Она стояла и тупо смотрела на Освальда Фергюссона.

Освальд… он был здесь. Он не уехал с Самантой, он разыскал ее, Белинду!

Все ее существо мгновенно ожило и воспарило на крыльях небывалого счастья. Но эйфория кончилась так же внезапно, как началась. Ей на смену пришли воспоминания. А с ними и гнев, и осознание того, что то, что Освальд Фергюссон стоит здесь, на пороге этой жалкой квартирки в этом жутком районе, ничего не меняет.

Все осталось по-прежнему. И то, что она, Белинда, отдавшись злейшему врагу, предала память Джона, своего второго отца, человека, вырастившего ее, когда родная мать отказалась делать это. И то, что он, как и прежде, находится в связи с Самантой.

Белинда сделала запоздалую попытку закрыть дверь, но Освальд был готов к этому. Спустя мгновение оба оказались внутри, она — прижимаясь спиной к стене, он — прислонившись к закрытой двери, со сложенными на груди руками.

Сердце ее стучало тяжело, как кузнечный молот.

— Что тебе надо? — с трудом выдавила она. — Почему ты здесь?

— А ты как думаешь?

Его бесстрастное, без всякого выражения лицо так же, как и бесцветный голос, подсказало ей ответ: он пришел, потому что она осмелилась сбежать, не сказав ему ни единого слова. Его величество гневалось.

— Как ты узнал, где я?

— Какое это имеет значение? — небрежно отмахнулся он, потом криво усмехнулся и добавил: — Если думаешь, что тебя выдал Брендон, то ошибаешься. Он был нем как рыба. Иначе мне не понадобилось бы столько времени, чтобы найти тебя.

— Я просила его не говорить, — тихо сказала Белинда.

— Так я и думал.

Вскинув голову, она воинственно осведомилась:

— Ну а теперь, когда ты все же нашел меня, что тебе нужно? Мои извинения?

Ее темные глаза встретились с его синими, и она вдруг поняла, что Фергюссон в ярости. Но ответил он ей тихим голосом:

— Извинения были бы уместны. Но этого мало. Мне нужно много большего.

— Чего же это? Денег, что потратил на меня?

— Прекрати дерзить мне, как глупая девчонка, а то я могу положить тебя на колено и отшлепать!

Белинда даже попятилась от неожиданности и вдруг почувствовала, как покосился намотанный на голове тюрбан. Сняв полотенце и тряхнув влажными волосами, она снова посмотрела на Освальда и заметила в его глазах странный блеск.

С чувством собственного достоинства она произнесла:

— Извини. Я не должна была так говорить.

— Да, не должна.

Белинда глубоко вдохнула и продолжила официально-вежливым тоном:

— Ты был удивительно добрым и щедрым хозяином. И я искренне надеюсь, что ты простишь, что я покинула твой гостеприимный дом так внезапно.

— Браво! — едко заявил он.

— Ну что же еще тебе надо? — спросила Белинда, пытаясь под напускной бравадой скрыть нарастающий страх.

— Много, как я и сказал. И в первую очередь ответы на целую кучу вопросов. Например, почему же ты все-таки сбежала без предупреждения и почему решила вернуться в Штаты? — Так он и об этом знает… — Впрочем, они могут подождать до лучших времен. Сейчас пора ехать. Прогноз предсказывает песчаную бурю к вечеру, а мне не хочется зря гробить машину, — заявил Фергюссон. Белинда непонимающе уставилась на него. — Если ты еще не позабыла, мы собирались провести Рождество в охотничьем домике в горах. Вспоминаешь?

Несмотря ни на что, ей отчаянно хотелось уступить.

Без ума от любви и тоски, с которыми так и не смогла справиться, Белинда говорила себе, что это лишь возможность пробыть с ним еще несколько дней. Всего два или три, совсем пустяк, но за это время, глядя на него, слушая его, она сумеет взять себя в руки и успокоиться… И уйти потом совершенно хладнокровно, даже не оглянувшись.

Но здравый смысл тут же подал голос и приказал не обольщаться. Это ей не удастся. Это все равно что поднести спичку к луже бензина.

Покачав головой, Белинда деревянным голосом произнесла:

— Я передумала.

Освальд приподнял бровь и как-то недоверчиво взглянул на нее.

— Правда?

— Правда. Я не хочу проводить праздники с тобой ни в горах, ни в любом другом месте, — твердо заявила Белинда.

Фергюссон был отличным игроком в покер. Сейчас или никогда, решил он и с непроницаемым лицом заявил:

— Боюсь, дорогая, что теперь имеет значение только то, чего хочу я, как бы не по-джентльменски это ни звучало. Так что тебе лучше начать одеваться. Или, может, ты хочешь, чтобы я помог тебе?

С трудом переводя дыхание, она выкрикнула:

— Нет, этого я никак не хочу!

— Тогда у тебя на все про все пять минут.

Но Белинда упрямо покачала головой.

— Я не буду одеваться. Я никуда не еду.

Освальд пожал плечами.

— Очень хорошо.

На короткое мгновение она решила, что выиграла, пока не увидела, что он целенаправленно приближается к ней. В нем была такая мощь, такая пугающая сила, что Белинда пятилась, не отводя от него глаз, пока не наткнулась на кушетку.

— Я же сказала тебе, что никуда не поеду!

Не обращая внимания на протесты, он начал развязывать пояс ее халата. Задыхаясь от волнения, молодая женщина попыталась оттолкнуть его руки.

— Я не желаю, чтобы ты одевал меня!

— Ты не поверишь, но сейчас я думаю о том, как бы раздеть тебя.

Освальд чуть раздвинул полы ее халата, провел пальцами по кружеву ее бюстгальтера, и Белинда моментально почувствовала, как неистово забилось ее сердце, а колени подкосились.

— Думаю, самое приличное место в этой чертовой дыре — это кровать, так что если мы никуда не едем, то вполне можем провести все это время именно на ней. Надеюсь, — притворно-задумчиво продолжил он, — у тебя достаточно припасов, чтобы не было необходимости выходить, пока Рождество не закончится.

Белинда была на грани паники и, не выдержав, воскликнула:

— Уходи отсюда! Сию же минуту! Или я заору так, что услышат даже на улице.

— Дорогая моя, — почти нежно ответил Освальд, — у соседей довольно забот. Мы не можем обременять их еще и нашими проблемами. — И припал губами к ее рту.

Поцелуй длился и длился, пока она не отказалась от борьбы, обессилев от бесплодности усилий и ошеломительного, упоительного наслаждения.

Оторвавшись от ее рта, Освальд иронически поинтересовался:

— Все еще намерена кричать?

Потрясенная до глубины души, она собрала остатки сил и прошептала:

— Я не хочу проводить с тобой Рождество. Я не хочу иметь с тобой ничего общего. Ты — грубиян, животное, дьявол! И я скорее…

Он приложил палец к ее губам, заставляя замолчать, и сказал:

— Можешь обзывать меня как угодно, но позднее, а сейчас время принимать решение.

Белинда отдернула голову и стала смотреть в сторону, трепеща всем телом.

Глядя на ее прелестное лицо, повернутое к нему в профиль, Освальд спросил:

— Итак, что же ты выбираешь: Рождество в горах, в охотничьей хижине, или здесь? — Пока Белинда размышляла, блефует он или нет, Освальд, уловив суть ее колебаний, добавил: — Честно говоря, мне начинает нравиться идея остаться здесь. — Молодая женщина вырвалась и попятилась, но он последовал за ней, говоря: — И ехать никуда не надо, и бурю пыльную переждем без проблем, и еще, должен признаться, мне просто не терпится снова заняться с тобой любовью. — Белинда наткнулась на стул и тяжело плюхнулась на него, а Освальд с коварной улыбкой закончил: — Единственная проблема в том, что в домике у меня полно вещей, а здесь даже зубной щетки нет. Но, думаю, это поправимо. Позвоню миссис Уоррен и скажу…

— Подожди! Если я соглашусь поехать с тобой, ты обещаешь не трогать меня?

— Нет, — резко ответил Фергюссон. — Но я обещаю не принуждать тебя никоим образом. Ляжешь ты в постель со мной или нет — это будет твое решение, Белинда.

Отлично, на это она может пойти, потому что прекрасно понимает весь связанный с этим выбором риск и сможет контролировать себя.

— Хорошо. Я поеду.

— Тогда нам лучше поспешить. И начать надо с твоих волос. Они уже высохли. Щетка где?

— В ванной, на полке, — прошептала обессилевшая от бесплодной борьбы Белинда.

— Жди здесь! — приказал он и скрылся за дверью.

Вернувшись со щеткой, он сел в кресло, посадил трепещущую женщину к себе на колени и начал расчесывать ее темные, короткие, так завораживающие его волосы нежно, но достаточно энергично. Когда он пришел к выводу, что результат его устраивает, то спросил:

— Все в порядке?

— Спасибо, — дрожащими губами прошептала Белинда.

Не в состоянии справиться с волнением, дрожа от возбуждения и страха, она прошла в спальню, натянула одежду, побросала вещи в чемодан, поправила постель, быстро осмотрела комнаты и привела в порядок то немногое, что в этом нуждалось.

Когда Освальд увидел, что она готова, он защелкнул замок чемодана и, подняв его, направился к выходу.

— Как ты собиралась поступить с ключами?

— Оставить у дежурной в холле твоего офисного здания…

Освальд открыл дверь, пропустил Белинду, запер квартиру и опустил ключи в карман пиджака.

— Я отдам их Бобу, когда увижу его.

Они молча спустились по пропахшей нищетой и грязью лестнице. Молодая женщина ожидала увидеть лимузин с Джонсоном за рулем. Но у обочины стоял пустой джип.

— Это мой транспорт для загородных поездок, — коротко пояснил Фергюссон.

Он кинул чемодан на заднее сиденье, помог Белинде подняться в салон и вскочил на водительское место. Спустя мгновение они уже мчались по улицам в противоположную от центра сторону, прочь из города, суеты, к тишине и безмятежности гор и озер.

Но в душе Белинды не было ни тишины, ни безмятежности. Она искоса посматривала на Освальда, пытаясь разобраться как в своих чувствах, так и в его намерениях. Ей было страшновато. Почему, ну почему он заставил ее поехать с ним? Только ли ради того, чтобы настоять на своем? Или Освальд Фергюссон намерен сурово покарать ее за то, как она, простая служащая, обошлась с ним, могущественным боссом?

Пожалуй, причина именно в последнем. Она буквально ощущала кипящие в нем гнев и ярость, которые должны были вскоре найти выход.

Белинда не сомневалась, что физически она в безопасности. Освальд никогда не прибегнет к насилию, он ничем не напоминает отвратительных мужчин, способных причинить женщине боль. Но вот его острый, аналитический ум пугал ее безмерно. Что-то он готовит для нее?

Внутренне содрогнувшись, Белинда вдруг вспомнила, что Освальд задал вопросы, на которые ей скоро придется отвечать. Возможно, даже наверняка есть и множество других, которые он задаст. И ей надо быть готовой. Да, следующие несколько дней будут совсем не пустыми и одинокими, как она боялась, а, напротив, насыщенными и напряженными.

Итак, что же она намерена сказать Освальду? Уж конечно, не правду.

Если только он узнает о ее истинных чувствах к нему, то будет использовать их, чтобы заманить в постель, а потом, когда праздники закончатся, бросит, оставив за собой право смеяться последним.

Ну так она не позволит ему узнать, что творится в ее душе.

И еще ей необходимо срочно найти мощную защиту против себя самой, своих неистовых эмоций. Если она этого не сделает, то спустя несколько дней будет безуспешно пытаться собрать и как-то склеить осколки своего вдребезги разбитого сердца.

Подумать только, еще вчера она думала, что самое ужасное позади, что как-нибудь переживет острую боль разлуки и скоро забудется все, кроме ее растоптанной гордости и неудавшегося плана мести. Теперь ей придется пройти через этот кошмар второй раз.

И вся эта боль, весь этот ужас ради мужчины, который никак не заслуживает их! Да как же я могла отдать свое сердце, душу и тело такому человеку, как Освальд? — в тоске думала Белинда.

Если бы только он не разыскал ее, не разворошил осиное гнездо ее боли и отчаяния…

Но к чему эти пустые сетования? Он разыскал, и теперь ей предстоит держать себя в руках и выказывать ему свое глубокое безразличие, которого, к несчастью, не ощущает. А это значит, что она должна вести себя предельно вежливо.

Белинда снова украдкой взглянула на Освальда. Его лицо, достойное кисти живописца, было мечтой любого голливудского актера — мужественное, интеллектуальное, невыразимо притягательное. На него будет приятно смотреть, даже когда он состарится…

Будто почувствовав ее взгляд, Освальд оторвал глаза от дороги и посмотрел на свою спутницу. Она покраснела, словно ее поймали за чем-то постыдным, откашлялась и спросила:

— Нам долго ехать?

Фергюссон взглянул на горизонт, на поднимающиеся столбы пыли и ответил:

— Трудно сказать. При нормальных условиях три… три с половиной часа. Если поднимется буря, не могу предсказать. Смотря какая будет видимость.

— А где расположен ваш дом?

— Примерно посередине горы, в миле от озера и крошечной деревушки на ее берегу.

— Он большой?

— Да нет, не очень. Две спальни, гостиная, столовая, кухня. Ванные, конечно… Но все очень просто. Мы любили ездить туда всей семьей. Там отлично и летом, и зимой. Летом не так жарко и ветрено, как на побережье. А зимой иногда выпадает снег. Конечно, это не австралийские Альпы, но можно даже на лыжах покататься. Нам с братом в школе все завидовали — в Сиднее-то снега не бывает вовсе. Впрочем, что я тебе рассказываю? Ты сама живешь в штате, где нет зимы.

— Да, — вежливо поддержала разговор Белинда, — когда я была маленькой, отец возил меня и сестру в Юту, чтобы научить стоять на лыжах. Мы как-то провели там рождественские каникулы.

Какое-то время они вяло перебрасывались фразами, потом Белинда устала от напряжения и умолкла.

Спустя час-полтора Освальд притормозил у придорожного ресторанчика.

— Давай попьем чего-нибудь. Ехать еще довольно далеко.

Белинда, не говоря ни слова, подчинилась. Усадив ее за столик, он спросил:

— Есть хочешь? Мы доберемся до места не раньше чем через два часа. — Она покачала головой: аппетита не было ни малейшего. — Ты вообще сегодня что-нибудь ела?

— Нет, — призналась Белинда, — но я правда не голодная.

Они молча пили крепкий горячий кофе, запивая его ледяной минеральной водой. Белинда искоса посматривала на суровое лицо Фергюссона.

Наверное, он уже жалеет, что решил во что бы то ни стало наказать ее за своеволие. Если бы не это, мог бы проводить время с одной из многочисленных женщин, готовых выполнить любое его пожелание, думала она.

Например, с Самантой.

Эта мысль причинила ей неожиданно-острую боль.

К тому времени, когда они продолжили путь, началась буря. Освальд ехал, напряженно вглядываясь в дорогу перед собой, чтобы не съехать в кювет при практически нулевой видимости.

Спустя какое-то время, показавшееся Белинде вечностью, он сказал:

— Теперь уже недалеко осталось, несколько миль.

И правда, джип последние минут сорок планомерно карабкался вверх.

— Я рада, — искренне ответила Белинда. — Мне показалось, что ты ведешь машину вслепую.

— Так и есть. К счастью, я знаю дорогу как свои пять пальцев, иначе не вел бы себя так безрассудно. Черт, не думал, что буря доберется и сюда!

Прошло еще четверть часа, и Освальд остановил джип. Заметно потемнело, но они ориентировались на электрический свет, пробивающийся сквозь тучи пыли.

— Посиди пока. Я пойду сначала открою дверь, потом приду за тобой, — сказал Фергюссон и выскочил из машины. Он вернулся, накрытый клеенкой, помог ей выбраться и обхватил за талию. — Бежим скорее.

Оказавшись внутри домика, он отпустил Белинду, стряхнул на пороге пыль и песок, потом внимательно посмотрел на нее.

— Ну как, ты в порядке? Располагайся, а я сейчас загоню джип в гараж и принесу твой чемодан.

Она внезапно заметила, какое у него напряженное и утомленное лицо, и импульсивно спросила:

— А это обязательно?

— Нет, но лучше убрать, чтобы потом не выкапывать из-под песка. Песок мелкий, а это для мотора — смерть.

Когда дверь за ним закрылась, Белинда начала с интересом изучать обстановку. Комната была просторной, но без затей. Простая мебель, деревянные полы, в углу — высокие часы с кукушкой, как были у ее бабушки.

В воздухе пахло чем-то необыкновенно вкусным, и Белинда двинулась на запах. Открыла дверь и оказалась в кухне. Большая дровяная плита еще горела, на ней стояли горшки, от которых и шли эти пленительные ароматы.

Где же миссис Уоррен, о которой упоминал Освальд и которая, очевидно, приготовила обед?

Мысль появилась и исчезла, ибо в этот момент открылась входная дверь — Фергюссон уже загнал машину и вернулся, неся в руках ее чемодан. Он оставил его на полу в гостиной и тоже прошел в кухню. Ничто в нем не напоминало того улыбающегося мужчину, к которому она успела привыкнуть. Белинда внутренне содрогнулась и сказала, лишь бы нарушить пугающую тишину:

— Обед готов, плита горит, а миссис Уоррен нигде не видно.

— А ее тут и нет.

Господи, значит, они тут совсем одни? — испуганно подумала она и, заикаясь, спросила:

— Разве… разве она не живет в домике?

— Нет, она живет в деревне на берегу озера. Видя приближение бури, она, совершенно естественно, поспешила вернуться домой, как только закончила с делами.

— Но… но… как же она могла… Ведь ничего не видно…

— Миссис Уоррен живет здесь всю свою жизнь и в состоянии решить, когда опасно выходить из дому, а когда — просто немного неприятно.

— Неприятно? И этот ад на земле называется «неприятно»? — воскликнула Белинда.

— Это не ад, ада ты еще не видела. Впрочем, к утру буря утихнет, — сухо сообщил Освальд. — А теперь, поскольку мы оба целый день ничего не ели, не пора ли нам к столу?

— Д-да, конечно. — Белинда взглянула на уже накрытый стол и неловко предложила: — Давай я разложу еду по тарелкам…

— Нет уж, — иронически отозвался Освальд. — Ты все же моя гостья, хоть и не желала оказать мне эту честь.

Белинда покраснела, села к столу и молча смотрела, как Освальд надел цветастый фартук, взял большую разливательную ложку, снял с горшка крышку и начал накладывать в тарелки ароматное дымящееся мясо с овощами.

— Приступай, — сказал он. — Может, это и не традиционная рождественская еда, но баранье жаркое миссис Уоррен готовит просто изумительно. Гарантирую, что такого ты еще не пробовала.

Белинда неохотно взяла вилку. Есть совершенно не хотелось. Но, положив в рот сначала один почти микроскопический кусочек, потом второй — побольше, вдруг обнаружила, что просто умирает от голода, и начала есть с нескрываемым аппетитом и несказанным наслаждением. Да, миссис Уоррен действительно настоящая кудесница!

Собирая коричневую подливку куском домашнего хлеба, она вдруг ощутила какое-то беспокойство и подняла глаза — Освальд пристально наблюдал за ней.

Сурово нахмурившись, он строго спросил:

— Когда ты в последний раз ела?

— Не… не помню… — залившись краской, пробормотала Белинда.

— А точнее?

— Я завтракала.

— Сегодня?

— Вчера, — неохотно призналась она.

Он проворчал что-то явно нелестное по поводу молодых идиоток, которые позволяют себе не есть сутками, потом, взяв себя в руки, сказал:

— Ладно, поговорим после еды.

Поднявшись, Освальд прошел к плите и вернулся с тарелкой, полной пышного домашнего золотистого печенья. Потом достал из холодильника большую миску с мороженым, несколько мисок поменьше с разными ягодами и резаными фруктами, поставил все это на стол.

— Будешь?

— А мороженое какое? — робко спросила Белинда.

— Ванильное.

— Откуда ты знаешь, ты же не пробовал?

Он усмехнулся в ответ.

— Надо отдать миссис Уоррен должное. Она всегда готовит одно и то же, но ее мороженое, как и жаркое, — просто великолепно. Печенье, кстати, тоже.

— Тогда с удовольствием попробую.

Освальд положил на тарелки более чем щедрые порции мороженого. Белинда посмотрела на свою с выражением комического ужаса на лице и заявила:

— Только не говори, что тот, кто доедает последним, — моет посуду.

— Не волнуйся, с мытьем справится техника. Но кто закончит последним, будет разливать кофе.

Сочтя угрозу не страшной и опасаясь обещанного разговора, Белинда не спешила с мороженым, тем более что оно действительно заслуживало того, чтобы его смаковали не торопясь. Сложив грязную посуду в посудомоечную машину, она сварила кофе, перелила его в кофейник, поставила на поднос с кружками и молочником и понесла в гостиную.

Там было много прохладнее, чем в кухне, и Освальд, задернув занавески на окнах, разводил огонь в камине. Он посмотрел на нее через плечо, и блеск синих глаз встревожил Белинду. У него был вид человека, пришедшего к определенному решению и намеревающегося осуществить его любой ценой. Она занервничала.

С большим запозданием молодая женщина поняла, что совершила ошибку. Ей не следовало соглашаться приезжать сюда — Освальд конечно же блефовал. Он ни за что не остался бы проводить с ней Рождество в той жалкой дыре, где она пряталась.

Он с улыбкой наблюдал за ней, будто прекрасно знал, о чем именно она думает.

Присев к низкому столику и разлив кофе, Освальд спросил:

— Боишься, что я укушу тебя, если подойдешь ближе?

— Нет, конечно. — Но дрожащий голос выдал ее.

Он похлопал рукой по кушетке рядом с собой.

— Садись сюда.

Но она выбрала самое дальнее кресло и опустилась на самый краешек, готовая вскочить и убежать в любую секунду. Только вот бежать было некуда…

— Ага, не желаешь. Не хочешь рисковать, да?

Игнорируя вопрос, она взяла кружку с кофе, немного отпила и посмотрела в сторону. Потом, сознавая, что надо что-то немедленно предпринять, сделала вид, будто с трудом подавила зевок, и сказала:

— Я плохо спала сегодня. Мне бы хотелось поскорее лечь.

— Неплохая идея, — мягко одобрил Освальд. — Только сначала ответь, почему ты сбежала, ничего не сказав мне?

— Я… я не желаю говорить об этом.

— Ты жила в моем доме, спала в моей постели. Тебе не кажется, что я имею право знать?

Белинда закусила губу и, не произнося ни слова, посмотрела в сторону.

Немного помолчав, Освальд тихо спросил:

— Тебе не приходило в голову, что я могу с ума сходить от беспокойства?

Естественно, не приходило. Белинда считала, что он разозлится, придет в бешенство, все что угодно, но только не будет беспокоиться за нее.

— Так что, не приходило? — настаивал он.

— Нет. — И, защищаясь, она добавила: — Я взрослая женщина, а не беспомощный младенец.

— Ты, конечно, взрослая женщина, но ведешь себя много хуже, чем младенец, — резко бросил он. — Во всяком случае, ни один ребенок не будет сознательно морить себя голодом.

— Я не морила себя голодом, — вспылила Белинда. — Мне просто не хотелось есть, вот и все!

Освальд тяжело вздохнул.

— Скажи мне честно, Белинда, почему ты сбежала как трусливый заяц.

Она вздернула подбородок и гордо заявила:

— Я не собираюсь обсуждать это!

— Ясно… — Он усмехнулся. — Заяц в неприступной позе. Так все-таки что заставило тебя потупить подобным образом?

Белинда уже поняла, что он не отстанет, пока не добьется ответа, и сказала:

— Я поняла, что мне вообще не следовало приезжать.

— Гмм… А мне казалось, что Сидней тебе понравился.

— Да.

— Значит, это я тебе не понравился?

— Я не хотела вступать в такие отношения.

— Почему? — продолжал допытываться Освальд.

В полном отчаянии она воскликнула:

— Потому что мне претят легкие связи и уж тем более я не сплю с боссом.

— Тогда почему ты спала со мной?

— Не знаю… Так… так получилось.

— Но, наверное, что-то во мне все же привлекло тебя. Иначе ты не согласилась бы лечь со мной в постель.

— Хотелось бы мне, чтобы это никогда не случилось, — горько усмехнулась Белинда.

— Разве ты не получила удовольствия?

Больше всего ей хотелось крикнуть «нет!», но язык не повернулся. Она молча боролась с собой, силясь придумать достойный ответ. Освальд внимательно наблюдал за ней.

— Значит, ты проснулась, упрекая меня в случившемся?

— Нет, — опустив голову, прошептала Белинда. — Я виновата в равной степени.

— Мы с тобой оба взрослые, здоровые, не связанные никакими сторонними обязательствами люди. Почему мы вообще говорим о какой-то вине?

— Потому что этого не должно было произойти…

— Но почему? — допытывался он.

— Я уже сказала. Не в моих правилах спать с боссом.

Видя, что она покраснела сильнее, Освальд тихо сказал:

— Но то, что ты поступила иначе, еще не значило, что надо бежать.

— Случившееся сделало мое положение совершенно невозможным.

— В таком случае, даже если ты проснулась и пожалела об этом, сбежать было верхом глупости. Почему ты не разбудила меня и не поговорила со мной? Не рассказала, о чем думаешь, что собираешься сделать? Или ты боялась, что я уговорю тебя остаться?

Выражение ее лица сказало ему все.

— Но если ты действительно жалела, что переспала со мной, и боялась, что это повлияет на твое положение, я бы понял твои чувства и не стал бы докучать тебе. — И Освальд серьезно добавил: — В жизни своей не навязывался женщине, которая не желает иметь со мной ничего общего.

— Смех, да и только, — горько отозвалась Белинда. — Ты вынудил меня приехать сюда, хотя я не хотела.

— Почему не хотела? Ответь мне, Белинда, только честно. Ты боялась, что не устоишь и снова согласишься лечь со мной в постель?

— Нет, — отважно соврала она. — Все это было чудовищной ошибкой. И я не намерена повторять ее. Ни за что!

— Ясно… Что ж, в таком случае, Белинда, ты в полной безопасности. А скажи-ка мне, пожалуйста…

Она вскочила.

— Я не желаю больше отвечать ни на какие вопросы! Я хочу немедленно лечь в постель. Будь добр, покажи мне, где я буду спать.

— Еще не поздно. Почему ты не хочешь посидеть еще немного?

Но Белинда знала, что силы ее на исходе.

— Нет, я предпочла бы уйти сейчас же.

— Очень хорошо.

Он легко поднялся с кушетки и провел ее в комнату, где возле большой кровати горела веселая розовая лампа. Мебель и здесь была крайне простой. На кровати лежало лоскутное одеяло и масса разноцветных подушек. На полу была постелена белая овечья шкура.

Пока Белинда осматривалась, Освальд внес чемодан и положил его на деревянный сундук. Потом закрыл дверь, прислонился к ней спиной… И улыбнулся.

От этой улыбки ноги Белинды подкосились, а во рту пересохло.