Она всегда так наступала, эта раздирающая внутренности агония, — каждый рассвет, каждые сумерки, — но даже по прошествии стольких долгих лет, Бранд боролся с ней. Ничего путёвого из этой борьбы не вышло — и никогда не выходило — и он, как это случалось из вечера в вечер, в конечном счете покорился, ожидая, когда выворачивающая на изнанку боль сделает своё дело. Протекли несколько долгих, мучительных минут, пока боль не стихла настолько, что он смог перевести дух, а уже позднее позволила ему мыслить.

Бранду понадобилось время, чтобы сообразить, где он находится, вспомнить, что он делал, понять, что означает шум вокруг него. Логово, в котором он лежал, было странным, — не яма под валежником, как обычно бывало. Он нащупал под собой мягкую траву, подняв глаза, заметил что — то наподобие крыши, сооруженной тоже из травы, которая вверху была впутана в кустарник. Медведь, очевидно, занял нору другого зверя. Кого — то огромного, вонючего… наподобие свиньи.

«Свиньи. Нет, дикого борова». Его сердце бешено заколотилось.

Ещё не освободившись окончательно от медвежьего «плена», Бранд выкарабкался из логова и, покачиваясь, стал на ноги. Ветер хлестал его по голой коже, вызывая озноб, когда он пытался различить какую — нибудь дорогу в сумерках. Что — то хрустнуло в кустах, и он с рыком обернулся.

Боров, словно валун, ударил его, сбивая с ног. Бранд закрутился, стараясь увернуться, но вепрь навалился на него всей своей массой — в десять стоунов — и со всей яростью животного, защищающего свой дом. Острые, как копья, клыки вонзились Бранду в бедро. Он пронзительно вскрикнул.

Но крик лишь возбудил кабана. Тот завизжал и замотал из стороны в сторону головой, яростно нападая на Бранда, и оставил внизу его бедра длинную глубокую рану. В отчаянии Бранд стал на ощупь искать какое — нибудь оружие. Он наткнулся на ветку и резко размахнулся ей. Дерево было ветхим и хрупким, и сломалось о череп животного. Вепрь отступил, минутку постоял, тяжело дыша и визжа, затем снова атаковал, целясь Бранду в голову. Прокричав воззвание к Скади, Бранд вонзил отломленный кусок ветви прямо в открытую пасть животного. Под натиском кабана, ветка продвинулась ещё глубже. Бранд толкнул её изо всех сил, пропихивая остриё вглубь, и в руку ему впились клыки.

Воинственный визг борова перерос в смертельный вопль, потонувший в потоке горячей крови, что брызнула на Бранда. Кабан пал, рука Бранда всё еще оставалась у него в пасти, продолжая пронзать животное даже после смерти. Бранд высвободился и отполз подальше, отыскав убежище в корнях дерева, а боров лежал на земле и подергивался, изливая остатки крови на лесной настил.

До Бранда дошло, что он тоже истекает кровью. В пылу борьбы он согрелся и пока не чувствовал боли, но это скоро минёт. Раны его не убьют — колдунья об этом позаботилась — однако помощь ему не помешает.

— Ари?

Своим голосом он спугнул какую — то маленькую зверушку, и та унеслась прочь. Мужчина услышал, как захлопали чьи — то крылья, но они были слишком маленькими для ворона.

— Проклятье, Ари, где ты?

С Иво и лошадьми, несомненно, где же ещё. Бранд поднял голову и огляделся. Он не узнавал места, не знал, куда идти в сгущающихся сумерках. Он, видимо, истекал кровью не меньше, чем тот огромный боров, что распластался в нескольких ярдах от него, хотя сказать с уверенностью не мог, так как был весь залит кровью животного. Ему даже нечего было порвать на бинты — без одежды — то. Бранд наскрёб горсть мха меж корней дерева и прижал его к ране, что саднила сильнее остальных. Ничего хорошего ожидать не приходилось.

Стиснув зубы и вцепившись в дерево, он подтянулся, чтобы подняться. Когда он встал на ноги, горячая свежая кровь заструилась по ноге, и появились первые намёки на боль, которая потом будет обжигать его тело. Если в ближайшее время ему не найти помощи, то даже при всей защищающей его магии он лишится чувств и следующие несколько ночей проведет ничком, замерзая голышом в лесу, пока тело будет сражаться за исцеление.

— Я могу это сделать, — пробормотал Бранд вслух. — Иди.

Он пошёл. Медленно, с каждым шагом замедляясь еще больше. Он нашел меж крон деревьев прогалину, сориентировался по звёздам, которые удалось разглядеть, и повернул на восток, к Олнвику.

— Иди.

Прошла целая вечность, шаг за шагом он терял силы, истекая кровью по дороге через лес. Нога горела, от боли он готов был упасть на землю и скрутиться в комок. Бранд двигался только благодаря силе воли.

Заметив среди деревьев проблеск света, он решил, что это проделки сознания. Он никак не мог видеть деревню; он ещё слишком глубоко в лесу. Но вот снова — слабая вспышка мягкого желтого света. Если это мираж, то мираж что надо — желанный. Мужчина повернул и поспешил к свету, чем бы тот не являлся. От напряжения и боли на коже выступил пот, который тот час же замерз на холодном ночном воздухе.

Это не обман зрения. Это лачуга. Хижина с пробивающимся сквозь закрытые оконные ставни светом. Люди. Он с трудом пересёк полянку, отыскал дверь и поднял руку, чтобы постучаться.

Рука не слушалась ни в какую. Он попытался позвать, но голоса не было. Он начал падать. Бранд ударился о дверь, и та распахнулась, а он падал, и падал, погружаясь в свет и тепло. Погружаясь в небытие.

Иво услышал пронзительный вопль сразу, как только завершилось превращение, самый слабый из воплей смешался с другими лесными звуками, что разносят порывы ветра, — услышал ухом уже не орла, но и ещё не человека. Крик мог принадлежать кому угодно — волку, умирающему кролику, даже свинье, визжащей на отдалённой ферме, — но он уже слишком долго ждет здесь с лошадьми, и недоброе предчувствие говорило ему, чей это вопль: человека. Бранда.

Он намотал поводья Кракена на запястье и взобрался на Факса. Над ним громко закаркал ворон, и Иво вытянул руку.

— Садись сюда. Ты нужен мне, чтобы отыскать Бранда.

Ворон, будто сокол, уселся мужчине на запястье. Чёрные бусинки глаз встретились взглядом с Иво, когда птица расправила крылья и наклонила голову в странном извиняющемся поклоне.

— Знаю, — сказал Иво. — Ты ничего не можешь поделать с тем, что говорят тебе боги. Поехали, найдём его. Полагаю, он ранен.

Тихо каркнув, ворон взобрался ему на плечо, и Иво повернул коней в сторону, откуда ему послышались крики.

Мейрвин ждала его целый день.

С самого зимнего солнцестояния ей уже несколько недель снится плавающий гусак — что значит гость — мужчина — и только сегодня утром, когда она уронила нож, и тот вонзился прямиком в грязный пол, у неё появился верный знак того, что мужчина появится в течение дня. Прискорбно, несколькими мгновения позже в открытую дверь впорхнул крапивник и приземлился аккурат в то место, где нож проткнул пол. Так она узнала, что вместе с гостем придёт смерть.

Однако, когда огромный мужчина — голый и окровавленный — ввалился в её дверь, Мейрвин пронзительно вскрикнула и схватила для обороны тот самый нож.

Но никакая опасность за ним не шла, и как только ей удалось унять колотившееся сердце, Мейрвин поняла, что эта несчастная, раненая душа никому не может навредить. Глупо почувствовав себя, она отложила лезвие в сторону, обошла вокруг его громадного окровавленного тела и закрыла дверь от холода, засовывая в скобы железную кочергу вместо бруса, который он сломал при падении. Жилище снова было в безопасности, Мейрвин повернулась, чтобы осмотреть странного гостя, которого занесло ночным ветром; опустившись на колени, она приложила руку к его сердцу. Оно, на удивление, билось ровно.

— Клянусь Матерью, ты ещё жив, — прошептала она. — Давай — ка посмотрим, смогу ли я поддержать твои силы.

Она принялась за работу.

Рука. Прохлада и спокойствие, вот что пробилось к Бранду сквозь пылающую боль и привело его в сознание, давая ему то единственное, за что он мог держаться, чему мог дать определение, помимо боли.

Мужчина медленно обнаружил и остальное. Кровать. Шерстяное одеяло. Огонь. Голос, бормотавший какую — то бессмыслицу. Он отыскал помощь. Зачем она ему понадобилась?

Рука отстранилась. Бранд хотел сказать, чтобы она вернулась назад, но в горле было полно песка.

— Эй…

Получился какой — то писк, похожий на щенячий, и вот снова голос, женский и мягкий, что — то говорил, чего он не мог до конца разобрать.

— Конецф, — удалось выговорить ему. Вот опять.

Женщина повторяла слова, не на скандинавском, а на англосаксонском. Его ухо уловило последние слова.

— … тише, милорд.

Казалось, будто к его векам привесили якоря. Он приподнял их и сквозь открывшуюся щелку заметил, как мелькнул синий рукав, — веки снова сомкнулись.

Он чего — то хотел. Мужчина немного подумал, подбирая слово.

— Пить.

— Конечно.

Он слышал, как она передвигалась, рука снова вернулась, теперь чтобы поднять ему голову. Чашка коснулась губ, и он позволил женщине залить ему что — то в горло — неважно что. Он жадно глотал, едва ли чувствуя вкус содержимого. По телу быстро растеклось тепло, и песок стал исчезать.

— Что эт?

«Плохо получилось».

— Разбавленное вино с травами, чтоб вам стало легче, милорд.

Он кивнул в знак того, что понял, или, по крайней мере, думал, что кивнул. Голова его, похоже, еле двигалась.

— Имя.

— Мейрвин, милорд. А ваше?

— Брандф. Бранд.

— Вы тяжело ранены, лорд Бранд. И должны пока лежать.

Он немного полежал, прислушиваясь к её движениям, пока не начали действовать травы. Медленно, он определил местоположение одной кисти, далеко — далеко в конце руки, что заняло целую вечность, и прикоснулся к месту, откуда шла боль. Он нащупал повязки, сперва, на бедре, потом само бедро, затем, когда определил, как включить в игру вторую руку, нащупал повязку на предплечье.

Он ещё раз попытался открыть глаза и понял, что веки стали чуточку легче. Комната кружилась перед глазами, пока взгляд различил густые волосы и лучезарную улыбку, свисающую толстую связку из травяных пучков и целую нитку сушёных яблок, и небольшую копчёную свиную грудинку, густо обсыпанную солью. Свинья. О, да, боров. Вот из — за кого он в таком состоянии.

Должно быть, дело шло к рассвету. Ему следует убраться отсюда, пока солнце его не нашло, а медведь не нашёл её — где бы она не была. Он собрался с силами, повернулся на здоровый бок, и попробовал встать. Травы Мейрвин не так уж хороши.

— Ммм, проклятье, как больно.

— Что вы делаете?

Она пронеслась через комнату, чтобы не дать ему подняться, растягивая в стороны свою синюю юбку, словно пасла уток.

— Прекратите. У вас откроются раны.

— Наверно.

Бранд уселся на краю маленькой кровати и даже не смог взглянуть на женщину, так его шатало. Похоже, с ним сейчас легко справится. Утки и те доставили бы ей много больше хлопот. Утята.

— Опустись вот тут, где я смогу тебя видеть.

Когда она стала на колени, у неё был такой же мрачный вид, как у леди Алейды, когда та сильно не в духе. И, понял он, Мейрвин такая же упрямая ослица, как упомянутая леди, но на этом схожесть заканчивалась: если волосы леди — медь с золотом, то у этой женщины волосы и глаза были цвета грецкого ореха, что выгодно подчёркивало кожу — приглушённо — сливочного цвета — цвета молодой слоновой кости. Нужно быть, наверно, смертельно раненым, чтобы не заметить её красоты.

— Мейрвин, верно? Где я и скоро ли рассвет?

— Вы в моей хижине в Элновском лесу, милорд. До рассвета осталось недолго. Хотя небо еще не начало светлеть.

— Хорошо. Помоги мне подняться.

— Нет, милорд. Вы должны остаться здесь на несколько дней.

— Моё присутствие тебя не порадует. Помоги мне встать, говорю.

— Нет, милорд.

Он положил руки ей на плечи и, держась за неё, принял более удобную позу, чтобы встать.

— Это не обсуждается, Мейрвин. Я должен уйти.

Она взглянула на него, как на безумца, и очертила его взмахом руки.

— Значит, вы уйдёте голышом?

Бранд поглядел вниз на одеяло, которое едва не сползало с его колен.

— Этого будет достаточно.

— Нет, милорд, не достаточно.

Он попытался встать, но она приставила палец к его груди и толкнула его назад с такой лёгкостью, как если бы он останавливал свою престарелую бабку.

— У меня нет на это времени, — возразил он. — Помоги мне подняться.

Вместо этого она метнулась через комнату, быстро открыла окованный железом сундук и стала перебирать его содержимое.

— Мне не влезть ни в одно из твоих платьев, — проворчал он.

— Но вам подойдет старая одёжка моего мужа.

Значит, она замужем. Где же был её муженёк, что оставил её одну ухаживать за голым незнакомцем?

Она повернулась, протягивая короткий жакет из толстой шерсти, мешковатые льняные штаны, и пару старых чулок.

— Одежка тесная, но лучше, чем ничего. А одеяло сойдет за плащ.

Ему было стыдно брать одежду у бедняка, но отказаться было нельзя, иначе он её обидит. Более того, если он не найдёт Ивара, она, вероятно, понадобится ему на закате. Он дал себя одеть.

— Благодарю. Я верну всё при первой возможности.

— Оставьте себе, — сказала она. — Я ни за что не позволила бы вам умереть без одежды.

Бранд фыркнул.

— Я не собираюсь умирать.

— Я бы на это не полагалась, милорд.

— А я верю в себя, — ответил он. Бранд протянул руку. — Помоги мне встать.

— Нет, милорд. Если вы не в силах самостоятельно подняться, вам нечего делать в лесу одному.

Бранд сердито посмотрел, но, по правде говоря, её не в чем было винить. Она лишь старалась помочь раненому и не понимала, в какой опасности находится сама. Он, ворча, поднялся на ноги и, закачавшись, извергнул проклятия. Вскоре ему удалось поймать равновесие.

— Вот. Не так уж плохо, — произнёс он, заканчивая натягивать одолженные штаны и затягивая завязки.

— Вы ужасный лгун, милорд. Думаю, я провожу вас немного, пока вы не свалились и…

— Нет!

Она отскочила назад, напуганная его горячностью.

— Я всего лишь хотела быть рядом, чтобы помочь вам, милорд.

— Нет, — повторил он. — Ты не пойдешь за мной. А крепко — накрепко запрёшь дверь и останешься тут, пока я благополучно не уберусь прочь, и если услышишь любой странный шум, весь день и носа не высунешь. Поняла?

— Нет, милорд, не поняла.

— Значит, просто прими на веру мои слова и подчинись, — он размышлял, как заставить её сделать, как он сказал. — Приказываю именем лорда Олнвика. Останешься в хижине. За мной ни шагу. Поклянись, — он сделал два шага к ней и прокричал приказ, словно находился на палубе своего корабля. — Поклянись!

Она вздрогнула, как от пощёчины, и недоуменно нахмурила тёмные брови, но кивнула.

— Клянусь, милорд. Я сделаю так, как вы говорите.

— Хорошо. — Он поспешил покинуть хижину, пока его ноги не превратились в лапы. — Как добраться до Олнвика?

— Идите по тропе, милорд. Мимо березы.

Он заметил, где тропа уходила на восток.

— Благодарю тебя за всё, что ты для меня сделала, Мейрвин из Элнвуда. Теперь запри на засов дверь. — Она помедлила, и он прорычал ей через плечо. — Держи слово, женщина.

— Да, милорд.

Ещё раз недоумённо взглянув напоследок, она закрыла дверь. Звякнул запираемый железный засов.

— Держи слово, — повторил он последний раз, достаточно громко, чтобы она услышала через дверь. Затем повернул на запад, прочь от Олнвика, вглубь леса, гонимый мыслями о милой Мейрвин и о том, что сталось бы, забреди раненый медведь обратно к ней.

Небо начало окрашиваться в темно — серый предрассветный цвет. Высоко на ветке неуверенно защебетала одинокая птаха; времени у него почти не осталось.

Он продвигался так быстро, как позволяли ноги, но всё равно не достаточно быстро. Мало — помалу светлело небо, всё больше слышалось птичьих трелей, однако медведь ещё мог легко добраться до хижины. Вдруг на него из деревьев с карканьем спикировала черная масса.

— Пора уже, — проворчал он, захромав вслед за вороном. Через несколько минут он услышал коней, и его затопило облегчение. — Ивар! Сюда.

— Выглядишь так, словно тебя съёли, и ты вышел через задний проход, — подъехав, заявил Иво. Он наклонился, передавая поводья Кракена, и принюхался. — И воняет дерьмом.

— И я тебя рад видеть, — Бранд начал было взбираться на коня, но понял, что ногой в стремя ему никак не попасть. Он подвёл Кракена к поваленному стволу, неуклюже подтянулся на виду у ошеломленного Иво, и с тяжелым стоном уселся в седло. — Поехали. Время не терпит.

Поездка оказалась едва ли менее болезненной, чем ходьба, но определенно более быстрой. Бранд стиснул зубы и вцепился в гриву Кракена, словно ребенок, пока лошади прокладывали путь через лес.

— Я недавно наткнулся на мёртвого борова, — произнёс Иво, когда Бранд отдышался. — Твоя работа?

— Да. — Бранд по пути вкратце рассказал о вечерних событиях. — Она пыталась привести меня в порядок, но и сейчас я чувствую, как воняю дерьмом этой тварюги. Похоже, дело в бороде.

— Вероятно, пора от неё избавиться.

— И выглядеть как нормандец? — фыркнул Бранд.

Иво закатил глаза, но оставил эту тему в покое.

— Знаешь, сейчас достаточно холодно и туша, должно быть, ещё не завоняла. Если волки не успели добраться до кабана, Ари может его разделать, и мы его сегодня вечером перетянем.

— Я съем его сердце, — поклялся Бранд. Он взглянул на облака, которые понемногу одевались в золотые одежды. — Оставь меня здесь и уведи подальше лошадей. Медведь сегодня будет вне себя от боли.

Иво кивнул, оглядываясь в поисках примет, по которым можно было запомнить место.

— Я вернусь, чтобы встретить тебя сегодня вечером. Не забредай далеко.

У Бранда перехватило дух и выступили на глазах слёзы, когда он спешивался. Он смахнул их, прежде чем посмотреть на Иво.

— Я постараюсь, но медведь есть медведь, он волен поступать по — своему.

Когда Иво с лошадьми скрылся в лесу, Бранд снял себя одолженную одежду и сунул её в дупло дерева, чтобы потом вернуть мужу Мейрвин. Он отыскал удобную берлогу под ближайшим поваленным деревом и залез в неё, надеясь, что медведь там останется и будет спать. Он лежал, изнывая от боли и дрожа от холода, счастливый, что находится достаточно далеко от хижины Мейрвин, но вот солнце пробило горизонт, и его охватила другая боль, и он мучительно прорычал в жемчужно — розовое небо.