Розамонд помогла Нэн разобрать сундуки Роджера и повесить одежду в гардеробной. Запах сандалового дерева щекотал ноздри, стоило прикоснуться к дорогим тканям.

— У него прекрасная фигура: камзолы не нуждаются в подплечниках, — размышляла вслух Нэн, поглядывая на хозяйку. Она слышала, как вчера ночью новобрачные обменялись резкими словами.

Но Розамонд не спешила удовлетворить любопытство Нэн.

— Поскольку королева уехала, лучшей возможности осмотреть королевские покои не представится. Не хочешь пойти со мной?

— Нет, слуги любят сплетничать, а мне там нечего делать. У вас есть право, как у жены управителя А я пока распакую постельное белье, госпожа.

Следующие два часа Розамонд бродила по покоям короля с королевой и принца Эдуарда. Роскошь казалась невероятной. Леди Элеонора де Монфор была права: Виндзорский замок действительно великолепен. Надев плащ, Розамонд отправилась в церковь, а потом разыскала кладовую, с потолка которой свисали связки трав. Выйдя, пересекла средний двор и через ворота, охраняемые двойными башнями, зашагала к реке, туда, где вчера наблюдала за королевской баркой. Не прошло и нескольких минут, как она столкнулась с оруженосцами Гриффином и Оуэном. Бедняги, насквозь промокшие и жалкие, низко поклонились.

— Леди Розамонд! — хором воскликнули они. Она ошарашенно смотрела на них.

— Где это вы были?

— Поднялись по реке на лодке, госпожа.

— Скорее уж плыли от самого Лондона!

— Пришлось окунуться в воду, — признался Гриффин.

— А сэр Роджер и лорд Эдуард тоже плыли вместе с вами? — спросила Розамонд.

Гриффин кивнул, а Оуэн покачал головой. Из ее расспросов оруженосцы поняли, что их надежды напрасны — рыцарей в Виндзоре не было.

— Вне всякого сомнения, им пришлось окунуться как следует, чтобы избавиться от запаха спиртного и шлюх, — ехидно бросила Розамонд, не скрывая раздражения.

По ее словам оруженосцы поняли, что лорд Эдуард и сэр Роджер вчера возвращались сюда.

Гриффин был приучен держать рот на замке и ничем не выдавать своего настроения. Он и словом не обмолвился о беде, в которую попали оба рыцаря из-за своего союза с де Монфором. Проснувшись, валлийские оруженосцы обнаружили, что заперты в Тауэре, а стража не пускает в город никого из союзников де Монфора. Тогда они бросились в Темзу, переплыли на другой берег, а потом наняли лодку до Виндзора.

Поскольку Гриффин ничем не мог помочь хозяину, то решил по крайней мере смягчить сердце госпожи. Заговорщически понизив голос, он объяснил:

— Обязанностью сэра Роджера как управителя было доставить людям еду и вино, чтобы отпраздновать победу валлийской кампании и Новый год, но ни он, ни лорд Эдуард не остались на пир, леди Розамонд. Выпив по чаше вина, они оставили нас и вернулись в Виндзор. Сознаюсь, головы у нас были маленько затуманены, но холодная вода в два счета их прояснила.

— Вижу, — кивнула умиротворенная Розамонд. — Но вы свалитесь с лихорадкой, если немедленно не переоденетесь, молодые глупцы!

Она повела парней в новую башню. На сердце стало немного легче. Почему, спрашивается, Роджер не потрудился ничего объяснить? Наверное, слишком горд, чтобы оправдываться перед женщиной, особенно если эта женщина — его жена.

Розамонд улыбнулась.

Когда Роджер вернется, она загладит обиды, причиненные ее острым языком, и сумеет вознаградить его за вчерашнее терпение.

— Отец! — заплетающимся языком пробормотал Гарри Олмейн, пытаясь сесть на разворошенной постели. Ладони его уперлись в чьи-то мягкие животы. Фанни открыла глаза, а Фанси просто скатилась на пол.

— Подумать только, — зевнула Фанни.

Гарри, покачиваясь, поднялся и вспыхнул до корней волос, увидев отца. За его спиной стоял Глостер.

— Ричард! — хрипло выдавил бедняга.

Хотя на Глостера явно произвел впечатление размах оргии, но, покосившись на отца, он поспешно изобразил негодование. Ричард Корнуэльский, однако, пришел в негодование.

— Фу, какой смрад! Немедленно одевайся и иди вниз, — приказал он, поворачиваясь.

Пойманный на месте преступления, Гарри беспрекословно повиновался.

— Отец, позволь мне объяснить…

— Я не прошу тебя объяснить присутствие шлюх, мне нужно знать, почему ты предал кровь Плантагенетов, которая течет и в твоих жилах!

— Я не предатель! — горячо возразил Гарри.

— Ты стакнулся с врагами короля, своего отца и всей семьи, поддерживая де Монфора!

— Граф Симон выступает от имени баронов, пытаясь заставить Генриха следовать провизиям. Ричард, ты тоже был в Кенилуорте, скажи ему, что мы не замышляли ничего плохого!

— Обстоятельства изменились, Гарри. Папа освободил короля от клятвы, и Генрих возвращается в Англию. Он призвал сотню верных баронов готовиться к войне. Судья Боун уже в Лондоне, он закрыл ворота перед де Монфором и его приспешниками.

Гарри недоверчиво уставился на брата.

— Ты отступник! — воскликнул он.

— Ричард — первый пэр королевства, — поправил отец. — И теперь он возглавляет новый тайный совет. Это ты — жалкий ренегат, Гарри. Похоже, ты совершенно забыл о принадлежности к роду Плантагенетов.

Гарри поперхнулся желчью. Вчерашняя выпивка явно просилась обратно.

— Как насчет Эдуарда? Он наследник престола и все же заключил союз с сэром Симоном.

— Эдуард проницательнее и предусмотрительнее тебя, Гарри, — спокойно заметил отец. — Он уже отступился от де Монфора. — Ричард пристально наблюдал за сыном. Проглотил ли он наживку? Не заподозрил ли лжи?

Гарри в отчаянии обернулся к Глостеру. Тот не опустился до прямого обмана, но косвенно все же подтверди, слова отца:

— Кровь гуще водицы, особенно кровь Плантагенетов.

Гарри с отвращением оглядел сводного брата.

— Твой собственный сын Гилберт никогда не отречется от Симона. Он сделан из теста покруче!

— Какая разница, чью сторону примет Гилберт, — отмахнулся Глостер. — Не он поведет людей в бой, да и некого ему вести. Войска у него все равно нет.

— Кстати, о войске: я привез деньги для твоих людей, сообщил Ричард.

Услышав о деньгах, Гарри повел себя по-другому. Распрямив плечи, он торжественно объявил:

— Я сам поеду и скажу графу Симону, что не предам свою семью, но заверю также, что никогда не подниму оружия против него.

Отец дружески ударил его по плечу.

— Чего у тебя не отнять, так это благородства. Я горжусь тобой, Гарри. А теперь убери шлюх из Тауэра. Королева и принцесса Элеонора поселились в королевских покоях.

Он вышел, но Ричард не последовал за отцом. Ему не терпелось удовлетворить любопытство.

— Гарри, насчет шлюх…

— Они сестры и обычно делят одного клиента на двоих. Не мог же я разбить идеально подобранную упряжку, — смущенно объяснил Гарри.

— Женщины! — презрительно бросил лорд Эдуард сэру Роджеру, выезжая из Вестминстерского дворца. — Двухчасовые труды — и никаких сведений! Она ухитрилась не произнести ни одного лишнего слова! Ее губы сомкнуты крепче, чем устричная раковина, широко раздвинуты только бедра.

— Так она ничего не сказала?

— Есть только плохие новости, — мрачно обронил Эдуард. — Глостер сопровождал Алису. А вызвал его Ричард Корнуэльский.

— Иисусе! Глостер нас предал!

— Совершенно верно. Симон был прав, не доверяя ему. Глостер оценил обстановку и перебежал на сторону Плантагенетов. За ним, вне всякого сомнения, потянутся остальные бароны, — заключил Эдуард.

Роджер де Лейберн, превосходный знаток человеческой натуры, мгновенно понял, что лорд Эдуард сейчас колеблется, решая, как поступить.

— Алиса знает, куда королева увезла твою жену?

— Клянется, что понятия не имеет, но мы с тобой знаем, какая она лживая сучка. И гадать бесполезно: у нас столько резиденций, что мать могла спрятать Элеонору где угодно.

— Куда теперь? В Виндзор или в Дарем-Хаус?

— В Дарем-Хаус, — решительно велел Эдуард.

Де Монфора не оказалось дома. Он сам отправился к городским воротам посмотреть, насколько крепко Лондон заперт для него. Пока они дожидались его возвращения, Демуазель де Монфор передала сэру Роджеру письмо для Розамонд.

— Хорошо бы она приехала! Мы могли бы вместе посмотреть Лондон.

Выходит, Деми ничего не знает!

Род, галантно улыбнувшись, сунул письмо за пазуху.

— Розамонд будет счастлива получить твое послание.

Сэр Симон вернулся примерно через час. Он был в ярости, и сэр Роджер заметил, что его глаза фанатично блестят. Лицо казалось мрачным и осунувшимся.

— Глостера вызывали в Вестминстер, — сдержанно сообщил Эдуард.

— Да, — прошипел Симон, — и меня уже успел навестить Гарри Олмейн, его жалкий братец. Объяснил, что долг перед отцом и королем не позволяет ему присоединиться ко мне, но он никогда не пойдет и против меня, — невесело рассмеялся Симон.

— Значит, они добрались до Гарри, черти бы его унесли!

Симон взирал на Эдуарда с таким видом, словно перед ним стоял сам сатана.

— Он по крайней мере имел мужество сказать мне это в лицо, ты же ударишь меня в спину!

— Ложь! — прогремел Эдуард.

— Сегодняшняя ложь завтра станет истиной! Твой отец высадился в Дувре, и его наемники покоряют морские порты вдоль Ла-Манша! Поскольку Лондон для меня закрыт, я проведу военный совет в Оксфорде. Вас же, лорд Эдуард, я туда не приглашаю. Не хватало еще ожидать удара кинжалом от подлых Плантагенетов!

Эдуард смерил его холодным взглядом.

— Ты пользовался полной моей поддержкой, и вдруг все разительно переменилось. Надеешься выиграть войну против отца, чтобы самому управлять слабым королем? Значит, понял, что никогда не сумеешь добиться этого, если на троне буду я.

Роджер в изнеможении прикрыл глаза. Два умнейших и самых могущественных человека в стране на его глазах разорвали дружбу. Он хотел бы принять сторону графа Симона, потому что тот, как человек прямой и неподкупный, намеревался бороться против несправедливости и бед, причиненных стране бессильным монархом. Но его долг — служить Эдуарду. К тому же де Монфор не станет уважать перебежчика.

На обратном пути Эдуард Плантагенет и Роджер де Лейберн не обменялись ни словом. Оба были погружены в невеселые мысли. Принц строил планы на будущее, управитель же думал о более земных вещах. Он представлял, в какое отчаяние придет Розамонд, узнав о ссоре принца с де Монфором, ее любимым опекуном.

Роджер долго мучился, прежде чем решил, что в его интересах как можно дольше держать жену в неизвестности.

Розамонд вернулась в кладовую Виндзорского замка за драконовым семенем — травой, предохраняющей от зачатия. Самое главное, чтобы не узнала Нэн: как большинство женщин, она считала стремление уберечься от беременности большим грехом. Нельзя сказать, что Розамонд не хотела ребенка, но она боялась родить малыша, а потом потерять. Лучше с самого начала избегать риска!

Выкупавшись, она надела светло-зеленое нижнее платье. В нем она показалась себе такой женственной, что решила обойтись без темно-зеленой туники. Открыв сундучок с драгоценностями, она сразу увидела кельтскую гривну. До сих пор Розамонд ее не носила, но сейчас великолепный изумруд словно подмигивал ей, и к тому же Роджер будет доволен, увидев на ней свой подарок.

Подойдя к окну, она заметила принца и Роджера, въезжавших в Нижний двор. К ним уже бежали конюхи. За ними мчались оруженосцы. Они принялись что-то горячо втолковывать господам, и все четверо направились в башню. Розамонд позвала слугу и велела принести ужин для себя и сэра Роджера, а сама зажгла душистые свечи и принялась ждать.

Однако прошло не менее часа, прежде чем она услышала шаги. Подбежав к порогу, Розамонд нетерпеливо распахнула дверь, но увидела только слугу с подносом. Пришлось набраться терпения и гадать, не случилось ли чего.

Наконец он пришел, и в первую минуту Розамонд показалось, что все беды мира обрушились на плечи мужа. Когда же он увидел ее, его лицо просветлело. Розамонд не двигалась, маня его взглядом. Роджер шагнул к очагу и коснулся сначала ее волос, золотых в отблеске пламени, потом зеленого камня.

— Ты так прекрасна, что у меня дух захватывает.

— Прости за прошлую ночь. Гриффин сказал, ты не остался на праздник. Роджер, я стараюсь поверить в тебя…

Роджер едва сдержал тяжелый вздох. Она выбрала не тот день!

— Не воображай меня святым, Розамонд, потому что перед тобой дьявол!

— Я приказала принести ужин.

Роджер с трудом выдавил улыбку.

— Ты хорошая жена… утоляешь все мои аппетиты…

Он коснулся ее губ губами и, когда она приникла к нему, крепко поцеловал.

Они сели у очага, поставив перед собой огромный поднос. Подняв серебряные крышки, Роджер принялся за пирог с голубями, жареную оленину и йоркширский пудинг. Когда он потянулся к артишокам, Розамонд рассмеялась:

— Я думала, что-то неладно, но, судя по тому, как ты голоден, видно, ошиблась.

— Ты чересчур проницательна, любовь моя. Я ем только потому, что у меня крошки не было во рту со вчерашнего дня. Артишоки — хорошие афродизьяки, — поддразнил он. — Не желаешь попробовать?

Она взглянула на него сквозь полуопущенные ресницы:

— Как насчет вина?

И без того возбужденный, Роджер ощутил, что его плоть напряглась, когда он вспомнил о том, как она умащивала вином соски.

— Вино не афродизьяк, оно просто притупляет сознание, согревает кровь и заставляет забыть о скромности, — сказал он.

— Я не знала, что таково действие вина… думала, это ты так умело меня соблазняешь.

— А я не знал, что ты способна так ловко льстить! Снова пытаешься меня соблазнить?

Розамонд покачала головой:

— Нет, мне нравится, когда это делаешь ты…

Он обжег ее страстным взглядом. Глаза его скользнули к ее груди, и Розамонд заметила, как его губы сжались.

Она ощутила, как внизу живота запылал огонь. Род вытер руки салфеткой и обошел вокруг стола, и она задрожала, зная, что муж сейчас коснется ее.

Он приподнял ее и опустился на стул, так что она оказалась у него на коленях, жар его твердых бедер начал проникать через тонкую ткань платья.

Его нетерпеливые пальцы скользнули под юбку и погладили белоснежную кожу.

— У кого самые длинные, самые красивые ноги в мире? — прошептал Род.

— У меня, — застенчиво пробормотала Розамонд.

— А у кого между стройными ножками спрятан золотой клад?

— У меня, — выдохнула она, когда он накрыл ладонью ее холмик.

— А кто отыщет это сокровище? — поддразнил он.

— Оно зарыто глубоко и достанется только самому храброму. — Сунув руки под его камзол, чтобы погладить грудь, она нащупала пергамент. — Неудивительно, что ты нашел его сразу: у тебя есть карта, дьявол ты этакий!

Род мысленно проклял себя. Он совсем забыл о письме! Розамонд развернула записку и с радостной улыбкой стала читать.

— Ты был в Дарем-Хаусе? Спасибо, Род, ты такой заботливый. Все время думаешь обо мне.

О, как она ошибалась! В его мыслях царили обман, двуличие, хитрость… хорошо, что он в .совершенстве постиг искусство притворства!

Роджер взял записку и небрежно положил на поднос.

— Не пытайся отвлечь меня от грешных мыслей!

— Я не сдамся без борьбы, — прошептала она.

— Подобные обещания лишь разжигают мой пыл, — хрипловато засмеялся он, готовый предаваться любовным играм хоть всю ночь.

Он спустил Розамонд на пол, поставил туда же поднос и медленно снял камзол и рубашку. Потом стащил с жены платье, посадил ее на стол и устроился между ее шелковистыми бедрами.

— Род!

Род отстегнул гульфик, и его распаленная плоть восстала во всем великолепии.

— Подходящее прозвище, не так ли? — Он запустил пальцы в ее волосы и завладел губами. — Какой сладостный аромат…

— А от тебя пахнет сандаловым деревом и… жеребцом, что возбуждает куда сильнее любых артишоков.

— Я провел в седле почти весь день.

— Бедный Род, сумеешь выдержать последнюю скачку?

Он одарил ее широкой улыбкой.

— Если я помогу тебе взобраться на рыбака, можешь погонять меня хоть до утра.

— Когда-то я заявила, что непокорные молодые жеребцы нуждаются в хлысте. Не боитесь меня, господин?

— Боюсь. Боюсь, что потеряю разум, сердце и душу, зачарованный твоим колдовством.

— Я жажду твоей силы и власти, а не сердца, господин.

— Не стоит недооценивать меня, Розамонд. Боюсь, ты совершаешь ошибку.

Она провела пальцами по заросшему щетиной лицу мужа и, к своему удивлению, поняла, что даже сейчас находит его неотразимо привлекательным.

Подведя руки под ее мягкую попку, Род насадил Розамонд на свой жаждущий клинок.

— Держись, красавица, — пробормотал он и почувствовал, как она сжимает его плечи, пока он медленно входит в ее тесные обжигающие ножны. Род замер в ожидании ее первого толчка.

Но стоило Розамонд начать двигаться, как Род, не вынеся пытки, стал врываться в нее яростными неистовыми выпадами. Чувственное исступление нарастало с такой силой, поцелуи были так сладострастны, что оба достигли вершины гораздо раньше, чем им того хотелось. Розамонд бессильно рухнула на Рода, обхватив его шею и прижавшись щекой к тому месту, где билось сердце.

Он, властно притянув ее к себе, поднял и понес к кровати. Когда Розамонд уже лежала на подушках, он рассыпал по белой ткани золотые волосы и долго смотрел на жену, дивясь ее красоте, страстности и беззащитности. Бедняжку глубоко ранит разрыв Эдуарда и Симона. Но что он мог поделать? Только любить ее.

И он любил Розамонд. Нежно, бережно, наслаждаясь и даря наслаждение ей.

Позже, когда Род заснул, так и не выпустив ее из объятий, Розамонд лежала и думала о своей замужней жизни. Все оказалось лучше, чем она ожидала. Она потихоньку привыкала к разлуке с семьей де Монфор и чувствовала себя сильнее и увереннее. Нужно ли благодарить за это сэра Роджера де Лейберна?

Розамонд улыбнулась. Вне всякого сомнения, именно он заставил ее почувствовать себя красивой и вселил веру в свои силы. Да, она все еще настороженно относится к мужу, но он делает все, чтобы завоевать ее доверие.

Новый год… новая жизнь… И Розамонд вдруг захотелось, чтобы их союз оказался счастливым.