Понедельник

Соня

Полдень близок к идиллии. Джез сидит за столом, его руки — за спинкой стула. Я готовлю. Укутала мальчика бело-зеленым одеялом, чтобы не замерз. Наполнила горячей водой бутыль и подсунула под одеяло ему на колени. Поставила диск Джеффа Бакли в СD-плеер, мы слушаем «Аллилуйя».

Готовлю больному горячий пунш: виски с лимоном, медом и водой. Из осторожности подаю не в стеклянном, а в пластиковом стакане. Джез пьет маленькими глоточками. Я держу стакан у его губ, потому что сам он не может. Юноша вряд ли сейчас в состоянии сделать что-нибудь импульсивное. Наши отношения изменились: он понимает, что я выхаживаю его, что искренне желаю ему добра.

Обваливаю в муке кусочки курицы, чтобы запечь нам на обед, если, конечно, у Джеза будет аппетит. Нарезаю шалот тонкими ломтиками, жарю на оливковом масле, добавляю бекон. Пока готовлю, поглядываю на Джеза. Наверное, хотелось бы видеть парня таким, как в тот первый день, — пьющим вино, развалившись за кухонным столом. Душа разрывается, когда гляжу на него сегодняшнего: по лицу мальчика тихо катятся слезы и падают в пластиковый стакан; из носа тоже течет; длинные блестящие струйки-нити капают с верхней губы. Заметив мой взгляд, юноша заходится в рыданиях.

— О Джез!

Вытираю ему нос, промокаю лицо чистой тряпочкой и даю попить воды.

— Послушай, ты был серьезно болен. Но уже идешь на поправку. Пожалуйста, не плачь. Я позабочусь о тебе. Все наладится.

Мало-помалу его рыдания стихают, мальчик делает глубокий вздох и слабо, застенчиво улыбается мне:

— Простите. Просто… так худо…

На кухне становится теплее. Джез корчится, жалуется на жару. Стряхивает одеяло, которым я его укрыла, и просит стянуть с него толстовку. Это не так просто, ведь руки у парня связаны. Я отвечаю, что снимать не буду, но закатаю рукава. Делая это, пристально рассматриваю мальчика: широкие запястья с выпирающими косточками, клин света вдоль аллеи между лучевой и локтевой костью, на лбу испарина, бисеринки пота в сгибах локтей.

— Неужели нельзя просто снять ее? Мне жарко. Ужасно.

Я бы с удовольствием освободила его запястья, стянула бы через голову толстовку. Но даже с таким жалким и больным Джезом я боюсь рисковать.

Закатав ему рукава, продолжаю смешивать соус, молоть перец.

— Ну, как? Полегче?

— Да. А что в тех банках? — спрашивает он, немного помолчав.

— Мармелад, — отвечаю, проследив за его взглядом.

— А… Вы его делали, когда я пришел.

— Верно. Я всегда делаю мармелад в феврале, как мама. Семейная традиция. Запах… Любимый, хоть и навевает грусть.

— Мне тоже бывает грустно от некоторых воспоминаний. Не потому, что они сами по себе печальные, а потому, что эти события уже прошли. И никак не вернуть…

Поворачиваюсь, смотрю на Джеза. Наконец он заговорил примерно так же, как тот юноша, что пришел ко мне в первый день. Дела у нас как будто налаживаются.

— А какое твое самое первое воспоминание?

Джез ненадолго задумывается. Я изучаю его лицо. Оно заметно осунулось. В его выражении появилось нечто новое, настороженность, какой я прежде не замечала. Глаза оглядывают все вокруг, будто стремясь не упустить ни малейшей детали. Мальчик не расслабляется ни на секунду. И мне это совсем не по душе. Я хочу обратного.

— Лебеди на реке. Наверное, папа привозил меня в коляске. Мы бросали им хлеб. Он рассказывал, что лебеди принадлежат королеве. Это правда?

— Только неокольцованные лебеди-шипуны, которые живут на Темзе или ее притоках.

— А еще ветерок с запахом «Мармайта». Даже сейчас, чувствуя этот аромат, я сразу вспоминаю эти места. Реку. До того, как все изменилось.

— На самом деле пахнет не «Мармайтом», а дрожжами с пивзавода. Но этот запах тоже одно из моих ранних воспоминаний. Некоторые терпеть его не могут. А я — наоборот. Ну а лебеди по-прежнему здесь водятся. Иногда исчезают. Но всегда возвращаются.

— Да. Но тогда все было иначе. Мама с папой уже никогда не будут вместе. Я никогда не стану маленьким мальчиком. Столько всего исчезает…

И вновь Джез собирается плакать.

— Это не так. — Откладываю нож и облокачиваюсь на стол, глядя ему в глаза. — Я сама раньше частенько так же думала, а теперь — нет. Ничто не уходит навсегда, прошлое можно вернуть, время не линейно, как мы привыкли считать. Оно вьет петли да спирали и проделывает с нами изумительные трюки. Я поняла это совсем недавно. Жаль, что не разумела всегда.

Обхожу стол, склоняюсь над парнем, заглядываю в его милое бледное лицо, в глаза, которые ввалились за время болезни, но вновь оживают.

— Ты пришел ко мне, — шепчу, вкладывая в слова все свои искренние чувства. — Именно тогда, когда мне нужно было знать, что прошлое не минуло навсегда. Ты помог мне понять, что второй шанс есть и что мне больше не придется испытать такую страшную потерю.

Джез молча смотрит на меня. На несколько мгновений мне кажется, будто он заглядывает мне глубоко в душу. Будто мы с ним — единое целое.

На кухне тихо и спокойно, дневной свет понемногу угасает. Я возвращаюсь к стряпне. Мы молчим — каждый о своем. Слова не нужны.

Позже — не уверена насколько: время вновь взялось за свои трюки, и день ускользнул за несколько секунд — Джез нарушает тишину:

— Что-то мне опять погано. Хочу лечь.

— Пойдем. Я разожгу камин, а ты ляжешь на диван.

Скатываю обратно рукава его толстовки. Оборачиваю парня пледом и веду в гостиную. Он ложится на диван, а я разжигаю огонь в камине, не вспоминая о дурных предчувствиях, которые всегда будит эта комната. Словно сейчас, рядом с Джезом, я верю, что все те непонятные моменты из прошлого, что всю жизнь меня преследовали, истлели и стерлись из памяти и сердца. Но кое-какие детали — быть может, свисающие с дивана мальчишеские ноги и вид его вялого, почти неподвижного тела — вдруг воспламеняют их все разом. Это не просто ощущение — оживает каждая незначительная подробность, целостная картина из прошлого, которые прежде ускользали всякий раз, когда я пыталась на них сфокусироваться.

Она едва освещена, когда я подношу спичку к растопке, и разгорается все ярче по мере того, как набирает силу пламя.

Весенний день. Рано. Небо серое. Я толкаю дверь и вижу в центре комнаты какой-то стол. Свечи отбрасывают на стены гигантские тени. Взрослые в черном, склонили голову. Я знаю, что там на столе, им нет нужды расступаться. Вижу между ними блестящий деревянный ящик с полированными медными ручками. Но ближе подойти не получается. Да никто и не просит. Ни один со мной не заговаривает. Замираю на пороге, одна, словно ожидая чего-то — слова, движения. Все так и стоят, не поворачиваются. Камин не разжигали. Комната холодней, чем сама река.

Вдруг звонит телефон. Он на столе рядом с диваном, где дремлет Джез. Или, по крайней мере, я думала, что он дремлет. Парень садится так резко, что мне приходит в голову мысль, не притворялся ли он. Я в другом конце комнаты. Требуется пара секунд, чтобы вывалиться из задумчивости, отметить, что Джез подбородком сбрасывает трубку с держателя, что он…

— Это я, Джез! — кричит негодник.

Лечу через комнату, бью пальцем по клавише «Mute», прежде чем юнец успевает договорить три коротеньких слова, что могут навсегда забрать его у меня.

— Как ты мог?!

— Что?

Мальчик съеживается, испуганно отпрянув.

— Джез, я привела тебя вниз. А ты? Что же ты натворил?

— Не понимаю. Что я натворил?

— Пытался бросить меня.

— Нет! Я ответил, не подумав.

Вздыхаю глубоко-глубоко, делаю круг по комнате, машинально проводя пятерней по волосам. Скорее всего, ничего страшного. Вздыхаю. Сажусь рядом с ним на диван. Осторожно опускаю руку парню на колено.

— Ну, хорошо. Мой просчет. Давай забудем. А сейчас тебе пора возвращаться в музыкальную комнату. Здесь тебе больше оставаться нельзя. Давай поднимайся.

Парень выбредает из комнаты. Я — за ним. Дрожу, шокированная тем, что он все еще боится меня. Но то ли от слабости, то ли виня себя в том, что огорчил меня, Джез идет безропотно: руки надежно связаны за спиной, голова опущена. Не пытается сопротивляться и когда мы поднимаемся по лестнице.

Снова заперев мальчика, спешу к автоответчику послушать сообщение. Надо проверить, услышал ли кто голос Джеза.

Хелен.

— Соня, ты не поверишь…

Снимаю трубку, набираю номер подруги. Она отвечает почти мгновенно.

— Можно к тебе сейчас? — выдыхает она.

Несколько секунд я не могу вымолвить ни слова. Успела она услышать голос Джеза? Это уловка?

— Соня, ты где? Слышишь?

— Да, извини. Привет.

— Очень надо с тобой поговорить. Можно я приду?

— Нет!

Слишком резко. Пробую исправиться и ответить помягче:

— Нет… Извини, Хелен, но сейчас не очень подходящий момент.

— Пожалуйста! Мне так одиноко в этом…

Ее голос звучит искренне. Распознавать фальшивые нотки я научилась благодаря своему роду занятий. Конечно, можно было бы позволить ей приехать. Я сказала бы ей то же, что и Саймону: на лестницу к музыкальной комнате пока хода нет, там меняют пол. Только вот Хелен, в отличие от Саймона и других моих клиентов, потом не выпроводишь. Их время оплачено. Хелен же будет говорить часами. Для нее сроков нет. К тому же на кухне осталось одеяло. Пластиковый стаканчик, из которого я поила Джеза пуншем. Запеченное куриное мясо, приготовленное для нас, стоит в духовке нетронутое.

— Что, у тебя клиенты? Когда увидимся? Правда, очень надо поговорить.

— Хелен, прости, но я…

И тут она произносит то, отчего я резко передумываю.

— Алисия тоже хочет с тобой встретиться. Подружка Джеза. У нее появилась информация о парне. По-моему, она почти поняла, что с ним случилось.

— А я-то здесь при чем? Почему она хочет встретиться со мной?

— Извини за беспокойство, но мы обе считаем, что ты можешь помочь. Пожалуйста, не сердись.

— Да не сержусь я, Хелен. Просто спрашиваю: какое я имею к этому отношение?

— Сердишься-сердишься! Это раздражает. Прости. Понимаю, я уже надоела тебе с этой проблемой, но девочка нашла кое-что принадлежащее Джезу рядом с твоим домом и думает, может, ты видела его случайно в день исчезновения и не запомнила этого. Она очень хочет поговорить с тобой, Соня. Ну и я, конечно, тоже.

Глубоко вздыхаю. Неужели у меня был сердитый голос? Что-что, а его я всегда контролирую.

— Хорошо. Где встречаемся? Могу выделить для вас час. Но не у меня. Жду гостей.

— Может, в «Якоре»? Это недалеко от тебя, так что твои планы на вечер не пострадают. Могу быть там через десять минут. А ты?

— Ладно. Мне чем раньше, тем лучше. До встречи.