю, что мною двигало, когда я решила пойти на этот запах. Возможно, чутье. Говорят, иной раз оно не подводит.

Я повернула назад, прошла мимо ведущей в мою комнату лестницы и заметила сизый дымок, выползавший из-за сарая, что стоял между баром и домиком Дэмьена.

Ведомая нюхом, я свернула за угол этой постройки. Лучи прожекторов сюда не добивали; их искусственный свет стелился по крыше и устремлялся в чащу леса. За сараем было прохладно и влажно.

Здесь царила темнота, которую нарушали лишь мерцающий серебристый свет, льющийся сквозь ветви деревьев, да крошечный красный огонек сигареты Дэмьена.

Бармен подпирал спиной стену сарая, запрокинув голову к небу и глубоко затягиваясь. Выпустив струйку дыма, Дэмьен в блаженстве прикрыл глаза. Я шагнула назад, собираясь улизнуть, пока он меня не заметил.

— Не уходи, — прошептал Дэмьен.

Я замешкалась. Мне не следовало оставаться с ним наедине, да еще в темноте. Я хотела его, причем самым непозволительным образом. И все-таки я осталась — просто не смогла заставить себя уйти.

— Не знала, что ты куришь.

Я осторожно приблизилась и втянула воздух, наслаждаясь витавшим в нем ароматом. Когда-то давно я прошла через многие пороки: алкоголь, курение, наркотики. Пробовала любую отраву, лишь бы прогнать воспоминания о той ночи, лишь бы стать ближе к любимым и смерти. А потом Эдвард поставил передо мной цель, ради которой стоило жить, и я отказалась от всего, что затуманивало разум.

Но порой я скучала по старым пристрастиям, особенно по курению. Прекрасно понимаю людей, которые не могут бросить курить. Эта привычка успокаивает и вместе с тем бодрит: размеренность дарит спокойствие, а никотин побуждает к действию.

— Ты многого обо мне не знаешь, — заметил Дэмьен.

— Может, поделишься?

Он поднес руку ко рту. Я успела заметить кончик его языка, коснувшийся фильтра, перед тем как губы сомкнулись на сигарете. По телу пробежал холодок обострившихся чувств, и я потерла покрывшиеся мурашками руки.

Дэмьен затянулся. Я тоже глубоко вдохнула — вдох, выдох, — вот только эффект вышел не тот.

— Нет, — ответил Дэмьен.

Я не сразу припомнила, о чем его спрашивала. А! Не поделится ли он со мной секретами. Как будто ждала, что он скажет: «Да, разумеется».

Меня тянуло к Дэмьену и к запаху дыма его сигареты. Таинственный бармен снова был в черном. Я уже начала гадать, есть ли в его гардеробе вещи другого цвета.

Гладкая бледная кожа Дэмьена светлела в вырезе расстегнутой рубашки, когда он, приблизившись, предложил мне затянуться. Меня испугало отчаяние, с которым мне захотелось прикоснуться губами к тому, что недавно было у него во рту. Я шагнула вперед, но потом, спохватившись, покачала головой.

— Это тебя убьет.

— Только на это и уповаю.

Услышав такие слова, я перестала поедать глазами сигарету и посмотрела Дэмьену в лицо — как обычно бесстрастное.

— И как это понимать?

Пожав плечами, он опять глубоко затянулся и, выпустив дым из ноздрей, произнес:

— Работа такая. Я скорее умру в пьяной драке, затеянной в баре, чем от рака.

— А ты предпочел бы рак?

— Тебя когда-нибудь кромсали ножом? Не советую испытать такое на своей шкуре.

Я опешила от такой откровенности. Несмотря на опасную профессию, в душе я оставалась белой пай-девочкой, принадлежащей к сливкам общества Канзаса. Мой образ жизни не располагал к тому, чтобы получить удар ножом в пьяной драке. Быть укушенной оборотнем — да, но это совсем другое дело.

— Можешь попытаться сменить работу, — посоветовала я.

Дэмьен криво усмехнулся, но ничего не ответил. Кажется, он принимал меня за наивную дурочку и был, в общем-то, прав. Имей он возможность поменять работу, то, наверное, уже так бы и поступил. Что же держит этого привлекательного и достаточно умного человека на таком незавидном месте?

Если бы я не знала, что к чему, то приняла бы его за оборотня. Многие из них бродяжничали и перебивались случайными заработками там, где платили наличными. Вести такую жизнь проще всего. Никаких упоминаний о том, где ты был, когда целая куча народу неожиданно отправилась к праотцам.

Кроме того, имелось еще одно осложнение: оборотни жили дольше, чем отмерено людям. Что-то неправильное было в том, что, судя по номеру социального страхования, человек с родился в 1925 году, а на вид ему лет двадцать.

Всякий раз, приезжая охотится в новый город, я первым делом проверяла тех, кому по традиции платили наличными — барменов, официантов, строителей.

Разумеется, среди оборотней находились и те, кто решил эту проблему. Эти умники фальсифицировали собственную смерть, подтасовывали факты, покупали поддельные документы или взламывали государственные базы данных. Когда живешь вечно, не испытываешь недостатка времени для шлифовки полезных навыков.

Дэмьен прикурил вторую сигарету от окурка первой и после недолгой заминки продолжил коптить.

— У тебя перерыв или что-то вроде того? — спросила я.

— Что-то вроде того.

Что ж, исчерпывающий ответ.

— Ты... работаешь каждую ночь?

— Практически.

— Разве нет другого бармена?

— Была, но она слиняла.

— Когда?

— В ночь твоего приезда. Вот почему я тогда не успел одеться на работу. Сью так и не объявилась. И никто с тех пор ее больше не видел.

Ой-ой. Кажется, я знаю что случилось со Сью. С ней случилась я. Никто не заявил об ее исчезновении и, скорее всего, уже никогда не заявит.

— Она тоже работала по ночам?

Важный вопрос. Оборотни вынуждены охотиться. Это заложено в их природе. Они не могут долго жить, не убивая. Они, как и вендиго, жаждут человеческой плоти.

В противовес распространенному мифу, восход луны вовсе не означает, что оборотень тут же превратится в волка. У них всегда есть выбор. За исключением тех ночей, когда наступает полнолуние. В такие ночи я и мне подобные бываем очень заняты.

— Мы работали посменно, — ответил Дэмьен. — Никому из нас не нравилось постоянно работать в одно и то же время.

Как интересно. А большинство людей предпочитают придерживаться графика. Я знаю, потому что сама такая.

— Что собираешься делать теперь? — спросила я.

— Нанять кого-нибудь другого. Может, Ковбоя. Он все равно постоянно здесь ошивается.

Я ухватилась за подвернувшуюся возможность:

— А Ковбой местный?

Дэмьен подозрительно покосился на меня:

— Здесь нет местных. Разве что кто-нибудь из индейцев.

— Совсем нет?

— Я лично таких не знаю. Людям, которые здесь родились, не терпится отсюда уехать. А тем, которые сюда приезжают, не терпится здесь поселиться. — Он покачал головой. — Поди пойми.

— А откуда приехал Ковбой?

— Из Кливленда? — пожал плечами Дэмьен.

Я ожидала, что он рассмеется. Но, судя по выражению его лица, я могла бы прождать до скончания века.

— Ты не знаешь?

— Я не спрашивал. Хочешь работать барменом, заруби на носу: слушать — хорошо, задавать вопросы — плохо.

А у меня, как назло, только вопросы и были.

— Сколько я тебе должна за продукты?

— Нисколько.

— Глупости. Я заплачу.

Он покачал головой. Я поняла, что он не возьмет с меня денег. Чувствуя неловкость и признательность, я пробормотала:

— Очень мило с твоей стороны.

Он пренебрежительно фыркнул и бросил окурок на землю.

— Мило — это не про меня.

И почему в этих грубых словах в то же время слышалась похоть?

Затоптав тлеющий пепел черным кедом, Дэмьен поднял голову и посмотрел мне в глаза. Я утратила способность дышать. Мне хотелось бежать и хотелось остаться. Дэмьен одновременно смущал и завораживал меня.

Что же в нем такого привлекательного? Ведь он разительно отличался от Джимми Ренквиста. Джимми был высоким, широкоплечим, белокурым. Смешливый, солнечный мальчик, который так и не стал мужчиной. У Дэмьена же темные волосы, он худой и какой-то затравленный. Он редко улыбается, и мне трудно представить его смеющимся.

Тени в глубине глаз делали его похожим на умудренного опытом старика, древнего, как растущие в здешних краях деревья.

Меня влекли эти тени, пленяла кроющаяся в этом человеке тайна, перекликающаяся с моими собственными секретами.

В воздухе разливалась ночная прохлада, но я не мерзла, а вся горела под блуждающим по мне взглядом Дэмьена.

— Я купил тебе продукты вовсе не из желания показаться милым, — снова заговорил он. — Я хотел, чтобы ты стала моей должницей.

— И сколько же я тебе должна? — чуть слышно спросила я.

— Речь не о деньгах.

— И о чем же тогда?

Он двинулся на меня, и я, напрягшись, опять приготовилась сбежать. Тени в его глазах исчезли, сменившись жаркими искрами. Дэмьен уже не казался холодным и отстраненным — нет, он весь подобрался и решительно шел в наступление.

Я не тронулась с места. Он не самое страшное из того, что мне довелось пережить, и, по правде говоря, меня еще никогда не охватывало такое возбуждение.

Дэмьен подступил так близко, что мне пришлось запрокинуть голову, чтобы посмотреть ему в глаза.

— Я хотел, чтобы ты стала моей должницей, — повторил он. — Хотел, чтобы ты расплатилась вот этим.

И не успела я опомниться, как он прильнул ко мне в страстном поцелуе. Он ласкал мои губы, одновременно втягивая себе в рот мой язык и нежно его посасывая.

Я могла бы удрать — так я обычно и поступала. Если бы я сочла, что мне его действия не по нраву, Дэмьен Фицджеральд уже лежал бы на земле, корчась от боли. Как сейчас корчусь я от желания получить нечто большее, чем один поцелуй.

Вкус табака напомнил дни, когда мною владело безумие, сейчас снова охватившее меня. Пальцами я скользнула меж расстегнутых пуговиц рубашки Дэмьена и двинулась по его широкой шелковистой груди.

Его мускулы забугрились, оживая под моими руками. Я прикусила его губу, затем сгладила боль языком. Неожиданно Дэмьен рывком развернул меня, припечатал к стене сарая и прижался ко мне всем телом.

Я была низкорослой, да и он ростом не отличался, но его вздыбившийся член упирался в меня гораздо выше того места, где мне бы хотелось его ощущать. Дэмьен со стоном приподнял меня, забросив мои ноги себе на талию, и неожиданно мы идеально совпали.

Я чувствовала, какой он твердый и горячий. Трение через слои одежды сводило меня с ума. Как давно я не переживала подобного… В считанные секунды я оказалась на грани оргазма.

Положив ладонь на затылок, он слегка повернул мою голову. Поцелуй стал нежнее, а пальцы Дэмьена двинулись вниз по ключице, к невысоким холмикам грудей.

Он спустил бретельку топа с моего плеча, и кожу омыл прохладный ночной воздух. Я затрепетала, ощутив, как груди напряглись в предвкушении, а соски отвердели еще до того, как он успел ко мне прикоснуться.

Контраст жара и холода, грубой силы и нежности, ритмичные движения тела Дэмьена — все это вместе накрыло меня одурманивающей волной, которая, откатившись, оставила меня обессиленной, запыхавшейся и взмокшей — во всех местах.

Дэмьен поднял голову. Лунный свет странным образом преломился в его глазах, и они засверкали серебром вместо золота. Его губы были влажными и припухшими. Я хотела прикоснуться к его лицу, но когда я к нему потянулась, он вздрогнул.

Очень медленно я опустила руку. Что за жизнь он ведет, если дергается при малейшем движении? И хотя мы всего пару секунд назад испытали вместе то, что до этого я делала только с двумя мужчинами, я не решилась задавать ему такие вопросы.

Неподалеку открылась и снова закрылась дверь. Послышались голоса, музыка, смех. Кто-то покидал бар. Дэмьен немного подвинулся, заслоняя меня своим телом, хотя в темноте, да еще за углом, нас никто не смог бы увидеть.

Хлопнула дверца машины. Завелся мотор, и секунду спустя вышедшие уехали.

Шум нашего частого тяжелого дыхания разносился в окутавшей нас ночной тишине. Дэмьен вернул бретельку моего топа на плечо, и это движение вернуло и меня с небес на землю.

— Отпусти меня.

Он заколебался, и я напряглась, готовясь вынудить его подчиниться. Но Дэмьен убрал руки с моих бедер, и я, скользнув вдоль его тела, встала на ноги.

Трудно сказать, почему это последнее прикосновение показалось мне интимнее всех прочих.

Что же я наделала?

Поддалась таившейся во мне дикости. Дикости, которая не приносила ничего, кроме бед, стоило ей оказаться на свободе.

Огонек вспыхнувшей спички озарил лицо Дэмьена, и мне вновь захотелось его поцеловать, ощутить его вкус, провести кончиками пальцев по впалым щекам.

Он взглянул на меня, прикуривая новую сигарету, а затем, выпустив струйку дыма, сказал:

— Я весь день только о тебе и думал. Ты не в моем вкусе — быть может, поэтому меня так к тебе влечет.

Я отвела взгляд. Боже, он напомнил мне...

Внезапно Дэмьен вырос прямо предо мной, — а я даже не заметила чтобы он двигался.

— Прикасаясь к тебе, я пятнаю тебя? Пачкаю? Оставляю отметину?

Он провел длинным пальцем по моей руке, и я вскинула на него глаза.

— Я не вижу ничего, — прошептал он. — Кроме тебя.

Какое-то мгновенье я была очарована его словами, пленена его запахом, пылом и силой. А потом услышала все им сказанное и задумалась...

— Что ты сделал?

Что-то странное промелькнуло в его глазах; промелькнуло и исчезло так быстро, что я усомнилась: а не привиделось ли мне.

— Ничего такого, что не сделаю впредь, — произнес он и зашагал прочь.

Только запах сигареты да шепот прикосновения — вот и все, что от него осталось. И то, и другое манило меня, даже невзирая на подозрение, что Дэмьен вовсе не тот, кем хочет казаться, — манило сильнее, чем что-либо прежде.