Армия де Берга ринулась на ирландцев прямо от берегов Галуэя, захватывая крепость за крепостью, поместье за поместьем, выйдя из всех битв почти без потерь. Фолкон не смог бы добиться такого с менее дисциплинированными людьми. Он не желал оставлять после себя пожарища, вытоптанные поля, изнасилованных женщин и разграбленные города. Эти люди – его будущие вассалы. А он хотел быть справедливым господином.

К концу второго дня он взял замок Галуэй. С теми из людей Карраха, которые защищали крепость, разделались без сожаления, а ирландским пехотинцам, слугам и поварам предоставили на выбор: умереть или покориться.

Фолкон де Берг стоял в одиночестве на крепостном валу, не в силах отвести взгляда от захватывающей красоты этой земли: розовых рассветов и сиреневых закатов, изумрудных ковров лугов. Он еще раз посмотрел на скалистый берег, и шорох прибоя звучал в его ушах, словно музыка. Почему он ощущал себя единым целым с этой землей, чувствовал, что наконец вернулся домой? Коннот – именно то место, которое необходимо получить и сохранить навеки, будто предназначенную лишь для тебя женщину, такую, как Джезмин.

Фолкон поднял глаза на бесконечные зеленые холмы и лощины. Здесь должны пастись бесчисленные стада овец и неторопливо жующих молочных коров. Он позаботится об этом. Можно неделю путешествовать по этим местам и не выйти за пределы владений де Бергов. Коннот... Он сделает его своим миром или умрет!

Фолкон благополучно доставил Джезмин с близнецами и домочадцами в замок и велел страже круглые сутки нести караул на стенах. Ирландцам он дал свободу в обмен на клятву верности. Пусть они считают, что пользуются его доверием, на самом же деле он был настороже. Нельзя забывать, что племена в любую минуту могут восстать и попытаться убить всех, кто спит сейчас под крышей замка.

Галуэй был довольно большим портом, хотя и очень бедным. Маленькие рыбачьи лодчонки еще приставали к берегу, но торговые суда, принадлежащие семейству О'Мэйли из соседней Коннемары, давно уж не заходили сюда, потому что жители Галуэя слишком обнищали, чтобы покупать или менять товары. От былого благосостояния города остались лишь мощеные улицы, по обеим сторонам которых выстроились аккуратные домики и таверны, правда, по большей части давно уже разорившиеся.

По улицам теперь беспрепятственно ходили люди де Берга, наслаждаясь вновь обретенной властью, хмельные от чувства обладания новой покоренной землей. Жители Галуэя поразились, узнав, что обитатели замка не собираются отбирать у них улов и сено, а за все предлагают плату. Супружеская пара, у которой имелось мельничное колесо, начала молоть пшеницу и ячмень, чтобы снабдить замок мукой. Лен, не собиравшийся годами, теперь мочили, пряли и ткали полотно для знатных дам – новой владелицы замка и ее бабушки. Фолкон ежедневно посылал людей на охоту в окрестных рощах и лесах в изобилии водилась дичь и олени. Ирландские крестьяне обычно ловили только зайцев и кроликов, ставя силки, – более крупная добыча была недоступна за неимением оружия.

Кони откормились на сладком зеленом клевере, и Фолкон понял, что дольше задерживаться нельзя – нужно спешить через Роскоммон к Бойлю, где укрылся Уильям с остатками разбитой армии. Фолкон сам отобрал двадцать лучших людей, которых намеревался оставить в Галуэе, – он не желал никаких сюрпризов по возвращении. Потом отвел в сторону Тэма, чтобы поговорить наедине.

– Охраняй Джезмин, пока меня не будет. Если не вернусь или не пришлю весточки в течение месяца, отвези ее назад, под защиту Сейлсбери.

– Готов побиться об заклад, двух недель не пройдет, как ты объявишься! – ухмыльнулся Тэм.

Но лицо Фолкона оставалось мрачным и серьезным.

– Надеюсь, что на выбранных мной людей можно положиться. Джезмин на все способна и сумеет обвести тебя вокруг пальца, чтобы добиться своего. Хочу, чтобы ты стал ее тенью. Не отходи от нее ни на шаг, – предупредил он.

Кроме того, перед разлукой Фолкон успел предостеречь и жену:

– Не вздумай пытаться одурачить Тэма. Мои люди жизни не пожалеют ради твоего спасения.

Настала пора спешить на помощь Уильяму; чтобы пробиться к Бойлю, де Бергу было необходимо взять с собой по меньшей мере половину своих людей. Остальные, под началом Монтгомери, поднимутся вверх по реке Шеннон и доберутся до Бойля по воде. Хотя путь по земле был короче, но гораздо опаснее. Если Фолкон не проберется к монастырю первым, значит, что-то случилось, и Монтгомери было приказано в этом случае взять Уильяма и его людей на борт и отплыть обратно в Галуэй, где они оказались бы в относительной безопасности.

Солдаты и рыцари де Берга, в полном вооружении, на боевых конях, прошли по стране словно вихрь, почти не встречая сопротивления. Единственный кровавый бой пришлось выдержать в чаще леса, когда до монастыря оставалось всего с полмили. Но увидев, что силы неравны, нападающие скрылись на лодках, переплыв через залив Тара.

Монтгомери тоже путешествовал без приключений до того места, где река Шеннон сужалась у Эт-лона, где ее воды впадали в озеро Ри. Там войско встретили рыцари Джона де Курси, но сам Курси, узнав, что это люди де Берга плывут на судах короля Джона, нехотя согласился пропустить их.

Когда две сотни вооруженных до зубов солдат под предводительством де Берга ворвались во внутренний двор монастыря Бойль, их приветствовал человек, как две капли воды похожий на Фолкона, только сильно постаревшего. Уильям де Берг, высокий, прекрасно сложенный, обладающий величественной грацией льва, со сверкающими изумрудно-зелеными глазами, с нескрываемой радостью приветствовал племянника. Единственным признаком болезни была его неестественная бледность. Справа от Уильяма стоял Мэрфи. Фолкон, усмехнувшись про себя, подумал, что одного взгляда на капитана достаточно, чтобы любой не знающий его перепугался до смерти. Уильям познакомил племянника с Кровбергом, самозваным королем, который не понравился Фол-кону с первого взгляда. Хотя лицо Кровберга ничего не выражало, было очевидно, что их неприязнь взаимна. У Кровберга и Уильяма оставалось всего около сотни солдат, и Фолкон сразу же определил, что они смогли бы прорваться, если бы хватило решимости и силы у предводителя.

– Как вы добрались? Потери большие? Сильное сопротивление? – спрашивал Уильям.

– Слишком много вопросов, – тихо засмеялся Фолкон.– Мы приплыли в Галуэй и взяли замок. Я привел половину войска по земле, другая плывет по Шеннону. Сражений почти не было.

При этих словах неприязнь Кровберга обратилась в ненависть. Пренебрежение опасностью казалось ему выражением презрения к ним со стороны молодого де Берга. Юный глупец совсем не понимает, что такое осторожность. Беспечен почти до наглости!

– Советую опасаться своих врагов, особенно в новой стране. Никогда не знаешь, кто кем обернется, – бросил он.

Но де Берг знал: выказать страх перед своими людьми – значит потерять их уважение и доверие. Неудивительно, что Кровберг с дядей сидят здесь, словно пойманные крысы. Он пожал плечами и ответил Кровбергу:

– Осторожность необходима, когда обдумываешь планы завоеваний. Как только цель ясна, успех или неудача зависят от решимости и силы рук.

Как жаждал Уильям де Берг стать снова молодым, как тот, кто взирал на него с необузданной силой и бесстрашием. Племянник предложил свой меч и помощь без всяких условий, и в эту минуту Уильям искренне полюбил его.

Может потому, что ирландцы засиделись в Бойле, или из-за вековой вражды между кельтами и англо-норманнами, но люди Кровберга и де Берга не ладили между собой, и дело постоянно доходило до драк. Уильям де Берг и Мэрфи поставили Фолкона командовать армией, но это вовсе не подходило Кровбергу, чьи солдаты отличались крайним своеволием и распущенностью.

Монахи монастыря Бойль варили ирландский самогон, называемый потин, крепче которого Фолкон никогда в жизни не пробовал. Он предупредил Жервеза, чтобы все пили поменьше – предстоит еще дождаться кораблей Монтгомери. Фолкон по многолетней привычке поднялся рано и с отвращением наблюдал за окружающим. Ирландцы и даже некоторые из его людей валялись в глубоком похмелье. Во дворе воняло нечистотами, стояли лужи рвоты.

Де Берг приблизился к пьяным, ударил солдата носком сапога под ребра. Убедившись, что привлек внимание всех, включая Кровберга и его капитана, он сунул большие пальцы за пояс и намеренно-пренебрежительно бросил:

Вижу, здесь одни пьянчуги!

– Пьем, а когда напьемся, валимся и спим, – огрызнулся капитан Кровберга.– Никто от этого не помер.

В глазах Фолкона мелькнули веселые искорки. Оглядев Кровберга и его капитана, он вежливо спросил:

– Кто хочет испробовать на мне свою силу?

Оба мужчины были широкоплечими, мускулистыми, с толстыми шеями, но Фолкон знал, что Кровберг струсит и предоставит другим делать всю грязную работу. Де Берг рассчитывал на ирландскую вспыльчивость, поэтому, ухмыльнувшись, предложил:

– Кто первый?

Потом, раздевшись до пояса, сделал обманный выпад правой, и, пока капитан пытался защититься, левый кулак де Берга врезался в его челюсть.

– Ослабел от пьянок, – заметил Фолкон, легко справляясь с противником и осыпая его ударами в живот и по ребрам.

Капитан разъяренным быком ринулся на Фолкона, попал ему в лицо, чуть пониже скулы, в то самое место, где оставила когда-то шрам Джезмин. Противники покатились по камням, забрызгав их кровью, стараясь оказаться сверху, обмениваясь ужасными, безжалостными ударами. Наконец де Бергу удалось оседлать капитана и почти расплющить огромный кулак о его челюсть. Тот обмяк, почти сбросив де Берга, но ему все-таки удалось подняться. Фолкон видел, что с врагом покончено: капитан едва стоял на ногах, покачиваясь из стороны в сторону, глаза у него совсем закрылись. Еще несколько беспощадных ударов в лицо, и капитан мешком свалился на землю и остался лежать неподвижно.

Фолкон, тяжело дыша, вытер капавшую со лба кровь, взглянул на собравшихся.

– Если кто-то не желает повиноваться, лучше сказать об этом сейчас. Мы – де Берги и всегда стараемся быть достойными своего имени.

Люди Уильяма, на которых умение Фолкона драться произвело большое впечатление, немедленно поклялись в верности. Солдаты Кровберга были исполнены мрачной ненависти.

– А теперь, парни, давайте-ка уберем эти навозные кучи! – воскликнул де Берг.

Когда прибывший Монтгомери объявил, что путь свободен, Фолкон решил послать назад Уильяма с его людьми на судах по реке Шеннон. Уильям с радостью согласился и решил, что сейчас самое время увезти детей и Мойру из Лимерика. Фолкон собрался сопровождать его и велел Жервезу принять командование над войском, возвращавшимся более коротким, наземным путем. Он наспех нацарапал записку Джезмин, с просьбой подготовиться к приезду Уильяма, лорда Коннота, прибывающего с молодой женой, чтобы отныне жить в замке Галуэй.

Фолкон был рад, что выбрал путешествие по прекрасной реке Шеннон, потому что на полпути нашел место, называвшееся Портумной и навеки покорившее его сердце и воображение. Все здесь казалось волшебным, дышало колдовским очарованием. Вон там, на скале, откуда открывается такой великолепный вид, он построит замок, а на прилегающих к нему щедрых лугах станет пасти лошадей. С башни из серого камня можно будет увидеть чудесный залив Дерг, простирающийся на двадцать – тридцать миль.

Опершись о поручень корабля, Фолкон рассказывал дяде о своем прекрасном видении – будущей Портумне. Уильям великодушно махнул рукой.

– Сделай это, парень... сделай, пока еще не опоздал... как я. Построй свой замок, построй пятьдесят замков!

В эту секунду Фолкон словно видел сквозь века.

– Так и будет, – убежденно объявил он.– Династия де Бергов украсит Коннот новыми твердынями по всей границе, чтобы никто не проникал в наши владения. Не успеем мы, завершат нащи сыновья, не удастся им, доделают внуки.

Уильям знал – с этим человеком наследство его детей будет в безопасности, и почувствовал, как на душу снисходит великий покой. Весело сверкнув глазами, он заметил:

– Если истратишь все деньги на Коннот, что оставишь сыновьям?

– У моих сыновей будет кое-что получше золота, – тихо рассмеялся Фолкон.– А если им понадобится богатство, пусть добывают его сами и распоряжаются им, как хотят.

Кровберг со своими людьми решил расстаться с де Бергом, и тот наконец облегченно вздохнул. Посеянные им семена упали на благодатную почву и дали всходы, как он и надеялся. Фолкон сообщил Кровбергу, что сам король Джон вскоре прибудет в Лейнстер и скорее всего в его столицу, Дублин, с большим войском, собранным всеми лордами и баронами, и поскольку Кровберг не имел ни единого шанса победить Джона, оставалось только стать его союзником.

Фолкона поразила застенчивая Мойра с веснушчатым лицом и рыжеватыми волосами. Бог видит, такая, как она, никогда бы не смогла понравиться ему, но она исполнила свой долг, подарив Уильяму двух настоящих гордых темноволосых де Бергов, достойных продолжателей рода. Хотя мальчишкам исполнилось всего восемь и девять лет, оба были страшными сорванцами и жестоко испытывали терпение несчастной матери, поскольку то и дело попадали из одной неприятности в другую, бесстрашно взбирались по вантам корабля, исчезали под палубой, ухитряясь карабкаться между убийственными копытами огромных боевых коней. Мальчишки немедленно взяли Фолкона за образец, которому нужно всячески подражать, и теперь имитировали его походку, манеру выражаться и даже жесты.

Все шло спокойно, пока уже глубокой ночью они не достигли замка Банретти в устье Шеннона. Неожиданно в первое судно полетели горящие стрелы, смоченные смолой. Фолкон приказал капитану судна, на котором плыл, бросить якорь. На берег высадились пятьдесят рыцарей вместе с конями, а сам Фолкон велел плыть дальше. Он присоединится к ним в Галуэе, после того, как возьмет Банретти. Он был в бешенстве. Банретти – крепость Коннота, а он уже считал Коннот своим. Фолкон принял вызов, и, поскольку не знал другого способа ответить на оскорбление, через полчаса все пятьдесят рыцарей оказались за внутренней стеной замка. Конь Фолкона разбросал горящие угли, которыми поджигали стрелы; послышался мягкий стук упавшего тела, отброшенного копытами скакуна. Внезапное нападени-е полностью удалось – англичане, обнажив мечи и кинжалы, окружили врагов, согнав их в центр двора, и зажгли факелы, чтобы хорошенько их рассмотреть. – Я – де Берг, повелитель Коннота. По чьему приказу вы осмелились занять мой замок? – властно спросил Фолкон.

Их предводитель выругался, но все же ответил:

– Мейлер фитц Генри, верховный судья Ирландии, приказал.

Глаза Фолкона сузились, голос звучал зловеще-спокойно:

– Вам чертовски повезло, что мы не перерезали всем глотки и не послали фитц Генри ваши трупы, перекинутые через седла!

– Мы только проезжали...

–Куда? – холодно оборвал де Берг. Ответа он не получил.– Если фитц Генри дает своим сообщникам полную волю и разрешение захватывать чужие замки, долго он на этой должности не пробудет.– Последовало неловкое молчание, и наконец Фолкон объявил:– Ну что ж, думаю, вам пора отправляться в путь. До Дублина дорога неблизкая.

Люди Фолкона широко улыбались. Фолкон решил оставить себе коней этих негодяев!

Побежденные, не глядя по сторонам, проследовали через ворота, сопровождаемые свистом и издевательскими выкриками.

Фолкон оставил половину своего войска охранять Банретти и повел остальных к выходу. Они отправятся прямиком в Галуэй.

Последний факел погас, и в этот момент конь Фолкона отпрянул в сторону, а сам Фолкон почувствовал резкий укол в плечо – кинжал предателя все-таки настиг его. Послышался удаляющийся стук копыт. Слабея с каждой минутой, Фолкон протянул руки, пытаясь ухватиться за гриву коня, прежде чем окончательно погрузиться в темноту. Он не знал, сколько прошло времени, только, открыв глаза, увидел встревоженное лицо Гауэра, накладывавшего мох на рану. Кто-то поднес к его губам фляжку с потином. Вкус был ужасным, спиртное обожгло горло, но придало сил сесть на коня.

– Хорошо, что мы по-прежнему в Банретти, – побледнев, прошептал Гауэр.

Де Берг покачал головой. Он не мог позволить себе много говорить.

– Галуэй, – мрачно выдавил он.

Гауэр ошеломленно открыл рот – до Галуэя было не меньше шестидесяти миль.

Прежде чем они добрались до Крашина, плечо и руку Фолкона начало немилосердно дергать, голова кружилась от потери крови.

Фолкон пришпорил коня и проехал еще пятнадцать миль, но у самого Горта натянул поводья и сполз с седла. Гауэр снова поднес фляжку к его губам.

– Выпейте все, сэр!

Фолкон осушил фляжку; боль немного притупилась.

– Пошлите вперед гонцов предупредить мою госпожу, – с трудом выговорил он: язык почему-то отказывался повиноваться.

Гауэр помог хозяину сесть на коня, но удержаться в седле оказалось нелегко. Каждый толчок, казалось, вызывал к жизни новые муки, словно языки пламени жадно лизали плечо. Фолкон был слишком измучен, чтобы отдавать приказы. Все, о чем он просил Бога, чтобы дал достаточно силы самостоятельно войти в замок Галуэй: не хотелось пугать Джезмин – та обезумеет, если увидит, как его вносят в крепость ногами вперед.

В Оранморе Фолкон с трудом удержался от искушения скатиться на траву и отдохнуть – сильно тошнило и перед глазами все вертелось. Небо на горизонте слегка посветлело, когда всадники спешились во дворе замка Галуэй. Гауэр подхватил обмякшее тело господина. Фолкон почти терял сознание, но в этот момент почувствовал, как кто-то подставил плечо с другого боку, и, приоткрыв глаза, увидел Джезмин в ночном одеянии из красного бархата; прекрасные волосы рассыпались по плечам. Они почти втащили Фолкона в зал. Он нашел силы растянуть губы в улыбке.

– Красный – хороший цвет... кровь не видна...

И осел на пол, сползая вдоль каменной стены, но Жервез ринулся к нему, чтобы поднять и уложить в постель. Фолкон закрыл глаза. Он в безопасности. Любимая исцелит его рану.