1

Полковник Сэмюэль Шеридан Шелби допил остатки бренди, встал, прошелся по роскошному ковру, устилавшему пол гостиной, и остановился перед зеркалом, висевшим над камином. Странно было видеть себя вновь в военной форме. Полковник попытался пригладить свои длинные спутанные волосы, которые явно следовало бы укоротить. Летиция, конечно, останется недовольна его внешним видом и язвительно заметит, что ее супруг похож скорее на лесного бродягу, чем на офицера армии Соединенных Штатов. Однако, возвратившись сегодня утром в Вашингтон после выполнения секретной миссии, Шелби просто не имел еще времени привести себя в порядок. Весь день полковник провел с президентом Джеймсом Мэдисоном и военным министром Уильямом Юстисом. Шелби устало протер глаза и тяжело вздохнул в предчувствии неприятной сцены, неизбежной при встрече с женой.

«Возможно, если бы у нас были дети, все сложилось бы иначе», — мрачно подумал он, плеснул себе еще бренди и опорожнил стакан.

Летиция забеременела вскоре после свадьбы, но разрешилась до времени. Сейчас у Сэмюэля были все основания подозревать, что она намеренно избавилась от ребенка. Президент Томас Джефферсон, предшественник Мэдисона, дал знать Шелби о несчастье, тот не медля бросил все дела в Канаде, примчался домой — и застал жену в спальне, окруженную толпой друзей и знакомых.

У изголовья кровати, как и следовало ожидать, дежурил Ричард Буллок. Сводный брат жены встретил Шелби ненавидящим взглядом, как если бы тот был лично виноват в том, что Летиция потеряла ребенка. А супруга выглядела на удивление похорошевшей, несмотря на пережитое. По плечам рассыпались искусно уложенные серебристые локоны, она смеялась, и легкий румянец заливал ее обычно бледные щеки. Однако, едва муж вошел в комнату, веселье Летиции как рукой сняло. Она с театрально горестным вздохом раскрыла ему навстречу объятия, огромные янтарные глаза наполнились слезами.

Когда Ричард выпроводил посторонних из спальни, Летиция тесно прижалась к груди мужа, уверяя его, что вне себя от боли утраты и никогда больше не отважится завести ребенка. В то время Сэмюэль оправдывал ее настроение перенесенными страданиями, но месяцы сливались в годы, а Тиш оставалась верна принятому решению. Сэмюэлю попадались на глаза губки и склянки с резко пахнувшей жидкостью, которыми пользовалась жена, чтобы избежать зачатия.

А через несколько лет совместной жизни Шелби уже был благодарен судьбе за то, что их брак с Летицией оказался бесплодным. Появись у них ребенок, он стал бы в руках Летиции орудием, с помощью которого она смогла бы манипулировать мужем по своему усмотрению, и вдобавок превратился бы в жертву открытой вражды между родителями.

Полковник присел на диван. В доме царила тишина. Как сообщили слуги, Летиция отправилась к портнихе за новым платьем, в котором намеревалась появиться сегодня на балу у сенатора Дауни. Супруга Шелби не пропускала ни единого приема в Вашингтоне, вне зависимости от того, был ли муж рядом либо в отъезде. В его отсутствие ее неизменно сопровождал Ричард, но это не вызывало кривотолков, поскольку они росли вместе как брат и сестра. «Надо отдать должное Тиш: она никогда не даст повода для пересудов и сплетен», — зло подумал Шелби, внутренне готовясь к тяжелому разговору с женой.

Пробираясь верхом по болотам Флориды, почти задыхаясь порой от жары, полковник много размышлял о том, что ему делать со своей неудавшейся семейной жизнью. Та же проблема стояла в свое время перед его отцом Элхананом Шелби. Но отцу Сэмюэля повезло — легкомысленная француженка-жена без шума и скандалов оставила его и вернулась в Париж. Тиш вряд ли сдастся так же легко. По мнению Сэмюэля, надеяться на это не приходилось. Она обязательно прольет море слез, устроит истерику, станет угрожать и швырять в мужа щетками для волос. Он горько рассмеялся, припомнив, как пытался избежать судьбы, постигшей отца, которого жизнь связала с женщиной с непредсказуемым характером, и поэтому сам выбрал в жены благовоспитанную девушку из аристократической виргинской семьи. Летиция Аннабелла Соамс казалась воплощением скромности, когда Сэмюэль познакомился с ней.

Однако нет смысла бить себя в грудь из-за прошлых ошибок. «Да и напиваться с горя негоже», — мелькнуло в голове, и Шелби решительно заткнул пробкой хрустальный графин с бренди. Какое-то время он угрюмо рассматривал сверкающие грани этого произведения искусства. Из Уотерфорда, куплен на деньги отца Летиции и проделал долгий путь из Ирландии. Большая часть роскошной мебели из красного дерева прибыла морем из мастерских Данкана Файфа в Нью-Йорке. Да и сам этот великолепный дом был оплачен деньгами семейства Соамс.

— Женитьба на богатых счастья не приносит, — пробормотал Шелби, заслышав стук лошадиных копыт во дворе.

Тиш вернулась от портнихи, и верный Ричард следовал за ней, нагруженный горой коробок, перевязанных разноцветными лентами. Из холла донеслись переливы смеха, и в этот момент высокие напольные часы стали мерно отбивать время. Затем послышался голос Тобиаса, торжественно возвестившего:

— Госпожа, хозяин вернулся и ждет вас в гостиной.

Наспех распрощавшись с Ричардом, Тиш распахнула дверь и величаво вплыла в помещение. Никому, кроме Летиции Соамс Шелби, не удавалось довести до совершенства искусство появления на публике. По сравнению с ней меркла даже несравненная Долли Мэдисон, жена президента. Тиш лишь ступила за порог и остановилась, держа маленькую, унизанную кольцами руку у тонкой белой шеи и как бы любуясь собой со стороны. Высоко поднятые бледно-золотистые волосы виднелись из-под полей шелкового красного, в тон платью из богатого бархата на гагатовых пуговицах, капора. Летиция быстро окинула мужа оценивающим взглядом с головы до пят.

— Сэмюэль, дорогой. Я… никак не ожидала. Думала, тебя не будет еще несколько недель, — холодно проговорила она, моментально подметив его помятый мундир и растрепанные волосы, и, сняв капор, поправила прическу.

— Ситуация в Британской Флориде неожиданно резко обострилась, — отозвался Шелби. — Пришлось срочно возвратиться и доложить обстановку президенту.

— Значит, придется воевать? — спросила она, приложилась губами к губам мужа и откинула голову, чтобы насладиться произведенным эффектом.

Он ответил ироническим взглядом и насмешливо сказал:

— Тебе в высшей степени наплевать, будут ли Соединенные Штаты воевать с Британией или даже со всем войском Наполеона.

— Не спорю, но мне кажется, что во время войны перед полковником открывается возможность стать генералом, если заполучить нужную должность и проявить себя, — рассудительно заметила она, снимая пальцами пушинку с рукава мундира, как и надлежит заботливой жене.

Шелби решительно отбросил ее руку.

— Мы обсуждали эту тему уже тысячи раз, Тиш, и так ни до чего не договорились, — возразил он бесстрастным тоном.

Летиция зло топнула ногой:

— Мы не можем договориться, потому что ты слишком упрям и не желаешь думать о будущем. Неужели непонятно, что мой отец мог бы передать тебе свое место в сенате, если бы за тобой числились военные заслуги? Ты мог бы даже претендовать на кресло в Белом доме! Согласись, что совместными усилиями мы можем добиться чего угодно. Победа практически гарантирована, поскольку мы представляем лучшие семьи Виргинии и стоим неизмеримо выше безвестного Мэдисона. Достаточно вспомнить, что его жена происходит из семьи квакеров Филадельфии. Она — никто.

— Эта «никто» — самая гостеприимная хозяйка и любимица нации. Тебе никогда не занять ее места, — отрезал Шелби.

— И все потому, что ты согласен, переодевшись в лохмотья, будто преступник, рыскать повсюду и выполнять всю грязную работу — сначала для Джефферсона, а теперь для Мэдисона, причем все почести достаются им.

— Позволь напомнить, что путь президента не усыпан розами и проблем у него хватает. Я могу принести своей стране наибольшую пользу, если буду делать то, что у меня лучше всего получается. Дискутировать на эту тему я не намерен. Вопрос закрыт, Тиш.

Он с трудом сдерживал гнев, глаза его сверкали недобрым огнем. Почувствовав, что в любую минуту Шелби может взорваться, Летиция решила поменять тактику. Кокетливо взмахнув пушистыми ресницами, она прильнула к мужу, нежно обняла и поцеловала в шею.

— Давай не будем ссориться в твой первый вечер дома, милый. Прости, я была не права и зря вспылила. — Она прижалась к нему полной грудью, затем отвернулась и начала торопливо расстегивать длинный ряд пуговиц на платье. — Запри дверь гостиной, Сэмюэль, — глухо попросила она. — Мы слишком долго не были вместе по-настоящему.

— Нет, Тиш, это не поможет. — Он отодвинулся от жены и перевел взгляд на открывавшуюся за высоким окном унылую панораму «столицы дикости», как прозвали Вашингтон европейские острословы. В заболоченной низине, заросшей густой травой и кустами бузины, вкривь и вкось стояли двух- и трехэтажные кирпичные дома. Рваными ранами выглядели площадки для новых построек, утыканные свежими пнями, грубыми и неотесанными, как и сам город.

Тиш проследила за взглядом мужа и сразу выделила из всех зданий Конгресс, возвышавшийся на северном берегу Потомака. Из окон на противоположной стороне дома открывался вид на резиденцию президента из бледно-желтого камня. Именно эта желанная цель стояла перед мысленным взором Тиш, когда она вскочила на ноги, повела плечами и позволила платью соскользнуть на пол.

— Я все время думала о тебе, Сэмюэль… и очень по тебе соскучилась, дорогой, — проговорила она льстивым голосом и потянула мужа за руку, чтобы развернуть лицом к себе. На ней был кружевной французский корсет, подпиравший роскошную грудь, представшую перед супругом во всем своем великолепии. Сквозь прозрачный розовый шелк лифа проглядывали твердые соски.

Сэмюэль тоже встал и удивленно уставился на жену, которая принялась расстегивать пуговицы на его мундире.

— Ты не перестаешь меня поражать, — насмешливо заметил он. — В день моего отъезда во Флориду ты устроила дикую сцену, орала, как уличная торговка, и проклинала меня. Тогда ты желала только моей смерти и молила Бога, чтобы индейцы сняли с меня скальп либо чтобы англичане поставили меня к стенке и расстреляли. Два года ты не пускала меня в свою постель, а сейчас пытаешься соблазнить, словно ничего не случилось. С чего это тебе понадобилось играть роль любящей жены?

— Что бы между нами ни происходило, в постели тебе со мной всегда было хорошо, Сэмюэль, — нисколько не смущенная, возразила, капризно надув губки, Тиш.

— Ты права, Тиш, — усмехнувшись, признался в собственной слабости Шелби. — Но рано или поздно мужчина обязан начать работать головой, а не только тем местом, что между ног.

— Очень грубо и вульгарно, Сэмюэль, — парировала Тиш, внезапно вернувшаяся к роли горделивой виргинской красавицы, что было непросто для дамы, застывшей в полураздетом виде у окна гостиной.

— Нам следует серьезно поговорить… о самом главном. Посему советую тебе снова облачиться в твое изумительное платье и присесть, а я наполню бокалы. Думаю, нам обоим не помешает добрый глоток бренди.

Откинувшись на спинку сиденья коляски, обитого коричневым бархатом, Оливия Сент-Этьен лениво прислушивалась к перестуку колес по выбоинам грунтовой дороги, которая вела к усадьбе Фелпсов, расположенной в нескольких милях к югу от столицы на крутом берегу Потомака. Голос дядюшки Эмори монотонно бубнил о том, что на балу у Фелпсов наверняка будет множество завидных женихов. Он перечислял их владения, связи в высшем обществе, подчеркивал политический вес и влияние, а иногда даже молодость либо привлекательную внешность потенциального жениха.

— Знаешь, дорогая, мне кажется, что ты меня не слушаешь, — неожиданно прервал себя на полуслове Эмори Вескотт, и в его голосе прорвалось раздражение.

— Что вы, дядюшка, я вся внимание, — запротестовала Оливия, хотя на самом деле давно уже не слушала своего спутника, которого называла дядей, хотя он не приходился ей родственником, а был всего лишь опекуном, богатым покровителем и в прошлом — другом ее родителей.

— Я втолковывал тебе, что на сборище у Фелпсов сегодня будет Ройял Бертон, один из самых богатых торговцев в Бостоне и убежденный федералист. Недавно минул год, как он потерял свою дорогую жену Кределию. Теперь срок траура истек. Он весьма привлекательный мужчина.

— Я постараюсь произвести самое благоприятное впечатление на мистера Бертона, дядюшка. Обещаю, — послушно откликнулась Оливия, расправляя складки нового шелкового платья изумрудного цвета.

— Говоришь, самое благоприятное? — недоверчиво хмыкнул Эмори. — И только-то? Выходит, опять будешь холодна, вежлива и сыграешь недотрогу? Твое поведение кого угодно может свести с ума. На скачках ты настоящий бесенок, но, едва рядом появляется возможный жених, моментально превращаешься в истинную леди.

— Поверьте, дядя Эмори, я бесконечно вам благодарна и всегда буду помнить, как вы обо мне заботились после смерти моих родителей. Не представляю, что бы со мной было, если бы вы не пришли мне на помощь.

— Но ты совсем меня не слушаешься и не желаешь выходить замуж. Кого бы я тебе ни представил, все не по нраву. Не подходят, видите ли, лучшие из лучших, а ведь это цвет нации, собравшийся в столице.

— Значит, именно поэтому вы настояли, чтобы я снова поехала с вами в столицу? — полюбопытствовала она и не без лукавства добавила: — Или все же из-за скачек в Элмсе?

— Не пытайся увести разговор в сторону. Цыганочка в любом случае придет к финишу первой, с тобой или без тебя, — пробурчал Эмори.

Лошади тем временем вынесли коляску на подъездную дорожку особняка Фелпсов.

Рейберн Фелпс был самым богатым плантатором в Виргинии, и на его финансовом положении не сказался запрет на торговлю с Европой, введенный недавно Соединенными Штатами, от чего серьезно пострадали его соседи. В Вашингтоне ходили слухи, будто Фелпс вступил в тайный союз с англичанами и занимается контрабандой хлопка под защитой британского флота. Оливия не раз задавалась вопросом, поддерживает ли ее опекун деловые связи с плантатором, но ответа пока не нашла. По правде говоря, она не имела ни малейшего представления о финансовых операциях Эмори, если не считать того, что он играл на скачках. Это приносило немалый доход, но вряд ли могло объяснить, каким путем он сколотил огромное состояние.

Подбежавший слуга помог гостям выйти из коляски. Неспешно ступив на землю, Эмори одернул атласный жилет на располневшей талии и осмотрелся. Он выглядел весьма внушительно с аккуратно подстриженной бородкой и пышной копной седых волос, но его отличительной чертой были пронзительные серые глаза, неизменно дававшие точную оценку окружающим. Перед тем как предложить Оливии руку, он окинул ее взглядом и, видимо, остался доволен. Они медленно прошествовали по каменным плитам двора и поднялись по мраморным ступеням на широкое парадное крыльцо, украшенное рядом деревянных колонн, которые вздымались в высоту на двадцать футов; рядом с ними люди казались карликами.

— Сегодня ты будешь пользоваться огромным успехом и вокруг тебя будет увиваться не только Ройял Бертон. Но не спеши, внимательно осмотрись, прикинь, кто может составить лучшую партию, и тогда уж вноси его имя в список кавалеров для танцев. Думаю, тебе понравится тот, кто заслуживает моего одобрения.

— Танцевать буду до упаду и флиртовать отчаянно, дядя Эмори, — весело пообещала Оливия, стараясь вложить в свой голос как можно больше энтузиазма, хотя вовсе его не ощущала.

— Да, конечно, танцуй на здоровье, но флиртом не увлекайся. Надо помнить о своей репутации, — сурово напутствовал Эмори Вескотт.

Он давно мечтал о том дне, когда сможет выдать замуж свою подопечную, и она это прекрасно понимала. Оливии самой нисколько не улыбалась роль тяжелой ноши, неожиданно свалившейся на плечи занятого мужчины, который провел жизнь в дороге, колеся по Северной Америке, и привык проворачивать деловые операции, не обременяя себя заботами о девице на выданье. Однако ей претила перспектива выйти замуж лишь ради того, чтобы изменить свое нынешнее не слишком приятное существование.

Если уж выходить замуж, то по любви и ради счастливой совместной жизни, как было у ее родителей, но отнюдь не из финансовых соображений. Правда, жаловаться на опекуна не приходилось. Несмотря на свою кажущуюся холодность и расчетливость, он проявил редкую щедрость и потратил уйму денег на ее наряды, так что она легко могла соперничать с любой девушкой из богатой семьи Бостона или Филадельфии, впервые выезжающей в свет. Оливия старалась отплатить за добро и великодушие, занимаясь лошадьми дядюшки. Однако он не оставлял надежды подыскать ей мужа, обладающего не только богатством, но и влиянием в важных политических кругах.

Оливия и ее спутник отдали плащи лакеям в передней и прошли в танцевальный зал, носивший, как и прочие помещения огромного дома, отпечаток консервативных вкусов хозяев и их стремления пустить пыль в глаза. Просторный зал был залит светом сотен тонких стеариновых свечей, горевших в двух громадных хрустальных люстрах под потолком. Навощенный до зеркального блеска ясеневый паркет отражал трепетные огни и усиливал освещение.

В дальнем конце зала на помосте оркестр, состоявший из чернокожих рабов, исполнял музыку Моцарта. В толпе веселящихся гостей сновали слуги, разносившие легкие закуски, вино и крепкие спиртные напитки. Вдоль стен за египетскими вазами с пальмами и декоративными деревьями на большом удалении друг от друга были расставлены удобные стулья с высокими спинками.

У входа гостей приветствовал генерал Фелпс, предпочитавший, чтобы к нему обращались по его воинскому званию, хотя он уже очень давно вышел в отставку. Рядом стояла его высокая и худощавая жена Мод. Оливия и Эмори тепло поздоровались с хозяевами и обменялись любезностями со знакомыми. Как подметила Оливия, у ее опекуна было очень много знакомых и ни одного друга. Она до сих пор не могла понять, как смогли найти общий язык ее ветреный отец-француз и этот уроженец Новой Англии, получивший спартанское воспитание. Однако они действительно были очень близки, и эта необычная дружба, очевидно, объясняла решение Эмори Вескотта взвалить на свои плечи бремя опекунства.

Едва они вошли в танцевальный зал, от толпы отделился Ройял Бертон.

— Эмори, дружище, рад видеть вас в обществе прелестной леди. Представьте меня, пожалуйста, — загнусавил он, растягивая слова, как и подобает уроженцу Новой Англии, что неприятно резануло слух Оливии.

Она привыкла к изящному ритму родной французской речи и певучему говору итальянцев, среди которых выросла, и не имела ничего против английского языка британских аристократов, а также мягко модулированного произношения, свойственного жителям прибрежных районов Виргинии, но не выносила гнусавости янки. К тому же внешность Бертона производила столь же малоприятное впечатление, как и его речь, — он был худой как скелет, с изъеденным оспой лицом землистого цвета. Впрочем, зубы у него вроде были свои, как и густые светло-каштановые волосы, аккуратно стянутые сзади черной атласной лентой.

Оливия присела в реверансе и одарила кавалера улыбкой. Как по команде, оркестр заиграл быстрый вальс, и Бертон пригласил даму на танец. Он оказался на удивление хорошим партнером, но гораздо ближе, чем следовало, прижимал девушку к себе, а когда наклонил голову и заговорил, Оливию обдало запахом виски.

— Если мне не изменяет память, вы родились во Франции, мадемуазель Сент-Этьен. Но у вас почти нет акцента.

— Мои родители эмигрировали сразу после революции, — пояснила Оливия, не вдаваясь в подробности насчет того, что ее мать вышла замуж без согласия родителей и была вынуждена тайно покинуть отчий дом, за что ее лишили наследства. — Я выросла в дороге, пока мы переезжали из страны в страну. Мое детство прошло большей частью в разъездах по Италии, а позже — по Англии. Когда моя семья приехала в Америку, мне было четырнадцать лет, так что, сами понимаете, изучение иностранных языков стало моей второй натурой.

— Выходит, в столь нежном возрасте вы уже опытная путешественница, — усмехнулся он. — Но вы упомянули родителей, однако Эмори Вескотт выступает в роли вашего опекуна.

Оливия подозревала, что Бертон расспрашивает ее в надежде выведать, насколько многим девушка обязана своему опекуну.

— Мои родители погибли, когда перевернулась их карета, и у меня никого на свете не осталось, кроме друга моего отца, месье Вескотта.

— И конечно же, вы ему бесконечно благодарны за доброту и участие? — промурлыкал Бертон.

Оливия напряглась и едва не сбилась с темпа, но в этот миг музыка смолкла.

— Мое отношение к дядюшке Эмори вас нисколько не касается, месье Бертон, — холодно отрезала Оливия и с легким реверансом растворилась в толпе.

Наглый старый шантажист! Наплевать на его богатство, даже если у него не меньше золота, чем у императора Наполеона. Сует нос куда не надо, лезет в душу, да еще и изо рта у него пахнет. Оливия Сент-Этьен не продается и ни за какие деньги не станет игрушкой в руках какого-то старика! Неужели же она не встретит молодого и красивого кавалера, веселого и обаятельного, который мог бы завоевать ее сердце так же, как отец покорил ее мать. Оливия дала себе слово сегодня же вечером всерьез заняться поисками подходящего жениха и найти его до того, как дядюшка Эмори снова начнет ее сватать за какого-нибудь столь же неприятного человека, как Ройял Бертон. Но главное — можно ли довериться собственному чутью?

Она обожала своих беспечных родителей, единственной заботой которых были поиски удовольствий, а они, в свою очередь, безмерно баловали единственное дитя. Оливия понимала, что скорее всего ее мать поступила неверно, остановив свой выбор на Жюльене Сент-Этьене. И в самом деле, когда они приехали в Новый Орлеан, родной брат матери Шарль не пустил их на порог по примеру других членов семьи во Франции, отвернувшихся от матери Оливии после того, как она вышла замуж за Жюльена. Хотя отец был игроком и мотом, он никогда не унывал, отличался редким обаянием и был бесконечно предан двум своим «прекрасным дамам», как он называл жену и дочь. Вся их жизнь состояла из черных и белых полос: за пиршеством следовало полуголодное существование, неделю проводили, как короли, а потом бежали из гостиницы через черный ход, потому что отцу изменила удача за карточным столом и нечем было платить за постой.

Оливии нравилась такая жизнь, полная приключений, и скорее всего ей бы пришелся по душе кавалер столь же непредсказуемый и неподходящий, как ее отец. Возможно, именно поэтому она до сих пор отказывалась связать себя брачными узами. Девушка обвела глазами танцевальный зал, оценивая присутствующих молодых людей, и почти все они отвечали ей восхищенными взглядами. Чему не приходилось удивляться. С тех пор, как ей исполнилось четырнадцать лет, Оливия не могла пожаловаться на нехватку внимания со стороны мужчин. На всякий случай она мило улыбнулась светловолосому молодому морскому офицеру, который залился густым румянцем, встретившись с ней глазами.

Сэмюэль Шелби молча сбросил плащ на руки лакею и быстро зашагал через холл, не скрывая своего дурного настроения. Он терпеть не мог Рейберна Фелпса — почти так же, как нескончаемую череду блистательных светских приемов, посещать которые было обязательно всем жителям столицы, имеющим политические амбиции. И каждой женщине. В отличие от мужа, Летиция обожала балы. Сегодня она наверняка не пропускает ни одного танца, и по пятам за ней следует верный пес Ричард.

Сэмюэль явился к Фелпсам по долгу службы: нужно было повидать дона Луиса де Ониса Гонсалеса, которого испанское правительство в изгнании назначило послом в Соединенных Штатах три года назад. Онис как-то намекнул Шелби, что правительство Испании, возможно, даст деньги на проведение небольшой военной операции в Луизиане. Поскольку в настоящее время сторонники законного испанского режима находились в стесненных обстоятельствах, Шелби предстояло выяснить, не скрываются ли за предложенной сделкой англичане. Необходимо было также установить имена иностранных агентов, сеявших смуту на границе с целью воспрепятствовать американской экспансии.

На пороге танцевального зала Сэмюэль остановился и поискал глазами худощавого величественного испанца в его неизменном атласном камзоле, старомодных панталонах до колен и плотно обтягивавших ноги чулках. Перед тем, как его взор упал на Ониса, внимание Шелби невольно привлек отблеск свечей на огненно-рыжих женских кудрях. Хотя полковник был занят иными мыслями, он не удержался и принялся изучать даму в изящном шелковом платье изумрудного цвета. Оно было сшито по последней моде, с высокой талией и глубоким декольте, в котором виднелась молочно-белая грудь, и слегка обрисовывало стройные бедра и длинные ноги. Мягкая облегающая ткань не оставляла сомнений в совершенстве фигуры женщины. Прелестница была довольно высокого роста, что не вполне отвечало современной моде, восхвалявшей пышнотелую чувственность и небольшой рост. Но пылающий блеск этих рыжих волос сам нес в себе огромный заряд чувственности. И тоже — вразрез с модой. Ныне ценились брюнетки, подобные Долли, или блондинки вроде Летиции. Однако блестящая грива переливалась в свете свечей, как живой огонь костра, вольная и трепещущая на фоне темно-зеленого платья. Мужчины бросали на женщину восторженные, а дамы явно завистливые взгляды, а она, не обращая ни на кого внимания, смеялась, и смех ее звенел в теплом воздухе как колокольчик.

Сэмюэль наблюдал за ней сбоку, и ему захотелось, чтобы она повернулась и он мог бы лучше рассмотреть ее лицо. В профиль оно выглядело очаровательно: небольшой пикантный носик, высокие скулы, над глубоко посаженными глазами с пушистыми ресницами изогнулись темно-рыжие брови. Твердый, упрямо вздернутый подбородок. В общем, все обворожительно до необычайности. И в тот момент, когда Шелби заставил было себя оторваться от этого зрелища и двинуться по направлению к испанскому послу, дама наконец обернулась и подняла глаза.

Вот уж целый час Оливия переходила в танце от партнера к партнеру. Слегка кружилась голова, начали болеть ноги, втиснутые в остроносые атласные туфельки. Как только она заявила, что хочет передохнуть, не меньше полудюжины кавалеров бросились за шампанским, предлагая даме утолить жажду. Оливия напропалую флиртовала и болтала со всеми в надежде убить время и забыть о планах опекуна выдать ее замуж за какого-нибудь пожилого унылого господина. Но очень скоро ей, как всегда, наскучило общество молодых ухажеров, которые таращились на нее в немом щенячьем обожании. Она затосковала и не находила себе места, жаждая, пусть без всякой надежды, чтобы что-то произошло. Хотя что именно — она не имела ни малейшего представления.

И тогда это началось. Заныл затылок, по спине побежали мурашки. Кто-то наблюдал за ней с противоположной стороны танцевального зала. Мужчина. Несомненно, мужчина, причем именно тот, кого она ждала. Откуда пришло это знание? Всеми фибрами души она чувствовала, что это ОН. К ней обращались с какими-то словами, но она ничего уже не слышала. Медленно отпив шампанского, Оливия посмотрела туда, где ощущала его присутствие.

Сверкающие зеленые глаза столкнулись с неистовыми темно-синими. И все замерло.

Казалось, минула целая вечность, на самом деле это длилось весего несколько секунд. Сэмюэль не мог отвести взора от чуть раскосых кошачьих глаз. В сочетании с высокими скулами они придавали лицу диковатый экзотический вид. Дама смело ответила на его взгляд. В ее глазах читалось некоторое смущение и одновременно решимость. В лице, несмотря на молодость, чувствовалась сила характера. Шелби подумал, что ей не может быть больше восемнадцати- двадцати лет. «Боже упаси меня от жеманных юных девственниц, — пронеслось в голове. — Неужели я ничему не научился с тех пор, как встретил Тиш?» Мысленно обругав себя за странное поведение, достойное разве что романтически настроенного юноши, Сэмюэль отвел глаза и решительным шагом двинулся через зал в другую сторону, дабы наконец заняться делом.

Встретив взгляд незнакомца, Оливия почувствовала, как у нее внезапно перехватило дыхание. Она могла бы утонуть в этих гипнотических глазах, холодных и беспокойных, как воды Атлантики в штормовую погоду. Незнакомец был высок, больше шести футов ростом, худощав и чем-то похож на ястреба. Спутанные, до плеч волосы придавали ему вид человека, которому место скорее в Сент-Луисском порту, нежели на светском приеме. Темные как ночь и блестящие как вороново крыло, его волосы были густыми и жесткими. Девушка непроизвольно согнула пальцы, будто пропуская через них непокорные пряди. С откровенной чувственностью рассматривая Оливию, он иронически вскинул черную бровь. Красиво очерченные губы изогнулись в улыбке, скрашивая циничную жесткость правильных черт лица. Никогда прежде ей не доводилось встречать мужчину столь броской внешности, явно прекрасно воспитанного и все же беспредельно дерзкого. В нем сочетались мальчишеское обаяние и скрытая угроза. Он был в мундире полковника американской армии, но Оливия подсознательно чувствовала, что эта одежда ему непривычна. Откуда она это знала? Интересно, испытывала ли мать нечто подобное, когда впервые увидела отца?

Но прежде чем Оливия успела найти ответы на эти вопросы, улыбка исчезла и лицо мужчины приняло прежнее выражение отстраненности и твердой решимости. Он резко отвернулся и направился через зал в другую сторону. Щеки девушки залил яркий, под стать цвету волос, румянец, и все же она не смогла заставить себя отвести глаза и продолжала следить за тем, как крадущейся походкой пантеры незнакомец легко двигается сквозь толпу. Ей следовало бы рассердиться. Она имела право чувствовать себя оскорбленной. В конце концов, ведь именно он начал этот обмен горящими взглядами, именно он призывно улыбался ей — но потом нахмурился, грубо отвернулся и ушел прочь, словно она на его глазах из прекрасной феи превратилась в отвратительную жабу.

Однако Оливия не чувствовала себя оскорбленной. Она была лишь удивлена и по какой-то абсолютно непонятной причине ощущала горечь утраты.

 

2

Пейн, единственный сын Долли Мэдисон, не оправдал ее ожиданий и отдалился от матери. Вероятно, поэтому она взяла под свое крыло Сэмюэля, когда он начал работать в качестве специального агента на Томаса Джефферсона, давнего друга своего отца. Блистательная супруга Джеймса Мэдисона всегда выступала в роли хозяйки на мероприятиях, которые проводились от имени президента, и она же была общепризнанным арбитром во всех спорах насчет социального статуса обитателей столицы еще до того, как ее муж поселился в Белом доме.

«Нет ни одного мужчины в возрасте от восемнадцати до восьмидесяти лет, который не поддался бы очарованию Долли Мэдисон», — подумал Шелби, наблюдая за тем, как жена президента уверенно шествует по направлению к нему, по пути обворожительно улыбаясь и обмениваясь приветствиями с гостями, традиционно заполнявшими по средам ее знаменитый салон. Сама Жозефина Бонапарт не могла бы собрать в своем доме столь блистательное общество и, уж конечно, не шла ни в какое сравнение с неподражаемой Долли.

— Наконец-то ты здесь, Сэмюэль. Должна признаться, я до смерти беспокоюсь всякий раз, как ты отправляешься выполнять очередное опасное задание. Жизнь солдата так подвержена всяким случайностям, — проговорила она, на мгновение притянула Шелби к себе, а потом отстранила, дабы любовно осмотреть с ног до головы.

В свои сорок три года супруга президента была на редкость красивой женщиной. Ее темные волосы еще не тронула седина, молодо сияли ясные голубые глаза, цвет лица поражал свежестью. Одетая в модное муслиновое платье коричневого оттенка и соответствующего цвета тюрбан с кокетливо покачивающимися страусиными перьями, Долли была выше своего малорослого мужа, но все же ей приходилось задирать голову, чтобы взглянуть в глаза Шелби.

— Как видите, Долли, я вернулся из поездки живым и невредимым, и даже без единой царапины, — ответил он, сверкнув белозубой улыбкой.

— Да, вижу, что цел, не говоря уже о том, что красив до неприличия. Уверена, с тех пор, как ты вновь появился в Вашингтоне, все незамужние красавицы не знают покоя, да и некоторые замужние тоже, — добавила она со смехом.

— Пора, видно, ввести меня в курс всех последних сплетен, — в тон ей отозвался Шелби и подчеркнуто любезно предложил Долли руку.

— Ладно. С чего начнем? — весело согласилась та и повела Сэмюэля сквозь толпу гостей к дальней двери, по пути делясь разными мелкими новостями светской жизни. Но едва они оказались в пустынном коридоре, беззаботное выражение слетело с ее лица: — Надеюсь, у тебя есть новости? Что сказал вчера посол?

— Мягко говоря, он был крайне немногословен, против обыкновения, — сухо признал Шелби. — Его британские друзья в Канаде сообщили ему нечто отрезвляющее. Они ожидают, что Америка объявит войну.

— Боюсь, подобного развития событий следовало ожидать, — ирландские голубые глаза Долли сверкнули, — хотя Джемми все еще надеется избежать конфликта.

— Насколько мне известно, «ястребы» в Конгрессе оказывают на него усиленное давление. Именно поэтому я привез из Британской Флориды для беседы с президентом некоего флибустьера по имени Алленворти. Кстати, не вернулся ли новый государственный секретарь? Ему следует послушать этого Алленворти. Сейчас вся южная граница напоминает пороховой погреб, да и в районе Миссисипи очень неспокойно.

— Мистер Монро только что вернулся и будет присутствовать на вашей встрече. Ты мне сообщишь, где она состоится? — спросила она.

Шелби вынул из нагрудного кармана клочок бумаги и передал Долли:

— Алленворти категорически возражает против Вашингтона. Он будет ждать нас в указанном на бумаге месте. Прошу прощения за то, что доставляю неудобства президенту и господину Монро.

— Мне кажется, — в глазах Долли заплясали чертики, — Джемми даже получает удовольствие от всей этой секретности. — Ее лицо посерьезнело, и она притронулась к рукаву Шелби пухлой бледной рукой: — Как поживает Летиция, Сэмюэль?

Шелби грустно усмехнулся, припомнив вчерашнюю стычку с женой, но решил, что вдаваться в подробности не имеет смысла.

— Наша жизнь превратилась в сплошной кошмар, и вряд ли что-нибудь изменится, — сказал он. — Теперь я окончательно в этом убедился.

Шелби пересек небольшую гостиную, где они нашли прибежище, подошел к окну и молча уставился на улицу. Он стоял, выпрямив спину, лицо его приняло жесткое выражение, не позволявшее судить о страшной боли, сжимавшей грудь. Супруга президента искренне сочувствовала молодому человеку, такому гордому и независимому — и такому одинокому. Слишком часто женщины причиняли ему боль, неудивительно, что он им не доверяет. Долли приятно было сознавать, что она относится к тем немногим, кого Сэмюэль глубоко уважает.

— Наверное, это прозвучит не к месту, Сэмюэль, но, по-моему, Тиш просто не та женщина, которая тебе нужна. Возможно, другая…

Перед его мысленным взором встало волшебное видение: пара раскосых зеленых кошачьих глаз в обрамлении огненных волос, но он тряхнул головой, прогоняя наваждение.

— Нет. После этого моего неудачного романтического, так сказать, приключения я не склонен предполагать, что вообще существует женщина для меня. Разве что, конечно, вы сами решитесь бросить президента и бежать со мной куда глаза глядят, — пошутил он, намеренно переводя беседу в более легкий тон.

— Ах ты, льстец! Я же тебе в матери гожусь, — рассмеялась в ответ Долли и сразу прикусила язык, вспомнив, что ветреная и избалованная француженка, мать Сэмюэля, бросила мужа, когда сын был еще ребенком, и вернулась в Париж, забрав с собой любимую старшую дочь. Хотя с той поры брат и сестра воссоединились, сердце отца было разбито, и он медленно угас. — Сэмюэль, я не хотела…

— Я понимаю, Долли. И горько сожалею, что вы не приходитесь мне матерью. — И он поднес ее руку к губам, на что Долли ответила трепетной улыбкой.

— А я сожалею, что ты не мой сын, — проговорила она, и их глаза встретились, выражая полное взаимопонимание.

— Я собираюсь продать свою плантацию, — сменил тему Шелби. — После смерти отца я себя чувствую там не в своей тарелке.

— Я уверена, Элханан не стал бы возражать, — мягко заметила Долли. — Ведь за последние годы ты там практически и не бывал. Все время в разъездах.

— Я думаю пустить корни на Западе. Надеюсь начать новую жизнь в Сент-Луисе.

— В Сент-Луисе? Не там ли твоя сестра с мужем основали торговую фирму?

— Вы никогда ничего не забываете. Действительно, Сантьяго каждый год отправляется из Санта-Фе для торговли с американцами. Теперь, когда подрос их младший сын и его можно брать с собой, Лиза обычно путешествует вместе с мужем. Я не виделся с ними три года, с крестин моего тезки.

— Могу себе представить, как ты ждешь встречи с сестрой, но, Сэмюэль, дорогой… — в ее голосе зазвучали тревожные нотки, — что касается мужа твоей сестры…

— Не волнуйтесь, Долли, — успокоил он. — Мы уже помирились. Сантьяго Куинн — хороший человек, и Лиза с ним счастлива. Он стал неплохим бизнесменом и деньги гребет лопатой, но ему требуется компаньон, которому можно доверять. Так что я намерен войти в долю и займусь обустройством склада их фирмы в Америке.

— Но это же прекрасно! — радостно всплеснула руками Долли. — Для тебя это будет означать начало совсем иной жизни, хотя нам с Джемми тебя будет очень не хватать.

— Это все дело будущего. Я не собираюсь подавать в отставку в ближайшее время. Во всяком случае, пока на горизонте маячит призрак войны.

— Как всегда, долг для тебя превыше всего, Сэмюэль, — серьезно проговорила Долли. — Джемми будет рад этому, но мне бы не хотелось, чтобы ты жертвовал своим счастьем.

Прежде чем он успел ответить, в дверь тихо постучали.

— Это Тоби. Дает знать, что гости меня хватились, — пояснила Долли, дружески похлопав Шелби по руке. — Я передам Джемми твою бумагу с указанием места встречи, как только гости разойдутся. Думаю, к вечеру мой муж и мистер Монро смогут встретиться с тобой и твоим флибустьером.

— Пожалуй, вам лучше пойти одной. Я появлюсь попозже и постараюсь смешаться с толпой. В конце концов, нельзя же допустить, чтобы о супруге президента пошли сплетни. Как вы думаете?

— Ах ты, льстец, — ласково промурлыкала она и выплыла из комнаты.

Когда Сэмюэль возвращался после тайной встречи за городом, солнце клонилось к закату, но было еще тепло. Он остался доволен итогами беседы с Джеймсом Мэдисоном и Джеймсом Монро, недавно назначенным на пост государственного секретаря. Обуреваемый амбициями, Монро во многом был полной противоположностью президенту, который отличался слабым здоровьем и нелюбовью к публичным выступлениям. Но госсекретарь, как и его шеф, обладал острым умом прирожденного аналитика.

Они подробно расспросили Алленворти и из полученной информации заключили, что подтверждаются их наихудшие опасения: на границах Соединенных Штатов возникла угроза столкновения с испанцами и англичанами. Американские поселенцы, стремившиеся завладеть новыми территориями, вынашивали планы повсеместного расширения границ, хотя нельзя было сбрасывать со счетов и провокационные действия со стороны европейских соперников Америки. Сэмюэль дополнил рассказ флибустьера, прочитав Мэдисону и Монро письма, полученные от сестры.

Лиза по-прежнему проявляла живейший интерес к политике, несмотря на то, что теперь была обременена заботами о большой семье. Задолго до того, как Шелби стал агентом разведки, его сестра уже тайно работала на Томаса Джефферсона. Она отлично справлялась со своими обязанностями и, хотя сейчас большую часть времени жила на испанской территории, свято блюла интересы Соединенных Штатов. А главное — Лиза обладала удивительной способностью добывать нужную информацию и по собственной инициативе начала наводить справки, как только по Сент-Луису распространились слухи о необычной активности англичан среди индейцев племени осагов.

Невольно улыбнувшись, Сэмюэль попытался представить себе, как реагировал на расспросы Лизы ее надменный муж-испанец. Тем не менее усилия Лизы принесли плоды, и на основе полученных сведений президент решил провести расследование. Складывалось впечатление, что война с Великобританией и ее союзницей Испанией почти неизбежна. Достаточно серьезной была внешняя угроза на Восточном побережье и со стороны Мексиканского залива, но одновременно враги Америки не оставляли попыток создать внутреннюю напряженность, подстрекая к восстанию индейские племена в долине Миссисипи. Ни одна нация не может выиграть войну на два фронта. Перед полковником Шелби была поставлена задача любыми способами добиться, чтобы Соединенные Штаты не были вынуждены вести такую войну.

В воздухе витал запах приближающейся весны, хотя на полях вокруг еще лежал отпечаток зимы. По левую сторону изрытой ямами широкой дороги тянулся высокий и густой кустарник. Вдали парили на большой высоте две чайки, и жалобно поскрипывала ветвями на свежем ветру раскидистая ива.

Когда придет время отправиться в Сент-Луис, погода должна улучшиться. Эта мысль приободрила Сэмюэля, и на душе полегчало от сознания, что Летиция и все ее родственники окажутся от него далеко. Полковник распрямил грудь и глубоко вздохнул, откинув голову. Это непроизвольное движение и спасло ему жизнь, когда прямо у виска просвистела пуля.

Годы тренировок мгновенно сработали — Шелби инстинктивно среагировал на опасность и припал к правому боку коня. Но прежде чем полковник успел пустить лошадь в галоп, прозвучал второй выстрел. Лошадь упала на колени. Шелби высвободил ноги из стремян и, оттолкнувшись от смертельно раненного животного, прыгнул в сторону. Приземлился неудачно, сильно ударившись правым плечом и головой о твердую холодную землю. Конь едва не придавил его, падая, потом несколько раз дернулся в предсмертных судорогах и затих. Шелби поспешил укрыться за трупом лошади после того, как третья пуля слегка задела его щеку, и стал лихорадочно искать более надежное убежище и путь к отступлению. Одновременно безуспешно пытался вытащить из чехла ружье, намертво прижатое к земле трупом коня.

Вскоре полковник понял, что достать ружье не удастся, а его пистолеты в этих условиях были почти бесполезны: нападавший находился на слишком большой дистанции. К счастью, стрелял, кажется, один и тот же человек, но перезаряжал с удивительной быстротой. Приметив слабое движение в кустах, Шелби выстрелил без особой надежды на успех, выругался и достал второй пистолет.

Наступила тишина. Ни звука, ни шороха. Шелби снова заворочался, и тотчас щелкнул новый выстрел. На этот раз пуля вспорола левый рукав и прошлась огнем по левой руке. Значит, нападавший обходит его слева и вскоре труп коня уже перестанет служить ему укрытием. Полковник осмотрелся и принял решение. Спастись можно только одним путем — перебежать на противоположную сторону дороги и упасть в кусты, откуда пришла первая пуля. Если, конечно, противник не предугадал его намерений и не вернулся на исходную позицию.

Шелби тряхнул головой, чтобы прояснить мысли, и изготовился к броску, не обращая внимания на жгучую боль в раненой руке. В это мгновение обманчиво идиллическую тишину разорвал стук копыт. По мере приближения стал слышен и грохот колес, и наконец из-за поворота вылетел экипаж, который вскачь несли резвые кони.

Навес фаэтона мешал разглядеть человека, управлявшего лошадьми, но, поравнявшись с Шелби, возница придержал упряжку и прокричал высоким голосом:

— Прыгай! Скорее!

Шелби единым махом взлетел в экипаж, наполовину распростершись на полу, как раз в тот момент, когда снова прозвучал выстрел и над его головой просвистела пуля. Возница хлестнул лошадей, и они дружно рванули вперед. Шелби схватился за край фаэтона и с трудом взобрался на сиденье. Раздался еще один выстрел, но пуля пролетела поверху, никому не причинив вреда, и экипаж понесся в сторону столицы.

— Вы пачкаете кровью новую бархатную обивку, которой так гордится дядюшка Эмори, — произнес мягкий женский голос с легким иностранным акцентом.

— А, опять старая знакомая, — отозвался Шелби и, изогнув темную бровь, взглянул на свою спасительницу.

— Опять? Мы с вами вообще не знакомы, — довольно резко оборвала его Оливия, вспомнив, как непростительно грубо он поступил на балу у Фелпсов, неожиданно повернувшись к ней спиной и демонстративно удалившись.

— Действительно, нас не представили, — признал Шелби, помимо воли польщенный тем, что девушка его отметила и запомнила и, видно, не могла простить, что он не уделил ей должного внимания. Надо полагать, эта кошечка привыкла видеть мужчин у своих ног. — С учетом того, что прекрасная леди только что спасла мне жизнь, остается лишь назвать себя… Полковник Сэмюэль Шеридан Шелби к вашим услугам, дорогая. — Он довольно ухмыльнулся, заметив, что двусмысленность его слов заставила девушку залиться румянцем.

— Я вам не «дорогая», — резко возразила Оливия, стегнув вожжами лошадей, и без того скакавших галопом. — Возьмите мой шарф и перевяжите руку. Мне бы не хотелось, чтобы вы потеряли сознание и вывалились из экипажа до того, как мы оставим вашего убийцу-неудачника далеко позади.

Шелби послушно снял с ее шеи толстый шерстяной шарф и крепко стянул кровоточащую рану на руке. С нарастающей скоростью мимо проносились придорожные кусты, сливаясь воедино, но, когда фаэтон встал на два колеса на очередном крутом повороте, а потом лихо выправился, полковник не удержался и взмолился:

— Пожалуйста, осторожнее, мы рискуем перевернуться.

— Мне доводилось управлять и лучшими, и худшими в мире экипажами. Всегда езжу на большой скорости, но до сих пор ни разу не перевернулась, — ответила Оливия, очень довольная собой, и язвительно добавила: — Это для вашего сведения, «мой дорогой».

— Ваша скромность может сравниться только с вашей красотой, — сухо заметил Шелби, разглядывая девицу в профиль. Чертовски решительная особа с упрямым подбородком и плотно сжатыми губами. Приходилось признать, что с упряжкой она управлялась отлично. — Окажите мне, если вас не затруднит, любезность и сообщите свое имя. В конце концов, мне необходимо блюсти традиции. Ведь по обычаю жизнь спасенного до конца его дней принадлежит спасителю.

— Никогда не слышала о таком обычае, — откликнулась Оливия, в ней поневоле проснулось любопытство. Она натянула вожжи, и лошади перешли с галопа на легкую рысь.

— Как же, это весьма распространенная традиция среди некоторых индейских племен Дальнего Запада.

— А вы бывали на Западе? — заинтересовалась девушка, живо повернулась и впервые взглянула прямо на Сэмюэля. На правом виске у него темнела ссадина, все лицо было перепачкано грязью и, несмотря на холод, залито струями пота. И все же он выглядел таким красивым и мужественным, что у нее перехватило дыхание. А потом он улыбнулся, и Оливия была окончательно покорена. Его улыбка излучала больше света, чем самая огромная люстра в Белом доме.

— Да, мне случалось бывать на Западе, и я довольно долго жил среди индейцев разных племен. Довелось познакомиться и с обитателями большой горной цепи, которая делит континент на две части.

— Вы говорите так, будто путешествовали вместе с Люисом и Кларком, — воскликнула Оливия, не отрывая от спутника горящих любопытством глаз.

Сэмюэль понял, что рассказал о себе неизмеримо больше, чем следовало. Обычно полковник был крайне немногословен в обществе малознакомых женщин, какими бы привлекательными они ему ни казались.

— К сожалению, мне не выпала честь участвовать в той знаменитой экспедиции. Просто у меня были кое-какие дела по ту сторону Миссисипи. Но вы мне так и не сказали, как вас зовут. Одно мне уже ясно: вы француженка. — И он уставился на Оливию глазами такой пронзительной синевы, что она поспешила отвести взор.

Его взгляд будто жег кожу, и девушка помимо воли реагировала на него совсем не так, как ей хотелось. Лицо пылало жаром, а румянец плохо сочетается с рыжими волосами. Черт бы этого Шелби побрал! Почему она не может ощущать себя естественно в его присутствии?

— Меня зовут Оливия Патриция Сент-Этьен. И, похоже, на сегодня я поневоле тоже к вашим услугам.

Вот именно! Так ему и надо, наглецу. Если бы только ей еще набраться смелости и ответить взглядом на его взгляд. И она заставила себя посмотреть в эти сверкавшие синие глаза, в которых при упоминании ее фамилии на долю мгновения мелькнул холодок. Но тут же на смену ему пришла улыбка, и Оливия решила, что ей просто показалось.

— Счастлив познакомиться, мадемуазель Сент-Этьен.

— Откуда вы узнали, что я француженка? — спросила она, все еще пытаясь понять, не ошиблась ли, приметив холодок в его глазах при упоминании имени Сент-Этьен.

— Хотя вы свободно говорите по-английски, в вашей речи проглядывает легкий французский акцент, — пояснил Шелби. Он не имел ни малейшего желания просвещать мадемуазель Сент-Этьен насчет своей матери-француженки.

— Нет ли у вас причин испытывать неприязнь к моим соотечественникам, господин полковник?

— Во всяком случае, не к прекрасной даме, только что спасшей мне жизнь, — галантно возразил он.

Оливия всегда распознавала фальшь в голосе собеседника — сказывалось воспитание отца, неудачливого игрока, который умел лучше подбирать слова, нежели выигрышные комбинации в покере. И девушка решила перейти в открытое наступление, дабы выяснить, как много готов рассказать ей Сэмюэль, либо уточнить, что он пытается скрыть.

— Скажите, а почему вас пытались убить? И кто это мог быть, по-вашему?

— Понятия не имею, — пожал плечами Сэмюэль. — Возможно, просто грабитель. За моего коня могли дать большие деньги.

— Конечно же! Именно поэтому грабитель первым делом пристрелил лошадь, чтобы беспрепятственно оттащить ее на живодерню, — съязвила Оливия и бросила на Шелби уничтожающий взгляд.

— Наверное, просто дрогнула рука, — нашелся Шелби. — Первым выстрелом он чуть не снес мне полчерепа. Лошадь упала в тот момент, когда я пытался ускакать и натянул поводья. К счастью для меня, грабитель оказался не очень метким стрелком.

— Судя по тому, как из вас хлещет кровь, не такой уж он плохой стрелок, — резко заметила она. Ее шерстяной шарф уже приобрел темно-красный цвет, особенно бросавшийся в глаза по сравнению с мертвенной бледностью, проступившей сквозь загар на лице полковника.

— Не извольте беспокоиться. Обещаю не падать в обмороке из экипажа и не пугать ваших лошадей, — ответил он с мрачной усмешкой. — Я бывал в худших переделках, а это пустяк, царапина.

— Для пустяковой царапины слишком обильное кровотечение, — возразила Оливия. — Как вам удается сохранять спокойствие, сознавая, что вы можете умереть от потери крови?

— Практика, дорогая мадемуазель Сент-Этьен, — небрежно бросил Шелби, не подавая вида, как ему плохо. Нестерпимо горела рана на руке, и каждая новая рытвина на дороге отдавалась болью в голове. Хотелось поскорее прилечь и забыться, но приходилось сидеть прямо и держаться из последних сил.

Возле бедной фермерской хижины на подъезде к Вашингтону Оливия придержала лошадей. У дороги возвышался сруб колодца, и рядом стояло замшелое дубовое ведро.

— Думаю, вам следует промыть раны, и надо остановить кровотечение, прежде чем вы перепачкаете всю обивку. Заодно поинтересуемся, не могут ли хозяева фермы снабдить нас бинтами. А если нет… — Оливия взбила пышные нижние юбки и закончила: — Придется использовать подручный материал.

Шелби высоко оценил ее напускную бодрость: он заметил, как девушка побледнела, взглянув на его окровавленную руку.

— Настал ваш черед пообещать, что не упадете в обморок под ноги лошадям, — поддразнил он ее.

Оливия презрительно фыркнула, спрыгнула на землю и стала высматривать обитателей фермы. С ветхого крыльца на девушку уставилась с подозрением лохматая желтая собака, грозно оскалив зубы.

— Никого не видно, — со вздохом заключила Оливия и повернулась к Сэмюэлю, который тоже вылез из коляски.

Полковник решительно направился к колодцу и здоровой рукой достал воды. Затем приподнял ведро, наклонился, облил себе голову и вновь опустил ведро в колодец.

Оливия молча наблюдала за ним. Шелби тряхнул головой и пригладил ладонью мокрые волосы. Во все стороны разлетелись жемчужные капли, радугой сверкая на солнце. Девушка почувствовала, как учащенно забилось сердце при виде тонких блестящих струек воды, стекавших по его мужественному подбородку и исчезавших за воротом мундира. «Я веду себя неразумно, очень неразумно, — подумала Оливия. — Да, он необыкновенно хорош собой и обаятелен. Но что я знаю о полковнике Шелби? Ясно одно: он замешан в какой-то тайной интриге и кто-то вознамерился его прикончить, но больше мне ничего не известно». Тем не менее приходилось признать, что ее неудержимо влекло к этому таинственному человеку.

— Черт побери! Потерял шляпу. А шляпа абсолютно новая. Да и мундир тоже теперь безнадежно погублен, — ворчал полковник, осматривая окровавленную, перепачканную грязью и местами порванную одежду.

— Вам… вам следовало бы поскорее промыть и перевязать рану на руке. В противном случае будет погублен не только ваш мундир, — заметила она, облизнув внезапно пересохшие губы.

— Всенепременно, но не здесь, не снаружи, — рассеянно проговорил он, поднял ведро и отвязал от веревки. — Солнце уже садится, и становится прохладно… и к тому же место очень открытое.

Значит, опасность не миновала. Оливия бросила быстрый взгляд на дорогу, а потом увидела, что Шелби направился к двери хижины.

— А если никого нет дома? — полюбопытствовала она.

В ответ на нерешительность, прозвучавшую в ее голосе, он обернулся, вскинул бровь и объявил:

— Мы войдем в дом в любом случае. Мы же не собираемся их грабить. Нам просто ненадолго нужна крыша над головой, чтобы сделать повязку… если, конечно, вы не передумали и по-прежнему готовы пожертвовать своей нижней юбкой.

Шелби выжидательно смотрел на Оливию. Она приблизилась к нему, как бы принимая брошенный вызов, но когда полковник собрался было открыть дверь, девушка, запинаясь, проговорила:

— Но это неприлично… нам нельзя оставаться наедине… я имею в виду — в помещении…

Сэмюэль откинул голову и расхохотался:

— Вы сама осторожность, крошка моя, но сейчас уже поздно думать о правилах хорошего тона. Вначале вы совершенно одна, без сопровождения, появляетесь ниоткуда и лихо спасаете мне жизнь. Потом вы правите лошадьми с удалью бывалого кучера и мы летим по ухабам с бешеной скоростью, рискуя в любую минуту свернуть шею. А теперь вы вдруг начинаете разыгрывать из себя бонтонную светскую даму.

Его насмешка едва не заставила Оливию топнуть ногой от злости.

— Для человека, которому я недавно спасла жизнь, вы позволяете себе слишком много грубостей, месье полковник. — Гнев усилил французский акцент девушки.

Сэмюэль подметил и это, и сверкнувшее в ее глазах изумрудное пламя.

— Примите мои извинения, мадемуазель… но вы мне так и не объяснили, почему оказались в одиночестве на этой пустынной дороге, — не преминул добавить он, повернулся и вошел в явно брошенный обитателями дом. Собака на крыльце подняла голову, но, видимо, решив воздержаться от дальнейших демонстраций протеста, встала и шмыгнула внутрь за Шелби.

Оливия минуту постояла, обуреваемая сомнениями. Ее так и подмывало вскочить в коляску и умчаться в город, оставив с носом надменного полковника. Но нельзя же бросать раненого; кроме того, ее неудержимо влекло к этому человеку. Никогда прежде она не испытывала такого чувства к мужчине. «Дурочка», — обругала себя девушка и направилась к двери.

 

3

Оливия решительно вошла за Шелби в темное помещение. Полковник принялся разматывать шарф, которым была перевязана рана. Он делал свое дело спокойно и уверенно. Рука его не дрогнула и в тот момент, когда лицо исказила гримаса боли. Расстегнув затем пуговицы форменного кителя, он быстро вынул из рукава здоровую руку и стал осторожно высвобождать раненую. Наблюдая за этой сценой, Оливия будто приросла к полу хижины и не могла отвести глаз от батистовой сорочки, оказавшейся под кителем. Тонкая ткань плотно охватывала широкие плечи и мягко облегала мускулистый торс. Не успела девушка осмыслить происходящее, как он начал снимать и сорочку. Это уже было чересчур.

— Что вы делаете? — воскликнула Оливия, и на последнем слове ее голос сорвался.

— Чтобы остановить кровотечение, нужно добраться до раны, а для этого необходимо обнажить руку, — рассудительно заявил он, продолжая стягивать безнадежно испорченную сорочку.

Она-то вообразила, будто видела достаточно сквозь тонкий батист, но вскоре поняла, что жестоко ошибалась. Под покрытой бронзовым загаром кожей заиграли мощные мускулы, когда полковник небрежно швырнул сорочку на грубую деревянную скамью возле стола. Грудь Шелби густо заросла черными волосами, спускавшимися узкой дорожкой вниз и исчезавшими под пряжкой пояса, который перехватывал тонкую талию. Оливия была готова позволить своим глазам путешествовать еще ниже, но ее отвлек тяжкий стон, вырвавшийся из плотно сжатых зубов полковника.

Сэмюэль невольно чертыхнулся, когда попытался согнуть раненую руку:

— Кровотечение усилилось. Если его быстро не остановить, я могу потерять сознание и истечь кровью прежде, чем вы доставите сюда врача. Боюсь, придется мне все же воспользоваться этой нижней юбкой.

— Какой юб-бкой? — запинаясь, промямлила она и сразу же сообразила, что сказала глупость.

— Надеюсь, вы не собираетесь упасть в обморок сейчас, когда со стрельбой давно покончено? — поинтересовался Шелби. Он говорил легким тоном, шутливо, но явно чувствовал себя скверно, и на лбу выступила испарина, хотя к вечеру заметно похолодало. — Я бы, конечно, попробовал поискать здесь кусок материи, пригодной для повязки, но весьма опасаюсь, что, даже если найду что-нибудь подходящее, могу схлопотать заражение крови, — добавил полковник, улыбаясь глазами.

Оливия вышла из оцепенения. У него вся рука залита кровью, а она не нашла лучшего занятия, как пялиться на его обнаженную грудь, будто никогда прежде ничего подобного не видела! Впрочем, если быть точной, ей действительно ни разу в жизни не случалось видеть обнаженную мужскую грудь. Непослушными руками Оливия попыталась оторвать кусок от нижней юбки, но плотная ткань не поддавалась.

— Простите. Позвольте мне, — попросил он с наигранной галантностью, опустился перед ней на колени и взялся здоровой рукой за край снежно-белой ткани. В другой руке сверкнул клинок длинного кинжала. Шелби надрезал прошитый край и с помощью девушки оторвал полоску длиной около ярда, чтобы хватило на повязку вокруг руки.

— Оторвите, пожалуйста, еще кусок примерно такой же длины, — попросил он и окунул раненую руку в ведро с холодной водой, которое прихватил с собой и поставил на стол. Сквозь стиснутые зубы прорвалось злое шипение, когда рука погрузилась в воду, но больше он не издал ни единого звука, тщательно промывая рану.

Оливия стояла рядом с кусками ткани наготове, чувствуя себя совершенно беспомощной. Ее слегка мутило от вида воды, густо окрашенной кровью. Безупречной формы плечо Шелби изуродовала глубокая борозда, пересекавшая бицепс. Девушка шумно сглотнула и придвинулась ближе, когда Сэмюэль вынул руку из ведра.

— Я сделаю повязку, — предложила Оливия.

Он вытянул руку и позволил девушке наложить ткань. Шелби ощущал дрожь, сотрясающую тело Оливии и передающуюся рукам.

— Затяните как можно туже, чтобы остановить кровотечение. О-ох! Вот так хорошо, — проговорил он, придерживая конец повязки на ране.

— Я же делаю вам больно! — жалобно воскликнула Оливия и отпустила повязку.

— Да нет же! Вернее, да, но ничего не поделаешь. Придется потерпеть, черт возьми! Ваша задача — обмотать ткань вокруг руки и завязать как можно туже. Только и всего.

С этими словами Шелби начал сам обматывать руку. Оливия тоже снова взялась за повязку. Ее тонкие прохладные пальцы случайно дотронулись до его тела — и сердце бешено забилось в груди девушки.

Теперь они трудились вместе, и время от времени их руки соприкасались. Шелби чувствовал ее шелковистую кожу, и ноздри щекотал исходивший от девушки аромат жасмина. Он наблюдал, как она закусила губу, когда пришла пора завязать узел. У нее были мягкие розовые губы, и ему нестерпимо хотелось их поцеловать. «Совсем с ума сошел, дурень, — пронеслось в голове Шелби. — Женатый человек, а туда же. Да и ничего я о ней не знаю. Кто она? Девчонка, француженка и наверняка вконец избалованна». В общем, вроде бы имелось достаточно причин для того, чтобы держаться от нее подальше, но оказалось, что этого мало. Во время бешеной езды в коляске у девушки растрепались волосы, и сейчас огненно-рыжая прядь то и дело нежно задевала запястье полковника с внутренней, особо чувствительной стороны.

И, забыв об осторожности, Сэмюэль обхватил здоровой рукой шею девушки, притянул ее к себе и прошептал:

— За столь блестяще выполненную работу положено вознаграждение. — И, склонив голову, он провел губами по нежным губам, так его манившим.

Оливия ощутила, что буквально тает от прикосновения к его горячей и твердой груди. Прижав ладони к его жестким волосам, перебирая их пальцами, она подняла лицо, встречая его губы. Их поцелуй был жадным и страстным — и одновременно робким и нежным. Шелби сначала коснулся ее рта, потом прижался плотнее и кончиком языка обвел ее губы, исторгнув у Оливии вздох наслаждения, и лишь тогда проник в теплую глубину ее рта.

Десятки сжигаемых любовью пылких юношей падали к ее ногам, но никто никогда не целовал ее так. Оливия чувствовала, как под ее ладонями учащенно пульсирует его сердце и как отзывается в том же ритме ее собственное. Она испытывала острое удовольствие, зарывшись пальцами в курчавую поросль на его груди, но требовательные губы Сэмюэля увлекали и манили, обещали несказанное наслаждение. Кончик его языка дразняще входил в ее рот, ласкал губы изнутри, вступал в схватку с ее языком, отступал и снова переходил в атаку. Как бы со стороны до нее дошел жалобный тягучий стон, будто плакал потерявшийся котенок, и лишь спустя несколько секунд Оливия осознала, что этот звук исходит из ее груди.

Оливия с готовностью откликалась на ласки Сэмюэля, но в ее поведении проглядывало странное изумление и восторг — словно эта казавшаяся столь опытной красавица испытывала подобное впервые. Но Шелби сейчас был не в состоянии разбираться в этом. Его сжигало желание, не знающее преград, исключающее осторожность. Слишком давно он не знал женщины. По мере того, как обострялась вражда с Летицией, постепенно исчезло взаимное влечение. Два года назад, узнав, что жена посещает пользующегося дурной славой врача, который специализируется на абортах, Шелби дал зарок больше не входить в ее спальню. С той поры он не испытывал к жене ничего, кроме отвращения и неприязни. Когда же природа требовала своего и ему становилось невмочь, он обращался к тщательно отбираемым профессионалкам. Но после этого Сэмюэль терзался столь острыми, мучительными угрызениями совести, что новых встреч искал очень редко и старался забыться в напряженной и опасной работе.

Его непонятное влечение к Оливии Сент-Этьен — настоящее сумасшествие. Девушка явно происходила из хорошей семьи, получила должное воспитание и могла рассчитывать выйти замуж за достойного человека, хотя и вела себя несколько неосмотрительно. Для такой женщины не могло быть места в жизни Шелби. Но почему же его влекло к ней с такой неодолимой силой?

Под мягким покровом ткани рука Сэмюэля сама собой нащупала сладостную выпуклость небольшой груди и охватила ее ладонью. Когда он стал ласкать пальцем твердый сосок, девушка застонала и еще крепче прильнула к нему всем телом, горячо отвечая на охватившую обоих безумную страсть. Шелби погрузил пальцы в пышные шелковистые волосы Оливии и намотал на кулак огненные пряди.

«Если сейчас же не остановиться, — пронеслось в голове Шелби, — я овладею ею прямо здесь, в этой хижине, на грязном, прогнившем насквозь полу, на глазах у наблюдающего за нами вонючего пса. Я слишком долго не знал женщины и поэтому совсем сошел с ума. Только этим можно объяснить мое поведение».

Выругавшись, полковник откинул голову, опустил руки и отстранился, но ему тут же пришлось придержать девушку за плечи — она едва стояла на ногах. Он ощутил дрожь в ее теле и поймал удивленный взгляд. Ее широко раскрытые глаза приобрели цвет темно-зеленых вод пруда, затененного деревьями. В ее взоре читалась немая мольба, столь страстная, что Шелби невольно испытал испуг. «Почему?» — вопрошали ее глаза, и, ни секунды не задумываясь, он ответил:

— Я хотел вас поцеловать с первого мгновения, как увидел. Не отрицайте, вы хотели того же, — поспешил добавить Сэмюэль, удивленный выражением боли на ее лице и ощущением собственной вины.

Стыд охватил Оливию. Щеки пылали. Она подняла руки, прижала ладони к горящему лицу и отступила назад. Боже милосердный! Что она почти позволила этому мужчине?

— После того, что случилось, я вряд ли имею право что бы то ни было отрицать. — Голос у нее срывался, звучал хрипло, как бы издалека. Девушка все еще не пришла в себя. Ее по-прежнему обжигал исходивший от Шелби жар и неодолимо влекло к нему. Его взгляд проникал в душу, и она чувствовала себя обнаженной, как и он, полностью в его власти.

Сэмюэль не мог не ощутить ее беззащитности, и боль, как от пощечины, заставила его отвернуться. Шелби опустил голову и поднял со скамьи свою перепачканную кровью сорочку. Она уже ни на что не годилась: полковник отшвырнул ее и попытался всунуть раненую руку в рукав плотного кителя.

Заметив, какого труда ему стоит эта несложная операция, Оливия приблизилась и помогла втиснуть перевязанную руку в ссохшийся от крови рукав. Надев китель, Сэмюэль стал застегивать пуговицы. Девушка сделала шаг назад, их взгляды встретились и застыли. Покончив с пуговицами, полковник опустил руки. Вид у него был хмурый, но он не отвел глаз.

— Приношу свои искренние извинения, — холодно проговорил Шелби. — Вы спасли мне жизнь, а я повел себя безобразно.

— Вы не сделали ничего, что я бы вам не позволила, — честно призналась девушка, по-прежнему глядя на Сэмюэля.

— Мадемуазель Сент-Этьен, между нами возникло нечто весьма необычное… волнующее… и опасное, — неуверенно начал Сэмюэль, стараясь как-то выразить обуревавшие его чувства и одновременно не сказать лишнего.

— Да, видимо, вы правы, — согласилась Оливия с печальной улыбкой и, немного подумав, добавила: — Поскольку я все равно уже вела себя со смелостью, приличествующей разве что уличной девке, наверное, могу пойти и чуть дальше. Не кажется ли вам, что после всего случившегося между нами вы можете звать меня просто Оливия?

И сразу же стало легче на душе, когда в ответ на ее слова лицо Шелби, до того жесткое и настороженное, озарилось лучезарной улыбкой.

Оливия! Какое чудесное имя! И подходит ей как нельзя лучше.

— В вас нет ничего общего с уличными девками, но смелости вам и впрямь не занимать. И пожалуйста, Оливия, зовите меня Сэмюэль. — Ее имя сорвалось с языка и прозвучало как песня. Кажется, полковник был окончательно покорен. — Думаю, нам нужно поскорее вернуться в город. Ваши родные наверняка места себе не находят от беспокойства.

Они вышли из хижины и направились к экипажу. Обдумывая последние слова Шелби, Оливия пришла к выводу, что он обладает редкой способностью выуживать информацию, при этом ничего не говоря о себе.

— У меня нет родных, Сэмюэль, — сказала она, — только опекун Эмори Вескотт, торговец из Сент-Луиса. Он приехал в столицу по делам.

— Из Сент-Луиса? — переспросил Шелби, застигнутый врасплох совпадением.

Оливия уловила его удивленный тон и повернула голову.

— Да, там мы и живем, но время от времени дядюшка Эмори берет меня с собой, когда отправляется в деловую поездку.

— Даже опекун, который разрешает вам разъезжать в одиночку по глухим сельским дорогам, наверняка будет волноваться, если вы не вернетесь домой до наступления темноты, — заметил Шелби, помогая девушке взобраться в фаэтон.

— Только не сегодня, — живо возразила Оливия. — Он еще не вернулся из Мэриленда… ему должны там заплатить по счетам должники. Дядюшка заметит мое отсутствие только в одном случае — если я не появлюсь к пятнице в полной готовности к возвращению домой. И не забывайте — это я должна доставить вас домой, ведь экипаж мой, а вы всего лишь пассажир. Так что давайте поторопимся, чтобы вы оказались дома до наступления темноты.

— Вы проявляете столь трогательную заботу о моей репутации! Как я могу вам отказать? — ответил Шелби с улыбкой.

Город окутала темнота и стало довольно морозно, когда экипаж подъехал к красивому трехэтажному кирпичному зданию в георгианском стиле, которое сенатор Уортингтон Соамс преподнес своей обожаемой «красавице Тиш» в качестве свадебного подарка. Сэмюэль ненавидел эту подавляющую своей помпезностью громадину.

Оливия окинула особняк ошарашенным взглядом.

— У вас великолепный дом. Я видела такие, пожалуй, только в Лондоне, — проговорила она, удивляясь, как Сэмюэль может содержать подобный дом на полковничье жалованье.

Шелби не спешил с ответом. Хотелось бы знать, чем вызвано ее замечание? Простым любопытством или желанием выведать размеры его состояния? Дочь французских эмигрантов, естественно, не купалась в роскоши и знала цену деньгам. В разговорах со случайными знакомыми полковник весьма неохотно признавался, что роскошный дом со всей обстановкой — это свадебный подарок тестя, и меньше всего хотелось обсуждать эту тему с Оливией Сент-Этьен. Кроме того, хотя на пути к столице они много и достаточно откровенно беседовали, Шелби не удосужился сообщить, что женат. А что, если бы он был свободен? Как бы он поступил в этом случае? Неужели связался бы с этой шальной французской девицей, которая притягивала его, как огонь костра промокшего пса?

— Дом как дом. Он мне даже не принадлежит, — коротко сказал Шелби и взял ее руку, дабы поцеловать на прощанье. Но едва его губы коснулись пахнувшего жасмином шелка кожи, уже не было сил отпустить ее руку.

Оливия нежно сжала пальцами его кисть, их глаза встретились — и взгляды были гораздо красноречивее слов. Сам того не желая, Сэмюэль вдруг выпалил:

— В этом месяце меня переводят в Сент-Луис. Возможно, мы снова увидимся.

— Сент-Луис не очень большой город, — с улыбкой заметила Оливия, — и вам вряд ли удастся от меня спрятаться. Мне доставит большое удовольствие выследить вас.

У окна, скрытая брюссельскими кружевными занавесками, Летиция Соамс Шелби наблюдала, как Сэмюэль прощается с незнакомой девушкой. Заслышав их смех, Тиш нахмурилась и пробормотала:

— Какие нежности! Хотелось бы знать, кто эта рыжая потаскушка?

Стоявший рядом мужчина вгляделся в темноту и негромко выругался, когда свет факела, который вынес подбежавший к коляске лакей, упал на огненно-рыжие волосы Оливии.

— Это та девка, которая помогла Шелби унести ноги! — воскликнул мужчина. — И тот же экипаж — очень дорогой легкий фаэтон и великолепная упряжка.

Летиция повернулась к собеседнику с выражением презрения, исказившим ее аристократическое лицо, лишив его кукольной красоты, которая обычно привлекала общее внимание.

— Ты хочешь сказать, что потерпел неудачу из-за этой потаскухи? Тебе помешала одна из шлюх Сэмюэля? — спросила Тиш, гневно сверкая глазами и не считая нужным скрывать возмущение. Она нервно провела рукой по соблазнительному бедру, просвечивавшему сквозь тонкий бледно-голубой муслин платья.

Женщина отошла от окна и двинулась в глубь комнаты. Ричард Буллок не мог отвести взора от ее пышных форм. Свои «домашние» наряды Летиция всегда заказывала из самых прозрачных тканей; она надевала эти платья лишь ради Ричарда, когда оставалась с ним одна в доме. Он облизнул пересохшие губы и уставился на нее обожающим взглядом. В молчании прошло несколько секунд. Наконец он ответил:

— Не знаю, кто это, но, судя по тому, как лихо она управляла упряжкой на Пост-Оак-роуд, эта дамочка знает толк в лошадях.

Ричард пытался оправдаться, и это не вызывало сомнений. Летиция молча смотрела на него, накручивая на тонкий палец длинную золотистую прядь, упавшую на грудь.

Люди часто замечали, что они похожи, как брат и сестра, потому что у обоих были светлые волосы и золотистые глаза. На самом деле Ричард приходился Летиции лишь сводным братом. Уортингтон Соамс овдовел, когда дочери исполнилось двенадцать лет, и женился на вдове с восьмилетним сыном. Он надеялся, что она принесет ему наследника, который продолжит род Соамсов и займет место отца в сенате. В общем, Летиция и Ричард были родственниками лишь по браку родителей, но росли вместе и получили равное воспитание.

Когда новая жена умерла, так и не сумев подарить сенатору наследника, Соамс переключил все амбиции на дочь. Он ни в чем ей не отказывал, «красавица Тиш» получала все, что желала, — в том числе получила и капитана Сэмюэля Шеридана Шелби, который оказался самой большой ошибкой ее жизни. Теперь Летиция вознамерилась исправить эту ошибку с помощью Ричарда.

— Не морочь мне голову. Можешь забыть об этом ничтожестве в коляске. Лучше объясни, почему ты не пристрелил Сэмюэля.

— Я загнал его в угол. Более того, ранил, пустил кровь. Ему негде было спрятаться, но вдруг из-за поворота вылетела эта проклятая коляска. Уверяю тебя, Тиш, никто не знает об этой старой заброшенной дороге, кроме Шелби. Не понимаю, откуда девка взялась. Если бы не она, я бы его прикончил.

— Видно, ты его крепко зацепил, — немного милостивее заметила Летиция, припомнив увиденное в свете факела темное пятно на левом рукаве мужа.

— Остается надеяться, что у него будет заражение крови и он все равно умрет, — угрюмо сказал Ричард, наблюдая за тем, как Летиция позирует перед высоким зеркалом, занимавшим почетное место в ее будуаре. Никто не знал, что Буллок вхож в личные апартаменты хозяйки дома, только молодая чернокожая служанка-рабыня, которая выросла вместе с Летицией на прибрежной плантации, принадлежавшей сенатору Соамсу.

— Мы не можем оставить его смерть на волю случая, — возразила Летиция.

— Не сердись, моя прелесть. Ты же знаешь, я могу стерпеть что угодно, кроме твоего гнева, — взмолился Буллок, подходя ближе. Он был тонок, как хлыст, и казался хрупким, но в совершенстве владел шпагой, отличался быстротой и хитростью на дуэлях и никогда ничего не прощал никому — кроме своей сводной сестры. Она одна могла говорить ему и делать с ним все, что хотела.

Летиция внимательно посмотрела на его узкое лицо с правильными, почти женственными чертами, неожиданно шагнула вперед и прижалась пышной грудью к атласному жилету Ричарда, от которого исходил слабый аромат духов. Он яростно впился в ее губы и вцепился пальцами в золото ее волос. Летиция слегка повела бедрами и довольно хохотнула, ощутив его растущее возбуждение. Потом внезапно отпрянула и вновь обернулась к зеркалу. Ричард встал рядом с ней, и оба с удовольствием принялись рассматривать отражение двух совершенных фигур с золотистыми волосами.

Он наклонился и осыпал ее шею жадными поцелуями, прикусывая кожу и оставляя на ней красные следы зубов. Ей нравилось, когда Ричард причинял ей боль в постели. Из ее горла вырвался протяжный стон, что придало сил любовнику, уже не владевшему собой, но едва он рванул тонкую ткань ее лифа, Летиция схватила его за руку.

— Нет, нет, не сейчас, — задыхаясь проговорила она. — Мы не можем себе этого позволить, когда он в доме. Слишком опасно. Он может войти в любую минуту и убить тебя.

— Он два года не показывался в твоих апартаментах, — запротестовал Ричард.

— Но он ранен. И долг жены обязывает меня ухаживать за ним, — насмешливо сказала она, заметив, как вздрогнул Ричард при слове «жена».

Буллок просто бесился при напоминании о том, что Летиция делила постель с другим мужчиной. Она соблазнила сводного брата, когда ей было семнадцать лет, а ему всего тринадцать, и с тех пор многому его научила, сумела превратить слепое юношеское обожание во всепоглощающую страсть, неразрывно связавшую обоих. Еще в раннем возрасте Летиция поняла, что любовным утехам нужно предаваться не только ради собственного удовольствия. Их можно также использовать как действенное оружие, что всегда срабатывало с Ричардом, но не имело успеха в отношениях с Сэмюэлем.

Имя мужа всколыхнуло воспоминания. Летиции никогда не забыть, какое впечатление произвел на нее высокий и красивый молодой человек в форме капитана, когда они встретились впервые. Темноволосый, широкоплечий и мужественный, он был полной противоположностью бледному и несколько женственному Ричарду. Но со временем она горько разочаровалась в муже. Он был хорош только в постели. Летиция вновь стала перебирать в уме подробности вчерашней стычки с Шелби. Они с Ричардом ездили тогда к портнихе забирать платье, специально сшитое к балу у сенатора Дауни. А Сэмюэль только что вернулся домой, несколько месяцев пробыв в отлучке, выполняя очередное дурацкое секретное задание президента.

Произошел еще один из их бесконечных споров все на ту же тему — о нежелании Сэмюэля задуматься над своим политическим будущим. Стараясь повлиять на мужа, Летиция дошла до того, что обнажила грудь и попробовала соблазнить его. И что же? Он отверг ее — холодно и решительно! Именно тогда она поняла, что в их жизни пробил час радикальных перемен.

Она вспомнила пробежавший по спине холодок тревоги, когда Сэмюэль сказал: «Нам следует серьезно поговорить… о самом главном. Посему советую тебе снова облачиться в твое изумительное платье и присесть, а я наполню бокалы. Думаю, нам обоим не помешает добрый глоток бренди».

Голос его звучал спокойно, а лицо было непроницаемо, когда он вручил ей бокал, чуть не доверху наполненный бренди. А она-то все тешила себя далеко идущими планами и была уверена в своем супруге. Храбрый и благородный Сэмюэль, такой блестящий офицер! Идеальный материал, из которого можно изготовить кандидата в президенты, конечно, при определенной обработке и под руководством жены и ее многоопытного отца!

Пытаясь сообразить, что скрывается за внезапной суровостью мужа, Летиция нервно облизнула губы и с показной небрежностью заметила:

— Только не говори, будто подыскал мне на смену во Флориде испанскую сеньориту — или дочь английского отставного офицера.

Отхлебнув из бокала, Сэмюэль с тяжелым вздохом заговорил:

— Пока я продирался через вонючие болота, у меня было достаточно времени, чтобы обдумать сложившееся положение. Боюсь, нам уже не найти общего языка. В свое время я взял в жены милую девушку, которая, на мой взгляд, могла стать верной подругой солдата…

— Не говори глупостей! Это нечестно! Я действительно могла бы стать верной женой настоящего солдата, но отнюдь не подругой какого-то шпиона, который рыщет в пограничных районах под чужим обличьем.

— К сожалению, именно в этом качестве я лучше всего способен служить моей стране. Нам не избежать войны и вскоре придется сражаться с Наполеоном либо, возможно, с Британией и ее союзницей Испанией. А Британия и Испания владеют землями на наших северных, южных и западных границах. Там зреет угроза, и там я могу принести пользу — пусть это не доставит мне ни почестей, ни славы.

И Летиция поняла — все полетело кувырком и положение нельзя исправить, даже пустив в ход все деньги и влияние Уортингтона Соамса. Неужели Сэмюэль каким-то образом узнал о любовной связи жены с Ричардом? Но нет, это невозможно — Летиция вела себя крайне осторожно. Голова ее буквально лопалась от разноречивых мыслей, но тут Сэмюэль снова заговорил:

— Тиш, по-моему, нет смысла подслащивать горькую пилюлю. — Следующие его слова прозвучали в притихшей комнате как звон колоколов: — Я намерен просить Тома Джефферсона подать от моего имени заявление о разводе.

Решение Сэмюэля развестись с ней потрясло Летицию до глубины души. Если это случится, ее жизнь будет кончена, разбита. Никуда не деться от стыда и позора. В обществе ее будут чураться. И навсегда придется забыть о достижении цели, к которой ее с детства готовил отец, — стать когда-нибудь женой президента Соединенных Штатов. Именно в этот момент Летиция решила: Сэмюэль должен умереть.

— Я мог бы убить его прямо сейчас, в его собственной спальне, — раздался за спиной Летиции вкрадчивый шепот Ричарда, прерывая тревожные мысли женщины.

— Нет, нельзя, — возразила Летиция. — Этот его Тоби постоянно при нем. Надо хорошенько подумать и разработать новый план. К сожалению, после первого неудачного покушения он теперь будет настороже. Сам понимаешь, тайный агент президента не смог бы прожить столько лет, если бы не был способен позаботиться о своей безопасности. Он весьма опасный противник.

— Да, но ведь я тоже не менее опасен, моя прелесть… — самодовольно промурлыкал Ричард.

 

4

Из огнестрельной раны в груди тонкой струей текла кровь и капала на землю, образуя небольшую лужицу. Курьера удалось выбить из седла с первого выстрела, хотя тот гнал лошадь галопом.

Ричард Буллок опорожнил кожаную сумку, прикрепленную позади седла, разложил перед собой ее содержимое и принялся изучать бумаги, не забывая чутко прислушиваться. Если кто-то появится на дороге, его тоже придется прикончить как нежелательного свидетеля. Но этого хотелось бы избежать — Ричард не любил лишней траты сил.

Наконец на глаза попался нужный документ, и убийца с довольной улыбкой сунул его во внутренний карман. Теперь можно никуда не спешить. Теперь у Летиции и Ричарда хватит времени, чтобы завершить начатое дело. Теперь старый друг Сэмюэля Шелби Том Джефферсон не получит письма и не успеет дать ход прошению о разводе до того, как полковник отправится в долгое и опасное путешествие на Дальний Запад.

Летиция пребывала в отличном настроении и не переставала улыбаться, а это всегда настораживало Сэмюэля. Он ожидал слез и мольб, а то и угроз обрушить на его голову гнев всемогущего сенатора Соамса. Вместо этого супруга сохраняла выдержку и полное спокойствие и с неподдельным интересом, словно бы забавляясь, наблюдала, как Шелби отдает Тоби распоряжения упаковать в сундуки немногочисленные пожитки и отправить на склад возле устья Потомака, принадлежавший старому приятелю Шелби.

— Интересно, какой новый дьявольский план созрел в ее голове? — мрачно пробормотал полковник, прилаживая седельные мешки к своей вьючной лошади. И пока он занимался этим делом, из памяти выветрились злые желтые глаза жены и на смену им появились манящие изумрудные, чуть раскосые глаза, волнующие кровь. «Забудь о ней, глупец, — приказал себе Шелби. — Думай только о поручении президента».

Полковнику предстояло далекое путешествие, но эта перспектива лишь радовала его. Вначале путь лежал через Аппалачские горы по диким местам, где не ступала нога человека, через всю Пенсильванию к приграничному городу Питтсбургу, оттуда он должен был на плоскодонке спуститься по реке Огайо, затем вновь по суше преодолеть обширные территории, населенные индейскими племенами, где опасность подстерегает буквально на каждом шагу. Конечный пункт — Сент-Луис, лежащий на другом берегу широкой и могучей Миссисипи.

Со времени своей первой поездки в Санта-Фе в 1806 году Шелби буквально бредил Дальним Западом. Особенно его интересовал Сент-Луис — единственный большой город, расположенный в центре обширной равнины великой реки, протянувшейся на тысячу миль через Североамериканский континент. Этот город служил воротами на пути к нетронутым богатствам, лежащим на диких пространствах. Практически ничего не было известно о том, что находится за пределами Сент-Луиса. Знаменитая экспедиция Мерривезера Люиса и Уильяма Кларка к побережью Тихого океана и обратно в Сент-Луис принесла кое-какие результаты, но это была лишь капля в море. Сэмюэль Шелби твердо знал, что будущее Соединенных Штатов неразрывно связано с продвижением на Запад, и у него начинало учащенно биться сердце и захватывало дух при мысли о том, что на его долю выпала возможность принять участие в строительстве этого будущего.

По правде говоря, не последнюю роль играли и соображения личного плана. Очень хотелось вновь повидать сестру. Казалось, Лизе повезло с мужем, испанцем Сантьяго Куинном, и она была счастлива. И все же Шелби не переставал удивляться, что его сестра вполне довольна своей жизнью на слабо заселенной территории Нью-Мексико, принадлежащей испанцам. В особенности учитывая то, что Лиза тоже в свое время работала тайным агентом президента и рисковала головой в интересах Вашингтона. Но Лиза была глубоко убеждена, что еще при их жизни над Санта-Фе взовьется американский флаг. Возможно, она права, думал Шелби, которого в данный момент больше волновала неспокойная ситуация в долине Миссисипи, чем перспектива развития событий в Нью-Мексико.

К тому времени, когда полковник достигнет Сент-Луиса, туда должны прибыть Лиза и Сантьяго. Испанец ежегодно снаряжал торговый караван, проделывавший путь от Санта-Фе до Сент-Луиса и обратно, хотя местные испанские власти запрещали торговать с американцами. Но у них не хватало сил и средств для охраны границы между испанскими и американскими владениями, которая простиралась на тысячи миль.

Торговые операции с американцами приносили Сантьяго немалый доход, и Шелби намеревался войти в долю, поскольку считал этот бизнес не только прибыльным, но и перспективным. При каждой новой встрече его сестра вместе с мужем уговаривали полковника стать их компаньоном, и теперь можно было смело дать согласие. Он сжег за собой мосты, и путь назад, в Вашингтон, отрезан. Развод пройдет все инстанции до конца года, и в этом плане Шелби возлагал большие надежды на Джефферсона, пользовавшегося огромным влиянием в законодательном собрании Виргинии.

Мысль о разводе вновь растревожила душу воспоминанием об Оливии Сент-Этьен. Тиш ненавидела неудобства провинциальной жизни, а Оливия, напротив, прожила долгие годы на Миссисипи. Сейчас она ждала его в Сент-Луисе. Перспектива новой встречи одновременно и радовала и пугала. Полковник не испытывал ни малейшего желания попадать из огня да в полымя. Женитьба на Летиции Аннабелле Соамс безусловно должна была послужить хорошим уроком.

Летиция подкупила Шелби молодостью, красотой и хорошими манерами. Однако вскоре произошла резкая перемена, и застенчивая виргинская красавица превратилась в злую ведьму, оказавшуюся способной убить ребенка в собственном чреве. Что, возможно, и к лучшему. Летиция совершенно не годилась для роли матери.

«Кстати, а выйдет ли мать из Оливии?» — неожиданно задался вопросом Шелби и сразу прогнал эту опасную мысль. Он вскочил в седло и тронул коня, которого недавно сам выбрал для дальней поездки из немногочисленного табуна, оставшегося на плантации. Одновременно с заявлением о разводе полковник отправил старому другу отца Тому просьбу организовать продажу поместья и всей мебели. Конечно, свою часть от вырученных денег получит Летиция, а все, что останется, Шелби намеревался вложить в качестве своей доли в торговую фирму Куинна. Не приходилось сомневаться, что супруга, всю жизнь купавшаяся в роскоши, будет смеяться, узнав, сколь мизерная сумма ей причитается при разводе, но Шелби при всем желании не мог выделить больше.

Интересно, богата ли Оливия? На балу она была в дорогом туалете, да и экипаж ее стоил недешево, но за все платил ее опекун. Помнится, по дороге в Вашингтон она описывала свои детские годы и не скрывала, что на смену пиршеству приходило полуголодное существование. Ее семья ни в чем себе не отказывала, когда отцу везло в карточной игре, но едва удача ему изменяла, приходилось тайком бежать из гостиниц, чтобы не платить за номер. Подобное существование вполне могло развить в молодой девушке тягу к жизни в окружении роскоши.

О чем бы ни думал Шелби, его мысли неизменно возвращались к огненно-рыжей француженке, покорившей его воображение. Нет, забыть ее просто невозможно, и незачем гнать приятные воспоминания. Признав свое поражение, полковник успокоился и расплылся в улыбке. В Сент-Луисе они увидятся снова. Так что надо смириться с неизбежностью происходящего и больше не терзаться. В конце концов, он теперь не зеленый юнец, каким был, когда встретил Летицию. Он присмотрится к этой Оливии Сент-Этьен, возможно, переспит с ней раз-другой, а потом попросту выкинет ее из головы. И уж, во всяком случае, никогда больше не женится ни на Оливии, ни на любой другой женщине.

К концу первого дня путешествия Шелби остановился на ночлег в грязной придорожной гостинице. Сколоченное из грубо отесанных бревен сооружение, по сути, играло роль форта на необжитой территории Мэриленда. Обстановка была крайне примитивной, но все же у полковника имелась кровать и крыша над головой, чего он будет лишен, пока не достигнет Питтсбурга.

На ужин подали вполне съедобную жареную свинину, а затем Шелби перебрался из просторной общей столовой на второй этаж в свою конуру, которую снял на одну ночь. Сбросив на пол дорожную сумку, полковник с большим сомнением осмотрел тощий матрац. Его беспокоило, как бы он во сне не потревожил раненую руку. Рана заживала быстро, но пуля оставила столь глубокую борозду, что пришлось наложить почти десять швов. Врач снял швы на прошлой неделе, но плечо все еще побаливало.

Приготовления ко сну прервал шорох за тяжелым кожаным пологом, служившим дверью. Полковник откинул полог и увидел большеглазую невысокую девушку, давеча прислуживавшую в баре. Судя по внешности и акценту, темным волосам и здоровому румянцу щек, ее родители прибыли в Америку из Германии, скорее всего с юга страны. Девушка прижимала к пышной груди высокую кружку с пенящимся светлым пивом.

— Я подумала, что вам не помешает холодненькое… а может, что-нибудь и погорячее, — сказала она, хитро сощурив глаза, облизнула губы и вполне откровенно колыхнула грубой хлопчатобумажной юбкой.

Шелби колебался лишь мгновение. Хотя он уже очень давно не знал женщины, эта его нисколько не привлекала. От девушки исходил запах свиного жира, и, несмотря на ее молодость, зубы уже были гнилые.

— Благодарю за лестное предложение, но я провел весь день в седле и очень устал, а завтра мне рано вставать, — вежливо ответил Шелби, роясь в кармане в поисках монеты, чтобы отблагодарить девушку.

— Но хоть пива-то вы выпьете? — спросила девушка с надеждой в голосе. — Это поможет быстрее заснуть.

Полковник принял кружку и вручил девушке монету, заметив с брезгливостью грязь под ее сломанными ногтями, когда она протянула руку за деньгами и спрятала монету за вырезом платья перед тем, как уйти.

Поставив на пол пивную кружку, Шелби сел на кровать и принялся стягивать сапоги, невольно прислушиваясь к храпу постояльцев, разместившихся в соседних номерах по обе стороны длинного коридора. Высвободив одну ногу, полковник отхлебнул из кружки, нашел пиво недурственным и подумал, что немного спиртного действительно поможет быстрее заснуть. Потом обратил внимание на второй сапог, перепачканный грязью, и выругался. Искать чистильщика сапог в этих диких местах, естественно, было бессмысленно, и следовало привыкать к отсутствию комфорта и благ цивилизации, сказал себе полковник с улыбкой. Второй сапог поддавался с трудом, и, когда Шелби удалось его наконец стянуть, сапог отлетел и сбил пивную кружку. Струганный из досок пол жадно впитал влагу.

Шелби обозвал себя растяпой, но переживать не стал: невелика потеря. Он поднялся и, мягко ступая ногами в носках, прошел к умывальнику, где на шаткой деревянной подставке размещались видавший виды таз и кувшин с чистой водой. Полковник быстро помылся, юркнул под стеганое одеяло и почти моментально уснул. Во сне ему привиделись зеленые кошачьи глаза и огненно-рыжие волосы.

Проснулся он несколькими часами позже — от скрипа отодвинутого в сторону тяжелого кожаного полога. Особенности его опасного занятия приучили Шелби спать вполглаза, даже когда он смертельно уставал, и никогда не ложиться в постель, не имея под рукой оружия.

Полковник вгляделся в полумрак комнаты, слабо освещенной проникавшими через щели в бревенчатой стене лучами луны. Правой рукой он нащупал пистолет, лежавший возле кровати. В тот момент, когда пальцы коснулись рукоятки, над горлом сверкнуло лезвие кинжала.

Не успев схватить пистолет, Шелби увернулся от удара и крепко сжал кисть нападавшего. Не давая опомниться противнику, полковник вскочил на ноги и повалил его на пол. Они покатились к стене, работая кулаками. Непрошеный гость был меньше ростом, но проявил недюжинную силу и изворотливость. Он пытался высвободить руку с кинжалом, которую удерживал Шелби, а тот свободной рукой колотил противника в грудь.

Видимо, его удары угодили в цель, и нападавший издал стон, но в ту же секунду раненую руку Шелби будто обожгло огнем. Противник впился ногтями в едва затянувшуюся рану, разодрав рубец, и от острой боли, пронзившей все тело, полковник едва не ослабил свою хватку, но сцепил зубы и несколько раз ударил руку с кинжалом об пол. Ладонь разжалась, и оружие отлетело в дальний угол комнаты.

Шелби попытался нанести решающий удар, однако незнакомец вывернулся, кувырком ушел в сторону, вскочил на ноги и скрылся за кожаным пологом. Подобрав с пола пистолет, Шелби бросился в погоню, но в коридоре уже никого не было. К тому времени, когда полковник скатился вниз по узкой лестнице, пробежал через пустынный бар и выскочил во двор через полуоткрытую входную дверь, глазам его предстала смутная фигура верхом на коне, исчезающая в лесу.

Пускаться в погоню ночью по незнакомым леситым холмам было опасно и скорее всего бесполезно. К утру ночной гость будет уже на полпути к Вашингтону. К тому же давала о себе знать раненая рука, поврежденная в схватке. Он ощущал, что рана начала кровоточить. Надо немедленно промыть и перевязать ее. Если рана воспалится, это может помешать ему продолжить путь.

Поднимаясь по лестнице, полковник прикидывал, кто мог бы с таким упорством желать его смерти. Шелби не сомневался, что вторую попытку предпринял тот же человек, который стрелял в него на Пост-Оак-роуд несколько недель назад. Иначе откуда бы незнакомец знал о недавно зарубцевавшейся ране на руке?

Кандидатов на роль убийцы насчитывалось немало. Шелби нажил массу врагов по всей Америке, действуя в качестве агента президента. Вполне можно допустить, что на него напал один из бывших сподвижников Алленворти, пожелавший отомстить полковнику за то, что тот сумел убедить флибустьера перейти на сторону властей. Шелби перебрал в уме десятки вариантов, в том числе и заговор жены и ее сводного брата, но отмел последний как совершенно немыслимый. Ричард, конечно, предан Летиции, но не до такой же степени, чтобы она могла заставить его, рискуя жизнью, шнырять по захолустным гостиницам с кинжалом в руках.

— Опять неудача! Либо Шелби живуч как кошка, или ты ни на что не годишься! — бушевала Летиция. Грохнув бокалом об стол, она вскочила и в ярости заметалась по гостиной. Был ранний вечер, и хозяйка дома только что вернулась со званого чаепития, устроенного в честь жен высших офицеров.

Летиция несколько раз прошумела юбками мимо Ричарда, молча стоявшего у двери в спальню. Лицо его заливала багровая краска, глаза сузились в щелки.

— Шелби отчаянно везет, — наконец выдавил из себя Ричард. — Видимо, он не стал пить пиво, куда я подсыпал снотворного. Едва я вошел в комнату, он тут же на меня навалился. Нам еще повезло, что он меня не узнал. В противном случае, моя обожаемая, он бы уже возвратился домой и задал тебе пару неприятных вопросов. — Ричард задумчиво сплел под подбородком тонкие пальцы. — Придется мне плыть в Новый Орлеан, а затем вверх по реке добираться до Сент-Луиса. Одно утешает: нам некуда спешить. Заявление о разводе уничтожено. Так что я могу спокойно планировать новую попытку в Сент-Луисе. Ведь говорят же, что самому Богу не дано переплыть Миссисипи. — Тонкие губы искривились в холодной улыбке. — Кто знает, какая смерть может ожидать полковника в столь опасном путешествии?

Слушая его, Летиция расстегнула длинный ряд крохотных перламутровых пуговиц, сбросила жакет, отцепила крючок на поясе верхней бледно-коричневой, в тон жакету, юбке, и та соскользнула к ее ногам, укрыв их мягким шелком. Летиция поглядела на Ричарда, наблюдавшего за ее действиями горящим взглядом.

Конечно, неудачника следовало бы наказать и не подпускать к себе, но, увидев его в плотно обтягивавших стройные ноги кожаных брюках, пахнущего потом и лошадью, Летиция невольно возбудилась. Она привыкла к Ричарду, одетому с иголочки и непременно опрысканному лучшим одеколоном. Сейчас перед ней стоял совсем другой человек, мужественный и энергичный. «Почти как Сэмюэль, — дразняще мелькнуло в голове. — Будь ты проклят, муженек! И что мне с тобой теперь делать?»

И еще одна мысль шевелилась у нее в подсознании с момента, когда Ричард рассказал о второй неудачной попытке убить Сэмюэля. Летиция никак не могла поймать и высказать затаившуюся мысль. Вздохнув, она накинула на плечи фиолетовый атласный халат, завязала пояс и прошла в спальню. Буллок следовал за ней по пятам.

— Знаешь, дорогой мой Ричард, — раздумчиво сказала Летиция, — я решила прибегнуть к абсолютно новой стратегии. Как ты справедливо заметил, в нашем распоряжении масса времени, поскольку это грязное дело о разводе отодвигается в неопределенное будущее.

— К какой новой стратегии? — спросил он охрипшим голосом, не сводя по-тигриному желтых глаз с роскошных форм сводной сестры.

Теперь настал черед Летиции тонко улыбнуться и дать ему знак приблизиться, что она и проделала, вскинув руки и позволив распахнуться полам халата. Сквозь бежевые кружева прозрачной сорочки стали видны темные набухшие соски.

— Ты провел в седле слишком много времени, мой дорогой, — проворковала Летиция.

— Я готов еще долго скакать, — прорычал Ричард, схватил ее за волосы, из которых посыпались шпильки, прижал к себе и жадно поцеловал. Едва не прокусив ей губу, он повернул Летицию лицом к кровати и поставил на колени, отбросил полу халата и, разорвав нижнее белье, обнажил пышный розовый зад. Пока Ричард выбирался из своих узких кожаных брюк, он то осыпал поцелуями, то больно щипал нежную кожу, а Летиция постанывала и содрогалась в нетерпении. Как только ему удалось высвободиться из брюк, он сразу же вошел в нее. Летиция вскрикнула и упала грудью на кровать.

Ричард не жалел себя, приговаривая:

— Вот так надо скакать.

Вдруг он с силой шлепнул Летицию ладонью по ягодицам. Та завопила от боли.

— Ничего, обожаемая, так надо. Хороший всадник обязан время от времени прогуляться хлыстом по крупу своей кобылы, чтобы она знала свое место. — Он рассмеялся, когда женщина застонала, но не перестала двигаться в такт его движениям. — А иногда, — продолжал Ричард, не сбавляя темпа, — приходится пустить в ход и шпоры. — С этими словами он сунул руку меж ее ног и пребольно ущипнул женщину за бедро. Летиция зарылась головой в сбитые простыни, чтобы приглушить всхлипы, порожденные болью… и наслаждением.

* * *

В 1811 году весна пришла в Сент-Луис рано. Уже в первых числах марта набухли коробочки хлопка на плантациях и у берега реки стало можно спрятаться от солнца в тени раскидистых ив. Теплый ветер, прилетавший из бескрайних прерий на Западе, приносил сладкий запах молодой травы.

Легкий аромат полевых цветов доносился через широко распахнутую стеклянную дверь в просторный зал, где Сантьяго Куинн расположился в стороне от толпы вальсирующих пар. Он думал о том, что вскоре его люди в Санта-Фе начнут готовиться к долгому путешествию в Сент-Луис. А хозяину в этом году пришлось остаться на зиму в американском городе со своей женой Элизой, или Лизой, как продолжал называть сестру ее упрямый брат-американец.

В этот момент сама Лиза весело щебетала в кругу поклонников, не сводящих с нее восторженных глаз. За светской, казалось бы, пустой болтовней супруга Куинна не забывала выуживать из собеседников весьма ценную информацию, что с улыбкой отметил следивший за ней Шелби. Он был благодарен Куиннам за то, что по его просьбе они согласились прийти на бал, хотя чувствовали себя крайне неуютно в праздничных нарядах в толпе и духоте и с большим удовольствием остались бы вечером дома с детьми.

Семья Куиннов проводила в городе всего несколько месяцев в году, но их знали и уважали, наперебой приглашали в гости, так что они могли представить Шелби всем гражданам, пользовавшимся влиянием в обществе. Полковник также надеялся нащупать нить, которая выведет его к британскому агенту, сеявшему смуту среди племен местных индейцев. Шелби стало известно, что у таинственного англичанина есть единомышленник, занимающий в городе высокое положение. Он-то и передал иностранному шпиону информацию об оборонительных сооружениях Сент-Луиса.

Но вот Лиза взяла под руку Сэмюэля, и они направились в сторону Сантьяго. «Одного поля ягоды, — глядя на них, невольно подумал он. — Что брат, что сестра. Шпионы». В прошлом Куинн приходил в ужас от мысли о тайных занятиях супруги, но это было давно, когда она активно работала на американскую разведку. Сейчас, можно считать, Лиза вышла из игры и целиком посвятила себя воспитанию детей, возложив задачу борьбы с негодяями, угрожавшими безопасности американской республики, на плечи Сэмюэля.

Куинн поднес к губам хрустальный бокал с шампанским, не отрывая глаз от жены и как бы произнося тост в ее честь. Их взоры встретились, она радостно улыбнулась в ответ — и в комнате будто полыхнула молния. «Между ними существует какая-то необычная связь, неразрывный контакт. Они понимают друг друга без слов», — с завистью подумал Сэмюэль.

Он до сих пор не мог до конца раскусить Сантьяго Куинна, сына ирландского наемника и знатной испанки. Однако Лиза была счастлива с этим темноволосым пройдохой, и в конечном итоге только это имело для Шелби значение. Хотя, если он действительно намерен выйти в отставку, когда отпадет угроза войны, и стать компаньоном Сантьяго, уже сейчас пора налаживать отношения с шурином и добиваться взаимопонимания.

— Как всегда, все они плясали под Лизину дудку, — поделился Шелби своими наблюдениями с Куинном. — Между прочим, почтмейстер Истон и редактор местной «Газетт» мистер Чарльз твердо уверены, что индейцам не следует разрешать жить так близко от города.

— Я как-то никогда не думал, что уважаемого гражданина вроде Джеймса Роджерса можно считать источником опасности. И не представляю себе, как его жена, белая женщина, станет снимать с кого-нибудь скальп, — заметил Сантьяго, внимательно изучая Сэмюэля из-под полуприкрытых век.

— Джемми Роджерс — из племени шони, они уже целое поколение живут в мире с поселенцами в районе Миссури. Шони вообще стали полностью цивилизованными, — вмешалась в разговор Лиза, сознававшая, что ее муж всего лишь поддразнивает Сэмюэля.

— Чего не скажешь о Текумсехе, вожде северных шони, — спокойно возразил Шелби. Куинн по матери-испанке был наследником какого-то титула, но относился к нему с презрением и отдавал предпочтение странному прозвищу, под которым был известен по всему торговому пути от Санта-Фе до Сент-Луиса, — Белый Апачи. Сантьяго провел юношеские годы среди племени апачей и не доверял ни одному правительству бледнолицых, даже тому, которому хранила верность его жена.

— Да, — согласился Сантьяго. — Текумсех настроен враждебно, но только в последнее время. Ненависть к Соединенным Штатам у него возникла после того, как ваше правительство не раз нарушило свое слово. Да и допекли поселенцы, старающиеся прибрать к рукам как можно больше земли.

— Не спорю, у него есть веские основания для недовольства, но подозреваю, что свою роль сыграли и наши британские соседи на севере, которые усиленно разжигают антиамериканские настроения, — сухо сказал Шелби, не желая тем не менее ввязываться в спор.

Прислушиваясь к разговору, Лиза прикидывала все «за» и «против» возможности скорой войны не только на море, но и здесь, на американской границе.

— Я уверена, — сказала она, — что этому ястребу, молодому Уильяму Генри Гаррисону, не терпится разделаться со всеми живущими на севере племенами, вступившими в союз с Британией.

— Это его проблема, а моя задача — выяснить, кто поставляет виски и оружие индейцам в бассейнах Миссури и Миссисипи. Если все племена в этом регионе вступят в союз с Британией, вода в реках станет красной от крови. Кстати, Мануэль Лиса вроде бы считает, что английским агентом может быть шотландец по кличке Рыжий, — проговорил Сэмюэль, следя за реакцией Куинна на его слова.

— Роберт Диксон действительно британский агент, но он никогда не забирался так далеко на юг, — ответил Сантьяго. — И, насколько мне известно, никогда не вступал в контакт с осагами. Лиса, кстати, придерживается того же мнения. Не будем забывать, что он был назначен специальным агентом из Вашингтона, чтобы их контролировать.

— Да, все так, — подтвердила Лиза, — и такое же задание получил Пьер, брат нашего любезного хозяина. — Она кивнула в сторону элегантного Огюста Шуто, снискавшего широкую популярность в Сент-Луисе в роли радушного хозяина.

— Осаги — самое многочисленное племя в этом регионе. Если мы их потеряем, то одновременно утратим поддержку сау, сиу и кау, — озабоченно заметил Сэмюэль. — Поскольку твои торговые караваны проходят по их территории, это должно тебя беспокоить.

— Тебя тоже, — ухмыльнулся Куинн. — Ведь ты, помнится, намеревался вложить все свои сбережения в мою фирму.

— Осаги всегда были нашими верными союзниками, — вставила Лиза. Она знала, что ее муж поддерживает с этим племенем особо дружественные отношения. — Вождь Похуска принес клятву на верность американскому правительству, — добавила Лиза, как бы поставив точку в споре.

— Вождь Похуска достиг преклонных лет, — не успокаивался Шелби. — Как его молодые соплеменники — горячие головы? Мне кое-что рассказывали, к примеру, о таких воинах, как Пожиратель Змей и Дух Огня, — добавил он, переводя глаза с сестры на ее мужа.

Тот пожал плечами:

— Могу дать добрый совет. Если поселенцы не будут захватывать индейские земли и бледнолицые перестанут обстреливать индейских женщин, собирающих ягоды в лесах, то вожди племен смогут сохранить мир.

Казалось, Шелби не удалось переубедить, и его сестре пришлось немало потрудиться, чтобы примирить спорящих.

За этой сценой ревниво наблюдала с другого конца зала Оливия Сент-Этьен. Прикусив губу, она следила за тем, как незнакомая красавица с черными как смоль волосами ведет оживленную беседу с Сэмюэлем и фамильярно касается рукой его плеча. Оливия узнала третьего участника разговора, высокого мужчину по имени Сантьяго Куинн, торговца из Санта-Фе, компаньоном которого был испанец Мануэль Лиса, один из ведущих купцов Сент-Луиса. Однако Оливии прежде никогда не попадалась на глаза эта на редкость красивая брюнетка. В каких бы она ни была отношениях с полковником, можно было не сомневаться, что они весьма близкие друзья.

Вот уже несколько недель Оливия с нарастающим нетерпением высматривала Шелби среди пассажиров паромов, переправлявших путешественников через бурные воды Миссисипи. В конце концов она уже почти отчаялась и начала думать, что Сэмюэль просто подшутил над влюбленной девицей, пообещав увидеться вновь.

Лишь на прошлой неделе Оливия оставила свой наблюдательный пост на вершине холма, откуда открывался вид на причал в конце Маркет-стрит. Район у причала пользовался дурной славой. Склады, где хранились кожи и меха, распространяли страшную вонь, а в шумных тавернах толклись толпы сквернословов-янки, бродяг-французов и даже пестро раскрашенных индейцев. Естественно, Оливию не могли узнать, поскольку она появлялась здесь в переодетом виде, но все равно она многим рисковала: пристань — опасное место для одинокой женщины. И наконец Оливия решила, что ждать и надеяться бесполезно.

Ее раздумья прервал скрипучий женский голос:

— Надо полагать, милочка, вас интересует, кто этот молодой и красивый американец?

Оливия вздрогнула, осознав, что смотрит на Сэмюэля до неприличия пристально. Повернувшись к женщине, вкрадчиво шептавшей ей на ухо по-французски, она узнала первую даму города, законодательницу салонов мадам Шуто, мать Огюста. В маленьких темных глазках старухи, окруженных складками кожи, обожженной горячим солнцем Миссури, светился живой интерес. Всю свою долгую жизнь эта женщина постоянно возилась в саду и ухаживала за пчелами. Она была очень богата, но не боялась делать то, что ей нравится, без оглядки на общественное мнение.

— Я знаю, кто он, — призналась Оливия. — Мы познакомились с полковником Шелби, когда мой опекун брал меня с собой в Вашингтон.

Морщинистое лицо дамы расплылось в широкой улыбке, и обнаружилось, что у старухи не хватает нескольких зубов. Лукавые глазки зажглись огнем любопытства.

— Понимаю. Значит, вы хотите знать, кто эта женщина, с которой беседует граф Аранда, — заключила старуха, упомянув испанский титул Сантьяго Куинна.

Торговца из Санта-Фе считали в Сент-Луисе человеком таинственным, и о нем ходили самые разные слухи, но он нисколько не интересовал Оливию.

— Так эта дама — тоже испанка?

— Нет, американка, как и ее брат, но должна отметить, что по-французски говорит безупречно, как на родном языке. Она — Элиза Куинн, жена графа Аранды и сестра полковника Шелби.

— Так это его сестра! — вырвалось у Оливии. Она не сумела сдержать радости, что не прошло незамеченным, и старуха довольно хмыкнула.

— Да, сестра. А сам полковник — человек исключительных достоинств — молод, силен и дьявольски хорош собой. Он меня совершенно очаровал. — И мадам Шуто многозначительно взглянула сначала на Оливию, затем на Сэмюэля.

Матушка Огюста Шуто отличалась самостоятельностью суждений и решительностью действий. Ее выдали замуж в возрасте пятнадцати лет за человека втрое старше, но с самого начала она поняла, что связала жизнь с существом никчемным, ни на что не пригодным, и совершила поступок, немыслимый в обществе Нового Орлеана восемнадцатого столетия. Вместе с маленьким сыном Огюстом она вернулась в католический монастырь, где воспитывалась, но задержалась там недолго.

Она покинула монастырь, встретив и полюбив блестящего искателя приключений Пьера Лакледа, основателя Сент-Луиса. Они открыто жили как муж и жена, но не могли обвенчаться, поскольку католическая церковь не признает развода. С тех пор она родила четверых детей и последовала за Лакледом, когда он отправился вверх по реке и заложил поселение у слияния Миссури и Миссисипи.

Когда Оливии поведали бурную биографию мадам Шуто, она испытала почти родственные чувства к этой женщине: за плечами у обеих лежала весьма необычная жизнь.

— А давно ли полковник в нашем городе? Я надеялась… — Оливия осеклась, сознавая, что ставит себя в глупое положение из-за человека, который, вполне вероятно, и думать о ней забыл.

— Как мне дали понять, он приехал только вчера, — поспешила успокоить девушку мадам Шуто. — Полагаю, поскольку вы уже знакомы, вам следует подойти и приветствовать его в нашем городе, — добавила она с улыбкой и слегка подтолкнула Оливию в сторону Сэмюэля, который в этот момент прощался с Лизой и Сантьяго.

«Почему бы и нет? В худшем случае он будет холоден и отвернется, как сделал на балу у Фелпсов». — И, собравшись с духом, Оливия направилась к Сэмюэлю через весь зал. Как по мановению волшебной палочки, расступилась густая толпа болтающих и смеющихся гостей, образовался широкий проход, и Сэмюэль повернулся и увидел девушку. В тот же миг ярко вспыхнули неистовые голубые глаза. Он узнал ее, но не сдвинулся с места, а со своей невероятно манящей улыбкой на губах стал наблюдать за приближением Оливии.

Что означает эта улыбка? Рад ли он встрече — или возмущен смелостью Оливии, почти выходящей за рамки приличий? Выяснить это можно было лишь одним способом. Продолжая скользить вперед по сверкающему паркету, девушка еще выше вскинула упрямый подбородок, хотя ее сердце того гляди грозило выскочить из груди. Интересно, слышит ли Сэмюэль, как гулко бьется ее сердце?

 

5

Сэмюэль не сводил глаз с приближающейся девушки. В ее походке и манере держаться не было ничего от осторожности и коварства светской красавицы; напротив, все в ней говорило о решимости и полной искренности. Полковник знал о девушке крайне мало, но уже сейчас мог твердо сказать, что у нее нет ничего общего с его женой. Да и бледная красота Летиции меркла в сравнении с огненной свежестью молодой француженки.

За продвижением Оливии по залу зорко следил не только Шелби. Не было ни одного мужчины, который остался бы равнодушным. В платье желтого цвета, который к лицу очень немногим, девушка казалась олицетворением самой весны. Тонкий муслин слабо трепетал при каждом ее движении, подчеркивая стройность фигуры и оттеняя легкий загар, чуть тронувший юное лицо, и на этом фоне ярким живым пламенем пылали кольца рыжих кудрей. Украшением ей служили только крохотные жемчужины, искусно вплетенные в прическу и вшитые в верхний край платья. Девушка была воплощением изящества и чистоты.

Шелби испытывал к ней желание столь сильное, будто вернулись годы юности, и страшился этого. Он пробежал взглядом снизу вверх от стройных длинных ног, угадывавшихся под покровом платья, до небольшого упрямого подбородка, на миг задержался на слегка приоткрытых чувственных губах и споткнулся на чуть раскосых экзотических кошачьих глазах. Полковник вспомнил, что сенатор Соамс как-то подарил своей дочери изумрудное ожерелье и серьги. Крупные зеленые камни плохо смотрелись на фоне бледной кожи, но наверняка заиграли бы на тронутой легким загаром шее Оливии, засверкали неистовым блеском в маленьких ушах и перекликались бы с темно-зелеными огнями ее удивительных глаз. Она была рождена для того, чтобы носить изумруды, и никакие другие камни нельзя было себе представить на Оливии. «Прекрати немедленно! — приказал себе Шелби. — Не валяй дурака!» Но в этой девушке было нечто такое, из-за чего Сэмюэль не мог оторвать от нее глаз и его неудержимо влекло к ней.

Оливия прочитала мужской зов в неистовых голубых глазах. Однако полковник не сделал ни шагу навстречу ей. Он демонстративно продолжал стоять в центре зала, красивый и рослый, в идеально подогнанном синем мундире, ожидая, когда девушка подойдет. Интересно, находит ли он ее не менее красивой, чем те блестящие дамы, с которыми он, несомненно, общался в Вашингтоне? Понимает ли он, что она сейчас открывает ему свою душу? Прежде чем храбрость покинула Оливию, она остановилась прямо перед полковником и улыбнулась, мысленно моля Бога, чтобы не позволил ее голосу сорваться.

— Вот мы и встретились вновь, месье полковник. Если помните, я честно предупредила, что обязательно вас выслежу.

— И вы убедительно доказали, что вам нет равных на охоте, — с легкой усмешкой ответил Сэмюэль, — но мне кажется, мы договорились обращаться к друг другу по именам, вы не забыли?

В этот момент снова заиграл оркестр. Не колеблясь ни секунды, Оливия протянула руку со словами:

— В таком случае, Сэмюэль, вы сделаете даме честь, пригласив ее на танец!

В ответ полковник сверкнул белозубой улыбкой, взял руку Оливии и, обнял за талию, притянул девушку к себе намного ближе, чем диктовали правила даже такого нового и несколько неприличного танца, как вальс. Грациозно и свободно они заскользили по навощенному паркету из орехового дерева, подхваченные волнами певучей мелодии, — удивительно красивая, словно созданная друг для друга пара.

— Вы великолепно танцуете, Сэмюэль, — шепнула полковнику Оливия, убежденная, что он слышит, как учащенно бьется ее сердце, подчиняясь волнующему ритму музыки.

— Как и вы, Оливия. Признаться, Сент-Луис удивил меня и порадовал. В Вашингтоне никто не поверит, что в этой глухомани танцуют вальс.

— В прошлом году учитель танцев из Нового Орлеана обучал здесь всех желающих вальсу и прочим новомодным европейским танцам. Не такие уж мы отсталые, как думают в Вашингтоне, — весело отозвалась Оливия. У нее кружилась голова и все плыло перед глазами от ощущения близости этого человека, кружившего ее в вихре вальса.

— Люди здесь действительно не отсталые, а, напротив, скорее весьма передовые, — поддразнил Сэмюэль.

Оливия почувствовала, как густой румянец заливает щеки и поднимается до корней волос.

— Вы считаете, что я веду себя вызывающе? — спросила и тут же пожалела о своем вопросе, когда по его лицу пробежала легкая тень.

Он тут же улыбнулся снова:

— А я-то думал, что только американки славятся прямодушием и откровенностью.

— Что ж, я тоже американка. Во всяком случае, становлюсь американкой. Ведь я живу здесь с пятнадцати лет, можно сказать, с детства.

— Это, конечно, очень долго, — серьезно заметил полковник, — ведь пятнадцать вам исполнилось очень давно.

— Временами именно так мне и представляется, — проговорила девушка и вздохнула, вспомнив смеющиеся лица своих родителей, канувших в небытие навсегда.

Сэмюэль тревожно глянул на пушистые темно-рыжые опахала ресниц, скрывавших эти чудные изумрудные очи. Отчего, интересно, ей неожиданно взгрустнулось? Видно, сказывается переменчивый французский темперамент.

— А вы не тоскуете когда-нибудь по родному дому? — мягко поинтересовался Сэмюэль.

Оливия вскинула голову, почувствовав нечто новое в тоне Шелби.

— Мне очень не хватает отца и матери, но если вы имеете в виду Францию… — Девушка пожала плечами. — Террор начался во Франции, когда я была еще в колыбели, так что я практически ничего не помню и мне это абсолютно безразлично. Потом моя семья все время переезжала из страны в страну, но и те годы не запомнились, потому что я была слишком маленькой. Конечно, приятно путешествовать, но с возрастом мне все больше и больше хотелось обрести настоящий домашний очаг.

— А можно ли назвать домом Сент-Луис? Ведь это всего лишь небольшой пограничный городишко, населенный торговцами, креолами да испанцами и окруженный индейскими племенами.

Сэмюэль говорил так, будто в чем-то хотел убедить самого себя, и Оливия охотно подхватила тему:

— Мне нравится Сент-Луис. Когда-нибудь он станет огромным городом, а вся территория Луизианы войдет в состав Соединенных Штатов.

— Вы говорите совсем как моя сестра. — Неожиданно Шелби поразился, насколько они похожи. Хотя одна была брюнетка, а другая — огненно-рыжая, да и прожили они разную жизнь, у них было много общего.

— У вас очень красивая сестра, — сказала Оливия. — Должна признаться, я приревновала вас к ней, увидев вас вместе.

— Неужели? — Он иронически вскинул бровь.

— Не пойму почему, но в вашем присутствии слова у меня вылетают прежде, чем я успею подумать. — Девушка вновь залилась румянцем. — Странно. Обычно я веду себя иначе.

— Пора и мне признаться в некоторых… несдержанных мыслях и желаниях, которые у меня возникают в вашем присутствии, — проговорил он и утонул в бездонной глубине изумрудных глаз, напоминавших темную пучину вод у берегов Флориды. И столь же опасных.

Оливия вглядывалась в его резкие красивые черты в попытке понять, что скрывается за пронзительным взором, вдруг превратившимся из синего в серый, как сталь. В этот момент музыка смолкла. Они продолжали стоять в центре зала, и его рука по-прежнему лежала на ее талии. Они не замечали, что другие пары начали расходиться.

— Вы говорите так, будто сердитесь на меня из-за ваших… желаний. Но ведь это вы проделали тысячу миль, чтобы оказаться в моем городе.

— С этим не поспоришь, — несколько смутился Сэмюэль и тряхнул головой, отгоняя наваждение. Он предложил Оливии руку, и они стали пробираться сквозь толпу.

— Зачем вы приехали? Не думаю, что вы явились в нашу глушь по велению сердца на мой зов, — сухо заметила Оливия. Этот вопрос казался девушке вполне естественным; она ждала, станет ли он отвечать, так как до сей поры полковник предпочитал не распространяться о себе.

— У вас кошачьи глаза и кошачье любопытство, Оливия. Осторожно, киска, не то попадешь в беду, — пошутил Сэмюэль, распахивая перед Оливией дверь в сад мадам Шуто.

— Значит, мне угрожает опасность? — осведомилась Оливия, когда они вышли на аллею, огибающую здание. Сад был залит мягким золотистым светом фонарей, свисавших с ветвей высоких деревьев.

— Причем не одна, — пробормотал Шелби. Он ощущал под рукой сквозь тонкий шелк прохладную свежесть девичьей кожи, и мысли путались. Вечерний воздух был напоен тонким ароматом роз и нарциссов, которому придавал особую прелесть резковатый запах тумана, потянувшегося с берегов реки с наступлением сумерек. Но полковник чувствовал только запах духов, исходивший от волос Оливии, и думал лишь о том, как бы зарыться в них лицом, рассыпав густые пряди по обнаженным плечам.

В саду было довольно безлюдно, так как к вечеру стало холодать. И вообще, порядочные молодые леди не имели обыкновения блуждать в темноте после танцев на пару со своими кавалерами. Оливия не задумывалась над подобными пустяками и охотно подчинялась своему спутнику, который вел ее по аллее, как бы полагая естественным, что девушка готова следовать за ним куда угодно и поступать, как он велит. После того страстного поцелуя в заброшенной хижине Оливия только о нем и помнила, только о нем и мечтала. Она и сейчас будто вновь ощущала его горячее и сильное тело, его губы обжигали лаской, и она вдыхала его незабываемый запах. Оливия жила этим воспоминанием, как если бы одна короткая встреча связала ее с Сэмюэлем навсегда.

— Мне, наверное, не следовало бы выходить сюда с вами, — опомнилась наконец девушка, когда позади остался неверный свет фонарей и путь озарял лишь серебристый серп молодой луны.

— Наверное, вы правы, — согласился Сэмюэль, увлекая ее все дальше от дома. Они приблизились к каменной стене высотой в десять футов, окружавшей сад. Дальше идти было некуда, и полковник остановился, не зная, как поступить, и растерянно посмотрел на девушку.

Оливия стояла спиной к огромному розовому кусту, усеянному едва распустившимися цветами, и молча смотрела на своего спутника. Налетел легкий бриз, и стройная фигура затрепетала, но не ветер был тому виной. Всем телом Оливия ощущала непреодолимое томное волнение, губы пересохли, появилась слабость в коленях.

Легкая дрожь и слабый вздох не прошли незамеченными, и Сэмюэль окончательно потерял голову. С тяжким стоном он схватил девушку в объятия, стиснул изо всех сил и вместе с ней шагнул за куст. Едва их губы слились в жарком поцелуе, Оливия по-детски тонко всхлипнула и обвила руками шею Сэмюэля.

Из густой тени неподалеку за молодыми людьми зорко следила пара острых глаз. Стоявший у забора человек с удовлетворением наблюдал, как полковник осыпает девушку поцелуями, а она отвечает ему страстно и самозабвенно.

Но когда Шелби уперся спиной в холодную стену, он словно пришел в себя, мягко отстранил девушку и нежно провел пальцами по ее лицу. Они обменялись какими-то фразами, пока Оливия приводила в порядок сбившуюся прическу. После чего он предложил ей руку и повел назад к ярким огням и музыке, доносившейся из дома.

А чуть погодя из тени выступил Эмори Вескотт. Вид у него был сосредоточенный, как если бы он что-то быстро прикидывал в уме, в серых глазах царил холод. Потом на мясистой физиономии торговца словно исподволь возникла коварная усмешка, и он направился следом за молодой парой.

Жаркое солнце поднялось над долиной Миссури, залив ярким светом берега широкой реки, когда Эмори и Оливия подъехали к холмам к северу от города. В этом месте просторный зеленый луг был отведен властями под ипподром, и здесь собирались все жители Сент-Луиса от мала до велика, и рваные лохмотья обитателей прибрежных лачуг соседствовали с богатыми одеяниями именитых граждан.

— Что-то ты сегодня притихла, девочка. Может, неважно себя чувствуешь? Или слишком много выпила вчера у Огюста? — Эмори искоса внимательно вглядывался в лицо девушки.

— Разумеется, нет! — Поняв, что ответ прозвучал слишком резко, Оливия уже спокойнее продолжила: — Всего-то и выпила что бокал шампанского. Не беспокойтесь, сегодня утром я не подкачаю.

— Да, уж ты постарайся, — сказал Эмори, щурясь от солнца на толпу людей, и придержал лошадей возле куста у дороги.

Как только фаэтон остановился, Оливия подхватила с пола небольшой ковровый саквояж и грациозно спрыгнула на землю.

— Когда все закончится, встречаемся там же? — спросила она. В ответ Эмори только кивнул и укатил прочь, не оглядываясь.

«Дядюшка Эмори никогда не научится управлять упряжкой», — подумала Оливия, осторожно прокладывая путь по тропинке, почти скрытой густыми кустами, и стараясь уберечь костюм от цепких колючих веток.

По пути Оливия вновь и вновь возвращалась к событиям предшествовавшего вечера, к балу у Шуто, а точнее, к встрече с Сэмюэлем Шелби и эпизоду в саду. Его поцелуи казались страстными и в то же время нежными. В ней родилась надежда, что он намерен за ней ухаживать по всем правилам. Сама Оливия была готова на все и буквально растворилась в страстном томлении, которое впервые испытала много недель назад в жалкой хижине, где Сэмюэль впервые ее поцеловал и открыл перед ней волшебный мир любви. Притронувшись пальцем к губам, она ощутила припухлость — след вчерашнего поцелуя, вспомнила бешеное биение своего сердца — а затем страшное разочарование, когда Сэмюэль внезапно отодвинул ее от себя и хрипло пробормотал:

— Мы совсем сошли с ума, Оливия.

Если бы он не поддерживал ее, девушка наверняка бы упала и безнадежно испортила дорогое новое платье. Подкашивались ноги, пылали щеки, сердце продолжало неистово колотиться; Оливия боялась поднять голову, пока Сэмюэль не взял ее за подбородок и не заставил взглянуть в его глаза.

— Я вновь должен принести извинения за свое поведение, — глухо пробормотал он и ласково поправил выбившийся локон.

Гнев придал ей смелости, и Оливия вскрикнула:

— Только и всего! Опять извинения? Не более того?

— Чего вы хотите от меня, Оливия? Мы общаемся лишь второй раз, причем опять при обстоятельствах едва ли не скандальных. Поймите, я же не просто так приехал в Сент-Луис. У меня задание, а я еще не представился командиру форта Беллефонтейн.

Он был явно смущен, чуточку растерян, утратил привычную выдержку и спокойствие, и Оливия решила воспользоваться его минутной слабостью.

— А когда вы приступите к своим обязанностям… что тогда? — спросила Оливия, придвинувшись ближе. — Ведь армия не может потребовать, чтобы вы работали круглые сутки? Да и от форта до дома моего опекуна меньше часа езды.

— Откровенно говоря, Оливия, вы для меня — полная загадка, — сказал он с улыбкой, от которой у нее потеплело на душе. — Вы не похожи ни на одну из женщин, которых я знал.

— Неплохо для начала. Возможно, со временем мне удастся вас еще больше удивить… да и вы, надеюсь… — Оливия намеренно не закончила фразу, и она повисла в воздухе, как вопрос, на который нет ответа.

Тем и закончилась их вчерашняя встреча. Нанесет ли Сэмюэль официальный визит, дабы познакомиться с опекуном Оливии? Сейчас, при ясном свете дня, девушка сознавала, что никаких обещаний полковник не давал. Ей придется просто ждать и надеяться на лучшее.

По противоположной стороне прибрежного холма медленно пробирался одинокий всадник. Он держал путь к заброшенному скаковому кругу, где была назначена тайная встреча. Приблизившись к высокому дубу, Стюарт Парди придержал коня и внимательно осмотрел из-за укрытия раскинувшийся внизу просторный луг. Всадник никуда не спешил, поводья держал в руке небрежно и чуть скособочился в седле. Высокий и очень худой, Парди производил впечатление человека, скроенного кое-как, и сторонний наблюдатель мог бы посчитать его неуклюжим и неповоротливым, но на самом деле это было не так. На изрытом оспой лице сверкали глубоко посаженные, почти бесцветные глаза, изучавшие окрестности с зоркостью ястребиных. Парди пригладил широкой ладонью шапку густых рыжеватых волос и довольно осклабился, обнажив ряд крупных желтых зубов, когда обнаружил то, что высматривал. Он пришпорил коня и поскакал легкой рысью вдоль опушки леса к обычному месту встречи.

Путь всаднику преградил небольшой темный фаэтон.

— Решил поучаствовать в скачках? — спросил Эмори Вескотт, приметив легкое седло под Парди.

— Да, думаю попытать удачи. Вот только разбежаться не придется: после вчерашнего дождя грунт мягкий, — ответил Парди, изъяснявшийся с ярко выраженным акцентом уроженца Йоркшира, которого он не утратил до сих пор, хотя эмигрировал в Канаду в четырнадцать лет. Он склонился вперед, оперся локтем о луку седла и сплюнул струю жевательного табака прямо под сверкающее колесо экипажа. — Виски уже доставили?

— Еще нет. Сам понимаешь, не так просто перевезти контрабандой вверх по Миссури шестьдесят бочек. Требуется время, — сухо пояснил Вескотт.

— А я-то думал, что у того парня есть тайник в трюме, — язвительно заметил Парди.

Утренний воздух был прохладен, и дул свежий ветерок, но Вескотт почувствовал, как на лбу проступили капли пота, и попытался оправдаться:

— Надо же учитывать плохую погоду, сильное встречное течение, враждебные индейские племена на юге и массу других неблагоприятных факторов.

— Не морочь мне голову. Я должен получить этот груз прежде, чем отправлюсь вверх по реке. Через несколько недель осаги снимаются с места. С ними лучше иметь дело до того, как они двинут на запад и начнут весеннюю охоту.

— А может, тебе легче будет убедить недовольных молодых воинов перейти на сторону англичан, когда племя покинет зимний лагерь и старики не будут путаться под ногами?

— Ни черта ты не знаешь о дикарях, Вескотт. Они живут по своим законам, и я намерен держать речь в присутствии старейшин и обоих великих вождей племени. Если удастся их убедить и они нарушат соглашение с американцами, то на сторону правительства Его Величества перейдет более пяти тысяч индейских воинов.

— Погоди, — сказал Вескотт, — есть еще одно дело, которое тебе следовало бы решить до того, как отправишься на запад. Мне сообщили, что в Сент-Луисе объявился специальный агент президента, прибывший из Вашингтона.

Это была важная новость, и торговец с интересом наблюдал за англичанином, с лица которого слетела самодовольная ухмылка, едва он понял, чем ему грозит появление соперника.

— Что за птица?

— Некий Шелби. Служит в армии в звании полковника и временно приписан к форту Беллефонтейн, но все это для отвода глаз, а его главная задача — найти тебя и обезвредить.

— И тебя тоже, я уверен. — Англичанин презрительно усмехнулся, удовлетворенно отметив, что Вескотт вздрогнул и покраснел. — Но ты не горюй. Думаю, убить его не составит большого труда.

— Ни в коем случае! — воскликнул Вескотт с горячностью, удивившей англичанина. Довольный тем, что собеседник готов слушать со всем вниманием, Вескотт пояснил: — Шелби нельзя убивать. Живой, он сослужит нам хорошую службу… если нам удастся узнать о его намерениях и мы сможем постоянно опережать его хотя бы на один шаг, мы сорвем любые планы, которые строят растяпы-республиканцы из администрации Мэдисона.

— И как ты предполагаешь это осуществить? — Интерес Парди все возрастал, и Вескотт наслаждался ощущением своей значимости. Удовлетворенно ухмыльнувшись, он ответил:

— Есть у меня кое-какой план, Стюарт, не беспокойся. Ты, главное, не забывай, что я служу твоему королю верой и правдой и впредь готов служить. Когда разразится война, я буду на стороне англичан.

— Насколько я тебя знаю, ты никогда не становишься ни на чью сторону, кроме своей собственной, — зло рассмеялся Парди. — Ты продашь родную сестру — или свою рыжую подопечную, если предложить хорошую цену. Так что не забывай: золото получишь лишь после того, как доставишь мне виски. А насчет твоего солдатика — можешь не волноваться, я за ним присмотрю. — И англичанин тронул коня, потом придержал и, склонив голову, потрепал его по шее: — А ты не хотел бы заключить пари и поставить на победителя в сегодняшних скачках? Скажем, стоимость груза виски?

— Мои лошади — одно, а наши с тобой дела — совсем иное. Не надо смешивать, — сухо ответил Вескотт.

Черт бы побрал этого англичанина! Вескотт так его боялся, что вечно обливался потом в его присутствии. «Хорошо бы проучить его! — мелькнуло в голове. — Переметнуться и выдать английского агента Шелби! С другой стороны, совершенно необходимо получить это британское золото».

— Знаешь, — сказал Вескотт, — я, пожалуй, рискну. Поставлю небольшую сумму на победителя.

Прищурившись, Парди перегнулся через седло:

— Сколько именно?

В толпе зрителей, сгрудившихся на холмах возле ипподрома, был представлен весь пестрый контингент населения города. Неуемно веселились и неустанно прикладывались к бутылкам широкоплечие кривоногие бродяги франко-канадцы в потертых кожаных одеяниях. Над ними возвышался светловолосый светлокожий уроженец Северной Европы. Небрежно придерживая на сгибе руки длинный мушкет, он жевал табак и время от времени смачно сплевывал на землю темную жижу. Рядом пялились по сторонам, потея в черных строгих костюмах, двое адвокатов-янки, похожие на ворон. Краснощекие немецкие торговцы и виноградари-итальянцы с блестящими темными глазами азартно били по рукам, заключая пари. Смуглые испанцы и нарядные креольские семейства старались держаться подальше от бродивших вокруг полуголых осагов, кикапу, сиу и представителей иных индейских племен. Несколько поодаль расположилась кучка рабов, почтительно наблюдая, как хозяева делают ставки. Дамы обмахивались веерами, разгоняя уже прогревшийся воздух, и оживленно обсуждали события предшествовавшего вечера, среди которых главным был бал в особняке Шуто.

Над толпой стоял гул голосов, в котором причудливо сливалась французская, испанская и английская речь, сдобренная индейскими диалектами и разнообразными акцентами. В день скачек цвет общества Сент-Луиса смешивался с последними подонками, населявшими прибрежную часть города, и одичавшими обитателями окрестной глуши. Сэмюэль Шелби наблюдал за этой картиной из седла, похлопывая по крупу чалого жеребца.

Рядом с ним восседала на красивой белой кобыле Лиза Куинн. Она не сводила глаз со своего мужа, вспоминая, как увидела его впервые шесть лет назад — он тогда принимал участие в скачках именно здесь. Как замечательно сложилась их жизнь и как трагически несчастлив ее брат! Лиза чисто интуитивно почувствовала острую неприязнь к Летиции с первого же момента знакомства, но ничего не сказала Сэмюэлю, так как виргинская красавица уже стала его женой. В последние четыре года, изредка получая письма от брата, Лиза читала меж строк и говорила себе, что первое впечатление, как правило, не обманывает. А теперь, когда брат и сестра снова воссоединились, она могла лично убедиться, насколько разочарован Сэмюэль в семейной жизни. Чтобы понять это, не нужно было обладать ее опытом специального агента президента, но Лизу шокировало и опечалило известие о намерении брата получить развод. Как же он настрадался, раз был вынужден принять такое решение.

Лизе хотелось чем-то помочь брату, но она боялась, как бы он не счел ее слова вмешательством в его личные дела.

— Сэмюэль, — нерешительно начала Лиза, — я помню, каково мне было, когда ты расспрашивал меня об Эдуарде, моем первом муже. Так что, если ты не хочешь говорить о себе и Летиции, я пойму. Но поскольку я тоже пережила крах своего первого брака… В общем, с учетом моего горького опыта из меня получится неплохой слушатель… Ты бы мог поделиться со мной, облегчить душу…

— Признаю свою вину, — ответил он. — Мне не следовало так неожиданно говорить тебе о разводе. Нужно было тебя подготовить. Но у меня голова все время забита мыслями об этом задании. А Летиция и моя прежняя жизнь — все это осталось далеко позади, там, на Востоке.

Лицо его на миг исказила гримаса страдания, но ей на смену тут же пришло выражение циничной суровости, ставшее для него привычным за последние четыре года.

— Ах, Сэмюэль, куда подевался тот пылкий юный идеалист, каким я тебя знала? Ведь ты так верил в жизнь, так умел ей радоваться!

— Неужели? Это было так давно, что я позабыл, — небрежно проронил Шелби.

— А я хорошо помню своего мужественного младшего брата, который рисковал жизнью, спасая меня от Эдуарда.

— Будь счастлива, Лиза. Хотя бы одному члену семьи Шелби должно повезти в семейной жизни. Бог свидетель, у Элханана с женой не сложилось, и мне суждено следовать по его стопам.

— С отцом — это совсем другой случай. Он прожил с нашей матерью шестнадцать лет, и у них было двое детей, когда она его бросила. А тебе нет еще и тридцати, и у вас с Летицией нет детей.

— Верно, она не хотела меня обременять заботами о детях, — с горечью сказал Сэмюэль. — Да и сама не стремилась взваливать на свои плечи эту тяжкую ношу. Если бы ей пришлось заняться воспитанием детей, не осталось бы времени и сил, чтобы биться за место в большой политике.

Лизе стало не по себе при виде того, как он заиграл желваками. Конь под ним тревожно всхрапнул и нервно переступил ногами, когда руки Сэмюэля непроизвольно натянули поводья. Лиза нежно погладила брата по руке.

— Знаешь, в свое время я тоже считала, будто для меня все кончено. Но когда-нибудь и для тебя все изменится. Ты встретишь девушку…

— Не уговаривай меня, не нужно. У меня нет ни малейшего желания надевать на шею новый хомут, — отрезал он, и по его тону чувствовалось, что это его окончательное решение.

— Я говорила тогда то же самое. Более того, если помнишь, я даже не подавала на развод. Одно могу тебе сказать, мой маленький братец: нам не дано знать, что нас ждет, а жизнь полна сюрпризов.

— Позволь напомнить, — улыбнулся в ответ Сэмюэль, — то, что пытался внушить с детства: я действительно младше тебя, но значительно крупнее.

Она тоже улыбнулась, повернула голову и, увидев Эмори Вескотта, скорчила недовольную гримасу.

— Этот противный торговец из Новой Англии, похоже, направляется в нашу сторону. — Одетый в дорогой черный костюм, Вескотт, даже спешившись, выглядел весьма внушительно. — Что ему нужно, хотела бы я знать? — добавила Лиза.

— Вскоре выясним. А почему он тебе так не нравится? — Сэмюэль взглянул на сестру с любопытством: он привык доверять ее мнению о людях.

— Считай это женской интуицией. Или влиянием на меня слухов о темном происхождении его богатства.

— Я слышал, что он зарабатывает на торговых операциях между Сент-Луисом и Восточным побережьем.

— Это так, а еще вкладывает деньги в коневодство и играет на скачках. Однако ни то ни другое не объясняет, каким путем он делает большие деньги.

— А что по этому поводу говорят слухи? — Сэмюэль был заинтригован, что объяснялось не только возложенной на него миссией, но и интересом к подопечной Вескотта. Осознавая это, полковник испытал раздражение.

— При мне как-то упоминали, что Вескотт — уроженец Мейна, а все штаты Новой Англии испокон веков торговали с оглядкой на англичан. Я здесь прожила недостаточно долго, чтобы узнать о нем больше. Он мне не нравится просто… потому что не нравится… вот и все.

— Допускаю, — Сэмюэль задумчиво погладил подбородок, — что этот тип сможет вывести меня на англичанина — того агента, который сеет смуту среди индейских племен этого района. — Внезапно он резко сменил тему: — Ты что-нибудь знаешь о молодой француженке, подопечной Вескотта?

Вопрос был задан небрежно, как бы мимоходом, но Лизу это не обмануло.

— Ты имеешь в виду эту рыжеволосую красавицу? Ничего не знаю, но она необыкновенно хороша. Если не ошибаюсь, ты с ней танцевал вчера. — Лиза переключила внимание с Вескотта, с трудом преодолевавшего крутой подъем, на брата.

— Она проявила недюжинную смелость, подойдя ко мне. И, между прочим, сама пригласила меня на танец. — Сэмюэль чуть покраснел под темным загаром, что не прошло мимо внимания Лизы. Полковник решил не упоминать о своих прежних встречах с Оливией Сент-Этьен, дабы не подогревать матримониальных фантазий сестры.

— Мы с ней еще не представлены. Но уверена, что познакомимся, как только устроимся здесь в новом доме. Конечно, дети немного скучают по Нью-Мексико, но думаю, ничего с ними не случится, если они будут проводить в Сент-Луисе несколько месяцев в году.

— Просто ты хочешь вырастить своих детей под американским флагом, я-то понимаю, — поддразнил сестру Сэмюэль.

Лиза фыркнула.

— А вот и мистер Вескотт. Кто будет интересоваться здоровьем твоей рыжей красавицы, ты или я?

— Она вовсе не моя красавица, а просто смазливая девица, с которой я станцевал один танец, — огрызнулся Сэмюэль и мысленно обозвал себя лжецом.

— Приветствую вас, миссис Куинн, и вас также, полковник, — проговорил подошедший Вескотт.

— Боюсь, не имел чести быть вам представленным, — отозвался Сэмюэль, соскочив с лошади и помогая Лизе сойти на землю.

— Сэмюэль, позволь представить Эмори Вескотта, одного из ведущих торговцев Сент-Луиса. Господин Вескотт, это мой брат Сэмюэль Шеридан Шелби, — представила их Лиза.

Мужчины обменялись рукопожатием и оценивающе оглядели друг друга. Вескотт был среднего роста, с широкой грудью и мощной мускулатурой, хотя уже явно начал полнеть. «Этот человек может постоять за себя в любой драке», — подумал Шелби, встретив холодный взгляд торговца и угадывая в его льдистой глубине беспощадную жестокость.

Однако внешне Вескотт был сама любезность.

— Как вы знаете, я не более чем купец, но сегодня выступаю в роли, так сказать, конокрада. Признаться, мне приглянулся ваш жеребец. Отменная стать и необычная масть. Я его заметил еще с той стороны ипподрома. Должно быть, не знает равных в скачках. За какую сумму вы бы его продали?

— Он не продается. Я на нем пересек полконтинента. Солдату не обойтись без надежного коня.

— Могу предложить вам за него пятьсот долларов золотом.

Крайне лестное предложение, ничего не скажешь, но вряд ли торговец с натугой преодолел крутой склон холма лишь ради того, чтобы купить лошадь. «Так чего же он хочет? — раздумывал Сэмюэль. — Может, прознал о встречах с Оливией? Вряд ли. Иначе прихватил бы с собой ружье и священника, чтобы обвенчать на месте». И все же в облике Эмори Вескотта действительно было нечто вызывающее подозрение, фальшивое. Лиза сразу почувствовала это, и Сэмюэль был готов довериться ее интуиции.

— Вы сделали мне заманчивое предложение, но, к сожалению, я вынужден его отклонить, — сказал Шелби, пожав плечами. В ответ торговец лишь кивнул, подтвердив тем самым предположение, что его мало беспокоит отказ.

— Я слышал, — обратился к Лизе торговец, — что в сегодняшних скачках участвует чистокровный жеребец, принадлежащий вашему супругу. С удовольствием бы его приобрел.

— Красная Рука — гордость конюшни моего мужа. Он ни за что не расстанется с жеребцом, о чем сам говорил вам, если мне не изменяет память.

— А из моей конюшни сегодня участвует в скачках Цыганка, исключительно резвая кобыла.

— Жокей все тот же мальчишка? — спросила Лиза. — Прекрасный наездник. Его хвалит даже мой муж, а его обучили верховой езде апачи.

— Спасибо за добрые слова, — поблагодарил Эмори. — Мой жокей небольшого роста, легок как пушинка, и лошадь идет под ним свободно, ветром летит. Хотите пари, полковник? Вы поставите на лошадь Куинна, а я, естественно, на свою. Идет?

— Не могу отказаться, поскольку намерен стать компаньоном моего шурина, — ответил Шелби, внимательно следя за реакцией Вескотта на новость, которая была известна далеко не всем.

— В самом деле? — сказал торговец, нисколько не удивившись. — Думаю, поступим так: я ставлю свою кобылу, а вы — своего жеребца. Если Цыганка обойдет Красную Руку, я получаю вашего жеребца. Если нет, вы забираете кобылу.

Эмори Вескотт ждал ответа, сложив руки на животе и слегка раскачиваясь с носка на каблук.

«Какое самомнение!» — подумал Шелби и обратился к сестре:

— Скажи, пожалуйста, что, Цыганка и впрямь всегда приходит первой?

— До сих пор ее никто не обошел, — ответила Лиза, — но с Красной Рукой ей еще не случалось состязаться.

— Что ж, будем отстаивать семейные ценности. — Сэмюэль обернулся к Эмори: — Принимаю ваше пари.

— Сэмюэль, не рискуй любимым конем, — вмешалась Лиза.

Брат и сестра обменялись быстрыми взглядами, и она поняла, что он задумал. Поэтому промолчала, когда Сэмюэль повторил:

— Принимаю пари на ваших условиях, мистер Вескотт.

 

6

— Смотри, они уже готовятся. Надо подобраться ближе, а то отсюда плохо видно, — предложила Лиза, увидев, что около дюжины всадников сгруппировались у линии старта.

— Вчерашний дождь превратил дорожку в настоящее месиво, — заметил Сэмюэль, когда они стали спускаться с холма туда, где клубилась толпа, в которой исчез Вескотт, как только распрощался с полковником и его сестрой.

— Не горюй, Сэмюэль. Со временем ты привыкнешь к погоде на Миссури. Говорят, если в данный момент погода тебя не устраивает, погоди немного, и она изменится. — И Лиза одарила брата очаровательной с ямочками на щеках улыбкой.

— Сегодня лошадям придется трудно, что должно сработать на Красную Руку. У твоего мужа сильный и выносливый жеребец.

— То есть ты надеешься на это? Ведь иначе ты потеряешь свою лошадь, — поддразнила брата Лиза, но, тут же посерьезнев, спросила: — Тебе не терпится узнать, чего на самом деле хотел Вескотт?

— Боюсь, моя лошадь интересовала его в самую последнюю очередь.

— Возможно, ты привлек его внимание, когда танцевал с той рыжей красавицей, и Вескотт теперь решил познакомиться поближе? Хотел выяснить, годишься ли ты в женихи его подопечной.

— Я вообще не гожусь в женихи. Запомни, — сердито отрезал Сэмюэль и стал искать глазами в толпе Вескотта. — А теперь — навостри уши. Как услышишь английский акцент, дай мне знать, — тихо попросил полковник, внимательно вслушиваясь в разноязыкий гомон толпы.

— Я уже слышала несколько раз, но, на мой взгляд, люди были все не те, кого ты ищешь, — ответила Лиза.

— Я и не предполагал, что его будет просто найти, — мрачно заметил Сэмюэль. — Посмотрю-ка я, пожалуй, с кем заговорит наш друг Вескотт.

— Послушай, Сэмюэль, мне бы хотелось занять место, откуда хорошо видны скачки. Давай выберемся вон к той дубовой роще у пруда. Видишь?

Он проследил за направлением ее руки:

— Ты имеешь в виду те деревья?

— Да. Скаковая дорожка там изгибается, и я знаю место, откуда видно, как всадники выходят из-за поворота на прямую дорогу к финишу. Именно там Сантьяго пустит своего жеребца вскачь, а лошади других участников состязаний уже притомятся.

— То есть ты надеешься, что так будет? — в свою очередь поддразнил сестру Сэмюэль.

Лиза послала кобылу вперед, бросив через плечо:

— Тебе тоже надо надеяться, что все так и случится. Иначе домой будешь добираться пешком.

Пока они двигались сквозь толпу, Сэмюэль присматривался к лошадям и всадникам, которые собрались у стартовой линии. Это была разношерстная компания, отражавшая разноликий характер Сент-Луиса. На породистой гнедой кобыле горделиво красовался креол из Нового Орлеана, одетый богато и броско. Рядом затянутый в потертый кожаный костюм скандинав с трудом удерживал пританцовывавшего на месте пегого коня. По мнению полковника, чистокровный жеребец Сантьяго Куинна выделялся на общем фоне и мог считаться фаворитом. Однако не стоило сбрасывать со счетов и худого костлявого всадника на крепком поджаром жеребце серой масти. Они как бы составляли единое целое и на вид обладали всеми качествами, необходимыми для того, чтобы преодолеть длинную дистанцию по слякотной земле.

Сэмюэль приметил Вескотта, дававшего последние наставления своему жокею, и невольно залюбовался лошадью, которую торговец выставил на скачки. Стройные сухие ноги, горделивая осанка и крутой изгиб шеи свидетельствовали об арабских предках. «Если я выиграю эту кобылу, зачем она мне?» — И Шелби усмехнулся, прикинув, за какую цену ему удастся продать кобылу обратно Эмори Вескотту.

— О чем задумался? — спросила Лиза.

— Думаю, сколько Вескотт заплатит, чтобы оставить при себе свою кобылу.

— Не слишком ли ты самоуверен? Помни — Сантьяго говорил мне, что эта лошадь не проиграла ни разу с тех пор, как у Вескотта появился его нынешний жокей.

Шелби принялся изучать юношу, сидевшего на Цыганке. Жокей был хрупкого сложения, но держался в седле привычно и уверенно. Лицо юноши скрывала широкополая шляпа, под которой была ярко-зеленая косынка, повязанная, как у чернокожих рабов на плантациях, но кожа жокея выглядела слишком светлой даже для человека с легкой примесью негритянской крови. Сэмюэль поймал себя на мысли, что юноша кого-то ему напоминает, но тут всадники переместились — и жокей Вескотта пропал из виду.

Лиза показала брату дорогу к своему излюбленному месту на расстоянии примерно в одну милю от толпы зрителей. Высокий берег над Миссури, поверху по большей части совсем плоский либо слабо волнистый, а в ложбинах, по краям маршрута скачек, сверкают под лучами солнца небольшие пруды. Они образовались, когда рухнули потолки известковых пещер, изрезавших всю округу. Некоторые пруды достигают в глубину семидесяти футов и все окружены густыми зарослями, ко дню скачек уже слегка зазеленевшими.

Едва Лиза и Сэмюэль подъехали к дубовой роще у пруда, как послышался звук выстрела, давший старт скачкам на трехмильную дистанцию. Вперед ненадолго вырвался небольшой вороной, но неопытный всадник, молодой человек в пестром костюме, явно переоценил свои возможности, слишком резво взял с места и вскоре выдохся. Как и ожидалось, Куинн на первом этапе придержал коня, и, когда участники состязаний вырвались из-за первого поворота, группу возглавляли Цыганка и серый жеребец, скакавшие ноздря в ноздрю.

Когда они приблизились к южному краю пруда, Лиза негодующе воскликнула:

— Нет, ты посмотри, что он делает! Жеребец теснит кобылу крупом и пытается сбить с ноги. Такого наездника следует снять со скачек и дисквалифицировать!

— Но ты же знаешь, что на этих скачках нет правил, — напомнил Сэмюэль, с удовольствием наблюдая за тем, с каким искусством жокей Вескотта избегает столкновения с мощным соперником. Но тут на повороте хозяин жеребца пустил в ход ременную плетку, чтобы выбить юношу из седла, полковник выругался и поскакал им наперерез.

Лошади как раз мчались в опасной близости от пруда, и всадник на жеребце пытался оттеснить Цыганку и загнать в воду. На долю секунды показалось, что юноше удастся обойти своего мучителя. Кобыла таки вырвалась вперед, но поскользнулась в жидкой грязи, сбилась с ноги, и мощным рывком жеребец снова настиг ее.

Высокий наездник опять поднял плетку в надежде одним ударом отправить соперника вниз по крутому спуску в ледяную воду неизвестной глубины. Но в этот момент подоспел Сэмюэль, на скаку крепко схватил плетку, и всадник едва не вылетел из седла. Усидев все же, он обернулся и выругался, между тем как мимо один за другим стали проноситься прочие участники состязаний, выходившие на финишную прямую. Тем временем юноша пытался выбраться на сухое место, но копыта Цыганки разъезжались в зеленоватой грязи и не могли найти опоры.

Сэмюэль услышал, как тревожно заржала кобыла и испуганно вскрикнул всадник, и увидел, что лошадь упала на задние ноги и быстро съезжает в пруд. На полпути ее движение задержал толстый узловатый корень. Цыганка сильно ударилась задом, юноша от толчка вылетел из седла и покатился к воде.

Полковник тут же забыл о своем противнике с плеткой, соскочил на землю и бросился к пруду. Высокий наездник пришпорил коня, догнал группу участников скачек и принялся обходить одного за другим, пока не вырвался вперед. Оставалось только перегнать лидера, Красную Руку.

Жокей Вескотта грохнулся в воду с шумным всплеском, издав душераздирающий вопль. Ранней весной купаться в прудах не рекомендуется — вода обжигает холодом. Перед Сэмюэлем стояла задача вытащить мальчишку на берег до того, как тот окоченеет и пойдет ко дну. Полковник осторожно приблизился к краю воды и ухватился рукой за торчавший из земли корень, чтобы самому не оказаться в ледяной купели.

— Успокойся, черт возьми! Держи руку! — крикнул Сэмюэль, балансируя у кромки воды с протянутой рукой и пытаясь дотянуться до барахтавшегося в пруду юноши. Наконец удалось схватить утопающего за кисть. В голове мелькнуло, что кисть слишком тонка для человека, только что с таким искусством управлявшего конем на скачках по сложной местности.

Полковник устроился поудобнее, отпустил корневище и сильнее потянул юношу к берегу, а другой рукой постарался нащупать его кожаный пояс. Но тут Шелби натолкнулся ладонью на нечто мягкое и упругое. Ошибки быть не могло — женская грудь! Полковник уставился на два полушария, четко вырисовывавшиеся под мокрой тканью, потом, переведя глаза выше, изумленно выдохнул:

— Так это вы?

Оливия чуть присела, как от удара, пригвожденная к месту жестким взглядом голубых глаз и оглушенная вырвавшимся из горла полковника громовым проклятьем. Потом она смущенно отвела глаза и попыталась самостоятельно выйти на берег по скользким камням, но без особого успеха. Сэмюэль снова сжал ее руку, рванул на себя, и девушка упала, сбив с ног своего спасителя. Полковник разразился новыми проклятьями, когда его лицо закрыла перепачканная грязью огненно-рыжая прядь.

Он попытался выплюнуть волосы, забившие рот, и смахнуть их с глаз, и как только ему это удалось, гневно заявил:

— Должен вам сказать, мисс Сент-Этьен, у вас довольно неприятная манера попадаться на моем пути в самых неожиданных местах.

— Боже мой, — жалобно проговорила она, поправляя прическу, — вы опять обращаетесь ко мне так официально. Надо ли понимать, что мы больше не друзья?

Сэмюэль приподнялся на локтях, насмешливо посмотрел на девушку и сказал:

— Если учесть, что в данный момент мы находимся, мягко говоря, в весьма двусмысленной позиции, можно смело предположить, что мы больше чем друзья.

Девушка сидела, раскинув ноги, у него на бедрах и при малейшем движении невольно касалась его самым неблагопристойным образом в самом неблагопристойном месте. «Ой!» — Оливия опомнилась и поспешила соскользнуть на землю, поймав внезапно загоревшийся страстью взгляд Сэмюэля.

Боже! До чего хороша! Шелби помнил ее в роскошном туалете на балу у Шуто, но в эту минуту, насквозь промокшая, перепачканная липкой зловонной грязью, в грубой мужской одежде, она казалась еще более обворожительной. Непомерно широкие светло-коричневые брюки и не по росту просторная домотканая рубаха словно бы стали ей второй кожей, нежно облегая и четко вырисовывая прелестные контуры тела. Удивительно, как столь тоненькая женщина может обладать такими округлыми бедрами и высокой грудью. Ладонь Сэмюэля все еще жгло воспоминание о прикосновении к этой груди с твердым набухшим соском. Он почувствовал, что еще мгновение — и он не сможет себя контролировать, приподнялся, быстро подтянул колени и уперся в них локтями.

— Тот мерзавец на жеребце мог вам шею сломать, — сказал Шелби, чтобы разрядить обстановку.

— До него тоже пытались. Как видите, меня от этого не убыло.

Фраза прозвучала несколько двусмысленно, но, прежде чем Сэмюэль успел осознать это, Оливия поспешно продолжила:

— Мне доводилось участвовать в скачках на лучших лошадях дядюшки Эмори в самых разных местах от Сент-Луиса до Восточного побережья, и я почти не проигрываю. Я бы и сегодня пришла первой, если бы Цыганка не сбилась с ноги и не позволила тому жеребцу себя догнать.

Полковник был сражен, не нашелся, что ответить, и только молча провожал глазами аппетитный вертлявый зад, когда девушка стала карабкаться по крутому склону вверх к терпеливо поджидавшей ее лошади. Оливия хвасталась так самозабвенно и беззастенчиво — ни дать ни взять юнец лет шестнадцати, у которого молоко на губах не обсохло, но гонора хватает на десятерых.

— Да вы просто гордитесь тем, что способны разгуливать, вырядившись в брюки! — негодующе бросил ей вдогонку полковник.

— А почему бы и нет? — Оливия обернулась к Шелби. — Я принесла немало денег конюшням Вескотта. Я, можно сказать, родилась в седле. Когда мне было всего четыре года, сам герцог Сан-Джиорно подарил мне моего первого пони, — продолжала девушка. — А что касается этого маскарада — не моя вина, что мужчины не допускают к состязаниям женщин. Видимо, опасаются — и на мой взгляд, абсолютно справедливо, — что в честной борьбе женщины одержат победу над мужчинами.

— Опасаются? — не поверил своим ушам Сэмюэль.

— Да, боятся, и правильно делают, — отрезала Оливия. — Я ни разу не проиграла в Сент-Луисе за последние три года. В общем, с тех пор, как стала участвовать в скачках.

— Зато проиграли сегодня, — проворчал Сэмюэль. — У меня в голове не укладывается, как ваш опекун допускает, чтобы вы подвергали себя риску ради денег. Что это за человек? — Полковник взглянул на девушку и заметил, что ее пробрал озноб. Поднялся легкий ветер, и в мокрой одежде стало холодно. Сэмюэль вскочил на ноги, догнал Оливию, взял за руку и сказал: — Пошли. У меня есть походное одеяло. Надо вас укутать, а то схватите воспаление легких.

С этими словами он потянул ее за собой дальше вверх по склону.

— Погодите, — запротестовала она, пытаясь вырвать руку. — Вначале надо разобраться с лошадью…

Закончить фразу Оливия не успела. Под ее ногами обрушилась земля, и девушка полетела назад, чуть не вывихнув руку, которую сжимал Сэмюэль. От сильного рывка он потерял равновесие и тоже упал. Оба кубарем покатились вниз и оказались бы в воде, не встреться на пути прогнившее бревно, зарывшееся в мягкую почву. Купание в пруду не состоялось. Сэмюэль оказался сверху, прижав к земле широкой теплой грудью хрупкое девичье тело.

— Я весьма признательна, месье полковник, но не кажется ли вам, что в стремлении меня согреть вы вышли за рамки приличий? — ехидно осведомилась Оливия. В зеленых глазах плясали веселые огоньки, и девушка с трудом сдерживала смех.

Сэмюэль посмотрел на нее, потом откинул голову и расхохотался.

— Оливия, ей-Богу, мне в жизни не приходилось встречать такой дьявольски странной женщины, как вы.

Сэмюэль не мог отвести глаз от ее губ, где в уголке прилип крохотный темный комочек. Полковника так и подмывало слизнуть грязь и ощутить вкус нежной розовой кожи.

Оливия улыбнулась, позабыв о насквозь промокшей одежде и возможности простудиться. Никогда прежде ей не было так тепло, покойно и безопасно. И очень хотелось, чтобы Сэмюэль ее поцеловал.

Будто повинуясь ее приказу, он наклонил голову, кончиком языка смахнул комочек грязи и нежно коснулся ее губ. Но на этом пришлось остановиться. Издали послышались громкие крики. Видимо, скачки закончились, пропажа замечена и их принялись искать.

— Думаю, все же надо укутать вас в одеяло, — внезапно охрипшим голосом сказал Сэмюэль, встал и помог девушке подняться. — Только на этот раз пойдем наверх иным путем.

Они преодолели склон по диагонали, выбирая каменистые либо поросшие травой места, и вышли в нескольких ярдах позади мирно щипавшего траву коня полковника. Сэмюэль быстро отвязвал одеяло, завернул в него дрожавшую девушку и вновь спустился вниз, чтобы вывести наверх кобылу Вескотта.

— Ой, Цыганочка, девочка моя дорогая! — обрадовалась лошади Оливия. — Слава Богу, ты жива и невредима, — приговаривала девушка, опустившись на колени и ощупывая передние ноги кобылы.

С другой стороны широкого луга показалась группа мужчин. Когда они приблизились и увидели девушку с длинными огненно-рыжими волосами, послышались сердитые возгласы и стало ясно, что встреча не предвещает ничего хорошего. Лаймен Симмс, владелец ипподрома, был мрачнее тучи, лоб его перерезала складка, глубокая, как от удара топором. За ним подъехал на своем фаэтоне Эмори Вескотт, потом возмущенные господа креолы, в том числе один участник состязаний, которого перед последним поворотом далеко обошла дерзкая девчонка. Только супруги Куинны были счастливы видеть Сэмюэля и Оливию. Лиза сияла радостной улыбкой. Видимо, Сантьяго выиграл скачки.

— Что, собственно, здесь происходит, мисс Оливия? — задал вопрос Симмс, хотя отлично видел все своими глазами.

— Похоже, жокей Олли оказался леди, — выкрикнул со смехом один из проигравших.

— Раз в штанах — какая же это леди? — вставил другой.

— Это неслыханно! — заявил Жорж Жадо. — За столь грубое нарушение правил месье Вескотту и его жокею следует запретить навсегда участвовать в скачках на всей территории Луизианы.

Его слова были встречены всеобщим одобрением, но тут подал голос Симмс.

— Я никогда бы не поверил этому, если бы сам не был свидетелем, — сказал он, отвернувшись от Оливии, зябко кутавшейся в одеяло. — Вы сами знаете, Эмори, — обратился Симмс к Вескотту, — что я обязан наложить запрет на ваше участие в состязаниях на местном ипподроме.

— Не горячитесь, Лаймен. Ведь эта девушка — прирожденный жокей. За три года она десятки раз участвовала в скачках и всегда выигрывала.

— Она женщина, женщинам неприлично участвовать в скачках, и на моем ипподроме я этого не допущу, — упорствовал Симмс.

— Пошли вы все к черту с вашими приличиями! — вмешался наконец Сэмюэль. — Вы что, джентльмены, не видите, что дама окоченела от холода?

— Да, да, конечно, — засуетился Вескотт. — Я позабочусь о ней, полковник, не волнуйтесь. Что касается нашего пари, я готов предложить хорошие деньги за кобылу.

— Дядя Эмори! Неужели вы заключили пари на Цыганку? — вскинулась пораженная до глубины души Оливия.

— Если бы ты пришла первой, у меня бы осталась Цыганка, да еще я бы выиграл этого чудесного жеребца, — зло возразил Вескотт и вновь обратился к Шелби: — Так насчет кобылы…

— Вы найдете меня завтра в конторе Куинна. Там и поговорим, — прервал Вескотта полковник. Ему хотелось только одного: как можно скорее оказаться в помещении и переодеться во все чистое и сухое. Оливии тоже не помешало бы переодеться, но у заносчивой девчонки было свое на уме. Она пушинкой взлетела в седло, посмотрела на своего опекуна, кипевшего от ярости из-за проигранного пари, и перевела взгляд на Сэмюэля, будто предлагая ему попробовать забрать у нее кобылу. Полковник отвернулся от Вескотта и подошел к Оливии. Даже перепачканная грязью с головы до ног, она выглядела чертовски привлекательной.

— Отправляйтесь домой и сразу же в горячую ванну, проказница, — едва слышно шепнул Сэмюэль.

— Вам тоже ванна не помешала бы, — с коротким смешком заметила она. — Теперь мы квиты. Я спасла вам жизнь, и вы не остались в долгу. Если, конечно, я не заболею воспалением легких и не умру.

И, тронув поводья, она поскакала прочь. Сэмюэль немного постоял, провожая ее глазами, и у него было тепло на сердце. Полковник не заметил, как напрягся Вескотт, изучая его и что-то прикидывая в уме. Однако это не прошло мимо внимания Лизы Куинн и вызвало у нее смутную тревогу.

— Да-а, сегодня Эмори Вескотт проиграл по всем статьям, — подытожил события дня Сантьяго, с лица которого не сходила радостная улыбка после победы на скачках.

Куинны пригласили Сэмюэля в свой новый дом, солидный, прочный, хотя и не столь великолепный, как шикарный особняк Шуто. Двухэтажное каменное здание имело стены толщиной в два фута, способные укротить палящее летнее солнце, и шесть спален, где могла свободно разместиться растущая семья и часто навещавшие хозяев бесчисленные гости.

Едва переступив порог просторной гостиной, полковник возмущенно воскликнул:

— Эх, попался бы мне в руки тот мерзавец на сером жеребце! Ведь он едва не убил Оливию.

— Хитер, — откликнулась Лиза, задумчиво покусывая нижнюю губу. — Не стал мозолить глаза и поспешил смыться, как только стало известно, что жокей, которого он загнал в пруд, на самом деле девушка и находится под опекой Вескотта.

— Меня волнует другое, — сказал Сантьяго. — Что может заставить уважаемого господина рисковать своей репутацией, позволяя женщине выступать на скачках на его лошади?

— А какая уважающая себя девушка согласится на это? — вставил Сэмюэль.

— Но ведь на прошлых состязаниях она показала себя прекрасной наездницей, — напомнила Лиза, решив защитить слабый пол от нападок мужчин с их предрассудками. — Мы, женщины, не такие уж хрупкие и беспомощные создания, какими вы хотите нас видеть, — добавила она мягко. — Если помнишь, дорогой муженек, именно ты преподал мне первый урок верховой езды в мужском седле.

— Но не в мужской одежде, — отрезал Сантьяго.

— Верно — вначале. Но потом я все равно стала надевать брюки, — возразила упрямая Лиза.

Куинну оставалось лишь тяжко вздохнуть, и Сэмюэль рассмеялся. Мужчины понимали, что спорить бесполезно. Лиза с победным видом выплыла из гостиной и направилась наверх проведать детей. В этот момент раздался стук в дверь, и Сантьяго встал, чтобы впустить гостя. На пороге стоял Натаниэль Эверетт, один из молодых курьеров почтмейстера Истона.

Юноша вежливо поклонился и нервно сглотнул, отчего на худой шее дернулся кадык.

— Мистер Истон решил, что вам нужно доставить это как можно быстрее, полковник, — проговорил курьер, протягивая Шелби конверт, окаймленный черной полосой.

Предчувствие надвигающейся беды охватило полковника при прикосновении к плотной шероховатой бумаге. Пока он вскрывал конверт, Сантьяго поблагодарил курьера и закрыл за ним дверь.

Буквы плясали перед глазами Шелби, и ему потребовалось сделать усилие, чтобы вникнуть в смысл послания Уортингтона Соамса:

«Дорогой Сэмюэль,

С глубоким прискорбием сообщаю о смерти твоей супруги. Летиция и Ричард направлялись на плантацию Миллер, когда лодка, в которой они находились, села на мель и затонула. Летицию не удалось спасти…»

Сэмюэль не верил собственным глазам и перечитал первые строчки, потом пробежал письмо до конца и тупо уставился на размашистую подпись сенатора под текстом. «Должно быть, он вне себя от горя, — стучало в голове. — А я ничего не чувствую. Нет, чувствую, но не горе, а радость». Шелби попытался представить лицо тестя, но перед его мысленным взором возникла иная, совершенно непрошеная картина — Оливия Сент-Этьен, отвечающая на его поцелуй в саду возле особняка Шуто.

«Боже правый! Какое же я чудовище! — упрекнул себя полковник. — Произошло несчастье, погибла моя жена, а я испытываю облегчение и думаю о другой женщине». Но внутренний голос подсказывал, что винить себя не в чем. Ведь это непомерные амбиции Тиш погубили его любовь к ней, так же как она сама убила дитя, которое они зачали. Но неужели теперь и он, Сэмюэль, опустился до уровня своей жены, стал настолько холодным и расчетливым, что может думать лишь о своей выгоде, когда происходит страшная трагедия?

Сэмюэль вздрогнул, ощутив на плече руку Сантьяго, и начал постепенно приходить в себя, отбросив сомнения и терзания.

— Надо полагать, плохие новости. — Сантьяго налил им обоим виски, пока Сэмюэль перечитывал письмо, и молча вручил полковнику стакан.

— И да и нет. — Шелби провел рукой по волосам и нервно выругался. — Конечно, мне не следовало бы так говорить. Новость и впрямь плохая — погибла Летиция, утонула, когда вместе с Ричардом плыла на лодке по Джеймс-Ривер. Ричард, наверное, места себе не находит оттого, что не смог ее спасти.

Куинн наблюдал, как Шелби залпом опорожнил стакан и тут же наполнил его снова.

— Летиция была самовлюбленной и взбалмошной женщиной, — проговорил Сантьяго. — Мне не раз доводилось встречать подобных ей. Честно говоря, я не женился на такой только по счастливой случайности. Тебе совсем не обязательно горевать из-за ее смерти.

— Однако испытывать чувство облегчения тоже недостойно, — возразил Шелби. — Едва узнал о смерти жены, как перед глазами замаячила рыжая красотка. — И полковник обругал себя последними словами.

— Незачем терзаться, — внушал Сантьяго. — Не твоя вина, что ты не можешь оплакивать Летицию и конец несчастливой семейной жизни.

Сэмюэль, глубоко задумавшись, казалось, уже не слушал его.

Эмори Вескотт был доволен. Нельзя сказать, чтобы полностью и совершенно, поскольку утратил постоянный источник дохода, который обеспечивало участие девчонки в скачках, да и его репутации был нанесен ущерб, когда стало ясно, кого он использует в качестве жокея. Отныне Оливии будут чураться, перестанут принимать в обществе и она станет для опекуна обузой. Однако хитрый торговец уже подыскал ей применение и при мысли об этом удовлетворенно хмыкнул. Потом откинулся на спинку сиденья своего городского экипажа и подставил лицо теплому утреннему солнцу, предвкушая беседу с полковником Шелби.

Конечно, все передряги свалились на голову Эмори по вине мерзавца Стюарта Парди. Впрочем, он понес наказание: его официально дисквалифицировали, победу не засчитали, и теперь Вескотту не придется выкладывать проигранную внушительную сумму. Ну а что касается Цыганки… этот обуреваемый страстью болван Шелби после предложения, которое намеревался сделать ему Вескотт, того и гляди еще заплатит за кобылу из своего кармана. Представив себе, как все может обернуться, Эмори удовлетворенно ухмыльнулся, заранее поздравляя себя с успехом. По его мнению, все складывалось как нельзя лучше. Проиграв полковнику пари, торговец получил искомый предлог и мог изложить свое предложение, которое теперь не покажется опытному шпиону подозрительным.

Коляска остановилась перед торговым складом Куинна на Мейн-стрит, массивным каменным зданием, из дверей которого доносился запах вывешенных для просушки звериных шкур. Шкурки, в первую очередь бобровые, служили в долине Миссури валютой, которая имела больше хождения, нежели монеты и ассигнации, — они не так часто встречались в этой глуши. На Западе предпочитали бартер, обмен товара на товар. Эмори Вескотт подумал о бартере, который намеревался провернуть в самое ближайшее время, и вновь самодовольно улыбнулся.

 

7

Сэмюэль знакомился с фирмой Куинна, перелистывая пухлые книги бухгалтерского учета. Одна за другой перед глазами мелькали страницы, испещренные мелким бисерным почерком. Выстраивались в длинные колонки списки товаров, включая меха и кожи, кремни для ружей и ленты для дам. Не жалея времени и сил, клерки вели строжайший учет всего, что закупала и продавала процветающая компания.

— Неужели ты ежедневно просматриваешь все это? — поинтересовался полковник, когда они с шурином вышли в огромное складское помещение, оставив позади тесную конторку, где трудолюбиво скрипели перьями служащие.

— Нет, конечно, — рассмеялся Сантьяго, — только выборочно, на предмет серьезных несоответствий.

Они миновали ящики, картонки и бочки, поступившие с Восточного побережья, и связки пушнины, доставленной с необъятных просторов Дикого Запада, и остановились перед дверью кабинета Куинна. Хозяин пригласил гостя внутрь, сам прошел к широкому дубовому столу, сел в кресло, быстро просмотрел нужные документы и передал их Шелби.

Сэмюэль погрузился в мягкое кожаное кресло и огляделся. Помещение небольшое и обставлено со вкусом. Вдоль стен протянулись полки с книгами, в основном испанскими, частью французскими, все это были толстые фолианты в дорогих кожаных переплетах с золотым тиснением. Сэмюэль свободно владел обоими языками, и на него произвел большое впечатление подбор книг, свидетельствовавший о широких интересах и образованности хозяина кабинета. Надо понимать, Сантьяго Куинн был далеко не простым человеком.

— У тебя в руках проект соглашения о партнерстве. Я сам его составил, — сказал Куинн. — Прочитай внимательно и прикинь, все ли тебе подходит. И еще: я уже вошел в долю с Мануэлем Лисой в его весенней торговой экспедиции к верховьям Миссури.

— Вверх по Миссури, говоришь? Когда выходят? — заинтересовался Сэмюэль. — Мне ведь тоже нужно туда отправиться вместе с Лисой в качестве твоего компаньона. Это было бы отличным прикрытием для меня.

Куинн усмехнулся:

— По правде говоря, Лиса двигается в путь со дня на день.

— Он не станет артачиться, если я к нему присоединюсь? Конечно, не в моем действительном качестве.

— Мануэль встретит офицера американской армии с распростертыми объятиями, — заверил Куинн.

— Очень хорошо. Остается только договориться с ним. Сколько это займет по времени?

— Я сам этим займусь. Мне все равно нужно кое-что обсудить с Мануэлем. А пока меня не будет, ты просмотри это соглашение и подпиши, — сказал Сантьяго, отодвинул кресло и встал. В этот момент в дверь осторожно постучали. — Заходи, Лабиду, — отозвался Куинн, полагая, что это старший клерк, но тот оказался не один. Рядом с ним на пороге стоял Эмори Вескотт. От удивления брови Куинна поползли вверх.

— Чем обязан высокой чести видеть вас у себя, господин Вескотт? Или желаете предложить реванш?

Лицо Вескотта налилось кровью: он с большим усилием подавил желание прогуляться по спине дерзкого испанца тяжелой тростью с серебряным набалдашником.

— Нет, по правде говоря, я пришел сюда, чтобы уладить с полковником Шелби вопрос о нашем пари.

Сэмюэль уже почти забыл о пари и о лошади, а вот прелестная наездница со вчерашнего дня практически не выходила у него из головы. Куинн, извинившись, оставил своих гостей наедине, заявив предварительно, что его кабинет в их полном распоряжении.

— Вчера вы изволили упомянуть, что намерены стать партнером вашего шурина в торговых операциях из Санта-Фе, — проговорил Вескотт, обмениваясь рукопожатием с Шелби.

Полковника передернуло от прикосновения мясистой ладони торговца, но он не подал виду и предложил гостю кресло, а сам устроился в другом, у противоположной стены. Лиза абсолютно права. Шелби тоже было не по себе в присутствии Эмори Вескотта.

— Я вложил довольно скромную сумму в дело моего шурина. Выйдя в отставку, намерен поселиться здесь, в Сент-Луисе, — сказал Шелби.

— В самом деле? — вежливо отозвался Вескотт. — И скоро ли, позвольте полюбопытствовать, вы собираетесь в отставку?

Полковник ответил не сразу, отвел взгляд и уставился на дверь кабинета, которую Сантьяго оставил полуоткрытой. Шелби взвешивал вопрос торговца, уловив скрытый смысл в его словах: в голове зажегся сигнал тревоги. «Эта сволочь затеяла со мной какую-то грязную игру, — думал полковник. — Чего ему от меня нужно?» Мог ли Вескотт узнать о миссии, возложенной на Шелби? Торговец был в Вашингтоне именно в то время, когда полковник вернулся из Флориды и докладывал президенту об интригах англичан в том регионе. Тогда же произошла первая встреча Сэмюэля с Оливией. Что это — простое совпадение?

— В настоящий момент в отставку я не собираюсь, — неопределенно ответил Шелби и решил перевести разговор на более животрепещущую тему: — Что же касается нашего пари, если хотите сохранить кобылу для девушки, находящейся под вашей опекой, я готов пойти вам навстречу.

— Что вы, при чем здесь пари? — взмахнул рукой Вескотт, будто отгоняя назойливую муху. — Я пришел поговорить с вами об Оливии, — добавил он с тонкой улыбкой.

Шелби с некоторым беспокойством вгляделся в самодовольную физиономию собеседника. «Итак, речь пойдет о его подопечной», — заключил полковник и вслух сказал:

— И что вы хотели бы сообщить о мадемуазель Сент-Этьен? Надеюсь, на ее здоровье не отразился вчерашний досадный инцидент?

— Нет, нет, на здоровье она не жалуется. Я о другом. Мне стало известно, что вы испытываете к ней… как бы это выразиться… некую слабость… — Вескотт умолк, ожидая реакции собеседника.

— Я был счастлив прийти ей на помощь вчера, — осторожно заметил Шелби. Прозвучавший в ответ резкий лающий смех больно резанул слух полковника.

— Надо понимать, что вы поспешили ей на помощь и на балу у Шуто? Бросьте, полковник! Я своими глазами видел вас там, в саду, и, я бы сказал, вы вели себя как достаточно близкие знакомые.

«Интересно, что рассказала ему Оливия? — лихорадочно прикидывал в уме полковник. — Как много знает эта старая хитрая бестия? Известно ли Вескотту о встрече на глухой дороге в Виргинии? Черт возьми, а если торговец тогда палил из ружья, а рыжей красотке заранее была отведена роль спасительницы?»

Сэмюэль одарил гостя обезоруживающей улыбкой и пожал плечами:

— Да, вы правы. Мы познакомились несколько месяцев назад в Вашингтоне, но встреча была мимолетной. Ваша подопечная, господин Вескотт, совершенно исключительная девушка. Вынужден признать, что между нами возникло определенное взаимное влечение, но, если вы явились сюда с целью заставить меня поступить, как подобает поступать в таком случае благородному человеку, боюсь…

— О, я знаю, что вы уже женаты — на дочери сенатора Соамса. И, естественно, не мог рассчитывать, что вы женитесь на Оливии.

— Вот как? Извините мое любопытство, но все же почему вас так интересуют мои личные дела? — Теперь полковник был твердо убежден, что Вескотт строит против него какие-то козни и ему надо быть на чеку.

Торговец подчеркнуто небрежно пожал плечами.

— Не так уж они меня интересуют, полковник. А о вашей супруге я знаю, потому что сенатор Уортингтон Соамс — мой старый друг, — важно добавил Вескотт.

— В таком случае, не собираетесь ли вы вызвать меня на дуэль за недостойное поведение? — спросил полковник, весьма сомневаясь в наличии у Вескотта подобного намерения. Но что же он все-таки задумал?

— Дуэли противопоказаны людям моего возраста. Да и доводилось слышать о ваших подвигах на поле чести. Несколько лет назад вы расправились с французским дипломатом, который, по рассказам, столь искусно владел шпагой, как мне и не снилось. Нет, у меня на уме чисто деловое предложение. У каждого из нас имеется нечто, чего желает другой. В настоящий момент вам принадлежит моя лучшая скаковая лошадь Цыганка. В моем же распоряжении находится другое, не менее ценное достояние — Оливия. Я предлагаю простой обмен. Как вы на это смотрите?

Сэмюэль побледнел до синевы. Потом на смену шоку пришел приступ гнева.

— Если я вас правильно понял, вы предлагаете мне в любовницы девушку, находящуюся под вашей опекой, в обмен на лошадь? Проклятье! Да это мне следует вызвать вас на дуэль! — взорвался полковник и тут же одернул себя мысленно: «Какого черта я ее защищаю? Вполне возможно, она принимает самое активное участие во всей этой идиотской затее».

— Прошу вас, полковник, успокойтесь. Я не испытываю ни малейшего желания встречаться с вами на дуэли на Мертвом острове, — не теряя хладнокровия, отозвался Вескотт. Деловые переговоры всегда были его сильной стороной. — Зачем спорить? Эта девушка вам небезразлична, она дала ясно понять нам обоим, что отвечает вам не менее пылким чувством.

— Но она из хорошей семьи, даже обладавшей титулом до революции во Франции. По крайней мере, так мне говорила сама девушка. Мне трудно поверить, что столь избалованная девица, как мадемуазель Сент-Этьен, согласится стать моей любовницей, — с циничной усмешкой заметил Шелби, которому тут же стало стыдно за свои слова. Он пришел в ужас, осознав, что всерьез начал обсуждать в высшей степени неприличное предложение. Однако в душе признавал, что готов принять Оливию на любых условиях, и даже в том случае, если она является английским агентом.

— После вчерашнего скандала ни одно приличное семейство в Сент-Луисе не позволит своему отпрыску взять Оливию в жены.

— Она участвовала в скачках с вашего согласия и принесла вам немало денег, выигрывая состязания. Если ее репутации нанесен ущерб, то только вы тому виной.

— Я позволил этой девице участвовать в скачках, дабы отвлечь от других, э-э, более легкомысленных занятий, если вы догадываетесь, что я имею в виду. Ее родители позволяли себе много лишнего и вели, мягко говоря, свободную жизнь, но вы ведь знаете французов? Что с них возьмешь? Люди горячие и непредсказуемые.

Самое большее, на что был способен Шелби в эту минуту, так это сдержаться и не врезать кулаком по ухмыляющейся бульдожьей харе торговца. Сцепив зубы, полковник молил Бога помочь ему сохранить спокойствие, а внутри у него все кипело. Будь проклята эта ведьма! Непостоянная и переменчивая, как погода у берегов Миссури. Манящая и дразнящая, подобно куртизанке, а через минуту — нежно воркующая невинная голубка. Шелби отказывался верить грязным инсинуациям торговца, но все же для них были какие-то основания. Оливия явно привыкла к тому, что мужчины из-за нее теряют голову, кроме того, она определенно позволила Шелби зайти с ней слишком далеко. Оливия разъезжала по глухим дорогам в одиночку, даже переодевалась мужчиной и слонялась по ипподромам, где не место приличной девушке.

Словом, только законченный болван мог связаться с подобной девицей и ее непотребным опекуном. И все же Сэмюэль не мог избавиться от наваждения. Он по-прежнему испытывал неодолимую тягу к ней, хотя опекун подтвердил наихудшие подозрения относительно ее нравственности. Полковник ненавидел себя за то, что намерен был сделать.

— Скорее всего, — сказал он, — я потом об этом пожалею, но сейчас вынужден признать вашу правоту. Действительно, Оливия мне нравится и как будто бы отвечает мне взаимностью. Если она согласна… — Шелби пожал плечами. — Я буду ждать ее сегодня вечером по адресу, который вам укажу, и можете оставить себе свою лошадь.

Полковник прошел к столу, написал на клочке бумаги адрес и передал Вескотту, который тоже поднялся с кресла.

— Прекрасно, полковник. Договорились. Я передам Оливии от вас поклон.

Шелби демонстративно не стал скреплять рукопожатием дурно пахнущее соглашение, в заключении которого он начал уже раскаиваться. Вместо этого Сэмюэль небрежно прислонился к столу, скрестил руки на груди, закинул ногу на ногу и, когда торговец отошел к двери, бросил ему вслед:

— Между прочим, Эмори, ваша разведка плохо работает. Ваши сведения относительно моей первой жены безнадежно устарели. Ее нет в живых. — Сэмюэль зло усмехнулся, заметив на лице отвернувшегося Вескотта удивление и откровенную алчность, и сразу добавил: — Но должен предупредить, что не имею намерения повторять былые ошибки.

— Лишь бы вы меня от нее избавили, а там поступайте, как вам заблагорассудится. Эта девица слишком упряма, сладу нет, и чем скорее удастся сбыть ее с рук, тем лучше, — мрачно прорычал Вескотт и выскочил из комнаты.

Шелби закрыл за ним дверь и вернулся в кресло.

Никто не заметил хрупкой фигурки, скрывавшейся за грудой бобровых шкурок, сваленных у стены рядом с кабинетом Сантьяго. Как только Вескотт отдалился на приличное расстояние, Оливия осторожно выпрямилась, не уверенная, что ноги не откажут служить ей.

Девушку слегка подташнивало, на глаза наворачивались слезы. Но Оливия не позволила себе разреветься. Плачут слабые, а ей нужно собраться и обдумать план действий. Надо бежать! Иного выхода нет. С этой мыслью девушка двинулась вперед, тщательно оберегая юбку от соприкосновения с вонючими шкурами. Саднило в груди, и в глазах резало, но Оливия знала, что виной тому не зловоние, исходившее от шкур.

Какой кошмар! Продана собственным опекуном! А Сэмюэль купил ее, как рабыню на аукционе, обменял на скаковую лошадь. До Оливии начало смутно доходить, почему дядюшка Эмори не был слишком опечален, когда она проиграла состязания и открылось, что в роли жокея выступала девушка. Все произошло в соответствии с задуманным дядей планом.

Еще несколько часов назад новый день так много обещал. Она, подслушав, как Эмори сообщает домоправительнице о намерении отправиться в торговый квартал для встречи с полковником Шелби, сразу решила незаметно последовать за опекуном, а потом будто случайно столкнуться с Сэмюэлем в торговой фирме Куинна, куда она зайдет как бы за покупками. Девушка принялась подбирать наряд получше, чтобы не ударить в грязь лицом перед молодым офицером, который в последний раз видел ее в мужской рубахе и штанах, с ног до головы перепачканную. Целый час Оливия приводила в порядок прическу и примеряла разные платья, чтобы произвести на Сэмюэля самое благоприятное впечатление.

А теперь… Что теперь? Как он мог так поступить? Этим вопросом вновь и вновь задавалась Оливия, пробираясь по длинному коридору склада к выходу на шумную Мейн-стрит. Там она окликнула кучера Оби, поджидавшего ее с легкой коляской на противоположной стороне улицы в тени двухэтажного здания. Оливия бессильно упала на упругое сиденье, зажмурилась и попыталась сосредоточиться. Однако перед глазами тут же встала полуоткрытая дверь кабинета, откуда доносились страшные слова, причинявшие невыносимую боль.

Хотя девушка всегда подозревала, что опекун считает ее обузой и крайне разгневан ее отказом выгодно выйти замуж по его указке, глубина вероломства Вескотта ужаснула Оливию. Конечно, после вчерашнего злосчастного инцидента ее репутация в Сент-Луисе была безнадежно испорчена. Неудивительно, что Эмори Вескотт постарался как можно скорее избавиться от свидетеля собственной ошибки, когда он позволил жалкой девчонке одерживать победу за победой на чисто мужском поприще. Впрочем, предательство опекуна она как-нибудь переживет. Но как жить дальше, если Сэмюэль Шелби тоже ее предал?

Он лгал ей с первой встречи. Тот роскошный дом в Вашингтоне, который, по его словам, ему не принадлежал, Шелби делил со своей женой. Он был женат, но словом об этом не обмолвился. Он позволил ей надеяться, что станет ухаживать за ней, когда приедет в Сент-Луис. Как она была глупа! Таяла, как льдинка под жарким солнцем, от одного его прикосновения. С пылающими от стыда щеками Оливия вспомнила, как тесно прижималась к груди Шелби и страстно отвечала на его жадные поцелуи.

Естественно, после всего этого он решил, что может ее купить и сделать своей любовницей.

Однако самым оскорбительным Оливии показалось холодное и решительное заявление Шелби о том, что, хотя он овдовел, но никогда больше не намерен жениться. Как же он должен презирать ее, да и всех остальных женщин! С изощренным искусством Шелби готов использовать женское тело, но ему в высшей степени наплевать на чувства женщин. Ладно, пора образумиться. Сэмюэль открыл перед Оливией прекрасный мир страсти, а теперь он же заставил девушку познать страшную горечь предательства.

«Ну что ж, Сэмюэль Шелби, посмотрим, будет ли у тебя когда-нибудь шанс узнать обо мне всю правду», — подумала Оливия и несколько успокоилась.

Сэмюэль сидел за столом с бокалом бренди в руке и не сводил глаз с мерцающего света свечей, медленно таявших в канделябре. За окном сгустились сумерки, а это означало, что вскоре появится Оливия. После очередного глотка выдержанного крепкого коньяка полковник обвел взглядом комнату: «Интересно, понравится ли ей здесь?»

Он арендовал небольшой дом на Плам-стрит у пожилой вдовы, решившей вернуться в Каскаскию и жить со своими взрослыми детьми. Здание было деревянное, построенное на французский манер, когда распиленные бревна смотрят распилом внутрь, дощатый пол натерт воском, а стены побелены. Комнаты были просторные, с высокими окнами, но дом состоял всего лишь из гостиной, столовой и кухни, а также спальни наверху. Тихий и уютный, он тем не менее не шел в сравнение ни с великолепным особняком Шуто, ни даже с вместительным обиталищем семейства Куиннов.

Мысли полковника невольно переключились на главную деталь обстановки — огромную кровать наверху, которую он приобрел, как только снял дом. Узкое ложе, которым пользовалась мадам Сулар, не могло вместить крупного мужчину. Пришлось купить матрац шести футов в ширину и семи футов в длину и установить его на специальной раме. Сэмюэль живо представил себе Оливию сидящей в центре громадной постели. По бледно-золотистым плечам, прикрыв грудь, рассыпались густые волосы цвета меди, тонкие руки пылко протянуты ему навстречу.

Черт! От одной мысли, что он сможет ею обладать, Сэмюэля бросало в жар. Надо успокоиться и подумать о чем-то другом. Иначе он потеряет голову и сорвет с нее одежды, едва она войдет в дом, забыв о кровати наверху. Полковник отпил еще бренди и задумался над превратностями судьбы, избавившей его от Летиции и давшей взамен Оливию.

Конечно, от Летиции всегда можно было ожидать любой пакости и она была способна на предательство, так что о ней жалеть не приходится. А в чем, собственно говоря, разница между ней и Оливией? Того же поля ягода, если верить ее опекуну. Однако можно ли ему верить? Над этим вопросом бился Сэмюэль весь вечер, ожидая прихода девушки. Можно ли доверять такому негодяю, как Эмори Вескотт? Если человек, взявший опекунство над чужой дочерью, готов ее продать, можно ли верить столь беспринципному человеку, когда он говорит о достоинствах и недостатках девушки? А не может ли так случиться, что этот мерзавец обманным путем заставит прийти сюда невинную и простодушную девушку и отдаст ее на поругание против ее воли? Ответа на этот вопрос Сэмюэль пока не нашел.

Он словно сейчас видел глаза Оливии, широко раскрытые и доверчивые, какими они были тогда, в брошенной лачуге, и потом, после страстного поцелуя в саду у Шуто. Какая-то наивность, трогательная неловкость и неумелость ощущались в том, как Оливия отвечала на его ласки. Неужели Вескотт лжет и Оливия на самом деле невинная девушка, от которой решил избавиться ловкий мошенник, лишенный дальнейшей возможности зарабатывать на ней на скачках?

«Ладно, — решил Шелби. — Прежде всего нужно успокоиться и выяснить правду, когда Оливия появится. Вместе и подумаем, что делать, если выяснится, что оба оказались жертвами заговора». Решение было принято, и дело оставалось за малым — не было полной уверенности, что удастся совладать с собой, когда Оливия придет. Проблема состояла в том, что их влечение было взаимным и девушка не оказывала никакого сопротивления его ласкам. Сэмюэль не знал, как поведет себя, когда они встретятся вновь. Он мог поддаться соблазну, чувствовал это и терзался. В одном полковник был твердо убежден: жениться на Оливии он не собирался. Никогда!

Содержать любовницу тоже непросто. Но о жене не может быть и речи. Даже если посчастливится встретить женщину, с которой готов прожить жизнь и вырастить детей, он не может себе этого позволить, слишком опасная у него работа. Так или иначе, скоро разразится война, и сейчас нужно помнить только о долге и свято выполнять задания Джеймса Мэдисона.

Мысль о близкой войне заставила вспомнить Вескотта и снова призадуматься над тем, почему все же тот так стремился соединить Шелби с Оливией. Возможно, и опекун и девушка связаны с англичанами. Идея, конечно, бредовая, но отвергать ее легко не следует. Нужно все хорошенько обдумать и осторожно расспросить мадемуазель Оливию Сент-Этьен, когда она появится.

Сэмюэль взглянула на старинные часы на каминной полке. Полночь. Оливия серьезно запаздывала. Полковник встал, направился к входной двери и выглянул наружу. Стояла прохладная ясная ночь, небо усыпано яркими звездами. Вокруг тишина, что неудивительно в районе, где живут благопристойные люди, рано ложащиеся спать. Куда же, черт побери, подевалась Оливия?

* * *

Батист Лакруа жестоко страдал с перепоя, но это бы еще ничего. Беда была в его напарнике Сильвестре Робаре. Батист обнаружил, что тот мертв. Видимо, великан-лодочник перестарался вчера в драке с двумя охотниками из французской части Канады.

Батист тупо глядел на валявшееся в сточной канаве тело Сильвестра. Нижняя челюсть у напарника была практически оторвана, ухо отгрызено, и на щеку свисал выдавленный глаз.

— И что прикажешь мне теперь делать, дружище? — заплетаясь языком, спросил у трупа Батист. — Ведь я обещал месье Лисе подыскать члена команды, а ты, гад, взял и помер. Придется найти тебе замену, а то не видать мне денежек. Черт побери! Мари с меня шкуру спустит, если я не раздобуду монету, чтобы оплатить обратную дорогу в Новый Орлеан.

Батист обхватил руками голову, готовую вот-вот расколоться от боли, и попытался сосредоточиться. Возможно, какой-то выход подвернется с рассветом? Первые лучи восходящего солнца уже посеребрили широкие просторы прерий Иллинойса на противоположном берегу реки. Батист подполз к телу напарника, поднатужился, взвалил его на плечо, встал, пошатываясь, и побрел к зарослям кустарника в четверти мили от берега. Он счел своим долгом унести Робара подальше от того места, где пьяные лодочники могут надругаться над трупом или его переедет грузовая телега.

Оливия осторожно продвигалась по прибрежному району, направляясь к горам звериных шкур, видневшимся у пристани в конце Маркет-стрит. В предрассветной дымке стоявшие возле берега килевые суда казались низкорослым зимним лесом — мачты торчали, как голые деревья. Все пространство вокруг больших посудин заполняли более мелкие — плоскодонки и каноэ, готовые, казалось, в любой момент сорваться с места и доставить путника в любую точку вниз или вверх по реке.

Многие из этих судов со временем отправятся в Новый Орлеан, где живет Шарль Дюран, брат матери Оливии. Когда родители девушки приехали в Америку, он не пустил их на порог, как и все семейство матери во Франции, которое отреклось от нее после ее брака. Помнится, отец плюнул на крыльцо особняка Дюрана и поклялся, что никогда не станет ничего и ни у кого просить. Тогда Оливия гордилась поступком отца, но сейчас была вынуждена искать у дяди помощи.

Теперь она не могла себе позволить такой роскоши, как гордость. Шарль должен ее принять, иначе ей просто некуда будет деться, и об этом даже не хотелось думать. На мгновение в памяти всплыли магические губы Сэмюэля Шелби и его белозубая улыбка, но Оливия решительно тряхнула головой, отгоняя наваждение. Нет, впредь она никогда не поддастся обаянию его улыбки и не ответит на его страстные поцелуи, потому что Сэмюэль оказался предателем. И она никогда не разделит с ним постель в той роли, которую он ей уготовил, — в роли игрушки, которую, пресытившись, можно выбросить.

В данный момент нужно решить, как преодолеть огромное расстояние до Нового Орлеана вниз по реке. Одинокой женщине нечего и помышлять о путешествии в обществе грубых мужчин, да и оплатить проезд все равно нечем. Покидая дом Эмори Вескотта, Оливия всерьез подумывала о том, не украсть ли у опекуна деньги в отместку за то, что он выменял ее на кобылу, но вспомнила, как он заботился о ней раньше, хотя и не обязан был этого делать, и решила уйти с пустыми руками. Кроме того, если бы он обнаружил пропажу денег, то мог заявить судье и Оливию стали бы разыскивать как воровку, а уж в этом случае Шарль Дюран имел бы все основания полагать, что его племянница пошла по стопам своего непутевого отца.

Вот если бы в Новый Орлеан отправлялась какая-нибудь приличная семья, Оливия могла бы предложить свои услуги в качестве гувернантки или даже служанки в обмен на оплату проезда или просто попросить убежища, в конце концов. Но девушка не слышала, чтобы кто-то из знакомых собирался в путь в ближайшее время, а ей приходилось спешить — опекун наверняка вскоре снарядит за ней погоню. Впрочем, после того разоблачения на скачках ни одна приличная семья не протянет ей руку помощи и даже не возьмет в услужение. Ей не просто откажут, а могут даже силой удержать, чтобы вернуть под опеку Эмори Вескотта.

Оливии не к кому было обратиться за помощью, и полагаться приходилось на собственные силы. Положение казалось безнадежным, но, если даже девушка не пошла целиком в своего отца, она унаследовала от него инстинкт самосохранения и должна была найти выход.

Вчера, по возвращении домой и все еще находясь под впечатлением подслушанного разговора Вескотта с Шелби, Оливия сразу начала готовиться к побегу. Прежде всего, нужно было изменить свою внешность, и девушка избрала наряд, который помогал ей играть роль жокея в последние годы. На дне нижнего ящика платяного шкафа хранились несколько пар широких брюк и просторных рубашек — привычного маскарада для участия в скачках. Их-то и решила надеть Оливия, чтобы никто ее не узнал. Но улизнуть из дома следовало под покровом темноты, пришлось ждать, вести беседу с «дядюшкой», притворяться вежливой. Когда девушка почувствовала, что с минуты на минуту торговец готов заговорить о своем мерзком предложении, она сослалась на головную боль и заперлась у себя в комнате. К тому моменту, когда Вескотт хватился ее за ужином, Оливия уже много часов как перестала существовать, а вместо нее у причала появился чумазый паренек по имени Олли.

Однако шататься по узким улицам прибрежного района Сент-Луиса с наступлением темноты было опасно даже для юноши. Из широко распахнутых дверей питейных заведений несло табачным дымом и винными парами, доносились звуки разухабистых песен, которые ревели пьяными голосами французы, и гремели страшные ругательства англосаксов, схватившихся в очередной драке. Оливия разыскала подвал в заброшенном доме на Сэконд-стрит и там заночевала. На рассвете она пошла к пристани в конце Маркет-стрит, где рассчитывала наняться в команду одной из плоскодонных лодок с грузом пушнины, отправлявшихся в Новый Орлеан.

Вскоре выяснилось, что найти работу непросто. Работать на тяжелых лодках могли только крепкие и сильные мужчины, и, когда предлагал свои услуги хрупкий юноша, ему отвечали смехом и гнали прочь. После десятка безуспешных попыток Оливия начала терять надежду, и в каждом встречном ей стали мерещиться агенты опекуна, готовые ее схватить и отволочь назад. Девушка почти совсем отчаялась, когда внимание ее привлекла бурная сцена между смуглым испанцем и изрядно помятым французом. Оливия незаметно приблизилась, чтобы лучше слышать.

— Ты обещал, Батист, что найдешь мне крепкого мужика, а его нет. Значит, денег не получишь, — кричал испанец, изъяснявшийся на английском с таким акцентом, что понять его можно было с большим трудом.

— Месье Лиса! Войдите в мое положение, — молил француз. — Мне позарез нужны деньги, чтобы вернуться в Новый Орлеан, или моя Мари убьет меня.

Оливия поняла, что темноглазый испанец с кустистыми бровями — это не кто иной, как Мануэль Лиса, купец из Нового Орлеана, о котором не раз упоминал Вескотт. Лиса не так давно начал закупать меха в Сент-Луисе, на чем заработал кучу денег и нажил немало врагов, и о нем ходили самые противоречивые слухи. Набравшись храбрости, девушка подошла к французу, отступившему с убитым видом в сторону, когда испанец, махнув рукой, удалился.

— Я невольно подслушал ваш разговор, — небрежно бросила Оливия по-французски, вытерла грязные ладони о штаны и лихо засунула большие пальцы за пояс.

— Ну и что? — язвительно спросил Лакруа. У него немилосердно трещала голова с похмелья и не было никакого желания слушать лепет чумазого мальчишки.

— Я ищу работу, — пояснила Оливия и не моргнув глазом соврала: — У меня есть опыт. Я не раз ходил на плоскодонных судах от Нового Орлеана до военных фортов на Миссури.

— Да ты не сможешь шест поднять, — рассмеялся француз. — И вообще, у тебя молоко на губах не обсохло.

Оливия постаралась припомнить все, что случалось слышать от опекуна, когда он рассказывал о своих походах по реке, набрала в грудь побольше воздуха и затараторила:

— Мне доводилось тянуть лямку по горло в студеной воде и разбирать завалы. Когда наша лодка застряла у преграды, кого, как не меня, послали залезть на дерево с веревкой, чтобы можно было поднять и перетащить судно. А сплавиться вниз до Нового Орлеана — это мне вообще раз плюнуть.

В налитых кровью глазках француза засветился интерес. Паренек, видно, и впрямь бывалый. Правда, он почему-то решил, будто Лиса держит путь в Новый Орлеан, хотя в действительности он отправлялся вверх по Миссури. Но не беда. Купец уже набрал основную команду, и мальчишке тоже дело найдется. С тяжелой работой сопляк, конечно, не справится, но сможет нарубить дров и принести воды, когда разобьют лагерь.

— Ладно, — неожиданно согласился Лакруа, — пошли со мной. Только держи язык за зубами, пока я буду вести переговоры с хозяином.

Спустя час Батист Лакруа получил деньги за мальчишку и сразу же оплатил проезд до Нового Орлеана, где его с нетерпением ждала грозная супруга. А Мануэль Лиса, правда, после серьезных колебаний, принял в свою команду юношу по имени Олли в качестве помощника кока. Естественно, «юноша» не ведал, что судно направляется в сторону, прямо противоположную той, куда он намеревался держать путь.

 

8

Джеремия, дворецкий Вескотта, с низким поклоном проводил офицера в столовую. В высокие окна за спиной восседавшего за длинным столом хозяина дома лился яркий утренний свет. Видимо, Вескотт только что плотно позавтракал, и служанка убирала грязную посуду.

— Доброе утро, полковник. Я ожидал вас, но думал, что вы появитесь несколько позже. Хотите кофе? Могу предложить бисквиты и ветчину. Сэлли отлично готовит.

— Если вы в самом деле желаете мне что-то предложить, как насчет Оливии? — холодно спросил Шелби, с большим трудом сдерживая гнев. Предыдущей ночью он просидел в гостиной до двух часов, а потом вскочил в седло и проскакал до дома Вескотта, опасаясь, что в пути на девушку могли напасть бандиты. Кроме того, полковник начал подозревать, что его надули. Не обнаружив никаких следов Оливии, он вернулся домой, допил оставшийся в бутылке коньяк и решил, что девушка отвергла сделку, предложенную опекуном. Настроение у полковника было прескверное.

— К сожалению, вынужден вас разочаровать, полковник. Оливии нет дома, — сказал Вескотт, искривив губы в злой усмешке. — Слуги лепечут что-то невразумительное, но, насколько могу понять, эта ветреная девица исчезла вскоре после обеда. Неблагодарная и избалованная тварь, — проворчал он в чашку из тонкого фарфора, из которой пил кофе.

— Она сбежала? От меня? — воскликнул Сэмюэль дрогнувшим голосом. Значит, не случайно он с самого начала подозревал, что девушка не причастна к грязной сделке и стала невинной жертвой заговора.

— При чем здесь вы? — сердито бросил Вескотт. — Я ничего не успел с ней обсудить, и она даже не в курсе нашего разговора. Девица сбежала, и все тут, но волноваться нечего. Она уже выкидывала такие номера, — солгал торговец без тени смущения.

— Вы хотите сказать, она просто уезжает тайком из дома в мужском платье куда-нибудь на скачки? — удивился Шелби. Нет, не может быть. Ни одна женщина не посмеет… но подсознательно полковник чувствовал, что Оливия Сент-Этьен способна на самые непредсказуемые поступки.

— Вернется, ничего с ней не случится. Глядишь, может, и гонора поубавится. Вероятно, подалась на скачки в Каскаскию или Новый Мадрид. Между прочим, Цыганка тоже пропала, — вновь соврал торговец.

Как только Вескотт вчера понял, что Оливия сбежала, он принял меры предосторожности и перевел кобылу в другую конюшню. Торговец уже все перерыл в комнате девушки и обнаружил, что та ничего не взяла, кроме одежды, в которой ездила верхом. Эмори Вескотт сразу же отдал нужные распоряжения, и сейчас его люди рыскали у пристани в поисках чумазого парнишки в широкополой фетровой шляпе.

— Сегодня я отплываю вверх по реке с грузом товаров от фирмы моего шурина и буду в отлучке несколько месяцев. Надеюсь, этого времени вам хватит, чтобы разыскать пропажу, — ядовито заметил Сэмюэль.

— Не беспокойтесь, полковник. Она будет ждать вас, — заверил Вескотт.

Вскинув бровь, Шелби впился взглядом в хитрого торговца, по-прежнему сидевшего за столом. Мясистое лицо Вескотта оставалось бесстрастным и непроницаемым, но в серых глазах светилась настороженность.

— Хотелось бы знать, мистер Вескотт, какую игру вы затеяли? — медленно проговорил Шелби и, не ожидая ответа, покинул комнату.

Принадлежавшая Мануэлю Лисе большая килевая лодка длиной в восемьдесят футов была построена по специальному заказу. Каюта получилась достаточно высокой, чтобы в ней мог стоять человек, а в трюме был оборудован тайник, где хранились самые ценные товары. Между каютой и бортами оставались проходы, по которым передвигались матросы с шестами, толкавшие судно против мощного течения реки. Имелся также толстый канат, чтобы тянуть, когда надо, лодку с берега, но при попутном ветре можно было поднять и квадратный парус на высокой мачте. С носа грозно уставилась в небо пушка, которую предполагалось пустить в ход в случае нападения враждебных индейцев или пиратов, промышлявших на Миссури.

Почти два десятка человек сгрудились возле лодки, стоявшей у причала в пятнадцати милях от небольшой французской деревушки Сент-Шарль. Судно вышло из Сент-Луиса накануне вечером, но было вынуждено вновь бросить якорь, как это часто случалось, чтобы подобрать часть членов команды, которые пили до одурения в прибрежных тавернах и не успели вовремя вернуться на борт. Отдав последнюю дань благам цивилизации и промочив горло глотком дешевого виски, матросы постепенно приходили в себя, вспоминали о своих обязанностях по контракту и начинали выполнять приказы первого помощника Мануэля Лисы. Неблагодарная задача сбора команды была возложена на плечи Сэмюэля Шелби.

Экспедиция Мануэля обеспечивала полковнику надежное прикрытие для проникновения на территорию индейского племени осагов. Вдобавок Мануэля Лису хорошо знали индейцы, что безусловно поможет выяснить местонахождение английского шпиона во время торговли с обитателями прибрежных районов, когда обмениваются не только товарами, но и слухами. Свой проезд Шелби обязался отработать тем, что будет держать под контролем неуправляемую и зачастую вдрызг пьяную команду и попутно добывать охотой дичь для стола.

С обязанностями первого помощника по личному составу полковник справился довольно быстро. Достаточно было свернуть нос одному матросу, а другому выбить пару зубов. Правда, на левом кулаке Шелби осталась ссадина после соприкосновения со скулой Жана Лебека и ныл подбородок от удара, полученного в схватке с Билли Уолгреном. Конечно, можно было легко уйти от бестолково размахивавшего тяжелыми кулаками Уолгрена, но в тот момент Шелби был всецело поглощен иным занятием — он ломал деревянный стул о голову Хирама Скитера. Когда улеглась пыль после шумной драки с тремя дюжими матросами, полковник стал чем-то вроде народного героя в деревушке Сент-Шарль и ее окрестностях. Как только у причала появилась группа загулявших матросов, размазывавших рукавами кровь по разбитым лицам, команда встретила их улюлюканьем.

— На берегу больше никого не осталось. Теперь все в сборе, — отрапортовал Шелби, соскакивая с седла.

— Я вижу, Сантьяго Куинн не преувеличил ваши достоинства, — ответил по-испански Мануэль Лиса. Испанец казался щуплым, но в действительности обладал недюжинной силой. На нем были потертые кожаные брюки и такая же видавшая виды куртка, как и приличествует путешественнику, отправляющемуся в плавание по реке. За поясом торчали пистолеты и острый кинжал. Лиса был сейчас больше похож на пирата, чем на одного из крупнейших торговцев Сент-Луиса. Хитрые темные глазки, спрятавшиеся под лохматыми бровями, быстро обежали полковника с ног до головы. Когда Лиса улыбнулся, ярко сверкнул золотой зуб и стало видно, что не хватает двух передних резцов.

— Пошли выпьем кофе, — предложил купец. — Надо кое-что обсудить.

Наполнив жестяные кружки дымящимся черным, как деготь, бодрящим напитком, Лиса и Шелби вышли за линию костров, рассеивавших весенние сумерки, оставив позади французов и американцев, хохочущих и беззлобно переругивавшихся у огня.

— Через сколько дней мы подойдем к первому лагерю осагов? — спросил Шелби по-испански. Этот язык он знал в совершенстве.

— При хорошей погоде — дней через десять, а то и через две недели, но я не могу гарантировать, что ваш англичанин окажется в первом же лагере на нашем пути. Имейте в виду, что осаги уже начали покидать большую зимнюю стоянку возле того места, где река Осагов впадает в Миссури. Наступает время весенней охоты.

— Но они ловят бобров перед началом большой охоты, так что, думаю, английские торговцы появятся до того, как индейцы рассеются по прериям, — возразил Шелби.

— Торговцы — да, но как поведет себя человек, который поставляет индейцам оружие и виски и сулит вернуть земли их предков, когда великий король, что за океаном, одолеет американцев, — этого я не знаю.

— Вы говорили Сантьяго, что этим человеком может оказаться Роберт Диксон из Собачьей Пустоши.

— Прошлой зимой я так и думал, но по весне изменил свое мнение, когда получил новые сведения от моих людей, проделавших путь вниз по реке к форту Реймонд. Диксон не тот человек, которого вы ищете.

— Если бы только я знал его имя или хотя бы описание внешности, — с досадой проронил Шелби.

— Осаги разделяют бледнолицых на две категории, — с улыбкой заметил Лиса, — на людей с лохматыми бровями и людей с длинными ножами. Я испанец и подпадаю под первую категорию, а вы, как и все англичане из Канады, — под вторую. Боюсь, у нас пока не так много информации, чтобы начать поиски с уверенностью в успехе.

— Как только я нападу на его след в каком-нибудь индейском лагере, я обязательно его найду.

Оценив решимость американца довести дело до конца, Лиса счел своим долгом предупредить:

— Смотрите, будьте осторожны с индейцами. Конечно, осаги давно в союзе с американцами, но индейцы очень блюдут собственное достоинство, требуют уважения к себе и определенного церемониала при общении, а во всем этом англичане не знают равных. Нельзя просто ворваться в лагерь, размахивая американским флагом, и потребовать выдачи этого английского агента лишь на том основании, что он, видите ли, незаконно вторгся на территорию, которую приобрело у Наполеона ваше правительство. Задолго до того, как возникли Соединенные Штаты и даже Франция, осаги существовали как нация, охотились и занимались сельским хозяйством на землях вдоль Миссисипи.

— Вы говорите, как мой шурин, — насмешливо вскинул бровь Шелби.

— Неудивительно. Да, мы оба испанцы, но в данный момент не имеем родины. Мы не принадлежим ни к Старому Свету, ни к Соединенным Штатам. Возможно, именно поэтому нам так легко иметь дело с индейцами. Мы понимаем, как чувствует себя человек, лишенный прав.

— Том Джефферсон убежден, — задумчиво проговорил Шелби, — что придет день, когда Соединенные Штаты будут занимать весь континент. Это означает, что Испания и Англия будут вынуждены уйти отсюда. Такая же судьба постигнет и сотни индейских племен, и с этим, боюсь, им придется смириться.

Лиса ничего не ответил, и в молчании они вернулись к лагерным кострам. Каждый думал о своем.

На рассвете лагерь напоминал разворошенный муравейник. Завершалась подготовка к длительному путешествию вверх по реке. Франко-канадские охотники, составлявшие большинство команды, работали весело, обмениваясь грубыми шутками, в то время как англосаксы трудились неохотно и большей частью в полном молчании. Все мучились похмельем, но казалось, что французам это доставляло меньше страданий. По трапу взбирались индианки, жены охотников, тяжело нагруженные мешками, но свою ношу они несли с большей легкостью, чем европейские мужчины.

Шелби сидел в стороне с кружкой кофе, наблюдая за погрузкой. Ему предстояло путешествовать в компании с Сетом Уолтоном, которого наняли в качестве охотника. Уолтон собирался также вести дневник, куда планировал регулярно заносить свои впечатления от увиденного на берегах Миссури. Шелби и Уолтон были освобождены от обязанностей, сопряженных с необходимостью толкать тяжеловесную лодку против течения. В их задачу входило время от времени совершать налеты на берег, чтобы охотиться на оленей, бизонов и прочую крупную дичь, обеспечивая команду свежим мясом.

В случае если экспедиция подвергнется нападению, Шелби предстояло также возглавить и организовать оборону. Вспомнив об этом, он решил прогуляться по лагерю, присмотреться к людям и оценить имевшееся у них оружие. Большинство было вооружено мушкетами, но у некоторых, в основном у американцев, были и длинноствольные ружья. Команда состояла исключительно из ветеранов дальних походов по диким местам, обожженных ветром и солнцем, — небритых мускулистых мужчин, обладавших неимоверной стойкостью и способностью перетерпеть любые невзгоды. Над лагерем стоял смрад немытых тел и грязной одежды, от которого слегка подташнивало даже на свежем воздухе; не трудно было представить, какое зловоние воцарится на борту барки. К счастью, большая часть команды основное время будет проводить в воде или на берегу, таща на себе судно против течения.

Зарабатывать таким образом на жизнь могли только очень сильные и выносливые люди. И вдруг в толпе кряжистых мужчин Сэмюэль наткнулся взглядом на тонкую фигуру юноши, безбородого и худого. Он казался слишком молодым и хрупким, чтобы впрягаться в лямку бурлака. Полковник хотел было приглядеться к пареньку, но в этот момент Лиса велел юноше доставить на борт посуду, постели и продовольствие для обитателей каюты. Видимо, юноша был кем-то вроде юнги.

Сэмюэль пожал плечами и отвел взгляд, но что-то вновь привлекло его внимание к мальчишке, который вступил в непосильную борьбу со связками сковородок, кастрюль и тюками постелей. Чумазый сорванец кого-то напоминал, и полковник решил познакомиться с ним поближе. Шелби встал и направился к юноше, но путь ему преградили двое матросов, переносивших длинное каноэ. Когда они прошли, паренек уже карабкался на борт. Сэмюэль вновь пожал плечами, выбросил его из головы и решил заняться делом. Пора было собрать и перенести на борт свои немногочисленные пожитки.

В течение последовавших дней Шелби не сталкивался с юношей, который выполнял распоряжения Лисы, что-то приносил и уносил и содержал в чистоте темноватое, пропахшее плесенью помещение каюты. Иногда Шелби казалось, будто паренек его избегает, так как, стоило полковнику появиться в каюте, мальчишка неизменно находил себе занятие в противоположном конце длинного судна. Говорил он только по-французски, что неудивительно для жителя Сент-Луиса, и Сэмюэль решил, что парень чувствует себя неуютно в присутствии офицера американской армии и предпочитает общество своих соотечественников. Правда, насколько мог судить полковник, юноша держался вдали и от разухабистых франко-канадцев.

В первые дни путешествия ничего интересного не произошло. На рассвете команда разбирала шесты и толкала барку вверх по течению до наступления темноты, когда становилось опасно вслепую продвигаться по реке, способной в любую минуту преподнести неприятный сюрприз. К вечеру все так выматывались, что как только разбивали лагерь и жадно поглощали ужин, команда сразу укладывалась спать и моментально забывалась тяжелым сном без сновидений.

Среди прочих в обязанности Шелби входило обеспечение безопасности, и по ночам он выставлял часовых, которые сменялись каждые два часа. В ночь на четвертые сутки пути пришла очередь юноши, который, по словам Мануэля, спал в углу за ящиками на палубе, но там его не оказалось. Тогда полковник назначил на первую вахту американца с узким, как лезвие топора, лицом и отправился на поиски. В душе он жалел Олли Моро, как звали парнишку, которому на вид было не больше четырнадцати или пятнадцати лет. Конечно, надо бы дать ему хорошенько отдохнуть, но сейчас не место для жалости. До конца похода Олли либо станет мужчиной и выживет, либо погибнет.

Шелби обошел полдюжины костров, разложенных на пологом берегу, где на ночь разбили бивак, но мальчишки нигде не было видно. Песчаный пляж убегал примерно на тридцать футов от темной воды Миссури, мерцавшей к северу, и упирался в крутой холм, на вершине которого росли низкорослые сосны.

Полковник стал расспрашивать, не видел ли кто Олли Моро, но ничего нового не узнал. «Если его нет на борту, то куда мог запропаститься этот сорванец?» — раздраженно подумал Шелби и в этот момент увидел Сета Уолтона, освещенного пламенем костра.

— Тебе не попадался на глаза этот мальчишка Моро? — спросил Сэмюэль.

— Нет, не попадался, — ответил Уолтон, почесывая подбородок. — Но мне повстречалась группа мужиков, направлявшихся через протоку к острову. По-моему, они где-то раздобыли бутылку и намереваются ее распить в своей узкой компании, чтобы не делиться с товарищами.

— Спасибо за информацию, Сет. Вероятно, и мальчишка с ними, — сказал Шелби и решительно шагнул в темноту, сжимая в руке ружье, с которым не расставался в пути.

«Если этот сопляк связался с пьяными мужиками, я ему покажу, — сердито думал полковник. — Он у меня попляшет».

Удаляться от лагеря и напиваться было опасно, не говоря уже о том, что строго запрещено по всем правилам жизни в плавание.

Сэмюэль двинулся вдоль полого вздымавшегося берега против течения реки, продираясь сквозь густые и цепкие заросли. За ними показался луг с высокой сочной травой, доходившей до колен. Местами трава была примята — видно, отдыхали олени. Полковник вышел на змеившуюся вдоль реки тропу, выбитую ногами индейцев, и не спеша зашагал вперед, сторожко прислушиваясь.

Ночь выдалась прохладная, и ветра почти не чувствовалось. Ноздри щекотал затхлый запах реки и плодородной земли. Все вокруг дышало покоем. Сэмюэль остановился и вскинул голову, любуясь звездным небом. Со времен своей первой поездки на Запад в 1803 году полковник всегда наслаждался этой незабываемой картиной — необъятной, слепящей голубизной небосвода днем и темной пучиной мира ночи, усыпанной сверкающими звездами. Его охватывало чувство полной свободы, и одновременно он сознавал свое ничтожество в сравнении с открывавшимися перед ним бескрайними просторами. Над горизонтом низко стояла луна в три четверти, заливая серебряными лучами полоску суши, отрезанную неширокой протокой.

Старожилы рассказывали, что Миссури отличается редким непостоянством и за ночь может образовать или смыть целые острова. Там, где сегодня бурлит вода, завтра образуется отмель, будто река затеяла опасную игру с теми, кто отважился вступить с ней в единоборство. Сэмюэль знал о коварстве могучей реки и внимательно осмотрелся, прежде чем идти дальше. На островке мигал огонь небольшого костра, и в его свете можно было различить темные фигуры. Значит, пьяницы там.

Полковник ступил в протоку и обнаружил, что вода едва доходит до колен. В этот момент с той стороны до него донеслись звуки, напоминавшие шум борьбы. В отсвете костра было видно, что двое прижали третьего к земле, а четвертый срывает с лежащего одежду. Шелби не мог разглядеть лица жертвы, но сразу опознал Олли Моро. Тонкая фигурка, извивавшаяся на песке, могла принадлежать только мальчишке. Он храбро сражался, но не издавал ни звука. В прошлом полковнику не раз случалось быть свидетелем подобных молчаливых схваток, когда юноша испытывает жгучий стыд, оказавшись объектом нападения сластолюбцев, отказывается звать на помощь и сцепив зубы дерется до последнего. Шелби люто ненавидел взрослых мужчин, которые силой принуждают мальчиков удовлетворять их похоть, и решил проучить мерзавцев. Он проверил пистолеты за поясом, поднял ружье и зашагал через протоку к острову.

Нападавшие так увлеклись, что не услышали плеска воды под ногами полковника, но, когда он взвел курок, характерный металлический щелчок привел в чувство одного из матросов. Он поднял голову и увидел смутную фигуру, маячившую в пятнадцати футах от костра. Не дав им опомниться, Шелби грозно крикнул:

— Немедленно прекратить! В лагере хватает индианок, чтобы удовлетворить вашу похоть. Или вы предпочитаете иметь дело с существами своего пола?

Небольшого роста толстый француз тотчас разогнулся, вскочил на ноги и пустился наутек. Второй ослабил хватку, и Моро вывернулся из державших его рук. Между тем третий обернулся и угрюмо уставился на полковника.

— Я с мальчишками не мараюсь, — прорычал он. — Это девка!

Он взмахнул огромной волосатой рукой, откинув ворох рваной одежды, прикрывавшей тело юноши, и перед изумленным взором Шелби предстала молочно-белая женская грудь и длинные спутанные волосы.

Сэмюэль не мог оправиться от шока, встретив взгляд блестящих изумрудных глаз Оливии Сент-Этьен. Он ожидал прочесть в них ужас или чувство благодарности, но глаза пылали ненавистью. Девушка брезгливо сбросила руку матроса и запахнула на груди рубаху, не сводя с Шелби вызывающего взгляда.

— Вы? Как вы здесь очутились, черт бы вас побрал?

— Вы хотите сказать, полковник, что это ваша дама? — язвительно поинтересовался матрос-американец. Из темноты доносились ругательства француза, спешившего поскорее убраться как можно дальше.

— В каком-то смысле — да, — иронически усмехнулся Сэмюэль.

— Неправда! Он все врет! — запротестовала Оливия.

— А-а, значит, вы предпочитаете этих джентльменов? — с преувеличенной любезностью отозвался Шелби.

Прежде чем она успела ответить, в разговор вмешался великан с лохматыми седыми волосами и черными гнилыми зубами, по всей видимости, главарь.

— Я ее нашел, и она моя, черт побери! — заорал он.

— Думаю, этот вопрос решит Мануэль Лиса, — проговорил Шелби, недвусмысленно нацелив ружье в живот не в меру расходившегося верзилы. — Естественно, я буду вынужден сообщить ему, что вы украли у него бутылку виски и оттащили девушку за милю от лагеря с целью надругаться над ней… Если не ошибаюсь, эта бутылка похищена из личных запасов сеньора Лисы?

При напоминании о выпивке, которая покинула судно без ведома хозяина, великан сразу сник и проворчал:

— Послушайте, полковник, не надо, пожалуй, делать глупости. Сам Бог велел делиться с ближним. Так что можете забрать виски и бабу. Мы ее сюда не тащили, а здесь и застукали. Сами знаете, что ни одна приличная женщина не потащится в такую даль в одиночку. Видать, надеялась, что за ней кто-нибудь увяжется. Сразу видно, что шлюха…

Оливия не дала ему закончить. Разразившись на редкость цветистым французским ругательством, которое, видно, подцепила в плавании, она изловчилась и ударила ногой великана в пах, и тот свалился на песок, корчась от боли и изрыгая проклятия.

— Забирай своего почти кастрированного приятеля, и убирайтесь, — скомандовал Шелби молодому матросу. — А то я отдам даме свой кинжал, и она закончит операцию… Виски оставьте.

Матрос молча повиновался, помог товарищу встать, обхватил за талию и потащил по направлению к судну. Сэмюэль опустил ружье и уставился на Оливию тяжелым взглядом.

— За каким дьяволом вас сюда занесло? — наконец нарушил тягостное молчание полковник. — Как можно совершить столь дикий и безрассудный поступок? Или для вас это просто новое приключение вроде скачек?

Оливия стояла напротив, широко расставив ноги, упершись в бока маленькими кулачками.

— По крайней мере, я пошла на это по своей воле. Что бы со мной ни случилось, все равно лучше, чем быть проданной, как лошадь. Как вы могли так поступить? Я верила вам, а вы меня предали. Вы врали мне с самого начала. Вы говорили, будто не женаты, а на самом деле…

— Неправда, я ни слова не говорил вам о своем семейном положении, — возразил Сэмюэль. От стыда у него пылали щеки, но в полутьме этого не было видно.

— Вы обманули меня! — вскричала девушка. — Я-то думала… — И в ужасе захлопнула рот, осознав, что едва не выпалила: «Я-то думала, что вы тот, о ком я мечтала всю жизнь, и я надеялась, что вы меня любите». Вместо этого она перешла в наступление: — Я думала, что вы джентльмен, а вы оказались негодяем. Мерзавец! Ублюдок! Дерьмо!

— Прекратить огонь! Думаю, вы высказались вполне определенно, мадемуазель Сент-Этьен. Надо полагать, каким-то образом вы узнали о планах вашего опекуна относительно вашей особы, но его намерения не совпали с вашими, — сухо прервал ее полковник.

— Нет, не совпали, — огрызнулась она. — Вы бы лишили меня невинности без колебаний и сомнений.

— Невинности? — Сэмюэль был возмущен до глубины души. — Позвольте вам напомнить, что о ней сохранилось лишь слабое воспоминание задолго до нашей встречи.

— Чудовищная ложь! — взвилась девушка, едва не бросаясь на Шелби с кулаками.

— Да неужели? Стать моей любовницей вам, видите ли, не по нраву, и вы вместо этого решили начать новую жизнь в веселой компании речной матросни. Надо ли понимать, что ваши ночные обожатели вам нравятся больше, чем я? Нельзя быть настолько глупой, чтобы не понимать простой вещи: если отправляешься вверх по Миссури с таким сбродом, когда-нибудь они обязательно разорвут вас в клочки?

Гнев Сэмюэля все нарастал — полковник лишь сейчас до конца осознал, что могло с ней случиться, не подоспей он вовремя.

— Я и не собиралась вверх по реке. Я хотела поехать к дяде Шарлю в Новый Орлеан, — смущенно призналась девушка.

— Если вспомнить, что вы прожили у Миссисипи не один год, остается только удивляться, как вы плохо ориентируетесь.

— Когда мы отправились в путь, было еще темно, и я все время боялась, что меня будут разыскивать. Предыдущей ночью месье Лиса разрешил мне переночевать в каюте, и я не поняла, в какую сторону мы плывем, пока судно не пристало к берегу. Тогда мне все стало ясно, но что я могла сделать? Протестовать? К тому времени уже было поздно. Вы не оставили мне выбора.

— При чем здесь я? — рассердился Сэмюэль. — Не я же пытался сбыть вас с рук. Это сделал ваш опекун, и у него, видимо, были на то серьезные причины.

Все вроде правильно, и ему не в чем себя упрекнуть, но тем не менее полковник чувствовал себя виноватым. Черт возьми! Почему он должен сгорать от стыда из-за этой безмозглой девицы?

— Значит, он предложил меня на продажу, а вы просто купили? Вернее, обменяли на кобылу! — Это показалось ей невыносимо обидным, и она поспешила добавить: — Чтоб вы знали — я стою намного дороже, и когда-нибудь я встречу человека, который оценит меня по достоинству.

Шелби насмешливо фыркнул:

— Во всяком случае, это буду не я. Я пораскинул мозгами и пришел к выводу, что определенно отдаю предпочтение кобыле. По крайней мере, у нее более покладистый характер, она не кричит и не сквернословит.

Шелби чуть было не признался девушке, что не собирался принуждать ее стать его любовницей и поверил далеко не всему из сказанного Вескоттом. Но, глядя на Оливию и ощущая исходящую от нее чувственную энергию, он понял, что свалял бы дурака, поступив так. Девица была вконец испорчена и своевольна, как и все французские аристократы — ее родичи. Они жили лишь ради собственного удовольствия и ловили каждый миг наслаждения. Конечно, Оливия обладает немалым любовным опытом. Достаточно было посмотреть на ее вызывающую позу: руки на крутых бедрах, ноги широко расставлены, полуобнаженные груди будто ждут мужской ласки… Да еще эти полные губы и чуть раскосые кошачьи глаза…

— Как, черт возьми, могло случиться, что я вас не узнал за четыре дня? Как никто за это время не догадался, что вы девушка? — Вопрос вырвался еще до того, как Сэмюэль успел себя остановить. И его осенила другая мысль: — Или все же кто-то знал? И у вас здесь есть сообщник — любовник, тот самый человек, который сумел оценить вас по достоинству? — Сэмюэль говорил, стараясь вложить в свои слова как можно больше презрения, хотя уже понял, что болтает чепуху.

— Столь оскорбительный вопрос даже не заслуживает ответа, — высокомерно промолвила Оливия, подумав: «Пусть считает, будто у меня есть любовник. В этом случае он по крайней мере не станет меня домогаться». Но его обвинения причинили острую боль, в чем не хотелось признаваться даже самой себе. «И почему я полюбила столь недостойного человека? — пронеслось в голове. — Как глупо!»

Сэмюэль прихлопнул комара, пировавшего на его шее, и сказал:

— Пора возвращаться. Иначе Лиса снарядит поисковую группу во главе с Сетом Уолтоном.

— С вами я никуда не пойду. — Оливия сделала шаг назад, когда он попытался приблизиться.

— Вы будете делать то, что я вам скажу и когда я скажу. Вам придется считать себя моей женщиной, нравится это вам или нет.

— Я никогда не буду вам принадлежать.

— Вы уже мне принадлежите. Не забывайте, что я силой вырвал вас из рук трех матросов. Как только команда прослышит, что на борту находится белая женщина, они друг другу глотку перережут из-за вас. Предотвратить кровопролитие можно лишь одним путем — изобразив, будто вы моя женщина.

— А если у меня и в самом деле здесь есть любовник? — не удержалась Оливия, которой очень хотелось отомстить Сэмюэлю за нанесенную обиду.

— В этом случае должен признать, — вскинул бровь полковник, смерив девушку насмешливым взглядом с головы до ног, — что ваш любовник не выполнил своего долга и не сумел вас защитить. И потому я его увольняю. Так что давайте двигаться. Но до того, как мы воссоединимся с командой, я бы советовал вам прикрыть грудь.

Полковник отошел к костру, чтобы затоптать огонь, а потом, не оборачиваясь, направился к лагерю, твердо уверенный, что девушка последует за ним. «Думает, я за ним побегу, как собачка!» Эта мысль окончательно вывела Оливию из равновесия, и она стала лихорадочно подыскивать орудие мести, но на глаза попадались только сухие ветки и хворост. Ага! Вот бутылка, которую оставили матросы. Наполовину полная и достаточно тяжелая. Лучше не придумаешь. Оливия подняла бутылку, догнала Шелби и замахнулась.

Полковник скорее ощутил каким-то шестым чувством, чем услышал, ее шаги за спиной и вовремя развернулся, выставил локоть и предотвратил удар. Крепко выругавшись, он вырвал у девушки бутылку и отшвырнул далеко в сторону, а другой рукой жестко сжал тонкую кисть Оливии.

Она царапалась, кусалась и норовила ударить его ногой, но Сэмюэль оказался более ловким противником, чем незадачливый матрос. Умело уклоняясь от ударов, он прижал девушку к груди с такой силой, что у нее ребра затрещали. Не в состоянии шевельнуться, она осыпала Шелби всеми проклятиями, какие ей доводилось слышать от матросов, поминая злым словом его предков и приписывая ему все мыслимые и немыслимые сексуальные извращения.

— Тихо! — прошипел наконец полковник. — Хотите, чтобы сюда сбежался весь лагерь? Если они придут поглазеть, уж я устрою им шикарное представление.

В его голосе прозвучала угроза. Не оставалось сомнений, что он сдержит слово, и Оливия присмирела. Она старалась сдержать бушующую ярость, крепко сцепив зубы, но это давалось с трудом, поскольку Сэмюэль сжимал ее в объятиях. Девушка ощущала его мускулистую грудь, плоский живот и длинные стройные ноги, но больше всего тревожила та часть его тела — таинственное средоточие мужественности, — которая стала заметно тверже, пока они боролись.

— Нет! Я не позволю…

— Тогда попробуйте меня остановить, — прорычал он, забросил девушку на плечо и зашагал через протоку к лагерю.

Сапоги насквозь промокли, и ноги замерзли в студеной весенней воде, настырные комары довели до белого каления, а теперь еще эта сумасшедшая впилась ногтями в спину. Сэмюэль звучно шлепнул девушку по заду, дабы утихомирить, и мысленно обругал себя за то, что его плоть не может не реагировать на столь тесное общение с Оливией. Конечно, держать ее при себе — это будет похуже любой самой изощренной пытки. Однако есть ли иной выход? «И как я смогу выполнить задание президента, если у меня на руках в прямом и в переносном смысле оказалась безумная девица», — ужаснулся Шелби. А потом решил, что разберется с этим, когда нападет на след английского агента, а там видно будет.

 

9

Приблизившись к потрескивавшим кострам, вокруг которых спали матросы, Сэмюэль спустил молчаливую, но внутренне кипевшую яростью Оливию с плеча и осторожно поставил на ноги. Воинственно вздернув подбородок, она вперила в него ненавидящий взгляд.

— Ну что? Будете вести себя прилично или устроите новую сцену, чтобы привлечь к себе ненужное внимание? — словно между прочим осведомился полковник.

— Самое ненужное для меня внимание — это ваше, полковник, — парировала Оливия.

— Не сомневаюсь. А теперь уберите под шляпу волосы и запахните эту чертову рубашку! — скомандовал он. Глядя сейчас на Оливию, он не мог понять, почему до сих пор никто не догадался, что под мужской одеждой скрывается девушка.

Продолжая сверлить Шелби глазами, девушка привела, насколько могла, в порядок растерзанную одежду и выпрямилась.

— И что вы теперь намерены со мной делать? — с вызовом проговорила она.

Полковник недобро ухмыльнулся и достал из-за пояса кинжал.

— В данный момент, если вы не выполните мои указания, я намерен вас остричь. Так сказать, частично скальпировать.

— Вы не посмеете! — возмутилась Оливия, инстинктивно поднимая руки к волосам.

— Что ж, посмотрим, — полковник молниеносно схватил огненно-рыжую прядь и занес кинжал.

— Ладно! Я уберу волосы под шляпу, — закричала девушка и отпрянула, насколько позволяла удерживаемая им прядь.

Шелби разжал руку и молча проследил, как девушка торопливо и ловко сплела косу и спрятала под шляпу.

— Так-то оно лучше. Хотя теперь ни для кого не секрет, кто вы на самом деле, ваши женские прелести не будут бросаться в глаза. Эту огненно-рыжую гриву видно за милю — слишком большой соблазн для матросов, не говоря уж об индейцах. Какой же уважающий себя воин откажется от такого трофея?

Оливия побледнела. Такая мысль не приходила ей в голову. Шелби, конечно, прав, но девушку раздражали его команды и властный тон. И вообще — этот человек раздражал ее сам по себе.

— Ну что? Вы удовлетворены, господин полковник, сэр? — Оливия встала по стойке смирно и лихо откозыряла, постаравшись вложить в этот жест как можно больше презрения.

— Солдата из вас не получится, впрочем, как и хорошего работника, но раз уж вас взяли в команду, будете мне прислуживать, пока мы вынуждены путешествовать вместе.

— У меня уже есть обязанности. Мне поручено собирать хворост для костров и носить воду.

— Это раньше, когда все принимали вас за мальчишку. Теперь вы будете под моей защитой. Мануэлю я сам все объясню. Думаю, он рассердится, но не очень. Он уже мне говорил, что со своими обязанностями вы справляетесь неважно, так что он не много потеряет, лишившись ваших услуг.

— Неправда! — обиженно запротестовала Оливия. — Я из кожи лезла вон, чтобы ему угодить! У меня мозоли на ладонях и спину до сих пор ломит от работы!

Неужели этот болван-испанец не оценил по достоинству ее старания? Никогда в жизни Оливия так много не трудилась — она таскала тяжелые вещи, беспрекословно выполняла любые распоряжения, постоянно что-то приносила, уносила, убирала и мыла. Девушка непроизвольно бросила взгляд на свои руки, некогда белые и холеные, а теперь огрубевшие, красные, со сломанными ногтями. Она превратилась в жалкую служанку, и виноват во всем этот самодовольный лжец и негодяй.

— И что вы намерены делать? Взять меня в наложницы, как индейскую женщину? Если так, то предупреждаю — вам после этого лучше вообще не спать.

Сэмюэль слушал не перебивая. Конечно, девчонка несет чушь, но говорила она так спокойно и с такой уверенностью, что нужно было прислушаться и задуматься. Помимо воли полковник испытал уважение к девушке, но тут же поспешил одернуть себя. Нельзя забывать, что эта испорченная, избалованная эгоистка своим поведением поставила под угрозу и свою, и его жизни, не говоря уж о миссии, возложенной на Шелби президентом.

— Успокойтесь. Такая, какой вы теперь стали, — вы мне не нужны, хотя матросы могут оказаться не столь разборчивыми, — сказал Шелби. — Вы неопрятны… и от вас дурно пахнет. Точнее, воняет. Однако какое-то время нам друг от друга никуда не деться, и, как мне кажется, вам не мешает поблагодарить меня за то, что я беру вас под свою защиту.

— Я не просила вас о защите! Мне не нужна ваша защита! Оставьте меня в покое! — Оливия внезапно всхлипнула и пришла в ужас, осознав, что по щекам катятся слезы. После тяжких испытаний, выпавших на ее долю, она уже не могла снести холодного тона Сэмюэля и его жестоких слов. Это была последняя капля, переполнившая горькую чашу. Оливия повернулась и попыталась прошмыгнуть в лагерь мимо полковника, но он удержал ее.

— Вы безмозглая маленькая идиотка. Неужели всю жизнь вас только баловали и так и не научили понимать простые слова типа «нет» и «нельзя»?

— Не вам меня учить! — огрызнулась Оливия, стараясь высвободиться.

С проклятием Сэмюэль отпустил девушку, и она чуть не упала.

— Ладно, бегите в лагерь, — прорычал полковник. — Посмотрим, как далеко вы уйдете, прежде чем вас схватят и повалят на землю возле костра. Матросы — народ простой и церемониться не будут, а просто сорвут с вас одежду и по очереди начнут с вами забавляться, пока…

— Нет! — вскричала Оливия, зажмурившись и зажав уши руками. Она снова ощутила себя там, на острове, беззащитной под грубыми лапами насильников, на нее опять пахнуло перегаром и вонью гнилых зубов из тяжело дышащих пастей озверевших мужчин. Девушка содрогнулась при воспоминании, но тут же выпрямилась и гордо вскинула голову: — Хорошо. Вы меня убедили. Знакомое зло лучше пугающей неизвестности. Отныне я отдаюсь под вашу защиту, месье полковник, — с нескрываемым сарказмом заявила Оливия.

— Просто не могу выразить, как я вам благодарен за эту честь, мадемуазель Сент-Этьен, — в том же тоне ответил полковник.

Наконец-то она образумилась и поняла, что нужно поступать не так, как хочется, а как надо. Возможно, теперь удастся дожить до конца путешествия без приключений и не придется драться, спасая девушку от банды похотливых матросов. Причем спасать абсолютно бескорыстно, поскольку Шелби дал себе слово не претендовать на внимание Оливии при любых обстоятельствах, как бы его к ней ни влекло. Да, надо признать, что ему не слишком везет в жизни, а на женщин в особенности. Погруженный в невеселые раздумья, полковник направился к лагерю. За ним на почтительном расстоянии следовала Оливия.

На следующее утро девушка проснулась от холода. Кто-то грубо сдернул одеяло, в которое закуталась Оливия, укладываясь спать, как обычно, за ящиками в углу длинной надстройки на палубе. Лишившись одеяла, девушка сразу почувствовала, как утренняя свежесть пробирает до костей сквозь тонкую рубаху и брюки. Над Оливией склонился Сэмюэль, выражение лица его не предвещало ничего хорошего. В тусклом свете можно было разглядеть темную щетину на подбородке. Сегодня он был не в мундире, а в мягких кожаных брюках, изрядно поношенных и плотно облегавших ляжки. Наряд довершала свободная полотняная сорочка коричневого цвета с распахнутым воротом, откуда выглядывала голая грудь. Полковник смахивал на пирата.

— Вставайте! Мне надо по делам, а вы сварите кофе. Мануэль видел стадо оленей у водопоя в ста ярдах вверх по течению. Попробую раздобыть на завтрак свежего мяса.

Оливия села и протерла глаза.

— Там уже сварили кофе для команды, так что и на вас хватит, — недовольно пробурчала она. Она терпеть не могла вставать рано, и по утрам настроение у нее обычно не из лучших.

— Бурду не пью. Я всегда варю себе кофе сам. — Шелби указал рукой в сторону своих пожитков, где возле тюка валялись почерневший от дыма котелок и мешочек с зернами кофе.

— Почему бы вам и сейчас этого не сделать? Я уверена, что, как бы ни старалась, все равно вам не угожу, — возразила Оливия.

Сэмюэль зашнуровал рубаху и заправил ее в брюки:

— Если хотите, чтобы все поверили, что вы находитесь под моей защитой, вы должны обихаживать меня, как надлежит женщине.

— Я не нанималась на женскую работу. Меня взяли юнгой при сеньоре Лисе.

— Верно, но вас тогда считали юношей. Мы с Мануэлем обсудили новую ситуацию вчера, когда вы отправились спать. С обязанностями юнги вы все равно не справлялись, и хозяин намеревался оставить вас в первом же поселении, которое попадется нам по пути. Нам еще повезло. Когда я ему все рассказал, он был в гневе и едва не решил высадить на берег нас обоих, предоставив добираться обратно в Сент-Луис пешком. Но в конечном итоге он согласился, чтобы до конца плавания вы оставались в моем распоряжении. При условии, конечно, если я гарантирую мир и спокойствие на борту.

«В моем распоряжении!» — Оливия выставила иглы, как рассерженный дикобраз.

— Я не намерена отдавать себя в ваше распоряжение — в том смысле, на который вы намекаете!

Шелби саркастически усмехнулся и смерил Оливию холодным взглядом:

— По-моему, мадемуазель, я достаточно высказался на этот счет. Будете делать кое-что по хозяйству и, как хорошая девочка, прислуживать мне за столом.

— Я вам не девочка.

— Верно. Да и ничего хорошего от вас тоже ждать не приходится.

Какая наглость! Какое самомнение!

— Я отказываюсь быть вашей прислугой! — заявила Оливия, вскакивая на ноги. В этот момент в борт ударила плавучая коряга, и лодка резко вильнула в сторону. Девушка потеряла равновесие и упала бы, если бы Сэмюэль ее не подхватил. Непроизвольно прижав ее к себе и ощутив прикосновение мягкой груди, он сразу отодвинулся.

— Я не намерен содержать при себе избалованных бездельниц, — процедил сквозь зубы полковник. — У вас есть выбор. Либо вы будете на меня работать и таким образом оплатите свое пропитание и проезд, либо я передам вас в руки трех симпатичных джентльменов, с которыми вы имели честь познакомиться прошлой ночью.

Полковник отпустил девушку, надел на шею мешочек с дробью, привязал к поясу рожок с порохом, взял ружье и вышел из каюты.

Оливия опустилась на пол, прижалась спиной к ящику, набитому кусками грубой ткани, обхватила себя руками за плечи и глубоко задумалась. Ей было невыносимо жалко себя. И надо же быть такой глупой и наивной, чтобы полюбить этого самовлюбленного грубияна! Он настолько лишен совести, что вполне может выполнить свою угрозу и отдать ее тем негодяям.

«Он даже не видит во мне женщину! — Оливия тряхнула головой, не желая больше думать об этом. — Черт бы его побрал! Хочет кофе? Хорошо же, я сварю ему такой кофе, вкуса которого он в жизни не забудет». Натянув сапоги, девушка выскочила из каюты.

Над широкой рекой повис густой утренний туман. Желтый шар солнца едва просматривался на востоке сквозь дымку, но на палубе уже кипела работа и матросы готовились к отплытию. На песчаном пляже догорали костры.

Вначале Оливия хотела смолоть кофе в кофемолке, которая хранилась на борту, но потом отвергла эту идею. Подхватив мешочек с кофейными зернами и котелок, девушка сошла на берег по скрипучей доске, служившей трапом.

Плескавшаяся у берега вода потемнела от грязи, смытой в реку весенним половодьем. Впрочем, и в иное время года Миссури не могла похвалиться чистотой и прозрачностью воды. Оливия зачерпнула котелком зеленоватой жидкости, решила, что вода недостаточно мутная, и добавила пригоршню жирного речного ила со дна.

— Вот теперь отлично, — удовлетворенно пробормотала Оливия и положила в котелок горсть кофейных зерен. — В самый раз. Можно выпить и одновременно закусить. Если высокочтимому полковнику это не понравится, может процедить сквозь носок месье Лисы. Тогда будет вдвое слаще.

Девушка прошла к ближайшему костру и поставила котелок на горячие угли рядом с закопченной кастрюлей, в которой бурлило и издавало резкий запах нечто весьма неаппетитное. В животе у Оливии зло бурчало. Она почти ничего не ела с начала плавания, потому что ее мутило от одного вида пищи, которую потребляли матросы. Их рацион состоял из жирной свинины, черствого хлеба и каши. Сидевшая у костра индианка плеснула какого-то варева в жестяную тарелку, сунула ее Оливии и взглянула на нее с нескрываемым любопытством.

Видимо, уже прошел слух, что мальчишка, которого нанял Мануэль Лиса, на самом деле женщина и теперь принадлежит Сэмюэлю Шелби. «И ему даже не пришлось за меня платить, — подумала девушка. — Я досталась ему бесплатно». Оливия отправила в рот кусок чего-то липкого и сероватого с тарелки и принялась медленно жевать, стараясь не обращать внимания на косые взгляды и перешептывания окружающих. Сейчас ее должно интересовать лишь то, какое впечатление произведет на Сэмюэля утренний кофе.

В это время Шелби затаился у водопоя, выжидая, когда олень напьется и поднимет голову. Тогда и можно стрелять. Но на уме была не только охота. Полковник никак не мог решить, что делать с Оливией Сент-Этьен. Конечно, он был слишком груб с ней, но по-иному с этой несносной девицей просто не получалось. Она постоянно выводила его из себя своим вызывающим поведением.

Теперь задним умом Шелби понимал — нельзя было заключать ту грязную сделку с Вескоттом. Следовало, безусловно, отказаться. Конечно, если девушка стала невинной жертвой злого умысла, она могла бы обратиться к Шелби за помощью. К сожалению, теперь узнать правду вряд ли придется. С другой стороны, существуют и другие варианты, которые не следует упускать из виду. К примеру, что Вескотт не врал насчет распущенности Оливии и своего стремления в связи с этим поскорее сбыть ее с рук. Или — и это самое неприятное — что девушка могла быть в сговоре со своим опекуном и намеревалась следить за полковником, информируя англичан о каждом его шаге.

Если последнее предположение справедливо, Шелби оказывался в очень затруднительном положении, так как в скором времени надеялся выйти на след английского шпиона и отправиться на розыски. Как он сможет действовать, имея под боком эту девицу? Ситуация казалась безвыходной. Полковник протер глаза, чуть подвинул ствол ружья, прицелился и выстрелил. Олень рухнул на землю.

По возвращении с добычей в лагерь Сэмюэль увидел Оливию у костра. Она присматривала за стоявшим на углях котелком. Вот и прекрасно. Если быть с ней построже, глядишь, научится выполнять приказы беспрекословно. К полковнику приблизилась индианка и одобрительно кивнула при виде убитого оленя. Ожидать новых поступлений свежего мяса в ближайшее время не приходилось. Сет Уолтон, второй охотник, покидая на рассвете лагерь, сказал, что попытает счастья вдали от берегов реки и догонит судно через день-два. Индианка подозвала подругу, и они принялись разделывать оленя.

Полковник направился к Оливии, которая наблюдала за ним с непроницаемым выражением лица. В утреннем свете девушка выглядела совсем юной и чертовски соблазнительной. Сэмюэль постарался отогнать грешные мысли, преследовавшие его с тех пор, как он впервые увидел Оливию Сент-Этьен, присел у костра и, взяв жестяную кружку, улыбнулся и налил кофе из котелка.

Оливия злорадно ожидала, что он схватится голой рукой и обожжет пальцы, как случилось, когда она сама попробовала это пойло, но Сэмюэль использовал толстую кожаную перчатку, чтобы взяться за горячую ручку, и девушка с сожалением вздохнула. Но как только увидела, что он делает первый глоток, напрочь позабыла о своих ожогах и сладким голосом поинтересовалась:

— Как мой кофе? Нравится?

Сэмюэль поперхнулся, выплюнул густую, дурно пахнущую жидкость и отшвырнул кружку. Что-то застряло в глотке. Надсадно кашляя, полковник попытался вытолкнуть комок, а когда ему это удалось, с удивлением воззрился на лежащие на земле спекшиеся зерна кофе. Он схватил котелок и вылил содержимое в костер, с досадой наблюдая, как на угли летит изрядная порция драгоценных запасов первосортного кофе вперемешку с бурой водой.

— Либо вы до безобразия глупы и не знаете, что кофейные зерна нужно смолоть перед тем, как варить, либо вы вознамерились меня отравить, — зло сказал Шелби. — Ради вашего блага будем надеяться, что вы допустили оплошность по глупости.

Он говорил ровным, спокойным голосом, но в глазах бушевала ярость. На левом виске забилась жилка, и ходуном ходили желваки. Оливия смекнула, что зашла слишком далеко в попытке отомстить, и быстро огляделась, рассчитывая при нужде позвать на помощь. Но сразу сообразила, что кричать бесполезно. Если он решит устроить ей взбучку, а она подаст голос, обитатели лагеря скорее помогут Сэмюэлю, чем его жертве. И она решила сделать попытку уладить дело без вмешательства посторонних.

— Я умею варить кофе, — сказала Оливия, внятно выговаривая каждое слово. — А теперь поступайте как хотите.

Девушка сидела у костра с гордо поднятой головой и сверкающими глазами, глядя на него с таким видом, словно он сам был во всем виноват. Страх выдавали только побелевшие от напряжения стиснутые кулачки. Сэмюэль разозлился не на шутку, но по достоинству оценил мужество гордой девушки. Однако столь грубый проступок нельзя было оставить безнаказанным. Путешествие по диким местам сопряжено с многочисленными опасностями, и новички обязаны строго выполнять приказы опытных людей. В противном случае никому не выжить.

Полковник решил было хорошенько отшлепать проказницу по аппетитному заду, но отбросил эту идею, представив себе, как на эту сцену прореагируют два десятка матросов, истосковавшихся по белым женщинам. В этот момент взгляд Сэмюэля упал на двух индианок, подтащивших тушу оленя к своему костру и устроившихся рядом с ножами наготове, и его осенило. Со зловещей улыбкой, исказившей красивое лицо, полковник сказал:

— Быстрая Нога и Легкий Ветерок нуждаются в помощи. А вам, как выяснилось, не мешает поучиться готовить. Пошли со мной.

Оливия не спешила повиноваться, и тогда Шелби схватил ее за руку и рывком поставил на ноги.

— Не испытывайте мое терпение! Лиса и без того готов в любой момент вас вышвырнуть. А судя по тому, как вы варите кофе, вы и часа не проживете в этой глуши, оставшись одна. — Шелби надеялся, что голос его звучит достаточно угрожающе и Оливия поверит в серьезность его намерений.

Девушка спотыкаясь последовала за полковником. Она вырвала руку, но не попыталась убежать, смирно подошла к костру, возле которого устроились индианки, и ее чуть не стошнило. На песке лежал мертвый олень, у которого из дырки за ухом медленно стекала кровь. В утреннее небо укоризненно уставился огромный шоколадный глаз. Индианка придерживала рукой тушу, а ее подруга орудовала острым ножом, вспарывая живот, и оттуда вываливались теплые, дымящиеся внутренности.

— Метко стреляешь. Внутри чисто. Ничто не разорвано, — похвалила охотника Быстрая Нога, индианка из племени осагов, полная женщина неопределенного возраста. Она шамкала беззубым ртом, но довольно сносно изъяснялась по-английски и была женой американца — охотника Макэлроя.

— Я привел вам на подмогу свою женщину, чтобы вы обучили ее свежевать дичь. Она обещает стать хорошей ученицей.

Легкий Ветерок, хорошенькая молодая сиу, в последнее время жившая с французом, окинула Оливию осуждающим взглядом и сказала, не скрывая презрения:

— Столько лет прожила — и до сих пор не знает простых вещей.

Сэмюэль заметил, как дрогнуло лицо Оливии, обиженной до глубины души, и внутренне улыбнулся.

— Ничего страшного, — сказал полковник, — она все на лету схватывает. Верно, Ливи?

Он ласково назвал ее уменьшительным именем, но это прозвучало как насмешка, и Оливия еще крепче сцепила зубы, чтобы вновь не сорваться и не наговорить лишнего. Значит, вот чем занимаются женщины вдали от цивилизации. Прежде ей не приходилось сталкиваться с этим, так как в Сент-Луисе всю грязную работу выполняли слуги. Оливия даже не готовила чай, а только разливала его гостям во время приемов в доме Эмори Вескотта. Сейчас обе индианки разглядывали ее: старшая — с любопытством, а молодая — явно враждебно. «Ну что ж, — решилась Оливия, — я покажу им. И противному полковнику тоже».

— Ладно, давайте нож. Я займусь этим чертовым оленем, — с напускной лихостью заявила Оливия и присела рядом с индианками.

— Какой нож? — отозвалась Быстрая Нога. — Надо руками.

— Она вас сразу раскусила и понимает, что острый предмет вам нельзя доверять, — рассмеялся Шелби. Скрестив руки на груди, он приготовился наблюдать, предвкушая, что неплохо позабавится.

Оливия уставилась на пожилую индианку, словно та совсем сошла с ума.

— То есть как это руками? — Голос девушки дрогнул.

— Доставай желудок, печень, — принялась поучать Быстрая Нога, одновременно демонстрируя, как это делается. Она подняла реберную часть и стала вытаскивать оленьи внутренности, которые потом пойдут в рагу. Легкий Ветерок умело работала ножом, отделяя мясо от пленок.

От туши исходила теплая липкая вонь, смешивавшаяся с духотой тумана, и, когда Оливия придвинулась ближе и глубоко вздохнула, перед глазами у нее все поплыло. Возникло ощущение, будто земля уходит из-под ног, и в это мгновение девушка услышала довольный голос Быстрой Ноги:

— Печень. Еще теплая!

Индианка держала в руке огромный окровавленный комок, по обычаю предлагая самый лакомый кусок охотнику. Несколько капель крови упали на руку Оливии, с ужасом взиравшей на это подношение, и на руки женщины, по локоть вымазанные кровью.

Сэмюэль быстро понял ошибку. Он так увлекся, наблюдая, как постепенно теряет заносчивость эта французская красотка, что забыл об индейской традиции, которая пришлась по вкусу белым охотникам и трапперам, но самому Шелби была вовсе не по нутру. Теперь приходилось искать выход из щекотливого положения, что было непросто, так как вокруг уже сгрудилась толпа матросов, пожиравших глазами вожделенное лакомство. Сэмюэля спасла Оливия, хотя она к этому вовсе не стремилась.

Борясь с головокружением, девушка остановила взгляд на Сэмюэле: «Боже правый! Неужели он станет есть это?» Когда она поднесла ладонь к неожиданно пересохшим губам, в ноздри ударил тошнотворный запах крови. Девушка в ужасе уставилась на свои красные пальцы и поняла, что перепачкала кровью все лицо. В ту же секунду ее вывернуло наизнанку.

Оливия успела только отвернуться от оленьей туши — и весь ее завтрак вывалился на мокасины французского траппера, с руганью отпрыгнувшего назад. Бросившийся на помощь Сэмюэль схватил ее за плечи и держал, пока девушка кашляла, стонала и билась в судорогах. А вокруг веселились матросы, издевались над полковником, связавшимся с никчемной бабенкой, которая хоть и рядится в мужскую одежду, но выдержки у нее меньше, чем у пятилетнего ребенка.

— Друг мой, мне жаль тебя. Ведь с такой бабой надо самому еду готовить и стирать. Бедняга!

— Хоть в постели-то ее не тошнит, а?

— Полковник, тебе бы ее поменять на хорошую скво. Они-то свое дело знают!

Под смех и улюлюканье Сэмюэль поднял Оливию на руки и понес к воде. А тем временем Мануэль Лиса распорядился, как поступить с печенью и прочими деликатесами. Право на лучший кусок он оставил за собой. А Шелби, отыскав чистое место на песке, бесцеремонно вывалил девушку у края воды. Заросли сухой прошлогодней травы отгораживали их от посторонних глаз.

Оливия звучно шлепнулась на мокрый песок, но физической боли не испытала, страдало лишь уязвленное самолюбие. Она тут же села и открыла было рот, чтобы отчитать Сэмюэля, но, к ее ужасу, из горла вырвался только жуткий хрип. Горло и рот совершенно стянуло после приступа тошноты.

— Выпейте воды и приведите себя в порядок, — мягко посоветовал полковник. — Не спешите. Мы отплывем лишь после того, как индианки закончат разделывать оленя.

Он повернулся и ушел, оставив ее в полном одиночестве, бросил, как вынесенный волной на берег кусок дерева. Никогда еще Оливия не чувствовала себя такой одинокой, жалкой и никому не нужной. А ведь предстояло провести еще не один месяц в глуши, в обществе дикарей, белых и краснокожих, трудившихся до седьмого пота за жалкую похлебку и кусок солонины. При этой мысли по щекам заструились слезы. Однако слезами горю не поможешь. Разве она не поняла это, когда погибли родители?..

Если бы Сэмюэль оказался прекрасным рыцарем, каким она вообразила его при первой встрече, Оливия могла бы вынести невзгоды путешествия хоть до самого истока Миссури. «Но мой принц оказался уродливой жабой», — грустно заключила девушка, вытирая слезы.

Еще немного подумав, Оливия пришла к выводу, что все не так уж плохо. Пока она находится под защитой полковника, ей ничто не угрожает. Успокоившись и несколько утешившись, она умылась, почистилась и побрела к лодке, когда услышала команду Мануэля Лисы готовиться к отплытию.

В течение последовавших дней обстоятельства складывались так, что Оливия и Сэмюэль почти не сталкивались. Днем полковник иногда работал шестом вместе с матросами, но гораздо чаще рыскал вдоль берега за холмами, где дичи было видимо-невидимо. А девушка старалась быть полезной на борту, помогала готовить еду и мыла посуду, когда разбивали на ночь лагерь. Руки ее стали красными, покрылись ссадинами и мозолями, от грязи отчаянно чесалось все тело. Пределом ее мечты были горячая ванна и кусок душистого туалетного мыла. Они снились Оливии по ночам, как в былые времена арабский скакун или бриллиантовое ожерелье.

Каждую ночь на берегу раскидывали небольшие палатки, матросы спали на земле. К счастью, Оливии и Сэмюэлю были отведены спальные места на борту лодки, и каждую ночь девушка с большим трудом втискивалась в узкую щель между ящиками, где ей приходилось спать. Смертельно уставшая за день, она забывалась тяжелым сном под неумолчный храп Мануэля Лисы и Сета Уолтона, выступавших звучным дуэтом до утра. Одно радовало — не приходилось делить ночью палатку с Сэмюэлем Шелби.

При всем том Оливия в душе признавала, что это плавание полно незабываемых впечатлений. Судно продвигалось к цели в основном одним способом — матросы погружали в воду дубовые шесты длиной в пятнадцать футов, с силой отталкивались от илистого дна и шли назад по узким помостам, проложенным от кормы до носа вдоль обоих бортов, чтобы повторить операцию. В погожие дни, когда начинало припекать горячее весеннее солнце, многие сбрасывали мокрые от пота рубахи и продолжали работать голыми по пояс. Оливия на первых порах жутко смущалась при виде полуголых мужчин, но со временем привыкла и перестала обращать на них внимание. До того дня, когда Сэмюэль тоже решил взяться за шест.

Девушка сжималась в комок в углу возле двери каюты и не могла отвести восхищенных глаз от игры мускулов на широкой спине Шелби, ловко и легко работавшего неудобным шестом. По темной от загара коже стекали ручейки пота, сверкая на солнце. Завороженно глядя на него, девушка попыталась представить, какова его шелковистая кожа на ощупь — на вкус… И непроизвольно поднесла пальцы к губам, как бы ища ответа на этот вопрос. И тут же, устыдившись своего недостойного поведения, отвернулась и перевела взгляд на медленно проплывавшие мимо прибрежные утесы.

По обоим берегам Миссури на многие мили протянулись высокие известковые скалы. Под воздействием ветра, воды и палящего солнца на них образовались причудливые выступы и впадины, фантастические фигуры и глубокие пещеры. Там и сям темные провалы и серебристо-белые бугры прикрывала пушистая зелень низкорослых сосен, цеплявшихся могучими корнями, казалось, за пустоту, но продолжавших расти наперекор стихии. Река уходила в бесконечную даль, раскинувшись на милю в ширину, в основном неглубокая, если не считать узких проток вокруг многочисленных островов. Некоторые острова заросли травой и деревьями, но в большинстве представляли собой просто наносные песчаные перекаты. Если поднимался сильный ветер, в воздух поднимались тучи мелкого песка, резавшего глаза, за что индейцы прозвали Миссури Дымной рекой.

В пору весеннего половодья ручьи и мелкие реки, сбегавшие с гор, выбрасывали в воды Миссури всевозможный мусор, и однажды Оливия увидела, как судно стремительно сближается с какой-то чудовищной массой, похожей на скопление крупных валунов. Девушка подняла тревогу, опасаясь, что камни пробьют борт, чем вызвала всеобщее веселье. Оказалось, что плавучая глыба — всего лишь легкая пемза, способная ненадолго оставаться на поверхности, но не представляющая никакой опасности для лодки.

Вспучившаяся Миссури временами вырывала и уносила целые деревья, которые в отличие от пемзы могли причинить ущерб судну. Зачастую бурное течение смывало огромные пласты земли вместе с травой, кустами и небольшими деревьями; все это застревало в узких протоках между островами, и когда Оливия увидела первую такую преграду, то решила, что это большой остров, который надо обойти. Но Лиса скомандовал пристать к берегу.

— А почему бы нам просто не обойти остров на шестах? — наивно спросила девушка у Сэмюэля, изучавшего новую преграду с неподдельной тревогой. Он так глубоко задумался, что Оливия засомневалась, станет ли ей отвечать, но Сэмюэль наконец сказал:

— Это не остров. Видите, как там все дрожит от течения. Это завал. Вокруг завалов всегда очень сильное течение. Работать шестами слишком опасно.

— А как же мы сможем пройти? — допытывалась Оливия, втайне надеясь, что придется развернуться и плыть назад в Сент-Луис.

— Думаю, Лиса велит тянуть лодку канатами, но на это потребуется масса времени. Оставайтесь здесь и никуда не ходите, пока не позову, — велел полковник и пошел к противоположному борту совещаться с матросами.

Далее последовал настоящий кошмар. Матросы обвязали канаты вокруг пояса и полезли в ледяную воду, местами доходившую им до плеч. Канаты цеплялись за коряги, путались, и людям приходилось влезать на деревья, крепить тали, чтобы подтянуть лодку, медленно и тяжко преодолевавшую каждый фут пути. Оливия испуганно следила за темной головой Сэмюэля, который плыл против течения с веревкой в руке. Ощутив под ногами твердую почву, Шелби встал по пояс в воде и принялся подыскивать место, чтобы закрепить канат.

Круглыми от ужаса глазами Оливия изучала завал, ощетинившийся спутанными корнями.

— Боже мой! — вскричала девушка, но никто ее не услышал за ревом воды и руганью матросов.

Оливия боялась, что Сэмюэль поплывет дальше, но он вместо этого прикрепил к концу каната «кошку», размахнулся, ловко зацепил за корни и потянул на себя, закрепляя намертво. Несколько человек дружно взялись за канат и потянули со стороны барки.

На берегу по левому борту в небо уходило высокое развесистое дерево, откинув в сторону над рекой могучую ветку. На него вскарабкался легко, как белка, молодой франко-канадец, пролез по ветке и закрепил там канат, но внезапно раздался жуткий треск, ветка переломилась, и юноша полетел в бурлящий поток и был тут же подхвачен стремительным течением.

Сэмюэль был свидетелем этого происшествия и не задумываясь бросился на помощь. Рассекая воду уверенными взмахами сильных рук, он быстро догнал Кусто, схватил за мокрую рубаху и вытащил на берег. Лиса позвал Рауля Сантандара, испанца из Нового Орлеана, исполнявшего обязанности лекаря, и велел осмотреть француза, у которого нашли перелом руки. Требовалось наложить шину, но это пришлось отложить до того момента, когда судно минует завал.

Несколько раз канаты лопались, и судно содрогалось от ударов о края завала. К счастью, повреждений не получило, только двум матросам, работавшим с шестами у борта, пришлось искупаться. Первый тут же вынырнул и быстро добрался до берега, а второй оказался плохим пловцом, беспомощно барахтался в воде и пытался взобраться на борт с кормы. Ему помогли подняться двое товарищей, за действиями которых наблюдала Оливия.

Сэмюэль с берега увидел, как девушка покидает безопасное место у дверей каюты, где он велел ей оставаться. Черт бы ее побрал! Сейчас вляпается в какую-нибудь историю!

— Эй! — крикнул полковник. — Вернитесь в каюту!

Но девушка либо не слышала, либо не обратила внимания, увлеченно наблюдая, как поднимают на борт насквозь промокшего матроса. Никогда прежде, даже во время сумасшедших скачек, ей не доводилось испытывать столько волнений. На какое-то время новые впечатления даже заставили девушку забыть о неопределенности собственного будущего.

Оливия прошмыгнула мимо матросов, работавших шестами, и высокой мачты, стонавшей под напором захлестнутых вокруг нее канатов, которые тянули лодку против мощного течения, и подошла к рулевому, старавшемуся удержать по курсу судно, которое приводили в движение сила и воля человека.

И тут лодка столкнулась с подводной корягой — деревом, у которого ветви застряли в илистом дне, а ствол и корни временами всплывали на поверхность и представляли серьезную опасность для проходящих судов. Коряга была такой большой, что вполне могла перевернуть лодку. Положение спасли матросы, из последних сил удержавшие судно в равновесии с помощью канатов.

Лодка не пострадала, но без жертв все же не обошлось. Совершенно забывшая об осторожности Оливия зазевалась и от удара вылетела за борт, подняв тучу брызг. А плавать она не умела.

 

10

Вода сомкнулась над головой, как крышка гроба. Оливию окружала тьма, холодная как лед и куда-то стремительно мчавшаяся, неумолимо тянувшая за собой. Девушка отчаянно барахталась в попытке всплыть и позвать на помощь. Что, если никто не заметил, как она выпала за борт? И сейчас матросы продолжают тянуть судно все дальше вверх по реке, оставив утопающую в речной могиле! Нет, она отказывалась смириться с такой ужасной смертью!

Внезапно Оливия коснулась дна ногами. Точка опоры! Теперь она знала, в какую сторону нужно устремиться, чтобы оказаться на поверхности. Девушка оттолкнулась что было сил, пытаясь выбраться наверх, помогая себе руками и ногами. Едва Оливия ощутила на лице свежий ветер, она всей грудью вдохнула воздух, успела крикнуть: «Сэмюэль!» — и вновь ее затянуло под воду.

Опять наступила могильная темнота. Девушку несло водой, как щепку. Она отчаянно сопротивлялась, била руками и ногами, но течение засасывало, и легкие разрывались от нехватки кислорода. Неожиданно ее талию охватила стальным обручем могучая рука, выдавив из легких остатки воздуха. Оливия забарахталась с удвоенной силой, чувствуя, как ее тащат вверх.

В глаза ударил солнечный свет, и знакомый голос прохрипел прямо в ухо:

— Хватит вырываться, а то я брошу вас обратно на съедение рыбам.

Тесно прижатая к широкой крепкой груди, девушка отдалась на волю сильным рукам, вырвавшим ее из речного плена.

— Сэмюэль! Ты услышал меня! — всхлипнула Оливия, обняв Шелби за шею, и закашлялась, выплевывая воду вперемешку с песком. Было такое ощущение, будто она успела выпить половину Миссури.

Когда Сэмюэль увидел, как девушка падает за борт, у него на миг остановилось сердце и потемнело в глазах, но, не колеблясь и секунды, он бросился в воду. Хорошо еще, что девушка сумела вынырнуть и позвать на помощь, иначе Шелби пришлось бы искать ее под водой наугад. Слишком быстрое течение и мутная вода, чтобы определить, в какую сторону понесло утопающую. Сейчас, держа ее в руках, он испытывал чувство, которому боялся дать название, и пытался себя убедить, что это гнев.

— Передвигайтесь мне на спину и держитесь крепче, а я поплыву к берегу, — велел полковник и устремился вперед, уверенно рассекая воду.

На мелководье Сэмюэль встал, подхватил девушку под мышки, вынес на зеленую лужайку, положил на землю и присел рядом на колени. Потом поставил Оливию на четвереньки, скомандовав: «Теперь освобождайтесь от остатков воды». Он шлепал ее ладонью по спине, пока девушка не извергла из себя несколько порций мутной воды и речного ила. Обессилевшая, она подняла голову, намереваясь поблагодарить Сэмюэля, но встретила его яростный взгляд и промолчала.

— Как будто мало мне было раньше с вами хлопот, так на этот раз вы превзошли самое себя. Мозгов у вас меньше, чем у белки. Вам же было велено ни на шаг не отходить от каюты в носовой части судна. За каким дьяволом вас понесло на корму? Вы же могли голову расшибить! Впрочем, это не страшно. Голова-то все равно пустая.

— Вы… все… сказали? — с трудом выдавила из себя Оливия, еще не успевшая отдышаться. Горло саднило, казалось, она проглотила столько листьев и веток, что хватило бы на гнездо крупной птице.

— Дорогая мадемуазель Сент-Этьен, я только начал. Если вы еще раз меня ослушаетесь, я спущу вам брюки и покажу, как охотники на бизонов выбивают шкуры.

— Через мой труп! — взвизгнула Оливия.

— Вы и так едва не стали трупом, — мрачно заметил Сэмюэль. — При вашей страсти постоянно нырять то в пруды, то в реки совершенно непонятно, почему вы научились ездить верхом, но не научились плавать.

— Чтобы плавать, надо обнажать руки и ноги на людях, а это неприлично, — с надменностью принцессы возмутилась Оливия.

— Да уж, конечно, вы — истинный пример соблюдения приличий, — съязвил Сэмюэль. — Достаточно посмотреть, как вы щеголяете в мужской одежде на голое тело, демонстрируя всем свою грудь и задницу.

Оливия возмущенно выпрямилась, отчего под мокрой рубахой особенно четко вырисовалась грудь с острыми сосками. По плечам растеклись шелковистые пряди огненно-рыжих волос, в изумрудных глазах металась ярость. Полковнику хотелось ее поцеловать… или прикончить на месте. В данную минуту подходил любой вариант.

Тряхнув головой, Сэмюэль вскочил на ноги. Лучше сбежать, прежде чем он наделает глупостей.

— Женщины разожгли костер в миле отсюда вверх по реке. Там сегодня разобьем лагерь. Идите туда и обсушитесь, не то простудитесь. Я раздобуду для вас сухую одежду.

Оливия присела на корточки. От злости и растерянности она не нашлась, что ответить, и Шелби ушел. «Наверное, вы правы, Сэмюэль Шелби. Если я могла вообразить, будто влюбилась в вас, у меня и впрямь мозгов меньше, чем у белки». С этой невеселой мыслью она медленно встала и побрела к костру, обещавшему тепло.

Втайне девушка надеялась, что Сэмюэль сам принесет ей сухую одежду, но вместо него явился старый матрос, свалил одежду в кучу на землю и уставился на Оливию крохотными похотливыми глазками, словно ожидая, что она станет переодеваться в его присутствии. Глядя на него, девушка не знала, как поступить. Если пройти за кусты, все равно кто-нибудь будет подглядывать. И Шелби далеко, так что на его помощь рассчитывать не приходится. Оливия решила подождать, пока подойдет лодка, и сменить одежду в каюте. Так спокойнее.

Устроившись возле костра, Оливия благодарила Бога за жаркое солнце. Сверху и до талии она довольно быстро обсохла, но сапоги оставались мокрыми и холодили ноги. Тогда девушка сбросила обувь и придвинула ноги поближе к огню.

В таком виде застал ее Сэмюэль, подошедший к костру одним из последних. Его лицо осунулось, рот был сурово сжат. «Видно, еще сердится на меня», — подумала Оливия и решила его игнорировать.

— Вы все еще в мокрой одежде, как я вижу? — резко сказал Сэмюэль и бросил рядом с ней на землю тяжелый узел.

— Не могла же я переодеваться при Жаке! — ответила Оливия, не поднимая головы. — Или вы бы предпочли, чтобы я именно так и поступила? Жак стал бы взимать плату с каждого, кто желает поглазеть, а потом все бы на меня и набросились. — Девушка угрюмо смотрела на лежавший рядом узел, но не интересовалась его содержимым.

— Если бы вы не были так поглощены собой, то могли бы заметить, что все слишком устали, чтобы пялиться на ваши прелести, а тем более на вас набрасываться. Между прочим, двое получили серьезные увечья, когда проходили завал. И Лиса не хочет, чтобы они спали сегодня на земле. Так что на эту ночь мы выселяемся из каюты.

Он говорил бесстрастно, глухим голосом, и поэтому новость показалась особенно неожиданной.

— Вы… вы хотите сказать, что мы должны спать в лагере — вместе? — вскинулась Оливия.

— Если только нет кого-то другого, чье общество вы предпочитаете, — насмешливо проговорил он и широким жестом обвел костры с сидящими вокруг них обросшими, немытыми матросами. — Помнится, вы говорили о каком-то любовнике?

Оливия в ужасе содрогнулась. В эту минуту она ненавидела Сэмюэля, смотревшего на нее сверху вниз с презрительной ухмылкой. Девушку страшила перспектива провести ночь с Шелби. По крайней мере, именно так она назвала охватившие ее чувства. По спине побежали мурашки, и яркий румянец опалил щеки. «Но он же сам говорил, что не хочет меня», — напомнила она себе. Набравшись смелости и гордо вскинув подбородок, Оливия посмотрела прямо в глаза Сэмюэля:

— Полагаю, у меня нет выбора.

— Боюсь, нет, но я позаботился о том, чтобы не ранить вашу чувствительную натуру. Спать на открытом воздухе не придется. Мне надо отлучиться, а вы пока можете поставить палатку. — И Сэмюэль подтолкнул носком сапога тяжелый узел.

— Я? Палатку? — озадаченно переспросила она, поймала в его взгляде презрение и пожала плечами: — Да, конечно, сделаю. А вы где будете? — не удержалась от вопроса Оливия.

— Я помогу Лисе и Сантандару наложить шину на сломанную руку и еще зашить на бедре рану примерно в фут длиной. Кстати, не случалось ли вам выступать в роли медицинской сестры? Ведь наверняка умеете вышивать. Поработали бы своими умелыми пальчиками. Сшивать человеческую кожу наверняка не труднее, чем ткань.

Оливия на секунду представила себя за этим занятием, и ей стало дурно. Девушка побледнела, но крепко сжала зубы:

— Я же сказала, что согласна поставить палатку.

Ее радовало, что ночью они с Сэмюэлем будут как бы отгорожены от чужих глаз палаткой.

Не говоря больше ни слова, Сэмюэль развернулся и отправился на судно, а девушка развязала узел и разложила на земле кусок парусины, моток веревок и короткие дубовые колышки. Палатки ставили себе многие матросы. Оливия это не раз видела, но она никогда не приглядывалась, как это делается. Большая часть палаток уже была установлена, но в некоторых местах еще кипела работа. Девушка стала внимательно наблюдать за жилистым маленьким канадцем, который без особого труда вколотил в твердую глину два ведущих длинных колышка, накинул поверх полотнище, а другой его конец прикрепил к более коротким палкам, ранее вбитым в землю. Со стороны вся процедура показалась предельно простой.

Вначале следовало подыскать удобное место, и оно вскоре нашлось. В дальнем юго-западном уголке лагеря виднелась неглубокая впадина, в которой можно уберечься от храпа, преследовавшего Оливию с тех пор, как началось это ужасное путешествие. И девушка принялась за работу.

Оливия провозилась до наступления сумерек, распутывая веревки и раскладывая полотнище палатки, очень тяжелое и неудобное. Оливия даже не смогла самостоятельно дотащить парусину до места. Глядя на ее мучения, пожилой франко-канадец пожалел девушку и помог ей донести груз до места, не обращая внимания на насмешки матросов, советовавших не связываться с «бабой Длинного Ножа», как они окрестили Оливию. Как только полотнище было доставлено, девушка поспешила поблагодарить француза и поскорее с ним распрощаться, опасаясь, что в любой момент может вернуться Сэмюэль и устроить сцену, застав ее наедине с одним из матросов.

Затем нужно было вбить колышки, что оказалось гораздо более трудной задачей, чем представлялось со стороны. Наконец ей это удалось, но грубый деревянный молоток почему-то чаще попадал по пальцам, чем по дереву, и нельзя было сказать, что колышки вбиты прочно и основательно. Но нужно было спешить, так как стало уже совсем темно и работать приходилось в отсвете костров. Оливия вздохнула и решила, что колышки выдержат.

Она встала и расстелила полотнище палатки, накрыв одним концом высокий колышек, а второй натянув на короткий, и принялась подвязывать веревкой. Однако по центру полотнище провисло, и выправить его никак не удавалось. Оливия развязала веревку в одном конце и, чертыхаясь, заползла под тяжелую парусину. Если придется долго жить в подобных условиях, она приучится ругаться, как пьяный матрос!

От парусины исходил резкий, неприятный запах, было темно, но Оливия упорно лезла вперед. Достигнув центра, приподнялась и попыталась потянуть полотнище влево, чтобы насадить на колышек, и тогда выскочил из земли колышек справа и пребольно ударил девушку по спине. Она вскрикнула и сдвинулась в сторону, в результате вылетели остальные колышки, и Оливия окончательно запуталась в вонючей парусине, и чем сильнее она билась, тем прочнее стягивало ее тело полотнище. Нечем было дышать, она прижалась к земле и попыталась выбраться наружу, но из этого ничего не получилось. В полном отчаянии Оливия перевернулась на спину и стала колотить по непослушной парусине руками и ногами, как малый ребенок, в истерике.

В таком положении и застал ее Сэмюэль. Он отбросил полотнище и помог девушке подняться, пополнив ее словарный запас новыми крепкими выражениями.

— Вы мне напоминаете медвежонка, потерявшего мать. Что бы вы ни делали, все плохо кончается.

— Я не виновата! Ну нет у меня сил, чтобы вбить проклятые колышки в твердую, сухую глину. Я женщина, а не дровосек!

— В таком случае следовало остаться в Сент-Луисе, — отрезал Сэмюэль. Ему не нужно было напоминать о женской сущности Оливии. Сегодня предстояло провести с ней ночь в палатке на двоих, не притрагиваясь к ней. Полковник мысленно проклял жестокую судьбу, связавшую его с соблазнительной девушкой, тяжело вздохнул и стал считать до десяти, чтобы успокоиться и не наговорить лишнего.

— Останься я в Сент-Луисе, вы бы лишили меня невинности, а потом отправились в это путешествие, даже не оглянувшись.

Сэмюэль насмешливо вскинул бровь:

— Ваша невинность, мадемуазель, проявляется только в одном: вы постоянно делаете глупости и потом строите невинные глазки, будто так и надо. И к тому же вечно жалуетесь.

«Жалуетесь»! Это прозвучало несправедливо и обидно. И она, глупая, считала этого самовлюбленного мерзавца привлекательным! Она сжала кулак и замахнулась, но полковник перехватил и крепко сжал ее руку.

— И не пытайтесь, не выйдет! — промурлыкал он, отбросив руку девушки. — Кстати, меня мутит от жаркого, которое готовит Быстрая Нога, и я прихватил кусок оленьего мяса, чтобы поджарить на костре. Как я понимаю, бесполезно надеяться, что вы можете развести костер и приготовить ужин, пока я займусь палаткой.

Знака вопроса в конце фразы не чувствовалось, и Оливия промолчала в ожидании новых распоряжений.

— Можете поджарить мясо на костре Лигеста. Он уже приготовил ужин. Наломайте ивовых веток и насадите куски мяса. Вы видели, как это делается.

Он передал ей нож, который достал из своей поклажи. Заполучив орудие труда, девушка сладким голосом осведомилась:

— Вы не боитесь, что я вам ночью перережу горло?

— У вас не хватит гуманности совершить этот акт милосердия, — сухо парировал Сэмюэль, отвернулся и занялся палаткой.

Как только она удалилась, полковник принялся за дело и убедился, что вбить деревянные колышки в твердый грунт действительно непосильная задача для изнеженной городской девушки. Да и насчет кулинарных талантов Оливии он не питал иллюзий. Что же, черт побери, ему делать с этой девушкой?

Сегодня вернулся Сет Уолтон. По его словам, он повстречал в пути воина из племени осагов. Значит, через пару дней судно достигнет первого из зимних лагерей племени. Полковник намеревался расстаться с Мануэлем Лисой у слияния реки Осагов с Миссури и оттуда начать поиски англичанина, сеявшего смуту среди индейцев. Выходит, нужно найти человека, который взял бы под свою защиту Оливию Сент-Этьен и помог ей вернуться в Сент-Луис. Или даже спуститься ниже по реке, если девица не соврала насчет дяди в Новом Орлеане.

Почему-то перспектива отправить Оливию в Новый Орлеан и, вероятно, никогда более с ней не встречаться не доставила Шелби радости. «Совсем с ума сошел», — пробормотал он, продолжая работать. В уме всплыла дивная картина: он ждет ее прихода в доме, который снял в Сент-Луисе, и вот она появляется в шуршащем шелковом платье, и от нее пахнет жасмином, по плечам рассыпались длинные пряди огненно-рыжих волос, на пунцовых чувственных губах играет улыбка, и Оливия протягивает ему навстречу руки.

Да, приходится признать, что от отвратительного месива, которым обычно потчует Быстрая Нога, его мозги окончательно расплавились. Оливия никогда не встретит его с распростертыми объятиями, она это ясно дала ему понять. Кроме того, он слишком хорошо ее знает, чтобы согласиться на предложенную Вескоттом сделку. Какой бы желанной ни казалась девушка полковнику, надо отделаться от нее раз и навсегда. Единственный выход — найти ей сопровождающего и снабдить деньгами, чтобы Оливия могла благополучно добраться в Новый Орлеан к дядюшке — или к кому там она намеревалась бежать.

Приняв решение, Сэмюэль подумал, что сегодня же следует переговорить с Мануэлем Лисой и убедить его взять девушку под свою защиту. Как только судно причалит у фактории Каунсил-Блаффс, первого на их пути торгового поселения, Лиса наверняка сможет подыскать надежного человека, с которым можно будет отправить Оливию вниз по реке. Поставив палатку, полковник пошел искать испанца.

Тем временем Оливия сидела на корточках у костра и глотала слюну, жадно глядя на куски мяса, нанизанные на палки над огнем. С мяса капал сок, падал на угли и издавал такой аромат, что в животе требовательно урчало. Однако приходилось ждать и терпеть.

Девушка слегка поежилась. Одежда высохла, но ссохлась от грязи и царапала кожу. Может, пока жарится мясо, отойти от костра, отыскать прозрачный ручеек, помыться и переодеться в чистое? Судя по всему, Сэмюэль был прав, когда говорил, что сегодня матросы вымотались, помышляют только об отдыхе и никто не станет к ней приставать.

Оливия посмотрела на мясо и решила, что у нее масса времени до того, как ужин будет готов. Надо бы, конечно, разыскать Сэмюэля и попросить его присмотреть за мясом, пока она переодевается. Не он ли совсем недавно обвинил ее в том, что от нее плохо пахнет! Однако возле палатки его не было видно. Шатается черт знает где!

Девушка подхватила узелок с чистой одеждой и отправилась на поиски ручья, часто оглядываясь. Ей совсем не хотелось, чтобы кто-то за ней увязался. Но все были заняты своими делами. Никто не обращал на Оливию внимания, и лагерь дышал покоем. Взошла луна, высветив серебром Миссури от берега до берега, и, глядя на мирно блестевшие воды реки, трудно было поверить, что днем они несутся бурным темным потоком.

В сотне-другой футов от лагеря Оливия набрела на чистый холодный ручей, бивший из расщелины в склоне известковой скалы, и принялась за дело. Конечно, полковник Шелби страшно разгневается, когда поймет, что она опять нарушила его приказ. Ну и наплевать. Пускай себе дуется и ярится. Да и нож под рукой, если придется обороняться.

Оливия сбросила рубаху, стоявшую колом от засохшей грязи, быстро вымылась по пояс и вытерлась куском полотна, которым запаслась заранее. Затем вымылась от пояса и ниже и переоделась в сухое. Замечательно. Вот только надоело рядиться в бесформенные брюки и домотканые рубахи. А когда-то ей это очень нравилось. В наряде жокея Вескотта она обретала свободу движений, бросала вызов чопорным дамам и чувствовала себя героиней, а позже могла превратиться из Олли в Оливию, носить шелковые платья, сверкать бриллиантами и покорять мужчин.

Сейчас приходилось признать, что существует только один мужчина, которого действительно хочется покорить, а он, подлец, делает вид, будто вообще ее не замечает. Правда, и она хороша — сама его отвергла и сбежала из Сент-Луиса. Но разве у нее был выбор? Сэмюэль разбил ее сердце, отнесясь к ней, как к портовой шлюхе, которую можно купить, а потом вышвырнуть вон.

Теперь еще это ужасное путешествие. Что их ждет впереди? Сэмюэль вроде бы упивается трудностями и опасностями, а она не приспособлена к такой жизни и чувствует себя отвратительно. Хотя в свое время она очень гордилась собой, когда сумела выстоять и выжить, оставшись одна после смерти родителей. «Нет, ни за что не отступлюсь, — решила Оливия. — Ведь было время, когда он меня страстно желал, значит, надо вернуть это чувство, заставить его желать меня снова… может, тогда он сделает мне предложение». Еще немного поразмыслив, добавила, чтобы не уронить собственное достоинство: «Это еще не значит, что я соглашусь стать его женой».

Оливия приободрилась. Чистая, в сухой одежде, она вернулась к костру в отличном расположении духа. Лигест, хозяин костра, звучно храпел, раскинувшись на подстилке и прижав к груди почти пустую бутылку с «мочой пантеры», как называли самогон матросы. Видимо, хозяин распорядился вознаградить команду за тяжкий труд, и теперь все были в стельку пьяны.

«Мужчины!» — презрительно скривилась Оливия, глядя на храпящего Лигеста, придвинулась к углям и в неверном свете стала искать палки с нанизанными на них кусками сочного мяса, но их нигде не было видно. «Неужели украли?» — ужаснулась Оливия и сразу увидела жалкие обугленные комочки. Она достала ножом угольки, тщательно изучила и поняла, что они с Сэмюэлем остались без ужина. «Как это могло произойти?» — жалобно всхлипнула девушка, и именно в этот момент к костру подошел Шелби. Почуяв запах горелого мяса, он угрюмо пнул угли носком сапога и сказал:

— Я же велел нарезать свежих ивовых веток, а вы просто наломали палок с сухого поваленного клена.

— Да какая разница? Ива, клен. Для меня все деревья одинаковые, — стала оправдываться Оливия.

— Ветки сухого дерева сгорают за полчаса, а зеленые держатся на огне гораздо дольше, — пояснил он. — Почему вы не достали мясо с углей ножом, когда оно упало в костер?

— Я на минуту отошла от костра, чтобы помыться и переодеться в сухое. Вы же сами говорили, что от меня воняет, — огрызнулась Оливия.

— Детей в подобных случаях оставляют без ужина, а вы ведете себя, как неразумный ребенок, — с укором сказал Сэмюэль.

— Правильно. Меня нужно морить голодом. Все остальное вы уже испробовали, — жалобно закричала девушка, и тут в ее животе громко забурчало.

— Нет, далеко не все, — возразил он, отшвырнув сгоревшее мясо. — Если вы поторопитесь, возможно, удастся раздобыть немного жаркого у Быстрой Ноги, пока она еще не выкинула остатки. Принесите еду в палатку. — Сэмюэль повернулся и двинулся прочь.

— Я вам не рабыня, Сэмюэль, — крикнула ему вслед Оливия. — Можете сами себе принести жаркое.

Полковник развернулся и холодно сказал:

— В таком случае я буду спать один в моей палатке. Вы все поняли, надеюсь?

Девушка сцепила зубы и отправилась за едой.

Они поужинали у небольшого костерка, который Сэмюэль разложил недалеко от палатки. Время от времени Шелби ловил на себе испытующий взгляд девушки, когда та думала, будто он смотрит в другую сторону. «Наверное, беспокоится, — подумал полковник, — боится оказаться наедине со мной в маленькой палатке». Его это тоже несколько тревожило, но по иным причинам. Хотя временами девушка приводила его в такую ярость, что он готов был задушить ее собственными руками, она продолжала волновать его, как и прежде. Ночью достаточно будет руку протянуть, и… Нет, не годится. Он принял решение, и нужно его держаться.

«Прекрати!» — приказал себе Сэмюэль, бросил ложку в наполовину пустую жестяную миску и отодвинул ее в сторону.

— Ничего не могу понять, — пожаловался полковник. — Этой проклятой индианке удается приготовить прекрасную оленину таким образом, что на вкус — будто вонючая ворона!

— Я тоже этого не понимаю. У моего опекуна всегда были отличные повара! — Оливия не могла удержаться, чтобы не уязвить его, и стрела достигла цели, потому что Сэмюэль посмотрел на нее с нескрываемым возмущением.

— На Миссури люди учатся готовить себе сами… или остаются голодными.

— Или, если речь идет о мужчинах, они могут купить себе женщину, чтобы она готовила за них. — Оливия прикусила язык. Научится ли она когда-нибудь думать, а потом говорить? Девушка покраснела до корней волос, возблагодарив темноту, скрывшую ее смущение, и потихоньку отодвинула миску с едой, к которой почти не притронулась.

— За хорошую женщину в этих местах отдают несколько лошадей, а вы мне достались всего за одну кобылу. — Сэмюэль секунду помедлил и добавил: — Теперь понимаю, что мне следовало оставить кобылу. — Он повернулся и пошел к палатке.

Когда Сэмюэль наклонился, чтобы поднять полог, над его головой пролетела запущенная Оливией миска с жарким, залив одежду жирным соусом и осыпав кусками мяса и овощей. Полковник выпрямился, разразившись громкими проклятиями, и стряхнул с себя пахучее месиво, потом поднял руки, рывком стянул кожаную рубашку и бросил девушке, холодно приказав:

— Это должно быть постирано и готово к завтрашнему вечеру! — И скрылся в палатке.

Оливия бессильно опустилась на землю. У нее пересохло во рту, когда в слабом огне костра она увидела его обнаженный бронзовый торс. Из памяти не изгладилось воспоминание, какой могучей и твердой она ощущала его грудь, когда Сэмюэль сжимал ее в своих объятиях и страстно целовал. Она и сейчас будто чувствовала его мускулистые руки, обхватившие ее в воде и притиснувшие к его телу. На глаза навернулись горячие слезы, и в горле застрял комок, мешавший дышать.

«Я хочу по-прежнему быть желанной… а он меня отвергает… я не нужна ему даже как наложница», — всхлипнула Оливия. Нет, у них ничего не получается, вечные ссоры, и, что бы она ни говорила, что бы ни делала, Сэмюэль только еще больше раздражается. Ну почему все так неудачно складывается? Что происходит? Прежде Оливия никогда не страдала ни из-за одного мужчины, небрежно отвергала самых горячих поклонников, даже самых достойных, которые ухаживали за ней в Вашингтоне. А теперь… Что теперь? Возможно, ее нынешнее состояние объясняется тем, что она оказалась в полном одиночестве в забытом Богом месте среди банды грубых, грязных и опасных людей, брошенная на произвол судьбы своим опекуном, негодяем и предателем? Может быть, ее чувство к Сэмюэлю столь сильно, потому что он единственный, кто был готов оказать ей помощь? «Но я ему не нужна», — стучало в голове.

— Тогда и он мне не нужен, — прошептала Оливия, прекрасно осознавая, что лжет самой себе.

Сэмюэль ворочался в палатке с боку на бок, но не мог заснуть, несмотря на страшную усталость. Прошло довольно много времени, а Оливии все не было, в голову лезли непрошеные мысли, и на сердце было тревожно. Шелби уж было хотел встать и отправиться на поиски Оливии, но в этот момент она откинула полог палатки и вползла внутрь. Как только девушка наконец улеглась, полковник повернулся к ней спиной и моментально заснул.

Оливия лежала на спине, плотно прижав руки к бокам, незряче уставившись в чернильную темень. Палатка казалась крохотной, а спавший рядом мужчина громадным и будто заполнял все пространство. От него исходила враждебность, и девушке было трудно просто лежать рядом, но она боялась повернуться спиной, опасаясь случайно прикоснуться к нему в темноте или, хуже того, громко расплакаться. «Нет, так дальше не может продолжаться», — проносилось в голове.

Судно достигнет торгового склада Мануэля Лисы в верховьях Миссури только через два месяца. Значит, еще два месяца придется терпеть приступы дурного настроения Сэмюэля, выполнять его приказы и молча сносить холодное презрение, если не удастся ему угодить. В Сент-Луисе Оливия наивно полагала, будто самое страшное, что с ней может случиться, — это стать наложницей полковника. Оказывается, гораздо хуже, когда Сэмюэля настолько раздражает ее присутствие, что он не хочет до нее дотронуться.

Память подсказывала все резкие и жестокие слова, которые довелось услышать от Сэмюэля за дни путешествия, и слезы лились рекой, сбегали по щекам и капали на грубое шерстяное одеяло под головой. Несколько раз Оливия чуть было не совершила немыслимое. Ее подмывало обхватить его широкие плечи, прижаться к нему и молить о прощении, просить, чтобы больше на нее не сердился. Когда возникало такое желание, с каждым разом ей все труднее было сдержать себя, пока наконец не стала очевидна простая истина.

Она полюбила Сэмюэля Шелби, а он считал ее ветреной и безнравственной, обычной шлюхой, готовой продаться тому, кто больше заплатит; и цена ей по милости ее опекуна — скаковая лошадь. Но как мог Сэмюэль поверить лживым словам Вескотта после того, как сжимал Оливию в своих объятиях в хижине близ Вашингтона и страстно целовал в саду у особняка Шуто? После того, что было между ними, он должен был верить только ей.

Приходилось признать жестокую правду: Сэмюэль готов верить любой гадости о ней, считая, что раз Оливия не стеснялась скакать на лошади в мужской одежде, то, значит, была недостойна носить его имя. Правда, он вообще не собирался ни на ком жениться, о чем и объявил Вескотту. Но ведь это он буквально довел ее до изнеможения своими жадными поцелуями там, в Виргинии, а в то время в Вашинтоне его ждала законная супруга. Это он был агрессором, а она жертвой. Жизнь так несправедлива.

В конце концов Оливия все же свернулась калачиком и стала засыпать, успев напоследок подумать, что, если посчастливится вернуться в Сент-Луис, она обязательно раздобудет денег на проезд до Нового Орлеана. Там можно начать новую жизнь и выбросить из головы полковника Сэмюэля Шелби. Правда, вначале надо добраться до Сент-Луиса, но обратная дорога вниз по реке не так страшна, как рисовалось прежде. Хотя Шелби много говорил о всевозможных опасностях, подстерегавших путешественников, в пути им не встретилось ни одного враждебно настроенного индейца, даже хищные звери не попадались. И тут Оливия вспомнила о многочисленных бурных ручьях и реках, впадавших в Миссури. Они не являются препятствием, когда плывешь на лодке, но если идти пешком, преодолеть бурные потоки непросто, особенно когда человек не умеет плавать. Вот если бы была лошадь! Однако лошади не было. На этой грустной ноте девушка наконец забылась тяжелым сном.

Ночь стояла прохладная, костер прогорел, и в палатке стало холодно. Оливия озябла во сне и инстинктивно потянулась к теплу, исходившему от Сэмюэля, и он тоже придвинулся, беспокойно ворочаясь с боку на бок. Внезапно он вздрогнул и открыл глаза. Его щеку дразняще щекотала прядь длинных волос, а под одеяло пробралась мягкая рука. Обычно полковник раздевался догола, если ложился спать в нормальной кровати, но в пути предпочитал спать частично одетым. Сейчас, едва пробудившись от сна, он почувствовал, как тонкие пальцы поглаживают его грудь. В ту же секунду Сэмюэль ощутил тепло женского тела, тесно прижавшегося к боку. Нет, не может быть. Просто приснилось.

В полной темноте перед глазами встало чудное видение. Призывно тянула руки и улыбалась огненно-рыжая соблазнительница в прозрачной ночной сорочке. Сэмюэль нежно провел рукой по тонкой талии и ощутил ладонью маленькую упругую грудь, сжал пальцы и почувствовал, как затвердел сосок. Он впился губами в ее губы, требуя языком, чтобы она раскрыла губы. Девушка тихо застонала, раскрыла губы, обвила руками его плечи и тесно прижалась, жадно отвечая на страстный поцелуй.

Теперь Оливии стало тепло. Нет, она вся пылала огнем. В низу живота возникла томящая боль, сами собой задвигались бедра, и обожгло неутолимое желание. Она чувствовала тяжесть мужского тела и ласковые, жадные, требовательные руки, от прикосновения которых бросало в жар и холод. Горячие губы на ее губах вернули девушку к тому блаженному моменту, когда Сэмюэль впервые ее поцеловал. Да, конечно же, Сэмюэль!

Она узнала его, его страсть и пылкие ласки. За те короткие мгновения, которые они провели вместе, Оливия изучила и узнала Сэмюэля. Еще до конца не проснувшаяся, одержимая ненасытным желанием, она отдалась на волю своим инстинктам и его рукам. Они распахнули ворот рубахи и легли на грудь, ласкали и теребили, и все тело ныло и содрогалось. Девушка провела ладонями по его плечам и запустила пальцы в жесткую шевелюру. Оливия не помнила себя, утонув в новых, доселе неизведанных ощущениях, и страстно желала одного — чтобы это длилось вечно.

Сэмюэль попытался сорвать прозрачную ночную сорочку со своей искусительницы, но рука натолкнулась на пояс, а ниже нащупала грубый материал мужских брюк. Ширинка была доверху застегнута. Брюки? Куда подевалась ночная сорочка? Кто пытается его соблазнить? Черт побери! Да ведь это Оливия!

Как будто его окатили ледяной водой из ведра. Ну конечно же, они в палатке, и эта трижды проклятая кошка пытается его соблазнить! Да и сам хорош, нечего сказать. Еще немного, и она бы преуспела. Бормоча проклятия, полковник отпрянул от девушки, словно наткнулся на скорпиона.

— Видимо, вы решили, что скорее поймаете мух на мед, чем с помощью уксуса. — Сэмюэль постарался влить как можно больше яда в свои слова. — Знаете, у вас почти получилось. Вот только нужно было заранее снять брюки. Тогда бы я точно попался.

Оливия еще не пришла в себя. В темноте по-прежнему ничего не было видно, и лишь струя холода побежала по обнаженной груди, только что прикрытой горячей грудью Сэмюэля. Он отодвинулся куда-то, и ей снова стало зябко. Теперь девушка окончательно проснулась и ужаснулась, осознав, что могло произойти. Видимо, во сне она замерзла, в поисках тепла придвинулась к Сэмюэлю, а он подумал, будто она пытается его совратить.

— Если бы я хотела вас соблазнить — а у меня и в мыслях этого не было, — уж я бы сняла брюки, а вы сами видите, что я этого не сделала, — торопливо проговорила Оливия, запахивая рубаху. Она вытащила из-под себя одеяло и завернулась в него, благодарная темноте, скрывавшей их друг от друга. — Я не виновата в том, что вы такой похотливый.

В ответ он снова разразился проклятиями, укладываясь спать и стараясь отодвинуться как можно дальше от девушки.

Когда Оливия утром раскрыла глаза, маленькая палатка показалась просторной и очень пустой, а о прошедшей ночи напоминала только примятая трава в том месте, где спал Сэмюэль. Как ему удалось так тихо собраться и уйти, не потревожив ее сна? Из-за полога доносился гомон проснувшегося лагеря, люди перекликивались, звенели жестяной посудой и снимали палатки, шурша жесткой парусиной.

При свете дня бурные события минувшей ночи представились жутким кошмаром. Оливия села, обхватив руками колени, и погрузилась в грустные размышления. Что теперь о ней станет думать Сэмюэль? Как она посмотрит ему в глаза после того, что произошло? Чуть не произошло. Из глубокой задумчивости девушку вывел звук шагов. Кто-то остановился у палатки, и мужской голос произнес:

— Мадемуазель Сент-Этьен, это Мануэль Лиса. Нам надо поговорить.

 

11

— Не понимаю. Как это «он уехал»? — Ошеломленная Оливия глядела на испанца с недоверием и испугом.

— Сеньорита Сент-Этьен, я для того и пришел к вам, чтобы все объяснить. — Мануэль Лиса поднял руки, как бы призывая девушку успокоиться. По-английски он изъяснялся с сильным акцентом и с трудом подбирал слова. — Полковник… ему нужно к осагам. До их селения день пути вверх по реке Осагов. Отсюда не очень далеко.

— Значит, через пару дней он вернется? — с надеждой спросила Оливия, которой совсем не нравилось, что смуглолицый испанец упорно избегает ее взгляда.

— Если все пойдет, как он ожидает, то вполне возможно… — пожал плечами Лиса, — но если ему придется углубиться в территорию осагов, кто знает? Потому-то он и оставил мне вот это. — И он вручил девушке письмо.

Оливия быстро просмотрела письмо:

— Сэмюэль Шелби открывает для меня кредит и разрешает жить в его доме в Сент-Луисе.

Полковник проявил щедрость. Теперь в ее распоряжении была значительная сумма, тысяча долларов, и Оливия могла ее получить в банке «Куинн Меркантайл», где Шелби открыл счет. Девушка залилась густой краской, осознав, что испанец уже сделал из всего этого выводы относительно взаимоотношений, сложившихся между нею и Шелби. Она находится под его покровительством, но они не обручены. Проще говоря, для всех Оливия — его наложница. А прошлой ночью она действительно едва не стала ею.

— Я помогу вам вернуться в Сент-Луис, как только доставлю товары в форты. Сами понимаете, дело прежде всего. А затем мы пойдем обратно, это займет от силы двенадцать — четырнадцать дней.

— А сколько уйдет времени, чтобы добраться до фортов в верховьях Миссури? — спросила Оливия, заметив, что испанец намеренно опустил эту весьма существенную деталь.

— При хорошем попутном ветре мы сможем выиграть дней пять-десять, — ответил Лиса, для убедительности растопырив пятерню.

— Сеньор Лиса, меня интересует, сколько займет все плавание?

— Наверное, два месяца. Но вы не беспокойтесь. Я дал слово полковнику. Я, Мануэль Лиса, обещал ему, что вы будете в полной безопасности. Так я ему сказал, — заключил испанец и кивнул головой, словно это решало дело.

Оливия поняла, что бесполезно спорить с испанцем и пытаться его склонить к возвращению в Сент-Луис. Слезы тоже не помогут. Он вложил все свои сбережения в эту лодку с товарами и будет следовать вверх по реке до конца пути, чего бы это ему ни стоило. Лиса не станет бросать дело из-за какой-то приблудной девицы, даже если она она прольет море слез.

— Когда мы отправляемся в путь, сеньор Лиса? — с показным смирением осведомилась Оливия. Она уже приняла решение.

Два дня девушка втихомолку копила провиант и выпытывала у ветеранов речных походов информацию, после чего решила, что готова в путь. Если «ее полковник» мог позволить себе путешествие вверх по реке Осагов, она вполне способна одолеть путь вниз по Миссури до Сент-Луиса. В конце концов, ближайшее поселение Сент-Чарльз лодка миновала всего неделю назад. Да и в промежутке, помнится, попадались отдельные фермы и несколько небольших укрепленных фортов. К счастью, она не подалась первому порыву, не порвала в клочья письмо Сэмюэля и не швырнула его в лицо испанцу. На этот раз благоразумие — или это было чувство самосохранения — возобладало, и письмо осталось в целости и сохранности, а это означало, что у нее есть деньги. Значит, можно будет купить лошадь и достаточно продовольствия, чтобы хватило до конца пути.

«Я не намерена торчать здесь еще два или три месяца ради какого-то Сэмюэля Шелби, — убеждала себя Оливия. — В конце концов, по его вине я была вынуждена бежать из Сент-Луиса. Да, к сожалению, я ошиблась и отправилась в неверном направлении, но все можно исправить, чем и займусь сегодня же вечером». Как только все крепко заснут в палатках, девушка намеревалась потихоньку покинуть судно, где по настоянию Мануэля Лисы проводила ночи после отъезда Сэмюэля, который Оливия расценила как новое предательство.

Узел с одеялом, куда она засунула сухари и вяленое мясо, получился довольно тяжелым. Еда была, конечно, не самая вкусная, но когда основательно проголодаешься, все сойдет. Стояла полная луна, вахтенный находился у кормы. Следовало осторожно сползти в воду с носа лодки и пробраться к высокой раскидистой иве у берега — за ней беглянку не будет видно. Главное, не уронить узел и не потерять нож, который пришлось стащить из ящика в каюте. Оружие, правда, не ахти какое, и одно время Оливия подумывала украсть ружье, но она не имела не малейшего представления о том, как его заряжать и как стрелять, и решила не тащить на себе еще один тяжелый предмет, да к тому же бесполезный.

Подхватив узел, девушка вышла на палубу, ярко освещенную луной, и благополучно добралась до носа лодки. Но спуститься с нее оказалось не так просто, как представлялось раньше, потому что вода находилась в тени и надо было действовать вслепую. Когда ступни коснулись поверхности воды, Оливия непроизвольно тихо охнула. В это время года Миссури не балует купающихся теплом, и голые ноги обожгло холодом. Но сапоги были увязаны с прочими припасами, чтобы на намочить перед дальней дорогой.

У борта вода едва доходила до колен, поскольку нос лодки вытащили далеко на мягкий песок, но дно реки было усыпано камнями, крупными и мелкими, предательски скользкими или острыми как бритва. Оливия до крови закусила губу, шаг за шагом медленно продвигаясь к берегу. Одновременно приходилось балансировать с тяжелым узлом, тянувшим в сторону каждый раз, как девушка поскальзывалась или оступалась. Когда Оливия наконец выбралась на берег, ноги почти онемели от холода.

«Тем лучше. Зато теперь не почувствую, как изранены ноги о камни», — подбодрила себя Оливия, выходя на сухое и осторожно оглядываясь. Ближайший костер с разбросанными вокруг палатками находился всего в тридцати футах, но там все было тихо и спокойно. Огонь прогорел, и слабо тлели угли, звучный храп матросов перекликался с кваканьем лягушек. Оливия беззвучно пошла вдоль берега и, когда огни лагеря скрылись из вида, вскарабкалась футов на пятнадцать вверх.

Устроившись под сенью деревьев, девушка натянула сухие сапоги на холодные израненные ноги, встала и бросила прощальный взгляд на лежавший внизу лагерь. Конечно, жизнь среди матросов не сахар, но, по крайней мере, там Оливия была в относительной безопасности. А сейчас предстояло в полном одиночестве окунуться с головой в нечто неизведанное и враждебное. Способна ли она все это вынести и должна ли оставить позади мир знакомый, хотя и не всегда гостеприимный?

Впереди лежали неизвестные опасности, но нельзя же обрекать себя на два или даже три месяца постоянного унижения и стыда! Такую долю уготовил ей Сэмюэль, когда ушел своей дорогой, передав девушку Мануэлю Лисе, как передают не слишком нужное имущество, и лишь позаботился о том, чтобы «имущество» сохранили до его возвращения. «Нет, ни за что не вернусь!» — окончательно решилась Оливия и, отвернувшись от лагеря, пошла вдоль берега вниз по течению реки.

«Через неделю я вернусь в цивилизованный мир и буду плыть на судне в Новый Орлеан», — пообещала себе Оливия.

Через двое суток она была вынуждена признать, что заблудилась. В первую ночь она брела по лесу, темному, как душа грешника, ориентируясь на реку по бликам лунного света на поверхности воды. К утру, видимо, заплутала, следуя вдоль берега уже не Миссури, а одного из ее трех притоков, которые, помнится, миновала лодка, и прошагала больше десятка миль на северо-запад, а не юго-восток. Она поняла это по положению солнца, да и река казалась не такой широкой, как Миссури, и вода в ней была значительно чище.

Положение было безнадежное. На мили окрест ни единой живой души, и не видно даже дикарей. Ступни покрылись волдырями, а ноги и руки были иссечены колючим кустарником, когда она продиралась сквозь густые прибрежные заросли. Девушка шла всю ночь и большую часть дня с краткими привалами, чтобы перекусить и промочить горло, и прошлой ночью просто свалилась от усталости, закуталась в одеяло и замерла на сырой земле, вслушиваясь в звуки ночи. Со стороны воды слышались всплески, чмоканье и хрюканье, а из леса доносилось зловещее уханье совы, вой и рычание.

Было непривычно и боязно, но усталость взяла свое, и Оливия довольно быстро заснула, крепко сжимая в руке нож; разбудил ее яркий луч солнца, упавший на лицо. Девушка с трудом прожевала сухарь с куском вяленого мяса, запила водой и двинулась в путь. К полудню она обнаружила, что берега реки все больше сдвигаются и вскоре она вообще превратится в жалкий ручеек. Итак, Оливия потеряла свой главный ориентир.

Предположив, что река впадает в Миссури под прямым углом, Оливия решила перебраться на другой берег, повернуть строго на юго-восток и выйти к Миссури. Маршрут опасный и трудный, но иного не дано. В противном случае не хватит еды до первого поселения белых. Девушка сняла сапоги и медленно вошла в холодный стремительный поток, осторожно прощупывая ногами дно, чтобы не угодить в омут, но опасения оказались напрасными. В самом глубоком месте вода была ей до пояса, и Оливия благополучно выбралась на противоположный берег.

Стуча зубами, она вскарабкалась по крутому склону и подыскала уютное местечко среди камней на опушке сосновой рощи, присела на камень, нагретый солнцем, и незаметно задремала.

Оливия проснулась от какого-то странного сопения и ворчания. Солнце стояло в зените, Оливия протерла глаза и приподнялась, чтобы сориентироваться и определить источник странных звуков, и увидела невдалеке пару потешных лохматых созданий, задорно наскакивавших друг на друга и временами, сцепившись в клубок, катавшихся по земле.

«Какая прелесть!» — Оливия не была уверена, что это за существа, но зверюшки были милые и мохнатые, похожие на толстых щенков. Девушка подошла ближе, опустилась на колени и попыталась приманить малышей, обрадовавшись возможности прижать к груди что-то живое, теплое и мохнатое.

— Ко мне, ко мне, ну же, идите сюда, — позвала Оливия. Зверюшки прекратили возню и уставились на нее темными бусинками глаз, в которых светились настороженность и любопытство. Девушка сделала к ним шаг, но они тут же отступили. Тогда она вспомнила о вяленом мясе, вернулась, достала кусок и протянула его своим новым знакомым. Они повели носами и стали медленно приближаться, но в тот момент, когда девушка уже почти достигла цели и зверюшки были готовы взять еду из ее руки, мирную тишину солнечного дня разорвал жуткий рев. От реки в сторону Оливии мчалась громадная бурая медведица.

«Так это медвежата! — осенило Оливию. — Боже мой!» В памяти всплыли страшные истории о жестокости и кровожадности медведиц. Девушка метнулась вверх по камням, споткнулась о свою поклажу и едва не упала. Сапоги остались греться на камне, так что по лесу придется бежать босиком. Оливия слышала топот медведицы и звала на помощь, хотя помощи ждать было неоткуда. Она уже будто чувствовала, как ее настигает зловонное дыхание огромного зверя, но боялась оглянуться. Еще секунда, и ее разорвут на мелкие куски, и никто никогда не узнает, где и как погибла Оливия Сент-Этьен.

— Мама! Папа! Сэмюэль! Помогите! — кричала девушка. Она жадно хватала ртом воздух, глаза застилал градом катившийся пот, брюки цеплялись за колючие кусты. Бежать дальше бесмысленно. Оливия остановилась у спуска с холма, выхватила нож и сжала его в руке. Нет, она не позволит себя сожрать и будет сражаться до конца! Неужели конец? Девушка повернулась лицом к медведице, шепча молитву. Зверь встал на дыбы. Оливия приготовилась встретить смерть и вдруг услышала громкий мужской голос:

— Эй, мисс, не обижайте медведицу.

Девушка оглянулась и увидела гиганта с пылающим факелом в руке. Он заслонил своим телом сжавшуюся в комок девушку и заорал на медведицу:

— Эй, ты, успокойся! Иди к детям! Нечего людей пугать!

Незнакомец был не менее шести с половиной футов ростом, и его голова и лицо так заросли густыми седоватыми волосами, что он и сам порядком смахивал на медведя. На нем была одежда из мягкой оленьей кожи, украшенная по краям бахромой и бусами, и он мог похвалиться целым арсеналом разнообразного оружия, включая кривой охотничий нож устрашающих размеров. С шеи свисали пороховой рожок и мешочек с дробью, а в правой руке он сжимал длинноствольное ружье.

— Стреляйте! Ради Бога стреляйте! — закричала Оливия, с ужасом глядя, как медведица отмахивается лапами от трескучего огня.

Вдруг медведица опустилась на все четыре лапы и, неуклюже повернувшись, заковыляла прочь. Не веря своим глазам, Оливия смотрела, как удаляется медведица, направляясь к своим детенышам. Незнакомец тем временем бросил на землю и затоптал ветку, повернулся к девушке и дружески положил ей на плечо руку, казалось, такую же большую и мощную, как медвежья лапа.

— Ну что, жива? — ласково спросил великан, осматривая девушку с головы до пят.

— Спасибо, все в порядке, — с трудом выговорила Оливия, еще не успевшая прийти в себя после столь чудесного спасения от мучительной смерти. И тут ее охватила дрожь, начавшаяся у ног и подступившая к горлу. Все тело тряслось, в глазах потемнело, и сердце будто замерло. — Нет, кажется, не все в порядке, — слабо пискнула девушка, ощутив, как подгибаются колени.

— Да-а, что-то на вас лица нет, — сочувственно сказал незнакомец, — ничего, от меня многие шарахаются. Я, верно, больше похож на бизона, чем на человека. Потому и редко выхожу из леса. А зовут меня Микайя Джонстон, — представился он с легким поклоном, старомодным и очень милым, еще раз внимательно посмотрел на Оливию, затем отложил ружье, помог девушке подойти к ближайшему дереву и прислонил ее спиной к стволу.

— Почему вы не стреляли? — взволнованно спросила Оливия. — Зачем рисковали жизнью? Ведь от пылающей ветки толку мало.

— Не мог я стрелять. Ведь это медведица с медвежатами. Вы их видели. Они бы без матери погибли. Да и риска никакого не было. Медведи до смерти огня боятся. Я, когда услышал, как вы кричите, сразу все понял, схватил палку из костра и побежал сюда. Я здесь неподалеку расположился. Если хотите, пойдем со мной. Думаю, кофе и немного еды будут вам в самый раз. Вас как зовут?

— Оливия Сент-Этьен, к вашим услугам, месье Джонстон. Спасибо за то, что спасли мне жизнь. Я вам бесконечно благодарна… и действительно страшно проголодалась.

Великан громко расхохотался:

— У меня только что вскипел кофейник, и на огне доспевает жаркое, так что вы как раз вовремя.

При мысли о горячей пище Оливия невольно облизнулась и поспешила вслед за своим избавителем. Его лагерь был, как оказалось, практически рядом, на поляне, недалеко от того места, где девушка переходила реку. Весело трещал огонь под небольшим котелком на железном пруте, укрепленном на рогульках, на углях у края костра грелся кофейник, а чуть поодаль мирно щипала траву стреноженная лошадь.

Оливия блаженно опустилась на мягкие бизоньи шкуры и осмотрелась. Должно быть, ее спаситель был охотником, хотя не было видно растяжек из ивы, на которых обычно распяливали шкурки бобров. Правда, с толстой ветви ближайшего дерева свисала туша оленя со вспоротым животом, откуда были удалены внутренности, а края удерживали открытыми деревянные распорки.

Микайя взял жестяную кружку, собравшись налить гостье кофе, но вспомнил, что сам недавно пил из нее, отвернулся, протер замасленным рукавом куртки, наполнил черной густой жидкостью из кофейника и протянул кружку девушке.

Оливия с благодарностью приняла кофе, не спуская глаз с хозяина, накладывавшего в миску жирное варево из мяса, лука и прочих овощей. От миски исходил божественный запах. Девушка отпила из кружки и похвалила кофе, крепкий и ароматный, не имевший ничего общего с горьковатой жидкостью, которой потчевали на судне Мануэля Лисы. Легкая улыбка тронула ее губы при воспоминании о том, как она приготовила для Сэмюэля чудовищную смесь из зерен кофе и мути со дна реки.

— Сейчас вы выглядите чуть получше, мисс Сент-Этьен. Я очень рад, — сказал Микайя, передавая девушке миску жаркого.

— Вы варите отменный кофе. У меня такой не получается. — Оливия поставила кружку на землю, взяла миску и зачерпнула ложкой густое варево.

— Нет ничего проще. Надо положить пригоршню кофе на пару кружек воды, и все тут.

— Но предварительно зерна нужно смолоть… и налить чистой воды, а не грязи, — с улыбкой сказала Оливия.

Микайя шутки не понял и нахмурился. Тогда она рассказала, как варила кофе для полковника, и великан долго смеялся, в восхищении хлопая себя руками по бедрам и приговаривая:

— Того парня, верно, удар хватил, когда он попробовал кофе.

Надо бы признаться, что удар едва не пришелся по ней самой, но Оливия решила молчать об этом.

— Удивительно вкусно, — воскликнула она, отправив в рот очередную ложку и прикрыв глаза от удовольствия. — Это оленье мясо? — спросила, посмотрев на тушу оленя.

— Нет, оленя я убил совсем недавно и повесил, чтобы стекла кровь, а жаркое у меня стояло на огне с раннего утра. Мне тогда крупно повезло — попался скунс.

— Скунс! — Оливия выронила ложку и изумленно уставилась на охотника. Не может быть! Видимо, она ослышалась.

— Это же настоящий деликатес, — в свою очередь удивился Микайя. — Нежнее мяса не бывает. Главное — прикончить скунса до того, как он успеет махнуть хвостом. Я же говорил, что мне повезло. А потом надо аккуратно отделить его вонючий пузырь, чтобы не попало на мясо. Нет ничего проще.

Несколько секунд Оливия колебалась. Не давала покоя мысль о вонючем зверьке, но голод взял свое, и девушка снова взялась за ложку. Жаркое и в самом деле было превосходное.

Охотник с интересом наблюдал за девушкой. Другая бы, узнав, что ей на обед предлагают скунса, нос бы воротила, а эта уплетает за обе щеки и еще нахваливает. Да и раньше себя показала молодцом. Не каждый мужчина встретит разъяренную медведицу лицом к лицу, а эта рыжая стояла, крепко сжимая в кулачке крохотный ножик, готовая бороться до конца и дорого продать свою жизнь.

— Вы вроде бы из городских? — спросил охотник, присмотревшись к ее нежной бледной коже и грубой мужской одежде. — Что вы здесь делаете одна, переодетая парнем?

— Я сбежала… от человека, который меня предал… Нет, на самом деле даже от двоих людей, которые меня предали, — добавила она и тяжело вздохнула, глядя в теплые карие глаза Микайи. Видно, человек бывалый, много повидавший на своем веку. Обожженная солнцем и ветром кожа на лице задубела и будто вытерлась, как старое одеяло из шкуры бизона, и слегка лоснилась. В длинных темных волосах и окладистой бороде было много седины, но держался Микайя прямо и в нем чувствовалась большая сила, хотя Оливия решила, что ему много за пятьдесят.

Несмотря на огромный рост и устрашающую внешность, от охотника исходили мягкость и доброта. За всю свою жизнь Оливия ни разу не встречала человека, которому могла бы доверить свои сокровенные мысли, если не считать, конечно, родителей. А Микайя Джонстон почему-то располагал к откровенности. И, еще не успев опомниться, девушка уже излила ему историю своей жизни, поведав о гибели родителей, предательстве опекуна и о самом обидном — о том, как ее предал и бросил Сэмюэль.

— Да-а, — задумчиво протянул Микайя, выслушав Оливию до конца. — Похоже, у вас никого не осталось. Разве только дядя в Новом Орлеане, но и на него надежды мало, судя по тому, что он не пустил родную сестру с мужем и ребенком на порог. Если уж человек родной сестре отказывает в помощи, с ним лучше дела не иметь. Такие хуже зверей, потому что звери повинуются инстинкту, а людям Бог дал разум и чувства. Вот только они редко руководствуются сердцем или рассудком, — мрачно заключил охотник.

— Поэтому вы избрали жизнь вдали от людей? — осенило Оливию. Она чувствовала в Микайе Джонстоне родственную душу, как если бы оба были обижены жизнью и преданы близкими людьми.

— Такая молодая и такая проницательная, — удивился охотник. — Попали в точку, мисс. Наверное, я забрался в эту глушь в надежде найти здесь мир и покой. Природа — штука жестокая, но никогда не наказывает зря. Ее законы справедливы. А у людей… — Он не закончил фразу и умолк, угрюмо уставившись в огонь костра.

— У вас есть семья? — Оливия заранее знала ответ. Человек, который столь остро прореагировал на историю с дядей Шарлем, должен иметь семью.

— Была, но давно, когда я жил в горах Каролины. Была жена Мария, очень хорошая женщина, и ферму мы имели, правда, небольшую. Урожай собирали, когда какой, и я еще подрабатывал на кузнице. Была у нас и дочь, а сыновей Бог не дал. Жена из-за этого очень переживала, а потом с нами поселился Вейлон, сын ее сестры. Его мать умерла, когда он был совсем маленький, и с отцом не повезло — никудышный мужик и семью бросил. Вейлона мы растили как своего сына, но он часто болел в детстве и, наверное, из-за этого, когда подрос, начал пить, буянить и приставать к девушкам в городе, а в конце концов погиб. Мария места себе не находила, когда ей сказали, что Вейлона убили за кражу лошади.

— А что ваша дочь? — нерешительно спросила Оливия.

— Она всегда хотела уехать с фермы, — с тяжелым вздохом ответил Микайя. — Ненавидела нищету, искала красивой жизни и в пятнадцать лет сбежала с плантатором из Виргинии. Позже мать попросила священника написать письмо, чтобы узнать, как там наша дочка, а та отписала, что ее муж не хочет знаться со всякой рванью. Всего-то один раз и получили от нее весточку. Мария отправляла потом письмо за письмом, но без ответа, очень расстроилась, заболела и отдала Богу душу. После ее смерти я решил перебраться в Кьюмберленд. — Охотник улыбнулся, давая понять, что трагедия ушла в прошлое. — На сборы много времени не понадобилось. Оседлал коня, сплюнул в огонь и ускакал.

До сих пор Оливии казалось, что на ее голову свалились все беды мира, но сейчас ей стало стыдно за себя. Ее переживания не шли ни в какое сравнение с трагической судьбой Микайи Джонстона, и оставалось только поражаться его стойкости и мужеству.

— Выходит, вы прибыли сюда из самой Каролины? Пересекли Аппалачские горы, проехали через Кентукки, прежде чем добраться до Миссисипи?

— Пустяки. Мне случалось забираться еще дальше на Запад. Пару лет назад совершил небольшое путешествие с парнем по имени Култер, и мы забрались высоко в горы. Так высоко, что голова кружилась, когда вниз глянешь. Под ногами пропасть, а голова в облаках. Вот как высоко. Дошли до соленого океана и видели, как из земли бьет столб воды с грязью, будто из пушки. Воняет там, будто из пасти сатаны. Вот тогда и решил, что надо держаться ближе к Миссури. Здесь места отличные.

В Сент-Луисе до Оливии доходили из вторых и третьих рук казавшиеся неправдоподобными рассказы Култера. Он утверждал, будто своими глазами видел ямы с кипящей грязью и бившие из расщелин струи горячей воды, но ему верили немногие. Тем более что в ходе экспедиции Люиса и Кларка никто ничего подобного не встречал. А сейчас, глядя в глаза Микайи, девушка понимала, что он говорит правду.

— Много же вы повидали на своем веку, — заметила Оливия. — Это вроде, как говорят, увидеть слона.

Микайя в ответ рассмеялся:

— Мисс, я не только видел слона, но и пристрелил его, снял шкуру и мяса отведал.

— Ну, и как оно на вкус? — тоже улыбнулась Оливия.

Охотник на миг задумался, почесывая дремучую бороду и весело сверкая карими глазами. Наконец сказал:

— Уж больно морщинистый.

И оба расхохотались.

— Но вот, вы тоже попутешествовали на славу и мир повидали, всю Европу объехали, в Париже небось побывали и других местах, а я просто себе не представляю, как мог бы плыть через соленый океан.

— Долгое время меня тянуло назад, но это прошло после смерти родителей.

— А теперь?

— Теперь мне там нечего делать. Теперь я американка, как и вы. А вы охотник? — спросила Оливия, глядя на тушу оленя.

— Нет, я убиваю зверей только для пропитания. Ради шкуры или ради меха — никогда. Пускай этим другие занимаются, а я не буду стараться ради городских франтов, которые жизни не мыслят без шапки из бобра.

— Если вы не занимаетесь охотой и землю не возделываете, на что вы живете? — удивилась Оливия.

— Я занимаюсь всем понемножку, — добродушно пояснил Микайя. — У Гасконейды у меня удобная хижина, небольшое поле кукурузы и огород. Фрукты и орехи растут на деревьях, в реке полно рыбы, в лесу водятся олени и прочая дичь, так что есть мясо и шкуры. Вот за этим шел по следу несколько миль, — добавил охотник, махнув рукой в сторону туши оленя.

— Однако вы считаете, что в медведей стрелять нельзя?

— Никогда не убивал медведицу с детенышами. Это исключено, разве что в целях самообороны. Стрелял и в медведей, если не было другого выхода. Отличное мясо и очень теплая шкура.

— Приятно сознавать, что на этот раз разошлись миром и все остались при своих шкурах, — со смехом сказала Оливия.

— Хотите еще жаркого? — предложил Микайя. — Там полная кастрюля.

— Нет, спасибо, мистер Джонстон, я сыта. Было очень вкусно.

— Хотя жаркое из скунса?

— Несмотря на это, да, очень вкусно.

— Я был бы вам премного обязан, мисс Сент-Этьен, если бы вы называли меня по имени. Единственный человек, который говорил мне «мистер Джонстон», был судья Брэддок, приговоривший меня к штрафу в десять долларов за то, что у меня нашли самогонный аппарат, когда я жил в округе Клэкстон.

— Хорошо, но тогда и вы называйте меня Оливией. А в вашей хижине у Гасконейды есть самогонный аппарат? Мне говорили, что люди, выросшие в горах, делают такой самогон, что, когда выпьешь, дым валит из ушей.

— Нет, я варю самогон по рецептам равнин, не очень крепкий, просто чтоб настроение поднять. Да и получается совсем немного, так что спиртное не продаю, особенно индейцам, потому что они становятся дурными от спиртного. Впрочем, — добавил, почесав в затылке, — многие белые люди тоже дуреют от самогона.

— Поэтому варите ровно столько, сколько вам самому нужно?

— Ну да, хотя немного остается для гостей. Ведь если кого-то встретишь, надо же достойно принять человека. Законы гостеприимства и все такое.

— О себе могу сказать, что вы оказались очень гостеприимным хозяином, даже без выпивки.

Микайя секунду колебался, потом взглянул девушке в глаза и спросил:

— И что теперь собираетесь делать? Вы далеко забрались от дома.

— Дом… — повторила Оливия с мечтательным выражением. — Знаете, у меня никогда не было настоящего дома. Мои родители были, можно сказать, аристократами-цыганами, и на одном месте они долго не засиживались. Всю свою жизнь я кочевала из страны в страну и только последние три года имела нечто вроде постоянного дома, когда моим опекуном стал Эмори Вескотт. — При упоминании этого имени девушка передернула плечами и заключила: — Но туда я больше ни за что не вернусь.

— Если хотите, могу проводить вас до Сент-Луиса, но как вы оттуда доберетесь до Нового Орлеана?

— У меня есть кредитное письмо, — приободрилась Оливия. — Мне его дал… впрочем, не имеет значения. В общем, я смогу получить деньги и оплатить проезд на пароходе вниз по реке. — Внезапно она вскинулась, что-то вспомнив. — Черт, я оставила письмо на пригорке в своей поклаже. Когда за мной погналась медведица, я все бросила.

— Не волнуйтесь, ничего не пропадет. Как только медведица уведет своих малышей в другое место, мы заберем ваши пожитки. А я пока закончу разделывать свою добычу.

Микайя встал, прошел к туше оленя и стал аккуратно выбирать деревянные распорки из внутренней части. Наблюдая за ним, Оливия сглотнула подкативший к горлу тошнотворный ком. На этот раз все казалось не так страшно, как у реки, когда Сэмюэль заставил ее учиться у индианок. Во всяком случае, внутренности уже были удалены и все происходило на достаточно большом расстоянии, так что не доносилось запаха крови и свежего мяса. Оливию несколько удивляло, что эта малоаппетитная на вид процедура вызывает у нее любопытство. Возможно, сыграла свою роль нехитрая философия Микайи, разъяснившего, что он убивает зверей только ради пропитания. Охотник поступал разумно в отличие от матросов из команды Мануэля Лисы, которые часто открывали огонь с борта лодки по бегущим оленям, как в тире по движущимся мишеням, и это всегда вызывало у Оливии гнев и отвращение.

Девушка вспомнила, как ей было плохо, когда Сэмюэль принес убитого оленя и заставил участвовать в разделке туши, встряхнула головой, чтобы прогнать тяжелые мысли, и спросила:

— Зачем вы ставите деревянные распорки?

— Тогда воздух свободно гуляет внутри и ничего не портится, — ответил Микайя, тщательно вычищая тушу оленя изнутри длинным острым ножом. Обрезки он отбрасывал далеко в сторону, пояснив, что их подберут скунсы и еноты.

Завершив работу, охотник вымыл руки у берега реки, и они отправились к пригорку, где девушка оставила свои пожитки. Там их ожидало страшное зрелище. Все вещи были разбросаны, будто разметаны бурей, одеяло разодрано в клочья, запасная одежда порвана. Больше всего пострадала кожаная сумка, где хранилось вяленое мясо и немногочисленные личные вещи. К счастью, уцелел медальон с портретом родителей, и Оливия, всхлипывая, схватила его и прижала к груди. Потом кинулась на розыски письма, но смогла найти только обрывки бумаги, попыталась их соединить и вскоре поняла, что из этого ничего не получится. Местами чернила расплылись, и многих кусков не хватало.

Оливия упала на колени и разрыдалась. Все кончено. Теперь ей никогда не выбраться из этой глуши.

— Медведица погуляла, — мрачно заметил Микайя. — Видно, хотела поживиться твоими припасами.

— Мне некуда идти, — всхлипнула Оливия, глотая слезы. — Без кредитного письма я не смогу оплатить проезд до Нового Орлеана.

Микайя Джонстон неуверенно переминался с ноги на ногу, глядя на струи слез, сбегавших по щекам девушки, несколько минут помолчал, прокашлялся и сказал:

— Не плачьте. Вы мужественная девушка. Я сам видел, как вы встретили медведицу лицом к лицу. Здесь тоже можно жить, а со мной не пропадешь. Если хотите, будем держаться вместе и вместе охотиться. — Охотник протестующе поднял руку, когда Оливия вскинула голову. — Нет, нет, не подумайте ничего плохого. Я не собираюсь брать вас в жены. После смерти Марии мне женщины не нужны. Вы похожи на нашу дочь Джо-Бет, только волосы у нее были темнее, чем у тебя, но такие же рыжие, как у матери. Я очень скучаю по дочери… — Он не закончил фразы и умолк, ожидая ответа.

Оливия встала, вытерла слезы и с улыбкой сказала:

— Значит, вы считаете, что из меня получится охотник?

«Погоди, Сэмюэль Шелби! Я еще тебе покажу, на что я способна!»— пронеслось в голове.

— Конечно, получится, — с широкой улыбкой заверил девушку Микайя. — Даже лучший охотник, чем я.

Оливия запрокинула голову и от души расхохоталась.

 

12

— Белый Волос сказал, что дал клятву и американцев никогда не предаст, — презрительно процедил сквозь зубы Пожиратель Змей и вытер локтем обильные струи пота, стекавшие со лба. На открытой поляне жестоко припекало осеннее солнце, и воздух дрожал от жары перед глазами троих мужчин, усевшихся в кружок.

Стюарт Парди смерил молодого воина безучастным взглядом. Англичанину понадобилось несколько месяцев, чтобы разыскать небольшую группу юношей-индейцев во главе с Пожирателем Змей, недовольных нынешними вождями племени. С этим молодняком и предстояло сейчас поработать, так как не увенчались успехом попытки привлечь на сторону англичан крупные поселения на реке Осагов с помощью спиртного — переправить туда большую партию виски не удалось. И все из-за Шелби, будь проклят агент президента Соединенных Штатов! Он успел добраться до индейцев раньше англичанина, выступил на Большом совете и убедил осагов сохранить верность договору с американцами. Однажды Парди подвернулся случай расправиться с противником, но дело сорвалось. Не беда, все еще впереди, и в следующий раз этому мерзавцу не уйти.

И все же минувшее лето не прошло зря. Парди сопутствовала удача на переговорах с исконными врагами осагов — сау, живущими на востоке. Добившись от них согласия на поддержку британской короны, Парди двинулся на север и склонил к союзу с англичанами сиу и рисов, но эти племена жили слишком далеко, их поддержка не имела большого значения. Сейчас перед ним стояла самая сложная задача — убедить перейти на сторону Британии самое могущественное в бассейне Миссури индейское племя.

Парди повернул голову, и его почти бесцветные глаза, как заточенные пики, легко пронзили броню самоуверенности молодого воина.

— Разве ты боишься старика? — холодно спросил англичанин.

Дух Огня, ближайший помощник главаря группы недовольных, оскорбился и положил руку на рукоятку томагавка, торчавшего из-за пояса, но Пожиратель Змей только зло усмехнулся и презрительно обронил:

— Должно быть, англичанин просто глуп и ничего не смыслит в том, как решаются вопросы на Совете старейшин. У Белого Волоса большая сила. Старейшины его слушаются, и нельзя выступать против него открыто. Вот если англичане одержат решительную победу на Востоке… — Молодой воин многозначительно посмотрел на Парди. — Так как насчет победы?

— Не беспокойся, победа будет. Имеющие уши да услышат. — Парди драматически воздел руки. — Гудит земля от далекого севера до крайнего юга, и знают слово там, где воды Матери Всех Рек впадают в бескрайний океан. Твои братья из великого народа шони, живущие по берегам могучей реки и к востоку от нее, маскоги и семинолы, чероки и чоктау — все внимают Текумсеху, другу нашего отца-короля. Вождь племени шони зовет к созданию великой конфедерации, которая охватит огромные территории от Великих озер на севере до океана на юге. Если все племена пойдут за Текумсехом войной на американцев, неужели осаги останутся в стороне и будут сидеть у костров, как жалкие женщины?

— Смело сказано. А ты сможешь это повторить на Совете старейшин? — ядовито поинтересовался Дух Огня.

— Давай проверим, — парировал Парди, зло прищурившись.

Пожиратель Змей важно молчал, неспешно посасывая длинную глиняную трубку, к которой по очереди прикладывалась вся троица, и мысленно нахваливая табак, подаренный англичанином. Молодому воину не терпелось взобраться на самую вершину и стать вождем племени, но эта должность обычно переходила по наследству, и кандидат получал одобрение Совета старейшин. Пожиратель Змей не происходил из рода вождей, но рассчитывал занять высокий пост, если удастся заручиться поддержкой совета и нанести поражение Похуске, своему злейшему врагу. Для этого требовался могущественный союзник, и, возможно, хитрец-англичанин способен сыграть такую роль.

— Когда великое племя осагов вновь соберется в зимнем лагере у реки, чтобы собрать урожай и подготовиться к зиме, я попрошу Совет старейшин выслушать тебя, если ты не побоишься сказать свое слово и сможешь предложить достаточно подарков. Старейшины должны воочию убедиться в щедрости твоего короля.

— Если ты предоставишь мне такую возможность, о Пожиратель Змей, ты сам увидишь, как далеко простирается щедрость моего короля, — заверил индейца Парди. — Король-отец может одарить так, как его верным слугам и не мечталось.

С этими словами англичанин достал бутылку виски и передал Духу Огня, который незамедлительно приложился к горлышку.

«Дайте мне только шанс, а я уж покажу вам щедрость короля. Надолго запомните», — думал Парди.

Осень в этом году выдалась на редкость теплой, что обещало мягкую зиму. Следовательно, можно ожидать богатого урожая и хорошей охоты. Жаркое солнце жгло спину Оливии, копавшей картошку на маленьком огороде. Она уже надергала моркови, отобрала лучшие початки кукурузы на ужин, и оставалось только нарвать дикого лука в лесу. Оливия присела на корточки, подставив разгоряченное лицо свежему ветерку, и с удовольствием окинула взглядом красивую долину, ставшую ее домом в последние месяцы.

Микайя построил хижину возле берега Гасконейды, небольшой реки с кристально чистой водой, бравшей истоки у горных отрогов на юге и змеившейся среди лесистых холмов. Дом был сложен из кедра, а щели меж бревнами тщательно замазаны глиной с соломой, так что стены надежно защищали от зимних холодов. Одноэтажное, квадратной формы, предельно простое сооружение венчала плоская крыша, сделанная из толстых жердей, переплетенных гибкими прутьями, и покрытая той же смесью, которой были промазаны стены, — непроницаемой для дождя и снега. Свет проникал в хижину только через дверь и два крохотных оконца, но в теплое время года дверь постоянно стояла открытой и был аккуратно закатан пергамент, обычно затягивающий окна.

Подоконники украшали примитивно сколоченные ящики с цветами, что немало удивило Оливию при первом знакомстве с домом. Она еще больше изумилась, когда Микайя с гордостью продемонстрировал грядки цветов, которые он высадил рядом с кукурузой, картофелем, горохом и прочими овощами. А еще он выращивал полезные травы и специи. Микайя Джонстон оказался человеком редким и удивительным, сочетавшим пугающую внешность с исключительно мягкой душой.

— Только круглые идиоты питаются одним мясом и не употребляют зелени, — не раз говорил Микайя. — Я знавал немало крепких мужиков, погибших от цинги, потому что они ели только мясо. Человеку требуется и мед тоже, и поэтому я отыскиваю пчелиные дупла на деревьях и у меня мед всегда в запасе.

— А зачем тебе всякие специи и цветы? — полюбопытствовала Оливия.

— Специи придают вкус пище. Моя Мария всегда использовала приправы и цветы тоже любила, говорила, что способствуют пищеварению. Любуешься их красотой, и на душе легче. Семена я привез из Каролины. А теперь подхожу к окну — и так хорошо пахнет.

Внимательный и отзывчивый, с хорошим чувством юмора, хозяин хижины все больше нравился Оливии. А однажды достал из своих закромов скрипку и окончательно покорил девушку, сыграв зажигательную песню горцев Каролины.

Негромко мурлыкая полюбившуюся мелодию, Оливия пошла к реке помыть овощи. По дороге нащипала дикого лука, памятуя уроки Микайи. Он научил ее ценить дары природы — дикие фрукты, орехи и ягоды, травы и коренья, придававшие любому блюду неповторимый вкус. Под руководством мудрого великана девушка теперь могла отличить съедобные ягоды и травы от ядовитых и собрать в лесу добрый урожай.

Однако новая жизнь далась нелегко, и многое пришлось постигать с азов, идя тернистым путем проб и ошибок. Первые опыты у громадной печи, сложенной в углу хижины из камня, дали плачевные результаты. Руки покрылись синяками, ссадинами и ожогами, оленье мясо невозможно было прожевать, а кукурузные лепешки подгорали и крошились. Но со временем Оливия овладела искусством готовить мясо в духовке и жарить лепешки на тяжелой чугунной сковородке. Она теперь умела даже приготовить вяленое мясо со специями, душистое и питательное, не имевшее ничего общего с глинистой массой, которой потчевали матросов Мануэля Лисы их жены-индианки.

Девушка, выросшая в городе, могла нынче похвастаться навыками, без которых немыслима жизнь на природе. К примеру, она умела снять шкуру с туши бизона, вычистить железной щеткой, а потом втереть пепел и мозги, чтобы придать шкуре мягкость и эластичность. Когда Оливия впервые погрузила руки в серое месиво из пепла и мозгов и приступила к работе, следуя указаниям Микайи, ей невольно вспомнилась глупая девица, которую стошнило от запаха крови, когда Сэмюэль велел помочь индианкам при разделке туши оленя. С тех пор она дала себе зарок ни при каких обстоятельствах не пугаться вида или запаха крови.

Иногда Микайя брал ее с собой в лес расставлять силки и капканы, показывал, как правильно читать следы зверей. Оливия довольно быстро научилась готовить вкуснейшие блюда из жирных диких кроликов и тучных дроф, но прошло много времени, пока ей далось искусство меткой стрельбы. Зато сейчас она могла поразить мелкую дичь с первого выстрела, хотя для этого нужно было постоянно практиковаться, в том числе на мишенях, которые устанавливал Микайя. Он требовал жалеть зверей и убивать ровно столько, сколько надо для ежедневного пропитания, хотя с приходом осени от этого правила пришлось отказаться — наступал сезон заготовки мяса впрок на зиму. Как раз на будущей неделе Микайя собирался на охоту за крупной дичью, и Оливия с нетерпением ждала того дня.

Она тщательно вымыла овощи в ручье и направилась назад к хижине. Недалеко от входа на железном штыре висела кастрюля над костром, пламя которого почти не было видно в ярких лучах послеполуденного солнца. В теплое время года еду готовили на свежем воздухе, чтобы ночью не было душно спать в доме. Оливия встала на колени у костра, сняла крышку с закопченной чугунной кастрюли и блаженно втянула носом аромат розмарина и оленины, потом размешала тушеное мясо поварешкой, нарезала овощей и забросила в кастрюлю. Пока еда доспеет, на что уйдет не один час, есть время заняться шкурой бизона, из которой должно получиться теплое пальто на зиму.

— Для девицы, которая в детстве не умела даже нитку продеть в иголку, я справляюсь не так уж плохо, — похвалила себя Оливия, терпеливо протаскивая длинную стальную иглу сквозь толстую бизонью кожу. Уроки Микайи явно не пропали даром.

За работой время бежало быстро, и девушка не заметила, как солнце начало клониться к закату. Она встрепенулась и подняла голову, заслышав звуки голосов и собачий лай, доносившиеся снизу из долины. Оливия радостно улыбнулась и встала в ожидании гостей.

— Вот это да! Пахнет так, что слюнки текут. Ты молодец, Искорка, — весело крикнул издали Микайя, выходя из густых зарослей на склоне холма. Он дал девушке такое прозвище не только по цвету огненно-рыжих волос, но и из-за ее вспыльчивого, огненного характера.

Из-за спины хозяина вперед вырвался громадный кудлатый пес грязно-белого окраса с изуродованным левым ухом и во весь опор помчался к Оливии, вертя лохматым хвостом и подвывая в предвкушении встречи.

— Ну что, псина? Что скажешь, Буян? — нежно приговаривала Оливия, безуспешно пытаясь уклониться от горячего шершавого языка, облизывавшего ее щеки. Пес с наскока едва не сбил девушку с ног и теперь не сводил с хозяйки темных влажных глаз, в которых светилось обожание.

Оливия терпеливо сносила бурные ласки, припоминая, как перепугалась, когда подошла к хижине Микайи впервые. Дорогу к двери перегородило грозно рычавшее лохматое чудовище. Растерявшаяся было девушка быстро сумела найти путь к сердцу зверя, и не прошло и часа, как пес валялся на спине, подставив живот в ожидании, что его почешут. Глядя на это, Микайя божился, что свершилось чудо. Буян не признавал посторонних, и чужакам не рекомендовалось до него даже дотрагиваться. Видимо, в память пса навсегда врезались жестокие обиды раннего детства, когда над ним измывались под пьяную руку прежние хозяева, из рук которых вызволил его Микайя. Он пригрел и откормил Буяна, и пес отвечал ему преданностью, но всех остальных людей на дух не переносил — пока не появилась Оливия. С нею они стали неразлучными друзьями. Девушка скармливала Буяну лучшие куски со стола, а по вечерам они лежали рядышком у огня, Оливия почесывала псу живот и напевала песенки, которые наигрывал на скрипке Микайя.

— У нас сегодня гости, — объявил хозяин хижины, приближаясь к костру. Рядом с ним шел высокий, гибкий индеец из племени осагов.

— Приветствую тебя, Железный Коршун, — сказала Оливия с вежливым поклоном. Одетая в длинные чулки из оленьей кожи и короткую хлопчатобумажную тунику, подобную той, какую носил ее приемный отец, она спокойно стояла перед гостем, не обращая внимания на его крайне необычный вид.

По традиции его народа, голова и лицо индейца были гладко выбриты, брови выщипаны и лишь с макушки на спину свисала длинная черная косичка с искусно вплетенными ракушками и перьями. Обнаженное по пояс мускулистое тело цвета старой бронзы покрывала синяя татуировка, изображавшая подвиги воина в былых баталиях. Мочки ушей растянулись под тяжестью огромных серег из кости и стекла, а шею украшали несколько рядов тяжелых бус. Железный Коршун являл собой образец варварского великолепия.

В былые времена Оливия бы упала в обморок при виде столь страшного дикаря, а сейчас отнеслась к гостю без тени смущения. С тех пор как она поселилась в хижине Микайи Джонстона, девушка ко многому привыкла и научилась ладить с индейцами разных племен, особенно с осагами, верховодившими в этих краях. Микайя поддерживал добрые отношения с коренными жителями и вел с ними активную торговлю, обменивая стальные топоры, ножи и прочие предметы домашнего обихода, которые производились в мире белых, на всякие полезные вещи, которые ему приглянулись или которые можно было позднее продать за наличные в белых поселениях, — жилеты из мягкой оленьей кожи с вшитыми иглами дикобраза, мокасины, разукрашенные бусинками, керамическую посуду и водонепроницаемые корзины из тростника.

В ответ на приветствие Железный Коршун важно кивнул и искоса глянул на «сына-дочь» Большого Медведя, как называли Джонстона индейцы. Индеец не понимал, как женщина может жить и охотиться по обычаям Длинных Ножей, так как не женское это дело, но готов был смириться с таким поведением из уважения к Большому Медведю. Изъяснялись они друг с другом на чудовищной смеси английского, испанского и языка осагов.

— Рад тебя снова видеть. Ты подготовила свои ножи к большой осенней охоте? — спросил Железный Коршун, в глазах которого плясали смешинки. Он отлично знал, что сын-дочь пойдет на охоту с Большим Медведем и не станет рассиживаться у костра в ожидании возвращения мужчин с добычей, подобно прочим скво, но уж очень хотелось немного поддразнить девчонку.

Оливия не спешила с ответом, наполнила две жестяные миски густым рагу, вручила одну гостю и с улыбкой сказала:

— Большой Медведь и я возьмем с собой не только ножи… нам понадобится и острый глаз, чтобы выследить бизона.

— Я же тебе говорил, что моя Искорка за словом в карман не лезет, — рассмеялся Микайя, звучно хлопнув рукой по бедру. — Да и отваги ей не занимать. Ты бы посмотрел на нее, когда я впервые дал ей карабин и сказал, что пора научиться стрелять.

Джонстон принял миску с тушеным мясом, присел на корточки в тени большого дерева, растущего возле хижины, и продолжил свой рассказ. Вопреки обычаям осагов, Оливия сразу же наполнила и свою миску и присоединилась к мужчинам. Прислушиваясь к словам Микайи о том, как прошлой весной она впервые в жизни взяла в руки ружье, Оливия вновь переживала те события, и прошлое вставало перед глазами.

С самого начала их жизни в хижине Микайя настоял на том, чтобы Оливия не выходила из дома без ружья, хотя оно и не было заряжено. «Привыкай, — говорил он. — Руки должны ощущать тяжесть оружия». Под его руководством она училась целиться в камни, деревья, парящих в небе коршунов и прыгающих с ветки на ветку белок, нажимать на курок и «убивать». Наконец Микайя объявил, что Оливия может сама зарядить гладкоствольный кремневый карабин калибра 0,69 дюйма и выстрелить.

Микайя проследил за тем, как она заряжает, одобрительно кивнул и сказал:

— Пока очень медленно, но быстро получится, когда попрактикуешься. Стрелять будешь вон туда. — И ткнул пальцем в старый дуб примерно в семидесяти пяти ярдах, на стволе которого он вытесал топором белую отметину размером чуть больше своего кулака.

Как только Оливия взвела курок, Микайя остановил ее.

— Погоди, Искорка, — сказал он. — Во-первых, запомни, что при возможности надо подыскать опору, положить ствол на камень или на ветку. Либо прислонись плечом к стволу дерева. Во-вторых, обязательно крепко прижми приклад, чтобы не ударило при отдаче. Вот так. Теперь пали!

Оливия повторяла эти движения уже сотни раз в прошлом и сейчас подняла ружье, прижала к плечу приклад, глубоко вздохнула, выдохнула и навела мушку на мишень. Как учил Микайя, все следовало проделать плавно, одним движением, а когда подведешь мушку под мишень, курок не дергать, а нажимать постепенно. Так и поступила. Раздался грохот, из дула вылетело облачко дыма, и девушка непроизвольно выронила оружие. Она не была готова ни к звуку выстрела, ни к сильной отдаче прикладом в плечо. Смутившись, она украдкой посмотрела на учителя.

— Ну что ж, для первого раза все не так плохо, — подвел итог Микайя, задумчиво почесывая бороду. — В мишень не попала, но дерево все же задела. Я видел, как отлетел кусок коры. — Он перевел взгляд на ружье, валявшееся на земле. — Бросать ружье после каждого выстрела не советую. Больше времени уйдет на перезарядку. И механизм можно повредить.

Девушка закусила губу, чтобы не расплакаться от стыда, и потупилась.

— Не горюй, Искорка, — утешил ее Микайя. — Заряжай, а я пойду посмотрю, куда ты попала. — И медленно пошел к дубу.

Когда он вернулся, ружье было вновь заряжено и готово к стрельбе.

— Видно, глаза у меня уже не те, что раньше, — с улыбкой сказал Микайя, запустив в бороду всю пятерню. — Оказывается, ты не просто задела дерево, а угодила, считай, в самый центр мишени. Я знавал охотников, которым это не удавалось ни разу в жизни. Поздравляю. — Оливия зарделась от похвалы. — Давай еще раз попробуем.

Заученным жестом девушка подняла ружье, прицелилась, выстрелила и… не попала даже в дерево. Удивленно посмотрела на учителя, а тот закатился смехом. Глядя на него, Оливия начала улыбаться, а потом тоже рассмеялась.

— Ладно, Искорка, заряжай снова и помни, что ты еще не настоящий охотник. Не слишком-то зазнавайся.

Тут голос Микайи вернул ее к настоящему:

— Слушай, Искорка. Железный Коршун видел стадо бизонов там, где река Осагов впадает в Миссури.

— Так близко? Я-то думала, нам придется углубляться далеко в прерии, где охотятся индейцы кау, — откликнулась Оливия, радостно возбужденная перспективой принять участие в охоте на бизонов.

— Большая охота начнется, как только соберем урожай, — вставил Железный Коршун. — Место сбора у слияния рек. Может статься, охотникам из племени осагов будет чему поучиться у сына-дочери Большого Медведя, Горячего Уголька.

Оливия знала, что индеец предлагал за нее огромный выкуп, но Микайя вежливо и решительно отклонил его предложение, пояснив, что у девушки есть муж, Длинный Нож, попросивший Большого Медведя присмотреть за ней, пока он служит в американской армии. Это навевало тяжелые воспоминания о Сэмюэле, но Оливия не возражала против такой интерпретации. Ведь надо же было как-то оградить девушку от новых покушений на ее свободу.

После большой охоты они вернутся домой и займутся подготовкой к зиме, будут солить и вялить мясо, сушить овощи и фрукты. Хотя зима в этих лесистых районах Миссури была не столь суровой, как в верховьях великих рек, где случались морозы и метели, лучше отнестись с должным уважением к капризам природы и запастись всем необходимым на случай, если выпадет глубокий снег, станет мало дичи или кто-то из них заболеет.

А весной Микайя совершит свое ежегодное путешествие в Сент-Луис, чтобы выменять немногие припасы, которые можно достать только в городе. И возьмет с собой Оливию. Она порой задумывалась над тем, что станет делать, когда вернется туда, где прожила столько лет. Микайя несколько раз упоминал о Сэмюэле, высказывая предположение, что полковник, вероятно, служит в форте Беллефонтейн.

Проницательный горец догадывался, что девушка по-прежнему питает нежные чувства к бросившему ее негодяю. Вполне возможно, Микайя даже был бы не прочь заставить полковника под дулом ружья жениться на Оливии. От одной мысли об этом девушку бросало в дрожь. Когда речь заходила о прошлом и всплывало имя Шелби, она разыгрывала равнодушие и замыкалась в себе и в такие минуты ничем не напоминала заплаканную девчонку, признавшуюся некогда Микайе в своей любви к молодому полковнику. Возвращаться к пережитому не было никакого смысла, как и бесполезно строить планы на будущее. Сейчас нужно жить настоящим и наслаждаться новой жизнью, ощущением свободы и такой уверенности в собственных силах, о какой она не могла и мечтать в своем прежнем городском существовании.

Вот придет весна, и тогда Оливия решит, какой путь выбрать. Но при всех обстоятельствах этот путь пройдет вдали от дорог, по которым ступает полковник Сэмюэль Шеридан Шелби.

В отличие от Оливии, Шелби не мог похвалиться, что провел лето и осень приятно, с заметной пользой. Расставшись с Мануэлем Лисой, несколько недель он переходил от одного небольшого лагеря осагов к другому и выкурил не одну традиционную трубку мира со старейшинами, ведя долгие беседы о надвигающейся войне между американцами и англичанами, которые намереваются приплыть из-за океана.

Сэмюэль успел добраться до селения, где жил вождь осагов Белый Волос, раньше английского агента, но во многих других случаях англичанин оказывался на шаг впереди и продолжал сеять смуту, раздавая индейцам виски и оружие. На переговорах со старейшинами Шелби неизменно подчеркивал, что английский король живет далеко за океаном, не питает к осагам большого интереса и не способен обеспечить им защиту от врагов, в то время как американский президент всегда будет рядом и кровно заинтересован в поддержании порядка на берегах Миссури. Американцы в любом случае выиграют войну, поскольку будут воевать на своей территории, убеждал полковник индейцев. Именно поэтому необходимо хранить верность договору, который заключен между осагами и американским правительством, и во всем положиться на мудрость президента Мэдисона, Отца Бледнолицых из Вашингтона.

Оставалось надеяться, что его слова упали на благодатную почву, хотя полной уверенности не было. Шелби так и не научился читать мысли индейцев, слушавших его речи с непроницаемыми лицами, молча. Не помогли и несколько летних сезонов, проведенных Сэмюэлем с Лизой и Сантьяго среди апачей. Иногда полковник сожалел, что не вырос и не жил среди краснокожих, как Сантьяго, легко находивший общий язык с индейцами, но ведь в этом случае, утешал себя полковник, он не был бы эмиссаром Джемми Мэдисона.

К концу лета, идя по следу неуловимого английского агента, Шелби пересек Миссисипи и попал на территорию Индианы, где вскоре обнаружил, что племена сау и шони твердо встали на сторону англичан. После короткой беседы с губернатором и командующим местными войсками Уильямом Генри Гаррисоном, грубым молодым солдафоном, который произвел на него тягостное впечатление, Сэмюэль понял — открытая и кровавая война между американскими поселенцами и индейскими племенами предрешена и неизбежна, причем ее жаждут обе стороны.

В прошлом месяце Шелби вернулся в Луизиану в надежде хоть здесь добиться успеха. Для этого нужно было по крайней мере выступить на Большом совете племени осагов. Заодно, возможно, найдется человек, который выведет на след английского агента. Если удастся сохранить мир на землях к западу от Миссисипи, остается надеяться, что губернатор Гаррисон сумеет справиться с ситуацией в Индиане, хотя Сэмюэль именно в этом сомневался. Под командой Гаррисона находилось хорошо вооруженное и подготовленное ополчение, но за самонадеянность губернатора придется дорого заплатить. По глубокому убеждению Сэмюэля, победа над проанглийскими силами Текумсеха возможна только ценой большой крови.

«Сантьяго абсолютно прав. Наше правительство повело себя совершенно неправильно в вопросе о конфедерации шони, — горько размышлял полковник, сидя у костра и ожидая, когда закипит кофейник. — Поселенцам разрешали захватывать земли племени, а правительство потом узаконивало эти захваты, оттесняя индейцев все дальше на запад. Если мы теперь претендуем на весь регион в верховьях Миссури вплоть до Тихого океана, куда деваться индейцам?» Над этим вопросом невольно задумался Шелби, небольшими глотками прихлебывая горьковатый густой напиток.

Аромат кофе напомнил, как однажды Сэмюэль чуть не захлебнулся, отведав жуткое варево, приготовленное Оливией. Интересно, где она теперь? Наверняка давно вернулась в город. Причем маловероятно, что живет смирно в домике на Плам-стрит и поджидает возвращения Шелби. Полковник хотел было прогнать воспоминания, но тут же перед глазами возникли огненно-рыжие волосы, разбросанные по белой простыне, и защемило сердце.

Расставаясь с командой Мануэля Лисы, Шелби рассчитывал справиться со своей задачей в течение двух месяцев и вернуться в Сент-Луис к моменту прихода туда лодки. Однако обстоятельства сложились иначе, и теперь можно было только гадать, куда занесло прекрасную мадемуазель и в какой кровати она проводит ночи, в то время как полковник вынужден скитаться по этой глуши. Скорее всего девушка даже не заходила в дом на Плам-стрит. По прибытии в Сент-Луис наверняка сразу же пустила в ход кредитное письмо, купила билет на пароход в Новый Орлеан и отправилась к своему «дядюшке», который, по всей вероятности, приходится ей на самом деле любовником.

Шелби живо себе представил, как пожилой француз ласкает Оливию, сжал кулаки и крепко выругался, выплеснул остатки кофе в огонь и вскочил на ноги. «Надо забыть о ней раз и навсегда, будь она трижды проклята!» — убеждал себя полковник без особого успеха. В глубине души упрямо шевелилась надежда, что, приехав в Сент-Луис, он найдет девушку в доме на Плам-стрит.

Неожиданно испуганно всхрапнул чалый жеребец, которого Шелби приобрел в селении Похуски, и рука полковника легла на рукоятку пистолета за поясом. Он давно уже покинул места, населенные враждебными племенами, но и здесь бродили шайки мятежных осагов, готовых ослушаться приказа старейшин и снять скальп с белого человека. Сэмюэль чертыхнулся и затоптал костер, который позволил себе развести впервые за многие дни. Кто-то, видимо, скрывался в зарослях и не спешил показаться, что само по себе внушало тревогу.

Шелби подобрал ружье, прислоненное к поваленному дереву, на котором он сидел, и осторожно пошел к лошади, поглядывая в сторону зарослей. Неожиданно на опушке показалась фигура индейца. Он не был вооружен и вроде бы держался дружелюбно, но что-то в его поведении насторожило Сэмюэля. Полковник узнал в индейце Пожирателя Змей, молодого воина из большого поселения осагов. Он был известен буйным и непокорным нравом. Короче, один из тех, встречи с кем больше всего опасался полковник. Сэмюэль положил ствол ружья на сгиб руки и стал ждать, когда непрошеный гость прояснит свои намерения.

Вдруг сзади на голову полковника обрушился страшный удар, глаза обожгло будто молнией, и все заволокло чернотой. Подогнулись колени, и он рухнул на землю лицом вперед.

Пожиратель Змей самодовольно ухмыльнулся, а тем временем на поляну высыпали Дух Огня и еще с десяток его приверженцев. Все они сгрудились вокруг и во все глаза пялились на Длинного Ножа, лежавшего головой в небольшой лужице крови. Брошенная с большого расстояния боевая дубина не раскроила ему череп, а лишь оглушила. Никто не проронил и слова. Пожиратель Змей пнул ногой полковника в бок и перевернул на спину.

— Тот самый, о ком говорил Парди. Этот человек охотится за англичанином, — сказал предводитель банды.

— Давайте снимем с него скальп и отдадим англичанину. Он нам наверняка хорошо заплатит, — предложил один из воинов.

— Мысль хорошая, — одобрил идею Дух Огня. — Жаль только, что волосы у него темные, а не светлые, и скальп ничем не будет отличаться от других. Со скальпом успеется. Давайте сначале позабавимся. А ну, разбудите его.

Пожиратель Змей согласно кивнул, и двое воинов подхватили Шелби под мышки, поставили на ноги и опорожнили ему на голову весь его запас воды. Сэмюэль открыл глаза и сразу почувствовал, как от боли раскалывается череп, ощутил на губах солоноватый вкус крови, смешанной с затхлой водой, тряхнул головой и тут же пожалел об этом, когда в висках оглушительно застучало и острая боль отдалась во всем теле.

Осознание происходящего приходило с трудом. Судя по тому, что руки едва не выворачивались из плеч, его крепко держали с двух сторон. Он вспомнил одинокого индейца, показавшегося у края опушки, и понял — это была ловушка. Его оглушили ударом сзади и потом облили водой. Но, по крайней мере, он был еще жив.

Шелби медленно поднял голову и расправил плечи, сбросив чужие руки, гордо выпрямился и оглядел своих противников. Хорошо бы восстановить четкость зрения, чтобы не сбиться со счета, но даже если в глазах двоится, все равно краснокожих вокруг слишком много.

— Меня зовут Шелби, и меня прислал великий Отец Бледнолицых из Вашингтона, — сказал полковник по-испански, зная, что из всех европейских этот язык пользуется наибольшей популярностью среди осагов. — Я путешествую под покровительством Белого Волоса, вождя осагов. Мы встречались в селении великого вождя, и вы знаете, что я говорю правду.

— Ты наш пленник, и Белого Волоса здесь нет, — скривился в ответ Дух Огня.

— Ваш вождь дал мне слово, и вам надлежит его держать. Это дело чести. Вы обязаны предоставить мне свободу, — настаивал Сэмюэль, стараясь выиграть время и пытаясь понять, чего они добиваются.

— Наша честь останется при нас, — важно произнес Пожиратель Змей. — Бледнолицым не дано понять, что такое честь воина. Твоя судьба в моих руках, и никто за меня не может решить, как с тобой поступить.

— Неправда, — мягко возразил Шелби. — На самом деле моей судьбой распорядился другой человек… бледнолицый. Вы его знаете как «англичанина». Ведь это он велел меня разыскать? Хочет решить мою судьбу чужими руками. Выходит, он трус, если боится сам со мной драться. Если мы с ним сойдемся лицом к лицу, тогда и будет видно, кто сильнее — его король или мой президент.

— Нам наплевать на королей и президентов, любого вождя бледнолицых. Мы осаги, и нам принадлежит эта земля, — напыщенно заявил Дух Огня.

— Ага, значит, Длинный Нож готов сражаться, — вмешался в спор Пожиратель Змей, выступив вперед. Хотя в Шелби было больше шести футов роста, молодой воин возвышался над ним почти на два дюйма и упивался своим превосходством, выпятив грудь. — Мы дадим тебе возможность спасти жизнь… если у тебя хватит мужества воспользоваться своим шансом.

— О каком шансе идет речь? — небрежно, с показной самоуверенностью спросил Шелби. Он знал, что демонстрировать страх или нерешительность — значит лишь ускорить свой конец.

— Ты умеешь быстро бегать, Длинный Нож? — поинтересовался Дух Огня и злобно ухмыльнулся.

Краснокожие моментально стащили с полковника рубашку и сапоги, оставив только кожаные брюки, и выстроились в две шеренги на расстоянии пять футов. Больше десяти индейцев воинственно потрясали копьями, дубинками и палками, Шелби предстояло пробежать сквозь строй, а с двух сторон на него посыплются удары. А что будет потом, если он останется в живых?

Будто прочитав его мысли, Пожиратель Змей пояснил:

— Если пройдешь до конца живым, это первое испытание. Тогда беги. Но если мы тебя перегоним, это будет второе, и последнее, испытание. Посмотрим, достаточно ли у тебя мужества.

Шелби многозначительно посмотрел на свои босые ноги, перевел взгляд на мокасины индейца и процедил сквозь зубы:

— За меня не беспокойся, лучше подумай о себе. Видно, это у тебя не хватает мужества, если ты отобрал у меня сапоги.

Полковник затеял опасную игру. Дикарь мог либо просто пристрелить его на месте, либо принять вызов. Нет, убивать не станет, слишком молод и самоуверен. Может, его даже заденет, что пленник поставлен в неравные условия.

Холодная маска не позволяла угадать, что творится в душе краснокожего. Он обдумал слова бледнолицего и вынес вердикт:

— Если ни разу не упадешь от удара и дойдешь до конца, беги до того старого дуба. — И он указал на огромное дерево примерно в трехстах ярдах от края двух шеренг. — Как только с ним поравняешься, мы начнем погоню.

«Они мне дают фору, и это хорошо, но кардинально не меняет ситуацию, — думал Сэмюэль. — Если еще раз ударят по затылку, мне несдобровать. Придется как-то изворачиваться». Его взгляд упал на амулет, висевший на шее Пожирателя Змей, и в голову пришла идея, способная спасти жизнь. Не зря провел несколько месяцев в индейских поселениях и кое-чему выучился.

— Вот у тебя есть средство от злых духов, — показал Шелби пальцем на амулет.

— Ну и что? — ответил индеец с презрением. — Бледнолицые не верят в магию.

— Ошибаешься. Все, кто сражается под флагом великого Отца Бледнолицых из Вашингтона, верят в магию, а наши амулеты — это военная форма. — Полковник указал на свой мундир, который индейцы вытащили из дорожной сумки и швырнули на землю. Они разворошили все его пожитки и разбросали вокруг, с интересом разглядывая бритвенные принадлежности и прочие личные вещи. — Ведь ты не снимаешь свой амулет, — продолжал полковник, с вызовом глядя на предводителя банды, — так позволь и мне взять свой. Или боишься?

— Бери, — разрешил индеец со зловещей усмешкой. — Посмотрим, чья магия сильнее.

Сэмюэль поднял с земли плотный китель с погонами и медалями. Полковник прихватил его в дорогу для особо торжественных случаев — для выступлений на Совете старейшин и встреч с вождями племен. Кажется, сейчас представился шанс использовать мундир не только ради того, чтобы произвести впечатление на дикарей.

Полковник подошел к краю двух шеренг краснокожих, расставил ноги, перекинул китель через руку и кивнул Пожирателю Змей. Он знал, что если удастся пройти через строй и вынести жестокие удары, позднее придется иметь дело с этим самым высоким и длинноногим индейцем, который в беге должен обойти всех своих товарищей.

Пожиратель Змей вскинул руку и резко бросил вниз.

По этому сигналу Сэмюэль рванулся вперед, обмотав китель вокруг руки, чтобы использовать как щит, и это ему удалось. Он бежал сквозь строй, парируя сыпавшиеся с двух сторон удары, приходившиеся на погоны и двойную шерстяную ткань. Некоторые краснокожие старались попасть ему по ногам, и тогда Шелби прикрывался рукавами мундира.

Все же тяжелая палка крепко зацепила правое плечо, он получил несколько ударов по груди и голове, но Сэмюэль будто не чувствовал боли и продолжал бежать, видя перед собой только дальний край строя и надежду на спасение. Он был уже почти у цели, когда по левому боку сильно полоснул острый нож. Шелби взмахнул кителем, попав индейцу по лицу, сцепил зубы и отчаянным рывком вырвался на открытое пространство.

Глаза застилала красная пелена, в голове шумело, и ноги могли отказать в любую секунду, но он заставил себя перейти на шаг, чтобы немного отдышаться, и двинулся вверх по склону холма к высокому дубу. Цепкие колючки впивались в ступни ног, нещадно резала жесткая трава, но Шелби как бы отключил сознание и почти не чувствовал боли.

Полковник знал, что главное испытание впереди. Среди осагов немало отличных бегунов, чем племя очень гордится, а высокий и сильный Пожиратель Змей наверняка бежит со скоростью оленя и способен покрыть не одну милю. Значит, надо выдержать хорошую дистанцию, чтобы отстали другие воины, и тогда остановиться и встретить врага один на один. К счастью, впереди лес, и, когда Шелби скроется из виду за деревьями, краснокожие будут вынуждены разделиться и рассыпаться в цепь, чтобы не потерять противника. Остаться в живых можно лишь одним путем — сохранить выдержку и пустить в ход хитрость.

До самого дуба Сэмюэль прошел шагом, но как только поравнялся с деревом, не оглядываясь помчался вперед. Позади послышались воинственные возгласы, и краснокожие ринулись в погоню. Началась охота. Впервые в жизни Сэмюэль Шелби мог стать добычей. Бежать пришлось по местности, не только усыпанной колючками, но и изрытой норами сусликов, в любой момент можно было споткнуться и сломать лодыжку. Однако он не позволял себе смотреть под ноги. Нужно было вложить все силы в достижение одной цели — как можно быстрее добраться до леса.

Длинноногий, с мощной грудной клеткой, полковник всегда был отличным бегуном, но сейчас, впервые в жизни, от скорости бега зависела его судьба. К тому моменту, когда он достиг кромки леса, в боку нестерпимо кололо, острая боль пронизывала мускулы ног и разрывались легкие. Каждый вдох и выдох давался с огромным трудом, но полковник не снижал темпа. Как только мимо замелькали деревья, он побежал зигзагами, стараясь сбить с толку преследователей. Забравшись в чащу, Сэмюэль замедлил бег и резко повернул налево, к излучине реки Ньянгуа. Там можно утолить жажду и бежать дальше по воде, чтобы не оставить следов.

Лес вскоре кончился, и снова пришлось прибавить скорости, спускаясь по склону холма. За спиной слышались крики и треск сухих веток под ногами индейцев. Ощутив влагу на груди, Шелби обнаружил, что из носа течет кровь, залившая все до пояса. Кровоточил и глубокий порез в боку, голова чуть кружилась. Спасала манящая прохлада близкой реки, и Шелби упорно продвигался вперед. Шум погони несколько поутих, видимо, часть краснокожих безнадежно отстала, но времени оглянуться и подсчитать оставшихся врагов не было.

Вот и берег. Сэмюэль с ходу нырнул. От ледяной воды перехватило дыхание, и он едва не потерял сознание, но зато притупилась боль во всем теле. Полковник наглотался воды, вынырнул и осмотрелся. Мимо проплывала небольшая сосна, смытая в реку во время недавней грозы. Шелби ухватился за ствол, подтянулся и постарался укрыться среди ветвей. Если удастся продержаться незамеченным еще какое-то время, дерево вынесет в реку Осагов. Издали донесся голос Пожирателя Змей, отдававшего приказы воинам, а потом наступила тишина.

Через какое-то время течение стало не таким быстрым, как раньше, и сосна поплыла значительно медленнее. Сэмюэль понял, что он уже в реке Осагов, осторожно высвободился из цепких ветвей и поплыл к берегу. Почувствовав дно под ногами, встал и огляделся. В голове у него шумело, в глазах двоилось, требовалось время, чтобы решить, куда держать путь дальше. Из колебаний его вывел громкий торжествующий вопль. На вершине косогора стоял Пожиратель Змей. Он тяжело дышал, но нисколько не утратил боевого пыла и уже приготовился броситься вниз с ножом в руке.

Полковник не дрогнул и не сдвинулся с места. Израненный, истекающий кровью, безоружный, он ждал врага.

 

13

Пожиратель Змей стал съезжать по крутому, заросшему травой склону. Индеец запыхался, но лицо его расплывалось в довольной улыбке.

— Ты хитрый… для бледнолицего. Но я тебя догнал. И теперь доставлю твой скальп Парди.

— Как бы не так! — Шелби выждал, пока противник приблизится почти вплотную, нагнулся, набрал пригоршню грязи с песком и швырнул в лицо краснокожему. Захваченный стремительным движением, Пожиратель Змей не успел притормозить и отвернуться.

Проклиная бледнолицего и прочищая глаза свободной рукой, индеец размахивал перед собой ножом, чтобы не подпустить близко противника. Сэмюэль воспользовался минутной слепотой индейца, поднял и бросил камень величиной с кулак и весь в зазубринах, вложив в бросок всю силу. Прямое попадание в лоб сшибло краснокожего на спину, он приподнялся, слегка оглушенный, все еще сжимая в руке нож. Прежде чем он успел вскочить на ноги, полковник швырнул второй тяжелый камень, угодивший в грудь Пожирателя Змей.

Индеец охнул, хватая воздух ртом, а Шелби накинулся на него, сжал рукой кисть и несколько раз ударил по камням; ладонь разжалась, и нож выпал. Бледнолицый и краснокожий сцепились и покатились, молотя кулаками, стараясь прижать к земле и прикончить противника. Оба были перепачканы кровью, своей и чужой, но Пожиратель Змей оказался в худшем положении, потому что кровь из раны на лбу заливала ему глаза. Вслепую индеец шарил вокруг рукой в надежде найти нож, а Шелби видел его, но не мог дотянуться.

Наконец Сэмюэль подмял под себя молодого воина, оставалось только высвободить руку и схватить нож. Шаривший ладонью возле себя индеец неожиданно нащупал оружие и с победным воплем занес над врагом. Крик оборвался жутким хрипом, когда Шелби острым краем раковины перерезал горло краснокожего. Полковник вдавливал раковину до тех пор, пока она не рассыпалась в кулаке. Залитый кровью Пожиратель Змей испустил дух.

Шелби тяжело поднялся на ноги и долго смотрел на мертвого воина. Тот все еще сжимал в руке нож, незряче уставившись остекленевшими глазами в лазурное небо. Вконец измученный полковник склонился над убитым, упершись ладонями в колени, и медленно проговорил:

— Да, парень… в беге ты победил… а бросать камни в цель теперь уже не научишься.

Сэмюэль разжал скрюченные пальцы индейца, вынул нож, засунул за пояс и спотыкаясь стал взбираться по косогору.

На линии горизонта чернильный купол небосвода прорезали бледно-золотистые лучи восходящего солнца. «Скоро», — подумала Оливия, нервно облизнула губы и зябко повела плечами. В кожаном жилете и штанах до колен было довольно прохладно, но одежда, как и все прочее, была сведена до минимума. На большую охоту взяли с собой только самое необходимое.

В сотый раз девушка проверила ружье, хотя нужды в этом не было. Минувшие полгода она почти ежедневно практиковалась в стрельбе и теперь могла поразить цель с седла скачущей галопом лошади. Микайя гордился ее успехами и не раз говорил, что Искорка — прирожденный охотник и родилась в седле.

Сейчас предстояло главное испытание, Оливия очень волновалась, и великан решил ее приободрить.

— Главное, помни, чему я тебя учил, и все пойдет как по маслу, — тихо сказал он. — Держись подальше от реки, чтобы обеспечить свободу маневра, если бизон вздумает тебя атаковать.

— И всегда целься чуть позади плеча, — передразнила Оливия, вспомнив уроки Микайи во время охоты на оленей, которую, конечно, не сравнить с охотой вместе с осагами из селения Похуски на могучих бизонов. Вчера обнаружили большое стадо в долине возле Миссури, и сегодня на рассвете предстояло заняться делом. Летом полагалось брать молодых бычков, в середине зимы — крупных, а сейчас лучшее мясо было у нагулявших жир самок.

Микайя не сводил глаз со своей Искорки, стараясь не выдать беспокойства и втайне гордясь ее успехами. С прошлой весны, когда он вырвал ее из лап разъяренной медведицы, девушка приносила Микайе только радость. Она все схватывала на лету, он обучил ее стрелять и готовить пищу, и можно было смело сказать, что она не пропадет в одиночку в лесу и прериях. Многое переняла она у Микайи, но никто не мог превзойти Оливию по части лошадей. Она вообще обладала редкой способностью находить общий язык с животными, будь то свирепый пес Буян или вороная кобыла, которую недавно приобрел Микайя для своей приемной дочери у индейцев племени сиу. Все лето Оливия обхаживала норовистую лошадь, и теперь та четко выполняла любую команду, повинуясь малейшему движению всадницы.

Кобылу готовили к охоте на бизонов, и в селении сиу Микайя также постарался передать Оливии свой опыт, и все же вначале он категорически отвергал просьбы Искорки, настаивавшей на праве «убить своего бизона». В конечном итоге вопрос решился, когда осаги, эти непредсказуемые дикари, неожиданно заявили, что участие сына-дочери Большого Медведя в большой охоте принесет удачу. После чего Микайе ничего не оставалось, как согласиться, но он дал себе слово постоянно держаться рядом с девушкой, чтобы при нужде тут же прийти на помощь.

Наконец Бегущий Дождь, лидер охотников, подал сигнал разделиться на две группы и двигаться в сторону мирно пасущегося стада. Ветер дул в лицо, и, если повезет, охотники сумеют подъехать почти вплотную, если только никто не сделает резкого движения и не сломает строй. Медленно сближаясь с бизонами с двух сторон, каждый намечал себе жертву. Оливия выбрала не очень крупную самку у края стада и стала подъезжать все ближе и ближе.

Но ветер поменял направление, огромный бык почуял опасность, всхрапнул, и только что мирно щипавшее траву стадо обратилось в бегство. Загудела земля под тяжелыми копытами, и охотники ударили пятками коней и галопом пустились в погоню.

Памятуя уроки Микайи, Оливия старалась держаться в стороне от густых клубов пыли, среди которых мелькали всадники, на скаку выбиравшие мишени. Даже очень метким стрелкам не всегда удавалось с первого выстрела попасть в легкие или сердце, и раненые животные, истекая кровью, уже не пытались спастись бегством, а бросались на преследователей, выставив острые рога. Оливия выждала момент, когда жирная самка выскочила из пыльного облака, тщательно прицелилась, нажала курок и радостно вскрикнула, увидев, что жертва рухнула на землю. Отличный выстрел.

Девушка сразу же перезарядила ружье, как учил приемный отец, и осмотрелась. Неподалеку скакал Микайя, голый по пояс и сам волосатый, как бизон. Оливия вскинула ружье в победном салюте, и великан одобрительно кивнул. Он ни на секунду не упускал из виду Искорку, между делом свалил бизона с первого выстрела и теперь гордился тем, что девушка не подкачала. Даже опытным охотникам зачастую приходится тратить на бизона два, а то и три выстрела.

Микайя приветственно помахал Оливии рукой, и в этот момент его обошел Встречный Ветер, молодой воин, за плечами которого было пятнадцать зим. Он преследовал крупного быка, в которого уже дважды стрелял. Теперь юноша снова нажал курок. Разъяренное животное, одуревшее от боли, пырнуло рогами первое попавшееся живое существо — лошадь, на которой сидел Микайя. К счастью, бизон едва держался на ногах, рога лишь царапнули кожу, и бык упал под ноги лошади. Встречного Ветра унесло рвавшееся вперед стадо, а Микайя перелетел через голову внезапно остановившегося коня, оказался на спине бегущего большого бизона и изо всех сил вцепился обеими руками в густую жесткую шерсть. Бык не обращал внимания на незваного пассажира, стремясь спастись от гремящих вокруг выстрелов, метнулся в сторону от стада. Издали послышался испуганный крик Оливии, и Микайя мысленно обругал глупую девчонку, зная, что та непременно бросится к нему на помощь.

Оливия послала кобылу вперед, в гущу насмерть перепуганных животных. Девушка не думала об опасности, ее заботила только судьба приемного отца, оседлавшего огромного бизона. Поравнявшись с быком, Оливия подняла ружье, готовая выстрелить, как только Микайя спрыгнет на землю, если бизон попытается достать его рогами. Но великан не спешил, выжидал, пока пространство вокруг очистится, и постепенно сползал к хвосту, чтобы при соскоке не угодить под копыта. Девушке пришла в голову иная идея, и она направила лошадь почти вплотную к быку, подвинулась к холке, а Микайя на скаку перепрыгнул в седло. Вороная вынесла их к небольшому холму, поросшему соснами, и остановилась взмыленная, тяжело поводя боками. Двойная нагрузка, с учетом веса великана, далась лошади с трудом.

— Ого-го, девочка! Вот это скачки! — заорал Микайя, спрыгивая на землю.

— Скачки! Какие скачки? Ты, старый дурень, чуть не попал под копыта! Еще секунда, и тебя бы стерли в пыль! — возмущалась Оливия, еще не оправившаяся от испуга. Она соскочила на землю и упала в медвежьи объятия великана, по-прежнему сжимая в руке ружье. Микайя подхватил ее, высоко поднял над землей и закружил, будто девушка ничего не весила:

— Прости, Искорка, что испортил тебе охоту. Видно, слишком увлекся, залюбовался тобой и обо всем позабыл. Зато теперь могу похвалиться, что не хуже тебя держусь на лошади. А может, и лучше. Ведь ты на бизонах никогда не скакала?

— Нет, не случалось и совсем не хочется.

— Вот и хорошо. Меня тоже не тянет. Одного раза хватит на всю оставшуюся жизнь.

И оба расхохотались, довольные, что все кончилось благополучно. Тем временем стадо бизонов скрылось за горизонтом, и на поле остались туши убитых животных, которых здесь же разделают индейцы, а шкуры и мясо отнесут в лагерь. Мерин Микайи смирно поджидал хозяина возле туши бизона, сраженного Встречным Ветром, и вроде нисколько не пострадал от рогов быка. Микайя свистнул, и мерин затрусил в его сторону.

— Все в порядке, — заключил великан, осмотрев небольшую рану на боку коня. — Теперь пора заняться твоей добычей. Должен сказать, что ты сделала правильный выбор. Отменная бизониха.

— Как ты думаешь, твои друзья-индейцы сложат песни о подвигах сына-дочери Большого Медведя? — поддразнила Микайю Оливия.

— Скорее они сложат песни о глупой девчонке, путавшейся под ногами бегущего стада бизонов, чтобы вывезти на маленькой кобыле старого никчемного Большого Медведя, — дрогнувшим голосом ответил Микайя. — Ты спасла мне жизнь, Искорка.

— Возможно, но все равно счет в твою пользу. Ты спасал мне жизнь ежедневно и ежечасно с того момента, когда вытащил из лап медведицы.

И они вдвоем направились к убитой Оливией бизонихе, чтобы заняться разделкой добычи.

Время замерло и утратило значение. Сэмюэль давно перестал подсчитывать дни, проведенные вдали от человеческого жилья. Его главной заботой стали пища и тепло. В данную минуту припекало солнце и можно было отогреть под жаркими ласковыми лучами израненное тело.

Однако наступят сумерки, и с ними придет жестокий холод, от которого нельзя спастись человеку, одетому лишь в обрывки брюк. Сэмюэлю пришлось отрезать большую часть штанин, чтобы смастерить какое-то подобие обуви. Ступни ног были изрезаны острыми камнями и исколоты колючками, и каждый шаг отдавался острой болью.

В первые дни удалось поймать голыми руками немного рыбы, которую Шелби съел сырой, но с рекой он был вынужден распрощаться, поскольку в этих местах можно было столкнуться с индейцами и не очень хотелось разбираться, как они настроены — враждебно или дружественно. А найти пропитание в лесах оказалось трудно, полковнику попадались только ягоды. На таком рационе через какое-то время стало подташнивать, кружилась голова и плыло перед глазами. Видимо, сказывался и удар боевой палицей по голове. Сэмюэль потерял счет дням, временами не мог заставить себя встать и ползал на четвереньках в поисках пищи, впадал в беспамятство и мог сутками проваляться на одном месте. Но потом резь в желудке вынуждала ползти дальше.

В минуты просветления полковник осознавал, что в его нынешнем состоянии вряд ли стоит добираться до поселения белых. Силы на пределе, рана в боку затянулась, но воспалилась, причиняла невыносимую боль и могла оказаться смертельной, если не удастся найти врача. Эта тревожная мысль и вынудила искать новый выход. Раньше Сэмюэль обходил стороной селения индейцев, опасаясь, что их жители, подобно Пожирателю Змей, подпали под влияние англичан, но теперь у него не было выбора.

— Либо вполне вероятные пытки и смерть от рук индейцев, либо совершенно неизбежная смерть от голода и гангрены, — сказал себе полковник.

Язык будто распух и с трудом ворочался во рту, Сэмюэля бросало то в жар, то в холод, но по крайней мере в затылке не било неистово молотом, как прежде. И он решил искать помощи в первом попавшемся на пути селении — если только сумеет до него дойти.

В самом центре селения на просторной площадке ярко пылал огромный костер, высоко в небо вздымались длинные оранжевые языки пламени, шипели угли под каплями расплавленного жира. На огне жарились громадные куски мяса, а из-под крышек кастрюль, стоявших на углях, вырывался пахучий пар. Сегодня пировали все жители селения от мала до велика.

Для Оливии и Джонстона это был последний день праздника, венчавшего конец большой охоты, и завтра предстояло возвращаться домой, в хижину на реке Гасконейда, с грузом своей доли шкур и мяса бизона. А в селении пока не стихали разговоры о сыне-дочери Большого Медведя, чье участие в охоте принесло большую удачу; с восхищением вспоминали о том, как с первого выстрела Горячий Уголек уложила бизониху и как потом выхватила буквально из-под копыт обезумевшего от страха стада своего приемного отца. Все нахваливали девушку, но ни один молодой воин не решился предложить за нее богатый выкуп. Микайя объяснил это просто: никто не отважится взять в жены девушку, доказавшую свою способность бить зверя лучше многих опытных охотников. С такой женщиной нелегко будет справиться.

Оливии не терпелось вернуться в уютную хижину, стоявшую вдали от шумных селений, где нужно постоянно общаться с людьми и блюсти непонятные традиции. Конечно, скромный деревянный дом Микайи не сравнить с огромными вигвамами индейских вождей длиной свыше ста футов и шириной в двадцать футов, но зато в их хижине жили двое, а не десятки людей. Оливия научилась ценить домашний уют после того, как провела пару ночей в вигваме Похуски. Ей отвели место в закутке, где ютились полдюжины дочерей вождя, храпевших громче Микайи, а когда они кончали храпеть, начинали перешептываться и хихикать.

Единственной темой их мыслей и болтовни были мужчины. Сама Оливия никогда не была такой глупенькой. Ведь в жизни так много интересного. Сейчас, как и в прошлом, у нее всегда находились иные занятия и интересы. К примеру, когда еще были живы родители, вместе посещали игорные дома, а уж там острых ощущений хоть отбавляй, и позже, под крылышком Вескотта, Оливия с гораздо большим удовольствием принимала участие в скачках, чем снискала комплименты поклонников. В то время, помнится, она еще тешила себя надеждой, будто в один прекрасный день повстречает рыцаря без страха и упрека, человека благородного, воспитанного, из аристократической семьи, он покорит сердце Оливии, и они будут счастливы, как были счастливы ее мать и отец.

Девушка размечталась, и внезапно перед ее глазами встало лицо Сэмюэля Шелби, озаренное ослепительной улыбкой. Оливия постаралась отогнать ненавистный образ и поспешно отвела взор от костра, пламя которого, казалось, рождало облик Сэмюэля. Но в груди стало тепло и сжалось сердце при воспоминании о той ночи в маленькой палатке на двоих, когда… когда они чуть было не… Нет, прочь воспоминания!

Сидеть на одном месте, уставившись в завораживающий огонь, стало невозможно, и Оливия решила прогуляться по селению. В небольших семейных вигвамах женщины завершали свои домашние дела накануне вечернего праздника, убирали и мыли посуду, кормили и укладывали спать детей. При виде белой девушки здоровались, и она отвечала на языке осагов, азы которого постигла под руководством Микайи и Железного Коршуна, а потом многое усвоила самостоятельно. Ей легко давались языки с раннего детства, и сейчас она изъяснялась на языке осагов так же свободно, как на европейских языках.

Впрочем, милое детство осталось далеко позади. Теперь нужно думать о повседневных заботах и предстоящих торжествах у костра. Но предварительно нужно проветриться, посидеть у реки, побыть одной, может, поразмышлять над своим будущим и решить, чего она хочет в этой жизни.

Оливия подошла к краю воды и стала рассматривать свое отражение, медленно проводя руками по кожаному платью, которое сшила для нее Голос Ветра, сестра Железного Коршуна. Девушку вывел из задумчивости громкий треск, раздавшийся внезапно в прибрежных кустах. Рука моментально потянулась к ножу, но его не оказалось на месте. «Вышла к реке покрасоваться в новом платье, а оружие забыла!» Не сводя глаз с густых зарослей, Оливия начала медленно отступать к селению.

Сэмюэль не верил своим глазам. В десяти ярдах в густеющих сумерках плавает чудное видение. Видимо, опять плохо со зрением. Прекрасная девушка в великолепном платье с бахромой, изукрашенном бусинками. Скорее всего, дочь вождя, и вождя богатого. Однако на индианку не похожа. Не тот цвет кожи, и волосы огненно-рыжие, заплетенные в две толстые косы, переброшены по-европейски на грудь. Конечно, мираж. Шелби часто заморгал и затряс головой, но видение не пропало. Перед ним стояла Оливия Сент-Этьен собственной персоной и в любой момент была готова пуститься наутек. Да, это она. Только у нее такие раскосые кошачьи глаза, упрямый подбородок и высокая грудь, которой тесно в платье.

— Если я совсем помешался от лихорадки, терять нечего. Можно смело идти вперед, — пробормотал Сэмюэль и стал продираться через кусты. Каждый шаг давался с неимоверным трудом, потому что обмотки из штанин полковник потерял, когда два дня назад переходил вброд очередной ручей. Он опирался на толстый сук, который он отломил от поваленного дерева и без помощи которого не мог ходить. Шелби вывалился из кустов и врос в землю, открыв рот. Нужно было что-то сказать, но язык не повиновался. «Это мне в наказание за прошлые грехи», — думал полковник, глядя на призрак Оливии.

Из горла вырвался жуткий хрип, больше похожий на стон, Шелби пошатнулся и рухнул на колени, из последних сил пытаясь сохранить ясность ума.

С первого взгляда Оливия его не узнала. Она даже не сообразила, что перед ней белый человек, и приняла его за осага, попавшего в плен к сиу или кау и сумевшего бежать. Нечесаные темные волосы, с весны не знавшие стрижки, падали спутанными прядями ниже плеч, а кожа на лице была дочерна обожжена солнцем и покрыта ссадинами, так что опознать бледнолицего сразу было невозможно. Он был к тому же практически голый, если не считать обрывков кожаных брюк на тощих бедрах.

Человек что-то прохрипел и упал. Он был слишком слаб, чтобы представлять опасность, и Оливия осторожно приблизилась. В этот момент незнакомец застонал, перевернулся на спину, девушка увидела его лицо и слабо вскрикнула:

— Сэмюэль!

«Боже мой! Он исхудал до неузнаваемости, кожа да кости, и в чем только душа держится? Все тело изранено, исцарапано, изуродовано, но, главное, живой. Что с ним? Что произошло?» Оливия присела на землю, положила на колени голову Сэмюэля и стала громко звать на помощь.

Первым прибежал Микайя:

— Искорка! Девочка! Что случилось?

Она сидела согнувшись на земле и горько плакала, и на мгновение его охватил испуг, но потом он разглядел, что девушка цела и невредима. Оливия роняла слезы на лицо какого-то бедолаги, нежно гладила его по щекам и что-то приговаривала.

— Микайя, смотри, это Сэмюэль, — сказала она, подняв заплаканное лицо. — У него жар, он едва жив от истощения, и его жестоко избили.

— Погоди, не реви. Все не так плохо, как может показаться. Видно, долго бродил в лесах, вот и все, — попытался успокоить девушку Микайя.

Он присел на корточки и принялся обследовать пришельца. Вокруг сгрудились осаги, сбежавшиеся на крик Оливии, и с живым интересом наблюдали за происходящим.

— Да-а, исхудал изрядно, — заключил великан. — Случалось видеть больше мяса на поварешке, чем на его костях. — Микайя приподнял ноги Сэмюэля и внимательно изучил голые ступни. — Если бы на нем были мокасины, в них образовались бы дырки до самой голени. — Он прощупал руки и ноги, провел ладонями по всему телу, проверяя, нет ли переломов, вывихов и серьезных ран, и закончил: — Придется над ним серьезно поработать, девочка. Парень в жутком состоянии.

— Он весь горит, и вон там в боку рубец воспалился, смотреть страшно. Он… он выживет? — спросила чуть слышно Оливия и с надеждой взглянула на Микайю.

— Доводилось видеть людей и в худшем состоянии, — ответил великан, добавив про себя: «Но не часто». Он уже отметил, что, несмотря на все разговоры о презрении к предателю, его Искорка явно питает самые нежные чувства к этому молодому человеку. — Его надо лечить. Есть разные травы и снадобья. Ты готова мне помочь?

— Что нужно делать? — с готовностью отозвалась Оливия. Она говорила спокойно, хотя сердце ее неистово колотилось.

— Вот и молодчина, — похвалил приемную дочь Микайя. Он встал, приметил в толпе Железного Коршуна, хмуро глядевшего на белого незнакомца, которому оказывает такое внимание Горячий Уголек, и обратился к осагу, перечислив что нужно.

Сэмюэля отнесли в вигвам вождя, и одна из жен Похуски сразу принялась готовить снадобье из коры вишни, чтобы сбить у больного температуру. Слух о происшествии быстро облетел селение, и свою помощь предложили другие скво, которым хотелось оказать услугу Большому Медведю и его другу. Оливия вежливо, но решительно выпроводила всех и сама сбегала за чистой водой, чтобы обмыть пострадавшего. Микайя выступил в роли врача, исследуя царапины и ссадины.

— Все, что на руках и ногах, не заслуживает большого внимания, — подвел он итоги, стаскивая рваные остатки кожаных брюк. Он видел, как зарделась Оливия, но сделал вид, будто не заметил этого, и продолжал как ни в чем не бывало: — Надо осмотреть все тело и ничего не пропустить. Не дай Бог какая-то зараза в причинном месте, и тогда мужику лучше умереть, чем жить дальше.

Оливия завороженно уставилась на голое тело. Ниже пояса брюк по белой коже сбегали от груди темные волосы и сливались с густой порослью между ног, где покоился мужской орган, который тоже прощупал Микайя, исследуя больного.

— Ну… что скажешь? — выдавила из себя Оливия внезапно охрипшим голосом и облизнула пересохшие губы.

— Исхудал, конечно, но это дело поправимое. Единственное, что вызывает тревогу, это рана в боку, — ответил великан, нажав пальцами на края рубца, откуда потекла желтая вонючая жидкость, потом повернул больного на правый бок и отвел в сторону левую руку, чтобы изучить рану во всю длину. — Надо хорошенько промыть, прочистить и зашить. У тебя ведь неплохо получается со шкурой бизона. Как, сможешь зашить человека? — Великан поднял голову и вопросительно посмотрел на Оливию.

Она чуть язык не проглотила.

— Зашить его? — почти прошептала девушка. — Наверное… смогу.

При виде ужасного рубца, красного и вспухшего, к горлу подкатила тошнота — невиданное дело с тех пор, как Оливия поселилась в хижине Микайи. Одно дело — обрабатывать туши и шкуры оленей и бизонов, и совсем другое — тело человека, особенно когда этот человек Сэмюэль.

— Вот и хорошо. Только не дергайся раньше времени. Вначале нужно сбить температуру, — сказал Микайя и неожиданно выругался: — Черт! Я же оставил свою сумку с медикаментами дома.

— А разве у осагов нет таких же трав и отваров?

— Кое-что есть, но далеко не все. Впрочем, у нас нет иного выхода, придется обойтись тем, что имеется, пока не отвезем его домой.

Оливия тем временем продолжала обмывать тело больного, особенно тщательно промывая глубокие царапины и рану в боку, но, когда дошла до ступней ног и увидела, в каком они жутком состоянии, с трудом смогла сдержать слезы, представив себе, что пережил Сэмюэль.

Микайя отправился на поиски знахаря, чтобы раздобыть нужные травы, сварить отвар и приготовить мази, с помощью которых можно сбить температуру и предотвратить распространение инфекции. Носитель Солнца внимательно выслушал Большого Медведя и сразу принялся за дело. Они уже были на пороге, когда у входа показался Похуска. Повелительным жестом он велел оставить его наедине с Микайей и с каменным лицом жестко сказал:

— Мои слова предназначены только для твоих ушей.

Вождю племени перевалило за шестьдесят лет, редкий возраст для жителя равнин, но держался он прямо и волосы остались густыми и блестящими, хотя и сделались белыми, как снег в январе, за что и получил Похуска имя Белого Волоса. Орлиный нос подпирал могучий квадратный подбородок, над ярко горевшими глазами взметнулись прямые брови, величественная осанка и пронзительный взляд — все говорило о том, что вождь человек незаурядный.

Индеец присел на груду бизоньих шкур у небольшого костра, пылавшего в центре вигвама, сурово посмотрел на Большого Медведя, жестом пригласил его сесть рядом и принялся неспешно набивать длинную трубку.

— Мой брат Белый Волос оказал мне большую честь, — сказал на языке осагов Микайя, устраиваясь на шкурах, принял из рук вождя трубку и сделал первую затяжку.

— Мне нужно поговорить с тобой о Длинном Ноже, которого Горячий Уголек нашла у берега реки. Великий Отец Бледнолицых из Вашингтона может сильно разгневаться, если узнает, что одного из его солдат обнаружили полумертвым возле нашего селения.

Лохматые брови Микайи удивленно поползли вверх, когда он вернул трубку Похуске.

— На нем не было военной формы. Откуда ты знаешь, что он солдат?

— Человек по имени Сэмюэль Шелби посетил наше селение много месяцев назад, и тогда на нем была темно-синяя форма солдата. Одна из моих дочерей, Танцующая в Долине, узнала его и сказала мне. Правда, он исхудал до неузнаваемости и другие не заметили сходства.

— А чего он хотел от моих братьев осагов, когда приходил сюда? — спросил Микайя, запустив пятерню в бороду. Он припомнил, что Искорка, рассказывая о Сэмюэле, строила разные предположения насчет того, зачем ему понадобилось оставлять Мануэля Лису и разыскивать осагов.

— Он ищет человека, которого называет «англичанином», хотя нам он говорил совсем другое, — с неожиданной откровенностью ответил Похуска.

Из своего богатого опыта общения с индейцами Микайя заключил, что они никогда ни о чем не говорят прямо, а, используя намеки и иносказания, подводят собеседника к нужной теме постепенно. То, что вождь сразу перешел к предмету разговора, настораживало. Микайя молча кивнул, ожидая продолжения, и оно последовало:

— Человек по имени Шелби выступил на Совете старейшин и произнес большую речь, просил хранить верность договору с великим Отцом Бледнолицых из Вашингтона. Он предупредил, что к нам придет англичанин с лживыми словами и пустыми обещаниями.

— И он приходил?

Похуска кивнул.

— Да, англичанин приходил снова и снова. И он вернется. Среди осагов нашлись желторотые юнцы, поверившие речам пришельца… Они пили огненную воду, которую принес англичанин… — Похуска помолчал и добавил: — Думаю, скоро разразится война между американцами и англичанами и мой народ окажется между двух огней.

Тревожные слухи о возможной войне доходили и до хижины на Гасконейде, хотя и стояла она в глуши. Их приносили случайно забредавшие в эти края торговцы и охотники, и Микайя опасался за судьбу осагов, вообще всех индейских племен. Когда правительства бледнолицых начинают воевать друг с другом, больше всех проигрывают краснокожие.

— Что вы решили? — спросил великан. — На чью сторону встанете?

— Я дал клятву американцам, но… — Похуска доверительно придвинулся ближе. — Я стар, очень стар. Да, я пока еще вождь племени, но на Совете старейшин у меня один голос. Очень многим, в первую очередь молодым воинам, совсем не нравится, что все больше и больше белых поселенцев пересекают Мать Всех Рек, оттесняют нас все дальше от речных долин в сторону, где заходит солнце. Некоторые старейшины из нашего совета прислушиваются к молодым воинам.

— Значит, ты считаешь, что осаги могут выступить против американцев? — напрямую спросил Джонстон.

— Я сделаю все, что в моих силах, чтобы этого не допустить. — Похуска печально улыбнулся. — Совсем не потому, что считаю Отца в Вашингтоне лучше Отца за океаном. Но Отец в Вашингтоне ближе, и именно его дети останутся на этой земле, когда война кончится, а не англичане.

Микайя помолчал, обдумывая все, что сказал ему мудрый вождь, и все, о чем тот не упомянул. Поскольку Похуска высказывался достаточно откровенно, великан решил отплатить ему тем же:

— Зачем ты мне все это рассказываешь, старый друг? На мне нет военной формы, и я не собираюсь участвовать в войне белых.

— Я прошу тебя забрать Длинного Ножа из нашего селения. Он все равно болен и слишком слаб, чтобы сказать свое слово на Совете старейшин. Если здесь вновь объявится англичанин, я не могу поручиться за безопасность американца. А я не хотел бы, чтобы ему причинили вред.

Теперь понятно, откуда дует ветер. Микайя знал, что осаги придают большое значение внешности и часто судят о человеке по тому, как он выглядит. Летом Шелби наверняка прибыл к ним при полном параде и при всех регалиях. Но теперь он появился в лохмотьях, больной и слабый, возможно, преследуемый по пятам тем самым англичанином, о котором говорил Похуска.

Джонстон откашлялся:

— Я все понял. Ты считаешь, что в данный момент он серьезно проигрывает по сравнению со своим противником, и, если его узнают в его нынешнем состоянии, в Совете старейшин могут взять верх сторонники англичанина.

«Они могут запросто убить Шелби, да и нас с Искоркой, поскольку мы тоже американцы», — подумал Микайя и продолжал:

— Мы увезем его в безопасное место. Ты позаботишься, чтобы твоя дочь не проболталась, кто такой Шелби?

Старый вождь только молча посмотрел на Микайю.

— Хорошо.

Собеседники поднялись, поклонились друг другу. Микайя удалился. Предстояло многое сделать, а времени в обрез.

На рассвете они двинулись в путь. Микайя соорудил подобие носилок на спине вьючной лошади, подаренной Похуской, и устроил там больного, а своих с Оливией лошадей нагрузил трофеями охоты на бизонов. Только Белый Волос и его дочь, Танцующая в Долине, знали о том, что незнакомец, обнаруженный на берегу реки, не кто иной, как посланник великого Отца Бледнолицых из Вашингтона. Если повезет, больше никто не проникнет в эту тайну.

 

14

Бок будто поджаривали на медленном огне, и Сэмюэль бился, чтобы отодвинуться от пылающего факела. Значит, осаги подвергли его пытке, этого следовало ожидать. Он попытался открыть глаза, чтобы мучители увидели, что американец не боится и стойко вынесет любые испытания, но веки не размыкались. Неожиданно полковник ощутил на груди прикосновение прохладной маленькой ладони, нежно толкнувшей его назад, и в ушах блаженной музыкой прозвучал до боли знакомый голос. Его называли ласковыми именами по-французски, воскрешая далекое детство. Голос женский, но это не мать и не сестра Лиза. И, само собой, не Летиция. Тогда кто? Тут все снова заволокло темной пеленой, и он потерял сознание.

Оливия слизывала языком бежавшие по щекам горячие слезы. Руки были заняты, она старалась удержать Сэмюэля в одном положении, чтобы не разошлись швы, недавно наложенные на рану. Еще не изгладилось воспоминание о том, как она протыкала иголкой его кожу и стягивала рваные края раны. Трудно представить, чего ей стоила эта операция. Слава Богу, Сэмюэль за все это время ни разу не пришел в сознание. Только когда Оливия почти закончила работу, открыл глаза и дернулся, но Микайя сразу навалился на него грудью и прижал, чтобы девушка могла спокойно завершить дело.

Микайя уверял, что пациент не чувствует боли и ничего не будет помнить, но после операции Оливия очень долго не могла прийти в себя. А потом, смертельно бледная, пыталась унять дрожь в руках, когда нужно было удалить спекшуюся кровь и гной. Зато вскоре исчезли краснота и опухоль.

— Большой Медведь знает свое дело значительно лучше, чем врачи в городе, — приговаривала Оливия, снимая старый компресс и накладывая на рубец свежий, пропитанный настоем из трав.

У нее были большие сомнения, когда Микайя вернулся с реки, держа в руке миску, наполненную грязно-серым, дурно пахнувшим липким веществом, и заявил, что лучшего дезинфицирующего средства не придумаешь. Девушка пришла в ужас, услышав, что вонючее содержимое миски — это икра лягушек.

— Это не лекарство! — сердито кричала она. — От этого только бородавки бывают!

— Ничего подобного, — рассмеялся в ответ Микайя. — Икра содержит нечто убивающее микробов, не знаю, что именно, но моя мать всегда использовала это средство, говорила, что так поступали охотники на ее родине испокон веков.

Оливия не могла предложить ничего взамен и не стала возражать, когда рана со всех сторон была обложена липким веществом, а на следующий день не поверила собственным глазам, обнаружив, что краснота почти полностью исчезла. Оставалось выждать еще несколько дней, пока все срастется и можно будет удалить швы. Лишь бы только Сэмюэль пришел наконец в сознание.

Крепко зажмурив глаза, Оливия тряхнула головой, чтобы прогнать видения прошлой жизни Сэмюэля, преследовавшие его в горячечном бреду. Вначале он звал отца и сестру, а потом пришли откровения, ужаснувшие Оливию.

— Мама… мама, — бормотал он хриплым голосом и так тихо, что девушка с трудом могла разобрать слова. Она склонилась над ним и попыталась облегчить его страдания, вытирая воспаленный лоб мокрым полотенцем, а Сэмюэль продолжал метаться, и с губ рвалось: — Почему ты ушла, мама? Ты разбила сердце отца. Как ты могла нас бросить, забрать Лизу и оставить меня?

У нее сердце обливалось кровью, когда Сэмюэль, в лихорадке снова ощущая себя тринадцатилетним мальчиком, рассказывал о первом Рождестве, которое он встречал один на один с отцом. Отец не находил себе места от горя, но старался не подавать виду. Они были очень одиноки в огромном пустом доме. Но каким бы горьким ни представлялось предательство матери, оно бледнело на фоне того, что открылось перед Оливией далее.

— Знаю, что не оправдал твоих ожиданий, Летиция, — несвязно лепетал Сэмюэль, — но пойми, я солдат… не гожусь в президенты. Черт возьми, даже генерала из меня не выйдет. Ты вышла замуж не за того человека… я же пытался тебе все объяснить…

Оливия искренне сочувствовала мальчику, брошенному родной матерью, но теперь речь шла о жене, и девушке стало нестерпимо больно — это слишком близко ее задевало. Не в силах больше слушать, она встала, намереваясь позвать Микайю и попросить его посидеть у постели, но в этот момент Сэмюэль заметался, сбросил простыню и закричал:

— Сука! Мерзкая сука! Ты убила моего ребенка! Мэй Весс занимается только абортами… не лги мне! Я знаю, что ты ходила к врачу, когда я был в отлучке. Первого ребенка ты тоже убила?.. Не морочь мне голову! Не было у тебя выкидыша… а ты еще клялась, что боишься снова зачать и потерять дитя… Да, ты сдержала свое слово, Тиш… сдержала… слово.

Сэмюэль издал глухой стон и затих, впав в забытье. Дрожащими руками Оливия протерла тело больного влажной губкой, сменила простыни и снова присела у постели. Теперь она поняла, откуда у Сэмюэля Шелби такая ожесточенная неприязнь к женщинам. Для этого у него были серьезные основания. Он ненавидел свою покойную жену и не верил ни одной женщине, кроме сестры.

«Он никогда меня не полюбит, — решила Оливия, и от этой мысли ее бросило в жар. — Какая же я глупая! Неужели до сих пор я питала какие-то надежды?» Она глубоко вздохнула и принялась укладывать лечебные травы на полоски ткани, чтобы сменить повязку, придвинулась к постели и неожиданно увидела широко открытые горящие синие глаза, смотревшие на нее с неподдельным изумлением.

— Черт бы меня побрал, — прохрипел Сэмюэль, — значит, мне не пригрезилась индейская принцесса.

Он окинул Оливию изучающим взглядом. Сейчас она уже не напоминала дочь индейского вождя — сменила чудесное платье с бахромой на тонкую рубашку из оленьей кожи с открытым воротом, — но и не имела ничего общего с обычной белой девушкой. Волосы были заплетены в толстую косу, стянутую кожаным ремешком и украшенную орлиным пером. Возле носа золотились веснушки, лицо загорело, и даже рыжие пряди местами выгорели.

Оливия смущенно встретила его взгляд, подумав, что в старых брюках и рубашке, которые она перешила из одежды Микайи, вид у нее крайне непрезентабельный и Сэмюэль найдет ее неженственной и даже отталкивающей.

— Меня трудно назвать принцессой, хотя мой отец был бароном, — ответила Оливия, стараясь сохранить спокойствие. «Мне абсолютно все равно, что он думает обо мне», — убеждала она себя.

Сэмюэль чуть двинулся, и все тело пронзила острая боль, он потянулся к левому боку, но девушка тут же схватила его за руку.

— Не трогайте, а то рана откроется. Я как раз собиралась сменить повязку, — сказала Оливия и в виде доказательства продемонстрировала полоски ткани.

Сэмюэль послушно вытянул руку вдоль тела.

— Где я? — спросил полковник, обводя глазами скромную хижину.

На вигвам она не походила. Стены были сложены из толстых бревен, лежавших горизонтально, щели промазаны глиной, смешанной с соломой, твердо утоптанный земляной пол отдавал темным глянцем — видно, землю для блеска «обработали» бизоньей кровью. Сэмюэль видел такие полы во многих индейских жилищах во время своего путешествия по торговому пути из Санта-Фе. Меблировка хижины была предельно простой: грубо сколоченный деревянный стол и четыре стула да две деревянные полки вдоль стен, на которых стояли банки с припасами и посуда. Всю дальнюю стену занимала громадная каменная печь. В ней краснели уголья, на которых стояла чугунная кастрюля, издававшая аппетитный аромат, и у полковника заурчало в желудке. На противоположной стене на крюках были развешаны ружья, древний мушкет, несколько ножей, а также копье осагов и томагавк, украшенные перьями и ракушками. Из двух довольно больших окон в комнату вливались солнечные лучи, и, к удивлению Шелби, на подоконниках виднелись живые осенние цветы.

— Вы в нашей хижине, — пояснила Оливия, не вдаваясь в подробности и подумав: «Пускай сам спрашивает».

— «Нашей хижине»? — переспросил Сэмюэль. «Что делает эта беспомощная европейская аристократка в хижине поселенца? В такой глуши! И где это?»

— Ну, не совсем нашей. Вообще хижину построил Микайя. Микайя Джонстон, — ответила Оливия и замолчала, как если бы дальнейших разъяснений не требовалось.

— И кто, черт возьми, этот Микайя Джонстон? — раздраженно воскликнул Сэмюэль. «Неужели новый любовник?»

— Приподнимитесь немного, чтобы я могла просунуть повязку вокруг тела, — велела Оливия, склонившись над Сэмюэлем и стараясь не обращать внимания на дурманящий мужской запах, щекотавший ноздри. — Микайя пришел сюда с гор Каролины, он лесной житель, немного охотится… всего понемногу.

— Чего «понемногу»?

— Я хочу сказать, что Микайя прожил здесь уже много лет в мире и согласии с индейцами и белыми охотниками, но сам он зверя бьет только на пропитание и пушниной не занимается.

— Вы хотите сказать, что у него на Востоке есть богатые родственники, которые присылают ему деньги? — съязвил Сэмюэль, которому все меньше и меньше нравился этот Джонстон.

— Не говорите глупостей. Мы выращиваем для себя кукурузу и овощи, охотимся ради шкур для одежды и мяса. У нас даже есть пчелиный рой, — с гордостью добавила Оливия. — Живем тем, что дает природа.

— Вы?

— Разве здесь есть эхо? Что-то прежде не слышала, — ехидно заметила Оливия, довольная, что не дрожат руки, накладывающие повязку. — Да, я тоже живу здесь. Он спас мне жизнь, после того как вы бросили меня на Миссури.

— Я вас не бросал, а поручил Мануэлю Лисе позаботиться о вас.

— Ну, так я предпочла обойтись без его забот, — отрезала Оливия. — Я ушла от него. Причем одна.

— Я так понимаю, что далеко вы не ушли, — сухо заметил Сэмюэль. Слава Богу, она хотя бы не погибла и не попала в плен к враждебно настроенным индейцам.

— Нет, почему же? Три дня я шла сама, — несколько преувеличила свои достижения Оливия, — пока не столкнулась с медведицей с детенышами. — Оливия была вознаграждена гримасой ужаса, которая исказила лицо Шелби. Почему-то это обрадовало девушку. — Вот тогда-то Микайя и спас мне жизнь. С тех пор я живу здесь, в основном в этой хижине, но иногда мы выбираемся на охоту или заходим в селения осагов, где обмениваем товары. Вам повезло, что мы оказались в селении Похуски как раз в тот момент, когда вы решили выйти из леса. Если бы мы с Микайей не забрали вас сюда, индейцы скорее всего вас бы убили, — хладнокровно завершила она свою речь и откинулась назад, разглядывая результаты своей работы.

— Значит, вы живете с Джонстоном? Удобно устроились, — проронил Сэмюэль и устыдился собственной грубости. Девушка этого не заслуживала, и приходилось признать, что в нем говорит ревность.

— Да, удобно, — ощетинилась Оливия, — вернее, было, пока вы все не испортили. Нужно было оставить вас там, где нашли, на милость этого английского агента и его сподручных, молодых осагов.

— Что вам известно об английском агенте? — вскинулся полковник. Его затуманенное лихорадкой сознание мгновенно прояснилось.

— Немногое, — пожала плечами Оливия. — Только то, что говорил Микайе Белый Волос. Англичанин сеет смуту среди молодых воинов, недовольных американцами, которые постоянно нарушают свои обязательства по договору с индейцами.

— А теперь англичанина ожидают в селении Похуски? — Сэмюэль сделал попытку подняться.

— Вероятно, он уже там, но вы сейчас вряд ли в состоянии ему помешать, — сказала Оливия, с удовлетворением отметив, что Сэмюэль снова откинулся на подушку; у него явно хватило здравого смысла осознать, что самостоятельно он не может даже сесть в постели. Ощутив потребность прервать слишком тесный контакт с Шелби, девушка встала, прошла к печи и налила поварешкой в миску порцию густого бульона.

А Сэмюэль мысленно проклинал свое бессилие.

— Если англичанин перетянет осагов на свою сторону, Миссури окрасится кровью.

— И вы можете это изменить? — скептически спросила Оливия.

— Если бы мне удалось перехватить мерзавца, то да, вполне вероятно, — упорствовал полковник. — Как долго я здесь?

— Несколько недель, мы за календарем не следим, — сухо ответила она, приближаясь к постели с миской бульона. — А теперь открывайте рот пошире. Вам надо подкрепиться.

— Что мне надо — так это встать и как-то добраться до селения Похуски.

— Постарайтесь не выглядеть даже глупее, чем создала вас природа, — сладким голосом проговорила Оливия. — Вы истощены, и у вас жар. Не говоря уж о том, что ступни распухли, как подушки. Вы не сможете даже стоять, не то что ходить. Открывайте рот. — И девушка поднесла к его губам ложку с бульоном.

Он хотел было возразить против безапелляционности ее тона, но желудок, так долго лишенный пищи, громко потребовал еды. Полковник сдался и открыл рот.

— Очень вкусно. Неужели сама варила?

Оливия уловила насмешку и улыбнулась:

— Наверное, вспомнили мой кофе? Теперь все не так. Микайя научил меня готовить то, что я добываю на охоте, а еще я умею выделывать шкуры и вялить мясо на зиму.

— Остается только выяснить, чему еще научил тебя всезнающий Микайя, — многозначительно буркнул Сэмюэль.

Он говорил тихо, но Оливия расслышала, сердито отдернула руку и пролила горячий бульон на грудь больного.

— Все-таки надо было оставить вас на берегу реки, и пусть бы англичанин перерезал вам глотку! — Она швырнула ложку в миску, снова расплескав горячий бульон. — Нате, ешьте сами! — И Оливия сунула миску в руку Сэмюэля, пытавшегося вытереть мокрую грудь.

— Ох черт! Жжется! — жалобно вскрикнул больной, и голос его сорвался. Приняв миску, Сэмюэль, к своему ужасу, обнаружил, что руки у него дрожат и в любой момент он может вылить обжигающую жидкость на себя. Он поставил миску на грудь и позвал девушку: — Простите, пожалуйста, заберите миску, пока я не прибавил ожогов ко всем моим прочим увечьям.

Оливия мгновенно устыдилась своего поведения. Сэмюэль чуть не погиб от ран. Он только что пришел в сознание, а она уже требует, чтобы он сидел в постели и сам ел. Все же во всем он сам виноват. Стоило им провести вместе полчаса, как он доводил ее до ярости.

— Ладно, я вас покормлю, — неохотно согласилась девушка, забирая миску и присаживаясь на край кровати. Боже, каким бледным и изможденным он выглядел сейчас!

— Что с вами произошло? — спросила она с жалостью. — Как вы оказались в лесу без лошади, без одежды и едва живой?

— Я проявил неосторожность, — ответил Сэмюэль, — и меня взяли в плен молодые осаги, союзники англичанина.

— И вы бежали? — допытывалась Оливия, продолжая скармливать ему бульон.

— Можно и так сказать.

— А именно?

— Они сняли с меня сапоги и рубашку и прогнали меня сквозь строй из десятка вооруженных воинов.

— Десяток воинов! Не может быть! Как же вы выжили?

— Сам не понимаю, — угрюмо признался Сэмюэль. — Именно тогда меня пырнули ножом в бок, а до того хватили по голове дубинкой, из-за чего я и оказался в их руках. Потом они дали мне фору в пару сотен ярдов, и началась погоня. В жизни не приходилось так быстро и так долго бежать.

— Вот откуда все эти занозы. — Оливия, передернулась, представив, каково это — бежать босиком по лесу.

— Поверьте, это было далеко не худшее. — И Сэмюэль вкратце изложил последовавшие события, включая схватку с Пожирателем Змей и свои блуждания по лесу, до момента появления у селения осагов.

Когда он завершил рассказ о своих злоключениях, а также покончил с бульоном, силы его были на исходе, веки отяжелели. В этот момент на пороге показался Микайя, заполнив мощной фигурой дверной проем. При виде Оливии, сидевшей на постели Сэмюэля, он остановился и мягко сказал:

— Как я погляжу, наш солдат наконец пришел в сознание. — При этих словах Оливию будто ветром сдуло с кровати, она мгновенно оказалась возле стола и принялась энергично мыть миску и ложку.

— Он только недавно очнулся. И еще очень слаб, даже головы поднять не может, — заметила девушка как бы между прочим.

Сэмюэль во все глаза рассматривал великана, похожего на медведя, и думал: «Боже мой! Да он же ей в отцы годится, а то и в деды! — Он вспомнил обидные слова, которыми незаслуженно наградил девушку. — Ну почему в ее присутствии я постоянно говорю только глупости?»

— Полагаю, вы и есть Микайя Джонстон. Я бесконечно благодарен вам за гостеприимство. Вы спасли мне жизнь.

— Я здесь ни при чем. Это все Искорка, ее и благодарите.

«Искорка?»

— Она просидела у вашей постели все ночи с тех пор, как вернулись из селения осагов. А в пути только и было заботы, что поддерживала носилки, боялась, как бы от качки вам не стало хуже. И рану в боку она вам зашила. Правда, не хотела, пока не поняла, что у меня это хуже получится. К примеру, рука. — Микайя продемонстрировал огромный кулак. — Если бы я принялся за дело, всю бы рану раскровенил, а она все сделала чисто и аккуратно. Конечно, она очень тревожилась…

— Микайя, мне кажется, что полковник Шелби нуждается в покое, — поспешила вмешаться Оливия, вовсе не желая, чтобы простодушный великан откровенничал насчет того, как она ухаживала за этим неблагодарным грубияном.

Полковника раздирало любопытство, но усталость брала свое и клонило в сон. Сэмюэль неосторожно двинул левым плечом и не смог удержаться от стона, когда бок обожгла острая боль. Оливия сразу бросилась к постели.

— Не смейте ворочаться, а то швы разойдутся, — строго предупредила она. Ей очень хотелось дотронуться до больного, проверить повязку, как делала много раз, когда он лежал без сознания. Сейчас ситуация изменилась, у него были открыты глаза, и стало не просто прикоснуться к его телу, которое девушка теперь знала не хуже своего собственного.

Микайя молча следил за тем, как Искорка пытается предугадать малейшее желание больного, и ему стало жалко девушку. Она выглядела усталой, под зелеными глазами залегли тени от бессонных ночей, когда она ежеминутно вскакивала и впивалась глазами в Сэмюэля, готовая прийти на помощь при малейшем его движении. Искорка была прекрасная, добрая девушка и остро переживала чужую боль, будь то человек или любое другое живое существо, но, наблюдая за тем, как она ухаживает за красавцем солдатом, Микайя понял, что сердце Оливии принадлежит этому человеку. Сомнений на этот счет не было.

Достоин ли Шелби ее любви? Над этим надо крепко подумать и приглядеться к полковнику поближе, прежде чем выносить окончательное суждение. В конце концов, пока история их взаимоотношений была известна Микайе только со слов девушки, а характер у нее горячий, и гордости хватит на пару индейских вождей. Да и Шелби тоже, видать, парень крутой, если сумел выжить в одиночку в лесу без оружия и припасов. Небось как схватятся, так из обоих искры летят, усмехнулся про себя великан. Ладно, там видно будет. Впереди у него целая долгая зима, чтобы разобраться во взаимоотношениях полковника и Искорки.

Когда Сэмюэль проснулся, в нос ударил аромат свежего кофе и только что испеченных кукурузных лепешек. Пустой желудок тут же дал о себе знать, набежала слюна, Шелби разлепил веки и приподнял голову, осматриваясь.

Оливия хлопотала у печки и не заметила, что больной проснулся, и он мог спокойно наблюдать за ней. Девушка была одета в старые потрепанные брюки, видимо, еще из запасов времен Сент-Луиса, и мягкую вельветовую рубашку, которой Сэмюэль раньше на ней не видел. Рукава были закатаны до локтей, обнажив тонкие руки, покрытые бронзовым загаром.

Казалось, поношенная и во многих местах заштопанная одежда лучше сидела на девушке, чем наряд жокея Вескотта. Странное дело! Одетая в мужское, Оливия представлялась еще более соблазнительной и желанной, чему, впрочем, не приходилось удивляться при ее великолепной фигуре, длинных огненно-рыжих волосах и зеленых кошачьих глазах. «Совсем, видно, плох стал от болезни, — одернул себя Сэмюэль. — Распустил слюни, как влюбленный школяр».

Девушка, видно, и впрямь многому научилась у этого старого медведя Микайи. По-хозяйски быстро отодвинула в сторону кофейник, как только он закипел, умело перевернула на другой бок лепешку, убедилась, что та достаточно подрумянилась, положила на тарелку и сразу занялась кусками мяса, шипевшими на сковородке. Все это без суеты, ни одного лишнего движения.

— Похоже, Джонстон произвел на свет кулинара-волшебника, — не удержался от похвалы Шелби.

Оливия развернулась, не выпуская из руки большой вилки, и встретила его насмешливый взгляд. Опять он ее разыгрывает.

— Между вами и Микайей есть большая разница. У меня ни разу не возникало желания его отравить, — отрезала она вызывающе, изогнув брови в ответ на язвительно вскинутую бровь полковника.

Их взоры встретились. Оливия перевела глаза на втянутые щеки, видневшиеся из-под густой черной бороды, окаймлявшей подбородок. Когда больного привезли в хижину, нужно было его осмотреть с головы до пят, чтобы не пропустить ни единой царапины, и тогда его тщательно побрили, но теперь он основа оброс. Вспомнив, как прикасалась к колючей бороде Сэмюэля, девушка почувствовала тепло в груди, причем вовсе не оттого, что находилась рядом с печкой, отвернулась и вновь занялась приготовлением завтрака.

— Отрава это или нет, но пахнет так, что язык можно проглотить, — сказал Сэмюэль.

— Вам пора нарастить мясо на костях, а то ребра, того и гляди, проткнут кожу, — выпалила Оливия и прикусила язык.

— Чего же вы ждете? — улыбнулся в ответ Сэмюэль, подметив, как покраснела девушка. — Идите сюда и кормите меня. Лишний жирок мне не помешает.

— Мы откармливаем только тех, кого собираемся зарезать, чтобы запастить мясом на зиму. Можно, конечно, и вас причислить к этой категории, вот только прикончить вас, похоже, трудновато. — За разговором Оливия положила на тарелку куски поджаренной оленины, кукурузную лепешку, сдобренную медом, и налила в кружку дымящегося кофе.

— Смею ли я надеяться, что все это для меня?

— Нет, это для Микайи. Вы получите бульон и кусок кукурузной лепешки, размоченный в молоке.

Сэмюэль скорчил недовольную гримасу. В этот момент в комнату вошел Микайя со свернутой шкурой бизона под мышкой.

— Ты где предпочитаешь работать над шкурой? — спросил он. — Возле ручья будет прохладнее, но, может, лучше ближе к хижине? — Микайя развернул и поднял шкуру без видимого усилия, хотя она весила не меньше ста пятидесяти фунтов.

— Думаю, лучше расстелить у ручья. Мне пора проветриться. В последнее время слишком долго сидела взаперти, — ответила Оливия, искоса бросив взгляд на Сэмюэля.

— Доброе утро, сынок. Слава Богу, проснулся. Как бы тебя ни беспокоили раны, желудок, надеюсь, в полном порядке? Вот и отлично, Искорка прекрасно готовит. — Великан сбросил шкуру на спинку стула, взял тарелку, предложенную Оливией, и прошел к постели больного.

— Мне кажется, ему еще рано давать твердую пищу, — забеспокоилась Оливия.

— Мясо, наверное, еще рано, но лепешка не помешает. Да и кофе будет в самый раз. У нас есть свежее молоко?

— Да, есть. Сюки опять взбрыкнула и пыталась достать меня рогами, но все обошлось.

— У вас есть корова? — удивился Сэмюэль, с трудом представляя Оливию в роли доярки.

— Нет, у нас коза, — ответил Микайя. — Я купил ее у испанца, который забрел в наши края пару лет назад. Молоко у нее густое и жирное, но доить ее небольшое удовольствие. Все зависит от подхода. К козе тоже нужно найти подход, — добавил великан, многозначительно посмотрев на Сэмюэля.

— Все женщины одинаковы, — пробормотал полковник, пытаясь сесть на кровати.

— Погодите, давайте помогу, — вызвался Микайя, подошел к больному, легко приподнял его и прислонил к спинке кровати. — Сейчас Искорка принесет еще подушек, и мы подложим под спину. Так будет удобно.

От дикой боли в боку на лбу выступил пот, но Сэмюэль промолчал, крепко сцепив зубы. Оливия поспешно взбила несколько больших подушек, набитых волосом от початков кукурузы, и втиснула за спину больного. Она видела, как от усилий сдержать стон на его шее вздулись жилы.

— Болит шов? — спросила она участливо.

— Да, немного, — процедил он сквозь сжатые губы.

— В таком случае надо много есть, чтобы набраться сил. Сегодня снимаем швы.

«Черт возьми! Ей доставляет удовольствие следить за тем, как я мучаюсь. По глазам вижу», — подумал Сэмюэль и сказал, пронзив девушку убийственным взглядом:

— И, конечно, это будете делать вы?

— А кто еще? — улыбнулась она в ответ. — Ведь я же их и наложила.

— Должен сказать, что у нее рука ни разу не дрогнула, — вставил Микайя, ухмыляясь.

Оливия разломила на мелкие кусочки кукурузную лепешку, обильно полила медом и молоком, присела с тарелкой на краешек кровати и занялась кормлением больного.

— Не торопитесь. Я не хочу, чтобы вы перепачкали чистые простыни.

Несмотря на боль в боку, Сэмюэль чувствовал себя отдохнувшим и поздоровевшим. Он чуть было не выразил желание завтракать самостоятельно, но приметил нервозность девушки и то, как она старается сидеть от него как можно дальше, чтобы ненароком не коснуться, и усмехнулся про себя… Потом, склонив голову набок, с невинным видом уставился на Оливию:

— Я жду. И я очень голоден.

Приказав руке не дрожать, она поднесла ложку ко рту Сэмюэля и проследила, как разжались и сомкнулись красиво очерченные губы. Оливия помнила, как эти губы обжигали ее кожу, нежно касаясь горла, висков и щек, как ласкали ее рот, заставляя раскрыться, впустить жаркий трепещущий язык. Она смотрела, как он медленно жует, смакуя сладость меда на языке, и проглатывает, как сокращаются мускулы под бронзовой кожей шеи… Отчего простой акт принятия пищи вызывает в ней такое сладкое томление?

Оливия почувствовала его взгляд и вышла из гипнотического транса.

— Держите! Сегодня вы уже достаточно окрепли и можете есть сами, — проговорила она, шлепнув на постель перед ним тарелку и ложку. Когда Оливия встала и двинулась к двери, ей показалось, будто за спиной послышалось: «Трусишка».

Солнце уже стояло в зените, когда, сидя на корточках перед шкурой бизона, которую Микайя растянул на деревянной раме, девушка принялась за работу. Вначале нужно было втереть сероватую массу из мозгов и пепла, придававшую мягкость и эластичность, а когда она впитается, шкуру следовало снова вычистить скребком и опять высушить. Затем разводили костер, забрасывали пламя свежими ветками и над густым дымом развешивали шкуру. После этого она не коробилась, даже если попадала под сильный дождь.

Какое-то время Микайя молча наблюдал за тем, как истово трудится Искорка, расставив локти, выгнув спину и без устали работая кулачками. Казалось, она вкладывала всю душу в это занятие или пыталась уйти от своих мыслей.

— Знаешь, — с расстановкой сказал великан, — тебе будто оса в штаны залетела. Не из-за этого ли смазливого парнишки-солдатика? — В глазах великана светилась смешинка.

Оливия выпрямилась и отбросила тыльной стороной руки прядь волос со лба:

— Сэмюэль Шелби давно уже не парнишка.

Джонстон помолчал, словно всерьез обдумывая эту проблему.

— Пожалуй, тут ты права. Он действительно уже не мальчик, вполне взрослый мужчина. — Запустив всю пятерню в бороду, великан, как бы размышляя вслух, добавил: — Во всяком случае, кое-какие органы у него вполне созрели, это точно.

Кровь прилила к щекам Оливии с такой быстротой, что казалось, кожа через мгновение вспыхнет.

— Микайя Джонстон! — почти прокричала она. — Меня не интересует ни полковник Шелби, ни его так называемые органы. По крайней мере, теперь, когда я избавилась от его грязных приставаний. — Оливия почувствовала, что несколько зарапортовалась, и еще больше разрумянилась.

— Конечно, я всего лишь сторонний наблюдатель, — продолжал Микайя, как бы не замечая излишней горячности девушки, — но вы мне напоминаете пару рысей, самца и самку. Знаешь, как они рычат и хвостами хлещут, будто вот-вот в драку ринутся, а потом вместе готовят общее жилье.

— Терпеть не могу этого самонадеянного и самовлюбленного истукана, а ведь придется с ним, видимо, зиму коротать в одной хижине. Он всех женщин ненавидит, и все из-за его покойной жены. По его словам, она… она совершила очень дурной поступок. — Оливия не решилась поделиться с Микайей тайной, которую выболтал в горячечном бреду Сэмюэль. Конечно, его жена — дрянь, но нельзя же из-за какой-то одной мерзавки возненавидеть весь женский род, в том числе и ее, Оливию; просто нечестно и несправедливо.

— В таком случае, — произнес Микайя, задумчиво почесывая бороду, — может, тебе стоило бы все же переубедить его.

— Мне в высшей степени наплевать, что он думает о женщинах вообще и о каждой из них в частности.

Микайя промолчал, присел рядом, запустил ладонь в миску, вынул пригоршню смеси мозгов и пепла и предложил:

— Давай-ка я немного поработаю, а тебе не мешает охладиться. Пойди искупайся. Это тепло недолго еще продержится. Получай удовольствие, пока есть такая возможность.

Идея понравилась Оливии. Можно будет помыть голову чудесным пахучим мылом, которое продал недавно прохожий купец. Нет, конечно, Оливия не собиралась прихорашиваться ради Сэмюэля, она просто любит чистоту. Рассудив таким образом, девушка весело улыбнулась и сказала:

— Отличная мысль. Помыться всегда полезно.

Она встала, тщательно вытерла о тряпку руки и собралась было пойти в хижину за мылом, полотенцем и чистой одеждой, но ее остановил голос Микайи.

— Когда у тебя появится свободная минута, — ехидно напомнил он, — все же надо будет снять Шелби швы. — Великан с удовлетворением отметил, что девушка вздрогнула, и хитро усмехнулся.

— Если он к этому готов, я могу это сделать в любое время, — отозвалась Оливия и пошла к дому.

Микайя принялся за работу, тихо насвистывая какую-то мелодию.

Зайдя в хижину, Оливия облегченно вздохнула, увидев, что Сэмюэль мирно спит. Значит, за каждым ее движением не будут следить насмешливые синие глаза. Девушка быстро собрала вещи и побежала к реке, предвкушая блаженную прохладу. К тому времени, когда солнце коснулось верхушек деревьев, Оливия вышла из воды. Ей вспомнилось, как Сэмюэль издевался над тем, что она не умеет плавать. Теперь она плавала как рыба — спасибо Микайе.

Девушка высушила волосы, расчесывая их до тех пор, пока они не заискрились, как хорошо начищенная старая бронза, надела новые кожаные чулки и недавно сшитую рубашку до колен. По вороту рубашка была украшена узором из мелких бусинок. Вышивать ее научила жена Белого Волоса, и это был первый самостоятельный опыт Оливии, гордившейся плодами своей работы.

— Из меня получилась бы отличная портниха, — похвалила себя девушка, поглаживая ладонью мягкую кожу рубахи. Естественно, она надела новое отнюдь не ради того, чтобы понравиться Сэмюэлю.

Теперь предстояло заняться проклятыми швами. Оливия собрала вещи и пошла к дому. Когда она показалась на пороге, лучи солнца ударили в спину и копна рыжих волос вспыхнула огнем. Девушка разрумянилась после купанья, бледно-кремовая кожаная рубашка подчеркивала мягкие округлости ее тела. У Сэмюэля перехватило дыхание, он не мог отвести глаз от дивного зрелища.

— Вы снова стали похожи на индейскую принцессу, которая привиделась мне во сне, — проронил он, стараясь прикрыть смущение небрежным тоном.

— Эта одежда и в половину не такая нарядная, как та, что была на мне тогда у реки. То было настоящее произведение искусства, а мне еще учиться и учиться.

— То есть этот наряд вы шили сами?

— Да, конечно, и, между прочим, в нем очень удобно.

— Я потрясен.

Оливия достала из сумки с медикаментами и инструментами небольшой нож, провела кончиком пальца по острому как бритва лезвию и сказала с напускным безразличием:

— Вот уж это мне все равно. Я пришла сюда только для того, чтобы снять швы. По словам Микайи, вы жалуетесь, будто они болят. — И она медленно направилась к кровати, поигрывая сверкающим ножом.

— Почему мне кажется, будто выдергивать из меня нитки должно вам понравиться даже больше, чем меня зашивать?

— Может, потому что на этот раз вы в полном сознании и сможете все прочувствовать сполна? — ответила Оливия вопросом на риторический вопрос Шелби.

— После того как надо мной вдоволь поизмывались больше десятка кровожадных осагов, вряд ли вы сможете меня испугать. — Сэмюэль похлопал ладонью по краю кровати. — Садитесь. Я готов ко всему… если, конечно, и вы готовы.

Это звучало как вызов! Оливия решительно подошла к кровати и присела, сжимая в руках маленький ножик и небольшой пинцет. Она постаралась устроиться как можно дальше от своего пациента.

— Спустите одеяло. Все, что у вас там под ним, я уже видела, — скомандовала девушка, надеясь нарочитой резкостью тона заставить его прийти в такое же смущение, какое ощущала она.

— В таком случае можете взглянуть еще раз, — парировал Сэмюэль, откидывая одеяло до колен.

— Так далеко не надо, — вырвалось у Оливии, и она поспешно прикрыла его одеялом по пояс. — А теперь повернитесь на здоровый бок, а то я могу удалить не только швы.

Он послушно повернулся к ней спиной, и девушка подметила, что двигается пациент крайне осторожно. Видимо, рана на боку все еще давала о себе знать.

— Теперь держитесь, будет больно, — предупредила Оливия. Сэмюэль промычал в ответ нечто неразборчивое.

Прикусив губу, девушка приступила к операции. Осторожно поддев кончиком ножа глубоко въевшуюся в кожу нить сухожилия, которое было использовано при накладывании швов, она сделала первый надрез и выдернула нить. Сэмюэль чуть вздрогнул и глухо застонал.

— Я же сказала: держитесь! — резко повторила девушка, принимаясь за второй шов. Он не поддавался, пришлось придвинуться ближе и опереться на спину Сэмюэля, ощутив под ладонью жесткость мускулов. Отложив ножик, Оливия потянула нить пинцетом, сознавая, что причиняет пациенту острую боль, и мучаясь вместе с ним.

Полковник легко мог пережить такую боль, в прошлом бывало значительно хуже. Гораздо сложнее было не реагировать на прикосновение мягких прохладных рук. Он ощущал слабый аромат полевых цветов, кончики шелковистых волос нежно щекотали кожу, и от сладкой муки Сэмюэль едва не кричал. Он сдерживался лишь страшным напряжением воли, от которого потемнело в глазах. Неожиданно послышался ее голос:

— Простите, пожалуйста… я стараюсь не делать больно, но ничего не могу поделать.

Оливия старалась как можно быстрее кончить болезненную процедуру, но последний шов оказался самым трудным.

— Ничего не получается, — призналась она, закусив губу.

— Тяните сильнее.

— Боюсь, начнется кровотечение.

— Ничего со мной не сделается.

Оливия вдавила кожу пальцами, ухватилась за кончик упрямой нити пинцетом и сильно дернула. Она уже не думала о необходимости держаться на расстоянии от пациента, прижалась к нему, и Сэмюэль почти забыл о своей ране, взял упавшую на грудь прядь огненно-рыжих волос, накрутил на палец и поднес к губам. В этот момент нить наконец поддалась, и Оливия потеряла бы равновесие, не удержи ее прядь волос в кулаке Шелби. Девушка вскрикнула от боли, когда волосы натянулись, и наклонилась вперед, в тот же момент пациент повернулся на спину, и Оливия упала на больного.

Их взоры встретились, а губы оказались совсем рядом. Сэмюэль не отпустил прядь волос, напротив, он другой рукой притянул девушку к себе, ее грудь прижалась к темным завиткам на его груди. Время будто застыло. Они не знали, как долго смотрели в глаза друг другу, потом их дыхание смешалось и случилось неизбежное.

 

15

Микайя ворвался в хижину с радостным криком:

— Вы посмотрите, какое чудо попалось нам сегодня на ужин!

Он держал на весу огромного темно-зеленого сома и был так возбужден, что не сразу разобрался в происходящем. Оливия отскочила от постели больного будто ужаленная, волосы растрепались, лицо раскраснелось; после купания она надела один из лучших своих нарядов, а теперь отводила глаза, словно совершила страшное преступление. Да и пациент выглядит не лучшим образом, сжался и скалится, как загнанный в угол хищник. Микайя ухмыльнулся про себя.

— Я только что закончила снимать швы, как ты мне и велел, — затараторила Оливия, укладывая в сумку ножик и пинцет и вынимая чистую повязку. — Рыбу я сейчас поджарю. Надо только ее почистить. Не забудь выдать Буяну его долю.

— Не спеши, сом подождет, сначала займись больным, — спокойно сказал Микайя, бросил трепыхающуюся рыбу на стол, взглянул на собаку, следившую за каждым его движением, склонив голову набок и навострив уши, и обратился к Сэмюэлю: — Никто не может так приготовить жареного сома, как Искорка. Скоро сами убедитесь.

— Я так проголодался, что готов съесть его сырым со всеми потрохами, — ответил Сэмюэль.

— Жареной рыбы вам еще нельзя, — строго сказала Оливия.

Тихонько насвистывая веселую мелодию, Микайя, казалось, не обращал никакого внимания на молодых людей; налив себе кофе из кофейника, постоянно превшего на краю печи, он намеренно небрежно проговорил:

— Ладно, вы здесь без меня сами разберетесь. — И, забросив на плечо сома, вышел из хижины.

Сэмюэль поднял руку, посмотрел на заживающую рану и поиграл мускулами.

— Я намного лучше себя чувствую, — заявил он и взглянул на Оливию, ожидая, что она опять присядет на кровать и начнет накладывать повязку, потом со значением заметил: — Да и аппетит что-то разыгрался.

Оливия опять прочитала в глазах Сэмюэля вызов. Похоже, он дразнит ее? Ну что ж, она покажет ему, что у нее тоже есть выдержка. Вот только бы сердце перестало биться с такой сумасшедшей скоростью да остыли бы пылающие щеки. Девушка до сих пор чувствовала его жаркое дыхание, свои раскрывшиеся навстречу губы… но поцелую не суждено было продлиться. Да и зачем? Потом будет лишь еще больнее. Ведь Сэмюэль уже не раз причинял ей боль.

Заставив себя вспомнить о предательской сделке Шелби с Вескоттом, девушка немного успокоилась, присела на кровать и потянулась к больному, чтобы туго обвязать его полоской ткани вокруг талии. Но при этом никак нельзя было избежать прикосновения к его мускулистой, заросшей волосами груди. Оливия закусила губу, приложила к ране конец повязки и стала его раскручивать. Сердце Сэмюэля учащенно забилось, он проклял себя за то, что постоянно дразнит девушку, и невольно вздрогнул, когда его груди коснулся кончик пушистых волос.

— Сидите тихо! — сурово одернула больного Оливия, которой стоило немалых усилий сдержать дрожь в руках. Она быстро закончила перевязку, стянула узлом концы ткани и бросилась прочь от кровати.

Сэмюэль чувствовал волнение под ее холодной невозмутимостью и безуспешно пытался разгадать тайну ее поведения. Почему она становится мягкой и послушной в его объятиях, а буквально через секунду будто готова его укусить? Возможно, ей неудобно перед Джонстоном, играющим роль отца? Но родной отец, ветреный французский аристократ, никогда не ведавший, что принесет грядущий день, вряд ли мог служить примером. Микайя, конечно, являлся куда более надежным защитником ее весьма сомнительной добродетели, нежели месье Сент-Этьен.

Эта мысль словно заставила Сэмюэля очнуться. «Пока я у него на глазах, нужно вести себя крайне осторожно с его «Искоркой». Никаких ухаживаний. И чем раньше я смогу отсюда выбраться, тем лучше. Ведь я еще не выполнил задание президента. Вот этим и следует заняться».

— Расскажите мне, пожалуйста, что говорят осаги об англичанине, — обратился полковник к Оливии. — Наверняка женщины могли что-то сболтнуть.

— С женщинами мне не довелось много общаться, и об англичанине я слышала только от Микайи, о чем уже вам рассказывала, — ответила стоявшая у печки Оливия, искоса наблюдая за Сэмюэлем. — Значит, вы присоединились к Мануэлю Лисе лишь для того, чтобы разыскать английского агента? Иной причины не было? — «Меня, выходит, он и не думал искать?»

— Его нужно остановить раз и навсегда, — ровным голосом сказал Сэмюэль. На память пришел Эмори Вескотт, которого Шелби подозревал в предательстве, и снова возник вопрос о возможной связи Оливии с сетью иностранных шпионов. Полковник поворочался на кровати, потом прикрыл глаза и притворился спящим. Да, надо скорее бежать из этой хижины. Причем по многим причинам.

В тот вечер Сэмюэль, несмотря на возражения Оливии, потребовал жареной рыбы, а после ужина долго обсуждал с Микайей причины недовольства осагов властями. Старожил знал многое об английских торговцах, которые обхаживали молодых воинов, стараясь вбить клин между ними и миролюбивыми старейшинами племени, но практически ничего не сказал Шелби, не желая делиться сведениями, полученными от Похуски в доверительных беседах, и ставить под угрозу будущее осагов. Микайя сообщил только, что Похуску серьезно беспокоит, как бы всему племени не пришлось отвечать перед американцами за нападение кучки отщепенцев на полковника. Подобно Сантьяго Куинну, Микайя Джонстон испытывал гораздо больше симпатии к индейцам, нежели к американскому правительству.

В последовавшие дни Сэмюэль начал быстро поправляться. С Оливией у него складывались, мягко говоря, странные отношения, и он никак не мог разобраться в собственных чувствах. Раньше, на реке, в команде Мануэля Лисы, все было более или менее ясно. Тогда он имел дело с взбалмошной, избалованной, ни на что не пригодной девицей, способной на самые дикие поступки. А теперь приходилось делить небольшую хижину с женщиной, подобной которой полковник никогда не встречал. Оказавшись в глуши, вдали от привычной жизни, она проявила твердость характера, самообладание и силу воли. И в то же время стала еще более соблазнительной, хотя постоянно была настороже и держала его на расстоянии. Но ее холодность и насмешки только распаляли воображение — чем холоднее она становилась, тем больше желал ее Шелби.

Оливия старалась не думать о Сэмюэле, все время подыскивала себе занятия, переделала массу полезных дел, но размеры хижины не позволяли игнорировать присутствие больного, да и приходилось проявлять о нем заботу. Она следила за его выздоровлением со смешанными чувствами. Ее вроде бы должна была радовать возможность избавиться от докучливого пациента; однако девушка сознавала, что на сердце у нее станет пусто, когда Сэмюэль уйдет.

Однажды после завтрака Сэмюэль поднялся, потянулся и напряг мускулы левой руки. Боли в боку почти не чувствовалось, и вот уж несколько дней рану не пришлось перевязывать, что вселяло надежду на полное выздоровление.

— Боже! У меня все тело чешется, как у медведя после зимней спячки, — воскликнул полковник.

— Да и по запаху вы напоминаете медведя, — не удержалась Оливия.

Глядя на них, сидевший за столом Микайя звучно шлепнул себя по бедру и сказал:

— Ну, если бы вы все еще были без сознания, Искорка бы вас тут же вымыла.

— Думаю, полковник теперь способен помыться сам, — вмешалась Оливия, прошла к полке с припасами и достала кусок мыла. — Держите. — И бросила мыло Шелби. — Пойдите к ручью и помойтесь. День сегодня теплый, а Микайя вас доведет.

Сэмюэль поймал мыло левой рукой на лету, усмехнулся и сказал:

— Сам дойду. А бритву у вас можно попросить? Я оброс до неприличия. Пора принять человеческий облик.

— Бритье — чистая потеря времени, — ворчал Микайя, доставая бритву. — Впрочем, если бы и мне было что показать, я бы тоже, может быть, побрился, а так лучше ходить с бородой.

«Упрямец», — осудила Оливия полковника, отказавшегося от помощи Микайи, который, видя, что в его услугах не нуждаются, отправился проверять силки, расставленные на зайцев. А Сэмюэль надел мокасины, которые приобрел для него хозяин хижины в селении осагов, и неспешно побрел к реке. Глядя ему в спину, девушка сердито пробормотала:

— Сам будет виноват, если упадет в речку и утонет.

А перед глазами стоял Сэмюэль, обнаженный, плещущийся в прозрачной воде. Естественно, Оливия много раз видела его таким, но то было, когда он находился без сознания, метался в горячечном бреду. У нее тогда не было времени и сил любоваться великолепным мужским телом. Теперь — другое. С тех пор как он пошел на поправку, девушка все больше и больше отдалялась от него, старалась как можно меньше времени проводить в хижине, помогая Микайе и не желая наблюдать, как Шелби набирается сил, а значит, скоро уйдет от них.

— Надо пойти и заняться делом, а то совсем с ума сойду, — сказала себе Оливия, подхватила плетеную корзинку и отправилась собирать яблоки. Яблочный пирог на ужин будет весьма кстати; помнится, она недавно видела несколько румяных плодов, оставшихся на деревьях у кромки леса вниз по течению от ручья, где будет купаться Сэмюэль. Наполнив корзину, девушка собралась в обратный путь, но задержалась, услышав доносившиеся со стороны реки плескание и пофыркивание.

Сэмюэль? Ему следовало бы купаться в ручье, а он пошел к Гасконейде. Поставив на землю корзинку с яблоками, Оливия прошла к опушке, откуда открывался вид на полоску песка, где Микайя обычно ставил лодку. Шелби, по пояс в воде, во все горло распевал какую-то песню, намыливая голову, а потом целиком погрузился в воду. Оливия забеспокоилась, не утонул ли он, и чуть не бросилась на помощь, но Сэмюэль вынырнул, отряхнулся и зашагал к берегу, поднял полотенце, брошенное на нос лодки, насухо вытерся и надел брюки, которые ссудил ему Микайя. Брюки, конечно, были непомерно велики, и полковнику пришлось затянуть на талии пояс и закатать штанины.

Сэмюэль взял бритвенный прибор, прошел к ближайшему дереву и установил на ветке небольшое зеркало, намылил бороду и принялся за дело, лениво размышляя над тем, кто его раньше брил — Микайя или Оливия. «Нет, она бы мне точно горло перерезала», — с улыбкой подумал Сэмюэль, поглядывая в зеркало.

Оливия будто приросла к месту, не в силах отвести от него глаз. «Надо идти, сейчас же, немедленно уходить», — стучало в голове, но ноги не слушались. Внезапно в хаос противоречивых мыслей и эмоций ворвался спокойный насмешливый голос:

— И как вам понравилось увиденное, Ливи? Одобряете?

Сэмюэль вытер лицо полотенцем, перебросил его через плечо, развернулся, прислонился спиной к стволу дерева, скрестил руки и уставился в сторону зарослей, где пряталась Оливия. Во всяком случае, ей казалось, будто она спряталась.

— Откуда вы узнали, что я здесь? — выпалила она, прежде чем успела подумать.

— Зеркало, конечно, небольшое, но его вполне достаточно, чтобы разглядеть ваши рыжие волосы среди зелени, — улыбнулся в ответ Сэмюэль. — Из вас не получится настоящего охотника, если не станете прятать волосы под шляпой. Они горят факелом за милю.

Оливия неохотно выступила из-за дерева, сделала пару шагов в сторону Сэмюэля и остановилась. Опасно было подходить слишком близко.

— Что касается первого вопроса — то да, одобряю все, что увидела. Благодаря моему уходу вы выглядите отлично. Когда мы привезли вас из селения осагов, вы напоминали мешок с костями.

— Итак, вам понравилось увиденное, — самодовольно проговорил Сэмюэль.

Оливия как можно небрежнее пожала плечами, надеясь, что хотя бы на этот раз не залилась краской, как девчонка.

— Видите ли, мне фактически не с кем сравнивать. Вы единственный мужчина, которого я видела обнаженным. — При этих словах в синих глазах вспыхнул насмешливый огонек, и девушка взорвалась: — Вы мне не верите, не так ли? — гневно вскричала она, заранее зная ответ на свой вопрос. — Вы законченный болван, если способны поверить лживым россказням Вескотта.

Оливия развернулась и собралась уйти, когда в спину ей полетело:

— Если вы так добродетельны, то зачем пошли за мной к реке?

— Я за вами не ходила. Я собирала яблоки, когда услышала, как вы здесь плещетесь. Вам следовало мыться в ручье, а не в реке. Когда вы нырнули, я подумала, что вы тонете. — Она говорила, не переставая идти к тому месту, где оставила корзинку с яблоками. Подняв ее, Оливия сверкнула на Шелби жесткими, как бутылочное стекло, глазами: — Весьма сожалею, что этого не случилось.

Сэмюэль чуть было не кинулся вслед за ней, но одумался. От этой девицы нечего ждать, кроме новых неприятностей. Стоило им сойтись вместе, и он терял над собой контроль, молол чушь и совершал дурацкие поступки. На этот раз нагрубил, что совершенно непростительно. Ведь он обязан Оливии жизнью. По уверениям Микайи, она провела не одну бессонную ночь у постели больного, и только благодаря ее усилиям он полностью выздоровел. Полковник поклялся принести извинения, как только девушка успокоится.

Остаток дня Оливия провела вне дома. Нет, она не пыталась избежать встречи с Сэмюэлем, а только поступала, как истинная христианка. Попадись он ей сейчас под горячую руку, она бы его просто пристрелила из английского пистолета, подаренного Микайей. И она занялась делами в окрестностях хижины. Дел, забот всегда хватало. Вначале Оливия навестила пчел и набрала меда, затем проверила силки, прикончила и выпотрошила пару попавшихся кроликов. Наконец поняла, что дальше тянуть время не имеет смысла, и пошла домой.

По ту сторону хижины слышались удары топора. Видимо, Микайя решил наколоть дров. Оливия вошла в дом, положила на стол дары природы, приблизилась к окну, намереваясь поприветствовать хозяина, и, к своему удивлению, обнаружила, что во дворе трудится Сэмюэль. Обнаженный по пояс, обливаясь потом, он сейчас напоминал индейца смуглой, обожженной солнцем кожей и растрепанными длинными волосами цвета воронова крыла.

Оливия отпрянула от окна. Не дай Бог Сэмюэль заметит и решит, что она снова подглядывает за ним! А куда подевался Микайя? В последние дни он подозрительно долго пропадал где-то, как будто хотел дать возможность молодым людям побыть наедине. Но это же глупо! Какой в этом смысл? Ведь она же ясно дала понять, что Сэмюэль на ней никогда не женится. Да и кто пойдет замуж за этого самовлюбленного женоненавистника?

Предмет ее раздумий не заставил себя долго ждать и ввалился в комнату с охапкой дров. Сэмюэль догадался надеть рубашку, но ворот был широко распахнут, и оттуда выглядывала до неприличия волосатая грудь. Однако Оливия не сделала ему замечания, опасаясь нарваться на уничтожающий насмешливый взгляд синих глаз.

Сэмюэль сгрузил дрова у печки и стал наблюдать за тем, как быстро и ловко чистит картошку девушка, снимая тонкий слой кожуры. Полковник невольно залюбовался маленькими ловкими руками. Микайя говорил, что на ночь Оливия протирает руки жиром норки и поэтому у нее такие белые руки, хотя она не чурается самой грязной работы. Полковник прокашлялся и заговорил:

— Оливия, я приношу извинения за недостойное поведение сегодня утром. Я не ищу оправданий, но так уж получается, что каждый раз, когда мы остаемся наедине, я начинаю говорить глупости и совершать дурацкие поступки. Еще раз прошу меня простить.

Оливия бросила последнюю картофелину в воду и собралась поставить кастрюлю на огонь, но Сэмюэль перехватил ее руку и сам поставил кастрюлю на место.

— Почему вы обо мне думаете только плохое? — тихо спросила девушка.

— Понимаете, Оливия, вы совсем не похожи на других женщин. — Он неловко поежился. — Вы сами мне рассказывали о своем детстве в Европе. То вы жили, как короли, а то бежали куда-то под покровом ночи, спасаясь от кредиторов и карточных игроков, которым задолжал ваш отец. Потом ваша семья переехала в Америку, родители погибли, вашим опекуном стал Эмори Вескотт, а вы то обряжались в мужскую одежду и состязались с мужчинами на скачках, то блистали на балах, флиртуя с толпой поклонников. Простите, если я покажусь слишком самонадеянным, но мне представлялось, что вы сами преследовали меня в тот вечер на балу у Шуто. Очевидно, предполагалось, что я покорно стану в очередь вместе с прочими вашими воздыхателями? Именно такой план разработал Вескотт?

— Когда до вас наконец дойдет, что Вескотт не посвящал меня в свои планы? — холодно ответила Оливия. — Я случайно подслушала вашу беседу и очень хорошо помню, что вы ему ответили. Вескотт знал, что вы женаты, а я, дурочка, не имела понятия.

— Да, я был женат, — признался Сэмюэль, повесив голову.

— И снова жениться не собираетесь? Вы заявили об этом совершенно определенно.

— Летиция была само совершенство, когда ее окружали поклонники. Скромная, обаятельная — невозможно было представить себе лучшей жены.

Оливия увидела, как на его лицо набежала тень.

— Однако вы в ней ошиблись, и она причинила вам боль. В бреду вы часто упоминали ее имя, — мягко продолжала девушка, — но это совсем не значит, будто все женщины подобны Летиции.

— Дело не только в моей бывшей супруге, — неохотно признался Сэмюэль. Ему не хотелось говорить на эту тему и в то же время тянуло все рассказать Оливии, смотревшей на него с сочувствием и теплой улыбкой.

— Мне кажется, вам просто попадались не те женщины. Может, вы не там их искали? — Оливия почувствовала, что Шелби замыкается в себе, и хотела разделить его боль. — Или в вашей жизни были и другие предательницы?

— Моя мать, — сухо сказал Шелби, — эгоистичная, расчетливая аристократка-француженка, не способная считаться с чувствами других людей. К тому же и коварная, под стать своему бывшему любовнику Талейрану. Она сумела пережить три режима. Когда мне исполнилось тринадцать лет, она забрала мою сестру и отправилась назад в Париж, бросив меня и моего отца на произвол судьбы. Ей стало скучно в Виргинии, захотелось вновь блистать в обществе. Отец умер от разбитого сердца, а я остался в живых, выстоял. Видно, сердце у меня крепче… или не такое любящее. — Он улыбнулся, в улыбке не было тепла. — А став взрослым, нашел совсем другое применение женщинам. И больше мне не нужна была мать.

— И сердце тоже? Я не уверена, что где-то глубоко в вас по-прежнему не скрывается маленький мальчик… который ждет любви. — Ей стало понятно теперь его странное обаяние, уклончивые ответы, цинизм и неприятие искренних чувств. Поймав на себе иронический взгляд синих глаз, девушка поспешно поправилась: — Ну, возможно, не материнской любви…

— Я не ищу никакой любви, Оливия. Я сделал одну попытку. Взял в жены прекрасную девушку из хорошей семьи, и мы стали жить вместе, намеревались обзавестись детьми… По крайней мере, я так полагал. Я был глупцом.

— Вы испытали боль и разочарование, но из этого не следует, что нужно считать себя глупцом, — возразила Оливия, сделав шаг вперед. Ей очень хотелось обнять и приласкать Сэмюэля. Он сжимал и разжимал кулаки, сдерживая приступ гнева, навеянного болью воспоминаний. — И это вовсе не означает, что нет женщины, которой вы могли бы довериться.

Оливия руководствовалась самыми лучшими чувствами, и Сэмюэль это хорошо понимал. Его неодолимо влекло к ней, хотелось положить голову на ее грудь и забыть о прошлом, думать только о настоящем и мечтать о будущем. Но эта девушка связана с Вескоттом — возможно, была его жертвой, а может, и сообщницей. И Сэмюэль улыбнулся, но глаза его остались холодными:

— Боюсь, мне не дано судить о женщинах. Всю жизнь меня влекло к тем, кто пускает кровь.

Намек был столь прозрачным, что прозвучал как оскорбление. Страшная боль пронзила сердце Оливии, сама собой поднялась рука и влепила звонкую пощечину обидчику. Девушка резко повернулась и выбежала из хижины. Последние свои слова: «Да, вам не дано судить о женщинах» — Оливия проговорила сквозь глухие рыдания.

Сэмюэль сначала намеревался последовать за ней, но передумал. Какой смысл? Все равно у него не складывались отношения с этой женщиной. То он оскорблял ее, то извинялся перед ней. Они явно не подходили друг другу, даже если каждому слову ее можно верить. А долгие годы работы шпионом сделали Шелби весьма недоверчивым.

Полковник в полной нерешительности стоял посреди комнаты, раздумывая над тем, чем заняться до возвращения Микайи. Обводя глазами помещение, он заметил стоявшее в углу ружье и решил, что его не мешает хорошенько прочистить.

А девушка бежала вперед сломя голову, не разбирая дороги. Глаза застилали слезы, она смахивала их рукой и мчалась все дальше от дома. Оливию остановило журчанье воды, и она бессильно упала на траву и зашлась в рыданиях. Невозможно было избавиться от терзавшей ее мучительной мысли: «Я люблю его и всегда буду любить». Через какое-то время она успокоилась, слезы высохли, и девушка вспомнила о своих обязанностях: скоро вернется Микайя, а ужин не готов. Оливия приподнялась, чтобы бежать к хижине, и в этот момент услышала грозное рычание.

Неподалеку скалил зубы койот, животное обычно пугливое, ночной охотник, избегавший встреч с человеком. А этот объявился днем, встал поперек дороги и вот-вот готов наброситься. Здесь что-то явно не так. Оливия присмотрелась и, к своему ужасу, обнаружила, что вся морда зверя покрыта пеной, клочьями стекающей на грудь. Точь-в-точь, как говорил Микайя, описывая бешеных псов. Девушка быстро огляделась в поисках оружия, но ничего подходящего не было, только сухие ветки.

Сэмюэль прочистил и смазал ружье, зарядил и в этот момент услышал крик Оливии. В ее голосе было столько неподдельного ужаса, что, не задумываясь ни на секунду, полковник выбежал из хижины и помчался с ружьем наперевес к реке. Возле небольшой полоски песчаного пляжа он увидел насмерть перепуганную девушку, не сводившую глаз с кустов в десятке шагов от нее. Койот снова зарычал и двинулся вперед.

— Не шевелись! — скомандовал Сэмюэль Оливии, медленно поднимая ружье, тщательно прицелился и выстрелил. Облачко едкого дыма застлало глаза, полковник ринулся вперед, перехватив ружье за ствол, намереваясь прикладом ударить койота, если тот уцелел, но увидел, что не промахнулся, — бездыханного зверя отбросило назад, и он лежал у поваленного дерева, истекая кровью.

Сэмюэль подошел к койоту, ткнул его прикладом, готовый при необходимости нанести сокрушительный удар, убедился, что зверь мертв, положил ружье на землю, бросился к Оливии, все еще стоявшей на коленях, помог ей подняться и сжал в объятиях. Девушка обвила руками его шею и тесно прижалась к широкой груди, обещавшей спасение и защиту от всех невзгод.

Зарывшись лицом в пышную копну огненно-рыжих волос, полковник вновь и вновь повторял дорогое имя, шептал нежные слова вперемежку с проклятиями. Руки сползли ниже, подхватили девушку и подняли над землей. «Если бы ты погибла… если бы я тебя потерял…» — стучало в голове. Возможно, он сказал это вслух. Или нет. Сэмюэль плохо соображал и ничего не слышал, забывшись в жарком объятии.

Она не могла разобрать, что он лепечет, но всем телом чувствовала, как Сэмюэль тянется к ней, и, когда ее ноги вновь коснулись земли, она подняла голову и взглянула ему в глаза. Они потемнели, как море перед штормом, и в них бушевала гроза с громом и молниями. Пробежала искра, Сэмюэль со стоном впился в ее губы, и Оливия вспыхнула, как сухая ветка. Время остановилось, мир перестал существовать, она будто умерла и тут же возродилась к жизни, а жизнью был Сэмюэль.

Они медленно опустились на мягкую траву, забыв обо всем на свете, шепча ласковые имена, как делают влюбленные во всем мире. Его ладони нежно сжали ее грудь, скользнули вниз, и вечерний воздух дохнул прохладой, когда Сэмюэль расшнуровал ворот ее платья, и тут же снова стало тепло, когда он припал к ней грудью. Мешала его рубашка, и Оливия быстро расстегнула пуговицы, погрузила пальцы в жесткие завитки, потом руки ее скользнули ему за спину и крепко прижали к себе.

Сэмюэль поцеловал ее шею, ощутив бешеное биение пульса, провел губами по груди, и, когда девушка застонала и выгнула спину, он уже не владел собой, протянул руку вниз, коснулся бедра и попытался раздвинуть ноги. В этот момент сухо щелкнул взведенный курок, и раздался голос Микайи, звучавший спокойно и почти добродушно:

— А вот с этим, Шелби, придется подождать до свадьбы. Теперь не спеша поднимайся и натягивай брюки.

Оливию будто облили ледяной водой, Сэмюэль откатился в сторону, сразу стало холодно груди и бедрам, охватил стыд. Она принялась одергивать платье и шнуровать ворот, встала на колени, и тут до нее дошло: «Свадьба! Микайя упомянул о свадьбе!» Сэмюэль подтянул брюки, застегнул рубашку, и его словно обожгло: «Свадьба». Молодые люди почти одновременно беззвучно произнесли это слово, испуганно обменялись взглядами и уставились на Микайю.

Первым обрел дар речи полковник.

— Послушайте, Джонстон. Ведь ничего не произошло, — промямлил он. — Все это просто от испуга. Оливия чуть было не погибла ужасной смертью. — И Сэмюэль ткнул пальцем в сторону мертвого койота. — В общем, мы увлеклись, но, к счастью, вы оказались поблизости и предотвратили то, что могло случиться. Девушка не пострадала, и нет нужды связывать нас брачными узами. Если она и утратила невинность, то я к этому не имею никакого отношения.

Сидевшая на корточках Оливия зябко поежилась. Ее больно ранили последние слова Сэмюэля: «Я к этому не имею отношения!» «Значит, он считает, будто кто-то другой уже лишил меня невинности! Как же я глупа! Опять не устояла и готова была ему отдаться! Он никогда меня не полюбит, не считает меня достойной стать его женой. Он только желает меня — и ненавидит себя за это!»

— Вы считаете, что обесчестите имя Шелби, женившись на мне, — произнесла Оливия. — В этом нет необходимости. — Девушка встала и гордо выпрямилась, хотя ноги плохо ее слушались. Высоко подняв голову, она смело встретила взгляд Сэмюэля. — Во мне течет кровь французских аристократов, и я горжусь этим, хотя вы не раз говорили, как презираете аристократов. Я не выйду за вас замуж даже под угрозой смерти.

— Сдается мне, молодые люди, что вы оба отказываетесь смотреть фактам в лицо, — вмешался Микайя, по-прежнему державший полковника под прицелом. — Что касается тебя, Искорка, вопрос о жизни или смерти не стоит, когда речь идет о свадьбе, но Шелби находится в ином положении, после того что я здесь увидел собственными глазами.

Он сказал это достаточно жестко, чтобы провинившаяся парочка осознала всю серьезность сложившегося положения. Микайя Джонстон отличался упрямством, он обладал силой и заряженным ружьем, недвусмысленно направленным в грудь полковника.

— Послушайте, если вы завлекли меня в западню, — сказал Сэмюэль, — если вы сговорились…

— Да, конечно! — воскликнула Оливия. — Мы все спланировали и даже отрепетировали с участием этого милого, добродушного зверя. Правда, мне пришлось заразить его бешенством для пущей убедительности.

— Охотно верю, — откликнулся Сэмюэль, окинув девушку презрительным взглядом.

— Ненавижу! — закричала Оливия. — Презираю! С чего вы взяли, будто я стану устраивать западню ради того, чтобы заставить вас жениться на мне? Нет, молчите, я и так знаю. Вы слишком самоуверенны и воображаете себя неотразимым. — Она повернулась, чтобы уйти, но ее остановил голос Микайи:

— Я не шучу, Искорка. Что-то я не заметил, чтобы ты сопротивлялась, когда на тебя навалился Шелби. Вы оба знаете, чем бы это кончилось, если бы я не подоспел вовремя.

Оливия вспыхнула. Она высоко ценила мнение Микайи, человека, который спас ей жизнь, пригрел и приютил, полюбил как родную дочь, научил премудростям простой жизни и вернул чувство собственного достоинства. А она в ответ опозорила его, предала его веру в нее.

Микайя видел, что суровый тон оказал требуемое действие на девушку, а что касается красавца солдатика, он поймет все без слов под дулом ружья.

— Искорка, сбегай в хижину и принеси веревку, — приказал великан.

— Ты собираешься его связать? — с ужасом воскликнула Оливия, представившая себе, как перед изумленным священником является полковник Сэмюэль Шелби, связанный по рукам и ногам.

Микайя повел широченными плечами, размах которых дал осагам основание присвоить ему имя Большого Медведя, и сказал:

— Ладно, обойдусь и так. Если начнет брыкаться, я его быстро успокою. А теперь пошли собираться в дорогу. Завтра на рассвете выйдем и через пару дней будем во французской миссии. Отец Луи быстро обвенчает вас, когда я ему объясню ситуацию.

И действительно, на следующее утро они двинулись в путь на север, где на берегу Миссури обосновалась французская миссия. Оливия устроилась в носу лодки, гордо выпрямившись, глаза невидяще устремлены в даль — вылитая французская аристократка на пути к гильотине. На дно Микайя поместил полковника, опутанного веревкой, лежавшего молча, с закрытыми глазами и кипевшего злостью.

Джонстон улыбался, довольный собой, потому что не пришлось палить из ружья, дабы ускорить события, или долго ждать, пока все устроится само собой. Микайя первым приметил бешеного койота и держал его под прицелом. Если бы Шелби промахнулся, второй выстрел издалека уложил бы зверя наповал. Однако Микайя не спешил на помощь Искорке. Он надеялся застать этих двоих именно в том положении, в каком ему было надо, и лишь выжидал удобного момента.

Все сложилось как нельзя лучше, и Микайя блаженствовал, предвкушая счастливый конец.

 

16

Эмори Вескотт поднес к губам крохотную чашку из тонкого фарфора и с наслаждением вдохнул аромат прекрасного французского кофе. Кофе ему доставляли из Нового Орлеана, как и некоторые прочие товары. Именно судьба этих прочих товаров беспокоила торговца. Он провел несколько бессонных ночей, ворочаясь с боку на бок и задаваясь вопросом, когда же дойдет до места назначения груз из пятидесяти бочек дешевого виски и двадцати ящиков с мушкетами. Этот бесценный груз, будь он трижды проклят, вновь задержался в пути, что случилось далеко не в первый раз. Приходилось с грустью признать, что в последние месяцы фортуна повернулась спиной к Вескотту.

За минувшее десятилетие, когда действовало эмбарго Джефферсона, Вескотт здорово нагрел руки на контрабандной торговле и одновременно установил прочные контакты с английскими промышленниками. Но за годы правления администрации Мэдисона в европейской экономике произошел спад. Неприятности торговца усугублялись тем, что он сделал ряд неудачных вложений капитала, и от финансового краха его спасали лишь опасные, но весьма выгодные операции со Стюартом Парди. Во всяком случае, так обстояли дела сейчас, пока не разразилась война, чего следовало ожидать примерно через полгода, а то и раньше.

Эта война должна была обеспечить Вескотту как союзнику англичан финансовое процветание, вне зависимости от того, сумеют ли английские войска, высадившись в Новом Орлеане, пройти через долину Миссисипи и воссоединиться со своими братьями по оружию в Канаде. Если им это не удастся, не беда, вполне достаточно захватить и удержать столь важный порт, как Новый Орлеан, а разметать по ветру незначительные силы американцев в прибрежном районе большого труда не составит. Даже если англичане не выйдут к Миссисипи, они будут держать в своих руках всю торговлю Америки с обширными западными регионами, а люди, подобные Вескотту, выступят в роли посредников и наживут колоссальные состояния.

На это уйдут, конечно, годы, а в данный момент ощущалась острая нехватка наличных денег и следовало доказывать свою верность английским союзникам, а конкретно — Стюарту Парди, будь он трижды проклят. «Куда подевались эти проклятые мушкеты и виски, предназначенные для дикарей?» — в сотый раз задавался вопросом Вескотт, нервно барабаня пальцами по краю стола из полированного черного дерева.

Его размышления прервало появление дворецкого с небольшим серебряным подносом, на котором лежал запечатанный конверт. С поклоном негр предложил хозяину взять письмо и застыл в почтительном ожидании, что тот скажет и не будет ли ответа. Вскрыв конверт и быстро пробежав глазами послание, Вескотт откинулся в кресле, и его мясистое лицо расплылось в широкой улыбке. Письмо содержало ответ на запрос, который торговец направил своим агентам в Новом Орлеане относительно пропавшей девушки, а те связались с дядей Оливии, отказавшимся в свое время иметь дело с бедными родственниками. Теперь агенты сообщили сногсшибательную новость.

Когда непоседливая девица бесследно исчезла, перед Вескоттом замаячила перспектива крайне неприятного разговора с Сэмюэлем Шелби по его возвращении в Сент-Луис. Он вполне мог потребовать лучшую скаковую лошадь торговца, поскольку Оливия не объявилась, как было обещано, в доме на Плам-стрит. Пришлось бы оправдываться и выкручиваться, что-то спешно придумывать, но, к счастью, Шелби тоже пропал. Возможно, его прикончили дикари или тот же Парди? Нет, англичанин, помнится, согласился, что выгоднее сохранить полковнику жизнь, а Оливию использовать как источник сведений о планах американцев в приграничных районах. Поэтому Вескотт сразу сообщил своему союзнику об исчезновении девушки и предложил вознаграждение за ее поимку. Когда начнется война, Оливия будет особенно полезна им обоим.

Но как теперь выяснилось, эта девица представляет собой даже большую ценность, чем Вескотт мог предположить. Торговец еще раз прочитал письмо, махнул рукой дворецкому в знак того, что ответа не будет, и впал в глубокое раздумье. Все надо тщательно взвесить в свете изменившейся ситуации. Шарль Дюран, не очень горячо любимый дядюшка из Нового Орлеана, отдал Богу душу, не оставив прямых наследников, и его богатство должно перейти в руки единственной родственницы, Оливии Патриции Сент-Этьен.

А Шарль Дюран был фантастически богатым человеком. Ходили слухи, будто он, бежав из Франции, сумел прихватить значительную часть драгоценностей, принадлежавших семье Бурбонов. Дюран купил роскошный дом в населенном креолами квартале Нового Орлеана и зажил припеваючи в ожидании, когда свергнут этого выскочку Наполеона и восстановят законную монархию. А тем временем умело вкладывал деньги в прибыльные предприятия и вскоре многократно увеличил свое состояние.

— Какая жалость, что старик не дожил до того момента, когда его мечты сбылись, — насмешливо пробурчал себе под нос Вескотт.

Теперь эти богатства принадлежали Оливии. И он, ее законный опекун, был полон решимости прибрать к рукам состояние Дюрана. Первым делом следовало разыскать девушку, что представлялось непростой задачей, так как в Новом Орлеане ее не нашли. Если она не отправилась по реке на юг, значит, по какой-то непонятной причине избрала прямо противоположное направление. Поэтому Вескотт распорядился, чтобы его агенты прочесали все поселения на Миссури и в верховьях Миссисипи. Им было приказано искать мальчишку, который внешне похож на Оливию, и заодно предупредить Парди. Рано или поздно девицу обнаружат. И тогда посмотрим, сможет ли Стюарт Парди держать себя с прежней заносчивостью и высокомерием с человеком, в чьем распоряжении находятся богатства покойного Дюрана.

Вескотт встал и прошел в библиотеку, чтобы подготовить и направить новый запрос насчет Оливии вверх по течению Миссури. Возможно, Парди уже разыскал беглянку, поскольку был лично заинтересован в ее возвращении. Однако просвящать англичанина относительно перемены своих планов Вескотт не собирался.

Стюарт Парди сидел на пригорке возле торгового форта Сент-Франсуаза и любовался закатом. За спиной находились деревянные стены маленькой миссии. Основанный в прошлом веке иезуитами, форт был небольшим, не сулил особого уюта, но мог предложить путнику постель, крышу над головой и относительную безопасность. Парди наслаждался скудными благами цивилизации после долгих месяцев скитаний, когда спать приходилось в дымных вигвамах и питаться жирной пищей. Да и, признаться, надоело заниматься одним и тем же — вести скучные переговоры с индейцами, убеждать ветреных союзников английского короля хранить верность британской короне, что в конечном счете достигалось отнюдь не путем дипломатии, а с помощью щедрых взяток — старых мушкетов и свежего виски.

Форт Сент-Франсуаза стоял на реке, и время от времени к берегу причаливали небольшие суда с товарами и почтой, так что Парди имел возможность поддерживать постоянную связь с Вескоттом в Сент-Луисе. Англичанин не испытывал большого желания делиться с торговцем плохими новостями и не спешил сообщить, что пока ему так и не удалось напасть на след рыжей девицы, столь несвоевременно решившей расстаться со своим опекуном. Оставалось предположить, что она либо вообще не поднималась вверх по течению, либо примкнула к группе купцов, направлявшихся к верховьям Миссури. Последнее было маловероятно, но в этом случае искать ее бесполезно.

В данный момент Парди беспокоила не столько бесследно пропавшая девушка, сколько груз оружия и виски, обещанный Вескоттом и до сих пор не прибывший к месту назначения. Как не раз случалось в прошлом, проклятый торговец не доставил товар в срок. Англичанин злился, но был вынужден ждать и надеяться. Ничего другого не оставалось. Он взглянул на реку, увидел, что к берегу пристала лодка, откуда вышли три человека, и отвел глаза. Новые гости форта его мало интересовали. Скорее всего охотники с грузом пушнины, которую они рассчитывают сбыть в Сент-Луисе. С другой стороны, делать все равно нечего, а эти люди прибыли с верховьев реки и вполне могли что-то слышать о рыжей девице.

С этой мыслью Парди медленно встал, пригляделся к вновь прибывшим и сразу заметил, что троица не совсем обычная. Первым шел высокий черноволосый мужчина с гордо вскинутой головой, руки его были стянуты сзади веревкой. Лицо и осанка пленника показались знакомыми, кого-то он напоминал. «Так это же Шелби!» — осенило англичанина. Теперь он стал внимательно изучать спутников полковника. За его спиной возвышался гигант, настолько обросший волосами, словно не брился со времен восстания американцев против англичан, а между двумя рослыми мужчинами затерялась тонкая женская фигурка.

Тут на солнце сверкнули огненно-рыжие волосы. Англичанин расплылся в улыбке. Итак, кажется, можно решить сразу две проблемы, но действовать нужно крайне осторожно. Парди проскользнул в ворота форта и спрятался в густой тени возле церквушки отца Луи.

— Не пытайтесь меня отговаривать, — упрямо твердил Микайя, проходя через ворота.

— Я только пытаюсь объяснить вам, что священник не станет совершать брачный обряд под дулом ружья, — с не меньшим упорством возражал Сэмюэль. — Даже если он пойдет у вас на поводу, такая церемония все равно не будет признана законной.

— Это не будет настоящим обрядом, — вставила Оливия.

— Не морочьте мне голову. У нас принято считать брачный союз законным, если священник все сделает как надо и скажет нужные слова. А всякие разговоры о насилии — пустая болтовня, — отрезал Микайя. Остановившись у двери церквушки, он сурово посмотрел на Сэмюэля: — У вас есть выбор. Вы можете войти в церковь со связанными руками и будете выглядеть, как гусь, которого откармливают перед Рождеством, либо дадите мне слово вести себя, как положено настоящему мужчине, и тогда я вас развяжу.

Напоминание о «настоящем мужчине» попало в цель. В последние два дня Шелби скулил, как нашкодивший школьник, пытающийся увильнуть от наказания. Однако великан непоколебимо стоял на своем. В соответствии с его простым кодексом чести проступок полковника считался смертным грехом, и Микайя намеревался проследить, чтобы справедливость восторжествовала.

— Я скажу священнику всю правду, — со вздохом ответил Шелби, — так что меня не нужно принуждать.

— Вот и хорошо, — кивнул Микайя, достал из-за пояса длинный охотничий кинжал и перерезал путы на руках полковника.

Оливия не вмешивалась в спор. Она мало говорила оба дня путешествия по реке, чувствуя свою вину за происходящее, потому что, поддавшись своей глупой страсти, поставила в ужасное положение двух дорогих ей людей. Ей было мучительно стыдно, и она не желала выходить замуж за Сюмюэля, считавшего ее интриганкой и потаскухой, и в то же время не смела пойти наперекор желаниям Микайи, настаивавшего на брачном обряде как единственном выходе из сложившейся ситуации.

Сэмюэль размял затекшие руки и оглядел своих спутников. Оливия не смотрела в его сторону. Она не сводила глаз с пылающего оранжевого диска, почти скрывшегося за кольями стены форта. Последние лучи солнца высветили огнем волосы девушки и позолотили ее аристократический профиль. Она была так прекрасна, что у полковника перехватило дыхание. И возможно, столь же лжива, тут же одернул себя полковник.

— Ну, идемте к вашему священнику, Джонстон, — угрюмо проговорил Шелби.

Отец Луи оказался худощавым темноволосым человечком с орлиным носом и хитрыми черными глазами, его смуглое от природы лицо почернело под ветром и солнцем, возле уголков рта залегли глубокие морщины, придававшие лицу жесткое выражение, но это впечатление сгладилось, когда он приветливо улыбнулся.

— Добрый вечер, месье Джонстон. Рад видеть вас в добром здравии. Чем могу служить? Может, вы наконец надумали креститься? — Смешинка в глазах священника говорила, что он сам не верит в свое предположение.

— Служители церкви никогда, видать, не теряют надежды, — улыбнулся в ответ Джонстон, в мощной лапе которого утонула тонкая рука священника. — Нет, я не насчет крещения, хотя и по делу, очень важному делу, которое касается этих молодых людей. — Он махнул рукой в сторону Оливии и Сэмюэля. — Их надо бы обвенчать.

Отец Луи с удивлением посмотрел на странную пару. Молодой человек и девушка держались отчужденно, избегали смотреть друг на друга и не походили на влюбленных. Возможно, поссорились, судя по их хмурым лицам.

— Вот это Искорка… простите, мадемуазель Оливия Сент-Этьен, — представил девушку Микайя, слегка подтолкнув вперед. — Моя приемная дочь, а это Сэмюэль Шелби, полковник американской армии, в силу обстоятельств — не при парадной форме.

— Рад познакомиться, мадемуазель Сент-Этьен, — сказал священник. — Не знал я, что у старого бродяги есть такая прелестная дочь. — И, обратившись к Сэмюэлю, с вежливой улыбкой добавил: — И вас рад приветствовать, полковник Шелби. Американцы здесь редкие гости, если не считать охотников, но и они посещают церковь не часто. Если вы желаете обвенчаться, я буду счастлив помочь вам.

— Наши желания на этот счет следовало бы вначале обсудить, — сдержанно проговорил Шелби.

— Поясните, пожалуйста, — попросил священник, а Микайя что-то угрожающе пробурчал.

— Эта дама и я не хотим венчаться. Мы не подходим друг другу.

— А у меня создалось прямо противоположное впечатление, когда застал вас на земле в обнимку. Тогда вы были пригнаны друг к другу плотно, без зазоров, — вмешался Микайя.

При этих словах лицо отца Луи приняло суровое выражение, и он повернулся к Сэмюэлю:

— Он говорит правду, сын мой?

— Нет… то есть да, — неохотно признал полковник, — но мы не собирались допускать ничего лишнего, — не очень убедительно добавил он. — Как бы то ни было, Джонстон все равно нам помешал, — заключил Шелби, покрывшись холодным потом.

— Это верно, Микайя действительно спас меня от страшной ошибки, — вмешалась Оливия, избегая смотреть в сторону Сэмюэля.

Отец Луи задумчиво погладил подбородок, переводя взгляд с Микайи, гневно сверкавшего глазами, на молодых людей, нервно переминавшихся с ноги на ногу и готовых, казалось, провалиться сквозь землю.

— А если бы Микайя не случился рядом и не настоял бы на необходимости сохранить приличия, что бы произошло? Вы сами смогли бы не перейти известную грань? — Священник посмотрел сперва на Оливию, потом на Сэмюэля.

Девушка покраснела и отвела глаза, покачав головой. Шелби пробормотал под нос проклятие, но выдержал взгляд священника, потом тяжело вздохнул и признал:

— Нет, не смог бы.

— Понятно, — подытожил отец Луи. — Надеюсь, вы знаете, что в глазах Бога намерение совершить грех не менее серьезный проступок, чем греховный акт?

Последние два слова он явно произнес с легким оттенком иронии.

— Как бы там ни было, — упорствовал Шелби, — я на самом деле не скомпрометировал мадемуазель Сент-Этьен.

— Как бы там ни было, — вскинулась Оливия, — даже если это на самом деле произошло, я бы все равно не вышла за вас замуж.

— Как давно ты знакома с полковником Шелби, дитя мое? — мягко спросил священник, которому было совершенно ясно, что столь хорошо воспитанная и явно образованная девушка не стала бы легко уступать кавалеру, с которым только что познакомилась.

Отец Луи внушал доверие, и Оливия с готовностью стала рассказывать:

— Мы познакомились в Вашингтоне прошлой зимой, а потом встречались в Сент-Луисе, куда он приехал весной.

— Итак, значит, вы знакомы почти целый год. — Отец Луи неожиданно обратился к Сэмюэлю: — И вы, полковник, значит, проделали долгий путь с Восточного побережья, дабы вновь повидаться с дамой?

Что мог ответить Шелби, не раскрывая тайны своей миссии? Черт бы побрал этого дотошного иезуита!

— Не совсем так. Меня прикомандировали к форту Беллефонтейн возле Сент-Луиса, — пустился в объяснения полковник, — но я предполагал, что мы встретимся, когда я окажусь в городе по делам. — Он, как и Оливия, не в силах был лгать под всепонимающим взглядом отца Луи.

— Эти двое глупцов слишком упрямы, чтобы на словах признаться в своих чувствах друг к другу, но при первом удобном случае на деле доказывают, что не могут жить друг без друга, — торжествующе провозгласил Микайя.

— Я, разумеется, не могу вас обвенчать без вашего на то согласия, но, как мне представляется, при данных обстоятельствах достаточно оснований для совершения брачного обряда. Против чего ты конкретно возражаешь, дитя мое? — спросил отец Луи у Оливии.

— Против него! — воскликнула девушка, гневно глядя на Сэмюэля. — Он считает, будто я… — Голос сорвался, она не могла произнести обидное слово.

— А ты что скажешь, сын мой? — обратился священник к Шелби, когда понял, что девушка больше ничего не скажет. — Если мужчина делает то, что сделал ты, это возлагает на него моральную обязанность — исправить зло, особенно с учетом продолжительности вашего знакомства. — Отец Луи не торопил полковника с ответом, внимательно изучая его реакцию и одновременно краем глаза поймав одобрительный кивок Микайи.

Настоятель небольшой церкви вот уже двадцать лет был в дружеских отношениях с великаном и знал, что Микайя человек разумный. Если он уверен, что эти двое молодых людей влюблены и вполне подходят друг другу, то этого для священника было вполне достаточно.

А Сэмюэль пытался разобраться в собственных чувствах. Меньше всего ему хотелось сейчас обзаводиться женой, особенно такой, которая может быть связана с английской разведкой. Но Оливия и Джонстон спасли ему жизнь, причем девушка фактически сделала это дважды. Учитывая это, за ним долг чести, и к тому же он вел себя непорядочно по отношению к Оливии, пусть даже она напрашивалась на это. В конце концов, можно спасти репутацию девушки и тем самым осчастливить Джонстона, а позднее, когда наладятся отношения с торговой фирмой Сантьяго, ничто не помешает Сэмюэлю выдать Оливии достаточную сумму денег, чтобы она жила безбедно где захочет. «Таким образом, ей будет обеспечена самостоятельность и полная свобода от опекунства Вескотта, если, конечно, она сама пожелает, а я не буду обременен второй женой», — примерно к такому заключению подвел себя наконец Шелби.

— У меня больше нет возражений. Я готов жениться на ней, — решился полковник.

Оливия вздрогнула и в изумлении уставилась на Сэмюэля:

— А вот я не намерена выходить за него замуж.

— Перестаньте капризничать, Оливия. Все равно у вас нет выбора, — сказал Сэмюэль, переводя взгляд с сурового священника на угрюмо нахмурившегося Микайю.

Оливия не раз пыталась представить себе, каким будет день ее свадьбы, но такой кошмар мог привидеться только в страшном сне. Причем от этого сна нет никакой надежды проснуться. «Он намерен аннулировать брак при первой возможности, — догадалась она. — А почему бы и нет? Сейчас бесполезно протестовать, Микайя все равно добьется своего».

— Хорошо, я согласна выйти за вас замуж, полковник, — выдавила из себя Оливия, с трудом проглотив комок, застрявший в горле.

Церемония состоялась в крохотной церквушке, сложенной из промазанных глиной бревен. Жених и невеста следовали указаниям священника как завороженные, и позднее оба не могли бы вспомнить, что и как происходило. Они очнулись, когда Микайя хлопнул полковника по плечу и радостно обнял Оливию.

— Отец Луи сказал, что неподалеку есть пустая хижина, где раньше жили представитель торговой фирмы из Сент-Луиса с женой, — собщил Микайя. — Фирма еще не прислала замены, так что вы можете расположиться там сегодня.

— А ты где переночуешь? — спросила Оливия, которую совсем не интересовало, где ей предстоит провести первую брачную ночь.

— За меня не волнуйся. Мы с отцом Луи что-нибудь придумаем. Главное, мне теперь не нужно за вами присматривать, нет в этом никакой необходимости, — лукаво заметил Микайя, подмигнул полковнику и ласково потрепал девушку по плечу: — Завтра попрощаемся со всеми и отправимся восвояси. Надеюсь, к будущей зиме я уже буду нянчить внука.

Оливия молча кивнула и принужденно улыбнулась. Зачем сейчас расстраивать Микайю горькой правдой? Распрощавшись с ним и священником у порога небольшой хижины, девушка повернулась к Сэмюэлю. Ее муж… «Но муж только на словах, — напомнила себе она, — на его любовь рассчитывать бессмысленно, и не суждено Микайе нянчить внуков».

— Найдется монетка? — с показной беспечностью обратилась она к Шелби. — Бросайте. Орел — и мне достается кровать, а решка — кровать ваша.

Сэмюэль посмотрел на нее, но в его глазах ничего нельзя было прочитать.

— Надеюсь, вы понимаете, что мы можем заключить соглашение, устраивающее нас обоих? Как только я вернусь в Сент-Луис, я позабочусь, чтобы вам выплачивали содержание. Хотя я не богат, но у меня будет достаточно доходов от участия в операциях торговой фирмы мужа моей сестры.

Его предложение удивило Оливию. По-видимому, Сэмюэль не намерен аннулировать фиктивный брак.

— Я не приму от вас деньги, Сэмюэль, ни в качестве вашей жены, ни в качестве любовницы. — Оливия повернулась и прошла в хижину.

Отец Луи явно позаботился о том, чтобы к приходу молодоженов в доме навели порядок. На столе в центре комнаты светилась свеча, потрескивал огонь в камине, в дальнем углу была постелена скромная двуспальная кровать. При виде края простыни, аккуратно выложенного поверх лоскутного одеяла, Оливии внезапно стало душно. Судорожно сглотнув, она повернулась лицом к Сэмюэлю и на одном дыхании выпалила:

— Только постарайтесь поскорее аннулировать наш брак и оставьте меня в покое.

— Зачем? — удивился полковник. — Я не собираюсь еще раз жениться, и мы спокойно сможем жить врозь. У вас будет свой дом, а я большую часть года буду отсутствовать — по военным, а потом по торговым делам.

Как холодно звучал его голос, излагая условия этого бесчеловечного соглашения, а между тем сердце Оливии обливалось кровью!

— Наш брак должен быть аннулирован, — упрямо повторила она.

До той минуты он сдерживался, пытался объяснить ей все спокойно, взывал к рассудку, но теперь его терпение лопнуло.

— И как вы собираетесь это сделать? — язвительно спросил Сэмюэль. — Для аннулирования брака прежде всего потребуется доказать, что брачные обязательства не были осуществлены.

— Они и не будут осуществлены! — огрызнулась Оливия и только тут осознала смысл слов Сэмюэля. Сжав кулаки, она подалась вперед.

— Я бы вам этого не советовал, — тихо проговорил Сэмюэль.

Слезы подступили к глазам, и девушка отвернулась, чтобы скрыть свою слабость.

— Оставьте меня в покое, — глухо попросила она.

Сэмюэль пожалел о сказанном, едва только произнес оскорбительные слова. Они и так оказались в сложном положении, и не следовало его обострять. В данный момент надо сохранять выдержку и дождаться возвращения в Сент-Луис, а там видно будет. Да и негоже мужчине, не терявшему присутствия духа в самых критических ситуациях, горячиться и доводить девушку до истерики. За год знакомства с Оливией Сент-Этьен полковник наговорил больше глупостей и чаще терял самообладание, чем за всю предшествовавшую жизнь.

— Послушайте, — обратился Сэмюэль к девушке, — в последние дни нам довелось много пережить. Пора успокоиться. Можете готовиться ко сну и ложитесь на кровать, а я устроюсь на кушетке. Только сначала я схожу к отцу Луи. Его повар, помнится, обещал приготовить свадебный ужин, и я его принесу. Договорились?

— Ладно, — согласилась Оливия, с сомнением поглядев на колченогую кушетку, на которой вряд ли мог поместиться такой рослый мужчина, как Шелби. Едва за полковником захлопнулась дверь, девушка резко обернулась, будто хотела вернуть его, и тут же обругала себя за глупость.

Из дорожной сумки Оливия достала ночную рубашку, сшитую своими руками из штуки полотна, по случаю купленного Микайей. Ткань пожелтела от времени, но была тонкой и приятной на ощупь. Фасон, конечно, простоват — длинные рукава и высокий ворот, ничего общего с роскошным нарядом для первой брачной ночи, о каком когда-то мечталось, но ведь и брачная ночь предстояла вовсе не такая, о какой можно мечтать.

Нет, не нужно было соглашаться на венчание, сейчас она понимала это предельно ясно. Следовало просто отказаться и стоять на своем, но кто же знал, что Сэмюэль поведет себя так, когда они окажутся наедине? На душе было смутно и тревожно, но жизнь продолжалась. Оливия разделась, надела ночную рубашку, и в этот момент в дверь тихо постучали. Странно. Кто бы это мог быть? Сэмюэль не мог так быстро вернуться. Девушка открыла тяжелую дверь и отлетела назад под натиском ворвавшегося в комнату высокого костлявого незнакомца в грязной одежде. Схватив Оливию обеими руками, он захлопнул дверь ногой.

— Если только пикнешь, я тебя прикончу, — пригрозил незваный гость, быстро оглядывая помещение. — Переломлю твою нежную шейку двумя пальцами, если позовешь на помощь.

— Стюарт Парди! Что вы здесь делаете? — изумленно воскликнула Оливия. В Сент-Луисе она видела, как этот человек глазеет на нее издали, и, кроме того, подозревала, что между ним и Вескоттом существует некая тайная деловая связь. Без сомнения, опекун послал Парди, чтобы вернуть девушку.

— Как я посмотрю, готовишься к первой брачной ночи с Шелби, — прорычал Парди. — Планы придется изменить, праздник отменяется.

Одной рукой Парди продолжал держать девушку за горло, а вторая неожиданно прошлась по бедру и животу, поднялась и остановилась на груди. Оливия не шелохнулась, прикусив губу, в надежде выиграть время до возвращения Сэмюэля.

— Брачная ночь не состоится, Парди, — ровным голосом проговорила девушка.

— Неужели? — удивился он и оставил грудь в покое.

Оливию мутило от тошнотворного запаха немытого тела и грязной одежды, которую англичанин, видимо, не снимал по ночам уже несколько недель, от Парди веяло похотью и перегаром.

— Я поссорилась с Сэмюэлем и как раз готовилась… лечь в постель, — с намеком сказала Оливия, приметившая длинный кинжал у бедра Парди. Если он хоть чуточку ослабит хватку, можно изловчиться, выхватить кинжал и перерезать ему глотку. Микайя успел научить свою Искорку и приемам самообороны.

— Это меняет ситуацию, — прорычал англичанин. — Одно непонятно: почему же ты не обращала на меня никакого внимания, когда я встречал тебя с Вескоттом? — Свободной рукой Парди развязал шнурок на вороте и стянул край ночной рубашки с плеча.

В тот момент, когда Оливия протянула руку, чтобы ухватиться за рукоятку кинжала, дверь открылась и на пороге застыл Сэмюэль, пригвожденный к полу видом полуобнаженной жены в объятиях негодяя, пытавшегося сбить Оливию с коня во время памятных скачек.

— Вначале вы пытались сломать ей шею, а теперь хотите вкусить от женских прелестей. По-моему, друг мой, у нас много общего, — сказал Сэмюэль светским тоном, входя в комнату с подносом, на котором были расставлены блюда праздничного ужина.

— Сэмюэль, это Стюарт Парди. Он работает на Эмори Вескотта.

— Парди, — попробовал Шелби на язык имя, однажды произнесенное Пожирателем Змей, и холодно усмехнулся. — Значит, наконец-то мне выпало счастье повстречать знаменитого англичанина. Признаться, я ожидал, что это произойдет при иных обстоятельствах. Уберите руки от моей жены!

— А если не уберу? — с вызовом ответил Парди, по-прежнему держа Оливию за горло.

— В таком случае я вам сверну шею голыми руками, — все тем же легким светским тоном пообещал Сэмюэль.

— Знаете, — в тон ему ответил Парди, — вы доставили мне уйму неприятностей. Оказывается, вас удивительно трудно прикончить. Меня крайне опечалило известие о безвременной кончине Пожирателя Змей, моего самого верного союзника среди осагов. Дух Огня рассказал, как вы прошли сквозь строй и выжили, а потом убили его друга и скрылись от погони. Судя по всему, вы достойный противник. — Англичанин чуть сжал пальцы, лежавшие на горле Оливии. — Естественно, мне бы очень хотелось остаться и принять ваш вызов, но, к сожалению, у меня иные дела. Покорнейше прошу извинить за вторжение в первую брачную ночь, но у меня… — Парди выхватил из-за пояса пистолет, намереваясь разрядить его в лицо Сэмюэля, но Оливия воспользовалась секундным замешательством, вырвалась, ударила англичанина кулаком по руке, и пуля пробила потолок.

Как только девушка отстранилась, Сэмюэль швырнул поднос с ужином в лицо Парди и бросился на него, выбив из руки пистолет. Противники покатились по полу, молотя друг друга кулаками.

— У него кинжал! — закричала Оливия, а Парди вскочил на ноги, выхватил оружие и стал медленно надвигаться на полковника. Тот начал отступать, не спуская глаз со сверкающего лезвия. Оливия лихорадочно осматривала комнату в поисках оружия. В дорожной сумке лежал заряженный пистолет, но сумка находилась в противоположном углу. Прижавшись спиной к стене, девушка стала осторожно продвигаться в ту сторону.

Но прежде чем она прошла пару шагов, Парди сделал выпад и слегка поранил руку Шелби, которому удалось вовремя увернуться и схватить руку с кинжалом. Полковник резко дернул вверх и одновременно подсек ногой противника. Они снова упали, но на этот раз Сэмюэль оказался наверху. Выбитый из руки англичанина кинжал скользнул к ногам Оливии, она его подняла, сжала в кулаке и хотела пустить в ход, но боялась поранить Сэмюэля. Противники снова вскочили на ноги и кружили по комнате, обмениваясь ударами, круша мебель и выжидая момента, когда можно поразить врага насмерть.

— У вас неплохо получается, полковник. Мог бы порадоваться за вас, но вы доставляете слишком много хлопот, а я не отношусь к числу людей, которым нравится преодолевать трудности, — приговаривал Парди, уклонившись от удара, и в свою очередь нанес удар.

Сэмюэль отшатнулся, но устоял на ногах и несколько раз резко ударил противника ниже пояса. В этом бою соперникам явно было не до правил. Оба применяли самые жестокие, запрещенные приемы борьбы, и каждый стремился к победе любым путем, а девушка выжидала удобного момента, чтобы всадить кинжал в Парди. Потом мужчины вновь свалились на пол в лужу кофе и обломков посуды с перевернутого подноса. Парди схватил острый осколок и чуть не перерезал горло Шелби, оставив на его груди кровавый след, но полковник двинул англичанина коленом в пах, навалился на него и принялся бить кулаком по лицу до тех пор, пока осколок не вывалился из кулака Парди.

Англичанин потерял сознание, но Сэмюэль продолжал работать кулаками, приговаривая:

— Говорил же я тебе, что шею сверну голыми руками.

— Сэмюэль! Хватит! Вы забьете его до смерти, — закричала Оливия, пытаясь оттащить Шелби от бездыханного противника.

— Это… прекрасная… мысль, — с трудом выдохнул полковник, но опустил руки и присел на корточки, тяжело дыша.

В этот момент за дверью послышался звук шагов и на пороге показался один из обитателей форта.

— Мне показалось, будто стреляли, а потом послышался женский крик. Вот пришел узнать, не могу ли чем помочь.

— Скажите, у вас здесь найдется местечко, которое можно использовать как тюремную камеру? — поинтересовался Сэмюэль, вставая на ноги.

— Да, есть нечто подходящее. Вообще-то тюрьмы у нас нет, но время от времени кто-то напивается, начинает буянить, и тогда его сажают в домик, где коптят рыбу. Если хотите, могу показать.

К тому времени возле хижины собралась кучка охотников и индейцев. Они расступились, чтобы дать дорогу Микайе.

— Искорка, девочка моя, как ты себя чувствуешь? — Он всмотрелся в бледное лицо девушки, увидел красное пятно на горле и нежно обнял ее. — Мы с отцом Луи решили прогуляться по берегу реки, услышали выстрел и решили, что стрелял какой-то пьяный, а потом ты закричала, и мы бросились сюда.

— Я в полном порядке, — заверила его Оливия и коротко описала, как на нее напал Парди.

— Повезло мерзавцу, что твой муж с ним разделался, — заключил великан. — Попадись он в руки мне, от него бы осталось мокрое место. — Он повернулся к Сэмюэлю: — Что вы собираетесь с ним делать?

— Думаю запереть его до утра в домике, где коптят рыбу, а потом отвезу в Сент-Луис. У военных накопилась масса вопросов относительно его грязных делишек с местными индейцами.

— Если не возражаете, я сам этим займусь, а вам не помешает привести себя в порядок, — предложил Микайя, оглядев избитого и окровавленного полковника. Гигант поднял с пола длинноногого и длиннорукого англичанина, как пушинку, перевалил через плечо, подмигнул на прощанье Оливии и со словами: «Увидимся утром» — вышел из хижины. По пути он разогнал кучку зевак, приговаривая: — По домам, ребята, оставьте молодых в покое, они только что поженились.

Отец Луи не преминул добавить:

— Идите с миром, дети мои. У молодых первая брачная ночь.

— Тогда все в порядке, кровать не сломали, — послышался чей-то веселый голос.

Сэмюэль и Оливия остались наконец одни. Они стояли в центре комнаты в полутьме, освещенные только бликами угасающего пламени в камине, не видели друг друга и заговорили одновременно:

— Надо промыть ваши раны…

— Я подброшу дров, пока огонь не погас совсем.

Девушка согласно кивнула, налила из ведра воды в таз и разыскала чистое полотенце, а полковник оживил огонь двумя поленьями, сел у камина и привалился плечом к стенке.

«Вот и первая брачная ночь. Ничего себе ноченька!» — удрученно подумала Оливия, глядя на Сэмюэля. Он плотно сжал губы, крепко задумавшись, — видимо, сердился, и у него был такой вид, что тревожить его не следовало. «Я его совсем не знаю — и не узнаю никогда, хотя мы связаны брачными узами, и теперь уже мне не суждено вернуться к простой и тихой жизни в хижине Микайи Джонстона, потому что Сэмюэль Шелби вновь вторгся в мою жизнь и круто ее изменил. Я должна его за это возненавидеть… и не могу», — заключила мысленно девушка.

Оливия поставила таз с водой на каминную полку, намочила полотенце и приблизилась к Сэмюэлю.

— Я промою раны, — прервала она молчание.

— Прикройтесь! — рявкнул полковник, когда девушка наклонилась и из ворота ночной рубашки показалась молочно-белая грудь.

Оливия охнула, уронила полотенце, схватилась рукой за ворот с оторванными завязками и попыталась стянуть его потуже.

— Парди порвал тесемки, когда… — оправдывалась она, передернув плечами при воспоминании.

— Мне показалось, что в тот момент вы не слишком сопротивлялись, — жестко заметил Шелби, не сводя с девушки осуждающего взгляда.

— Я хотела дотянуться до его кинжала… Черт! Неужели вы могли предположить, будто я испытываю теплые чувства к мерзавцу, из-за которого Цыганочка чуть не сломала ногу? Видно, у вас голова не в порядке. Я же вам жизнь спасла, когда ударила его по руке и пуля ушла в потолок. Он же мог вас убить, черт возьми! И зачем только я вмешалась!

— У меня есть основания подозревать вас, если Парди работает на Вескотта.

— Я сама вам об этом сказала, и у меня достаточно причин ненавидеть Вескотта, — возразила Оливия. Она кое-как запахнула ворот ночной рубашки, вынула из таза мокрое полотенце и взяла руку Сэмюэля, чтобы промыть раны и ссадины. Их глаза встретились, и желая как-то разрядить обстановку, она поспешила задать вопрос: — Вы хоть кому-нибудь доверяете, Сэмюэль?

В ответ он глубоко вздохнул, не сводя глаз с ее бледного лица, освещенного огнем камина, и сказал:

— Очень редко. Так надежнее. При моей работе.

— Вы ведь не просто армейский офицер, верно?

«На лету схватывает», — подумал Сэмюэль, а вслух сказал, чеканя слова:

— Сэмюэль Шеридан Шелби, полковник армии Соединенных Штатов, не более того. Вот вы и впрямь не та, кем хотите казаться, — французская аристократка, играющая роль простой поселенки в приграничной глуши. — Сэмюэль намеренно хотел рассердить Оливию и тем отвлечь от опасной темы о его тайных занятиях.

— Это я играю? — возмутилась девушка. — Вы полагаете, будто жизнь наша с Микайей похожа на игру? Я научилась готовить еду и обрабатывать шкуры, стала отличным стрелком и могу идти по следам оленя часами, пока не отыщу и не убью.

— Для теплого времени года это прекрасное занятие, но, полагаю, с наступлением зимы вы начали бы скучать по благам цивилизации в этой захолустной хижине.

— Какой же вы считаете меня легкомысленной, — грустно заключила больше для себя, чем для собеседника, Оливия и сосредоточила все внимание на обработке ран, потом осмотрела правую руку со сбитыми в кровь распухшими суставами. Сэмюэль поморщился, когда девушка приложила к ним холодное мокрое полотенце, но она прижимала все сильнее и вдруг проговорила:

— Вы почти выполнили свою угрозу — свернуть ему шею голыми руками. Это из-за меня? — Что заставило ее задать этот вопрос? Оливия затаила дыхание и подняла голову, взглянув в неистово синие глаза.

 

17

Время остановилось для молодоженов, застывших у камина в свете весело потрескивавшего огня, среди осколков посуды и поломанной мебели. Оливия все еще держала руку Сэмюэля, выронив полотенце.

— Не могу понять, что в тебе есть такое… — тихо проронил Сэмюэль, будто размышляя вслух и не осознавая, что облек свою мысль в слова. Он видел только бездонные зеленые глаза и вновь переживал те страшные мгновения, когда перед ним предстала полуобнаженная Оливия в объятиях Парди. В ту секунду полковник испытал шок — показалось, будто девушка страстно прильнула к англичанину и готова ему отдаться. Можно ли верить ее утверждению, что она пыталась дотянуться до рукоятки кинжала? Шелби не знал ответа, но в данный момент и не старался его найти. Его обуревали совсем иные тревоги.

Оливия всматривалась в лицо Сэмюэля в попытке понять, все ли еще он сердится на нее, ревнует и не верит. Она не знала, как вывести его из состояния задумчивости, и выпалила первое, что пришло на ум:

— С мыслью о праздничном ужине придется распрощаться, но если ты голоден, я пойду узнаю у повара, может…

— Обойдусь без ужина, у меня голод иного порядка, — сказал он, не отводя глаз от ее вспыхнувшего лица и чувствуя, как у нее учащенно забился пульс.

— У нас… у нас так мало общего, — пробормотала она, запинаясь.

— У нас есть вот это, — ответил Сэмюэль, и его губы стали медленно приближаться.

Он коснулся ее губ ласково, как бы нехотя, будто ожидая, что она отпрянет и запротестует, но произошло обратное: Оливия ответила на нежный поцелуй, сжала тонкими пальцами распухшие суставы на его руке. Вспомнилось темное от гнева лицо Сюмюэля, увидевшего жену в объятиях Парди, и грозный голос: «Уберите руки!» Значит, она ему небезразлична.

Пока еще она была его женой только на словах, но скоро, очень скоро могла стать его на деле; тогда он узнает о ней всю правду, развеются все сомнения относительно ее целомудрия. Однажды она дала себе клятву не позволить ему узнать правду, но трудно, невозможно сдержать слово, когда он так близко и пьет из нее, как если бы затерялся в пустыне и припал наконец к живительному источнику. «Нет, это я потерялась, потерялась навсегда».

Сэмюэлю передался трепет девушки, и он сам дрожал от желания, какого никогда в жизни не испытывал, даже в далекой юности.

— Черт побери, все равно нам не удастся аннулировать брак, — пробормотал он и вновь поцеловал девушку, на этот раз горячо, отдавшись на волю страсти.

Оливия не услышала или не смогла разобрать его слов, потому что Сэмюэль прижал ее еще крепче, его пальцы сплелись с ее волосами, потянули вниз и запрокинули голову, обнажив горло. Его губы прошлись по подбородку, оставив влажные следы на горле, и замерли в углублении, где часто бился пульс. Жаркие поцелуи бежали все ниже за ворот ночной рубашки и достигли груди.

Когда груди коснулась его рука и слегка приподняла, Оливия застонала и чуть не задохнулась от сладостной боли, пронзившей все тело, ощущая, как Сэмюэль тронул сосок, обвел пальцами и легонько сжал. Он стянул вниз ночную рубашку, припал губами к другой груди, и девушка растворилась в наслаждении, превратилась в легкий ручеек, бегущий по камням. Под его ласками тело натянулось как струна и пело мелодию любви, изнывая от блаженства.

Оливия обвила его шею руками, и Сэмюэль поднял девушку, унес от огня камина, положил на кровать, встал на колени и медленно снял ночную рубашку, открыв тонкую талию, плоский живот и крутые бедра. Отбросив рубашку, Сэмюэль залюбовался обнаженной девушкой.

— Ты само совершенство, — сказал он, провел ладонью по бедру и увидел, что Оливия сомкнула глаза и будто даже замурлыкала, как ласковая кошка. Она чувствовала на себе его жадный взгляд, он пожирал глазами ее обнаженное тело, возвышаясь над ней, как языческий идол, могучий и темный. Когда девушка открыла глаза, Сэмюэль стоял спиной к огню, лица не было видно, но ярко светились дивные синие глаза.

Внезапно ей стало стыдно. Ведь ни один мужчина никогда не видел ее обнаженной. А вдруг Сэмюэль решит, что она слишком худая? Или длинная и нескладная? Говорят, многим мужчинам нравятся пышная полнота и выпуклые формы. Но когда рука Сэмюэля коснулась ее бедра, стало ясно, что нет причин для беспокойства, и Оливия вновь прикрыла глаза.

Она почувствовала, как его ладонь скользнула по бедру и остановилась у средоточия ее женственности, там, где ощущалось прежде незнакомое Оливии томление. Оливия открыла глаза и встретила его взгляд. Сэмюэль был по-прежнему одет, а она обнажена, он сохранял самообладание, а она не владела собой. Оливия тщетно попыталась прикрыться руками.

— На меня никто никогда так не смотрел, — прошептала она.

— Иногда нужно меняться ролями, — усмехнулся в ответ Сэмюэль. — Ты видела меня обнаженным тогда на реке, а сегодня моя очередь. Ведь ты же тогда не отвернулась, тебе понравилось? Не отрицай.

— Не… не буду, — пролепетала она, и он вложил руку меж ее ног и стал ласкать шелковистую кожу.

— А теперь… теперь моя очередь… и мне тоже очень нравится, — сказал он, нагнулся и коснулся языком ее пупка, прижав ее руки к постели, потом вновь стал жарко целовать грудь, а Оливия стонала, выгибая спину. Сэмюэль выдохнул проклятие, встал, быстро разделся и лег на кровать.

В первое мгновение девушке показалось, что не выдержит его тяжести, но страхи развеялись, когда он стал жадно ее целовать, как в тот первый раз на брошенной ферме близ Вашингтона. Однако сейчас все было иначе, не мешала одежда, и на грани нового открытия Оливия забыла обо всем на свете.

Коленом Сэмюэль раздвинул ее ноги, а она помышляла только о том, чтобы он скорее разделил с ней сладостную боль, и он будто понял, коснулся заветного места, и Оливия сама широко разбросала ноги, выгнула спину и выкрикнула его имя. Сэмюэль ощутил преграду на своем пути. «Нет, этого не может быть!» — мелькнуло в голове, и он вошел в нее. Резкая боль пронзила ее тело, будто разорвали надвое. Оливия закусила губу и отвернула голову, но успела заметить удивление, почти испуг, сверкнувшее в его глазах. Сэмюэль не двигался, не мог прийти в себя от изумления, молча смотрел на ее лицо с сомкнутыми веками, из-под которых стекали слезы. Он снял их кончиком языка и тихо сказал:

— Соленые и сладкие, совсем как ты.

Оливия была готова стерпеть что угодно, но только не его нежность. Ведь он ее не любил и не верил ей. Он только жалел ее и чувствовал вину за причиненную им боль, и это было невыносимо, но едва он вновь стал покрывать поцелуями ее щеки, виски и нос, а потом коснулся губами уголка рта, теплота вновь разлилась по всему телу. Боль постепенно проходила, но оставались опустошенность и ощущение невосполнимой утраты. Она чуть двинулась, и Сэмюэль хрипло попросил:

— Нет, нет, пожалуйста, не двигайся. Если ты это сделаешь, я за себя не отвечаю. Подожди немного, и все будет замечательно. Обещаю.

Она открыла губы и встретила его горячий язык, проникнувший в теплую глубину рта, поняла наконец, что это напоминает, и поплыла на облаке новых эмоций. Сэмюэль почувствовал ответную страсть и стал двигаться вначале медленно и бережно, а потом все быстрее. Огонь, тлевший ниже живота, вспыхнул ярким пламенем, будто от охапки сухих веток, и Оливия жалобно застонала, но Сэмюэль ту же прикрыл ее рот своими губами. С его спины стекали струйки пота, по мере того как он ускорял темп, и девушка едва не теряла сознание от несказанного удовольствия. Интуиция подсказывала, что должен наступить момент высшего блаженства, и она ждала его.

Внезапно все ее тело содрогнулось и перед сомкнутыми глазами рассыпались мириады сверкающих искр. Оливия впилась зубами в плечо Сэмюэля. Он ощутил ее дрожь, его сжали, как в тисках, не было сил больше сдерживаться, и семя изверглось, оставив его опустошенным до дна. «Теперь я могу зачать его ребенка», — подумала Оливия. Даже если он решит бросить ее, останется темноволосый двойник, бесценный дар этой ночи.

Будто прочитав ее мысли, Сэмюэль перекатился на спину и прикрыл рукой глаза. Оливия ощутила ночную прохладу, захотелось поскорее надеть рубашку, но, прежде чем она успела шевельнуться, Сэмюэль заговорил, и у нее сжалось сердце.

— Если бы я знал, то ни за что не причинил бы тебе боль, Ливи. Поверь мне. Я сожалею. — Его виноватый тон глубоко задел Оливию, и, стремясь ответить тем же, она, не подумав, съязвила:

— Ты сожалеешь о причиненной боли или о том, что потерял возможность аннулировать брак?

Он присел на краю кровати, положив руку на колено, но небрежная поза не могла скрыть закипавшего в нем раздражения:

— Если бы ты просто сказала мне, что ты девственница, а то ведь бросилась на меня с кулаками…

— Просто сказала? Как будто ты бы мне поверил на слово! Я же говорила, что хочу аннулировать брак, а ты только рассмеялся мне в лицо. Что бы я ни говорила, ты лишь цинично усмехался и не верил ни единому слову. Ты же не веришь женщинам! Я хочу тебе сказать, Сэмюэль Шелби, что ты калека, эмоциональный урод, который ненавидит всех женщин из-за своей матери и жены.

— Теперь ты моя жена, и то, что произошло сегодня между нами, ненавистью никак не назовешь, — возразил Сэмюэль, глядя на девушку, густо залившуюся краской, когда она осознала, что ведет беседу с голым мужчиной, не прикрыв своей наготы.

— Ты никому не веришь, и мне жалко тебя, потому что ты обречен на одиночество. — Оливия спрыгнула с кровати, взяла ночную рубашку и прикрылась ею, как щитом. Сэмюэль тоже встал и начал собирать одежду, в спешке разбросанную где попало.

— Веришь ты этому или нет, — с досадой проговорил он, натягивая брюки и рубашку, — но у меня есть чувство долга и чести, иначе я бы никогда на тебе не женился.

— Ну да, конечно, долг превыше всего… — горько отозвалась Оливия. — Скажи честно, Сэмюэль, ты шпион? Может, поэтому ты всех всегда подозреваешь в злом умысле? — Она жгла за собой мосты и сознавала это.

Его руки замерли у ворота рубашки, а синие глаза пытались прочесть затаенные мысли девушки. «Черт возьми! Правильно сделал, что с самого начала не доверял ей!» — подумал Сэмюэль, а вслух саркастически заметил:

— Это ты приписываешь мне какие-то тайные дурные намерения, между тем как мне просто неловко за случившееся. Что же касается моих подозрений, то Стюарт Парди работает на пару с твоим опекуном, а Вескотт в свое время навязывал мне тебя в любовницы, проиграв пари, которое сам же и предложил. С той поры мне стало известно, что Парди раздает индейцам оружие и виски в нарушение закона. Вполне понятно, почему с моей стороны было бы страшной глупостью верить хотя бы одному твоему слову.

Шелби давно убедился — наилучшим способом увести собеседника от щекотливой темы является нападение. На этот раз метод сработал, пожалуй, даже слишком хорошо. Полковник взглянул на Оливию. Та молча стояла у кровати, комкая в руках ночную рубашку, в зеленых глазах блестели слезы. Лучше бы она закатила истерику, осыпала бы его проклятиями, стала бы швырять в него посудой, а она застыла в немом укоре, до боли уязвленная незаслуженным обвинением.

— Приведи себя в порядок и постарайся отдохнуть. К утру я вернусь, — жестко бросил Сэмюэль, обулся и направился к двери.

— Куда ты? — не выдержала Оливия.

— Что значит «куда»? — переспросил он, иронически вскинув бровь. — Пойду напьюсь. Намерен нализаться в стельку, дорогая женушка. — И с этими словами скрылся за дверью.

Оливия осталась одна у догоравшего камина, освещавшего тусклым светом разгромленную комнату… и разбитые мечты Оливии.

Без Сэмюэля кровать казалась пустой и громадной. Оливия помылась, прибрала в хижине и легла в постель. Эмоционально и физически она была полностью опустошена, должна была бы моментально заснуть, но сон не шел. Девушка лежала с открытыми глазами, вспоминая встречи с Сэмюэлем Шелби с первого обмена пламенными взглядами на многолюдном балу в Вашингтоне до той страшной минуты, когда Вескотт попытался продать свою подопечную полковнику. А вдруг ее супруг прав и опекун действительно хотел использовать девушку, чтобы получить доступ к секретам Сэмюэля?

Деятельность полковника явно выходила далеко за рамки обязанностей рядового кадрового офицера. На кого он работает? На военного министра или самого президента Соединенных Штатов? Она представляла, что подобная жизнь могла ожесточить любого человека, в особенности если он, в силу личных обстоятельств, и так не расположен доверять своим ближним.

«Но я скорее умру, чем предам тебя, любовь моя», — подумала Оливия, и так и заснула с мокрыми от слез щеками. А проснулась от прикосновения к горлу чего-то холодного. Знакомый голос, навевавший ужас, грозно прошептал на ухо:

— Не дергайся! Кинжал очень острый и может случайно проткнуть твою нежную шейку. Так что лежи тихо, пока мой друг тебя свяжет.

Насмешливый тон Стюарта Парди и исходивший от него мерзкий запах быстро вернули Оливию к действительности, но прежде чем она успела открыть рот, крепкие руки сбросили одеяло и стянули ей ноги кожаными путами. Англичанин продолжал держать кинжал у горла девушки, а его «друг» перевернул ее на бок, заломил назад и связал руки. Лишь когда рот Оливии заткнули кляпом и укрепили его поверху жгутом, повязанным на затылке, Парди расслабился и убрал оружие. Нечего было и думать о том, чтобы позвать на помощь или сопротивляться.

— Спасибо Духу Огня, что не бросил меня в беде и помог выбраться на свободу, — сказал англичанин. — Сама понимаешь, что я не намерен отвечать на дурацкие вопросы твоего полковника и задерживаться здесь не собираюсь. Так что пора уходить.

Оливии хотелось спросить, куда держит путь Парди, но и так было ясно — ее хотят вернуть Эмори Вескотту. Хотя какой в этом смысл? Ведь теперь Оливия — законная жена Шелби и в опекуне не нуждается. Но, возможно, у англичанина свои планы, и ей уготована какая-то еще более злая доля среди враждебно настроенных индейцев, союзников Парди.

Англичанин взвалил девушку на плечо и вышел из хижины, сторожко озираясь. Оливия, казалось, смирилась со своей участью и не подавала признаков жизни. Она старалась справиться со страхом и обдумать новую ситуацию. Когда-нибудь ее похитители непременно утратят бдительность, а значит, нужно не теряя головы ждать своего часа. Как учил Микайя, надо иметь терпение и не терять надежды.

Сэмюэль проснулся от дикой вони, потянул носом, огляделся и увидел, что лежит на куче сырых бобровых шкур. Голова гудела, как пивной котел, и от рези в желудке темнело в глазах. Пошатываясь, полковник встал на ноги и с удивлением стал рассматривать закопченные стены. Как он здесь оказался? Во рту было ощущение, будто там переночевал полк солдат.

Под ногами валялись пустые бутылки из-под виски, и в памяти всплыли события минувшей ночи, глупая ссора с Оливией и навязчивое желание залить горе огненной жидкостью и забыться. Как всегда, это ничего не решило, ему стало только хуже. Все равно придется возвращаться к Оливии, и чем скорее, тем лучше.

Кроме того, следовало позаботиться о том, чтобы Парди отправили под охраной в Сент-Луис, а там от него добьются признания в преступной связи с Вескоттом. С этой мыслью полковник вышел на свежий воздух и замер на месте, крепко зажмурившись под лучами солнца, больно резанувшего глаза. Но слух он не потерял и сразу услышал громкие голоса и грозное рычанье Микайи, доносившееся со стороны хижины, где Шелби оставил девушку.

Черт побери! Неужели она побежала к Микайе жаловаться на недостойное поведение мужа? Нет, на нее это непохоже, слишком горда и упряма. Что-то здесь не так, произошло нечто из ряда вон выходящее. Охваченный недобрым предчувствием, Шелби помчался к хижине, возле которой собралась кучка возбужденных охотников и торговцев. Посреди пустой комнаты стоял взбешенный Микайя, и глаза его метали громы и молнии.

— Куда ты, черт бы тебя побрал, запропастился?

— Где Оливия? — ответил вопросом на вопрос Сэмюэль, и у него похолодело внутри.

— Нет ее, а заодно пропал твой англичанин. Его индейские друзья перерезали глотку часовому и выпустили пленника на свободу. Как только мне сообщили, я сразу подумал об Искорке. Прошлой ночью он пытался ее похитить, а теперь оба исчезли. Ты что, снова оставил ее одну?

— Да, оставил, — признался Шелби, а в голове бился вопрос: «Похищена Оливия или она добровольно ушла с ним?» У полковника хватило ума не делиться своими сомнениями с Микайей. — Прошло уже несколько часов, так что надо немедленно отправляться в погоню. — Шелби направился в угол комнаты, где оставил ружье и прочее снаряжение.

— Ладно, ты начинай отсюда, ищи следы, а я смотаюсь домой и привезу Буяна. Если кому и суждено найти Искорку, так это ему. Он будет идти по ее следу до конца, его ничто не остановит.

Мужчины расстались, у обоих на сердце было тяжело, каждый в душе опасался того, что может обнаружиться, когда удастся настигнуть коварного англичанина.

 

18

Оливия потеряла счет времени. Казалось, похитители тащат ее через густые заросли целую вечность. Ночная рубашка была разодрана в клочья ветками и колючками, и все тело покрылось царапинами и ссадинами. Было холодно, мешал дышать кляп, затекли крепко связанные ноги и руки. Наконец с наступлением сумерек они добрались до реки. Судя по ширине и мутной воде, это была Миссури; у берега их поджидала пирога с припасами и двое молодых осагов.

Они молча взялись за весла, но направились не вниз по реке к Сент-Луису, как ожидала Оливия, а стали выгребать против сильного течения на северо-запад в глубь индейских земель. Девушка замерла от ужаса. Что же намерен сделать с ней Парди? Будто прочитав ее мысли, англичанин небрежно провел грязной рукой по груди Оливии, похотливо осклабился и поведал, что должен встретиться с поставщиком оружия и виски на севере и там же передаст контрабандный груз группе молодых осагов, недовольных политикой старейшин племени. Как только с делами будет покончено, посулил англичанин с многообещающей ухмылкой, появится возможность познакомиться поближе друг с другом.

Оливия поняла, какая участь ее ждет. Парди изнасилует ее, попользуется в свое удовольствие и убьет в отместку за то, как она в свое время обходилось с ним в Сент-Луисе. К горлу подступила тошнота, и девушка едва не задохнулась от кляпа, плотно закрывавшего рот. Что ж, лучше умереть после того, как Парди осквернит ее своим прикосновением. Все равно Сэмюэль откажется от нее, когда узнает, что она побывала в руках этого подонка.

И вообще, о чем она думает? Ведь Сэмюэлю она не нужна была с самого начала.

Но она же теперь его жена! Неужели он не бросится в погоню? А если не он, то Микайя. Ее добрый друг не отступится, пока не отыщет свою Искорку. И Оливия дала себе слово выжить, чего бы это ей ни стоило.

Большую часть ночи индейцы работали веслами против течения при свете луны, следуя причудливым изгибам реки, и наконец подогнали пирогу к берегу. Парди неожиданно достал из мешка потертые кожаные брюки, пузырившиеся на коленях, и неимоверно грязную полотняную рубашку и сказал:

— Помнится, тебе всегда нравились мужские наряды, так что бери эти тряпки и надевай, а то мне придется отбиваться от половины племени осагов, желающих водрузить твой скальп на столб перед вигвамом.

Он снял путы и вынул кляп, даже позаботился о том, чтобы девушка могла переодеться за кустами в стороне от любопытных взглядов индейцев. Повернувшись спиной к англичанину, Оливия натянула брюки поверх изодранной ночной рубашки, сбросила грязные лохмотья и быстро надела рубаху из толстой ткани, защищающую от утренней прохлады, оторвала кусок подола от сорочки и подвязала непомерно широкие брюки. Обуви ей не дали, и Парди пояснил:

— Так оно будет лучше, босая далеко не убежишь. Да и, надо признаться, босоногие женщины мне всегда нравились больше… не говоря уже о голозадых, — добавил он с грязной ухмылкой.

Когда они вернулись к пироге, Дух Огня посмотрел на девушку с новым интересом, так как ему никогда прежде не случалось видеть женщин в мужской одежде. Индеец не знал, что Оливия понимает язык осагов, и в ее присутствии стал уговаривать англичанина позволить краснокожим позабавиться с ней. Оливия похолодела от ужаса, представив себе, что с ней станет, если трое индейцев выстроятся в очередь. Однако Парди запретил кому-либо трогать девушку.

Англичанин взял верх в споре, пригрозив за непослушание лишить индейцев их доли оружия и огненной воды из контрабандного груза. В отместку они вырвали у Парди обещание, что и он не тронет ее. Оливия мысленно возблагодарила Бога за избавление. После чего все улеглись спать, а на рассвете спустили пирогу на воду и возобновили путешествие вверх по реке.

Все это время Оливия строила планы побега, выдвигала и отвергала различные варианты, сознавая, что, если первая попытка сорвется, второго шанса у нее не будет. Когда на следующий вечер они вновь разбили лагерь на берегу, девушка решилась.

На ужин ей предложили несколько кусочков жирного вяленого мяса, которые она заставила себя проглотить, потом, сделав вид, будто страшно устала, она прикорнула на траве подальше от огня костра. На ночь девушку снова опутали кожаными ремешками, но на этот раз руки связали впереди, полагая, что босой она все равно далеко не уйдет. С часовым проблем не предвиделось. Молодой воин, оставленный сторожить сон своих товарищей, устроился вдали от костра лицом к реке, откуда можно было ждать погони.

Убедившись, что все крепко спят, Оливия достала кусок раковины с острыми краями, которым обзавелась еще утром. Когда спускались к реке, она как бы споткнулась, упала и тайком сунула раковину в карман. Теперь предстояло перепилить кожаные ремешки. Задача непростая, потребовавшая несколько часов упорного труда; как только руки и ноги были свободны, девушка принялась их массировать, чтобы восстановить кровообращение; глаза ее тем временем шарили по лагерю в поисках оружия, которое можно было бы прихватить с собой.

Она не надеялась прикончить в одиночку четырех хорошо вооруженных мужчин, хотя ей очень хотелось бы это сделать. Мир бы только выиграл, избавившись от кучки негодяев. Оливия перевела взгляд с мушкетов, составленных у дерева, возле которого спал Парди, на длинный нож, выпавший из ножен Духа Огня, когда тот неловко повернулся во сне. Может, рискнуть? Даже с ружьем выжить в лесу трудно. Нож, с помощью которого можно снять шкуру и выпотрошить добычу, был бы весьма ценным подспорьем.

Девушка медленно подползла к костру, взяла нож и засунула за пояс, потом прокралась к дереву и выбрала ружье Парди, более современное и дальнобойное, чем мушкеты краснокожих. В этот момент англичанин всхрапнул, и Оливия в ужасе застыла на месте, но Парди только перевалился на другой бок и снова мирно захрапел. Дрожащими руками девушка схватила ружье вместе с боеприпасами и исчезла в темноте.

Прошло три дня с тех пор, как пропала Оливия. Сэмюэль по-прежнему сомневался, ушла ли его жена с Парди добровольно, и в этом случае она находится в безопасности, или ее похитили, и жизнь ее под угрозой. При мысли о том, что они связаны брачными узами, полковник теперь не ощущал столь острого сожаления, как прежде. Тогда его возмущало вмешательство Микайи, полковник подозревал девушку во всех смертных грехах; потом, в приступе страсти лишив Оливию невинности, Шелби испытал глубокое потрясение и стал во всем винить свою неспособность совладать с похотью.

Но действительно ли он был движим только похотью? Этим вопросом Шелби задавался вновь и вновь, пробираясь через густые заросли по следу беглецов. Черт побери, с того момента, когда он впервые увидел ее, Оливия постоянно ставила его в тупик. Никогда прежде полковник не встречал на своем пути столь необычной и привлекательной женщины и твердо решил, что найдет ее, чего бы это ему ни стоило, даже если ради этого придется бродить по лесу целый год.

Однако куда же проклятый англичанин направляется с Оливией? Во всяком случае, не вниз по реке к Вескотту, это стало ясно после нескольких часов движения по их следу в северном направлении. Возможно, конечно, что торговец сам поднялся вверх по течению либо приказал англичанину распределить новый груз контрабанды среди индейцев, проживающих у берегов Миссури и ее притоков на северо-западе. Сердце Шелби упало, когда наутро вторых суток он вышел к берегу Миссури и увидел на песке глубокие борозды, оставленные тяжело нагруженной пирогой, спущенной на воду. След оборвался.

Шелби проклял все на свете, понимая, как трудно будет снова взять след. Теперь его не волновали Вескотт и Парди, оружие, виски и перспектива войны. Полковника тревожила только судьба Оливии, его жены. Она круто изменила его жизнь с тех пор, когда полумертвого Шелби доставили в хижину Микайи Джонстона. Сейчас оставалось надеяться, что великану больше повезло, Буян вывел его на след, и в данный момент Оливия уже поджидает мужа в хижине.

Шелби ехал верхом на лошади, которую ему ссудили в форте Сент-Франсуаза, по берегу вверх по течению и молил Бога сотворить чудо. К вечеру полковник рассчитывал добраться до небольшого селения осагов, которое он посетил прошлой весной. Если там правит прежний вождь, старый приятель Сантьяго, можно будет обратиться за помощью. В данный момент Сэмюэль возлагал огромные надежды на эту дружбу. От нее вполне могла зависеть жизнь Оливии.

Полковник старался не думать о том, как поступают некоторые племена индейцев с плененными женщинами, и гнал от себя мысли о том, на что способен Парди. Нет, нужно держать себя в руках и не мчаться вперед сломя голову. Перед мысленным взором Сэмюэля встало лицо Оливии в тот момент, когда он лишил ее невинности. Ее черты исказили боль и недоумение, но она старалась этого не показать, мужественная, восхитительная, неповторимая, самая красивая женщина в мире.

Сэмюэль смертельно устал. Он еще не успел полностью восстановить силы после схватки с Пожирателем Змей и его сподручными, после долгих блужданий по лесам. Последние трое суток полковник почти не спал и разрешал себе сомкнуть веки только на час-два, когда заходила луна и нельзя было разобрать путь впереди. Сейчас его окончательно сморило, и он задремал, но сразу очнулся, заслышав треск сухих веток под ногами какого-то существа, ломившегося сквозь заросли.

Шелби натянул поводья, прислушался и неожиданна увидел тонкую фигуру с развевающимися позади огненно-рыжими волосами. Девушка выбежала на опушку и рванулась к дубовой роще, где надеялась укрыться от погони. Полковник послал за ней коня, вскинул ружье и прицелился в индейца, показавшегося вслед за Оливией. Hо прежде чем он успел спустить курок, его опередили. Девушка остановилась, прижала к плечу приклад, уложила краснокожего с дистанции в пятьдесят футов, перезарядила ружье и помчалась дальше.

Сэмюэль хотел было нагнать ее, но в этот момент увидел второго индейца, целившегося Оливии в спину, и выстрелил. Пуля пробила грудь краснокожего. При звуке выстрела девушка обернулась, и ее лицо осветилось радостью при виде скачущего мужа с ружьем, из дула которого еще вился легкий дымок. Он подал ей руку и помог вскочить в седло, усадив перед собой.

— Там еще добрый десяток. Парди получил подкрепление. Видимо, встретил тех, кому предназначались виски и оружие, — сообщила Оливия, с трудом переводя дух.

Полковник пустил коня вскачь, стараясь как можно быстрее добраться до рощи, но раздался еще один выстрел, жеребец жалобно заржал и упал на колени. Сэмюэль успел высвободить ноги из стремян, подхватил жену, выпрыгнул из седла, и они побежали к деревьям. Позади звучали новые выстрелы, пули взрывали землю под ногами. Как только они достигли укрытия, Оливия заняла позицию и открыла огонь. Пока он заряжал, она стреляла, потом он стрелял, а она заряжала, и так они менялись ролями до тех пор, пока не вынудили преследователей отступить. На поле брани остались трупы трех осагов.

— Оставаться на месте нельзя, у нас скоро кончатся боеприпасы, — мрачно заметил полковник. Он лихорадочно прикидывал, что можно сделать в данной обстановке, и наконец решился. Взяв за руку Оливию, Сэмюэль процедил сквозь зубы: — Однажды я этих сукиных детей обогнал, неужто нам двоим это не удастся?

— Не забывай, что у меня ноги короче, — напомнила Оливия, стараясь не думать об изрезанных в кровь ступнях. — По-моему, бежать бесполезно, надо их перехитрить.

— Что у тебя на уме?

— Однажды Микайя рассказал мне историю своего друга Джона Колтера.

— Я с ним знаком. Так что за история? — спросил Сэмюэль, подав знак жене, и они стали углубляться в лес.

— Колтер скрывался от погони на реке… Только бы нам добраться до того места, где вышли на берег Парди и его компания…

— Там осталась пирога? — оживившись воскликнул Сэмюэль.

— Нет, — спокойно ответила Оливия, — там они наверняка будут искать в первую очередь. Скорее всего они уже разделились и часть погони возвращается.

— Тогда зачем нам туда? — удивился Шелби, отбрасывая от лица низко висящую ветку.

— Когда мы шли вверх по течению, я приметила плотину, построенную бобрами на притоке Миссури.

Шелби окинул спутницу недоверчивым взглядом, осмотрелся и сказал:

— Ты считаешь, будто мы сможем там спрятаться и переждать, пока они уйдут? На мой взгляд, довольно опасно, если учесть, что краснокожие будут постоянно шнырять вокруг. По-моему, наша единственная надежда — затеряться в лесу.

— Мне тоже так раньше казалось, и я опередила их на сутки, но в конечном итоге меня все-таки догнали, — возразила Оливия и поморщилась, когда в ступню врезался острый камешек, но продолжала бежать.

Сэмюэль впервые глянул вниз, на ее ноги, и выругался:

— Что ж ты не сказала, что ты босая?

— Как-то к слову не пришлось, — ядовито ответила Оливия. — Если помнишь, меня похитили в одной ночной рубашке.

«Черт возьми! Наша первая брачная ночь! — вспомнил Шелби. — Она началась и закончилась с Парди».

— Тогда откуда у тебя эта одежда? — поинтересовался ревнивый полковник.

Оливия ошеломленно взглянула на супруга, и до нее дошел затаенный смысл вопроса.

— Будь ты проклят! Ты думаешь, будто я ушла с Парди по доброй воле?

— Нет, теперь уже нет. — Он устало перевел дух. — Вначале, каюсь, я действительно так подумал. В комнате не было видно следов борьбы.

— Парди проник в хижину вместе с индейцем, когда я спала, и приставил нож к горлу, так что я не могла пошевельнуться, а не то чтобы вскрикнуть, — с горечью сказала Оливия. — Потом Парди дал мне свою старую одежду, но оставил босой, полагая, что так я не смогу сбежать, но я все равно их перехитрила. По твоему примеру, — добавила она с гордостью.

— Ты молодец, Ливи, — похвалил жену Шелби.

— Так насчет той плотины, — проговорила она, стараясь не подать виду, как больно ранили его подозрения и насколько приятна его похвала. — Если нам удастся добраться до реки, мы там спрячемся. Бобровые хатки бывают очень большие, места хватит.

— Что ж, попробуем, все равно лучше, чем продираться сквозь заросли. Как далеко отсюда?

— Пешком… думаю… полдня.

Сэмюэль искоса поглядел на жену, понял, что она едва передвигает ноги от усталости, и остановился. Тяжело дыша, Оливия встала рядом. Оба прислушались в попытке уловить звуки погони, но, казалось, ничто не нарушало покоя природы. Видимо, индейцы отстали или потеряли след, потому что беглецы несколько раз меняли направление с тех пор, как вынудили краснокожих залечь под огнем.

— Пора передохнуть и заняться твоими ногами, — предложил Сэмюэль и потянул ее за кусты бузины у берега небольшого ручейка. Там они напились, а потом Шелби усадил Оливию и принялся изучать ее ступни.

— У тебя было гораздо хуже, — попыталась успокоить расстроенного мужа Оливия. — Из моих ног не торчат во все стороны шипы и колючки, как из дикобраза.

— Зато полно царапин, порезов и ссадин. Вот если бы коня не подстрелили! В седельной сумке у меня запас медикаментов.

— Ноги просто надо хорошенько промыть в проточной воде. А если удастся найти тысячелистник, он остановит кровотечение.

Оливия стала внимательно осматриваться, но Шелби первым увидел высокие стебли с золотой короной, нарезал охапку и начал растирать на плоском камне цветы.

— Тебя, я вижу, можно поздравить, — заметил он. — Оказывается, ты хорошо разбираешься в лечебных растениях. Надо полагать, выживешь при любых условиях.

— Я уже пережила революцию, эпидемию холеры и несколько покушений на мою жизнь, — ответила Оливия и не преминула добавить: — А также попытку меня продать. Переживу и это.

Шелби вскинул бровь.

— Если бы ты пришла ко мне и рассказала всю правду, когда Вескотт пытался тебя продать, это избавило бы нас от массы хлопот.

— Так просто? — фыркнула Оливия. — Ведь ты принимаешь правду, только когда расшибешь об нее лоб, причем желательно до крови.

Сэмюэль вспомнил следы крови на простыне наутро после их брачной ночи, покраснел, снял сорочку и принялся рвать на лоскуты, чтобы перевязать жене израненные ноги.

— Я бы отдал тебе свои сапоги, но они будут тебе настолько велики, что, боюсь, ты себе в них ноги переломаешь, — пробормотал полковник, насухо вытер ноги Оливии, присыпал порошком из травы и наложил повязки.

Потом они двинулись вниз по течению ручья, который должен был вывести к реке, а когда вышли на открытое место, усеянное камнями, Сэмюэль вручил жене свое ружье, взял ее на руки и ступил в воду.

— Сейчас же опусти меня на землю, я сама могу идти, — запротестовала Оливия. — Ты еще недостаточно окреп, тебе надо беречь силы.

— Сил у меня достаточно. Не хватало только, чтобы ты порвала повязки. Второй сорочки у меня нет, — сухо оборвал ее Сэмюэль.

Оливия покорилась. Она чувствовала себя в полной безопасности в крепких руках мужа, жар его обнаженной мускулистой груди передался ей, в голове неотступно стучало: «Глупая! Его тебе следует опасаться больше, чем Парди со всеми его краснокожими сподручными».

Сэмюэль прошагал примерно с милю по дну ручья, пояснив на ходу:

— Надеюсь, теперь им будет не так-то просто нас выследить. Как ты думаешь, сколько еще идти до бобровой плотины?

— Если взять напрямик к югу, может, еще миля или чуть больше, но не можешь же ты…

— Могу, — заверил он, перепрыгивая с камня на камень в сторону от ручья и стараясь не оставить следов. — С другой стороны, теперь Буяну будет очень трудно нас найти, если Микайя пойдет по нашему следу.

— Буян нас обязательно разыщет, — убежденно сказала Оливия, мысленно пожелав скорейшего воссоединения с Микайей и Буяном.

Через час они вышли к месту слияния Миссури с ее притоком, где возле запруды, построенной бобрами, скопилась масса плавучего мусора и деревьев, а по другую сторону торчали бобровые хатки, среди которых имелись помещения внушительных размеров. Сэмюэль опустил Оливию на плоский камень и забрал оба ружья.

— Я бы, — сказала Оливия, — предложила разместиться вон там. — И указала на большой купол, возвышающийся над остальными хатками. — Только пока не ясно, как мы туда заберемся, — призналась девушка, закатывая штанины.

— Если мне не изменяет память, плавать ты не умеешь, — насмешливо вскинул бровь Сэмюэль.

— Теперь умею, не хуже рыбы, — спокойно сообщила она.

— Надеюсь, что и не хуже бобра. — Сэмюэль все еще колебался, взвешивая все «за» и «против».

— Если мы поплывем, то рискуем подмочить порох и не сможем стрелять, — предупредил он; но он уже понял, что у них обоих нет сил искать иной выход.

— Пороха у нас все равно почти не осталось, — пожала плечами Оливия. — Парди оказался плохим охотником, с самого начала в его пороховом рожке было практически пусто.

Полковник нашел подходящее место и затопил ружья с боеприпасами в мутной воде у края запруды в надежде забрать их, если удастся избавиться от погони. Затем оба осторожно вошли в воду. Вначале Сэмюэль старался держаться поближе к жене, наблюдая за тем, как она справляется с течением, но вскоре понял, что причин для беспокойства нет. Оливия плыла так, будто родилась в воде; они быстро достигли цели, оставалось только нырнуть и найти вход в бобровую хатку, что оказалось совсем не просто, но и это препятствие они успешно преодолели.

— Черт! Не понимаю, почему бобры не догадались сделать более просторный вход, — ворчал Сэмюэль, отплевываясь и осматриваясь. Тонкий луч света, пробивавшийся сквозь щели, с трудом позволял разглядеть утомленное лицо Оливии.

— Когда я нырнула и не сразу смогла отыскать вход, я уж было подумала, что зря втянула тебя в эту авантюру, — призналась она.

— Похоже, выбора у нас не было, — сказал Шелби. — Даже если индейцы выследят нас до плотины, откуда им знать, куда мы пошли дальше? По моим расчетам, они могут здесь проторчать день или два, так что мы успеем отдохнуть. — Он взглянул на жену, увидел, что она дрожит от холода, и предложил: — Надо снять мокрую одежду. — И принялся снимать брюки и сапоги, которыми обзавелся в лавке форта перед отъездом.

Оливия оглядела новое убежище. Высота потолка в верхней точке достигала десяти футов, круглое основание в поперечнике — сорока футов, пол устроен из толстых перекладин и плотного настила из прутьев, щепок и стружки, скрепленных илом и мхом. Дно хатки было прочным, как камень, но влажным от соприкосновения с водой.

— Как ты думаешь, — спросила Оливия, нервно облизывая губы, — вечером бобры вернутся домой?

— Вряд ли они обрадуются посторонним. Думаю, когда обнаружат нас, то воспользуются другими хатками. — Сэмюэль также оглядел помещение и подметил, что место для спанья оборудовано несколько выше влажного пола. Он постучал по своду и заключил:

— Непогода не страшна. Бобры — отличные строители, так что устроимся со всеми удобствами.

Полковник перевел взгляд на жену, несколько удивился, что она все еще сидит в мокрой одежде, а потом понял деликатность ситуации, прокашлялся и сказал:

— Пойду раздобуду что-нибудь на ужин, а тебе не помешает снять и просушить одежду, иначе простудишься.

— Какой «ужин»?

— Если Сантьяго и его друзья-охотники меня не обманывали, вон через тот проход можно выйти к продовольственному складу.

— Понятно, — пролепетала Оливия, не зная, что еще сказать. Во рту неожиданно пересохло, и трясущимися пальцами она стала расстегивать пуговицы рубашки. Едва Шелби направился к проходу в другую хатку, Оливия легла на спину и принялась стягивать промокшие брюки. Во всяком случае, в этом полумраке ее нагота не будет слишком бросаться в глаза, понадеялась девушка.

Сэмюэль вскоре вернулся и гордо продемонстрировал свою добычу — ягоды, грибы и прочие радости любителей вегетарианской пищи.

— Нельзя сказать, что мы будем пировать, но и с голода не умрем, — с улыбкой заметил он.

При виде еды пустой желудок тут же дал о себе знать, и Оливия засунула в рот пригоршню ягод.

— Кажется, ничего вкуснее не пробовала, — призналась она.

— Попробуй грибы, они не хуже мяса и очень питательные, — промычал Сэмюэль с набитым ртом.

Они жадно ели, обмениваясь короткими репликами и чутко прислушиваясь, но вокруг царила безмятежная тишина, которую нарушал только хор лягушек да время от времени плескались у плотины тяжелые бревна, которые ворочало в воде сильное течение. Неожиданно их пальцы встретились, когда оба потянулись за новой порцией, они отдернули руки и заговорили одновременно:

— Я не…

— Нет, я…

В полутемной бобровой хатке будто искра промелькнула, когда сомкнулись взоры неистовых синих и сверкающих зеленых глаз, и стало тихо, как перед грозой.

— Что будем делать, Ливи? — прервал затянувшееся молчание полковник.

— Не… не знаю, — пролепетала Оливия, борясь с желанием прикрыть свою наготу.

— Я хочу тебя, — признался Шелби.

— Ты так об этом говоришь, будто сожалеешь о своем желании. — В голосе Оливии звучали обида и презрение одновременно. — Ты не доверяешь мне, Сэмюэль. Ты противишься желанию обладать мною. — «Потому что ты меня не любишь», — закончила она мысленно.

— Я восхищаюсь твоим мужеством и умом, а что касается доверия… — После мимолетного колебания он решился: — У меня есть основания подозревать твоего опекуна в измене. Учитывая, какие странные обстоятельства соединили нас, можно ли винить меня в излишней подозрительности?

— Наверное, нет… но у меня не меньше причин ненавидеть Эмори Вескотта, и за последние месяцы многое изменилось. — «Я полюбила тебя», — хотела добавить Оливия, но промолчала.

— Да, многое изменилось за последние несколько дней, и теперь мы женаты, Ливи, — напомнил он.

— Не называй меня так. — Ласковое уменьшительное имя отозвалось в ней болью. — Так называл меня отец. — «А он любил меня», — подумала Оливия и продолжала: — Ни один из нас не стремился связать себя брачными узами. Мы оба совершили ошибку, согласившись на совершение обряда.

— Значит, ты признаешь, что мы оба причастны к тому, что произошло в ту ночь, — улыбнулся Сэмюэль.

— В жизни не знала более самонадеянного и самовлюбленного мужчины.

— Я единственный мужчина, которого ты познала. Во всяком случае, в библейском смысле. — Осознание этого неожиданно доставило ему огромное удовольствие. Он встал, обнял Оливию за талию и потянул к себе.

Оливия не сопротивлялась. От Сэмюэля исходила сила и уверенность, хотелось скорее согреться от жара мускулистого тела, и она жадно отвечала на его страстные поцелуи. Он легко поднял ее на руки, перенес на сухое возвышение, усыпанное мягкой стружкой, и низко склонился под крутым изгибом свода хатки, осыпал поцелуями грудь, живот и зарылся головой между бедер. Оливия ожидала, что он переменит позу и войдет в нее, как прежде, но Сэмюэль раздвинул ей ноги, припал губами к заветному месту и внезапно коснулся языком. Никогда в жизни Оливия не могла себе представить более сладкого удовольствия.

Услышав, как она застонала от удовольствия, Сэмюэль порадовался, что может возместить девушке причиненную им ранее боль, и продолжал любовную игру языком медленно, терпеливо, чутко следя за ее реакцией, а она разводила ноги все шире и шире, выгнув спину и натянувшись, как тетива лука. Наступил момент, когда Оливия с криком приподнялась на ложе, по всему ее телу прошла судорога мучительно блаженного наслаждения. Тогда он вошел в нее, и на этот раз ничто им не мешало, боли не было — только восторг слияния жаждущих друг друга тел. Теперь Оливия уже знала, чего хочет и как доставить удовольствие мужу, они были единым целым.

— Ливи, — прошептал ей на ухо Сэмюэль.

Или это ей почудилось? Почему-то это ласковое обращение больше не казалось неуместным, и позднее, когда Сэмюэль лег рядом, она заснула со счастливой улыбкой на устах.

 

19

— Черт возьми! Похоже, Буян, мы их настигаем, — размышлял вслух Микайя. Он сидел на корточках возле трупа индейца и обращался к огромному псу, нетерпеливо скулившему, как бы подгоняя хозяина. — Должен тебе сказать, что Искорка точно знает, как нужно поступать с врагами. А теперь пошли дальше, только след не потеряй. — Великан встал и последовал за собакой, тотчас рванувшейся вперед.

Микайя внимательно прочитал следы на опушке и в лесу и заключил, что после побега девушка повстречала полковника и ей, конечно, крупно повезло. Потом, правда, они потеряли лошадь, но зато у них теперь два ружья и больше шансов остаться в живых. Главное сейчас — найти беглецов до того, как на них выйдет Парди с его бандой свирепых воинов.

Внезапно Буян остановился и зарычал, вздыбив шерсть на загривке. Микайя припал к земле за кустом в тот самый момент, когда над головой просвистела пуля. Он пытался определить, откуда стреляли, наблюдая за псом, который делал круги, не издавая ни звука. Через несколько минут послышалось грозное рычание и вслед за тем душераздирающий вопль человека.

Великан бросился в ту сторону, но, когда взбежал на пригорок, услышал жалобный стон собаки, затем последовало гробовое молчание. Неподалеку на траве валялся Буян, возле его головы расплывалось пятно крови. Из-за куста медленно поднимался изрядно помятый краснокожий с томагавком в руке. Микайя вскинул ружье, прицелился, но прежде чем успел нажать на курок, слева раздался выстрел, и великана отбросило к дереву. Он сполз вниз, цепляясь одеждой за шершавую кору, и потерял сознание. Последним, что он увидел, был индеец, который приближался к нему с ножом, чтобы снять скальп.

Краснокожий, сразивший великана в спину, добежал до него раньше своего товарища, пнул поверженного врага в бок, убедился, что тот не дышит, отставил ружье и сам полез за ножом. Он скорее почувствовал, чем услышал надвигающуюся сзади угрозу, резко обернулся, но было поздно, и жуткий предсмертный вопль застыл в его глотке. Другой индеец пустился бежать, напрочь забыв о скальпе, который только что был почти в его руках.

Микайя Джонстон лежал возле дерева, и из раны в спине вместе с кровью медленно вытекала жизнь. Буян, тоже весь в крови, подполз к хозяину и принялся лизать бородатое лицо горячим языком, жалобно повизгивая. Но Микайя не отзывался.

Сэмюэль открыл глаза и услышал, как река просыпается: плещет вода о бревна, журчит быстрое течение, воркуют голуби в плакучих ивах. Он хотел повернуться и тотчас ощутил тепло лежавшей рядом Оливии. На пряди огненно-рыжих волос, упавшей на грудь Шелби, сверкал солнечный луч, пробившийся сквозь щель в своде бобровой хатки.

Полковник попытался осторожно высвободить руку из-под головы жены, и Оливия разомкнула веки, моргнула и непонимающе посмотрела на Сэмюэля, уже натягивавшего брюки, приподнялась на локтях, хотела что-то сказать, но передумала. Первым нарушил молчание полковник, как только надел не просохшие за ночь сапоги и встал на ноги.

— Пока ты одеваешься, я принесу еще что-нибудь из запасов бобров. Пора завтракать.

— А что потом? — Вопрос напрашивался сам собой и явно имел подтекст.

— Потом будем есть, — улыбнулся Шелби.

Оливия влезла в еще мокрые брюки и рубаху, подпоясалась и решила посмотреть, в каком состоянии ноги. Целебная трава сделала свое дело, и царапины побледнели, но по-прежнему ощущалась боль, а впереди был долгий путь. Пока она обдумывала, как с этим быть, вернулся Сэмюэль, и они жадно набросились на ягоды, грибы и съедобные корни, припасенные бобрами.

Подкрепившись, Сэмюэль сказал, отводя глаза от жены:

— Когда я шел по твоему следу, я молил Бога, чтобы Парди не причинил тебе вреда, чтобы мне удалось тебя найти, прежде чем…

— Он меня не тронул, — перебила его Оливия и, вспоминая, содрогнулась от отвращения, — хотя и собирался — потом. Я подслушала его разговор с индейцами — они не догадывались, что я знаю язык осагов, — и англичанин велел им меня не трогать… пока. Думаю, он просто боялся, что между ними завяжется драка из-за меня.

— Вполне возможно, он обещал Вескотту доставить тебя в Сент-Луис в целости и сохранности, — предположил Сэмюэль.

— Не знаю. Парди ничего не говорил о том, как поступит со мной, когда встретится со своими сподвижниками, и ни разу не упоминал имя Вескотта. Парди только дал мне ясно понять, что займется мной, когда мы останемся одни.

— Слава Богу, все обошлось. Он не тронул тебя и теперь уже никогда не тронет. Я убью его, прежде чем он тебя коснется.

Оливия бросила на него испытующий взгляд. Плотно сжав зубы и сверкая глазами, полковник кипел от сдерживаемой ярости.

— Тебе нет нужды вступаться за мою честь, — тихо проговорила Оливия.

Он ответил взглядом, в котором ничего нельзя было прочитать, и так же тихо спросил:

— Почему? Потому что я сам тебя обесчестил?

— Тебя женили насильно, но все равно ты мой муж.

— Почему ты убежала от меня в Сент-Луисе?

— А почему ты мне не сказал, что женат? — парировала Оливия.

Сэмюэль тяжело вздохнул, сознавая, что они, как не раз случалось в прошлом, снова вовлекаются в порочный круг, обмениваясь колкостями и обвинениями.

— Ты права, я обязан был тебе сказать… но в то время я уже подал на развод.

Оливия вспомнила, как Сэмюэль метался в горячечном бреду и с его уст срывались откровения насчет его семейной жизни. Летиция причинила много страданий этому гордому человеку, старавшемуся скрыть свое горе от чужих глаз; но об этом Оливии не следовало с ним говорить.

— Я стояла за дверью, когда мой опекун предложил тебе взять меня в любовницы. Так поступить мог только предатель и негодяй…

— И ты расценила мое согласие с его предложением как еще более страшное предательство, — закончил за нее фразу Сэмюэль. — Но если бы ты пришла в тот вечер, я бы не набросился на тебя как зверь. У меня уже тогда были серьезные сомнения относительно Вескотта, и я не очень ему доверял. Я намеревался спросить, не хочешь ли ты со мной остаться, а вовсе не принуждать тебя.

— Очень благородно, — усмехнулась Оливия. — В особенности принимая во внимание, что ты считал меня далеко не целомудренной и, возможно, действующей заодно с Вескоттом. Скажи честно, не из-за него ли тебя послали в Сент-Луис?

Полковник пожал плечами, признавая свое поражение и восхищаясь догадливостью Оливии, равно как и ее неукротимой гордыней.

— Да, меня послали, чтобы помешать английским агентам убедить осагов присоединиться к британской короне в будущей войне против нас. — Сэмюэль улыбнулся, глядя в глаза Оливии, и серьезно добавил: — Но я учусь доверять тебе, Оливия. Я больше не подозреваю, что ты английская шпионка и знала о махинациях Вескотта.

— Ты говорил ему, что никогда больше не женишься. А мне намеревался предложить роль содержанки, не более того. Но теперь я твоя жена. Что же дальше, Сэмюэль? — Собственная смелость ее немало удивила. Оливия никогда не думала, что решится задать столь прямой вопрос, как бы отчаянно ей ни хотелось получить на него ответ.

Но прежде чем Сэмюэль успел открыть рот, за стенами бобровой хатки послышались крики и улюлюканье, потянуло дымом.

— Кажется, нас выследили, хотя вряд ли у них есть твердая уверенность, что мы именно здесь. Они подожгли запруду просто на всякий случай, — сказал Сэмюэль. Он взял жену за руку, подвел к выходу из хатки, упиравшемуся в холодную мутную воду, и коротко приказал: — Что бы ни было, держись за меня.

Они нырнули в реку и плыли под водой до тех пор, пока хватило воздуха в легких, оставив позади оранжевое свечение на поверхности воды. Индейцы, видимо, подпалили бобровые хатки и стволы деревьев поверх запруды. Сэмюэль и Оливия вынырнули и огляделись. В ста ярдах впереди простиралась Миссури, слишком широкая и холодная, чтобы попытаться переплыть на другую сторону, а позади вовсю веселились краснокожие, поджигая одну бобровую хатку за другой. Перепрыгивая по стволам плавучих деревьев, один из индейцев на секунду промедлил, бревно под ним повернулось и прижало ногу. Несчастный завопил от дикой боли, и на помощь ринулись товарищи.

Воспользовавшись этим, беглецы энергично заработали руками и ногами, достигли противоположного берега притоки и выбрались на мелководье среди зарослей тростника. Оливия поскользнулась на камне и чуть не упала, но Сэмюэль удержал ее и помог выйти на сушу, где их ожидал неприятный сюрприз.

— Какая галантность! Лучшего офицера и джентльмена нельзя и пожелать. Вынужден повторить, полковник, что вас не так просто убить, — насмешливо проговорил Парди. — Но я все-таки вас прикончу… Вы умрете медленной, очень медленной смертью. — Злобу в глазах англичанина усиливали окружавшие их желтоватые отеки, все лицо его было покрыто лиловыми ссадинами — следами последней встречи с Шелби, закончившейся не в пользу Парди. Он махнул рукой, и десяток осагов выступили из-за прибрежных кустов, нацелив мушкеты в грудь беглецов. — Мои предположения оправдались. Я так и рассчитывал, что наш маленький костер заставит вас переплыть на этот берег.

Сэмюэль выхватил кинжал и попытался заслонить грудью Оливию, но, пока он отбивался от наседавших на него двух индейцев, третий обошел полковника сзади и ударом боевой палицы по голове свалил на землю. Отчаянно отбивавшуюся руками и ногами Оливию схватили и поволокли на берег.

— Свяжите покрепче, — приказал Парди, ткнув пальцем в Шелби. — Его еще рано убивать, мне надо с ним предварительно побеседовать. Будем надеяться, что агенту по особым поручениям президента Мэдисона есть что мне сообщить.

При этих словах Оливия похолодела. Значит, она правильно догадалась — Сэмюэль шпион, и его ждет смерть. Надо что-то предпринять, но что?

Полковник пришел в сознание, когда пленники уже лежали у костра, связанные по рукам и ногам. Увидев, что он открыл глаза, Оливия облегченно вздохнула. Она боялась, как бы второй удар палицей по голове не оказался для него роковым. Хотя в их нынешнем положении вряд ли что-нибудь меняло то, что Сэмюэль очнулся.

Он чуть приподнял голову и шепотом спросил:

— Где мы?

— В паре миль вверх по течению Миссури от того места, где нас взяли в плен.

— Выходит, Парди опаздывает на свидание с поставщиком контрабанды.

— Сомневаюсь, что мы сможем помешать их встрече, — сухо сказала Оливия, не подавая виду, как испугана. — Как твоя голова?

— Будто по ней прошлось стадо бизонов, но, по крайней мере, в глазах не двоится, как в прошлый раз.

Шелби повернулся лицом к костру, чтобы спина оказалась в тени, и попытался ослабить путы на руках.

— Я уже пробовала, — заметила Оливия.

— Но у меня больше опыта.

Их беседу прервало появление большой группы осагов, примерно в несколько десятков человек, которые не участвовали в преследовании беглецов.

— Похоже, англичанину некуда теперь торопиться, они сами вышли ему навстречу, — процедил сквозь зубы Сэмюэль. Не спуская глаз с происходящего по другую сторону костра, он продолжал старания освободить руки.

— Ты кого-нибудь узнаешь? — поинтересовалась Оливия, заметив, как внимательно Сэмюэль изучает низкорослого плотного индейца, судя по одежде — вождя.

— Этого типа с изуродованными ушами я встречал несколько лет назад, нас познакомил муж моей сестры. Боюсь, вождь по прозвищу Безухий вряд ли меня запомнил, но кто знает?..

— Он не поможет нам освободиться?

— К сожалению, нет у него такой власти, даже если бы это и пришло ему в голову. Наверняка он прибыл сюда за подарками от Парди, как и все остальные.

Вновь прибывшие расселись у костра полукругом вместе с людьми англичанина, и завязалась оживленная беседа. К несчастью, пленники находились слишком далеко, чтобы уловить ее смысл.

— О чем они говорят? — спросил Сэмюэль Оливию, пытавшуюся разобрать отдельные фразы, которые доносил до них ветерок.

— Там есть и жители селения Похуски, и они еще не решились вступить в союз с англичанами и отколоться от вождей племени и Совета старейшин. Твой друг Безухий тоже еще колеблется, желает других послушать. Все эти люди пришли сюда узнать, что скажет Парди от имени британского короля, — тихонько проговорила Оливия. — Но сам англичанин стоит к нам спиной, я не могу разобрать его слов.

Сэмюэль внимательно слушал и запоминал, надеясь с толком использовать новую информацию, но не забывал и о своих путах. Когда показалось, что вот-вот поддастся последний ремешок, Оливия вдруг ахнула:

— В чем дело?

— Там спрашивают, как поступить с женщиной-воином с огненными волосами, дочерью Большого Медведя.

— И что решили?

— Спорят… ничего не понимаю.

— Она никому не достанется, потому что приходится мне дочерью, — загремел знакомый бас, внезапно нарушивший ночную тишину, и перед сидящими у костра появился Микайя Джонстон в сопровождении группы индейцев. Среди них Сэмюэль и Оливия узнали двух членов Совета старейшин из селения Похуски.

— Бледнолицая женщина и американец — Длинный Нож — мои пленники, и ты больше не можешь претендовать на нее, — сказал по-английски Парди и повторил ту же фразу на языке осагов. При виде бородатого великана он вскочил на ноги и стал озираться вокруг в поисках поддержки. Англичанин понимал, что ситуация неожиданно изменилась не в его пользу.

— Когда я отправился на поиски моей дочери, один из твоих людей пытался меня убить и выстрелил в спину, будучи трусом, как и все вы. Меня спасла моя сестра медведица, которая лишила его жизни одним взмахом могучей лапы. И так же я поступлю с тобой… Я желаю выиграть право на свободу моей дочери в честном бою. Или слуга английского короля боится и не примет вызов Большого Медведя, живущего на земле осагов? — Произнося эту речь, Микайя оживленно жестикулировал и одновременно зорко вглядывался в окружавшие его бесстрастные лица краснокожих. Как он и ожидал, среди индейцев — и союзников Парди, и колеблющихся — поднялся ропот, и все выжидающе уставились на англичанина.

Понимая, что отступать нельзя, Парди присмотрелся к противнику. Обветренная и дочерна загоревшая под солнцем кожа на его щеках сейчас казалась посеревшей и бледной. Великан сменил окровавленную одежду на новую, но, как англичанин догадывался, Микайя еще не мог полностью оправиться после ранения два дня назад.

— Я принимаю твой вызов, — выкрикнул Парди. — Готовься к смерти и помни, что я овладею твоей дочерью, когда хищники начнут терзать твой труп.

— Я требую права бросить тебе вызов, — громко прервал его Сэмюэль на испанском языке, который понимали все осаги, и полковник вышел вперед, небрежно оттолкнув двух индейцев, попытавшихся его схватить.

На мгновение все опешили. Никто не мог понять, как Длинному Ножу удалось освободиться от пут.

— Я уже принял вызов Большого Медведя. А ты по-прежнему мой пленник, — запротестовал Парди, вне себя от ярости.

Сэмюэль с ядовитой усмешкой прошествовал перед сидевшими у костра индейцами, демонстрируя свободные руки, и никто не решился его остановить.

— Разве я похож на пленника? — вызывающе спросил полковник.

— Кто ты такой, чтобы занять в поединке место отца женщины с огненными волосами? — важно спросил один из старейшин на ломаном испанском.

— Я ее муж, и к тому же Большой Медведь еще не оправился от раны. Разве вонючий койот посмел бы скалить зубы на медведя, если бы не видел, что тот ослабел от раны?

Сэмюэль остановился перед Парди, плюнул ему под ноги и прошел к Микайе. Толпа краснокожих возбужденно загудела.

— Как только начнется бой, твоя задача, Джонстон, освободить Оливию и увести ее отсюда как можно дальше, — тихо проговорил полковник.

У Микайи до сих пор шумело в голове от большой потери крови, и он смертельно устал после изнурительной погони за захваченными в плен Оливией и Шелби.

— За Искорку не волнуйся, — отозвался великан, — занимайся своим делом. С этой гремучей змеей Парди надо покончить раз и навсегда.

Англичанин осознавал, что его репутация в глазах индейцев зависит от исхода схватки с полковником, обозвавшим его трусом.

— Я принимаю твой вызов, — сказал он по-английски, жестом дав понять, что готов сразиться с американцем. — Когда убью тебя, твоя женщина станет моей. Но это не все. В случае моей победы должен умереть и ее отец.

— Вначале придется разделаться со мной, а ты сам помнится, признавал, что убить меня не просто.

— Но умеешь ли ты драться, как осаг? На этот раз не будет кулачной драки, как тогда в форте. Мы будем сражаться на ножах.

Он подал знак Духу Огня, тот выхватил из-за пояса длинный кинжал и перебросил его Парди, который его поймал за рукоятку на лету, вручил Шелби и достал собственное оружие. Полковник взвесил кинжал в руке и примерился, наблюдая за долговязым англичанином, передвигавшимся с удивительной легкостью и быстротой. Они заняли позиции и принялись кружить, не спуская глаз друг с друга. Индейцы подались назад, освобождая место для схватки двух смертельных врагов. Некоторые начали делать ставки на победителя.

Воспользовавшись тем, что никто не смотрит в его сторону, Микайя проскользнул к Оливии, разрезал путы и помог девушке встать на ноги.

— Ты должен ему помочь, Микайя. Парди очень опасен, — шепнула Оливия, не отрывая глаз от поединка.

— Сэмюэль однажды уже одолел его. Думаю, не оплошает и сейчас. Надо только проследить, чтобы бой был справедливым, без подвоха, — ответил великан, и глаза его остановились на Духе Огня, следившем за схваткой с живым интересом. Каким-то необъяснимым образом за поясом индейца вновь оказался кинжал взамен того, который он бросил Парди.

Парди первым сделал выпад, дабы испытать реакцию Шелби и воспользоваться своим природным преимуществом, которое обеспечивали его неимоверно длинные по сравнению с туловищем руки. Полковник отбил нападение, но лезвие успело задеть его, оставив красную отметину пониже шеи. Англичанин чуть отступил, выжидая ответного выпада.

— Придется расстаться со своей кожей, полковник, — поддразнивал противника Парди. — Я с живого сдеру с тебя шкуру дюйм за дюймом.

— Тебе под силу меня убить только на словах — заговорив до смерти. — Сэмюэль понимал, что пробить защиту длиннорукого англичанина трудно и одержать победу можно только хитростью. Нужно было что-то быстро придумать. От этого зависело все — судьбы Оливии и Микайи, успех миссии полковника и мир на Миссури. Опухоль под правым глазом Парди слегка ограничивала его поле зрения, и Сэмюэль решил этим воспользоваться. Он сделал ложный выпад поверху, резко пригнулся и нанес удар снизу. На левой руке англичанина появилась длинная неглубокая рана.

Противники продолжали ходить по кругу, делали выпады, отступали и вновь принимали боевые позы. Оба светлокожие, они казались дикарями в большей степени, чем стоявшие поодаль осаги. Окровавленные, с оскаленными зубами и горящими ненавистью глазами, и Шелби и Парди стремились к одному — убить противника. Внезапно Парди рванулся вперед и занес кинжал над горлом Шелби, но тот успел перехватить руку, они сцепились и покатились по траве в сторону костра. Англичанин изловчился и ударил о камень руку Сэмюэля, сжимавшую кинжал. Но полковник не выпустил оружия, плечом перевернул противника на спину и навалился на него. Грудь в грудь по силе они были почти равны.

Наблюдавший за поединком Микайя время от времени поглядывал на Духа Огня. Приметив, что индеец крадучись придвигается ближе к сражающимся, великан с неожиданным проворством перехватил его в пути и вырвал блеснувший в руке у индейца кинжал. Этот эпизод не прошел незамеченным, и по толпе зрителей прокатился возмущенный гул. Краснокожие не прощают бесчестных поступков.

— Не лезь, они без тебя управятся, — зло бросил Микайя, толкнув Духа Огня в руки поджидавших его сердитых соплеменников, тотчас усмиривших молодого воина.

С большим трудом Парди удалось удержать занесенную над ним руку Шелби с кинжалом, а потом он резко выгнул спину и ударил противника коленом в пах. Удар пришелся в основном по бедру, но боль была адская, и Сэмюэль на миг застыл на четвереньках, переводя дух. Англичанин тут же вскочил на ноги и бросился вперед, полковник едва успел встать и отвести смертельный удар кинжалом в живот. Теперь оба снова заняли боевые позы и медленно кружили, не сводя глаз друг с друга.

Сэмюэль решил попытать счастья, рванулся вперед, получил удар кинжалом в грудь, но сумел двинуть левым кулаком в опухший глаз англичанина; они снова сцепились, и каждый удерживал руку противника с оружием. Полковник нанес еще ряд ударов в глаз, подсек Парди и повалил на землю. Тот на секунду растерялся, ослабил хватку, Шелби высвободил руку, воткнул кинжал в живот и рванул вверх к горлу. Англичанин упал на колени. Полковник сделал шаг назад и процедил сквозь зубы, глядя в стекленеющие глаза противника:

— Как видишь, англичанин, я умею драться и как осаг.

Стюарт Парди бездыханным упал лицом в землю. Сэмюэль Шелби обвел холодными синими глазами толпу осагов и заговорил по-испански. Индейцы ловили каждое слово покрытого кровью воина, стоявшего над мертвым врагом.

— Этот человек, — сказал полковник, мотнув головой в сторону Парди, — всю жизнь сеял смерть, и теперь смерть нашла его. Он раздавал вам виски и оружие, обещая, что с помощью его короля вы сможете изгнать отсюда американцев. Он бессовестно лгал. Британской короне с помощью оружия никогда не удастся изгнать отсюда моих соотечественников, ибо нас так много, как стеблей травы в прериях и зерен песка на берегах Матери Всех Рек. А огненная вода английского короля — страшное зло, ибо великие воины, отведав виски, теряют рассудок и самые сильные становятся слабыми, как женщины. Вспомните, о осаги, что вы дали клятву Отцу Бледнолицых из Вашингтона и обязались жить в мире и дружбе. Прошу вас — держите же слово, данное Советом старейшин. Что скажете на это? — обратился Сэмюэль к вождю — Безухому — и двум старейшинам из селения Похуски.

— Я своими глазами видел, как ты честно одержал победу над посланником английского короля, и мне стыдно, что один из нас чуть было не обесчестил наше племя, — сказал высокий индеец, бросив презрительный взгляд на Духа Огня, стоявшего неподалеку, плотно сжав губы, и не пытавшегося вырваться из рук соплеменников.

Затем вперед выступил один из старейшин и произнес небольшую речь:

— Нам много говорят о грядущей войне между Длинными Ножами семнадцати костров американцев и Длинными Ножами короля-отца, живущего далеко за Великой Водой. Я хочу сказать, что это не наша война. Наш вождь Белый Волос дал слово жить в мире с Длинными Ножами Америки, и я считаю, что мы должны сдержать свое слово. Если дети отцов Длинных Ножей хотят сражаться, это их дело, а мы сами видим, чем это кончается, — заключил старейшина, махнув рукой в сторону трупа Парди.

После чего взяли слово еще несколько пожилых краснокожих, и все высказались в пользу мира с американцами. С их мнением согласились. Далеко не все молодые воины были этим довольны, но ни один не решился открыто заявить протест теперь, когда их вдохновитель, англичанин лежал на земле, убитый в честном поединке этим американцем.

Последним говорил вождь по прозвищу Безухий. Небольшого роста коренастый индеец с широкой мускулистой грудью держался с большим достоинством, несмотря на свое увечье — отрезанные уши, память о пребывании в плену у индейцев племени киу.

— Я согласен с Длинным Ножом. Мы не можем доверять королю и полагаться на него, это правда. Англичане живут далеко за Великой Водой, а американцы рядом с нами всегда. Однако американцы захватывают наши земли и раздают пустые обещания, а потом не держат слова. Значит, мы не можем доверять и им. Тогда что нам делать? Рассеяться, как рассеивается пыль после того, как пробежит стадо бизонов? Перестать быть великим народом? — Взгляд темных глаз обжег Сэмюэля.

— Я не знаю ответа и ничего не могу посоветовать. Все, что вы говорите, — чистая правда. Правительство моей страны оказалось неспособным охладить горячие головы и помешать захвату поселенцами охотничьих угодий осагов. Одно могу твердо сказать: ваш Отец в Вашингтоне, президент Мэдисон, желает осагам мира и процветания. Я знаю об этом с его слов, а не понаслышке. Все, о чем я говорю, я знаю сам, не с чужих слов, и поэтому могу смело заверить, что союз с англичанами грозит вам страшной бедой. Гораздо меньше неприятностей ожидает вас, если сохраните мир с американцами. Надеюсь, со временем мы научимся жить в мире и согласии, уважать права друг друга. Единственное, о чем прошу вас сейчас, не спешите, дайте нам это время.

Сэмюэль замолчал, затаив дыхание. «Черт возьми! Я солдат и шпион, а не дипломат! — думал он, ожидая, что скажут осаги. — Сюда бы Сантьяго. Белый Апачи гораздо лучше умеет обращаться с краснокожими, не зря он провел с ними чуть ли не всю жизнь».

Его размышления прервал Микайя, неожиданно тоже выступивший вперед. Он обладал несомненным преимуществом перед полковником и мог обратиться к осагам на их собственном языке.

— Меня здесь все знают и знают, что у меня на сердце — сказал великан, ткнув себя огромным кулаком в грудь. — Мое сердце не в городах бледнолицых, с которыми я расстался без всякого сожаления много лет назад. Мое сердце здесь, со мной, душой и телом я живу в лесах, прериях на земле осагов, и мы живем в мире и согласии, как и положено братьям. У нас с вами одно желание — мы не хотим, чтобы бледнолицые помешали нам жить в мире и согласии. Однако прав Длинный Нож, когда говорит, что бледнолицые все равно сюда придут, нравится нам это или нет. Вы можете им помешать, но только на короткое время, потому что вместо каждого убитого вами из-за Матери Всех Рек придут другие, великое множество новых поселенцев. В конечном итоге осаги погибнут, погибнут все до одного. Мир с американцами — единственный шанс выжить, выстоять, дать шанс вашим детям и детям ваших детей. Я думаю, что Длинный Нож прав. Нужно дать им время, о котором он просит.

Многие индейцы согласно кивали головами, слушая Микайю, а когда он замолчал и отступил назад, осаги посовещались, и от их имени снова заговорил вождь по прозвищу Безухий.

— Мы разнесем твои слова по селениям, где воины готовят оружие, но не для войны, а для охоты на бизонов, — сказал вождь, обращаясь к Сэмюэлю. — Мы скажем, что англичанин мертв и виски больше не будет. Еще мы просим, чтобы твое правительство направило сюда своего представителя для переговоров. Мы желаем здесь видеть человека, которого знаем и которому доверяем. Ты должен его знать, мы называем его Белым Апачи, это испанец, которого вы зовете Сантьяго Куинн.

— Да, я хорошо его знаю, — с улыбкой ответил полковник. — Он мой брат, муж моей сестры, и я обещаю, что он приедет.

После чего никто не решился взять слово; двое воинов оттащили в кусты труп Парди, индейцы расселись у костра, раскурили и пустили по кругу длинную трубку. Оливия облегченно вздохнула. Задачу, поставленную перед ее мужем, можно считать выполненной. Если бы только разобраться теперь с личными проблемами. Сэмюэль не спешил к жене, обсуждая с осагами детали предстоящей встречи с Сантьяго, и в конце концов одиночество Оливии нарушил старый, добрый и заботливый Микайя. Он принес немного жаркого и поинтересовался самочувствием своей Искорки.

— Позволь мне осмотреть твою рану. Ты такой бледный, — сказала Оливия, заметив, как болезненно поморщился великан, присаживаясь рядом с ней.

— Ничего страшного. Знахарь племени уже сделал все, что мог. Пуля прошла навылет и чуть задела кость. Боюсь, отколола кусок, и поэтому немного болит, но бывало и значительно хуже. Хорошо еще, я догадался прихватить пару старейшин, когда собрался сюда.

— Сэмюэль сказал, что ты отправился из форта назад к хижине, чтобы взять Буяна. Как он?..

— Негодник сейчас блаженствует в индейском селении. Когда мы угодили в засаду, досталось обоим, а его здорово хватили по голове, но черепушка у него оказалась крепкой.

— Это правда, что медведь спас тебе жизнь?

— Медведица, — уточнил Микайя. — Она выбежала на нас как раз в тот момент, когда с меня хотели снять скальп.

— Ты думаешь, это та самая, от которой ты меня спас?

— Все может быть, — задумчиво почесал в затылке Микайя. — В природе все идет по кругу, все возвращается. Полагаю, это была она. Так что будем считать, что восторжествовала справедливость.

— Это ты хорошо сказал, — улыбнулась Оливия, ковыряя ложкой в миске с жарким. — Я очень рада, что ты меня тогда спас и не тронул медведицу, а теперь она спасла тебя.

Искоса поглядывая на девушку, великан отметил, что она время от времени бросает взгляд в сторону Сэмюэля, ожидающего своей очереди приложиться к мундштуку трубки мира.

— А что теперь будет с Духом Огня? — спросила Оливия, готовая, казалось, говорить о чем угодно, но не затрагивать болезненной темы ее взаимоотношений с Шелби.

— Скорее всего с ним ничего не случится. Он совершил неблаговидный поступок, его изобличили, публично пристыдили, и теперь он вроде изгоя. Никто не будет слушать, если он опять заговорит о союзе с англичанами. Сейчас ему придется на деле доказывать, что он достоин уважения. — Микайя хитро улыбнулся и тихо добавил: — Признайся, что судьба краснокожего тебя мало волнует. Я же вижу, ты глаз не сводишь со своего красавца.

— С ним все ясно. Свою миссию он выполнил и может возвращаться в Вашингтон. Президент Мэдисон подыщет ему новое задание.

— Ты думаешь, что свою жену он бросит здесь? — возмутился Микайя. — Сильно сомневаюсь.

— Нет, это я брошу его, — заявила Оливия, выставив упрямый подбородок. — Ему не нужна жена, а навязываться я не собираюсь. Кроме того, мне понравилось жить в твоей хижине, так что забери меня с собой, пожалуйста.

— Тебе нравится не жизнь в хижине, а вон тот солдатик с синими глазами, — возразил Микайя, — но ты слишком упряма, чтобы в этом признаться. Да и он хорош, ничего не скажешь, такой же гордец и упрямец. Ничего, со временем поймете, что очень долго валяли дурака. Так или иначе, перед Богом и людьми вы муж и жена, и я вставать между вами не намерен.

Оливия не стала спорить. Если уж Микайя что-то решил, его все равно не переубедишь. Достаточно вспомнить, как он уперся на своем после того, как застал их тогда в лесу. Да и с самого начала, видимо, он вбил себе в голову, что его Искорка и красавец полковник рождены друг для друга. «Ах, если бы это было так!» — вздохнула про себя Оливия.

Сэмюэль, закончив беседу с осагами, тяжело встал и повел плечами. Все тело ныло от боли, было покрыто запекшейся кровью, его и Парди, и, казалось, не было места без порезов и ссадин. Полковник мысленно поздравил себя с тем, что остался в живых, и огляделся в поисках Оливии. «Моя жена!» — мелькнуло в голове, и это словосочетание не показалось таким диким и несообразным, как прежде. Шелби усмехнулся. Он определенно начинал привыкать к статусу женатого человека.

Оливия и Микайя расположились в отдалении от костра и о чем-то оживленно разговаривали. При виде приближающегося полковника девушка встала и сделала пару шагов навстречу, а великан вперил в Шелби темные глаза, не двинувшись с места.

— Нужно поскорее смыть кровь и осмотреть раны, — сказала Оливия, притрагиваясь к окровавленной руке мужа.

— Весьма тронут, ты заботливая жена, — улыбнулся Шелби.

— Пошли к реке, я помогу тебе, — предложила девушка. — Микайя, ты не мог бы принести бинт и лекарства?

— У меня все с собой, — заверил ее великан, доставая необходимое из сумки, которую оставил неподалеку на камнях. — Главное, все хорошенько промыть. Сейчас стоит полная луна, так что света хватит. Только никуда не торопитесь. После того что случилось, вам есть о чем поговорить.

— Ты прав, как всегда, — торжественно провозгласил Сэмюэль, взял жену за руку, и они направились к реке.

 

20

Когда они оказались на берегу, Сэмюэль наконец нарушил молчание:

— Там, в бобровой хатке, перед тем, как нас обнаружили, ты задала мне вопрос. К сожалению, тогда я был лишен возможности ответить на него.

Оливии очень хотелось бы видеть в эти минуты лицо Сэмюэля, но на него падала тень от деревьев.

— И теперь… ты хочешь мне сообщить, как относишься к нашему браку?.. Да, тебя вынудили…

— Да, нас обоих принудили, — мягко прервал ее Шелби, — но очень многое изменилось со времени нашей первой брачной ночи.

— Ты был недоволен тем, что я оказалась… такой, какая я есть… Словно не хотел, чтобы я была лучше, чем ты ожидал, — упрекнула мужа Оливия, — а потом просто ушел.

— В результате Парди смог тебя похитить, а меня не было рядом, чтобы защитить тебя. — Сэмюэль корил себя за это гораздо больше, чем за то, что раньше не верил в целомудрие Оливии. — Да, я ушел, чтобы утопить в вине свою нечистую совесть.

Словно клещами вытаскивали из него горькие слова, он изливал душу, причиняя себе неимоверную боль. Оливия поняла это и ласково положила ладони ему на грудь, ощутив, как гулко бьется его сердце. Сэмюэль дрожал от напряжения, как пума в клетке, и в эту клетку его посадили, сами того не желая, Микайя и его приемная дочь.

— Мне не нужно ни твое сознание вины, ни твой долг чести офицера и джентльмена, — тихо сказала Оливия. — Теперь тебе все про меня известно. Если одного этого недостаточно для тебя, то никакие данные в церкви обеты не дадут мне того, ради чего я могла бы остаться с тобой.

— Так ради чего ты могла бы остаться со мной, Ливи? — И Сэмюэль ласково провел рукой по щеке Оливии и приподнял ей голову, обхватив упрямый подбородок, чтобы взглянуть в бездонные зеленые глаза.

Она ничего не ответила, но губы ее разомкнулись, а рука словно сама собою потянулась к его руке. Он без лишних слов наклонился и нежно поцеловал Оливию. Они долго стояли, тесно прижавшись друг к другу, и их губы безмолвно сказали все, что оба они не в силах были произнести вслух.

— О Ливи, Ливи, моя Ливи, останься со мной и будь моей женой. Ты мне необходима — я люблю тебя. — Он покачал головой и встретился с ней взглядом. — А ведь я давал себе клятву больше никогда в жизни не говорить о любви ни одной женщине.

— Я люблю тебя, Сэмюэль. С того момента, как увидела тебя там, на балу в Вашингтоне.

— Наверное, поэтому мы с самого начала вели себя, как дети, и по-детски вечно ссорились. Знаешь, в твоем присутствии мне никогда не удавалось владеть собой так, как с другими женщинами. — Сэмюэль улыбнулся и отвел прядь рыжих волос, упавшую на ее лицо.

— А ты, естественно, хотел бы владеть собой в любой ситуации. — Она так хорошо теперь понимала его, этого таинственного незнакомца, воина-шпиона, которому принадлежало ее сердце.

— С момента нашей встречи мой мир перевернулся. Когда я увидел тебя у Мануэля Лисы, я не поверил себе. Боже, как я тогда ненавидел себя за то, что не мог отделаться от мыслей о тебе!

— И поэтому вел себя со мной так отвратительно?

— Поэтому — и еще потому, что ты меня чуть не отравила, едва не утопила и по твоей вине мне чуть не вышибли мозги эти проклятые охотники, — напомнил Шелби с улыбкой.

Он снова прижал ее к себе и невольно поморщился, когда Оливия случайно коснулась пореза на шее.

— Давай все-таки промоем и осмотрим твои раны, пока Микайя не отправил за нами на розыски два десятка свирепых воинов.

Она встала на колени у края воды, намочила чистую тряпку и велела мужу пристроиться рядом, чтобы дать ей смыть запекшуюся кровь.

— Я бы предпочел окунуться. У меня все тело зудит.

— Боже мой, ведь он мог тебя убить! — Оливия зябко передернула плечами при воспоминании о смертельной схватке. Возникло желание прильнуть к любимому, ощутить биение его сердца. — Обними меня, обними крепче, — попросила она, обвила руками его шею и положила голову на грудь, перепачканную кровью. Сэмюэль прижал ее к себе, закрыл глаза и впервые в своей жизни почувствовал умиротворение. Ливи стала его женой, и только смерть может их разлучить.

Трудно сказать, как долго они простояли так, забывшись в тесном объятии, но Оливия наконец откинула голову и тихо сказала:

— Иди, милый, обмойся, чтобы я могла осмотреть и перевязать твои раны.

Сэмюэль вошел в реку, отплыл от берега и долго плескался, пока вода не унесла с собой всю запекшуюся на теле кровь. Оливия сидела на берегу, держа наготове целебные травы и перевязочные материалы.

— Почему бы и тебе не искупаться? — позвал ее Шелби.

— По-моему, уже не сезон для купанья при лунном свете. Даже отсюда видно, как ты покрылся гусиной кожей от холода.

— Вода кажется холодной, пока не окунешься, — возразил Сэмюэль. — Сама попробуй.

Оливия не заставила себя долго упрашивать. Ей хотелось как можно скорее смыть следы грязных прикосновений Парди, и она быстро сбросила рубашку и брюки, жалобно пискнула, попробовав ногой холодную воду, зашла по пояс, окунулась и поплыла к мужу, который поджидал ее, держась за корягу, застрявшую в десяти футах от берега. Он раскинул руки, Оливия вплыла в его объятия, тотчас ощутив горячее и твердое прикосновение ниже пояса. «Иди же ко мне, Ливи», — хрипло прошептал Сэмюэль, она послушно прижалась теснее и обхватила его ногами. И река своими животворящими водами благословила соединение любовников.

На следующий день осаги вышли рано и моментально пропали в предрассветной дымке. Задержались только двое, которым было велено проводить бледнолицых к селению, где Микайя оставил Буяна. Великан тоже был готов отправиться в путь, но не мог себя заставить разбудить молодых, все еще сладко спавших, тесно прижавшись друг к другу. Вчера они вернулись с реки довольно поздно, с такими счастливыми, сияющими лицами, что Микайе все стало ясно без слов. Тем не менее он намеревался поговорить с Шелби как мужчина с мужчиной, прежде чем полностью передоверить ему заботы об Искорке.

Великан сидел у костра с жестяной кружкой, почти невидимой в его громадных ручищах, маленькими глотками прихлебывал обжигающую язык чернильно-черную горькую жидкость и жалел о том, что нет под рукой меда, чтобы подсластить кофе. «Конечно, молодые порядком вымотались, хотя отчасти и по своей вине», — с улыбкой думал Микайя, поглядывая на спящих и вспоминая свою юность.

Шелби зашевелился, открыл глаза и осторожно выполз из-под одеяла, которое ссудил ему вождь по прозвищу Безухий. Сразу стало холодно, и полковник зябко повел плечами. Хотя зима в этом году запаздывала, но все же от нее никуда не деться. Он поспешно натянул кожаную рубашку, переброшенную Микайей, принял из его рук кружку кофе и уселся у костра, выжидающе глядя на великана.

— Если у тебя что-то на уме, Джонстон, я весь внимание.

Микайя усмехнулся:

— Хоть тебя вообще-то и нужно носом тыкать, чтобы увидел то, что всем бросается в глаза, но порой и на тебя находит просветление, это радует.

— Да, я был неправ в отношении Оливии, незаслуженно плохо о ней думал… во многом ее недооценивал.

— А теперь хочешь сказать, что уже знаешь ее досконально?

— Она моя жена, — улыбнулся Сэмюэль. — Ладно, Джонстон, ты был прав, когда заставил нас обвенчаться. Я признаю это.

— Вот и хорошо, а теперь постарайся вести себя так, чтобы мне снова не пришлось вмешиваться. Если обидишь Искорку, я устрою тебе такое, до чего не додумаются ни осаги, ни сиу… если ты понимаешь, о чем я толкую. — И Микайя одарил Шелби благосклонной улыбкой.

— Все понял, Микайя, — заверил великана полковник с ответной улыбкой. — А сейчас нам нужно как можно скорее сплавиться вниз по реке к Сент-Луису. Я должен сообщить о смерти Парди и переговорить с мужем моей сестры, чтобы в самое ближайшее время он встретился с осагами вместе с представителем военного министерства.

— Когда индейцы подобрали меня и подлечили, то поделились со мной одним секретом. Вон за теми холмами возле реки у них оборудован тайник, где спрятана пирога, продовольствие и даже запас меховой одежды… Хотя вы двое, думаю, и так сумеете друг друга согреть.

— На лодке мы доберемся до Сент-Луиса за несколько дней, — обрадовался Сэмюэль, — и Ливи не придется идти пешком. Ты же видел, в каком состоянии ее ноги.

— Значит, договорились, — подытожил Микайя, кивнув головой. — Пока Искорка приготовит завтрак, мы с тобой займемся тайником и пригоним пирогу. — Он повернул голову и мягко улыбнулся, глядя, как из-под одеяла выбирается заспанная Оливия, протирая глаза.

Ричард Буллок презирал Сент-Луис, жалкий, грязный городишко, расположенный вдали от центров цивилизации, на мутной реке с непредсказуемым характером, и то же чувство он испытывал к сидевшему напротив торговцу, который напоминал уродливую жабу. Но сейчас не время для эмоций, поскольку Эмори Вескотт был единственной ниточкой, способной вывести на Сэмюэля Шелби, и Буллок нуждался в услугах Вескотта.

— Вы говорите, что девушка, находившаяся под вашей опекой, вышла замуж за полковника Шелби? — переспросил Буллок, отпивая из тонкой фарфоровой чашки и смакуя душистый чай.

Эмори поставил свою чашку на стол, рука его чуть дрогнула, и раздался легкий звон. Торговец кипел от ярости с тех пор, как получил крайне неприятное известие с верховьев Миссури. Парди оплошал, и тщательно выстроенные планы могли рухнуть. Оставалось надеяться, что хотя бы Буллок поможет избавиться от нового препятствия и уберет с дороги новоявленного мужа Оливии.

— Да, Оливия всегда поступала, как ей взбредет в голову. Безответственная и вконец испорченная девица — точная копия своей матери. Сбежала из дому без всякой видимой причины. С большим трудом мне удалось связаться со своим знакомцем на Миссури, и он разыскал Оливию в Богом забытом форте Сент-Франсуаза, где католический священник обвенчал девицу с полковником Шелби.

После гибели Парди и потери груза контрабанды Вескотт заметно охладел к англичанам. В данный момент его главной задачей было избавиться от Шелби, вновь заполучить власть над Оливией и вместе с ней отправиться в Новый Орлеан, где торговец надеялся прибрать к рукам колоссальное состояние Дюрана, которое унаследовала Оливия.

— Если я вас правильно понял, вы считаете, что молодожены вскоре должны прибыть в Сент-Луис? — нарочито равнодушным тоном спросил Буллок.

— Думаю, их можно ожидать здесь в самое ближайшее время. Как вы, надеюсь, понимаете, в связи с тем, что Оливия вышла замуж, возникает масса новых трудностей, а мне, естественно, хотелось бы их избежать. В конце концов, я все еще ее опекун и забочусь исключительно о ее интересах.

Холодная улыбка раздвинула красивые тонкие губы Буллока, но не растопила лед в его глазах. Он довольно четко представлял себе, о каких интересах столь трогательно печется этот старый мерзавец.

— Прекрасно вас понимаю, господин Вескотт, и полностью разделяю ваши благородные чувства. В этом деле у меня есть свой интерес, и речь идет о полковнике… Наши интересы, можно сказать, совпадают, хотя побудительные мотивы разные. Возможно, нам удастся выработать некий совместный план, который позволит найти выход из сложившейся ситуации, — промурлыкал Буллок, поставил чашку и неспешно встал из-за стола. — Я вплотную займусь полковником Шелби, как только представится возможность.

После ухода гостя Вескотт какое-то время сидел неподвижно, уставившись на чаинки на дне чашки, потом позвал дворецкого и велел принести бренди, хотя час был ранний — едва перевалило за полдень. Торговец вспомнил, как познакомился с Буллоком на приеме, который устроил Фредерик Бейтс, исполняющий обязанности губернатора, в честь генерала Уильяма Кларка, командующего силами местного ополчения. Не хотелось даже думать, что бы сделал генерал, узнай он о роли Вескотта в контрабандной торговле оружием и раздаче мушкетов и виски осагам. К сожалению, торговец оставался в неведении насчет того, о чем поведал Парди перед тем, как его убили.

Вескотт нахмурился, нервно потер лоб и представил себе надменное лицо Буллока. Торговец считал своего нового союзника полным ничтожеством хотя бы потому, что никогда не доверял людям, которые руководствуются в жизни эмоциями, а не холодным расчетом и прямой выгодой. Сейчас одно было предельно ясно — у Вескотта нет времени, пока Буллоку представится возможность для расправы с Шелби. Следовало самому искать эту возможность.

Зима медленно, но верно вступала в свои права, и ночи стояли холодные, хотя днем ярко сияло солнце. Хотя погода уже не баловала теплыми погожими днями, путешествие вниз по реке проходило гладко и спокойно. Сэмюэль и Оливия вели пирогу посередине Миссури, и только один раз им довелось преодолеть опасную преграду из поваленных поперек течения деревьев. В первый день они поели сухих фруктов и вяленого мяса из запасов, хранившихся в тайнике осагов, а на следующее утро Сэмюэль до того, как отправиться в путь, подстрелил пару кроликов, и Оливия зажарила их на костре.

К вечеру пирогу вытаскивали на берег и укладывались спать под звездным небом, а наутро просыпались в объятиях друг друга, что было внове для обоих. Даже в первые годы после свадьбы Сэмюэль никогда не залеживался до утра в кровати Летиции, которая утверждала, будто настоящая леди должна просыпаться в собственной спальне одна, не обремененная ничьим присутствием, даже законного супруга. А Оливия всю жизнь спала одна, даже в детстве, когда случалось останавливаться с родителями в роскошных апартаментах европейских столиц, и совсем еще недавно, когда проводила ночи в крохотной и уютной хижине Микайи. Никогда прежде Оливия не могла представить, какую радость испытывает женщина, просыпаясь в объятиях любимого мужа и ощущая биение его сердца у своей груди.

Ей хотелось, чтобы путешествие по реке длилось вечно и они могли бы прожить жизнь, питаясь дарами природы, собирая ягоды, стреляя и жаря на костре кроликов и любуясь багрянцем лесного наряда. Когда пирога скользила вниз по течению, время от времени на поверхности воды появлялись мускусные крысы и выдры, они лихо плавали и ныряли в погоне за добычей, забавляя путешественников своими проказами. А с берега их провожал черными бусинками глаз бурый медведь, приподняв окровавленную морду над тушей убитого оленя. Оливия от души наслаждалась и восхищалась причудами природы, дивясь ее контрастам мирного покоя и жестокости.

— Я буду скучать по Микайе, мне его всегда будет не хватать, — задумчиво произнесла Оливия на третьи сутки путешествия по реке. Она вытянулась на дне пироги, подставив лицо ярким лучам солнца, в то время как Сэмюэль ловко работал веслом, удерживая лодку на стремнине. — Знаешь, когда мы стали прощаться, у меня сердце буквально разрывалось. Никогда прежде я не испытывала такой боли, даже когда расставалась с герцогом Сан-Джорджио. Это тот, кто научил меня верховой езде. Тогда мне было всего десять лет, а герцога я называла дядей Анджело. — Она тепло улыбнулась своим воспоминаниям. — Я рыдала тогда несколько дней кряду, и никто не мог меня утешить.

— Почему вы расстались? — спросил Сэмюэль. Он догадывался, что услышит в ответ, но хотел, чтобы Оливия сама рассказала, в надежде узнать как можно больше о ее семье.

— Отцу стало скучно, надоело жить вдали от суеты мирской. Его влекло общество дам, сверкающих драгоценностями, недоставало остроумных бесед, шуток и сплетен, он жаждал шума большого города; а по правде говоря, он просто не мыслил жизни без игорных домов в Риме. Вот мы и поехали через всю Европу. Мне кажется, чем дольше мы находились в пути, тем меньше хотелось задерживаться в одном месте и тем бесприютней мы становились.

Теперь Сэмюэль начинал понимать, почему она так ценила простую жизнь в хижине Микайи, и корил себя за то, что однажды сказал Оливии, что ей, конечно же, скоро прискучит это приключение и что она захочет вернуться к беззаботной жизни в Сент-Луисе.

— Мне кажется, — мягко сказал Сэмюэль, — что Микайя был для тебя лучшим отцом, чем Жюльен Сент-Этьен.

— Ты прав, хотя раньше я не могла бы себе подобного представить. Я обожала отца… но по-настоящему поняла самое себя лишь после встречи с Микайей Джонстоном.

— Не горюй, Ливи, мы увидимся с ним весной, он обещал навестить нас в Сент-Луисе. Прости, что не успели заехать в хижину, но у меня действительно нет времени. Мне нужно как можно быстрее отправить донесение начальству и договориться о встрече с осагами Сантьяго Куинна.

— Видно, ты неправильно меня понял. Я сказала, что буду скучать по Микайе, но это не означает, что буду чувствовать себя одинокой, — лукаво улыбнулась Оливия и потянула мужа за руку, помешав грести. — Пусти лодку по течению, оно здесь достаточно сильное, — попросила она с ленивым смешком.

Сэмюэль внимательно оглядел реку, насколько хватило глаз, — путь впереди был свободен. Полковник, положил весло, опустился на дно небольшой пироги с обтянутыми шкурами бортами и заключил жену в объятия. Они пригрелись под лучами заходящего солнца и молча провожали глазами проплывавшие мимо берега, поросшие высокими деревьями.

Они достигли Сент-Луиса на следующий день с наступлением сумерек. Гавань была забита судами, и Сэмюэлю стоило немалого труда протиснуться к берегу. Он быстро вытащил лодку на песок и огляделся. Вокруг ни души, и только со стороны Мейн-стрит доносился гул пьяных голосов.

— Первым делом пойдем ко мне домой. Перед тем, как докладываться Бейтсу и Кларку, нужно надеть парадную форму, — сказал Сэмюэль, сверкнув белозубой улыбкой. — Если пообещаешь себя хорошо вести, может быть… вполне может быть, что перенесу молодую жену на руках через порог.

— Будем считать это не обещанием, а клятвой. А еще поклянись обеспечить мне горячую ванну. Я не только обросла грязью, но и отчаянно замерзла. Боже! До чего хочется поскорее забраться в горячую воду, намылиться душистым мылом и блаженствовать.

Они поднялись по крутому склону, обошли стороной кварталы, где вовсю веселились пьяные матросы, и двинулись на юг к дому на Плам-стрит.

— Пока ты будешь блаженствовать в ванне, мне предстоит масса дел. Кстати, не стоит оповещать твоего так называемого опекуна о том, что мы поженились. Сначала я встречусь с исполняющим обязанности губернатора и генералом Кларком. Если Вескотт действительно натравил на тебя Парди, хотелось бы выяснить, почему он так поступил.

— Ты боишься, что он может сделать мне какую-нибудь пакость?

— Вполне возможно, — ответил Сэмюэль, в очередной раз отметив догадливость жены. — Пожалуйста, только сиди дома, пока я не вернусь. Я могу задержаться надолго, так как надо еще переговорить с Сантьяго, растолковать, что ему предстоит на переговорах с осагами.

— Но согласится ли он этим заниматься? Ты же говорил, что он не доверяет американскому правительству.

— Ну, это уже забота Лизы, — улыбнулся Шелби. — Сестра его убедит, уверен. О Куинне можно говорить что угодно, но ради своей жены Сантьяго готов на все.

— Не терпится как можно скорее познакомиться с твоей замечательной сестрой, — съехидничала Оливия.

— Только не позволяй ей забивать себе голову всякими сумасбродными идеями. Имей в виду, я не такой покладистый, как Сантьяго.

Оливия улыбнулась про себя, но промолчала. Они свернули на Плам-стрит, подошли к дому, и Сэмюэль действительно взял жену на руки, и они со смехом ввалились в гостиную. Полковник быстро помылся, побрился и облачился в парадный мундир, а пожилой слуга, присматривавший за домом в отсутствие хозяина, приготовил горячую ванну для Оливии. Как только она погрузилась в воду, Шелби направился прямиком к дому Куиннов, убежденный, что Лиза и ее хитрый испанец знают о событиях, происходящих в городе, больше, чем кто-либо другой.

По дороге Сэмюэль попытался представить себе реакцию Лизы на известие о том, что ее брат снова женился. Конечно, ее это удивит, а может, и нет. Ведь она первой заметила взаимное влечение Шелби и Оливии. Полковник взбежал по истертым каменным ступеням на крыльцо дома Куиннов и громко постучал в дверь.

— Дядя Сэмюэль! — радостно взвизгнула Орлина Куинн, широко распахнув дверь, и залилась смехом, когда Шелби подхватил ее и закружил в воздухе. Девочка засыпала его вопросами, на которые он не успевал отвечать.

За этой сценой наблюдала из передней Лиза, прикусив губу. «Как же мне сообщить ему неприятную новость?» — с тревогой думала она.

— Мама, мама, дядя Сэмюэль вернулся издалека. Он побывал там, где живут индейцы-осаги, — тараторила Орлина, обращаясь к матери.

Взглянув на сестру, Шелби сразу почуял недоброе.

— Как муж? Мальчики?

— Слава Богу, все здоровы, — ответила Лиза. — Ты, я вижу, тоже в полном порядке. Ах, Сэмюэль, я так волновалась. Ты пропадал столько месяцев и за все это время прислал только одно коротенькое письмо.

— Откровенно говоря, я был не уверен, дойдет ли письмо по назначению. Прошлым летом оказии все не было, и пришлось довериться франко-канадскому торговцу, который собирался вниз по Миссури. Это был единственный белый человек, который мне тогда повстречался, если не считать англичанина.

Лиза чуть побледнела при этом известии:

— Значит, ты все же его нашел.

— Он мертв, — сказал Шелби, не вдаваясь в подробности, — как и его планы втянуть осагов в союз с англичанами.

Зная, что предстоит серьезный деловой разговор, Лиза пригласила Шелби в библиотеку, забрала Орлину, позвала няню и пообещала дочери рассказать сказку на сон грядущий. Сантьяго в этот день намеревался задержаться в конторе, и вначале полковник был раздосадован этим, но, возможно, это и к лучшему, решил Сэмюэль потом. Лучше сначала заручиться поддержкой сестры, а затем уже вдвоем насесть на Сантьяго.

Заслышав шаги Лизы за дверью, Сэмюэль повернулся навстречу и спросил:

— Орлина простила меня за то, что ее отправили спать раньше времени из-за моего прихода?

— Ей разрешено ложиться всего на полчаса позже младших братьев, и она прекрасно это знает, — с улыбкой ответила Лиза. — Да еще ты ублаготворил ее, подарив ей это прекрасное индейское ожерелье. Балуешь ты девчонку, братец.

— Возможно, практикуюсь на чужих перед тем, как пойдут собственные дети, — небрежно бросил Шелби, удовлетворенно отметив, с каким изумлением посмотрела на него сестра. — Лиза, за время странствий я вновь женился. Оливия Сент-Этьен отныне зовется миссис Сэмюэль Шелби.

— Ох, Сэмюэль, только не это! — воскликнула побледневшая Лиза.

Полковник не ожидал такой реакции. Поставив на столик бокал с бренди, он почти в испуге приблизился к Лизе.

— Я думал, что Оливия тебе нравится и ты обрадуешься нашему браку.

— О да… она чудесная девушка, лучшей жены для тебя не пожелаешь… но…

— Что «но»?

Удрученно понурившись, Лиза взяла руки брата в свои:

— Летиция жива, Сэмюэль. Она сейчас здесь, в Сент-Луисе, со своим сводным братом. Они приехали несколько месяцев назад, но у меня не было возможности дать тебе знать. И вынуждена сообщить, что в твое отсутствие жена полковника Шелби произвела фурор в местном обществе, о ней сейчас только и говорят в свете, — с горечью в голосе добавила Лиза.

Шелби застыл, будто сраженный ударом молнии:

— Но весной я получил письмо, и там говорилось, что она… Значит, получается…

— Да, получается, что твоя женитьба на Оливии незаконна. Ее опекун, между прочим, весьма туманно объяснил ее внезапное исчезновение прошлой весной, утверждал, будто она поехала навестить родственников в Новом Орлеане, но я почему-то ему не верила. Где она сейчас, Сэмюэль?

— В моем доме на Плам-стрит. — Шелби выругался и со злостью грохнул кулаком по дубовому письменному столу Сантьяго. — Если станет известно, что она вышла замуж за женатого человека, от ее репутации ничего не останется. Кстати, опекун ее — сводник и отпетый негодяй.

— О чем ты? И почему она исчезла прошлой весной? — Лиза внимательно изучала брата, который чувствовал себя крайне неуютно под пристальным взглядом фиалковых глаз сестры. Он напоминал сейчас нашкодившего маленького мальчика, ожидавшего момента, когда отец призовет его к ответу.

Жалобно взглянув на сестру, как бы ища сочувствия и понимания, Сэмюэль вкратце пересказал содержание разговора с Вескоттом в конторе Сантьяго, описал сделку, предложенную торговцем, не утаив своей вины, которая послужила главной причиной бегства Оливии. Затем рассказал о последовавших событиях и заключил:

— В общем, когда Микайя помог нам вырваться из плена, мы взяли лодку и отправились вниз по реке.

Лиза слушала его молча, не перебивая, не осуждая и не обвиняя ни в чем. Она знала своего брата как человека достойного и благородного, при любых обстоятельствах не способного обесчестить девушку, воспользовавшись ее неопытностью; тем более он не мог так поступить с девушкой, к которой уже испытывал нежные чувства, пусть даже не сознавая этого. Выслушав его до конца, Лиза уже решила, что следует предпринять:

— Прежде всего Оливии следует немедленно перебраться к нам. Она останется здесь до тех пор, пока мы не распутаем этот клубок. Она поживет с нами и тем самым спасет свою репутацию, и в то же время ей не придется возвращаться к своему опекуну. А тебе предстоит разбираться с Летицией.

Шелби допил бренди и с тяжелым вздохом сказал:

— Бракоразводный процесс может занять несколько месяцев.

— Убеждена, что Оливия подождет, — утешила брата Лиза.

— Но имею ли я право просить ее об этом? Ты же знаешь, как в свете смотрят на разведенного. Сама ведь говорила, что первая миссис Шелби произвела фурор в местном обществе. Она пришлась ко двору, а люди не склонны прощать обиды, нанесенные их любимицам.

— Глупости. Я уверена — для Оливии все это не имеет никакого значения, а до остальных нам нет дела, — сердито возразила Лиза. — Отправляйся с докладом к Бейтсу и Кларку. Тем временем я привезу Оливию к нам, и мы с ней вместе придумаем историю, которая объяснит ее долгое отсутствие, а потом будем ждать тебя и Сантьяго.

— Погоди, Лиза. Сообщить Оливии о Летиции должен я. Как бы то ни было, но именно я во всем виноват.

— Согласна. Договоримся так: я привезу Оливию и скажу только, что ты собираешься кое-что сообщить ей, когда закончишь свои дела. Я постараюсь приободрить ее, доверься мне.

— И что бы я делал без такой замечательной сестры? — воскликнул Шелби, обнял Лизу и нежно поцеловал в лоб.

Видя, как брат встревожен, она ласково потрепала его по щеке:

— Как-нибудь мы с этим справимся, Сэмюэль.

«Бог свидетель, ты заслуживаешь права на счастье, которого был лишен наш отец», — думала Лиза, провожая Шелби к выходу.

Перевалило далеко за полночь, когда Шелби наконец завершил беседу со своими начальниками. Сантьяго Куинн, извещенный женой, прибыл в резиденцию губернатора почти вслед за Шелби. Вместе они разработали план поездки американской делегации к осагам. Теперь полковнику предстояла встреча с Оливией. Что она скажет? Как он сможет просить ее ждать, пока будет тянуться мучительный бракоразводный процесс в законодательном собрании далекой Виргинии?

По прибытии к дому Куиннов Сэмюэль увидел, что только в окне библиотеки теплится огонек свечи. Значит, Оливия не легла спать, дождалась.

Последние часы Оливия провела в страхе. Она опасалась, что планы Сэмюэля изменились и он решил жить отдельно, выделив деньги на ее содержание. Но тогда зачем ей переезжать в дом Куиннов? Оливия вспомнила, как приняла ванну, промыла и расчесала волосы и принялась ждать возвращения мужа, временами поглядывая с улыбкой на удобную кровать.

И вдруг появилась Лиза. Она много говорила о том, как любит Сэмюэль Оливию, и уговорила ее перебраться в дом Куиннов, пояснив, что полковник вместе с Сантьяго приедет, как только завершит дела в резиденции губернатора. Но прошло уже несколько часов, а Сэмюэля все нет. Вокруг царит мертвая тишина, Лиза, дети и слуги давно мирно спят. Лишь она одна сидит в этом доме и ждет. Чего? «Любовь моя, что случилось?» — стучало в голове. Оливия потерла виски кончиками пальцев, стараясь унять ноющую боль, потом пригладила простое шелковое платье, которое ссудила ей хозяйка дома. Платье пришлось впору, поскольку женщины были одного роста и одинаково стройные.

Полковник миновал темный коридор и подошел к двери в библиотеку. Заслышав шаги, Оливия нервно облизнула пересохшие губы. И едва он показался на пороге, она сразу поняла — произошло нечто ужасное. Сердце ее похолодело. Сделав шаг в его сторону, она замерла на месте, боясь броситься к нему в объятия. Он стоял перед ней, безумно красивый, в своей синей парадной форме, такой, каким запомнился на памятном балу в Вашингтоне, когда Оливия увидела его впервые. И полюбила с первого взгляда. Он стоял, как будто бы прежний — но страшно далекий.

А Сэмюэль жаждал раскрыть объятия и зарыться лицом в огненно-рыжие волосы, но он не имел на то права. Изо всех сил нужно было сдержаться, устоять, и полковник крепко стиснул кулаки, вогнав ногти в ладони, чтобы физической болью заглушить душевную.

— Ливи… Оливия, прости, что так получилось и Лизе пришлось вытащить тебя из дома среди ночи.

— Что произошло, Сэмюэль? — И хотя он был от нее всего в нескольких ярдах, она чувствовала, что между ними пролегла пропасть.

Шелби запустил пальцы во взлохмаченную шевелюру, принялся нервно расхаживать по пушистому ковру, покрывавшему до блеска натертый пол библиотеки, пытаясь найти нужные слова. Но не было никакой возможности смягчить удар, и Сэмюэль заставил себя остановиться и встретить взгляд бездонных зеленых глаз.

— Летиция жива, Оливия. И уже несколько месяцев она здесь, в Сент-Луисе. Поэтому Лиза решила перевезти тебя сюда, пока не стало известно, что ты живешь в моем доме.

Шевелились его красиво очерченные губы, оттуда вылетали слова, но их смысл не доходил до сознания, и в уме запечатлелась только одна фраза: «…пока не стало известно, что ты живешь в моем доме».

— Значит, ты решил к ней вернуться, — едва слышно вымолвила Оливия онемевшими губами.

— Вернуться к ней? — Сэмюэль ошеломленно вскинулся. — Боже! О чем ты говоришь? Ни в коем случае. Я ее презираю и ненавижу, и она отвечает мне тем же. — Он шагнул вперед, обнял Оливию и крепко прижал к груди. — Ты пахнешь жасмином, — прошептал полковник, осыпая поцелуями ее волосы и прижимаясь к ним щекой.

— Тогда зачем ты перевез меня сюда?

— Глупышка, — нежно сказал Сэмюэль, обрадованный тем, что Оливию встревожил лишь переезд из дома в дом. — Пойми, Ливи, твоей репутации был бы нанесен непоправимый ущерб, если бы стало известно о нашем браке, пусть даже мы и не знали, что моя первая жена жива. Никто в Сент-Луисе не стал бы больше тебя принимать.

— Поскольку я и без того оскандалилась в глазах света тогда на скачках, полагаю, меня все равно никто не стал бы принимать. Мне это безразлично. — Оливия взглянула в глаза мужу, упрямо выставив подбородок.

— Зато мне не безразлично, — возразил Сэмюэль. — Я не сумею добиться развода, если станет известно о нашей связи. Бракоразводный процесс в любом случае занимает несколько месяцев, а если в дело замешана любовная интрижка, может затянуться на годы и приобрести скандальный характер. Отец Летиции обладает огромным влиянием в Виргинии. Не сомневаюсь, что он станет чинить мне препятствия на каждом шагу.

Неожиданно Оливия почувствовала, что Сэмюэль дрожит. «Он боится за меня», — догадалась она и нежно погладила его по щеке.

— Мне все равно, что будут говорить и думать другие и сколько времени будет длиться бракоразводный процесс. Что бы ни было, я буду ждать тебя, Сэмюэль.

Она притянула к себе его голову, поцеловала, и они вскоре позабыли обо всем на свете. Мир перестал существовать, остались только милые губы, жаркое дыхание и страстное необоримое желание. Первым опомнился Сэмюэль, отодвинулся и посмотрел в потемневшие глаза Оливии, горевшие страстью и любовью. Полковник тяжело дышал, будто только что вновь прошел сквозь строй индейцев, размахивавших боевыми палицами.

— Я не могу, Ливи, не имею права остаться… мы не должны так… у нас все должно быть иначе… ты нужна мне как жена, а не как любовница.

Оливию бросило в жар от его признания. Однажды она бежала от него, потому что он желал того, что она так жаждала дать ему сейчас.

— Ты имеешь все права на меня… Но если ты думаешь, что так будет лучше, я готова ждать.

Он ответил жалкой, кривой улыбкой, и в душе у нее все перевернулось.

— Я люблю тебя, Ливи, но нам действительно придется подождать.

За окнами дома Куиннов в тени деревьев скрывалась темная фигура. Наблюдая за немой сценой, разыгрываемой в библиотеке, Ричард Буллок мрачно ухмыльнулся подумал: «Значит, вот кого присмотрел полковник, узнав о мнимой гибели Летиции. Судя по их поведению, у него и в мыслях нет возвращаться к воскресшей законной супруге. Но в любом случае самому ему давно пора отправиться на тот свет».

Сэмюэль вскочил в седло и медленно поехал по улице, погруженный в размышления. Он смертельно устал и ничего не хотел больше, чем остаться и заснуть в объятиях любимой, но именно этого нельзя было себе позволить. Полковник попытался осмыслить последние события и чем дольше думал, тем больше приходил в ярость. Не оставалось и тени сомнения, что история с гибелью Летиции — происки законной супруги, замыслившей нечто страшное.

— Прости меня, Господи, но я желаю ей только смерти, — глухо пробормотал Шелби, вовремя приметил лиану, свисавшую с ветки высокого дерева, и чуть пригнул голову. В ту же секунду за спиной хлопнул выстрел и срезанный пулей кусок лианы упал на круп лошади.

Сэмюэль развернул коня, припал к гриве и понесся к кучке деревьев, откуда прозвучал выстрел. Но было поздно. Вдали слышался стук копыт лошади, уходившей в сторону гавани. Нападавший вскоре затеряется в узких улочках, и преследовать его бесполезно. Шелби придержал коня и задумался. Честно говоря, надоело играть роль мишени, в особенности учитывая, что всякий раз жизнь его спасает слепой случай. Потенциальному убийце чертовски не везет, хотя он отличный стрелок. Хотелось бы только знать, кто же это может быть? Сэмюэль повернул коня и скрепя сердце мысленно стал готовиться к предстоящей утром встрече с Летицией.

 

21

Рано утром Сэмюэль спешился у дверей особняка Паркеров, где обитала Летиция. По приезде в Сент-Луис она посчитала скромный дом на Плам-стрит, арендованный мужем, недостойным того, чтобы его могла почтить своим присутствием дочь всемогущего сенатора Соамса, и предпочла воспользоваться гостеприимством Паркеров. Огромное двухэтажное здание было построено богатым выходцем из Бостона для своей амбициозной супруги. Паркеры с радостью приняли гостью из Вашингтона и ввели ее в великосветское общество Сент-Луиса. Сэмюэль был несказанно рад, что законная супруга пренебрегла его домом, иначе она бы сразу узнала о существовании Оливии. Тиш, о которой со дня венчания в церкви Сент-Франсуазы Шелби не мог думать о как о своей жене, вызывала в нем лишь чувство раздражения.

Шелби хмуро постучал в дверь. Преисполненный чувства собственного достоинства дворецкий проводил полковника в гостиную и отправился докладывать миссис Шелби о возвращении мужа. Сэмюэль полагал, что Летиция наверняка все еще нежится в постели, где, по его мнению, следует находиться всем цивилизованным людям в восемь утра. Полковник стал нетерпеливо мерить шагами гостиную в ожидании неизбежной бурной сцены.

К его удивлению, Летиция не заставила себя долго ждать и через пятнадцать минут спустилась вниз. На ней был бледно-лиловый парчовый халат и мягкие ковровые туфельки, по плечам в тщательно продуманном беспорядке рассыпались серебристые локоны.

— Дорогой! Я почти отчаялась снова увидеть тебя! Мы здесь пробыли почти четыре месяца, а от тебя ни слова. Я уже начала опасаться, что ты погиб. — Летиция вихрем пролетела по заставленной антикварной мебелью гостиной и театрально протянула навстречу мужу руки. Когда же он сделал шаг назад, явно не намереваясь заключать ее в объятия, Летиция с укором сказала: — Так-то ты меня встречаешь, после того как я, рискуя жизнью и здоровьем, преодолела тысячи миль и забралась в эту дикую глушь?

— Для мертвой женщины ты выглядишь на редкость здоровой и жизнерадостной. Интересно, как тебе удалось воскреснуть? — ядовито полюбопытствовал полковник.

— Ах, ты сердишься, дорогой, — с лукавой гримаской сказала Летиция и сделала шаг вперед, слегка распахнув халат изящным движением плеча. — Это злополучное письмо — ужасная ошибка. Я действительно собиралась сесть в лодку, которая потом перевернулась и затонула. К счастью, я передумала. Папенька был безутешен, когда ему сообщили, и под впечатлением этого известия написал тебе письмо. К сожалению, его отправили до того, как стало известно, что меня в лодке не было. Вот тогда я и решила сама приехать в Сент-Луис.

Глядя на законную супругу, Сэмюэль не мог не восхищаться ее актерским мастерством. Живая мимика, театральные жесты, слезы на глазах — все это выглядело убедительно и могло растопить сердце самого жестокосердного человека. Старик Соамс постоянно попадался на эту удочку. Как и Ричард, как и Сэмюэль — в первое время после свадьбы. Сейчас же он мог совершенно спокойно наблюдать за тем, как Летиция ломает руки и облизывает губы, не сводя с мужа огромных глаз, полных страстной мольбы.

— Мы провели в разлуке достаточно много времени, чтобы обдумать свое поведение. Я… я хотела доказать тебе, что способна измениться и смогу научиться жить на Диком Западе, создать здесь дом. Ты считал, будто потерял меня навсегда, я тоже боялась за твою жизнь. Должна сказать, твоя сестра и этот иностранец, за которого она вышла замуж, не спешили сообщить мне, куда ты уехал и когда тебя можно ждать назад. Они вообще со мной не разговаривали.

Полковник застыл в позе стороннего зрителя, расставив ноги, скрестив руки на груди и насмешливо вскинув бровь.

— Похоже, в мое отсутствие ты вела отнюдь не монашеский образ жизни. Лиза говорит, что за эти месяцы ты стала самой модной дамой на местных балах. Ты успела побывать на приемах у всех видных семей города, пока я скитался по диким местам.

— Естественно. Надо же было познакомиться со всеми твоими друзьями и деловыми партнерами. Раз уж мы решили здесь обосноваться…

— Ничего подобного мы не решали, — возразил Шелби, подчеркнув слово «мы». — Еще в Вашингтоне я тебе объявил, что наша совместная жизнь закончилась еще три года назад.

— Ты не смеешь так со мной поступать! — воскликнула Летиция и чуть было не топнула ногой, но вовремя сдержалась, вызвав вместо этого на глаза слезы. — Я сделала все, как ты хотел, приехала в Сент-Луис, жизнью рисковала во время путешествия по этой адской реке, где кишмя кишат дикари. Я отказалась от чудесного дома в Вашингтоне, разбила сердце бедному папеньке, бросив его там. И все это ради тебя, Сэмюэль, только ради тебя.

— Слишком поздно, Тиш. И ты тоже это прекрасно знаешь. Ведь именно поэтому ты придумала ложь насчет своей смерти, верно? Ты хотела выиграть время, чтобы добраться до Сент-Луиса и обманом снова проникнуть в мою жизнь, прежде чем мое прошение о разводе начнут рассматривать в законодательном собрании Виргинии. Разве я не прав?

Летиция страшно побледнела, сжав кулаки, чтобы не вцепиться острыми ногтями в ненавистное ухмыляющееся лицо мужа. Как он сумел догадаться? С каких пор ему удается так легко разгадывать ее тайные планы и удается быть к ней настолько безразличным, что дело приняло столь катастрофический оборот?

Она проглотила подступивший к горлу сгусток желчи и картинно расплакалась.

— Как ты можешь быть таким жестоким? Мне теперь некуда деться. Наш развод разрушит папенькину карьеру. Он лишит меня наследства.

— Твой отец никогда не лишит наследства свою драгоценную красавицу Тиш, даже если у тебя вырастут рога и хвост и ты примешься разгуливать голышом по Пенсильвания-авеню, — презрительно обронил Сэмюэль, мысленно поздравив себя с тем, что стойко выдерживает натиск и одна за другой терпят провал хорошо отрепетированные сцены, обильно политые лживыми слезами. — Между прочим, у тебя всегда остается Ричард, в любой момент готовый тебя утешить. Если не ошибаюсь, он тоже здесь?

— Ты всегда его ненавидел, — обвинила мужа Летиция, злобно сверкнув глазами.

— Буллок готов тебе во всем повиноваться, и в этом плане мы с ним резко расходимся, — пожал плечами Шелби. — Я рекомендую, чтобы он отвез тебя обратно к папеньке! Я же намерен довести дело о разводе до конца.

В словах Сэмюэля прозвучала не подлежащая сомнению твердая решимость. И Летиция, прищурившись, перешла в наступление.

— Это все из-за нее, не так ли, из-за этой потаскушки-француженки, которую ты прихватил с собой в верховья Миссури. Из-за девки, на которой ты воображал, будто женился!

Летиция довольно усмехнулась, видя, что Сэмюэль никак не реагирует на ее слова. Она давно убедилась — ее муж всегда сохраняет внешнее спокойствие, если задеты его действительно серьезные чувства. Да, Ричард был прав, будь оно все проклято. Шелби потерян для нее навсегда.

— И что, по-твоему, тебе известно, Тиш? — осторожно осведомился полковник.

— Мне все известно. Один из именитых граждан, с которым меня здесь познакомили, оказался опекуном этой дурочки. Мистер Вескотт был весьма встревожен ее отсутствием. Представь себе его ужас, когда он узнал, что девица вступила в брак с женатым мужчиной — с моим мужем, — закончила со злобным торжеством Летиция.

Сэмюэль весь внутренне сжался, но ничем не выдал своего состояния, что стоило ему неимоверных усилий.

— Полагаю, Тиш, ты вряд ли надолго задержишься в Сент-Луисе, — начал он медленно и без всякого выражения. Необходимо было выиграть время, выпроводить Летицию в Вашингтон, чтобы она не смогла навредить Оливии. — Откровенно говоря, меня удивляет, как ты выдержала здесь все эти месяцы.

— Ты прав. Теперь, когда я воссоединилась с супругом и его миссия выполнена, я действительно надеюсь, что мы оба благополучно вернемся в лоно цивилизации. — Она злорадно подчеркнула слова «мы оба».

— А если я не стану играть роль послушного мужа? — предположил Шелби.

— Дорогой Сэмюэль, в этом случае все исключительно просто. Самым бессовестным образом я воспользуюсь сведениями, которые предоставил в мое распоряжение безутешный господин Вескотт, и оповещу весь мир, что Оливия Сент-Этьен вышла за тебя замуж и вы жили как муж и жена, считая меня мертвой… каковой, как видишь, я определенно не являюсь.

— Эту ситуацию я просто жажду исправить, дорогая, — язвительно заметил полковник.

— О нет, дорогой, этого ты не сделаешь. Ты слишком благороден, чтобы снизойти до убийства.

— Зато ты не такова, Тиш, не правда ли? — Шелби осенила страшная догадка. — Как и твой верный пес Ричард.

Летиция изобразила полное непонимание:

— Не знаю, о чем ты. Мое единственное желание — видеть своего мужа рядом, живым и невредимым. И насколько могу судить, мои мечты сбылись. Я не ошибаюсь, Сэмюэль?

— Ошибаешься, Тиш. Мы оба загнаны в угол и вынуждены искать компромисс. Договоримся так: я не подаю на развод, а ты оставишь в покое репутацию Оливии. Когда ты хочешь вернуться в Вашингтон?

— Думаю, на той неделе. Надо упаковать вещи, и еще предстоит бал, который завтра устраивают Паркеры. Надеюсь, ты не откажешься сопровождать меня? — Она кокетливо посмотрела на мужа. — Видимо, теперь мне следует перебраться в уютный домик, который ты здесь арендовал.

— Не смею причинять тебе лишних хлопот. Тебе там вряд ли понравится. Ведь ты привыкла к сонму слуг, а мой дом совсем крохотный, и там нет для них места, не говоря уже о том, что негде разместить твоего любимого брата.

— Прекрасно. Но не вздумай опозорить меня в глазах света тем, что станешь открыто спать со своей французской шлюхой. Я отомщу, и жестоко, клянусь тебе.

Сэмюэль вплотную приблизился к жене, намотал на кулак прядь серебристых волос, задрал ее голову и, глядя прямо в глаза, жестко сказал:

— Не смей никогда больше угрожать мне или Оливии, Тиш. Мы заключили с тобой соглашение. Я ничем не запятнаю репутацию Оливии. И ты тоже лучше даже не пробуй это сделать.

С этими словами он отпустил женщину и вышел вон, оставив Летицию кипеть от ярости.

— Я же говорила тебе, что мне безразлична моя репутация. Не позволяй ей разрушить нашу жизнь, — умоляла Оливия.

Сэмюэль перестал метаться по библиотеке в доме Куиннов и присел на кушетку рядом с девушкой.

— У меня нет иного выбора, Ливи, и у тебя тоже. Если я не вернусь с ней в Вашингтон, ее отец использует этот факт против нас с тобой. Останься я здесь, в суде это будет расценено как свидетельство того, что я бросил законную супругу на произвол судьбы. Если я хочу хоть когда-нибудь избавиться от нее, мне надо бороться с сенатором Соамсом на его территории и ни в коем случае не допускать, чтобы бракоразводный процесс сопровождался скандалом.

— Ты обещал, что никогда к ней не вернешься, а теперь она путем шантажа принуждает тебя к этому, и ты поддаешься. — Оливия понимала, что выглядит вздорной упрямицей, но ничего не могла с собой поделать.

— Я поступаю так, как вынужден поступить. Ты знаешь, что я к ней ни за что даже пальцем не прикоснусь, — терпеливо уговаривал ее Сэмюэль.

— И ко мне тоже… даже пальцем, пока не распутается этот проклятый клубок, — безутешно отозвалась Оливия.

— Бракоразводный процесс может занять целый год. — Шелби с тревогой и неуверенностью посмотрел на девушку. — И я не имею права…

Сердце ее обливалось кровью, она схватила его руки и стала целовать мозолистые ладони.

— Сэмюэль, иногда ты соображаешь хуже глупой курицы. Ты имеешь все права на меня. И я буду тебя ждать, как бы долго это ни продлилось.

Когда Сэмюэль покинул дом Куиннов, в библиотеку вошла Лиза. Оливия стояла у окна, погрузившись в тяжелые раздумья.

— Не надо печалиться, девочка, — сочувственно сказала Лиза. — Если хочешь, давай все обсудим.

Оливия оторвалась от окна, повернулась, и долго сдерживаемые слезы хлынули ручьем.

— Я так его люблю и страшно боюсь потерять, — всхлипывала девушка. — Не будь он таким упрямым и излишне благородным, она не смогла бы разлучить нас.

— Упрямое благородство во всем действительно является одним из недостатков моего братца. Однако ни одна из нас не стала бы любить его и вполовину столь сильно, будь он иным человеком, — мягко возразила Лиза, припомнив эпизод из далекого прошлого. — Однажды он рисковал жизнью, спасая мою репутацию. Уверена, что и ради тебя он готов на это. Не горюй, Оливия, все со временем уладится, — добавила Лиза, моля Бога, чтобы она оказалась права.

— А тем временем они будут изображать мужа и жену. Чего она рассчитывает добиться таким образом?

— Честно говоря, я никогда не могла понять Летицию Соамс. — Лиза покачала головой. — В ней скрывается нечто… темное и злое скрывается под этой прекрасной оболочкой. — На мгновение перед глазами почему-то всплыло красивое лицо Ричарда Буллока, и Лиза поежилась, но постаралась отогнать дурные мысли. Сейчас надо было как-то утешить Оливию. — Сэмюэль теперь знает ей истинную цену и сумеет с ней справиться. А пока следует подумать о тебе. Нельзя допустить, чтобы ты сидела взаперти наподобие какой-то отшельницы. Рекомендую пройтись по магазинам. Лучшего лекарства не придумаешь.

Их беседу прервал легкий стук в дверь, и вошедший слуга обратился к мадам Куинн:

— Мадам, там господин желает увидеться с мадемуазель Сент-Этьен. Месье Вескотт, ее опекун.

Лиза повернулась к Оливии:

— Ты не обязана общаться с ним, если не хочешь.

— Нет, почему же? Я не боюсь с ним встретиться, — ответила Оливия. — Пожалуй, это даже доставит мне удовольствие.

В гостиной Эмори Вескотт стоя ожидал возвращения слуги, мысленно повторяя речь, которую приготовил заранее. Он не думал, что Оливия пожелает его видеть, но решил пока идти простым путем, не прибегая к хитрым уловкам. Возможно, удастся убедить девушку с помощью приманки в виде поездки в Новый Орлеан. Особенно теперь, когда первая супруга Шелби столь своевременно прекратила любовную историю Оливии.

— Добрый день, мистер Вескотт.

Холодность приветствия заставила его резко обернуться и взглянуть на девушку.

— Какой же я тебе «мистер Вескотт», Оливия? Полно тебе. А куда подевался твой «дядюшка Эмори»? — И Вескотт двинулся навстречу, намереваясь по-отцовски прижать Оливию к груди.

Оливия отступила в сторону, но не сделала ни шагу назад.

— Его больше нет. Дядя никогда бы не стал продавать свою племянницу, как обычную шлюху. Должна сказать, что восхищена вашей наглостью. Подумать только — прийти сюда, словно бы вы не пытались сбыть меня с рук Сэмюэлю в обмен на кобылу.

Лицо Эмори Вескотта приобрело кирпичный оттенок.

— Послушай, Оливия. Я не потерплю, чтобы со мной в таком тоне разговаривала дочь Жюльена Сент-Этьена. Я взял тебя в свой дом, когда твой отец умер в нищете. За тобой долг благодарности, девочка моя.

— Возможно, я задолжала вам за свое содержание; со временем я возмещу эти затраты. Но благодарность? От этого увольте, после того как вы попытались вернуть свои затраты на меня таким своеобразным способом.

— Однако после всего этого ты по своей воле связалась с Шелби, — напомнил разозлившийся Вескотт. — Я своими глазами видел, как вы с Шелби обнимались, меня не проведешь.

Оливия почувствовала себя оскорбленной, представив, как за ней шпионит и подглядывает этот мерзкий тип. Вескотт, с торжеством заметив ее смущение, продолжал:

— Он даже устроил эту комедию с венчанием в глуши, верно? Жаль только, полковник оказался двоеженцем. Если в городе прослышат о твоей скандальной связи с Шелби, можешь поставить крест на своей репутации. Поэтому я и пришел сюда, чтобы снова взять тебя под свою защиту.

— Я не нуждаюсь в вашей защите.

— Осмелюсь возразить. Ты распущенная девчонка, и тебе нужна твердая рука. Ты должна быть благодарна…

— Наша беседа закончена, — холодно прервала его Оливия. — Убирайтесь отсюда. Причем немедленно!

— Ах ты, неблагодарная…

— Вы уйдете сию же минуту, или я продемонстрирую вам кое-какие приемы, которым я научилась у Микайи Джонстона. Они вам не понравятся, уверяю вас. — Оливия медленно вынула из рукава небольшой острый кинжал. — Первый урок Микайи — всегда быть при оружии. Хотите познакомиться со вторым?

Эмори Вескотт подскочил на месте и попятился к двери. Его трясло от бессильной ярости, лицо побагровело, глаза обратились в щелки. Уже на пороге он прошипел:

— Ну, мерзкая сучка, ты мне за это заплатишь.

Когда он исчез, Оливия опустилась на стул и спрятала кинжал в рукав, дрожа с головы до ног.

— Не расслабляйся, держись молодцом. Неплохо ты с ним управилась, — похвалила девушку Лиза, входя в комнату. — Даже у меня не получилось бы лучше, хотя с кинжалом я тоже умею обращаться, если верить знатокам. — При каком-то воспоминании легкая улыбка тронула ее губы, Лиза взяла стул и села рядом с Оливией. — Я не хотела за тобой шпионить, просто немного беспокоилась. Вескотту нельзя доверять. Я это чувствовала с первой минуты знакомства с ним.

— Сэмюэль считает, что именно Вескотт поставлял Парди оружие и виски.

«Значит, мой братец, из которого лишнего слова клещами не вытащишь, делится с ней секретной информацией», — удивилась про себя Лиза и спросила напрямик:

— Что ты знаешь о секретной работе Сэмюэля для армии?

— Ты имеешь в виду задания президента Мэдисона? — наивно переспросила Оливия.

— Да-а, он раскрылся перед тобой до конца, — сухо заключила Лиза.

— Не совсем так, — улыбнулась в ответ девушка. — Сам-то он почти ничего не раскрывал. Я сама догадалась, интуитивно.

— Самый лучший способ разобраться в мужчине, — с усмешкой заметила Лиза.

Поговорили о Сэмюэле и мужьях вообще, Лиза поделилась воспоминаниями детства, рассказала о шалостях и проказах младшего брата; за беседой не заметили, как быстро бежит время, а когда спохватились, оказалось, что день клонится к вечеру и теперь нечего и думать о походе по магазинам, который Лиза пообещала Оливии.

* * *

На противоположном конце города состоялся разговор иного порядка. В особняке Паркеров в отведенных для нее апартаментах нетерпеливо притопывала ногой Летиция, сурово глядя на Ричарда. Он только что проник незамеченным в ее спальню по черной лестнице, бросил на столик бобровую шапку и сейчас стягивал перчатки.

— Где ты был? Я ждала тебя вчера всю ночь… всю долгую ночь провела одна-одинешенька в этой громадной кровати, — жалобно промурлыкала Летиция.

— Прости, детка, но у меня существуют и мои собственные дела тоже, — беспечно отозвался Ричард, уходя от ответа на вопрос. Он медленно провел тонким бледным пальцем по груди Летиции, прикрытой легкими кружевами, ущипнул за сосок и довольно усмехнулся, когда женщина вздрогнула.

Усилием воли Летиция заставила себя отступить на шаг и не поддаться соблазну.

— Позднее, — сказала она неожиданно охрипшим голосом, — у нас будет для этого время позднее. — Ей стоило немалого труда отстраниться, ее влекло к Ричарду, и хотелось вновь испытать жгучее прикосновение к груди.

— Как прошла встреча с Шелби? — поинтересовался Буллок, наливая себе дорогого шерри из запасов Паркеров, стоявшего, как всегда, на столике из грушевого дерева между окнами.

— Хорошо, насколько это можно было ожидать, — ответила Летиция, не вдаваясь в подробности.

— Надо понимать, что твое трогательное предложение помириться было с презрением отвергнуто? — съязвил Буллок, не сводя с Летиции сверкающих глаз, чуть прикрытых тяжелыми веками. — Я предупреждал, что вся эта идиотская затея с мнимой гибелью и приездом сюда только разъярит его еще больше. Тебе не следовало унижаться перед ним, надо было просто разрешить мне убить Шелби, и все.

— Ты уже дважды пытался и потерпел неудачу, — холодно напомнила она.

Ричард вспомнил безуспешную попытку прошлой ночью, но промолчал. Совсем не хотелось признаваться, что промахнулся и в третий раз.

— Ничего, в следующий раз я его прикончу! — надменно заявил Буллок.

— Нет, ты ничего не станешь предпринимать без моего разрешения. Он согласился сохранить наш брак и вернуться со мной в Вашингтон… но существует одно препятствие.

— Ты имеешь в виду эту девицу Сент-Этьен? На мой взгляд, просто красотка. Неудивительно, что твой муж поспешил на ней жениться, прежде чем ты успела охладеть в своей предполагаемой могиле, — не преминул уколоть любовницу Буллок.

— Да она просто никто, жалкое ничтожество! — в ярости прошипела Летиция, но тут же взяла себя в руки, расправила складки розового домашнего халата и добавила: — Я уже составила с Эмори Вескоттом план, как от нее избавиться. Как только мы уберем ее с дороги, Сэмюэль сразу приутихнет и будет делать то, что ему говорят.

— Позволь с тобой не согласиться, детка. Если я тебя знаю… а знаю я тебя неплохо… ты вернула мужа, с помощью шантажа угрожая навредить рыжей девице. Если ты убьешь ее, то лишишься единственного способа воздействия на Шелби.

На этот раз она дала себе волю и набросилась на Ричарда, выставив острые ноготки, но он знал, что этим кончится, и был готов отразить атаку. Буллок сжал ее кисти, завел за спину и жадно впился губами в пышную грудь, сбил в сторону тонкое прикрытие из кружев и стал больно кусать соски. Летиция застонала от боли и наслаждения.

— Летиция, обожаемая, я пылаю страстью и в конце концов несомненно буду гореть из-за тебя в аду… но все равно это меня не остановит, — прохрипел Ричард, и они опустились на ковер, срывая друг с друга одежду.

«Недурственная подделка», — думал Эмори Вескотт, любуясь плодами своих рук. Перед ним лежало письмо, адресованное Сэмюэлю Шелби и написанное рукой Оливии Сент-Этьен. У опекуна нашлось немало образцов ее почерка, оставалось лишь тщательно его скопировать. Для Вескотта это не составило большого труда, поскольку за долгие годы он приобрел огромный опыт, фальсифицируя всевозможные счета и расписки.

— Можно даже сказать, что у меня большой талант к фабрикованию поддельных документов. — И Вескотт довольно ухмыльнулся.

Теперь предстояло как-то выманить Оливию из-под опеки мадам Куинн, не спускавшей глаз с девушки. К счастью, муж мадам Куинн, этот проклятый испанец, отправился за тридевять земель на переговоры с осагами.

Удовлетворенно улыбаясь, Вескотт подумал, что нет худа без добра. Если в чем-то не повезет, значит, ожидает успех в другом месте. Провал попыток англичан натравить индейцев на американцев ничего не значили для торговца. С контрабандой виски можно смело распрощаться навсегда, так как сейчас появилась возможность прибрать к рукам колоссальное состояние Дюрана, которое унаследовала Оливия. Американцы и англичане могут сколько угодно убивать друг друга, хоть до последнего солдата, могут заодно перебить и всех дикарей. Эмори Вескотту нет до них никакого дела, поскольку скоро, очень скоро он будет жить как король в Новом Орлеане.

Торговец вложил письмо в конверт и адресовал Шелби, скрупулезно копируя почерк Оливии. Когда полковник прочтет это послание, у него пропадет всякое желание волочиться за девушкой и он перестанет путаться под ногами, мешать планам Вескотта. Но вначале необходимо завлечь в ловушку Оливию. Сегодня Шелби будет на балу у Паркеров, против воли сопровождая законную супругу. Оливия наверняка страдает по этому поводу. А что, если Шелби пошлет ей записку с просьбой встретиться после бала? Конечно, Оливия постарается улизнуть от Куиннов, чтобы повидаться с возлюбленным.

«Думаю, ипподром на холмах у реки должен всколыхнуть у тебя теплые воспоминания, Оливия», — пробормотал Вескотт. Место уединенное, достаточно удаленное, пустынное и как нельзя лучше отвечает всем планам Вескотта. Оливия в самом скором времени окажется на борту лодки, плывущей в Новый Орлеан. Шелби между тем будет оплакивать потерю своей непостоянной возлюбленной. Ухмыляясь, Вескотт взял еще один лист бумаги и занялся изготовлением второй фальшивки.

Когда Сэмюэль вернулся домой на Плам-стрит, первое, что бросилось в глаза, была черная кожаная сумка, содержавшая донесения из форта Беллефонтейн, которую посыльный оставил на столе. Заниматься делами не хотелось. Полковник плеснул немного бренди в бокал, сел в кресло, медленно обвел взглядом комнату и вспомнил, как радостно оглядывала Оливия скромную обстановку, когда он перенес ее через порог на руках. Ей все нравилось, и неудивительно — ведь девушка была счастлива, живя в крохотной хижине Микайи Джонстона. Шелби потер виски и поморщился, стараясь отогнать бередившие душу воспоминания. Сейчас нужно было думать о настоящем, искать выход из круто изменившейся ситуации. Увы, Летиция жива. Оливия не может считаться его законной женой.

Что бы ни говорили в свете и какое бы решение ни принял суд, Ливи навсегда останется его единственной и истинной женой. Пока оставалось радоваться хотя бы тому, что Оливия в безопасности под присмотром Лизы, а Летиция предпочла скромному дому на Плам-стрит роскошный особняк Паркеров. «Однако предстоит долгий путь в Вашингтон, когда не будет возможности избавиться от ее общества», — вспомнил Шелби, криво усмехнулся и подлил в бокал бренди.

«Почему бы и нет? Время — половина четвертого ночи», — оправдывался перед собой полковник. Почти весь вечер и часть ночи он провел при полной парадной форме, как и приличествует супругу Летиции Соамс Шелби. Пообщавшись с ней несколько часов, Сэмюэль лишний раз убедился в том, что Тиш требует от него невозможного. Она отказывалась видеть его таким, какой он есть, и рассматривала лишь как способ проникновения в Белый дом.

С бокалом бренди в руке полковник подошел к письменному столу, на котором лежали недописанные донесения, касавшиеся Стюарта Парди и его преступной связи с Эмори Вескоттом. Все, что Сэмюэль подробно описал на словах в резиденции губернатора в тот первый вечер по возвращении, теперь следовало изложить на бумаге. Шелби слишком долго откладывал это дело.

«А ведь масса людей свято верят, будто шпионы ведут увлекательную жизнь, полную приключений, — усмехнулся про себя Шелби. — Да шпион скорее задохнется в бумажной пыли, чем погибнет от пули». С этой мыслью он разложил документы, поступившие из Вашингтона, решив заняться собственным донесением позднее.

Вести из столицы были неутешительные. Президент Мэдисон созвал конгресс раньше срока, дабы начать подготовку к военным действиям. Полковник мысленно порадовался, что может сообщить хоть какую-то хорошую новость в столицу относительно обстановки на территории племени осагов. Это приобретало особое значение в свете грозного развития событий в Индиане, где молодой и горячий губернатор Уильям Генри Гаррисон, он же командующий силами ополчения, спалив селение шони у Профетстауна, вынудил индейцев перейти на сторону англичан. Отряды Гаррисона понесли тяжелые потери в битве возле Типпенканоэ-Крик, после чего наступило временное затишье. Однако вскоре все должно измениться. Как только вернется вождь Текумсех, он сумеет перегруппировать силы шони и их союзников, и начнется общее восстание индейцев, озлобленных и непокоренных.

«Проклятый глупец! — обругал Шелби Гаррисона, раздраженно отбросив бумаги. Запустив руки в густую шевелюру, он погрузился в тяжелые размышления. — Поскольку войны не миновать, Летиция из кожи выскочит, но добьется, чтобы меня послали на фронт. Если бы не Ливи, я бы, пожалуй, согласился, лишь бы сбежать от дражайшей супруги».

Полковник осушил бокал, обмакнул перо и принялся за донесение для президента Мэдисона, которое теперь можно не отправлять с курьером, а передать из рук в руки. Он просидел над бумагами довольно много времени, увлекся и вначале не услышал легкого стука в дверь. «Кто там?» — спросил Шелби и потянулся к пистолету, лежавшему рядом с бумагами. Время было явно не подходящее для визитов.

С улицы раздался голос Лизы, и Сэмюэль тотчас бросился к входной двери и впустил в дом сестру, продрогшую в сырости окутавшего город густого тумана, первого признака приближающейся зимы.

— Что случилось? — с тревогой спросил Шелби, сознавая, что должно было произойти действительно нечто из ряда вон выходящее, раз сестра оказалась в его доме в такой час.

— Оливия пропала, — выдохнула Лиза, быстро оглядела комнату и уставилась на брата. — Я надеялась найти ее здесь, но теперь вижу, что ошиблась.

— Что значит «пропала»? Ее что, похитили из твоего дома?

— Нет. Сама вскочила на лошадь и ускакала одна. Я видела, как она выскользнула из конюшни за домом.

— Но куда она могла отправиться среди ночи?

— Понятия не имею, — призналась сестра дрогнувшим голосом. — Я увидела, как она уехала, совершенно случайно. Иначе я бы узнала об этом только утром. Так получилось, что куда-то запропастился котенок Орлины, и она стала плакать и звать его. Я обыскала весь дом и в тот момент, когда проходила мимо окна на кухне, увидела, что кто-то открывает дверь конюшни. К тому времени, как я добралась до задней двери, было уже слишком поздно. Я не могла ее остановить. Конечно, я окликнула Оливию, но она меня скорее всего не слышала.

— Все это похоже на какую-то ловушку. — Шелби потемнел лицом.

— Я боюсь того же… Должно быть, проделки Вескотта, но непонятно, как он сумел ее выманить из дома? — Свой вопрос Лиза адресовала не столько брату, сколько самой себе.

— Я тоже не понимаю, но черт меня побери, если немедленно этого не выясню, — пообещал Шелби, засовывая за пояс пистолет и хватая ружье, висевшее над письменным столом. — Оставайся здесь, Лиза, и жди меня. Как только что-нибудь узнаю, вернусь. Да и Оливия может сюда приехать.

— Хорошо, — кивнула Лиза. — Я только скажу кучеру, чтобы сообщил дома, где я нахожусь.

Наступило хмурое, промозглое утро, как бы предвещая плохие новости. Лиза вскипятила кофе, потянулась за чашкой, и в этот момент с улицы послышался стук копыт. Она подбежала к парадной двери и с огорчением обнаружила за ней не Сэмюэля и не Оливию, а юношу лет четырнадцати — пятнадцати, разлохмаченного и веснушчатого. Он спешился и поднялся на крыльцо, держа в руке запечатанный конверт.

— Я ищу полковника Шелби, — важно сообщил паренек.

— Я его сестра, мадам Лиза Куинн, так что письмо можешь отдать мне, — сказала Лиза, открывая сумочку и протягивая юноше серебряную монетку.

Паренек мгновение колебался, потом улыбнулся и взял монету.

— Кто поручил тебе передать письмо? — спросила Лиза, открыв ладонь, на которой сверкнула еще одна монета.

— Одна леди вроде вас, мэм. Очень красивая.

— Как она выглядела, а?

— Да как я и говорю, красивая и хорошо одета. Еще у нее рыжие волосы, по-настоящему рыжие.

— А где она тебя нашла?

— Вчера поздно вечером в пивной «Сова и медведь». Она велела передать письмо полковнику сегодня утром.

— Она была одна?

— Нет, с ней еще был мужчина, пожилой джентльмен. Но приказывала мне эта леди.

— Опиши мне, пожалуйста, мужчину.

К этому времени паренек начал проявлять явное беспокойство из-за настойчивых расспросов Лизы. Не сводя глаз с монеты, он начал пятиться с крыльца, опасаясь оказаться замешанным в какую-то неприятную историю.

— Мужчина… Он вроде бы большой, плечистый, с густыми седыми волосами. Одет не хуже той леди. Я решил, что это ее отец.

Лиза задумчиво кивнула, бросила монетку, парень поймал ее на лету, прямо с крыльца прыгнул в седло, пришпорил коня и умчался прочь. Лиза не сдвинулась с места, внимательно изучая письмо. На душе было тяжело. Судя по тому, что сказал паренек, он выполнял поручение Оливии и Вескотта, никаких сомнений быть не могло. Но как они оказались вместе? Лизе не терпелось вскрыть конверт. А если оно содержит новости, требующие немедленных действий, и удастся помешать Вескотту принудить Оливию вернуться к нему? Ведь по доброй воле девушка ни за что бы не последовала за ним. Лиза была в этом уверена.

Лиза уже почти решилась сломать печать, когда в комнату вошел Сэмюэль. Под глазами его пролегли темные тени, лицо осунулось, щеки обросли щетиной, сделав Шелби похожим на пирата.

— Вот письмо от Оливии, — сказала Лиза. — Я допросила посыльного — она была с Вескоттом. Он принуждает ее сделать что-то страшное, Сэмюэль, я это чувствую! — Она протянула письмо, и Шелби взял его непослушными пальцами, но даже не попытался вскрыть.

— Их видели, когда они всходили на борт лодки. Они отчалили, как только взошла луна, — глухо проговорил Шелби. — Я разговаривал с человеком, который все организовал по поручению Вескотта. Он заверил меня, что дама проследовала на борт по доброй воле.

Лиза глядела на Сэмюэля с болью и состраданием. Его столько раз в жизни предавали, и он научился не верить женщинам, пока не встретил и не полюбил Оливию. Лиза видела, что новое разочарование заставило брата вновь спрятать свои чувства за непроницаемой маской, которую он носил уже несколько лет. Все это Лизе было слишком знакомо, ибо когда-то и она носила подобную маску, подавляя в себе все эмоции.

И Лиза положила руку брату на плечо:

— Сэмюэль, все не так, как нам представляется. Я знаю, Оливия любит тебя и по своей воле не сделала бы этого. Давай прочитаем, что она пишет — или что ее заставили написать, — а потом решим, как поступить. Садись — а я принесу кофе.

Сэмюэль устало опустился на стул, быстро пробежал глазами письмо, потом отбросил его в сторону и обхватил голову ладонями. Лиза подняла лист бумаги и прочитала:

«Дорогой Сэмюэль!

Когда ты прочтешь это, я уже буду в пути к Новому Орлеану. Дядя Шарль пригласил меня пожить в его доме. При нынешних обстоятельствах я считаю это наилучшим выходом из невыносимой ситуации. Дядя Эмори был столь добр, что согласился сопровождать меня. Если тебе удастся разорвать свой брачный союз с Летицией, надеюсь, мы еще увидимся.

До свидания, с любовью, Оливия».

— Он допустил несколько ошибок, — сказала Лиза.

— Это почерк Оливии, — возразил Сэмюэль.

— Похоже, — согласилась сестра, — но в письме она называет его «дядя Эмори». Я невольно слышала их последний разговор, пожалуй, даже не разговор, а резкий спор. Оливия презирает его и особенно подчеркнула, что никогда больше не назовет его дядей. Кроме того, письмо подписано «Оливия», а не Ливи. Разве я подписала бы письмо тебе «Элиза»?

Полковник слушал сестру с нарастающим интересом.

— Нет, Лиза, не подписала бы, — согласился он. — Что еще?

— Насчет Шарля Дюрана, ее родного дяди… если она его единственная наследница, а он уже в преклонном возрасте или тяжело болен…

— Вескотт уничтожит его и даже Ливи, если таким путем сможет прибрать к рукам чужое состояние.

— Именно это и пришло мне в голову, — с тревогой заключила Лиза.

— Теперь все ясно… У меня к тебе просьба. Я не успел закончить доклад президенту, но ты знаешь обстановку не хуже меня и сможешь завершить работу. Присмотри за тем, чтобы бумаги дошли по назначению. Я уже договорился с капитаном лодки, направляющейся в Новый Орлеан, и где-то через час мы отплываем.

Шелби встал из-за стола, направляясь в спальню — упаковать вещи перед дальней дорогой.

Лиза улыбнулась брату, чувствуя, как у нее несколько отлегло от сердца.

— Значит, ты с самого начала собирался отправиться за ней вдогонку?

Лицо его омрачили страх и неуверенность, но в неистовых синих глазах светилась любовь.

— У меня нет выбора, ведь я люблю ее, Лиза.

 

22

После ухода сестры Сэмюэль сунул кое-какую одежду в дорожную сумку и подобрал оружие: два пистолета 0,65 калибра и ружье системы «бартлетт», проверил, заряжены ли они, и прихватил запас пуль и пороха, достаточный для небольшого сражения. Уже собравшись уходить, он услышал шаги на крыльце. К тому времени улица ожила, по ней катили экипажи, и полковник не приметил карету, остановившуюся перед домом.

Экипаж был вычурным и явно очень дорогим, какой и приличествует дочери сенатора. Соскочивший с запяток ливрейный лакей открыл дверь, и с видом полновластной хозяйки в дом вплыла Летиция. Два дюжих негра принялись выгружать за ней сундуки и коробки.

Шелби засунул пистолеты за пояс, положил ружье на письменный стол и нетерпеливо воззрился на супругу:

— Какого черта? Что тебе здесь нужно?

Летиция выпрямилась, демонстрируя возмущение его тоном:

— Сэмюэль, будь любезен не вести себя подобным образом в присутствии леди.

— Когда встречу леди, тогда и стану вести себя как джентльмен, — отрезал полковник, поднимая с пола дорожную сумку.

— Я намерена пожить здесь до нашего отъезда в Вашингтон… — Летиция запнулась, заметив наконец и дорожную сумку, и целый арсенал оружия. — И куда это ты собрался? — строго поинтересовалась она, уже зная ответ.

— За Оливией. Ее увез Вескотт… Впрочем, ты наверняка уже сама это знаешь, — сказал Шелби, сверля жену холодным взглядом.

Летиция отшатнулась, положив руку на горло, будто ждала удара. Она понимала, что бессмысленно притворяться и уверять Шелби в своей непричастности к случившемуся.

— Да, меня информировали, что она согласилась сопровождать своего опекуна в Новый Орлеан. По словам господина Вескотта, она унаследовала миллионы. — Летиция знала, что Сэмюэль никогда не мог простить ей богатства отца-сенатора, и рассчитывала вестью об огромном состоянии, доставшемся Оливии, несколько охладить пыл полковника. — Теперь уже она вне досягаемости. Откажись от нее, Сэмюэль.

Он помолчал.

— Если уехала по доброй воле и больше не хочет меня видеть, я смирюсь с ее желаниями. Но я не отступлюсь, пока не услышу этого из ее собственных уст.

— Но это же бред! Неужели ты станешь гоняться за ней, как влюбленный мальчишка? Ты будешь выглядеть в глазах людей полным дураком.

— Точнее, ты сама окажешься в дурацком положении, и только это тебя заботит. Верно, Тиш?

— Я предупреждаю тебя, Сэмюэль…

— А я предупреждаю тебя, Тиш. — Шелби неожиданно подошел к жене вплотную, жестко взял ее за плечи и больно сжал. — Если в мое отсутствие ты хоть словом попытаешься опорочить Оливию, я голыми руками сверну твою лебединую шею. — Для пущей убедительности полковник почти ласково коснулся ее шеи и чуть стиснул двумя пальцами. Летиция вздрогнула, судорожно сглотнула и хрипло сказала:

— Ты не смеешь угрожать мне, Сэмюэль. Я твоя жена. Мы с тобой заключили сделку.

— Верно, и если с Оливией ничего плохого не случится, наша сделка останется в силе… но если выяснится, что ей причинили зло, то и ты и Вескотт пожалеете, что вообще родились на свет.

С этими словами полковник оттолкнул жену, подхватил сумку и ружье и вышел из дома, не оглядываясь.

Слезы бессильной ярости навернулись на глаза Летиции. Она злобно смахнула их и впервые увидела двух чернокожих рабов, смущенно переминавшихся с ноги на ногу у входа возле кучи сундуков и коробок.

— Чего уставились, идиоты? — взвизгнула Летиция, запустив в слуг тяжелым подсвечником.

Негры выскочили на улицу и спрятались за каретой, а Летиция дала волю накопившемуся в ней бешенству, громя и круша все вокруг, пока в комнате не осталось ни одного предмета, который можно было разбить об стену, и тогда раскрасневшаяся заплаканная женщина бессильно свалилась на стул. В таком состоянии нашел ее спустя полчаса Ричард Буллок.

Он быстро оценил обстановку, велел слугам не отходить ни на шаг от кареты, плотно прикрыл входную дверь, задвинул засов и опустился на колени перед Летицией, сгорбившейся на стуле:

— Я же говорил, что не нужно сюда ехать. Тебе следовало остаться со мной у Паркеров. Эта лачуга почти ничем не отличается от избушки дровосека.

— Он поехал следом за ней, — мрачно сообщила Летиция. Ее лицо опухло от слез и покраснело, но глаза уже были холодны как лед.

— Так Шелби погнался за девицей Сент-Этьен? Да, я боялся, что состряпанная Вескоттом фальшивка не удержит полковника. По-моему, Тиш, он никогда от нее не откажется. Ты ведь убедилась в этом, правда? — приговаривал Ричард, нежно поглаживая Летицию по щеке.

Она молча кивнула, отстранилась и встала на ноги.

— Итак, тебе придется все же его убить, Ричард, другого выхода нет. — И Летиция вздохнула с сожалением, как вздыхала о сломанной безделушке или пятне на красивом платье. — Жаль. Из всех моих поклонников он подходил для моих целей больше всего.

Ричард Буллок не сводил с нее глаз. Летиция подошла к окну, и золотом вспыхнули ее светлые волосы в лучах солнца, пробившего утренний туман. Она стояла в профиль и казалась патрицианкой, холодной, уверенной в своей совершенной красоте и неотразимости. У Ричарда учащенно забилось сердце и внезапно пересохло во рту.

«Сейчас или никогда! — подсказывал внутренний голос. — Смелее! Решайся! Такой возможности больше никогда не представится».

Ричард приблизился, обнял Летицию сзади и нежно коснулся ее груди.

— Тиш, — промурлыкал он, покрывая поцелуями хрупкую шею.

— Не надо, Ричард, нас могут увидеть! — Летиция недовольно высвободилась из объятий и отступила от окна.

— Да пошли они все к черту! Какое нам дело до того, что о нас могут подумать эти замшелые провинциалы? Я прикончу Шелби ради тебя, детка. Хочу, чтобы ты была свободна. Тебе вообще не следовало выходить за него замуж.

— Теперь-то я сама знаю, — со вздохом согласилась она. — Только ты всегда был для меня надежной опорой. И что бы я без тебя делала, дорогой? — Летиция взглянула на входную дверь, убедилась, что засов на месте, и расстегнула верхние пуговицы лифа, выпустив на волю белоснежную пышную грудь.

У Ричарда остекленели глаза, он придвинулся, охватил руками роскошные груди и начал массировать и больно щипать тонкими сильными пальцами, ожидая обычной реакции, и, когда Летиция принялась постанывать, в голове мелькнуло: «Говори же! Именно сейчас!»

— Тиш, когда я убью его… я хочу тебя.

— Я всегда была твоей, дорогой Ричард, всегда, — выдохнула Летиция, извиваясь от сладкой боли.

— Но я не хочу, чтобы так продолжалось всегда, не хочу кратких мгновений блаженства, которые ты можешь вырвать для меня, не хочу свиданий втайне, не желаю таиться от всех, мне надоело притворяться, играть роль любящего брата, свято соблюдающего правила приличия и хорошего тона. Ты нужна мне целиком, должна принадлежать только мне, мне одному, и никому другому. Мы можем куда-то вместе уехать, у меня есть деньги, наследство моего отца, так что мы ни в чем не будем нуждаться, если сенатор лишит тебя наследства. Мы можем уехать в Лондон, Париж или Рим, куда хочешь, и быть вместе, только ты и я, нам больше никто не нужен.

Ричард изливал душу, но не забывал осыпать ласками Летицию, зная, чего она хочет, и четко следуя ее немой подсказке. Но вдруг у него возникло ощущение, будто тело ее перестало откликаться на его прикосновения. Неожиданно Летиция решительно сбросила его руки с груди и изумленно уставилась на любовника.

— Надеюсь, ты шутишь. — И она резко отпрянула от Ричарда, бесстыдно колыхнув грудью, совершенно забыв о своей наготе.

— Я люблю тебя, Тиш, всегда любил и буду любить. Ради тебя я готов убить кого угодно. Боже! Я мечтал убить Шелби со дня вашей свадьбы! Когда я представлял вас в постели, я не мог найти себе места, меня разрывало от ярости. Я был счастлив, когда он перестал приходить к тебе по ночам. Ты принадлежишь только мне, Тиш! Мне одному.

— Ты сумасшедший, — сухо оборвала его Летиция. — Неужели ты воображаешь, будто могу выйти замуж за своего сводного брата? — спросила она полным презрения голосом.

— Никто ничего не будет знать о нас, если мы уедем за границу. — Ричарда передернуло от молящей ноты, прозвучавшей в его голосе.

— Я не желаю жить за границей, — отрезала Летиция. — Мое место в Вашингтоне, и я обязана занять положение, приличествующее моему роду и званию, рядом с президентом. Именно этого желает мой папенька, и к этому он меня готовил со дня моего рождения.

— Надо ли напоминать, что с Шелби у тебя это не вышло, — процедил сквозь зубы Ричард, чувствуя, как в крови закипает бешенство.

— Не страшно, — парировала Летиция. — Получится с сенатором Филипсом. Срок его траура по супруге почти кончился, а я перестану носить траур по Сэмюэлю как раз к свадьбе на новый 1813 год. Так что у нас масса времени и мы вполне успеем уладить здесь все наши проблемы, — по-деловому подытожила дочь сенатора, напрочь выбросив из головы глупые фантазии сводного брата.

— Но ведь Филипс — древний старик! Он же практически выжил из ума! — в ужасе пролепетал Ричард. Летиция впервые заговорила с ним о своих планах относительно старого сенатора.

— Старый, говоришь? — лукаво улыбнулась Летиция. — Тем лучше для нас, мой милый. Зато он настоящий герой войны, пусть даже Войны за независимость. Я его тщательно подготовлю, папенька обеспечит финансовую и политическую поддержку, и будь уверен, что Филипса выдвинут кандидатом, а потом он благополучно окажется в президентском кресле.

— Нет! Я не потерплю такого — чтобы этот старый козел лапал тебя. Не будет больше мужей, Тиш. Ты принадлежишь только мне, — прорычал Буллок.

Он был в ярости оттого, что за его спиной семейка Соамсов разработала столь дьявольский план. Ричард одной рукой резко притиснул Летицию к себе, а другой больно сжал грудь, укусил за шею и стал действовать все грубее по мере того, как Летиция все отчаяннее сопротивлялась, сыпала ругательствами, отбивалась руками и ногами, пытаясь освободиться.

— Ты совсем обезумел, — вскричала она, пустив в ход острые ногти, оставившие кровавые борозды на щеках Буллока.

Он, казалось, даже не заметил этого и продолжал жадно мять ее грудь, целовать шею, до крови впился зубами в сосок. Летиция отталкивала его, брыкалась и одновременно старалась дотянуться до небольшого пистолета, который Ричард всегда носил под жилетом. Наконец она нащупала и сжала пальцами рукоятку. Буллок издавал горлом грозное рычание, как лев, утверждающий перед лицом всего мира свое право на поверженную добычу.

— Ты будешь принадлежать только мне! Слышишь, мне одному. — В голосе его звучала уже не мольба, а угроза.

— Нет, ошибаешься, я ни одному мужчине не принадлежу. — И Летиция вытащила пистолет и прижала его дуло к груди Ричарда. — Сейчас же отпусти меня!

Буллок и не думал подчиняться. Не ослабляя своей хватки, он одной рукой попытался отобрать оружие:

— Отдай, лучше отдай, пока не натворила глупостей.

— Немедленно отпусти меня! — Летиция рвалась из последних сил. Палец ее лежал на спусковом крючке.

Ричард изловчился и отвел от себя ствол пистолета.

— Нет, моя любовь, нет…

Внезапно прозвучал выстрел, громом отдавшийся в небольшой комнате, и в бледно-золотых глазах мелькнуло удивление. Густые серебристые ресницы опустились, как занавес, и Летиция безжизненно повисла в руках любовника. Ричард в ужасе уставился на крохотную розовую дырочку на ее груди — точно слева, где сердце.

— Нет, Тиш… только не это, — растерянно лепетал Буллок, оседая на пол вместе с телом подруги. Он положил ее голову себе на колени, разжал пальцы Летиции, отшвырнул пистолет и стал гладить грудь, которую медленно заливала кровь. — Ты такая красивая, любовь моя, ты даже мертвая само совершенство, — прошептал Ричард, поцеловал Летицию в губы и грудь, на которой уже стали проступать синяки, следы его жестоких ласк, а затем аккуратно застегнул пуговицы корсажа.

Какое-то время Буллок держал в объятиях тело любовницы, глядя на валявшийся в стороне пистолет, потом осторожно положил Летицию на пол, встал, поднял оружие, уселся на стул и задумался.

— Да, обожаемая моя, ты абсолютно права, — наконец проговорил он со зловещей улыбкой, — за кровь платят кровью.

Неторопливо и тщательно Буллок зарядил пистолет. Он был спокоен и точно знал, что теперь нужно делать.

Лодка разрезала острым носом темные воды могучей реки, унося Оливию все дальше от Сэмюэля. Девушка вышла из каюты и поежилась от холода, пришедшего с наступившими сумерками. Солнце скрылось за серой дымкой на горизонте, в сыром воздухе потянуло запахом серы.

— Ты не замерзла, дорогая? Лучше бы тебе вернуться в каюту, а то простудишься, — прозвучал за спиной голос Вескотта.

— А мы не можем допустить, чтобы я подхватила воспаление легких и умерла до того, как получу наследство, — язвительно заметила Оливия, плотнее укутываясь в шерстяную шаль. Вескотт тщательно подготовился к похищению и позаботился о том, чтобы остававшиеся в его доме вещи подопечной были упакованы и перевезены на борт судна.

— Что это еще за глупые речи о смерти в твоем юном возрасте? — шутливо упрекнул ее торговец. Меньше всего ему хотелось, чтобы зловредная девица догадалась о его планах расправиться с ней, как только наследство Дюрана окажется в его руках.

— Это вы постоянно говорите, — напомнила Оливия. — Вначале пригрозили убить Сэмюэля, если я буду сопротивляться, а потом, возле пивной, наставили пистолет на бедного посыльного. Вы бы застрелили его, если бы я не дала ему ту записку для Сэмюэля, притворившись, будто она действительно от меня.

Сэмюэль. Бросится ли он за ними в погоню? Или он не поверил фальшивке, которую состряпал Вескотт? «Да и я хороша, — горько размышляла Оливия. — Мне так хотелось, чтобы записка и впрямь была от Сэмюэля. Вот и поверила искусной подделке и угодила в ловушку, прямо в руки этого негодяя».

— Все страшное и неприятное позади, моя девочка. Как только увидишь огни большого города и всю его роскошь, сразу забудешь о своем полковнике. Ты будешь богатой, Оливия, о таком богатстве ты не могла и мечтать.

— Нет, дядя Эмори, богатым станете вы, — возразила Оливия, с особым презрением выделив некогда ласковое обращение «дядя». Она знала — необходимо помешать планам торговца до того, как лодка подойдет к Новому Орлеану. А лучше — намного раньше, если Сэмюэль последовал за Оливией.

Вескотт что-то недовольно пробурчал себе под нос и прошел на нос судна, где матросы пускали по кругу бутылку виски, не обращая ни малейшего внимания на происходящее на борту. И Оливия приняла твердое решение: нужно бежать сегодня, когда лодка пристанет к берегу на ночевку. Если в свое время удалось обмануть Парди и банду осагов, то не составит большого труда обвести вокруг пальца подонка вроде Вескотта и свору его вечно пьяных сподручных. Девушка несколько приободрилась, обдумывая план побега и глядя на реку, неумолимо уносившую ее на юг. Но взор Оливии то и дело обращался на север, откуда она ждала помощи — и Сэмюэля.

Стало совсем темно, холодно и сыро, на небе ни звездочки. Путникам предстояло пройти один из самых опасных участков реки возле холмов Чикасоу, получивший название Чертова Колеса. Даже самые опытные капитаны не отваживались соваться туда ночью, и было решено дождаться утра. Судно приткнулось к крутому берегу, и матросы принялись готовить ужин. Присматривать за Оливией было поручено Грюнеру, карлику с грязными лохмами светлых волос и изуродованным оспой лицом хорька.

Оливия сидела у кормы, брезгливо ковыряясь вилкой в жестяной тарелке, полной подгоревших бобов и малоаппетитных кусков жирной свинины. Девушка пыталась выбрать наиболее съедобное, чтобы подкрепиться перед побегом.

— Как я посмотрю, у тебя сегодня нет аппетита, моя дорогая, — заметил Грюнер, изъяснявшийся по-английски с сильным немецким акцентом.

— Плохо с аппетитом. На, сам ешь! — Оливия сердито сунула тарелку в руки матроса. — Пойду спать.

Она встала и прошла к палубной надстройке. Вескотт и капитан лодки спали в противоположном конце помещения, выходящем на нос судна, так что путь побега в том направлении был отрезан. Грюнер сторожил у двери с кормы, и еще надо было принять в расчет часового на берегу.

Оливия нащупала кресало и трут, высекла огонь, зажгла свечу и поставила ее рядом со своим сундуком. Под ворохом кружевного нижнего белья и платьев скрывалось ее секретное оружие — сапог на высоком и остром металлическом каблуке. Взвесив в руке тяжелый сапог, девушка довольно усмехнулась. Достаточно будет одного меткого удара, чтобы успокоить Грюнера надолго, а то и навсегда — в данный момент Оливию устраивал любой вариант.

Она потушила свечу и залезла под одеяло, выжидая, пока на борту станет тихо. Постепенно один за другим матросы укладывались и быстро засыпали. Последними улеглись Вескотт и капитан. Однако, насколько могла рассмотреть сквозь полуопущенные ресницы Оливия, хотя капитан был мертвецки пьян, Вескотт, к сожалению, не напился. Значит, придется соблюсти крайнюю осторожность при расправе с Грюнером.

Сэмюэль продрался к берегу через густые цепкие заросли, внимательно осмотрел место стоянки барки Вескотта и затаился до того времени, пока все лягут спать. На берегу маячил часовой, и у выхода из каюты на корме виднелся силуэт маленького человечка, которого, видимо, приставили присматривать за Оливией.

С борта небольшого быстроходного судна, на котором полковник пустился в погоню, он видел днем в подзорную трубу Оливию на палубе, но не отдал приказа подойти ближе, опасаясь за судьбу девушки. Шелби решил действовать глубокой ночью во время стоянки, рассчитывая захватить противника врасплох.

Сейчас от промозглого холода полковника внезапно охватило дурное предчувствие. День выдался мрачный, воздух будто застыл, ноздри щекотал какой-то едкий запах. Обитатели воды, земли и неба вели себя крайне необычно и беспокойно, словно ожидая беды. Мощно звучал хор лягушек, которым давно бы уж пора уснуть, а в небе метались и громко кричали стаи птиц, хотя им тоже время было угомониться. На полянку из леса выскочил заяц и понесся прыжками по открытому пространству, забыв об опасности.

Шелби нервно потер ладонью затылок, взглянул на фонарь, висевший у носа барки, и двинулся в путь. Первым предстояло снять часового, причем тихо и быстро, так как силы явно неравные: вместе с капитаном и Вескоттом команда насчитывала семь человек.

Полковник уже был почти за спиной часового, уснувшего с мушкетом в руках, когда случайно вскинул глаза и увидел на палубе Оливию. Она подкралась к задремавшему сторожу и сильно стукнула его по голове каким-то странным предметом. Шелби решил последовать ее примеру и занес над головой часового рукоятку пистолета, но в этот момент ночную тишину разорвал надрывный скрипучий звук, будто на песок с размаху въехало носом большое судно, и раздался глухой рев. Под ногами дрогнула земля, вначале слабо, а потом затряслась, набирая темп.

Часовой вскочил, испуганно тараща глаза, Шелби хватил его по черепу рукояткой пистолета, и матрос осел на землю. Сэмюэль тоже едва не упал, так сильны были колебания почвы, но устоял и бросился на свет фонаря. Оливия тем временем пыталась сохранить равновесие на ходившей ходуном палубе.

Неожиданно словно разверзлись врата ада, земля вздыбилась, как норовистая лошадь, раскололась и из громадных расщелин с жутким шипением и ревом повалил смрадный дым; все вокруг заволокло запахом серы. Буквально из-под ног уходили, проваливались в пучину огромные куски земли, а из пропасти устремлялись вверх потоки грязи, воды, песка и твердой массы, похожей на уголь. Зашаталось и с шумом упало гигантское дерево, разодранное снизу на две части.

Сэмюэля чуть не накрыл фонтан грязи, поднявшийся ввысь почти на тридцать ярдов, и полковник чудом избежал гибели. Он по-прежнему стремился пробраться к лодке, вокруг которой кипела темная вода. Оливии не было видно на палубе, только слышались вопли матросов, многие из которых оказались за бортом. На противоположном берегу реки внезапно провалился целый холм, с оглушительным грохотом в пенящиеся воды сползли земля и деревья, подняв высокую волну, и гигантская стена воды стала стремительно приближаться, грозя проглотить судно.

В тот момент, когда Шелби уцепился за борт, он почувствовал, что тяжелая лодка уходит из-под рук, поднятая волной легко, как щепка. Полковник держался из последних сил, понимая, что, если его унесет в реку, там ждет верная смерть. Внезапно навстречу протянулись знакомые руки и помогли Сэмюэлю вскарабкаться на борт. Едва Оливия и Сэмюэль оказались рядом, как их сшибло с ног, судно взлетело на волне и его вынесло на вершину холма. От страшного удара треснула обшивка, повалились палубные надстройки, все вокруг было усеяно обломками. Остатки лодки мерно покачивались на вздрагивавшей земле. Слышались стоны раненых матросов. Сэмюэль попытался разглядеть лицо девушки в кромешной темноте и тихо спросил:

— Не ушиблась?

— Нет, кажется, нет, — ответила Оливия. Она приподнялась, помотала головой и хриплым голосом добавила: — Похоже, наступил конец света.

Полковник с трудом разбирал ее слова из-за непрекращающегося гула и грохота. Зловонный смрад серы стал еще сильнее, и было трудно дышать.

— Горцы Дальнего Запада называют это тряской, но о такой сильной мне не случалось слышать, — сказал Сэмюэль, помогая девушке встать на ноги.

— Я ничего не вижу, — пожаловалась Оливия, часто моргая глазами, и надсадно закашлялась.

— Я тоже, но нам нужно как можно скорее убраться с этого холма, пока его не смыло в реку, как тот, на другом берегу.

Они с трудом перелезли через груду обломков, отошли на несколько сотен футов от реки и обессиленные упали на все еще дрожавшую землю. Вокруг трещали и время от времени с шумом падали деревья, кричали насмерть перепуганные обитатели леса, а снизу доносился грозный рев бушующей водной стихии. По всей речной долине разносился жуткий свист, по мере того как появлялись все новые трещины и расщелины.

— Мы вдали от высоких деревьев, так что на голову нам ничего не должно упасть, но в любую минуту под нами может образоваться провал. С этим ничего не поделаешь, и остается только молиться. Надо дотянуть до утра, — мрачно сказал Шелби.

— Рассвет наступит часа через два-три, — ответила Оливия. — Как ты думаешь, еще кому-нибудь удалось спастись?

— Раньше утра все равно не узнаем. — Сэмюэль вспомнил седобородого капитана быстроходной лодки, которого он уговорил отправиться в погоню за Оливией. Интересно, жив ли старик?

— Обними меня, Сэмюэль.

Он охотно повиновался, заключил ее в объятия и горячо прошептал на ухо:

— Я очень люблю тебя, Ливи.

— И я очень люблю тебя, Сэмюэль. — Она обхватила его за плечи и припала к крепкой груди.

Еще несколько часов бушевала стихия, временами затихая, а потом вновь взрываясь фонтанами грязи и смрада. Со стороны реки доносились шипение и рев, будто там яростно билось гигантское чудовище. Дважды неподалеку образовывались провалы, но участок суши, где укрылись Сэмюэль и Оливия, остался цел. Они лежали, крепко обнявшись, шептали слова любви, стараясь вселить надежду друг в друга, и ждали рассвета. Когда с востока протянулись первые лучи солнца, перед глазами предстала страшная картина.

Казалось, безумный великан в припадке ярости прошелся по речной долине, круша все, что попадалось в пути. Он оставил позади следы ног — провалы глубиной в тридцать футов, ныне заполненные черной водой, вырвал с корнем и разбросал вокруг громадные деревья. Местами земля вспучилась, образовав кочки и небольшие холмы, поросшие густой травой. Наибольшие изменения произошли на реке.

— Боже мой! — выдохнула Оливия. — Посмотри на эти острова! Вчера вечером, когда мы приставали к берегу, там была чистая вода.

— Река изменила русло, — заключил Сэмюэль, пытаясь разглядеть Миссисипи сквозь пелену едкого дыма. — Оно не поворачивало раньше так резко к востоку. Посмотри, что творится на старом месте.

Едва они вскочили на ноги, чтобы лучше оценить последствия землетрясения, как стихия вновь разыгралась с еще большей силой. Внезапно по земле побежала зигзагами глубокая трещина и стала быстро приближаться. Сэмюэль схватил Оливию за руку, и они бросились в сторону под прямым углом от того места, где стояли. Им удалось выйти на твердую почву, откуда можно было наблюдать за тем, что ночью воспринималось только слухом, и видели, как проваливается земля и из новых расщелин валит серный дух. Взорвалась и река, на поверхности забурлили громадные воронки, и куда-то вниз устремились потоки темной воды. Пропадали недавно образованные и возникали новые острова, будто гигантская рука неведомого строителя швыряла и убирала комки грязи, еще не решив, чем все это закончится.

Новый подземный толчок сбил Сэмюэля и Оливию с ног. Поднявшись, они снова взглянули на Мать Всех Рек — и не поверили своим глазам.

— Она течет в обратную сторону! — ужаснулась девушка.

— Перед нашими глазами вершится история. Миссисипи потекла с юга на север.

— Так и останется?

— Не думаю. Сила земного притяжения со временем вынудит реку снова повернуть течение на юг, но мы не знаем, что произошло в низовьях реки, и трудно предсказать, когда все вернется на круги своя.

Оливия прикусила губу.

— Хотелось бы знать, когда мы выберемся отсюда.

— Небо проясняется, и подземные толчки, похоже, слабеют. Наша задача подыскать убежище и пропитание. Боюсь, в ближайшее время путешествие по реке исключено. Надо выждать, пока нормализуется течение.

— Сэмюэль! Смотри! — воскликнула Оливия, указывая пальцем на темную тучу, закрывшую южную часть небосклона. — Гуси! Тысячи и тысячи гусей!

— Сейчас все живое в панике. Еще перед землетрясением я заметил, как странно и необычно вели себя зайцы, олени, даже лягушки, будто предвидели разгул стихии.

— Будем надеяться, что с Микайей все в порядке, — обеспокоенно сказала Оливия.

— О нем не тревожься. Он слишком далеко отсюда, и ему ничего не грозит. Подозреваю, что мы с тобой оказались в самом центре, но подземные толчки наверняка ощущались на очень большом расстоянии.

Сэмюэль огляделся, потом уперся взглядом в остов лодки, торчавший на вершине холма, как поломанная игрушка.

— Если там осталось оружие и продовольствие, надо забрать, не говоря уже об одеялах и сухой одежде.

— Будь осторожен, дорогой. Если кто-то из матросов жив, тебя могут убить. Вескотт велел им стрелять без предупреждения, если ты вдруг объявишься.

Сэмюэль с улыбкой повернулся к ней:

— Скажи, ты верила, что я последую за тобой?

— То есть после того моего письма? Я не писала его. Его состряпал Вескотт. Он наловчился подделывать документы, занимаясь контрабандой. Он сам мне похвалялся, как ему удалось провести и тебя и меня. — И Оливия вкратце описала, как Вескотт сумел обмануть и ее, а потом насильно заставил поехать с ним в Новый Орлеан, где рассчитывал прибрать к рукам состояние Дюрана.

Слушая ее, Сэмюэль понял, что Лиза была права. Ему не следовало сомневаться в Оливии с самого начала. «Единожды шпион — навсегда циник», — печально сознался самому себе полковник и мысленно поклялся никогда больше не давать воли своей подозрительности.

Молодые люди уже подходили к лодке, и им стали попадаться трупы матросов. Они были беспорядочно разбросаны вокруг, как старые игрушки, надоевшие не в меру расшалившемуся ребенку. Среди мертвых Вескотта не было.

— Подожди здесь, а я осмотрю палубную надстройку. — Сэмюэль направился к деревянной коробке, валявшейся в десятке ярдов от носа судна.

— До сих пор не верится, что мы выжили в этом ужасе, — сказала Оливия, пробираясь среди бесчисленных обломков.

— Вам действительно чертовски повезло, как и мне, — будничным тоном проговорил Вескотт, выходя из-за куста, где он прятался в ожидании, когда добыча сама приплывет в его сети. В руке торговец держал дорогой двуствольный пистолет, направленный в грудь полковника.

— Эта непослушная девица обязана проследовать со мной в Новый Орлеан. Что же касается вас, полковник, вы мне достаточно намозолили глаза и с вами пора кончать. — Торговец поднял пистолет и прицелился.

 

23

Но Вескотт не успел нажать на курок — Оливия выхватила кинжал, отобранный у Грюнера, и бросила, метясь в грудь торговца. Тот краем глаза заметил блеск лезвия, отпрыгнул и выстрелил наугад. Сэмюэль воспользовался этим и рванулся вперед, стремясь сбить противника с ног, прежде чем он успеет разрядить второй ствол. Они сцепились и упали на землю, бешено молотя кулаками. И в этот момент земля вновь содрогнулась.

Шелби и Вескотт настолько были поглощены дракой, что восприняли подземный толчок как составную часть сотрясавшей обоих ярости. Полковник обладал преимуществом роста, но торговец был исключительно силен и дрался с отчаянием зверя, загнанного в угол. Они катались по земле, сдавив друг друга мертвой хваткой, но ни один не мог взять верх. Оливия тем временем разыскала кинжал, валявшийся в траве. У Сэмюэля тоже был нож у бедра, но дотянуться до него никак не удавалось, так как нужно было удерживать руку торговца, все еще сжимавшего пистолет.

Земля качалась под ногами, и Оливия опустилась на колени, наблюдая за борьбой и ожидая момента, когда можно будет поразить кинжалом Вескотта, не причинив вреда Сэмюэлю. В отдалении бурлила и зловеще шипела река, с громким треском падали все новые деревья. Вдруг, подкошенный под корень жуткой вибрацией почвы, зашатался и повалился огромный дуб футах в пятидесяти от места поединка. Макушка дерева едва не задела Оливию, откатившуюся с криком в сторону, но она тотчас бросилась к Сэмюэлю, опасаясь за его жизнь.

Осыпанный дождем земли, обломков коры и сухих листьев, полковник на миг ослеп. Он часто заморгал, стараясь восстановить зрение и отыскать Вескотта, сумевшего в суматохе вырваться из рук, и в этот момент услышал крик Оливии:

— Сэмюэль, берегись! Он сейчас выстрелит!

Девушка запуталась в ветвях, не могла бросить кинжал и, пытаясь высвободиться, беспомощно наблюдала за страшной сценой. Сэмюэль все еще тряс головой и тер глаза, а Вескотт медленно вставал, ища опоры, чтобы наверняка поразить противника из второго ствола пистолета. Прорвавшись наконец сквозь ветки, Оливия уже подняла руку с кинжалом. В это мгновение разверзлась земля, и между Вескоттом и Сэмюэлем образовался провал.

Полковник успел отскочить от края расщелины, схватил за руку Оливию, и они перелезли через поваленный дуб, чтобы не угодить в пропасть, из которой повалил зловонный дым. Вескотт зарычал от досады, видя, что его жертва уже вне пределов досягаемости пистолета. Все же он предпринял новую попытку — пошатываясь, встал и стал целиться в спину Шелби. Торговец не мог смириться с тем, что у него из-под носа уводили Оливию. Без нее он был банкротом, нищим. Все его старания и интриги пойдут прахом и его бросят в тюрьму, если не удастся убить Шелби и вернуть Оливию. Все внимание Вескотта было приковано к полковнику, торговец утратил бдительность и не заметил, что края расщелины все больше расходятся и поваленный дуб начинает сползать в провал. Мощная ветка зацепила и поволокла Вескотта, и он сгинул в дымящейся пучине.

Сэмюэль подбежал к краю пропасти: Вескотт обеими руками цеплялся за ветку и пытался выбраться наружу, но расщелина начала сходиться, словно громадные челюсти, с хрустом проглотила огромный дуб и окончательно похоронила Вескотта.

— Думаю, он наконец угодил именно туда, где ему изначально следовало быть, — сказала Оливия, глядя на то, как сомкнулись врата ада, напоследок выплюнув в воздух клуб дыма.

— Пошли скорее отсюда, — позвал Сэмюэль.

— Куда угодно, только бы здесь не задерживаться, — ответила Оливия, зябко передернув плечами.

К вечеру подземные толчки стихли, а река вновь потекла, как и прежде, на юг. В пенящейся воде повсюду торчали корни кустов и деревьев, плыли обломки лодок и барок, даже остатки прибрежных хижин, смытых волнами. Исчезли целые архипелаги, служившие прибежищем пиратам, которые редко пропускали мимо судно с ценным грузом, и появились новые острова. Небо заволокли тучи, поднялся свежий ветерок и постепенно разогнал зловонную дымку, повисшую низко над землей.

Сэмюэль отправился на розыски Билли Уикса, капитана судна, на котором преследовал Вескотта, а Оливия порылась в запасах продовольствия, найденных в сброшенной с лодки палубной надстройке, и занялась приготовлением ужина. Когда полковник вернулся, его ожидал пылающий костер и сковорода с жареными бобами, на горячих углях пыхтел кофейник, издавая чудесный аромат свежего кофе. Шелби мрачно сообщил, что Уикс тоже погиб.

Оливия сочувственно вздохнула и, кивнув в сторону костра, сказала:

— Еды немного, но от голода не умрем. Мне удалось найти и сухие одеяла. До ближайшего селения идти и идти. Что будем делать? — И вручила Сэмюэлю тарелку с подогретыми бобами.

— До Нью-Мадрида примерно сутки лодкой вверх по течению, но, судя по тому, что творится сейчас на реке, вряд ли кто-либо решится воспользоваться водным путем. Если вообще уцелел народ, живший по берегам.

— Мне бы не хотелось рисковать. Может, вниз по реке будет безопаснее? Как ты считаешь?

— Мы можем остаться здесь и переждать, пока все успокоится. Палубная надстройка послужит домом, а запасов продовольствия хватит надолго. Тем временем я построю плот, и, если река опять не взбунтуется, отправимся в путь. Иначе придется идти пешком до самого Начеса — не слишком приятная перспектива.

— А разве ниже по течению нет небольших селений? — спросила Оливия, пытаясь вспомнить, видела ли она следы жилья по берегам в этих местах, когда путешествовала со всем комфортом в качестве пассажира, но тогда ее мало интересовали проплывавшие мимо леса и унылые болота.

— Если память мне не изменяет, — покачал головой Сэмюэль, — ближайшее селение от нас примерно в семидесяти пяти милях к югу, да еще на восточном берегу.

— Значит, нужно строить плот, — заключила Оливия, и по тону ее можно было догадаться, что эта идея ей по душе. Несколько минут они ели молча, погруженные в свои мысли, а потом молодая женщина наконец набралась храбрости и спросила: — А что будет, когда доберемся до Нового Орлеана?.. Если, конечно, предположить, что мы выживем.

У Сэмюэля моментально пропал аппетит и он отставил тарелку, вспомнив последнюю жуткую сцену с Летицией.

— Судя по тому, что говорил Вескотт, этот твой богатый дядя готов тебя принять. Возможно, это лучше, чем возвращаться в Сент-Луис. Когда я бросился за тобой вдогонку, Тиш не слишком обрадовалась. Боюсь, она способна натворить бед, если мы вместе появимся в Сент-Луисе, и особенно теперь, когда Вескотт мертв.

— Значит, ты считаешь, что следует поселиться у дяди Шарля? — разочарованно протянула Оливия.

— Ты станешь богатой наследницей, — напомнил Шелби, внимательно наблюдая за молодой женщиной, которая перекладывала из руки в руку почти пустую кружку кофе.

— Деньги для меня не имеют значения. Да и дядя Шарль мне безразличен. Он в свое время не пустил на порог родную сестру с мужем и ребенком. Ведь я стану его наследницей чисто случайно, лишь потому, что его сыновья погибли во время эпидемии желтой лихорадки, а больше никаких родственников у него не осталось. Не думаю, что мне понравится жить в его доме.

— Возможно, он уже отдал Богу душу. Вчера, когда мы гнались за твоей лодкой, мне пришла в голову любопытная идея. Вполне вероятно, что Шарль Дюран умер, назначив тебя своей наследницей. Тогда легче объяснить стремление Вескотта доставить тебя в Новый Орлеан. Не думаю, что он стал бы так рисковать, организовывая твое похищение, если бы тебя уже не дожидалось дядино наследство.

— Мне не нужны его деньги, — отрезала Оливия, подумав: «Мне нужен только ты, Сэмюэль». Она терпеливо ждала, что скажет возлюбленный. Не зря Микайя учил ее терпению, но в присутствии Сэмюэля ей всегда было трудно сохранить выдержку.

Он взглянул на ее упрямо выставленный подбородок, и на душе у него потеплело.

— Но тебе нужно где-то жить, пока я отвезу Летицию в Вашингтон и возобновлю бракоразводный процесс. Надо, чтобы кто-то о тебе заботился.

— Я могу вернуться в хижину Микайи. Мне наплевать, что скажут по этому поводу старые сплетницы в Сент-Луисе.

— Не можем же мы прожить всю жизнь в глуши вдали от всех, — возразил с печальной улыбкой Сэмюэль. — Не забывай, что я по-прежнему служу в армии, по крайней мере до окончания войны. А потом нужно будет работать в фирме Сантьяго, следовательно, жить в Сент-Луисе. Конечно, со временем мы можем переехать на испанскую территорию и поселиться в Санта-Фе по примеру сестры, но так или иначе мне надо избавиться от Летиции. Пока я не получу развод, мы с тобой не можем пожениться.

— Я бы скорее предпочла иметь тебя, чем обручальное кольцо. — И Оливия залилась слезами. Она поняла, что кодекс чести и чувство долга, объединившись, непременно надолго разлучат ее с Сэмюэлем.

— Ты достойна лучшей доли. Я хочу, чтобы у нас все было так, как ты того заслуживаешь. — Сэмюэль протянул руку и нежно погладил жену по щеке.

— Остается радоваться тому, что нам выпало хоть пока быть вместе, ведь война еще не началась. Не будем терять ни одной драгоценной секунды, Сэмюэль, — шепнула Оливия, прижимаясь губами к его пальцам.

— Иди ко мне, — велел Шелби, обнимая Оливию. Он встал на колени у пылающего костра, взял ее лицо в ладони и нежно поцеловал.

Она откинула голову и отдалась его ласкам. Несмотря на вечернюю прохладу, все тело горело и от Сэмюэля исходил жар, почти сравнимый с недавним неистовством стихии. Оливия тесно прижалась к его груди, ощутив, как гулко бьется сердце.

— Я постелила постель в каюте и даже разыскала фонарь, — смущенно сообщила девушка. Ей не терпелось как можно быстрее увидеть красивое мускулистое тело Сэмюэля, не обремененное одеждой.

Встав на ноги, он легко, как перышко, поднял Оливию на руки и понес ее к каюте, пригнул голову при входе в низенькую дверь и остановился, недоуменно осматриваясь. За время его отсутствия Оливия убрала к стенам груз и запасы, расчистила и вымыла пространство в центре, где теперь был разложен широкий соломенный тюфяк. Над ним висел фонарь, сообщавший помещению домашний уют.

— Ты зря времени не теряла, — шепнул Сэмюэль, укладывая Оливию на постель.

— Все пытаюсь доказать, что лучшей домашней хозяйки тебе не сыскать, — засмеялась в ответ Оливия, усадила мужа рядом и принялась развязывать тесемки его кожаной рубашки, прижалась носом к поросли густых черных волос, открывшихся за воротом, и с наслаждением вдохнула запах, принадлежавший только ее возлюбленному.

Одним движением он скинул через голову и отбросил в сторону рубашку, потом снял с Оливии блузку и коснулся губами отвердевших сосков, а она тихо застонала под его ласками. При мерцающем свете фонаря они не спеша принялись раздевать друг друга, обмениваясь поцелуями и словами любви, как бы утверждая жизнь на фоне разрушений и смерти, принесенных землетрясением.

Оливия потянулась рукой внутрь тесных кожаных брюк, которые только что расстегнула, натолкнулась на горячее, чуть сжала пальцами и услышала резкий вздох Сэмюэля. Ей все было еще внове, стало неловко за себя, она отдернула руку и попыталась разглядеть лицо мужчины, оставшееся в тени.

— Я… не причинила тебе боли? — с тревогой спросила Оливия.

— Боже! Конечно, нет! — воскликнул Сэмюэль, вернув ее руку на место.

Его реакция приободрила Оливию, и она принялась стаскивать с него брюки, но Сэмюэль остановил ее.

— Вначале сапоги, — приподнялся и сам снял обувь, а потом сбросил брюки и растянулся во всю длину на постели, выжидающе поглядывая на жену из-под полуприкрытых век.

Оливия смутилась и покраснела под испытующим взглядом, но не смогла удержаться от того, чтобы не насладиться видом великолепного мужского тела, а затем принялась легко водить кончиками пальцев по кустикам жестких волос под мышками, на груди и постепенно спустилась вниз, куда вела темная дорожка. Сэмюэль зачарованно следил за ее движениями, стараясь не дрогнуть и мускулом, а когда она на миг заколебалась, хрипло сказал:

— Сними с себя всю одежду, всю до конца, пусть мы будем в одинаковом положении.

Она беспрекословно повиновалась, сбросила юбку и нижнее белье. Приподнявшись на локте, Сэмюэль не дыша наблюдал за восхитительным зрелищем, божественными женскими формами, нежными и чувственными и одновременно крепкими и упругими. Когда она наклонилась, чтобы снять ботинки, он попросил: «Позволь мне», — взял ее ногу за тонкую щиколотку, поставил себе на живот и начал расстегивать пуговицы, время от времени бросая взгляд вверх.

— Под солнцем твоя кожа стала золотой, — сказал Сэмюэль, проводя глазами по рукам и шее, где проходила граница между темным и светлым загаром, опускаясь ниже, к груди и животу, чуть порозовевшему из-за смущения девушки, склонившейся над вторым ботинком.

Оливия встала на колени и остро почувствовала исходивший от Сэмюэля жар, но на этот раз решила не спешить, легонько оттолкнула ладонями мужа, вынудив его лечь, и прошлась губами по тем местам, где недавно путешествовали ее пальцы. Конечная остановка была прежней, и девушка вкусила от возлюбленного, как он вкусил от нее в тот незабываемый вечер в бобровой хатке. Она обрела новый дар, сильный и волевой мужчина был в ее власти, и ощущение своего могущества доставляло огромное наслаждение. Когда он содрогнулся и часто задышал, будто на финише трудного бега, Оливия лукаво улыбнулась и шепнула:

— Ты выглядишь так, будто вновь соревновался в беге с осагами.

— Должен признаться, — ответил он, с трудом переводя дыхание, — что это испытание требует значительно больше сил, зато и удовольствия намного больше.

— Значит, ты прощаешь мне мою неопытность, — спросила она, заранее зная ответ, но желая услышать похвалу.

Сэмюэль намотал на кулак длинную прядь волос и притянул к себе жену.

— Именно твоя неопытность — источник моего величайшего блаженства, — сказал он, покрывая лицо возлюбленной поцелуями.

Она спрятала голову на его груди и глухо призналась:

— Я хотела вкусить от тебя, как ты тогда от меня.

— Выходит, я был не так уж и плох в бобровой хатке, — пошутил Сэмюэль и принялся целовать ее грудь.

Оливия пылала как в огне, а губы и руки возлюбленного подбрасывали все больше дров, огонь разгорался, объял все тело, и она отдалась бушующему пламени.

Когда девушка пришла в себя, она притронулась ладонью к земле и сказала:

— Мне показалось, что снова началось землетрясение.

— Отныне только мы с тобой будем заставлять землю колебаться, — улыбнулся он в ответ.

На рассвете скудные лучи зимнего солнца высветили картину разрушений на берегу и на реке. Сэмюэль отправился на разведку, а Оливия занялась по хозяйству. Он вернулся через несколько часов и удрученно сообщил:

— Такое впечатление, будто Миссисипи — живое существо и окончательно сошла с ума. Везде громадные водовороты затягивают вглубь целые деревья, а поперек реки возникли пороги высотой от десяти до двадцати футов!

— Не может быть. Микайя говорил, что пороги встречаются только в одном месте, значительно севернее, в верховьях.

— Очевидно, подземные толчки все изменили, и теперь пороги повсюду.

— Значит, пройти по реке невозможно?

— Можно, конечно, попытаться, но очень рискованно. Пока я ходил, было еще несколько подземных ударов, хотя и довольно слабых.

— Я тоже их почувствовала, — с тревогой сказала Оливия.

— Если произойдут новые подвижки почвы, может быть, положение улучшится. Вопрос в том, когда это произойдет.

— Запасов продовольствия нам хватит на месяц или около этого, у нас достаточно пороха и зарядов для твоего ружья, и я нашла еще одно ружье, так что можно добыть пропитание охотой. В общем, я предлагаю переждать. Посмотрим, как будет вести себя река дальше.

— Признаться, меня тоже не привлекает пеший переход в несколько сотен миль по индейской территории, — заявил Сэмюэль и усмехнулся: — А может, ты что-то замышляешь? И твое желание остаться здесь продиктовано иными соображениями?

Оливия уловила намек:

— Надеюсь, мы подыщем себе занятие, пока сидим у реки в ожидании погоды.

За неделю, которую они провели на берегу, Сэмюэль соорудил небольшой плот, использовав материалы и инструменты, обнаруженные на борту лодки, и Оливия во всем помогала ему. О предстоящем путешествии по реке, сопряженном с немалой опасностью, они старались не говорить, а потом Шелби отправился в дальнюю разведку и по возвращении принес радостную весть — пороги заканчивались через пять миль вниз по течению.

Со временем пропали гигантские водовороты, но на поверхности воды по-прежнему оставалось много деревьев, кустов и мусора, который смыло волнами вместе с обломками домов в прибрежных селениях. Однако до Сент-Луиса было около трехсот миль, а до Нового Орлеана еще дальше. При этом оба маршрута пролегали по территории, населенной враждебными индейскими племенами и кишащей шайками бандитов. Словом, Миссисипи была единственной возможностью для возвращения к цивилизации.

Наконец пробил час отъезда. Утро выдалось ясное, дул легкий юго-западный ветерок, и настроение было приподнятое. Сэмюэль и Оливия погрузили на плот продовольствие и прочие припасы, упакованные в непромокаемый клеенчатый материал, и отчалили. Совместными усилиями преодолели самый трудный участок — пороги, причем Оливия работала плечом к плечу с Сэмюэлем. Она практически ни в чем ему не уступала, не обращая внимания на боль в ладонях, покрывшихся волдырями.

Глядя на нее, Сэмюэль не мог не восторгаться ее трудолюбием и сноровкой. Он никак не ожидал, что изящная красавица, окруженная толпой поклонников на балу в Вашингтоне, окажется верной подругой, на которую можно смело положиться в любых обстоятельствах. Оливия Сент-Этьен обладала силой духа и отвагой, которым могли бы позавидовать многие мужчины. Она казалась загадочной, непредсказуемой натурой, глубокой, как река. Оставалось только надеяться, что впереди у них целая жизнь и за это время ему удастся хотя бы заглянуть в бездонные глубины ее души.

Но суждено ли им быть вместе? Дамокловым мечом висела над ними проблема Летиции, но оба старательно избегали темы развода, хотя Сэмюэль постоянно думал о том, что предпринимает в его отсутствие законная супруга и какие новые козни строит. Хотя, возможно, ей уже наскучил Сент-Луис и она отправилась в Вашингтон, прихватив Ричарда. Что, если в этом случае землетрясение застало их на реке? Полковник мрачно улыбнулся. Нет, рассчитывать, что Летиция и впрямь утонет, нельзя. Это было бы слишком большой для него удачей.

Его волновала еще одна проблема — свалившееся на голову Оливии богатство. Что, если состояние Дюрана действительно так огромно, как надеялся Вескотт, и все оно принадлежит Оливии? Однажды Сэмюэль уже женился на богачке, которая пыталась затем подчинить его себе с помощью денег. Правда, у Оливии нет ничего общего с Летицией, однако она может оказаться богатой наследницей, представительницей высшего света Нового Орлеана, а он, Сэмюэль Шелби, — по-прежнему только простой солдат. Даже с учетом доходов фирмы Сантьяго полковник не мог рассчитывать, что ему удастся обеспечить Оливии роскошную жизнь, которую обещало состояние Дюрана.

Что произойдет, когда они прибудут в Новый Орлеан? Оливия не задумываясь откажется от наследства ради него. Сэмюэль это знал. Но он понимал также, что не сможет позволить ей поступить так. «А что, если?..» — неожиданно пришла в голову страшная мысль, и Сэмюэль похолодел от ужаса.

Оливия взглянула на Шелби, когда они причалили к берегу на ночевку. Лицо Сэмюэля стало жестким, глаза колючими, и девушка догадалась, что его тревожит их будущее.

— Что случилось, Сэмюэль? У тебя такой вид, будто Господь Бог известил тебя, что нам грозит новое землетрясение. — Когда он не ответил, продолжая закреплять плот у берега, Оливия сдержалась и прекратила расспросы.

Она принесла хвороста и сухих листьев, собрала в кучу, и занялась костром. «Микайя бы порадовался, — печально подумала девушка. — Я таки научилась терпеливо ждать. Правда, при Сэмюэле мне не всегда это удается».

Пока они были заняты мелкими хлопотами по устройству ночевки, Оливия все время ощущала беспокойство Шелби. Ничего, она даст ему время, пусть выскажется, когда сам того захочет. После ужина она постелила постель, быстро искупалась в прозрачном ручье, впадавшем в реку, и забралась под одеяло. Однако Шелби, судя по всему, не собирался ложиться и остался у костра с кружкой кофе.

— Иди спать, — позвала Оливия. Как бы ни складывались их отношения днем, ночь все сглаживала. В постели им было так хорошо, что остальное просто не имело значения.

Сэмюэль выплеснул в огонь остатки кофе, встал, неохотно приблизился и протянул руку за одним из одеял.

— Может, нам лучше спать порознь до конца пути? — неуверенно начал он, и на его лице отразилось такое отчаяние, что у Оливии сердце перевернулось от жалости. — А, черт!.. Ливи… Это вовсе не потому, что я не хочу тебя…

— Тогда почему же? — сухо осведомилась Оливия.

Он тяжело вздохнул, помолчал и наконец решился.

— Скажи, когда у тебя были месячные? — Сэмюэль знал, что месячных не было после того, как он освободил ее от Вескотта.

На мгновение Оливию озадачил этот вопрос.

— Недели две назад. А в чем, собственно говоря?..

— Ты могла забеременеть, Ливи, — прервал ее Шелби.

— А ты разве против ребенка?

— Против, пока ты не носишь моего имени. Я не смогу на тебе жениться целый год, а то и дольше.

Он будто оправдывался, этот гордый, мужественный человек, и при этом выглядел таким беззащитным, что Оливии стало больно. Она мягко спросила:

— И ты считаешь, что до конца путешествия мы должны спать отдельно?

— Трудно, но преодолимо. — Он неловко усмехнулся.

— Для тебя — возможно, — возразила Оливия и ухватилась за одеяло, которое Сэмюэль пытался забрать. — Мне что-то стало холодно. Холодно под одним одеялом. Мне нужны они оба.

— Ливи, — угрожающе рявкнул Шелби.

— А если я уже беременна? Если сдуру это тебя так ужасает, то что ты думал две недели назад? Я предлагаю рискнуть и ничего не менять до тех пор, пока мы не расстанемся, — если ты по-прежнему намерен бросить меня в Новом Орлеане.

С этими словами Оливия скинула с плеч мужскую рубашку, которую использовала как ночную сорочку, и предстала перед Сэмюэлем во всей своей красе. Шелби стал снова чертыхаться, отшвырнул одеяло и едва не бросился наутек, но Оливия положила его руки себе на грудь и обвила руками его шею.

— Лошадей на переправе не меняют, чтоб ты знал, а то утонешь.

— Опять Микайя с его народной мудростью? — спросил Сэмюэль, которому было в высшей степени наплевать на ответ, потому что Оливия принялась быстро расстегивать его брюки.

«Если оставить святого наедине с Оливией Сент-Этьен на три недели, он бы тоже не совладал с собой, а уж меня при всем желании нельзя отнести к разряду святых», — мысленно оправдывался Сэмюэль, покрывая лицо девушки жадными поцелуями. «Ты хочешь таким путем навечно привязать ее к себе», — настырно твердил внутренний голос, но Шелби уже ничего не слышал.

 

24

К началу 1812 года в Новом Орлеане было около двадцати тысяч жителей самых разных национальностей и социальных положений. В молодой республике это был единственный в своем роде город-космополит, хранивший устои и традиции Старого Света. Он вошел в состав Соединенных Штатов всего за девять лет до описываемых событий и по сути оставался французским городом, хотя сорок лет испанского владычества не прошли бесследно и возникла община креолов — результат слияния культуры Франции и Испании.

Креолы существовали бок о бок с беспокойными американцами, которые десятилетиями пересекали Аппалачские горы и заселяли долину Миссисипи. Их тоже притягивал единственный в округе морской порт, откуда можно было вывезти на продажу свой урожай и где имелись разные предметы роскоши и все необходимое для хозяйства. Грубоватые простаки из Кентукки и хитрые наглецы из Бостона, обладавшие природным финансовым чутьем, вели оживленную торговлю с темпераментными купцами-креолами.

Огромный шумный портовый город привлекал торговцев и моряков, бродяг и искателей приключений со всех концов мира. На рынке, раскинувшемся вдоль длинной набережной в дельте Миссисипи, говорили в основном по-французски и по-испански, но звучал также английский во всем многообразии акцентов, равно как немецкий, итальянский и греческий языки и различные диалекты индейских племен. Звонко кричали, зазывая покупателей, свободные негры из Африки, гордо поглядывая на своих черных братьев рабов, на долю которых выпадала самая тяжкая и грязная работа.

Сэмюэлю не раз случалось бывать в Новом Орлеане, и однажды он прожил там довольно долго со своей сестрой до ее замужества, так что для него были не внове толчея и суета громадного города. У Оливии с этим местом были связаны иные воспоминания. Именно здесь ее родной дядя жестоко обидел свою единственную сестру, бросив ее с семьей на произвол судьбы. Они были тогда в отчаянном положении, и от голода их спасла чистая случайность — отцу несколько месяцев кряду везло за карточным столом. Обида не зарубцевалась в памяти, и Оливия не могла простить Шарлю Дюрану бессердечности.

Когда их плот причалил к берегу, путники обменялись радостными взглядами. Подошел к концу долгий и трудный путь по своевольной реке, таившей немало неприятных сюрпризов, можно было вздохнуть с облегчением и осмотреться. В воздухе стоял аромат свежих апельсинов и лимонов, приправленный запахом бананов. На берегу рыбак ловко вскрывал раковины устриц, которые тут же с удовольствием проглатывали элегантно одетые креолы, окруженные женами и детьми.

Сэмюэлю и Оливии предстояло пройти через рынок, где царила карнавальная атмосфера. Густую толпу неспешно разрезал высокий краснокожий, высокомерно задрав голову, пышно убранную орлиными перьями; неслышно, не глядя по сторонам, прошмыгнула группа монашек в черных одеяниях; сторожко оглядывала прохожих матрона, караулившая пару светлокожих красавиц, вышедших на прогулку. Черные рабыни расхваливали свежие пирожки, греки предлагали разнообразные мясные блюда.

— Вот таким мне и запомнился Новый Орлеан, только суеты прибавилось, — сказала Оливия, когда рынок остался позади.

— Первым делом, — откликнулся Сэмюэль, — надо привести тебя в порядок, помыть и приодеть, найти женщину, которая будет тебя повсюду сопровождать, а затем уже отправимся с визитом к твоему дядюшке.

Он говорил деловым будничным тоном, как бы отстраненно. «Уже старается отдалиться, — печально подумала Оливия. — Позаботится о том, чтобы меня хорошо устроили, обеспечит деньгами и пойдет своим путем. А что, если его опасения относительно сенатора Соамса справедливы и получить развод не удастся? Тогда у Сэмюэля Шеридана Шелби, человека долга и чести, не останется иного выхода, как настаивать на том, чтобы я подыскала другого человека, который способен предложить мне то, чего не может дать сам полковник… если, конечно, не выяснится, что я забеременела». Оливия знала, что в этом случае никакие силы на земле не заставят Сэмюэля от нее отказаться; цепляясь за эту единственную слабую надежду, она последовала за Шелби в небольшой магазин.

Оставив ее ненадолго в одиночестве, Сэмюэль завязал на безупречном французском оживленный разговор с сухоньким старичком, владельцем магазина. Языковые способности Шелби были сравнимы со способностями Оливии, с той лишь разницей, что она овладела иностранными языками во время странствий по странам Европы, а он их освоил, не выезжая из Америки. Этот природный дар наверняка сослужил полковнику хорошую службу при его профессии шпиона.

Вскоре Сэмюэль обо всем договорился, и в течение часа Оливия оказалась в небольшой уютной гостинице на окраине города. Она сразу же потребовала горячую ванну, чтобы смыть следы многонедельного пребывания на Миссисипи, а горничная Тонетта тем временем аккуратно раскладывала обновки, приобретенные Сэмюэлем. Посматривая украдкой на наряды, Оливия пришла к выводу, что при встрече с дядюшкой Шарлем она будет выглядеть не слишком шикарно, но вполне пристойно. «А может, — подумала она, — стоило объявиться в особняке Дюрана грязной оборванкой и признаться высокомерному старому аристократу, что его единственная племянница совершила путешествие по реке в качестве любовницы полковника?»

Дядюшка Шарль, несомненно, тут же лишил бы ее наследства, решив, что ничего хорошего нельзя ожидать от дочери Жюльена Сент-Этьена, игрока и повесы. Однако в каком же отчаянном положении должен был оказаться старик, если по прошествии стольких лет стал разыскивать племянницу. Как объяснил Эмори Вескотт, Дюран потерял всех близких во время эпидемии желтой лихорадки и его единственной наследницей осталась дочь родной сестры, с которой ранее он не хотел иметь ничего общего. Наверное, Оливии следовало пожалеть старика, но при всем старании ей это не удавалось.

Она догадывалась, что ей достанется большое наследство, и понимала: неожиданно свалившееся на нее богатство послужит дополнительным препятствием для союза с Сэмюэлем. Ведь Летиция тоже обладала немалым состоянием, и это вызывало у самолюбивого полковника лишь раздражение, поскольку он считал, что должен содержать жену сам, без посторонней помощи. Дорогие подарки, которыми осыпал любимую дочь сенатор Соамс, Шелби расценивал как личное оскорбление.

Оливия закрыла глаза и с головой погрузилась в горячую воду, в тысячный раз мысленно проклиная Эмори Вескотта за то, что похитил ее и вовлек в эти новые осложнения. Вынырнув, Оливия услышала голос Сэмюэля в соседней комнате и позвала горничную, чтобы одеться. Хотелось поскорее узнать, какие новости принес полковник. Едва открыв дверь, она поняла — хороших новостей ждать не приходится.

— Твой дядюшка умер уже несколько месяцев назад, — без всяких предисловий объявил Сэмюэль. Он знал, как Оливия относится к своему родственнику, и не счел нужным подготовить ее к печальному известию.

— Значит, мы были правы насчет Вескотта, — заключила Оливия, с ужасом представив, как легко Вескотт отправил бы ее на тот свет на следующий же день после того, как в качестве законного опекуна получил бы контроль над состоянием Дюрана.

— Я имел беседу с адвокатом Дюрана, месье Жан-Клодом Брионом, и он рассказал о смерти своего клиента. Ему не терпится побыстрее познакомиться со столь давно разыскиваемой племянницей Дюрана.

— Не давно разыскиваемой, а давно брошенной — так будет правильнее, — с горечью возразила Оливия, подошла к Сэмюэлю и обвила руками его шею, игнорируя присутствие горничной, молчаливо застывшей возле двери. — О Сэмюэль, давай просто уедем и забудем о наследстве. Давай вернемся в Сент-Луис. Я слышала, что судоходство по реке возобновилось…

— Нет, Ливи, — мягко сказал Сэмюэль, бережно снял ее руки с плеч и слегка отстранился. — Ты сама знаешь, что это невозможно. Если я действительно хочу добиться развода, мне нужно быть в Вашингтоне, и пока вопрос не решится, нам следует держаться порознь.

Вглядываясь в темно-синие глаза, Оливия видела, что Сэмюэль сказал далеко не все и ее ожидают более неприятные известия.

— Ты хочешь еще что-то мне сообщить?

— У тебя начинает получаться не хуже, чем у моей сестры, и ты свободно читаешь мои мысли, — грустно улыбнулся Сэмюэль, потом отвернулся, и лицо его помрачнело. «Ну, как мне говорить с ней, когда она стоит так близко и я ощущаю ее запах? — проносилось в голове. — Единственное, чего мне страстно хочется, так это обнять ее и никогда больше не отпускать».

Однако выбора не было, и полковник продолжал:

— После встречи с адвокатом Дюрана я навестил канцелярию губернатора Клейборна, куда поступают любые адресованные на мое имя указания и послания. — Многозначительно посмотрев на горничную, Сэмюэль добавил: — Нам нужно обсудить довольно деликатный вопрос. Наедине.

Гулко забилось сердце, Оливия велела горничной выйти, плотно закрыла за ней дверь и повернулась к Шелби.

— Ты хочешь сказать, что поступило распоряжение от президента Мэдисона?

— Да, меня отзывают в Вашингтон, — ответил Сэмюэль. — Государственному секретарю Монро понадобился опытный посредник для решения щекотливой проблемы. Нужно установить связь с французским эмигрантом, который утверждает, будто у него есть какие-то компрометирующие документы.

— Компрометирующие? В каком смысле? — спросила Оливия без особого интереса. Сэмюэль уезжает, а все остальное не имело никакого значения.

— Этот таинственный француз якобы завладел бумагами, принадлежавшими англичанину ирландского происхождения, который служил шпионом при генерал-губернаторе Канады и последние два года провел в Новом Орлеане.

— А здесь федералисты твердо держат сторону англичан, — вставила Оливия и прикусила губу. Она понимала, к чему может все это клониться. Купцы Новой Англии пришли в ярость, когда администрация республиканцев ввела торговое эмбарго, и даже поговаривали о необходимости выйти из состава Соединенных Штатов.

Сэмюэль понял, что Оливия сознает серьезность обстановки, и продолжал:

— Ты права. Если эти бумаги содержат какие-либо доказательства наличия заговора, нельзя допустить, чтобы они попали в чужие руки. Президент Мэдисон мог бы использовать документы, чтобы разоблачить двойную игру англичан, и одновременно нанес бы удар по своим политическим противникам — федералистам.

— И кому, кроме полковника Шелби, можно поручить столь ответственное задание? — съязвила Оливия и сразу поменяла тон: — Когда ты выезжаешь?

— Судно отплывает на рассвете, Ливи, и я должен быть на борту.

Перед глазами поплыли черные круги, но Оливия тряхнула головой и с улыбкой сказала:

— Ну что ж, значит, у нас остается не так много времени.

— К сожалению, да. Прежде чем мы займемся с адвокатом вопросом о твоем наследстве, я намерен познакомить тебя с Уильямом Клейборном.

— С губернатором?

— Да, это мой давний знакомый, несколько лет назад он изъявил готовность взять под свое покровительство мою сестру. На него вполне можно положиться. Кроме того, во время моего отсутствия мы сможем поддерживать через него связь друг с другом. Боюсь, в ближайшие несколько месяцев я буду постоянно в пути.

Оливия приняла к сведению и эту информацию, означавшую, что теперь им еще очень не скоро доведется встретиться. Проглотив комок, подступивший к горлу, она посмотрела прямо в глаза Сэмюэля, но не сделала попытки дотронуться до него.

— Ты сумеешь выкроить время, чтобы подать прошение о разводе?

Сэмюэль не мог больше сдерживаться. Он просто должен был прикоснуться к Оливии. Она изо всех сил старалась не проявлять своих чувств, но даже с гордо поднятой головой и решительно выставленным упрямым подбородком выглядела одинокой и несчастной. Полковник обнял девушку, и в ответ она тотчас обвила руками его талию.

— Боже мой! Конечно же, первым делом я займусь прошением о разводе, а Томас Джефферсон, мой друг, позаботится о том, чтобы бумаги как можно быстрее прошли через законодательное собрание Виргинии.

Он ласково погладил Оливию рукой по волосам, другой рукой тесно прижимая ее к груди. Оливия уютно пристроила голову на плече Сэмюэля, и он проговорил:

— Мне кажется, ты просто создана, чтобы занимать это место. — И подумал: «Черт возьми, а как же иначе? Она непременно станет моей женой».

— Так оно и есть, — прошептала Оливия.

— Ливи, ты должна мне кое-что пообещать…

— Что угодно, — откликнулась она, завороженная близостью возлюбленного и мерным биением его сердца.

— Я должен сразу же узнать, если окажется, что ты ждешь ребенка. — Сэмюэль запнулся, испытывая мучительный стыд из-за невозможности остаться с Оливией и защитить ее репутацию.

Месячные запаздывали уже на неделю, но Оливия постаралась убедить Сэмюэля, будто подобное с ней случалось и прежде. С тех пор полковник не заговаривал об этом и только сейчас, накануне отъезда, решился затронуть тревожившую его тему.

— Я понимаю, что ты сейчас чувствуешь, — сказала Оливия. — Тебе не дает покоя, что ты ничем не можешь поддержать меня в трудную минуту.

Сэмюэль ласково провел кончиком пальца по ее щеке, поймал и слизнул слезинку, грустно посмотрел в глаза Оливии и сказал:

— Поверь, Ливи, больше всего на свете я хочу как можно скорее получить право называть тебя своей женой и всю жизнь провести с тобой и нашими будущими детьми. Обещай, что напишешь, как только с твоим положением все прояснится. — Он печально повесил голову. — Даже если я не смогу на тебе сразу жениться, клянусь сделать все, чтобы сохранить твою репутацию. В Кентукки у меня есть родственники, а точнее, мой кузен Нестор Шелби — брат губернатора Исаака Шелби. Нестор владеет большой плантацией недалеко от Лексингтона. Я уверен, он и его жена Альва будут счастливы, если ты согласишься воспользоваться их гостеприимством.

— Моя репутация меня не волнует. Меня волнует лишь одно — чтобы ты вернулся ко мне. Пожалуйста, береги себя. Как только врачи мне скажут что-то определенное, я тотчас тебе напишу.

— Знаешь, — Сэмюэль слабо усмехнулся, — это, конечно, эгоистично с моей стороны, но в глубине души я даже хочу, чтобы ты забеременела. Ребенок надежно привязал бы тебя ко мне.

— Ничто, даже наш ребенок, не привяжет меня к тебе надежнее, чем уже привязала моя любовь, — просто ответила Оливия. Однако в душе она молила Бога, чтобы не обошел ее своей милостью и подарил дитя Сэмюэля.

Визит к Клейборну был кратким, но очень ободрил Оливию. Губернатор находился в самом разгаре утомительной борьбы с политиками-креолами, традиционно не доверявшими бостонцу, присланному управлять ими. К тому же сравнительно недавно Клейборн потерял своего личного секретаря, которому безгранично доверял. Невзирая на все это, перегруженный делами, губернатор был крайне любезен с Оливией и заверил ее, что сделает все возможное для поддержания связи с Сэмюэлем.

Отобедав с Клейборном в его роскошной резиденции на главной городской площади, Сэмюэль и Оливия направились по Ройял-стрит к изящному зданию, где размещалась контора Жан-Клода Бриона, адвоката Шарля Дюрана.

Маленький и полный, невзрачный на вид креол обладал тем не менее обаянием и приятными манерами истинного сына Нового Орлеана. Как только он изучил все документы и убедился, что перед ним действительно дочь Соланж Сент-Этьен, сестры Шарля Дюрана, Брион рассыпался в выражениях восторга.

— Я счастлив, мадемуазель, что с кончиной вашего достопочтенного дядюшки имя Дюранов не умрет, — прочувственно сказал адвокат по-английски, полагая, что американский офицер, сопровождавший наследницу, вряд ли знает французский. Сэмюэль не стал его переубеждать.

Оливия давно приметила, что полковник часто позволяет людям делать ошибочные выводы относительно своей персоны и недооценивать его. Эта тактика наверняка помогала ему в работе. «Бедный Сэмюэль, — подумала молодая женщина, — при его профессии ему постоянно приходится быть начеку, не позволяя себе ни на миг расслабиться». А сейчас, ввиду надвигающейся войны, ему все время будет угрожать опасность, вероятно, даже более серьезная, нежели солдатам регулярной армии, которым предстояло отражать атаки англичан на суше и на море. «Когда он теперь вернется ко мне, и вернется ли вообще?» — спрашивала себя Оливия.

Углубившись в размышления, Оливия почти не слушала адвоката, который принялся подробно описывать неисчислимые богатства Дюрана. Лишь взглянув на Сэмюэля, сидевшего в странно напряженной позе и с каким-то совершенно чужим лицом, девушка поняла, что происходит нечто очень неприятное. И до ее слуха стали доходить слова Бриона.

— Местные плантации сахарного тростника занимают десять тысяч пятьсот шестьдесят акров, но на сахарных заводах перерабатывается также и сырье с обширных земель Дюрана, расположенных выше по течению Миссисипи. Судоходная компания имеет в своем распоряжении двенадцать речных судов каботажного плавания, а также шесть морских парусных шхун и два новых парохода. Доходы от вкладов в земельные участки и банковских вкладов также детально перечислены в документах, но я не думаю, что мадемуазель пожелает вникать в эти скучные подробности. Я рекомендовал бы нанять управляющего и поручить ему ведение всех ваших дел.

— Такой молодой и красивой девушке, как вы, мадемуазель, — продолжал адвокат, посмеиваясь темными глазами, — надлежит веселиться и танцевать, посещать театр и получать от жизни удовольствие, попутно подыскивать себе достойного жениха. Ах, мадемуазель, будь я лет на двадцать моложе, я бы сам, возможно, осмелился поухаживать за вами. Если бы, конечно, мог похвалиться столь же знатным происхождением, как род Дюранов. Но, увы, не могу.

Брион пожал плечами, как бы смиряясь с судьбой, и сразу посерьезнел.

— Как вы сообщили, месье Вескотт погиб во время землетрясения, и теперь необходимо подумать о новом опекуне. Нет ли у вас кого-либо на примете, желательно родственника мужского пола, который мог бы о вас позаботиться? — Адвокат скосил глаза на спутника Оливии. По мнению Бриона, молодой полковник никак не подходил для этой роли.

Все это время Оливия не спускала глаз с Сэмюэля. Холодный взгляд, жесткие складки у рта, бесстрастный голос, гордо выпрямленная спина — все это достаточно красноречиво говорило о его состоянии. Он явно вообразил, будто «недостоин» Оливии теперь, когда она оказалась столь богата. «Будь проклята мужская гордость и глупость!» — выругалась про себя Оливия.

— После смерти Шарля Дюрана мадемуазель Сент-Этьен осталась совершенно одна, у нее нет родственников, — обратился Сэмюэль к Бриону. — Мне выпала честь сопровождать мадемуазель и ее горничную в Новый Орлеан, но теперь…

— Вы оба говорите обо мне так, будто я ребенок или слабоумная, — вмешалась Оливия. Постепенно закипавшее раздражение заглушило в ней даже боль из-за предстоящего так скоро расставания с Сэмюэлем.

Перед встречей с адвокатом Шелби наказывал девушке ни в коем случае не проявлять каких-либо чувств к нему, кроме благодарности за согласие сопровождать ее в трудном путешествии вниз по реке. Но мнение дядюшкиного юриста о ее нравственности беспокоило Оливию намного меньше, чем растущее на глазах отчуждение Сэмюэля. Черт бы побрал этого Шарля Дюрана с его баснословным богатством!

— Последние годы, месье Брион, — продолжала Оливия, — я провела в приграничных областях, в Сент-Луисе, а потом в верховьях Миссури, где жила среди индейцев. Я не привыкла ни к танцам, ни к театрам, а что касается поисков достойного жениха, то я…

— Полагаю, мадемуазель Сент-Этьен несколько переутомилась в долгом путешествии, да и известие о смерти дядюшки явилось для нее большим ударом, — прервал ее Сэмюэль, которому совсем не хотелось, чтобы Оливия сгоряча наговорила лишнего.

Она с вызовом посмотрела на полковника, но все же промолчала. Ситуация была глупейшая, и молодая женщина действительно вдруг почувствовала страшную усталость, усталость и безразличие. Сэмюэль же испытал облегчение. Он не дал Оливии поставить под угрозу возможность ее спокойной жизни в Новом Орлеане. И полковник быстро перевел разговор на подробности, связанные со вступлением Оливии Сент-Этьен в права наследства.

«Этот мерзавец, Шарль Дюран, видно, и впрямь прихватил с собой всю казну Бурбонов, — размышлял Сэмюэль. — Оливия теперь одна из самых богатых женщин в Соединенных Штатах, а уж на этих новых территориях и подавно». Замечания адвоката относительно «достойного жениха» и «знатного происхождения» произвели на полковника эффект разорвавшейся бомбы. Теперь он не смел и помышлять об Оливии, она стала абсолютно недосягаемой, будто вернулась к роли титулованной особы при французском императорском дворе.

Когда Брион обстоятельно ответил на все вопросы, Сэмюэль его поблагодарил и сказал:

— Мадемуазель Сент-Этьен необходимо отдохнуть. Не окажете ли вы нам любезность, указав, как добраться до особняка Дюрана?

Адвокат вызвал элегантное ландо из дома Дюрана, и они покатили в полном молчании по узким кривым улицам, придающим особую прелесть Новому Орлеану. Сэмюэль и Оливия погрузились в невеселые размышления над тем, что ждет их впереди, и не замечали пестрой толпы в красочных нарядах, кружевных металлических оград у домов, сверкающих фонтанов и пышной зелени садов в двориках, мелькавшей в промежутках между зданиями с высокими террасами. Оливия без всякого удовольствия ожидала встречи с дворцом, построенным Шарлем Дюраном в качестве своей городской резиденции. Она не сомневалась, что новый дом не уступает по роскоши поместью на плантации в Байю-Бьенвеню, которое с восторгом описывал им болтливый адвокат.

Наконец экипаж свернул на дорожку, посыпанную гравием, и остановился перед красивым трехэтажным зданием из светлого кирпича. Сэмюэль легко спрыгнул на землю и помог Оливии и ее горничной Тонетте спуститься по ступенькам экипажа. В центре бассейна у дома возвышалась бронзовая статуя обнаженной женщины в натуральную величину, державшей на плече кувшин, откуда била струя прозрачной воды. На широкую террасу, огибавшую здание с трех сторон, выходили высокие стеклянные двери, ведущие в просторные комнаты, повсюду стояли кадки с экзотическими растениями. На террасе, сверкая белозубыми улыбками, толпились чернокожие слуги и перешептывались по-французски.

— Я даже несколько ошеломлена, — призналась Оливия, вцепившись пальцами в руку Сэмюэля, как бы ища поддержки.

— Да, впечатляет, — согласился он после небольшой паузы, внимательно осмотревшись вокруг. Особняк Дюрана выглядел даже внушительнее здания, возведенного в Вашингтоне сенатором Соамсом.

— Сэмюэль, — потребовала Оливия, — немедленно выкинь из головы дурные мысли. Прошу тебя…

— За нами следят слуги, Ливи, — мягко напомнил Сэмюэль и, предложив руку, повел в дом.

Едва они сдвинулись с места, пришла в себя и Тонетта, вросшая в землю с открытым ртом при виде такой роскоши, велела лакею отнести наверх сундук и последовала за хозяйкой. Их с улыбкой приветствовала чернокожая женщина могучего телосложения, назвавшаяся Силией, домоправительницей городской резиденции месье Дюрана. Она провела молодую хозяйку и ее спутника в элегантно обставленную гостиную, предложила сесть и послала служанку за прохладительными напитками. Затем показала Тонетте спальню и проследила за тем, чтобы распаковали и аккуратно разложили вещи Оливии.

Как только слуги удалились, Сэмюэль встал и принялся мерять шагами натертый до зеркального блеска дубовый паркет. В камине, облицованном мрамором и занимавшем почти всю стену, весело потрескивал огонь, отбрасывавший вокруг оранжевые блики. Громадный хрустальный канделябр под потолком освещал прекрасную мебель красного дерева и развешанные по стенам портреты предшествовавших поколений семьи Дюранов, поглядывавших свысока на молодых людей. Полковник остановился перед портретом высокого седовласого мужчины с тонкими, чуть женственными чертами лица, облик которого в его представлении ассоциировался с французской аристократией.

— Надо понимать, это и есть дядя Шарль? — поинтересовался Сэмюэль.

Оливия всмотрелась в холодное аристократическое лицо и сказала:

— По-видимому, он, но мы с ним никогда не встречались. Он немного похож на маменьку, но она всегда была живой, энергичной, а он какой-то высокомерный. — Оливия чувствовала себя очень одинокой, всеми покинутой. — Не оставляй меня здесь, Сэмюэль, — взмолилась она.

Сразу ответа не последовало. Видимо, Шелби набирался храбрости перед тем, как распрощаться.

— Мне надо идти, Ливи, — наконец сказал он. — Ты сама это знаешь. Тебе здесь будет очень удобно, я уверен, — добавил Шелби, обводя рукой красивую гостиную.

— Мне было удобно в хижине Микайи. А это… все это пугает меня. — Она невольно обхватила себя руками за плечи, хотя в гостиной было тепло.

Сэмюэль встал перед ней на колени, взял ее холодные как лед руки и поцеловал.

— Тебе придется остаться здесь, Ливи. Я не могу отвезти тебя к Микайе, а путешествовать одной тебе опасно.

— Ты хочешь сказать, что я обязана жить именно здесь, так как стала богатой? Что отныне мне надлежит утопать в роскоши, поскольку я рождена аристократкой?

— Твои деньги никуда от тебя не денутся, — мрачно заметил Сэмюэль.

— Мне не нужны эти деньги.

— Теперь уже не тебе решать. В данный момент я не могу предложить тебе ни своего имени, ни защиты. Богатство может быть щитом, и сейчас ты в нем нуждаешься.

— Эти деньги всегда будут стоять между нами, — сказала она, глотая слезы. — Мое богатство ранит твою гордость, не так ли?

— Не стану отрицать. Любой мужчина, обладающий достоинством, не захочет, чтобы его содержала женщина. Добывать средства к существованию должен мужчина.

— Ты думаешь, я теперь стану помыкать тобою, как пробовала Летиция? — Оливию неприятно поразили его слова, хотя ничего нового она не услышала.

— Нет, Ливи. У тебя нет ничего общего с Летицией. Боже праведный, мне ли не знать этого? Просто у нас нет сейчас времени для решения этой проблемы.

— Ах, Сэмюэль, что же мы будем делать? — Оливия нежно провела кончиками пальцев по его лицу.

В ответ он улыбнулся белозубой ослепительной улыбкой, от которой у нее всегда начинало горячо биться сердце.

— Над Новым Орлеаном взойдет новая яркая звезда. А я отправлюсь в Бостон к государственному секретарю Монро. И как только освобожусь, вернусь к тебе. — Он посерьезнел, в глазах отразилась печаль, и он добавил: — Только я не могу обещать, что это будет скоро. Развод наверняка займет много времени. И кроме того, вот-вот может разразиться война.

— Я буду ждать столько, сколько потребуется, Сэмюэль.

Он изучал ее лицо так, будто хотел запомнить и сохранить в памяти каждую черточку.

— Я верю тебе, Ливи. И буду писать как можно чаще. Только, сама понимаешь, мне придется в письмах о многом умалчивать, учитывая особенности моей профессии.

— Главное, береги себя. А я буду писать тебе, как тоскую по хижине Микайи и насколько скучна светская жизнь в Новом Орлеане, — пообещала Оливия с напускной веселостью.

— И непременно дай знать, если ты забеременела. В этом случае я сразу же попрошу кузена Нестора и его жену забрать тебя в их дом на плантации.

— Не надо волноваться, любимый. Я же говорила тебе, как хочу твоего ребенка.

— Но только не так, — упрямо покачал головой Сэмюэль. — Это я во всем виноват, мне ни в коем случае не следовало рисковать. Теперь, когда у тебя есть все, чего можно пожелать, я не хочу заставлять тебя уезжать отсюда и скрываться где-то в захолустном Кентукки.

— Надеюсь, ты понимаешь, — Оливия грустно улыбнулась, — что я предпочла бы тебя всем миллионам Дюрана — вне зависимости от того, будет у меня ребенок или нет.

— Ты так говоришь сейчас, и я уверен — ты не кривишь душой, но мне бы очень не хотелось, чтобы твои поступки диктовались необходимостью. Твой выбор должен быть абсолютно свободным.

— Я сделала свой выбор давным-давно, дорогой, посреди толпы… на балу… в Вашингтоне… — Оливия сжала в ладонях лицо Сэмюэля, сопровождая каждое слово поцелуем.

Полковник понял, что нужно немедленно уходить, пока не произошло нечто такое, что навсегда погубит репутацию Оливии, даже если она не беременна. И он отстранил Оливию, проговорив:

— Где бы я ни был, твой образ всегда будет со мной.

— А твой со мной, — прошептала Оливия, с трудом сдерживая слезы. Она неотрывно провожала взглядом высокую стройную фигуру, пока Сэмюэль не скрылся за дверью.

В ту ночь Оливии плохо спалось на высокой кровати под балдахином в роскошных апартаментах мадам Дюран. Мадам скончалась за десять лет до смерти мужа, но ее комнаты все это время содержались в образцовом порядке. Месье Дюран хранил покои Мари Дюран в неприкосновенности, как святыню.

Проснувшись, Оливия с интересом осмотрела красивую мебель в стиле Людовика XIV и пушистые французские ковры. Вся обстановка была доставлена из Франции, что потребовало огромных затрат, но Шарль Дюран явно не жалел денег ради того, чтобы создать на новом месте условия, ничем не отличающиеся от прежней жизни.

«Прежде всего нужно распорядиться, чтобы убрали с глаз долой все личные вещи тети», — решила Оливия, глядя на коллекцию миниатюрных портретов в золотых рамках, искусно выполненных на слоновой кости. Она не усматривала в лицах никакого фамильного сходства с матерью.

В последовавшие дни Оливия изучала заведенный в доме порядок, старалась запомнить имена слуг и их обязанности, а также принимала бесчисленных гостей. Элита Нового Орлеана спешила как можно быстрее познакомиться с наследницей Шарля Дюрана, и каждый, кто хоть что-нибудь представлял собой в обществе, считал своим долгом нанести визит. В первых рядах шли жены и вдовы со взрослыми сыновьями, которым не терпелось выяснить шансы женитьбы отпрысков на девушке, унаследовавшей колоссальное состояние.

Временами возникало ощущение, будто она превратилась в кусок аппетитного мяса, выставленный на рынке для всеобщего обозрения. Оливия скучала, чувствовала себя очень одинокой и думала только о Сэмюэле. В свободное время, особенно по ночам, когда снова не спалось, она начала составлять послание своему возлюбленному, которое постепенно приобрело характер дневника, отчета о каждом прожитом дне. Как только окончательно прояснится вопрос о беременности, письмо можно будет отправить.

Между делом было написано письмо Микайе, в котором Оливия коротко изложила события, происшедшие на Миссисипи и в Новом Орлеане. Это письмо она собиралась отправить обычной почтой, но прежде все же решила навестить губернатора Клейборна, не желая рисковать. Даже в лучшие времена с почтой случались перебои. Так что же следовало ждать сейчас, когда западные территории сотрясала лихорадка приближающейся войны?

На площади перед резиденцией губернатора царила суета, естественная для крупного международного портового города. В толпе выделялись молодые люди с золотыми серьгами в ушах, в высоких сапогах и тонких сорочках с широко распахнутыми воротами. То были наемники из вооруженных формирований, сколоченных таинственными братьями Лафитами. Молодые люди провожали вышедшую из ландо Оливию нагловатыми взглядами.

Ее не переставали удивлять контрасты Нового Орлеана. Казалось бы, здесь главенствовали креолы с их высокой культурой, утонченными манерами и стремлением к законности и порядку. Однако они предпочитали смотреть сквозь пальцы на деятельность пиратов и котрабандистов, которые наводняли улицы, бросая вызов американским властям.

Солдат, стоявший на часах у резиденции губернатора, вежливо поклонился и придержал дверь, пропуская Оливию и Тонетту. Они прошли в небольшую приемную перед кабинетом Клейборна и обнаружили, что губернатор наконец обзавелся секретарем. За письменным столом сидел худощавый молодой человек, склонив голову над бумагами. Он вскинул глаза на вошедших, рассеянно улыбнулся, обнажив ровные белые зубы, и вскочил с места, отбросив упавшую на лоб прядь серебристых волос. У него были на редкость правильные черты лица, красивые, как у актера на амплуа героя-любовника, но что-то в его внешности настораживало.

— Доброе утро, мадемуазель. Разрешите представиться: Эдмонд Дарси, секретарь губернатора Клейборна.

Оливия улыбнулась в ответ на его теплую улыбку и тоже представилась. Приветливость молодого человека произвела на нее должное впечатление.

— Ах, вот как! Наследница Шарля Дюрана. В городе только и говорят, что о ваших приключениях на пути из Сент-Луиса вниз по Миссисипи. Чем могу служить?

— Не знаю, право, говорил ли вам губернатор, что он обещал позаботиться о моей корреспонденции.

— Конечно же, говорил, уважаемая мадемуазель Сент-Этьен, — заверил секретарь, протянув бледную руку, чтобы взять письмо, которое Оливия с готовностью отдала:

— Бесконечно вам благодарна, господин Дарси.

— Не желаете ли повидать губернатора? У него сейчас как раз перерыв между важными встречами с законодателями.

— Нет, нет, все в порядке. У него и без меня масса дел. Просто передайте ему мои наилучшие пожелания и сообщите, что на будущей неделе я намереваюсь переехать в дом на плантации Байю-Бьенвеню. Если там все организовано так же блестяще, как и в городской резиденции дядюшки, примерно через месяц я буду готова принимать гостей.

— Уверен, что губернатор с нетерпением будет ждать вашего приглашения, — последовал вежливый ответ.

Они распрощались, и Оливия вместе с горничной покинули резиденцию губернатора, а секретарь Клейборна выждал, пока гостьи скроются из виду, и небрежно взвесил в руке толстый пакет, адресованный отцу Луи, проживающему в Верхней Луизиане в форте Сент-Франсуаза, для передачи Микайе Джонстону. Молодой человек довольно ухмыльнулся и засунул письмо во внутренний карман сюртука. Он решил прочитать послание не спеша на досуге и тогда уж решать, отправлять ли его по назначению. Что же касается переписки между девицей Сент-Этьен и полковником Шелби, то вся корреспонденция подлежала уничтожению.

* * *

За год отсутствия Шелби Вашингтон очень изменился. Нет, не внешне — город по-прежнему лишь отдаленно напоминал проект, задуманный архитектором Пьером-Шарлем Л'Энфантом. Здания являли собой странное зрелище — сочетание великолепного строительного камня с нескладными фасадами и плохой облицовкой, которым угрожал постепенным разрушением капризный климат Виргинии, близкое соседство болот и соленый воздух с океана. Перемены скорее ощущались в атмосфере, напоенной тревогой и ожиданием. В коридорах власти как бы сверкали молнии, предвещавшие грозу, все будто чего-то боялись и одновременно ждали, сгорая от нетерпения. Вашингтон жаждал войны.

Государственный секретарь Джеймс Монро войны не желал. Однако в последние месяцы отношения между администрацией президента Мэдисона и правительством Великобритании резко ухудшились. Пламя страстей усиленно раздували в Вашингтоне сторонники американской экспансии, стремившиеся воспользоваться ситуацией для захвата британской территории в Канаде и испанских колоний во Флориде.

— Если бы только Генри Клей и все эти напыщенные идиоты перестали молоть чепуху о необходимости блюсти честь Америки! — воскликнул Монро, разбирая документы, доставленные Шелби.

— Конгрессмены горячатся, когда речь заходит о захвате англичанами американских судов, совершенно игнорируя тот факт, что Наполеон конфисковал их не меньше, — заметил Сэмюэль. Он возлагал большие надежды на Монро, который, по его глубокому убеждению, мог предотвратить кровопролитие.

Чисто внешне Джеймс Монро был полной противоположностью президенту. Высокий, широкоплечий, с румянцем во всю щеку, человек действия, он выгодно отличался от стареющего Мэдисона, хрупкое здоровье которого все более ухудшалось с каждым годом пребывания в Белом доме. Кроме того, Монро, крайне осторожного и осмотрительного, не причисляли к разряду блестящих мыслителей, выдававших искрометные идеи, — чем всегда славился президент. Однако внешность обманчива, как и поспешные суждения об умственных способностях той или иной личности. Мэдисон и Монро дружили с детства и трудились в полном согласии и взаимопонимании, возмещая недостатки друг друга, а главное, государственного секретаря даже его враги не могли назвать дураком и не пытались обвести вокруг пальца.

— Нашему англичанину ирландского происхождения еще многому стоило бы поучиться перед тем, как всерьез заниматься шпионской работой, — сухо заметил Монро, не отрывая глаз от бумаг.

— Да, несомненно, он любитель, а не профессионал, но того же нельзя сказать о посреднике.

— Вы думаете, он французский шпион? — Государственный секретарь испытующе взглянул на Шелби.

— Я осторожно навел справки через своих давних друзей в посольстве Франции и выяснил, что никто не слышал о человеке по имени граф де Крильон ни до, ни после революции.

— В таком случае мы имеем дело с агентом секретной полиции Наполеона, — кивнул Монро. — Да. Тогда все понятно. В последнее время у маленького императора дела идут из рук вон плохо, ему нужно, чтобы Англия повела войну на двух фронтах.

— А мы из кожи лезем, чтобы ему угодить, — угрюмо заключил Шелби. Он знал, что его тесть выступает в сенате в роли самого горячего сторонника войны с Англией.

— Боюсь, сейчас уже поздно менять наш курс. «Ястребы» в конгрессе сумели раздуть истерию, охватившую всю страну. Единственным оплотом мира осталась Новая Англия… но судя по этим бумагам, положиться на политиков в этом регионе мы тоже не можем.

— С тех пор как администрация Джефферсона ввела эмбарго на торговлю с Европой, владельцы судоходных компаний в Новой Англии не скрывали своего недовольства — весь Вашингтон прервал их давние торговые связи с Англией. Так что в этих бумагах нет для нас ничего нового, если не считать письменной инструкции за подписью генерал-губернатора Канады в адрес Генри. Это уже новый элемент.

— Так называемые бумаги Генри не только подольют масла в огонь, который раздувают сторонники войны, они могут также укрепить позиции нашей администрации, — ответил Монро, неизменно старавшийся внимательно изучить обе стороны медали.

— Вы имеете в виду тот факт, что все тайные союзники Британии в Новой Англии, упомянутые в бумагах, принадлежат к партии федералистов?

— Да, именно так, полковник, — подтвердил Монро, и в его глазах появился стальной блеск, обещавший крупные неприятности федералистам. — Они дошли до того, что даже стали угрожать выходом из состава республики в случае войны. Наша администрация, возможно, не сможет предотвратить войну, но уж помешать тем, кто пытается подорвать единство страны, мы вполне в силах. Вы еще раз оказали своей стране неоценимую услугу, полковник. Благодарю.

— По-вашему, когда президент потребует от конгресса официального объявления войны?

— Трудно сказать. Президент все еще надеется, что премьер-министр Англии примет меры к тому, чтобы английские корабли перестали нападать на американские суда. Однако поговаривают, будто министр иностранных дел Англии Веллесберг уходит в отставку, а он самый стойкий сторонник решения проблем мирным путем. Если Веллесберг уйдет, — Монро пожал плечами, — боюсь, к весне мы будем вынуждены…

После того как государственный секретарь покинул небольшую гостиницу, в которой остановился Шелби, полковник плеснул немного бренди в бокал, сел в кресло и задумался. Пока ему было приказано оставаться в столице. В свете напряженной обстановки в стране не приходилось сомневаться, что нового задания долго ждать не придется.

Время приближалось к полуночи. Полковник устало прикрыл глаза и вспомнил долгий путь из Бостона в Вашингтон, который пришлось проделать верхом. Конечно, морем было бы быстрее и не так утомительно, зато гораздо более опасно, так как английские корабли временами нападали на американские суда даже вблизи берегов Соединенных Штатов. Имея при себе секретные бумаги первостепенной важности, Шелби не мог рисковать.

Шелби сделал глоток и с удовольствием ощутил, как от горла к животу прокатилась горячая волна. На душе было смутно и тревожно, до смерти надоела бессмысленная возня, которую затеяли политические деятели, и отчаянно тянуло назад в Новый Орлеан, к Оливии, но в данный момент об этом нечего было и помышлять. Прошло два месяца после того, как они расстались, и по прибытии вчера в Вашингтон Сэмюэль прежде всего поинтересовался, нет ли для него письма. Его ждало разочарование.

Странно, очень странно. Наверняка сейчас она уже точно знает, ждет ли ребенка. Почему же не пишет? Конечно, письмо могло затеряться. Однако вся корреспонденция от губернатора Клейборна пришла вовремя. Полковник устало протер глаза и начал писать новое письмо, уже третье с того дня, когда он оставил Новый Орлеан. «Почему, ну почему ты молчишь, Ливи?» — в сотый раз задавался вопросом Шелби под легкий скрип пера по бумаге. Грудь теснило предчувствие беды.

 

25

— Вы абсолютно уверены, доктор? — С мертвенно бледным лицом Оливия сидела во врачебном кабинете Альбера Фрея, отказываясь поверить новости, которую еще два месяца назад восприняла бы с ликованием. — Ведь меня по утрам не тошнит и не никаких иных симптомов…

— Далеко не всех беременных женщин, дорогая, тошнит по утрам, — мягко улыбнулся врач, француз родом из Эльзаса. — Вы молоды, у вас крепкий организм и отменное здоровье, так что в период беременности у вас не будет никаких неприятностей.

— Если не считать отсутствия мужа, — без обиняков заявила Оливия.

От Сэмюэля за все это время не пришло ни единого письма, и трудно было избавиться от подозрения, что он ее забыл и бросил. Оливии было не до соблюдения приличий.

Лунообразное красноватое лицо врача приобрело багровый оттенок, Фрей промолчал и ласково похлопал пациентку по руке. Мадемуазель Сент-Этьен щедро жертвовала на больницу и сама провела здесь немало часов, ухаживая за больными сиротами, которых подбирали на улицах монашки. Фрей восхищался добротой и великодушием этой женщины. Если бы только можно было ей помочь! Но как?

— А отец ребенка — он находится вне пределов Нового Орлеана? — осторожно спросил врач.

— Да. Впрочем, если бы он и был здесь, то все равно не смог бы на мне жениться. — Оливия встретилась взглядом с врачом. Прочитав в его глазах не осуждение, а сочувствие, она добавила: — У него уже есть жена.

Пожилой врач задумчиво почесал густые седые бакенбарды:

— А, понятно. И у вас, насколько знаю, нет родных, к которым вы могли бы обратиться за помощью?

— Мои родители умерли раньше дядюшки Шарля, а все остальные родственники погибли во времена Большого Террора во Франции, когда я была еще ребенком. Единственный родной мне человек живет в лесной хижине близ Миссури. Он бы принял меня с распростертыми объятиями, я уверена, но после новых подземных толчков путешествие по Миссисипи сопряжено с большой опасностью. Никто не соглашается сопровождать меня, хотя я предлагала немалые деньги.

Женщина держалась стойко, не билась в истерике, но по лицу было видно, что она в полном отчаянии. Фрей прекрасно знал, что скажет новоорлеанское общество, когда станет известно о беременности незамужней девицы Сент-Этьен. Даже колоссальное состояние Дюрана не спасет ее от всеобщего остракизма.

— Может быть, — нерешительно начал врач, — я мог бы помочь… то есть если вы решите избавиться от ребенка…

Когда до нее дошел смысл его слов, Оливия тут же, словно защищаясь, обхватила живот руками:

— Нет! То есть я, конечно, благодарна вам за заботу, но…

Врач улыбнулся с облегчением:

— Значит, вы хотите родить ребенка от этого человека?

Доброта и участие врача так растрогали Оливию, что она разрыдалась.

— Да, да, я очень хочу этого ребенка. Это все, что мне от него осталось. — Она промокнула слезы носовым платком. — Право, не знаю, что со мной. Я никогда не плачу.

— Повышенная чувствительность — признак беременности, — улыбаясь одними глазами, пояснил доктор. — Видите, а мы думали, будто у вас нет никаких симптомов. А теперь, — продолжал он, вставая и отечески похлопав женщину по плечу, — я попрошу Луизу приготовить настоящего крепкого кофе и мы вместе с вами обдумаем, как поступить, чтобы было хорошо и вам, и вашему будущему ребенку.

Вскоре Оливию устроили в уютной гостиной за чашкой ароматного французского кофе, любимого напитка всех без исключения жителей Нового Орлеана. Вокруг гостьи хлопотали доктор Фрей и его незамужняя сестра Луиза, прилагавшие все усилия к тому, чтобы Оливия чувствовала себя как дома в светлой небольшой квартирке, расположенной над врачебным кабинетом.

— А теперь расскажите мне о молодом человеке, отце вашего будущего ребенка, — попросила Луиза, после того как заставила гостью отведать сладкого пирога. Мадемуазель Фрей была довольно устрашающего вида, высокая дама с пышной грудью и плечами гренадера, массой седых волос, уложенных короной надо лбом. Но в темных глазах ее искрился смех и доброта, она часто и громко хохотала. Оливии довелось трудиться с ней бок о бок в больнице, и она считала, что Луизе следовало давно выйти замуж и заиметь дюжину собственных детей, которых она могла бы любить так же страстно, как больных сирот.

Последние два месяца Оливия была обречена фактически на одиночество и полное молчание, поскольку ее окружали чужие люди, для которых она представляла интерес лишь как наследница Дюрана, да застенчивые слуги, с которыми она обменивалась только короткими фразами. Так что впервые за долгое время Оливию готовы были внимательно выслушать добрые люди, относившиеся к ней с искренней симпатией. Слова сами полились из уст, и Оливия без утайки рассказала все. Когда она дошла до описания картины прощания с Сэмюэлем, голос сорвался.

— Я… боюсь, что с ним стряслось что-то страшное, у него очень опасная работа, и его могли убить.

— Полной уверенности нет и быть не может, — возразила Луиза. — Ведь прошло всего два месяца, а почта работает из рук вон плохо. Вы сами говорили, что он постоянно в пути. И ваши и его письма могли просто затеряться.

Оливия покачала головой:

— Но не все же. Я отправила массу писем. Кроме того, мы договорились держать связь через губернатора Клейборна. Если бы Сэмюэль был жив, он бы обязательно мне ответил. Я даже пыталась снестись с его сестрой в Сент-Луисе, но и она молчит. Губернатор заверил меня, что регулярно получает почту из Вашингтона, но писем от Сэмюэля там нет.

Доктор Фрей принялся расхаживать по комнате, задумчиво поглаживая бородку.

— И все же пока, на мой взгляд, его рано хоронить. А если президент отправил полковника за границу?

— Это возможно, — кивнула Оливия, готовая, подобно утопающей, ухватиться за соломинку.

— Однако нашу проблему это не решит, — вмешалась практичная Луиза. — Все равно вначале он должен получить развод. Даже будь полковник здесь, он не смог бы сейчас на вас жениться.

Взглянув на сестру, доктор несмело предложил:

— В нашем городе немало достойных молодых людей из хороших семей. Может быть…

— Нет! Ни за что! Даже если найдется человек, который изъявит готовность на мне жениться и усыновить моего ребенка, все равно моим мужем может быть только Сэмюэль. Пока хоть малейший шанс, что он жив… — Оливия в отчаянии затрясла головой. — Нет, даже если узнаю, что его нет в живых.

— В таком случае, — бодро проговорила Луиза, — нам просто придется изобрести для вас мужа.

Оливия и доктор Фрей ошеломленно уставились на нее.

— Хотел бы я знать, какой дьявольский план созрел в твоей голове, Лулу?

Луиза подняла густые темные брови и любовно оглядела брата. Он не называл ее Лулу со времен далекого детства.

— Я предлагаю предельно простое решение проблемы. Оливии требуется временный муж, который не станет обременять ее необходимостью выполнять супружеские обязанности, но сохранит ее репутацию, дав ей свое имя. Если полковник жив и получит развод, Оливия моментально овдовеет и выйдет замуж за отца своего ребенка. Отличная мысль! — продолжала Луиза, довольная своей изобретательностью. — Требуется муж, способный умереть молодым. Думаю, на эту роль как нельзя лучше подойдет какой-нибудь испанский офицер… Подождите секунду… Некий молодой человек с титулом, из богатой и знатной семьи, а службу он проходит, скажем, в Испанской Флориде. Итак, мы отправляемся в Пенсаколу. С сеньорой Вальдес мы не виделись уже много лет, путь не близкий, и мне, естественно, не помешает общество молодой особы, любительницы путешествий. Скажите, Оливия, почему бы нам с вами не совершить поездку во Флориду?

Начав понимать, куда клонит Луиза, Оливия воспряла духом. Улыбнувшись, она сказала:

— Однажды мне довелось проделать долгий путь по Миссисипи, да еще во время землетрясения. Думаю, небольшое путешествие морем до Флориды пойдет мне на пользу.

— Дон Рафаэль Обрегон! — торжественно провозгласила Луиза. — Мне нравится это имя! А вам, дорогая?

— Я выйду замуж за таинственного дона Рафаэля в Пенсаколе, затем трагически овдовею и укроюсь в поместье в Байю-Бьенвеню, оплакивая безвременную кончину любимого мужа, — подхватила Оливия.

Доктору оставалось только восхищенно покачивать головой, слушая, как дамы воодушевленно разрабатывают свои планы. По мнению Фрея, мужчины в подметки не годились слабому полу, когда речь шла о необходимости выстоять и выжить в самой невероятной обстановке.

Все утро губернатор Уильям Клейборн провел как в аду. Его кабинет до отказа забили плантаторы-креолы, крайне возбужденные перспективой грядущей войны с англичанами. Они требовали, чтобы американская армия встала на защиту их интересов и раз и навсегда положила конец преступным действиям давнего врага, чьи корабли бороздят воды Мексиканского залива, словно это внутреннее море Англии. Кое-как убедив визитеров в том, что ситуация находится под контролем, насчет чего сам губернатор весьма сомневался, и позволив им несколько выпустить пар, губернатор в конце концов отправил всех восвояси.

Обстоятельства вынуждали Клейборна обдумывать каждое слово в разговоре с именитыми гражданами Нового Орлеана, так как в Конгрессе рассматривался законопроект о предоставлении Луизиане статуса штата. После его одобрения те же самые темпераментные плантаторы займут места в законодательном собрании нового штата и в случае чего смогут вообще отравить жизнь губернатору. Клейборн устало потирал голову, когда раздался стук в дверь и в кабинет вошел секретарь.

— Что нового, Дарси? Еще одна делегация плантаторов или на этот раз капитан испанского судна с жалобой на пиратов, обобравших его до нитки?

— Нет, ваше превосходительство, ничего неприятного, — улыбнулся секретарь, державший кипу бумаг. — Всего лишь несколько документов на подпись, в том числе призывы к общественности насчет поимки пирата Жана Лафита, прошение о помиловании Энрике Салазара, ордер на арест Поля Шмита, несколько заказов на поставки и ряд бумаг на выплату жалованья.

Клейборн просмотрел первый документ, гласивший что американские власти должны немедленно конфисковать товары, закупленные на доходы от незаконных операций Лафита, и поставил витиеватую подпись.

— Этого мерзавца пора хорошенько проучить, — процедил сквозь зубы губернатор, вычеркнул несколько строк из следующей бумаги, написанной каллиграфическим почерком Дарси, и ощутил начало очередного приступа головной боли.

С тех пор как во время эпидемии желтой лихорадки умерла креолка, вторая жена Клейборна, которую он очень любил, губернатор остался в полном одиночестве и чувствовал себя отвратительно. Однако не следовало поддаваться слабости, и Клейборн со вздохом принялся разбирать гору бумаг, размашисто подписывая их в том месте, где указывал Дарси. За последние месяцы, с тех пор как у него начал работать этот энергичный и толковый молодой человек, Клейборн привык во всем полагаться на своего секретаря.

Вкратце поясняя содержание каждого документа, Дарси открывал последнюю страницу и предлагал губернатору поставить подпись, работа кипела, и вскоре с документами было покончено.

— На сегодня достаточно, ваша светлость. Почему бы вам не отправиться домой? Час уже поздний, с остальным я сам управлюсь.

— Благодарю вас, Дарси. Думаю, стакан доброй мадеры перед сном мне не помешает, надо будет пораньше лечь спать, — не заставил себя долго уговаривать губернатор, встал и направился к двери, а секретарь принялся аккуратно раскладывать бумаги на письменном столе.

Когда Клейборн укатил домой, Дарси вынул из общей кипы документов одну страницу, адресованную полковнику Сэмюэлю Шелби, перечитал и холодно усмехнулся. «Никак не ожидал, что получится так легко, — удовлетворенно пробормотал секретарь. — Будем надеяться, что полковник не примет слишком близко к сердцу известие о замужестве своей французской шлюхи. Ему отнюдь не обязательно знать, что она уже успела овдоветь и ныне живет затворницей в своей загородной резиденции, никого не принимая. Впрочем, полагаю, об этом губернатору не следует информировать Шелби… а также о том, как возлюбленная изливает душу в своих письмах к полковнику. Бедняжка все клянется в вечной любви и умоляет Шелби вернуться к ней и ее новорожденному ублюдку. Откуда ей знать, что все ее послания, не дойдя, обращаются в пепел.

Золотистые глаза секретаря зловеще сверкали в свете свечи, но в тени оставалось бледное лицо с правильными, почти женственными чертами. Эдмонд Дарси выглядел в точности как падший ангел. Правая рука сатаны.

После встречи с Джеймсом Мэдисоном полковник Сэмюэль Шелби вышел из боковой двери, которой пользовались лишь в том случае, если посетителю, по мнению президента, не следовало попадаться на глаза посторонних. С тех пор как в это здание въехал хозяином Томас Джефферсон, много людей, начиная с послов иностранных держав и кончая политическими оппонентами, выскальзывали через этот черный ход после аудиенции с президентом. Сэмюэль шел до длинному извилистому коридору с мрачным видом, но его тяготили отнюдь не проблемы войны и мира, которые он только что обсуждал с главой американской администрации.

Возле двери в свои личные апартаменты полковника поджидала Долли Мэдисон. Она сразу приметила, что мыслями Сэмюэль был далеко, скорее всего за тысячи миль от столицы, в Новом Орлеане.

— Знаю, что на границе с Канадой сложилась очень тревожная обстановка, но мне почему-то кажется, что тебя гораздо больше волнует ситуация в районе, находящемся значительно южнее. — Супруга президента по-матерински чмокнула Сэмюэля в щеку, потянула его за собой и тщательно прикрыла дверь.

Вернувшись в Вашингтон, полковник рассказал Долли Мэдисон, что добивается развода с Летицией, так как встретил девушку, на которой хочет жениться, и она ждет его в Новом Орлеане. Оливия Сент-Этьен должна быть воистину исключительной особой, сделала вывод жена президента, поскольку Сэмюэль нарушил собственное правило, согласно которому никогда и никому не поверял своих тайн, в особенности сердечных, и все свои проблемы решал самостоятельно. Долли порадовалась за своего любимца, но сейчас в его глазах вновь погас живой огонек и на лице опять застыла прежняя маска циничности. Долли была уверена, что за этой маской скрывается глубокое страдание, и хотела узнать его причину в надежде помочь или на худой конец просто посочувствовать.

Она провела полковника в гостиную, усадила на кушетку вдали от любопытных глаз и чутких ушей прислуги, отпустила горничную и скомандовала:

— Теперь выкладывай, почему у тебя такой задумчивый вид. И не потчуй меня ссылками на военную ситуацию. Мой муж мне и так все уши прожужжал рассказами о сокрушительном поражении наших войск, когда генерал Хэлл сдал форт Детройт англичанам.

— Мне никогда не удавалось вас обмануть, — улыбнулся Шелби, но улыбка тут же погасла, и на лицо его набежала тень. — Развод мне больше не нужен. На этот раз Летиция и вправду отдала Богу душу.

Долли ахнула:

— Как это случилось?

— В точности не знаю. Вчера повстречался мне Уортингтон Соамс и накинулся на меня, как разъяренный бык, топал ногами и кричал, будто я нанес его драгоценной дочери смертельное оскорбление, подав на развод. Сенатор обвинил меня в том, что я не могу оставить ее в покое даже в могиле и пытаюсь втоптать в грязь славное имя Соамсов.

— Но ты мне рассказывал, что однажды они уже якобы похоронили ее и она воскресла.

— На этот раз все без обмана. Сенатор был вне себя — небрит, глаза покраснели от слез, словом, явно убит горем. Летиции нет в живых, в этом можно не сомневаться. Ее застрелили в Сент-Луисе, когда я отправился в погоню за Вескоттом. Соамс не мог связно мыслить и говорить, так что о деталях я могу только догадываться, но, очевидно, в дом забрались грабители. Тело Летиции переправляют в Виргинию и похоронят в семейном склепе.

— Возможно, сейчас об этом рано говорить, но мне кажется, теперь ты вполне мог бы вызвать Оливию в Вашингтон. — Она запнулась.

Сэмюэль взглянул ей в глаза, и от этого взгляда Долли похолодела. Нет, его подавленное настроение вызвано отнюдь не кончиной Летиции Соамс.

— Не стану лицемерить и утверждать, будто меня печалит смерть Летиции, но я не могу звать сюда замужнюю женщину. Забавно, не правда ли? Вначале мы не могли соединить свои судьбы из-за меня, а теперь — из-за нее.

— Погоди. Но почему? Ты уверен, что она замужем? Она сама тебе сообщила? — Долли было горько смотреть, какая мука исказила черты Сэмюэля, на миг сбросившего свою маску.

— С момента, когда я покинул Новый Орлеан, я не получил от Оливии ни единого письма, хотя сам отправил больше десятка. О ее замужестве меня известил губернатор Клейборн, выразил сочувствие и тому подобное. Видимо, Оливия сочла неудобным писать сама и попросила губернатора. — Не в силах усидеть на месте, полковник вскочил на ноги и начал метаться по комнате, изливая душу в довольно несвязных, отрывочных фразах.

За долгие годы супружеской жизни Долли Мэдисон в совершенстве овладела искусством выслушивать собеседника до конца, задавая наводящие вопросы. Иным путем невозможно было разговорить застенчивого мужа, который крайне неохотно делился своими сокровенными мыслями даже с близкими. Не спуская глаз с Сэмюэля, Долли налила в два бокала шерри из графина, стоявшего на столике грушевого дерева, и молча вручила напиток полковнику. Тот рассеянно принял бокал.

— Ее мужа зовут дон Рафаэль Обрегон, испанский граф или нечто в этом роде. Я так и думал, что ее в конце концов потянет к своим, к титулованным особам. Ведь ее родители тоже аристократы — барон и баронесса, из древнего рода. А что я? Сын бедного плантатора из Виргинии. Естественно, когда она была бедна и жила почти без надежды войти даже в высший свет Сент-Луиса, то и я ей годился. Или воображал, будто годился. Но когда во время плавания по Миссисипи я узнал о наследстве ее дяди, у меня сразу возникло это… — полковник помолчал, подыскивая слова, — предчувствие, нет, скорее даже уверенность, что такая женщина не для меня. Потом, выяснив размеры дюрановского состояния и увидев, как перед Оливией буквально стелется весь высший свет Нового Орлеана, я понял, что просто не смогу жить, придавленный тенью ее богатства. И одновременно не имею права просить ее отказаться от наследства.

— Но сама она предлагала это сделать, так? — Долли почему-то не сомневалась, что так оно и было.

В ответ он хрипло рассмеялся, допил шерри и поставил бокал на изящный столик.

— Да, предлагала, но… тогда мы оба… простите мне некоторый цинизм, полагали, что она, возможно, беременна. Вероятно, пока она этого опасалась, то готова была расстаться и с богатством, и с положением в обществе. Но, как вы помните, на прощание я мог обещать ей лишь одно — начать процесс о разводе. Мы могли пожениться только через год или даже позже, если, конечно, меня бы вообще не убили. — Он тряхнул головой, пытаясь отогнать мысль о постигшем его горе и разочаровании.

— И, оставшись в Новом Орлеане, молодая, красивая и богатая, окруженная толпой воздыхателей, она поддалась соблазну, даже не сочтя нужным самой написать тебе об этом, — заключила Долли, рассерженная обидой, нанесенной ее любимцу. Но в ее сердце все же теплилась надежда, что случившееся — результат досадного недоразумения.

— Если бы мы переписывались обычным путем, я бы, конечно, мог предположить, что все наши письма затерялись. Но я своими глазами видел мешки с почтой, привезенные спецкурьерами Клейборна, там были документы и личная переписка — но ни слова от Оливии… пока она не попросила губернатора уведомить меня о ее замужестве.

— Сэмюэль, мне очень жаль, — сказала Долли, подошла к полковнику и сжала его руку. — Ты заслуживаешь гораздо лучшего. — Ей было неловко задавать следующий вопрос, но она все же решилась: — Что ты будешь делать теперь? — В Сэмюэле чувствовалось невероятное напряжение, чреватое неизбежным взрывом.

— Я получил назначение в армию Гаррисона в Индиане, — ответил Сэмюэль с улыбкой, которая затронула только губы; глаза его остались холодны как лед. — Похоже, после моего успеха с осагами я считаюсь в военном ведомстве лучшим специалистом по военной стратегии индейцев — вождя Текумсеха и конфедерации племен шони. Мне поручено пробраться через позиции англичан в Канаду.

Долли побледнела:

— Это же равносильно самоубийству! Просто невозможно!

— Не только возможно… но я должен это сделать. Мы уже понесли неисчислимые потери на море. Наш флот более чем в двадцать раз уступает британскому — и по личному составу, и по вооружениям. Мы не имеем права потерпеть поражение на суше, иначе англичане прорубят коридор от Канады по Миссисипи вплоть до Мексиканского залива. Я обязан выполнить задание.

— Береги себя, Сэмюэль. Не рискуй излишне лишь потому, что сейчас жизнь тебе опостылела, обещай! Я тебя не отпущу, если ты мне в этом не поклянешься, — потребовала Долли.

Сэмюэль невольно улыбнулся, и на этот раз в его улыбке проглянуло былое обаяние.

— Ах, Долли, ну почему я не встретил вас до того, как судьба свела вас с Джемми? — Он поднес ее пальцы к губам и нежно поцеловал.

— Чрезвычайно лестно для столь старой замужней дамы, но от меня ты этим не отделаешься. Так ты даешь мне слово — никакого безумного геройства с опасностью для жизни?

— Даю. Обещаю не рисковать больше, чем обычно. — И Сэмюэль с поклоном удалился.

После его ухода супруга президента глубоко задумалась. Она хотела разобраться в мотивах, побудивших Оливию изменить Шелби. Богатый жених, человек того же круга, что и она? Перспектива беззаботного существования в отличие от жизни, сопряженной с риском, которую, учитывая его род занятий, мог предложить Сэмюэль? Нет, все это не годилось, так как не совпадало с образом девушки, описанной Долли полковником.

Но был еще вариант — если девушка забеременела. Одна, в чужом городе, вокруг ни друзей, ни родных, отец будущего ребенка находится в отлучке за тысячу миль, к тому же женат и не может дать свое имя новорожденному. Решится ли она в таком случае выйти замуж за первого попавшегося мужчину, который согласится взять в жены беременную?

Зная Оливию только понаслышке, Долли не могла с уверенностью ответить на этот вопрос. Однако другого объяснения поступка девушки она не видела. Итак, возлюбленная Сэмюэля действительно ждет ребенка.

Жестоко ошиблись «ястребы» в Конгрессе Соединенных Штатов, предрекавшие, что американские войска одним мощным броском вторгнутся в Канаду и легко захватят Квебек. В течение трех лет с начала боевых действий успехи и поражения попеременно сопутствовали обеим сторонам, война затянулась и требовала все новых кровавых жертв, просвета не просматривалось. Вопреки ожиданиям американских военных и населения, жители Канады стойко сражались плечом к плечу с англичанами против вторгшихся в страну янки. Хотя отдельные американские каперы наносили существенный урон британскому флоту, англичанам удалось установить блокаду всего Атлантического побережья. Под нестихающий гром пушек представители двух государств вяло поговаривали об условиях мира, в то время как в Вашингтоне и Лондоне требовали от генералов решительной победы, дабы укрепить свою позицию за столом переговоров.

Сэмюэль провел больше года в районе канадской границы, собрал немало ценной информации и тем самым способствовал некоторым успехам своей армии. В октябре 1813 года в битве у Темзы конфедерация племен шони потерпела поражение, а сам великий вождь Текумсех геройски погиб на поле брани. Таким образом, угроза союза между англичанами и краснокожими на севере отпала. После чего Шелби получил новое задание: его направили на юг, где отдельные индейские племена, вступившие в союз с Англией и Испанией, устроили кровавую бойню на границе Флориды и территории Миссисипи. Свободно владея испанским языком, полковник выдавал себя за официального представителя Мадрида и заполучил сведения первостепенной важности. Чтобы передать их Мэдисону и Монро, он поспешил осенью 1814 года назад, на свою территорию.

После побега из тюрьмы в Пенсаколе Шелби посчастливилось украсть лошадь, и он решил двинуться к территории Миссисипи, где, по его сведениям, американцы сконцентрировали свои силы, чтобы покончить с восстанием индейцев. Избранный маршрут проходил по заболоченной, практически непролазной местности вдоль побережья Мексиканского залива, где кишмя кишели ядовитые змеи, попадались крупные хищники — медведи и пумы, и чаще всего приходилось прорубать дорогу сквозь густые цепкие заросли, ведя коня в поводу. Полковник не спал третьи сутки и едва держался в седле, когда выехал на вершину небольшого холма и увидел внизу извилистую ленту еще одной реки.

Сэмюэль придержал взмыленного коня, прислушался, взял подзорную трубу и осмотрелся, а потом достал карту. «Видимо, река Таллапуса», — решил Шелби. Он знал, что неподалеку должны располагаться индейские селения, поддерживавшие восставших соплеменников, и их следовало обойти стороной.

Размышления полковника прервал орудийный залп, треск мушкетов и воинственные кличи краснокожих. Шелби тронул коня, поскакал на звуки разгоравшегося сражения и вскоре наткнулся на американского ополченца, одетого, как и Сэмюэль, в кожаные брюки и рубашку, изрядно поношенные и местами протертые до дыр.

— Кто у вас здесь командует? — спросил полковник.

— Генерал Энди Джексон. Крепкий Орешек собственной персоной. А ты кто такой? — Ополченец с подозрением оглядывал незнакомца.

Шелби не раз доводилось встречаться с представителями вооруженной милиции, как называли местное ополчение, народом нахальным и воинской дисциплине не обученным, за что англичане прозвали их «грязнорубашечниками». Они неохотно выполняли приказы и могли в любой момент разбежаться по домам, зато не было в мире более грозной силы, если уж они всерьез решали воевать.

— Я полковник Шелби, регулярная армия, с важным донесением для генерала Джексона. Где его можно найти?

Высокий темноволосый всадник говорил и держался с большим достоинством, и ополченец, воздержавшись от пререканий, ответил:

— Вон там. Тот, что самый тощий. — Он ткнул пальцем туда, где в отдалении какой-то офицер отдавал приказы подчиненным сорванным от крика голосом.

Сэмюэль осторожно проехал мимо строя ополченцев к небольшой палатке, кое-как водруженной на склоне холма. Возле палатки стоял раскладной стол, на котором были разбросаны карты и прочие бумаги. При ближайшем рассмотрении генерал Эндрю Джексон оказался высоким и худым как скелет человеком с резкими чертами лица. Его военной выправке мог бы позавидовать сержант строевой службы, и даже густая шапка седых волос на голове, казалось, стояла по стойке «смирно». Заметив Шелби, генерал пригвоздил его к месту грозным взглядом голубых глаза, мечущих искры, и прорычал:

— А ты кто такой?

Джексон с явным неудовольствием оглядел грязную одежду и давно небритое лицо незнакомца, хотя его собственный внешний вид оставлял желать лучшего после многодневных непрерывных боев.

Сэмюэль отдал честь и представился:

— Полковник Сэмюэль Шелби, регулярная армия, сэр.

— По вашему виду этого не скажешь.

— Я выполнял особое задание военного министерства, генерал.

— Далеко же вас занесло от штаба, — ядовито заметил Джексон, на которого явно не произвела никакого впечатления ссылка на больших начальников.

— Я только что прибыл из Испанской Флориды, и мне необходимо срочно передать важную информацию в Вашингтон. Я был бы вам чрезвычайно признателен, если бы вы могли мне ссудить лошадь и боеприпасы.

— Лошадей и боеприпасов мне самому не хватает, — отрезал генерал, приподняв лохматую бровь. Он готов был, казалось, просверлить полковника насквозь своими жгучими голубыми глазами.

Усилием воли Шелби подавил вспышку гнева. Он понимал, насколько некстати свалился на голову Джексона в разгар боя.

— Генерал, при всем уважении к вам я вынужден настаивать на своем. То, что мне удалось узнать о планах англичан, еще до конца года может изменить весь ход войны. Дело в том, что Наполеон потерпел полное поражение, и войска Англии и ее союзников вступили на территорию Франции.

— Ну и что? Мне в высшей степени наплевать на европейцев, и по мне они могут рвать друг другу глотки до скончания века. Поскольку вы только что из Флориды, то должны понять выражение, довольно точно характеризующее мое положение, — я по самую задницу увяз в трясине, кишащей аллигаторами. В данный момент мои войска отражают нападение нескольких тысяч дикарей, жаждущих крови. Так что, полковник, планы генерального штаба Великобритании интересуют меня даже меньше, чем судьба корсиканского бандита Бонапарта.

Такое узколобое отношение к вопросам большой политики не удивило Шелби, которому не раз случалось выслушивать сходные речи из уст офицеров. В особенности тех, кто получил чин генерала, служа в местной милиции, как это произошло с Эндрю Джексоном, в прошлом неприметным политиком из захолустного штата.

— К сожалению, британские планы несут нам гораздо большую опасность, чем вы себе представляете, — ответил Сэмюэль генералу, стараясь не выдавать нарастающего раздражения. — Англичане намерены атаковать Новый Орлеан со своей базы на Ямайке. Их войска уже концентрируются в Карибском бассейне. Вам может быть абсолютно безразлично положение в стране в целом, но если мы не подготовимся к их нападению, то солдаты в красных мундирах еще до конца года поплывут вверх по Миссисипи.

Джексон задумался, почесывая подбородок и уставившись на Шелби, который не дрогнул под его пристальным взглядом.

— Надеюсь, вы сможете доказать, что говорите правду?

— Конечно, — заверил его Сэмюэль, доставая из-за пазухи небольшую кожаную сумку. — Я получил доказательства из самого надежного источника, из рук самого верного союзника Англии в Новом Свете — испанского губернатора Флориды. — Шелби вынул из сумки письма, которыми обменивались англичане и испанцы, и показал их Джексону. Генерал не знал испанского и смог прочитать только послания английских офицеров, расквартированных на Ямайке, но и этого было вполне достаточно.

— Вы получите коня, полковник, и десяток солдат в качестве сопровождения. Прошу только подождать до конца боя.

 

26

Эндрю Джексон сдержал слово, Сэмюэль благополучно добрался до Вашингтона и передал бумаги с важной информацией лично в руки Мэдисона и Монро. Затем, хотя полковник только что преодолел более тысячи миль на пути через Аппалачские горы, его ожидало новое трудное задание.

Военному ведомству срочно требовалось выяснить обстановку, складывавшуюся на островах Карибского бассейна. Выбор пал на Сэмюэля, так как несколько лет назад он был связан с французским пиратом, который не скрывал своих проамериканских настроений. Ныне Жан Лафит обосновался у Гаити на острове Баратария, и Шелби предстояло уточнить, не изменились ли его политические взгляды.

Полковник выполнил поставленную перед ним задачу, высадился на побережье Луизианы и пробирался болотами к Новому Орлеану. Погрузившись по пояс в вонючую темную жижу, он медленно продвигался вперед. На некотором расстоянии от него по поверхности воды скользила крупная змея. Полковник наблюдал за ней, держа пистолет наготове и все же надеясь, что стрелять не придется, поскольку за пять дней пути от Баратарии он израсходовал почти все боеприпасы.

Предстояло справиться еще со многими трудностями. Если он не сгинет в болоте, губернатор Клейборн вполне может повесить его как пособника пиратов. За пазухой в клеенчатом пакете Сэмюэль хранил пачку посланий военно-морского министерства Великобритании, адресованных жителям Баратарии. Их призывали помочь англичанам захватить Новый Орлеан. Лидеру баратарианцев Лондон сулил в качестве вознаграждения звание капитана и тридцать тысяч долларов. Однако Жан Лафит не собирался принимать взятку, а вместо этого отдал документы Шелби. Теперь полковнику оставалось всего лишь убедить Клейборна в лояльности предводителя пиратов.

— Да, положение мое не из лучших, — ухмыльнулся Сэмюэль, — примерно как у того охотника, что выиграл в лотерею, да только приз оказался живым медведем гризли.

Густой туман окутал болота, прилегающие к озеру Борг, и с наступлением сумерек стало не только холодно, но и практически ничего не видно. Под низкими ветвями раскидистой ивы спрятались три темные фигуры. Они не хотели привлекать к себе внимание, но декабрьский вечер давал о себе знать, и мужчины зябко кутались в плащи и временами притопывали ногами, пытаясь согреться.

— Вы обещали снабдить нас проводниками, которые покажут дорогу к Новому Орлеану через эти проклятые болота, — несколько в нос, как это свойственно английской аристократии, проговорил высокий, представительный офицер.

— Вот, возьмите золото. — Второй англичанин сунул в руки американца небольшой кожаный мешочек. — Остальное получите, только когда мы захватим город.

Американец рассмеялся и презрительно швырнул мешочек обратно англичанину:

— Уверяю вас, джентльмены, что мне не нужны ваши жалкие подачки. Как только ваши войска займут город, я стану официальным посредником между британской армией и непокорным населением. В моих услугах будут нуждаться обе стороны.

— И вы наживете огромный капитал на крови и костях своих соотечественников, — ядовито заметил первый англичанин.

Американец кивнул, словно принимая комплимент:

— Совершенно верно. Мои проводники встретят вас завтра, как только взойдет луна, на северном берегу озера. Как у вас с испанским? Боюсь, мои люди неважно говорят по-английски.

— Не беспокойтесь, как-нибудь договоримся, — снисходительно бросил высокий офицер.

— А что нового в канцелярии Клейборна? — поинтересовался второй англичанин. — Что там решили ответить Лафиту на его предложение помочь американцам?

— Они считают его преступником и не склонны ему доверять. В канцелярии губернатора пришли к выводу, что английские документы, полученные от Лафита, фальшивые и он передал бумаги с единственной целью — вызволить из тюрьмы своего брата. — В тоне американца звучала явная издевка.

— Плебеи всегда останутся глупцами, — усмехнулся второй англичанин. — У Лафита достаточно людей и орудий, чтобы загнать полк шотландских стрелков назад в Шотландию, а эти недоумки отказываются от его услуг!

— Благодарите Бога, что они пока не приняли его предложения, — многозначительно вставил американец.

— «Пока» — что вы хотите этим сказать?

— Американский офицер, доставивший Клейборну бумаги от Лафита, весьма опасен. Полковник Сэмюэль Шелби легко не сдастся.

— В таком случае, я полагаю, вы разберетесь с этим Шелби, прежде чем он сумеет переубедить губернатора? — промурлыкал высокий офицер.

— Я разберусь с ним, когда посчитаю нужным. Для него я придумал кое-что особое.

С этими словами американец повернулся и пропал в тумане. Англичане прошли к небольшой шлюпке и пустились в долгий и опасный путь, обратно к устью залива.

— Красные мундиры совсем близко, госпожа. Я их нутром чую, — сказала пожилая служанка, снимая с подноса и расставляя на столе тарелки с имбирными лепешками, стаканы и кувшин с молоком.

— Не болтай глупостей, Флорина. Мы все это уже обсуждали. Мистер Дарси заверил меня, что нам здесь ничто не угрожает. Если английские войска решат высадиться на побережье, они пойдут дальше вверх по Миссисипи. Дарси — личный секретарь губернатора Клейборна, так что лучше его никто не знает. — Оливия налила в маленький стакан холодного молока, разломила лепешку на куски, положила на тарелку и взглянула на сына, увлеченно игравшего на ковре с оловянными солдатиками. — Дэвид, пора перекусить. Анджелина испекла твои любимые лепешки, — позвала Оливия.

Крепкий малыш поднял голову, и радостный огонек засветился в его светло-голубых глазах, глядевших на мир из-под копны непокорных темных кудрей. Он вскочил на ноги и заковылял к матери.

— Имбирные лепешки, хочу лепешек, — лепетал мальчик, залезая на колени матери.

Оливия нежно погладила его по голове и крепко прижала к себе, а непоседа все никак не мог устроиться и вертелся на месте. Мать не спускала с него любящих глаз. Сын стал для нее главным содержанием жизни за последние два с половиной года. С момента его рождения, когда впервые она увидела еще влажные темные волосы, прилипшие к крохотной головке, ее поражало и восхищало разительное сходство ребенка с Сэмюэлем. Дэвид был источником радости, копией отца и живым напоминанием о несбывшихся мечтах.

За последние три года Оливия свыклась с мыслью, что Сэмюэль погиб, скорее всего пал в бою где-то за тысячи миль от нее. Она отправила десятки писем, но ни на одно не получила ответа. Будь он жив, то, безусловно, хоть одно письмо получил бы и откликнулся — или приехал посмотреть на сына.

Но несколько месяцев назад Луиза Фрей, решившая навестить своих друзей в Пенсаколе, узнала о громком скандале, в котором был замешан американский шпион по кличке Испанский Янки. Какой-то человек, представившийся посланцем испанского двора, сумел проникнуть в высшие круги английских военных и их союзников-испанцев и выкрал совершенно секретные документы, касавшиеся планов ведения войны против американцев. В разговоре с Луизой жена испанского штабного офицера взахлеб расписывала мужские достоинства шпиона, от которого она была без ума. По ее словам, это был высокий темноволосый мужчина с синими глазами и потрясающими шрамами на теле. Такие шрамы имелись только у Сэмюэля, причем увидеть их можно было лишь при условии, что он раздет. Еще долго после беседы с Луизой Оливия представляла себе пленительную сеньору Гарсиа в жарких объятиях полковника Шелби, выдававшего себя за испанского придворного.

Значит, он жив, находился всего в нескольких сотнях миль от Нового Орлеана и не посчитал нужным навестить ее. Неудивительно, что его сестра не отвечала на письма Оливии. Скорее всего Лизе было неудобно и стыдно за брата. Оливия чувствовала себя оскорбленной до глубины души. Если бы она давно уже не жила затворницей в загородном поместье, то уехала бы сюда теперь, зализывать эту новую нанесенную Сэмюэлем рану.

Оливия без малейшего сожаления распрощалась с веселой жизнью светского общества, переехала в Новый Версаль на огромную плантацию Дюрана.

Распустив слух о своем замужестве и внезапной гибели молодого мужа, стала ждать рождения ребенка. Доктор Фрей и Луиза помогали ей коротать время. Когда появился на свет сын, ни у кого в Новом Орлеане не возникло сомнения, что это отпрыск дона Рафаэля Обрегона. Пожилые матроны сожалели лишь о том, что благородному дону не довелось увидеть сына. Холостяки же сожалели о том, что красивая и богатая вдова отказывается думать о новом замужестве и предпочитает жить в одиночестве.

«Вдова» твердо решила: после Сэмюэля никаких мужей и никаких любовников. Она не позволит больше ни одному мужчине разбить ей сердце. Оливия полностью отдалась тихой жизни вдали от большого города, постепенно увлеклась делами огромной плантации, а главное, посвящала все свободное время воспитанию сына и отдыхала душой. Конец недели у нее проводил доктор Альберт Фрей с сестрой, и каждое лето, взяв с собой Дэвида, Оливия отправлялась в гости к Микайе, который безбожно баловал любимого внука. В общем, Оливия не могла пожаловаться на жизнь, у нее были сын и добрые друзья.

Все разлетелось вдребезги, когда Луиза сообщила о неожиданном появлении Сэмюэля в Новом Орлеане. В городе только и говорили что о нем и его выступлениях в защиту пиратов, и все это происходило на фоне слухов о скорой высадке английских войск. Будь у нее выбор, Оливия предпочла бы скорее встретиться лицом к лицу со всем флотом адмирала Кокрейна, чем с одним полковником по имени Сэмюэль Шеридан Шелби.

Наблюдая за сыном, заталкивавшим, лукаво посматривая на мать, один за другим куски лепешки за пухлые щеки, Оливия внезапно испытала приступ страха: «Вдруг Сэмюэль приехал забрать Дэвида?» Правда, он даже не знает о существовании сына. Ко времени рождения Дэвида она уже перестала писать Сэмюэлю. Или он все же знает? В конце концов, Шелби шпион, причем весьма ловкий. Она сама видела его в действии. Но в таком случае почему он ждал три года, прежде чем явиться за сыном?

Нет, это простое совпадение, решила Оливия. Сэмюэль выполняет очередное задание, и судьба случайно забросила его в Новый Орлеан. Нужно переждать, отсидеться в Новом Версале, пока полковника отправят в другое место. В основном поэтому Оливия не тронулась с места, хотя ходили упорные слухи, что англичане высадятся на побережье и на пути к Новому Орлеану пройдут через территорию плантации Байю-Бьенвеню. К тому же Эдмонд Дарси убедил Оливию, что опасаться нечего. А ведь он личный секретарь губернатора, наверняка владеет самой точной информацией.

Одно время Дарси пытался ухаживать за молодой вдовой, но она дала ему твердо понять, что никогда больше не выйдет замуж. И Оливия испытала к нему благодарность, когда Дарси спокойно принял отказ и предложил ей свою дружбу. Он стал довольно частым гостем в доме, дарил игрушки Дэвиду и держал Оливию в курсе военных действий. Именно Эдмонд настоял, чтобы семья оставалась в загородной резиденции — на тот случай, если произойдет худшее и англичане оккупируют Новый Орлеан. Здесь, в Новом Версале, Оливия с сыном будут в безопасности.

Хозяйку дома сейчас тревожила другая опасность — сумеет ли она защититься от Сэмюэля, если он вдруг появится на широкой, обсаженной магнолиями дорожке и направится к дому? Может, он ожидает, что она выбежит навстречу и бросится к его ногам? Или отдаст ему Дэвида без борьбы?

Оливию охватили тяжелые предчувствия. Сэмюэлю не составит труда развеять миф о мнимом замужестве и опозорить Оливию перед добропорядочным обществом Нового Орлеана. Она подвергнется всеобщему осуждению, а полковник получит возможность сыграть роль благородного отца и заберет сына. И бесполезно будет искать справедливости в суде. Закон всегда на стороне представителей сильного пола.

«Я ни за что не уступлю, Сэмюэль, и буду бороться до конца. Если потребуется, я отправлю Дэвида к Микайе. Посмотрим, посмеешь ли ты отнять у него внука!» — гневно думала Оливия. Но в глубине души была уверена — если Шелби приехал за сыном, то уже ни перед чем не остановится.

— Мама, ты меня сильно прижала, я не могу кушать, — пожаловался Дэвид, прервав ее тревожные мысли.

Оливия расслабилась, поцеловала щеку сына и затравленно уставилась через окно на ведущую к дому подъездную широкую дорожку.

Если при первой встрече Джексон показался Шелби неимоверно худым, то сейчас от генерала вообще почти ничего не осталось. Месяцами генерала жестоко трепала лихорадка, он не раз переболел дизентерией и теперь напоминал ходячий скелет. Разгромив в пух и прах на территории Миссисипи индейцев — союзников англичан и добив остатки их отрядов в верхней Флориде, он наконец соблаговолил подчиниться приказу военного министра Монро и прибыл с войсками в Новый Орлеан. Город восторженно приветствовал героя, но генерал, отличавшийся несговорчивостью и сварливым характером, от почестей отказался. В данный момент он, как обычно, был чем-то недоволен и брюзжал.

— Черт бы их всех побрал! Просто не могу этому поверить! В жизни не встречал жителя Кентукки без колоды игральных карт, бутылки виски и длинноствольного ружья! — бушевал генерал, расхаживая по комнате. В углу робко жались два офицера милиции, только что доложившие Джексону о прибытии подкреплений.

Две трети отряда милиции из штата Кентукки не имели ни оружия, ни запаса продовольствия и полагали, что их должны снабдить всем необходимым федеральные власти. Это была одна из многих проблем, результат череды ошибок и просчетов Вашингтона, из-за которых под командованием Джексона оказалась всего лишь разношерстная орава ополченцев — двенадцать сотен креолов, свободных чернокожих, индейцев чокту и пиратов — и небольшое подразделение регулярной армии. Именно они 23 декабря дали бой пяти тысячам красных мундиров. С обычной для него беспредельной отвагой генерал атаковал противника глубокой ночью.

Сражение вылилось в рукопашную драку на болоте и в таком густом тумане, что английское командование переоценило силы врага и отдало приказ отойти, не разобравшись, что американцы уступают им в численности в соотношении почти один к пяти. Атака, предпринятая Джексоном, позволила, как он и рассчитывал, выиграть время, и, пока шли бои на побережье, в город прибыли новые подкрепления. Однако ополченцам из Теннесси и Миссисипи не хватало продовольствия, а отряд милиции из Кентукки к тому же практически не имел оружия.

— Исаак Шелби отправил на эту войну больше солдат, чем губернатор любого другого штата. Поэтому на всех припасов не хватает, — объяснил командир отряда Джон Адэр.

— Он прав, генерал, — подтвердил Сэмюэль. — Мой дядя сделал все, что в человеческих силах, для пополнения армии людьми и материальными средствами. Но после того, как он послал десять тысяч человек на нью-йоркскую границу, ему не осталось ничего иного, как полагаться в этом вопросе на федеральные власти.

— Нам от этого не легче, — рявкнул Джексон, — если учесть, что начальник тыла не способен отличить ядра для мортир от шаров для боулинга.

— Если позволите, у меня есть предложение, сэр, — сказал Шелби, и генерал перестал метаться по комнате и прислушался. — Мне известно место, где можно достать несколько сотен ящиков ружей, бочек с порохом и зарядами.

— Не имеете ли вы случаем в виду Тейпль — склад, где этот зловредный пират Лафит нагло торгует товарами, награбленными во время налетов на мирные суда? — язвительно поинтересовался Джексон.

— Этот зловредный пират и его люди доблестно сражались плечом к плечу с нами против англичан. Именно Лафит передал нам достаточно боеприпасов, чтобы потеснить англичан. Почему вы не доверяете ему, сэр?

— Вы, полковник, служите в регулярной армии, а люди Лафита вне закона, они преступники. За голову Жана Лафита губернатор Луизианы назначил вознаграждение в пять тысяч долларов.

Сэмюэль не смог удержаться от улыбки и напомнил:

— В ответ Жан назначил вознаграждение в пять тысяч долларов за голову Клейборна. Губернатор, по-моему, оценил эту шутку.

— Черт возьми, Шелби! Ничего смешного в этом не вижу. Если в Луизиане правит закон, здесь не может быть места для пиратов и контрабандистов.

— Даже если их контрабандные пушки способны вооружить ваши войска, когда правительство не может поставить своей армии ни одного мушкета? — Шелби спорил без особой надежды на успех. Джексон был узколоб и видел только то, что хотел увидеть. Мало кто решался ему возражать, и он привык к беспрекословному послушанию.

Сидевшие за столом штабные офицеры тревожно переглядывались, наблюдая за стычкой Шелби и Джексона. Генерал изучающе посмотрел на полковника, немного подумал и сдался.

— Вы морочите мне голову уже очень долго и все пытаетесь убедить, что мне непременно нужно самому познакомиться с этим гаитянским бандитом. Ладно, будь по-вашему. Сейчас я отправляюсь на плантацию Маккарти инспектировать линию фронта. Приезжайте туда с Лафитом, и мы обсудим, как поступить с его незаконно добытым оружием.

В ответ Шелби коротко кивнул, стараясь скрыть удовлетворение. Черт побери, он одержал победу. То, что не удалось заставить сделать Клейборна и его приближенных, теперь сделает Джексон — встретится с Лафитом. Остается надеяться, что Жан произведет на генерала должное впечатление и тот позволит Лафиту участвовать в разработке стратегии и тактики военной кампании.

И Сэмюэль четко отдал честь со словами:

— Слушаюсь, сэр! Месье Лафит и я будем на месте, генерал.

Покинув штаб Джексона, Шелби быстро пошел по Ройял-стрит. Времени у него было в обрез, а сделать предстояло очень многое. Город находился в осаде, и Сэмюэль участвовал в боях буквально со дня прибытия в Новый Орлеан с документами от Жана Лафита. Шелби постепенно сумел склонить губернатора к мысли, что предводителю пиратов можно доверять, но советники Клейборна придерживались иного мнения, как и Джексон. Но теперь все должно перемениться к лучшему.

Сейчас англичане были уже в пяти милях от Нового Орлеана, и его жители затаились за плотно закрытыми дверьми, опасаясь, что их любимый город постигнет судьба Вашингтона, который красные мундиры в августе спалили дотла.

Шелби не знал, можно ли поручиться за безопасность жителей Нового Орлеана, но те, кто предпочел переждать войну за городом, несомненно, находились в еще худшем положении. Именно поэтому полковник хотел позаботиться об Оливии, и его тревога возросла, когда он узнал, что она овдовела и поселилась в одиночестве в загородном поместье.

Правда, Новый Версаль стоял особняком в дальнем конце Байю-Бьенвеню, в стороне от пути, по которому, по мнению Джексона, будет наступать британский генерал Пэкинхэм. Кроме того, у майора Виллера, ближайшего соседа Оливии, под началом находился отряд луизианской милиции, который на всякий случай держал там оборону. Однако Шелби это мало успокаивало.

Его обуревали противоречивые эмоции, когда он вспоминал об Оливии, и до сих пор не мог в них разобраться. Какой-то частью души — безусловно, самой неразумной — ему, как видно, суждено было любить Оливию вечно. Но она-то его давно разлюбила, он это знал.

Встреча с Оливией не сулила ничего, кроме новых мук, но Шелби уже смирился с этим и дал себе слово повидать Оливию до отъезда из Нового Орлеана, как только будут отброшены английские войска — если только американцам удастся одержать победу.

На всякий случай Сэмюэль даже принял свои меры для защиты Оливии. Он попросил Лафита снарядить несколько надежных людей и поручить им наблюдение за Новым Версалем. При малейшем намеке на опасность пираты должны были поставить в известность своего предводителя. Если нужно, Шелби был готов сам отправиться в Байю-Бьенвеню и перевезти Оливию в город, как бы отчаянно она ни сопротивлялась.

По правде говоря, Сэмюэль сильно сомневался, чтобы англичане представляли опасность для Оливии. Ее покойный муж был испанским офицером, проходил службу в Пенсаколе, ныне занятой войсками Англии, союзницы Испании. «В руках врага она будет в большей безопасности, чем под моей защитой», — невесело подумал полковник.

Боль из-за измены Оливии не стихла и сейчас, спустя три года, а только превратилась из острой муки в постоянную смутную тоску. Сэмюэль не был уверен, сумеет ли не выдать своих чувств при новом свидании с неверной возлюбленной, и поэтому откладывал визит в Новый Версаль, успокаивая себя мыслью, что Оливия доказала свою способность выжить при любых обстоятельствах. Если уж дикие звери и краснокожие не причинили ей вреда, то и с англичанами как-нибудь обойдется.

Так размышлял Сэмюэль, пока шел по Ройял-стрит от штаба генерала Джексона к гостинице «Ла Марин», где обосновался Жан Лафит. Шелби успел высоко оценить мудрого и остроумного креола, хранившего верность выбранной им родине даже после того, как американская флотилия под командованием этого недоумка Паттерсона сровняла с землей прибежище Лафита на острове Баратария. Разумеется, Паттерсону не дано было знать, что Жана предупредили и он переправил в другое место больше чем на миллион долларов добра, прежде чем доблестный адмирал приблизился к острову.

Сэмюэль вошел в кафе, где обычно собирались пираты, и постоял у порога, выжидая, пока глаза привыкнут к полутьме; вскоре он увидел Лафита, которого легко было опознать по крашеным рыжим волосам. Высокий и статный лидер пиратов был безупречно одет и держался с большим чувством собственного достоинства. Завидев полковника, он жестом пригласил его пройти в отдельный кабинет в задней части помещения.

— Ты выглядишь, как всегда, прекрасно, — сказал Шелби, пожимая тонкую сильную руку, и присел за стол.

— Настоящий джентльмен не может выглядеть оборванцем даже во время войны, — улыбнулся в ответ Лафит. Он налил в стакан вина из личных запасов, придвинул к Шелби и сразу перешел к делу: — Моя разведка донесла, что Пэкинхэм собирает силы для наступления всего в шестистах ярдах от позиций Джексона у канала Родерика. У англичан двадцать крупнокалиберных орудий, с восемнадцати — и двадцатичетырехфунтовыми снарядами.

— А у нас всего двенадцать, да и меньшего калибра, хотя есть одна пушка с тридцатидвухфунтовыми. — Шелби задумчиво потер подбородок.

— Но зато, мой друг, из этих орудий стреляют наши ребята, — вмешался в разговор невысокий смуглолицый мужчина с орлиным носом и ослепительной белозубой улыбкой. Исполосованный шрамами Доменик Лафит был в отличие от младшего брата, красавчика Жана, совсем не хорош собой, но оба отличались острым умом, тонким чувством юмора, мужеством и хладнокровием в бою.

Шелби также не стал тратить времени на пустые разговоры и сообщил о желании Джексона встретиться с Лафитом, дабы обсудить проблему обеспечения отрядов милиции оружием и боеприпасами.

— Понял наконец старый вояка, что без нас ему не обойтись. — В голосе Жана Лафита слышалось явное удовлетворение. — Не сомневаюсь, что это британская артиллерия заставила генерала прозреть. — Жан сразу отдал необходимые распоряжения, и старший брат отправился их выполнять, а Жан обратился к Шелби: — Что ж, пошли поговорим с великим полководцем.

При встрече с генералом Жан Лафит был вежлив и любезен, а Джексон суров и мрачен. Он догадывался о тайном удовольствии, которое испытывал пират от того, что генерал вынужден обратиться к нему за помощью.

— Мой брат со своим отрядом уже занял позицию, — говорил Лафит, — и у них достаточно боеприпасов, чтобы огнем загнать англичан в воды Мексиканского залива.

— Так вы считаете, что англичане готовят нам новогодний сюрприз? — спросил Джексон.

— А вы, изучив обстановку, разве думаете иначе?

Джексон кивнул:

— Будь я на их месте, я бы атаковал, черт возьми!

— У них орудия более крупного калибра, но наши артиллеристы лучше. Пехота тоже не дрогнет, — сказал Шелби.

— Пускай только попробует дрогнуть, — угрюмо отозвался Джексон, проведя костлявой пятерней по стоящим торчком волосам.

Первого января 1815 года состоялось первое сражение при дневном свете. Как и предсказывали пираты, вскоре оно перешло в артиллерийскую дуэль, в которой крупнокалиберные пушки англичан были подавлены более скорострельными и маневренными орудиями, огнем которых мастерски руководил Доменик Лафит. Сбылось и предсказание Шелби: американцы не дрогнули. Англичане даже не пытались перейти в атаку и были вынуждены оставить поле боя. Генерал Джексон мысленно согласился, что не зря пираты десятки лет успешно противостояли в морских сражениях королевскому флоту Великобритании, хотя вслух старый упрямец ни за что бы этого не признал.

В последующие дни генералы Пэкинхэм и Кокрейн продолжали концентрировать силы на узком отрезке твердой суши, ограниченном болотами на севере и рекой на юге. В свою очередь, многонациональные войска американцев еще глубже врылись в землю, за высокими брустверами, выстоявшими против огня английской артиллерии, и ждали решающего наступления.

Всю первую неделю нового года не прекращалась артиллерийская канонада. Никто из оставшихся на плантации в Байю-Бьенвеню не мог толком выспаться с тех пор, как стало известно о высадке английского десанта. Многие слуги, равно как управляющий, в ужасе сбежали, и в доме, кроме хозяйки и ее сына, остались только старая кухарка и две горничные. Отряд майора Виллера в полном составе был захвачен в плен во время ночного налета красных мундиров на соседнее поместье. Никто не оборонял Новый Версаль, и англичане могли его захватить в любое время без труда, но пока не спешили.

При звуках нового залпа Оливия зябко повела плечами и укуталась в плотный бархатный плед, который набросила в надежде спастись от ночной прохлады. Беспокойно заворочался и что-то пробормотал во сне Дэвид, и мать поспешила успокоить сына. В этот момент она услышала громкий стук копыт на дорожке у дома, подошла к окну, отодвинула кружевные занавески и выглянула во двор. Первым скакал Дарси, за ним полдюжины всадников, которых Оливия видела впервые. Видимо, Эдмонд приехал, чтобы отвезти Оливию с сыном в безопасное место, поскольку предположения Дарси о месте высадки английского десанта, к сожалению, оказались ошибочными. Оливия взяла подсвечник, спустилась в переднюю и открыла тяжелую дверь.

— Эдмонд! Я так рада вас видеть! — начала она и запнулась. Слова застряли у нее в горле, когда спутники Дарси спешились и с саблями наголо ворвались в дом, едва не сбив с ног хозяйку. Они действовали четко, по-военному и принялись быстро осматривать помещение. — Кто эти люди? — Оливию охватило предчувствие неминуемой беды, по спине побежали мурашки. Сейчас Дарси ничем не походил на того улыбчивого, благовоспитанного молодого человека, с которым она познакомилась в приемной губернатора Клейборна.

Дарси ответил не сразу. С холодной улыбкой он смерил хозяйку дома взглядом с головы до пят, словно несмышленого ребенка, ляпнувшего очевидную глупость, и снисходительно бросил:

— Разумеется, английские солдаты, крошка. Естественно, не в полной парадной форме, но вполне боеспособные, как и надлежит образцовым британцам.

Оливия невольно отшатнулась, пораженная трансформацией обходительного клерка, неизменно старающегося угодить посетителям, в ощетинившегося шакала, скалящего клыки в предчувствии легкой поживы. На бескровных губах по-прежнему играла злая усмешка, но светло-золотистые глаза смотрели холодно. Дарси вынул подсвечник из безвольных пальцев Оливии и поставил на столик в передней. В мерцающем свете он казался выше ростом, сильным и грозным.

— Зачем вы привели вражеских солдат в Новый Версаль? — спросила Оливия дрожащим голосом. — Вы обещали, что нам здесь нечего опасаться.

— Так оно и есть. Вам нечего опасаться… англичан. Видите ли, я с ними заодно, поскольку всегда предпочитал быть на стороне победителей. Как только они возьмут Новый Орлеан, им понадобится помощь в организации управления новой колонией. На мой взгляд, нет лучшего кандидата на пост посредника между генералом Пэкинхэмом и гражданским населением, чем личный секретарь американского губернатора. Который к тому же уже доказал свою преданность британской короне, снабжая англичан чрезвычайно важной информацией.

— Предатель! Вас повесят, как только генерал Джексон загонит англичан обратно в море. — Оливия говорила с уверенностью, которой вовсе не чувствовала.

Пропустив мимо ушей эту угрозу, Дарси бросился наверх в спальню Дэвида. Ребенок плакал, засунув в рот большой палец. Дарси всмотрелся в пухлое личико ребенка, обрамленное черными кудрями, в огромные синие глаза с густыми ресницами и злобно процедил сквозь зубы:

— Ублюдок Шелби.

Кинувшаяся вслед за незваным гостем Оливия попыталась заслонить сына своим телом.

— Не пытайся отрицать! Я знаю, это отродье Шелби. Интересно, знал ли это твой покойный муженек? — Дарси помолчал, вопросительно глядя на Оливию. — А может, Рафаэля Обрегона и вообще никогда не существовало?

Как изготовившийся к прыжку зверь, он моментально учуял ее замешательство и торжествующе усмехнулся. А Оливия лихорадочно пыталась понять, чему так радуется Эдмонд. Да, как-то он было начал за ней волочиться, но без особого энтузиазма. Вряд ли он явился сюда с целью силой овладеть предметом былых воздыханий. «Это связано с Сэмюэлем и Дэвидом», — мелькнула догадка, и на душе похолодело. Стараясь казаться спокойной, Оливия взяла сына на руки и стала убаюкивать, пока он не перестал плакать, потом собралась с духом и спросила:

— Чего вы хотите, Дарси?

Он стянул изящные перчатки и принялся внимательно изучать ногти. Выдержав паузу, пояснил:

— Все чрезвычайно просто, моя дорогая. Тебе придется написать письмо под мою диктовку. Адресуешь его своему бывшему возлюбленному.

— Вы хотите убить Сэмюэля. — Оливия больше не сомневалась в этом.

— О нет, я не стану его убивать. Это сделают за меня англичане. Видишь ли, дорогая, за его голову властями Испанской Флориды назначено большое вознаграждение, и, кроме того, им весьма интересуются в связи с его темными делишками на канадской границе. Наш общий знакомый известен властям под разными именами: сэр Роджер Гордон, дон Эмилио Веласкес и так далее — словом, презренный солдат без военного мундира, шпион.

«Боже мой! Он прав! Все эти годы Сэмюэль носил гражданское, хотя служил в армии. А по законам любого государства…»

— Насколько я знаю англичан, — продолжал Дарси, словно подслушав мысли Оливии, — они обязательно отдадут его под суд военного трибунала. Англичане — большие законники и всегда действуют строго по уставу. Но потом его все равно повесят. В полном соответствии с духом и буквой закона.

— Сэмюэль абсолютно безразличен ко мне. Он никогда не откликнется на мою просьбу, как бы я его ни нашла.

— Ошибаешься, милочка. Если попросишь, он всенепременно тебя послушается.

— Ничего я не буду писать, — отрезала Оливия. Она хотела выиграть время, найти какое-то оружие, но с Дэвидом на руках чувствовала свою полную беспомощность.

Дарси выхватил из кармана жилета небольшой пистолет с такой легкостью, будто достал табакерку:

— Нет, милочка, снова ошибаешься. Обязательно напишешь… Если, конечно, тебе дорог твой сын.

— Вы с ума сошли! — Оливия положила Дэвида в постель, где он снова зашелся плачем, и загородила сына собой.

— Вполне возможно, — холодно ответил Дарси. — А теперь садись за вон тот прелестный секретер и начинай сочинять, а я обещаю помочь.

Ранним утром 8 января Сэмюэль сопровождал Джексона в инспекционной поездке по оборонительным рубежам. Они задержались на тринадцатой батарее, где невозмутимый Доменик отдавал последние распоряжения своим подчиненным. Сквозь дымку густого тумана, застилавшего окрестности, мигали огни костров. Почуяв аромат свежего кофе, генерал проворчал:

— Ваш кофе пахнет получше того мутного варева, которым меня потчуют в штабе. Небось контрабандный?

— Охотно допускаю, — пожал в ответ плечами Доменик, протягивая дымящуюся кружку генералу.

Генерал допил до дна, крякнул и не удержался от похвалы:

— Если бы мне приказали взять штурмом врата ада, я бы не сомневался в успехе, если бы вы, сэр, были под моей командой.

— Жан командует по соседству артиллеристами с борта корабля «Каролина». Совместными усилиями два брата вывели из строя добрую половину английских пушек, — вставил Сэмюэль.

— Так держать, полковник, и только так, пока мы их в землю не зароем, — жестко сказал Джексон. — Я должен выразить благодарность вашим друзьям. Они не только поставили нам орудийные боеприпасы, что позволило разнести англичан в пух и прах, но и передали ружья отрядам милиции из Кентукки и Теннесси, а там нашлись ребята, которые умеют стрелять метко. — Генерал довольно хмыкнул. — А вы знаете, что эти подонки в красных мундирах прозвали моих ополченцев грязнорубашечниками?

— А как же, слышал, — кивнул в ответ Шелби. — Зато, генерал, эти оборванцы с дальних окраин нашей страны внесли больше нового в военную тактику, чем сам Наполеон. Наши солдаты стреляют из укрытия, целятся первым делом в офицера и всегда попадают точно в цель.

— Да, полковник, играем по новым правилам, — усмехнулся Джексон. — Более того, навязываем противнику свои правила игры.

Они продолжали осмотр позиций, когда их догнал запыхавшийся посыльный и, отдав честь, вручил Сэмюэлю запечатанный конверт со словами: «Для полковника Шелби, сэр». Не успел еще Сэмюэль вскрыть конверт, как юноша, одетый в рваные брюки и домотканую рубаху, исчез в тумане. Шелби сощурился, пытаясь прочитать письмо при свете костра.

— Подойдите ближе к огню, ведь вам не видно, — нетерпеливо приказал Джексон. Оба чувствовали, что неожиданное появление странного посыльного добра не сулит. Заметив, как напрягся полковник, читая послание, генерал спросил: — У вас такой вид, будто увидели привидение. Что случилось?

— Боюсь, англичане захватили в плен в Новом Версале… женщину, которая мне очень дорога, и мальчика, о существовании которого я не подозревал.

— Новый Версаль — по-моему, это вне пределов досягаемости наших орудий. — Генерал внимательно посмотрел на Шелби. Тот стоял с окаменевшим лицом и широко раскрытыми от ужаса глазами. — Этот мальчик… он ваш сын?

— Да, сэр, по-видимому, так. Мне говорили, что Оливия родила вскоре после того, как вышла замуж за испанца. Черт! Мог бы раньше догадаться. И следовало лучше позаботиться о ее безопасности в этом загородном доме. А я послал туда всего двоих охранников из отряда Жана Лафита. Значит, они не справились со своей задачей.

— Откуда у вас такая уверенность? Англичане вряд ли позволили бы этой женщине предупреждать вас об их присутствии. Скорее всего ловушка.

— Да, ловушка, — мрачно согласился Шелби. — Но Оливия не просто просит о помощи, а тайно дает понять, что меня подстерегает смертельная угроза. — Он перечитал письмо, в котором говорилось:

«Дорогой Сэмюэль!

Пожалуйста, прости за столь не ко времени отрывающее тебя от дел письмо. Я понимаю, что обстановка на фронте очень серьезная, но нам нужно немедленно повидаться. Я осталась одна в Новом Версале, и в любой момент сюда могут нагрянуть англичане.

Ради себя я бы не стала просить, прошу ради нашего сына Дэвида. Возможно, я тебе безразлична, но уверена, что ты позаботишься о своем ребенке. Вспомни, как мы глупо расстались в Сент-Луисе, тогда ты откликнулся на мое письмо. Надеюсь, откликнешься и на это. Молю тебя.

Оливия».

«Тогда ты откликнулся на мое письмо» — это была ключевая фраза. Оливия тогда не писала письма, а его подделал Вескотт. Да и расстались они в Сент-Луисе не по своей воле. Итак, кто-то, вероятнее всего, англичане, держит Оливию в заложницах. «А что касается сына… — дальше Шелби отказывался думать. — Неужели это возможно?» Видимо, после его отъезда она убедилась, что забеременела, и предпочла выйти замуж за первого попавшегося простака-дворянина, а не рожать незаконного ребенка и ждать, пока возлюбленный добивается развода за тысячи миль от нее.

«Я должен немедленно узнать правду», — решил Шелби.

— Вы позволите отлучиться по личным делам в Новый Версаль, генерал?

— Как будто кто-то может вас сейчас остановить, — хмыкнул в ответ Джексон. — Отравляйтесь, но будьте осторожны. Мне бы не хотелось, чтобы вас пристрелили, полковник.

Шелби придержал коня и спешился, как только доехал до границы плантации. Не было смысла рисковать и нарываться на пулю. «Если там действительно англичане и они заманивают меня с помощью Оливии, значит, я им нужен до зарезу», — размышлял полковник, припомнив, как одурачил испанца — губернатора Пенсаколы и обвел вокруг пальца офицеров генерального штаба Великобритании, а потом сбежал из тюрьмы, несмотря на сильную охрану. Последняя награда за голову Испанского Янки составляла десять тысяч долларов — вдвое больше, чем обещал Лафит за Клейборна. Ради такой суммы и англичане пойдут на что угодно.

Присланных Лафитом охранять дом людей Шелби обнаружил в русле пересохшего ручья в нескольких сотнях ярдов от особняка. У обоих было перерезано горло от уха до уха. Судя по тому, как запеклась кровь, это произошло несколько часов назад. Предстояло действовать в одиночку.

Оливия между тем готовила завтрак на кухне, отказавшись от услуг старой поварихи Анджелины под предлогом, что чернокожая рабыня слишком перепугана присутствием в доме английских солдат. На самом деле Оливия хотела остаться на кухне в расчете утаить нож, когда будет резать хлеб и жарить бекон, но пока такой возможности не представилось.

В конце коридора в кабинете дяди Шарля на письменном столе лежал ящичек из тикового дерева, а в нем пара заряженных дуэльных пистолетов. Кроме того, под кроватью в спальне Оливии был спрятан старый верный карабин, подарок Микайи. Если удастся пустить в ход нож в кухне, можно добежать до кабинета или спальни и раздобыть огнестрельное оружие, но Дарси зорко следил за каждым ее движением, и рисковать не имело смысла. К счастью, Оливии удалось убедить бывшего секретаря губернатора оставить Дэвида в постели. Дарси согласился, но сына караулил английский солдат, а его товарищ охранял парадную дверь.

— Вы так и не объяснили, почему ненавидите Сэмюэля, — сказала Оливия, переворачивая вилкой золотистые кусочки бекона, шипевшие на железной сковородке. Ей хотелось занять Дарси разговором, отвлечь его внимание.

— Все в свое время. Как только полковник прибудет, все станет ясно.

Снизу послышались звуки борьбы, и Дарси крикнул солдату в спальне Дэвида, чтобы был настороже. Оливия воспользовалась моментом и сунула в карман халата тонкий и очень острый нож. В следующую секунду Дарси метнул взгляд в ее сторону, коротко скомандовал: «Иди-ка сюда, милочка!», грубо схватил за руку и потянул к себе. Полы халата распахнулись, обнажив прекрасную грудь. Однако Дарси не обратил на это никакого внимания и потащил Оливию в переднюю.

— Шелби! Не пытайся укрыться, иначе мой человек пристрелит твоего ублюдка! — прокричал Дарси.

Замешкавшийся на крыльце Сэмюэль бормотал проклятия. Ему не повезло с часовым. Он подкрался сзади и уже готов был перерезать солдату горло, но тот почувствовал угрозу и оказал сопротивление. Схватка продолжалась буквально пару секунд, но наделала шума, и проникнуть в дом незамеченным не удалось.

Шелби не поверил своим глазам, когда, ступив за порог, увидел худощавого светловолосого мужчину, державшего пистолет у груди Оливии.

— Ричард Буллок!

 

27

— Бросай оружие! — приказал Буллок, и Сэмюэль покорно швырнул ему под ноги свои пистолеты.

В этот момент вдалеке послышался треск ружейной стрельбы, затем последовал оглушительный грохот орудий, возвестивший начало решающего сражения за Новый Орлеан.

Оливия пожирала глазами возлюбленного, его высокую гибкую фигуру, красивый нервный рот и темно-синие глаза, сверкающие из-под ниспадавших на крутой лоб вьющихся черных волос. На нем был мятый и грязный мундир, полковник давно не брился, и, как обычно, ему не помешало бы подстричься. Однако для Оливии он был краше всех мужчин на свете. Он не сводил недоуменного взгляда с человека, приставившего пистолет к груди Оливии.

Сэмюэль назвал его Ричардом Буллоком, и это имя всколыхнуло в ней смутные воспоминания.

— Какой Буллок? Это Эдмонд Дарси, секретарь губернатора Клейборна, — пролепетала Оливия, и внезапно ей стало страшно. Что кроется за необъяснимым поведением Дарси, или Буллока, как бы его ни звали? И когда он наконец заговорил, она ощутила, что от него повеяло дыханием безумия.

— Ах ты, бедная безмозглая потаскушка, — презрительно процедил человек, которого Оливия знала как Эдмонда Дарси. — До чего же просто, до обидного просто оказалось ввести вас обоих в заблуждение, несчастные глупцы. Такая трагическая безответная любовь, во всяком случае, так вы полагали… поскольку я перехватывал и уничтожал все ваши пылкие послания друг к другу.

Сэмюэля будто с размаху ударили сапогом в живот. Оливия тихо ахнула.

— Разумеется, я с наслаждением читал все письма перед тем, как сжечь. Надо сказать, жутко печальная была история. Беременная возлюбленная, брошенная доблестным воином, в отчаянии придумывает себе мужа, чтобы прикрыть грех. Ваша переписка развлекала меня лучше любого сентиментального романа. — Заметив удивление на лице Шелби, Буллок расхохотался. — По понятным причинам я не упомянул, что дон Рафаэль Обрегон — всего лишь плод воображения, когда сочинял за Клейборна письмо полковнику. Подсунуть эту бумажку на подпись губернатору среди кипы прочих документов тоже не составило труда.

— Вы разлучили нас на целых три года, — тихо сказала Оливия, не в силах постигнуть этого. Значит, Сэмюэль не бросал ее! Мука, исказившая лицо Сэмюэля, была красноречивее всяких слов.

— Ты отнял у моего сына отца и вынудил Оливию страдать в одиночестве. Я знаю, что меня ты всегда ненавидел, но при чем здесь они? Они невинны перед тобой, Ричард. — Шелби с трудом сдерживал гнев, стараясь выиграть время и отвлечь мерзавца от Оливии.

— Невинны? — злобно скривился Буллок. — Шлюха и ее ублюдок невинны? — Он вывернул Оливии руку и больно ткнул дулом пистолета в грудь женщины.

— Ричард, ты ненавидишь только меня. Ты всегда считал меня недостойным твоей обожаемой Летиции, — напомнил Сэмюэль, осторожно делая шаг к Буллоку.

— Это вы ее убили! В ее смерти виноваты вы оба. — Глаза Буллока пылали яростью. — Ты разбил ее мечту стать женой президента. Ты бросил ее, опозорил, затеяв развод, и кинулся следом за своей шлюхой. Когда я пришел, она, моя гордая красавица, восхитительная Летиция, рыдала! Рыдала в отчаянии, раздавленная твоей изменой! Я старался успокоить ее. Я делал для нее все…

— Даже пытался убить меня, чтобы предотвратить развод и связанный с ним скандал? — Сэмюэль начал догадываться, кто четыре года назад несколько раз безуспешно пытался его убить.

— Так это он подстрелил твою лошадь на глухой дороге в Виргинии? — спросила Оливия.

— Да, к счастью, тогда погибла только лошадь. Его постигла неудача и позже, ночью в гостинице, а потом и в Сент-Луисе. Должно быть, Летиция пришла в бешенство по этому поводу. Она всегда буквально рвала и метала, если не добивалась своей цели, — мягко проговорил Шелби и придвинулся еще чуть ближе к Буллоку. Тот внезапно отвел пистолет от груди Оливии и прицелился в Шелби.

На лице его мелькнула зловещая улыбка, дикий огонь в глазах говорил о полной потере рассудка.

— О да. Летиция была темпераментная женщина, лучшая женщина в мире. Ей постоянно нужен был мужчина.

— Ты был ее любовником, — осенило Сэмюэля. Он мысленно обозвал себя круглым дураком за то, что раньше не догадался об этом.

— Да, с ранней юности. А ты ни о чем не подозревал, жалкий слепец? — осведомился Буллок с презрительной усмешкой, на смену которой пришел приступ ярости: — Она была моей первой женщиной, моей единственной женщиной. Единственной достойной женщиной. — Он снова дернул Оливию за руку и приставил пистолет к ее виску. — А ты и впрямь вообразила, будто я питал слабость к тебе? Чтобы я, Ричард Буллок, подбирал объедки после Шелби?

Оливия ощущала бедром лежащий в кармане халата нож, но не могла до него дотянуться и попыталась высвободиться из мертвой хватки безумца. Когда тот, взглянув на женщину, сжал ее покрепче, Сэмюэль приблизился еще на шаг. Пожалуй, он мог бы теперь в прыжке достать Буллока, если бы удалось, разъярив его окончательно, заставить направить оружие на него, Шелби.

— Воображаю, как ты бесился, представляя меня в постели с твоей обожаемой Летицией, — дерзко поддразнивал противника Шелби. — Я помню, как ты смотрел на меня после того, как она сделала аборт. Еще бы, ведь мне удалось то, чего ты так и не смог — сделать ей ребенка. Скажи, Ричард, ведь ты с самого начала хотел меня прикончить?

Буллок стиснул челюсти так, что напряглись жилы на шее. Тело его вздрагивало от грохота разворачивающегося в миле от плантации сражения. Внезапно он успокоился и ледяным тоном, перекрывая гул канонады, проговорил:

— Ты заслуживаешь смерти за то, как поступил с ней.

— В особенности за то, что разрушил ее честолюбивые замыслы, а потом бросил ее. Но она ведь на этом не остановилась, верно, Ричард? Она последовала за мной в Сент-Луис и попыталась начать все сначала. Если ты был таким уж потрясающим любовником, то зачем ей понадобился я, а, Ричард?

— Ты, подонок, заставил ее рыдать! Ты лишил ее гордости! Тиш никогда не плакала — до того последнего дня, когда ты ее бросил!

— И тогда ты ее убил. Она погибла не от рук грабителей, как думает сенатор Соамс, ведь верно?

— Я… я просил ее уехать со мной, забыть тебя. — Лицо Ричарда на миг приобрело мечтательное выражение. — Мы могли бы уехать за границу и быть счастливы.

— Но она отказалась, конечно. Причем, зная Летицию, уверен, что в не слишком деликатной форме, — сухо заметил Шелби. — Затем появился пистолет, завязалась борьба, и ты ее убил.

— Я не хотел этого! Боже, я не хотел ее убивать! Это был несчастный случай. Когда она умерла в моих объятиях, я решил покончить с собой. Даже перезарядил пистолет. Но потом вдруг осознал, кто на самом деле виноват в ее смерти. Вы оба сломали жизнь Летиции. Но просто убить вас было бы недостаточно. Слишком быстро и безболезненно.

Вы должны были страдать долгие годы, как страдал я. Когда я отправился следом за вами в Новый Орлеан и выяснил, что ты вынужден был оставить свою шлюху одну, родился блестящий план. Я избавился от личного секретаря Клейборна без труда и занял его место, чтобы перехватывать вашу переписку. О, с каким удовольствием я читал страстные письма, в которых вы изливали друг другу душу! Ты, Шелби, все спрашивал, не ждет ли она ребенка, а она, — Ричард насмешливо взглянул на Оливию, — умоляла вернуться и осчастливить ее и будущее дитя.

— Надо полгать, дело осложнилось, когда я неожиданно появился в резиденции губернатора, — процедил сквозь зубы Шелби. Ему было трудно дышать, грудь будто стянуло железным обручем. Да, надо признать, что дьявольский план Буллона сработал отлично!

— Однажды мы чуть было не столкнулись лицом к лицу, но мне удалось ускользнуть незамеченным. Впрочем, тогда я уже подготовил все для развязки этой истории, для сегодняшнего финала.

— Он предатель, Сэмюэль. Он снабжал англичан информацией, которую добывал в канцелярии губернатора, — сказала Оливия. Она сумела высвободить руку и обхватила в кармане пальцами гладкую деревянную рукоятку ножа.

— И благодарные англичане отплатят мне за услуги, вздернув тебя на виселице как шпиона, и твоя шлюха и ублюдок смогут полюбоваться, как ты дергаешься в петле. Кстати, лицо повешенного чернеет после смерти, — небрежным тоном проговорил Буллок. К нему вернулось полное спокойствие.

— Ошибаешься, Буллок. Это тебе суждено болтаться на веревке. В Луизиане скоро не останется ни одного красного мундира, об этом позаботятся солдаты Джексона.

Пока они пререкались, ни на секунду не смолкал гул артиллерийской канонады у канала Родерика, к западу от плантации Байю-Бьенвеню.

— В штыковой атаке англичане в клочья разнесут жалких грязнорубашечников Джексона, те струсят и побегут.

— Судя по тому, как гремят орудия и трещат мушкеты, генерал не собирается отступать. А ты, как видно, все поставил на победу англичан? — так же спокойно отвечал Шелби. Он ни на мгновение не забывал, что Дэвида сторожит английский солдат. Надо было как-то его выманить оттуда и спасти сына. Сына, которого, возможно, так и не доведется увидеть…

Оливия давно поняла замысел Сэмюэля. Он пытался отвлечь Буллока, умело играя на его самолюбии и затаенных чувствах, а сам тем временем постепенно продвигался к противнику, чтобы в удобный момент броситься на него. Это было очень рискованно — если только Оливия не сумеет уравнять шансы. Она стала медленно вынимать нож из кармана. В этот момент задребезжали оконные стекла от нового орудийного залпа, и каким-то чудом долетевшие сюда снаряды разорвались в лесу поблизости. Распахнулась парадная дверь, и в переднюю ворвался запыхавшийся солдат.

— Сэр, сержант Мэтьюз велел передать, что генерал Кин и генерал Пэкинхэм оба погибли. Генерал Ламберт отдал приказ к отступлению!

Буллок зарычал, как загнанный в угол зверь, и вдавил дуло пистолета в грудь Оливии.

— Доставь Шелби к генералу Ламберту! И позаботься, чтобы этого типа повесили!

— Нет! — Оливия вырвалась из рук Буллока и всадила ему нож в бедро. Не ожидавший нападения, он вначале несколько растерялся, но тут же пришел в себя и наотмашь ударил женщину по лицу рукояткой пистолета. Английский солдат направил было мушкет на Шелби, но тот отбил ствол, пуля ушла в ковер, и оружие упало на пол.

Англичанин и американец сцепились и закружились, так что Буллок не решился стрелять, опасаясь поразить солдата. Сбитая с ног Оливия пыталась встать, но перед глазами плыли круги и голова раскалывалась от боли. Женщина все еще сжимала в руке нож и хотела выждать, когда удастся всадить его в Буллока, но он вдруг двинулся куда-то, приволакивая ногу и оставляя за собой кровавый след.

С трудом Оливия поднялась, переводя взгляд с Сэмюэля и солдата, молотивших друг друга кулаками, на Буллока, и внезапно поняла, что он задумал. Он направлялся к спальне Дэвида! Хватаясь за стену, чтобы удержаться на ногах, она устремилась следом. Теперь у нее не оставалось сомнения. Ричард Буллок окончательно сошел с ума. Оливия нырнула в кабинет в тот момент, когда Буллок открыл дверь в противоположном конце длинного коридора.

Буллок жестом велел стоявшему возле кровати солдату отойти в сторону и направил дуло пистолета на ребенка, который съежился под одеялом и смотрел на вошедшего огромными глазами — глазами Шелби.

— Где моя мама? — бесстрашно спросил мальчик и вновь засунул в рот палец.

Англичанин в ужасе вытаращил глаза, сообразив, что намеревается сделать Буллок.

— Пошел вон! Лучше помоги Брейди, идиот! — прорычал в ответ Буллок, срывая с постели одеяло. Дэвид застыл, инстинктивно почуяв нависшую над ним опасность. Каким-то образом даже сквозь грохот канонады Буллок услышал щелчок взведенного курка — и это было последнее, что он услышал перед смертью. Пуля пробила спину и вошла в сердце. Буллок камнем упал на пол. Оливия опустила один дуэльный пистолет, из которого еще струился дымок, и направила дуло второго в грудь англичанина:

— Прочь от моего сына. Я не делаю промахов.

У солдата судорожно задергался острый кадык, лицо покрылось мертвенной бледностью. Подняв вверх руки, англичанин пробормотал:

— Он совсем спятил, мэм. Я бы никогда не причинил вреда ребенку.

— Война закончена, ваша армия разбита и отступает. Предлагаю вам присоединиться к своим товарищам, — сказала Оливия, не обращая внимания на плачущего Дэвида. Ей хотелось как можно скорее выпроводить солдата из спальни. Она махнула пистолетом на дверь и вышла следом за англичанином в переднюю, откуда все еще доносился шум борьбы.

Еще один солдат ввязался в драку, и Сэмюэль вел кулачный бой над телом первого противника, потерявшего сознание. Оливия забрала оружие у своего пленного, подтолкнула его в спину дулом пистолета и скомандовала:

— Скажи своему приятелю, что пора сдаваться.

Прежде чем он успел открыть рот, Шелби уклонился от прямого встречного удара, резко и сильно двинул противника в живот, а когда тот скрючился, добавил по шее сжатыми в замок руками, и англичанин мешком осел на пол. Полковник подобрал свои пистолеты, которые пока так и не удалось пустить в ход, оглянулся, увидел еще одного солдата и в ярости набросился на него, угрожая пистолетом:

— Где они? Где моя семья?

Он не заметил Оливии, стоявшей за спиной высокого англичанина.

— Мы целы и невредимы, Сэмюэль. Буллок мертв. Все кончено, — сказала Оливия, выступая вперед.

Как бы подтверждая ее слова, вдали смолкла артиллерийская канонада и затих треск ружейной стрельбы, стало слышно, как в доме жалобно плачет ребенок. Сэмюэль держал под прицелом пленника Оливии, пока его товарищи не заворочались на полу. Когда они пришли в себя, полковник скомандовал:

— Забирайте всех, кто пришел сюда вместе с вами, и убирайтесь, если не хотите оказаться в плену.

— Буллок погиб, — сообщил пленник Оливии.

— Пошли отсюда, нечего нам здесь делать, — отозвался на это огромный детина, первым ворвавшийся в дом и схватившийся с Сэмюэлем. — Помоги мне поднять Томи, приятель.

Как только Оливия опустила пистолет вниз дулом, ее пленник поспешил на помощь товарищу. Они вынесли солдата, который все еще не мог передвигаться самостоятельно, во двор, созвали остальную часть отряда и ускакали.

Изрядно потрепанный, перепачканный своей и чужой кровью, Сэмюэль стоял перед Оливией и не верил собственным глазам.

— Я боюсь, что, если моргну, ты исчезнешь, — прохрипел он.

— Тебе больно? — прошептала она, приблизившись и нежно коснувшись его разбитой губы. До сих пор не верилось, что Сэмюэль жив, рядом и до него можно дотронуться. — Дорогой мой, я все еще не могу…

— Я тоже. — Шелби ласково погладил ее волосы. — Значит, у меня есть сын Дэвид. Что с ним?

— Он в полном порядке, не волнуйся.

— Я в неоплатном долгу перед Микайей Джонстоном за то, что он научил тебя стрелять, — сказал Сэмюэль, понимая, от чьей руки погиб Буллок.

— Идем, пора познакомить тебя с сыном, — сказала Оливия и взяла Шелби за руку.

Он прошел, как во сне, вслед за ней по длинному коридору и оказался в небольшой комнате. Возле детской кроватки валялся в луже крови труп Буллока, а Дэвид, как видно, только что уснул, успокоившись, когда стихла канонада за окном и в доме перестали шуметь. Он лежал на животе, повернувшись лицом к родителям.

Судорожно сглотнув, Сэмюэль уставился на свою копию в миниатюре, потом медленно, будто чего-то стесняясь, протянул руку и бережно тронул кудрявую головку.

— У меня тоже были кудрявые волосы в детстве.

— Глаза у него тоже синие. — Голос Оливии дрогнул.

— Страшно подумать, что ты пережила, когда не получила ответа ни на одно письмо.

— Я решила, что ты погиб, выполняя какое-то опасное задание, — ответила она просто.

«Она помнила обо мне, оставшись одна в чужом городе, ожидая ребенка от женатого мужчины. Несмотря ни на что, она помнила и любила», — с нежностью подумал Сэмюэль.

— Ты верила в меня и уберегла нашего сына от позора, сделав вид, будто вышла замуж. Все трудности и невзгоды выпали на твою долю, а я ничем не мог помочь, — печально покачал головой Сэмюэль.

Оливия молча наблюдала за тем, как пальцы его сжимают и разжимают деревянную спинку кровати. Сэмюэлю было горько, и она понимала это.

— Ты и впрямь подумал, что я вышла замуж, когда получил письмо от губернатора?

Она говорила мягко, ни в чем не обвиняла, и от этого ему стало особенно стыдно за себя.

— Увы, да. Месяц за месяцем я отправлял письма, но ответа все не было. А потом, когда пришло известие о смерти Летиции, я узнал, что ты будто бы стала женой какого-то знатного испанца. — Сэмюэль взглянул в бездонные зеленые глаза, горестно вздохнул и признался: — Я так и не поверил тебе до конца, Ливи. И никогда не прощу себе этого.

Как бы сама собой потянулась рука, и Сэмюэль коснулся лица Оливии в том месте, где от удара рукояткой пистолета остался след и нежная кожа начала приобретать синеватый оттенок. Оливия прижалась щекой к теплой ладони возлюбленного.

— Я прощаю тебя, Сэмюэль. Я полюбила тебя и продолжала любить, узнав твой характер, чем ты занимаешься. Жизнь отучила тебя доверять людям. Да и обстоятельства сложились так, что все говорило не в мою пользу.

— Нет, — возразил Шелби, — во всем виновата моя проклятая гордость, вернее, опасение, как бы она не пострадала. Ведь я всего лишь солдат, а ты знатна, да еще оказалась богачкой, как с этим смириться? Вот я и поверил, что ты предпочла мне аристократа. Черт побери, у меня уже была богатая и честолюбивая жена. Я боялся обзавестись второй такой же, хотя в глубине души знал, что у тебя нет ничего общего с Летицией.

Оливия почувствовала, как у нее сдавило грудь и учащенно забилось сердце. «Неужели мы столько перенесли только для того, чтобы опять потерять друг друга? Нет, этого нельзя допустить!»

— Сэмюэль, я могла выйти замуж за богатого, знатного человека. У меня были такие предложения. Но мне не был нужен никто, хотя я считала тебя тогда погибшим. А прошлой весной мне стало известно, что ты жив. — Шелби удивленно посмотрел на Оливию, а она продолжала: — У меня есть друзья в Пенсаколе. Они рассказали историю об Испанском Янки, который сумел одурачить англичан, а потом сбежал из тюрьмы. По описанию я узнала тебя и даже возненавидела за то, что ты нас бросил. — Она пытливо взглянула на Сэмюэля. — И все же я не смогла разлюбить тебя. И была счастлива тем, что ты жив.

— Когда я добрался до Нового Орлеана, мне очень хотелось повидаться с тобой, но я не решался, — признался Сэмюэль. — Мне сказали, что ты овдовела и живешь затворницей. Да, ты была свободна, но у меня не хватило смелости навестить тебя. О Ливи, любовь моя, — воскликнул он, обнимая Оливию. — Какой же я был глупец!

— Не глупее меня, — прошептала она сквозь слезы, уткнувшись лицом в жесткую ткань его мундира.

В это время проснувшийся Дэвид увидел мать в объятиях высокого незнакомца. Хотя волосы у него были темные, а не светлые, как у того, другого, плохого человека, ребенок все равно испугался, не понимая, что происходит, и жалобно позвал:

— Мама!

Повернувшись, но не отодвигаясь от Сэмюэля, Оливия взяла сына на руки и прижала его головку к плечу, чтобы ребенок не видел труп Буллока. Сэмюэль взглянул на мальчика и снова испытал потрясение, как и несколько минут назад, когда вошел в комнату. Дэвид его сын!

— Давай я возьму его. Тебе больно, — попросил он, заметив, как поморщилась Оливия, когда ребенок случайно задел головой ее щеку.

И она протянула ему сына со словами:

— Дэвид, тебе пора познакомиться с человеком, которого ты давно ждал.

Когда Сэмюэль вышел из комнаты с сыном на руках, все печали и невзгоды прошлого, вся ненависть и пролитая кровь остались позади. Туман рассеялся. Через широко распахнутую парадную дверь в дом вливался яркий свет зимнего солнца, словно благословляя людей, наконец-то обретших заслуженное счастье.

 

28

Жители и воины Нового Орлеана праздновали свою почти невероятную победу. Англичане потеряли почти полторы тысячи убитыми — против всего пятидесяти погибших американцев. Такой успех стал возможен благодаря объединенным усилиям артиллерии Жана Лафита и метких стрелков из Кентукки, сумевших нанести сокрушительное поражение регулярной армии британцев. Город ликовал и чествовал героев — генерала Джексона, братьев Лафитов, командиров отрядов ополчения из Теннесси и Кентукки. Со стороны Шарт-стрит доносился шум безудержного веселья, а с колоколен церквей лился праздничный перезвон.

Но на втором этаже городской резиденции Дюрана все было тихо и спокойно. Сюда перебрались из Нового Версаля Сэмюэль и Оливия после того, как полковник сообщил о предательстве и смерти Буллока генералу Джексону и совершенно потрясенному губернатору Клейборну. Дэвид мирно спал в соседней комнате под присмотром горничной Флорины.

В гостиной ярко пылал огонь в камине, и его тепло позволяло забыть о январском холоде. Сэмюэль наполнил мадерой два хрустальных бокала и подошел к Оливии, гревшей руки у камина. По длинным рыжим волосам, заброшенным за спину, пробегали отсветы оранжевого пламени. На его фоне четко вырисовывалась тонкая фигура молодой женщины в мягко ниспадающем зеленом муслине. Шелби провел взглядом по высокой груди и округлым бедрам, всмотрелся в прекрасное лицо, такое аристократически-прелестное в профиль, и глубоко вздохнул от захлестнувшей его любви.

Сэмюэль передал Оливии вино, оба поднесли бокалы к губам, но пить не стали и молча смотрели друг на друга, будто чего-то ожидая. Наконец полковник сказал:

— Я только что получил письмо от сестры. Его принес новый секретарь Клейборна, когда я был с докладом у Джексона. Лиза пишет, что торговля на пути из Санта-Фе идет полным ходом, фирма Сантьяго процветает и он уже строит еще один магазин в Сент-Луисе. Я должен ехать туда, буду заниматься делами фирмы с американской стороны.

— А как же армия? — нерешительно спросила Оливия, не смея надеяться, что слова его означают именно то, о чем она молила Бога.

— Война кончена. Об этом говорится в посланиях президента. Нужно лишь подождать, пока в Генте договорятся об условиях мирного соглашения, — если только уже не договорились. Как только я побываю с докладом лично у президента, сразу же подам прошение об отставке.

Оливия немного отпила из бокала в надежде, что вино придаст ей храбрости, и сказала:

— Ты не представляешь, как я испугалась, когда мне сообщили о твоем появлении в Новом Орлеане. Испугалась, что ты приехал забрать у меня Дэвида.

Ему стало больно от ее слов.

— Я понимаю, Ливи, почему ты могла такое подумать, но поверь, я никогда бы не сделал этого, даже если бы знал о существовании Дэвида.

— Теперь ты знаешь, и мне известно, что ты успел его полюбить, — ответила Оливия, мысленно добавив: «Осталось только выяснить, любишь ли ты меня, Сэмюэль».

Он поставил свой бокал на столик, забрал ее бокал и поставил рядом.

— Да, я очень люблю его и бесконечно благодарен тебе за сына. — Сэмюэль запнулся, помолчал, запустив пальцы во взлохмаченную шевелюру, словно в поисках нужных слов, и продолжал: — Я причинил тебе много горя, Ливи. Вновь и вновь я становился причиной твоих страданий, а ты отвечала мне только добром. И вообще — что я могу тебе предложить? Ведь я всего лишь отставной военный со скромным доходом и буду жить в небольшом затрапезном городишке, который не идет ни в какое сравнение с блеском и роскошью Нового Орлеана. Я не имею права просить…

— Черт бы тебя побрал, Сэмюэль Шеридан Шелби! Хватит распинаться передо мной насчет своей вины и тешить свою же больную совесть! Я по горло сыта вашей пресловутой виргинской гордостью! Если ты меня не любишь и не намерен жениться, тогда я забираю сына и отправляюсь вверх по реке к Микайе. Будем с ним вдвоем воспитывать Дэвида. И черт бы побрал дядино наследство тоже! За эти три года я из него ни цента не потратила и впредь не собираюсь этого делать.

Оливия рассердилась не на шутку. Зеленые глаза сверкали, нежные розовые губы сжаты… Не в силах больше сдерживаться, Сэмюэль охватил ладонями милое лицо, потянулся к губам и тихо сказал:

— Вы меня неправильно поняли, мадам Обрегон. Я как раз пытался, хотя и несколько неуклюже, просить вашей руки. Но вы, со свойственным вам неистовым темпераментом, меня опередили. И я отвечаю — да, я намерен жениться на тебе. С радостью! Я люблю тебя больше жизни.

Оливия бросилась к нему на шею, не помня себя от радости:

— Сколько лет я ждала, когда ты скажешь это! Завтра же утром идем в церковь. Будем надеяться, отец Дюборг прервет подготовку к торжественной мессе и выкроит минутку, чтобы нас обвенчать.

Сэмюэль притянул ее к себе поближе и шепнул:

— Это завтра, завтра мы поженимся, но сегодня… я три года ждал этого, Ливи.

Он взял ее на руки, отнес в спальню, бережно положил на высокую кровать и присел рядом, а когда Оливия начала расстегивать пуговицы на платье, остановил ее:

— Погоди, я сам.

Сэмюэль снял легкие туфельки и шелковые чулки, любуясь длинными стройными ногами, потом, покрыв поцелуями шею и плечи возлюбленной, принялся за платье.

— В последний раз я боролся с проклятыми застежками так давно, что забыл, как это делается, — бормотал он, расстегивая бесконечные пуговицы и крючки.

Когда муслиновое платье было сброшено и Сэмюэль потянулся к кружевному лифу, Оливия неожиданно прикрыла грудь руками.

— Сэмюэль, я… я не хочу тебя расстраивать…

— Если ты предлагаешь подождать до свадьбы, я готов.

«Правда, в этом случае я могу не дожить до свадьбы, — мрачно подумал он, — но если надо, значит, надо».

— Нет, свадьба здесь ни при чем, и ждать я не хочу. Вот только…

— В чем дело, любовь моя? — Сэмюэль приподнял ее голову за упрямый подбородок и взглянул во влажные зеленые глаза, глубокие и таинственные.

— Я так растолстела во время беременности. Я уже совсем не та, что прежде.

Он улыбнулся, проведя кончиком пальца по краю кружев, за которыми скрывалась желанная грудь.

— Да, вижу. — И Сэмюэль нашел губами сквозь кружево по очереди оба соска. — Ты само совершенство, лучше тебя нет и быть не может.

Оливия застонала и вцепилась пальцами в густые черные волосы, теснее прижимая Сэмюэля к себе, и вместе они быстро избавились от всех кружевных принадлежностей ее туалета. Когда он положил Оливию на спину и опустился рядом, любуюсь обнаженным телом любимой, ей вдруг стало неловко. «Ведь я действительно переменилась. Может, я ему не нравлюсь?»

— Ты стала прекраснее, чем прежде. Была девушкой, почти ребенком, а теперь — настоящая женщина, — восхищенно воскликнул Сэмюэль, лаская ее взглядом и нежными прикосновениями, потом нагнулся, чтобы снять сапоги.

— А теперь позволь, я займусь твоей одеждой, — попросила Оливия, соскользнув с кровати на ковер. Когда она повернулась к нему спиной, оседлав сапог, чтобы стянуть его, при виде ее розовых ягодиц Сэмюэль чуть не задохнулся от желания.

— Быстрее, — с трудом выдавил он, лаская бедра Оливии.

Когда сапоги отлетели в сторону и Оливия повернулась, Сэмюэль уже успел снять китель. Он стоял, до боли сжав кулаки, огромным усилием воли сдерживаясь, пока она стягивала с него брюки. Отбросив их, он притянул к себе Оливию и хрипло проговорил:

— Я… постараюсь… не спешить, Ливи… чтобы тебе было хорошо… но я так давно… может, ничего и не получится…

— Как «давно»? — У Оливии упало сердце.

Он посмотрел ей прямо в глаза:

— В лунную ночь на Миссисипи в декабре 1811 года.

Оливия облизнула губы.

— Сэмюэль, некая жена испанского офицера описывала твое… твое тело в мельчайших подробностях… и так восхищалась…

Сэмюэль озадаченно нахмурился, а потом горько усмехнулся:

— Восхищалась, говоришь? Странные вкусы у твоей знакомой. Когда я попал в плен к англичанам, они передали меня испанцам, а те решили поиздеваться надо мной, унизить, надеясь сломить мою волю. Короче говоря, они раздели меня догола, посадили в клетку… вместе с двумя обезьянами и выставили на всеобщее обозрение. Мы имели сногсшибательный успех, и перед клеткой вечно стояла толпа.

Оливии стало стыдно до слез.

— Дорогой, прости, прости, пожалуйста.

— Значит, ты меня ревновала, — улыбнулся Сэмюэль. — Мне это очень, очень приятно, но поверь, у тебя нет причин для ревности. За все эти три года я ни разу тебе не изменил. Хотя должен признать, что после того, как мы провели вместе в клетке несколько дней, одна из обезьян стала казаться мне довольно привлекательной.

— Сэмюэль! Негодник!

— Да. Целых три года я был действительно ни на что не годен.

Оливия расхохоталась, испытывая огромное облегчение. Значит, все это время Сэмюэлю никто не был нужен, кроме нее.

— Теперь понимаю, почему ты так разъярился, узнав о Рафаэле Обрегоне, — проговорила она с лукавой усмешкой — и вдруг всхлипнула: — О Сэмюэль, мы потеряли целых три года! Но ничего, мы снова вместе, и теперь уже навсегда.

Он положил ее на кровать и прикрыл своим телом.

— Все, не будем больше терять ни минуты, — прошептал Сэмюэль, стараясь сохранить контроль над собой, чтобы вдвоем насладиться высшим блаженством.

«Сколько времени прошло, но кажется, будто мы никогда не расставались, — думала Оливия. — Мы рождены друг для друга, понимаем друг друга без слов и жить можем только вместе». Она вначале медлила, ожидая подсказки Сэмюэля, но потом приладилась к его ритмичным движениям, и вскоре оба отдались страсти, забыв обо всем на свете. Когда, слившись воедино, они одновременно замерли, Сэмюэль прошептал, целуя нежное ушко возлюбленной:

— Если так будет продолжаться, в дельте Миссисипи произойдет новое землетрясение. — И он откатился в сторону, тяжело дыша.

— Мне тоже показалось, что земля дрогнула, — подхватила в том же тоне Оливия. — Слушай, тебе не приходило в голову, что это мы с тобой повинны в землетрясении 1811 года? — И, не ожидая ответа, спросила: — Кстати, сколько времени займет путь вверх по реке до Сент-Луиса?

— Неделю, если плыть на пароходе, а на барке — месяц.

— Я бы отдала предпочтение барке, Сэмюэль, — с заговорщицким видом прошептала Оливия.

— В таком случае будем молить Бога, чтобы и впрямь не произошло нового землетрясения, — улыбнулся Сэмюэль.

 

Эпилог

— Дедушка, по-моему, она слишком много плачет, — заметил Дэвид. Он восседал на плече Микайи Джонстона и с интересом наблюдал за тем, как отец Луи поливает холодной водой лобик Элизабет Луизы Шелби, совершая обряд крещения.

— Она еще маленькая, совсем крошка, — усмехнулся Микайя. — Это ты уже большой мальчик. Вот и научи сестру уму-разуму.

— Это как ты меня учил? — спросил Дэвид.

Микайя в ответ важно кивнул.

Оба, и старый и малый, возвышались над всеми приглашенными на крестины в небольшую церковь форта Сент-Франсуаза: над отцом Дэвида, крестным отцом Элизабет — Сантьяго Куинном и его смуглолицым загадочным братом Хоакимом. Из женщин, кроме Оливии, здесь были крестные матери малышки — Луиза Фрей и Лиза Куинн, и жена Хоакима Орлина.

По окончании церемонии все высыпали из церкви, обмениваясь впечатлениями. Луиза Фрей нехотя отдала девочку Лизе Куинн.

— Не переживай, дорогая, у тебя еще будет возможность избаловать свою тезку, — попытался утешить сестру Альберт Фрей, не сводя влюбленных глаз с девочки.

— В семье вашего мужа так много детей, — сказала Оливии Луиза, глядя на то, как Лиза помогает своему шестилетнему сыну Сэмюэлю завязать шнурок на ботинке, а потом перевела взгляд на троих смуглых сыновей Хоакима, которые беседовали с Сантьяго, державшим на руках двухлетнего сына Элханана.

— Я очень обрадовалась, что Лиза и Сантьяго уговорили Хоакима с семьей приехать на крестины, — отозвалась Оливия. — Так приятно видеть всех родных вместе. Прошлой зимой мы с Сэмюэлем гостили у Хоакима в Нью-Мексико, и я поняла, почему Лиза назвала свою дочь в честь жены Хоакима Орлиной. Ведь и я не случайно дала дочери ваше имя. Вы с Альбертом проделали долгий путь от Нового Орлеана, чтобы присутствовать на крестинах, и я вам бесконечно благодарна.

— Мы бы ни за что не пропустили крестины, — заверила Луиза, одарив приветливой улыбкой подошедшего к ним Микайю. По случаю торжественного события он приоделся, был аккуратно причесан и даже подстриг бороду. — Мистер Джонстон, как я погляжу, вы проявляете о своем внуке трогательную заботу.

— Микайе сегодня досталось, — улыбнулась Оливия, — пришлось комментировать Дэвиду весь обряд крещения. Ничего не поделаешь — ведь Микайя приходится Дэвиду не только дедушкой, но и крестным отцом, и надо признать, к своим обязанностям относится очень серьезно. — Оливия перевела взгляд на Луизу и про себя отметила, что сестра доктора Фрея проявляет повышенный интерес к бородатому отшельнику. — Кстати, я о своих обязанностях совсем позабыла. Если не ошибаюсь, я вас даже не представила друг другу. «Между прочим, из них бы вышла отличная пара, — подумала она. — Они просто созданы друг для друга».

Микайя удивил и порадовал Оливию, склонив голову над рукой Луизы. Доктор Фрей наблюдал за этой сценой с нескрываемым удовольствием.

— Я никогда не встречал таких женщин, как вы, мадемуазель, — торжественно произнес Микайя. — Поверьте, редкое удовольствие для мужчины моего роста встретить даму, которой я могу посмотреть прямо в глаза, не рискуя свернуть себе шею. Вы удивительно приятная леди.

Луиза покраснела от удовольствия, словно школьница, но с присущим ей здравым смыслом все же возразила:

— В нашем креольском обществе, господин Джонстон, меня всегда считали слишком высокой.

— Ну, это легко можно понять. Креолы никогда не отличались высоким ростом, — галантно объяснил Микайя. — Думаю, виноват климат. Там, на юге, воздух тяжелый, вот и мешает расти. А вы — дама как раз для наших мест. Да и сердце у вас, по рассказам Искорки, величиной с целую Луизиану. — И он предложил Луизе руку.

Оливия и доктор Фрей одобрительными взглядами проводили две высокие фигуры, неторопливо прошествовавшие к воротам форта.

Сэмюэль, подойдя к жене, прошептал ей на ухо:

— Если глаза меня не обманывают, Микайя и Луиза нашли друг друга. Бог в помощь.

— Похоже, отцу Луи вскоре придется обвенчать еще одну пару, — лукаво улыбнулась в ответ Оливия.

— Микайе крупно повезет, если он пойдет по нашим стопам. — Сэмюэль поднес к губам руку жены и нежно поцеловал.

— Ну вот, опять начались нежности, — недовольно проворчал Дэвид, глядя на отца с матерью.