Чтобы добраться до хижины, потребовался целый день. Она располагалась на границе между основными владениями Рейесов и поместьем Люка, третьего по старшинству брата. Когда-то в этом сооружении жили работники ранчо, которым подолгу приходилось находиться вдали от главной усадьбы. Отец Анжелины обещал, что, пока молодожены живут здесь, в окрестностях хижины не будет никого постороннего. Это он сказал им с таким звучавшим в его голосе радушием и заботой, будто отправлял их в роскошное свадебное путешествие. К сожалению, присутствие братьев с револьверами слегка портило идиллическую картину.

По пути в хижину они почти не разговаривали. Анжелина, когда они отъехали далеко от дома, безуспешно пыталась договориться с братьями, но, как это всегда бывало, они получили от отца четкие инструкции и почти не замечали ее присутствия, не говоря уже о том, чтобы выслушивать ее доводы. Анжелина недовольно поджала губки и всю остальную дорогу молчала.

Чарли тоже ехал молча. Но по его напряженной фигуре и тому, как он изредка смотрел то на ее братьев, то на их оружие, то на окружающий ландшафт, она могла бы безошибочно сказать, что все это время он пытался прикинуть хоть какой-нибудь план побега. К сожалению, как он уже говорил ей раньше, «противная сторона имела полное преимущество в вооружении».

В хижину они приехали перед самыми сумерками. Анжелина и Чарли спешились, и каждый из них снял свои седельные сумки, где лежали одежда и туалетные принадлежности, которые им позволили взять с собой. Не говоря ни слова, братья забрали у них поводья лошадей, сбросили на землю мешок с едой и повернулись, собираясь уехать.

– Эй, а как насчет воды? – спросил Чарли. Марк молча ткнул пальцем в бочку, полную до краев дождевой водой у входной двери, и ускакал.

Анжелина выразила свое отношение к братьям презрительным шипением сквозь зубы и тяжело опустилась на землю.

– Я вам отплачу сполна, братишки! – крикнула она вслед их удаляющимся спинам. – Вот увидите.

Ни один не обернулся. Братья Рейесы продолжали скакать во весь опор и вскоре скрылись в надвигающейся темноте.

– Месть – не самое гуманное чувство, сестра, – негромко и успокаивающе сказал Чарли, усаживаясь с нею рядом.

– Мои братцы не заслуживают никаких добрых чувств. Они доводят меня до сумасшествия так, что иногда хочется кричать. А ведь так было всегда...

Чарли обнял ее за плечи, и она со вздохом приникла к нему. Гнев никогда не приносил ей удовлетворения – ни в ту пору, когда она была еще ребенком, ни позже, когда стала кандидаткой в послушницы. Но сегодня гнев принес ей облегчение. К тому же она была рада, что Чарли ее понимает. Он может подтрунивать над ней, но всегда понимает ее чувства. С ним ей не надо притворяться, как с другими, – она могла всегда оставаться собой, чего с ней за всю жизнь не случалось.

– Честно говоря, – сказал Чарли, поглаживая ее по волосам, – мои новые родственнички мне тоже не очень-то нравятся. Но хотя ваш отец большой негодяй, он все-таки ваш отец. Думаю, он не совсем безнадежен.

Анжелина повернулась к Чарли и с удивлением заметила в его глазах что-то новое – чувство, которое он постарался быстро скрыть, переведя глаза на хижину. Будь у нее побольше опыта, она восприняла бы это как выражение скрытой любви. Но, поскольку Анжелина еще не знала, как любовь отражается в глазах мужчины, она вполне могла и ошибиться.

Чарли снял руку с ее плеча, встал и помог ей подняться.

– Давайте посмотрим, где нам предлагают жить. Меня бы совсем не удивило, если б старый Мигель отправил нас в хижину с худой крышей.

Поскольку Анжелина тоже не удивилась бы такому поступку отца, она с некоторым трепетом пошла следом за Чарли, все-таки надеясь, что хижина пригодна для жилья. Она знала, куда их завезли, как и то, что без лошадей до ближайшего селения добраться практически невозможно. Их выбросили сюда как на необитаемый остров и они останутся здесь, пока ее братья не заберут их назад.

Чарли отворил дверь и заглянул внутрь.

– Так темно, что ничего не видно. Вы побудьте здесь, пока я не найду лампу, – сказал он и вошел.

Споткнувшись обо что-то, он выругался, но через мгновение навстречу Анжелине хлынуло оранжевое сияние, и Чарли появился в дверях, держа керосиновую лампу, и поманил ее, чтобы она вошла.

Хижина была построена достаточно грубо, но не так плохо, как ожидала Анжелина. Внутри было в меру чисто. В углу стояла печка. Стол и грубо сколоченные стулья занимали середину комнаты. Небольшая кровать, застланная выцветшим пледом, стояла подле единственного окна – дыры в бревенчатой стене, завешенной грубой парусиной. Несколько скаток походных постелей горкой возвышались в ногах кровати.

– Я видела места и получше, – сказала Анжелина.

– А я видывал и похуже, – отозвался Чарли.

Он водрузил лампу на стол и вышел. Вернувшись, плюхнул на стол рядом с мерцающей лампой мешок с едой.

– Голодны? – спросил он.

– Нет. Смертельно устала. Теперь даже эта кровать кажется мне неплохой.

– Вот и устраивайтесь на ней. А я привык спать на полу.

Анжелина бросила на него удивленный взгляд. После того, что произошло между ними прошлой ночью, она полагала... Ну, она, конечно, понимала, почему он так не хочет полностью выполнить свой супружеский долг, но в глубине души лелеяла слабую надежду, что они могли бы повторить чудесный опыт первой ночи.

– Не надо ложиться на полу. Мы можем оба устроиться на кровати... Как прошлой ночью.

– Нет, – отрезал Чарли. – Не можем. Не могу сказать, что мне не было приятно целовать и ласкать вас, но есть предел тому, что может вытерпеть мужчина. Так мне будет труднее оставаться здесь с вами вдвоем целую неделю. Пожалуй, мне не стоит испытывать себя больше того, что я себе позволил.

Когда он произнес слово «испытывать», Анжелина замерла. Вот, а она даже не вспомнила о нем. О божественном послании, напоминавшем ей, что Чарли был испытанием ее веры. До сих пор она не слишком хорошо справлялась с ним, но чувствовала, что должна быть последовательной и стойкой и, в конечном счете, выдержать это испытание. И поскольку они с Чарли супружеские отношения пока что поддерживали лишь на словах, Анжелина была свободна в том, чтобы следовать своему призванию. А вот если она понесет от него ребенка, то для нее окажется невозможным возвращение в ту жизнь, к которой она стремилась так долго.

– Пожалуй, вы правы. – Анжелина подошла к кровати и стала расстегивать платье.

– Э-гм, – кашлянул Чарли, и она обернулась к нему с немым вопросом в глазах. Он стоял, отвернувшись, чтобы не смотреть на нее. – Я лучше выйду, чтобы вы не чувствовали себя так неудобно. – И, не дожидаясь ее ответа, он вышел на воздух, прикрыв за собой дверь.

«Ну, естественно, во мне уже стали происходить какие-то изменения, если я стала спокойно раздеваться в комнате, где присутствует мужчина, даже не задумываясь над тем, что делаю; поэтому я и привожу в замешательство даже такого мужчину, как Чарли Колтрейн, который, наверное, видывал сотни голых женщин». Анжелине захотелось забраться под одеяло и спрятаться там на целую неделю.

Когда Чарли вернулся, она лежала под пледом и притворялась, что спит. Он раскатал на полу всего в полутора метрах от кровати одну из походных постелей. Когда она приоткрыла один глаз, Чарли снимал рубашку и устраивался спать. Он взглянул на нее, и она по-детски зажмурилась.

– Извините, что все так получилось, Анжелина. Я недооценил вашего отца. За последние несколько лет я наделал массу глупостей. Это, видимо, уже говорит о том, что возраст берет свое.

Анжелина перестала притворяться и повернулась на бок, глядя в разделявшую их темноту. В Чарли она всегда чувствовала скрытую печаль и раздражение, нечто такое, что было почти осязаемо, что оставляло на нем рубцы и шрамы, еще более глубокие, чем отметины на его спине.

– Расскажите мне, – прошептала она.

Поначалу ей показалось, что он не хочет отвечать. Потом Чарли заговорил, а его хриплый голос придавал грубоватый эмоциональный оттенок словам, разрывавшим ее сердце.

– Моя сводная сестричка Энни...

– Да, вы мне о ней говорили. Она умерла.

– Да. Она всегда была такой крохотной – огромные глаза, костлявые локотки и коленки. Еще малышкой, она, сидя у меня на руках, любила играть моими волосами... – Его голос стал тише и зазвучал почти застенчиво, когда он заговорил снова. – Когда Энни подросла, она взяла с меня слово, что я никогда не стану стричься коротко. Может, это и смешно, но я старался сдержать, по крайней мере, одно это обещание. Она боготворила меня, хоть я этого и не заслуживал.

– Мне бы тоже хотелось чувствовать такую же привязанность хотя бы к одному из моих братьев... Энни, наверное, увидела в вас что-то такое, что на самом деле заслуживало любви.

– Боюсь, что да. Но я не смог ее уберечь, как и свою маму. В тот момент, когда они обе во мне более всего нуждались, меня с ними не оказалось. Я был на войне и убивал янки, тогда как один из них, которого следовало бы прикончить первым, оставался у нас дома и убил мою маму и надругался над сестрой.

– Беккер... – выдохнула Анжелина.

– Да. Той же самой ночью, когда мы с Биллом уехали, чтобы вступить в армию Конфедерации, Беккер напился и... – Чарли замолчал и нервно, прерывисто вздохнул. – ...И забил маму до смерти.

Анжелина замерла от ужаса, боясь произнести хоть слово. Через несколько секунд Чарли продолжал:

– До нас с Биллом дошли слухи, что она умерла, пока мы были на войне. Но нам не удавалось узнать, как именно она умерла, пока мы не вернулись домой. Все занимательные для других детали этой истории мы впервые услышали в местном баре, хотя лично никто ничего не видел. Никто и не подумал вмешиваться в семейные дела, так что Беккеру это убийство сошло с рук. На время. Энни по-прежнему жила с ним, так что мы сразу же побежали в его дом, чтобы забрать ее оттуда... – Чарли снова замолчал, будто не думал об этом инциденте так долго, что был вынужден выуживать из глубин памяти нужные факты и детали событий. – Когда мы вошли, нам сперва показалось, что в доме никого нет. Потом я услышал в дальней спальне какие-то звуки и открыл туда дверь... – у него вырвался какой-то невнятный стон, похожий на вздох или на приступ тошноты. – Этот мерзавец насиловал ее. И не в первый раз. Я вытащил револьвер, но у него тоже было оружие. Он держал его у головы Энни. Я попытался заговорить с ним, хотел уговорить его отдать нам Энни, чтобы мы могли уйти с нею. Я так хотел убедить его, что забыл про Билла. А он стоял позади меня. И в тот самый момент, когда мне показалось, что Дик почти согласился. Билл выстрелил и попал ему в плечо.

Старый Дик не блефовал, когда обещал, что вышибет из нее мозги, если мы попытаемся с ним что-нибудь сделать. И прежде чем я успел что-либо сказать, он нажал на курок...

– О Боже, – проговорила Анжелина сквозь рыдание.

Чарли, погруженный в свое адское прошлое, даже не обратил внимания на ее возглас.

– Я разрядил в этого мерзавца свой револьвер еще до того, как Энни рухнула на пол. Потом я похоронил ее рядом с мамой и уехал в Секонд-Чанс...

Заливаясь слезами, Анжелина отбросила плед и рванулась к нему.

– Не надо. – Это слово взорвало напряженную атмосферу в комнате, и она замерла, не успев встать с кровати и осталась сидеть, едва доставая ногами до земляного пола. – ...Есть еще кое-что. Теперь, когда вы знаете это, я могу рассказать и остальное.

– Вы можете мне больше ничего не рассказывать, я понимаю вас. Я понимаю вашу ненависть к янки... и почему вы сделали многое из вещей, о которых рассказывали.

– Вы дослушаете сейчас все до конца. И может быть, потом не станете больше смотреть на меня так, будто я чертов падший ангел. Я вам уже рассказывал про Секонд-Чанс. О том, как мы провели там целый год, держа в страхе всю округу. Пинкертоны проникли в нашу банду, убили Билла, а мне пришлось скрываться на Юге. По пути я не устоял и ограбил еще один дилижанс. Я горел ненавистью, сходил с ума, все время пытаясь доказать, что я все еще могу это делать. Боже, какой я тогда был глупый... – Он вздохнул, но на этот раз вздох больше походил на стон, чем на что-нибудь другое. – Это случилось в Арканзасе. Все шло как обычно, пока маленькая девчушка не отбежала от своей матери. Она оказалась между мной и каретой. Она была так похожа на Энни, когда та была маленькой, что я замер на месте. Один из кучеров воспользовался этим и выстрелил... – От нового приступа душевной боли Анжелина прикрыла глаза. Она уже догадалась, что произошло, раньше чем Чарли совсем осипшим голосом успел произнести: – ...он убил девчушку и она упала прямо к моим ногам... – Анжелина услышала, что он пошевелился, и ей показалось, что он поднял руки и закрыл ими лицо, ибо его следующие слова звучали приглушенно. – С тех пор каждую ночь я слышу крики несчастной матери. Каждую проклятую ночь...

– И что произошло потом?

Когда он стал говорить дальше, его речь стала более разборчивой и четкой. И если вначале его рассказ звучал очень эмоционально, то последние фразы Чарли произносил совсем безучастно, как мертвая рыба.

– Я пристрелил кучера, вскочил на коня и ускакал. И никто даже не попытался меня остановить. Им было важнее заняться мертвыми. Почти пять лет я прожил в Сан-Антонио. Играл в карты, напивался до полусмерти, пытаясь обо всем этом забыть. Заставить себя сколотить еще одну банду я не мог, хотя возможностей было предостаточно. Я хотел одиночества. А потом решил наняться на перегон скота, заработать хоть раз в жизни честным путем и купить себе ранчо. И вот тогда, в первый же день своей новой жизни, я встретил одну женщину...

– Остальное я знаю.

– Догадываюсь, что это так. И хотя за пять лет я ни разу не нарушил закон, я все равно нахожусь в розыске. Я не грабил тот злосчастный поезд, не убивал машиниста, но, как мне кажется, это не имеет никакого значения. Я и так натворил всякого, но меня еще ни разу не наказывали. И я уверен, что многие вещи тянут на смертный приговор. Но если меня повесят за то, чего я не делал, это уже будет ложная справедливость. – Он сухо рассмеялся без тени веселья, а Анжелина вздрогнула от этого резкого смеха. – Но именно такого приговора я, скорее всего, и заслуживаю.

От рассказа Чарли у Анжелины по-настоящему разболелась голова. Ей отчаянно захотелось броситься к нему и успокоить, смягчить его боль. Но при этом она знала, что он не примет ее сочувствия. В эти минуты прошлое всплыло из глубин его памяти, чтобы заманить в ловушку воспоминаний и вины.

Анжелина опустилась на подушку, натянув плед на ноги и решительно закрыв глаза. Но вдруг она обнаружила, что не сможет уснуть, по крайней мере до тех пор, пока не расскажет ему о том, что ее волнует.

Она снова открыла глаза и уставилась в темноту. Когда она заговорила, ее глаза заволокло слезами, но голос оставался ровным и успокаивающим.

– То, что вы совершили, Чарли, было ничуть не хуже того, что делали другие мужчины или могли бы сделать, если бы оказались на вашем месте. Ваша ненависть вполне объяснима и понятна. Если вы сумеете пережить свою ненависть и оправиться от нее, а потом найти путь к прощению, ваше чувство вины со временем уйдет.

– Не надо мне пророчить, сестра, – прорычал он. – Я знаю, кто я такой. И каким буду всегда, – никчемным вором и убийцей.

Анжелина прикусила язык, чтобы резкое отрицание того, что он только что сказал, не сорвалось с ее губ. В этот момент Чарли ее слушать не станет. Он возразит против всего, что она скажет. Тогда как она сможет его когда-нибудь убедить, что важно избавиться от прошлого и заглянуть в более светлое будущее?

И как она делала в тех случаях, когда перед нею вставал вопрос огромной важности, Анжелина сложила руки и передала свою проблему на рассмотрение Господу Богу.

Уже три дня кряду Дрю Уинстон рассматривал с холма ранчо внизу. «Если только Колтрейн не прячется в доме, то его нет на ранчо империи Рейеса, – решил он. – Девицы Анжелины здесь тоже нет». Ему с трудом верилось, что он не заметил их, наблюдая за ранчо столько времени. Это означало одно: ему придется осмотреть все шесть ранчо, принадлежащих ее братьям. Должны же они с Чарли где-то прятаться. Он был готов поставить на собственную лошадь, что Анжелина нашла приют в своей семье.

Дрю уже объездил несколько ранчо в округе и выяснил размеры владений Рейесов. Но никто нигде не видел, чтобы Анжелина с Чарли проезжали мимо. Те, с кем ему довелось поговорить, ничего не слыхали о Чарли Колтрейне, а Дрю воздерживался от каких-либо рассказов. Он сам хотел схватить Колтрейна. Только в этом случае его жажда мести будет полностью удовлетворена. И наоборот, если кто-нибудь опередит его и возьмет Чарли раньше, его месть не свершится.

Уж теперь-то Чарли от него не уйдет.

Чарли, наконец, понял, чего добивался Мигель Рейес, отправив их в эту хижину. Он хотел свести его с ума.

Такой план, если он существовал, уже был близок к выполнению.

Прошло всего четыре дня с тех пор, как они с Анжелиной прибыли в хижину, а его страсть к ней не только не угасла, а, напротив, разгоралась со все большей силой. Да иначе и быть не могло – изо дня в день находиться с ней в такой близости и не возжелать ее? То, что они считались мужем и женой и к тому же жили как супруги во всех отношениях, кроме одного, заставляло его тело бунтовать.

Анжелине следовало отдать должное – с той ночи, когда он рассказал ей о всех своих тайнах, она стала держаться в отдалении и избегала его, хоть они и жили в одной комнате. Когда он только начал рассказывать о себе, то хотел, чтобы между ними не осталось ничего недопонятого, давал ей возможность заглянуть в его душу – увидеть его таким, какой он есть на самом деле, – чтобы разобраться в нем лучше и больше не обманываться на его счет. Но когда Чарли дошел до середины своего рассказа, то вдруг понял, что натолкнулся на правильный путь, чтобы заставить ее отдалиться от него. После всего, что он натворил за свою жизнь, ни одна женщина не захочет остаться с ним в качестве жены, даже такая, как Анжелина, способная многое прощать.

И то, как она себя вела в последние дни, лишь доказывало, что он оказался прав в своих расчетах. В глубине души Чарли, конечно, признавался, что разочарован и обижен таким ее отношением. Она могла бы его спасти, если бы захотела попытаться. Но он понимал ее призвание и знал, что она предназначена для служения церкви. А монахиня помочь ему так, как ему хотелось, уже ничем не сможет. Ему нужна была женщина, любящая его ради него самого, понимающая и принимающая его со всеми недостатками, и прощающая все легионы его прошлых ошибок. За последние несколько недель он увидел, что Анжелина как раз и была такой женщиной, – единственной женщиной, которая была ему нужна. Но, видно, такова была его судьба, что она всем сердцем принадлежала Христу. А это отбрасывало его к исходной точке: он – стареющий преступник, со слишком высокой наградой, обещанной за его голову и без цели, ради которой стоило жить.

Снова и снова он убеждал себя в том, что к лучшему, если она сторонится его, что это поможет ему в один прекрасный день исчезнуть из ее жизни. А вот если она станет по-прежнему смотреть на него как на героя, то он и сам того и гляди поверит в ее фантазии. Такая вера опасна для них обоих. Ему следовало постоянно помнить, кто он такой и кто за ним гонится. Если он размякнет, то им обоим несдобровать, их просто могут убить...

Анжелина вышла из хижины, вытирая руки полотенцем. Чарли подумал, что она, наверное, мыла посуду после еды – почти единственное необходимое занятие в их вынужденном уединении. Самым худшим в их нынешнем положении как раз и было полное отсутствие каких-либо дел – любых, кроме размышлений, кроме желаний и кроме несбыточных мечтаний.

Впервые за несколько последних дней Анжелина сама подошла к нему.

Она присела рядом, а Чарли растянулся в тени, упираясь спиной в бревна стены. Взглянув на нее искоса, он увидел, что она устроилась от него подальше, чем садилась раньше.

– Я тут раздумывала... – начала она.

– А разве мы все тут этим не грешим?

– Я еще и молилась. Но все же я никак не найду ответа. И я подумала, почему бы не задать вам еще несколько вопросов. Он пожал плечами.

– После всего, что я порассказал вам той ночью, мне уже нечего скрывать.

– Меня немного удивило, почему вы рассказали мне так много разных вещей, но ни словом не обмолвились о том, в чем вас обвиняет этот рейнджер. Что, например, вы знаете о его Клэр?

Чарли замер. Он не ожидал такого вопроса и насупился. Потом он что-то вспомнил и нахмурился еще больше.

– Откуда вы об этом узнали? Он же говорил о ней, когда вас не было рядом.

Анжелина покраснела и отвернулась.

– Я должна признаться, что случайно подслушала ваш разговор в ручье.

– Так вы знали обо всем этом и до сих пор ни словом не обмолвились? – Его снова охватила волна гнева за ее излишнюю доверчивость. Эта женщина сама стремится к тому, чтобы ее убили, если по-прежнему верит в порядочность мужчин. – Как же в таком случае вы могли столько времени ехать со мной и считать, что я вас не убью? Если верить рейнджеру, то я убил его подругу. Что же тогда заставляет вас думать, что вы такая особенная, и я с вами не сделаю того же?

– Да, по его словам, вы убили Клэр. Мне бы хотелось услышать то же самое и от вас.

– И вы мне поверите?

– Безусловно. Вы же до сих пор мне не лгали. Она сказала это с такой убежденностью, что Чарли чуть сам не поверил. Обдумывая все, что касалось их отношений, он удивился. Ведь она права. Он ни разу ее не обманул. Даже удивительно.

– Ничего и никогда не слышал ни о какой Клэр. Да, я совершал кровавые рейды по проклятому Канзасу, но всегда старался не трогать женщин. Никогда не имел такой привычки. И к тому же следил, чтобы мои ребята соблюдали те же правила. Анжелина кивнула, словно почувствовала удовлетворенность собой.

– Я так и думала, что вы не способны на такое. Чарли раздраженно вздохнул:

– Я не сказал, что я ее не убивал. Я сказал, что старался не убивать женщин. Но в свалке Гражданской и этих нескончаемых пограничных войн погибало множество людей, которых не должны были убивать. – Чарли потер лоб, пытаясь вспомнить, что каждый раз ставило его в затруднительное положение, когда он вспоминал о рейнджере. – Хотя что-то в этом есть. Что-то в его словах заставляет меня предполагать, что он ошибается. А ошибается он, думая, что это я был в том месте и убил ее. Мне только надо припомнить, что это такое было.

– Постарайтесть не думать об этом и решение придет само. Со мной так часто бывает. – Анжелина похлопала ладошкой по его руке, прямо как пожилой школьный учитель. Чарли слегка отшатнулся. Даже если она намеревалась коснуться его, чтобы успокоить, его тело отреагировало совсем по-другому.

Анжелина глянула на свою руку и нахмурилась, словно та стала другого цвета. Потом потрясла пальцами. Заметив, что Чарли смотрит на нее как-то странно, она встала и провела рукой сзади по юбке.

Чарли внимательно следил за каждым ее движением, желая только одного: чтобы ему выпала честь отряхнуть ее юбку в этом месте от пыли. Потом он с усилием отвел глаза, чтобы она по его взгляду не поняла, о чем он подумал. Что-то было унизительное в том, чтобы иметь женой женщину-ребенка, знающую, как сильно он ее жаждет.

Он кашлянул, и она обернулась с вопросительным выражением на лице.

– Анжелина, я надеюсь, вы не настолько доверяете остальным, как мне. Вас ведь могут обидеть.

– Я отнюдь не дура, Чарли. Я знаю, что вам доверять можно. Я сердцем почувствовала это еще в первый раз, когда вы на меня посмотрели.

Чарли раздражала эта ее манера разговаривать с ним в таком тоне. Независимо от того, что он говорил, она не хотела менять свое мнение по этому поводу. Можно было только надеяться, что, когда он исчезнет из ее жизни, она не возьмет себе в голову доверять любому хладнокровному убийце.

Чарли по-прежнему чувствовал в Анжелине некоторую растерянность, которой не было до того, как он перед нею разоткровенничался. И хотя эта нерешительность причиняла ему – пусть и небольшую, – но все же боль, каждый раз, когда он замечал тень сомнения в ее глазах, ему приходилось признать, что ее отстраненность была к лучшему.

– Я ложусь спать, – тихий голос заставил его отвлечься от невеселых мыслей и взглянуть на нее. Анжелина стояла в дверях хижины и улыбалась ему, полная женственной мягкости, смотрела страстными испанскими глазами, еще более привлекательная и сексуальная от неведения того, что она с ним делала. Чарли с трудом сглотнул от неожиданного прилива чувств.

– Я уверена, что братья приедут завтра или послезавтра. И нам еще ехать целый день. А потом, если удастся удрать, уверена, что нам предстоит далекий путь. Вы-то способны скакать без роздыха, а мне, пожалуй, лучше немножко отдохнуть перед дорогой.

Чарли кивнул и пожелал ей спокойной ночи голосом, звучавшим более хрипло, чем обычно. Не знала она, что ей не придется ехать с ним вместе. Планы изменились. И хотя поначалу, сбежав с ранчо ее отца, он собирался непременно взять ее с собой и лично отвезти в монастырь, то теперь Чарли понимал, что это невозможно. Ему просто необходимо уйти из ее жизни как можно скорее, иначе он никогда не сможет с нею расстаться. Каждый день своим поведением, мыслями и словами Анжелина доказывала, насколько сильно она уверовала в его врожденную доброту, в доброту, которой не существовало, кроме как в ее воображении. Из-за этой ее веры – веры, которую ему за всю жизнь не выказывал никто, кроме Энни, – он подумал, что должен позаботиться о том, чтобы осуществилась ее главная мечта. А для этого ему следовало исчезнуть из ее жизни, чтобы она забыла о нем и вернулась в монастырь, считая себя вдовой.

Если он сумеет устроить все таким образом – тогда, может быть, но только может быть, – она возненавидит его настолько, чтобы зажить собственной жизнью.