– Расскажите мне о Томми, – попросила Тара.

Было воскресное утро. Финн установил свою аппаратуру в гостиной крохотного домика, где жила Эйлин с матерью. Миссис Макенрайт ушла в гости к соседке, чтобы Эйлин меньше нервничала, но Таре пока все равно приходилось с ней трудно.

Эйлин бросила взгляд на камеру, стоящую в углу на треноге.

– Эта штука включена?

– Да, – ответил Финн. Он поднял руку и подмигнул Эйлин. – Представьте себе, что это всего лишь я сам, с одним огромным глазом.

– Это будет нетрудно. У вас обоих длинные, тощие ноги.

– Я служил моделью для экспериментального образца, разве вы не знаете?

Она рассмеялась и откинулась на спинку кресла в цветочек, и Таре наконец удалось заставить ее заговорить.

– Я знаю Томми с пеленок. Ну, с тех пор как я сама была в пеленках, во всяком случае. Он на два года старше меня. В школьные годы он был мне вроде старшего брата. – Глаза ее смотрели куда-то вдаль. – Он вечно дразнил меня из-за моих волос, а я потешалась над его игрой на скрипке. А потом, когда я стала старше, все изменилось. Мы были на танцах – не вместе, просто пришли туда каждый со своими друзьями, – и Крисси подзадоривала меня, чтобы я заставила его меня поцеловать. Это была не слишком трудная задача, как я теперь понимаю. Вот так все и началось. С тех пор мы встречаемся.

– Вы часто проводите время вдвоем?

– Каждый уик-энд. – Тара описала их обычные развлечения: кино в Эннисе, выступления в ближних пабах, пикники, танцы, визиты к друзьям. Это были типичные места свиданий в деревне, только когда Эйлин рассказывала о выступлениях Томми и его друзей, лицо ее сияло от гордости.

– Вчера вечером они играли в пабе «Нос епископа», но вы не пришли. Почему?

– Вы же знаете. Из-за бойкота. Тара улыбнулась:

– Я-то знаю. Но больше никто не знает. Эйлин бросила взгляд на камеру.

– Ох, простите. Ну, тогда, вечером, я была в такой ярости, что не знала, куда себя девать. Поэтому пошла в паб «Нос епископа». Там как раз был дамский вечер, и многие готовы были мне посочувствовать…

Эйлин не нужно было подгонять, когда она разговорилась. Тара заметила еще тогда, в пабе, что она прирожденная рассказчица. Эйлин поведала ей всю историю о бойкоте, начиная с беспокойства женщин по поводу ситуации в Килбули до той роли, которую играл в ней Брайен Ханрахан. И ее рассказ содержал как раз нужную долю раздражения, добродушного юмора и решимости.

Тара бросила взгляд на Финна, и тот кивнул в ответ. Из этого можно смонтировать прекрасный материал. Когда передачу покажут по телевидению, мужчины, несомненно, поймут и простят своих женщин.

Эйлин добралась до конца истории.

– И вот я сижу здесь и надеюсь и молю Бога, чтобы все получилось.

– У меня один, последний, вопрос, – сказала Тара. – Вы явно тяжело переживаете этот бойкот. Ваши глаза наполнялись слезами, когда вы говорили о том, как сообщили Томми, что больше не будете с ним встречаться, и как не пошли на концерт вчера вечером. Почему вы так решительно настроены довести дело до конца?

Эйлин пожевала нижнюю губу и вздернула подбородок.

– Пусть этот парень доставляет мне неприятности, но я его люблю. Я хочу выйти за него замуж, хочу рожать от него детей и состариться вместе с ним. Я сделала все что могла, чтобы это произошло. Этот бойкот – моя последняя надежда. Остается только продолжать его, пока он не поймет, что ему лучше согласиться, – или мне придется сдаться и бросить его. – Она подняла умоляющий взгляд на Тару. – Я не хочу его бросать! Я хочу быть женой Томми и посвятить жизнь тому, чтобы сделать его счастливым. Надеюсь, когда-нибудь он поймет, что я сделала это не для того, чтобы причинить ему боль или поставить в неловкое положение. Я просто больше ничего не могу придумать.

Она сложила руки на коленях и опустила глаза. Тара сделала знак Финну остановить камеру и протянула Эйлин носовой платок, который прихватила как раз на этот случай.

– Вы очень мне помогли, – улыбнулась Тара.

– Значит, мы уже закончили? – Эйлин промокнула глаза.

– Да. Видите? Все не так страшно.

– Да. – Эйлин сунула платок в карман своего кардигана и встала. – Выпьете чаю?

– С удовольствием, – ответила Тара. – Меня всегда мучает жажда после интервью, даже если я сама ничего не говорю.

Пока Эйлин возилась на кухне, Тара повернулась к Финну, который просматривал пленку на мониторе телекамеры, проверяя, нет ли на ней технических повреждений.

– Выглядит хорошо. – Он замедлил скорость до нормальной как раз в тот момент, когда Эйлин смотрела в камеру.

– … но я его люблю, – повторило изображение. – Я хочу выйти за него замуж, хочу рожать от него детей и состариться вместе с ним.

– У меня все время такой жалкий вид? – спросила Эйлин, входя в комнату с тарелкой лепешек.

Финн нажал на кнопку и выключил камеру.

– У вас вид женщины, которая любит мужчину, только и всего, – ответила Тара, проглотив комок в горле. – Томми – глупец.

– Конечно, вы должны так думать. Ведь вы женщина. – Эйлин взглянула на Финна. – Но что думаете вы?

– Я думаю… – начал Финн. Он потер ладони и бросил быстрый взгляд на Тару. – Я думаю, что сам женился бы на вас, если бы в Ирландии было разрешено многоженство.

– Бросьте. – Эйлин отмахнулась от него. – Что за вздор! Кто-нибудь хочет молока к чаю?

– Для человека, который отменил все встречи, чтобы посидеть с умирающей бабушкой, ты не слишком много времени провел вчера дома.

Брайен посмотрел на старушку поверх страниц газеты «Айриш Таймс» и улыбнулся.

– Для умирающей бабушки у тебя неплохой аппетит.

– Неужели дела на заводе так плохи, что они отняли у тебя весь день и весь вечер?

– Кое-что потребовало моего внимания, – уклончиво ответил он.

– Только на заводе?

Брайен засмеялся и отложил газету.

– Что тебе хочется узнать, бабуля?

– Мне хочется узнать, уделил ли ты время перелистыванию своей черной записной книжки.

– Ты уже во второй раз упоминаешь про мою черную записную книжку, – пошутил он. – Ты опять смотрела по телевизору старые американские фильмы?

– Ответь на мой вопрос, пожалуйста!

– Нет. Я не просматривал свою черную записную книжку. Я уже тебе говорил: в ней нет никого, на ком бы я хотел жениться.

– Тогда где ты был вчера вечером?

Он чуть было не сказал, чтобы она занималась своими делами, но это только рассердило бы ее.

– Я обедал у Морана.

– Один? – спросила она.

– Конечно, нет. В ресторане было полно народу.

– Брайен Патрик Шеймус Ханрахан!

– По крайней мере ты правильно произнесла мое имя. – Она сердито уставилась на него.

– Ты слишком легкомыслен для человека, который вот-вот потеряет сто миллионов фунтов.

– Ты не можешь говорить об этом всерьез, бабушка. Продать все, что построили дед, отец и я, только для того, чтобы настоять на своем?

– Я серьезно. Все это совсем не нужно, если не достанется никому в будущем. – Она налила себе еще чая из чайника и положила сахар. – На твоем месте я бы сокращала список, а не удлиняла его.

– Кто тебе сказал, что я его удлиняю?

– Никому и не надо это говорить. У тебя такой вид, какой обычно появляется, когда ты подцепишь новую женщину.

– Тут ты ошибаешься. Никого я не подцепил. – Эйлис прищурилась.

– Я тебе не верю.

– Прекрасно, – со вздохом ответил он. – Тогда поразведай и выясни сама, если еще не выяснила. Тебе явно нужно чем-то заняться. – Он допил чай, встал, взял газету и обошел вокруг стола, чтобы поцеловать бабушку. – А пока будешь разведывать, я пойду и почитаю газету там, где меня не побеспокоят.

Библиотека – как раз подходящее место для мужчины, которому досаждают женщины. В ней полно дерева, кожи и книг, чтобы обеспечить Килбули чтением по меньшей мере лет на десять.

Брайен запер дверь, разложил газету на письменном столе деда и устроился в старом кожаном кресле, обивка которого еще хранила очертания человека, заложившего основы состояния Ханраханов.

Но «Таймс» не смогла удержать его внимание, а неприятности из-за женщин просочились в замочную скважину и забарабанили хрупкими кулачками по столу, требуя, чтобы ими занялись.

Никого нового он не подцепил, сказал он бабушке, и это правда – спасибо Господу и Таре О’Коннел. О чем он думал вчера вечером, когда пытался соблазнить эту женщину?

Он еще не успел задать себе этот вопрос, как его тело уже ответило: это похоть и ничего больше.

Ну, с этим он справится. Но какой было бы катастрофой, если бы у нее не хватило стойкости, или гордости, или чего-то другого, чтобы наотрез отказать ему!

А она отказала ему наотрез?

Всю ночь и часть утра у него в ушах звучал ее ответ: «Я – репортер, Брайен. Я делаю передачу о вас». Довольно простые слова, но не прозвучало ли в них сожаление?

– Ты осел, – произнес он вслух. Нечего ему связываться с Тарой О’Коннел.

Он опустил глаза на газету и осознал, что не прочел ни слова. Похоже, ему необходимо найти лучший способ отвлечься.

Его сумка стояла в углу, там, где он оставил ее накануне вечером, когда приехал домой. Он принес ее и начал было доставать папку по Данлоу, но тут его рука наткнулась на записную книжку с адресами.

Он вынул ее.

Бабушка права. Ему следует хотя бы наскоро просмотреть ее и узнать, нет ли там той, о которой он забыл. Той, которая сможет легко переезжать из Дублина в Лондон и Париж и чувствовать себя как дома в Килбули. Из кого выйдет терпимая жена.

И может быть, он позвонит Фионе, если уж на то пошло.

Вот как! Он не захотел признаться, что обедал с Тарой О’Коннел. Интересно!

Эйлис понадобилось две минуты и один телефонный звонок, чтобы выяснить, где был ее внук. Глупый мальчик, он думал, что его слова о том, чтобы она все разнюхала, удержат ее от этого.

Она откинулась на спинку своего любимого кресла-качалки и обдумывала, что все это могло означать.

Брайен никогда не скрывал своих многочисленных подружек ни от родных, ни от прессы. Он не выставлял их напоказ нарочно, но если его спрашивали, всегда отвечая без стеснения. Он любил женщин, и ему было все равно, знают ли об этом другие.

Но сегодня все иначе. Речь идет о Таре О’Коннел. И это само по себе уже говорит о многом.

Брайен и Тара Брид О’Коннел.

Их имена, несомненно, подходили друг другу: Брайена назвали в честь Брайена Бору, первого короля Ирландии, а Тару – в честь горы, на которой когда-то находилась столица страны.

Эйлис покачивалась в кресле, и улыбка расплывалась по ее лицу. Приятно было узнать, что интуиция ее не подвела.

Она поняла, что за человек Тара, в ту минуту, когда та вошла в оранжерею: раскованность, хорошее чувство юмора, готовность рискнуть всем ради достижения цели – эти черты характера должны нравиться Брайену. А то, что они заключены в такую очаровательную оболочку, гарантировало, что он наверняка заинтересуется ею.

Но дело зашло дальше простой заинтересованности, это ясно. Вопрос в том, насколько дальше. Возможно, пора подумать о том, что можно сделать, чтобы подтолкнуть этих двоих друг к другу.

Ей всегда хотелось, чтобы в семье появился кто-то с рыжим оттенком волос.

Томми Ахерн вошел в кухню, держа в руках любимую клетчатую рубашку, которую он всегда надевал, когда играл джигу. Его мать, как обычно, сидела, склонившись над швейной машинкой, и не обратила никакого внимания на сына.

– Что за ужасный розовый оттенок! – проворчал он, наклоняясь, чтобы чмокнуть ее в щеку. – Что это такое?

– Новые шторы для гостиной Нэн Лори, – улыбнулась Пег. – Они действительно напоминают лекарство от желудка, правда? Но в комнате будут смотреться не так уж плохо. Мы их присобрали со всех сторон, и они выглядят очень мило.

– Вряд ли тебе удастся меня в этом убедить. – Он открыл дверцу холодильника и несколько секунд стоял, глядя в него. Наконец достал бутылку молока и взял из буфета стакан. – Мне надо постирать рубашку.

– Брось ее в грязное белье. На следующей неделе постираю.

– Что? Но… я… – Томми от растерянности даже начал заикаться. – Но мне она нужна сегодня вечером, а она пахнет потом после вчерашнего выступления в пабе!

– Ты мог бы подумать об этом, перед тем как ее надевать. – Она закончила строчку и приподняла лапку, чтобы повернуть ткань. – Я обещала закончить шторы к следующей неделе, и мне дорога каждая минута. Ткань такая толстая, что иглы все время ломаются.

– Но я думал, ты просто бросишь ее в машину.

– Извини, дорогой, но мне некогда. Если хочешь ее постирать, тебе придется сделать это самому.

– Я ведь не умею.

– Ты умный парень, – заметила она и похлопала его по спине. – Справишься.

– А ты не можешь мне показать на первый раз?

– Я тебе уже показывала.

– Но я невнимательно смотрел.

– Тут я ничего не могу поделать. Наверное, тебе придется подождать, пока я закончу.

– Но у нас сегодня вечером концерт в Балливогане! И эта мисс О’Коннел собирается снимать нас для телевидения. Мне надо надеть мою счастливую рубашку.

– Тогда тебе пора приниматься за дело. Инструкция написана на крышке, а порошок на полке. Ты справишься.

– Похоже, придется справиться, – проворчал Томми.

– Оставь себе достаточно времени на утюжку, потому что сорочка всегда выходит из сушилки мятой.

– Утюжка? – Он уставился на нее. Она, наверное, сошла с ума. – Никогда этого не делал.

– А то я этого не знаю, – пробормотала Пег и улыбнулась сыну. – Может быть, ты попросишь Эйлин?

– Нет, – ответил Томми и пнул ножку стола. Он еще не рассказал матери об Эйлин. Никому не рассказал. – Ты уверена, что у тебя нет времени?

– Уверена.

– Ну ладно. Я как-нибудь сам справлюсь.

– Не сомневаюсь. – Пег нажала на педаль, и стрекот машинки заглушил те слова, которые она пробормотала, когда он вышел.

– Что случилось, если даже собственная мать не хочет постирать сыну рубашку!

Томми ворчал всю дорогу до задней веранды, где стояли стиральная машина и сушилка. Бросил рубашку в машину и начал читать инструкцию, напечатанную на внутренней стороне крышки.

С таким же успехом она могла быть написана на греческом языке – никакого смысла он в ней не видел. Коробка порошка для стирки помогла немного больше, и он отмерил рекомендуемое количество и высыпал его на рубашку. За компанию он бросил туда остальные рубашки – уж стирать так стирать! Мать будет довольна. Повернул регулятор на несколько делений, нажал какие-то кнопки, и стиральная машина начала заполняться водой. Ощущая даже гордость от этого достижения, Томми провел полчаса, повторяя песни к вечернему выступлению, а затем подошел к машине. Откинув крышку, он увидел океан розового цвета.

Он вынул одну рубашку. Лишь через несколько секунд он узнал свою лучшую белую сорочку, которую надевал в церковь по воскресеньям. Она приобрела точно такой же цвет, как новые шторы Нэн Лори.

– А, будь все проклято! Ма!