Микайя ворвался в хижину с радостным криком:

— Вы посмотрите, какое чудо попалось нам сегодня на ужин!

Он держал на весу огромного темно-зеленого сома и был так возбужден, что не сразу разобрался в происходящем. Оливия отскочила от постели больного будто ужаленная, волосы растрепались, лицо раскраснелось; после купания она надела один из лучших своих нарядов, а теперь отводила глаза, словно совершила страшное преступление. Да и пациент выглядит не лучшим образом, сжался и скалится, как загнанный в угол хищник. Микайя ухмыльнулся про себя.

— Я только что закончила снимать швы, как ты мне и велел, — затараторила Оливия, укладывая в сумку ножик и пинцет и вынимая чистую повязку. — Рыбу я сейчас поджарю. Надо только ее почистить. Не забудь выдать Буяну его долю.

— Не спеши, сом подождет, сначала займись больным, — спокойно сказал Микайя, бросил трепыхающуюся рыбу на стол, взглянул на собаку, следившую за каждым его движением, склонив голову набок и навострив уши, и обратился к Сэмюэлю: — Никто не может так приготовить жареного сома, как Искорка. Скоро сами убедитесь.

— Я так проголодался, что готов съесть его сырым со всеми потрохами, — ответил Сэмюэль.

— Жареной рыбы вам еще нельзя, — строго сказала Оливия.

Тихонько насвистывая веселую мелодию, Микайя, казалось, не обращал никакого внимания на молодых людей; налив себе кофе из кофейника, постоянно превшего на краю печи, он намеренно небрежно проговорил:

— Ладно, вы здесь без меня сами разберетесь. — И, забросив на плечо сома, вышел из хижины.

Сэмюэль поднял руку, посмотрел на заживающую рану и поиграл мускулами.

— Я намного лучше себя чувствую, — заявил он и взглянул на Оливию, ожидая, что она опять присядет на кровать и начнет накладывать повязку, потом со значением заметил: — Да и аппетит что-то разыгрался.

Оливия опять прочитала в глазах Сэмюэля вызов. Похоже, он дразнит ее? Ну что ж, она покажет ему, что у нее тоже есть выдержка. Вот только бы сердце перестало биться с такой сумасшедшей скоростью да остыли бы пылающие щеки. Девушка до сих пор чувствовала его жаркое дыхание, свои раскрывшиеся навстречу губы… но поцелую не суждено было продлиться. Да и зачем? Потом будет лишь еще больнее. Ведь Сэмюэль уже не раз причинял ей боль.

Заставив себя вспомнить о предательской сделке Шелби с Вескоттом, девушка немного успокоилась, присела на кровать и потянулась к больному, чтобы туго обвязать его полоской ткани вокруг талии. Но при этом никак нельзя было избежать прикосновения к его мускулистой, заросшей волосами груди. Оливия закусила губу, приложила к ране конец повязки и стала его раскручивать. Сердце Сэмюэля учащенно забилось, он проклял себя за то, что постоянно дразнит девушку, и невольно вздрогнул, когда его груди коснулся кончик пушистых волос.

— Сидите тихо! — сурово одернула больного Оливия, которой стоило немалых усилий сдержать дрожь в руках. Она быстро закончила перевязку, стянула узлом концы ткани и бросилась прочь от кровати.

Сэмюэль чувствовал волнение под ее холодной невозмутимостью и безуспешно пытался разгадать тайну ее поведения. Почему она становится мягкой и послушной в его объятиях, а буквально через секунду будто готова его укусить? Возможно, ей неудобно перед Джонстоном, играющим роль отца? Но родной отец, ветреный французский аристократ, никогда не ведавший, что принесет грядущий день, вряд ли мог служить примером. Микайя, конечно, являлся куда более надежным защитником ее весьма сомнительной добродетели, нежели месье Сент-Этьен.

Эта мысль словно заставила Сэмюэля очнуться. «Пока я у него на глазах, нужно вести себя крайне осторожно с его «Искоркой». Никаких ухаживаний. И чем раньше я смогу отсюда выбраться, тем лучше. Ведь я еще не выполнил задание президента. Вот этим и следует заняться».

— Расскажите мне, пожалуйста, что говорят осаги об англичанине, — обратился полковник к Оливии. — Наверняка женщины могли что-то сболтнуть.

— С женщинами мне не довелось много общаться, и об англичанине я слышала только от Микайи, о чем уже вам рассказывала, — ответила стоявшая у печки Оливия, искоса наблюдая за Сэмюэлем. — Значит, вы присоединились к Мануэлю Лисе лишь для того, чтобы разыскать английского агента? Иной причины не было? — «Меня, выходит, он и не думал искать?»

— Его нужно остановить раз и навсегда, — ровным голосом сказал Сэмюэль. На память пришел Эмори Вескотт, которого Шелби подозревал в предательстве, и снова возник вопрос о возможной связи Оливии с сетью иностранных шпионов. Полковник поворочался на кровати, потом прикрыл глаза и притворился спящим. Да, надо скорее бежать из этой хижины. Причем по многим причинам.

В тот вечер Сэмюэль, несмотря на возражения Оливии, потребовал жареной рыбы, а после ужина долго обсуждал с Микайей причины недовольства осагов властями. Старожил знал многое об английских торговцах, которые обхаживали молодых воинов, стараясь вбить клин между ними и миролюбивыми старейшинами племени, но практически ничего не сказал Шелби, не желая делиться сведениями, полученными от Похуски в доверительных беседах, и ставить под угрозу будущее осагов. Микайя сообщил только, что Похуску серьезно беспокоит, как бы всему племени не пришлось отвечать перед американцами за нападение кучки отщепенцев на полковника. Подобно Сантьяго Куинну, Микайя Джонстон испытывал гораздо больше симпатии к индейцам, нежели к американскому правительству.

В последовавшие дни Сэмюэль начал быстро поправляться. С Оливией у него складывались, мягко говоря, странные отношения, и он никак не мог разобраться в собственных чувствах. Раньше, на реке, в команде Мануэля Лисы, все было более или менее ясно. Тогда он имел дело с взбалмошной, избалованной, ни на что не пригодной девицей, способной на самые дикие поступки. А теперь приходилось делить небольшую хижину с женщиной, подобной которой полковник никогда не встречал. Оказавшись в глуши, вдали от привычной жизни, она проявила твердость характера, самообладание и силу воли. И в то же время стала еще более соблазнительной, хотя постоянно была настороже и держала его на расстоянии. Но ее холодность и насмешки только распаляли воображение — чем холоднее она становилась, тем больше желал ее Шелби.

Оливия старалась не думать о Сэмюэле, все время подыскивала себе занятия, переделала массу полезных дел, но размеры хижины не позволяли игнорировать присутствие больного, да и приходилось проявлять о нем заботу. Она следила за его выздоровлением со смешанными чувствами. Ее вроде бы должна была радовать возможность избавиться от докучливого пациента; однако девушка сознавала, что на сердце у нее станет пусто, когда Сэмюэль уйдет.

Однажды после завтрака Сэмюэль поднялся, потянулся и напряг мускулы левой руки. Боли в боку почти не чувствовалось, и вот уж несколько дней рану не пришлось перевязывать, что вселяло надежду на полное выздоровление.

— Боже! У меня все тело чешется, как у медведя после зимней спячки, — воскликнул полковник.

— Да и по запаху вы напоминаете медведя, — не удержалась Оливия.

Глядя на них, сидевший за столом Микайя звучно шлепнул себя по бедру и сказал:

— Ну, если бы вы все еще были без сознания, Искорка бы вас тут же вымыла.

— Думаю, полковник теперь способен помыться сам, — вмешалась Оливия, прошла к полке с припасами и достала кусок мыла. — Держите. — И бросила мыло Шелби. — Пойдите к ручью и помойтесь. День сегодня теплый, а Микайя вас доведет.

Сэмюэль поймал мыло левой рукой на лету, усмехнулся и сказал:

— Сам дойду. А бритву у вас можно попросить? Я оброс до неприличия. Пора принять человеческий облик.

— Бритье — чистая потеря времени, — ворчал Микайя, доставая бритву. — Впрочем, если бы и мне было что показать, я бы тоже, может быть, побрился, а так лучше ходить с бородой.

«Упрямец», — осудила Оливия полковника, отказавшегося от помощи Микайи, который, видя, что в его услугах не нуждаются, отправился проверять силки, расставленные на зайцев. А Сэмюэль надел мокасины, которые приобрел для него хозяин хижины в селении осагов, и неспешно побрел к реке. Глядя ему в спину, девушка сердито пробормотала:

— Сам будет виноват, если упадет в речку и утонет.

А перед глазами стоял Сэмюэль, обнаженный, плещущийся в прозрачной воде. Естественно, Оливия много раз видела его таким, но то было, когда он находился без сознания, метался в горячечном бреду. У нее тогда не было времени и сил любоваться великолепным мужским телом. Теперь — другое. С тех пор как он пошел на поправку, девушка все больше и больше отдалялась от него, старалась как можно меньше времени проводить в хижине, помогая Микайе и не желая наблюдать, как Шелби набирается сил, а значит, скоро уйдет от них.

— Надо пойти и заняться делом, а то совсем с ума сойду, — сказала себе Оливия, подхватила плетеную корзинку и отправилась собирать яблоки. Яблочный пирог на ужин будет весьма кстати; помнится, она недавно видела несколько румяных плодов, оставшихся на деревьях у кромки леса вниз по течению от ручья, где будет купаться Сэмюэль. Наполнив корзину, девушка собралась в обратный путь, но задержалась, услышав доносившиеся со стороны реки плескание и пофыркивание.

Сэмюэль? Ему следовало бы купаться в ручье, а он пошел к Гасконейде. Поставив на землю корзинку с яблоками, Оливия прошла к опушке, откуда открывался вид на полоску песка, где Микайя обычно ставил лодку. Шелби, по пояс в воде, во все горло распевал какую-то песню, намыливая голову, а потом целиком погрузился в воду. Оливия забеспокоилась, не утонул ли он, и чуть не бросилась на помощь, но Сэмюэль вынырнул, отряхнулся и зашагал к берегу, поднял полотенце, брошенное на нос лодки, насухо вытерся и надел брюки, которые ссудил ему Микайя. Брюки, конечно, были непомерно велики, и полковнику пришлось затянуть на талии пояс и закатать штанины.

Сэмюэль взял бритвенный прибор, прошел к ближайшему дереву и установил на ветке небольшое зеркало, намылил бороду и принялся за дело, лениво размышляя над тем, кто его раньше брил — Микайя или Оливия. «Нет, она бы мне точно горло перерезала», — с улыбкой подумал Сэмюэль, поглядывая в зеркало.

Оливия будто приросла к месту, не в силах отвести от него глаз. «Надо идти, сейчас же, немедленно уходить», — стучало в голове, но ноги не слушались. Внезапно в хаос противоречивых мыслей и эмоций ворвался спокойный насмешливый голос:

— И как вам понравилось увиденное, Ливи? Одобряете?

Сэмюэль вытер лицо полотенцем, перебросил его через плечо, развернулся, прислонился спиной к стволу дерева, скрестил руки и уставился в сторону зарослей, где пряталась Оливия. Во всяком случае, ей казалось, будто она спряталась.

— Откуда вы узнали, что я здесь? — выпалила она, прежде чем успела подумать.

— Зеркало, конечно, небольшое, но его вполне достаточно, чтобы разглядеть ваши рыжие волосы среди зелени, — улыбнулся в ответ Сэмюэль. — Из вас не получится настоящего охотника, если не станете прятать волосы под шляпой. Они горят факелом за милю.

Оливия неохотно выступила из-за дерева, сделала пару шагов в сторону Сэмюэля и остановилась. Опасно было подходить слишком близко.

— Что касается первого вопроса — то да, одобряю все, что увидела. Благодаря моему уходу вы выглядите отлично. Когда мы привезли вас из селения осагов, вы напоминали мешок с костями.

— Итак, вам понравилось увиденное, — самодовольно проговорил Сэмюэль.

Оливия как можно небрежнее пожала плечами, надеясь, что хотя бы на этот раз не залилась краской, как девчонка.

— Видите ли, мне фактически не с кем сравнивать. Вы единственный мужчина, которого я видела обнаженным. — При этих словах в синих глазах вспыхнул насмешливый огонек, и девушка взорвалась: — Вы мне не верите, не так ли? — гневно вскричала она, заранее зная ответ на свой вопрос. — Вы законченный болван, если способны поверить лживым россказням Вескотта.

Оливия развернулась и собралась уйти, когда в спину ей полетело:

— Если вы так добродетельны, то зачем пошли за мной к реке?

— Я за вами не ходила. Я собирала яблоки, когда услышала, как вы здесь плещетесь. Вам следовало мыться в ручье, а не в реке. Когда вы нырнули, я подумала, что вы тонете. — Она говорила, не переставая идти к тому месту, где оставила корзинку с яблоками. Подняв ее, Оливия сверкнула на Шелби жесткими, как бутылочное стекло, глазами: — Весьма сожалею, что этого не случилось.

Сэмюэль чуть было не кинулся вслед за ней, но одумался. От этой девицы нечего ждать, кроме новых неприятностей. Стоило им сойтись вместе, и он терял над собой контроль, молол чушь и совершал дурацкие поступки. На этот раз нагрубил, что совершенно непростительно. Ведь он обязан Оливии жизнью. По уверениям Микайи, она провела не одну бессонную ночь у постели больного, и только благодаря ее усилиям он полностью выздоровел. Полковник поклялся принести извинения, как только девушка успокоится.

Остаток дня Оливия провела вне дома. Нет, она не пыталась избежать встречи с Сэмюэлем, а только поступала, как истинная христианка. Попадись он ей сейчас под горячую руку, она бы его просто пристрелила из английского пистолета, подаренного Микайей. И она занялась делами в окрестностях хижины. Дел, забот всегда хватало. Вначале Оливия навестила пчел и набрала меда, затем проверила силки, прикончила и выпотрошила пару попавшихся кроликов. Наконец поняла, что дальше тянуть время не имеет смысла, и пошла домой.

По ту сторону хижины слышались удары топора. Видимо, Микайя решил наколоть дров. Оливия вошла в дом, положила на стол дары природы, приблизилась к окну, намереваясь поприветствовать хозяина, и, к своему удивлению, обнаружила, что во дворе трудится Сэмюэль. Обнаженный по пояс, обливаясь потом, он сейчас напоминал индейца смуглой, обожженной солнцем кожей и растрепанными длинными волосами цвета воронова крыла.

Оливия отпрянула от окна. Не дай Бог Сэмюэль заметит и решит, что она снова подглядывает за ним! А куда подевался Микайя? В последние дни он подозрительно долго пропадал где-то, как будто хотел дать возможность молодым людям побыть наедине. Но это же глупо! Какой в этом смысл? Ведь она же ясно дала понять, что Сэмюэль на ней никогда не женится. Да и кто пойдет замуж за этого самовлюбленного женоненавистника?

Предмет ее раздумий не заставил себя долго ждать и ввалился в комнату с охапкой дров. Сэмюэль догадался надеть рубашку, но ворот был широко распахнут, и оттуда выглядывала до неприличия волосатая грудь. Однако Оливия не сделала ему замечания, опасаясь нарваться на уничтожающий насмешливый взгляд синих глаз.

Сэмюэль сгрузил дрова у печки и стал наблюдать за тем, как быстро и ловко чистит картошку девушка, снимая тонкий слой кожуры. Полковник невольно залюбовался маленькими ловкими руками. Микайя говорил, что на ночь Оливия протирает руки жиром норки и поэтому у нее такие белые руки, хотя она не чурается самой грязной работы. Полковник прокашлялся и заговорил:

— Оливия, я приношу извинения за недостойное поведение сегодня утром. Я не ищу оправданий, но так уж получается, что каждый раз, когда мы остаемся наедине, я начинаю говорить глупости и совершать дурацкие поступки. Еще раз прошу меня простить.

Оливия бросила последнюю картофелину в воду и собралась поставить кастрюлю на огонь, но Сэмюэль перехватил ее руку и сам поставил кастрюлю на место.

— Почему вы обо мне думаете только плохое? — тихо спросила девушка.

— Понимаете, Оливия, вы совсем не похожи на других женщин. — Он неловко поежился. — Вы сами мне рассказывали о своем детстве в Европе. То вы жили, как короли, а то бежали куда-то под покровом ночи, спасаясь от кредиторов и карточных игроков, которым задолжал ваш отец. Потом ваша семья переехала в Америку, родители погибли, вашим опекуном стал Эмори Вескотт, а вы то обряжались в мужскую одежду и состязались с мужчинами на скачках, то блистали на балах, флиртуя с толпой поклонников. Простите, если я покажусь слишком самонадеянным, но мне представлялось, что вы сами преследовали меня в тот вечер на балу у Шуто. Очевидно, предполагалось, что я покорно стану в очередь вместе с прочими вашими воздыхателями? Именно такой план разработал Вескотт?

— Когда до вас наконец дойдет, что Вескотт не посвящал меня в свои планы? — холодно ответила Оливия. — Я случайно подслушала вашу беседу и очень хорошо помню, что вы ему ответили. Вескотт знал, что вы женаты, а я, дурочка, не имела понятия.

— Да, я был женат, — признался Сэмюэль, повесив голову.

— И снова жениться не собираетесь? Вы заявили об этом совершенно определенно.

— Летиция была само совершенство, когда ее окружали поклонники. Скромная, обаятельная — невозможно было представить себе лучшей жены.

Оливия увидела, как на его лицо набежала тень.

— Однако вы в ней ошиблись, и она причинила вам боль. В бреду вы часто упоминали ее имя, — мягко продолжала девушка, — но это совсем не значит, будто все женщины подобны Летиции.

— Дело не только в моей бывшей супруге, — неохотно признался Сэмюэль. Ему не хотелось говорить на эту тему и в то же время тянуло все рассказать Оливии, смотревшей на него с сочувствием и теплой улыбкой.

— Мне кажется, вам просто попадались не те женщины. Может, вы не там их искали? — Оливия почувствовала, что Шелби замыкается в себе, и хотела разделить его боль. — Или в вашей жизни были и другие предательницы?

— Моя мать, — сухо сказал Шелби, — эгоистичная, расчетливая аристократка-француженка, не способная считаться с чувствами других людей. К тому же и коварная, под стать своему бывшему любовнику Талейрану. Она сумела пережить три режима. Когда мне исполнилось тринадцать лет, она забрала мою сестру и отправилась назад в Париж, бросив меня и моего отца на произвол судьбы. Ей стало скучно в Виргинии, захотелось вновь блистать в обществе. Отец умер от разбитого сердца, а я остался в живых, выстоял. Видно, сердце у меня крепче… или не такое любящее. — Он улыбнулся, в улыбке не было тепла. — А став взрослым, нашел совсем другое применение женщинам. И больше мне не нужна была мать.

— И сердце тоже? Я не уверена, что где-то глубоко в вас по-прежнему не скрывается маленький мальчик… который ждет любви. — Ей стало понятно теперь его странное обаяние, уклончивые ответы, цинизм и неприятие искренних чувств. Поймав на себе иронический взгляд синих глаз, девушка поспешно поправилась: — Ну, возможно, не материнской любви…

— Я не ищу никакой любви, Оливия. Я сделал одну попытку. Взял в жены прекрасную девушку из хорошей семьи, и мы стали жить вместе, намеревались обзавестись детьми… По крайней мере, я так полагал. Я был глупцом.

— Вы испытали боль и разочарование, но из этого не следует, что нужно считать себя глупцом, — возразила Оливия, сделав шаг вперед. Ей очень хотелось обнять и приласкать Сэмюэля. Он сжимал и разжимал кулаки, сдерживая приступ гнева, навеянного болью воспоминаний. — И это вовсе не означает, что нет женщины, которой вы могли бы довериться.

Оливия руководствовалась самыми лучшими чувствами, и Сэмюэль это хорошо понимал. Его неодолимо влекло к ней, хотелось положить голову на ее грудь и забыть о прошлом, думать только о настоящем и мечтать о будущем. Но эта девушка связана с Вескоттом — возможно, была его жертвой, а может, и сообщницей. И Сэмюэль улыбнулся, но глаза его остались холодными:

— Боюсь, мне не дано судить о женщинах. Всю жизнь меня влекло к тем, кто пускает кровь.

Намек был столь прозрачным, что прозвучал как оскорбление. Страшная боль пронзила сердце Оливии, сама собой поднялась рука и влепила звонкую пощечину обидчику. Девушка резко повернулась и выбежала из хижины. Последние свои слова: «Да, вам не дано судить о женщинах» — Оливия проговорила сквозь глухие рыдания.

Сэмюэль сначала намеревался последовать за ней, но передумал. Какой смысл? Все равно у него не складывались отношения с этой женщиной. То он оскорблял ее, то извинялся перед ней. Они явно не подходили друг другу, даже если каждому слову ее можно верить. А долгие годы работы шпионом сделали Шелби весьма недоверчивым.

Полковник в полной нерешительности стоял посреди комнаты, раздумывая над тем, чем заняться до возвращения Микайи. Обводя глазами помещение, он заметил стоявшее в углу ружье и решил, что его не мешает хорошенько прочистить.

А девушка бежала вперед сломя голову, не разбирая дороги. Глаза застилали слезы, она смахивала их рукой и мчалась все дальше от дома. Оливию остановило журчанье воды, и она бессильно упала на траву и зашлась в рыданиях. Невозможно было избавиться от терзавшей ее мучительной мысли: «Я люблю его и всегда буду любить». Через какое-то время она успокоилась, слезы высохли, и девушка вспомнила о своих обязанностях: скоро вернется Микайя, а ужин не готов. Оливия приподнялась, чтобы бежать к хижине, и в этот момент услышала грозное рычание.

Неподалеку скалил зубы койот, животное обычно пугливое, ночной охотник, избегавший встреч с человеком. А этот объявился днем, встал поперек дороги и вот-вот готов наброситься. Здесь что-то явно не так. Оливия присмотрелась и, к своему ужасу, обнаружила, что вся морда зверя покрыта пеной, клочьями стекающей на грудь. Точь-в-точь, как говорил Микайя, описывая бешеных псов. Девушка быстро огляделась в поисках оружия, но ничего подходящего не было, только сухие ветки.

Сэмюэль прочистил и смазал ружье, зарядил и в этот момент услышал крик Оливии. В ее голосе было столько неподдельного ужаса, что, не задумываясь ни на секунду, полковник выбежал из хижины и помчался с ружьем наперевес к реке. Возле небольшой полоски песчаного пляжа он увидел насмерть перепуганную девушку, не сводившую глаз с кустов в десятке шагов от нее. Койот снова зарычал и двинулся вперед.

— Не шевелись! — скомандовал Сэмюэль Оливии, медленно поднимая ружье, тщательно прицелился и выстрелил. Облачко едкого дыма застлало глаза, полковник ринулся вперед, перехватив ружье за ствол, намереваясь прикладом ударить койота, если тот уцелел, но увидел, что не промахнулся, — бездыханного зверя отбросило назад, и он лежал у поваленного дерева, истекая кровью.

Сэмюэль подошел к койоту, ткнул его прикладом, готовый при необходимости нанести сокрушительный удар, убедился, что зверь мертв, положил ружье на землю, бросился к Оливии, все еще стоявшей на коленях, помог ей подняться и сжал в объятиях. Девушка обвила руками его шею и тесно прижалась к широкой груди, обещавшей спасение и защиту от всех невзгод.

Зарывшись лицом в пышную копну огненно-рыжих волос, полковник вновь и вновь повторял дорогое имя, шептал нежные слова вперемежку с проклятиями. Руки сползли ниже, подхватили девушку и подняли над землей. «Если бы ты погибла… если бы я тебя потерял…» — стучало в голове. Возможно, он сказал это вслух. Или нет. Сэмюэль плохо соображал и ничего не слышал, забывшись в жарком объятии.

Она не могла разобрать, что он лепечет, но всем телом чувствовала, как Сэмюэль тянется к ней, и, когда ее ноги вновь коснулись земли, она подняла голову и взглянула ему в глаза. Они потемнели, как море перед штормом, и в них бушевала гроза с громом и молниями. Пробежала искра, Сэмюэль со стоном впился в ее губы, и Оливия вспыхнула, как сухая ветка. Время остановилось, мир перестал существовать, она будто умерла и тут же возродилась к жизни, а жизнью был Сэмюэль.

Они медленно опустились на мягкую траву, забыв обо всем на свете, шепча ласковые имена, как делают влюбленные во всем мире. Его ладони нежно сжали ее грудь, скользнули вниз, и вечерний воздух дохнул прохладой, когда Сэмюэль расшнуровал ворот ее платья, и тут же снова стало тепло, когда он припал к ней грудью. Мешала его рубашка, и Оливия быстро расстегнула пуговицы, погрузила пальцы в жесткие завитки, потом руки ее скользнули ему за спину и крепко прижали к себе.

Сэмюэль поцеловал ее шею, ощутив бешеное биение пульса, провел губами по груди, и, когда девушка застонала и выгнула спину, он уже не владел собой, протянул руку вниз, коснулся бедра и попытался раздвинуть ноги. В этот момент сухо щелкнул взведенный курок, и раздался голос Микайи, звучавший спокойно и почти добродушно:

— А вот с этим, Шелби, придется подождать до свадьбы. Теперь не спеша поднимайся и натягивай брюки.

Оливию будто облили ледяной водой, Сэмюэль откатился в сторону, сразу стало холодно груди и бедрам, охватил стыд. Она принялась одергивать платье и шнуровать ворот, встала на колени, и тут до нее дошло: «Свадьба! Микайя упомянул о свадьбе!» Сэмюэль подтянул брюки, застегнул рубашку, и его словно обожгло: «Свадьба». Молодые люди почти одновременно беззвучно произнесли это слово, испуганно обменялись взглядами и уставились на Микайю.

Первым обрел дар речи полковник.

— Послушайте, Джонстон. Ведь ничего не произошло, — промямлил он. — Все это просто от испуга. Оливия чуть было не погибла ужасной смертью. — И Сэмюэль ткнул пальцем в сторону мертвого койота. — В общем, мы увлеклись, но, к счастью, вы оказались поблизости и предотвратили то, что могло случиться. Девушка не пострадала, и нет нужды связывать нас брачными узами. Если она и утратила невинность, то я к этому не имею никакого отношения.

Сидевшая на корточках Оливия зябко поежилась. Ее больно ранили последние слова Сэмюэля: «Я к этому не имею отношения!» «Значит, он считает, будто кто-то другой уже лишил меня невинности! Как же я глупа! Опять не устояла и готова была ему отдаться! Он никогда меня не полюбит, не считает меня достойной стать его женой. Он только желает меня — и ненавидит себя за это!»

— Вы считаете, что обесчестите имя Шелби, женившись на мне, — произнесла Оливия. — В этом нет необходимости. — Девушка встала и гордо выпрямилась, хотя ноги плохо ее слушались. Высоко подняв голову, она смело встретила взгляд Сэмюэля. — Во мне течет кровь французских аристократов, и я горжусь этим, хотя вы не раз говорили, как презираете аристократов. Я не выйду за вас замуж даже под угрозой смерти.

— Сдается мне, молодые люди, что вы оба отказываетесь смотреть фактам в лицо, — вмешался Микайя, по-прежнему державший полковника под прицелом. — Что касается тебя, Искорка, вопрос о жизни или смерти не стоит, когда речь идет о свадьбе, но Шелби находится в ином положении, после того что я здесь увидел собственными глазами.

Он сказал это достаточно жестко, чтобы провинившаяся парочка осознала всю серьезность сложившегося положения. Микайя Джонстон отличался упрямством, он обладал силой и заряженным ружьем, недвусмысленно направленным в грудь полковника.

— Послушайте, если вы завлекли меня в западню, — сказал Сэмюэль, — если вы сговорились…

— Да, конечно! — воскликнула Оливия. — Мы все спланировали и даже отрепетировали с участием этого милого, добродушного зверя. Правда, мне пришлось заразить его бешенством для пущей убедительности.

— Охотно верю, — откликнулся Сэмюэль, окинув девушку презрительным взглядом.

— Ненавижу! — закричала Оливия. — Презираю! С чего вы взяли, будто я стану устраивать западню ради того, чтобы заставить вас жениться на мне? Нет, молчите, я и так знаю. Вы слишком самоуверенны и воображаете себя неотразимым. — Она повернулась, чтобы уйти, но ее остановил голос Микайи:

— Я не шучу, Искорка. Что-то я не заметил, чтобы ты сопротивлялась, когда на тебя навалился Шелби. Вы оба знаете, чем бы это кончилось, если бы я не подоспел вовремя.

Оливия вспыхнула. Она высоко ценила мнение Микайи, человека, который спас ей жизнь, пригрел и приютил, полюбил как родную дочь, научил премудростям простой жизни и вернул чувство собственного достоинства. А она в ответ опозорила его, предала его веру в нее.

Микайя видел, что суровый тон оказал требуемое действие на девушку, а что касается красавца солдатика, он поймет все без слов под дулом ружья.

— Искорка, сбегай в хижину и принеси веревку, — приказал великан.

— Ты собираешься его связать? — с ужасом воскликнула Оливия, представившая себе, как перед изумленным священником является полковник Сэмюэль Шелби, связанный по рукам и ногам.

Микайя повел широченными плечами, размах которых дал осагам основание присвоить ему имя Большого Медведя, и сказал:

— Ладно, обойдусь и так. Если начнет брыкаться, я его быстро успокою. А теперь пошли собираться в дорогу. Завтра на рассвете выйдем и через пару дней будем во французской миссии. Отец Луи быстро обвенчает вас, когда я ему объясню ситуацию.

И действительно, на следующее утро они двинулись в путь на север, где на берегу Миссури обосновалась французская миссия. Оливия устроилась в носу лодки, гордо выпрямившись, глаза невидяще устремлены в даль — вылитая французская аристократка на пути к гильотине. На дно Микайя поместил полковника, опутанного веревкой, лежавшего молча, с закрытыми глазами и кипевшего злостью.

Джонстон улыбался, довольный собой, потому что не пришлось палить из ружья, дабы ускорить события, или долго ждать, пока все устроится само собой. Микайя первым приметил бешеного койота и держал его под прицелом. Если бы Шелби промахнулся, второй выстрел издалека уложил бы зверя наповал. Однако Микайя не спешил на помощь Искорке. Он надеялся застать этих двоих именно в том положении, в каком ему было надо, и лишь выжидал удобного момента.

Все сложилось как нельзя лучше, и Микайя блаженствовал, предвкушая счастливый конец.