Пролог

— Ты немедленно отдашь мне камень, — прошипела Сина.

Дочь самого богатого в Бельбеке крестьянина, она была выше Дарона на голову. Спорить с ней было глупо. Но мальчишка вовсе не собирался расставаться со своим сокровищем. Он изо всех сил тянул камень на себя.

Никто из ватаги забравшихся в пальмовую рощу детей не поспешил ему на помощь. Все боялись Сины. Они просто стояли вокруг, выжидая, чья возьмет.

— Укуси ее за руку, — прошептал Тура, самый младший.

Сина бросила на него ядовитый взгляд:

— Я все слышала.

Дарон воспользовался мгновением, когда девочка отвлеклась, и пнул ее по ноге. Она выпустила камень, выругалась и тут же отвесила ему оплеуху.

— Оставь себе эту дурацкую штуку. Тоже мне, великое сокровище!

— Вот именно, — упрямо ответил он. — Так и есть, и ты это отлично знаешь.

Дарон крепко сжимал отвоеванную драгоценность. Его отец, Нарек, перекапывая их маленькое поле, нашел этот камень. И за день до своего ухода подарил его сыну. С одной стороны камень был белым, как свежее козье молоко, а с другой — черным, как древесный уголь. Дарону не удавалось полностью спрятать его в кулаке. Он был плоским и всего лишь чуть толще его мизинца.

Как же чертовски давно это было, когда отец ушел сражаться за бессмертного Аарона. Неужели и правда всего три луны тому назад? Дарону казалось, что прошло три года.

— Начнем, — настроение у Сины было по-прежнему плохим. — Вы будете крысолицыми лувийцами, и мы выгоним вас из пальмового дворца.

— Мы — лувийцами? — возмутился Дарон. — Так не пойдет!

— Еще как пойдет! Вчера подлыми лувийцами были мы. Сегодня ваша очередь.

Дарон решительно покачал головой.

— Мой отец воюет под знаменами правителя Арама. Я не могу играть за лувийца. Это против фамильной чести.

— А мой папа говорит, что твой отец самое большее подметает конские яблоки за колесницами бессмертного. Нарек вообще не воин. Все в деревне знают это.

Дарон с трудом проглотил подступивший к горлу комок. Сина умеет сделать подлость. В точности как ее папаша! Конечно, он тоже знал, что его отец вовсе не воин, но он все равно герой. Кроме него и его друга Ашота никто не осмелился пойти за вербовщиком бессмертного.

— Пусть камень примет решение, — предложил Тура.

— Камень врет, — проворчала Сина.

— Чушь. Мы сделаем так! — Дарон оглядел собравшихся. Все были согласны.

— Но на этот раз подбрасывать камень буду я! — заявила Сина.

Он с недовольством передал ей камень.

— Только не расколоти его.

— Камни не так-то легко ломаются, — она провела пальцем по отшлифованной поверхности, жадно разглядывая камень. — Если упадет белым вверх, мы с моими воинами сегодня играем за хороших, — она погладила камень, словно это была маленькая кошечка. А затем подбросила вверх. Камень закрутился в воздухе, поворачиваясь то белой, то черной стороной.

Когда он упал на землю, вверху оказалась черная сторона.

Сина вздохнула.

— Говорю же, камень врет.

Дарон гордо обернулся к своему маленькому войску. Семь воинов. У Сины столько же. Но все ее друзья были немного выше. Из последних пяти сражений за пальмовый дворец Сина выиграла четыре. Поэтому большинство предпочитало играть в ее войске. Даже если при этом приходилось быть лувийцами. Тот, кто побеждал в битве, тому принадлежали все спелые финики, упавшие с пальм на землю. Весь следующий день. По крайней мере, пока воришек не отлавливал отец Сины, поскольку пальмовая роща принадлежала ему, а он не любил, чтобы ее разоряли.

— Сегодня мы будем демонами, — вдруг объявила Сина. — Если уж нам выпало быть злыми, то сделаемся по-настоящему плохими.

Все посмотрели на нее с испугом.

— Моя тетка говорит, что если говорить о демонах, то они придут, — прошептал Тура.

— Если боишься намочить свою юбочку, то иди домой, Тура.

Дарон заслонил собой малыша.

— Мы вообще ничего не боимся! — Впрочем, ему идея с демонами тоже не нравилась.

Было уже темно. Пришел срок сбора урожая, а в эту пору крестьянам приходилось работать на полях от зари до зари.

— Значит, начинаем! — восхищенно воскликнула Сина. — Демоны, за мной!

— Вы атакуете. Немедленно покиньте пальмовый дворец, — Дарон махнул рукой, указывая на пшеничное поле за низенькой стеной из бутового камня. — Пойдете оттуда.

Отряд демонов под предводительством Сины бодро утопал прочь, в то время как среди ребят Дарона воцарилось уныние.

— Они наверняка поколотят нас, — Тура высказал вслух то, о чем думали остальные.

— Почему это? — упрямо поинтересовался Дарон.

— Ну, они же демоны, — по лицу Туры было заметно, что он вот-вот расплачется. — Да и темно уже. А если дома заметят, что я так поздно лег в постель, меня опять высекут.

— Защитники Бельбека, — Дарон пытался говорить твердым голосом, как настоящий герой. — Давайте найдем снаряды для метания. Преподнесем демонам сюрприз, когда они придут.

Он вселил в них уверенность. Друзья рассыпались по пальмовой роще.

— Финики подойдут? — крикнул Тура.

Дарон рассмеялся.

— Только если они кажутся тебе достаточно твердыми.

Вдалеке послышался звук, похожий на раскат грома.

— Дарон! — послышался голос Сины где-то среди пальм. — Иди сюда, скорее! Ай! Проклятье, перестаньте закидывать меня камнями! Иди наконец сюда, Дарон! Ты должен это увидеть! Идем к стене из бутового камня.

Что это, ловушка? Дарон убрал деревянный меч за пеньковую веревку, служившую ему поясом.

— Идемте все. И возьмите с собой камни, если они решат нас обдурить.

Все неохотно потянулись к стене. Наверху стоял отряд Сины. Раскаты грома теперь слышались отчетливее. Теперь они следовали один за другим. Надвигалась настоящая гроза.

Дарон поспешно взобрался на низенькую стену. По равнине, к их деревне, тянулась цепочка маленьких огоньков.

— Ну вот, видите, демоны идут, — произнес Тура и расплакался.

По спине Дарона пробежал холодок. На данный момент единственным мужчиной в доме был он, а у него есть только деревянный меч, чтобы защитить свою мать, Рахель. Он прищурился, пытаясь разглядеть, что это там, вдалеке. При вспышке молнии что-то сверкнуло золотом. Бронзовые доспехи!

— Это боевые колесницы… — Но до конца уверен он не был. Просто слово «колесницы» звучало лучше, чем «демоны».

— Значит, лувийцы победили, — подавленно произнесла Сина. — Мой отец всегда говорил, что, если враги победят, они разграбят всю страну. И что войско из крестьян не выстоит против настоящих воинов, он тоже говорил.

Дарон поглядел на черно-белый камень, на свое сокровище. Отец пообещал ему, что вернется. Он наверняка не допустил бы победы лувийцев. Но колесницы в ночи не сулили ничего хорошего, это точно.

— Мы должны предупредить деревню, — решил Дарон.

— Неужели ты быстрее колесницы? — Впервые за весь вечер в голосе Сины не было задора.

— Мы успеем! — Он был не совсем уверен в своих словах. — Мы срежем через поля. Повозкам ведь приходится держаться дороги. Давай, Тура, руку. И не выпускай, пока не добежим до твоей матери. И свои деревянные мечи не забудьте!

 

За три луны до описываемым событий

Павший наставник

Нандалее внимательно подняла голову. Ветер поменялся. Звук шепота листьев изменился. Он показался ей более настойчивым, словно духи леса пытались предупредить ее. В воздухе витал новый запах. Пахло дымом, оружейной смазкой и нестираной одеждой.

Краем глаза эльфийка заметила две тени, бесшумно передвигавшиеся по лесу. От них тоже пахло дымом. И сажей, которой они натерли лица и руки, чтобы еще больше походить на тени.

Ее товарищи, Куллайн и Тилвит, подали ей знак двигаться дальше. Оба мауравана были из числа эльфов, живших в старом лесу к югу от Головы альва. Их народ считался своеобразным и воинственным. Даже тролли избегали ссориться с маураванами, опасаясь их налетов. Нандалее была не в восторге от того, что для выполнения миссии ей дали в помощь этих двоих. Они не были драконниками, зато входили в число разведчиков Голубого чертога. Этот эскорт был уступкой Дыхания Ночи остальным небесным змеям, не пожелавшим терпеть, что столь важная миссия будет доверена только одной его подопечной. Да еще единственной эльфийке, мысли которой они не могли читать.

Куллайн, старший из мауравани, подошел к ней.

— Я почуяла их, — произнесла она, чтобы избежать недоразумений. Мауравани не любили много говорить, что отнюдь не упрощало общение с ними.

Куллайн только кивнул им.

Нандалее была благодарна ему за то, что он надвинул капюшон своего плаща на самый лоб. Лицо его было изуродовано, и смотреть на него ей было тяжело. Оно казалось каким-то съехавшим набок. Все было не на своих местах, как будто кожу и плоть сняли с черепа, а потом зачем-то надели неправильно. Говорили, что в юности Куллайн получил удар тролльской дубинкой. Выжил он чудом. «Таким чудом, что, наверное, он проклинает каждый новый день», — подумала Нандалее.

— Как думаешь, сколько их?

Не раздумывая ни секунды, он сжал правую руку в кулак, выпрямил все пальцы, второй раз сжал, выставил указательный и средний палец.

— Семь? — Она недоверчиво поглядела на него. Знала, что карликов должно быть несколько. Запах был слишком силен. Но никогда не смогла бы назвать точное число. Неужели Куллайн шутит? До сих пор она считала, что он напрочь лишен чувства юмора. Ошибка? Его дружба с Тилвитом, которого за спиной называли Красавчиком, была очень необычна. Тилвит во всем представлял собой полную противоположность Куллайна. Он был красив и для мауравана необычайно ревностно заботился о своей одежде. А Куллайн был скорее оборванцем. Его мягкие, высокие сапоги до колен все были в заплатах. Левая подошва наполовину оторвалась, и он привязал ее кожаными ремешками, которыми обматывал сапоги. На нем была темная набедренная повязка неопределенного цвета, кожаная безрукавка, вся в пятнах, с несколькими нашитыми карманами. Просторный плащ с капюшоном стирался настолько часто, что его когда-то сочный темно-зеленый цвет превратился в нечто среднее между зеленым и серым. Однако что значат такие мелочи, когда ты все равно большую часть времени пытаешься слиться с лесом? Нандалее не знала ни единого эльфа, кто мог бы сравниться в этом с Куллайном. Может быть, мауравани неосознанно сплетал заклинания? Или все дело было в его изуродованном лице? Со времен своей юности он делает все, чтобы его не замечали. И у него для этого были основания.

— Идем за карликами, — решила она. Оказавшись на горе, они уже дважды наблюдали дровосеков. В остальном все было спокойно.

Куллайн кивнул. И лишь удар сердца спустя снова слился с тенью.

Нандалее снова принюхалась. Похоже, у Куллайна нет своего запаха. От него пахнет лесом. «Он и есть лес», — подумала она и улыбнулась. В отличие от карликов. Интересно, карлики что-нибудь подозревают? Знают ли о том, что эльфы здесь? Нандалее переступила через сломанную ветку. Здесь, на горе, лес казался противоестественно густым. Слишком много елей и сосен. Вероятно, гномы насадили быстро растущие деревья, чтобы иметь много-много древесины, которая нужна была им там, в глубине горы.

Внезапно Нандалее обнаружила след карликов. Отпечатки больших несуразных ног на ковре сосновых иголок, покрывавшем лесной грунт. Девушка с содроганием вспомнила о том времени, когда она сама оказалась заточенной в тело карлика. После превращения она бродила по туннелям Глубокого города, словно пьяная. Мысль о приземистом неуклюжем теле наполнила ее ужасом. Вспомнились все те луны, на протяжении которых она была пленницей пирамиды в саду Ядэ. Погребенной заживо!

Нандалее подняла взгляд к вершинам сосен, мягко покачивавшимся на ветру. Слушала песню деревьев, вдыхала аромат смолы. Запах пропитавшейся потом одежды карликов был едва различим, как будто сам лес пытался стереть это воспоминание.

Нандалее продолжала идти по следу. Нужно было быть слепым, чтобы не заметить его. Следить за карликами совсем нетрудно, подумала она, испытывая приступ раздражения. Этот след не потеряла бы даже ее подруга Бидайн, несмотря на то что наедине с природой та становилась беспомощной, словно ребенок. Бидайн удивила Нандалее, когда добровольно вызвалась сопровождать ее во время этой миссии. Нандалее не ожидала, что после ранения в Нангоге чародейка так быстро решится подвергнуть себя опасности. Бидайн была… Нандалее застыла. Что-то не так. Там, в темноте, что-то было. У самого ее лица. Лунный свет преломлялся. Нить, тонкая, как паутинка. Только она была чернее ночи.

Эльфийка пригнулась. Принюхалась. Запах смолы заглушал все остальные запахи. Слишком сильный, даже для соснового леса! Нандалее закрыла глаза и полностью сосредоточилась на своем обонянии. Почуяла барсука, совсем рядом. Куропаток. Заячий помет. Конский волос. Воск…

Она открыла глаза. Тонкая, как паутинка, нить была конским волосом. Нет, наверное, не одним. Они были связаны вместе и натерты воском. Нандалее тяжело вздохнула. Еще бы чуть-чуть… Совсем чуть-чуть! Интересно, что произошло бы. Если бы волосы разорвались? Они с маураванами уже обнаружили этой ночью несколько ловушек. Тяжелые капканы, которые, захлопываясь, ломали кости, яма с заостренными кольями. Все они были немудреные и легко выявляемые. А эта была иной. Волос был натянут примерно на высоте плеча, что исключало срабатывание ловушки при проходе карлика. Она предназначалась для существ повыше. Нандалее попыталась понять, куда ведет волос. Он исчезал между ветками сосны.

Внезапно нахлынувшее ощущение чужого взгляда заставило ее обернуться. В темноте под елями кто-то был. Тилвит? Тень помахала ей рукой. Окликнуть ее он не мог, пока было неясно, насколько близко находятся карлики. Они могли быть повсюду… Внезапно все сложилось. Неуклюжие ловушки, след, который невозможно не заметить. Их заманивали сюда! Тот, кто шел чуть в стороне от приметного следа, по лесу, просто обязан был угодить в эту ловушку. Черный конский волос был практически неразличим даже ясным днем, поскольку еловые ветви сплетались настолько густо, что под ними царил постоянный полумрак.

Они недооценили карликов. Те догадывались, что придут драконы, а с ними и драконники. Предвидеть это было легко — после того что они совершили убийство. Смерть Парящего наставника не могла остаться неотомщенной.

Тилвит приближался к ней. Он проявлял нетерпение, махал ей рукой. Она сделала ему знак остановиться, но он не обратил внимания. Она должна остановить его. Нандалее отбросила все предосторожности.

— Стой…

Затрещали ветки. Верхушки деревьев вокруг мауравана прогнулись, словно сгибаемые бурей. Тилвит бросился на землю и перекатился на бок. Пенек размером с бочонок, нашпигованный заостренными ветками, пролетел над ним и исчез в темноте. Удар сердца — и из лесного грунта выпрыгнули доски с гвоздями толщиной в палец. Мауравани вскочил. От возвращающегося пня его спас только прыжок щучкой.

Нандалее бросилась к нему. Пригнувшись, бежала по следам карликов. Там, где прошли они, не должно быть никаких ловушек. По крайней мере, на высоте роста карликов.

Тилвит сидел у ствола дерева с широко раскрытыми от ужаса глазами. На левой его руке зияла рана, узкие серые замшевые штаны испачкались в грязи и крови. От его самоуверенной элегантности не осталось и следа.

— Сильно?

Он поднял голову. На зачерненном сажей лице глаза казались неестественно светлыми. Серо-голубая радужка обведена черной каемкой. Волчьи глаза, подумала Нандалее.

— Лук держать еще смогу, — голос мауравани звучал глухо. Тилвит мужественно боролся с болью.

— Дай посмотрю!

Он неохотно протянул ей руку. Должно быть, в нее угодила одна из досок с гвоздями. Нандалее не сомневалась, что лук он удержит. Но сможет ли он из него стрелять?

— Перевяжи это. Почему ты не остановился, когда я подала тебе знак?

— Она поет.

— Кто?

— Бидайн. Она поет. Должно быть, карлики услышали ее. Они идут прямо к ней.

Этого не может быть! Нандалее рассмеялась. Смех получился отчаянным, безрадостным. Громким. Так она и знала. События в Нангоге ранили душу Бидайн. Теперь может случиться все, что угодно!

Тилвит поднялся, небрежным жестом отряхнул грязь с одежды.

— Куллайн пошел вперед. Он защитит ее.

Нандалее кивнула. Она чувствовала себя далекой от реальности. Мысленно она была в Нангоге, зачарованном мире. Там Бидайн потянулась к силе, едва не убившей ее. Плетущий заклинания не должен противиться магии мира.

Нандалее предупредила Тилвита о ловушках. И они оба, пригнувшись, пошли по следу карликов.

Вскоре отпечатки ног изменили направление. Нандалее услышала. Песню. Без слов. Мелодию, полную боли и одиночества. Лес молчал. Даже ветер не шептал в сосновых ветвях. Остался только этот голос. Он притягивал ее, словно водоворот, захватывающий воду и уводящий ее в мрачные глубины.

Нандалее подумала о Гонвалоне, вызвала в памяти его лицо. Воспользовалась его обликом, чтобы противостоять чарам. Наконец-то она свободна.

— Что с тобой? — обеспокоенно глянул на нее Тилвит. Похоже, его чары Бидайн не трогали. Мауравани потянулся к колчану и вынул стрелу.

Впереди Нандалее обнаружила голую скалу, вздымавшуюся из лесного грунта. В лунном свете она казалась бледной, похожей на кость. Изборожденной ветрами и дождями. Деревья расступались, словно преклоняясь перед древней скалой. У подножия ее стояла Бидайн. Отчетливо видимая, окруженная серебристым светом ночи.

Группа карликов рассыпалась, образовав цепь. Они беспокойно оглядывались по сторонам, у троих были взведены арбалеты.

Немного в стороне Нандалее заметила Куллайна. Охотник стал почти единым целым с черным, как тень, стволом ели. На тетиве его лука лежала стрела.

Зачарованная песня продолжала звучать, сея меланхолию в ее сердце. Нельзя поддаваться ей. Нандалее отвязала от колчана лук, натянула тетиву. Проклятые карлики! Эти глупцы движутся навстречу своей гибели!

Карлики вышли на залитую лунным светом поляну. Казалось, они не в себе. Нервно озираются по сторонам. Головы поворачивают резко. И совсем не смотрят на скалу.

Что здесь происходит? Чего добивается Бидайн? Открыв свое Незримое око, Нандалее окинула взглядом магический мир. Маленькую поляну пронизывало сплетение тонких, светящихся нитей. Преобладали золотой и теплый красно-оранжевый цвета. Кроме них, она увидела еще голубой и лиловый. Пурпурные ауры карликов были густо пронизаны серебристыми нитями. Нандалее невольно пришли на ум коконы, в которые закутывают своих пленников пауки, когда не хотят убивать жертву сразу. Все эти серебряные нити сбегались к Бидайн.

Магическая сеть пронизывает мир. Живых существ, деревья, даже камни. Все связано друг с другом. Находится в гармонии. Чародеи влияют на эту сеть. Если же изменить ее слишком сильно, сила может обернуться против плетущего заклинания, что Бидайн довелось пережить на собственном ужасном опыте в Нангоге.

Один из карликов вскинул арбалет к плечу. Нандалее моргнула, лишаясь магического зрения на мир.

Лунный свет сверкнул на острие заточенного арбалетного болта. Нандалее догадывалась, что Бидайн манипулирует чувствами гномов. Интересно, что они слышат?

— Я беру на себя того, что слева, с арбалетом, — прошептал Тилвит.

Нандалее колебалась. Один из гномов был от Бидайн на расстоянии всего пяти шагов. Он резко поворачивал голову. Почти как марионетка. Не глядя на то место, где, прислонившись к скале, стояла чародейка в белом платье.

Седобородый предводитель поднял руку. Остальные карлики замерли.

Нандалее задержала дыхание.

Тилвит натянул тетиву лука. Он мог уверенно подстрелить карлика, которого выбрал себе в качестве цели. Десять ударов сердца — и гномы будут лежать на поляне мертвые. Больше времени умелым лучникам не понадобится. С Бидайн ничего не должно случиться. Только она может вернуть их обратно. Только она умеет открыть драконью тропу, которая приведет их обратно к небесным змеям.

— Нет! — Драконница положила руку на плечо Тилвиту.

Если они убьют карликов, их миссия обречена на провал. Они не имеют права привлекать к себе внимание! Они только разведчики. Они должны разузнать, где находятся входы в Глубокий город, и выяснить, существуют ли воздушные шахты, достаточно широкие для того, чтобы через них в город мог проникнуть эльф.

Тилвит прошипел что-то невразумительное. Затем снял стрелу с тетивы.

Нандалее понимала, что их миссия провалится и в том случае, если что-либо случится с Бидайн. Без ее помощи они застрянут здесь. Нандалее понятия не имела, насколько далеко находится гора от Белого чертога. Нерешительно провела пальцами по стрелам в колчане. Правильно ли это решение? Бидайн они сумеют освободить, если что. А если карлики будут мертвы — это будет уже необратимо. Нандалее заставила себя убрать руку с колчана. Она не имеет права стрелять! Она командир. Она должна действовать обдуманно.

Бидайн все еще стояла, прислонившись к скале, и пела. Казалось, карлики нисколько не тревожили ее. Чего она хочет добиться с помощью таких чар? Хочет убить карликов? Нельзя было брать с собой Бидайн. Слишком мало времени прошло после событий в Нангоге. Лицо ее уродовала сеточка шрамов. Тонкие красные линии, не желающие блекнуть. Из-за них молодая эльфийка выглядела жутковато.

Предводитель карликов что-то произнес. Нечетко пробормотал приказ. Его ребята опустили арбалеты. Седобородый покачал головой, словно не понимая случившегося. А затем увел отряд разведчиков с поляны.

Нандалее подождала, пока карлики исчезнут в лесу. Все это время Бидайн глядела в сторону своих друзей. Она знала, что они здесь.

Наконец раздраженная Нандалее вышла из укрытия.

— Что это было?

— Мне было скучно. Вы должны были взять меня с собой, — с раздражающей небрежностью ответила та.

— Ты не охотница. Ты двигаешься недостаточно бесшумно и только задержала бы нас. И ты хорошо это знаешь!

— Что это были за чары? — вмешался Тилвит, и было очевидно, что Бидайн произвела на него неизгладимое впечатление. — Ты была невидимой для карликов? И почему тогда мы тебя видели?

Бидайн улыбнулась, очевидно наслаждаясь интересом мауравани.

— Они не могли смотреть в мою сторону. Невидимость… Это выше моих сил. Но заставить тупого карлика смотреть только туда, куда я хочу, это уже другое.

— А твое пение? Оно выдало нас. Мы стараемся не показываться, а ты…

— Карлики песню не слышали. Я привлекла их сюда звуком ломающихся веток. До них доносились только шорохи леса, — было очень непривычно слышать высокомерный тон, которым говорила Бидайн. Такой она подругу еще не видела.

— Своим своеволием ты поставила под угрозу нашу миссию. Ты…

— Наоборот. У меня есть своя собственная миссия. И я должна выяснить, чувствительны ли карлики к такого рода магии. Мы вернемся, чтобы убить некоторых из них. И может оказаться весьма полезным владеть заклинанием, которое делает нас для них все равно что невидимыми.

Нандалее стояла как громом пораженная.

— Своя собственная миссия?

— Ты целиком и полностью посвятила себя Дыханию Ночи, — эти слова Бидайн произнесла с милой улыбкой на губах. — Я же нашла себе другого наставника. Того, кто хочет посвятить меня в искусство плетения чар глубже, чем ты можешь себе представить. Ничего подобного тому, что случилось в Нангоге, никогда больше не повторится. В будущем я уже не буду балластом, никто не станет смеяться надо мной…

Их путешествие в Нангог было тайной. Не пристало Бидайн говорить о нем вот так свободно, в присутствии других.

— Вернись обратно и уничтожь свои следы там, где ты угодил в ловушку карликов, — набросилась на Тилвита Нандалее. — На такой конский волос могла налететь даже сова. Они не должны знать, что на их горе были эльфы. Мы уходим через час.

Тилвит так пристально впился в нее своими волчьими глазами, как будто пытался прочесть ее мысли. На какой-то миг ей даже показалось, что он хочет что-то сказать, но затем эльф поджал губы и ушел.

Нандалее выругалась про себя. Она должна научиться лучше контролировать себя. Не должна вымещать свой гнев на Бидайн и остальных.

— Есть ли еще какие-то миссии, о которых мне стоило бы знать? — поинтересовалась она у Бидайн, когда Тилвит удалился за пределы слышимости.

— О которых тебе стоило бы знать? Нет.

Что на нее нашло? Куда подевалась робкая, кроткая Бидайн? Ее единственная подруга.

— Что пообещал тебе твой наставник? Вернуть красоту?

— Значит, ты считала меня красивой? — с горечью ответила та. — Почему же никогда не говорила этого раньше? Почему ты говоришь об этом только теперь, когда я утратила свою красоту навеки?

— Я не это имела в виду. Я…

— Я знаю тебя, Нандалее. Ты одиночка. Тебе не нужны подруги. Все равно ты никому не доверяешь. Мой наставник ничего мне не обещал. Это не он изменил меня. Принимать решения в одиночку и не посвящать в них остальных я научилась у тебя, — и с этими словами она отвернулась.

 

Обесчещенный

Шайя прислушалась к грохоту шагов по ту сторону двери. Поймала себя на том, что ее пальцы нервно сомкнулись на узкой рукоятке шипастой секиры. Разозлившись сама на себя, она сжала руку в кулак. Она должна быть примером. Ее воины наблюдают за ней. Если она будет холодна и спокойна, ее ребята тоже сохранят спокойствие. Если же проявит нервозность, по потеряет по меньшей мере уважение. Будучи женщиной, ей приходилось быть самое меньшее вдвое лучше мужчины, чтобы заслужить уважение лейб-гвардии наместника Каниты. До сих пор ей это удавалось.

Свой шлем Шайя сжимала под мышкой. Ветер играл ее волосами. Раньше ей никогда не пришло бы в голову показать свое лицо по такому поводу. Когда на ней был шлем, она выглядела так же, как и все остальные воины лейб-гвардии наместника. Однако любовь к бессмертному Аарону изменила ее. Ей больше не хотелось быть мужчиной.

Принцесса прислушалась к звуку шагов. Лестница наверх, к скальному плато, где располагались дворцовые постройки наместника Ишкуцы, насчитывала более 1400 ступеней. Тот, кто наконец представал перед Канитой, обычно с трудом переводил дух и был весь в поту. Гости здесь бывали редко. Дворец возвышался на западе Золотого города, той огромной метрополии, в которой располагался единственный вход в Нангог. Примерно в получасе отсюда, в сердце города, обрамленный статуями богов, находился магический портал, которым она так часто пользовалась, чтобы выйти на Золотую тропу. Ступить на ту тонкую пуповину, что соединяла ее с родным миром, Дайей.

Примерно час назад к ним явился посланник, возвестивший о прибытии огромного, тяжело вооруженного посольства из Ишкуцы. После этого Канита послал своих гонцов, чтобы выяснить, о ком идет речь. Необычно было принимать столь многочисленных гостей, не зная, кто они. Это не предвещало ничего хорошего. Посланники не вернулись, и, пока придворные Каниты готовились к приему гостей, во дворце воцарилось подавленное настроение.

Шайя поймала себя на том, что пальцы ее снова стиснули головку секиры. Она медленно выдохнула воздух, попыталась расслабиться. Хоть ее отец, великий король Мадьяс, не славился своей терпеливостью, она была в безопасности. Она — его тридцать седьмая дочь! Никто не осмелится тронуть ее.

Грохот сотен ног на миг умолк. Во дворе дворца воцарилось подавленное настроение.

Казалось, прошла вечность, когда наконец в ворота постучали. Тяжелыми, звучными ударами, прогремевшими по всему двору. Один из орлов закричал, забил крыльями, словно пытаясь взлететь в небо.

Дурной знак, подумала Шайя.

По знаку наместника ворота открылись. На просторный двор вошли воины, одетые в блестящую бронзу. Шайя знала, что они с трудом переводят дух. Как они отчаянно пытаются идти прямо. Длинный путь наверх отнял у них силы. Лестница обращала гордость в прах. Воительница испытала это на себе, когда ей самой довелось подниматься по этой лестнице в доспехах. Приходивший, чтобы предстать перед наместником, должен был чувствовать себя слабым.

Чужие воины расступились. Оперлись на копья. Выпрямили спины. Люди не знали, кто построил эту лестницу. Но хорошо ведали, какую отчаянную ненависть она рождает. И какой страх.

Под воротами пронесли паланкин. Двенадцать потных рабов, согнувшись, несли жерди из покрытого красным лаком дерева. Красные лица не были спрятаны под шлемами, потные тела — под доспехами. Они давно утратили свою свободу. Им уже почти нечего бояться. В отличие от воинов. Те боролись с одышкой. Опасались момента, когда раздвинутся желтые шелковые занавески паланкина и повелитель сможет стать свидетелем их слабости.

В десяти шагах от трона Каниты носильщики остановились. Следовавшие за ними воины застыли. Снова воцарилась давящая тишина. Время от времени нарушаемая вдохами-выдохами тех, кто все еще пытался выровнять дыхание.

У Шайи пересохло в горле. Кто в носилках? Кто может так наслаждаться тайной своего прибытия?

Порыв ветра всколыхнул знамя с конской головой за шатром Каниты.

Наконец занавески разошлись в стороны. Из носилок вышел мужчина в свободной одежде из красного шелка. Все опустили головы. Шайя поступила так же. Она видела широкий, украшенный жемчугом бортик и подол одежды. Видела мягкие сапоги из выкрашенной в пурпурный цвет кожи.

Принцесса подняла взгляд. Короткий поклон — отдана дань вежливости. Она — тридцать седьмая дочь бессмертного Мадьяса. Она не обязана ни перед кем склоняться.

Сановник, вышедший из носилок, был худощав. Щеки впалые. Над мясистой верхней губой растут длинные черные усы, кончики которых свисают ему почти до самого подбородка. Темные глаза посланника подведены черной краской, делаясь похожими на волчьи. Шайе был знаком этот взгляд. Она знала этого мужчину. Он смотрел на нее, не на наместника Каниту. И тут она поняла: что бы ни говорилось, истинная причина его визита — она. Это был Субаи, ее старший брат. Брат, натаскавший своего пса на то, чтобы рвать кукол принцесс. Пса, который однажды схватил ее, когда она оказалась настолько глупа, что попыталась от него убежать. Шрамы, которые у нее остались с того дня, предрешили ее судьбу. Единственная из дочерей бессмертного Мадьяса выбрала путь воительницы. И несмотря на все битвы, в которых с тех пор привелось сражаться, ей по-прежнему невыносимо хотелось убежать при виде собаки. Субаи так никогда и не простил ей, что его злобного пса отправили на бойню.

Шайя выдержала взгляд своего брата. Вспомнила о семи мисках супа, сваренного из его пса, который он вынужден был съесть, глядя при этом на нее.

Он одарил ее жутковатой улыбкой. На его левой щеке красовался белый шрам. Субаи сражался у Шелковой реки и подчинил себе один из находившихся там городов-государств. Люди у Великой реки постоянно приходили к мысли, что смогут сбросить с себя иго ишкуцайя. Их постоянно наказывали за это. Руки, плетущие шелковые ткани, не созданы для того, чтобы держать шипастую секиру. Конечно, в конце концов Субаи восторжествовал. Но у его триумфа был неприятный привкус, когда стало известно, сколько его воинов полегло в сражениях. Шрам на щеке достался ему от собственного отца. Он ударил его плетью по лицу, когда Субаи вернулся в Кочующий дворец, чтобы доложить о победе. Шайя жалела, что не присутствовала при этом. С тех пор он распрощался с воинской славой. Поэтому сегодня на нем нет доспеха. За его простым кожаным поясом торчат только шипастая секира и кинжал. Символы его мужественности.

— Бессмертный Мадьяс, Хранитель стад, Свет солнца, Сын Белого волка послал меня, ибо услыхал он о твоих деяниях, наместник Канита, — звучным голосом, донесшимся до самого отдаленного уголка двора, провозгласил Субаи.

Шайя замерла. Очень редко его отца именовали всеми титулами. Раньше он не любил этого. Судя по всему, обычаи при Кочующем дворе изменились. Это тоже ничего хорошего не предвещало.

Канита решил не вставать перед Субаи. Наместник был стар, но вовсе не немощен. Он мог бы встать и признать, что ее брат равен ему по рангу или же стоит выше него. Вместо этого он смотрел на него с затаенной ухмылкой.

— Мое сердце радуется, слыша, что весть обо мне дошла до шатра моего возлюбленного короля. И я со всей присущей мне скромностью надеюсь, что поспешность дорогого посланника не окрылит также и его язык.

Шайя поразилась. Намекать на то, что ушей Великого короля могла достичь ложь, было более чем смело.

Субаи решил проигнорировать намек наместника.

— Бессмертный Мадьяс, Хранитель стад, Свет солнца, Сын Белого волка поручил мне передать тебе личное послание, — он засунул руку в широкий рукав своего шелкового наряда, вынул оттуда костяную дощечку, протянул ее Каните и выпустил, ни капельки не пытаясь сделать вид, что это был несчастный случай.

Канита издал негромкий, похожий на тявканье смешок. Шайя тоже не сдержала усмешки. Ее брат ни в коем случае не унизил старика своим жестом. Совсем напротив, он выставил на посмешище себя.

Наместник наклонился, чтобы поднять костяную дощечку. В тот же миг Субаи выхватил из-за пояса шипастую секиру. Прежде чем лейб-гвардия Каниты успела выхватить мечи, секира опустилась. С резким хрустом она пронзила затылок наместника. Канита рухнул наземь.

— Бессмертный Мадьяс, Хранитель стад, Свет солнца, Сын Белого волка желал смерти Каниты. Это написано на дощечке.

Шайя обнажила собственную секиру.

— Отойди! — набросилась она на брата. Она хотела увидеть костяную дощечку. Канита долго и верно служил Великому королю.

— Из-за деяний Каниты бессмертный Мадьяс, Хранитель стад, Свет солнца, Сын Белого волка потерял лицо, — Субаи обвел присутствующих вызывающим взглядом. — Он выставил своих лучших воинов на посмешище. Отдал вас Аарону, Великому королю Арама, чтобы в союзе с ним вы познали горечь поражения. Бессмертный Мадьяс, Хранитель стад, Свет солнца, Сын Белого волка, пришел в ужас, когда услышал о случившемся. И все это сделал самонадеянный старик, не известив Кочующий двор. Я здесь ради того, чтобы вернуть нам утраченную честь. Все, кто подчинялись приказам Аарона Арамского, должны покинуть Нангог, — он посмотрел на Шайю с полной ненависти улыбкой. — Моя сестра тоже должна вернуться. А теперь покажите мне, что на этом дворе осталась хотя бы горстка воинов, не забывших о том, кому они клялись в верности. Схватить мою сестру! Отнимите у нее оружие, прежде чем это сделают мои воины!

Шайю схватили. Она не сопротивлялась. Она гордо подняла голову, когда ее ударили под колени, чтобы бросить в пыль перед братом. Шлем ее упал на землю. Перевязь сорвали с бедер. Столько лун командовала она лейб-гвардией Каниты. Все это уже не имело значения. Ее воины, не колеблясь, обернулись против нее. Это было больнее, чем удар под колени.

— Приветствуйте нового наместника! — крикнул почему-то именно щитоносец Каниты.

Ударили копья о щиты, сотни воинов выкрикнули имя Субаи.

Ее брат принял их преклонение, на лице не дрогнул ни единый мускул. Он оглядел стоявших вокруг воинов. Шум не стихал. Первые голоса стали хрипнуть. Шайе показалось, что никто не осмеливается первым перестать восхвалять нового наместника.

Прошла целая вечность, прежде чем Субаи склонился к ней.

— Ты помнишь тот день, когда я вынужден был смотреть на тебя, поедая своего любимого пса? Тогда мне хотелось только одного: однажды убить тебя. Но Белый волк послал мне более милосердный дар. Я буду присутствовать при том, как будет сломлена твоя гордость. И обещаю тебе, ты будешь жаждать столь же быстрой смерти, какая настигла наместника Каниту. К нему Белый волк был благосклонен.

 

Превращение

Дыхание Ночи отдыхал у подножия утеса, положив голову на скрещенные передние лапы. Большой черный дракон почти полностью слился с тенью. День лишь клонился к закату, однако здесь, у скалы, казалось, что уже наступила ночь. Свет избегал огромного дракона. Он бежал от утеса.

Нандалее чувствовала себя нехорошо. Убийство Парящего наставника изменило перворожденного. В его глазах отражался холодный гнев. Она рассказала ему о патрулях и о ловушках.

— Вы уверены, что они пришли оттуда, госпожа Нандалее? Или вы предполагаете это, поскольку Глубокий город — единственное известное вам поселение гномов?

Слова горели в голове, насмешливый оттенок задел ее.

— Нет, я не уверена, — дольше выдерживать взгляд дракона она не могла. Грудь сдавливало, словно на ней лежал обломок скалы.

— Однако три дня назад вы были уверены, драгоценная госпожа.

Она хотела возмутиться. Она никогда не говорила, что уверена! Она очень осторожно подбирала слова, когда ее допрашивали небесные змеи у трупа Парящего наставника. Она вспоминала распотрошенное тело своего учителя. К мертвому дракону не осмелился подобраться ни один стервятник. Даже мухи не отложили яйца в растерзанную плоть. Все живое боялось огромного дракона.

Нандалее с ужасом вспоминала допрос. Несдержанные эмоции драконов. Внешне они казались спокойными, но мысли их были исполнены ненависти и печали. И все это ей приходилось чувствовать слишком отчетливо. Ощущение было такое, словно по венам у нее течет стекло… Это было не просто ощущение. Под конец у нее пошла кровь из глаз. После этого Дыхание Ночи прервал допрос.

После убийства дракона карлики приложили максимум усилий, чтобы стереть следы. И Парящий наставник еще и помог им. Бурелом, поваленные деревья, под которыми прятались карлики, был сожжен. Не осталось почти ничего из того, что могло бы позволить предположить, из какого поселения пришли убийцы. Они унесли свою добычу, части трупа белого дракона, в близлежащую пещеру, в которую впадала подземная река. Оттуда они, должно быть, бежали с помощью этих ныряющих бочонков, которые они называли угрями. По этому следу не могли пойти даже небесные змеи. И поэтому Дыхание Ночи позвал ее.

Сначала ей льстило то, что перворожденный считает, что она может обнаружить что-то такое, что укрылось от него, при всей его мощи. Может быть, его вера в ее способности крылась в том, что в той неприступной долине, где они искали одну из альвиек, она нашла камешек со следами крови.

Вскоре гордость сменилась отчаянием. Она искала почти целый день. Было несколько следов, но ничто не указывало на происхождение гномов. В конце концов Нандалее перебралась через обуглившийся ствол дерева и исследовала обломки машины, метнувшей копье, принесшее гибель Парящему наставнику. Там оказались только оплавившаяся железная обшивка и погнувшийся стальной лук. А еще множество наполовину обуглившихся ящиков. В одном из них она нашла странный белый комок, едва ли в половину ее большого пальца. Мягкая масса, источавшая отвратительный запах. Запах, который, однажды почувствовав, уже не забудешь. Кобольдский сыр!

— Вы лишились дара речи, госпожа Нандалее?

Нандалее вздрогнула. Эта мысль была подобна удару плети. Ей захотелось, чтобы Дыхание Ночи разговаривал с ней нормально, не выжигая свои мысли в ее голове. Это было намного интенсивнее того, что могли сделать любые слова.

— Я думала о грубом кузнеце-карлике, в пещере которого мы побывали во время нашего визита в Глубокий город. Там был такой сыр. Впрочем, это не доказательство. В конце концов, я же не знаю, насколько обычно для карликов есть такой ужас.

— Вы понимаете, каковы будут последствия, если вы выскажете свои подозрения перед моими братьями по гнезду?

На этот раз Нандалее было не так больно, когда ее захлестнули мысли наставника. Ее охватила печаль, наполнившая ее немым отчаянием. Чувство было такое, словно ей приходилось сдерживать огромную волну, вздымающуюся на горизонте. Предприятие, заранее обреченное на провал. И несмотря на это, она была обязана хотя бы попытаться.

— Мы хотим отомстить за смерть Парящего наставника. Но для начала я хочу быть уверенным. Мы не мстители, мы пообещали альвам быть справедливыми. Если мы наказываем, то должны быть совершенно уверены. Мы — хранители их детей, и если это необходимо, мы накажем, но мы не тираны, милость которых зависит от прихоти. Все дети альвов должны хорошо знать это, в противном случае окажется, что мы не справились с задачей.

Нандалее кивнула, не зная, что сказать. Большинство детей альвов боялись небесных змеев. Может ли быть такое, что Дыхание Ночи не осознает этого?

— Вы пойдете в Глубокий город ради меня, госпожа Нандалее. Вы знаете, где искать того наглого кузнеца. Выясните, он ли убил Парящего наставника и кто ему помогал. Кто был с ним, кто управлял машиной, созданной для того, чтобы убивать драконов. Принесите мне их имена, госпожа Нандалее, и я решу, каким образом казнить убийц.

Только она хотела заметить, что вряд ли сможет войти в город карликов, когда Дыхание Ночи коснулся когтем ее лба. Жест был осторожным и нежным, но за ним последовал ураган боли. Нандалее рухнула на колени, упала на бок. Ее сотрясали судороги. Ее тело неконтролируемо дергалось, она едва могла дышать. Взгляд ее затуманился. Из носа потекла кровь, заливая губы.

Когда судороги улеглись, она подняла руку и отчаянно поглядела на свои пальцы. Они были толстыми, бесформенными, покрыты мозолями. Нандалее снова стала пленницей тела карлика.

— Вы обладаете всеми воспоминаниями кузнеца-карлика из Железных чертогов. Вы говорите на диалекте этого города, дражайшая госпожа. Таким образом вы можете незаметно передвигаться среди карликов Глубокого города. Чтобы вас не узнали, ваша внешность не соответствует той, что была у вас во время последнего визита в Глубокий город. Подходящая для вас одежда уже готова, госпожа Нандалее. Вы выясните, что помните, как ее надевать. Ваша борода уже заплетена по моде Железных и украшена железными колечками. Кроме того, я позволил себе открыть звезду альвов. Путь между мирами приведет вас прямо к звезде Глубокого города. Прошу, простите мою грубую поспешность, но меня ждут братья по гнезду. Время поджимает! Вы должны поспешить, чтобы попытаться смягчить их гнев и удержать от необдуманных поступков.

Дыхание Ночи расправил крылья и выскользнул из тени утеса. На миг его фигура закрыла солнце, и все вокруг Нандалее погрузилось в неестественную тьму. Затем, взмахнув могучими крыльями, он поднялся в небо.

Кроме жгучей боли, сопровождавшей его мысли, она чувствовала и его тревогу. Что-то происходит между небесными змеями. Он уже не уверен в том, что его братья по гнезду последуют его совету, и опасался того, что может произойти, если так и случится.

Нандалее надела одежду карликов. Ткань была грубой, шерстяной, царапавшей кожу. Широкие штаны и мешковатая туника. Кроме того, неуклюжие сапоги. Дыхание Ночи подумал обо всем. Одежда не только выглядела поношенной, она даже пахла так. Нандалее проглотила слюну, но повязала тяжелый кожаный передник, уложила поверх бороду. На миг заинтересовалась железными кольцами, вплетенными в косы ее бороды. По ним вились причудливые узоры, изображавшие змей и неестественно длинных волков, боровшихся с ними. Они напомнили о скрытом значении. Змеи означали драконов, а волки — карликов. Она была свидетельницей последнего мгновения в жизни того карлика, знания и воспоминания которого унаследовала. Дыхание Ночи не убивал его. Но отнял у него все, что составляло его жизнь. Язык, память. От него осталась только пустая оболочка. Это была месть за то, что они втайне сговорились против драконов. Нандалее вспомнились красивые слова Дыхания Ночи. Наказание, которое карлик понес за то, что думал о заговоре, казалось ей несопоставимо суровым, и она решила назваться Арбинумьей, что на языке гномов означало ни много ни мало как наследие.

Слегка покачивающимися шагами она подошла к звезде альвов. Интересно, сколько на этот раз она пробудет пленницей этого приземистого тела? Не обращая внимания на красоту перетекающей светящейся арки, она прошла звезду. Всего несколько шагов — и она оказалась в комнате грядущих открытий. Комната была полностью отделана белым мрамором. Свет двух масляных ламп преломлялся во вставленных в стены кристаллах. В стенных нишах сидели маленькие статуи почтенных предков. Пахло дымом. Воздух был застоявшимся. Нандалее порадовалась, что в этом теле у нее лишь приглушенное обоняние.

Нетвердой походкой она вышла из комнаты, левой рукой опираясь на стену туннеля. Глаза быстро привыкли к темноте пещеры карликов. На очень большом расстоянии друг от друга в стенных нишах стояли фонари. Чаще всего — возле туннелей, уходивших в стороны от главного. Теперь, в отличие от своего первого визита, она могла разобрать выбитые кое-где на стенах руны. Они напоминали о рудничной атмосфере, когда загорались вырывавшиеся из скалы газы, предупреждали об отрезках туннелей, где нельзя зажигать открытый огонь. Некоторые надписи напоминали о смертоносных ловушках, другие служили для ориентиров в системе туннелей. Руны карликов казались Нандалее омерзительными. В них не было ни капли элегантности, они были созданы лишь затем, чтобы их было легко выбить в скале зубилом.

У Нандалее закружилась голова. Несмотря на то что теперь она привыкала к этому чужому телу быстрее, чем в первый раз, но была все еще далека от того, чтобы чувствовать себя свободно с короткими конечностями, тяжелыми шагами, мерзким запахом собственной бороды. Она опустилась у стены туннеля, закрыла глаза и стала ждать, когда ей станет легче.

Шаги приближались. Нандалее поднялась, но пришлось снова опереться на стену туннеля. Навстречу ей шел карлик с роскошной золотой бородой и длинными, заплетенными в косички волосами. На нем был шлем с широким наносником и накладными золотыми бровями. Его кольчуга негромко позвякивала при каждом шаге. Это настоящий воин, подумала Нандалее. Почему Дыхание Ночи не мог дать ей такого облика?

Небесно-голубые глаза смотрели на нее.

— Они тут подмешивают в пиво что-то лишнее, — с трудом ворочая языком, пролепетала она.

Воин усмехнулся.

— Думаю, кобольдский сыр, — и, не останавливаясь, пошел дальше.

Для карлика очень даже мил, подумала Нандалее, снова опускаясь на пол. Она прислушивалась к удаляющимся шагам. Что-то в них было странное. Шаги сопровождались негромким скрежетом. Или она это придумала? Слух ее был уже не так остер, как у эльфийки. Она хотела уже отбросить эту мысль, когда взгляд ее упал на тонкие белые шрамы, оставляемые на полу. Похоже, один из гвоздей в подошвах сапог воина торчит!

Головокружение тут же прошло. Это мог быть тот самый карлик, которого они преследовали с Дыханием Ночи. Тот неизвестный, который с трудом ускользнул от них во время их первого посещения Глубокого города и который, возможно, знал больше об исчезновении альвов. Заторопившись, она споткнулась, и не раз. Туннель расплывался перед глазами. Она стиснула зубы. Звук шагов стих. Туннель затопил ослепительный свет. А потом вдруг стало темно. Он ушел через звезду альвов.

Выругавшись, она остановилась. Какое странное совпадение, что она встретила этого карлика именно теперь. Может быть, он имеет какое-то отношение к смерти Парящего наставника? И кто он такой, раз с такой легкостью открывает звезды альвов?

Еще бы чуть-чуть, раздраженно подумала она, облегчая сердце несколькими жуткими проклятиями.

— Что это за язык, брат?

Нандалее подняла голову. Она была настолько занята собой, что не заметила, что кто-то вошел в туннель, ведущий к комнате грядущих открытий. Рыжебородый карлик, на груди которого красовалась золотая цепь члена совета, толщиной в руку, стоял перед ней и пристально рассматривал ее большими серыми глазами.

— Ты что, говоришь по-эльфийски?

 

Трибунал

Золотой рухнул в облака. Он наслаждался ощущением ледяного ветра под крыльями, своей силой, позволявшей ему противостоять стихиям. Был некоторый риск в том, чтобы вслепую падать на гору. Он мог бы открыть свое Незримое око, чтобы увидеть то, что скрывают облака. Но идя на риск, он чувствовал себя более живым. Каждое ощущение становилось интенсивнее, поскольку, вполне возможно, могло стать последним. Это безумие — вслепую лететь сквозь облака навстречу горе. Столь же безумно, как и затевать заговор против альвов, более того, убивать их. Но он хотел быть хозяином своей жизни, целиком и полностью. Быть свободным, жить по своим собственным правилам.

Пение урагана изменилось. Теперь скалы были совсем близко. Он попытался по мелодии ветра определить свое местонахождение. Существовала драконья тропа к огромному заснеженному полю прямо под вершиной Головы альва. Сюда можно было попасть очень легко. Но это было не в его духе. Он не искал для себя легких путей.

Золотой расправил крылья, замедлил полет. Тягучее серое покрывало облаков разорвалось, словно порванное скалами. Теперь он увидел торчащие из вечной белизны острые каменные зубцы. Заметил яркие цвета своих братьев.

Последний круг он описал над их головами, затем элегантно приземлился, без прыжков, пытаясь сохранить равновесие. Сложил крылья. Он любил этот жест и вспомнил, что его научил ему когда-то Парящий наставник. Дело не только в том, что делаешь, но и в том, как делаешь. Жизнь — это представление, и, сколь отвратительны ни были бы иногда обстоятельства, понять, предстаешь ли ты перед другими с достоинством, ты всегда можешь и сам.

— Ты опоздал, — первым в его мысли проник голос Дыхания Ночи. Перворожденный лежал немного в стороне от неровного круга, образованного восемью небесными змеями. Он лежал у подножия нависающего скального уступа. Над ним со скалы свисали сосульки, вокруг старшего брата играли тени. Дракону даже вдруг показалось, что он опустился в пасть гигантского чудовища. Существа еще больше и могущественней, чем они. Существа, которое появилось лишь однажды и вот уже много веков находилось в изгнании. Заживо погребенным в надгробном памятнике, которое оно само же и создало.

— Прошу прощения, что заставил вас ждать, братья.

Последовали мгновения давящей тишины, слышались только завывания ветра. «Не буду оправдываться», — подумал Золотой. Иначе пошатнется его позиция по отношению к Дыханию Ночи. Все, что он подготовил, зависело от того, будет ли он действовать, исходя из сильной позиции.

— Мы собрались, чтобы принять решение относительно наказания карликов в Глубоком городе, — прервал, наконец, молчание Небесный. Он считался мудрецом и скептиком. Золотой знал, что убедить брата будет нелегко. Однако он видел в серебряной чаше, что ждет их в будущем, если они не обретут мужество и не перейдут к отважным действиям.

— Я требую уничтожить Глубокий город. Я был там, поскольку не хотел доверяться исключительно суждению эльфийки, мысли которой мы не можем прочесть. Именно в этом причина того, что я опоздал, братья. Я был настолько потрясен увиденным, что забыл обо всем. Мне не хватает слов, чтобы описать то, что творят карлики там, внизу. Загляните в мои мысли. Разделите со мной тот кошмар и видения гнусных деяний карликов, которые останутся выжжены в моих воспоминаниях до конца дней.

Он поделился своими чувствами с братьями, пока те читали его мысли. Он собирался сделать это с самого начала, чтобы суметь лучше оценить их. Даже Дыхание Ночи был тронут тем, что увидел. Возможно, все же будет не настолько трудно подвигнуть его на то, чтобы наложить то наказание, которое было единственно подобающим за дерзость карликов.

— Пусть горят, все вместе! — возмутился Пламенный, темперамент которого вполне соответствовал имени. Могучий дракон, чешуя которого переливалась всеми оттенками от яично-желтого до кармазиново-красного, считался очень нерешительным. Его было очень легко завоевать, но он так же легко менял свое мнение, причем каждый раз говорил очень эмоционально, нисколько не осознавая своего непостоянного и вспыльчивого характера.

— Эти видения и меня будут преследовать до конца моих дней, — объявил его брат, Приносящий Весну, ужасно подавленным, совершенно не свойственным ему голосом, ведь он всегда, в каждом событии умел видеть положительные стороны. Его чешуя, обычно сверкавшая всеми оттенками свежей весенней зелени, казалась поразительно матовой и бесцветной. Он будет моим, подумал Золотой.

— То, что делают карлики в своих потайных пещерах, — это объявление войны нам! — возмутился Иссиня-черный, самый воинственный из них. — Заползая под горы, они чувствуют себя в безопасности. Давайте покажем им, что нет в Альвенмарке места, где они могли бы укрыться от нашего гнева.

— Мы наместники альвов, не мстители. Наша задача — сохранять хладнокровие и быть справедливыми, — заметил перворожденный. Золотой только и ждал этого замечания.

— Ты уже составил план, послал шпионов и обсудил все с альвами? Что, снова принял решение в одиночку, не посоветовавшись с братьями, как любил поступать в прошлом? Меня удивляет, что ты напрягаешься, появляясь в этом кругу, где тебя все равно не интересует наше мнение.

Дыхание Ночи зашипел на него, его могучий хвост взметнул фонтан снега.

— Какую войну ты собираешься вести, Золотой? Братоубийственную?

— Он говорит правду! — вмешался Небесный. — Мы все знаем, что ты предпочитаешь решать в одиночку. Думаешь, мы не заметили бы? Прав ли Золотой в своих обвинениях? Ты уже решил, что должно произойти?

— Мудрость требует умеренности, — уклончиво ответил Дыхание Ночи. — Только тираны не различают виновных и невиновных.

— Но не приведет ли умеренность с одной стороны к неумеренности с другой? — заметил Красный. Его чешуя была темной, словно свежая кровь. Из ноздрей валил редкий дым.

— Что ты предлагаешь? Неужели мы должны покарать не только убийц, но и матерей, из лон которых они появились на свет? — ответил Дыхание Ночи.

— И кузнецов, которые создали наконечники копий, убившие нашего брата и носильщиков, которые отнесли в тайник оружие, из которого был подлым образом убит Парящий наставник, — вставил Пламенный, совершенно не воспринимавший иронию.

— Я считаю, что мы должны убить всех, — Золотой старался донести эту мысль до братьев ясно, без каких бы то ни было эмоций. — Мы должны быть строги. Если наше наказание будет слишком мягким, карлики почувствуют, что могут попробовать убить следующего из нас.

За этой мыслью последовала тишина. Он чувствовал, что Пламенный в восторге, Дыхание Ночи потрясен, остальные колеблются. Но почти во всех горела жажда мести.

— Думаете, если мы пошлем своих драконников и, возможно, устроим десяти карликам страшную смерть, это их остановит? Эти десятеро станут мучениками, сотни других почувствуют себя обязанными продолжить начатое ими. Что нам нужно, так это однозначный, недвусмысленный знак. Если наше наказание будет достаточно суровым, сами карлики в будущем будут преследовать каждого, кто даже задумается о том, чтобы убить среброкрылого или червелапа.

— Думаете, альвы стерпят, если мы поведем себя как палачи? Не для того они нас создавали, — Золотому казалось, что Дыханию Ночи хочется броситься на него, чтобы вонзить в его плоть свои клыки и когти.

— Разве мы здесь не для того, чтобы делать за них грязную работу, которую они не хотят делать сами? Разве мы не хотели ограждать их ото всех неприятных решений? — возмутился Золотой. — Наказывая карликов, мы сделаем именно то, зачем они нас создали. Мы поддерживаем баланс в их творении. Мы предотвращаем восстание их низших детей, которые пытаются разрушить установленный альвами порядок.

— Меня убедили слова Золотого, — поделился своими мыслями Изумрудный, который обычно не торопился с высказываниями и вообще придерживался весьма умеренных взглядов.

— Почему вы все хотите свернуть с пути, который оправдывал себя столько веков? — возмутился Дыхание Ночи.

— Почему ты не можешь решиться пойти по новому пути, брат? Может быть, дело в том, что ты снова принял решение без нас? Может быть, твои эльфы уже в Глубоком городе, а наша встреча снова превращается в фарс?

Дыхание Ночи поднял свое массивное тело и выполз из тени утеса. Его голубые глаза холодно сверкнули.

— Никто не пошел убивать в город. Я не забыл, что у нас совет.

— Значит, нам пора голосовать, — Золотой чувствовал мысли своих братьев. Он убедил их. Все проголосовали за смерть Глубокого города.

— А каким образом ты собираешься уничтожить город? Может быть, мы должны втиснуться в туннели карликов? Разве пристало наместникам альвов действовать подобным образом? — усмехнулся Дыхание Ночи.

— Нет. Я хочу, чтобы все наши братья приняли участие в этом суде. И все наши драконники. Ни один карлик не должен выжить, и мы сделаем это так, что это навеки запечатлеется в памяти народа. Дней через пять-шесть можем начинать.

 

Амаласвинта

Рыжебородый гном недоверчиво глядел на Нандалее.

— Я еще никогда не встречал карлика, который владел бы эльфийским языком.

Она попыталась улыбнуться.

— Признаю, это редкость даже в Железных чертогах. Мой отец продавал эльфам железо. Он часто брал меня с собой в путешествия, когда я был еще юн. Вот я и подучил их язык. Их ругань — это первое, что мы слышали, когда он называл свою цену. Ты же знаешь, детские уши открыты для всего, что им не стоит слышать. Кроме парочки проклятий я почти ничего из языка этих обманщиков не запомнил.

Советник задумчиво поигрывал кончиком бороды.

— Он брал тебя, ребенка, в путешествие к эльфам! Что же у тебя был за отец!

— Умный. Он полагался на то, что они ничего не сделают мужчине, который путешествует по глуши вместе с ребенком. Если бы они убили его, пришлось бы заботиться обо мне. А какой же эльф захочет возиться с детенышем карликов?

Советник неторопливо кивнул.

— Понимаю. Необычно. Истории, подобной твоей, я еще не слыхал. Однако убедительно… — Он снова провел рукой по бороде. — И что, хорошие сделки заключал с эльфами твой отец?

— Как посмотреть. Когда я стал постарше, он перестал меня брать. А три года назад не вернулся из путешествия. Мы так и не узнали, что с ним произошло.

— Мои соболезнования, — пробормотал в бороду карлик, а его большие серые глаза все еще внимательно разглядывали его. — А что ты делаешь здесь, в комнате грядущих открытий? Умеешь открывать врата на звездах альвов?

Нандалее засопела.

— Хотелось бы мне уметь. Я увидел здесь яркий свет и понадеялся, что смогу встретиться с тем, кто прошел врата. Не нравится мне путешествовать на угрях. И по земле тоже не очень-то… — Она уставилась в пол.

— Из-за драконов? Ты здесь ради аукциона, как и все остальные, верно?

Нандалее кивнула, хотя понятия не имела, о чем идет речь.

— Однажды нам уже не придется бояться драконов, — он широко усмехнулся. — И эльфов. Тебе обязательно нужно кое с кем познакомиться. Твое знание эльфийского в такие времена на вес золота. Даже если ты знаешь всего несколько ругательств и то, что еще запоминают дети. Вот увидишь, мы изменим Альвенмарк.

Нандалее нерешительно кивнула.

— Кстати, меня зовут Арбинумья.

— Скорри, — ответил советник. — Идем, я отведу тебя в самое интересное место нашего города. Надеюсь, твой клан как следует снабдил тебя долговыми расписками, иначе вскоре у тебя сердце будет кровью обливаться.

Нандалее снова не поняла, что он имеет в виду. Ведя непринужденную беседу, она развлекала Скорри выдуманными историями о том, как ее отец торговал железом, в то время как советник вел ее в ту часть Глубокого города, где она еще не бывала.

Через некоторое время туннели стали более оживленными. Почти все встречавшиеся им карлики направлялись в ту же сторону, что и они. Переходы заполнились возбужденным бормотанием. Запах смазки и дыма становился все интенсивнее, равно как и запах застарелого пота, присущий большинству карликов.

Они пересекли просторный зал, в котором сталактиты и сталагмиты образовывали колонны толщиной с дерево. Нандалее с любопытством оглядывалась по сторонам. Величина зала ее поразила. Вдоль стен проходили террасы и узкие лестницы. Повсюду кишмя кишели карлики. Казалось, их здесь согни.

Скорри провел ее через высокие бронзовые ворота по широкой лестнице в следующий зал. Казалось, стены здесь покрыты лиловыми вспышками света. Стало настолько светло, что ей пришлось зажмуриться.

Скорри проталкивал ее через толпу, то и дело кивая знакомым или отзываясь короткими шутками на приветливые возгласы. Вне всякого сомнения, он был известен. Но что он собирается с ней делать? Нандалее совершенно не нравилось, что он вводит ее в центр внимания наряду с собой.

Низкий приятный голос заглушил бормотание и покашливание сотен карликов.

— Что ж, теперь, когда мы воздали должное храбрости Галара и Нира, мы подбираемся к истинному герою, тому бесстрашному карлику, идеям и неутомимой выдержке которого мы в первую очередь и обязаны своим триумфом над белым драконом. Это тот карлик, имя которого уже сейчас стало легендой: Хорнбори Драконоборец. Говорю вам, друзья мои, однажды ваши внуки будут сидеть у вас на коленях, а вы с трепетом в душе будете рассказывать им: когда-то я знал Хорнбори, который преподал драконам урок, что значит пытаться подавить народ карликов. Приветствуйте же его, как приветствуют героя!

— Это говорит Старец в Глубине, князь Глубокого города, — прошептал ей Скорри. — А тот, что стоит там, на возвышении, возможно, станет однажды его преемником, — Нандалее показалось, что в последних словах она расслышала некоторое недовольство.

Оратора на трибуне она никогда прежде не видела. Длинная седая борода доставала Старцу в Глубине почти до самых колен. Все его лицо, казалось, представляло собой комок взъерошенных волос, из которого торчал только бесформенный красный нос. Старый карлик опирался на узловатый дубовый посох. Насколько могла видеть Нандалее, на нем не было украшений и знаков отличия. Для своего очевидно преклонного возраста он обладал поразительно сильным голосом. Тут на возвышение рядом с ним вышел карлик помоложе. Просторный зал наполнился криками ликования и топотом ног.

Все больше и больше карликов напирали сзади. Нандалее подтолкнули вперед, и вскоре она была настолько стиснута бородатыми телами, что ей стало казаться, что она вот-вот перестанет дышать.

— Прошу вас, друзья мои… — Раскинув руки в стороны, карлик помоложе попытался успокоить ликующую толпу. У него была густая, маслянисто поблескивающая борода. В ней не было ни одного седого волоска. На голове красовался роскошный шлем, по бокам которого торчали золотые крылья. Нандалее была уверена, что уже встречала этого парня в мастерской безумного кузнеца.

— Прошу… Я ведь лишь сделал то же самое, что сделал бы любой из вас. Мы все выросли в тени драконьих крыльев. Всем нам ведом их произвол. Если бы вы стояли перед белым драконом, каждый из вас проявил бы такое же мужество, как Нир, Галар и я. У каждого из вас в груди бьется сердце героя!

Грохот аплодисментов стал ему ответом.

Нандалее боролась с нарастающей паникой. Она терпеть не могла находиться так глубоко под скалами. И никогда в жизни ее так не стискивали, как в этой ревущей толпе карликов. Просто кошмар.

— Говорить он умеет… — Несмотря на то что Скорри стоял рядом, ему приходилось кричать, чтобы она могла расслышать его слова.

— Битва с драконами только начинается. Оружие, убившее белого, было уничтожено в сражении. И нам нужно много новых копьеметов, если хотим справиться с бушующей яростью драконов. Поэтому я прошу вас: жертвуйте! Давайте, сколько можете, и ступите вместе со мной на тернистый путь к свободе. Нам предстоит битва, какой еще не видывал наш народ. Я вижу путь крови, пота и слез. Но если мы пройдем до конца, наши дети и дети наших детей однажды выйдут из пещер и смогут без страха взглянуть в небо Альвенмарка.

Зал снова разразился ликованием. В нем Нандалее чувствовала восхищение праведной борьбой и спросила себя, что же сделали драконы карликам. Этот Хорнбори здорово умел распалять глубоко укоренившийся гнев своего народа.

— Многие наши мудрецы убеждены в том, что тело дракона пронизано магией. Тот, кто знает, как использовать их кровь, может перелить это волшебство в оружие. Из их чешуи можно делать чудодейственные амулеты. Но сегодня мы начнем торги с совершенно необыкновенной вещи, — выдержав драматическую паузу, карлик улыбнулся. — Любой, увидевший это, тут же поймет, какая магия присуща этой потрясающей части тела. Не стесняйтесь делать ставки, друзья мои, ибо может смениться целое поколение, прежде чем на аукцион снова будет выставлено нечто подобное.

Все в зале затаили дыхание. Смолкло даже раздававшееся время от времени покашливание. Все зачарованно смотрели на возвышение, куда вынесли накрытый белым платком стол. Драматическим жестом Хорнбори откинул платок в сторону. Нандалее не сразу поняла, что представляет собой лежавший на столе предмет длиной в руку.

— Здесь у нас пенис большого дракона, — деловито объявил карлик. — Сие достоинство имеет тридцать семь дюймов в длину и весит около одиннадцати фунтов. Вообще-то я собирался выставлять его по частям. Но разные партии донесли до меня свои опасения относительно того, что присущая ему магия может пострадать, если я его разрежу. Начальная цена десять тысяч золотых крон. Эту ставку сделал не кто иной, как Старец в Глубине. Одним альвам ведомо, какие у него планы на эту штуку.

Его слова вызвали бурю смеха, но стоявший рядом Скорри выругался.

— Никакого уважения. Просто бесстыдство — шутить над Старцем в Глубине. Чертов выскочка.

Нандалее едва не ответила, что весь этот аукцион — это сплошное бесстыдство. Со смешанными чувствами она вспоминала время, проведенное в пещере Парящего наставника, но этого он не заслужил! Это было отвратительно. Отталкивающе! Этому безвкусному спектаклю не было оправдания. Если бы небесные змеи узнали, что здесь происходит, месть их не имела бы предела.

— Я слышу одиннадцать тысяч? — воскликнул довольный, стоящий на возвышении Хорнбори. — Думаю, через несколько лун у наших друзей в Исхавене будет большое пополнение.

— Не думаю, что можно извлечь магию из чего-то мертвого, — желчно заметил Скорри. — Не знаю, как ты к этому относишься, но хочу представить тебя кое-кому, кто пойдет другим путем.

Нандалее не знала, что ответить на это, поэтому просто кивнула. Она была рада возможности сбежать со спектакля, устроенного карликами. Кроме того, трепещущие отсветы факелов на стенах пещеры усиливали ощущение головокружения. Интересно, сколько времени пройдет, прежде чем она привыкнет к новому телу?

Им пришлось буквально пробиваться сквозь ряды карликов. Толпа была огромная, и даже влиятельность Скорри не могла заставить окружающих расступиться. Цена уже составляла семнадцать тысяч золотых крон, когда они наконец добрались до прохода в соседнюю пещеру. Только теперь Нандалее поняла, в чем причина такого странного освещения. Стены этой огромной пещеры были полностью покрыты лиловыми кристаллами. Аметисты. Некоторые были очень крохотными, другие достигали почти двух пальцев в длину. Свет тысячекратно преломлялся в кристаллах, казалось, он оживает, перетекает пульсирующими волнами по стенам, бросая в толпу сверкающие молнии. Нандалее лишь мельком взглянула на них, и головокружение тут же стало настолько сильным, что девушка побоялась, что у нее подкосятся ноги. Заклинание в камне было совершенно чуждо ей. Она с испугом отвернулась.

Похоже, Скорри что-то заметил.

— Аметистовый зал — это не для всякого. Некоторые просто в обморок падают. Никто не может сказать, в чем тут дело. Если выпить грибного — все становится еще хуже. Здесь нельзя гулять на праздники, а ведь это самая красивая пещера во всей горе. Некоторые полагают, что это наказание альвов за то, что мы попытались создать что-то прекраснее созданного ими. Я считаю это бредом.

Скорри провел ее мимо двух стражников, сжимавших в руках большие лабрисы.

— Это Арбинумья из Железных чертогов, — объявил он. — Госпожа Амаласвинта хочет видеть его.

Один из стражников кивнул, но продолжал смотреть недоверчиво. Пещера, в которую они вошли, была полностью отделана белым мрамором, похожим на тот, что был в комнате грядущих открытий. В центре пещеры на пьедестале из кроваво-красного камня лежал кристалл, сверкающий ослепительным белым светом. Зеркала направляли свет в самые отдаленные уголки пещеры.

Лестница вела к расположенной немного выше двери, пройдя через которую можно было попасть к возвышению в аметистовом зале. У подножия лестницы стоял ряд столов. Там вокруг фигуры в красном платье собралась небольшая группа карликов. Все они осматривали множество золотых и серебряных ящиков и шкатулок с окошечками из горного хрусталя, очевидно содержавших части тела Парящего наставника.

— Амаласвинта? — Скорри произнес имя шепотом.

Карлица резко обернулась. Ее вид поразил Нандалее. Она казалась не такой приземистой, как карлики-мужчины. Лицо точеное, несмотря на то что брови слишком густые, из-за чего в ее ровных чертах проступало что-то животное. У Амаласвинты был маленький нос и полные, почти чувственные губы. Ее красное платье подчеркивало талию, на груди был глубокий вырез. Декольте открывало большую часть ее пышной груди. Черные, как вороново крыло, волосы обрамляли лицо. Был в них даже какой-то синий оттенок, словно в оперении сороки. Она была не такой, как все остальные карлицы, которых когда-либо доводилось видеть Нандалее, не была похожа ни на одну из тех, кого могло вспомнить украденное сознание, вживленное ей Дыханием Ночи. Глаза Амаласвинты были темно-зелеными, почти черными. И в глубине их горел свет, похожий на тот, что жил в духах, обитающих в лесах Нангога.

«Она одержима», — подумала Нандалее.

От Амаласвинты нужно держаться подальше.

— Мой дорогой Скорри, кого это ты к нам привел? — Теперь карлица обернулась лицом к Нандалее. — По несколько… эксцентричному стилю одежды и бороде я могу предположить, что вы прибыли из Железных чертогов?

— Совершенно верно, — поспешно объявил Скорри. — Это Арбинумья. И он знает язык эльфов. По крайней мере, немного.

Амаласвинта подняла одну бровь, оценивающе поглядела на Нандалее.

— Похоже, мне придется пересмотреть свое мнение относительно наших братьев из Железных чертогов. Кажется, там живут не только скучные копатели.

— Кажется, я тоже заблуждался относительно дам Глубокого города, — желчно ответила Нандалее. — Они гораздо красивее, хоть и так же надменны, как я себе представлял.

Амаласвинта ответила на оскорбление улыбкой, но Нандалее краем глаза заметила, что, услышав ее слова, Скорри съежился.

— Наконец-то нашелся тот, кто не спускает мне каждое слово, — Амаласвинта жестом подозвала Нандалее ближе.

От карлицы исходил тяжелый чувственный аромат. В нем чувствовалась нотка мускуса, но преобладающим был незнакомый эльфийке запах.

— С тех пор, как я прогнала своего последнего кавалера, все слетаются на меня, как мухи на мед. Как же освежает встреча с мужчиной, который с первого взгляда не начинает думать о том, как бы завести со мной детей.

Нандалее показалось, что в мгновение ока она нажила себе с полдюжины врагов. Как бы там ни было, остальные карлики смотрели на нее так, словно хотели срочно вырезать ей сердце.

— Ты уже нашел себе квартиру, Арбинумья?

— Нет.

— Тогда окажи мне честь, будь моим гостем. Через два дня я устраиваю пир и буду рада, если ты сможешь присутствовать. Если ты будешь жить у меня, то не потеряешься, — с этими словами она одарила Нандалее тревожной улыбкой. — Я вполне могу себе представить…

Торопливые шаги заставили ее умолкнуть. По лестнице, ведущей к возвышению в аметистовом зале, спустился молодой карлик:

— Госпожа, цена выросла до сорока одной тысячи. Похоже, никто не хочет давать больше.

Скорри тяжело вздохнул:

— Это правда? Сорок одна тысяча золотых крон! На эти деньги можно выставить и снарядить целое войско.

— Подними для меня ставку до пятидесяти тысяч, — спокойно произнесла Амаласвинта. — Я не хочу, чтобы эта драгоценность попала в руки мужчин, у которых только одно на уме, — она одарила стоявших вокруг мужчин насмешливой улыбкой. — Вы думаете только о войне. А ведь этих денег хватило бы на то, чтобы основать новый город где-нибудь в глуши. Может быть, нам стоит сделать это. Повернуться ко всему этому спиной, начать все заново. Искать магию там, где она живее всего: в природе.

Нандалее не была уверена насчет того, сказала ли Амаласвинта это ради того, чтобы пристыдить остальных карликов, или же действительно так считала.

— Разве ты не думаешь, что настало время готовиться к войне? — Нандалее кивнула головой в сторону аметистового зала. — Они убеждены в этом.

Все взгляды устремились к Нандалее. Что ей делать? Она ведь не может призывать их воевать против драконов. Но если она не сделает этого, то вызовет подозрения.

— Думаю, мудреца можно узнать по тому, в какие битвы он ввязывается, а каких избегает, — Нандалее надеялась, что, высказавшись в подобном духе, угодит всем. По крайней мере, себя она таким образом не выдаст.

Некоторые карлики одобрительно кивали, а в глазах Амаласвинты вспыхнул хитрый огонек.

— В Железных чертогах тоже есть мудрецы? День исполнен сюрпризов!

— Как доказал Хорнбори, драконы тоже смертны. Что касается этого, небесные змеи ничем не отличаются от всего остального драконьего отродья, — воинственно провозгласил Скорри.

— И сколько же карликов понадобилось, чтобы убить большого дракона? — поинтересовалась Нандалее.

— Трое! Вот и вся их, драконья, божественность! — мрачно усмехнулся Скорри. — Хорнбори, Галар и Нир. Но стоящая за этим логистика гораздо сложнее, чем собственно убийство дракона. Пришлось оснастить целый флот угрей, чтобы привезти необходимые материалы и вернуть добычу обратно.

Вот и имена убийц дракона, удовлетворенно подумала Нандалее. Может быть, ей также удастся узнать, где в этом лабиринте найти этих троих. Похоже, Скорри любит слушать себя. Если немного поддержать разговор, возможно, ей удастся добыть еще какую-нибудь информацию.

— Что меня искренне заботит, так это вопрос, как отнесутся альвы к тому, что мы выступим против небесных змеев. Небесные змеи — наместники альвов. Если мы восстанем против них, разве не воспримут это альвы как объявление войны им? Хорнбори и другие не подумали об этом? Честно говоря, я бы поговорила с этими троими.

Скорри посмотрел на нее так, словно только что откусил испорченную колбасу.

— Это же абсурд. С чего альвам…

— Вовсе нет! — резко перебила его Амаласвинта. — Я тоже уже указывала на подобную опасность и просила тебя высказаться по этому поводу на совете, куда мне хода нет.

Было видно, что Скорри эта тема неприятна.

— Милая моя, я ведь говорил тебе, что я не могу навлекать на себя подозрения в том, что представляю собой твой рупор. Это исключительно мужское дело…

— Довольно! — оборвала его Амаласвинта. — Мы действительно обсуждали это довольно часто. Я спрашиваю себя, какой тебе от меня прок, если ты не готов представлять меня в совете.

Нандалее показалось, что за этими словами таится еще что-то невысказанное. Как бы там ни было, советник покраснел, а остальные присутствующие злорадно заулыбались.

— Мой дорогой Скорри, ты знаешь, я люблю откровенность. Надеюсь, ты тоже умеешь ценить открытость, когда она касается тебя. В прошлом я возлагала на тебя большие надежды. В то время как Хорнбори мечтал о драконах, я разделяла твою мечту и тратила немалые средства на то, чтобы позволить им стать реальностью. Через два дня мы увидим, не разумнее ли было придерживаться замыслов Хорнбори. Я очень надеюсь, что твой друг поможет нам решить наши последние проблемы. Он должен сопровождать меня, — она обернулась к Нандалее. — А ты, Арбинумья из Железных чертогов, куда приведет тебя твой путь? О каком будущем ты мечтаешь? У тебя есть свое видение?

— Я здесь ради магии. Я пойду любым путем, который приведет меня к ней, — ответила Нандалее и поглядела на все те серебряные ящики и шкатулки, в которых покоились останки ее учителя. Какие же они глупцы, эти карлики! Они встретились с великим чародеем и не придумали ничего лучше, чем убить его. Так им никогда не найти того, что ищут.

— Значит, посмотрим, хватит ли твоих возможностей на то, чтобы мечты стали реальностью, — она отвернулась и направилась к выходу. Не оборачиваясь, щелкнула пальцами. — Идем, будь послушной собачкой, следуй за мной.

— Иди, — прошептал ей Скорри. — Лучше тебе не видеть ее в гневе.

Нандалее удивленно посмотрела на советника. Она ожидала увидеть перед собой разозленного соперника. Вместо этого в его взгляде читалась тревога.

— Иди! — повторил он, на этот раз настойчивее. — Теперь ты в ее руках.

 

Слухи

Галар ненавидел толпу и помпезность. Услышал за своей спиной громкий смех Хорнбори. Этот выскочка был полностью в своей стихии. Неужели он действительно нанес белому дракону смертоносную рану? Галар просто не мог представить себе, что этот пустозвон, любитель рукопожатий, действительно мог совершить героический поступок.

Просторный аметистовый зал теперь казался кузнецу поразительно тесным. Он терпеть не мог находиться среди толпы. Дюжины карликов приятельски похлопывали его по плечу. Карлики, которых он никогда прежде не видел, вели себя так, словно всю жизнь были его друзьями. На лбу у Галара выступил пот, он горел на тонкой красной коже его лица, обожженной дыханием дракона. Нужно выбраться отсюда! Еще одна дурацкая шутка, еще одна фраза про убийство дракона — и он кого-нибудь зашибет. Неужели они не понимают, что теперь будет? Этот белый дракон был слишком велик. Его исчезновение заметят! Его братья отомстят за него. Вместо того чтобы праздновать, лучше бы они готовились к битве с драконами. И с их подлыми убийцами, драконниками. Они придут, в этом Галар не сомневался. И потерпят поражение в Глубоком городе.

— Ты выглядишь так, словно хочешь кого-нибудь убить, — внезапно из толпы появился Хорнбори и сунул ему в руку бокал грибного. — Пей, — негромко добавил он, — это успокаивает душу.

— Я не хочу успокаиваться, — запальчиво ответил Галар, настолько громко, что его слова могли слышать все вокруг.

— Он еще не совсем оправился от тех ужасных событий, — с широкой улыбкой на лице пояснил окружающим Хорнбори, схватил его под локоть и потащил за собой.

— Что за ложь обо мне ты распространяешь? — Галару страшно хотелось сбить мерзкую ухмылочку с лица этого выскочки. Пусть все увидят, что за герой Хорнбори, когда он, хныча и выплевывая выбитые зубы, окажется на полу. Эта мысль помогла Галару немного расслабиться. На его покрытых корочкой губах заиграла улыбка. А почему бы и нет? Хорошая драка всегда идет на пользу.

— Ну вот, еще научишься, — прошипел Хорнбори. — На подобных мероприятиях нужно всегда улыбаться, что бы ни случилось. Выше нос! Улыбаемся, улыбаемся!

«Начну с того, что выплесну этому негодяю грибное в лицо», — подумал Галар. На это Хорнбори придется отреагировать. Это будет хорошее начало. Даже Хорнбори не сумеет отмахнуться от подобного унижения парой слов. Карлик, который высокого мнения о себе и хочет, чтобы его уважали другие, может ответить на такое только кулаками.

— Скоро мне придется уехать на некоторое время, — шепотом поведал ему Хорнбори, продолжая толкать его впереди себя. — Через пару дней в путь и… — Он умолк, пожал руки парочке посланников, которые, судя по их странно завитым бородам, были родом из одного из городов под Лунными горами.

Хорнбори разделался с ними на удивление быстро, не проявив при этом невежливости. Это был его мир. Галар решил, что для будущей драки повод еще найдется. Сначала нужно выяснить, куда собрался отправиться этот засранец. И, в первую очередь, зачем. Подозрение у него было, и, если оно подтвердится, он приведет Хорнбори в такое состояние, что он просто не сумеет отправиться в путь на одном из угрей.

Хорнбори тащил его через толпу. Наконец-то, пройдя через просторный проем, они оказались в одном из прилегающих гильдейских залов. По торцовой стене тянулся фриз со скульптурными изображениями, изображавший кузнецов за работой.

Потолок был не такой высокий, как в Аметистовом зале. В плоских жаровнях, встроенных в пол, темно-красными огоньками горели угли. На стенах плясали неровные тени. Галар глубоко вздохнул. Здесь тоже находилось несколько дюжин карликов, но это было ничто по сравнению с толпой в большом зале, из которого они сбежали.

Хорнбори махнул рукой группе кузнецов, затем снова повернулся к нему.

— Они убегают, — прошептал он.

Галар наморщил лоб и вздрогнул. Ощущение было такое, что кожа снова облазит.

— О ком ты говоришь?

— Семьи совета. Клан правителя в Глубине. Все, у кого достаточно золота, кто обладает рангом и именем. Ни один угорь с драконьими трофеями не покинет гавани, не прихватив с собой парочку членов известных семей. Они боятся, что драконы пошлют эльфов. Убийцы наверняка устроят резню. Это будет ужасно и…

— И ты хочешь вовремя смыться, верно? — Именно это он и ожидал услышать. Но так не пойдет. Этот…

— Нет же, проклятье. Я хочу остаться. Ты должен ввязаться в драку со мной. Побей меня. Если я буду не в форме для путешествия, то смогу остаться. Но бей не слишком сильно, если можно. И не сломай мне нос. Я…

Галар едва не выронил кубок с грибным из руки.

— Я должен что? Побить тебя? — Должно быть, он шутит. Это ничтожество еще и издевается!

— Все знают, что ты вспыльчив и мы не очень-то ладим, несмотря на то что вместе ходим охотиться на драконов. Никто не удивится, если ты меня…

— Забудь об этом. Насколько же тупым ты меня считаешь? — Галар понизил голос до шепота. Никогда в жизни он не окажет этому мешку с дерьмом услугу, даже если у него так сильно чешутся руки. — С чего ты взял, что эльфы придут?

Хорнбори недоверчиво огляделся по сторонам.

— Пойдем дальше. Лучше не стоять на месте. Нас никто не должен подслушать, — он вывел его из гильдейского зала в просторный туннель, но и там они были не одни. Галар удивился множеству чужой одежды. Теперь, вне большой толпы, он мог внимательнее рассмотреть посланников. Казалось, они приехали со всех концов Альвенмарка. Он узнал карликов из Железных чертогов и Исхавена. Невероятно, как быстро разнеслась весть об аукционе.

— Значит, в качестве доказательств тебе не достаточно того, что богатые и влиятельные карлики увозят свои семьи. Тебе имя Ханнар о чем-нибудь говорит?

Галар кивнул.

— Один из самых опытных наших охотников. Нир хорошо его знает.

— Ты назвал бы его трусом, как меня? — Слова Хорнбори сопровождались хитрой усмешкой.

— В отличие от тебя Ханнар не заслужил этого титула.

Хорнбори посмотрел на него взглядом, которого до этого Галару видеть не доводилось, обиженно и злобно, но ни словом не отреагировал на оскорбление.

— Я вчера встретил Ханнара. Он был совершенно не в себе. Сказал, что в лесу на горе что-то есть. Призраки!

Галар сделал глоток из своего бокала. В призраков он не верил. До сих пор он считал Ханнара разумным парнем. Вот так вот можно ошибаться!

— Все не так, как ты подумал, — возмутился Хорнбори. — Не было там никаких прозрачных фигур или подобного бреда из детских сказочек. Это было… Сработала хорошо замаскированная ловушка, но следов не обнаружили. В том числе следов зверей. А еще он говорит, что он слышал принесенные ветром голоса. Словно пение. Но никого не было. Кроме того, он рассказал о поляне, на которой из земли торчит утес. Когда он пришел туда с патрулем, ни ему, ни кому-то из его товарищей не удалось посмотреть на скалу. Как будто какая-то невидимая сила поворачивала их головы.

Галар уже не мог сдерживаться. Он громко расхохотался.

— Невидимая сила поворачивала их головы! Ты хоть слышишь, что говоришь? Что пил Ханнар, прежде чем выйти в лес?

— То же самое повторяют все ребята из его отряда! — настаивал Хорнбори. — Там, в лесу, что-то неладно, — он поднял глаза к неровному своду туннеля, словно мог поглядеть на лес сквозь толщу гранита. — Там, наверху, что-то нечисто. Я слыхал от Нира, что ты подумывал о том, чтобы взять с собой Ханнара на следующую охоту на дракона.

— Теперь я трижды подумаю…

— Не будь таким упрямым! Куда делся Галар со своими великими замыслами? Кузнец, осмеливающийся делать то, о чем другие не смеют даже мечтать! Почему Ханнар вдруг изменился? Просто прими как данность, что там, наверху, что-то происходит. В лесу чародеи. Там, наверху, бродят эльфы! И есть только одна причина, зачем они явились сюда. Они жаждут отомстить за белого дракона.

Галар хотел провести рукой по бороде, как поступал часто, когда крепко задумывался, но его пятерня поймала воздух. Раздраженно почесал жалкую щетину на обожженных щеках. Признаваться не стоит, но Хорнбори не так уж неправ. Ханнар никогда не был глупцом. Если такой надежный карлик, как Ханнар, вдруг начинает рассказывать странные истории, это нельзя так просто отметать, нужно докопаться до сути.

Хорнбори махнул рукой в сторону бокового туннеля, отходившего в сторону от главного коридора. Через пару шагов они наконец остались одни. Место было промозглым и неуютным. Фонари в стенных нишах стояли здесь на большом расстоянии друг от друга. Галар услышал плеск воды. Недалеко до гавани.

Хорнбори надоело молчать.

— Мы должны подняться в лес и выяснить, что там происходит, — не выдержал болтун.

Галар презрительно хмыкнул.

— И ты собираешься однажды стать королем? Вести наш народ?

— А это-то тут при чем?

— При том. Представь себе, что там наверху действительно бродят чародеи и перерезают горло настолько быстро, что ты даже не заметишь, что тебе приставили к шее нож. Допустим, они действительно способны сплести заклинание, с помощью которого могут заставить нас не смотреть куда-то — и я сейчас не говорю, что верю Ханнару, это просто умозрительные предположения — они тебя просто убьют, а ты и не заметишь, как они к тебе подобрались. Так чего мы добьемся, поднявшись наверх?

— Ханнара они ведь не убили, — энтузиазма у Хорнбори поубавилось.

— И какой из этого следует вывод?

— Они осторожны. Они не хотят предупреждать нас. Если бы они убили Ханнара и его отряд, мы бы знали наверняка, что они здесь.

— Если бы они были так осторожны, то вряд ли стали бы плести заклинания, чтобы напугать даже закаленного Ханнара.

Хорнбори неохотно кивнул.

— В том-то и дело. Но зачем тогда советникам увозить свои семьи в безопасные места?

— Когда-нибудь драконы пошлют своих эльфов. Если через несколько дней ты отправишься в долгое путешествие, это будет не самым глупым ходом.

Хорнбори странно посмотрел на него. Непривычно жестко и по-мужски.

— Я останусь. Я слышал, что существуют потайные штольни и ловушки, которые заставят любого нападающего заплатить кровавую дань. Пусть бегут другие — я буду сражаться за Глубокий город! — Внезапная вспышка отваги завершилась вздохом, гораздо больше подходившим Хорнбори.

— Тайные туннели и ловушки, — пренебрежительно отмахнулся Галар. — Пустая болтовня. Очередные бабушкины сказки.

— Ты сильно ошибаешься, Галар. Это не пустая болтовня. Моя семья пользуется влиянием. Я знаю такие вещи о Глубоком городе, которые ты даже… — Он покачал головой. — Ты все равно мне не веришь, правда?

Галар улыбнулся.

— Верно.

— И, несмотря на то что у тебя руки чешутся дать мне пару оплеух, ты не станешь драться, зная, что этим окажешь мне услугу. Что ж, наши пути расходятся. Но помни, что я всегда добиваюсь того, чего хочу. Может быть, я и не гениальный мастер и не такой уж великий герой на поле битвы, но не стоит меня недооценивать, Галар, — с этими словами он отвернулся и твердым шагом направился к главному туннелю и празднующим карликам.

Кузнец долго смотрел ему вслед. Хорнбори действительно удалось посеять в нем семена сомнения. Нужно найти Ханнара и лично поговорить со старым охотником, решил Галар. А еще нужно сходить к Яри, стражу. Тайные туннели и ловушки действительно существовали. Но Хорнбори не должен был знать об этом. О них знали лишь две дюжины посвященных. И очевидно, кто-то из них проболтался. Это нужно исправить! Галар всегда очень гордился тем, что принадлежит к этому кругу избранных. Он строил один из туннелей, поскольку Старец в Глубине высоко оценил его злодейский талант устраивать ловушки. Пусть драконники приходят! Ловушки в буквальном смысле разрубят их на куски!

 

Наперегонки

Свинцово-серые облака висели низко. Земля мягкими волнами убегала в бесконечную даль. Холодный ветер трепал волосы Шайи. Как ни любила она небо Нангога, ничто не могло сравниться с огромной степью! Она тосковала по родине. По запаху травы. Ее колыханию, когда над ней пролетает ветер.

Она погладила шею маленькой белой кобылки. Животное было капризным. Оно запрокинуло голову назад. Шайя улыбнулась. Субаи тщательно подбирал для нее лошадь. Наверное, надеялся, что та сбросит ее у всех на глазах. Что она потеряет лицо. Но за годы, проведенные в Нангоге, она не разучилась ездить верхом.

Она обернулась к нему.

— Давай кто первый до отцовского шатра?

Субаи бросил на нее презрительный взгляд. Он ехал верхом на одном из самых роскошных боевых жеребцов с конных заводов на Шелковой реке. На сильном черном жеребце, приученном носить воина в полном облачении. Впечатляющий конь и выбор, свидетельствующий о том, что Субаи все так же глуп. Это не степной конь. Не на таких ехали его воины. Настоящий предводитель не отделяется таким образом от своих людей.

Шайя говорила громко, и находившаяся неподалеку свита услышала. Все поглядели на Субаи.

— Мы уже не дети, — недовольно проворчал он.

— Верно. Мы уже умеем правильно ездить верхом, — она улыбнулась. Никто из воинов в свите Субаи и бровью не повел. Но Шайя умела читать по глазам. Она знала это выжидание. Эту подавленную насмешку во взглядах.

От Субаи это тоже не укрылось. Он недовольно посмотрел на нее, сверху вниз.

— Как женщина может тягаться с мужчиной?

— Точно так же думали мужчины, умиравшие от моей шипастой секиры.

Субаи расхохотался, но никто не поддержал его лающий, слишком нарочитый смех.

— Что же это были за мужчины, — он поднял свою плеть, ткнул ей в лицо. — У тебя злой взгляд, сестра. Об этом все знают. Не твое искусство обращения с оружием помогало тебе побеждать, а темная магия. Но на этот раз она тебе не поможет. Ладно! Поскакали!

По лицам остальных Шайя видела, как подействовали на них слова ее брата. Как его ложь обратила в прах ее воинскую славу. Только что ее с неохотой, но признавали, теперь же воины предпочитали верить, что только женское колдовство помогало ей торжествовать в поединках с мужчинами.

— Вперед же! — За хриплым шепотом в ее голосе таился едва сдерживаемый гнев. Они могут обрядить ее в женскую одежду, но она никогда не станет одной из этих лицемерных, запуганных баб, которыми так любят окружать себя степные князья.

Субаи рванул с места, не колеблясь, и Шайя ударила пятками по бокам пони. Невысокое животное испуганно подскочило — кто-то за спиной громко расхохотался, — а затем понеслось за роскошным боевым жеребцом ее брата.

Прошлой ночью шел дождь, и на тяжелой вязкой земле чистокровный жеребец Субаи не мог раскрыться полностью. Шайя нагоняла. Земля изгибалась им навстречу мягкими холмами. Девушка пригнулась к самой шее своей кобылки. Ветер трепал ее гривой по лицу.

Словно далекий гром, следовал за ними топот копыт остальных всадников.

Субаи то и дело оглядывался на нее. Ругаясь, хлестал плетью по бокам жеребца. На роскошной шерстке сверкали кровавые полосы.

Проклятый глупец, думала она. Так не победить. Ее пальцы вцепились в гриву лошадки. Она чувствовала силу животного. Его желание победить в этой гонке. С морды кобылки слетали хлопья пены. Она чувствовала, как наполняются и снова опадают массивные легкие животного. Чувствовала пульсацию крови.

— Мы сможем, сильная моя, — они почти поравнялись с жеребцом ее брата. Обе лошади взбирались на склон холма. Грунт был непрочным. Ее кобылка замедлилась.

Субаи издал ликующий клич, снова хлестнул своего жеребца. Боль и страх заставили большого коня забыть об осторожности. В два огромных прыжка он достиг гребня холма.

— Давай, сильная моя, давай! — Шайя похлопала ладонью по шее кобылки. Отчетливо ощутила набухшие вены под кожей.

Наконец и они добрались до гребня. У подножия холма лентой вилась по степи неглубокая река. В сером небе описывал круги орел, наблюдая за гонкой. Вдалеке у западного горизонта по траве передвигалось что-то темное. Всадник? Стадо лошадей? Шайя погнала кобылку по склону холма. Тем временем Субаи ушел вперед на шесть корпусов. Его вороной уже почти спустился с холма, когда поскользнулся. Жеребец запрокинул голову и пронзительно заржал. Его задние ноги разъехались в стороны. Субаи едва удержался в седле.

Ее кобылка спускалась с холма осторожнее. Она пересекала его по диагонали, вместо того чтобы нестись по прямой. Шайя отпустила поводья и с удовольствием стала наблюдать за тем, как вороной Субаи изо всех сил пытается не спотыкаться. Наконец он выровнялся. Сделал несколько неуверенных шагов у подножия холма и устремился к узкой зоне высокой травы, обрамлявшей русло реки.

Ее сивка тоже оставила холм позади. Лошади почти одновременно ворвались в прибрежные камыши. Серо-зеленые стебли возвышались над головами. Неподалеку раздалось недовольное кряканье уток. Всадников поглотили заросли камыша. Чавкающая грязь сменилась бурой водой. Ее кобылка спокойно продолжала продвигаться вперед и вышла на глубину, где Шайе было почти по колено. Вода была неприятной и холодной. На белоснежной шерстке лошади появились грязные брызги.

Стена прибрежного камыша расступилась. Ленивое течение относило их немного в сторону. Шагах в двадцати в сторону, почти на том же уровне она заметила Субаи. Он разъяренно смотрел на нее. Его жеребец казался измотанным. Очевидно, холодная вода доставляла ему больше неприятностей, чем ее пони. Шайя вызывающе улыбнулась. Очень скоро станет ясно, кто выносливее.

Когда они достигли полосы камыша у другого берега, у девушки стучали зубы. Ощущение было такое, словно злые речные духи украли тепло ее тела. Она наклонилась вперед, пока не коснулась приятно теплой спины своей кобылки.

Наконец они выбрались на твердую почву. Сильными шагами оставили реку позади. Камыш хлестал Шайю по лицу. Она дрожала всем телом. Кобылка фыркнула, словно подбадривая ее.

Когда они вырвались из зеленой стены и снова увидели перед собой просторную степь, Субаи еще не показался. Шайю обожгло радостным предчувствием. Она ему еще задаст!

Теперь уже можно было разглядеть темные фигуры на горизонте. Это были всадники. Сотня или даже больше. Штандарты из конского волоса развевались на длинных шестах. Целый лес. Над всадниками кружил орел. Стрелой упал с неба и исчез.

Там, за ними, должно быть, ее отец. Ни один князь вольных степей не осмелится собирать вокруг себя столько штандартов. Бессмертный Мадьяс вышел на охоту со своим орлом. Это очень удачно! Она предстанет перед ним победительницей в скачке, а не униженной пленницей собственного брата!

Безумный крик заставил ее обернуться. Из тростниковых зарослей вырвался на своем вороном Субаи. Крупный жеребец выглядел жалко. Изо рта текла пена, бока изранены плеткой Субаи. С широко раскрытыми от ужаса глазами жеребец вылетел в степь. Навстречу охотничьей свите Мадьяса.

Шайя знала, что выиграла. Она выросла среди лошадей. Чужаки часто смеялись, что для ишкуцайя лошади значат больше, чем жены и дети. Что ж, это отчасти так.

Под яростными ударами плетки ее брата вороной Субаи из последних сил снова вырвался вперед. Кобылка Шайи ринулась за чистокровным жеребцом, как будто у маленькой пони появилось собственное честолюбие и она решила непременно победить большого жеребца.

Местность постепенно поднималась. Грунт здесь был более песчаным, чем на той стороне реки. Суше. Вскоре они нагнали Субаи. Шайя держалась на приличном расстоянии от него, вполне готовая к тому, что он попытается хлестнуть ее плетью, если она подойдет слишком близко. Он знал, что не сможет победить. И что еще хуже, он потерпит поражение на глазах у отца.

Всадники остановились на следующем гребне холма. Они молча наблюдали за гонкой. Каждый понимал, чем она закончится. Шайя оглянулась назад. Теперь она опережала Субаи на три корпуса. К белым хлопьям пены на ноздрях жеребца примешалась кровь. Ее брат загнал благородного жеребца. И ради чего? Он ничему не научился. Может быть, станет утверждать, что она сглазила его коня. И большинство ему поверит. И тут Шайя поняла, что ее победа ничего не стоит. Может быть, пусть жеребец вырвется вперед. Пусть ее брат одержит победу у всех на глазах. Изменится ли что-то от этого?

Всадники молча смотрели на них. Она заметила орла на кулаке коренастого воина, узнала некоторых советников, которые входили в свиту ее отца, еще когда она была совсем малышкой. Однако большинство мужчин были ей незнакомы. В охотничьей свите не было ни одной женщины.

Внезапно у ее кобылки подкосились ноги. Шайя вылетела из седла, перелетела через голову маленькой пони, вскрикнувшей испуганно, почти по-человечески. Больно ударившись о землю, упала на спину. В плече что-то хрустнуло. Из легких выбило воздух. Перед глазами на фоне свинцово-серых туч заплясали яркие искорки. Оглушенная, девушка покачала головой и перевела взгляд на пони. Та извивалась в траве, жалобно ржала и пыталась подняться. Но ей уже больше никогда не стоять. Левая передняя нога была сломана. Из разорванной плоти торчала бледная кость.

— Нет, — пробормотала наездница. — Нет.

Субаи шагом проехал мимо нее.

— Белый волк не хотел твоей победы. Твое высокомерие настроило против тебя даже девантаров.

Шайя сжала кулаки. Только теперь она заметила ямку в земле. Должно быть, ее кобыла провалилась передней ногой в кротовую нору, спрятавшуюся в траве. Это несправедливо. Это… Она нащупала свой нож и вздрогнула от боли. Должно быть, она вывихнула правое плечо. Даже дышать — и то было больно.

Ее пони так широко открыла глаза, что они оказались полностью окружены белыми кругами. Шайя взяла нож в левую руку и поползла к лошадке. Осторожно погладила по шее. Затем поднесла клинок к толстой артерии, видневшейся под кожей на шее. Сделала неглубокий надрез. По руке потекла теплая кровь. Девушка продолжала осторожно гладить шею. Дыхание кобылки стало спокойнее.

— Зачем ей жить дольше необходимого? — За ее спиной стоял Мадьяс, ее отец. В его черных глазах ни капли волнения. Ни единого седого волоска в щетине на щеках. Он бессмертен… И такой непохожий на Аарона…

В левой руке Мадьяс сжимал охотничье копье с узким наконечником. Она судорожно сглотнула, он поднял левую руку…

Прежде чем хоть слово сорвалось с ее губ, копье уже взлетело, со всей силы войдя в глаз кобылки. Ноги пони дернулись. А затем она затихла.

— Думаешь, медленная смерть лучше? — презрительно поинтересовался он.

Принцесса ничего не ответила. Перечить ему неразумно.

Ее отец был коренастым мужчиной. Не очень высоким, но всем своим существом излучал почти животную жизненную энергию. Его дети старели и седели рядом с ним. А он внешне оставался тем же. С суровым лицом и слишком большим подбородком. Кустистыми бровями, вечно заросшими щетиной щеками и неукротимыми прядями волос, спадавшими ему на лоб. На нем был кожаный жилет, негромко поскрипывавший при каждом движении. Руки его были обнажены, на них отчетливо виднелись исполосованные шрамами татуировки в виде волка.

— Вставай, если не хочешь прослыть слабой бабой.

Она удивленно поглядела на него. Он ведь хочет, чтобы она играла именно эту роль! Или Субаи солгал ей?

Шайя стиснула зубы и поднялась.

— Ты вывихнула плечо, — он произнес это без тени сочувствия. — Если бы ты, падая, свернула себе шею, я приказал бы разрезать тебя на кусочки и скормить лагерным псам. У меня на тебя планы. Этот несчастный случай нарушает их. Так что соберись.

Она подчинилась, спрашивая себя, куда подевался тот добрый отец, для которого она много лет назад танцевала на барабане.

— Специально для тебя я послал за целителем с Шелковой реки, — бессмертный указал на старика в своей свите, одетого в длинные зеленые одежды. Старик сидел на коне неуклюже. Он казался лишним посреди охотничьей свиты. Его длинное суровое лицо было цвета слоновьей кости. Казалось, будто за всю свою жизнь он не провел ни единого дня под открытым небом, как и многие ученые, тысячами живущие в больших городах на Шелковой реке.

Заметив ее взгляд, целитель кивнул ей. Его лицо с узкими глазами и длинной, тонкой, словно паутина, бородой, было похоже на лишенную эмоций маску. Советники ее отца производили совсем иное впечатление. Они открыто таращились на нее, и в их взглядах читалась сладострастная злоба, словно они знали какую-то тайну, пока еще скрытую от нее.

Один из лейб-гвардейцев ее отца передал ей свою лошадь и опустился на колени, чтобы она могла встать ему на спину и сесть в седло. Она проигнорировала жест собачьей покорности и без посторонней помощи взлетела на коня. Плечо пронзила жгучая боль. На миг у нее почернело перед глазами, и ей пришлось вцепиться пальцами в гриву каурого жеребца, чтобы не вывалиться из седла.

— Охота окончена, — громким голосом провозгласил ее отец. — Мы возвращаемся к Кочующему двору.

 

Тайные туннели

Галар провел указательным пальцем по бороздке в стене пещеры. Остались лишь следы засохшего масла. Карлик подумал о бесчисленных часах, проведенных в этом туннеле. На его подготовку ушло почти три года. Тогда он жил в дыре, которая и пещерой-то называться недостойна. В ней было бы неуютно даже троллю. С тех пор много всего произошло. Золоту и влиятельности Хорнбори он был обязан своей роскошно обставленной мастерской и постоянно растущему числу помощников, которым приходилось плясать под его дудку. В прошлом остались те времена, когда он ночами лежал и ломал себе голову, каким образом раздобыть парочку железных прутьев или медную пластинку, чтобы воплотить в жизнь одну из своих идей. Часть славы за смерть белого дракона была теперь связана с его именем. Несмотря на то что борода Галара обгорела и от него воняло недожаренной кониной, над ним никто не смеялся. Просто омерзительно, как они почитают этого хвастуна! Хорнбори Драконоборец, вот как они его называют. Какое там! Если и есть здесь драконоборец, то это Нир, который, наполовину обгорев в дыхании дракона, выпустил в ту тварь смертоносное копье. Хорнбори просто подобрался к трупу. Ладно, немного жизни в драконе еще оставалось. Но разве это искусство — перерезать горло смертельно раненной твари? И уж точно это нельзя называть геройским поступком. Но он будет держать рот на замке. Он должен взять себя в руки и мыслить четко! Поэтому он ушел с нескончаемого пиршества и спустился к этому потайному туннелю.

Существование этого туннеля относилось к числу самых строго охраняемых тайн Глубокого города. Его закладывали шахтеры, которых нанимали в других местах. О сложной паутине переходов знала лишь горстка карликов. Они возглавят сопротивление, если на Глубокий город действительно нападут. Потайные переходы были заложены параллельно главным туннелям и были нашпигованы смертоносными ловушками. В случае нападения главные туннели будут перекрыты дверями, которых не отличить от обработанных стен, и незваные гости пойдут по пути с ловушками.

Галар капнул свежего масла в бороздку на каменной стене. Того, кто забредет сюда, постигнет быстрая и безболезненная смерть. Эта ловушка принесла ему первую славу. А принцип был поразительно прост. Вдохновил его широкий мясницкий нож. По каменным желобкам, которые он только что смазал заново, несся нож в пять пядей, настолько тяжелый, что потребовалось три кузнеца, чтобы поднять его. Утяжеленное дополнительными грузами смертоносное орудие скользило по наклонному туннелю, с каждым шагом набирая скорость.

Галар вспомнил пони с рудников, которого загнали в этот туннель, чтобы протестировать ловушку. Нож угодил ему в голову спереди и разрезал от лба и до хвоста. Потрясающее вышло зрелище. После этого ему выделили средства на то, чтобы установить в туннеле еще две ловушки подобного типа. От ножа эльфы, может быть, еще увернутся. Но точно не от того, что последует за ним!

Галар осторожно капнул еще масла в желобки. Нападение состоится. То, что говорил Хорнбори, было правдой: советники и богачи начали вывозить своих родственников в другие города карликов, в безопасные места. Конечно, никто не говорил о бегстве, чтобы не поднялась паника среди жителей горы. Но то, что за последние несколько дней из Глубокого города отправилось много высокопоставленных торговых миссий, бросалось в глаза. Части трупа этого проклятого дракона растащат в самые дальние уголки Альвенмарка. Ему должно было быть все равно, но при мысли, сколько щеголей заработают себе золотые носы на том, что они с Ниром подставляли свою шкуру, у него кровь вскипала в жилах. Нужно было уйти с того чертового празднества. Приманка для глупцов. Бесплатное грибное, жаркое и хлеб — ешь от пуза, пока не лопнешь. Простые кузнецы, бочары, каменотесы и строители просто не видели, что происходит. Они бездумно вгрызались в подачки.

У Галара было довольно драконьей крови, чтобы продолжать свои опыты еще многие годы. Ему снова удастся создать из крови и кобольдского сыра эликсир неуязвимости. То, что в результате его экспериментов неуязвимую руку получил именно Хорнбори, не давало ему покоя. Но у него снова получится, нужно только пытаться!

Галар принялся мечтать об этом, продолжая капать масло в борозды вдоль стены туннеля. Он представлял себе небольшой отряд неуязвимых карликов. Суровых парней, под их с Ниром предводительством. Хорнбори с ними не будет! Ни в коем случае.

С таким отрядом можно и с небесными змеями потягаться. Они отыщут этих тварей в их гнездах и наподдадут под их чешуйчатый зад. А потом разделают их, вытянут из них магию. Ту магию, в которой отказано его народу и которой вместо этого учатся наглые, уродливые, высоченные эльфы. Ни один карлик не понял этого решения самодержавных небесных змеев. Но драконы еще пожалеют об этом. Его народ обладает силой, способной убить их. Он доказал это. Он, Галар, кузнец, алхимик и механик, над которым так часто смеялись. Он улыбнулся и тут же вздрогнул. Несмотря на то что его обожженное лицо было густо намазано жабьим жиром, даже спустя две недели каждое движение болью отдавалось на пораженной коже. Судя по всему, его и без того жалкая борода уже никогда не вырастет на некоторых особо пострадавших участках. Вместо этого останутся красные шрамы. Памятники его борьбы, на которую никто прежде не отваживался. Нет, они уже не будут смеяться над ним. Его имя тоже теперь у всех на устах.

Галар продолжил свою прогулку по туннелю. Он пытался представить себе, каким образом будут атаковать драконы. В том, что они пойдут в атаку, у него сомнений не было. Народы карликов давно уже готовились к борьбе с драконами. Они были несправедливыми тиранами, эти проклятые небесные змеи! Поэтому никогда не возникало сомнений в том, что однажды они нападут на один из городов карликов. Вот только никто не мог сказать, на какой и когда. И он своими поступками решил вопрос места.

Все входные туннели в гору были со множеством поворотов. Языки пламени преломятся и потеряют свою силу уже через несколько сотен шагов. Тираны слишком велики, чтобы заползти в туннели лично. Значит, они пошлют убийц пониже ростом, то есть эльфов. В Глубоком городе эти заносчивые нахалы узнают, что значит быть униженными. Он проверил стальные пружины трех ловушек. Шестеренки, которые приводили в движение механизм, натягивавший пружины. Все было готово. Эти туннели были их самым мощным оружием. Они не были отмечены ни на одном плане. Только один-единственный карлик знал их все. Яри, страж. Он годами ждал в своей потайной комнате сигнала открыть параллельные ходы и блокировать главные туннели. Эльфы заметят, что угодили в ловушку, только когда будет уже поздно. И если кто-то из длинноухих убийц выживет, Глубокий город сможет выставить более трех сотен вооруженных до зубов воинов, чтобы успокоить оставшихся эльфов.

Тесак, Жнец и Мясорубка — так назвал три свои ловушки Галар. Он удовлетворенно оглядел длинный туннель. Перевел в боевое положение каменный рычаг, высвобождающий предохранительный болт и активирующий ловушки. Пришедшему сюда — смерть. Галар улыбнулся. Снова вздрогнул от боли. Эльфы поплатятся за свое высокомерие. Белый дракон — это только начало. Если драконы сунутся сюда, начнется война, подобной которой еще не видывал Альвенмарк. И первыми, кто поплатится за свою слепую преданность, будут драконники!

Здесь все было готово. Теперь нужно позаботиться о своем драгоценном добре. Война и предательство не застанут его врасплох. Если он падет в битве за Глубокий город, то, по крайней мере, испытывая удовлетворенность от того, что его сокровища будут спрятаны навеки.

 

У всех на глазах

С огромным недовольством глядела Шайя на платье, лежавшее на темном сундуке у ее циновки. Ее разместили в юрте с твердым деревянным полом. Две масляные лампы, оформленные в виде степных пони, источали приятный желтый цвет. На полу лежала шкура вепря, стояли два маленьких ящичка, больше в комнате не было ничего. И больше ей ничего и не было нужно. Кроме одного. Ее оружия. Девушка поняла, что отец принял решение, и дни ее в качестве воительницы сочтены. Ей придется подчиниться его воле. Но оружие должны были оставить! Ни один ишкуцайя не откажется от него. По крайней мере, воин, проявивший себя в сражениях и убивший столько врагов, как она. Ее народ хоронил погибших героев в земляных холмах, вместе с их лошадьми и оружием. Если ее собираются похоронить заживо в подобной юрте, вырвать из памяти ее прошлое и если придется продолжить жизнь, лишенную всего, что когда-либо имело для нее значение, то пусть хотя бы оставят принадлежавшее ей оружие, даже без права носить его.

Она уже подготовила речь, с помощью которой хотела вытребовать у отца эту милость. Он любил воинские легенды. Если она застанет его в подходящем настроении и подберет правильные слова, возможно, его удастся переубедить.

Шайя взяла с сундука белое платье. Ткань была потрясающе нежной и гладкой. Шелк. Девушка вздохнула. Значит, вот каково ее будущее. Она поднесла платье к телу. Внизу оно было сильно расклешенным и, если зашнуровать все завязки вверх от бедер, будет облегать ее, как вторая кожа. Ей стало ясно, что для того, чтобы надеть его, ей потребуется помощь. Теперь она пожалела, что сразу по прибытии в юрту вышвырнула обеих служанок.

Надевать такое платье — все равно что продавать собственное тело, раздраженно подумала она. Бросила его обратно на сундук и поплатилась за резкое движение колющей болью в плече. Шайя выругалась. Весь мир сговорился против нее! Нужно было идти с Аароном. Кто бы смог помешать?

Ответ напрашивался сам собой. Девантары. Будучи дочерью одного из бессмертных, она никогда не станет главной женой другого бессмертного. Девантары не желали, чтобы сильные мира заключали союзы между собой.

Шайя крепко прижала руку к телу, переведя ее в положение, в котором она болела не слишком сильно. «Без посторонней помощи мне никогда не надеть это платье», — с горечью подумала она. А если она, нарядная, не явится в закатный час в большую юрту своего отца… Девушка подумала об оружии. Получить его обратно получится только в том случае, если она откажется от всего, что может его разозлить. Мужчины его двора знают ее. По крайней мере, многие. Они поймут, что она не по своей воле появилась в подобном наряде. Не она потеряет лицо. Позор из-за того, что ее наряжают словно шлюху, падет на ее отца.

Шайя подошла к выходу из юрты и откинула тяжелый кожаный полог. На страже стояли три воина. Три! Это можно считать честью. Только важные придворные имели право выставлять перед шатром троих стражников. Даже бессмертный никогда не окружал себя при дворе более чем четырьмя лейб-гвардейцами, а большинство ее братьев и сестер не обладали даже одним стражем. Однако Шайе почему-то казалось, что она пленница. Эти люди повиновались только ее отцу.

Прошло совсем немного времени, и служанки вернулись. Несмотря на то что обе они униженно опускали взгляд и молчали, одевая ее, Шайя отчетливо чувствовала их молчаливое удовлетворение. Так замыкается круг. Они прислуживают той, которая отныне должна будет только служить.

Наконец платье было на ней. Только платье. Никаких сапог, ничего. Она чувствовала себя странно. Может быть, она пошла бы так на свидание с Аароном. Но предстать такой перед отцовским советом… Служанки подкололи ее волосы гребнями из слоновой кости, украшенными стилизованными цветами. Они накрасили ее и побрызгали кожу розовой водой. Шайе наряд казался бесстыдным.

Левой рукой Шайя потерла лоб. Иногда ей казалось, что все это сон. Реальность ускользнула от нее. Это не ее жизнь.

— Госпожа, бессмертный ожидает вас.

Обе девушки стояли перед ней на коленях, униженно опустив головы. Неужели они поступают так перед каждой женщиной, которой служат, или же боятся ее?

Крепко прижав к телу ноющую руку, Шайя вышла из юрты. Она предпочла бы отправиться на битву, чем стать игрушкой для придворных интриг. В настоящих сражениях она разбиралась. А здесь она чувствовала себя беспомощной и даже бесправной.

Она находилась во внутреннем лагере. Кочующий двор включал в себя тысячи юрт. Они заполняли просторную долину. В этом огромном лагере никогда не становилось тихо. Город, королевский двор и войско слились в огромного змея, неустанно скользившего по широкой степи. Редко когда Кочующий двор оставался на одном месте дольше, чем на несколько дней, а затем уходил дальше. Когда двор бессмертного Мадьяса проходил по какой-то местности, на пастбищах оставались шрамы. Съеденные подчистую склоны, кормившие стада лошадей, верблюдов и быков. Борозды черной грязи там, где землю взрыхлило бесчисленное множество ног и копыт.

Шайя глубоко вздохнула и выпрямилась, насколько позволяла боль в плече. Пахло дымом от питаемых пометом костров, жареным мясом буйволов, супами и недавно дубленной кожей. Идя по лагерю в сопровождении своей лейб-гвардии, она чувствовала взгляды за спиной. Внутренний лагерь был отделен от главного лагеря низеньким палисадом из разбитых досок. Здесь находились только друзья и советники ее отца, да еще горстка избранных слуг. И бесчисленное множество братьев и сестер Шайи.

Наконец она достигла Звездной юрты, шатра-дворца, принадлежавшего ее отцу. Словно наседка цыплят, превосходила она по высоте все юрты Кочующего двора. Она стояла на широкой деревянной платформе на колесах высотой в человеческий рост. Деревянный пол и массивные перила, окружавшие ее, были ярко-красного цвета. Столбики перил возвышались на много шагов и были украшены черепами врагов, которых убил за свою долгую жизнь бессмертный Мадьяс. По форме юрта напоминала разрезанную луковицу. Она была темно-синего цвета, вышита сотнями жемчужин, что принесло ей имя Звездной юрты. Лишь немногим людям было дозволено увидеть дворец-шатер изнутри. Неподалеку паслись тридцать быков, таскавших дворец ее отца по степным просторам.

Тот, кто однажды увидел эту юрту, никогда уже не забудет ее. Она была мифом для ее народа. Ребенком Шайя любила приходить сюда. Теперь она с тревогой спрашивала себя, что ждет ее в шатре. Почему отец послал Субаи, чтобы вернуть ее из Нангога?

У входа в шатер-дворец сидел большой серебристый волк. Шайе показалось, что он глядит на нее своими рубиновыми глазами. Это был подарок девантаров. Ей самой уже доводилось видеть, как волк пробуждается к жизни и позволяет отцу ездить на нем верхом. Давным-давно именно этот волк провожал ее и избранных ею воинов по магическим тропам в Нангог. Он сторожил ее отца. Мимо него в Звездную юрту не пройдет ни один подлый убийца.

Полог юрты отбросили в сторону, едва она ступила на покрытый красным лаком помост, на котором был установлен роскошный шатер. Изнутри в прохладные сумерки потянуло теплым, сизым дымом. Шайя опоздала, солнце уже спустилось за холмы, и последняя серебристая полоска света сражалась в неравном бою с наступающей ночью. Одевание потребовало больше времени, чем она предполагала.

Преисполненная решимости не проявлять собственную неуверенность, Шайя вошла в юрту. Шатер был неестественно велик. Его купол поддерживали покрытые красным лаком деревянные опоры, на полу лежали роскошные ковры. Тепло обеспечивали несколько жаровен со сверкающими в них угольями. Отец и еще восемь других мужчин ожидали ее. Среди них был Субаи и лекарь с Шелковой реки. Большинство остальных она тоже знала. Они стояли группкой и переговаривались между собой. Только когда ее отец поднял голову и посмотрел на нее, разговоры смолкли.

— Ты опаздываешь, Шайя. Солнце уже склонило голову за холмами. Так-то ты выказываешь мне уважение?

— Прошу прощения, великий Мадьяс, Хранитель стад, Свет солнца, Сын Белого волка, — сдавленным голосом произнесла она.

Этим вечером лучше его ни о чем не просить.

— Подойди ко мне! — резким голосом приказал он. — Я хочу видеть твои глаза, когда буду говорить с тобой о чудовищных слухах, которые дошли до моих ушей.

Его голос полностью подавил Шайю. Какой бы строптивой она ни была, перечить отцу она не могла. По крайней мере, стоя перед ним. Она бежала, избегала его… Теперь это уже невозможно. Все взгляды устремились к ней, и она испытывала подавляющее чувство, что все остальные знают, что ее ждет. Ее брат, Субаи, насмешливо улыбнулся ей.

— Ты знаешь, что принцесса ишкуцайя принадлежит своему народу. Народ кормит тебя. Поэтому ты должна быть готова кормить народ, когда настанет твое время.

Она смотрела на отца широко раскрытыми от ужаса глазами. Не может…

— Твое падение с лошади может иметь тяжкие последствия для твоего будущего. Для будущего всех ишкуцайя. Девушки должны избегать бешеной скачки.

«Этого не может быть», — думала она.

Мадьяс громко хлопнул в ладоши.

— Принесите стол!

— Драгоценнейший Мадьяс, прошу простить меня за то, что я осмеливаюсь обращаться к вам, когда меня не спрашивали, — вмешался целитель. — Мне кажется, будет верно сначала заняться плечом вашей дочери. Она страдает от боли. Это невыгодно для дальнейшего осмотра.

Ее отец раздраженно сдвинул брови.

— Что значит невыгодно? Она годами вела себя как мужчина, так пусть теперь не хнычет!

— Прошу прощения, если я вас неверно понял, всемогущий бессмертный, — целитель не осмеливался смотреть в глаза ее отцу. — Я полагал, что этот вечер будет посвящен поиску женских добродетелей вашей дочери Шайи. В таких условиях следовало бы вести себя вежливо. С вашей дочерью должны обращаться как с дамой, а не как со степным воителем, которому неведомы страх и боль. Однако, очевидно, произошло недоразумение, и я нижайше прошу прощения за свое вмешательство, — целитель говорил с сильным акцентом, разбирать его слова было довольно сложно. Шайя была не совсем уверена в том, что все поняла верно. Неужели он действительно осмелился скрыть за красивыми словами подспудную критику действий ее отца? Неужели старику жить надоело? Что он вообще здесь делает? Чего от нее хотят? Что ж, хотя бы советники перестали таращиться на нее, переведя взгляды на целителя, осмелившегося на неслыханную дерзость в отношении бессмертного.

На лице ее отца не дрогнул ни один мускул. Все в Звездной юрте затаили дыхание.

— На колени, Шайя, — наконец очень тихо произнес бессмертный. — Великий… Мяу? Ведь так тебя зовут, верно? Мяу? Сойдемся на этом. У вас такие ужасно длинные имена, которые тяжело запомнить.

— Любое имя, которым вы меня одарите, бессмертный, будет честью для меня, — с поклоном ответил целитель.

— На колени! — строго повторил ее отец.

Она с неохотой подчинилась. Старик зашел ей за спину. Его руки коснулись гладкой шелковой ткани. Шайя с трудом перевела дух. Не от боли. Стоять на коленях перед этими стариками и ее братом. В этом платье. Будь она обнажена, она не чувствовала бы себя более униженной. Она осознала, что ее соски выделяются на тонкой ткани. Она пристыженно подняла руку, пытаясь прикрыться.

— Прошу, не шевелитесь, высокочтимая принцесса, — тонкие пальцы целителя с поразительной силой вцепились в ее плоть. Он коснулся ее правой лопатки. Кончики пальцев пробежали по краю кости. На глаза навернулись слезы. Против ее воли. Она подняла голову, поглядела в лицо отца, которого все это, похоже, нисколько не трогало.

— Не будете ли вы так любезны поднять правую руку, даже если больно?

Шайя сжала губы. Слезы высохли. Она поклялась себе, что не проявит больше слабости перед этими стариками.

— Будет не так больно, если вы сделаете выдох, когда я вас попрошу об этом, — целитель положил ладонь плашмя на лопатку, а другой вцепился в правое плечо.

— Ты уверен, что достаточно силен, чтобы сделать это, старик? — пренебрежительно поинтересовался ее брат. — Может быть, мне дернуть ее за руку, чтобы вправить на место?

— Мое сердце полнится радостью от столь щедрого предложения, — когда целитель заговорил, Шайя почувствовала на шее его теплое дыхание. — Однако эта задача требует не столько силы, сколько умения, почтенный принц Субаи.

Целитель мягко коснулся ее плеча.

— Сейчас, моя принцесса.

— Мне кажется, эта шелковая обезьяна не должна так склоняться над принцессой, — произнес один из советников ее отца нарочито громким шепотом, чтобы все в шатре услышали его слова. — Он выглядит как кобель, собирающийся взобраться на сучку.

— Мои суки красивее, — расхохотался Субаи.

Шайя представила себе, как перережет брату горло длинным ножом. Она покажет этому надутому…

— Выдох, — приказал целитель, потянул ее за руку и одновременно надавил на лопатку.

Шайя издала приглушенный звук. Послышался неприятный щелчок. Боль прошла через плечо, поднялась по руке и стихла. Девушка осторожно шевельнула рукой. Почувствовала неприятное растяжение, но это было ничто по сравнению с ушедшими мучениями.

— Если вам будет угодно, старайтесь щадить руку ближайшие несколько дней, высокочтимая принцесса Шайя. Это необходимо для дальнейшего исцеления. Еще не до конца…

— Значит, вот что ты понимаешь под обращением с дамой, — резким голосом перебил целителя отец. — Ты можешь себе представить, что чувствует при виде этого отец? — Он громко хлопнул в ладоши. — Принесите стол! Мы займемся тем, ради чего, собственно, и собрались этим вечером. Выяснить, способна ли Шайя послужить своему народу таким образом, каким предначертано принцессам.

Теперь, наконец, до Шайи дошло, зачем отец позвал ее сюда.

— Ты ведь не собираешься перед всеми…

— То, что произойдет сейчас, требует присутствия свидетелей, — холодно ответил Мадьяс.

Она смотрела в черные глаза своего отца.

— В этом нет нужды. Я не…

— Молчи! — Голос Мадьяса был подобен удару плети. — Ты стерпишь все и не скажешь ни слова, пока тебя не спросят.

— Прошу…

— Есть ли у тебя язык, имеет гораздо меньшее значение, чем твоя девственность, Шайя. Не зли меня. Большинство мужчин, которых я знаю, любят тихих женщин, — он бросил на Субаи раздраженный взгляд. — Мне очень интересно выяснить, породило ли мое семя шлюху или же лжеца.

Полог шатра поднялся, и четверо приземистых мужчин внесли стол, подобного которому Шайе видеть еще не доводилось.

— Лучше не сопротивляйтесь, принцесса, — прошептал ей на ухо целитель. — Эти четверо уже привязывали сегодня утром не одну женщину и… Они сильнее.

— Ты подойдешь к моей дочери, только когда я прикажу, — с холодным спокойствием произнес Мадьяс, которое пугало больше, чем любой крик.

Шайя по-прежнему с ужасом разглядывала странный стол. К нему были прикреплены два оббитых тканью клина и несколько широких кожаных поясов.

— Ложись и раздвинь ноги, — слова отца сопровождались жестом, словно он приглашал ее занять место за праздничным столом.

Она вздрогнула, не веря в то, что сейчас должно было произойти. Ни один отец не может сделать подобного со своей дочерью.

— Твоя гордость нисколько не пострадает, если ты сделаешь это сама, дочь моя.

Она судорожно сглотнула, посмотрела на четверых высоких мускулистых мужчин. Если она хочет, чтобы ее сопротивление было успешным, пусть поначалу все думают, что она подчиняется. Бороться сейчас бессмысленно.

Шайя села на стол.

— Подними ноги, чтобы подколенные впадины лежали на клиньях, — пояснил ей Субаи с милой улыбочкой. — Тогда всем станет ясно, что за жизнь ты вела.

У нее было такое чувство, словно внутри у нее растет огромный кусок льда. Нужно подчиниться, иначе помощники отца привяжут ее к столу кожаными ремнями. Это было очевидно. Но ее платье задерется до бедер, если она подчинится. Она смотрела в высокий купол юрты, чтобы не видеть лиц мужчин. Мужчин, на коленях которых сидела ребенком. Сквозь дым под куполом шатра просвечивали драгоценные камни на выкрашенной в темно-синий цвет коже. Мысленно она унеслась к этим фальшивым звездам, пытаясь не обращать внимания на происходящее.

— Привяжите ее, не то она не станет лежать, — приказал отец.

Шайя не шевелилась. Ее схватили за руки и ноги, прижали к столу. Сопротивляться было бесполезно.

— Нам нужно больше света. Принесите масляные лампы, — это голос ее брата.

Вокруг ее бедер сомкнулся кожаный ремень, его затянули настолько туго, что он впился в ее тело сквозь тонкий шелк.

Она почувствовала на бедрах теплое дыхание. Чья-то грубая рука погладила ее ногу. Шайя не отводила взгляда от крупного бриллианта над ней, в котором преломлялся яркий свет, поднесенный к ее бедрам. Она хотела сбежать хотя бы мысленно, но голоса вернули ее к происходящему. Она запомнит каждого из них. Будет внимательно следить за тем, кто сохранит хотя бы тень приличия. А остальным отомстит. Не сейчас, но в самое ближайшее время. Она переживет то, что с ней сделают, и станет сильнее. И однажды вернется и отомстит каждому из них.

И еще не додумав до конца, она поняла, что это мечты ребенка. Но она была намерена цепляться за эти мечты, чтобы не сломаться.

— Вы не могли бы отойти немного в сторону, высокородный Субаи? Если я не понял премудрого Мадьяса превратно, именно моя задача в том, чтобы судить о состоянии высокородной принцессы.

Теплые руки осторожно раздвинули ее бедра. Она уже не могла сдерживать всхлипы. На глаза выступили слезы, и девушка ненавидела себя за это. Именно этого они и хотели, чтобы она выглядела жалкой, послушной. Но по крайней мере этого удовольствия она им не доставит. Это все, что сейчас в ее силах. Она должна сохранить свою воинскую гордость.

— Что ты видишь, Мяу?

Старый целитель откашлялся.

— Что ж… Нет никаких сомнений в том, что врата в сад радости были открыты.

— Как я тебе и говорил, отец. Она путалась с мужчинами, которые подчинялись ее приказам. Она шлюха, нимфоманка. Она…

— Со всей скромностью хотелось бы указать на то, что это не соответствует сказанному мной, — прервал поток оскорблений Субаи целитель.

— Что это значит? — набросился на него ее отец. — Она девственница или нет?

— Нежный цветок был сломан…

— Не так витиевато, целитель! Я люблю четкие слова.

— Она не девственница, но я хотел бы заметить, что она пережила серьезное падение с лошади. Вы сами были свидетелем того несчастного случая, всемогущий Мадьяс. И шрамы на ее руках и ногах указывают на то, что она — храбрая воительница, которая не боится врага. Она необычная девушка, и было бы удивительно, если бы врата в ее потайной сад были открыты обычным образом.

— У нее и правда больше шрамов, чем у большинства моих воинов, — раздался чей-то хриплый голос. — Я бы не стал укладывать в свою постель такую женщину.

— Ночью все кошки серы, — вклинился чей-то незнакомый голос.

Шайе было холодно. Внутренний холод перебирался на руки и ноги. Ей очень хотелось умереть. Больше никогда в жизни она не войдет в Звездную юрту. Никогда не посмотрит в глаза советникам своего отца. До тех пор, пока не придет день ее мести.

— Я тебя правильно понял, Мяу? Нет никаких доказательств того, что моя дочь когда-либо вела себя распутно?

— Так и есть, премудрый Мадьяс. Все мое искусство позволяет мне с уверенностью определить, что печать девственности была сломана. Каким образом это произошло, вероятнее всего, останется тайной, запечатанной устами вашей милой дочери.

— Вне всякого сомнения, всему виной сегодняшнее падение, — решил Мадьяс.

— Однако есть мужчины, которые клянутся, что…

— Всегда найдутся мужчины, готовые ловить каждое слово правителя, Субаи. Мудрость великого царя состоит в том, чтобы собрать вокруг себя тех, кто достаточно мужественен, чтобы говорить правду. Что ты скажешь насчет этого, Аримаспу?

— Я думаю, — произнес хриплый голос, — что принцу и принцессе сегодня показали их пути и границы дозволенного. И мы считаем, что нам повезло обнаружить правду, которая может послужить нашему народу и спасению чести принцессы Шайи. Тот, кто отныне осмелится утверждать, будто бы она когда-либо вела себя неподобающим образом, навлечет своими словами на себя гнев членов совета.

Шайя услышала, что брат ее возмущенно ловит ртом воздух. К его словам тоже не прислушались. И это было приятно.

Ей на ноги набросили одеяло, но кожаные ремни не расстегнули.

— Мяу, ты знаешь, что с ней делать. Слуги принесут тебе иглы и что там тебе еще нужно.

— Позвольте мне сделать это не сегодня, великодушный Мадьяс. Не стоит нам причинять ей сегодня дополнительную боль. Прошу вас.

— Еще один день, целитель. Еще один-единственный день подарю я ей. А затем ее жизнь в качестве воительницы завершится.

 

Палач

— Ты подчинишься?

Гонвалон бросил на Ливианну полный презрения взгляд. Какого ответа она ждет? Он драконник. Он никогда еще не нарушал приказов.

— Твой ответ, Гонвалон, — она не отпускала его взгляд, была неумолима. Такой была она в качестве наставницы Белого чертога. На ней была длинная белая одежда, совсем без вышивки, подобающей ей по рангу. Черные волосы распущены, спадают на плечи и спину. В них запутались одинокие снежинки. После встречи с Махтой Нат она долго выхаживала его. Помогала ему снова стать самим собой. Но обычно была холодна, как эта заснеженная поляна. Безжалостна, как видения, показанные серебряной чашей. Он по-прежнему не верил в то, что Нандалее должна стать убийцей. Только не та Нандалее, которую он знал. Что может произойти в будущем? Что может заставить ее так ожесточиться, что в конечном итоге она обернется против небесных змеев и убьет своего хозяина, Дыхание Ночи?

— Ты станешь ее палачом или же снова предашь Золотого?

Его рука метнулась к мечу. На Ливианну этот жест не произвел никакого впечатления. Слишком хорошо она его знала.

— Я не могу попасть в сад Ядэ, — наконец ответил он. — Там я нежеланный гость.

— Тебе и не нужно идти туда. Парящий наставник убит. Через несколько дней мы атакуем Глубокий город. Будут участвовать все драконники и послушники. Те эльфы из сада Ядэ тоже. Глубокий город велик. Мы распределим свои силы. Ты должен встретить Нандалее одну и выполнить приказ. Ты повернешь ход истории Альвенмарка в лучшую сторону, если убьешь ее прежде, чем она станет тем, что ты видел в серебряной чаше. Она доверяет тебе. И ничего не заподозрит, если ты присоединишься к ней. И никто ничего не заподозрит, если она падет в бою. Это самая лучшая возможность избавиться от предательницы.

— Я отыщу ее… — Собственный голос казался чужим. Это говорит кто-то другой. Проклятие снова настигло его. Каждая его ученица из Белого чертога умерла. Но еще никогда его не посылали убить одну из них. Он найдет свою смерть в Глубоком городе. После того, как выполнит приказ. Только так и можно разрушить проклятие.

— Я буду рядом с тобой, Гонвалон. Я не так доверяю тебе, как Золотой. А теперь возвращайся обратно на лесную тропу. Драконья тропа открыта и приведет тебя в то место, где собираются те, кто понесет смерть в Глубокий город.

Шаги его были настолько тяжелы, словно лесная тропа хотела удержать его. Восставать против небесных змеев неправильно. Они дали ему семью, которой до тех пор у него не было. Он поклялся им в верности. И всегда гордился тем, что Золотой сделал его своим воином.

Что-то потянуло его, отрывая от реальности. На миг ему показалось, что он падает. Закружилась голова, словно его снова и снова вращало по кругу. По губам потекла теплая кровь, капнула на его белую одежду. От ослепительного света чувствовалась резь в глазах.

Гонвалон рухнул на колени. Все закончилось. Из носа шла кровь. Прижав ладонь к ноздрям, он с удивлением огляделся по сторонам. Драконья тропа привела его в узкую, негостеприимную долину. Ни единого деревца, ни единого куста не росло в этой бледной карстовой области. Склоны скал были ослепительно белоснежны, изрезаны множеством ущелий, вылеплены ветром и водой. Гонвалон понятия не имел, где оказался. На бурой, пожухлой траве долины лежали небесные змеи. Все восьмеро были в сборе. Даже Темный, который почти никогда не показывался, присутствовал в войске драконов.

Давно Гонвалон не видел всех восьмерых небесных змеев в одном месте. При виде их сердце его запело от радости. Грациозность гигантских созданий, словно в насмешку над их размерами, свидетельствовала о воплощенном совершенстве. Когда они расправляли или складывали крылья, на их чешуе тысячекратно преломлялось солнце, отражаясь от белых скал и собравшегося вокруг них странного войска.

В долине находилось более сотни драконов поменьше, они сидели на отвесных скалах или кружили на теплом ветру, расправив крылья. Совсем неподалеку от Гонвалона на бледных скалах загорали трое червелапов из темных горных лесов Иолидов. Большие, толстые, словно бочки, змееподобные создания, наполовину стелившиеся по земле, наполовину передвигавшиеся на коротеньких лапах, заканчивавшихся массивными когтями. Очевидно, эти драконы должны были заползти в туннели города карликов, неся смерть и разрушения маленькому народцу.

На противоположном конце долины кружили красные солнечные драконы, словно летящие дикие гуси, вытянув вперед длинные змеиные шеи. Плотные группы среброкрылов усеяли отвесные скалы.

В спину Гонвалону ударила опаляющая жара, и он поспешно убрался от выхода с драконьей тропы. Через магический портал прошло существо, окруженное желто-красными языками пламени, словно оперением. Из ноздрей и лба существа росли длинные пламенные плети, которые хлестнули по долине, обращая в пламя сухой кустарник. Такого дракона Гонвалон не видел еще никогда, однако слыхал рассказываемые об этом чудовище истории. Это был огненный змей, покинувший свое гнездо в сердце вулкана.

Стая покрытых коричневой чешуей драконов из Гальвелуна появилась над гребнем горы на востоке, облетела по дуге долину, в то время как через магические врата прибывали все новые и новые драконы.

Никогда прежде не видел Альвенмарк подобного войска. Сколь различны ни были все эти драконы, одно у них было общее: все боялись их жаркого дыхания. Не хватало только скальных драконов Танталии или розовых драконов с Ланголлиона и всех остальных, не умевших извергать огонь. Гонвалон спросил себя, как Золотой и его братья по гнезду собираются атаковать со всеми этими небесными созданиями город, скрытый глубоко под горой, туннели которого слишком узкие для большинства драконов.

 

Белый волк

Шайя лежала одна в своей юрте, обеими руками сжимая себя меж бедер, как будто это могло помочь. Она до сих пор чувствовала себя обнаженной. Стены юрты, волчьи шкуры, оставленные ей в качестве одеяла, плотное суконное платье, которое надели на нее служанки — ничего не помогало. Ее мог видеть любой. Все это время она была выставлена на обозрение. Она не знала, что еще должен сделать с ней этот целитель с Шелковой реки. Девушка снова и снова возвращалась мыслями к тому, что ему должны были принести иглы. Существовало множество исцеляющих заклинаний, для которых использовали иглы. Но ведь она не была ранена, ее не нужно было лечить. По крайней мере, внешне.

Когда-то Шайя слышала историю о том, что растерянным людям вонзали глубоко в голову мимо глаз тончайшие иглы, чтобы насадить на них, а затем уничтожить сумасбродные мысли и ослепляющее безумие. Неужели отец уготовил ей это? Может быть, таким образом решили сломить ее гордость? Неужели сегодняшние унижения — это только начало? Отец хорошо знает ее. Наверняка знает и о ее желании отомстить. Неужели решил раз и навсегда отучить ее упорствовать? Сделать ее ограниченной женщиной, которой ведома лишь собачья покорность? Которая будет рожать детей, вскармливать их, гнуть спину, в то время как ее муж приведет на ложе женщину помоложе? Еще в детстве она видела стольких женщин, пошедших этим путем, и поклялась себе, что никогда не кончит вот так. Она стала воительницей, заслужила уважение окружающих и пробила не один череп мужчин, для которых женщина представляла собой только кусок мяса.

Девушка огляделась по сторонам. На обрезанном фитиле единственной масляной лампы, которую ей оставили, плясал крохотный желтый огонек пламени. Над степью бесновался, завывая, ураган, словно неслась по небу стая волков. Лампа была вырезана из толстого, похожего на стекло камня. Ее можно разбить только с помощью другого камня. Но его не было. Миска с остатками еды была из дерева, равно как и стоявший рядом бокал. Отец знает ее слишком хорошо! В комнате не было ничего, что можно было бы разбить и осколком перерезать себе вены. Шелковое платье с тонкой шнуровкой забрали служанки. Не было ничего, из чего она могла бы сделать петлю. Ножа, конечно же, тоже.

Шайя задумчиво поглядела на лампу. Наконец отбросила в сторону одеяло и схватила светильник. Встряхнула лампу. Масла было очень мало. Если облить себя этим и поджечь лампу, она получит сильные ожоги, но выживет. Да стоящие у шатра стражники обратят внимание на происходящее.

Негромко выругавшись, она снова отставила в сторону лампу. Она хотела убить себя. Искалечиться — это не выход.

Девушке вспомнился несчастный случай, пережитый год назад во дворце наместника в Нангоге. Два воина из ее гвардии поспорили, кто из них первым ступит на землю. Оба взобрались по щупальцам собирателя облаков, цеплявшегося за якорную башню. Один из них решил спрыгнуть. С высоты всего лишь четырех или пяти шагов, но приземлился неудачно, на ступени, при этом прокусил себе язык. Никто не мог остановить кровотечение. Шайя присутствовала при том, как он прощался с жизнью, плюясь кровью.

Она провела языком по резцам. Сумеет ли она сделать это? Сможет ли прокусить собственный язык? По спине пробежала дрожь. Ей вдруг показалось, что в шатре стало холоднее. Зажала язык между резцами. Вырвать себе язык — это не наказание за сцену при дворе ее отца. Большинство выживает. Но ей неоткуда ждать помощи. Если она просто не станет останавливать кровотечение…

Девушка думала об Аароне. О его страстных поцелуях. Они никогда больше не встретятся! Даже если она останется в живых. Интересно, где он сейчас? Сумеет ли победить Муватту? Скучает ли он за ней? Поможет ли, если узнает, в каком положении она оказалась? Несмотря на запрет девантаров?

Казалось, стало еще холоднее. Слишком холодно для этого времени года! Дальше на востоке еще лежал снег. Ветер доносил до Кочующего двора отголоски зимы. Маленький язычок пламени в масляной лампе затрепетал. Неужели она больше боится смерти, чем готова себе в этом признаться? Может быть, поэтому ей холодно?

Шайя села в самый центр юрты, повернувшись лицом ко входу. Она сделает это. Не издав ни звука.

Восточный ветер трепал юрту. Негромко поскрипывали деревянные опоры для стен. Шайя выставила язык как можно дальше изо рта, изо всех сил сдерживая появившиеся рвотные позывы. Дыхание густыми облачками вырывалось изо рта. Снаружи внезапно воцарилась мертвенная тишина. Ни дуновения ветерка. Ни единого звука не доносилось сквозь толстую ткань под внешним кожаным покровом юрты. Что-то там неладно! При Кочующем дворе никогда не бывало настолько тихо. Когда сходятся вместе тысячи людей и животных, тишины быть не может!

Что-то белое поползло по деревянной решетке вдоль стены, деревянный пол под ней вдруг стал похож на голый лед. Шайя встала. Что-то здесь не так. Она осторожно коснулась помоста посреди шатра. На древесине пышным цветом расцвел мох. Какую жуткую силу призвала она в гневе и отчаянии?

— Стража! — Нет ответа. Что-то кралось вокруг юрты. Несмотря на то что девушка не слышала ни звука, она чувствовала, что снаружи кто-то есть.

Шайя решительно подошла ко входу. Она не позволит застать себя врасплох. Что бы ни таилось там, снаружи, лучше перехватить инициативу, вместо того чтобы ждать, что произойдет.

Высоко, в усыпанном звездами небе сверкала бледная луна. Земля перед юртой совершенно промерзла. Все три ее стража стояли, не шевелясь. Казалось, застыло все. Штандарт из конского волоса указывал в сторону, как будто во время порыва сильного ветра. И застыл в движении, словно воздух вокруг превратился в чистый лед.

Над землей скользил бледный туман. Краем глаза Шайя заметила движение. Она обернулась, увидела, как из тумана формируются фигуры. Воины, которые пали во время сражения за пещеру с кристаллами. Ее нянька, которую отец велел четвертовать за то, что та осмелилась учить ее стрелять из лука. Туман рождал мертвецов из прошлого, и среди них появился большой призрачный белый волк и направился к ней. Он не сводил с нее взгляда.

— Садись мне на спину, Шайя. Мы отправляемся в путь.

Оглушенная, она направилась к нему. Волк был девантаром ее народа. Она догадывалась, что тот знает о том, что она собиралась сделать. В двух шагах от него девушка остановилась. Она больше не могла смотреть ему в глаза. Униженно бросилась на колени и прижалась лбом к покрытой инеем земле.

— Прошу, прости меня, мой повелитель, если я прогневила тебя. Сними проклятие с этого места, отпусти духов и забери меня, дабы умерить твой гнев.

— Посмотри на меня, Шайя, дочь Мадьяса.

Та подняла голову, но не осмелилась смотреть волку в глаза. У нее было такое чувство, словно девантар может заглянуть на самое дно ее души. Ничто не могло укрыться от этих глаз. Иногда он представал перед своим народом в образе белого жеребца, иногда в виде волка, а временами в образе воина. Она вспомнила, что в детстве и в юности ей всегда казалось, что он очень близок ей. И только отправившись в Нангог, Шайя ощутила, что чувство связи с ним поблекло.

— Сопротивление планам твоего отца огорчает меня, Шайя.

— Я подчинюсь, — тихо сказала она.

— Не этого я хочу. Я хочу, чтобы ты сделала это из убеждения. Садись мне на спину, дочь Мадьяса. Я хочу тебе кое-то показать.

Девушка поглядела на стражей, стоявших перед ее юртой. Все трое по-прежнему стояли, словно окаменев.

— Что здесь произошло? Они…

— Никто не умер. Ты движешься за пределами их восприятия. Они не видели, чтобы ты выходила из юрты. Никто не заметит, что ты уходила со мной. Один день для нас — все равно что удар сердца для них.

Она схватила ртом воздух.

— Ты часто так поступаешь?

Белый волк склонил голову набок и бросил на нее лукавый взгляд.

— Иногда. А теперь идем! Ты не единственная, о ком я тревожусь этой ночью.

Она неуверенно подошла к нему. Он был почти ростом с пони. Девушка медленно протянула руку и погладила волка. Шерсть была мягкой, как шелк. Шайя ухватилась за его шею, села на существо, и в следующий миг ей показалось, словно звезды устремились ей навстречу — настолько быстро взмыли они в ночное небо.

Казалось, словно волк мчится вместе с бурей. Они неслись на восток, навстречу рассвету и горам. Но свет на горизонте не появился. Звезды неподвижно стояли на небе.

Белый волк стал замедляться. Перед ними в небе возвышалась огромная гора. Они приземлились на узком, покрытом снегом кряже. Ветер сдувал снег с гребня горы. Это движение тоже было застывшим. Они шли по свежему снегу, не проваливаясь. Глубоко под снегом Шайя заметила сваи, на которых развевались пестрые флаги. У коновязи стояли две лошади. И, наполовину скрытый под застывшим на ветру флагом, на коленях стоял человек.

— Зачем ты привез меня сюда?

Волк не ответил. Не обращая на нее внимания, продолжал спускаться в долину.

Наконец они добрались до стоявшего на коленях человека. Это был мужчина, одетый в лохмотья. С седла небольшой лошади свисал колчан с наконечниками из окислившегося серебра, которые использовали степные всадники для охотничьих луков и стрел.

Только теперь Шайя заметила, что на столбах развеваются не флаги. Там были привязаны предметы одежды и шарфы. Некоторые растрепались, выцвели на ветру, от непогоды. Другие выглядели новее. Это была детская одежда. Стоявший на коленях мужчина сжимал в руках красный шарф. На щеке его сверкала слеза. Лицо его было похоже на застывшую печальную маску.

— Он охотник. Три зимы тому назад он был здесь на охоте. Преследовал снежного леопарда. У него было три дочери. Старшей было четырнадцать. Можно было уже выдавать замуж. Его жена умерла во время родов шесть лет тому назад, когда на свет появилась его младшая. Другой жены он себе больше не взял. Был хорошим человеком. Не распутничал, не пил. Все отдавал дочерям. Хотел, чтобы они всегда были рядом с ним. Они сопровождали его во время охоты. Он отыскал это место, чтобы разбить шатер. Девочкам хотелось остаться в долине. Старшая собиралась постирать у реки. Но они, как обычно, уступили мягкой настойчивости отца. Подойди к нему, Шайя. Прикоснись к нему. Он не призрак. Человек из плоти и крови.

— Я… — Она колебалась.

— Он не заметит этого. Иди.

Она провела рукой по его заскорузлым густым волосам. Коснулась кончиками пальцев морщин, оставленных на его лице тревогами. На ее указательном пальце осталась одна слезинка. Она была теплой. Шарф в руках охотника был из тонкого сукна. Его же собственная одежда была штопанной и изношенной. Сапоги держались на заплатах и кожаных ремнях.

— В погоне за леопардом он позабыл обо всем на свете. Мог думать только о дорогой шкуре и о том, что подарит своим дочерям. Старшей полюбилось ожерелье из красных кораллов, которое видела у бродячего торговца. Он посмеялся над ее страстью к ненужным безделушкам, но втайне решил подарить ей такое ожерелье на Новый год. Поднимаясь все выше и выше в горы, он думал о красных кораллах, устремив взгляд на след леопарда. Он не заметил, что стало слишком жарко для весеннего дня. Только уже когда услышал лавину. Весь склон, на котором мы стоим, пришел в движение. Того места у реки, где хотела остановиться его старшая, лавина не достигла.

Он искал их более четырнадцати дней. Но ничего не смог найти. Ни обрывков юрты. Ни детали упряжи. Сотни ям вырыл он в снегу. Иногда ему казалось, что он слышит, как его дочери перешептываются между собой. Он приходит сюда при любой возможности. В надежде, что его дети еще живы. Где-то здесь, под снегом и льдом. И он думает, что им страшно холодно, потому что в тот теплый день они не надели плотные куртки. Меняя шкуры, он берет ровно столько соли и пшена, сколько нужно ему для жизни. Все остальное он тратит на детскую одежду, которую приносит сюда.

Шайя глядела на развевающуюся на шестах одежду. На подбитые мехом варежки. Плотные сапоги, почти наполовину утонувшие в снегу. Длинные платья. Теплые куртки. Часто — пестрые и вышитые. Ее внимание привлекло что-то красное, похожее на свежую кровь. Это висело на самом длинном шесте. Она подошла ближе. Стряхнула снег. Это было ожерелье из кораллов. Девушка проглотила слюну. С трудом борясь с подступившим к горлу комком, поглядела на мужчину, стоявшего на коленях в снегу. Нос его был красно-синим от холода. Швы варежек наполовину расползлись. У него было худое, заросшее щетиной лицо, на котором больше не осталось места для улыбки.

— Как ему можно помочь?

— Никто не может ему помочь, Шайя. Даже я не могу вернуть ему то, что он потерял. У него есть прекрасные воспоминания. Иногда это все, что нам остается. Когда-то у тебя были варежки, подбитые мехом волчат. Он убил тех волчат.

Шайя вспомнила. По краю варежек были вышиты красные цветы. Она носила их три зимы, пока ее руки не стали безнадежно велики для них.

— Нам пора дальше, принцесса. Садись мне на спину.

Девушка бросила на охотника последний взгляд.

— Я украла у него одну из слезинок, пролитых над дочерьми, — негромко произнесла она.

— У него еще много слез, — ответил девантар. — Он не заметит, что одной из них нет.

Шайя села на волка верхом, но не поверила словам девантара. Он все еще был для нее непредсказуем. Ей снова вспомнились детские ощущения. То, что он был рядом, хотя она не видела его. Может быть, ей это не казалось? Как часто он сплетает это заклинание? Как часто растягивает время настолько сильно, что становится невидимым для человеческих глаз?

Они снова поднялись высоко в небо. На этот раз Белый волк повернул на юг. Они летели над одинокими горными пастбищами навстречу темным тучам. Вскоре их окружили застывшие в воздухе снежные хлопья. Тысячами иголочек впивались они ей в лицо, когда они неслись сквозь застывшую во времени метель.

Под ними простирались бесконечные леса. На широкой поляне, где горел небольшой костер, Белый волк спустился с неба. Вокруг костра сидели три старухи. На огне стоял маленький медный котел, в котором варился жидкий суп. Их лица были морщинистыми и изможденными, из-за чего глаза казались огромными.

— Что с ними?

— Их племя бросило их здесь. Одну луну тому назад вьючное животное с припасами на зиму оступилось на узкой горной тропе, упало в горный ручей, а затем его унесла вода. Теперь припасов на всех не хватает. Самые старые остались здесь, чтобы остальное племя могло спуститься с гор. Им не повезло еще осенью. Слишком рано пришла зима, завалив перевалы. И они не сумели спуститься из высокогорных лесов на свои обычные зимовки. У них с собой две большие юрты, и в принципе, у них достаточно припасов… — Он сделал небольшую паузу. Самая большая ирония в том, что у них достаточно меда, чтобы не умереть с голоду.

Шайя слушала его, глядя на отмеченные жизнью лица. У одной старухи были подернутые молочной пеленой глаза. У той, которая помешивала суп в котелке, не хватало двух пальцев. Эти трое не казались ожесточившимися или испуганными. Казалось, они не боятся смерти.

— Мед из горных лесов особенно ценен. За маленький кувшин они получают целый мешок риса. Если они будут есть мед, то не смогут обменять его на припасы на следующую зиму. Мед из горных лесов считается особенно целебным. Целители с Шелковой реки любят использовать его. Ты помнишь, как часто подслащивала пшенную кашу медом и как хотела получить от отца в награду за танец на барабане горшок меда?

— Которая из этих троих собрала мед? — бесцветным голосом поинтересовалась Шайя.

Голубые глаза волка притягивали взгляд, не отпускали.

— Слепая. Знаешь, каковы были ее последние слова, обращенные к сыну?

— Что она любит его?

Зрачки волка уменьшились до крохотных черных точек.

— Она объяснила ему, где они спрячут медный котел, чтобы племя могло найти его, когда вернутся в эту долину в конце лета. Котел очень ценен и может служить их племени еще много лет. Ты начинаешь понимать, зачем я все это тебе показываю?

Пристыженная Шайя опустила голову. Конечно же, она понимала. Она должна подчиниться. Должна принять тот факт, что ее жизнь на самом деле принадлежит не ей. Она знала об этом с детства. И, несмотря на это, не могла просто взять и подчиниться.

— Все в империи твоего отца связано с Кочующим двором. Отовсюду, во всевозможных формах стекается дань. Но твой отец и отдает тоже. Он — сердце империи. И, подобно сердцу, гонит кровь к самому отдаленному пальцу, позволяя империи жить. Вы — ты, Шайя, и твои братья и сестры, его дети, — вы и есть эта кровь. Люди, живущие в городах на Шелковой реке, часто смеются над ишкуцайя, считая варварами. Однако правда заключается в том, что мудрость и культура на Шелковой реке переживают небывалый расцвет с тех пор, как твой отец подчинил их себе и положил конец кровавой вражде между городами-государствами.

— Так что же я должна делать?

Белый волк негромко рыкнул.

— В глубине души ты знаешь это. Или мне показать тебе еще? Ты хочешь увидеть, как у Шелковой реки кастрируют восьмилетних мальчиков и вырезают им языки, чтобы из них получались идеальные слуги для дам при Кочующем дворе? Лишь один из четверых выживает и становится взрослым. И, конечно же, для этой процедуры отбирают только самых красивых и многообещающих мальчиков. Я не стану ничего тебе навязывать, Шайя. Сильные решения, выживающие в буре любых сомнений, нужно принимать из убеждения.

Она поглядела на трех старух, сидевших в снегу вокруг костерка и ждавших смерти из-за того, что мул оступился на тропе.

— Я знаю, что должна сделать, — негромко произнесла она, и из-за стоявшего в горле кома голос ее звучал хрипло. — Пожалуйста, отвези меня назад.

 

Взгляд паучихи

Нандалее окунула лицо в миску с холодной водой. Подержала голову под водой. Эта вонь. Просто невыносимо!

Вместе с госпожой Амаласвинтой она посетила пещеру Галара. На этот раз кузнец был приветливее. Он даже узнал ее. Совершенно добровольно сознался в том, что убил белого дракона. Равно как и его товарищ, Нир, которого они навестили тоже. Вероятно, Галар был так разговорчив именно потому, что знал, насколько сильно его гости страдают от жутчайшей вони. В его пещере лежали груды этого отвратительного сыра. Нандалее понятия не имела, как этот парень может находиться в этой вонючей и грязной дыре. Через некоторое время Амаласвинта настояла на том, чтобы уйти, и Нандалее с благодарностью согласилась. Амаласвинта все время держала под носом надушенный платок, но, похоже, даже это ей не сильно помогло.

Теперь Нандалее знала, где найти Галара и Нира. Она хорошо запомнила дорогу к их пещерам. Если Дыхание Ночи пошлет ее в качестве убийцы, она будет готова. Не хватало только Хорнбори. Амаласвинта относилась к нему с таким пренебрежением, что Нандалее подозревала, что когда-то этот карлик был ее любовником.

Легкие Нандалее начинало печь. С протяжным, удовлетворенным вздохом она подняла лицо от миски.

— Прошу прощения, что помешал топиться, однако госпожа Амаласвинта желает тебя видеть.

Нандалее испуганно обернулась. За ее спиной стоял Геберик, один из лейб-гвардейцев карлицы. Она не слышала, как он вошел. Как же легкомысленно было вести себя так в окружении врагов, несмотря на то что карлики даже не подозревали, кто к ним пробрался.

— Подкрадываешься, как кошка, — раздраженно ответила она, вытирая бороду длинным полотенцем. Нандалее не осмеливалась расплести косы с железными кольцами, из опасения, что не сможет снова воссоздать столь своеобразный элемент образа.

— Нет ничего удивительного в том, что тебя не слышат, когда кто-то опускает голову в воду. Слишком много выпил, Арбинумья? — Произнося последние слова, он высокомерно усмехнулся.

Нандалее обернула чресла мокрым полотенцем. Судя по исходившему от Геберика запаху, неудивительно, что ему не пришло в голову, что она моется. На нем была кожаная жилетка без рукавов, открывавшая чужим взглядам татуировки на руках. На картинках изображалось оружие, карлик, сражающийся с медведем, и воин, с ликующим видом поднимающий вверх отрубленную голову. Все это было окружено завитками из ледяных кристаллов. Аляповаты и неуклюжи были картинки. Кроме того, Геберик продел в левую ноздрю золотое кольцо. Этого Нандалее до сих пор не видела ни у одного карлика. Уже сама идея протыкать собственное тело, чтобы закрепить в дырке украшение, казалась ей странной.

Геберик, заметивший, что она разглядывает его, напряг мускулы рук, из-за чего медведь шевельнулся, и эльфийке показалось, что он собирается ударить карлика лапой.

— Мило, — коротко заметила она.

Лицо Геберика омрачилось. «Мило» явно было не тем словом, которое он ожидал услышать.

— Госпожа Амаласвинта не любит ждать. Шевели своей тощей задницей.

Нандалее подобрала одежду, поспешно натянула царапавшие кожу шерстяные штаны. Она опасалась гнева Амаласвинты. Карлица весь день смотрела на нее странно. Эти взгляды напомнили Нандалее паука, размышляющего над тем, опутать ли жертву коконом или съесть сразу. Амаласвинта не вписывалась в представление, которое она составила себе о карликах. Нандалее с нетерпением ожидала возможности бежать из этого Глубокого города. Осталось найти только дом Хорнбори. Может быть, еще один день, и ее задание здесь будет выполнено!

Эльфийка затянула ремень и застегнула камзол, а затем последовала за Гебериком.

Он повел ее ниже в систему пещер. Амаласвинта была хозяйкой собственного комплекса пещер, разительно отличавшегося от других туннелей, которые Нандалее доводилось видеть в Глубоком городе до сих пор. Здесь не было острых углов, все было круглым или, по крайней мере, закругленным. Даже своды пещер, двери и ворота. Света и красок здесь тоже было больше. Наряду с работами каменотесов стены часто украшали яркие фрески. На них изображались леса или просторные поля, залитые ярким солнечным светом. От одного их вида в душе Нандалее проснулась тоска по бескрайнему голубому небу. Она не могла себе представить, каково это — проводить всю жизнь глубоко под горой. Она не была создана для этого, и, судя по тому, что она видела на стенах, даже не все карлики относились к этому одинаково спокойно.

— Туда! — Геберик остановился перед круглым проходом, закрытым тяжелой красной занавеской.

«Этот парень ведет себя так, словно сторожит узника», — подумала Нандалее, несколько скованно зашла за занавеску и оказалась в пещере, подобной которой ей до сих пор не доводилось видеть. В длину она насчитывала шагов двадцать и была полностью заставлена столами, шкафами, ящиками и манекенами, на которые были надеты платья. Но сильнее всего бросалась в глаза стоявшая в центре пещеры на возвышении кровать. На ней лежали тяжелые темно-красные одеяла в окружении пестрых подушек. Золотые столбы, обвитые жадеитовым плющом, стремились к своду. Сам свод пещеры был ярко-голубого цвета летнего неба. На нем были нарисованы птицы с расправленными крыльями. Кое-где даже висели чучела птиц.

Нандалее спустилась по широкой лестнице, ведущей в пещеру. Пол был неровным. Кое-где виднелись уступы в скале, похожие на маленькие островки. Большей частью их венчали столы, на которых кипами громоздились свитки или открытые книги. Нандалее поразилась тому, как можно так завалить все хламом. Она бы не смогла жить в подобном месте. Как можно спать в окружении незавершенной работы? У нее было такое ощущение, что Амаласвинта что-то ищет. Все эти свитки… Кроме того, были еще странные металлические предметы, смысл которых оставался для Нандалее загадкой. Скульптуры из переплетенных между собой металлических колец, к которым были прикреплены шары разного размера. Металлическая труба, в которую был вставлен кусок горного хрусталя. Металлические цилиндры. На столе лежали нож странной формы и ножницы. Все было изогнуто, с зубцами. Зачем все это Амаласвинте?

Нандалее заметила конструкцию из странно изогнутых проволок, на которые на разном расстоянии друг от друга были надеты каменные шары. Почти в самом центре располагался большой аметист. Совсем рядом — маленький шарик из белого мрамора. Нандалее провела пальцами по твердым проволокам. Некоторые были сделаны из толстого, покрытого ржавчиной железа, другие — из серебра или меди, некоторые даже из золота. Посреди золотых проволок был шар из яркого голубого камня, в который был вставлен обрамленный золотом рубин. Нандалее замерла. Поглядела на небесно-голубой свод, красную постель с массивными золотыми столбами посреди пещеры.

Нандалее попыталась мысленно представить себе путь в пещеру кузнеца Галара, ведя при этом пальцами по проволокам. Когда ее пальцы коснулись шероховатого шара, она открыла глаза. Шар был сделан из покрытого ржавчиной железа. Нандалее с любопытством принюхалась. Кобольдским сыром не пахло. Подходит ли кузнецу железный шар? Да!

Восхищенная подобной идеей изображения комплекса пещер города карликов, Нандалее пристально рассматривала соединенные проволокой шары, пытаясь запомнить каждый изгиб. Большой отшлифованный аквамарин представлял собой гавань города. Однако, похоже, существовали еще другие гавани, поменьше, о которых она до сих пор не знала. Одна из них даже располагалась неподалеку от этой пещеры. От других гаваней она отличалась тем, что под аквамарином была подвешена еще одна небольшая стеклянная линза. Девушка с удивлением принялась разглядывать окрестности гавани, но не нашла ничего, что могло бы объяснить значение этой линзы.

Подземный дворец Амаласвинты был гораздо больше, чем ожидала Нандалее. Он был представлен золотыми проволоками и сильно отличался от плана остальных туннелей. «Это самая лучшая карта Глубокого города, которую себе можно только представить, — подумала Нандалее. — Может быть, я смогу сделать подобную модель, когда вместе с другими драконниками буду планировать нападение на убийц Парящего наставника».

Негромкие шаги заставили эльфийку насторожиться. Она почувствовала себя застигнутой врасплох и немного отошла от модели Глубокого города. Амаласвинта вышла из-за шкафа, закрывавшего обзор дальней части пещеры. Волосы карлицы влажно поблескивали. На ней была длинная, дымчатого цвета первых утренних лучей ночная рубашка с разрезами по бокам. Амаласвинта одарила Нандалее очаровательной улыбкой.

— Рада, что ты принял мое приглашение. Тебя заинтересовала модель Глубокого города?

— Она более чем впечатляюща. А что до приглашения, так Геберик вел себя весьма недвусмысленно.

Амаласвинта прищелкнула языком.

— Ах, ах, Геберик… Этот малый слишком серьезно относится к данным ему поручениям. Мне очень жаль, что ты почувствовал давление с его стороны. Ты мой гость. Ты волен уходить и приходить, когда тебе вздумается, — теперь карлица стояла почти вплотную к нему. От нее исходил запах, похожий на аромат сладких груш. Она кокетливо хлопнула ресницами. — Ты предпочел бы уйти?

Нандалее стало нехорошо.

— Модель… изображает все туннели и пещеры Глубокого города?

На лице Амаласвинты на миг промелькнуло удивление, но она тут же снова овладела собой.

— Она не полная, Арбинумья. Я уже несколько лет не работала над ней. Некоторые туннели Старец в Глубине держит в секрете, — она цинично усмехнулась. — Я не включила их в модель, чтобы избежать ссоры с ним. Другие совершенно новые. Например, этот невероятно вонючий кузнец втайне от всех, вопреки законам Глубокого города заложил маленький боковой туннель, спрятанный под поверхностью воды в его колодце. Там даже есть соединение с воздушной шахтой. Вполне возможно, что вонючка хранит там свои величайшие сокровища. Что бы это ни было. На самом деле он вовсе не зажиточен.

Бесцеремонность Амаласвинты была Нандалее неприятна. Под ночной рубашкой карлицы отчетливо просвечивалась грудь. Было совершенно очевидно, какие у нее планы на этот вечер. Зачем она это делает? И как дать ей понять, что ее совершенно не интересует приключение с ней, и при этом не разозлить ее? Лучше всего искать спасения в ничего не значащей болтовне!

— Там, под твоей гаванью, есть странная линза. Что она означает?

— Забаву. Я называю это место тайным садом. В принципе, она находится в гавани моего дворца, но я не нашла лучшей возможности для того, чтобы изобразить ее. Это купол из тысячи маленьких стеклышек. Чтобы попасть туда, нужно пронырнуть через бассейн. Поэтому мое уединение там нарушают очень редко. В Глубоком городе очень мало тех, кто умеет плавать. А ты умеешь?

Нандалее кивнула.

— Я люблю это место. Оно пропитано цветочными ароматами. Возможно, мы как-нибудь сплаваем туда вместе, — Амаласвинта наклонилась и принюхалась к бороде Нандалее. — Ты воспользовался мылом с розовым маслом. Очень хороший запах.

Нандалее смущенно откашлялась и слегка отодвинулась от карлицы.

— А откуда ты знаешь о тайных туннелях?

Хозяйка бросила взгляд на большую постель и недвусмысленно улыбнулась.

— Мужчины любят хвастаться. Тем, у кого самая длинная… борода. И тем, какие они вообще крутые. Ты бы удивился, если бы узнал, чего мне только не рассказывали в этой постели.

— Так ты с Галаром…

Амаласвинта громко расхохоталась.

— Альвы всемогущие, нет! Этому вонючке я не разрешила бы даже войти в эту пещеру. Иногда, когда я лежу там, в постели, и моя голова свободна от других мыслей, я чувствую гору. Странно звучит, правда? Эта модель существует потому, что я не доверяла своим чувствам. Я создала ее, пользуясь всеми доступными картами. Все оказалось верно. Даже те туннели, которые не отмечены ни на одной карте, действительно существуют.

Нандалее хотелось найти тему, которая не имела бы никакого отношения к постели Амаласвинты.

— И… и каково же чувствовать гору?

— Я чувствую корни деревьев, когда ветер запутывается в кронах. Знаю, кто из моего народа идет по какому туннелю. Могу почувствовать, где они копают. Иногда я даже читаю мысли тех, кто внутри горы.

Нандалее пришлось заставить себя выдержать взгляд карлицы. Взгляд этих бездонных зеленых глаз. «Мои мысли не могли прочесть даже небесные змеи», — мысленно напомнила себе эльфийка. Эта карлица тоже наверняка не сумеет.

— Ты необычен, Арбинумья. С тех пор, как мы встретились, у тебя пять раз была возможность попробовать грибное, мет и даже вино, но я видела тебя с пивной кружкой в руке только один раз. Ты ни разу не был пьян. Ты воспользовался миской для умывания в своей комнате и даже мылом, которое я там велела положить. Не бросаешься громкими фразами о моей красоте, не пытаешься ввязаться в драку, чтобы показать мне, насколько мужественен. Ты самый некарликовский карлик, которого я встречала. Кто ты такой?

Нандалее бросило в жар, потом в холод. Если бы было нужно, она могла бы заставить Амаласвинту замолчать и, наверное, прошла бы мимо Геберика. Но как потом бежать из Глубокого города? Те немногие врата, которые вели прочь из горы, надежно охранялись. Звезду альвов она сама открыть не сможет. Возможно, удастся бежать на борту одного из угрей.

— Что молчишь, Арбинумья? Ты понимаешь язык эльфов, по крайней мере, так утверждает советник Скорри. Я не чувствую тебя, когда ты передвигаешься по горе. Иногда сюда приходят очень могущественные существа… Мне еще ни разу не удалось встретиться с ними лицом к лицу. Я думаю, что они принимают наш облик. Может быть, это альвы, — глаза Амаласвинты засветились. Краем глаза Нандалее заметила маленький нож, лежащий среди перьев на стоящем неподалеку столе.

— Ты, Арбинумья, словно призрак. Остаешься недосягаем… Но я знаю, что ты скрываешь и кто ты на самом деле такой.

Нандалее слегка отпрянула. Теперь она сумеет дотянуться до перочинного ножа.

— Ты чародей, как и я!

Нандалее тянулась к клинку.

— С самого детства ты чувствуешь, что не такой, как все вокруг. Не так ли? Иногда с тобой случаются странные вещи. Про тебя шепчутся. У тебя нет друзей. И в какой-то момент ты привык держаться в стороне. Я разбогатела, потому что могу чувствовать сокровища в недрах горы. Тот, кто следует моему совету, закладывая копи, найдет то, что хочет. Я могу получить все, что можно купить за золото. Но я хочу только одного. Я хочу овладеть искусством плетения заклинаний. И я знаю, что это искусство не добыть из крови и костей драконов. В чем твой дар, Арбинумья?

Нандалее провела рукой по перьям, словно никогда не касалась ножа.

— Иногда, если очень сильно сосредоточиться, мне удается заставить вещи подняться в воздух. Но я стараюсь не проявлять свой дар. В Железных чертогах боятся чародеев. Их бросают в огромное колесо мельницы, в котором обычно перемалывают камни, содержащие руду. Чародейство опасно…

— Чушь! — возмутилась Амаласвинта. — Так мыслят только мелкие глупцы! За нами будущее нашего народа, Арбинумья. Мы не чудовища. Но нам нужно научиться формировать свои силы, подобно тому, как кузнец учится ковать железо. Несправедливо, что только драконы и их любимчики, эльфы, становятся чародеями. В нас тоже спит этот дар. А теперь покажи мне, что ты можешь.

Она широким жестом обвела книги и свитки.

— Среди всех народов Альвенмарка есть те, кто рожден, чтобы изменить этот мир. Среди эльфов, похоже, этот дар наиболее распространен. Но встречается он и у кобольдов, кентавров и пугливых фавнов. Даже троллей иногда касается магия. Об этом существуют сотни историй. Многих чародеев боятся, их преследуют. Без сомнения, у дара есть и своя темная сторона. Но я убеждена, что с ней можно совладать, если понимать, как обращаться со своим даром.

Нандалее вспомнила Сайна, который относился к ней с таким пренебрежением, когда в пещере Парящего наставника она боролась за возможность стать чародейкой, а не просто быть сосудом с неконтролируемой силой. Она никогда не забудет последнее мгновение жизни Сайна. Когда его ребра раскрылись, словно крылья бабочки, и пронзили его плоть. Когда он вывернулся наизнанку. Она ненавидела Сайна. И может быть, именно эта ненависть вкупе с ее даром и убила Сайна? Или же это он допустил ошибку? Ответа на этот вопрос она не узнает никогда.

— О чем ты думаешь?

— О живущем в нас даре.

— Какое у тебя заклинание, Арбинумья? — снова поинтересовалась Амаласвинта.

Нандалее хотелось уйти. Нужно найти выход из Глубокого города. Сколько пройдет времени, прежде чем карлица поймет, кто она на самом деле?

— Моя сила очень слаба, — она поглядела на лежавшие на столе перья и скривилась, словно пытаясь поднять тяжелую каменную глыбу. При этом сама думала о ветре, когда-то летавшем под этими перьями. Думала о его силе, при этом потянувшись к магии, живущей во всех вещах. Она могла бы без усилий заставить перья взлететь под свод пещеры. Более того, она могла бы заставить их изменить цвет. Но она хотела проявить себя как можно меньше. Тяжело вздохнув, она мысленно отпустила перо, заставив его упасть на стол.

Похоже, это не произвело особого впечатления на Амаласвинту.

— С этим наверняка можно добиться большего.

— Большее меня убьет, — тяжело дыша, выдавила из себя Нандалее.

Карлица мягко улыбнулась.

— Завтра вечером твоя жизнь изменится навеки, Арбинумья. Вместе со мной ты сделаешь первый шаг на пути овладения магией. Приготовься удивиться… А теперь можешь идти, поскольку мне кажется, тебе уже не хватит сил развлекать меня. Отдыхай, мой ученик-чародей.

 

Последняя битва

Шайя вошла в Красную юрту. Пока что здесь никого не было, но стол с деревянными клиньями и широкими кожаными ремнями уже принесли сюда. Она представила себе, как ей пристегнут голову.

Она торопливо отвела взгляд. Шайя пришла слишком рано. Девушка сама выбрала это время. Здесь ей никто не помешает. В Красную юрту приходили очень редко. Только когда Кочующий двор ступал на новую дорогу или когда планировалось нашествие на неизвестные области. Ребенком она любила Красную юрту. Здесь было ее убежище. Местом, где никому не приходило в голову искать принцессу. За все годы почти ничего не изменилось.

Широкий стол для карт был отодвинут в сторону и уступил место тому столу, на котором та Шайя, какой она сама хочет быть, будет принесена в жертву своему отцу и народу. Девушку сотрясала дрожь, и она обхватила себя руками.

Шайя подняла взгляд к куполу юрты. Красная ткань свода шатра за годы прохудилась. Появились новые заплаты. Сквозь ткань проникал теплый красноватый свет. Поглядела на низкие шкафчики перед штакетником, удерживавшим стены юрты в вертикальном положении. Здесь лежали, на века запечатанные в глине, отчеты о путешествиях посланников ее отца. Точные описания дорог, перевалов и бродов. Они указывали пути в империи соседей, на случай, если навязанный девантарами мир однажды закончится. Сколько часов она провела за чтением, мечтая о далеких странах.

Шайя опустилась на колени перед пузатыми амфорами, коснулась крышек из старой крошащейся пробки. Они были разных цветов, чтобы даже те, кто не мог разобрать значки на восковых печатях, знали, где найти какую карту.

Принцесса провела рукой по бледной глазури той амфоры, в которой было спрятано ее величайшее сокровище. Восковую печать не обновляли с тех пор, как она была здесь в последний раз. Она расковыряла ее костяной иглой, а позже пыталась большим пальцем вернуть воску первоначальный вид. Положила свой большой палец на свой детский отпечаток. Он стал шире и длиннее, с тонким шрамом на суставе.

Шайя вынула корковую пробку, просунула руку в широкое горлышко амфоры. Кончики ее пальцев коснулись костей. Это были лопатки лошадей, быков и верблюдов. Девушка схватила одну и вытащила ее наружу. Кость негромко царапнула горлышко амфоры.

Улыбка озарила ее лицо, когда она узнала карту. Когда-то она была одной из самых ее любимых. Она изображала целый мир. От Пернатого дома на далеком побережье восточного моря до Плавучих островов далеко на западе, о которых не могла рассказать ни одна дощечка в шатре ее отца. Она пыталась представить себе Пернатый дом. Поначалу в ее воображении он представал в виде большой юрты, на которую нашили перья. Позже, когда она повидала дворцы на Шелковой реке, девочка представляла себе дом из сверкающих, покрытых глазурью глиняных кирпичей, с тисненными на них птичьими перьями.

Шайя тяжело вздохнула. Девушку снова сотрясла дрожь. Пожалуй, ее отучат мечтать. Она побывала в более далеких краях, чем могла представить в детстве. В чужом мире, карт которого не было в Красной юрте, по крайней мере когда она была маленькой. Бороздила небесные просторы на облачных кораблях. Видела Пурпурное море со всеми его чудесами. Скоро все ее мечты насадят на острие иглы.

Она услышала, как откинули полог юрты. Заскрипел деревянный пол. Она обернулась, пытаясь сохранить спокойствие. Свою судьбу она встретит если уж не с упрямой улыбкой на губах, то со спокойствием.

В палатку вошли два евнуха. На лбу у них была татуировка знака ящерицы, дабы каждый знал, что ни у одного из них больше нет языка, они могут издавать только шипящие звуки, подобно разгневанной ящерице. В длинных бесшовных юбках, с подведенными черной тушью глазами, они казались женственными. Головы обриты наголо. Один из них приветливо кивнул ей.

Шайя не ответила на приветствие. Как этот парень смеет кивать ей? Столь неуклюжие проявления приязни не соответствуют поводу, по которому они встретились. Неужели евнух над ней насмехается?

— Вы удивляете меня, почтенная принцесса, — в юрту вошел целитель. Он двигался бесшумно, как кошка. На его узком лице играла улыбка, но глаза оставались серьезны. — Я не ожидал, что вы придете раньше условленного времени.

— Добродетель исполнения своего долга известна не только на Шелковой реке, — холодно ответила она.

Целитель остановился и пристально поглядел на нее. Наконец осторожно кивнул.

— Прошу прощения, если оскорбил вас своими словами. И в мыслях не было. Знайте, что вы поразили меня еще вчера, принцесса Шайя. А теперь мое уважение к вам становится еще глубже. Покорность своей судьбе — действительно добродетель, столь же высоко ценимая среди моего народа, сколь и редкая, — он положил на стол для карт бамбуковую трубку с кожаной застежкой и изящным жестом пригласил ее ложиться на второй стол.

Шайя положила карту обратно в амфору, заткнула ее пробковой крышкой. На этот раз она не пыталась заставить исчезнуть следы на восковой печати. С жалостью поглядела на отпечаток своего детского большого пальца, последний след счастливых дней. А затем направилась к столу.

Целитель вынул из рукава маленькую бутылочку из зеленого стекла.

— Я подготовил для вас сонное зелье, почтенная принцесса. Так вы не почувствуете неприятности, которые я, к своему сожалению, вынужден буду доставить вам по приказу вашего отца.

— Пока что я еще воительница, Мяу. Я не привыкла закрывать глаза перед своими врагами. И наверняка не стану менять привычек в своей последней битве.

Целитель поставил бутылочку на стол для карт.

— Мне больно от того, что вы видите во мне врага, принцесса. И если уж вам обязательно пользоваться военными метафорами, то будьте уверены, что я сражаюсь в ней так же точно против своей воли, как и вы. Поскольку вы, которую мне все, кого я спрашивал, описывали как человека чести, решили видеть во мне врага, я позволю себе просить вас об одной милости. Прошу, не обращайтесь ко мне прозвищем. Мое взрослое имя, которое мой почтенный отец дал мне к вящей радости моей матери в день, когда я закончил обучение и заслужил зеленые одежды целителя, таково: Шен И Мяо Шоу.

Шайя колебалась. Почему она должна оказывать честь человеку, который ее изувечит? С другой стороны, ей не хотелось заканчивать свою жизнь воительницы упреком в том, что в последнем бою она поступила бесчестно.

— Шен И Мяо Шоу? — тихо произнесла она.

— Не идеально, но крохотный недостаток вашего произношения более чем компенсируется вашей доброй волей, — целитель улыбнулся. — Теперь не будет ли вам угодно прилечь, почтенная принцесса? Я попрошу двух своих помощников пристегнуть вас к столу и проследить за тем, чтобы все произошло без излишнего вмешательства и чтобы даже тень подозрения в неподобающем прикосновении не упала на ослепительный свет нашего взаимного уважения.

— Это мне не нужно, — резко ответила она. — Пока что я могу похвастаться тем, что не дергалась, когда мне зашивали раны.

— При всем уважении, почтенная принцесса, но то, что мне поручено сделать сегодня, не стоит сравнивать с зашиванием раны, полученной на поле битвы. Это неприятный процесс, требующий, чтобы вы непременно лежали спокойно.

— На что я вполне способна, — холодно ответила она.

Шен И Мяо Шоу взял лежавшую на столе для карт бамбуковую трубку, нерешительно повертел ее в руках.

— Прошу, позвольте мне напомнить о моих десятилетиях опыта и… Ой-ой… — Бамбуковая трубочка выскользнула у него из рук, задела краешком ее колено, из-за чего ее нога устремилась вверх.

— Многократно прошу прощения, — он улыбнулся, и на этот раз вокруг его глаз образовалась сеточка мелких морщин. — В первую очередь за то, что воспользовался дешевым базарным трюком. Конечно же, моя бамбуковая трубочка ударила по вашему колену не случайно. Я всего лишь хотел вам продемонстрировать, что плоть, служащая пристанищем нашего духа, иногда производит движения, не поддающиеся контролю нашего духа.

— Ты застал меня врасплох, Шен И. Второй раз тебе это не удастся, — едва эти слова сорвались с ее губ, он во второй раз ударил ее трубочкой по колену, и снова нога устремилась вверх.

— Прошу простить меня в наших общих интересах, что я настолько невежлив, что вынужден настаивать на истинности собственных слов, — он кивнул обоим евнухам, до сих пор неподвижно стоявшим у стола для карт. — Пожалуйста, привяжите высокородную принцессу к столу.

Шайя хотела встать, когда целитель коротким сильным движением нажал большим пальцем на солнечное сплетение под ребрами. Резкая боль волной разлилась по ее телу до самых кончиков пальцев. Хватая воздух ртом, она рухнула на колени. Всего на удар сердца, тут евнухи схватили ее и пристегнули руки и ноги к столу.

— Тысячу раз прошу прощения за свое неуважительное поведение, почтенная принцесса, однако ваш отец выразился весьма недвусмысленно относительно срочности выполнения его поручения.

Шайя ничего не могла ответить. Она все еще хватала ртом воздух, при этом выгибаясь в путах.

Шен И Мяо Шоу снял с бамбуковой трубочки кожаный колпачок, и оттуда выскользнула тонкая шелковая ленточка с закрепленными на ней иголками. Осторожно положил иголки на шелковый платок на столе для карт. Иглы были из золота и серебра. Некоторые были изогнуты, на головках других были шарики смолы размером с чечевицу. Одни иглы были короткими, другие — вдвое длиннее указательного пальца.

— Напряжение повредит вам, принцесса. Я смогу достичь наилучшего результата, если вы не будете сжиматься и будете дышать глубоко и ровно, — он бросил взгляд на евнухов.

— Положите последний кожаный ремешок на лоб и пристегните почтенную принцессу.

Оба раба не скрывали того, что радуются своей задаче. Шайя была беззащитна, но перестать бороться просто не могла. Она позволит сделать с собой то, что приказал отец, но девушке хотелось, чтобы неизбежное произошло на ее условиях.

— Я обещаю вам лежать неподвижно, мастер Шен И, — ей не хотелось уже сейчас превращаться в кусок безвольной плоти. Хотела использовать время, оставшееся ей для того, чтобы быть хозяйкой самой себе, до последней капли.

— С сожалением вынужден указать на то, что то, что вы мне сейчас обещаете, лежит за пределами человеческих возможностей. А теперь я помогу вам расслабиться, почтенная принцесса.

Что-то кольнуло ее сбоку в шею. Мышцы мгновенно расслабились. Голова запрокинулась назад.

Целитель взял с шелкового платка одну из самых длинных иголок. Шайя представила себе, как серебро входит ей в глаз, в глубину головы. Сжала руки в кулаки. Она не хотела этого видеть. Чувствовала себя усталой. Побежденной. У нее больше не осталось сил бороться. И она не хотела знать, что он делает. Она впервые в жизни поддалась страху и зажмурила глаза, когда Шен И склонился над ней.

Целитель нежно положил ей руку на лоб.

— Еще только один укол, принцесса, и вы больше ничего не почувствуете.

 

Путь на войну

Нарек оглядывался по сторонам, широко раскрыв глаза. Он стоял во дворе дворца бессмертного Аарона. Он даже мечтать не смел о том, чтобы попасть в Акшу. И, если быть до конца честным, причина, по которой он здесь оказался, пугала его. Где-то за высокими стенами, окружавшими двор, взревел хищный зверь. Лев? Говорили, во дворце есть яма со львами, и бессмертный кормит зверей своими женами и священнослужителями, вызвавшими его недовольство. Нарек неуверенно озирался. Здесь ли бессмертный? Может быть, на террасе перед огромным домом с фронтоном из красных колонн? Неуютно, должно быть, жить в таком доме, потолки которого настолько высоки, что их нельзя коснуться рукой, даже если забраться на стол.

Нареку вспомнился собственный простой глиняный дом. Зимой, когда оба маленьких окна были закрыты ставнями и горел огонь на козьем помете, внутри было невообразимо уютно. Он любил сидеть со своим маленьким сыном Дароном, смотреть на угли и рассказывать истории. Рассказчик из него был не очень. Он знал всего пару сказок, которые слышал когда-то от матери. И иногда он выдумывал истории о своем друге Артаксе, ушедшем в Нангог, когда Дарон еще сосал грудь Рахели. Однажды Артакс вернется и будет богатым человеком. В Нангоге можно собирать урожай трижды за год. А если пойти в горы, не боясь живущих в глуши духов, то можно найти в реках золото. Артакс всегда был мечтателем, воображавшим себе жизнь, отличную от той, которую вели в его родной деревне, Бельбеке. Он даже жену себе выдумал. Какую-то тощую козу, с которой он спорил о том, как можно сделать мир лучше. Он выдумал даже имя для этой женщины, которой не существовало: Альмитра. Нарек усмехнулся. Артакс всегда был немного с приветом. Но и хорошим, надежным другом.

В историях, рассказанных Дарону, то Артакс мотыгой гонял духов в лесах Нангога, то находил кусочки золота размером с голубиное яйцо, то ему приходилось отбиваться от речных духов — женщин с роскошными золотыми волосами, очаровательными улыбками, в сердце у которых, однако, зияли страшные ямы.

Когда Дарон засыпал у него на руках, Рахель иногда упрекала его в том, что он рассказывает ребенку такие страшные истории. Но долго она никогда не сердилась. У нее было большое сердце. В отличие от той женщины, которую выдумал себе Артакс, Рахель была пухленькой, с волнистыми волосами и полными губами.

Нарек вздохнул. Пройдет еще, пожалуй, целый год, прежде чем он вернется домой. Может быть, Артакс появится в Бельбеке даже раньше него. Тогда они сядут вместе и станут рассказывать друг другу о своих приключениях.

Нарек направился на северную сторону двора. Там, в тени высокой стены, собрались все новые воины. К ним спешили дворцовые слуги с бурдюками воды. Нарек выплюнул камешек, который посасывал, когда ему было нечего пить, в открытую ладонь, а затем опустил в висевший на поясе мешочек. Хороший камешек. Совсем без острых граней.

Среди отдыхавших он заметил Ашота из Бельбека. Жаль, что к вербовщикам воинов подошел именно Ашот. Он был худощавым мрачным парнем с висевшими прядями черными волосами. Ему каким-то образом удавалось вечно ходить небритым. Его избегали даже те, кто его совсем не знал. Было в нем что-то такое, что предвещало неприятности. При этом раньше он был совсем не таким. Все дело только в свиньях. Спустя пару лун после того, как ушел Артакс, отец Ашота продал почти всю свою землю и привел в деревню свиней. Дюжины! Старик был уверен в том, что свиноматки, поросята и хряки сделают его богатым. А ведь он и без того был зажиточным крестьянином! Первый год, казалось, все было в порядке. А потом эти твари подцепили какую-то хворь и в течение десяти дней все передохли. А священнослужитель приказал унести их трупы в пустошь. Было чертовски жаль горы прекрасного мяса.

Отец Ашота плохо пережил все это. Однажды ночью он повесился на кедре у деревенского колодца. Не прошло и полугода, как в могилу за ним последовала его жена. Говорили, будто бы умерла она от разбитого сердца.

«Может быть, мне все же удастся заставить Ашота улыбнуться», — подумал Нарек. Встал прямо перед ним и ударил себя кулаком в грудь, как всегда поступали при встрече воины.

Ашот недовольно поднял голову.

— Не смеши людей, Нарек.

В этом весь Ашот. Вечно спорит! Нарек присел рядом с ним и махнул рукой одному из слуг, прося принести воду. И этот парень действительно подошел! Просто невероятно! Как будто он князь.

— А у вас нет медового пирога?

— Не для тебя! — У слуги была напомаженная борода и белоснежная туника. Кожа у него была поразительно бледной. Наверное, никогда не выходит за стены дворца. — Для вас есть только вода из колодца, из которого мы обычно поим скот.

Ашот схватил парня быстрее, чем может ужалить змея. Прямо между ног. Тот выпустил тяжелый кувшин с водой и хотел было уже размахнуться для удара, но застыл, не закончив движение, и сдавленно пискнул.

— Мы здесь для того, чтобы подставлять свои головы за ребят вроде тебя на поле битвы, которое находится где-то в жопе мира. Мне наплевать, буду ли я пить воду из колодца для скота. Но когда такая надутая свинья, как ты, приходит и думает, что может обращаться с моим другом Нареком, как со скотом, я обижаюсь. Ты понял? — Ашот еще раз стиснул ладонь, у слуги выступили слезы на глаза.

— Прошу, перестань. Прошу…

— Мой друг Нарек хотел бы услышать извинения. Что-то такое, от чего по-настоящему возрадуется мое сердце.

Нарек поглядел на надсмотрщика. Тот смотрел на них. Наверняка сейчас подойдет.

— В этом действительно нет необходимости…

— А ты заткнись, Нарек. Сейчас будет говорить только наша маленькая свинка.

— Я прошу прощения… Я…

— Это ты должен говорить Нареку, — впервые за много недель на губах Ашота появилась улыбка, но до его темных глаз не достала. — И еще немного почтительнее, если можно.

Слуга едва дышал. На лбу выступили капельки пота. Все происходящее было очень неприятно Нареку. Ему хотелось провалиться сквозь землю.

— Нижайше прошу прощения, что я позволил себе по отношению к вам неверный тон, почтенный Нарек. И конечно же, я сейчас с удовольствием принесу вам медового пирога, чтобы вы могли подкрепиться.

Мужчины вокруг захохотали, насмехаясь над слугой.

Ашот выпустил несчастного. Тот с трудом перевел дыхание, подхватил упавший на землю кувшин и поспешно ретировался.

— Будут неприятности.

— Не думаю, что мы проведем здесь достаточно времени, чтобы успеть их прочувствовать, — спокойно ответил Ашот.

— С чего ты взял?

Его друг кивнул головой в направлении дворца с красными колоннами.

— Лев пришел. Сейчас пойдем дальше.

Нарек испуганно обернулся. По ступенькам дворца спускался серебряный лев. Он был целиком и полностью сделан из металла и, несмотря на это, был живым. Нареку показалось, что он размером с коня, и он испуганно отшатнулся. Широкий двор залила тишина. Все смотрели на льва бессмертного. Каждому уже доводилось слыхать о нем.

— Я бы предпочел пройти весь путь пешком, — прошептал Нарек. — Я люблю ходить пешком.

— А я нет, — ответил Ашот. — Мне хватило последних недель. Ноги все в ранах, а до равнины Куш еще более тысячи миль. Или же — всего пара шагов.

— Мы увидим столько прекрасных мест… — Нарек умолк. Из песка посреди двора взвились две змеи из холодного голубого света. Их тела выгнулись и склонились друг к другу, образовав сверкающую дугу. А между ними разверзлись врата во тьму.

— Вот дерьмо, я туда не пойду.

— Значит, ты предпочитаешь остаться с милыми дворцовыми слугами? После случившегося только что они наверняка уже приготовили тебе почетное место в яме со львами.

— Это ведь все ты! Я вообще ничего… — возмутился Нарек.

— Точно, как я мог забыть. Эти лизоблюды славятся своим чувством справедливости. Они наверняка тебе ничего не сделают, — Ашот встал.

Командиры отрядов выкрикивали приказы, выстраивая мужчин в длинный ряд. Алексан, вербовщик, который пришел в их деревню, шел им навстречу. Он был огромным мужчиной с темной бородой с красноватым оттенком и злыми поросячьими глазками.

— Вперед, трусишки! Я уже тысячу раз проходил сквозь эти врата. Не сходите с тропы, и ничего вам не сделается. Но если останетесь здесь… — Он поднял свою узловатую длинную трость. — Тот, кто думает, что должен остаться здесь, потанцует с моей дубинкой.

— Я не могу пройти их, — у Нарека дрожали колени. — Я не пойду в темноту.

Ашот схватил его за руку и поднял на ноги.

— Нет, ты не посмеешь увильнуть, мужик! Что подумает о тебе Дарон, если узнает, что ты боишься темноты?

Нарек проглотил слюну.

— Про это вербовщик ничего не говорил. Я собирался помочь прогнать лувийцев, которые собираются напасть на наше королевство вместе с ишкуцайя, чтобы бесчестить наших жен и угонять наших детей в рабство. Я здесь не для того, чтобы ходить через пропасть между мирами.

— И ты поверил в эти сказки? Думаешь, на равнине Куш мы защищаем свою родину? Ты всерьез думал, что какие-нибудь мародеры доберутся до Бельбека? — Ашот тащил его за собой. — Я уже понял, придется мне быть твоей нянькой.

— Ты считаешь, что вербовщики, которые по поручению бессмертного ходят по стране, солгали нам? — Этого не может быть! Нарек не мог себе представить, чтобы кто-либо, говорящий от имени бессмертного Аарона, осмелился говорить неправду.

— А как ты думаешь, почему никто не пошел? — спросил Ашот. — Ты единственный, кто попался на их удочку. Мне очень жаль.

— Но ведь ты тоже здесь.

— Я здесь потому, что в Бельбеке мне делать нечего. Моя жизнь кончена. У меня там больше ничего нет. Но я не поступлю так, как отец… Пусть меня лучше успокоят лувийцы.

— Ты хочешь умереть?

— Пожалуй, это единственно разумный выход, когда жизнь уже ничего не может тебе дать.

— Но ведь я твой друг. Я помогу тебе. Почему ты ничего мне не рассказываешь? Друзья затем и нужны, чтобы делиться с ними своими заботами. Я буду защищать тебя в битве, — Нарек услышал, как Ашот резко вздохнул, но тем не менее промолчал.

Они находились на расстоянии всего нескольких шагов от жутких ворот. Мужчины, проходившие сквозь них, просто исчезали. Нарек не видел их силуэтов. Ничего. Несмотря на то, что отчетливо видел золотую тропу, тянувшуюся сквозь темноту.

— Не сходите с тропы, — напоминал каждому подходившему к воротам одетый в алые и золотые одежды священнослужитель.

— Думай об истории, которую сможешь рассказать Дарону, — вдруг сказал Ашот и сжал его руку. Затем подошла их очередь.

Нарек чувствовал, как бешено бьется его сердце. Ашот потащил его за собой во тьму. Нарек смотрел на свои ноги. Под ними больше не было твердой почвы. Только это золотое свечение, в которое он слегка проваливался, словно идя по вязкой и топкой земле. Но на подошвах его сандалий не оставалось ничего. Нарек поразился. В золотистом свете было что-то, что давало надежду. Может быть, пропасть между мирами все же не поглотит его.

Они вышли на яркий свет. Теперь у них под ногами оказалась пыльная земля. Вокруг сидели мужчины, зарывая руки в песок и громко благодаря богов. Нарек тоже опустился на колени. Поцеловал песок. Подняв голову, он заметил насмешливую улыбку Ашота.

— Неужели ты не испытываешь благодарности?

— Почему я должен благодарить за то, что мне оставили то, что я уже не ценю?

— Никому не может быть все равно, жив ли он или мертв. Тебе меня не обмануть.

На это Ашот ничего ему не ответил.

— Поднимайтесь, вы, — крикнул Алексан, подчеркнув свои слова угрожающе поднятой дубинкой. — Нам еще нужно перейти через реку. Когда мы доберемся до лагеря, можете целовать песок или заниматься с ним вообще чем пожелаете. Но сейчас придется потопать.

Мужчины снова построились в колонну. Нарек огляделся по сторонам. Какая унылая местность. Он всегда представлял себе Куш зеленой долиной, окруженной увенчанными снегом вершинами гор. В паре миль к северу действительно вздымалась стена бурых гор. Ряд за рядом поднимались они к небу, словно лестница, созданная для великанов. А ему так хотелось хоть разочек увидеть снег! Даже если только издалека.

Они прошли мимо невысокой гряды холмов и спустились в пересохшее русло реки. Каждый их шаг поднимал красную пыль. Из-за нее пересыхал язык и пекло глаза. Нарек достал камешек из висевшего на поясе мешочка и положил его в рот. Под языком собралось немного слюны, стало легче переносить сушь.

По ту сторону русла реки простиралась бесконечная равнина, над которой кое-где возвышались невысокие холмы. Неподалеку Нарек заметил несколько деревьев. Там стояли палатки. Он услышал крики вьючных животных. На одном из холмов, на расстоянии примерно одной мили, полыхало пламя. У огня стояла одинокая фигура. Солнечный свет, сверкая, преломлялся на ее золотом шлеме.

«Должно быть, это бессмертный Аарон, — подумал Нарек. — Он пришел, чтобы приветствовать нас».

Гордость наполнила крестьянина из Бельбека. Он будет хорошо служить своему правителю и меньше чем через полгода, когда все это закончится, расскажет Дарону чудесную историю. Историю о себе, Нареке. А не об Артаксе, который отправился в Нангог, и не сказку, которую рассказывала еще его мать. Теперь настал его черед пережить великое приключение!

 

О милости быть бессмертным

Артакс наблюдал за колонной новых рекрутов, маршировавшей к лагерю по пыльному руслу реки. Еще мясо на алтарь богов, с горечью подумал он, глядя на огонь, который он разжег перед собой на простом алтарном камне. Пусть боги защитят жизнь этих людей, печально думал он. Он этого сделать не сможет. События сильнее него.

— Какое значение имеет парочка крестьян? Они нарастут, как зерно на поле. Они не важны, — напомнил о себе голос Ааронов.

— Я тоже крестьянин.

— Значит, теперь ты понимаешь, насколько велико твое значение для этого мира, — пронеслось у него в мыслях.

Пламя на алтаре рванулось вверх, словно он плеснул в пламя масло. Артакс испуганно отшатнулся. Посреди пламени показалась фигура. Высокий воин со львиной головой. Он легко соскочил с алтаря. Обнаженным. Его мышцы сверкали на солнце, как будто его только что намаслили. От девантара исходил приятный аромат, словно он пришел сюда прямиком из сада благоухающих роз.

Артакс подавил в себе порыв броситься наземь. Он был единственным в королевстве, которому подобало стоять прямо перед богом. Среди всех смертных Львиноголовый выбрал его, крестьянина, который искал свое счастье в Нангоге. Артакс знал, что это была счастливая случайность, и сознавал, что девантар заменит его, если он вызовет его недовольство. Раньше он часто предавался мечтам. Теперь он может сделать свои мечты реальностью. Он, крестьянин из Бельбека, завоевал любовь принцессы.

— Вот только она не знает, что ты был крестьянином.

Этот голос Артакс решил проигнорировать. Он может изменить целый мир, если только будет бороться за это достаточно решительно.

— Ты звал меня, Аарон, правитель всех черноголовых. Ты сомневаешься во мне?

— Мне нужна божественная помощь, — он поглядел в янтарные глаза девантара. Вертикальные зрачки Львиноголового сузились еще больше, превратившись в полоски.

— Говори.

— Я хотел бы предотвратить ненужное кровопролитие. Эта битва будет стоять тысяч жизней.

— Откажись от провинции Гарагум. Объяви Муватту победителем в этом споре — и кровь не прольется. Пострадает твоя гордость. Твоя мечта о том, чтобы говорить перед девантарами в Желтой башне, рассыплется в прах. Но ты спасешь своих крестьян от железных мечей лувийцев. Впрочем, своим не очень-то царственным поведением ты уже сделал меня объектом насмешек моих братьев и сестер. Это тоже кое-чего стоит.

— Ты ведь не откажешься от своих священных принципов, друг мой. Чего стоит одна жизнь по сравнению с жизнями тысяч, — насмешливо произнес голос Аарона.

— Муватта — плохой правитель. Почему вы не призовете к ответу его?

— Потому что он развлекает Ишту, мою крылатую сестру.

— Это и все, ради чего вы создали нас, людей? Для развлечения?

Львиноголовый издал какой-то гортанный звук.

— Ты понятия не имеешь, как скучно в вечности. Я ответил на все твои вопросы? Как видишь, для решения твоих проблем не нужен бог. Твоя судьба и судьба империи лежат в твоих руках, Артакс.

— Но ведь в Нангог приходят дети демонов! — Артакс указал на полевой лагерь по ту сторону пересохшей реки. — Не в Муватте беда этого мира. Ты знаешь, насколько могущественны дети демонов. Мы должны объединиться против них, иначе они отнимут у нас Нангог. А без Нангога все семь империй постигнет страшный голод.

— Что ты можешь знать о Цапоте и королевстве Плавучих островов! Думаешь, ты знаешь мир, Артакс? Ты? Крестьянин!

— Если я вижу крысу у кладовой, то знаю наверняка, что там есть наверняка еще по меньшей мере десять других, которые скрыты от моих взглядов. И если я ничего не предприму, у крыс будет хорошая зима, а у меня — голодная весна. Мы должны что-то предпринять против детей демонов. Все вместе. И мы должны сделать это как можно раньше и решительней.

Девантар обнажил резцы, изобразив подобие улыбки.

— Ты действительно думаешь, что подобными крестьянскими премудростями произведешь впечатление на моих братьев и сестер? Посмотри туда, на свой полевой лагерь. Посмотри, как твои подданные лежат в пыли, полные страха и восхищения. Как думаешь, почему я пришел через пламя? Чтобы произвести на них впечатление. И чтобы подкрепить твое влияние. Ты говоришь с живым богом, а не скулишь перед жалким идолом. Ни один из тех, что там, внизу, до последнего дня не забудет о том, что видел мгновение назад. Ты хочешь внимания девантаров? Сделай то, что произведет впечатление на моих братьев и сестер, и я отнесу тебя в Желтую башню. Смети войско Муватты с этой равнины. Остальные бессмертные пойдут за тобой, только если ты проявишь величие здесь. Если победит Муватта, он окончательно станет самым сильным из вас.

Артакс покачал головой.

— Ты требуешь невозможного. Я могу выставить всего лишь пять тысяч обученных воинов. Остальные — это крестьяне и ремесленники, которые еще никогда не сражались. А у Муватты по меньшей мере двадцать тысяч закаленных бойцов. Да еще у его воинов железные клинки. Там, внизу, не будет боя. Там произойдет резня!

— Девантары еще никогда не собирались потому, что этого захотел человек. Ты хочешь невозможного от меня, и я исполню твое желание, если ты совершишь то, что мои братья и сестры считают невозможным. Боги будут смотреть на тебя, Артакс, когда ты поведешь войско в бой. Победи, и ты получишь то, чего не удостаивался ни один человек до тебя. Откажись от битвы, и ты лишишься милости быть бессмертным.

Артакс поглядел на полевой лагерь. Он находился слишком далеко, чтобы он мог сказать, бросились ли его подданные в пыль перед богом. Неужели это их судьба — лежать в пыли? Чего стоит их жизнь против жизней десятков тысяч, которые погибнут, если уступить Нангог детям демонов?

А хотят ли вообще дети демонов забрать Нангог себе? Но почему тогда он встречался с ними там дважды? Что они искали в пещере с кристаллами? Аарона они убили, его — чуть не убили. Ему вспомнилась резня, которую они учинили среди его воинов и ребят Шайи. С ними как с крысами. На Нангоге наверняка есть еще, и ясно одно: они не думают о благе людей.

— Я буду сражаться, — тихо, но уверенно произнес Артакс.

Львиноголовый одарил его ужасной улыбкой, вскочил на алтарь, поднял руки к небу и растворился в пламени.

— Как самоотверженно! Мы тронуты до глубины души, Артакс.

— Молчи! Ты никогда не принимал подобных решений. Чего стоит жизнь тысяч по сравнению с судьбой мира? — Собственный голос даже в мыслях казался чужим. Пронзительным от отчаяния. — Ты не знаешь меня, Аарон!

— Мы — это не просто дюжина жизней, Артакс. Насколько велика может быть подлость, насколько велико величие, которого мы не видели сами? Все мы были разными. Именно это и привлекает в нас девантара. Он хочет наблюдать за тем, как бремя правления изменяет наше сердце и наш характер. Железо закаляется под молотом кузнеца — так я позволял себе говорить. То же самое с нашими сердцами. День за днем, час за часом сердце правителя подвергается ударам судьбы. Больше, чем может себе представить крестьянин, Артакс. Теперь ты тоже знаешь об этом. А еще ты знаешь, что давно начал меняться.

— Никто из вас не был таким, как я! Я вижу образ мира, который может быть лучшим местом для простых людей. С учетом моего вклада, который я могу сделать. Я не родился в шелковых пеленках. Я знаю, что значит голодать. Я защищу мир от этого — и от произвола таких правителей как ты и Муватта!

После короткой паузы Аарон самодовольно прошептал:

— Так ли ты уверен в том, что дело именно в этом? Или ты прячешься за громкими словами, а на самом деле выбрал только одну-единственную жизнь? Свою!

 

На другом конце мира

Барнаба облокотился о скалу размером с дом и, с трудом переводя дух, поглядел на огромную долину. Теперь он понимал, почему сюда никто не приходит. Луны, проведенные в путешествиях, закалили его, но подъем в эту долину стоил ему всех сил. Там нет ничего, кроме радуги и одиночества, рассказывали ему козопасы, ушедшие на горные пастбища к югу отсюда. При этом они украдкой переглядывались, словно было что-то еще, о чем они умалчивали. Именно эти слова и взгляды смутили Барнабу, когда он услышал их впервые. Долина одиночества с радугой… Он вытер рукавом лоб.

Вдалеке послышался шум водопада, но пока что его еще не было видно. Барнаба нуждался в одиночестве, чтобы принять решение. Для этого его душа должна была обрести покой. С тех самых пор, как над священнослужителями Арама учинили расправу, он мечтал о возможности отомстить за своих братьев. Он представлял себе, как проберется во дворец бессмертного Аарона и испытает его неуязвимость с помощью длинного кинжала.

По пути сюда он видел длинные колонны марширующих воинов. Состоится битва на равнине Куш. Битва, равной которой еще не видывала ни одна из провинций Гарагум. До самых отдаленных деревень дошла весть об этом, и везде, где бывал Барнаба на протяжении последних лун, изымали припасы. И без того скудная горная провинция была разорена, чтобы прокормить обреченных на смерть. И все это началось с безумного желания непременно даровать могилу в небе порождению демонов.

Слезы ярости выступили на глаза истощенного священнослужителя, когда он вспомнил об этом. О произволе тирана Аарона. Одна жизнь для бессмертного ничего не стоит. Сколько крови должно пролиться, пока Аарон начнет задумываться о своих злодеяниях?

Если бы ему только удалось добраться до Аарона! Джуба, цепной пес бессмертного, всегда где-то неподалеку. И именно Джуба приказал расправиться со священнослужителями. Он был полководцем Аарона, командующим его лейб-гвардией, его доверенным лицом. Он следит за всяким, кто приближается к правителю. Как пройти мимо Джубы и лейб-гвардейцев? Он ломал себе голову над этим на протяжении многих лун. Конечно, не в виде священнослужителя, это Барнаба понимал. Священнослужители полностью лишились доверия правителя. Еще одна глупость! Как может Аарон управлять своим народом, не давая тому ни малейшего утешения? Аарон безумен! Вот ответ, который может объяснить все его поступки. Арамом правит сумасшедший. Но почему девантары ничего не предпринимают?

Барнаба глубоко вздохнул. Что делают боги? И что заставляет его вмешиваться в их игры в качестве судьи и палача? Он священнослужитель. И, очевидно, не очень хороший, если вспомнить об одном убийстве.

Он оттолкнулся от большого валуна. Болели ноги. Горело горло. Звук падающей воды еще сильнее усиливал его жажду.

В этой долине не было тропы. До сих пор он не сумел отыскать даже звериной. Земля была покрыта камешками, среди которых росли жалкие кустики травы. На этой высоте почти не было зелени. Ни единого деревца. Только склоненные под ветром кусты.

Трудно было идти по камням. Он почти не замечал странных скалистых стен. Широкие сизые ленты тянулись по красноватому камню. Иногда можно было заметить узкие белые полоски. Некоторые скалистые стены были настолько гладкими, что можно было подумать, будто камни разрезали огромным ножом.

Он тяжело дышал. Пот заливал глаза. Наконец он достиг места, где долина делала резкий поворот вправо. Она окружала уходившую в небо скальную башню, и от открывшегося перед ним вида у Барнабы сильнее забилось сердце. Всего в сотне шагов от него в долину обрушивался водопад. Он едва достигал двух аршинов в длину, но казалось, будто вода надает с самого неба. Барнабе пришлось сильно запрокинуть голову назад, чтобы увидеть край скалы, через который проливалась в долину белая струя воды. Бриз трепал дымку из мелких капелек, окружавшую спадающую вниз воду. И посреди этой дымки расцветала радуга.

Барнаба не мог насмотреться на это зрелище, забыв о жажде. Это место создали боги, чтобы заставить человека забыть о скорби земной. Здесь он наконец обретет душевный мир!

Когда он наконец опустил взгляд, шея болела — так долго он смотрел наверх, на радугу. Водопад проливался в небольшое озерцо, вокруг которого стояла группа деревьев, усеянная белыми цветами. За скалистую стену цеплялась одинокая дикая роза.

Барнаба скептично огляделся по сторонам. Не было никаких признаков того, что здесь когда-либо были люди и предпринимали попытки оставить свою печать на этих диких местах. Если не считать цветущих деревьев и розы. В принципе, долина находилась слишком высоко, чтобы здесь могли вырасти деревья.

Он направился к пруду, выпустил из рук тяжелый посох и опустился на колени. Прежде чем напиться, он помолился и возблагодарил Львиноголового и богов за позволение найти это укромное место. Затем он опустил лицо в воду. Она оказалась настолько холодной, что он испуганно дернулся. Вероятно, вода текла прямиком с ледника, который, словно длинная белая борода вершины горы, возвышавшейся над долиной, тянулся к югу. Где-то за этой горой находилась Желтая башня, резиденция богов.

Барнаба зачерпнул ладонью воду из пруда. Пил он очень мало, понимая, как может навредить его разгоряченному после долгого подъема телу холодная вода.

Немного в стороне от пруда он обнаружил мелкий козий помет. Взял несколько шариков, потер между пальцами, проверяя. Большинство хорошо высохло, но после непродолжительных поисков он нашел и свежий помет. Это хорошо! Значит, у него будет костер. Кустов здесь слишком мало, чтобы перезимовать с помощью их тоненьких веточек. Но козий помет будет гореть хорошо.

Барнаба продолжал осматриваться. Об этой долине до него доходили лишь слухи, ничего конкретного. Конечно, говорили и о призраках. Священнослужитель усмехнулся, подумал о своем наставнике, Абире Аташе, верховном жреце, которого убили в темнице палачи Аарона. Учитель любил рассказывать ему, что одной из его задач на протяжении жизни было проверять истории о духах и демонах. Дважды встречался Абир Аташ с эльфийкой. Других духов он так никогда и не нашел. «Истории о призраках позаботятся о том, что меня здесь никто не потревожит, — подумал Барнаба. — Главное, найти укромное место». Пещеру, глубокую расщелину, место, которое хоть немного будет сохранять тепло, где он сможет переждать зимние ветра. Если он найдет его, это будет его долина.

Он обвел взглядом скалистые стены, пошел вдоль них, наблюдая, как солнце, двигаясь по небу, отбрасывает на долину тени в разных местах. Иногда ему казалось, что за ним наблюдают. Несколько раз он резко оборачивался. Но никого не было. Барнаба списал это странное ощущение на то, что ему еще придется привыкать к одиночеству. Он не создан для этого. Пока убийства священнослужителей не заставили его удариться в бега, он всегда был общительным человеком. Но тогда у него не было выбора. И Абир Аташ принял верное решение! Они не могли допустить, чтобы дитя демонов похоронили с такими же почестями, как героев человеческих народов. Нужно было что-то противопоставить произволу Аарона. Вовсе не было ошибкой утяжелить каркас до поминок, чтобы он вместе с трупом демоницы рухнул в пропасть, вместо того чтобы взлететь на крыльях к Устью миров. Откуда ему было знать, что из-за этого Аарон отомстит сотням священнослужителей!

Барнаба с сомнением оглядел узкую долину. Сумеет ли он вынести одиночество? Вероятно, в глубине души он хочет не быть один. И на этой почве процветает безумная уверенность в том, что он здесь не один. Может быть, где-то в скалах прячется козел, раздраженно наблюдающий за вторгшимся в его владения чужаком. Священнослужитель улыбнулся. Он научится справляться с этим чувством.

Наконец у подножия одного утеса он нашел широкую щель, которую защищал от северного ветра обломок скалы. Барнаба протиснулся туда и вдруг вскрикнул от радости, когда расщелина обернулась пещерой. Она была не слишком велика. В большей части ее приходилось пригибаться. В слабом свете, проникавшем в пещеру, он не мог точно оценить ее глубину, она терялась во тьме.

— Здесь мы и перезимуем! — Он усмехнулся, осознав, что снова сказал «мы». Этой привычкой он обзавелся во время своего длинного и большей частью одинокого путешествия. Он разговаривал сам с собой и при этом постоянно употреблял местоимение «мы». Он вполне сознавал, что постепенно становится странным. Но святым отцам пристало быть немного странными.

Если его признают странноватым, ему будет легче с полудикими кочевниками в горах. Они нужны ему, чтобы прожить здесь. Парочка корешков в долине не прокормят его достаточно долго, и он понятия не имел, принесут ли растущие у пруда деревья съедобные плоды. Ему придется каждые две-три недели спускаться в долины пониже, чтобы обменять молитвы на пшено, бобы, рис и твердый сыр. Священнослужитель, молящийся крылатому солнцу, здесь ничего не стоит, это он уже понял. Но чудаковатый дикарь, говорящий с богами… Барнаба примирительно усмехнулся.

— Мы сумеем!

К своему огромному удивлению в пещере он обнаружил очаг. Но даже в слабом свете можно было увидеть, что его не использовали на протяжении уже нескольких лет. Успокоившись, он отправился на поиски парочки сухих кустиков травы и козьего помета.

До сумерек он успел обустроиться в пещере. У огня лежала приличная куча сухого хвороста. Ему потребовалось два часа, чтобы собрать ее. И для этого он разорил половину долины. Однако ему было любопытно. Хотелось узнать, где он оказался. Факела без тряпок и лампадного масла или покрытой смолой ветки ему не сделать. Он мог только поярче разжечь костер. На пару мгновений.

У входа в пещеру завывал ветер. Барнаба вытянулся. Ему было хорошо.

— Теперь мы удовлетворим свое любопытство.

Он взял хворост, бросил его на угли из козьего помета и встал.

На два удара сердца пламя поднялось почти до бедер. Пещера была длинной и узкой. Слегка изогнутой. Загибалась назад, словно рог. В самом конце зияла темная расщелина. Свод пещеры был покрыт изображениями диких коз и поразительно лохматых коров, подобных которым Барнаба никогда еще не видал. Среди них простыми фигурками были обозначены люди. Интересно, сколько лет этим рисункам? Судя по всему, художник пользовался только тремя красками: белой, черной и красно-коричневой. Для столь ограниченных средств картины были поразительно живыми и выразительными.

Барнаба бросил остатки хвороста в огонь. У одного из людей из головы росли ветвистые рога. В руке у него, похоже, было копье, а его вытянутая рука указывала на тот конец пещеры, где зияла темная расщелина.

Вот уже снова опало пламя. Барнаба нашел ветку, толщиной едва ли с палец, вокруг которой плясали крохотные язычки пламени. Он вытянул ее из огня и бросился к концу пещеры. И вот уже неровный свет угрожает погаснуть.

Священнослужитель бросился на колени, протиснулся в расщелину и вытянул ветку вперед. Расщелина уходила вглубь горы. Барнаба поднял факел немного выше и испуганно отшатнулся. Над входом на него смотрели два огромных глаза!

Крохотные язычки пламени превратились в красные угольки. С гулко бьющимся сердцем Барнаба смотрел на расщелину. Затем собрал все свое мужество в кулак и вернулся обратно.

— Эй?

Голос преломился в скале. Ответа он не получил.

Его жалкий костерок тоже превратился в темные уголья, почти не давая света.

— Есть там кто-нибудь?

И снова ответом ему было только эхо.

Прежде чем уголек на ветке совсем потух, Барнаба еще раз протянул руку в расщелину и поглядел на глаза. Они были всего лишь нарисованы. Священнослужитель протяжно вздохнул. Радужка глаз была яркого, убедительного зеленого цвета. Кто бы ни нарисовал это, похоже, он как следует постарался передать этот цвет. Ни на одном другом рисунке Барнаба не заметил этой зелени.

— Какие же мы все-таки трусы, — негромко пробормотал он. Интересно, что означают глаза? Он поднял глаза к своду пещеры, где уже не мог разглядеть схематичные фигурки, нарисованные обуглившимися ветками. — Кем вы были? И куда ушли? Вас что-то прогнало отсюда?

Барнаба вспомнил ощущение того, что за ним наблюдают. А затем громко рассмеялся. Даже если здесь когда-то было какое-то существо, пугавшее жителей этой пещеры, должно быть, оно мертво уже не одну сотню лет. Эти рисунки ужасно древние!

— Единственное, что здесь есть страшного, это наша буйная фантазия, — очень громким голосом произнес Барнаба. И собственные слова почти убедили его.

 

Торговля лошадьми

Открыв глаза, Шайя увидела лицо своего отца. Он казался обеспокоенным. Впервые за столько лет. Может быть, ему жаль? Или это она уже поглупела? Ее рассудок изжил себя… Девушка заморгала. Глаза не болели. Неужели это означает, что ничего не произошло? Или что целитель очень хорошо разбирается в своем искусстве?

— Все получилось, Мяу?

— Я занимаюсь своим искусством уже много лет, премудрый Мадьяс. Поэтому меня и выбрали, чтобы помочь в этой ситуации.

— Не учи меня! — прошипел бессмертный. — Все получилось или я должен опасаться, что Шайю четвертуют?

Целитель униженно склонил голову.

— Я ни в коем случае не думал о том, чтобы умничать в присутствии бессмертного Мадьяса. Униженно прошу прощения, если слова, которые я выбрал, произвели впечатление, будто я…

— Насрать на извинения! — взвился ее отец. — Я хочу знать, заметит ли что-то этот негодяй, когда сунет в нее свой член. Тогда он потребует назад своих кляч. И отвечай как можно яснее, без своих обычных высокопарных речей, Мяу! Не думай, что я такой глупый, что не замечу насмешки за твоими словами.

Шайя закрыла глаза. Как она могла быть настолько глупа, что поверила, будто что-то изменилось. Дело в лошадях, а вовсе не в ней.

Она все еще лежала на столе, крепко привязанная кожаными ремнями. Ноги раздвинуты. Отчаянно борясь с собственной горечью… И со слезами. И… Она должна знать, что сделал ей целитель. Она ведь боец. Она не имеет права предаваться самосожалению. Судя по всему, Шен И не вонзал ей иголок в мозг. Значит, нужно воспользоваться своим разумом!

— Ни один мужчина, который будет брать штурмом врата в тайный сад принцессы, не заметит, что врата уже однажды открывались.

Что? Что сделал с ней целитель?

— Это не какой-то там мужчина. Это бессмертный будет брать… эти ворота штурмом, — уже немного спокойнее произнес ее отец.

Шайя не поверила своим ушам. Открыла глаза. Сердце подпрыгнуло. Неужели Аарону удалось? Неужели он убедил девантаров все же разрешить запретную свадьбу?

— Видите, как светятся глаза прелестной Шайи, бессмертный. Это в них отражается блеск вновь обретенной девственности.

— Вновь обретенной девственности, — презрительно фыркнул ее отец. — Барышники, вот мы кто. И это не спрячешь за красивыми словами. Однако церемония требует девственницы, в этом посланник не оставил сомнений.

— И эту девственницу мы сегодня создали, всемогущий Мадьяс, — вежливо, но решительно произнес Шен И.

— И кому же меня должны отдать в жены? — Больше Шайя терпеть не могла. Ей хотелось облечь мечты в слова. Хотела, чтобы о ее счастье сказали.

Ее отец поглядел на нее сверху вниз, наморщив лоб, словно размышляя, имеет ли она право узнать имя уже сейчас.

— Бессмертному Муватте, правителю Лувии.

Девушка открыла рот. Этого не может быть!

— Муватте? — нерешительно переспросила она. Как такое возможно? Почему он выбрал именно ее? Они никогда не встречались лицом к лицу.

— Да, Муватте, Железному королю. Бессмертному правителю Лувии. Повелителю армий воинов с железным оружием. Соседу, который постоянно посылает своих воинов в набеги на нашу страну. Он разорил немалый кусок степи, когда искал наемников бессмертного Аарона.

Шайе стало больно слышать имя своего возлюбленного. Слова отца по-прежнему не укладывались у нее в голове. Муватта! Чего хочет от нее этот лувиец?

— Но… разве девантары не запретили детям бессмертных жениться друг на друге? Разве это не так с незапамятных времен?

Отец задумчиво покачал головой. Его лицо снова превратилось в ставшую уже привычной непроницаемую маску, лишенную каких бы то ни было чувств.

— Нет. Белый волк и крылатая демоница Ишта дали согласие на бракосочетание. Ты станешь не просто одной из жен Муватты в его гареме. Ты сочетаешься с ним браком во время Небесной свадьбы. Он придет к тебе как бог и зачнет ребенка с девицей Шайей. Ты станешь символом плодородия Лувии, — циничная улыбка заиграла на его губах. — Принцесса ишкуцайя. Кто бы мог подумать, что конокрады и крестьяне сойдутся вместе?

У Шайи закружилась голова. Ей пришлось закрыть глаза. Это не может быть правдой! Это все дурной сон. Не может быть, чтобы Муватте удалось то, что они с Аароном считали невозможным.

Аарон отдал бы за нее провинцию своего королевства, в этом она была уверена. Но судя по тому, как вел себя ее отец, сделка с Муваттой была уже вопросом решенным. И тут ей стало ясно, почему правитель Лувии из всех женщин пожелал в жены именно ее. Он хотел отомстить Аарону, который едва не оскопил его.

— Что предложил за меня Муватта?

— Пятьсот лошадей из королевских конюшен. И приданого за тобой не просит.

— Что ты будешь делать с этими лошадьми? — Ей удалось заставить свой голос перестать дрожать. Теперь она говорила так же холодно и равнодушно, как и ее отец.

— Некоторых оставлю себе. Других раздарю своим советникам и воинам, проявившим себя в боях. Скоро они разойдутся по всему королевству. Принесут новую кровь в наши стада. Укрепят наш народ.

— Говорит ли что-то против того, чтобы снять с меня эти путы? — Ей хотелось по крайней мере сидеть, когда она будет объяснять своему отцу, какого дурака он свалял.

Практически мгновенно оба евнуха подскочили к столу и развязали кожаные ремни. Садясь, она почувствовала колющую боль глубоко меж бедер.

— На протяжении нескольких следующих дней вам лучше полежать, почтенная принцесса, — тут же пояснил ей Шен И.

Ее отец уже отвернулся. Он пришел один. Что ж, хотя бы на этот раз он не привел с собой половину придворных, чтобы унизить ее. И поскольку они были почти одни, девушка могла говорить откровенно.

— А ты никогда не задумывался над тем, почему он выбрал для Небесной свадьбы самую неприглядную из твоих дочерей? Мне уже не четырнадцать. И то, что я обладаю весьма скудным набором женских добродетелей, Муватте тоже уже наверняка донесли. Как думаешь? Почему он хочет меня, а не одну из моих гораздо более красивых сестер? Меня, женщину, у которой больше шрамов, чем у большинства твоих воинов!

Мадьяс медленно обернулся. На нем были потертые штаны для верховой езды из оленьей кожи и засаленная безрукавка. На щеках виднелась щетина. Он не был похож на князя. Он мог бы сойти за воина, если бы не эти глаза. Жесткие, непреклонные, вызывающие. Темные бездны.

— Об этом я долго беседовал с советом. Мы пришли к выводу, что он хочет получить тебя, чтобы зачать с тобой сына, которым он будет гордиться. Некоторые полагают, что в тебе возродилась душа одного из древних князей-воинов, Шайя. Вот только по какой-то прихоти богов она оказалась в теле женщины. Если бы ты была моим сыном, то правила бы страной вместе со мной.

На миг у нее сильнее забилось сердце, девушке показалось, что она вновь завоевала толику его расположения. Но затем разум победил. Она не верила ни единому его слову. Ни один из его сыновей никогда не пользовался долгое время его расположением. Он безжалостно использовал их друг против друга. Нет, любовь ни к одному из множества его детей не длилась долго.

— Ты уже заключил сделку с посланником Муватты?

— Он получит тебя, Шайя. Противиться бесполезно.

— Ты получишь за меня тысячу лошадей, если будешь настаивать на этом.

Ее отец рассмеялся.

— Тебе не кажется, что ты себя несколько переоцениваешь?

— Разве это в моем духе? Разве пятьсот лошадей и без того не слишком большая цена за такую принцессу, как я? Требуй тысячу лошадей. Ты их получишь!

— Почему ты стоишь столько?

— Потому что дело не во мне. Дело в другом могущественном мужчине, который будет унижен, если Муватта сделает меня своей женой на глазах у тысяч людей, на вершине своего храма. За это Муватта готов заплатить любую цену. Спроси бессмертного Аарона, сколько я для него стою! Он даст тебе за меня пять тысяч лошадей! Я подчинюсь этой сделке ради моего народа. Но и ты послужи нашему народу и возьми за меня столько, сколько сможешь получить. Пусть Муватта истекает кровью, прежде чем на алтарь прольется моя девственная кровь. Он заплатит любую цену, если ты намекнешь, что есть и другие претенденты.

— Лучше я буду держать славку в руке, чем готовить место для голубя на крыше своей юрты. Я не могу себе позволить бросать вызов Муватте. Его войско нам не победить.

— Это сделает за тебя Аарон на равнине Куш.

Мадьяс громко рассмеялся.

— Со своими крестьянами? Ты меня удивляешь. Я полагал, ты больше понимаешь в войне, — он раздраженно покачал головой. — Было бы глупо бросать вызов Лувии. Я не отправлю послов к Аарону. Это мое последнее слово, — и он упрямо уставился прямо перед собой.

Шайя знала, что возражать ему сейчас бессмысленно. Нужно оставить его наедине с собственными сомнениями. Только тогда она может надеяться, что он переменит свое решение. Если же она будет настаивать, то он откажется от ее предложения уже из одного только упрямства.

После долгого молчания отец посмотрел на нее.

— Думаешь, Муватта знает, что ты уже не девица? — Ее отец выглядел так, словно ему как-то не по себе. Он щурился. Плечи поникли, и вдруг он показался ей бесконечно старым человеком, каким он и был.

— До моей девственности ему нет никакого дела, — с горечью ответила она. На этот раз ей не удалось подавить дрожь в голосе.

 

Парочка безымянных пшеничных зерен

— Там ничего не может случиться, — произнес Алексан. Вербовщик улыбнулся ему. — Поверь мне. Лошади боятся препятствий. Вам нужно просто стоять, тогда все будет хорошо. Бессмертный хочет, чтобы вы увидели, насколько безопасен такой закрытый строй. В любом кабаке, где вспыхнет ссора, вы в большей опасности, чем здесь. Так что просто крепко держите щиты.

Нарек кивнул. Алексану лучше знать. Он уже три года служит и даже уже однажды сражался в настоящем бою.

— Надеюсь, ты не веришь ни единому его слову, — прошипел ему в ухо стоявший рядом с ним Ашот. — Если все это вообще не опасно, то почему тогда бросали жребий на то, кто будет стоять в этой стене щитов?

Недоверчивость товарища начинала нервировать Нарека. Ашоту повсюду мерещились интриги и предательства.

— Жребий бросали для того, чтобы это не выглядело так, будто они договорились обо всем заранее. Они ведь хотят показать нам, что против такой атаки колесниц может выстоять кто угодно. Если бы ты стоял там, наверху, на берегу, а здесь просто вышел бы отряд воинов, ты бы им тоже не поверил. Просто признай это. Тогда ты сказал бы, что они хотят выставить нас дураками, и поставили в стену щитов одних ветеранов.

— Думай, как хочешь. Я бы сейчас в любом случае предпочел стоять на берегу, — произнес Ашот, и вопреки обыкновению голос его звучал довольно неуверенно.

Нарек поглядел на берег. Он никогда еще не видел столько людей. Они толпились на обоих берегах пересохшей реки. Он вообще не думал, что на свете может быть столько мужчин. Они пришли из всех провинций империи. И лишь две согни из них стояли в это утро здесь, внизу, в русле реки. Они стояли в четыре ряда, вплотную друг к другу. В первом ряду были только ветераны, такие как Алексан. Нарек гордился тем, что тоже здесь, что он тоже среди избранных, которые имеют возможность доказать свое мужество. Вот это была бы история для Дарона! Он улыбнулся и ухватился обеими руками за длинный шест, который дал ему Алексан. Воины в первом ряду держали щиты высотой в человеческий рост. Шест Нарека изображал длинное копье. В настоящем бою во втором и третьем ряду будут стоять копьеносцы, которые заколют всякого, кто попытается напасть на щитоносцев. А в четвертом ряду стояли лучники, посылающие стрелы прямо в небо, чтобы уничтожить врага прежде, чем он вообще доберется до них. Это хитро придумано, думал Нарек. Вероятно, он никогда и не встретится с лувийцами лицом к лицу. Перед ним ведь щитоносцы, вооруженные острыми бронзовыми мечами, на случай, если к ним все же пробьется один-другой враг. Война начинала представляться делом более легким, чем он думал поначалу.

Примерно в двухстах шагах от них стояли семь колесниц. В повозки были запряжены красивые лошади. Возничие украсили головы животных перьями. Полированные бронзовые амулеты свисали с упряжи лошадей. На двух повозках к ободам колес были прикреплены длинные клинки. Говорили, будто они могут без усилий перерезать ногу, когда колесница идет на полном ходу.

«Хорошо, что я стою за стеной щитов, — думал Нарек. — Здесь я в безопасности».

Воины взошли на колесницы. Двое из них были одеты в странные доспехи, похожие на большие бочонки. Командиром эскадрона колесниц был воин, волосы и борода которого сверкали на солнце, словно золото. Он был выше всех вокруг. Настоящий великан.

«Хорошо, что в наших рядах есть такие воины», — думал Нарек. Этот парень наверняка нагонит на лувийцев настоящего страху. Выглядит совершенно устрашающе.

Златоглавый что-то крикнул, и все семь колесниц сорвались с места.

— Поднять щиты! — крикнул Алексан, и воины в первом ряду вонзили свои высокие щиты в землю, слегка пригнулись и прислонились к своим щитам плечами. — Копья вперед!

Нарек послушно выставил свою длинную палку. Почувствовал, как дрожит земля под копытами коней. От этого ощущения желудок подскочил к горлу. Руки взмокли от пота. Теперь он все же предпочел бы оказаться наверху, на берегу. Крепко сжал губы.

Ашот негромко бормотал проклятия. Он тоже вытянул свою палку вперед. Нарек с удивлением отметил, что у него-то руки не дрожат. Каким-то образом его другу лучше удавалось сдерживать свой страх, чем ему.

Колесницы были уже на расстоянии менее пятидесяти шагов. Из-под копыт коней брызгала пыль и камни. Нарек отчетливо видел бронзовые клинки на колесах.

— Когда же эти проклятые клячи наконец повернут? — ругался Ашот.

— Спокойствие, — крикнул Алексан. — Держать строй!

Еще всего тридцать шагов. Руки у Нарека дрожали так сильно, что острие его деревянного шеста стукнуло о край Алексанова щита.

Одна из колесниц отделилась от группы и неслась на два корпуса впереди остальных. Ее тянули две больших белых лошади. Их гривы развевались на ветру. Молодой воин, на плечи которого была накинута шкура леопарда, подгонял возничего ехать еще быстрее. Он держался сбоку за оглоблю, отклонившись назад. Его возница стоял, низко наклонившись, щелкая длинной плетью по головам белых жеребцов. Глаза коней были широко раскрыты. Им тоже было страшно.

Возница потянул поводья. Колесница стала медленно отклоняться влево. Она находилась на расстоянии менее десяти шагов. У Нарека стучали зубы. Это же безумие!

Послышался резкий треск. Колесницу развернуло, словно от удара невидимого великана. Одно колесо полетело в их сторону и ударило в ряды щитоносцев менее чем в двух шагах от Нарека. Оно попало в воина с серебряными прядями в бороде. Мужчина попятился назад, на копьеносцев. Его щит был разбит. Кровь текла по лбу, окрашивая седые пряди. Нарек видел все это настолько отчетливо, словно время стало тянуться медленнее. Вырвавшаяся колесница развернула коней. Дышло ударило одного из двух жеребцов в живот и сломалось. Возница, не выпустивший поводьев, исчез между конями. Словно растворился под телами, скользившими навстречу стене из щитов.

Среди воинов началась паника. Они бросали щиты и копья и рвались прочь. Остальные колесницы пытались обойти их. Но там, где они должны были проскочить мимо стены из щитов, теперь, ослепнув от паники, мужчины пытались взобраться на берега пересохшей реки.

Нарек увидел молодого человека, которому серповидные клинки на колесницах попали чуть выше колен. Обе ноги отрезало. Несколько ударов сердца они постояли, а затем медленно, словно подкошенные деревья, повалились навзничь.

— Ты весь в крови.

Голос Ашота словно прорвал плотину. На Нарека накатилась волна криков. Вокруг все происходило с пугающей быстротой. Большинство мужчин из стены щитов уже взбирались по прибрежному кустарнику.

Всего в двух шагах от них высокий воин с золотыми волосами остановил колесницу. Он взволнованно выкрикивал приказы.

Нарек провел рукой по лицу, посмотрел на кровь на своих пальцах.

— Я не ранен, — удивленно произнес он. Поглядел на Ашота, который все еще сжимал свой деревянный шест. Единственный из всех.

— Здорово, — пробормотал его друг. Ашот был бледнее смерти. Лоб пронзила глубокая гневная морщина.

— Они же сказали, это просто учения, — Нарек огляделся по сторонам. Воин, потерявший ноги, был мертв. Крестьянину еще никогда не доводилось видеть, чтобы кто-то умирал насильственной смертью. И от подобного зрелища с удовольствием бы отказался. Если бы он в буквальном смысле не застыл от страха, то тоже мог бы остаться лежать там. — То, что здесь происходит, неправильно! Чему нас здесь учат? Каково это — проиграть лувийцам?

Ашот выпустил свой шест.

— Мы здесь учимся подыхать по приказу, — он указал на прибрежный кустарник. На тысячи стоявших там людей. — Нас, крестьян, предостаточно. Мы ничего не значим. Ты помнишь, как раньше, играя в кости, мы ставили несколько пшеничных зерен, чтобы игра стала интереснее? То же самое и здесь для бессмертного. Пара безымянных пшеничных зерен.

Нарек долго смотрел на него, затем опустил взгляд. Эту историю он своему сыну рассказывать не будет.

 

О камнях и извести

Артакс смотрел на троих мужчин, которым доверял больше всего. Они были одни в его большом шатре. Даже стражей удалили. Никто не услышит, о чем говорят сегодня вечером.

Володи, высокий светловолосый наемник из Друсны, казалось, нервничал. Он отводил взгляд, теребил пальцами край своей туники, и казалось, вот-вот лопнет от нетерпения. Он командовал боевыми колесницами во время учений в русле реки. Он должен был лучше проверить дно.

Матаан, князь Таруа, га, смотрел на него с почти раздражающим спокойствием. Коренастый дворянин сопровождал их с Джубой, когда они искали пиратов, атаковавших его оловянные флоты. Несмотря на свой четко выраженный дворянский нос, Матаан был красив, мускулист, с густыми волосами и длинной бородой. Ветер и соль закалили его лицо. Темные глаза были бездонны. Вместо простой туники, которая была на нем во время их первой встречи, теперь на нем была надета роскошная бронзовая кираса. На плечах лежал вышитый жемчугом пурпурный плащ. Шлем с высоким плюмажем он сжимал под мышкой. Спокойствие Матаана казалось Артаксу вызывающим. Ему едва удавалось сдерживать свой темперамент. Он сдерживался уже целый день, чтобы не сделать еще больше случившееся несчастье. Бессмертный, который будет недостойно кричать, — это просто невероятно.

— Ни в коем случае, можешь спокойно проявлять свое дурное настроение. Я считаю, что тебе стоит казнить этого светловолосого дурачка. Он испортил учебную атаку. Для меня виноват он. Готов спорить, он даже понял бы твое решение.

Артакс проигнорировал Аарона, взгляд его переместился на третьего советника, который в последнее время, похоже, не понимал ни одно из его решений. Датамес. Стройный, безбородый гофмейстер сильно надушился и, единственный в шатре, был одет не в доспехи, а всего лишь в простое длинное белое бесшовное платье с пурпурной бахромой. Он казался женственным и лишним на этом собрании воинов. «Датамес смотрит на него с холодным презрением, как на грязь на новых сапогах», — подумал Артакс. Датамес организовывал полевой лагерь, а также подход войск и их обеспечение провиантом.

— Почему никто мне не сказал, какая чушь там творится? — холодно поинтересовался гофмейстер.

— Никто не думать, ты должен знать! — упрямо заявил Володи.

— Это был несчастный случай… — произнес Матаан, и в голосе его не было убеждения.

— Этот несчастный случай можно было предотвратить! Неужели никому из вас не пришло в голову проверить место заранее? Моральный дух наших войск и без того жалкий. Предатели на службе у Муватты не могли бы нанести нашему войску больший урон!

Рука Володи опустилась на меч, висевший на бедре.

— Это ты меня называть предатель!

Датамес одарил друснийца холодной усмешкой.

— И в мыслях не было. Для предателя тебе не хватает интеллекта.

— Довольно! — набросился на гофмейстера Артакс. — Вместо того чтобы терзать друг друга, мы должны искать способ устранить нанесенный урон.

— Конечно, это так порадует троих умерших этим утром, — заметил Датамес.

— Что можно сделать, чтобы остудить твой гнев, гофмейстер, дабы мы могли вести более конструктивный разговор? — вежливо поинтересовался Матаан.

Эти слова наконец остудили Датамеса. Он опустил взгляд.

«И как только этот человек пережил произвол Аарона», — подумал Артакс.

— Что ж, он организовывает потрясающие пиры. Это слишком редкий талант, чтобы приносить его в жертву мимолетному плохому настроению. Но ты прав. Бывали дни, когда я размышлял над тем, чтобы бросить его в яму со львами.

— А насколько точно мы вообще знаем, против кого сражаемся? — спросил Матаан.

— Это ж Муватта, бессмертный Лувии, ты, мозг вола!

— Думаю, он имел в виду, из чего состоят войска Лувии. И восславим волов, у которых есть что-то, чего у тебя, судя по всему, нет.

— Я тебе вставить, куда положено, ты… ты сын…

— Довольно! — оборвал ссору Артакс. — Мы очень мало знаем о войске Муватты. Лишь то, что у него больше опытных бойцов, больше колесниц, а его лучшие воины вооружены железными мечами. Но численность нам неизвестна.

— Если ты позволишь, я бы с удовольствием позаботился о том, чтобы заслать шпионов в его лагерь. Мы должны хорошо знать врага, чтобы победить его. Только так мы сможем избрать правильную стратегию.

— Мы не победить с крестьянами, которые воевать только против полевых мышей. Они сражаться хорошо только тогда, когда стоять на собственной земле.

— Не стоит стричь всех под одну гребенку, — возразил Артакс. — Я заметил мужчину, который все еще направлял свое копье на боевые колесницы, когда все остальные давно уже побросали свое оружие. Это был крестьянин.

— Для того, чтобы сделать из мужчины воина, потребуется много лун, — произнес Матаан. — Одной храбрости недостаточно, чтобы помочь крестьянину выстоять против опытного воина. И я уверен, что Муватта поставит своих лучших воинов в первые ряды, чтобы быстрее пробить наш строй. Как только это произойдет, битва будет проиграна.

Артакс опустился на складной стул рядом с большим столом для карт. Казалось, под ногами разверзается земля.

— Полагаю, вариант без боя сдать Муватте эту провинцию даже не рассматривается? — спросил Датамес.

— Нет, — раздраженно ответил Артакс и подхватил стоявший на столе кувшин с вином. Он ожидал насмешливого замечания со стороны Аарона, но его мучитель на удивление молчал.

— А ты уверен, что эти твои причины стоят того, чтобы при носить им в жертву тысячи твоих подданных? — спросил Датамес.

Артакс наполнил бокал и сделал большой глоток вина. Задумчиво повертел бокал в руках. Он был сделан в форме рога, заканчивавшегося массивной лапой крылатого льва, чтобы рог можно было ставить на стол. Сосуд был выполнен из массивного золота и стоил больше, чем зерно, которое он смог бы вырастить за всю свою крестьянскую жизнь. Артакс сделал еще один большой глоток и прислушался к отдаленным звукам лагеря. Звону металла, далеким крикам, негромкому смеху. Поднял взгляд на своих советников. Нет, он не был уверен в этом. Он стоял на коленях рядом с мертвым воином, которому серпы боевой колесницы отрезали ноги. Заставил себя взглянуть в его лицо, чтобы навсегда запомнить его. Он не хотел быть виновным больше ни в одной смерти.

— Случившееся сегодня утром ребята будут считать дурным знамением, — нарушил долгое молчание Матаан.

— Значит, мы позаботимся о добрых знамениях! — раздраженно ответил Артакс. — Вы — мои советники. Так советуйте, вместо того чтобы ныть. Нам нужны еще настоящие воины, — Артакс подумал о Джубе. Его полководец наверняка знал бы, что делать. — Володи. Ты отправишься в Нангог и отзовешь оттуда всех воинов. Особенно тех оловянных, которые остались у твоего друга, Коли.

— Их есть не очень много, ребят…

— Сейчас нам нужен каждый, уже сражавшийся в бою.

— Прошу прощения, великий, но это всего лишь капля воды на раскаленный камень. Что мы действительно должны сделать, так это сформировать войско из тех ребят, которые у нас здесь. Те, кого мы собрали здесь, в лагере, — всего лишь несвязанные между собой камешки. А тебе, великий, нужна стена, о которую разобьются атаки Муватты.

— Красивые образы, но пустые слова.

— У тебя есть план, Датамес? — Артакс снова отставил в сторону бокал.

— Мы должны перестроить твое войско коренным образом. Должны создать камни, которые образуют стену. И известь, которая свяжет их между собой. Я предлагаю создать группы по десять человек. И эти десятеро должны знать друг друга. Должны происходить из одной деревни или одного квартала. Есть разница, стоит ли рядом с тобой в строю человек, которого ты знаешь половину своей жизни, или же он откуда-то из провинции, даже название которой ты не можешь произнести. И эти десятеро должны выбрать себе командира. Эти командиры в свою очередь выберут себе предводителя, одного на сотню. А десять сотников — командира, который будет командовать тысячей. Это должны быть люди, которым они доверяют, а не дворяне, которых они подозревают в том, что для них жизнь крестьян и ремесленников ничего не значит. Люди из их числа, знающие их беды и тревоги. Которые знают, как их воодушевить.

— Значит, ты хочешь лишить сатрапов власти, — вставил Матаан.

Датамес бросил на него насмешливую улыбку.

— А ты тревожишься, князь? Тогда позволь мне еще слегка подлить масла в огонь. Я говорил о том, что нам нужна известь, которая их соединит. Что-то, что свяжет всех вместе. Им нужна общая цель. Что-то, что стоит того, чтобы рискнуть ради этого жизнью. Здесь собрались крестьяне из всех провинций империи. Большинство из них в жизни не уходили дальше чем на двадцать миль от места, где они родились. Куш для них всего лишь название. И то, что они здесь видят, — лишь клочок неплодородной земли. Они не понимают, за что они здесь сражаются. А тот, кто сражается за то, что ему не дорого, будет не очень стоек. Им здесь ловить нечего…

— Кроме возможности вернуться домой живыми, — вставил Матаан.

Датамес покачал головой.

— Этот аргумент здесь не понимают. Крестьяне не знают, как проходят битвы. Им не ясно, что, как только они побегут, начнется резня, потому что лувийцы будут преследовать их, чтобы разделаться окончательно. Для них битва заканчивается, когда ломается стена щитов. Им нужно нечто совершенно конкретное, что даст им опору. Что-то, что будет иметь значение в жизни каждого. И я говорю здесь не об абстрактных ценностях вроде славы или чести. Я должен признать, что на эту идею меня натолкнул Володи. Он сказал: «Они сражаться хорошо только тогда, когда стоять на собственной земле». В этом все дело.

Артакс не понимал, куда клонит Датамес.

— Хотеть подарить им этот кусок пустыня? — с ухмылкой спросил Володи. — Они просто грязный, но не глупый, крестьяне-то. Это не помогать им сражаться.

— Нет, я скорее думал о том, чтобы передать им землю, которую они действительно смогут использовать. В каждой деревне, которую я знаю, есть неиспользуемые площади. Большей частью это земля, которая принадлежит богатым. Каждый крестьянин, который будет сражаться здесь, в Куше, должен получить в качестве награды землю в деревне, сколько он сможет обработать тяпкой за одно утро. Так каждый, несмотря на то что мы здесь на краю мира, будет сражаться за свою собственную землю.

Артакс был в восторге. Сам он сражался бы как лев за то, чтобы получить столько земли. Если бы его поля были больше, он никогда не ушел бы в Нангог.

Матаан недовольно покачал головой.

— Это безумие. Сатрапы не потерпят этого. Не в их интересах, чтобы крестьяне стали зажиточными и независимыми. Если мы сделаем это, не будут сражаться сатрапы.

— Кто выиграет для нас сражение, Матаан? Сатрапы и их пять тысяч опытных воинов или сорок пять тысяч крестьян, которым мы дадим сердца львов?

— Числа — это еще не все, гофмейстер, — спокойно ответил Матаан. Он не казался Артаксу возмущенным, больше напоминая отца, пытавшегося отговорить сына от глупой затеи. — Сотня хорошо вооруженных воинов, которым удастся пробить стену щитов и воспользоваться брешью в ряду, могут изменить исход битвы. Если это произойдет, совершенно не важно, сколько будет у нас крестьян со львиными сердцами справа и слева от них. Таким решением могут стать опытные воины сатрапов, не твои крестьяне, Датамес. И именно бойцы на колесницах, которые будут идти по флангам, чтобы нападать на врага с тыла. Они тоже — люди сатрапов.

— Лучшие колесничие — мои ребята, — проворчал Володи.

— Что мы сегодня утром и могли наблюдать, — трезво напомнил Матаан. — Я не сомневаюсь в мужестве твоих воинов, Володи. Только в их дисциплине. В такой крупной битве, как та, которая нам предстоит, все решает дисциплина. У Муватты несомненно больше колесниц, чем у нас. Поэтому мы должны применить наших воинов в нужный момент. Необузданные забияки, которые бросаются вперед тогда, когда им нравится, нам ни к чему.

Было видно, что Володи задет. Он сидел, выпятив подбородок, однако, вопреки обыкновению, не вспыхнул.

— Больше не случиться, — хриплым голосом произнес он. — Научились мы за сегодня.

Артакс сомневался. Наемники, которых он набрал из пиратов, потопивших его оловянные флоты, были вспыльчивыми буянами. Воинами они были ценными, бесстрашными и до сих пор проявили себя как преданные люди. Но Матаан был прав. Именно то, что они не избегают сражений, в крупной битве, где правильное использование резервов могло означать победу или поражение, могло стать значительной слабостью.

— Прадеды наших сатрапов заслужили свое княжеское положение благодаря своим героическим поступкам на поле битвы, — с улыбкой произнес Датамес. — Может быть, стоит напомнить их внукам о том, что их правление основывается на милости бессмертного и исключительно их ценность на поле боя оправдывает жизнь во дворцах.

— Против кого ты идешь в бой, гофмейстер? Против лувийцев или против сатрапов Арама?

— Он прав. Не знаю, что движет Датамесом, но лучше не слушай его.

Артакс не обратил внимания на голос Аарона. Датамес говорил то, о чем думал он сам.

— Что это за справедливость, если крестьянин будет сражаться здесь и, может быть, умрет, а единственной платой, на которую он может рассчитывать, это честь умереть за своего бессмертного? А сатрапы, у которых всего в избытке, не покорячившись ни единого дня в своей жизни, имеют право отказывать в плате своим соратникам. Более того, они вообще угрожают не принимать участия в битве, которая должна была бы быть смыслом их существования, в то время как остальным перепадает лишь толика платы, которую получают те за свою воинскую жизнь. Это абсурдно, и это нужно менять.

— Верно совершенно, живут сатрапы как червяки в сале, — согласился Володи.

— Матаан, настало время взглянуть правде в глаза, — произнес Артакс, подыскивая образ, который убедил бы князя рыбаков, который когда-то преследовал вместе с ним и Джубой пиратский флот. — Мы в отчаянном положении. Мы сидим в тонущей лодке. Можем прыгнуть за борт или взять ведро и надеяться на то, что успеем дотянуть до гавани.

— Я бы сказал, что мы разжигаем костер, чтобы высушить давшую течь лодку, — сознавая свое бессилие, ответил князь. — Но кто я такой, чтобы перечить бессмертному? Я вижу, что не смогу отговорить вас от ваших планов. Но прошу, не ждите, что я их одобрю.

— Датамес, я поручаю тебе создать армию, которая знает, за что сражается, — Артакс поглядел на Матаана. Князь скрестил на груди руки. Его лицо ничего не выражало. Можно ли ему еще доверять? — Ты, друг мой, будешь наблюдать за сатрапами и будешь моими ушами среди них. Я хочу, чтобы ты открыто докладывал мне, что они думают, — он обернулся к Володи. — А ты отправишься в Нангог и приведешь сюда всех опытных воинов, без которых там можно обойтись. Остатки моей лейб-гвардии, а также небесных воинов с собирателей облаков. Нам понадобятся люди, обладающие боевым опытом и не подчиняющиеся ни одному сатрапу, чтобы укрепить ряды наших воинов-крестьян.

— Могу ли я попросить о последней милости, мой премудрый правитель? — На узких губах гофмейстера играла странная улыбка. — Могу ли я отдать приказ изготовить двадцать тысяч пар деревянных ботинок?

Артакс невольно рассмеялся. Это абсурд! Что еще задумал Датамес? Он заботился о масле для лагерных котлов, мешках для удобрения, чтобы поддерживать костры, кожаных шнурках для сандалий, тактике боя, лагерных уборных, разведчиках, наблюдавших за лувийцами, а теперь еще это… Артаксу показалось, что это его гофмейстер держит поводья империи в своих руках.

— Делай, что посчитаешь нужным. Я даю тебе полную свободу действий до тех пор, пока не закончится битва с Муваттой.

 

Музыка для пляски смерти

Каждый приходил самостоятельно. Нодон спрашивал себя, все ли они слышат голоса своих наставников. Глубоко в голове. Тихий шепот. Голос, которому нельзя противиться, если уж ты принес клятву небесным змеям. Они спускались по склону ниже меж обрывистых скал. В этой ночи над изрезанной ущельями долиной поблескивал серебристый свет. Было прохладно. Дыхание облачками стояло у губ Нодона. Он слишком долго жил в саду Ядэ. Отвык от холода. Эта слабость раздражала его. Он лучший среди мечников Дыхания Ночи. Может быть, вообще лучший из тех, кого когда-либо выпускал Белый чертог. Он прошептал слово силы и закутался в кокон блаженного тепла.

Голос внутри головы привел его к зияющей расщелине в скале. Темная рана среди пронизанного серебристыми вкраплениями камня. Не колеблясь, он протиснулся в расщелину. Что-то коснулось его. Бестелесные руки схватили его. Потащили вперед. Дыхание сбилось. Ему показалось, что он надает.

Нодон боролся с паникой. Он знал, что с ним происходит. Не впервые ступал он на драконью тропу. Любое путешествие по этим магическим тропам было немного иным. Только одно было у них общее. Они вселяли в него ужас. Может быть, драконам перемещение подобным образом и кажется естественным, проходить в мгновение ока тысячи миль. Но эти тропы не для эльфов!

Его окружил бело-голубой свет. Нодон стоял в большом, покрытом снегом кратере. Над ним вздымался купол. В воздухе кружили крупные снежинки. Казалось, их что-то отталкивает. Заклинание? В мире не существовало ничего материального, что могло бы помешать снегу падать. Только воля небесных змеев.

Все они были здесь. Темный, тот, кто первым вылупился из яйца, его повелитель! Он бросил на него быстрый взгляд. Широким кругом вокруг кратера лежали остальные семь старших драконов.

У Нодона похолодело внутри. Никогда он не видел, чтобы они собирались в одном месте. Что здесь происходит?

На дне кратера стояли эльфы Белого чертога. Мастера и послушники. Пришли даже те, кто уже давно покинул чертог и, так же, как и он, жил у небесных змеев. Их было гораздо больше сотни.

На них всех была одежда школы. Длинная шелковая туника, с разрезами по бокам, у наставников — с бортиками и украшенная вышивкой из золота и серебра. К тому же вздутые штаны, заправленные в высокие сапоги. Некоторые драконники, давно оставившие Белый чертог, дополняли свой наряд шелковыми кушаками или скромными украшениями. Оружия не было ни у кого. Многие послушники, еще не уверенные в своей силе, кутались в тяжелые шерстяные накидки, вместо того чтобы сплести то заклинание, которое сделало бы их неуязвимыми для этого холодного места. На Гонвалоне тоже был плащ. До Нодона доходили слухи о том, что из-за проклятия мастер меча лишился своих магических способностей. Судя по замороженному виду этого выскочки, похоже, это правда.

— Карлики Глубокого города убили древнего могущественного дракона. Парящего наставника, который когда-то всех вас обучал основам искусства плетения чар. Подло, из засады, они застрелили его из копьемета.

Слова вызвали у Нодона боль. Голос, словно раскаленный металл, въедался в его мозг, и он не мог сказать, какой из небесных змеев говорил с ними. По измученным лицам других эльфов можно было прочесть, что все они разделяют его боль.

— До сих пор мы всегда стремились как можно реже прибегать к насилию, чтобы достигать наибольшей пользы. Мы были понимающими правителями. Теперь эти дни остались в прошлом. Народ карликов должен прочувствовать, каково это — вызвать на себя гнев небесных змеев. Мы уничтожим их. Ни один карлик, зарывшийся в штольни, не должен выжить. Мы казним их всех. Тех, кто совершил убийство Парящего наставника, равно как и тех, кто поддерживал их в этом или просто одобряет это убийство.

Боль, сопровождавшая слова дракона, достигла интенсивности, какой Нодону еще не доводилось видеть. Он закрыл глаза. Попытался пропустить боль через себя, не противиться ей. Один из послушников вскрикнул. Какой же дракон столь несдержан? Мощь его гнева скоро пожнет первый урожай умерших среди драконников, если он не возьмет себя в лапы!

— Мы казним жен убийц и потомство, произведенное их чреслами. Мы убьем зевак, пришедших посмотреть на труп нашего брата. Весь город должен быть уничтожен, чтобы никогда больше ни один карлик не отважился даже подумать об охоте на дракона.

— Пусть сгорят! — крикнул один из послушников.

Нодон тоже чувствовал, как его захлестывает пламенный гнев дракона. Давно пора наказать зарвавшихся карликов.

— Наше желание таково, чтобы ни один из карликов не избежал наказания. И так должно быть: Ливианна, покажи им!

С этими словами над их головами вспыхнуло странное изображение. Паутина из голубого света. Светящиеся линии, неровные полусферы. Ничего подобного Нодон никогда прежде не видел.

— Это план системы пещер Глубокого города, — пояснила Ливианна. — Наши разведчики нашли все входы в пещеры, все спрятанные воздушные шахты, все входы воды. От нас не укроется ни один путь, ведущий в город.

Ливианна не изменилась с тех времен, когда он был в Белом чертоге. Холодна, расчетлива, неприступна. Ее единственным недочетом было то, что она выбрала Золотого. В принципе, она гораздо лучше смотрелась бы в свите Дыхания Ночи.

— Все наши братья и сестры, дыхание которых суть очистительный огонь, примут участие в мести за Парящего наставника. Червелапы, среброкрылы, солнечные драконы и жуланы, они поспешат на всех парах, придут по тропам драконов.

Красное свечение окружило конечные точки на изображении лабиринта пещер.

— Будь то воздушная шахта или же скальные ворота, крылатый народ перекроет все подступы к Глубокому городу. Все мы одновременно извергнем свое пламенное дыхание в город карликов, чтобы даже скала пролила слезы из раскаленной докрасна лавы над нашим коварно убитым братом.

— После пламенного залпа нам надлежит завершить месть небесных змеев, — снова взяла слово Ливианна. — Мы возьмем штурмом входы, спустимся на канатах по воздушным шахтам, чтобы исполнить для выживших песню смерти. Мастер Дилан и его послушники позаботятся о том, чтобы каждый в Глубоком городе услышал мелодию наших клинков.

Очевидно, Ливианне доставляло удовольствие планировать эту бойню. Нодон не собирался противиться приказам перворожденного, однако резню среди карлиц и их отпрысков он считал недостойной.

Среди собравшихся в широком кратере эльфов поднялся Дилан. Он был высок и строен. Даже для эльфа у него была необычайно светлая кожа. Нодон никогда не любил Дилана. Казалось, он весь соткан из света и ветра. Неестественный, эфирный, неуловимый. Его серебристая радужка с голубыми, как небо, вкраплениями, напоминала Нодону лазурные украшения кобольдов с Байнне Тир, плодородной равнины неподалеку от сада Ядэ. Белые волосы эльфа, тонкие как паутина, спускались ниже плеч до самого пояса.

Дилана выделяло не мастерское владение мечом. Он был чародеем, которому не было равных среди драконников. Когда Нодон встречался с ним, его всегда захлестывала мысль, что все эльфы, которые слишком увлекаются магией, могут стать такими же, как Дилан. Занятия этим искусством отвращали чародея от реального мира. И однажды, так предполагал Нодон, эти эльфы просто исчезнут, как альвы.

— Карлики — существа низменные, — начал Дилан поразительно низким, мелодичным голосом, совершенно не подходившим к его нежной внешности. — Несмотря на то что их вид оскорбляет взор, а запах заставляет предположить родство с кобольдами, никто из вас не должен совершать ошибки и недооценивать их. Они изворотливы и воинственны. Загнанные в угол, возможно, они превзойдут самих себя, чтобы защитить свое потомство. А в то время как самцы будут бросаться на нас, презирая смерть, самочки со своими мальками побегут к гаваням Глубокого города, — Дилан поглядел на паривший над их головами план туннелей, и на нем появились новые светящиеся линии. Серебристые, извилистые, они впадали в маленькие озера. — В городе карликов есть главный порт и несколько портов поменьше. Значит, он устроен так же, как заячья нора, из которой всегда существует больше одного выхода. Но завтра все это им не поможет.

В нашем походе примут участие Белые змеи, рожденные вдали от солнца, в пропастях затопленных пещер. Я сам, с несколькими избранными послушниками, поведу их к гаваням карликов. Они разобьют все подводные лодки, которые карлики называют угрями, как только те попытаются сбежать по подземным протокам. И они вылезут из портовых бассейнов, чтобы закусить теми, кто добежит до причальных пирсов. Выживших будет немного!

Когда небесные выдохнут огонь в город обреченных, произойдет нечто необычное. Не только пламя будет нести смерть. Внутри почти мгновенно выгорит воздух, что вызовет его мощный приток через горящие воздушные шахты с поверхности. Это породит ветер, настолько сильный, что, возможно, он будет сбивать с ног даже нас, эльфов. Прошу, внимательно посмотрите на карту над вашими головами и не забудьте в пылу сражения то, что увидите сейчас!

Нодон поднял голову и увидел, как жар потек ниже с верхних концов туннелей. В то же время изменилось изображение туннелей и пещер, расположенных ниже. Серебристое мерцание пронзило их и устремилось навстречу жару. При этом изменились и нижние области созданной из света карты. Синий цвет сменился матовым оранжевым, распространявшимся все дальше и дальше.

— Воздух из самых глубоких пещер будет тянуться к огню, — продолжал Дилан. — Тот, кто в начале пламенной атаки будет находиться там, внизу, задохнется. У них не будет ни единого шанса. Но вы во время нападения не должны продвигаться вперед слишком быстро. Если вы попадете в эти области слишком рано, вам тоже конец. Действуйте спокойно и взвешенно. И не забывайте, карлики выносливы. Никто не знает, сколько их там, внизу. Но ясно одно: те немногие, кто выживет, будут сражаться. Не стоит их недооценивать.

— Чтобы наш план сработал, — снова взяла слово Ливианна, — важно, чтобы каждый из вас подчинялся приказам. Каждый должен войти в Глубокий город в заранее определенном месте и идти по тому пути, который я вам назову. Таким образом сетка вокруг карликов будет стягиваться все уже и уже, ни один из убийц драконов не сумеет уйти от смертоносных силков.

Нодон поражался тому, с какой холодностью и отстраненностью говорила Ливианна. Среди наставников Белого чертога она была самой загадочной. Говорили, что ее знания извилистых троп магии выходили далеко за рамки обычного. Однако, в отличие от Дилана, ее изучение этого искусства не изменило. А если даже изменило, это было не так очевидно, как у среброокого эльфа. Было время, когда Нодон делил ложе с Ливианной. Затем она исчезла… Ушла без единого слова. Он выкинул ее из головы. Вечность тому назад. И она была холоднее, чем когда-либо. В чем была своя прелесть…

Имя за именем называла Ливианна эльфов Белого чертога, указывая каждому его место на большом парящем плане Глубокого города. Послушники в большинстве своем должны были действовать маленькими группами. Наставники и драконники шли в одиночку.

Нодон поглядел на Гонвалона. Мастер меча плотно закутал плечи в плащ. Замерзший, он стоял несколько в стороне от остальных, слегка склонив голову набок. Несмотря на то что Нодону казалось, будто он не слушает указаний Ливианны, мастер меча производил впечатление очень сосредоточенного эльфа. Говорит ли с ним Золотой?

— Теперь о тебе, Нодон.

Эльф поглядел на Ливианну. Она стала еще красивее с годами. Он еще раз пытался ухаживать за ней, после того как она исчезла на год. Она оттолкнула его настолько резкими, насмешливыми словами, что с тех пор он стал ее избегать.

— Ты возьмешь на себя эту широкую воздушную шахту, которая ведет вниз, к большой гавани. Она заканчивается примерно в тридцати шагах над причалами. Там глубоко.

Что-то в тоне ее голоса встревожило Нодона.

— Надеюсь, Белые змеи умеют отличать эльфов от карликов.

— Если ты не будешь слишком медлить с прыжком, ты будешь в гавани раньше них, Нодон.

— Я тревожусь не за себя, — насмешливо ответил он. — Просто я преисполнился бы великого сожаления, если бы мне пришлось убить нескольких наших союзников в этой славной битве, чтобы защититься от их жадности.

Небесные змеи подняли головы и поглядели на него.

— Тихо, дурак! — Мысль Темного пронзила его, словно удар меча.

— Теперь ты знаешь, где твое место, Нодон, — нимало не смутившись, продолжала Ливианна. — Надеюсь, ты нас не разочаруешь, — и с этими словами она отвернулась. — Теперь ты, Гонвалон…

— Вам не предназначено прыгать в эту гавань. И вы пойдете в Глубокий город не для того, чтобы убивать карликов. Я очень хорошо заметил ваше нежелание. Поэтому вы получите особое задание. Один карлик из Глубокого города должен выжить. И вы пойдете туда для меня, вытащите его, прежде чем огонь и меч превратят пиршественные залы малого народа в погребальные. Вы сделаете вот что…

 

Блекнущий камень

Нодон медлил. Почти все уже ушли. Перекинулся парой слов с Гонвалоном, несмотря на то что терпеть не мог этого парня. Называет себя мастером меча, но чему он учит своих учениц? Умирать! Все они погибали в первой же миссии. Если бы только ему передали Нандалее… Из этой мятежной эльфийки из Карандамона когда-нибудь может что-нибудь получиться. У нее талант, несмотря на то что она все время болтала о том, будто является лучницей. У нее хорошие рефлексы. Интуиция. Она предугадывает, что сделает противник. Этому нельзя научиться. Если бы он был ее наставником, у нее было бы большое будущее. Нельзя думать о Нандалее, раздраженно подумал Нодон. Она ученица Гонвалона. Что означает — ей конец.

Светящийся план системы туннелей исчез. По краям магического купола, защищавшего кратер от бурного ветра, снег уже лежал выше бедер. Нодон глядел в небо. Было светло, но солнца видно не было. Даже облаков. Только густая снежная метель. Интересно, где они?

— Береги себя! — На его плечо легла рука. Айлин. Ее темные волосы были распущены. Айлин не доставала ему даже до плеча. Мастерица боя без оружия. Сколь маленькой и хрупкой она бы ни казалась, начинать с ней ссору было опасно. У нее было суровое лицо. Только ровные линии и углы. Ни единой округлости. Ее слегка длинноватая шея была скрыта под вышитым серебром стоячим воротничком длинного платья с прорезями по бокам.

— В гавани будет опасно, — произнесла она и посмотрела на него так, словно прощалась навеки. Неужели она думает, что он не сумеет защититься от парочки карликов?

— Арбалетный болт, который убьет меня, еще не создали, — ворчливо ответил он, в то же время подумав, что городит ерунду.

Эльфийка насмешливо улыбнулась.

— Ну, если ты так считаешь…

— Я не боюсь.

— Нет? Когда мне приходится сражаться, выжить помогает страх. Он обостряет мой рассудок. Даже если внешне я кажусь совершенно спокойной — это не так. Когда мы вели Нандалее в Белый чертог, моего пегаса убили. Я осталась совершенно одна среди целой стаи троллей. Думала, они сожрут меня живьем. Ты наверняка слышал эту историю… Они несколько дней гнали меня по снегу…

Нодон поразился ее откровенности. Обычно Айлин помалкивала.

— На этот раз это всего лишь карлики, — произнес он, скорее смущенно, чем уверенно.

— Да, — она глядела на взрыхленный снег.

— Сейчас. Ты должен пойти по драконьей тропе раньше нее, — слова Темного неожиданно хлестнули по мыслям. Нодон резко отвернулся от Айлин.

— Увидимся в Глубоком городе, — вместо прощания произнес он. А затем прошел сквозь матово-черную поверхность на краю купола.

Невидимые руки потащили его. Он почувствовал, что его подняли вверх. А затем все залило раскаленным светом. Он сидел на корточках, хотя не помнил, чтобы приседал.

— Проклятые драконьи тропы! — Он зажмурил глаза. Было жарко. Его руки нащупали что-то мягкое… Песок? Осторожно моргая, он огляделся по сторонам. Увидел какой-то силуэт. Эльф?

— Это я. У нас всего один миг. Мои братья по гнезду не должны заметить, что я ушел с тропы обратно. Я освобождаю вас от приказа, который вы только что получили, Нодон. Вы не будете прыгать в гавань Глубокого города через воздушную шахту. Вы пойдете в город карликов уже сейчас.

— Почему? — Эльф моргал, щурясь от ослепительно яркого солнечного света.

— Не задавайте вопросов! Вы заберете оттуда карлика.

В мыслях Нодона возник образ. Приземистая бородатая фигура с шишковатым носом и кустистыми бровями.

— Вы сойдете с драконьей тропы в неприметном боковом туннеле. У вас останется не более двадцати часов на то, чтобы найти его и вывести из города по драконьей тропе. Он очень важен для будущего Альвенмарка.

Никогда прежде он не чувствовал голос перворожденного с такой интенсивностью. Он был холодным и горячим одновременно. Полное чувство.

— Где я найду карлика?

— Найдите карлицу Амаласвинту — отыщете и его.

— Но как же мне…

— Нет времени на объяснения. Вы найдете все на песке рядом с собой.

— Как я узнаю в глубине горы, без солнца или луны, сколько времени прошло?

— Рядом со своей одеждой вы найдете камень, из которого исходит бледный свет. С каждым уходящим часом свечение будет ослабевать и будет расти пятно, похожее на кусок угля. Когда камень полностью превратится в уголь, начнется атака. Уйдите в безопасное место до того, Нодон! Вы слышали, что будет с теми, кто находится в нижних пещерах. Уйдите прежде, чем сгорите или задохнетесь.

Жгучая боль пронзила тело Нодона. На этот раз все было иначе. Голос перворожденного уже не звучал в его мыслях. Боль была такая, словно каждая ниточка мышц в его теле собиралась вот-вот разорваться. Он закричал и, сотрясаемый судорогами, опрокинулся навзничь, на песок. По губам потекла слюна, смешанная с кровью. Казалось, кости его шевелятся в теле, задевая мышцы и нервы.

Беспомощный в агонии боли, он понял, что с ним происходит. Я проклят, подумал он. А затем боль лишила его сознания.

 

Сундук

Наконец-то волынщик перестал мучить свою публику. Как карлики могут называть этот писк музыкой, навеки останется для Нандалее загадкой. Она поглядела на карлика с короткой бородой. Он кивнул ей, хотя и не знал ее, болтая при этом с двумя седобородыми карликами, носившими на шее золотые украшения членов совета. Хорнбори! Последний из убийц. Единственный, кого она еще не навестила в его личных покоях. Насколько она знала, он там почти что не бывал. Казалось, он все время проводил на каких-то празднествах или совещаниях. Встретить его где-нибудь одного было практически невозможно.

Нандалее отвернулась и побрела к завешанному красной тканью сундуку в центре просторной пещеры. Амаласвинта не захотела говорить ей, что находится под тканью. Эльфийке казалось, что она чувствует слабый запах крови. Но полной уверенности не было. Там было слишком много других ароматов. Запах сотен свечей, аромат крепкого красного вина, которым щедро угощала Амаласвинта, сюда же примешивался запах жаркого, сладкого картофеля и всех остальных изысканных блюд, стоявших на столе с закусками вокруг колонн из сталактитов и сталагмитов. Здесь присутствовало едва ли тридцать карликов. Похоже, все они были сановниками или, по крайней мере, обладали богатством. Кроме нее здесь не было никого, кто не был обвешан широкими золотыми браслетами или другими украшениями.

Нандалее снова поглядела на сундук. Интересно, что задумала Амаласвинта?

К ней подошел Хорнбори.

— Мы уже как-то встречались, не правда ли? Ты приходил в кузницу Галара с советником из Железных чертогов. Пару лун тому назад, но я редко забываю лица. Галар тогда повел себя довольно невежливо. И я хотел бы извиниться за это. Он довольно… своеобразен, — карлик схватил ее руку и пожал. У него было крепкое, сухое рукопожатие. А вот она потела.

— Верно, — несколько смущенно ответила она.

— Амаласвинта рассказывала мне, что тебе было очень интересно повидать меня, — он пригласительным жестом развел руками. — Ну вот, я здесь. Что ты хотел узнать?

Она бросила на него заговорщицкий взгляд и отвела немного в сторону.

— Я буду с тобой откровенен, Хорнбори. Меня послал Железный, князь моего народа. Он был бы счастлив видеть тебя, Галара и Нира у себя в гостях, — прошептала Нандалее. — Он размышляет об аукционе…

— Драконья кровь, верно? Все дело в этом, — с покровительственной улыбкой перебил ее Хорнбори. — Все слышали об этой истории. Ты хочешь доказательств, верно?

Нандалее понятия не имела, о чем он говорит. Только нерешительно кивнула.

— Доставай нож.

— Что? — озадаченно уставилась она на него. Она не знала, что произошло, но, похоже, он сделала что-то не так.

— Твой нож, — настаивал Хорнбори.

Нандалее заметила, что на них смотрят. Карлики, внимание которых они привлекли, усмехались. Похоже, они знают, в чем дело. Нандалее достала оружие. Едва клинок обнажился, как Хорнбори ладонью ударил по лезвию.

— Видишь, это правда.

Она не понимала этой игры. Счастье, что он не порезался!

— Порежь мне ладонь!

Амаласвинта заметила этот спектакль.

— Тебе действительно удалось найти того, с кем ты еще не играл в свою игру, Хорнбори?

— Ему было любопытно. Он хотел посмотреть.

— Порежь ему уже ладонь, чтобы он успокоился, Арбинумья.

Нандалее подчинилась. Ударила. Так сильно, что рука карлика отлетела назад.

— Драконья кровь, — пояснила карлица. — Галар сварил какой-то эликсир, из которого делает страшную тайну. Как бы там ни было, мы знаем, что значительную долю составляла драконья кровь, — Амаласвинта повысила голос. — И это обращает в пепел все надежды на то, чтобы составить войско из неуязвимых карликов-воинов. Сколько у нас драконьей крови? Когда у нас будет новая? Годится ли кровь любого дракона, чтобы повторить смесь, сделавшую неуязвимым Хорнбори? Сегодня я пригласила вас для того, чтобы поговорить с вами о новом пути. Все вы знаете Галара. Никто из здравомыслящих карликов не вложит свое будущее в руки этого безумца.

— Безумца, который опережает тебя в одном: за его словами следуют дела, милая моя, — с улыбкой ответил Хорнбори. — Как бы высоко я тебя ни ценил, не думаю, что ты выступишь против дракона, чтобы заколоть его пилочкой для ногтей.

Нандалее заметила, что некоторые советники прячут усмешку. Но рассмеяться открыто и оскорбить госпожу Амаласвинту, впрочем, не осмелился никто.

Амаласвинта тоже улыбнулась, но глаза ее оставались холодны.

— То, что ты бросаешься словами, как арбалетными болтами, всем нам давно известно. Но насколько ты умен, выбирая себе сторонников? Вчера я была в мастерской Галара. И знаешь, чего я там не видела? Драконьей крови. Мне кажется, что твой друг воспользовался моментом, чтобы заслужить себе золотой нос.

Хорнбори решительно покачал головой.

— Золото его не интересует.

Улыбка Амаласвинты стала шире.

— Это ты говоришь? Поразительно… Несмотря на свое безумие, он, похоже, точно знает, как завоевать твое доверие. Я еще не встречала никого, кто не имел бы своей цены. Может быть, тебе следует присмотреться внимательнее, чтобы спасти ту часть твоих мечтаний, которую еще можно снасти.

Хорнбори воспринял ее слова спокойно.

— Я знаю, что тебя гложет тот факт, что ты не участвуешь в нашем будущем, и поэтому ты, что бы ни говорила, не поколеблешь мое доверие к обоим моим товарищам.

— Дурак тот, кто с открытыми глазами идет навстречу гибели.

Нандалее почувствовала, что все симпатизируют Хорнбори. Собравшиеся здесь карлики не любили Амаласвинту. Вне сомнений, им нравилось лежать в ее постели, но как только они уходили оттуда, карлица начинала вселять в них страх. Она была слишком богата, слишком могущественна, слишком самоуверенна для карлицы.

Амаласвинта подошла к задрапированному сундуку.

— А теперь мы подходим к кульминации нынешнего вечера, — она приподняла краешек ткани. — Здесь скрывается ни много ни мало, а наше будущее. И это должно быть будущее, построенное на наших собственных силах, а не на крови драконов, — и она драматичным жестом отбросила ткань в сторону.

У Нандалее перехватило дух. Под тканью скрывался не сундук, а клетка. В ней лежал прикованный эльф. Он был обнажен, тело его было истерзано, отмечено побоями и ожогами. Вокруг его шеи красовалось железное кольцо. Цепь, продетая через петлю на кольце, заставляла его держать голову на полу клетки, так что он одной щекой лежал на полу. Руки его были связаны за спиной, вторая цепь тянула их кверху, от чего у него едва не выворачивались суставы. Лицо худощавого эльфа смотрело в сторону, но Нандалее узнала его с первого взгляда. Это был Дуадан, ее приемный отец, старший в клане Бегущих с ветром.

Вокруг нее послышались взволнованные перешептывания, но Нандалее не могла разобрать ни слова. Она чувствовала себя словно погруженной в воду. Мир изменился. Казалось, все находится где-то вдали. Были только она и Дуадан, видящий ее народа, друг-отец.

Нандалее обошла клетку и опустилась на колени, чтобы заглянуть в лицо охотника, который повлиял на ее жизнь сильнее, чем любой из драконов. Глаза Дуадана почти заплыли. Лицо было все в синяках от побоев. Его длинные белые волосы сбились, испачкались, прилипли к запекшимся ранам. Они отрезали ему кисть правой руки. Культя воспалилась, от нее воняло разложением. Длинные порезы тянулись от пяток к бедрам.

В Нандалее нарастала неконтролируемая ярость. Желание убить всех, кто это с ним сделал. Они должны умереть, как Сайн, которого разорвало изнутри. Только это должно произойти медленнее. Мучительнее. Быстрой смерти эти палачи не заслужили.

— Я чувствую тебя, дочь моя.

В глазах Нандалее выступили слезы. Она хотела что-то сказать, но в горле застрял комок, и она не могла говорить.

— Я всегда знал, что мы еще увидимся перед смертью.

Для нее было шоком то, что он, всегда находивший путь, ничего и никогда не боявшийся, более того, наверняка с самоуверенной улыбкой на губах бросивший бы вызов змею Вечной зимы из самых мрачных легенд севера, теперь говорил о своей смерти. Дуадан всегда знал, где она, и неважно, насколько далеко в леса заводила ее охота. Именно он нашел ее, когда она бежала от троллей.

— Ты в большой опасности, Нандалее. Посмотри на себя. Ты сбилась с пути. Если ты выберешься из этих пещер, иди к себе. Вспомни о том, кто ты. А теперь поговори с карликами. Ты должна обмануть их… Еще на какое-то время.

— Что он говорит? — Прямо напротив нее стояла Амаласвинта. Ярость и жадность исказили ее лицо. — Говори же!

Слова карлицы доносились словно издалека. Нандалее чувствовала себя оглушенной. Она с трудом сдерживалась. Теперь, глядя в омерзительные рожи карликов, в ней снова нарастал гнев. Нет, они поистине не заслужили защиты драконов. Они не дети альвов. Они чудовища.

Амаласвинта отпрянула.

— Что…

Некоторые карлики хватались за тугие животы. Нандалее думала о Сайне. О костях, торчавших из его разорванного тела, о его крови, потекшей по спиральному узору на полу пещеры Парящего наставника.

— Он жалуется на боль, — холодным голосом произнесла она.

Из рядов карликов вышел Скорри, советник.

— Ты должна унести его прочь! Связываться с эльфами — к беде. Он сбежит и принесет в Глубокий город смерть и гибель.

— Он больше никуда не уйдет, — голос Амаласвинты звучал резко. — Я перерезала ему все сухожилия, сделала надрезы до самых бедер. Если он захочет пошевельнуться, ему придется ползти, — она обернулась к Нандалее. — А теперь скажи нам: о чем он говорит?

— Не совершай необдуманных поступков, дочь моя. Не твое это дело — мстить.

По телу пробежали мурашки. Одна мысль — и она примет свой истинный облик. Но тогда она на несколько мгновений окажется беспомощной. Карлики разорвут ее на куски, если увидят, что с ней происходит. Если только они не будут мертвы…

— Он проклинает тебя, Амаласвинта, — ее имя желчью перекатывалось во рту у Нандалее.

— Я ухожу! — громко произнес Хорнбори. — Из этого ничего хорошего не выйдет. Старец в Глубине узнает, чем ты здесь занимаешься, — карлик прижимал руку к телу, словно испытывая боль.

Перед глазами Нандалее снова предстал образ умирающего Сайна.

— Он говорит, что все вы утонете в собственной крови, — Нандалее говорила бесцветным голосом, словно в трансе.

Слова приходили сами собой, она о них не думала. Перед глазами у нее стояла кровь, текущая по спиральному узору. Может быть, спираль — это символ Глубоких городов карликов? Скоро прольется кровь, поэтому она сюда и пришла.

— Не делай этого! — Голос Дуадана доносился до нее словно издалека. — Не делай этого!

 

Мужчины в тени и обманщики

Хорнбори казалось, словно его разрывает на части. Что это — его собственная ярость или проклятый эльф сплел заклинание? Как Амаласвинта могла быть настолько глупой! Привести сюда, в Глубокий город, живого эльфа. Они ведь непредсказуемые убийцы! Ни один карлик не знал, чего можно ждать от эльфов.

Хорнбори пришлось опереться на стену пещеры. Ему было дурно. Это давление внутри… Может быть, он просто съел что-то не то на пиру. В последнее время он слишком много и слишком часто ел. Нужно знать меру! Пиршества и чрезмерное употребление грибного — неотъемлемая часть права входить в состав совета. Должно быть, это первые признаки старения.

Хорнбори прошел через роскошные двери, покидая дворец Амаласвинты. Стену подпирал Геберик, одаривший его насмешливым взглядом.

— Что-то рановато ты уходишь.

Интересно, этот парень знает, что происходит там, внутри? Хорнбори без слов спустился по короткой лестнице перед порталом и прислонился к каменному парапету. У самой пещеры в скале была глубокая расщелина. Что заставило камень расколоться, Хорнбори не знал. Землетрясение? Может быть, здесь всегда так и было. В любом случае там, внизу, лежала основа состояния Амаласвинты. Она послала своих рабочих глубоко в расщелину, где они наткнулись на невероятно богатую золотую жилу.

— Ты выглядишь плохо, советник, — слова Геберика сопровождались издевательским смехом. К нему присоединились еще два лейб-гвардейца.

Хорнбори выпрямился, глубоко вздохнул и попытался уйти с как можно большим достоинством. Геберика он всегда терпеть не мог. Этот парень вел себя так, как будто Амаласвинта — его дочь или сестра. Каждого из ее любовников он провожал во дворец своей госпожи с холодным пренебрежением.

Хорнбори вспомнились те несколько ночей, которые он провел с Амаласвинтой. Она была волнующа. Полна необычных идей. И совершенно точно страдала манией величия! Он разбирался в этом, хорошо сознавал собственное тщеславие. Но рядом с Амаласвинтой любой мужчина становился тенью. Он быстро понял, что рядом с ней ему не возвыситься никогда.

Ее слова снова пронеслись у него в голове. Неужели Галар предал его? Кузнецу принесли немало драконьей крови, за этим он тщательно проследил. Кровь дракона — вот ключ к будущему. Неужели Галар продал ее? Кузнец безумен! От него всего можно ожидать. Нужно выяснить, права ли Амаласвинта. Но один он в пещеру Галара не сунется. Наедине с ним кузнец вел себя слишком нагло. Но если он приведет с собой Нира, это совсем другое дело. Если Хорнбори вынудит Галара признаться в обмане, то в присутствии его друга кузнецу это будет наверняка неприятно.

Хорнбори почувствовал облегчение. Боль в груди отступила. Широкими шагами он спешил вдоль пропасти и вошел в первый туннель, который приведет его ближе к сердцу города. Далеко впереди он увидел идущего ему навстречу карлика. На карлике был багряный камзол. Необычно… Может быть, он из Исхавенского посольства? Карлики с крайнего севера имеют странную тягу к ярким цветам. А у этого парня еще и волосы серебристо-белые. Было в нем что-то необычное. Хорнбори невольно подумал о кошках, наблюдая за тем, как карлик подходит ближе. Карлики и кошки — ничего общего!

Увидев его, незнакомец, похоже, испытал облегчение.

— Я ищу дворец госпожи Амаласвинты, — без обиняков заявил он. Говорил он с сильным северным акцентом.

Поглядев в глаза исхавенца, Хорнбори отшатнулся. Они были совершенно черными, не было видно ни радужки, ни зрачка. Судорожно сглотнул… С кем это опять связалась Амаласвинта?

— Твои глаза…

Собеседник пожал плечами.

— Бывает, если слишком долго смотреть на ослепительную снежную белизну. Некоторые даже слепнут.

Подобные истории Хорнбори уже слыхал.

— Иди прямо, пока туннель не закончится широкой расщелиной. Тогда повернешь налево. Через две сотни шагов доберешься до роскошного дворца. У входа несет стражу зазнайка с золотым кольцом в носу.

Исхавенец поблагодарил его и пошел дальше. Какое-то время Хорнбори смотрел ему вслед. А затем снова задумался о том, предал ли его Галар.

 

Под крыльями драконов

«Это не страх», — думала Бидайн, понимая, что ошибается. Она сидела в стороне от остальных в тени покосившегося от ветра кедра и рассматривала свое обмундирование. До приказа отправляться по драконьей тропе она поспешно схватила все необходимое. Кольчугу и шлем с забралом. Из-под шлема торчал маленький мешочек из заячьего меха, в котором она хранила лунный камень, свой талисман. Эльфийка провела рукой по шкурке и проглотила слюну. Во рту пересохло. Зато руки были мокрыми от нота. Она то и дело вспоминала свой последний бой. Ужасную боль, когда ее собственное заклинание обернулось против нее и она оказалась во власти настоящего девантара.

Бидайн сняла тонкие шелковые перчатки и принялась рассматривать паутинку шрамов, тянувшуюся по тыльным сторонам ее ладоней. Все ее тело было покрыто неизгладимым узором шрамов. Такова была цена за ее первый бой. Цена за то, что она противилась силе магической сети, вместо того чтобы течь вместе с ней.

Бидайн поглядела на меч, сопровождавший ее еще в Нангоге. Клинок был чуть длиннее предплечья, выкованный из безупречной серебряной стали. Один из зачарованных клинков, созданных драконами. В отражающей поверхности полированной стали она видела шрамы, разделявшие ее брови, тянувшиеся через переносицу и уродовавшие ее лицо витиеватым узором из тонких белых линий. В собственных глазах она никогда не была красавицей. Мужчинами, которые ей нравились, до сих пор она восхищалась только издалека, например Сайном в пещере Парящего наставника. Шрамы изуродовали и ее лицо. Она стала страшилищем.

За спиной Бидайн услышала тихое поскрипывание камешков. Невольно улыбнулась. Это наверняка Ливианна. Наставница Белого чертога могла двигаться и бесшумно, но хотела, чтобы Бидайн услышала ее.

За те долгие луны, что не было Нандалее, Ливианна стала ей ближе. Она была ее наставницей, учительницей и подругой. В ней она видела родственную душу. Ливианну тоже избегали, несмотря на то что та обладала головокружительной красотой. Девушке очень хотелось быть такой, как она. Эльфийка брала мужчин и откладывала их в сторону, когда они ей надоедали.

Бидайн обернулась. На Ливианне было длинное белое платье с воротником-стойкой. Волосы были строго зачесаны назад и заплетены в небольшую косу, из-за чего эльфийка казалась неприступной. Она одарила Бидайн приветливой улыбкой. Как же сильно завидовала она Ливианне из-за ее полных, чувственных губ и загадочных зеленых глаз!

— Ты боишься?

Бидайн кивнула.

— Да.

Ливианна опустилась на колени рядом с ней, положила свой тонкий меч на камешки.

— Я тоже немного тревожусь перед каждым боем. Мы пойдем вместе.

— Но меня направили в другую шахту…

— Я изменила это, — узкая ладонь Ливианны коснулась кольчуги, разложенной на платке. — Это тебе не понадобится.

— Но ведь мы…

— Металл будет мешать тебе, если ты захочешь стать единым целым с магией, живущей внутри всего. Он заслоняет тебя от нее. Не так сильно, как свинец, — но плести чары мешает. Равно как и этот шлем. Он и кольчуга будут мешать тебе в бою. Твой обзор будет ограничен, ты станешь медлительнее из-за веса стали на плечах. Спускаться туда в таком виде неразумно.

— Я не такая мастерица, как ты, — напомнила Бидайн.

— Ты доверилась мне, и я знаю, где ты получила шрамы. Ты противостояла девантару и пережила эту встречу. Кроме тебя подобное могут утверждать только Нандалее и Гонвалон. Не будь такой скромной, милая моя, — кончиками пальцев Ливианна взяла мешочек из заячьей шкуры. — Это тебе тоже не понадобится. Ты сама кузнец своему счастью. Кусок шкуры и камень не имеют ничего общего с тем, каким будет твое будущее. Возьми свой меч! Им принимают решения. Ты не придворная дама, ты готовишься стать драконницей. Покажи другим свою гордость, а не свои слабости.

«Слова», — с горечью подумала Бидайн. Они так дешевы, так легко срываются с губ. Но остановить страх они не в силах.

Ливианна развязала платье. Оно плавно соскользнуло на пол.

— Так мы предстанем перед смертью, дочурка моя. Точно так же, как и пришли в этот мир, — она подняла меч, вытащила из ножен сверкающий клинок. — Ты научилась держать смерть на расстоянии клинка и уже проявила себя в бою. Для меня будет честью сражаться рядом с тобой, — она произнесла это настолько серьезно и с таким уважением, что Бидайн перестала сомневаться в ее словах. Она тоже взяла меч.

— Снимай платье.

Бидайн покраснела. Она не могла сделать этого! Выставить на всеобщее обозрение паутину своих шрамов!

— Мы пройдем через пламя драконов, дочь моя. Огонь станет нашей одеждой. Он будет обтекать нас, не опаляя. Но все, что мы возьмем с собой, будет принадлежать пламени. Наши клинки расплавятся. Одежда сгорит. Оставь все это. Возьми лишь свое мужество и меч.

Юная эльфийка снова подумала об уродливых шрамах. Но затем собрала мужество в кулак. Когда они очутятся в пещерах, она останется одна с Ливианной. А наставница и без того знает о паутине и о том, откуда она взялась. Если бы ей хотя бы можно было открыто говорить о своем сражении в Нангоге…

— Ты знаешь, сколько о тебе шепчутся?

Бидайн вздохнула. Конечно, она знала. С ее-то внешностью!

— Тебя считают одной из самых могущественных чародеек, которые когда-либо учились в Белом чертоге. А после того, как тебя не было так долго, они уверены в том, что небесные змеи уже сейчас спорят о том, кому из них ты станешь принадлежать однажды. Они знали, что тебя послали в первую миссию, еще до того, как ты стала драконницей. Ты становишься легендой, — Ливианна взяла эльфийку за подбородок и мягко подняла ее голову. — Не думай о своих шрамах. Ты не можешь заставить их исчезнуть, так что носи их с гордостью. Считай их знаками отличия. Они — часть твоей легенды. И сегодня ты даруешь саге о тебе много новых строф.

Слова Ливианны были приятны. Неужели это правда? Неужели остальные действительно говорят не о ее шрамах, а о ее деяниях?

Бидайн расстегнула платье и позволила ему упасть на пол. Поглядела на свои шрамы другими глазами. Ливианна права, она должна принять их, вместо того чтобы постоянно прятать.

— Идем!

Бидайн поглядела на небо, затем с удивлением взглянула на наставницу.

— Но ведь еще слишком рано.

— Золотой решил начать атаку на несколько часов раньше.

— Но почему? Разве это не спутает все планы?

— Так мы можем наверняка быть уверены в том, что действительно застигнем карликов врасплох, — ответила Ливианна таким тоном, который заставил Бидайн задуматься о предательстве.

— Неужели карликов могли предупредить?

Ливианна холодно улыбнулась.

— Что бы ни происходило в Глубоком городе, мы можем быть совершенно уверены в том, что застигнем их врасплох, — и с этими словами Ливианна взяла ее за руку и повела по узкой тропе над обрывом в долину.

Она увидела, как повсюду в долине эльфы поднимаются со своих мест и собираются в небольшие группы. Похоже, небесные змеи создали несколько драконьих троп, чтобы по возможности все воины могли выступить одновременно. Драконы тоже исчезли в тени меж светлых скал. Было просто жутко наблюдать за тем, как быстро опустела широкая долина. И все произошло совершенно бесшумно.

— Разве карлики не увидят, что мы идем? — Бидайн понизила голос до шепота, чтобы не нарушать тишину.

— Мы отправили вперед авангард, чтобы они убили любого карлика, возможно находящегося на горе. Внезапность будет полной, — Ливианна указала на расщелину между валунами. — Вот наш путь.

Бидайн невольно вспомнился витраж в библиотеке Белого чертога. Перемалывающее все стекло, только и ждущее ошибки при открытии этой драконьей тропы. Собрав в кулак все свое мужество, она сделала шаг на трону между скал. Что-то потянуло ее, затем ей показалось, что она падает. Ее окружала непроницаемая темнота, три долгих удара сердца, а затем она очутилась на мягком лесном грунте. Здесь пахло смолой и сосновыми иголками. Здесь тоже было темно, но темнота была не настолько полной, как на тропе между мирами. Между деревьями в небе сверкала луна. Прямо перед ней возвышался массивный старый пень. Он был огромен, как поваленная башня. На бледной древесине, с которой давно слезла вся кора, росли древесные грибы. Усики плюща, пронизанные ровными, как стрелы, отростками, росли по бокам пня. Изнутри его поднимался дым.

Внезапно рядом с ней оказалась Ливианна. Наставница указала мечом на пень.

— Туда. В нем скрывается один из множества дымоходов Глубокого города. Это и будет наш путь к карликам, — она подошла к корням и вытащила из-под них свернутый моток веревки.

Тем временем Бидайн взобралась на пень и поглядела в почерневшую от дыма шахту. Что будет ждать их там, внизу?

Ливианна привязала веревку к одному из корней и подошла к ней.

— Только посмотри, — эльфийка указала на склон горы.

Драконы заслоняли собой небо. Бидайн видела, как они приземляются повсюду на склоне. А в полутьме среди деревьев сновали светлые фигуры.

— Атаки, подобной этой, не было еще никогда, — с гордостью произнесла Ливианна. — К восходу солнца Глубокий город станет Мертвым городом.

На них упала тень. В лицо Бидайн ударил ветер. Кроны деревьев вокруг согнулись, когда над ними возник большой солнечный дракон. Казалось, он падает прямо на них. Бидайн хотела было убежать, но Ливианна удержала ее.

— Ты должна сохранять спокойствие! Он видел нас и не заденет. Ты будешь в опасности только если побежишь.

Затрещали тонкие ветки. В лицо Ливианне полетела пыль. Бидайн закрыла глаза, когда над ними опустилась тень. Когти со скрежетом вонзились в трухлявую древесину большого пня. Приятный аромат солнечного дракона перебил вонь поднимающегося из шахты дыма.

Похожая на лебединую шея склонилась рядом с ними. Бидайн взглянула в золотой глаз, вертикальный зрачок которого был длиннее ее среднего пальца. Огромные ноздри дракона раздувались.

Ливианна произнесла слово силы и коснулась ее лба. Приятная дрожь сотрясла Бидайн. Она почувствовала, как стягивается вокруг нее паутина силовых линий. В нем не было ничего угрожающего. Заклинание окружало ее, словно защитный кокон.

Покрытый красной чешуей дракон запрокинул голову. Казалось, он прислушивается к чему-то, чего не могла слышать Бидайн.

Приказ атаковать?

 

Без приглашения

Нодон возблагодарил про себя альвов за то, что встретил карлика с обожженным лицом. Несмотря на все усилия запомнить лабиринт туннелей Глубокого города, он безнадежно заблудился. Вероятно, все дело было в этом чужом теле, в которое он оказался втиснут и которое ограничивало все его чувства. Когда ты становишься настолько ниже ростом, восприятие меняется! Дороги вдруг становятся дальше. Все кажется выше и внушительнее.

Он нащупал один из маленьких коротких мечей, спрятанных под плащом. Это были драконьи клинки. Лучше никому из карликов их не видеть. Он вынул из кармана странный камень, переданный ему Дыханием Ночи. Уголь разросся и занимал уже почти половину камня. Но у него еще должно оставаться пять-шесть часов. Более чем достаточно времени, чтобы найти карлика, привести его к драконьей тропе и бежать из этого лабиринта.

Нодон не понимал, почему Дыхание Ночи непременно хочет вызволить этого карлика из обреченного на погибель города. Может быть, однажды этот парень будет важен. Дыхание Ночи время от времени советовался с газалами, жившими вместе с ним в просторном зале глубоко внутри пирамиды в саду Ядэ. Эти видящие были довольно странными существами. Те немногие разы, что Нодон встречался с ними, у него всегда возникало чувство, что они знают о нем что-то, еще неизвестное ему. Они были холодны и неприступны. Наверняка им известно, почему этот карлик должен жить дальше. Не стоит тратить время на ненужные мысли. Не его это задача — задавать вопросы. То, что он должен сделать, совершенно ясно. Оставалось надеяться, что карлик не станет чинить препятствий. Хорошо, что этот парень сейчас на празднике. Там он сможет незаметно поговорить с ним.

Вскоре Нодон дошел до дорожки, ведущей к расщелине. Поспешно пошел вперед и нашел портал, который ему описывали. В центре под аркой стоял карлик со скрещенными на груди руками. В носу торчало широкое золотое кольцо. Нужно было быть карликом, чтобы это могло понравиться.

— Чего ты хочешь? — грубо поинтересовался привратник. За спиной парня появились еще два мрачных карлика, в заученной позе опиравшихся на топоры высотой в собственный рост.

— Хотел бы посетить пир, который дает госпожа Амаласвинта.

— Этого многие хотят, — пренебрежительно ответил тот, что с кольцом в носу.

— Я ищу одного из ее гостей.

Стражник нахмурил брови и сделал шаг по направлению к нему.

— Тогда тебе, пожалуй, придется подождать, пока он выйдет через эти двери. И ждать ты будешь не здесь, чтоб ты понимал. Таких отбросов, как ты, госпожа Амаласвинта не желает видеть рядом со своим дворцом.

Нодон слегка отпрянул. Он терпеть не мог, когда на него давят.

— У меня срочное сообщение для этого гостя…

— Какое мне дело? — Высокомерный стражник снова сделал несколько шагов вперед. Для карлика от него пахло на удивление приятно.

Теперь Нодон стоял спиной к парапету, обрамлявшему дорогу.

— Что я должен сделать, чтобы попасть на этот пир?

— Чтобы пройти через этот портал, тебе нужно приглашение, — стражник смерил его пренебрежительным взглядом. — А ты не похож на того, кто получает приглашения на пиры госпожи Амаласвинты. И… — в голосе карлика послышалась неуверенность, — что с твоими глазами?

— Они черные? Так бывает всегда, когда я злюсь. Раз уж мы заговорили о приглашениях… — Нодон спрятал руку под плащ. Мгновение наслаждался смущенным выражением на лице лейб-гвардейца. Похоже, парень опасался, что совершил страшную ошибку. Не то чтобы он был неправ, но это была ошибка другого рода, чем он предполагал. Нодон огляделся по сторонам, чтобы убедиться, что никто не идет по тропе вдоль расселины.

Привратник как раз собрался что-то сказать, когда Нодон обнажил свой короткий меч и вонзил узкое лезвие через рот и нижнюю челюсть.

— Мое приглашение, — сухо произнес эльф, обнажил второй меч и швырнул его в одного из двух секироносцев. Клинок разрезал его бороду прямо под подбородком и вошел глубоко в горло воина.

Воспользовавшись мгновением, пока третий стражник таращился на него, парализованный от ужаса, Нодон ринулся вперед и опрокинул карлика на пол. Тут же сел сверху и ткнул его средним пальцем в левый глаз.

Карлик закричал.

Нодон выругался. Это короткие обрубки, а не пальцы! В облике эльфа он таким образом мог убить. Схватив карлика за бороду, он резко рванул ее в сторону. Крик стих.

Нодон вытер окровавленные пальцы о всклокоченную бороду умершего. Снова внимательно огляделся по сторонам. Ни единого шевеления. На то, чтобы убить грех карликов, ушло не более десяти ударов сердца. Похоже, никто ничего не видел. Теперь осталось заставить трупы исчезнуть.

Нодон швырнул три тела через каменный парапет в пропасть. Затем потушил масляные лампы вокруг входа во дворец Амаласвинты. Несколько капель крови на скале в темноте было не разглядеть. Нодон помассировал палец, которым тыкал в глаз третьему карлику. Вывих. Проклятое карликовское тело! Нужно поскорее разделаться с этой задачей, чтобы иметь возможность снова стать эльфом.

 

Посланник

— Прошу, Нандалее. Ты не должна их убивать. У них Фенелла! Мне конец, но для Фенеллы еще остается надежда. Ты должна спасти ее.

Слова едва достигали ушей Нандалее. Ее ярость стала всепоглощающей. Она чувствовала, как дергаются конечности. Тело хотело вернуться в свою изначальную форму. Сбросить проклятое тело карлика.

— Арбинумья, что здесь происходит?

Нандалее отпрянула от Дуадана.

— Он… Он говорит, что здесь, внизу, есть еще одна эльфийка.

— Вот дерьмо, нет! — вскричал Скорри. — Сколько таких чудовищ ты привела в город?

Амаласвинта была на удивление спокойна.

— Скажи эльфу, чтобы он перестал. Если со мной что-то случится, умрет и эльфочка. Она в таком месте, куда не ходит никто, кроме меня. Переведи ему!

— Ты должна убить его, немедленно! — настаивал Скорри. — Эльфы приносят только несчастье. Ты же видишь. Ты только посмотри на Арбинумью. У него вся борода в крови. И разве ты тоже не чувствовала, словно твое тело вот-вот разорвется на части? У тебя глаза совсем красные…

Нандалее снова обернулась к Дуадану.

— Как ты сюда попал?

— Тролли напали на наш лагерь, — говоря это, Дуадан смотрел сквозь нее, как будто глядя прямо в прошлое. — Они долго не приходили после нашей последней встречи… Они застигли нас врасплох. Появились внезапно. Даже боя толком не было. Они хотели взять нас живьем. Для начала. Они привели нас в Кенигсштейн и… и… — Голос Дуадана прервался. Взгляд его вернулся из прошлого. Он смотрел на нее, губы его дрожали. В его взгляде не было упрека. Только печаль.

«И зачем только я спустила ту стрелу с тетивы, — с раскаянием подумала она. — Тем выстрелом я уничтожила свой клан».

— Карлица купила меня у троллей. Меня и Фенеллу. Пришла с целым караваном грузовых саней. Думаю, она заплатила за нас сушеным мясом и метом, — он с горечью улыбнулся. — Высока цена за эльфийскую жизнь.

Амаласвинта снова стала требовать, чтобы она переводила то, что говорит эльф. Остальные карлики тоже набрались мужества и собрались вокруг нее. Жадно ловили каждое ее слово, когда она рассказывала им ложь за ложью о Дуадане.

— Ты теперь драконница, не так ли? — У нее едва не разбилось сердце, когда она услышала, с какой надеждой задал этот вопрос ее приемный отец. — Чародейка, мастерица оружия.

Что это, гордость в его взгляде или ей просто этого хочется?

— Ты можешь освободить Фенеллу. Уведи ее отсюда живой и попытайся вызволить выживших из Кенигсштейна.

— Есть выжившие?

— Когда меня забрали карлики, их было семеро, — он перечислил имена.

— О чем он говорит? — снова вмешалась Амаласвинта.

— Он называет имена семерых мастеров, у которых он учился искусству плетения чар, — Нандалее изо всех сил пыталась казаться равнодушной, но голос снова и снова отказывался служить ей. Слишком тяжела была ее вина, чтобы с легкостью рассказывать сказки. Она представила себе, как влачат свое существование семеро во влажных пещерах, без надежды на спасение. Брошенные на расправу троллям.

— Он научит искусству плетения чар и меня? — поинтересовалась Амаласвинта.

Нандалее заметила, что этот вопрос вызвал среди остальных карликов смущение и даже раздражение. Даже Скорри, обычно ведущий себя почтительно, нахмурил лоб и покачал головой. Очевидно, Амаласвинта коснулась великого табу.

Дуадан тоже заметил изменение в настроении и потребовал, чтобы Нандалее объяснила ему, что происходит между карликами.

— Значит, у нее есть дар плести заклинания, — задумчиво произнес он и поглядел на Амаласвинту.

— Ты действительно хочешь…

— Если она заплатит цену, которую я потребую. Пусть выкупит уцелевших из нашего клана. За каждую жизнь я буду год обучать ее.

— Но, возможно, карлики воспользуются этим знанием для того, чтобы сражаться против эльфов и драконов, — возмутилась Нандалее.

— Жизнь последних из моего клана для меня дороже, чем тех эльфов и драконов, которые придут в города карликов с войной, — произнес Дуадан, и каждое его слово было для нее подобно удару кинжала. — Ты уже ушла по путям магии гораздо дальше меня, — его голос звучал теперь более миролюбиво. — Чему я могу ее научить? Охотничьему заклинанию, позволяющему читать следы, уже невидимые для глаза? Заклинанию, которое может заставить гореть влажную древесину? Разве эта цена слишком высока, чтобы спасти тех, кто мне дорог?

— Я вытащу отсюда Фенеллу, — настаивала Нандалее. — И тебя! И вместе мы вызволим наших друзей…

— Ты собираешься в одиночку сразиться против целого города карликов, а потом с калекой и девочкой на руках бросить вызов мощи троллей? — Он улыбнулся. — Может быть, ты и выглядишь как карлик, Нандалее, но ты не изменилась. Переведи им мое предложение. Один год за одну эльфийскую жизнь. Это не очень высокая цена.

Нандалее была уверена в том, что неразумно так быстро идти навстречу Амаласвинте.

— Он предлагает научить тебя семи заклинаниям. Первое заклинание позволит тебе перестать стареть. Ты будешь как эльфы. Твоя красота никогда не померкнет, а жизнь станет вечной, если никто не попытается отнять ее у тебя, — по блеску в глазах Амаласвинты она поняла, что это правильный ход. — Впрочем, он требует, чтобы ты спасла и остальных эльфов, которые находятся в плену у троллей, и привела их сюда, чтобы он их увидел.

— Это противоестественно, — возмутился один из седобородых карликов. — Старость — это часть жизни. Ты не имеешь права связываться с этим эльфом! Ты перестанешь быть одной из нас, Амаласвинта, если сделаешь это!

— Тебе легко говорить, Гадарик, твоя юность прошла, и даже волшебная сила не в состоянии вернуть ее, — Амаласвинта с вызывающим видом обернулась к остальным карликам. — Но кто из вас откажется от дара вечной юности, если ему ее предложат? Когда я овладею эльфийским заклинанием, бессмертия сможет достичь каждый из вас. Кто из вас плюнет на это? Ты, Гадарик, когда почувствуешь, как холод смерти стискивает твое горло под бородой? Или ты, Скорри, когда годы отнимут у тебя мужество? Почему мы не должны желать того, что даровано эльфам? Почему мы не должны восставать против несправедливости творения?

— Потому что мы карлики, — твердым голосом ответил Гадарик. — Мы рождены для того, чтобы стареть. Так решили альвы. Чего стоит год, если жизнь вечна? И кем мы станем, если перестанем стареть? Совершенно точно — не карликами!

— О чем они спорят? — поинтересовался Дуадан.

— О том, кто должен дать золото на товары, которые будут обменены на остальных эльфов, — солгала она.

— Значит, они согласятся на мое предложение?

Нандалее колебалась. Никогда прежде она не лгала Дуадану.

В празднично убранный зал вошел молодой карлик. Что-то в его манере движения показалось Нандалее знакомым. Незнакомец огляделся по сторонам. Во всей его осанке было что-то вызывающее. На нем был кричаще красный камзол, резко контрастировавший с его серебристыми волосами.

— Кто ты? — раздраженно набросилась на него Амаласвинта. — Я запретила впускать кого-либо на эту встречу. Куда подевался Геберик? Почему он не остановил тебя?

— Я ищу его, — спокойно ответил незнакомец, указав при этом на Нандалее. — У меня для него известие.

— Тебе здесь не рады, — заступил ему дорогу Скорри. Внезапно он застыл. — Клянусь альвами, — испуганно прошипел он. — Что с твоими глазами. Они…

— Они черные? — иронично поинтересовался незнакомец. — Это бывает, когда меня злят. Меня послал правитель Исхавена. И моя миссия не терпит отлагательств.

Седобородый Гадарик схватил Скорри и оттащил его в сторону.

— Этот парень — берсерк. Не зли его. Кто отправил такого посланника?

Амаласвинта звала свою стражу.

Теперь незнакомец стоял прямо напротив Нандалее. Она знала эти глаза. Множество часов в саду Ядэ она пыталась выдержать их взгляд.

— Нодон? — прошептала она.

Карлик нахмурил лоб.

— Это я, Нандалее, — она едва шептала.

Амаласвинта все еще звала стражу. Теперь она стояла у входа в пиршественный зал.

— Ты должна уходить отсюда. Не задавай вопросов.

«Да, без сомнения, это Нодон», — подумала Нандалее. Всегда прямолинеен, никаких объяснений.

— Я не могу, — раздраженно прошептала она. — Помоги мне! Они поймали эльфов из моего клана. Мы должны вытащить их отсюда!

Нодон достал из кармана странный камень. Кристалл, в который был заключен кусок угля. Внезапно уголь внутри кристалла вырос и полностью заполнил его. Рука Нодона задрожала. Его бородатое лицо исказила гримаса ужаса.

— Начинается… — пролепетал он.

 

След крови

Нира найти было легко. Он уже несколько дней слонялся без дела вблизи Аметистового зала, набивая брюхо и напиваясь. Во время аукциона здесь было много еды и выпивки, и никто не осмеливался прогнать одного из драконоборцев, даже если он вел себя неподобающим образом.

Гораздо труднее было упросить Нира пойти с ним в пещеру Галара.

— Ты ошибаешься, — пролепетал товарищ. — Галар никогда нас не обманет.

— Если я ошибаюсь, сможешь рассказать ему, какой я мерзкий тип, — Хорнбори очень хотелось ошибиться. И он проклял слова Амаласвинты. Она слишком хорошо знала, как задеть его. А теперь еще этот эльф! Что она задумала? Вспомнилось стеснение в груди, накатившее внезапно, когда переводчик Амаласвинты говорил с эльфом. Неужели это был просто страх? Глупо связываться с эльфами. Почти так же глупо, как охотиться на драконов.

Когда они добрались до туннеля, ведущего в пещеру Галара, Хорнбори подтолкнул Нира вперед. Мастер-оружейник сильно шатался. Нир получил меньше всего выгоды от их приключения. Галар получил все, что ему нужно было для его дурацких опытов. Сам он вошел в состав совета, но Нир… Нужно что-то придумать. Стрелок им еще нужен.

Пещера Галара стала гораздо больше с тех пор, как Хорнбори спускался сюда много лун тому назад, чтобы объявить кузнецу, что ему, Хорнбори, присудят золотые крылья. Тогда Галар висел на цепи над огромным котлом. Котел был на месте, но пещера была пуста. Здесь по-прежнему царил беспорядок. Дюжины столов, нагруженные ящиками и ящичками, тиглями и бутылками, черствым хлебом, кусками сыра, травами и наполовину мумифицированными конечностями различных животных. Такова жизнь Галара.

Воняло здесь, внизу, страшно. Практически невыносимо. На одном из столов лежала целая гора плесневелого кобольдского сыра. Галар все еще никак не мог выяснить, что нужно сделать, чтобы еще раз получить ту смесь из крови дракона и кобольдского сыра, которая сделала неуязвимой его руку, когда он случайно соприкоснулся с ней. Хорнбори и думать не хотел о том, сколько золота было уже влито в этот эксперимент.

Он обвел взглядом столы и пожалел о том, что забыл взять с собой надушенный платок. Вонь была практически невыносимой. Он делал короткие, хриплые вдохи ртом.

Вскоре у него возникло чувство, что на языке появилось какое-то ворсистое ощущение. Ниру, похоже, вонь не мешала совершенно. Его товарищ тяжело опирался на один из столов и часто моргал.

— Ее нет…

Мастер-оружейник был прав. Стол, на котором стояли штативы с колбами, в которые была налита кровь дракона, был пуст. Нигде не было видно приметных сосудов едва ли в палец толщиной с ярко-красной кровью.

— На то есть объяснение, — заплетающимся языком пролепетал Нир.

Конечно есть, подумал Хорнбори. Амаласвинта не обманула его. Галар продал драконью кровь! Чертов негодяй!

— Я этот мешок с дерьмом…

— Тихо, — произнес Нир и негромко отрыгнул. Прищурился, застыл неподвижно. — Колодец, — слегка покачиваясь, он направился к окруженной стеной шахте колодца.

Хорнбори тоже что-то услышал — странный звук над одной из вентиляционных шахт. Было похоже на глубокий вдох, что, конечно же, было полнейшей чушью. Просто поразительно, какие звуки может издавать ветер. Он последовал за Ниром к шахте. Его товарищ уже перегнулся через край колодца и смотрел вниз. А может быть, ему просто было плохо.

— Там что-то есть, — пролепетал Нир и рискованно низко перегнулся через край.

Хорнбори схватил его за ремень.

— Не утопись, ты, идиот. Ты… — На краю колодца Хорнбори заметил отпечаток ладони. Кто-то совсем недавно вылезал из шахты. В стену колодца были вбиты железные скобы. Вода плескалась где-то в темной глубине. Может быть, Галар бежал таким образом? Может быть, у него там, внизу, есть небольшой угорь? От безумца всего можно ожидать.

— Спущусь-ка я туда, — пробормотал Нир, пытаясь освободиться от захвата.

Хорнбори оттащил его назад и сам перегнулся через край колодца.

— Я спущусь туда. Или тебе хочется вымокнуть?

У Нира отвисла челюсть. Он снова отрыгнул, в лицо Хорнбори ударил сладковатый запах мета.

— Не! — проворчал Нир, но производил такое впечатление, словно еще не окончательно распрощался с этой мыслью. Со своей короткой опаленной бородой и красными ожогами на лице выглядел он жалко. Хорнбори подумал о том, как сильно ему повезло на драконьей охоте, и ступил на верхнюю ступеньку. Металл был мокрым и скользким. Сомнений не было, кто-то здесь проходил совсем недавно. Вышел из воды! Это совершенно не по-карликовски! Хорнбори крепко ухватился за мокрые скобы и поглядел вниз. Воды он не видел. Шахта терялась во тьме. Но влажность чувствовалась.

Плавать он не умел. Если он упадет, а там, внизу, больше не будет скоб… Не думать об этом, молча напомнил он себе и так крепко ухватился за ребристые скобы, что едва не порезал ладони.

Подумал о Галаре и попытался вспомнить, не бывал ли кузнец когда-либо вымытым. Чистота и Галар — это два совершенно противоположных мира. Да и обман, который открылся, был совсем не в духе кузнеца. Галар был невыносимым уродом. Эгоистичным негодяем, до мозга костей. И поэтому он просто забрал бы кровь себе, а не смылся втайне от всех. Это было просто не в духе Галара.

— Что, боишься вымокнуть? — сверху усмехался Нир. Мастер-оружейник снова опасно перегнулся через край колодца.

Хорнбори поставил ногу на четвертую скобу, чтобы сбежать от влажного, насыщенного метом дыхания. За всю свою жизнь он ни разу не спускался в колодцы. Было бы разумно вылезти отсюда и просто подождать Галара. Когда-нибудь кузнец появится. Один неверный шаг… Он еще раз поглядел в темную глубину. Нет, он не создан для подобных приключений. Если он сейчас выберется из колодца, это будет не трусость, а просто победа рассудка!

— Да что там такое? — Нир обернулся.

Пламя заполнило круглый свод пещеры, который Хорнбори видел из колодца. Нир закричал, потерял равновесие и полетел ему навстречу. Одежда на мастере-оружейнике горела!

Хорнбори отвернулся. Нир ударился о него, словно обломок скалы. Огонь, поедавший его камзол, перебросился на жалкие остатки бороды Хорнбори. Он машинально хлопнул ладонью по языкам пламени и соскользнул с мокрой скобы.

С дикими воплями они падали навстречу тьме.

 

Лиувар

Нодон выпустил из руки внезапно превратившийся в уголь камень и потащил Нандалее за собой. Он с ужасом смотрел на небесно-голубой свод пещеры. Ужас его длился всего мгновение, затем лицо приобрело решительные черты. Он коснулся ее лба и прошептал слово силы, таща ее при этом по направлению к выходу из пещеры.

— Что это все означает? — По телу Нандалее пробежала дрожь. Ее окружила приятная прохлада, словно летним утром в умытом дождем лесу.

Они достигли прохода, через который убежала Амаласвинта звать свою стражу. Дуадан смотрел им вслед. Во взгляде видящего было что-то такое, что напугало ее. Немое прощание. Как будто он точно знал, что произойдет.

— Мы сейчас посреди города, который умрет, — торжественным голосом произнес Нодон. — Я не думаю, что мы сумеем уйти. Я не хочу быть пленником тела карлика, когда ко мне придет смерть.

Нандалее не поняла. Город должен умереть? О чем он говорит? Дыхание Ночи пошлет убийц к тем, кто лишил жизни Парящего наставника. Как может умереть город?

Засунув руку под плащ, Нодон протянул ей короткий меч. От него пахло кровью, несмотря на то что клинок вытирали. Ей пришлось смотреть очень внимательно, чтобы разглядеть тонкие темные линии на филигранной гарде оружия.

Нодон рухнул на колени. Рот открылся, зубы сместились в челюсти, лицо, казалось, съехало набок. Борода слилась с кожей и плотью. Из его горла вырвался мучительный стон.

— Ради всех альвов, Арбинумья, что это такое? Он болен? Это заразно? Это…

Нандалее подняла короткий меч и, расставив ноги, заслонила своего беззащитного товарища.

— Он одержим, — произнес Гадарик. — Вы видели его глаза? Таких нет ни у одного карлика! Его душа омрачилась, и ее тень вы видите в его глазах. Ты должен убить его, Арбинумья.

Нандалее подняла меч обеими руками так, чтобы острие указывало на грудь Нодона. Одежды карлика спали с него, словно кожа змеи. Превращение почти завершилось.

Она почувствовала дуновение. Бестелесное, скорее угадываемое, оно принесло холод, который пронизал ее до самых костей. Дуадан повернул голову в сторону и посмотрел на нее. Его губы складывали слова, но они оставались беззвучны. Несмотря на это, эльфийка сумела прочесть прощальные слова.

— Иди своим путем, Нандалее, несущая в себе душу моей дочери. Лиувар.

Пламя охватило клетку Дуадана. Ослепительно яркое, оно, казалось, лилось прямо с разрисованного голубым свода пещеры. Нандалее бросилась вперед, подняв меч, чтобы разбить железные прутья клетки. Фигура Дуадана превратилась лишь в силуэт в пламени.

Ее клинок опустился и с пронзительным скрежетом скользнул по металлу. Ее приемный отец корчился на полу клетки. Она протянула к нему руку. Рука отца, так долго защищавшая ее, рассыпалась в пепел прямо у нее на глазах.

Огонь не мог ранить Нандалее. Только одежда карлика сгорела на ней. Меч раскалился докрасна. Она почувствовала, как кожаные ремешки, которыми была обернута рукоятка, стянулись и тоже рассыпались в прах. По прутьям решетки бежали слезы из раскаленного металла, затем прутья согнулись, и клетка рухнула.

Нандалее недоверчиво ощупала плавящийся металл, все еще не веря, что Дуадана, всегда знавшего, что делать, больше нет. И несмотря на то что жар не мог опалить ее, невероятно сильна была боль, нараставшая изнутри. Она выгнулась дугой в пронзительном крике, несущем в себе все ее горе и одиночество. Тело рвало на части. Она извивалась в луже расплавленного добела металла. Давным-давно исчез ее меч, став единым целым с прутьями клетки, из которой удалось бежать Дуадану.

— Лиувар, — прошептала Нандалее, когда боль отступила и она поняла, что Дуадан не умер, а освободился. Его душа родится снова. Мучения, которые ему принесли тролли и карлики, закончились. — Лиувар, — еще раз прошептала она. — Мир тебе, друг мой.

Нандалее приняла свой истинный облик. Расплавленное железо отскакивало от ее тела, словно ртуть, когда она поднялась. Слово силы, произнесенное Нодоном, защищало ее от жара огня.

Пламя исчезло. Равно как и карлики, гости Амаласвинты. Просторная пещера почернела от копоти, по нарисованному небу змеились трещины. Лужа из расплавленного металла сверкала матово-красным цветом. Это был единственный свет, оставленный раскаленным пламенем.

— Нандалее, — у выхода в туннель, где исчезла Амаласвинта в поисках своих лейб-гвардейцев, стоял Нодон. Он был обнажен, как и она, однако он был достаточно далеко от центра пламени, и его меч не расплавился. — Нам нужно уходить. Быстро, — голос его звучал хрипло. Дыхание было прерывистым, словно он только что пробежал немалое расстояние.

Нандалее тоже было трудно дышать. На языке чувствовался маслянистый привкус. Мысль о том, откуда он мог взяться, она отогнала прочь. Подумала о вине, которая теперь лежала на ней. О Фенелле и пленниках в пещерах под Кенигсштейном. Нужно найти Фенеллу, племянницу Дуадана! Что говорила Амаласвинта об эльфийке? «Она в месте, куда не ходит никто, кроме меня». Нандалее догадывалась, где это может быть!

Нодон удержал ее, когда она хотела пройти мимо него.

— Осторожно. Еще не все карлики мертвы. У этой фурии поразительно много стражников.

Нандалее опустилась на колени и заглянула в туннель. Вдоль стен сверкали отдельные умирающие огоньки. Примерно в двадцати шагах стояло с полдюжины карликов с арбалетами на изготовку.

Она осторожно отодвинулась назад.

— Они выстрелят нам в спину, если мы попытаемся прорваться к выходу, — обеспокоенно заметил Нодон.

— Значит, ты собираешься атаковать их? — После каждого слова Нандалее с трудом переводила дух.

Вместо ответа Нодон улыбнулся одними губами.

— Я просто хочу прояснить ситуацию… Два воина, у которых один меч на двоих, бросаются на арбалетчиков в узком туннеле. Таков твой план, да?

— В твоих устах звучит не очень-то продуманно, — его улыбка стала еще шире. — Но я думаю, что это лучше, чем позволить им выстрелить нам в спину.

— Точно! — Нандалее поднялась, вошла в туннель, и ее встретили резкие щелчки арбалетов.

 

Неподходящая смерть для карлика

Вода и темнота. В слепой панике Хорнбори дрыгал руками и ногами. Он плюхнулся в воду. Падение унесло его в глубину темного потока. Крутясь во все стороны, он совершенно перестал ориентироваться, не зная, где верх, а где низ. Жестокое пламя погасло… Или он просто не туда смотрит? Карлик повернулся, вытянул руки. Проклятая вода! Карлики не созданы для того, чтобы плавать. Они копаются в скалах, дробят камни. Приносят присягу земле. Вода… Это не их мир.

У него закончился воздух. Еще совсем немного… Пальцы скользнули по скользкой скале. Стена. Он едва не расхохотался. Колодец не широк. Нужно быть идиотом, чтобы не найти стен шахты. Но где верх? Там, куда поднимаются пузырьки воздуха! Легкие жгло, как огнем. Ему нужно дышать! Но для начала нужно отдать немного своего драгоценного воздуха. Тогда пузырьки укажут ему путь. Он прыснул через сжатые губы. Пожертвовал немного воздуха, означавшего жизнь. Он коснулся его руки, которой карлик пытался нащупать невидимые в темноте пузырьки воздуха. Пузырьки, размером с голубиные яйца, коснулись его бороды, и он представил себе, как они скользят вдоль его ног, чтобы целиком и полностью слиться с темнотой, в которую придется идти и ему. Они лишь немного опережают его, они… О чем он думает! Неужели сошел с ума! Пузырьки воздуха, поднимающиеся к его ногам? Он плыл не в ту сторону вдоль стены!

Его снова захлестнула паника. Он повернулся. Слишком сильно?

Я умер, подумал Хорнбори. Умер! Утонул! Какой недостойный конец. Он пожалел, что погиб не в пламени и не на поле битвы, где льется кровь. Или, по крайней мере, под камнепадом в глубине горы. Утонуть — это неподходящая смерть для карлика.

Его чувства уходили от этого мира. Он поплыл по течению, заскользил к свету. Что его ждет после смерти? Устало подумал о том, что никто не найдет его тела. Кто же будет искать карлика на дне колодца? И последним поступком в его жизни будет отравление воды, в которой он лежит. Дерьмо! Какой жалкий конец.

У него больше не было сил. Он скользил навстречу свету… Нет, не скользил. Его тянуло к свету. Что-то схватило его! Он испуганно выдохнул, и его окружила темнота.

— Сейчас ты у меня задышишь, ты, скользкая куча дерьма! — Сильный удар пришелся в грудь Хорнбори.

— Ты слышишь, ты… ты… ты…

Хорнбори заморгал.

— Видишь, он жив! — крикнул другой голос. — Я же тебе говорил.

Новый удар угодил в грудь Хорнбори.

— Что живо — должно дышать, крысиные твои мозги. Дыши!

— Крысы не глупы, Галар. Может быть, не…

Еще один удар.

— Не моргай! Дыши!

Хорнбори выгнулся дугой и выплюнул воду. Очень много воды. Легкие жгло. Голова кружилась. Он чувствовал, что оказался ближе к смерти, чем к жизни. Его сотрясала дрожь, с которой он не мог совладать. Должно быть, он выглядел довольно жалко, если даже Галар перестал насмехаться.

Сил Хорнбори едва хватило на то, чтобы поднять голову.

— Спасибо, — слово сорвалось с губ, словно большой круглый камень. Тяжелый, заляпанный слюной, не настоящий.

— Не могли же мы оставить тебя тонуть, — несколько грубовато ответил Галар. — Что произошло там, наверху?

— Со свода пещеры пришел огонь, — пробормотал Нир, слегка сдвинув брови. — Горячий, словно дыхание дракона! Да, знаю, звучит странно. Но очень похоже…

Галар провел рукой по жалким остаткам своей бороды.

— Значит, они нашли нас. Это было лишь вопросом времени.

Хорнбори все еще лежал на полу, будучи слишком слабым, чтобы подняться или принять участие в разговоре. Про себя он возблагодарил альвов за то, что еще жив. По крайней мере, пока что.

— Нам невероятно повезло, — с легкой улыбкой заявил Галар. — Здесь, внизу, мы в безопасности от драконьего огня. Об этом туннеле никто не знает.

Хорнбори закатил глаза и поглядел на слабо освещенную штольню. Она была заставлена различным хламом и по царившему здесь хаосу ничем не отличалась от мастерской кузнеца. На верстаке вперемежку лежали инструменты и обрезки кожи. Здесь тоже воняло ужасным кобольдским сыром. Алхимические приборы, невообразимые скопления пузатых колбочек громоздились над масляными лампами, связанными сетью изогнутых спиралями медных трубочек. А затем он обнаружил темно-красные стеклянные колбы. Аккуратно уложенные в маленькие самодельные ящички. Аккуратно обклеенные густо исписанными пергаментными ленточками, оплот порядка, целиком и полностью противоречивший характеру Галара. Драконья кровь! Значит, она здесь. Кузнец не крал ее. Наоборот, мудро и предусмотрительно перенес кровь в безопасное место.

— Как из всех воздушных шахт они нашли именно ту, что ведет к твоей пещере? И откуда драконы знали, что мы там, внизу? Огонь ворвался в пещеру, едва мы вошли.

Галар глубоко вздохнул и поглядел на Нира так, словно имел дело с идиотом.

— Ну, это же очевидно — то, как они это сделали. С помощью драконьей магии! Так они вычислили нас среди тысяч карликов Глубокого города.

— Если в игру вступила магия… разве они не узнают, что мы еще живы?

Хорнбори судорожно сглотнул. Были забыты тошнота и головокружение. Он поглядел на темную поверхность воды, на которой отражался свет масляных ламп.

Галар снова принялся поглаживать остатки своей бороды. Теперь лихорадочнее.

— Они пошлют к нам одного из своих драконников. Так они поступают всегда, когда кто-то отваживается восставать против тирании небесных змеев.

— Разве не было бы лучше, если бы нас сжег огонь, — прохрипел Хорнбори пересохшим горлом.

Галар обернулся к нему.

— Тебя никто не спрашивал, засранец! Может быть, надо было позволить тебе утонуть.

— Драконника нам не победить, — удрученно произнес Нир. — Они словно духи, с…

— Заткнись! Кто такое сказал? Непобедимы, не смеши меня. Никто и никогда не видел драконника.

Хорнбори закрыл глаза. И зачем он связался с этими простачками?

— Разве ты не понимаешь, что только что подтвердил слова Нира? Тот, кто увидит драконника, больше не сможет рассказать об этом. Они непобедимы.

Галар странно улыбнулся.

— А я говорю тебе, что драконников тоже можно поймать. И порубить на мелкие кусочки. Совсем мелкие! — В глазах кузнеца сверкало безумие. Очевидно, он верил в ту чушь, которую нес!

— Может быть, он прав, — Нир указал на поверхность воды. Выход в пещеру был не особо велик. Круглое отверстие, едва ли шаг в поперечнике. — Если придет драконник, мы поймаем его, когда он высунет голову из воды. Это единственный миг, когда он, возможно, будет уязвим.

— Это точно! — Галар мрачно усмехнулся, прошел немного дальше в штольню, запустил руку в кучу хлама, лежавшего повсюду, и вскоре удовлетворенно хрюкнул. Из-под жестянок и ржавых инструментов он выудил огромный топор.

— Думаю, это будет попрочнее эльфийского черепа!

 

У пропасти

Большой дракон склонил шею и выплюнул в шахту пламя. Воздух вокруг, казалось, превратился в жидкое стекло. Он казался гуще, колыхался неестественными волнами, все казалось странно искаженным. В точности так, словно глядишь сквозь движущуюся поверхность воды в русло ручья.

Гонвалон не чувствовал жара. Ливианна произнесла над ним слово силы. Она доверяла ему. Он никогда еще не нарушал приказа Золотого. Его рука крепко стиснула рукоять меча.

Солнечный дракон поднял голову и поглядел на него большими янтарными глазами. Вертикальный зрачок сузился еще больше. Дракон требовал, чтобы он шел туда, куда сам он спуститься не может.

Гонвалон обмотал шелковыми платками руки, затем рывком проверил веревку. Удовлетворенно сбросил ее в воздушную шахту, из которой поднимался дым и жар. Канат долго не выдержит.

Убрав меч в висевшие на спине кожаные ножны, он ухватился за гладкую веревку. Не колеблясь, стал спускаться в узкую шахту, на дальнем конце которой светился раскаленный красный камень. Прижав ноги к веревке, держась за нее обеими руками, он спускался в Глубокий город. Шахта была неприятно узкой. Он то и дело ударялся о стены. От порезов заклинание Ливианны его не защищало. Однако боли эльф почти не чувствовал. Веревка изменилась. Стала сухой и ломкой. Долго она не продержится. Он знал, что его ждет. Знал, что случится, если он выпустит веревку слишком рано. Было бы проще спускаться над гаванью.

Ливианна видела в серебряной чаше роскошный портал. Место, которое не спутаешь ни с чем. И рядом с ним он и выйдет из вентиляционной шахты.

Ворсинки каната впивались между пальцами. Он попытался посмотреть вниз, однако шахта была настолько узкой, что он не мог наклонить голову, не подвергая себя опасности.

Руки горели от трения о канат. Он врезался в ладони, несмотря на то что его обработали особым образом. И он стал тоньше, способным нести меньшую нагрузку. Эльф чувствовал, как он растворяется.

Наконец шахта выплюнула его. Он висел над пропастью. Отдельные огоньки горели на тропе над обрывом. Трупы повсюду, насколько хватало глаз.

Гонвалон увидел, как трется канат о край шахты. Он протирался, волокно за волокном. От него поднимался тонкий дымок. Эльф поглядел на тропу, которая шла вдоль обрыва. Примерно в сотне шагов он обнаружил портал, его цель. Там проходила вторая тропа, а под ней зияла бездонная пропасть, ведущая, казалось, к самому сердцу мира.

Случайно ли его послали именно по этой шахте? Должны же быть и другие пути, выходящие поблизости от портала. Или такова судьба, уготованная ему Золотым? Может быть, он должен стать одним из тех драконников, что бесследно исчезнут в этой битве?

Эльф напряг мускулы, попытался раскачать канат, как маятник. Он стал раскачиваться бесконечно быстро. Гонвалон скользнул глубже. Три или четыре шага, затем канат закончится. Слишком далеко от тропы.

Волокна, наполовину превратившиеся в пепел, щекотали лицо. Заклинание Ливианны сплело вокруг него прохладный кокон. Сказать, насколько здесь жарко, было невозможно. Теперь он раскачивался, как маятник, над пропастью. Канат был слишком коротким, чтобы достать до земли. Тлеющие волокна разорвались уже почти наполовину. Один удар сердца он взвешивал, не позволить ли всему окончиться вот так. Но он никогда еще не избегал заданий, насколько тяжелым оно бы ни было. Он должен найти Нандалее!

Канат вот-вот должен был достигнуть дальней точки маятника. Сейчас!

Он разжал руки. Вытянулся вперед. Ринулся навстречу тропе. Почти…

Он отчаянно тянулся. Каждая его мышца натянулась до предела. Он не сумеет. Не хватало еще двух пядей. Всего двух пядей!

Он больно ударился о скалу. Из легких вышибло воздух. Руки скользнули по неровной скале. Он скользнул ниже, навстречу бездонной пропасти.

Его пальцы уцепились за расщелину, едва ли достаточно глубокую для того, чтобы зацепиться за нее кончиками пальцев. Его падение в пропасть оборвалось рывком. Рывком, едва не разорвавшим сухожилия в мышцах. Хрустнули плечевые суставы. Жгучая боль пронзила руки. Если бы он еще был чародеем, то сумел бы легко спастись. Взбежал бы по стене, как муха.

Он представил себе, что его пальцы — корни, растущие глубоко в расщелине. Закричал, борясь с пропастью. Подтянулся выше, дюйм за дюймом. Его босые ноги нащупали скалу. Наконец он нашел опору.

С трудом переводя дух, он подтянулся на край, еле-еле встал на колени, нащупал за плечом рукоять меча. Руки дрожали от судорог. Когда он обнажил клинок, сморщившаяся от жары кожа лопнула.

Ветер, дувший из шахты, играл с его волосами. Он глубоко вздохнул, наслаждаясь тем, что жив. Мрачно поглядел на портал. Всего сотня шагов отделяла его от пути, который приведет его к Нандалее, предательнице, которая однажды убьет перворожденного. Сотня шагов, если он сумеет найти путь на другую сторону пропасти.

 

Обещание

Едва услышав резкие щелчки арбалетов, Нандалее откинулась назад. Маневр был рискованным. Расстояние до карликов составляло чуть меньше пятнадцати шагов. Оперение одного из болтов царапнуло ее лоб. Интересно, они выстрелили все? Нервничают? Или достаточно опытны в битве, чтобы знать, что будет, если им придется перезаряжать арбалеты всем одновременно.

Плечи Нандалее едва коснулись пола, когда она одним прыжком вскочила на ноги и ринулась навстречу воинам-карликам. Ей повезло. Карлики направили арбалеты распорками вниз, а тетивы вложили за крючки на поясе. Поставив ногу на трапецевидные распорки, они заряжали оружие всей силой своих ног. Это происходило поразительно быстро. Одновременно они тянулись к лежавшим в колчанах на боку болтам.

Нандалее добежала до первого карлика, когда тот поднял оружие. Она ударила его ногой под подбородок, прямо в кадык. Карлик попятился назад, к стоящему позади него товарищу. Выпустил оружие, схватился обеими руками за шею. На него Нандалее уже внимания не обращала. Она знала, что из-за удара кадык вошел ему в дыхательные пути. Ему было уже не помочь, карлик должен был задохнуться.

Подхватив падающий арбалет, она ударила следующего карлика стальным луком по голове сбоку. С отвратительным треском лук увяз в черепе. Нандалее откинулась назад, чтобы увернуться от удара секирой. Клинок пролетел на пядь от нее. А затем над карликом возник Нодон. Он сражался с холодной сдержанностью, так же, как ей запомнилось по урокам фехтования. Каждый его удар нес смерть. Тысячи проведенных за занятиями часов превратили его в такого мечника, равного которому можно было отыскать только среди драконников. Казалось, он предугадывает каждый удар заранее, парирует даже те, которые нацелены ему в спину, использует силу ударов для того, чтобы натравить карликов друг на друга.

Нандалее перехватила секиру и тоже приняла участие в сражении, хорошо понимая, что вообще-то Нодону помощь не нужна. Она мало упражнялась с секирой. Как и большинство драконников, это оружие она считала слишком неуклюжим. Эльфийка прокладывала себе дорогу короткими, сильными ударами.

Карлики сражались отчаянно. У большинства из них не было времени, чтобы взять доспехи и щиты. Они полностью полагались на свои арбалеты. И, несмотря на это, ни один из них не стал искать спасения в бегстве. Да и в глазах их Нандалее не видела страха. Только ненависть! Они сражались до последнего.

Битва продлилась менее пятидесяти ударов сердца. Когда Нодон обезглавил последнего карлика мощным ударом, Нандалее подняла свою окровавленную секиру и приветствовала поверженных врагов.

— Они все равно все умрут, — произнес Нодон. Затем поднял свой меч, приветствуя умерших.

— А теперь идем. Нам нужно убираться отсюда.

— Я не могу, — Нандалее окинула взглядом штольни. Большинство лейб-гвардейцев они уничтожили. Царила мертвенная тишина.

— Там, внизу, нас ждет только смерть, — произнес Нодон таким голосом, который используют, чтобы убедить ребенка перестать делать глупости. — Эти туннели расположены слишком глубоко. Пламя драконов вытягивает воздух из глубоких штолен. Если мы пойдем этим путем, то задохнемся.

— У меня нет выбора. Там, внизу, в плену держат, возможно, последнюю из моего клана. Я должна спуститься туда. Я пообещала Дуадану.

— Что ты ему пообещала? — накинулся на нее Нодон. — Уничтожить свой клан полностью? Ты что, лишилась последней капли рассудка? Ты пойдешь наверх со мной. Дыхание Ночи желает, чтобы ты жила. Я отведу тебя к нему. Даже если придется тебя нести! — Обнаженный, с ног до головы залитый кровью карликов и со своими неестественными глазами он казался похожим на живого демона. Существо, созданное исключительно для того, чтобы нести смерть и разрушение.

Словами Нодона было не переубедить. Нандалее ринулась с места и побежала вниз по туннелю. Без сомнения, Нодон лучше нее сражался на мечах, но она лучше бегала. Легким шагом она неслась во тьме. Да, это было глупо, но она пообещала Дуадану спасти Фенеллу.

За спиной она услышала резкий щелчок арбалета. Не может ведь Нодон… Она бросилась в сторону. Слишком поздно. Болт попал ей в левое бедро. Глухой удар. Боли она не почувствовала. Пока что.

Эльфийка бежала дальше. Она не имеет права сдаваться. Это она виновата в том, что тролли почти уничтожили ее клан. Она должна найти Фенеллу!

Дыхание стало сбиваться, несмотря на то что она пробежала совсем немного. Нодон прав, идти этим путем было глупо. А ведь она терпеть не могла Фенеллу…

Нандалее услышала негромкий звук. Босые ноги по каменному полу. Нодон шел за ней.

Она должна идти дальше. С трудом переводя дух, она пробиралась вперед. Наконец добралась до ответвляющегося туннеля. Правильно ли она идет? В слабом свете она не видела никаких обозначений. Да и зачем? Этот подземный дворец не был местом, куда гостю Глубокого города можно было попасть без приглашения. А в собственном доме Амаласвинте не нужны были указатели.

Из бокового туннеля раздался низкий звук, похожий на звон колокола, только глуше. Нандалее решила попытаться пройти здесь. Второй попытки у нее не будет, это она сознавала. Покачиваясь, на пределе истощения, она тащилась по боковому туннелю. Каждый вздох был отчаянной битвой с удушением.

Навстречу ей клубился туман. Она идет правильно. Нандалее ускорила шаг. Капли воды собирались на ее теле и скатывались вниз по гладкой коже. Боль наскочила на нее, словно зверь, сидевший в засаде. Нога пульсировала, словно в ней спряталось что-то живое и пыталось выбраться наружу, разорвав плоть. Эльфийка рухнула на колени. Рана на бедре все еще кровоточила. На два пальца торчал из раны темный арбалетный болт. Оперение слиплось от ее крови. Она хотела вылечить рану, однако для этого нужно было сначала вынуть арбалетный болт. Если она замешкается, Нодон нагонит ее, а у нее уже не было сил противиться ему. Нужно идти дальше. О ране она может позаботиться позже.

Нандалее стиснула зубы. Уже недолго. Светильники на стенах превратились в матовые угольки. Однако перед ней в тумане было что-то большое и светящееся.

Она достигла края бассейна. Оглушенная, уже сама не своя, она рухнула в воду. Вода понесла ее. Она увидела, как в гавань опускается угорь. Одна из подводных лодок карликов.

Нандалее с трудом дышала. Хрипло переводила дух, всеми силами пыталась наполнить легкие воздухом. Но как она ни пыталась, чувство удушения не хотело отступать. С каждым ударом сердца оно становилось сильнее.

Казалось, туман пляшет вокруг нее. Она отчетливо чувствовала движение воздуха к тому туннелю, через который она пришла. Нодон был прав. Глупо было приходить сюда. И несмотря на это, у нее не было выбора. Она не смогла бы жить с этой виной. Это она принесла погибель своему клану. Теперь она должна всеми силами бороться за последнюю из Бегущих с ветром.

Эта мысль придала ей новых сил. Она оттолкнулась от причала и поплыла навстречу свету. Несколько движений — и вот уже она натолкнулась на невидимую гладкую стену. Должно быть, это и есть купол, о котором говорила Амаласвинта. Пальцы Нандалее нащупали стыки, где сплавились стекла.

— Нандалее, — послышался хриплый голос где-то в тумане. Нодон предпочел рискнуть жизнью, чем разочаровать Дыхание Ночи.

— Ты… должен… поднырнуть… под… купол, — каждое слово было битвой. Она уже почти не могла дышать. Оттолкнувшись от стены купола, она нырнула в глубину, навстречу свету. Давление в горле стало невыносимым. Дышать! Это было все, о чем она еще могла думать. Вдохнуть поглубже, даже если ценой этого станет то, что легкие ее наполнятся водой, а ее душа вернется в цикл смертей и рождений.

Она пробила головой поверхность воды. Жадно втянула в себя воздух. Ее окружали яркие цветы. Воздух был пропитан сладким ароматом. Нандалее глубоко вздохнула. Наполнила легкие, пока их не начало разрывать. Наконец-то она снова может спокойно дышать. Голова кружилась, эльфийка устала, когда взобралась по деревянным мосткам. Тысячи горшков и чанов были собраны в группы, тая в себе настоящее море цветов. Между ними вздымались одинокие маленькие стволы вишен и яблонь. На низеньких колоннах покоились шары, источавшие приятный желтоватый свет. Нандалее даже услышала щебет птиц. Меланхоличную песню соловья, сопровождаемую взволнованным чириканьем лазоревок. После всех смертей и огня это место казалось ненастоящим. Оно не вписывалось в картину Глубокого города с его мрачностью и давлением скальных стен.

Усталость окутала Нандалее, словно теплым мягким одеялом. Она отдала все свои силы. Теперь не осталось ничего. Даже боль в ноге отошла куда-то на задний план. Она еще не покинула ее тело, но больше не терзала ее. Эльфийка просто лежала на мостках, глядела на цветы и чудесный свет, неспособная даже пошевелиться.

Над ней появилось лицо Нодона. Его губы шевелились. Казалось, он совсем не злится. Скорее тревожится. Голос Нодона доносился словно откуда-то издалека.

— Ты потеряла много крови. Лежи тихо.

Нандалее невольно улыбнулась. Ни на что другое, кроме как лежать тихо, она сейчас была не способна. Она чувствовала, как Нодон двигает в ране остроконечный болт. Но даже боль воспринималась как что-то отдаленное, не имеющее к ней отношения. Нандалее сдалась в плен свинцовой усталости.

Приятное теплое чувство исходило от ее раненой ноги. Нодон был соткан из противоречий. Нандалее вспомнила, как он в несколько мгновений уничтожил карликов. Без сомнения, он был одним из самых смертоносных мечников среди драконников, но в то же время он был и одаренным целителем. Его руки дарили смерть и жизнь. Все, что он делал, происходило с холодным спокойствием. Кто, кроме него, выстрелил бы в нее, чтобы остановить!

— Рана затянулась, — в голосе Нодона звучало тепло, почти сочувствие. — Но потеря крови ослабляет тебя, — через некоторое время добавил он. — Ты сделала верный выбор, придя сюда. Я должен был послушаться тебя.

Нандалее позволила волне блаженства унести себя. Нодон никогда еще не признавал за ней верного решения. Она вспомнила бесконечные проклятия во время уроков фехтования, его враждебность по отношению к Гонвалону и… Внезапно Нандалее очнулась от грез. Фенелла! Как она могла забыться! Она ведь пришла сюда только из-за эльфийки. Нандалее села. И от резкого движения у нее закружилась голова.

— Побереги себя. Мы сейчас все равно не можем выбраться наружу. Пройдет время, прежде чем воздух снова вернется в пещеры.

Нандалее проигнорировала слова Нодона. Несколько неуклюже поднялась. Где Фенелла? Неужели она ошиблась? Что сказала Амаласвинта? «Она в таком месте, куда не ходит никто, кроме меня». Это должен быть этот потайной сад!

Покачиваясь, Нандалее шла среди цветов. Стеклянный купол был не очень велик. Может быть, шагов десять в поперечнике. Каждые два шага от него отходили ответвления к центру, через который сюда можно было попасть.

— Фенелла! — кричала она. — Фенелла!

За двумя большими горшками, в которых росли яблони, она обнаружила ложе из скомканных одеял. Из-под них торчали пламенно-рыжие волосы. На деревянной тарелке лежали остатки еды. Простой глиняный кувшин стоял рядом с надбитой кружкой.

У Фенеллы были рыжие волосы! Почему она не шевелится? С нехорошим чувством Нандалее опустилась на колени рядом с ложем и отбросила одеяло в сторону.

 

Одинокий дозор

Что-то было не так. Яри беспокойно ходил туда-сюда вдоль стены с золотыми ушами. Стены представляли собой подслушивающие трубки, соединенные с трубой, тянущейся вглубь горы. Лишь немногие карлики знали об этих сооружениях. Они были созданы не для того, чтобы шпионить за жителями Глубокого города, а для того, чтобы защитить их и предотвратить зло. Но большинство все равно бы этого не поняли.

Яри нес стражу в этой комнате вот уже более тридцати лет. Комната крылась глубоко в корнях горы, еще глубже, чем бабские пещеры. Лишь одна-единственная тропа вела сюда, и та была известна лишь горстке карликов.

Яри сделал большой глоток из горшка с травяным отваром, который он приготовил себе всего лишь полчаса назад. Нести дозор здесь, внизу, было одиноко. Так всегда было с теми, кто нес ответственность. Они были одиноки. Он с тоской подумал о том, как часто подслушивал пиры и праздники. Иногда слышал даже крики страсти. Карлик негромко рассмеялся. Некоторые отверстия его золотых ушей выходили в очень пикантные места. Он мог бы порассказать такое… Старый карлик усмехнулся. Конечно же, он этого никогда не сделает. Впрочем, ему хотелось бы хоть раз увидеть Амаласвинту. Ни об одной другой карлице не говорили столько, сколько о ней.

Что это, крики? Что там происходит? Яри отставил горшок с травяным отваром. Странный сегодня день. С тех пор, как начался аукцион, вся гора гудела от беспокойства. Прибыли сотни гостей. Повсюду слышались чужие голоса. Но так, как сегодня, не было еще никогда. Слышались самые настоящие крики. На этот раз Яри был совершенно уверен. А еще был этот странный шипящий звук, который он никак не мог определить. Казалось, он доносится сразу из нескольких золотых ушей. Что происходит там, наверху?

Яри поглядел на большой рычаг в центре своей комнаты. Если на Глубокий город нападут, он должен был открыть потайные туннели с ловушками. Но атакуют ли? Если он сдвинет этот рычаг, прольется кровь. Возможно, и кровь карликов. Тот, кто войдет в эти туннели… Карлик вспомнил все те дьявольские механизмы, выдуманные на протяжении полутора столетий злым гением.

Нервничая, он подошел к стене с золотыми ушами, прошелся вдоль нее. Был здесь и рот. Один-единственный. Он был заткнут большой пробкой. Посредством золотого уха рот соединялся с канцелярией Старца в Глубине. Если он не уверен, то может переспросить там. Но Яри выбрали именно потому, что он не сомневался. За все проведенные здесь, внизу, годы, он говорил в эту трубку только тогда, когда от него требовали проверить ее исправность. Как бы там ни было, в ней ведь могла застрять дохлая крыса или что-нибудь еще.

Яри почувствовал движение воздуха. Удивленно поглядел на тяжелую дубовую дверь. Конечно, она была закрыта, и, даже если бы она была открыта нараспашку, сквозняка было быть не должно. Здесь, глубоко под горой, сквозняк был просто невозможен.

Бумаги на его большом рабочем столе зашелестели. Полоска березовой коры, из которой он собирался скрутить себе лучину для зажигания своей пенковой трубки, взлетела вверх, полетела по направлению к его подслушивающей стене и застряла поперек одного из золотых ушей.

Яри нелегко было вывести из равновесия, но от этого на версту несло колдовством. А если уж в дело вступило колдовство, значит, и эльфы рядом! Но он должен был знать наверняка. Карлик подошел к стене, чтобы послушать. В трубках слышалось непривычное шипение. Казалось, его уши дышат. Казалось, они делают глубокий вдох. Сейчас сквозняк был настолько силен, что у него растрепалась борода, и ветер продолжал набирать силу. Теперь Яри отчетливее слышал крики.

Пергаменты на его столе затрепетали и полетели к стене с ушами. Все его наброски спутались, пришли в беспорядок. Он попытался поймать хотя бы один пергамент, когда конец его бороды втянуло в одно из ушей.

Что за сумасшедший дом! Он схватил свою длинную седую бороду обеими руками и вытащил ее обратно. От всей этой суматохи он совершенно запыхался. С трудом переводя дух, он попятился от стены с ушами. Теперь в воздухе кружились не только листки пергамента. Стены тоже водили хоровод. Карлик схватился за горло.

Листки, которые тянуло к ушам, упали на пол. Звук, похожий на дыхание, стал тише. Яри едва дышал. Он не знал, что происходит здесь, в комнате, в которой он провел половину своей жизни и которая была знакома ему, как ни одно другое место на свете. Но что бы это ни было, оно его убивало.

Он потащился к большому рычагу, торчавшему из пола рядом с его письменным столом и опустился на него. Рычаг сдвинулся с места. Им еще никогда не пользовались. Если он передвинет его, хорошо замаскированные каменные стены закроют главные туннели и откроются параллельные ходы, нашпигованные ловушками. Ловушками, созданными для того, чтобы убивать эльфов. Они пожалеют, что пришли в город!

Яри уперся ногами в пол и всем телом навалился на рычаг. Дышать он уже не мог. Скоро все будет кончено.

Наконец-то рычаг дернулся во второй раз, а затем опустился вперед.

Яри почувствовал далекую дрожь. Свершилось! Он с облегчением вздохнул и умер.

 

Фенелла

Увидев Фенеллу целой, Нандалее испытала облегчение. Юная, едва переступившая порог детства эльфийка недоверчиво смотрела на нее своими большими карими глазами.

— Ты? Мы думали, что ты умерла. Где Дуадан?

— Он послал меня к тебе, — ушла от ответа Нандалее. — Я тебя спасу.

Фенелла наморщила лоб.

— Мы должны спасти и его тоже, — нерешительно произнесла она.

— Это уже невозможно. Он умер, — вмешался Нодон. — Небесные змеи и драконники атакуют Глубокий город.

— Как деликатно, — зашипела на него Нандалее.

— Не понимаю, к чему скрывать правду за горой. Лучше, чтобы она знала, что происходит.

Большие глаза Фенеллы наполнились слезами.

— Как… Он был так… — Она всхлипнула. — Я… я всегда думала, что он никогда не умрет. Он казался таким непобедимым… таким… — Ее голос утонул в слезах.

Нандалее взяла ее за руку.

— Я понимаю, что ты хочешь сказать. Я чувствовала то же самое. Я часто ходила с ним на охоту. Ничто не могло вывести его из равновесия. Он всегда знал, что делать, — теперь она тоже боролась со слезами. — Его последним желанием было, чтобы я спасла тебя и остальных.

Фенелла высвободилась из ее объятий.

— Ты собираешься в Кенигсштейн? — Ее карие глаза покраснели. По щекам все еще бежали слезы. Печаль ее сменилась ужасом. — Пойдешь в тролльские пещеры? Это невозможно! Они поймают нас. Я больше туда не пойду. Лучше здесь останусь. К троллям… Ты даже представить себе не можешь, каково там и что они с нами делали. Им нравится мучить нас. Мне пришлось наблюдать за тем, как они убивали мою сестру. И всех остальных, — Фенелла отползла в дальний уголок своего ложа и натянула на себя одеяло. — Я никогда больше не пойду в Кенигсштейн. Лучше останусь у карликов.

— Здесь вскоре станет очень одиноко, — саркастично заметил Нодон. — Глубокий город вот-вот погибнет. Мы должны убираться отсюда. Немедленно!

Фенелла непонимающе уставилась на него.

— Довольно! Пожалуйста, оставь нас наедине!

Нодон холодно улыбнулся.

— Понимаю. Ты хочешь, чтобы тебе не мешали лгать ей, — он элегантно поклонился и удалился.

— Кто это? — спросила Фенелла.

— Его зовут Нодон. Он драконник. Они не все такие, как он.

— Драконник! — Фенелла посмотрела вслед Нодону, и в ее голосе слышалось такое восхищение, что Нандалее почувствовала недоумение.

— И он пришел, чтобы спасти Дуадана?

— Нет, он пришел за мной.

Фенелла озадаченно поглядела на нее.

— Ты тоже была пленницей карликов? Мы думали, тебя сожрали тролли.

— Я не была пленницей, — постепенно Нандалее начинали надоедать вопросы. Она и прежде считала Фенеллу слишком наивной.

— Он пришел за тобой…

Нандалее в буквальном смысле видела, какие мысли приходят в голову юной эльфийке, и догадывалась, каким будет следующий вопрос.

— Нет, он не мой возлюбленный, — опередила она Фенеллу. — Перворожденный послал Нодона, чтобы он вернул меня к драконникам до нападения на Глубокий город.

— А что ты тогда делала у карликов? Ты была посланницей? — У Фенеллы отвисла челюсть, она недоверчиво смотрела на нее. — Ты посланница Дыхания Ночи!

Нандалее решила, что ложь гораздо проще правды. Она объяснит все Фенелле позже.

— Да, я была посланницей небесных змеев.

— А теперь небесные змеи атакуют карликов, — размышляла Фенелла. — Похоже, тебе не удалось добиться особых успехов, — она поглядела на Нодона, присевшего на некотором отдалении от молодой яблоньки. — Он чародей и великий воин, правда? У него есть спутница жизни?

Нандалее показалось, что она ослышалась.

— Он любит только свой меч. Не надейся.

— Ни один мужчина в Альвенмарке не захочет всегда быть один, — на удивление рассудительно произнесла Фенелла и улыбнулась совсем не по-девичьи.

Нандалее не думала, что юная эльфийка сможет понравиться Нодону. Но что она знает о мастере меча Дыхания Ночи? Может быть, она ошибается. Не знала она и того, что ей делать с Фенеллой. В Белый чертог ее никогда не возьмут. Куда же девать Фенеллу? Отослать к какому-нибудь княжескому двору Аркадии? Может быть, там ей будет лучше всего.

— Я еще очень заплаканная?

— Великие герои любят защищать беззащитных девушек, — саркастично ответила она. — Парочка слез только на пользу.

— Это верно, — Фенелла встала и побрела к Нодону. Нандалее не слышала, что она сказала ему, но ей удалось парой слов вызвать у него улыбку. Как она это делает? Ей всегда было нелегко опутать сетями мужчину.

Нандалее взяла фруктов, которые нашла у ложа Фенеллы, большими глотками напилась из кувшина. И с той же скоростью, с которой спадало напряжение, росла ее усталость. Возможно, им придется пробыть здесь еще довольно долго, пока можно будет хотя бы относительно безопасно дышать в туннелях.

Нандалее не ожидала, что глубоко в недрах горы может таиться такой идиллический сад. Даже от Амаласвинты, которая была достаточно эксцентричной. Как же должно быть тяжело создать стеклянный купол, способный плавать в этом маленьком отдаленном озерце. Амаласвинта придумала для себя убежище там, куда никто не ходил. Несмотря на то что маленький народец строил подводные лодки, насколько было известно Нандалее, карлики боялись воды. Тому, кто хотел попасть сюда, приходилось плыть. Она оглядела куполообразный стеклянный купол. Сколько труда вложено! Отдельные стеклышки удерживала вместе золотая решетка, оплетающая все, подобно огромной паутине. Амаласвинта, должно быть, была невообразимо богата.

Нандалее обвела сад взглядом. Как карлица, сотворившая подобную красоту, могла жестоко пытать Дуадана? В этом месте столько любви! Сколько труда стоило посадить здесь цветы, плодовые деревья, даже завести птиц и поддерживать их жизнь? До сих пор она считала, что подобные места, не имеющие практической ценности и служащие лишь для того, чтобы дарить красоту, могут существовать только в княжеских дворцах Аркадии. Как же мало она знает о карликах.

Нандалее помассировала ногу в том месте, куда попал арбалетный болт. Рана затянулась, на коже не осталось даже покраснения. Но в ноге были ощущения, словно она только что пережила сильную судорогу, и эльфийка потеряла столько сил, словно бежала целый день.

Нужно было думать о плане бегства, но она чувствовала смертельную усталость. Придется оставаться здесь, пока за пределами стеклянного купола снова можно будет дышать. Интересно, почему сюда не попал огонь? Неужели над маленьким бассейном не оказалось вентиляционной шахты? Если она правильно поняла Амаласвинту, это место было тайным. Пожалуй, оно не смогло бы остаться таковым, если бы кто-то пробил шахту на поверхность горы.

И как только карлики могли быть настолько глупы, чтобы бросить вызов небесным змеям! Неужели ничего не знают об их природе? Да, они — мудрые правители, наместники альвов, но кроме этого они еще и хищники. Разозливший их бросал вызов смерти. Эльфийка оглядела сад вокруг себя. Может быть, карликам просто надоело все это, и они отправились охотиться на драконов, не задумываясь о последствиях.

Нандалее поглядела на стеклянный купол. Возможно ли, что драконы проглядели это место, когда планировали атаку? Или просто положились на то, что задохнется всякий, кто останется здесь, внизу? Интересно, можно ли дышать там, снаружи? Нандалее потянулась. Нужно подождать.

У нее закрылись глаза.

Эльфийка испуганно вскочила. Она уснула! И не могла сказать, прошло всего мгновение или несколько часов. Она…

Нандалее поглядела на Фенеллу и Нодона. Мастер меча пел! У него был красивый голос. Как это у Фенеллы получается? Как…

Эльфийка раздраженно огляделась по сторонам. Она чувствовала, что за ней наблюдают. Но в саду не было никого, кроме них. Стеклянный купол находился наполовину под водой. Вход спрятан. Здесь их никто не застанет врасплох. Так что нужно просто расслабиться. В Глубоком городе, возможно, еще идут бои, но здесь они в безопасности.

Внезапно Нодон и Фенелла поглядели в ее сторону. Фенелла захихикала.

— Да, она всегда была немного растрепанной, — она специально говорила довольно громко, чтобы Нандалее расслышала каждое слово.

Вот змеюка! Чтобы спасти ее, она рискнула жизнью. Надо было бросить ее подыхать здесь, внизу. Она бы умерла здесь от голода, если бы никто не пришел.

Фенелла прошла в центр сада и наклонилась, чтобы рассмотреть свое отражение в темной воде и поправить волосы. Просто невероятно, насколько она тщеславна.

Молодая эльфийка позволила платью слегка соскользнуть с ее плеча и игриво оглянулась на Нодона. Нандалее невольно усмехнулась. В таких вещах Фенелла, бесспорно, была мастерицей, а она — всего лишь удивленной ученицей.

Темная вода всколыхнулась, и из воды показалась огромная змееподобная фигура. Белоснежная чешуя покрывала ее голову и тело. Короткие мясистые щупальца росли там, где челюсть переходила в шею. Кроваво-красные глаза уставились сверху вниз на Фенеллу. Всего на миг. Затем существо ринулось вниз и схватило эльфийку. Голова и плечи исчезли в пасти. Послышался отвратительный чавкающий звук.

Нодон вскочил. Слишком медленно. Существо ушло под воду. Под куполом осталось лишь изуродованное тело эльфийки.

Нандалее закричала и бросилась к воде. Нодон схватил ее и оттащил назад.

— Эта тварь вернется. Должно быть, это один из Белых змеев, вызванных драконами, чтобы принять участие в уничтожении. Они должны были атаковать угри и карликов, которые будут бежать к гаваням Глубокого города.

Нандалее неотрывно глядела на тело погибшей. Только что Фенелла была полна жизни. Погоревав о Дуадане, так быстро сумела вернуться к обычной беззаботности. Была ли это беззаботность? Или она просто трезво рассудила, что ей немедленно нужен новый защитник и поэтому решила охмурить Нодона? Нандалее не могла отвести взгляда от умершей. От изувеченного тела, кровь из которого текла в темную воду. Все произошло так быстро. Так неожиданно.

Нодон стоял, слегка сгорбившись, скруглив плечи. Застыл, словно изваяние.

Послышался негромкий звон, затем треск. Стеклянный купол задрожал.

— Он вернется, — Нодон отошел на шаг от воды.

Нандалее как будто парализовало.

Затем она услышала, как разбилось стекло. В сад хлынул поток темной воды. Пол стал скользким. Стеклянный остров начал тонуть. Все горшки и бадьи пришли в движение. Некоторые попадали в воду. Некоторые заскользили по деревянному полу. Послышалось испуганное щебетание, словно певчие птички догадывались, какая судьба их ожидает.

Сквозь стеклянное небо они увидели тело огромной белой змеи.

— Она раздавит купол, — Нодон шептал, словно опасался, что чудовище может их подслушать. — Я выйду наружу и атакую ее. А ты поплывешь в гавань. Будем надеяться, что там уже достаточно воздуха для того, чтобы дышать.

— Я не позволю тебе сражаться одному.

— У нас всего один меч. Мой меч. Ты ведь не собираешься с голыми руками идти на змея?

— В любом случае я не стану просто смотреть на то, как ты приносишь себя в жертву, чтобы я могла трусливо сбежать.

Посыпались новые осколки. Вода уже достигала колен. Повсюду плавали цветочные горшки. Нандалее увидела, как соловей вылетел через дыру в стеклянном куполе. В ветвях деревьев, которые утягивали на дно бассейна кадки, сновали лазоревки.

— У нас нет времени на то, чтобы ссориться. Хочешь рискнуть жизнью? Тогда давай хотя бы придумаем разумный план. Ты прыгнешь в воду первой. Поработаешь приманкой. Учти, эта тварь плавает гораздо проворнее тебя. Пока ты будешь отвлекать ее, я попытаюсь перерезать ей глотку.

Живая приманка. Нандалее предпочла бы поработать мечом.

На них обрушился дождь из осколков стекла. Пора действовать.

— Так и сделаем, — сказала она и нырнула в воду рядом с плавающими цветочными бадьями. Земля и оторванные листья замутили воду. Стеклянный купол вздрогнул еще раз и накренился сильнее. Нандалее ухватилась за тонущий кусок мостков, когда-то обрамлявших вход в купол.

Она увидела, как скользнуло в воду бледное тело. Фенелла! Ветки и вода задрали платье. Ее стройное, обескровленное тело опускалось в окружении оторванных цветов.

Нандалее оттолкнулась от мостков и вынырнула из-под купола. Ее коснулось змеиное тело. Бестия пыталась ухватить один из светящихся шаров, которые были в числе сокровищ сада Амаласвинты. Янтарины, дар альвов!

Нандалее увидела Нодона. Зажав свой короткий меч в зубах, эльф плыл к Белому змею.

Как посреди всей этой кутерьмы привлечь внимание твари? Она попыталась сплести заклятие, представив себе, как водяной змей поворачивает голову и смотрит на нее. Внезапно ей в голову пришла другая идея. Если ее гнев убил Сайна, то он должен быть опасен и для морского змея. Если она действительно обладает этим темным даром, о котором так много размышляла, то нужно воспользоваться моментом! Эльфийка вспомнила смерть Фенеллы и попыталась связать свой ужас и ярость в одной-единственной мысли, которая, подобно обнаженной стали, должна разрезать сознание Белого змея.

Бестия ухватила плывущее мимо дерево. Ее хвост хлестнул по воде. Внезапно она повернула голову, и Нандалее показалось, что своими кроваво-красными глазами чудовище смотрит прямо ей в сердце. Она почувствовала боль и ярость Белого змея.

Нандалее сжала кулаки, представила себе сверкающий меч, который вонзается в покрытый чешуей череп.

Бестия разинула пасть. Мощные челюсти обрамляли ряды зубов, каждый длиной с кинжал, между которыми торчали сломанные ветки и куски плоти.

Нандалее сделала несколько гребков руками, пытаясь подняться к поверхности воды. Легкие горели. Водяной змей был быстрее. Намного быстрее! Нандалее подтянула ноги. И всего на пядь ниже ее стоп сомкнулись челюсти.

Нодон висел под пастью змея. Он уцепился за одно из толстых щупалец, которые росли там. Размахнулся и вонзил свой меч в незащищенную плоть бестии. Во все стороны тут же стали расходиться волны темной крови, словно красным туманом застилая воду.

Водяной змей дернулся в сторону и затряс головой, пытаясь избавиться от нападающего. Но Нодон не отпускал. Из-за резких движений зияющая рана на шее чудовища увеличивалась.

Тогда змей сменил тактику и нырнул в темноту бассейна гавани. Нандалее видела, что Нодон пытается высвободиться, но его обхватили сразу несколько щупалец. Он наносил рукоятью меча удары по мясистой плоти, но бестия не отпускала. Янтарин, погружающийся в глубину рядом с ними, освещал отчаянную битву драконника, возможно последнюю. Он махал Нандалее рукой, подавая знак всплывать.

Легкие словно жгло огнем, но эльфийка сильными движениями последовала за своим товарищем в глубину. Нодон сделал все, чтобы спасти ее. Теперь настала ее очередь помочь ему! Он все еще махал рукой, требуя, чтобы Нандалее всплывала, когда ее внезапно настиг удар хвоста водяного змея. От удара она открыла рот и тут же наглоталась воды. Эльфийку охватила паника. Она замахала руками и ногами и ударилась о стену. Пальцы ее ухватились за деревянную опору, обмотанную тросом. Инстинктивно она стала подтягиваться по ней. Вынырнув, Нандалее подняла голову над волнующимися водами бассейна и выплюнула воду. Она хрипло дышала и откашливалась. Горло болело. Оглушенная, девушка выбралась на причал. Повсюду лежали мертвые карлики. В основном женщины и дети. Крепко обнявшись, совсем без ран. Они задохнулись.

Стряхнув воду с ресниц, Нандалее свернулась в комочек. Здесь пахло дымом и горелой плотью. Каждый вдох царапал горло, но воздуха уже было достаточно, чтобы худо-бедно дышать.

Нодон! Совершенно обессиленная, эльфийка подползла к краю причала и поглядела в всколоченную воду, на которой плясали ветки и цветы, покачивались пернатые тельца утонувших птиц. Свет янтаринов померк в глубине. Нодона нигде не было видно.

Холодный металл коснулся ее виска. Краем глаза она увидела заряженный арбалет и карлика в окровавленной повязке на лбу.

— А теперь ты умрешь, убийца.

 

Коварство карликов

В глазах карлика не было ничего, кроме ненависти. Смертоносной, неразумной ненависти. Он замахнулся на нее кинжалом, настолько неумело, что Бидайн сумела увернуться без усилий. Но парень не отставал, попытался схватить ее. Его красная, изуродованная рука скользнула по ее обнаженному животу. Прикосновение было влажным, оставило после себя кровавый след. Она нанесла удар своим коротким мечом. Короткое, точное движение. Она не задумывалась. Сотню раз отрабатывала она это движение в бою на мечах, которому обучал учеников Белого чертога Гонвалон.

Меч ее прошел сквозь бороду карлика, вонзился в основание горла, на два пальца ниже шейного хряща, рассек грудь и пробил легкие. Вынимая клинок из раны, она почувствовала, как сталь скользнула по кости. Карлик уставился на нее. Издал непонятный звук и поднял кинжал, чтобы снова нанести удар. По его губам текла кровь, заливая его обожженную бороду.

Его прищуренные серые глаза моргнули. Затем он рухнул на колени, все еще угрожающе замахиваясь кинжалом.

— Все кончено, — холодно произнесла Ливианна. — Убей его! Или мне сделать это за тебя?

Бидайн провела мечом по горлу умирающего.

— Не горюй по ним. Они бросили вызов небесным змеям. А подобное могут делать только глупцы! Они должны были понимать, какова будет цена за их глупость.

Бидайн кивнула, стараясь не смотреть на умершего. Глубоко вздохнула и попыталась оградиться от ужасов, с которыми еще предстояло столкнуться. У воздуха был привкус дыма и горячих скал.

— Идем! — Ливианна переступила через тела убитых ею карликов. Просто поразительно, сколькие пережили драконий огонь. Или же разведчики обнаружили не все вентиляционные шахты.

Ливианна плавно перешла на бег. Она двигалась с грациозностью хищника. На этом участке пещер почти не было света. Бидайн задумалась на миг, затем прошептала слово силы, тщательно следя за тем, чтобы не слишком сильно изменить естественное течение магии. Такой ошибки, как в Нангоге, она больше не совершит!

Ее глаза стали чувствительнее к слабому свету. Она видела лучше, но все было затянуто серо-зеленой пеленой, искажавшей цвета. Большая татуировка на спине Ливианны теперь проступила отчетливее, словно отреагировала на заклинание. На ней был изображен Золотой, ее наставник. Его расправленные крылья покрывали ее плечи, змееподобное тело спускалось по спине. Дракона окружал туман. Казалось, он исходил из него, подобно свету, разгоняющему утренний туман. Глаза Золотого смотрели на нее как живые.

Бидайн встряхнула головой. Чушь какая! Она напряжена, испытывает страх. Вот и все. Эльфийка осмелилась взглянуть в глаза дракону во второй раз. Теперь они остались всего лишь картинкой, вытатуированной на коже ее наставницы.

Может быть, и она однажды станет принадлежать Золотому?

Внезапно Ливианна остановилась.

— Осторожно, — прошептала она и пригнулась.

Из-за ее плеча Бидайн увидела просторную пещеру. Нет, не пещеру, а пропасть. Огромную расщелину, зиявшую посреди горы. Туннель, по которому они шли, заканчивался узкой, обрамленной низенькой стенкой тропой, вившейся вдоль пропасти.

— Я чувствую запах карликов.

Карликов? Бидайн чувствовала только запах сгоревшей плоти. Она пригнулась и поглядела туда, где во тьме скрывался свод пещеры. На противоположной стене она разглядела одноуровневые террасы. Чуть вдалеке через пропасть был переброшен подвесной мост. Он тоже находился выше, и с тропы до него было не достать.

— Куда пойдем?

Ливианна пожала плечами.

— Налево? Это сторона сердца. Ты ведь служишь небесным змеям всем сердцем, верно?

— Конечно! — Она ответила слишком торопливо.

Ливианна обернулась к ней.

— Твоя задача идти за моей спиной. Мы будем двигаться у самой стены. Причем быстро! Справишься?

Бидайн кивнула.

— Тогда вперед!

Ливианна, казалось, почти слилась с неровными тенями в этой огромной пещере. Может быть, сплела заклинание? У самого входа в туннель лежал старый карлик, прижав обе руки к груди. Лицо мертвеца покраснело и вздулось. Тяжелая золотая цепь сверкала в бороде. Может быть, у него от страха разорвалось сердце?

— Быстрее, — прошипела Ливианна.

Бидайн казалось, что за ней наблюдают. Могут ли быть здесь выжившие? Заклинание Ливианны, похоже, все еще окутывало ее прохладным защитным коконом. Интересно, насколько здесь на самом деле жарко?

Они переступили через груду умерших. Каменный пол был скользким. Внезапно Ливианна замерла.

— Там, наверху, на террасе, карлики. Они заметили нас.

Бидайн подняла голову, но никого не увидела.

— Что будем делать?

Ливианна рассмеялась.

— Спрячем головы за парапет и поищем путь наверх. Мы здесь для того, чтобы проливать кровь карликов.

Раздался низкий гул. Казалось, он доносится из скалы прямо рядом с ними. Бидайн оглянулась назад. Света было слишком мало, чтобы хорошо рассмотреть. У нее было такое ощущение, что часть стены за ее спиной сдвинулась с места. Конечно же, это было невозможно.

Пол под ногами задрожал. Мелкие камни со стуком посыпались в пропасть. Ее припорошило пылью. Внезапно низенькая стена рядом с ними закачалась. В стыках появились трещины толщиной с палец.

— Назад! — закричала Ливианна.

С оглушительным грохотом часть стены рухнула в пропасть. Почти в тот же миг в них полетели арбалетные болты. Один задел волосы Бидайн. Снаряды со стуком ударялись о скалу и пол.

— Безумцы, они атакуют, — в голосе Ливианны даже послышалось некоторое уважение. Она помогла Бидайн подняться на ноги и указала на дорожку чуть ниже их. Там, навстречу им с криками неслось с полдюжины карликов. В принципе, это не угроза, если бы не арбалетчики по ту сторону расщелины, которые выстрелят им в спину, как только они примут бой.

Пригнувшись, они побежали вдоль низенькой стены, сопровождаемые гудением арбалетных болтов. Ливианна сохраняла полное спокойствие, словно они не пытались бежать от кучки немытых карликов, которые заманили их обеих в ловушку. Даже уходя от погони, она производила впечатление хозяйки положения. Бидайн тоже однажды хотела стать такой! Удастся ли ей это когда-нибудь?

Внезапно пол под их ногами превратился в скользкую массу. Бидайн подскользнулась, замахала руками, пытаясь восстановить равновесие, в то время как арбалетный болт пролетел всего на расстоянии пальца от ее носа. Она дернулась назад. Ноги потеряли опору, и молодая эльфийка рухнула среди тел карликов, через которые совсем недавно переступала.

Предводитель их преследователей издал вопль ликования. Ливианна переступила через нее, подняла секиру, лежавшую меж мертвых тел, и стала ждать врагов. Карлики замедлили бег и остановились.

Бидайн поднялась. Вся она была с ног до головы покрыта белесым, наполовину свернувшимся жиром.

— Беги ко входу в ближайший туннель, — спокойно приказала Ливианна. — Поищи там укрытие, — лезвием секиры она отразила арбалетный болт и метнула оружие в нападавших. С громким треском топор вонзился в щит предводителя. От силы удара карлик попятился.

Ливианна подняла обе руки и выкрикнула слово силы на языке драконов. Оно угрожающе отразилось от скалистых стен.

У Бидайн возникло такое чувство, будто темнота вокруг стала гуще. Слабый свет распался на потоки слизи, которые, покачиваясь, плыли над пропастью и, пританцовывая, направлялись к террасам. Арбалетчики в ужасе закричали и отпрянули.

Ливианна побежала по узкой тропе.

— Скорее, им потребуется совсем немного времени, чтобы понять, что это просто игра света.

Наставница притянула ее к себе, и мимо мертвого карлика с тяжелой золотой цепью они вошли в туннель. Разве тот туннель, из которого они вышли, не был немного дальше по дороге? Она совсем не помнила, чтобы видела здесь вход в скале. Может быть, она ошибается… Глубокий город представлял собой огромный лабиринт, муравейник, в котором, наверное, можно уверенно ориентироваться, только если родиться в нем.

Бидайн с отвращением осмотрела липкую массу, покрывавшую ее руки и ноги.

— Что это такое?

Ливианна с сожалением поглядела на нее.

— Ты выбрала очень неудачный момент для того, чтобы упасть. На твоем месте я бы очень долго принимала ванну по возвращении в Белый чертог.

— Что…

— Здесь все еще очень жарко. Твое заклинание защищает тебя, поэтому ты не замечаешь этого. Умершие… Не знаю, как бы это выразить так, чтобы не обидеть тебя. Ты когда-нибудь жарила сосиски на горячей сковороде? Оболочка лопается, жир вытекает. Вот что произошло там, снаружи. Ты лежала в жире мертвых.

— Нет… — Бидайн с отвращением провела рукой по своему обнаженному телу.

— Не валяй дурака!

Бидайн относилась к этому иначе. Провела руками по стене туннеля, чтобы отделаться от жира. В камне были сделаны какие-то борозды, и об их острые края можно было вытереть вязкую массу.

— Ты чувствуешь запах?

Бидайн не чувствовала ничего, кроме вони от жира. Он глубоко впитается в кожу, и вонять от нее будет, как от карлика.

— Здесь пролилась кровь. Эльфийская кровь! — Ливианна выкрикнула слово силы, и одна из светящихся полос, плясавших над пропастью, вплыла в туннель.

Теперь Бидайн отчетливо увидела проходившие по стенам, потолку и полу борозды. Все они были совершенно прямыми и уже ее мизинца.

Арбалетный болт со скрежетом отскочил от стены.

— Похоже, наши друзья снаружи обрели новое мужество, — Ливианна махнула ей рукой. — Идем, зайдем чуть дальше в туннель. С призванным мной светом мы облегчаем им прицел. Кроме того, сейчас придут их секироносцы.

В одной из борозд, проходивших примерно на уровне груди, Бидайн заметила что-то темное.

— Здесь кровь.

Ливианна бросила быстрый взгляд на ее испачканные пальцы.

— Я же сказала, что чувствую запах эльфийской крови. Может быть, дальше по туннелю место жертвоприношений. От карликов всего можно ожидать.

Бидайн поглядела на борозды, ведущие к выходу. В паре шагов от конца туннеля они по дуге поднимались к своду пещеры и исчезали в шахте. Нет, это не жертвенник, подумала она и поспешила догнать Ливианну.

Туннель слегка поднимался. Бидайн то и дело оглядывалась.

— Секироносцы за нами не пошли.

— Наверное, до них дошло, что здесь, без прикрытия арбалетчиков, их ожидает верная смерть в бою с двумя драконницами.

Бидайн снова оглянулась назад. Ее снедало какое-то нехорошее предчувствие.

— Может быть, они хотели, чтобы мы зашли в этот туннель.

— И что, если так? Чего нам здесь опасаться?

Бидайн пожалела, что не испытывает такой же уверенности, как ее наставница.

Они молча шли по туннелю и вскоре обнаружили в бороздах на полу ручейки крови. Теперь и Ливианна замедлила шаг. Она осторожно обнажила меч и послала бледного светящегося червячка в штольню. Впереди лежало бледное хрупкое тело.

— Колеен, — голос Ливианны звучал приглушенно.

Они осторожно приблизились к телу погибшей. Светящийся червячок по спирали кружил над эльфийкой. Обе руки ее были отрезаны. Голова и часть туловища тоже. Она выглядела так, как будто в грудь ей угодил меч великана. Могучий клинок разрубил ее одним ударом.

Ливианна опустилась на колени рядом с умершей и закрыла ей глаза.

Бидайн почти не знала Колеен. Она была одной из учениц наставницы Айлин, которая ужасно избила Нандалее в первый же день в Белом чертоге. Девушка не любила Айлин и всех, кто имел с ней дело. Она и ее ученики почти не интересовались искусством плетения чар. Они хотели только одного: стать идеальными воительницами. Тем более неприятно было видеть Колеен мертвой. Она умерла с выражением безграничного удивления на лице. Кто ее убил? Или, точнее, что?

— Она не видела того, что убило ее. Или по меньшей мере заметила слишком поздно, — деловито заявила Ливианна. Светящийся червячок засветился немного ярче, словно чародейка использовала теперь всю его силу, чтобы сразиться с темнотой. — Ее смерть была не напрасной. Мы предупреждены, — с этими словами она выпрямилась и грациозным жестом послала светящегося червячка дальше по штольне.

И, словно в ответ на ее слова, впереди в туннеле раздался далекий звон. Потом послышался звук негромкого металлического шипения. Два быстрых серебряных клинка разрезали светящегося червячка и с головокружительной скоростью устремились им навстречу. Слишком быстро, чтобы от них можно было убежать. Они неслись по каменным направляющим и благодаря собственному весу все сильнее и сильнее набирали скорость.

Вместо того чтобы броситься прочь, Ливианна поступила совершенно иначе. Она побежала навстречу смерти.

— Прыгай! — закричала наставница и совершила очень смелый прыжок щучкой между клинками.

Бидайн задрожала всем телом. Выругалась. А затем прыгнула… Почувствовала, как свистнули клинки, и тяжело приземлилась на пол туннеля.

— С тобой не соскучишься, — Ливианна помогла ей подняться. — Я уже думала, что потеряю самую талантливую чародейку, приходившую в Белый чертог за последние пятьсот лет, из-за какой-то карликовской стали. Ты меня очень сильно напугала.

У Бидайн тряслось все тело. Она была уже даже не в состоянии говорить. Ее сердце выпрыгивало из груди.

— Ничего, ничего, — Ливианна мягко провела рукой по ее волосам. — Учись, Бидайн. Ты никогда не имеешь права впадать в панику. Что бы ни произошло. Если твоими поступками будет руководить страх, значит, смерть уже схватила тебя за шиворот. Сохраняй спокойствие и трезвость рассудка, и ты сумеешь справиться с большинством опасностей.

Бидайн кивнула, все еще продолжая дрожать. Ей было неприятно, что она еще плохо умеет контролировать себя.

— Свет и немного акробатики — этого хватит, чтобы выбраться отсюда. Не беспокойся, мы пройдем этот путь до конца.

Вдалеке снова раздался звон. Ливианна рассмеялась.

— Похоже, у карликов закончились новые идеи. Ты готова прыгать?

Бидайн кивнула, несмотря на то что у нее все еще дрожали руки и ноги. Наставница жестом послала червячка вперед. Им навстречу по коридору несся сверкающий металл.

Бидайн закричала, побледнела даже Ливианна.

Карлики все же придумали что-то новенькое. На них летела решетка острых, как ножи, клинков.

 

Неприкрытая правда

Гонвалон увидел, как два карлика падают с одной из террас. Наконец-то началась организованная атака на подлых стрелков. Ему понадобилась целая вечность, чтобы попасть к порталу на другой стороне и обнаружить там дворец. Однако Нандалее там не было. Прихоть битвы не позволяла им встретиться. Теперь она могла быть в любой точке Глубокого города.

Гонвалон пригнулся. Арбалетные болты забарабанили по низенькой стене и скале за его спиной. Он уважал карликов. Они должны знать, что дело их дрянь. Они бросили вызов небесным, и теперь гнев змеев обрушился на них. Теперь их могли спасти только альвы. Но творцы этого мира, похоже, уже давно перестали интересоваться судьбами своих детей. Вся власть теперь принадлежала драконам. Тот, кто восставал против них, был обречен. И он, Гонвалон, был мечом Золотого.

Он осторожно выглянул из-за парапета. В широкой расщелине, разделявшей надвое сердце горы, плели чары. Свет странными полосками плясал над пропастью. Ожившие тени стекали по скале и не давали карликам прицелиться.

Чуть дальше на корточках сидела бледная фигура. Эльф! Гонвалон еще издалека увидел кровь. Слишком много крови, а у него больше не было способности исцелить, не было даже перевязочных материалов. В этот день драконы полностью превратили своих первых слуг в палачей. Здесь не было украшений и одежды. Ничего, чем они могли бы прикрыть свою сущность. Их бытие сузилось до клинков в руках. Такова была неприкрытая правда, все остальное — лишь мишура. Гонвалон добежал до убитого. Дурелль, послушник. Он не особенно умело плясал с клинками, но зато был одаренным флейтистом. Из его спины торчало три арбалетных болта. Перед ним на узкой дорожке лежало шестеро убитых карликов.

Гонвалон мягко провел рукой по лицу Дурелля.

— Без твоей флейты Белый чертог станет безрадостным местом, друг мой.

Пригнувшись, он поспешил дальше, прислушиваясь к себе. Он пытался вызвать в памяти образы минувших ночей любви и укрепить связь с Нандалее. Сумеет ли он почувствовать, где она, если будет думать о ней достаточно интенсивно? Или они слишком давно отдалились друг от друга?

Арбалетный болт со звоном ударился о его меч. Что он делает! Он должен всеми чувствами находиться здесь и сейчас, если хочет выжить.

Чуть впереди путь преграждал отряд карликов. Они ожидали его, мрачно подняв секиры. Однако все их упрямое мужество не могло обмануть: они были ближе к смерти, чем к жизни. Бороды опалены, лица искажены ожогами, от них осталась лишь тень гордого глубинного народа. Жара убивала их. Скоро уже не будут нужны мечи, чтобы закрепить победу драконов и эльфов.

Их предводитель, парень с золотыми бычьими рогами на шлеме, крикнул ему что-то вызывающее и бросился вперед. Гонвалон поднял меч в приветствии и встал перед карликом. Он дарует ему быструю смерть.

Он прошел мимо входа в туннель и, сделав большой шаг, переступил через карлика, даже в смерти сжимавшего золотую цепь на груди.

Гонвалон увернулся от удара секиры. Атака была проведена скорее яростно, чем умело. Удар в грудь карлика заставил пошатнуться воинов, которые шли за ним. Гонвалон наседал. Его клинок со звоном рассек кольчугу секироносца и сквозь его грудь вошел в сердце. Рывок в сторону — и тело умирающего блокировало атаку воина, стоявшего за ним. На узкой тропе над обрывом численное превосходство ничего не давало карликам.

Глухой удар пришелся ему по левой руке. Сила удара заставила его качнуться вперед, толкая его на опасно близкое расстояние от ближайшей секиры. Короткий решительный удар раздробил древко секиры. Гонвалон рванул клинок вверх, попал противнику в подбородок, так что голова его запрокинулась назад. Эльф навалился на меч всем своим весом, вонзая сталь глубоко в горло противника. Гнев в глазах того угас. Осталась только усталость.

Гонвалон сделал быстрый шаг назад. Арбалетный болт ударился о скалу прямо рядом с ним. На этой тропе он слишком на виду. Стрелки на террасах не боялись попасть в своих товарищей. Должно быть, так умер Дурелль.

Мастер меча отступил еще на шаг и вошел в туннель, мимо входа в который только что проходил. Пусть теперь карлики попытаются преследовать его здесь. Без арбалетчиков он расправится с каждым из них поодиночке.

Но воины-карлики не последовали за ним. Он отошел еще на несколько шагов назад, чтобы убраться из зоны обстрела арбалетчиков. Теперь было время ощупать руку. Арбалетный болт лишь задел его. Но рану нужно было перевязать. Он поглядел вглубь туннеля. Чуть дальше в воздухе плясал странный бледный огонек. Заметил два силуэта. Для карликов они были слишком велики. Похоже, это эльфы. Он шел к ним широкими шагами, когда услышал странное шипение.

 

Невысказанное

Это смерть! Бидайн знала, что от этой решетки из клинков, скользящей по туннелю, им не уйти.

Ливианна выкрикнула слово силы, мрачное и древнее, как корни этого мира. Жуткое, не созданное для эльфийского языка. Даже перед лицом смерти Ливианна сохраняла хладнокровие. Рука грациозным жестом скользнула по стене скалы по левую сторону от нее. Камень растекся под пальцами, словно горячий воск.

Ливианна отступила на шаг назад, скрестила руки на груди и стала ждать.

«Как же моя наставница может так спокойно смотреть в глаза смерти», — думала Бидайн.

С жутким грохотом решетка из клинков остановилась прямо перед ними. Мелкие осколки металла посыпались в туннель и укололи Бидайн, словно иглами.

— Альвы всемогущие… — не веря своим глазам, пробормотала девушка. — Мы живы!

Она подошла к стене, чтобы внимательнее рассмотреть спасшее их чудо. Расплавленная скала протекла в ячейки решетки.

— Откуда ты могла знать, что расплавленный камень достаточно быстро застынет снова?

— Я этого не знала.

Бидайн поразилась.

— Но как же тебе удалось сохранять спокойствие?

— А как можно было реагировать иначе? — Ливианна обернулась. Тонкие струйки крови разделяли ее лицо на полоски красного и белого цветов. Она слишком близко стояла к решетке и получила больше осколков. — Став драконницей, ты должна осознать, что однажды умрешь насильственной смертью. Такова наша судьба. Мы не можем избежать ее, но у нас есть выбор, как ее встретить. Я не могла побежать от этих клинков, и не по мне это: застывать от страха. Для этого я слишком многое повидала. Чтобы сплести заклинание, сильно искажающее магическую сеть, у меня не оставалось времени. Все должно было быть просто и быстро. Когда решение было принято, мне оставалось только ждать и с достоинством встретить возможную смерть.

«Она внушает почтение», — подумала Бидайн.

— Как думаешь, я тоже так смогу?

Наставница улыбнулась, и из-за залитого кровью лица это выглядело жутко.

— Это решать только тебе. Но я помогу тебе пойти этим путем. Ты будешь… — Она прищурилась.

— Что я буду?

Ливианна перешла в низкую стойку мечницы, но оружие поднимать не стала.

— Там тень в туннеле. Мы должны… — И вдруг рассмеялась. — Гонвалон!

Мастер меча вышел на слабый, пульсирующий свет, вызванный заклинанием Ливианны. Его левая рука была залита кровью. Он поглядел на сеть из клинков и только кивнул.

— Вы не видели Нандалее?

Бидайн показалось, что между Гонвалоном и Ливианной есть что-то невысказанное. Слишком странно смотрели они друг на Друга.

— Думаю, здесь, внизу, ее нет, — сказала Бидайн. — Как бы там ни было, на военном совете ее не было. Я не видела ее уже много дней.

— Она здесь, — возразил Гонвалон с уверенностью, не терпящей возражений. Одновременно с этим он казался несколько затравленным. То и дело озирался на вход в туннель.

«Наверное, она на одной из своих тайных миссий», — с некоторой завистью решила Бидайн. Можно подумать, будто она уже драконница — так часто уходит из Белого чертога. Наверняка ее послал Дыхание Ночи.

— Можем поискать ее вместе, — предложила Бидайн.

— Шансы найти ее будут гораздо выше, если мы разделимся, — возразила ее наставница. — Что тобой движет, миссия или любовь, Гонвалон?

Бидайн снова почудилось, что за произнесенными словами стоит какой-то невысказанный смысл.

— Я подчиняюсь приказу Золотого, — резко ответил Гонвалон.

— Тогда мы поможем тебе успешно завершить миссию. Можно мне осмотреть твою руку?

Гонвалон не ответил, но промолчал, когда Ливианна осторожно протянула к нему ладонь и закрыла ею его рану. Черты лица эльфийки стали мягче, почти по-матерински нежными. Она закрыла глаза. Кровь, текущая между пальцами, остановилась. Бидайн попыталась открыть свое Незримое око, чтобы увидеть, как Ливианна влияет на магическую сеть. Что она делает, чтобы исцелить.

— Теперь ты должен быть готов к любому бою, — Ливианна убрала ладонь. Рука Гонвалона была перепачкана кровью, однако рана исчезла.

Он странно поглядел на Ливианну, не найдя для нее слов благодарности.

Бидайн не понимала, что происходит между этими двумя. Может быть, когда-то они были вместе? У Гонвалона было множество любовных связей, но она никогда не слышала, что Ливианна тоже была его возлюбленной. Однако между этими двоими существовала связь, и она чувствовала это совершенно отчетливо. Может быть, Золотой отправил их на миссию вместе? Мастера меча и мастерицу темных видов магии? Кто сумел бы противостоять этим двоим?

— Нам нужно идти, — решила Ливианна.

— Но ведь там арбалетчики. Они убьют нас, как только мы выйдем из туннеля, — возмутилась Бидайн.

— Жара медленно убивает их. Скоро они уже не смогут поднять оружие, — в голосе Гонвалона звучали сочувствие и презрение одновременно. Впрочем, лицо его никаких эмоций не выражало. И это противоречие смущало Бидайн. Она поглядела на Ливианну, на лице которой на миг промелькнуло раздражение, но оно тут же разгладилось, едва эльфийка заметила взгляд Бидайн.

— Карлики помогут нам убить их. Идем со мной и учись! — И та твердым шагом зашагала вперед, поманив к себе при этом странный огонек, извивавшийся теперь перед ней, направляясь к выходу из туннеля.

В паре шагов от выхода Ливианна остановилась и пригнулась. Поднявшись снова, она держала на ладони арбалетный болт.

— Открой свое Незримое око, Бидайн.

Юная эльфийка повиновалась. Полутьма туннеля уступила место сияющей сети линий. Но Ливианна представляла собой настоящий оплот света. На нее было больно смотреть. Ярче всего светилась голова и рука, на которой лежал арбалетный болт.

— Видишь бледную светло-голубую ленту? Она ведет от моей руки через туннель и через широкую расщелину.

Бидайн потребовалось некоторое время, чтобы заметить светящийся след, почти невидимый на фоне яркого света остальных силовых линий.

— Что в ней такого?

— Она ведет к карлику, который выпустил этот болт. Он желал нам смерти. Сильные чувства влияют на магическую сеть. И он проносил этот болт некоторое время в своем колчане. Все вещи, которые мы носим на себе, слегка пропитываются нашей магией. Через час или два голубая линия исчезнет полностью, потому что заклинание сплелось неосознанно. Это словно след на песке в пустыне. Он не изменяет суть пустыни. Песчаные дюны, неумолимо синее небо. Через несколько часов ветер развеет их, навеки. Но теперь мы воспользуемся, бледной нитью, ведущей к наполненному ненавистью стрелку, — Ливианна произнесла уже известное Бидайн слово силы. С его помощью можно было призывать или изгонять ветер.

Наставница Бидайн подула на руку, и арбалетный болт полетел прочь, словно выпущенный из невидимого арбалета. Она услышала крик, раздавшийся по ту сторону расщелины.

Ливианна серьезно кивнула.

— Ненависть — это чувство, которое может обернуться против тебя, — поглядела на Бидайн. — Найди себе болт, который не попал в нас, и сделай то же самое. Но плети свое заклинание без каких бы то ни было чувств. Ни гнев, ни злорадство не должны руководить тобой, поскольку, как ты только что видела, любая наша эмоция может обратиться против нас.

Бидайн выбрала один из почти неповрежденных снарядов. Плотное кожаное оперенье совсем чуть-чуть помялось. Железный наконечник слегка расплющился, но древесина толстого, короткого древка не лопнула. Затем Бидайн отыскала связь со стрелком. Теперь, когда она знала, на что нужно обратить внимание, блеклую силовую линию стало легко отыскать. Она откашлялась, полностью сосредоточилась на выстреле и представила себе, как снаряд летит вдоль силовой линии обратно к стрелку. Негромко прошептала слово силы. Ощущение было такое, словно она отпустила натянутую тетиву лука. Болт царапнул твердым кожаным опереньем ее ладонь, оставив кровавую борозду. Темнота поглотила выстрел. В следующий миг раздался пронзительный крик.

Ливианна положила ей руку на плечо.

— Почти идеально, милая моя.

Гонвалон молчал. Он казался подавленным, словно битва против карликов не нравилась ему. А ведь они виновны. Это они подло убили Парящего наставника, тем самым вызвав на себя гнев небесных змеев!

— Попробуй еще раз, Бидайн, — Ливианна вложила ей в руку еще один арбалетный болт. Сама она приготовила для себя три снаряда, которые положила на ладонь друг рядом с другом и отпустила в полет одним-единственным словом.

— Довольно! — резко произнес Гонвалон. Он ринулся к выходу, в то время как с другой стороны ущелья раздались крики.

— Надеюсь, он найдет Нандалее, — Бидайн крепче перехватила свой короткий меч и хотела было последовать за ним, но Ливианна удержала ее.

— Мы поможем ему гораздо больше, если займемся арбалетчиками, — она нагнулась за новой порцией болтов.

— Но Нандалее! — возмутилась Бидайн. — Мы пообещали, что тоже поищем ее! Мы ведь не можем просто…

— С арбалетным болтом во лбу ты не поможешь своей подруге. Ты забыла, что я говорила? Чародеи должны быть хладнокровными! Побори свои чувства. Если бы я вела себя как ты, нас бы убила решетка с клинками.

— Неужели для тебя ничего не значит, найдется ли Нандалее?

Ливианна выпрямилась и странно посмотрела на нее. Мелкие коричневые искорки в ее зеленых глазах, казалось, вспыхнули изнутри.

— Если ты думаешь, что судьба Нандалее мне безразлична, то ошибаешься. Она значит для меня даже больше, чем ты можешь себе представить.

Что-то в тоне ее голоса заставило Бидайн покрыться мурашками. И тут она поняла, что должна последовать за Гонвалоном. Иначе случится что-то страшное. Эльфийка понимала, что снова руководствуется чувствами. Но все равно бежала к выходу из туннеля.

Карлики, сторожившие узкую тропу, были мертвы, а Гонвалон исчез в темноте. Она должна догнать его!

 

Там, где поет дрозд

Усталость Нандалее как рукой сняло. Арбалет у виска еще раз оживил все ее силы. Она откинулась назад. Одновременно подбила арбалет снизу. Металлический звук спускаемой тетивы взорвался в ушах. Жгучая боль опалила ее. Металлическое острие болта пропахало ее белокурые волосы, сорвав несколько прядей с головы.

Нандалее занесла ногу за правую пятку карлика. Свободной ногой ударила по колену. Раздался сухой треск, когда бедренная кость выскочила из сустава.

Эльфийка выхватила кинжал мертвого карлика, лежавший на пирсе, и краем глаза заметила оживших врагов. Она обернулась и в движении метнула кинжал. Он попал в глаз крупному рыжебородому карлику. Рядом с ним вперед ринулся его товарищ с угрожающе поднятой секирой. Сколько же из них притворялись мертвыми? Перед внутренним взором Нандалее предстала картинка: все карлики поднимаются и устремляются к ней с горящими ненавистью глазами.

Карлика с вывихнутым коленом она ударила в кадык, удар раздавил дыхательные пути. Она просто не имела права оставлять его за спиной. Даже если он уже не может ходить, он все еще мог перезарядить арбалет. Ей тысячи раз втолковывали в Белом чертоге, что нельзя оставлять врагов за спиной, если не уверен, что он совершенно не может больше сражаться.

Удар секирой едва не настиг ее. Она отскочила назад, споткнулась о труп и едва не упала. Карлик тут же ринулся за ней. На обожженном красном лице сверкали наполненные ненавистью светло-серые глаза. Борода его обгорела, представляя собой лишь тень былого величия. Удар слева двуострой секирой разрезал живот. Рана была неглубокой, но служила отчетливым предостережением: ее силы почти на исходе.

Нандалее отступила еще дальше, карлик, хрипло дыша, преследовал ее.

— Я тебя выпотрошу, детоубийца. Бессовестная драконья шлюха. Вшивая сукина дочь, — каждое проклятие сопровождалось ударом секиры.

В тело эльфийки заползал страх. Вообще-то карлик был не тем противником, которого следовало опасаться, но потеря крови ослабила ее. Краем глаза она увидела, как кто-то пытается зайти ей за спину. Еще один воин!

Нандалее пригнулась. Отчаянно вскрикнув, она подняла мертвого карлика и швырнула им в нападающего. Секироносец попятился и упал. Шлем скатился с головы и со звоном покатился по полу. Нандалее подхватила железный шлем и ударила противника по лицу. Первый удар превратил нос в бесформенную кровавую массу. Она продолжала бить. Снова и снова. Словно обезумев.

За ее спиной раздался пронзительный крик. Нандалее инстинктивно пригнулась, выпустила шлем и выхватила из рук мертвого карлика секиру. Бросилась в сторону, махнула секирой за спиной. Почувствовала, что в кого-то попала.

Одним прыжком Нандалее снова оказалась на ногах. Подняла секиру и повернулась. За ней стояла карлица со свертком на руках. В правой руке у нее была длинная шпилька. Из рваной раны у корней волос лилась, пульсируя, кровь, пропитывая ее простое льняное платье, сбегая по лоснящемуся кожаному переднику, который женщина носила на бедрах. Она глядела на Нандалее огромными карими глазами. С ужасом. Шпилька выпала из ее дрожащей руки. Подвязанный пучок сверкающих светлых волос наполовину распустился, держась всего на одной шпильке.

Карлица рухнула на колени. Осторожно положила сверток на пол перед собой. Голубое, украшенное вышитыми секирами одеяло было все в крови. Оттуда выглядывало розовое личико, покрытое нежным черным пушком.

— Пожалуйста… — пролепетала карлица. — Пожалуйста, спаси его…

Нандалее почувствовала себя так, словно у нее под ногами разверзлась земля. Своим ударом вслепую она едва не попала в ребенка. Едва не стала детоубийцей.

Карлица подняла руки. Взгляд ее угасал.

— Пощади… — Кровь тоненькой струйкой бежала из раны на шее. Губы ее дрожали. Она хотела что-то сказать, но силы не хватало. Все несказанные слова ее были во взгляде, когда глаза ее остекленели и застыли.

Нандалее едва сдерживала слезы. Что она натворила! Прижала левую руку к животу. Теплая кровь стекала на бедра. Нандалее искала слово силы, которое могло бы затянуть рану. Срастить кожу и разрезанные мышцы. Но никак не могла вспомнить то единственное слово. Нужно залечить раны, иначе она умрет здесь, среди карликов. Смерть была близка.

Вместо этого она смотрела на ребенка. У него были большие серые глаза, совсем как у карлика, который только что с таким ожесточением пытался убить ее.

Ребенок улыбнулся ей. Ей, убийце ее родителей! С его губ сорвался тихий, непонятный звук. Горячие слезы бежали по щекам Нандалее. Что она натворила? Что здесь происходит? Неужели весь мир сошел с ума? Где альвы? Почему они не удержали небесных змеев от этой резни?

Она огляделась по сторонам. На причале потайной гавани Амаласвинты лежали почти одни женщины и дети. Из успокоившейся воды торчали гибнущие цветы. На деревянной опоре, с которой свисал порванный канат, сидел дрозд и щебетал, оглашая пещеру своим тревожным пением.

Нандалее опустила голову на грудь. Взгляд ее сузился. Мир отступил на второй план, остались только серые детские глаза. Драконы убьют мальчика, если придут сюда. Драконники тоже. Тот, кто решил уничтожить целый город, не позволит уцелеть одному-единственному ребенку. Для ребенка карликов не найдется места в Белом чертоге. Она буквально представляла себе это. Возможно, это сделает один из ее наставников. Один удар кинжала, без ненависти, в сердце ребенка. Довольно было пролито невинной крови! Это больше не должно повториться!

С отчаянием вернулись воспоминания. Слово силы само сорвалось с ее губ. Эльфийку пронизало тепло, исцеляя раны. Но оно не могло восполнить потерянную кровь. Она ослабела. Еще одну битву ей не выдержать.

Она сняла с мертвого карлика перевязь с коротким мечом и перебросила через плечо. Затем подняла сверток, прижала к себе ребенка. Короткий булькающий звук был ей наградой.

Затравленно огляделась по сторонам. Теперь она на другой стороне. Может быть, она и в теле эльфийки, но больше не прольет крови карлика. По крайней мере, в эту ночь. Она должна отнести ребенка в безопасное место. Но куда? Где ее не найдут товарищи из Белого чертога?

Она медленно пошла прочь от воды, стараясь держаться в тени. Нандалее вспоминала макет из проволок в комнате Амаласвинты. Там было место… Но если она пойдет туда, то порвет с драконниками. Там они ее не найдут!

Она поглядела в большие серые глаза и выругалась. Нет, не этот путь она хотела избрать. Но ребенка она убивать не станет! И наблюдать, как это происходит, тоже. Это больше не имеет никакого отношения к поручению Дыхания Ночи. То, что убивают всех жителей Глубокого города, включая женщин и детей, не имеет ничего общего с праведным гневом. Это тирания!

 

Эльфийская кровь

Айлин опустилась на колени рядом с умершей. Нежно провела рукой по светлым, слипшимся от крови волосам. Айлин повидала многое, но вид ученицы шокировал ее. Тело ее было рассечено на уровне груди, обе руки отрублены. Что с ней произошло? Еще самое большее год — и она стала бы драконницей.

Вздохнув, наставница поднялась и поглядела на остальных умерших. Они принесли сюда, в просторную, испачканную сажей пещеру, еще троих учеников. Свод пещеры и стены были целиком и полностью покрыты аметистами. На большинстве камней лежал маслянистый черный слой слизи. Наверное, в этом зале было много карликов, когда на них через вентиляционные шахты обрушились потоки пламени. Копоть и драгоценные камни — вот и все, что от них осталось.

Айлин в ярости сжала кулаки. Они плохо подготовили нападение. Отовсюду приходили сообщения о сопротивлении и убитых. В Глубоком городе оказалось гораздо больше жителей, чем они ожидали. И несмотря на то что карликов застали врасплох, они оказывали яростное сопротивление. Было ошибкой не брать пленных. Карлики знали об этом! До сих пор не сдался ни один. Они сражались отчаянно и безжалостно, как раненая медведица, защищающая своих малышей от стаи волков.

В просторную пещеру вошел Дилан. На руках он нес очередного убитого. Дурелль!

Наставник молча отнес труп в центр зала и осторожно положил его на пол.

— Ему выстрелили в спину, — бесцветным голосом произнес он. Не обвиняющим тоном, скорее устало. Все они знали, что их нападение на Глубокий город было намного подлее, чем выстрел в спину.

— Где?

Дилан поднял на нее взгляд. Радужка его глаз была серебристой, с небесно-голубыми вкраплениями. Его взгляд всегда вызывал у Айлин беспокойство. Он не был человеком меча, скорее чародеем, целиком и полностью посвятившим себя скрытым силам. Это решение изменило его облик. Он был бледен, как смерть, а белые волосы стали тонкими, словно паутина.

— Дурелль лежал на тропе вдоль большой расщелины, разделяющей сердце горы. Примерно в миле отсюда. Он сражался хорошо. Я нашел его в окружении мертвых карликов.

Айлин кивнула. «Недостаточно хорошо», — подумала она. В Белом чертоге их обучали, превращали в искусных убийц, но происходящее здесь превращалось в настоящее сражение. Нельзя было настолько сильно распылять свои силы. Карлики не впали в панику, как ожидалось.

— Что там со сражениями в гавани?

Взгляд Дилана ожесточился.

— Боюсь, два-три угря сумели уйти. Но все гавани захвачены, а Белые змеи преследуют беглецов. Мои ученики сражались хорошо. Особенно Элеборн.

Айлин кивнула и снова перевела взгляд на мертвых. «Нет, они сражались не хорошо», — подумала она, борясь с накатывающей волной гнева. Они напрасно поставили под удар жизнь своих учеников. Атака была продумана плохо! Никогда прежде небесные змеи не приказывали им отправляться на такой бой. И никогда прежде Айлин не видела с такой отчетливостью, сколь мало значат их жизни для больших драконов.

В Аметистовый чертог вошел Гонвалон. Он оглядел умерших и ускорил шаг. Эльфийка догадывалась, кого он опасается увидеть.

— Нандалее нет среди них, — Айлин показалось, что эльф не испытал облегчения.

— Тебя это удивляет, Айлин? Ведь ученица Гонвалона не принимала участия в нападении, — в голосе Дилана прозвучала некоторая нотка пренебрежения.

— Она здесь, — возразила Айлин. — Золотой ее тоже ищет.

— Золотой? — Гонвалон странно улыбнулся. — Когда он был здесь? И в какую сторону пошел?

Она указала на один из выходов, над которым красовался герб с тяжелым молотом.

— На запад. Туда, где находятся пещеры кузнецов и дубильщиков. Ушел совсем недавно, — для Айлин было загадкой, зачем эти двое ищут Нандалее, когда еще не сломлено сопротивление карликов. Если уж кто из учениц Белого чертога и может постоять за себя самостоятельно, так это Нандалее.

— Исход битвы за Глубокий город еще не предрешен, Гонвалон. Во дворцах у большой расщелины продолжаются бои. Нам нужен каждый опытный воин.

— Пошли Дилана, — неожиданно грубо ответил он. — Золотой предполагает, что я буду рядом с ним. Он потребовал мой меч, — лицо Гонвалона, казалось, словно высечено из камня. Суровое и напряженное, решительное до невозможности. Да что с ним такое? Широким шагом он устремился под арку с гербом кузнецов.

— Не трать на него свою заботу, — произнес Дилан. — Ты ведь знаешь о его проклятии. Все его возлюбленные умирают. А сегодня такой день, когда прольется много эльфийской крови.

Айлин подумала о Золотом. Неужели он тоже печется о Нандалее? Она ведь связала себя с Дыханием Ночи. Небесные змеи не пожелали спускаться в туннели Глубокого города, но, тем не менее, он был здесь. Эльфийка чувствовала, что в этой резне для него кроется больше, чем просто наказание карликов. Если здесь, в туннелях, погибнет эльфийка, это не удивит никого…

Вот только в ее задачу подобные размышления не входят. Она должна вести бой за Глубокий город. А Нандалее была потеряна уже в свой самый первый день в Белом чертоге. Нельзя ей было приходить туда. Для драконницы она слишком упряма, слишком тяжело поддается влиянию. Из мятежников получаются плохие слуги.

— Нам нужно идти к дворцам, — произнесла она твердым голосом, обращаясь к Дилану. — По пути возьмем с собой всех, кого найдем. Объединим наши усилия и подавим очаги сопротивления. Меньше чем через час битва за Глубокий город закончится.

 

Беглянка

Затаив дыхание, Нандалее сидела на корточках в нише и наблюдала за двумя стройными светящимися фигурами, бежавшими по широкому туннелю на расстоянии двадцати шагов от нее. В этой штольне не было факелов или масляных ламп. Нандалее приходилось полностью полагаться на свое Незримое око. Оно указывало ей путь сквозь ночь, раскинувшуюся над погибающим городом карликов. В туннелях угасало все больше и больше источников света, словно умирая вместе с городом.

Нандалее сплела заклинание, приглушавшее свет ее силовых линий. Несмотря на это, она не понимала, почему оба эльфа не заметили ее. Казалось, они полагались только на собственные глаза. Какая глупость!

Светящиеся фигуры исчезли за поворотом туннеля. Нандалее вздохнула с облегчением и прислонилась к скале. Немного сна… Как бы ей хотелось отдохнуть сейчас.

Дитя карликов задремало у нее на руках. От него исходило приятное тепло. Она чувствовала, как поднимается и опускается его грудь при каждом вздохе и выдохе. Было в этом что-то усыпляющее: прижимать к груди спящего ребенка. Искушение закрыть глаза было очень велико. Всего на миг.

Нандалее заставила себя подняться. До пещеры кузнеца было уже недалеко. Внизу, в колодце, она найдет надежное укрытие. Там она могла поспать и подумать, что делать с ребенком.

Она устало потащилась дальше, пока не нашла вход в мастерскую Галара. Вонь от сыра уступила место запахам паленой плоти, горелого дерева и расплавленного металла. Малыш проснулся и стал искать губами то, что она не могла ему дать. Это было похоже на посасывающие поцелуи. Его головка покрутилась из стороны в сторону, затем он поглядел на нее, и его большие глаза наполнились слезами. Нандалее негромко выругалась. И чем ей его кормить?

Тяжелыми шагами спустилась в туннель. На самом деле помочь ребенку она не могла. Как часто нужно есть такому малышу-карлику? Каждые несколько часов?

Малыш начал хныкать, когда они достигли кузницы. Темно-красная корочка раскаленного металла светилась на наполовину сожженных ножках столов. В просторной пещере витал удушливый дым.

Хныканье ребенка стало громче. Насколько же жарко в пещере? Ее защищало ограждающее заклинание, но малыш был беспомощен перед жарой. Она поспешно понесла его к колодцу.

Какой-то звук заставил ее обернуться. Тяжелые шаги. Кто-то есть там, в туннеле. Нандалее зажала ребенку рот рукой. Да, сомнений не было, кто-то приближался к ней. Она нагнулась за кинжалом. Внизу, в пещере под колодцем, она будет в безопасности. Наверняка! А если нет… Она спрятала кинжал в опаленный грязный платок, в который был закутан ребенок.

Нандалее осторожно спустилась по лестнице в шахту колодца и аккуратно скользнула в воду. Здесь, внизу, она уже не слышала шагов. На воде отражались отблески умирающего в кузнице жара. Если кто-то заглянет в колодец, то наверняка увидит ее. Нужно идти дальше. Но как плыть с ребенком? Что, если малыш вдохнет воду?

Она отняла руку от ротика малыша и запечатала ему губы поцелуем. Дыхание его было кисловатым. Пахло молоком. Он вцепился ей в губы и принялся сосать. Нандалее оттолкнулась от нижней скобы и нырнула, крепко прижимая ребенка к себе.

Нужно было проплыть совсем чуть-чуть, но ей потребовалось бесконечно много времени. Ребенок извивался и выгибался у нее на руках. Нандалее могла грести только одной рукой. Она быстро нашла вход в потайной туннель. Свободной рукой подтянулась по грубой скале.

Наконец-то она пробила головой поверхность воды. Подняла ребенка вверх, чтобы он мог дышать. И в тот же миг увидела опускающуюся секиру.

 

О шеях карликов и коз

Хорнбори вскрикнул и оттолкнул Галара в сторону. Эльфийка держала на руках ребенка-карлика, очевидно защищаясь им от нападения. Галар попытался изменить направление удара. Слишком поздно. Он закричал, выронил секиру и все равно попал.

С резким треском секира ударилась о голову эльфийки. Попала плашмя, но сильно. Убийца мгновенно выпустила ребенка. Оглушенная, открыла рот, глотнула черную воду. Глаза ее закатились, Хорнбори видел только белки. Он схватил плачущего ребенка и притянул его к себе.

— Дерьмо! — выругался Галар. — Как можно быть настолько бессовестной, чтобы прикрываться ребенком вместо щита!

Хорнбори размотал промокший платок. Мальчик, с улыбкой подумал он. У малыша совсем посинели губы. Он переохладился. Вода в колодце была ледяной. Хорнбори потер ему грудь ладонью. Что он может сделать? Он никогда не был отцом, почти не общался с детьми. Воспитывать их было делом женщин. Они почти и не подпускали мужчин к детям. Только когда бороды у них становились густыми и жесткими, женщины отпускали детей в мир мужчин.

Малыш расплакался.

— Он ранен? — Галар отложил секиру в сторону и склонился над ребенком.

— Не знаю. Раны не видно. Может быть, стоит перевернуть его.

Галар поглядел на свои большие мозолистые руки.

— Лучше ты.

— Почему ты думаешь, что у меня получится лучше?

— Потому что ты слабак. Я… я же его сломаю. Я еще никогда не держал ребенка…

— Я тоже, — возмущенно ответил Хорнбори. Ему было тринадцать, когда его выпустили из женских покоев и он пришел к отцу. Своего раннего детства он почти не помнил.

— Дайте я, — Нир вытащил эльфийку из воды и теперь протиснулся между ней и Галаром. Не колеблясь, поднял малыша и перевернул его. — Я бы сказал, что все в порядке.

— А я нет, — прошипел Галар. Малыш помочился, сделав фонтан прямо ему на грудь.

Хорнбори рассмеялся.

— Похоже, ты ему нравишься.

— Заткнись, засранец!

«На этот раз это прозвучало как-то приветливее», — подумал Хорнбори. По крайней мере, для Галара.

— Зачем ты вытащил из воды эльфийку? С ума сошел! Пусть бы утонула. Она не поблагодарит нас, если мы оставим ее в живых, — Галар встал.

— Не делай этого, — удержал его Хорнбори. — Она нужна нам. Ненадолго, потом можешь делать с ней, что хочешь.

Галар мрачно поглядел на него. Затем перевел взгляд на Нира.

— Совсем спятили, оба. Похоже, падение в колодец не пошло вам на пользу.

— Это из-за мальчика. Мы ведь даже не знаем, из какого он рода. Нужно узнать, где она его украла.

Галар рассмеялся.

— Как ты думаешь, что творится там, наверху? Украли ребенка. Да полгорода будет в панике. То, что драконы подожгли мою мастерскую и пытались убить нас, наверное, еще не дошло до всех, но о том, что украли ребенка, наверняка говорит весь город. Там, наверху, наверняка кишмя кишит от перепуганных баб, излагающих самые дурацкие предположения. И готов спорить, возглавляет это стадо Амаласвинта, — он вынул из-за пояса кинжал. — Эльфийской шлюхе я перережу горло. Тогда у нас одной заботой станет меньше. Это же драконница. Она пришла, чтобы убить нас. Если мы не прикончим ее поскорее, то еще пожалеем об этом.

Нир сунул малышу в рот свой большой палец и положил его на локоть. Хорнбори поразился тому, сколько у стрелка скрытых талантов. Мальчику понравилось. Он закрыл глаза, наморщил лобик и с такой серьезностью принялся сосать палец Нира, что Хорнбори невольно улыбнулся.

Галар склонился над эльфийкой, чтобы покончить с ней. Схватил ее за слипшиеся от крови волосы и поднял голову. Сквозь свисающие на лицо волосы Хорнбори отчетливо видел полуприкрытые веки. Зрачков все еще не было видно. Изо рта текла слюна. Может быть, уже и нет нужды возиться с ней. Она и без того скорее мертва, чем жива. Галар поднес нож к горлу эльфийки, когда та внезапно рванула голову назад и ударила его под дых, одновременно нанеся удар по сжимавшей нож руке Галара. Клинок отлетел в сторону.

Удар по локтю заставил предплечье кузнеца подняться. Нож задел его плечо. Он выругался, локоть глухо ударил его в живот.

Правая рука Галара неконтролируемо дергалась. Пальцы его разжались, нож выпал на пол. Все это продлилось не более трех ударов сердца.

— Арбалет, — пролепетал Галар, с губ которого капала кровь. — Там, сзади!

Эльфийка поглядела на Хорнбори. Глаза ее все еще не пришли в норму. Один смотрел прямо на него, второй, казалось, пытался взглянуть на свод пещеры.

Галар попытался уползти прочь, но эльфийка схватила его, проявив пугающую силу, швырнула его так, что он ударился спиной о скалу и поднесла кинжал к горлу.

— Стой тихо, — набросилась она на Галара, в ужасе глядевшего на кинжал. — У вас есть арбалет? Выбросьте его в воду. А вон ту секиру дайте мне, — она говорила на языке карликов с диалектом Железных чертогов.

— Не слушай ее, засранец! — сдавленно прохрипел Галар. — Она воткнула нож мне в шею. Я все равно что мертв. Сделай мне последнее одолжение. Возьми чертов арбалет и убей ее.

Эльфийка не спускала взгляда с Хорнбори.

— Этот парень для тебя что-то значит? Клинок находится между его дыхательными путями и двумя крупными артериями. Там, откуда я пришла, мы тренируемся делать это на козах. Как ты можешь себе представить, мы часто едим козлятину. Проходит некоторое время, прежде чем научишься попадать в нужное место. Надеюсь, что шея карлика ничем принципиально не отличается от козьей. Нож у горла — это довольно опасно. Если моя рука хоть немного дрогнет, ему конец. Если мне станет дурно, потому что он едва не пробил мне череп, и я упаду, ему конец. Если тебе придет в голову зарядить арбалет, вместо того чтобы бросить его в воду, ему конец.

— Если ты отпустишь ее, она приведет подкрепление, и всем нам будет конец, — прохрипел Галар. — Со мной уже все кончено. Спасай малыша! — И с этими словами он попытался высвободиться из хватки эльфийки, не обращая внимания на нож.

Хорнбори огляделся в поисках арбалета, но в царившем в пещере беспорядке найти его не сумел.

— Где он?

Галар пробормотал что-то невнятное.

— Оставь это, — произнес Нир. — Она принесла малыша сюда. Может быть, она вовсе и не убийца.

Хорнбори попытался угадать, где может быть арбалет. Логику лучше не использовать, это было очевидно. Здесь не было порядка, а слабый свет не облегчал задачу. Он сознавал, что их шансы на победу невелики. Конечно, эльфийке ни в коем случае нельзя доверять, но, может быть, в данный момент разумнее будет вести переговоры. Он оглянулся. Галар обмяк.

— Она убила его!

— Нет. Успокойся. Она что-то сделала с его шеей. Нажала на что-то.

— Откуда ты знаешь, что Галар не мертв? Он так обмяк…

— Если бы я хотела убить его, то, наверное, воспользовалась бы ножом, — перебила его эльфийка.

Это было весьма справедливо. Вот только эльфам доверять нельзя. Они…

Скала задрожала. Похоже, над ними двигалось что-то очень тяжелое. А затем раздался крик, подобного которому Хорнбори никогда еще не слышал. Безумный, полный боли и гнева. Он был уверен, что ни карлики, ни эльфы не могут издавать таких звуков.

Малыш начал негромко похныкивать.

— Что это такое? — прошептал Хорнбори.

Напуганной казалась даже эльфийка. Она подняла голову к своду пещеры. Один из ее глаз побелел совершенно, словно она ослепла.

— Не знаю. Должно быть, это связано с гибелью Глубокого города. Я…

— О чем ты говоришь? — прошипел Хорнбори.

Она перевела на него взгляд своих косящих глаз.

— Ты Хорнбори, а твоих товарищей зовут Галар и Нир. Верно?

Откуда, черт возьми, она знает это? Конечно же, он не ответил. Не станет он облегчать ей задачу. Должно быть, угадала, ведь они никогда прежде не встречались.

— Откуда ты нас знаешь? — простодушно поинтересовался Нир, в то время как над ними раздался такой грохот, словно в мастерской кто-то швырял столами о стены.

— Потушите свет! — Эльфийка произнесла это таким тоном, что убедила даже Хорнбори. Она была напугана! Это не наигранно! — Что бы ни бушевало там, наверху, оно не должно увидеть отблески света на воде в колодце.

Хорнбори подчинился. Но когда погас последний крохотный огонек, он почувствовал себя совершенно беспомощным. Насколько хорошо эльфийка может видеть в темноте? Наверняка волшебная сила позволяет ей видеть по-прежнему. Хоть он, будучи карликом, привык к темноте глубоко в горе, но для этого требовалось некоторое время. Огни, которые он только что погасил, притупили его ночное зрение.

Осталась ли эльфийка на своем месте? Или подкрадывается к нему, бесшумно перерезав горло Галару? Неужели все это было только игрой, с целью сделать его беспомощным? О драконниках ходило много историй, в которых их представляли бездушными убийцами. Чтобы такая эльфийка спасла ребенка карликов, было немыслимо.

Скала снова задрожала, послышался рокот, словно в мастерской Галара двигалось что-то огромное. Насколько велико должно быть существо, чтобы издавать звуки, доносящиеся сквозь скалу в три шага толщиной? Размером с среброкрыла? Больше? Драконы никогда не вошли бы в город через туннели, попытался успокоить себя Хорнбори. Но если там, наверху, в мастерской, не дракон, то что тогда? Тролль? Кто пришел с этой эльфийкой? Откуда она знает их имена? И что она там бормотала о гибели города?

От страха ему показалось, что кровь превращается в ледяную воду. Все началось с ног, как будто он босиком бежал по снегу. Затем холод поднялся по позвоночнику, распространяясь по ребрам, пока каждый вдох не стал подобен вонзаемому в легкие ледяному кинжалу.

Наверху все стихло. Ушло ли это существо из мастерской? Или сидит в развалинах и прислушивается? Почему никто не идет сражаться с чудовищем? Его ведь должно быть слышно во всей горе. Отсюда они ничего не могли поделать. Тот, кто вылезет из колодца по лестнице, будет совершенно беспомощен. Нужно штурмовать пещеру Галара из узких штолен, расходящихся из главного туннеля. Поистине, чтобы сделать это, требовалось отчаянное мужество.

— Думаю, он ушел, — эльфийка понизила голос до шепота. Похоже, она не двигалась с места.

— Что это было? — спросил Нир.

— Может быть, червелап… Не знаю. Я слышала, что небольшие драконы примут участие в нападении на Глубокий город.

Хорнбори не поверил своим ушам. Нападение на Глубокий город? Что за бред? Со все нарастающим недоверием он слушал запутанную историю эльфийки.

— Вы, убившие Парящего наставника, и это невинное дитя — единственные, кто выжил в туннелях Глубокого города, — закончила она свою историю.

— Ты ей веришь, Нир?

— Не знаю… — Голос стрелка звучал хрипло. — Я… Этого ведь не может быть. Правда? Думаешь, они убили бы всех, чтобы оставить в живых именно нас? В этом нет никакого смысла! Это совершенно невероятная история. Она просто нагло лжет.

— И чего бы я добилась этой ложью? — Голос эльфийки звучал слабо, прерывался. Может быть, именно поэтому он должен был потушить огни. Он не должен был видеть, насколько тяжело она ранена и как ее оставляют силы. Их трое, она одна и ослабла. Может быть, стоит попытаться напасть на нее?

— Ты лжешь, потому что тебе доставляет удовольствие мучить нас, прежде чем убить. Так же, как ты вонзила кинжал в горло Галару, не убив его. Зачем учиться подобным вещам? Чтобы мучить и унижать своих противников. Ты драконница и знаешь, что мы убили дракона. Так какой милости ждать нам от тебя? Даже быстрой смерти не дождемся.

От внезапного звука Хорнбори вздрогнул. Рука сжала его горло.

— Нир! Она у… — Нажатие сильных пальцев заставило его умолкнуть.

— Ты не хочешь верить мне… Хорошо. Это твое решение, Хорнбори. Но не считай меня глупой, — она запустила руки ему под камзол. Они были ледяными.

Она рывком разорвала кожаную ленточку, на которой висел амулет, который он нашел рядом с белым драконом.

— Это принадлежит мне. Когда-то у меня забрал его Парящий наставник. Если он у тебя, значит, ты с ним встречался.

Он хотел возразить, но она по-прежнему давила на горло.

— Побереги дыхание, карлик. Я знаю, что произошло. И дам вам совет. Ведите себя тихо. Ближайшие два-три дня не выходите из этой пещеры. Здесь вы в безопасности. Я вас не выдам. Когда пройдет этот срок, бегите, сколько понесут вас ваши короткие ножки. Воспользуйтесь одним из своих угрей, потому что наверху на горе наверняка будут караулить драконы. Вы должны мне четыре жизни. Может быть, однажды я вернусь, чтобы потребовать этот долг. И не пытайтесь больше никогда убивать драконов. Когда выберетесь из этой норы, посмотрите на свой город и подумайте хорошенько, стоило ли золото за чешую и кровь дракона этой цены.

Она отпустила его. Проникновенность, с которой говорила эльфийка, заставила Хорнбори задуматься, могут ли ее утверждения быть правдой.

— Почему ты оставляешь нас в живых?

— Мой клан почти уничтожен. Последние из них находятся в плену в пещере, так же, как и вы. Я надеюсь, что судьба будет благосклонна и к ним, если я не стану проливать кровь беззащитных.

«Звучит совсем безумно, — подумал Хорнбори. — Вероятно, удар Галара причинил больше вреда, чем думалось поначалу». Но произносить это вслух карлик не стал.

— Мы не беззащитны, эльфийка, — прохрипел Галар. — Я сижу и держу в руках кинжал. И сейчас я воткну его тебе в горло. Зажги огонь, засранец, чтобы я мог увидеть эту стерву.

Хорнбори потянулся к поясу. В кожаном мешочке у него были огниво, сталь и трут. Вскоре ему удалось поджечь щенку и с ее помощью снова зажечь фитиль масляной лампы.

Эльфийка исчезла. Маленькие волны бились о край отверстия, ведущего к шахте колодца.

— Ха, смылась. Наверное, понимала, что теперь шутки кончились, — в правой руке Галар держал кинжал. Левую прижимал к горлу. — Я бы с ней покончил.

— Думаешь, то, что она сказала, правда? — подавленно спросил Нир.

— Я был слегка в отключке, — прохрипел Галар. — Она что-то сказала? Эльфы лгут, как только открывают рот. Это единственная истина, в которой с ними можно быть уверенным.

 

Найдена

Нандалее из последних сил подтянулась, схватившись на край колодца, и упала на пол. Она радовалась тому, что сумела сбежать от карликов. Чувствовала, как кружится голова, и с глазами ее тоже что-то было не так. У нее было такое чувство, что она видит два изображения вместо одного. Они накладывались друг на друга. Это совершенно сбивало с толку! То и дело приходилось зажмуриваться и моргать, но лучше не становилось.

Она нащупала край колодца и, опираясь на него, встала на ноги. Проклятые карлики! Она слишком поздно увидела опускающуюся секиру. Если б не ребенок в руках, этого бы не произошло. Кто же нападает на женщину с… Она! Внезапно из глаз хлынули слезы. Сегодня ее мир слетел с катушек. Варварское нападение на Глубокий город — это преступление. И как бы ни ругала она карликов, не они совершили это преступление. Небесные змеи утратили всяческую меру. И как братьям по гнезду удалось вырвать у Дыхания Ночи согласие на эту резню?

Покачиваясь, она шла к туннелю. Все, что не сгорело в мастерской, было разбито. Пол был усеян стеклом и деревянными щепками.

Зрение все ухудшалась и ухудшалась. Все двоилось. Картинки не складывались. Мир разбился на тот, который она знала, и новый, более темный мир, родившийся сегодня.

Добравшись до входа в туннель, Нандалее обрадовалась: теперь она могла держаться рукой за стену. Эльфийка закрыла глаза. Мучила жгучая боль. Ощущение было такое, словно от секиры карликов откололся кусок и застрял у нее в голове.

Она попыталась отстраниться от всего и стала думать о ночах в лесу, проведенных с Гонвалоном. О том, как они любили друг друга на ложе из мха, о его поцелуях на своей коже. Она помнила, как часто касалась пальцами большой татуировки на его спине. Изображение Золотого, обвивающегося вокруг меча. Почему Гонвалон присягнул именно ему?

Она отогнала от себя эту мысль. Тело и без того стало обузой, не стоит мучить его вопросами, на которые она не может ответить. Эльфийка плыла по течению. Словно сомнамбула, бродила по туннелям, утратив какое бы то ни было чувство времени и пространства.

Внезапно она почувствовала себя легкой. Воспоминания об ужасах отошли на задний план. Сегодня такой день, когда Альвенмарк изменился навеки. И она приняла в этом участие. Правление драконов укрепилось. И хорошо!

Нандалее открыла глаза. Яркий свет ослепил ее. Она находилась в просторном зале, свод которого поддерживали украшенные гербами колонны. Всего в паре шагов от нее стоял высокий эльф с длинными волосами, золотыми, как летнее солнце.

— Кажется, карлики сильно потрепали вас, госпожа Нандалее.

Она заморгала, пытаясь собрать воедино оба изображения, выдаваемые ей глазами. Тщетно.

С ней говорил не Дыхание Ночи. Ее собеседник отличался от него, как день от ночи. Его голос был подобен обещанию. Он заберет ее страдания. От одного взгляда на него стихала боль. Увидевший его понимал, что будущее — страна, где вдоль кисельных берегов текут молочные реки, если пойти с ним. И Нандалее поняла, кто стоит там перед ней в облике эльфа.

— Вы представляете опасность для моего старшего брата, моя госпожа. Может быть, все дело в вашем потрясающем умении продолжать сражаться, когда любой другой давно уже смирился бы с поражением. Мне кажется, сегодня вы поступили точно так же.

Его сомнения разбили ей сердце и превратили его слова в сладкий яд.

— Я всегда была верна Дыханию Ночи, — произнесла она с такой страстью, которая насмехалась над ее опустошенностью.

— Вы предадите его в будущем, Нандалее. Разрушите его веру в вас самым подлым образом. Конечно, вы можете выбрать и меня. Это спасло бы моего брата, и нам было бы предначертано совершенно иное будущее. Сделайте всего один шаг навстречу мне — и наш союз будет скреплен.

Все будет хорошо, если она пойдет за ним. Достаточно было посмотреть на него, чтобы понять это. Посмотреть… Нандалее закрыла глаза. Но она ведь не может так просто предать Дыхание Ночи! Он выбрал ее. Хотел принять ее в ряды драконников, она нисколько не сомневалась в этом. И она всегда будет верна ему! Золотой хотел испытать ее. Она никогда не предаст Дыхание Ночи.

— Как ты сможешь доверять мне, если наш союз начнется с предательства?

— Как бы я мог не доверять вам, если бы своим шагом вы доказали, что готовы пожертвовать ради меня самым для себя дорогим, госпожа Нандалее?

В присутствии Дыхания Ночи она никогда не испытывала того, что сейчас. Нужно подчиниться. Если она пойдет за Золотым, то будет счастлива! Или он плетет заклинание? Нет, как она может подозревать его в чем-то таком!

— Как вы считаете? За что должна отвечать драконница, госпожа Нандалее?

— За мир, в котором не должно быть таких дней, как этот, — не колеблясь, ответила она.

— Вы имеете в виду мир, в котором убийцы не должны бояться наказания за свои поступки?

— Сегодня умерли сотни невинных. Такова справедливость небесных змеев?

— Сколько длится ваша жизнь? Тридцать зим? Или даже пятьдесят? Я живу уже более тридцати столетий. И вы собираетесь учить меня справедливости? — Он рассмеялся. Приятные мурашки пробежали по телу. — Разве это противоречие не очевидно?

— Только если после тридцати столетий у тебя не возникает желания научиться чему-то новому.

— Это юношеская дерзость — полагать, что в мире может появиться что-то новое, госпожа Нандалее. Возраст научит вас тому, насколько сильно вы ошибаетесь.

Эльфийка поразилась тому, насколько спокойно он воспринимал ее упреки. Да, в его мыслях была лишь меланхолия, трогавшая ее сердце. Но как эта резня может оставлять его равнодушным?

— Какая польза была от этого дня? Цель, за которую мы сражались, — это мир, в котором правит страх?

— Вы боитесь огня?

Вопрос застал ее врасплох.

— Нет, — нерешительно ответила она.

— И, несмотря на это, вы не стали бы трогать его, зная, что он может обжечь. Таков образ нашего правления, моя госпожа. Мы дарим тем, кто идет с нами, свет и тепло. Надежный мир с твердыми правилами, где каждый, кто придерживается этих правил, может рассчитывать на нашу защиту. Посмотрите на меня. Разве я тиран? Я тоже сожалею о том, что случилось сегодня.

Нандалее знала, что перестанет сомневаться в его мыслях, если она посмотрит на него еще раз. Его блеск ослепит ее. Разве может ошибаться такое чудесное создание, как он? Страж, которому альвы доверили свой мир? Если он ошибается, то, значит, создатели Альвенмарка совершили ошибку, предоставив ему право решать, что верно, а что нет? Возможно ли это?

— Разве это не конец всей свободе, если каждый, кто подойдет к вам слишком близко, должен будет сгореть?

— Какая чушь!

Его гнев настиг ее, словно жгучий удар молнии. Она попятилась, рухнула на колени.

— Свобода! Не что иное, как абсурдная идея эстетов. Чего на самом деле хотят дети Альвенмарка, так это уверенности. А это означает, что нужно подчиняться правилам. Карлики позволили себе свободу убить Парящего наставника. Того дракона, которому вы обязаны своим первым пониманием магии в этом мире. Он был одним из старейших созданий в этом мире. Он был мудр. Единственный в своем роде. Как насчет его свободы жить, госпожа Нандалее? Разве карлики дали ему это право? Разве они не лишили себя всех прав своим трусливым поступком?

Его гнев окутал ее, подобно пламени, от которого не спасло бы защитное заклинание.

— Вы становитесь на сторону убийц, госпожа Нандалее? Вы, которая хочет однажды стать драконницей! Вы разочаровываете меня. Не понимаю, что видит в вас мой брат по гнезду. Для меня вы предательница.

Уже не чувство, сопровождавшее эти слова, а их содержание толкнуло Нандалее на грань отчаяния. Что она наделала? Как она могла осмелиться восстать против небесных змеев? Ощущение его неприязни и разочарования лишило жизнь ее какого бы то ни было смысла. Вся сила, с которой она боролась со смертью на протяжении всех сражений за Глубокий город, ушла от нее. Она рухнула на пол. Услышав шаги за своей спиной, она не сумела заставить себя даже обернуться.

— Приветствую вас, мастер меча. У вас есть неповторимое умение приходить вовремя. Теперь можете исполнить поручение, которое я вам дал. Прямо у меня на глазах, — Золотой заговорил на языке эльфов. У него был звучный и мягкий голос.

— Ваши желания — моя жизнь, учитель, — услышала она лишенный каких бы то ни было эмоций голос Гонвалона. Ей не нужно было оборачиваться, чтобы понять, что он поднял меч. Ему понадобится лишь один удар. Она почти ничего не почувствует.

 

В конце пути

Гонвалон поднял клинок, готовый нанести удар. Принял низкую стойку опытного мечника, слегка пружиня в коленях. Он все решил. Встал перед Нандалее, заслонив ее собой.

— Но одному этому приказу я вынужден не подчиниться, учитель. Я знаю, что Нандалее не предавала небесных змеев. Она послушница Белого чертога, а я ее наставник. Я обязан защищать ее. И я люблю ее. Скорее я направлю меч на себя, чем на нее. Потому что если она умрет, то моя жизнь тоже обратится в пепел.

Он вызывающе глядел на Золотого, хорошо понимая, что его сила по сравнению с силой дракона подобна пожухлому листку, решившему противостоять ветрам осени.

Его поразило то, что в чертах лица Золотого промелькнуло скорее удивление, чем злость.

— Вы восстаете против меня, мастер Гонвалон? Вы, мой меч? Одна моя мысль, одно произнесенное шепотом слово силы — и ваша рука перестанет повиноваться вам. И вы обезглавите женщину, которую любите. Что бы вам ни приказывало сердце.

Его правую руку пронзила боль, похожая на внезапно подступившую судорогу. Клинок опустился на пядь. Он боролся, но все же был бессилен.

— Я помогу вам быть мне хорошим слугой, — слова не причиняли боли, и, несмотря на это, в них была сила, целиком заполнившая его.

— Если этот клинок оборвет жизнь Нандалее, я направлю его себе в сердце прежде, чем на нем успеет остыть кровь моей возлюбленной. Я не стану жить без нее. Я утратил бы какую бы то ни было ценность для вас, мой повелитель.

— Значит, это и есть чудо любви… — Золотой уже не говорил с ним мысленно. Отстраненно улыбался. Окружавший его свет был ясным, как в морозное зимнее утро. Теперь он излучал холод, какого никогда в жизни Гонвалон не испытывал. Даже той далекой зимней ночью, когда его, ребенка, бросили одного в ледяной глуши, на съедение волкам.

— Покажите мне силу этого чуда, мастер меча. Вы так много говорите о смерти. Шантажируете меня ею… Направьте же свой клинок на свое тело. Вырежьте свое сердце из груди и принесите мне, чтобы вложить его в мою ладонь. Если вам это удастся, я подарю Нандалее жизнь.

— Нет! — простонала Нандалее. Она схватила его за ногу, но он вырвался. Он готов был заплатить любую цену за ее жизнь. Элегантно взмахнув мечом, он направил клинок себе в грудь и, не колеблясь, разрезал свою плоть.

— Довольно, — окружавший Золотого свет утратил силу. Когда он заговорил, голос его словно поблек.

— Я потерял вас, мастер Гонвалон. Спустя столько лет… — Это было похоже на последний привет, за которым последовали четкие холодные слова. — Я освобождаю вас ото всех клятв, которые вы мне когда-то приносили. Вы больше не драконник! — Последние слова эхом вернулись от стен пещеры, а за ними пришла боль на спине Гонвалона, словно тысячи игл терзали его кожу. Он закричал, рухнул на колени рядом с Нандалее. Боль не уходила, раздирала его кожу. Мелкие брызги окропили Гонвалона. Кровь и краска!

— Татуировка, которая когда-то скрепила наш союз, стерта. Вы вольны полностью предаваться иллюзии вечной любви. Я буду наблюдать за вами, Нандалее, эльфийка, вспышка гнева которой навлекла несчастье на весь клан. И Гонвалон, на любви которого всегда лежит тень смерти. Сколько может продлиться любовь, начавшаяся под столь неблагоприятным знаком? Насколько сильны будут ваши сердца, когда судьба решит подвергнуть вас испытанию? Или я.

Гонвалон положил руку на плечи Нандалее. Она дрожала от слабости. Он вытащит ее отсюда, из этих проклятых туннелей. Вынесет ее на свет и будет ухаживать за ней. Сделает все, чтобы заставить забыть об ужасах этого дня и исцелить шрамы на ее теле и душе.

Его спина горела жгучей болью, но сердце стало таким огромным, что едва не разрывалось от счастья. Он свободен! Он обнимает Нандалее, и, может быть, вместе с заключенным с Золотым союзом спадет и проклятие, всегда тяготевшее над даром его любви.

Нандалее станет последней любовью в его жизни. Он будет защищать ее всеми силами. Решительно поднялся. Ее голова бессильно упала ему на грудь. Губы дрожали, но не могли произнести ни слова. Вместо этого по щекам бежали горячие слезы, и он уже тоже не мог сдерживать слез.

Его меч остался лежать на полу. Он воплощал в себе жизнь, которая окончилась в этот час.

— Мы уйдем в леса, как только ты наберешься сил. Оставим позади все. Мы будем свободны!

Она заморгала и подняла на него взгляд. В ее взгляде читался страх. Что он сказал не так?

 

О драконах и эльфах

«Случившееся в Глубоком городе отдалило не только змеев неба от их создателей, альвов, но и навеки изменило эльфов Белого чертога. Никогда прежде не ходили они на битву вместе. Каждый, кто входил в ряды драконников, уже совершал подлые злодеяния, но увидеть, на что они способны вместе, — это было нечто иное, чем убивать наедине с самим собой. Не пьяные от победы вернулись они в Белый чертог, нет, они были подавлены. И когда оружие драконов снова развесили в Белом чертоге, пришлось создать одиннадцать новых бронзовых дощечек, ибо именно столько их ушло. Я узнал об этом от Элеборна, для которого это были последние дни в Белом чертоге. Как наставники Белого чертога ни пытались вернуть былой дух, убеждение в том, что они отдают свои жизни за правое дело, исчезло. Существовало что-то такое, что навеки утратили эльфы: уверенность в том, что они сражаются на стороне света, а их мечи преумножают справедливость. В глубине души они знали, что змеи неба не привели в исполнение беспристрастный приговор, а просто отомстили. И месть на этом не закончилась. На поврежденные и наполовину затопленные лодки, с помощью которых карлики когда-то передвигались по подземным рекам, они наложили заклятие, чтобы каждая из этих лодок привлекала к себе внимание Белых змеев, если ее начнут чинить или использовать. Кроме того, они оставили в Глубоком городе несколько червелапов, которые должны были обрести в туннелях новую родину, а на холодных ветрах над горой, возвышавшейся над Глубоким городом, скользили среброкрылы, ибо такова была воля змеев неба, чтобы никогда больше не ступала в Глубокий город нога карлика. Это место было проклято до скончания дней.

Сила злых поступков способна изменять волшебную силу, присущую нашему миру. Я сам видел призрачный лес, возвышающийся сегодня над теми проклятыми чертогами. Лес, над которым не летают птицы и где не устраивает себе нору мышь. И несмотря на то что глаза карликов вспыхивают, когда они говорят о богатствах Глубокого города, никто не осмеливается вернуться туда на поиски утраченных сокровищ.

Но был и хороший итог тех деяний, ибо сами того не понимая, змеи неба подготовили почву, на которой дух мятежа должен был пожать первые плоды. (…)»

Заметка на полях: Мелиандер провел часть юности вместе со своей сестрой Эмерелль под защитой карликов. Весьма сомнительно, может ли он считаться объективным рассказчиком. Галавайн, Хранитель тайн.

«О драконах и эльфах», с. 34 и далее. Собрание отдельных

пергаментных свитков из наследия Мелиандера, князя Аркадии,

хранимое в библиотеке Искендрии, в зале Света, в амфоре,

закопанной в месте, ведомом лишь Галавайну, Хранителю тайн.

 

Степное право

Курунте надоел этот проклятый палаточный городок, равно как и этот дворец, где воняло лошадиным дерьмом. Эти варвары никогда не оставались на одном месте. Они не создавали ничего долговечного. Он улыбнулся бессмертному Мадьясу, заметившему его взгляд.

— Ну что? Тебе нравится то, что ты видишь? — Мадьяс пользовался языком богов. Курунта поразился. Правитель ишкуцайя заговорил на этом языке впервые. От степного варвара он не ожидал владения языком княжеских дворов.

Курунта одобрительно кивнул, тщательно следя за тем, чтобы не проявить своего удивления.

— Поразительно ловки эти юные всадники.

— Не правда ли? Войска городов-государств с Шелковой реки были больше моих армий, однако мы побеждаем каждый раз, когда они осмеливаются высунуться за пределы своих стен, — Мадьяс говорил легко и непринужденно, но смысл до Курунты дошел. Полководец заставил себя сдержаться. Позволить вшивому степному псу оскорблять себя… Как же низко он пал, раз вынужден пресмыкаться перед этим маленьким толстеньким мужичком!

У бессмертного было лицо с широким мужественным подбородком. Однако он всегда казался неухоженным. На щеках топорщилась щетина, низко посаженные глаза прятались под кустистыми бровями, а непокорные пряди волос низко свешивались на лоб. В отличие от сановников, которыми тот себя окружал, он носил не шелка, а засаленный жилет, не закрывавший руки. Мадьяс любил выставлять напоказ волчьи татуировки и шрамы на своих руках. Он считался хорошим охотником и выносливым мечником. Но воняло от него так, как будто он спал в свином корыте.

Мимо большого шатра-дворца пронесся очередной всадник, развернулся на скаку, поднял короткий лук и выпустил стрелу, с глухим звуком ударившуюся в диск из плетеной соломы, стоявший на расстоянии добрых тридцати шагов.

Курунта взял липкую медовую лепешку, лежавшую на большой серебряной тарелке, стоявшей на земле рядом с ним. Несмотря на то что мальчик обмахивал тарелку веером из перьев, на мед уже налипло немало мух. Поразительно, с каким воодушевлением эти твари летели навстречу своей смерти.

Посланник взял один из истекающих медом золотисто-желтых шаров, оторвал от него толстую, блестящую зеленую муху и раздавил ее между пальцами, в то время как следующий всадник пронесся мимо шатра, демонстрируя свое умение. Один удар сердца Курунта размышлял над тем, не швырнуть ли медовой сладостью в стрелка. Он представлял себе, как молодой воин роняет лук и стрела вонзается в одного из тех вонючих ребят, которых Мадьяс собрал перед шатром. Хвастун! Говорили, будто каждую луну он получает тысячу тюков шелка в качестве дани, роскошные наряды, полные жемчуга сундуки, пряности и ладан. Большую часть он щедро раздаривал своей свите. Но какая польза от того, что ты носишь вышитые жемчугом шелковые одежды, если при этом надеваешь сапоги, полные конского навоза, на которых спариваются мухи.

— Я почел бы себя счастливым, если бы мог хотя бы раз встретиться с принцессой Шайей лицом к лицу. Конечно же, в вашем присутствии, почтенный Мадьяс.

Бессмертный раздраженно поглядел на него.

— Я должен выставить свою прекраснейшую из дочерей под весеннее солнце? Это не понравится твоему хозяину.

— Мой хозяин полагает, что я расскажу ему о том, как мила принцесса. Было бы хорошо, если бы я увидел ее хоть раз.

Мадьяс провел рукой по щетине на щеках.

— У нее зад, как у девушки, которую я послал тебе вчера ночью.

Курунта бросил пренебрежительный взгляд на сидевшую рядом с ним шлюху. Она ему не очень-то понравилась. Он не любил женщин с маленькой грудью и узкой задницей. Радостно было лишь видеть ее почтительность. Впрочем, она так старалась показать ему, в каком она восторге от его умения как любовника, что ему уже ничего не хотелось. Может быть, она сделала это нарочно. У нее умные глаза.

Он потянулся к пропитанным медом сладостям и взял одну, к которой прилипли две мухи. Быстро пнув ногой девушку, он заставил ее обернуться к нему. Та глядела на него униженно. Не колеблясь, открыла рот, увидев сладость. Он сунул ее между ее накрашенных губ и с улыбкой стал наблюдать за тем, как она послушно жует и глотает.

— Нравится тебе маленькая шлюшка, Курунта? Когда-то она была принцессой в одном из городов на Шелковой реке. Принцесс там много, как мух здесь, в степи, в разгар лета.

Курунта прикинул, что будет с ним, если он отзовется о ней дурно. Поглядел на останки мухи, которую только что раздавил между пальцами.

— Она подарила мне совершенно новый опыт.

Мадьяс провел языком по губам.

— Правда? Расскажи!

— Что ж… — Курунта откашлялся. — Ей удалось заставить меня не завершить акт любви. И могу вас заверить, бессмертный, этот опыт единственный в своем роде и не зависел от моих усилий, — посланник не сводил взгляда с рабыни. Она казалась совершенно безучастной. Очевидно, не понимала божественного языка.

— Надеюсь, ты не воспринял это как намеренное оскорбление, Курунта. Меня заверяли, что эта девушка очень послушна.

— Да, послушна, но не вдохновляет. Как будто я пришел в дешевый бордель, чтобы удовлетворить свою похоть, и выбрал шлюху, для которой я сегодня уже десятый клиент.

Мадьяс бросил на рабыню уничтожающий взгляд.

— Значит, она столь же бесполезна, как и сломанный меч в бою.

— Хуже, — весело заявил Курунта. — Она ломает меч воина раньше, чем закончится битва.

— До сих пор от меня оставалось скрытым, что под грубой скорлупой полководца Курунты скрывается поэт, — произнес Мадьяс на языке своего народа и зааплодировал. Придворные тут же отреагировали и тоже захлопали. Даже маленькая рабыня, жизни которой из-за его лжи, возможно, вскоре настанет преждевременный конец, тоже аплодировала ему.

Мадьяс поднял руки, и аплодисменты стихли.

— Теперь, когда наш гость смог насладиться ловкостью наших воинов, он должен увидеть, как мы обращаемся с теми, кто нарушает законы степи. Приведите приговоренных!

Курунта бросил на бессмертного встревоженный взгляд. Что они хотят продемонстрировать? Может быть, это угроза?

Мадьяс обернулся к нему.

— Я слышал, что красоту с твоего лица выжег безбородый евнух, Датамес, гофмейстер бессмертного Аарона. Я не понимаю, почему Аарон не приказал содрать с этой собаки кожу. Я полагаю, что если мужчине отрезать его хозяйство, тем самым он утрачивает часть рассудка. Подобных созданий уже нельзя понять. Их удерживают только суровые наказания. Ты должен увидеть, как я обхожусь с подобными полумужами, когда они меня разочаровывают.

Курунта терпеть не мог, когда с ним говорили о случившемся во время Небесной свадьбы бессмертного Муватты, когда неуклюжий гофмейстер изуродовал его во время боя. Его никогда не побеждали! Из-за несчастного случая разгорелся пожар, и его лицо и многое другое стали жертвой пламени. С тех пор его терзало желание заполучить Датамеса в свои руки. Не проходило ни дня, чтобы Курунту не мучили ожоги. Единственным утешением служило то, что он представлял себе, что сделает с Датамесом. Гофмейстер умрет медленной смертью.

На площадь перед дворцом вывели двоих крупных, несколько женоподобных мужчин. У обоих на лбу была татуировка, напомнившая Курунте извивающуюся ящерицу. Один из двоих попытался броситься наземь, но стражники бессмертного удержали его. Черные слезы текли по щекам мужчины. Он был накрашен. Второй держался лучше. Он стоял прямо и бросал на бессмертного разъяренные взгляды.

— Эти двое евнухов украли у одной из моих наложниц жемчужный браслет, — пояснил Муватта и рассмеялся. — Нужно быть евнухом, чтобы так сильно желать браслет и быть готовым рискнуть ради него жизнью.

Стоявший прямо евнух издавал неразборчивые звуки.

— Избранным, которым дозволено входить в мой шатер, мы отрезаем языки, чтобы они ничего не могли рассказать, если вдруг станут свидетелями разговора, не предназначенного для их ушей.

Курунта с интересом наблюдал за тем, как обоим мужчинам надевают широкие кожаные ошейники на шею и браслеты на запястья. На четвертовании ему еще никогда не доводилось присутствовать.

К кожаным ремням прикрепили пеньковые веревки, затем привели восемь лошадей, каждая вторая из которых была взнуздана как рабочая. К каждой конечности привязали по две лошади. Евнуху, который с достоинством принимал свою судьбу, была оказана честь быть первым.

Судья, невысокий сутулый мужчина, за поясом у которого висел изогнутый нож, снял с приговоренного бесшовную юбку. Затем проверил веревки.

— Для того, чтобы разорвать человека, требуется немалая сила, — весело объявил Мадьяс. — Иногда судье приходится немного помочь.

Курунта спросил себя, что может сделать горбатый, если лошадям не хватит сил. Парень выглядел не особенно сильным. Он поднял руку и отдал приказ. Канаты натянулись. Евнуха рывком сбило с ног и на веревках подняло над изрытой землей примерно на полшага.

Над площадью воцарилась напряженная тишина. Затаив дыхание, все придворные, как завороженные, наблюдали за спектаклем.

— Хороший человек, — пробормотал Мадьяс. — Храбро держится. Как думаешь, Курунта, что он потеряет первым, руку или ногу?

— Ему действительно оторвут все четыре конечности? — спросил посланник, не отводя взгляда от представления. Каждая мышца в теле евнуха натянулась до предела. Он был крепко сложен. По телу струился пот. Лицо искажала гримаса гнева и боли.

— Отрывают только три конечности. Четвертая пара лошадей убегает с тем, что осталось. Это…

Мадьяса перебил отчетливо слышимый хруст. Евнух закричал. Его правая нога неестественно вывернулась.

— Начинается! — восхищенно произнес Мадьяс. — Сначала выворачиваются руки и ноги. Суставы — самые слабые места. Потом начинают рваться кожа и мышцы. Последними — сухожилия.

Конюхи тянули лошадей под уздцы, обрушивая плети на их головы. Животные упирались копытами в землю и тянули изо всех сил. Веревки натянулись до предела.

— Мой придворный врач утверждает, что от напряжения рвутся даже мышцы живота и внутренние органы. Однажды он разрезал тело четвертованного раба, чтобы провести исследования.

Курунта видел, как вывернутую ногу рвануло. На коже бедра образовались разрывы. Евнух все еще сжимал веревки, закрепленные на запястьях.

Еще один рывок. В районе паха пошла кровь. Мышцы лопнули. Нога еще некоторое время висела на окровавленных волокнах, затем оторвалась полностью. От боли евнух мотал головой из стороны в сторону, но кричать перестал.

Три упряжки продолжали тянуть. Почти тут же послышался треск, когда вывихнулась левая рука. Евнух хрипло дышал. Слышны были только эти хрипы и фырканье лошадей.

Мадьяс поднялся.

— Этот человек храбро сражался, — крикнул он. — Может быть, он и был вором, но честь свою он восстановил. Облегчи ему уход, горбатый.

Одобрительное бормотание сопровождало его слова. Курунте показалось, что изменять наказание потому, что наказываемый проявил храбрость, было непоследовательно. Разве это не свидетельствовало об ошибке во время произнесения приговора? Милость — для неуверенных! Истинный правитель отвечает за принятые решения. Так, как бессмертный Муватта.

Палач вынул из-за пояса меч. Одним глубоким надрезом он перерезал сухожилия и мышцы левой подмышки. Практически в тот же миг рука уступила силе тянущей в сторону упряжки и оторвалась.

Похоже, евнух потерял сознание. Он не отреагировал, когда горбатый сделал надрез и на его правой руке, что завершило представление. Тело собрали молодые конюхи. Бесшовную юбку умершего судья продал худощавому придворному.

На площадь перед шатром вывели восемь свежих лошадей.

Мадьяс положил руку на плечо Курунты.

— Идем со мной, я хотел бы представить тебя своей дочери Шайе, чтобы твой король не считал меня жуликом. Ты увидишь, она — один из самых благородных цветков, которые когда-либо расцветали в степи.

Курунта поразился внезапной смене настроения бессмертного. Опираясь на маленькую рабыню, он со вздохом поднялся на ноги. За те луны, что он лежал, оправляясь от ожогов, нанесенных ему гофмейстером бессмертного Аарона, он разжирел. Ему срочно требовался поход, чтобы вместе с потом выгнать бесчисленное множество накопленных фунтов. Вскоре он снова будет стоять бок о бок со своим правителем и поможет ему раздавить войска Арама на равнине Куш.

— Тому подвывающему оборванцу пощады не будет, — громким голосом заявил Мадьяс. — А когда ты закончишь с ним, казни эту маленькую шлюху! — Вытянув руку, он указал на стоявшую рядом с Курунтой рабыню. — Она оскорбила нашего гостя и опозорила наш двор. Ее кровь должна смыть наш позор.

Малышка обернулась. Широко открыв рот, она уставилась на Курунту. А затем плюнула ему под ноги.

Мадьяс рассмеялся.

— Похоже, она не совсем лишена огня.

Курунта отвесил ей пощечину, швырнувшую женщину на землю. Кольца оставили на ее щеке кровавые следы.

— Пусть восемь жеребцов как следует насладятся тобой.

— В любом случае они больше мужчины, чем ты, лупоглазый!

Мадьяс прищелкнул языком и подозвал стражу.

— Позаботьтесь о том, чтобы она молчала, пока не рассказала о нашем госте вещи, которые никому не хочется знать.

— Эта шлюха лжет! — возмутился Курунта, но тут же покраснел.

— Конечно, — с улыбкой заверил его Мадьяс. — Все мы знаем, что шлюхи лгут, как только открывают рот.

Посланник закусил губу. Он понимал, что что бы ни сказал сейчас, позор его будет только расти. Разумнее всего будет промолчать, поэтому он последовал за Мадьясом в тень Звездной юрты.

Посреди большого шатра их ожидала хрупкая женщина в длинном белом платье. Ее черные волосы были собраны наверх при помощи золотых гребней. Когда они вошли в шатер, она обернулась к ним. Глаза ее были черны, как ночь, и казались огромными. Не красавица, подумал Курунта, но достаточно было посмотреть ей в глаза, чтобы понять, что она рождена для того, чтобы править.

— Это Шайя, моя тридцать седьмая дочь, гордость моего сердца и солнце моих дней.

Курунта поклонился принцессе. Она производила впечатление величественной и суровой женщины. Бессмертному Муватте будет мало радости от нее. Ходили слухи, что она командовала войсками ишкуцайя в Нангоге и сражалась в трех битвах против небесных пиратов Таркона Железноязыкого.

Женщина коротко поклонилась ему.

— То, что бессмертный Муватта послал полководца, а не придворного, чтобы просить моей руки, делает мне честь.

«Скорее чтобы купить тебя», — подумал Курунта, слегка поклонился и ответил на ее улыбку.

— Нет, это честь для меня. Как я слышал, ваш разум и воинское умение намного превышают обычные способности женщин.

— Довольно формальностей, — бессмертный Муватта кивнул, указывая на выход из шатра. Снаружи слышались пронзительные крики второго евнуха. — Я хочу посмотреть, как уйдет от нас рабыня с Шелковой реки. Ты убедился, что моя дочь не выглядит как вшивый верблюд со впалыми боками. Теперь идем.

Курунта не сдвинулся с места.

— Давайте закончим… — он едва не назвал это сделкой, — сватовство. Мой господин с радостью подарит пять сотен своих лучших лошадей лучшим всадникам этого мира, если ему даруют право делить ложе с прекраснейшим цветком пастбищ.

— Что ж, Курунта, раз уж ты заговорил об этом, поговорим конкретно и предоставим тем, кто пишет за нас, право прятать правду за красивыми словами. Шайя — самая любимая из моих дочерей. Право забрать ее у меня имеет свою цену. И она не соответствует пятистам лошадям из конюшен бессмертного Муватты. Я требую тысячу лошадей. И когда ты вернешься, приведи с собой пятнадцать сотен, чтобы я мог выбрать лучших из лучших. И не пытайся обмануть меня. Ты знаешь, за кражу и обман при этом дворе полагаются самые тяжкие наказания, ибо они свидетельствуют о недостатке уважения. А с недостатка уважения начинается гибель королевств.

На миг Курунта лишился дара речи от наглости этого вонючего варвара. Тысяча лошадей — это вдвое больше, чем изначальный выкуп за невесту. Он поглядел на жилистую принцессу, с вызывающей улыбкой ответившую на его взгляд. Он бы не дал за нее и трех лошадей из своих конюшен!

Он подумал о том, что будет, если в ночь Небесной свадьбы она не понесет ребенка, и улыбнулся в ответ.

— Истинная красота бесценна, я с вами согласен, бессмертный Мадьяс. Но поскольку это требование значительно отличается от нашего первоначального соглашения, мне придется известить об изменениях своего повелителя. Надеюсь, что скоро вернусь с добрыми известиями.

На лице Мадьяса отразилась тревога. Он задумался о том, к чему может привести его дерзость.

 

Прощание

Нандалее поглядела в окно. Прилетел Пип. Деряба, которую она вырастила и которая привела Гонвалона в сад Ядэ. Пип привел трех маленьких деряб и свою жену. Они клевали рассыпанные на подоконнике крошки. За их спинами на безоблачном небе ярко светило солнце. Где-то за окном звучала меланхоличная песня.

Нандалее глубоко вздохнула. Она жива! Вопреки всем ожиданиям она пережила резню в Глубоком городе. Но столь многие остались там. Гонвалон называл ей имена учениц и учеников… Их было так много!

Девушка провела рукой по белой простыни на своей постели. Она чувствовала себя виноватой в том, что еще жива. Что отличает ее? Поразительно твердый лоб?

О ребенке карликов она никому не рассказывала. Интересно, удалось ли уйти убийцам дракона? Она цинично усмехнулась. Умер целый город. И только те, кто заслужил смерти, еще живы. И Нандалее не жалела об этом. По крайней мере, ей удалось отвоевать у великой несправедливости того малыша.

Дверь открылась, и в комнату вошел Гонвалон, держа в руках большой деревянный поднос.

— Как же приятно видеть тебя улыбающейся, красавица моя.

Если бы ей так же легко удавалось говорить комплименты.

Ее улыбка стала шире, когда он откинул в сторону полотенце, под которым оказались свежеиспеченный хлеб, маленькая круглая головка сыра и половина кольца колбасы. Она любила простую и грубую еду. Как хорошо он ее знает.

— Тебе стоит снять заклятие, отгоняющее кобольдов от твоего порога, иначе ты умудришься умереть от голода прямо в Белом чертоге.

Она схватила его за руку и мягко пожала.

— Нет, пока ты дышишь.

— Ты вкладываешь свою судьбу в руки убийцы. Разумно ли это? — В его словах звучала какая-то горечь, несмотря на то что улыбка не ушла с его губ.

— С тех пор, как я получила секирой по голове, у меня есть чудесное оправдание не очень разумным поступкам.

Он негромко рассмеялся.

— Тебе очень сильно повезло.

— У меня был ты, когда не могло помочь уже никакое везение в мире.

Он потупил взгляд.

— Тебе нужно поесть…

Она крепче сжала его ладонь.

— Мы ушли от него, Гонвалон. Он отпустил нас.

Мастер меча покачал головой.

— У него просто изменились планы, — тихо ответил он. — Тебе нужно набраться сил. А потом подумаем, куда пойдем.

— Я не побегу. Я…

Он поцеловал ее долгим и страстным поцелуем. Она закрыла глаза, наслаждаясь ароматом лета, исходившим от его волос, и приятным теплым ощущением, растекавшимся от живота по всему телу.

Отпустив ее губы, Гонвалон строго посмотрел на нее.

— Я знаю, чего ты хочешь. И не поддержу тебя в этом.

— Но мы должны…

— Сегодня нам не нужно говорить об этом. Мы… — Шорох за дверью заставил его умолкнуть.

Нандалее не поверила своим глазам. Там стоял Нодон. Она хотела вскочить, но Гонвалон мягко удержал ее.

— С бурными приветствиями стоит повременить несколько дней. Тебе нужно сначала набраться сил, прежде чем…

Но она не собиралась слушать эту чушь. Она чувствовала себя достаточно хорошо. А если бы не Нодон, ее бы здесь не было. Она отодвинула в сторону деревянный поднос, не обращая внимания на рассерженный взгляд Гонвалона, и свесила ноги с кровати.

Едва встав на ноги, она почувствовала, что у нее кружится голова. Эльфийка пошатнулась. Мастер меча тут же подскочил к ней, чтобы поддержать. Она с благодарностью оперлась на него.

— Я думала, ты…

Нодон подмигнул ей.

— Думала, я позволю какой-то змее утопить себя? — Взгляд его черных глаз стал жестче. — Было тяжело. Меня спас послушник, — Нодон скривился. — С помощью поцелуя. Поделился со мной дыханием. Когда вернешься в сад Ядэ, никому не рассказывай об этом.

Она усмехнулась.

— Ты не думаешь, что газалы знают о каждом твоем поцелуе?

Казалось, он на миг призадумался. Затем покачал головой.

— Нет, оракулы Дыхания Ночи интересуются только историями крушения мира. Я не слышал, чтобы они говорили о поцелуях.

Она хотела ответить колкостью, но решила промолчать. Никогда прежде она не видела его настолько расслабленным. Обычно он казался холодным и неприступным. Шутить о поцелуях было совсем не в его духе.

— У твоей двери стоит еще один. Тот парень, что поцеловал меня. Сегодня он покинет Белый чертог, так же, как и я. Лучше мне не рассказывать в саду Ядэ о том, сколько здесь вокруг тебя крутится мужчин, — он кивнул. — Увидимся в саду Ядэ. Твоя техника обращения с мечом все еще оставляет желать лучшего. Буду ждать тебя на фехтовальной площадке у пирамиды, — и с этими словами он церемонно поклонился и вышел.

Нандалее с любопытством поглядела на дверь. Услышала, как Нодон перекинулся двумя словами с кем-то в коридоре, но самих слов не разобрала.

— Если ты немедленно не ляжешь, я передам заботу о тебе кобольдам, — Гонвалон мягко подтолкнул ее обратно к ложу. У нее все еще кружилась голова, и она не сопротивлялась.

В коридоре послышался сердечный смех. Это был первый смех, который она услышала в Белом чертоге после возвращения. Смех был ей знаком, и ее захлестнула печаль. Ошибиться было невозможно, это был Элеборн, один из немногих настоящих друзей, которых она здесь обрела. И именно он должен уйти!

— Элеборн? — Нандалее поразилась тому, насколько слабо прозвучал ее голос. Она постояла совсем чуть-чуть, а так устала.

— Твои раны зажили, но ты потеряла много крови. Для ее замены не хватит волшебной силы наших целителей. Тебе нужно отдохнуть несколько дней, прежде чем силы вернутся к тебе. Если ты будешь придерживаться этого правила, то вскоре снова будешь на ногах.

Нетерпеливо вздохнув, она опустилась на подушки. Просто лежать ей было непривычно. Она думала о последних выживших из своего клана, которые находились где-то в плену в вонючей тролльской пещере. Сколько дней им осталось? Она сжала кулаки. Скоро… Она исполнит обещание, которое дала Дуадану незадолго до его смерти, — или умрет, пытаясь.

Элеборн заглянул в комнату.

— Можно войти?

— Вообще-то она слишком слаба, чтобы давать одну аудиенцию за другой, — проворчал Гонвалон.

Элеборн низко поклонился.

— Простите, высокородная госпожа, если я не вовремя, но у меня дело, не терпящее отлагательств.

— Не слушай Гонвалона. Я рада тебя видеть.

— До смерти радуется, — произнес Гонвалон.

Было видно, как растерялся Элеборн. Отбросил с лица свои длинные светло-русые волосы.

— Я думал, она не тяжело…

— Я просто ослабла, — она едва говорила. Даже улыбка стоила огромных усилий. Что это такое? Она никогда не чувствовала себя настолько усталой.

— Я ухожу из Белого чертога навеки. Меня призвали в драконники, и уже в ближайшее время я отправлюсь выполнять свою первую миссию. Я… У меня есть кое-что для тебя, — он снял с пояса маленькую серебряную бутылочку, поставил ее на стол и открыл пробку. Из нее выплеснулся фонтан из яркого света и воды.

Пип и другие дерябы испуганно вспорхнули.

— Заклинание из лунного света и родниковой воды, — с гордостью объявил Элеборн. — Совершенно бесполезное. Просто приятно смотреть. Достаточно простого приказа, и свет гаснет. Впрочем, я боюсь, что им можно насладиться лишь два-три раза, потом магия уйдет.

На глаза Нандалее навернулись слезы. Ей всегда нравились магические чудеса Элеборна. Он был не таким, как остальные ученики Белого чертога. Мог полностью уйти в изучение света и воды. Некоторые посмеивались, что однажды у него между пальцами ног вырастут перепонки.

— А какое слово завершает заклинание? Ты можешь назвать его на другом языке.

— Э… — Элеборн несколько беспомощно развел руками. — Меня постигла неудача, Гонвалон. Неважно, на каком языке ты это скажешь. Свет тут же погаснет. Я с удовольствием назову его тебе за дверью, в коридоре. Если только Нандалее не хочет завершить заклинание.

— Нет, — слабо произнесла она. Она лежала, утопая в подушках, слегка прикрыв глаза, и завороженно наблюдала за игрой света. Ни единой капли из фонтана не падало на столешницу. Все они возвращались обратно в пляшущую струю воды, окруженную бледным серебристым светом. А солнечные лучи, падающие в окно, преломлялись в мелких брызгах, отбрасывая на противоположную постели Нандалее стену радуги. Она полностью погрузилась в игру красок, и усталость унесла ее в глубокий сон.

 

На улочках Золотого города

Путешествовать с большой свитой Володи не любил. Когда он прошел через Золотые врата, его сопровождал лишь небольшой эскорт. Если не приглядываться, его можно было принять за одного из наемников, сопровождающих караван. Вот только у наемников не может быть двух железных мечей.

Он отказался от дорогих доспехов и одежды. Ножны его мечей тоже были сделаны из простой кожи без украшений. Но железные клинки были лучше бронзового оружия. И длиннее. Опытные бойцы заметят.

Володи отделился от толпы носильщиков и поглядел на врата высотой с башню, со створками из массивного золота, возвышающиеся посреди отвесной скалы. Это была единственная дорога, ведущая в Нангог. Кто бы ни хотел войти в чужой мир, проходил через эти врата. Их никогда не закрывали. Днем и ночью шли торговые караваны семи великих империй. На площади уже строились новые носильщики, готовые покинуть Нангог. Невысокие худощавые мужчины с повязками на голове, несущие тяжелые корзины. Мужчины из Цапоте, как было видно по узору на юбках и украшенных перьями браслетах.

Он вспомнил о Кветцалли, той женщине, которую он когда-то любил и которая едва не отправила его на смерть. Он окинул взглядом город, бесконечные террасы вдоль отвесных стен Устья мира, огромного кратера, где хоронили на полетных каркасах героев семи великих империй.

Дым тысяч печей окрашивал небосклон в свинцово-серый цвет, а над звуками города, как истинный лейтмотив, доминировал плеск и грохот больших водяных колес, наполнявших цистерны и поднимавших воду от реки на целые мили вверх по склону горы.

В вечерней дымке он увидел едва различимый дворцовый квартал Цапоте, с его исполинскими стенами, величественнее которых лишь ступенчатые пирамиды — с их высоты цапотцы молились своим богам. На одной из этих пирамид его должны были принести в жертву. Просто потому, что у него светлые волосы, а значит, он стал бы особенно драгоценным подарком для небожителей. Сделала ли бы это Кветцалли? Отвела бы его в этот кровавый храм? Или ее любовь была такой же настоящей, как ему казалось? Если бы он мог хоть раз повидать Кветцалли! В любви им приходилось обходиться без слов, поскольку язык Цапоте был ему совершенно неведом, равно как не понимала его и Кветцалли. Здесь ли она еще? Или ее наказали за то, что она не привела его к жертвенному камню?

— Я могу вам чем-нибудь помочь, благородный воин? — Прямо перед ним вдруг возник долговязый парень с редкими волосами и козлиной бородкой, далеко выступавшей на его перекошенном лице. Володи настолько погрузился в размышления, что не обратил на мужчину внимания. — Вы впервые в Нангоге, не так ли? Будьте осторожны, здесь на улицах бродят самые страшные отбросы всех империй, — незнакомец говорил на его родном языке, несмотря на то что по его виду нельзя было предположить, что он родом из Друсны.

— До наступления ночи вы должны разместиться в караван-сарае или одном из крупных трактиров на красном рынке. Там можно и отлично пообедать. Я с удовольствием стану вашим проводником и расскажу вам о чудесах и ужасах Нангога.

Володи вспомнил о кристальной пещере, Зеленых духах и своем путешествии на облачном корабле. Чудес и кошмаров этого мира он уже успел повидать достаточно. Вероятно, даже больше, чем его козоподобный проводник.

— Отведи меня к Парящему чертогу. Туда, где встречаются свободные лоцманы, — он хотел навестить лоцмана Набора и поговорить с ним о небесах Нангога и его сокровищах. А еще он хотел напиться. Лоцманы бывали родом из всех империй, и он не встречал ни одного, кто бы отказался от доброго глотка, стоя на твердой земле. Парящий чертог был надежным местом. Его ранг командира дворцовой стражи обеспечил бы ему вход. Там он смог бы надраться, не размышляя о том, каким станет его пробуждение. Там наверняка найдется мет.

У Володи потекли слюнки. Как давно не пил он медового вина. Только водянистое пиво, которое варили в Араме, и кислое вино. Он вздохнул. Вечер будет чудесным! Пусть завтра у него болит голова, но сегодня ему на это наплевать.

— Прошу прощения, великий воин, но в городе нет места, которое называлось бы Парящим чертогом, — произнес его самозваный проводник тоном, не оставлявшим сомнений, что если кто здесь и ориентируется, то это он. — Что вам сейчас нужно, господин, так это кабак, где будут угадывать ваши желания, чтобы вы могли оставить позади ужасы Золотой тропы и вечной тьмы.

Володи указал на то место, где небо заполняли несколько собирателей облаков, державшихся своими длинными щупальцами за деревянные опоры якорных башен. Несмотря на то что некоторые из этих внушающих страх существ парили над дворцами Золотого города и крупнейшими торговыми конторами, однако нигде их не было столько, сколько над площадью, принадлежавшей свободным лоцманам.

Вид собирателей облаков постоянно наполнял Володи одновременно ужасом и удивлением. Эти летающие чудовища были похожи на смесь кракенов и медуз, только они парили в небе и были бесконечно больше. Корпуса кораблей были привязаны к их надутым телам усиленными проволокой канатами. Собиратели облаков плыли с ветром над Нангогом, и от их маршрутов зависело возникновение новых городов.

— Вон там мы и найдем Парящий чертог, — Володи указал на якорные башни свободных торговцев. — И если по дороге мы сможем съесть что-то не крысиного происхождения, было бы чудесно.

Проводник окинул его взглядом с головы до ног.

— Значит, вы здесь не впервые, господин?

Володи лишь улыбнулся, но ничего не сказал.

— Вам нужно получше спрятать свои мечи, господин, не то вам перережут горло еще до рассвета.

Послушать его, так на темных улочках города стал править Коля.

— Расскажи мне об этом. Меня не было здесь некоторое время. И назови мне свое имя. Люблю знать, с кем разговариваю.

Козлиная бородка проводника нервно дернулась.

— Я…

— Не лги мне, я такие вещи вижу сразу.

Смешная бородка задрожала еще сильнее.

— Ильмари мое имя.

— Имя пограничных земель. Значит, вот откуда ты знаешь мой язык. А как тебя сюда занесло?

Ильмари пошел вперед, ведя его сквозь толпу на большой площади, мимо огромных элеваторов.

— Пришел сюда, чтобы разбогатеть. Как и все. Поначалу работал на собирателях облаков. А потом меня охватил страх перед небесными просторами.

— Что-то произошло? — возбужденно поинтересовался Володи. Они шли по одной из главных улиц, в данный момент мимо бесконечной колонны мужчин, несших на плечах корзины с рисом.

— Эти твари… — Ильмари на миг остановился, указывая на одного из собирателей облаков, парившего высоко над якорной башней валесийской торговой конторы. — Вы когда-нибудь рассматривали их щупальца? Там есть несколько с длинными крючьями. С тех пор как я заметил их, не было мне на борту покоя. Эти твари вовсе не мирные. Эти лапы созданы для того, чтобы убивать. В какой-то момент они ополчатся на нас! Как бы там ни было, я предпочитаю ходить пешком, нежели плавать по небу.

Володи подумал о битве в небе. Ему не нужно было представлять себе, что может сделать подобное щупальце, он видел это.

— А куда сейчас ходят мужчины, если хотят поразвлечься? — Он резко сменил тему.

— Есть однорукий друсниец, которому вроде бы принадлежат несколько борделей, но я не стал бы их рекомендовать.

— Почему? Потому что у тебя есть племянник, которому принадлежит бордель?

Ильмари бросил на него злобный взгляд через плечо и поманил его за собой в узенький переулок, отходивший в сторону от главной улицы. Здесь воняло мочой и подгорелым хлебом. На дюжинах веревок вдоль и поперек улицы сушилось поношенное белье, и за ним Володи не видел почти ни кусочка неба.

— От этого друснийца одни неприятности, — Ильмари понизил голос до шепота. — Он в городе недавно и срать хотел на тех, кто был здесь до него. Поговаривают… — Он заговорил еще тише. — Остальные сутенеры сговорились. Все. Они хотят убрать его. Навсегда. Когда это начнется, я не хотел бы находиться в одном из его домов.

— Небольшая разборка. Против этого я ничего не имею. Все же отведи меня в один из этих домов.

Ильмари посмотрел на него так, будто он совершенно спятил.

— Может быть, вы заплатите мне сразу, господин?

Володи выудил из кошелька медную монетку.

— У нее есть серебряный брат, если ты отведешь меня в один из друснийских борделей, — он огляделся по сторонам. В крайнем случае, он и сам найдет дорогу, но с проводником будет надежнее.

— А могу я посмотреть на серебряного братца, господин?

Володи рассмеялся.

— Ты мне не доверяешь!

Ильмари развел руками в отчаянном жесте.

— Все от плохой жизни.

Друсниец показал ему монету. Старому Набору придется подождать. «Боги ненавидят меня», — в отчаянии подумал Володи. Все, чего он хотел, — это вечера, где он спокойно сможет выпить мета, поболтать о невинных вещах, чтобы под конец уснуть на лавке, на которой сидел, не заботясь о том, что кто-нибудь перережет ему горло.

Ильмари затих. Ускорил шаг и повел Володи в быстро наступающих сумерках глубоко в лабиринт Золотого города. Он шел вверх и вниз по крутым лестницам. Мимо водяных колес и под мостами акведуков, напрямик через скотный рынок, где в свете факелов разделывали двух быков.

Среди городских стен угнездилась влажная жара. Прямо над их головами в темноте сновали летучие мыши. Пахло гнилью, мокрыми тряпками и капустным супом. По паутине линий, нарисованных мелом на мостовой, скакали дети. Некоторые женщины безустанно наблюдали за ними, ибо дети были редкостью в Нангоге. Приходя в этот мир, женщины утрачивали плодовитость, и, насколько было известно Володи, у новых поселенцев не родился еще ни один ребенок.

Они прошли по шаткому мостику из досок и веревок, натянутому над расщелиной между двумя башнями. Местность показалась друснийцу знакомой. Здесь он уже однажды бывал. Улочки, по которым они шли теперь, были тише. Лишь одинокие фигуры крылись в тенях подъездов. На веревках сушились целые джунгли табака. Над ними были натянуты широкие тенты, чтобы защитить их от возможного дождя.

В переулках, куда лишь изредка заглядывали лучи лун-близнецов, висел тяжелый аромат табака.

— За нами кто-то идет, — прошептал Ильмари.

Володи тоже заметил крадущиеся за ними две фигуры, отчетливо видневшиеся на фоне горящих фонарей. Друсниец нащупал меч и проверил, свободно ли он выходит из ножен. Вдруг из подъезда к ним бросились еще двое мужчин, намереваясь преградить им путь. В луче света сверкнул бронзовый клинок. «С кинжалами в узком переулке у этих головорезов есть преимущество перед моим мечом», — подумал Володи и обнажил меч.

 

Делец

Головорез опустил оружие.

— Мы друзья, капитан! Нас послал Коля, чтобы отвести тебя к нему.

Володи не видел лица мужчины, но тот говорил на языке Арама с акцентом Эгильских островов. Должно быть, это один из оловянных, наемник, присоединившийся к Аарону после того, как тот со своим полководцем Джубой в одиночку расправились с пиратами Эгильских островов.

— Капитан? — озадаченно переспросил Ильмари.

— Ты идешь с тем, кто ходит над орлами, и даже не знаешь, кого сопровождаешь? — прошипела одна из фигур в полутьме переулка.

— Он правда не знать, — успокоил оловянных Володи, пожалев, что ему теперь снова придется пользоваться языком Арама. Друсниец не хотел, чтобы о нем говорили. Он хотел сохранить инкогнито, не хотел, чтобы знали, кто он и что делает. Если станет известно, что бессмертный Аарон вынужден отозвать своих воинов с Нангога, чтобы усилить ряды тех, кому надлежит сразиться на равнине Куш, правитель потеряет лицо. Он будет казаться слабым, и никто не мог предугадать, что будет, если разнесется весть о том, что владения Арама в Нангоге не охраняются.

— Нам нужно в подполье, — пояснил оловянный и спрятал кинжал за пояс. — Коля очень рад, что ты приехал. Как раз вовремя!

Помня об Ильмари, Володи поостерегся спрашивать, что это означает. Если Коля решит, что его козлобородый проводник слишком много знает об участии дворцовой стражи Арама в битве борделей Золотого города, Ильмари исчезнет в одной из пропастей.

— Сюда, — воин показал ему на вход в дом, из которого так неожиданно выскочил. — Что будем делать с этим парнем? — Он коротко кивнул в сторону Ильмари.

— Сделать то, что должен быть, — Володи с трудом пробирался сквозь запутанную грамматику языка Арама и, щелкнув пальцами, бросил тому обещанное серебро. — Постарайся убраться отсюда как можно быстрее, — добавил он на своем родном языке. При этом он похлопал невысокого парня по плечу. — Судя по всему, я по горло в дерьме, что означает, что если ты пойдешь со мной, то дышать тебе будет нечем.

Ильмари прикусил серебряную монету и прищелкнул языком.

— Желаю удачи, идущий над орлами, — и с этими словами он протиснулся между воинами, шедшими за ними по переулку, и легким шагом скрылся в ночи.

— Мы бы встретили тебя, капитан, если бы ты послал весточку, — произнес командир наемников и вошел в дом. От двери вела лестница внутрь скалы.

— Хотел сделал сюрприз друг Коля, — ответил Володи.

— Коля — человек, которого сложно удивить, — воин взял яркий фонарь, стоявший внизу на лестнице. Теперь Володи впервые увидел его лицо. Щетина на его щеках уже сильно поседела. Лицо было узким, дубленным ветрами и непогодами. Через весь лоб, переносицу и до левой щеки проходил шрам. Живые серые глаза смотрели на Володи. Перед ним стоял Эврилох, бывший штурман корабля Айголоса, того пиратского князя, которого убил в поединке Володи.

— Ты уже давно мечтать о том, чтобы ходить со мной в тихий подвал? — спокойно поинтересовался он.

Эврилох выдержал его взгляд. На лице его не дрогнул ни один мускул.

— То, что мой капитан был дураком, вовсе не означает, что я тоже такой. Кто же будет без нужды бросать вызов человеку, пользующемуся благосклонностью бессмертного и ходящему над орлами?

Володи улыбнулся.

— Ты не злиться, если я попросить тебя идти впереди.

Эврилох рассмеялся.

— Если бы поступили иначе, пришлось бы заблудиться в подвале.

А у этого человека есть чувство юмора. Володи он нравился, но друсниец знал, что даже люди, которые любят посмеяться, могут перерезать другим горло. Правая его рука лежала на рукояти меча, когда он последовал за Эврилохом в катакомбы.

Штурман не солгал. Они шли по самому настоящему лабиринту. Володи видел подвал, полный пузатых амфор, в воздухе пахло маслом и вином, свежими дровами. В одном из боковых туннелей лежали инструменты.

— Это новый мышиный норка?

— Мы расстраиваем его. Коля хочет, чтобы в каждый наш дом можно было попасть под землей. Я не думаю, что это возможно, но ты ведь знаешь, если что-то втемяшится ему в голову…

Это Володи хорошо знал. У Коли был талант всегда идти немножко дальше, чем следует.

Гул голосов множества мужчин заставил друснийца насторожиться. Вскоре они оказались в длинном подвале, где толпились дюжины воинов. Почти все они были ему знакомы. Коля собрал оловянных. Почти у всех воинов были на груди две отполированные оловянные монеты. Они обрамляли их в кожу и носили на груди, как знаки отличия. На первой были изображены два скрещенных меча, а на обратной стороне — конская голова. Ее они получили за поход, во время которого прошли на колесницах в глубокий тыл Лувии, чтобы вырвать у бессмертного Муватты тайну его клинков. Там они захватили железные мечи, отличавшие их от остальных воинов Арама. На второй монете был изображен собиратель облаков, несущий небесный корабль, а на обратной стороне — лицо демоницы с длинными ушами. Она была наградой за битву под облаками против пиратов Таркона Железноязыкого и сражение с детьми демонов, которое произошло в глубине лесов Нангога.

Некоторые воины приветливо хлопали Володи по плечу, когда он проходил мимо. Они ведь еще не догадывались, зачем он пришел сюда. Он должен забрать их для третьего похода, битвы на равнине Куш. После этого будет искуплена вина пиратов. Они станут свободными людьми. Но Володи хорошо знал, что выживет лишь горстка из них. Он пришел, чтобы вести их на верную смерть.

— Володи, брат мой! — Коля с силой тропической бури прорвался между мужчинами. Он был выше Володи больше, чем на голову. Все в нем было больше, у него была фигура медведя, нет, скорее беременной медведицы, подумал Володи, ибо он сильно растолстел с тех пор, как они встречались в последний раз.

Коля обхватил его за плечи своей могучей рукой и притянул к груди. Его оббитый бронзовой чешуей нагрудник пропах пролитым вином.

— Тебя послали боги, брат. Ты поистине не избегаешь сражений! — Коля поглядел на него сверху вниз, взял лицо Володи в свои покрытые шрамами руки, сердечно расцеловал его в обе щеки. — Хорошо, мальчик. Действительно хорошо!

Коля был самым безобразным человеком, которого он когда-либо встречал. Его большие голубые глаза под мясистыми веками производили на тех, кто не знал его, впечатление детского простодушия. Они так затягивали, что заставляли забыть об остальном лице. Красный, несколько раз сломанный нос, от которого остался уже один только бесформенный обрубок. Паутина сросшихся шрамов, заменявшая ему брови. Левое ухо, сморщившееся до небольшого шарика, форма которого напоминала стиснутый кулачок новорожденного. Коля был одним из самых успешных кулачных бойцов Лувии. На протяжении нескольких лет выступал во всех крупных городах. Это были бои того рода, где вокруг кулаков обматывают оббитые бронзой кожаные ремни, чтобы по-настоящему сорвать своему противнику кожу с лица. При этом Коля не блистал отточенной техникой. Он просто мог выдержать больше, чем любой другой боец. Ценой его побед стало лицо, в котором, не считая глаз, уже не осталось ничего человеческого.

В сражении против детей демонов Коля потерял левое предплечье. Он носил протез из дубленой кожи, заканчивавшийся кулаком, вокруг которого был обернут оббитый бронзой ремень. Коля был бойцом с ног до головы. Чтобы он признал поражение в бою, ему пришлось бы отрезать голову.

— Что здесь происходит? — Володи поглядел на оловянных.

— Минутку, — Коля подозвал Эврилоха. — Очень мило, что ты лично позаботился о том, чтобы этот белобрысый нашел меня. Теперь труба зовет. Возьми двадцать человек. Ты знаешь, где твое место. Ребята! — Его голос громом раскатился по огромному подвалу. — Володи вернулся, чтобы сегодня сразиться на нашей стороне. Ура чертовому ублюдку, идущему над орлами!

Воины приветствовали его радостными криками. Но Володи ничего не хотел слышать.

— Что за битва? — зашипел он, обращаясь к Коле.

— Уберите свои оловянные монетки, ребята, — крикнул Коля. — Наши враги будут еще долго ломать себе головы над тем, кто вы такие на самом деле. Монеты выдадут вас. Когда мы справимся с ними, напьемся как следует. Здесь, внизу, есть целый подвал лучшего эгильского красного вина. Так что поскорее! Наподдайте тем, что наверху, под зад, чтобы они забыли, кто они — мужики или бабы, — схватив Володи за руку, он потащил его за собой вверх по лестнице.

— Сам посмотри, что происходит, — над ними послышался приглушенный шум.

— О какой битве ты говоришь!

Коля ткнул его своим кожаным кулаком в бок, что было похоже на дружеский тычок от медведя.

— Ты же знаешь, я люблю преувеличивать. На самом деле то, что нас ожидает, даже потасовкой не назовешь. Наши тренировки опаснее, чем эта ночная прогулка.

Теперь уже были отчетливо слышны глухие удары и приглушенные крики.

Коля усмехнулся.

— У этого дома отличные толстые стены. И нет окон на первом этаже. Это было очень важно, когда я подбирал этот дом. Настоящая маленькая крепость.

— Нас что, осаждают?

Они дошли до конца лестницы, и Коля толкнул тяжелую дверь.

— Говорить об осаде — значит льстить тем идиотам, что снаружи. В остальном же осада — это нечто, длящееся некоторое время. А происходящее сейчас закончится меньше чем через час.

Коля отодвинул в сторону тяжелую красную занавеску и провел его в большую комнату, где стояли обтянутые шелком диваны. Красивые графины на низеньких столиках, шикарные бокалы и красивые картины на стенах довершали картину. Из бронзовой подвесной вазы поднимался к изогнутому потолку сизый дым ладана, наполняя комнату приятным ароматом.

К грохоту глухих ударов примешался звук ломающегося дерева. Колю это нисколько не тронуло. Он взял в руку кубок и налил себе вина.

— Хорошее, попробуй.

— Что, черт побери, здесь происходит? Говори, проклятье!

— Развивая свое предприятие, мы не приобрели себе друзей. Конечно же, в Золотом городе уже были публичные дома — звучит лучше, чем бордели, не правда ли? Так вот, публичные дома уже были до нашего появления. Только наши-то лучше. Что разозлило хозяев других домов… Но кому нужен черствый хлеб, если в другом месте за те же деньги можно купить пирог? Они трижды пытались убить меня. Последний раз даже при помощи яда, за что я всерьез на них разозлился. Яд! Так убивают женщины! Если передо мной появится мужик с ножом в руке и попытается вспороть мне живот, это я понимаю, это мужской разговор. Но яд… — Коля сделал глубокий глоток из своего кубка с вином. — Это не годится.

— Что, во имя богов, ты натворил?

Коля поставил бокал и невинно улыбнулся.

— Никого не убивал. Я поступил умнее. Позвал наших писарей и надиктовал им по письмецу для каждого из владельцев местных публичных домов. Там было написано, что завтра я жду ключи от его дома или же зайду сам, отрежу ему уши и посмотрю, как он ими позавтракает. Поскольку я не знал, кто какое заведение держит, то послал глиняные дощечки с таким текстом во все бордели этого города. Судя по всему, это слегка взволновало этих сутенеров…

— Ты объявил войну всем одновременно? — Володи покачал головой. — Разве была такая необходимость? — Он не переживал, но ему хотелось бы, чтобы Коля вел свои дела в Золотом городе с некоторой рассудительностью и осторожностью.

— Так покончим со всеми разом, — весело ответил кулачный боец. — Идем, посмотрим на заварушку сверху, — он подозвал Володи к занавеске, за которой крылась узкая лестница. Тем временем все больше и больше болтов разбивали двери.

Теперь Володи отчетливо слышал, что кричит толпа снаружи.

— Повесить мясоголового!

— Милое имечко они тебе придумали.

Лестница заканчивалась узким коридором. Через дверь в конце его Володи увидел лучников, сосредоточенных на галерее, которая находилась над внутренним двориком дома. Вторая дверь находилась непосредственно перед ними. Коля толкнул ее рукой, и в уши им ворвался оглушительный шум.

Высоченный кулачный боец вышел на балкон. Там уже стоял прислоненный к перилам меч. Очевидно, он совершенно точно спланировал свой выход.

 

Черное и белое

Володи вышел на балкон вслед за Колей. На улице перед воротами бесновалась взволнованная толпа. Почти у всех внизу были факелы. Свет пламени отражался на длинных бронзовых кинжалах и оббитых металлом дубинках. Ни у кого из них не было щитов или даже доспехов. Там толпились мужчины из всех семи королевств, объединенные ненавистью к Коле. Мрачные типы. Большинство из них здоровые, как быки. Вышибалы, взыскатели долгов, головорезы. Никому не хотелось бы повстречаться в темном переулке с одним из этих громил. «Но они понятия не имеют, с кем связались», — думал Володи.

— Там, наверху, мясоголовый! — закричал кто-то в толпе.

Коля поднял руку, словно князь, приветствующий свой народ.

— Как радостно видеть, что сей дом пользуется такой популярностью, — в него полетел камень. Он поймал его на лету и положил на перила рядом с собой. — Они даже тарана не принесли, идиоты, — негромко произнес он, обращаясь к Володи.

— Спускайся сюда, мясоголовый, и дерись, как мужик, иначе мы подожжем тебе крышу над головой. Мы все равно тебя достанем! — На этот раз Володи узнал говорившего. То был высокий, слегка полноватый тип с редкими волосами и смешными усиками. На нем была небесно-голубая туника с широкими вышитыми серебром бортами.

— Это Леон, — пояснил Коля. — Он из Трурии и имеет большой вес в деле с девочками.

— У меня деловое предложение, — Коля обернулся к возмущенной толпе. — Вы сейчас же бросаете оружие и кладете руки за голову, чтобы я их видел. И тогда мой гнев поразит только каждого десятого.

— Мясоголовый спятил от страха, — хриплым голосом крикнул Леон. — Снимите мне его оттуда! Я хочу отрезать ему член и сделать своим придворным евнухом! — Он поднял нож, длинный узкий бронзовый клинок. — В этом доме только один вход. Тебе от нас не уйти.

Володи услышал, как внизу под ними распахнулась дверь. Толпа пришла в движение.

— Лучники! — Голос Коли заглушал крики атакующих.

Володи увидел, как на домах вдоль улицы во весь рост встали лучники, сидевшие на корточках за низенькими ограждениями плоских крыш. Одновременно с этим на обоих концах улицы появились воины с щитами высотой в человеческий рост, за которыми в два ряда шли копьеносцы. Вполне можно было предположить, чем это все закончится.

Толпа внизу зашевелилась. Некоторые стали пытаться бежать, помчались к заблокированным концам улицы, другие стали тесниться вплотную вдоль фасадов домов, пытаясь найти укрытие. Но все это вряд ли могло помочь. Володи видел, что лучники расставлены так, что у них почти не было непростреливаемого пространства.

— Стреляйте по входам в дома! — приказал Коля. Зазвенели дюжины стрел. Володи услышал, как ударяются стрелы о тела, потом раздались крики. Не обращая внимания на остальных, сутенеры пытались бежать из смертоносной ловушки. Раненых затаптывали или вообще использовали в качестве живых щитов.

— Как узнать, что сутенер из Трурии? — с улыбкой спросил его Коля.

Володи не понял, к чему клонит товарищ. Что это за вопрос?

— Он начинает войну с ножом в руке, — его друг разразился лающим смехом, заглушавшим крики умирающих.

Володи не разделял его чувства юмора. Его приятель всегда был суровым парнем, но происходившее здесь даже по Колиным меркам выходило на новый уровень.

Кулачный боец поднял свой меч.

— Мы что, старики, чтобы только смотреть на это, когда есть возможность проломить парочку черепов? Идем, смешаемся с толпой, пока все не закончилось! — И с этими словами он перемахнул через балконный парапет и спрыгнул прямо в гущу толпы растерявшихся атакующих. Он легко спружинил, размахнулся своим железным мечом. Вокруг него тут же образовалось свободное пространство.

Володи обнажил оба своих клинка. Без прикрытия там, внизу, Коля оказывался в опасности, и неважно было, насколько велико его мастерство.

— Чертов идиот, — прошипел он сквозь стиснутые зубы и тоже спрыгнул. Он приземлился не очень удачно. Ноги подкосились, и Володи пришлось броситься на землю, чтобы избежать удара ножом.

Отсеченная рука, которая продолжала сжимать клинок, упала прямо у него перед носом.

— Ну вот, теперь еще за тобой приглядывать, — проворчал Коля и ударом слева вспорол глотку мужчине, с криком бросившемуся на него. Кулачный боец блокировал удар дубинкой своим протезом и отогнал еще одного нападающего.

Тем временем Володи был уже на ногах. Вокруг на земле лежали умершие. Нужно покончить с этой резней!

— Бросайте оружие! — закричал он изо всех сил. — Бросайте оружие и руки за голову!

Со звоном покатились клинки по булыжной мостовой. Некоторые мужчины униженно опустились на колени и стали молить сохранить им жизнь.

Коля бросил на него мрачный взгляд.

— Это была хорошая возможность покончить с этим делом раз и навсегда, — он взмахнул мечом над головой. — Лучники! Стрелять только в тех, у кого в руках оружие. Тех, кто сдастся сейчас, я убивать не стану.

Володи с облегчением увидел, что никто не оказался настолько глуп, чтобы продолжать оказывать сопротивление. Он догадывался, что Коля предпочел бы не оставлять выживших. Никого, с кем можно было бы вести переговоры относительно публичных домов.

Кулачный боец вложил меч в ножны.

— Идем выпьем. От кровопролитий мне всегда хочется пить, — и, не оглядываясь, Коля пошел по трупам к дому.

— Позаботьтесь о раненых и посадите всех этих ребят в надежный подвал, — приказал он ближайшему из стоявших рядом с ним людей.

— Так точно, капи…

— Сегодня ночью у меня нет имени, — набросился он на воина. — Мы все безымянны. Понятно?

— Так точно! — Воин усмехнулся, обнажив коричневые резцы. Поперек губы у него проходил шрам. Володи помнил его. Он был ранен, когда они уводили кузнецов из королевства Муватты. Этот парень был хорошим колесничим.

— Скучаешь за лошадьми?

— На бабские задницы смотреть тоже неплохо, — с усмешкой ответил тот.

— Но бабы не любят ходить в упряжке.

Ухмылка стала еще шире.

— Тоже правда.

— Позаботься о том, чтобы с пленниками обошлись подобающим образом. Я полагаюсь на тебя. И помни: никаких имен!

— Так точно! — отдал честь воин.

Володи ответил на приветствие и прошел в дом. Он знал, что самый трудный бой этого вечера у него еще впереди.

Он нашел Колю в открытом внутреннем дворе дома. Роскошная мозаика с изображением льва была испачкана кровью. С полдюжины нападающих прорвались сюда через пробитые ворота. На окружавшей двор галерее второго этажа их ждали лучники.

Коля переворачивал умерших, заглядывая им в лица.

— Кого ты ищешь?

— Леона, черт побери! — Коля поднял на него залитое кровью лицо. — Ты… Идем! Не будем говорить в присутствии ребят. Идем! — Он повел его через двор в небольшую, роскошно обставленную комнату, большую часть которой занимала огромная кровать. Здесь тоже на столике стоял графин с вином.

Едва они вошли в комнату, Коля захлопнул дверь. На шее великана отчетливо проступали жилы, под кожей отчетливо виднелись темные полосы.

— Ты никогда, никогда больше не будешь вмешиваться, когда я веду бой! — После каждого слова он делал небольшую паузу, очевидно изо всех сил пытаясь не заорать.

— Ты хоть понимаешь, что мы сделали сегодня ночью? Мы разворошили крысиное гнездо! Ты когда-нибудь делал это? Они хитрые твари. Ни одну нельзя упускать! Они съедают зерно в закромах, из-за них начинаются голодные зимы. Проклятый дурак! Война могла закончиться сегодня ночью. А теперь она продолжится, а из-за твоего благородства наши люди будут истекать кровью.

— Этого не произойдет, — спокойно ответил Володи.

— Нет? Думаешь, нас защитят духи наших предков? Битвы, подобной той, что произошла сегодня, больше не будет. Эти крысы поумнели. Они будут подкарауливать нас поодиночке, на темных улицах. И они пронюхают о нашей тайне.

— Нет, поскольку у меня приказ бессмертного привести вас всех на равнину Куш. Он в отчаянном положении. Ему нужен каждый меч.

— Чушь! Там будут сражаться пятьдесят тысяч. Будем мы там или нет, никакой разницы. Нас слишком мало, чтобы изменить ход сражения.

— Но мы дали клятву, — не уступал Володи. — Мы должны идти, как только он позовет. Мы сражаемся за третью оловянную монету. После этого мы свободны.

Коля вздохнул и потянулся к вину. На этот он раз не стал утруждать себя и наполнять один из роскошных бокалов. Он поднес графин ко рту и сделал большой глоток, причем вино струйками потекло по уголкам рта на грудь. Отставив графин в сторону, Коля громко отрыгнул.

— Ты мне нравишься, Володи. Правда. Если бы в этом мире не было таких типов, как я или Леон, правили бы такие люди, как ты. Но этот мир иной. Может быть… однажды мне придется убить тебя, — он произнес это без гнева. Скорее с сожалением.

Володи прошиб холодный пот. Он понимал, когда Коля не шутит.

— Мы поклялись Аарону, но ведь и ты отвечаешь перед людьми. Сколько из них переживут битву на равнине Куш? Меньше сотни? И это мы будем считать, что нам повезло. Может статься, что Муватта прикажет казнить всех нас. Он наверняка не забыл, как мы украли у него кузнецов и передали Аарону тайну обработки железа. Стоит ли наше слово, данное Аарону, того, чтобы погубить всех этих чудесных парней? Если бы был хоть шанс выиграть битву… Я знаю, каково настроение в войске и вообще в империи. Никто не верит в победу. Зачем Аарону сражаться в битве, которую он не сможет выиграть? Ты пришел, чтобы принести нас в жертву на алтарь его дерзости. А теперь скажи мне: кто из нас двоих мясник?

— А как ты думаешь, что произойдет, если мы воспротивимся приказу Аарона? — взволнованно ответил Володи. Слова товарища сильно задели его. Не угроза смерти — таким он знал Колю всегда — а его упрек в том, что он, Володи, бездумно приносит своих товарищей в жертву тщеславию великого короля. В словах Коли была доля правды. — Одно слово бессмертного Аарона, и мы уже не его лейб-гвардия, а презираемые всеми люди. Думаешь, ты сможешь содержать публичные дома, если Аарон назначит цену за твою голову?

— Ах, Володи… Мир не просто черный или белый. Чаще всего он сер. Конечно, мы кое-кого пошлем на войну. Но мне нужна по меньшей мере сотня здесь, чтобы вести дела. В первую очередь потому, что мне придется отпустить все то отродье, что собралось на улице. Благодаря твоей мягкости нас ожидает затяжная война за публичные дома этого города.

— Неужели оно того стоит? Не лучше ли бросить все и…

Коля ударил кулаком по столу, на котором стоял графин.

— Черт побери! Что с тобой случилось? Думаешь, я делаю это потому, что мне чертовски нравится разыгрывать из себя сутенера? Ты посмотри на меня! Что ты видишь? Парня, у которого не осталось лица, потому что он не понял, в какой момент стоит завязать с кулачными боями. А это произошло потому, что у меня не было плана дальнейших действий. Больше этого никогда в жизни не случится. Что бывает со старыми воинами, у которых нет рук, которые парализованы или истерзаны болезнями? Какой правитель даст им кусок хлеба? Аарон забудет нас, когда мы утратим для него свою ценность. И тогда сломанный бронзовый меч будет стоить больше, чем мы, потому что его можно переплавить. Но мы — мы просто отбросы. Старые воины подыхают где-то в водосточной канаве, и никто не прольет по ним ни слезинки. Но с оловянными будет иначе. Для нас есть место, куда мы можем уйти. Мы придем сюда, в Золотой город. И у нас всего будет в достатке. А когда пробьет наш последний час, у нашего ложа будет сидеть красивая шлюха и держать нас за руку, а в другой руке мы будем держать золотой бокал с самым лучшим вином. Это клятва, которую я дал самому себе, и она для меня важнее любых обязательств перед бессмертным Аароном. Я не рожден для геройства, Володи. Я не из княжеского рода, как ты. При виде меня плачут дети. Тебе никогда не узнать, каково это, гордый герой с золотыми волосами. Ты…

Володи поднял руки.

— Ладно, я понял. Так что ты собираешься делать? Я не могу вернуться без воинов. И Аарон умеет считать. Если я вернусь и со мной будет слишком мало людей, он захочет узнать, где остальные.

Коля провел своей огромной лапищей по лысой голове и вздохнул.

— Дай мне три дня. Я кое-что придумал. Я найду тех, кто пойдет с тобой, чтобы подохнуть в твоей героической игре.

 

Светло-русые волосы

Коля вытер лоб мокрым полотенцем. Над городом нависла влажная жара, превращая в муку каждый вздох. Белые камни, которыми была вымощена большая площадь, отражали солнечный свет с такой силой, что болели глаза. Он заморгал и сделал глоток из бурдюка из козьей кожи. Сегодня в нем не было вина. Только вода с небольшой долей уксуса. Он прополоскал рот теплой жидкостью. Какая гадость. Больше всего хотелось выплюнуть, но здесь это могло быть расценено как оскорбление.

Он поглядел на огромные белые врата. Они насчитывали в высоту около тридцати шагов. Створок не было. За ними можно было увидеть часть резиденции наместника Цапоте. Это был город внутри города. Примерно в ста шагах возвышалась ступенчатая пирамида. Там тонкой струйкой поднимался в небо серый дым. Ни ветерка. «Сраная жара», — подумал Коля.

Он знал, что они наблюдают за ним. Все время. Оценивается каждый его жест. Они составляли впечатление о нем. Несмотря на то что они были очень сдержанны и на улицах Золотого города почти не встречались их священнослужители, цапотцы точно знали, что происходит вокруг. Он никогда больше не совершит ошибки, недооценивая этих украшенных перьями дикарей. Он с ужасом вспоминал о том, как на этой площади едва не дошло дело до сражения и как собиратель облаков в последний миг выдернул их отсюда. Володи хорошо умеет строить планы. Коля усмехнулся. Этот светловолосый дурак ему нравился. Когда-нибудь его придется убить, потому что его честь стоит на пути у всеобщего благосостояния. Без удовольствия… Но, может быть, Коле повезет, и за него эту работу сделает кто-нибудь на равнине Куш.

Начинало смеркаться. Коля снова отпил глоток. Цапотцы любят мариновать. Но они придут. Они захотят узнать, зачем он здесь.

Кулачный боец обвел взглядом рельефы, вырезанные на белых плитах площади. Камни были белыми, как свежевыпавший снег. Даже теперь, в свете заходящего солнца, на них нельзя было смотреть долго, чтобы не заболели глаза. Картинки вселяли тревогу. На них были изображены воины, замаскированные под орлов и ягуаров, отрезающие головы своим врагам. Из-за густых ветвей высовывали головы странные животные. Пернатый змей обвивался вокруг солнца. Если долго смотреть на эти картинки, можно и с ума сойти. В них крылась неприкрытая угроза. Там, за белыми вратами, в этом он был уверен, находился мир, у которого было очень мало общего с тем, который был знаком ему. Воины Цапоте внушали страх. Казалось, они становились единым целым с тенями.

Солнце быстро скрылось за горизонтом. Последние вечерние лучи окутали площадь мягким розовым светом. Но от этого барельеф со священнослужителем перед ним казался не менее страшным. Вытянув руки вперед, цапотец протягивал стилизованному солнцу бесформенный комок.

Коля поднял голову и поглядел на небо. Луны-близнецы поднялись высоко над краем кратера. На протяжении последних лун земля много раз сотрясалась. Некоторые дома рухнули, обвалилась одна из якорных башен. Может быть, склон кратера — не самое лучшее место для того, чтобы основывать город. Сейчас он командует пятьюдесятью тремя публичными домами. Сколько останется, если начнется сильное землетрясение? Нужно подумать о том, чтобы расширить свою сеть до других городов.

Коля заглянул за белые ворота. В их тени только что что-то шевельнулось. Над самой землей. Оттуда они пришли в прошлый раз, люди-ягуары. Они… Под воротами появилась фигура! Всего один удар сердца тому назад там не было никого. Парень не производил впечатление торопившегося человека. Он источал самоуверенное спокойствие. Ровным шагом вышел на площадь. Он был хрупкого телосложения и на нем был плащ из перьев со стоячим воротником, не менее роскошным и ярким, чем хвост павлина. Бедра были обернуты белой тканью, завязанной искусным узлом. На запястьях красовались широкие браслеты с бирюзой. Насколько Коля видел, оружия у него не было.

На расстоянии шага от него цапотец остановился. У него было узкое строгое лицо с носом, похожим на клюв коршуна. На груди красовалась странная татуировка. Извивающаяся змея, одетая, похоже, вместо чешуи в оперение. Это был тот же самый цапотец, что принял назад кинжал и отдавший приказ об их смерти.

— Человек, которого называют мясоголовым, неужели безумие ослепило твой разум и ты осмелился прийти сюда еще раз? — Священнослужитель говорил с ним на его родном языке. Несмотря на страшный акцент, понять его, в принципе, было можно.

— Я хочу сделать тебе предложение, от которого ты не сможешь отказаться, — спокойно ответил Коля. Священнослужитель был почти на две головы ниже его. Как такой карлик умудряется вести себя столь нагло? Возможно, он смог бы пробить ему череп с такой же легкостью, как винную амфору. — Я предложу тебе сделку, в которой речь идет о крови и смерти, то есть о вещах, в которых ты разбираешься наилучшим образом.

— А что заставляет тебя думать, что я стану тебя слушать?

— Ты имеешь в виду, кроме того, что ты стоишь здесь, передо мной? — Коля снял с пояса длинную прядь светлых волос и протянул священнослужителю.

Цапотец мягко провел рукой по волосам.

— Сколько?

— Семнадцать. Все сильные мужчины. Шестеро из них ранены. Но не серьезно. Они оправятся.

Священнослужитель намотал прядь волос на руку.

— Ты знаешь, что они должны пройти через белые врата добровольно. Того требуют наши законы.

— Это моя забота. Не тревожься. Они с радостью придут к вам. Не все ведь еще знают, что вы… — Коля запнулся. В целом он предпочел бы выражаться прямо. Ему не нравилось, когда вещи называют не своими именами. Но цапотцы были в этих вопросах чересчур щепетильны. — …Что вы встречаете светловолосых мужчин и женщин совершенно по-особому.

— Они предстают перед нашими богами. Это величайшая честь, — произнес священнослужитель таким тоном, как будто предпочел бы поменяться с ними местами.

«Лживый ублюдок», — подумал Коля и улыбнулся.

— Думаешь, мы договоримся?

— Это зависит от того, чего ты хочешь.

Коля рассказал ему. На этот раз совершенно прямо и без обиняков.

 

Убийца короля

Барнаба обливался потом. Солнце безжалостно опаляло скалы. Его израненные подушечки пальцев протиснулись в щель. Им придется выдержать весь вес его тела. Всего на один удар сердца, но он устал.

Он осторожно поднял правую ногу. Недостаточно высоко, чтобы как следует опереться. Теперь могла помочь лишь сила его рук. Он с трудом переводил дух. Прижался к горячей скале. Изо всех сил напряг мышцы рук. Наконец-то пальцы его ног обрели опору. Это снова оказалась всего лишь узкая щель, но этого должно хватить. Он протянул правую руку вперед, сумел ухватиться за край выступа скалы и на этот раз уцепился хорошо. Из последних сил подтянулся.

Тяжело дыша, он лежал, вытянувшись на камнях, собравшихся на уступе скалы.

— Мы спятили, — негромко произнес священнослужитель и поглядел на солнце, стоявшее в небе цвета стали и похожее на бело-желтую рану.

Он и молился. И пытался глубоко погрузиться в медитацию и быть ближе к богам. Но всегда оставался один. Один на один со своими растревоженными чувствами. Со своим гневом на Аароновых убийц священнослужителей и на то, что Львиноголовый столь равнодушно отреагировал на то, что были убиты самые верные его слуги. Что за боги эти девантары? Неужели сочувствие и защита — это слишком много? Может быть, подобные мысли чужды богам?

— Давай будем честны. Это не одни только боги, — он повернулся и поглядел в долину. Там никого не было. Конечно, не было! Так было всегда. И тем не менее… Он готов был поклясться чем угодно, что за ним что-то наблюдает.

— Да, что-то! Оно не из плоти и крови! Оно невидимо. Но оно здесь! Все время.

Может быть, духи все же существуют? Он долго колотил камнем по глазам на скале в своей пещере, пока они не исчезли без следа. Эти жуткие зеленые глаза. Но лучше не стало. Иногда чувство того, что за ним наблюдают, оставляло его на несколько часов или даже на целый день. А потом возвращалось снова. Особенно когда он пытался медитировать. Может быть, тогда его чувства становились чувствительнее к сокрытому. Когда он сидел на своей любимой скале и, погрузившись в себя, искал связь с богами, чувство того, что на него постоянно смотрят, было сильнее всего. Когда же он, напротив, карабкался по отвесным скалам, смеясь смерти в лицо, отыскивая самые опасные подъемы, и боролся с отвесными стенами до полного истощения, на него наконец снисходил покой и он оставался наедине с собой.

Может быть, таков ответ богов? Не пламенные буквы на стене, не голоса во тьме, не девантар, появляющийся перед ним в нечеловеческом великолепии. Просто тот факт, что он находит покой только лазая по скалам, это и есть послание. И та мысль, которая занимает его уже не первый день. Он сможет подобраться к Аарону, если попытается перелезть через западную стену дворца. Несмотря на то что она очень высока, камни пригнаны неплотно. Раствор раскрошился. Можно взобраться в углу между одной из сторожевых башен и стеной, если быть достаточно мужественным и обладать силой и ловкостью, уметь удержаться лишь с помощью пальцев рук и ног. Оттуда уже недалеко до западной дворцовой террасы, за которой находятся покои бессмертного Аарона. В спальне должен быть Ааронов меч. Оружие, созданное для того, чтобы оборвать жизнь даже бессмертного.

— Мы здесь для того, чтобы тренироваться, — пробормотал Барнаба и сел. — В этом вся тайна. Эта долина идеально подходит для этого. Если мы сумеем взобраться по этим отвесным скалам, то подняться на дворцовую стену не составит труда, — он был рожден для того, чтобы стать убийцей короля! А эта долина подарит ему способности, которые нужны для того, чтобы совершить убийство.

Барнаба осмотрел следующий участок отвесной скалы. Здесь меньше зацепок, зато скала слегка наклонена. Он сумеет крепко прижаться к ней. Священнослужитель сжал руки в кулаки, а затем распрямил пальцы так, что хрустнули суставы. Еще этот отрезок, и тогда он поищет спуск полегче и примет холодную ванну под водопадом. Он привык к ледяной воде. Закалился, все больше и больше отдаляясь от былой жизни священнослужителя.

Барнаба потянулся к стене. Его левая рука нащупала щель. Хорошая зацепка. Он оттолкнулся, качнулся и подтянулся. Правая нога отыскала небольшой уступ. Левая рука устремилась вперед. Пальцы сомкнулись вокруг шарообразного выступа. Это почти что легко. Он оглянулся назад и обнаружил, что в усердии своем отклонился от запланированного маршрута.

Чуть выше его головы в скале было углубление. Не идеальное, но лучше, чем ничего. Хватит, чтобы на миг найти опору и подняться выше. Слева чуть выше него камни слегка разрушились. Там он сможет подтянуться.

Барнаба оглянулся. Карабкаться вверх ему всегда казалось тяжелее. Он осознал, что в своих грезах всегда планировал только до того момента, как вонзит меч в грудь Аарона. Бегство не предусматривалось. Он недостаточно хорошо заботился о возвращении.

— С этим мы разберемся позже. Важен поступок. Если после этого они обнаружат нас, это будет уже неважно.

Он оттолкнулся. Устремился вверх и вставил фалангу большого пальца руки в углубление, чтобы тут же оттолкнуться снова. Правая рука устремилась вверх, уцепилась за камни. Ветер и лед отшлифовали углубление. Его вспотевшая рука соскользнула с гладкой поверхности прежде, чем он успел уцепиться правой рукой.

Он ударился грудью о скалу, заскользил вниз, прижимаясь к отвесной стене. Пытался ухватиться за что-нибудь, ругался. Теперь он скользил быстрее. Маленький уступ ударил по ребру. Он слегка перевернулся на бок.

Примерно шагах в пяти под ним находилась ступенька, на которой он только что отдыхал. Там он наверняка приземлится… Он успокаивал себя. Мелкие бороздочки между слоями камней счесывали кожу. Вся его грудная клетка горела от боли. Он все еще отчаянно пытался уцепиться руками и ногами. Краем глаза видел красный след, оставляемый им на скале.

Левая нога приземлилась на ступеньку. Камни покатились в сторону и с грохотом обрушились вниз. Нога соскользнула. Правой ногой он уцепиться не сумел. Поехал вниз с обломками камня. Сорвавшись со ступеньки, он слегка перевернулся и стал падать спиной вперед, не имея уже возможности найти опору.

Он ударился плечом о скалу. Слегка повернулся, посмотрел вниз. Почти… Удар выбил воздух из легких. Он попытался вздохнуть, но тело отказалось повиноваться. Он жадно хватал воздух ртом. Воздух не хотел идти в легкие! Как будто хотел сделать глоток, но в горле что-то застряло.

Затем пришла боль. Ужасная боль, словно раскаленный клинок пронзал все тело. Никогда прежде не испытывал он ничего, что могло бы хотя бы отдаленно сравниться с этой болью. От боли он выгнулся дугой и увидел свою ногу. Из тела в том месте, где должна была быть его большая берцовая кость, торчали два окровавленных обломка.

Он закричал. Закричал так, что его боль донеслась до самых отдаленных уголков долины. И вместе с криком вернулось дыхание. Хриплое. Кровь и желчь текли по губам. Горячие слезы орошали щеки. Он попытался перевернуться. Казалось, все тело жжет огнем — настолько сильно терзала боль истерзанное тело. И вся сила оставила его. Он не мог подняться. Болели ушибленные конечности, правый локоть вывернулся, предплечье стояло под немыслимым углом к руке. Боги разбили его. Нет… Он знал ответ. Собственное высокомерие привело его к падению. Теперь он будет лежать и умирать среди скал. Никто и никогда не найдет его. Солнце выбелит его кости. А если он не истечет кровью, то оно выжжет жизнь из его тела.

Он повернул голову набок. До пруда было двадцать шагов. Так мало… Он снова попытался подняться. Почувствовал, как в левой руке, на которую он оперся, трутся друг о друга две кости, и снова упал. Он должен суметь. У воды он выживет! Наверняка! И дикари, живущие в горах, станут искать его. На следующей неделе он договорился о встрече в расположенной чуть ниже долине. Они приносили к нему больных, любили слушать его рассказы о Руссе, повелителе молний и ветров. Они будут искать его, если он не придет… Нет, все не так. Они не осмелятся нарушить одиночество этой долины. Для них это место было проклято. Он должен добраться до воды, остудить свои раны… Он должен суметь сделать это сам! Снова попытался подняться. Снова царапнулись друг о друга расколовшиеся кости. Он пронзительно, по-звериному закричал и рухнул на землю. На глазах выступили слезы. Он дышал хрипло и неглубоко, молился, чтобы боль наконец закончилась.

Но боль не уходила, несмотря на то что руку он нагружать перестал. Накатывала на него, словно волна, топя сознание и унося его с собой во тьму.

 

Вина

Володи оглянулся назад на широкую улицу, которая привела его к стоянке лоцманов. Вечерело, загорались первые огни. Повсюду были люди. Ловцы лысых крыс, представлявшие свою добычу на длинных палках и продававшие их служанкам богатых дам, кормивших ими своих избалованных кошек и собак. Торговцы водой и пекари, несущие на спинах корзины с посыпанными сезамом бубликами. Сточные воды радужными потоками омывали ноги Володи. Чуть выше по улице разместились красильщики, решившие просушить свои пестрые ткани в последних лучах заходящего солнца.

Володи не обнаружил ничего подозрительного, и, несмотря на это, ему казалось, что его преследуют. То, что его видели вместе с Колей во время битвы с сутенерами, могло оказаться достаточным для того, чтобы привлечь к нему внимание наемных убийц. Сегодня ночью истекал срок, данный им другу. Затем он потребует оловянных. Он собирался пройти Золотые врата еще до рассвета и вернуться в лагерь бессмертного Аарона на равнине Куш.

Нангог вселял в него ужас. Во дворце он слыхал о том, что Зеленые духи в отчаянном гневе пытаются штурмовать магические стены Золотого города. В провинциях произошло несколько сильных землетрясений, наводнение опустошило северное побережье. Кроме того, за последние луны исчезли три облачных корабля. В этом крылась причина того, что, прежде чем покинуть город, он хотел повидать лоцмана Набора. Что-то происходило. Володи чувствовал это каждой клеточкой своего тела. В воздухе висело напряжение, которого он не испытывал, покидая Нангог.

Он подошел к единственным воротам в высокой стене, ограждавшей лагерь свободных торговцев. Сделанные из тяжелых дубовых досок и сбитые гвоздями, бронзовые шляпки которых сверкали на фоне темной древесины, что производило пугающее и в то же время потрясающее впечатление. В тени ворот стояли вооруженные копьями стражники. Они излучали спокойствие людей, для которых смерть давным-давно стала делом привычным, и они не собирались ни на кого больше производить впечатление.

Володи направлялся прямо к ним. Его провожали взглядами. Он был вооружен, одет в бронзовую кирасу, под рукой сжимал украшенный перьями шлем. Вокруг бедер обернута леопардовая шкура, сандалии выкрашены слизью пурпурных улиток. Борода и золотистые волосы недавно подстрижены. Он даже надушился. Все это служило единственной цели: перед ним должны открыться ворота, предназначенные обычно только для лоцманов Парящего чертога.

Один из привратников, коренастый, стареющий воин с редкими седыми волосами и полученными во множестве сражений шрамами на голых руках сделал шаг ему навстречу.

— Куда путь держите, господин? — спросил он капитана на языке Арама.

— Я есть Володи, капитан дворцовой стражи бессмертного Аарона. Хотеть видеть лоцман Набор. Находиться в Парящий чертог, я знать! — Как же он не любил ломать язык, изъясняясь на чужом языке!

— Я велю передать твое сообщение. Он наверняка уже завтра появится во дворце.

— Должен говорить с ним сразу! Такое желание бессмертного! Не терпит отложения!

— Так как, насколько мне известно, вы не принадлежите к гильдии лоцманов, мне не дозволено пропустить вас в Парящий чертог.

Володи смерил старого воина взглядом.

— Как звать твое имя? Я должен знать имя человек, который есть топтать желание бессмертный Аарон ногами.

Воин изо всех сил пытался сохранять невозмутимость.

— Я могу отправить посланника. Пусть лоцманы решают, пропустить вас или нет. Я был далек от мысли сердить бессмертного Аарона, однако я связан клятвой пропускать через эти врата лишь лоцманов и приглашенных ими гостей.

— Тогда делать быстрее. Нет времени целая ночь.

Начальник стражи поджал губы. Развернулся на каблуках и направился к воротам, в которых на миг отворилась калитка, маленькая дверца внутри ворот, через которую торопливо поспешил прочь один из стражей.

Володи хорошо представлял себе, что думают о нем эти люди. Он повел себя, как последний засранец. Спрятался за именем бессмертного. Но он хотел увидеть Набора. Он должен был узнать кое-что, прежде чем вернуться в Нангог. Что стало с дочерью Мити. Дочерью переводчика с площади тысячи языков, которому он принес так много горя.

Прошла целая вечность, прежде чем калитка снова открылась. Время ледяного молчания.

Наконец Володи подали знак пройти, причем ни один из воинов не сказал ему ни слова. Он направился к большому красному шатру, который, казалось, парил на ходулях над горами товара, лежавшего на большой площади. Из-за огней внутри он казался похожим на большой красный фонарик. Тени лоцманов виднелись на стенах шатра. До него доносился смех. Широкий луч золотистого цвета упал от входа в шатер на площадь. И в этом свете появился невысокий полноватый мужчина, на плече которого балансировала обезьяна.

— Володи, рад тебя видеть.

Друсниец судорожно сглотнул. Давно и нигде не встречали его этими словами, произнесенными с искренней теплотой. Коля никогда не делал вид, что рад видеть его. Володи усмехнулся. Нет, брату по оружию он нужен в Нангоге, как фурункул на заднице.

Набор пошел ему навстречу. Маленькая обезьянка держалась за одну из золотых сережек лоцмана и нагло усмехалась.

— Сегодня ночью ты не завоевал себе друзей, — с укором произнес Набор. — Остальные лоцманы не хотят, чтобы ты поднимался наверх. Им не понравилось, каким образом ты пробрался сюда. Должен признаться, поначалу я даже не поверил. Это не тот Володи, которого я знал, — лоцман задумчиво оглядел его. — Ты действительно очень сильно изменился, идущий над орлами.

Он хотел объяснить ему, что этот наряд служил единственной цели: попасть сюда, но гордость запечатала ему уста.

— Хотел знать, что стало с дочка переводчика.

— С Негошкой? У нее есть имя, мальчик. По крайней мере, мне она его назвала. О тебе она отзывается без теплоты. Она считает, что ты виноват в смерти ее отца.

Володи опустил голову. Ничего иного он и не ожидал.

— А как у ней дела? Она нет во дворце. Она мочь жить там хорошо, если…

— Разве? То, что о человеке хорошо заботятся, не значит, что ему хорошо живется, мальчик. Есть вещи, которые хуже голода или мозолей на руках, которые появляются от честного труда. Ты никогда не думал о том, что говорили бы о ней, если бы ты поселил ее во дворце? Там все сочли бы Негошку твоей любовницей.

Маленькая обезьянка мерзко хихикала при каждом упоминании имени девушки.

— Никогда ее так не считать, — подавленно ответил Володи.

Набор снял обезьянку со своего плеча и погладил ее по голове.

— Она кормит его орехами, поэтому он запомнил ее имя. Она на моем корабле, и ей хорошо. Если мне удастся убедить тех упрямцев, что наверху, возможно, однажды она станет первой женщиной-лоцманом в небесах Нангога. Она знает мои карты и очень хорошо умеет оценивать ветер. Чувствует корабль. И дерево знает о ней.

— Она ходить по небу? — Володи не поверил своим ушам. После всего случившегося он не думал, что она когда-либо ступит на палубу облачного корабля. Это ведь собиратель облаков был виновен в смерти ее отца!

— У нее все хорошо, Володи. Тебе не стоит беспокоиться о ней, — Набор отечески улыбнулся ему. — Кажется, под роскошным доспехом все же осталось немного того Володи, которого я знал. А теперь расскажи мне об Аароне. Как поживает бессмертный? Мне хотелось бы, чтобы он еще раз побывал со мной в небе. Знаешь, это так изменяет взгляд на многие вещи. Всем князьям стоило бы время от времени отрываться на тысячу шагов от земли. Это хорошо влияет на представление о вещах и одновременно учит смирению.

Володи рассказал ему о подготовке к битве, и чем больше он рассказывал, тем глубже становились морщины вокруг глаз старого лоцмана, пока Набор наконец не остановил его, покачав головой.

— Какое расточительство, — раздраженно проворчал он. — Начинать такое сражение — это убийство! Жаль, что я не могу поговорить с ним и отговорить его от этой затеи. Вести такую войну — все равно что лить воду на мельницу Таркона Железноязыкого.

— Мне думать, мельничный жернов мертвого стоять спокойно. Неважно, сколько воды туда лить.

— Я встречал людей, которые клялись мне, что видели Таркона.

— Они есть лгуны! — возмущенно заявил Володи. Он сам своими глазами видел, как бессмертный Аарон убил Таркона и как труп поднебесного пирата поглотил собиратель облаков.

— Некоторые из этих людей находятся там, наверху, — Набор кивнул головой в сторону шатра. — Но с тобой они говорить не станут.

— Не хотеть я слушать ихний ложь!

— Не торопись судить, Володи. Я знаю их многие годы. Тот, кто повидал в этом мире немало, как лоцманы облачного корабля, знает, что здесь могут случаться вещи, немыслимые на Дайе.

Казалось, старик смотрит сквозь него куда-то вдаль. Как ни нравился ему Набор, воин не мог принять мысли о том, что мертвые возвращаются к жизни. Может быть, в виде духов его предков, голоса которых слышны в листве лесов Друсны в ненастный день. Но они никогда не возвращались во плоти. Это против божественных законов.

— У Таркона больше сторонников, чем когда бы то ни было, — негромко произнес Набор. — Они говорят о том, что Нангог хочет стряхнуть с себя недостойных и проклятых. И каждый раз, как дрожит земля, им верят все больше и больше. Повсюду в городе можно увидеть знак Зеленых духов.

Володи уже попадались на глаза размытые зеленые меловые пятна на углах некоторых домов. Впрочем, до сих пор он не размышлял о том, какой в них смысл.

— Мы должны впустить этот мир в свои сердца, — страстно провозгласил Набор. — Тогда он примет нас в качестве гостей. Но что мы делаем вместо этого? Мы разграбляем его. Настанет день, когда Нангог восстанет против нас. Таркона считают ослепленным фанатиком, но далеко не все из того, что он говорит, неверно.

— Ты тоже рисовать мелом на углах дома?

Набор ничего не ответил, и Володи, который вообще-то сказал это в шутку, стало не по себе при мысли о том, что, возможно, лоцманов постепенно отравляют слова Таркона. Они водят корабли по небесам Нангога. Без них умрет торговля, и в крупных городах Дайи начнется голод.

— Ты должен поговорить с Аароном, — наконец произнес старик. — Важно, чтобы бессмертный вернулся сюда. У него более живой ум, чем у большинства людей, и он обладает властью изменить хоть что-то. Он может вывести этот мир на лучший путь, прежде чем он обернется против нас.

— Что может делать Нангог? — Мысль о том, что мир защищается, казалась Володи глупой. Богов, вот кого нужно бояться, но не земли, на которой стоишь. — Нет власти Зеленые духи. А у нас власть быть. Ты видел, когда пришли дети демонов, прийти и девантар с головой вепря, чтобы нас защищать.

— Люди Таркона утверждают, что богиня этого мира спит. Пока что мы почти не чувствуем ее силу. Но ты помнишь, как сражались собиратели облаков? Они могут стать смертельными врагами, если утратят миролюбивый характер. А еще говорят, что Зеленые духи тоже получат дар силы, если богиня проснется. Кроме того, однажды я видел издалека Бродящего по морю, который будто бы является сыном богини. Сейчас настало время увидеть знаки и изменить наш путь, Володи. Поэтому важно, чтобы сюда вернулся бессмертный Аарон. Ты должен поведать ему об этом разговоре.

Володи кивнул, однако сомневался, что Аарон станет его слушать. По крайней мере, до того, как решится исход битвы на равнине Куш.

— Что есть такое Бродящий по морю?

Набор неопределенно махнул рукой.

— В принципе, всего лишь одна из здешних легенд. Некоторые называют его Пастухом китов или Правителем морей. Какое из имен справедливо, я сказать не могу. Тот, кого я видел, поднялся из вод в дельте Сепано, и я был рад, что мы пролетали в тысяче шагах над ним. Он был огромен. Наполовину кракен, наполовину… У него две ноги, размером с башни. В нижней половине тела нет ничего даже похожего на человеческое… Но кроме этого он просто слишком ужасен. Иногда я вижу его во снах. Я рад, что живу не у моря, а большую часть времени провожу высоко в небесах. А ведь океаны иногда очень красивы. Бывают ночи, когда под водой можно наблюдать процессии огней длиною в милю. Как будто существует народ, живущий на дне морском.

Володи подумал о том, что такого Бродящего по морям в принципе довольно легко победить с борта одного из поднебесных кораблей, но поостерегся делиться этой мыслью с Набором. Старый лоцман слишком долго прожил в Нангоге. Он разучился бороться с опасностями, вместо того чтобы надеяться на то, что они пройдут стороной или что несчастье поразит кого-нибудь другого.

— Ты поговоришь с бессмертным?

Володи поднял руку, словно собираясь принести клятву.

— Я тебе обещать!

Набор усмехнулся.

— Вообще-то я не собирался замуж за Аарона.

Воин решил пропустить эту фразу мимо ушей. Ему не нравилось, когда его дурачат. Володи снял с пояса кожаный кошель и вложил его в руку старому лоцману.

— Это еще зачем?

— Это для Негошка. На красивый платье.

Набор покачал головой.

— Она не захочет принять от тебя деньги.

Володи хитро усмехнулся.

— Поэтому это теперь твой деньги. Ты будет знать, когда она что-то нужно, и помогать.

Лоцман спрятал кошель за широкий кожаный ремень, поддерживавший бесшовную юбку.

— У тебя слишком доброе сердце для воина. Береги себя, Володи.

Старик сжал его руку.

— До рассвета ветер повернет на юг, и мне нужно обсудить курс с другими лоцманами, которые будут моим эскортом. Желаю тебе удачи в пути, Володи. Уходи с равнины Куш, мальчик. Эта пустыня не стоит того, чтобы умирать там.

— Не есть легко умертвить меня.

 

Замена

Направляясь в публичный дом Коли, Володи был раздражен. На протяжении последних дней он старался избегать общения с товарищами и позаботился о том, чтобы те немногие из оловянных, кого он встретил во дворце, приготовились уходить. Настроение у наемников было подавленным. Все они знали, что их ожидает на равнине Куш. Никто не хотел менять удобную квартиру во дворце на поле битвы. Вместе с большей частью регулярной дворцовой гвардии он собрал их и после встречи с Колей лично проводил к Золотым вратам. С сегодняшнего дня он перестал быть их героем. А у Коли все было еще хуже. Не хватало еще около сотни людей. Зная, что будут неприятности, Коля не откажется от своего предприятия и не нарушит клятву. Он поклялся дать ему столько опытных воинов, сколько будет возможно. Дворец бессмертного охраняли теперь лишь старики и больные, да еще сотня слуг, которых он на протяжении последних дней обучал тому, чтобы двигаться в доспехах как опытные бойцы. Учить их бою на мечах или обращению с копьем он даже не пытался.

Володи поразился тому, с какой тщательностью были уничтожены следы сражения перед Колиным публичным домом. Даже массивную деревянную дверь успели заменить.

Не успел он коснуться дверной ручки, как ему открыли. В дверях стоял Коля, скрестив на груди руки.

— Ты опаздываешь! — мрачно заявил он.

— Хотел тебе дать достаточно времени, чтобы подготовиться. Где люди?

Нарочитым жестом Коля пригласил его войти. В воздухе витал странный запах. Пахло шкурами, пряностями и холодным дымом. Что-то показалось Володи знакомым, но в данный момент он не мог сказать почему. В доме не было видно ни девушек, ни гостей.

— Я попросил у тебя сотню людей, чтобы обеспечить всем нам будущее, — вызывающе заявил Коля. — Взамен я предлагаю тебе двух опытных воинов за каждого из тех, кого я оставлю. Все согласны, теперь дело за тобой.

— К чему мне наемники, верность которых сомнительна? — раздраженно ответил Володи. — Бессмертный не одобрит такую сделку.

— Ты погоди, пока увидишь их. Я заверяю тебя, что их верность превыше сомнений. Люди, которых я подобрал, никогда не перебегут к бессмертному Муватте. Напротив! Один их вид вселит ужас в сердца наших врагов. — Коля остановился у занавески, за которой, насколько было известно Володи, находился проход во внутренний двор дома. — Они ждут тебя. Сначала просто посмотри на них. Это единственное, о чем я тебя прошу. И если ты честно думаешь, что сотня наших ребят может сравниться с ними… — он хитро улыбнулся, — … я подчинюсь и мы все пойдем с тобой на равнину Куш, — с этими словами он отбросил в сторону кроваво-красную штору, и Володи в прямом смысле слова лишился дара речи, более того, при виде того, что предстало его взгляду, он сделал шаг назад.

Двор, каменная галерея и все подходы к прилегающим комнатам были заполнены людьми-ягуарами, теми жуткими призрачными воинами, которые едва ли не атаковали их на белой площади перед дворцом наместника Цапоте. Воины, стоявшие дальше, казалось, сливались с темнотой. Отчетливо можно было увидеть только передних. Они были одеты в черные шкуры, оставлявшие неприкрытыми только ладони и ступни. Их лица выглядывали из пасти ягуара, сделанной с таким мастерством, что и не отличишь от настоящей. Желтоватые зубы хищника в открытой пасти частично скрывали лица, которые, так же, как руки и ноги, были измазаны черной краской. Единственным цветным пятном этого странного доспеха были янтарные глаза на головах ягуаров. Даже оружие, короткие копья и дубинки, оснащенные острыми, словно ножи, осколками обсидиана, они тоже выкрасили в черный цвет.

— Разве они не внушают страх? — хитрым тоном поинтересовался Коля.

— Так не пойдет… — пролепетал Володи, все еще ошарашенный видом непривычных воинов.

— Почему? Ты готов назвать себя трусом? Вряд ли, но ведь они внушают страх, не правда ли? То же самое случится и с нашими врагами. Эти воины гораздо лучше всего, что мы могли бы предложить. И ты видел, как они двигаются в бою. Они умеют резать глотки, по меньшей мере так же хорошо, как и мы! Эти люди вытащили Атмоса из его комнаты, в то время как там спали еще трое мужчин, которые даже не заметили похищения.

В том-то и дело, подумал Володи. Он слишком хорошо помнил, как они едва избежали сражения с этими жуткими головорезами на площади перед городом-храмом. И именно они сменят сторону? Почему?

— Так не пойдет, — повторил Володи. — Бессмертный не примет их.

— Мне кажется, он сейчас в таком положении, когда с радостью примет в свое войско любого опытного воина.

Это нельзя было отмести просто так. Володи не мог отвести взгляда от призрачных фигур. Может быть, они помогут поднять моральный дух армии крестьян? У Муватты много опытных отрядов, из которых многие выглядят довольно непривычно. Но теперь у них тоже будут воины, равных которым нужно еще поискать. Впрочем, он не хотел нести ответственность один. Если Коля задумал какую-то подлянку, то пусть тоже подставляет шею.

— Ладно, я принимаю твое предложение, впрочем, лишь при одном условии. И предупреждаю тебя, оно не обсуждается.

Покрытое шрамами лицо Коли озарила жуткая улыбка.

— Всегда радостно видеть, как побеждает рассудок. Давай-ка послушаем. Что за условие?

— Ты пойдешь с нами. И ты будешь объяснять Аарону, как к нам попали эти воины.

Улыбку словно стерли с лица воина.

— Я не могу уйти. Я голова всему. Здесь все рухнет, если…

— В этом и заключается причина того, почему ты должен пойти со мной, — холодно ответил Володи. — До тех пор, пока все здесь сводится только к тебе, мы слишком уязвимы. Мы будем гораздо сильнее, если не один человек сможет управлять нашей маленькой империей радости. У нас всегда будут враги, потому что здесь можно делать деньги. И наши враги когда-нибудь поймут, что все здесь держится только на тебе. Подобной слабости нельзя допустить в интересах наших же товарищей. Ты помнишь, что говорил мне? Это должно стать раем для отслуживших вояк, которые не нужны больше никому и которые подохнут в сточной канаве, если мы не вложим свое золото и не создадим место, о котором они смогут заботиться. Ты пойдешь со мной, Коля! Это мое последнее слово. Подыщи самого лучшего человека и передай ему дела. Через час мы выступаем.

 

Вода

Коля огляделся в большой комнате, которая стала его залом для аудиенций. Даже на лавках у стен лежали дорогие шкуры. Все здесь было сделано из золота или серебра или же редкого черного дерева, привезенного из джунглей по ту сторону Стеклянной пустыни. Нангог стоил ему руки, но и сделал его богачом. Вот только ничего из этого он не сможет взять с собой. Все это пошло прахом в одну-единственную ночь. Так всегда было в его жизни. То он несколько лун жил во дворцах, деля ложе со вдовами сатрапов, интриганками, каких свет не видывал, или же со скучающими женами купцов, услаждавшими с его помощью время, пока их рогатые мужья в какой-нибудь провинции на другом конце мира преумножали свои богатства. А потом в мгновение ока оказывался в сточной канаве.

Коля сделал глоток вина. Во рту появился отвратительный привкус, как будто он отпил непригодной для питья воды. Снова окинул взглядом свои сокровища. Боги любят шутить с ним! Он и думать не мог, что в эту ночь лишится всего. Значит, теперь все покатится под гору. Воин с горечью рассмеялся. С Володи говорить не о чем. Он слишком хорошо знал этого златовласого негодяя, чтобы понимать, что его не упросить не брать его с собой на проклятую всеми богами равнину Куш. Понимал он и то, что аргументы Володи относительно защиты общих интересов надуманны. Княжеский сыночек просто не хотел, чтобы он, Коля, приобретал слишком большую власть. Правила этой игры он, Володи, наверняка впитал с молоком матери. И только поэтому он должен теперь бросить все это.

Коля сделал еще один большой глоток. Нет смысла сетовать на судьбу. По крайней мере, на этот раз есть место, куда он может вернуться. Куш и Муватта не убьют его, в этом он был совершенно уверен. Вероятно, он обзаведется парочкой новых шрамов, но к этому он привык. Убить его было тяжело. Это было единственное, на что он мог положиться в своей жизни. Все остальное постоянно менялось, как он ни пытался сохранить это.

Собирать Коле было почти что нечего. Он взял новый бронзовый панцирь, изготовленный специально для него, и свой железный меч. Плюс кожаный бурдюк с красным вином, которое так научился ценить здесь. Может быть, и неплохо отправиться на пару лун в Куш. Хорошая жизнь расслабила его. Слишком много баб, слишком много вина и никаких драк, которые стоили бы этого названия. Бодаться с сутенерами — не его забава. Воин поглядел на кожаный протез на левой руке. Удар ножа оставил на ней шрам. Коля усмехнулся. Первый шрам, который не болит. Больше ничего он не вынес из уличной драки. Довольно непривычно для него.

Коля услышал шаги на лестнице. Положил свой панцирь на кровать. Живя с таким сбродом, лучше иметь свободные руки, когда приходят гости. Руку, мысленно поправился он. Иногда она чесалась, хотя ее давно уже не было. Еще одна шутка, которую сыграли с ним боги.

Вошел Эврилох. Некогда кто-то пытался подпортить бывшему штурману лицо. Через весь лоб и до самой левой щеки проходил внушительный шрам. Коле нравились мужчины со шрамами, несмотря на то что Эврилох по сравнению с ним выглядел все еще чертовски хорошо. Штурман держал свои руки так, чтобы Коля их видел. Он знал, что предстоит разговор с недоверчивым человеком, и вопросов задавал мало. С ним можно иметь дело.

— Я хочу, чтобы ты вел наши дела тем же курсом, пока я буду в Куше драться за Аарона. Сумеешь?

Эврилох смотрел на него умными серыми глазами. Если он и удивился такому предложению, то вида не подал.

— Первым делом позаботься о наших гостях в подвале, — произнес через некоторое время Коля. — Я пообещал Володи, что не трону их даже пальцем. А поскольку он неглуп, то чуть позже заставил меня поклясться, что этого не сделает никто из нас.

Эврилох улыбнулся.

— А цапотцы других не хотят забрать?

— К сожалению, все не так просто. Им интересны только светловолосые. Но подойди-ка со мной к окну. Решение совсем рядом.

Штурман удивленно поднял брови. На миг заколебался, словно опасаясь подходить к окну вместе с Колей. Возможно, он задумал какой-то обман и опасался, что его раскусили. При других обстоятельствах Коля, возможно, из одного только подозрения вытолкнул бы его из окна. Но сейчас Эврилох был самым лучшим из тех, кто у него был. Придется быть великодушным до возвращения с равнины Куш.

— Как поступают у тебя на родине, когда находят крысиное гнездо?

— Раскапывают, — подавленно ответил штурман и подошел к нему.

— Мы их топим, — Коля указал на улицу. — Видишь там, чуть выше, резервуар с водой? Его стенка кажется мне чертовски непрочной. Вполне может статься, что она возьмет и сломается. Как думаешь?

— Может быть.

— И тогда вода, словно ручей, потечет по улице и затопит нам подвал.

Эврилох нерешительно кивнул.

— Да, наверное, так и будет.

— Всегда нужно следить за тем, чтобы в подвале не было ничего ценного. Если как следует подготовиться, можно даже извлечь из такого небольшого несчастья пользу. Скорее всего, все крысы потонут.

— Стена резервуара выглядит действительно очень непрочной.

Коля улыбнулся.

— Как хорошо, когда тебя понимают. Ты позаботишься здесь обо всем, пока меня не будет. Слушай, что говорят о Леоне. Для меня осталось загадкой, каким образом этот трурийский мешок с дерьмом сумел улизнуть. Прикажи найти его и убить. От трурийцев можно отдохнуть только тогда, когда их закопаешь. До тех пор они не понимают, что проиграли.

— Я уверен, что найду его.

Коля в последний раз обвел взглядом роскошную комнату. Как мало все это продолжалось.

— Можешь забирать это себе. Когда вернусь, я сделаю себе новую, — Коля взял с кровати бронзовую кирасу, и теперь, когда у него больше ничего не осталось, он почувствовал облегчение.

— Поможешь мне надеть доспех?

Казалось, Эврилох испытывает скорее недоверие, чем облегчение. Он подошел к нему и затянул кожаные ремешки по бокам доспеха.

— Если посмотреть на меня, можно подумать, что разбогатеть легко. А я скажу тебе, что для нас в Нангоге есть еще больше золота. Когда я вернусь, то покажу тебе, где его нужно искать, — Коля застегнул на бедрах перевязь. По лицу Эврилоха он видел, как идет работа мысли. «Жадность — весьма отрадная черта характера», — удовлетворенно подумал друсниец. Она делает людей предсказуемыми. Теперь он был уверен в том, что штурман хорошо будет вести дела и не придется ожидать неприятных сюрпризов по возвращении из Куша.

 

О кротах

У Нандалее все еще слегка кружилась голова. Три дня она отдыхала здесь, но сумела поспать лишь несколько часов. Находиться здесь неправильно! Обещание, данное Дуадану, не давало ей покоя. Нужно идти в Кенигсштейн, чтобы спасти последних из ее клана. Лежать в постели и ждать, когда вернутся силы, — это не в ее духе! Нужно уходить. Довершить то, что она начала в тот день, когда выстрелила в тролля, укравшего ее добычу.

Нандалее бросила нервный взгляд на дверь. Три наставника Белого чертога примут ее в комнате, находящейся за дверью, и решат судьбу ее просьбы. Она знала, что добровольно тролли не выдадут пленных эльфов. А одной ей не вызволить последних выживших. Войти как можно незаметнее в пещеры троллей и освободить пленников, как можно меньше применяя оружие, — это миссия для драконников.

— Можешь сесть, — приветливо произнес Гонвалон. — Стоять придется, когда тебя позовут наставники.

— Я не могу, — она слишком сильно нервничала, чтобы сидеть на месте. Если бы у нее было больше сил, она ходила бы взад-вперед по выкрашенному в белый цвет коридору.

Гонвалон встал и взял ее за руку. За то, что он ничего не сказал, она была ему благодарна. Несмотря на то что у них было так мало времени, он знал ее лучше, чем кто бы то ни было. «По крайней мере, с тех пор, как умер Дуадан», — с горечью подумала эльфийка. Даже могущественные небесные змеи не умели читать ее мысли. А Гонвалону достаточно было посмотреть на нее, чтобы узнать, что творится в ее душе. Он знал, когда его молчание поможет лучше всяких слов.

Эльфийка сжала его руку. Она была теплой и мозолистой. Сильная рука, которая сделает для нее все. Вспомнила о том, как он восстал против Золотого. В этот миг он не мог ожидать ничего, кроме смерти. Он противопоставил свою любовь к ней верности небесным змеям и из-за нее стал отверженным. Пока что его еще терпели в Белом чертоге, однако все драконники видели, что он потерял татуировку, печать союза между ним и Золотым. А теперь, когда она просила помощи у драконников, она снова был рядом. Она прижалась к нему, позволив себе мгновение слабости. «Рядом с ним я готова бросить вызов целому миру», — подумала она.

Дверь открылась, и из комнаты в коридор вышла Ливианна. Волосы ее были строго зачесаны назад, и эльфийка казалась неприступнее, чем всегда.

— Теперь мы готовы выслушать тебя, — произнесла она, жестом, полным совершенства и элегантности, указывая на открытую дверь.

Нандалее еще раз сжала руку Гонвалона. Туда он с ней не пойдет. Она должна выдержать это одна. Однако, несмотря на то что ее требование — в ее собственных глазах — было неэгоистичным и исполнено благородных помыслов, эльфийка чувствовала себя так, словно представала перед трибуналом.

Ливианна закрыла за ней дверь и заняла место за красно-коричневым столом, где уже сидели другие наставники, которые должны были выслушать ее. Это были хрупкая Айлин, которую едва не убили тролли, когда она вместе с Гонвалоном пришла за ней, чтобы принять ее в ряды послушников, и бледный Дилан, выглядевший так, словно был соткан исключительно из света и тумана. Взгляд его глаз со своеобразной серебристой радужкой, казалось, пронизывает ее до глубины души.

— Нандалее, расскажи нам, чего ты хочешь, — торжественно начал разговор Дилан.

Нандалее рассказала о том, как обнаружила Дуадана пленником Глубокого города, избегая упоминать о том, при каких обстоятельствах попала туда. Она рассказала о своем детстве, о том, как Дуадан был ее наставником и защитником, о том, какой безжалостной была жизнь в ледяной пустыне Карандамона. Она хотела, чтобы наставники поняли, что клан мог выжить только благодаря тому, что каждый безо всяких условностей вступался за каждого. Эльфийка надеялась, что они поймут, что судьба каждого безраздельно связана с судьбой всех остальных. Рассказывала о долгих охотах, об угрозе со стороны троллей — а затем подошла к той части, говорить о которой было труднее всего. К своей вине.

Она рассказала о том, как выследила белого шестнадцатиконцового и шла за ним на протяжении нескольких дней. Как тролль сокрушил гордого зверя своей дубинкой, и как она выстрелила в святотатца. Вообще-то одна стрела не могла убить тролля. Особенно если стрелять через всю поляну. Но она попала ему в глаз. Он умер на месте. Она рассказала, как преследовали ее тролли, поскольку тот тролль, которого она убила, оказался старшим сыном короля. Когда она уже была близка к смерти и уничтожила все следы, которые могли свидетельствовать о том, к какому клану она принадлежала, пришли Гонвалон с Айлин и спасли ее.

В этом месте Нандалее прервала свой рассказ и бросила взгляд на хрупкую эльфийку, сидевшую в середине. Однако вместо того, чтобы что-либо сказать, мастер-оружейница лишь сделала ей знак продолжать. Нандалее опустила взгляд. Она не могла говорить о своей вине и смотреть при этом в глаза наставникам.

— Не знаю, то ли я потеряла стрелу, то ли мой лук не сгорел в огне. Должно быть, что-то осталось, на чем был изображен олень. Это тотем моего племени, Бегущих с ветром. Он питает нас, воплощает наш идеал гордости и возвышенности. Мой поступок привел троллей к Бегущим с ветром.

Она рассказала о том, как ей не удалось спасти Дуадана и Фенеллу.

— Но у них остались некоторые из моего племени. Они пленники Кенигсштейна. Надежды нет. Спасти их — моя задача. И чтобы сделать это, я молю вас о помощи.

Нандалее стоило немалых усилий, чтобы поднять голову и посмотреть на троих наставников.

— Неужели я слышу в твоих словах обвинение, Нандалее? — произнес Дилан низким, звучным голосом. — Насколько тебе известно, это я призвал Белых змеев и командовал атакой по текущим под горой рекам.

— Я здесь не затем, чтобы обвинять, — поспешно ответила она, испугавшись того, что ее настолько неверно поняли. — Вы знаете, что делают тролли с пленниками?

— Они сожрут их, — заговорила Ливианна. — Только некоторые части. У самых храбрых — сердца, у умных — мозг. Быстрого бегуна лишат бедер. Это ритуал. И, насколько я слышала, жертвы могут присутствовать при этом, если нанесенные им раны не смертельны.

Холодность и деловитость, с которой говорила Ливианна, заставила Нандалее покраснеть от гнева.

— Ты говоришь об эльфах, которые ожидают своей судьбы. О моем клане. О товарищах, с которыми я прожила большую часть своей жизни.

— Товарищах? — вызывающе поглядела на нее Ливианна. — У тебя больше нет клана, Нандалее. Когда ты пришла в Белый чертог, чтобы стать одной из нас, ты оборвала все связи. Ты хочешь рискнуть нашими жизнями, чтобы спасти тех, кого должна была давным-давно забыть.

— Но разве мы не за справедливость? Разве мы — не надежда слабых и не ужас для всех тех, кто слишком вольно распоряжается своей властью? — взволнованно ответила Нандалее. — Какой смысл во всех наших поступках, если мы отказываемся от сочувствия?

— Ты уходишь в сторону, Нандалее, — остановила ее Айлин. — Если я правильно понимаю твою историю, у троллей вполне был повод злиться на твой клан. Они всего лишь мстят за смерть наследника трона. Не произвол руководит их поступками. И тем самым они становятся выше тебя, Нандалее. Это ты по прихоти убила тролля, когда тот опередил тебя на охоте.

— Тогда отведите к ним меня и обменяйте на пленников.

Ливианна поглядела на нее своими бездонными зелеными глазами. Думает об обмене?

— Теперь ты наша, — ответила Айлин. — Мы не отдадим тебя. Но и не станем заложниками вражды, которая не имеет к нам отношения.

— Они убьют таких же, как мы, — отчаянно настаивала Нандалее. — Что может иметь к нам больше отношения? Мы можем спасти их. У нас есть для этого сила!

— Ты что-то путаешь, Нандалее. Мы — мечи небесных змеев, — сложив руки на столе, Дилан поглядел на нее. — Меч нужно обнажить, сам по себе он из ножен не выскочит. И поскольку это так, мы не убийцы, несмотря на то что среди послушников есть те, кому это тяжело понять. Что бы мы ни делали, это происходит без ненависти. Мы выполняем приказы. Не мы решаем, жить кому-то или умереть. Мы исполняем приговор. Тем самым мы становимся всего лишь инструментами силы, которой подчиняемся.

Нандалее с презрением глядела на них. Это кажется таким благородным. Почти отрешенным от этого мира. И несмотря на все, это лишь обман.

— Вот как ты успокаиваешь свою совесть, мастер Дилан? Это позволяет тебе забыть о мертвых детях в Глубоком городе?

— Мы — лишь мечи небесных змеев. Нам не пристало судить. Мы не можем судить о справедливости альвов и их наместников. Или ты осмеливаешься считать себя равной им, Нандалее?

— Я всего лишь послушница, наставник. И все же я нечто большее, чем кусок холодной стали. Я никогда больше не сделаю того, с чем не согласна сама. Я не буду учиться для того, чтобы стать существом без собственной системы ценностей. Это то, что хочет сделать из нас, эльфов, Белый чертог? Бессовестных существ?

Дилан одарил ее слабой улыбкой узких губ.

— Чего мы хотим, так это подняться над собственным ограниченным горизонтом. А для этого ты должна научиться откладывать в сторону собственную эгоистичную картину мира. Думаешь, ты — мера всех вещей, Нандалее?

— Есть ценности, которые не нужно обсуждать, — взволнованно ответила эльфийка.

— Почему? Кто выбирает эти ценности? Твоя совесть? А если это так, кто создает совесть? Кому ты доверяешь больше, чем наместникам альвов? Кто обладает дерзостью решать, что есть добро, а что есть зло?

— Разве не наша собственная задача задумываться о каждом поступке и искать путь, ведущий из света во тьму?

— Громкие слова, Нандалее. Ты напоминаешь мне крота, который в безлунную ночь впервые выбрался из тьмы подземелья, увидел несколько звезд на небе и стал говорить, будто нашел залитый светом мир.

— Лучше я буду кротом, который увидел хотя бы одну искру, мастер Дилан, чем кротом, который всю жизнь сидит в темноте и ходит по туннелям, проложенным другими.

— Милая моя, этот диспут мы продолжим в другой раз. Вернемся же собственно к теме. Мы, драконники, служим не для того, чтобы вести вражду, существующую между детьми Альвенмарка. Мы выше подобных вещей. Тот, кто без приказа небесных змеев обнажит меч, Нандалее, уже не принадлежит к нашему сообществу. Так что, если ты решишь пойти в Кенигсштейн, то здесь тебе будут не рады.

Она хотела что-то ответить, но Ливианна жестом велела ей молчать.

— Не спеши судить. Подумай о словах Дилана. Поразмысли над тем, что в них может крыться больше мудрости, чем может понять в этот самый миг твое взволнованное сердце. Теперь можешь идти. Все, что нужно было сказать, уже сказано.

Она смерила всех троих взглядом, не зная, что испытывать: презрение или сочувствие. Наконец она, отвесив идеальный поклон, направилась к двери и вышла из комнаты.

Гонвалон поднялся, едва она вышла в коридор.

— Как все прошло?

Она тяжело вздохнула, стараясь не проявлять раздражение.

— Теперь я знаю, что я — крот иного рода, чем мастер Дилан.

 

Человек в сундуке

Эврилох прислушался к стуку молотков и кирок. Даже сквозь закрытые окна в конце коридора слышался шум. Палачи старались.

Он открыл красную дверь, за которой находилась комната. Всего пару часов назад он считал ее потрясающей. Теперь же она казалась до смешного маленькой.

Штурман подошел к окну и закрыл ставни. Его комната находилась на первом этаже. Отсюда не было видно резервуара с водой. Вид на нее загораживала стена из голого кирпича, с которой осыпался раствор.

Теперь все это осталось в прошлом! Коля ушел. Перед этим он держал патетическую речь перед ребятами о том, что он должен сражаться на Куше, чтобы защитить маленькую империю публичных домов, и вернется осенью. Затем он объявил, что до того момента командовать будет Эврилох. Штурман все еще не верил своему счастью. Но он понимал, что, чтобы закрепить успех, должен сделать кое-что прямо сейчас.

Он зажег масляную лампу, сел на постель и прислушался. Даже сквозь стены слышался стук кирок. Эврилох закрыл глаза. Выровнял дыхание. Где-то в комнате жужжала пчела. Затем воцарилась тишина. Ничто не выдавало его тайны.

Он поглядел на стоящий у окна большой сундук. Он был закрыт на тяжелую щеколду. Края оббиты поцарапанной бронзой. Он сопровождал его уже так много лет.

Опустившись на колени перед ним, он обнажил кинжал и положил его на пол рядом с сундуком, затем отодвинул щеколду. На него, не мигая, смотрели два черных глаза. В сундуке лежал полный мужчина с редкими волосами и усиками над верхней губой. На щеках росла щетина. На лбу поблескивали капли пота. Левая рука обмотана пропитанной кровью тряпкой. Его небесно-голубая туника разрезана на груди. Кожа под ней была белой, словно брюхо рыбы.

— Ты опаздываешь, — проворчал Леон таким тоном, как будто командовал здесь.

Эврилох схватил лежавший рядом с сундуком кинжал. Никогда ему этот парень не нравился. Причина, по которой он притащил его сюда после битвы, была проста — он рассчитывал получить за Леона немалый выкуп. Труриец пообещал ему, что наполнит сундук, в котором лежал, серебром.

— Думаю, наша сделка… исчерпала себя.

Леон хотел сесть, но Эврилох схватил его за горло и снова втиснул в сундук. Поднял кинжал, готовый нанести удар.

— У меня есть еще серебро… — прохрипел Леон. Мотая головой из стороны в сторону, он пытался высвободиться из крепкой хватки.

— Не нужно мне больше твое серебро, — он опустил кинжал, острие которого теперь покачивалось не далее чем в двух дюймах от глаза Леона. — Поскольку настроение у меня хорошее, я дам тебе возможность сказать последнее слово, чтобы попрощаться. Всего одно слово! Если сумеешь вызвать у меня интерес, то, может быть, проживешь еще немного.

Труриец перестал бороться с его хваткой. Просто лежал и смотрел на него. Этот взгляд раздражал Эврилоха. Ему хотелось, чтобы все поскорее закончилось. Теперь он отчетливо видел, насколько глупой была идея оставить трурийца в живых. От Леона будут одни неприятности.

Эврилох стал медленно опускать кинжал ниже. Мужества Леону не занимать. Смотрит не моргая. И только когда острие кинжала коснулось его глаза, веки его задрожали.

— Железноязыкий, — произнес он.

— Какое мне дело до мертвого пирата? — Штурман надавил сильнее. Вдавил глаз в глазницу. Отодвинул клинок немного в сторону, не ослабляя давления. Леон пронзительно зашипел. Белок глаза залила кровь.

— Он жив. Таркон не умер. Я встречал человека, который встречался с ним. Таркон стал бессмертным. Он станет будущим правителем Нангога, и тот, кто не пойдет с ним, того сметет с этого мира, подобно тому, как осенний ветер сметает пожухлую листву.

Эврилох передвинул острие кинжала к краю глаза, пытаясь попасть им под глазное яблоко, чтобы выдавить его из глазницы.

Леон застонал. Его руки вцепились в края сундука.

— Пожалуйста… Ты должен…

— Что мне может быть нужно от человека, смерть которого я видел своими глазами? Должно быть, ты считаешь меня дурачком, труриец.

— А если я не лгу? — От боли голос превратился в хриплое шипение. — Я отведу тебя к человеку, который открыл тайну возврата из мертвых. Я знаю, что король с мечом духов убил его. Но я доверяю тому, кто встречал его. Таркон Железноязыкий жив. Он стал бессмертным Нангога. Без девантара. Я верю тем, кто говорит, что однажды он станет правителем этого мира.

Эврилох убрал кинжал, вытер клинок о тунику трурийца.

— И ты знаешь Таркона, являешься одним из его друзей?

Леон кивнул. Слишком поспешно. Эврилох не поверил ему.

Поглядел на изуродованный глаз трурийца. Его уже не вылечить. Леону придется сходить к лекарю, чтобы его удалили. Сутенер каждый миг своей жизни будет помнить о том, кто его мучил.

— Как так случилось, что у тебя есть связь с этим мятежником?

Труриец, несмотря на боль в глазу, попытался улыбнуться.

— У меня есть то, что ему нужно. Вам не единственным пришла в голову идея привезти сюда рабынь. Таркон скупает женщин и оружие из железа. Он платит кусками самородного золота. Очень великодушно. Бордели лишь малая часть моего дела. Давай разбогатеем вместе.

Эврилох задумчиво глядел на острие кинжала. Может быть, не стоило так торопиться.

— Значит, он вознаграждает своих людей женщинами…

— Не только это. У него совсем другие планы. Женщины рожают детей. Он растит свой собственный народ.

«Еще одна ложь», — раздраженно подумал Эврилох. Беременность женщины в Нангоге граничила с чудом. Мужчины и женщины становились здесь бесплодными. Леон не имеет ценности для него. Из-за пыток он нажил себе непримиримого врага. Если он действительно связан с Тарконом и поднебесный пират еще жив, будут одни неприятности.

Эврилох изо всех сил вонзил кинжал в здоровый глаз Леона. Он с хрустом пронзил тонкую кость за глазным яблоком и глубоко вошел в череп сутенера.

— Ты изжил свою полезность, — он вонзил клинок во второй раз и прислушался. Снаружи умолк шум кирок. Значит, резервуар сломан.

Сопротивление было сломлено. Бордели Золотого города принадлежали ему. Он станет богаче, чем когда-либо мог предположить. И это только начало. Если Таркон действительно еще жив, его люди придут к нему, как только им понадобятся девочки.

Довольный собой, Эврилох захлопнул крышку своего старого сундука. Он прикажет отнести его к городскому дворцу Леона, чтобы, чего доброго, о сутенере не начали ходить истории, вроде той, будто он восстал из мертвых.

 

Стенающий

Нир пододвинул к нему кинжал.

— Я больше не могу, — взмолился Хорнбори.

Ребенок, которого принесла им эльфийка, захныкал.

— Твоя очередь, — раздраженно зашипел Галар. — Ты же знаешь, он не перестанет, пока не напьется. Он хочет есть.

— Я тоже! — не менее раздраженно огрызнулся Хорнбори. — Этот маленький засранец погубит нас всех. Это не может так больше продолжаться.

— Твоя очередь, — Галар поднял кинжал и подошел к нему. — Не ной. Слова сейчас не помогут. Может быть, тебе помочь?

Хорнбори взял кинжал, поднес клинок к большому пальцу левой руки, покрытую засохшими ранками, и надавил. Кровь потекла не так сильно, как при первых трех порезах. Нир протянул ему мальчика, и он вложил большой палец в рот малышу. Ребенок тут же принялся старательно сосать.

— Нехорошо это — кормить детей таким образом.

— С твоей кровью что-то не в порядке? — встревоженно поинтересовался Нир.

— Дети должны пить молоко, черт возьми!

— Тогда предложи, где нам взять молоко, дурень, — Галар по-прежнему стоял прямо перед ним. Кузнецу хотелось подраться, но этой услуги он ему не окажет.

— Нир мог бы еще раз попытаться с сыром.

— Ни в коем случае, — возмутился стрелок. — В прошлый раз малыша тошнило дальше, чем он видел. Этот кобольдский сыр не для него. Ты ведь тоже его не ешь.

— Но и не ищу грудь, чтобы выпить молока. То, что нравится мне, и то, что нравится этому маленькому засранцу, — вещи совершенно разные, — палец Хорнбори болел. Малыш сосал все сильнее. Очевидно, ему не хватало той крови, которая текла из раны.

— Дай мне немного моей части драконьей крови, — он поглядел на Галара. — Пусть пьет ее.

— Кровь дракона? Мы чуть не подохли, добывая ее. Она стоит в сто раз больше его веса золотом. И ты хочешь влить ее в рот этому маленькому вонючке? А что, если его опять стошнит?

— Как бы там ни было, мою кровь он переваривает, — ответил Хорнбори. — И зачем мне перспектива однажды стать богачом, если этот малыш прежде высосет меня досуха? Сколько мы будем еще здесь торчать? Когда ты пойдешь наверх, чтобы проверить, ушли они или нет, Галар?

— Сам иди, засранец.

— И пошел бы, если бы умел плавать! Но, к сожалению, я утону прежде, чем доберусь до скоб на стене колодца. Но, может быть, об этом стоит подумать, если я не хочу, чтобы эта маленькая вошка высосала меня, — он забрал большой палец изо рта ребенка.

Малыш уставился на него своими большими синими глазами и принялся чмокать, давая понять, что еще не насытился.

— Хватит на сегодня. От дяди Хорнбори больше крови не будет.

Не обращая внимания на слова карлика, малыш принялся делать сосательные движения губами. Когда Хорнбори не отреагировал, он заплакал.

— Твоя очередь, негодяй ты эдакий! Далее снова будет очередь всех остальных, — возмутился Нир. — Пусть малыш пьет столько, сколько ему нужно. Дай ему палец, или я позабочусь о том, чтобы пролилась кровь.

Галар встал на пути у стрелка.

— Оставь его. Пусть даст ему своей драконьей крови. И несмотря на то что он мешок с дерьмом, он не так уж неправ. Дальше так продолжаться не может. У нас только кобольдский сыр и колодезная вода. Силы наши тают с каждым днем. Если мы будем продолжать давать ему свою кровь, то в какой-то момент просто умрем. А если мы умрем, сколько проживет малыш? — Кузнец направился к большой куче хлама, которую он перетащил из своей пещеры в это тайное укрытие. Взял одну из колб с кровью дракона и протянул Хорнбори.

— Попробуй. У нас их больше шестидесяти.

— А что, если кровь ядовита? — возмутился Нир.

— Как мог бы жить дракон, если бы в жилах у него текла ядовитая кровь? — хитро поинтересовался Хорнбори и взял маленькую колбочку.

— Сначала попробую я! — Нир схватил железный прут и угрожающе поднял его над головой. — Давай сюда драконью кровь!

Малыш тем временем принялся громко кричать. Хорнбори сунул ему в рот свой непорезанный палец.

— Попьешь драконьей крови. Не мои запасы!

— Если я разобью тебе прутом голову, то все будет позади. Это произойдет быстрее, чем приношение себя в жертву ребенку! Ты этого хочешь добиться? — Свободной рукой он помахал Галару. Другой он продолжал сжимать угрожающе поднятый железный прут. — Дай сюда бутылочку! Я попробую кровь!

Галар повиновался.

Нир откупорил бутылочку и торопливо сделал глоток, не опуская угрожающе поднятого железного прута.

— Ну, как на вкус? — с неприкрытым любопытством поинтересовался Галар.

— Язык щиплет, — Нир проглотил кровь. — И есть в ней что-то живительное… Приятно.

— Чувствуешь какие-нибудь изменения? — не отставал Галар.

Хорнбори вздохнул.

— Думаешь, можно стать чародеем, лишь попив драконьей крови?

— Откуда нам знать? — набросился на него кузнец. — Кто когда-либо пробовал драконью кровь?

— Значит, вполне возможно, мы обеспечим нашему малышу великое будущее, — Хорбнори поглядел на Нира. — Ты убедился, что я не отравлю мальчика, если дам ему своей драконьей крови?

Стрелок опустил железный прут.

— Я должен был проверить, — сухо сказал он. Затем протянул Хорнбори колбу.

Малыш пил кровь так же жадно, как прежде сосал палец Хорнбори. Когда колба опустела, он довольно отрыгнул.

— В следующий раз нам стоит ее подогреть, — заявил Нир. — Материнское молоко теплое. Может быть, для него плохо пить холодное.

— Может быть, чуть позже ты решишь отрастить себе грудь? — спросил Галар. — Хорнбори прав. Мы не можем сидеть здесь вечно. Кто-нибудь из вас представляет, сколько мы здесь находимся? Три дня? Пять? Может быть, и все десять?

— Надо было тебе принести сюда песочные часы, — Нир взял у Хорнбори ребенка из рук и обиженно отошел подальше. В узкой пещере «подальше» означало лишь то, что он сделал три шага вглубь.

— Мы не можем больше оставаться здесь, внизу, — объявил Хорнбори. — Здесь нас ждет верная смерть.

Он увидел, как работают мышцы на лице Галара. Он был наверху, через некоторое время после того, как исчезла эльфийка. Галар ей не поверил. Он был убежден, что атаковали лишь его мастерскую.

Вернувшись, кузнец был уже не тот. Галара не было совсем недолго. Два, может быть, три часа. Этого хватило, чтобы сломать его.

— Вы не представляете, что там наверху. Вонь смерти… Все правда. Я даже видел червелапа, который жрал… это… их…

— Значит, у нас есть выбор: остаться здесь и умереть наверняка или же попытаться бежать и, возможно, погибнуть. И решать тебе. Я не умею плавать. Нир тоже. Без тебя нам не выбраться живыми даже из колодца.

— Чего ты вдруг так осмелел, ничтожество? — В глазах Галара сверкал гнев. — Ты не видел этого. Ужас… целый город. Все мертвы. Из-за нас! Ты это понимаешь! Это на нашей совести.

— Не я прошел по городу с окровавленным мечом в руке, убивая женщин и детей! — Хорнбори не удавалось сохранять спокойствие. Самосожаление кузнеца было ему противно. Старый забияка нравился ему все больше. — Да, мы убили дракона. Разве это было ошибкой? Разве мы не уничтожили одну из тех тварей, что устроила тот кошмар наверху? Хочешь сидеть здесь и подыхать, хныча и жалуясь? Или соберешься с духом, выйдешь наружу и попытаешься убить следующего дракона, чтобы в какой-то момент этих тиранов-поджигателей не осталось совсем?

— Не мы победим драконов, — рьяно воскликнул Нир. — Мы лишь хранители. Это сделает он. Малыш. Разве вы не видите? Он пережил резню. Единственный из всех там, наверху. Его спасла одна из тех, кто пришел, чтобы убить нас. А теперь мы поим его драконьей кровью. Это он прогонит драконов с неба.

«Какая патетическая чушь», — подумал Хорнбори. Но чушь полезная.

— В этом что-то есть. Он избран судьбой. А мы втроем — его хранители.

— У Старца в Глубине родился сын, — продолжал Нир, и, когда он говорил, глаза его сияли. — Наверняка это этот малыш. Ребенок королевской крови. Будущий правитель всех карликов.

— С вами обоими все в порядке? — возмутился Галар. — Малыш — какое-то безымянное создание. Вы только посмотрите на тряпки, в которых его принесла эльфийка. Дешевая ткань. Я стирал его засранные пеленки. Там не было вышитой короны.

Нир наморщил лоб.

Хорнбори понимал, что в любой момент может лишиться поддержки стрелка.

— Ты забываешь о том, кто нам его принес. Коварная эльфийка. Наверняка она подменила вещи. Она не хотела, чтобы мы знали, что это сын Старца в Глубине. Эльфы, они такие.

— Точно! — подтвердил Нир.

— Разве было похоже, что ей до обмана? Она ведь была совершенно без сил. У нее не было времени менять какие-то там пеленки, чтобы обмануть нас.

— Ты так внимательно рассмотрел ее? — парировал Хорнбори. — Мне показалось, ты не отводил взгляда от кинжала, который она чуть не вонзила тебе в горло.

— Вы что, совсем спятили? К чему весь этот бред? Я тебя знаю, Хорнбори. Ты ведь сам не веришь в то, что говоришь. А тебя, Нир, малыш свел с ума. Но если мы выберемся отсюда живыми, то что нам нужно в первую очередь, так это ясный ум.

— Значит, ты поможешь нам пробраться через колодец.

— Да, черт возьми. Сидеть здесь дальше глупо. Мы пойдем. Но сделаем так, как я скажу. Осторожно! В одном ты прав, Хорнбори. Мертвые Глубокого города оставили нам завещание. Мы должны отомстить за них!

— И спасти мальчика, — добавил Нир.

Кузнец вздохнул.

— Да, это тоже…

— Ты знаешь, как Старец в Глубине назвал своего сына?

— Мы ведь вообще не знаем, его ли это сын! — возмутился Галар. — Не могли бы вы прекратить нести чепуху?

— Но мы не знаем и того, что он не его, — надул губы Нир. — Я убежден в том, что эльфийка подменила пеленки и платки, чтобы нас надуть.

— Я думаю, что Старец в Глубине еще не праздновал именин. Меня бы на них точно пригласили, — произнес Хорнбори. — Но малыш тем не менее должен получить имя.

— Хорошая идея! — тут же согласился Нир.

Галар только глаза закатил.

— Как насчет Синдри? — предложил Хорнбори.

— Знал я когда-то кузнеца, которого так звали, — проворчал Галар. — Делал исключительные кольца.

Нир покачал головой.

— Нет, только не имя кузнеца. Это неправильно для королевского сына.

— Драупнир, Стекающий. Это хорошо подойдет этому марателю пеленок, — предложил Галар.

— Мне кажется, его имя должно что-то значить, — подхватил идею Галар. — Стекающим мы его, конечно же, не назовем. Как вам… Фрар, Идущий вперед? Народам карликов предстоят тяжелые времена. Это имя несет в себе надежду.

— Мне имя нравится.

— Видно, что болтовня — твоя работа, — проворчал Галар.

— Ему нужно и героическое имя. Например, Кровопийца! — Нир восхищенно поднял мальчика вверх. — Фрар Кровопийца. Такое имя несет в себе все его детство.

Хорнбори откашлялся.

— Не хочу показаться занудой, но не кажется ли тебе, что это имя можно понять превратно?

Нир озадаченно поглядел на него.

— Это как?

— Кровопийца — звучит как-то похоже на имя тирана. Что скажете по поводу… Драконьего молота… или… Драконьего…

— Драконья смерть! — выкрикнул Нир. — Фрар Драконья смерть, король Глубокого города!

Хорнбори несколько раз повторил имя, попробовал его на вкус и представил себе, как его выкрикивают в чертогах Исхавена или других городах карликов.

— Звучит хорошо, — согласился он. Конечно, малыш никогда не станет королем. Править будет он, Хорнбори. Но малыш может стать полезным инструментом на пути к трону.

Нир поднял ребенка над головой.

— Мы спасем тебя, Фрар Драконья смерть. И однажды ты спасешь все народы карликов.

Из пеленок потекло прямо на лицо стрелка.

Галар усмехнулся.

— Мне по-прежнему кажется, что имя Драупнир ему бы вполне подошло.

 

Вопреки рассудку

Гонвалон провел рукой по грубому песчанику. Он был непривычного бледно-красного цвета. Камень был мягким. Обрабатывать его было легко, но он быстро и выветрится. Всего через полстолетия ветер и дождь размоют черты лица Нандалее. Возможно, это произойдет гораздо быстрее, чем жизнь изменит эльфийку.

После разговора с наставниками он оставил девушку одну. Несмотря на то, что в ней таилось столько загадок, он начинал чувствовать, когда ей хотелось побыть наедине с собой.

Он размотал тряпки, защищавшие руки, и принялся собирать брошенные инструменты, которые ронял не глядя, придавая камню форму. Первые контуры скульптуры были уже заложены. Это будет бюст.

Чем дольше он рассматривал обработанный камень, тем отчетливее видел, каким несовершенным мастером был. Пропорции были верны. Грубых ошибок он не сделал. И камень оценил верно. В нем не было трещин и неровностей. Но когда бюст будет закончен, он не затронет сердце созерцающего, это было ясно уже сейчас. Не затронет, в отличие от скульптур из света и воды, которые создавал Элеборн, или песен Ливианны. Он просто создаст изображение, не произведение искусства.

— Камень выглядит как я.

Гонвалон обернулся. Она просто обожает подкрадываться к нему.

Нандалее усмехнулась и надкусила принесенное с собой яблоко. Ярость и отчаяние, излучаемые ею, когда она вышла после разговора с наставниками, словно улетучились.

На ней было белое платье послушницы. Без украшений, без вышивки, но, несмотря на это, элегантное. Оно было сшито по мерке, полностью повторяя изгибы ее стройного тела. Оно настолько сильно облегало ее, что от Гонвалона не укрылось, что под платьем не было ничего.

— Ты опять будешь рассказывать мне, что это мое изображение всегда было в камне, а тебе нужно было лишь освободить его? — Ее улыбка была дерзкой.

— Думаю, я никогда больше не буду говорить о творческом процессе скульптора с тем, кто всерьез причисляет стрельбу из лука к искусству. И, кстати, это скульптура с тебя, а не изображение.

— А почему это тогда называется изобразительным искусством? — Она откусила еще кусочек яблока, а затем положила его на обработанный камень. Нандалее подошла вплотную к нему и улыбнулась своей неповторимой улыбкой. Невинной и чувственной одновременно.

Она провела указательным пальцем по его груди.

— Мне по-прежнему нравится, когда ты весь потный и в каменной пыли, — ее палец опустился ниже, к его набедренной повязке. — С каких пор ты перестал работать нагишом?

— Когда я жду гостей, то пытаюсь выглядеть прилично. Ранг наставника Белого чертога обязывает. Может прийти послушница…

— Такой приличный… — Она улыбнулась. — А я слышала, что в отношении послушниц о вас ходит определенного рода слава…

— И вы осмелились прийти сюда, зная, что обо мне говорят, — он положил руку ей на бедра и притянул ее к себе. От нее пахло лесом, словно, прежде чем прийти сюда, она долгое время ходила по цветам.

— Вы испачкаете мне платье, — смеясь, стала протестовать она.

— Что ж, я слышал, что кобольды, которым придется его стирать, все равно ждут от вас одних неприятностей.

— Уж не хотите ли вы сказать, что я пользуюсь дурной славой? — Она запустила руку под его набедренную повязку.

— Значит, мы отлично подходим друг другу, — смеясь, он взял ее на руки и понес к подготовленному заранее ложу из мха и лепестков. Он знал, что она придет.

Теплое дыхание коснулось его кожи.

— Ты нужен мне, — прошептала она.

— Разве мы уже на «ты», милая госпожа? — поддразнил он ее.

Ответом на его вопрос стал долгий страстный поцелуй в шею.

Его захлестнула волна раскаленного жара. Он встал на колени, уложил ее на траву и принялся расстегивать обтянутые шелком пуговицы ее платья.

— Теперь на тебе мой знак, — произнесла она и провела пальцем по его шее. — Чтобы другим послушницам не лезли в голову дурные мысли, — продолжая говорить, она развязала его набедренную повязку.

Он бросил бороться с пуговицами и задрал ей платье.

Нандалее притянула его к себе, снова поцеловала. Провела языком по губам, проникла глубже. Прижалась к нему, принимая его в себя. Ее руки вцепились в его плечи. Он застонал, наслаждаясь ее дикой любовью. Отдаваться ей было для него открытием. Она была опытной любовницей. Иногда чувственно ленивой, иногда необузданной и требовательной. Не очень романтичной. Ее любовь была подобна бурному горному ручью, безжалостно уносящему с собой в долину то, что попало в него. И примерно так же он и чувствовал себя: словно его несколько миль тащило по стремнине и каменистому дну ручья, когда с последним вскриком она опустилась ему на грудь. Разбитый, весь в синяках, вынырнул он из реки страсти, заставлявшей забыть обо всем остальном.

Он нежно провел рукой по ее волосам. Она уснула. Дыхание тяжелое. Ему нравилось чувствовать на себе ее вес, теплую, нежную, словно лепестки, кожу.

Он задумчиво глядел в ночное небо, жалея, что этот миг не может длиться вечно. Эльф натянул на нее тонкое платье, чтобы прикрыть. Все оно было в пятнах от травы. Никогда больше оно не будет белым, как недавно выпавший снег.

Нандалее проснулась слишком быстро. Они пошли купаться, вспугнули семейство уток, не проявивших сочувствия к ночным влюбленным.

— Непривычно видеть тебя без татуировки, — вдруг сказала она и провела рукой по его спине. — Меч и дракон… они хорошо подходят тебе.

Он обернулся, обнял ее и поцеловал.

— Я нашел кое-кого, кто подходит мне больше.

Внезапно во взгляде ее появилась меланхолия, полная невысказанной боли, тронувшей его сердце.

— Люби меня еще раз, — прошептала она и обвила его руками так крепко, словно не желая отпускать.

Он вынес ее из воды и отнес на ложе. Ее словно подменили. На этот раз она предоставила все ему. Они любили друг друга долго, нежнее, чем в первый раз. Он оттягивал до последнего, пока это не стало сладкой мукой.

После этого они долго лежали, крепко обнявшись, и смотрели сквозь черные ветви на звездное небо, объединенные красноречивым молчанием.

Он почти уснул, когда она осторожно высвободилась из его объятий. Гонвалон не открывал глаз. Он чувствовал, что она застыла над ним и долго смотрела, затем низко наклонилась и легко поцеловала, не касаясь губами.

— Ты сейчас уходишь из Белого чертога или лишь на рассвете? — Он открыл глаза. Эльфийка казалась удивленной, застигнутой врасплох, смущенной.

— Не говори ничего, — он улыбнулся и встал. — Я знал, что ты уйдешь.

— Я должна… — Она потупилась. — Я не могу оставить своих братьев троллям.

— Я пойду с тобой. Все готово. Я не буду тебя задерживать. Оружие, одежда лежат там, в кустах.

Она казалась испуганной. Решительно покачала головой.

— Так не пойдет! Если ты пойдешь со мной, тебя изгонят из Белого чертога. Я не хочу разрушать твою жизнь. Что бы ты ни говорил, я знаю, тебе здесь нравится, и ты…

— Я не останусь, чтобы погибнуть от тревоги за тебя.

— Но ведь я…

— Ты собираешься в одиночку пробраться в королевскую резиденцию троллей и, возможно, сама погибнешь, пытаясь спасти последних выживших из своего клана.

Ее лицо ожесточилось. Она вызывающе выпятила подбородок, готовая спорить.

— Звучит не очень разумно, если послушать тебя. Поэтому я пойду одна.

— А разумно ли было становиться между тобой и Золотым?

Она судорожно сглотнула.

— Ты не можешь…

— Лучше привыкай к тому, что теперь я всегда буду рядом с тобой. Я больше не драконник. Мой союз с небесными разрушен навеки, и я уйду из Белого чертога. Но я по-прежнему убийца. Плохой выбор для придворного бала в Аркадии, но как раз то, что нужно, если ты собираешься лезть в логово троллей.

Она смотрела на него мучительно долго, не позволяя понять, о чем думает. Теперь дело было за ней. Он не станет еще раз просить ее выбрать его.

Одна-единственная слеза скатилась по ее щеке. Она без слов протянула ему руку.

От лесного грунта поднимался туман, когда они молча оделись и взяли оружие. Лес укутался во влажную пелену. Знакомое стало чужим.

Теперь Гонвалон окончательно порвал со всем, что когда-либо что-то значило в его жизни. Осталась лишь Нандалее. И никогда прежде он не чувствовал себя так, как в эту ночь посреди тумана, когда он шел за ней на север, чтобы вопреки рассудку бросить вызов судьбе.