Эмерелд закрыла глаза, опустошенная, измученная, не в силах поверить в истинность всего услышанного накануне. Это не может быть правдой: ни ложь о ее матери и Джозефе О'Туле, ни известие о помолвке.

Девушка погрузилась в спасительный сон, и ей приснилось, что она лежит на сахарно-белом песке в лучах солнечного света, под мягким морским бризом, играющим ее темными кудрями. Восхитительное чувство предвкушения поднимается в ней, ее переполняют радость, ожидание счастья, потому что она знает — скоро, очень скоро он придет к ней.

Она не открывала глаз, пока не ощутила трепетание, словно бабочка крылом прикоснулась к краешку ее губ. Девушка улыбнулась про себя и медленно подняла ресницы. Он стоял на коленях, пристально глядя на нее, в его темных стальных глазах плясали веселые искорки. Не опуская глаз, она медленно встала на колени рядом с ним.

Им не требовались слова, им хотелось только прикасаться друг к другу, и это желание было сродни голоду. В едином порыве их пальцы сомкнулись, побежали по щеке, по горлу, по плечу. Ладонь Эмерелд коснулась его сердца, и она ощутила биение под своими пальцами. Он был великолепным мужчиной. Он был ее ирландским принцем. Он наклонился, собираясь поцеловать ее, но, когда был уже совсем близко, прошептал:

— Я отдаю тебя Джозефу.

— Мне не нужна твоя шлюха, я хочу мою, я хочу Эмбер! — заявил Джозеф.

— Нет, нет, мы не шлюхи, — закричала Эмерелд. Она открыла глаза и уставилась в темноту. Сон! Ей снова приснился этот сон, но он тоже стал кошмаром. Уничтожен даже ее прекрасный сон!

Утром, едва солнце показалось па горизонте, Эмерелд вышла из дома. Ей не хотелось встречаться с матерью, ей неприятно было находиться с ней под одной крышей. Она стремилась остаться одна, спрятаться в святилище своей хрустальной пещеры.

Уильям Монтегью в своем ливерпульском офисе проверял копии денежных поступлений из Ирландии. Кроме бухгалтерских книг, над которыми он разрешил поработать Джеку, у партнера О'Тула существовала своя собственная отчетность. Он не настолько глуп, чтобы делиться всеми своими неправедными заработками с братцем. Пусть у графа Сэндвичского желаемый титул, но зато у него самого ум и изобретательность.

Он не станет жалеть о том, что уезжает из Ливерпуля. Это самый грязный порт Англии, даже бордели здесь второсортные. Монтегью отметил доход внизу страницы и закрыл гроссбух. Прежде чем он сможет отправиться в Лондон, ему необходимо закончить одно дело. А именно — собрать налоги с Ирландии. Короткое путешествие в Дублинский замок, и Уильям сможет забрать свою семью с Англси.

Его отягощенные мешками глаза нахмурились, когда он вспомнил о Джозефе О'Туле и его новой шхуне. Они должны обязательно поладить с этим парнем. Шеймус отказался предоставить одно из своих судов для перевозки рабов, но его сына будет легче убедить. Монтегью решил прощупать почву, когда Джозеф приедет в Лондон. Одно известно точно — как только старый Фитцжеральд умрет и Джозеф получит титул, золото больше не будут пускать на ветер ради дела освобождения Ирландии, или он вообще ничего не понимает.

В голове Монтегью забрезжила идея. Он налил себе стаканчик дымчатого ирландского виски, обдумывая проблему со всех возможных сторон. Уильям отхлебнул глоток, и улыбка обнажила его желтые зубы. Возможно, он знает способ сократить время, которое потребуется Джозефу для приобретения титула!

Прошла уже неделя с последней встречи Джозефа и Эмбер, и воздержание плохо сказывалось на его настроении. За завтраком Шеймус наконец выплеснул свое раздражение на сына.

— У тебя всю неделю не рот, а рваный карман, — обвинил его отец. — Как насчет того, чтобы забрать сегодня груз?

— Я отправляюсь в Дублин за новой одеждой. Я не могу ехать в Лондон в лохмотьях и рванье.

В разговор вступил Шон:

— Если речь идет о боеприпасах на Англси, я их заберу.

— Англси? — живо переспросил его брат. — Я сделаю это.

— Будет лучше, если туда поплыву я, — возразил Шон.

Шеймус спрятал улыбку:

— Пусть Джозеф отправляется. Ему хочется увидеться с девчонкой Монтегью.

От лица Джозефа отлила кровь. Его темно-синие глаза уставились на брата. «Ради всего святого, ведь ты же не предал меня?»

Шон быстро вмешался:

— Он имеет в виду Эмерелд.

— Кто такая Эмерелд? — озадаченно поинтересовался Джозеф.

Ему ответил отец:

— Девица, с которой ты плавал па шхуне, дочка Монтегью. Он предлагает вам обручиться.

— Дочка? — недоумевал Джозеф.

— Обручиться? — задал вопрос Шон.

— Вы что, так нализались на празднике, что ничего не помните? — спросил Шеймус, поднимаясь. Он подозревал, что его сыновья, как обычно, пытаются над ним подшутить. — Решайте сами, кто отправится на Англси, а меня ждет работа.

Братья недоуменно уставились друг па друга.

— Монтегью хочет, чтобы я обручился с его дочерью? — недоверчиво спросил Джозеф.

— Только через мой труп! — горячо возразил Шон.

— Тогда все устраивается, — решил Джозеф. — Я отправлюсь на Англси. Я должен рассказать Эмбер, что пытается сделать эта старая свинья.

Шону нечего было возразить. Он знал, что к концу недели Монтегью должен вернуться в столицу, и чем раньше Эмбер окажется подальше от брата, тем лучше. Шон начал сомневаться в целесообразности поездки в столицу. Он обдумал свои чувства к Эмерелд. Странно, но он не испытывал никаких собственнических чувств по отношению к этой невинной юной девушке до тех пор, пока не забеспокоился по поводу предполагаемой помолвки между нею и его братом.

Шон спросил себя: а что же, собственно, он к ней чувствует? Он вспомнил их первую встречу, когда ее вид поверг его в состояние транса. А когда Эмерелд заговорила, то обнаружила богатое воображение и живой ум. В ее речи слышались все модные веяния. Шона поразило чувство собственника по отношению к ней. Потом он вспомнил, как на празднике девушка дала ему пощечину. В его глазах зажглось удивление. Парень потер щеку, все еще ощущая удар ее ручки. Вероятно, мужчине не забыть первую женщину, ударившую его.

В то время как Джозеф О'Тул плыл к Англси, чтобы предупредить Эмбер о планах ее мужа, Уильяма Монтегью со всей помпой и церемониями принимал в Дублинском замке сэр Ричард Хирон, официальный представитель Англии, назначенный помощником первого секретаря Ирландии лорда Кэстлрига.

Когда дело по сбору денег было закончено, Монтегью попросил лорда Кэстлрига о личной аудиенции. В данный момент этого человека, в чьи обязанности входило править Ирландией и поддерживать мир, очень волновали беспорядки. Восстание вспыхнуло сразу в четырех графствах, и Кэстлриг послал английских солдат утихомирить бунтовщиков, пока Англия не получила широкомасштабного восстания по всей Ирландии.

Когда его провели в апартаменты лорда, Уильям не стал тратить время на пустые разговоры.

— Я располагаю информацией, которая может оказаться для вас бесценной, — сообщил он.

— И сколько стоят эти сведения, Монтегью? — цинично поинтересовался попавший в осаду первый секретарь.

Уильям выглядел оскорбленным.

— Ни одного пенни, милорд. Моя верность Англии и мой долг перед ней заставляют меня сообщить вам то, что мне известно.

— Тогда говорите, Монтегью. Беспорядки нарастают с каждой минутой. Восстание распространяется из Белфаста на севере и доходит до Корка на юге.

— У меня есть сведения о том, кто такой на самом деле капитан Лунный Свет.

— Капитан Лунный Свет! — взорвался Кэстлриг. — Да тут десятки таких предателей, вооружающих крестьян и подбивающих их на измену!

— Нисколько в этом не сомневаюсь, милорд. Но если вам удастся поймать одного из них, разве не просто будет узнать от него имена остальных?

— Вы удивились бы, если бы узнали, как крепко держат ирландцы язык за зубами и хранят верность своему клану, Монтегью. Они держат себя в узде, разрази их Господь! Но скажите же мне, кто этот капитан Лунный Свет?

— Так как я вынужден назвать вам имя знатного и могущественного человека, обо мне никто не должен узнать.

— Даю вам слово, — пообещал Кэстлриг.

Двое вооруженных стражников из Дублинского замка отнесли сейф на борт «Ласточки». Как только маленькое судно покинуло Дублинскую гавань, Уильям почувствовал себя настоящим патриотом. После всех этих мелких злоупотреблений он все-таки помог своей стране. Тот факт, что при этом он помогал и самому себе, наполнил его удовлетворением. Ничто на земле не сравнится с ощущением, что ты на вершине и контролируешь действия Судьбы, а она при этом тебе улыбается.

Эмбер удерживала Джозефа на расстоянии вытянутой руки.

— Тебе не следовало приходить сегодня. Это ошибка, Джозеф. Мы должны прекратить наши встречи.

— Перестань, Эмбер. — Юноша отпустил ее руки и взял женщину за плечи. — Я ничего подобного раньше не испытывал. Я же не могу открывать и закрывать свои чувства, словно кран!

Но между ними витала тень Эмерелд.

— Я гожусь тебе в матери, Джозеф, — печально произнесла Эмбер.

— Тебе едва за тридцать. Господи, ты молодая и живая, а замужем за стариком!

— Должно быть, Эмерелд узнала о нас, когда гостила в Грейстоунсе. Она смотрит на меня с отвращением. Дочь не желает даже оставаться со мной под одной крышей, уходит из дома на заре и не возвращается до сумерек.

— Я даже не представляю, как она выглядит, Эмбер. Смешно говорить о нашей помолвке.

— Я говорила мужу, что дочка еще слишком молода. Эмерелд пойдет в школу, как только мы вернемся в Лондон. Наши сундуки уложены. Завтра мы уезжаем, Джозеф.

— Я приеду в столицу. — Его голос звучал неумолимо. Эмбер печально посмотрела в его синие глаза. Этого не может быть. Ей нужно заманить его в постель и использовать власть своего тела, чтобы заставить его согласиться с ее решением.

Эмбер не учла силу убеждения Джозефа. Их свидание было таким спешным, омраченным горьким осознанием, что это, может быть, их последняя встреча. Они обнимались, шептали друг другу нежные слова, давали обещания, клятвы в неумирающей любви и наконец расстались.

Эмбер, наполненная восхитительной ленью после слишком бурного свидания, дремала, наслаждаясь теплым днем. Джозеф не спал, глядя на мирно раскинувшуюся рядом с ним женщину. Он не осмеливался спать. Он знал, что его команда уже погрузила оружие, и беспокоился о том, как провезти его мимо таможни в частную гавань Грейстоунса.

Когда сине-золотая «Сера-2» выходила из Минэй-Стрейт, Уильям Монтегью прогуливался по палубе «Ласточки» и мурлыкал себе под нос веселую мелодию. Судно почти уже миновало Англси, когда ему в голову пришла приятная мысль. Зачем ждать завтрашнего дня, чтобы забрать семью? Он может провести ночь с Эмбер, а утром закрыть летний дом. Чем дальше они окажутся от Ирландии в тот момент, когда будет подписан ордер на арест, тем меньше подозрений будет у Шеймуса.

Монтегью отдал приказ взять курс на юг. «Ласточка» обогнула мыс Пенмон, проплыла мимо скалистого Бомарис-Кастл и вошла в Минэй-Стрейт с востока. Уильям заметил шхуну Джозефа О 'Тула, идущую под парусами, и понял, что тот забирал остатки вооружения. Когда он сошел на берег и стал взбираться вверх по ступенькам вырубленной в скале лестницы, ведущей к дому, его окружила тишина. Монтегью заметил, что в особняке нет никакого движения. Казалось, что все уехали. Возможно, Эмбер уже рассчитала слуг перед завтрашним отъездом.

В комнатах нижнего этажа и в самом деле никого не оказалось. В вестибюле громоздились сундуки и чемоданы. Его шаги эхом отдавались под высокими сводами. Взгляд Уильяма упал на фиолетовое шелковое платье, валявшееся на ступеньках. Он быстро поднялся по лестнице наверх.

Едва Монтегью зашел в комнату, как его ноздрей коснулся мускусный запах секса, который невозможно ни с чем спутать. Парализованный ужасным предчувствием, он подошел к кровати. Обнаженное пышное тело Эмбер было все еще расслабленным от пресыщения, все еще жарким от страсти и влажным от напряжения.

Эмбер шевельнулась в своем сне без сновидений. Просыпаясь, она потянулась обнаженными ногами по смятой простыне, ее губы слегка изогнулись.

— Джозеф? — пробормотала она.

Монтегью услышал имя, произнесенное женой, и все встало на свои места. Лицо Уильяма исказилось от ярости, все его так тщательно продуманные планы рухнули. Эта презренная ирландская шлюха разрушила его жизнь! Она не только украсила его голову рогами, но еще и развлекалась с мужчиной, которого он выбрал в мужья своей дочери. А он еще придумал интригу, чтобы сделать этого парня графом Килдэрским! Как будто ирландцы составили заговор против него. Он был проклят в тот самый момент, когда его взгляд упал на Эмбер Фитцжеральд!

Кровавая пелена жгучей ненависти заволокла его взор, а ярость помрачила сознание. Уильям схватил жену за шею и ткнул лицом в сперму, которую ее любовник оставил на простыне.

— Ты, грязная ирландская потаскуха, трахаешься с такой же ирландской свиньей в моей постели! Я убью тебя! — завопил он.

Монтегью подскочил к комоду, стоявшему в спальне, и схватил свой всегда лежащий наготове хлыст для верховой езды. Страх в глазах Эмбер только подстегнул его желание наказать ее за предательство. Он набросился на нее со звериной жестокостью, получая извращенное удовольствие от ее пронзительных криков. Когда Эмбер попыталась прикрыть руками грудь, муж ударил ее по лицу. Ее ладони взлетели, чтобы прикрыть голову, а Уильям снова и снова хлестал ее тело.

Эмбср скатилась с кровати на пол, но и там ей не было спасения от его сумасшедшей ярости. Когда Монтегью начал бить ее ногами, вопли жены превратились в стоны. Наконец она замолчала, потеряв сознание.

— Отправляйся обратно домой, в Ирландию. Ты никогда больше не увидишь детей. — Монтегью еще раз сильно ударил ее ногой, плюнул на безжизненное тело и вышел из спальни. Потом достал из кармана ключи и запер дверь.

Но ему требовалось до конца излить свою ярость.

— Джон! — заорал Уильям во всю мощь своих легких. — Эмерелд! — рявкнул он и громко выругался, потому что не знал, где они. Его выводило из себя, что он не смог уследить за женой. В итоге вся его семья оказалась без контроля. Монтегью поклялся, что немедленно исправит эту ситуацию. Он вышел на улицу и стал звать сына и дочь. Его голоса невозможно было ослушаться.

В глубине хрустальной пещеры Эмерелд слышала, что ее зовут. В голосе отца она уловила дурное предзнаменование. Он был полон ярости, и девушка знала, что кому-то придется принять на себя его гнев. Она вдруг испугалась. Утром Эмерелд увидела на горизонте шхуну Джозефа О'Тула и ушла от дома как можно дальше. Ее все еще мучил гнев из-за распутного поведения матери. Но теперь негодование уступило место страху.

Отец не должен был вернуться раньше завтрашнего дня. А что, если он застал мать в объятиях молодого О'Тула? Эмерелд подобрала полотенце и неторопливо пошла к дому. Ее сердце билось так сильно, что почти оглушало ее. Когда перед глазами появилась пристань, у нее отлегло от сердца, потому что шхуны Джозефа там не было и на волнах покачивался только корабль отца.

Уильям Монтегью заметил дочь, прежде чем она увидела его. Он не мог поверить своим глазам. Ну и вид. Тело Эмерелд прикрывала только намокшая рубашка, демонстрируя ее прелести всему свету. Влажные пряди длинных черных волос прикрывали спину, а ноги оставались совершенно голыми. Она выглядела как отродье лудильщика… Эта девчонка настоящая ирландка!

Эмерелд увидела, что отец направляется к ней, потрясая своим хлыстом для верховой езды, его лицо побагровело от гнева. Когда он поднял хлыст, ноги девушки приросли к тропинке.

— Немедленно в дом! Оденься сейчас же! Бесстыжая! Это в таком виде тебе разрешали бродить по острову? — Разъяренный неподвижностью дочери, он завопил: — Быстро! Ты меня слышишь, девчонка?

Его вопль заставил ее сдвинуться с места. Когда она пробегала мимо него по дорожке, он огрел ее по голым ногам. Эмерелд подавила крик и бросилась к дому, ее переполнял ужас. Она взбежала наверх в свою комнату, прекрасно зная, что и там ей не спрятаться от отца и его страшной ярости. Она услышала его неумолимо приближающиеся шаги, но вдруг страх за мать стал сильнее, чем страх за саму себя. Эмерелд быстро натянула сухую нижнюю юбку и платье. Руки не слушались, словно их парализовало. Когда грозная фигура отца заполнила дверной проем, она подавила крик ужаса и прошептала:

— Где мама?

Эмерелд оцепенела, увидев, как Уильяма Монтегью своди судорога безудержного гнева.

— Не сметь больше никогда произносить ее имя! Вавилонская блудница уехала! Сбежала со своим грязным ирландским любовником! Для меня она умерла! Отправляйся на корабль, мы немедленно уезжаем.

— Г-где Джонни? — осмелилась она спросить.

— Я его найду!

Когда Монтегью, шатаясь, вышел из комнаты и Эмерелд услышала, как он спускается по лестнице, она упала на кровать. Отец узнал о ее матери и Джозефе О'Туле! Что же случилось в доме, пока она пряталась в своей хрустальной пещере? Конечно же, мать никогда бы не оставила ее и Джонни, ведь она их так любила!

Эмерелд тихонько заплакала. «Это из-за меня она ушла. Я не подходила к ней, смотрела на нее с отвращением. Она решила, что я больше не люблю ее». Но как могла ее мать сбежать с О'Тулом? Как могла предпочесть его своим детям?

С сильно бьющимся сердцем девушка прокралась из своей комнаты по лестнице наверх к материнской спальне, расположенной в другом крыле. Она повернула ручку и обнаружила, что дверь заперта.

— Мама! — тихонько позвала дочь, прижавшись губами к двери.

Но в ответ не донеслось ни звука. Неужели отец убил ее? Эмерелд встала на колени и, посмотрев в замочную скважину, ничего не увидела, кроме смятой, неубранной постели. Она медленно поднялась на ноги. Нет, никого. Эмерелд с трудом поверила в это, но, видимо, ее отец в приступе ярости сказал правду.

Она услышала шум внизу и тихонько вернулась к себе. Эмерелд собрала свои вещи и сложила их в маленький плетеный сундучок, потом приподняла платье, чтобы осмотреть красные рубцы на ногах, оставленные отцовским хлыстом. Они вздулись и отекли. Ее мать знала, какую траву приложить, чтобы прошла боль, только не утихнет боль от того, что матери нет рядом.

Эмерелд натянула на ноги чулки, надела туфли и бросила взгляд в зеркало. Ее вьющиеся от природы волосы почти высохли, закрутившись в сотни тоненьких спиралей. Она в последний раз оглядела свою комнату. Девушка была счастлива здесь, наслаждаясь свободой, песчаными пляжами, морем и солнцем. Счастлива до того рокового дня, когда отправилась в Ирландию. В тот день ее мир рухнул. «Буль ты проклята, мать, будь проклята за то, что ты ирландка!»

Эмерелд отнесла свой сундучок вниз и увидела матросов с «Ласточки», переносящих ящики из холла вниз на корабль. Когда она услышала голос отца, громко бранящего Джонни по пути и конюшен, будто ледяная рука сдавила ей горло. Увидев брата, девушка испугалась. На его лице багровели следы отцовского хлыста, содравшего кожу на скуле. Он смертельно побледнел, и Эмерелд подумала, что юноша вот-вот упадет в обморок.

— Эмерелд, — хрипло позвал он, увидев сестру.

— Ты больше никогда не будешь называть сестру этим дурацким именем! Вульгарная ирландская мода! Не хочу этого слышать, понятно? С этой минуты ее зовут Эмма, это достойное английское имя! — Монтегью с отвращением взглянул на дочь. — Прикрой свои ужасные ирландские волосы!

— Ой, Джонни, у тебя кровь, — прошептала она.

— Его зовут Джон. Я сделаю из него мужчину, или он умрет. — Глаза Уильяма опасно посуровели. — Если я узнаю, что вы были в сговоре с этой ирландской шлюхой, вашей матерью, и помогали ей обманывать меня, я убью вас обоих!

Желудок Эммы болезненно сжался, когда она услышала такие слова о матери. «Господи, мама, зачем ты это сделала? Почему ты предала нас? Как ты могла сбежать с парнем, который тебе в сыновья годится?»

— Отправляйтесь на «Ласточку»! Мне невыносимо видеть вас обоих. С этого дня я вытравлю из вас все ирландское до последней капли. Я выдавлю это, если понадобится!