Они вышли из толпы смеющихся, весело болтающих мускогов, которые наблюдали за игрой, и бесцельно побрели вдоль извилистого русла реки, удаляясь от шума и суеты деревни.

— Ты быстро выздоравливаешь, — сказала Барбара.

Девон наклонился и, захватив горсть гладких камушков, стал легонько бросать их по поверхности реки, от чего те запрыгали, словно мячики. Он ослепительно улыбнулся:

— У меня такая прекрасная сиделка, что скоро я сам смогу принять участие в игре.

— Не думаю, что мне доставит удовольствие видеть тебя в синяках и кровоподтеках. Эти игроки слишком уж грубы.

— До сих пор мне удавалось оставаться невредимым, за исключением нескольких шрамов, которые я получил совсем не в игре, — угрюмо добавил он.

— Ты проводил много времени в этих деревнях, когда рос?

Его прошлое было для нее интригующей тайной. Девон Блэкхорн образован и в то же время совершенно свой среди индейцев.

— Я рос в двух мирах. — В его глазах появилась тоска, выражение лица стало унылым. — Первая жена моего отца была родом из очень приличной семьи в Виргинии. Их отцы устроили этот брак, и вскоре родился Эндрю.

— Но они не были счастливы. — Барбара слишком хорошо знала, что такое брак по расчету.

— Они ненавидели друг друга, насколько я знаю. Она хотела вернуться в Уильямсберг, а ее мать говорила, что Джорджия — это глушь, населенная дикарям. Мать Эндрю умерла через несколько лет во время эпидемии дифтерии.

— И тогда твой отец встретил твою мать? — Ей казалось это таким экзотическим и романтичным.

Выражение его лица все еще оставалось угрюмым.

— Нет, ни сразу. Он был одинок и оставил постель своей жены, как только появление наследника было гарантировано. До меня доходили сплетни и слухи, что он был до безумия влюблен в жену своего брата, леди Анну, кажется, так ее звали. Это все было очень давно.

— Не это ли стало причиной размолвки в вашей семье и побудило твоего отца жить среди индейцев?

— Он в то время уже вел торговлю с мускогами. У них с дядей Робертом в молодости было довольно выгодное партнерство. После смерти жены моего отца у них с дядей Робертом начались ссоры из-за леди Анны. Они сошлись на том, что отцу нужно уехать как можно дальше от Блэкхорн-Хилла. Он уехал в большую деревню Ковету, где женщина-метиска, отец которой дал ей образование, обучала детей мускогов читать и писать по-английски.

— Твоя мать?

— Ее зовут Чарити. — Искра тепла осветила его глаза. — Она излечила его от горя и одиночества. Они поженились, и отец привез ее в Саванну. — Девон снова помрачнел. — Это была ошибка.

— Колонисты не одобряют смешанные браки с индейцами, — сказала она тихо, понимая.

Он усмехнулся:

— Это очень мягко сказано. Мать моего сводного брата была из благородной старинной семьи в Виргинии. Родственники были в ужасе. И дядюшка Роберт тоже. Все относились к моей матери так, словно она была прокаженной. Не было никаких светских приглашений. А потом родился я. Сначала мои родители были счастливы, но когда они пытались нанять для меня учителей, никто не пожелал учить грязного метиса.

Барбара положила локоть на его руку.

— У тебя, должно быть, было печальное детство. Он пожал плечами, в своей обычной, небрежной манере.

— Мы часто навещали людей моей матери, когда я рос. Они приняли меня. Кроме того, у меня был кузен. Квинт. Мы с ним часто тайком встречались в имении его отца. Дядя Роберт не раз бил его за то, что он играл со мной. Когда стало очевидно, что я смогу сойти за белого с моими светлыми волосами, родители послали меня на север, в Филадельфию, чтобы закончить образование. Квинт уже учился там. Мы были близки с самого детства намного больше, чем с Эндрю. Квинт окончил университет, а я оказался не слишком прилежным учеником. Через пару лет я вернулся домой.

— Ты скучал по Джорджии?

— Да. Но, более того, здоровье отца ухудшилось, и я знал, как тяжело и одиноко было матери, окруженной белыми людьми, которые были вежливы только в случае крайней необходимости. К тому времени, когда я вернулся, отец влез в большие долги. Эндрю пытался взять торговлю и все дело отца в свои руки, но они не ладили между собой, и все пошло еще хуже. Потом отец умер, и Эндрю унаследовал все.

— В Джорджии майоратное наследование, как и в Англии? — спросила она.

— Да. Мы с матерью всегда знали, что Эндрю достанется имение отца, но папа сделал несколько деловых инвестиций, чтобы обеспечить маму, и передал мне должность торговца короны.

— Это несправедливо, — сказала Барбара. — Боже, как я ненавижу эту проклятую систему всю свою жизнь. — Она глухо рассмеялась. — Несмотря на всю их болтовню о правах человека, колонисты также одержимы классовыми предрассудками и также лицемерны, как и английская аристократия.

Выражение его лица смягчилось.

— Осторожнее, ты так станешь революционеркой. И тогда как королевский рейнджер я должен буду застрелить тебя.

Они остановились. Тишина, нарушаемая лишь жужжанием насекомых и журчанием реки окутывала их. Глаза молодых людей встретились, и они, не отрываясь, долго смотрели друг на друга, боясь спугнуть очарование момента. Затем Барбара спросила:

— Нет ли чего-нибудь другого, что бы ты предпочел сделать, кроме как застрелить меня, Дев? — Она думала, что это прозвучит, как поддразнивающая колкость, но вышло почему-то совсем по-иному. «Я хочу, чтобы он поцеловал меня!»

«Ты же знаешь, что есть!» Его рука коснулась ее лица, погладив с нежнейшей лаской, когда его губы приблизились к ее губам.

— Это безумие, ваша светлость, — сказал он хрипло, прежде чем его рот захватил зовущую мягкость…

Барбару много раз целовали со времен ее выхода в свет и неумелые юнцы, и опытные мужчины. В большинстве случаев она находила это забавным, реже отталкивающим. Ничто не подготовило ее к этому захватывающему дух взрыву наслаждения, когда губы Девона коснулись ее губ. Затем он углубил поцелуй и притянул ее ближе к своей груди, обхватив рукой за талию. Барбара почувствовала, как прядь его золотых волос защекотала ей щеку. Ее пальцы коснулись этой пряди, затем прошли сквозь нее и погрузились в густую, жесткую массу волос, потянув Дева ниже.

Девон только попробовал коснуться языком ее сомкнутых губ, как она быстро раскрылась навстречу, приглашая войти в горячую сладость ее рта. Он почувствовал, как ее грудь прижалась к его груди, как их сердца застучали, словно галопом несущийся табун диких мустангов. И поцелуй их стал неистово страстным.

Резко хрустнула намеренно сломанная ветка. Прошло несколько мгновений, прежде чем этот нарушивший тишину звук проник в одурманенное сознание Девона. Усилием воли он оторвался от губ Барбары и огляделся, не выпуская ее из своих объятий, готовый защитить. Высокий Журавль стоял рядом с большим кипарисом, сдержанно прочищая горло и внимательно разглядывая стрекозу, порхающую над цветком.

Когда Девон прервал поцелуй, Барбара ощутила себя покинутой, ибо ее чувства требовали большего. Затем она догадалась, что он насторожен, оглянулась и увидела его дядю. Девон нежно отстранил ее от себя, она вспыхнула, словно школьница, которую застали целующейся с ее первым кавалером. Упрек, прочитанный ею в глазах Высокого Журавля, вызвал неожиданную вспышку гнева. Он, в племени которого разрешены добрачные связи, заставляет ее чувствовать себя виноватой?

— Я хотел бы поговорить со своим племянником наедине, если вы не возражаете, миледи, — сказал Высокий Журавль так вежливо, словно они находились в английской гостиной.

С пылающими щеками она подняла глаза на Девона. Тот, казалось, на секунду заколебался, но потом руки его опустились, и он кивнул ей:

— Пожалуйста, возвращайся в деревню. Я скоро приду.

Барбара расправила плечи и гордо прошествовала мимо Высокого Журавля, не оглянувшись.

— Она сердита на нас, — сказал Высокий Журавль.

Девон печально улыбнулся:

— Она сердита на меня, за то что отослал ее вот так. — Хотя он прекрасно знал, что скажет ему дядя, все же спросил: — О чем ты хочешь поговорить?

— Я уже несколько дней наблюдаю за тобой и Барбарой, и сердце мое в тревоге, — мрачно произнес пожилой человек. — Она не только белая женщина, но еще и титулованная английская дворянка. Ее семья никогда не позволит тебе жениться на ней.

— Я сомневаюсь, что Барбара согласилась бы выйти за меня замуж, даже если бы я попросил ее, — жестко ответил Девон. — Я прекрасно знаю, какая пропасть лежит между метисом и миром белых.

— И тем не менее ты позволяешь этому увлечению расти, с обеих сторон. Это может кончиться только болью, Золотой Орел Ни ты не сможешь жить в ее мире, ни она в твоем. Отправь ее туда, где ей должно быть. К рассвету я могу подготовить эскорт воинов.

— Нет, — слишком быстро ответил Девон. — Я сам отвезу ее к брату в Саванну через несколько дней. Я несу ответственность за ее пребывание здесь, к тому же она спасла мне жизнь. Я уже почти полностью оправился после ранения. Я знаю свой долг, дядя, и выполню его.

В течение следующих двух дней Девон избегал Барбару как только мог, оставляя с Перепелкой и ее дочерьми, в то время как сам он помогал нескольким мужчинам строить двухэтажный склад. Это была тяжелая работа, и Барбара боялась, как бы не открылась его рана, но он, казалось, становился все сильнее.

И днем, и ночью она оживляла в памяти волшебство того поцелуя, гадая что могло случиться, если бы Высокий Журавль не прервал их. Она знала, что Девон избегает ее из-за предостережений старика. Почему тот вмешивается в дела, которые его не касаются? Скоро настанет время уезжать в Саванну. Увидит ли она когда-нибудь Девона снова? Леди Барбара Карузерс была хорошо знакома с холодной реальностью. Она всегда знала, что в будущем ее ожидает брак, подобный браку ее родителей. У них с Монти есть дом, в конце концов. «Но почему я не могу позволить себе хотя бы несколько мгновений счастья?» Это несправедливо. Да, жизнь никогда не была справедлива к ней и к Деву.

Стоя на коленях в огороде и выдергивая сорняки, она наблюдала, как работает Дев, очищая молодые деревца от коры. Она решила, что хотя бы один раз урвет для себя немного счастья.

Когда в середине дня работа заканчивалась, большинство индейцев съедали свою пищу и отправлялись на игровое поле, но у Дева была привычка всегда купаться после работы Последние несколько дней Барбара наблюдала, как он отправляется к реке с мылом и чистой одеждой. Однажды она на расстоянии последовала за ним. Дев пошел далеко, вверх по течению реки к тому месту, где никто не мог помешать ему. Услышав, как он прыгнул в прохладную воду, она быстро скользнула в раскидистые ветви ивы и сбросила с себя одежду.

Русло реки в этом месте было тихим, таинственно окутанным плотным пологом из огромных деревьев Высокая болотистая трава образовывала плотную завесу у края воды. Барбара выбрала местечко сразу за изгибом реки и соскользнула в воду, где было неглубоко и она могла наскоро совершить свой туалет. Прохладная вода казалась божественной после изнурительного труда в огороде. В самом деле, она начинает привыкать к ежедневному купанию в реке, как мускогская девушка! Промыв свои длинные белокурые волосы, она отбросила их за спину и выбралась на берег. Наслаждаясь свежестью своего тела в теплых лучах полуденного солнца, она бесшумно прошлась по мшистому берегу к тому месту, где плавал Дев.

Барбара наблюдала, как он ловко разрезал собой поверхность реки, затем выплыл на отмель и встал по пояс в воде. Солнце ослепительно сверкало в его золотых волосах и на темно-бронзовой коже. Каждая капелька воды, казалось, блестела, словно серебро, на выпуклостях его мускулов. Несколько водяных бисеринок запуталось в завитках у него на груди. Как ей хотелось погрузить свои пальцы в эти влажные, спутанные волосы.

Он шел из воды медленно, глубоко задумавшись. На этот раз, когда его великолепное обнаженное тело приблизилось, она не отвела глаза, а, очарованная, залюбовалась его красотой и мужественностью. Ее глаза опустились с его груди ниже, вдоль густой дорожки волос, резко сужающейся на плоском, твердом животе, затем вновь расцветающей вокруг его органов. Рана в боку теперь была лишь розовым шрамом.

Девон почувствовал ее взгляд прежде, чем ступил на берег.

— И долго ты уже здесь? — спросил он сдавленным голосом, не в состоянии скрыть мгновенную реакцию своего тела на ее присутствие. Боже правый, она была мокрой от купания: тонкая ткань белой рубашки, небрежно облегающая ее роскошные формы, не скрывала ничего! Барбара не ответила, лишь подошла к воде, моля бога, чтобы решимость не покинула ее. Она видела явное доказательство его желания, когда он стоял недвижный, сжав руки в кулаки. Сделав глубокий вдох, она выскользнула из рубашки, оставив ее на земле, и поставила одну ногу в воду.

— Не делай этого, — взмолился он хрипло.

Она проигнорировала его слова и подошла ближе, видя в его глазах выражение мучительного желания, от чего его смуглое лицо стало почти белым. Не дойдя двух шагов до него, она остановилась, ощущая неодолимое притяжение их горячих тел. Какое-то мгновение она смотрела на него, затем прошептала:

— Пожалуйста, Дев.

— Так нельзя. Ты должна жить в Англии, в прекрасном особняке, окруженная слугами, а не здесь, в этой глуши. — Слова вырвались в спешке, на одном дыхании. — Ты леди… и выйдешь замуж за титулованного, богатого англичанина.

— Вполне возможно, — сказала она с тихой грустью в голосе, — но вначале… вначале, Дев, я хочу того, на что имеет право каждая мускогская женщина. Разве это так ужасно? Всего лишь несколько минут счастья. И любви…

Со стоном проклятия он притянул Барбару к себе и захватил ее губы в сладостном, диком поцелуе. Она растворилась в нем, слилась своей влажной, обнаженной плотью с его телом, а ее руки скользили по его плечам и спустились к нему на спину, гладя его кожу плоскими ладонями, вонзаясь ногтями в его мускулы.

Девон проложил дорожку горячих, жадных поцелуев вдоль ее шеи и спрятал лицо на ее плече, в то время как рука нашла выпуклость ее груди. Он опустил голову, захватив в плен ее плечи, а затем бледно-розовый сосок. Он почувствовал, как трепет пробежал по его телу, когда она простонала его имя и выгнулась навстречу его губам, предлагая себя. Его рот двинулся к другой груди, повторяя мягкое посасывание. Он обхватил ее груди ладонями, восхищаясь совершенством, — такие роскошные и в то же время такие изящные.

Глаза Барбары вспыхнули страстью, когда она почувствовала его руки, ласкающие, дразнящие, его рот, пробующий ее на вкус. Потом Дев наклонился, подхватил ее и понес на берег, где опустился на колени и положил ее на мягкую траву. Он склонился над ней с вопросом в глазах. Она протянула руку и погладила его грудь, побуждая прийти к ней. Он сдержался, прошептав:

— Как-то ты сказала, что увела у своей матери любовника, хотя и не спала с ним. Был ли какой-нибудь мужчина…

— Нет. Никогда. — Ее лицо вспыхнуло, когда его встревоженные глаза изучали ее. — Я хочу, чтобы ты был первым…

Он знал, что это безумие, ибо он не мог быть тем, кто вступит с ней в брак, но когда эти ясные голубые глаза стали молить его, он опустил свое тело и поцеловал ее еще раз. Он будет первым?!

А когда она обвила его руками, все другие мысли улетучились. Нежно, благоговейно он боготворил ее тело, касаясь губами и руками, кончиком языка, слизывая капельки воды, задержавшиеся в углублении под ключицей, в ложбинке между грудями. Ее кожа была словно влажный шелк. Тело его отчаянно сопротивлялось рассудку, которым Дев обуздывал себя. Еще никогда в жизни он не испытывал такого жгучего нетерпеливого желания овладеть женщиной, но она была девственницей и заслуживала медленного, нежного покорения.

Она отнюдь не облегчала его задачу, ибо в своей невинной несдержанности притягивала его все ближе, используя в качестве приема магическое воздействие рта. Она пробовала его на вкус, лизала, покусывала, исследовала… становилась нетерпеливее, восхищаясь контрастом своей кожи, такой бледной и мягкой, и его бронзовой. А когда он захватил горсть ее серебристых волос и обмотал их вокруг своей шеи, она почувствовала, как огонь первобытной страсти вспыхнул и стал разгораться где-то глубоко внутри ее живота.

Словно понимая, что происходит с ней, руки Девона двинулись от груди через маленький, плоский живот ниже. Его губы следовали по пути, проложенному руками.

Когда его язык описал круг у ее пупка, а потом проник внутрь крошечного углубления, она изогнулась навстречу ему и обхватила его голову руками. Он двинулся дальше, скользя рукой по округлой ягодице и бедру к мягким завиткам между ног.

Барбара была в огне, снедаемая безумной страстью. Его пальцы раздвинули ее половые губы так осторожно, так терпеливо, словно он раскрывал лепестки розы. Она ахнула и выкрикнула его имя.

Дев ворковал нежные слова любви, когда ласкал ее влажную, бархатную плоть, страстно, до боли желая погрузится в нее и отчаянно сдерживаясь. Когда она стала извиваться под его рукой, он понял, что больше уже не может ждать. Он приподнялся над ней, побудил ее прикоснуться к нему, обхватить руками напрягшийся фаллос.

Жар и твердость его плоти поразила ее, а бархатистая гладкость заставила страстно желать почувствовать эту последнюю ласку.

— Пожалуйста, Дев, пожалуйста, — шептала она.

— Откройся мне. А-а, да, вот так, — выдохнул он, и его большая ладонь обхватила ее маленькую, когда он вводил себя в нее, затем он отвел руку в сторону и крепко прижал ее к себе, изо всех сил стараясь двигаться медленно. Она была маленькой и тугой, но, в то же время, влажной и нетерпеливой. Она изогнулась навстречу ему. Он стиснул зубы и замедлил свое равномерное вторжение. — Я не хочу причинить тебе боль, Барбара. Лежи тихо.

Ощущение его горячей плоти лишило ее всяческого благоразумия. Барбара дернулась под ним, и тонкая преграда, сдерживавшая его, была навсегда разрушена. Ее ногти вцепились ему в спину, побуждая проникнуть глубже. Невероятное напряжение, возрастающее в ней, ощущалось сильнее, чем любая боль. Несмотря на глупые, наигранные ужимки по этому поводу, потеря девственности ничуть не была болезненной пыткой. Барбара еще крепче обхватила ногами его ягодицы и почувствовала, как он движется внутри нее. Какое блаженство!

Девон ощутил, как разорвалась ее девственная плева, но Барбара не заколебалась и не вскрикнула, а лишь побуждала его продолжать — как будто он мог теперь остановиться! Полностью войдя в нее, он поцеловал ее страстно, горячо, властно «Она моя!»

«Но только сейчас», — издевался над ним внутренний голос. Девон отбросил в сторону эту тревожную мысль и начал двигаться. Она двигалась вместе с ним, быстро подхватывая ритм, подражая движениям его тела. Его язык погрузился в ее рот. Когда она сомкнула губы вокруг его языка, он чуть не сошел с ума.

Они катались по мягкой, мшистой земле до тех пор, пока она не оказалась наверху. Он взял ее за ягодицы и приподнял их, затем опустил, ни на секунду не прерывая поцелуя. Барбара почувствовала пьянящее ощущение власти, когда опустилась на него, и то, как напрягся он, когда она стала контролировать скорость их слияния. А какое это было чудесное слияние, ибо наслаждение нарастало, восхитительное, непреодолимое; жгучий огонь страсти поглотил ее. Она ждала какой-то неизвестной кульминации, безумно желала, чтоб экстаз никогда не кончался.

Ее волосы рассыпались по плечам и укутали их в шелковый кокон. Затерявшись в своем мире, Дев и Барбара были поглощены лишь собой, растворяясь друг в друге. Она прижалась грудью к теплу его упругого торса, чтобы потереться набухшими сосками о жесткие завитки волос на его груди. Держа одной рукой ее голову, он со стонами наслаждения вторгался в бархатистость ее рта, забыв о том, что нужно дышать.

В тот момент когда Барбара была уверена, что вот-вот умрет от наслаждения, что сильнее оно уже быть просто не может, огромная океанская волна экстаза подхватила ее и закружила в водовороте неистовой страсти, взорвавшись миллиардами серебристых брызг восторга. Она кружилась и качалась, взлетала и опускалась, впиваясь ногтями в его плечи. Затем напряглось и его тело, и он задрожал. Обезумев от головокружительного ощущения, он пульсирующими, волнообразными толчками вбрызгивал в нее жизнь.

Постепенно тела их затихли, насытившиеся, взмокшие от пота и обессиленные. Кончики ее пальцев нежно пробегали по выпуклой поверхности его мускулов, а губы целовали чуть заметные шрамы, разбросанные по его телу.

— Спасибо, Девон, — прошептала она, не зная, что еще сказать.

— Я не сделал тебе больно, Барбара? — спросил он, хотя был почти уверен, что ее боль была мимолетной.

Нежно гладя шрам у него на боку, она усмехнулась:

— Это мне следовало спросить тебя об этом. Для мужчины, всего лишь пару недель назад находившегося на пороге смерти, вы поправились удивительно быстро, мистер Блэкхорн.

— Этим я обязан мастерству своей сиделки, ваша светлость, — сказал он, поцеловав ее в кончик носа. Затем выражение его лица помрачнело. «Ваша светлость». Она была недосягаема для него, как Северная звезда, холодно сияющая в ночном небе.

— Я ни о чем не жалею, Девон, — ответила она на его невысказанный вопрос. — Пожалуйста, давай будем жить одним днем.

— Как долго? Ты должна ехать к своему брату в Саванну, место, где я едва ли являюсь желанным гостем. — Он поднял ее с себя, нежно обняв, и посадил у края воды.

— Должен же быть какой-то выход, — пылко прошептала она. Только что вкусив райского наслаждения, она не хотела даже думать о том, чтобы отказаться от него.

Он погладил ее щеку и приподнял этот гордый, упрямый подбородок.

— Какой выход? Разве ты сможешь жить среди мускогов? Скрести оленьи шкуры и стряпать на костре? Нет, ваша светлость. Вы рождены жить среди роскоши и слуг. А я не могу предложить ни того, ни другого.

Она обвила его шею руками, всхлипывая от безнадежности и отчаяния, и он, не зная, как еще утешить, нежно гладил ее волосы и спину.

Женщина-Пантера наблюдала, как они возвращались с реки. Ее черные глаза сузились от ненависти, когда она перевела взгляд с Девона на светловолосую женщину, которая так уверенно шла рядом с ним. Хотя они даже не касались друг друга, она поняла, что эти двое занимались любовью. Несомненное притяжение существовало между мужчиной и женщиной, некая аура, которую излучали их глаза, когда они украдкой обменивались взглядами. Она видела, как пылали щеки Барбары, как она провожала взглядом Девона, когда он расстался с ней у дома Перепелки. Ярость обуяла ее.

Пантера всегда знала, что белая кровь зовет его, что он спит с белыми женщинами, когда ездит в их города, но те связи были незначительными. Он никогда не отдал бы свое сердце дешевой шлюхе из таверны. Эта же женщина, она знала, была другой. И еще она понимала, что Девон никогда больше не придет к ней в постель, пока эта англичанка жива.

— Сегодня вечером пойду на реку и поймаю одну из своих любимиц, — тихо пробормотала она и скрылась в дверях своего дома.

Этим вечером был заключительный и самый важный момент из восьми дней празднества по случаю наступления нового года, называемого Бос-ке-ту, или праздника Урожая. Девон сопровождал Барбару к большой городской площади, где располагались четыре прямоугольные открытые палатки. Места в них предназначались для знатных семей рода, но Девону как почетному гостю было позволено привести Барбару, чтобы присутствовать на церемонии зажигания нового костра.

Она уже помогла семье Перепелки привести в порядок дом и очистить очаг от прошлогодней сажи и золы. Вся разбитая посуда и поломанные инструменты были тщательно собраны и выброшены. Каждый вечер устраивались ритуальные танцы, и каждое утро все мужчины деревни выпивали черного зелья.

Девон объяснил ей, что необходимой частью религиозного ритуала считалось сексуальное воздержание.

— Но я никогда не был религиозен — ни как англичанин, ни как муског, — сказал он, подмигнув, от чего она вспыхнула.

Он считал себя обязанным принимать участие в некоторых общинных мускогских церемониях в течение празднества. Он очищался при помощи черного зелья и сидел в душном вигваме с дядей и своими кузенами, затем погружался в прохладную реку, хотя в танцах не участвовал.

Барбара заметила, что немногие женщины сидели на церемонии. Большинство женщин и небольшая группа мужчин стояли за границей площади, наблюдая издали.

— Это мужчины, которые пока не проявили себя в войне или охоте, вторые жены или просто люди из низших родов. Это такое же классовое общество, как любое в Европе.

— Вторые жены? — переспросила она, удивленно вскинув брови. — Так вот, значит, кто такие две пожилые женщины, которые живут с Перепелкой и выполняют ее распоряжения!

Он улыбнулся ее справедливому негодованию:

— Муског может взять себе вторую жену, но только в том случае, если согласна первая.

— Но, бог мой, с какой стати ей делать это?

— Чтобы разделить домашнюю работу. Это считается признаком богатства и престижа, если мужчина может обеспечить более одной жены. Многие женщины почитают это за честь. Кроме того, если женщине не понравится, как муж обращается с ней, она может развестись с ним, и ему придется уйти из дома, ибо вся собственность остается в женском роду.

— Как это интересно, — сказала Барбара, глядя на жрецов, двигающихся к центру площади в сопровождении четырех юношей. Каждый из них нес большое бревно. Земля была расчищена и посыпана ровным слоем белого песка, и трудный процесс зажигания огня начался.

— Четыре — священное число, представляющее солнце, созданное Великим Духом, прародителем всего живого.

К тому времени, когда все ритуалы были исполнены, огонь высоко поднимался в ночное небо. Теперь он будет гореть, не угасая до следующего праздника Урожая. Юноши были разосланы с горящими угольками из костра ко всем чистым, холодным очагам деревни. Домашние очаги тоже будут гореть круглый год.

Барбара почувствовала, что веки ее отяжелели, когда все, наконец, поднялись и начали выбираться из-под навеса. Ночь была теплой и звездной. Они медленно возвращались к двухэтажному дому, где Барбара как гость семьи спала. Девон жил через дорогу в большом доме со своими дядей и тетей.

— Спокойной ночи, — сказал он просто, безумно желая притянуть ее к себе в объятия и поцеловать, но кругом были люди, возвращающиеся с праздника.

Ее глаза нашли его взгляд, встревоженный, печальный, но в то же время нежный.

— Я буду думать о сегодняшнем дне, — ответила она, повернулась и исчезла внутри.

Одеяло из оленьих шкур на ее ложе было аккуратно свернуто. Ночной воздух был слишком теплым, чтобы укутывать в мех пылающую плоть «Я горю от него».

Расплетая косу и расчесывая волосы, Барбара задумалась над тем, что ей делать. Неужели Девон действительно никогда не сможет вернуться с ней в мир белых? Ее жизнь у индейцев казалась довольно забавным приключением, и мысль о том, чтобы остаться здесь навсегда, была, без сомнения, абсурдной. Она подумала о том, как бы подвела Девона в его зеленой рубашке рейнджера, кожаных штанах и мокасинах к своему брату. Монти пришел бы в ужас. Не только колонист, но еще и на четверть индеец!

Слезы застлали ей глаза, когда она осознала безнадежность их любви. Но по крайней мере сейчас, еще несколько дней, или недель, или месяцев она будет держаться за свое счастье, наслаждаться каждым драгоценным мгновением с Девоном Блэкхорном.

Она сдернула мягкие шкуры со своего ложа и начала забираться в постель. Резкое шипение рассекло тишину комнаты. Барбара отскочила. В комнате было темно, лишь лунный свет пробивался сюда сквозь стекла окон. Она схватила первое попавшееся под руку оружие — соломенную метлу, стоящую в углу — и стала вглядываться.

Ее глаза уловили извилистое движение змеи, которая выползла из-под шкур и заскользила по ложу. Барбара мертвой хваткой стиснула метлу и закричала, когда змея вновь зашипела.

Барбара не имела представления о том, сколько времени прошло, прежде чем Девон взлетел по лестнице наверх с ножом, сверкающим в руке. Он оттолкнул ее к себе за спину и выбросил вперед руку, сжимающую рукоятку. Тяжелое лезвие вонзилось в голову змеи, пригвоздив гадину прямо к мягкой постели.

Несколько секунд мерзкая тварь еще извивалась, затем затихла.

— Болотная гадюка, — сказал он тихо.

— Они ведь ядовиты, да?

— Да, очень. Их еще называют мокасиновыми змеями, они обитают в сырых местах и уж, конечно, не забираются на второй этаж дома.

Ее сердце екнуло.

— Ты хочешь сказать, что кто-то подбросил ее сюда… чтобы убить меня?

Женщина-Пантера… Хотя он не произнес этого вслух, Барбара знала, что Девон думает о том же, что и она. К этому времени Медвежье Сердце, Перепелка и большинство домочадцев столпились у лестницы внизу. Дядя Девона, Высокий Журавль, поднялся наверх и увидел, как его племянник вытащил нож и выбросил змею через окно.

— Думаю, что леди была бы в большей безопасности, если бы ты отправил ее в Саванну как можно скорее, — произнес он печально. — Утром я поговорю с братом Женщины-Пантеры, он позаботится о том, чтобы наказать ее.