Фингайн сидел на корточках на крыше роскошного склада. На протяжении нескольких столетий он пытался понять людей. Когда речь шла о фьордландцах, он был уверен в том, что они мыслят хотя бы примерно так же, как эльфы, но эти…

Под ним возилась необозримая толпа черни. Сновали уличные торговцы с нанизанными на палки кренделями, продавцы воды и люди, которые продавали клочки власяниц тех пяти мужчин и двух женщин, которые сегодня расстанутся с жизнью. Рубашки приговоренных действительно были разорваны. Со своей крыши Фингайн хорошо видел всех семерых. Но сомневался в том, что маленькие клочки, которые так хорошо продавались, действительно от рубах пленников. Ему было известно, что всегда найдется достаточно людей, которые не побрезгуют аморальными сделками. Что было особенного в том, чтобы владеть клочком рубахи, было ему непонятно.

Какой-то скоморох подошел к одному из приговоренных. Мерзким голосом затянул песню о рыцарях Древа Крови. Текст песни был так же абсурден, как и все происходящее. Этот певец утверждал, что рыцари предавались блуду с эльфами и втайне объединились с Другими, чтобы убить гептархов Анисканса.

Фингайн подумал об ужасной битве за Цитадель ордена. Неужели люди забыли об этом? Или у них такая короткая память? Как они могли поверить, что рыцари блудили с эльфами?

Ревущая толпа подзадоривала певца, и, когда он рассказывал новую ложь о рыцарях, его слова сопровождались возгласами неодобрения и самой грязной руганью в адрес осужденных.

Фингайн хотел заставить навечно замолчать этого маленького слизняка. Но если он решится выстрелить прежде, чем зажгут костер, он выдаст свое укрытие на крыше и привлечет к себе внимание толпы.

Он тоже был здесь для того, чтобы казнить. Но он сделает это быстро. Он хорошо понимал, что его жертва, по его собственной шкале ценностей, является честным человеком. Вот только, к сожалению, он может представлять опасность для Альвенмарка — брат Жероме Оливье, предводитель Черного Отряда, герой языческих войн в Друсне, комтур Альгауниса, старой королевской столицы Фаргона. Наверное, его перевели сюда, чтобы он успел спокойно состариться и передать свой опыт молодому поколению рыцарей. Насколько выяснил Фингайн, рыжеволосая девушка, находившаяся по правую руку от него, была магистром из Валлонкура. Звали ее Бернадетта. Она стояла там, внизу, просто потому, что ей не повезло и она оказалась в ненужное время в ненужном месте. После всего, что слышал Фингайн, Валлонкур еще сопротивлялся, и, по его собственным наблюдениям, полуостров был все равно что неприступен.

Порывистый ветер трепал плащ мауравани. С востока надвигались тяжелые облака. Уличный поэт у костра наконец завершил свою мерзкую песенку. Сановники города расположились на широкой террасе дворца, занимавшего всю западную сторону рыночной площади.

Фингайн изучал самодовольные лица мужчин и женщин, которые на протяжении всей своей жизни сражались только при помощи хитрости и лжи. Как же все-таки сильно отличался от них Жероме Оливье. У него была крупная угловатая голова. Слегка поседевшие на висках волосы коротко острижены. Голова воина.

— Признаетесь ли вы в том, что предавались блуду с эльфами? Признаете ли вы себя виновными в том, что использовали Священное Писание Тьюреда, для того чтобы подтираться после того, как справили нужду? — По толпе пронесся возмущенный гул, и худощавый оратор в голубых одеждах священнослужителя Тьюреда сделал небольшую паузу, чтобы дать людям время признаться в содеянном. — Признаете ли вы себя виновными в том, что обвешивали статую нашей святой Аннабелль шафрановыми одеждами шлюхи?

— Ублюдки! Безбожники! — сорвавшимся голосом крикнула какая-то истеричная женщина.

Камень попал в лицо рыжеволосой. На власяницу закапала кровь.

— Признайте свою вину, и вас предадут гаротте, — распинался палач.

— Единственное, в чем я раскаиваюсь, так это в том, что проливал кровь в Друсне за такую погань, как вы! Там от моего меча умирали язычники, которые были более благородны, чем вы! — Голос Жероме был несколько громче воя толпы. То был голос воина, отдававшего приказы посреди сражений.

— Сжечь их! — раздалось дюжину раз.

Фингайн натянул тетиву.

— В таком случае я предаю ваши грешные тела очистительному огню Тьюреда! — выкрикнул священнослужитель.

Из рядов пикинеров, удерживавших толпу в нескольких шагах от костра, вышли факелоносцы.

Мауравани достал из колчана стрелу, носившую имя Жероме.

В костер полетели факелы. Пропитанные маслом дрова быстро вспыхнули. Ветер уносил дым, поэтому семеро были избавлены от быстрой смерти от удушения. Языки пламени очень скоро добрались до тел. Искры пожирали власяницы. Рыцари пытались быть мужественными. Их искаженные от боли глаза смотрели в небо. Волосы рыжеволосой занялись и сгорели буквально за миг. Затем закричал первый.

До этого мгновения на площади было тихо, но крик боли словно прорвал плотину. Толпа ликовала. Какая-то женщина прорвалась сквозь строй пикинеров, задрала платье и показала приговоренным свой голый зад.

Фингайн положил стрелу на тетиву. Жероме извивался в мучениях. Ни единого звука не сорвалось с его губ.

— Надеюсь, твой Бог будет справедлив к тебе, — прошептал эльф, отправляя стрелу в полет.

Затем он достал оперенную серым стрелу и застрелил рыжеволосую.

И только когда третий рыцарь упал, пронзенный стрелой, толпа среагировала. Из-за стены огня от костра ей было плохо видно.

Фингайн увидел, как первые стали показывать пальцами на крышу. Но продолжал стрелять. Каждая стрела освобождала одного рыцаря.

Пуля аркебузира ударилась в крышу в полушаге от него. Вооруженные люди устремились к главным воротам склада.

Мауравани выпустил седьмую стрелу. То, что он сделал, было глупо, но он давно уже не чувствовал себя так хорошо, как в этот миг. Он побежал по карнизу, чтобы толпа хорошо видела его.

Громыхнули выстрелы из еще нескольких аркебуз. Он собирается совершить ту же самую ошибку, что и Сильвина, мимоходом подумалось ему. Нельзя недооценивать проклятых людей. Достаточно выстрелить сразу нескольким, и пуля неотвратимо настигнет его.

Добежав до края крыши, он глянул в пропасть. Улица внизу, в двадцати шагах. Там уже собрались солдаты, угрожающе размахивающие пиками.

Фингайн спрыгнул на балку подъемного механизма, выступавшую над улицей прямо под карнизом. Одной рукой ухватился за веревку и прыгнул в окно фронтона. Спружинив, приземлился на деревянный пол верхнего этажа. Окон здесь не было. Пара шагов — и его поглотила тьма.

Мауравани отпустил тетиву лука. С лестницы послышались тяжелые шаги кованых сапог. Здесь им его не достать! В этом он был совершенно уверен. Он хорошо спланировал бегство. В этот раз все еще будет просто. Но его следующая цель находилась в Цитадели, в Валлонкуре, где его несколько лет назад едва не сожгли заживо. То, что он был вынужден идти туда, пугало. И он знал, что в одиночку с этим заданием не справится.