Табризия чувствовала твердую руку Париса на своей талии, когда он подталкивал ее по лестнице из часовни к главному входу в Дэнмарк-Хаус. Как только они вышли на улицу, подкатила карета, и девушка увидела, что на месте кучера сидит не кто иной, как Джаспер, а ее сундук крепко привязан сбоку. Она бросила на Джаспера такой обвиняющий, такой испепеляющий взгляд, что тот съежился и отвернулся. Парис заметил этот молчаливый обмен любезностями и объяснил:

— Джаспер — человек из моего клана, и он предан только Кокбернам.

Она вспыхнула.

— Я — Кокберн! Мой отец поручил ему меня защищать!

— До тех пор, пока ты не обвенчалась. А после этого защищать тебя — обязанность мужа.

И в его ядовитой усмешке содержался намек на то, чего она как раз и ожидала. Он подхватил ее на руки, подсадил в карету, потом вскочил сам. Она попыталась отодвинуться, но было поздно — всей своей тяжестью он уселся ей на юбку. Табризии ничего не оставалось, как сидеть бок о бок с ним. Их бедра соприкасались, Табризия чувствовала тепло, исходящее от его сильного тела.

Она опустила голову, крепко сжала маленькие руки, и тут ее взгляд упал на кольцо. Она отвела глаза, и Парис ехидно засмеялся над ее попытками не обращать внимания на обручальный подарок.

— Тебе, наверное, будет приятно узнать, что я отправил Магнусу записку, сообщил о наших планах и попросил не беспокоиться за тебя.

— Наших планах! — воскликнула она негодующе. — Ты имеешь в виду — твоих планах! Тебе бы стоило опасаться гнева моего отца!

Табризия снова услышала его издевательский смех.

— Магнус воспримет все как свершившийся факт

— А хватит ли у тебя мужества сообщить Патрику о своих планах насчет меня? — с вызовом спросила она, и ее жгучий взгляд полоснул Париса ненавистью.

При упоминании имени соперника безумная ревность сотрясла все его существо.

— Ему сообщили, — ответил Парис. Он ничего не сказал Табризии об их встрече и о тех десяти тысячах фунтов стерлингов, которые он заплатил Патрику Стюарту, чтобы жених отказался от притязаний на невесту. Но он никогда не расскажет ей об этом, чтобы не ранить ее слишком глубоко.

Карета резко остановилась, и его рука нечаянно коснулась ее груди. Табризия густо покраснела и съежилась. Он выругался про себя и вышел. Потом, обойдя карету, вернулся к ней, чтобы помочь, но она прошипела:

— Не прикасайся ко мне!

Он не обратил внимания на ее слова. Сильные руки Вынули ее из кареты и поставили на землю. Она удовлетворенно заметила — Разбойник слышал ее шипение, вон как его челюсти стиснулись от злости!

Они оказались у причала, неподалеку на якоре стояли суда. Табризия вдруг подумала о том, что ждет ее впереди Пока гнев затмевал страх перед будущим, но она твердо знала, что придет время, они останутся наедине в каюте. Эта мысль заставила ее вздрогнуть. Парис заметил это и еще плотнее закутал Табризию в меха, прежде чем повести по трапу на «Морскую колдунью».

Темная фигура на палубе произнесла:

— Осталось полчаса до прилива, капитан.

— Это достаточно долго, — пробормотал ей в ухо Парис.

Он закрыл за собой дверь каюты и зажег лампы, осветившие все вокруг розовым сиянием. Табризия с вызовом вскинула голову.

— Достаточно долго для чего?

Парис смотрел на нее, не мигая, холодными зелеными глазами.

— Достаточно долго для того, чтобы привести закон в действие, мадам. — Его тихий голос звучал более угрожающе, чем если бы он кричал — У тебя будет немного времени подготовиться, пока я выведу «Морскую колдунью» из устья Темзы в океан, но вернувшись, я скреплю наш брак. И как следует — Его взгляд замер на груди Табризии. — Уж в этот раз я отмечу тебя своей печатью, а потом можешь наслаждаться одиночеством.

Парис гипнотически посмотрел ей в глаза. Он не оставит никаких лазеек, эта ночь исключит любые случайности, их брак нельзя будет аннулировать ни при какой погоде! То, что Табризия могла предпочесть ему другого мужчину, вызывало у Париса Кокберна такую боль в душе, что он чувствовал настоятельную, сводящую с ума потребность уязвить жену.

— Не беспокойся, после сегодняшней ночи я поищу удовольствия в других местах Предпочитаю, знаешь ли, иметь не одну, а много женщин Люблю разнообразие. Стоит по

— вести бровью — и они кинутся ко мне наперегонки.

— Единственное, о чем я тебя прошу, — оставить меня в покое, — с трудом проговорила Табризия

— Я оставлю тебя в покое при одном условии. Когда мы приедем домой, ты ни словом, ни взглядом не дашь членам семьи или слугам понять, что между нами что-то не так Я не желаю становиться посмешищем! При них ты будешь играть роль любящей и преданной жены Как мы относимся друг к другу за запертыми дверями нашей спальни, никого, кроме нас, не должно касаться. Побереги свой Гнев, пока мы не останемся одни. Это все, чего я требую.

Парис повернулся на каблуках и оставил ее переваривать услышанное.

Ноги больше не держали Табризию, она повалилась на кровать, пытаясь разобраться в своих мыслях и чувствах. Итак, они муж и жена. И заклятые враги. Каждый готов довести другого до сумасшествия — а как иначе понимать последнее условие Париса? Может ли она оставаться в здравом уме, постоянно притворяясь? Табризия побледнела. Впереди ее еще ожидала ночь, которую нужно пережить. Так с какой стати она сейчас волнуется о том, что будет в Кокбернспэте? В дверь постучали, и она резко вздрогнула. Один из людей Париса — Табризия его не узнала — молча внес ее сундук и тотчас вышел. Табризия повесила соболью накидку и опустилась на колени перед сундуком. Дрожащими пальцами она расстегнула ремни, вынула туалетные принадлежности и направилась к красивому черно-красному лакированному шкафу в углу. Из зеркала на нее смотрели огромные испуганные глаза. На голове все еще была корона. Табризия усмехнулась — какая неуместная здесь вещь! Она медленно подняла внезапно отяжелевшие руки и сняла ее.

Нетвердыми руками она налила в тазик воды — освежить пылающие щеки и лоб. Потом принялась расчесывать волосы, от сырости и влаги завившиеся в крутые колечки. Проделав это, девушка села, сложив руки на коленях, в ожидании Разбойника. Она даже не пыталась раздеться. Нет уж, она и пальцем не шевельнет помочь ему, пусть сам осуществляет свои права. Она знала, чем все кончится, кто победит, но решила сопротивляться и бороться до конца. Минуты тянулись, нервы были так напряжены, что казалось, вот-вот лопнут. Желая успокоиться, Табризия осмотрела каюту. Панели красного дерева блестели в свете фонарей, отражавшихся в зеркальной полировке. Под ногами лежал толстый восточный ковер, угли в двух медных жаровнях согревали каюту. Табризия взглянула на постель и поразилась контрасту: ее белое свадебное платье на черном атласном покрывале! В каюте густо пахло сандалом, и этот запах в ее восприятии был связан с Парисом.

Вдруг она услышала его твердые шаги, и паника охватила ее с новой силой. Он открыл дверь, вошел в каюту. Она гордо вздернула подбородок и смело посмотрела ему в глаза. Быстрый взгляд Париса не упустил ни единой детали, отметил даже то, что из одежды она сняла только корону.

— Королева моей души! — насмешливо протянул он.

Бледные аметистовые глаза потемнели до фиолетового цвета, но она с вызовом продолжала смотреть на него.

Засмеявшись, Парис стал раздеваться. Табризия оказалась в ловушке, куда сама себя загнала. Что делать? Так и продолжать смотреть на него с вызовом или опустить глаза в знак капитуляции? Она упрямо смотрела на Париса, а он тем временем снял камзол, затем белую рубашку, обнажив мускулистую грудь, покрытую темным золотом волос. Зубы блеснули из бороды в улыбке, когда он снял пояс и отложил в сторону смертоносное оружие, которое всегда носил при себе. Не останавливаясь ни на секунду, он скинул лакированные черные ботинки, брюки и стянул трусы. Ее тяжелые ресницы быстро опустились, а он бессердечно рассмеялся над ней.

— Невеста должна быть скромной. Насмешка Париса уколола ее, и она снова с вызовом подняла глаза. Он стоял совершенно голый, и она густо покраснела.

— Ты, конечно, сильнее меня, но я не сдамся без борьбы.

Он посмотрел на нее спокойно и иронически.

— Как хочешь. У нас впереди вся ночь.

Когда он двинулся к ней, она рванулась и перебежала через каюту. Губы его скривились в презрительной улыбке. Он загнал ее в угол, протянул руку и схватил. Табризия набросилась на него с кулаками, шипя и плюясь, как дикая кошка. Очень быстро, без всякого труда он завел ей руки за спину и прижал ее к своему мощному телу. Другой рукой он стягивал с нее платье. Пуговицы с треском оторвались и рассыпались по полу.

Взгляд Париса прожигал ее насквозь, платье трещало по всем швам, его выдранные куски падали на пол. Она сумела еще раз увернуться, но его глаза преследовали ее, Пожирая каждый дюйм обнажившейся плоти. Он раздел ее до белого шелкового нижнего белья. Табризия задохнулась, рыдание вырвалось из горла, глаза в ужасе расширились, когда она увидела его желание — такое явное, такое сильное и мощное, что девушку охватила паника. В этот миг Парис снова поймал ее. Его рука сжала грудь Табризии, округлившуюся под мягким белым шелком, затем рванула легкую ткань, и Табризия оказалась голой.

Без всяких церемоний Парис поднял легкое сопротивляющееся тело, перекинул через плечо и понес к кровати. Он швырнул ее прямо на покрывало и повалился сверху, прижав мощным телом и лишая сил. Табризия задыхалась и дрожала, сердце дико билось, а Парис дышал ровно, как обычно, и продолжал держать ее под собой, ожидая, когда руки и ноги девушки перестанут напрасно дергаться. Наконец силы Табризии иссякли, она успокоилась и затихла. Потом отвернулась от него и закрыла глаза.

— Мадам, вы так предсказуемы, — усмехнулся Парис. — Сначала деретесь со мной, как дикая кошка, а сейчас, когда вас силы покинули, лежите, точно холодный кусок мрамора.

Он посмотрел на ее белые руки и горящие пряди растрепанных волос на черном атласе покрывала: никогда в жизни он не видел ничего прекраснее. Перевернув свою добычу, он легонько шлепнул по ягодицам. — В постель!

Табризия не шевельнулась, и ему пришлось сдернуть покрывало и бросить ее на постель. Табризия отвернулась, напряженная и встревоженная.

Он улыбнулся, придвинулся к ней, прижался к ее спине. Неужели она не понимает, что такая поза делает ее еще более уязвимой? Его рукам открывается полная свобода! Парис обнял Табризию и одной рукой стал гладить шелковистые груди, а другая проникла между ее ног.

Табризия напряглась. Всякий раз, когда его рука касалась самых интимных мест, она непроизвольно дергалась и ягодицами касалась кончика его напряженной плоти, доставляя ему неописуемое наслаждение. Парис никак не мог остановиться. Она терпела, когда он играл с ее грудями, не

сопротивлялась, когда стал потирать и тихонько сжимать соски, уже сильно набухшие. Казалось, ее грудь чем-то переполнилась и пульсировала изнутри.

Она лежала, как кусок льда, но в груди началась адская боль, которая быстро спустилась к низу живота. Табризия никогда не испытывала подобных ощущений и даже отдаленно не представляла, что такое возможно. Парис повернул ее к себе и уткнулся лицом ей в грудь. Его горячий язык повторил то, что прежде делали пальцы, а мягкая борода ласкала кожу. Чувства Табризии пришли в небывалое смятение. А он целовал и целовал, где хотел. Она чувствовала, как ручейки огня потекли там, где только что касались его губы. Они спускались все ниже. До ушей Табризии, как сквозь вату, донесся его смех — он ощутил трепет ее тела от своих поцелуев.

Парис поднял ее на себя. Мягкие круглые груди расплющились о его твердую грудь, плоский живот распростерся на его животе, таком твердом, а жаждущая плоть оказалась между ее ног. Он попытался войти в нее, положил руки на ягодицы Табризии и нежно сжал, их интимные места коснулись друг друга, оба дрожали от желания.

Губы Табризии заныли, и только его поцелуй мог успокоить ее томление. Ей стало стыдно — она нестерпимо жаждала его поцелуя. Что она за распутница, думала Табризия, кусая губы, чтобы не закричать.

Парис перевернул ее лицом вниз и сел верхом. Его губы обжигали ей плечи, спину, поясницу, добрались до упругих круглых ягодиц. Она не знала, сколько еще сможет выдержать без стонов, которые выдали бы ее истинные ощущения. Он снова повернул ее лицом вверх, и она радостно принимала самые дерзкие его поцелуи. Он нырнул головой между ног Табризии и глубоко проник языком внутрь, доводя ее возбуждение до крайности. Внезапно она вскочила, прижалась к нему и закричала:

— Парис!

Он положил ее на подушки, проверил, готова ли она, и сильным рывком вошел. Табризия вскрикнула от боли, когда он попытался проникнуть глубже. Парис прихватил губами ее сосок и слегка прошелся по нему языком, отвлекая внимание. Она вновь ощутила прилив желания. Парис осторожно входил все дальше, потом приподнялся и приготовился к новому удару. На этот раз ей показалось, что ее разорвет от переполненности его плотью. Он двигался медленно, доводя ее возбуждение до крайней точки, затем замирал и начинал все снова. Так продолжалось до тех пор, пока она не зарыдала, умоляя его… Когда в десятый раз Табризия достигла вершин страсти и он не остановился, а напротив, вошел в нее еще глубже, она выкрикнула его имя, повторяя его затем снова и снова. Собственное имя звенело у Париса в ушах, доставляя ему немыслимую радость. Ему показалось, что он вознесся на небеса и пребывает в раю. Безумное наслаждение охватило его от волос до кончиков пальцев: он освободился, он отдал ей всего себя… Парис удивлялся, почему никогда раньше ничего подобного он не испытывал ни с одной женщиной.

Он скатился с нее и лежал, перебирая в голове чрезвычайные события этого дня. Наконец он получил то, чего жаждало его сердце. Для полного счастья и гармонии недоставало одного, чтобы Табризия полюбила его.

Она свернулась клубочком и отвернулась к стене. Никакие слова любви не сопровождали этот акт мужского превосходства. Парис доказал: он может возбудить ее тело до такого состояния, что она станет умолять дать ей облегчение. Ее капитуляция, ее унижение были полными и абсолютными. На небе занялась алая заря, когда Табризия закрыла глаза и забылась коротким сном.

Проснулась она от ощущения, что кто-то ее качает. Она вскрикнула и, защищаясь, подняла руку. Но, окончательно придя в себя, увидела, что кровать рядом с ней пуста, в каюте никого. Черное атласное покрывало было холодным, как лед. Она поднялась, но едва ступила на пол, как он заходил под ногами ходуном, словно живой, и Табризия отлетела к другой стене каюты. По спине поползли мурашки. На четвереньках она устремилась к своему сундуку, но, прежде чем добралась до него и открыла, ее вырвало прямо на прекрасный восточный ковер. С несчастным видом Табризия подняла крышку сундука, вынула нижнее белье и теплый халат. С трудом одевшись, она поползла обратно к кровати, чтобы сесть и натянуть чулки. В дверь тихо постучали. Вошел молодой человек, принесший вчера ее сундук.

— Леди Кокберн, его светлость поручил мне проверить, все ли у вас в порядке. — Он заметил ее бледность и следы рвоты на ковре. — Я вижу, вам нехорошо, мадам. На море шторм, но на Атлантике в это время года всегда так. He пугайтесь, мадам. Лорд Кокберн нас проведет через шторм. Он выводил и не из такого. — Парень улыбнулся. — Я сейчас все уберу.

— О нет, я не могу вам это позволить, — слабо запротестовала Табризия.

— Да я привык, мадам. Сейчас принесу воды. Если вы послушаетесь моего совета, леди Кокберн, вам станет легче. Надо выпить немного вина и съесть сухих бисквитов. Замечательно помогает при морской болезни.

Очень скоро он вернулся и почистил ковер. Табризия закрыла глаза от отвращения при виде бокала вина и сухих бисквитов, но все же откусила и стала запивать маленькими глотками, следуя его настойчивым советам. И правда, она быстро почувствовала, что тошнота прошла. Молодой человек извинился, покидая ее.

— Сейчас на палубе нужна каждая пара рук, — сказал он.

В каюте было так холодно, что руки Табризии онемели. Она догадалась — жаровни погасли. Завернувшись в меховую накидку и сгорбившись, с несчастным видом сидела она на кровати. Через час дверь каюты распахнулась, и вошел Парис. Он промок насквозь, никогда раньше Табризия не видела его таким растрепанным. Их взгляды встретились. Вспомнив о прошедшей ночи, она подумала, что сейчас сгорит со стыда. Насмешливые глаза ощупывали ее тело знающим взглядом, полным вожделения. Не будь ей так плохо, она непременно влепила бы ему пощечину, стерла бы эту улыбку с его лица!

Парис проверил остывшие жаровни и вышел. Он вернулся с полным совком горящих углей и насыпал их вместо погасших. Потом поставил медный чайник и, не глядя больше на Табризию, стал снимать мокрую одежду. Он крепко растерся полотенцем и надел сухое белье. Чайник закипел, он налил большую порцию бренди в чашку и долил кипятка. Держа чашку в ладонях и согревая руки, он снова взглянул на нее. Тишина казалась слишком напряженной, и Табризия осмелилась спросить:

— Как долго продлится шторм, милорд?

— Парис пожал плечами

— Думаю, дня три

— А корабль в порядке? — испуганно вскинула она глаза.

На его лицо снова вернулась насмешливая улыбка.

— «Морская колдунья», как и любая женщина, хорошо слушается твердой руки.

— Негодяй! — выпалила Табризия со всей злостью, на которую была способна.

В ответ она услышала смех, похожий на орлиный клекот. Парис поднялся и вышел.

Табризия весь день провела одна, шторм не утихал За бортом корабля было так холодно, что жаровни не могли согреть каюту. Она встала с кровати и развесила одежду Париса сушиться Потом походила по каюте, согреваясь, убрала постель, подобрала остатки разорванной накануне одежды. Корабль качало вверх-вниз так сильно, что она испугалась. Шпангоуты скрипели и стонали, временами раздавался оглушительный треск, казалось вот-вот они пойдут ко дну. Табризию охватил ужас, когда она представила себя в ледяной купели моря. Ночь опустилась несколько часов назад, а Парис все не шел. Ей стало так страшно, что она не возражала даже против его общества, лишь бы не быть одной. Услышав наконец его шаги, она призвала на помощь весь свой гнев, чтобы под ним скрыть страх. Нельзя показать Парису, что она боится и дрожит, как ребенок. Едва он открыл дверь, Табризия закричала:

— В каюте холодно!

Лучше бы она прикусила язык! Парис был совершенно изможден, он промок до нитки, борода обледенела, под глазами обозначились темные круги.

Он посмотрел на Табризию так, будто не верил своим ушам.

— Ты единственная на этом корабле, кто не промок, мадам. Как ты осмеливаешься ныть из-за каких-то мелких неудобств?

Он вышел из каюты, хлопнув дверью, и она почувствовала себя самым эгоистичным созданием на земле. Скоро Парис принес еще совок углей и заполнил обе жаровни. Он стоял, грея руки, а она видела — он едва держится на ногах от усталости.

Парис подтянул низкую скамейку поближе к теплу, сел и стал раздеваться. Табризия принесла ему сухие полотенца и чашку бренди. Он растер ноги докрасна и вытянул их к теплу. Табризия заметила — глаза у него закрываются, но он потряс головой, прогоняя сон. Сделав пару больших глотков, Парис снова встал и оделся в сухое. Потом принес из шкафа овчинный жилет, натянул его, переобулся в другие ботинки. После бренди к нему вернулось игривое настроение.

— Тебе лучше пойти лечь. Мне очень жаль, но должен тебя разочаровать: сегодня я не смогу греть жену своим телом.

Взглядом и словом он мог заставить ее скрежетать зубами, но на этот раз Табризия сдержалась. Парис добавил чуть добрее:

— Шторм к утру утихнет, и ребята смогут приготовить нам горячую еду.

Проснувшись, Табризия ощутила, что корабль качает уже не так сильно, как вчера. Она спала не раздеваясь, для тепла, но в каюте все равно было невыносимо холодно. Набросив тяжелый бархатный плащ с отделанным мехом капюшоном, она осторожно приоткрыла дверь каюты и, вцепившись в канаты, шедшие вдоль палубы, пошла к камбузу.

Табризия едва узнала молодого человека, приходившего к ней по поручению Париса. За три дня он оброс бородой и казался совершенно изможденным. Она сочувственно улыбнулась.

— Как вас зовут?

— Дэвид, мадам. Но вам лучше остаться в каюте. А то его светлость спустит с меня шкуру. Я дам вам кашу, если ваш желудок примет.

— Я буду благодарна за любую горячую еду, Дэвид. А могли бы вы добавить немножко угля в жаровню?

— Да, мадам. Сейчас принесу.

— Помявшись, она нерешительно спросила:

— А муж мой ел что-нибудь, Дэвид?

— Да, мадам. Он позавтракал. Как только шторм приутих, я сразу начал готовить. Через пару часов я принесу вам и лорду Кокберну все горячее.

Ей понравилась каша, она уняла голодные спазмы в желудке Но одному Богу известно, в каком состоянии будет Парис, когда почувствует, что опасность миновала и можно доверить управление кораблем кому-то еще.

В одном из лакированных шкафов Табризия нашла одеяло и повесила его перед жаровней, чтобы согреть Потом налила большую порцию бренди, поставила кипятиться чайник и приготовила сухую одежду для Париса Стало теплее Табризия сняла тяжелую накидку, помыла руки и едва успела причесаться, как, шатаясь, совершенно без сил, в каюту ввалился Парис.

В полубессознательном состоянии он плюхнулся на скамейку, и она встала на колени, чтобы стащить с него тяжелые сапоги. Лицо Париса было бледным, глаза ввалились, и Табризия испугалась за него. Она помогла ему раздеться, борясь с собственной скромностью, когда приходилось прикасаться к обнаженному мужскому телу, покрытому волосами от груди до чресел. Затем обернула его плечи теплым одеялом, смешала кипяток с бренди Парис благодарно потянулся к чашке, в усталых глазах мелькнула насмешка.

— Мой ангел-хранитель, — охрипшим от команд на ветру голосом прошептал он

Табризия пропустила укол мимо ушей и развесила сушиться его одежду.

Раздался стук в дверь. Дэвид принес поднос с двумя большими мисками дымящегося тушеного мяса с ячневой кашей и несколькими ломтями белого хлеба.

— О, пахнет, как на небесах, Дэвид! Спасибо — Она посмотрела на его осунувшееся лицо в тревоге — А ты не можешь теперь немного отдохнуть?

— Да я в порядке, мадам — Он покраснел — Капитан дал мне поспать прошлой ночью Теперь его очередь.

Парис пересек комнату, плотнее кутаясь в одеяло.

— Я поем в постели, — решил он А когда Парень вышел из каюты, посмотрел на Табризию блестящими глазами и строго спросил — Ты никогда не прекратишь по пытки завоевывать всех мужчин, мадам ?

Как ужаленная, в бешенстве она повернулась к мужу.

— Ты обвиняешь меня во флирте с мальчишкой?!

Но ее пафос был обращен в никуда — Парис спал. Стакан с бренди опустел, а нетронутая еда дымилась на подносе. Табризия подвинула его тарелку к жаровне, чтобы каша не остыла, а сама с жадностью набросилась на свою порцию. Ничего вкуснее она не ела никогда в жизни! Она с вожделением посмотрела на вторую миску может, Парис проспит целые сутки? Но совесть не позволила ей съесть его порцию. Когда бы он ни проснулся, еда должна его ждать. Табризия знала все на борту, включая ее, обязаны ему своей жизнью.

Ночью Парис спал тяжелым сном. Табризия сняла платье, но осталась в нижнем белье и чулках. Тихо, чтобы не тревожить его, пролезла она под одеяло и осторожно легла рядом. От него исходило тепло, она согрелась и была рада, что он в постели.

Утром, когда Дэвид принес им завтрак, Парис все еще спал. Она взяла поднос и заметила, что одежда парня промокла

— Что, снова шторм? — испуганно спросила Табризия.

— Нет, просто сильный дождь. Мы собираем в бочки дождевую воду, мадам. Вы хотите?

— О да! Нам — и лорду Кокберну, и мне — нужна ванна.

Дэвид покраснел при этих словах, ее щеки тоже запылали. Видимо, парень решил, что они вместе купаются. Закрыв за ними дверь и вернувшись к кровати, она увидела Париса, сидящего среди подушек. Свет вернулся в его зеленые глаза.

Она удивилась, как быстро восстановились его силы. Парис соскочил с кровати, упругой походкой прошагал к шкафу, надел чистую, свежую одежду и с волчьим аппетитом набросился на еду. Он съел вчерашнюю и сегодняшнюю порции и отправился на палубу проверить, какие повреждения нанес шторм его судну.

Когда наступило время ужина, поднос принесли только для Табризии. Через некоторое время Дэвид и еще один мужчина постучались в каюту. Они втащили горячую воду в деревянных чанах. Табризия принесла маленькую, похожую на туфлю, ванну и радостно смотрела, как она наполняется водой. Но радость тут же исчезла — в каюту вернулся Парис. Он подмигнул Дэвиду.

— Спасибо, ребята Больше нам ничего не надо. И будьте добры, не беспокойте нас ночью

Едва оставшись с ним наедине, Табризия вспылила:

— Почему ты даешь им понять, будто мы купаемся вместе?

Глаза его смотрели насмешливо и удивленно.

— А разве нет, мадам?

— О, ты… ты..

— Не давай слову выскочить, если не хочешь, чтобы я разложил тебя на своих коленях. .

Табризия обожгла его взглядом и отвернулась.

— Ну, поскольку я джентльмен, — протянул он, — так и быть, позволяю тебе первой принять ванну.

— Приму, когда ты уйдешь! — заявила она.

— Мадам, я останусь здесь на ночь Я провел достаточно времени на холодной палубе.

— Ты же не думаешь, что я сейчас разденусь и начну мыться при тебе? А ты будешь сидеть и, раскрыв рот, пялиться на меня?

— Мадам, я должен тебе напомнить: эти груди, живот и попка — мои, — заметил он ей высокомерно.

— Твои? — чуть не задохнулась Табризия. — Тебе может принадлежать этот корабль, замок, но уж никак не я, сэр!

— Я должен тебе доказать это? — спросил он приподняв темную бровь. И добавил грубее и резче: — Вода остывает. Если через две минуты не пойдешь мыться, пойду я. И ты останешься без ванны.

Нехотя она сняла платье и, повернувшись к нему спиной, освободилась от панталон и нижней юбки. Потом выскользнула из чулок и погрузилась в воду. Ни с чем не сравнимое ощущение! Она закрыла глаза, наслаждаясь теплой водой. Парис потянулся на кровати, наблюдая за женой. Он видел гладкие плечи, мягкий овал груди. Время от времени она поднимала руки, поливая себя водой. Дыхание Париса перехватывало, когда свет от лампы вспыхивал в волосах Табризии. Ему хотелось заняться с ней любовью.

Прямо сейчас. Он заерзал, желая облегчить скованность, возникшую в паху. И выругал себя: какой идиот! Зачем пообещал оставить ее в покое? Да он просто ненормальный. Смотреть на нее и — не хотеть?! Болван! Это же немыслимо: видеть ее и не взять.

Табризия не собиралась быть эгоистичной и сидеть в ванне, пока вода совсем не остынет. Быстро вымывшись, она вылезла из воды и завернулась в полотенце. Взгляд, брошенный в сторону Париса, поймал жадный блеск его глаз. Она отвернулась и через голову натянула нижнюю юбку. Парис встал с постели и начал раздеваться, а она легла на кровать, укрывшись с головой одеялом, чтобы не видеть его наготы. Она не доверяла ему и лежала почти не дыша, пока наконец не почувствовала, что он опустился на край кровати. Табризия напряженно ждала, минуты тянулись, но когда он не сделал никакого движения в ее сторону, она облегченно выдохнула. И тут же услышала его раздражающее, сводящее с ума:

— Разочарована?

— Ты — черт! — пробормотала она.

Раздался его довольный смешок, и Табризия откатилась подальше, на другой край кровати.

Еще неделю плыли они до Шотландии. Новобрачные отдыхали друг от друга, только когда Парис уходил из каюты по делам. Когда же они были вместе, он все время испытывал ее характер, то заставляя ее тлеть, как уголь, то разгораться, то взрываться от ярости.

Однажды вечером, сидя в каюте, он изучал морские карты. Табризии стало любопытно, и она подошла. Ее близость, как всегда, сильно подействовала на Париса. Он уже хотел протянуть руку, чтобы погладить ее, но тут заметил: ее палец непроизвольно обвел на карте Оркнейские острова. Черная слепящая ревность охватила Париса, он готов был ударить Табризию. Закрыв глаза, он старался удержать дикие эмоции в узде. Он напомнил себе, что уже спрашивал Джаспера и выяснил: наедине с Патриком Стюартом она была всего несколько мгновений. Потом признался себе, что он ревнует ее ко всему — даже к собственным мыслям/ Она настолько заполонила собой его разум и сердце, что там не осталось места для кого-то еще. Боже, как он хотел, чтобы с ней происходило то же самое! Взяв себя в руки, Парис презрительно сказал:

— Ты бы возненавидела Оркни. Это невзрачное, холодное место. Жить там — все равно, что в Исландии.

Табризия подняла на него испуганные глаза и удивилась: что разозлило его так сильно?

В тот вечер Парис ждал, пока она заснет, прежде чем лечь в широкую низкую постель.

В день прибытия домой Табризия была в счастливом настроении. Она не могла дождаться встречи с семьей — единственной отрадой в этом ужасном браке. Она призналась себе: да, Кокбернспэт — ее дом. И возвращению сюда она радуется гораздо больше, чем если бы пришлось ехать в какое-то далекое незнакомое место — Оркни.

Парис послал Дэвида в каюту за вещами.

Табризия улыбнулась парню:

— Спасибо, что ты ухаживал за мной все эти дни. Ты так хорошо мне помог, избавил от всяких неудобств! Может, мне понадобится друг и в замке. Ты станешь моим другом, Дэвид?

— Я предан лорду Кокберну, мадам, и, естественно, теперь буду предан и вам.

Она улыбнулась, несмотря на печальные мысли.

— Дорогой Дэвид, это не совсем то, что я имела в виду, но все равно благодарю за твою преданность.

Табризия надела соболью накидку и вышла на палубу. Высокая, крепкая фигура мужа нависла над ней, уверенные сильные руки обхватили ее. Она посмотрела на Париса — разве они не сойдут сейчас на берег? Табризия почувствовала его руку на своей талии, и он мрачно объявил:

— Я хочу, чтобы ты была рядом со мной, когда мы им сообщим.