Оноре не знал, день сейчас или ночь. Его окружала тьма. Он знал, где находится. На этот раз он был в полном сознании, когда его приволокли сюда. Холодное железное кольцо опоясывало его бедра. Он был прикован к стене в той самой нише, где недавно метался между жизнью и смертью. Нише, предназначенной для того, чтобы ставить в нее саркофаг. Труп.

Но сейчас он был в подземелье один. Не было вопрошающего и писаря. Странно, но ему не хватало этих двоих больше, чем Мигеля. Они владели его снами и страхами. Они причиняли ему боль и дарили облегчение.

У Оноре возникло ощущение, будто его чувства неестественно обострились. Он ощущал запах чернил писаря. Вероятно, он не закрыл маленькую чернильницу, стоящую на пульте в углу. Он был несколько неряшливым человеком… Примарх был почти что уверен в том, что помнит чернильные пятна на его рясе. О времени после того, как его едва не застрелили на площади Священного гнева, он почти ничего не помнил. Как будто от толстой книги осталось всего несколько страниц.

Оноре напрягся. Цепь мешала ему покинуть нишу. Было холодно, никто не нагревал сковороду с угольями.

Ему хотелось пить. В левой подмышке что-то дергалось. Может быть, у него завелись вши? Культя ткнулась в левое плечо. Он тяжело вздохнул. К тому, что теперь у него нет правой руки, он все никак не мог привыкнуть.

Все его раны исцелились. Он был полон сил. Но то, чего больше нет, излечить нельзя.

Он поднес культю к глазам. Ничего! Темнота была абсолютной. Он потер покрытым шрамами концом руки лицо. Рука была мягкой. Оноре попытался представить себе, как она выглядит.

Звук заставил его замереть. Кто-то стоял у двери в его темницу. Засов терся по дереву. Свет ослепил Оноре. Примарху пришлось зажмуриться.

Кто-то вошел. От него пахло ладаном. И был здесь еще один звук. Он напомнил ему корабли. Оноре потребовалось мгновение, чтобы узнать его. Пеньковая веревка!

— Чтобы не было недоразумений, брат. Я здесь затем, чтобы устранить из мира неприятности.

Оноре узнал бы этот голос из тысячи. Он принадлежал Жилю де Монткальму. Примарх заставил себя дышать ровно. Он не открывал глаз. Он знал, что, если попытается открыть их, свет ослепит его. И, хочет он того или нет, из глаз у него покатятся слезы. Этого удовольствия он Жилю де Монткальму не доставит!

— Кого ты привел, брат?

— Палача с эшафота. Он добросовестный человек. Хочет доделать незаконченную работу.

— А какой ты человек, Жиль? Умный или добросовестный?

— Думаю, оба этих определения меня не характеризуют. По крайней мере когда нужно охарактеризовать меня одним словом. Если тебе это нужно, то лучше всего будет назвать меня разносторонним человеком.

— Это предложение?

Гептарх негромко рассмеялся.

— Ты что же, еще надеешься? Почему я должен оставить тебя в живых? Думаешь, что чудо и тот факт, что все имеющиеся в этом регионе князья Церкви присутствовали при этом, удержат меня от того, чтобы убить тебя? Единственное, чего ты этим добился, — это того, что теперь публичная казнь невозможна.

— Значит, ты веришь обвинению?

Тишина. Внезапно Оноре почувствовал теплое дыхание на своем лице. Кто это склонился над ним — гептарх? Или палач со своей гарротой? Он открыл глаза. Свет колол множеством кинжалов.

— Ты хочешь меня обидеть?

Голос теперь был далеко. Значит, размытое лицо над ним принадлежит палачу.

— Знаешь, брат, ты единственный сановник нашей Церкви, которого я по-настоящему боялся. Я наблюдал за твоей карьерой на протяжении многих лет. Ты напоминаешь мне меня самого в прошлом. А поскольку я хорошо знаю себя, то знаю, что было бы непростительной глупостью оставить тебя в живых.

— Меня защищает Господь. Ты же видел, на что я способен. Как ты собираешься объяснять гептархам мою смерть? Согласятся ли они с тем, что человек, который при всех сотворил чудо, был убит в темнице?

— Конечно же нет. И я буду первым, кто потребует расплаты за твою смерть. Знаешь, брат, в этот миг здесь, внизу, в другой темнице находится Тарквинон. Мы договорились встретиться. Только я не приду. Стражи хорошо мне известны. Все они состоят на службе у вопрошающих. А вопрошающие очень ценят мое хорошее расположение. Поэтому я приду и уйду и никто не увидит меня. А вот Тарквинон — нет. В этот час, час твоей смерти, он находится здесь, внизу. Все видели его ненависть к тебе, проявившуюся на площади Священного гнева. Ему будет очень трудно убедить кого-либо в своей невиновности. Ты же, конечно, после чуда, свидетелями которого мы все стали, наверняка обретешь место среди святых нашей Церкви.

Оноре было ясно, что умолять Жиля о жизни бессмысленно. Каковы цели гептархов? Власть? Выше, чем он, подняться в Церкви просто невозможно. Речь может идти только о том, чтобы закрепить свое место и, может быть, стать первым среди почти равных.

— Тебе нужно объединить силы обоих рыцарских орденов и держать их под своим контролем, не так ли? — Оноре сказал это просто для того, чтобы выиграть несколько мгновений.

Жиль не утруждал себя ответом.

Палач схватил Оноре и проворно набросил ему на шею пеньковую веревку.

Примарх пытался защищаться, но, прежде чем он успел просунуть пальцы между петлей и шеей, веревка затянулась.

— Есть еще третий орден, — задыхаясь, выдавил он.

— Ты разочаровываешь меня, брат. Это слишком дешево.

— Как ты думаешь, кто открыл врата в Альвенмарк? Третий орден готовился к этому со дня своего основания. Как ты думаешь, откуда берется сила исцелять раны? Есть еще мужчины и женщины, которые обладают моими способностями. И если они не поддержат тебя, ты никогда не попадешь в Альвенмарк.

— Может быть, именно в этом и заключается причина моего успеха: в том, что я всегда держался в рамках своих возможностей. Я не верю в твой третий орден, брат Оноре. Может быть, я наивен, но я даже представить себе не могу, чтобы внутри нашей Церкви существовала группа лиц, обладающая реальной властью, о которой я ничего не знаю. Ты разочаровываешь меня. Вот теперь довольно.

Петля сдавила шею Оноре.

— За последние недели твои проблемы с кишечником усугубились?

— Что?

Пеньковая веревка слегка ослабла. Оноре тут же воспользовался возможностью и просунул пальцы в образовавшийся промежуток.

— Откуда ты знаешь о моей болезни?

Оноре колебался. Он почти ничего не знал. Двое слуг гептарха принадлежали к числу его шпиков, но они сказали ему очень мало. Теперь нужно было из этой малости сплести ложь, которая прозвучит для Жиля более правдоподобно, чем правда о третьем ордене.

— Тот, кто может исцелять, как я, может и наслать болезнь, и преждевременную смерть. Тебе стало хуже с тех пор, как меня посадили в темницу? У тебя участились поносы и судороги? — Слова Оноре были сущей выдумкой, но если представить все должным образом, гептарх вскоре окажется у него в руках. — Среди твоих слуг есть человек, которого ты считаешь верным. Он, как и я, обладает даром исцелять или же насылать болезни. Если я умру, он станет опасаться, что я выдал третий орден. И чтобы защитить эту тайную группу внутри нашего ордена, он убьет тебя.

Жиль презрительно засопел.

— К чему ты возишься с такими глупыми баснями? Думаешь, я поверю тебе? Все это слишком притянуто за уши. Было бы гораздо проще внедрить отравителя в кухонный персонал. И если поверить, что ты обладаешь такой силой, то почему не убил меня и Тарквинона одним взглядом? Сразу же после своего чуда… Какой был бы спектакль!

— От отравителя можно защититься при помощи предегустатора. От моего человека — нет. Скажи мне просто: тебе не стало хуже за последние дни? — Оноре отчаянно надеялся, что волнения пагубно отразились на здоровье гептарха.

Пеньковую веревку сняли с его шеи. Хотя Оноре по-прежнему видел очень плохо, но тень, склонившаяся над ним, отодвинулась. Может быть, ему действительно удалось найти слабое место Жиля?

— Что мне с того, если я оставлю тебя в живых? Мне пришлось бы отказаться от контроля объединенными войсками обоих орденов.

— Ты видел, как я исцелил себя, брат. Я не стану обманывать тебя. Сила, при помощи которой я смог совершить это чудо, истощилась. Но если мы попадем в Альвенмарк, я исцелю тебя. Ты ведь видел, насколько близок я был к смерти, как жалок. — Он поднял левую руку и пошевелил совершенно здоровыми пальцами, чтобы придать своим словам больше веса. — Ты знаешь, каждый фельдшер, каждый медикус ампутировал бы мне эту руку. Ее было уже не спасти. Я исхожу из того, что тебе известна моя история. Это не первый раз, когда я был смертельно ранен и удивительным образом исцелился.

Жиль тяжело вздохнул.

Почему он молчит? Неужели его все-таки не удалось убедить? Оноре казалось, что его сердце бьется словно набат. Нужно поднять цену. Жиль еще сомневается. Он должен убедить его! Любое следующее мгновение колебаний может снова все изменить.

— Поезжай в крепость Воронья Башня. Все, что мне нужно, чтобы исцелить тебя, находится там.

Старик цинично усмехнулся. И по-прежнему молчал!

Оноре понял, что гептарх играет с ним. Нельзя было сдаваться так быстро. Теперь ему больше нечего предложить. Жиль победил. Может быть, он никогда и не собирался убивать его? Может быть, он пришел только затем, чтобы выпытать у него все? Выжать его, словно яблоко под прессом? И ему это удалось.

Оноре перешел к упрямому молчанию.

Тишина казалась бесконечной. Глаза примарха постепенно привыкли к свету. Он совершенно отчетливо видел старика. В свете факелов казалось, что морщины на его лице вырезаны из камня. Наконец он сдался.

— Значит, это твоя самая высокая цена, брат? Ты хочешь подвигнуть меня на то, чтобы посетить место, где твоя власть максимальна? Где меня ждут двадцать тысяч вооруженных людей? Ты напишешь письмо и прикажешь, чтобы вещи, которые нужны тебе, были доставлены сюда!

Оноре поднял обрубок руки.

— Я был правшой. Даже если я напишу это письмо, оно не будет выглядеть так, словно написано моей рукой.

Гептарх улыбнулся улыбкой безумца.

— Значит, нам придется поискать твою руку.

Неужто Жиль сошел с ума? Какая польза от мертвого куска плоти?.. И тут он понял. Впервые с момента прибытия в Анисканс он рассмеялся.

— Да! Принеси мне мою правую руку, и ты получишь от меня все, что хочешь!