Последняя граница

Этой ночью должны были прийти тролли, так говорили. Мастер меча эльфийской королевы низко пригнулся к гриве своего жеребца и безжалостно гнал его вперед. До замка оставалось еще много миль пути.

Ничто не могло сдержать троллей в их жестокой ярости. Они бушевали с тех пор, как вернулись в Альвенмарк. Три кровавые победы вырвали у эльфов и их союзников эти неотесанные чудовища. Бранбарт, их король, поклялся убить Эмерелль, правительницу Альвенмарка, и изготовить из ее черепа пиршественную чашу для мета.

Всадник предавался мрачным мыслям. Все оставили Эмерелль. И королева предвидела такой финал. В эту ночь придет конец правлению эльфов. Но, по крайней мере, мастер меча будет рядом со своей повелительницей! Там, где в лихую для Альвенмарка годину его место. Оставалось надеяться, что он не опоздает!

Олловейн поднял взгляд. Дорога спускалась в просторную долину и змеилась вдоль сверкающей серебром ленты ручья. Мрачные ивы без вершин обрамляли берега; словно крупные жемчужины, сверкали в лунном свете белые почки на ровных молодых ветвях.

Луна блестела в небе, похожая на огромный щит кованого серебра. Ее свет придавал теплой ночи жутковатую прелесть. Легкий бриз касался склона холма, швыряя эльфу в лицо лепестки цветов. Посреди широкой долины высился замок королевы. Его сверкающие белизной башни, казалось, достигали небес. Темная скала, на которой был возведен замок, терялась в бархатной синеве ночи, и создавалось впечатление, будто крепость парит над землей. Народ эльфов возводил эти стены на протяжении нескольких столетий. Несмотря на то что архитекторы предусмотрели многочисленные бастионы с мерлонами, эспланады, башни с машикулями, никто не предполагал, что все это когда-либо будет использоваться по прямому назначению, что твердыня будет атакована, да и строили ее не для того, чтобы противостоять натиску врага на Сердце Страны. Она должна была стать воплощением совершенства.

Олловейн видел замок уже сотни раз, но это грандиозное зрелище неизменно трогало его до глубины души. Подобное чувство в нем могла пробудить лишь музыка — меланхолическая песня флейты или тихий голос струн арфы, — боль, которую невозможно передать словами, сладкая и пронизывающая.

Ни один горн не возвестил о прибытии всадника. Масляные лампы, чье золотистое сияние обычно разгоняло тьму на пути к вратам замка, не горели. Гулкий цокот подков под аркой ворот стал единственным звуком, приветствовавшим мастера меча.

Стражи покинули посты. Их копья были прислонены к стене. На возвышении стоял столик для игры в фальрах. Очевидно, партия была прервана. Олловейну было достаточно одного-единственного взгляда, чтобы понять: на брошенном посту дела плохи. Королева была окружена в замке, ее воины — рассеяны.

Танцующий Клинок направил коня в просторный двор и вверх по мраморным ступенькам. Эльфу казалось, что он буквально чувствует, как беда сгущается над замком. Он помчался вдоль колоннады. Тяжелые, подкованные железом копыта его боевого коня высекали каменную крошку из дорогой напольной мозаики. Нужно найти Эмерелль. Она не покинула замок, в этом Олловейн был уверен.

Тяжелые бронзовые врата в конце коридора, всегда открывавшиеся словно по мановению невидимой руки, остались закрыты. Они были настолько велики, что даже великану не пришлось бы склонять голову, пожелай он войти. Створы были украшены искусно выгравированными картинами на исторические темы: как альвы доверили свой мир эльфам, своим младшим детям, прежде чем исчезнуть навсегда. Эти изображения были предупреждением всем, кто входил в тронный зал. Каждый должен видеть, кому предначертано править Альвенмарком. Но троллям на это наплевать.

Олловейн спрыгнул с коня. Толкнул створу, и та распахнулась. Бронза ударила о стену, густой звук, похожий на удар гонга, разнесся по брошенному замку.

Конь мастера меча испуганно заржал и, пританцовывая, отскочил от порога.

Зал знамен наполнял призрачный свет. Стены были скрыты в полутьме, и казалось, что помещение безгранично.

С изящных кронштейнов, которые, изгибаясь, выступали словно из ниоткуда, ниспадали роскошные шелковые знамена с гербами княжеств Альвенмарка: русалка Альвемера, серебряная звезда Карандамона, пурпурная роза на черном фоне, избранная в качестве эмблемы Алатайей из Ланголлиона, и все прочие гордые гербы владык, которые сегодня блистали отсутствием в замке королевы Эмерелль.

Почти бегом пересек Олловейн помещение и толкнул следующие бронзовые створы ворот. В помещении, открывшемся перед ним, сверкал брызгами большой фонтан. Среди струй мраморные воины отчаянно сражались против солнечного дракона. Одной из воительниц в той битве была Эмерелль; тогда еще ее чело не украшала Лебединая диадема. Сцена изображала мгновение, когда Фальрах принес себя в жертву и встретил смертоносный удар, который должен был погубить эльфийку.

Олловейна при виде фонтана пронзила дрожь. Каменные статуи казались удивительно живыми, и создавалось впечатление, будто сражение вот-вот продолжится, грянет грохот битвы. «Где же вы, былые герои? — с горечью спросил себя Танцующий Клинок. — Неужели все ушли в лунный свет?»

Эльф почти достиг ворот в тронный зал, когда свет в просторном помещении изменился, потускнел. Внезапно показалось, что пол содрогнулся. На какой-то миг стали видны стены. Умолк плеск воды.

Мастер меча распахнул створки ворот. Тронный зал представлял собой обширное круглое помещение, стены которого были скрыты каскадами низвергающейся воды. Вместо свода над головой Олловейна простиралось ясное звездное небо. Напротив входа возвышался подиум: семь ступеней вели к трону Альвенмарка, деревянному креслу, инкрустированному мрамором и ониксом, с изображениями переплетенных змей. Рядом с троном стояла Эмерелль, королева эльфов. Невысокая, хрупкого телосложения, но от нее исходила такая сила, перед которой отступали даже драконы. Она стояла прямо, но не казалась напряженной. Подбородок был упрямо устремлен вперед, взгляд направлен в центр зала. Скупым жестом владычица велела мастеру меча подойти.

Пол тронного зала украшала мозаика. Как продолжение мотивов декора трона, на ней были изображены семь змей, которые, переплетаясь, боролись друг с другом. Кроме мрамора и оникса мастера использовали здесь бледно-зеленый жадеит, яркий лазурит, пурпурно-красный порфир, солнечный янтарь и серебристо-седой гранит. Веками, сколько стоял замок, гости и придворные топтали мозаичных змей, но камни не потеряли ни капли блеска. Казалось, они магическим образом светятся изнутри, делая змей почти живыми.

Звонкий щебет заставил Олловейна поднять взгляд. Два соловья облетели зал по кругу, опустились на край серебряной чаши, стоявшей рядом с троном на небольшой колонне, и принялись весело плескаться в неглубокой воде.

На тонких губах королевы мелькнула улыбка. Она убрала со лба волнистую прядь темно-русых волос и взглянула на Олловейна. Ее светло-карие глаза казались печальными.

— Что бы ни случилось в эту ночь, завтра снова будут петь соловьи. Возможно, народ эльфов стал слишком самовлюбленным, слишком старым. Возможно, пробил наш час и мы должны уйти, как прежде ушли альвы и драконы. Но что бы ни произошло, даже тролли не смогут разрушить красоту Альвенмарка. И завтра будут петь соловьи.

Легкий ветерок играл с волосами королевы, заставлял негромко шелестеть подол ее платья. Нежно-голубая, вышитая серебряными нитями ткань подчеркивала благородную бледность Эмерелль. Ее молочно-белая кожа, казалось, источала неяркое серебристое сияние, как и стены замка. В королеве было что-то эфемерное, нереальное. Только тонкий кожаный шнурок на шее диссонировал с нарядом эльфийки. Он казался слишком грубым. На нем висел простой камень с простым рисунком, если так можно назвать пересечение царапин. Но сам камень скрывала ткань декольте. Мастер меча видел это украшение всего несколько раз. Несмотря на кажущуюся простоту, оно было величайшим сокровищем народа эльфов. Альвы, прежде чем покинуть этот мир, подарили по одному такому камню представителям каждого народа Альвенмарка. Это были источники необычайной силы, если только ими умели пользоваться. За эти камни велись войны.

Что-то шевельнулось у ног Олловейна, отвлекая от размышлений. В тот же миг раздался негромкий шорох, как будто камень терся о камень. Змеи на мозаике зашевелились. Плоская пурпурно-красная голова поднялась перед мастером меча. Из узкого приоткрытого рта устремился вперед раздвоенный язык. Вертикальные зрачки холодно смотрели на эльфа. Мастер меча отступил на шаг и едва не споткнулся. Все змеиные тела пришли в движение.

Вверх устремилась черная голова. Каменные челюсти раскрылись, существо пронзительно зашипело. Свет вокруг померк.

Смолк шум водопадов у стен. Змеиные головы поднимались все выше, склоняясь друг к другу. Темнота, блестящая, словно черное зеркало, росла между ними.

Олловейн не мог отвести взгляд от этого представления. Он часто был свидетелем того, как маги открывали врата к тропам альвов. Но на этот раз все было иначе. Более угрожающе. Танцующий Клинок принадлежал к числу немногих эльфов, для которых было закрыто волшебство. И несмотря на это он чувствовал темную силу, жившую внутри чар.

Белая змея извивалась, словно в муках, в то время как остальные лишь ненадолго поднимались, но в основном оставались неподвижны.

Пурпурная змея посмотрела на Олловейна сверху вниз. Узкие щели зрачков расширились, и мастер меча вдруг увидел стальное зимнее небо. На покрытой льдом равнине собралось большое войско. Тысячи тролльских солдат стучали булавами в щиты, возглашая боевые кличи. На длинных шестах тролли несли знамена из эльфийской кожи. Словно падающая птица, устремился Олловейн к темным воротам. Они открылись неподалеку от черного обелиска, возвышающегося над ледяной равниной. Здесь лед был красным от крови. Старая скрюченная троллиха тяжело опиралась на костяную палку. Во время битвы за Филанган Олловейн видел ее среди атакующих. Ее имя знали даже эльфы. Сканга, источник всех бед! Это она вернула из изгнания народ троллей. Не король, а эта старая карга была той силой, которая направляла серокожих и повелевала армиями этих созданий, ведя их по светящимся тропам альвов.

И старуха, словно почувствовав его мысли, вдруг резко подняла голову и уставилась на Олловейна слепыми белыми глазами.

— Возвращайся! — приказал эльфу знакомый голос.

Что-то коснулось руки мастера меча. Колдовское оцепенение спало. Танцующий Клинок оглушенно покачал головой. Мышцы его застыли от холода; иней покрыл льняной доспех, будто Олловейн действительно побывал в далеком Снайвамарке.

— Идем. — Эмерелль взяла эльфа за руку, вывела из змеиного круга.

Змеиные головы соприкоснулись. Тела оживших рептилий образовали высокую арку, похожую на зеркало темноты. Из этого мрака доносились звуки, похожие на барабанный бой. Нет… то был грохот булав о щиты. Войско троллей на марше.

Словно зачарованный, смотрел Олловейн в черноту. Светящаяся золотом тропа убегала в Ничто, пространство между мирами. Снайвамарк находился в более чем двух тысячах миль от Сердца Страны, но для всех, кто обладал достаточным мужеством, чтобы ступить на тропы альвов, это расстояние сокращалось до пары сотен шагов.

Олловейн взглянул на свою королеву. Эмерелль считалась самой могущественной волшебницей Альвенмарка. Казалось, даже в отчаянном положении ее не оставляет мужество. Как никто другой, воплощала она в этот миг два качества, отличавшие его народ от остальных детей альвов: гордость и красоту.

Князья Альвенмарка считали Эмерелль холодной и неприступной. Олловейн пожалел, что они не видят королеву сейчас. В ее глазах горели упорство и страсть, и искра этого огня передалась ему. Дело эльфийской владычицы могло казаться безнадежным, но последняя битва еще не состоялась!

Олловейн обнажил меч и спустился по ступенькам к мозаике, обводя взглядом змеиные головы. Больше двух троллей не могли выйти из врат одновременно, поскольку серокожие были слишком громоздки и неуклюжи. На пороге этого мира один-единственный воин мог долго продержаться против целой армии. Однако Танцующий Клинок понимал, что ему не выиграть этот бой. Его жизнь зависела от ловкости, с которой он будет уходить от яростных ударов булавой. Но эльф был пленником этого порога, ибо он ни на миг не имел права отступить перед атакующими врагами. Если он уступит порог, то в зал вольется поток серокожих и все будет потеряно.

Олловейн улыбнулся. В смерти не было ничего ужасного. Напротив: сразиться в последнем великом бою было предназначением его души. После этого цикл смертей и рождений будет прерван. Он уйдет в лунный свет, чтобы соединиться с Линдвин. Мастер меча почувствовал облегчение. Больше не было будущего, способного напугать его.

— Беги, повелительница, у тебя есть сила для этого. Троллям не править Альвенмарком. Это немыслимо! Однажды ты победишь.

— Отойди в сторону. — Эмерелль говорила тихо, и в голосе ее не было резкости.

Олловейн неохотно подчинился. Он с беспокойством смотрел в темноту. Что-то шевелилось неподалеку от золотой тропы. Кто-то наблюдал за королевой? Что это, шорох? На миг мастеру меча показалось, что вдалеке раздается грохот булав, но затем снова воцарилась тишина.

— Ты чувствуешь сотрясение троп альвов? Они идут. Это как тогда, в Вахан-Калиде…

Королева вступила в змеиный круг и опустилась на колени на пороге врат. Осторожно сняла через голову тонкий кожаный ремешок, зажала камень в кулаке. И застыла, глубоко погрузившись в раздумья.

Олловейн обеспокоенно поглядел на ворота. До появления троллей оставалось всего несколько мгновений. Эмерелль нельзя оставаться в замке.

— Повелительница… — Эльф мягко коснулся ее плеча.

Королева подняла голову и взглянула на своего мастера. Во взгляде ее карих, обычно теплых глаз теперь разверзлись темные пропасти. Олловейн знал Эмерелль на протяжении многих веков, но никогда прежде не видел в ней такой ненависти. Даже тогда, когда она приказала убить пленных тролльских князей на Шалин Фалахе, белом мосту, королева принимала решение в холодном спокойствии. А теперь в ее взгляде отражалась чистая ненависть.

— Сканга полагает, что мы будем бежать. Но она достигла последнего предела. Отсюда нет пути назад, и я не потерплю более, чтобы тролли разрушали все прекрасное в нашем мире. Пусть их души поглотит тьма!

Эмерелль перехватила камень альвов и со скрипом провела черту на одном из змеиных тел в мозаике. А потом произнесла единственное слово. Олловейн не знал языка, на котором говорила королева, но для того, чтобы понять значение слова, в знании не было нужды. То слово было подобно удару ножа.

 

Путь в темноту

Ветер терзал лицо, вгрызался в ее старые кости. Суставы руки скрипнули, когда Сканга подняла кусок плоти, еще несколько мгновений назад бывший эльфийским сердцем. Войско, собравшееся вокруг невысокого ледяного холма, должно было видеть, что заклинание плетется на крови.

Тролльская шаманка была слепа. Такова была цена, которую Сканга заплатила давным-давно за посвящение в глубокие мистерии магии. Но несмотря на то что глаза ее представляли собой лишь бледный студень, она отчетливо воспринимала происходящее. Она чувствовала, как теплая эльфийская кровь течет по ее рукам, наслаждалась прикосновением ледяного ветра к коже, из-за которого от крови поднимался пар. Жертвоприношение удалось, оно послужило своей цели. Вокруг нее стояли тысячи воинов, но не слышно было ни единого звука. Лишь шум ветра. Он заставлял трепетать знамена из эльфийской кожи и стучать вырезанные из костей амулеты, которые многие воины привязывали к оружию кожаными ремешками.

Сканга поглядела на мертвого эльфа у своих ног. В тот далекий день, когда она принесла свое зрение в жертву магическому дару, троллиха боялась, что навеки погрузится во тьму. Ее наставница не объяснила, что произойдет (страх и неизвестность были частью жертвы), не стала помогать воспитаннице ступить на путь, по которому сама она шла уже много веков. Она мучила Скангу, чтобы укрепить душу, так она говорила. Но шаманка давно уже была уверена, что Мата Нат делала это только ради удовольствия. Она была пронизана тьмой. Черной, словно кора, была ее магия. Глупые эльфы считают наделенные душой древние деревья мудрыми мирными созданиями. Да ушастые понятия не имеют, каковы они!

Сканга стала свидетелем того, как медленно угасала аура мертвого эльфа, лежавшего у ее ног. Вместо фигур из плоти и крови она видела эфемерные создания из яркого света. Краски и яркость говорили троллихе о собеседнике больше, чем она могла бы увидеть здоровыми глазами.

Не нужно было приносить эльфа в жертву, чтобы открыть магические врата на звезде альвов. Сканга сделала это из-за воинов. Они верили, что заклинания по-настоящему могущественны только тогда, когда сопряжены с кровавыми жертвами. В принципе, это было верно, но на звезде, где пересекалось семь троп альвов, войти в Золотую Паутину, ведущую сквозь Ничто, легко. По крайней мере если иметь необходимые ключи.

— Бойтесь меня, тени! — хрипло воскликнула Сканга, ткнув тяжелым посохом в восходящее солнце. — Откройте мне врата, а затем возвращайтесь обратно в пропасть, чтобы мой пламенный гнев не сжег вас! Не смейте тянуться к моим детям! Вы получили кровь эльфеныша. Пейте ее, поглощайте его душу! Это моя пошлина вам. А теперь повинуйтесь мне!

Старая шаманка посмотрела на силовые линии, извивавшиеся у ее ног, будто змеи. Одной мысли оказалось достаточно, чтобы воспользоваться их силой. Линии вздыбились, образуя арку врат, за которыми ждало Ничто, пространство между мирами, через которое когда-то протянули золотые тропы альвы. Тот, кто ступал на эти пути, мог за несколько шагов преодолеть сотни миль. Однако путь, по которому они пойдут сегодня, был долог. Им придется пересечь много звезд. Сканга знала, что некоторые воины потеряются и сгинут. Так бывало всегда, когда эти глупцы топали по золотой сети. А ведь она всегда всех предупреждала. Им было известно, что таится за границами троп. Многие воины пили мет, чтобы приглушить страх. Марш сквозь Ничто требовал больше мужества, чем участие в битве.

Бранбарт, король, шумно шмыгнул носом и сплюнул. Сканга чувствовала его беспокойство, несмотря на то что тролль молчал. Ему с трудом удавалось держать себя в руках. Именно он настоял на том, чтобы вторгнуться прямо в Сердце Страны по тропам альвов и навеки положить конец владычеству эльфов. После битвы за Филанган эльфы слишком ослабли для того, чтобы противопоставить серокожему войску что-то серьезное. Через час с небольшим Бранбарт намеревался воссесть на трон Эмерелль.

Сканга была далеко не уверена, что это произойдет. Все казалось ей слишком легким. Старая шаманка не могла себе представить, что Эмерелль так быстро сдастся. Она должна быть начеку. Эльфы сражаются, используя множество хитростей. Может быть, это ловушка. Возможно…

Сканга почувствовала, что за ней наблюдают. Что-то выглянуло с противоположной стороны золотой тропы. Шаманка прошептала слово силы. Увидела размытую фигуру эльфийского воина по ту сторону врат. Его аура была мощной, сотканной из светлого, бело-золотистого света. Он был исполнен решимости сражаться. Сканга улыбнулась. Глупец! Шаманку не остановить мечом. Одна ее мысль — и вот уже сформировалась сотканная из тени рука, протянулась через пропасть. Если она обхватит сердце эльфа, то оно перестанет биться. Он просто…

Сканга отпрянула. Там был еще кто-то! Могущественное существо встало рядом с воином и заслонило его золотым щитом.

Шаманка отозвала призрачную руку. Эмерелль! Королева ждала ее. Сканга колебалась. Будет ли королева сражаться, если надежды на победу нет? Троллиха подумала, что, пожалуй, готова положить сотню молодых тролльских воинов под жертвенный нож, лишь бы увидеть мысли Эмерелль.

— Когда выступаем? — с трудом сдерживаясь, спросил Бранбарт. — Чего мы ждем?

Шаманка кивнула в сторону светящейся тропы, пересекавшей Ничто.

— В конце пути нас ожидает Эмерелль. Она будет сражаться.

Бранбарт сплюнул на лед.

— Она может победить?

— Рядом с ней — один-единственный воин. Эльфеныш, командовавший защитниками Филангана.

Король рассмеялся.

— Этого мы уже однажды победили. Не остановит он нас и теперь. — Тролль махнул рукой воинам из личной гвардии. — Вперед! Вы удостоены чести пролить первую кровь. И не бейте эльфов по головам. Вы ведь знаете, они нам еще пригодятся.

Сканга посмотрела на юных воинов, ринувшихся через темные врата. Может быть, она слишком стара? Сомневаться — значит быть слабым. Шаманка цинично улыбнулась. Слабость предостерегает от того, чтобы вслепую ринуться навстречу гибели. Пожалуй, никто из этих воинов не будет сидеть за пиршественным столом короля. Способ Бранбарта выигрывать сражения был настолько же прост, насколько затратен. Он топил врагов в реках крови. Тролльской крови! По пути от победы к победе может угаснуть весь его народ… «Но это последняя битва», — мысленно отметила Сканга. Они не могут проиграть. Какой шанс у Эмерелль против потока тролльских воинов? Камень альвов эльфийского народа давал ей ужасную силу. Пару сотен троллей она отправит в небытие. Может быть, с помощью миража королева заставит их упасть с золотой тропы в Ничто?

Узловатая рука Сканги сомкнулась на камне, который старая шаманка носила среди амулетов. Она защитит свой народ от эльфийской королевы. «У меня тоже есть сила, — упрямо подумала троллиха. — Это я вернула народ троллей в Альвенмарк, покончив с изгнанием».

За две луны, миновавшие после битвы у Филангана, тролли полностью подчинили себе Снайвамарк, свою былую родину, восстановили войско. Продолжать войну хотели в первую очередь молодые тролли, желавшие сделать себе имя. Да и Бранбарт, король, не думал о мире. Его ненависть к Эмерелль была безгранична. Когда-то эльфийская королева приказала столкнуть его и остальных тролльских князей с Шалин Фалаха, белого моста на границе Сердца Страны. Пять раз рождался снова с тех пор Бранбарт и становился королем. Он не мог забыть прошлого, и это стало его проклятием. Столетиями лелеял он месть и теперь не желал ждать ни единого лишнего часа! Опасность пути сквозь Ничто не пугала короля, настолько сильно ненавидел он эльфийку.

Сканга предпочла бы, чтобы войско троллей двинулось на юг. Могли пройти годы, прежде чем армия добралась бы до Сердца Страны таким путем, но кто же, в конце концов, их остановит? Ее народ силен, а остальные обитатели Альвенмарка слишком разрозненны, чтобы долгое время противостоять им. К тому же, может быть, троллям даже удастся найти союзников…

Время эльфов миновало; три тяжких поражения отчетливо доказали это. Остроухие были самыми молодыми детьми альвов, и они правили с тех пор, как великие мечтатели и создатели всех миров оставили своих чад. Это было несправедливо по отношению к остальным народам, воля альвов не могла быть таковой! В какой семье младший получает наследство? Эльфы, рожденные последними, считали себя совершенными существами. Но теперь наступили сумерки их эпохи! Свет эльфов угасал. И если они не подчинятся, то будут уничтожены.

Сканга взглянула в темноту за воротами. Теплым золотистым светом сияла дорога, лежавшая перед ними. Шаманка видела ее иначе, чем полчища воинов, которые отправятся по ней. Магическое зрение могло распознать истинную суть тропы. Она была сплетена из сотни волокон, словно толстая веревка. Только альвы умели сплетать магию в такие чудесные заклинания.

В воодушевлении, с которым молодые воины пошли в атаку, было что-то заразительное. Сегодня они могут победить! Зачем же ждать годы?

Сканга резко подняла посох.

— Вперед, дети мои, как приказывает ваш король! Быстрее! Я поведу вас в сердце гнили. К королевскому замку Эмерелль! — И бок о бок с Бранбартом она присоединилась к отряду нападающих.

Для шага сквозь врата требовалось мужество. Нужно было оставить твердую опору, чтобы ступить на дорогу, состоявшую из сплошного света. Сотни раз уже проделывала это Сканга, и все равно каждый раз необходимость довериться заклинаниям альвов превращалась в битву. Шаманка знала лучше всякого другого, что это значит — войти в Ничто, в темноту, которая лежала по ту сторону тонкого магического плетения.

Троллиха недоверчиво рассматривала крупную сеть из синих и зеленых силовых линий, защитным куполом вздымавшуюся над золотой тропой. Синий, цвет магии, всегда был закрыт для Сканги. Этот волшебный оттенок питался из небесного простора и силы ураганов. Шаманке же казалось, будто она пытается ухватить порыв ветра, когда желает вплести магию неба в свои заклинания. Она чувствовала силу, но обуздать ее не могла.

Сканга пялилась в темноту за пределом тропы. Там, в неизмеримой глубине, таились ингиз. Загадочный народ, некогда изгнанный альвами в Ничто между мирами… Шаманка чувствовала их присутствие, но почти не видела их. Ингиз пугали. У них не было ауры.

Все живое окружено пульсирующей аурой разноцветного сияния. Потеряв зрение, Сканга первым делом научилась видеть ауры. Гораздо позже она развила в себе способность чувствовать тени, когда перед ней возникала скала или другое неживое препятствие.

Сканга вновь взглянула на переплетение синих и зеленых нитей. Ячейки, на ее взгляд, были слишком крупными. И тем не менее они удерживали ингиз. Скоро существа окружат золотую тропу целыми стаями. Когда что-то живое вторгалось в Ничто, его аура притягивала тварей, словно мотыльков — свет масляной лампы.

Ингиз не могли преодолеть заклинание альвов, но горе тому, кто покидал магическую дорогу. Призрачные существа были пожирателями душ. Тот, кто умирал здесь, в темноте между мирами, не мог родиться снова.

Шаманка прошла уже добрую часть пути, когда что-то коснулось ее плеча. Бранбарт, ее король, шел прямо за ней. Она чувствовала тепло факела, который он держал в левой руке. Наверняка его свет не мог развеять темноту по ту сторону защитного заклинания.

Сканга чуяла страх Бранбарта — кисловатый запах, смешивавшийся с запахом мета, невыдубленной кожи и дыма.

— Еще долго? — хрипло спросил король.

— Да! — Шаманка не сдержалась и вложила в это слово всю свою злость.

Целыми днями пыталась троллиха отговорить короля от этой атаки. А теперь уже поздно возвращаться. Если Бранбарт пошлет воинов обратно, то потеряет всяческое уважение как король. Поражения и победы, купленные большой кровью, тролли забывали быстро. Но не трусость.

Сканга пересекла звезду альвов, на которой перекрещивались четыре золотые тропы. Они были переплетены искусным узлом.

Она указала на бледный красный огонек рядом с тропой, ведущей налево. Целый день троллиха потратила на то, чтобы отметить путь через золотую сеть. И несмотря на это кто-то наверняка потеряется. Страх ослепляет. Но потери неизбежны. Победы добываются кровью.

Их были тысячи, и они топали друг за другом. Вероятно, еще не все воины вошли в ворота в Снайвамарке. Последние, наверное, ступят на тропу лишь тогда, когда битва против Эмерелль будет выиграна.

— Что там, снаружи? — прошептал Бранбарт. Король подошел настолько близко к троллихе, что обжег ей факелом шею. — Я что-то чувствую там. Это…

— Ты помнишь лагерь у Волчьей ямы? Когда атаковали ледяные парусники… Нас посетил призрачный волк, жуткое создание с кроваво-красным глазом. Ты помнишь его злобу и ненависть?

— Да. — Король шмыгнул носом и хотел было плюнуть.

Нерешительно взглянул на золотую тропу, которая не являлась ни землей, ни скалой и тем не менее держала его. Потом передумал и проглотил сопли.

— Представь себе, что вся эта злоба — лишь галечный камень на берегу. Камень, каких там не счесть. То, что ждет тебя за пределами дороги, — это гора, с которой упал камень. Вспомни худшее, что когда-либо происходило с тобой, и будь уверен, что ужасы Ничто намного превосходят это.

Сканга поглядела вперед, на красный огонек маркировки. Не было ли ошибкой устанавливать эти огоньки? Может быть, ее магия нарушила заклинание альвов? Может быть, сетка защитного заклинания кажется такой крупной потому, что шаманка по незнанию что-то нарушила?

Троллиха попыталась отогнать сомнения. Такова суть ингиз — внушать страх. Может быть, эти мысли от них? Может быть, она уже не хозяйка того, что происходит у нее в голове? И, может быть, она утратила контроль над собственным «я» с тех пор, как расставляла огоньки? Может быть, ингиз уже тогда завладели ее мыслями и воспользовались ею, чтобы заманить троллей в ловушку?

Сканга глубоко вздохнула. Вспомнила ясный солнечный день, когда Мата Нат лишила ее зрения. Вспомнила боль… Так она отгоняла сомнения. По крайней мере на несколько ударов сердца.

Шаманка ускорила шаг. Время от времени она видела тени по ту сторону сети защитной магии. Сканга хрипло дышала. У нее было такое чувство, будто невидимый палач складывает камни ей на грудь. С каждым шагом груз рос, становилось больнее дышать.

Все чушь! Она крепче сжала камень альвов. Это игры ингиз! Шаманка подняла голову, но враг оставался невидим. Она могла бы… Сканга вздохнула. Не стал ли защитный магический купол ниже?

От мыслей ее оторвал пронзительный крик. Короткий, резкий. Кого-то утащили в Ничто.

— Какой-то глупец сошел с пути! — крикнул Бранбарт. Его голос был резок, в нем чувствовался страх. — Поспешим!

— Нет!

Сканга знала, что спешка — плохая помощница. Заставила себя успокоиться и вгляделась во тьму. Ничего. Шаманка осенила себя защитным знаком. Воины вокруг нее затихли. Лишь издалека доносились звуки ударов оружия о щиты.

— Никому не бегать! Ведь вы охотники! Вы знаете, что убегающая добыча привлекает внимание. Ее гораздо легче поймать, чем животное, которое ведет себя спокойно. Здесь добыча — это мы. Сохраняйте хладнокровие. Никому не бегать! Двигайтесь медленно. Каждый раз, когда я подниму посох, вы делаете шаг и ударяете оружием о щит. Враг во тьме питается нашим страхом. Встретьте его спокойно! И нарушайте тишину. Пусть ритм нашего маршевого шага не собьется. Мы сами определим, когда идти, а когда бежать. — Сканга подняла посох, сделала шаг вперед и снова опустила посох.

Послышались единичные удары булав о щиты.

— Не ведите себя, словно пугливые косули! — взревел Бранбарт и поднял щит. — Делайте, что говорит Сканга! И передайте ребятам позади ее приказ.

Шаманка снова подняла и опустила посох. Грохот щитов стал громче. Нужно внести порядок в войско. Так они справятся с опасностью. Сканга заставила себя спокойно идти дальше. По спине струился холодный пот. Когда она была моложе, много путешествовала. За все столетия ее жизни шаманке встретилось одно-единственное создание, не испытывавшее здесь, в Ничто, страха, — джинн. Он говорил довольно много чепухи. Может быть, он тоже был безумен… Он показал ей, как сходил с тропы и шагал в темноте. И с ним действительно ничего не произошло! Почему ингиз щадили его, Сканга так и не сумела понять. Может быть, он был слишком чуждым для них. Кроме того, возможно, ингиз презирают существ не из плоти и крови.

Снова раздался пронзительный крик, который тут же резко оборвался. Как бы там ни было, пожиратели душ троллями не брезговали.

— Быстрее! — торопил Бранбарт.

Сканга проигнорировала слова короля и продолжала размеренно идти дальше. Она поднимала и опускала посох, за ней следовало эхо грохочущих щитов. Не стала ли тропа уже? Нет, нет… Магическое зрение решило сыграть с ней шутку! Этого не может быть! Шаманка заставила себя дышать спокойно, прижала к сердцу камень альвов. Он усиливал ее магию и дарил могущество, почти равное легендарному могуществу их создателей. Говорили, что тот, кто обладал тремя камнями альвов, мог свершить все. Но каждому народу был дарован лишь один камень, и все они ревностно охранялись.

Шаманка подумала об Эмерелль. У нее был камень, подаренный эльфам. Пусть Бранбарт пьет из черепа королевы. Сканга заберет себе камень! Когда дар альвов будет у троллихи, она сумеет защитить свой народ от всех напастей.

Тролли достигли очередной звезды альвов; на этот раз пересекались семь троп. Сканга застыла. Неужели они уже дошли до звезды, которую сторожит Атта Айкъярто? Шаманка пристально вгляделась в извилистый узор узла силовых линий. Нет, до тронного зала Эмерелль оставался долгий путь.

Раздался звук… Отдаленный вой? Он слышался в ее голове… Ингиз! Говорили, что ингиз набирали силу, когда кто-то проводил слишком много времени в Ничто. Они находили способ заманить слабых. И словно в подтверждение мыслей Сканги, снова раздался крик.

Шаманка споткнулась. Она подвернула ногу. Резкая боль мучила правую лодыжку. Подвернуть ногу? Этого ведь не может быть…

В темноте раздавались новые крики. Поскольку Сканга остановилась, смолк грохот щитов. В воздухе повис едкий запах страха.

Троллиха посмотрела на свои ноги. Они медленно погружались в золотую тропу, словно в размокшую от дождя грязь.

От начала маршевой колонны доносились все новые и новые крики.

Что там происходит? Сканга подняла посох. Нужно двигаться! В конце концов, до замка проклятой королевы уже совсем немного. Они не имеют права останавливаться сейчас. Размокшая дорога, предсмертные крики — это провозвестники последнего сопротивления!

Сканга снова посмотрела на ноги. Рука, которой она поднимала посох, замерла на полдороге. Тропа! Она разделялась на волокна, как толстый канат, расплетающийся жила за жилой.

— Назад! Бегите! — закричала шаманка и схватила Бранбарта за руку.

Воины перед ними повернули и остановились на тающей дороге. Дюжины воинов рухнули в Ничто и тут же оказались окутаны кружащимися черными лентами. Будто длинных тонких червей, тянули они жизненный свет из падающих тел.

Сканга ударила воина, шедшего ей навстречу, посохом по лицу. Тщетно! Ее оттолкнули. Темнота потянулась к ней. В ушах засвистело. Шаманка стала падать в бесконечную пропасть. Обретшая плоть тьма потянулась к ней.

 

Тишина

Раздался тысячекратный крик, пугающе близко и в то же время уже не в этом мире. Олловейн побывал на множестве полей битвы. За свою жизнь, исчисляемую столетиями, он много раз слушал смерть. Плача, хрипя, упрямо ругаясь, встречали ее умирающие от его меча. Некоторые звали мать или возлюбленную, другие умирали, недостойно визжа. Все это было хорошо знакомо эльфу, но таких предсмертных криков ему не доводилось слышать никогда.

Одного жеста Эмерелль оказалось достаточно, чтобы темные врата закрылись, оборвав голоса троллей. Каменные змеи вернулись на свои места на полу. В большом покинутом замке было совершенно тихо.

Отправляя меч в ножны, Олловейн вздрогнул. Стало холоднее. В просторном тронном зале плел свои заклинания лунный свет.

Одного слова королевы оказалось довольно, чтобы успокоить эльфа. «Все хорошо», — уговаривал себя Танцующий Клинок. И тем не менее чувствовал: что-то изменилось. Рядом было нечто чужое, неуловимое. Оно таилось, но мастер меча знал, что оно здесь. Совсем рядом!

Влага тяжело повисла в воздухе, а с ней и запах цветков липы. Олловейн стоял вплотную к темным вратам. Ничего не могло пройти мимо него незамеченным. И тем не менее здесь что-то было…

Он был самым лучшим мечником Альвенмарка, но чувствовал себя беспомощным, как ребенок. Беззащитным перед неназываемым. Танцующий Клинок опустился на колени рядом с королевой. Та замерла, стоя на коленях, сомкнув губы, с задумчивым взглядом. Обеими руками эльфийка сжимала камень альвов, словно замерзающий в зимнюю ночь — бокал с теплым вином.

Его руки нежно коснулись ее холодных пальцев.

— Что случилось, госпожа?

Эмерелль молчала, глядя на пестрые камни мозаики, будто в изображении скрывалась тайна, разгадать которую могла она одна. Так казалось Олловейну, пока он не понял, что на самом деле королева избегает его взгляда.

Они долго стояли на коленях. Тепло медленно возвращалось в пальцы Эмерелль. Ни единый звук не нарушал тишину.

Драконья звезда уже заходила на западе, когда королева поднялась. Олловейн молча последовал за ней к ступеням трона. Он знал, что повторять вопрос бессмысленно. Она ответит тогда, когда ей заблагорассудится. Возможно, никогда… В ее сердце столько тайн… Поговаривали, что Эмерелль — самая старшая из их народа и она жила тогда, когда альвы правили здесь. Даже для эльфийки ее жизнь была несоизмеримо длинна. Повелительница была древней, как горы, и при этом не теряла юношеской привлекательности. Но сейчас она казалась усталой. Слегка склонившись, королева стояла перед плоской серебряной чашей у трона. Иногда она могла стоять так целыми днями. Лишь Олловейн, мастер Альвиас и Обилее имели право входить в тронный зал, когда Эмерелль пыталась вырвать у будущего его тайны. В серебряной чаше повелительница Альвенмарка видела, что может произойти в ближайшие столетия, она молча вела диалоги с судьбой, чтобы выбрать путь для народов своей страны.

В воде неподвижно лежали оба соловья. Их перья были растрепаны, маленькие клювики раскрыты; птицы умерли во время пения. Игра света заставила воду в чаше на миг стать совсем черной, словно над ее поверхностью появилась тень.

— Мы оба были бы сейчас мертвы, если бы я не сделала этого, — негромко произнесла Эмерелль. — Из башен замка вырывалось бы пламя, но эти соловьи сидели бы на ветвях липы внизу, в долине, там, где пробивается источник, вливающийся в озеро. Они начали строить там гнездо… — На глаза Эмерелль навернулись слезы.

Никогда прежде Олловейн не видел, чтобы королева плакала.

— Что ты сделала, повелительница?

— Я разрушила часть созданного альвами. Одну из золотых троп, которые ведут сквозь тьму. Ту тропу, которую выбрали тролли, чтобы попасть сюда. Все, кто ступил на нее, рухнули в Ничто. Я… — Какой-то миг она подбирала слова. — Мой поступок был продиктован гневом. Я ступила на путь, к которому не была готова, и я не знаю, куда он приведет.

— Но ведь ты сказала, что иначе мы были бы мертвы, — вставил Олловейн.

Он не верил своим ушам. Все века, что мастер меча знал Эмерелль, она доверяла своим знаниям о будущем, и все ее поступки основывались на этом знании. Он защищался этой верой от сомнений, особенно когда не понимал действий королевы.

— А что еще могло бы случиться с нами, если бы тролли ворвались в тронный зал? Разве ты сдался бы? Никогда. А каким образом я приняла бы участие в пиршестве Бранбарта, тебе тоже известно. Не всегда обязательно плести заклинания, чтобы узнать будущее. — Эмерелль осторожно вынула мертвых птиц из воды. — Наше будущее подобно дереву, Олловейн. С каждым ударом сердца оно выбрасывает тысячи молодых побегов, которые уже в следующий миг снова разделяются и превращаются в огромную могучую крону. Я сознавала, что Сканга боится ступать на тропы альвов. Уже дважды тролли победили, поскольку воспользовались золотой сетью. Старуха знала, что я буду стоять здесь, в тронном зале, и дожидаться ее. Из всех возможных вариантов будущего, которые я видела, она лишь однажды отважилась открыть врата. Она понимала, что я обладаю силой, способной разрушить тропу альвов. Она испытывала страх, поэтому выбрала магию крови и тьмы для своего заклинания. Это разновидности магии, которые известны мне меньше всего. — Эмерелль дрожала от гнева. — Я до последнего мига не хотела верить, что она отважится войти в золотую сеть еще раз. Она полагалась на то, что я побоюсь разрушить часть творения альвов. Это та ветвь будущего, которую я не исследовала, ибо она ведет во тьму. Она… — Голос королевы снова оборвался.

Олловейн чувствовал ее страх. Что вошло в мир вместо троллей? Какие ужасы, разгневавшись, призвала королева?

Эмерелль отвернулась от зеркальной серебряной чаши. Первые утренние лучи изгнали тени из тронного зала. Эльфийка осторожно положила мертвых птиц на подлокотник трона.

— Сотни вариантов будущего я изучила. Тысячи остались сокрыты от меня. Почти на каждом пути, которым я шла, я видела огромное войско троллей. Я видела пылающие равнины и горящие города. Тот, кто вставал на пути у этого войска, погибал. Оно неудержимо двигалось на юг, к Сердцу Страны. Вот чего они хотят. Они хотят вырвать сердце у Альвенмарка.

Олловейн вгляделся в блекнущие тени. Что-то таилось там. Почему Эмерелль не скажет об этом? Может быть, ее слова придадут сил чуждым существам? Он вспомнил мрачные легенды о неназываемом ужасе. Если дать ему имя, он станет сильнее. Болтали, мол альвы изгнали его. Но о нем по-прежнему не говорили. Эмерелль знала, что делает, уговаривал себя мастер меча. Несмотря на все, что случилось этой ночью. Если она не хочет говорить о том, что убило соловьев, то разумнее не задавать вопрос вслух.

— А если мы бросимся на троллей всеми силами?

Еще несколько часов назад тролли занимали все мысли мастера меча. Теперь ему с трудом удавалось сосредоточиться. Эльф то и дело вглядывался в сумерки, медленно отступавшие под лучами утреннего солнца.

— Если мы объединим народы Альвенмарка, чтобы сражаться под одним знаменем, то разве не сможем победить троллей? Этой ночью мы выиграли время, чтобы подготовиться к войне, которая все равно начнется… — Что это, тень за троном? Не смотреть туда! Глаза наверняка решили сыграть с ним злую шутку! Это всего лишь тень высокого подлокотника и ничего больше! — Разве все наши старания не имеют влияния на будущее?

— Как раз наоборот. Каждый сделанный шаг что-то меняет. И тем не менее… Иногда кажется, что определенные события неотвратимы. — Эмерелль потупила взгляд. Эльфийка не хотела, чтобы он читал в ее глазах. — Мы потеряем то, что любим. Такова цена. Так было всегда.

Долгий миг они оба молчали. Потом королева подняла взгляд и вдруг улыбнулась.

— Сегодня ночью мы встали на путь, ведущий в новое, неизвестное будущее. Оно темно… Но если не терять надежду, все возможно!

Улыбка исчезла столь же внезапно, как и появилась. Она была редким гостем на лице эльфийки, и тем не менее сподвигла бессчетное множество бардов всех народов слагать о ней песни. Когда Эмерелль улыбалась, мир лежал у ее ног. В эти редкие мгновения расцветала вся ее красота. Ничто, когда-либо виденное Олловейном, не было столь совершенным. «Кроме глаз Линдвин…» — печально подумал он. Под конец он смотрел только в ее глаза. Иначе не сумел бы перенести того, что сделали с ней тролли. Он знал, что любимая ждет его.

— Тебе ведомо о моей смерти, повелительница?

— Мне ведомы многие из твоих возможных жизненных путей, — уклонилась от прямого ответа королева.

— А моя смерть? — не отступал он.

— Ты действительно хочешь это знать? Твой вопрос не мудр. Твоя смерть зависит от пути, который ты изберешь. Я часто видела, как ты умирал.

— А как я могу защититься? — спросил он.

Эмерелль печально улыбнулась.

— Никак, мастер меча. Жизнь в любом случае смертельна. Избегай огня, Олловейн. Ты умрешь в огне, так происходит каждый раз.

Наконец ему удалось встретиться с ней взглядом.

— Тебе ведом путь моей души? Мои прошлые жизни? Кем я был?

— Не помнить — это дар, Олловейн. Не разрушай милости, дарованной тебе судьбой. Каждое новое рождение осветляло твою душу. Ты без недостатков. Безупречен. Я… — Королева мягко покачала головой. — Оставим прошлое в покое. Зачем снова бередить зажившие раны? Поверь мне. Забывать — это дар. Только так можно по-настоящему родиться для новой жизни, когда возвращаешься снова. Тем, кто остался, не пристало самовлюбленно касаться этой милости, мой мастер меча. — Она одарила его болезненной улыбкой. — А теперь оставь меня, пожалуйста, одну. Моя обязанность — начать новый поиск нашего будущего. Мы… — Эмерелль замолчала и опустила глаза.

— Да?

— Я никогда не благодарила тебя за то, что ты спас меня из горящего Вахан Калида. Ты был моим мечом и щитом, когда я не могла защитить себя сама. Такие мужчины, как ты, — редкость, Олловейн. Спасибо, что ты со мной. Ты — свет в мои самые темные часы.

Ее слова смутили его. Коротко поклонившись, эльф удалился. Но прежде чем выйти через высокие ворота тронного зала, он помедлил, снова почувствовав сомнения. С детства он не задумывался над тем, кем был когда-то. Неужели королева сказала все это лишь для того, чтобы отвлечь своего мастера меча от того, что совершила?

У дверей Олловейн оглянулся. Тронный зал был залит светом. Эмерелль задумчиво стояла перед серебряной чашей. В тени не было ничего угрожающего. Только два мертвых соловья напоминали о том, что в Альвенмарк пришло нечто, чего боялась сама королева.

 

Проклятие

Сканга подняла посох высоко над головой. К ее телу тянулся холод. Конец был близок. Словно шерстяная нить, уходил с дрожью свет из ее груди. Бранбарт смотрел на шаманку широко раскрытыми от ужаса глазами. Его жизненный свет уходил через крупные ноздри.

Троллиха медленно повернула посох. Ее дрожащие губы сложились в слова, которым она когда-то научилась у Маты Нат. Тонкий, будто яичная скорлупа, кокон из стального света окружил ее.

Сканга подтянула Бранбарта вплотную к себе. Король захныкал и съежился, как новорожденный. Его руки болезненно впились шаманке в плечи. Тяжелое от мета дыхание ударило ей в лицо.

Они по-прежнему падали. Крик угас. По лицу Сканги катились слезы. Погибли души тысяч молодых воинов. Шаманка чувствовала ликование ингиз. Такого пиршества не бывало никогда. Целое войско пропало. В мгновение ока.

— Проклинаю тебя, Эмерелль! — запинаясь, выдавила она из себя. — Пусть детей в твоем чреве, если они у тебя когда-либо будут, сожрут черви. Пусть труды твоего народа станут пеплом. Пусть твои друзья предадут тебя, а врагам твоим не будет числа. Чтоб тебе потерять все, что дарует радость твоему сердцу, и жить вечно, чтобы мукам твоим не было конца!

— Пошли нас, Сканга, — прошептал хор голосов в ее голове. — Однажды ты уже звала нас. Мы любим выполнять твои желания. Отведи нас в Сердце Страны, и мы научим Эмерелль испытывать страх.

Сканга попыталась оградиться от голосов. Она крепко обнимала Бранбарта. Да, даже шаманка поддалась страху. Она сознавала, что ее защита — лишь иллюзия, как многое в царстве тени. К тому же каждый миг она боялась рухнуть на скалистую землю.

Бранбарт издавал короткие пронзительные крики. В глазах его отражалось безумие.

— Я не могу дать вам тела! — крикнула троллиха. — Это не так, как в Вахан Калиде. Я не могу помочь вам здесь!

— Открой нам врата в Сердце Страны. Это все, чего мы хотим. Нам не нужны тела. Уже один страх способен убить, шаманка. А мы мастера страха.

— Ваша ложь меня не обманет. Одного страха недостаточно, чтобы сломить Эмерелль. Я не пущу вас в Альвенмарк, если не смогу повелевать вами. Неужели вы считаете меня настолько глупой? Какой мне от этого прок? Однажды вы придете в Снайвамарк, чтобы мучить там мой народ. Я не буду торговаться с вами на ваших условиях.

В ее теле отдавался смех. Громкий, пропитанный ненавистью, болезненный. Сканга опустила посох и прижала руки к пульсирующим вискам.

— Мы не торгуемся, Сканга. Мы делаем тебе великодушное предложение. Ты в наших руках. Мы даруем тебе жизнь, если ты откроешь нам путь в Сердце Страны. И мы подарим тебе уверенность в том, что Эмерелль будет страдать. Разве это не самое горячее твое желание — сломить королеву эльфов? Открой нам врата, и твое желание исполнится.

Тени отскакивали от тонкой оболочки заклинания, окружавшего Скангу. Она в безопасности! Ингиз не могут подобраться к ней! Чувства шаманки ощупывали тьму. Она должна найти золотую тропу. Тогда они с Бранбартом будут спасены.

— Ты действительно думаешь, что можешь защититься от нас? — послышался смех. — Сканга, ты уверена, что твое заклинание столь же могущественно, как заклинание альвов? Проверим?

Нельзя слушать эти голоса. Болтовня — вот все, что они могут. Ее заклинание защищает их обоих…

Бранбарт вздохнул. Желтый свет улыбки пролился по его ауре.

— Да, я сделаю это, — сказал он. — Да.

Его руки сомкнулись на горле Сканги.

— Глупец! Ты убьешь нас обоих!

Король продолжал улыбаться.

— Они отпустят меня. И прогонят голоса из моей головы. — Его руки сжались сильнее. — Крики… Они не прекращаются, крики моих воинов.

Сканга выгнулась дугой. Ее длинные ногти впились в запястья короля, но против его силы она ничего не могла поделать. Легкие горели, словно в них налили жидкого огня. Шаманка тщетно пыталась вдохнуть.

— Если я умру, умрет и мое заклинание, — выдавила она из себя. — Ты убьешь нас обоих.

В светящемся теле короля по-прежнему была желтизна улыбки. Но его аура медленно блекла. Что-то темное разливалось внутри него. Цвета уходили. Внезапно его голова исчезла.

— Они обещали, — произнес он чужим, гортанным голосом.

Сканга потянулась к его промежности и сжала изо всех сил.

Хватка Бранбарта на ее горле стала лишь крепче. Шаманка почувствовала, как с хрустом сдвинулся один из ее позвонков. Подумалось об удушающем черном иле. Паника охватила душу. Это было так же, как тогда, в ночь ужасов…

Внезапно Бранбарт пронзительно вскрикнул. Отвесил ей звонкую оплеуху.

— С ума сошла, старая карга? — Правой рукой он тер промежность.

У его светящегося тела снова появилась голова, и она сияла пульсирующим красным светом боли и ярости. Король шмыгнул носом и сплюнул.

Сканга почувствовала, что плевок приземлился ей на левую ногу. Магический кокон, созданный ею, был слишком узок, чтобы увернуться. Шаманка нащупала посох, недоверчиво вглядываясь в Бранбарта.

— Он так слаб, — раздалось в ее голове. На этот раз говорил только один голос. — Почему не ты правишь своим народом, Сканга? Ты подходишь куда лучше. Ах… Ты все еще думаешь, что твое смешное заклятие может защитить тебя? Нам не нужно прикасаться к тебе, чтобы убить тебя, старуха.

— Я могу за себя постоять, — прошипела Сканга. Каждое слово обжигало ее измученное горло.

— Ты уверена? Может быть, мы отпустили его, чтобы он пока не убивал тебя. По крайней мере, я полагаю, что с тобой можно разговаривать, хоть и не все мои братья и сестры придерживаются того же мнения. Ты умна. Ты поймешь, что оказалась в безнадежном положении. Либо ты убьешь Бранбарта — и тогда мы выпьем его душу и ваш король больше никогда не родится вновь, либо ты не сделаешь этого — тогда вы оба умрете. Ты сможешь защититься от него, только если уничтожишь его. Он — твоя величайшая слабость, Сканга. Я ведь уже говорил, что не все мои братья и сестры так уступчивы, как я. Некоторые не простили тебе того, что ты обрекла на гибель двоих из нас. Они заставят Бранбарта задушить тебя. Тогда твое заклинание исчезнет и вы оба станете нашими жертвами. Признаю, даже я слабею, думая о твоей сильной душе. Она полна темноты. Мы отличаемся меньше, чем ты думаешь, Сканга. Темное семя Маты Нат проросло в тебе. И оно сильно.

«Все это ложь», — подумала Сканга. Нельзя поддаваться этим нашептываниям. Она вытащит Бранбарта отсюда. По крайней мере, король выживет.

— Ты меня разочаровываешь. Ты ведь знаешь, что я прав.

Желтый свет улыбки пронизал ауру Бранбарта. Другие голоса снова зашептали королю.

— Мои братья и сестры решили, что тебе пока еще не стоит умирать. Но не спеши ликовать. Это не добрая весть. Они уверены, что сумеют убедить тебя открыть нам путь в Альвенмарк. Ты очень могущественна, Сканга, у тебя есть камень альвов. Ты можешь уничтожить творение древних, как ребенок с легкостью рвет паутину. Думаешь, что альвы и все, что они создали, было идеальным? Эгоисты, вот кем они были. Еще похуже своих последних детей, эльфов. И невыносимо высокомерны! Они… О! О нет. Мне жаль.

— Что? — Сканга прокляла себя в тот же миг, как это слово сорвалось с ее губ. Нельзя было поддаваться на нашептывания этого ингиз! Что бы он ни говорил, добра от него не жди.

— Мои братья и сестры пытаются убедить твоего короля в том, что он должен схватить тебя, чтобы вывернуть из сустава большой палец, а потом оторвать его. Как думаешь, Бранбарт достаточно силен, чтобы оторвать большой палец? Мне жаль. Заверяю тебя, Сканга, мы не все такие, хоть мы и пожиратели душ, и пользуемся дурной славой.

Посох Сканги взлетел и с грохотом обрушился на висок Бранбарта. Король обмяк.

— Превосходно! Я впечатлен. Правда, Сканга. Поступки и мысли едины. Это редко встречается среди баб.

Голос в ее голове рассмеялся.

— Ну что ж, если быть честным, то среди мужиков тоже. Большинство по крайней мере на миг задумываются, прежде чем совершить поступок. Ты особенная.

Сканга отчаянно оглядывалась в поисках тропы альвов. Ничто было пронизано сотнями этих троп. Должна же быть одна неподалеку!

— Мне очень жаль тебя разочаровывать, дорогая. Это место больше, чем ты можешь себе представить. Задумайся на минутку. Оно окружает несколько миров. Могут пройти дни, прежде чем ты найдешь тропу альвов. Собираешься оглушать Бранбарта каждый раз, как он будет приходить в себя? Не стану вмешиваться в твои решения… Но не боишься ли ты, что выбьешь остатки рассудка из его шишковатой головы? Что с ним станет? Он ведь даже сейчас в роли короля представляет собой, мягко говоря, проблему.

Сканга приложила все усилия, чтобы отыскать тропу. Всеми органами чувств тянулась она в темноту. Если ингиз так старается лишить ее надежды, то спасение очень близко.

— Поразительно, Сканга. Неужели ты думаешь, что меня так легко понять? Ты меня оскорбляешь. Я ведь по-настоящему хорошо отношусь к тебе. Я не такой, как мои братья и сестры. К сожалению, большинство руководствуются только инстинктами. Они питаются твоим телом и жаждут твоей души. В данный момент они спорят о том, не лучше ли приказать Бранбарту удавить тебя. Некоторым понравились твои особые страхи. Ты ведь лучше всех знаешь, о чем тебе напоминает душение. Твоя учительница, Мата Нат, была довольно мерзким сорняком. Никогда не связывался с деревьями. Их души… Ладно, они действительно исключительно сочны. Но говорить с ними… Я ведь вижу в твоих мыслях, что она была за наставница. Я бы тоже ее убил. Кстати, ты уверена, что она на самом деле мертва? Как там говорится? У деревьев и минотавров тринадцать жизней. Ты ведь туда больше не ходила. Удар молнии и огонь, действительно ли этого было достаточно? Ты уничтожила ее до последнего корешка?

При мысли о корнях Маты Нат шаманку прошиб холодный пот. Не думать об этом! Что нужно проклятому ингиз? Сканга чувствовала, как он копается в ее воспоминаниях. Он проживал ее жизнь. Искал мгновения счастья в одиноких часах, когда она стояла на краю пропасти.

— Ну же, отдай нам Бранбарта, и мы отпустим тебя.

Сканга упрямо противилась нашептываниям. Она давным-давно поклялась в верности душе короля! За свою жизнь она частенько злоупотребляла властью. Убивала шаманок, которые, возможно, однажды могли стать могущественнее ее. Пользовалась магией, чтобы ослепить статных воинов и зазвать их к себе в постель. Повинуясь мимолетной прихоти, делала выбор между жизнью и смертью. Единственное, что она хранила свято, — это верность душе короля. Если она сейчас предаст, это разрушит ее. И шепчущий голос знал это.

— Значит, ты решила погибнуть вместе с ним? Это благородно или глупо? Ты все же более чужда мне, чем я полагал, Сканга. Только посмотри! Он уже моргает. Он не станет колебаться и повернется против тебя. Видишь ненависть в его глазах?

Шаманка ухватила посох. Бранбарт оказался проворнее. Очевидно, он давно пришел в себя и наблюдал за ней из-под полуопущенных век.

— Не слушай голоса. Что бы они ни говорили, они желают твоей погибели! — прошипела Сканга.

Без всяких усилий король вырвал из ее рук тяжелый посох. А потом выпрямился.

 

О мудрецах и о страсти

Устало моргая, Танцующий Клинок глядел на сад с высокой террасы. Королева велела разбудить его и пригласила сюда. Стояла теплая ночь. Прошло три дня после событий в тронном зале, весна вступила в свои права и звучала все громче плеском ручьев и пением птиц.

Перед Олловейном два тутовых дерева тянули к луне темные ветви и, похоже, пытались превзойти друг друга в роскоши весеннего наряда.

Мастер меча оперся о каменный парапет и закрыл глаза. Он гнался за сном, от которого его оторвали. С ним была Линдвин. Они шли по каменной дорожке, покрытой ковром белых вишневых лепестков. Они держались за руки, и Линдвин своими шуточками заставляла его смеяться.

За то короткое время, которое они провели вместе, такой прогулки не было ни разу. Но любимая часто приходила к нему в снах, чтобы даровать то, в чем отказала им жизнь. Он цеплялся за эти сны. Не хотел просыпаться.

— Что вы сделали в тронном зале? — послышался ворчливый голос.

Олловейн неохотно открыл глаза. Рядом с ним стояла лисьеголовая черноглазая дама в платье цвета красного мака. Ее макушка едва доставала эльфу до колен, но глядела незнакомка на мастера меча сверкающими от ярости глазами.

— Прошу… Оставь меня, лутинка, я в печали, — негромко произнес он.

— А я в ярости, — едко сообщила она. — Для тебя существует лишь один способ избавиться от меня. Ответь на вопрос!

Мастер меча вздохнул. Лутины считались самым взбалмошным народцем среди кобольдов. Он никогда не понимал, почему Эмерелль позволяла некоторым из них занимать придворные посты. С ними сплошные неприятности. Вот и эта лисьехвостая мучительница здесь неспроста, в явлении рыжей злюки наверняка что-то кроется. Вряд ли это простое невезение. Должно быть, встречу устроила королева. Но какую цель она преследовала?

— Тролли открыли врата на звезде в тронном зале. Эмерелль прогнала их. Вот что случилось, — коротко ответил Олловейн.

— Помолчи-ка и послушай! — Лутинка уперла руки в бока и уставилась на эльфа так, словно собиралась вызвать на дуэль. — Что ты слышишь?

— Знаешь, это уже действительно…

— Что ты слышишь? — не отставала рыжая нахалка.

— Ветер в ветвях.

— А еще?

Олловейн пожал плечами. Он догадывался, к чему клонит лутинка, но не хотел говорить о тишине.

— Ничего.

Она широким жестом указала на парк.

— Там должны петь свою весеннюю песню сверчки. Летучие мыши должны носиться вокруг башен замка, а светлячки — плясать в ветвях плодовых деревьев. Но там ничего нет. В траве я нашла сотни мертвых сверчков. Маленькие птицы сбежали. Вчера ночью я была у одной луговой феи. Я присутствовала при том, как у нее родился мертвый ребенок. Целую ночь говорила я с ней. Когда сегодня утром я ненадолго отлучилась, фея убежала на озеро и утопилась. — Голос лутинки срывался от ярости. — Ты скажешь мне, какую цену заплатила Эмерелль за то, чтобы прогнать троллей, мастер меча. Что она впустила в Сердце Страны? — Лисьехвостая угрожающе подняла указательный палец. — И лучше тебе не уходить от ответа, не то я превращу тебя в личинку и раздавлю!

Я… — начал Олловейн.

Пожалуй, лучше отвечу я. — Из тени на террасу вышла Эмерелль.

Олловейн не слышал, как пришла королева, лутинка тоже казалась удивленной, когда внезапно увидела перед собой повелительницу Альвенмарка. Впрочем, маленькая девушка-кобольд даже не пыталась проявить подобающую вежливость.

— И прекрасно! Ты наверняка ответишь лучше, чем этот тупой любитель помахать мечом. Что ты сделала, Эмерелль?

Олловейн наклонился, намереваясь схватить лутинку и вышвырнуть прочь. Никто не может столь дерзко разговаривать с королевой! Неотесанный мужлан Мандред не понимал, что делает, но лисьехвостая прекрасно сознавала, что говорить с королевой словно с себе подобной — оскорбление.

— Не смей, непоседа с мечом! — Лутинка щелкнула пальцами, и в ее правой лапке появился крохотный, закрученный спиралью ясеневый посох.

— Оставь, Олловейн. Ганда имеет право задавать мне вопросы. Ты пыталась прогнать тени, не так ли?

Крохотная кобольдесса опустила волшебный посох.

— Да. Я целую ночь сражалась у ложа Лунного Цветка. Она так хотела ребенка. Ты ведь знаешь, в последние дни зимы сойка унесла ее возлюбленного. Она хотела… — На глаза лутинки навернулись слезы. — Я владею множеством изгоняющих заклинаний, но это существо прогнать не смогла. Будто пыталась поймать руками тень. Она была там целую ночь. Лунный Цветок испугалась до смерти. Она утверждала, что тень говорит с ней. Я ничего не слышала. Но она наверняка не придумала это. Я думаю, что страх убил ее ребенка. И было холодно. Так холодно, словно вернулась зима. Что ты сделала, Эмерелль? Почему должны были умереть Лунный Цветок и ее дитя? Почему молчат птицы на ветвях и сверчки в траве? Кого ты вызвала, чтобы защитить Сердце Страны от троллей?

Эмерелль тяжело вздохнула.

— Мудрость должна была бы руководить всеми моими поступками. Не гнев и не любовь. Поэтому я многим при дворе кажусь холодной, даже несправедливой; Справедливость может стать слабостью, Ганда. Это один из самых горьких уроков, которые я выучила, став королевой. Несправедливо то, что случилось с Лунным Цветком, и я всем сердцем хотела бы, чтобы этого никогда не произошло. Я до последнего не хотела верить в то, что тролли еще раз решат злоупотребить тропами альвов для военных целей. В гневе и отчаянии я решилась на разрушение тропы. Только так я могла спасти Сердце Страны.

— Ты не спасла его! — гневно ответила Ганда. — Уж лучше бы сюда пришли тролли. С ними я знала бы, что сделать. — Она коснулась маленького белого пятна на лбу. — Ты уничтожила заклинание альвов, — очень тихо произнесла кобольдша. — Их тропы — это сухожилия, соединяющие между собой миры.

— Троп альвов сотни, — вмешался Олловейн.

— В твоем никудышном теле тоже сотни сухожилий. И если я перережу одно из них, это может означать, что ты никогда больше не сможешь согнуть большой палец. И как ты будешь держать меч? Все, чему ты учился за свою долгую жизнь, может быть разрушено одним-единственным движением. Вот так «не важно» перерезать сухожилия. — Ганда уставилась на Эмерелль. — Сюда ворвались ингиз, верно? Пожиратели душ из Ничто?

— Они не могут принять здесь материальную форму, — заметила Эмерелль. — Могут лишь пытаться запугать нас. И они несут холод.

— А если кто-то окажется достаточно глуп и поможет им обрести тело? Что тогда? Ты должна прогнать их, Эмерелль. Немедленно!

— Они уходят от моей магии. Я так же ничего не могу поделать с ними, как и ты прошлой ночью. Даже альвы не могли уничтожить их, поэтому и изгнали их тени во тьму.

— Значит, ты тоже должна прогнать их обратно! — упрямо гнула свое Ганда.

Эмерелль беспомощно развела руками.

— Я пыталась. Поверь! Всеми силами! Но мне не удалось. Они слишком не от мира сего. Поэтому я позвала тебя, Ганда. Мне нужна твоя помощь.

Олловейн не поверил своим ушам. Он догадывался, что лутинка не случайно появилась среди ночи на дворцовой террасе. Но что ему делать с этой склочной лисьехвостой волшебницей? И что надеется получить от нее Эмерелль?

От слов королевы Ганда лишилась дара речи. Она недоверчиво пялилась на эльфийку.

— Есть место, где можно найти ответ на все вопросы, по крайней мере так говорят. Когда я еще не заняла трон Альвенмарка, я много раз бывала там и никогда не разочаровывалась. Библиотека Искендрии. Если где-то и можно узнать, что сделать, чтобы прогнать тени обратно в Ничто, то только там.

Ганда решительно покачала головой.

— Это не для меня. Нет! Я не мудра. У меня не хватит терпения отсиживать задницу на жестких стульях и копаться в книгах, которые написаны настолько запутанно, что каждое предложение приходится читать трижды, прежде чем поймешь, о чем речь. Пошли одного из своих советников. Ведь есть много ученых, чье предназначение в том, чтобы записывать всякие штуки, которые понимают только им подобные. А я за практику. Презираю остроумно-глупую болтовню. Позволь мне возиться с кровью и дерьмом, пошли целительницей на поле битвы — и ты не будешь разочарована. Но в Искендрии мне нет места. Меня ведет чутье. И оно редко подводило. Из того, что продиктовано исключительно рассудком, получается слишком много зла. — Она указала на Олловейна. — Пошли его. Ведь вы, эльфы, умеете красиво говорить. Ему нетрудно будет разобраться в бормотании мудрецов. А я здесь буду искать способ победить тени. Даже если стану советовать всем оставшимся бежать!

«Таковы они все, эти лутины, — подумал Олловейн. — Капризны, упрямы и никогда не хотят брать на себя ответственность. В каком же отчаянном положении оказалась Эмерелль, раз просит кобольдессу о помощи!»

— Я с удовольствием пойду, если пошлешь, госпожа. И всеми силами буду стараться услужить тебе.

Королева улыбнулась одними глазами.

— Знаю, Олловейн. Но без помощи ты не сможешь сделать и первого шага на пути к Искендрии. Ты не умеешь входить в золотую сеть. И… Не хочу тебя обидеть, но… Ты не мудрец. Ты хороший полководец и, возможно, лучший мечник Альвенмарка. Я позвала тебя сюда, потому что действительно хотела просить тебя проводить Ганду в Искендрию. И с благодарностью принимаю твое предложение.

— Что делать мечнику в библиотеке? — недоверчиво спросила лутинка.

— Мои мудрецы считают, что сейчас разумнее держаться от меня подальше. Как бы там ни было, король троллей поклялся превратить мой череп в чашу для мета. Мудрые бежали первыми, когда об этом стало известно. — Эмерелль цинично улыбнулась. — Мудрость и верность сочетаются редко. Но причина моей просьбы не в том, что я лишилась советников. Никто не пришел, чтобы обвинить меня в смерти Лунного Цветка. И мудрецы, наверное, не заметили бы, что молчат сверчки. Мне нужен тот, для кого поиск вопросов — дело сердца, а не ума. Кто-то, кто не считает, что луговых фей столь же много, как цветов у пруда, и кому небезразлично, одной больше или одной меньше.

Острый язычок Ганды беспокойно высунулся из лисьей пасти.

— Ты знаешь, почему я не бежала, когда стало известно, что идут тролли?

— Потому что тебе все равно, правлю в Сердце Страны я или король троллей.

Ганда скептически взглянула на Олловейна и коротко кивнула.

— Так и есть, Эмерелль.

Мастер меча с трудом сдержался.

— Позволь, я провожу эту предательницу из дворца, госпожа?

Эльфийская королева качнула головой.

— Искренность — редкая добродетель, Олловейн. Особенно при королевском дворе. — Она обернулась к лисьехвостой. — Никто не умеет столь ловко ходить по тайным путям, как народ лутинов.

Это мастеру меча было известно слишком хорошо. Путины были обманщиками и ворами, некоторые даже убийцами. Тот, кто связывался с ними, обладал лживой душой. Эльф все ёще не мог понять, почему Эмерелль велела кобольдессе прийти сюда.

— У моего народа никогда не было выбора, Эмерелль, — с жаром произнесла Ганда. — Мы передвигаемся пешком, потому что мы единственные не получили земли, когда альвы создавали своих детей. Мы безземельны, и за все тысячелетия, миновавшие с тех пор, не изменилось ничего. Даже когда изгонялись целые народы, никто не подумал о том, чтобы подарить родину нам, лутинам. Землю всегда забирали эльфы.

Как эта дерзкая баба осмеливается упрекать королеву и говорить такие дерзости?! Олловейн заставил себя сохранять спокойствие. Он — мастер меча, а это — королевский двор. Пусть они здесь одни, но замок остается местом, исполненным достоинства и красоты, и нужно вести себя подобающе.

— Среди лутинов ты слывешь следопытом. Ты часто ведешь других, когда нужно быстро покинуть какое-то место. Сеть троп альвов хорошо знакома тебе, и, насколько мне известно, ты еще ни разу не допустила ошибки при открытии врат.

— Не знаю, кто рассказал тебе это, Эмерелль, но не верь всему. Разве у тебя нет волшебной чаши, в которой ты можешь видеть правду? Лучше воспользуйся ею, не стоит доверять придворным.

— Ты имеешь в виду серебряную чашу, которую так долго рассматривала три ночи тому назад, когда думала, будто одна в тронном зале? — На лице Эмерелль мелькнула улыбка.

Олловейн удивленно взглянул на эльфийку. Улыбка казалась чужой на ее губах, но на миг мастеру меча почудилось, что он увидел в лице королевы что-то очень хорошо знакомое. Она казалась более юной и менее солидной. И ранимой…

Ганда смущенно почесала за ухом.

— Я подумала, что нужно отнести волшебную чашу в безопасное место, пока не пришли тролли.

Олловейн напрягся. Проклятая воришка! Сейчас Эмерелль прикажет ему вышвырнуть ее.

— Конечно, — ухмыльнулась королева. — В любом другом случае я велела бы тебя сурово наказать. — И она тут же снова стала серьезной. — Мне прекрасно известно, что народу лутинов безразлично, кто здесь правит — я или Бранбарт. Может быть, ты втайне даже хочешь, чтобы пришли тролли, поскольку желаешь видеть униженными нас, эльфов. Большинству лутинов наверняка доставило бы немалое удовольствие пережить превращение эльфов в безземельных беженцев… чтобы былые господа разделили их судьбу. Но речь идет о гораздо большем, чем просто о мести троллей. Ты знаешь, что ингиз нашли путь сюда и они не удовлетворятся тем, чтобы быть лишь наблюдателями. Не знаю, как они смогли попасть в Альвенмарк. Может быть, тролли заключили с ними пакт. Может быть, ингиз проскочили по какой-то несчастливой случайности. Как бы там ни было, я не знаю, как победить их. Уверена только в одном, а именно в том, что они разрушат страну так, как никогда не смогли бы тролли. Поэтому я прошу тебя отправиться в Искендрию вместе с Олловейном. Только альвы владели знанием о том, как изгнать ингиз. Они должны были оставить нам указание, на случай если ингиз вернутся! И я не знаю, где искать его, если не в Искендрии. — Эмерелль поглядела на тени, отбрасываемые тутовыми деревьями в лунном свете. — Они здесь, Ганда. Ты чувствуешь их?

Олловейн огляделся. Он понимал, что за ним наблюдают. Беспокойно всмотрелся в тень, но не обнаружил ничего, с чем мог бы справиться при помощи меча.

— Если вы пойдете по тропам альвов, то отправитесь в царство ингиз, — продолжала Эмерелль. — Они попытаются напасть. Вы, лутины, славитесь хитростью и даром находить вещи, о пропаже которых неизвестно даже владельцам. Для этих поисков не найти никого лучше тебя. И помни: ты отправишься в Искендрию не ради меня, Ганда, и не ради народа эльфов. Ты пойдешь ради Лунного Цветка и остальных луговых фей. Ты пойдешь, чтобы сберечь красоту Сердца Страны, песни соловьев и стрекот сверчков. Прислушайся к своему сердцу, послушай его совета. Я жду тебя через час у звезды альвов в тронном зале — или чтоб я тебя больше никогда не видела.

Маленький лисий язычок снова нервно высунулся изо рта. Лутинка вдруг повернулась и бросилась прочь, не сказав ни слова.

Когда Ганда покинула террасу, Эмерелль тоже развернулась, чтобы уйти.

— Госпожа?

Королева, казалось, спешила, но, тем не менее, остановилась.

— Почему ты доверяешь столь важное задание лутинке? Разве мастер Альвиас не рассказывал тебе о красношапочниках — кобольдах, которые беззастенчиво требуют прогнать эльфийских князей с тронов? Говорят, что ими руководит лутин. Они распространяют листовки в мастерских. Я сам видел эти пасквили. Будто бы они выступают против обжорства, пьянства и тому подобного, но на самом деле это не что иное, как призывы к восстанию. Как ты можешь доверять лутинке при таких обстоятельствах, госпожа?

— Речь идет не о моей королевской короне. Ганда пойдет не ради меня, а ради тех, кто действительно важен для нее.

А ты за ней присмотришь. Защищай ее от врагов и от себя самого.

Олловейн вздохнул.

— Как прикажешь. Но я не думаю, что лутинка придет в тронный зал.

— Ты будешь тосковать по луговой фее с лужайки у озера? — спросила его королева.

— Нет, — признался мастер меча.

— Поэтому и важно, чтобы отправились вы оба. А теперь отпусти меня, Олловейн. Я еще должна задать один вопрос серебряной чаше, прежде чем вы отправитесь в путь. — И с этими словами Эмерелль удалилась.

«В этом вся она, — с горечью подумал эльф. — Она слишком много знает о вариантах будущего, и ей даже в голову не приходит разделить эту ношу с другими». То, что она доверилась ему в тронном зале, было мгновением слабости. Но теперь она снова стала прежней. Все ее помыслы направлены на то, чтобы сражаться за будущее Альвенмарка. Что там может быть такого ужасного, что она забывает о настоящем? Неужели она забыла о нем? Нет! Тогда она не знала бы о смерти Лунного Цветка.

Олловейн отказался от попытки постичь ход мыслей королевы. Она была слишком древней и мудрой. Он не должен понимать ее, потому что знает, что она всеми силами будет пытаться защитить Альвенмарк. И в этом он будет ей служить. Хоть она и не ответила на вопрос о том, зачем нужен мастер меча в библиотеке.

ПРОТИВ ПРИСТРАСТИЯ К ИГРЕ И ВЫПИВКЕ

Памфлет почтенного Элийи Глопса, основателя Лиги сохранения внутренних размеров Альвенмарка

Глава 9. О проклятии стола для игры в фальрах

(…) Трата времени поистине эльфийских масштабов, вот как называю я игру в фальрах, которая дарует честным, работящим гномам и кобольдам, жизнь которых не исчисляется столетиями, не развлечение, а сплошные неприятности. Что это за игра, правила которой, толкования правил, отчеты об известных партиях и полемика о спорных ходах заполняют целые библиотеки? Разве альвы создали нас для того, чтобы мы играли? Разве наша задача не в том, чтобы формировать мир, который они нам оставили? Разве они не подарили бы нам игру в фальрах, если бы хотели, чтобы мы проводили время за игральным столом, куря, выпивая и споря? Какая от этого польза? Да, я знаю Фальраха, героя Драконьих войн, величайшего полководца Альвенмарка, самоотверженного рыцаря Эмерелль. Его еще называют спасителем Альвенмарка, благородным воином, соединившим в себе все добродетели рыцарства. Но что общего у страсти к игре и рыцарских добродетелей? — Как бы ярко ни сияла звезда Фальраха, слава и величие всегда несут в себе семя упадка, если они не сочетаются со скромностью и нетребовательностью.

Фальрах не корчевал леса, не отвоевывал плодородную землю у каменистой почвы. Часы досуга он тратил на то, чтобы создать бесцельно сложную игру. Один только стол, на котором игроки разыгрывают свои партии, точнее его создание, поглощает сотни часов работы, да, я знаю одного резчика по слоновой кости из моего народа, который провел всю свою жизнь, изготовляя фигурки белой стороны для игрального стола в фальрах для Шахондина, эльфийского князя Аркадии. Может ли это быть смыслом жизни? И я готов восхвалять троллей, которые, играя, довольствуются парой костяных кубиков.

Фальрах полагал, что каждая партия названной в его честь игры — это исследование войны, наука о том, что даже самый острый ум не может предугадать все неотвратимости судьбы, которая так же влияет на войну, как танцы клинков на полях сражений. И тем не менее именно на это замахивается каждый игрок в фальрах, когда час за часом, задумавшись, таращится на игральный стол. Он полагает, что его разум, воплощенный в прихоти удачи, может, размышляя и планируя, достичь победы.

Встречал я эльфийских князей, для которых жизнь — это игра в фальрах. Мы, их подданные, — не что иное, как фигурки, которые можно как угодно двигать по доске, даже приносить в жертву, если видишь в этом выгоду для себя. И встречал я троллей, для которых величайшее счастье — это охота на медведя. Они воняют, они разговаривают грубыми словами, но когда они вечером садятся за стол, там ожидает трапеза, являющая собой урожай их дневного труда. А что находит на своем столе игрок в фальрах? Обильные плоды труда других!

Если уж я вынужден служить господину, то мне ближе тот, кто принимает простую пищу в пещере, чем другой, для которого жизнь — игра и который забыл уже, что это такое — жить трудом своих рук, который роскошествует во дворце, построенном моими братьями, их окровавленными от тяжкого труда руками, и который полагает, что наши сородичи будут чистить его ночной горшок. Задумайтесь, слуги! Жизнь — это не игра в фальрах. Противьтесь тому, чтобы быть фигурками на игральной доске эльфийских князей! Мы слишком слабы, чтобы самим стряхнуть ярмо. Поэтому мы должны выбрать одну из сторон. Я свой выбор сделал. Слушайте мой боевой клич! Мир пещерам, война дворцам!

Из собрания запрещенных трудов, составленного Альвиасом, гофмейстером, том 7, исходный текст 8, А

 

Чужой

Ульрик сидел на пне и наблюдал, как воины строят хижины. Несмотря на то что снова пошел снег, большинство мужчин работали с обнаженным торсом. Они складывали в срубы стволы елей. С обоих концов ствола делали глубокие зарубки, куда вставляли кругляк для внутренних перегородок. Так быстро рос пахнущий еловой смолой четырехугольник, который скоро даст пристанище очередной группе беженцев от нескончаемой зимы. Прошло уже четыре недели с тех пор, как отец Ульрика, Альфадас, прогнал троллей, но каждый день все новые и новые беженцы находили дорогу в Зунненберг, деревню, надежно скрытую в долине оленьей тропы.

Пронзительный свист заставил короля поднять голову. Работы над одним из домов почти завершились. Словно ребра выпотрошенного оленя, уходили стропила в заснеженное небо. Не хватало только крыши из сплетенных еловых ветвей. Хоть она и не продержится до таяния снегов, но о весне, а уж тем более о лете сейчас никто не говорит. Все силы брошены на то, чтобы пережить хотя бы день.

Ульрик подошел к наполовину готовой хижине. Теперь он тоже может кое-что сделать. Пока воины возились с тяжелыми стволами, он бы только мешал. Теперь требовалось законопатить широкие щели между необтесанными стволами с помощью глины и мха. Работа для детей.

Набежала ликующая толпа. Ульрик знал некоторых малышей, например Оттара и темноволосую Асдис; оба потеряли родителей в сражении за Зунненберг. Толстого Гутхорма, которого голодные недели сделали таким же тощим, как и других детей, и долговязого Эйрика. Худощавый паренек был больше чем на два года старше и на две головы выше Ульрика. В Фирнстайне он часто развлекался тем, что дразнил слепую Хальгарду. Заставлял ее спотыкаться, рассказывал всякую чушь о том, что якобы происходило вокруг нее. Дюжины раз дрались Ульрик и Эйрик. И чаще всего Эйрик побеждал. Теперь он был предводителем стайки детей, бежавшей к хижине.

Приблизившись к хижине, Ульрик краем глаза увидел, как отпрянул от него Оттар. Да и Гутхорм смотрел недоверчиво. Смех стих.

Эйрик, расставив ноги, преградил ему путь. Шумно втянул носом воздух.

— Воняет, вам не кажется? Как будто дохлой рыбой.

Оттар так задрожал, что выронил мох. Его сестра Асдис встала перед ним, заслонив его собой.

— Тогда подвяжи штаны, Эйрик. Вонь действительно невыносима. — Ульрик попытался рассмеяться, но смех не получился.

Долговязый мальчишка угрожающе поднял кулаки.

— Убирайся во фьорд, умертвие! Убирайся, или я оттащу тебя в воду за волосы!

— Я здесь для того, чтобы работать, как и остальные.

— Ты не как остальные, — прошипела Асдис. — Лут перерезал твою нить. Ты теперь неживой. Иди к своей мертвой подружке и оставь нас в покое!

Ульрик судорожно сглотнул, борясь со слезами.

— Я не… — Он посмотрел на Гутхорма, но тот отвел взгляд.

Ульрик довольно давно заметил, что все стараются не смотреть ему в глаза. Мальчик не понимал почему. До этого момента он твердил себе, что остальные просто завидуют. С тех пор как в пещере у фьорда он убил тролля, сын Альфадаса считался воином, несмотря на то что был очень юн. Ульрик знал героические истории о мертвых королях и их лучших воинах. Никогда еще семилетний ребенок не убивал троллей. Теперь Ульрик имел право сидеть за праздничным столом с воинами, имел право пить мет, если захочет. Правда, от этого пойла у него кружилась голова и бывало плохо.

Но воины тоже избегали мальчишку. Его присутствие заставляло бородатых мужчин стыдиться. Было очень мало фьордландцев, которые выжили бы после битвы с троллем.

Ульрик упрямо сжал губы. А потом прошел мимо Эйрика.

— Я буду делать свою работу. — Он наклонился за глиной и запустил обе руки в ледяную грязь.

Эйрик схватил его за волосы и рванул назад.

— Я тебя предупреждал! — закричал он. — Я отволоку тебя вниз, к фьорду, где тебе и место. И засуну в мешок с камнями. На этот раз ты не вернешься!

Ульрик шлепнулся спиной на снег. Едва он коснулся земли, Эйрик ударил его ногой в бок. Остальные дети просто стояли и смотрели. Никто не пытался помочь, даже Гутхорм, который когда-то был его другом. Ульрик подумал о том, что рассказывали ему отец и Олловейн о рыцарском поведении в бою. Тот, кто будет придерживаться кодекса чести, погибнет!

Эйрик снова пнул его. Ульрик немного ослабил удар, откатившись в сторону. Застонав, встал на четвереньки. Руки увязли в снегу.

— Возвращайся на дно фьорда, умертвие! Ты нам здесь не нужен!

Ульрик ринулся вперед и ударил Эйрика головой в живот. Сцепившись, они рухнули на землю. Ульрик ткнул мучителя коленом между ног, принялся колошматить кулаками по лицу. Мальчик отчаянно пытался избавиться от нападающего. Из носа у него потекла темная кровь.

Негромкий звук заставил сына Альфадаса остановиться. Эйрик вытащил у Ульрика из-за пояса эльфийский кинжал. Клинок матово сверкал в сером зимнем свете. Эйрик нацелил острие оружия на горло Ульрика.

— Ты больше не ударишь меня, умертвие!

Ульрик сглотнул.

— Точно. Я не дерусь со слабаками.

— Ты победил только потому, что ничего не чувствуешь! — зло крикнул Эйрик. — Тебя могла бы топтать лошадь, и ты этого бы не почувствовал. Мертвецы ничего не чувствуют! Поэтому ты победил. После моих пинков с тобой должно было быть покончено.

— Моя младшая сестренка Кадлин пинается сильнее, чем ты, мямля. — Ульрик отклонился назад, чтобы немного увеличить расстояние между своим горлом и острием.

— Тогда я отправлю тебя к ней, ты…

Чья-то сильная рука сжала запястье Эйрика и принялась его выкручивать, пока мальчик с криком не выпустил эльфийскую сталь.

— Довольно, мальчик. Забирай своих товарищей и убирайся с глаз моих долой, ничтожный негодник!

Эйрик поднялся и бросил на Ульрика убийственный взгляд. На негнущихся ногах, подчеркнуто медленно он пошел прочь. Остальные дети присоединились к нему. Асдис положила руку на дрожащие плечи Оттара. Тот всхлипывал.

Снова пошел снег. Большие белые хлопья, кружась, падали с неба. В мгновение ока дети скрылись из виду.

— Твое оружие. — Спаситель протянул Ульрику кинжал рукоятью вперед.

Это оказался высокий светловолосый воин. Один из мужчин, которые сражались с отцом в Альвенмарке. На его правой щеке красовалось клеймо в форме полумесяца. Так отмечали воров.

— Ты Маг, верно?

Воин коротко кивнул.

— Наверное, тебе не стоит бегать по лагерю с кинжалом за поясом. Ты сейчас мог быть… — Он запнулся. — Все могло закончиться плохо.

Значит, он тоже, подумал Ульрик. Маг тоже причисляет его к мертвецам!

— Я воин! Я имею право носить оружие, — упрямо ответил он.

Спаситель ухмыльнулся. Вокруг глаз появились мелкие морщинки.

— Прости меня, Ульрик Альфадассон, принц Фьордландии. На миг я забыл, кто передо мной. Почему-то ты выглядишь, как самый обычный пострел с разбитым носом.

Ульрик коснулся носа. Он и не заметил, что с ним что-то произошло. Мальчик недоверчиво смотрел на Мага. Воин действительно приветлив или просто насмехается? Иногда чертовски тяжело разобраться в словах взрослых. Они говорят одно, а на самом деле имеют в виду совсем другое.

— Натри нос снегом, тогда кровь перестанет течь, — посоветовал фьордландец.

Ульрик зачерпнул пригоршню снега. Сейчас, когда он занялся своим носом, тот стал сильно болеть, приходилось стискивать зубы. Но он воин! Он не будет реветь.

— Пойдешь со мной в праздничный зал? Мужчины закончили работу — снег валит слишком сильно. Идет буря. Эта проклятая зима, похоже, никогда не закончится. — Маг заговорщицки улыбнулся. — Я уверен, там есть для нас теплый мет.

При мысли о мете Ульрику стало совсем худо. Поначалу он был восхищен тем, что может пить вместе с воинами. Но с ним было что-то не так. То, что неожиданно можно оказаться на покрытом тростником полу или начать бормотать что-то невразумительное, было нормально. Так происходило на каждом пиру, который бывал у настоящих мужчин. Но у него начинала сильно кружиться голова уже после половины рога мета. И у воинов вокруг появлялись близнецы. Иногда даже тройняшки! Похоже, ни у кого из остальных мужчин такой проблемы не было. Кроме того, его слишком рано начинало тошнить, чтобы он мог находить удовольствие в питье. Бывало довольно одного запаха мета, чтобы ему стало дурно. При малейшей возможности он уклонялся от собраний в праздничном зале. Да и сами слова «праздничный зал» были слишком великодушным названием покосившегося сарая, где отца провозгласили королем. Ульрику захотелось вернуться домой, в Фирнстайн. Если бы только все снова могло стать так же, как прошлой осенью, когда пришел Олловейн. Он бы учился фехтованию у мастера меча эльфийской королевы. У отца было бы для него время. Мать готовила бы и время от времени ерошила бы ему волосы. Ульрик судорожно сглотнул. Раньше он терпеть не мог, когда она ерошила ему волосы и прижимала к себе. Он уже большой, с ним так поступать не нужно. Но сейчас он готов был отдать все за то, чтобы мать была рядом. Да, ему даже не было бы обидно, если бы она погладила его по голове, когда рядом находился Маг.

— Ульрик?

Воин все еще ждал ответа.

— Я… — Нет, у него не было желания идти в зал. Но отговорки не придумывались.

— Я могу устроить так, чтобы в твоем роге вместо мета было теплое молоко с медом. Никто не заметит, что ты пьешь.

Ульрик испуганно поглядел на меченого воина. Значит, он знает! Интересно, другие мужчины тоже заметили, что он не переносит выпивку? Наверняка они смеются за его спиной! Но Маг не усмехался. Смотрел прямо на него. Может, действительно хочет помочь? Может, он друг? Или это такая непонятная манера взрослых насмехаться над ним? Ульрик не знал, что и думать об этом парне. Зато точно знал, что не хочет в праздничный зал. Если бы только… Что там говорил отец, когда хотел, чтобы его оставили в покое?

— Иди вперед. Мне нужно время, чтобы побыть наедине со старыми ранами. — Ульрик никогда не понимал, что имел в виду Альфадас. Его старые раны давно и хорошо зажили. Но мать всегда оставляла отца в покое после этих слов.

Маг озадаченно смотрел на ребенка. Открыл рот и хотел что-то сказать, а потом только покачал головой.

— Только не сиди на улице слишком долго. Будет очень плохая погода. — И воин пошел прочь по глубокому снегу.

Ульрик удивился тому, как здорово сработала фраза. Надо будет почаще пользоваться отцовскими словами в будущем.

Мальчик вернулся к пеньку, с которого наблюдал за рабочими. Смахнул свежий снег и сел. Погрузившись в мысли, он нащупал эльфийский кинжал. Интересно, Эйрик действительно заколол бы его? Кто же еще, интересно, верит в эту чушь с умертвием? Или это правда? Может быть, они с Хальгардой рассердили Ткача Судеб? Может быть, их нити спутались и теперь на них лежит проклятие?

Эмерелль говорила с ним, прежде чем вернуться в Альвенмарк. Эльфийская королева подарила ему и Хальгарде жизнь после того, как они оба попали под лед. Если верить словам Эмерелль, на самом деле они не были мертвы. Она объяснила, что в холодной воде искра жизни затухает медленнее, равно как и мясо портится не так быстро, если его положить в пещеру со льдом. Она клялась, что никогда не стала бы никого возвращать из мертвых, ни эльфа, ни человека. У Ульрика было такое чувство, что одна мысль об этом пугала королеву. Тот, кто возвращает мертвых, проклят! По крайней мере так говорили во Фьордландии. Тот, кто противится установленному богами порядку, вызывает их гнев. У такого святотатца отняли бы все, что имело для него значение. Лучше быть мертвым, чем умертвием, подумал Ульрик. Но Эмерелль совершенно точно не врала! Она ведь королева эльфов. Она должна разбираться, что значит бросать вызов богам. Эйрик, вот кто лжет!

Если бы Гундар был здесь! Старый жрец Лута из Фирнстайна был его другом. Гундар умер, потому что не бросил его одного в горах. Из-за того, что он нес Ульрика, священнослужителя оставили последние силы.

Сын Альфадаса негромко всхлипнул. Всем он приносит несчастье. Нельзя было идти за Гундаром, тогда священнослужитель остался бы в живых. А если бы он не спрыгнул с саней матери в Хоннигсвальде, то все наверняка вышло бы совершенно иначе. Мама повела всех, кто пошел за ней, по льду. Но они потеряли Хальгарду. Хальгарда была слепа, и в сутолоке переполненного города не успела вовремя отыскать дорогу к саням. Ульрик ведь не мог просто бросить ее на произвол судьбы! Поэтому и улизнул украдкой. Он был совершенно уверен, что успеет вернуться вовремя. Он даже почти успел коснуться последних саней. С того дня в Хоннигсвальде он больше не видел маму.

Мальчик боролся со слезами. Отец говорил, что Асла ушла в горы, чтобы спрятаться. Зунненберг в конечном итоге все равно был захвачен троллями. Но большинство женщин и детей успели бежать в горные долины по оленьей тропе. Поисковые отряды все еще ходили по горам, несмотря на все недели, которые прошли с момента бегства. Ульрик знал, о чем украдкой шептали отчаявшиеся. Что никто не выжил бы там, наверху, без крова, запасов дров и продуктов. В долинах обнаружили много трупов. Беглецы предпочитали замерзнуть, чем попасть в руки троллям.

Мальчик поглядел на крутую тропу, которая убегала вверх по склону неподалеку от новых хижин. Именно по этой дороге в начале зимы уходили олени из холодных высокогорных долин. Метель размывала обзор.

Оттуда придет мама, в этом Ульрик был совершенно уверен. И принесет Кадлин. Он часто злился на младшую сестру, потому что родители замечали только ее. Но сейчас он был бы рад видеть даже Кадлин. Вспомнил, как она иногда прижималась к нему. Обхватывала его ноги своими маленькими ручонками, запрокидывала голову и молча смотрела на него влюбленными глазами… Ульрик закусил губу, борясь со слезами. Они не умерли! Они спустятся по оленьей тропе. Может быть, даже сегодня.

Мальчик сидел тихо-тихо. Наблюдал за тем, как снег образует белые полосы на его плаще. Сначала то была лишь нежная дырчатая паутинка, потом она стала постепенно превращаться во второй белый плащ.

Холод медленно захватывал Ульрика — подступил от шеи и стал спускаться вниз по спине. Мальчик закрыл глаза. Нет, пока он не будет уходить! Он хотел караулить оленью тропу, именно сейчас, когда все остальные сбежали в теплые хижины. Если бы сейчас вернулись мама и Кадлин, здесь не было бы никого… В Хоннигсвальде он потерялся… Но сейчас он все исправит. Он будет здесь, когда они придут.

Дрожа, Ульрик плотнее закутался в плащ. Небольшой снегопад не сгонит его с поста. Он напряженно вглядывался в белую круговерть. Было видно не далее пятидесяти шагов. Стояла жуткая тишина. Даже ветер стих. Густое снежное покрывало душило все звуки.

От наблюдения за пляшущими снежинками накатывала усталость. От белого мерцания веки становились все тяжелее и тяжелее. Мальчик позволил себе на пару мгновений закрыть глаза. Холод его уже не тревожил. Ульрик чувствовал себя очень уютно в засыпанном снегом плаще. Он знал, что нельзя спать на улице, в снегу. Но задремать можно. Лишь на краткий миг. Лишь… В нос ударил странный запах. Как будто воняли протухшие яйца. Неужели кто-то вылил неподалеку ночной горшок? Нечистоты скоро заметет снегом, тогда и запах уйдет.

— Тебе не холодно?

Мальчик испуганно вздрогнул. Неподалеку в пляшущей белизне возвышался чей-то синий силуэт. Ульрик заморгал. Нет, не силуэт. Мужчина в синем плаще. Сын Альфадаса выругался про себя. Должно быть, он задремал. Иначе услышал бы скрип шагов на снегу.

Незнакомец подошел ближе. Опустился на колени прямо перед Ульриком, так что мальчик мог смотреть ему в глаза. Это был высокий мужчина с загорелым лицом. На черных прядях волос образовалась снежная корка. Лицо было чисто выбрито. На щеках и вокруг рта не было ни единой щетинки.

Ульрик никогда прежде не видел этого человека. Но это ничего не значило. Несмотря на то что бои закончились не одну неделю назад, в Зунненберг каждый день приходили новые беженцы. А вообще мужчина действительно выглядел странно. Лишь у немногих фьордландцев были черные волосы и темная кожа. И Ульрик не знал никого, кроме своего отца, кто тратил бы время на бритье.

— А ты неразговорчив. — Незнакомец произнес это с располагающей улыбкой.

Только теперь Ульрик обратил внимание на странные звуки, сопровождавшие слова мужчины. Мелодичные и певучие, они напоминали грустные песни о героях, которые запевают скальды, когда большинство гостей в зале лежат под лавками, поверженные метом.

— Ты кто?

Мужчина коротко поклонился.

— Прости, с моей стороны было невежливо не представиться, Ульрик Альфадассон. Меня называют братом Жюлем или бродягой Жюлем.

— Ты знаешь мое имя? — Мальчик встал.

Снежная корка на плечах треснула. В незнакомце было что-то жутковатое, несмотря на то что он приветливо улыбался. Мужчина был довольно высок. На воина вообще не похож. Но под просторным синим плащом вполне могло скрываться оружие. Лицо брата Жюля было угловатым, с выступающим подбородком. Этот человек казался очень уверенным в себе. Как будто ничего и никого не боялся.

— Я увидел твой кинжал, Ульрик, — ответил Жюль. — И, конечно, я знаю истории, которые рассказывают повсюду о сыне короля. Интересно, сколько в Зунненберге мальчиков, которые носят за поясом эльфийский кинжал? Нетрудно угадать, кто передо мной.

Ульрик медленно кивнул.

— Наверное, меня легко узнать. — Слова незнакомца нисколько не успокоили его. Мальчик понимал, что существуют люди, готовые убить за такой кинжал. Не фьордландцы! Чужаки… Подарок Олловейна был достоин короля. — Откуда ты, Жюль? — осторожно спросил он.

— Из Анисканса. Это далеко на юге, за морем. — Мужчина вздохнул. — Там зима не такая долгая и не такая холодная. Я не создан для этого холода. Как ты смог так долго просидеть неподвижно на пне? Я бы наверняка уже замерз.

Так легко меня не пронять, подумал Ульрик. Парочка добрых слов, улыбка… Велейф Среброрукий, скальд, сопровождавший отца в походе в Альвенмарк, поделился с Ульриком несколькими приемами, с помощью которых можно завоевать приязнь слушателей. Нужно притворяться открытым, шутить и улыбаться. Быть таким, как этот Жюль. Наверняка существуют путешественники, которые всегда такие, без всякой задней мысли… Но с чужаками нужно быть начеку!

— А зачем ты прошел такой долгий путь, если не любишь зиму?

— Потому что дурак! — рассмеялся Жюль. — Я не знал северной зимы и в своем высокомерии полагал, что хуже, чем у нас, в горах, быть не может. — Он подышал на руки, покрасневшие от мороза, потер их. — Некоторые люди, которые не очень хорошо знают меня, считают меня мудрым человеком. У себя на родине я священнослужитель. Почитаю единого бога, Тьюреда. — Он огляделся по сторонам, а затем слегка наклонился к Ульрику. — Я уже понял, что нельзя громко говорить о едином боге. Вы, фьордландцы, в этом вопросе несколько…

Ульрик с сомнением поглядел на незнакомца. Может, он сумасшедший? Каждый ребенок знает, что существует более трех дюжин богов. А ублюдков, которых они зачали с людьми, вообще не счесть.

— Да, на меня так смотрят все, когда я говорю о едином боге, — печально произнес священнослужитель. — Но так уж вышло, что это правда, и моя задача нести правду в мир и петь хвалу Тьюреду.

Ульрик наморщил лоб. Он надеялся, что этот странный путешественник не начнет петь прямо сейчас.

— Как ты можешь быть так уверен, что существует только один бог?

Жюль счастливо улыбнулся.

— Тьюред даровал мне эту уверенность. — Он понизил голос. — Ты должен знать, что он говорит со мной. Лишь немногие избраны для того, чтобы слышать его голос. Поэтому я знаю, что существует лишь один бог. Честно, я не встречал больше никого, кто говорил бы с богом. Поэтому я так уверен. Хотя некоторые твои соотечественники хотели меня поколотить, потому что не желали слышать правду.

«И неудивительно», — подумал Ульрик. Но чужака было почему-то жаль. В конце концов, мальчик слишком хорошо знал, каково это — быть не со всеми и быть побитым.

— А твои боги говорят с тобой? — спросил Жюль.

Мальчик осторожно покачал головой. Подумал о Гундаре, толстом священнослужителе Лута, который умер лишь несколько недель назад. Из-за него! Нельзя было бежать за ним. Интересно, Гундар разговаривал с Лутом?

— Наши боги посылают нам знаки. Иногда они приходят, чтобы помочь или подшутить над нами.

— Значит, ты действительно уже встречался с богом?

— Нет. — Ульрик неохотно покачал головой. Ему не нравилось, как этот человек искажает его слова.

— Но знаешь кого-то, кто встречался с богом. Кого-то, кому ты доверяешь. В ком уверен, что он не говорит глупостей.

— Да! — Ульрик вспомнил о даре Лута, о ржавой кольчуге, которую они нашли вместе с Гундаром. — Священнослужитель Лута из нашей деревни. С ним говорил Ткач Судеб. Он послал ему сон-предупреждение. Явился к нему в образе паука и сказал, что у паука под радугой для него лежит подарок.

Жюль неохотно покачал головой.

— Сны? Нет, это не считается. И вообще, что это за история? Что, этот бог… Лут, да? Он что, выглядит как паук?

— Нет. Но пауки — священные животные.

— Почему? Зачем богу делать священным животным такое противное существо, как паук? Это же ерунда.

— Вовсе нет…

— Тогда скажи мне, что такого священного в пауке.

— Ну, Лут ткет судьбы людей. Так, как ткут нить пауки и… Если кто-то умирает, значит, Лут оборвал нить его судьбы. А потом этот человек идет к богу в Златые Чертоги… Иногда можно вернуться. — Ульрик вспомнил ночь, когда Гундар явился ему в образе духа. Он спас их всех. Его, его подругу Хальгарду, раненую эльфийку Йильвину и Кровь, собаку его младшей сестренки Кадлин. — Но это случается очень редко. Если, конечно, человек не злой. Кого боги не хотят видеть в своих Златых Чертогах, того делают умертвием. Поэтому его нужно положить лицом вниз в могиле, чтобы он копал не в ту сторону, если решит вернуться к живым. И еще им вбивают в сердце ясеневый кол. Потому что в ясене заключена сила богов. Это их любимое дерево. Наряду с дубом, конечно же…

— Конечно. — Жюль вздохнул. — Я бы соврал, если бы сказал, что понял все, что ты мне сейчас рассказал. Я не хочу тебя обидеть, но это дело с Лутом… все это кажется мне очень незрелым. Значит, он ткет нити, как паук. И иногда перерезает нить, и тогда человек умирает. Но если перерезать нить в паутине, то в нее не поймать ни одной мухи. Если перерезать нити, это будет значить, что множество мух останутся в живых. Это ведь не сходится. Думаешь, бог выбрал бы себе такое неподходящее воплощение? Подобные вещи выдумывают люди. Мысли Тьюреда всегда ясны, просты, и их легко понять. По ним и можно узнать единственного бога. Ему не нужны сны, которые нужно толковать. Он говорит со мной. Совершенно недвусмысленно. А какой ему прок от того, что я не пойму его слов? Это дело со снами и сложными знамениями… Что ж, я думаю, все эти вещи просто выдумали священнослужители. Им нужно нечто такое на тот случай, если что-то пойдет не так. Тогда получится, что не бог ошибся, а священнослужитель, неверно истолковавший знаки бога. Зачем богу хотеть, чтобы мы не понимали его посланий, если он удостаивает нас разговора? В этом ведь нет никакого смысла.

Сердце Ульрика забилось быстрее. Об этом он уже однажды говорил с Гундаром и был горд, что нашел хороший ответ. Правда, язык его запинался о множество слов, которые приходилось произносить, и поэтому мальчик волновался.

— Это так. Для богов мы как дети. Как совсем маленькие дети. Они знают о мире и жизни намного больше, чем мы. И иногда используют слова, значение которых мы до конца не понимаем. Иногда их знаки ясны. Но временами, когда они задумываются, забывают, что говорят с детьми. Тогда их знаки и знамения кажутся нам странными. Тогда мы не понимаем их, потому что слишком сильно отличаемся от них.

Жюль серьезно кивнул.

— Значит, ваши боги совершают ошибки.

Мальчик пожал плечами. А это что еще такое?

— Все делают ошибки.

— Нет, Ульрик. Ошибаться — это в человеческой природе. Тьюред никогда не ошибается, потому что он бог. Я даже не сомневаюсь в том, что здесь могут существовать могущественные существа, которых вы просто называете богами. Но они не боги. Они жестоки и играют с людьми, потому что намного превосходят их. Тьюред же никогда не бывает жесток. Его сердце полно благости.

«Вот же, явился болтун!» — сердито подумал Ульрик.

— Лут тоже добрый бог.

И, едва произнеся эти слова, мальчик пожалел о них. Глупо злить чужака. А он совершенно точно разозлил его, хоть тот и пытается это скрыть. Что-то произошло с его глазами. Лишь на миг. Они показались похожими на две бездонные пропасти, и Ульрик вдруг почувствовал себя жуком под взглядом великана.

— Возможно, мои слова причинят тебе боль, но ты заслужил видеть правду. Ты обладаешь живым разумом, Ульрик. Я открою тебе истину. Но помни: ты никогда уже не будешь видеть мир таким, как твои соотечественники. Твой бог Лут — страшный тиран. Существо, не человек, но и не божество. Ему подобных много, и у людей для них много имен. Их шепотом называют демонами или кошмарами. Даже эльфам ведомы эти существа, и они боятся их. Там их называют ингиз. Они не могут попасть в наш мир. Но иногда они приходят в наши сны или отправляют нам послания. При этом они всегда желают нам погибели. Ты веришь, что твои боги забирают героев в Златые Чертоги, расположенные в великой тьме? Ты ошибаешься. Там, куда ты попадешь после смерти, есть лишь тьма. Только Тьюред может спасти нас, ибо он — свет. Твои лживые боги, напротив, еще при жизни превращают тебя в раба. Ты только посмотри, что делает Лут. Он плетет нить твоей судьбы. Он наперед определяет твои шаги. Ни на миг ты не можешь стать свободным. Что бы ты ни делал, он предопределил это. Раб свободен по сравнению с тобой. Ни один господин-человек не может так помыкать им, как Лут помыкает своими детьми, когда накладывает нить судьбы на ошейник раба и тянет по жалкой жизни. Тьюред же дарует свободу. Он пользуется своей божественной властью умеренно, поэтому сомневающийся мог бы заявить, что он не существует, ибо его деяния не оставляют видимых следов, кроме чувства счастья, произрастающего из истинной свободы. Каждый миг я решаю, куда направить свою жизнь, но я несу и тяжкую ношу, зная, что я один отвечаю за свои поступки. И если я мошенник и достаточно умен, чтобы ускользнуть от кары при жизни, то в конце своих дней я предстану перед судией, которому ведомы все мои дела. И если моя жизнь была полна света, то он позволит мне уйти в свете. Но если мои поступки несли тьму в жизнь других, то он оттолкнет меня и я попаду во тьму, где правят ингиз, демоны, лживые боги. А что может предложить мне Лут? Прощение всех моих деяний, которые были предначертаны им. Это вера для слабаков, не для храбрых мужчин. С годами ты поймешь это. Ты увидишь ложь, ведь ты умен. Есть только один бог. И тот, кто умеет мыслить ясно, поймет это.

— Ну… — Ульрик в отчаянии пожал плечами.

Слова чужака звучали разумно. Жюль хорошо умел говорить. Но таков хлеб насущный священнослужителей. То, что он говорил, не могло быть правдой. Не должно было быть! Он должен был защитить Лута. Но не знал как. Болтовня Жюля была для него все равно что крепкий защитный вал для воина, в котором нельзя отыскать бреши, — в то время как с высокой стены над ним насмехаются враги, ему не остается ничего иного, кроме как беспомощно поднять меч (сколь бы хорошим воином он ни был, победить в этом бою он не сможет).

— Ты не прав. Что-то не так в том, что ты говоришь. Я чувствую это. Но не умею облечь это в слова, как священнослужитель. Я… Хотелось бы мне, чтобы Гундар был здесь. Он смог бы дать тебе верный ответ.

— Ты очень любил этого Гундара, не так ли?

Ульрик удивился, что на этот раз не разозлил Жюля. Наоборот, священнослужитель Тьюреда понимающе кивал.

— Его все любили, — подтвердил мальчик. — Мой отец всегда говорил, что все в деревне стали гораздо дружелюбнее после того, как к нам пришел Гундар. При этом делал он немного. Он слушал людей, когда они приходили… — Ульрик улыбнулся. Отчетливо увидел перед собой старика. Мальчик скучал по нему. Если бы Гундар был здесь, то ссоры с Эйриком наверняка не было бы. — Он вообще все время что-нибудь ел, когда к нему приходили. И когда он приходил в гости… Он всегда говорил, что тот, у кого набитый рот, не может перебивать тех, кто говорит.

Жюль негромко рассмеялся. Это прозвучало не насмешливо, а очень сердечно.

— Значит, он мудрый человек, твой друг Гундар. Если он убежден в том, что существует бог Лут, то от этого нельзя просто так отмахиваться. Он уж знает, во что верит.

Наконец-то чужак понял, что ошибается именно он, облегченно подумал Ульрик. Похоже, Жюль хороший, хоть ему и трудно распознать истину о богах. Может быть, этот Тьюред ревнует к другим богам и поэтому рассказывает Жюлю, что он — единственный бог. Какое же жалкое существо, должно быть, этот Тьюред!

— Ты не отведешь меня к этому Гундару? Я бы с удовольствием поговорил с ним.

Ульрик судорожно сглотнул. Его снова охватило чувство вины.

— Гундар умер. — Голос мальчика снизился до шепота. — Он умер, когда волк-конь пришел в наш длинный дом. Гундар спас нас всех.

Некоторое время они молча стояли друг напротив друга. Ульрик предавался размышлениям. Он был рад, что Жюль перестал нести вздор про своего безумного бога.

— У меня на родине чтят умерших разговорами о них. Ты не хочешь рассказать о своем друге Гундаре? Может быть, о том, как он умер?

— Его убил волк-конь. Хоть эльфийка и сказала, что все дело в его сердце… — Ульрик помедлил. До сих пор он ни с кем не говорил об этом. — Вообще-то это я виноват в том, что он умер.

Жюль серьезно посмотрел на собеседника.

— Это звучит как-то запутанно. Как началась вся эта история?

— С моего дяди. — Ульрик вспомнил, как из лесов принесли Оле. Он был сильно изуродован. Большую часть дня Оле бредил. — Мой дядя дрессировал собак. Он бил их, чтобы они были злыми. Они должны были сторожить дворы и нападать на чужих. Я думаю, именно поэтому и пришел волк-конь. Он был вроде умертвия одной из собак, которых дядя Оле забил до смерти. Наверняка он не удосуживался как положено хоронить мертвых собак. Мордой вниз и ясеневым колом в сердце… В любом случае, были мертвые… Это было осенью, прежде чем выпал первый снег, но уже после Праздника Яблок. Мертвые были очень странные. Никто в деревне ничего такого не видел. Они были сморщенные и совсем легкие. Как мертвые птицы, которых высушил летний ветер. Мой раненый дядя все время говорил о волке-коне. Наконец Гундар обнаружил, что дядя Оле обокрал Лута. На дороге к перевалу стоят Железные люди. Они защищают путешественников и удерживают мертвецов. По крайней мере так всегда было раньше. Каждый путешественник вбивает в стражей маленький кусочек железа, когда проезжает мимо. Это дары Луту, который за это лучше сторожит наши нити жизни. Оле украл железо у Железных людей. А потом вплел его в плетки. После этого с волком-конем стало еще хуже. Никто не отваживался выходить на улицу. Моя подруга, Хальгарда, едва не умерла. Когда Гундар обнаружил, что сделал Оле, то пошел в горы. А я… я побежал за ним. Я хотел помочь ему, чтобы Хальгарда выздоровела и наконец можно было прогнать страшного волка-коня. Я нагнал Гундара. Волк-конь уже побывал там. Всех убил. Даже детей. Когда мы ночевали в том месте, Лут послал Гундару сон. Сказал ему, что у паука под радугой лежит для него подарок. На следующий день мы нашли паука. Он был выцарапан на скале. А еще на скале было пляшущее пятнышко света, похожее на радугу. Там мы стали копать и наконец нашли дорогую кольчугу. Тогда Гундар понял, что Ткач Судеб избрал его для сражения против волка-коня. Гундар очень боялся, потому что он ведь не был воином. И кольчугу носить ему было тяжело. Он был уже старик. А на обратном пути случилось несчастье. Я… Это была моя вина. — Ульрик судорожно сглотнул. Воспоминания причиняли боль. — Я был невнимателен. Шел снег, и я подвернул ногу на склоне. Не мог идти. А Гундар не хотел бросать меня. Он боялся, что я замерзну в снегу. Кроме того, он боялся, что волк-конь придет за мной. И поэтому понес меня. Всю дорогу, до длинного дома моего отца. А там уже был волк-конь. Он пришел, чтобы убить эльфийскую королеву Эмерелль и всех остальных.

— Эльфийскую королеву? — Жюль поднял брови и с сомнением посмотрел на мальчика. — У вас гостила эльфийская королева?

— Да. — Ульрик понял, что незнакомец совсем не верит ему. — Вообще-то мне об этом нельзя говорить. Эмерелль была тяжело ранена, и ее мастер меча Олловейн принес ее к нам. Она спала у нас много дней и ночей. Но это тайна. Вообще-то я не должен был об этом рассказывать.

Жюль поднес указательный палец к губам.

— Твои тайны в надежных руках. Рассказывай дальше про волка-коня. Он ждал вас.

Внезапно Ульрику показалось, что чужак все же верит ему. Странно. Ну, на его месте он бы точно не поверил, если бы маленький мальчик сказал, что в доме его родителей нашла приют эльфийская королева. А может быть, Жюль просто вежливый и делает вид, что не сомневается?

— Волк-конь?

— Точно. — Ульрик возбужденно провел рукой по губам. — Когда мы пришли в длинный дом, он уже был там. Он был действительно почти что величиной с коня. И у него была длинная морда с большими зубами. Самое странное, что иногда он казался совсем плотным, а потом вдруг становился зыбким, как дым. И было довольно холодно. Холод окружал волка-коня, как жар собирается вокруг большого костра. Я встал напротив чудовища со своим эльфийским кинжалом. Я хотел защитить Гундара. Он так устал. Но волк-конь просто прошел сквозь меня. — При воспоминании об этом Ульрик содрогнулся. — Как будто внутри у меня подул ледяной ветер. Это было ужасно. Гундар крикнул ему что-то. Позвал его. И страшилище оказалось над ним. Хотело что-то вырвать из его груди. Золотой свет. А потом его самого окружило голубое свечение, и чудовище принялось извиваться от боли. И оно вдруг пропало. Думаю, его убил дар Лута. Оно больше не возвращалось. Но Гундар умер.

Мальчик почувствовал, как горячие слезы потекли по щекам. Он сжал губы и попытался подавить всхлипы. Позже эльфийка Йильвина сказала, что священнослужитель умер от усталости и что его сердце было слабым. Она утверждала, что это могло случиться в любое мгновение. Но Ульрик-то знал: Гундар умер, потому что это было выше его сил — нести и тяжелую кольчугу, и его. Нужно было быть внимательнее, когда он спускался по склону. Его нога, вот что стало причиной смерти Гундара!

Жюль положил руку мальчику на плечо и прижал его к себе. Приятно было чувствовать, как тебя обнимают. Вообще-то он был уже слишком большой для этого, но на этот раз Ульрику не было неприятно от того, что его утешают, словно ребенка. Он чувствовал тепло чужака. Жюль набросил плащ мальчику на плечи. И Ульрик понял кое-что еще. У священнослужителя был длинный нож, скрытый от посторонних взглядов под плащом. Он слегка упирался Ульрику в ребра.

Жюль провел рукой по его волосам.

— Хорошо, что ты поговорил со мной. Печаль подобна яду. Со временем она доводит до болезни, так же как мухомор или подгнившая рыба. Слова и слезы смывают яд печали с нашей души. Вот увидишь, тебе станет легче после того, как ты поговорил о смерти Гундара.

Так они стояли некоторое время, пока у Ульрика не возникло чувство, что Жюль начинает беспокоиться. Он высвободился. Чужестранец улыбнулся, извиняясь.

— Меня мучит один вопрос. Ты не помнишь, что сказал волку-коню Гундар?

Ульрик попытался вспомнить. Было какое-то чужое слово.

— Валемин твое имя. Или что-то в этом духе.

— Ты не можешь вспомнить поточнее?

— Может быть, он сказал «Валентин». Или нет, что-то вроде «Вальгемин».

— А не мог он сказать «Вагельмин»? — не отставал священнослужитель. — Это эльфийское имя.

— Да, это тоже могло быть. Но я уже толком не помню. — Ульрик запнулся. — Но ведь в этом нет никакого смысла. Это существо совершенно точно не было эльфом! Так почему у него должно быть эльфийское имя?

— Эльфы совершают много странных поступков, мальчик. У меня на родине их считают злыми духами из другого мира. Правда это или нет, но одно ясно точно: нам, людям, никогда не понять, чего хотят эльфы. Они слишком сильно отличаются от нас.

Эти разговоры Ульрику не понравились. Эмерелль спасла жизнь ему и Хальгарде, а Олловейн был его другом. Нет, они точно не злые духи.

— А что, кстати, случилось с кольчугой, которую носил Гундар? Его похоронили в ней?

— Нет. Это ведь дар Лута. Мы храним кольчугу у алтаря Ткача Судеб.

— А можно мне посмотреть? — Жюль казался напряженным. Каким бы милым ни был священнослужитель, с ним все же что-то было не так.

— Ты ведь говорил, что не веришь в Лута. Думаю, тебе не стоит ходить к его алтарю. Это может рассердить Ткача Судеб.

Священнослужитель вздохнул и покачал головой.

— Как хочешь. Я был готов к тому, что ты откажешь. Вероятно, там и смотреть нечего. Возможно, кольчуги вообще не существует.

— Ты хочешь назвать меня лжецом? Думаешь, я выдумал эту историю?

Жюль успокаивающе поднял руки.

— Я думаю, что тебе довелось пережить много страданий, мальчик. Это может смутить разум.

— Со мной все в порядке, — возмутился Ульрик. — Я рассказал правду!

— А почему тогда ты боишься доказать мне это? Как думаешь, что важнее в глазах бога? Что ты приведешь неверующего в храм и тем самым нарушишь запрет или что ты не допустишь доказательства того, что неверующий поймет, что твой бог все же существует?

Ульрик нервно закусил губу. Алтарь находился немного в стороне, у лесной опушки. Никто не заметит, что Жюль отправится туда в такую метель. Буря наверняка загнала всех в хижины. В принципе, священнослужитель производил скорее хорошее впечатление. Он наверняка не станет пытаться ничего там украсть. Мальчик с сомнением посмотрел на чужестранца.

— Ты должен мне кое-что обещать. У алтаря ты не должен говорить плохо о Луте. Это принесет большое несчастье. И имя своего бога лучше там тоже не произноси.

Священнослужитель казался оскорбленным. Он закутался в свой тяжелый плащ, так что кинжал снова спрятался.

— Я что, похож на какого-то там разбойника с большой дороги? Ты можешь мне доверять.

Ульрик посмотрел прямо в ясные голубые глаза чужестранца. Нет, Жюль не станет обманывать. Он может доверять путешественнику.

Они вместе брели по глубокому снегу. Тем временем стемнело. Жюль шел вплотную к мальчику.

Как и предполагал Ульрик, по дороге они никого не встретили. Снег по-прежнему валил густыми хлопьями. Он приглушал звуки, доносившиеся из хижин, и негромкое поскрипывание шагов.

Храм Лута представлял собой не что иное, как хижину. Дверь была закрыта простым деревянным засовом. Когда Ульрик отодвигал его, в душу снова закрались сомнения. Он ничего не знал о чужестранце. А если тот все-таки вор? Но теперь уже было слишком поздно. Помолившись про себя Ткачу Судеб, мальчик отворил дверь.

Внутреннее пространство храма освещали два маленьких огонька. Они тлели на грубых фитилях, торчавших в тиглях с рыбьим жиром. Воздух был затхлым. Кольчуга, в которой умер Гундар, свисала с небольшого возвышения. К стенам были прибиты сотни полосок ткани. На них были видны написанные древесным углем руны. Там были имена мужчин, женщин и детей, пропавших во время сражений. Этими жертвами родственники просили Лута не забыть их любимых и снова свести с ними.

Жюль колебался мгновение, прежде чем переступить порог хижины. Она была не очень большой, шага три на четыре, но зато лучилась тихой торжественностью. Оставалось надеяться, что чужой священнослужитель наконец поймет, как он ошибался и что кроме его Тьюреда существуют другие боги. Настоящие боги, а никакие не демоны!

Священнослужитель опустился на колени перед кольчугой. Осторожно коснулся ржавых железных колец. В его движениях было не просто почтение. Казалось, он испытывал страх перед даром Лута. Ульрик наблюдал за Жюлем с некоторым удовлетворением. Для мальчика это было компенсацией всего дурного, что говорил чужестранец о Ткаче Судеб.

Бродяга долго стоял на коленях перед маленькой святыней. И когда он наконец поднялся, то казался довольным.

— Это совершенно точно та кольчуга, которая была на Гундаре, когда на него напал волк-конь?

— Совершенно точно! — торжественно подтвердил Ульрик. — Это дар Ткача Судеб.

Жюль задумчиво кивнул.

— Поразительно, — негромко пробормотал он. — В конечном итоге лучшими оказываются самые простые решения.

Мальчик недоуменно смотрел на гостя. Он не понимал, что могут значить эти слова, и не осмеливался переспросить. Священнослужитель казался поразительно неприступным. Может быть, в этот миг он ведет немой диалог со своим богом? Ульрик содрогнулся. Хорошо, что они в храме Лута! Здесь у чужих богов нет власти.

Внезапно Жюль обнажил кинжал. Слишком обалдев, чтобы сказать что-то или убежать, Ульрик уставился на длинный сверкающий клинок. Священнослужитель шел к мальчику. Сверкающей дугой устремилось оружие вперед и с глухим звуком вонзилось глубоко в деревянную стену.

— Луту приносят дары из железа, когда хотят поблагодарить его, я правильно понял? — Улыбка вернулась на лицо Жюля.

— Да, — хрипло произнес Ульрик. Ужас все еще не отпускал его. Может быть, чужеземец хотел напугать его? Или просто не думал, что делает?

— Раз уж мы заговорили о подарках, Ульрик… — Жюль отбросил плащ и открыл большую кожаную сумку, которую носил на ремне через плечо. — За разговором я совсем забыл, что принес подарок и для тебя. Ничего особенного. Я человек небогатый. Я сделал это во время странствий. — И он вынул три деревянные куклы: воина с мечом, принцессу с волосами из красного орехового дерева и зачерненную сажей собаку.

Ульрик таращился на кукол широко раскрытыми глазами. Куклы были размером с ладонь. Они были самыми красивыми из тех, что ему доводилось видеть. Их руки и ноги могли двигаться! Но это были не просто куклы. Чужеземец вырезал из дерева его, Хальгарду и Кровь. Ульрик понимал, что Хальгарда от этих кукол с ума сойдет.

— К сожалению, я не великий художник, — извинился священнослужитель. — Лица получились грубовато. — И он протянул мальчику кукол.

Словно собака окровавленный кусок мяса, схватил Ульрик кукол и тут же выпустил. Что-то укололо руку. Тонкая струйка крови потекла по ладони.

— О, ради Тьюреда, прости меня! — Священнослужитель наклонился и поднял кукол. Падение они пережили хорошо. — Меч! Я сделал его из иглы и, наверное, слишком хорошо отшлифовал. Я и не знал, что он получился такой острый. Дай я посмотрю твою руку.

— Ах, ничего страшного, — отмахнулся Ульрик.

— Прошу! Из маленькой раны, если ее не почистить, может вырасти большая беда. Я ведь хотел сделать тебе подарок, а не убить тебя.

Мальчик неохотно протянул Жюлю руку. Не стоит так волноваться. Пусть священнослужитель делает как знает. Ульрику было стыдно, что он с такой жадностью схватил игрушки. Это было на него совсем не похоже.

Жюль достал белый платок из сумки, промокнул рану. На ладони остался совсем неглубокий порез. Царапина, ничего страшного. Но священнослужитель нахмурился. Убрал платок в сумку.

— Не играй с этой раной. Не срывай корку, когда она будет заживать. Лучше всего, если ты позволишь мне наложить тугую повязку. Ты должен беречь руку.

— Из-за такой ерунды? — Ульрик рассмеялся и отнял руку. — Хоть я и не знаю, как обстоят дела с детьми у тебя на родине, но я не мямля. Это ведь пустяки!

— Не отмахивайся так просто от моих слов. Дай еще раз руку. Я должен тебе кое-что показать.

Ульрик послушался, хоть поведение священнослужителя и показалось ему странным.

— Видишь эти тонкие линии на своей руке? Каждая из них имеет значение. Вот это твоя линия жизни. Порез разделил ее. Если останется шрам, это плохо. — Жюль осторожно провел пальцем по линиям на ладони. — Дай, пожалуйста, посмотреть другую руку. Держи их рядом. Да, вот так.

— Ну, что там написано? — поинтересовался Ульрик.

Священнослужитель поднял взгляд, и в глазах его мелькнула тонкая насмешка.

— Что, теперь ты думаешь, будто подловил меня на том, что я рассказываю всякую ерунду?

— С чего ты взял? — по-настоящему удивленно спросил Ульрик.

— Ну, я только что рассказывал тебе, что наша жизнь не предначертана. А теперь читаю по линиям твоей руки, что может принести тебе будущее. Но все не так, как кажется. Представь себе ящик, в котором хранятся всевозможные вещи. Меч, пяльцы и веретено, а может быть, еще и арфа. Ящик заперт, но кто-то удосужился выцарапать на дереве руны. Они сообщают, что хранится в ящике. Так и с линиями на руке. Они рассказывают мне о том, что может принести тебе жизнь. А еще я могу прочесть по твоим рукам то, что ты уже совершил. — Жюль указал на мозоли на правой руке Ульрика. — Вот я вижу, что ты старательно упражняешься с оружием. Предположительно, с деревянным мечом. Если бы ты работал с мотыгой в поле или помогал ремесленнику, у тебя были бы мозоли на обеих руках. Но вернемся к сундуку. Открывать его предстоит тебе. В зависимости от того, что ты вытащишь, твоя жизнь получит особенный оборот. И принимать решение только тебе.

— Ты не должен так говорить у алтаря Лута, — серьезно произнес Ульрик.

Постепенно он начинал подозревать, что священнослужитель решил лишить его веры. Но он этого не допустит. В конце концов, он ведь не глупец! Может быть, и деревянные куклы — тоже часть этого плана? Мальчик недоверчиво посмотрел на них. На светлой древесине куклы-воина красовались два пятнышка крови. Маленький сверкающий меч тоже был в крови. Может быть, Лут послал ему знак? Ульрик был уверен, что станет воином. Он посмотрел на свои руки. И петь ему тоже нравилось… Но веретено и пяльцы? Это бабские штуки! Нужно поскорее забыть слова Жюля. Его руки — не ящик! И путь его жизни давно предначертан Лутом. Мысль об этом успокоила Ульрика. Слова священнослужителя не изменят его будущего. Оно давно предопределено.

Мальчик осторожно поднял кукол. С любопытством повертел в руках. Что бы там ни говорил Жюль, они чудесны. В этом нет сомнений. В спине фигурки воина он обнаружил маленькую щель, словно дерево было сломано в том месте.

— Я сломал их?

— Нет, — успокоил его священнослужитель. — Там клапан. Если повернешь левую руку, он откроется. Там для тебя есть еще один подарок. В кукле Хальгарды тоже есть подарок. Но пока не торопись открывать потайные клапаны.

— Почему?

— Когда ты найдешь то, что я там спрятал, то захочешь срочно задать вопрос. Но очень важно, чтобы ты нашел ответ без меня. — Жюль поднялся и стянул на груди плащ. — Лучше всего тебе подождать до завтрашнего утра, чтобы ты мог разглядеть мой сюрприз при свете дня. Вы с Хальгардой должны открыть кукол вместе.

Ульрик повертел свою куклу в руках. Потом сунул ноготь большого пальца в щель на спине, но тайный клапан не открылся.

— Может быть, я приду спросить тебя утром.

— Меня здесь уже не будет.

— Ты ведь не можешь уйти в ночь, в метель! Ты заблудишься. И холод убьет тебя.

Жюль погладил его по голове.

— Не беспокойся за меня. Я очень хорошо могу о себе позаботиться, хоть я и весьма странный чужеземец. Этой ночью мне предстоит проделать большой путь. Я не могу себе позволить отдыхать сейчас. — Он улыбнулся. — И будь честен, мой маленький друг. Ты ведь испытаешь облегчение, когда наконец смолкнут мои речи, полные лукавства.

Ульрик хотел было возразить, но Жюль поднес палец к губам и велел ему молчать.

— Не говори ничего. Я знаю, что с тобой происходит. У тебя мятежный, живой ум, как у меня. Желаю тебе счастья, мальчик мой. И какую бы ты ни выбрал жизнь, ты станешь важным человеком, имя которого даже века спустя будет знать каждый ребенок во Фьордландии. Я убежден в этом.

 

Бессмертная душа

Сканга устала до смерти. Она испуганно наблюдала за аурой Бранбарта. Король троллей сидел у ее ног; он негромко поскуливал, словно побитый щенок. Холодная синева страха и ярко-красный свет едва сдерживаемой ярости смешались в пурпурный, который, пульсируя, охватывал его тело.

Старая шаманка рассеянно провела рукой по лбу. От боли на глаза наворачивались слезы. Ее магический глаз, хорошо спрятанный за лобной костью, горел белым жаром, заставляя забыть о глухой боли в сломанных ребрах.

— Сдавайся, старуха, — шептал голос в ее голове. — Обещаю тебе быстрый конец без мучений. Твое время вышло, Сканга.

— Молчи! — прошипела она, выпустила костяной посох и обхватила голову обеими руками.

Этот жест выражал всю ее беспомощность. От другого голоса можно было закрыться, достаточно было лишь покрепче прижать руки к ушам. Но этот шептун был у нее в голове. От ингиз нет защиты.

— Мне будет радостно выпить свет твоей жизни. Мои братья жаждут силы твоего короля. Он мог бы прожить еще много лет, если бы ты не привела его сюда, женщина. Но я хочу тебя. Я медленно-медленно отниму у тебя жизнь. Я буду лакомиться твоим ужасом и наслаждаться тем, как ты тщетно пытаешься бороться с неизбежным. Ты ведь будешь сражаться до самого конца, правда? — В голосе ингиз послышались нотки восхищения. Сканга явственно почувствовала тело из тени, притаившееся в темноте по ту сторону магического кокона. — Ты не можешь сдаться, не так ли? Как ты вынесла то, что Эмерелль победила и изгнала твой народ? Ярость поражения наверняка сводила тебя с ума.

— Это было не мое поражение. Мы… — Сканга попыталась удержать внезапно вспыхнувший гнев. Шептун почему-то хотел разозлить ее. — Мы вернулись, и с тех пор эльфы бегут. Мы были побеждены, но не уничтожены. Мой народ… — Сканга замолчала.

Аура Бранбарта изменила цвет. Синева полностью исчезла, уступив место пышущему красному свету. Король вскочил. Что-то было в его руке. Пульсирующий свет ауры не позволял толком разглядеть, что именно.

Сканга наклонилась за посохом. Бранбарт пнул ее по колену. Старуха качнулась. Переплетение света магического кокона на миг замерцало. Заклинание! Она сжала оставшиеся зубы, так что пеньки вонзились в мягкую плоть десен. Если защитное заклинание исчезнет, им конец. Она позволила запутать себя этому трижды проклятому ингиз! Созданию тени удалось смутить ее разум льстивыми словами, словно разум юной девушки, впервые почуявшей запах пышущего страстью воина. Никогда ингиз не было дела до того, как она чувствовала себя в изгнании. Он просто хотел отвлечь, чтобы она не заметила, как другие шептуны все сильнее и сильнее распаляют гнев Бранбарта, лишая короля страха.

— Ты несправедлива ко мне! — насмехался голос в ее голове. — Я испытываю к тебе и твоим чувствам искренний интерес, шаманка. Я познаю тебя, насквозь, как только впитаю в себя твой жизненный свет. Еще немного, женщина, и ты будешь моей.

Бранбарт потянул ее на пол и ткнул коленом в живот. Сканга почувствовала, как смещаются сломанные ребра, и захрипела от боли.

— Ты убьешь нас обоих, Бранбарт! — произнесла она. — Пойми же это наконец!

— Ты заставила меня привести сюда моих воинов, женщина! И ты виновата в том, что мое войско пропало. За это ты поплатишься, даже если это будет последнее, что я сделаю. Слишком долго я слушал твои лживые нашептывания! — Правая рука короля поднялась.

Сканга увидела длинный нож из мамонтовой кости в виде тени, неясно вырисовывавшейся на фоне пульсирующего света ауры короля. Правой рукой шаманка попыталась защититься от смертоносного удара, левой нащупала камень альвов. Выход был только один…

— Да, ты права. Убей его! Он глупец. Ты будешь лучшей правительницей для своего народа, чем безумный король, — шептал в ее мыслях ингиз. — Коснись наконец его сердца. Ты ведь уже давно знаешь, что Бранбарт — проклятие твоего народа. Убей его! Ты можешь сделать это!

Синева страха засветилась в ауре короля троллей. Может быть, он тоже услышал последние слова? Может быть, проклятый ингиз говорил одновременно и с Бранбартом?

Сканга закрыла слепые глаза. Ее рука вцепилась в руку короля, но сил совершенно не хватало на то, чтобы бороться с ним. Кинжал из мамонтовой кости неотвратимо опускался к горлу.

Шаманка негромко прошептала запретные слова силы. Ей стало холодно. Сила камня альвов вымела голоса ингиз из сознания Бранбарта. Теперь она стала голосом в его рассудке.

— Остановись, мой повелитель! Они — вот кто враг! Не я! Они желают только нашей погибели.

Она почувствовала слепую ярость короля. Он закрывался от нее. Проклятый недоумок верил ингиз.

Сустав ее запястья хрустнул. Еще несколько мгновений, и кинжал врежется в ее горло. Она сосредоточилась на руке тролля. Бранбарт не оставлял ей выхода. На миг Сканга почувствовала, что к ней вернулась юношеская сила.

— Сделай это! — кричал голос в ее голове. — Он — проклятье твоего народа! Убей его наконец.

Она колебалась. Если Бранбарт умрет в Ничто, то никогда больше не родится. Она сможет выбрать нового короля среди троллей. Или захватить власть сама… Было так много того, что воины портили своей неуклюжестью. Никто не встанет у нее на пути, если она захватит власть силой.

Сканга отклонила руку воина. Она владела его мышцами и сухожилиями, словно они принадлежали ее собственному телу. Бранбарту пришлось беспомощно наблюдать за тем, что она делала с ним. Острие кинжала указывало теперь на его грудь.

— Возьми судьбу своего народа в свои руки! — торжественно потребовал ингиз. — Будь мужественной! Признайся себе в своих тайных желаниях.

Жгучая боль заставила Скангу и Бранбарта вскрикнуть одновременно. Шаманка отчетливо почувствовала, как клинок скользнул по костям, разделяя хрящи. Она поспешно ушла из мыслей короля.

Шаманка в недоумении смотрела на правителя, корчившегося рядом с ней. Она едва не поддалась ингиз! Лишь в самый последний миг она отвела удар от сердца. Нож торчал из груди Бранбарта. Клинок пронзил его левый плечевой сустав.

— Ты искалечила меня! — простонал король. — Старая карга! Я тебя ненавижу!

— Разве это было умно? — поинтересовался ненавистный голос в ее голове. — Тем самым ты лишь оттянула принятие решения. Признайся в своем поражении, Сканга.

— А ты разбираешься в поражениях, правда? Как эльфы изгнали нас, так и твой народ был изгнан альвами. Вот только вы не сумели найти в себе силы вернуться. Как тебе на ум могло взбрести, что я подчинюсь, ингиз? Я найду путь! Это я восстала после поражения, это меня делал сильнее каждый удар. Ты не победишь меня! Ни меня, ни Бранбарта!

Ответа Сканга не получила. Что-то изменилось. Она почувствовала пульсирующую силу, где-то снаружи, по ту сторону защитного кокона. Видеть она ничего не могла. Ее магическое око словно ослепло. Теперь ингиз виноградными гроздьями висели на коконе. Их тени были как пелена. Слышался их многоголосый шепот. Сканга почувствовала, что они пытаются скрыть от нее что-то. Пульсация… Совсем рядом должна быть тропа!

Шаманка поднесла камень альвов к своим увядшим губам и поцеловала его.

— Вы слышите меня, альвы?

Она шептала, но ингиз, тем не менее, поняли каждое ее слово. Поднялся многоголосый крик, пронзительный и болезненный. Скангу охватило чувство, будто тело ее наполнено извивающимися тлеющими червями.

— Прошу, услышьте меня, альвы, где бы вы ни были! — Теплая кровь текла из ее носа, окропляя губы. — Выведите меня из тьмы! Вспомните, я одна из ваших детей! Спасите мою душу! И если не спасете меня, то защитите хотя бы моего короля!

Сканга почувствовала, как ингиз слились друг с другом. Они объединили свою силу, подчинили всю свою злобу одному-единственному желанию.

Сканге казалось, что ледяные тиски сжимают ее грудь. Она едва дышала. Чувствовала себя утомленной. Казалось, даже кровь текла медленнее в ее жилах.

— Не зови альвов в нашем царстве! — Этот голос постоянно звучал в ее голове. Теперь он не пытался прикрываться ложной приветливостью. — Здесь они не имеют власти. Твой час пробил, шаманка! Мы устали играть с тобой. Думаешь, твое смешное заклинание может остановить нас? Нужна была сила альвов, чтобы защитить золотые тропы. Мы не можем коснуться тебя. По крайней мере пока что… И несмотря на это, мы в тебе. Мы ближе к тебе, чем могут быть существа из плоти и крови. Они просто трутся кожей друг о друга. Но мы глубоко в тебе, близко к твоей душе. Столь же глубоко, как ты входила в Бранбарта. Ты чувствовала его тело, его юность и боль, когда вонзила кинжал в его плоть. Кстати, ты чувствуешь свое сердце? Нет, Сканга, я не поэт и не кузнец слов. Я имею в виду именно то, что говорю, без поэтического подтекста. Ты чувствуешь свое сердце, шаманка?

Сканга знала, что нельзя слушать его. Нужно бороться с ингиз, или они станут повелителями мыслей! Если она сделает навстречу хоть шаг, то станет их безвольной служительницей, так же как Бранбарт был ее рабом. И тем не менее заслониться от яда их слов не могла. Ее сердце… Она чувствовала его усталые, тяжелые удары. Оно было истощено. Ему очень хотелось отдохнуть.

Холодный страх охватил Скангу. Ее ли это мысли? Ее сердце не устало!

Кровь казалась вязкой, словно холодный жир. Она замирала в жилах, потому что… Сканга захрипела. Потому что ее сердце перестало биться! Они просто обманывают ее, этого не может быть! Они не могут обладать такой властью! Кокон защищает их. Не может быть…

У шаманки закружилась голова. Обеими руками обхватила она камень альвов.

— Прошу, помогите мне! — прошептала она, борясь за каждое слово. Ее губы были словно каменные — тяжелые, непослушные. Они не хотели издавать ни звука.

Это не она! «Вспомни, кто ты!» — напомнила она себе. Ее часто побеждали, но она не сдавалась. И ее сердце тоже так просто не сдастся, не откажется служить ей… Это обман! Этого не может быть! Если она умрет, то на поле боя, пронзенная копьями и мечами врагов — проклятых эльфов, которые весь Альвенмарк заставляют жить по-своему. Они подобны густому колючему кустарнику, и остальные дети альвов запутались в их зарослях. Шипы определяют, насколько далеко можно отойти, и те, кто пытается нарушить узкие границы, чувствуют на себе уколы. В Альвенмарке стало невозможно свободно дышать! Сканга была глубоко убеждена в том, что это ее судьба — свергнуть тиранию Эмерелль. Она знала это еще до того, как троллей отправили в изгнание. И все бесчисленные годы, которые прошли с тех пор, она никогда не забывала о своей цели. Она не позволит своему сердцу остановиться. Это не она!

Шаманка выпрямилась, ее суставы хрустнули. Она снова могла свободно дышать! Что это, ловушка? Или она выбралась из пут ингиз? Кокон, защищавший ее от злых духов великой пустоты, растянулся. Он стал просторным, словно высокие залы до небес, выбитые в скалах Снайвамарка эльфийским народом нормирга. Шаманку окружал холодный голубоватый свет. Невдалеке сияла золотая тропа.

Сканга схватилась за грудь. Почувствовала биение своего сердца. Что это, последняя мечта умирающей? Не важно, она пойдет своим путем. Не думать об этом… Сомнения — вот яд ингиз. Даже если все это лишь обман, она до последнего будет идти к своей цели.

Старуха помогла хнычущему королю подняться. Когда он шевельнулся, рана снова начала кровоточить. В плече его по-прежнему торчал кинжал. Бранбарт краем глаза наблюдал за шаманкой, казался похожим на побитую собаку.

Сканга почувствовала силу магии, когда они добрались до золотой тропы. Это не иллюзия! Они ушли от ингиз. С каждым шагом она ощущала, как возвращаются силы. Они были спасены.

Вскоре тролли добрались до звезды альвов. Одного слова оказалось достаточно, чтобы открылись врата. Еще шаг… Над Скангой раскинулось безоблачное небо. Она стояла в каменном круге на холме с покатыми склонами. Земля предстала перед ее магическим зрением. Шаманка чувствовала силу каменного круга и мир, источаемый этим местом. Лучи милосердного весеннего солнца мягко коснулись ее кожи. Вдалеке луг сливался с небом, образуя нечеткую линию, а между ними простирались пологие холмы и, будто островки, вздымались небольшие участки леса, окруженные аурой белого цвета. Среди них, словно самоцветы, бродили разноцветные ауры зверей. Не могло быть более сильного контраста с тяжкой темнотой Ничто!

Сканга не знала, где они оказались. Ясное небо принадлежало Альвенмарку, а не миру людей, в этом она была уверена. Но пейзаж был ей незнаком. Здесь она никогда прежде не бывала.

Бранбарт шмыгнул носом, шумно собрал сопли во рту. Сплюнул.

Сканга обернулась к королю. Врата к тропам альвов снова закрылись. И только круг камней нашептывал о том, что знающий может открыть в этом месте паутину путей Древних.

Бранбарт стоял склонившись. Правой рукой сжимал кинжал в своем плече. Отворачивался, уходя от ее мертвого взгляда. От короля воняло холодным потом подавляемой боли и кровью.

— Наверное, я вел себя как глупец, — выдавил он.

— Ты великий воин, Бранбарт. Но против теней ты беспомощен, словно щенок, встретившийся с голодным медведем.

Наконец тролль поднял на нее взгляд. По его ауре Сканга увидела, что сравнение со щенком не понравилось ему, хоть он и старался обуздать свою ярость.

— Сейчас тебе нужно отдохнуть, — мягко произнесла шаманка. — Я могу подарить тебе легкий сон.

Сканга протянула руку, чтобы коснуться лба Бранбарта. Одного слова будет достаточно, чтобы погрузить короля в сон. Но тролль отпрянул.

— Не нужно меня бояться. Все, что произошло, я делала, чтобы защитить тебя. Ты ведь знаешь.

— Да. — Бранбарт слишком затянул с ответом, чтобы в него можно было поверить.

— У тебя великая душа, мой король. Тебе предначертано править народом, так же как мне предначертано защищать тебя. Я всегда служила тебе верно, ты это знаешь.

Красный свет в ауре Бранбарта поблек, перешел в грязно-коричневый — цвет сомнения. Израненный воин шумно шмыгнул носом и выплюнул комок соплей. Во время глупой дуэли, родившейся из-за перебранки во время пира, король получил сильный удар по лбу. Кости разбились прямо над переносицей. Несмотря на всю ее силу, шаманке потребовалось много недель, чтобы залечить рану. Бранбарт был силен, он пережил лихорадку и боль. Но из-за этого ранения из носа у него постоянно текло. Нескончаемый поток слизи отравлял ему жизнь. Каждые несколько мгновений он вынужден был шмыгать носом и сплевывать. А ночами он постоянно просыпался от кашля, в паническом страхе, что слизь может задушить его. Бранбарт все это пережил, но слизь придушила его гордость. Он постоянно думал, что за спиной над ним насмехаются. Он давно уже окружал себя исключительно теми воинами, которые поддакивали ему во всем и всегда. Но несмотря на все это остался храбрецом. Во время сражений тролльской войны его всегда можно было видеть в первых рядах. Сканга опасалась, что теперь ингиз лишили его и мужества.

А оно требовалось Бранбарту как никогда.

— Мы вернемся в Снайвамарк и соберем новое войско, — уверенно произнесла шаманка.

— А ты знаешь, где мы?

— Конечно! — солгала Сканга. — В Землях Ветров, немного южнее Королевского холма. Десять дней пути… Может быть, и одиннадцать — и мы снова на родине.

Король обвел взглядом просторные земли.

— Альвенмарк такой чужой для меня, — негромко сказал он. — Небо кажется более глубоким и широким, чем в мире людей. Правильно, что мы заставим эльфов страдать за то, что они предали наших предков. На протяжении многих поколений наш народ мечтал вернуться сюда, на родину, что была дарована нам альвами. — Он сплюнул. — Но она не такая, как в историях, которые они рассказывали нам. Жаль, что я не настолько свободен, как герцог Оргрим, и не могу просто вернуться в мир людей. Я не хочу думать о предательских тенях в Ничто, о подлых магах и подлой Эмерелль. Я хочу снова быть свободным. Я жалею, что я король.

Таким Сканга его не знала. Не бывало, чтобы у него так резко менялось настроение.

— Тебе нужно съесть хороший кусок мяса, и ты почувствуешь себя лучше, — посоветовала шаманка.

Бранбарт рассмеялся.

— Неплохо бы. Но у меня с собой ничего нет. Я полагал, что после боев за дворец Эмерелль вокруг будет вдоволь свежего мяса. — Он опустился на траву и коснулся кинжала, торчавшего из плеча. — Я был сам не свой. Там, в Ничто… Думал, сойду с ума. Мне очень жаль. Не моя рука направила на тебя кинжал. Я знаю, что никто не служит мне вернее тебя, Сканга.

— Хорошо, что мы помирились, — ответила троллиха с облегчением. Она подошла к королю и положила скрюченную подагрой левую руку на его плечо. — Что бы ни произошло, наш народ будет помнить о тебе до конца дней, Бранбарт, ибо ты правитель, который вернул нас в Альвенмарк. — Амулеты из костей, перьев и ракушек негромко зашуршали, когда она стала искать то, что носила в мешочке из кожи минотавра.

— У нас будет много детей, Сканга, — произнес король, и в голосе его звучала новая сила.

— Что? — Шаманка прекратила поиски и удивленно уставилась на него.

— Наш народ должен стать более продуктивным. — Бранбарт посмотрел на нее. — Ты должна благословить наших женщин, чтобы они рожали больше щенков. Мы победим эльфов в утробах наших женщин. Если эльфы теряют воина, то им нужна сотня лет или даже больше, чтобы заменить его. У нас будет потомство гораздо раньше. Ты была права, как всегда. Нужно выждать. Мы победим Эмерелль и ее проклятое семя. Такова наша судьба. Мы взойдем на трон в Сердце Страны.

— Так и будет, мой король. И я всегда буду рядом.

Левой рукой Сканга вцепилась в плечо короля, а правой обхватила рукоять жертвенного ножа. Теперь Бранбарт снова смотрел на обширные земли. Он не заметил, как шаманка вынула из мешочка обсидиановый нож. Когда-то она сама сделала черный клинок, в те времена, когда еще могла видеть. За все века волнистое каменное лезвие нисколько не утратило остроту. Одно движение…

Бранбарт забулькал.

Сканга отступила на шаг, чтобы король не схватил ее в последний миг. Жертвенный нож глубоко вонзился в его шею. Король изо всех сил боролся со смертью. Его аура вспыхнула сияющим светом, переливалась всеми цветами радуги. А потом стала угасать.

Бранбарт умер с мечтой. У него снова была цель. В этот миг он был счастлив. Но Сканга слишком хорошо знала его. Счастье никогда не длилось долго.

Жизнь короля угасла, но вокруг его растянувшегося на земле тела еще виднелось слабое сияние. Сканга опустилась на колени. Закрыла Бранбарту глаза. Ее руки в последний раз коснулись его испещренного морщинами лба.

— Я люблю твою душу. И ради нее сделала это. Пока она не испортилась.

Больше часа стояла шаманка на коленях рядом с мертвым королем и размышляла о долгом пути, который они прошли вместе. Потом обыскала Бранбарта и забрала все, что могло бы выдать ранг мертвеца: красивое костяное кольцо с резьбой, которое она подарила ему в день коронации, крепкую военную булаву, жадеитовую пряжку с пояса в виде изогнувшегося дракона. Завернула эти сокровища в набедренную повязку короля. Она закопает их или утопит в озере. А то, что осталось от Бранбарта, исчезнет. Пояс, парочка амулетов из перьев — вот и все. Три дня, и вороны сделают труп совершенно неузнаваемым. И самое позднее через четыре недели от самого устрашающего воина Альвенмарка останутся только белые кости.

Закончив работу, Сканга огляделась по сторонам. Ее взгляд медленно скользил по просторной земле. Она искала ауры, оценивала их, а потом удовлетворенно хрюкнула. Сотни глаз наблюдали за ее действиями, но во всех них не было ни капли разума. Большая стайка сусликов, стадо зубров, заяц, лиса, косуля, куница и сокол высоко в небе — вот и все свидетели.

Маленькое лисьеголовое существо на краю близлежащего леса Сканга не заметила, потому что лутины научились прятаться как ни один другой народ.

 

Письмо незнакомца

[1]

Итак, сегодня я хотел потренироваться в заячьем заклинании, поскольку так приказал мне мастер Громьян, а то, что говорит мастер Громьян, лучше выполнять, не то он снова придет со своей палкой для наказаний. Поэтому я сидел на берегу Зеленоглазого озера, там, где ловится особенно крупная форель и где Лица дала мне пощечину, когда я хотел показать ей, что поцелуи — это тоже волшебство. Громьян трижды говорил мне, что я должен следить за орлами, если заклинание все же удастся, в чем он, впрочем, сомневался, поскольку считает меня жалким халтурщиком, но я сумел и за орлами следил, потому что если мастер Громьян трижды говорит о чем-то, то это всегда очень важно. А вот о том, что у зайца постоянно уши падают на глаза, мастер Громьян не говорил, и вообще я не видел в небе ни единого орла, потому что мне на глаза все время падали уши. Но поскольку я всегда слушаю то, что трижды повторяет мастер Громьян, то послушно сидел в зарослях на опушке леса и скучал, только лис мимо проходил, который, конечно же, меня сразу узнал, потому что каждый лис узнает лутина, когда встречается с ним. Мы как раз спорили о том, какие суслики вкуснее, сырые или жареные, причем я считаю, что лис только потому так энергично ратовал за сырых сусликов, что не может держать в лапах огниво, когда на холме внезапно появились два великана. Лис сказал, что это минотавры, но он просто хвастался своими знаниями, и вообще, у обоих великанов не было рогов на голове, они были в десять раз выше крупного кобольда и поэтому могли быть только великанами. Поскольку они так неожиданно очутились на холме, то могли прийти только через врата на тропах альвов, а ведь мастер Громьян утверждает, что великаны не могут колдовать. Но ведь мне вообще ничего не положено знать о тропах альвов, потому что я иногда еще колдую во сне, когда сплю беспокойно, а если открыть врата случайно, могут случиться нехорошие вещи; но я все равно знаю о них, потому что мне рассказал старший брат, а он часто путешествует по тропам из света. (…) когда мое племя ссорится, они все кричат друг на друга, а в конце все сидим вместе и язычки вываливаются из пастей, потому что мы так сильно кричали. Но великаны другие, было вообще не видно, что они ссорятся, когда старая великанша подошла и перерезала второму великану горло. (…) А потом она сложила все его вещи в кожаный мешок и очень долго оглядывалась по сторонам. Я учуял, как лис не смог удержать в себе воду, настолько мрачно смотрела она на нашу опушку, и я обрадовался тому, что на мне не было штанов и я мог спокойно помочиться на куст, а когда на глаза опять упали уши, мне это стало только на руку. А потом она ушла, плохая великанша с белыми глазами, а мешок с вещами швырнула в Зеленоглазое озеро, а еще наколдовала в небе красивые огоньки. (…) А потом мы спустились к озеру, и я говорил с бобрами, в то время как лис, мой друг, бегал взад-вперед по берегу, потому что от долгого стояния в кустах у него совсем затекли лапы. Бобры решили, что это хорошее предложение — выудить окровавленный мешок из озера, и по мере сил помогали вытаскивать его на берег, хотя мешок был такой тяжелый, что под его весом застонала бы даже рогатая ящерица, а на них ведь можно даже небольшие дома ставить, и они не жалуются и не упрямятся. С мешком у меня, конечно же, возникли проблемы, потому что я ведь не такой сильный, как рогатая ящерица, поэтому я и принял свой собственный облик, радуясь тому, что мне не падают постоянно уши на глаза. Когда каждый смог видеть, кто я на самом деле, я нашел двух оленей, которые хотели помочь мне нести; вообще-то они сначала не хотели, но когда я рассказал о мастере Громьяне и о тебе, они все же захотели, потому что разумнее не сердить столь известных лутинов. Настоящих сокровищ в мешке не было, но пряжка для пояса была красивая, потому что она сделана из камня, какого я никогда прежде не видел, изображает большого червяка, покрытого чешуей, который дико извивается и смотрит злобно. Мне пришлось рассказать мастеру Громьяну свою историю трижды, и я понял, что она очень важна, и решил написать тебе об этом, чтобы ты тоже знал, потому что ты всегда говорил ведь, что нужно ставить в известность племя о важных событиях. Громьян снова ушел в темноту, потому что хотел что-то сделать с головой великана, а мне нельзя было пойти с ним, хотя я сказал ему, что считаю это несправедливым, а когда я стал ругаться, он показал мне палку, и я убежал, нашел куски березовой коры, потому что знаю, что если ты скажешь ему, что тоже считаешь это несправедливым, то в следующий раз он трижды подумает, прогонять ли меня палкой. (…)

Из: сундук XVII, акт 5, документ 32б

Собрание процессуальных актов

по делу княжеского дома Аркадии

против убийцы и государственного преступника

Элийи Глопса

 

Среди людей

Олловейн отчаянно помахал перед носом надушенным платком, но ничто не могло прогнать пронзительную вонь гавани. Он с завистью смотрел на Ганду. Лутинку, похоже, совершенно не беспокоил неприятный запах. Для путешествия в мир людей она приняла вид маленькой девочки и сейчас стояла рядом с капитаном, который вел неуклюжую галеру через акваторию. С тонкой вуалью, которая едва закрывала лицо и сквозь которую блестели большие темные глаза, в вышитом жемчугом платье, лутинка выглядела очень невинно. Она мигом завоевала сердца членов команды. Все любили маленькую девочку. Они ведь понятия не имели, кого пустили на борт!

Ганда, хихикая, болтала с капитаном. Олловейн пожалел, что не знает, о чем говорят эти двое. Мастер меча не понимал языка людей, живущих в этой местности, — он представлял собой грубое бормотание, немногим лучше хрюканья троллей. Эльфу потребовалось много времени, чтобы овладеть языком фьордландцев. Но на этот раз он не прикладывал ни малейших усилий к тому, чтобы что-то выучить. Сюда они больше никогда не придут. Излишне мучить свой язык такой тарабарщиной. Если бы только Ганда не трепалась! Еще проболтается, чего доброго!

Олловейн провел рукой по рукояти меча. Даже если вся команда корабля набросится на них, ему, вероятно, будет совсем не трудно победить. Но останутся сотни свидетелей, и еще вопрос, сумеют ли они выбраться из гавани, даже если он заставит себя прыгнуть в вонючую воду.

Эльф не искал неприятностей, но от лутинки готов был ожидать любой пакости. Если бы только Ганда не болтала с каждым встречным человеком… Рано или поздно это приведет к неприятностям! Она делала это, чтобы спровоцировать его, это Олловейн знал совершенно точно. Нельзя позволить этой проныре заметить его гнев, и тогда она, возможно, сдастся.

Некоторое время мастер меча рассматривал неприятные вещи, плававшие в носовой волне корабля. Фекалии, остатки овощей, рыбные отходы. Немного поодаль на толстой доске плыло что-то белое. Оно шевелилось. Эльф вздрогнул, когда разглядел, что это такое: кошка, задняя часть туловища которой была замотана в светлый платок, из-за чего она казалась похожей на рыбий хвост. Передние лапы кошки были прибиты к доске. И кошка была еще жива! Такое могли сделать только люди.

Олловейн подумал, что стоит метнуть нож и избавить животное от страданий. Вероятно, кошка — жертвоприношение какому-нибудь сомнительному человеческому божеству. Негромко выругавшись, эльф напомнил себе о том, что они ни в коем случае не должны выделяться из толпы. Еще час или два, и они окажутся в библиотеке, Путешествие почти завершено! Нужно взять себя в руки.

Взгляд мастера меча бродил из стороны в сторону. Не было ничего, что стоило бы более пристального рассмотрения. Следовало признать, что по человеческим меркам гавань Искендрии была необычайно велика. Даже в Альвенмарке нашлось бы немного больших портов. Но здесь все казалось незаконченным. Когда работа была завершена, люди, очевидно, теряли к плодам своих трудов интерес и бросали их на погибель. Чего стоила одна только высокая стена, отделявшая порт от собственно города… Широкие полосы грязи тянулись по светлому камню, на стыках росли сорняки, более того, кое-где между камнями зеленели даже молодые деревца. Со временем корни ослабят кладку стены, да и вообще вся эта грязь оскорбляла взор, но, похоже, это никому не мешало.

Танцующий Клинок отчетливо видел сверкающие шлемы стражников, патрулировавших ход по стене. Значит, здесь все же достаточно мужчин, чтобы поддерживать фортификационные сооружения в надлежащем виде.

Олловейн поймал себя на том, что оценивает угол обстрела бастионов, угрожающе возвышающихся над портом, и мысленно планирует нападение на Искендрию. После бойни у Филангана он поклялся себе больше никогда не командовать войсками. Но от старых привычек избавиться не так просто, как от покрытого пылью дорожного плаща.

Удивительно, сколько кораблей стояло в гавани. Почти все они были галерами, от ошибок конструкции просто волосы вставали дыбом. Что бы кто ни думал о людях, одной добродетелью они обладали бесспорно — были мужественны до безрассудства. Выход в море в этих латаных ведрах требовал недюжинной смелости. Поэтому мастер меча пришел в ужас, кода Ганда и Эмерелль приняли решение проделать последний отрезок пути до Искендрии на борту такого решета. Уже сам факт, что Ганда по прошествии часа действительно появилась в тронном зале с уложенным для путешествия кожаным мешочком, нанесло сильный удар по мировоззрению Олловейна. Он готов был поклясться чем угодно, что после встречи на террасе никогда больше не увидит лутинку.

Но она не просто вернулась, она даже разработала план путешествия. Ганда придерживалась мнения, что ингиз, попавшие в Альвенмарк, не знали пути обратно во тьму. Они были заперты во тьме, а те немногие, кому удалось выбраться, оказались заперты снаружи. Своими силами они вроде бы не могли преодолеть защитное заклинание альвов. Вследствие этого было не важно, подслушали они их разговор на террасе или нет. Ингиз не могли передать свои знания.

Олловейн считал все это умозрительными рассуждениями. По его мнению, уверенность ничем не была подкреплена, но Эмерелль была убеждена.

Лутинка придерживалась мнения, что не следует приближаться к Искендрии по тропам альвов, поскольку по пути сквозь Ничто за ними наверняка будут наблюдать. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы додуматься, какую цель преследуют путешественники, вошедшие в сеть троп альвов из тронного зала Эмерелль. Ганда хотела замести следы. Она предложила отправиться сначала в мир людей далеко от Искендрии, оттуда проделать часть пути по миру людей, а затем через звезду альвов в Искендрии войти в библиотеку. Эмерелль согласилась. Никто не сказал Олловейну, что они выйдут на проклятом острове. Там у них не было иного выбора, кроме как довериться куче досок, которую люди в своем высокомерии называли кораблем. То, что галера не пошла ко дну в открытом море, было, по мнению мастера меча, чистой воды везением. Шпангоуты были натянуты на слишком большом расстоянии, а корпус был слишком выпуклым. Во время шторма существовала опасность, что корабль просто развалится. Если галера попадет в шторм, то может пойти ко дну раньше, чем успеешь прыгнуть за борт.

Жалкое мяуканье оторвало Олловейна от размышлений. Прибитая к доске, мимо проплывала кошка. Ох уж эти варвары! Невдалеке виднелся большой плот. Священнослужители в белоснежных бесшовных юбках пели торжественную монотонную песню, их обнаженные торсы раскачивались в такт. У всех были гладко выбритые головы. Сбриты были даже брови. Глаза были подведены толстым слоем синей пасты, из-за чего вид у мужчин был угрожающий.

Вокруг плота болтались дюжины мелких лодок, в которых толпились жалко одетые человечки. Рыбаки, предположил Олловейн. Словно зачарованные, наблюдали они за причудливым спектаклем. Над грязной водой гавани тянулись, приглушая ужасную вонь, сизые полосы дыма от ладана. Мужчина в леопардовой шкуре насыпал еще ладана в золотые жаровни на плоту. Потом ему принесли белую кошку. Животное казалось одурманенным. Оно не сопротивлялось, когда ему обмотали задние лапы белой тряпкой. Принесли толстую доску, на которой были какие-то изображения.

Кто-то передал мужчине в леопардовой шкуре серебряный молоток.

Мастер меча отвел взгляд, но уши заткнуть не мог.

— Не стой так, как будто проглотил древко копья, драгоценный размахиватель мечом. И не меряй людей своей меркой, Олловейн. — Ганда пришла к нему с кормового возвышения. Она была такой маленькой, что ей приходилось вставать на цыпочки, чтобы заглянуть за поручни. Неуверенным жестом она махнула рукой в сторону плота. — Священнослужители Бессы еще считаются мирными. А вот Бальбар, городской бог Искендрии, должно быть, настоящий кровожадный монстр. Капитан, даже будучи чужестранцем, не отваживается произносить имя этого чудовища. — Лутинка пожала плечами. — Но ни в одном другом городе нет такого количества чудесных произведений искусства, как в Искендрии. Такие храмы и дворцы еще поискать. Здесь даже есть библиотека, где хранится пятьсот тысяч свитков. Звучит как эхо, правда?

— Может быть, они догадываются, что скрывается под их городом?

Ганда улыбнулась.

— Ты не притворяешься, да? Ты действительно понятия не имеешь… «Под городом» — это ты хорошо сказал. Там ты найдешь только крысиные норы. Библиотека Искендрии расположена в Расколотом мире. Она плывет сквозь Ничто на огромном обломке скалы. Единственные надежные тропы, ведущие туда, начинаются здесь, в портовом городе. Отсюда и название. — Она лизнула кончик носа маленьким розовым язычком. — А может быть, все иначе. Может быть, это дети альвов дали городу имя. Искендрия… Звучит как-то слишком красиво для человеческого названия, тебе не кажется?

Олловейну было не до нравоучений.

— Мне кажется, ты должна следить за тем, что делаешь своим языком. У тебя теперь не лисья голова. Не думаю, что люди облизывают свои носы.

Лутинка склонила голову к плечу и пристально посмотрела на собеседника.

— Да что с тобой такое? Тебе обязательно постоянно к чему-нибудь придираться? Или нужно быть эльфом, чтобы быть совершенным?

— Я просто считаю, что нам нельзя выделяться. — Олловейн коснулся тюрбана на голове. — У меня от жары скоро мозг сварится, но я прячу свои уши. — Его пальцы погладили полу просторной одежды, почти достававшей пола. — Я напялил это платье, потому что так поступают здешние люди. — Танцующий Клинок мрачно посмотрел по сторонам. — Хотя не вижу на борту никого, кто вырядился бы настолько же по-женски, как я. Как ты заметила, я потею. К сожалению, этим я несколько отличаюсь от прочих представителей моего народа. Эта тряпка липнет к телу. И как будто этого мало! В гавани так жутко воняет, что можно, наверное, упасть в обморок, если вдохнуть поглубже. И несмотря на это, я стараюсь вести себя так, как будто для меня это нормально. А ты что вытворяешь? Облизываешь языком нос! Проклятье, тебе что, все равно, увенчается ли наша миссия успехом? Ты не можешь хотя бы немного стараться? Или это слишком для лутинки?

— Если ты так переживаешь, что выглядишь по-женски, то для начала перестань подносить к носу надушенный платок. — Ганда издевательски хихикнула. — А что касается твоего платья… Это совершенно обычная одежда для воина из пустыни. Веришь или нет, но мы с Эмерелль думали, когда подбирали тебе эту одежду. Воины пустыни слывут чудаковатыми, немногословными и вспыльчивыми. И у них дурная слава любителей помахать мечом… — Теперь ее улыбка была просто вызывающей. — Дошло? Понимаешь наше загадочное решение? Или объяснить подробнее?

Олловейн скомкал платок и швырнул в воды гавани. Он готов был удушить эту мелкую наглую рыжую… Ведь могла же хвостатая язва сказать об этом и раньше! И как она говорит о королеве!

«Все это продлится лишь пару дней», — мысленно напомнил себе мастер меча. Нужно взять себя в руки. Важно только поручение королевы. Они найдут в библиотеке знание альвов и вернутся. Это не может быть слишком сложно. Библиотекари наверняка знают, что написано в их книгах!

— Я допускаю еще какие-то ошибки? — подчеркнуто равнодушно поинтересовался Олловейн.

— Относительно одежды или вообще?..

— Относительно нашей миссии. Остальное тебя не касается.

— Думаешь, я захотела бы иметь с тобой дело, если бы не задание?

«Сохраняй спокойствие», — напомнил себе эльф.

— Хорошо, что мы сходимся хотя бы в одном вопросе. Так что же? Допускаю ли я какие-либо ошибки в переодевании?

Ганда вызывающе облизала языком кончик носа.

— Нет. Маскировка хороша. И, что гораздо важнее, мужчина в ней полностью отвечает тому, что ожидают люди от воина пустыни. Напряженный, гордый и молчаливый. Все идеально.

Олловейн отвернулся и принялся наблюдать за тем, как галера причаливает к длинному каменному пирсу. Весла втащили в корпус. Тяжелый корабль, заскрипев, прошел вдоль толстых бухт каната, которые должны были сглаживать удары корпуса корабля о пристань. Опустились сходни. На набережной толпились торговцы, что-то кричавшие капитану и, очевидно, желавшие прямо на месте начать сделку.

— От нас ожидается, что мы каким-то образом попрощаемся? — спросил Олловейн, не глядя на Ганду.

— Я уже сделала это. Идем, отец.

Мастер меча взял ее за руку и поспешил к крутым сходням. Ганда с трудом успевала за ним и принялась громко причитать. Как она назвала его? Напряженным, гордым и молчаливым. Такие отцы не обращают внимания на причитания дочерей.

Толпа остановила мастера меча уже через несколько шагов. Спланирован порт был плохо. Здесь болталось гораздо больше людей, чем предполагали строители. Парочка детей альвов двигалась, расталкивая всех локтями, завоевывая себе место. От смрада немытых тел у Олловейна перехватило дыхание. Он уже давно пожалел, что выбросил надушенный платок. Танцующий Клинок быстро опустил руку на кошель. Наверняка здесь шастают воры. Место просто создано для них.

Путь посланцам Эмерелль преградила колонна полуголых людей, которые тащили на широких плечах мешки. Во рту они сжимали деревянные кольца, чтобы от напряжения не раскрошить собственные зубы.

От обжарочного цеха, где на деревянных палочках готовились кусочки рыбы, прилетел противный запах жира. Рядом в клетках на небольшом помосте можно было увидеть разных животных: обезьяну, нескольких голубей, была там даже белая змея, а кроме того, в избытке собак и кошек. Глашатай громко восхвалял красоту белоснежного водяного буйвола.

— Ага! Парень отлично поработал меловой пылью, — весело заметила Ганда. — Может быть, мне тоже купить себе жертвенное животное и попросить одного из богов города, чтобы размахиватель мечом не отрывал мне руку, когда в следующий раз будет так торопиться?

— Может быть, спросить его, не купит ли он бледнокожую девочку? — раздраженно ответил Олловейн.

Ганда пристально посмотрела на эльфа. А потом вырвала руку. Чего это она вдруг стала такой чувствительной? Тот, кто сыпет оскорблениями, должен уметь и сносить их. Танцующий Клинок старался держаться поближе к лисьехвостой, чтобы она не потерялась в толпе. Больше они друг другу не сказали ни слова.

Мастер меча вел Ганду к воротам гавани, узкому игольному ушку, через которое попадали в город гости и товары. Внезапно он заметил отряд солдат. Толпа перед ними расступалась. На воинах были короткие кольчуги из серебристых колец и юбки из толстых льняных полос. Большие круглые щиты были белы, на них был изображен синий герб с дельфином. На массивных бронзовых шлемах развевались белые гребни из конского волоса. «Впечатляющий отряд по человеческим меркам», — подумал Олловейн. Мечи у них были странно высоко над бедрами, в руках — копья с тонкими наконечниками.

Эльф попытался исчезнуть в толпе и убраться с пути воинов, но в длинном белом платье, с крохотной девочкой рядом, он слишком бросался в глаза. Капитан помахал ему рукой.

— Он знает, что ты его видел. Остановись, если меж длинных ушей у тебя еще осталось немного рассудка.

Олловейн и без лутинки понимал, что бежать слишком поздно. Если они попытаются уйти от стражников, то лишь навлекут на себя подозрения. Поэтому Танцующий Клинок остановился и приветливо улыбнулся офицеру стражи.

Рослый комендант обратился к нему с вопросом. Его тон был вежливым, но требовательным. Олловейн не понял ни слова. Бросил нервный взгляд на лутинку.

Ганда улыбнулась и с ужасным акцентом заговорила с воином. При этом она отчаянно жестикулировала и корчила странные гримасы.

Олловейн украдкой наблюдал за капитаном отряда стражи. Мужчина нахмурил лоб, словно ему не понравилось то, что он услышал. Затем капитан бросил на него странный взгляд. Человеческий воин был хорошо выбрит, от него слегка пахло розовой водой. Олловейн старался не смотреть ему прямо в лицо.

Ганда не умолкала. Ее слова, похоже, все больше и больше будоражили мужчину. Что, черт побери, она рассказывает? И почему воин смотрит на него с таким сочувствием?

Лутинка указала на врата гавани.

— Мы должны заплатить пошлину, если хотим войти в город. Двух маленьких медных монет будет достаточно.

Олловейн опустил руку в кошель и отдал офицеру деньги. Он по-прежнему избегал смотреть ему в глаза. Внезапно воин схватил его за плечи и прижал к себе. При этом он что-то взволнованно произнес, что заставило некоторых копьеносцев молча кивнуть. А затем он передал Олловейну маленькую медную табличку с тисненым, выпрыгивающим из воды дельфином на ней.

Олловейн удивленно поглядел вслед офицеру. А тот выхватил из толпы уже других путешественников.

— Что ты им сказала? — Эльф говорил шепотом, хотя никто, кроме Ганды, понять его не мог.

— Ты не захочешь этого знать. — Лутинка кокетливо улыбалась, как умеют улыбаться только дети.

— Позволь мне самостоятельно принимать решения. Если мне понадобится твой совет, я попрошу тебя о нем. А до тех пор ты будешь делать то, что я говорю. Что там случилось с этим капитаном? Что это было за прощание?

Ганда негромко рассмеялась.

— Добросердечный человек, правда? Если бы он был чуть меньше, то вполне мог бы мне понравиться.

— Ганда…

— Да, да. — Она отмахнулась, продолжая смеяться. — Он сказал, что вообще-то не должен пускать тебя в город с такими жуткими намерениями, но убежден в том, что твой гнев справедлив, и он пожелал тебе дожить до того дня, когда Бальбар удостоит тебя милости и позволит удавить твоих врагов их собственными внутренностями. Так мило, правда? Я ведь говорю: добросердечный человек.

— Каких врагов?

Гротескная парочка достигла людей, толпившихся у узких портовых врат.

Шум был оглушительный. Люди толкались, кричали друг на друга срывающимися голосами. Только у боковых ворот процесс протекал несколько быстрее. Ганда прошла мимо длинной очереди ожидающих прямо к небольшим воротам.

Олловейн заметил, что те, кто проходил через них, выглядели опрятнее, чем толпы зевак, погонщиков ослов, гребцов, шлюх и рабов, протискивающихся через главные ворота. Даже сами ворота были красивее. Они находились между двумя стройными башнями, украшенными бело-голубым эмалированным кафелем. Плитки складывались в изображение выпрыгивающих из воды дельфинов. Под аркой, между стражниками, стоял бритоголовый священнослужитель. В одной руке он держал букет ярко-синих цветов, а в другой — плоскую миску. Каждый раз, когда кто-то проходил через ворота, он окунал цветы в воду и обрызгивал нового гостя города. Какой странный обычай! Только когда Олловейн заметил, что большинство приезжих бросали в миску монету, до него дошел глубинный смысл этого действия. Мужчина был попрошайкой от имени своего бога. Как же все-таки жалка религия людей… Что это за боги, превращающие своих слуг в попрошаек? Достойны ли эти боги поклонения, если они не могут обеспечить даже самых верных своих слуг?

— Ты должен показать стражникам медную табличку. Это наш пропуск, — прошептала Ганда.

Подошла очередь Олловейна, но вместо того, чтобы пройти в ворота, он остановился и уставился на священнослужителя.

Стражник задал вопрос.

— Давай уже, — дернула его Ганда.

Олловейн вложил воину в руку медную табличку. На них махнули рукой и щедро обрызгали водой. От пожертвования богу бритоголового эльф отказался, что вызвало злобный взгляд священнослужителя.

За воротами простиралась широкая, хорошо уложенная камнями улица, ведущая в самое сердце города. Мастера меча удивили размеры Искендрии. Высокая портовая стена скрывала от его взгляда море домов. К северу поднимался пологий холм. Там высились роскошные дворцы и храмы.

— Надеюсь, королева рассказала тебе, куда идти.

— Придется тебе, наверное, мне довериться. — Наглая ухмылочка подчеркивала издевательские слова лутинки. Ганда указала на холмы. — Нам туда. Эмерелль описала дорогу. Там есть большая торговая контора. Руководит ею эльфийка, притворяющаяся человеческой женщиной. Ее зовут Сем-ла. В ее доме, надежно скрытая в подвале, находится звезда альвов, которая приведет нас в библиотеку.

Олловейн отдался на волю судьбы; он устал от споров.

— Иди вперед, показывай дорогу. И поведай, в конце концов, историю, которую ты подсунула стражникам.

Ганда откашлялась.

— Знание не всегда делает счастливым. Это ведь совершенно не важно.

— Только не для меня.

— Тогда поклянись, что не будешь злиться. Я хотела оградить тебя от излишних волнений.

— Да говори же наконец!

— Сначала поклянись.

О чем только думает эта наглая лутинка? Что он набросится на нее с мечом в приступе безумной ярости?

— Клянусь, что не стану злиться, не буду бить тебя и причинять тебе какую-либо иную боль. А теперь говори.

Глаза Ганды хитро блеснули.

— Хорошо. Говорят, ты самый честный среди мечников. Поэтому я уповаю на твою клятву. Кстати, это та же самая история, которую я рассказала о тебе капитану.

 

О сказках, невестах бога и изгнаннице

Эльф держался так напряженно, словно ему вогнали меч в пятую точку. Вот ведь высокомерный ублюдок! Но клятве его наверняка можно доверять. Ганда на миг задумалась, не приукрасить ли повествование, но тут же отогнала эту мысль. В подробности предыстории она решила не вдаваться. Если остроухий об этом узнает, то будет меньше сердиться, а ей почему-то было приятно наблюдать, как он борется со своим гневом.

— Я рассказала морякам, что мы принадлежим к народу сыновей Зейнела, — начала лисьехвостая сдержанным тоном слепого сказителя из Танталии. — Это известное кочевое племя, охраняющее торговые пути через пустыню далеко на юге и живущее в тамошних оазисах. Ты — Арбан бен Чалаш, изгнанный. Красивое имя, правда? — Она подняла на эльфа взгляд.

Каждый раз, когда Ганда разговаривала с мастером меча, ей приходилось запрокидывать голову. Никогда эльфам в голову не придет, что лутинам было бы приятнее, если бы они присаживались на время беседы. Олловейн поднял бровь.

— Да, да. Я уже продолжаю. Итак, я объяснила, что ты мой отец и лучший мечник нашего князя Карима. Всякий раз, когда между племенами возникали ссоры, которые нельзя было уладить словами, он посылал тебя. И тебя никогда не побеждали. Так год за годом множились слава и богатство нашего князя. К сожалению, число завистников росло еще быстрее. А поскольку ни один меч не мог победить тебя, совершить дело, для которого сталь была слишком слаба, должны были слова. Сначала тебя пытались заманить прелестями красивых рабынь, но ты так крепко любил мою мать, что и эта попытка провалилась. Поскольку твои враги не могли найти в тебе слабостей, они стали отчаянно пытаться найти их у нашего князя. И сколь благородным и справедливым ни был Карим, им действительно удалось обнаружить точку, в которой наш князь руководствовался не холодным рассудком, а горячим сердцем. Ты должен знать, благородный отец, что при всех своих достоинствах наш князь был не очень привлекательным человеком. Ему было на руку, что мужчины нашего народа носят длинные одежды до пола и закрывают лица накидками, чтобы защититься от жгучего взгляда солнца и удушающей пыли в воздухе. Со времен болезни в детстве тело и лицо князя Карима были изуродованы отвратительными красными шрамами. Тем сильнее наполняла его гордость из-за того, что он сумел взять в жены чудесную Арсиною, о грации и красоте которой говорили даже во дворцах Искендрии. Тут-то и нанесли ваши враги смертоносный удар. Они подкупили советников князя и сплели сеть лжи вокруг тебя и прекрасной Арсинои. Стали говорить, что твой взгляд задержался на ее восхитительном лице на лишний миг, потом стали шептаться, будто ты насмехался над князем, потому что тот все еще не зачал ребенка. Некоторые даже поговаривали, что ты настолько верный слуга ему, что втайне подумываешь, как бы освободить князя и его супругу от пятна бездетности. И подобно тому, как ветер и песок пустыни со временем могут обтесать по своему желанию даже самую крепкую скалу, так и долгие ядовитые речи оставили свой след. Как сильно ни доверял тебе князь Карим, постепенно в сердце его начало прорастать зерно сомнения. Он посылал тебя в дальние путешествия, чтобы вы с Арсиноей не находились рядом друг с другом. Все более требовательным становился он в своих ультиматумах соседям, все тоньше становился щит его чести, все чаще находил он причину послать тебя с тем, чтобы ты разрешил ссору. Не один храбрый воин нашел свою смерть, потому что Карим опасался, что ты будешь подле него, а значит, и подле Арсинои. Пожалуй, никто никогда так и не узнает, отчего злой рок настиг тебя — была ли на то воля капризного бога, трагическая случайность или последний хитрый удар твоих врагов. Но ясным весенним утром Арсиноя отправилась в оазис в поисках уединения и приятной прохлады. Ты увидел ее издалека и приветствовал, но не отважился подойти ближе, поскольку даже ты слыхал о мрачных слухах о тебе и прекрасной княгине и не хотел давать новую пищу сплетням. Ведь Арсиноя приехала без служанок и в саду не было больше никого, кто мог бы подтвердить, что оазис — не место тайного свидания. Ты как раз собирался удалиться, когда Арсиноя внезапно вскрикнула, потом застонала и опустилась на землю, словно сраженная невидимым кинжалом. Отбросив все предосторожности, ты бросился к своей госпоже и, подбежав к ней, увидел, как в розовых зарослях исчезает скорпион Поцелуй Смерти. Яд этой подлой твари вызывает жгучую боль в жилах, но самое подлое его деяние — он отнимает у сердца желание биться. Арсиноя лежала перед тобой, распростертая на берегу небольшого озерца, окруженная белыми лилиями. Она уже не слышала, как ты звал ее по имени. И ты сделал то, что сделал бы каждый честный человек. Ты склонился к ней, чтобы безрассудно сражаться за ее жизнь. Мудрый человек, возможно, позвал бы на помощь и подумал о своей славе, но мудрость и гордая честность редко идут рука об руку. Когда тебя нашли, ты все еще не сдался, не перестал сражаться за свою княгиню, ты был уверен в том, что ее сердце снова забилось, слабо и неровно, подобно птице, впервые расправляющей крылья. Но тебя оттащили. Издалека это должно было выглядеть, как то, что ты склоняешься над ней точно возлюбленный. Одежды Арсинои неудачно сдвинулись, грудь над сердцем почти обнажилась. И несмотря на все твои просьбы и угрозы, тебя увели от нее. Арсиноя умерла прежде, чем солнце достигло зенита. Лживые советники Карима нашептали, что она умерла от стыда, от того, что сердце ее было разбито. И он поверил им. Ветер и песок пустыни завершили свою работу. От человека, которым он был когда-то, ничего не осталось. Он велел привести меня и мать. И пока мою мать медленно душили широкой шелковой шалью, она должна была смотреть, как тебя лишили мужского достоинства каленым железом. А еще он приказал обрезать твой язык, поскольку не хотел больше слышать твои якобы лживые слова. Он решил, что много лет не произносили твои уста правдивых слов, и пожелал, чтобы за те дни, что тебе остались, с твоих губ не сорвалось больше ни одного слова. А затем он приказал палачу нанести тебе шрам за каждый шрам, украшавший его собственное тело. И он сбросил свои одежды, обнажив истерзанное тело, чтобы палач видел, как должна быть выполнена работа. Даже в глазах того сурового человека на миг промелькнул ужас. И началась пытка, длившаяся много дней. Палач использовал редкие соли, обезьяний волос и розовые шипы, чтобы не давать ранам затянуться. В некоторые раны он даже положил черный оникс, подобно тому как золотых дел мастер вставляет благородные камни в украшения. И стало казаться, что темные очи глядят из твоей истерзанной плоти. Семь дней длилась пытка, когда твой мучитель допустил ошибку, сочтя тебя сломленным. За это он поплатился жизнью, равно как и князь Карим, отдавший приказ убить мать и сделать меня рабыней в своем дворце. Чтобы унизить, меня запирали на ночь с козами. Двое лживых советников князя тоже не пережили следующего рассвета. Но потом мы вынуждены были бежать, поскольку твои раны слишком ослабили тебя, а все воины были взбудоражены до предела и пытались остановить тебя. Мужчины, которые на протяжении многих лет были твоими друзьями, которых ты обучал тайнам древнего мастерства, пали от твоего клинка. И мы бежали в пустыню. Сорок дней и сорок ночей пробыли мы там, я лечила твои раны и училась понимать искаженные слова, срывавшиеся с твоих губ. Подлые друзья князя были достаточно умны для того, чтобы бежать от твоего гнева. Множество воинов выставили для их защиты, но никто не остался в земле сыновей Зейнела. Наш народ объявил тебя вне закона, за тобой стали охотиться, так же как ты безжалостно преследуешь лживых советников князя Карима. И это причина твоего путешествия в Искендрию. Ты здесь, чтобы даровать одному из этих людей поцелуй своего меча.

Ганда выжидательно смотрела на Олловейна. Впоследствии от раза к разу, когда хитрющая лутинка рассказывала эту историю, она становилась лучше. Лисьехвостая украшала ее, добавляла новые подробности. Но что об этом скажет эльф?

На губах Олловейна играла насмешливая улыбка. Не мелькнула ли в его глазах искра чистого смеха? Если бы только этот негодяй был немного более открытым и не прятал все свои чувства за маской надменности, с ним было бы гораздо легче ладить!

Но такие уж они есть, эльфы. В первую очередь те, с холодного севера, принадлежащие к народу нормирга. Внешне — глыбы льда, но внутри опасный огонь.

— Я только что решил, что обязательно буду присутствовать, когда ты будешь отчитываться перед нашей повелительницей о путешествии. Ты поистине одаренная обманщица, Ганда. Похоже, тебе очень нравится выдумывать истории. Возможно, ты похожа на советников князя Карима. Может быть, ты как тот песок, который будет обтесывать правду столько, сколько потребуется, чтобы никто не смог узнать ее истинное лицо?

«Для тебя я всегда буду тем, что ты видишь во всех лутинах, Олловейн. По крайней мере в том, что касается моих соплеменников, ты давно закрываешь глаза на правду. Я устала пытаться заставить тебя понять или хотя бы начать догадываться, что во мне в первую очередь нужно видеть Ганду, которая, как бы там ни было, пользуется доверием Эмерелль, а уж потом лутинку, — и я только что приняла решение, что ты никогда не узнаешь, в чем на самом деле соль этой истории, — думала Ганда. — Наплевать мне на него!» Проклятый эльф! Он никогда не поверит, что в первую же ночь на галере она спасла ему жизнь. Если бы только мастер меча знал, кем его считали… Ну да ладно. Ее сказка о печальном Арбане бен Чалаше была необходима. Удивительно, что мужчины предпочитали слушать басни о предательстве, бойнях и кровной мести, а не романтические любовные истории со счастливым концом. Щепотка любви могла быть, еще — налет эротики, хотя такие истории из уст маленькой девочки наверняка смутили бы их. Лутинка тайком улыбнулась. Как же легко обвести их вокруг пальца… Даже Олловейн такой предсказуемый, когда узнаешь его поближе.

Она поспешила вперед. Парочка детей альвов прошагала больше мили за то время, когда лисьехвостая рассказывала свою историю. Смеркалось. И стоило дневной жаре уступить место свежему вечернему ветерку с моря, как улицы Искендрии стали наполняться людьми. Некоторые, очевидно, хотели сделать последние покупки, другие, возможно, просто прогуливались, прежде чем отправиться отдыхать.

Улицу обрамляли огромные колонны. На каждой третьей на высоте пяти шагов был карниз, на котором находилась статуя выше человеческого роста. Закутанные в яркие одежды, скульптуры с достоинством взирали на толпу под ногами. Вечерние гуляющие тоже разделяли любовь к кричащим цветам. Были мужчины в красных брюках с желто-золотистым цветочным узором, купцы, кутавшиеся, словно князья, в обшитый золотом пурпур и, несмотря на жару, не снимавшие пестрых меховых шапок. Женщины в одеждах, прозрачных, как вуаль Ганды, путешествовали в паланкинах; любой зевака мог поглазеть на яркие узоры, нарисованные на их коже. Некоторые обсыпали щеки золотой пудрой, наклеивали на веки крохотные драгоценные камни — эта идея лисьеголовой понравилась. Ей захотелось изучить этот удивительный город и его жителей. И она должна была признаться себе, что была несправедлива к людям. Путешествуя по тропам альвов, Ганда очень редко попадала в мир людей, и все места, виденные до сих пор, не пробудили в ней желания задержаться подольше. Но Искендрия была иной. Уже одно то, как отзывался о городе капитан галеры, вызывало у кобольдессы любопытство. Иногда он называл Искендрию открытым чумным бубоном, которого должен избегать каждый здравомыслящий человек, потом говорил о жемчужине, драгоценном сокровище морских побережий. Он испытывал по отношению к этому городу странное чувство, колебался между ненавистью и любовью. Нигде больше, говорил он, не соседствуют столь близко красота и ужасы. Капитан распространялся о красоте построек и статуй, о честолюбивом споре поэтов и каменотесов относительно создания идеального произведения искусства, о безумных князьях, которые постоянно женились только на собственных сестрах, чтобы сохранить чистоту крови в семье, о купцах, собиравших за несколько лет сказочные сокровища и устраивавших празднества, достойные короля, таких, как загадочная Сем-ла, владевшая целым флотом торговых кораблей, которой всегда везло в делах и которая, тем не менее, не могла найти мужчину, с которым захотела бы разделить ложе дольше чем одну ночь. А еще он рассказывал о Бальбаре и жестоком жреческом сословии, заправлявшем в Искендрии всем.

Олловейн откашлялся. Теперь они прошли молча почти целую милю.

— В качестве сказки твоя история была весьма хороша. Правда, мне бы больше понравилось, если бы я не играл в ней роль лишенного мужского достоинства, искалеченного человека.

Это предложение мира? Ганда сама удивилась тому, с каким облегчением восприняла возможность покончить с этой детской враждой. Однако она была слишком горда, чтобы сразу пожать руку Олловейну.

— А какой же ты герой? — спросила она несколько более вызывающим тоном, чем хотела.

Эльф помедлил с ответом. Слишком долго! Взгляд лутинки привлекли раны города, она вслушивалась в крики торговцев, вдыхала тысячи незнакомых ароматов, которые источала Искендрия. А потом увидела растоптанные лепестки цветов на широких мраморных плитах улицы. Цветы были свежими. Они напомнили об ужасной истории, которую рассказал капитан галеры. О свадьбе бога Бальбара, которую в эти беспокойные времена каждый день отмечали на роскошной храмовой площади.

— Думаю, я печальный герой, — наконец сказал Олловейн.

Но для таких признаний не оставалось времени. Что бы ни думал о себе эльф, в глазах Ганды он был мужчиной, стоявшим на краю. Что-то потрясло его до глубины души. Кобольдесса немного знала о войне, которую вел мастер меча в Снайвамарке и в мире людей. Но даже того, что она слышала, было довольно, чтобы быть уверенной: эльфийский герой жестоко ранен, хоть внешне кажется невредимым. А как иначе объяснить то, что его так потряс вид кошки в портовом бассейне? Ганда тогда прервала разговор с капитаном, чтобы присмотреть за Олловейном. Она была убеждена, что он вот-вот возьмет плот священнослужителей на абордаж. И все это из-за парочки кошек! Что он станет делать, если увидит, что происходит перед храмом Бальбара? В приступе безрассудного гнева позволит разорвать себя в клочья? Конечно, он — самый известный мечник Альвенмарка, но даже ему не выстоять против целого города. А может быть, он вовсе не хочет этого? Может быть, он ищет героической смерти? Ганда подняла на эльфа взгляд. Танцующий Клинок смотрел на нее, возможно, уже давно. Очевидно, он все еще ждал ответа. Глаза его казались усталыми и печальными. Ходили слухи, что в битве за Филанган погибла его возлюбленная, но никто ничего точно не знал. Не так ли выглядит воин, ищущий хороший повод распрощаться с жизнью? «В Искендрии этому не бывать, — в сердцах подумала Ганда. — Только не тогда, когда я за тебя отвечаю!»

Наконец лисьехвостая услышала глухой барабанный бой и звонкий перезвон цимбал. Послышалась песня, исполненная мрачной торжественности. Рыночные вопли и нестройное бормотание вокруг стихли. Мимо них проталкивалось все больше и больше людей, желавших не пропустить спектакль на большой храмовой площади.

— А теперь нам сюда, — решительно произнесла лутинка и указала на узкую улочку.

— Разве ты не говорила, что дом, в который нам нужно, расположен неподалеку от площади, на вершине холма? — удивился Олловейн.

— А толпу ты видишь, драгоценный размахиватель мечом? Хочешь проталкиваться мимо тысяч потеющих людей? Похоже, там как раз какое-то празднование. Мы поищем путь в обход. Так мы придем к цели, но избежим неприятностей.

Мастер меча не стал возражать и последовал за кобольдессой в лабиринт улочек. Ганда старалась держаться подальше от площади, не теряя при этом направления. Дома здесь были высотой в четыре-пять этажей, между ними над головами прохожих были натянуты покрытые пятнами тенты. Кое-где на стенах домов висели пестрые стеклянные фонари, источавшие теплый свет. Еще здесь были магазины. Попадались уличные торговцы жемчугом, предлагавшие свои товары на длинных нитках из собачьих жил, и продавцы воды с пузатыми кувшинами на спине и широкими поясами, на которых были закреплены простые глиняные кружки. Какой-то чудак насадил на длинную палку дохлую крысу и всячески расхваливал ее как лакомство для домашних кошек. Трактиры, стойки которых располагались в узких переулках, обещали пиво, вино и разнообразные экзотические наслаждения.

Дома были побелены. Дождь и время нарисовали на фасадах широкие флаги из потеков и трещин. До уровня бедра стены были выкрашены красно-коричневой краской, на фоне которой не так бросалась в глаза грязь помоев, выплескиваемых прямо на мостовую. Деревянные балконы смело выступали над головами гуляющих, деревянные лестницы круто поднимались вдоль фасадов на верхние этажи. Повсюду над улочками были натянуты веревки, на которых сушились белье и свежевыкрашенные ткани.

Все дальше и дальше вела лутинка в лабиринт Искендрии. Все более убогими были лавки, мимо которых проходили путешественники. На деревянных лестницах сидели женщины и мальчики, принимавшие двусмысленные позы и выставлявшие напоказ свои тела. Рисунки углем на стенах домов изображали пышные мужские фигуры с чрезмерно развитыми гениталиями. Рекламные надписи восхваляли прелести прислужниц любви. Так, некая Асмандея хвасталась, что грот меж ее белоснежных бедер — это место, о котором мечтают даже князья.

Улочки становились все уже и уже. Воняло жареной рыбой, нестиранным тряпьем и продажной любовью. Назойливые женщины предлагали себя Олловейну. Шлюхи гладили эльфа по плечам и лицу, даже хватали между ног. Они ворковали прекрасному чужестранцу о незабываемых часах и ругались, словно бондари, когда мастер меча просто шел дальше, не удостаивая их даже взглядом.

Со временем Ганда стала замечать, с какой жадностью пялится здешняя публика на меч Олловейна. Украшенное драгоценными камнями оружие стоило небольшое состояние. Смотрели также и на нее.

Наконец они очутились в переулке, который через пару десятков шагов оказался перегорожен развалинами дома.

Эльф рассмеялся.

— Ты не против, если теперь поведу я? Может быть, ты разбираешься в тропах альвов, но здесь безнадежно заблудилась, не так ли?

Краем глаза Ганда заметила, как бездельники, в различных позах сидевшие на деревянных лестницах, переместились в темноту домов. Белый рыцарь опустил руку на рукоять меча.

В руинах скрипнула балка. С грохотом покатились на дорогу камни. Кто-то прижался к двери дома. За их спинами раздался звучный бас:

— Ты заблудился, чужестранец, но Птолемос видел, как ты проходил мимо, и твой товар понравился ему.

За ними стоял мужчина, массивное тело которого заполняло собой почти всю улицу. Он вытер лоб белым платком, затем спрятал его в вырез своей желтой туники. С пояса у великана свисал тяжелый кошель и… обитая железом дубинка. Удивительно мускулистые ноги были покрыты толстыми венами.

Олловейн вопросительно взглянул на Ганду. Та перевела ему слова толстяка.

— Мы не интересуемся, — вежливо произнес эльф.

— Нет, нет, нет. — Мужчина так сильно стал качать головой, что его двойной подбородок закачался из стороны в сторону. — Такой ответ я не могу принести своему господину. Я уже вижу, что ты хочешь набить цену. — Он повозился с кошельком и показал на мясистой ладони три золотые монеты. — Вот столько стоит твоя дочь. И не торгуйся со мной! Мой господин, Птолемос, — ищущий, он принадлежит к самому высокому классу священнослужителей Бальбара. Так что, видишь, я пришел по поручению бога, а с Бальбаром не торгуются, если, конечно, не хотят рассердить его и его слуг.

Толстяк прислонился к стене, пропуская двух головорезов, в руках которых сверкнули два изогнутых ножа.

— Так что тебе больше по нраву, чужестранец? Золото или сталь? Другого выбора у тебя нет, поскольку бог решил снизойти до твоей дочери. Ты ведь знаешь, он прямо сохнет по юным невестам.

Ганда снова вспомнила истории, которые рассказывал капитан о боге города. Каждый день — юная девочка, такова была цена, которую платила Искендрия за свою силу и процветание.

Олловейн понял лишь жесты вытянутой руки и обнаженные кинжалы. Слов он не понял.

— Скажи толстяку, что я не хочу никого ранить и склонен отпустить его. Кстати, я знаю, что в тени прячутся еще трое.

Лутинка решила сделать вольный перевод.

— Мой отец, палач и лучший мечник сыновей Зейнела, склонен оставить тебя в живых, если ты заберешь своих пятерых головорезов и уберешься отсюда быстрее, чем я плюну на мостовую. Иначе он свернет тебе шею, оторвет яйца и заткнет их в твой большой рот, чтобы ты задохнулся.

Толстяк смотрел на лисьехвостую широко раскрытыми глазами.

Олловейн расстегнул пряжку плаща и позволил ему упасть на землю. Жест был преисполнен грации, но в своем спокойствии мастер меча производил более угрожающее впечатление, чем обнаженные кинжалы ублюдков жирного искендрийца. Плащ будет только мешать в бою. Снял эльф и платок с лица, чтобы были видны его красивые правильные черты.

Командовавший головорезами поднял правую руку и щелкнул пальцами. Что-то темное вырвалось из тени руин. Две закутанные в черное фигуры попытались схватить эльфа и повалить на землю. Но несмотря на то, что они показались Ганде быстрыми, как хищные кошки, Олловейн без труда увернулся. Он закружился с легкостью танцора, схватил одного из нападавших за запястье и легким движением сломал ему сустав, заставив убийцу выронить кинжал из безвольных пальцев. Эльф оттолкнул от себя вопящего мужчину и пнул его напарника ногой в грудь.

Лутинка отошла немного в сторону, не отводя взгляда от сражения. Удар эльфийского кулака пришелся одному из мужчин в шею, парень, захрипев, рухнул на колени. Словно мимоходом Олловейн увернулся от удара кинжала и обнял нанесшего удар, почти как любовник девушку. Тонкие пальцы с нежностью скользнули по шее убийцы и на миг замерли за его ухом. Ганда увидела, как напряглись на миг сухожилия на руке мастера меча, а потом его противник рухнул на землю.

Воин, который получил пинок в грудь, со стоном поднялся на ноги. Обменялся испуганным взглядом со своим последним оставшимся на ногах товарищем. И оба отступили по направлению к руинам.

Движения Олловейна напомнили Ганде колыхание длинного шелкового знамени, которым играет легкий бриз. В мгновение ока Танцующий Клинок оказался между отступавшими. Удар локтем пришелся одному из них в висок, второго на землю отправил пинок под колено. Захныкав, мастер темных делишек ухватился за ногу, очевидно, будучи не в силах подняться.

Что-то металическое коснулось горла лутинки. От испуга и удивления она не могла издать ни звука. Мысленно Ганда обругала себя за то, что, захваченная битвой, позабыла обо всем. Тяжелая рука схватила лисьехвостую за плечо и оттащила немного назад. Толстяк прижимал кинжал к ее шее.

— Ты гират, не так ли? — Голос его прерывался, настолько поспешно он говорил. — Один из духов пустыни? Надо было сразу так и сказать, а не молоть эту чушь про палача. Я никогда не коснулся бы дочери гирата.

— Тогда убери лезвие от моей шеи, ты…

Давление холодной стали усилилось, и Ганда умолкла. Чертовски не повезло. Нельзя было спускать глаз с жирного урода! Она сама виновата в том, что они сели в лужу. Пятеро врагов лежали на земле, неспособные сражаться, а Олловейн даже меч не обнажил. А она все испортила, буквально сама отдавшись в руки торговца детьми.

— Думаешь, ты выживешь, если причинишь моей дочери какой-либо вред?

Олловейн говорил совершенно спокойно. Более того, он даже улыбался, но в этой улыбке не было ничего успокаивающего. Конечно, мужчина его не понял. Лисьехвостая почувствовала, что рука толстяка стала мокрой от пота. Лутинка отчаянно пыталась сообразить, как вырваться самостоятельно. Она владела тысячами заклинаний. Могла наколдовать этой грязной свинье ос во рту и носу, но если он хотя бы дернется, для нее вылазка в Искендрию закончится перерезанным горлом. И каждое чертово заклинание, приходившее в голову, оставляло ему более чем достаточно времени для того, чтобы дернуться, если только…

— Сейчас ты отстегнешь меч, гират, и заведешь руки за спину. Мы найдем способ выйти из этого переулка живыми. Ты получишь малышку…

Ганда прошептала слово силы, и голос торговца детьми замер. Лутинка осторожно отвела клинок от своего горла.

Олловейн скептически поднял бровь, И как только остроухим удается казаться такими невероятно заносчивыми? Наверное, многие годы своей бесконечной жизни они проводят перед зеркалами, чтобы совершенствовать жесты и мимику.

— Что с ним?

— Как видишь, я и сама могу о себе позаботиться, — колко ответила рыжеухая злюка. — В данный момент он считает себя мраморной статуей. До рассвета ничего не изменится. Предлагаю валить.

— А зачем нужно такое заклинание?

— Разумеется, чтобы избавиться от приставленного к горлу ножа, — с иронией ответила Ганда. — Иногда еще бывает полезно для благоприятного заключения сделки.

Мастер меча покачал головой и наклонился за плащом и платком.

— Это такое описание кражи?

— Злостная клевета — постоянно обвинять нас, лутинов, в том, что мы народ воров, — возмущенно ответила мелкая кобольдесса.

Конечно, как правило, так и происходило: плата, которую они оставляли в случае применения мраморного заклинания, слабо соизмерялась с истинной ценой товара, который они забирали, но они не воры! Воры вообще ничего не оставляют! Даже символической монетки.

Внезапно Олловейн бросился на нее. Танцующий Клинок потянул лутинку на землю. Его вес вышиб весь воздух из ее легких. Она услышала, как ломаются ребра. Что-то теплое потекло по руке. Кровь!

Когда Олловейн поднялся, Ганда увидела, как человек с раздробленным коленом пытается уползти в развалины. Мастер меча не удостоил его и взглядом. Большое кровавое пятно расползалось по белоснежной одежде под его правой рукой. Рядом в пыли лежал кинжал в форме полумесяца.

— Он предназначался мне? — испуганно пролепетала кобольдесса. Почему этот парень так поступил? Ведь бой был окончен.

— Если бы он предназначался тому несколько застывшему полному господину, я наверняка не стал бы на пути кинжала. — Олловейн осторожно ощупал окровавленную одежду.

Ганда все еще не могла поверить в случившееся.

— Ты встал между мной и ножом? Ты ведь меня терпеть не можешь. Ты мог умереть. Ты мог…

— Мог, мог, мог. — Эльф отмахнулся, будто ничего не произошло. — Клинок задел ребро. Вошел неглубоко. Я не в опасности, понимаешь? Такие поверхностные порезы сильно кровоточат и выглядят очень пугающе, но, в принципе, о них и говорить не стоит. Если хочешь сделать мне приятное, давай не будем больше ходить в обход. Отведи меня к дому Сем-ла. Я с удовольствием принял бы чистую ткань, чтобы наложить тугую повязку. — Он скомкал платок и крепко прижал его к ране.

— Но ты спас мне жизнь! Ты…

Мастер меча приложил палец к губам, прося ее помолчать.

— Я сделал то, что поручила мне Эмерелль, — защитил тебя. Не больше и не меньше.

Ганда кивнула, но для нее вопрос еще не был исчерпан. Она не знала никого, кому пришло бы в голову остановить своим телом нож, предназначенный для нее. Она никак не могла понять этого проклятого эльфа. Она даже рассердилась оттого, что он преуменьшает свой героический поступок. Раз в жизни встретила существо, которое ведет себя подобно рыцарю из песен бардов, самоотверженное и благородное, а потом оно же все портит, делая вид, что все это мелочи. Ее жизнь — это не мелочь! По крайней мере для нее самой.

Злая, Ганда потопала вперед, пытаясь сориентироваться. А потом услышала мрачное пение. Звуки указали путь к храмовой площади. Пусть Олловейн все же посмотрит, что там происходит! Черствый негодяй!

Все больше и больше людей попадалось им на пути. Пение стало тише и наконец умолкло. Зато усилился шум на улицах. Из таверн доносились похабные песни. Какой-то маленький мальчик громко восхвалял искусство своей дрессированной обезьянки.

Город вдруг ожил. «Глупости», — подумала лутинка. И тем не менее что-то изменилось. Люди вокруг казались словно освобожденными. Их смех звучал чище… Может быть, дело в ней? В том, что она знала, что на сегодня ужасы закончились? Внезапно Искендрия повернулась к ней своей светлой стороной. Пока завтра утром не начнется шествие священнослужителей по главной улице, чтобы привести Бальбару новую невесту.

Прошло немного времени, и они достигли улочки, в конце которой располагалась широкая площадь, над которой возвышался шпиль храма Бальбара.

— Ты не хотела, чтобы я шел туда, правда? — спросил Олловейн.

— Правда, — коротко ответила Ганда.

— А почему?

— В честь бога они сжигают там маленьких девочек. И при этом называют их невестами бога! Это отвратительное представление называют свадьбой! Я не хотела, чтобы ты видел это. После того как ты так отреагировал на кошек в гавани, я боялась, что ты можешь завестись. И я не слишком ошибалась, не так ли?

Олловейн не ответил. По его лицу нельзя было понять, о чем он думает. Путешественники ступили на площадь. В центре возвышалась статуя высотой более десяти шагов. Она изображала сидящего на троне мужчину с длинной бородой клином. Руки статуи были странно вывернуты и лежали на коленях. Божок сложил их ладонями вверх. Там возилась группа священнослужителей; по деревянной, украшенной венками цветов платформе они поднялись к раскрытым ладоням Бальбара.

Голова идола была слегка запрокинута, рот широко открыт, точно он хотел крикнуть что-то небу. Из отверстия валил темный, окрашенный красноватыми отблесками огня дым.

Священнослужители подняли что-то продолговатое, завернутое в белые ткани и бросили это в пасть идола. Что бы они там ни предавали огню, подумала в ужасе Ганда, размерами оно было примерно с лутинку.

— И они делают это каждый день? — сдавленным голосом произнес Олловейн.

— Да. А когда считают, что бог на них гневается, то празднуют сразу несколько свадеб в день. Искендрия — небезопасное место для маленьких девочек.

Эльф пристально поглядел на лисьехвостую. О чем он думает? Спрашивает себя, почему она приняла образ маленькой девочки? Она ведь понятия не имела…

— Уведи нас отсюда, Ганда. Не хочу провести в этом городе ни единого лишнего часа.

Лутинка огляделась в поисках колонны с выпрыгивающим из воды дельфином. Несмотря на то что площадь была посвящена Бальбару, были здесь и статуи других богов. Дельфин был супругом морской богини Бессы, мирным существом. Он помогал штурманам найти правильный путь в опасных водах, во многих историях рассказывалось о том, как он спасал потерпевших кораблекрушение.

Наконец Ганда обнаружила изображение дельфина: статуя возвышалась с их стороны площади. Она была рада, что не придется проходить мимо статуи Бальбара. Первая широкая улица, отходившая от площади за статуей дельфина, вела к дому Сем-ла — так говорила ей Эмерелль.

— Я сожалею о своей шутке в гавани, — вдруг сказал Олловейн.

Лутинка посмотрела на своего загадочного спутника. Нет, она никогда не поймет этого эльфа.

— О чем ты говоришь?

— О торговце жертвенными животными в гавани. Ты же знала, что они приносят своим богам в жертву не только белых кошечек и быков, не так ли? Я понятия не имел, что белокожих девочек тоже… Я… Мне жаль. — Мастер меча по-прежнему прижимал к ране платок; легкая ткань полностью пропиталась кровью.

Лицо эльфа казалось напряженным. Он страдал, но не от раны. Он отводил взгляд. Остроухий, который стыдится лутинки! Ни о чем подобном Ганда не слыхивала. Вообще-то он заслужил еще немного мучений, но по каким-то неясным причинам ей было жаль Олловейна. Ей, всего пару дней назад готовой спокойно наблюдать за тролльским штурмом замка Эмерелль и убийством всякого эльфа, который попадет под руку серокожим.

— Я знала это с первого дня путешествия на корабле. Капитан и его ребята… Ночью они хотели схватить тебя и бросить в море. Они думали, что ты отправляешься в Искендрию, чтобы продать меня священнослужителям Бальбара. Наверное, так бывает нередко. Поэтому я выдумала о тебе ту безумную историю.

Лисьехвостая увидела, как напряглись мышцы на лице эльфа.

— Значит, ты действительно сделала это ради моей безопасности.

— Если бы ты мог взять наконец в толк, что мы, лутины, не каждый раз открываем рот, чтобы солгать, то мы с тобой могли бы уживаться гораздо лучше.

— Похоже, я еще и извиниться перед тобой должен. — Его голос стал холоднее. — Мне жаль, что я относился к тебе несправедливо. — Было видно, что эльфу стоит немалых усилий заставить себя произнести эти слова. На лице его не отражалось раскаяние. Это было чистейшей воды лицемерное признание.

Ганда обрадовалась, заметив наконец дом с широкой лестницей, о котором говорила Эмерелль.

— Мы пришли. — Она указала на ступени.

Жилище Сем-ла по сравнению с другими домами снаружи не производило особого впечатления. В обращенном на улицу фасаде не было окон. Не было и украшений, не считая большого панно, изображающего корабли с надутыми парусами, окруженные различными морскими животными.

Ганда ненавидела лестницы. Закладывая расстояние между ступеньками, архитекторы никогда не думали о коротких ножках кобольдов. Допустим, в мире людей при отсутствии кобольдов это простительная ошибка. Но ситуация в Альвенмарке не лучше, а ведь там каменотесами и архитекторами зачастую были именно кобольды! Но таковы уж в своем высокомерии эльфы. Они не тратят время на размышления об удобстве слуг, которые чаще других обитателей дворца носятся вверх и вниз по лестницам.

Ступеньки вели к массивным двустворчатым дверям. Тяжелое дерево было украшено инкрустациями из жемчуга и слоновой кости, складывавшимися в изображения дельфинов и кораблей. Перед воротами замер высокий темнокожий человек, слуга с обнаженным, обмазанным маслом торсом, руки которого были перехвачены золотыми браслетами в форме змей.

— Скажи своей госпоже, что ее королева шлет ей послание. — Ганда говорила на языке Искендрии и вызывающе отчетливо произносила каждое слово.

Страж пристально оглядел гостей. Рана Олловейна заставила его нахмуриться. Наконец слуга кивнул и открыл двери. Он провел путников в холл, где серебряный фонтан источал желанную прохладу. В воздухе витал аромат корицы и сандалового дерева. Небольшим язычкам пламени в масляных лампах не удавалось разогнать полумрак комнаты.

Провожатый молча указал на каменную скамью у стены и торопливо удалился.

Ганда широко распахнутыми глазами огляделась по сторонам.

— Думаю, мне понравилось бы быть посланницей Эмерелль в мире людей.

Ответ Олловейна удивил ее:

— Если я правильно помню, королева наказала Сем-ла — или, точнее говоря, Валинвин. Находиться здесь — это не милость. Эльфийка — изгнанница.

Лутинка рассматривала дорогую мозаику на полу. Если ты эльф, то, очевидно, можешь позволить себе все. Жить здесь — это не наказание! Ганда подумала о том, как ее собственный народ неустанно путешествует на рогатых ящерицах. Никогда не знают лутины, где будут жить в следующую луну. Единственное, в чем они уверены: куда бы они ни отправились, их нигде не встретят с распростертыми объятиями. Тот, кто звал к себе лутина, зачастую намеревался провернуть темные делишки и изо всех сил старался, чтобы его не видели с лисьехвостыми. Поэтому хитрые кобольды, несмотря на то что улаживали дела к вящему удовольствию заказчика, никогда не могли рассчитывать на его искреннюю благодарность.

Негромкий звук шагов прервал горькие размышления Ганды. Она подняла взгляд. Хозяйка дома оказалась высокой красивой женщиной. Она ходила босиком. Было совершенно очевидно, что неожиданные гости нарушили ее планы на вечер. На Сем-ла был массивный парик из крашеного конского волоса. Лицо ее было раскрашено настолько сильно, что напоминало маску. Глаза эльфийка подвела сажей, и они были пугающе темными. Каким-то загадочным образом Сем-ла удалось раскрасить белки глаз в цвет лазури. Взгляд ее был жутким. Ни искусно уложенные локоны парика, ни вышитый жемчугом шелковый плащ не могли заставить отвести взгляд от этих глаз. От парика исходил чувственный, чуждый аромат, и Ганда почувствовала, что Сем-ла надушилась даже меж бедер. Нужно было знать, что хозяйка дома — эльфийка, чтобы разглядеть в ней представительницу народа ушастых.

— Олловейн, неожиданная встреча. Бесса милостивая, ты ведь ранен, ты… — Сем-ла смущенно улыбнулась. — Извините, я так долго играю с этим маскарадом, что привыкла при любой возможности произносить имя одного из их идолов.

— Все, что мне нужно, — это чистая повязка.

— Нет, я не могу допустить, чтобы ты сам обрабатывал рану! Я лично позабочусь о ней. Я весьма искусная целительница, если помнишь.

— Я не забыл, из-за чего тебя изгнали, — холодно ответил эльф.

Ганда с любопытством наблюдала за остроухими. Неужели Олловейн когда-то значил что-то для этой разряженной потаскухи? Интересно, как выглядела Сем-ла, прежде чем начала жить десятилетиями, а может быть, и столетиями как человеческая женщина? Может быть, изгнание сюда — все же более суровое наказание, чем она предполагала изначально?

— Я настаиваю на том, чтобы вы отдохнули с дороги.

— К сожалению, мы будем вынуждены отказаться от твоего гостеприимства, — ответил Олловейн с почти невежливой решительностью. — Наше дело в библиотеке не терпит отлагательства.

Если его холодные слова и задели Сем-ла, то она виду не подала.

— Не будь глупцом, Олловейн. Ты ведь знаешь, я хорошая целительница, и это не займет много времени. Не отказывайся.

Мастер меча колебался еще некоторое время, затем кивнул.

Ганда отметила, что Сем-ла не удостоила ее даже взглядом. Лутинка привыкла к тому, что благородные эльфы относились к ней словно к пустому месту. Она молча наблюдала за тем, как привратник по повелению своей госпожи принес миску воды и ящичек, в котором обнаружились несколько пугающего вида ножей и другие хирургические принадлежности.

Целительница проворно разрезала накидку Олловейна и промокнула рану. Ганда увидела, что порез оказался глубже, чем утверждал мастер меча. Почему этот глупец так задается? В чувствах лутинки уравновешивались ярость и сочувствие. Танцующий Клинок ни мгновения не колебался, когда рискнул ради нее жизнью. К презрению или, в лучшем случае, высокомерию, с которым большинство детей альвов относились к ее народу, Ганда давным-давно привыкла. Поэтому поступок эльфа испугал ее. Белый рыцарь мог умереть! Ни один остроухий не приносил свою жизнь в жертву ради лутинки, за исключением случаев, когда ему не терпелось повстречаться со смертью. Может быть, в этом тайна Олловейна? Нет, она никак не могла понять его…

Сем-ла положила на рану мастера меча левую руку — руку сердца. Лисьехвостая знала, как плетут целительные заклинания, хотя никогда не училась этому. Нужно было быть очень самоотверженной, чтобы стать целительницей. Лечить означало разделить боль раненого, создав магическую связь с ним.

Губы хозяйки дома дрожали. Она негромко застонала.

Сем-ла не была похожа на самоотверженную женщину. Как она сумела овладеть этой ветвью волшебства? «Чем больше узнаешь эльфов, тем непонятнее они становятся», — думала Ганда.

Когда Сем-ла отняла руку, рана исчезла. Никакой корки, даже крохотного белого шрама не осталось.

Эльф ощупал бок.

— Благодарю и сожалею, что причинил тебе боль.

— Сюда так редко приходит кто-то из наших и находит время провести здесь пару часов, что я рада тому, что могу разделить хотя бы боль с кем-то из эльфов, если не осталось ничего другого, что можно было бы разделить.

Олловейн встал и набросил плащ поверх разрезанного рукава.

— Тебя не затруднит провести нас со спутницей к звезде альвов, которая укрыта в твоем доме?

— Как пожелаешь. — Если Сем-ла и была разочарована или рассержена, то великолепно умела скрывать свои чувства.

Она дважды громко хлопнула в ладоши, и рядом с серебряным фонтаном открылась потайная дверца. По лестнице они спустились глубоко в подвал с крутым сводом. Пол здесь был выложен роскошной мозаикой, изображавшей ярко-красное заходящее солнце. Семь журавлей разлетались от него во все стороны света. Сквозь каменный пол Ганда почувствовала магическую силу. В солнечном шаре на полу встречались семь троп альвов, образуя большую звезду.

Лутинка присела, коснулась руками пола, вбирая в себя живую силу паутины. Перед закрытыми глазами заплясали разноцветные змеи. Лишь миг, и Ганда нашла путь, ведущий из мира людей. Мысленно она позволила тропе налиться силой, прежде чем посреди подвала поднялись широкие врата, сотканные из света.

Лисьехвостая гордо обернулась к эльфам. Во время плетения заклинания она слишком сильно сосредотачивалась, чтобы слышать, о чем они говорили.

—.. тем не менее я попрошу. Может быть, она все же пересмотрит приговор.

— Ты ведь знаешь ее, Олловейн. Как я слышала, она прогнала даже свою любимую подругу, Нороэлль. Изгнала и обрекла на одиночество в Расколотом мире. Какая у меня может быть надежда? Я никогда не была особенно близка к королеве.

— В решениях Эмерелль кроется непостижимая мудрость, — сказал мастер меча.

«Пустая эльфийская болтовня, — подумала Ганда. — Этой фразой можно извинить все, что угодно».

— Можем идти.

Даже сейчас Сем-ла не взглянула в сторону лутинки. Она обняла Олловейна и отступила.

Бок о бок с мастером меча Ганда вошла во врата. Всего лишь один-единственный шаг перенес их в другой мир. Лисьемордая боялась библиотеки, хотя не признавалась в этом ни Олловейну, ни Эмерелль. Судя по всему, что она узнала, это был огромный комплекс с комнатами, наполненными книгами, выбитый в сердце огромного обломка скалы. И эта скала плыла сквозь Ничто. Она была одной из частей Расколотого мира. Во всей библиотеке не было ни единого окна.

Ладошки Ганды стали влажными, когда она прошла под светящуюся арку. В лицо ударил затхлый, несвежий воздух.

В темноте горели одинокие масляные лампы. Ворота, открывшиеся, когда они прибыли, освещали большой зал теплым янтарным светом. Сотни конторок были выставлены вокруг выложенного мозаикой круга, в который привела путников светящаяся тропа. Узор был проще того, который они видели в доме Сем-ла. Простой геометрический орнамент складывался в круг. Спирали, запутавшиеся друг в друге…

Врата за ними закрылись. И тут же темнота стала снова завоевывать большую комнату. Ганда была поражена. Она ожидала другого. Чего-то более внушительного. Значит, это и есть место, где можно найти ответы на все вопросы, если знать, где искать. Довольно пыльное место.

Какой-то звук заставил ее обернуться. Свет врат померк окончательно. Вдалеке кто-то поднял одну из немногих масляных ламп. Слишком высоко поднял. Лутинка краем глаза увидела, как Олловейн положил ладонь на рукоять меча.

— Что бы ни произошло, Ганда, ты остаешься позади меня.

 

Новый король

Ледяной холод терзал лицо Сканги, когда она взбиралась на невысокий холм. Здесь было место, с которого начались все беды, — звезда альвов, через которую Бранбарт хотел повести войско в Сердце Страны. Шаманка почувствовала пульсацию силовых линий, пересекавшихся здесь. Их осталось лишь шесть.

На равнине собирались воины. Они образовывали отдельные группы. Не прошло и половины дня после смерти короля, как среди оставшихся в живых герцогов начался спор за власть. Все они знали, что душа, пропавшая в Ничто, никогда не родится снова. А значит, королевская линия угасла. Теперь лишь сила решит вопрос, кому в будущем править троллями. Сканга видела, что так будет, поэтому и спешила с возвращением. Несмотря на страх перед ингиз, она снова вошла в паутину, чтобы вернуться сюда.

Тысячи воинов окружали холм. Словно море огней, сверкали в темноте их ауры. Старая шаманка и надеяться не могла, что столь многие выживут. Ничто поглотило даже не четверть войска. Ее народ получил тяжелый удар, но был по-прежнему силен, по крайней мере если она сумеет помешать войне герцогов за трон.

Троллиха устало оперлась на посох. Рядом с ней стояла Бирга, ее ученица, единственная посвященная. От нее все равно ничего не удалось бы скрыть. Она видела, в чем заключается заклинание шара, мираж которого парил совсем рядом с ней. Душа Бранбарта была спасена, в этом не было ни капли сомнения. Но будет лучше, если тролли будут думать, что стали свидетелями того, как эта душа поднимается к небесам. Только так Сканга могла быть уверена: не пойдут толки о том, что король действительно умер в Ничто. Поэтому она создала заклинание шара.

Шаманка не гордилась обманом. Она делала это по необходимости. Ее народ должен твердо верить в то, что король родится снова. То, что тролли видели, значило для них больше всяких слов. «Обман свершается ради мира, — твердила себе Сканга. — Только ради мира!»

Старая шаманка смертельно устала. Со времени своего возвращения несколько дней назад она не спала, поскольку должна была поддерживать заклинание — шар, сверкавший как стекло, внутри которого вспыхивал неровный белый свет.

Теперь Сканга подняла шар чуть выше головы. Это было всего лишь заклинание иллюзии, но никто из стоящих внизу, у холма, не усомнится в ее словах. Они поверят в то, что она им скажет.

Старая троллиха почувствовала, как на нее устремились тысячи взглядов. Тяжелые, словно мельничный жернов.

— Воины Снайвамарка, ваш король покинул вас! Он умер не от лезвия эльфийского меча. Магия самого постыдного толка стоила ему жизни. Эльфийская магия, созданная тираншей Эмерелль. Именно она уничтожила тропу альвов, по которой маршировало наше войско. Она сделала то, что прежде не отваживался сделать никто из детей альвов. Она совершила преступление против магии Древних. Она вырвала кусок из магической сети троп, подаренных нам альвами. Мы, дети альвов, должны были хранить этот дар. Но Эмерелль знала, что не сможет победить нас. И она совершила непростительное, вместо того чтобы подчиниться неизбежности судьбы. — Сканга протянула руки к светящемуся шару, парившему над ее головой. — Клянусь твоей душой, Бранбарт, вести вражду с Эмерелль до конца моих дней. Я не успокоюсь до тех пор, пока не прогоню ее с трона. Не знаю, как чувствуете себя вы, но у меня сердце разрывается в груди, когда я вспоминаю о том, что Бранбарт, король, вернувший украденный у нас Снайвамарк, должен был пасть от позорного заклинания. Ты слышишь меня, мой король?

Шаманка заставила замерцать свет в шаре.

— Смотрите, воины-тролли! Бранбарт с нами!

Сканга опустилась на колени. Все ее суставы хрустнули, и она заволновалась, что, несмотря на посох, не сможет подняться сама.

— Скоро я отпущу тебя, мой повелитель, но твои дети должны увидеть тебя в последний раз. Знайте же, воины Снайвамарка: три дня и три ночи сражался Бранбарт с тенями в Ничто, подлыми ингиз, напавшими на нас, когда разрушилось заклинание альвов. Даже после того, как пал последний воин, угодивший с нами в западню, король не хотел сдаваться. Но число врагов было слишком велико. Там, где одолевал он одного, сразу же возникало два новых. И под конец одолели его пожиратели душ и разрушили его тело. Но я сумела спасти то, чего им хотелось больше всего, — душу героя-воина. Бранбарт сможет родиться снова!

Старуха наблюдала за тем, как все больше и больше воинов опускались на колени. Она знала их. Они были грубыми, в глазах большинства детей альвов — кровожадными чудовищами, но они чтили храбрецов. Даже если храбрецы были врагами.

— Его последние слова, когда он, раненый, лежал у меня на руках, были обращены к вам, воины Снайвамарка. Не отдавайте землю своих предков, за которую мы так яростно сражались, врагам! Будьте едины и ждите, когда родится новый король! Оставьте распри! Ваш король мертв. Но он вернется, ибо любовь Бранбарта к вам превыше смерти.

Где-то внизу, на равнине, кто-то ударил булавой по щиту. Второй воин подхватил ритм, миг — и грохочущих щитов стала дюжина. За несколько ударов сердца ледяная равнина гудела от грохота тяжелых щитов. Войско оказывало Бранбарту последние почести.

Может быть, душа короля была сейчас близко. «Где-то ведь она должна быть», — подумала Сканга, надеясь, что Бранбарт видит это прощание. Но на одной надежде ничего не построишь. Народу нужно нечто видимое.

Все выше и выше поднимался магический шар, а потом шаманка заставила заклинание раствориться в ослепительном свете, на миг протянувшемся от горизонта до горизонта. Шум стих. Все глядели в ледяное зимнее небо.

Сквозь латаные одежды троллиха ощущала жар камня альвов. Заклинание стоило ей последних сил. С каждым вдохом она чувствовала сломанные ребра, а сустав, который вывихнул ей Бранбарт, все еще горел от боли. Дрожащими руками вцепилась старуха в посох. Бирга подскочила прежде, чем Сканга успела что-либо сказать. Молодая троллиха осторожно помогла наставнице подняться на ноги. Она поддерживала шаманку, когда та спускалась с холма.

Сканга сердилась из-за того, что так ослабла. Нужно поспать. Ее слепые глаза поднялись к широкому шатру неба.

— Хорошо получилось? — негромко спросила она.

Старуха могла видеть лишь цвета магии. Как выглядит заклинание для обычных глаз, она даже предположить не могла.

Над равниной снова поднялся грохот щитов.

— Ты сделала имя Бранбарта столь же бессмертным, как бессмертна его душа, — торжественно произнесла Бирга.

Сканга вспомнила Ничто. Манящие голоса ингиз и тысячи смертей… Они не бессмертны, души-то. Троллиха посмотрела на небо. Может быть, Бранбарт простит ее.

Колени шаманки болели, словно под коленные чашечки засунули раскаленные уголья. О какой трогательной чуши она сейчас подумала! Ей не нужно, чтобы Бранбарт ее прощал. Если его душа родится снова, все воспоминания о прошлой жизни будут стерты. И тогда она сможет начать лепить короля, как проделывала это уже неоднократно.

 

Сосцовые вши и книжный удар

Олловейн отодвинул лутинку в сторону. Значит, вот почему Эмерелль настаивала на том, чтобы в библиотеку пришел мечник! Огромная рогатая тень, сопя, поднялась между конторками. Минотавр! Плотоядное чудовище, крупнее, сильнее и непредсказуемее тролля.

Бестия сделала шаг вперед. Движение сопровождалось странным деревянным постукиванием.

Олловейн заморгал. Минотавр, похоже, опирался на массивный боевой посох.

— Лиувар! — крикнула Ганда.

Это слово по-эльфийски означало «мир». Какая детская идея — пытаться остановить бестию, взывая о мире!

Минотавр поднял что-то, висевшее у него на шее. Послышался пронзительный перезвон колокольчиков.

— Потрясающе, Ганда. Ты подтолкнула его к мысли вызвать подкрепление. Как будто мало нам хлопот с ним самим!

Олловейн стал осторожно приближаться к чудовищу. Он решил, что выгоднее сражаться между конторками. Они помешают ему меньше, чем монстру, который был почти в два раза крупнее эльфа.

— Говорят, что стражей библиотеки нужно просить о мире, — тихо пролепетала лутинка.

Минотавр засопел.

— У вас есть черви? — медленно произнес он.

Олловейн остановился. Существовал ритуал, по которому перед поединком нужно было оскорблять друг друга. Тролли и прочие варвары обычно начинали выкрикивать непристойности о матери своего противника и оспаривать его происхождение. Но вопрос о том, есть ли у них черви… Это что-то новенькое. Танцующий Клинок на миг задумался. Нужно отвечать так же примитивно и грубо.

— У тебя есть сосцовые вши?

— Нет. — Минотавр говорил медленно, словно пережевывая каждое слово, прежде чем оно срывалось с губ. — Конечно нет. Я ведь бык.

Широким прыжком мастер меча перемахнул через конторку. Узкий стол был массивным и тяжелым; он не сдвинулся с места, когда на него приземлился эльф. Олловейн недоверчиво наблюдал за противником. Либо минотавр на редкость глуп, либо он очень самоуверенный воин. Монстр посмотрел на эльфа. Это была его единственная реакция на то, что мастер меча оказался почти в зоне досягаемости.

Эльф прикинул, каковы у него шансы убить минотавра одним ударом, и решил, что хорошие. Конторка давала ему в бою несказанное преимущество. Благодаря ей он находился достаточно высоко, чтобы иметь возможность нанести прямой удар мечом в горло чудовища.

Но что-то здесь было не так. Этот глупый бык вел себя слишком спокойно. Даже посох не поднял…

Вдали послышался торопливый цокот подков. Еще один рогатый! Что, черт побери, могло заставить минотавров занять библиотеку? Эти неотесанные чурбаны — такие же библиофилы, как тролли и русалки. Нечего им здесь делать.

Мастер меча напрягся. Нужно атаковать, чтобы по крайней мере один противник был повержен прежде, чем явится подкрепление. Эльф помедлил, а затем прыгнул. Идеальным сальто он достиг конторки рядом с монстром. Его меч описал сверкающую дугу и застыл меньше чем в дюйме от горла минотавра.

А эта тупоумная бычья башка и не думала защищаться. Олловейн ведь не мог просто зарубить его! Равно как и убивать головорезов в переулке. Он отделал их, отлупил, отмутузил… Этого достаточно! Убить их было бы не по-рыцарски; слишком велика пропасть между ними. Не было никакой чести в том, чтобы уничтожить врага, не способного достойно защититься.

— Нет! — раздался голос из темноты.

Грохот подков был совсем рядом. Белый кентавр вылетел из темноты, держа в руках яркий фонарь.

— Нет! — снова закричал он изо всех сил.

Олловейн опустил меч.

Копыта кентавра высекли сноп искр, когда он остановился.

— Нет, во имя хранителей знания! Клеос безобиден. Он ничего вам не сделает.

За свою жизнь мастеру меча доводилось встречать нескольких минотавров. Он наблюдал за отдельными представителями этого народа в Вахан Калиде во время Праздника Огней, опьяненными ладаном и танцующими, сражался с разбойниками-минотаврами на бесконечных просторах Земель Ветров, видел, как они пируют в обширных пещерах Лунных гор. Он знал множество лиц этих быко-людей. Но с безобидными минотаврами ему познакомиться не удалось!

Свет фонаря позволил мастеру меча внимательнее рассмотреть Клеоса. Минотавр не был вооружен! То, что в темноте Олловейн принял за боевой посох, оказалось костылем, на который опирался быко-человек. Его правая нога была сильно искалечена. Неестественно вывернутая, она, очевидно, уже не могла нести его тяжелое тело. А глаза! Они были яркого, теплого цвета, напоминавшего золотой янтарь. Один был устремлен на Олловейна, второй закатывался к потолку.

— Что же случилось с Клеосом?

— Книжный удар, — неясно пробормотал минотавр.

— Книжный удар? Что это такое?

— Это прямое следствие того, что князья Альвенмарка самым непростительным образом забросили нашу библиотеку еще несколько столетий тому назад.

Пока кентавр говорил, его хвост возмущенно мотался из стороны в сторону Лошадиное тело покрывала белоснежная шерсть; кожа торса тоже была неестественно белой. Пышная борода достигала почти середины груди. Узкий обруч из красного шелка сдерживал пышные волосы. Лицо кентавра было изборождено глубокими морщинами. Своеобразный характер лицу старика придавали сверкающие глаза. Они были цвета свежепролитой крови.

— Не все полки выбиты в скале, — с укоризной продолжал он. — Это было бы самым надежным способом для хранения книг, но нам не хватает каменотесов. Поэтому большинство полок сделаны из дерева, которое в достаточном количестве поставляет нам Валинвин. Она подарила нам и человеческих рабов, но они невыгодны для библиотеки. Через короткое время они сходят с ума. Что нам нужно, так это пара сотен кобольдов, которые приведут полки в порядок. У нас здесь водятся древоточцы. Плесени, к счастью, нет, для этого воздух слишком сухой. — Кентавр похлопал себя по груди и закашлялся. — Хотя сухой воздух гораздо более вреден для легких, чем для книг и свитков. Но я отвлекся. Никогда не знаешь, насколько серьезно обстоят дела с древоточцами. Иногда в доске видна лишь пара дырок, а внутри она уже безнадежно изъедена. Достаточно лишь легкого сотрясения пола — и вот полка ломается под грузом книг. Сотрясение — следствие наличия копыт у кентавров и минотавров. Вас, легконогих эльфов, весьма редко настигает книжный удар.

— Ты ведь не хочешь сказать, что Клеос выглядит так потому, что ему на плечи упала парочка книг?

— Парочка книг! — возмутился кентавр. — Мудрец лучше промолчит, чем станет говорить о вещах, в которых ничего не смыслит. Но, очевидно, я повстречал воина, а не мудреца. — Человек-конь одарил обнаженный меч, который Олловейн все еще сжимал в руке, неодобрительным взглядом. — У нас есть шкафы, которые достигают сорока шагов в высоту, в которых столько дерева, что из него можно было бы построить галеру. Можешь представить, как будешь выглядеть, если тебе на плечи рухнет галера? Не говоря уже о тысячах книг. Вот что мы называем книжным ударом, воин. Это подобно лавине. Нам потребовалось пять дней, чтобы освободить Клеоса. Его так стиснуло книгами, что он не мог пошевелиться. Его правое бедро и колено были раздроблены. Я уже молчу о его черепе. А пока он лежал, беспомощный, ему, видимо, залезли в нос древоточцы. Должно быть, он ужасно страдал. — Старик понизил голос. — С тех пор он немного странный.

— Уши у Клеоса еще в порядке! — засопел бычьеголовый великан. — И Клеос топчет червей! — Его ноздри снова затрепетали, он принюхался к Олловейну. — Ты уверен, что у тебя нет червей? Иногда они прячутся внутри. В носу или в ушах. — Минотавр подергал мастера меча за тюрбан, заглянул здоровым глазом в ухо.

— Совершенно уверен, — ответил эльф, вкладывая меч в ножны.

— До несчастного случая Клеос был хранителем знания целого раздела библиотеки. Пожалуй, во всем Альвенмарке не найдется никого, кто бы так разбирался в тайнах пивоварения, как когда-то Клеос. Но, как уже было сказано, книжный удар его запутал. С тех пор он сторожит врата.

— И Клеос сторожит червей! — Минотавр, принюхиваясь, затопал по направлению к мозаике, в которой находилась звезда альвов.

— С ним трудновато, — прошептал кентавр. — Он разбрасывал целые полки, потому что думал, будто нашел древоточцев. А три луны тому назад разорил южную столовую, потому что там подавали макароны, которых он принял за червей. Здесь, будучи стражем звезды альвов, он нанесет наименьший ущерб.

— А ему не может помочь целитель?

Старик бросил на мастера меча пристальный взгляд.

— Я ведь уже говорил, в Альвенмарке о нас забыли. Нам не хватает не только каменотесов и плотников, нет у нас и целителя. С этой шлюхой Валинвин мы стараемся по возможности избегать контактов. Может быть, когда-то она и была знаменитой целительницей, но сейчас… — Он яростно взмахнул хвостом. — Давай больше не будем говорить об этом. Это слишком больная для меня тема! Чтобы эльфийка отдавалась людям! Отвратительно… Противоестественно! — Полуконь провел рукой по длинной бороде. — Редко к нам гости приходят в последнее время.

— Может быть, все дело в вашем новом страже. Меня он напугал.

— Нет, нет. Клеос совершенно мирный.

— К сожалению, у него на лбу это не написано.

— Вот увидишь, незнакомец… — Вдруг кентавр смутился. — Как невежливо с моей стороны, — пробормотал он, не отводя взгляда кроваво-красных глаз. — Я Хирон из Аркадии, в свое время был учителем короля Танталии.

Танцующий Клинок слегка поклонился.

— Меня зовут Олловейн.

— Тот самый Олловейн? Мастер меча Эмерелль? — Хирон негромко присвистнул. — Значит, Олловейн… В библиотеке есть целая полка с книгами и записями о тебе. Мастер Генгалос будет рад приветствовать такого знаменитого гостя. Он является хранителем знания в этом отделе библиотеки.

Клеос шумно отодвинул несколько конторок.

— Где девочка? — раздраженно крикнул он. — Она, надеюсь, не прячет червей!

Ганда вышла из-за одного из пультов, стараясь держаться поближе к Олловейну.

— У меня нет червей, — приветливо произнесла она. — Не стоит из-за меня беспокоиться.

Мастер меча удивился, что лисьеголовая не сделала даже попытки посмеяться над стражем-великаном. «Очевидно, она решила вести себя в библиотеке несколько более дипломатично, чем обычно», — с облегчением подумал эльф.

На Ганде по-прежнему было вышитое жемчугом платье, но она приняла свой истинный облик. Лисья голова показалась Олловейну очень непривычной. Эльф уже успел привыкнуть к облику маленькой девочки.

— Да это же лутинка! — воскликнул потрясенный Хирон. — Ты привел сюда лутинку! Как ты мог?

— Да это же кентавр! — передразнила его Ганда. — Кстати, это я привела сюда Олловейна. Я просто проясняю ситуацию. — Она лизнула кончик носа своим маленьким розовым язычком и одарила человека-коня насмешливым взглядом. — Мне очень любопытно выяснить, кто из нас принесет библиотеке больший вред: лутинка, за которой присматривает эльф, чтобы она не украла книги, или кентавр, который оставляет в проходах большие кучи, потому что его народ слишком глуп, чтобы дойти до туалета.

Представив себе кентавра в туалете, Олловейн едва сдержал усмешку. Смущенно откашлялся.

— Она вовсе не это имела в виду. Она…

— Имела, имела. Именно это она и имела в виду, — перебил Хирон. — Она лутинка! И я надеюсь, что ты будешь заниматься именно тем, что она сказала. Присматривать за ней! Кража книги — худшее из всех преступлений. Эта библиотека — память нашего мира. Мы храним то, о чем давно позабыли другие. Тот, кто крадет что-то отсюда, убивает кусочек воспоминаний. Да, такой вор даже хуже убийцы, хоть на руках его и нет крови. Убийца лишает жизни, но не может стереть воспоминания о своей жертве. Кража же может уничтожить последние знания о давно погибших королевствах, и тогда это все равно, как если бы их никогда не было. И не надо говорить, что вор не будет уничтожать добычу. Если книга исчезает и мы не знаем, где ее искать, мы считаем ее уничтоженной. — Он бросил на Ганду презрительный взгляд. — Хранители знания известны своим терпением, но за кражу книги у нас одна кара, наказание для особенно бессовестных и подлых убийц, — смерть. И ты…

— Хорошо, достаточно. Я поняла. Я не умыкну ваши драгоценные записи. Может быть, я похожа на книжного червя?

Олловейн бросил обеспокоенный взгляд на минотавра. Лучше бы лисьехвостая так не шутила!

Бычьеголовый великан склонил голову. Его левый глаз внимательно смотрел на гостью, правый продолжал таращиться в потолок.

Мастер меча затаил дыхание.

Клеос закатил глаза, а потом разразился лающим смехом, от которого задрожали конторки в просторном зале.

— Нет, девочка. Ты не книжный червь. Правда! — Минотавр захромал к лутинке, потрепал огромной лапой ее лисью голову. — Не червяк. Правда-правда!

— Ну, если мы закончили с любезностями, то, может быть, вы снизойдете до того, чтобы последовать за мной? — Хирон немного отошел от них, но не спускал с Ганды глаз. — Я должен отвести вас к мастеру Генгалосу. Он решит, какую службу вы можете сослужить библиотеке.

— Какую такую службу? — поинтересовалась лутинка. — Мы прибыли по поручению королевы, чтобы узнать кое-что. Ты ведь не собираешься помешать нашей миссии?

— Это не мне решать. — Кентавр отвернулся. — Не будете ли так любезны следовать за мной? На остальные вопросы ответит мастер Генгалос.

Хирон молча вел Ганду и Олловейна по просторным залам и коридорам. Мимо потянулись бесконечные полки. Огромное количество книг привело мастера меча в отчаяние. Без помощи здесь можно искать до конца своих дней — даже будучи эльфом.

По пути троица не встретила никого. Неужели здесь, кроме них, нет детей альвов? Олловейн беспокоился из-за лутинки. Оставалось надеяться, что она понимает: им необходима помощь.

Библиотека была царством мрака. Лишь немногие фонари освещали широкие коридоры. Из-за темноты залы казались еще больше и неприветливее. Время от времени в потолке попадались янтарины, источавшие теплый медовый свет. Но они были слишком редки. Со временем эльф пришел к выводу, что здесь не хватает всего, кроме книг.

Они шли минут тридцать, а может, и дольше. Наконец Хирон привел их в зал с ярко раскрашенным потолком. Это было первое место, где свет преобладал над тенью. Длинный ряд пюпитров стоял в проходе между массивными шкафами. Там сидел некто в песочного цвета рясе: стройная фигура, капюшон надвинут на лоб. Незнакомец был полностью поглощен изучением увядших листьев, лежавших перед ним на пюпитре.

Хирон подал гостям знак остановиться и подошел к пюпитру. Он некоторое время наблюдал за господином в рясе, пока наконец не решился негромко откашляться.

— Мастер Генгалос, простите, что отвлекаю вас. Прибыли гости. Они говорят, что их послала королева Эмерелль. Один из них — известный мастер меча Олловейн.

Незнакомец у пульта поднял голову, но лицо его осталось скрыто в тени капюшона.

— Так, так. Посланники королевы. — Его голос звучал тепло и приветливо. — И, я полагаю, они спешат.

Хирон улыбнулся.

— Вы сами сказали это, мастер.

— Олловейн, мастер меча Альвенмарка, и вы, юная лутинка, подойдите, чтобы я мог принять решение относительно ваших задач, — торжественно произнес одетый в рясу.

Эльф вынул из кошеля печать королевы и положил ее на стол перед хранителем знания.

— При всем уважении, мастер Генгалос, но мы не можем подвергаться каким бы то ни было длительным ритуалам и проверкам. Мы прибыли по поручению королевы, и наша миссия не терпит отлагательства. Взгляните на печать Эмерелль в доказательство моих слов. Прошу вас поддержать нас всеми доступными вам средствами.

Генгалос провел тонкими белыми пальцами по одному из лежавших перед ним документов. Только теперь Олловейн заметил, что листки на столе были покрыты узором из крохотных букв. Литеры были написаны не в ряд. Казалось, они следуют скорее прожилкам листков.

— Прежде чем я отвечу на твое требование, ты должен знать, что я незлопамятен, Олловейн. Ты, пожалуй, и не догадываешься, как часто бывал я при дворах князей Альвенмарка и предоставлял подобные твоим просьбы — просьбы о поддержке. Эта библиотека вот-вот развалится. Ты ведь видел Клеоса. Когда-то он был мудрецом, а теперь — лишь охотник за червяками. Книгам нужен уход, Олловейн. А наша библиотека растет. Постоянно поступают новые труды, а у нас нет возможности расширить помещение. Конечно, можно думать, что более тысячи читальных залов — не считая книгохранилищ и небольших читальных залов — это достаточно. Но наше знание растет с каждым днем. Мы подобны декоративному дереву, которое посадили в слишком узкий сосуд. Наши корни образуют причудливые узлы. Мы задохнемся, если не получим помощи, в противном случае мы будем вынуждены начать уничтожение знания. Объявить что-то ненужным и выбросить. — Генгалос указал на лежавший перед ним увядший листок. — Это стихи цветочных фей, записанные на листьях дуба. Уже много лет я занимаюсь их лирикой, и она каждый день очаровывает меня снова и снова. Между буквами и прожилками листка существует многозначная гармония. Цветочных фей считают неуравновешенными и болтливыми, но тот, кому открываются их стихи, понимает, что они, возможно, — самые нежные души Альвенмарка. Настолько нежные, что гибнут даже от тени. — Он поднял голову. — Не так ли, Ганда?

— Ты читаешь мои мысли, мастер? — Голос лутинки прозвучал удивительно тихо.

Сознание того, что от хранителя знания ничего не скрыть, обеспокоило Олловейна. Чтобы рассказать о себе как можно меньше, он стал думать о последовательности шагов первого урока битвы с тенью, упражнения для мечников, во время которого нужно было выступить в качестве танцора со строго оговоренной последовательностью движений против воображаемого противника.

— Что ты прячешь, мастер меча? — В голосе Генгалоса звучало разочарование. — Знать — моя задача. В этом смысл нашей библиотеки. Поэтому я вбираю в себя знание повсюду, где нахожу его, а ищу я в первую очередь там, где хотят что-то скрыть. Но я не стану силой вырывать у тебя твою тайну. Вы хотели помощи. Вы пришли сюда, чтобы ограничить ущерб, в гневе причиненный вашей королевой. Вообще-то здесь должна была бы стоять Эмерелль…

— Она защищает Альвенмарк, — перебил Олловейн. — Сердце Страны в опасности.

— Да, в опасности, которую вызвала сама же Эмерелль. Думаешь, она была легкомысленна? Или сделала это ради того, чтобы в который раз оправдать свое правление перед лицом угрозы? Думаешь, Альвенмарк погибнет, если Эмерелль не будет править? Думаешь, творение альвов настолько слабо, что зависит от одной-единственной души?

— То, во что я верю или не верю, не имеет отношения к делу. У меня миссия, и я ее выполню. Ты поможешь мне, мастер Генгалос? Ты против королевы или за нее? Говори!

Хранитель знания поднялся. Он был почти на голову выше Олловейна.

— В этом вся беда с вами, эльфами. Вы рождаете чудесных художников, поэтов и философов, архитекторов и воинов, равных которым нет. И только в одном вопросе вы жалки. Нужно быть или с вами, или против вас. Посредине нет ничего. Вам никогда не придет в голову, что у вас есть враги, которые в глубине души любят вас. Часть вашего величия основывается на том, что вам необходимо самоутвердиться за их счет. Может быть, я тоже такой враг, Олловейн? Здесь ничего не стоят пожелания и приказы Эмерелль. И не нужно говорить мне, что Альвенмарк в опасности. Мне так же не важно, кто там правит, как и Ганде. Спасти мир… это слишком великая цель, чтобы быть правдой. Наши побуждения, как правило, более прозаичны. И я ценю прозаичность в твоей спутнице. Она здесь, чтобы спасти цветочных фей от теней, которых столь легкомысленно впустила в ваш мир Эмерелль. Она знает их стихи, она близка им. Хоть мой драгоценный друг Хирон и невысокого мнения о лутинах в целом, я искренне приветствую тебя в библиотеке, Ганда. Записи о тайнах альвов будут открыты перед тобой. Но берегись, они могут смутить рассудок и очень редко помогают. Ты же, Олловейн, заплатишь цену за вас обоих, цену, которую требует Искендрия от своих посетителей. Ты во всех подробностях расскажешь хранителю записей об альвах о сражениях за Снайвамарк. Б наших знаниях об этом конфликте еще очень много пробелов, а кто может восполнить их лучше, чем полководец, командовавший эльфами?

— Не могу, — сказал мастер меча.

— Почему? Потому что хочешь глубоко закопать воспоминания обо всем, что привело к смерти Линдвин?

— Если уж ты все равно читаешь мои мысли, то зачем мне что-то еще рассказывать? — возмутился Олловейн. — Потому что тебе доставляет удовольствие мучить меня?

— Нет, эльф. Потому что есть разница, будет эта история записана с твоих слов или с моих. У тебя есть время на принятие решения — до завтра. Сейчас Хирон проводит вас туда, где вы будете ночевать во время пребывания в библиотеке. Таков наш обычай. Каждый ищущий должен провести ночь наедине с собой и размышлениями, прежде чем мы отведем его к книгам. А теперь можете быть свободны.

Мастер меча догадывался, что спорить с приказами мастера Генгалоса бесполезно. Пока что он не знал, какое решение примет. До сих пор он рассказывал о событиях в Филангане только Эмерелль. Больше ни с кем он об этом не говорил. Это было слишком болезненно.

Ганда молчала, пока Хирон не указал комнаты им обоим. Лутинка вела себя на удивление тихо. И только когда кентавр ушел, а Олловейн давно лежал в постели не в силах уснуть, лисьехвостая пришла к нему.

— Я думаю, нас обманывают, — прошептала она. — Я сейчас пойду осмотрюсь немного. У меня такое чувство, что они хотят скрыть от нас кое-какие книги и поэтому отвели нас в эти комнаты. Ты ведь ясно сказал Генгалосу, что мы спешим.

Олловейн устало пожал плечами.

— Ты слышала, что сказал Генгалос. Что таков обычай — подумать ночь.

— Ах, ерунда! Не удивлюсь, если он только что изобрел этот обычай! Им есть что скрывать, поэтому они решили сначала убрать нас с дороги. Ты ничего не имеешь против, если я предприму небольшую прогулку?

— А ты послушаешься, если я запрещу?

Лутинка лукаво улыбнулась.

— Может быть. Ты ведь командир.

— Иди.

 

Зал из света

Ганда устала и очень злилась на Хирона. В пяти шагах впереди развевался его проклятый лошадиный хвост, и лутинка была уверена: кентавр прекрасно понимает, что идет как раз с такой скоростью, что ей приходится бежать, чтобы поспевать за ним и Олловейном.

Не удостаивая своих гостей и взглядом, полуконь самозабвенно воспевал чудеса библиотеки. Они спешили вдоль стен с полками, устремлявшимися к потолку и терявшимися в темноте. Спиральные лестницы вздымались вдоль шкафов к узким деревянным галереям, где Ганда увидела еще больше лестниц, которые вели дальше наверх.

Она спросила себя, какие книги могут стоять там, наверху. Особенно значительные, которые нужно скрыть от взглядов непосвященных? Или ничего особенного не представлявшие, которые загоняли в самый дальний угол, поскольку они не стоили даже самого беглого взгляда?

Ночью Ганда бродила долго и, несмотря на то что как нельзя лучше умела устраивать различные тайные вылазки, едва не потерялась. Библиотека представляла собой лабиринт. Лутинке пришлось следовать вдоль одной из невидимых силовых линий, пока она не нашла звезду альвов, через которую лисьехвостая и мастер меча попали в Расколотый мир. И только от этого известного места ей удалось отыскать дорогу в свою комнату. В будущем дорогу к звезде альвов она сумеет найти без труда. Всегда хорошо знать, что есть путь к отступлению.

Вернувшись к себе, Ганда обнаружила, что из щели под дверью в комнату Олловейна струится свет. Очевидно, размахиватель мечом так и не смог уснуть. Неужели воспоминания о Филангане столь мучительны? Или что-то другое лишило его сна? На следующее утро по остроухому не видно было, что он так и не сомкнул газ. Вот беда с этими эльфами! Они могут делать все, что угодно, и никакого следа. Их лица словно высечены из мрамора. Просто бесит! У лутинки глаза были красными, к тому же, с трудом поспевая за этим высокомерным кентавром, чувствовала она себя сомнамбулой.

— Слева находятся залы людей. — Хирон указал на ромбовидные шкафы, напоминавшие винные полки в погребах, только вместо дорогих бутылок здесь хранились стопки свитков, каждый из которых был упакован в прочный кожаный футляр. — В библиотеке людей у нас работают два писаря, — гнусавым голосом продолжал кентавр. — Они делают для нас копии всего значимого, что записывают люди там, наверху. Произведений искусства среди этих трудов не найдешь, а их якобы открытия на самом деле не столько удивляют читателя, сколько смешат. Люди понятия не имеют о тайнах своего мира, что, впрочем, не мешает им пространно разъяснять их друг другу.

— Интересно, не сказали бы альвы то же самое о нас? — вставил Олловейн.

— Альвы помогали основать эту библиотеку, эльф. Они указали нам путь, по которому мы идем с тех пор. Не думаю, что это как-то можно сравнить с жалкими потугами людей.

— Они помогали? — Ганда была несколько удивлена. — Как интересно? Они вырезали полки в скале?

Хирон остановился столь внезапно, что лутинка едва не налетела на него.

— Довольно уже того, что я вынужден терпеть здесь твое присутствие, рыжая воровка. Если ты думаешь, что можешь насмехаться над досточтимыми альвами, то я позабочусь о том, чтобы тебя вышвырнули из библиотеки скорее, чем ты можешь себе представить.

— Спокойно, спокойно, мастер Хирон, — поспешил вмешаться Олловейн. — Простите необдуманные слова моей спутницы. Разве великодушие — не благороднейшая добродетель мудрецов? Будьте снисходительны к Ганде. И простите и меня, ведь я разделяю любопытство молодой лутинки. Что сделали альвы? От них остались записи?

Кентавр издал глубокий вздох, но гримаса досады не сходила с его лица. Он нервно взмахнул хвостом и обернулся.

— Альвы старались устроить приют знания здесь, в руинах Расколотого мира. Они выбрали это место для библиотеки, поскольку оно находится далеко от всех полей битв Альвенмарка, и вплели его в сеть золотых троп. Записей альвы нам не оставили. Но есть записи о первых созданных ими детях. О тех, которым были еще близки помыслы альвов. Однако эти тексты полны бездонных загадок, которые читателю практически невозможно раскрыть. Да, даже те книги, в которых хранятся мысли альвов, открываются не каждому. — Он бросил через плечо злобный взгляд на лутинку. — Говорят даже, что эти книги наказывают тех, кто прикасается к ним, не служа при этом высшему благу.

«Сказки», — подумала Ганда. Распространять такие истории гораздо дешевле, чем обеспечить должную охрану сокровищам. Когда-то она стащила колье из лунного камня, о котором болтали, будто каждый вор, который прикоснется к нему, умрет в течение трех дней. И пусть после кражи на нее напал дикий понос, это было скорее следствием слишком обильного пиршества, которым она отметила свой успех, чем смертельным проклятием.

— Ну, вот мы и пришли. — Хирон остановился перед неприглядной дверью. — За этими вратами вы найдете труды, в которых говорится о тайнах альвов. И встретитесь с мастером Галавайном, хранителем потаенного знания. — Кентавр бросил на Ганду многозначительный взгляд. — Если бы вы были столь любезны и подождали, пока я удалюсь, я был бы вам очень признателен. Для меня зал за этой дверью несколько неприятен.

— Что ты имеешь в виду? — поинтересовался Олловейн.

— Всего лишь несколько дней тому назад я отводил туда другого гостя. — Старик бросил презрительный взгляд в сторону Ганды. — Какого-то кобольда, мелкое существо, который должен был что-то поведать Галавайну. А теперь извините. Я удаляюсь.

— Мы благодарны тебе за то, что ты проводил нас сюда, Хирон из Аркадии. И твое желание для нас закон.

Хирон поклонился настолько хорошо, насколько это вообще возможно для кентавра, а потом постарался удалиться как можно скорее.

Ганда осторожно коснулась грубой древесины, из которой была сделана дверь. Почувствовала ауру сильной магии, но заклинание, похоже, было направлено не против входящих.

Олловейн взялся за тяжелую дверную ручку.

— Есть там что-нибудь, чего нам нужно опасаться?

— Непосредственной опасности не вижу, — ушла от прямого ответа лутинка. — Место по ту сторону двери пронизано магией. Но она, похоже, безопасна.

— Тогда войдем!

Мастер меча открыл дверь. Болезненно-яркий свет ударил им в глаза. Ганда подняла руку, чтобы защититься, и попятилась. Даже Олловейн негромко застонал.

Кобольдесса уже была готова к нападению или, по крайней мере, к громогласному сообщению, мол, покой нарушен и все такое. Вместо этого она услышала негромкие звуки флейты. Слезящимися глазами лисьехвостая вгляделась в свет. Ганда едва поверила тому, что увидела. Почти сразу за дверью обзор закрывала песчаная дюна, над которой раскинулось ясное, безоблачное небо. На какой-то миг лутинка подумала, что открылись врата на тропе альвов, иногда от одного места до другого был всего шаг. Темноту Ничто даже заметить было невозможно. Но это было иным. Здесь не было силовых линий.

Олловейн смотрел на рыжехвостую так, словно ожидал объяснения, но Ганда смогла лишь пожать плечами. Глаза уже не так резало от яркого света. Лутинка привыкла к темноте в библиотеке, и нормальный дневной свет ослепил ее.

Кобольдесса неуверенно переступила порог и взобралась на дюну. Мастер меча держался рядом.

Взобравшись на гребень, Ганда увидела пустынный ландшафт. Примерно в двухстах шагах под одинокой акацией стояла черная палатка.

Олловейн запустил ладонь в песок и пропустил его сквозь пальцы.

— Это не иллюзия.

Лутинка оглянулась. Дверь библиотеки, будто черная рана, зияла в небесной панораме за спиной.

— Песок может быть настоящим, но это не пустыня. Чем бы ни был этот Галавайн, он очень могущественный волшебник. Должно быть, он наполнил песком большой зал. Небо и горизонт — иллюзия. — Лисьехвостая заслонила глаза от яркого света. — Но где он хранит книги, которые охраняет?

Перед палаткой возникла одетая в белое фигура. Существо помахало им рукой.

— Он нам скажет. — И Олловейн широкими шагами стал спускаться по лестнице.

Ганда нерешительно последовала за эльфом. По мнению рыжехвостой, нужно было быть редкостным безумцем, чтобы добровольно обречь себя на жизнь в мрачной библиотеке без окон. Но это?.. Может быть, этот зал — проявление тоски его обитателя? Попытка бежать из мрачных, скучных стен? Или хранитель тайн еще более ненормален, чем прочие библиотекари?

Незнакомец положил руку на сердце и вежливо поклонился Олловейну. Мастер меча ответил на приветствие. Они заговорили.

Эльф указал на Ганду. «Наверное, представил меня, — подумала лутинка. — Он вечно с великим тщанием соблюдает все эти условности».

Хранитель тайн двинулся ей навстречу. На нем была длинная белая одежда, похожая на ту, что носят пустынные кочевники. Он оказался эльфом, как и Олловейн. Его длинные серебристые волосы были распущены. Кожа имела светло-золотистый оттенок. «Доброе, открытое лицо», — подумала Ганда. Небесно-синие глаза незнакомца сияли.

— Ты первая лутинка, которую я встречаю. — Эльф рассмеялся. — Извини мое волнение, иногда я слишком прямолинеен. — Он снова положил правую руку на сердце и поклонился еще и кобольдессе. — Добро пожаловать в мой дом и мою темницу, Ганда из народа лутинов. Я рад приветствовать тебя в этом уединенном месте. — Он указал на черную палатку, полог которой был откинут. — Следуй за мной и будь моей гостьей.

— Ты мастер Галавайн? — недоверчиво спросила Ганда. Кроме представителей ее народа, ее никто никогда еще не приветствовал столь дружелюбно.

Эльф рассмеялся. Смех прозвучал свежо и заразительно.

— И я снова вынужден просить у тебя прощения. Мои манеры очень сильно пострадали. Да… ты стоишь перед Галавайном, хранителем тайн.

По спине Ганды пробежал холодок. Она почувствовала силу эльфа. Должно быть, он очень стар. Лутинка поискала в его лице следы столетий, но, похоже, как и в случае с Эмерелль, они просто прошли мимо, не оставив видимых следов. Только глаза позволяли предположить, сколько эльф мог повидать. Он спокойно выдержал ее критический взгляд.

— Не хочешь ли что-нибудь выпить, Ганда? В моем народе хорошим тоном считается пригласить гостя разделить трапезу. Правда, многого предложить не могу, здесь слишком ограниченные возможности.

— Все это создал ты?

Галавайн улыбнулся.

— Зал света прекрасен, не так ли? — Он наклонился к лисьехвостой. — Тебе можно доверить тайну?

«Какие чудесные глаза», — подумала лутинка. И просто кивнула.

— Я с трудом выдерживаю в этой мрачной библиотеке. Иногда я неделями не выхожу из своего зала. Остальные хранители знаний считают меня странным. — Снова послышался его заразительный смех. — В этом мы согласны. Я тоже считаю их странными. Можно было бы сделать библиотеку гораздо красивее, но они и слышать об этом не хотят. А теперь идем, Олловейн ждет нас.

И действительно, мастер меча уже устроился в палатке. Он показался Ганде странно напряженным, когда она уселась рядом с ним на вышитую жемчугом подушку.

Галавайн налил гостям лимонного чая в красивые хрустальные стаканы. Его палатка была устлана тяжелыми коврами. Здесь был небольшой, выложенный камнями очаг, в котором тлели кусочки дров. На столе, настолько низком, что он доставал до колен даже Ганде, лежала закрытая книга. На подставке аккуратно расположились кожаные футляры семи свитков. В остальном же ничто не напоминало о том, что Зал света представляет собой часть большой библиотеки. Угол палатки был отделен прозрачными занавесками. Лутинка разглядела за ними очертания большого, украшенного светлой инкрустацией стола. По обеим коротким сторонам стояли два обитых кожей стула, казавшиеся в палатке лишними.

Хозяин отставил стакан.

— Сейчас я ненадолго удалюсь и соберу кое-что для скромной трапезы. А у вас будет возможность немного поболтать, не опасаясь моих ушей.

С этими словами эльф удалился.

Ганда подождала, пока хозяин скроется за дюной, и, когда он исчез из виду, обратилась к Олловейну:

— Что с тобой такое?

— Он — вольный из Валемаса, — мрачно ответил мастер меча. — Они ненавидят Эмерелль, поскольку она отправила их в изгнание. С ним будут неприятности.

— На мой взгляд, до сих пор он вел себя очень приветливо.

— Того требуют законы гостеприимства. Эльфы Валемаса всегда строго придерживались кодекса чести, но, будь уверена, по мере возможности он постарается сделать пребывание в Зале света максимально неприятным для нас.

Ганде не хотелось верить в это.

— У меня такое впечатление, что он рад гостям.

Олловейн улыбнулся одними губами.

— Подожди, убедишься, что я прав. Поскольку нас послала Эмерелль, он как сможет будет затруднять наши поиски. Давай не будем говорить здесь об этом. Я уверен, что он может подслушивать нас. — Эльф погрузился в мрачное молчание.

Ганда подошла к низкому столику и стала рассматривать лежавший на нем роскошный фолиант. Тяжелые кожаные крышки и корешок были изборождены сотнями мелких трещинок. Два широких обруча обхватывали переплет. Лутинка поискала замок, но не было ничего, что поясняло бы, как эта книга может открыться. В бронзовые обручи были вставлены мелкие каменные осколки. То были не драгоценные камни. Серые, с неровными краями, они напоминали булыжники. Зато оправа камней была обработана очень тщательно. Опытный золотых дел мастер когда-то приложил все свое мастерство, чтобы закрепить камни в металле. Присмотревшись внимательнее, лисьехвостая увидела, что бронзовые обручи украшены тонкими спиральными нитями. Отчасти узор был скрыт патиной.

Ганда не осмелилась коснуться книги. Фолиант окружала аура силы. Ничего подобного лутинке раньше видеть не доводилось.

Рядом с книгой на столе лежала пара потемневших от времени перчаток, ладонная сторона которых совсем недавно была усилена с помощью более светлой кожи. По крайней мере на это указывала иголка из китового уса, которую Ганда обнаружила торчащей в ковре рядом со столом. Лежал там и моток ниток.

С противоположной стороны стола стоял сосуд, укутанный в шелковый платок. Лутинка с любопытством приподняла краешек яркого платка и испуганно отпрянула. На нее зло смотрели два кроваво-красных глаза.

Платок скользнул на пол, обнажив стеклянный цилиндр, наполненный прозрачной жидкостью. В ней плавала белая змея с красными глазами.

Ганда осторожно постучала по стеклу. Змея не отреагировала. Очевидно, она была мертва.

— Костяная гадюка. Старый сувенир из Валемаса, — вдруг раздался за спиной голос Галавайна.

Мелкий песок заглушил звук его шагов. Эльф нес большой серебряный поднос, на котором стояли красные глиняные миски с различными яствами. Под мышкой у него были три хлебные лепешки.

— Она выглядит такой живой, — смущенно произнесла лутинка.

— Не беспокойся. Она провела в этом сосуде несколько веков и так же жива, как камень. Костяные гадюки известны своим ядом. Он парализует жертву. Все мышцы расслабляются, легкие отказываются служить, даже сердце перестает биться. Нельзя и вскрикнуть. Мертвые выглядят так, будто всего лишь уснули. Яд не оставляет следов. Ни покраснения на коже, ничего. Только крохотные укусы ядовитых зубов. И обнаружить их трудно, если не знаешь, что искать.

Ганду передернуло.

— А зачем ставить такое к себе в палатку? Тебе гадюка кажется красивой?

— Тот, кого ты видишь здесь, перед собой, едва не умер от укуса этой змеи. Горько вспоминать, но старый Валемас славится своими интригами. Гадюка напоминает о том, что жизнь и смерть зависят от того, как сядешь на подушки. Благодаря счастливой случайности змея задохнулась. Безумная история, правда? Сувенир напоминает о том, сколь близка к нам смерть каждый миг. Но довольно страшных историй. Подходи, присаживайся. — Он указал подбородком на гору подушек у очага.

Ганда нервно лизнула нос.

Галавайн улыбнулся.

— Не беспокойся. В Зале света нет змей, маленький дружочек, по крайней мере живых. — Эльф из Валемаса прошел к местам для сидения, поставил серебряный поднос перед Олловейном и еще раз поправил миски. — К сожалению, ничего особенного. Всего лишь немного овощей, парочка соусов. Маринованные голубиные грудки и холодная козья печень. — Хозяин палатки отломал кусок лепешки и протянул его Ганде, затем еще один — мастеру меча.

Лутинка принялась за еду с большим аппетитом, Галавайн же, напротив, почти не притрагивался к блюдам. Олловейн тоже старался не есть, и это было заметно. Эльфы мерили друг друга взглядами. Наконец хозяин нарушил все более давящее молчание.

— Мастер Генгалос сообщил, что вы интересуетесь тайнами троп альвов. Обширная тема. Об этом существует много сотен свитков.

Мастер меча бросил взгляд на жалкую горку папируса.

— А где ты хранишь доверенные тебе книги?

Галавайн заговорщицки подмигнул.

— У меня своя система оберегания вверенных мне свитков. Но подробнее об этом мы поговорим позже. Сейчас лучше обсудим долг, который ты должен отдать библиотеке. Я уже немного слышал о сражениях за Филанган. Верно ли, что был целый ряд загадочных убийств, случившихся до настоящих сражений? И верно ли, что убийца так и не был схвачен?

— В те недели умерли сотни. Большинство убийц не будут покараны за свои преступления, — раздраженно ответил Олловейн. — Как и я. Среди троллей, как и полагается настоящему мерзкому убийце, я получил целый ряд милых прозвищ вроде Танцующий Клинок или Рвущий Плоть. Говорят, будто за мою голову даже награда назначена.

Галавайн смущенно кивнул. И, словно защищаясь, поднял руки.

— Я не хотел обидеть тебя. С философской точки зрения, ты, бесспорно, прав, но, в принципе, есть ведь разница между солдатами, которые убивают врагов, и убийцей, который убивает без видимой причины. Его не поймали?

— Нет! Мы пытались. Но это была битва, сражение просто за то, чтобы выжить, и оно требовало нашего внимания целиком. Об убийце нам известно лишь, что он — полностью пронизанное магией существо. Очевидно, он мог проходить сквозь стены… И ему нравилось убивать. Похоже, он убивал без разбору.

Мастер меча отставил стакан с чаем и положил руки на бедра. Глаза его были закрыты, как будто он пытался вызвать в памяти отчетливые воспоминания о минувших ужасах.

— Неужели это необходимо? — спросила Ганда. Было невозможно не заметить, насколько сильно волновал Олловейна рассказ о прошедших боях.

Теперь отставил стакан и Галавайн.

— Хотелось бы мне, чтобы для меня выбрали другое задание, но теперь моя обязанность — получить от мастера меча как можно более подробное описание событий. — Ясноглазый эльф задумчиво почесал подбородок. — Возможно, существует способ облегчить для тебя рассказ. Ты наверняка знаешь игру в фальрах. Говорят, что любую битву можно воссоздать на игровом столе. Фальрах сам был полководцем, и он наверняка намеревался с помощью этой игры отточить разум будущих военачальников. Итак, если мы абстрактно воссоздадим битву на столе для игры в фальрах, вероятно, тебе будет не столь болезненно рассказывать о ней.

Ганда сочла это чистейшей глупостью, но Олловейн, похоже, всерьез размышлял над предложением. Эльфы! Какой кобольд когда-либо сумеет их понять? Лутинка положила себе овощей. Блюда, принесенные хозяином, были по-настоящему вкусны!

Прежде чем продолжить рассуждения, Галавайн одарил лисьеголовую благосклонной улыбкой.

— На сегодня будет достаточно, если ты перечислишь отряды, которые сражались с обеих сторон, и кратко опишешь некоторые выдающиеся события осады. А ночью я подготовлю стол.

— Давай попробуем, — с неохотой произнес Олловейн.

Ганда откашлялась.

— После того как мой спутник согласился подчиниться законам библиотеки, остается выяснить еще один насущный вопрос. — Лутинка сделала широкий жест лапкой, обводя зал. — Ты создал восхитительное место среди мрачных залов с книгами, Галавайн. Настоящий оазис. Но где же книги, которые ты сберегаешь? Я прибыла сюда для того, чтобы изучить тайны троп альвов. — Она указала на несколько свитков. — Это все, что ты охраняешь?

— Конечно нет. — Хозяин широко улыбнулся. — Я ведь уже говорил, у меня особая система хранения трудов, которые находятся под моей опекой. Она была создана для того, чтобы оградить их от легкомысленного обращения. Если кто-то из любопытства проникнет в Зал света, ничего страшного не произойдет.

Галавайн поднялся. Лутинка бросила полный сожаления взгляд на аппетитные блюда, принесенные хранителем знаний. Печени она вообще не попробовала… Ей совсем не понравилось, что эльф вдруг так заспешил!

— Следуйте за мной. — Он меланхолично улыбнулся. — Давайте отправимся на поиски давно засыпанного знания. Вы хотите начать со свитков о возникновении троп альвов или вас интересует что-то другое?

Лутинка задумчиво почесала рыжую шейку. Можно ли позволить Галавайну направлять ее поиски, указывать путь? Может быть, для начала лучше согласиться на его предложение…

— Это кажется мне разумным.

— Хорошо. Тогда следуйте за мной, я покажу вам тайну читального зала.

Эльф вышел из палатки, задумчиво огляделся по сторонам, а затем повел гостей за две невысокие дюны. Снова огляделся. Ганда не могла заметить каких-то особенных знаков, по которым мог ориентироваться Галавайн. Для нее все дюны выглядели одинаково.

Эльф отступил немного назад, а затем направился влево, отсчитывая шаги. На двадцать третьем он опустился на колени. И принялся копать песок обеими руками.

Лутинка недоуменно пялилась на остроухого и не верила своим глазам. Это ведь не может быть правдой!

— Неужели книги закопаны в песок?

Галавайн остановился и с упреком поглядел на нее.

— Конечно же нет. Сухость разрушила бы их. Если хранить свитки в слишком сухих помещениях, это столь же пагубно скажется на них, как и влажность. Страницы станут ломкими и со временем рассыпятся. А! Вот и он! — Казалось, эльф нашел какой-то красно-коричневый камень. — Идите сюда, помогите мне!

Ганда и Олловейн переглянулись. Мастер меча едва заметно кивнул. А потом они тоже опустились на колени в песок и стали помогать хозяину зала копать.

Немногим позже они вырыли из песка пузатую красно-коричневую урну, крышка которой была запечатана воском. Пальцы Галавайна коснулись двух строк из странных знаков, нацарапанных вокруг горлышка глиняного сосуда.

— О тропах света и их создании, — пробормотал он себе под нос. — То, что я искал. В этой урне ты найдешь семнадцать свитков, относящихся к теме создания сети троп альвов.

Лутинка оглядела песчаный ландшафт. Безумие!

— И много таких тайников?

— Я охраняю семнадцать тысяч триста восемь свитков с текстами об альвах и пяти мирах, которые, согласно решению хранителей знания, не должны находиться в свободном доступе. — Галавайн обвел горизонт. — Эти свитки погребены в двух тысячах семидесяти пяти урнах. Сюда следует еще добавить тридцать одну книгу, которые закопаны в плоских ящиках из обожженной глины. Кто бы ни пожелал искать здесь знания, он должен полагаться на мою добровольную поддержку или же располагать огромным количеством времени. — Он поднял урну. — Давайте отнесем это сокровище в палатку и начнем работать.

 

Золотая сеть

…Говорить о сети, имея в виду тропы альвов, — довольно неудачная поэтическая метафора. Тот, кто использует этот образ, выставляет напоказ собственное невежество. Если же в своем простодушии все же пользоваться этим грубым упрощением, то следует говорить о трех сетях. Альвенмарк и мир людей окружены мелкой сетью троп альвов. Сеть же Расколотого мира разорвана. Хоть и возможно попасть на обломки, плавающие посреди Ничто, из Альвенмарка, да и из мира людей, мне неизвестны тропы, которые соединяли бы обломки этого мира между собой.

Тому, кто когда-либо ступал на тропы альвов, ведомы ужасы, таящиеся во тьме. Сами тропы защищены, но горе тому, кто покинет их. Кроме ингиз существует и вторая, невидимая опасность. Она кроется в структуре магических троп, которые не только могут перенести тех, кто ступает на них, за несколько шагов к отдаленным целям. Тот неосторожный, кто хочет сократить время путешествия, может обнаружить, что его унесло время, и, когда он достигнет своей цели, окажется, что на путях альвов прошли часы, в его мире годы, быть может, даже столетия. Защититься от этого может только тот, кто плетет заклинание с особой тщательностью и всегда выбирает крупные звезды альвов, чтобы начать и закончить свое путешествие. (…)

Но как же она выглядит, система путей альвов? В другом месте уже говорилось об изображении сетей. Если представить себе все тропы альвов, которые окружают мир, как большую сеть, то окажется, что в этой сети много свисающих концов. Это те тропы, которые соединяют между собой Альвенмарк, человеческий мир и Расколотый мир. Но прочно связаны между собой только те отрезки, которые расположены между крупными звездами альвов. Переход из одного мира в другой через низшую звезду альвов таит большой риск, поскольку невозможно сказать, куда приведет это путешествие. Нужно представить себе, что на концах сети свисают свободные концы, раскачивающиеся на слабом ветру. Никто не может предсказать, в каком месте коснутся эти концы сети, расположенной глубже, и, хуже того, эти тропы столь же непостоянны, как дыхание ветра. Иногда они ведут сюда, иногда туда. Никто, пожалуй даже сами альвы, не мог бы сказать, где закончится путешествие из одного мира в другой, начатое не на крупной звезде альвов. Возможно, неосторожный путник даже рухнет в Ничто, если выберет неверную тропу альвов.

Цитируется по «Пути альвов»,

написано Мелиандером, князем Аркадии

 

Игра в фальран

Олловейн задумчиво рассматривал стол Галавайна. Хранителю знания действительно удалось представить исходную ситуацию битвы за Филанган. С обеих сторон трое великих, королева, волшебница и полководец, решавшие вопрос победы или поражения, еще были в игре. Тот, кто терял всех троих и не мог заменить их, оказывался побежден. Стол для игры в фальрах был квадратным. Квадратные поля на столе Галавайна были сделаны из инкрустированного мрамора и оникса. Перемежалось черное с белым: двадцать камней в каждом поперечном ряду, шестнадцать поперечных рядов, или полей сражений, как называли их в этой игре, с каждой стороны. Шестьсот сорок полей, на которых в настоящее время стояли триста фигур. Были простые воины, всадники и колесницы, герои, катапульты и много особых фигур. У каждой фигуры было свое числовое значение, с которым она атаковала или защищалась. К этому значению прибавлялись результаты броска игральных костей, в том случае если она атаковала одну из фигур на полях перед собой. Если результат был выше стоимости защитника, который тоже бросал кости и прибавлял результат к своему значению защитника, то защитника убирали с поля.

Галавайн поставил свою великую тройку в третьей боевой линии. Фигуры представляли короля Бранбарта, шаманку Скангу и полководца Оргрима. У Олловейна же впереди в игре был только полководец — фигура, которая воплощала его. Эмерелль, королева, ожидала в последней линии, равно как и Линдвин, волшебница. Обе не принимали активного участия в сражении за крепость.

Большая часть фигур стояла плотными рядами в центре игрового стола. У Олловейна фигур было намного меньше, чем у его противника, зато числовые значения у них были гораздо выше. С левой стороны игрового стола для каждого из поперечных рядов существовал ящик. Вместе их было тридцать два. Каждый игрок клал в шестнадцать ящичков, относившихся к его половине игры, одну фигуру, обозначавшую особое свойство каждого поля сражения. Решение о свойстве должно было быть принято перед началом партии и не могло быть изменено. Из-за того что фигуры были спрятаны в ящичках, противник не знал, какие сражения ему предстоят.

Олловейн вынул из ящичка фигурку Крепость и поставил ее на обособленное поле рядом со своим первым полем сражения.

Хранитель знаний удовлетворенно кивнул.

— Да, так и должно быть.

Он начал атаковать, но из-за высокого бонуса защитников его первый ход превратился в катастрофу. За двадцать атак он сумел удалить лишь две фигурки противника. Одна из них пошла в счет фигуры, которую они создали для загадочного убийцы. Галавайн выбрал белый цвет, и новая фигура представляла собой большую белую собаку. Это была могущественная фигура, которая могла игнорировать противника, стоявшего перед выбранным им полем. Собака победила фигуру, воплощавшую арбалетчика-кобольда.

В качестве особого события Галавайн выбросил результат Тропа альвов. Это позволило ему взять шесть фигур со своей стороны и поставить их на следующем ходу за линиями Олловейна.

Мастер меча задумчиво почесал подбородок и пристально посмотрел на игровой стол. Несмотря на то что удача в игре в кости представляла собой важный игровой фактор, до сих пор все происходило в точности так же, как во время осады, которая состоялась всего три месяца тому назад.

Олловейн взял три кости, чтобы определить особое событие для открывающего хода. Двенадцать! Его катапульты и лучники выстрелили горящими снарядами, которые нанесли противнику дополнительный урон. По спине мастера меча пробежал холодок. Это тоже отражало ход битвы. В конце первого хода противник потерял тринадцать фигур. Ряд, атаковавший его крепость, был почти полностью уничтожен.

Галавайн помассировал виски.

— Значит, лично герцог Оргрим командовал воинами, которые вторглись в твою крепость через находившуюся внутри нее звезду альвов. — Хранитель знания взял фигуру своего полководца со стола и задумчиво повертел ее в руках. — Это было очень легкомысленно. Будучи игроком, я не стал бы делать такой ход. Конечно, полководец — очень сильная фигура. Однако если он будет потерян, это тяжкое поражение. Но ведь мы хотели восстановить истинные события.

Он взял три кубика и выбросил десять.

— Удача в бою! — ликуя, воскликнул хранитель знания. — Значит, на этом ходу я имею право повторить любой бросок, который мне не подходит.

Олловейн нервно постучал пальцами по игровому столу. Галавайн поставил полководца и пять фигурок-воинов на второе поле сражения за главной линией защитников. Последовала резня. Из-за того что атакующие оказались у него за спиной, Олловейн лишился защитного бонуса крепости. Он потерял шестнадцать фигур.

Во время своего хода мастер меча снял все выжившие фигуры из первого ряда. Вынул фигуру для второго поля боя из ящика. Узкое место! Противник мог атаковать его только пятью фигурами, в то время как он мог защищаться таким же количеством фигур. Пока у него сохранялось на этом поле битвы пять фигур, противник не мог проникнуть глубже на половину Олловейна.

Хранитель знания записал события игры в блокнот. А потом начал задавать вопросы. Его жажда подробностей была безгранична. Кроме того, его интересовали питание и мораль защитников, он выяснял имена павших, то и дело переспрашивал насчет загадочного убийцы. Наконец он выманил из Олловейна историю о призрачном волке Фирнстайна, чудовище, неделями, пока его не убил священник, сеявшем ужас в деревушке на севере Фьордландии.

Когда мастер меча закончил рассказ, Галавайн отложил блокнот.

— Тебе не кажется, что эти убийства, совершенные призрачным волком, напоминают смерти в Филангане?

Олловейн отвел взгляд от доски. Было ошибкой думать, что игра облегчит ему рассказ. Напротив! Это было то же самое, что переживать все снова. Эльф купался в поту.

— Олловейн?

Этот голос…

— Олловейн!

Мастер меча неохотно поднял голову. Ганда покинула свое место за столом с книгами по ту сторону газовой занавески. Ее крохотные пальцы мягко касались его правой руки, которой он вцепился в край стола. Из-под ногтей выступила кровь. Рука онемела от боли.

— Ты должен остановить игру!

— Ты в этом ничего не понимаешь, — резко ответил Олловейн.

— Действительно, — произнесла лутинка. — Может быть, как раз поэтому я могу судить лучше тебя, что тебе эта игра вредит. Ты выглядишь жалко! Я этого не понимаю. Это ведь просто игра… Можно подумать, что тебя отравили. Побледнел, дрожишь словно в лихорадке. И сейчас ты пойдешь со мной! Сегодня мы провели в Зале света достаточно времени!

Мастер меча выдохнул. Отпустил стол, посмотрел на свои кровоточащие ногти. Ганда не поймет его. Эта игра… Она какая-то жуткая. Может быть, стол и фигуры заколдованы? Или кости? Когда вчера Галавайн предложил это, Олловейн подумал, что они просто подвигают фигурки по столу и побеседуют о сражении. Он не ожидал, что они будут играть по-настоящему. В этом не было смысла! Капризная удача в костях давно должна была увести их на путь, не имевший ничего общего с событиями, которые произошли в действительности. Но этого не случилось! Ход за ходом они повторяли кровавую битву. Поначалу Танцующий Клинок не осознавал этого и считал случайностью. Но теории давно уже нельзя было придерживаться. Все более жутким казалось то, что игра проходила параллельно реальности. В какой-то момент в голову мастера меча закралась абсурдная мысль. Если игра повторяет действительность, то не изменится ли она, если ему удастся направить ее в русло, отличное от реальных событий? Не упадет ли он замертво рядом с игровым столом, если потеряет своего полководца? И будет ли жива Линдвин, если он помешает ее фигурке проиграть? С тех пор как возлюбленная погибла, его жизнь превратилась в пепел. Так что ему терять? В худшем случае — надежду, которая настолько безрассудна, что он совершенно точно не станет рассказывать о ней Ганде. Но если он не ошибается…

— Олловейн! Идем! — настаивала лутинка. — Вы играли более десяти часов. Довольно! У меня уже буквы перед глазами пляшут.

— Да, да.

Мастер меча продолжал смотреть на стол. Он почти довел фигурку волшебницы до рядов защитников. Если она будет достаточно близко, он уйдет из первого ряда. Он ведь знает, что произойдет с Филанганом. Никакое войско, каких угодно размеров, не сможет уберечь горную крепость от судьбы. Но, может быть, он сумеет спасти Линдвин. И если это удастся… Олловейн закрыл глаза и задумчиво покачал головой. Детская мечта! Прекрасная мечта… Чтобы спасти Линдвин, он сделает все! Он даже решился предать воинов, которые готовы отдать за него свои жизни.

Глубоко вздохнув, эльф поднялся. Это ведь не он на самом деле! Никогда прежде он сознательно не поступал бесчестно. Он — мастер меча королевы. Пример для подражания! И тем не менее… Танцующий Клинок оглянулся на стол. Если он уберет полководца из узкого места, то лишит тамошних защитников сильнейшей фигуры. Благородный незнакомец, граф, обладающий тайным знанием, и витязь с дурной славой были могущественными воинами игры в фальрах, но полководцем был он, он за последние ходы превратил коридор в непреодолимый бастион. В реальной битве он был последним, кто продолжал сражался за Филанган. Когда битва была проиграна, он вдохновил товарищей бежать, но сам вернулся, чтобы спасти Линдвин.

Во рту появился горький привкус. Олловейн откашлялся.

— Да, пойдем. — Ганда с тревогой смотрела на эльфа.

Тот попытался улыбнуться.

— Я знаю, что все это лишь игра. Похоже, я не умею проигрывать.

— Но ведь еще ничего не решено, — подбодрил Галавайн, его синие глаза улыбались.

«Неужели он о чем-то догадывается?» — вдруг спросил себя мастер меча.

— Мы ведь оба знаем, чем закончится это сражение. Все уже решено.

— Я думаю, ты слишком серьезно относишься к игре, Олловейн. Я уже сожалею, что вообще предложил это. Мне кажется, что ты страдаешь из-за игры в фальрах. Твоя спутница совершенно права. Будет лучше закончить партию сейчас. Я уберу стол, как только вы уйдете.

— Нет! Мы просто сделаем перерыв…

Так не пойдет! Он не позволит просто отослать себя прочь. Все, что осталось у него от Линдвин, — это мечты. И он не позволит так просто отнять у себя самую прекрасную из них! Олловейн схватил Галавайна за одежду.

— Завтра мы продолжим игру! Слышишь? Мы закончим ее!

От мастера меча не укрылись взгляды, которыми обменялись лутинка и хранитель знания. Похоже, они думают, что он не в себе. А ведь он точно знает, что делает!

— Как пожелаешь. — Галавайн успокаивающе поднял руки. — Мы закончим игру. — Он снова переглянулся с Гандой. — А тебе я подыщу свитки, о которых ты спрашивала. Но предупреждаю еще раз: ты ступаешь на опасную тропу. Ингиз будут приходить к тебе в снах, если ты узнаешь о них слишком много.

Лисьехвостая самоуверенно улыбнулась.

— Я даже в детстве не боялась кошмаров.

— Я говорю не о кошмарах, — с нажимом ответил эльф. — Твое знание привлечет их. Это будет так, словно ты откроешь дверь в саму себя. Не делай этого! Прошу тебя.

 

Темное знание

Внезапно Ганда оторвалась от изучения текстов. Песнь мечей смолкла. Галавайн и Олловейн с шутками вернулись в палатку. Лицо мастера меча было мокрым от пота. Длинные светлые волосы он повязал кожаным ремешком. Эльф совсем запыхался.

Галавайн попросил Олловейна дать ему урок по сражению на мечах, и тот с радостью согласился. Ганда и хранитель знания втайне договорились о том, чтобы держать мастера меча подальше от стола для игры в фальрах.

— А ты не хочешь заняться изучением других текстов? — с трудом переводя дух, поинтересовался Галавайн. — То, что ты читаешь, может выбить из колеи.

Хранитель знания был прав. В первом же свитке, который читала Ганда, дитя альвов, не пожелавшее указать ни своего имени, ни народа, описывало, как ингиз пытались выпить из него жизненный свет. О том, как случилось, что он повстречался с существом тени, автор текста умалчивал. На основании почерка Ганда предположила, что писатель — мужского пола. Но точных доказательств у нее не было. Лутинка предполагала, что создатель рукописи пытался магическим образом установить связь с ингиз. Существовали указания на то, что самые старшие из наделенных душой деревьев знали, как обойти изгоняющее заклятие альвов и вызвать существо тени.

Лисьехвостая не могла представить себе, как можно добровольно заключить пакт с ингиз. Вспомнила ночь с Лунным Цветком и мертворожденным ребенком. Ингиз — это стекшаяся в тень ненависть. Им не место в Альвенмарке! Ганда была готова отдать все ради того, чтобы изгнать их оттуда.

Анонимный автор писал и о девантарах. Представители этого демонического народа, побежденного альвами, могли красть тело своих жертв и принимать их образ. И если девантары убивали, то могли украсть даже воспоминания убитого. Ингиз были иными. Очевидно, им нужна помощь для того, чтобы покинуть Ничто, и нужно тело, с которым они могли бы слиться. Создания, возникавшие таким образом, представляли собой призрачную карикатуру на настоящую жизнь. И они постоянно охотились. Но питались они не плотью и кровью. Они лакомились искрами жизней своих жертв. Той бессмертной частичкой, которую альвы вдохнули в своих детей, даже в тех, кто не мог родиться снова. Чтобы сформировать собственное плотное тело, ингиз нужно было сначала впитать в себя достаточное количество этой эссенции жизни.

— Как насчет того, чтобы поесть? — Галавайн опустился рядом с Гандой за низкий стол для занятий.

Но Олловейн уже снова стоял рядом со столом для игры в фальрах. Скрестив руки на груди, он тер одной рукой подбородок и задумчиво рассматривал поле боя.

— Ну вот, он опять, — прошептал хранитель знания. — Хоть наш друг и согласился дать урок фехтования, у меня с самого начала создалось впечатление, что он не может дождаться его окончания. — Галавайн показал лутинке свою правую руку. Через всю ладонь проходила широкая сине-красная полоса. — Это не было случайностью! Для этого Олловейн слишком хорош. Я не считаю себя полным дилетантом в бою на мечах. Мой народ славится мастерством в танце клинков. За последние века я немного заржавел, но в юности был очень хорошим фехтовальщиком. Однако по сравнению с Олловейном я никто. У меня такое чувство, будто он знал о каждом моем ударе еще до того, как я вообще собирался занести руку. Поначалу он только блокировал, но потом его потянуло к столу для игры в фальрах. И он буквально избил меня широкой стороной своего меча, чтобы поскорее закончить урок.

Ганда не сочувствовала хранителю. Она считала слишком неприличным для эльфа без возраста говорить о своей давно минувшей юности. Все века, которые прожил Галавайн, не оставили ни малейшей морщинки на его лице. Тоска о былых временах казалась лутинке пустой болтовней.

— А есть ли возможность закончить игру до срока, как урок фехтования? У меня впечатление, что мы не отгоним Олловейна от стола до тех пор, пока исход партии не будет ясен. Вряд ли ты сможешь выманить его с помощью возможности немного перекусить.

Эльф задумчиво кивнул.

— Будет очень сложно закончить игру раньше времени. Если только… — Он задумчиво поглядел на лисьехвостую. — Ты не играешь, не так ли?

— По крайней мере в фальрах. Я не эльфийка, и нет у меня времени тратить на это дни. Срок моей жизни для этого слишком краток.

Галавайн улыбнулся.

— А смогу ли я однажды узнать, какого рода играми ты занимаешься?

— Если тебе удастся однажды застать меня в подходящем настроении, — многозначительно ответила кобольдесса.

Эльф рассмеялся.

— А ты женщина в моем вкусе, Ганда. Хоть это и невежливо, я надеюсь, что тебе потребуется еще много дней для того, чтобы найти то, что ты ищешь. Такого гостя, как ты, у меня еще никогда не было. За словом в карман не лезешь, мужественная и всегда готова поспорить. Рад, что ты здесь, со мной.

«Это как раз слишком вежливо, чтобы быть правдой», — подумала Ганда и улыбнулась. Он эльф, а она лутинка. Не бывало между их народами такой сердечности. Сколь убедительным бы он ни казался, это не могло быть его искреннее мнение! Он чего-то хотел от нее, хоть пока она и не могла понять, чего именно.

Галавайн поднялся.

— Думаю, я воспользуюсь твоим советом и попытаюсь поскорее закончить игру. — Улыбка исчезла с его лица. — Как Олловейн сделал меня небоеспособным одним ударом, так и я буду целить в его самое слабое место.

— Что ты имеешь в виду? — Что-то в словах хранителя обеспокоило лутинку. Неужели он действительно ищет мести? Может быть, он хочет, чтобы королевский мастер меча поплатился за то, что Эмерелль изгнала его народ?

Эльф не ответил. Он отодвинул тонкий газовый полог и направился к игровому столу. Коротко обсудил с Олловейном пару вопросов по правилам, а затем они оба заняли места у стола.

Ганда некоторое время наблюдала за ними. Мастер меча снова казался напряженным до предела. И было совершенно очевидно, что у Галавайна были совершенно иные представления о быстром окончании игры, чем у нее. Лутинка со вздохом вернулась к свиткам.

Следующий текст, который стала изучать кобольдесса, разочаровал. Анонимный автор скрывал свое неведение за высокопарными и пустыми фразами. В одном абзаце он обнаруживал даже поэтическое вдохновение и писал о ключе искреннего сердца, который способен открыть тайное знание. Последнее должно беречь, дабы не попало оно в дурные руки. И так далее. Затем следовало зашифрованное послание. Без всякого смысла!

Лутинка нетерпеливо отодвинула свиток в сторону. Она смотрела на кожаный футляр, из которого вынула текст, но на полоске бумаги, прикрепленной к замку, не был указан создатель. А Ганда хотела в будущем воздержаться от чтения текстов этого автора. Что ж, если имя не удалось найти, его выдадут неровный почерк и корявый стиль. Рыжая кобольдесса убрала свиток в кожаный футляр и огляделась в поисках урны, в которой была закопана эта чушь. Но лисьехвостая не сумела отыскать никакой посудины, кроме сосуда с ужасной змеей. Урна с текстами, которой Ганда занималась вчера, исчезла. Вероятно, снова засыпана песками пустыни.

Взгляд лутинки остановился на низкой подставке для свитков из черного дерева. И она была пуста. Сколько папирусов лежало там, когда она позавчера впервые вошла в палатку? Восемь? Ганда уже не помнила. Перед ней на столе было семь свитков. Может быть, это те самые тексты, которые Галавайн хранил в палатке? Вероятно, поэтому и нет урны? А это должно означать, что он тоже интересуется ингиз! Какое странное совпадение.

Лутинка недовольно поглядела на фальшивое небо. Если бы она не знала о магическом мираже, ей никогда бы не пришло в голову, что за этой безграничной синью скрывается каменный свод. Галавайн должен быть поистине могущественным, если плетет такие заклинания. Да и то, что он сделал с песком, тоже было необычно. Вчера Ганда заметила, что ее следы на песке медленно исчезали, хотя не чувствовалось ни малейшего дуновения ветерка. Галавайн объяснил, что верхние слои песка медленно движутся, поэтому следы, оставляемые на песке, вскоре стираются. Он утверждал, что придумал это заклинание, потому что ему мешала путаница следов на песке. Он ненормальный, этот эльф. Совершенно ненормальный! Наверное, именно таким и становится существо, проводящее столетия наедине с книгами.

Интересно, он был искренен, когда говорил комплимент? Ганда поглядела на эльфов, молча размышлявших над столом для игры в фальрах. Только изредка стук игральных костей нарушал напряженную тишину. Дуэль продолжалась, несмотря на то что мечи покоились в ножнах.

Галавайн был красивым мужчиной. Конечно, слишком высоким. Но красивым… Он выделялся даже среди эльфов, у которых никогда не рождалось уродливых детей. И в то же время он казался неприступным. На миг лутинка позволила себе погрузиться в романтические мысли, но тут же призвала себя к порядку. Рад, что ты здесь, со мной. Это были просто легкомысленно оброненные слова! Они ничего не значат!

Ганда открыла следующий футляр. На полоске папируса, прикрепленной к крышке, было написано: РАНЕНЫЕ ДУШИ, ВЫДЕРЖКИ ИЗ ГЛАВЫ VII ТРУДА «ПУТИ АЛЬВОВ», НАПИСАНО МЕЛИАНДЕРОМ, КНЯЗЕМ АРКАДИИ.

Текст был столь же мрачен, как и название. Мелиандер утверждал, что души альвов были так изранены в сражениях с ингиз и девантарами, что те были вынуждены оставить созданный ими мир своим детям, чтобы навеки удалиться в место, где ничто не напоминало им о мраке, который они хоть и изгнали, но не смогли подчинить.

Опять эти напыщенные формулировки! Что Мелиандер подразумевал под мраком? Состояние душ альвов или все же ингиз? Лутинка второй раз пробежала глазами текст. Может быть, она что-то пропустила? Неужели альвы, победив, в то же время оказались проигравшими? И потеряли то, за что велись сражения?

Ганда облизала мордочку. Нет, такого не было. Это ее толкование. Из текста не следовало, что альвы и ингиз сражались за Альвенмарк. И если даже альвы не могли изгнать ингиз, то как Эмерелль осмеливалась надеяться, что ей это удастся?

Перед отъездом лисьехвостая посоветовала цветочным феям покинуть Сердце Страны. Оставалось надеяться, что они послушались. Им нравилось быть рядом с королевой. Лутинку удивило, что Эмерелль знала о смерти Лунного Цветка. Ганда готова была поклясться, что могущественная правительница Альвенмарка плевать хотела на такие якобы мелочи. Но если Эмерелль знала, что произошло, то почему ничего не предприняла, чтобы спасти ребенка Лунного Цветка? Ведь при ее волшебной силе это было бы легче легкого! По крайней мере королева могла бы отвлечь фею от мыслей от самоубийстве. Даже если бы просто погрузила малышку в сон при помощи заклинания… Но Эмерелль сидела в своем замке и таращилась в проклятую серебряную чашу. Все это эльфийское отродье оставалось для Ганды загадкой. Вот они строят замок, подобного которому не найти, и даже имени не сумели для него придумать. Безумие. Это столь же безумно, как и то, что два упрямца торчат за столом и еще раз вызывают в памяти ужасы сражения, исход которого давно предрешен. Кому от этого какая польза?

Лутинка потянулась. Довольно неудобно сидеть на подушке в позе портного. Спина онемела, ноги затекли. Лисьехвостая осторожно вытянула ноги, по которым тут же потекла колючая боль. Левая нога наткнулась на что-то под низеньким столиком.

Ганда с любопытством наклонилась. Это была та самая книга с бронзовыми ободами, которая бросилась ей в глаза раньше. Перчатки тоже были здесь. Они, скомканные, валялись на полу. А иголка с ниткой исчезли. Интересно, как Галавайн открывает книгу? На металлических обручах не было застежек, не было шарниров. Они лежали на книге словно оковы. Интересно, зачем эльфу перчатки? За минувшие дни он не надел их ни разу. По крайней мере пока рядом были они с Олловейном.

Лисьеухая надела одну из перчаток. Она показалась Ганде неприятной. Теплой, как будто ее только что кто-то снял. Но этого не могло быть. Как этот кто-то мог забраться под стол незамеченным? Перчатка должна лежать здесь, по крайней мере, столько времени, сколько лутинка размышляет над свитками.

Ганда разгладила скомканную кожу. Зачем нужны перчатки при чтении книги? Да еще такие, на которые наложено заклинание? Что кроется внутри? Может быть, нельзя прикасаться к пергаментным страницам? Однажды ей довелось услышать историю о маленькой книжице, в которой были записаны чувственные сказки — истории, возбуждавшие каждого, кто их читал. И дело было не только в текстах. Страницы книги были пропитаны афродизиаком, волшебной микстурой, пробуждавшей телесное желание. Этот любовный яд попадал в тело через обнаженную кожу. Чем чаще прикасались руки к страницам, к примеру когда кто-то водил пальцем по строкам — или даже просто переворачивал страницы, — тем больше яда попадало в организм, пока существо наконец не падало в обморок от страсти. Лутинка целый месяц пыталась раздобыть эту книгу. Вероятно, она была всего лишь выдумкой сказителей. Может, спросить о ней мастера Генгалоса? Если в библиотеке действительно находились все тексты, которые когда-либо были написаны, то должна была отыскаться и эта книжица. Хотя Ганда не знала ее названия, найти столь примечательное произведение не могло быть слишком трудно. Это было бы приятным разнообразием после мрачных и запутанных текстов о Ничто и ингиз.

Лисьехвостая осторожно постучала пальцем по обрезу пергаментных листов. Что ж, афродизиаком эту книгу точно не травили. Перчатки наверняка нужны Галавайну для того, чтобы защитить себя.

Лутинка задумчиво гладила светлую кожу на внутренней стороне перчатки. Она мягко прилегала к ладони. Лисьеголовая чувствовала слабую магию, живущую внутри перчаток. Что-то беспокоило Ганду. Ей потребовалось некоторое время, чтобы осознать причину беспокойства. Она крылась в перчатке! Ощущение было такое, словно перчатка касалась ее, а не наоборот. Испытывая смесь любопытства и отвращения, кобольдесса оглядела кожу внимательнее. Внутренняя сторона перчаток была усилена. Второй слой кожи, нашитый Галавайном, подходил к форме перчатки так же точно, как… Ганда недоверчиво склонилась ниже. Увидела нежные водовороты на кончиках пальцев. И отвращение тут же перевесило любопытство! Лутинка выпустила перчатку из рук. Кожа на внутренней стороне была кожей руки. Она все еще была живой! Вот откуда чувство, что перчатка коснулась ее! Ей не показалось! Перчатка действительно сделала это.

Яростный крик заставил Ганду вскочить.

— Ты не сделаешь этого! Она не умрет еще раз, слышишь!

За словами последовал негромкий лязг обнажаемого меча.

Лутинка обернулась. Олловейн угрожал их хозяину мечом!

— Ты не причинишь ей вреда. Никто не сделает этого, пока я жив!

Галавайн медленно поднял руки.

— Это ведь всего лишь фигурка, — успокаивающим тоном произнес он. — Всего лишь кусочек камня, которому придал форму мастер.

Олловейн вытянул правую руку. Клинок находился на расстоянии всего лишь дюйма от шеи хранителя знания. Острие слегка дрожало.

— Не смей называть ее кусочком камня! Она живет, пока не убита волшебница!

— Олловейн. — Ганда негромко, но настойчиво произнесла имя спутника. — Ты можешь спасти свою волшебницу. Унеси ее отсюда.

Мастер меча затравленно оглянулся и посмотрел на лутинку. Лицо его было серым, блестело от пота. Пряди длинных светлых волос падали на лоб. Казалось, у эльфа жар.

— Отступи, — умоляюще сказала лутинка. — Ты должен унести ее и перестать сражаться.

Олловейн снова смотрел на Галавайна. Наконец кивнул.

— Да, я должен увести ее.

Он медленно вышел из палатки спиной вперед. А потом повернулся и побежал.

Галавайн шумно перевел дух.

— Он едва не убил меня.

— Что ты сделал? — резко спросила Ганда.

Она откинула тонкую занавеску и подошла к игровому столу. Пришлось забраться на пустой стул Олловейна, чтобы оглядеть игровое поле. Похоже, мастер меча проиграл сражение.

Хранитель знания поднял со стола фигурку, разбитую на две части. Большую белую собаку.

— Я хотел побить его волшебницу, — пояснил он. — С помощью призрачного пса. И тут его охватило безумие. Я хотел сократить игру, как ты мне советовала, Ганда. Я заметил, что он ведет себя странно, когда речь заходит об этой фигуре. Он поставил своего полководца рядом с волшебницей, чтобы защитить ее. А было бы разумнее оставить его с войсками.

— Волшебницу, то есть Линдвин, убила собака?

Галавайн покачал головой.

— Не думаю…

— Что это значит?

— Он не захотел говорить об этом, когда я расспрашивал его позавчера. Пробормотал что-то о потерянном лице… Похоже, волшебница погибла уже после окончания боев.

Ганда поглядела на широкие следы на песке. Они вели на гребень большой дюны. Если смотреть от палатки, казалось, что дюна достает самого неба, которое, впрочем, представляло собой не что иное, как иллюзию.

— Я пойду за ним, — печально произнесла лутинка.

 

О видах любви

Уже несколько часов бродила Ганда по лабиринту библиотеки, но нигде не могла отыскать Олловейна. Сначала она отправилась в его комнату. Тщетно. Потом побывала под ярко освещенным крестовым сводом с семью фонтанами, где вода наигрывала негромкую успокаивающую мелодию. Туда эльф удалился предыдущим вечером, чтобы достичь гармонии с самим собой. По крайней мере так он сказал. Но и там его не оказалось. Лутинка бесцельно бродила по читальным залам, длинным коридорам, вдоль стен которых тянулись книжные полки, и маленьким комнаткам, где слегка запыленные кресла приглашали устроиться поудобнее с книгой. Библиотека была настолько пустой, что это давило на маленькую рыжехвостую посетительницу.

Наконец лутинка добралась до двери, через которую в мрачный темный зал почему-то вывалились книги. Старые фолианты с золотым тиснением и переплетами из свиной кожи валялись вперемешку. Некоторые книги были сломаны; пожелтевшие пергаментные страницы застывшим потоком врезались в ущелья книжной горы. Ганда мимоходом прочла некоторые названия на корешках. «О жидком золоте фавнов», «Душа вина», «Сотни заповедей пивоварения», «Красное кальпурнское», «Дегустация вина в Аркадии»…

Какой-то звук заставил кобольдессу вздрогнуть. Высоко над ее головой загорелась лампа. Ганда с трудом разглядела две маленькие фигурки. Незнакомцы возились на галерее высоко над ней со стеной красных корешков.

Лутинка приставила руки ко рту, образовав рупор, запрокинула голову и громко крикнула:

— Вы не видели одетого в белое эльфа?

Неизвестные замерли. Один из них перегнулся через перила. Свет лампы падал на его лицо сбоку. Остроконечные свиные ушки, маленькие глазки и темная жесткая кожа принадлежали кобольду. Он что-то неясно пробормотал.

— Я тебя не слышу!

Кобольд замахал руками и приложил палец к губам.

«Вот дурак», — подумала Ганда. Кому она может помешать своим криком? Сердито огляделась в поисках винтовой лестницы, которая вела бы наверх.

— Стой, где стоишь! — громко прошипел кобольд сверху.

Осторожно, прижимаясь спиной к стене, он пробрался вдоль полок, а его спутник наполнил следующую масляную лампу из бочонка за спиной.

Осторожно, мучительно медленно спускался кобольд по узкой винтовой лестнице. И несмотря на то, что он переставлял ноги с максимальной аккуратностью, лестница вздрагивала от каждого движения и тяжелые полки, к которым она крепилась на длинных деревянных штырях, угрожающе скрипели.

Наконец кобольд оставил позади последнюю ступеньку. Наверху, на галерее, загорелись еще лампы, теплый золотистый свет прогнал тени.

— У тебя что, в лисьем черепе мышиный мозг, лутинка? — яростно зашипел кобольд.

Он был почти на голову ниже Ганды. Его латаные, слишком большие брюки были подвязаны веревкой на бедрах. Поверх белой рубашки, покрытой темными пятнами от чернил, он носил безрукавку, на которой потемневшими серебряными нитками были вышиты странные символы. Неухоженные седые волосы кобольд подвязал красным обручем, что придавало его облику залихватский вид. От пальцев на левой руке остались только покрытые шрамами культи.

Ганда решила не обращать внимания на оскорбление.

— Ты случайно не видел эльфа…

— Да, да, да! — проворчал ее собеседник. — Говори как можно тише, лутинка. Проклятье, ты что, не знаешь, где находишься?

— Эй, поосторожнее, не то…

Кобольд зажал ей пасть обеими руками.

— Тихо! Проклятье!

С одной из полок посыпалась пыль. Высоко над их головами что-то угрожающе затрещало.

Кобольд на галерее замер и обеспокоенно поглядел вниз.

— Ты здесь недавно, верно?

Ганда кивнула.

— Это Башня роз. — Он указал вверх искалеченной рукой. — Полки высотой пятьдесят шагов, наполненные знанием со всего мира. Все, что когда-либо было написано о розах. Стихотворения, естественнонаучные статьи, иллюстрированные тома, книги, полные сжатых лепестков. Даже полки здесь из проклеенного розового дерева. — Кобольд отпустил Ганду и прижал палец к губам. — Сдерживай свой голос! — Он подошел к одной из полок. — Иди сюда и посмотри на это!

Ганда молча повиновалась.

Кобольд провел искалеченным пальцем по одной из запыленных полок. Под пылью стали видны дюжины крохотных дырочек в древесине.

— Полки изъедены, и древесина ломкая, как старый коралловый риф. Здесь все может в любой момент рухнуть. Крикнешь или топнешь ногой, и все. Однако если вести себя осторожно, все это может простоять еще век. — Он смиренно пожал плечами. — Может быть, в Альвенмарке вспомнят о нас и вместо новых книг и неловкой лутинки пришлют пару сотен ремесленников.

Ганда удержалась от надменного ответа.

— А зачем же ты залезаешь на полки, если это так опасно?

Кобольд заложил большие пальцы за проймы безрукавки и попытался бросить на лисьехвостую пренебрежительный взгляд, несмотря на то что она была несколько выше него.

— Потому что это библиотека Искендрии. Тот факт, что мы постепенно разваливаемся, — не повод пренебрегать своими обязанностями. Сегодня вечером хранители знания собираются в Хрустальном зале, чтобы устроить праздник в честь мастера Генгалоса. Он выучил на память свою пятисотую книгу. Он — одинокий светоч знания в это мрачное время. Путь, по которому он пойдет в Хрустальный зал, должен стать улицей света. Так положено по праздникам. Поэтому мы освещаем все залы и переходы, по которым он пойдет. Более того, даже соседние комнаты. Должно быть так, как было здесь когда-то. А теперь, если ты услышала достаточно, я с удовольствием займусь работой. — Он пристально поглядел на Ганду темными глазами. И вдруг нагло улыбнулся. — Ты ведь позвала меня не только для того, чтобы задаваться. Если будешь искать меня, то найдешь вечером в комнате за переплетной, неподалеку от Зала снов. — Кобольд ущипнул лисьеголовую за щеку. — В этой библиотеке никогда нельзя кричать. — Он многозначительно поглядел на ближайшую полку. — Но мне нравятся рисковые женщины.

Губы Ганды шевельнулись. Она пробормотала заклинание, благодаря которому стала пахнуть сандаловым деревом. Большинство мужчин-кобольдов, с которыми она встречалась в своей жизни, с ума сходили от этого запаха.

— Вообще-то я хотела узнать, не проходил ли здесь одетый в белое эльф. — Лутинка осмелилась кокетливо хлопнуть ресницами. — Если бы ты помог мне найти его, это было бы очень по-рыцарски с твоей стороны. А я ценю мужчин-рыцарей.

Огромный кадык ее собеседника дернулся вверх, затем вниз.

— Ах да, эльф. Может быть, такой парень с длинными светлыми волосами, который выглядит немного… немного безумно и разговаривает сам с собой?

— Вполне может быть.

— Ты уверена, что знаешь, как найти переплетную у Зала снов? Или спроси Квальбама Третьего. Я довольно известен, поскольку…

Ганда раздраженно подняла одну бровь и в тот же миг осознала, что начала перенимать дурные привычки Олловейна.

— Я совершенно уверена, что кобольд чести не станет торговаться, если заинтересован в благосклонности дамы.

— Ну ладно! Ладно. — Квальбам поднял руки. — Итак, сам я этого парня не видел. Но там, в Жадеитовом зале, Оринокс говорил о… — Он откашлялся, подождал немного, выжидая, чтобы лутинка хоть жестом выдала свое отношение к эльфу.

— Дальше, — торопила Ганда.

— Да, итак, Оринокс сказал… Это его слова, я только повторяю: тут проходил сумасшедший эльф, который разговаривал сам с собой и побежал прямо в башню пивоварения. Это такая шахта с книгами, похожая на это помещение. Точнее сказать, была такой, потому что полки обвалились и погребли под собой Клеоса. Ты его наверняка уже видела. Это тот минотавр, который все время…

Лутинка резким жестом остановила его.

— Там по-прежнему опасно?

— Опасно? Ты, наверное, шутишь. Опасно — не то слово! Да там если блоха пукнет — уже может сойти лавина. Там лежат тысячи книг и сотни сломанных полок. Никто в здравом уме туда не ходит. Когда Клеоса выкапывали, там было еще три книжных удара, поэтому потребовалось столько времени, чтобы вытащить его.

— И вы просто позволили эльфу пойти туда? Он ведь здесь недавно. Он не знает!

Квальбам оттянул указательным пальцем нижнее веко.

— Эй, сестренка! Какой же кобольд встанет у эльфа на пути? Особенно если остроухий бегает с обнаженным мечом.

— Когда это было?

— Не знаю… — протянул кобольд, задумчиво ковыряясь в носу.

— Кажется, я только что забыла, где находится Зал снов.

Квальбам вынул палец из носа и оценивающе взглянул на свою добычу.

— Ты все равно не придешь.

— То есть ты считаешь, что мне лучше спросить Оринокса?

Кобольд вытер палец о штаны.

— Это было некоторое время назад. — Он бросил взгляд на дверь, где громоздились потоки книжной лавины. — Кстати, я слышал, как там пару раз здорово грохотало. Так что ты лучше…

Это Ганде и нужно было знать. Лутинка решительно пошла к двери. Она вытащит Олловейна оттуда, и если ей удастся эта операция, то самоуверенный эльф выслушает все, что она думает о его высокомерном народце! Она устроит ему такую головомойку, что он забудет, с какой стороны хвататься за меч…

— Оставь это, женщина! Не навлекай на себя беду! — Квальбам схватил ее за плечо и потянул назад. — Не ходи. Если хочешь убиться, лучше сразу перережь себе горло.

— Руки прочь, — прошипела Ганда. — Ты меня не остановишь.

Кобольд выдержал ее яростный взгляд.

— Если тебе уж так нужно найти этого эльфа, то, по крайней мере, иди тем же путем, что и он. Я не хочу даже пытаться понять, что происходит в твоей лисьей головке. И больше не буду тебя задерживать. Идем же. — Он развернулся и вышел из высокой книжной шахты.

На Ганду произвело впечатление то, что не последовало больше ни единого колкого замечания. Квальбам удивил ее. Похоже, она ему действительно понравилась. И лисьехвостая пошла за кобольдом.

Осветитель провел ее по окаймленному книгами коридору, изгибавшемуся по дуге. Все книги здесь были переплетены в темно-зеленую кожу, на корешках красовались названия, тисненные роскошными золотыми буквами. В воздухе витал легкий запах дубильной кислоты.

— Новые тексты, — пробормотал Квальбам, не оборачиваясь к спутнице.

Они достигли зала с давяще низким потолком. Жаровни источали слабый голубоватый дым. Обоих окутал освежающий запах еловых иголок, когда дым мягкими волнами потянулся мимо.

Вдоль полок стояли стопки книг, напоминавшие каменную кладку. Тут и там торчали тяжелые деревянные балки. Опилки приглушали шаги Ганды.

Наконец кобольды добрались до двери, за которой таилась непроницаемая темень.

— Тебе туда, — прошептал Квальбам.

— Это…

— Тихо! — Кобольд умоляюще поднял руки. — Тише, пожалуйста. — Он недоверчиво оглядел ближайшие полки. — Говорят, в эти ряды затесались одержимые книги. Они любят приходить туда, где случилось несчастье.

— Одержимые книги? — Такой чуши Ганде прежде слышать не доводилось.

Может быть, Квальбам просто задается. Хотя… Лутинка принюхалась. В своем истинном облике она гораздо лучше воспринимала запахи. Ее черный чувствительный лисий нос сообщал об окружающей обстановке столько же, сколько и глаза. Ганда знала, что находится на верном пути, потому что Олловейн оставил легкий след. Запах его тела хоть и был несколько более выраженным, чем следы других эльфов, но по-прежнему слишком слабым. Мастера меча выдавал запах оружейной смазки, с помощью которой он ухаживал за своим клинком.

Лутинка чувствовала также костный клей, который использовали переплетчики, пергамент и запах чернильного орешка, из которого получали чернила. Свежеобработанное дерево, пыль и пивные дрожжи были другими опознавательными знаками, которые она унюхала. И кисловатый запах страха. Им пахло не только от Квальбама. Этот запах впитался в кожаные переплеты книг. Здесь, в этом зале с низким потолком, многим доводилось испытывать страх.

Ганда поглядела на потолок. За тонкой пеленой дыма можно было не столько разглядеть его, сколько угадать. Клеосу пришлось бы идти пригнувшись — настолько низким был потолок.

— Существуют довольно подлые книги, — прошептал Квальбам. — Книги, в которые вплели магию, которая в какой-то момент обрела самостоятельность. За многие из них отвечаем мы, кобольды. И я сейчас говорю не о таких безобидных книгах, как тома хроник, которые развлекаются тем, что падают на головы, когда ты проходишь мимо полки, или словари, которые опутывают свои статьи искусной паутиной лжи, постоянно подстраивающейся под знания своих читателей, пока те не перестают различать, где правда, а где ложь. Это все детский лепет… Я говорю о книгах, которые своей бронзовой обшивкой пытаются откусить тебе пальцы, когда ты пытаешься взять их в руки, книги, которые выпивают тебя и превращают в разноцветную иллюстрацию, или, хуже того, книги, которые являются вратами в Ничто, через которые ты падаешь в бездонную пропасть, где тебя ждут мрачные пожиратели душ. — Кобольд снова испуганно огляделся. — И, кроме того, существуют одержимые книги, несущие в себе дух спятившего автора. Сочинители, как правило, писали их собственной кровью. В них содержатся истории без конца и без начала. А когда ты листаешь их, они крадут твои воспоминания в надежде, что ты станешь персонажем романа, который придаст смысл бессодержательному рассказу. Иногда они даже подменяют твои воспоминания, что особенно подло. В этом случае ты помнишь тысячи подробностей о жизни, которой у тебя никогда не было. Гробхэм Плог, лутин, долгое время живший в Тальсине, пользуется весьма скандальной известностью из-за того, что создал более двух дюжин таких одержимых книг и раздал их людям, которых терпеть не мог. Большинство проклятых книг теперь надежно заперты здесь, но некоторые просто не могут спокойно лежать на месте. Даже тяжелые железные цепи и свинцовые сундуки не могут удержать их.

Ганда знала Гробхэма по сотням рассказов и тысячам проклятий. Отчасти именно он был виновен в том, что лутины пользовались дурной славой. Он хотел получить сатисфакцию за все беды, которых натерпелся народ лисьехвостых, но в то же время оставил в наследство своим соплеменникам тяжкую ношу. Если другие дети альвов говорили о лутинах, то обязательно вспоминали Гробхэма и ему подобных. Если где-то поблизости находился лутин, ему приписывали все неприятности, от выкидышей у скота, несчастных случаев в доме и во дворе и до плохой погоды.

Квальбам недоверчиво оглядел маленькую черную книжицу, лежавшую на самом верху стопки.

— Никогда не бери в руки здешние книги, если не уверена в том, что внутри. Если сомневаешься, поищи кого-нибудь из хранителей знания и спроси, можешь ли без опасности для себя прочесть эту книгу. Они распознают одержимые книги. Обычно… Они изменяют форму. Книги, конечно же, не хранители знания. И кажутся совершенно безвредными на вид.

Ганда невольно вспомнила о томе, который держал в своей палатке Галавайн. Может быть, это одна из проклятых книг? Может быть, это ловушка? Может быть, эльф надеется на то, что она ее посмотрит? Есть ли в этом смысл? Галавайн ничего ей не сделал… И для Олловейна хотел как лучше. Лутинка уставилась в темноту по ту сторону дверного проема. И вот куда привели его старания. Что это, несчастный случай? Или Галавайн с самого начала хотел помучить Олловейна? Хотел отомстить за то, что Эмерелль изгнала его народ из Альвенмарка? И чью кожу натянул хранитель знания на свои перчатки? С таким существом лучше держать ухо востро.

Квальбам проворно вскарабкался на полку и вернулся с красивой, разрисованной русалками масляной лампой.

— Это тебе понадобится, Ганда, — прошептал он. А затем проворно начертил в воздухе отвращающий злые силы знак. — Желаю счастья, лутинка. — И вдруг дерзко усмехнулся. — Ты помнишь, меня можно найти в комнате за переплетной, что рядом с Залом снов. Я буду ждать.

Ганда подарила ему мягкую улыбку и приняла лампу. Может быть, она действительно навестит кобольда.

— Не беспокойся обо мне. Ты ведь знаешь, альвы любят смелых и сумасшедших.

— Да, причем настолько, что забирают их к себе особенно быстро.

Улыбка лутинки изменилась, стала смущенной. Ганда не привыкла, чтобы о ней беспокоились.

— Я пойду, — сказал Квальбам, ситуация для него, очевидно, постепенно становилась вес более неприятной. И поспешил прочь.

Ганда смотрела кобольду вслед, пока он не исчез в голубых полосах дыма, поднимавшихся из одиноких жаровен. Лутинка откашлялась. Это просто дурацкий дым, уговаривала себя лисьехвостая. А потом подняла лампу и вошла в темный проем.

У самого входа толстая балка подпирала огромный атлас областей Альвенмарка, в которых занимаются разведением винограда. Ганда глядела в туннель из книг. Тут и там высились опорные балки, некоторые боковые стенки были скреплены Досками. Пол был покрыт слоем пыли, растоптанными червями и порванными страницами. В нос лутинке ударило множество удушливых запахов. Был там слабый запах прокисшего пива, уксусный запах неправильно хранящегося вина… Солома, дерево в сочетании с запахом старого пергамента… Сернистый запах, который источали, наверное, дубленые переплеты, и едва уловимый запах парфюмированной оружейной смазки.

Ганда осторожно пробиралась вперед. Она слышала, как кто-то работал где-то в непрочном потолке над ее головой. Поскрипывая, терлись друг о друга переплеты книг. Сверху сыпалась мелкая пыль. Иногда книжный удар создавал глубокие ниши, где застывали, сцепившись страницами большие атласы и тома. Здесь были настолько низкие коридоры, что существу с нормальным ростом приходилось ползти на животе. Вероятно, это были поисковые туннели, которые проделывали в книжных стенах спасатели Клеоса. Ганда была уверена в том, что Олловейн не заползал в один из этих боковых коридоров. Она просто не могла себе представить ползущего эльфа.

Все интенсивнее становился запах старых книг. Маленькое пламя масляной лампы вздрагивало при каждом движении лутинки. Ганда чувствовала себя словно в склепе. Склепе знаний. Как много усилий потребовалось на то, чтобы записать все эти тайны о вине и пиве… Кто когда-либо прочтет это? И кто из авторов мог представить, что однажды его книга станет смертоносной ловушкой?

Потолок над лисьехвостой задрожал. Высоко над головой она услышала глухой грохот в книжных горах. С треском прогнулась опорная балка прямо перед Гандой. По туннелю из переплетов спланировала стайка книжных листков, похожих на летучих мышей с широко расправленными крыльями. Сердце гулко стучало. Кобольдесса прислонилась к стене и стала ждать, когда утихнет грохот. Она ненавидела эту библиотеку и уже начинала ненавидеть Олловейна. Как он мог так безумно, так неосторожно поступить? Забраться в такое место! Все равно что плюнуть смерти в лицо. Пусть подождет с этим делом, пока они не вернутся в Альвенмарк. Там будет достаточно возможностей распроститься с жизнью. И она к этому не будет иметь ни малейшего отношения.

Недавние события подтвердили истинность всех ее представлений об эльфах. Самые лучшие из них — просто невежи. Мысленно витают в высоких сферах, к которым здравомыслящие кобольды могут подняться только в состоянии полного опьянения. А худшие, такие как Галавайн, пропитаны злобой, кроющейся за блестящим фасадом. Негодяй догадывался, что произойдет с Олловейном, за это Ганда готова была прозакладывать свой хвост. Он наслаждался тем, что мучил мастера меча. Единственное, что удивляло лутинку, так это то, как быстро сломался Олловейн. А теперь, когда Галавайн покончил с Танцующим Клинком, настал ее черед. Лисьемордая содрогнулась. Или он уже начал? Неужели он видел ее насквозь? Знал, что она пойдет сюда за Олловейном? И та загадочная книга, и те зловещие перчатки существовали только потому, что эльф давно уже начал вести с ней свою подлую игру? Но чего он хочет? Просто прогнать их, чтобы они оставили его в покое в Зале света? Или ему этого недостаточно?

Ганда несколько раз глубоко вздохнула. Нужно успокоиться! Она знала, что склонна впадать в панику в тесном замкнутом пространстве, подобном этому. Рука, в которой лутинка держала масляную лампу, задрожала. Лисьеголовая заставила себя идти вперед.

Туннель извивался, словно змея, страдающая коликами. Он постоянно менял направление, то поднимался, то опускался. Наконец узкий коридор закончился. В гнезде из скомканных пергаментных страниц виднелась засохшая темная лужа. Кровь. Должно быть, именно здесь нашли Клеоса.

Ганда выругалась. Вероятно, Олловейн забрался в одну из Щелей, которые отходили от главного коридора.

— Чертов безумец… Будешь мне хвост расчесывать! Негодяй!

Над головой послышался глухой рокот, будто гора книг вторила ее проклятиям.

У лутинки было такое чувство, что на грудь ей опустился огромный кулак. С трудом переводя дух, она пыталась набрать ртом воздух. «Нужно побороть свой страх», — думала она, но ноги придерживались иного мнения. Они побежали.

В слепой поспешности Ганда неслась по туннелю. Ударялась головой о книги, выступавшие из бумажных стен, то и дело спотыкалась и наконец растянулась во весь рост. Масляная лампа выскользнула из рук. Бледно-золотистое масло выплеснулось и растеклось. Пламя на фитиле жадно лизнуло его.

Словно мышь, зачарованная взглядом змеи, Ганда наблюдала за тем, как набирало силу бедствие. Лужу охватил огонь. Костяного цвета пергамент захрустел и съежился, пожелтел, потом стал коричневым и наконец черным. Огонь охватил следующий лист. Слабый запах серы ударил в нос Ганде. Так пахло и в Зале света. Галавайн объяснял, что к некоторым чернилам примешивали серу.

Лутинка смутно припомнила, что в одном из разговоров доверительно рассказывала эльфу о том, как она боится узкого пространства и как рада тому, что может работать в Зале света, а не в одном из неуютных библиотечных залов без окон. Галавайн планировал, чтобы она пришла сюда! Не случайно Олловейн бежал именно в эту сторону. Наверняка хранитель знания нашептал эльфу какие-то небылицы о проклятой книжной башне.

Пламя перед лутинкой росло. Потрескивая, пожирало следующие листы.

Ганда в ярости сжала кулаки. Нет, она не умрет вот так! Сгореть на костре из книг о пиве и вине! Лисьехвостая подняла лампу и поставила ее в нишу, тщательно следя за тем, чтобы огонь не подобрался ни к одной из окружавших книг. Затем потянула на себя атлас, выступавший из стены фолиантов, и швырнула тяжелую, переплетенную кожей книгу в пламя. Огонь потух под удушающим весом «Лика Головы Альва, Топологии загадочной горы».

Ганда подождала, досчитала про себя до ста. Потом снова подняла атлас. Кроме венчика из оранжевых угольев, не осталось ничего. Она нерешительно затоптала умирающий огонь. Если останется одна-единственная искра, этого может оказаться достаточно для того, чтобы разжечь новый пожар.

Узкий туннель наполнился едким дымом. Лутинку снова охватил страх. Она представила себе, как могучее пламя пожирает библиотеку только потому, что она проглядела одну-единственную искру. Лисьемордая яростно плясала на пепле пергаментных страниц. Может быть, стоит поднять юбку и пописать на большое пятно от огня? Кобольдесса знала, что даже в этом случае не будет уверена, что затушила все полностью.

Ганда закрыла глаза, она боролась со своими страхами. Когда лутинка смогла более или менее ровно дышать, то открыла сознание и стала искать ауру огня. Она была жива. Отчаянно боролась за существование. Кобольдесса почувствовала, как затухают одинокие угольки, но почувствовала и то, как в других местах тление проникает глубже.

Ганда негромко прошептала слово силы. Осторожно позволила слогам соскользнуть с языка. Давным-давно ее учитель, мастер Громьян, настойчиво предупреждал о том, чтобы не вплетать в заклинания свои чувства. Магия становилась намного сильнее, но делалась дикой и необузданной, такой же как сами чувства. Чаще всего лутинка следовала этому совету. Но сейчас ее страх был слишком велик… страх перед давящей узостью туннеля среди книг и перед тем, что может случиться, если она не потушит огонь полностью.

Тут же стало холоднее. Воздух затрещал. Как и всему живому, огню для дыхания нужен был воздух. Ганда подумала о кулаке, давившем ей на грудь, о чувстве, почти захлестнувшем ее в конце туннеля. Она передала страх дальше, позволила ему вытечь из заклинания. А потом задержала дыхание.

Лутинка почувствовала, как последние искры отчаянно борются за существование. Кожаные переплеты книг вокруг затрещали.

Лисьехвостая была оглушена. Внутренним взором она видела последнюю искру. Она все быстрее и быстрее кружилась вокруг лутинки. А потом ее поглотила темнота. Ганда замерла. Принялась искать. Но больше ничего не было. Она победила огонь. И страх ее ушел тоже.

Лисьемордая глубоко вздохнула. Воздух был ледяным. А еще к испарениям древних книг примешивался легкий запах оружейной смазки.

Ганда открыла глаза. Посмотрела на большое пятно от огня у себя под ногами. Неприятно! Быстро собрала несколько отдельных листков и разбросала их поверх черного позорного пятна. Страх оставил ее. Гора книг над ней тоже была спокойна.

Лутинка позволила запаху оружейной смазки вести себя. Она не потерпит, чтобы паника еще раз ослепила ее. Нашла узкую щель между покосившимися стопками. Для Ганды осталось загадкой, каким образом протиснулся туда эльф. Тщательно следя за тем, чтобы не сдвинуть ни одну из книг, она проскользнула внутрь. Олловейн находился на расстоянии не более двух шагов.

В хаосе обрушившихся книг образовалась небольшая пещера. Словно сталактиты в гроте, свисали с потолка разорванные полоски пергамента. Масляная лампа лутинки залила прибежище Олловейна золотым светом. Его меч стоял, прислоненный к стопке книг. Остроухий что-то сжимал обеими руками, прижимал к груди. Над большим пальцем поднималась голова фигурки черной волшебницы из игры в фальрах.

Мастер меча смотрел в направлении щели, из которой вышла Ганда, но лутинка знала, что он не видит ее. Его глаза были пусты. По щекам бежали слезы. Эльф сидел абсолютно тихо. Ни единого всхлипа не сорвалось с его губ. Ни единый вздох не приподнял грудь. Он плакал молча. Ганде ни разу в жизни не доводилось наблюдать такое.

У лисьеголовой подступил к горлу комок. Даже в горе мастер меча выглядел идеально. Он сидел между книгами в позе портного, с ровной спиной. Волосы немного растрепались, глаза слегка покраснели. Лицо эльфа было бледно, как зимний туман, поднимающийся из черного болота. Оно не имело возраста и было прекрасным. Точно вытесанное из мрамора, такое же неподвижное. Окаменевшее. Не считая слез.

Ганда не знала, что и сказать. Какие слова смогут добраться до разума Олловейна, который спрятался так далеко за каменную маску? Лутинка догадывалась, что он придет в себя, если она коснется черной волшебницы. Но не рискнула. Она боялась того, что он может учинить, чтобы защитить фигурку.

Ганда осторожно протянула руку к мечу Олловейна. Ничего.

Лутинка подняла оружие, не спуская глаз с мастера меча. Никакой реакции. Он позволил разоружить себя, не оказав сопротивления. Белый рыцарь Шалин Фалаха, самый известный воин Альвенмарка перестал сражаться. Ганда отбросила меч в коридор. И несмотря на то, что теперь она чувствовала себя несколько увереннее, лутинка по-прежнему не осмеливалась взять фигурку для игры в фальрах.

— Мы здесь по поручению королевы, Олловейн. Ты помнишь? Ты поклялся в верности Эмерелль. Ты не можешь бросить ее в беде.

Эльф не шевелился. Он был глупым наглым негодяем, но сейчас его вид трогал лутинку до глубины души. Она не думала, что остроухие способны на столь сильные чувства. Они всегда производили впечатление сдержанных существ. Таких влюбленных в свой разум и свои мастерские качества…

— Ты помнишь цветочных фей у большого пруда неподалеку от Эльфийского Света? — Ганда замолчала, вспомнила, что эльфы не дали имени этому роскошному замку. Если она будет использовать название, данное народами кобольдов зачарованному дворцу Эмерелль, Олловейн не поймет, о чем она говорит. — Вспомни королевские апартаменты. Там есть чистое озеро. На его берегах живут цветочные феи. Что-то темное пришло туда в ту ночь, когда вы с Эмерелль прогнали троллей. Что-то, что крадет искры жизни и может вероломно убивать. Это тени, которые не может победить ни один меч, Олловейн. Поэтому мы здесь. Мы должны найти способ прогнать тени из Альвенмарка. Вспомни! Ты ведь Белый рыцарь! Мастер меча. Справедливый. Наверное, всем народам Альвенмарка известно твое имя. Они надеются на тебя. Они надеются на твое несгибаемое мужество. Не бросай их в беде, Олловейн.

Ничего. Все равно что со скалой разговаривать. Как можно столько плакать? И так тихо… Это просто жутко. Когда же закончатся его слезы? Или можно плакать так, пока не умрешь, если душа теряется в пустыне?

Ганда снова поглядела на черную волшебницу. Осторожно протянула руку к фигурке, пальцы едва не коснулись ее. Лутинка судорожно сглотнула. Внутренний голос предупреждал ее. Перед ней уже не страж Шалин Фалаха, несгибаемый и безупречный. Никто не мог знать, что он выкинет в своем безумии.

Ганда отклонилась. Нервно облизнула мордочку. Нужно подойти ближе, если она хочет достучаться до него. Лутинка вспомнила имя, которое Олловейн называл вчера.

— Ее звали Линдвин, да?

Губы эльфа слегка задрожали.

— Расскажи мне о ней. Она, должно быть, была совершенно особенной женщиной, если даже сейчас ее чары владеют тобой.

Мастер меча кивнул.

— Да, слова подобраны хорошо. — Он говорил бесцветным голосом. — Она меня очаровала. Она была волшебницей. Я думал, что это ее магия. Но я ошибся. Я так сильно ошибся в ней…

— Что ты имеешь в виду? — Взгляд Олловейна снова стал неподвижным. Ганда выругалась. Она вот-вот может потерять его снова. Нужно спровоцировать его! — Она обманула тебя? Расскажи мне! Что сделала с тобой эта шлюха?

Танцующий Клинок заморгал. Потом посмотрел на лутинку, и взгляд его был подобен льду.

— Если ты еще раз отзовешься о ней подобным образом, я тебя убью.

Он говорил еле слышно. Его голос звучал глухо, в нем не было чувств. И тем не менее Ганда ни на миг не усомнилась в том, что эльф мгновенно воплотит свою угрозу, если она допустит малейшую ошибку. И ему не нужен меч, чтобы убить ее.

— Извини, — негромко пробормотала лисьехвостая. — Я ошиблась. Расскажи мне, какой была Линдвин.

Внезапно на губах Олловейна заиграла улыбка. Он снова кивнул.

— Да, ошибиться в ней было легко. Так случилось и со мной. Она была внучкой Шахондина, князя Аркадии, и я долгое время думал, что она — его инструмент. Он хотел получить трон Эмерелль и камень альвов. И Линдвин взяла его себе, камень альвов, принадлежавший королеве. Ее было не понять. — Слезы мастера меча высохли. Он болезненно сглотнул. — До последнего мига.

Дрожащим голосом рассказывал Олловейн о волшебнице. Как она вонзила ему в горло кинжал и таким образом спасла от смерти от удушения. Как взяла камень альвов и воспользовалась его силой, чтобы позволить тяжелораненой Эмерелль добраться до мира людей. Мастер меча поведал о путешествии в Филанган и о том, как Линдвин соблазнила его, только для того, чтобы снова исчезнуть самым загадочным образом. И только когда крепость Филанган вот-вот должна была погибнуть, он отыскал возлюбленную и обнаружил, что та вместе с другими эльфами из народа нормирга страшной ценой держала в узде подземный огонь.

Олловейн запнулся. Он закрыл глаза, борясь с собой. По щеке его бежала одна-единственная слеза.

— Мне напророчили, что я должен опасаться огня и что однажды умру в огне. Так… — Он пристально поглядел на Ганду. Покачал головой. — Нет, остальное тебе знать не нужно. Но вот уже несколько дней я задаюсь вопросом: знала ли Линдвин о моей судьбе? Меня мучит мысль, что из-за меня она подвергалась смертельной опасности. Наше путешествие на корабле дало мне много времени на размышления. Времени, которого у меня не было со времен гибели Линдвин. — Мастер меча растерянно улыбнулся. — Может быть, она сделала это только ради того, чтобы спасти Филанган. Поначалу все мы думали, что троллям никогда не взять горную крепость…

Олловейн рассказал о том, как он спас Линдвин и бежал с ней из гибнущей крепости. При этом он был тяжело ранен и потерял сознание, а придя в себя, обнаружил, что находился один на заснеженной равнине. Только следы выдавали то, что могло случиться. Очевидно, Линдвин обнаружил патруль троллей. И она пошла навстречу врагам, чтобы они не нашли Олловейна, почти невидимого на снегу в своем белом плаще. За свое мужество она поплатилась жизнью. Запинаясь, мастер меча сумел поведать о том, что сделали с волшебницей и как она противилась смерти, пока они не встретились в последний раз.

Олловейн поднес к губам фигурку для игры в фальрах и поцеловал ее.

— Слишком много времени на размышления… Не смейся, Ганда, но игра в фальрах превратила меня в безумца.

— Это я видела, — иронически ответила она.

— Ты не все видела. Просто жутко, насколько точно ход игры повторял события сражения. С учетом всех возможных комбинаций костей этого не могло быть. Нельзя управлять игрой в фальрах. Только не таким образом. — Мастер меча рассмеялся. — В какой-то момент я начал думать, что смогу изменить прошлое, если сумею повернуть игру в новое русло, и если черную волшебницу не победят в конце битвы за Филанган, то Линдвин будет жива.

Ганда попыталась не подать виду, насколько она шокирована. Он действительно сошел с ума!

Олловейн спрятал фигурку для игры в фальрах за пояс. И вдруг нахмурился.

— Где мой меч?

— Что ты задумал?

— Я поклялся Линдвин спасти королеву. Игра еще не окончена.

Ганда вздохнула. Этого просто не может быть! Пожалуй, на мастера меча лучше не рассчитывать.

— Хочешь вернуться к Галавайну?

— И к нему тоже. — С кошачьей ловкостью эльф поднялся и прошел мимо лутинки, прежде чем та успела возразить.

— Ганда?

Лисьеголовая не ожидала, что Олловейн подождет ее.

— Да?

— Ты когда-нибудь видела, как эльфы ходят по снегу?

— Что?

— Ты знаешь, что в этом особенного?

«С безумцами и эльфами все равно что с детьми малыми», — молча напомнила себе Ганда. Не терять терпение!

— Нет, понятия не имею.

— Они не оставляют следов.

Мастер меча подхватил лутинку под руки, взял масляную лампу и понес по туннелю. Ни один лист пергамента не зашуршал под его шагами, беспокойная гора книг молчала, словно забыв о незваных гостях.

В несколько мгновений они оказались в зале с низким потолком, который теперь, после вылазки в книжный склеп, казался Ганде просторным и приветливым. Олловейн осторожно поставил лисьехвостую на пол. Затем наклонился и поцеловал ее в лоб.

Абсолютно ошарашенная, чтобы что-то говорить, та просто смотрела на мастера меча.

— Спасибо, Ганда. Я заблудился бы и не нашел бы обратной дороги.

Лутинка смущенно откашлялась. Она ни в коем случае не утратила обычной бойкости, но поведение Олловейна лишило ее дара речи. Ганда не могла подобрать слов, которые не прозвучали бы чересчур напыщенно или глупо.

— Кого ты ищешь? — наконец спросила она.

— Того, о ком упоминал Хирон и кто, вероятно, сможет сказать мне, почему Галавайн столь хорошо осведомлен о Филангане, что можно подумать, что он был там. — И с этими словами остроухий двинулся прочь.

Ганда выругалась. Каждый раз, когда она была уже готова признать, что эльф ей нравится, он выкидывал что-то подобное! Неужели так трудно сказать, кого он ищет?

 

Золотая клетка

(…) Я назвал тропы альвов сетью, но в то же время они представляют собой клетку. Клетку, настолько просторную, что если бы ты скакал мимо нее на самой быстрой из лошадей целое столетие, то не только не попал бы в нужную тебе точку, но и не добрался бы до одного из ее углов. (…)

Не знаю, по какую сторону прутьев нахожусь я. Заперт ли я внутри или снаружи? Знаю только, что защищен, потому что именно для этого альвы создали клетку. Ее прутья — это золотые тропы, ведущие сквозь Ничто. Они удерживают ингиз, те тени, которые от них остались, то, что не смогли убить даже альвы. Или они не хотели этого? Подобно плененным хищным кошкам бродят ингиз вдоль прутьев решетки. Если одного из прутьев не станет, они смогут вернуться. Возможно, на то, чтобы заметить такую брешь, потребуется столетие, а то и больше.

Их считают алчными и себялюбивыми. Они жаждут искр жизни. Позовет ли ингиз, заметивший брешь, своих братьев и сестер? Большинство, пожалуй, не станет этого делать. Они выйдут наружу сами, они пойдут на охоту. Однако ингиз подобны хлопьям пепла на золотом щите. Недостаток, не более. Но если придет тот, кто не похож на остальных, Альвенмарк погибнет в буре пепла. Поэтому берегите клетку, даже если не знаете, с какой стороны находитесь. Ибо если вы ее откроете, то перевернете песочные часы, отмеряющие время до нашей всеобщей погибели. (…)

Цитируется по книге «Пути альвов»,

написанной Мелиандером, князем Аркадии

 

Всего лишь след на пергаменте

Олловейн наблюдал за худощавым кобольдом уже довольно долго. Тот сидел, низко склонившись над списком, жевал кончик гусиного пера и время от времени принимался ворчать. Возможно, ворчание доносилось из живота. Несмотря на то что мастер меча стоял непосредственно перед пюпитром, кобольд делал вид, что совершенно не видит гостя. Негромкое покашливание писарь тоже тщательно игнорировал.

— Ты Марван? — спросил эльф громче, чем того требовала вежливость.

Наконец кобольд поднял голову. Лицо у него было перекошено. Щеки, напоминавшие пустые мешки, висели справа и слева от острого подбородка. На покрытом морщинами лбу красовалось размазанное чернильное пятно. Редкие, поблескивающие жиром волосы длинными прядями покрывали начинающую лысеть голову. От писаря исходил кисловатый запах слишком давно носимой одежды и дешевых чернил.

— Мое имя написано снаружи, рядом с дверью, — проворчал кобольд и снова склонился над списком.

— Там написано «Марван»!

— А я разве сказал что-то иное?

Олловейн удержался от ответа, вертевшегося на языке.

— Мастер Рейлиф отвечает за вновь прибывших и их физическое благосостояние…

— Этого можешь мне не рассказывать, — засопел писарь. — Что ты хочешь?

— Список всех посетителей библиотеки за последние три луны. Рейлиф говорит, что ты ведешь такой список.

Марван закатил глаза и испустил отчаянный вздох.

— Иди к Клеосу. Он может сказать тебе, кто пришел.

— Я знаю Клеоса. — Мастер меча начинал терять терпение. — Но с удовольствием вернусь к Рейлифу, чтобы рассказать ему, что ты отказываешься сотрудничать с посланником королевы Эмерелль.

— Эмерелль здесь ничего не решает! Намерен угрожать мне, да? Ты этого хочешь? Думаешь, тебе это поможет? — Писарь так возмутился, что одна из жирных прядей сползла на лоб. — Ты что, не видишь, что у меня работы по самые уши? Всегда нужно запасаться некоторым количеством терпения.

А между тем Олловейн видел, что за последние полчаса Марван вычеркнул два имени из своего списка. За все это время никто больше не приходил в комнату писаря, и теперь эльф понимал почему.

— Посмотри на это с другой стороны, высокочтимый писаришка. Если ты поможешь мне, я скоро снова исчезну и тебе никто не будет мешать.

Марван провел рукой, в которой сжимал гусиное перо, по лбу, оставив на нем еще одно чернильное пятно. Затем подчеркнуто медленно отложил перо, извлек большую черную книгу, открыл ее, положил на стол перед эльфом и бросил презрительный взгляд на меч гостя.

— Вот! Тебе нужен кто-нибудь, кто будет читать тебе вслух, а, воин?

— Спасибо, я справлюсь, — ледяным тоном ответил Олловейн.

И, едва бросив взгляд в книгу, пожалел о своих словах. Значки были ему хорошо знакомы, да и имена, написанные аккуратно друг под другом, тоже были вполне читабельны. Но Рядом с каждым именем была мешанина из букв и чисел, понять которую непосвященному было крайне тяжело.

Несмотря на это, Олловейн решил не подавать виду. Его имя и имя Ганды были последними в списке. На странице были еще десять других имен. Единственное из них, показавшееся эльфу знакомым, было записано непосредственно перед его именем. Должно быть, это и был тот посетитель, о котором говорил Хирон. Лабакс. Мастер меча помнил кобольда из Филангана.

Палец эльфа скользнул по строке рядом с именем. Лабакс Приб. С-л, б. маг. ум., коб., важ. II, ХЗ IX, раб. кл. XXV, Бпв, Квб III.

Имя было ясно. А «коб.» означало, вероятно, кобольд. Но остальное… У Олловейна не оставалось иного выхода, кроме как спросить Марвана.

— А я думал, ты умеешь читать, — ответил кобольд, не поднимая взгляда. — Значит, ты мало того, что воин, так еще и лжец. В последнее время впускают в библиотеку всякий сброд…

— Ты понимаешь, что большинство воинов — убийцы? — очень спокойно спросил Олловейн.

Марван поднял голову. Было совершенно очевидно, что он пытается оценить степень опасности.

— Я писарь библиотеки Искендрии. Я неприкосновенен.

— А что ты там только что бормотал? Что в последнее время в библиотеку впускают всякий сброд? С чего ты взял, что мне есть дело до того, что ты неприкосновенен?

Кобольд слегка побледнел. Он по-прежнему пытался найти на лице Олловейна признаки, указавшие бы на то, что эльф шутит.

Воин выдержал взгляд кобольда.

— Чем я могу тебе служить? — наконец тихо-тихо поинтересовался Марван.

Мастер меча указал на строку за именем Лабакса.

— Что это значит?

Кобольд повернул книгу к себе.

— Да, действительно, это понять нелегко. Бухгалтерские иероглифы. — Он поднял голову, надеясь поймать улыбку, но лицо Олловейна оставалось каменным. — Итак, в переводе это означает следующее: Лабакс, Прибытие через Сем-Ла, магического дара нет, кобольд, важность II, хранитель знания IX, работник класса XXV, Башня пивоварения, Квальбам III. Сем-ла открыла ему врата на звезде альвов, поскольку Лабакс, очевидно, не обладает даром в вопросах магии. Посетителем он был не очень важным. Число указывает на то, какое количество новых знаний гость может предложить нашей библиотеке. Чем больше число, тем лучше. Его можно сопоставить примерно с количеством часов, которое тратит на расспросы хранитель знания.

Олловейн попытался разобрать, что написано в его строке. СХ. Сто десять часов! Да они все здесь с ума посходили!

— Хранитель знания IX указывает, под чье ведение подпадает Лабакс, — продолжал писарь.

— И IX означает Галавайна.

Марван удивленно поднял взгляд.

— Верно. Лабакса послали к Галавайну. Это необычно, потому что эльф занимается только… — Кобольд нервно закашлялся. Вероятно, ему было указано хранить молчание насчет задач Галавайна. — Он занимается исключительно особенными отчетами. Должно быть, Лабакс действительно знал что-то очень интересное, иначе его не послали бы к Галавайну. Но рассказывал он, вероятно, немного, поскольку два часа — это очень мало времени для разговора.

— Да что ты говоришь? — Олловейн сохранял угрожающий тон, несмотря на то что гнев его давным-давно улетучился.

— Работник класса XXV — это самый низший класс рабочих в библиотеке. Ранг зависит от того, насколько важны задачи, которые может выполнять существо. У всех хранителей знания Ранг I. Писарь вроде меня обладает рангом IX, что довольно важно. Кажется, ты говорил, что знаешь Клеоса? — Марван на миг поднял голову. — У него ранг XXV.

— И каждый посетитель библиотеки получает такой ранг? — Мастер меча был поражен хладнокровной системой, по которой посетителей сортировали по значимости.

— Нет. Распределение по классам работников делается только для тех посетителей, которые хотят остаться. Но, как видишь, Лабакс — не великое приобретение для нас. Либо он оказался слишком глуп, либо по другой причине не способен выполнять важные поручения. К примеру, ранг XX имеют осветители библиотеки. Тому, у кого ранг ниже, не доверяют обращение с огнем, поскольку он представляет опасность для библиотеки.

Олловейн попытался собраться с мыслями. Он имел весьма смутное представление о том, что здесь происходит. Почему Галавайн так много знал о сражениях за Филанган, теперь ясно. Но почему эльф не захотел говорить о Лабаксе? Разве не было бы логично, если бы они беседовали втроем? Олловейн даже спрашивал хранителя знания о предыдущем посетителе, но Галавайн лишь презрительно усмехнулся и сказал, что им был болтливый кобольд. Но совсем никчемным Лабакс не был, иначе его не послали бы именно к Галавайну. Интересно, что мог рассказать о Филангане Лабакс? Что делало его столь особенным?

Олловейн помнил кобольда. Тот был в числе арбалетчиков. Его товарищи были убиты загадочным убийцей, пришедшим в эльфийскую крепость. Лабакс был единственным, кто выжил. Кобольд отчаянно искал ответ на вопрос, почему избежал смерти, а товарищи погибли. Может быть, именно по этой причине он и пришел сюда. Ведь считается, что в библиотеке Искендрии можно найти ответы на все вопросы.

— Здесь написано, что этот кобольд относится к Башне пивоварения, — старательно продолжал Марван. — Там его назначили на работу. Ты должен знать, что в Башне пивоварения был книжный удар. Вероятно, задачей Лабакса было собирать книги. Другой кобольд, Квальбам III, указал ему эту работу. Квальбам — всего лишь осветитель. А еще изрядный хвастун. Рассказывает каждому, кто и слушать не хочет, как он хорош с женщинами.

— Ты не знаешь, Лабакс не покидал библиотеку?

Писарь поскреб затылок, еще больше растрепав свои тщательно уложенные пряди.

— Ну, я его не выписывал. К сожалению, не все приходят, чтобы сказать о том, что покидают нас. Но поскольку Лабакс не обладает магическим даром, открыть врата на звезде альвов он не может. Значит, без посторонней помощи отсюда не выберется, а если бы он кого-то об этом просил, я бы знал. Такие вещи я узнаю всегда, — с гордостью объявил Марван. — В своем скромном роде я тоже хранитель знания.

— Значит, я смогу найти Лабакса в Башне пивоварения.

— Если он не лентяй, увиливающий от работы, то должен быть там. Но с XXV никогда не знаешь наверняка, — презрительно произнес писарь. — Они слишком глупы, чтобы делать свое дело хорошо.

Олловейн указал на список имен.

— Это действительно все посетители последних лун?

— Более того, это все посетители за последние полгода. Как видишь, жизнь не бьет ключом.

— А можно попасть в библиотеку незамеченным?

Марван казался возмущенным.

— Даже представить себе не могу. Хранители знания заметили бы. Если кто-то смывается, тут ничего не поделаешь. Но если у нас гости, мы это… замечаем.

Мастер меча покинул комнату, не попрощавшись с писарем. Воспоминания о том, что рассказала Ганда, взволновали эльфа До глубины души. О девантарах говорили, что они умеют принимать вид своих жертв. Но искусство изменения облика считалось одним из запретных видов магии — тем самым, которым занимались при дворе княгини Алатайи. От этой эльфийки Олловейн вполне готов был ожидать, что она очень сильно заинтересуется существом-убийцей, явившимся в Филанган. Может быть, она послала кого-то из слуг на поиски?

Маг, способный менять облик, наверняка сначала проведет некоторое время со своей жертвой. В конце концов, он должен сродниться с ее жизнью и привычками. Вероятно, после этого он убьет жертву — лишь ради того, чтобы одну и ту же личность не видели в одно и то же время в разных местах. Так легче замести следы. Тех, кого маг убьет, не хватятся, поскольку он заменит их. Так что если кобольд Лабакс — на самом деле кто-то другой, то любой здесь в опасности — этот осветитель, Квальбам III, да и Галавайн тоже.

Мастер меча подозревал, что не найдет Лабакса. Но прежде чем идти к Галавайну, он хотел быть в этом совершенно уверенным.

 

Неожиданный визит

Луна стояла высоко в небе. В комнате герцога стало прохладно. Тяжелые деревянные ставни были приоткрыты. Распорки не позволяли им хлопать на ветру.

Маленькой и бледной была аура человеческой луны. Ей не хватало силы ее близнеца в Альвенмарке. Все было слабее в мире людей: магия, свет и существа, живущие здесь. Иногда Сканга представляла себе, что альвы тренировались, создавая это место. Научились на ошибках, а потом построили Альвенмарк.

Старая шаманка сидела, откинувшись, в высоком деревянном кресле у стены напротив огромного ложа. И невольно усмехалась. Оргрим поистине наслаждался тем, что мог спать с женщинами. Женщин было намного меньше, чем воинов, и женщины сами выбирали, на чье ложе взойдут. Многие воины старели и умирали, ни разу не пережив волшебства единения. Герцог, впрочем, мог выбирать! Еще бы! Он был таким известным воином. Забраться в его постель было честью, которой с радостью пользовались, поскольку он вдобавок был молод и хорош собой. По крайней мере так рассказывали Сканге… С уверенностью она могла сказать лишь то, что у него была хорошая аура. Сильная! Совсем недавно Оргрим был всего лишь вожаком стаи. Герцог пожил в нужде, теперь наслаждается изобилием.

Старая троллиха хорошо знала Оргрима. Она знала, что он сибарит. Много жизней наблюдала она за ним. Женщины всегда любили его.

Ее руки нащупали на столе раскрытую книгу. Отследить послание чернильных троп стоило слепой шаманке огромных усилий. Без волшебной силы камня альвов она бы и не сумела…

Оргрим нашел доходчивые слова. Слова, тронувшие даже Скангу, хотя она была уже так стара, что казалось, будто сердце ее покоится под грудью подобно камню. Неуязвимое. Холодное.

Она негромко повторила первые стихи.

«Это он делал и раньше», — подумала Сканга. Существовала лишь горстка троллей, умевших читать и писать, и среди этих немногих Оргрим был единственным, кто чувствовал себя поэтом. Так было и тогда, когда плоть, в которую облачалась его душа, еще звалась Долгримом.

Шаманка чувствовала нарушение в узоре каменных плит на полу. Но от того, кто искал бы ее только глазами, она оставалась хорошо сокрыта, потайная дверь, через которую вошел этот надоедливый эльфеныш, поклявшийся герцогу в вечной вражде. Когда-то Долгрим убил в бою женщину эльфа Фародина. Сканга хрюкнула. Поле битвы — не место для женщин, если только они не волшебницы и не шаманки. Глупых баб со щитами она могла только презирать. Но чего ждать от народа, у которого даже королева считает себя воительницей?!

Сканга раздраженно сплюнула. При мысли о минувшем в ней вскипела желчь.

— Будь ты проклят, Фародин! Пусть у тебя навечно отнимут твою женщину! Пусть никогда больше не откроются перед тобой ее врата, пусть твое семя сгниет в тебе!

Вечная вражда душе! Мало этому подлому убийце убить Долгрима. Нет, каждый раз, когда душа герцога рождалась вновь, охота начиналась. Этот эльф приходил снова и снова. Должно быть, он родился в рубашке. Ему удалось убить родившегося вновь Долгрима среди его же воинов. Последний раз он убил герцога в этой комнате. Заколол в постели. Это было более тридцати лет тому назад. В скалах и толстых стенах Нахтцинны существовала целая сеть потайных ходов. Ее заложили кобольды, когда строили тролльскую крепость, и ничего не сказали об этом своим хозяевам. Каким-то образом эльфу удалось проникнуть в переходы, и его нож снова нашел путь к плоти возродившегося Долгрима. Если бы он хотя бы использовал для убийств честный меч! Это славное оружие. Но нет, обязательно должен был быть нож. Как будто остроухий — мясник какой-то. Сканга хорошо помнила, как нашли мертвого герцога. У него было перерезано горло. Его забили, будто какую-то скотину.

Троллиха прислушалась. Нет, звук доносился из коридора перед комнатой. Приближался звук тяжелых шагов. Сканга поспешно провела рукой по ветхой, штопаной одежде и улыбнулась. Не важно, как она выглядит. Или… Небольшое развлечение? Почему бы и нет? Она не всегда была старой и уродливой. Когда-то у нее были очень красивые глаза. Неотразимые. Поэтому Мате Нат, ее учительнице, доставило радость лишить ее зрения.

Сканга окружила себя запахом мускуса и амбры. Старая кожа натянулась, согнутое тело выпрямилось. Для того чтобы придать воспоминанию образ, потребовалось много сил. Шаманка сжульничала, добавила немного больше плоти на бедра, чем там когда-либо было, сделала себя немного выше, придала коже более глубокий серый цвет. Голос лишила старческой грубости, прибавила хриплый, чувственный оттенок. Дополнила недостающие зубы.

Камень альвов, который троллиха прятала среди других амулетов на груди, потеплел. Для того чтобы изменить так много и так быстро, требовались силы, даже если это была иллюзия, а не настоящее превращение.

Тяжелые двери, открываясь, царапнули пол. Стул Сканги стоял высокой спинкой к двери. Шаманка прислушалась. Что-то упало на пол. Наверное, деталь одежды. Оргрим вздохнул, словно потягиваясь. Потом опустился на свое ложе и резко выпрямился, обнаружив ее.

На миг ярко-голубой цвет затопил остальные цвета его ауры. Потом тролль снова овладел собой.

— Кто ты, красавица… — Замер и негромко рассмеялся. — Сканга! Как я рад тебя видеть!

Шаманка раздраженно нахмурилась.

— Как ты меня узнал?

— Твое платье и амулеты. Они выдали. Ты когда-то так выглядела? Это… настоящее?

Старуха щелкнула пальцами, и иллюзия исчезла. Согбенное тело обмякло.

— Всего лишь наваждение для живых глаз. — Она рассмеялась лающим смехом. — Мое платье, м-да… Юная девушка, желающая вскружить герцогу голову, конечно, не предстала бы перед ним в таких лохмотьях. Наверное, это было слишком давно. — Шаманка одарила Оргрима беззубой улыбкой. — Я принесла тебе подарок получше красивого тела. Этого добра у тебя достаточно в Нахтцинне. А я предлагаю тебе единственное в своем роде. Господство над своим народом.

Она рассказала о смерти Бранбарта, конечно, не истинную правду, а ту, в которую верили теперь все. Похоже, новость еще не докатилась до Нахтцинны. Даже шаманы и шаманки ее народа не отваживались ступать на тропы света с тех пор, как произошло страшное несчастье. И тролли, решившие остаться в мире людей, оказались отрезаны от новостей из Альвенмарка.

По многоцветной ауре Оргрима потекли грязно-бурые сомнения. «Как почти никто другой в нашем народе, он умеет владеть собой и скрывать перед мной свои чувства», — раздраженно подумала старуха.

— Ты приглашаешь меня отведать падали, которой я испорчу себе желудок. Я ведь давно не глупый щенок, Сканга. Я знаю, что Бранбарт будет королем, как только родится снова и станет достаточно взрослым, чтобы завладеть троном. Я не хочу пробовать вкус власти только ради того, чтобы потом отдать ее. Какова моя награда в этом случае? Ревнивый король, который всю жизнь будет думать, что я жажду его заменить! Это мне неинтересно. Нахтцинна — вот мое место. Я здесь герцог. Здесь мне хорошо.

— Ты что, слеп? — прорычала шаманка. — У тебя была бы возможность сформировать королевского щенка по своему усмотрению. Он будет сидеть на троне, но власть будет твоей.

Оргрим рассмеялся и отмахнулся от нее.

— Ты считаешь меня глупцом? Ты — тень за троном, Сканга. И ею останешься. Я тебя знаю.

— Я старая хрупкая женщина, которая…

Герцог рассмеялся еще громче.

— Ты была старой и хрупкой еще тогда, когда были молоды горы. Не притворяйся передо мной. Ты всех из нашего народа переживешь. На века. — Смех его оборвался. — Ты нравишься мне, Сканга, и в то же время я боюсь тебя. Рядом в тобой затылком чувствуешь дыхание смерти. Уж лучше я останусь здесь.

— Ты нужен народу. Никто из вожаков не может с тобой тягаться. Ты ведь знаешь эту свору кичливых пьяниц. Они испортят все, чего мы добились.

— Ты имеешь в виду, что может быть что-то еще хуже, чем марш в Ничто? — Все дружеское расположение улетучилось из голоса Оргрима. — Я не понимаю, почему ты уступила Бранбарту. Это была часть твоей интриги? Ты хотела, чтобы погибли тысячи храбрых воинов? Ты ведь не думала, что мы сможем в третий раз победить эльфов таким образом! Может быть, Бранбарт и был настолько глуп, но ты должна была знать об опасности.

— У меня не было выбора, — ушла от ответа Сканга.

— Насрать! Выбор всегда есть. Передо мной стоит женщина, которой боятся больше других, больше всех! Даже тролли, пережившие огонь Кенигсштейна, вздрагивают, когда слышат твое имя. Но разве я склоняюсь перед твоей волей? Нет! Всегда есть выбор.

Шаманка смотрела на герцога, испытывая по отношению к нему смесь гнева и уважения. Каким бы он мог быть королем! Но даже ради него не станет она нарушать древние законы. Бранбарт имеет право на трон, пока будет рождаться. Постепенно он будет становиться лучше как правитель. Альвы даровали ему трон по какой-то причине… какой бы то ни было причине! Она не станет нарушать планы альвов. Это путь для Эмерелль, которую власть, похоже, со временем лишила рассудка.

— В этой комнате ты умер, — сменила тему Сканга. — Думаю, даже ложе было то же самое. Я помню. На твоем горле вырезали второй, зияющий рот.

Широкая полоса красного запульсировала в ауре Оргрима.

— Я знаю эту историю!

— Интересно, этот эльф уже слышал, что в Нахтцинне появился новый герцог? — спокойно продолжала шаманка. — Кстати, тебе хорошо спится в этой постели?

— Так же спокойно, как только что насосавшемуся молока щенку.

Старая троллиха знала, что герцог лжет.

— Поэтому ты приходишь в спальню только среди ночи.

— Мои сладострастные жены не отпускают меня раньше.

— Вот оно что. А я думала, ты избегаешь этого места, насколько возможно, — насмехалась Сканга. — Не лги! Ты приходишь сюда только затем, чтобы никто не мог назвать тебя трусом! И каждую ночь оттягиваешь и оттягиваешь время. Не нужно рассказывать мне сказки! Я могу читать в твоем сердце, герцог. Я вижу, как борются гордость и страх.

— Зачем ты мне это рассказываешь? — грубо оборвал ее Оргрим. — Я знаю, как обстоят дела с моим сердцем. И мне не нужны поучения.

— Я желаю тебе добра, герцог, хоть и очень разочарована тем, что ты отклоняешь мое предложение. — Сканга наклонилась вперед. Амулеты со стуком ударились друг о друга. — Ты ведь знаешь, что твой убийца пришел не через дверь и не через окно?

— Нет.

— В эту комнату ведет потайная дверь. Весь твой скальный замок пронизан сетью тайных переходов. Они слишком узки для того, чтобы в них могли войти тролли. Такова была задумка строителей. Кобольды подложили тебе свинью. Может быть, тебе стоило немного лучше обращаться со своими рабами, когда они строили замок.

— К чему ты клонишь?

Троллиха подняла руки.

— Но, но. Я просто беспокоюсь. Помни, здесь все готово для твоего убийства. Даже в спальне ты не в безопасности. Но если бы ты пошел со мной в Снайвамарк, я смогла бы стеречь тебя днем и ночью. А ты смог бы помочь мне. Нам обоим был бы прок, если бы ты принял мое предложение.

Грязный цвет снова затопил ауру герцога — сомнения.

— А не ты ли сама натравила на меня этого безумного эльфа? И ты, старая карга, наказываешь меня таким образом за то, что я не слушаюсь? И историю о вечной вражде выдумала, чтобы я рождался в страхе, когда буду возвращаться, чтобы потом легче подчинялся твоей воле?

Сканга задумчиво почесала за ухом.

— Хороший план. К сожалению, не мой, но я запомню. — Она со вздохом поднялась; тело затекло от долгого сидения. — Твой шанс упущен, Оргрим. Другие герцоги не станут колебаться, когда я предложу им трон, даже если это всего на пару лет.

— Как ты вообще сюда попала? Повсюду в коридорах и у всех дверей стоит стража.

Оргрим тоже поднялся. Шаманка почувствовала, что он обнажен. И поистине красив.

— Да, да, — раздраженно ответила она. — У меня тоже было такое ощущение, что ты чувствуешь себя осажденным. Интересно, насколько легко будет эльфу, если твои воины не смогли задержать старуху?

— Никто не задерживает женщину, направляющуюся в мою спальню. — В голосе герцога звучала насмешка, но Сканга чувствовала его холодный страх.

— Я подобна ветру, Оргрим. Иду, куда хочу. С легкостью ослепляю твою стражу. Они смотрят в другую сторону, когда я прохожу мимо, либо принимают меня за своего товарища или за кобольда, который тащит на спине большую вязанку дров. Обмануть их глаза легко. Они склонны видеть то, что хотят видеть. Этот эльф убивал твои прошлые воплощения посреди военного лагеря или здесь, в твоем замке. Он не знает страха, когда отправляется уничтожить тебя. Похоже, собственная жизнь ему безразлична. Поэтому его почти невозможно остановить.

— Спасибо, что предупредила.

Сканга пристально поглядела на ауру герцога. Красного цвета гнева не было, благодарность Оргрима была искренней.

Старуха остановилась. Спина болела. Шаманка, согнувшись, облокотилась на посох.

— И что только тебя здесь держит, Оргрим? Хоть ты и не можешь быть королем, ты был бы первым среди герцогов в Снайвамарке. Воины почитают тебя. Почему ты сидишь здесь? Что может предложить тебе мир людей?

— Мир.

Сканга сердито покачала головой.

— Ты себя обманываешь. Ты рожден для того, чтобы командовать в битвах. Тебя боятся даже эльфы. Ты рожден для войны. И, поверь мне, я пожила достаточно для того, чтобы знать, что никто не может уйти от своего предназначения.

Теперь улыбнулся герцог. Его спокойствие просто выводило из себя!

— Иногда даже в преклонном возрасте можно научиться удивляться.

Шаманка вспомнила странную историю, которую рассказывала ей Бирга.

— Ты нашел женщину человеческого князя, впоследствии короля, и спас ей жизнь, как я слышала. Теперь она в долгу перед тобой, да. Думаешь, людям ведома честь?

— Этому одному — может быть. Его жене это понятие ведомо совершенно точно. Ее храбрость произвела впечатление даже на моих воинов. Мы спасли ее, ее ребенка и слугу от замерзания. Альфадас запомнит это. Теперь он знает, что я хочу мира. Мы будем добрыми соседями. Время от времени будут стычки, чтобы наша молодежь могла проявить свое мужество. Маленький разбойничий набег, кража скота… Ничего более. Воевать мы не станем.

— То есть ты думаешь, что люди относятся к миру так же, как ты.

— Они воины, — произнес Оргрим почти с уважением. — Сколь бы ни были различны наши тела, наши сердца похожи больше, чем можно подумать.

Сканга сухо рассмеялась.

— И к этому выводу ты пришел после похода на них? Ты знаешь их сердца! — Шаманка сплюнула. — Ни черта ты не знаешь! Вот увидишь, каковы они на самом деле, — если этот безумный эльф позволит тебе прожить достаточно долго. Я не забуду того, что ты не остался со своим народом, когда я пришла к тебе с просьбой. Бойся дня, когда будешь вынужден просить меня о чем-то, Оргрим. Тогда мое сердце будет столь же твердо и холодно, как твое сегодня.

Она вышла из комнаты. Каждый шаг был сущей мукой. К лестнице вел длинный коридор. Каждый раз, когда приходилось останавливаться, чтобы перевести дух, шаманка прислушивалась. Ничто не шевелилось. Добравшись до лестницы, Сканга поняла, что Оргрим не придет.

 

Цена запретного знания

Время упрямо цеплялось за темноту, так казалось Ганде. Она ждала уже по меньшей мере час, возможно, даже больше. Спрятавшись за книжной полкой, она наблюдала за дверью в Зал света. Галавайн должен был выйти оттуда! Встреча хранителей знания наверняка давно началась. Так опаздывать — грубое оскорбление!

Может быть, он давно уже там? Возможность в одиночестве осмотреть палатку наверняка представится не так скоро. Если бы только Олловейн был здесь! Но этот ни на что не годный эльф снова куда-то бесследно исчез. Вот только на этот раз она не пойдет искать его! Совершенно точно! Мерзавец в конце концов еще вообразит себе, что она без него ни на что не осмеливается. Чем помогли он и его меч во время путешествия? Ну хорошо, не считая той истории в переулке Искендрии…

Ганда собралась с духом. Галавайн ей ничего не сделает. Она просто скажет, что ей не спалось и… Нет, это слишком глупая ложь. В это он никогда не поверит. Если он действительно обнаружит ее, она придумает что-то получше. Умение отговориться, когда по-настоящему начинает пахнуть жареным, было одной из ее сильных сторон.

С бьющимся сердцем она распахнула тяжелую дверь в Зал света. Поспешно закрыла ее за собой. Ганда знала, что темный прямоугольник на фоне мнимого неба виден в любой точке зала. Прислонившись к небу-стене, она замерла. Ничего не произошло. Значит, Галавайн все же ушел до того, как она пришла. А может быть, он спит?

Она должна вести себя совершенно естественно. Высоко подняв голову, лутинка взобралась на большую дюну. Добравшись до гребня, она увидела шатер. Боковые стороны были подняты. Шатер был пуст. Ганда сообразила, что не знает, где обычно спит Галавайн. Чем бы сейчас ни занимался хранитель знания, в палатке его не было.

С дюны можно было окинуть взглядом почти весь зал. Кобольдесса потратила время на то, чтобы тщательно оглядеться. Кто бы ни пришел сюда, первым делом он заметит ее следы. Через полчаса, а может быть и быстрее, зачарованный песок сотрет все. Но если Галавайн вернется прежде…

Ганда вытянула руку вперед, чтобы ладонь смотрела в потолок. Негромко прошептала тайные имена ветров. А потом слегка дунула на ладонь. Порыв ветра стер отпечатки на мягком песке.

Добравшись до шатра, лутинка снова стерла следы. Глупый акт отчаяния! В этом зале, который имитировал пустыню, не было тайников. Только если закопать что-то в песке… Мгновение она мучила себя тем, что представляла себе Галавайна в виде муравьиного льва: он таился глубоко на дне песчаной воронки, готовя свои смертоносные челюсти, и для того, кто однажды ступил на край воронки, не было пути назад, он неудержимо скатывался навстречу своей гибели.

«Это всего лишь детские страхи», — одернула себя Ганда. На самом деле хранителя знаний не было здесь целый вечер и она могла спокойно исследовать загадочную книгу. Та лежала на низком столике в шатре. Рядом находились перчатки.

Лутинка нервно облизнула мордочку. «Как будто для меня оставлено», — подумала она. Снова огляделась. Она одна! Что может случиться? Заглянуть в книгу — это ведь безопасно.

Отвратительных перчаток Ганда не стала касаться. «Интересно, кто мог дать кожу своих ладоней для них?» — снова спросила себя она. И зачем такое делать? Зачем нужны живые перчатки?

Лисьехвостая осторожно постучала костяшками пальцев по большой книге. Темно-коричневая кожа переплета была удивительно мягкой. Она почти поглощала звук. Лутинку пробрала дрожь. Она чувствовала силу книги, казалось, та приветствовала Ганду.

Но недоверие не уходило. Кобольдесса положила голову на столешницу и стала пристально рассматривать книгу. По краям латунных заклепок, обхватывавших фолиант подобно оковам, собрались пыль и ярь-медянка. Даже тонкие спиральные узоры латунной обивки почти исчезли под слоем медянки. На коже не было ни единого письменного знака. Ничто не указывало на характер текста, скрывавшегося под толстой обложкой. Казалось, автор считал само собой разумеющимся, что никто не будет знать, о чем идет речь в книге.

Странными были и серые обломки камня, вставленные в медные обручи. На некоторых кусках видны были выгравированные линии, ни один из камней не был больше ногтя большого пальца Ганды. У нее возникло ощущение, что осколки сложились бы в нечто целое, если бы их можно было вынуть из оправы. Границы скола в тех местах, которые образовывали пять параллельных линий, совпадали. Вероятно, так же было и в остальных местах.

Ганда подняла книгу, чтобы перевернуть ее и посмотреть переплет сзади. Боль пронзила ладони. Такая же возникает, когда нечаянно ударяешься локтем.

Перламутровый свет охватил серые камни. Издав металлический вздох, бронзовые обручи разошлись, книга распахнулась. «Пути альвов. Мелиандр, князь Аркадии» было написано вычурными буквами на титуле. Зашуршав, перевернулись страницы. Ганда мимоходом заметила изображения призрачных фигур, пробиравшихся между прутьями.

Лутинка зажмурилась. Внезапно у нее закружилась голова. Только когда стихло шуршание пергаментных страниц, Ганда снова отважилась открыть глаза. Лисьехвостая смотрела на картинку, изображавшую белый мост. Обезглавленный воин, весь в белом, с мечом в руке, ступил на него. Голова его была под мышкой. Небо было заполнено тенями, пролезавшими в трещину на небосводе и тянувшимися за луной, пытаясь поглотить ее. С другой стороны моста вздымалась белая крепость. В тени ворот прятались еще две фигуры. У одной, похоже, вместо пальцев были когти. Восемь маленьких серебряных лезвий сверкали в темноте. По очертаниям второго незнакомца можно было скорее догадываться, что это эльф. Особых примет при более пристальном рассмотрении не обнаружилось. «День, когда падет Сердце Страны» — было написано под картинкой. А то, что прочла Ганда на другой странице, наполнило ее леденящим душу страхом. Речь шла о живом мертвеце, который только в смерти найдет жизнь. Мелиандеру, автору, похоже, нравилось выражаться запутанно. Лутинка как раз хотела перевернуть страницу, когда краем глаза заметила тень. На фоне неба по ту сторону большой дюны появилась прямоугольная дыра. Дверь в зал открылась…

Книга с шумом захлопнулась. С жалобным скрипом защелкнулись бронзовые ободы. Ганда вскочила, помчалась к противоположной стороне палатки и дальше, в мнимые дюны. Как живой, хватал ее за ноги заколдованный песок, словно был в сговоре с тем, кто только что вошел в Зал света.

Одним прыжком перемахнула кобольдесса через гребень плоской дюны. Если пригнуться пониже, ее не будет видно. Она почувствовала, как течет песок под ее телом. След, ведущий от палатки к тайнику, исчезал.

Ганда не осмеливалась поднять голову. Каждый миг она готова была услышать голос Галавайна. «Нужно просто остаться на месте», — подумала лутинка. Если бы она взяла один из свитков с деревянной подставки, то могла бы сделать вид, что вернулась, чтобы продолжать работу. Но черная щель на мнимом небе была так похожа на трещину в небе на картинке. Несмотря на то что разумного объяснения этому не было, лисьехвостая была уверена, что находится в смертельной опасности.

Песок под ней расступился. В склоне дюны постепенно образовывалась небольшая ямка. Ганда прижалась щекой к песку. Больше всего ей хотелось исчезнуть в нем полностью, так же как урны с тайными свитками. Каждый миг она готовилась к тому, что на нее упадет тень, что она услышит насмешливый голос хранителя знания.

Что-то царапнуло щеку. Лутинка испуганно вздрогнула. Немного отодвинула голову в сторону. Что-то коричневое торчало из песка. Оно было похоже на отмерший корешок.

Песок расступился сильнее, и Ганда увидела иссохшую руку. Кожа сморщилась, стала золотисто-коричневой — там, где она еще была. На ладони кожи не было. Она была аккуратно снята.

Лутинка поползла спиной вперед прочь от руки, не в силах отвести от нее взгляд. Еще одна небольшая песочная лавина обнажила часть предплечья. Рука помахала Ганде. Приветствие мертвеца, который совсем скоро будет лежать в этой дюне не один!

Лутинка взвилась в воздух и побежала. Какой-то частью рассудка она понимала, что, вероятнее всего, за померещившееся ей приветствие трупа в ответе движущийся песок. Но это понимание не доходило до ее ног. Не заботясь о том, увидят ее или нет, Ганда понеслась, огибая по дуге большую дюну, и проскользнула в зияющую дыру на фоне неба.

Не разбирая дороги, лисьехвостая бежала по библиотечному лабиринту, и когда, совершенно запыхавшись, остановилась, то оказалось, что она понятия не имеет, куда забрела. Зал был похож на большое складское помещение. На широких столах лежали сотни круглых глиняных дисков, на которых были выцарапаны спиралями какие-то странные иероглифы.

Ганде пришлось подняться на цыпочки, чтобы заглянуть на столешницы. Горели лишь три масляные лампы. Недостаточно, чтобы прогнать темноту. Неужели тихие шаги? Лутинка обернулась к двери. Ничего.

Ганда опустилась на колени и посмотрела сквозь лес ножек столов. Кроме нее, никого не было. И тем не менее ей казалось, что за ней наблюдают. Лутинка быстрым шагом поспешила к двери с противоположной стороны, промчалась через галерею, с которой открывался вид на просторный книжный зал. Это место показалось ей знакомым. Здесь она была в то утро, когда искала Олловейна. На парапетах галереи стояли большие лампы, источавшие ослепительно-белый свет.

Ганда знала, что отсюда до ее комнаты недалеко. Она облегченно вздохнула и стала спускаться по винтовой лестнице в книжный зал. Лутинка шла вдоль полок, пока не отыскала книгу с броским желтым переплетом. Том стоял в самом углу шкафа, на уровне глаз, и у него было название, которое кобольдесса никогда не забудет: «Тринадцать великих тайн эпиляции». Волосы на ногах сильно раздражали лисьеголовую. С ними нельзя было справиться даже с помощью магии. Сегодня утром она размышляла над тем, не взять ли книгу к себе в комнату. А теперь только слегка коснулась льняного переплета. «Мы еще увидимся», — с улыбкой поклялась она себе.

Размышления о чем-то столь тривиальном, как выщипывание волос, приглушали страх. Теперь она просто пойдет в комнату и закроется. Там с ней ничего не может случиться. В комнате тяжелая дверь, а совсем рядом комната Олловейна. Ганда будет в безопасности!

Она пошла немного увереннее и забралась уже довольно далеко в зал, когда еще раз оглянулась на галерею. По мозаике книжных переплетов скользнула огромная тень. И, словно почувствовав взгляд лутинки, тут же пропала.

«Только не бежать! — испуганно подумала Ганда. — Если ты побежишь, то не сможешь ясно мыслить. И твои шаги будет легко услышать!»

Она нащупала волшебную палочку, прикрепленную двумя широкими кожаными лентами к левому предплечью и благодаря этому скрытую под платьем.

— Я маленькая, но я лутинка! Кто бы ни пришел оттуда, он считает меня легкой добычей. Он ошибается!

За спиной Ганда услышала скрип ступеней винтовой лестницы. Лисьехвостая ускорила шаг и повернула за следующим шкафом налево, в поперечный коридор. Что-то происходило с огоньками на галерее. Их цвет изменился с белого на розовый и с каждым ударом сердца становился все темнее и темнее, пока наконец не стал кроваво-красным. Большие лампы перестали источать равномерное сияние. Свет пульсировал, был то сильнее, то слабее. Из-за этого зал превратился в прибежище пляшущих теней. Каждый миг все менялось.

Сердце лутинки ушло в пятки. Неужели преследователь почувствовал ее мысли? Неужели решил показать, что тоже владеет искусством магии? Или просто хотел, чтобы в книжном зале стало темнее?

Ганда на миг остановилась и прислушалась. Надеялась уловить шаги преследователя, чтобы понять, где тот притаился, но было тихо. Кобольдесса снова повернула. В стороне от главных коридоров шкафы стоят настолько плотно друг к другу, что можно, вытянув руки в стороны, коснуться пальцами книг на противоположных полках. Весь зал был теперь окутан давящими красными и черными тенями.

Лутинка вынула из рукава волшебную палочку и пробормотала слова покрова, спеша вдоль одного из книжных переулков. Она сольется с тенями. Ее красное платье — и без того хорошая маскировка при таком свете. Заклинание скроет ее от тех, кто не смотрит прямо в ее сторону. Для невнимательного наблюдателя она теперь станет одной из нечетких теней, которыми наполнил зал трепещущий красный свет.

Ганда замедлила шаг. Она пыталась двигаться так же бесшумно, Как эльф. Интересно, что творится в голове у ее преследователя? У него преимущество. Он здесь ориентируется. Вероятно, он догадывается, что она направляется в свою комнату. Ему ничего не стоило бы перерезать ей путь. Но она сможет с легкостью уйти от него, если не действовать, как он ожидает.

На следующем поперечном ходе Ганда свернула в еще один книжный переулок, а потом снова побежала по направлению к галерее. Она еще дважды меняла направление, пока наконец не остановилась. Теперь нужно только ждать. Если она будет продолжать бегать, ее выдаст звук шагов.

Лутинка села на пол и обхватила руками колени. «Я всего лишь тень, скрытая среди теней, — то и дело мысленно твердила она, — и он не сможет найти меня». Яркий и приглушенный красный свет менялись в ритме сердцебиения. Или это ее испуганно бьющееся сердце приспособилось к огням? Неужели Галавайн играет с ней так же, как играл с Олловейном за столом для игры в фальрах? Как убежать от него? И чего он от нее хочет?

Что это, шорох? Ганда затаила дыхание. Негромкие шаги с другой стороны шкафа! Лутинка выглянула в щель между верхним краем книги и следующей полкой. Никого не было видно.

«Нужно просто сидеть тихо-тихо, — напомнила она себе. — Если он заглянет в этот коридор лишь мельком, то не заметит меня». Звук шагов смолк. Что, он остановился? Ганда вспомнила о том, как нес ее по книжному туннелю Олловейн. Ни один листок пергамента не шелохнулся под его ногами. Эльфы могут двигаться совершенно бесшумно, если хотят этого. Судя по всему, Галавайн желал, чтобы она услышала его. Значит, он знает, где она!

Шерстка ее встала дыбом. Нет, нет, нет, это не так! Только без паники. Откуда он может знать? Хвостатая кобольдесса закрыла глаза, чтобы рассуждать ясно.

Соберись! Не дай себя запугать! Что ты можешь… Что-то мягко коснулось ее плеча.

С испуганным криком она вскочила на ноги.

— Спокойно. Это я, Ганда. Я.

Дрожа, лутинка обернулась. Перед ней стоял Квальбам III.

— Я не хотел пугать тебя. Я…

— Это ты был на галерее? — набросилась она на него.

Осветитель кивнул.

— И давно ты идешь за мной?

— Ну, уже некоторое время. Ты бегаешь довольно быстро.

— Почему ты не окликнул меня? До смерти напугал!

Кобольд раздраженно нахмурился.

— Уже забыла? Нельзя шуметь, когда бегаешь здесь. Книжный удар… Кроме того, книги сердятся. Они любят тишину. Кстати, ты знала, что большинству из них нравится, когда их гладят по корешкам?

Ганда все еще пыталась вернуть себе самообладание.

— Почему ты шел за мной? Что это значит?

— Ну… Так… — Он опустил взгляд, посмотрел на свои волосатые пальцы на ногах. — Я тебя ждал. Мы ведь договаривались.

— Вовсе нет! — проревела она.

— Договаривались, договаривались. Я ведь точно сказал тебе, где ты сможешь найти меня сегодня вечером. Я даже специально бросился в миску ради тебя. — Он смущенно улыбнулся. — Я просто хотел произвести на тебя хорошее впечатление.

Не считая красного шейного платка, который повязал Квальбам, Ганда изменений не заметила.

— Когда ты не пришла, я подумал, что ты, наверное, потерялась. Ты ведь здесь недавно. Это довольно легко. Я имею в виду… Я не хочу обидеть тебя, понимаешь? Я поначалу постоянно путался. Однажды целых три дня…

— Что ты сделал с огнями?

Квальбам казался обиженным.

— С огнями? Это что, похоже на магию кобольдов?

Ганда посмотрела на галерею. Да, в ее глазах это выглядело именно как одна из глупых шуток, которыми славились маленькие народы Альвенмарка.

— Кто занимается подобными вещами? Это… Я боюсь.

Осветитель немного неловко погладил ее по руке.

— Не нужно. Знаешь, некоторые со временем становятся странноватыми. Делают непонятные вещи. — Он захихикал. — Безумные вещи… Эта штука с огнями, это ведь безобидно. Мы с товарищами называем это книжным безумием. Я очень редко заглядываю в книги. Если слишком много читать, только запутаешься. А потом еще библиотека. Она какая-то давящая. Никогда ни кусочка неба не увидишь. Ты и представить себе не можешь, как я тоскую по возможности побегать по лужам под проливным дождем. Но это ведь безобидно. Точно так же, как и с огнями. — Он снова захихикал. — Некоторое время назад к нам приходил ламассу. Они смешные. Тело огромного быка, орлиные крылья размером с крылья дракона и бородатая голова. Такие самодовольные ребята. Поначалу я наблюдал за тем, который явился к нам. Артаксас его звали. Он действительно каждый день тратил два часа на то, чтобы намаслить себе бороду и уложить локоны. Самодовольный, самовлюбленный тип. Ему библиотека не пошла на пользу. Через две луны он дошел до того, что попытался оплодотворить Хирона. — Квальбам прыснул. — Он решил, что кентавр — корова, и переубедить его никто не мог. Совершенно сбрендил, жирный зазнайка. В конце концов хранители знания были вынуждены вышвырнуть его. Так что видишь, если кто-то играет здесь с огоньками, то это действительно безобидно. Ничего страшного. Нет причин переживать.

Но в Зале света кто-то был. Ведь дверь же не сама собой отворилась. Лутинка на миг задумалась о том, не рассказать ли Квальбаму о книге и непрошеном госте, но отбросила эту мысль. Доверяться парню вроде этого кобольда — не самая лучшая идея. Слишком уж очевидно, почему он с ней возится. И тем не менее Ганда радовалась, что не одна среди книг.

— Скажи-ка, может пойдем туда, где немного уютнее? Ты права. Эта штука с огнями сильно действует… э… мешает, в общем.

— И куда же нам, по твоему мнению, пойти?

— Ну, комнаты для гостей по-настоящему классные. Постели гораздо лучше, чем в наших квартирах. Нам приходится делить комнату втроем, и наши кровати стоят друг поверх друга. Раньше было лучше. Говорят, у каждого осветителя была своя комната. Но когда хранители знания перестали понимать, куда девать новые книги, пришлось немного потесниться, хотим мы того или нет.

— Знаешь, что отличает существо чести? — Ганда, конечно, догадывалась, каков кобольд на самом деле, но что Квальбам окажется настолько прямолинеен, и подумать не могла.

Осветитель удивленно посмотрел на нее.

— Это имеет какое-то отношение к тому, куда мы пойдем?

— Да, некоторое. У существа чести могут быть такие же мысли, как и у тебя, но оно никогда не выскажет их вслух. Так легче с женщинами.

Осветитель почесал лоб.

— На мой взгляд, это похоже на робкого дурачка, которому еще никогда не… — Он замолчал на полуслове и широко ухмыльнулся. Голубые глаза хитро сверкнули. Очевидно, ему доставляло огромное удовольствие ухаживать за ней столь грубым образом. С наигранным испугом он закрыл ладонью рот. — Оп-ля, существо чести, конечно же, никогда ничего подобного не скажет.

Ганда ответила ему ледяным взглядом. Вообще-то Квальбам выглядел даже неплохо. Если бы он только был немного выше… Она вздохнула. Если бы Олловейн был хоть немного похож на этого кобольда характером, с ним было бы намного проще. Лутинка представила, как мастер меча поносит робких Дурачков, которым еще никогда не давали, и невольно улыбнулась.

— Ну вот, ты наконец-то понемногу оттаиваешь. — Квальбам просиял. — А то я уже начал опасаться, что ты девственная козочка. — Осветитель подхватил Ганду под руку и воспользовался возможностью шлепнуть по заднице. — Эй, у тебя что, еще и попка лисья? С ума сойти! Умереть не встать!

— Это называется хвост.

Квальбам сладострастно усмехнулся.

— И это ты называешь хвостом? Значит, тебя ждет сюрприз.

Лутинка подняла волшебную палочку. Все, теперь довольно.

— Может быть, ты был прав?

— Конечно, я был прав. Подожди, когда я выберусь из штанов. Или хочешь посмотреть прямо сейчас? Разницы вообще нет. Можем потом в твоей постели еще раз…

— Я скорее думала о твоей тревоге насчет того, что я могу оказаться девственной козочкой. — Она высвободилась и постучала палочкой по груди Квальбама. — Как думаешь, хранители знания опознают в жирной грязной жабе осветителя?

— Эй, девочка! Не играй с этой штукой, это может плохо…

Один удар сердца Ганда пыталась заколдовать его. Всего на одну ночь.

— Как думаешь, что сделало бы в этой ситуации существо чести?

— Оно, наверное, не попало бы в эту ситуацию, — криво улыбнулся кобольд, не спуская взгляда с волшебной палочки у самого его носа.

— А почему оно не оказалось бы в такой ситуации?

— Потому что у него нет в штанах…

— Ответ неверный. — Лисьехвостая провела острием волшебной палочки к подбородку Квальбама, потом по шее к груди, потом ниже. — Конечно, я могла бы заколдовать лишь часть тебя. Может быть, это помогло бы научить тебя хорошим манерам.

— Существо чести проводило бы тебя до двери твоей комнаты.

Ганда улыбнулась и опустила волшебную палочку. А потом протянула кобольду руку. Квальбам скривился, словно его заставили есть испорченную селедку. Он молча вывел лутинку из большого зала, и она удивилась, насколько близко была ее комната.

Дойдя до двери, лисьехвостая сделала вежливый реверанс.

— Итак, мой господин, неужели это было так трудно?

— У меня такое чувство, что я сам не свой, — странным тоном произнес кобольд. Он натянуто поклонился. Затем выпрямился, его глаза хитро сверкнули. — Многоуважаемая моя, засунь свою волшебную палочку в задницу, старая дева.

И прежде чем она успела что-либо сказать, он взял ноги в руки и бросился прочь.

Ганда усмехнулась. Не такой уж плохой парень. Она распахнула тяжелую дверь в комнату и закрыла ее на деревянный засов. Просто на всякий случай, если Квальбам сочтет хорошей идеей навестить ее позже, ночью.

Лутинка устало подошла к низкому столику, подкрутила фитиль масляной лампы, чтобы комната наполнилась золотистым светом. Все здесь было рассчитано на рост кобольда. Гостевые комнаты Искендрии были обставлены щедро. Мебель была красивой, на подставке у двери стояла миска со свежей водой. На стол каждый вечер ставили тарелку со свежими фруктами и хрустальный графин с яблочным вином.

Устало вздохнув, она сползла по двери и села на пол. Нужно пойти к Олловейну и поговорить с ним о Галавайне из Валемаса. О трупе в песчаной дюне и о том, что она прочла в книге Мелиандера. Но она злилась на эльфа. Разочаровалась в нем. Где он шатался целый день? Если бы он был рядом, ей не пришлось бы бежать. Эмерелль ведь послала его, чтобы он защищал ее! И где он теперь, когда он так нужен?

Неразумно было отправляться туда без него. Ганда подошла к столу и налила стакан яблочного вина. Эльф наверняка услышит ее, если все же находится у себя в комнате. Почему бы ему не заглянуть на минутку, не спросить, как она поживает?

Лутинка знала ответ: существу чести не пристало навещать Даму в спальне среди ночи. Проклятые существа чести!

Ганда залпом осушила бокал и снова наполнила его. Нужно сообщить хранителям знания о том, что Галавайн — убийца. Может быть, это книжное безумие, о котором говорил Квальбам? Она наверняка сошла бы с ума, если бы ее на всю жизнь заперли в этой библиотеке. Уже сейчас, после всего лишь нескольких дней, ей болезненно хотелось почувствовать ветер на лице, увидеть над головой настоящее небо.

Ганда осушила второй бокал. Она на минуточку приляжет в постель и потянется. Это пойдет ей на пользу. Остается еще достаточно времени, чтобы посмотреть, на месте ли проклятый эльф, а если его там нет, она… Нет, этого она делать не станет! Одна она больше в библиотеку не пойдет. Она запрет дверь и будет ждать, пока не вернется Олловейн, где бы он ни был.

Ганда положила волшебную палочку рядом с графином. Глупо было пить сразу два бокала яблочного вина. Она слегка опьянела. Интересно, она навсегда прогнала Квальбама? Или завтра он попытается еще раз?

Осветитель был прав. Постель просто роскошная. Удивительно мягкая и достаточно большая даже для двоих. Красивые у него глаза. Похоже, меняют цвет в зависимости от освещения. Сегодня утром они были еще светло-серыми. Как решительно он отговаривал ее забираться в книжные завалы Башни пивоварения! Он действительно беспокоился за нее.

— Чушь, еще сегодня утром он хотел к тебе в постель, старая дева, — пробормотала Ганда.

Язык слегка заплетался. Лутинка чувствовала себя легкой. Как перышко. Она удивленно посмотрела на кувшин. Яблочное вино оказалось крепче, чем она ожидала. Вчера оно не валило с ног… Может быть, не стоило пить два бокала на пустой желудок? Небольшой отдых. Только прилечь. Ганда потянула руку за спину и расстегнула крючки платья. Ложиться в постель одетой — это последнее… Вообще не отдохнешь. Она будет считать и не уснет. Когда досчитает до тысячи, встанет.

Лутинка стала стягивать платье через голову. Потеряла равновесие и захихикала. Что это за яблочное вино? Крепкое, как водка.

Что-то шевельнулось под простыней. Появился холмик. Ганда выругалась. Мыши! Проклятая библиотека! Здесь не лучше, чем где-либо еще.

— Убирайся из моей постели, или я с тобой разделаюсь, ты… — Лисьехвостая закусила губу. Что-то она раскричалась. Проклятье! Оставалось надеяться, что Олловейна рядом нет. Интересно, что он о ней подумает? Кроме того, она застряла в платье. Но нужно действовать последовательно. Сначала мышь. — Ты сейчас уберешься. Немедленно!

Ганда наклонилась вперед и ухватилась за краешек простыни. Решительным рывком сдернула ее и потеряла равновесие. Простыня взлетела в воздух. Со стола со звоном упал графин. Лутинка наткнулась на стул и вместе с ним повалилась на пол.

Оглушенная Ганда заморгала. Закутанная наполовину в простыню, наполовину в платье, она лежала на полу. С края постели свесилась маленькая белая головка с красными глазами. Костяная гадюка Галавайна!

Змея заползла на простыню. По гладкой ткани она продвигалась вперед очень медленно. Лутинка задержала дыхание. Сквозь ткань она чувствовала, как гадюка ползет вдоль ее ноги.

Не шевелиться! Тогда, возможно, она не укусит! «Змея не кусает то, что считает мертвым», — сказала себе Ганда. Взгляд злобных красных глаз зачаровывал. «Она знает, что я жива!»

— Ганда? Все в порядке?

В дверь стучали. Олловейн! Он дернул двери. Засов!

Змея устраивалась на ее лоне. Ганда, запутавшаяся в своем платье, смотрела на нее, вытянув вперед руки. Какая нелепая смерть!

Из пасти выдвинулся раздвоенный язычок.

— Ганда? — Мастер меча снова дернул дверь. — Ответь!

Змея раскачивалась.

Лисьехвостая по-прежнему лежала затаив дыхание. Опьянение словно улетучилось. В голове стучали слова Галавайна. Как он говорил? Змеиный яд парализует. Даже закричать нельзя. И он не оставляет следов. Кажется, что ты просто уснул.

Почему он сделал это? Почему она должна умереть? Из-за книги? По крайней, мере останется достаточно следов. Олловейн с ним разделается.

Серебряный клинок проскользнул сквозь древесину дверного косяка и поднял задвижку. В следующий миг дверь распахнулась. Змея замерла.

Олловейн застыл на бегу.

— Не шевелись, — прошептал он.

На глаза Ганды навернулись слезы. За эти глупые слова ей хотелось наколдовать эльфу узлы на языке.

Олловейн извлек кинжал и поднял руку.

Что-то ударило лутинку в живот. Она хотела вскрикнуть, но с губ ее не сорвалось ни звука. Ганда увидела размытый силуэт змеи, отлетающий в сторону. Эльф насадил ее на кинжал и пригвоздил к ножке стола.

Ганда хотела моргнуть. В глазах по-прежнему стояли слезы. Но веки словно окаменели. Лисьехвостая повалилась на бок. Что-то сдавило ей грудь. Она не могла дышать.

Мастер меча вдруг оказался над ней. В руке у него снова был кинжал. Она почувствовала его пальцы на животе. Ледяные.

Его губы шевелились, но Ганда ничего больше не слышала. Он склонился над ней и поцеловал в живот.

Лутинке очень хотелось улыбнуться. Поцелуй эльфа!

Легкие жгло огнем. Голова кружилась. А потом кобольдесса почувствовала, что сердце ее перестало биться. Жаль, что она никому не сможет рассказать о поцелуе.

 

Добрые друзья

Сканга мрачно стряхнула снег с плаща. Для возвращения из мира людей в Снайвамарк ей потребовалось сделать всего лишь десять шагов. Но для того чтобы добраться от звезды альвов к пещерам Волчьей ямы, она просидела в санях больше половины дня. Ледяной холод вгрызался в кости. Раньше зима ее не беспокоила. Были времена, когда она ходила по снегу босиком.

Навстречу троллихе вышла Бирга, ее приемная дочь, чтобы помочь снять накидку. В руках у ученицы было нагретое шерстяное одеяло. Сканга чувствовала любопытство во взгляде молодой шаманки. Но Бирга была достаточно умна для того, чтобы не задавать вопросов. А еще она была настолько умна, что до сих пор не предприняла ни единой попытки убить наставницу. Однажды это случится. Сканга знала. Она была такой же.

— У тебя гость, моя госпожа.

Старая троллиха недовольно отмахнулась.

— Я никого не хочу видеть. Ты разожгла огонь?

— Конечно. — Бирга медлила.

— Что?

— Твой гость настаивает на том, что ему нужно срочно видеть тебя. Он ждет с полудня и не желает уходить.

— Кто же это?

— Лутин. Своего имени он называть не хочет.

Сканга застонала. Это последнее, что ей сейчас было нужно.

— Иди, перережь ему горло и принеси его мне. Надеюсь, У него не одна кожа да кости.

Бирга негромко рассмеялась.

— Как пожелаешь. Снять с него кожу, прежде чем принести?

Сканга обернулась. По ауре Бирги нельзя было прочесть, позволила ли она себе шутку. Ее приемная дочь носила маску из кожи, скрывавшую ее лицо даже от магического зрения Сканги. Маска была снята с лица одной из возлюбленных Бранбарта, разочаровавшей короля. Говорили, что Бирга невероятно уродлива. Она не позволяла Сканге коснуться ее лица пальцами.

Молодая шаманка выдержала пристальный взгляд.

— Снять с него кожу?

— Нет. Тогда мясо будет отдавать страхом и болью.

Приемная дочь кивнула. А потом выудила что-то из кожаного мешочка, висевшего у нее на поясе. Платок из зеленой шерсти, перевязанный кожаным шнурком.

— Он хотел, чтобы я передала это тебе.

— Что это?

Бирга пожала плечами.

— Он настаивал на том, чтобы его открыла только ты.

Шаманка перерезала кожаный шнурок жертвенным ножом.

В платок было что-то завернуто. Бирга отвернулась, чтобы не видеть того, что не предназначено для ее глаз.

Пальцы Сканги нащупали тщательно вырезанное костяное кольцо, достаточно большое, чтобы его мог носить тролль. Шаманка сомкнула пальцы на безделушке. Она хорошо знала это кольцо. Много лет назад она подарила его Бранбарту на коронацию.

— Пришли ко мне этого лутина. Я должна поговорить с ним. Наедине!

Бирга кивнула и исчезла.

Где-то вдали пещерного лабиринта послышался звонкий щенячий смех, сопровождаемый гулкими ударами каменного молота по скалам. Трудная это была работа — снова превратить Волчью яму в хорошую пещеру. Эльфы одели сердце горы в яркий свет. Кроме того, они позаботились, чтобы в большинстве пещер появилось приятное тепло. Эти эльфийские пещеры ужасны! Они расслабляют того, кто живет в них. Но скоро Волчья яма будет выглядеть как прежде.

Шаманка отодвинула тяжелую кожаную занавеску, отделявшую пещерную нишу. На полу горел приятный огонь. Воздух был настолько заполнен дымом, что у входившего слезились глаза.

Сканга со вздохом опустилась на мех мамонта, расстеленный неподалеку от огня. Сняла плащ, подбросила в огонь полено, поднесла руки к огню. Тепло медленно возвращалось в ее тело.

Шаманка выудила мешочек из сырой кожи. Осторожно потрясла его, прислушалась к негромкому стуку. А потом высыпала содержимое на шкуру. Здесь были обломки костей людей, эльфов, кобольдов, кентавров и других экзотических созданий. Долго смотрела на рисунок. Каждая косточка обладала своей собственной аурой, выдававшей ее, что позволяло Сканге не прикасаться к костям. Косточка из пальца ноги кобольда, лежащая поверх драконьего зуба, предвещала неприятности. Нельзя недооценивать гостя. Но было и хорошее в открывшемся рисунке. Ее народ будет очень плодовитым. Уже сейчас под сердцем у женщин больше тролльских щенков, чем когда-либо прежде. Хороший шанс, что возродится Бранбарт.

Занавес ниши отодвинули в сторону.

— На нашем госте длинный серый зимний плащ и бесформенные сапожки, — сказала Бирга.

Иногда она бывала слишком усердна и начинала описывать то, что происходило вокруг, хотя ее об этом и не просили. Наверное, она не догадывалась, сколько на самом деле видит Сканга.

— У лутина остроконечная красная шапка с подбитыми мехом откидными бортами. На носу у него странный прибор, состоящий из двух стеклышек в стальной оправе.

Сканга уже слыхала об этой волшебной вещи, придуманной кобольдскими мудрецами. Ее магия снимала с глаз усталость и позволяла видеть так же четко, как в молодости.

— Теперь он снимает прибор и протирает его платком, — сказала Бирга.

Сканга чувствовала взгляд гостя. В ауре не было ни малейшего признака страха. Он был чертовски самоуверен. С таким кобольдом, как этот, ей еще никогда не доводилось встречаться. У нее возникло чувство, что он вызывающе улыбается.

— А теперь он расстегивает плащ.

Бирга начинала мешать ей. Глупая баба, рассердилась Сканга. Может быть, Бирга решила, что наставница еще и оглохла? Конечно, троллиха услышала, что лутин расстегивает плащ!

— Хорошо, что ты нашла для меня время, могущественная Сканга.

Приятный голос для кобольда. Шаманка жестом велела гостю присесть рядом.

— Можешь оставить нас одних, Бирга. Я справлюсь. — Пусть кобольд считает ее более беспомощной, чем она есть на самом деле.

Сканга прислушалась к тому, как удалились шаги приемной дочери.

— Значит, ты решил шантажировать меня, лисенок, — начала разговор шаманка. — А ведь о лутинах говорят, что они очень умны.

Посетитель поднял руки в успокаивающем жесте.

— Прошу тебя, могущественная. Мне никогда и в голову не пришло бы ссориться с тобой. Напротив, я испытываю глубочайшее уважение к тебе и твоему народу. Я нахожу, что лутины и тролли очень похожи.

Сканга лишилась дара речи. Этот парень спятил! Как крохотные, тщедушные лисьеголовые создания могут сравнивать себя с народом воинов, который нанес целый ряд сокрушительных поражений почти непобедимым эльфам? Нет, это сравнение слишком идиотское, чтобы сердиться.

Старуха повертела между пальцами костяное кольцо.

— А как понимать вот это, лисий нос?

Лутин мягко покачал головой.

— Не лисий нос, могущественная. Прости, что я не представился. Я Элийя Глопс из народа лутинов. Первый председатель Лиги за сохранение истинных размеров Альвенмарка и первый тайный советник командного штаба Красных Шапок.

Сканга пристально посмотрела на него. Ее злило, что существо по-прежнему не выказывало ни малейших признаков страха.

— У тебя больше титулов, чем у короля моего народа, — презрительно бросила она.

Элийя дружелюбно подмигнул ей.

— М-да, иногда титулы вынуждены заменять войска.

Может быть, этот парень решил посмеяться? Троллиха подняла выше костяное кольцо.

— Что ты хочешь?

— Сделку. Ты ведь, конечно, знаешь, лутины считаются народом торговцев и воров, да и я не могу выпрыгнуть из собственной шкуры. Я подумал, что было бы очень мило, если бы всех рабов-кобольдов, которые служат вам, троллям, выпустили на свободу. Если обнаружатся какие-нибудь простачки, которые захотят служить вам добровольно, то они, конечно же, могут остаться. Но каждый, кто захочет покинуть ледяную страну, чтобы попытать счастья в другом месте, должен иметь право пойти со мной.

Сканга скрестила негнущиеся пальцы и щелкнула суставами. Сухой звук, напоминавший хруст ломающейся ветки, не считая потрескивания костра, был единственным в пещере. Проклятый лутин, видимо, пялился прямо на нее. Она воспринимала его взгляд как прикосновение. Должен же он, в конце концов, понимать, чего требует.

— Думаю, я попрошу свою приемную дочь помочь тебе выпрыгнуть из шкуры, лисий нос. Но поостерегусь есть твой мозг, который, похоже, охвачен странным безумием.

— Там, откуда я пришел, была еще пряжка из жадеита, на которой изображен извивающийся дракон. И мощная боевая булава, которую наверняка узнают многие ветераны. Кроме того, у нас еще есть огромный тролльский череп, который мы варили до тех пор, пока с него не слезло последнее мясо. По бугристой лобовой кости хорошо видно, что однажды он получил сильный удар булавой. Если со мной что-нибудь случится, я не смогу помешать тому, чтобы эти предметы короля были представлены герцогам народа троллей. Они ведь думают, что Бранбарт рухнул в Ничто.

Сканга снова хрустнула пальцами. Она не сомневалась, что кобольд действительно обезопасил себя. Это объясняло его дерзкое поведение.

— Я не могу этого потребовать. Герцоги не будут слушать меня.

Элийя отмахнулся.

— Прошу тебя, всемогущая. Если и есть кто-то, кого тролли в равной степени боятся и уважают, так это ты.

— У моего народа всегда были рабы-кобольды. Никто не поймет, почему мы вдруг должны от них отказываться. Они нужны нам.

— Вы быстро привыкнете обходиться без нас. Я уже упоминал о том, что есть свидетель убийства короля?

Сканга закрыла глаза и вспомнила смерть Бранбарта. Она была совершенно уверена, что никто не наблюдал за ней. Как она могла проглядеть кобольда? Если этот лисий нос разболтает, как на самом деле умер Бранбарт, и о том, что она обманула всех воинов, дни ее будут сочтены. А после ее смерти герцоги примутся друг за друга. Обманщики провозгласят возродившимся королем первого попавшегося щенка. И если Оргрим не вмешается, ее народ уничтожит себя сам.

— Просто чтобы между нами не возникало недопонимания, — нарушил молчание Элийя. — Я не хочу гражданской войны среди троллей. Я буду очень сожалеть, если дойдет до этого. И у меня нет никаких моральных возражений относительно убийства короля. Напротив, по моему мнению, диалектика справедливости время от времени требует королевских жертв.

— Что? — Сканга не могла уследить за сбивчивой болтовней лутина.

— Я имею в виду, что Бранбарт наверняка умер ради блага народа.

Именно так оно и было. Но из-за того, как говорил об этом мерзкий маленький лисий нос, звучало все как-то подло. Никогда прежде старая шаманка не чувствовала себя загнанной в угол настолько основательно. Она не видела выхода. Всего одно слово силы — и она могла бы заставить череп этого жалкого существа лопнуть. Но лутин слишком точно описал вещи короля. Он не обманывал, шаманка чувствовала это. Если она убьет Элийю, его товарищи ввергнут троллей в братоубийственную войну. Но его требование отпустить всех рабов-кобольдов просто невозможно выполнить.

— Ты ведь говорил, что не собираешься шантажировать меня. Я что-то неправильно поняла?

— Совершенно верно! — В голосе кобольда слышалось нечто большее, чем нотки высокомерного юмора. — Я рад, что мы будем вести переговоры на равных. И как положено в торговле, у меня, конечно, есть предложение, и мне хотелось бы, чтобы гнусная история о смерти Бранбарта больше не стояла у нас на пути. Я могу предложить не более и не менее, чем голову Эмерелль, а вдобавок головы остальных эльфийских князей. — Он произнес это с такой убежденностью, словно его палачи уже стояли за тронами эльфов.

Сканга задумчиво уставилась на свои колени. Она просто не знала, что и думать об этом лутине. Неужели он совершенно безумен? Шаманка нашла блоху на платье и бросила ее в огонь.

— Принеси мне голову Эмерелль, и получишь всех кобольдов. Я даже велю привести к тебе тех, кого увели в мир людей.

— Нет, нет! — Лутин вскочил и, яростно жестикулируя, забегал по пещере. — Так просто не получится! Ты хочешь оскорбить меня? Ты хоть представляешь, какие трудности я пережил, прибыв сюда? Моего следопыта сейчас нет, и мне пришлось довериться второсортной замене, когда я ступал на тропы света. Не насмехайся надо мной! Я не какой-нибудь там лесной или луговой кобольд!

— Ты ведь предлагал мне головы эльфов.

Элийя обернулся, рассерженный.

— Неужели ты сомневаешься в моих словах? Говорю тебе, к горлам эльфийских князей уже поднесены ножи, хоть ушастые и понятия не имеют об этом. Но нам не хватает сил отрезать им головы. Силы троллей! Став союзниками, мы будем непобедимы. Когда эльфы будут изгнаны, мы создадим совет из тролльских воинов и кобольдов, чтобы вместе править Альвенмарком. Все народы станут равны. И князей больше не будет. Настанет золотой век…

— Поясни-ка мне еще раз насчет ножей у горла эльфийских князей, — перебила гостя Сканга.

Казалось, лутин на миг растерялся. Слишком размечтался о будущем господстве. Несколько раз глубоко вздохнул. А потом заговорил снова. Описал свой план во всех подробностях.

Когда он закончил, шаманка была в восторге. Элийя не обещал слишком многого. К горлам эльфов действительно были поднесены ножи, а те в своем высокомерии совершенно не обращали внимания на нависшую над ними опасность.

 

Пробуждение

Олловейн мягко провел рукой по меху на лбу лутинки. Мех свалялся и перестал блестеть. Было трудно читать по лицу лисьеголовой кобольдессы. Она вне опасности? Вот уже два дня ее сердце не останавливалось, но эльф по-прежнему не осмеливался отнять правую руку от ее груди.

Он караулил слабое биение ее сердца, чувствовал его неровную дрожь. Ему по-прежнему казалось, что усталое сердце готово остановиться в любой миг. Даже если оно снова набралось сил, Олловейн боялся мгновения, когда Ганда откроет глаза. Никто не мог сказать, насколько пострадал ее рассудок. Поначалу у нее останавливалось дыхание. Она была так близка к смерти!

Мастер меча осыпал себя упреками. Она пришла к нему и пробудила от безумия. И как он отблагодарил ее? Бросил одну. Не слушал, чего она от него хотела. А ведь она, похоже, обнаружила правду. Иначе объяснить то, что произошло, было невозможно. Их тайный враг устроил лутинке коварную ловушку. Олловейн слышал, что Ганда пришла в свою комнату не одна. Вообще-то он хотел еще раз поблагодарить ее, но потом решил подождать и не мешать лисьеголовой. Спутник лутинки, похоже, настолько сильно досаждал ей, что та закрыла дверь на задвижку. Это тоже было частью коварного плана. В яблочное вино в графине подмешали самогон. Лутинка должна была плюхнуться в постель пьяной. Слишком пьяной, чтобы заметить, что в простыне притаилась смерть. И если она все же сумела бы позвать на помощь, запертая дверь должна была гарантировать, что помощь не успеет вовремя.

— Не кори себя так, Олловейн!

Голос заставил мастера меча вскочить. В дверях в комнату Ганды застыл некто в длинной черной рясе, лицо было скрыто в тени капюшона. Когда Олловейн увидел мастера Рейлифа впервые, он показался живым воплощением смерти. И именно эта мрачная личность, как никто другой из хранителей знания, разбиралась в страданиях души и тела. Его магические способности были слишком слабы, творить чудеса он не мог. Но его знания были потрясающими. В библиотеке были тысячи книг и свитков по целительскому искусству, анатомии, ядам и болезням, и сотни из них он знал наизусть. Он был убежден в том, что алкоголь, который должен был стать погибелью для Ганды, в конечном итоге спас ее, поскольку яд не так быстро распространился в теле, как это планировал отравитель.

Олловейн же, напротив, придерживался мнения, что костяная гадюка вообще-то давно была мертва и поэтому ее яд утратил силу. Зловещая магия вдохнула жизнь в ее тело, чтобы уничтожить другую жизнь.

— Ты не спал пять дней и ночей, Олловейн. Как думаешь, сколько сможешь еще продержаться? Ганда вне опасности. Позволь мне сменить тебя на страже у ее ложа. — Рейлиф говорил негромко и приветливо, что представляло резкий контраст с его жутковатой внешностью.

Но Олловейн не доверял хранителю. Лицо Рейлифа никогда не было видно полностью. Все, кроме подбородка и рта, оставалось скрыто в тени капюшона.

А мастер меча уже успел получить представление о враге. Это должен был быть маг, владевший подлым заклинанием смены облика. Эта разновидность магии презиралась почти во всех областях Альвенмарка и находилась под запретом. На след эльфа навели слова Ганды о девантарах, и существовал целый ряд указаний, подкреплявших его подозрения. Поэтому Танцующий Клинок не мог отойти от ложа рыжей спутницы. Их враг мог принять любой возможный облик. Откуда было знать, что хранитель знания и в самом деле мастер Рейлиф?

— Я справлюсь, — устало ответил Олловейн. — Спасибо за предложение.

Рейлиф вздохнул.

— Надеюсь, ты понимаешь, насколько глупо ведешь себя. Мне ведом твой страх. Но когда-нибудь ты снова будешь вынужден довериться кому-то, Олловейн. То, что ты делаешь, благородно, но неразумно. Точно так же благородно и неразумно было пытаться вскрыть змеиный укус и пытаться высосать яд. Тем самым ты едва не убил самого себя.

— Со мной все в порядке, — бесцветным голосом упрямо повторил Белый рыцарь.

— Да, потому что тебе повезло. Яды убивают эльфа не так быстро, как лутина.

— Прошу, мастер, я не хочу сейчас говорить об этом. — Олловейн слишком сильно устал для того, чтобы ввязываться в спор. Все, чего он хотел, — это чтобы его оставили одного.

Но вместо того, чтобы уйти, хранитель знания подошел к ложу Ганды. Поднес слуховую трубочку к груди, послушал биение сердца. Потом погладил шерстку и наконец маленький черный лисий нос.

— Она все еще чувствует себя плохо. Нужно подумать о кровопускании. Тем самым мы выведем остатки яда из организма и дадим ее усталому телу возможность восстановить гармонию соков.

Веки кобольдессы затрепетали.

— Никто… не возьмет мою кровь, — заплетающимся языком пробормотала она. — Я… хочу пить.

Испытывая бесконечное облегчение, мастер меча поднялся. На столе стоял графин с водой. Эльф наполнил стакан. Ему пришлось поддержать Ганду, поскольку та была слишком слаба, чтобы самостоятельно сесть и попить. От напряжения лутинка тяжело вздохнула.

Рейлиф официально поклонился ей.

— Позволь представиться, Ганда из народа лутинов. Мое имя Рейлиф. Я очень сожалею о случившемся.

Ганда, которая, очевидно, только теперь осознала, что совершенно обнажена, натянула одеяло до подбородка.

— Хочу извиниться перед тобой от имени всех хранителей знания, Ганда. Никогда прежде никто из наших сотрудников не пытался причинить вред посетителю библиотеки. Мне непонятно, что нашло на мастера Галавайна.

— Это была его змея, не так ли?

Рейлиф кивнул, сжав губы.

— Да, сосуд, в котором он хранил змею, был пуст. Я никогда и подумать не мог, что он занимается такими видами магии. — В отчаянном жесте он поднял руки. — Галавайн так удивил нас… В его поступках я не узнаю того мужчину, которым он был когда-то. Он повел себя так, словно принадлежит к числу гнусных послушников Алатайи. — Хранитель знания опустил голову. — Могу только еще раз извиниться.

— А где сейчас Галавайн? — Голос кобольдессы звучал немного тверже.

— Мы ищем его повсюду. Звезды альвов библиотеки закрыты, вооруженные сотрудники систематически обыскивают все залы. Он не сможет уйти от нас, — заверил Рейлиф.

— Мне нужно в Зал света! — провозгласила Ганда и села на постели. — Будьте так любезны, подайте мне платье.

— Довольно пока. Ты слишком слаба. Сначала ты должна набраться сил, — решил Олловейн.

Просто невероятно! Только она очухалась настолько, чтобы говорить, как в голове тут же появились глупости.

— Ты мог бы понести меня, Олловейн. Или хочешь опять оставить меня одну?

Эльф глубоко вздохнул. Собрался сердито ответить, но взял себя в руки. Должно быть, это последствия яда. Она немного не в себе. Нужно постараться понять ее.

Лутинка свесила ноги с постели и потеряла равновесие. Просто повалилась вперед, как мешок.

Олловейн поймал ее.

— Ну вот, видишь. Пожалуйста, послушайся меня хоть раз.

Ганда умоляюще поглядела на него. Ей все еще было страшно.

— Нам нужно уходить отсюда, — прошептала она. — Мы все еще в опасности. Но прежде чем мы уйдем, мне нужно еще раз пойти в Зал света. Пожалуйста.

 

«Мы вне игры»

Несмотря на то что лица были слегка покрыты песком, сомнений быть не могло. В дюне были погребены Галавайн и Квальбам III. Пустой желудок Ганды болезненно сжался. На миг она испугалась, что ее стошнит.

— Квальбам выглядел иначе, когда встретил тебя? — негромко спросил мастер меча.

Оба стояли немного в стороне от мастера Рейлифа, под присмотром которого кобольды выкапывали трупы.

— Его глаза… — Во рту у лутинки пересохло. — Вчера вечером у него были ярко-голубые глаза. А еще утром они были серыми.

— Это все? Он вел себя как-то иначе? Как он двигался? Были какие-то необычные жесты? Что-то, что сильно отличалось?

Лутинка покачала головой. Смотрела в безжизненное лицо кобольда. Он умер, потому что она знала его. Убийца понимал, что она не заподозрит Квальбама, если встретит его.

Мастер Рейлиф опустился на колени рядом с умершими и изучил трупы.

Ганда украдкой поглядела в глаза кобольду и с облегчением отметила, что они не голубые. Только о хранителе знаний нельзя было ничего сказать наверняка. Его глаза оставались в тени капюшона. В черной рясе он вообще был похож на живую тень. Как то, что они должны были победить. Ингиз.

Рейлиф спокойно ощупал обоих погибших. Его бледные тонкие пальцы скользили по высохшим телам, словно паучьи лапки. Затем он надавил на грудную клетку кобольда, из-за чего изо рта Квальбама потекла вязкая коричневатая жидкость.

— Осветитель мертв не так давно, — пояснил хранитель знания, вставая. — Я думаю, он погиб всего несколько дней назад. Что убило его, сказать трудно. Я не нашел внешних повреждений. Песок еще не очень сильно высушил его тело. — Рейлиф указал на Галавайна. Труп эльфа был скрючен. В его одеждах было полно засохшей крови. — Его убил удар кинжала в горло. Потом убийца невероятным образом снял кожу с его рук. Песок очень сильно высушил тело Галавайна. Но у меня такое чувство, что он умер не далее как несколько дней назад.

— Почему? — спросил Олловейн.

— Десять дней тому назад состоялось последнее собрание хранителей знания. Галавайн сидел напротив меня. Я бы заметил, если бы кто-то другой попытался играть его роль. Очевидно, убийца именно поэтому не пришел на собрание вчера. Галавайна не было. И он не предупреждал, — добавил Рейлиф, словно этот факт еще больше отягощал преступление.

— Мне не показалось, что он вел себя странно, — произнес мастер меча.

Ганда не поверила своим ушам! Негодяй, принявший облик Галавайна, поверг Олловейна в глубочайшее отчаяние, и воину это не показалось странным? Эльфы!

— Ты ведь его совсем не знал, — на удивление резко произнес мастер Рейлиф. — Как ты можешь судить, изменился ли он?

— Я сказал, что он не вел себя странно, — с раздражающим спокойствием произнес Олловейн и опустился на колени рядом с мертвым эльфом. — Что случилось с его руками?

Пока мастер меча и Рейлиф рассматривали тело, Ганда отошла в сторону. Она была еще очень слаба, с трудом держалась на ногах, и у нее немного кружилась голова. Но когда кобольды стали раскапывать дюну, лутинка настояла на том, чтобы Олловейн ссадил ее. Ей вдруг стало неприятно, что ее держат на руках, как ребенка.

Жара в Зале света досаждала. Лисьехвостая неуверенным шагом направилась в палатку. С тех пор как она проснулась, они с Олловейном ни секунды не оставались наедине. Мастер Рейлиф не отходил от них. А то, что его глаз не было видно, пугало лисьехвостую.

Ганда взглянула на большую книгу с медными застежками, по-прежнему лежавшую на низеньком столике для чтения. Похоже, ее не сдвигали с места с тех пор, как она была здесь последний раз.

— Все дело в тебе, не так ли? — сказала лутинка, будто зачарованная книга могла понять ее слова. — Ты не открываешься убийце. Поэтому он снял кожу с рук Галавайна. Он хотел перехитрить тебя с помощью перчаток, которые были на ощупь похожи на руки эльфа.

Перчатки по-прежнему лежали на столе. Ганда с отвращением отвела взгляд. За прозрачной занавеской стоял стол для игры в фальрах. Лутинке показалось, что на игровом поле сейчас меньше фигурок. Интересно, что делал убийца на протяжении пяти последних дней? Кобольдесса была уверена, что он не бежал. Она взглянула на невысокую дюну, ставшую могильным холмом для Галавайна. Олловейн и Рейлиф по-прежнему разговаривали. Если бы она только могла видеть глаза Рейлифа! Очевидно, убийца может принимать облик своих жертв. Только глаза, похоже, не меняются.

Взгляд Ганды скользнул по палатке. Нет ли какого-нибудь указания? Не принес ли убийца чего-то, что демонстрировало бы его истинное лицо? И было ли у того, кто мог изменять облик, вообще истинное лицо? Или со временем он терялся во всех тех телах, которые украл?

Лутинка заглянула под низенький стол, где в день их прибытия были спрятаны нитки и игла из китового уса. Конечно, там ничего не оказалось.

Ганде пришло в голову, что зачарованная книга с первого дня лежала под рукой. Вообще-то стоило отодвинуть ее в сторону, чтобы нормально работать за столом. Только робость перед магической аурой фолианта удерживала лутинку. Должно быть, убийца ждал этого. Через занавеску он мог наблюдать за ней все время, пока играл с Олловейном. Он ждал, чтобы книга открылась от ее прикосновения.

Ганда вспомнила те немногие строки, которые успела прочесть в фолианте. Он не должен попасть в чужие руки! Здесь, в библиотеке Искендрии, он уже не в безопасности. Не важно, какие законы у этих самодовольных хранителей знания, книгу нужно унести отсюда! Но она слишком велика, чтобы спрятать ее.

Почему, интересно, убийца еще не унес книгу? У него ведь было пять дней. Может быть, он даже не может прикоснуться к ней? Возможно, заклинание, лежащее на книге, достаточно сильно, чтобы защитить том? При мысли об этом Ганда довольно усмехнулась. Она представила, как негодяя поразила молния, когда тот протянул свои окровавленные пальцы к объекту вожделения. Но такая картина, конечно, преувеличение. Вероятнее всего, убийце просто неприятно прикасаться к книге, да и она не открывается под его рукой.

Тем не менее драгоценный фолиант не может оставаться здесь. Теперь только вопрос времени, когда убийца найдет ничего не подозревающего посетителя библиотеки, которому откроется книга.

Ганда заметила кожаный футляр на деревянной подставке для свитков, которого раньше здесь не видела. На кожаном цилиндре сбоку находились три черные печати, с которых свисали узкие пергаментные ленты со странными руническими символами. Лутинка с любопытством взяла футляр и открыла его. Оттуда выскользнул свиток странного серого пергамента. Пальцам было неприятно прикасаться к нему, и у Ганды возникло чувство, что сделан он не из звериной кожи. Текст был написан маленькими, не вычурными буквами. Последние строки становились все меньше и меньше, буквы теснились все сильнее и сильнее, словно автор непременно хотел перенести все свои знания на один этот листок пергамента. Ганда пробежала глазами первые строки.

Если хочешь сеять ужас среди врагов, чтобы их мужество таяло, словно снег под летним солнцем, создай ши-хандан. Ни одно оружие Альвенмарка не может убить их. Только носители камня альвов обладают магической силой, способной изгнать их. Но берегись! Это заклинание, которое требует большой силы и железной воли, в противном случае существа, которых ты призовешь, обернутся против тебя. Выбери среди своих спутников мужчину, нерушимо верного, но без которого можно обойтись. И выбери второго, который слишком глуп, чтобы быть по-настоящему полезным. Затем…

Далее следовали точные описания защитных кругов и магических формул. Речь шла о магии крови. Испытывая невероятный ужас, Ганда читала, как создается призрачная собака, в которой соединятся ингиз и нерушимо верный товарищ. Это было то, о чем так настойчиво расспрашивал Галавайн. Призрачное существо, сеявшее страх среди защитников Филангана! Неужели убийце нужно было это знание? И он оставил свиток, чтобы показать Ганде, что он все же торжествует?

Лутинка не хотела верить, что весь сыр-бор не из-за книги Мелиандера. Она поспешно спрятала свиток в кожаный футляр и положила его обратно. А потом обернулась к низенькому столу.

И почему эта проклятая книга такая огромная и тяжелая?! Какое бы наказание ни грозило, она украдет ее, если существует хотя бы малейший шанс незаметно вынести ее из библиотеки.

Кончиками пальцев коснулась лутинка мягкой кожи. Даже Олловейн не смог бы незаметно спрятать ее в своих одеждах.

От серых камней полился ярко-голубой свет. Ганда поспешно убрала руки. Что она сделала? Лутинка торопливо закрыла своим телом книгу от взглядов спутников, на случай если кто-то из них решит взглянуть в ее сторону.

— Прекрати! — умоляюще прошептала она. — Я ведь оставляю тебя здесь. Я больше никогда не прикоснусь к тебе. Только прекрати!

Голубой свет оказал на фолиант странное воздействие. Тот стал прозрачным. Теперь кобольдесса отчетливо видела столешницу сквозь книгу.

— Немедленно прекрати! Перестань… Пожалуйста! — Она хотела схватить книгу, но ее пальцы прошли насквозь.

— Проклятье! — Ганда оглянулась через плечо.

В тот же миг Олловейн поднял взгляд от трупов.

— Что-то случилось? — крикнул эльф.

— Все в порядке! — ответила лутинка. — В лучшем виде. Со мной все хорошо!

Теперь на нее смотрел и Рейлиф. Ясное дело, такой ответ и ее бы удивил.

— Пожалуйста, книга! Прекрати эти глупости! — прошептала она. — Я больше и думать не буду о том, чтобы украсть тебя. Но пожалуйста, пожалуйста, стань снова нормальной книгой!

Посреди прозрачного силуэта появился тонкий кожаный ремешок, с которого свисало одно-единственное яркое перо. Рисунок пера напоминал обложку книги Мелиандера, на нем были матово-серые пятна, похожие на камешки. Голубоватый свет окружил перо, а потом исчез в одном из серых пятен.

Ганда нерешительно протянула руку. Она прошла сквозь силуэт книги и смогла коснуться пера. Оно было реальным, не иллюзией. Лутинка нервно облизнула мордочку. Может быть, книга хотела, чтобы лисьехвостая унесла ее отсюда? Вспомнились слова белого кентавра. О том, в чем заключалось наказание за кражу книги из библиотеки. Может быть, хранители знания отдадут им книгу добровольно? Кобольдесса нерешительно смотрела на перо.

Нет, хранители знаний — пленники своих предписаний и ритуалов. Они никогда не позволят книге покинуть библиотеку. Лутинка решительно схватила перо и привязала кожаным ремешком к шее, словно это был просто невинный талисман. На кону — будущее Альвенмарка! Она не могла действовать иначе, несмотря на то что хранители знания наверняка потребуют ее голову.

Олловейн и Рейлиф шли к ней. Ганда выругалась. Господин в капюшоне ни в коем случае не должен заметить, что произошло. Книга на столе перестала выглядеть прозрачной. Лутинка протянула руку, и та свободно коснулась столешницы. Иллюзия! Нужно отвлечь хранителя знания от этой проклятой книги. Лисьехвостая поспешно вышла из палатки.

— Тебе лучше, Ганда? — вежливо поинтересовался Рейлиф.

— Немного кружится голова, — и глазом не моргнув солгала лутинка. — Наверное, следует немного отдохнуть.

— Ты не могла бы быстро показать мне труды, которые давал тебе Галавайн?

Ганда застонала.

— Мне действительно нехорошо.

Олловейн обеспокоенно поглядел на нее.

— Это быстро. — Рейлиф пригнулся, проходя под откинутым пологом, и вошел внутрь. Он направился прямиком к столу.

Ганда поплелась за ним.

— Вот свиток, которого не было, когда я приходила сюда в последний раз. Похоже, в нем что-то особенное. — Она выхватила свиток с черными печатями и протянула Рейлифу.

Губы хранителя книг превратились в узкую обескровленную полоску. Положив свиток в рукав, он обследовал остальные тексты.

— Тебе больше никакие свитки в глаза не бросились? — через некоторое время спросил он. — Кожаные футляры с черными или золотыми печатями?

— Нет, — ответила Ганда, протискиваясь между Рейлифом и столом, на котором лежала книга. — Что-то не так? — Если бы только можно было видеть его лицо!

— Этому свитку здесь делать нечего. Он… Он не в компетенции Галавайна, и мне совершенно непонятно, как он мог попасть сюда. Он должен находиться под замком!

Олловейн подошел к столу для игры в фальрах. Низко склонившись, он встал над столешницей и принялся рассматривать фигуры.

— Наверное, вам стоит поразмыслить о хранении опасных текстов, — произнесла Ганда. — Можешь быть уверен в том, что Эмерелль будет доложено о состоянии дел здесь, в библиотеке. Секретные документы крадут, происходит смертоубийство. Возможно, стоит хранить книги, которые слишком ценны, где-нибудь в другом месте.

Уголки рта Рейлифа дрогнули.

— Мы не рассчитывали на это… То, что произошло, просто чудовищно. Я… Я созову хранителей знания. Мы учимся на своих ошибках, лутинка.

Ганде вовсе не доставляло удовольствия загонять в угол именно того, кто больше всех, не считая Олловейна, заботился о ее выздоровлении. Но она должна была отогнать Рейлифа от книги. Чем дальше, тем лучше.

— Ваши ошибки едва не стоили мне жизни. Ты ведь не ожидаешь, что я буду молчать об этом, когда предстану перед королевой.

— Библиотека находится в Расколотом мире, а значит, не подчиняется власти Эммерель, — возразил хранитель знания.

— Так ты пытаешься оправдать ваши ошибки?

Уголки губ Рейлифа теперь дернулись сильнее.

— Нет, не пытаюсь, — подавленно ответил он. — Мне искренне жаль, что случилась неприятность. Если бы я мог, я бы…

— Тебе не кажется, что определение «неприятность» несколько слабовато? То, что я еще жива, — лишь счастливая случайность. Обнаружить в постели ядовитую змею — это сильно отличается от того, что я понимаю под неприятностью.

— Конечно.

— Что это за текст? — набросилась на него Ганда.

— Здесь раскрыты самые темные виды магии. Не знаю, что именно там написано, и добровольно ни за что не стану читать. Свитки, на которых стоят три черные печати, насквозь гнилые. В них идет речь о вещах, способных лишить душевного спокойствия того, кто ведает о них. Они хранятся в тайном месте, которое известно только нам, хранителям знания. Этот свиток следует немедленно вернуть туда.

Ганда не ожидала получить столь искренний ответ. Похоже, она вывела Рейлифа из равновесия серьезнее, чем тот стремился показать. Он сказал ей больше, чем она хотела знать.

— Я не стану мешать тебе, если ты решишь отнести этот свиток туда, где ему полагается быть. Я считаю, что такие тексты следует сжигать.

— Довольно уже, Ганда, — вмешался Олловейн. — Мастер Рейлиф извинился. Прекрати наконец обвинять его! Все равно это ничего не изменит.

Хранитель знания коротко поклонился.

— Прошу меня извинить.

И он поспешно удалился.

Ганда устало прислонилась к столу. Силы оставили ее. Нужно уходить отсюда. Как можно скорее. Она утомленно закрыла глаза. Любой находящийся в библиотеке мог быть убийцей. Невозможно понять, каков его истинный облик. Кроме того, он мог завладеть любым телом.

— Ты хочешь мне что-то сказать?

Олловейн вдруг оказался прямо перед ней. Должно быть, она отключилась.

— Что ты имеешь в виду?

Он указал на ее левую руку, наполовину погрузившуюся в призрачную книгу, отражение без содержания. Ганда вздохнула. Если она попытается объяснить эльфу, что произошло, на пути у них обоих встанет его честь.

— Сейчас это не важно, — решительно ответила она.

Мастер меча поднял бровь, но вопросов больше задавать не стал. Вместо этого он попросил лутинку посмотреть на стол для игры в фальрах.

Ганда уступила. Но она едва держалась на ногах от изнеможения. Фигурки плясали у нее перед глазами. Фальрах ничего не значил для кобольдессы. Она не могла понять, что хотел показать ей Танцующий Клинок.

— Игровое поле изображает этот момент, — произнес он странно отрешенным голосом.

«Только бы он снова не спятил, — в отчаянии подумала Ганда. — Проклятье, ты нужен мне. Неужели я никогда не смогу положиться на тебя?»

— Черная королева стоит в одиночестве. Это Эмерелль. Ее волшебница вышла из игры, ее герои рассеяны по доске. Похожую расстановку я видел на игровом поле несколько дней назад, в замке Эмерелль. Думаю, это было предупреждение. Доска стояла так, что я непременно должен был увидеть ее. Впрочем, здесь Эмерелль не находится в непосредственном окружении врагов. Зато фигуры белой стороны в правильном порядке стоят на своей половине игрового поля. А я надеялся, что войско троллей уничтожено.

— Может быть, так и есть. — Лисьехвостой надоел мистицизм игры в фальрах. — Кто сказал, что белые фигуры обозначают троллей? Это всего лишь игра. Не действительность!

— Думаешь?

Таким циничным она Олловейна еще не видела.

Он указал на две опрокинутые черные фигурки, лежавшие отдельно на игровом поле.

— Полководец и воришка, Ганда. Это мы. Мы выбыли из игры.

Лутинка прижала пальцы к вискам. Это последнее, что ей было нужно сейчас.

— Я падаю в обморок от изнеможения, а ты мне такие вещи Рассказываешь. Может быть, кто-то наткнулся на игровой стол. То, что некоторые фигурки опрокинулись, могло быть чистой случайностью.

— Упали только эти две.

— А где наш убийца? Для него, пожалуй, тоже должна быть фигура.

— Ты мыслишь слишком узко. Наш убийца — это не фигура. Он игрок белой стороны. Поэтому у него все лица и в то же время нет лица.

Волосы на загривке Ганды стали дыбом. Если ты готов принять участие в бредовых затеях Олловейна, они начинают казаться сами по себе логичными. Но она не просто фигурка на доске!

— Почему нас не убрали со стола, если мы побиты? Так ведь по правилам, верно? Побитые фигуры убирают с поля.

— Нет, не всегда. Бывает три вида событий, при которых фигурки нейтрализуются, но не выходят из игры. Их просто откладывают в сторону. После этого все зависит от того, кто ходит следующим. Таким событием является цезура при игре в фальрах. Обе стороны бросают кости. Чей результат лучше, тот и делает следующий ход, вне зависимости от того, чья была очередь. В такой момент будущее зависит только от броска костей.

Лутинка упрямо рассмеялась.

— Тогда у меня для тебя хорошие новости. Я прекрасно умею мошенничать в кости.

Эльф криво усмехнулся.

— Кто бы мог подумать, что когда-нибудь придется вложить свою жизнь в руки мошенницы?

Почему она никогда не встречала кобольда, который бы так ей улыбался, печально подумала лисьеголовая. Немного лукаво, при этом искренне и тепло. Доверительно. Было время, когда она с ума сходила от улыбок Элийи. Никто другой из лутинов не излучал столько уверенности и самоуверенности, как Глопс.

У Элийи было видение. Он хотел изменить мир. И был непоколебимо убежден в том, что сумеет сделать это. Тем, кто был рядом с ним, было очень легко разделить его мечту. Его сила и энтузиазм были заразительны. Жизнь с ним превращалась в настоящее приключение.

Ганде понадобилось очень много времени, чтобы понять, что Элийя любит только свою мечту. Все спутники были заменимы. Важна была лишь цель. Когда лисьехвостая наконец поняла, улыбка Элийи утратила очарование.

«С Олловейном будет то же самое, если я смогу узнать его получше», — сердито подумала рыжая. Голова кружилась.

— Ты в порядке? — спросил эльф.

— А что, я так выгляжу? — успела произнести она, прежде чем у нее подкосились ноги.

Каким-то образом он успел подхватить лутинку прежде, чем та грохнулась на пол. Танцующий Клинок понес ее на руках, как ребенка. Ганда положила голову эльфу на плечо. Давно уже она не чувствовала себя такой защищенной. Она была не совсем в сознании, но и не спала. Пока мастер меча нес ее, она словно грезила наяву.

Он хотел отнести Ганду в ее комнату и положить на постель. Лутинка смутно припоминала, что начала протестовать. И, наверное, он послушался, потому что продолжал держать ее на руках. Лисьехвостая не могла толком объяснить себе эту свинцовую усталость. Может быть, это по-прежнему действие яда? Но она ведь так долго спала!

Кобольдесса чувствовала, что Олловейн несет ее, но шагов его не слышала. Будто оба они парили в воздухе… Веки ее были слишком тяжелы, чтобы вырвать у них возможность видеть свет. Лишь время от времени Ганда сонно моргала. Потом видела, как мимо проплывали слабо освещенные стеллажи.

Эльф что-то рассказывал. Он шептал. Его голос вкрадывался в уши. Она чувствовала его теплое дыхание, когда он говорил. Но где-то между ухом и рассудком терялась часть смысла. Речь шла о кобольде по имени Лабакс. Он сражался в Филангане и во сне пережил встречу с загадочным чудовищем, проходившим сквозь скалы. Все товарищи кобольда были убиты.

Ганда хотела сказать Олловейну, что знает, какое существо убивало в эльфийской крепости. Но ее язык лежал между губами, словно выброшенный на берег кит. Бесконечно тяжелый. Мертвый.

Должно быть, она ненадолго задремала. Оцепенело огляделась по сторонам. Она находилась в зале со множеством пюпитров. Ганда чувствовала пульсирующую силу звезды альвов. Звезда, через которую они вошли, находилась всего в паре шагов.

Олловейн стоял на коленях рядом с ней.

— Ты чувствуешь себя достаточно крепкой, чтобы увести нас отсюда?

Лутинка села и помассировала виски.

— Колдовать и пнуть в задницу рогатую черепаху я могу в любой момент, как бы я ни выглядела. — Ей было дурно. Ощущение было, как будто она пила всю ночь. Большой стакан молока с двумя взбитыми яйцами был бы кстати.

В большом круглом зале горели лишь две масляные лампы. Обе стояли на довольно большом расстоянии от них. В слабом свете пюпитры были похожи на большие прямоугольные щиты. Их окружал целый легион воинов-теней. Ганда усмехнулась. Глупость какая!

Послышался глухой хлопок. Олловейн обернулся. Звук доносился из просторного коридора, который вел отсюда вглубь библиотеки. Казалось, с полки упала какая-то книга.

Лисьехвостая невольно вспомнила о Квальбаме III и его дурацких историях о книгах. Несправедливо, что кобольд мертв. Он умер, потому что знал ее. Умер, потому что она ему доверяла.

Мастер меча достиг коридора. Внимательно огляделся по сторонам.

Лутинка схватилась за край ближайшего пюпитра и поднялась. На ногах она по-прежнему стояла нетвердо. Когда же это наконец закончится? И когда она избавится от этих страшных головных болей?.. Краем глаза Ганда заметила движение. Она потеряла равновесие. Что-то коснулось ее. Кобольдесса покачнулась и завалилась набок. Над ней возвышалась огромная тень. Клеос! Он был вооружен длинным посохом, на концах которого красовались лезвия кос.

— Ты меня напугал… Ты… — Ганда хотела опереться и снова встать, но жгучая боль пронзила левую руку.

Минотавр наклонился и что-то поднял. В его огромных лапах предмет казался крохотным.

— Подними правую руку вверх, и я подарю тебе жизнь.

Лутинка так запуталась, что хотела уже послушаться, когда увидела, что именно поднял бывший хранитель знания. Это была кисть руки.

Ганде стало дурно. Она посмотрела на свою левую руку. Полумрак мешал разглядеть, что произошло. Рука заканчивалась обрубком. Это ее руку поднял Клеос.

Несмотря на то что Ганда видела культю, рассудок отказывался признавать очевидное. Ее рука… Как же так?..

— Руку! — грубо потребовал Клеос. — Ты…

Минотавр крутнулся вокруг своей оси. До ушей Ганды донесся металлический звон. Там, где сталь ударилась о сталь, вверх взметнулся сноп искр.

Пугающе быстро вращался посох с клинками. Олловейн пригнулся. Удар, предназначавшийся ему, разделил надвое тяжелую столешницу. Минотавр и эльф кружились в смертоносном танце.

Этому Клеосу не нужен был костыль. Ганда сомневалась, что прежний Клеос смог бы сражаться с такой ловкостью. Несмотря на то что в темноте она мало что могла разглядеть, лутинка была уверена, что у этого минотавра голубые глаза. Произошло именно то, что предсказывал Олловейн. Враг диктовал ходы. Они выбыли из игры. Убийца знал, что они придут сюда.

Только теперь Ганда заметила, что сидит в темной луже. Культя почти не болела. Странно. Она могла рассматривать обрубок без отвращения. Почему-то казалось, что это на самом деле не ее рука. Ее рука заканчивалась кистью! А эта изувеченная — не ее!

Лутинка неловко оторвала полоску от подола платья. Нужно остановить кровотечение.

С грохотом рухнул на пол тяжелый пюпитр. Минотавр пнул пульт; тот заскользил по гладкому полу. Вместо того чтобы увернуться, Олловейн запрыгнул на него, удержал равновесие, расставив руки в стороны, и одним прыжком оказался на следующем пюпитре.

Клеос рассек посохом пустоту, описал им широкий круг и успел отразить удар слева, нацеленный в шею. Быстро, словно барабанный бой, сталь ударяла о сталь.

У Ганды совсем помутилось в голове. Слишком много времени потеряла она, наблюдая за дуэлянтами. Нужно было позаботиться о руке, хоть она и не воспринимала обрубок как часть себя. У нее была красивая рука…

С некоторым трудом лутинке удалось обмотать культю тряпкой. Пришлось держать один конец ткани зубами, чтобы сильно затянуть повязку.

Тряпка тут же пропиталась кровью. Теперь дала знать о себе боль. Даже малейшее прикосновение к ране было подобно удару раскаленного ножа. Ганда задрожала. Зубы ее стучали. Стало гораздо холоднее.

Краем глаза лисьехвостая увидела, как минотавр яростной атакой попытался загнать эльфа в угол. Удар следовал за ударом, быстрее, чем мог уследить глаз. Внезапно голова минотавра наклонилась. Олловейн увернулся от смертоносно острых рогов, но лоб Клеоса угодил ему в плечо. Мастер меча пошатнулся. Удар по ногам вынудил эльфа сделать поспешный прыжок, который еще сильнее выбил его из равновесия.

Минотавр издал дикий ликующий крик и поднажал. Но в позиции, где любой другой упал бы, Белый рыцарь обрел равновесие. Его меч описал серебряную дугу. Послышался глухой хруст. А потом один из рогов минотавра грохнулся на пол. Олловейн срезал его под корень.

Клеос слегка отпрянул. Слово силы одним махом заставило вспыхнуть все масляные лампы в читальном зале. Только теперь Ганда заметила тонкий порез на груди бычьеголового человека. Рана была неглубока, но, увидев ее, лутинка убедилась, что эльф победит. В то же время она увидела кровь на полу вокруг себя.

— Думаешь, ты побеждаешь? — спросил минотавр и отразил удар, нацеленный в бедро. — Шум сражения услышат. Наверняка сейчас сюда уже идет отряд вооруженных арбалетами кобольдов. Как думаешь, в кого они станут стрелять? В Клеоса, которого они знают многие годы, или в тебя и лутинку?

Целый град ударов обрушился на него.

— Продолжай, Олловейн! — крикнул убийца. — Пока мы сражаемся, твоя спутница истекает кровью!

Мастер меча бросил взгляд на хвостатую кобольдессу. Минотавр тут же атаковал. Подлый удар был нацелен на ноги Олловейна. Эльф увернулся, но снова посмотрел на Ганду.

— Со мной все в порядке. — Лутинка хотела крикнуть, но голос не имел силы. Она ужасно дрожала.

— Открывай врата! — крикнул Олловейн и пригнулся.

Ганда потащилась к звезде альвов. Она пыталась сделать вид, что все хорошо, и двигаться прямо, но шаталась от слабости. Густые капли крови сочились сквозь повязку, оставляя на белом мраморном полу читального зала темный след. От яркого света у лутинки болели глаза. Она снова увидела, что Олловейн смотрит на нее. Почему проклятый эльф отвлекается? Это будет стоить ему головы.

Ганда потянулась к магии троп альвов. Сталь снова звякнула о сталь. Лутинке с трудом удавалось концентрироваться на заклинании. Она то и дело обеспокоенно поглядывала на Олловейна. Эльф перешел к защите. Шаг за шагом гнал его Клеос к звезде альвов.

— За правую руку Ганды я отпущу вас обоих.

От лисьемордой ускользали силовые потоки троп альвов. Она невольно коснулась яркого пера на шее. Оно было на месте. Несмотря на то что оно прикасалось непосредственно к ее коже, Ганда не чувствовала заклинания, окружавшего книгу. Это было необычно. И это спасет ее. Даже Клеос не сумеет разглядеть маскирующее заклинание. Должно быть, убийца видел, как от ее прикосновения книга открылась. Очевидно, он полагал, что сумеет обмануть книгу, если использует руки лутинки. При мысли об этом Ганде стало дурно. Со слезами на глазах глядела она на свою отрубленную кисть.

«Соберись, девочка, — напомнила она себе. — Теперь все зависит от тебя».

Лутинка снова потянулась к силовым линиям троп альвов. Они плясали, словно извивающиеся змеи. У Ганды было чувство, что ей кто-то помогает. Несмотря на то что она дрожала, а в голове стучала тупая боль, открыть светящуюся арку было легко, как никогда прежде. Но что-то было не так, как обычно.

— Опустите оружие! — приказал высокий голос.

Довольно крупный кобольд спешил по проходу между пультами прямо к ним. На нем был красный берет, с которого свисали два растрепанных пера. За вожаком с трудом поспевало с полдюжины худощавых кобольдов поменьше, все они взбирались на пюпитры. Они были вооружены арбалетами, висевшими за спинами на широких ремнях. Тщедушные тела и запачканные чернилами пальцы — кобольды были совсем не похожи на воинов. По ним было видно, что они — писари, осветители и помощники поваров. Но на их лицах отражалась мрачная решимость. Первый отстегнул арбалет, поставил ногу на железный спусковой крючок оружия и принялся взводить его с помощью двух расположенных по бокам рукояток.

— Прекратить! — срывающимся голосом крикнул предводитель отряда кобольдов. — От имени хранителей знания приказываю вам остановиться!

Олловейн почти добрался до Ганды. Всего пара шагов отделяли его от светящейся дуги. Лутинка могла бы отпустить силовые линии, но что-то казалось ей странным. Под знакомыми могущественными заклинаниями она чувствовала что-то чужое, хорошо скрытое.

Искендрия людей отстояла всего в паре шагов. Но бежать туда было глупо. Стражи библиотеки с легкостью смогут последовать за ними. Ганда знала, что им с Олловейном придется войти глубже в золотую сеть, чтобы найти другой путь. В переплетении скрещивающихся троп были тысячи возможностей отыскать дорогу. Эмерелль была против того, чтобы использовать прямой маршрут, нужно было скрыть их миссию от ингиз, таившихся в темноте Ничто. Но теперь не было повода для таких уловок. Они могли вернуться в Альвенмарк, минуя мир людей.

— Сначала застрелите лутинку! — приказал Клеос.

Предводитель кобольдов нервно заморгал.

— Слушайте меня, — сказал он. — Клеос…

— Хранитель знания! — сердито перебил его минотавр. — Как видите, я оправился от полученных во время книжного удара ранений. Лутинка украла драгоценный свиток из Зала света. Вы знаете законы библиотеки. Книги и свитки, однажды попавшие сюда, не должны покидать Искендрию. Это железный закон. Тот, кто нарушает его, — покойник.

Олловейн побежал.

— Всем слушать мою команду! — крикнул Клеос.

— Он лжец и убийца!

Не обращая внимания на Ганду, кобольды зарядили арбалеты болтами. Их предводитель уже не пытался оспаривать приказания Клеоса.

— Прочь отсюда! — Олловейн поднял кобольдессу, стараясь, насколько возможно, закрыть ее от арбалетчиков.

Лутинка могла заглянуть за плечо эльфа. Она испытывала необъяснимое чувство, что они что-то делают не так.

Что-то не так.

— Заряжай! — скомандовал Клеос, и кобольды подняли арбалеты на плечи.

— Целься!

У Ганды возникло ощущение, что Клеос вовсе не хочет, чтобы их застрелили. Он хочет чего-то другого. Он ведь давно уже мог отдать приказ стрелять. Почему он не сделал этого? Рыжехвостая увидела, как один из кобольдов задрожал под весом оружия. Нельзя так долго целиться из арбалетов. Для этого они слишком тяжелы!

Олловейн вошел во врата.

Ганда почувствовала водоворот. Он был едва ощутим. Чужая сила. С тропой, ведущей из библиотеки, манипулировали. Хорошо скрытое, в магии альвов таилось новое заклинание.

Мастер меча, похоже, ничего не заметил.

Врата за ними стали закрываться. Гораздо быстрее, чем обычно! Теперь Ганда отчетливо видела голубые глаза Клеоса. Она так и знала! Минотавр улыбался.

Теперь, когда лутинка направила на это все свои чувства, она отчетливо уловила чужое заклинание. Они в его власти, пока не сойдут с тропы. Вот чего хотел их враг!

Во рту у Ганды пересохло. Она дрожала все сильнее. Смертельно холодно! Вспомнилась доска для игры в фальрах. Они выбыли из игры. Враг бросил кости и выиграл следующий ход.