Человек-кабан

Посреди занесенной снегом поляны лежал труп самца лося. От растерзанной плоти поднимался пар. Мандред и его спутники понимали, что это означает: похоже, что они спугнули охотника. Все тело зверя было иссечено окровавленными полосами, тяжелый череп был раскроен. Мандред не знал животного, которое охотилось бы только затем, чтобы съесть мозг своей жертвы. Глухой шорох заставил их обернуться. С ветвей высокой сосны, росшей на краю поляны, густыми каскадами осыпался снег. Воздух был полон мелких кристалликов льда. Мандред недоверчиво вгляделся в подлесок. Однако в лесу снова стало тихо. Высоко над верхушками деревьев в небе плясало зеленое колдовское сияние. Не самая лучшая ночь, чтоб идти в лес!

— Просто ветка сломалась под весом снега, — заявил светловолосый Гудлейф, отряхивая тяжелую накидку. — Не смотри на меня разъяренным псом. Уверен, в конце концов окажется, что мы преследуем стаю волков.

Сердца четверых мужчин охватила тревога. Каждый думал о словах старика, который предупреждал о смертоносной твари, поселившейся в горах. Горячечный бред? Мандред был ярлом Фирнстайна, небольшой деревушки, расположенной на берегу фьорда, у подножия горы. В его обязанности входило отвращать любую опасность, которая могла угрожать деревне. Старик говорил так настойчиво, что он просто обязан был обратить на это внимание. И тем не менее…

В такие зимы, как эта, которые начинались рано, слишком холодные, когда к тому же на небе плясало зеленое колдовское сияние, в мир людей приходили дети альвов. Мандред знал об этом, знали и его спутники.

Асмунд положил стрелу на тетиву и нервно заморгал. Долговязый, рыжеволосый мужчина никогда не говорил много. Он пришел в Фирнстайн два года назад. Болтали, что на юге он был известным угонщиком скота, и король Хорса Крепкощит назначил награду за его голову. Мандреда это не волновало. Асмунд был хорошим охотником, приносившим в деревню много мяса. Это значило больше, чем какие-то там слухи.

Гудлейфа и Рагнара Мандред знал с детства. Оба они были рыболовами. Гудлейф был приземистым и сильным, словно медведь; настроение у него всегда было хорошее, друзей — много, несмотря на то, что он считался человеком несколько недалеким. Рагнар был низеньким и черноволосым, отличаясь от высоких, по большей части светловолосых обитателей Фьордландии. Иногда из-за этого над ним смеялись и шепотом называли ребенком кобольда. Это была, конечно, чушь. Рагнар был парнем что надо. На него всегда можно было положиться!

Мандред с болью подумал о Фрейе, своей жене. Сейчас она наверняка сидит у очага и вслушивается в шорохи ночи. Он взял с собой сигнальный рог. Если он дунет в него один раз, то это будет означать опасность; если же два, то все в деревне поймут, что опасности никакой нет и что охотники направляются домой.

Асмунд опустил лук и приложил палец к губам. Поднял голову, подобно охотничьему псу, почуявшему след. Теперь учуял и Мандред. Над поляной распространялся странный запах, напоминавший вонь тухлых яиц.

— Может быть, это даже тролль, — прошептал Гудлейф. — Говорят, что в суровые зимы они спускаются с гор. Тролль мог бы завалить лося ударом кулака.

Асмунд мрачно взглянул на Гудлейфа и жестом приказал молчать. Стволы негромко поскрипывали. Мандреду вдруг показалось, что за ним наблюдают. Что-то было здесь. Совсем рядом.

Внезапно ветви лещины разошлись в стороны и, громко хлопая крыльями, на поляну устремились две белые тени. Мандред невольно поднял копье, а затем облегченно вздохнул. То были всего лишь две белые куропатки!

Но что вспугнуло их? Рагнар направил лук на куст лещины. Ярл опустил оружие. Он почувствовал, как в животе что-то сжимается. Неужели же в кустарнике действительно таится чудовище? Охотники застыли.

Казалось, прошла целая вечность, однако ничто не шелохнулось. Четверо образовали перед зарослями широкий полукруг. Мандред ощущал, как по спине стекает холодный пот и собирается над поясом. До деревни было далеко. Если одежда его промокнет и перестанет защищать от холода, то они будут вынуждены разбить где-нибудь лагерь и разжечь костер.

Толстенький Гудлейф опустился на колени и вонзил копье в землю, затем зачерпнул свежего снега и слепил снежок. Воин взглянул на Мандреда, и ярл кивнул. Снежок взлетел высоко и приземлился в куст. Никакого шевеления.

Мандред облегченно вздохнул. Ночные тени пробудил их собственный страх. Белых куропаток вспугнули сами фьордландцы!

Гудлейф улыбнулся.

— Там ничего нет. Скотина, растерзавшая лося, давным-давно уже за тридевять земель.

— Хорошенькие мы охотники, — усмехнулся Рагнар. — Эдак мы скоро от зайцев бегать станем.

Гудлейф поднялся и ухватил копье.

— Сейчас я с этими призраками разделаюсь! — И он, смеясь, принялся ворошить копьем в кусте лещины.

И вдруг его рывком дернуло вперед. Мандред увидел, как большая когтистая лапа обхватила древко копья. Гудлейф издал пронзительный крик, внезапно перешедший в гортанное клокотанье. Коренастый парень пошатнулся, схватившись за горло обеими руками. Кровь брызнула между пальцами, потекла по жилету из волчьей шкуры.

Из кустов выбралось огромное существо, наполовину человек, наполовину кабан. Из-за массивной, тяжелой кабаньей головы существо немного склонялось вперед, и тем не менее росту в нем было более двух шагов. Туловище бестии было подобно телу мощного великана; по плечам и рукам тянулись толстые, узловатые мускулы. Ниже колен ноги были неестественно тонкие, густо покрытые серо-черной щетиной. Вместо ступней у существа были раздвоенные копыта.

Человек-кабан издал низкий гортанный рев. В пасти блеснули клыки, каждый величиной с кинжал. Глаза, казалось, готовы были просто проглотить Мандреда.

Асмунд поднял лук. С тетивы сорвалась стрела. Она прошла сбоку и царапнула голову существа, оставив тонкий красный шрам. Мандред крепче перехватил копье.

Гудлейф упал на колени, на миг, покачнувшись, застыл, а потом вдруг завалился на бок. Его сведенные судорогой руки разжались. Из горла по-прежнему хлестала кровь, а коренастые ноги беспомощно дергались.

Слепая ярость охватила Мандреда. Он бросился вперед и вонзил копье в грудь человека-кабана. Ощущение было такое, словно он налетел на скалу. Острие копья скользнуло в сторону, не причинив существу никакого вреда. Жуткая лапа метнулась вперед, и от древка оружия остались лишь щепки.

Рагнар атаковал чудовище сбоку, чтобы отвлечь его от Мандреда. Однако его копье тоже оказалось бесполезным.

Мандред упал на снег и вытащил из-за пояса секиру. То было доброе оружие с узким, острым лезвием. Ярл изо всех сил рубанул по лодыжке человека-кабана. Чудовище хрюкнуло, затем опустило могучую голову и нанесло воину удар. Клык угодил Мандреду по внутренней стороне бедра, разорвав мышцы и сломав отделанный серебром сигнальный рог, висевший на поясе воина. Человек-кабан резко запрокинул голову, и Мандред полетел прямо в куст лещины.

Наполовину оглушенный от боли, он одной рукой зажал рану, а другой оторвал кусок своего плаща. Наскоро прикрыв рассеченную плоть, он снял с себя пояс, чтобы хоть как-то перевязать ногу.

А с поляны тем временем доносились пронзительные крики. Мандред отломал ветку и просунул ее под пояс. Затем потуже затянул кожаный ремень, чтобы он сдавливал бедро так же крепко, как обруч — бочку. От боли он едва не терял сознание.

Крики на поляне смолкли. Мандред осторожно раздвинул ветки. Его товарищи безжизненно лежали в снегу. Человек-кабан стоял, склонившись над Рагнаром, и снова и снова вонзал в его тело клыки. Секира Мандреда лежала рядом с чудовищем. Все в воине требовало немедленно броситься на чудовище, и неважно, с оружием или без. Просто бесчестно скрываться от боя! Однако вести бессмысленную борьбу было глупо. Он — ярл, он в ответе за деревню. Поэтому он должен предупредить тех, кто еще жив!

Однако он не мог просто вернуться в Фирнстайн. Его след приведет чудовище прямо в селение. Нужно отыскать другой путь.

Дюйм за дюймом отступал назад Мандред, выбираясь из кустов. Каждый раз, когда ветки хрустели, у него замирало сердце. Однако чудовище не обращало на него внимания. Оно сидело на поляне и наслаждалось жуткой трапезой.

Выбравшись из орешника, Мандред отважился наполовину выпрямиться. Тут же ногу пронзила колющая боль. Он ощупал обрывок шерстяной ткани. На ней образовывалась ледяная корочка. Сколько времени он сумеет продержаться на морозе?

Хромая, ярл проковылял до опушки. Посмотрел на отвесный утес, темная вершина которого возвышалась высоко над фьордом. Там, наверху, находился древний каменный круг. И совсем рядом — поленница для сигнального костра. Если он сможет разжечь костер, то люди будут предупреждены. Однако туда, наверх, подниматься больше, чем две мили…

Мандред старался держаться края леса, однако продвигался по снегу очень медленно. Устало глядел на белоснежное покрывало, мягко укрывавшее тыльную сторону утеса. Там почти негде было укрыться, и широкий след, который оставит он в снегу, не заметить будет просто невозможно.

Он устало прислонился к стволу старой липы и попытался собраться с силами. И почему только он не поверил словам старика! Его воины обнаружили беднягу как-то утром перед деревянным палисадом, ограждавшим деревню. Холод едва не лишил несчастного жизни. В бреду он рассказывал о кабане, который ходит на двух ногах. О чудовище, которое пришло с севера, с гор, чтобы нести деревням Фьордландии смерть и разрушение. Людоед! Если бы старик говорил о троллях, вышедших из глубин гор, о злобных кобольдах, красивших свои шерстяные шапки в крови убитых врагов, или об эльфийской охоте с белыми волками, Мандред бы поверил. Но кабан, который ходит на двух ногах и ест людей… Никто и никогда прежде не слышал о таком существе! Они списали речи старика на горячечный бред.

А потом настала ночь зимнего солнцестояния. Чужак на смертном одре позвал Мандреда. Он не успокаивался, пока ярл не пообещал наконец искать следы чудовища и предупредить другие деревни на берегу фьорда. Мандред не верил, но он был человеком чести, серьезно относившимся к своим клятвам. Поэтому он пошел в лес…

И почему только они были настолько неосторожны!

Мандред глубоко вздохнул, а затем, хромая, вышел на открытое, занесенное снегом пространство. Левую ногу он почти не чувствовал. По крайней мере, одно было хорошо в холоде — он перестал ощущать боль. Однако омертвевшая нога затрудняла путь. Он то и дело спотыкался. То ползком, то снова на двух ногах пробирался он вперед. Человека-кабана по-прежнему не было ни слышно, ни видно. Интересно, покончил ли он со своим пиршеством?

Наконец ярл добрался до широкой осыпи. Прошлой осенью здесь был камнепад. Обломки скалы были погребены под толстым слоем снега. Дыхание Мандреда стало порывистым. Оно образовывало густые белые облачка пара, инеем оседавшие на его бороде. Проклятый холод!

Ярлу вспомнилось прошлое лето. Иногда они приходили сюда с Фрейей. Лежали на траве и смотрели на звездное небо. Он хвастал своими приключениями на охоте и тем, как сопровождал короля Хорсу Крепкощита в походах на побережье Фаргона. Фрейя терпеливо выслушивала его и иногда слегка поддразнивала, когда он слишком уж приукрашал свои подвиги. Язычок у нее мог быть острым, как нож! Но целовала она как… Нет, не думать об этом! Он судорожно сглотнул. Скоро он станет отцом. Но ему никогда не увидеть своего ребенка. Интересно, это будет мальчик?

Мандред прислонился к большому камню, чтобы передохнуть. Полпути он одолел. Взгляд его скользнул назад, к опушке леса. Зеленое колдовское сияние не могло пронизать темноту леса, но здесь, на склоне горы, все было видно так же отчетливо, как в ясную ночь полнолуния.

Ярл всегда любил ночи, подобные этой, хотя жутковатый небесный пожар пугал большинство людей в северных землях. Казалось, по небу тянутся огромные знамена, созданные из сверкающего звездного света.

Некоторые говорили, что в этом свете прячутся эльфы, когда ночью скачут на охоту по ясному от мороза небу. Мандред улыбнулся. Фрейе нравились такие мысли. Она любила сидеть зимними вечерами у очага и слушать истории; истории о троллях из далеких гор и об эльфах, сердца которых холодны, как зимние звезды.

Движение на опушке отвлекло Мандреда от размышлений. Человек-кабан! Итак, бестия все-таки решила преследовать его. Ну, хорошо. С каждым шагом вверх по утесу он уводит его дальше от деревни. Нужно только продержаться… Пусть себе раздирает ему грудь и пожирает сердце, лишь бы только удалось разжечь сигнальный костер!

Мандред оттолкнулся от скалы и зашатался. Ноги! Они… они были на месте, но он перестал их чувствовать. Нельзя было останавливаться! Какой же он глупец… Каждый ребенок знает, что отдых на таком морозе может означать только одно — смерть!

Мандред в отчаянии поглядел вниз. Замерзшие конечности — теперь они не предупредят, если под ними сдвинется осыпь. Они стали предателями, переметнулись на сторону врага, который хотел помешать ему зажечь сигнальный огонь!

Ярл рассмеялся. Однако смех его вышел безрадостным. Его ноги — перебежчики. Какая чушь! Похоже, он понемногу сходит с ума. Его ноги — просто мертвая плоть, точно так же, как скоро весь он станет мертвой плотью. Он в ярости пнул большой обломок скалы. Ничего! Словно и нет никаких ног. Но идти он по-прежнему мог! Это просто вопрос силы воли. Нужно только внимательно смотреть, куда ступаешь.

Он обеспокоенно оглянулся. Человек-кабан вышел на заснеженный участок. Казалось, он не торопится. Неужели знает, что наверх, к утесу, ведет только эта дорога? Теперь Мандреду от него не уйти. Впрочем, он и не собирался. Если только он сумеет разжечь огонь, то все остальное будет уже неважно!

Внезапный звук заставил его вздрогнуть. Бестия издала гортанный рык. Мандреду показалось, что чудовище смотрит прямо ему в глаза. Конечно, с такого расстояния это было невозможно, однако… Что-то коснулось его сердца, похожее на холодное дуновение ветра.

Ярл ускорил шаг. Нужно сохранить преимущество! Чтобы разжечь костер, ему понадобится некоторое время. Дыхание вырывалось со свистом. Выдыхая, он слышал негромкий перезвон, как у сосулек, колышущихся на вершине высокой ели, только нежнее. Поцелуй ледяной феи! Ему вспомнилась сказка, которую рассказывают детям. Говорили, что ледяная фея невидима, и в ночи, когда холодно настолько, что замерзает даже свет звезд, она бродит по Фьордландии. Если она где-то близко, то облачка дыхания исчезают, а в воздухе слышится негромкий звон. Если же она подберется вплотную и ее губы коснутся лица путешественника, то поцелуй ее принесет смерть. Может быть, в этом причина того, что человек-кабан не отваживается подойти ближе?

Мандред снова оглянулся. Казалось, чудовищу совсем нетрудно двигаться по глубокому снегу. В принципе, оно должно было догнать его гораздо быстрее. Почему же оно играет с ним, словно кошка с мышью?

Мандред поскользнулся; сильно ударился головой об обломок скалы, однако боли не почувствовал. Провел рукавицей по лбу. С нее закапала темная кровь. Голова закружилась. Этого не должно было случиться! Он затравленно оглянулся. Человек-кабан остановился, запрокинул голову и смотрел вверх, на него.

Подняться на ноги Мандред не смог. Какой же он все-таки дурак. Оглядываться назад и при этом идти вперед!

Собравшись с силами, он попытался встать. Однако наполовину замерзшие ноги отказались служить. Теперь он вынужден ползти. Какое унижение! Он, Мандред Торгридсон, самый известный воин на всем фьорде, ползет от врага! Семерых человек победил Мандред в поединках только во время похода короля Хорсы. За каждого побежденного врага он гордо заплетал себе косу. А теперь вот уползает.

Это другая битва, напомнил он себе. Против чудовища никакое оружие не годится. Он ведь видел, как отскочила от шкуры бестии стрела Асмунда, как не нанесла монстру урона его секира. Нет, в этой битве другие законы. Он победит, если ему удастся разжечь костер.

Мандред в отчаянии полз на локтях. Сила медленно уходила. Однако до вершины было уже недалеко. Воин бросил взгляд на камни; все они были увенчаны белыми снежными шапками, отчетливо выделявшимися на фоне сверкающего зеленым неба. Сразу за каменным кругом лежали поленья.

Зажмурившись, он пополз дальше. Все его мысли были о жене. Он должен спасти ее! Ему должно хватить сил! Вперед, только вперед!

Заморгав, он открыл глаза. Снега не было. Он лежал на голой скале. И перед ним возвышался один из столпов каменного круга. Держась за камень, он подтянулся и, закачавшись, встал. Далеко его ноги уже не унесут.

Вершина была плоской и такой же ровной, как дно деревянной миски. Обычно он всегда обходил каменный круг. Никто не ступал между стоящих камней! И дело было не в мужестве. Летом Мандред целый день наблюдал за вершиной. Даже птицы не летали над кругом менгиров.

По самому краю утеса шла узкая тропа, позволяя обойти жуткие камни. Однако из-за своих беспомощных ног он не был уверен, что пройдет по ней. Не оставалось ничего иного, кроме как пройти между камней.

И, словно ожидая внезапного удара, Мандред втянул голову в плечи, когда ступил в круг. Десять шагов, он достиг противоположной точки. До смешного короткий путь…

Мандред испуганно оглянулся. Здесь, на скалистой земле, не было снега. Внутри круга, казалось, зима и не думала наступать. На камнях был выцарапан странный узор изгибающихся линий.

Со стороны фьорда Январский утес был почти отвесным. Снизу, из деревни, казалось, словно на вершину надета каменная корона. Почти в три человеческих роста высотой гранитные блоки широким кругом обрамляли каменное плато. Говорили, что они стояли здесь задолго до того, как во Фьордландию пришли люди. Они тоже были украшены узором из причудливых линий. Плетение было настолько тонким, что ни один человек не мог его повторить. А если смотреть на него слишком долго, то казалось, что пьянеешь, словно от густого, пряного зимнего мета.

Как-то несколько лет назад в Фирнстайн приходил бродячий скальд, утверждавший, что стоящие камни — это эльфийские воины, заклятые своими предками, альвами. Они были обречены на несение бесконечной одинокой вахты, пока земля сама однажды не позовет их на помощь и чары не развеются. Тогда Мандред посмеялся над скальдом. Каждый ребенок знал, что эльфы хрупкие и не намного выше людей. Камни были слишком массивны, чтобы быть эльфами.

Когда он вышел за пределы круга, в лицо Мандреду ударил ледяной ветер. Теперь можно считать, что дело сделано. Ничто больше… Поленница! Ее должно быть видно отсюда! Ее устроили на уступе, в защищенном от ветра месте на краю утеса. Мандред опустился на колени и пополз вперед. Но там ничего не было!

Утес резко заканчивался почти двухсотшаговым обрывом. Неужели был камнепад? И уступ обрушился? Мандреду показалось, что боги насмехаются над ним. Ярл изо всех сил старался добраться сюда, а теперь…

Он в отчаянии окинул взглядом фьорд. Далеко внизу, на другой стороне замерзшего рукава моря, притаилась в снегу его деревня. Фирнстайн. Четыре длинных дома и горсточка маленьких хижин, окруженные до смешного слабым палисадом. Деревянный вал из стволов елей не подпускал к деревне волков и служил препятствием для грабителей. Человека-кабана такой палисад ни за что не задержит.

Ярл осторожно подобрался еще немного ближе к пропасти и посмотрел вниз, на фьорд. Колдовское сияние на небе отбрасывало зеленые тени на заснеженный пейзаж. Фирнстайн впал в зимнюю спячку. На дорогах не было ни людей, ни животных. Из дымоходов под коньками крыши вился белый дымок, который трепали порывы ветра и уносили в сторону фьорда. Наверняка Фрейя сидит у очага и вслушивается в ночь, ждет сигнала, который возвестит о том, что они возвращаются с охоты.

Как жаль, что рог сломан! Отсюда, сверху, его звук донесся бы до деревни. В какую жестокую игру играют боги с ним и его людьми! Наверное, смотрят на него и смеются?

Мандред услышал негромкое постукивание. Устало обернулся на звук. Человек-кабан стоял на противоположной стороне каменного круга. Вот он медленно стал обходить его. Неужели тоже не решается ступить меж стоящих камней?

Мандред пополз прочь от края. Жизнь его была кончена, он это знал. Но если у него есть выбор, то пусть лучше его убьет холод, чем он станет поживой для чудовища.

Стук копыт участился. Ну, еще, последнее усилие! У Мандреда получилось. Он лежал в заклятом круге.

Тело его охватила свинцовая усталость. С каждым вздохом ледяной мороз обжигал горло. Ярл устало прислонился к одному из камней. Порывистый ветер трепал его заледеневшую одежду. Пояс, завязанный на бедре, ослаб, и кровь проступала через шерстяную ткань.

Мандред принялся негромко молиться богам. Фирну, повелителю зимы. Норгримму, повелителю битв, Найде, наезднице облаков, повелевавшей двадцатью тремя ветрами, и Луту, Ткачу, ткущему из нитей судеб людей драгоценный ковер для стен Златых Чертогов, в которых боги пировали с самыми храбрыми из павших воинов.

Глаза Мандреда закрылись. Он уснет… долгим сном… Свое место в Чертогах Героев он потерял. Надо было умереть вместе с товарищами. Он трус! Гудлейф, Рагнар и Асмунд — никто из них не бежал. И то, что поленница упала с утеса, это кара богов.

Ты прав, Мандред Торгридсон. Того, кто трусит, перестают защищать боги, — прозвучал голос в его голове.

«Это смерть? — спросил себя Мандред. — Всего лишь голос?»

Больше, чем голос! Посмотри на меня!

Ярл с трудом открыл глаза. В лицо ему ударило теплое дыхание. Он разглядел большие глаза, синие, как небо в конце лета, когда на небосводе стоят одновременно луна и солнце. То были глаза человека-кабана! Бестия была рядом, сразу за пределами каменного круга, сидела на корточках. Из окровавленного рта текла слюна. На одном из длинных клыков еще болтались волокна плоти.

Того, кто трусит, перестают защищать боги, — снова прозвучал далекий голос. — Теперь тебя могут забрать другие.

Человек-кабан выпрямился в полный рост. Его губы дрогнули. Можно было даже подумать, что он улыбается. Затем он отвернулся. Обошел каменный круг и вскоре скрылся из виду.

Мандред запрокинул голову. Призрачное колдовское сияние еще мерцало на небе. Другие? И вот его уже охватила тьма. Неужели веки закрылись, а он даже не заметил? Поспать… хоть немного. Темнота была почти манящей. Она обещала покой.

 

Любовная игра

Нороэлль сидела в тени двух лип и слушала игру флейты Фародина и пение Нурамона. Ей почти казалось, что оба поклонника обновляют ее чувства. Она рассеянно наблюдала за игрой света и тени в листве высоко над головой. Взгляд волшебницы скользнул к источнику, находившемуся как раз за границей тени. В воде играли блики солнечного света. Она наклонилась, опустила туда руку и почувствовала, как та покрылась мурашками от живущего в воде волшебства.

Она проводила взглядом воду, убегавшую в небольшое озерцо. Солнечные лучи пронизывали его до самого дна, заставляя вспыхивать яркими красками драгоценные камни, которые заботливо уложила там когда-то сама Нороэлль. Они впитали в себя волшебство источника. Несвязанная магия текла вместе с водой из озера в ручей и уносилась прочь. Снаружи волшебством воды питались лужайки. А ночью луговые феи покидали свои цветы и встречались, чтобы вместе полетать в свете звезд, воспевая красоту Альвенмарка.

Лужайки оделись в цветущие весенние платьица. Мягкий ветерок принес Нороэлль сложный аромат трав и цветов; под деревьями он смешался с мягким запахом липы. Над головой эльфийки шелестела листва, сплетаясь с пением птиц и плеском родниковой воды, подчеркивая звучание песни Фародина и Нурамона.

В то время как Фародину удалось сплести при помощи флейты тонкий узор из звуков, сочетавший в себе все эмоции, порождаемые этим местом, Нурамон возвышал голос над волшебным великолепием и выдумывал слова, от которых Нороэлль чувствовала себя альвом. Она с любовью смотрела на Нурамона, сидевшего на плоском камне у воды, а затем снова на Фародина, прислонившегося к стволу большей из двух лип.

Лицо Фародина было лицом эльфийского князя из древних песен, благородная красота которого была подобна блеску альвов. Липово-зеленые глаза оживляли красоту этого лица, белокурые волосы — мягко обрамляли. На нем была одежда миннезингера, и все — рубаха, брюки, плащ, шейный платок — было сшито из тончайшего красного шелка фей. Только ботинки его были из мягкой кожи гельгерока. Нороэлль посмотрела на его пальцы, плясавшие на флейте. Она готова была целый день наблюдать за их игрой…

И если Фародин воплощал в себе идеального мужчину-эльфа, в отношении Нурамона этого сказать было нельзя. Придворные дамы часто насмехались над его внешностью только затем, чтобы украдкой перешептываться о его особенной красоте. У Нурамона были светло-карие глаза и каштановые волосы, непослушно струившиеся по плечам. В своей одежде песочного цвета он хотя и не походил на миннезингера, но тем не менее представлял собой приятное для глаз зрелище. Вместо шелка он выбрал шерстяные ткани, которые были гораздо менее дорогими, но настолько прочными и мягкими, что, глядя на рубаху и плащ цвета лесной подстилки, Нороэлль хотелось подойти к Нурамону и положить голову ему на грудь. Даже его невысокие сапоги, сшитые из мягкой кожи гельгерока землистого цвета, вызывали у Нороэлль желание коснуться их. Выражение лица Нурамона было таким же изменчивым, как и его голос, которому были подвластны все формы пения и который придавал каждому оттенку чувств подходящее звучание. А его карие глаза говорили о тоске и меланхолии…

Фародин и Нурамон были разными, однако каждый производил впечатление. Оба были совершенны, подобно тому, как свет дня так же прелестен, как и темнота ночи, или лето и зима, весна и осень. Нороэлль не хотела ничего этого знать, и сравнение внешности обоих ни на шаг не приближало ее к выбору в пользу одного из них.

При дворе некоторые советовали ей принять во внимание родословную. Однако разве в том заслуга Фародина, что его прабабка была настоящим альвом? И разве Нурамон виноват в том, что происходит из семьи, на много поколений отстоящей от альвов? Нороэлль не хотела, чтобы на ее решение влияли предки, ей нужны были сами возлюбленные.

Фародин знал, как ухаживать за высокородной дамой. Он знал все правила и обычаи и всегда действовал так взвешенно и безукоризненно, что это не могло не восхищать. Нороэлль всегда нравилось, что он, казалось, знает о ней все, умеет тронуть и всегда находит настолько подходящие слова, словно каждый миг угадывает ее мысли и чувства. Но в этом заключался также и его недостаток. Фародину были ведомы все песни и все древние истории. Он всегда знал, какое нежное слово произнести, потому что уже слышал их все. Но какие слова были его, а какие — древних поэтов? Придумал ли эту мелодию сам или слышал ее раньше? Нороэлль невольно улыбнулась; этот кажущийся недостаток касался не Фародина, а ее самой. Разве это чудное место не подобно тем, которые описывали певцы древности? Солнце, липы, тень, родник, волшебство? И разве древние певцы не сложили подходящих песен для чудесных уголков? Можно ли поэтому упрекать Фародина в том, что он поступает так, как подобает в данном случае? Нет, этого делать нельзя. Фародин совершенен во всех отношениях, и любая женщина эльфийских равнин была бы счастлива иметь такого поклонника.

И тем не менее она спрашивала себя, кто такой на самом деле Фародин. Он ускользал от нее, словно родник Лин уходил от взглядов эльфов в сияющий свет. Ей хотелось, чтобы он на миг ослабил сияние, чтобы можно было взглянуть на источник. Она часто пыталась подтолкнуть его к этому, однако он не понял ее намеков. И до сих пор его внутренний мир был сокрыт от нее. Иногда она опасалась, что там может таиться что-то темное, что-то, что Фародин хочет утаить любой ценой. Ее возлюбленный то и дело отправлялся в дальние путешествия, однако никогда не говорил о том, куда направляется и с какой целью. А когда возвращался, то, несмотря на радость встречи, он казался Нороэлль еще более замкнутым, чем прежде.

В случае же с Нурамоном Нороэлль точно знала, кто перед ней. Ей часто говорили, что Нурамон ей не пара, не достоин ее. Он происходил не из древнего рода, а из семьи, которая покрыла себя позором. Ибо Нурамон нес в себе душу эльфа, который за все свои жизни, когда он снова приходил в мир, не нашел своего предназначения и поэтому не ушел в лунный свет. Тот, для кого этот путь был закрыт, рождался до тех пор, пока не исполнялась его судьба. И при этом не был способен вспомнить свои прошлые жизни.

Никто другой не рождался снова так часто, как Нурамон; на протяжении тысячелетий его жизнь сменялась смертью, и так далее… Вместе с душой унаследовал Нурамон и свое имя. Королева узнала в нем душу его деда и дала ему это имя. Этот, казалось, нескончаемый поиск своего предназначения вызывал насмешки даже в семье Нурамона. По крайней мере, сейчас никому не стоило беспокоиться за своих новорожденных детей; однако как только Нурамон умрет, его душа вернется. Никто не знает, у кого следующего родится Нурамон.

В общем, он, зная свою родословную, поистине не мог ожидать, что из-за этого им будут восхищаться. Напротив, все говорили, что Нурамон пойдет тем же путем, что и раньше; он будет искать свое предназначение, потом умрет и родится снова. Нороэлль была противна эта точка зрения. Она видела перед собой прекрасного молодого человека, а когда Нурамон начинал петь очередную песню о ее красоте, Нороэлль чувствовала, что каждое произнесенное им слово рождалось из глубокой любви к ней. То, чего лишила его колыбель, он завоевал сам. Только на одно не отваживался он: приблизиться к ней. Он никогда еще не прикасался к ней, еще никогда не решался он на это, в отличие от Фародина, бравшего ее за руки и даже целовавшего их. И когда бы ни попыталась она одарить его невинной нежностью, он сладкими, пьянящими словами отстранял ее.

С какой стороны ни смотрела она на обоих поклонников, в данный момент выбрать она не могла. Если бы Фародин открылся ей, то она выбрала бы его. Если бы Нурамон потянулся к ней, то она предпочла бы его. Решение было не за ней.

Прошло уже двадцать лет с тех пор, как началось это соперничество. И может пройти еще двадцать, а они будут все так же ждать ее решения. И если она не примет его, то благосклонность ее завоюет тот, кто будет более постоянен. Если же и в этом они будут равны, то соперничество может длиться вечно — мысль об этом вызывала у Нороэлль улыбку.

Фародин заиграл новую мелодию, и играл он ее так искренне, что Нороэлль закрыла глаза. Она знала эту песню, ее исполняли при дворе. Однако в каждом звуке, сыгранном Фародином, он превосходил то, что она слышала ранее.

Тем временем голос Нурамона несколько поблек, пока Фародин не начал новую песню.

— Нороэлль, дитя альвов ты милое! — пел теперь Нурамон.

Нороэлль открыла глаза, ее удивила внезапная перемена в его голосе.

— Подойди, на воде отражение. — Он смотрел в воду, но она не могла проследить за его взглядом, настолько завораживал ее голос.

— В этом зеркале чудом хранимое / Между тенью и светом мгновение.

Нороэлль повиновалась: она прошла несколько шагов по направлению к роднику, опустилась на колени на берегу озера, чтобы посмотреть в воду. Однако ничего не обнаружила.

А Нурамон продолжал.

— Дитя альвов с глазами-озерами.

Нороэлль увидела синие глаза; то были ее собственные, которые Нурамон сравнил с озером.

— Ветром волосы-ночь перевеяны.

Она увидела, как ее волосы мягко касаются ее шеи, и улыбнулась.

— И весной — голубыми просторами. А улыбка дана тебе феями!

Она внимательно рассматривала себя и слушала, как Нурамон поет о ее красоте на различных языках детей альвов. На языке фей абсолютно все звучало красиво, но он мог говорить даже на языке кобольдов, при этом лаская ее слух.

Слушая его, она перестала видеть свое отражение, перед ней предстала другая женщина, гораздо красивее, гордая, словно королева, наделенная внешностью, в которой проступали черты альвов. И пусть она не была такой, Нороэлль знала, что слова Нурамона идут из самой глубины его сердца.

Когда ее возлюбленные умолкли, она неуверенно отвернулась и посмотрела сначала на Нурамона, потом на Фародина.

— Почему вы перестали петь?

Фародин посмотрел в кроны деревьев.

— Птицы беспокоятся. Очевидно, им сейчас не до песен.

Нороэлль обратилась к Нурамону:

— Неужели я действительно видела в воде свое лицо? Или это были твои чары?

Нурамон улыбнулся.

— Я не колдовал, просто пел. Но то, что ты не можешь отличить одно от другого, льстит мне.

Внезапно Фародин поднялся, встал и Нурамон, устремив взгляд за озеро и луга. Над землей раздался низкий, протяжный звук рога.

Теперь поднялась и Нороэлль.

— Королева? Что могло случиться? — спросила она.

Несколько шагов — и Фародин оказался рядом с Нороэлль, положил руку ей на плечо.

— Не беспокойся, Нороэлль.

Нурамон подошел и прошептал ей на ухо:

— Ничего такого, что не сможет решить эльфийский отряд.

Нороэлль вздохнула.

— Пожалуй, это было слишком прекрасно, чтобы длиться целый день. — Она увидела, как птицы взмыли к небу и вскоре направились к замку на холме, по ту сторону лугов и лесов. — Королева призвала подданных на эльфийскую охоту. Я беспокоюсь за тебя, Фародин.

— Разве я не возвращался каждый раз? И разве Нурамон не скрашивал твои дни все это время?

Нороэлль вырвалась из объятий Фародина и обратилась к обоим.

— А если на этот раз вы должны будете уехать оба?

— Мне ничего подобного не доверят, — заметил Нурамон. — Так было всегда, и так будет.

Фародин промолчал. А Нороэлль сказала:

— Признание, в котором тебе отказывают, дам тебе я, Нурамон. А теперь идите! Забирайте лошадей и скачите вперед! Я последую за вами и сегодня вечером буду при дворе.

Фародин схватил руку Нороэлль, поцеловал ее и попрощался. Прощание Нурамона — одна только улыбка… Затем он направился к Фельбиону, своему белому жеребцу. Фародин уже сидел верхом. Нороэлль еще раз помахала им рукой.

Эльфийка смотрела на своих возлюбленных, мчащихся по лугу в стороне от цветов фей, навстречу лесу и замку. Она выпила немного воды из источника, а затем отправилась в путь. Босоногая, она шла по лугу. Она хотела отправиться к Дубу Фавнов. Под ним мысли были отчетливыми, как нигде в другом месте. Дуб, в свою очередь, вел с ней беседы и в молодые годы научил ее колдовать.

По пути она размышляла о Фародине и Нурамоне.

 

Пробуждение

«На удивление тепло», — подумал Мандред, просыпаясь. Совсем рядом щебетали птицы. В Чертоги Героев он не попал, это точно. Птиц там не было… И вообще, в воздухе должен был витать тяжелый аромат мета и запах смолистой еловой древесины, тлевшей в очаге!

Достаточно было только чуть приоткрыть глаза, чтобы понять, где он. Но Мандред оттягивал этот миг. Он лежал на чем-то мягком. Ничего не болело. Руки и ноги слегка покалывало, но это было даже отчасти приятно. Он вовсе не хотел знать, куда попал. Он просто наслаждался моментом, ведь ему было так хорошо. Так вот каково это, быть мертвым.

— Я знаю, что ты не спишь. — Голос звучал так, словно его обладателю было трудно произносить слова.

Мандред поднял веки. Он лежал под деревом, ветви которого образовывали у него над головой что-то вроде купола. Рядом с ним стоял на коленях незнакомец и сильными руками ощупывал его. Ветви смыкались вплотную, поэтому лицо оставалось скрыто из-за игры света и тени.

Мандред заморгал, чтобы в глазах прояснилось. Что-то здесь не так. Казалось, тени пляшут на лице незнакомца специально, чтобы скрыть его.

— Где я?

— В безопасности, — коротко ответил незнакомец.

Мандред попытался сесть. И тут заметил, что его руки и ноги привязаны к земле. Поднять он мог только голову.

— Что ты собираешься делать со мной? Почему я связан?

На скрытом тенями лице сверкнули глаза. Они были цвета светлого янтаря, который иногда находили после сильных бурь на берегах фьорда.

— Когда Атта Айкъярто излечит тебя, ты сможешь уйти. Я не настолько дорожу твоим обществом, чтобы связывать тебя. Это он настоял на том, чтобы заняться твоими ранами… — Незнакомец странно прищелкнул языком. — От твоего наречия у меня язык скоро узлом завяжется. Никакой… красоты.

Мандред огляделся по сторонам. Кроме незнакомца, скрытого сумерками, рядом никого не было. С низко нависших ветвей мощного дерева облетали листья, словно в тихий осенний день, и, слегка покачиваясь, опускались на землю.

Воин посмотрел на крону. Он лежал под дубом. Листва его сверкала свежей весенней зеленью. Пахло доброй черной землей, а также разложением и гниющей плотью.

Золотой луч света пробил листву и упал на его левую руку. Теперь он увидел, что удерживает его: корни дуба! Вокруг его запястья обвились корни, а пальцы были покрыты тонкой паутиной мелких белых корешков. Оттуда и исходил запах тления.

Воин приподнялся, однако сопротивление было бесполезно. Путы из железа не могли бы удержать его лучше, чем эти корни.

— Что со мной происходит?

— Атта Айкъярто предложил исцелить тебя. Ты был отмечен печатью смерти, когда прошел врата. Атта Айкъярто приказал мне принести тебя сюда. — Незнакомец указал на раскидистые ветви. — Он платит высокую цену за то, чтобы вытянуть из твоего тела яд холода и вернуть твоей плоти цвет розовых лепестков.

— Лут всемогущий, где это я?

Незнакомец издал странный блеющий звук, отдаленно напоминавший смех:

— Ты там, где твои боги больше не обладают властью. Должно быть, ты прогневил их, потому что обычно они мешают вам, детям человеческим, входить в эти ворота.

— Ворота?

— Каменный круг. Мы слышали, как ты молился своим богам. — Незнакомец снова рассмеялся блеющим смехом. — Ты сейчас в Альвенмарке, Мандред, среди детей альвов. Довольно далеко от своих богов.

Воин испугался. Тот, кто проходит через ворота в мир, лежащий по другую сторону от мира людей, становится проклятым! Он слышал много историй о мужчинах и женщинах, которых увели в Альвенмарк. И ни одна из этих историй ничем хорошим не заканчивалась. И тем не менее… Если быть достаточно мужественным, то можно убедить их оказать услугу. Знают ли они о человеке-кабане?

— Почему Атта Аик… Атта Айек… дуб помогает мне?

Незнакомец некоторое время помолчал. Мандред пожалел, что не видит его лица. Должно быть, это некое волшебство так упорно защищает его от чужих взглядов.

— Должно быть, Атта Айкъярто считает, что ты очень важен. Говорят, что корни некоторых очень старых деревьев уходят настолько глубоко, что дотягиваются до вашего мира, человек. Что бы ни знал о тебе Атта Айкъярто, это должно значить для него так много, что ради этого он приносит в жертву большую часть своего тела. Он забирает в себя твой яд и вместо него отдает свои жизненные соки. — Незнакомец указал на падающие листья. — Он страдает вместо тебя, человек. И с этих пор в твоей крови сила дуба. Ты больше не будешь таким же, как остальные тебе подобные, и будешь…

— Довольно! — Речь незнакомца прервал строгий голос.

Ветви дерева расступились, и к ложу Мандреда подошло нечто, наполовину человек, наполовину лошадь.

Воин удивленно смотрел на существо. Никогда прежде он не слышал ни о чем подобном. У этого человеко-коня верхняя часть тела была как у крепкого, мускулистого мужчины и продолжалась конскими спиной и крупом! Лицо его обрамляла вьющаяся черная борода. Волосы были коротко подстрижены, на лбу красовался золотой обруч. Через плечо был переброшен колчан со стрелами, в левой руке человеко-конь сжимал короткий охотничий лук. Славный воин бы получился, если бы не круп гнедой лошади.

Человек-конь отвесил Мандреду легкий поклон.

— Меня называют Айгилаос. Повелительница Альвенмарка желает видеть тебя, и мне оказана честь отвезти тебя к королевскому двору. — Он говорил низким, мелодичным голосом, однако при этом делал странное ударение в словах.

Мандред почувствовал, как железная хватка корней ослабла и наконец отпустила его полностью. Однако он смотрел только на человека-коня. Это странное существо напоминало ему о человеке-кабане. Он тоже был наполовину животным. Интересно, как выглядит повелительница этого Айгилаоса?

Мандред ощупал бедро. Глубокая рана затянулась, не оставив и шрама. Он попытался выпрямить ноги. Никакого неприятного покалывания, никакой боли! Казалось, они полностью восстановились, словно никогда и не были отмечены укусами мороза.

Ярл осторожно поднялся, поскольку все еще не доверял своим ногам. Ощутил под подошвами сапог мягкий лесной грунт. Волшебство! Сильное волшебство, на которое не способна ни одна ведьма во Фьордландии! Ноги были мертвы. А теперь они снова чувствовались и чувствовали.

Воин подошел к мощному стволу дуба. Даже пятеро мужчин не смогли бы обхватить его, взявшись за вытянутые руки. Ему, должно быть, сотни лет. Мандред в почтении опустился на колени перед дубом и коснулся лбом старой коры.

— Благодарю тебя, дерево. Я обязан тебе жизнью. — Он смущенно откашлялся. Интересно, как благодарить дерево? Дерево, обладающее волшебными силами, к которому безликий незнакомец относился с таким почтением, словно оно было королем. — Я… Я вернусь и устрою пир в твою честь. Я… — он развел руками. Просто смешно благодарить своего спасителя просто обещанием. Нужно что-нибудь более материальное…

Мандред оторвал от штанины кусок ткани и повязал его вокруг одной из низко свисавших ветвей.

— Если вдруг я смогу для тебя что-нибудь сделать, пошли ко мне вестника, который передаст мне эту полоску ткани. Клянусь кровью, которой она пропитана, что отныне моя секира всегда будет стоять между тобой и всеми твоими врагами.

Какой-то шорох заставил Мандреда поднять голову. Темно-коричневый желудь свалился с кроны дерева, коснулся его плеча и упал в пожухлую листву.

— Возьми его, — негромко произнес незнакомец. — Атта Айкъярто редко дарит подарки. Он принял твою клятву. Храни желудь как следует. Он может стать великим сокровищем.

— Сокровищем, у которого через год на ветвях Атты Айкъярто вырастут тысячи братьев и сестер, — усмехнулся человек-конь. — Сокровищем, которым набивают животы полчища белок и мышей. Тебя одарили воистину по-царски, сын человеческий. Идем же, ты ведь не хочешь заставлять повелительницу ждать?

Мандред недоверчиво поглядел на человека-коня и наклонился, чтобы поднять желудь. От вида Айгилаоса ему было не по себе.

— Боюсь, что не смогу двигаться наравне с тобой.

В густой бороде сверкнули белые зубы. Айгилаос широко ухмыльнулся.

— А тебе и не придется, сын человеческий. Садись мне на спину и держись за кожаный ремешок моего колчана. Я не слабее боевого скакуна из твоего мира, и клянусь своим хвостом, что обгоню любого коня, которого ты когда-либо встречал в своей жизни. А шаг у меня настолько легок, что под моими копытами даже травинка не склонится. Я — Айгилаос, самый быстрый из кентавров, и я славен…

— …еще более быстрым языком, — усмехнулся незнакомец. — О кентаврах часто говорят, что у них часто несет язык. Он настолько быстр, что иногда даже опережает действительность.

— А о тебе, Ксерн, говорят, что ты такой брюзга, что тебя выносят только деревья, — рассмеявшись, ответил Айгилаос. — Причем, вероятно, только потому, что не могут убежать.

Листья огромного дуба зашелестели, хотя ветра Мандред не чувствовал. Пожухлая листва падала густо, словно снег во время оттепели.

Кентавр поднял голову к мощным ветвям дуба. Улыбка исчезла с его лица.

— С тобой я не спорю, Атта Айкъярто.

Вдалеке раздался звук рога. Казалось, человек-конь испытывает облегчение.

— Рога Альвенмарка зовут. Я должен отвезти тебя к королеве, сын человеческий.

Ксерн кивнул Мандреду. На миг волшебство, закрывавшее незнакомца от чужих взглядов, исчезло. У него было узкое, красивое лицо, если не считать того, что из густых волос росли крепкие оленьи рога. Ярл испуганно отшатнулся. Неужели здесь есть только люди-звери?

Внезапно Мандреду показалось, что все события сложились в одну ясную картину. Человек-кабан пришел отсюда! Его люди спугнули монстра на охоте. Не случайно он один не умер под смертоносными клыками чудовища… Преследование… Неужели все это было частью коварного плана? Может быть, его нужно было загнать в круг камней? Может быть, он был просто дичью для того чудовища и сделал именно то, чего оно от него хотело? Он вступил в каменный круг…

Человек-конь нетерпеливо перебирал копытами.

— Идем, Мандред!

Мандред ухватился за ремешок колчана и взлетел на спину кентавра. Он встретит свою судьбу лицом к лицу! Он не трус. Пусть эта загадочная повелительница дует в сотни рогов, он не преклонит перед ней колено. Нет, он предстанет перед ней с гордо поднятой головой и потребует от нее выкуп за то зло, которое человек-кабан причинил Фьордландии.

Крепкие руки Айгилаоса раздвинули занавес из ветвей, и он вышел на каменистую поляну. Мандред удивленно огляделся по сторонам. Здесь царила весна, а небо показалось ему гораздо дальше, чем во Фьордландии! Но как же тогда с дуба мог упасть спелый желудь?

Человек-конь перешел на галоп. Руки Мандреда крепко вцепились в ремешок колчана. Айгилаос не солгал. Быстро, словно ветер, летел он по лугу, мимо величественных руин замка. За ними поднимался холм, увенчанный каменным кругом.

Мандред никогда не был хорошим наездником. Ноги его свело судорогой — он слишком сильно прижимал их к бокам человека-коня. Айгилаос рассмеялся. Кентавр играет с ним! «Однако ярл не станет просить бежать не так быстро», — поклялся Мандред про себя.

Они пересекли светлую березовую рощу. Воздух был полон золотых семян. Прямые стволы сверкали, словно слоновая кость. Кора не свисала клочьями, как у деревьев, которые росли во Фьордландии. Вокруг одиноких серых валунов вились дикие розы. Казалось, что в рощице царит странный, непонятный порядок. Но кто же станет тратить время на то, чтобы ухаживать за кусочком леса, который не дает урожая? Уж точно не такие существа, как Айгилаос!

Дорога поднималась в гору и вскоре превратилась в довольно узкую тропу. Березы сменились буками, кроны которых были настолько густы, что практически не пропускали свет. Их высокие стройные стволы казались Мандреду похожими на колонны. Слышен был только смягченный толстым слоем листвы звук копыт. В кронах деревьев Мандред то и дело замечал странные гнезда, похожие на большие мешки из белого полотна. В некоторых гнездах светились огни. Воин чувствовал, что за ним наблюдают. Что-то было там, наверху, и это что-то с любопытством следило за путниками.

Айгилаос по-прежнему несся вперед с головокружительной скоростью. Они неслись по тихому лесу час, быть может, даже больше, пока наконец не выбрались на широкую дорогу. А человек-конь даже не вспотел.

Лес посветлел. Темный грунт пересекали широкие полосы серой, поросшей мхом скалы. Айгилаос замедлил шаг. Он внимательно оглядывался по сторонам.

Между деревьев Мандред заметил еще один круг камней. Вертикально стоящие мегалиты обвивал плющ. На площадке между ними лежало огромное упавшее дерево. Похоже, что это место давно заброшено.

Воин чувствовал, как тоненькие волоски на его коже встали дыбом. Воздух здесь был несколько прохладнее. Его охватило тревожное чувство, что вне поля его зрения что-то таится, что пугает даже человека-коня. Почему забросили этот круг? Что здесь могло случиться?

Дорога вела наверх к утесу, откуда открывался головокружительный вид на раскинувшийся вокруг край. Прямо перед ними находилось широкое ущелье, выглядевшее так, словно Найда, наездница облаков, сильным ударом молнии рассекла скалистую землю. Узкая, выбитая в камне тропа вела наверх, к мосту, причудливо перекинутому через пропасть.

По ту сторону ущелья расстилались мягкие холмы, на горизонте переходившие в серые горы. В пропасть, пенясь, низвергалось множество небольших ручейков.

— Шалин Фалах, белый мост, — почтительно произнес Айгилаос. — Говорят, что он сотворен из кости из пальца великанши Далагиры. Тот, кто перейдет по нему, ступит в сердце Альвенмарка. Давно уже здесь не видали сынов человеческих.

Человек-конь начал спускаться в ущелье. Гладкая скала была мокрой от брызг. Он осторожно продвигался вперед, от всей души ругаясь на языке, которого Мандред не понимал.

Когда они добрались до широкого уступа, Айгилаос попросил Мандреда спешиться. Мост был перед ними: в ширину всего лишь два шага, слегка изогнутый посредине, чтобы вода не собиралась в лужи, а стекала вниз. Перил не было.

— Воистину чудесное творение, — с неудовольствием пробормотал Айгилаос. — Вот только строители, очевидно, не подумали о том, что по нему могут ходить и подкованные существа. Для тебя будет лучше, если ты пройдешь по мосту сам, Мандред. А я отправлюсь в обход и попаду в замок только к ночи. А тебя повелительница ожидает к наступлению сумерек. — Он криво усмехнулся. — Надеюсь, ты не страдаешь головокружениями, воин.

Мандред почувствовал слабость, когда посмотрел на гладкий, словно зеркало, мост. Однако он ни за что не покажет своего страха этому человеку-коню!

— Конечно, не страдаю. Я — воин из Фьордландии. Я умею карабкаться, как горная коза!

— Ну, если сравнивать с козой, то ты точно такой же мохнатый, — нагло ухмыльнулся Айгилаос. — Увидимся при дворе повелительницы. — Кентавр развернулся и стал быстро подниматься по отвесной тропе к краю ущелья.

Мандред посмотрел на мост. В сказках о стране фей смертным героям иногда приходилось выдерживать испытание. Может, это испытание для него? Может быть, человек-конь обманул его?

Ломать над этим голову — пустое дело! Мандред решительно ступил на мост. То, что подошвы зимних сапог хорошо цеплялись за него, удивило ярла. Он осторожно переставлял ноги. На лицо попадали брызги. Ветер незримыми пальцами трепал его бороду. Вскоре Мандред был далеко от края ущелья, над самой пропастью. Удивительное ощущение. Должно быть, так чувствует себя птица между небом и землей…

Фьордландец с любопытством разглядывал каменную поверхность. Нигде не было видно стыков. Казалось, мост действительно монолитная конструкция. Или же он вправду создан из пальца великанши, как говорил Айгилаос? Мост был гладким, словно отполированная слоновая кость. Мандред отогнал эти мысли. Великанша таких размеров, если бы упала, могла б похоронить под собой всю Фьордландию. Эта история скорее всего сказка.

Чем дальше продвигался Мандред, тем смелее становился. Расхрабрившись, он даже подошел к краю и взглянул в пропасть. В глубине было что-то притягательное. Она пробуждала желание прыгнуть вниз. Почувствовать свободу падения. Чем дольше он смотрел, тем сильнее хотелось поддаться этому манящему зову.

— Мандред?

Из завесы тумана выступил некто высокий и стройный, одетый во все белое. В этот самый миг ярл осознал, что безоружен.

Его собеседник заметил движение.

— Я не враг тебе, сын человеческий, — незнакомец небрежным жестом откинул с лица волосы. — Меня зовут Олловейн. Я — страж Шалин Фалаха. Моя королева поручила сопровождать тебя на последнем отрезке пути к замку.

Мандред оценивающе оглядел воина в белом. Тот двигался с ловкостью кошки. Однако не производил особенно сильного впечатления. И тем не менее его окружала аура уверенности в себе, словно он был героем множества битв. Лицо его было узким и бледным. Острые уши торчали из-под белокурых волос, сбившихся в пряди из-за избытка влаги в воздухе. Прочесть по глазам Олловейна, о чем тот думает, было нельзя. Его лицо напоминало маску.

Мандред вспомнил истории, которые рассказывали фьордландцы долгими зимними вечерами. Сомнений быть не могло: перед ним был эльф! И удивительное дело… он тоже знал имя Мандреда!

— Почему все в этой стране знают меня? — недоверчиво поинтересовался ярл.

— Новости быстро распространяются в Альвенмарке, сын человеческий. От нашей королевы не укроется ничего из того, что происходит в ее землях. Она посылает своим детям вестников, которые путешествуют с ветрами. Однако идем. Нам предстоит долгий путь, и я не позволю тебе заставлять мою повелительницу ждать! — Эльф повернулся на каблуках и ступил в узкое ущелье, расположенное за мостом.

Мандред озадаченно глядел эльфу вслед. «Что это еще такое? Нельзя ведь так обращаться с гостями!» — возмущенно думал он. Еще больше сердило его то, что Олловейн, похоже, ни секунды не сомневался в том, что человек побежит за ним. Одолеваемый мрачными мыслями, ярл последовал за эльфом. Красноватые скалистые стены были пронизаны серо-голубыми и черными прожилками. Однако Мандред не замечал красоты пестрого узора. Он то и дело возвращался мыслями к тому, что следует за эльфом, словно собачка за господином.

Если бы к нему отнесся таким образом фьордландец, то ярл зарубил бы его, не раздумывая. Однако на родине никто не осмеливался обращаться с ним так неуважительно. Может быть, он что-то делает не так? Может быть, это его ошибка? Эльф наверняка падок на комплименты. Каждый воин любит поговорить о своем оружии…

— У тебя роскошный меч, Олловейн.

Эльф не ответил.

— А я предпочитаю сражаться секирой.

Молчание.

Мандред сжал кулаки… и снова разжал. Какой зазнайка! Страж моста и мальчик на побегушках у своей королевы. Можно подумать, очень важная птица! Для истинного воина эльф был слишком узок в кости.

— У нас мечи носят только те, кто слабее. Секира — королева битв. Чтобы сражаться секирой, требуется мужество, сила и ловкость. Только немногие воины в полной мере соответствуют всем этим добродетелям.

Эльф по-прежнему не реагировал. Что же нужно сказать, чтобы вывести этого лакея из равновесия?

Наконец отвесные стены ущелья остались позади, и путники достигли высокой белой стены. Она тянулась широким полукругом, отходя от узкой тропы. Мандред знал, что в этом ее скрытое назначение: таким образом стена получалась длиннее, на ней могло разместиться больше лучников, если противник окажется настолько безумен, чтобы атаковать сердце Альвенмарка, и попытается пройти по тропе.

В центре стены вздымалась узкая башня. Когда ярл и эльф приблизились, открылись большие, оббитые бронзой ворота.

— Если бы эта башня стояла в конце моста или, еще лучше, на отвесной тропе с другой стороны ущелья, защищать сердце страны было бы проще. Горстка людей могла бы задержать целое войско, — заметил вскользь Мандред.

— На Шалин Фалахе не должна проливаться кровь, сын человеческий. Неужели ты думаешь, что умнее архитекторов моего народа? — Произнося эти слова, Олловейн даже не удосужился обернуться.

— Архитекторов, которые, соорудив мост, забыли снабдить его перилами, я действительно не очень-то уважаю, — колко ответил Мандред.

Эльф остановился.

— Ты и впрямь настолько глуп или полагаешься на то, что находишься под защитой королевы, сын человеческий? Разве няня не рассказывала тебе, как поступают эльфы с людьми, которые настолько невежливы?

Мандред нервно облизал губы. Неужели он окончательно спятил? И зачем он только открыл рот! Однако если он теперь не ответит, то потеряет лицо, если только… Он улыбнулся. Существовал еще один выход.

— Поистине, то, что ты насмехаешься над невооруженным человеком, свидетельствует исключительно о твоей храбрости, эльф.

Олловейн обернулся. За плечами затрепетал плащ. Рукоять его меча замерла на расстоянии пальца от груди Мандреда.

— Думаешь, с оружием ты будешь представлять для меня угрозу, дитя человеческое? Что ж, попробуй!

Мандред дерзко ухмыльнулся.

— Я не сражаюсь против невооруженных противников.

— Говорят, труса можно распознать по изворотливой речи, — ответил Олловейн. — Надеюсь, ты не замочишь штаны сразу.

Рука Мандреда метнулась вперед. Он схватил меч и отпрыгнул. Довольно! Он ничего не сделает этому высокомерному зазнайке, однако шлепок широкой стороной меча покажет негодяю, что он не с тем связался! Быстрый взгляд на зубцы заградительной стены показал, что на них никто не смотрит. Ну и хорошо. Олловейн сам не станет никому рассказывать о том, что получил порку.

Мандред оглядел своего противника. Он был одет роскошно, однако героем или волшебником не был точно. Кто же поставит охранять мост, который никто никогда не перейдет, того, у кого все дома? Наглеца! Выскочку! Он научит этого типа, как уважать людей. Будь он хоть трижды эльф.

Ярл несколько раз взмахнул мечом, чтобы расслабить мускулы. Оружие было на удивление легким, совсем не таким, как мечи людей. Обоюдоострым. Придется быть осторожным, если он не хочет нечаянно ранить Олловейна.

— Ну что, атаковать будешь, или тебе дать второй меч? — со скучающим видом поинтересовался Олловейн.

Мандред ринулся вперед. Поднял оружие, словно хотел раскроить Олловейну череп. В последний миг изменил направление, чтобы нанести удар слева по правому плечу эльфа. Однако клинок рассек пустоту.

Олловейн отошел как раз настолько, чтобы Мандред промахнулся на несколько дюймов. Одетый в белое воин высокомерно скалился.

Мандред отступил. Пусть статью Олловейн похож на мальчика, в бою он кое-что понимает. Придется Мандреду применить свой лучший трюк. Финт, стоивший жизни трем его врагам.

Левую руку он занес так, словно хотел отвесить Олловейну звонкую пощечину. В то же время он провел правой удар с запястья, указывавший на колено противника. Аккуратно проведенный удар враги замечали только тогда, когда клинок уже вонзался в их тело.

Удар кулака отвел руку Мандреда в сторону. Удар ноги пришелся в острие меча, и оно не нашло своей цели. А потом эльф ударил его коленом между ног.

Перед глазами у Мандреда заплясали звезды, казалось, от боли он даже перестал дышать. Толчок в грудь заставил его потерять равновесие, от следующего удара он пошатнулся. Заморгал, чтобы видеть отчетливее. Эльф был настолько быстр, что во время движения превратился в какой-то призрачный силуэт.

Мандред принялся беспомощно отбиваться, чтобы отвести противника на безопасное расстояние. Что-то коснулось его правой руки. Пальцы онемели от боли.

Клинком Мандреда теперь управляли только его воинские инстинкты. Он чувствовал себя беспомощным, в то время как Олловейн, казалось, был одновременно повсюду.

Меч Мандреда описал полукруг, а потом оружие рывком вырвали у него из руки. Что-то пролетело мимо правой щеки Мандреда, а потом бой закончился.

Олловейн отошел на пару шагов. Его меч находился в ножнах, словно ничего и не произошло. Постепенно к Мандреду возвращалась ясность зрения. Давненько его никто так не отделывал. Хитрый эльф не стал бить в лицо. При дворе никто не заметит, что произошло.

— Должно быть, ты здорово испугался, — с трудом произнес Мандред, — раз воспользовался колдовством для того, чтобы победить меня.

— Разве это колдовство, если твои глаза двигаются слишком медленно, чтобы уследить за моей рукой?

— Ни один человек не может двигаться так быстро, не применяя колдовство, — упирался Мандред.

На губах Олловейна мелькнуло что-то вроде улыбки.

— Совершенно верно, Мандред. Ни один человек. — Он указал на ворота, открытые нараспашку. Там их ждали две оседланные лошади. — Окажи мне честь, следуй за мной.

У Мандреда ныло все тело. Он на негнущихся ногах направился к воротам. Эльф поддержал его.

— Не нужно мне, чтобы меня поддерживали, — недовольно проворчал Мандред.

— В противном случае ты будешь выглядеть при дворе жалко. — Приветливый взгляд лишил слова Олловейна колкости.

Лошади терпеливо ждали под аркой. Нигде не было видно конюхов, которые привели бы их. Арка в стене мощной башни напоминала туннель. Он был пуст. За зубцами стены тоже не было никого. И тем не менее Мандред вдруг почувствовал, что за ним наблюдают. Может быть, эльфы не хотят демонстрировать ему силу гарнизона, охраняющего врата в сердце страны? Неужели его считают врагом? Или, может быть, шпионом? Но разве стал бы тогда дуб его лечить?

Их ждали белая и сивая лошади. Олловейн подошел к белой и игриво потрепал ее по носу. Мандреду показалось, что сивая смотрит на него с ожиданием. В лошадях он понимал мало. Эти животные были легки: стройные бабки, и вообще, они казались хрупкими. Но ведь и внешность Олловейна сбила фьордландца с толку. Быть может, они выносливее и сильнее любой кобылы, которая встречалась ему до сих пор. Ну, не считая Айгилаоса. Мандред ухмыльнулся, вспомнив хвастливого кентавра.

Он со стоном поднялся в седло. Когда человек принял более-менее прямое положение, эльфийский воин жестом велел следовать за собой. Топот подков глухо отражался от стен туннеля.

Олловейн выбрал путь, который вел по мягко поднимающемуся зеленому холму. Дорога к замку эльфийской королевы оказалась долгой, мимо лесов, через множество маленьких мостов. Вдалеке то и дело виднелись дома с красивыми куполообразными крышами. Они словно были частью окружающего пейзажа и казались Мандреду драгоценными камнями, встроенными в дорогую оправу.

Ярл с Олловейном пересекали страну весны. Мандред снова спросил себя, сколько он мог проспать под дубом. В сказках говорилось, что в мире эльфов царит вечная весна. Прошло наверняка не более двух-трех дней с тех пор, как он вступил в каменный круг. Может быть, даже всего один!

Мандред заставил себя собраться с мыслями, чтобы не показаться королеве дураком. Тем временем он полностью уверился в том, что человек-кабан пришел отсюда, из мира эльфов. Он подумал о Ксерне и Айгилаосе. Похоже, здесь не было ничего необычного в том, чтобы люди сливались со зверями — вот как человек-кабан.

Когда князья Фьордландии собирались для того, чтобы вершить правосудие, Мандред представлял Фирнстайн. Он знал, что нужно делать, чтобы погасить распри в зародыше. Если дело между двумя племенами доходило до кровавого злодеяния и кого-то убивали, то семья убийцы должна была выплатить семье убитого выкуп. Если это происходило, то повода для кровной мести не оставалось. Человек-кабан пришел отсюда. Королева эльфов несет за него ответственность. Из-за него Мандред потерял троих товарищей. Фирнстайн настолько мал, что потеря трех сильных мужчин может повредить его благополучию. Он потребует высокий выкуп! Одному Луту известно, скольких мужчин из других деревень убило это существо. Дети альвов нанесли ущерб, значит, пусть расплачиваются. Это будет справедливо!

Конечно, эльфам не страшна кровная вражда с его деревней. И тем не менее он обязан своим мертвым собратьям и должен при дворе потребовать справедливости. Быть может, повелительница Альвенмарка догадывается об этом? Знает ли она, какая вина лежит на ней? Не поэтому ли велит ему настолько поспешно прибыть ко двору?

Ближе к вечеру они впервые увидели замок королевы. Он был еще далеко, расположенный на отвесном холме, по другую сторону обширной долины с лесами и лугами. От его вида у Мандреда перехватило дух. Казалось, замок вырос прямо из скалы и хочет вонзиться в небо шпилями самых высоких башен. Стены были белоснежными, в то время как крыши сверкали синевато-зеленым, напоминавшим патину на старой бронзе. Ни у одного князя Северных земель не было резиденции, которая могла бы сравниться даже с самой маленькой из этих башен. Даже золотые чертоги короля Хорсы казались сараем по сравнению с этим великолепием. Насколько же могущественной должна быть женщина, которая правит такой страной! И богатой к тому же… Настолько богатой, что для нее покрыть крыши длинных домов его деревни золотом не сложнее, чем пальцем шевельнуть. Нужно не забыть об этом, когда он будет требовать выкуп за своих убитых товарищей.

Внутренне Мандред удивлялся тому, насколько медленно приближаются они к замку. Хотя лошади летели со скоростью ветра, замок на горизонте не становился больше. Они проехали мимо дерева, показавшегося Мандреду таким же старым, как горы. Его ствол был мощным, словно башня, а в раскидистых ветвях виднелись какие-то странные предметы. Казалось, живое дерево создало круглые домики из сплетенных ветвей. В кроне были натянуты веревочные мосты, соединяя домики между собой. Мандред разглядел даже отчасти скрытые ветвями фигуры. Эльфы, такие как Олловейн? Или другой странный народ?

Внезапно, словно по неслышной команде, с ветвей дерева взлетела стая птиц. Их перья сверкали всеми цветами радуги. Они пронеслись прямо над Мандредом, описали широкую дугу в небе, а потом закружились над двумя всадниками. Должно быть, их были тысячи. Воздух был полон шелеста крыльев. Настолько чудесна была игра красок на их оперении, что Мандред не мог отвести взгляда, пока стая постепенно не разлетелась в разные стороны.

На протяжении всего пути Олловейн молчал. Казалось, он погружен в свои мысли и не обращает внимания на чудеса сердца страны. А Мандред, напротив, никак не мог насмотреться.

Проезжали они мимо мелкого озера, на дне которого лежали драгоценные камни. Что же это за мир, где такие сокровища просто лежат в воде! Впрочем, сам он тоже приносил жертвы богам. Секиру первого человека, которого он победил, ярл тихой лунной ночью отнес в дар Норгримму, богу сражений, к Священному источнику далеко в горах. Фрейя и другие женщины чтили Лута, вплетая искусно сотканные ленты в ветви деревенской липы. Если уж эльфийский народ так богат, то только справедливо одаривать богов драгоценными камнями. И тем не менее… Богатство эльфов возмутило Мандреда. Человек не знал, каким образом попал сюда, однако далеко от Фьордландии находиться королевство эльфов не могло. И здесь всего было в избытке, в то время как ему подобные зимой очень сильно бедствовали. Даже маленькая часть этих сокровищ могла навеки отогнать голод. Что бы он ни потребовал в качестве выкупа за товарищей, это будет для эльфов пустяком.

Ему нужно другое, не золото, не драгоценные камни. Он хочет мести. Это чудовище, человек-кабан, должен пасть мертвым к его ногам!

Они оказались в светлом буковом лесу. В воздухе висел звон флейт. Где-то в верхушках деревьев послышался такой чистый голос, что на душе стало светло. Хотя Мандред не понимал ни единого слова, гнев его улетучился. Осталась только печаль по погибшим.

— Кто это там поет? — спросил он Олловейна.

Одетый в белое воин поднял взгляд.

— Девушка из лесного народа. Они странные… Их жизнь тесно связана с деревьями. Если они не хотят показываться, то никому не под силу отыскать их — кроме, быть может, их собратьев. Они славятся своим пением. Словно тени передвигаются они по ветвям. Не входи в их леса, сын человеческий, если враждуешь с ними.

Мандред озадаченно поднял голову и вгляделся в кроны деревьев. То там, то тут, казалось ему, мелькают тени, и он обрадовался, когда они выехали из лесу. Долго преследовало путников звучание флейты.

Солнце уже коснулось гор на горизонте, когда они достигли широкой долины, над которой возвышался замок королевы. На берегу небольшого ручья был разбит палаточный лагерь. Шелковые знамена трепетали на ветру, а палатки, казалось, состязались друг с другом в роскоши. На холмах стояли дома, обрамленные колоннадами. Некоторые строения соединялись между собой длинными крытыми галереями, полностью заросшими розами и плющом. Строения на склонах холмов были настолько разнообразны, что фьордландец не мог отвести взгляд. Но что поразило Мандреда сильнее всего, так это то, что вокруг эльфийского поселения не было защитного вала, не было и сторожевых башен на окрестных холмах. Казалось, они совершенно уверены в том, что на эту долину никогда не нападут. Даже замок королевы, как бы величественны ни были высокие стены, вряд ли был предназначен для того, чтобы служить крепким защитным сооружением. Скорее он должен был радовать глаз мирного наблюдателя, а не пугать кровожадных захватчиков.

Мандред и Олловейн следовали по широкой дороге, затененной деревьями, и постепенно поднимались к воротам. Вдоль дороги горели масляные лампы, погружая все вокруг в золотое сияние.

Туннель у ворот был короче, чем тот, что в крепости на тропе за Шалин Фалахом. Здесь застыли, опершись на свои щиты, эльфийские воины. Они проводили Мандреда взглядом — сторожким, но ненавязчивым. В широком дворе собрались одетые в дорогие одежды дворяне, безо всякого стеснения рассматривавшие его. Под их взглядами Мандред почувствовал себя грязным и незначительным. У всех здесь были вышитые дорогими нитями наряды, сверкавшие в свете ламп. На платьях было полно жемчуга и камней, которым Мандред не знал даже названия. Он сам был одет в лохмотья: разорванные, испачканные кровью штаны, поношенный меховой жилет. Здесь он должен казаться нищим. Ярл упрямо выпятил подбородок. Ничего, оденется в гордость!

Олловейн спешился. Только теперь Мандред заметил небольшой надрез на плаще воина. Неужели он все же задел его на дуэли? Наверняка Олловейн не стал бы без нужды надевать порванную одежду.

Слез с коня и Мандред. К нему тут же бросился козлоногий парень, чтобы принять поводья скакуна. Мандред озадаченно смотрел на странного конюха. Воняло от парня, как от старого козла. Опять зверечеловек! Им дозволяется даже приходить в этот роскошный замок!

От группы придворных отделился высокий эльф. На нем была длинная черная одежда, по подолу которой змеилась вышивка серебряной нитью, с узором из переплетающихся листьев и цветов. На плечи его ниспадали серебристые волосы, на голове блистал венок из нежных серебряных цветов. Лицо его было бледным, почти бесцветным, губы сжаты в узкую полоску. Глаза горели холодным, светло-голубым светом. Олловейн коротко поклонился ему. Контраст между ними не мог быть разительнее. Два эльфа показались Мандреду светом и тенью.

— Приветствую тебя, мастер Альвиас. Как того желала наша повелительница Эмерелль, я сопроводил сына человеческого к замку. — Тон Олловейна не оставлял никаких сомнений в том, что желания его повелительницы для него — закон.

Оба эльфа мерили друг друга взглядами, и Мандреду показалось, что они ведут молчаливый диалог. Наконец мастер Альвиас жестом дал понять, что человек должен следовать за ним.

Воину казалось, что ему снится кошмарный сон, когда он поднимался за среброволосым по широкой лестнице, которая привела их в галерею. Все вокруг было ослепительно прекрасным и пронизанным чуждым волшебством — место было настолько совершенным, что становилось страшно.

Они прошагали через два зала. В каждом могла поместиться целая деревня. С эмпоров свисали широкие полотна знамен, украшенные стилизованными орлами и драконами, а также животными, подобных которым Мандреду еще не доводилось видеть. Хотя воин не чувствовал дуновения ветра, знамена трепетали, словно колеблемые легким бризом. Еще более жуткими были стены. Если подойти ближе, то можно было увидеть, что они сделаны из белого камня, как мост Шалин Фалах и крепость по ту сторону ущелья. Однако камни замка, похоже, были заколдованы. От них исходило бледное, белое сияние. Отойдешь на несколько шагов — и уже не кажется, что тебя окружают каменные стены. Наоборот, чудилось, что ты вдруг оказался посреди зала, сотканного из света.

Как только они приближались к порталу, двери тут же распахивались, словно по мановению невидимой руки. Посреди второго зала бил родник, изливавшийся из пасти каменного чудовища в небольшое, круглое озерцо. Окружали чудовище окаменевшие воины. Мандред ощутил, как сердце его забилось быстрее. Если ему нужно было последнее доказательство колдовской силы эльфийской королевы, то вот, оно было перед ним. Того, кто вызвал ее неудовольствие, она превращает в каменное украшение этого замка!

Перед ними распахнулись еще одни ворота, и они ступили в зал, стены которого были скрыты за завесой поблескивающей серебром воды. Потолка не было, вместо него выгибалось дугой сверкающее красноватым вечернее небо. В воздухе слышалась негромкая музыка. Мандред не решался определить, какие инструменты могли бы издавать такие приятные звуки. Музыка успокаивала страх, живший в его сердце с тех пор, как он вошел во двор замка. И тем не менее это место не было создано для человека. Его, ярла, не должно быть здесь!

В зале уже собрались около трех дюжин эльфов, и все глаза устремились на Мандреда. Воин впервые увидел эльфийских женщин. Они были высоки, стройны, бедра у них были более узкие, чем у человеческих женщин. Груди — маленькие и тугие. Будь они людьми, такие похожие на детей женщины никогда не понравились бы Мандреду. Но эльфийки были другими. Их лица полнились такой красотой, от которой можно было забыть обо всем. Мандред не мог сказать, в чем тут дело: в пухлых губах, неподвластных времени чертах или в глазах, манивших пропастью и обещанием неведомых радостей. На некоторых были легкие платья из настолько тонкой материи, что казалось, будто они сшиты из лунного света. Они скорее подчеркивали достоинства их стройных тел, чем скрывали их. Взгляд Мандреда остановился на одной из присутствующих. Она была одета еще более волнующе, чем другие. Подобно цветкам розы сверкали сквозь платье бутоны ее грудей, манящая тень лежала меж бедер. Ни одна человеческая женщина не осмелилась бы надеть такой наряд.

Напротив дверей были ступени, ведущие к трону эльфийского народа. То был простой стул темного дерева с инкрустацией из черных и белых камней, среди которых вились две черные змеи. Рядом с троном возвышалась небольшая колонна, на которой стояла плоская серебряная чаша. А перед троном повелительницы замерла молодая эльфийка. Она была немного ниже остальных женщин, находившихся в зале. Темно-русые волосы волнами спадали на ее обнаженные белоснежные плечи. Губы ее были цвета лесных ягод, а глаза — такие же светло-карие, как шерсть молодого олененка. На ней было голубое платье, вышитое серебристыми нитями. И именно этой женщине поклонился мастер Альвиас.

— Эмерелль, госпожа, это сын человеческий, Мандред, незваным пришедший в наше королевство.

Королева пристально смотрела на Мандреда. Воин не мог прочесть на лице эльфийки, что она думает о нем. Ярл замер, словно каменное изваяние. Казалось, прошла вечность. Музыка стихла; теперь в зале царила тишина, нарушаемая лишь журчанием воды.

— Чего ты хочешь, Мандред, сын человеческий? — раздался наконец голос королевы.

Во рту у Мандреда пересохло. Во время поездки он долго размышлял о том, что он скажет, когда предстанет перед королевой эльфов. Однако теперь в голове не было ни единой мысли. Ничего, кроме беспокойства и гнева из-за смерти соотечественников.

— Я требую выкуп за три убийства, которые совершил один из твоих подданных, повелительница. Таков закон Фьордландии! — выдавил он из себя.

Шум воды стал громче. За спиной Мандред услышал возмущенный шепот.

— И кто же из моих подданных совершил эти кровавые злодеяния? — спокойным голосом спросила Эмерелль.

— Я не знаю его имени. Это чудовище, наполовину человек, наполовину кабан. По пути в твой замок я видел много созданий, подобных ему.

Между бровей королевы пролегла складка.

— Я не знаю существа, подобного тому, которого ты описываешь, Мандред, сын человеческий.

Мандред почувствовал, как кровь прилила к его щекам. Какая наглая ложь!

— Человек-конь был твоим посланником, при дворе лошадей принял человек-козел. Откуда же еще взяться человеку-кабану, если не из твоего царства, королева! Я требую…

Теперь вода с грохотом струилась вдоль стен.

— Ты осмеливаешься обвинять нашу королеву во лжи? — возмутился Альвиас.

Группа эльфов окружила Мандреда.

Воин сжал кулаки.

— Я говорю о том, что видел своими глазами!

— Не забывайте о законах гостеприимства! — Королева практически не повысила голос, и тем не менее ее услышали все. — Я пригласила сына человеческого в этот зал. Если вы тронете его, то затронете и мою честь! А ты, Мандред, придержи язык. Говорю тебе: существа, описанного тобою, нет в Альвенмарке. Расскажи нам, что сделал этот человек-кабан. Я очень хорошо знаю, что вы, люди, избегаете стоящих вертикально камней. От чего ты бежал сюда?

Мандред рассказал о напрасной охоте и о силе человека-кабана. Когда он закончил, складка между бровей Эмерелль стала глубже.

— Я сожалею о смерти твоих товарищей, Мандред. Пусть их хорошо встретят в чертогах твоих богов.

Воин удивленно посмотрел на повелительницу. Ждал, что она продолжит. Предложит ему что-нибудь. Это ведь не могло так закончиться! Молчание затягивалось. Мандред подумал о Фрейе. Каждый час, который терял он здесь, подвергал ее большей опасности, если, конечно, человек-кабан уже не напал на Фирнстайн…

Он смущенно опустил взгляд. Чего стоит его гордость, если она куплена ценой крови его людей!

— Госпожа Эмерелль, я… прошу у тебя помощи в охоте за чудовищем. Я… прошу прощения, если оскорбил тебя. Я всего лишь простой человек. Сражаться словами — это не мое. Что на уме, то и на языке.

— Ты приходишь в мой замок, Мандред, оскорбляешь меня перед моими придворными, а теперь спрашиваешь, не думаю ли я рискнуть жизнями своих охотников, чтобы послужить твоему делу? Поистине, у тебя что на уме, то и на языке, сын человеческий. — Эмерелль провела рукой над серебряной чашей, мельком взглянула на воду. — Что ты предложишь мне взамен за помощь? Разве у твоего народа за кровь не платят кровью?

Королева удивила Мандреда. Князья Фьордландии открыто выставляли свои требования, не торговались, словно мелкие лавочники. Он опустился на колени.

— Освободи мою страну от человека-кабана, и можешь распоряжаться мной по своему усмотрению. Я твой.

Эмерелль негромко рассмеялась.

— Мандред, честно говоря, ты не тот человек, которого я хотела бы видеть рядом с собой каждый день. — Она помолчала и снова бросила взгляд в серебряную чашу. — Я требую то, что носит под сердцем твоя жена Фрейя. Первого ребенка, который родится у тебя, Мандред, сын человеческий. Дружбу эльфийского народа не завоевать парой фраз. Я заберу ребенка через год, считая с сегодняшнего дня.

Мандред стоял, словно громом пораженный.

— Моего ребенка?

Он оглянулся на других эльфов в поисках поддержки. Но ни на одном лице не увидел сочувствия. Как там говорится в детских сказках? Сердца эльфов холодны, как зимние звезды…

— Возьми кинжал и вонзи его в мое сердце, королева. Прерви мою жизнь здесь и сейчас. Эту цену я заплачу, не колеблясь, если ты за это поможешь моим людям.

— Громкие слова, Мандред, — холодно ответила королева. — Какой прок в том, чтобы проливать твою кровь на ступенях моего трона?

— А какой тебе прок от ребенка? — в отчаянии вскричал Мандред.

— Этот ребенок заключит союз между эльфами и людьми, — спокойно ответила та. — Он вырастет среди моего народа, у него будут лучшие учителя. Когда он подрастет в достаточной степени, то сможет выбрать, остаться ли с нами навсегда или же вернуться к своим братьям, людям. Если он захочет вернуться, мы наделим его богатыми дарами, и я уверена, что он займет одно из первых мест среди фьордландцев. Но самым драгоценным даром, который он принесет в мир людей, будет дружба эльфийского народа.

Мандреду показалось, что эта хрупкая женщина железной рукой сдавила его сердце. Как он может обещать эльфам своего еще не родившегося ребенка? И тем не менее — если он сейчас откажется, то этот ребенок, быть может, так никогда и не родится. Сколько пройдет времени, прежде чем человек-кабан вторгнется в поселение на берегу фьорда? Может быть, он уже там побывал?

— А жива ли еще моя жена Фрейя? — подавленно спросил он.

Рука королевы мягко коснулась серебряной чаши.

— Что-то скрывает существо, которое ты называешь человеком-кабаном. Однако оно, похоже, все еще находится поблизости от каменного круга. На твою деревню оно не напало. — Она подняла взгляд и посмотрела ему прямо в лицо. — Так каково же твое решение, Мандред, сын человеческий?

«Мы с Фрейей родим других детей, — уговаривал он себя. — Может быть, под сердцем у нее девочка и потеря не будет слишком тяжелой». Он — ярл деревни. Он отвечает за всех. Чего стоит одна жизнь по сравнению с множеством?

— Ты получишь то, что требуешь, королева, — голос Мандреда опустился до шепота. Его губы отказывались произносить эти слова, но он заставил себя. — Если твои охотники убьют человека-кабана, мой ребенок будет принадлежать тебе.

Эмерелль кивнула одному из эльфов, одетому в светло-серые одежды, и жестом велела подойти ближе.

— Фародин из рода Аскалеля, ты неоднократно проявил себя. Твои мудрость и опыт должны способствовать тому, чтобы охота увенчалась успехом. Я призываю тебя на эльфийскую охоту!

Мандред почувствовал, как по спине его побежали мурашки. Эльфийская охота! Сколько историй слышал он об этом содружестве охотников!

Говорили, что от этих страшных ловцов не уйдет ни одна дичь. За чем бы они ни охотились, итог был один — смерть. Волки, величиной с лошадь, были загонщиками, а в жилах скакунов тек жидкий огонь. Они неслись по ночному небу и скрывались в колдовском сиянии, чтобы потом обрушиться на свою добычу, подобно орлам. Только самые благородные и храбрые имели право принять участие в эльфийской охоте. Все они были воинами и волшебниками. Они были настолько могущественны, что их боялись даже драконы, и тролли прятались в горы, когда в путь пускалась эльфийская охота. «И я спустил их на человека-кабана», — ликуя, думал Мандред. Они растерзают чудовище и отомстят за погибших друзей!

Королева назвала еще несколько имен, однако названных, похоже, не было в тронном зале. Наконец она указала на одетого в коричневые цвета эльфа, который, казалось, поначалу испугался.

— Нурамон из рода Вельдарона, твое время пришло.

По рядам собравшихся эльфов пробежал шепоток.

От одной из групп отделилась женщина, казавшаяся особенно подавленной.

— Госпожа, ты ведь не хочешь подвергать его такой опасности? Ты ведь знаешь его судьбу!

— Поэтому я его и избрала.

Мандред украдкой наблюдал за русоволосым эльфом. Он казался неуверенным. Опытным охотником он не был, это уж точно!

— Завтра утром эльфийская охота отправится в путь, чтобы убить чудовище, о котором было сказано. А ты, Мандред, сын человеческий, поведешь их, потому что знаешь чудовище и страну, которую оно разоряет.

Шепот в зале утих. Мандред почувствовал, что все взгляды устремились на него. Он не мог поверить в то, что только что сказала Эмерелль! Он, нижайший в глазах собравшихся, был избран, чтобы вести эльфийскую охоту! И ему захотелось, чтобы рядом с ним была Фрейя.

 

Вечер при дворе

Нурамон стоял посреди комнаты, стены и потолок которой были богато украшены фресками. Семерых призвала королева на эльфийскую охоту, и семь комнат было отведено им. Когда-то эти покои были устроены для того, чтобы охотники могли вооружиться и отдохнуть. Здесь их родственники должны были оказывать им честь. И здесь Нурамон был совсем один.

В потолок и стены были встроены янтарины медового цвета, источавшие теплый свет. В стене справа от Нурамона находилась глубокая ниша, в которой лежало оружие и снаряжение, а также украшения. Все это когда-то брали с собой на охоту его предшественники. Кто бы ни вернулся с нее, он обычно оставлял все в комнате.

Будучи призванным, Нурамон мог взять некоторые из этих предметов; по крайней мере, так рассказывал ему Фародин. Но он не хотел претендовать на какие-либо из этих вещей, не хотел лишать их блеска. И из обмундирования ему оставалось то, что и так у него было, а было у него немного. Обычаи требовали, чтобы его родственники пришли к нему сюда, чтобы помочь и снарядить в дорогу. Однако на это рассчитывать Нурамону не приходилось. На каменной скамье напротив ниши не восседали родственники, не лежали дары.

Разве королева не оказала ему большую честь, призвав на эльфийскую охоту? Разве не заслужил он, чтобы его родственники, как принято, пришли и выразили свою радость? Вместо этого все выразили недоумение. Они даже не брали на себя труд опустить голос до шепота, насмехаясь над ним. Он был отверженным и понимал, что даже королева не в силах ничего изменить.

Что, кроме Нороэлль, есть еще в этом мире, что может удержать его здесь? Родители его давно ушли в лунный свет. Братьев и сестер у него не было, друзей тоже. Только Нороэлль. Только ее, казалось, не тревожит его наследие. И если бы она слышала решение королевы, то наверняка разделила бы с ним радость. Она пришла бы к нему, в эти покои.

Нурамон слышал истории о последней эльфийской охоте. Товарищи отправились в путь и дали отпор тролльскому князю из Кельпенвалла. Эльфийские семьи предложили охотникам оружие и драгоценности. И те, чьи дары были приняты охотниками, преисполнились гордости.

Наверняка в этот миг, когда он стоит один-одинешенек, его братьям по оружию в других комнатах предлагают снаряжение. К сыну человеческому тоже наверняка пришли. Нурамон спросил себя, завидовал ли когда-либо прежде эльф человеку.

Шорох шагов у двери заставил его оторваться от размышлений. Он обернулся в надежде, что это племянник, кузина или дядя, или одна из тетушек, кто-нибудь из его семьи. Однако еще прежде, чем дверь отворилась, он услышал женский голос, окликающий его по имени. Дверь распахнулась. В комнату вошла женщина в сером одеянии волшебницы.

— Эмерелль, — удивленно произнес он. Его повелительница выглядела совершенно по-новому. Она не была похожа на королеву, скорее на странствующую могущественную колдунью. Ее светло-карие глаза сверкали в свете янтаринов, на лице сияла улыбка. — Ты пришла ко мне!

Эльфийка закрыла двери.

— И, похоже, я единственная.

Она приблизилась к нему, сделав это с такой элегантностью и силой, что Нурамону показалось, что перед ним — эльфийка из древних героических сказаний. Королева еще застала те времена. Она была рождена не от эльфов, а происходила напрямую от альвов и видела их, прежде чем те покинули этот мир. Где-то в этом замке Эмерелль хранила камень альвов, сокровище, оставленное ей предками, которым она однажды воспользуется, чтобы последовать за ними. Но почему она пришла к нему как волшебница?

И, словно прочитав его мысли, она ответила:

— Такова традиция. Королева приходит к каждому из избранных для участия в эльфийской охоте. И поскольку я услышала голоса у всех, кроме тебя, то решила начать отсюда. — Она остановилась перед ним и выжидающе взглянула в глаза.

В нос Нурамону ударил аромат свежих весенних цветов. То был аромат королевы, и он смягчил его сердце.

— Прости меня, — тихо сказал он. — Я не знаю всех традиций. — И опустил взгляд.

— Разве ты никогда не мечтал о том, чтобы принять участие в эльфийской охоте? Каждый ребенок мечтает об этом, знает традиции и каждый шаг, который должно совершить этой ночью.

Нурамон вздохнул и посмотрел ей в глаза.

— Ребенок, который никому не нужен, мечтает о меньшем.

Он подумал о времени, когда его родители ушли в лунный свет.

Он был еще совсем крохой, однако никто не пришел, чтобы взять его к себе в семью. Родственники отказались от него, и он вернулся в дом на дереве, где жили его родители. Там он был одинок. Только те дети альвов, для которых ничего не значит проклятие, терпели его присутствие. И их было немного.

— Я знаю, как это тяжело, — сказала королева, возвращая своими словами Нурамона из воспоминаний. — Однако мое решение станет знаком для остальных. Пока что они испытывают удивление, но совсем скоро посмотрят на тебя другими глазами.

— Хотелось бы мне поверить. — Он опустил взор, не в силах выдержать взгляда Эмерелль.

— Посмотри на меня, Нурамон! — потребовала та. — Ты не должен забывать о том, что я и твоя королева тоже. Я не могу заставить других любить тебя. Но буду относиться к тебе так же, как к ним. Ты чувствуешь себя одиноким и задаешься вопросом, принадлежишь ли вообще к числу эльфов. Однако скоро остальные тоже разглядят твою истинную сущность. — Она опустила глаза. — Ты пережил страдания с юных лет. Похоже, Нороэлль пробудила в тебе силы, в существование которых никто и не верил. Теперь настал миг оказать тебе должное, честь, которую ты заслуживаешь благодаря своим качествам!

— И я воспользуюсь этой возможностью, Эмерелль.

Королева обернулась и взглянула на дверь.

— Поскольку никто не идет, а воинов всегда снаряжали в путь, займусь твоей экипировкой я. Позже я велю принести все в твои покои.

— Но…

— Нет, не говори, тебе это не подобает! Посмотри туда, наверх, — она указала на изображение эльфийки, сражавшейся с драконом. — Это Гаомее. Она победила дракона Дуанока, который пришел на нашу землю через ворота Хальгарис.

Гаомее! Дуанок! Хальгарис! Все это были имена из легенд, говорившие о великих деяниях и напоминавшие о героических временах.

Когда-то в Альвенмарк пришло много драконов, однако немногие из них нашли свое место в этом мире и заключили союз с эльфами. Дуанок был далек от того, чтобы пойти на такой пакт. По крайней мере, так говорили. И юная Гаомее зарубила его. По спине Нурамона побежали мурашки.

Королева продолжала рассказ:

— У Гаомее не было семьи. Я выбрала ее и вызвала тогда немалое удивление. Я увидела в ней что-то, что когда-то обнаружила в себе самой, — Эмерелль закрыла глаза, она завораживала Нурамона. Никогда прежде ему не доводилось видеть закрытых век королевы. Наверное, так она выглядит, когда спит и видит сны о вещах, понять которые может только эльфийка необычайной силы. — Я очень хорошо помню Гаомее… Она стояла здесь передо мной, и слезы бежали по ее щекам. У нее не было подходящего обмундирования, чтобы сразиться с Дуаноком. И я снарядила ее в путь. Не до лжно допускать, чтобы охотник был плохо вооружен и одет, особенно если он отправляется в царство людей.

— В таком случае я приму дар.

Нурамон посмотрел наверх, на фреску с Гаомее, и вид ее целиком поглотил его внимание. Королева открыла перед ним путь, о возможности которого он даже не подозревал. Он всегда довольствовался тем, что вынужден стоять в стороне.

— Я знаю, это для тебя внове, — негромко произнесла королева, возвращая его с небес на землю. — Однако это поворотный момент для твоей души. Никогда тот, кому дано имя Нурамон, не входил в состав отряда эльфийской охоты. Ты — первый. И поскольку с эльфийской охотой связана эльфийская слава, то многим после твоего возвращения придется решать заново, относиться ли к тебе с насмешкой или же с уважением.

Нурамон невольно улыбнулся.

— Почему ты улыбаешься? Поделись со мной своими мыслями, — потребовала королева.

— Вспомнил страх, отразившийся на лицах моих родственников, когда ты призвала меня. Теперь я больше, чем просто позор для всего рода, я представляю опасность. Они вынуждены думать о том, что в случае моей смерти у них родится ребенок, в котором будет моя душа. В принципе, они должны были прийти сюда, чтобы вооружить меня наилучшим образом, в надежде на то, что я выживу. Однако, похоже, отвращение ко мне сильнее страха моей смерти…

Эмерелль добродушно взглянула на него.

— Не суди их слишком строго. Им нужно время привыкнуть к новой ситуации. Только немногие из тех, кто живет столетиями, быстро привыкает к новому. Никто не мог предугадать, что я призову тебя. Даже ты сам не ожидал этого.

— Это правда.

— Ты понимаешь, что случится дальше?

Нурамон не знал, о чем она… О его жизни или только об этом вечере?

И прежде, чем он успел что-либо сказать, Эмерелль продолжила:

— Отправляющиеся на эльфийскую охоту подвергают себя опасности. Поэтому королева дает каждому совет на дорогу.

Нурамон устыдился своего невежества.

— Я последую ему, как бы он ни звучал.

— Хорошо, что ты настолько доверяешь мне. — Она положила руку ему на плечо. — Ты не такой, как другие, Нурамон. Когда ты смотришь на мир, то видишь что-то иное, не такое, как обычный эльф. Ты видишь красоту в том, к чему другие испытывают отвращение. Ты видишь благородство там, где другие с презрением проходят мимо. Ты говоришь о гармонии там, где другие сдаются. И поскольку ты таков, я дам тебе совет, который однажды произнес оракул Тельмарина. «Выбирай себе родственные связи! Не заботься о своей внешности! Потому что все, чем ты являешься, находится внутри тебя».

Нурамон стоял, словно громом пораженный. Ему довелось услышать слова оракула Тельмарина из уст королевы! А потом внезапно возник вопрос. Эльф помедлил, затем отважился задать его:

— Ты сказала, что слышала этот совет. С кем говорил оракул? Кому дал он этот совет?

Эмерелль улыбнулась.

— Следуй совету королевы! — сказала она и поцеловала его в лоб. — Оракул говорил со мной. — С этими словами она отвернулась от него и пошла к двери.

Нурамон озадаченно смотрел ей вслед. Прежде чем закрыть за собой двери, она сказала, не глядя на него:

— Я видела Нороэлль во фруктовом саду.

Когда Эмерелль ушла, Нурамон опустился на каменную скамью и задумался. Оракул когда-то посоветовал это королеве? Призвала ли она его потому, что узнала в нем себя? Внезапно Нурамон осознал, как сильно ошибался в королеве. Он всегда относился к ней как к недосягаемому существу, к женщине, сиянием которой можно только любоваться, как любуются далекой звездой. Однако он никогда не додумался бы до того, что между ними может быть что-то общее.

Эмерелль всегда была примером и идеалом для эльфов и прочих детей альвов, которые находились под ее защитой. Как он мог сделать исключение для себя? Она не только открыла перед ним путь, которым пошла когда-то сама, но и указала на Гаомее. Во время эльфийской охоты он будет следовать примеру Гаомее. Но выше этого совет королевы.

Он еще раз вызвал в памяти ее слова и вспомнил о Нороэлль… Нурамон покинул комнату, в дальнем конце коридора он увидел Мандреда с группой нескольких эльфов. Сын человеческий громко благодарил их. Нурамон ухмыльнулся. Нет, теперь он не хотел меняться с Мандредом или кем-либо еще из отряда эльфийской охоты ни одним даром этого замка.

Идя по коридору, он заметил, что к Мандреду не пришла ни одна женщина. Это не удивило его. Очевидно, при дворе уже вовсю шепчутся о том, насколько неподобающе глазел он на женщин. Эльф был рад тому, что в тронном зале Нороэлль не попала под взгляд Мандреда. Как он мог быть настолько бестактным!

В этот миг Мандред воскликнул:

— Что ж, друзья мои! А теперь произнесите заклинание, которое сделает этот доспех подходящим мне по размеру, и я с радостью приму его… Стоп! Уберите от меня мечи и другие детские игрушки. Я Мандред! Разве у вас нет секиры? — Нурамон покачал головой. Грубый голос, грубый характер! И тем не менее не поддаться его обаянию невозможно.

По пути к фруктовому саду Нурамон спросил себя, как Нороэлль воспримет известие о том, что он призван. Возобладает ли страх над радостью? Королева вплела в свои слова похвалу Нороэлль. И это было правдой: возлюбленная изменила его. Она подарила ему веру в себя, он вырос благодаря ее расположению.

Немногим позже Нурамон добрался до фруктового сада. Он был заложен на широком скальном уступе, к которому можно было пройти только через замок. Стояла ночь. Он поднял глаза и посмотрел на луну. Вот цель его жизни. Наконец уйти в лунный свет! Все эти годы луна была его лучшей подругой. Его предки — те, которые прежде носили его имя и душу, — тоже, наверное, чувствовали подобную привязанность к луне. Легкое сияние, коснувшееся его, было подобно прохладному дуновению ветра, придававшему свежести теплой весенней ночи. Нурамон пошел между деревьев.

Под одной из берез он остановился и огляделся по сторонам. Последний раз он был здесь давно. Говорили, что у каждого дерева, растущего здесь, есть душа и дух, и каждый, кто может слышать, может различить их шепот. Нурамон прислушался, однако ничего не услышал. Может быть, его чувства еще слишком слабы?

Однако теперь следовало найти Нороэлль. Это фруктовый сад, значит, искать ее надо под фруктовым деревом. Он огляделся, чтобы посмотреть на фрукты, которые приносили деревья круглый год. Он увидел яблоки и груши, вишни и мирабель, абрикосы и персики, лимоны и апельсины, сливы и… шелковицу. Нороэлль любит шелковицу!

На самом краю сада стояли две шелковицы, но Нороэлль под ними не оказалось. Нурамон прислонился к стене и оглядел окрестности. Палатки перед замком ночью казались похожими на яркие фонарики.

— Где же ты, Нороэлль? — тихо произнес Нурамон.

И тут он услышал шепот в кронах деревьев.

— Она не здесь, ее здесь не было! — Он с удивлением обернулся, однако увидел только две шелковицы.

— Это мы, — донеслось из ветвей большего дерева.

— Иди к Пихте Фей. Она мудра, — добавило меньшее дерево. — Однако прежде чем уйти, возьми наших плодов!

— Разве не говорят, что наделенные душой шелковицы славятся заботой о своих плодах? — удивленно спросил Нурамон.

Листья большего дерева зашелестели.

— Это верно. Мы не такие, как наши бездушные сестры. Но ты отправляешься к Нороэлль.

Меньшее дерево встряхнулось.

— Ты окажешь нам честь, если возьмешь наших плодов, чтобы она отведала их.

Две ягоды упали Нурамону прямо в ладони. Шелковица с меньшего дерева была темно-красной, с большего — белой.

— Я благодарю вас обеих. — Голос Нурамона дрогнул, и эльф отправился в путь. Ему казалось, что он видел пихту неподалеку от березы.

Добравшись до Пихты Фей, он вспомнил это дерево. Ребенком он играл там с луговыми феями. Она не была ни высокой, ни раскидистой, скорее ее можно было назвать невзрачной. Но ее окружала аура, не терпевшая холода. Она была заколдована чарами, которыми владел и сам Нурамон. Пихта обладала целительными силами. Он отчетливо чувствовал их.

Ее ветви трепетали на ветру.

— Кто ты, решивший потревожить меня? — прошелестела крона дерева.

Вокруг поднялся шелест. Повсюду, там, где только что стояла тишина, теперь перешептывались все.

— Кто это? — казалось, спрашивали деревья.

— Эльфеныш, — прозвучал ответ.

Пихта Фей приказала:

— Тихо! Пусть он сам скажет!

— Я всего лишь обычный эльф, — сказал Нурамон. — И я ищу свою возлюбленную.

— Как твое имя, эльфеныш?

— Нурамон.

— Нурамон, — повторила крона.

Другие деревья тоже прошептали его имя.

— Я слышала о тебе, — заявила Пихта.

— Обо мне?

— Ты живешь в доме на дереве, на дубе по имени Алаэн Айквитан. Дом из дерева, в котором когда-то жила душа могущественной Церен. Ты знаешь Алаэн Айквитан? Слыхал ли о Церен?

— Церен мне не знакома, однако Алаэн Айквитан я знаю. Я чувствую его присутствие, когда нахожусь дома. Его магия поддерживает летом прохладу в доме и тепло зимой. От него моя мать научилась целительству, а от нее — я. Но он никогда не открывался мне.

— Сначала ему необходимо привыкнуть к тебе. Ты еще молод. Его посланники рассказывали о тебе… о твоем одиночестве. — На языке у Нурамона вертелись вопросы, однако Пихта снова поинтересовалась: — Кто твоя возлюбленная?

— Ее зовут Нороэлль.

Веселое перешептывание раздалось в ветвях, они несколько раз повторили имя Нороэлль. Однако голоса деревьев определенным образом сплетались с шелестом крон, и он не мог различить, что говорят деревья о Нороэлль.

Однако слова Пихты Фей он различал отчетливо.

— Ее здесь нет, сегодня ночью она не приходила сюда.

— Но королева сказала, что она здесь, в этом саду.

— Королева говорит то, что должно быть сказано. Нороэлль не здесь, но близко. Иди на террасу, туда, где рядом стоят липа и маслина!

Нурамону хотелось спросить еще и о Церен, но в данный момент важнее было найти Нороэлль. И он поблагодарил дерево и отправился в путь, указанный Пихтой.

Вскоре он увидел липу и маслину. Они стояли у отвесной скалы, тянувшейся до самой террасы. Подойдя ближе, он увидел узкую лестницу, ведущую наверх.

На каменном парапете террасы стояла Нороэлль в белых одеждах. Она казалась похожей на дух, спустившийся с луны. Она еще не заметила его. Он ступил под сень липы. Пихта Фей была права: королева сказала то, что нужно было сказать. Она осторожно подвела его к этому моменту. Нороэлль там, наверху, он здесь, внизу! Эта ситуация почти звала родиться стихотворение, произнесенное из тени липы к лунному свету в небесах.

Тут Нороэлль что-то произнесла. Не с луной ли она разговаривает? Не с ночью ли? Он уже чувствовал себя лишним. Он слушал ее, а она об этом даже не подозревала. А потом она обернулась. Она говорила не с луной и не с ночью, а с эльфом. Мгновением позже Нурамон увидел того, к кому она обернулась: то был Фародин.

Нурамону захотелось уйти поскорее, и он попятился из тени липы в тень маслины. Прислонившись к стволу, он вполуха слушал слова, произносившиеся наверху. Фародин нашел новый тон, и Нороэлль он нравился. Впервые Фародин искренне говорил о своей любви.

Значит, все кончено…

Сквозь ветви наблюдал Нурамон за тем, как Нороэлль в лунном свете поддается чарам Фародина. Она никогда не выглядела настолько счастливой. Фародин попрощался с ней поцелуем и удалился. Нороэлль осталась на месте, с улыбкой глядя в ночь. И поскольку Нурамон любил ее, он не удержался и тоже улыбнулся. Не важно, что Фародин, очевидно, одержал победу. Его любимая улыбалась, и это трогало.

Нурамон некоторое время наблюдал за Нороэлль и увидел, как постепенно улыбка исчезла с ее губ, как на лице снова появилась грусть. Вместе с ее улыбкой исчезла и его, и когда она негромко произнесла в ночь его имя, у него перехватило дыхание. Фародин заставил ее улыбаться, а мысли о нем опечалили ее. Когда он увидел, что по лицу ее скатилась слеза, он не выдержал. Тихонько вздохнув, он прошептал: «Нороэлль, дитя альвов ты милое!»

Нороэлль вздрогнула.

— Слушай голос древа!

Она опустила глаза, их взгляды встретились, и она снова улыбнулась.

— Я вижу тебя там, в ветрах. Словно фея из моих грез.

Нороэлль вытерла слезы, глубоко вздохнула и произнесла:

— Но как же эльфийка может быть подобна фее?

— Гм… — начал он, но тут же продолжил: — Твое платье — березовая кора. Оно сияет и сводит меня с ума, — говорил он, переходя из тени маслины обратно в тень липы. — Поверь голосу липы. Послушай меня, дивное альвов дитя!

— Я слышу тебя, дух дерева. Никогда прежде не доводилось мне слышать, чтобы дерево разговаривало стихами.

Он шепотом отвечал:

— Мне тоже трудно говорить голосом эльфа, чтобы понравиться моей фее.

— Мне казалось, что только что со мной говорила маслина.

— Наши корни сплелись. Дух у нас один, только кора разная. В нас сплелись любовь и жизнь, — ответил он.

— Разве там, внизу, мало берез? Почему ты тоскуешь обо мне?

— Как видишь, я стою на краю сада, взгляд устремлен на тебя. Повелительница этого места сказала мне, что нужно помогать любящим, когда они говорят своим милым слова любви.

— Я знаю этот сад, и знаю, что тебе бы должно слушать меня, но не говорить. Неужели молчание нарушено из-за меня?

— Каждый должен когда-то нарушить молчание. Бесконечность — это долго и далеко.

— И ты любишь меня?

— Конечно.

Он увидел, как она коснулась ветки.

— Ты дивное дерево. Твои листья нежны, — она притянула ветку к себе и поцеловала листок. — Хорошо ли, мое дерево?

— Это словно волшебство. И за это я хочу одарить тебя.

— Одарить? Неужели маслиной?

— Да нет же. Каждый, кто стоит там, наверху, берет мои маслины, и я не возражаю. Я не хочу дарить тебе то, что каждый может взять у меня сам. Для моей возлюбленной у меня есть кое-что необычное. Ты ведь знаешь, сколь ревниво хранят свои плоды обе шелковицы?

— Да. Поэтому разумнее отыскивать бездушные. Потому что тех нужно слишком долго уговаривать, чтобы они расстались со своими плодами.

— Что ж, именно это я и сделал. Я… Я почувствовало, что мимо пролетел ветерок, по направлению к обеим шелковицам, которые растут на другом конце сада. И я попросил их передать мне плод. Сначала они отказывались и говорили, что я всего лишь дерево. На что мне ягоды? Однако когда они узнали, что их плоды предназначены для тебя, они сразу согласились.

— Но как же они передали тебе плоды? Ты стоишь здесь, а они находятся на большом расстоянии.

— Ах, они передавали их от дерева к дереву, а потом положили на лужайку, куда я мог протянуть корни, и я целый день хлопотал, чтобы мой дар достиг моей возлюбленной.

— Значит, ягоды теперь у тебя?

— Да, и я хочу передать их тебе.

— Но как? Должна ли я прийти к тебе? Или ты положишь их на листок и протянешь мне с помощью ветвей?

— Нам, деревьям, подвластна большая волшебная сила. Смотри! — Нурамон бросил красную ягоду так, чтобы она приземлилась на парапет террасы прямо перед Нороэлль. Затем он бросил белую ягоду, которую Нороэлль проворно поймала сама. — Получила? — спросил он.

— Одна лежит у меня в руке, вторая — прямо передо мной. Они такие красивые и свежие!

Нурамон наблюдал за тем, как она ест ягоды. Словно завороженный смотрел он на ее губы.

Отведав ягод, девушка сказала:

— Это самые сладкие ягоды, которые я когда-либо ела. И что же теперь с нами будет, о мой дух дерева?

— Ты не хочешь спуститься ко мне и пустить здесь корни?

— С таким же успехом ты мог бы высвободить свои корни и подняться по лестнице ко мне…

— Послушай меня, возлюбленная моя! Послушай, что я скажу! Здесь, в моей тени, спит юноша и видит сны. Может быть, он тебе приятен?

— Да, соединись с ним и иди ко мне. Душа с твоим голосом, в этом теле — вот что нужно мне нынче ночью. Иди ко мне, Нурамон!

Эльф помедлил. Но разве сегодня не день чудес? Его призвали на эльфийскую охоту. Королева поведала ему свое предсказание. С ним говорили деревья.

Он собрался с духом, вышел из тени липы и поднялся по лестнице на террасу, где его ждала Нороэлль. Сначала он хотел держаться на расстоянии, как поступал всегда. Он ни в коем случае не хотел коснуться ее. Но она была так соблазнительна, как никогда прежде. Ветер трепал ее платье и длинные волосы. Она молча улыбнулась и склонила голову.

— Я слышала, что сделала королева. Ты даже представить себе не можешь, как я счастлива.

— И не можешь скрыть от меня своего счастья.

— Я всегда говорила, что однажды все разглядят твою истинную сущность. Я знала это. О, Нурамон! — Она повернула ладони, словно хотела протянуть к нему руки, однако застыла.

Нурамон преодолел свою робость и схватил ее за руки.

Нороэлль опустила глаза, словно желала удостовериться, что его руки действительно коснулись ее. У нее перехватило дух.

Он нежно поцеловал ее в щеку, и она со стоном выдохнула. Когда его губы медленно приблизились к ее рту, она задрожала. А когда губы их соприкоснулись, Нурамон почувствовал, как напряжение Нороэлль спадает, и она отвечает на его поцелуй. Затем она крепко обняла его и прошептала:

— В самый подходящий момент, Нурамон. И тем не менее я так удивлена.

Они долго смотрели друг на друга, и Нурамону стало казаться, что так было всегда.

Через некоторое время Нороэлль попросила:

— Расскажи мне, что произошло сегодня вечером.

Нурамон рассказал ей, как все случилось, не забыл упомянуть и завуалированный комплимент королевы в ее адрес. Особенно же, казалось, Нороэлль тронуло его сходство с Гаомее и предсказание оракула. Закончил Нурамон словами:

— Я чувствую изменения. Королева разожгла огонь, который должен теперь гореть. Я все тот же, что и прежде, однако могу наконец действовать.

— Ты поэтому только теперь смог прикоснуться ко мне?

— Раньше я боялся. А когда я боюсь, то совершаю глупые поступки. Я боялся, что ты отринешь меня; я боялся, что ты выберешь меня. Я был словно не в ладу с самим собой.

— Ты и Фародин, вы особенные. Сегодня у озера мне еще казалось, что ты никогда не приблизишься ко мне, что Фародин ни на миг не приоткроет передо мной свою душу. А этой ночью вы оба изменились.

— Вот только Фародин оказался проворнее.

— Это несправедливо, Нурамон… Только потому, что он первым нашел дорогу ко мне? Должна ли я наказать тебя за то, что к тебе приходила королева? Нет! Одна ночь для меня — это всего лишь миг, и поскольку вы оба пришли ко мне этой ночью, то вы пришли одновременно. Ты рассматриваешь время как нечто очень ограниченное, Нурамон.

— Разве это странно? Если я пойду по пути моих предков, то каждое мгновение, которое мне остается, является для меня драгоценным.

— Ты не пойдешь этим путем. Ты будешь жить долго и уйдешь в лунный свет.

Нурамон посмотрел на луну.

— Удивительно: луна, которую я люблю так сильно, на протяжении столь долгого времени ускользает от меня. — Он помолчал, думая обо всех тех историях, которые слышал о луне. Его бабушка рассказывала о луне в человеческих землях. — Ты знала, что в мире Мандреда луна изменяет форму?

— Нет, я никогда не слышала об этом.

— Она гораздо меньше нашей. И дни проходят, она уменьшается, ночь за ночью постепенно превращаясь в серп, пока не исчезнет совсем. А потом постепенно снова вырастает до полного размера.

— Звучит волшебно. Я мало знаю о Другом мире. Благодаря своим родителям я выучила несколько языков. Но в принципе о мире людей я ничего не знаю. Интересно, какая магия там работает? Могут ли эльфы уйти в лунный свет из мира людей? Что произойдет, если они умрут там?

— Это такие вопросы, на которые могут ответить только мудрецы.

— А ты как думаешь, Нурамон?

— Я думаю, что магия, действующая там, сродни нашей. Я думаю, что эльф может уйти в лунный свет из человеческих земель. Просто луна там дальше. Это гораздо более долгий путь. И если эльф умрет в царстве людей, то это ничем не будет отличаться от того, если бы эльф закончил свою жизнь здесь. Потому что смерть не разнится по месту. — Он посмотрел на нее и увидел на лице ее печать беспокойства. — Ты боишься за наши жизни.

— Эльфийская охота отправляется в мир людей. Помнишь ли ты, чтобы эльф когда-либо умирал там, а потом возрождался здесь?

— Говорят, один из моих предков умер по ту сторону нашего мира. И смотри-ка! Я здесь.

Она рассмеялась, коснулась его щеки и зачарованно посмотрела на него.

— Твое лицо неповторимо.

— А твое…

Она коснулась пальцами его губ.

— Нет, ты годами говорил мне эти слова. Теперь я скажу тебе: «Молчи, прекрасное альвов дитя!» — Она отняла пальцы от его рта, и он умолк.

Она мягко провела по его волосам.

— Ты всегда думал, что здешние женщины хотят посмеяться над тобой. И они, конечно же, не прочь. Над твоим именем, над твоей судьбой… Они поступают так, потому что над тобой смеялись всегда. Но даже от них не укрылся твой особенный облик. Ты не поверишь, чего я только не слышала, произнесенного шепотом, какие желания мне доводилось уловить. — Нурамон хотел что-то сказать, но Нороэлль снова запечатала его уста пальцами. — Нет. Сейчас ты должен молчать, как те два дерева, что внизу. — Она отняла руку. — Ты гораздо больше того, что втайне видят в тебе эти женщины. Оракул прав. Все, чем ты являешься, находится внутри тебя! И все, что в тебе есть, я люблю. — Она поцеловала его.

Когда она отстранилась и посмотрела в его лицо, он осторожно заговорил:

— Все изменилось. Мне не верится, что я здесь, с тобой, мы обмениваемся нежностями, ты произносишь эти слова. Что произошло? — Он огляделся по сторонам, словно здесь, на террасе, или в глубинах ночи мог таиться ответ.

— То, что не могли сделать ни ты, ни я, ни Фародин, а только лишь королева. Теперь перед тобой открыт мир.

— Мне нужен не мир.

Она кивнула.

— Когда вы вернетесь, я сделаю выбор. Потому что вы сделали все, что могли. Теперь дело за мной… Признаю, я надеялась, что вы будете ухаживать за мной еще много лет, однако то были всего лишь мечты. Я должна выбрать одного из вас. Какая потеря, и неважно, кого из вас мне пришлось бы лишиться! Однако какая находка для другой эльфийки!

Они молча смотрели друг на друга. Нурамон знал, как больно будет ему получить отказ. Для него не было никакой другой эльфийки; не было никого, к кому он испытывал бы такую любовь. Он еще раз поцеловал ее руки, провел по ее щеке и попросил:

— Давай не будем думать об этом сейчас. Подумаем потом, когда мы с Фародином вернемся.

Она кивнула.

— Ты будешь присутствовать завтра, или же попрощаемся теперь?

— Я приду, — тихо сказала она.

— Тогда я с радостью буду ждать завтрашнего дня. Какого цвета будет твое платье?

— Зеленого. Его сделала Обилее. — Волшебница задумчиво отбросила прядь со лба.

Нурамону нравился этот ее неосознанный жест; она брала волосы безымянным и указательным пальцами, убирая их к затылку.

— В таком случае платье наверняка великолепно.

— Мне очень интересно, что прикажет принести тебе королева. Что бы это ни было, оно будет дороже, чем все, что мог бы подарить тебе кто бы то ни было.

— Подарить? Я приму это на время эльфийской охоты. Однако когда мы вернемся, я отдам все хозяйке.

Нороэлль не удержалась и рассмеялась.

— Нет, Нурамон. Королева щедра. Она не примет дары обратно.

Он поцеловала ее в лоб.

— А теперь я пойду, Нороэлль.

— Может быть, один из твоих родственников все же заставит себя прийти к тебе в покои.

— Нет, в это я не верю. — Он взял ее руки в свои и произнес: — Однако кто знает? — Он поднял лицо к звездам. — Кажется, сегодня ночью возможно все. — Он отпустил девушку. — Доброй ночи, Нороэлль.

На прощание она поцеловала его.

Нурамон покинул террасу, и дойдя до двери, ведущей в пиршественный зал, снова обернулся и посмотрел на Нороэлль. Она была совершенна. Никогда и нигде он не видел этого настолько отчетливо, как в этот миг.

Дойдя до коридора, где располагались покои участников отряда эльфийской охоты, он заметил, что все двери закрыты. Посетители свои обязанности выполнили, других, похоже, никто не ждал. Гул голосов еще не смолк под сводами.

Перед своей дверью он остановился и прислушался. Было тихо. Он так надеялся, что хоть один из его родственников будет ждать его здесь. Нурамон открыл двери и заглянул в комнату. И действительно, рядом с постелью, повернувшись к нему спиной, неподвижно застыла фигура. Однако радость его была недолгой. В его отсутствие принесли стойку с оружием и доспехами, и в слабом свете янтаринов он принял ее за эльфа — настолько сильно хотелось ему, чтобы к нему пришли.

Он разочарованно закрыл двери. Подошел к стойке и посмотрел на подарки королевы. Там были плащ, доспех и короткий меч.

Нурамон снял плащ бордового цвета и взвесил его в руке. Он был тяжелым, сшитым из шерсти и льна; и сделан был настолько искусно, просто пропитан волшебством, чтобы ни ветер, ни капли воды не проникли под него. Он защитит и от жары, и от холода.

У Нороэлль был такой плащ. Она привезла его из Альвемера. Наверняка королева подарила его не просто так. Вещь из Альвемера — это вещь с родины Нороэлль. В холодной стране людей плащ сохранит тепло.

Он сложил его и положил на каменную скамью. С любопытством оглядел доспех. То были латы победителя дракона. Этот доспех был славен тем, что был крепок и в то же время плотно прилегал к телу. Требовалось немалое умение, чтобы изготовить такой доспех. Он был собран из множества кусочков драконьей кожи, защищал тело и руки. Оружейник был мастером своего дела. Каждый фрагмент драконьей кожи он разделил на множество тонких слоев, затем обработал и собрал вместе заново по своему усмотрению. Между различными слоями он поместил прослойку в форме капли. Вероятно, это были обрезанные пластинки драконьей чешуи. Однако наверняка этого не знал никто… Кожа приятно пахла. Драконья вонь ушла во время обработки, сменившись мягким ароматом леса.

Только в Ольведесе еще изготавливали доспехи из кожи дракона, потому что только там изрыгавшие огонь чудовища еще представляли опасность. Оружейники Ольведеса были очень известны, они оставляли свое клеймо на своих творениях. Нурамон развязал перевязь и снял доспех со стойки. Поискал на внутренней стороне знак мастера, изготовившего это великолепие. Нашел его на нагруднике. Там было изображено солнце, а под ним мелкими буквами было написано: Ксельгарик.

Нурамон был тронут. Ксельгарик считался одним из лучших мастеров, которые когда-либо жили в этом мире. Он ушел в лунный свет после того, как изготовил для королевы полный доспех альвов, ставший венцом его таланта. Нурамон еще ребенком слышал об этих доспехах. Ксельгарик ушел в лунный свет в тронном зале замка, после того как королева приняла у него работу.

Носить доспех, сделанный руками Ксельгарика, было большой честью. Даже если бы он не стал искать знак мастера, все равно было видно, что это поистине княжеский дар. Хотя на первый взгляд ему не хватало гладкости, каждая часть его была на своем месте и рассказывала историю охоты на дракона. Зеленая кожа чудовища из Ольведеса находилась рядом с коричневой кожей твари из лесов Гальвелуна и красной — солнечного дракона из Ишемона. Вместе фрагменты образовывали мозаику из лесных красок, плавно перетекавших одна в другую.

Нурамон снова повесил доспехи на стойку. Теперь он занялся поясом и мечом. Это был меч в простых кожаных ножнах. Изогнутая рукоять и гарда были сделаны из золота, богато украшены, рукоять отделана перламутром и медными полосами. Нурамон обнажил оружие, и у него захватило дух. Клинок был выкован из сияния звезд, металла, найти который можно было только на самых высоких горных вершинах. Это оружие было таким же произведением искусства, как и доспех. В центре широкой гарды виднелись витые руны. Не сразу разобрал Нурамон то, что там было написано: Гаомее! Он держал в руках меч Гаомее! Этим оружием был побежден Дуанок. А теперь его понесет он…

 

Зов королевы

Фародин рано попрощался со своими гостями. Он хотел побыть один, чтобы собраться с мыслями. Однако у него ничего не получалось, потому что из соседней комнаты доносился шум пиршества. Сын человеческий просто безумец! Никто в здравом уме не напивается в ночь перед эльфийской охотой. А ржание говорило о том, что составляет ему компанию Айгилаос.

Эльф улегся на жесткую постель. Его охватила тихая радость, когда он думал о событиях прошедшего вечера. Наконец он отважился открыться Нороэлль. Отважился говорить о любви своими неловко подобранными словами. И то, чего он не добился тысячами песен, подарили ему наконец несколько предложений, произнесенных от чистого сердца: он был уверен, что в этот вечер завоевал Нороэлль.

Тихий стук оторвал его от размышлений. В комнату вошел кобольд с большим потайным фонарем.

— Прости, что тревожу твой покой в ночь перед эльфийской охотой, о почтенный, однако тебя хочет видеть королева. Следуй за мной, пожалуйста.

Эльф с удивленным видом поправил одежду. Что могло произойти?

Кобольд осторожно выглянул из-за двери. Ноздри его трепетали, словно он, подобно гончей, почуял след.

— Воздух чист, почтенный, — прошептал он заговорщицким тоном и широкими прыжками понесся по коридору, затем отворил дверь, скрытую за занавесом, на котором была изображена сцена охоты на оленя. Он провел Фародина по узкой лестнице, которой обычно пользовались только кобольды и гномы. Под лестничной площадкой обнаружилась еще одна тайная лестница, за которой оказался покрытый плиткой холл. Кобольд то и дело с улыбкой оборачивался к Фародину. Очевидно, он наслаждался отведенной ему ролью.

Они добрались до витой лестницы внутри большой колонны. Сквозь стену Фародин услышал слабые звуки музыки. Он вспомнил последний раз, когда Эмерелль дала ему тайное поручение. «Снова придется кого-то убить ради нее», — удрученно подумал эльф. Во время тролльских войн семь сотен лет тому назад в нем что-то надломилось. Только королева знала об этом. И она воспользовалась ситуацией. Он скрывал эту темную сторону своей души. При дворе знали всего лишь льстивого, немного поверхностного миннезингера. Когда он впервые встретил Нороэлль, в нем зародилась надежда на то, что он сможет снова стать тем, кем был когда-то. Только ей одной было под силу совершить такое чудо.

Кобольд застыл в конце лестницы перед воротами из серого дерева.

— Дальше я идти не имею права, почтенный. — Он передал Фародину фонарь. — Ты знаешь дорогу. Я буду ждать здесь.

Фародин почувствовал, как лица его коснулось дуновение ветра, когда он вошел в ворота. В воздухе витала мелодия знакомой песни. Ее часто пела ему мать, когда он был еще ребенком. В ней говорилось об уходе альвов.

Коридор привел Фародина к статуе дриады, стоящей спиной. Он с трудом протиснулся в узкую щель между статуей и стеной и оказался на небольшом балконе, высоко над залом падающей воды. Брошенный наверх взгляд — и ему открылась крыша башни, витая, подобная раковине улитки.

— Я рада, что ты последовал моему зову так быстро, Фародин, — прозвучал хорошо знакомый голос.

Эльфийский воин обернулся. За его спиной на балконе стояла Эмерелль. На ней был простой белый ночной наряд, на плечи наброшена тонкая шаль.

— Я очень обеспокоена, Фародин, — продолжала Эмерелль. — Аура беды окружает сына человеческого. В нем есть нечто, не поддающееся моей магии, и меня пугает то, каким образом он попал сюда. Это первое дитя людей, которое мы не звали. Никогда прежде ни один из них не проходил через врата в Альвенмарк своими силами.

— Может быть, это случайность, — заметил Фародин. — Прихоть магии.

Эмерелль задумчиво кивнула.

— Может быть. А может быть, за этим кроется кое-что еще. По ту сторону каменного круга есть нечто… нечто, скрывающееся от моего взгляда. И Мандред связан с ним. Прошу тебя, Фародин, будь особенно внимателен, отправляясь в Другой мир. В рассказе Мандреда что-то не так! Я долго совещалась со старейшинами. Никто из них никогда прежде не слышал о человеке-кабане. — Эмерелль остановилась, а когда заговорила снова, голос ее казался уже не обеспокоенным, а холодным, привыкшим приказывать. — Если сын человеческий лжет, Фародин, убей его, как ты убил князя Аркадии и других врагов Альвенмарка.

 

Ночь в эльфийском замке

Мандред прислонился к шерстистому боку кентавра. Это красное пойло, которое принес с собой человек-конь, представляло собой действительно нечто. Вино! Мандреду доводилось слышать о нем, однако в Фирнстайне пили только мет и пиво.

Покачиваясь, он поднял тяжелый золотой кубок.

— За нашу дружбу, Айгил… Айгилаос! Твое имя поистине невозможно выговорить.

— Ты еще не слышал имени одноглазого из Рифового замка, — заплетающимся языком произнес кентавр. — Тролли Дайлоса, они не в своем уме. Они настолько безумны, что выкалывают глаз, если хотят почтить своего самого известного героя.

Это произвело впечатление на Мандреда. Вот это да! Такого у эльфов точно не бывает! Они все такие… Воин никак не мог подобрать нужного слова. Холодные, скользкие, высокомерные… А пировать вообще не умеют! И тем не менее принесли кубки и предоставили ему для ночевки небольшой пиршественный зал. Когда они с Айгилаосом разошлись по-настоящему, эльфы один за другим стали прощаться. Слабаки!

— Мужчина, который не умеет пить, — не настоящий мужчина!

— Вот именно! — хриплым голосом поддакнул кентавр.

Мандред несколько отклонился назад, чтобы еще раз чокнуться с Айгилаосом. Впрочем, эти золотые кубки толком не годились для этого. То, что делали эльфы, хоть и выглядело красиво, однако прочным по-настоящему не было. На его бокале давно появилась большая вмятина. С рогом для мета этого бы не произошло. На миг Мандред обеспокоился, не возникнут ли из-за этого неприятности. Однако эльфы богато одарили его. Если они начнут возмущаться по поводу кубков, он просто вернет им один из подарков.

Воин оглядел дары, выложенные в ряд на каменной скамье у двери. Кольчуга, подобной которой не было даже у князей Фьордландии. Каркасный шлем с золотой инкрустацией с присоединенным к нему кольчужным назатыльником, закрывавшим немалую часть спины. Богато вышитый кожаный колчан с легкими метательными копьями. Кабанье копье, поблескивавшее голубоватым цветом. Роскошное седло с серебряными украшениями. И королева обещала ему, что завтра он сможет выбрать лошадь из ее личной конюшни. Такую, которая согласится носить на себе сына человеческого, как она сказала. Мандред презрительно засопел. Как будто кляча может доставить ему неприятности! Если тварь будет вести себя плохо, он просто даст ей кулаком по голове, до сих пор это помогало. Никому это не нравилось, даже упрямым лошадям.

— Ты выглядишь опечаленным, друг. — Айгилаос положил руку на плечо Мандреда. — Да разберемся мы с этим чудовищем. Вот увидишь. Завтра вечером голова этого зверя будет торчать на шесте посреди твоей деревни.

— Не следует делить шкуру неубитого дракона, — прозвучал знакомый голос.

Мандред обернулся. В дверях стоял Олловейн, одетый в белоснежно-белые одежды. Сделав широкий шаг, он переступил через кучку конских яблок, изуродовавших роскошную цветную мозаику на полу.

— Вам удалось придать охотничьей комнате очарование конюшни, — сказал он, и улыбка тронула его узкие губы. — За столетия существования обычая эльфийской охоты такого еще никому не удавалось.

Широко расставив ноги, Мандред преградил эльфу дорогу.

— Если я правильно понял, то еще никогда ею не руководил человек.

Олловейн задумчиво кивнул.

— Даже сильные иногда ошибаются. — Он потянулся к перевязи, висевшей на бедрах, и развязал ее. Тщательно обернул оббитый серебром пояс вокруг ножен меча, затем протянул оружие Мандреду. — Я не должен был тебя побеждать.

Мандред удивленно поглядел на изящный меч, но не притронулся к нему.

— Почему? — Он не стал бы вести себя иначе, чем Олловейн. Что такого бесчестного в том, чтобы отделать кого-то, кто был настолько глуп, чтобы бросить вызов более сильному противнику?

— Так вести себя не подобает. Ты — гость королевы. — Он указал на разрез на своем плаще. — Ты едва не задел меня. Ты — человек! Это возмутило меня… Как бы там ни было, я не должен был побеждать тебя. Ты хорошо сражался… для человека.

Мандред взял меч. То самое оружие, которым он сражался против Олловейна. Меч, выкованный словно для короля.

— Вообще-то я не очень-то владею мечом, — с ухмылкой ответил Мандред. — Тебе стоило дать мне секиру.

Брови Олловейна слегка дрогнули, однако в остальном его лицо сохранило невозмутимость маски. Запустив руку под плащ, он вынул оттуда рыжую косу толщиной в палец.

— Это принадлежит тебе, сын человеческий. — Его глаза сверкали.

Мандреду потребовалось мгновение, чтобы понять, что протягивает ему Олловейн. Он испуганно ощупал свои волосы. Прямо у виска он обнаружил короткий остаток косы. Он вскипел от ярости.

— Ты… ты изувечил меня, ты, подлый ублюдок! Ты… выродок. Эльфийское отродье! — Мандред хотел вынуть из ножен меч, однако вокруг гарды и ножен был обернут пояс, и клинок ни на дюйм не обнажился. Ярл в ярости отбросил оружие прочь и поднял кулаки. — Сейчас я разделаю твой красивый прямой нос в кашу!

Эльф, словно пританцовывая, ушел от удара.

— Сейчас мы ему устроим! — взревел Айгилаос и встал на дыбы.

Олловейн поднырнул под передние подковы, снова плавно поднялся на ноги и нанес кентавру удар в бок.

Айгилаос испустил гневный вопль. Его подковы поскользнулись на гладком, выложенном мозаикой полу. Проехались по лужице пролитого вина.

Мандред хотел было отскочить с дороги, однако кентавр в отчаянной попытке ухватиться за него широко расставил руки. И оба вместе упали на пол. От крепкого удара у Мандреда перехватило дух. Мгновение он просто лежал, хватая ртом воздух. Будучи наполовину погребенным под кентавром, он был буквально не в состоянии шевельнуться.

Олловейн взял его под мышки и вытащил из-под Айгилаоса, в то время как тот предпринял безуспешную попытку снова встать на ноги.

— Дыши неглубоко! — велел эльф.

Мандред задышал, словно собака. Закружилась голова. Наконец-то, наконец-то вернулось дыхание.

— Как можно быть настолько высокомерным, чтобы напиваться накануне такой опасной охоты! — покачал головой Олловейн. — Каждый раз, как я вижу тебя, тебе удается вывести меня из равновесия, Мандред, сын человеческий! Если уж ты не думаешь о себе, то подумай о мужчинах и женщинах, которые будут сопровождать тебя. Завтра ты станешь предводителем, тебе доведется отвечать за них! Я пришлю тебе пару кобольдов, которые разгребут эти ваши конюшни, заберут у вас вино и оставят здесь пару ведер воды. Надеюсь, до завтрашнего утра вам удастся хотя бы частично прийти в себя!

— Маменькин сынок, — заплетающимся языком пролепетал Айгилаос. — Такому как ты никогда не понять настоящего мужчину.

Эльф улыбнулся.

— И правда, я никогда даже не пытался представить себе, о чем может думать конь.

Мандред промолчал. Охотнее всего он ударил бы Олловейна, однако понимал, что никогда ему не совладать с эльфом. Хуже того, в глубине души он понимал, что Олловейн прав. Глупо было напиваться. Сладкое вкусное вино соблазнило его. А еще он пытался заглушить страх. Страх перед тем, что Фрейи уже нет в живых, и страх того, что ему снова придется встретиться с человеком-кабаном.

 

Прощание

Редко когда в тронном зале царило такое оживление, как в то утро. Нороэлль стояла у одной из стен, по которой тихо стекала вода. Рядом с ней застыла ее близкая подруга Обилее; ей было всего лишь пятнадцать лет, и она была очень хрупкой. В жестах ее сквозила робость, в мимике — любопытство. Как и Нороэлль, она была родом из Альвемера. Девушка казалась волшебнице младшей сестрой, которую той всегда хотелось иметь. Хотя белокурая и зеленоглазая Обилее была совершенно не похожа на нее, они доверяли друг другу, как сестры. Как и Нороэлль, юная эльфийка рано покинула родину. Впрочем, Нороэлль когда-то приехала сюда с родителями, тогда как Обилее передала под покровительство Нороэлль бабушка светловолосой девушки.

— Ты только взгляни, Нороэлль, — прошептала Обилее. — Все смотрят на тебя. Им любопытно, что дашь ты в дорогу своим возлюбленным. Будь осторожна! Они ловят каждый жест и каждое слово. — Она подошла к Нороэлль вплотную. — В этот час родятся новые обычаи.

Нороэлль быстро огляделась по сторонам. Ей было неловко чувствовать, что на нее направлено столько пар глаз. Хотя она часто бывала при дворе, привыкнуть к этому она не успела. И тихо ответила:

— Ты ошибаешься. Они смотрят на платье. На этот раз ты превзошла сама себя. Можно подумать, что у тебя руки феи.

— Может быть, отчасти… и то и другое, — с улыбкой произнесла Обилее. А потом, глядя мимо Нороэлль, посерьезнела.

Нороэлль проследила за взглядом своей подруги и увидела мастера Альвиаса, который подошел к ним и приветливо кивнул.

— Нороэлль, королева хочет видеть тебя у трона.

Эльфийка заметила множество любопытных взглядов, но сумела скрыть неуверенность.

— Я последую за тобой, Альвиас. — Затем обернулась к Обилее. — Идем!

— Но ведь она хотела…

— Идем со мной, Обилее! — Нороэлль схватила юную эльфийку за руку. — Слушай меня внимательно! Сейчас мы предстанем перед королевой, и она спросит, кто ты.

— Но ведь королева знает меня, не правда ли? Она знает каждого здесь.

— Но ты еще не была ей представлена. Когда я назову твое имя, ты станешь частью двора.

— Но что должна говорить я?

— Ничего. Только если королева о чем-нибудь спросит.

Альвиас молчал; на его лице не было видно ни тени ухмылки, ни раздражения. Итак, Нороэлль и Обилее последовали за мастером к трону королевы. Все те, мимо кого они шли, встречали Нороэлль словами и жестами уважения. Остановившись подле королевы, мастер Альвиас отошел в сторону, в то время как Нороэлль и Обилее замерли с опущенными головами.

— Приветствую тебя, Нороэлль. — Эмерелль перевела взгляд на Обилее и спросила: — Кого ты привела ко мне?

Нороэлль слегка повернулась и элегантным жестом указала на юную эльфийку.

— Это Обилее. Дочь Гальварика и Оронэ из Альвемера.

Эмерелль улыбнулась гостье.

— Значит, она из рода великой Данее. Ты ее правнучка. Мы все будем следить за твоим путем. С Нороэлль ты в надежных руках. Нороэлль, до моих ушей дошли слухи, что с эльфийской охотой тебя связывают узы.

— Да, это так.

— Ты — возлюбленная Фародина и Нурамона.

— Да, это правда.

— Эльфийская охота, в которой любовь и королева не пришли к согласию, обречена на неудачу с самого начала. Поэтому я спрошу тебя: отпускаешь ли ты, как возлюбленная, своих любимых на эльфийскую охоту?

Нороэлль вспомнился страх, который сопровождал ее сны в эту ночь; она видела, как страдают Фародин и Нурамон. Несмотря на свою гордость за них обоих, ей хотелось бы, чтобы они остались с ней. Но вопрос королевы был только данью традиции. Нороэлль не могла отказать королеве. Если королева попросила у ее возлюбленных помощи, то она не может запретить им помочь владычице. Она тихонько вздохнула и заметила, что в зале воцарилось молчание. Слышен был только шорох воды.

— Я отдам их тебе на время эльфийской охоты, — наконец сказала Нороэлль. — Что бы ты ни поручила им, они сделают это ради меня.

Эмерелль поднялась и подошла к Нороэлль. Сказала:

— Итак, королева и любовь пришли к согласию. — Затем она взяла Нороэлль и Обилее за руки и повела их по ступенькам рядом с троном, чтобы снова сесть на свое место.

Нороэлль часто стояла здесь, однако каждый раз чувствовала себя лишней. В глазах многих читалось восхищение, в некоторых — доля насмешки. Ни то, ни другое ее не радовало.

Скупым жестом королева велела Нороэлль склониться к ней.

— Доверься мне, Нороэлль, — прошептала она ей на ухо. — Я посылала на охоту многих. И Фародин, и Нурамон вернутся.

— Благодарю тебя, Эмерелль. Я доверяю тебе.

К королеве подошел мастер Альвиас.

— Эмерелль, они ждут у ворот.

Королева кивнула Альвиасу. Тот обернулся и произнес звучным голосом:

— Отряд эльфийской охоты у ворот. — Он указал пальцем на другую сторону зала. — Отправившись в путь, они будут преследовать свою цель до тех пор, пока не выполнят задачу или же не потерпят поражение. Как только мы откроем ворота, для них уже не будет возврата. — Он прошел по широкому коридору, образовавшемуся в центре зала. — Как всегда, вы должны дать королеве совет. — Он обвел взглядом присутствующих, очевидно, представляя всех. Затем продолжил: — Взвесьте ситуацию. Сильное чудовище! На землях людей! Поблизости от наших границ! Должна ли королева оставить ворота закрытыми и тем самым принять тот факт, что там, снаружи, бродит нечто, что в какой-то момент может стать опасным и для нас? Или открыть ворота, чтобы мы освободили людей Фьордландии от чудовища? Оба пути могут означать как счастье, так и беду. Если врата останутся закрытыми, то однажды чудовище сможет найти дорогу к нам. Если откроем врата, то может случиться, что прольется эльфийская кровь, чтобы услужить людям. Вы можете выбрать. — Альвиас мягким жестом указал на Эмерелль. — Посоветуйте королеве, как она должна поступить! — С этими словами Альвиас вернулся к Эмерелль и склонился перед нею.

Взгляды присутствующих устремлялись то на ворота, то на королеву. Вскоре раздались первые голоса, советовавшие Эмерелль открыть ворота. Но были и такие, которые оказались против. Нороэлль заметила, что среди них — родственники Нурамона. Ничего иного она и не ожидала. На лицах их был написан страх; но то был не страх за Нурамона, а страх смерти Нурамона и ее последствия.

Королева спрашивала то одного, то другого, как ей поступить и что выбрать, терпеливо выслушивая объяснения. На этот раз она внимала советам дольше, чем обычно. Когда она спросила Элемона, дядю Нурамона, почему ворота должны остаться закрытыми, тот сказал:

— Потому что из этого, как сказал Альвиас, может получиться беда.

— Беда? — королева пристально посмотрела на него. — Ты прав. Это может произойти.

Теперь вперед выступил Пельверик из Ольведеса. Его слово имело большой вес среди воинов.

— Эмерелль, подумай об эльфийской крови, которая может пролиться. Почему мы должны помогать людям? Какое нам дело до их трудностей? Когда они последний раз помогали нам?

— Это было давно, — вот и все, что ответила Эмерелль на слова Пельверика. Наконец она обернулась к Нороэлль и прошептала: — Твоего совета я послушаюсь.

Нороэлль помедлила. Она могла посоветовать королеве оставить ворота запертыми. Она, как и многие, могла говорить об эльфийской крови и человеческой неблагодарности. Однако она знала, что в этих словах не будет крыться ничего, кроме страха за своих возлюбленных. А здесь речь шла о большем, чем ее собственные переживания. И она негромко произнесла:

— В моем сердце живет страх за любимых. И тем не менее будет правильным открыть ворота.

Королева с достоинством поднялась. Шум воды на стенах медленно нарастал. Все больше и больше влаги изливалось из источников, сбегало по стенам и с шумом обрушивалось в бассейны. Взгляд Эмерелль был устремлен на ворота. Казалось, она не замечала, как блестящие водяные брызги распределялись по комнате, поднимались вверх к отверстию в потолке зала и там, в солнечном свете, появилась широкая радуга. Внезапно стены под водой вспыхнули. Что-то зашипело, по залу пронесся ветер. Створки ворот распахнулись и открыли взгляду отряд охотников. Вода успокоилась, однако брызги и радуга остались.

Отряд на миг замер в воротах, прежде чем переступить порог. Во главе шел Мандред, сын человеческий, с величайшим удивлением рассматривавший радугу, а затем он перевел взгляд на королеву. Слева и справа позади него шли Фародин и Нурамон, за ними — следопыт Брандан, волшебница Ванна, лучник Айгилаос и Лийема, мать волков. Непривычно было видеть человека в составе отряда эльфийской охоты, хотя по характеру он был ближе к эльфам, чем кентавр Айгилаос. Однако за многие годы все привыкли видеть кентавров в составе отряда. Но человека? То, что Мандред шел во главе, производило еще более непривычное впечатление. Отрядом всегда командовал эльф.

Нурамон и Фародин напоминали героев древних сказаний. Как обычно, Фародин был безупречен, в то время как Нурамон впервые в глазах других соответствовал идеалу. Нороэлль отчетливо читала это на лицах присутствующих. И это радовало ее. Даже если такое отношение продлится недолго, этого мгновения никто у него не сможет отнять.

Отряд двигался навстречу королеве. Когда они достигли лестницы у подножия трона, эльфы преклонили колени перед Эмерелль, и даже кентавр попытался склониться как можно ниже. Только Мандред остался стоять, казалось, он был удивлен почтительностью своих спутников. И только было собрался он последовать их примеру, как королева обратилась к нему на его языке:

— Нет, Мандред. В Другом мире ты являешься ярлом своей общины — человеческим князем. Тебе не нужно преклонять колено перед эльфийской королевой.

Мандред сделал удивленное лицо и промолчал.

— А вы, остальные, поднимитесь! — эти слова Эмерелль тоже произнесла на фьордландском. Некоторые из присутствующих, очевидно, не владели этим языком и начали недовольно переглядываться.

Фьордландский! Родители Нороэлль научили ее многим человеческим языкам, однако Нороэлль никогда не покидала пределов Альвенмарка. До сих пор она только представляла себе дикую человеческую страну.

Королева снова обратилась к Мандреду.

— Я дважды выделила тебя. Ты — первый из сынов человеческих, кто примет участие в эльфийской охоте. И, кроме того, я выбрала тебя предводителем. Я не могу ожидать от тебя эльфийского поведения. То, что я выбрала тебя, возмутило многих детей альвов. Однако в тебе живет сила Атты Айкъярто. Я доверяю твоему чутью. Ни один из нас не знает твою родину так, как ты. Ты будешь хорошим командиром для своих товарищей. Однако за всем, что ты делаешь, не забывай о том, что ты пообещал.

— Я сдержу свое обещание, госпожа.

Нороэлль узнала, какое соглашение заключил с Эмерелль сын человеческий. Она смотрела на Мандреда и удивлялась ему. До сих пор у нее не было возможности увидеть ярла, поскольку она прибыла ко двору очень поздно вечером. Не отважилась она и пойти в то крыло дворца, где были расположены покои отряда эльфийской охоты. Однако ей довелось наслушаться сплетен, касавшихся Мандреда, хотя, похоже, не все было правдой. Конечно, он был крепок, словно медведь, и на первый взгляд выглядел угрожающе, со своей шевелюрой, рыжей, словно восход солнца, беспорядочно спадавшей на плечи. Он носил несколько тонких косиц и бороду, как кентавры. Черты его лица были грубы, но честны. Он казался волшебнице необычайно бледным, под глазами у него были темные круги. Быть может, от волнения он не спал? Наверняка он очень горд тем, что королева так почтила его. На нем лежала огромная ответственность, и по спине Нороэлль пробежали мурашки при мысли о том, какую цену ему пришлось заплатить за помощь. Она ни за что не отдаст своего ребенка, если он у нее когда-нибудь будет. Она задумчиво посмотрела на своих возлюбленных. Вопрос заключался не в том, будет ли у нее ребенок, а в том, от кого он будет.

И словно услышав ее мысли, Мандред бросил на нее короткий взгляд и улыбнулся. Обилее схватила ее за руку. Она дрожала. Нороэлль осталась спокойной, посмотрела сыну человеческому в глаза. То не был бесстыдно-страстный взгляд человека, о котором говорили при дворе. Какой бы грубой ни казалась внешность фьордландца, в глазах его читалось глубокое чувство. С ним можно было ощутить себя в безопасности, ему она могла спокойно доверить обоих своих возлюбленных. С тех пор, как двадцать лет назад они обнаружили свою любовь к ней, один из эльфов всегда был рядом. А теперь она будет одна, и неизвестно, сколь долгое время.

— Вы знаете, что нужно сделать, — сказала королева. — Вы вооружены, вы отдохнули. Готовы ли вы отправляться в путь?

Каждый из отряда эльфийской охоты ответил словами:

— Я готов.

— Фародин и Нурамон, выйдите вперед! — Оба поступили так, как им было велено. — Я — ваша королева, и вы находитесь под моей защитой. Но вы служите и своей возлюбленной. И я не могу говорить за нее. Она приняла решение. — Королева подошла к Нороэлль и, взяв ее за руку, повела вниз по ступенькам к Фародину и Нурамону. Обилее последовала за волшебницей. — Вот она.

Нороэлль знала, что теперь предстоит прощаться. Однако еще было слишком рано, она не хотела говорить слов прощания перед всеми.

— У вашей возлюбленной есть еще одно желание. Ей хотелось бы сопровождать вас до ворот Айкъярто.

Фародин и Нурамон переглянулись.

— Мы должны сделать так, как хочет возлюбленная.

Королева улыбнулась и взяла за руки Нороэлль и Обилее.

— Вот, Мандред, тебе еще двое, которые будут находиться под твоей защитой до ворот. Обращайся с ними хорошо.

— Непременно.

Королева посмотрела наверх, словно в неярком свете солнца могла увидеть нечто, скрытое от глаз.

— День только занимается, Мандред! Иди же и спаси свою деревню!

Итак, Мандред возглавил отряд эльфийской охоты, Нороэлль и Обилее оказались в центре. Дети альвов, мимо которых проходил отряд, желали спутникам счастья. Нороэлль оглянулась на королеву и увидела, что та стоит перед троном и обеспокоенно смотрит им вслед. Волнуется из-за того, что с ними что-то случится? Если дела обстоят именно так, то до сих пор Эмерелль удавалось умело это скрывать.

Обилее оторвала Нороэлль от грустных мыслей.

— Жаль, что я не вхожу в состав отряда, — сказала она.

— В данный момент, похоже, входишь.

— Ты ведь знаешь, что я имею в виду.

— Конечно. Но разве ты не слышала, что сказала королева? И разве я не обращала твое внимание на то, что ты очень похожа на Данее? Однажды ты тоже сумеешь снискать такую славу, славу великой волшебницы, которая в то же время мастерски владеет мечом.

Отряд покинул залы и вышел на улицу. Во дворе замка было полно детей альвов. Пришли даже кобольды и гномы, чтобы посмотреть, как отправится в путь эльфийская охота. Охота, предводителем в которой будет человек! Что-то из ряда вон выходящее! Об этом дне будут говорить спустя годы.

Лошади были уже готовы, оружие и доспехи сложены. Только кентавр Айгилаос еще привязывал к спине несколько мешочков, тихо ругаясь из-за ноющей шеи. Очевидно, прошлой ночью спал он не особенно хорошо.

В то время как мастер Альвиас отправился привести еще двух лошадей, Нороэлль смотрела на Фародина и Нурамона. Внезапно они показались ей неуверенными. Скоро она расстанется с ними. Какие слова найдет она для этого мига? Чем утешит любимых?

— Готова ли эльфийская охота? — спросил Мандред, как того требовал придворный церемониал. Его спутники кивнули, и человеческий сын воскликнул: — В таком случае, в путь!

Отряд тронулся с места. Во главе находился сын человеческий, за ним Нороэлль. По левую руку от нее скакал конь Нурамона, по правую — Фародина. За ней двигалась Обилее в окружении Брандана, Ванны и Айгилаоса. Лийема была в арьергарде. Громкие крики сопровождали их до ворот; громче всех вопили кобольды.

Едва отряд оставил ворота позади, Нороэлль показалось, что глаза обманывают ее. На просторной лужайке, пожалуй, никогда еще не было столько детей альвов. Все они хотели наблюдать за тем, как эльфийская охота отправится в путь. Над лужайкой в солнечном свете сверкали крылья луговых фей; феи любопытны, это все знают. Рядом с дорогой, по которой они двигались, стояли эльфы из сердца страны и из самых отдаленных уголков королевства. Очевидно, некоторые вчера не поспели ко двору, но сейчас не желали упускать возможности взглянуть на отъезд отряда эльфийской охоты. То там, то тут раздавались приветствия в адрес товарищей. Даже на холмах у леса стояли эльфы из домов посланников и махали руками.

Вдруг Нороэлль заметила, что возле головы Мандреда кружится маленькая фея. Человек отмахнулся от нее, как от надоедливого насекомого, однако не попал. Фея вскрикнула и полетела к Нороэлль. Мандред оглянулся. Очевидно, он слышал крик, но не заметил фею.

Постепенно он наращивал темп. Казалось, ему понравилось скакать на эльфийском жеребце. Оставалось надеяться, что он не упадет. Говорили, что на спине Айгилаоса он производил не особенно хорошее впечатление.

Когда дети альвов остались позади, а перед товарищами раскинулись просторные луга, Лийема проехала мимо них и вскоре догнала Мандреда. Тот удивленно посмотрел на нее. А та сняла с пояса деревянную флейту и дунула в нее. Хотя было видно, что щеки у нее надулись, не было слышно ни единого звука.

Вскоре Обилее воскликнула:

— Вы только посмотрите туда! — она указала направо. Что-то белое отделилось от тени леса и стало быстро приближаться.

— Это они! — воскликнул Айгилаос.

— Их семеро! — объявил Нурамон.

— Семеро? — переспросил Фародин. — Невероятно!

Мандред обернулся в седле.

— Семеро кого?

Нороэлль знала ответ, как и любое дитя альвов. То были белые волки эльфийской охоты. Никто не мог сказать, сколько их присоединится к охоте, до тех пор, пока не увидит их. Чем больше их было, тем важнее было дело и тем больше опасность. По крайней мере, так говорили.

— Это наши волки! — крикнула Лийема Мандреду.

— Волки? Это чертовски большие волки!

Нороэлль улыбнулась. Волки с белой густой шерстью были ростом с пони.

— А они опасны? — услышала она вопрос Мандреда. Однако из-за громкого стука подков Лийема не услышала его. — Они опасны? — повторил тот громче.

Лийема улыбнулась.

— Ну конечно.

Когда волки нагнали их, четверо помчались во главе отряда, по одному — по сторонам. А седьмой волк побежал рядом с Лийемой.

Вскоре группа достигла опушки и остановилась, чтобы бросить последний взгляд на замок королевы. Казалось, даже Мандред был тронут.

Фародин и Нурамон тоже не могли оторвать взгляда. Лицо же Нурамона выражало тайную тревогу, в то время как Фародин пытался бороться с этим чувством. Но Нороэлль видела, что скрывается за маской спокойствия.

Волки выражали нетерпение, они окружили лошадь Мандреда. Казалось, сын человеческий не знает толком, как себя вести по отношению к ним. Он постоянно старался не терять волков из виду. «Должно быть, у него были неприятные воспоминания от общения с волками», — подумала Нороэлль. Быть может, в его мире волки представляют большую опасность для жизни, как волки Гальвелуна для детей альвов. Заметив взгляд Нороэлль, Мандред склонился в седле и, словно желая доказать свое мужество, погладил самого большого волка по холке. Это понравилось зверю!

— Пора в путь? — спросил сын человеческий.

Волк зарычал и посмотрел на Мандреда.

Лийема не сдержала улыбки.

— Он не говорит по-фьордландски, но ты ему нравишься.

Лийема по-эльфийски объяснила волкам, почему Мандред не понимает их, затем перевела то, что сказал сын человеческий. Волк склонил голову набок, а потом внезапно успокоился. Остальные тоже почувствовали его настроение и забегали вокруг, то отбегая, то приближаясь к Мандреду. Волки стремились в дорогу.

— Они что же, понимают, что ты им говоришь?

— Каждое слово. Они умнее некоторых эльфов. Уж можешь мне поверить.

— А они? Как они разговаривают? — поинтересовался Мандред.

Лийема погладила самого большого из белых волков.

— У них есть свой язык. И я его понимаю.

Нороэлль улыбнулась. Этот человек такой… понятный. То, как он смотрел на крупного волка, как поднимал одну бровь и в то же время кусал губы — думать он мог только об одном: такой волк был бы идеальным спутником на охоте.

— Это самые лучшие товарищи для охоты, — произнес Мандред.

Нороэлль с трудом удержалась, чтобы не рассмеяться громко.

— Конечно, — ответила сыну человеческому Лийема.

— Они такие же верные, как собаки?

Лийема расхохоталась.

— Нет, сравнивать их с собаками нельзя. Они гораздо умнее. Повтори то, что ты тогда говорил.

— По-фьордландски?

— Да.

— Пора в путь?

И животные снова забеспокоились, ожидая, когда же отряд наконец тронется с места.

— Ну, в таком случае вперед! — воскликнул Мандред, и отряд сорвался в галоп.

Нороэлль и ее возлюбленные молчали. Семеро волков чувствовали тревогу Нороэлль за ее любимых. Животные понимали, насколько велика опасность, ожидавшая охотников. Они сами определяли численность стаи, которая присоединится к эльфийской охоте. Что же это могло быть за существо, подстерегавшее их за каменным кругом? Хотя Нороэлль доверяла способностям своих возлюбленных, однако даже великие герои погибали в бою. Что, если случится худшее? Что, если Нурамон ошибается, и душа эльфа, умирающего в землях людей, не возрождается в Альвенмарке?

Они проезжали мимо Дуба Фавнов и озера Нороэлль. Еще вчера она была здесь с Фародином и Нурамоном. Нороэлль спросила себя, повторится ли когда-либо еще такой день.

Когда показалась крепостная башня у моста Шалин Фалах, они сделали небольшую остановку, чтобы попрощаться с Айгилаосом — он не мог ступить на белый мост из-за своих подкованных копыт. Кентавр несколько раз обругал строение.

— Увидимся у ворот, — сказал он и ускакал прочь.

Нороэлль посмотрела вслед кентавру, вспоминая все истории, которые рассказывали об этих созданиях. Наверняка он завидует эльфийским скакунам, которые благодаря неподкованным копытам и эльфийской ловкости могли без проблем пересечь мост.

— Зачем же он подковал копыта, если по этой причине не может пересечь мост? — спросил Мандред.

— Вроде как кобольды при дворе поговаривают, что благодаря подкованным копытам он может скакать быстрее, — ответила Лийема. — Теперь он думает, что быстр, а вот приходится делать крюк.

Мандред рассмеялся.

— Вполне в духе Айгилаоса!

Они продолжали путь. У башни Шалин Фалаха отряд ожидал Олловейн. Мандред встретил его холодно, но Олловейн ответил веселой улыбкой. Они быстро прошли ворота. Нороэлль спросила себя, что могло произойти между Олловейном и Мандредом.

Они пересекли Шалин Фалах и на другой стороне ущелья миновали руины Вельрууна. Когда-то тролли разрушили этот круг камней. Сама она не жила в то время и не могла это помнить, однако эти события хранили в памяти деревья и духи леса. Когда-то давно врата Вельрууна вели в одно из княжеств троллей. Нороэлль отчетливо чувствовала там силу семи троп альвов, пересекавшихся в одной крупной звезде. Тролли нашли способ запечатать ворота. И ни один эльф не знал, какими чарами они при этом воспользовались.

Лес становился все гуще. Нороэлль вспомнила давние времена, когда часто бывала здесь. Она любила этот лес.

Отряд ехал по дороге меж берез и наконец достиг большой поляны, на которой находился холм с каменным кругом. Когда-то рядом с развалинами башни Ландовин провел последний бой против троллей. Нороэлль с печалью задумалась над тем, сколько эльфов нашли здесь свою смерть.

Товарищи остановились у подножия холма и стали ждать Айгилаоса. Мандред спешился и молча отошел от отряда. Он хотел посетить Атту Айкъярто.

Нороэлль слышала о том, что дуб спас ему жизнь. Она спросила себя, что разглядел Атта Айкъярто в Мандреде. Когда-то Дуб Фавнов говорила ей, что старый Атта Айкъярто может предвидеть будущее. Интересно, что знает старое дерево, согласившееся расстаться с частью своей силы ради того, чтобы спасти сына человеческого?

Нороэлль позволила Фародину помочь ей спешиться. Нурамон несколько замешкался, и ему пришлось помогать Обилее. Молодая эльфийка покраснела — настолько сильно тронул ее жест Нурамона. Нурамон подвел ее к Нороэлль.

Они вместе уселись на траву, однако для слов еще было слишком рано. Вскоре притихли и остальные члены отряда. Даже волки вели себя необычайно скромно.

И только когда прибыл Айгилаос, вновь начались разговоры.

— Неужели мне потребовалось слишком много времени? — запыхавшись, спросил человекоконь. На боках у него выступил пот.

— Нет, Айгилаос, не беспокойся, — сказала Нороэлль.

Кентавр устал, ему необходимо было отдохнуть. Над поляной снова повисло молчание.

Теперь не хватало только Мандреда, чтобы эльфийская охота могла, наконец, тронуться в путь. Прошло больше часа, прежде чем сын человеческий вернулся. Нороэлль готова была многое отдать за то, чтобы выведать, что узнал Мандред у Атты Айкъярто. Но он только спросил:

— Вы готовы?

Его спутники кивнули. Нороэлль почувствовала себя немного виноватой. Она знала, что все молчали из-за нее. Ей хотелось все исправить.

— Идемте, я провожу вас наверх, к кругу камней.

По пути Нороэлль почувствовала силу звезды альвов как дыхание ветра, дувшего ей в лицо. Это место не потеряло ни капли своей магии. Прислонившись к камню, стоял Ксерн и смотрел на круг, в центре которого клубился туман. Не оборачиваясь, он спросил:

— Кто идет? — Поскольку эти слова он произнес по-фьордландски, очевидно, он знал, что это Мандред.

Сын человеческий выступил вперед и ответил:

— Эльфийская охота!

Ксерн повернулся к ним.

— В таком случае, эти врата открыты. Мандред, ты пришел в этот мир, когда в тебе едва теплилась жизнь. И покидаешь его вместе с силой Атты Айкъярто. Пусть эта сила защитит тебя и твоих спутников! — Он указал рукой на стену тумана.

Фародин и Нурамон выжидающе посмотрели на Нороэлль. Наконец она нарушила долгое молчание.

— Думайте о том, что вы делаете это для меня. Думайте о том, что я очень люблю вас обоих. Берегите друг друга. Прошу вас.

— Я буду помогать Фародину… пусть даже ценой своей жизни, — произнес Нурамон.

А Фародин объявил:

— Страдания Нурамона станут моими страданиями. Что бы ни случилось с ним, случится и со мной.

— Во имя всех альвов! Умоляю вас, не отдавайте свои жизни, чтобы защитить других. Берегите не только друг друга, но и себя. Я не хочу, чтобы судьба лишила меня выбора. Возвращайтесь оба!

— Я сделаю все для того, чтобы мы вернулись оба, — сказал Фародин.

— А я обещаю тебе, что мы вернемся, — произнес Нурамон.

Фародин казался удивленным, потому что его товарищ обещал то, чего обещать не мог. Кто знает, что случится там? И тем не менее именно это обещание хотела услышать Нороэлль.

Она сделала знак Обилее и снова обернулась к своим возлюбленным.

— Я хочу подарить вам кое-что, что будет напоминать вам обо мне в пути.

Обилее принесла два мешочка. Нороэлль протянула один Нурамону, второй — Фародину.

— Откройте их! — попросила она.

Оба выполнили ее желание и заглянули внутрь. В то время как Нурамон только улыбнулся, Фародин удивленно воскликнул:

— Шелковица!

— Ягоды волшебные, — заявила она. — Они придадут вам силу и наполнят ваш желудок больше, чем вы могли бы предположить. Думайте обо мне, когда будете их есть.

Ее возлюбленные быстро переглянулись, затем Нурамон произнес:

— Хорошо. И не только, когда будем есть их.

Нороэлль обняла сначала Фародина и поцеловала его на прощание. Он хотел сказать что-то, однако та приложила два пальца к его устам.

— Нет. Никаких слов прощания. Никаких заверений в любви. Я знаю, что ты чувствуешь. Не произноси того, что я читаю на твоем лице. Одно слово — и я расплачусь! А пока что я еще улыбаюсь.

Он промолчал и провел рукой по ее волосам.

Нороэлль вырвалась из объятий Фародина и обняла Нурамона. Поцеловала она и его. Он взял ее лицо в ладони и долго смотрел на нее, словно желая точно запомнить, как она выглядит. Потом в последний раз улыбнулся ей и опустил руки.

Отряд сел на коней. Только Айгилаос, которому это не было нужно, уже был возле стены тумана. Тут Мандред воскликнул:

— Следуйте за мной, спутники!

И эльфийская охота вступила в каменный круг.

Фародин и Нурамон ехали в хвосте, позади волков. В последний раз оглянулись на Нороэлль. А потом в тумане исчезли и они.

Ксерн отвернулся и медленно пошел вперед. Обилее схватила Нороэлль за руку. Туман рассеивался, а страх Нороэлль возрастал. Ей вдруг показалось, что она только что видела Фародина и Нурамона в последний раз.

 

Мир людей

Когда туман исчез, в лицо товарищам пахнуло ледяным дыханием мира людей. Нурамон произнес несколько слов тепла, чтобы прогнать холод, по меньшей мере, из своей одежды. С любопытством огляделся по сторонам. Они находились в каменном круге на высоком утесе. Далеко внизу, под ними, была деревня.

Мандред направил своего скакуна к краю пропасти. Казалось, он собирается повести животное вниз. Очевидно, деревня, лежавшая на противоположном берегу фьорда, занимала все его внимание. Должно быть, именно об этом селении он говорил при дворе.

— Я нашел след! — крикнул Брандан. — Он совсем свежий, словно человек-кабан был здесь еще совсем недавно.

Это место было открыто всем ветрам, здесь, наверху, не было живности. Что могло держать здесь чудовище так долго? Неужели оно ожидало? Нурамон улыбнулся. Нет, это, конечно, чушь.

— Мандред! — строгим голосом крикнул Фародин.

Сын человеческий вздрогнул. Затем придержал поводья и направил кобылу прочь от утеса.

— Извините… Просто мне нужно было узнать, как там мои… Похоже, человек-кабан не напал на Фирнстайн.

Ярл занял место во главе отряда и повел всех вниз. Стая волков неслась перед ними, образовав веер. Они тоже почуяли человека-кабана.

Хотя след совершенно четко вел прочь от деревни, Нурамону показалось, что сын человеческий с каждым шагом беспокоится все больше и больше.

— Что-то не так, Мандред? — спросил он фьордландца.

— Лошади, — сдавленным голосом пробормотал он. — Они заколдованные, не так ли?

Нурамон не понял, о чем он говорит.

— Зачем нужно заколдовывать лошадей?

— Но… они ведь не проваливаются в снег. Этого не может быть. Снега здесь по меньшей мере по колено.

Нурамон заметил, как Фародин и Брандан улыбнулись друг другу. Что им известно?

— А почему лошади должны проваливаться в снег?

— Потому что так полагается! — Мандред пришпорил свою кобылу. — Если лошади не заколдованы, то заколдованным должен быть снег. — Он соскочил с коня и мгновенно увяз по колено.

Брандан рассмеялся.

— Я не вижу в этом ничего смешного, — вмешался Айгилаос. Он поспешил к Мандреду, оставляя за собой глубокие следы. — Эти длинноухие слишком любят потешаться над нами. Я до сегодняшнего дня не понимал, как им удается идти по поверхности. Это точно не волшебство. И дело явно не в том, подкованы ли их лошади.

Нурамон думал, что сын человеческий обидится, — однако его глаза внезапно сверкнули.

— Как думаете, королева подарит мне эту лошадь, когда мы вернемся?

— Если ты уцелеешь, то все может быть, человек, — заметил Фародин.

— Как думаете, один из моих жеребцов сможет покрыть эту кобылу?

Айгилаос рассмеялся своим похожим на ржание смехом.

Нурамону это показалось диким. И о чем только думает этот сын человеческий?

— Нам не следует стоять здесь и шутить, — вмешалась в разговор Ванна. — Скоро пойдет снег. Нужно двигаться, не то мы потеряем след.

Мандред уселся в седло. Отряд молча тронулся в путь, по следу.

Нурамон окинул взглядом окрестности. Он представлял себе человеческий мир совсем иначе. Здесь снег был твердым и грубым, а гряды холмов такими неровными, что он с трудом запоминал дорогу. Казалось, все не подходит одно к другому. Как найти человека-кабана в этом хаосе? Взгляд притягивали тысячи вещей, которые были не такими, как в Альвенмарке.

Все эти новые впечатления утомили Нурамона. Он потер глаза. Мир казался ему необозримым. Если он смотрел на дерево, то у него с трудом получалось рассматривать дерево как нечто цельное — настолько сильно притягивали к себе детали. Оценивать расстояния тоже было трудно. Казалось, предметы находятся ближе, чем на самом деле. И этот мир казался ему… узким. Теперь Нурамон понял, почему королева выбрала предводителем Мандреда. Ему это все было знакомо.

Отряд целый день двигался по следу человека-кабана. Они ехали быстро, когда след вел по открытой местности, и осторожно, когда он приводил их в лес или в скалистую местность. Они постоянно были готовы к встрече с врагом. По крайней мере, так казалось Нурамону.

На протяжении последних часов Брандан постоянно подчеркивал, что след кажется ему странным. Он был слишком свежим! Словно снег отказывался падать на отпечатки ног кабана. Это тревожило Нурамона, лицо Лийемы тоже было напряжено. Остальные производили такое впечатление, что, несмотря на то, что принимают слова Брандана всерьез, ни секунды не сомневаются в том, что выполнят поручение. Эльфийская охота взяла след, и именно волки, с азартом бежавшие впереди, вызывали у Нурамона чувство, что никто и ничто их не остановит, даже в этом странном мире.

Во второй половине дня снег прекратился. Они пробирались сквозь густой лес. Здесь человек-кабан мог поджидать их где угодно. Наконец Мандред отдал приказ искать место для стоянки. Брандан запомнил, где находится след человека-кабана, затем все последовали за Мандредом. Тем временем лицо Фародина приобрело непривычно недовольное выражение, которое Нурамон не мог истолковать.

Они добрались до опушки и разбили лагерь. Айгилаос проголодался и решил немного поохотиться. Он видел следы, Брандан пошел с ним.

Нурамон и Фародин расседлали лошадей. Волшебница Ванна разложила в центре лагеря небольшой костер. При этом казалось, что мысленно она находится далеко. Что-то занимало ее. Лийема и Мандред занимались волками. Мать волков объясняла сыну человеческому то, что интересовало последнего. Звери были спокойны, Нурамон расценил это как добрый знак.

Фародин снял седло, потом вдруг спросил:

— Такой ли ты представлял себе эльфийскую охоту?

— Честно говоря, нет.

— Снаружи все кажется гораздо более блестящим. Мы находим жертву, убиваем ее и возвращаемся к нашей госпоже. В принципе, все просто.

— Ты уже бывал здесь, в человеческом мире, не так ли?

— Да, частенько. Я еще помню последний раз. Мы должны были отыскать предателя и привести его к королеве. Все было, как теперь. Едва пройдя сквозь ворота, мы сразу же отыскали его след. Несколько часов спустя мы уже мчались домой. Но то была не настоящая эльфийская охота.

— И что? Кажется ли тебе Другой мир таким же странным, как и мне?

— Ты имеешь в виду тесноту?

— Да, именно это.

— Все дело в воздухе. Королева когда-то уже объясняла мне. Здесь воздух другой. Не такой прозрачный, как у нас.

Нурамон задумался над этим.

— Здесь все иначе, — продолжал Фародин. — Красоту и ясность Альвенмарка тут ты не найдешь, можешь не искать. Гармонии нет. — Он указал на дуб. — Вот это дерево не подходит к тому. — Он постучал по дубу рядом с собой. — У нас все разное, но все находится в гармонии. Неудивительно, что наша страна кажется сыну человеческому столь прекрасной.

Нурамон помолчал. Несмотря ни на что, Другой мир нравился ему. Столько неизвестного! И если постичь тайну этого мира, то может быть, можно найти и в нем гармонию?

— Похоже, для Мандреда здесь все согласованно и соразмерно, — пробормотал он, бросив быстрый взгляд на сына человеческого.

— Он не обладает столь тонкими чувствами, как дети альвов.

Нурамон кивнул. Фародин был прав. Но тем не менее… Может быть, здесь скрыт свой порядок, для которого требуются чувства еще более тонкие, чем те, которыми обладают эльфы?

Когда все дела были сделаны, Нурамон присел на опушке и обвел взглядом окружающий ландшафт. Фародин присоединился к нему, протянул свой мешочек с ягодами шелковицы.

Нурамон удивился.

— Нужно ли это?

Его товарищ кивнул.

Он принял предложение Фародина. Они съели по нескольку ягод, помолчали.

Когда настали сумерки, Лийема спросила, куда запропали Брандан и Айгилаос.

Нурамон поднялся.

— Я приведу их.

— Мне пойти с тобой? — спросил Фародин.

— Нет. — Он взглянул на волшебницу. — Лучше выясни у Ванны, все ли в порядке, — шепотом сказал он. — Она все время отмалчивается и о чем-то размышляет.

Фародин невольно улыбнулся и поднялся, направляясь к эльфийке. А Нурамон покинул лагерь по следам Айгилаоса и Брандана.

Идти по их следу было легко. Хотя отпечатки сапог Брандана разобрать было сложно, Айгилаос оставлял целую колею. Нурамон несколько раз посмотрел на свои ноги; невольно вспомнился Мандред и то, как он провалился в снег. Может быть, все-таки какое-то колдовство помогает ему двигаться по снегу. Он попытался оставлять более четкие следы, и это ему удалось. Однако приходилось концентрироваться на этом и ставить ноги как можно более неловко. Если этого не делать, ноги его отказывались проваливаться в снег.

Через некоторое время следы изменились. Нурамон увидел, что оба его товарища приметили косулю. Вскоре после этого они разделились, Айгилаос пошел налево, Брандан — направо. След косули вел прямо. Нурамон пошел за Айгилаосом, поскольку это было легче.

Внезапно он что-то услышал. Эльф остановился и прислушался. Сначала он разобрал только вой ветра. А потом различил тихое шипение. Это могла быть всего лишь корка затвердевшего снега, которую сдувало с дерева неподалеку. Но шипение то и дело возвращалось. Оно было то более протяжным, то более коротким. Может быть, это такое животное? Впрочем, это с равной вероятностью мог быть и человек-кабан.

Нурамон осторожно положил руку на меч. Подумал, не позвать ли Айгилаоса или Брандана, но не стал делать этого. Вспыльчивый кентавр мог выпустить стрелу в него, если он криком спугнет дичь.

Казалось, шум раздавался совсем близко. Но Нурамон не хотел полагаться только на свои чувства. Этот мир сбивал его с толку! На сегодня с него было достаточно! Обман зрения уже был. Теперь обмануть могут и уши.

Нурамон осторожно сошел со следа Айгилаоса, чтобы проследить за шипением. Вскоре он увидел между деревьями поляну. Казалось, звук доносится оттуда.

Когда Нурамон достиг ее края, ему показалось, что он что-то заметил. Примерно в центре ее стояли три дуба. Ветер донес до него неприятный запах и заставил на миг застыть. Что-то было не так с этим запахом. Но как можно в этом мире полагаться на эльфийские чувства?

Он осторожно вышел на поляну и огляделся. Никого не видно. Однако с каждым шагом, который он делал, шипение становилось громче. Что бы это ни было, источник его должен был быть на поляне, за тремя деревьями. Рука Нурамона крепче сжала холодную рукоять меча.

Нурамон почти достиг деревьев. По левую руку от себя он увидел широкий след, который вел из лесу. То был след Айгилаоса!

Он поспешил к трем дубам. Шипение стало до ужаса громким и протяжным. Эльф обнаружил в снегу сломанный обруч. Он быстро обошел группу деревьев — и не поверил своим глазам!

Прямо перед ним, в снегу, лежал Айгилаос! Голова его была запрокинута, и он через открытый рот издавал это шипение. Кудрявая борода человека-коня была залита кровью. В шее Нурамон заметил четыре маленькие ранки. Если бы не они, крики кентавра наверняка были бы слышны по всему лесу. Однако таким образом он не мог издать больше ни звука. Его в буквальном смысле лишили голоса. Его крик был просто протяжным дыханием, вырывавшимся из горла.

На лице Айгилаоса было больше боли, чем когда-либо доводилось видеть Нурамону. Глаза кентавра были широко раскрыты. Он то и дело судорожно вдыхал, хотел закричать, и тем не менее мог издать только жалкое шипение.

Все четыре ноги кентавра были сломаны, из одной даже торчала кость. Брюхо было вспорото. В снегу образовалась замерзшая лужица крови, часть внутренностей вывалилась. Одна рука была погребена под его телом, вторая — вывихнута и сломана, как и ноги. На его коже было много широких ран, словно на него напало какое-то дикое животное.

Нурамон даже представить себе не мог боль, которую должен был чувствовать Айгилаос. Он никогда еще не видел существо, которому досталось бы так же, как кентавру.

— Фародин! Мандред! — крикнул он, не зная, бежать ли за помощью или же попытаться что-либо сделать для Айгилаоса.

Эльф бросил взгляд на свои руки и увидел, что они дрожат. Он просто должен что-то сделать! Его товарищи в лагере наверняка услышали его.

— Я помогу тебе, Айгилаос!

Кентавр перестал беззвучно кричать и повернул лицо к Нурамону. Лицо его дрожало.

Это было бессмысленно. Одна только рана на животе могла убить кентавра. Раны на шее тоже были опасны. Солгать кентавру?

— Для начала я попробую облегчить твою боль. — Нурамон положил руки на лоб Айгилаоса и посмотрел в его слезящиеся глаза. Просто чудо, что он еще в сознании. — Еще минуточку, потерпи! — произнес он и сконцентрировался на заклятии.

Все началось с покалывания в кончиках пальцев. Нурамон следил за своим пульсом и чувствовал, как холодный озноб бежит по его плечам к кистям рук. Почувствовал под пальцами, как теплеет лоб Айгилаоса. Хоть это получилось, пусть тело уже не спасти.

Когда Нурамон убрал руки со лба кентавра, то увидел, как черты его лица медленно начали разглаживаться. С учетом того, сколько крови потерял кентавр, эльф был очень удивлен, что Айгилаос все еще в сознании. Он решил попытаться сразиться со смертью своего товарища, хотя это и казалось безнадежным. Опытом лечения кентавров Нурамон не обладал. Может быть, человекоконь может выжить с такими ранами… И он осторожно положил руки на растерзанную шею раненого.

Айгилаос уже не чувствовал боли, он серьезно смотрел в глаза эльфа. Потом покачал головой и указал взглядом на меч Нурамона.

Нурамон пришел в ужас. Айгилаос понимал, что это конец. И теперь он должен был вынуть из ножен меч Гаомее, чтобы подарить кентавру быструю смерть. Меч, которым Гаомее когда-то зарубила дракона Дуанока в славном бою, он теперь должен был запятнать кровью своего товарища.

Нурамон медлил, однако во взгляде кентавра читалась мольба, устоять против которой он не мог. Она в буквальном смысле слова заворожила эльфа. Он должен был сделать это. Из чувства сострадания! И Нурамон вынул меч.

Айгилаос кивнул.

— Увидимся в следующей жизни, Айгилаос!

Он поднял оружие и опустил его. Однако у самой груди кентавра острие меча застыло. Айгилаос недоверчиво поднял взгляд.

— Я не могу, — в отчаянии произнес Нурамон и покачал головой.

Слова, которые он произнес на прощание кентавру, мощным колоколом звучали в его голове. Увидимся в следующей жизни! Кто может такое сказать? Нурамон не был уверен в том, что душа Айгилаоса найдет путь обратно в Альвенмарк. Тот, кто лишит его жизни здесь, должен навсегда отнять у него шанс на перерождение.

Нурамон отшвырнул клинок. Он едва не запятнал оружие кровью товарища. Оставалось только одно: применить волшебную силу и попытаться спасти его.

Нурамон снова осмотрел раны на шее. Мандред описывал кабана как крупное чудовище. А эти раны были такими маленькими, что казалось, нанесены ножом. Может ли человек-кабан владеть оружием? Или это другое чудовище так изувечило Айгилаоса? Удивило Нурамона то, что кроме крови кентавра вокруг не было никаких следов, даже следа косули, за которой охотился Айгилаос. Брандана тоже было не видать. Может быть, он лежит где-то в лесу, такой же растерзанный?

Нурамон подавил в себе желание еще раз позвать остальных. Этим он только привлечет к себе внимание монстра. Эльф осторожно положил руки на раны. И едва он снова подумал о заклинании, как в руках опять закололо. Но на этот раз не было озноба, который он чувствовал раньше. Покалывание превратилось в боль, распространившуюся из кончиков пальцев до запястий. Боль за исцеление! Таков был обмен, присущий его заклинанию. Когда боль наконец утихла, Нурамон убрал руки и осмотрел шею. Раны затянулись.

Однако изучив рваную рану на животе, он понял, что тут его силы не хватит. Здесь нужно было заклинание, оживляющее тело. Нурамон склонился над телом Айгилаоса.

— Ты можешь говорить? — спросил он кентавра.

— Не делай этого, Нурамон, — хриплым голосом попросил Айгилаос. — Возьми меч и покончи с этим!

Нурамон положил пальцы на виски Айгилаоса.

— Это всего лишь боль.

Он хорошо понимал, что большие раны означают большую боль для него. И тем не менее он сосредоточился и попытался дышать глубже.

— Желаю тебе счастья альвов, мой друг, — сказал кентавр.

Нурамон ничего не ответил на это, а позволил волшебной силе течь через руки в тело Айгилаоса. Подумал о тех, кого излечил. То были деревья и животные, изредка эльфы.

Внезапно острая колющая боль пронзила его руки и поднялась к плечам. Это цена за исцеление, нужно терпеть! Боль стала невыносимой. Нурамон закрыл глаза и стал с ней бороться. Однако все его попытки рассеять боль успехом не увенчались. И тут его словно молния ударила. Он понял, что достаточно отпустить руки, как боль уйдет. Но тогда он потеряет Айгилаоса.

Дело было не только во множестве ран, не только в боли, которую причинял вспоротый живот, было что-то еще, что не мог ухватить Нурамон. Яд? Или колдовство? Нурамон попытался расслабиться, однако боль была слишком сильной. Он чувствовал, как руки его свело судорогой, как он задрожал всем телом.

— Нурамон! Нурамон! — услышал он хриплый голос. — Ради всех богов!

— Тихо! Он лечит его! — прокричал голос эльфа. — О, Нурамон!

Боль возрастала, и Нурамон сжал зубы. Казалось, мучениям не будет конца. Они все возрастали и возрастали. Он чувствовал, что теряет сознание.

На миг Нурамон вдруг вспомнил о Нороэлль. И внезапно боль ушла.

Стало тихо.

Нурамон медленно открыл глаза и увидел над собой лицо Фародина.

— Скажи что-нибудь, Нурамон!

— Айгилаос? — вот и все, что сорвалось с его губ.

Фародин отвел взгляд, потом снова посмотрел на него и покачал головой.

Рядом он услышал крик Мандреда:

— Нет. Проснись! Просыпайся же! Не уходи так! Скажи что-нибудь!

Нурамон попытался подняться. Силы медленно возвращались. Фародин помог ему встать.

— Ты мог умереть, — прошептал он.

Нурамон не отводил взгляда от Айгилаоса; Мандред плакал, склонившись над ним. Хотя черты лица мертвого кентавра казались расслабленными, но вид его тела был по-прежнему ужасен.

— Ты забыл, что пообещал Нороэлль?

— Нет, не забыл, — прошептал Нурамон. — И поэтому Айгилаос должен был умереть.

Нурамон хотел отвернуться и уйти, однако Фародин удержал его.

— Ты не смог бы спасти его.

— А что, если смог бы?

Фародин промолчал.

Мандред поднялся и повернулся к ним.

— Он что-нибудь говорил? — Сын человеческий выжидающе смотрел на Нурамона.

— Он пожелал мне счастья.

— Ты сделал все, что мог. Я знаю. — Слова Мандреда не могли утешить Нурамона.

Он поднял меч, посмотрел на холодный металл, вспомнил о просьбе Айгилаоса. О ней он рассказать Мандреду не мог.

— Что произошло? И где Брандан? — спросил Фародин.

— Понятия не имею, — медленно произнес Нурамон.

Мандред покачал головой.

— Можно считать, что нам повезло, если он еще жив. — Фьордландец посмотрел на Айгилаоса и шумно вздохнул. — Клянусь всеми богами! Никто не должен так умирать. — Он огляделся. — Проклятье! Уже слишком темно!

— В таком случае давайте скорее искать Брандана, — воскликнул Фародин.

Они бросили последний взгляд на тело Айгилаоса, решили забрать его позже, ночью, если вообще это будет возможно.

Нурамон отвел Фародина и Мандреда обратно к следу Брандана.

Наступила ночь.

— И почему только я не взял янтарины из лагеря! — сокрушался Фародин.

Идти по такому следу было само по себе тяжело, а в темноте так вообще бессмысленно. Они не были особенно искусными следопытами.

Внезапно за спиной у них раздался ужасающий рев. Трое мужчин обернулись. Мандред крикнул:

— Лагерь! Бежим!

И они помчались обратно. Нурамону показалось, что Мандреду трудно двигаться в темноте. Он то и дело натыкался на нижние ветки, пока наконец не догадался держаться следом за Фародином. Сын человеческий ругался из-за того, что проваливается в снег по самые лодыжки, в то время как эльфы легко неслись по поверхности.

Наконец они добрались до лагеря. Он был пуст.

Горел костер. Лошади стояли спокойно. Но Ванны, Лийены и волков нигде не было. Фародин опустился на колени возле своих сумок, Нурамон обходил лагерь в поисках следов. Мандред застыл, словно громом пораженный. Похоже, ярл думал, что все потеряно.

В лесу было тихо.

Нурамон нашел следы волков и эльфов, они вели вдоль опушки. Никаких намеков на битву или что-то подобное не было. Эльф сообщил товарищам об этом открытии. Фародин бросил ему и Мандреду по янтарину. Они были прозрачными и источали белый свет.

Когда откуда-то из глубины леса донесся громкий вой, они отправились в путь. Эльфы то и дело звали Ванну и Лийему, но безответно.

Затем они обнаружили кровавый след и пошли по нему. Волки, а также, очевидно, Ванна и Лийема тоже шли по этому следу. Вскоре они наткнулись на мертвого волка; у него было разорвано горло. Эльфы двинулись дальше и через несколько шагов обнаружили еще пятна крови.

Вой не умолкал. Внезапно среди деревьев они увидели белых волков. Звери прыгали и наседали на нечто в центре. Огромная фигура! Существо отчаянно отбивалось. Вой одного из волков перешел в сдавленный визг. Потом раздался крик женщины.

Нурамон, Фародин и Мандред достигли поляны. Свет от янтаринов прогнал тьму. Нурамон увидел, как волки погнались за кем-то огромный и сгорбленным и исчезли в лесу.

Свет от янтарина высветил в центре поляны волшебницу Ванну.

— Возвращайтесь! Не время для мести! — кричала она вслед волкам. — Возвращайтесь! — Но те ее не слушали.

Волшебница опустилась на колени и склонилась над чем-то.

Мандред и Фародин мгновенно оказались рядом с ней. Нурамон медленно приблизился и огляделся. На поляне лежали три мертвых волка, среди них был и вожак с раной на спине. В воздухе витал едкий запах. Это была та же вонь, которую Нурамон ощутил рядом с телом Айгилаоса. Должно быть, она исходила от бестии.

Когда эльф подошел к своим товарищам, то в свете янтаринов он увидел, что Ванна склонилась над Лийемой. Волшебница поднялась, и Нурамон увидел, что у матери волков разорвана грудь. Что-то пронзило ее тело, круша легкие и сердце. Ее глаза еще блестели, однако лицо ее уже превратилось в удивленную маску.

Ванна с любовью прижималась лицом к умершей.

— Что произошло? — спросил Фародин.

Ванна молчала.

Фародин схватил волшебницу за плечи и мягко встряхнул.

— Ванна!

Казалось, большие глаза эльфийки глядят сквозь Фародина. Она указала в сторону.

— Там, под деревом, лежит Брандан. Кабан… — она не договорила.

Нурамон побежал. Он хотел как можно скорее оказаться рядом с Бранданом. Ему было страшно, перед его мысленным взором еще стоял Айгилаос.

Тем временем между Фародином и Мандредом разгорелся спор. Сын человеческий хотел преследовать чудовище, Фародин не желал допускать этого. Как можно сейчас спорить об этом? Быть может, Брандан еще жив.

Нурамон достиг опушки и обнаружил Брандана. Следопыт лежал на спине, у него была легкая рана на виске и еще одна на ноге. Он был без сознания, но сердце его еще билось, дыхание было ровным. Нурамон положил свои обладающие целебной силой руки на раны на ноге и голове. Он почувствовал, как пришло покалывание, за ним последовала боль. Наконец раны закрылись под его руками. На данный момент этого достаточно. Позже он исцелит его полностью.

Нурамон с трудом поднял Брандана на руки и нетвердыми шагами побрел к остальным. Под весом товарища его ноги утопали в снегу.

Он услышал, как Фародин терпеливо что-то втолковывает Мандреду.

— Чудовище играет с нами. Сейчас нельзя поступать необдуманно. Давай продолжим охоту завтра!

— Как скажешь, — с неохотой ответил Мандред.

Когда они заметили Нурамона, на лицах их отразился страх. Они бросились ему навстречу.

— Он?.. — начал Мандред.

— Нет, он жив. Но мы должны отнести его в лагерь.

Фародин, Ванна и Мандред в молчании покинули поляну.

Дорога к месту стоянки была трудной. Мандред тащил Брандана, в то время как Фародин и Нурамон несли тело Лийемы. Мертвых волков они оставили там, где те и погибли. По пути Мандред пытался разбудить Брандана. Но следопыт был без сознания.

Добравшись до лагеря, Фародин занялся Лийемой: завернул ее тело в плащ. Мандред и Ванна сидели у костра и смотрели в лес. Нурамон наблюдал за ними, а голова Брандана покоилась на его ладонях, эльф лечил товарища. Позы сына человеческого и волшебницы говорили больше всяких слов. Двое членов отряда эльфийской охоты погибли, волки либо исчезли без следа, либо тоже погибли.

Нурамон смотрел на луну. Его бабушка говорила правду. Луна была видна только наполовину и вообще была гораздо меньше луны Альвенмарка. Ему вспомнился разговор с Нороэлль. Что происходит, когда умираешь в человеческих землях? Можно только надеяться, что Лийема родится вновь. Он не знал, как обстоит дело у кентавров. О некоторых детях альвов говорили, что после смерти они уходят прямо в лунный свет. И он надеялся, что души их мертвых товарищей не пропадут.

Когда боль из тела Брандана перебралась в его руки, Нурамон закрыл глаза и подумал об Айгилаосе. Фародин был прав: кентавра нельзя было спасти. И тем не менее Нурамон задавался вопросом, не повинны ли в смерти человекоконя мысли эльфа о Нороэлль и данное ей обещание? Быть может, если бы он приложил немного больше усилий, то сумел бы спасти Айгилаоса.

Внезапно боль схлынула, и Нурамон открыл глаза. Рядом с ним стояли Фародин, Мандред и Ванна, лица у них были обеспокоенные. Он отодвинулся от Брандана.

— Не беспокойтесь. Все в порядке.

Когда вскоре следопыт проснулся, все вздохнули с облегчением. Он чувствовал сильную усталость, но мог рассказать, что произошло.

— Кабан появился внезапно. Эта вонь меня словно парализовала. Я не мог ничего сделать. Ничего! — Человек-кабан ударил, лишив сознания, чтобы он служил приманкой. Последнее, что помнил следопыт — страшный хрип.

Нурамон рассказал Брандану и Ванне, что произошло с Айгилаосом. Описал судьбу кентавра вплоть до мельчайших подробностей, умолчав только о том, что Айгилаос просил убить его. На лицах остальных отразился неприкрытый ужас.

Фародин покачал головой.

— Что-то не так с этим человеком-кабаном. Это не просто грубая бестия.

Мандред ответил:

— Кем бы он ни был, мы сможем расправиться с ним, только если больше не будем разделяться. Установим дежурство, чтобы эта тварь не застала нас врасплох.

Прежде чем первый из них заступил на вахту, в лагерь тихо, с поджатыми хвостами, вернулись два волка. Они не были ранены. Мандред рад был видеть зверей, погладил одного из них по голове. Ванна занялась вторым. Волки были измотаны, от них пахло человеком-кабаном.

— Что это такое? — спросил Фародин и указал на морду волка, стоявшего рядом с Мандредом.

Нурамону показалось, что это кровь.

Сын человеческий присмотрелся.

— Замерзшая кровь. Смотрите, какая она яркая!

Нурамон заметил в ней серебристое сверкание, но не был уверен, что блестит кровь из-за того, что замерзла.

Все внимательно смотрели на застывшую алую жидкость. Мандред сказал:

— Человека-кабана можно ранить. Завтра мы выследим его и отплатим за все!

Фародин решительно кивнул. Нурамон и Брандан поддержали фьордландца.

И только Ванна промолчала. Она смотрела на морду своего волка, которая тоже казалась окровавленной.

— Что с тобой? — спросил Фародин.

Волшебница поднялась, отпустила волка и села между Фародином и Нурамоном. Лицо ее было обеспокоенным, она глубоко вздохнула.

— Послушайте меня внимательно! Это не обычная эльфийская охота. И я говорю это не только потому, что мы оказались жалкими неудачниками и двое наших товарищей уже мертвы.

— Что это значит? — спросил Мандред. — Ты знаешь что-то такое, чего не знаем мы?

— Сначала это было только подозрение. Оно казалось мне настолько нереальным, что я промолчала, быстро отогнав его. Я чувствовала присутствие чего-то, совершенно отличного от всего, к чему привыкла. Когда мы шли по следу человека-кабана, я ощутила его запах. И подозрение вернулось, однако запах — доказательство недостаточное. Когда я наконец оказалась лицом к лицу с человеком-кабаном и увидела, как сражаются с ним волки, когда я посмотрела в его голубые глаза, когда увидела, что он воспользовался своей магией, чтобы нанести Лийеме эту рану, я поняла, с чем мы имеем дело. Но по-прежнему не хотела признавать это. Однако теперь, когда я увидела кровь, сомнений быть больше не может… — она умолкла.

— Сомнений в чем? — Мандред проявлял нетерпение.

— Тебе, Мандред, это почти ничего не скажет, однако существо, которое ты называешь человеком-кабаном, есть не кто иной, как девантар, древний демон.

Нурамон потерял дар речи. Этого не может быть! На лицах Фародина и Брандана он увидел тот же ужас, который испытывал сам. Нурамон знал мало о девантарах, они считались теневыми существами, предавшимися хаосу и разрушениям. Когда-то альвы победили девантаров и уничтожили их всех. Так повествуют предания, но посвящено в них демонам очень мало. Говорят, они могут менять облик и являются могущественными волшебниками. Быть может, одна только королева знает наверняка, как на самом деле обстоят дела с девантарами. Нурамон не мог даже представить, что Эмерелль сознательно послала их против такого демонического существа. То, что говорила Ванна, не могло быть правдой!

Фародин не отрываясь смотрел на волшебницу. Он произнес то, о чем думал Нурамон:

— Это невозможно! И ты это знаешь.

— Да, именно так я и подумала. Даже увидев это существо прямо перед собой, я не хотела верить, уговаривала себя, что ошибаюсь. Однако эта кровь, отблескивающая серебром, открыла мне глаза. Это существо — наверняка девантар.

— Что ж, ты волшебница, тебе ведомо знание альвов, — сказал Фародин, однако ничего похожего на уверенность в его голосе не прозвучало.

— И что теперь делать? — спросил Брандан.

Ванна отвела взгляд.

— Мы — отряд эльфийской охоты, и мы должны завершить начатое. Поэтому мы будем сражаться с существом, которое было достойным противником даже для альвов.

На лице Мандреда отразился ужас. Похоже, до него только теперь дошло, о чем говорила Ванна. Очевидно, об альвах и их силе знали даже в мире людей. Вполне вероятно, что они были для Мандреда чем-то вроде богов.

— Еще никогда эльф не убивал девантара, — напомнил Фародин.

Нурамон переглянулся с Фародином и снова вспомнил о своем обещании Нороэлль.

— Что ж, значит, мы будем первыми! — решительно произнес он.

 

Шепчущий в тени

Фародин отошел в тень леса. Еще чуть-чуть, и последняя вахта закончится. Они приняли решение свернуть лагерь еще до рассвета и поискать след девантара. Они будут держаться вместе. Нельзя еще раз позволить этому существу играть с ними, использовать их в качестве приманки.

Костер догорел, оставив груду темных углей. Эльф старался не смотреть прямо на свет, чтобы не испортить ночное зрение. Послышался тихий храп. Мандред действительно уснул. С тех пор, как вчера с вершины утеса сын человеческий увидел, что его деревня не разорена, он переменился. Несмотря на все ужасы, он оставался спокойным. Очевидно, он все еще был уверен в том, что отряд эльфийской охоты уничтожит чудовище. Даже после того, как Ванна открыла всем, против кого они собрались сражаться. В наивной вере человека в силу отряда эльфийской охоты было что-то трогательное.

Краем глаза Фародин заметил движение. Не далее чем в двадцати шагах от него под деревьями стоял кто-то… Фародин схватил лук, но тут же опустил оружие. Стволы и густой подлесок… Точный выстрел невозможен. Существо хотело подразнить его, но он не попадется на эту удочку.

Эльф вынул пару стрел из колчана и воткнул их в снег перед собой. Так в случае необходимости он сможет выстрелить быстро. Если девантар попытается атаковать лагерь с опушки, он успеет сделать по меньшей мере три выстрела. Нет, неуязвимостью этот демон точно не обладает! Настало время расплаты за то, что натворил монстр.

Фародин заморгал. Действительно ли это существо там? Или темнота сыграла с ним шутку? Когда долгое время смотришь на темный лес, можно увидеть все что угодно.

«Соберись», — молча приказал себе эльфийский воин. Легкий ветер пронесся над заснеженной страной. Далеко в лесу под грузом снега сломалась ветка. Один из двух волков поднял голову и посмотрел на опушку леса, туда, где Фародин видел тень. Взвизгнул и прижал голову к земле.

На миг в воздухе повисла едкая вонь. А потом остался лишь запах мороза.

Я буду ждать вас в горах, Фародин с окровавленными руками.

Эльф вздрогнул. Слова… Они раздавались у него в голове.

— Покажись! — его голос снизился до шепота. Пока что он не хотел будить остальных.

И я снова выйду один против одного, — насмехался голос в его голове. — Ты очень самоуверен, Фародин. Разве не разумнее было бы разбудить остальных?

— Почему я должен делать то, чего ты ждешь? Предсказуемость — верный спутник поражения. Почему я должен приходить в то место, которое выберешь ты?

Очень важно совершать поступки в правильном месте и в правильное время. Ты ведь тоже очень тщательно выбираешь время и место, когда отправляешься в путь по делам королевы.

— Поэтому я знаю, что не стану слушать тебя, — ответил эльф.

Я могу убить каждого из вас одной только силой мысли. Вы — более чем жалкое подобие альвов. Я надеялся на большее, когда посылал сына человеческого в Альвенмарк.

Фародин посмотрел на лагерь. По-прежнему слышался храп Мандреда. Можно ли верить словам девантара? Неужели королева была права в своих подозрениях?

Думаешь, сын человеческий смог бы пройти ворота своими силами?

— Твой посланник едва не умер. Почему нужно было так поступать?

Чтобы все выглядело убедительнее. Он не знал, кому служит. И ваша королева не разглядела лжи в его словах.

— Если ты желаешь нашей смерти, то давай покончим с этим сразу, здесь, в лагере. Я разбужу остальных!

Нет! Спроси Мандреда о пещере Лута. Там я буду ждать вас в полдень, через три дня.

Фародин раздумывал над тем, сможет ли он задержать чудовище еще немного и разбудить остальных. Быть может, волки ранили девантара. Почему он не показывается, хотя говорит, что непобедим? Они должны уничтожить его здесь и сейчас! Он не пойдет ни на какие сделки!

Одна только сила моей мысли способна убить, Фародин. Не вынуждай меня!

— Так почему же мы еще живы? — самоуверенно спросил эльф.

В данный момент сердце Брандана перестало биться, Фародин с окровавленными руками. Твое сомнение убило его. Если через три дня вас не будет в горах, вы все умрете такой же смертью. Я считал тебя воином. Подумай хорошенько, хочешь ли ты умереть с мечом в руках, глядя в глаза врагу, или так, как Брандан, во сне? Ты думаешь, что особенный. Быть может, ты и убьешь меня… Я буду ждать.

Всего в трех шагах меж деревьев показалась массивная фигура. Рука Фародина метнулась к мечу. Как девантар смог подобраться так близко, что он не заметил? Не было ни шороха, ни тени. Даже гнилостный запах, исходивший от демона, не стал сильнее.

Человек-кабан кивнул головой, словно насмешливо приветствуя его. И потом исчез.

Фародин метнулся вперед. Громко скрипнул покрытый коркой снег под его сапогами. Два удара сердца — и он оказался там, где только что стоял демон. Однако девантара давно и след простыл. Не было отпечатков в снегу. Ничто не указывало на то, что чудовище совсем недавно стояло здесь. Может быть, эта тень была всего лишь видением? Может быть, демон хотел выманить его? Фародин взглянул на лагерь. Его товарищи по-прежнему лежали у костра, плотно завернувшись в одеяла. Все было спокойно.

В старых историях говорилось, что девантар способен дважды солгать в одном слове. Фародин пожалел, что не может понять, что стоит за приглашением в пещеру.

Похолодало. Он похлопал себя руками по бедрам, чтобы прогнать холод из пальцев. Вернулся к дереву, к которому прислонил лук.

Вынул из снега стрелы и тщательно проверил их. Для человека-кабана он выбрал боевые стрелы. У них был плоский наконечник с загнутыми крючками. Наконечники были неплотно насажены на древко. Если кто-то пытался вынуть стрелу из раны, то черенок ломался и наконечник вместе с крючками оставался глубоко в теле. Фародин пожалел, что так и не смог сделать по демону хотя бы одну из стрел.

Он снова посмотрел на лагерь. Нужна уверенность!

— Они могут солгать дважды в одном слове, — тихо прошептал он. Если сейчас эльф пойдет к стоянке, то сделает именно то, чего ждет девантар. Так было с тех пор, как они вышли из ворот Атты Айкъярто.

Фародин подхватил лук и колчан со стрелами. В воздухе плясали мелкие льдинки. Как людям удается жить в такой негостеприимной стране? Он положил оружие на свое одеяло. Затем опустился на колени рядом с Бранданом. Следопыт повернулся на бок. На губах его играла улыбка. Интересно, что ему снится?

Нет, не стоит будить Брандана! Он хотел было уже отвернуться, когда заметил в уголке губ Брандана крохотный блестящий кристаллик. Фародин испуганно наклонился и потряс охотника за плечо.

Брандан не шевелился. Его улыбка превратилась в посмертную маску.

 

Старые раны

— Пусть огонь сопровождает вас в темноте. — Фародин поднес факел к костру, который они сложили.

Языки пламени медленно карабкались по еловым ветвям. К небу поднимался густой белый дым. Он еще нес запах леса, аромат хвойных иголок и смолы.

Фародин отвернулся. Они работали много часов, чтобы сложить костер. Поскольку сдвинуть с места мертвого кентавра оказалось невозможно, они в конце концов перенесли на поляну Брандана и Лийему.

Мандред стоял на коленях у костра. Его губы безмолвно шевелились. Человек удивлял Фародина. Казалось, он полюбил Айгилаоса, словно брата. И за такое короткое время!

Ветер переменился. Дым двинулся в их сторону, накрывая плотной завесой. В воздухе появился запах горелой плоти.

Фародин с трудом сдержал приступ тошноты.

— Нам нужно спешить. Время уходит.

Нурамон с упреком поглядел на него, словно обвиняя в бездушии. Или он догадывается о чем-то? Ванна не смогла понять, от чего умер Брандан. Фародин не рассказал другим об этой части разговора с девантаром. «Не хочу лишать их мужества», — говорил он себе. Они не должны знать, что девантар может убить силой мысли! Быть может, это всего лишь обман. Быть может, и Брандан умер от чего-то другого. Довольно и того, что этот вопрос мучит его.

— Выступаем! — Мандред поднялся и стряхнул снег со штанов. — Догоним этого выродка и прикончим его!

Язык Фьордландии звучал для ушей Фародина словно угрожающее шипение. Должно быть, королева ошиблась. Этот человек не предаст их. Он всего лишь жертва девантара, как и все они!

Эльф взлетел в седло. Он чувствовал себя абсолютно разбитым. Вместе с уверенностью его оставила добрая часть его сил. Или это чувство вины? Был бы жив Брандан, если бы он, Фародин, не колебался? Он бросил взгляд на волков. Только двое диких охотников остались с ними. Спрятав хвосты между задних лап, они старались держаться поближе к всадникам, когда уходили с поляны.

Фародин подвел каурого жеребца поближе к сыну человеческому.

— Что это за место — пещера Лута?

Мандред пальцем начертил в воздухе какой-то знак.

— Место силы, — прошептал он. — Говорят, что Лут, Ткач Судеб, провел там долгую зиму. Было настолько холодно, что стены пещеры побелели от его дыхания. — Воин выпятил бородатый подбородок. — Это священное место. Мы покончим там с человеком-кабаном, потому что боги будут на нашей стороне, если… — Взгляд человека задержался на гладком древке кабаньего копья, лежавшем прямо перед ним поперек седла.

— Если что? — переспросил Фародин.

— Если они позволят нам дойти туда. — Мандред указал на север. — Пещера находится высоко в горах. Перевалы заметены. Никто не ходит туда среди зимы.

— Но ты там уже был? — недоверчиво спросил эльф.

Мандред покачал головой.

— Нет, но Железнобородые укажут нам путь.

— Железнобородые? Это кто такие?

Мандред слегка улыбнулся.

— Не враги. Их бояться не нужно. По крайней мере, мы не боимся. Тролли стараются избегать их. Их принесли священнослужители. Они вырезаны из стволов священных дубов. Изображения богов. Кто бы ни отправлялся в пещеру Лута, должен принести им жертву. Так можно завоевать их благосклонность… по крайней мере, в большинстве случаев. У деревянных статуй длинные бороды. Туда вонзают железные предметы. Гвозди, старые ножи, сломанные лезвия секир. Так из деревянных бород со временем получились железные.

— Ты даришь своим богам гвозди? — недоверчиво переспросил Фародин.

Мандред неодобрительно зыркнул на него.

— Здесь, во Фьордландии, мы живем небогато. Железо дорого. Кольчуги, которые в замке вашей королевы носит каждый стражник, в нашей стране есть только у князей и королей. Нашим богам это известно!

«А тролли боятся железа», — подумал Фародин, однако поостерегся говорить об этом. Их оружие всегда из дерева или камня. Эльф вспомнил битву при Вельрууне, когда тролли разрушили круг камней, который вел в долину их королевских пещер. Им не нужны железо и сталь. Их силы достаточно, чтобы пробить шлем голыми руками, но прикосновение железа было им неприятно. Поэтому доспехи являются некоторой защитой от этих чудовищ. Фародин с отвращением вспомнил бои с этими гигантскими созданиями. Каждый раз от одной лишь мысли в носу появлялся прогорклый запах тролля.

— Вы должны принести жертвы Железнобородым, — голос человека оторвал эльфа от размышлений. — Даже если не верите в них.

— Конечно.

Фародин мимоходом кивнул. Не стоило бередить старые раны. Айлеен! Тролли убили ее, на расстоянии всего пяти шагов от него. Он помнил ее взгляд, когда массивная каменная секира разрезала ее кольчугу, словно то был тонкий шелк. Семь сотен лет прошло, прежде чем он снова смог полюбить. Все эти столетия он не переставал надеяться. В тролльских войнах погибла вся семья Айлеен, поэтому прошло много лет, прежде чем она родилась вновь. И никто не мог знать, в какой семье она родится. Фародину потребовались столетия для того, чтобы изучить заклинание поиска и наконец найти ее в Альвемере. Она возродилась в Нороэлль, однако он ничего не сказал эльфийке о прошлом. Он хотел, чтобы она еще раз полюбила его, чтобы это была чистая любовь, а не просто склонность, рожденная чувством старых обязательств. Семь сотен лет…

— Ты боишься троллей, не так ли? — Мандред выпрямился в седле. Его рука коснулась древка кабаньего копья. — Не беспокойся! Это научит их уважению. Они боятся сынов моего рода. Они не сумели убить никого из моих предков.

— Значит, у меня есть кое-что общее с твоими предками, — мрачно ответил Фародин.

— Что ты имеешь в виду? Ты что, уже встречался с троллем? — в голосе человека звучало уважение.

— Семеро из них не пережили встречу со мной.

Фародин любил хвастать своими деяниями. Вся кровь троллей не могла погасить бушующую в нем ненависть.

Мандред рассмеялся.

— Семь троллей! Никто не в силах убить семерых троллей!

— Хочешь верь, хочешь не верь, — отрезал Фародин.

Он придержал своего коня и отстал, позволив Нурамону и Ванне обогнать его. Эльф хотел побыть один, наедине со своими мыслями.

 

Дорога в лед

Мандред нанизал четыре кольца из кольчуги на ржавый гвоздь, торчавший в бороде статуи Фирна. «Высокомерные эльфы», — подумал он. Конечно, никто из них не принес жертву богу зимы, когда они проезжали мимо железного человека. А теперь у них неприятности! Снегопад все усиливается, а они так и не нашли пещеру.

— Ты идешь, Мандред?

Воин исподлобья зыркнул на Фародина. Этот хуже всех. В Фародине было что-то жутковатое. «Иногда он ведет себя чересчур тихо», — думал Мандред. Такими бывают люди, когда им есть, что скрывать. И тем не менее он принесет жертву и за него.

— Прости их, Фирн, — прошептал Мандред и начертал знак защищающего ока. — Они пришли из краев, где даже среди зимы весна. Они ничего не понимают.

Воин поднялся и сразу же тяжело оперся на древко своего копья. Ему нужно было перевести дух. Никогда прежде он не был настолько высоко в горах. Давно уже осталась позади граница лесов. Здесь не было ничего, кроме скал и снега. Когда небо было ясным, они видели совсем рядом Раздвоенную Бороду и Голову Тролля, две вершины, на которых даже самым жарким летом не таял снег. Они были настолько близки к богам, что люди начинали задыхаться от малейшего усилия. Это место создано не для людей!

Мандред ухватился за поводья кобылы. Казалось, холод ей нипочем, она легко шла по глубокому снегу. Не важно, насколько ломким был наст на старом снегу, она никогда не проваливалась, равно как и оба волка, и эльфы. Они пропускали его вперед, чтобы он задавал темп. Без него они наверняка продвигались бы вперед в два раза быстрее.

Мандред упрямо противостоял ледяному ветру. Словно мелкими холодными иглами снег колол лицо. Фьордландец заморгал и попытался насколько это возможно очистить глаза рукой. Надо надеяться, что погода не станет еще хуже!

Они поднимались по длинному леднику, по левую руку от них вздымались отвесные скалы. Завывая в зубцах изломанного гранита, ветер обрушивался на их головы. Остается только верить, что это всего лишь ветер… Зимой здесь могут быть тролли.

Воин обернулся и посмотрел на эльфов. Казалось, проклятый холод им нипочем. Наверняка произнесли какое-нибудь заклинание, чтобы защититься. Но он не станет жаловаться и уж тем более о чем-либо просить их!

Быстро темнело. Вскоре придется остановиться на ночь. Слишком велика опасность свалиться в расселину на леднике. Проклятая погода! Мандред нервно провел рукой по лбу. Брови покрылись снежной коркой. Нужно объяснить остальным, что не имеет смысла искать дальше. Даже если они не свалятся в ледяную западню, то в таком снегопаде они могут пройти мимо пещеры и не заметят этого.

Внезапно воин замер. Запах серы! Он напомнил Мандреду об испарениях твари. Часто-часто заморгал, вглядываясь в снежную круговерть. Ничего! Может быть, ему просто показалось?

Один из волков издал протяжный вой.

Эта бестия здесь! Совсем близко! Мандред отпустил поводья и обхватил древко кабаньего копья обеими руками. Немного впереди, в снегу, возвышалась какая-то тень.

— За Айгилаоса! — вскричал воин.

И только в последний миг он увидел то, что там стояло. Еще один железный человек! Однако на этот раз истукан смотрел прямо на стену скал. Там был узкий подъем, который вел наверх. Слишком тесно, чтобы могли пройти лошади.

— Вот оно. — Ванна подошла к Мандреду и указала на подъем. — Где-то там, наверху, пересекается много троп и образуют звезду альвов.

— Что такое звезда альвов? — спросил Мандред.

— Место силы, место, где пересекаются две или больше троп альвов.

Мандред не совсем понял, что она имеет в виду. Быть может, дороги, по которым прежде часто ходили альвы. Но что им было делать в пещере Лута? Пришли почтить бога?

— Я уже несколько часов чувствую тропы, — продолжала Ванна. — Если в этом месте пересекаются семь дорог, то там будут врата.

Воин удивленно посмотрел на эльфийку.

— Врата? Там нет дома, нет башни. Это пещера.

Ванна улыбнулась.

— Как скажешь.

Фародин отвязал одеяло, вынул второй меч и обмотал перевязь вокруг бедер. Оружие Брандана! Затем пристегнул одеяло сзади к седлу и перебросил его через круп своего жеребца.

— Лошади отыщут защищенное от ветра место и станут ждать до тех пор, пока смогут выносить холод, — пояснила Ванна. Она почесала меньшего из двух волков за ухом и успокаивающе сказала ему: — А ты побудешь здесь и защитишь лошадей от троллей. — Она подмигнула Мандреду.

Товарищи последовали примеру Фародина и тоже накрыли животных одеялами.

«Им уж точно далеко не так холодно, как мне», — раздраженно подумал Мандред. Он потрепал свою кобылку по носу. Та посмотрела на него своими темными глазами так, что ему не понравилось… Может быть, она что-то знает о его судьбе? Лошади не должны смотреть настолько печально!

— Мы распорем этой твари брюхо и потом постараемся улизнуть как можно скорее. Здесь слишком холодно, — сказал Мандред, чтобы подбодрить себя.

Кобылка ткнулась ему в руку мягкими ноздрями и негромко засопела.

— Ты готов? — мягко спросила Ванна.

Вместо ответа Мандред направился к скалистой стене. В сером камне были вырублены ступени, сейчас сплошь покрытые снегом. Воин осторожно продвигался вперед. Наст скрипел под его сапогами. Левой рукой фьордландец опирался о скалу, чтобы не потерять равновесие. Ступеньки становились все уже и уже, и в конце концов ноге уже некуда было становиться.

Когда Мандред наконец добрался до конца выбитой в скале лестницы, то очень запыхался. Перед ним открылось ущелье. Его стены были расположены настолько близко друг к другу, что два человека не могли здесь разминуться.

Мандред выругался про себя. Человек-кабан выбрал это место специально. Здесь против него мог выступить только один противник. Высоко вверху мерцал красноватый свет, и сугробы на скалах казались застывшей кровью. Мандред начертал в воздухе знак защищающего ока. Затем медленно двинулся вперед. Разреженный воздух был пропитан дымом. Где-то там, наверху, горела смолистая еловая древесина. Этот запах перебьет вонь, исходящую от человека-кабана.

— Проклятая тварь! — вырвалось у него.

Каждый раз человек-кабан удивлял их. Казалось, он умеет становиться невидимым. Лишь запах выдавал его присутствие. Мандред крался вперед. Высоко над его головой между скал застрял огромный обломок камня. Он перекрывал ущелье подобно дверной притолоке. Не это ли имела в виду Ванна, когда говорила о воротах?

С одной из скал покатились камешки. Мандред замахнулся кабаньим копьем. Что-то взобралось на скалы над его головой. Однако в темноте нельзя было ничего разобрать.

Человек ускорил шаг. Ущелье медленно расширялось, переходя в котловину. На расстоянии менее сотни шагов в скале зияла темная дыра. Пещера Лута! Дно долины было усеяно крупными обломками камня. Неподалеку от пещеры горел костер.

— Выходи на бой! — Мандред с вызовом поднял к небу кабанье копье. — Вот они мы! — Его голос эхом отразился от скал.

— Он придет только тогда, когда мы будем именно там, где он хочет, — мрачно заметил Фародин.

Эльф расстегнул брошь, закреплявшую плащ, и тот упал наземь.

Мандред ненадолго задумался над тем, не снять ли ему и свою тяжелую меховую накидку. Вполне может статься, что она будет мешать в бою. Однако было слишком холодно. В случае чего он всегда сможет рывком избавиться от нее.

Фародин пошел вперед. Он двигался с кошачьей грациозностью.

— Держимся вместе, — приказал Мандред. — Так мы сможем лучше защищаться.

На лице Ванны отчетливо читался страх. Глаза ее были широко раскрыты, копье слегка дрожало в руке.

Нурамон последним вошел в котловину. Единственный оставшийся волк шел следом за ним, плотно прижав уши. Он был, казалось, напуган.

— Нет ли еще чего-нибудь, что ты можешь рассказать нам о девантаре, волшебница? — поинтересовался Мандред.

— О них известно немного, — коротко ответила Ванна. — Их каждый раз описывают по-новому, не так, как в старых историях. То сравнивают с драконами, то с какими-то призрачными духами, то с огромными змеями. Говорят, они могут менять свою внешность. Однако о человеке-кабане я никогда прежде не слышала.

— Это нам ничего не дает, — разочарованно протянул Мандред, спускаясь в небольшую долину.

Фародин ждал их у костра. Там лежала большая вязанка дров, щепки и зеленые еловые ветви. Эльф отодвинул в сторону несколько веток. Под ними оказался кусок темной древесины. Мандред не сразу понял, что это такое.

— Похоже, девантар не очень-то уважает твоих богов.

Мандред вытянул тяжелого идола из-под веток. То был один из Железных людей, на этот раз изображавший Лута. Множество даров были выломаны из древесины, оставив глубокие зарубки. Мандред озадаченно провел рукой по оскверненному идолу.

— Он умрет, — пробормотал он. — Никто безнаказанно не насмехается над богами. Ты видел его? — набросился фьордландец на Фародина.

Эльф указал рукоятью меча Брандана на пещеру.

— Я предполагаю, что он ждет нас там, внутри.

Мандред раскинул руки и посмотрел в ночное небо.

— Хозяева неба и земли! Дайте нам силы, чтобы стать вашей разящей рукой! Норгримм, направляющий в битвах! Помоги мне уничтожить нашего врага! — Он повернулся к пещере. — А ты, человек-кабан, бойся моего гнева! Я брошу твою печень воронам и собакам!

Мандред решительно направился к пещере, снова начертав знак защищающего ока. Сразу за входом туннель круто поворачивал налево и уже через несколько шагов расширялся, переходя в пещеру, которая была по размеру больше, чем пиршественный зал короля, и настолько красива, что дух захватывало.

В центре лежал крупный обломок скалы. Пол перед ним почернел от сажи. «Должно быть, Лут сидел здесь у костра», — благоговейно подумал Мандред.

Стены покрывал блестящий слой льда. Казалось, под ним плясали огоньки, словно фитильки свечей. Они перескакивали к потолку, где свет их отражался в сотнях сосулек. В пещере было почти так же тепло, как на лужайке в летний день.

Между сосулек с потолка свисали каменные колонны, чтобы слиться воедино с каменными шипами, которые вздымались с пола. Никогда прежде Мандреду не приходилось видеть ничего подобного. Казалось, скалы здесь растут, подобно тому, как на карнизах домов растут сосульки. Поистине, здесь было место богов.

Эльфы тоже вошли. Удивленно огляделись по сторонам.

— Я чувствую только пять, — сказала Ванна.

Мандред проследил за их взглядами. Никого, кроме них!

— Пять чего?

— В этом месте пересекаются пять троп альвов. Тому, кто умеет ходить по ним, они открывают путь между мирами. Тот, кто начнет путешествие в этом месте, не потеряется. Но эти врата запечатаны. Не думаю, что мы сможем открыть их.

Мандред удивленно уставился на эльфийку. Он ни слова не понял из того, что она сказала. Эльфийские штучки!

А вы и не должны открывать эти ворота, ибо ваш путь здесь заканчивается, — прозвучал голос в его мыслях. Ярл испуганно обернулся. У входа в пещеру возвышалась бестия. Человек-кабан показался ему еще больше, чем той ночью, когда он встретил его впервые. А ведь он стоял немного согнувшись.

У девантара была голова дикого кабана, густо заросшая черной щетиной. Только голубые глаза напоминали человеческие. И глаза насмешливо блестели. Изо рта чудовища торчали клыки длиной с кинжал.

Торс как у крепкого мужчины, однако руки слишком длинны и почти достигали колен. Ноги представляли собой смесь из человеческих конечностей и задних ног кабана. Они заканчивались крупными раздвоенными копытами.

Монстр широко раскинул руки, из подушечек пальцев показались когти. При виде этого Мандреду стало не по себе. Человек-кабан изменился! Таких длинных когтей у него не было, когда он напал на него и троих его товарищей на поляне неподалеку от Фирнстайна.

Волк зарычал — низко, гортанно. Прижал уши и спрятал хвост между ногами, приоткрыл пасть и угрожающе оскалился.

Человек-кабан запрокинул голову и издал вопль, от которого мурашки пошли по коже, глухой рев, звучавший все выше и выше, пока не перешел в пронзительный визг.

Ванна зажала уши руками и опустилась на колени. Колдовство? Мандред ринулся вперед. Ему под ноги рухнул обломок льда. Воин испуганно перевел взгляд на потолок. В тот же миг от него отделились сотни сосулек и подобно хрустальным кинжалам обрушились на эльфийскую охоту.

Защищаясь, Мандред поднял руки над головой. Вся пещера заполнилась звоном бьющегося льда. Что-то оцарапало лоб. Прямо перед ним на полу разбилась сосулька длиной в руку. Затем осколки застучали по его спине. По затылку словно дубиной ударили.

Ванна, скрючившись, лежала без движения. Сосулька пробила ей бедро. Ее брюки из оленьей кожи были насквозь пропитаны кровью. Нурамону, очевидно, осколок попал в голову. Он стоял, прислонившись к каменной колонне, и тер лоб. Казалось, невредимым остался только Фародин.

— Довольно игр! — эльф вынул из ножен оба клинка, один из них поднял вверх. — Узнаешь это оружие? Его владелец мертв, и тем не менее оно поразит тебя. С его помощью я вырежу из тебя жизнь.

Вместо ответа человек-кабан ринулся в пещеру. Ванна предприняла попытку уползти, однако существо в мгновение ока оказалось рядом с ней. Легким ударом тыльной стороной кисти он уложил эльфийку обратно на пол. Одно из его копыт опустилось вниз. Голова колдуньи раскололась, словно наполненная вином глиняная кружка, упавшая на каменные плитки пола.

Пронзительно вскрикнув, Нурамон обрушился на чудовище. Однако девантар реагировал на удивление быстро. Повернувшись, он ушел от удара клинка. Когтистая лапа опустилась вниз и разорвала одежду эльфа.

Мандред прыгнул вперед и попытался вонзить кабанье копье между ребер страшилища. Удар лапой пришелся по лезвию и едва не выбил оружие из рук. Мандред поскользнулся на запорошенном льдом полу.

Волк вонзил когти в одну из ног человека-кабана, в то время как Фародин атаковал его градом ударов. Однако вместо того, чтобы увернуться от меча, существо прыгнуло вперед. Когтистая лапа опустилась вниз. Фародин отпрянул, однако когти оставили четыре глубоких царапины на его щеке. Волк вцепился в ногу человека-кабана мертвой хваткой. Мандред пожалел, что они оставили второго волка у лошадей. Здесь он бы им очень пригодился!

Бестия обернулась и нанесла волку сильный удар по спине. Мандред услышал громкий треск. Животное взвизгнуло. Его задние лапы надломились. Его клыки по-прежнему оставались в ноге человека-кабана. Яркая кровь текла по густой шерсти. От удара копытом челюсть волка разбилась на несколько частей.

Человек-кабан крутился вокруг своей оси, словно безумный. Нурамон предпринял попытку атаковать со спины. Один удар лапой выбил короткий меч из рук эльфа, второй — разорвал нагрудник из драконьей кожи.

— Не думайте! — крикнул Фародин. — Он знает все ваши мысли. Не размышляйте над тем, что хотите сделать. Просто атакуйте!

Кабанье копье Мандреда разрезало плоть бестии. Ему удалось нанести глубокую рану прямо под ребрами. Яростно засопев, существо обернулось.

Воин поднял оружие, чтобы остановить удар лапой, нацеленный ему в голову. Древко кабаньего копья сломалось под мощью удара. Мандреда отбросило назад, однако прежде чем чудовище успело обрушиться на него, к сражающимся метнулся Фародин. Яростными ударами меча он отогнал человека-кабана от Мандреда и таким образом дал фьордландцу возможность снова подняться на ноги.

Ярл бросил взгляд на сломанное оружие. Лезвие кабаньего копья было длиной с короткий меч. Воин отбросил бесполезную половинку древка. Кровь текла по его руке. Он даже не заметил, что человек-кабан ранил его.

Фародин и человек-кабан кружили друг вокруг друга в смертельном танце. Они двигались настолько быстро, что Мандред не отваживался броситься вперед из страха помешать Фародину.

Эльф хрипло дышал. Разреженный воздух! Мандред видел, что движения Фародина все больше замедляются. Вот удар лапы со звоном рассек кольчугу на его левом плече. В тот же миг меч Брандана устремился вперед. Брызнула кровь, одна из лап человека-кабана, перевернувшись в воздухе, отлетела прочь. Удар меча разрубил ему запястье.

Человек-кабан зарычал и немного отпрянул. Не страх ли мелькнул в его голубых глазах?

Фародин устремился вперед. Бестия опустила голову и бросилась на врага. Ее клыки вонзились в грудь Фародина. Оба рухнули наземь.

— Мандред…

Острие меча Брандана пронзило тело твари и вышло из спины. И тем не менее чудовище было живо. Мандред с ужасом смотрел, как монстр поднимается.

— Нурамон… — Кровь текла по устам Фародина. — Скажи ей… — Взгляд его затуманился.

— Фародин! — Нурамон одним прыжком очутился возле девантара.

Обеими руками поднял меч и опустил его на голову противника. Клинок соскользнул, оставив глубокую кровоточащую рану. От силы собственного удара Нурамон попятился. На лице его читался неописуемый ужас.

Все еще сгибаясь, бестия обернулась и погналась за эльфом. Однако внезапно замерла.

«Это последняя возможность!» — подумал Мандред.

Воин побежал к страшилищу сзади. Решительно схватил левой рукой его за клыки и рванул в сторону мощную голову. Правой рукой человек вонзил чудовищу клинок кабаньего копья в одну из глазниц. Эльфийская сталь глубоко вошла в голову девантара.

Тело бестии выгнулось в последний раз. Мандреда отшвырнуло к большому камню, на котором когда-то сидел Лут. Глухая боль пульсировала в груди.

— Твою печень сожрут псы, — закашлявшись, произнес Мандред.

 

Сон

Нороэлль спала, и ей снился яркий сон. Сначала она видела одетые весной окрестности своего дома, потом окинула взглядом побережье Альвемера. Но внезапно перед ней предстал жуткий зимний ландшафт, крутые горы и густые леса, наполненные криками. У ствола дуба лежал мертвый кентавр, с которым разделались самым ужасным образом. То был Айгилаос. Внезапно перед взором ее предстала Лийема, неподвижно лежащая в снегу, в теле ее зияла огромная рана. Лийему сменил Брандан, неподвижно застывший среди сугробов у костра, а из лесу доносились визги умирающих волков.

Взгляд Нороэлль отыскал пещеру из льда, наполненную шумом битвы. Она не видела, кто сражается там. Видела лишь убитых. Там были волшебница Ванна, затем волк. Внезапно шум битвы умолк, и Нороэлль увидела на полу Фародина. В груди его зияла рана, глаза были безжизненны.

Нороэлль закричала и кричала не останавливаясь…

И вдруг она оказалась рядом с пустым троном в зале королевы. Огляделась по сторонам и поняла, что не одна в зале. Вода молчала, стены были сухи. Сквозь потолок в помещение падал дневной свет. Нороэлль оглядела себя. На ней была белая ночная сорочка.

Ворота медленно открылись. Одетые в белое эльфийки, чьи лица были скрыты за вуалями, внесли двое носилок. Нороэлль знала, кого принесли. Отвернулась в отчаянии. Этого вынести она не могла.

Женщины подходили все ближе и ближе. Наконец замерли перед ступеньками, ведущими к трону. Краем глаза Нороэлль смотрела на эльфиек, замерших молча, словно статуи. Она ни в коем случае не хотела видеть мертвые тела своих возлюбленных. Однако взгляд ей не повиновался, она увидела трупы Фародина и Нурамона. Они казались невредимы, однако жизни в них не было.

Задрожав, Нороэлль огляделась по сторонам, словно рядом должен был быть кто-то, кто поможет ей. Однако она была одна. Потом увидела, как по стенам потекла кровь. Подняла взгляд и стала наблюдать за тем, как из источников полилась алая жидкость.

Нороэлль бросилась прочь. Через боковую дверь, предназначенную для королевы, она покинула зал. Она бежала изо всех сил, не обращая внимания на то, куда несут ее ноги.

И вдруг она оказалась на берегу озера. Волшебница подошла к источнику и с облегчением обнаружила, что здесь всего лишь вода. Она устало прислонилась к стволу одной из лип и расплакалась. Она знала, что это всего лишь сон. Но знала также и то, как часто видела во сне правду. И боялась просыпаться.

Через некоторое время она опустилась на колени у озера и посмотрела на свое лицо, отраженное в глади воды. Не осталось ничего от того, что видели в ней Фародин и Нурамон. Слезы капали на воду, размывая ее отражение.

— Нороэлль! — вдруг услышала она знакомый голос.

Она встала и обернулась. То был Нурамон.

— Это действительно ты?

Он был одет в брюки и рубаху из простого льна. Ноги его были босы.

— Да, — с улыбкой сказал он.

Нороэлль села на камень у воды и велела ему подойти.

Он сел рядом с ней и взял за руку.

— Ты плакала.

— Мне приснился дурной сон. Однако теперь все позади. Ты рядом. — Она огляделась. — Так странно. Все такое четкое. Словно это и не сон вовсе.

— Ты обладаешь властью над этим миром грез. Я чувствую это. То, чего ты хочешь, случится. Боль дала тебе эту силу. Она разбудила в тебе желания.

— Я не впервые вижу тебя во сне, Нурамон. Ты помнишь последний раз, когда мы встречались здесь, в моем сне?

— Нет. Потому что я не Нурамон из твоих снов. Я не образ, который ты слепила. Я пришел в твой сон извне.

— Но почему?

— Потому что я должен извиниться. Я нарушил свое обещание. Мы не вернемся. — Он сказал это таким мягким голосом, что она сохранила спокойствие.

— Значит, то, что я видела раньше, все правда?

Он кивнул.

— Эльфийская охота потерпела неудачу. Мы все мертвы.

— Но ведь ты здесь.

— Да, но остаться надолго не смогу. Я всего лишь дух, который скоро отнимет смерть, чтобы однажды я родился снова. Теперь ты знаешь, что произошло. И узнала ты об этом не из уст чужака. — Он поднялся. — Мне так жаль, Нороэлль. — Нурамон с тоской поглядел на нее.

Она встала.

— Ты сказал, что я обладаю властью над этим сном.

Он кивнул.

— Тогда возьми меня за руку, Нурамон!

Он повиновался.

— Закрой глаза!

Нурамон выполнил и это ее желание.

Нороэлль подумала о своей комнате. Часто представляла она себе день, когда приведет в свои покои Фародина или Нурамона. И поскольку этого никогда не произойдет в реальном мире, она решила, пусть это случится во сне. Она сделала несколько шагов по поляне и пожелала оказаться в своем доме. И внезапно вокруг нее выросли стены. Растения превратились в плющ, они поползли по стенам и скоро заполнили собой весь потолок. Озеро исчезло, равно как и липы. Земля сменилась камнем, на нем поднялась мебель из живого плетущегося дерева. Редко чувствовала она такую силу в своих снах.

— Открой глаза, возлюбленный мой! — негромко сказала она.

Нурамон сделал так, как она велела, и с улыбкой огляделся по сторонам.

— Я представлял себе это иначе.

— Оно только во сне такое большое. И то, что здесь повсюду растения, не должно удивлять тебя.

Он положил руки на ее плечи.

— Мне так жаль, что я не смог сдержать своего обещания.

— А мне жаль, что судьба лишила меня возможности сделать выбор. Все, что у нас осталось, это только сон. — Она подождала, не скажет ли он чего-нибудь, не сделает ли… Однако Нурамон колебался. Она давно бы пошла ему навстречу, если бы он сам не избегал ее. Он должен был принять решение, и она не хотела делать это вместо него.

Когда он развязал завязки на ее ночной рубахе, Нороэлль облегченно вздохнула. Наконец он отважился сделать этот шаг! Он посмотрел ей прямо в глаза. Ужасы мира людей изменили Нурамона, он казался серьезнее.

Ночная сорочка соскользнула на пол.

Нурамон опустил взгляд.

Этого она не ожидала. Конечно, ему любопытно, как выглядит ее тело, которое он так часто воспевал, но не слишком ли быстро взгляд скользнул вниз? Потом она вспомнила о том, что он говорил. Ему нужно скоро уходить. Времени у них почти нет. А ничего не может быть хуже того, чтобы оказаться разделенными в неподходящий момент.

Он обнял ее и прошептал на ухо:

— Прости меня. Я уже не тот, кого ты знала. Мне сложно находиться здесь. Я всего лишь тень того, кем был когда-то.

Нороэлль промолчала; она не хотела на это отвечать. А еще она не отваживалась представить себе, какую цену придется заплатить Нурамону за то, что он отвоевал у смерти несколько мгновений и пришел к ней. Она отступила на несколько шагов и стала ждать.

Нурамон разделся. Что-то было не так… Она изучала его. Дело было не в его теле, оно было безупречно. Вспомнилось, что говорили женщины при дворе. Некоторые мечтали о ночи любви с ним. Теперь, когда он был полностью обнажен, Нороэлль более чем когда-либо понимала, отчего те женщины забывали о проклятии Нурамона. Никогда не думала она, что Нурамон выглядит как один из легендарных миннезингеров, о любовных приключениях которых так часто мечтали женщины. Как он мог прятать это тело?

Когда Нороэлль снова поглядела в лицо Нурамона, то поняла, что с ним не так. Черты лица его были искажены от боли. Ему пришлось многое пережить.

Нурамон нерешительно приблизился. Протянул к ней руку и коснулся ее, словно хотел убедиться, что она действительно с ним. Мягко провел рукой по плечам.

Нороэлль коснулась руками густой шевелюры Нурамона, затем погладила шею и грудь. Кожа его была мягкой. Она обняла его и поцеловала. При этом она закрыла глаза и почувствовала, как его теплые кончики пальцев гладят ее по спине и оставляют за собой прохладную дрожь.

Они вместе опустились на кровать. Она была не такой, как в реальном мире. Плетенье было более мелким, мягкая листва казалась гуще. Нурамон коснулся рукой листьев. Неужели никогда не видел такой кровати? Или его просто удивляет то, насколько она мягкая?

Они замерли, долго глядели друг на друга. Так вот каков конец долгого пути. Как часто мечтала она об этом миге. И хотя это был всего лишь сон, все казалось более реальным, чем когда-либо.

Нурамон коснулся ее волос, мягко поцеловал их. Провел ладонями по щекам, чтобы потом опуститься ниже, к ее шее и груди. Там он остановился. Нороэлль с нежностью наблюдала. Он должен прочесть в ее глазах, что она готова на все.

Внезапно она почувствовала, как его ладонь прошла между ее грудей и опустилась к пупку. Ее охватила дрожь. То была не просто дрожь от прикосновения, но магия. Она не могла сказать, в чем здесь дело: в руках Нурамона или в ее чувствах волшебницы. Может быть, тут смешивалось и то, и другое.

Он провел по ее бедрам, потом вернулся к спине. Затем отпустил ее, но остался рядом, и Нороэлль ощущала тепло его пальцев. Она закрыла глаза и легла на спину.

Она почувствовала, как он медленно склонился над ней, как его руки гладят ее груди, ласкают лицо. Она не могла понять, насколько тепло его тело. Должно быть, это чары?

Почувствовав, как его член коснулся ее бедер, она обхватила Нурамона ногами. Ее тело сотрясали волны дрожи.

Когда он вошел в нее, у нее захватило дух. Она часто видела сны о ночах любви с Фародином или Нурамоном, чувствовала желание, однако ни один сон не был настолько чувственно богат, как этот. На этот раз проснулись все ее колдовские способности. Так это должно происходить в реальном мире. Так было бы, если бы…

Нурамон замер. Она спросила себя, чего он ждет. Открыла глаза, увидела его лицо над собой. Он смотрел на нее несмело. Неужели она напугала его, когда у нее перехватило дыхание? Нороэлль провела рукой по его волосам, потом по губам. Ее улыбка должна была сказать ему все.

Он осторожно начал двигаться в ней.

В тот же миг все слилось у нее перед глазами. Она не знала, сон ли это, усиливает ли ее или его магия эти ощущения.

Казалось, с каждым движением Нурамона зарождается новый мир. Повсюду были свет и краски. А потом возникло его лицо. Оно появлялось и исчезало, казалось ей прекрасным, как никогда. А его запах! Ей чудилось, что она чувствует все запахи, которые связывают ее с Нурамоном: запах цветов липы, шелковицы и старого дуба, на котором стоял дом Нурамона. Ей казалось, что волшебство перенесло все эти запахи из ее воспоминаний в сон.

Настолько же соблазнительной была мягкая кожа Нурамона. Она обволакивала ее, словно мягкое одеяло. Нороэлль слышала, как размеренно дышит Нурамон. Это было долгое дыхание, которое она с наслаждением вдыхала и пробовала на вкус.

Внезапно она услыхала сама себя. Услышала, как шепчет имя Нурамона, все громче и громче; настолько громко, что удивилась сама. А потом раздался крик! Все впечатления смешались и опьянили ее.

Нороэлль тут же проснулась. Все то, что она чувствовала еще мгновение назад, поблекло, улетело. Она не отваживалась открыть глаза, чтобы убедиться: Нурамона нет с ней. Она хотела коснуться его, но ничего не вышло. Она хотела произнести его имя, однако ее губы не шевелились. И когда она захотела открыть глаза, то обнаружила, что веки не повинуются. Она была пленницей своего тела, и спрашивала себя, действительно ли проснулась или все еще спит.

Внезапно она почувствовала присутствие кого-то в своей комнате. Действительно ли это Нурамон? Неужели он вернулся к ней и в реальном мире?

Гость подошел к постели. Она отчетливо слышала его осторожные шаги. Он остановился рядом с ней и замер. Она не могла с уверенностью сказать, здесь ли он еще. Наконец она уверилась в том, что одна.

Внезапно перед дверью раздались шаги. Затем она услышала, что ее зовет Обилее. Подруга подошла ближе, села рядом и коснулась эльфийки:

— Нороэлль!

Нороэлль в отчаянии пыталась вернуть контроль над собственным телом.

Обилее поднялась и закрыла ставни. Затем вернулась к Нороэлль и укрыла ее.

Внезапно у Нороэлль перехватило дыхание, стало тревожно, и в следующий миг она снова стала хозяйкой своего тела. Она открыла глаза и рывком села на постели.

Обилее испугалась.

— Нурамон!

Молодая эльфийка не сдержала улыбки.

— Мне снился сон, Обилее. — Нороэлль увидела, что рядом лежит ее ночная сорочка. Поняла, что окна открыты… — Это был больше, чем просто сон. Он был здесь… Он действительно был здесь! — Она умолкла. — Но если он был здесь, то… — то эльфийская охота потерпела неудачу. То все именно так, как сказал во сне Нурамон. Все кончено. Ее возлюбленные мертвы.

 

Целительные чары

Нурамон стоял над мертвым девантаром, словно громом пораженный. Демон что-то сделал, прежде чем Мандред убил его. Его, словно тень, окутывало дыхание магии. Однако теперь бестия лежала неподвижно. Лезвие кабаньего копья Мандреда торчало из его глазницы. Сын человеческий стоял на коленях на каменном полу и тяжело дышал.

Нурамон встряхнулся. Наконец он снова смог ясно мыслить. Он обернулся и увидел мертвые тела Ванны и волка. Фародин лежал на спине; в груди его зияла глубокая рана.

Нурамон тут же бросился к нему.

— Фародин! — крикнул он, однако его товарищ потерял сознание.

Дыхание было поверхностным, пульс нитевидный… Несмотря на кровоточащие порезы на щеке лицо его напомнило Нурамону лицо спящего ребенка.

Эльф обещал Нороэлль, что они оба вернутся. А теперь Фародин умирал у него на глазах. Вместе с облачками дыхания таяла последняя надежда. Потому что мертвого исцелить нельзя.

Нурамон схватил своего товарища за руку. Та еще не остыла. Оставалось немного тепла. Когда-то мать говорила, что существует порог, начиная с которого можно только наблюдать за тем, как умирает дитя альвов. Оценив серьезную рану, он понял, что Фародина уже не вернуть.

Его товарищ решился на невозможное, чтобы спасти его. Теперь Нурамон должен попытаться сделать все, что в его силах, как и обещал Нороэлль. Теперь его черед совершить невозможное. Если это конец и ничего сделать нельзя, то он, по крайней мере, умрет, пытаясь спасти Фародина.

Эльф закрыл глаза и снова подумал о Нороэлль. Увидел перед собой ее лицо — и начал плести чары.

Боль пришла сразу, глубоко вонзившись в голову. Казалось, каждая жилка в его теле раскалилась.

Нурамон услышал свой крик. Что-то схватило его за горло. Ему приходилось отвоевывать каждый вздох. Интересно, он перестанет дышать, когда снова задышит Фародин? Потом что-то вцепилось ему в сердце и безжалостно сдавило. Боль захлестнула. Он хотел отпустить Фародина, но не чувствовал, что делает. Нурамону казалось, что тела у него больше нет. Подумал о Нороэлль. После этого он захотел любой ценой удержать Фародина и перетерпеть эти муки. Он не знал, жив ли еще, не знал, как обстоят дела с Фародином. Не знал он также, сколько времени прошло. Было лишь страдание, наполнявшее его. Одна мысль — не отпускать! — вот и все, что осталось.

Внезапно Нурамон вздрогнул. Боль потекла обратно в руки. У него кружилась голова, все казалось расплывчатым. Кто-то звал его по имени. Подняв глаза, он увидел тень, которая явно обращалась к нему.

Прошло много времени, прежде чем он узнал голос Мандреда:

— Проклятье! Да скажи же что-нибудь наконец!

— Нороэлль! — собственный голос казался чужим, словно доносился издалека.

— Ну же, не вздумай мне! Не спи!

Нурамон увидел, что сидит рядом с Фародином. Эльф по-прежнему касался груди товарища, держал его за руку. Вскоре Нурамон почувствовал биение сердца Фародина. Дыхание вернулось. От его губ поднимались бледные облачка пара.

Нурамон замерз. Казалось, все соки внутри него обратились в лед. Интересно, он умрет или нет? Этого он не знал…

Наконец эльф взглянул в лицо Мандреду. Сын человеческий смотрел на него с благоговением.

— Ты великий чародей! Ты спас его. — Мандред положил руку ему на плечо.

Нурамон отнял руки от Фародина и упал навзничь. Опустошенно глядя в потолок, он наблюдал, как за слоем льда мерцает магический свет. Медленно-медленно возвращалось к нему внутреннее спокойствие.

Внезапно Мандред насторожился.

— Ты слышишь это?

Нурамон насторожился. Откуда-то доносилось странное гудение.

— Что это?

— Не знаю. — Сын человеческий вынул кабанье копье из глазницы девантара. Древко сломалось и было теперь длиной всего в руку. — Пойду посмотрю.

Нурамон знал, что не все еще закончилось. Нужно было проверить, действительно ли Фародин исцелился. Эльф устало поднялся и стал обследовать товарища. Тот спокойно спал. Рана полностью затянулась. Нурамон чувствовал, как сила Фародина возрастает с каждым вздохом. Дело сделано! Он не нарушил обещания!

У выхода из пещеры раздавался пронзительный визг, который никак не хотел обрываться. Нурамон испуганно схватился за меч. Когда Мандред вернулся, он опустил оружие.

Сын человеческий казался обеспокоенным.

— Там что-то не так!

Нурамон поднялся. Голова кружилась.

— Что такое?

— Идем, сам поглядишь!

Он сделал несколько шагов за Мандредом, потом оглянулся на Фародина. Не очень хотелось оставлять его рядом с мертвым девантаром. Но Мандред был очень взволнован. И эльф поспешил за фьордландцем.

Дойдя до выхода, Нурамон не поверил своим глазам. Вход преграждала толстая ледяная стена, видно сквозь нее было плохо. По ту сторону медленно разгорался, а затем затухал свет.

— Что это такое, Нурамон? — спросил Мандред.

— Не могу тебе сказать.

— Я попытался проделать копьем дыру во льду. Но ничего не вышло. — Сын человеческий поднял оружие и изо всех сил вонзил острие в лед, оно с воем отскочило. Мандред провел рукой по стене. — Ни царапинки. — Он выжидающе глядел на Нурамона. — Может быть, ты мог бы использовать свои руки и…

— Я целитель, Мандред. Не больше, но и не меньше.

— Я знаю только то, что видел. Ты вернул Фародина из чертогов смерти. Попробуй!

Нурамон неохотно кивнул.

— Только не сейчас. Мне нужен покой. — Эльф отчетливо чувствовал чары, работавшие внутри стены. Неужели это месть девантара? — Пойдем обратно.

Мандред неохотно повиновался. Нурамон пошел следом, думая о битве с чудовищем. Они сражались хорошо; сын человеческий прославил свой род, а эльфы и волки — детей альвов. И тем не менее они не могли выиграть так легко. Или в гневе они превзошли сами себя настолько, что их сила сравнилась с силой альвов?

Вернувшись к месту сражения, Нурамон посмотрел на мертвого девантара. Мандред заметил это.

— Мы победили бестию. И стену ледяную мы тоже пробьем!

Сын человеческий ошибался. Но откуда ему знать? Девантар был врагом альвов. Если они хотят верно оценить свою победу, то должны сравнить себя с альвами и задаться вопросом, как повел бы себя в этой ситуации альв. И именно это и тревожило Нурамона. Альв мог предположить только одно…

— Мы замерзнем! — сказал Мандред, отвлекая Нурамона от размышлений. Сжимая в руке кабанье копье, сын человеческий сидел рядом с Фародином. — Мы должны попытаться пройти сквозь эту стену, пока у тебя вообще еще есть силы.

— Успокойся, Мандред! Я отдохну здесь, как и Фародин. И мы не замерзнем, несмотря ни на что.

Лицо фьордландца выражало беспокойство.

— То же справедливо и для людей. — Он подсел ближе к воину, снял с пояса данный Нороэлль мешочек и развязал его. — Вот, возьми ягоду! — он протянул Мандреду шелковицу.

Ярл колебался.

— Ты поделишься со мной тем, что дала тебе возлюбленная?

Нурамон кивнул. Ягоды были волшебными. Если они насыщают эльфа и оставляют приятное чувство, то в случае с человеком они должны сотворить настоящее чудо.

— Мы сражались бок о бок. Считай эти ягоды первым подарком Нороэлль. Если ты вернешься вместе с нами, то она осыплет тебя несметными богатствами. Она очень щедра.

Оба взяли по ягодке. Мандред смотрел на Ванну и мертвого волка, на сердце его было тяжело.

— Неужели действительно есть причина считать это славной победой?

Нурамон опустил взгляд.

— Мы выжили в битве с девантаром. Кто еще может сказать такое!

Лицо сына человеческого посерьезнело.

— Я! Потому что однажды я уже с ним сражался. И уже один раз ушел от него. Но не потому, что был так уж велик, а потому, что он так хотел. И когда я смотрю теперь на этот труп, то не могу поверить, что нам удалось то, что дано только альвам.

Нурамон перевел взгляд на девантара.

— Я понимаю, о чем ты.

— Альвы! Для вас они — отцы и матери вашего народа, а для нас они как боги. Не наши боги, но равные им по силе. Мы называем их имена вместе: боги и альвы!

— Я понимаю.

— Тогда скажи мне, как мы могли победить эту бестию?

Нурамон опустил взгляд.

— Может быть, мы не сделали этого. Может быть, он сделал с нами то, что уже проделал с тобой.

— Но вот же он. Мы его убили!

— И тем не менее может статься, что он добился именно того, чего хотел. Что, если моей силы не хватит на то, чтобы пробить стену? Тогда нам придется умереть здесь.

— Но он мог убить нас и раньше.

— Ты прав, Мандред. И дело не в тебе, он легко мог убить тебя. Дело в Ванне, Фародине или во мне. Один из нас должен был остаться здесь в плену.

— Но ты говорил, что души детей альвов возвращаются обратно на родину. Если вы умрете здесь, то родитесь снова.

Нурамон указал на потолок.

— Посмотри на эти огоньки. Это место силы, которое девантар выбрал в качестве места сражения неспроста. Может быть, наши души никогда не выйдут отсюда. Может быть, они окажутся здесь в ловушке навечно.

— Но разве Ванна не говорила о вратах?

— Говорила. Она полагала, что это место похоже на круг камней неподалеку от твоей деревни. Вот только эти врата закрыты. Быть может, человек-кабан запечатал их навеки, чтобы задержать нас здесь.

Мандред кивнул.

— Значит, это я завел вас в эту ловушку. Если бы я не пришел в ваш мир, то…

— Нет, Мандред. Нам не уйти от своей судьбы.

— О Лут, почему это должно было случиться в твоей пещере? Почему ты вплетаешь нити в наш саван?

— Не говори так! Даже с существом, которого я не знаю. — Он посмотрел на Фародина. — Сегодня мы не впервые совершили невозможное. Кто знает, быть может, мы одолеем и ту стену снаружи.

Мандред протянул ему руку.

— Будем друзьями?

Нурамон удивился. Никогда в жизни никто не просил его дружбы. Он взял руку Мандреда и руку спящего Фародина. Обе они были холодны. Он даст им тепло.

— Возьми его за другую руку, — попросил он Мандреда.

Сын человеческий был удивлен.

— Колдовство?

— Да.

Они сидели так, и Нурамон отдавал им свое тепло, забирая холод. И поскольку в нем постоянно рождалось новое тепло, а от обоих его товарищей поступало все меньше и меньше холода, случилось так, что холод совсем ушел из тел Мандреда и Фародина.

Через некоторое время сын человеческий нарушил молчание.

— Скажи, Нурамон, как ты думаешь? На кого из вас нацелился девантар?

— Не знаю. Может быть, девантар мог видеть то, что еще только случится. Может быть, Ванна стала бы великой волшебницей. А Фародин — герой, о котором сложено уже немало легенд. Кто знает, что станет с ним?

— А он вправду убил семерых троллей?

Нурамон пожал плечами.

— Некоторые говорят, что даже больше.

— Больше, чем семь! — Человек недоверчиво поглядел на спящего Фародина.

— Он не хвастает своими деяниями. И поскольку он настолько скромен, королева часто отправляет его с поручениями. — Целитель втайне всегда завидовал товарищу и никогда не понимал, почему для Нороэлль это не имеет значения.

— А какая причина могла быть у этой твари, чтобы убивать тебя? — не отставал Мандред.

— Кто знает, в чем заключается его предназначение? А теперь давай помолчим и подышим спокойно. А то еще замерзнем.

— Хорошо. Но сначала пообещай мне кое-что.

— Что же?

— Никому никогда не говори, что я держался с вами за руки.

Нурамон едва не расхохотался. Какие же странные эти люди.

— Обещаю.

— А я обещаю тебе, что ты всегда можешь рассчитывать на Мандреда, — торжественно объявил сын человеческий.

Его слова тронули Нурамона.

— Спасибо, Мандред. — Другие эльфы ни во что не поставили бы дружбу человека, но для Нурамона это многое значило. Он надолго задумался, а потом сказал: — С этого дня ты — друг эльфов, Мандред Айкъярто.

 

Ребенок

Нороэлль закрыла глаза. Год прошел с той ночи, когда ей приснились любовные игры с Нурамоном. И то был больше, чем сон. На протяжении последних четырех времен года в ней рос ребенок. Сегодня настал день родов. Она чувствовала это так же отчетливо, как воду, в которой плавала, или прикосновение русалок, находившихся рядом.

Она открыла глаза. Стояла ночь, небо было ясным и звездным. В лунном свете рождаются эльфы, в лунный свет возвращаются. Она чувствовала, как прохладная вода касается ее тела. Волшебство источника пронизывало ее и ребенка внутри. Ребенок шевелился.

Одна из трех русалок поддерживала ее голову. Нороэлль чувствовала, как ее грудь равномерно вздымается и опускается. Вторая русалка пела одну из песен своей далекой родины. А третья была рядом с Нороэлль, готовая прочесть в ее глазах каждое желание. Все они прибыли из Альвемера, чтобы помочь ей с родами. Они были морскими подругами волшебницы, имен их не знал ни один эльф. Их обнаженная кожа блестела, словно усеянная бриллиантами. Взгляд Нороэлль скользнул к берегу, затем к лугам, где в лунном свете сверкали крылышки бесконечного множества фей.

На берегу стояли Обилее, королева и некоторые придворные. Юная Обилее светилась от счастья. А лицо Эмерелль не выражало ничего. Два эти лица были словно зеркалами прошедшего года.

Обилее рассказывала ей истории о том, как мужчины приходили к своим возлюбленным после смерти, чтобы зачать с ними ребенка. Однако королева выражала сомнения и держалась отчужденно.

Нороэлль чувствовала, как ребенок шевелится в ее чреве. Ссора с королевой заботила ее гораздо меньше, чем вопрос, сможет ли она стать ребенку хорошей матерью. Она знала истории, которые рассказывала ей Обилее долгими ночами. И знала, какую часть ее подруга всегда опускала: у родившегося ребенка всегда была душа возлюбленного. Эта мысль пугала Нороэлль, потому что это означало бы, что Нурамон зачал сам себя. Он был бы своим собственным отцом, а она стала бы матерью своему возлюбленному.

Она со страхом спрашивала себя, сможет ли быть матерью Нурамона. Однако теперь, лежа здесь, она знала ответ. Да, сможет! Она будет помнить отца, таким, каким он был. И этот ребенок…

Вот оно! Мать часто рассказывала ей о родах. Однако ничто не могло подготовить ее к тому, что она сейчас ощущала. Словно кто-то произнес могущественное заклинание, и ребенок пришел в движение. Ее тело изменилось, Нороэлль чувствовала это. Она увеличивалась там, куда двигался ребенок, и уменьшалась там, откуда он уходил. Это было постоянное превращение, и Нороэлль понимала, как ее тело в этой изменчивой игре, словно приливы и отливы, принимает в себя воду источника, чтобы могло свершиться превращение и ребенок отыскал дорогу. Она осознавала его настойчивость, он хотел наконец родиться на свет.

Казалось, даже время растянулось. Лунный свет на воде, песня русалки, ребенок, мельчайшие подробности — все это навеки останется в памяти Нороэлль. Она дышала спокойно, закрыв глаза, принимая то, что должно было случиться.

Внезапно она почувствовала, как что-то покинуло ее тело и принесло с собой волну новых ощущений. Все тело ее завибрировало и в последний раз изменилось. А потом она услышала крик новорожденного. Она испуганно открыла глаза.

Та из русалок, которая пела, держала ребенка так, чтобы только голова его была над водой. Он был таким маленьким! Таким хрупким. И кричал изо всех сил.

Русалка коснулась пуповины и была немало удивлена тем, что плоть просто отпала. Нороэлль знала, что у других детей альвов необходим острый нож, чтобы окончательно разорвать связь ребенка с матерью.

— Мальчик! — негромко сказала русалка. — Это… чудесный мальчик.

Две другие русалки отнесли Нороэлль на берег, мягко подняли из воды. Она села на плоский камень и посмотрела на крохотное существо, которое певунья все еще держала в воде.

Кто-то положил Нороэлль руку на плечо. Она подняла взгляд и увидела рядом Обилее. Взяла подругу за руку. Затем поднялась и оглядела себя. Тело было невредимо. Чего она только ни слышала о родах у других детей альвов! Что это требовало нескольких часов или даже дней невероятного напряжения. Что над этим чудесным событием словно тень висели воспоминания об ужасной боли. В случае с Нороэлль ничто не говорило о том, что она только что родила. Она просто отмечала внутреннее опустошение. Ей не хватало ребенка.

К волшебнице подошли придворные дамы, отерли ее нежнейшими тканями, помогли надеть белые одежды. Обилее протянула ей платок, в который нужно было завернуть ребенка.

Нороэлль выжидающе смотрела на русалку, державшую новорожденного. Наконец та подплыла и протянула ребенка. Кожа мальчика была совершенно гладкой, вода стекала с нее.

Нороэлль приняла ребенка на руки и осторожно завернула в платок. С любопытством оглядела его. У него были ее голубые глаза, и кричать он перестал, потому что она — его мать. Редкие волосики, которые она осторожно промокнула полотенцем, были русыми, как у Нурамона. Однако мать говорила, что при рождении у нее тоже были русые волосы, а потемнели они только с годами. Этот ребенок был так похож на нее. Только уши сильно отличались. Хотя они были несколько продолговатыми, но совершенно не острыми. Однако это тоже могло поменяться.

Королева подошла к Нороэлль.

— Покажи мне ребенка, чтобы мы могли узнать, не несет ли он в себе душу известного эльфа.

Нороэлль протянула малыша королеве.

— Вот мой сын.

Эмерелль протянула руку, хотела коснуться лба малыша, но внезапно отшатнулась. На лице ее отразился ужас.

— Это не ребенок Нурамона. Ты ошиблась, Нороэлль. Это даже не эльфийский ребенок.

Новорожденный снова заплакал.

Нороэлль испуганно отстранилась, прижала сына к груди. Попыталась успокоить малыша.

— Посмотри на уши! — сказала Эмерелль.

Да, конечно, уши были слишком закругленными для обычного эльфа. Но, может быть, они со временем примут привычную форму. Что беспокоило ее больше, так это то, что Эмерелль не хотела видеть в ребенке Нурамона.

— Ты уверена, что в моем сыне не живет душа Нурамона?

— Ребенок очень похож на тебя, но его отец — не эльф.

Нороэлль решительно покачала головой. Королева ошиблась!

— Нет! Этого не может быть! Это невозможно. Той ночью ко мне приходил Нурамон.

— Все именно так, как я говорю. Послушай меня хорошенько! — Эмерелль указала на волшебницу пальцем. Никто и никогда не угрожал ей так. — Через три дня ты принесешь своего сына к моему трону! Там я решу его и твою судьбу, — с этими словами королева отвернулась и вместе со свитой покинула берег озера.

Нороэлль хотела поговорить с русалками, однако те исчезли. Она посмотрела на лужайку по ту сторону озера. Маленькие луговые феи тоже исчезли. С ней осталась только Обилее.

Подруга набросила плащ ей на плечи.

— Не обращай внимания на то, что говорят о тебе другие. У тебя есть сын.

Нороэлль вспомнила слова королевы.

— Тебе следовало держаться от меня… — У нее закружилась голова.

Обилее поддержала ее.

— Идем, я помогу тебе.

И они вместе пошли прочь.

Это должен был быть самый лучший день в ее жизни. Но теперь все разрушено. Королева напугала ее. Что она имела в виду, когда сказала, что решит ее судьбу и судьбу мальчика? Это слишком похоже на приговор. Может ли Эмерелль судить ее, не зная, что произошло ночью год назад? Кто мог зачать ребенка, если не Нурамон? Неужели к ней пришло другое дитя альвов, лишило ее воли и надругалось над ней во сне? Нороэлль посмотрела ребенку в глаза, и ей перехотелось думать об этом. Даже с такими бесформенными ушами он был красивым. Должно быть, королева ошиблась.

Впервые в жизни Нороэлль усомнилась в своей повелительнице. Эмерелль что-то скрыла. Она видела это по лицу королевы. На миг Нороэлль увидела на нем страх.

— Неужели Эмерелль отнимет у тебя ребенка? — без обиняков спросила Обилее.

Нороэлль в ужасе замерла.

— Что?

— Она напугала меня. Думаешь, она говорит правду?

Нороэлль погладила сына по щеке.

— Ты только посмотри на него! Неужели ты видишь что-то дурное в глазах этого ребенка?

Обилее не сумела сдержать улыбки.

— Нет. Он прекрасен и похож на тебя.

— Я сделаю все, что скажет королева. Только одного не допущу: чтобы этому ребенку причинили зло.

Обилее кивнула.

— Но как же ты назовешь его?

— Есть только одно имя, которое я могу дать ему. — Она нежно поцеловала малыша. — Нурамон! — прошептала эльфийка.

 

Покинутая долина

Нороэлль бежала с ребенком по лесу. Стояла ночь, тихий ветер гулял меж деревьев. Сын держал ее за мизинец. Он молчал, словно чувствовал присутствие воинов, которые были совсем рядом и искали их.

Вот! Молодой рыжеволосый эльфийский воин двигался прямо к ним. На нем была длинная кольчуга. Ветер трепал его серый плащ с капюшоном. Воин смотрел прямо на них. У него были красивые зеленые глаза. Он озадаченно хмурил лоб. Быть может, он чувствовал что-то, однако Нороэлль была уверена, что он не сумеет разглядеть ее сквозь слепящее заклинание. Наконец он двинулся дальше, однако лишь затем, чтобы резко повернуться, сделав всего лишь несколько шагов. Сейчас он был так близко, что мог коснуться ее, если бы вытянул руку. И тем не менее не видел. Он покачал головой и что-то пробормотал себе под нос. Затем пошел дальше.

Для Нороэлль было несложно скрыться от вооруженных эльфов. Она шла между ними, и никто ее не видел. Они могли быть хорошими воинами и даже следопытами, однако волшебниками они не были. И обмануть их было легко.

Когда Нороэлль встретилась с предводителем отряда, она остановилась и принялась изучать витязя. Как и остальные, он был одет в серый плащ с капюшоном, скрывавшим лицо, взгляду открывались лишь блестящие доспехи.

— Ты уверен, что правильно понял королеву? — спросил рыжеволосый воин. — Я просто не могу в это поверить.

Командир отряда стоял неподвижно и, казалось, ни на что не обращал внимания.

— Если бы ты видел ее гнев, то не задавал бы таких вопросов, — голос показался знакомым.

— Но почему она послала нас? Нороэлль — волшебница, каких поискать. А среди нас нет никого, кто мог бы перехитрить ее. Почему королева не дала нам в помощь волшебника?

— Наверное, потому, что не предполагала, что Нороэлль ей воспротивится. Пойдет против воли повелительницы, даже не зная, в чем заключается наша задача…

— Не знаю, смогу ли я выполнить это поручение.

— Об этом нужно было думать раньше, прежде чем клясться королеве.

— Но убить ребенка!

Нороэлль отпрянула. Она не хотела верить в то, что слышала только что своими ушами. Неужели она неправильно оценивала Эмерелль все эти годы? Она даже помыслить не могла о том, чтобы королева послала своих, чтобы убить беспомощного мальчика. Плен — вот самая крайняя мера, которая приходила в голову Нороэлль. Что же случилось, что Эмерелль отдает такие приказания? Или королева была такой всегда, а Нороэлль просто не замечала этого?

Королева не только отдала этот неслыханный приказ, но и потеряла веру в нее. Она могла бы подождать, пока Нороэлль явится вместе с ребенком в тронный зал. Так приказала волшебнице Эмерелль. И Нороэлль пришла бы, если бы королева не послала воинов в ее дом.

Одного не понимала Нороэлль: почему владычица послала только мечников? Слова командира не давали ответа. Ведь если Эмерелль не предполагала, что Нороэлль не подчинится приказу, то зачем тогда послала воинов? За этим что-то крылось. Что бы там ни было, Нороэлль знала, что нужно делать.

Никогда не отдаст она своего сына королеве и ее приспешникам. Она спрячет ребенка. Существует только одно место, где Эмерелль не сможет легко отыскать малыша: мир людей.

Нороэлль вышла из леса и медленно побрела по мягкому лугу. Она думала о Фародине и Нурамоне. С тех пор как они ушли год назад, чтобы настигнуть в мире людей бестию, жизнь ее совершенно изменилась. Один волк из всего отряда, раненый, вернулся ко двору королевы, молчаливый вестник жестокой судьбы. Вскоре после этого вернулись лошади ее возлюбленных.

Тогда Нороэлль вспомнила свой сон. Тела ее возлюбленных обнаружены не были. Те, кто искал, сообщили, что деревня сына человеческого Мандреда не тронута. Если бы она не видела сон о Нурамоне и не родила бы сына, то не поверила бы, что ее возлюбленные мертвы.

Нороэлль шла всю ночь, никем не замеченная. Когда утреннее солнце взошло над горами, она достигла одинокой долины. Она несла сына в сложенном накрест платке, крепко прижимая к себе. Все это время он вел себя спокойно и даже немного поспал.

— Ты хороший мальчик, — негромко сказала она, погладив малыша по голове.

Затем села на траву и дала ему грудь. Когда ребенок насытился, она легла рядом с ним и стала рассматривать сына. Расставание будет болезненным. Однако это была единственная возможность спасти его.

Нороэлль поднялась. Другой мир! Она перейдет границы. Хотя она знала о тропах альвов, пронизывающих три мира и связывавших их друг с другом, однако никогда еще не применяла своих познаний. Устойчивые врата, как те, через которые ушли ее возлюбленные, ей не подходили. Там Эмерелль наверняка давным-давно выставила стражу, и было бы слишком легко проследить путь, которым она пошла. В местах большой силы, как у каменного круга Атты Айкъярто, пересекались до семи невидимых троп, которые связывали друг с другом миры при помощи магических нитей. Если пройти через такие врата большой силы, то всегда попадешь в одно и то же место. Чем меньше троп альвов пересекутся, тем более непрочными будут врата в Другой мир. Если отважиться на переход через небольшую звезду альвов, то никто не сможет сказать, куда именно занесет путешественника в мире людей. А те, кто не обладал большой магической силой, могли стать жертвами времени. Нороэлль знала, что нужно быть осторожной, чтобы такое не произошло и с ней. Одна ошибка — и сделав шаг сквозь врата, можно потерять сразу сотню лет.

Кроме того, предстояло следить за тем, чтобы пойти по тропе, ведущей в мир людей. Расколотый мир ей не подходил, ибо он был не более чем руинами мира, останками поля битвы, где альвы сражались со своими врагами. Это безрадостное место между Альвенмарком и Другим миром состояло только из одиноких островков, окруженных пустотой. Сегодня эти островки были местами изгнания, а также местами жительства для отшельников и чудаков. В такую темницу относить своего сына она не хотела. И поэтому пришла в эту долину.

Нороэлль чувствовала звезду альвов, состоящую из двух пересекающихся троп. Она закрыла глаза и сосредоточилась на силе. «Если Эмерелль удастся проследить мой путь до этого места, то сделать то же самое в Другом мире будет невозможно», — подумала Нороэлль. Она могла пройти через эту звезду сотню раз, и каждый раз из этой сотни окажется в другой местности в мире людей, поскольку связь между мирами здесь слишком слаба. Дуб Фавнов рассказывал ей, что связь обрывается каждый удар сердца, чтобы затем снова соединиться где-то еще… По его мнению, это обстоятельство указывало на то, что структура пространства между миром людей и Альвенмарком давным-давно была потрясена настолько, что оба мира едва не отрывались друг от друга.

Нороэлль взглянула на солнце. Оно даст ей силу. Не магия воды, не магия ее озера, а магия света поможет ей открыть врата. Она подумала о свете, пронизывавшем ее озеро насквозь. Подумала о волшебстве, и превращение началось. Возврата не было.

Солнце все сжималось и сжималось. Нороэлль огляделась по сторонам. Все изменилось. Краски стали более тусклыми, все казалось грубым и нечетким. Деревья поблекли, их сменили новые призрачные силуэты. Весна стала зимой, осенний луг превратился в заснеженное поле. Горы уступили место пологим холмам. Вскоре не осталось ничего знакомого.

Так вот он каков, Другой мир!

Жуткое место. Нороэлль спросила себя, как воспринял эти земли Нурамон, придя сюда впервые. Наверняка был удивлен так же, как она сейчас.

Хотя была зима, но собственная магия дарила Нороэлль тепло. Она могла идти босиком по снегу, и ей не было холодно. Но сын ее скоро замерзнет здесь без тепла. И она стала искать людей.

По пути она не встретила ни единого зверя. Казалось, зима не оставляет здесь ни малейших признаков жизни. Она долго плутала по заснеженной пустыне, пока не обнаружила следы зайца. Их вид успокоил ее, она продолжила путь. Потому что там, где была жизнь, была и надежда для ее сына.

Она долго искала жилища и наконец увидела тонкую струйку дыма за гребнем холма. Она пошла прямо на нее и обнаружила дом, скромнее которого было сложно себе представить. По крайней мере, ей так показалось. Она вынуждена была признаться себе, что раньше никогда не видела человеческих домов. Он был крошечным, построен из дерева. Бревна покосились, крыша неровная…

Нороэлль медленно приблизилась к хижине. С каждым шагом она все больше опасалась того, что сейчас дверь откроется и выйдет человек. Она не знала, подействуют ли чары, которыми она скрыла себя, на людей. Нужно было быть готовой ко всему.

Оказавшись у двери, волшебница прислушалась: по деревянным доскам передвигали мебель. Кто-то пел что-то веселое чистым голосом. Звуки были чужими, но мелодия понравилась ей.

Нороэлль поцеловала сына и тихо прошептала:

— Нурамон… Надеюсь, я поступаю правильно. Это единственный шанс. Прощай, сын мой.

Она сняла с младенца заклинание невидимости и положила его на порог. Ребенок был спокоен, неотрывно глядел на нее огромными глазами.

И только когда Нороэлль отвернулась и сделала несколько шагов прочь, он расплакался. На глаза эльфийке навернулись слезы. Но нужно идти! Для его же блага.

Нороэлль спряталась за деревом. Ребенок плакал настолько душераздирающе, что на миг она даже подумала, чтобы забрать его и остаться в этом мире навсегда. Но королева найдет ее. Нороэлль знала, что ей придется творить заклинания, если она захочет выжить в мире людей. А каждое заклинание будет сотрясать тропы альвов. И приспешники королевы очень скоро обратят на нее внимание. Ее сын был слишком мал, чтобы воспользоваться той силой, которую ощущала в нем Нороэлль. А поскольку в мире людей для него не найдется учителя, то его дар, вероятно, никогда не проснется. И это оградит его от гнева королевы.

Из своего укрытия Нороэлль увидела, как открылась дверь, и кто-то вышел на крыльцо. То была человеческая женщина. Нороэлль с любопытством и страхом смотрела на женщину, которая может стать новой матерью для Нурамона. Хотя на женщине было много толстой одежды, но казалось, она даже обнаженной будет широкоплечей и широкобедрой. Нороэлль вспомнила о Мандреде. Очевидно, людям свойственна приземистость.

Лицо дочери человеческой выражало удивление, она недоверчиво огляделась по сторонам. Наверняка она спрашивала себя, кто мог положить ребенка под дверь ее дома и исчезнуть бесследно. Она в нерешительности склонилась над сыном Нороэлль. Лицо женщины казалось строгим. Нос картошкой, маленькие глаза. Однако, склонившись над ребенком, она улыбнулась, и стало заметно, как тепло ее сердца отразилось на ее лице. Дочь человеческая принялась утешать ребенка на языке, которого Нороэлль не знала. Однако слова звучали с такой любовью, что успокоили ребенка. Женщина еще раз оглянулась в поисках кого-нибудь, а затем вернулась в дом вместе с мальчиком.

Едва дверь закрылась, как Нороэлль побежала обратно к дому и прислушалась. Она хотела удостовериться, что действительно не ошиблась в женщине, хотя и понимала, что остаться надолго она не сможет.

Нороэлль услышала радостный голос женщины.

В доме был и мужчина. Похоже, он был не так сильно рад. В его голосе звучало сомнение. Однако, похоже, через некоторое время он изменил отношение. Пусть для ушей Нороэлль слова человеческого языка звучали грубо, у нее возникло ощущение, что ее ребенок здесь в безопасности. Теперь нужно было позаботиться о том, чтобы королева не нашла ее мальчика.

Она вернулась под защиту деревьев. Поначалу она собиралась вернуться к тому месту, откуда прибыла в Другой мир, но теперь передумала. Она хотела максимально усложнить королеве задачу. Она решила, что уйдет от покосившейся хижины на день и на ночь пути, а потом вернется в Альвенмарк при помощи своих солнечных чар. Там по тропам альвов она кратчайшим путем доберется до сердца страны и предстанет перед повелительницей.

 

Приговор королевы

Воины нашли Нороэлль у Дуба Фавнов. Она сдалась без каких-либо условий, однако где находится ребенок, не сказала.

Мечники отвели ее к замку. Во главе отряда двигался предводитель; то был Дийелон, воин, настолько верный, что готов был в любой миг принести себя в жертву. У него были необычайно широкие для эльфа плечи, которые не могли скрыть ни голубой плащ, ни длинные черные волосы. Когда ворота тронного зала распахнулись перед ними, Дийелон остановился. Перед ним стоял мастер Альвиас. Старый эльф не удостоил Нороэлль даже взглядом.

— Следуй за мной, — сказал он, обращаясь к Дийелону. — Остальных прошу ждать здесь.

Поведение Альвиаса не вызвало у Нороэлль ни малейшего удивления. Очевидно, к ней относятся как к врагу. И она осталась в дверном проеме. В зале собрались почти все придворные. Они хотели присутствовать при прибытии падшей волшебницы. Вплоть до рождения ребенка ее авторитет постоянно повышался, но теперь все закончилось одним махом. Только деревьям было наплевать на гнев королевы. Возле Дуба Фавнов у нее возникло чувство, что все события произошли слишком быстро, чтобы их можно было оценить правильно.

Нороэлль посмотрела на стены. Пенящимися каскадами обрушивалась вниз вода. Очевидно, королева хотела дать Нороэлль понять, какая сила ожидает ее в тронном зале. Но это было ни к чему. Нороэлль знала, что никто в Альвенмарке не сравнится с королевой.

— Мы нашли ее у Дуба Фавнов, — услышала она голос воина. — Она не захотела сообщить нам, где находится ребенок.

Вода на стенах замерла, в зале воцарилась ужасающая тишина.

— Волшебница Нороэлль вернулась, — голос королевы звучал тихо, но она отчетливо слышала его через зал. — Даже не подозревая, какое зло навлекла на всех нас. Назови мне причину, по которой я должна впустить тебя в свой тронный зал, Нороэлль!

— Чтобы снова изгнать меня из него после вынесения приговора.

— В таком случае ты понимаешь, какой ужас сотворила?

— Да. Я не подчинилась тебе. А так не должен поступать никто из тех, кто находится под твоей опекой. Однако я здесь не только затем, чтобы выслушать приговор, но и для того, чтобы предъявить обвинение.

По залу прошел шепот. Никто в Альвенмарке никогда не бросал вызов королеве при всем дворе. Но Нороэлль не собиралась молчать о том, что собиралась сделать с ребенком Эмерелль. Ее удивляло, что королева назначила встречу при полном собрании. Таким образом могло открыться все.

— Так предстань же пред троном Альвенмарка, если осмелишься.

Нороэлль помедлила, однако прошла через ворота и направилась к королеве. На этот раз взгляды тех, мимо кого она проходила, были совершенно равнодушны.

Она склонилась перед Эмерелль, бросила быстрый взгляд в сторону. Рядом с мастером Альвиасом стояла Обилее. На лице подруги было написано отчаяние, она была готова вот-вот разрыдаться.

— Прежде чем я решу твою судьбу, я выслушаю то, что ты мне скажешь, — произнесла королева ледяным тоном. — Ты сказала, что хочешь предъявить кому-то обвинение. О ком идет речь?

Конечно же, об Эмерелль! Но Нороэлль не могла отважиться на прямое обвинение королевы перед лицом всего двора.

— Я обвиняю Дийелона, — вместо этого сказала она. — Три дня назад он пришел в мой дом, чтобы убить моего сына.

Нороэлль увидела, как замер воин. Она знала, что он действовал по приказанию королевы, и ей было интересно, насколько далеко простирается его верность.

Королева бросила на Дийелона короткий взгляд, затем снова посмотрела на Нороэлль, словно хотела всего лишь удостовериться в том, что воин еще здесь.

— И что же, ему это удалось?

— Нет.

— И как я должна поступить в этом случае, Нороэлль? Посоветуй мне.

— Мне не нужно извинений, не хочу я и наказания Дийелона. Я просто хочу знать, почему он хотел лишить жизни моего ребенка.

— Что ж, Нороэлль, верность Дийелона не позволит ему ответить, поэтому я скажу вместо него: он действовал по моему приказанию. — Придворные зашептались. — Однако полагаю, этого ответа тебе будет недостаточно, не так ли? Ты спрашиваешь себя, как я, ваша королева, могла приказать убить дитя альвов.

— Именно так.

— А если бы это было не дитя альвов, а…

Нороэлль перебила королеву.

— Это мой сын, ребенок эльфийки! А значит, он происходит от альвов.

Все присутствующие в зале были возмущены. Воин Пельверик громко воскликнул:

— Как ты смеешь! — И вызвал этим всеобщее одобрение.

Но Эмерелль сохраняла спокойствие. Она подняла руку, воцарилось молчание.

— Нороэлль, если ты — вода, то отец этого ребенка — огонь.

Нороэлль поняла, к чему клонит королева. Внезапно ей стало страшно.

— Пожалуйста, скажи мне, кто отец ребенка. Неужели человек? — Ей вспомнились скругленные уши своего сына.

— Не бывало случаев связи людей и эльфов, Нороэлль. — Она поднялась. — Слушайте, что я скажу! Все не так, как было когда-то. Той ночью, когда был зачат ребенок Нороэлль, что-то пришло в движение, что-то, что мы должны остановить во что бы то ни стало. Столько лет мы жили в безопасности, несмотря на то, что приходилось сражаться с троллями и драконами. Я помню дни, когда мир, расположенный между нашим миром и миром людей, еще процветал. Мне ведома самая смертоносная из всех опасностей. Я никогда не забуду, что позволили мне увидеть уходящие альвы: я стала свидетельницей упадка Расколотого мира. Я видела последнюю битву против врагов наших предков, против девантаров!

Нороэлль замерла. Никогда прежде не произносилось в этом зале имя старых врагов.

— Существо, которое должны были уничтожить твои возлюбленные, было девантаром, — сказала Эмерелль. — Когда волк вернулся с эльфийской охоты, мне стало ясно все, поскольку истерзанное существо еще несло на себе запах той беды, которую должны были победить давным-давно!

— Значит, девантар убил Фародина и Нурамона?

— Хотелось бы мне это знать. Однако ясно одно: он победил, потому что в ту ночь он пришел к тебе и зачал ребенка.

Слова королевы оглушили Нороэлль. Это невозможно! Ей снился Нурамон… И теперь оказывается, что это сновидение было порождением демона? Она оглянулась по сторонам и увидела отвращение и ужас на лицах окружающих. Воины, стоявшие за ее спиной, отпрянули. Даже Обилее побледнела.

Королева продолжала.

— Когда я увидела ребенка, то меня посетило мрачное предчувствие относительно того, кто его отец. — Она указала на серебряную чашу. — А когда я со своими сомнениями взглянула в воду, то мне открылся обман девантара. Тогда он вломился в сердце нашей страны, а мы и не заметили…

В зале становилось все более и более беспокойно. Дядя Нурамона воскликнул:

— А что, если этот демон все еще занимается здесь своими темными делишками?

Королева жестом успокоила его.

— Справедливый вопрос, Элемон. Однако заверяю тебя, что он был здесь только в ту ночь, а затем ушел в Другой мир.

— Но он может вернуться, — ответил Элемон.

— Он понимал, что я распознаю его, если он останется в Альвенмарке надолго. Теперь же, когда мне известно о нем, я сразу увижу его, как только он попытается еще раз проникнуть в наш мир. Нет, дети альвов, демон посеял свое семя. И его задача выполнена.

— Откуда он взялся? — спросил мастер Альвиас, редко открывавший рот. — Ведь говорили, что альвы уничтожили всех девантаров?

— Должно быть, он один уцелел.

— Что ты натворила! — крикнул Нороэлль Пельверик. — Как ты могла позволить этому демону соблазнить себя!

Королева сказала то, о чем думала сама Нороэлль.

— Потому что любовь ее была сильнее разума.

— Что я могу сделать? — негромким голосом спросила Нороэлль. — Если ты потребуешь, я отыщу девантара и сражусь с ним.

— Нет, Нороэлль, это не твоя забота. Просто скажи, где ребенок!

Нороэлль потупила взор. Она чувствовала, что неправильно выдать ребенка. Она не видела в новорожденном ничего демонического. Кроме того, она сама уже не смогла бы найти путь к своему сыну.

— Я не знаю, где он. Я отнесла его в Другой мир. И… я больше ничего не скажу.

— Но ведь это же ребенок демона, дитя девантара! Существа, которое, вероятно, уничтожило твоих возлюбленных.

— Быть может, я ошиблась во сне, но я ничего не видела с такой ясностью, как невинность этого ребенка. Я не допущу, чтобы с ним что-то произошло.

— Через какие ворота ты попала в Другой мир?

— В том месте, где пересекаются две тропы альвов. — Нороэлль знала, что в Альвенмарке таких множество.

— Скажи мне, где находится эта звезда альвов!

— Я сделаю это, если ты поклянешься мне всеми альвами, что моему ребенку ничего не угрожает!

Королева долго молчала, пристально глядя на Нороэлль.

— Такую клятву дать я не могу. Мы должны убить ребенка. Иначе нам грозит страшная опасность. Когда-нибудь этот ребенок научится колдовать. Слишком опасно оставлять его в живых. Ты мать, ты должна любить его, пусть даже это ребенок демона. Но подумай, какую цену придется заплатить Альвенмарку за твою любовь, если ты промолчишь.

Нороэлль колебалась.

— Если мой сын расстанется с жизнью, родится ли его душа снова?

— На этот вопрос я не знаю ответа. Ребенок этот ни девантар, ни эльф. Подумай об огне и воде! Может быть, что его душа потеряется между этими полюсами. Но может статься и так, что в смерти душа твоего сына разделится, и дитя альвов отделится от девантара. Только в этом случае дитя альвов родится снова.

Нороэлль была в отчаянии. Девантар! Она должна была испытывать отвращение, но не могла. Она не могла видеть в своем сыне дитя демона. Она зачала его в любви. Разве это плохо? Нет, мать чувствует душу своего ребенка. И она не видела зла в своем сыне. Тем не менее тому не было иных подтверждений, кроме ее слов, все остальное свидетельствовало не в ее пользу. Она знала, что приговор королевы может стоить ей жизни. Однако она была уверена в том, что родится заново. И поэтому сказала:

— Поскольку у моего ребенка может быть только одна жизнь, я не имею права обрекать его на смерть.

— Однако иногда приходится посылать на смерть того, кого любишь.

— Я могу принести в жертву свою жизнь или свою душу. Другим я распоряжаться не вправе.

— Быть может, однажды ты уже сделала это. Помнишь свои слова? То, что ты прикажешь им, они сделают ради меня. Разве ты не была возлюбленной, госпожой Фародина и Нурамона? Может статься, что девантар убил их души. Быть может, однажды ты уже уничтожила то, что любила.

Нороэлль пришла в ярость.

— Ты Эмерелль, королева! И я благодарна тебе, что ты разоблачила того лжеца, который прокрался ко мне той ночью. Это внушает мне надежду на то, что Нурамон и Фародин еще живы. Нет никакой уверенности относительно судеб моих возлюбленных. Но даже если я послала их на смерть, то это случилось потому, что я не знала, насколько велика истинная опасность. А как я могла знать, если этого не знала даже сама королева? Но если я предам своего сына, то сознательно возьму на себя вину.

Похоже было, что ее слова не произвели большого впечатления на Эмерелль.

— Это твое последнее слово? — только и спросила она.

— Да, это именно так.

— Ты унесла ребенка одна? Или тебе кто-то в этом помогал? — Она посмотрела на Обилее, и та задрожала от страха.

— Нет. Обилее знала только, что я хочу, чтобы с ребенком ничего не случилось.

Королева повернулась к Дийелону.

— Обилее каким-то образом мешала тебе, лгала?

— Нет, для этого она слишком сильно была напугана, — ответил воин, уставившись на Нороэлль холодными серыми глазами.

Королева повернулась к Нороэлль.

— В таком случае слушай мой приговор. — Она подняла руки, и внезапно вода снова хлынула из источников. — Ты, Нороэлль, несешь на себе груз тяжкой вины. Будучи сильной волшебницей, ты не сумела отличить своего возлюбленного от девантара. Когда дитя демона росло в тебе, ты не распознала его истинную сущность. Твоя любовь к сыну настолько велика, что ты готова принести ради нее в жертву народы Альвенмарка. И узнав истину, ты ставишь жизнь своего ребенка превыше всего. Пусть я понимаю тебя как женщина, но я принимаю решение как королева. Ты предала Альвенмарк и вынуждаешь меня наказать тебя. Тебе придется пережить не смерть с перспективой последующего возрождения, а изгнание. Но уйдешь ты не в дальние земли, не в Другой мир. Твоим наказанием будет вечное заточение на одном из островков Расколотого мира. Врата в это место не в Альвенмарке, и никто не найдет к тебе пути.

Сердце Нороэлль сжалось от страха. Это было самым ужасным наказанием, которое только можно было придумать для потомка альвов. Она обернулась к придворным, однако на лицах их обнаружила только отвращение и гнев. Затем вспомнила о сыне, и его улыбка дала ей силы пройти по тропе, избранной для нее судьбой, до конца.

— Ты будешь жить там вечно. Если наложишь на себя руки, то не родишься снова, — бесцветным голосом провозгласила Эмерелль, — ибо твоя душа тоже не сможет покинуть место заточения.

Нороэлль понимала, что это значит. Она никогда не уйдет в лунный свет. Дитя альвов никогда не сможет выполнить свое предназначение в таком месте.

— Принимаешь ли ты приговор? — спросила Эмерелль.

— Принимаю.

— У тебя есть последнее желание, — объявила королева.

У Нороэлль было много желаний, но ни одно из них она не могла высказать. Ей хотелось, чтобы ничего этого не было. Ей хотелось, чтобы ее возлюбленные были здесь, могли спасти ее и уйти вместе с ней в место, где никто их не найдет. Но то были только мечты.

Нороэлль взглянула на Обилее. Девушка еще так молода. Дружба с изгнанницей наверняка повредит ей.

— Я хотела бы только одного, — наконец сказала она. — Не переноси мой позор на Обилее. Она не виновата, и у нее большое будущее. Прими ее в свою свиту. Пусть она выступает здесь от имени Альвемера. Будучи уверенной в том, что это желание исполнится, я спокойно уйду в бесконечность.

Черты лица Эмерелль изменились, глаза ее заблестели. Неприступная холодность исчезла с ее лица.

— Я исполню это желание. Используй этот день для того, чтобы попрощаться. Сегодня ночью я приду к твоему озеру. И мы уйдем.

— Благодарю, моя королева.

— А теперь иди!

— Без воинов?

— Да, Нороэлль. Бери Обилее и проведи этот последний день так, как тебе того хочется.

Обилее подошла к Нороэлль и обняла ее. И они бок о бок прошли мимо придворных к выходу. Нороэлль знала, что никогда не вернется в этот зал. С каждым шагом она прощалась. Взгляд ее купался в море лиц, знакомых и незнакомых. Даже у тех, кто при ее появлении испытывал к ней только презрение, теперь на лицах читалось сострадание.

 

Прощание с Альвенмарком

Нороэлль взяла три волшебных камня, все эти годы лежавших на дне озера, и вернулась к Обилее. Молодая эльфийка сидела на берегу, вода омывала ее обнаженные ступни. Нороэлль положила все три камня на плоский обломок скалы рядом с Обилее. Затем вытерлась и надела зеленое платье. Это было то самое платье, в котором она прощалась со своими возлюбленными.

Казалось, Обилее рада видеть свое произведение на подруге. Она посмотрела на сверкающие волшебные камни.

— Они прекрасны.

Нороэлль выбрала бриллиант, альмадин и изумруд.

— Бриллиант — для тебя.

— Для меня? Но ты же сказала, что я должна отдать их…

— Да. Но их три. Этот один принадлежит тебе. Возьми его!

У Нороэлль было мало времени, чтобы научить Обилее тайнам волшебства. Камень сослужит ученице хорошую службу. Он словно создан для нее.

Обилее направила кристалл на слабый свет уходящего дня.

— Я сделаю из него подвеску. Или он потеряет из-за этого свою силу?

— Нет, не потеряет.

— О, Нороэлль. Даже не знаю, как я буду без тебя.

— Ты справишься. А Дуб Фавнов поможет. Она научит тому, чему научила когда-то меня. Олловейн наставит тебя в бою с мечом, поскольку ты — наследница Данее. — Нороэлль подготовила все, что смогла. У ее подруги все должно получиться.

Обо всем остальном она тоже подумала. Собрала в котомку некоторые вещи. Много ей не понадобится. Для своей семьи в Альвемере она подобрала слова, которые передаст лично Обилее.

— Ты все запомнила, что я тебе сказала? — спросила Нороэлль молодую эльфийку.

— Да, я никогда не забуду твои слова. Я запомнила даже твои жесты и тон твоего голоса. Все будет так, словно говоришь ты сама.

— Это хорошо, Обилее, — Нороэлль взглянула на заходящее солнце. — Скоро придет королева. И у нее будет камень альвов.

— Правда?

— Да, ей нужна сила для того, чтобы создать барьер. В противном случае я легко могу покинуть то место.

Обилее опустила голову.

— Я пойду с тобой, куда бы ты ни отправилась!

— Зачем тебе дан разум, Обилее? Меня изгоняют навеки. Не бросайся своей жизнью!

— Но тогда ты, по меньшей мере, не будешь одна.

— Это правда. Но тогда я буду плакать не потому, что одна, а из-за тебя. — Нороэлль отступила на шаг. Отчаяние, написанное на лице Обилее, тронуло ее. — Королева никогда не допустит, чтобы кто-то отправился в изгнание вместе со мной.

— Я могла бы попросить ее об этом.

— Да пойми же… Мысль о том, что ты здесь, будет утешать меня. Когда ты будешь вспоминать меня, то наверняка будешь отчаиваться, однако просто представляй, что я принимаю участие во всем, что ты делаешь.

— Даже если я останусь, печаль, словно удушающий саван, накроет всю мою жизнь!

— В такие минуты приходи сюда. Здесь я провела время, которое для меня дороже всего. Я пробудила магию источника и положила в озеро волшебные камни. Здесь я была счастлива с Фародином и Нурамоном. И тебя мне тоже представили именно здесь.

— И здесь ты зачала ребенка, — сказала Обилее и огорченно поглядела на воду.

— Это правда. Но я не вспоминаю об этом ни с гневом, ни с грустью. Я люблю своего сына, и пусть даже он — именно тот, кого в нем видит королева. И за это я должна заплатить. Но ты… ты можешь учиться на моих ошибках.

Внезапно Нороэлль услышала шаги. Она обернулась и поднялась, когда узнала в сумерках хрупкую фигуру.

На Эмерелль было просторное голубое платье, вышитое серебряными и золотыми нитями. Нороэлль это платье было незнакомо, а ведь она видела многие наряды королевы. По шелку бежали старинные руны. В левой руке у Эмерелль были песочные часы, правая была сжата в кулак.

Теперь она поняла, какие чары сплетет Эмерелль, чтобы исключить возможность проникновения в темницу Нороэлль. После того как Эмерелль отведет ее в незнакомое место, она разобьет песочные часы о тропу альвов, чтобы ветры развеяли песчинки. Никто не сможет собрать их вместе и восстановить часы. Барьер будет вечным.

Эмерелль показала ей то, что прятала в правой руке. То был грубый камень с пятью линиями. В нем пробудилось красное свечение. Так вот каков королевский камень альвов! Нороэлль часто хотелось хоть одним глазком увидеть его. Но она никогда не думала, что это случится при таких обстоятельствах.

Нороэлль чувствовала силу в камне. Однако его истинная мощь была скрыта. Не знавший его тайны наверняка принял бы его за обычный волшебный камень, как те, что лежали в ее озере. Однако на самом деле этот камень обладал силой, о которой Нороэлль не смела даже помыслить. Говорили, что весь Альвенмарк обязан своей силой одному этому камню. С ним можно было открывать и закрывать врата, создавать и уничтожать тропы альвов. И с его помощью будет возведен непреодолимый барьер у места ее заточения. Камень альвов станет стеной, а песок из песочных часов — замком от ее темницы.

Нороэлль повернулась к Обилее и обняла ее.

— Ты мне как сестра. — Она услышала, что подруга расплакалась. Эльфийке и самой с трудом удавалось сдерживать слезы. На прощание она поцеловала Обилее в лоб. — Прощай!

— Прощай, вспоминай обо мне почаще!

— Обязательно. — Она уже не могла сдерживать слезы.

Дрожащими руками взяла котомку и предстала перед королевой.

Эмерелль долго смотрела на нее, словно желая прочесть в глазах Нороэлль, верный ли приговор выбрала. И казалась при этом настолько исполненной достоинства, что все сомнения, когда-либо испытанные Нороэлль в отношении королевы, улетучились. Затем Эмерелль отвернулась и пошла прочь.

Нороэлль еще раз оглянулась на Обилее. Молодой эльфийке наверняка придется нелегко. Но она найдет свое предназначение, в этом Нороэлль была уверена. Невольно вспомнились Фародин и Нурамон. Она сказала Обилее все, что ей нужно было знать, если ее возлюбленные когда-либо вернутся. Чувства, испытанные в тот миг, когда уходил отряд эльфийской охоты, не обманули ее: она никогда не увидит своих любимых.

Она шла за королевой, не испытывая к той неприязни. Эмерелль повелительница, и так будет всегда. Целый день волшебница задавалась вопросом, как поступила бы, если бы речь шла не о ее сыне. И должна была признаться себе, что поддержала бы решение королевы. Но поскольку она была матерью, то предпочитала кануть в вечность, чем повредить родному существу. И поэтому должна была теперь покинуть этот мир. Эльфийка не может изменить свою судьбу. Нороэлль оглянулась. Пока жива ее душа, дети альвов будут помнить волшебницу Нороэлль.

 

Сага о Мандреде Торгридсоне, о Сванлайбе и о том, что нашел он в долине Лута

Мужчину звали Сванлайб, сын Храфина из Тарбора. Ему было всего двадцать зим, и силой он обладал медвежьей. У него были лучшие корабли на фьорде, он делал для своих соседей изваяния Ткача Судеб. И тут как-то пришел старый Хвальдред, сын Хельдреда, и рассказал ему историю о Железнобородых Лута, которые стояли по ту сторону Фирнстайна, высоко в горах, и указывали путь к пещере Ткача Судеб. А еще Хвальдред рассказал ему, что кто-то осквернил Железнобородых Лута. Пещера осквернена, говорили мудрецы. Никто больше не сможет приносить там жертвы Ткачу.

По рассказу скальда Хролауга,

Тут рассердился Сванлайб и сказал:

том 2 храмовой библиотеки Фирнстайна, с. 16–18

— Я поеду в Фирнстайн, поднимусь в горы и первым отомщу за это святотатство. — И он вырезал из ствола дуба новое изваяние Ткача Судеб. И все в Тарборе принесли жертву Луту, чтобы у деревянного Ткача была железная борода.

Сванлайб собрал вещи, отправился в Фирнстайн, неся идол Лута на своей спине. Он шел по снегу и льду. И увидел он Железнобородых, и принес им жертвы, как того требовал обычай. Он шел по пути, который указывали Железнобородые, и добрался до пещеры Лута. И обнаружил ее запечатанной дыханием Фирна. Тут разозлился он, поднял над головой Железнобородого, которого сделал сам. И Лут разбил стену зимы, хотя это не могли совершить руки героев.

Сванлайб ждал; он не отваживался войти в пещеру. И тут услышал голоса и шаги. Вперед вышел сын Торгрида. Он был молод, волосы его были рыжими. По сторонам от него шли двое детей альвов. То были эльфы из Альвенмарка.

И спросил Сванлайб, кто это выходит из пещеры. Он не узнал сына Торгрида. А тот сказал:

— Я Мандред Айкъярто, сын Торгрида и Рагнильды!

Сванлайб удивился, ибо много говорили о Мандреде Торгридсоне и о человеке-кабане, на которого тот охотился, а также об исчезновении охотников и того, за кем они охотились. Говорили, что Мандред поймал кабана и провалился вместе с ним в расселину на леднике. И все ради того, чтобы спасти свою деревню.

Тут спросил Сванлайб могучего Мандреда, что произошло. И Мандред сообщил своему избавителю о смерти человека, который был кабаном. И поблагодарил его за то, что силой Лута разбил лед кабана. По поводу же эльфов сказал, что они помогали ему. Звали их Фаредред и Нуредред. Они были братья и эльфийские князья, которые состояли на службе у Мандреда.

Сын Торгрида взял Железнобородого, которого принес Сванлайб и которым разбил стену, и поставил его на место, где находились сожженные останки оскверненного Железнобородого. В честь Лута Мандред положил голову кабана к ногам идола.

То, что произошло в пещере, осталось скрыто от Сванлайба и известно стало гораздо позднее. Там Мандред говорил с Лутом, и эльфы были тому свидетелями. Ткач Судеб открыл сыну Торгрида его предназначение. И с того дня не властно было время над Мандредом. Однако Лут не сказал ему, какую цену он должен заплатить за это. И Мандред вместе со Сванлайбом и братьями-эльфами вернулись обратно в Фирнстайн.

 

Цена слова

Весеннее небо было настолько ярко-голубым, что у Мандреда на глаза выступили слезы, когда он посмотрел наверх. Наконец-то он снова свободен! Было трудно сказать, сколько они пробыли в пещере. Однако могло статься, что прошло всего несколько дней. Впрочем, дело явно не обошлось без колдовства, потому что иначе как объяснить то, что они вошли в пещеру зимой, а вышли из нее весной?

Мандред проследил взглядом за орлом, который, величественно расправив крылья, описывал над ледником широкие круги.

Здесь, высоко в горах, зима никогда не заканчивалась. И тем не менее солнце грело лицо, когда они спускались к фьорду по покрывшемуся талой коркой снегу.

Его спутники молчали. Утром они похоронили Ванну и мертвого волка в небольшой пещере в стороне от долины Лута. Эльфы молча предавались своим мыслям. А Сванлайб… В лодочнике было что-то странное. Конечно, отчасти его поведение можно было объяснить почтительностью, которую он определено испытывал по отношению к эльфам. Какому же смертному дано встретить живых героев из саг? Но было в поведении Сванлайба и что-то еще. Что-то настороженное. Мандред чувствовал, что тот в буквальном смысле сверлит взглядом его спину. Сванлайб задавал ему какие-то странные вопросы. Похоже, лодочник знал его.

Мандред довольно усмехнулся. Неудивительно! В конце концов, он зарубил семерых человек по поручению короля, он заманил неодолимого человека-кабана высоко в горы и пронзил его кабаньим копьем. Он посмотрел на сломанное древко оружия, которое держал в правой руке. Тяжелый окровавленный мешок свисал с длинного лезвия. Он отрезал кусок шкуры бестии. В ней была печень девантара. «Я сдержу свое слово», — мрачно подумал Мандред.

Три дня длился спуск с гор к фьорду. То были дни, когда каждый шаг все больше приближал путников к весне. Свежая яркая зелень украшала ветви дубов. Запах лесов был почти одурманивающим, хотя ночи были по-прежнему еще очень холодны. Сванлайб забрасывал Фародина и Нурамона бесчисленным множеством вопросов. Мандред радовался, что лодочник не донимает своей болтовней его. И тем не менее тот не сводил с него взгляда. Когда Сванлайб думал, что Мандред не замечает этого, он пристально следил за ним. «Если бы этот парень не вытащил нас из пещеры, то давно бы познакомился с моими кулаками», — думал иногда Мандред.

Когда они наконец покинули леса и от Фирнстайна их отделяло только высокогорное пастбище, Мандред побежал. Его сердце стучало, словно барабан, когда он достиг края и смог увидеть фьорд и свою деревню. Далеко вверху располагался утес с кругом камней. Там он принесет жертву богам! Но только после того, как обнимет Фрейю…

И своего сына! В пещере Лута он снился ему. Он был молодым человеком в длинной кольчуге. Мечник, имя которого знали все во Фьордландии. Мандред улыбнулся. По поводу меча это наверняка ошибка. Истинный воин сражается секирой! Уж этому своего сына он точно научит!

Мандред удивился тому, как прилежно поработали в деревне. Построили три новых длинных дома, и причал выступал немного дальше во фьорд. И маленьких домиков стало больше дюжины. Палисад снесли и заменили гораздо более широким земляным рвом.

Должно быть, зимой в деревню пришли несколько новых семей. Может, голод согнал их с насиженных мест. Мандред крепче сжал древко кабаньего копья. Вероятно, придется сражаться. Ярла здесь выбирали не по крови. Этот титул нужно было заслужить, и в деревне всегда было несколько горячих голов, которые хотели оспорить у него титул. Мандред посмотрел на своих спутников, которые тем временем пересекли пастбище. Если с ним вернутся два эльфа, то некоторые, пожалуй, и призадумаются, стоит ли затевать с ним ссору. Нурамон и Фародин должны остаться с ним хотя бы на одну ночь. Обоих эльфов должны увидеть как можно больше людей. И история об охоте на человека-кабана сама по себе до конца лета облетит самые отдаленные уголки Фьордландии.

Нурамон с тоской поглядел на каменный круг наверху. Но Мандред сказал:

— Будьте моими гостями на одну ночь, друзья, давайте выпьем у моего очага в память о наших друзьях. — Он помедлил, а затем продолжил: — Вы окажете мне большую услугу. Я хотел бы, чтобы все мужчины и женщины деревни увидели вас.

Оба эльфа переглянулись. Кивнул Фародин. И они вместе начали спуск к фьорду.

С тех пор как Мандред снова увидел деревню, его охватило беспокойство, которое просто-напросто не отпускало его. Приходила ли уже Эмерелль? Нет, этого не могло быть! Один год, так она сказала. У него еще есть время. Он найдет способ спасти первенца.

Деревня… Что-то не так было с Фирнстайном. Он вырос слишком быстро. Хотя они всегда запасались как следует, провианта постоянно не хватало, чтобы прокормить стольких мужчин. А крыши новых домов… Их дерево потемнело, с карнизов свисали белые полотна чаячьего помета. Деревянные кровли выглядели так, словно уже видели приход и уход не одной зимы.

Мандреду вспомнились сны в пещере Лута. Они были мрачны, наполнены звоном оружия. Он встречался с троллями и могущественными воинами, а под конец видел себя стоящим под роскошным белым знаменем, на котором был изображен в качестве герба большой зеленый дуб. Люди, которые шли за ним, были странно одеты. На них были доспехи, состоявшие полностью из стальных пластин, а лица их были скрыты за тяжелыми шлемами. Они напоминали Мандреду стену из стали. Даже лошади были одеты в сталь. На Мандреде тоже был такой доспех. Воин улыбнулся и попытался отогнать мрачные мысли. Доспехи точно были добрым предзнаменованием! Когда-нибудь он будет очень богат, если сможет позволить себе столько стали. Значит, будущее сулит добро. И скоро он обнимет Фрейю.

Фьорд был здесь шире сотни шагов. Кто-то на причале заметил их и помахал рукой. Потом подготовили одну из кожаных лодок, на которых выезжали в море рыбаки. Двое мужчин гребли, ведя лодку через фьорд, но на некотором расстоянии от берега остановились. Ни одного из них Мандред раньше не видел.

— Кто вы? И что вам нужно в Фирнстайне? — недоверчиво крикнул младший.

Мандред был готов к тому, что фьордландцев напугают эльфы. Высокие, хорошо вооруженные, они совсем не походили на обычных путешественников. Но то, что они даже не люди, с первого взгляда не заметно.

— Здесь стоит Мандред Торгридсон, а это мои спутники, Нурамон, Фародин и Сванлайб Храфинсон.

— Ты взял себе имя мертвого, Мандред! — разнеслось над водой. — Если это шутка, то Фирнстайн — не лучшее место для подобных шуток!

Мандред громко расхохотался.

— Не бестия убила Мандреда, я заколол человека-кабана. — Он поднял над головой кабанье копье, чтобы хорошо было видно привязанный к нему мешок. — А вот мой трофей. Должно быть, вы двое новенькие! Приведите Хрольфа Чернозуба или старого Олава. Они хорошо знают меня. Или приведите сюда Фрейю, мою жену. Она разобьет вам головы большим черпаком, если вы заставите меня здесь долго стоять.

Мужчины коротко посовещались, потом пригнали кожаную лодку к берегу. Оба они смотрели на него странно.

— Ты действительно Мандред Торгридсон, — благоговейно произнес старший из двоих. — Я узнаю тебя, пусть ты и не постарел ни на день с того момента, как я видел тебя в последний раз.

Мандред пристально взглянул на собеседника; он никогда прежде не видел его.

— Кто ты?

— Я — Эрек Рагнарсон.

Мандред нахмурил лоб. Он знал ребенка с таким именем. Дерзкого рыжеволосого сорванца. Сына своего друга Рагнара, которого задрал человек-кабан.

— Перевезите нас, — решил вмешаться в разговор Сванлайб. — И давайте поговорим за кружкой мета. У меня не горло, а русло пересохшего ручья, и здесь не лучшее место принимать усталых путников. По крайней мере, меня-то вы помните, правда? Я был в деревне всего пару дней тому назад.

Старший из рыбаков кивнул. Затем подал им знак садиться в лодку. Когда Нурамон и Фародин сели, Мандред заметил, что Эрек украдкой осенил себя ограждающим знаком. Догадался, кто они такие? Через фьорд переезжали в полном молчании. Эрек то и дело оборачивался через плечо. Один раз Мандреду показалось, что он хочет что-то сказать. А затем покачал головой и снова отвернулся.

Когда они привязали лодку к причалу, уже смеркалось. Из-под крыш домов сочился дым. Пахло жареным мясом и свежим хлебом. У Мандреда потекли слюнки. Наконец-то он снова по-настоящему поест! Жаркое и мет вместо шелковицы и родниковой воды!

Мандред уверенно зашагал по причалу. Ему казалось, что в животе у него поселилась большая, отчаянно машущая крыльями чайка. Оставалось надеяться, что он сможет сдержать слезы, когда появится Фрейя.

Выход с причала преградила большая собака. Она угрожающе зарычала. Со стороны деревни прибежала еще одна. Показались мужчины с копьями.

Мандред развязал висевший на кабаньем копье мешок и швырнул собакам окровавленный кусок плоти.

— Вот, мои хорошие. Я вам кое-что принес. — Затем поднял взгляд.

Ни одного из мужчин ярл не знал.

— Мандред Торгридсон вернулся, — торжественным голосом произнес старый рыбак. — То была долгая охота. — И он величественным жестом отогнал в сторону вооруженных жителей деревни. — Дайте пройти ярлу Мандреду.

«Хороший мужик», — подумал про себя Мандред. Он и не знал этого фирнстайнца, но с этим Эреком можно иметь дело.

Фрейя не пришла, и это несколько удивило ярла. Но у нее наверняка какая-то срочная работа. Когда она печет хлеб или готовит, ее никто не в силах оторвать от печи.

Его дом хорошо пережил зиму. Вот только кто-то заменил две резные конские головы на кабаньи.

Мандред открыл тяжелую дубовую дверь, откинул в сторону шерстяной полог и жестом пригласил своих товарищей войти. В зале без окон царил полумрак. В длинной жаровне, стоявшей посреди комнаты, мерцали угли. Молодая женщина поворачивала вертел, на который был насажен гусь. Она удивленно подняла голову.

— Мандред Торгридсон вернулся, — провозгласил Эрек, протиснувшийся в дверь за спинами Фародина и Нурамона.

— Постыдись, Эрек, напился еще до захода солнца, — язвительно ответила женщина. — И забирай своих собутыльников. Для них нет места в моем зале.

Мандред удивленно огляделся по сторонам. Фрейи нигде не было.

— Где моя жена?

Рыбак понурился.

— Принеси нам мету, Гунхильда, — прошипел он тоном, не терпящим возражений. — А потом созови стариков. Приведи хромого Беорна, и Гудрун, и Снорри. И принеси всем мету, проклятье! Об этом дне станут говорить наши правнуки!

Мандред бросился вдоль стены, где были устроены спальные ниши. Там Фрейи тоже не было. Рядом с ее постелью с потолка свисала колыбелька, которую он вырезал в начале зимы. Она была пуста.

— Сядь, ярл. — Рыбак осторожно взял его под руку и повел к жаровне.

Мандред опустился на одну из скамей, широко расставив ноги. Что здесь творится? У него закружилась голова.

— Ты помнишь, как когда-то подарил маленькому Эреку Рагнарсону старый нож и полдня показывал, как разделывать зайца? — Рыбак запинался. Глаза его влажно блестели.

Гунхильда поставила между ними на лавку кружку мета и положила ароматный каравай хлеба. Мандред оторвал кусок и набил себе рот. Еще теплый. Затем сделал глубокий глоток мета.

— Ты помнишь? — настаивал старый рыбак.

Мандред кивнул.

— Да, а что?

— Тот мальчик… Это… Это был я, ярл.

Мандред поставил кружку.

— Мы все считали тебя мертвым, — затараторил Эрек. — Мы нашли их… моего отца и других. Только тебя не нашли… И чудовища тоже. Много историй рассказывают о том, что случилось той зимой… Некоторые полагают, что ты заманил человека-кабана на лед и вместе с ним рухнул в холодные глубины фьорда. Другие думали, что ты ушел в горы. А еще говорили, что Лут в скорби своей завесил свою пещеру ледяным пологом. Фрейя никогда не верила в то, что ты мертв. Всю следующую весну она то и дело гоняла мужчин искать тебя. И с ними ходила, пока не родился ребенок. Крепкий мальчик. Он дал ей мир. Его звали Олейф.

Мандред глубоко вздохнул. Прошло время, это он понимал. Была весна, хотя должна была быть зима. В пещере всегда было светло. Только таившийся за льдом свет мерцал и временами пропадал. Он заставил себя успокоиться.

— Где моя жена? И мой сын… — Воин поднял глаза. В зале появились мужчины с копьями и уставились на него. В низкий дверной проем входило все больше и больше чужаков. Только Нурамон и Фародин избегали его взгляда. А еще Сванлайб. Что знают они такого, что остается скрытым от него?

Эрек положил руку ему на плечо.

— Мандред, я — тот самый мальчик, которому ты подарил нож. Ты пропадал тридцать зим. Ты помнишь… Когда я был еще маленьким, едва научившимся ходить, на меня напал один из псов Торклайфа. — Эрек закатал левый рукав своей грубой рубахи. Предплечье было все покрыто глубокими шрамами. — Я — тот самый мальчик. А теперь ты мне скажи, почему ты не старик, Мандред. Ты был старше меня больше, чем вдвое. И тем не менее я не вижу седины в твоей бороде и усталости в глазах. — Он указал на дверь длинного дома. — Ты все тот же мужчина, который почти тридцать лет назад покинул этот дом, чтобы отправиться на охоту за человеком-кабаном. Таков дар, за который ты откупился своим сыном?

Холодная ярость захлестнула воина.

— Что ты такое говоришь? Что с моим сыном? — Он вскочил, опрокинув при этом кружку мета со скамьи. Зеваки отпрянули. Правая рука Фародина легла на рукоять меча. Он внимательно смотрел на копьеносцев.

— Что сталось с Фрейей и моим сыном? — закричал Мандред, и голос его сорвался. — Что здесь происходит? Деревня заколдована? Почему вы все так изменились?

— Это ты изменился, Мандред Торгридсон, — принялась браниться какая-то старуха. — Не смотри на меня так! Прежде чем выбрать Фрейю, ты часто сажал на колени меня. Это я, Гудрун.

Мандред уставился в изборожденное морщинами лицо.

— Гудрун? — Когда-то она была прекрасной, как летний день. Возможно ли это? Эти глаза… Да, это она.

— Зима, пришедшая после той, когда появилось чудовище, выдалась еще более суровой. Фьорд замерз, и в одну из ночей пришли они. Сначала мы услышали только звуки их рогов вдалеке, увидели цепочку огней. Всадники. Сотни! Они пришли со стороны Январского утеса на другой стороне фьорда. От круга камней. Их лошади шли по льду. Никто из тех, кто видел это, никогда не забудет. Словно духи были они, и тем не менее живые. В небе сверкало колдовское сияние, окутывая деревню зеленым светом. Подковы их коней едва взрыхляли снег. И, несмотря ни на что, они были из плоти и крови, холодная королева эльфов Эмергрид и ее придворные. Они были прекрасны и ужасны одновременно, ибо глаза их отражали их холодные сердца. На самом роскошном скакуне ехала хрупкая женщина, одетая в платье, подобное крыльям бабочек. Несмотря на сильный мороз, она, казалось, совершенно не чувствует холода. Рядом с ней ехал человек, полностью одетый в черное, и воин в белом плаще. Ее сопровождали сокольничьи и лютнисты, воины в сверкающих доспехах и женщины, одетые, словно на летнем празднике. И волки ростом с высокогорных коней. Они остановились перед твоим домом, Мандред. Перед этим залом!

В жаровне треснула щепка, искры взметнулись к почерневшей от копоти крыше, когда Гудрун продолжила свой рассказ.

— Твоя жена открыла дверь королеве Эмергрид. Фрейя приняла ее метом и хлебом, как того требует обычай гостеприимства. Но эльфийская королева не приняла ничего. Она только потребовала залог, который ты пообещал ей. Твоего сына! Цену за то, что эта деревня не погибла и чудовище покинуло наши края.

Мандред закрыл лицо руками. Она пришла! Как он мог дать ей это обещание!

— Что… что с Фрейей? — беспомощно пролепетал он. — Она…

— Вместе с твоим сыном эльфы забрали у нее волю к жизни. Она кричала, молила о милости для ребенка. Предлагала взамен свою жизнь, но королева Эмергрид была непреклонна. Фрейя босиком бежала по снегу, последовала за эльфами наверх, к Январскому утесу. Там мы нашли ее на следующее утро, в центре круга камней. Она рвала на себе одежды, и плакала, и плакала… Мы привели ее обратно в деревню, но Фрейя не захотела больше жить с нами под одной крышей. Она поднялась на могильный холм твоего деда и там призывала отомстить мрачных духов ночи. Все больше и больше мутился ее рассудок. Она всегда ходила со свертком тряпок в руках, который баюкала, словно ребенка. Мы приносили ей еду, ярл. Мы испробовали все… В первое весеннее утро после равноденствия мы нашли ее на могильном холме твоего деда. Она умерла с улыбкой на устах. Мы похоронили ее в холме в тот же день. На ее могиле стоит белый камень.

Мандреду показалось, что сердце его перестало биться. Его полностью заполонил гнев. Слезы бежали по его щекам, и он не стыдился этого. Он пошел к двери. За ним не последовал никто.

Могильный холм его деда находился на некотором отдалении от нового земляного вала, защищавшего Фирнстайн, очень близко от большого белого обломка скалы, стоявшего на берегу фьорда. Здесь его дед бросил якорь и сошел на берег. Он основал деревню и назвал ее по камню, белому, словно снег в день зимнего солнцестояния. Фирнстайн.

Мандред нашел белый камень рядом с невысоким могильным холмом. Долго стоял там на коленях. Нежно гладил руками грубую поверхность.

Был самый темный час ночи, когда Мандреду показалось, что он видит на вершине холма тень в разорванном платье.

— Я верну его, Фрейя, даже если это будет стоить мне жизни, — тихо прошептал он. — Я верну его. Клянусь в этом дубом, давшим мне жизнь. Моя клятва крепка, словно ствол дуба! — Мандред поискал в карманах подарок Атты Айкъярто, а когда нашел, то опустил желудь в черную могильную землю. — Я верну его тебе.

Из-за туч показалась луна. Тень на вершине могильного холма исчезла.

 

Возвращение в Альвенмарк

В Альвенмарке царила зима, и при всем великолепии заснеженного ландшафта холод мешал ничуть не меньше, чем в его родном мире. Здесь воину тоже пришлось с трудом прокладывать себе путь через высокие сугробы, в то время как его товарищи-эльфы легко шли следом за ним. И на этот раз ему не хватало сил. На могиле Фрейи он готов был воевать со всем Альвенмарком, но сегодня он чувствовал себя подавленным и не испытывал ничего, кроме отчаяния и пустоты внутри.

Даже мысль о сыне, который будет для него чужим, не могла утешить его. Конечно, он хотел увидеть его… Но надежд особых не питал. Олейф давным-давно должен был вырасти и, вероятно, видел отца в ком-то другом… То, что в Альвенмарке теперь была зима, окончательно лишило Мандреда мужества. В стране эльфов и фей должна царить вечная весна! По крайней мере, так говорилось в сказках. Наверняка то, что он пришел в этот мир зимой, было плохим знаком, хотя Фародин и Нурамон сотни раз повторяли ему, что времена года меняются здесь точно так же, как и в мире людей.

Атта Айкъярто не говорил с ним, когда Мандред навестил его. Может быть, зимой деревья спят, сбросив листву? Никто не встречал их возле ворот, и это при том, что королева якобы знала обо всем, что творится в ее землях!

В первый день они достигли врат Вельрууна, и никто не встретился им по пути. Мандреду казалось, что он понимает, почему. Злой рок последовал за ними в Альвенмарк! Эльфийская охота была под несчастливой звездой. И звезда эта не погасла. То, что они пережили, было историей, похожей на сагу о древних героях. А истории эти всегда заканчивались трагически!

Когда утром второго дня в Альвенмарке Мандред поднялся со своего холодного ложа, он сделал это просто для того, чтобы никто не смог сказать, что он не прошел свой путь до конца. Он вернет эльфийскую охоту — первую руководимую человеком — обратно; ну, по крайней мере, то, что от нее осталось. А еще он хотел знать, что за злой рок скрепил печатью их долю.

Ни один стражник не преградил им дорогу через ворота Шалин Фалах. Даже в замке Эмерелль никто не ждал их; казалось, он вымер. Жутким эхом звучали их шаги, когда они проходили через огромные ворота. Хотя Мандреду казалось, что за ним наблюдают, однако куда бы он ни бросил взгляд, повсюду лишь пустые зубцы и окна.

За все время путешествия Фародин и Нурамон не проронили почти ни единого слова. Похоже, они тоже волновались.

«Почему нас избегают?» — в сердцах спрашивал себя Мандред. Конечно, их долго не было, они понесли большие потери… но, несмотря на это, они возвращались домой с победой. Их должны были встретить более достойно! Однако кто он такой, чтобы пытаться понять эльфов? То, что происходило здесь, должно быть, было связано со злой судьбой охоты… С последним ударом неотвратимого! Так заканчивается любая сага.

Нурамон и Фародин ускорили шаг.

В самом конце большого зала их ждал кто-то одетый в черное. То был мастер Альвиас. Он слегка склонил голову, приветствуя Мандреда, и не удостоил ни единым взглядом ни Фародина, ни Нурамона.

— Приветствую тебя, Мандред, сын человеческий, ярл Фирнстайна. Королева предсказала твое появление в этот час. Она хочет видеть тебя и твоих спутников. Следуй за мной!

Словно по мановению руки открылись врата в тронный зал, заполненный детьми альвов. Эльфы и кентавры, феи, кобольды и гномы молча замерли в огромном помещении. У Мандреда возникло такое ощущение, что кто-то завязал ему горло веревкой. Молчание собравшихся здесь было еще более жутким, чем бесконечные пустые залы и дворы. Ни покашливания… ничего…

Взгляд Мандреда скользнул к потолку. Весеннюю радугу заменил широкий снежный купол. Ему невольно вспомнилась пещера Лута.

Толпа детей альвов расступилась, образовав коридор к трону. Время никак не сказалось на королеве. Эмерелль по-прежнему выглядела как молодая женщина.

Мастер Альвиас присоединился к группе молодых воинов, стоявших по левую руку у подножия трона, в то время как Фародин и Нурамон преклонили перед королевой колени.

На губах Эмерелль появилось что-то вроде улыбки.

— Что ж, Мандред, сын человеческий, ты по-прежнему не склоняешь головы перед повелительницей Альвенмарка.

«Меньше, чем когда-либо», — подумал Мандред.

Эмерелль указала на чашу, стоявшую рядом с ее троном.

— Сколько ни смотрела я в воду, я не видела ни тебя, ни твоих спутников. Что случилось, Мандред, предводитель отряда эльфийской охоты? Вы нагнали дичь?

Мандред откашлялся. Во рту так пересохло, словно он проглотил целую бочку муки.

— Бестия мертва. Убита. Голова ее лежит у ног Лута, а ее печень сожрали собаки. Наш гнев уничтожил ее! — Воин заметил, что на лице Альвиаса появилась гримаса отвращения. Пусть этот черный ворон думает о нем, что хочет! Или еще лучше… Мандред мрачно усмехнулся. Сейчас Альвиас распростится со своим высокомерием, да и другие тоже, когда узнают, за какой дичью бросились они в погоню.

— Мы отправились в путь, чтобы остановить существо, наполовину человека, наполовину кабана. — Мандред сделал небольшую паузу, как иногда поступали скальды, чтобы подстегнуть нетерпение публики. — Однако обнаружили монстра, которого давным-давно уже не должно бы быть в Альвенмарке. Существо, известное народам Альвенмарка как девантар!

Мандред краем глаза наблюдал за толпой. Он рассчитывал, что по крайней мере какая-нибудь цветочная фея в обморок упадет. Однако вместо удивленного шепота ответом ему было молчание, словно он не сообщил детям альвов ничего нового.

Тишина сбила ярла с толку. Слегка запинаясь, он рассказал об охоте, об ужасе и смертях. Рассказал о подъеме на ледник, с гневом говорил об оскверненных Железнобородых и похвалил мужество Фародина, целительное искусство Нурамона. От горечи его голос едва звучал, когда он говорил о ловушке девантара и о том, сколько лет украл у него демон. Когда Мандред начал рассказывать о своем возвращении в Фирнстайн, он бросил короткий взгляд на своих товарищей, по-прежнему стоявших на коленях рядом с ним.

— Вместе с обоими своими братьями по оружию я отправился… — Фародин едва заметно покачал головой.

— Что ты хотел сказать, Мандред? — спросила королева.

— Я… — Мандред не понял, почему эльф стремился скрыть происшедшее. Некоторое время помолчал. — Я хотел сказать, что мы вернулись в Фирнстайн, чтобы провести ночь у моих людей. — Последние слова он произнес ледяным тоном.

Королева и глазом не моргнула.

— Благодарю за рассказ, Мандред, сын человеческий. — Она ответила формальной фразой. — Вы втроем совершили великое дело. Однако как думаешь, каково было намерение девантара?

Воин указал на своих спутников.

— Мы долго говорили об этом. И думаем, что он хотел создать в пещере Лута ловушку для эльфийских душ. Но не знаем, на кого именно он нацеливался. В любом случае, в конечном итоге у него ничего не вышло. Мы победили его и выбрались из плена.

Королева молча смотрела на них. Ждала чего-то? Может быть, он забыл о какой-то эльфийской чепухе, которой нужно заканчивать отчет? На какой-то миг ему вдруг показалось, что она смотрит только на Нурамона.

— Благодарю тебя и твоих спутников. Эльфийская охота настигла жертву. Ты хорошо справился с заданием. — Она на миг умолкла, и теперь все внимание обратилось на фьордландца. — Поскольку ты был в своей деревне, то знаешь, что я стребовала свою плату. А теперь хочу представить тебе Альфадаса — твоего сына. — Королева указала на одного из воинов, стоявших рядом с Альвиасом.

Сердце у Мандреда замерло. Этот мужчина выглядел как эльф! Его уши были скрыты под светло-русыми до плеч волосами. И только присмотревшись внимательнее, он заметил мелкие отличия. Этот Альфадас, как назвала его сына Олейфа в своем высокомерии Эмерелль, носил длинную кольчугу до щиколоток и просторный плащ. Он был почти на голову выше его. Высокий рост не позволял сразу заметить, что юноша был сложен немного крепче и был шире в кости, чем остальные эльфы. Однако каким бы чужим он ни казался, его карие глаза отметали какие бы то ни было сомнения. То были глаза Фрейи. И поздоровался с ним сын улыбкой Фрейи. Но почему, черт побери, у парня нет бороды? Его лицо было гладким, как у женщины… или у эльфа.

Альфадас сошел со ступеньки у трона.

— Отец, я никогда не переставал надеяться… — Он торжественно приложил руку к сердцу и склонил голову.

— Не кланяйся отцу! — строго сказал Мандред и обнял воина. — Мой сын! — Всемогущие боги, от мальчика пахло, словно от цветка.

— Мой сын, — снова повторил он, теперь тише, и высвободился из объятий. — Альфадас? — Имя было чуждым для его языка. Мандред оглядел его с ног до головы. Олейф выглядел как герой. — А ты… высокий, — заметил он, просто чтобы хоть что-то сказать и совладать с захлестнувшими его чувствами. Его сын… Всего пять дней назад он думал, что ребенок только что родился… а он уже мужчина.

Что сделали с ним девантар и Эмерелль! Они украли у него сына, причем таким образом, который он себе даже представить не мог! Всего пару дней назад он предвкушал, как будет держать на руках младенца, а перед ним стоял человек в полном расцвете сил. Олейф мог бы быть его братом! Как они обманули его! Лишили всех тех часов, когда он учил бы его тому, что делает из мальчика честного мужа. Лишили славных вечеров, когда они вместе ходили бы на рыбалку на фьорд… Первого военного похода, когда ребенок по-настоящему мужает, долгой зимней охоты…

И, несмотря на все это, можно было считать, что ему повезло. Каково было бы стоять против человека, который старше его и которого нужно называть сыном?

Он еще раз оглядел Олейфа. Видный получился парень.

— Я рад, что старше тебя, мальчик! — хитро улыбнулся Мандред. — Может быть, я еще чему-то смогу тебя научить. Боюсь, эти эльфы понятия не имеют, как сражаться секирой и…

Улыбка его сына была ясной… как у эльфа.

— Теперь Альфадас пойдет с тобой, — торжественно провозгласила Эмерелль. — Я научила его тому, чему можно было научиться здесь. А теперь ты отведешь его в мир людей и будешь наставлять, как посчитаешь нужным.

Мандреду на миг показалось, что в словах Эмерелль таился отзвук иронии.

— Непременно, — твердым голосом сказал он, чтобы все в зале услышали его.

Кольчуга Фародина негромко звякнула, когда он неожиданно поднялся.

— Королева, позволь задать вопрос.

Эмерелль согласно кивнула.

— Где наша госпожа, наша возлюбленная? Мы сделали то, чего она желала.

Мандреду показалось, что в зале несколько похолодало.

— Помните террасу над фруктовым садом? — сухо сказала Эмерелль.

— Да, повелительница! — Фародин уже не пытался скрывать свою тоску. Нурамон тем временем тоже поднялся с колен, хотя ему никто не позволял сделать это.

— Идите туда!

— Ты разрешаешь, повелительница? — спросил теперь Нурамон.

Королева коротко кивнула.

Легкими шагами направились товарищи обратно, к выходу из тронного зала. Мандред смотрел им вслед; он был рад тому, что по крайней мере они возвращались к своей возлюбленной, хотя он никогда не мог понять, как два мужчины могут любить одну женщину и не проломить друг другу при этом головы.

Когда Фародин и Нурамон переступили порог зала, королева торжественно заявила:

— Мандред, я объявляю охоту на человека-кабана оконченной. Она принесла много горя, однако в конце концов злокозненная плоть повержена. Ты со своими товарищами проведешь еще одну ночь в комнатах охотников. Вы должны очиститься душой и телом, помянуть тех, кто не вернулся, и попрощаться друг с другом.

Эмерелль поднялась, подошла к Олейфу и взяла его за руки.

— Ты был мне почти как сын, Альфадас Мандредсон. Никогда не забывай этого!

Слова королевы показались Мандреду раскаленными искрами, упавшими на трут. У Олейфа была мать! И она была бы наверняка еще жива, если бы в качестве платы за эльфийскую охоту Эмерелль не потребовала его сына! Он с трудом взял себя в руки. Несмотря на гнев, он заметил, что Эмерелль действительно больно расставаться с его мальчиком. Даже бессердечная повелительница Альвенмарка не была абсолютно свободна от чувств. И Мандред понял, как глупо винить во всем только ее. Конечно, это она потребовала его ребенка в качестве платы за эльфийскую охоту, но ведь согласился-то он. Он продал свою плоть и кровь. И даже не спросил согласия у Фрейи, которая еще носила его ребенка под сердцем. Человек-кабан был повержен… Но его решение принесло смерть Фрейе, а ведь он хотел спасти ее в первую очередь! Что она чувствовала, когда эльфы стояли перед ней, прекрасные и в то же время холодные, требуя отдать то, что она любила? Согласилась на сделку или возмутилась? Что случилось той ночью? Он должен знать это!

— Королева… Что сказала моя жена, когда ты велела забрать ребенка?

Меж бровей Эмерелль появилась вертикальная морщина.

— Я не велела забрать Альфадаса. Я отправилась в Фирнстайн со всем двором! То была не кража под покровом ночи и метели! Я посетила твою деревню, чтобы почтить тебя и твоего сына. Но к твоей жене я пришла одна. — Она перевела взгляд на Альфадаса. — Твоя мать очень испугалась. Она хотела защитить тебя, крепко прижимала к себе… Я рассказала ей об охоте. И я никогда не забуду ее слова, Мандред. Она сказала: «Две жизни в обмен на деревню, это решение ярла, и я уважаю его…»

Эмерелль отошла от Олейфа и открыто взглянула в лицо Мандреду. Хрупкая женщина стояла почти вплотную к нему.

— Это все? — спросил Мандред.

Он знал, насколько упряма может быть Фрейя. Он любил ее, в том числе и за это.

— Есть знание, которое принесет только боль, сын человеческий. Ты сделал то, что нужно было сделать. Оставь, Мандред, не спрашивай больше.

— Что она сказала? — не успокаивался он.

— Ты действительно хочешь это знать? Ну что же… «А мужа своего я проклинаю за то, что он оторвал молодой побег от своего древа прежде, чем тот успел пустить корни. Пусть никогда у него не будет дома, настоящего дома. Пусть бродит, не ведая покоя! Не ведая покоя, как моя душа, у которой он отнял все, чем она еще могла согреться».

В горле Мандреда встал комок. Он судорожно сглотнул, однако чувство не оставляло его. Казалось, он вот-вот задохнется.

— Я пыталась утешить твою жену, — продолжала Эмерелль. — Я хотела рассказать ей о будущем твоего сына, но она не стала слушать. Дала мне от ворот поворот. И только когда дверь закрылась за мной, она расплакалась. Только знай, Мандред, мне не нравится быть жестокой по отношению к людям. Твоему сыну было предначертано вырасти в Альвенмарке. Настанет день, когда эльфам понадобится помощь людей. И именно тот род, который произойдет от твоего сына, будет верен Альвенмарку, когда мир будет объят пламенем. Теперь дело за тобой, Мандред. Отведи своего сына обратно во Фьордландию. Дай ему все, что сын может получить от отца. Помоги ему найти свое место среди людей.

— Неужели его судьба так же горька, как моя, королева?

— Кое-что я вижу ясно, кое-что смутно, а многое не вижу вообще. Слишком многое открыла я вам о вашем будущем! — Эмерелль обвела рукой зал. — Никто не должен знать свою судьбу слишком точно. Ибо в тени будущего не может вырасти жизнь.

 

Слова Нороэлль

По пути к террасе Фародин и Нурамон молчали. Каждый был погружен в свои мысли. После всех трудностей, которые выпали на их долю в последние дни, им не терпелось снова увидеть свою возлюбленную и услышать, что она решила. Фародин думал обо всех тех годах, на протяжении которых ухаживал за Нороэлль, а Нурамон предвкушал момент, когда скажет Нороэлль, что сумел сдержать свое обещание.

Когда они вышли из ворот в ночь, то очень удивились. Потому что на террасе ожидала не Нороэлль. Там спиной к ним стояла светловолосая эльфийка в светло-сером платье. Подняв голову, она, казалось, смотрела на звезды.

Они в нерешительности приблизились. Эльфийка повернула голову, и казалось, прислушалась. Затем вздохнула и обернулась.

Нурамон узнал ее сразу.

— Обилее!

Фародин смутился и испугался одновременно. Конечно, они знали, что, как в мире людей, так и здесь, в Альвенмарке, прошло почти тридцать лет, но только при виде Обилее они поняли, что это означает.

— Обилее! — снова повторил Нурамон, разглядывая эльфийку, улыбка которой не могла скрыть скорби, таившейся в ее глазах. — Ты стала прекрасной женщиной. В точности так, как говорила Нороэлль.

Фародин увидел перед собой портрет великой Данее. Раньше это было просто мимолетное сходство, однако теперь ее было не отличить от прабабки. Впервые он увидел Данее при дворе. Тогда он был еще ребенком, но отчетливо помнил благоговение, охватившее его, когда ее взгляд скользнул по нему.

— Теперь я тоже вижу. В тебе есть что-то от ауры Данее, как и говорила Нороэлль.

Обилее кивнула.

— Нороэлль была права.

Фародин бросил взгляд вниз, на фруктовый сад.

Молодая эльфийка отвела взгляд.

— Нет, она не во фруктовом саду. — Когда девушка снова подняла глаза, то эльфы увидели в них слезы. — Ее больше нет здесь.

Фародин и Нурамон неуверенно переглянулись. Фародин подумал о том, что прошло почти тридцать лет. Разве не должна была Нороэлль думать, что они мертвы? Может быть, поэтому она оставила двор и живет в уединении?

А Нурамону вспомнилась тишина, стоявшая в тронном зале. Все находившиеся там что-то знали. Что могло случиться, что так опечалило Обилее? Не смерть, потому что за смертью следует новое рождение. Это должно быть что-то очень плохое, и от мысли об этом Нурамону стало страшно.

— Нороэлль знала, — сказала Обилее. — Она знала, что вы вернетесь.

Фародин и Нурамон молчали.

— Прошли годы, а вы все в той же одежде, в которой уехали…

— Обилее? Что случилось? — прямо спросил Фародин.

— Худшее, Фародин. Самое худшее.

Нурамон задрожал. Подумал о прошедших испытаниях. Он ведь сделал все, чтобы сдержать обещание!

Поскольку Обилее не отваживалась продолжить, Фародин нарушил молчание:

— Нороэлль отвернулась от нас? Вернулась в Альвемер? Она разочаровалась?

Обилее отступила на шаг и глубоко вздохнула.

— Нет… Слушайте мои слова! Потому что их сказала Нороэлль в ту ночь, когда уходила. — Обилее посмотрела вверх. — Я знала, что вы вернетесь. И вот вы пришли и узнаете, что случилось со мной. — Она говорила слова так, словно перед ними была Нороэлль. Все чувства отражались в мелодике ее голоса. — Не думайте обо мне плохо, когда узнаете, что я сделала и куда завела меня судьба. Вскоре после того, как вы уехали, мне приснился сон. Ко мне пришел ты, Нурамон, и мы любили друг друга. Спустя год я родила сына. Я думала, что это твой ребенок, Нурамон, но я ошиблась. Потому что не ты был со мной той ночью, а девантар, на которого вы охотились в Другом мире.

У Фародина и Нурамона перехватило дыхание. Одна мысль о том, что девантар мог приблизиться к Нороэлль, была для них невыносима.

Фародин вспомнил битву в пещере. Все получилось слишком легко. Теперь он знал, почему. Может быть, он только и искал способ подобраться к Нороэлль?

Ничего не понимая, Нурамон покачал головой. Девантар воспользовался его образом, чтобы соблазнить Нороэлль. Использовал их любовь. Он снился ей, когда девантар приблизился и…

Обилее взяла Нурамона за руку, прогоняя мрачные мысли.

— Нурамон, не упрекай себя. У демона было твое лицо, и твое тело соблазнило меня. Однако не думай, что я испытываю теперь презрение или отвращение. Я люблю тебя более, чем когда-либо. Презирай не себя, презирай девантара! Он обратил то, что мы испытываем друг по отношению к другу, против нас. Его поступок померкнет только в том случае, если мы сохраним то, что есть между нами. Тогда он станет неважным. Не вини себя. — Обилее посмотрела на него, словно ожидая реакции с его стороны. В глазах ее читалась мольба, которой он не мог противиться. Он глубоко вздохнул и кивнул.

Теперь Обилее взяла за руку Фародина.

— А ты, Фародин, не думай, что я уже сделала выбор. Нет, я не выбрала втайне Нурамона. Демон пришел ко мне не поэтому.

— Но где же ты, Нороэлль? — спросил Фародин. Он запутался. На миг ему показалось даже, что перед ним действительно стоит его возлюбленная.

Обилее улыбнулась, склонив при этом на бок голову, как это часто делала Нороэлль. Однако взгляд ее был печален.

— Я знала, что ты задашь этот вопрос. Одной той искры, которую ты приоткрыл мне в ту ночь, одного взгляда в твою душу стало довольно, чтобы познать тебя так, как мне всегда того хотелось. Я могу читать в твоей душе так же, как на лице Нурамона. Так где же я? Что ж, вам будет больно узнать об этом. Потому что я в таком месте, где никто никогда меня не найдет. Королева навсегда изгнала меня из Альвенмарка. Теперь нас разделяют барьеры, преодолеть которые вы не сможете. У меня остается только воспоминание; воспоминание о ночи перед вашим отъездом, когда вы оба дали мне так много. Ты, Фародин, показал мне блеск своей души. А ты, Нурамон, впервые коснулся меня.

Обилее умолкла; казалось, она колеблется.

— Вы должны узнать, почему меня изгнали. У ребенка, которого я родила, были круглые уши, и королева разглядела в нем дитя демона, дитя девантара. Я должна была явиться с сыном ко двору через три ночи, однако королева послала Дийелона и его воинов еще в ту же ночь, чтобы убить ребенка. Я отнесла мальчика в Другой мир, в место, где королеве будет трудно отыскать моего сына. И представ перед Эмерелль, я отказалась выдать, где он скрывается. Простите меня, если сможете, ибо я не видела зла в глазах малыша. Теперь вы знаете о моем позоре. Но он не должен стать вашим. Простите меня, что я поступила настолько глупо. — Обилее расплакалась, потому что и Нороэлль когда-то не смогла сдержать слез. — Пожалуйста, помните все те чудесные годы, которые мы провели вместе. Ведь в них не было ничего дурного; не случилось ничего, о чем нам стоило бы жалеть. Что бы ни случилось, пожалуйста, не забывайте меня… Пожалуйста, не забывайте меня… — Обилее уже не могла сдерживать свои чувства. — Таковы были слова Нороэлль! — сдавленным от рыданий голосом сказала она и спрятала голову на плече Нурамона, а тот смотрел на Фародина, наблюдал за застывшим лицом товарища. Он не увидел слез, не увидел дрожи, вообще никаких признаков горя. Сам Нурамон не мог никак поверить в то, что сказала Обилее. Это было слишком оглушительно, чтобы осознать все сразу.

А Фародин видел на лице Нурамона то, что ощущал сам. Ему казалось, что чувства его отделились от тела. Он стоял и не знал, почему не может плакать.

Прошло время, прежде чем Обилее взяла себя в руки.

— Простите меня! Я не думала, что будет так мучительно больно. Все эти годы я хранила в себе эти слова; слова, которые Нороэлль говорила ребенку и которые вы теперь слышите из уст женщины. — Обилее отвернулась от обоих и подошла к краю террасы. Там она подняла что-то с перил и протянула им.

— У меня есть для вас последний подарок Нороэлль. — Она раскрыла ладони и показала им альмандин и изумруд. — Это камни из ее озера. Они должны напоминать вам о ней.

Фародин взял изумруд, и ему вспомнилось озеро. Когда-то Нороэлль сказала ему, что камни будут расти под чарами источника.

Нурамон посмотрел на лежащий на ладони Обилее альмандин. Поколебавшись, он коснулся пальцами гладкой поверхности красно-коричневого камня. Почувствовал магию. То была волшебная сила Нороэлль.

— Я тоже чувствую ее, — сказала Обилее. — Мне она тоже подарила камень. — На шее у эльфийки на цепочке висел бриллиант.

Нурамон сжал в ладони альмандин. Вот и все, что осталось ему от Нороэлль: тепло и касание магии в подарок.

Обилее отодвинулась.

— Мне нужно идти, — сказала она. — Простите меня! Мне нужно побыть одной.

Когда она уходила, Фародин и Нурамон смотрели ей вслед.

— Тридцать лет носила она в себе эту боль, — сказал Нурамон. — Если нам эти несколько дней показались вечностью, то она пережила тысячу вечностей.

— Вот, значит, каков конец, — произнес Фародин. Происшедшее не укладывалось у него в голове. Все в его жизни было направлено на Нороэлль. Он мог себе представить многое: что он умрет, что Нороэлль выберет Нурамона, но никогда не готовился к подобному…

— Конец? — Похоже, Нурамон не был готов принять это. Нет, это еще не конец. Это начало, начало невозможного пути. Пусть говорили, что нельзя слишком часто бросать вызов судьбе, он сделает все, чтобы найти и освободить Нороэлль. — Я поговорю с королевой.

— Она не станет тебя слушать.

— Это мы еще посмотрим, — ответил Нурамон и хотел уйти.

— Подожди!

— Чего? Что мне еще терять? А ты спроси себя, насколько далеко ты готов пойти ради нее! — И с этими словами Нурамон исчез в замке.

— До конца всех миров, — прошептал про себя Фародин, думая об Айлеен.

 

Три лица

Ворота в тронный зал были открыты. На противоположном конце его Нурамон увидел стоящую возле чаши королеву. Он хотел было войти, но мастер Альвиас преградил ему путь.

— Ты куда, Нурамон?

— Я хочу поговорить с королевой о Нороэлль и попросить ее о милосердии.

— Ты не должен входить в этот зал в гневе!

— Боишься, что я смогу поднять руку на Эмерелль?

Мастер Альвиас смерил его взглядом.

— Нет.

— Тогда пропусти!

Альвиас перевел взгляд на владычицу, и так коротко кивнула.

— Она примет тебя, — нехотя произнес он. — Однако держи свои чувства в узде! — И с этими словами он отошел в сторону.

Спеша навстречу Эмерелль, Нурамон услышал, как дверь за его спиной захлопнулась. Королева встала у ступеней, ведущих к ее трону. На лице ее отражались спокойствие и доброта. Никогда еще Эмерелль не воплощала для него в такой мере мать всех детей альвов.

Нурамон почувствовал, как отступает гнев. Королева стояла молча и смотрела на него так же, как в ту ночь, когда пришла в его комнату и внушила мужество и веру в себя. Невольно вспомнились слова оракула, которые она поведала ему и которые так много значили для него.

— Я знаю, о чем ты думаешь, Нурамон. И ценю в тебе то, что ты еще не научился скрывать свои чувства.

— А я до сих пор ценил твое чувство справедливости. Ты же знаешь, Нороэлль никогда не могла сделать ничего ужасного.

— Тебе Обилее сказала, что произошло?

— Да.

— Забудь о том, что Нороэлль была твоей возлюбленной, и скажи мне, что она ни в чем не виновата!

— Я люблю ее. Как я могу об этом забыть?

— Значит, ты не поймешь, почему я вынуждена была так поступить.

— Я пришел не для того, чтобы понять. Я пришел молить о милосердии.

— Никогда прежде королева не отменяла своего приговора.

— Тогда изгони и меня в то место, где находится Нороэлль. Окажи мне такую милость.

— Нет, Нурамон. Я не сделаю этого. Я не могу изгнать невинное дитя альвов.

А как же Нороэлль? Разве она не жертва? Ее обманули, и за это ей пришлось поплатиться. Разве Эмерелль не должна была приложить все силы к тому, чтобы наказать истинного виновника?

— Где девантар?

— Бежал в мир людей. Никто не может сказать, какой образ он принял. Одно ясно: он последний из своего рода. И жаждет нашей погибели. Ибо суть его — месть.

— Не уменьшилась бы вина Нороэлль, если бы мы остановили демона?

— Он сыграл свою партию. Теперь выжидает, хочет посмотреть, что из этого выйдет.

Нурамон был в отчаянии.

— Но что мы можем? Что-то ведь можно сделать!

— Есть кое-что… Вопрос только в том, готов ли ты к испытанию.

— Чего бы ты ни потребовала, я обещаю, что сделаю все, чтобы освободить Нороэлль.

— Смелое обещание, Нурамон. — Королева помедлила. — Ловлю тебя на слове. Подыщи себе спутников и найди ребенка Нороэлль. Помни о том, что теперь он — мужчина. Многие искали его. Тщетно. Так что ты не первый, кто отправился в этот путь. Однако возможно, тебе повезет больше, потому что у тебя есть необходимый стимул, чтобы найти дитя-демона.

— Нороэлль опасалась за жизнь своего сына. Нам тоже стоит делать это?

Эмерелль долго молчала и разглядывала Нурамона.

— У Нороэлль был выбор. Она выбрала наказание, потому что защищала ребенка девантара.

— Как же нам сделать то, что не смогла она?

— Неужели твои обещания стоят так мало? — ответила Эмерелль. — Если я должна отпустить Нороэлль, то ты и твои помощники должны убить ребенка.

— Как ты можешь обрекать меня на такие муки? — негромко ответил ей Нурамон.

— Помни о своей вине и вине своих спутников. Из-за того, что вы оказались слабы, девантар добрался до Нороэлль. Он принял твой облик, воспользовался Нороэлль и зачал ребенка. И Нороэлль не смогла отдать его потому, что не могла избавиться от мысли, что ты его отец и в нем твоя душа. Она даже назвала его твоим именем. Ты сделаешь это не только ради Нороэлль, но и ради себя, и своих товарищей.

Нурамон колебался. В ее словах была доля истины. Он был уверен, что не поднимет руку на ребенка. Однако сын Нороэлль давно вырос и стал мужчиной. Наверняка открылась его истинная сущность.

— Я найду сына Нороэлль и убью его.

— Я выберу тебе спутников из числа лучших воинов. А что насчет Фародина? Он ведь наверняка захочет сопровождать тебя?

— Нет. Помощь твоих воинов я приму, однако не стану звать Фародина. Когда Нороэлль вернется, то пусть ненавидит меня за то, что я убил ее сына. Но на руках Фародина не будет крови. В его объятиях она обретет любовь, которой заслуживает.

— Ну, хорошо. Это твое решение. Однако ты, по крайней мере, примешь коня из моих конюшен. Выбери тех, кто подойдет тебе и твоим спутникам.

— Непременно, королева.

Эмерелль подошла к нему. Теперь она смотрела на него с сочувствием. Ее окружал успокаивающий аромат.

— Всем нам приходится следовать за своей судьбой, куда бы она ни завела нас. Однако мы сами определяем, как пойдем по этой дороге. Верь в слова, которые я открыла тебе в ту ночь. Они справедливы. Что бы ни болтали о тебе, никто не посмеет заявить, что ты предал любовь. А теперь иди. Отряд эльфийской охоты вернулся, вы должны отдохнуть в своих покоях. Сам решай, когда отправляться в путь. На этот раз вы поедете не как отряд охотников, а по поручению королевы.

Нурамон вспомнил о доспехах и оружии, которые давала ему Эмерелль.

— Я хотел бы вернуть доспех, плащ и меч.

— Вижу, доспех из драконьей кожи и плащ сослужили тебе хорошую службу. Оставь их в своей комнате, как того требует обычай. Однако меч пусть будет твоим. Это подарок. — Эмерелль встала на цыпочки и поцеловала эльфа в лоб. — А теперь иди, верь своей королеве.

Нурамон послушался. Прежде чем покинуть зал, он обернулся и еще раз посмотрел на владычицу. Она улыбалась ему по-дружески. Оказавшись за дверью, он никак не мог взять в толк, как королеве удалось повернуть разговор: она приняла его, как любящая мать, осудила, как хладнокровная правительница и отпустила, как добрая подруга.

 

Песчинки

Фародин прислонился лбом к стене. Узкая полоска света падала сквозь тайный лаз, который вел на балкон перед покоями королевы. Он не должен находиться здесь…

На нем был неприметный серый камзол, узкие облегающие серые брюки, широкий пояс. В обшлагах рукавов таились кинжалы. Он надеялся, что оружие не понадобится. Глубоко внизу, под ногами, в лабиринте потайных ступеней и коридоров, Фародин слышал смех кобольдов. Целое поколение их выросло здесь с того дня, когда был вынесен приговор Нороэлль.

Фародин сжал кулаки в бессильной ярости. Слишком свежа была боль. Как часто королева пользовалась им как тайным палачом, и никогда не сомневался он в ее высоком понимании справедливости. Никогда не помышлял о том, что ее тайные смертные приговоры, вполне возможно, всего лишь каприз. Теперь ее приговор разрушил всю его жизнь, и неважно, что он все еще стоит на ногах и дышит.

Никто не постиг душу Нороэлль так, как постиг ее он. Никто не знал, что когда-то ее звали Айлеен, которая лишилась жизни, сражаясь бок о бок с ним против троллей. На протяжении столетий искал он ее, а теперь, когда наконец нашел, ее снова отняли. На этот раз нечего было и надеяться на новое рождение Айлеен. Если она умрет в месте заточения, то обратного пути не будет. Ее душа навеки останется в узилище.

Слезы ярости текли по щекам Фародина. Нороэлль обманул девантар, существо, считавшееся мастером лжи! И для этого демон воспользовался ее любовью…

Почему он принял облик Нурамона? Фародин пытался подавить в себе зарождающиеся семена сомнения. Может быть, девантар что-то знал? Может быть, по возвращении отряда эльфийской охоты Нороэлль выбрала бы Нурамона? Может быть, слова ее, сказанные Обилее, были всего лишь утешением для него, произнесенным легко, если учесть, что они никогда больше не увидятся?

Как бы там ни было, она слишком легко отдалась ложному Нурамону. Столько лет они оба соревновались за нее, и она не могла принять решение… А потом вдруг выбрала в одну ночь. «Должно быть, это чары девантара», — пытался успокоить себя Фародин.

Нороэлль невиновна! Она чиста сердцем… Она по-прежнему чиста сердцем! Она жива! «И поэтому я найду ее», — поклялся себе Фародин. Неважно, сколько продлятся его поиски! Королева не имела права выбирать для Нороэлль самую страшную из казней. Он не примет такой приговор. Фародин поглядел на узкую полоску света в конце лестницы. Нет, он действительно не должен был приходить сюда… Но какое теперь это имеет значение? Эмерелль пользовалась им, чтобы вершить правосудие, когда общие законы были бессильны. Теперь он свершит свое правосудие!

Фародин решительно протиснулся в узкую щель. Скользнул к перилам балкона и бросил взгляд вниз. Купол из льда скрывал тронный зал от его взгляда, но он знал, что Эмерелль там, внизу.

Он подошел к широкой створке двери, которая вела в покои королевы, и обнаружил, что она не заперта. Высокомерие? Полагается на то, что табу крепче всяких замков?

Фародин стер легкие следы, оставленные им на недавно выпавшем снегу, затем осторожно толкнул дверь. За все те столетия, на протяжении которых Эмерелль пользовалась его услугами тайного палача, он никогда не входил в ее покои и был удивлен тем, насколько скромно они были обставлены. Немногие предметы мебели были просты и элегантны. Догоревшие угли в камине погружали спальню в красноватые сумерки. Приятно, тепло.

Фародин озадаченно огляделся. Он знал, что рядом должна быть гардеробная, комната, где королева хранит свои роскошные наряды; Нороэлль как-то говорила об этом. Здесь должны начаться поиски! Он отыщет платье, в котором была Эмерелль, когда отправила Нороэлль в изгнание. Но где может крыться вход в гардеробную? Кроме двустворчатой двери на балкон и двери, которая вела на лестницу, Фародин не заметил ничего. Он ощупал стены, заглянул за гобелены и наконец остановился перед большим зеркалом. Оно было оправлено в раму из дуба с перламутровыми инкрустациями. Пальцы Фародина скользнули по стилизованным цветам и листьям. Вокруг одной из роз был явный желобок. Эльф осторожно надавил на перламутровое украшение. Послышался негромкий щелчок, и зеркало отъехало в сторону. Фародин удивленно отступил на шаг. За зеркалом находилась комната, наполненная светящимися фигурами. Безголовыми фигурами… Эльф перевел дух и негромко рассмеялся. Это всего лишь платья. Их натянули на кукол из плетеной лозы, чтобы они сохраняли форму. Под платьями стояли ароматные свечи, из-за чего они выглядели словно большие разноцветные фонарики.

Если спальный покой королевы был скромен, то эта комната была роскошна. Фародин был потрясен множеством запахов. Преобладали персик, мускус и мята. Эмерелль одевалась не только в одежды, но и в ароматы.

Комната изгибалась вдоль внешней стены, чтобы от двери нельзя было увидеть все помещение целиком. Фародин переступил порог; зеркальная дверь с негромким щелчком закрылась за его спиной. Эльф все еще был оглушен множеством впечатлений. У стен на небольших выступах лежали бархатные подушки, сверкая королевскими украшениями. Жемчуга и драгоценные камни всех цветов радуги переливались в теплом свете. Должно быть, очень приятно грезить среди всех этих платьев и украшений.

Окон однако не было.

— Нороэлль, — прошептал эльф.

Она любила гардеробную королевы. Множество нарядов. Охотничьи костюмы из бархата и кожи, вечерние платья из лучших кружев, нежные, прозрачные шелковые одежды, которые Эмерелль наверняка никогда не оденет ко двору. Роскошная парча, форму которой поддерживает проволока и китовый ус; корсажи негнущейся торжественности и придворного церемониала, не изменившегося за века.

Полки Эмерелль ломились от обуви, надетой на специальные устройства. Узкие танцевальные туфельки и туфли из ткани, сапоги с тяжелыми кожаными манжетами… На одном из широких выступов лежали только перчатки.

Фародин опустился на колени и извлек из кожаного мешочка кольцо; три маленьких темно-красных граната сверкали на нем. То было кольцо Айлеен. Оно помогло ему в поисках эльфийки. То был якорь, крепко вцепившийся в прошлое, и он помогал Фародину сосредоточиваться на возлюбленной. Изумруд, прощальный подарок Нороэлль, будет вторым якорем. Он негромко прошептал привычные слова силы и сплел чары поиска. То было единственное заклинание, которым он овладел, и оно было выверено на протяжении столетий поисков Айлеен.

Среди платьев, находящихся в комнате, должно быть и то, в котором была Эмерелль, когда отправляла Нороэлль в изгнание. Если он найдет его, то это будет первый шаг к Нороэлль. У Фародина был план, настолько отчаянный, что он никогда никому не отважился бы о нем поведать.

Сила чар пронизала эльфа. Он схватил драгоценный камень. Затем медленно выпрямился. С закрытыми глазами стал пробираться по гардеробной, ведомый одним только смутным чувством. Тоска и воспоминания становились плотнее. На миг ему показалось, что он смотрит глазами Нороэлль. Он глядел в лицо королевы; в ее взгляде читались решительность и сдерживаемая скорбь. Картинка расплылась. Фародин поднял веки. Он стоял перед манекеном, на котором было платье из голубого шелка. Оно было расшито серебряными и золотыми нитями, образовывавшими узор из сплетенных рун. В свете свечи лоза просвечивала сквозь платье, словно кость.

У Фародина по коже побежали мурашки. Так вот что было на Эмерелль, когда она изгоняла его возлюбленную. Его пальцы коснулись нежной ткани. На глаза навернулись слезы. Он долго стоял перед платьем, пытаясь совладать с собой.

Руны на платье были пропитаны силой магии. Когда его пальцы касались символов, по коже эльфа бежали мурашки, и более того… Он ощутил чувства Нороэлль в миг расставания. Что-то из того запечатлелось в рунах. Страха не было. Она отдалась судьбе и ушла в мире с собой и королевой.

Фародин закрыл глаза. Теперь он дрожал всем телом. Сила рун пронизывала его. Он видел, как о камень разбились песочные часы, и почувствовал, как поколебалось магическое равновесие. Путь к Нороэлль был запечатан. Она исчезла. Ее нельзя найти…

Эльф рухнул на колени. В отчаянии упрямства снова сплел заклинание поиска. Он знал, что произошло. Однако одно дело знать, а другое — почувствовать это благодаря силе рун.

— Идите! — прошептал он. — Идите ко мне!

Он протянул руку и подумал о песочных часах. Ветер трепал его, хотел унести прочь. Эльф стоял посреди урагана, казалось, его захватил вихрь песочных часов.

Фародин испуганно открыл глаза. Это было всего лишь видение, мираж, рожденный тоской, и тем не менее… Казалось, в гардеробной стало темнее, словно там поселилось что-то чужое. Что-то, медленно гасившее свет свечей.

Три крохотные светящиеся точки поднялись с холодного голубого шелка и опустились на руку Фародина. Три песчинки из песочных часов, разбитых Эмерелль. Должно быть, они попали в складки платья.

Чары и смятение чувств лишили Фародина сил. И тем не менее три постепенно блекнущих точечки света заронили семя надежды в его сердце. Он найдет Нороэлль, даже если ему снова придется потратить на это семь сотен лет. Он спрятал изумруд поглубже в карман. А песчинки крепко держал в ладонях. Они — как ключ. Если он найдет все песчинки из разбитых часов, то это сможет разрушить чары королевы. Вот единственный путь, который ведет к его возлюбленной!

 

Уход в ночи

Была глубокая ночь, в замке все стихло. Снаружи шумел ветер. Нурамон смотрел в открытое окно на светлую ночь. Снег перестал сыпаться с неба. Свет луны отражался от белых шапок, придавая всему серебристое сияние. Скоро наступит утро, серебро превратится в золото. Более подходящего момента для отъезда Нурамон и представить себе не мог.

Вещи были собраны, все было готово. Эльф хотел уехать в ту же ночь. Взгляд его упал на доспехи и плащ, вновь висевшие на стойке. Они сослужили ему хорошую службу в мире людей. А теперь Нурамон был одет в ту одежду, в которой Нороэлль видела его в последний раз: простой костюм из мягкой кожи. Такое облачение мало поможет в бою, однако эльф сомневался, что ему понадобится экипировка для сражений. В конце концов, предстояло встретиться не с чудовищем, а убить мужчину, к тому же, вполне возможно, безоружного. В этой задаче не было ничего… благородного и блистательного. И он будет стыдиться этого всю жизнь.

Нурамон уставился на свой клинок. Королева действительно подарила ему меч Гаомее. Очевидно, она хотела, чтобы он выполнил ее поручение этим мечом. С тех пор, как он взял в руки легендарное оружие, на сталь, похоже, пало проклятие. Но он не станет отказываться от него из-за этого. Кто еще захочет носить оружие, после того как гарды касались пальцы неудачника?

В дверь постучали.

— Входи, — ответил Нурамон в надежде на то, что это пришел кто-то по поручению королевы, быть может, спутник, которого она выбрала для него и которого он мог обязать молчать.

Однако его надежды не оправдались.

В комнату вошли Мандред и Фародин. Лица у них были обеспокоенные.

— Хорошо, что ты не спишь, — сказал Фародин.

Он казался взволнованным.

Нурамон попытался напустить на себя безразличный вид. Он собирался любой ценой скрыть от своих товарищей позорное поручение королевы.

— Не могу уснуть.

Это была правда. Этой ночью он не сомкнул глаз.

Фародин кивнул головой на Мандреда.

— Мандред сказал, что ты говорил с королевой наедине. Значит, она приняла тебя.

— Так и есть.

— Я тоже пытался попасть к ней, хотел, чтобы она выслушала меня, однако с тех пор, как ты получил аудиенцию, она никого не принимает. Ходят странные слухи.

— Какие слухи? — спросил Нурамон, стараясь скрыть волнение.

— Кто-то говорит, что королева смягчила тебя, и ты принял приговор. Другие утверждают, что ты получил разрешение искать Нороэлль.

— Эмерелль не дала мне такого разрешения. Однако приговор ее я принял.

На лице Фародина читалось недоверие.

— Этого я не ожидал.

Наконец-то Фародин проявил чувства! Может быть, будет лучше вызвать его ненависть. Тогда Фародин предстанет перед Нороэлль с чистой совестью.

Мандред недоверчиво нахмурился. Похоже, человек понял, что Фародин неверно истолковал слова Нурамона.

— Как ты можешь сомневаться в Нороэлль? — разочарованно продолжал Фародин. — Любил ли ты ее?

Слова товарища были несправедливы, Нурамону стало больно.

— Я люблю ее больше, чем когда-либо. И поэтому мне так тяжко сознавать, что мы ничего больше не можем сделать. Мы не можем заставить королеву отпустить Нороэлль. — Нурамону трудно было скрывать правду.

Похоже, теперь недоверие пробудилось и в Фародине. Товарищ смотрел на него так, словно пытался прочесть в его душе.

— Парень врет, — сухо объявил Мандред.

— Плохой из него лжец, — добавил Фародин.

Мандред посмотрел на сумки на каменной скамье.

— Я подозреваю, что он хочет уйти искать свою возлюбленную без нас.

— Что сказала королева? — не отступал Фародин. — Ты просил ее об изгнании? Тебе дозволено пойти туда, где находится Нороэлль?

Нурамон опустился на скамью рядом с сумками.

— Нет. Я перепробовал все. Но королева не уступала. Она не захотела изгонять меня. Даже если бы мы окончательно расправились с девантаром, ничего бы не изменилось.

— И поэтому ты собрался искать Нороэлль в одиночку…

Нурамон долго смотрел на Фародина. Утаить свой план оказалось невозможно.

— Хотелось бы мне, чтобы все было так просто… Просто собрать вещи, уйти и отыскать какой-нибудь способ помочь Нороэлль. — Он умолк. — Если я попрошу тебя дать мне уйти и не задавать вопросов, ты сделаешь это?

— Я кое-что должен тебе. Ты вырвал меня из объятий смерти… Однако мне кажется, судьба крепко связала нас. И помни, Нороэлль еще не сделала свой выбор. Поэтому нам предстоит искать ее вместе.

— Несколько часов назад я сказал бы то же самое, — разговор с Эмерелль изменил все.

— Что сказала королева? — снова спросил Фародин. — Неважно, на что ты согласился, я не стану презирать тебя. Говори же!

— Ладно. Так тому и быть, — сказал Нурамон и поднялся. — Она сказала, что есть возможность спасти Нороэлль. И я пообещал ей сделать все, что она потребует.

— Это было ошибкой, — сочувственно улыбнулся Фародин. — Неужели ты никогда ничему не научишься?

— Ты ведь знаешь меня, Фародин. И знаешь, как легко толкнуть меня на необдуманные поступки. Эмерелль тоже в курсе…

Мандред снова вмешался в разговор.

— И что она от тебя потребовала? — Нурамон отвел взгляд от лица сына человеческого. Из них троих он заплатил самую высокую цену.

— Так чего же она от тебя хочет? — продолжал настаивать Фародин.

Нурамон медлил с ответом, ведь он знал, что как только скажет своему спутнику правду, в жизни его тоже не будет счастья.

— Говори, Нурамон!

— Ты уверен, что хочешь это услышать, Фародин? Иногда лучше не знать правду. Если я скажу, все станет иначе. Если я промолчу, ты еще сможешь быть счастливым… Прошу тебя! Отпусти меня, не настаивай на ответе и не иди за мной! Пожалуйста!

— Нет, Нурамон. Что бы это ни была за ноша, мы должны нести ее вместе.

Нурамон вздохнул.

— Ты сам этого хотел. — Тысячи мыслей пронеслись в его голове. Может быть, ему не достает силы совершить это кровавое злодеяние в одиночку? Может быть, втайне он все же надеялся, что разделит эту вину с Фародином, и поэтому сдался? Верно ли было принимать такое решение самостоятельно? Имеет ли право Фародин знать, чего потребовала королева? — Я отправляюсь на поиски сына Нороэлль, чтобы убить его, — тихо произнес Нурамон.

Фародин и Мандред смотрели на него так, словно ожидали услышать что-то еще.

— Позвольте мне уйти одному! Слышишь, Фародин! Жди здесь, когда вернется Нороэлль. — Он знал, что случится… Возврата не было!

Словно оглушенный, Фародин покачал головой.

— Нет, я так поступить не могу. Ты желаешь, чтобы я сидел здесь и ожидал Нороэлль? И что я скажу ей, когда она вернется? Что отпустил тебя, зная, что ты уничтожишь ее сына? И поскольку теперь мне известно все, у меня всего два варианта: либо я задерживаю тебя, либо иду с тобой… Если я помешаю тебе, Нороэлль это не поможет. Значит, я должен разделить твою судьбу, чтобы спасти возлюбленную.

Ничего не понимая, Мандред покачал головой.

— О Лут, что за сеть сплели эти эльфы!

— Похоже, твои боги не очень благосклонны к нам, — согласно кивнул Нурамон. — Но в принципе мы сами виноваты. Королева напомнила мне о том, что мы потерпели неудачу в пещере. — Он рассказал своим спутникам о том, что поведала ему Эмерелль.

— Так что же выходит? Мы виноваты в том, что не альвы? — возмутился Мандред.

— Если это так, то мы родились с этой виной. Все наше существо пропитано ею. — Фародин надолго замолчал. — Мне кажется, однако, что нас ожидают еще более мрачные тропы. В путь!

Нурамон обратился к сыну человеческому.

— Здесь наши дороги расходятся, Мандред. Ты нашел своего сына. Подари ему свое время и побудь, по крайней мере, теперь для него отцом. Ты не проклят, как мы. Иди своим путем, а мы последуем за своей долей.

Лицо Мандреда выражало раздражение.

— Дурацкая эльфийская болтовня! Если королева говорит, что мы должны были победить демона, то я тоже потерпел поражение. И с этого часа наши пути связаны.

— Но твой сын! — напомнил ему Фародин.

— Он отправится с нами. Должен же я оценить, на что он годен. Вы уж на меня не сердитесь, но я не могу себе представить, что расти при эльфийском дворе — хорошо для мальчика. Эти ароматы просто приклеиваются к легким. А потом эти мягкие постели, нежная еда… Вероятно, он никогда даже не учился разделывать оленя а потом вывешивать мясо на пару дней, чтобы оно стало мягким. Поэтому не пытайтесь отговорить меня. Мальчик пойдет с нами. С этого момента, куда бы вас не понесло, Мандред ваш спутник!

Нурамон и Фародин переглянулись. Они уже успели достаточно хорошо узнать этого упрямца и понять, что ничто не заставит его отказаться от принятого решения. Фародин коротко кивнул.

— Мандред Айкъярто! — начал Нурамон. — Ты упрям, как старый Атто. Если таково твое желание… То для нас будет честью сражаться бок о бок с тобой.

— Когда выступаем? — Мандреду не терпелось.

И прежде чем Нурамон успел ответить, Фародин сказал:

— Немедленно. Пока никто ничего не заметил.

Мандред довольно рассмеялся.

— Вот и отлично! Я соберу вещи. — И с этими словами покинул комнату.

— Сын человеческий говорит так громко, что вряд ли нам удастся уйти тихо, — сказал Фародин.

— Сколько лет Мандреду? Сколько живет человек?

— Точно не знаю. Может быть, сто?

— Он готов принести в жертву отмеренное ему время, чтобы помочь нам. Интересно, он хоть догадывается, сколько могут продолжаться поиски ребенка?

Фародин пожал плечами.

— Не представляю. Но уверен, что он говорит серьезно. Не забывай о силе Атты Айкъярто. Старый дуб изменил его, когда спас ему жизнь. Он теперь не такой, как другие люди.

Нурамон кивнул.

— Интересно… Худшее еще впереди? — вдруг спросил Фародин.

— Если мы сделаем то, чего требует королева, то мы хоть и освободим Нороэлль, однако навеки навлечем на себя ее презрение. Что может быть хуже?

— Я соберу вещи, — вот и все, что ответил на это Фародин.

Он тихо вышел из комнаты.

Нурамон подошел к окну и взглянул на луну. «Презрение Нороэлль», — печально подумал он. Может быть и хуже. Может быть, что она придет в отчаяние от того, что ее возлюбленные убили ее сына. Судьба, или Лут, как называл это Мандред, завела их на тропу, шагать по которой больно. Но когда-нибудь должно же повезти!

Прошло немного времени, и вернулся Фародин. Они в молчании стали ждать сына человеческого. В коридоре раздались голоса.

— …это кровная месть, — говорил Мандред.

— Месть ничего уже не изменит. Моя мать мертва. А при чем здесь сын Нороэлль?

— Он сын девантара. Вина отца переносится на него.

— Но ведь это глупости! — возразил Альфадас.

— Так вот чему тебя научили эльфы! В моем мире сын идет по стопам отца! И именно так ты теперь и поступишь!

— А не то что?

Нурамон и Фародин переглянулись. Внезапно перед дверью стало тихо.

— Что они делают? — негромко спросил Нурамон.

Фародин пожал плечами.

Дверь распахнулась. Лицо Мандреда было пунцовым.

— Я привел своего сына. Для него честь сопровождать нас.

Фародин и Нурамон подхватили свои котомки.

— Идемте! — сказал Нурамон.

Альфадас ожидал за дверью. Он избегал взгляда Нурамона и стыдился за отца.

Товарищи, тихо ступая, направились к конюшням. Несмотря на поздний час, там горел свет. Ворота открыл козлоногий конюх, словно только и ждал их. У оседланных лошадей замерли четверо эльфов в серых плащах. Они были одеты так, словно отправлялись на войну. На всех были тонкие кольчуги, все были хорошо вооружены. Командир эльфийского отряда обернулся к ним, улыбнулся узкими губами и взглянул на Мандреда.

— Олловейн! — застонал сын человеческий.

— Добро пожаловать, Мандред, — ответил воин и обратился к Нурамону: — Вижу, ты выбрал себе сподвижников. Значит, наш отряд будет сильнее.

Альфадас удивился.

— Мастер!..

Мандред скривился так, словно его лягнула лошадь. Нурамон знал, как Мандред относится к Олловейну. То, что именно этот воин обучал его сына, было для фьордландца жестокой шуткой судьбы.

Нурамон вышел вперед.

— Вас выбрала королева? — спросил он у Олловейна.

— Да. Она сказала, что мы должны быть готовы. Она знала, что ты не станешь терять времени.

— Она пояснила, в чем заключается задание?

Улыбка исчезла с лица Олловейна.

— Да. Мы должны убить дитя демона. Я не могу почувствовать, что творится в ваших душах, но могу представить себе, насколько горька должна быть для вас эта дорога. Нороэлль всегда была добра ко мне. Давайте будем видеть в ребенке не ее сына, а сына девантара! Только так мы сможем выполнить поручение.

— Попытаемся, — процедил Фародин.

Олловейн представил им эльфов из отряда.

— Это мои часовые, лучшие воины Шалин Фалаха. Йильвина — истинный вихрь в битве на коротких мечах. — Он указал на хрупкую эльфийку слева от него. У нее были короткие светло-русые волосы, и она ответила на взгляд Нурамона лукавой улыбкой.

Следующей Олловейн представил Номью, высокую воительницу. Она, вероятно, была очень юна, тонкие черты ее лица казались почти детскими. Она опиралась на лук, словно опытный воин, и жест этот казался заученным.

— А это Гельвуун. — Воин пристегнул к спине полуторный меч, рукоять которого выглядывала из-под плаща.

Он ответил на взгляд Нурамона безо всякого выражения. Эльфа такое поведение не удивило, ему доводилось слышать о Гельвууне. Воин считался мрачным забиякой. Болтали, что некоторые тролли гораздо общительнее его. Однако никто в его присутствии не рисковал шутить на этот счет.

Олловейн подошел к своему коню и отстегнул секиру с длинной рукоятью, висевшую у седла. Плавно развернулся и швырнул оружие Мандреду.

У Нурамона едва не остановилось сердце, однако он с облегчением увидел, что Мандред поймал секиру на лету. Сын человеческий любовно провел рукой по лезвию, подивился переплетающимся эльфийским узорам, украшавшим его.

— Хорошая работа. — Мандред повернулся к сыну. — Вот так выглядит настоящее мужское оружие. — Он хотел вернуть его Олловейну, но тот только покачал головой.

— Это подарок, Мандред. В мире людей нужно всегда быть готовым к неприятностям. Я очень хочу увидеть, насколько лучше ты сражаешься секирой, чем мечом.

Мандред играючи крутанул оружием в воздухе.

— Хорошо сбалансировано. — Внезапно он остановился и приложил ухо к лезвию. — Вы слышите? — прошептал он. — От нее пахнет кровью.

Нурамон почувствовал, как все внутри у него сжалось. Неужели Олловейн подарил человеку проклятое оружие? Эльф-целитель слыхал несколько мрачных историй о проклятых мечах, которые проливали кровь каждый раз, когда их вынимали из ножен. То были орудия гнева, выкованные в худшие дни войны с троллями.

Над отрядом повисла напряженная тишина. Очевидно, никто, кроме Мандреда, не слышал зова секиры, однако это ничего не значило.

Наконец Альфадас направился к одному из стойл в дальней стороне конюшни и вывел своего коня. Это нарушило молчание.

Нурамон обернулся к конюху:

— Королева выбрала для нас лошадей?

Козлоногий указал направо:

— Вон они стоят.

Нурамон не поверил своим глазам. Это был его жеребец!

— Фельбион! — воскликнул он и подошел к коню.

Фародин тоже был удивлен тем, что увидел своего вороного.

И даже Мандред не удержался:

— Клянусь всеми богами, да это же моя лошадка!

Они отвели лошадей к Олловейну.

— Как такое может быть? — спросил Нурамон. — Нам ведь пришлось оставить их в Другом мире.

— Мы нашли их у каменного круга у фьорда. Они ждали вас там, — пояснил Олловейн. Он взглянул на конюшего. — Эйедин хорошо заботился о них. Ведь так?

— Конечно, — ответил фавн. — Даже королева иногда приходила проведать ваших животных.

Такой поворот событий Нурамон воспринял как добрый знак. Казалось, даже у Фародина улучшилось настроение. Нурамон заметил, что его товарищ держится отстраненно по отношению к Олловейну. То была не неприязнь, как между Мандредом и мастером меча. Может быть, Фародин не доверяет королеве так, как раньше, а поскольку Олловейн верный слуга повелительницы, то Фародин в чем-то подозревает и его.

Утро приближалось на серебристых крыльях, когда отряд вывел своих лошадей во двор. В замке по-прежнему было тихо. Никто кроме стражи у ворот не видел, как они уезжали. Отличие от их прошлого отъезда не могло быть более разительным. Тогда они покидали Альвенмарк днем, как герои, а теперь крались в ночи, словно воры.

 

Сага об Альфадасе Мандредсоне

Первое путешествие

В ту же зиму Мандред и Альфадас плечом к плечу покинули королевство детей альвов. Отец хотел удостовериться в том, что сын действительно является достойным его приемником. Итак, отправились они вместе с эльфийскими принцами по имени Фаредред и Нуредред на поиски приключений, и ничего не боялись. Не избегали битв, а кто становился у них на пути, начинал жалеть об этом еще прежде, чем был нанесен первый удар. Альфадас следовал за отцом в такие места, где не бывал прежде ни один фьордландец. Однако сын Торгрида слишком сильно беспокоился о своем сыне. Он наставлял его в битве с секирой, однако очень редко дозволял Альфадасу воспользоваться своим умением. И когда опасность была слишком высока, сыну Мандреда доводилось охранять лошадей или лагерь.

По рассказу скальда Кетила,

Прошел год, и Альфадас сказал Мандреду:

том 2 храмовой библиотеки Фирнстайна, с. 42

— Отец, как же я научусь быть таким, как ты, если ты оберегаешь меня ото всех опасностей? Если ты слишком боишься за меня, то я никогда не стану ярлом Фирнстайна.

И понял тут Мандред, что до сих пор лишал свою плоть и кровь славы. Спросил он совета у эльфийских принцев. И те сказали ему, что он должен устроить наследнику экзамен. И однажды ночью Мандред удалился втайне от всех, чтобы взойти на гору, полную опасностей. На вершине он вонзил свою секиру в землю и вернулся в долину без нее.

На следующее утро он сказал Альфадасу:

— Поднимись на эту гору и принеси то, что я спрятал там, наверху.

И Альфадас отправился в путь, как велел ему Мандред. Едва сын ушел, как Мандреда одолела тревога, ибо подъем на гору был сопряжен со многими опасностями. Однако Альфадас сумел взобраться наверх и отыскал на вершине пещеру, где изо льда торчал меч. Юноша взял его и поднялся еще выше, чтобы насладиться открывающимся видом. Там торчала в земле секира его отца. Альфадас оставил ее на том самом месте и вернулся к остальным, в долину. Те удивились, увидев чужое оружие. И только Мандред был недоволен:

— Сын! Это не то оружие, что я прятал наверху.

И отвечал ему Альфадас:

— Но, отец, единственное оружие, которое было спрятано, это этот меч. Твоя секира открыто торчит изо льда на вершине. Если бы я обладал орлиным взором, то наверняка увидел бы ее там, наверху, даже отсюда, — она на виду. Ты назвал мне неверную цель, но указал верный путь.

И пришлось Мандреду еще раз подняться на гору, чтобы забрать свою секиру. Бранясь, он вернулся к товарищам. Когда же Фаредред и Нуредред объяснили сыну Торгрида, что в мече Альфадаса узнали благородный клинок родом из Альвенмарка, гнев Мандреда улетучился и он стал гордиться своим сыном. Ибо меч тот был достоин короля. Однако Альфадас решил, что именно меч будет его оружием в будущем, поскольку счел, что ему даровал его Лут. А своему отцу он сказал:

— Секира — оружие отца, меч — сына. Так отцу и сыну никогда не придется соперничать друг с другом.

И они продолжали путь, однако же Мандред по-прежнему сомневался в своем сыне. Вскоре после этого они пересекали горы. Говорили, что там в пещере живет тролль. Той ночью они услышали стук и решили, что тролль хочет напугать их. И тогда Фаредред и Нуредред решили спуститься, чтобы убить чудовище, однако Мандред удержал их. И сказал своему сыну:

— Иди к троллю! По поступку твоему стану судить я тебя.

Альфадас отважился спуститься в пещеру к троллю. И нашел его стоящим у наковальни. Тролль увидел его и поднял свой молот. Тогда пригрозил ему Альфадас своим мечом и сказал:

— Часть меня видит в тебе врага и говорит: убей его! А другая видит пред собой кузнеца. Решай, кем ты хочешь быть!

Тролль выбрал быть для человека врагом и напал на него. Однако Альфадас увернулся от тяжелого удара молота и дал нападающему отведать своего меча. И сдался тролль и сказал:

— Зовут меня Глекрел, и если ты пощадишь мою жизнь, то я одарю тебя по-королевски.

Альфадас не поверил троллю. Однако когда тот достал эльфийские доспехи и подарил ему, Альфадас снял свое облачение, чтобы надеть новое. Однако прежде чем юноша успел застегнуть последний ремешок, тролль атаковал его. И молодой витязь так разозлился, что отрубил троллю ногу. А эльфийский доспех забрал с собой и пошел своей дорогой. И поныне владеет король этим доспехом, напоминающим о прежних днях. Даже тролли знают о том, что произошло с Глекрелом, ибо он выжил и поведал о том, как разделался с ним сын Мандреда.

На следующее утро Альфадас вернулся к своим товарищам. И когда Мандред увидел сына, то преисполнился гордости за то, что является его отцом. Ибо теперь Альфадас выглядел как настоящий король.

Затем друзья пересекли земли на юге и наткнулись на широкое море и могущественные королевства. Они совершили великие деяния, и имена их до сих пор у всех на устах. Однажды они отразили нападение отряда из сотни воинов, которые пришли из Ангноса. Кроме того, они освободили крепость Рилейса от призраков. Во множестве поединков Альфадас проявил себя как умелый воин, достойный сражаться рядом с Фаредредом и Нуредредом. Так прошло еще два года, с тех пор как Мандред и Альфадас по дружбе последовали за эльфийскими принцами в город Анисканс. Там принцы собирались искать подкидыша…

 

Целитель из Анисканса

Три года прошло с тех пор, как отряд покинул Альвенмарк, и тем не менее каждый день приносил Нурамону что-то новое в мире людей. Особенно интересны ему были языки, и он выучил многие из них. При этом эльфа удивляло то, насколько трудно даются эти языки Мандреду. Альфадас, которого фьордландец постоянно называл Олейфом и которому это человеческое имя было чуждо, тоже испытывал трудности с языками. Юноша вырос среди эльфов, но похоже, памяти это не прибавляло. Странные существа эти люди!

До сих пор поиски сына Нороэлль успехом не увенчались. Отряд пересек широкие леса Друсны, проехал через разоренное войной королевство Ангнос, несколько месяцев вел поиски на разрозненных Эгильских островах и наконец прибыл в королевство Фаргон. То была зеленая плодородная страна, край, который жаждал быть покоренным людьми, как все время повторял Мандред. В последние годы сюда стекалось много беженцев из Ангноса, и они принесли с собой свою веру. Те немногие люди, которые жили в этих местах на протяжении многих поколений, встречали чужаков с любопытством, другие видели в них угрозу.

Товарищи прошли по многим следам. Единственное, на что надеялись эльфы: сын девантара обладает магическими силами. Если он воспользуется этим даром, то будет заметен. О нем станут говорить. И они прислушивались к каждой истории о волшебстве или чуде, которую рассказывали люди. До сих пор каждый раз все оказывалось напрасно.

Эльфы и Альфадас проявили себя как выносливые охотники, но Мандред с каждым годом все больше проявлял нетерпение. Он часто напивался, словно хотел забыть о том, что жизнь человеческая может оказаться слишком короткой для поисков отпрыска демона.

Нурамона удивляло то, что Альфадас, в отличие от своего отца, подобно эльфам, сохранял спокойствие. Даже уроки Мандреда он выносил с терпением, граничащим с самопожертвованием. Казалось, Альфадас унаследовал очень мало от отца; быть может, кроме упрямства, поскольку даже спустя три года отказывался признать секиру королевой холодного оружия, что, очевидно, доставляло немалое удовольствие Олловейну, мастеру меча.

Пришла новая весна, они спустились с гор, чтобы двинуться по следу, который вел их в город Анисканс. Номья, Йильвина и Альфадас давным-давно стали добрыми друзьями и иногда заставляли забыть о серьезности, необходимой в их поисках. Гельвуун оставался нелюдим, почти никогда не открывал рта. Фародин однажды заявил, что тролли выбили Гельвууну все зубы и поэтому он не хочет демонстрировать пустой рот. Нурамон так и не понял, серьезно ли говорил товарищ, или же это всего лишь шутка.

Олловейн был единственным из всего отряда, кто никогда не забывал о возложенном на них обязательстве. Он всегда настаивал на том, чтобы не задерживаться в одном месте и скорее двигаться дальше, если очередной след вел в никуда.

Фародин же в свою очередь отделялся от отряда при любой возможности. Он всегда вызывался добровольцем, чтобы разведать дорогу. Нурамону иногда казалось, что Фародин не ищет ребенка, а втайне охотится на что-то другое. Может быть, он пытался замедлить продвижение отряда, чтобы им не пришлось убивать сына Нороэлль.

Мандред ехал рядом с Нурамоном; они вместе вели маленький отряд, спускаясь между холмов. Сын человеческий, дружбу которого Нурамон принял в ледяной пещере, часто развлекал его словами и поступками, и иногда эльфу даже удавалось забыть о том, зачем они отправились в путь. И пускай после минут радости иногда следовали мысли о том, что цель их отмечает начало времен, преисполненных мук, но Нурамон все же радовался тому, что Мандред умеет веселить.

— Помнишь, как мы встретились с теми разбойниками? — с ухмылкой спросил Мандред.

Сын человеческий воспринимал время иначе, чем эльф. Проходил год, и он уже начинал предаваться воспоминаниям. Но вот что странно — ощущение, что отряд многое пережил и потратил много времени, передавалось и Нурамону…

— Каких разбойников ты имеешь в виду? — Они встречались не с одной шайкой. И большинство из них бежали прочь, только завидев отряд.

— Первых, с которыми мы повстречались. Тех, которые по-настоящему защищались.

— Помню.

Как он мог забыть мародеров из Ангноса! Он и другие эльфы носили капюшоны, и на первый взгляд в них нельзя было распознать детей альвов. И разбойники поплатились за это. По глупости они не захотели сдаваться, потому что решили, что превосходят отряд числом. И этот болезненный опыт научил их различать разницу между силой и количеством.

— Вот это было сражение! — Мандред огляделся. — Хотелось бы мне, чтобы здесь нас поджидало несколько грабителей.

Нурамон промолчал. Это желание Мандреда могло означать только одно: сегодня вечером Альфадасу опять придется готовиться к упражнениям. Мандред не переставал надеяться воодушевить сына сражением при помощи секиры. Но Альфадас раз за разом доказывал отцу, что способен тягаться с ним на равных и с мечом. Мандред бывал повержен сыном, и Нурамон никогда не мог разобраться в чувствах ярла. Гордится тот или обижается? Иногда эльф-целитель подозревал, что Мандред тайком поддается во время тренировок, из опасения, что может ранить Альфадаса.

Путники добрались до гребня холма, и перед ними открылась панорама широкой речной долины, простиравшейся внизу. Нурамон указал на город, расположившийся на западном берегу.

— Анисканс! Наконец-то дикие места останутся позади.

— Наконец-то мы снова попадем в таверну, и можно будет выпить что-нибудь приличное. Мой желудок уверен, что мне отрезали голову. — Мандред прищелкнул языком. — Как вы думаете, у них там, внизу, есть мет?

Временами казалось, что сын человеческий излечился от своей тоски по Фрейе. Но Нурамон не обращал внимания на напускное бахвальство и видел мужчину, который хочет скрыть и заглушить свою боль.

Они медленно спускались по склону. Внизу змеилась дорога, ведущая прямо в город. Через широкую реку был переброшен мост с семью пологими арками. Из-за таяния снегов уровень воды поднялся, по реке с гор плыли бревна. Мужчины с длинными шестами болтались на мосту и не позволяли деревяшкам зацепиться за сваи и запрудить реку.

Большинство домов в Анискансе были построены из светло-коричневого бутового камня. То были массивные, высокие строения, плотно прижавшиеся друг к другу. Единственным их украшением служил сверкающий красный кровельный тес. Вокруг города были разбиты виноградники. «У Мандреда будет возможность напиться», — с горечью подумал Нурамон.

— Страна дураков, — внезапно разошелся сын человеческий. — Да вы только посмотрите! Такой богатый город, и даже стены нет. Даже Фирнстайн, и тот укреплен лучше.

— Они просто не готовы к твоему приезду, отец, — рассмеялся Альфадас. Остальные члены отряда присоединились к веселью. Усмехнулся даже Гельвуун.

Мандред покраснел.

— Легкомыслие — мать несчастья, — серьезно сказал он.

Олловейн расхохотался.

— Похоже, весеннее солнце растопило крепкий ледяной панцирь вождя варваров, и, о чудо, под ним оказался философ.

— Не знаю, что за оскорбление — «вилосоов», но можешь быть уверен: вождь варваров сейчас заткнет тебе глотку секирой!

Олловейн обхватил себя руками и притворился, что дрожит.

— Вот так внезапно возвращается зима, и самые красивые весенние цветы замерзают.

— Ты что, только что сравнил меня с цветами? — зарычал Мандред.

— Это всего лишь аллегория, друг мой.

Сын человеческий нахмурил лоб, а затем кивнул:

— Я принимаю твои извинения, Олловейн.

Нурамон закусил губу, чтобы не расхохотаться. Эльф-целитель обрадовался тому, что в следующий миг Альфадас запел и прервал затянувшуюся шутку. У мальчика был необычайно красивый голос… для человека.

Они ехали по дороге вдоль реки, мимо конюшен и небольших подворий. На обочине пасся скот. Все вокруг казалось до странного неупорядоченным. За долгое время, проведенное в мире людей, Нурамон никак не мог привыкнуть к различию миров. Но он научился видеть в чуждом красоту.

Дома в Анискансе теснились вокруг холма, на котором возвышался храм. Городские стены были окружены лесами, далеко над рекой разносился стук каменотесов. Сам же храм был безыскусным, со стенами такими же толстыми, как у крепостной башни, и тем не менее в этой грубой простоте было что-то особенное. Казалось, она издалека кричит о том, что здесь нет ничего, что отвлекло бы верующих, ибо ни одно произведение искусства не может сравниться с красотой истинной веры.

Нурамону вспомнился бродячий проповедник, который встретился им несколько дней назад в горах. Его глаза сияли, когда он говорил об Анискансе и священнике, имя которого вроде как было в этой долине у всех на устах: Гийом, который с такой страстью говорил о боге Тьюреде, что сила его слов передавалась слушателям. Говорили, что парализованные снова становились на ноги, если слушали его и он касался рукой их немощных членов. Казалось, его волшебная сила могла победить любое страдание, любой яд.

Как часто за последние три года их преследовали слухи, подобные этому! Но каждый раз товарищи разочаровывались. Они искали человека примерно тридцати лет от роду, который творил чудеса. Это краткое описание подходило к Гийому, как и к дюжине мужчин до него, однако ни у кого из них не было магических сил. Люди слишком легковерны! Они готовы верить каждому шарлатану, который хоть сколько-нибудь убедительно делает вид, что творит чары.

Бродячий священник утверждал, что еще в его детстве там, где сегодня возвышается город, не было ничего, кроме маленького каменного круга, у которого люди встречались на солнцеворот, чтобы принести жертвы богам.

Нурамон поднял голову. Вероятно, каменный круг располагался на невысоком холме, где сейчас строили храм.

Цокот копыт эльфийских коней звучал на мостовой подобно барабанной дроби. Некоторые рабочие обернулись. На них были простые рубахи и широкополые шляпы из плетеной соломы. Каменотесы униженно склонили головы. Воины имели большой вес в этом королевстве.

Взгляд Нурамона скользнул по домам. Их стены были возведены из необработанного камня и казались грубыми и прочными. В сравнении с тем, что обычно делали люди, это была неплохая работа. В основном стены были ровными, только некоторые крыши прогибались под весом теса.

Прежде чем начать спуск с моста, Мандред и Альфадас встали во главе небольшого отряда. Если кто-то увидит их, то скорее всего решит, что это прибыли князья с севера со свитой. Жители удивленно провожали их взглядами, но вскоре снова принимались за повседневную работу. Очевидно, здесь привыкли к чужакам.

И тем не менее в городе было неспокойно, и вовсе не из-за появления всадников. Чем ближе подъезжал отряд к храму, тем ощутимее становилось беспокойство. Что-то происходило в Анискансе. Казалось, весь город на ногах. Люди толпились в узких улочках, поднимаясь на холм. Товарищам пришлось спешиться и отвести лошадей во двор одной из таверн, с животными осталась лучница Номья. Остальные затесались среди людей, которые явно стекались к храму. Царившее в городе настроение напоминало Нурамону свадьбу у кобольдов. Все натыкались друг на друга, царила атмосфера радости.

Нурамон выхватывал из общего гула голосов обрывки разговоров. Люди судачили о чудесном целителе и его баснословной силе. О том, что вчера он спас ребенка, который едва не задохнулся, и о том, что все больше и больше чужестранцев прибывают в город, чтобы посмотреть на Гийома. Пожилой человек гордо рассказывал о том, что король пригласил Гийома ко двору и остаться там, однако, очевидно, священник отказался покидать город.

Наконец маленький отряд достиг площади перед храмом. Стоя в толпе, сложно было оценить, сколько людей собралось здесь, но их, очевидно, были сотни. Нурамон стоял, затиснутый между потеющими и толкающимися людьми, и ему становилось дурно. Воняло потом, нестираной одеждой, прогорклым жиром и луком. Краем глаза эльф заметил, что Фародин поднес к носу надушенный платок. Нурамон пожалел, что не может облегчить свою участь подобным способом. Люди и чистота — это такие вещи, которые просто не способны существовать вместе, это он узнал давно благодаря Мандреду. За последние три года Нурамон стал несколько более стойким к запахам, обрушивавшимся на него в первую очередь в городах. Однако вонь здесь, посреди людской толпы, была поистине ошеломляющей.

Внезапно где-то впереди раздался голос. Нурамон вытянул шею, однако в толпе не сумел разглядеть говорившего. Похоже, он стоял возле большого дуба, занимавшего центр площади.

Голос был звучным, говоривший владел всеми приемами риторики. Каждый слог сознательно подчеркивался, так же поступали и философы Лина, столетиями упражнявшиеся в ведении диспутов, чтобы достичь совершенства. При этом искусство их заключалось не столько в том, чтобы убедить при помощи аргументов, но и подобрать слова так, чтобы дыхание полностью подчинилось голосу. То, что делал тот человек, стоявший перед толпой, граничило поистине с чудом.

Стоявшие вокруг люди уже не обращали внимания на Нурамона и его необычных спутников — они были полностью захвачены оратором.

Фародин протолкался к Нурамону.

— Слышишь голос?

— Чудесный, не так ли?

— Это меня и беспокоит. Вероятно, мы у цели.

Нурамон промолчал. Он боялся того, что предстоит сделать, если там, впереди, с толпой говорил действительно сын Нороэлль.

— Олловейн, — сказал Фародин, — бери Йильвину и Гельвууна. Вы пойдете налево. Мандред и Альфадас, вы берете на себя центр. А мы с Нурамоном обойдем справа. Сначала мы будем наблюдать за ним. Здесь, среди людей, нам ничего больше не остается.

Товарищи разделились, и Нурамон с Фародином двинулись вперед. Они осторожно проталкивались сквозь ряды людей, стоявших словно громом пораженные и внимавших священнику. Голос отчетливо перекрывал гул голосов на площади.

— Прими силу Тьюреда, — очень кротко произнес он. — Ибо она дар, который принес я тебе от него.

Вскоре после этого кто-то крикнул:

— Вы только посмотрите, он исцелился! Рана закрылась! — площадь ликовала.

Какая-то старуха бросилась Нурамону на шею и поцеловала его в щеку.

— Чудо! — воскликнула она. — Он снова сотворил чудо! Он — благословение этого города!

Нурамон смотрел на старуху, ничего не понимая. Поистине, это было чудо, раз она поцеловала незнакомого человека.

И вот проповедник перед ними поднялся над уровнем толпы. Он помог подняться на ноги человеку, испытывавшему явное облегчение.

— Это сила Тьюреда, нашего бога!

При виде целителя Нурамон замер. Он почувствовал, как шедший рядом с ним Фародин тоже вдруг остановился.

Священнослужитель поднялся на невысокую стену колодца неподалеку от дуба и заговорил с исцеленным. Однако Нурамон почти не слышал слов. Он был потрясен осанкой и жестами этого человека. У Гийома были черные волосы, спадавшие на плечи. Как и все священнослужители Тьюреда, он был одет в темно-синюю рясу. Лицо его было овальным, нос — узким, подбородок — мягким, а губы — полными. Если бы у Нороэлль был брат-близнец, то он выглядел бы так же, как этот священнослужитель.

Этот мужчина был ее сыном!

Нурамон наблюдал за тем, как Гийом повернулся к человеку со сбившимися седыми волосами, у которого, похоже, не двигалась рука. Он взял больного за руку и произнес молитву.

Нурамон отпрянул. Ему показалось, что что-то сжало его сердце. Словно сильная рука коснулась его души. Всего мгновение продолжалось это жуткое ощущение. Словно оглушенный, эльф попятился и наткнулся на молодую девушку.

— Тебе нехорошо? — обеспокоенно спросила она. — Ты так побледнел.

Эльф покачал головой и отошел к краю толпы, образовавшей круг вокруг колодца.

Больной поднял руку. Сжал ее в кулак, затем снова вытянул пальцы.

— Он излечил меня! — Седовласый бросился наземь перед священнослужителем и поцеловал подол его рясы.

Гийом казался смущенным. Он взял старика за плечи и поднял.

«Он может колдовать, как и его мать», — подумал Нурамон. Королева ошиблась. Сын Нороэлль — не дитя демона. Совсем наоборот. Он оказался целителем.

Внезапно в толпе раздался крик.

— Гийом! Гийом! Тут один упал!

— Он мертв! — пронзительным голосом крикнула какая-то женщина.

— Несите его ко мне! — спокойно приказал целитель.

Два крепких парня в кожаных передниках принесли к колодцу худощавую фигуру. Мужчину в сером плаще! Гийом отбросил капюшон. Перед целителем лежал Гельвуун.

Нурамон озадаченно взглянул на Фародина. Тот жестом дал ему понять, что нужно подождать. А затем прошептал:

— Надеюсь, Мандред не наделает глупостей!

По передним рядам прошел шепот. Гийом отбросил волосы Гельвууна. Стали отчетливо видны острые уши. Гельвуун, обычно такой мрачный, выглядел мирно, словно спящий ребенок.

Гийом склонился над ним. Священнослужитель казался взволнованным. То ли от вида эльфа, то ли от чего-то другого — Нурамон сказать не мог. Затем Гийом огляделся по сторонам, и Нурамон почувствовал, как взгляд сына Нороэлль скользнул по нему. По коже пошел мороз. Глаза у целителя были ярко-голубые.

Священнослужитель поднялся и произнес:

— Этот мужчина не находится под защитой Тьюреда. Он — дитя альвов, не человек. Ему никто больше не может помочь. Он пришел сюда слишком поздно. И я не могу понять, чем он был болен. Кажется, его сердце просто перестало биться. Однако, говорят, что детям альвов предначертано существование и по ту сторону жизни. Так молитесь же за его душу. Я похороню его тело со всеми почестями, пусть он и не молился Тьюреду. Милость Господа нашего неизмерима. Он сжалится и над этим эльфом.

Взгляд Гийома снова коснулся Нурамона. Было что-то парализующее в его прекрасных глазах.

— Идем, Нурамон, — прошептал Фародин. — Нужно уходить.

Товарищ схватил его и потащил через толпу. Нурамон не мог изгнать из своей головы эти лицо и глаза. То было лицо Нороэлль, глаза Нороэлль, и они принадлежали этому человеку.

Внезапно его встряхнули.

— Очнись! — резко сказал Фародин.

Нурамон озадаченно огляделся по сторонам. Они выбрались с площади и теперь снова находились в одном из узких переулков. А он и не заметил, насколько далеко они ушли.

— Это было лицо Нороэлль! — сказал он.

— Знаю. Идем!

Они нашли Номью и лошадей. Мандред и Альфадас появились несколько мгновений спустя. Они вели Йильвину. Молодая эльфийка была бледна и, казалось, не может сама стоять на ногах.

Мандред был совершенно вне себя.

— Вы это видели? Проклятье! Что случилось?

Фародин огляделся по сторонам.

— Где Олловейн?

Альфадас указал на ворота.

— Вот он идет!

На лице мастера меча читался страх.

— Идемте! Здесь мы не в безопасности. — Он оглянулся назад, на улицу. — Давайте уберемся подальше от этого ребенка демона. Вперед! По коням и прочь из города!

— Что случилось с Гельвууном? — спросила Номья.

Нурамон промолчал. Вспомнил о чуждой силе, коснувшейся его души, о голубых глазах и о том, как сильно Гийом напомнил ему Нороэлль своими жестами. А теперь Гельвуун мертв, а Йильвина выглядит так жалко, словно едва избежала смерти.

— Что произошло? — спросил наконец Олловейн, оборачиваясь к побледневшей эльфийке.

Йильвина тяжело дышала.

— Он вышел вперед… Почти на самый край толпы, когда священнослужитель взял старика за руку… — Она подняла взгляд к небу. На глаза ее навернулись слезы. — Не знаю, как описать это. Такое ощущение, словно какая-то сила вошла в мою грудь, чтобы разорвать мне сердце. — Она начала всхлипывать. — Такое ощущение… Я чувствовала смерть… Вечную смерть, без надежды на возрождение, без дороги в лунный свет. Если бы я не отступила на несколько шагов… — голос ее прервался.

— Он заметил вас и сразу атаковал? — спросила Номья.

Олловейн помедлил с ответом.

— Я неуверен… Не думаю, что это была атака. Это произошло в тот момент, когда он исцелил старика. Я почувствовал его силу… Йильвина права. Я тоже вдруг почувствовал смерть.

Мандред обернулся к Нурамону.

— Как он это сделал?

Сын человеческий переоценивал способности Нурамона. Только потому, что один раз эльф превзошел самого себя и исцелил Фародина, человек спрашивал его обо всем, что имело, по его мнению, хоть какое-то отношение к магии.

— Понятия не имею, Мандред.

— А я тебе скажу! — вмешался Олловейн. — Магия ребенка демона пронизана злом насквозь! Она способна убить нас на месте. Простые чары, способные излечить человека, могут уничтожить нас. Теперь мне понятно, какую опасность видит королева в сыне Нороэлль. Мы должны убить его.

— Мы не сделаем этого! — решительно произнес Нурамон. — Мы отведем его к королеве!

— Этот мнимый целитель сможет убить нас одним заклинанием! — сказал Олловейн. — Ты это понимаешь?

— Да, понимаю.

— Как ты собираешься заставить его покинуть город?

— Я не стану заставлять его. Он пойдет с нами добровольно. Он не знал, что сделал с нашим товарищем своими исцеляющими руками. Он не то дитя демона, которого ожидала королева.

— Ты собираешься пойти против королевы? Она послала нас убить его!

— Нет, Олловейн. Королева послала меня убить его. И мне одному отвечать перед королевой.

— Не знаю, могу ли я допустить это, — протянул Олловейн. — Почему, Нурамон? Почему ты изменил свое мнение?

— Потому что у меня такое чувство, что убить Гийома будет непростительной ошибкой. Ничего хорошего из этого не выйдет. Мы должны отвести его к королеве. Оказавшись с ним лицом к лицу, она сможет принять решение. Позвольте мне поговорить с ним. Если до завтрашнего полудня я не вернусь, можете покончить с ним.

Олловейн покачал головой.

— Ты хочешь привести ко двору Эмерелль дитя демона, магия которого убивает эльфов? Иди! Поговори с ним! Больше живым мы тебя не увидим! У тебя есть время до завтрашних сумерек, потом я достану его по-своему. А до тех пор мы уедем из города.

Нурамон искал поддержку на лицах остальных. Однако Олловейну никто не возразил, даже Мандред. По знаку мастера меча все оседлали коней. Альфадас взял под уздцы лошадей Гельвууна и Нурамона.

Фародин был последним в конном отряде, покидавшем двор. Он склонился в седле и спросил Нурамона:

— Ты уверен, что хочешь сделать это? А что, если с тобой будет то же самое, что с Гельвууном?

Нурамон улыбнулся.

— Тогда мы встретимся в следующей жизни.

 

В гостях у Гийома

Нурамон наблюдал за Гийомом целый день. Слушал его проповедь, затем наблюдал за тем, как похоронили тело Гельвууна. Наконец эльф пошел за сыном Нороэлль по городу. При этом у него возникло неприятное ощущение, что следят за ним самим. Однако как он ни пытался, ему не удалось обнаружить никого, кто вел бы себя подозрительно. Вокруг были жители Анисканса, занимавшиеся своими повседневными делами. Эльф снова обратил все свое внимание на Гийома и следовал за ним до тех пор, пока тот не дошел до храмового холма и не исчез там в небольшом домике. Стены из бутового камня отлично вписывались в общую панораму города; и если это дом Гийома, то, похоже, сын Нороэлль ценит простоту.

Нурамон остановился и стал наблюдать за домом из переулка напротив. Эльф ждал, когда Гийом откроет ставни, чтобы впустить последние лучи уходящего солнца. Однако ставни оставались закрытыми. Когда на Анисканс опустилась ночь, Нурамон заметил, что сквозь щели в ставнях проникает теплый свет свечи.

Нурамон собрался с духом и подошел к двери дома целителя. Оставалось только постучать. Однако он не отваживался. Ему было страшно; страшно не от того, что с ним может случиться то же, что и с Гельвууном, а от того, что он совершает большую ошибку. Он не знал Гийома и не знал, как тот воспримет правду. А потом подумал о Нороэлль. Это была единственная надежда оградить Гийома от смерти и, быть может, в то же время спасти Нороэлль — конечно, если королева поймет, что убивать Гийома было бы ошибкой.

Он постучал.

Внутри ничто не шелохнулось, и Нурамон поразмыслил над тем, стоит ли стучать еще раз. И как раз в тот самый миг, когда эльф собрался поднять руку, наконец послышались шаги. Сердце Нурамона забилось быстрее. Вот сейчас откроется дверь, и перед ним появится лицо Нороэлль. Он отбросил капюшон, чтобы Гийом сразу понял, с кем имеет дело.

Изнутри отодвинули засов, затем дверь отворилась. Нурамон не ошибся. Это был Гийом. Молодой священнослужитель ни в коей мере не казался удивленным тем, что перед ним стоит незнакомец. Не в состоянии вымолвить ни слова, Нурамон глядел в лицо сына Нороэлль. Интересно, как изменится выражение его лица, когда он узнает правду о своем происхождении?

— Входи, дитя альвов, — произнес священнослужитель своим спокойным голосом и улыбнулся. А потом прошел в дом. Очевидно, он ждал его.

Дом Гийома был обставлен очень просто. Комната, в которую вошел Нурамон, занимала весь первый этаж. Здесь было все необходимое, от сложенной из камня печи до молитвенного алтаря. Только постели не было. Очевидно, спальня находилась на втором этаже, куда можно было попасть по лестнице.

— Ты пришел из-за своего товарища, — сказал Гийом и сел за небольшой стол, стоявший в центре комнаты.

Там горела масляная лампа, стояла деревянная тарелка, на которой еще лежали остатки рыбы. Гийом жестом пригласил Нурамона присесть на второй стул, стоявший на другом конце стола.

Нурамон молча сел.

Священнослужитель отодвинул тарелку.

— Боюсь, твоего товарища уже похоронили на кладбище. Надеюсь, это не помешает ему родиться снова.

— У нас говорят, что душа ребенка альвов отделяется от тела в момент смерти, — пояснил Нурамон. — Если между твоим миром и Альвенмарком есть путь для душ, то Гельвуун уже идет по нему и ждет нового рождения.

— Тогда его душа уже ушла, когда я похоронил его тело.

— Да. Но я пришел не поэтому. Я пришел из-за тебя.

Похоже, слова эти не удивили Гийома.

— Потому что я убил его…

Нурамон вздрогнул.

— Откуда ты знаешь?

Целитель опустил взгляд.

— Я понял это, когда осматривал его. На его шее были следы от удушения, к которым подходили только мои пальцы. — Он умолк и взглянул на Нурамона. — Нелегко читать на лицах эльфов. Я не вижу гнева в твоих глазах. Но тем не менее ты наверняка пришел требовать расплаты.

— Нет, я пришел не поэтому.

Гийом вопросительно посмотрел на гостя.

— Я просто хочу знать, что ты видишь в своем будущем.

— Я искатель на службе Тьюреда. Я думаю, что этот мир полон скрытых даров, но немногие могут их отыскать. Я знаю, что сила богов собирается в определенных местах. Я чувствую эти места и могу идти по невидимым рекам, которые соединяют их друг с другом. — Очевидно, он говорил о тропах альвов, только считал их тропами своего бога. — И этим знанием я пользуюсь, чтобы исцелять людей и проповедовать о мире. Мне хотелось бы, чтобы ненависти не стало. Однако после сегодняшнего дня мне кажется, что цена слишком высока. Что же это за дар, который исцеляет людей и убивает детей альвов?

— Я могу дать тебе на это ответ. Однако подумай хорошенько, хочешь ли ты его услышать.

— Ты знаешь что-то о даре, из которого я черпаю чудеса?

— Мне известно его происхождение.

— Значит, ты умнее всех мудрецов и священнослужителей, которые мне до сих пор встречались. Расскажи, прошу…

— Ты действительно хочешь это услышать? Потому что если ты выслушаешь меня, то узнаешь также и то, по какой причине мы с моими товарищами прибыли в этот город, зачем я здесь, зачем рискнул приблизиться к тебе.

— Ты знаешь моих родителей? Моих настоящих родителей?

— Да, я знаю их обоих.

— Тогда говори!

— Ты — сын эльфийки по имени Нороэлль. Когда-то она согласилась понести тягчайшее наказание только ради того, чтобы спасти твою жизнь, — так начал свой рассказ Нурамон.

Он говорил о Нороэлль, о своей и Фародина любви к ней, о человеке-кабане и эльфийской охоте, о своем спасении и изгнании Нороэлль. При этом он наблюдал за тем, как выражение лица Гийома становилось все более и более серьезным, и с появлением новых и новых морщин исчезало его сходство с Нороэлль. Закончил он следующими словами:

— Теперь ты знаешь, кто твои родители и почему ты обладаешь силой, которая исцеляет людей и убивает эльфов.

Гийом сидел, не сводя взгляда со стола, а потом вдруг заплакал. Нурамону было больно смотреть на это, не только потому, что целитель был похож на Нороэлль, а потому, что мог понять положение, в котором тот оказался. Ему приходилось сдерживаться, чтобы не расплакаться самому.

Через некоторое время целитель нарушил молчание:

— А я-то, дурак, думал, что мой дар от Тьюреда!

— Неважно, какое происхождение имеет твой дар, ты сделал много хорошего для людей, как и твоя мать для детей альвов. До той ночи, когда она… — Он не сумел сказать это снова.

— Расскажи побольше о моей матери, — негромко попросил Гийом.

До поздней ночи, не считая часов, рассказывал Нурамон о двадцати годах, которые провел рядом с Нороэлль. Говоря, он сам вспоминал все то, что пережил вместе со своей любимой. Когда же он закончил рассказ, ему стало ясно, что все ушло, что Нороэлль никогда не вернется. Гийом тоже был потрясен до глубины души, ведь теперь ему было известно, какую жертву принесла его мать.

— Ты разорвал завесу тайны, окутывавшую мое происхождение, — сказал целитель. — И ты объяснил мне, откуда у меня такие силы. Но не сказал, что привело тебя сюда.

Нурамон глубоко вздохнул. Ну вот и все.

— Я спросил королеву, что могу сделать для того, чтобы спасти Нороэлль. А она сказала, что я должен отправиться в путь, найти тебя и убить.

Это известие Гийом воспринял очень спокойно.

— Это ты мог сделать давным-давно. Почему я еще жив?

— По той же причине, по которой твоя мать когда-то оставила тебя в живых. Потому что я не почувствовал в тебе ничего от девантара.

— Но раз моя сила убила твоего товарища, то это должно быть наследие моего отца. И кто знает, что еще таится во мне!

— Ты пошел бы на убийство Гельвууна, чтобы исцелить руку того человека?

— Никогда.

— В таком случае, от темной силы девантара чист по меньшей мере твой дух, хотя его суть отражается в твоей магии.

— Но ведь в этом-то и дело. Я без вины виновен. Из-за меня изгнали мою мать. Из-за меня умер твой товарищ. А я ничего не делал. Кажется, я виноват уже в том, что живу.

— И именно поэтому было бы неправильным убивать тебя. И именно поэтому я хочу выполнить свою задачу до конца, но иначе, чем предполагала королева. Даже если из-за этого я навлеку на себя ее гнев.

— Ты отпустил бы меня?

— Да, отпустил бы. Но мои товарищи быстро отыщут тебя. — Нурамон подумал об Олловейне. — Ты должен понять, почему я здесь. Если бы меня здесь не было, ты был бы уже мертв. Я пришел, чтобы сделать тебе предложение, которое, вероятно, убережет тебя от смерти и сможет освободить Нороэлль. Однако это не более чем призрачная надежда.

— Говори!

— Я могу отвести тебя к королеве и по пути в Альвенмарк оберегать ото всех опасностей. Если ты поговоришь с Эмерелль при дворе, то, быть может, убедишь ее в своей истинной сути, как убедил Нороэлль и меня. Это единственное, что я могу тебе предложить.

— Я приму твое предложение, — не колеблясь, ответил Гийом. — Ради моей матери.

Нурамон втайне поразился целителю. Спросил себя, согласился ли бы он так же, ведь не было никакой уверенности в том, что королева проявит милосердие. Вполне возможно, Эмерелль только утвердится в своем решении. Однако, несмотря на все происшедшее, Нурамон настолько сильно доверял королеве, что сомневался в ее полном бессердечии.

— Когда мы должны выступить?

— Мы должны покинуть город самое позднее завтра в полдень. Спешить нам нет нужды.

— Тогда расскажи мне об Альвенмарке.

Нурамон описал Гийому сердце страны, рассказал ему и об Альвемере, родине Нороэлль. Когда прокричал петух, Нурамон закончил. Эльф предложил выступить с началом дня, чтобы уйти незамеченными.

Гийом согласился. Начал собирать вещи. Потом поблагодарил Нурамона за то, что тот сказал ему правду.

— Я никогда этого не забуду.

Нурамон был доволен. Он достиг своей цели, хотя тем самым нарушил приказ королевы. Олловейн наверняка станет ворчать, но они отведут сына Нороэлль к Эмерелль. Это компромисс, с которым мастеру меча придется смириться. Тем не менее придется не спускать с эльфийского воина глаз.

Гийом приготовил себе кашу из пшена, лесных орехов и изюма. Спросил Нурамона, не хочет ли он есть, но тот поблагодарил и отказался. Целитель как раз завтракал, когда в городе начались беспорядки. Нурамон прислушался, ему показалось, что он слышит крики. Когда до его слуха донесся стук подков, он вскочил и рука его метнулась к мечу.

— Что там такое? — спросил Гийом.

— Торопись! — сказал Нурамон.

Теперь он слышал, что на улицах идут бои, кто-то кричал. На город напали!

Гийом вскочил и схватился за свою котомку.

Шум битвы приближался. Внезапно что-то загрохотало прямо у двери дома, и к своему ужасу Нурамон увидел, что она распахнулась. На него ринулась какая-то тень. Нурамон вынул из ножен меч, чтобы зарубить ворвавшегося в дом, и испугался, когда узнал его. То был не кто иной, как…

 

Ловушка

Фародин поспешно захлопнул створку и задвинул деревянный засов.

— Убери меч, не то ты убьешь единственного друга, который еще остался у тебя в этом городе. — Он затравленно огляделся по сторонам. — Здесь есть второй выход?

Гийом смотрел на него так, словно видел перед собой призрак.

— Что здесь происходит?

— Вооруженные люди. Они заняли все улицы, которые ведут из города. А затем стали штурмовать храм. Похоже, они не очень любят священнослужителей вроде тебя. — Фародин подошел к окну, выходившему на храмовую площадь, и слегка приоткрыл его.

— Смотри!

Воины были экипированы наилучшим образом. Почти на всех были кольчуги и шлемы с черными конскими хвостами. Почти половина была вооружена секирами или мечами. На их красных круглых щитах красовался герб в форме головы быка. Остальные воины были вооружены арбалетами. Солдаты бесцеремонно вытаскивали священников из недостроенного храма, было очевидно, что нападавшие — не простые мародеры. Они действовали дисциплинированно. Арбалетчики охраняли площадь, пока воины с секирами гнали священнослужителей к большому дубу.

По приказу огромного светловолосого воина, одного из священнослужителей, крупного пожилого человека, отделили от товарищей по несчастью. Ноги ему связали веревкой, другой конец накинули на толстую ветку и подвесили несчастного за ноги. Духовник в отчаянии пытался натянуть сползающую на голову рясу на срамное место.

— Отец Рибо! — испуганно прошептал Гийом. — Что они творят?

— Я слышал, что вооруженные ребята называли твое имя, Гийом. — Фародин оглядел молодого священнослужителя с головы до ног. Не боец, это ясно. — Похоже, ты нажил себе смертельных врагов одновременно в двух мирах. Что ты сделал? Эти люди ищут тебя!

Священнослужитель задумчиво отбросил волосы с лица. Всего лишь небольшой жест, но он причинил Фародину глубокую боль. Так убирали волосы с лица и Айлеен, и Нороэлль, когда погружались в глубокие раздумья. Священнослужитель был на удивление хрупкого телосложения. На лице его Фародин видел далекое отражение Нороэлль. Она продолжала жить в сыне.

Фародин отправился следом за Нурамоном, поскольку опасался, что его товарищ поможет священнослужителю бежать. Последние три года Фародин пребывал в мире с самим собой. Он принял приказ королевы. Вчера на храмовой площади он был готов убить Гийома. Но теперь… Ему пришлось отвести взгляд — так сильно напоминал Гийом Нороэлль. Если он поднимет оружие против этого священнослужителя… Это будет то же самое, что поднять оружие против Нороэлль.

Олловейн предупреждал Фародина, когда тот уходил из лагеря, чтобы втайне последовать за Нурамоном. Слова мастера меча отчетливо звучали в его ушах: Не забывай, он дитя девантара, мастера обманов. Он подло пользуется лицом Нороэлль как маской, за которой скрывается зло. Девантар — это воплощенная ненависть по отношению к альвам и нам, их детям. Все, что могло быть в нем хорошего, отравлено наследием отца. Ты видел, что случилось с Гельвууном. Мы не можем взять его в плен. Иначе сами станем его пленниками. Даже если мы наденем на него цепи, одно слово силы — и мы все будем мертвы. Хуже того: представь себе, что такое существо может сотворить в Альвенмарке! Как нам с ним бороться? Мы должны выполнить приказ Эмерелль! Сегодня днем, на храмовой площади, я понял глубину мудрости королевы.

— Они пришли за тем, чего я не делал, — ответил на вопрос Фародина Гийом.

— Что? — Фародин отвлекся от размышлений.

Тем временем воины на площади начали бить Рибо длинными прутьями. Беспомощный священнослужитель раскачивался на дереве, его крики были слышны по всей округе. Однако никто из жителей не спешил на помощь духовнику.

— Видишь голову быка на щитах? — спросил Гийом. — Это люди короля Кабецана. Его лейб-гвардия. Кабецан посылал за мной. Говорят, у него, живого, гниет тело, и он умирает медленной мучительной смертью. Он приказал мне помочь ему. А я не могу. Если я спасу одну эту жизнь, умрут сотни, ведь Кабецан — жестокий тиран. Он убил своих собственных детей, потому что опасался, что они станут претендовать на трон. Он одержим безумием… К нему можно приходить только обнаженным, поскольку он опасается, что кто-то спрячет в одежде оружие. Тот, кто хочет принадлежать к числу его лейб-гвардейцев, должен на его глазах забить собственными руками новорожденного… Он терпит рядом с собой только людей, лишенных совести. Вместе с Кабецаном зло правит в Фаргоне. Поэтому я не стану исцелять его… Я не имею права. Когда он наконец умрет, страна эта избавится от проклятья.

Крики священнослужителя по-прежнему раздавались на площади.

— Я не имею права… — На глаза Гийома навернулись слезы. — Рибо для меня как отец. Я вырос в бедной крестьянской семье. Когда мои родители… мои приемные родители умерли, он взял меня к себе. Он…

Один из молодых священнослужителей, которых солдаты вытащили на площадь, указал пальцем на дом Гийома.

— Здесь есть второй выход? — снова спросил Фародин.

По площади к ним уже шагали воины.

Священнослужитель покачал головой. Взял со стола длинный нож для хлеба и спрятал в рукав своей рясы.

— Я пойду, тогда они не станут убивать вас. Но король Кабецан живым меня не получит.

Нурамон преградил ему путь.

— Не делай этого. Идем с нами!

— То есть ты считаешь, что будет умнее пойти с тобой к королеве, которая послала вас убить меня? — В словах Гийома не было вызова, они звучали просто бесконечно печально. — Я знаю, что ты не желаешь мне зла. Однако если я сейчас выйду к ним, то, возможно, спасу вас и моих братьев по ордену. А если ты доложишь своей королеве о моей смерти, то, быть может, она пощадит мою мать. — Он отодвинул засов на двери и вышел на площадь.

Фародин недоумевал, почему Нурамон не стал предпринимать попыток удержать ребенка девантара. Эльф бросился к двери, однако уже было слишком поздно. Воины схватили Гийома.

— Рыцари короля, — звучным голосом сказал он. — Отпустите моих братьев. Вы нашли меня.

Светловолосый командир подал знак своим людям опустить арбалеты. Он подошел к Рибо, схватил старика за волосы и запрокинул ему голову.

— Значит, ты говоришь, что ты и есть чудотворец! — воскликнул рыцарь. Вынул из-за пояса меч и проткнул Рибо горло. — Так покажи нам, на что ты способен!

У Фародина перехватило дыхание. Гийом все еще стоял слишком близко к дому. Если он воспользуется своей силой, то они с Нурамоном лишатся жизни.

Старый священнослужитель качался на веревке. Свисал с дерева, словно туша быка, вцепившись руками в горло.

Фародин распахнул ставни, и они с грохотом ударились о стены дома. Ухватился обеими руками за карниз, оттолкнулся от него и прыгнул вперед. Словно перышко приземлился перед домом.

— Не трогай мою добычу, сын человеческий! — В его голосе звенел лед.

Светловолосый воин опустил руку на рукоять клинка.

— Ты получил свое. Теперь убирайся.

— За оружие хватаешься? Дуэли хочешь? — улыбнулся Фародин. — Я первый витязь королевы Альвенмарка. Хорошенько подумай, прежде чем искать со мной ссоры. Я здесь для того, чтобы забрать священнослужителя по имени Гийом. Как видишь, я был в его доме. Я нашел его раньше тебя. И не позволю отнять у меня добычу. Вчера днем он убил эльфа. И за это ответит.

— Первый витязь королевы Альвенмарка, — передразнил его светловолосый воин. — А я — Умгрид, король Тролльгейма. — Стоявшие вокруг воины захохотали.

Фародин откинул волосы назад, чтобы стали видны его острые уши.

— Так ты, значит, Умгрид? — Эльф склонил голову набок. — Что ж, ты достаточно омерзителен, чтобы быть троллем. — Он слегка обернулся и бросил взгляд на крыши домов, стоящих по периметру площади.

— Все, кто не тролли, убирайтесь. Площадь окружена эльфами. И мы не отдадим Гийома.

Некоторые воины принялись испуганно озираться по сторонам и подняли щиты.

— Слова! Ничего, кроме слов! — Голос командира звучал уже не так самоуверенно, как раньше.

— Тебе следовало спросить у нас разрешения, прежде чем пустить сюда кого-либо из своих головорезов, — послышался голос Нурамона.

Эльф вынул из ножен меч и застыл в дверях Гийомовой хибары.

— Уничтожьте их. — Предводитель воинов вырвал у одного из стрелков арбалет и нацелил его на Фародина.

Эльф щукой бросился вперед. Оттолкнулся руками от грубой мостовой, перекатился через левое плечо и почти добрался до колодца. Арбалетный болт оцарапал его щеку и оставил кровавый след.

Фародин метался из стороны в сторону, стараясь не позволить воину прицелиться в неподвижную мишень. Он приземлился у ног воина с секирой. Человек толкнул его своим круглым щитом, и Фародин потерял равновесие. Он попятился и наткнулся на стену колодца, едва успев увернуться от удара, нацеленного в голову.

Ногой оттолкнул Фародин щит человека в сторону и обнажил меч. Нанесенный левой рукой удар вспорол человеку живот. Эльф вырвал секиру из руки умирающего. Отовсюду к нему устремились воины. Нурамон уже сцепился с двумя солдатами в дверном проеме. Дело было безнадежным. Люди превосходили их числом почти в десять раз.

Фародин отскочил от колодца и метнул секиру в целившегося в него арбалетчика. Послышался жуткий звук — оружие нашло свою цель.

Эльф увернулся от еще одного удара, парировал его мечом и поверх щита проткнул плечо нападавшего. Воины окружили их широким кольцом.

— Ну, кто из вас хочет умереть первым? — с вызовом спросил Фародин.

Тем временем высокий предводитель надел шлем, пристегнул к руке щит.

— Давайте займемся им! — Он поднял обоюдоострую секиру и устремился вперед.

Со всех сторон ринулись они на Фародина. Эльфийский воин присел, уворачиваясь от яростных ударов. Его меч описал дугу. Словно горячий нож, режущий воск, его клинок прошелся по ногам тех, кто подобрался слишком близко к нему.

Что-то коснулось левой руки Фародина. Теплая кровь напитала рубашку. Со смертоносным спокойствием парировал он удар секиры, нацеленный в грудь. Люди двигались неуклюже. Фародин часто замечал это и за Мандредом. Они были храбры и сильны, но по сравнению с эльфом, тренировавшимся в сражениях на протяжении столетий, они были как дети. И тем не менее исход битвы не вызывал сомнений. Их было слишком много.

Подобно танцору двигался Фародин меж рядами противников, подныривал под удары или принимал их на клинок, чтобы сразу же нанести ответный удар.

Внезапно он оказался лицом к лицу со светловолосым предводителем.

— Из твоих ушей я сделаю себе ожерелье, — прошипел мужчина.

Он атаковал мощным ударом, нацеленным на ту руку, в которой Фародин сжимал меч, а потом вдруг изменил направление удара.

Фародин, пританцовывая, увернулся, а затем изо всех сил ударил в нижний край щита. С жутким треском оббитый железом верхний обод вонзился под подбородок нападавшего на него человека. Великан закусил губу и сплюнул кровь.

Фародин сделал поворот и еще раз рубанул по щиту, отбросив его в сторону. Тыльной стороной меча ударил предводителя в лицо.

Великан покачнулся. Фародин поймал его, сорвал шлем и приставил клинок к горлу.

— Прекратите сражаться, не то ваш предводитель умрет! — звонким голосом крикнул эльф.

Воины отшатнулись. Над площадью повисла давящая тишина, нарушаемая только тихими стонами раненых.

Нурамон вышел из дома священнослужителя. Его кожаная охотничья рубашка была испачкана кровью.

— Отступаем к храму! — крикнул ему Фародин.

— Вам никогда не выбраться из Анисканса живыми, — с угрозой в голосе произнес командир отряда людей, достаточно громко, чтобы услышали его солдаты. — Мост занят. Все улицы блокированы. Мы были готовы к тому, что с целителем возникнут проблемы. Сдавайся, и я обещаю, что ты умрешь быстро.

— Мы эльфы, — холодно ответил Фародин. — Неужели ты действительно думаешь, что сможешь задержать нас? — Он сделал знак Нурамону, и его спутник вместе с двумя священниками отошел к воротам храма.

Гийом был бледен как смерть. Во время боев он просто стоял и смотрел. Очевидно, дитя Нороэлль просто не в состоянии причинить кому-либо зло.

— У тебя кровь, эльф, — прохрипел светловолосый. — Ты из плоти, так же, как и мы. И ты можешь умереть, также как и я. Прежде чем зайдет солнце, я буду пить вино из твоего черепа.

— Для человека, у которого клинок у горла, ты довольно уверенно смотришь в будущее. — Фародин медленно двигался спиной вперед по направлению к высоким воротам храма.

Все арбалетчики на площади перезарядили оружие.

Фародин подумал о Мандреде и остальных товарищах, которых он оставил в виноградниках. Придут ли они? Они должны были видеть, что храм атакован.

Эльф быстро толкнул своего пленника на землю и прыгнул в ворота. Мимо просвистели арбалетные болты. Нурамон захлопнул тяжелую дубовую дверь и задвинул засов. Фародин обеспокоенно поглядел на рубашку Нурамона.

— Насколько все серьезно?

Эльф осмотрел себя.

— Мне кажется, что это скорее человеческая кровь, чем моя.

В храме было темно и прохладно. Массивные деревянные колонны стремились к потолку, поддерживаемому крепкими балками. Внутри строение представляло собой одну большую комнату. Не было мебели, не было кафедры, с которой мог бы выступать оратор. Единственным украшением был менгир, камень высотой почти в три шага. На его поверхности были выцарапаны витые буквы. Стены зала были побелены. В две стороны разбегались галереи, полностью повторявшие очертания центрального помещения. Над галереями виднелись высокие окна, сквозь которые внутрь струился слабый лунный свет. В нишах вдоль стен горели небольшие масляные лампы, вокруг менгира стояли медные ароматические лампы, от которых поднимался бледный дым.

Строение больше напоминало Фародину башню в крепости, чем храм. Интересно, что за бог этот Тьюред? В любом случае не воин, раз уж его слуги такие беспомощные. Оба служителя сидели у менгира в центре круглого храмового зала. Они униженно молились богу и благодарили его за спасение.

— Гийом? — крикнул Нурамон, по-прежнему стоявший у двери. — Где ты?

Целитель вышел из-за колонны. Он казался необычайно спокоен, почти отрешен.

— Тебе надо было отдать меня им. После кровавой бани на площади они не успокоятся, пока не убьют нас всех.

— Может, ты ищешь смерти? — взволнованно спросил Фародин.

— Разве вас послали не за тем, чтобы убить меня? Какой смысл сражаться за то, кому принадлежит право убить меня?

Фародин отмахнулся от Гийома.

— Кто думает о смерти в бою, тот распростится с жизнью. Лучше принеси пользу. Отведи нас к запасному выходу. Может быть, там мы сможем выйти незамеченными.

Гийом беспомощно развел руками.

— Это храм, а не крепость. Нет никакого запасного выхода, никакого потайного туннеля или двери.

Фародин недоверчиво огляделся по сторонам. Рядом с воротами вверх на галереи вела витая лестница. Прямо под сводом каменная кладка прерывалась арочными окнами из цветного стекла. Там были изображены священники культа Тьюреда в рясах цвета ночи. Эльф озадаченно смотрел на окна. Один из витражей изображал послушника, которого швыряли в стоящий на огне котел. На другом был служитель, которому отрубали ноги и руки. На третьем человека в темно-синей рясе сжигали на костре дикари в звериных шкурах. Почти на всех витражах были изображены такие сцены. Теперь Фародин понял, почему Гийом сохранял спокойствие. Принять ужасный конец, вероятно, означало высшую награду для последователей Тьюреда.

Грохот удара оторвал эльфа от размышлений. Мелкая пыль посыпалась из щелей храмовых ворот. Еще удар. Тяжелые створки дверей заскрипели в петлях. Фародин негромко выругался. Очевидно, стражники короля нашли что-то вроде тарана.

— Хватит молиться, сделайте что-нибудь полезное, — набросился он на обоих священников. — Принесите из ниш все масляные лампы. Нурамон, посмотри, может, найдешь где-нибудь факел. А потом забирайтесь на верхнюю галерею. Я выведу вас из этой ловушки.

Одна из дверных досок сломалась. Долго дверям не продержаться.

Фародин безжалостно торопил служителей. Пока те взбирались по винтовой лестнице, им приходилось поддерживать свои длинные рясы, словно женские юбки, чтобы не споткнуться. Со второй галереи можно было добраться до окон храма, расположенных в глубоких нишах. Вытянув руки, Фародину удалось дотянуться до нижнего края ниши. Он резко подтянулся и оказался прямо напротив витража, изображавшего священнослужителя, изувеченные члены которого были натянуты на спицы колеса. Лица палачей были словно маски; не подумал художник и о том, как будут гармонировать цвета стекла с утренним светом. То было не бог весть какое произведение искусства, его мог бы создать даже бездарный человек за пару лет хоть сколько-нибудь усердной работы. Сравниться с витражами в замке Эмерелль, составленными из тысяч фрагментов, эта халтура не могла. Над теми картинами работали самые одаренные художники Альвенмарка на протяжении десятилетий, чтобы добиться идеальной игры света в стекле в любой час дня.

Фародин вынул из ножен меч и разбил стеклянному священнику искаженное от боли лицо. Осколки со звоном разлетелись в стороны. Несколькими ударами эльф удалил свинцовые крепления, чтобы можно было выбраться через оконную нишу и наблюдать за теми, кто атаковал храм со стороны площади.

Фародин услышал, как на галерее начали причитать священнослужители.

— Милостивый Тьюред, он разрушил изображение святого Ромуальда. Мы пропали!

Фародин отошел обратно в нишу, чтобы оставаться в тени. Башня храма была окружена деревянными лесами. Всего на шаг ниже окна находилась узкая деревянная платформа для каменотесов, работавших над фасадом. Оттуда можно было спуститься вниз по лесам. Фародин недоверчиво оглядел деревянные сваи и подпорки. Все казалось ему незаконченным.

В стороне от храмовой башни находился дом для паломников. Его фасад был разделен на ниши, в которых находились статуи святых. Он был украшен роскошнее, чем башня, в которой люди молились своему богу Тьюреду. Если рискнуть, то можно перепрыгнуть с лесов на крышу. А оттуда перебраться на другие крыши и уйти от приспешников короля.

Фародин вернулся в храм. Священники ждали его с каменными лицами. Нурамон беспомощно пожал плечами.

— Я их не понимаю.

— Что тут такого сложного, чтобы не понимать? — спросил молодой рыжеволосый священник. — Вы разбили изображение святого Ромуальда. Он был вспыльчивым человеком, довольно поздно обратившимся к Тьюреду. Его убили язычники в лесах Друсны. Он проклял всех, кто поднимал на него руку. В течение года все его убийцы погибли. Это произвело такое впечатление на язычников, что они тысячами стали обращаться в веру. Говорят, что его проклятие действует и по сей день. Тот, кто осквернит одно из его изображений, должен готовиться к худшему. Даже став святым, Ромуальд остался вспыльчивым.

Фародин не поверил ушам. Как можно верить в такую чушь?

— Вы ничего не делали. Проклятие Ромуальда поразит только меня. Вам не стоит переживать, мы… — Двери храмового портала с грохотом разбились.

— Нурамон, вперед! Веди людей. Нужно спуститься по строительным лесам, а потом перебраться на соседний дом. Так мы будем меньше бросаться в глаза. И не следует нагружать леса слишком большим весом.

Снизу, из храмового зала, послышались крики воинов.

— Когда побежите, облейте леса маслом ламп.

— Почему я? — спросил Нурамон. — Ты же знаешь дорогу…

— А я лучше обращаюсь с мечом.

Нурамон обиженно взглянул на товарища.

— Иди уже! Я их задержу.

На винтовой лестнице раздались тяжелые шаги. Фародин схватил лампы и швырнул их вниз по ступенькам. Затем оторвал один из рукавов своей рубашки и пропитал ее маслом. Поджег ткань от фитиля одной из ламп. Масло было плохого качества. Оно плохо загоралось, а когда наконец заполыхало, вверх повалил густой черный дым. Эльф бросил горящую тряпку на лестницу, наблюдая за тем, как пламя лижет пролитое масло. Огонь быстро поглотил ткань… и погас.

Фародин озадаченно поглядел вниз, на лестницу. Масло было дрянным! Первый воин показался на лестнице. Он с перепуганным видом прятался под щитом. При виде эльфа замешкался, но его подтолкнули вперед идущие следом воины.

Фародин потянулся и расслабил мышцы. Он был преисполнен решимости показать этим людям, что такое хороший бой.

Краем глаза он заметил внизу, в зале, группу стрелков. Залп… Но солдаты плохо прицелились. Арбалетные болты ударились о деревянную обшивку галереи; со звоном разбилось одно из окон.

Подзадориваемый криками товарищей, щитоносец прыгнул вперед и поскользнулся на облитых маслом ступенях. Тяжело ударился об каменную лестницу и утащил за собой всех своих товарищей.

— Идем! — Гийом стоял в оконной нише и махал Фародину рукой. — Остальные уже на крыше.

Эльф спрятал меч в ножны. Гийом схватил его за руку и потащил к окну. Несмотря на хрупкое телосложение, священнослужитель был на удивление силен. Он помог Фародину забраться, поддерживая всего одной рукой. Была ли эта сила наследием отца?

Арбалетные болты со свистом стучали о свод ниши. С площади перед храмом слышался голос командира. Он обнаружил, как улизнули преследуемые.

— Иди ты первым! — сказал Фародин.

Гийом медлил.

— Чего ты ждешь?

— Я… Я боюсь… высоты. Когда смотрю вниз, меня словно парализует. Я… Я не могу. Оставь меня!

Фародин грубо схватил Гийома за руку.

— Тогда мы пойдем вместе! — И потащил его к краю ниши.

Они вместе спрыгнули на деревянную платформу под окном.

Леса дрогнули от их прыжка. С бьющимся сердцем Фародин прислонился к каменной стене.

Раздался глухой удар, леса снова дернуло. Где-то под ними надломилась деревянная подпорка и с грохотом рухнула.

Когда леса вздрогнули в третий раз, Фародин перегнулся через край и с ужасом увидел, что именно произошло. Внизу, возле храмовых ворот, группа воинов принялась колотить тяжелой балкой по несущим опорам лесов. Похоже, эти дураки совершенно не думали о том, что они сами окажутся погребенными под руинами, если на них обрушатся леса высотой более двадцати шагов!

Что-то треснуло под ними, задрожало, и одна из строительных платформ наклонилась и упала, разбив остальные подпорки.

Фародин почувствовал, как болезненно сжался его желудок. Еще несколько ударов сердца — и все леса рухнут.

— Проклятье! — послышался голос священника.

Эльф быстро обернулся. В тот же миг воин, который недавно скатился вниз по ступенькам, приземлился на строительную платформу. Приземление грузного мужчины сопровождал звук трескающегося дерева. Описав в воздухе сверкающую дугу, его секира устремилась вниз.

Фародин упал, чтобы уйти от удара. Хотел подставить нападавшему на него человеку подножку, когда рабочая платформа не удержалась. Эльф рефлекторно уцепился за одну из деревянных свай, в то время как его противник рухнул вниз, размахивая руками. На миг ему даже показалось, что тяжелая деревянная платформа снова обрела шаткое равновесие. Она наклонилась в противоположную сторону.

Сердце Фародина стучало, словно барабан. Нужно убираться с лесов. И словно подчеркивая эту мысль, рядом с его головой в дерево вонзился арбалетный болт.

Священнослужитель спасся, перепрыгнув на узкую доску, ведущую к лестнице, по которой можно было спуститься на следующий уровень. Гийом обхватил руками колени и как можно сильнее прижался к стене храмовой башни. Нурамон и оба священнослужителя Тьюреда лежали ничком на крыше дома для паломников, чтобы не стать мишенью для арбалетчиков на площади перед храмом. Фародин видел, как предводитель отряда послал небольшую группу солдат, чтобы те окружили дом. Попытка бегства провалилась!

Внизу, под лесами, таран с грохотом врезался в дерево. Хрупкая деревянная конструкция задрожала и затрещала. Платформа накренилась. Эльф озадаченно посмотрел вниз. Стоит ей упасть, и она пробьет оставшиеся поперечные перекладины, подобно огромному лезвию секиры.

Фародин стал пробираться на руках по балке к доске, на которой сидел Гийом. Тот закрыл глаза и негромко молился.

— Нужно уходить, — крикнул Фародин. — Здесь все может рухнуть в любой момент.

— Я не могу, — простонал Гийом. — Я не могу сдвинуться ни на дюйм. Я… — он всхлипнул. — Мой страх сильнее меня.

— Ты боишься упасть? Если ты не сдвинешься с места, то мы умрем оба!

И, словно в подтверждение слов Фародина, новый толчок сотряс леса. Поврежденная платформа раскачивалась в разные стороны. Внезапно послышался громкий треск. Последнее крепление не выдержало веса, и платформа рухнула.

Фародин схватил Гийома и подтолкнул вперед. Подобно огромному лезвию рабочая платформа пробила бревна и подпорки. От главной части лесов отделился сегмент и стал медленно клониться в сторону росшего на площади дуба.

Паника придала Фародину невиданные силы. Он поднял священника и понес его на руках, словно большого ребенка. Гийом нервно вцепился в него. Эльф почти не видел, куда ступает.

Казалось, строительные леса пришли в движение. Доска, по которой бежал Фародин, дрожала все сильнее и сильнее. Фародин с ужасом наблюдал, как крепления вырываются из стен. Им уже не удастся добраться до лестницы, которая ведет на нижнюю платформу и с которой рукой подать до крыши дома для пилигримов. Им придется решиться на прыжок с большей высоты!

Фародин помчался так, как, пожалуй, никогда в жизни не бегал. Подпорки и ломающиеся брусья сыпались на них сверху. Леса раскачивались из стороны в сторону, словно пьяный матрос. Эльф знал, что они вместе с Гийомом весят слишком много, чтобы прыжок удался. Священник вцепился в эльфа подобно утопающему, тянущему на дно своего спасителя.

Без всяких видимых причин доска, по которой они бежали, опустилась. Еще два шага — и они достигли бы точки, откуда можно прыгать… Падая, Фародин схватился за трос, обвитый вокруг одной из опор, тоже сильно накренившейся.

Что-то тяжелое ударило в спину Фародина, твердое, словно кулак тролля. Он почувствовал, как сломалось несколько ребер. Трос качнулся в сторону дома для пилигримов и теперь возвращался обратно.

Фародин почти потерял сознание и разжал руки. Когда они падали, Гийом пронзительно вскрикнул. Они больно ударились о крышу. От удара черепица проломилась. Фародин перевернулся и, не удержавшись, покатился по скату крыши. Его руки беспомощно пытались ухватиться за гладкую поверхность, а потом он свалился с края. Левой рукой эльф успел ухватиться за одну из выступающих балок. Тело качнулось и ударилось об стену дома.

— Вон он! — крикнул кто-то за его спиной.

Фародин обеими руками держался за балку, но силы его не хватало на то, чтобы подтянуться. Арбалетные болты свистели рядом.

С оглушительным грохотом рухнули храмовые леса. Над площадью взметнулась пыль.

Удар пришелся Фародину в бедро. Эльф вскрикнул от боли. Болт пробил ногу и, окровавленный, вошел в стену дома.

Пальцы Фародина медленно соскальзывали с края балки. Воля его была сломлена. Он больше не мог сражаться.

— Хватай меня за руку!

Фародин взглянул в расширенные от страха небесно-голубые глаза. Гийом подполз к краю и сейчас протягивал ему руку.

— Я больше не могу…

— Тьюред, прогони мой страх, — пробормотал священнослужитель.

На лице отпрыска девантара выступил пот, когда он продвинулся немного дальше и схватил своего спасителя за запястье. Рывком, от которого эльфу едва не вывихнуло руку, Фародин был втянут на крышу.

Несчастное дитя альвов хрипло дышало. Ему было холодно. Рана в бедре сильно кровоточила.

Гийом, одной ногой зацепившийся за стропило, приподнялся. Обеспокоенно поглядел на рану.

— Я перевяжу тебе ногу. Не то ты…

Последняя искра жизни вспыхнула в Фародине. Он испуганно отодвинулся от последователя Тьюреда.

— Не прикасайся ко мне… Ты… Не пытайся меня…

Гийом устало улыбнулся.

— Перевязать. Я не говорил о лечении. Я просто хочу… — Он закашлялся.

Кровь струйкой побежала по его губам. Священнослужитель коснулся рта и уставился на окровавленные пальцы. Темное пятно быстро расползалось по его рясе. Арбалетный болт попал ему под ребро и пробил тело.

Внезапно Гийом рухнул, словно подкошенный. Фародин попытался поймать его, однако все произошло слишком быстро. Священнослужитель свалился с крыши. Фародин услышал, как сын Нороэлль разбился о мостовую площади перед храмом.

 

Замурованные окна

Грохот рушащихся лесов был слышен до самых виноградников. Мандред прищурился и посмотрел на яркое утреннее солнце. Чужие воины что-то вешали на дуб, который рос на храмовой площади. Расстояние было слишком большим, чтобы четко разглядеть, что там происходит.

— Нам нужно в город, — с нажимом произнес Мандред.

— Нет! — в третий раз повторил Олловейн. — Разве нам известно, что там происходит? Может быть, Нурамон и Фародин укрылись где-нибудь и выжидают, пока эти убийцы и поджигатели не уйдут.

— Может быть мне не достаточно! — Мандред вскочил в седло. — Очевидно, слово друг имеет в языке эльфов иное значение, чем у нас, у людей, — добавил он. — В любом случае, я не стану больше сидеть здесь и ждать. Да что это с вами? — он посмотрел на Олейфа и обеих воительниц. От эльфиек он многого не ожидал. Они были помешаны на Олловейне. Но его сын… Вот уже три года они путешествуют вместе. Неужели за все это время он не сумел внушить ему понятие чести? Конечно, Мандред знал, что один он ничего сделать не сможет, более того, даже впятером они не выстоят против численного превосходства противника. Однако просто ждать и надеяться, что друзья сумеют выбраться оттуда, было явно не по-мужски.

Олейф вопросительно поглядел на Олловейна. Казалось, его сын удивлен поведением мастера меча.

— Вы все видели, что на рассвете мост пересекла почти сотня человек, — сказал Олловейн.

Мандред провел рукой по древку секиры, притороченной к луке седла.

— Это обещает увлекательную битву. Насколько я вижу, бой идет почти на равных. — Он натянул поводья и направил коня по узкой тропе, которая вела из виноградника в долину.

Когда дорога подошла к городу, он услышал за спиной стук подков. Он не обернулся, однако преисполнился гордости. По крайней мере, на этот раз Олейф повел себя не как эльф.

Они молча ехали рядом. Молчание говорило больше, чем слова.

На мосту несли вахту пятеро воинов. Мандред отметил, как один из них зарядил арбалет. Дорогу всадникам преградил здоровый как бык воин с бритой головой. Острие его копья было нацелено в грудь Мандреду.

— Именем короля, поворачивайте. Мост перекрыт.

Фьордландец вложил в улыбку все обаяние, на которое был способен, и наклонился вперед. Его правая рука скользнула к кожаной петле, которой секира крепилась к седлу.

— Нас привели в Анисканс срочные дела. Позволь пройти, друг мой.

— Убирайся, или я вспорю тебе брюхо и вывешу потроха сушиться на ближайшем дереве. — Острие копья дернулось вперед, остановившись почти у самого горла Мандреда.

Секира Мандреда устремилась вверх, разбив древко оружия. Удар слева раздробил стражнику череп.

Ярл припал к спине коня, чтобы не стать удобной мишенью для арбалетчика. Олейф выпрыгнул из седла и ринулся на озадаченных стражников. Пригнувшись, бросился под копья, раскручивая свой смертоносный длинный меч. Ни щиты, ни кольчуги не могли противостоять эльфийской стали. Прошло несколько мгновений, и все пятеро воинов оказались повержены.

Мост был свободен. Очевидно, с другого берега за ними не наблюдали. Мандред спешился и присел рядом с арбалетчиком. Тот был без сознания. Лошадь ударила его копытом, превратив лицо в кровавое месиво. Мандред вынул из-за пояса нож и перерезал ему горло. Затем осмотрел убитых. Нашел тонкий кожаный мешочек с парой медных монет и потемневшее серебряное кольцо.

— Не может быть, отец!

Мандред только бросил на сына быстрый взгляд, затем перешел к лысому, который угрожал развесить его внутренности на дереве.

— Что-то не так? — спросил Мандред, обыскивая одежду крупного мужчины на предмет спрятанных монет.

— Ты обираешь мертвых! Это… отвратительно! Аморально!

Мандред перевернул командира отряда на бок. У него были большие мясистые уши и одна-единственная серьга с красивой жемчужиной. Ярл рывком сорвал с убитого серьгу.

— Аморально? — Он посмотрел на жемчужину против света. Она была величиной с горошину и сверкала розовым цветом. — Аморально было бы, пожалуй, обирать живых. А этим уже не важно то, что я лишу их наличности. Если бы я не сделал этого, это сделали бы их собственные товарищи.

— Не говори о товарищах! Тебе же в данный момент, похоже, совершенно все равно, сражаются ли твои так называемые друзья сейчас за свою жизнь. Олловейн был прав!

Мандред перешел к следующему мертвецу.

— Ты не последишь за другим берегом, сын? Ты наверняка поладил бы с Гийомом. А по поводу чего Олловейн был прав?

— Он сказал, что ты животное, действующее согласно своим инстинктам. Ни злое, ни доброе… Просто примитивное!

У одного из мертвых копьеносцев было серебряное кольцо с крупной бирюзой. Мандред потянул кольцо, но оно сидело крепко.

— Ты следишь за противоположным берегом? — вот и все, что он сказал. Мандред плюнул на руку убитого и растер слюну, чтобы кольцо лучше соскользнуло, но это не помогло. Он раздраженно достал кинжал.

— Ты этого не сделаешь, отец.

Мандред приставил острие кинжала к основанию пальца и ударил кулаком по рукояти. Сталь с негромким треском разрезала тонкую кость. Ярл поднял палец, снял кольцо и положил его в кожаный мешочек вместе с остальной добычей.

— Ты хуже животного!

Воин выпрямился.

— Мне все равно, что ты думаешь о животных и обо мне. Но никогда не смей говорить, что мне плевать на друзей.

— Вот как, теперь понятно. То, что мы торчим здесь, это чистой воды уважение к тем, кто сейчас сражается. Ты не хочешь мешать им.

Мандред сел на коня.

— Ты действительно не понимаешь, что мы здесь делаем, или как?

— Понимаю, понимаю. Это было довольно очевидно. Ты набиваешь себе мошну… Наверное, затем, чтобы в следующем городе ты мог предаться пьянству и разврату. Может быть, Фрейя тебя поэтому и прокляла?

Мандред отвесил Олейфу звонкую пощечину.

— Не смей упоминать имя своей матери вместе со шлюхами.

Молодой воин сел в седло, оглушенный силой неожиданной оплеухи. На его щеке отпечаталась красная пятерня.

— А теперь послушай меня, вместо того чтобы болтать, и мотай на ус. — Мандред говорил тихо и с сильным нажимом. Нельзя было забываться! Охотнее всего он сейчас устроил бы своему умнику-сыну хорошую порку. Что эти эльфы сделали с мальчиком! — Большинство человеческих воинов боятся боя. Они могут громогласно рассуждать об этом, однако когда доходит до дела, то в животе у них просыпается страх. Мне самому страшно от того, что в домах на другом берегу сидят арбалетчики, готовые застрелить нас, как только мы перейдем мост. Если они там, то наверняка ждут, когда мы подойдем на такое расстояние, чтобы просто невозможно было промахнуться. Я задержался и набил свой кошелек, чтобы дать им некоторое время побыть наедине со своим страхом. Потому что они точно так же боятся нас. Они боятся промазать по нам и боятся того, что мы окажемся в домах раньше, чем они успеют перезарядить оружие. Чем дольше они нас видят и вынуждены ждать, тем больше вероятность того, что у кого-то сдадут нервы и он пальнет. Тогда мы, по крайней мере, будем знать, на что рассчитывать.

Несколько ударов сердца между отцом и сыном царило напряженное молчание. Слышалось только постукивание сплавляемой древесины об опоры моста.

Олейф посмотрел на дома на другом берегу реки.

— Ты прав. Если мы слепо ринемся в ловушку, то ничем не поможем Нурамону и Фародину. Никто не шевелится. Думаешь, мы можем уверенно переходить мост?

Мандред покачал головой.

— Война и уверенность — эти две вещи несовместимы. Впрочем, теперь я уверен, что там нас поджидают не обычные воины. Среди обычных давно нашелся бы кто-нибудь, кто выстрелил бы. Но если вместо желторотиков нас ждет парочка старых прожженных козлов, ветеранов, побывавших во многих боях, то они знают этот трюк и спокойны.

Мандред пригнулся к шее своей кобылки и пришпорил ее.

— Увидимся на другом берегу!

И они понеслись галопом по длинному мосту.

Мандред недоверчиво наблюдал за домами, однако когда они ступили на землю, их не встретил град стрел. Похоже, те пятеро воинов были единственными стражами по эту сторону города.

Мандред и Олейф придержали лошадей. Перед ними лежала широкая извилистая дорога, которая вела к рынку и дальше, к храмовой площади на холме. Анисканс словно вымер. Никто не отваживался показаться на улице. Всадники медленно поехали дальше. Из-за закрытых ставен за ними следили испуганные глаза. С холма доносились крики. Слышалась звонкая песня стали.

— Если бы я был здесь командиром, я впустил бы нас в город, а потом перекрыл улицы, — объявил Олейф.

Мандред кивнул.

— Похоже, эльфы все же научили тебя кое-чему, кроме того как хитро говорить и распевать песенки. Давай спешимся. На своих двоих мы будем маневреннее.

Они покинули главную улицу и зарылись в лабиринт узких улочек. Лошадей вели в поводу. Мандред озадаченно оглядывался. Весь город был одной большой ловушкой. Они могли только надеяться на то, что никто не наблюдал за резней на мосту.

Оба они пересекли узкую площадь, мощенную утрамбованной глиной. Одну часть занимал большой дом с замурованными окнами. Из-за высоких ворот, выходивших на задний двор, он выглядел почти как замок.

— Там лошадей оставим, — объявил Мандред и повел свою кобылку в ворота.

Во внутренний дворик выходило много окон. Мандред недоверчиво огляделся по сторонам. Здание показалось ему странным. Он мельком увидел в окне молодую женщину в наполовину расстегнутом корсаже, а потом она исчезла. Никто не выходил из единственной двери, которая вела в дом, никто не заговорил с ними. И это было только на руку Мандреду.

Напротив ворот находился открытый сарай с длинным верстаком. На рабочем столе громоздились деревянные ботинки. Рядом лежал аккуратно сложенный инструмент для резьбы по дереву: рубанок, резец и нож со странно изогнутым лезвием. Здесь тоже не было ни души.

Мандред перебросил поводья через одно из железных колец в стене. Затем долго смотрел на окна, выходившие во двор.

— Я знаю, что вы за нами наблюдаете. Если, когда я вернусь, лошадей здесь не будет, то я войду и поперерезаю вам глотки. — Он полез в кожаный кошель, висевший у него на поясе, и вынул одну монету, которую поднял вверх. — Но если лошади будут напоены и накормлены, то я оставлю здесь эту серебряную монету.

Не дожидаясь ответа, Мандред взвалил на плечо секиру и пошел к воротам.

— У тебя есть план? — спросил Олейф.

— Конечно. Не беспокойся. Я точно знаю, что мы будем делать. Нам нужно идти на шум битвы.

Сын нахмурил лоб.

— А другой план есть?

Мандред раздраженно отмахнулся.

— Слишком много планов — это головная боль, все это приводит к тому, что никто ничего не делает. Хороший командир не болтает, он действует.

Мандред побежал рысцой. Он старался держаться вплотную к стенам домов, чтобы не стать мишенью для стрелков. Песня стали звучала теперь совсем близко.

Внезапно из одной из дверей, покачиваясь, вышел воин. К руке его был пристегнут круглый щит с изображенным на нем гербом в виде белой головы быка. В дверях появился Нурамон. Эльф прижимал руку к левому бедру. Между пальцев текла темная кровь.

Удар кулака Мандреда отправил удивленного воина на землю раньше, чем он успел поднять щит.

— Рад вас видеть, сыны человеческие, — прохрипел Нурамон. Он опустил меч и устало прислонился к дверному косяку. — Идемте.

Оба двинулись за эльфом в полутьму дома. Они пересекли разоренную кухню, переступили через два трупа, блокировавших дверь в столовую. Здесь тоже все ставни были закрыты, в зал попадало только несколько тоненьких солнечных лучей. На длинном столе, занимавшем бо льшую часть комнаты, лежал Фародин. Над ним стоял, склонившись, молодой священнослужитель с огненно-рыжими волосами.

— Ты не должен шевелиться, господин, — умоляющим тоном говорил с эльфом молодой человек. — Рана снова откроется. А ты потерял много крови.

Фародин отстранил последователя Тьюреда.

— Лежать я буду, когда мы наконец выберемся из города и окажемся в безопасности.

— Но ты же… — взволнованно начал священнослужитель.

Нурамон успокоил его.

— Позже я позабочусь о его ранах.

Фародин выпрямился и обратился к сыну человеческому.

— Что-то вы долго. А где Олловейн?

Мандред отвел взгляд.

Фародин презрительно засопел.

— Так я и думал. — В двух словах он описал нападение на храм и свое бегство.

— А Гийом? — спросил Олейф, когда Фародин закончил.

Эльф кивнул головой, указывая на закрытые ставни.

— Там, на площади перед храмом.

Мандред и его сын пересекли зал и осторожно выглянули в щель между ставнями. Повсюду видны были воины короля. Они складывали древесину от рухнувших лесов вокруг священного дуба. С одной из ветвей дерева головами вниз свисали два обнаженных поруганных тела. Один приземистый пожилой мужчина и… Гийом. На белой коже алели следы розг. Из груди торчали арбалетные болты и сломанные древки копий.

Мандред с отвращением отвернулся.

— Зачем они это сделали? Ты ведь сказал, что они хотели отвести его к своему королю.

— Когда Гийом упал с крыши, предъявлять королю его было уже нельзя, — холодно ответил Фародин. А потом сжал губы, и они превратились в узкую бесцветную полоску.

— Арбалетный болт, который попал в него, предназначался Фародину, — бесцветным голосом произнес Нурамон. — Я…

— Гийом искал смерти, — взволнованно перебил его Фародин. — Ты же знаешь! Он собирался выйти к этим убийцам!

— Чтобы спасти нас, — спокойно ответил Нурамон. — Я ведь тебя не упрекаю. Но между Эмерелль и Кабецаном Гийом не видел для себя места ни в этом мире, ни в Альвенмарке. Ему оставалось только выбирать, как умереть. Когда воины подняли его тело с мостовой, их охватило слепое бешенство. Они изувечили дитя девантара и подвесили за ноги.

— А теперь они придут за нами, — сказал Олейф, все еще стоявший у окна.

Мандред выглянул в щель и непристойно выругался. Человек, которого он свалил перед дверью, пришел в себя. Он побежал на площадь, крича и указывая на дом, в котором они прятались.

— Будь прокляты эти разговоры о морали! Раньше я просто перерезал бы ему горло.

Фародин схватился за меч, лежавший на столе рядом с ним.

— Они все равно пришли бы за нами. — Он обернулся к священнослужителю, обработавшему его рану. — Благодарю тебя, сын человеческий. А теперь бери своего брата по ордену и прячься. Мы не сможем долго защищать вас. — Он попытался подняться, но перевязанная нога не держала его.

Мандред схватил эльфа под мышки, чтобы поддержать.

— Мне не нужна помощь, — проворчал Фародин.

Мандред отпустил. Эльф стоял, покачиваясь, тем не менее… стоял.

— Нет смысла сражаться здесь. Давайте попытаемся пробиться к лошадям. Если мост опять не заняли, то нам, быть может, удастся уйти. — Он знаком подозвал Олейфа. — Помоги Нурамону. Он не такой упрямый.

— Не ходите через дверь, — вдруг сказал рыжеволосый священнослужитель. — Я… я тоже хочу поблагодарить вас. Сегест, мой брат по ордену… Его можно уже не искать, он убежал. Есть другой путь. Идите за мной!

Мандред взглянул на Фародина.

— Нам больше нечего терять, — решил эльф. — Заприте двери на засов. Это немного задержит их. И что же это за путь, по которому ушел твой брат по ордену?

Священнослужитель зажег лампу и повел их через кухню в подвал. Комната была заполнена амфорами всевозможных размеров и форм. С потолка свисала ветчина и копченые колбасы.

Послушник шел первым. Мандред немного отстал. Он украдкой спрятал под камзол два круга копченой колбасы. То было начало отчаянного бегства, и одному Луту было ведомо, когда они в следующий раз смогут нормально поесть. Он с удовольствием прихватил бы еще амфору с вином. Бог Тьюред должен был быть поистине важным, раз его священнослужители могли содержать набитые кладовые. «Странно», — подумал Мандред; он впервые услышал о Тьюреде две недели назад. Однако, наверное, все дело в его невежестве…

Молодой священнослужитель привел их к низким дверям, за которыми располагалась лестница, ведущая вниз. Оттуда они попали в комнату, где хранились огромные бочонки. Мандред едва верил своим глазам. Никогда в жизни он не думал, что когда-либо придется смотреть на бочонок снизу вверх. Противоположная стена подвала терялась во тьме. Здесь же хранится целое озеро вина!

— Клянусь сосками Найды, священники, зачем вам столько вина? Купаетесь вы в нем, что ли? — вырвалось у Мандреда.

— Анисканс — город виноградарей. Храм часто получает в подарок вино. А мы им торгуем. — Послушник остановился, оглянулся назад и пальцем посчитал бочонки, мимо которых они прошли. Затем провел их немного дальше вперед и наконец протиснулся между двумя высокими бочонками. В темноте открылся вход в низкий туннель.

— Некоторые люди говорят, что под Анискансом есть второй, скрытый город. Это большие винные погреба. Многие из них соединяются между собой туннелями вроде этого. Тот, кто ориентируется здесь, может в дождливый день пройти из одного конца города в другой, не замочив ног. А можно и безнадежно заблудиться…

— Что ж, по крайней мере, от жажды не умрешь.

Священнослужитель обиженно взглянул на Мандреда. Затем пригнулся и исчез в туннеле.

Мандред втянул голову в плечи. И тем не менее по пути в темноте он то и дело натыкался на потолок. Слабый свет фонаря почти полностью закрывали те, кто шел впереди. Фьордландец двигался почти на ощупь. Здесь, внизу, воздух был спертым, пахло чем-то кисловатым. Вскоре Мандреду стало казаться, что они плутают целую вечность. Чтобы отвлечься, он считал шаги. На тридцать третьем они добрались до второго подвала, заполненного бочонками.

Священнослужитель подвел их к лестнице, и товарищи выбрались из подвала через откидную дверцу, которая вывела их в залитый солнцем двор.

— А куда вы теперь?

Мандред часто заморгал и глубоко вздохнул.

— Наши лошади на заднем дворе. Там большой дом на маленькой площади, окна, которые выходят на улицу, все замурованы, — пояснил Олейф. — Ты можешь сказать нам, как туда пройти?

Священнослужитель покраснел.

— Дом с замурованными окнами? — И смущенно откашлялся.

— Что-то не так? — спросил Мандред. — Я тоже спросил себя, почему они превратили дом в крепость.

Священнослужитель снова откашлялся.

— Это… из-за кабака на противоположной стороне площади. Хозяин построил особую комнату на втором этаже. Тот, кто хотел выпивать там, должен был платить за кружку вина на медную монету больше.

— И что?

Священнослужитель смущенно отвернулся.

— Из той комнаты хорошо было видно окна дома, находившегося на противоположной стороне площади.

Мандред начинал терять терпение.

— И что же там можно было увидеть?

— Это… такой дом, куда ходят одинокие мужчины. Из кабака можно было наблюдать за тем, что происходит в комнатах. Поэтому хозяин замуровал окна.

Нурамон громко расхохотался и в следующий миг прижал руку к ране на бедре.

— Публичный дом! Ты оставил лошадей в публичном доме, Мандред?

— Во дворе публичного дома, — поправил его Олейф, который тоже покраснел. — Во дворе.

— Готов поспорить, что это единственный публичный дом в городе, — не унимался Фародин. — И ты так удачно нашел его!

Мандред никак не мог понять, что здесь такого смешного.

— Ничего не знаю. Во дворе стоит мастерская почтенного ремесленника, вот и все, что я видел.

— Конечно, — с ухмылкой ответил Фародин. — Конечно.

Мандред удивленно посмотрел на обоих эльфов. Сражения и ужасная смерть Гийома — очевидно, это для них уже перебор. Иначе объяснить этот внезапный приступ веселья ярл не мог.

— Ты здесь все знаешь, послушник. Отведи нас к этому… публичному дому самым коротким путем.

Молодой человек повел их по узким улочкам и задним дворам. То и дело совсем рядом раздавались крики солдат короля, однако отряд остался незамеченным. Мандреду казалось, что они давным-давно должны были добраться до публичного дома, когда рыжий парень в рясе внезапно остановился и сделал знак вести себя тихо.

— Что случилось, святоша? — зашипел ярл, проталкиваясь вперед.

Он осторожно выглянул из-за угла. Они достигли цели, однако перед кабаком напротив публичного дома стояли семеро воинов. Худощавая разносчица принесла им чаши с пивом и деревянные тарелки, полные сыра и хлеба.

— Вот же нравится Луту сплетать нити судьбы в сложные узоры, — вздохнул Мандред. Он повернулся к спутникам. — Я отвлеку солдат. А вы идите к лошадям. Как насчет тебя, послушник? Бежишь с нами?

Молодой человек ненадолго призадумался, потом покачал головой.

— У меня есть друзья в городе. Они меня спрячут, пока весь этот сброд не разбежится.

— Тогда тебя не должны видеть с нами. Спасибо за помощь. А теперь будет лучше, если ты уберешься.

— Что ты задумал, отец? Ты ведь не собираешься один против семерых…

Мандред провел рукой по украшенному рунами лезвию секиры.

— Нас двое. Постарайся добраться вместе с Фародином и Нурамоном до лошадей как можно скорее. Как только вы выберетесь из города, вам, быть может, поможет Олловейн, если вдруг у вас что…

— А ты? — спросил Нурамон. — Мы ведь не можем просто бросить тебя здесь.

Мандред только отмахнулся.

— За меня не беспокойся. Я уж отсюда как-нибудь выкарабкаюсь. Ты ведь знаешь, даже люди-кабаны не смогли убить меня.

— Тебе не следовало бы…

Но Мандред не слушал друзей. В любой момент за их спинами на улице мог появиться поисковый отряд. Время для слов вышло. Он покрепче перехватил секиру и не спеша отправился на площадь.

— Эй, ребята. Рад видеть, что здесь еще есть что выпить, кроме виноградного сока.

Солдаты удивленно посмотрели на него.

— А ты что здесь делаешь? — спросил воин со сбившимися в пряди волосами и щетиной на щеках.

— Паломник я, иду к храму Тьюреда, — пояснил Мандред. — Говорят, там есть целитель, который творит сущие чудеса. — Он потянулся. — А то у меня подагра пальцы сводит.

— Священнослужитель Гийом умер сегодня при попытке исцелить самого себя, — отвратительно ухмыльнулся солдат. — Мы как раз поминки по нему справляем.

Мандред подошел к солдату почти вплотную.

— Тогда я тоже выпью за него. Этот человек…

— У него на секире кровь, — вдруг воскликнул один из воинов.

Мандред бросился вперед и зарубил ближайшего воина, другого толкнул в грудь плечом и заставил его таким образом упасть. Лезвие меча с шумом скользнуло по кольчуге фьордландца, не пробив ее. Мандред обернулся, блокировал атаку секирой и ударил другого воина кулаком в лицо. Метательный топорик едва не угодил ему в голову. Ярл пригнулся и ринулся вперед. Никакие доспехи не могли противостоять смертоносному двойному лезвию его подруги по битвам. Словно жнец на поле косил он воинов, когда предупредительный крик заставил его обернуться.

Из одной из боковых улочек на площадь выбежали еще воины с головой быка на щитах. Олейф преградил им путь, в то время как Фародин и Нурамон, хромая, пытались скрыться во дворе публичного дома.

Мандред оставил выжившего воина в покое и устремился на помощь сыну. Олейф двигался с грациозностью танцора. «Какой-то бабский стиль борьбы!» — подумал Мандред, однако ни одному из воинов не удавалось перейти черту, описываемую его полуторным мечом.

Сражавшихся бок о бок отца и сына постепенно теснили ко входу во двор. Когда они оказались в проеме ворот и выяснилось, что теперь их нельзя атаковать сбоку или со спины, воины короля отступили.

Мандред и Олейф закрыли тяжелые ворота и заблокировали их поперечной балкой. Запыхавшийся ярл опустился на землю. Правой рукой он поигрывал одной из своих косичек.

— Забыл посчитать, — устало проворчал он.

Его сын криво ухмыльнулся.

— Я бы сказал, что их было по меньшей мере трое. То есть, считая тех, что на мосту, всего получается пять. Если ты будешь продолжать заплетать косички за каждого убитого, то тебе скоро понадобятся новые волосы.

Мандред недовольно покачал головой.

— Просто косички потоньше. Вот и выход. — Засопев, он поднялся.

Нурамон и Фародин были у лошадей. Чтобы прорубить отряду дорогу по улицам, эльфы ничем не могли помочь.

В дверях появился лысый мужчина с покрытым шрамами лицом. Редко доводилось Мандреду встречать столь некрасивых людей. Его лицо выглядело так, словно по нему прошлась лошадь.

— Лошади напоены и накормлены, воин. Я был бы благодарен тебе, если бы ты теперь покинул этот дом!

— Есть здесь второй выход?

— Конечно, но я тебе его не покажу. Ты выйдешь через те же ворота, через которые пришел. Тем, кто бежит от лейб-гвардии короля, я убежище не предоставляю.

Олейф угрожающе шагнул к лысому, однако Мандред удержал его, схватив за руку.

— Он прав. На его месте я повел бы себя точно так же. — Ярл запрокинул голову и посмотрел на окна. Две молодые девушки с любопытством наблюдали за тем, что происходит во дворе.

— Это действительно публичный дом? — спросил Мандред.

— Да, — ответил лысый. — Но не думай, что у тебя есть достаточно времени, чтобы поразвлечься с одной из моих девочек, воин.

Мандред снял с пояса кошель и взвесил его в руке. Затем швырнул его хозяину дома.

— Может статься, что твой дом в течение следующего часа несколько пострадает. А может быть, все и обойдется… Ты откроешь мне ворота, если я попрошу?

— Можешь рассчитывать на мою поддержку, если речь идет о том, чтобы вы убрались отсюда как можно скорее.

— Тогда иди к воротам! — Мандред улыбнулся сыну. — Ты был прав. Я действительно оставляю все деньги в публичных домах.

— Мне очень жаль…

— Забудь. Лучше помоги мне! — Они направились к сараям, и Мандред смахнул с верстака обувь. У рабочего стола была дубовая столешница толщиной в три дюйма. Мандред провел рукой по покрытому пятнами дереву.

— Правила осады очень просты, мой мальчик. Есть те, кто находится за стенами. Они сидят и ждут, что произойдет, обороняются по мере сил. А есть и те, кто перед стенами. Они всегда в выигрыше, потому что они решают, когда что-нибудь произойдет. Мне кажется, что стоит немного перевернуть эти правила с ног на голову.

Олейф смотрел на отца, ничего не понимая.

Мандред засунул несколько ножей за пояс.

— Думаю, я еще никогда не говорил тебе, что ты очень хорош, хоть тебя и учил этот Олловейн.

— Думаешь, мы умрем здесь?

— Настоящий воин не должен умирать в постели. — Он помедлил. Столько еще всего нужно было сказать сыну. Но время уходило. Во рту внезапно пересохло. — Мне… мне жаль, что мы вошли в этот проклятый город. А еще мне хочется, чтобы мы провели вместе лето в Фирнстайне. Это всего лишь деревня… Но она прекраснее всего, что я видел в Альвенмарке. — Он сглотнул. — Готов поспорить, что эльфы никогда не учили тебя ловить рыбу нахлыстом. В конце лета фьорд полон лососей… Ну, довольно болтать! Не стоит дарить время тем, кто с той стороны. Сейчас мы еще можем прорваться. Они же по всему городу расползлись, чтобы найти нас. — Он потянул за верстак. — Чертовски тяжело. — Он бросил короткий взгляд на обоих эльфов. — Эти нам уже в бою не помощники. А с двумя всадниками в седле лошади идут слишком медленно. — Он помедлил. — Я останусь здесь… Я ударю свою лошадку по задним ногам, как только мы выйдем со двора. Если получится, то Нурамону придется попотеть, чтобы удержаться в седле, и он не станет делать героических глупостей. Так он, быть может, выберется из города…

Олейф глубоко вздохнул. А затем кивнул.

— Я останусь с тобой. Да помогут боги им обоим в поисках Нороэлль. В их жизни есть цель… А я даже не знаю, к какому миру принадлежу.

Мандред обнял сына.

— Я горд тем, что путешествовал с тобой… Альфадас, — приглушенным голосом сказал он.

Впервые назвал он его эльфийским именем. На несколько ударов сердца они замерли, обуреваемые чувствами, а затем пошли к лошадям.

Нурамон подавленно посмотрел на них.

— У вас есть идея, как отсюда выбраться?

— Конечно! — Мандред надеялся, что улыбка у него вышла не слишком натянутой. — Мы наваливаемся на них, проламываем им черепа и спокойно уезжаем. Однако боюсь, что ехать вдвоем в седле будет несколько неудобно.

Фародин негромко рассмеялся.

— Подкупающе просто. Настоящий план Мандреда.

— Правда? — Ярл подошел к Нурамону и помог ему сесть в седло. — Просто будьте с лошадьми, не то вы будете путаться под ногами.

Когда оба эльфа оказались в седле, Мандред и Альфадас вернулись к сараю, чтобы поднять верстак и понести его перед собой в качестве большого щита.

— У меня к тебе последняя просьба, сын.

Лицо Альфадаса было искажено от напряжения.

— Что?

— Если мы выберемся отсюда живыми, то перестань пользоваться своей душистой водой. Это только для баб и эльфов. И это отгоняет от тебя Норгримма. А отказываться от милости бога войны не стоит.

— Открывай ворота, ты, со шрамами!

Владелец борделя сорвал поперечную балку и распахнул обе створки.

— За Фрейю! — во все горло крикнул Мандред, когда они бросились вперед.

Словно град, застучали арбалетные болты по столешнице. Прижавшись к дереву вплотную, оба вслепую ринулись на площадь, пока не наткнулись на группу воинов. Тяжелый верстак опрокинул пятерых мужчин.

Мандред огляделся по сторонам и перепугался не на шутку.

У всех окон на площади стояли арбалетчики, поспешно перезаряжавшие свои орудия. Улочки, выходившие на площадь, были забаррикадированы и охранялись солдатами. Отряд воинов, на которых они наскочили, поспешно отступал, чтобы не оказаться на линии огня.

Внезапно послышался стук подков. Белоснежный конь перемахнул через одну из баррикад. Всадница с развевающимися волосами придержала коня и натянула лук, плавным движением спустила стрелу с тетивы, выхватила из колчана следующую. Один из арбалетчиков с криком выпал из окна кабака.

Теперь стук подков послышался из другого переулка. Через баррикаду перепрыгнул Олловейн, сразив при этом одного из копьеносцев. Он вел с собой в поводу коня Нурамона.

— Давай в седло, сын человеческий. Ты преподал мне урок в вопросе чести, но долго ждать тебе подобных я не стану.

Мандред схватился за луку седла и подтянулся. Увидел, что у третьей баррикады спешилась Йильвина и словно берсеркер обрушилась на солдат, круша их своими короткими мечами.

Внезапно воздух наполнился арбалетными болтами. Лошади пронзительно заржали. Что-то угодило Мандреду в спину с такой силой, что толкнуло вперед.

Номья все еще стреляла, когда в голову ее лошади попал арбалетный болт. Фонтан крови залил белую шерстку. Словно пораженное ударом грома, крупное животное рухнуло наземь. Номья одним прыжком оказалась на земле, пытаясь уйти от копыт других лошадей.

Эльфийка упрямо подняла лук и выстрелила в ответ.

— К Йильвине! — крикнул Олловейн. — Она освободила нам путь!

Мандред направил свою кобылку к Номье и протянул ей руку.

— Идем!

— Еще одного! — И вот уже стрела сорвалась с тетивы.

Она повернулась и вдруг обмякла. Мандред схватил ее, когда она готова была уже рухнуть вперед, и втащил в седло. Несмотря на свой рост, она была не тяжелее ребенка.

Мандред развернул коня и пришпорил его. Одним прыжком перемахнул через баррикаду, и отряд с отчаянной быстротой понесся прочь по переулку. Вскоре уже они достигли моста. Солдаты больше не преграждали им путь; казалось, они все собрались на площади перед публичным домом.

И только на мосту Мандред обернулся назад. Его сын, Фародин, Нурамон, Олловейн, Йильвина — все ушли! Их отряд сильно обстреляли, все были ранены, но они ушли!

Неописуемое чувство счастья захлестнуло Мандреда. Он был так уверен в том, что умрет. Ликуя, он поднял вверх секиру и взмахнул ею над головой.

— Победа! Клянусь Норгриммом! Нам удалось уйти… Победа!

Он схватил Номью, по-прежнему лежавшую поперек седла, чтобы помочь ей сесть. Голова ее качнулась и упала на плечо.

— Номья?

Зеленые глаза эльфийки были широко распахнуты, невидящим взглядом уставясь в небо. Только теперь Мандред заметил в ее виске отверстие размером с лесной орех.

 

Святое писание Тьюреда

Книга 7: О конце пророка

И случилось в тот же день, что королю Кабецану явился во сне ангел. У него были серебряные крылья и серебряный меч в руках. Однако сильнее всего сияли его ярко-голубые глаза. И сказал ангел Кабецану: пошли своих воинов, ибо беда в Анискансе. Пророк Гийом сражается за свою жизнь, ибо посягают на нее дети альвов. И все это только оттого, что один из них слишком поздно пришел к его исцеляющим рукам. И отправил Кабецан лучших своих воинов и послал их во главе с капитаном Эльгиотом в Анисканс.

Цитировано по изданию Шоффенбурга,

В то время Анисканс не окружали стены. И поэтому дети альвов вошли в город, никем не замеченные. Среди них было шестеро эльфов и тролль, они искали Гийома в храме. Однако его не было там, там были другие служители Тьюреда. И дети альвов отвели священнослужителей к большому дубу перед храмом и убили их.

том 5, 43 лист справа

Только тогда услыхал пророк, что творится в городе. И вышел из дома. И выступил он против детей альвов! Подошел к ним, склонился в поклоне и сказал: «Поступайте так, как считаете нужным. По делам вашим будет судить вас Тьюред». И ударили его эльфы, а тролль повесил его на большой дуб. Однако пророк был еще жив и молился Тьюреду. Тогда одна эльфийка выстрелила в Гийома из лука.

Когда случилось это, подоспели Эльгиот и воины короля и стали сражаться за жизнь пророка. Однако эльфийка выстрелила в дуб горящими стрелами так, что дерево полностью загорелось. Однако воины Кабецана отомстили ей за этот поступок и убили ее. Однако остальных эльфов и тролля они отпустили ради Гийома. Ибо надеялись, что пророк еще жив, и они сняли его с дуба и освободили от огня. Дуб полностью почернел, когда они залили огонь водой и потушили его. Они сняли пророка с дерева. Он тоже полностью почернел, был совершенно безжизненным. Однако же вода, стекавшая с дерева, упала на его лицо и смыла сажу. И показался светлый лик Гийома. И омыли воины тело пророка и увидели, что из тела его торчат железные наконечники стрел, а огонь пощадил его. И открыл он глаза, схватил капитана Эльгиота за руку и сказал: «Они выбрали свой путь. Да смилостивится над ними Тьюред, насколько они того заслуживают». И умер пророк под черным деревом. А дети альвов своим поступком навлекли на себя проклятие. Так сказано.

 

Ярл Фирнстайна

Товарищи ушли в горы к северу от Анисканса. Они похоронили Номью под пихтой на краю ледникового озера. Оружие эльфийки повесили на ветви дерева.

Эльфы и люди были подавлены. Несмотря на старания Нурамона, прошло почти две недели, прежде чем они оправились от ран. А раны на их душах затянутся совсем не скоро. Никто не предполагал, что странного и мрачного Гельвууна будет так не хватать. Не говоря уже о Номье, которую любили все.

Когда оттягивать отъезд было уже невозможно, они сошлись на том, что отправятся в Фирнстайн и перейдут в Альвенмарк через звезду альвов в круге камней, расположенном высоко над фьордом.

Путешествие их длилось почти три месяца. Они избегали деревень и городов, насколько это было возможно, чтобы не привлекать к себе внимания. Дважды видели издалека отряды воинов под знаменами короля Кабецана. От купцов, с караваном которых они ехали как-то целый день, они узнали об «ужасных событиях в Анискансе». Говорили, что на город напали дети демонов, которые убили доброго целителя Гийома и осквернили храм Тьюреда.

Никто не собирался способствовать установлению истины и своей правоты. Позднее, когда они переправлялись на большом сухогрузе через море Нери в Гонтабу, столицу Фьордландии, за неделю в море они услышали еще более интересные версии той истории.

Лето было в самом разгаре, когда отряд наконец добрался до Фирнстайна. Альфадас был удивлен тем, насколько мало было селение на берегу фьорда. По рассказам отца он представлял его гораздо более значительным. Девять длинных домов и дюжина маленьких хижин были огорожены деревянным палисадом, стоявшим на земляном валу.

У ворот поселения возвышалась массивная деревянная сторожевая башня. Едва достигли путники гребня холма над деревней, как услыхали сигнальный горн. А когда они приблизились к воротам, палисад уже занял отряд лучников.

— Хей-хо, неужели в Фирнстайне забыли законы гостеприимства? — возмущенно воскликнул Мандред. — Перед вашими воротами стоит ярл Мандред Торгридсон и требует, чтобы его впустили.

— Человек, именующий себя Мандредом, — ответил высокий молодой воин, — род, имя которого ты присвоил себе, угас. Я — избранный ярл Фирнстайна, и я говорю тебе, что тебе и твоей свите здесь не рады.

Альфадас взглянул на своего отца, в любой миг готовый к одной из его страшных вспышек гнева. Однако Мандред к его огромному удивлению сохранил спокойствие.

— Хорошо сказано, ярл! На твоем месте я поступил бы точно также. — Отец снял серебряный браслет, который выиграл в кости у одного купца нечестным путем. — Предлагаю вот это за бочонок мета и приглашаю тебя выпить со мной и моим сыном.

Молодой ярл внимательно посмотрел на Альфадаса. Потом покачал головой.

— Ты преувеличиваешь, мастер лжи! Как может у человека быть сын, который почти такого же возраста, что и он сам?

— Если хочешь услышать эту историю, то выпей со мной за мой счет, — с усмешкой крикнул ему Мандред.

— Да открой же наконец ворота, Кальф! — К брустверу палисада протолкался старик и помахал им рукой. — Теперь ты нам веришь? Смотри-ка, он и эльфов опять привел! — Старик быстро осенил себя защитным знаком. — Не будь дураком, Кальф, не запирай перед эльфами ворота. Ты ведь знаешь старые истории.

— Приветствую тебя, Эрек Рагнарсон! — крикнул Мандред. — Рад видеть, что ты вместе со своей утлой лодчонкой не лежишь на дне фьорда. Поедешь с нами? Я хочу научить своего сына ловить рыбу, пока есть время.

— Что же, открывайте ворота! — решительно приказал Эрек. И никто ему не противился.

Три недели Мандред вместе с эльфами гостили в деревне. То было время, когда Альфадас учился видеть мир людей новыми глазами. Ему нравилось грубоватое уважение, которое выказывали ему, и то, как молодые девушки смотрели ему вслед. Жизнь была простой. Внимательнее всего нужно было следить за тем, чтобы на грязной дороге тебя не сбили свиньи, пребывавшие в дурном расположении духа. Роскоши не было. Грубая шерсть, которую пряли женщины, царапала кожу. В домах вечно сквозило, дым разъедал глаза, когда в длинном доме все собирались поздней ночью за выпивкой и разговорами. Альфадас с недоверием слушал рассказ Кальфа о том, как прошлой зимой в лесах на противоположном берегу фьорда видели тролля-разведчика. Поэтому и палисад вокруг деревни укрепили. Даже эльфы отнеслись к этому известию со всей серьезностью.

Пробыв в Фирнстайне двадцать дней, Олловейн и Фародин стали торопить товарищей к звезде альвов.

Кальф был единственным человеком, который испытал облегчение, когда небольшой отряд на рассвете двадцать первого дня переправился на другой берег фьорда в лодке Эрека Рагнарсона. На сердце у Альфадаса было тяжело, ведь на берегу стояла Асла, внучка Эрека. Она в буквальном смысле околдовала его своим кротким нравом. Любая из эльфиек при дворе Эмерелль превзошла бы Аслу по красоте, но в девушке горел огонь страсти, почти неведомый эльфам, возраст которых насчитывал несколько столетий. Она не привыкла скрывать свои чувства за красивыми словами. И когда Альфадас переправлялся на другой берег, на глазах у нее стояли слезы.

Воин то и дело оборачивался, когда они ехали к кругу камней. Даже когда их уже почти не было видно, девушка в голубом платье с развевающимися светло-русыми волосами продолжала стоять на берегу.

— Тебе следует признать Кальфа ярлом, — вдруг сказал Мандред. — Он хороший человек.

Слова отца удивили Альфадаса.

— Ты ярл Фирнстайна, — возмущенно ответил Альфадас.

Мандред пристально посмотрел на него.

— Это было более тридцати лет назад. Я больше не принадлежу к этому миру. Было бы нечестно по отношению к Кальфу и остальным, которые родились после меня, если бы я вернулся в Фирнстайн. И по отношению к тебе тоже, сын мой. Твое время пришло.

Альфадас не знал, что ответить. Они немного отстали от эльфов, чтобы остальные не слушали их разговор.

— Каждый год на праздник зимнего солнцестояния деревня выбирает ярла на следующий год. Не думаю, что тебя сделают ярлом уже в эту зиму. Сначала ты должен проявить себя… в бою, в повседневной жизни. Я вижу в тебе все качества хорошего предводителя, сын мой. Я знаю, что ты достигнешь многого, если останешься.

Мандред придержал свою кобылку и посмотрел вниз, на деревню. Когда он снова заговорил, голос его звучал глухо.

— Она все еще смотрит тебе вслед. Ты только взгляни… Не раздумывай долго, такой женщины ты в Альвенмарке не найдешь. Она горда и не позволит бросить себя. Я уверен, что иногда она будет отравлять тебе жизнь. Но она любит тебя и состарится вместе с тобой. Ни одна эльфийка тебе этого не подарит. Эльфийка-долгожительница в один прекрасный день может остаться с тобой только из сочувствия или по привычке.

— Если бы я и остался, то в первую очередь из-за рассказов о троллях, — серьезно ответил Альфадас.

Его отец сумел скрыть улыбку.

— Конечно. И должен сказать, что я был бы спокоен, если бы знал, что в деревне есть мужчина, которого учил сражаться Олловейн и которого за последние три года я натаскал всяким грязным приемам… И если тебе все же здесь не понравится, то приходи в ночь полнолуния к кругу камней и позови Ксерна. Я уверен, что он услышит тебя.

— Останусь для начала на зиму, — решил Альфадас. И удивился тому, что внезапно почувствовал сильное облегчение.

— Вот-вот… из-за троллей, — подтвердил Мандред и словно невзначай бросил взгляд на берег фьорда. — Нет, она на самом деле упряма. Все еще ждет.

— А ты не хочешь остаться? Фирнстайну пригодилась бы твоя секира.

— Меня там уже никто не ждет. Я не вынес бы жизни в тени Дуба на могиле Фрейи. Девантар украл у меня возлюбленную. Я помогу Фародину и Нурамону отыскать свою любовь. И еще у меня кровная месть девантару. Мое прошлое — пепел, а будущее — кровь. Я испытываю облегчение от того, что тебя не будет рядом со мной. Может быть… — он запнулся. — Если девантар мертв, то, быть может, я смогу мирно жить в Фирнстайне, — он улыбнулся. — В любом случае, если ярл Альфадас Мандредсон не будет против того, чтобы в его деревне жил упрямый старик.

Тень тучи промелькнула над склоном холма. Умолкли птицы и сверчки. Внезапно Альфадасу показалось, что он никогда больше не увидит своего отца.

 

Серебряная ночь

Они молча ехали по ночному лесу. Теплый осенний ветер срывал последние листья с ветвей. Никогда прежде Мандред не чувствовал настолько отчетливо магию Альвенмарка. Луна висела низко в небе и была гораздо больше, чем в мире людей. Этой ночью она сверкала красноватым светом. «На луне кровь», — шептались эльфы; они видели в этом предвестие несчастья.

Но самым жутким в эту ночь был свет. Он немного напоминал колдовское сияние, которое ему иногда доводилось видеть в ясные зимние ночи над Фирнстайном. Но это сияние было серебряным. И оно стояло не высоко в небе, а лежало меж деревьев, словно вуаль, сотканная из лунного света. Меж ветвей время от времени плясали искорки, похожие на звезды, которые спустились с небес.

На этот раз они не пошли к замку Эмерелль и не стали переходить через Шалин Фалах, Белый Мост. Нурамон пояснил, что в последние часы осени эльфы отмечают праздник Серебряной ночи. Они встречаются на поляне посреди Старого леса. Когда-то именно с этого места из их мира ушли альвы. Только в эту ночь Эмерелль могла сплести заклинание, позволявшее слышать голоса предков — тех эльфов, которые ушли в лунный свет.

Друзья ехали по лесу на протяжении нескольких часов, и Мандред прикидывал, что полночь уже близко, когда вдруг зазвучала негромкая музыка. Сначала это было сродни предчувствию, едва слышимое изменение в звуках леса. Крик сыча и шорох мышей в сухой листве все больше и больше блекли, когда вдали послышалась песня флейты. Мандреду показалось, что в тени деревьев он увидел козлоногое существо, игравшее на свирели и танцевавшее под ее звуки.

Затем к песне флейты примешались другие звуки, которые сын человеческий не сумел отнести ни к одному известному ему инструменту.

Эльфы нервничали, словно дети, ждущие сладостей, которые пекут во Фьордландии на праздник яблок.

Меж деревьев появилось красное сияние. Огромный фонарь… Нет, палатка, в которой горел свет. Лес расступился, и Мандред остановился, пораженный открывшимся перед ним зрелищем. Они добрались до широкой поляны, в центре которой возвышался большой холм, на вершине которого словно росла отвесная скала. Снизу казалось, что она достигает самого лунного диска. Подножие скалы не смогли бы охватить даже пятьдесят взявшихся за руки мужчин. Тысячи огоньков танцевали вокруг потрескавшегося камня.

Вокруг холма стояли дюжины менгиров, словно младшие братья отвесной скалы. Повсюду между ними двигались эльфы, водившие веселый хоровод. На поляне был разбит лагерь. Подобно огромным пестрым фонарикам ночь освещали палатки. Их было так много, что становилось ясно, здесь не только Эмерелль со своим двором.

Внезапно ритм музыки изменился, и Мандред увидел, как от хоровода эльфов отделилась одинокая фигура. Окутанная ярким светом, она взлетела к вершине отвесной скалы и, широко раскинув руки, приветствовала луну.

И словно в ответ на приветствие, из скалы пролился свет, вскоре он заполонил холм и наконец вылился на поляну. Потянулся он и к маленькому отряду. Мандред испуганно задержал дыхание. Один-единственный раз в своей жизни видел он такой свет, когда солнечным полуднем нырнул в чистую воду фьорда. Он хорошо помнил, как посмотрел на солнце из глубины, и как вода изменила его лучи.

Он все еще не решался вздохнуть. Закружилась голова. Казалось, свет течет сквозь него и уносит с собой.

Мандред услышал голоса.

— Нет, с ним все в порядке.

Заморгав, сын человеческий огляделся по сторонам. Он лежал в высокой траве.

— Что это со мной?

— Ты вдруг упал с лошади, — ответил Нурамон. — Однако, похоже, ты не ушибся.

— А где свет? — Мандред попытался подняться. Он лежал рядом с красной палаткой; однако чудесный свет, который тек из скалы, исчез.

Нурамон помог ему подняться.

— Ты первый из сынов человеческих, кто присутствует на празднике Серебряной ночи, — строго сказал Олловейн. — Надеюсь, ты оценишь эту особую милость.

— Мастер меча? — К ним подошли двое эльфов в доспехах. — Королева хочет видеть тебя одного.

Фародин и Нурамон удивленно переглянулись.

— Мы впали в немилость? — сухо поинтересовался Мандред.

— Нам не пристало толковать приказы королевы. — И воины вместе с Олловейном удалились без лишних слов.

— Его пригласили или увели? — удивленно спросила Йильвина.

— Ты имеешь в виду, что королева знает, насколько сильно его помощь опоздала в Анискансе? — спросил Мандред.

— Я думаю, что она хочет выслушать его прежде нас, — ответил Фародин.

На этот раз он обменялся с Нурамоном обеспокоенным взглядом.

Луна опустилась к горизонту, когда стражники вернулись. Больше часа эльфы пробыли наедине со своими сомнениями, в то время как остальные дети альвов весело праздновали. Товарищи последовали за воинами к королевской палатке цвета шафрана. «Она больше длинного дома», — с завистью подумал Мандред.

Когда он хотел войти вместе со всеми, стражники скрестили перед ним копья.

— Прости нас, сын человеческий, — сказал один из них. — В эту ночь тебе не позволено видеть королеву. Уже одно то, что ты присутствуешь на этом празднике — высочайшая честь, которая когда-либо была оказана человеку.

Мандред хотел ответить колкостью, когда ясно услышал доносившийся изнутри голос королевы. Ее тень отчетливо была видна на ткани палатки. Эмерелль показалась ему выше, чем в тронном зале, однако тут, должно быть, все дело было в свете.

— Я рада видеть вас в добром здравии.

— Моя королева, твое желание исполнено. Сын Нороэлль мертв.

— Ты прекрасно знаешь, каково было мое желание и что оно не было выполнено. Гийом умер не от твоих рук, и не от рук твоих спутников. Поэтому не говори мне, что мое желание исполнено! — Голос эльфийской королевы был холоден, словно лунный свет. Никогда прежде Мандред не слышал, чтобы она так разговаривала. — Вы не можете ни понять, насколько разочаровали меня, ни какой вред принесли ваши поступки. Дело было не только в том, чтобы Гийом умер, а в том, как именно он умер. Поэтому не осмеливайся даже спрашивать о Нороэлль! Ваш успех мог бы смягчить вину Нороэлль… Но ничего не изменилось.

Мандред не поверил ушам. Чего хочет Эмерелль? Гийом же мертв! Фародин и Нурамон не заслужили такого отношения. Он с удовольствием сбил бы обоих стражников с ног, чтобы войти в палатку и прочесть ей лекцию о справедливости.

— Госпожа! — упрямо ответил Нурамон. — Я жалею только о том, что не смог предотвратить смерть Гийома. Сын Нороэлль не был тем, кого ты видишь в нем. И если он и был в чем-то виноват, так это только в том, что родился на свет.

— Ты видел, что может сотворить его магия, и хотел привести его сюда! Что бы ты ни говорил, он — сын девантара. И даже в смерти он остается его орудием. У тебя была целая ночь на то, чтобы незаметно выполнить мое поручение. И в ту ночь ты изменил судьбу Альвенмарка. Там, в Другом мире, что-то происходит… Я не вижу этого в своем зеркале, однако я чувствую это. Девантар… Он использует то, как именно умер сын Нороэлль, в своих целях. Он не отказался от мести. Мы должны быть настороже. Никто больше не покинет Альвенмарк. И никто не вернется сюда. Я назначила Олловейна стражем врат, ибо он показал себя самым верным моим воином. А теперь вы можете удалиться.

Мандред ничего не понимал. Чего боится королева? Ни один сын человеческий не обладает ее силой и властью, а она запирает ворота, словно Альвенмарк — это замок, который вот-вот осадят.

 

Алаэн Айквитан

Мандред бок о бок с Нурамоном въехали в большой лес. Где-то здесь должен был находиться дом эльфа. Фародин отправился к своей семье. Он хотел прийти вечером, чтобы посоветоваться, что предпринять, поскольку королева установила стражу у всех ворот, которые вели в другие миры. Нурамон казался подавленным. И Мандред хорошо понимал его, ведь королева лишила друга надежды когда-либо увидеть Нороэлль.

Лес вселял в Мандреда ужас. Он не мог ориентироваться здесь, казалось, деревья запутывают его чувства. Чем дальше они углублялись, тем труднее было понять, в каком направлении они едут. Может быть, дело было в дороге, которую выбирал Нурамон. Мандред наблюдал за своим спутником: ему казалось, что эльф доверил поиск тропы коню. И тот так целеустремленно шел сквозь лес, что практически не менял направление. Очевидно, он знал дорогу к дому Нурамона.

Не нужно было преодолевать никаких препятствий, тропа бежала ровно. Может быть, именно это и сбивало Мандреда с толку. Издалека казалось, что в центре леса возвышается поросший деревьями холм. И они давно уже должны были достигнуть его склонов, однако вокруг не было ничего выше муравейника. Быть может, еще сбивало с толку многообразие жизни, окружавшей фьордландца: все эти птицы, дикие животные, не боявшиеся наблюдать за ними издалека, словно хотели посмотреть, как Нурамон возвращается домой.

Чем дальше товарищи уходили в лес, тем выше и старше попадались им деревья. Разнообразие эльфийских лесов снова и снова поражало Мандреда. Здесь дуб рос рядом с тополем, береза — рядом с елью и бук рядом с ивой. И все это гармонировало друг с другом. Казалось даже, что деревья специально выросли так, чтобы соответствовать к соседям. И ему невольно вспомнился Айкъярто.

— Сколько из этих деревьев такие же, как Атта Айкъярто? — спросил он эльфа.

Нурамон посмотрел на него так, словно ожидал чего угодно, только не такого вопроса.

— Деревья — тоже дети альвов? — не отставал он, снова удивляя Нурамона.

— Ну конечно же! — ответил эльф. — Конечно, только одушевленные. Однако в этом лесу их осталось уже немного. Прошли те времена, когда Алаэн Айквитан держал совет.

— Алаэн Айквитан? Это брат Атты Айкъярто?

— Можешь называть это так. Дубы — самые старые. Некоторые утверждают, что они были первыми детьми альвов. Скоро увидишь Айквитана, — Нурамон улыбнулся, и Мандред не понял, была ли эта улыбка хитрой или дружеской. Читать на лицах эльфов и понимать их чувства ему было тяжело.

Они ехали мимо огромных деревьев, и Мандред спрашивал себя, насколько большим должен быть Алаэн Айквитан. Насколько велика его власть?

— А у всех этих деревьев когда-то была душа?

— Да. Они все входили в состав одного большого совета. Но это было давно. И из того совета остался один Алаэн Айквитан. Остальные наделенные душой деревья гораздо моложе.

Мандред благоговейно огляделся по сторонам. Если деревья когда-то образовывали совет, то теперь лес стал просто пустым залом для собраний, в котором сидит глава. Как же одиноко, должно быть, Айквитану!

Ветви над их головами сплелись густо, словно образуя тонкое полотно. Солнце было скрыто за зеленой крышей; только изредка копье света пронизывало кроны деревьев и касалось земли. Стволы напоминали колонны, когда-то построенные великанами. Похоже, торжественное настроение прогнало уныние Нурамона. Казалось, он даже немного успокоился.

Они обошли крепкий ствол. Мандред обернулся в седле и посмотрел назад. Это была ель! В его мире даже дубов не было с таким стволом.

— Что-то не так? — рассмеялся Нурамон.

— Очень большие, эти ваши… — Мандред не договорил.

Они достигли края поляны. В центре ее возвышался огромный дуб. Словно для этого древесного гиганта не существовало иных времен года, кроме весны и лета, на ветвях его еще были листья. Оно было настолько мощным, что тень от ствола достигала противоположного края поляны.

Мандред задержал дыхание. Ствол дуба был огромным, словно утес. Он казался похожим не на дерево, а на что-то, из чего вырастают деревья. Вокруг ствола шла деревянная лестница. А высоко, под самой кроной, Мандред разглядел одно-единственное окно. Он замер. Это окно должно было быть по-настоящему гигантским, даже если по сравнению со стволом и казалось крошечным.

— Ты ведь не там живешь? — спросил Мандред.

— Там. Там, на Алаэн Айквитан я и живу, — спокойно ответил Нурамон.

— На этом огромном дереве?

— Да.

— Но ведь ты говорил, что у него есть душа, — сама мысль жить на чем-то мыслящем показалась Мандреду чуждой. Это ж словно почувствовать себя блохой в собачьей шерсти!

— Он очень гостеприимен, в этом я могу тебя уверить. Моя семья живет здесь на протяжении многих поколений.

Внезапно Нурамон потупил взгляд. Наверняка подумал о позоре, лежащем на его роде. Этого Мандред даже представить себе не мог. Рождаться снова и снова! Люди мечтают об этом, а для Нурамона это, похоже, настоящее проклятие. Некоторые дети альвов ждали освобождения на протяжении тысячелетий. Тысячелетий… Легко говорить, но Мандреду думалось, что он по-настоящему не может прочувствовать это слово и его содержание. Такой большой отрезок времени был просто непостижим для человека. А эльфам он позволял доводить до совершенства все, что они делали. Интересно, помнят ли они свои прежние жизни, когда рождаются снова? Мандред подумал о празднике, на котором присутствовал две ночи тому назад. Так ли это выглядит, когда эльф уходит в лунный свет? Это было поистине прекрасно и в то же время подавляло. Было чужим. То, что случилось там, на холме, не было предназначено для человеческих глаз!

Они спешились и повели коней к дубу. С каждым шагом дерево казалось Мандреду все более и более угрожающим.

— А кто могущественней — Айкъярто или Айквитан? — спросил он наконец.

Нурамон покачал головой.

— Как же для вас, людей, важна власть! Однако мне кажется, что ты хочешь узнать, какое место в мироздании занимает твой Айкъярто. Что ж, на это я могу сказать тебе только одно: сила Айкъярто — в воротах между мирами, в его мудрости и щедрости, — он махнул рукой вперед. — А сила Айквитана — в его величине, знании и гостеприимстве.

Такой ответ Мандреда не удовлетворил. Вечно эти эльфы ходят вокруг да около! Может быть, Нурамон хотел сказать этим, что он не может сравнивать этих двоих между собой? Или что они равны друг другу? Жалкая эльфийская болтовня! Неужели у них никогда не бывает простых ответов?

А эльф продолжал.

— Не беспокойся, Мандред. Посмотри, как спокойно колышутся на ветру его листья, как ловко играют они со светом! Посмотри только на кору! Борозды такие широкие и глубокие, что когда я был ребенком, то мои руки входили в них, и даже ноги обретали опору. Тогда я взобрался отсюда до самого дома. Он может казаться угрожающим из-за своего размера, но у Айквитана добрая душа.

Мандред внимательнее пригляделся к дереву, посмотрел на листья, о которых говорил Нурамон, на приглушенный свет. Там, наверху, все действительно казалось умиротворенным.

Они достигли лестницы, вырезанной из светлого дерева. Здесь они расседлали лошадей. И Мандред спросил себя, где же конюшни. Даже у королевы была конюшня возле замка. А Нурамон, похоже, не собирался никуда вести животных. Освободил их от сбруи и положил ее к седлам, к корням дуба.

— Они не убегут, — сказал он затем. — Давай подниматься.

Лошадь Нурамона была смирной, а вот кобылка Мандреда наверняка еще не простила ему грубости последних месяцев. Жаль было бы потерять ее! Он неохотно пошел за эльфом.

Когда лестница сделала первый виток вокруг крепкого ствола, Мандред поглядел наверх. Им еще предстояло пройти немало. Интересно, что делает Нурамон, если приходит домой пьяным? Спит внизу, у корней? С другой стороны, он еще никогда не видел своего друга пьяным. В отличие от Айгилаоса, эльфы вообще ничего не понимают в праздниках и выпивке. Мандред спросил себя, зачем они вообще празднуют.

Чтобы проверить, насколько прочны перила лестницы, ярл попытался расшатать их. Хорошо поработал плотник! Как бы там ни было, когда голова гудит, держаться можно.

Нурамон легко бежал впереди.

— Идем! Ты должен посмотреть на это!

Мандред поспешил за эльфом. Он запыхался. Проклятье, жить на таком дереве! Нормальным людям достаточно сделать шаг, чтобы переступить через порог и оказаться дома. А тут карабкаться, будь оно все проклято!

Тем временем они поднялись так высоко, что можно было видеть выше крон деревьев. Нурамон указал на заснеженную вершину горы, видневшуюся на горизонте.

— Это Иолиды. Там когда-то жили дети темных альвов.

Мандреду не понравилось звучание имени. Темные альвы! И их дети! Должно быть, это легендарные темные эльфы, о которых в его мире рассказывали столько дурных историй. Говорили, что они затягивали людей в трещины между скалами, чтобы там съесть их. Ночью их не было видно, потому что кожа у них была черна, словно сама тьма. С этими существами Мандред не хотел иметь ничего общего, и его удивило, что Нурамон так спокойно говорит о них. Этот эльф явно гораздо более мужественен, чем хочет показать.

Они проделали остаток пути в молчании и остановились перед входом. Отсюда открывался вид до самого замка королевы и были видны все окрестные земли. Где-то по ту сторону замка должен был быть Шалин Фалах, а за ним — ворота в его мир. Все остальное было Мандреду незнакомо. Наверняка ни один человек никогда не разведывал все земли, лежавшие здесь перед ним. С тех пор как они покинули Фирнстайн, Мандред думал о том, что ему, бездомному, делать в царстве эльфов. Что ему оставалось делать здесь, что эльф не сделает в тысячу раз лучше?

Он вспомнил об Айгилаосе. Если бы он был еще жив! Бродить с ним по лесам, охотиться и выпивать, рассказывать друг другу выдуманные истории о подвигах и пугать изысканных эльфийских дам при дворе грубыми комплиментами… Вот это была бы жизнь! Мандред улыбнулся про себя. Ему не хватало кентавра. И он был бы самым лучшим товарищем ему! Мандред был преисполнен решимости исполнить свою клятву и отомстить девантару. Он не знал, где искать. Не знал он и того, как покинуть Альвенмарк, после того как Эмерелль приказала охранять все врата. Но он найдет способ! Он должен сделать это ради Айгилаоса… и Фрейи!

Нурамон открыл круглую дверь, которая, похоже, не была заперта ни на замок, ни на засов. Очевидно, дети альвов не боялись грабителей. Эльф не спешил входить.

— Другой мир спутал мое чувство времени, — сказал он. — Мне кажется, что прошли не годы, а века.

— Это не время, это судьба.

Нурамон замер.

— Что ты сказал?

— Это не мои слова, — смущенно ответил Мандред. — Их сказал когда-то священнослужитель Лута. Он сказал: Время может казаться долгим, когда судьба проявляет свое многообразие.

— Это слова умного человека, и помнить их является признаком мудрости.

Мандред был доволен. Наконец-то хоть немного признания, не из-за силы и не в бою.

— Идем же, будь гостем в моем доме, — эльф жестом пригласил его войти.

Мандред вошел. И тут же обратил внимание на особенный запах дома Нурамона. Пахло свежими орехами и листьями. Стены и даже дверь были сделаны из того же дерева, что и лестница, по которой они поднялись. Свет, приглушенно сочившийся сквозь окна, распределялся настолько хорошо, что хотя в некоторых местах царила тень, по-настоящему темно не было нигде. Мандред увидел в стенах красно-коричневые янтарины. Они напомнили ему охотничью комнату в замке королевы и о том, как они начинали светиться ночью. Каким сокровищем был бы в его мире даже один такой камень!

По комнате пронесся прохладный ветерок, и на полу появилось несколько дубовых листьев. Однако листва была не жухлой, а живой, словно все еще была частью дерева. Мандред огляделся по сторонам и спросил себя, почему, несмотря на все эти отверстия, в доме нет сквозняка.

Мебель была простой и подходила к атмосфере комнаты. Здесь не было ничего лишнего, и именно поэтому все выглядело красиво. Ничто не казалось хрупким, все было крепким, как сам дуб.

Деревянная лестница вела на верхние этажи, которые не были видны снаружи из-за густой кроны дерева. Этот этаж располагался так, что ствол дерева был отчасти полым. Мандред спросил себя, как это Алаэн Айквитан согласился на такое. Какие же героические поступки совершили предки Нурамона, чтобы удостоиться этой чести? Полукруглые потолки так мягко переходили в стены, что казалось, древесина Айквитана слилась воедино с более светлой древесиной стен.

— А от какого дерева эта светлая древесина?

Нурамон сложил вещи на скамью.

— Это дерево Церен.

— Это такой вид?

— Моя мать говорила, что это была береза. В ночь перед эльфийской охотой я узнал, что ее звали Церен. Говорят, это легенда среди деревьев.

— Хм. А Айквитан потерпит меня здесь? Наверняка еще ни один человек не ступал в твой дом.

Нурамон улыбнулся.

— Ты ведь вошел. И разве тебе нехорошо?

Этого Мандред сказать не мог. Он чувствовал себя в безопасности. Еще раз огляделся по сторонам.

— А больше здесь никто не живет? Твой дом не похож на помещение, в которое тридцать лет никто не входил.

Лицо Нурамона выражало непонимание.

— Что ты имеешь в виду?

— Я не вижу пыли, не вижу грязи. Только листики на полу. И то, кажется, они здесь и должны быть.

— Все так, как было, когда я уходил.

Легкая жизнь у этих эльфов. Наверное, дерево заботится о том, чтобы было чисто, и Нурамон даже не думает об этом.

Нурамон с вещами отправился наверх, а Мандред стал рассматривать соседнюю комнату. Хотя он никогда прежде не бывал здесь, дом казался ему знакомым. Может быть, потому что он знает Нурамона и потому что этот дом подходит ему.

В центре находилась большая комната с длинным обеденным столом. «Какое расточительство!» — подумалось Мандреду. Стол был слишком велик для одного-единственного жителя. Потом ярл вспомнил, что Нурамон говорил о семье. Быть может, когда-то здесь жил целый род. За этим столом легко могли уместиться двенадцать человек. Должно быть, очень неприятно жить в таком доме наедине с воспоминаниями. Мандред осознал, что именно по этой причине он не захотел остаться в Фирнстайне. Быть одному, с воспоминаниями о Фрейе… это точно не для него. Как ни любил он Альфадаса, быть счастливым во Фьордландии он уже не мог.

Мандред почувствовал усталость и сел у окна в соседней комнате, где можно было отлично отдохнуть на тяжелой подушке. Оттуда хорошо было глядеть на горы. Они казались уже не такими угрожающими, как совсем недавно, когда Нурамон говорил о темных альвах и их детях. Разве эльф не сказал, что они жили там когда-то? Интересно, что же стало с детьми темных альвов? И, размышляя об этом, Мандред погрузился в спокойный сон…

Ему снился мужской голос, принесенный ветром. Голос прошептал:

— Настало время прервать молчание. Расскажи мне, что с тобой произошло!

И Мандред рассказал голосу во сне о человеке-кабане и своем поражении во льду, о спасении Айкъярто, об эльфийской охоте, о своем сыне и поисках ребенка Нороэлль.

Закончив, Мандред стал ждать, когда ветер снова зашепчет. Однако голос молчал и ветер стих.

Внезапно ярл проснулся. Выглянул в окно. Уже стемнело. Ветер мягко покачивал ветви и листья.

Мандред зевнул и потянулся. Ему казалось, что он ненадолго вздремнул. На самом же деле он, должно быть, проспал несколько часов, поскольку наступила ночь. Он огляделся по сторонам. Янтарины источали теплый свет. А потом он почувствовал запах. Мясо! Он вскочил и прошагал в соседнюю комнату, к обеденному столу. Там лежали сырые овощи, очевидно, только что собранные. Через открытую дверь в кухню он заметил Нурамона, стоявшего у каменной плиты и совавшего что-то внутрь. Мандред удивился. Не только тому, что Алаэн Айквитан терпит Нурамона, но он даже позволил эльфу разводить здесь огонь! Похоже, это совершенно не пугало дуб.

Тут эльф обернулся и прошел в комнату к Мандреду.

— Наконец-то ты проснулся. А я и не подозревал, что ты настолько устал. Тем временем я сходил в лес. Поохотился, — эльф взял со стола овощи.

Мандреду стало стыдно. Он пропустил охоту, лежал себе лениво и спал.

— То место у окна слишком уютно, чтобы там можно было устроиться и не уснуть.

Нурамон рассмеялся.

— У того окна часто сидела моя мать и разговаривала с Айквитаном.

Ярл озадаченно оглянулся. Мысль о том, что во время сна в нем побывал дух, испугала его.

— Мне показалось, что я слышал голос, — и он рассказал эльфу о том, что произошло.

Нурамон выронил нож, которым чистил овощи. Он казался удивленным и несколько обиженным.

— Я провел здесь всю жизнь, и Айквитан ни слова мне не сказал. А случайно зашел человек, и вот он уже с ним болтает, — он покачал головой. — Прости! Конечно, он станет разговаривать с тобой. Ведь, в конце концов, тебя спас Айкъярто. Должно быть, он почувствовал это.

Мандреду стало не по себе. Он не просил милости дерева и не хотел обидеть Нурамона. Деревья! Кто бы мог подумать, что они могут быть такими увлекающимися. Хорошо, что в его мире они молчат. Он схватил Нурамона за руку.

— Идем! Может, он и с тобой заговорит.

Они подошли к окну и прислушались. Однако там, в шорохе листвы, ничего не было слышно. Шепот не возвращался. И в конце концов Мандред засомневался в том, что действительно слышал голос и что все это не было всего лишь сном.

— Я чувствую его повсюду, однако не больше, — сказал Нурамон. Эльф пытался скрыть разочарование, однако у него не получилось. — Давай готовить ужин.

Войдя в кухню, Мандред увидел источник аромата. В печи жарилось несколько кусков мяса. Он был удивлен тем, как быстро Нурамон приготовил его. Нигде не было остатков внутренностей, крови или шкуры. И поэтому нельзя было угадать, какому животному принадлежало мясо, томившееся на слабом огне. Оно было светлым, как у птицы.

— Что это? — спросил он наконец у Нурамона.

— Это гельгерок, — ответил эльф.

Мандреду стало любопытно. Во время поисков сына Нороэлль эльфы часто говорили о гельгероках и, конечно, описывали их, однако Мандред все же не мог представить, как выглядит такой зверь.

— А туша еще где-то поблизости? Можно мне посмотреть на него?

— Мне очень жаль, Мандред. Я убил его, а то, что мне не было нужно, оставил Гиломерну.

— Гиломерн? А кто это?

— Он живет здесь, в лесах, и сам охотник, но он часто берет то, что оставили другие.

— Он тоже эльф?

— Да.

— Он — друг?

— Нет. Гиломерну не важна дружба. Однако просто принято оставлять ему часть. Он наверняка уже забрал гельгерока. Не думай об этом. Рано или поздно ты увидишь этого зверя.

Нурамон принялся резать овощи.

— Мандред, а как насчет того, чтобы приготовить соус к мясу? Я уже нарезал травы, а приправы там. Лучше всего будет, если ты возьмешь подливу из жаркого и смешаешь все по вкусу.

Мандред был поражен тем, какие надежды возлагает на него эльф. Он, Мандред Торгридсон, ярл Фирнстайна и победитель человека-кабана, должен стряпать! Слышали бы это во Фьордландии! Тогда они перестали бы рассказывать о ярле Мандреде, а стали распевать застольные песенки о поваре Мандреде. Как часто во время поисков Гийома говаривал Нурамон: так ты из меня человека сделаешь. Если Мандред не будет начеку, то Нурамон и Фародин еще возьмут да и сделают из него эльфа, а в конце концов ему еще и стряпать понравится.

Поколебавшись, он исполнил то, что поручил ему Нурамон, и вскоре удивился, насколько удачным получился соус. К тому же он следил за тем, чтобы мясо не пригорело, и даже вынул из печи хлеб. А когда Нурамон попробовал соус и объявил его вкусным, Мандред не сумел скрыть гордости. Конечно, вкусный соус!

Пока они с Нурамоном выставляли блюда на стол, пришел Фародин. Он был с вещами, которые бросил на один из стульев, стоявших в комнате.

— Похоже, я ни капельки не опоздал. — Он был в отличном расположении духа и очень голоден.

— Наконец-то нормальная еда, — сказал Мандред.

Они сделали не маленькие порции, какими их потчевали в замке. Нурамон раздобыл достаточно мяса и овощей. И Мандред с нетерпением ждал, когда они наконец сядут за стол.

За едой Мандред не спускал глаз с Фародина. Интересно, что скажет эльф по поводу соуса? До сих пор он не говорил об этом, но наверняка еще скажет. Мандред обернулся к Нурамону.

— Это мясо действительно очень вкусное. И зелень тоже ничего, — он посмотрел на Фародина. — Ведь правда же?

Фародин вежливо кивнул и сказал, обращаясь к Нурамону:

— Нороэлль всегда высоко ценила твое кулинарное искусство. Во время путешествия я тоже научился ценить его. Очень вкусная еда, особенно этот соус.

Мандред и Нурамон заговорщицки переглянулись, затем человек откинулся на спинку стула и спросил:

— Ты сможешь сохранить тайну?

— Конечно, — ответил Фародин, отправляя в рот маленький кусочек мяса.

— Соус готовил я, — довольно заявил Мандред.

Фародин замер, потом снова стал жевать. Проглотив мясо, он заговорщицки улыбнулся.

— Вы решили меня разыграть.

— Ни в коей мере, — заявил Нурамон.

— Ну, Мандред, принимай похвалы, — с уважением произнес Фародин.

Мандред был горд. Если эльфа удивить, то можно узнать его истинное мнение.

— Но ты должен обещать мне, что никому не расскажешь о том, что Мандред Торгридсон стоял у плиты!

— Обещаю, если ты в свою очередь поклянешься никому не рассказывать о том, что я не сумел отличить кулинарию эльфа от человеческой.

Справедливый обмен. С этим жить можно, подумал Мандред.

Вскоре они съели все, и Мандред расценил как честь то, что они оставляли ему самые крупные куски мяса. Вот это гостеприимство!

Они перешли в большую соседнюю комнату, пол которой был выложен небольшими каменными плитами. Центр украшала мозаика из драгоценных камней с изображением эльфа, сражающегося с троллем. Похоже, именно в этой комнате семья Нурамона раньше собирала военный совет.

Фародин подошел к широкому окну, из которого можно было оглядеть окрестности и увидеть вдалеке огни замка Эмерелль. Нурамон прислонился к стене у двери и стал смотреть на мозаику, а Мандред встал прямо перед ней. Его охватила тревога. Его подмывало походить из угла в угол.

Веселое настроение, царившее за столом, улетучилось. Фародин повернулся к ним спиной. Не нужно было быть священнослужителем Лута, чтобы понять, о чем думает эльф. Хотя они не имели права покинуть Альвенмарк, они продолжали отчаянно искать возможность спасти свою возлюбленную.

Внезапно Нурамон посмотрел на ярла.

— Я уже несколько дней хочу спросить тебя кое о чем, Мандред. Прости, пожалуйста, если я чересчур прямолинеен. Но почему ты не остался в Фирнстайне?

— Потому что там теперь место моему сыну, — не колеблясь, ответил он. — Иногда отцам приходится рано оставлять наследство своим сыновьям. Если бы я не попал в ледяную пещеру, то был бы уже стариком. Мое время в Фирнстайне прошло. Было только справедливо уйти и таким образом дать Альфадасу возможность стать ярлом, если он проявит себя как следует в глазах деревни.

— Ты воин, Мандред. Довольно ли тебе быть отцом ярла? Это все, чего ты хочешь добиться?

Мандред удивленно поглядел на эльфа. Неужели Нурамон хочет обидеть его? Конечно, этого не довольно!

— Я найду человека-кабана… я имею в виду, девантара. Он украл у меня жизнь, которую я должен был прожить. За это я убью его. Из-за того, что он сделал, я потерял жену… — Он закусил губу, когда чувства едва не захлестнули его. — И я хотел бы помочь вам… Ничто и никто не вернет мне Фрейю. Но вы оба, у вас еще есть возможность завоевать любовь.

— Слышать такие уверенные речи из уст человека! — цинично произнес Фародин. — Королева приказала охранять границы. Даже ты уже не можешь вернуться в свой мир, — произнося эти слова, эльф даже не повернулся к нему.

— Фародин прав, — сказал Нурамон. — Королева может запереть врата на многие сотни лет. Может статься, что ты никогда больше не увидишь свою родину.

— Я порвал со своей родиной. Так что не ломайте голову на мой счет. Лучше подумайте о том, как мы можем спасти Нороэлль.

Нурамон опустил взгляд.

— В любом случае нам нечего ждать помощи от королевы. Со всеми надеждами на то, что она передумает, покончено.

— А что именно сделала королева с Нороэлль? — спросил Мандред. Поясните мне, тогда, быть может, от меня будет больше толку.

Фародин презрительно засопел.

А Нурамон по-прежнему остался приветливым.

— Королева отвела ее в Другой мир, а оттуда изгнала в Расколотый мир.

— А что такое Расколотый мир? — во время поисков Гийома Мандред слышал, как эльфы несколько раз говорили об этом, но до сих пор не мог его себе представить. — Как мир может расколоться? Я имею в виду… мир ведь не похож на глиняную кружку.

— Расколотый мир — это поле битвы, — сказал Фародин. — Это место, где альвы сражались с девантарами и уничтожили их. Во время войны мир разорвался. Есть всего несколько ворот, которые ведут туда отсюда или из мира людей. Этот мир находится между миром нашим и твоим; представь себе несколько островов в океане Ничто. Сейчас он не имеет значения, и мы называем твой мир Другим, словно Расколотого мира и нет вовсе. Путь к Нороэлль ведет нас сначала в твой мир, Мандред. Там мы должны отыскать врата, из которых мы попадем на остров в океане Ничто, на котором томится в плену Нороэлль. Если мы отыщем его, то нам придется преодолеть заклятие королевы. В принципе, Эмерелль была нашей единственной надеждой. Я боюсь, что против ее воли мы никогда не сможем освободить Нороэлль из плена. Все бесполезно.

Нурамон сделал несколько шагов к Фародину. Казалось, слова друга рассердили его.

— Ничего не бесполезно! Если мы не видим пути, то это еще не значит, что его нет. Вопрос только в том, на что мы готовы пойти ради достижения своей цели.

Фародин обернулся и посмотрел на Нурамона. Лицо его застыло ледяной маской.

— Ты знаешь, насколько далеко я готов идти.

— А сделал бы ты это, если бы никогда больше не смог вернуться к своей семье, потому что навлек на себя страшный позор; если бы тебя тоже изгнали, если бы королева даже не видела тебя; если бы от тебя отвернулась Нороэлль — из-за твоих поступков? Пошел ли бы ты на это, чтобы спасти ее?

Странная, бездонная улыбка мелькнула на лице Фародина, причину которой не понимали ни Мандред, ни Нурамон.

— Я сделал бы это не колеблясь.

— Тогда давайте думать не о запретах королевы, а о том, что в наших силах.

— Я пойду с вами, куда бы ни привела дорога, — сказал Мандред. — Я еще должен загладить свою вину. По меньшей мере, одну. — Если бы он не пришел в мир эльфов, то Нороэлль и сегодня была бы со своими возлюбленными. Человек-кабан воспользовался им в качестве наживки, чтобы выманить в мир людей отряд эльфийской охоты. Почему это было так важно для девантара, ярл так и не понял. Просто хотел убить парочку эльфов и показать Эмерелль, что один девантар пережил войну с альвами? Или на самом деле он преследовал гораздо более глубокие цели? И зачем он зачал Гийома? В отличие от Эмерелль, Мандред не видел, какую опасность может представлять мертвый ребенок демона. Неважно, какими были цели девантара, ясно было одно: Мандред открыл злу проход в мир эльфов и должен исправить содеянное. Но гораздо более тяжкой была его вторая провинность. Своим обещанием Эмерелль он убил Фрейю. И это обещание он дал исключительно из-за человека-кабана. Права была жена, когда прокляла его! — Куда бы вы ни отправились, Мандред Торгридсон будет рядом.

— Но как попасть в Другой мир?

Ярл сжал кулак. Ясно же, против кого в первую очередь нужно восставать!

— Если вы готовы пойти против королевы, то нужно пробивать себе путь в Другой мир с боем.

Фародин элегантно махнул рукой.

— Нет, Мандред. Если королева приказывает что-то охранять, то это что-то будет защищено надежно. Врата не откроются перед нами.

— Если закрыты врата, то остается только головой в стену!

Фародин ухмыльнулся.

— С этими стенами даже твоя голова ничего не сделает, сын человеческий.

— Подождите! — глаза Нурамона сверкнули. — Через стену! Это хорошая идея. Практически гениальная… Головой в стену!

Мандред не понял, что привело эльфа в такой восторг. Фародин ведь прав. Эти врата совсем не то, что понимает под вратами человек. Да и стен нет.

А Нурамон рассмеялся.

— Мы были слепы! Нам нужен человек, чтобы открыть глаза на наш собственный мир!

— Ты это о чем? — спросил Фародин.

— Но это же очевидно! Мы пойдем в Другой мир тем же путем, который выбрала Нороэлль. Мы пойдем не через охраняемые ворота, а создадим врата сами.

— Нурамон, ты переоцениваешь себя, — раздраженно ответил Фародин. — Это самая глупая идея, которую я от тебя когда-либо слышал. Мы не обладаем магическими способностями Нороэлль.

Мандред же придерживался иного мнения.

— Конечно, Нурамон великий волшебник, — решительно возразил он. — И кому, как не тебе, это знать. От тебя только кусок сырой плоти и остался в ледяной пещере… Нурамон тебя от смерти спас. Если это не волшебство, то я не знаю, что нужно называть магией.

— Если лошадь подкована, это еще не значит, что она кузнец!

— При чем тут лошади? — взорвался Мандред.

— Я с удовольствием объясню это человеку… Альфадас — превосходный воин, это вне всяких сомнений. Олловейн сделал из него мастера боя на мечах. Но насколько хорош он с секирой, Мандред?

Ярл понял.

— По меньшей мере посредственен, — уныло ответил он.

— То же самое и с Нурамоном. Я глубоко обязан ему за то, что он исцелил меня, не только в ледяной пещере, но и после того, как мы оставили Анисканс. Я ни в коем случае не хочу оспаривать его способности, но дело в том, что открывать врата — это совсем иное! Проникнуть сквозь границу между мирами… это великая магия.

— Я видел, как Нурамон сражался на границе между жизнью и смертью и как вытащил тебя в жизнь. Какая граница может быть менее преодолима, чем эта?

Оба эльфа озадаченно переглянулись. Было ясно, что они еще не смотрели на это с такой точки зрения.

Нурамон несколько смутился. Наконец эльф заговорил.

— Что тебе рассказывали эльфы о тропах альвов, когда ты был ребенком? — спросил он Фародина.

Эльф не торопился с ответом.

— Говорили, что они пронизывают наш мир и связывают его с Другим миром.

— Как звезды альвов! — вставил Мандред, снова вызвав удивление эльфов.

— Откуда ты это знаешь? — спросил Фародин.

— Ванна рассказывала по дороге к пещере Лута. Я не забыл. Но в чем именно загвоздка с этими тропами?

— Говорят, что альвы когда-то путешествовали по этим тропам. У врат, которые мы знаем как крупные звезды альвов, пересекаются семь таких троп.

— А теперь подумай над тем, что сказал Мандред в своей гениальной простоте, — не отставал Нурамон от товарища.

Мандред не знал, как расценить слова Нурамона: как похвалу или как оскорбление.

Фародин взглянул на него.

— Если крупные звезды альвов — это ворота, то что тогда стены? Вот в чем вопрос.

Мандред не понимал, куда клонят эльфы. Ему казалось, что Фародин ждет от него ответа. Нурамон тоже вопросительно смотрел на него.

— Тропы альвов, которые ведут к вратам?

— Не совсем, — молвил Фародин.

Нурамон промолчал.

— Это небольшие звезды альвов. Те, которые не являются надежными вратами. Там можно создать магические врата и перейти в Другой мир.

Фародин казался сильно обеспокоенным.

— Ты спросил меня, что рассказывали мне родители о тропах альвов. А теперь я хочу сказать тебе, что они говорили мне о звездах альвов. Они сказали, что тот, кто отважится на переход силой или при отсутствии знаний, может стать жертвой времени и пространства и пропасть навеки. Нороэлль — великая волшебница. Она знала, что делает. А мы по сравнению с ней как дети. Ты можешь быть необычайно одаренным целителем, но этот вид магии тебе так же чужд, как и мне.

— То есть ты хочешь сдаться, — сказал в ответ Нурамон.

— Нет. Я не могу так поступить. В этом поиске заключается моя жизнь, он значит для меня больше, чем вы думаете. Посмотрите! — и Фародин вынул откуда-то крошечную серебряную бутылочку и платок. Платок он расстелил на столе, затем осторожно открыл бутылочку и высыпал ее содержимое на платок. — Вот, смотрите, насколько велика наша надежда.

На шелковом платке лежала крошечная горсть песка.

— Это что… — начал Нурамон, но не договорил.

Фародин кивнул.

— После того как мы узнали о судьбе Нороэлль, я прокрался в гардеробную королевы и нашел там три песчинки. Говорят, что если найти все песчинки, то заклятие песочных часов может быть снято. Во время поисков Гийома я нашел еще пятьдесят три песчинки.

— Так вот почему ты так часто болтался невесть где, — с упреком произнес Нурамон.

— Да. И теперь у меня пятьдесят шесть песчинок. Вероятно, в Альвенмарке их больше нет. Остальные наверняка в Другом мире. Их разнесло ветром во все стороны света. Я думаю, что разбросать песчинки как можно дальше друг от друга было частью заклятия.

Мандред не мог понять, о чем толкует эльф. Он собирал песчинки? Чем могут им помочь пятьдесят шесть песчинок? И вообще… Искать песчинки! Это же полное безумие! Как их можно отличить от обычных песчинок?

Нурамон глядел на горстку песка.

— Это поистине крошечная надежда. Но могут быть и другие пути.

— Других я не вижу. Это единственный.

— Тогда давайте отправляться в путь, — сказал Мандред.

Оба эльфа согласились.

Однако проблема закрытых врат никуда не делась. Фародин придерживался мнения, что должен быть и более надежный путь в Другой мир, кроме как отважиться сделать шаг в стороне от врат, через малую звезду альвов, с учетом их скромных способностей.

Но Нурамон настаивал на том, что они сумеют.

— Нам не нужно отваживаться на переход там, где встречаются две тропы альвов. Это, конечно, было бы глупостью. Разве нельзя это сделать там, где в звезду альвов пересекаются три или четыре тропы?

— Но как мы научимся тому, как… — Фародин испуганно умолк.

Нурамон огляделся по сторонам так, словно кого-то увидел.

А Мандред не видел никого. Он недоверчиво оглядывался. Что это так напугало эльфов? И, словно он произнес свою мысль вслух, негромкий голос произнес по-фьордландски:

— Послушайте меня! — Кто бы ни говорил, находился он в комнате, вместе с ними. Это было ясно, хоть Мандред и не видел его. — Выслушайте старую дубовую мудрость, — продолжал голос. По комнате пронесся мягкий ветерок.

Фародин испуганно бросился к столу, накрыв песчинки шелковым платком.

— Алаэн Айквитан! — воскликнул Нурамон.

Мандред вспомнил свой сон.

— Да, это я. — Дерево перестало говорить шепотом, теперь у него был звучный мужской голос, по тону ниже любого человеческого. — Ты Нурамон. Я уже давно знаю твою душу. А ты, Мандред, носишь имя моего брата. А о тебе, Фародин, до сих пор я только слыхал. Ты удивился бы, если бы узнал, что говорят о тебе деревья.

Мандред озадаченно молчал. Голос дуба заполнил его целиком. Фародин тоже не отваживался сказать ничего, хоть, быть может, и по одной только ему известной причине. Лишь Нурамон сумел преодолеть удивление.

— Ты открылся нам, чтобы помочь? Ты научишь нас чарам, которые нужны?

Алаэн Айквитан побурчал, словно коря Нурамона.

— С давних пор дети альвов приходят ко мне за советом. И вам я тоже дам совет. Но учить не буду. Потому что тебя, Нурамон, я уже научил через твою мать тому, что тебе полагается знать. А остальным я ничего не должен, — голос стал тише. — Тому, чего вы хотите, может научить вас другое дерево. Идите! Идите туда, где училась эльфийка с озера. Идите! Там научат и вас. Не мешкайте! Идите… — голос стих.

— Дуб Фавнов! — воскликнул Нурамон.

 

Дуб Фавнов

Когда они проезжали мимо озера, у которого раньше так часто сидели вместе с Нороэлль, пошел снег. Фародин плотнее закутался в плащ, однако от стужи, царившей в его сердце, никакая одежда помочь не могла. Он не питал особых надежд на то, что им когда-либо удастся получить силу, которая необходима для того, чтобы открывать врата в Другой мир. А может быть, Мандред прав? Может быть, им стоит попытаться атаковать стражу у ворот и силой прорваться в мир людей?

Вдалеке, по ту сторону леса, возвышался замок Эмерелль. Знает ли она, что они здесь? Говорили, что ей известно все, что происходит в Альвенмарке. Хотя, может быть, владычица сама пустила этот слух? О вторжении девантара она не знала ничего. Или знала? Позволила произойти этому, чтобы отвратить от своего народа другую, еще более страшную беду? Фародин глубоко вздохнул. Дыхание тут же превратилось в белое облачко. На широкой поляне не было ветра. Снег пошел гуще, и замок совершенно исчез вдали.

Кому дано изведать мысли Эмерелль! Фародин убивал для нее. Сказать, насколько часто, он не мог… Но ни мгновения не сомневался в том, что все, что он делал по ее поручению, служило исключительно во благо его народа. Неужели он ошибался? Над королевой тяготело проклятие знания будущего. Но то, что должно случиться, переменчиво. И никогда ни в чем нельзя было быть уверенным.

Только один раз Эмерелль говорила с ним об этом. Она сравнила будущее с деревом. Оно начиналось со ствола, который разветвляется, выбрасывает ветки, которые в свою очередь разветвляются все сильнее и сильнее. Тогда Фародин пошел в сад, встал под деревом и попытался рассмотреть снизу все сплетение ветвей и маленьких веточек. Это было невозможно. Нужно было повалить дерево, чтобы с уверенностью судить о чем-то. Вот так же и с будущим.

— Какая жуткая погода, — проворчал Мандред, ехавший рядом с ним. — Среди нас, людей, говорят, что в вашем мире царит вечная весна. Хорошенькая весна!

— Так всегда бывает, когда знатоки рассказывают о местах, где они никогда не бывали, — пошутил Нурамон. Он придержал поводья Фельбиона и указал куда-то вперед. — Вот он.

Мрачное, лишенное листьев, возвышалось перед ними старое дерево; не такое огромное, как Алаэн Айквитан, но тем не менее большое. Они спешились и остаток пути прошли пешком.

Фародин отчетливо видел в стволе большую трещину. Кора отслоилась, и древесина под ней стала гнить. Вокруг дерева лежали тонкие ветки, дань Дуба Фавнов осенним бурям. Дуб казался истощенным, почти умирающим.

Фародин ужаснулся. Никогда прежде он не видел в Альвенмарке гниющего дерева. Этого просто не бывает!

Нурамон тоже казался расстроенным.

Они нерешительно стояли у крепкого ствола и смотрели наверх, на крону. Голоса слышно не было. Фародин краем глаза изучал своих спутников. Ни жестом не выдали они, говорит ли с ними Дуб Фавнов или нет.

— У меня скоро ноги отмерзнут, — Мандред первым нарушил молчание.

— Мы должны поговорить с ним, — нерешительно произнес Нурамон. — Но как?

— Скажи-ка… ведь только позавчера Алаэн Айквитан заговорил с тобой впервые, не так ли? — Мандред переступил с ноги на ногу, прогоняя холод.

— Да, — ответил Нурамон. — И что?

— Ты жил на своем дубе много лет. Мне вот как раз пришло в голову, что, вероятно, нам придется ждать очень долго, пока Дуб Фавнов заговорит с нами. Как ты думаешь, мы можем разжечь костер?

— Костер? — голос зазвучал внутри него настолько внезапно, что Фародин испуганно отшатнулся. — Пожалуй, нужно быть человеком, чтобы в голову пришла идея представиться дереву, разведя под ним костер.

— Я должен извиниться за своего друга, — поспешил сказать Нурамон. — Он иногда немного торопится.

— Удержите его от того, чтобы разжигать костер. Я чувствую, что он все еще думает об этом. И он хотел взять для этого мои мертвые ветви! Неужели он совершенно лишен чувства такта? — пронзительный голос дерева был очевидно женским.

Мандред отошел подальше. Он ничего не сказал, но скрестил на груди руки, чтобы показать, что все еще мерзнет.

Фародин начал сомневаться в том, что было умно брать с собой сына человеческого.

— Мы пришли из-за Нороэлль, — негромко произнес Нурамон.

— Нороэлль, — голос Дуба Фавнов зазвучал мягче, теперь в нем слышалась грусть. — Да, Нороэлль… Ей никогда не приходило в голову разложить здесь костер. Мне кажется, что в последний раз я видела ее очень давно.

— Мы хотим отыскать ее.

— Хорошая идея, — согласилось дерево. Теперь ее голос звучал сонно. Ветви слегка потрескивали.

— Но для этого нам нужна твоя помощь, — вмешался в разговор Фародин.

— И как я могу вам помочь? — протянуло дерево. — Мне очень трудно было бы сняться с места и сопровождать вас в поисках…

— Ваш дуб сейчас уснет, — усмехнулся Мандред. — Если бы я не заговорил о костре, то она даже и не проснулась бы.

— Костер! — вздохнуло старое дерево. — Уберите отсюда этого наглеца! А то я заставлю его пустить корни. Пусть сам узнает, почему деревья не любят шуток с огнем.

Больше просить Мандреда было не нужно. Он вернулся к лошадям.

— А теперь он думает о секире, — загрохотал голос дерева. — Нет, мне действительно стоит…

— Пощади его, — сказал Фародин. — Пусть он и ведет себя плохо, но он готов отдать жизнь, чтобы спасти Нороэлль.

— Я знаю… — голос дерева снова зазвучал протяжно. — Я чувствую, что Атта Айкъярто ценит его. Он никогда не ошибается… я так думаю…

— Пожалуйста, не засыпай, — сказал Фародин. — Ты наша единственная надежда.

— Сейчас зима, дети. Мои соки уже не текут. Время отдохнуть. Приходите весной. Ведь у эльфийских детей есть время… Как у деревьев…

— Дуб Фавнов, — произнес Нурамон. — Ты можешь научить нас магии, которой учила Нороэлль? Научи нас, как открыть ворота на низшей звезде альвов.

Ответа не последовало.

— Она спит, — уныло произнес Фародин. — Боюсь, нам придется ждать до весны. Если она вообще поможет.

Они постояли еще какое-то время, но дуб ничего не ответил ни на один вопрос. Наконец они вернулись к лошадям. Фародин как раз собирался сесть в седло, когда заметил мимолетное движение в подлеске за дубом. Эльф вскочил на спину коня.

— Делайте вид, что ничего не замечаете, — негромко произнес он. — Нас подслушивали.

— Шпион королевы? — спросил Нурамон.

— Не знаю. Поеду в лес и выгоню его.

— А если он наш друг? — усомнился Нурамон.

— А почему он тогда прячется? — вставил Мандред.

— Вот и я так думаю! — Фародин рванул поводья и, вплотную прижавшись к гриве, понесся в подлесок.

Мандред, не колеблясь, последовал за ним.

Прежде чем они добрались до опушки, заросли расступились и на поляну вышло козлоногое существо. Оно подняло руки, чтобы показать, что не вооружено.

— Эйедин? — Фародин узнал конюшего королевы.

— Что ты забыл у дуба? — зарычал Мандред, которому никак не удавалось обуздать свою кобылку, и он в конце концов ударил ее кулаком по голове.

— Что я здесь забыл? — в густой черной бороде фавна блеснули белые зубы. — Мой прадед посадил здесь желудь, который привез с собой с нашей родины, Дайлоса. С тех пор фавны и силены, работающие при дворе, ухаживают за Дубом Фавнов. Она передает приветы на нашу далекую родину и уже оказала нам немало услуг. Так что вопрос не в том, что я здесь забыл, а скорее в том, что привело сюда вас.

— Не наглей, слуга! — зашипел Мандред.

— А не то что, мастер-наездник? Ударишь меня, как свою кобылку? — Он поднял кулаки. — Давай, спускайся и сразись со мной!

Мандред уже собрался спешиться, когда Фародин подъехал к нему на своем скакуне и удержал его.

— Думаешь, королева как следует наградит тебя? — словно бы мимоходом спросил он.

Фавн облизал губы длинным языком.

— Не думаю, что я смогу сказать королеве что-то такое, чего она не знает. Но может быть, мы договоримся?

Фародин недоверчиво поглядел на фавна. О его народе говорили, что они хитры, но в то же время они славились тем, что хорошо обходятся с деревьями, которые обладают душой.

— И что за сделку ты предлагаешь?

Нурамон тоже подошел. Он слушал молча.

— Думаю, я смог бы заставить Дуб Фавнов разговаривать с вами каждый день часа по два.

— И какова твоя цена?

— Верните Нороэлль!

Фародин не поверил своим ушам. Должно быть, это какая-то уловка фавнов!

— Почему это должно волновать тебя, Эйедин? И не надо рассказывать, что наша несчастная любовь разбивает твое чуткое сердце.

Конюший громко расхохотался.

— Я что, похож на сентиментальную луговую фею? Это только из-за Дуба Фавнов! С тех пор как Нороэлль ушла, она совсем не в себе. Спит даже весной и летом, — он указал на глубокие раны в коре. — Вы только посмотрите, насколько она больна. Прошлой весной под ее корой поселились жуки-точильщики.

— Как такое может быть? — удивился Нурамон. — Ведь точильщики питаются только мертвыми деревьями!

— И теми деревьями, которым жизнь надоела.

— Может быть, можно немного укрепить гниющую древесину, — осторожно сказал Нурамон. — Я никогда не пытался лечить деревья. Но, может быть, это возможно.

— Не внушай мне надежд! — грубо ответил фавн. — Приходите завтра в этот же час. Я разбужу Дуб Фавнов. И смотрите, не приводите больше этого человека! Он тревожит ее. А это нехорошо.

 

Первый урок

Нурамон убрал руки от раны Дуба Фавнов. Многого он сделать не мог; несмотря на то что древесина под корой немного укрепилась, настоящие страдания дереву причиняла тоска по Нороэлль.

Фавн подошел к дереву, прислонился щекой к коре.

— Послушай меня, Дуб Фавнов! — прошептал он.

То, что он сказал потом, было произнесено слишком тихо, чтобы Нурамон мог разобрать это. Вскоре после этого Эйедин снова отошел от ствола дерева и, выжидая, остановился между Фародином и Нурамоном.

— Она услышала тебя? — спросил Фародин.

Но Эйедин промолчал, глядя на дуб. Когда он кивнул, стало ясно, что Дуб Фавнов говорит с ним. Наконец он сказал:

— Она готова выслушать вас.

Нурамон бросил взгляд на Фародина. Когда тот взглядом подбодрил его, эльф заговорил:

— Выслушай меня, Дуб Фавнов!

Дерево молчало.

— Мы умоляем тебя! Научи нас сейчас! Не жди до весны! Дорог каждый день. И даже если твое обучение продлится долго, в конце концов, может оказаться важным, что мы начнем именно теперь.

— Громкие фразы, — ответил дуб. Голос дерева проникал глубоко внутрь Нурамона. — Неужели ты мудрец, чтобы говорить подобные вещи?

— Нет, я далек от этого, — произнес в ответ Нурамон. — Нас направил к тебе Алаэн Айквитан. Он сказал, что нам нельзя медлить. Сказал так, будто нужно очень спешить.

— Совет Алаэн Айквитана значил многое еще задолго до меня. И через твои руки, Нурамон, я немного ощутила его… Когда вы приходили ко мне вчера, я была сонной. Неудачный момент. Но Эйедин и твои исцеляющие руки разбудили меня. Послушайте же, что я могу сделать для вас, — голос дерева набирал силу. — Я могу научить вас заклинанию, которое позволит перемещаться по тропам, подобно альвам. Тебя, Нурамон, я узнаю как воспитанника Алаэн Айквитана и любимца Церен. Для тебя моя магия не будет чуждой. А тебе, Фародин, нужно пустить новые корни и превзойти самого себя. Ибо твоя магия не от дерева. Тебе придется захотеть стать больше, чем ты когда-либо был и есть теперь. От всех от нас требуется нечто необычное. Придется сеять в замерзшую землю, чтобы пожать плоды весной.

— Неужели мы сможем овладеть тем, чему ты будешь учить нас, до весны? — с сомнением в голосе произнес Фародин.

Дуб Фавнов долго молчала, а затем ответила.

— То, чему вы не научитесь до тех пор, вам все равно не пригодится. Будьте внимательны и сохраняйте чистоту духа.

Фавн выступил вперед.

— Ты прогонишь древоточцев?

— Им тепло внутри меня. Они отдыхают, ничего не делают. Было бы жестоко выгонять их на холод. Я решу их судьбу весной.

Нурамону показалось, что он понял, что означают эти слова. Дуб хотела определить весной, достанет ли у него и Фародина сил, чтобы спасти Нороэлль — и тем самым ее саму.

— Что ж, мои эльфы-ученики. Вижу, что дух ваш полон вопросов. То, что я расскажу вам сейчас, когда-то говорила я и Нороэлль. — Дуб помедлила, а затем продолжала. Казалось, она проверяет, насколько терпеливыми окажутся Нурамон и Фародин. — Нам известно пять миров. Их корни мы называем тропами альвов. Они пронизывают отдельные миры и соединяют их друг с другом. Сила, текущая в них, делает возможным существование нашей магии. — Теперь дуб заговорила быстрее, и голос ее звучал, словно у взволнованной молодой девушки. — Когда-то альвы путешествовали по этим тропам из одного места в другое, а также перемещались между мирами. Звезды альвов — это перекрестки. Там тропы встречаются, соединяются и снова расходятся. В этих местах очень сильна магия. И чем больше троп пересекаются, тем она сильнее. — Дуб сделала паузу. — Когда-то я говорила это и Нороэлль, — добавила она.

Нурамон не отводил взгляда от ствола. Он представил себе, как его возлюбленная, еще совсем юная эльфийка, сидела весной у этого дерева и слушала слова, превращавшие все, что прежде она слышала только в старых сказках, в реальность.

А Дуб Фавнов продолжала:

— Я могу научить вас заклинанию, которое понадобится для того, чтобы открыть врата в Другой мир. Но слушайте внимательно! Заклинание не только создает врата между мирами. Если вы будете искать Нороэлль в Другом мире, то запоминайте тропы и звезды. Быть может, однажды вы сможете путешествовать по тропам между звездами альвов так же, как делали это когда-то они. Я расскажу вам об опасностях и подарю чувство волшебства. Вы никогда не овладеете им столь совершенно, как Нороэлль. Она настолько сильна, что ей не нужно проходить через врата, она может наблюдать за тем, как мир вокруг нее изменяется. Этот путь закрыт для вас. Вы сможете открывать небольшие врата и снова закрывать их. Но опасайтесь закрытых врат и магических барьеров. Если вы пройдете через них, то можете стать жертвами времени. Жертвой пространства вы станете только в том случае, если пройдете через низшую звезду альвов или самым жалким образом не сумеете прочесть заклинание. Готовы ли вы идти по следам Нороэлль, чтобы попасть к ней по тропам альвов?

Нурамону не нужно было долго раздумывать. Но Фародин все равно опередил его.

— Мы готовы.

— Научи нас! Во имя Нороэлль, — попросил Нурамон.

Дуб Фавнов рассмеялась, и это прозвучало почти как веселый смех луговой феи.

— Тогда будьте моими учениками!

Вот таким было начало поисков Нороэлль. Нурамон мог только надеяться на то, что королева ничего не заподозрит. До самой весны они станут часто приходить к Дубу Фавнов, а Эмерелль умела видеть, что происходит в ее королевстве. Однако разве странно, что они приходят к Дубу Фавнов, которая тоскует по Нороэлль? Как он ни боялся взгляда королевы, урокам дуба он радовался. Она была права: они шли теперь по следам Нороэлль. Весной выяснится, насколько далеко они продвинулись на этом пути.

 

Дубовое пьянство

Настала весна, и Дуб Фавнов оделась в свежую зелень.

— Я научила вас всему, что вы могли постичь, — слышал ее голос Фародин в своих мыслях. Несмотря на все уроки, он так и не сумел привыкнуть к ощущению чего-то чужого внутри себя.

Значение ее слов ни в коей мере не укрылось от него. Насколько сильно бы он ни отточил заклинание поиска за прошедшие столетия, способности его оставались более чем скромными, когда речь заходила о другой магии. Хотя он научился открывать врата на звезде альвов, а также тому, как ступать на скрытые тропы, Нурамон сильно превосходил его по способностям.

Теперь настало время прощаться с дубом. Рядом с ним стояли Нурамон и Эйедин, который всегда сопровождал их к дубу, когда выпадала такая возможность.

— Будьте осторожны и помните о том, что я вам говорила! — напутствовало дерево. — Не открывайте врат без нужды, пробивайте закрытые врата и барьеры только тогда, когда уверены в том, что по ту сторону что-то есть. Если вы ошибетесь в процессе чтения заклинания, то выпадете из структуры времени, как только пройдете врата. Чем меньше троп встречаются у звезды, тем сложнее будет справиться с заклинанием. А что же касается сына человеческого, то подумайте хорошенько, хотите ли вы подвергать его такой опасности. Даже я не могу сказать, как повлияет на него магия звезд альвов. Вам нужна Нороэлль. Но действительно ли он готов пойти на тот же риск? Иногда лучше оставить друга, чтобы защитить его.

— Нет, все, что угодно, только не это! — застонал Эйедин. — Если он останется при дворе еще какое-то время, то я вернусь в Дайлос.

— Что он натворил? — удивленно спросил Фародин. Зиму Мандред провел без них, поскольку Дуб Фавнов не терпела его присутствия. Ярл много путешествовал, и у эльфов не было возможности опекать его.

— Спросите лучше, чего он не натворил. С тех пор как он познакомился с обоими кентаврами, это просто какой-то ужас. Только позавчера его друзья, пьяные, пришли в конюшни и пытались заниматься непотребством с кобылами. А Мандред еще и подзадоривал их при этом.

Фародин и Нурамон смущенно переглянулись.

— А потом?

— Была большая драка с дворцовой стражей. Мандред провел ночь в темнице, а кентавров изгнали из сердца страны. Вчера утром мне довелось повидать, как он заставил свою лошадь тащить целую повозку, до верху груженную амфорами вина из Альвемера. Кобыла из королевских конюшен — тягловая лошадь! Вы только представьте себе!

— Ты знаешь, куда он собирался?

— Мне кажется, он намеревался оставить сердце страны, — фавн презрительно засопел. — Однако, вероятно, он вернется, когда закончится вино.

Дуб Фавнов заговорила снова.

— Люди — народ своеобразный. А теперь вернемся к вам. Прежде чем вы уйдете, я хочу посмотреть на камни, которые оставила вам Нороэлль. Я чувствую их присутствие с того дня, как взяла вас в ученики.

Фародин вынул изумруд из кожаного мешочка на поясе. Увидел, как Нурамон снял с шеи цепочку, подвеской на которой был альмандин. И оба протянули свои камни дубу.

— Храните эти сокровища как следует. Однажды они могут пригодиться вам. Я не могу научить вас ничему, что могло бы вам помочь разгадать их магию, однако всегда помните о том, что в них живет сила Нороэлль. Может статься, что когда-нибудь вы воспользуетесь силой камней… А теперь, ученики мои, идите! Ибо весна настала, и я хочу принять решение. Древоточцы должны покинуть мою кору. В эту ночь, когда фавны и силены станут плясать вокруг меня, когда, быть может, станут петь луговые феи, я изгоню их. А вы не приходите больше… — и с этими словами Дуб Фавнов погрузилась в молчание.

Фародин и Нурамон попрощались с Эйедином и отправились на поиски Мандреда. После рассказа Эйедина они догадывались, где искать его.

Они пересекли Шалин Фалах и ранним вечером достигли круга камней, рядом с которым стоял Атта Айкъярто. Повозку они увидели еще издалека. Кобылка Мандреда мирно паслась у разрушенной сторожевой башни. А еще там стоял отряд молодых воинов, внимательно наблюдавших за Фародином и Нурамоном.

Оба спешились и пошли к Атте Айкъярто. На лужайке пахло вином и мокрой глиной. Фародин то и дело оглядывался. Ему казалось, что он чувствует взгляды стражников.

— Видишь, там, впереди? — спросил Нурамон. Корни дуба, словно деревяные змеи, копошились в траве. В грязи, на глинистой почве, образовалась темно-красная лужа.

Фародин опустился на колени, опустил палец в жидкость и понюхал.

— Вино! Должно быть, он совершенно пьян, раз творит такое.

Нурамон широко ухмыльнулся.

— Пожалуй, только человеку придет в голову поливать дерево вином. Интересно, что скажет на это Атта Айкъярто?

Фародин совершенно не ожидал услышать слова сильного, наделенного душой дуба. Единственным звуком, нарушавшим гармонию на поляне, был оглушительный храп. После всех этих лет, проведенных рядом с сыном человеческим, эти звуки были более чем знакомы Фародину.

Эльфы переступили через обломки амфор и лужицы вина на скользкой земле. Ветви дуба висели на удивление низко и образовывали вокруг ствола широкую беседку. Фародин раздвинул ветви и замер. Прожилки на нежных, светло-зеленых листьях отчетливо проступали темным цветом.

Нурамон, заметив его удивление, поймал ветку пальцами и посмотрел на листья в свете заходящего солнца.

— Вино… Выглядит так, словно оно прошло до самых прожилок в листьях.

Добился ли Мандред своей цели? Он так часто говорил о том, что хочет выпить с Аттой Айкъярто, чтобы как следует отпраздновать то, что дуб спас ему жизнь. Интересно, можно ли напоить дерево? Фародин с сомнением поглядел на листья.

— Ты чувствуешь это? — Нурамон удивленно оглядывался по сторонам.

Фародин слышал шепот листьев, словно их колыхал легкий ветерок. Больше ничего.

— Дерево. Атта Айкъярто поет. Он во мне. — Нурамон замер и схватился за сердце. — Это… невероятно! Никогда прежде я не слышал ничего подобного.

Фародин раздвинул ветви. Он ничего подобного не слышал, только храп Мандреда. Сын человеческий лежал, прислонившись к стволу дерева. Борода его была испачкана блевотиной. Вокруг него лежало несметное количество осколков. Похоже, опустошив амфору, фьордландец непременно разбивал ее. Какое бессмысленное поведение!

Нурамон опустился на колени рядом с Мандредом и мягко потряс его за плечо. Их товарищ что-то сонно пробулькал, но так и не проснулся.

— Может быть, будет лучше, если мы оставим его здесь? — сказал Фародин. — И для него, и для нас.

— Ты ведь не всерьез? — строго ответил другу Нурамон. — Неужели ты ослеп? Он же делает это от отчаяния. Он не может найти своего места в этом мире. Мы должны взять его с собой. Альвенмарк не создан для него.

— Конечно, я иду с вами… — пробормотал Мандред.

Сын человеческий попытался подняться, но тут же снова опустился на землю.

— Иду с вами, — последовал звук отрыжки. — Приведите мне лошадь!

— Вы все идете с нами! — раздался за их спинами женский голос.

Ветви раздвинулись, и в беседку вошла воительница в длинной кольчуге. К ее бедрам были пристегнуты два коротких меча. Йильвина!

— Не пытайтесь бежать! — решительно произнесла молодая эльфийка, опуская руку на рукоять меча. — Вы окружены. Я командую стражей здесь, у врат. Я только что получила приказ отвести вас к королеве. Она сейчас на охоте в Старом лесу и хочет, чтобы вы сопровождали ее.

Фародин напрягся.

— И ты поднимешь против нас меч, несмотря на то что три года провела рядом с нами?

Йильвина выдержала его взгляд.

— Не вынуждай меня делать это. Приказ королевы однозначен. И я получила предупреждение, что вы будете пытаться бежать через врата.

Фародин схватился за пояс с оружием.

— Значит, я должен сложить меч.

— Да нет же, упрямец ты этакий. Я должна отвести вас не в темницу, а всего лишь сопроводить к королеве. Думаете, мне самой это приятно?

Нурамон мягко положил ладонь на руку Фародина.

— Оставь. Мы повинуемся.

 

Звезда альвов

Брызги долетали почти до макушек, когда они на полном скаку пересекали ручей. Фельбион взобрался по склону на противоположном берегу. Нурамон пригнулся, проезжая под низкой веткой, и оглянулся. Мандред с трудом держался в седле. Сын человеческий вцепился руками в гриву своей кобылки, лицо его покрывала неестественная бледность. За годы поисков Гийома он хотя и научился ездить лучше, однако тягаться со своими эльфийскими друзьями было ему не по силам.

Нурамон придержал коня и перевел его на спокойную рысь. Йильвина без труда шла с ними наравне. Свое охотничье копье она положила поперек седла. Фародин ехал прямо за ней, он кивнул Нурамону. Вот он, момент! Уже пять дней путешествовали они с охотничьей свитой королевы, и ни на секунду с них не спускали глаз. Несколько часов назад они вспугнули крупного оленя и теперь отчаянно неслись за благородной добычей. Рано утром кентавр Филлимахос, следопыт королевы, обнаружил след крупного гельгерока. Поэтому очень немногие преследовали оленя, и по мере того как нагнать добычу в подлеске становилось все труднее, все постепенно стали отставать. Все, кроме Йильвины, которая не утруждалась тем, чтобы скрывать, что едет с ними в качестве стражника. Вот только как от нее избавиться? Они скорее потеряют Мандреда, если попытаются сбить эльфийку со следа, ускорив бег коней.

Они достигли поляны, где росли кусты ежевики и молодые березки. На северном краю возвышалась поросшая мхом скала, у подножия которой пробивался родник. Оленя нигде не было видно.

Йильвина вызывающе поглядела на Нурамона.

— Хорошее место для отдыха, не находите? — Она вонзила копье в землю и спрыгнула с лошади. — Не надо сыну человеческому делать это, — сказала она и, не дожидаясь ответа, пошла к источнику.

— Чего я не должен делать? — удивленно спросил Мандред. А потом мило улыбнулся. — Да что вообще можно делать с такой тощей бабой?

— Она знала. Все это время. — Нурамон поглядел вслед эльфийке.

Ни словом, ни жестом не выдала она, что выбрала их сторону. Однако что бы ни избрало сердце Йильвины, она клялась королеве в верности.

— Я сделаю это, — сказал Фародин и спешился.

Он вытащил копье Йильвины из земли и пошел за Йильвиной к источнику.

У Мандреда отвисла челюсть.

— Боги всемогущие, что вы задумали? Вы же не собираетесь…

Нурамон отнял у него поводья прежде, чем тот успел помчаться вперед.

— Оставь его! Фародин знает, что делает. И Йильвина знает.

— Она нам в Анискансе жизни спасла! Он ведь не станет…

Фародин присел рядом с эльфийкой. Казалось, между ними состоялся короткий разговор.

Затем Фародин поднялся и взмахнул копьем. Йильвина стояла на коленях у источника с гордо поднятой головой. Нурамон вздрогнул, когда копье устремилось вниз. Фародин взмахнул оружием, словно дубинкой, и нанес Йильвине сильный удар в висок. Воительница беззвучно рухнула на землю.

Мандред покачал головой.

— По-моему, вы ненормальные, эльфы! Как можно так просто взять и ударить товарища?

Нурамон поразился тому, как трудно Мандреду даются очевидные вещи.

— Она по-своему дала нам понять, что поймет, если мы бежим, — пояснил он. — То, что она вонзила копье в землю, означало, что она не поднимет против нас оружия. Однако честь и верность королеве мешали ей просто отпустить нас.

— Разве нельзя было сказать, что она потеряла нас из виду?

Нурамон вздохнул.

— Ей поручили стеречь нас. Потерять нас из виду было бы для нее позором.

— Но ведь другие всадники, которые с начала охоты тоже преследовали оленя вместе с нами, просто взяли и отстали.

— Им не приказывали охранять. Охота просто стала для них слишком трудной.

Фародин вернулся к ним и взлетел в седло.

— Поехали! — Он бросил взгляд на край поляны. — Нужно надеяться, что тайных соглядатаев у нас нет.

Нурамон озадаченно оглядел лес вокруг. Скрыться в тени деревьев было несложно. Он последовал за Фародином, однако его не оставляло нехорошее чувство. Мандред держался рядом.

— Почему я не должен был ударить ее? — спросил сын человеческий. — Разве так было бы не лучше? Меня черви сожрут, самое позднее, лет через пятьдесят. А с вас за это могут спросить даже спустя столетия.

— Может быть, Йильвина опасалась, что ты будешь чересчур усердствовать и проломишь ей череп.

— Я могу бить очень аккуратно, — буркнул Мандред.

— Что ж, боюсь, твоя слава бежит впереди тебя, — разговор уже утомил эльфа. Очевидно, заставить сына человеческого помолчать было нелегко.

— А что может случиться, если королева пошлет за нами преследователей в мой мир? — спросил Мандред. — Этот Филлимахос, похоже, хороший следопыт.

— Чтобы уйти от преследователей, мы воспользуемся звездой альвов, на которой пересекаются всего лишь три тропы альвов. Тот, кто откроет за нами врата, окажется в другой точке твоего мира.

Мандред нахмурился.

— Мне очень жаль… Однако поскольку Дуб Фавнов не терпела меня рядом с собой, я почти ничего не понял в ее магии.

Нурамона позабавило то, что он заметил намек на иронию в словах Мандреда. А потом объяснил сыну человеческому, как обстоят дела с низшими звездами альвов. Связь между мирами в них настолько нестабильна, что никогда нельзя два раза подряд попасть в одно и то же место, когда кто-то пройдет между мирами вслед за ними. И поскольку структура их мимолетна, на них не образуются постоянные врата, как на крупных звездах альвов. Наконец он рассказал Мандреду и о подстерегавших их опасностях.

Сын человеческий внимательно выслушал, затем крепко задумался. Нурамон не стал бы сердиться на него, если бы фьордландец захотел остаться. И чтобы не влиять на принятие решения, он нагнал Фародина.

— У меня вопрос, Фародин.

— Слушаю.

— Как ты нашел песчинки?

— Ну, я воспользовался заклятием, которое произносил последний раз более пятидесяти лет назад. При помощи этого заклятия я могу найти все, что угодно, если знаю, что ищу.

— А ты мог бы воспользоваться этим заклинанием, чтобы найти Нороэлль?

— Нет, поскольку она в Расколотом мире. Однако, может быть, я смогу найти ведущие к ней врата. — Он помедлил. — Впрочем, для этого мне сначала нужно понять, что я ищу, — наконец сказал он. — В любом случае я могу почувствовать песчинку, если подойду достаточно близко.

Радости в том, чтобы почувствовать песчинку, было для Нурамона мало.

— Должен быть другой способ освободить Нороэлль.

— Пока не найдем этот способ, это все, чем мы можем руководствоваться. Давай сначала посмотрим, сумеем ли открыть врата между мирами.

— У нас получится. Я в этом уверен.

— Если только королева не послала никого следить за нами, — сказал Фародин.

Нурамон оглянулся назад, но никого не увидел.

— Раньше на поляне кто-то сидел в кустах.

— Почему ты ничего не сказал? — возмутился Нурамон.

— Это ничего бы не изменило.

Нурамону не понравилось, что Фародин скрывает что-то и сам принимает решение за всех.

— Как ты думаешь, кто это?

Эльф пожал плечами.

— Кто-то, кто не хочет вступать в открытое противостояние. Надеюсь, что мы сможем удивить преследователей, когда откроем врата. Если, конечно, получится… Было бы разумнее не оборачиваться постоянно. Пусть думает, что мы ничего не заметили.

Когда они наконец достигли опушки леса и перед ними раскинулось открытое пастбище, они отпустили поводья своих коней. Те понеслись по направлению к холмам по ту сторону Яльдемее. Лошадям нравилось скакать во весь опор. Гнедой конь Фародина вырвался вперед, в то время как Фельбион и кобылка Мандреда, которой сын человеческий все никак не мог дать имя, скакали вровень.

Мандред сидел, низко пригнувшись к шее своей лошади. Он погонял ее громкими криками. Казалось, он находит в скачке какое-то свое удовольствие, и Нурамон немного отстал, чтобы сын человеческий испытал радость от того, что будет не последним.

Они достигли холмистой местности, так и не увидев преследователя. Быть может, им удалось избавиться от него. На всякий случай они сделали крюк и некоторое время проехали по мелкой реке, чтобы смыть следы. Однако Фародин сомневался в том, что они сумеют таким образом обмануть Филлимахоса.

Ближе к вечеру они добрались до небольшой долины среди холмов, о которой рассказывала Дуб Фавнов.

Они спешились. И едва Нурамон почувствовал под ногами землю, как ощутил силу тропы альвов.

Они медленно повели лошадей вперед. В долине рос только один ясень и всего несколько кустов. Вокруг поднимались склоны поросших травой холмов. С каждым шагом Нурамон чувствовал течение тропы альвов. Это было подобно ледяной дороге на реке; лед, настолько тонкий, что можно ощутить, как течет под ногами вода.

В конце долины Нурамон остановился. Прямо под собой он ощутил водоворот. С трех сторон стекалась сила троп альвов, подобная течениям, смешивалась и снова растекалась тремя тропами. Они были у цели.

Нурамон огляделся. Ничто не указывало на то, что здесь находится звезда альвов. Не было камня, обозначавшего место, не было поляны.

Фародин поискал следы других детей альвов. Однако ничто не указывало, что кто-то еще приходил на это место за последние дни или даже недели. Дуб Фавнов дала им хороший совет. Здесь они могли спокойно открыть врата в Другой мир.

На протяжении последних дней Нурамон подбадривал товарищей и пытался в первую очередь развеять сомнения Фародина. Однако теперь и в его душу закралась серьезная тревога. За прошедшую зиму он узнал много нового, и Дуб Фавнов говорила, что у него большой талант. Однако он никогда прежде не открывал врата, и этого не изменить.

— Мы у цели. Я чувствую звезду альвов, — объявил Нурамон своим спутникам, обращаясь больше к Мандреду, чем к Фародину.

— Отважатся ли наши лошади пройти через врата? — спросил Мандред и недоверчиво посмотрел на траву, словно там можно было найти какое-либо указание на то, что они находятся у звезды альвов. — Я очень привык к тому, что перестал стирать ноги.

— Нужно просто попробовать, — ответил Фародин.

— Оглянитесь вокруг еще раз, вдохните этот воздух, — с тяжелым сердцем произнес Нурамон. — Может статься, что мы видим Альвенмарк в последний раз.

Тот, кто вот так, в открытую, шел против королевы, мог даже не рассчитывать на то, что она когда-либо впустит его в свою страну.

— Я уверен, что это последний раз, — заявил Мандред.

Фародин промолчал. Однако Нурамону в глубине души казалось, что он еще увидит Альвенмарк, хотя надеяться на это не стоило.

Наконец Нурамон сплел заклятие. Сначала он сосредоточился на течении троп альвов, сила которых смешивалась в звезде. Затем поднял голову, так что солнце осветило его лицо. Это было заклинание света и тепла, и оба элемента попали на его лицо. Магия и тепло часто сплетались в его целительских заклинаниях, они не были чужды ему. И он открылся силе солнца, пропустил его через себя вниз, на звезду альвов. Его заклинание в буквальном смысле разорвало водоворот силы, и на миг Нурамону показалось, что его затянет внутрь звезды альвов. Он изо всех сил воспротивился этому, однако сила была слишком велика. Внезапно что-то удержало его за плечи, и он открыл глаза. Он почти ничего не видел. Казалось, сила солнца, которую он принял в себя, сияет из его глаз. Рядом с собой он заметил две тени. То были, должно быть, Фародин и Мандред.

Нурамон закрыл глаза и изо всех сил попытался удержать заклинание, готовое вырваться из-под контроля. Он опустился на колени, положил руки на теплую землю и пропустил силу солнца через руки, словно звезда альвов была раненым существом, рану которого он должен был закрыть. Однако то не было заклинание исцеления. То, что ему показалось раной на теле звезды альвов, должно было быть частью заклинания. Быть может, в конце концов, это и были сами врата. Нурамон почувствовал, как сила потекла из кончиков его пальцев, и приготовился к боли, которая до сих пор ассоциировалась у него с каждым заклинанием. И именно потому, что боли не было, Нурамон был настороже. Он не хотел, чтобы мучение настигло его неожиданно.

Он чувствовал, как в одной из трех троп пульсировала сила, совершенно отличная от двух других. Это была словно противоположность между пресной и соленой водой. Должно быть, именно эта особая тропа и вела в Другой мир. Внезапно пришла боль. Обжигающий жар пронизал руки Нурамона и пронял его до самых пальцев ног. Он отчаянно пытался возобладать над болью, однако та возрастала и вскоре стала невыносимой. Нурамон отпрянул от звезды альвов и открыл глаза. Свет, застилавший ему взор, исчез, и он увидел, что рядом стоят товарищи. Рядом с ними вздымалась широкая колонна света, казавшаяся трещиной в мире.

— У тебя получилось! — воскликнул Фародин.

Нурамон осторожно подошел ближе. Он нанес звезде альвов рану и влил в нее магию солнца.

В то время как Мандред стоял, словно громом пораженный, и смотрел на свет, Фародин обошел вокруг столба. Нурамон чувствовал, что столб света питается силой водоворота. Ему было невероятно страшно. Если он допустил ошибку, то может статься, что все они умрут.

— Думаете, это именно те врата, которые мы хотели создать? — спросил он.

— Я не вплетен в сеть твоего заклинания, однако если смотреть снаружи, то все выглядит именно так, как описывала Дуб Фавнов, — заявил Фародин. — А разве у нас есть выбор? Что касается меня, то я готов рискнуть.

Мандред взял свою кобылку под уздцы.

— Я хочу пойти первым.

— И речи быть не может, — ответил Фародин. — Это слишком опасно. Ты идешь ради нас, поэтому я пойду первым. Если я сгорю, то пожалуйста, скажи от моего имени Нурамону, что я о нем думаю, — он делано улыбнулся.

— Мы идем в мой мир, и не кто иной, как Мандред Торгридсон ступит туда первым! — и с этими словами он бросился вперед и тут же исчез в свете.

Фародин покачал головой.

— Каков упрямец! — Он взял своего коня. — Кто из нас пойдет первым? — спросил он затем.

— Я открыл врата, и я же хочу их закрыть, — ответил Нурамон.

Фародин опустил взгляд.

— По поводу нашего соперничества за внимание Нороэлль… — Он не договорил. — Давай забудем об этом и будем придерживаться того, что Нороэлль сказала перед эльфийской охотой. — И, не тратя лишних слов, он ушел вслед за Мандредом.

— Идем, Фельбион, — воскликнул Нурамон, и конь подошел к эльфу. — Проходи. Я за тобой. — И конь, не противясь, ступил в свет и исчез.

Заклинание, которое в несколько мгновений закроет врата, было для Нурамона словно легкое движение рукой, повинующейся его воле. Это было не что иное, как заклинание исцеления для раны на звезде альвов. А в заклинаниях исцеления он знал толк. Едва подумав об этом, он уже не мог отвратить его.

Нурамон как раз хотел ступить в свет, когда заметил фигуру на холме у входа в долину. То была женщина. Она подняла руку и махнула ею, пытаясь остановить.

Обилее! На лице ее читалась тревога, это видно было даже издалека. Быть может, она даже плакала. Он махнул рукой ей в ответ. На большее времени не оставалось. Столб света уже начал уменьшаться. Он спросил себя, почему Обилее не открылась им раньше. А потом ступил в прохладный свет…

И всего лишь на удар сердца позднее в лицо ему ударил опаляющий жар. Неужели это последнее, что он почувствует? Неужели заклинание не удалось? Один шаг, и свет врат померк. Над ним сияло безжалостное солнце.

Его спутники были на месте. Это успокоило его. Однако когда он огляделся по сторонам, чувство облегчения улетучилось. Повсюду вокруг, на сколько хватало глаз, был песок. Это был Другой мир. Он никогда не спутал бы это небо с небом Альвенмарка, поскольку здесь даже в ясный день воздух казался мутным.

Пустыня! Из всех мест Другого мира они попали именно в пустыню! Судьба снова сыграла с ними шутку. Мандредов Лут снова сплел очередную сеть. Ничто не могло указать им яснее, насколько мала надежда найти Нороэлль, чем эта пустыня.

Мандред сидел, потея, в тени своего коня, и тяжело дышал. А Фародин опустился на колени, озадаченно запустил руку в песок и пропустил его меж пальцев.

 

В огненной стране

«Я и виду не подам», — думал Мандред. Просто переставлять ноги. Два дня уже шли они по этой унылой земле. Нурамон утверждал, что они идут по одной из трех дорог, однако он не видел никаких признаков последней. Ну, по крайней мере, хоть дюны остались позади. Перед ними лежала бесконечная равнина. Сквозь песок пробивались белые скалы, похожие на кости гигантского чудовища.

Он уже не мог выносить обеспокоенных взглядов остальных.

— Со мной все в порядке, — зарычал он на Фародина. Проклятые эльфы! Им, похоже, от жары ничего не делается. Они даже не потеют!

Мандред провел языком по губам. Во рту пересохло, губы казались на ощупь словно грубые пеньковые веревки. Кожа полопалась и покрылась струпьями. Лицо болело, сожженное безжалостным солнцем.

Он посмотрел на свою тень. Еще слишком велика! Еще несколько часов до полудня! А жара нестерпима уже сейчас!

Мандред одернул себя. Только не показывать слабости! Почему эльфы так хорошо переносят это? Нурамон казался немного утомлен, он далеко не такой крепкий парень, как Фародин. Но даже он держался хорошо. Мандред вспомнил то время, когда они охотились на человека-кабана. Нурамон сплел какое-то заклинание, которое поддувало ему под одежду теплый воздух. Посреди лютой зимы эльф не мерз. Может быть, они умеют остужать воздух под одеждами? Может, это их тайна? Должно быть, что-то в этом роде.

«Я уже тоже перестал потеть», — устало подумал Мандред. Но не потому, что привык к жаре. Он просто высох, словно кусок старого овечьего сыра. Снова провел языком по пересохшим губам. Они опухли.

Мандред ухватился за луку седла своей кобылки. Даже ей, похоже, была эта жара нипочем. Сегодня утром он поделился с ней последними каплями воды. При этом она посмотрела на него своими большими темными глазами, словно сочувствовала ему. Лошади, которые сочувствуют людям! Похоже, эта жара сводит его с ума!

Здесь, в пустыне, ужасно тихо. Можно даже услышать, как песчинки трутся друг о друга, подгоняемые ветром.

Шаг за шагом. Дальше и дальше вперед. Лошадь тащит его. Опираться хорошо. Оба эльфа вели своих лошадей в поводу. А его ведет лошадь! И у него уже не осталось сил противиться этому!

Ветер посвежел. Мандред издал грубый гортанный звук. Когда-то давно это было смехом. Свежий ветер! Ветер, горячий, напоминающий жар, ударяющий в лицо пекарю, когда тот открывает печь. Какой дерьмовый конец для воина! Фьордландец готов был разрыдаться. Но слез больше не было. Он высох, словно яблоко. Какая жалкая смерть!

Он поднял голову. Солнце кололо в лицо, его лучи были подобны кинжалам. Мандред перевернулся на бок. Взгляд его скользнул к горизонту. Ничего, пустыня бесконечна. Только белые скалы и желтый песок.

Вот, опять оно! Воздух плавится. Становится густым и слизким. Почти как студень. Дрожит и растекается. Интересно, он тоже растечется в самом конце? Или в какой-то момент высохнет до такой степени, что внезапно полыхнет огнем? Быть может, он просто упадет и перестанет жить…

Мандред стянул с пояса бурдюк, снял крышку и приставил к губам сделанный из рога мундштук. Ничего. Он знал, что давно уже все выпил. Но хватило бы даже одной-единственной капли! Просто воспоминание о воде. Он в отчаянии выжал кожу. Из мундштука пахнуло теплым воздухом. Закашлявшись, ярл выронил бурдюк.

Он раздраженно взглянул на идущего впереди Фародина. У него бурдюк побольше. Наверняка еще есть вода, просто делиться не хочет.

Не просить, напомнил себе Мандред. То, что выдержат эльфы, вынесет и он. Он гораздо крупнее и сильнее обоих этих негодяев. Быть того не может, чтобы они переносили эти муки лучше, чем он. У них наверняка бурдюки получше. Или, может, зачарованные бурдюки, которые никогда не пустеют. Или… Да, точно! Не волшебство, нет! Ночью, когда он спал, они украли его воду! Только этим и можно объяснить то, что они еще бегают. Шаг за шагом по этому проклятому песку. Но его, Мандреда Торгридсона, им не обмануть. Пальцы нащупали секиру на поясе. Он будет следить за ними. И когда они не будут ожидать, нанесет удар. Украсть у него воду! Низкие, подлые негодяи! И это после всего, что они пережили вместе!

Его правая рука соскользнула с луки седла. На нетвердых ногах он сделал еще несколько шагов, а потом упал на колени. Нурамон тут же оказался рядом с ним. Кожа у него была розовой. Под глазами образовались черные круги… Но губы не полопались. У него было довольно воды! Его воды! Левая рука Мандреда вцепилась в древко секиры. Ему никак не удавалось вынуть оружие из-за пояса. Нурамон наклонился немного вперед. Его руки были приятно-прохладными. Они коснулись лица Мандреда. Жжение прекратилось.

Прямо над собой Мандред видел горло эльфа. Горло, полное вкусной, жидкой крови. Нужно только укусить. Ему наверняка хватит сил прокусить горло зубами. При мысли о том, как кровь окропит его истерзанное лицо, Мандред сладко вздохнул.

— Нурамон? — в голосе Фародина Мандред впервые услышал страх. — Что это такое?

Эльфийский воин остановился и указал на горизонт. Между небом и пустыней появилась узкая коричневая полоска, нараставшая с каждым ударом сердца.

Мандреду показалось, что воздух превратился в вязкую, удушающую массу. С каждым вздохом горло словно обжигало огнем.

— Буря? — неуверенно произнес Нурамон. — Это может быть буря?

Порыв ветра швырнул песок в лицо Мандреду. Ярл заморгал, чтобы освободить глаза. Нурамон и Фародин схватили человека под руки и потащили за невысокий камень. Конь Нурамона испуганно заржал. Прижав уши, он не отводил взгляда от коричневого вала, становившегося все выше и выше.

Оба эльфа заставили лошадей опуститься на колени за скалой. Мандред громко застонал, когда ему довелось увидеть, как Фародин вылил остатки воды на платок и завязал ноздри своему коню. Кобылка Мандреда от страха издавала странные рычащие звуки. А потом небо вдруг исчезло. Вуаль из быстро вращающегося песка заслонила мир, заставив его сжаться до нескольких шагов.

Нурамон закрыл Мандреду нос и рот влажным платком. Сын человеческий жадно сосал влажную ткань. Глаза превратились в узкие щелочки, и, несмотря на это, песок пробивался даже через ресницы.

Фародин удачно выбрал укрытие. Они сидели с подветренной стороны скалы, наблюдая, как справа и слева бесконечно тянется принесенный ветром песок. Земля и небо, казалось, слились воедино. Сверху их обсыпало пылью и песком. Однако большую часть ветер проносил мимо.

Несмотря на платок, закрывавший рот, Мандред чувствовал песок между зубами и в носу. Он проникал в одежду, терся об измученную кожу. Вскоре платок полностью залепило, и Мандреду снова стало казаться, что он вот-вот задохнется. Каждый вздох был мучением, хотя из-за бури жара несколько спала.

Глаза нещадно пекло, и он зажмурился. Какое бы то ни было ощущение времени оставило его. Ветер похоронил его заживо. Ноги его наполовину исчезли в песке, и у него уже не было сил восстать против этого и освободиться.

Мандред чувствовал себя полностью высушенным. Ему казалось, что густеющая кровь течет по жилам. Так вот, значит, каков конец…

 

Тропы эльфов

— Ты только посмотри на это! — Фародин жестом подозвал товарища.

Нурамон помедлил. Он вел в поводу Фельбиона, к седлу которого они привязали Мандреда. Сын человеческий погрузился в глубокое беспамятство. Сердце его билось очень медленно, а тело было слишком горячим. «Самое большее еще один день», — сказал Нурамон утром. С тех пор прошло восемь часов. Они должны найти воду, иначе Мандред умрет. И они тоже уже не смогут выносить эту жару. У Нурамона ввалились щеки, вокруг воспаленных, покрасневших глаз образовались мелкие складочки. Было совершенно очевидно, что борьба за жизнь Мандреда толкает эльфа на грань собственного истощения.

— Ну же! — крикнул Фародин. — Это красиво и в то же время пугающе. Словно взгляд в водное зеркало Эмерелль.

Нурамон подошел к товарищу; теперь, когда он стоял рядом с Фародином, тот почти физически ощутил его усталость.

— Тебе нужно отдохнуть!

Нурамон обессиленно покачал головой.

— Я ему нужен. Только моя сила оттягивает его конец. Мы должны найти воду. Я… Боюсь, долго я уже не протяну. Мы еще идем по тропе альвов?

— Да.

Фародин взял на себя задачу вести отряд по невидимой тропе. Они бросали жребий относительно того, по какой из трех троп, ведущих от звезды альвов, они отправятся. И с тех пор, как Нурамону пришлось потратить всю свою силу на то, чтобы поддерживать жизнь Мандреда, именно Фародин сосредоточился на том, чтобы не сходить с тропы. Должна же она куда-нибудь вести. Даже если к другой звезде альвов.

— Что ты хотел мне показать?

Фародин указал вперед, на плоское скалистое плато, почти полностью скрытое под песком.

— Там, в тени. Видишь их?

Нурамон заморгал, щурясь от яркого солнца. А потом улыбнулся.

— Кошка. Она спит. — Он радостно пошел к животному.

Фародин медленно поплелся следом за ним.

Прижавшись вплотную к скале, лежала кошка, положив голову на передние лапы. Шерсть ее была охровой, слипшейся от песка, как косички Мандреда. Она была истощенной, тело ее — исхудавшим, а шерсть почти вся скомкалась. Казалось, она спит.

— Видишь, там, где ее голова немного выступает из-за скалы? — спросил Фародин.

Нурамон остановился как вкопанный.

Нужно было подойти довольно близко к кошке, чтобы увидеть ее затылок. Он был лысым. Мелкий песок снял шерсть и плоть, отполировав черепную кость, так что она стала ярко-белой.

— Как мирно она выглядит, — мягко произнес Нурамон. — Она устроилась в тени скалы, уснула от усталости, а потом во сне умерла от жажды.

Фародин кивнул.

— Должно быть, так оно и было. Сухая жара сохранила ее тело, а скала защитила от песчаной бури. Даже нельзя сказать, сколько она уже мертва — несколько недель или лет.

— Думаешь, это взгляд в зеркало? Наше будущее?

— Если мы вскоре не найдем воды. А я уже даже надеяться не смею. С тех пор как мы прошли через звезду альвов, мы не видели ни единого зверя, даже следа! Ничто живое не забредает в эту пустыню.

— Но кошка ведь была жива, — с неожиданным рвением ответил Нурамон.

— Это так. Однако прийти сюда, похоже, было для нее смертельной ошибкой. Думаешь, Мандред переживет следующий восход солнца?

— Если мы найдем воду…

— Может быть, нам стоит убить одну из лошадей и дать ему попить крови?

— Я думаю, будет лучше, если один из нас возьмет обеих сильных лошадей и попеременно поедет на них вперед. Он будет продвигаться гораздо быстрее и сможет найти воду.

— И кто же это будет?

Нурамон поднял взгляд.

— Неужели так сложно догадаться? Я остужаю горячку Мандреда при помощи своей целебной силы, поддерживаю в нем жизнь. Ты этого сделать не сможешь. Поэтому я останусь. Лошади должны продержаться еще по меньшей мере до сегодняшнего вечера. Если ты найдешь воду, то напьешься, наполнишь бурдюки и по ночной прохладе вернешься к нам.

— А если я не найду воду до захода солнца?

Нурамон поглядел на него лишенным выражения взглядом.

— Тогда у тебя будет по крайней мере еще один день, чтобы спасти хотя бы свою жизнь. — Товарищ оценивающе взглянул на него. — День на лошади сохранит твои силы. Я уверен, что ты продержишься еще день. Только возвращаться к нам уже не будет смысла.

— Хороший план! — уважительно кивнул Фародин. — Созданный трезвым умом. Вот только для его выполнения нужен более храбрый мужчина, чем я.

— Более храбрый мужчина?

— Думаешь, я смог бы появиться перед Нороэлль и сказать ей, что я оставил двух своих товарищей на произвол судьбы в пустыне, чтобы найти ее?

— То есть ты еще веришь в то, что таким образом сумеешь найти Нороэлль?

— А почему нет? — резко произнес Фародин.

— Сколько песчинок ты почувствовал с тех пор, как мы вернулись в мир людей?

Фародин вызывающе выпятил подбородок.

— Ни одной. Да я и не искал их. Я… Эта жара. Волшебная сила нужна была мне для того, чтобы хоть немного охладиться.

— Вряд ли это отняло все твои силы. — Нурамон широким жестом обвел горизонт. — Вот что отняло у тебя силу и мужество. Этот вид. Не думаю, что мы попали сюда случайно. Судьба хотела, чтобы мы поняли, насколько бессмысленны наши поиски. Должен быть другой путь!

— И какой же? Слышать уже не могу твои речи о другом пути. И как же он должен выглядеть?

— Как ты найдешь все рассыпавшиеся песчинки?

— Мое волшебство принесет их ко мне. Нужно просто подойти к ним достаточно близко.

— А насколько близко? На сотню шагов? На милю? Десять миль? Сколько потребуется на то, чтобы обыскать Другой мир? И как ты сможешь увериться, что собрал все песчинки?

— Чем больше песчинок я соберу, тем сильнее станет мое заклинание поиска.

Нурамон указал на пустыню.

— Ты только посмотри! Я даже числа такого не знаю, чтобы выразить хотя бы приблизительно, сколько там песчинок. Это бессмысленно… И, поскольку у тебя, очевидно, есть силы на то, чтобы пытаться сделать невозможное, я сделал правильный выбор: ты должен искать воду. Если у кого-то это и получится, то только у тебя! Воспользуйся своим заклинанием поиска, чтобы найти ближайший источник воды!

Это было уже слишком!

— Насколько тупым ты меня считаешь? Одно дело — искать что-то настолько же мелкое, как песчинку среди пустыни. Почувствовать источник воды намного проще. Думаешь, я не воспользовался своей силой, чтобы искать воду? Почему я показал тебе мертвую кошку? Это наше будущее. Здесь нет воды на расстоянии по меньшей мере дня пути. Только та вода, что в нас. Наша кровь… Вот такова простая правда. Незадолго до того, как увидеть кошку, я как раз предпринял попытку. Ничего нет…

Нурамон напряженно смотрел на восток. Казалось, он вообще не слушает его!

— Может быть, солнце сожгло остатки твоей вежливости? Скажи же что-нибудь! Ты меня вообще слушал?

Нурамон указал жестом в пустоту пустыни.

— Там. Там что-то есть.

Ветер гнал к ним тонкую завесу из песка. Подобно морскому прибою мчалась она вперед, разбиваясь о немногие скалы, торчавшие из песка. Невдалеке появилась вторая, светлая волна песка.

— Вот! Опять! — взволнованно сказал Нурамон.

— Что?

— Мы стоим на тропе альвов. Она словно стрела проходит сквозь пустыню. Проведи ее отсюда немного дальше, по прямой. Чуть больше мили, я бы сказал… Понаблюдай, как проходят над ней волны песка. Там что-то есть!

Фародин посмотрел в указанном направлении. Но там не было ничего! Ни скалы, ни дюны. Только песок. Он с сомнением посмотрел на Нурамона. Может, он обезумел? Может быть, безнадежность свела его с ума?

— Вот, опять! Проклятье… Да смотри же!

— Нужно найти тень, — успокаивающе произнес Фародин.

— Новая волна песка. Пожалуйста, посмотри!

— Слушай…

Фародин не поверил своим глазам. Волна песка разделилась. Меньше, чем на удар сердца, затем отверстие закрылось. Это было, словно волна налетела на скалу, которая ненадолго разделила ее на две части. Вот только скалы там не было.

Фародин схватился за рукоять меча.

— Что это?

— Понятия не имею.

— Может быть, невидимое существо?

Кому нужно быть невидимым? Охотнику! Кому-то, кто подстерегает добычу! Может быть, он втайне наблюдал за ними и теперь ждет на тропе, по которой они собирались пройти? Фародин вынул из ножен меч. Он показался ему на удивление тяжелым и неудобным. Солнце лишило его руки силы.

Неважно, что там, нужно дать ему отпор. Каждый миг промедления будет стоить лишних сил.

— Я посмотрю, что впереди. А ты наблюдай за происходящим.

— Не лучше ли…

— Нет! — и, не пускаясь в дальнейшие споры, Фародин взлетел в седло. Меч он держал прямо перед грудью.

Уже через несколько мгновений он был на месте. Пустыня снова обманула его, зрительно увеличив расстояние. На светлом песке было выложено кольцо из черных базальтовых камней. Они были похожи на крупные булыжники для мостовой. На плоских камнях не было ни песчинки. Запретная каменная область? Никогда прежде не видел Фародин ничего подобного.

Он направил свою лошадь в обход камней. Завеса пыли разделилась, словно налетела на невидимую стену, как только достигла круга. В стороне от круга он заметил маленькую, грубо вырезанную из бутового камня и наполовину занесенную песком пирамиду. На самом верху на камнях лежал человеческий череп. Фародин огляделся и заметил еще холмы. Возле одного из них лежало несколько черепов. Что же это за место? Он напряженно огляделся по сторонам. Кроме круга камней и холмов не было никаких признаков того, что здесь когда-либо жили люди или эльфы.

Наконец Фародин спешился. Земля была просто пропитана магией. Со всех сторон к кругу стекались тропы альвов. Эльф осторожно вытянул руку в поисках невидимого барьера. Почувствовал кожей легкое покалывание. Нерешительно вступил в круг. Ничто не удержало его. Очевидно, охранное заклятие отгоняло только переносимый ветром песок. Но зачем нужны черепа? Кучки камней не вязались с простой элегантностью круга. Может, их построили позднее? Чтобы они служили предупреждением?

Внешний круг насчитывал почти двадцать шагов в диаметре; а базальтовый — едва ли шаг. Внутри его грунт был песчаным и ничем не отличался от окружавшей его пустыни.

Фародин закрыл глаза и попытался полностью направить свое мышление на магию троп альвов. Шесть путей пересекалось внутри каменного круга. Здесь было бы легко открыть врата. И неважно, куда их занесет, все лучше, чем эта пустыня.

Он махнул рукой, подзывая Нурамона; тот подошел вместе с двумя лошадьми и Мандредом.

— Звезда альвов! — облегченно воскликнул он. — Мы спасены. Открывай врата!

— У тебя получается лучше.

Нурамон раздраженно покачал головой.

— Я слишком изнурен. Как ты думаешь, чего мне стоит не позволять погаснуть искорке жизни в Мандреде? Ты ведь учился! Так делай!

Фародин откашлялся. Ему хотелось возразить, однако он промолчал. Ему почти захотелось, чтобы здесь действительно сидело невидимое чудовище. Путь меча, вот это его судьба! А тропы магии, несмотря на многие часы уроков у Дуба Фавнов, остались для него чуждыми.

Он положил меч на песок и сел в позу портного. Ему нужно было очистить дух, стать с магией одним целым. Медленно-медленно перед его мысленным взором появилось видение сотканных из света троп, пересекавшихся во тьме. Там, где они встречались друг с другом, тропы искажались. Линии искривлялись и образовывали водоворот. Каждая звезда альвов отличалась от всех других узором сплетенных в ее сердце линий. Опытным волшебникам это служило ориентиром.

Фародин представил себе, как проникает руками внутрь троп света. Подобно садовнику, подвязывающему усики растений, он разделял их, пока дыра не стала увеличиваться и в конце концов не появились врата. Оттуда исходила темная сила притяжения. Этот путь вел не в Альвенмарк.

Он неуверенно открыл глаза. Посмотрел на отполированный череп, лежавший на груде камней. О чем он хотел предупредить его?

— У тебя получилось, — сквозившее в голосе сомнение выдавало ложь Нурамона.

Фародин обернулся. За его спиной образовались врата, однако они выглядели совершенно иначе, чем те, которые создавал Нурамон. Яркие полосы света всех цветов радуги окружали темный провал, казалось, ведущий в никуда. Ровная, словно стрела, сотканная из света тропа вела сквозь тьму, однако не могла осветить окружавшую ее темноту.

— Я пойду вперед, — сказал Фародин. — Я…

— Эти врата ведут в Расколотый мир, как мне кажется. — Нурамон смотрел на них с очевидным страхом. — Поэтому они выглядят иначе. Все именно так, как описывала Дуб Фавнов.

Фародин обеспокоенно провел языком по губам. Взялся за меч и вложил его в ножны. Отряхнул песок со складок брюк и в тот же миг осознал, что делает все это исключительно для того, чтобы оттянуть принятие решения. Рывком поднялся.

— Врата достаточно широки. Мы можем пройти вместе, если будем вести лошадей в поводу.

На пороге врат Нурамон на миг замер.

— Прости, — негромко сказал он. — Это был не лучший момент для того, чтобы спорить с тобой по поводу песчинок.

— Давай продолжим спор в другой раз.

Нурамон ничего не ответил. Вместо этого он взял свою лошадь под уздцы и шагнул вперед.

У Фародина возникло чувство, что врата в буквальном смысле втянули его в себя. Он рывком оказался во тьме. Услышал, как заржала лошадь, однако не увидел ее. Тропа света исчезла. Ему показалось, что он падал целую вечность. А затем под ногами появился мягкий грунт. Тьма расступилась. Фародин заморгал и огляделся по сторонам. Ледяной ужас сковал его сердце. Заклинание не удалось! Они по-прежнему стояли посреди черного круга, сложенного из базальтовых камней, а вокруг них до самого горизонта простиралась пустыня.

— Может быть, стоит еще раз…

— Наши тени! — воскликнул Нурамон. — Ты только посмотри! Наши тени исчезли, — он перевел взгляд на небо. — Солнца нет. Где бы мы ни были, это явно не мир людей.

С неба донесся пронзительный крик. Над ними описывал круги сокол. Казалось, он наблюдает за ними. Наконец он полетел прочь.

Фародин запрокинул голову. Небо было яркого, сияющего голубого цвета, бледневшего к горизонту. Не было туч и солнца. Эльф закрыл глаза и подумал о воде. Во рту становилось все суше и суше по мере того, как мысль становилась интенсивнее. А потом он почувствовал, словно на миг окунулся в источник с холодной водой горного ручья.

— Туда! — он указал на большую дюну у самого горизонта. — Там еще до захода солнца… — он умолк и перевел взгляд на голое небо. — Прежде чем стемнеет, мы найдем там воду.

Нурамон ничего не сказал, просто пошел следом. Каждый шаг стоил еще толики силы. Они настолько устали, что уже не могли идти по поверхности мягкого песка, а, как люди, проваливались по самую лодыжку.

Дюна, являвшаяся целью их пути, казалось, нисколько не приближалась. Или это только казалось Фародину? Может быть, время растягивается до бесконечности, когда в небе нет солнца, отмеряющего часы? Сколько прошло времени — полчаса или полдня, когда небо наконец постепенно стало темнее?

Когда они наконец добрались до дюны, силы их были на исходе.

— Как там Мандред?

— Плохо. — Нурамон переставлял ноги, не останавливаясь и не поднимая головы.

Молчание Фародина было красноречивее любых вопросов.

— Он умрет до исхода ночи. — Нурамон по-прежнему не поднимал глаз. — Даже если мы найдем воду, я не уверен, что смогу спасти его.

«Вода, — думал Фародин. — Вода!» Он чувствовал ее. Она уже недалеко. Он устало шел вперед. Дюна была еще хуже, чем равнина. С каждым шагом они не только все глубже проваливались в песок, но и немного откатывались назад, словно дюна хотела помешать им подняться на ее гребень. Легкий ветер гнал им навстречу песок, от которого пекло глаза.

Когда они наконец взобрались наверх, то уже были слишком утомлены, чтобы радоваться открывшемуся виду. Перед ними простиралось озеро темно-синего цвета, обрамленное тысячами пальм. На берегу стояли странные павильоны.

Теперь только две дюны пониже отделяли их от пальмовой рощи. Наполовину скатываясь по склону, они стали спускаться. Лошади дико ржали. Теперь они тащили эльфов за собой. Животные почуяли воду.

Внезапно что-то вонзилось в песок рядом с Фародином. Он рефлекторно отпрянул в сторону. То была оперенная стрела, и она едва не попала в него. Однако стрелка нигде не было видно! Только сокол вернулся и снова стал описывать над ними круги.

А потом воздух наполнило жужжание. Целое облако стрел перелетело через гребень холма. В нескольких шагах в песок вонзились стрелы. Они образовали почти ровную линию, словно указывая границу, которую они не имели права переступать.

Когда Фародин снова поднял взгляд, то на гребне холма перед ними появились всадники. Их было по меньшей мере три дюжины. Таких ездовых животных Фародин никогда прежде не видел. С длинными ногами и странной формы головой, сидевшей на изогнутой шее, они были настолько необычайно уродливы, что у видевшего это впервые захватывало дух. У них была белая шерсть, а на спине рос большой горб.

На всадниках были длинные белые одежды. Лица были скрыты. Некоторые вынули из ножен сабли, другие были вооружены длинными копьями, с которых свисали пестрые кисти. Но самыми примечательными были их кожаные щиты. Они были сделаны в форме огромных расправленных крыльев бабочки, и даже великолепие красок было таким же. Всадники молча смотрели на чужаков.

Наконец от группы отделился один из них. Он ловко направил свое ездовое животное по склону дюны и остановился, немного не доходя до линии стрел.

— Посланникам Эмерелль здесь не рады, — послышался приглушенный женский голос.

Она говорила по-эльфийски!

Товарищи удивленно переглянулись.

— Интересно, кто это? — негромко спросил Нурамон.

Очевидно, всадница разобрала произнесенные шепотом слова.

— Мы называем себя вольными Валемаса, ибо слово Эмерелль не имеет силы в этой части Расколотого мира. Можете провести ночь вне оазиса. Завтра мы отведем вас обратно к вратам.

— Я Фародин из Альвенмарка, из рода Аскалель, — взволнованно ответил он. — Один из моих спутников ближе к смерти, чем к жизни. Я не знаю, какого рода неприязнь связывает вас с Эмерелль, однако одно мне ясно совершенно точно. Если вы нам не поможете, то принесете жизнь моего друга в жертву своему гневу. И я обещаю, что от его имени объявлю вам кровную вражду, если он умрет из-за вас.

Всадница, лицо которой оставалось скрытым, посмотрела наверх, на остальных воинов. Фародин не сумел разглядеть среди них предводителя. Все они были одеты одинаково, и оружие их тоже ничего не говорило относительно их положения. Наконец один из них вытянул руку и резко свистнул. На всаднике была толстая перчатка сокольничего. Высоко над ними в небе ответил ему криком сокол. Затем сложил крылья и ринулся вниз, чтобы приземлиться на вытянутую руку.

И словно это было знаком к перемирию, всадница кивнула им.

— Идемте. Однако помните: вы здесь — нежеланные гости. Я — Гилиат из вольных, и если ты захочешь с кем-нибудь сразиться, Фародин, я с удовольствием принимаю твой вызов.

 

Народ вольных

Одетые в белое воины дали им напиться. Затем окружили и отвели в оазис. В тени пальм эти странные обитатели оазиса выращивали овощи и неизвестный Фародину вид пшеницы. Пальмовую рощу пронизывала густая сеть узких каналов, а когда путники приблизились к озеру, Фародин разглядел деревянные водяные колеса.

Между деревьев стояли небольшие глиняные дома, стены которых были расцвечены крупными геометрическими узорами. Было очевидно, с какой любовью они строились, как тщательно за ними ухаживали. Не было перекрытий и ставней, не украшенных резьбой. И тем не менее это было ничто по сравнению с роскошью Альвенмарка, даже покинутого Валемаса. Много столетий назад ушли его жители, и никто не знал, куда. Должно быть, это были их потомки. Фародин внимательно огляделся. Однажды ему довелось бывать в древнем Валемасе. Каждый дом там был дворцом, и даже улицы были выложены мозаикой. Говорили, что жители Валемаса когда-то в гордости своей восстали против королевы. Они не терпели никого, кто был бы выше их. И после множества споров они наконец удалились из Альвенмарка.

Похоже, потомки обитателей древнего Валемаса не сумели ни преодолеть неприязнь по отношению к королеве, ни отринуть свою гордость. Единственное отличие — они уже не жили во дворцах. Вдоль берега реки высилось семь залов под куполообразными сводами, подобных которым Фародин еще не видал. Эльфы согнули стволы пальм до такой степени, что они стали выглядеть как корабельные шпангоуты, и свободный конец закрепили на земле. Между ними натянули циновки из искусно сплетенного тростника — это были стены и потолки залов.

Когда путники достигли площади между тростниковыми залами, Гилиат сделала им знак спешиться. Со всех сторон стекались любопытные: женщины, завернутые в яркие плотные одежды, и мужчины в юбках! Все они смотрели на пришельцев с молчаливой враждебностью. Даже дети не смеялись.

Несколько молодых людей сняли Мандреда с коня и унесли прочь. Фародин хотел было пойти за ними, однако Гилиат преградила ему путь.

— Можешь довериться нам. Мы знаем, что делает пустыня с неосторожным путником. Если ему еще можно помочь, то он будет спасен.

— Почему вы относитесь к нам с таким пренебрежением? — спросил Нурамон.

— Потому что мы не любим лизоблюдов Эмерелль, — строго ответила эльфийка. — В Альвенмарке ей подчиняются все. Она душит все, не похожее на обыденность. Тот, кто живет там, живет в ее тени. Она — тиран, который позволяет себе самой принимать решения относительно того, что верно, а что нет. Мы очень хорошо знаем, как вы пресмыкаетесь перед ней. Вы ведь всего лишь пыль под ее ногами, вы…

— Довольно, Гилиат, — перебил ее звучный мужской голос. От их эскорта отделился высокий воин. На руке у него сидел сокол, на голову которому он надел пестрый колпак. Он коротко кивнул в знак приветствия. — Меня называют Валискар. Я — предводитель воинов в нашей общине и отвечаю за вас до тех пор, пока вы являетесь нашими гостями, — он строго посмотрел на Фародина. — Я помню твой род. Потомки Алскалеля всегда были очень близки ко двору Эмерелль, не так ли?

— Я не…

Валискар перебил его.

— Что бы ты ни хотел сказать, можешь рассказать совету, ибо знай, что здесь, в Валемасе, решения принимают не в одиночку! А теперь следуйте за мной.

Валискар отвел их в самый просторный из семи залов. Там собралась почти сотня эльфов. Некоторые стояли небольшими группками и разговаривали. Однако большинство уселись на коврики, разложенные вдоль стен.

В конце зала сидел сребровласый эльф на фоне знамени Валемаса, на котором был изображен конь. Сложив руки на коленях, он замер, казалось, глубоко погруженный в свои мысли. Пока Фародин и Нурамон шли через зал, вокруг становилось все тише, и остальные эльфы тоже отошли к стенам. Чем ближе гости подходили к сребровласому, тем отчетливее чувствовал Фародин ауру его власти.

И только когда они оказались прямо перед ним, он поднял голову. Радужка его глаз сверкала, словно янтарин.

— Добро пожаловать в Валемас. — Он жестом велел им сесть на коврик перед собой.

Едва они сели, как подбежали два молодых эльфа и поднесли кружку с водой, глиняные бокалы и миску с сушеными финиками.

— Я Малавайн, старший из жителей этого оазиса. Вы должны извинить нас за скромный стол, однако дни, когда мы жили в достатке и довольстве, давно миновали. А теперь скажите нам, почему вы предприняли такое далекое путешествие сюда из Альвенмарка.

Оба товарища по очереди стали рассказывать о своем путешествии и приключениях. Чем дольше длился их рассказ, тем отчетливее чувствовал Фародин, как отступает неприязнь. Было очевидно, что тот, кто восставал против Эмерелль, мог рассчитывать на неограниченное гостеприимство в Валемасе. Когда они наконец закончили рассказ, Малайвин кивнул.

— Королева принимает решения, ничего не объясняя. Так было всегда. Мне кажется, она поступила очень несправедливо по отношению к Нороэлль и вам обоим. — Он оглядел собравшихся. — Я думаю, что буду говорить от имени всех, когда предложу вам нашу помощь в поисках.

В большом зале стало тихо. Не было одобрительного гула, почти никто ни жестом, ни кивком головы не подтвердил слова Малайвина. И тем не менее различие в отношении, по сравнению с тем, которое путники ощутили по прибытии, не могло быть более разительным. Хотя Фародин по-прежнему ощущал горечь, меланхолию и гнев, но теперь он чувствовал также, что сердца собравшихся приняли его. Как и эти люди, он был жертвой Эмерелль.

— Как вы можете мирно сидеть с чужаками? — В конце зала поднялась молодая женщина.

Фародин узнал ее по голосу. То была Гилиат, воительница с закрытым лицом, которая говорила с ними у подножия дюны. Очевидно, она пришла на собрание позднее, поскольку сменила доспехи и белые одежды на бесшовную юбку и короткую шелковую блузку. Теперь стали видны ее длинные каштановые волосы, заплетенные в косу. Ее тело было настолько тренированным, что грудь можно было скорее угадать, чем увидеть. Красивой она не была. Слишком острый подбородок, слишком крупный нос, однако у нее были чувственные полные губы, а ее зеленые глаза сверкали от страсти, когда она в гневе указала на Фародина.

— Еще и часа не прошло, как вот он угрожал кровной местью нашему народу, если мы не подчинимся его воле! Мы ушли сюда от Эмерелль. Мы хотели свободы. А теперь вы терпите здесь эльфа из ее свиты, который относится к нам с таким же пренебрежением, как и его госпожа. Я настаиваю на своем праве проучить его при помощи клинка.

— Правда ли, что ты угрожал кровной местью нашему народу? — холодно спросил Малайвин.

— Все было не так, как она говорит… — начал Фародин, но старик жестом перебил его.

— Я задал тебе простой вопрос. И жду на него не подробного, а четкого ответа!

— Да, это правда. Но тебе следовало бы…

— Ты еще и собрался мне указывать, что мне следует делать, а что нет?

— Все было не так, как кажется, — попытался успокоить его Нурамон. — Мы…

— А ты решил, что можешь объяснять мне, как понимать то, что я слышу? — Малайвин казался скорее разочарованным, чем рассерженным. — Я должен был догадаться. Тот, кто приходит от двора Эмерелль, несет в себе высокомерие. Согласно нашим законам, Гилиат имеет полное право бросить тебе вызов, Фародин.

Фародин ничего не понимал. Как можно быть таким упрямым? От приязни не осталось и следа. Никто в зале не желал больше слушать то, что они могли сказать.

— Я приношу извинения за свои слова и не хочу ни с кем сражаться.

— Ты в своем высокомерии считаешь себя непобедимым или страх руководит твоим языком? — спросила Гилиат.

Широко расставив ноги, она застыла перед ним, уперев руки в бока.

— Если обида слишком сильна, то смыть горечь произнесенных слов может только кровь, — холодно объявил Малайвин. — Вы станцуете под песнь клинков. Ваш поединок будет длиться до первой крови. Если ты будешь ранен, то кровь смоет твои слова, А если проиграет Гилиат, то ты завоюешь место среди нас и мы примем то, что ты скажешь, ибо мы — свободный народ.

Фародин вынул кинжал. И прежде чем кто-либо успел остановить его, он разрезал себе тыльную сторону ладони.

— Женщины и мужчины Валемаса! — Он вытянул руку, чтобы каждый мог видеть, как кровь стекает по его руке. — Я пролил кровь, чтобы искупить свои слова. На этом спор окончен.

Собравшиеся погрузились в ледяное молчание.

— Тебе следовало бы прекратить пытаться навязать нам свою волю, Фародин. Даже если путь через пустыню обессилил тебя, тебе придется подчиниться нашим законам и сражаться! — Малайвин поднялся и хлопнул в ладони. — Принесите барабаны. В танце клинков каждый удар наносится под ритм барабанного боя. Мы начнем с медленного ритма, чтобы ты мог привыкнуть. Битва и барабанный бой быстро ускорят темп. Обычно у каждого танцующего два меча. Тебе нужно еще оружие?

Фародин покачал головой. Ему достаточно было меча и кинжала. Он поднялся и принялся растягивать ноющие мышцы, чтобы как-то расслабить их.

Нурамон подошел к товарищу.

— Не знаю, что это на них нашло. Это ведь чистое безумие!

— Я начинаю понимать, почему Эмерелль никогда не приглашала их вернуться в Альвенмарк, — тихо ответил он. — А теперь помолчи. Не будем давать им еще один повод для танца клинков.

Нурамон схватил воина за руку. Фародина пронизало приятное тепло. Когда целитель отнял руку, порез затянулся.

— Не убивай ее! — попытался ободряюще улыбнуться Нурамон.

Фародин посмотрел на свою противницу. Очевидно, Валискар предполагал, что она способна справиться сама с двумя воинами, когда отправил к ним на переговоры. Нужно опасаться ее.

— Будем надеяться, что она не разрубит меня на куски. А то что-то мне кажется, что она предпочтет вонзить клинок мне в сердце, чем закончить поединок маленьким порезом. До первой крови. Это многое может значить.

Фародин снял с себя оружейный пояс, чтобы тот не мешал в бою. Затем вынул кольцо из кожаного мешочка, в котором он хранил серебряный флакон и камень Нороэлль. Это кольцо было единственным, что осталось от любимой, кроме воспоминаний об Айлеен. На кольце было три маленьких темно-красных граната; в их гранях отражался свет стоявших в зале масляных ламп. Для проверки воин провел по камням большим пальцем. Они испортят любую подбивку перчаток. Давно он пользовался этим кольцом в последний раз…

— Ты готов? — крикнула Гилиат.

Она выбрала в качестве оружия два коротких меча и стояла, ожидая его, в центре зала.

Тем временем у входа в зал поставили два барабана. Они были величиной с огромные винные бочонки, которые путники видели, уходя через подземелья Анисканса. Барабаны положили так, чтобы кожа находилась сбоку. Причудливый узор из узелков красного и черного цвета красовался на светлой коже. Две женщины, скрестившие на груди барабанные палочки, ждали знак для начала танца клинков.

Эльфы отошли к стенам и предоставили сражающимся площадку двадцать шагов в длину и пять в ширину.

Фародин занял свое место.

— Каждый удар барабана — это шаг или удар, — объявила Гилиат. — Идеальный мечник двигается с легкостью танцора. Даже если ты проиграешь, то сохранишь лицо, если будешь сражаться достойно.

Фародин кивнул, хотя в принципе придерживался другого мнения. Он никогда еще не сражался ради того, чтобы произвести на кого-то впечатление своим мастерством. Он сражался ради победы!

Гилиат махнула барабанщицам.

— Начинайте!

Прозвучал первый удар. Гилиат сделала шаг в сторону и занесла оружие. Фародин продолжил ее движение поворотом.

Со следующим ударом она медленно провела широкий замах, нацеленный ему в голову. Фародин блокировал его при помощи кинжала. «Любой ребенок сумел бы парировать этот удар, — раздраженно подумал Фародин. — Этот танец клинков — просто-напросто глупость!»

Барабаны издавали низкие звуки, пронизывавшие до нутра. Ударяли попеременно, чтобы каждый звук мог продлиться какое-то время.

Темп медленно увеличивался. Несмотря на то что поначалу Гилиат совершала странно подчеркнутые движения, она была без сомнения опытной воительницей. Хотя Фародин подчинился ритму, но отказался от того, чтобы копировать стиль Гилиат, чтобы произвести впечатление на зрителей. Он парировал экономными движениями, держал защиту, чтобы изучить движения противницы.

Чем быстрее был ритм, тем более плавными становились атаки воительницы. Удар следовал за ударом. Она наступала, затем отскакивала, играючи обходила его в танце, затем внезапно снова атаковала. Барабанный бой и звон стали сплетаться в мелодию, все больше и больше захватывавшую даже Фародина. Не задумываясь, он двигался под звуки ритма и начал находить в сражении удовольствие.

Внезапно Гилиат присела и, к удивлению Фародина, увернулась от удара, вместо того чтобы парировать. Быстро, словно взмах ресниц, устремился вперед ее клинок. Фародин попытался увернуться, однако сталь разрезала его брюки для верховой езды. Барабанный бой смолк.

Воительница рассмеялась и встала.

— Неплохо для лизоблюда королевы.

Фародин ощупал штанину. Боли он не чувствовал. Однако это ничего не значило в битве с очень хорошо заточенными мечами. Он осторожно разорвал ткань. Его бедро было цело. Должно быть, она промахнулась всего на волосок.

Гилиат нахмурилась.

— Повезло! — крикнула она, обращаясь к зрителям.

Фародин высокомерно улыбнулся.

— Как скажешь.

Он видел, что ее высокомерие начинает таять. Теперь она попытается быстро нанести еще один удар. И, быть может, в своем неистовстве немного пренебрежет защитой.

— Что ж, тогда давай продолжим.

Гилиат подняла клинки и приняла странную стойку. Меч в левой руке она вытянула вперед, словно для атаки. А тот, что в правой, она подняла над головой и повернула вперед, так что острие указывало на сердце Фародина. Она напомнила Фародину скорпиона, угрожающе поднявшего жало.

На этот раз барабанный бой ускорился быстро. Она сделала стремительный выпад и стала сильно теснить его. Однако не совершила ни единого удара правой рукой. Все время держала клинок занесенным, готовая ударить, как только представится возможность.

Фародин был поражен темпом воительницы и тем, что она снова заставила его защищаться. Ее выпады следовали настолько быстро, что у него практически не было возможности ответить. Нужно заканчивать эту игру, не то это сделает она!

Ее левая рука устремилась вперед. Выпад, нацеленный в его бедро. Он успел перехватить удар и притворился, что слегка споткнулся. При этом широко раскрыл защиту на своей груди.

Только этого и ждала Гилиат. Словно жало устремился вниз ее второй клинок. Фародин, повернувшись, вошел в зону ее атаки. Его кинжал метнулся вверх. Сталь со звоном ударилась о сталь. Теперь они стояли настолько вплотную друг к другу, что он чувствовал щекой дыхание Гилиат. Оба клинка были скрещены на уровне голов. Они замерли всего на миг. Затем Гилиат отпрянула. Фародин слегка коснулся рукой ее щеки и тоже отступил назад.

— Бой окончен! — громким голосом провозгласил он, и все в зале увидели, что он победил.

Тонкая струйка крови стекала из пореза на щеке Гилиат.

Она отложила меч и недоверчиво коснулась рукой лица. Ничего не понимая, смотрела на кровь на своих пальцах. Однако вместо того чтобы возмутиться, она коротко поклонилась.

— Я смиренно склоняю голову перед победителем и прошу прощения за свои слова, — бесцветным голосом произнесла она, очевидно, все еще огорошенная неожиданным окончанием схватки.

Вокруг раздались гневные возгласы. Многие не были готовы к тому, чтобы принять исход битвы. Они громко возмущались хитростью придворного.

Нурамон подбежал к Фародину, чтобы поздравить и обнять его.

— Как ты это сделал? — прошептал он.

— Кольцо, — ответил Фародин.

Он вырвался из объятий и поднял руку, так что отчетливо стало видно маленькое украшение с остро ограненными камнями. Их темно-красный цвет напоминал кровь в золоте.

— Я вызываю тебя на танец клинков! — молодой воин возник прямо перед Фародином. — То, как ты решил исход битвы в свою пользу, было нечестно, это оскорбляет меня и весь мой народ.

Фародин глубоко вздохнул. Он как раз собирался ответить воину, когда голос Малайвина перекрыл шум в зале.

— Братья мои, спор окончен. До первой крови, так было сказано. И нигде не записано, что кровь должна пролиться от клинка. Давайте признаем исход битвы, хотя победа эта — скорее заслуга хитрости, чем воинского искусства.

Несмотря на вмешательство Малайвина, волнение улеглось только отчасти. Многие молодые эльфы с возмущением покинули зал.

Сребровласый эльф жестом пригласил гостей присесть рядом. Он налил им вина и протянул фрукты на тяжелой серебряной тарелке, стоявшей на ковре перед ним. Все в зале постепенно успокаивались.

После совместной трапезы Малайвин попросил их рассказать об Альвенмарке. Ответил ему Нурамон, который по мере сил пытался забыть случившееся. Фародин позавидовал его умению рассказывать с такой живостью, что можно было легко представить Альвенмарк.

В ответ товарищи узнали многое о жизни в пустыне. Эльфы Валемаса превратили плохонький источник в цветущий оазис. Они долго искали это место, поскольку, как и их предки, любили пустыню. И шутили по поводу того, что жара пустыни сделала их такими вспыльчивыми.

Еще здешние эльфы рассказали о том, что часто ездят в мир людей. Смертные там называли их «гират», что на их языке означает «дух», и относились к обитателям Валемаса с большим уважением.

— Когда они встречаются с нами, то всегда одаривают, — улыбнулся Малайвин. — Думаю, они считают нас кем-то вроде разбойников.

— И вы не разуверяете их в этом? — едва эти слова сорвались с губ Фародина, как он тут же пожалел об этом.

— У нас нет выбора. Нам здесь столь многого не хватает, что мы с благодарностью принимаем каждый подарок. Это не значит, что мы бесчестны. Мы ничего не берем силой, хотя могли бы сделать это легко, — он понурился, глядя на извилистый узор ковра. — Но чего нам не хватает больше всего, так это звездного неба Альвенмарка.

— А если заключить мир с королевой? — предложил Нурамон.

Малайвин удивленно посмотрел на него.

— Может быть, эльфы Валемаса и потеряли многое, но только не гордость. В Альвенмарк мы вернемся только тогда, когда нас об этом попросит Эмерелль и при этом сохранит там нашу свободу.

«Значит, вы не вернетесь никогда», — подумал Фародин.

 

На краю оазиса

Ребенком Нурамон часто думал о пустыне и легендарном городе Валемасе. Представлял, как там все могло выглядеть, однако в древнем Валемасе не был никогда. Этот же оазис был совсем иным, чем представлял себе целитель город легенд. Конечно, здесь не было солнца Альвенмарка или даже светила мира людей. Однако волшебники этой общины создали завесу из света и раскинули ее, словно полог шатра, над поселением и окружающей его пустыней. Они продумали даже смену дня и ночи: свет сменялся необычайно долгими сумерками и несколько часов спустя возвращался краткой утренней зарей.

Однако, несмотря на обилие воды, связь с пустыней была очень тесной, она была видна и чувствовалась отчетливо. Даже овевавший все мягкий ветер нес запахи пустыни.

Нурамон шел по тропе, которая должна была привести к краю оазиса. Этот путь указал им Валискар; якобы там находилась граница страны. Остальные места Расколотого мира считались островками в море Ничто. И Нурамон хотел взглянуть на это море. Он оставил своих спутников в оазисе, они отдыхали там в одном из глиняных домов. Несмотря на помощь целителей Валемаса, силы к Мандреду возвращались очень медленно. В лихорадочном бреду он то и дело звал Атту Айкъярто. Фародин остался с ним. Несмотря на дружелюбие, с которым к ним относились, он не доверял жителям оазиса.

А Нурамон был слишком любопытен, чтобы сидеть на месте. Он даже прибавил шагу, чтобы добраться до края оазиса как можно быстрее.

Внезапно тропа, по которой он шел, закончилась у подножия статуи, изображавшей Юливее, основательницу оазиса. Ее изображение можно было встретить здесь во многих местах. Эльфы пустыни почитали ее почти так же, как Мандред своих богов. Она была красивой. На губах играла уверенная улыбка, а в глазницы статуи из песчаника были вставлены два малахита. При дворе королевы Нурамону доводилось видеть, как скульпторы вставляют в статую драгоценные камни. Сначала камни вставляют в глазницы, затем вынимают каменные веки, накладывают их и при помощи заклинания приращивают к статуе. Точно так же покрывали веки и малахиты, словно были настоящими и могли в любой момент моргнуть. Фигура приглашала присесть на камень, лежавший рядом.

Нурамон последовал жесту и присел. Открывшийся вид ошеломил его. Хотя он находился на краю оазиса, однако перед ним простиралось не море Ничто, — как он втайне надеялся, — а пустыня. Может быть, нужно пойти дальше, гораздо дальше, чтобы попасть на край этой земли. Однако Нурамону вдруг показалось, что здесь что-то не так. Ветер дул ему в спину, и в то же время эльф видел, как закрутился мелкий песок и стал двигаться по направлению к нему. Однако, не долетев до него, он внезапно исчез, словно и не было его никогда. Возможно ли, что открывшаяся его взору пустыня — не что иное, как иллюзия? Отражение той пустыни, которая начиналась по другую сторону оазиса и вела до круга камней? Должно быть, это очень сильное заклинание…

Нурамон поднялся и шагнул в пустыню. Внезапно он почувствовал силу заклинания. Поселение от иллюзии отделял барьер, подобный стене из тончайшего стекла. Нурамон осторожно ощупал невидимую стену.

Внезапно под его пальцами что-то треснуло. Он поспешно отнял руки. Пустыня расплылась перед его глазами, на горизонте потемнело. Темнота пожирала землю с невероятной скоростью. Она неслась ему навстречу, поглощая дюны, затем шаг за шагом — песок и камни равнины. Но, не дойдя до него, темнота посерела от сияния Валемаса. Лучи света пронизывали ее довольно далеко. У ног Нурамона разверзлась пропасть. Там, внизу, клубился серо-синий туман, едва заметно шевелившийся. Должно быть, это и есть море, в котором плавали островки Расколотого мира. А темнота над ним — небо этого безрадостного места.

И где-то там была Нороэлль. И, быть может, смотрела сейчас в бесконечность. Наверняка обустроила все, как и волшебники этого поселения, по своим представлениям. Нурамону оставалось только надеяться, что она находится не в месте вечной печали. Если существует возможность преодолеть этот туман, то он воспользуется ею и пойдет настолько далеко, насколько будет нужно. Быть может, существует прямой путь к Нороэлль, путь в обход барьеров королевы.

Нурамон снова присел на камень рядом со статуей. И наблюдая за тем, как возвращается отражение пустыни, он думал о той идее, которая только что пришла ему в голову. Может быть, существует что-то вроде корабля, который может плавать по туману, словно по обычной воде?

От размышлений его оторвал голос.

— Ты видел это?

Рука Нурамона инстинктивно метнулась к мечу, он обернулся. Рядом со статуей Юливее стоял мужчина в светло-зеленых и белых одеждах.

— Хо! Не так быстро, чужеземец! — воскликнул он.

И тут Нурамон заметил, что у мужчины нет ног, только одежды развеваются на ветру. Однако ткань колебалась слишком сильно для того слабого ветерка, который играл здесь с песками. Зеленые волосы незнакомца тоже шевелились, словно их, прядь за прядью, трепали невидимые руки.

— Ты что же, духов никогда не видел?

Нурамон не мог отвести взгляда от мужчины.

— Духов-то видел, но таких как ты — нет. — Его визави выглядел почти как эльф. Из волос торчали острые уши, однако они казались более плотными, чем у эльфов. Руки его были удивительно большими и бесформенными: он легко мог бы обхватить голову Нурамона ладонью. Голова же духа, напротив, была продолговатой, подбородок — острым. Даже широкая ухмылка ничего не могла изменить.

— Я Нурамон. А как твое имя?

— Имя! Пфф! — произнес дух и махнул рукой. — Жизнь была бы гораздо проще без имен. Имена — это только обязательства. Вот знает кто-нибудь твое имя, позовет тебя и скажет: делай то-то и то-то. — Он поднял брови, и его бледно-зеленые глаза сверкнули. — Я тут один такой. В Валемасе только один джинн. И это я. Даже если я — то здесь, то там… — он указал на место рядом с Нурамоном и появился там, куда показал, — даже тогда я по-прежнему тот же самый, — дух склонился к нему. — Скажи, какой твой любимый цвет?

Нурамон помедлил.

— Синий, — наконец ответил он, вспомнив глаза Нороэлль.

Дух описал круг вокруг него, и когда он снова оказался напротив Нурамона, то волосы у него были синие, глаза синие, и одежды — синие с белым.

— Даже синего цвета я тот же самый, единственный здесь. Так зачем же имя? Называй меня просто джинн.

Нурамон не верил своим ушам. Перед ним парил в воздухе настоящий джинн! Он слышал о них, говорили, что они исчезли, а некоторые из этого странного народа прячутся в пустынях Альвенмарка. А некоторые утверждали даже, что джиннов никогда и не было.

— Что ж, джинн… Быть может, ты сможешь помочь мне.

Лицо духа посерьезнело.

— Наконец-то! Наконец-то хоть кто-то, кто может оценить мою бесконечную мудрость.

Нурамон не сдержал улыбки.

— Ты поистине очень скромен.

Джинн поклонился.

— Конечно. Я никогда не скажу о себе ничего, что не соответствует истине. — Он подлетел ближе к Нурамону и шепнул:

— Ты должен знать, что когда-то… — Он огляделся по сторонам. — Когда-то я жил в другом месте. То был оазис знания в вездесущей пустыне невежества.

— Хм. И какое же знание ты хранил?

Джинн непонимающе нахмурился.

— Ну, конечно же, все: знание о том, что было, знание о том, что есть, и знание о том, что будет.

Похоже, этот веселый дух считает его дураком. Даже Эмерелль могла видеть будущее только очень размыто. Но тем не менее… Если этот джинн — не иллюзия его воспаленного сознания и, быть может, в словах его есть искорка правды, то он сможет помочь ему в поисках Нороэлль.

— Где это место? — спросил он духа.

— Можешь представить его себе в виде огромной библиотеки. И она находится в огненном опале короны махараджи Берсейниши.

— Библиотека? В камне?

— Ну конечно.

— Невероятно.

— Ты скорее поверил бы в то, что огненный опал — это движущаяся звезда альвов?

Нурамон промолчал. Джинн был прав: непривязанная к месту звезда альвов казалась ему еще более невероятной, чем камень, в котором духи собирали все знание.

А джинн тем временем продолжал:

— Огненный опал — это наш дар махарадже Гальсифу. Мы были очень ему обязаны. И мы доверили ему огненный опал и стали его советниками. И мы были хорошими советниками. — Он снова исчез и возник слева от Нурамона. — Гальсиф был умным человеком и очень мудро берег наше знание. И в мудрости своей скрыл наше присутствие от своего сына. Ибо тот был тиран, дурак и не достоин знания. Мы, духи, входили и выходили из опала, и никто ничего не замечал. Места, более надежного, чем корона могущественного властелина, быть не может.

Нурамон задумался. Все это звучало очень фантастично.

— А можно в той «библиотеке» выяснить, как передвигаться в этом мире от острова к острову?

— Можно было бы, если бы библиотека еще существовала. Вот только она исчезла давным-давно. Через много поколений после Гальсифа махараджа Элебал подчинил себе соседнюю державу и пошел на восток. Наконец, он сражался в лесах Друсны, где и исчез вместе со своим войском. Без него империя развалилась, и корона, потерянная в Друсне, до сих пор не найдена. Раньше я мог почувствовать опал из любого места в мире людей и попасть к нему. Но с тех пор я перестал ощущать его, когда летаю по миру людей. Может быть, корона и огненный опал уничтожены. А быть может, они окружены магией и кто-то охраняет их. Может статься, что однажды они снова появятся, но до тех пор тебе придется отказаться от знания библиотеки. Впрочем, я могу ответить на твой вопрос, ибо мои знания обширны. Вот только ответ тебе не понравится. — Джинн подплыл к краю оазиса, и внезапно тьма снова вернулась. — Ты ведь уже видел это. Посмотри внимательно! Кто, кроме альвов, мог бы путешествовать по этому серому туману? То, что находится снаружи, в принципе не является частью этого мира. Это скорее фон Расколотого мира, то, что остается, когда исчезает мир. Отдельные островки расположены невероятно далеко друг от друга. Конечно, здесь, в оазисе, существуют тропы и звезды альвов. Но мы можем пользоваться только тем путем, который ведет в мир людей. Все остальные ведут в темноту и оканчиваются где-то между этими островками. Если ты пойдешь по одной из этих троп, то сгинешь навеки. Передвигаться по другую сторону троп альвов тоже не выход. Я могу летать. Я даже как-то побывал там, но скоро вернулся, прежде чем потерял из виду свет Валемаса. Даже если бы ты умел летать, без еды и питья тебе далеко не уйти. Поверь мне, Нурамон: даже я погиб бы там, снаружи. Ибо всякое существо питается от чего-то, однако там нет ничего! Нет дороги сквозь пустоту между островками.

Идея Нурамона была развенчана. Если даже дух не может путешествовать по Расколотому миру, то они не сумеют обойти таким образом барьеры королевы. Придется идти со стороны мира людей.

— Вижу, это печалит тебя. Но жизнь слишком длинна, чтобы наполнять ее печалью. Посмотри на меня! Я нашел здесь свой дом и, довольный, живу среди эльфов.

— Прости меня, джинн. Но для меня это не выход. Я должен разбить барьер на звезде альвов, чтобы попасть в одно место в Расколотом мире. А я даже не знаю, где именно в Другом мире находится эта звезда альвов.

— Но ведь ты найдешь ее, правда?

— Я буду искать ее по-эльфийски и однажды найду. Но что потом? Как мне преодолеть магический барьер, который будет защищать эту звезду?

— Знаю, что гнетет тебя. Это королева Альвенмарка создала барьер.

— Откуда ты знаешь? — удивленно воскликнул Нурамон.

— Потому что нельзя сравняться с ней в силе. Поэтому тебе и твоим спутникам кажется, что все потеряно. — Джинн облетел вокруг Нурамона. — Гром и молния! Эльф, который хочет разрушить заклятие королевы. Я такого еще не слышал. Говорят, вы все такие хорошие и послушные в Альвенмарке.

— Я очень прошу тебя никому ничего не говорить о моих планах.

— Я буду хранить их так же, как свое имя. А поскольку меня восхищают мужественные дети альвов, я помогу тебе. Ты должен знать, что уже несколько раз удавалось сломать барьер на звезде альвов. И, несмотря на то, что огненный опал пропал, а я, к сожалению, обладаю очень скромными познаниями в области барьерной магии, я могу направить тебя в место, где на протяжении тысячелетий хранится знание всех миров. Ведущие туда врата находятся в Искендрии. Конечно, эту библиотеку не сравнить с библиотекой джиннов, но зачем держать в руках все знание этого мира, если тебе нужен всего лишь его краешек!

Искендрия! Звучание этого слова понравилось Нурамону.

— А где находится эта Искендрия? — спросил он духа.

— Следуй по тропе альвов, которая ведет от круга камней на север. Иди до моря. — Джинн обернулся вокруг своей оси, а затем указал в сторону. — Затем поверни на запад и иди вдоль побережья. Мимо Искендрии не промахнешься. — И дух скрестил руки на груди.

— Благодарю тебя, джинн.

— О, благодарность значит для нас очень много. Я провел много лет в мире людей. Сколько желаний я там выполнил, и очень редко кто говорил мне «спасибо»!

— Могу ли я что-нибудь сделать для тебя?

— Можешь присесть на этот камень и рассказать мне, что с тобой приключилось. Поверь мне, в этом оазисе тайны хранятся хорошо. Никто не побежит в Альвенмарк ябедничать королеве.

Нурамон кивнул и присел на камень рядом с джинном. А затем начал рассказ. С каждым разом история становилась длиннее, поскольку эльф раскрывал свое сердце.

Джинн терпеливо слушал, и выражение его лица совершенно не вязалось с его очевидно веселым характером. Когда Нурамон закончил, джинн расплакался.

— Пожалуй, это самая трагичная история из всех, которые я когда-либо слышал, эльф. — Джинн вскочил, провел рукой по лицу и внезапно улыбнулся ему настолько широко, что сверкнули зубы. — Но она еще не закончилась. Можешь плакать, а можешь и смеяться. — Лицо джинна изменилось, одна половина изображала веселье, вторая — печаль. И казалось, что обе половины борются друг с другом. — Ты должен принять решение. Спросить себя, есть ли надежда. — Он хлопнул себя ладонью по веселой щеке, и улыбка вместе с ямочками на щеке переместились на другую сторону лица. — Ты должен быть уверен, эльф. Отправляйся в Искендрию! Наверняка ты отыщешь путь. Если надежды нет, то у тебя еще будет достаточно времени для того, чтобы отчаяться.

Нурамон кивнул. Само собой, джинн был прав, хотя его веселость и была чужда эльфу. Он не знал, стоит ли сердиться на духа за то, что он так легкомысленно обратил его трагическую историю в шутку. Однако одной улыбки на лице этого странного существа было довольно, чтобы не удержаться и улыбнуться в ответ.

Когда Нурамон поднялся, джинн снова подлетел к статуе.

— Смело иди в Искендрию. Юливее часто бывала там. И она была очень мудра. Она создала врата, через которые эльфы прежнего Валемаса ушли из Альвенмарка. Она создала круг камней там, за пределами оазиса, и это ей обязаны эльфы заклинанием света, тем барьером и изображением пустыни за ним. Юливее всегда говорила, что путешествия — лучшие учителя. А она была хорошей ученицей. То, чему она научилась в мире людей и в Расколотом мире, может однажды открыться и тебе, — и с этими словами джинн растворился. Ветер донес его слова: — Прощай, Нурамон!

Нурамон подошел к статуе Юливее и взглянул в ее сверкающие глаза. Хотя он еще не понял, можно ли воспринимать джинна всерьез и действительно ли существует там, в мире людей, город под названием Искендрия. Однако одного взгляда в лицо Юливее оказалось довольно, чтобы понять, что он расскажет своим товарищам об этом городе и убедит их отправляться туда.

 

Рассказы теараги

Спутники Валешара

Великого путешественника по пустыне по имени Валешар знали еще наши предки. Мы встречались с ним всего несколько раз и не знаем, как он может выживать в глуби пустыни. Однако говорят, что он и пустыня едины. Однажды мы познакомились со спутниками Валешара. В ночь перед тем мы слышали, как воют гули в дюнах, и мы боялись наступления дня. Когда в полуденный час мы пересекали неумолимую равнину Фелех, то увидели вдалеке всадника. Мы подумали, что гули послали демона, чтобы забрать нас. А затем увидели огненно-красный плащ Валешара.

Из «Рассказов народов пустыни»

Мы тут же разбили лагерь, чтобы можно было достойно принять великого повелителя пустыни. Но вот из тени Валешара показались три фигуры на лошадях. То были два бледных гирата, одетые как воины. А третий был гират огня. Длинные пламенные волосы развевались на ветру, и лицо его было красно, словно уголья. Оружием его была огромная секира, лезвие которой сверкало на солнце. Трое гират скакали на благородных, неутомимых лошадях.

Составлено Голишем Рееза,

Мы приняли Валешара согласно обычаям. И, как всегда, он был добрым гостем. Он мирно пил и ел с нами, и радовался нашим подаркам. Валешар представил нам своих спутников. Два бледных гирата звались Фарашид и Неремеш, а гират огня же — Мендере.

том 3: Теараги, с. 143 и далее

У Фарашида волосы светлые, словно солнце, а глаза из нефрита. Волосы же Неремеша были цвета Ветренных гор, а глаза коричневые, словно пустыня на юге. Мендере же был великаном с буйной огненной бородой. Его голубые глаза были словно два оазиса в пустыне. Гират огня не обладал манерами своего господина. Он постоянно жрал и, к нашему огромному удивлению, постоянно пил воду. Неремеш пояснил нам, что Мендере должен загасить пламя, бушующее в его животе. Тогда поняли мы, что Мендере действовал исключительно ради нашего блага. Ибо не хотел он, чтобы наши шатры загорелись.

После трапезы попросил нас Валешар отвести его спутников к морю. Хотя и боялись мы гирата огня, однако из почтения к Валешару приняли всех троих. Гираты не говорили на нашем языке, а мы не знали того, на котором говорили они. Поэтому мы обменялись всего несколькими словами. Мы восхищались тем, с каким самопожертвованием пил воду за нас Мендере. Не отказывался и от вина, чтобы удержать огонь. Когда же после этого он потребовал раки, испугались мы, что Мендере только разожжет свой огонь. Однако кто противится слову друга Валешара? И пил гират раки. Сначала ничего не произошло. Однако ночью поднялся такой стон и плач, что мы сначала бежали из лагеря, поскольку решили, что пришли гули. Однако когда мы снова осмелились прийти в лагерь, то увидели Мендере, катавшегося по земле и сражавшегося с огнем, который пробудил в нем напиток раки.

Чем больше приближались мы к морю, тем более огненной становилась кожа Мендере. Только руки Неремеша могли отогнать огонь от лица и рук Мендере. С того дня решили мы: никогда не давай пить раки гирату огня!

Наконец мы достигли моря, и трое гират попрощались с нами в нескольких словах, которые они выучили на нашем языке. Они пошли по направлению к Искендрии и оставили нас в недоумении. Интересно, что нужно им было в Искендрии? Наверняка они путешествовали по поручению своего господина. Ибо народы пустыни давно знают, что жители Искендрии настолько глупы, что отказывают в дани Валешару. А теперь к ним направлялась гибель в лице его спутников.

 

В Искендрии

Путь через пустыню был для Фародина сущим мучением. Иногда ему казалось, что дюны насмехаются над ним. Неисчислимы были песчинки, они напоминали ему о том, насколько неразрешима его задача. Он мог только надеяться на то, что его чары со временем станут сильнее. Фародин собирался оставаться верным пути, на который вступил. Его непоколебимость привела его к Нороэлль спустя почти семь сотен лет, и на этот раз он тоже придет к ней. Он был преисполнен решимости отыскать достаточно песчинок из разбитых песочных часов, чтобы разрушить заклинание Эмерелль, и пусть на это уйдут столетия.

Фародин посмотрел на высокие стены города, выросшие на горизонте. Искендрия. Разумно ли было приходить сюда? Им снова придется пройти через звезду альвов. А творить заклинание опасно. А если они совершат прыжок во времени? Вероятно, они даже не заметят этого. А для Нороэлль это будет означать еще много лет одиночества. Если в этой библиотеке они действительно обретут возможность разорвать заклятие Эмерелль и обнаружить ту звезду альвов, через которую ушла в Расколотый мир Нороэлль, то их поискам быстро придет конец. Однако Фародин был настроен скептически. Возможно ли, чтобы Эмерелль не знала о существовании библиотеки? Вряд ли. Значит, исходила из того, что все те знания не помогут. Может ли быть, что королева ошибается? Он размышлял об этом на протяжении всего путешествия. Но тратить время на пустые размышления было глупо. Ответ можно было отыскать только в библиотеке.

В воздухе стоял легкий запах разложения. Фародин поднял голову. Они почти добрались до города.

Последнюю милю пути до Искендрии обрамляли могилы. Безвкусица, которую могли выдумать только люди, подумал эльф. Кому же захочется, чтобы его при въезде в город приветствовали памятники мертвым? Склепы и кичливые мавзолеи стояли вплотную к дороге. Дальше от дороги, в пустыне, были могилы попроще, уменьшаясь до единственного камня, обозначавшего место, где в песке был зарыт мертвец.

При захоронениях в роскошных склепах из мрамора и алебастра, однако же, очевидно, люди отказались от того, чтобы предавать тела земле. Фародин пожалел, что люди не потратили столько же усилий на изготовление плотно закрывающихся саркофагов, сколько пошло на украшение могильников статуями. Они изображали зачастую довольно молодых мужчин и женщин. Не удивительно, что в городе, который приветствует путников могильным смрадом, не стареют! Если верить статуям, то среди богачей города было только два типа людей: те, кто смотрели задумчиво и выглядели так, словно относятся к себе до ужаса серьезно, и другие, очевидно, относившиеся к жизни как к празднику. Скульптуры последних в вальяжных позах держали бокалы с вином, вероятно, таким образом желая здоровья проезжающим.

Более свежие могилы и саркофаги были расцвечены кричащими красками. Фародин с трудом понимал, как люди могут так заблуждаться насчет того, что выглядит красиво… С обведенными черным глазами, в оранжевых платьях с пурпурно-красной накидкой… Со старых статуй и надгробных камней песок пустыни давно содрал краску. Поэтому они гораздо меньше оскорбляли взор зрителя.

Нездоровое впечатление, которое производила Искендрия на любого путешественника, немного смягчали женщины, стоявшие вдоль дороги. Они встречали гостей города зазывными улыбками и приветливыми жестами. В отличие от жителей пустыни, они не защищали себя от солнца просторными нарядами и вуалями. Они старались показать как можно больше кожи, правда, их лица и руки были покрыты толстыми слоями пудры и краски. Некоторые отказались от одежды совсем, разрисовав кожу причудливыми узорами из спиралей и змеевидных линий.

Мандред, которому, очевидно, такой способ приветствия был знаком, махал женщинам руками. Он пребывал в наилучшем расположении духа. Широко улыбаясь, он поворачивал голову, чтобы не пропустить ни одной.

Они ехали прямо по мощенной крупными булыжниками мостовой к стенам Искендрии. Чуть впереди двигался караван. Он состоял из тех отвратительных животных, которых люди называли верблюдами, и небольшой группы взволнованно переговаривавшихся негоциантов. Внезапно один из купцов отделился от каравана и подошел к женщине с неестественно рыжими волосами. Она сидела, широко расставив ноги, на тумбе у могилы члена гильдии мраморщиков. После коротких переговоров он что-то вложил ей в руку, и они оба исчезли за наполовину развалившимся мавзолеем.

— Интересно, сколько стоит здесь такая поездка? — пробормотал Мандред, глядя вслед тем двоим.

— На чем ты хочешь проехаться? Неужели тебе было мало… — Нурамон запнулся. — Ты ведь не думаешь… Они что же… Как ты их называл? Шлюхи? Я думал, их можно найти в таких больших домах, как в Анискансе.

Мандред рассмеялся от всего сердца.

— Нет, в Анискансе на улицах тоже было довольно шлюх. Ты просто не умеешь видеть. Или дело в любви. Нороэлль — это ведь совсем не то, что шлюхи, — он ухмыльнулся. — Хотя некоторые из них очень даже красивы. Только если кого-то греет любовь, то не станешь искать таких чувственных радостей.

Фародина рассердило то, что их товарищ-человек назвал имя Нороэлль наряду с этими разукрашенными бабами. Это… Нет, он не мог подобрать подходящего слова для того, насколько абсурдно сравнивать Нороэлль и этих женщин. На ум приходили дюжины метафор, описывавших красоту Нороэлль, строфы тех песен, которые он когда-то ей пел. Ни один из этих образов не подходил для описания человеческих женщин. Ну вот, теперь и он тоже! Мысленно поставил рядом свою возлюбленную и этих шлюх! Он недовольно посмотрел на Мандреда. Столь долгое путешествие вместе с этим варваром не прошло для него бесследно.

Очевидно, Мандред превратно истолковал его взгляд. Он провел рукой по кошельку, висевшему у него на поясе.

— Эти погонщики верблюдов могли быть и щедрее. Двадцать серебряных монет! На сколько этого хватит! Когда я думаю о том, что они вручили Валискару… Все они правильно делают, ваши братья из оазиса.

— Это не братья, — заметил Нурамон. — Это…

Мандред отмахнулся.

— Да знаю я. Они произвели на меня большое впечатление. Они и впрямь чувственные духи!

— Ты имеешь в виду, чувствительные? — переспросил Фародин.

— Эльфийская болтовня! Ты понял, что я имею в виду. Это же… Этим тюрбаноголовым с верблюдами довольно увидеть их, и вот они уже прямо с ума сходят, только бы подарить что-нибудь! Просто потрясающе… чувствительно! Никаких ударов по голове, никаких угроз, никаких оскорблений. Они приходят и принимают подарки. А погонщики верблюдов при этом счастливы. Они, должно быть, суровые ребята, эти эльфы из Валемаса.

Фародин вспомнил Гилиат. Он с удовольствием поговорил бы с ней еще раз, чтобы узнать, действительно ли она собиралась убить его. Она была близка к этому. После боя она ушла. Несмотря на то, что они пробыли в оазисе еще пять дней, он так и не видел ее больше.

— Привет, девчата! — Мандред хлопнул темнокожую женщину по бедру. — Ты понимаешь меня, несмотря на то что не знаешь моего языка.

Она ответила ему чувственной улыбкой.

— Я найду тебя, как только мы устроимся в городе.

Она указала на кошель, висевший у него на поясе, и многозначительно поглядела в направлении раскрытой могилы.

— Я ей нравлюсь! — гордо провозгласил Мандред.

— По крайней мере та часть, что висит у тебя на поясе.

Мандред рассмеялся.

— Нет, наверняка ей понравится и то, что висит ниже. Клянусь богами! Как мне не хватало объятий ласковой девочки.

Слова Мандреда больно кольнули Фародина. Человек был так освежающе прост. Должно быть, все дело в короткой продолжительности жизни.

В конце улицы возвышались высокие двойные ворота. По бокам стояли две большие полукруглые башни. Одни только стены были по меньшей мере пятнадцать шагов высотой, а башни — вдвое выше. Никогда прежде не видел Фародин человеческого города, окруженного такими мощными оборонительными сооружениями. Говорили, что возраст Искендрии насчитывает много сотен лет. Две крупные торговые дороги и бурная река встречались в этом портовом городе.

На воротах стояли стражники с нагрудниками из жесткого полотна. На них были бронзовые шлемы, украшенные черными конскими хвостами. Путешественники, выходившие из города, проходили через левые врата. На них внимания не обращали. Но тот, кто хотел войти в Искендрию, должен был заплатить стражникам пошлину.

— Вы это видели? — возмутился Мандред. — Эти головорезы берут серебряную монету за то, что оказываешь их городу честь своим посещением.

— Я заплачу за тебя, — негромко произнес Фародин. — Только веди себя спокойно! Я не хочу неприятностей! — Он не сводил с Мандреда недоверчивого взгляда.

Когда стражник подошел к ним, Фародин отсчитал ему в руку три серебряные монеты. Лицо у стражника было покрыто оспинами, изо рта жутко несло. Он спросил что-то, чего Фародин не понял. Эльф беспомощно пожал плечами.

Стражник казался обеспокоенным. Он указал на Мандреда и повторил вопрос. Фародин вложил солдату в руку еще одну монету. После этого тот улыбнулся и махнул им рукой, разрешая пройти.

— Головорезы! — снова прошипел Мандред.

По другую сторону ворот их встретила оживленная улица. Она вела прямо в город. Караван, за которым они шли по прибрежной дороге в Искендрию, исчез за воротами окруженного стеной дома. Фародин увидел там более сотни верблюдов. Очевидно, этот двор был местом встречи для чужестранцев. Туда им идти было нельзя. Среди торговцев они будут только бросаться в глаза, а этого следовало избегать любой ценой. Поэтому они направились дальше по улице.

Большинство домов было построено из коричневых глиняных кирпичей. Изредка попадались здания более двух этажей. Со стороны улицы они были открытыми, на первом этаже располагались мастерские, харчевни или трактиры.

Перед одним трактиром прямо на улице сидели дети и ощипывали малиновок. А птицы были еще живы! Их, не потроша, кидали в кипящий жир. У Фародина внутри все перевернулось, когда он увидел это. Не важно, насколько велики города, которые строят люди: их жители все равно остаются варварами!

Трое товарищей двигались медленнее всех по оживленной, широкой улице. Казалось, здесь каждый знает, куда ему нужно, и каждый торопится. Рабочие, которые, потея, толкали перед собой тележку, полную кирпичей, продавцы воды, пристегнувшие к спинам огромные амфоры, мальчики-посыльные с тяжелыми кожаными сумками, женщины, несшие на рынок корзины с овощами. Фародин чувствовал себя среди людей не в своей тарелке. Уши его были скрыты под платком, и в глаза он не бросался. Однако для него это ничего не меняло. Редко когда прежде он чувствовал себя настолько чужим в мире людей.

Фародин посмотрел на пожилую женщину в запахивающемся платье цвета моря, за которой шли двое слуг с корзинами товаров. Старуха торговалась с мальчиком, который нес на длинной палке более двадцати птичьих клеток. Наконец один из слуг вложил ему в руку парочку медных монет. После этого мальчик открыл одну из клеток и вынул оттуда белого голубя. Осторожно передал его женщине. Та со смехом подбросила птицу в воздух. Голубь описал круг, очевидно, вновь обретенная свобода сбила его с толку, а затем полетел на восток, по направлению к соленым озерам.

В первый миг этот благородный жест произвел впечатление на Фародина. А потом он спросил себя, не поймал ли мальчик птиц исключительно ради того, чтобы богатые дамы могли снова отпускать их на волю для собственного удовольствия.

Чем дальше шли путники по улице, тем выше становились дома. Стали попадаться строения из выбеленного кирпича. Стены некоторых домов украшали изображения корабля или аиста в зарослях камыша.

У Фародина голова закружилась от запахов, которые слетались к нему со всех сторон. Аромат трав и кореньев смешивался с вонью города. Повсюду пахло немытыми телами, ослами и верблюдами, а также экскрементами. И шум тоже стоял неописуемый. Торговцы уличных лотков во все горло хвалили свои товары; продавцы воды и молодые девушки, продававшие в корзинках ароматный лаваш и золотистые кренделя, вносили свой вклад в бесконечный напев.

Вскоре Фародину захотелось вернуться к одиночеству в пустыне. У него ужасно разболелась голова. Жара, шум и вонь — это больше, чем он мог вынести. И, словно в довершение, он почувствовал, как тропа альвов, параллельно которой они двигались вдоль моря, а затем вошли в город, становится все слабее. Фародин был уверен, что они не покидали тропы. Ему казалось, что тропа с каждым шагом уходит все глубже под мостовую улицы.

Нурамон тоже казался обеспокоенным. Они быстро переглянулись.

— Мы уже прошли две небольших звезды альвов, — взволнованно произнес он. — Город напоминает мне паутину — столько троп встречается здесь! Но они находятся под землей. Это необычно. Я не знаю, смогу ли воспользоваться их силой, чтобы открыть врата.

— Может быть, существует туннель, — предположил Фародин. — Как-то ведь нужно подбираться к звездам. Любую крупную звезду альвов защищает магия, чтобы она не проваливалась под снег или песок.

— А если здесь отказались от этой магии? — возразил Нурамон. — Может быть, для того, чтобы лучше скрыть врата от людей? Ты только посмотри на эту толчею! Какая здесь еще может быть возможность, кроме как спрятать врата глубоко под землей?

— А джинн тебе не говорил, когда он бывал в библиотеке?

— Нет.

— Может быть, с тех пор прошло не одно столетие. Может быть, и врат тех нет уже, через которые можно попасть в библиотеку.

Нурамон не ответил. А что он мог сказать? Все надежды он возлагал на хранилище книг. Ну, раз уж они здесь, то будут искать, пока не найдут!

А Мандред, похоже, не замечал подавленного настроения обоих эльфов. Он, казалось, был полностью поглощен новыми впечатлениями и бросал страстные взгляды на всех более-менее красивых женщин. Иногда Фародин почти завидовал своему спутнику. Его жизнь была коротка, и он относился к ней с удивительной легкостью. Ничто не могло надолго опечалить его. Он всегда находил предмет для восхищения, будь то мимолетное удовольствие опьянения или охота за ночью любви. Может быть, он жил лучшей жизнью?

Казалось, они прошли несколько миль, когда улица, по которой они ехали до сих пор, пересеклась с аллеей из колонн, несопоставимо более роскошной. Не зная, куда направиться, они наконец выбрали роскошную аллею. Здесь толпа была еще больше. Справа и слева от колонн находились ряды магазинов. Они тоже выходили широкими воротами на улицу и демонстрировали дорогие товары. Здесь были ткани из всех человеческих стран, красиво расписанные вазы и табакерки. Золотых дел мастера прямо на глазах любопытных прохожих создавали тончайшие украшения из проволок.

На каждой третьей колонне на высоте пяти шагов находился постамент, на котором стояла статуя выше человеческого роста. В ярких, кричащих одеждах, изваяния с достоинством взирали на проходивших у их ног людей. Некоторые статуи были обвешаны золотыми украшениями. Фародин спросил себя, кого они изображают — богов или, быть может, особенно успешных купцов.

Немного впереди раздались душераздирающие рыдания. Вскоре они достигли места, где были устроены прилавки. Каждый из прилавков украшала дюжина амфор.

— Продажа вина! — возликовал Мандред. — Это все амфоры с вином.

Худощавый купец с красным носом приветливо махнул ему рукой и поднял глиняный бокал.

— Он приглашает меня попробовать!

Нурамон указал на стрелу, торчавшую высоко над прилавками. На нее была насажена молодая женщина. С нее сорвали одежду. Все тело ее было покрыто окровавленными полосами. Она негромко всхлипывала. Фародин поднял взгляд и заметил, что женщина вздрогнула, и под ее собственным весом наконечник стрелы глубже вонзился в тело несчастной.

— Ты действительно хочешь здесь пить? — спросил Нурамон.

Мандред с отвращением отвернулся.

— Зачем они делают это? Что эта женщина могла совершить? Такой красивый город… а тут такое. Может быть, она детоубийца?

— А! Это, конечно, оправдывает то, что ее так по-зверски замучают до смерти. Как я мог забыть об этом! — ответил Фародин строже, чем стоило. В конце концов, что мог поделать Мандред с жестокостью правителей Искендрии!

Они в молчании продолжали двигаться сквозь толпу по роскошной улице, пока людей вокруг вдруг не охватило беспокойство. Совсем рядом послышался барабанный бой и звуки цимбал. Люди отпрянули к колоннам. Крики торговцев и разговоры прохожих смолкли. Улица внезапно опустела. Только они втроем продолжали стоять.

— Эй, северянин! — Из стены людей выступил приземистый светловолосый мужчина. — Уходи оттуда! — говорил он на языке Мандреда. — Идет королева сегодняшнего дня!

Из широкой боковой улицы на аллею выдвинулась процессия. Перед кортежем бежали девушки в сияющих белых платьях, бросая на мостовую лепестки роз.

Трое товарищей поспешили убраться с дороги. Светловолосый мужчина протиснулся к ним. На лице его сияли яркие, словно небо, глаза.

— Вы здесь чужие, не так ли? Готов спорить, вы только сегодня прибыли в город. Вам нужен проводник. По крайней мере, на первое время, пока вы освоитесь и изучите законы Искендрии.

За девушками с цветами следовал отряд солдат в бронзовых нагрудниках и шлемах, на которых развевались черные конские хвосты. У них были большие круглые щиты, на которых был изображен сердитый человек с бородатым лицом. Копья они держали странно неправильно, указывая остриями на мостовую. С плеч воинов свисали черные плащи с широким бортом с золотой вышивкой. Никогда прежде не видел Фародин столь роскошно одетых воинов в мире людей. Тихо и торжественно шагали они по лепесткам роз.

— Храмовая стража, — пояснил назначивший себя на должность проводника горожанин. — Красиво смотрятся, но отродье еще то. Лучше им дорогу не перебегать. Кто свяжется с храмом, легко окажется на конном рынке.

— А что, на конном рынке настолько плохо? — спросил Мандред.

— Тебя запирают в железную клеть, подвешивают на столб и оставляют умирать от жажды. И это если тебе еще повезет. Если ты оскорбишь Бальбара, бога города, то руки и ноги тебе раздробят железными палками, привяжут цепями к камню еретиков на рыночной площади. И там ты будешь лежать, пока у тебя не воспалятся раны и ты не сгниешь заживо. А ночью будут приходить бродячие псы и есть тебя живьем.

Фародин с отвращением смотрел на процессию, пока Мандред с любопытством слушал речи незнакомца. Следующая группа, следовавшая мимо них, состояла из темнокожих мужчин в красных юбках, к бедрам которых были привязаны большие барабаны. Они выстукивали медленный марш и таким образом определяли темп, в котором двигалась процессия.

Огромный открытый паланкин, который несли по меньшей мере сорок рабов, появился на улице. На нем возвышался большой золотой трон, по бокам которого находились два священнослужителя с обритыми наголо головами. А на троне сидела, согнувшись, молодая девушка. Ее лицо было ярко раскрашено. Она безучастно смотрела в толпу.

— Разве она не красива? — цинично спросил светловолосый. — Через час она предстанет перед Бальбаром, — он понизил голос до шепота. — Они дали малышке вино и опиум. Как раз столько, чтобы она не уснула во время процессии и была в сознании, когда предстанет перед Бальбаром. Вам стоило это увидеть, так вы лучше поймете Искендрию.

За паланкином следовала группа одетых в черное женщин. На лицах у всех них были маски, изображавшие отвратительные гримасы. Лица, застывшие в крике боли, скорби и печали.

— И она действительно предстанет перед богом и при этом можно присутствовать? — полюбопытствовал Мандред.

— Можешь быть уверен, северянин. Кстати, меня зовут Цимон из Мальвены. Не хочу навязываться, однако поверьте, вам действительно стоит взять проводника.

Нурамон вложил ему в руку серебряную монету.

— Расскажи нам все, что нам нужно знать о городе.

Процессия прошла мимо. Возобновилась обычная болтовня.

— Идемте на площадь Небесного дома. — Цимон жестом поманил их, и путники следовали за процессией.

— Что привело вас в Искендрию, уважаемые господа? Ищете кого-нибудь, кто нуждался бы в услугах ваших мечей? В караван-сараях можно легко найти нанимателя. С удовольствием отведу вас туда.

— Нет, — приветливо улыбнулся Мандред. — Нам нужно в библиотеку.

Фародин внутренне содрогнулся. В моменты, подобные этому, он готов был убить Мандреда. Какое дело этому пройдохе до того, что им здесь нужно!

— Библиотека? — Цимон удивленно посмотрел на Мандреда. — Ты удивил меня, северянин. Она находится недалеко от гавани. Говорят, там собраны знания со всего мира. Ей больше трех веков, в ней тысячи свитков. Нет вопроса, на который ты не нашел бы там ответа.

Фародин и Нурамон многозначительно переглянулись. Человеческая библиотека, где можно найти ответы на все вопросы! Это примерно настолько же вероятно, как встретить лошадь, несущую яйца. И тем не менее немаловажно то, что такая библиотека находится именно в Искендрии. Может быть, она является отдаленным зеркалом того, что кроется по ту сторону звезды альвов в Расколотом мире?

Они выбрались на широкую площадь, в центре которой стояла статуя высотой более десяти шагов. Она изображала мужчину с длинной, угловатой бородой, сидевшего на троне. Руки фигуры были странно искривлены и лежали у него на коленях. Ладони были открыты, словно он ждал, что на них возложат дары. И действительно, к этим рукам вела деревянная платформа. Рот статуи был широко раскрыт, словно она собиралась закричать. Оттуда валил светлый дым.

За изображением божества возвышался храм, высокие, почти до неба колонны которого были выкрашены пурпурной краской, а венчали их оббитые золотом капители. На фронтоне храма был изображен горельеф, раскрашенный очень пестро. Там можно было увидеть Бальбара, идущего по морю. Его гигантские кулаки разбивали галеры.

На ступеньках храма собрались священнослужители. Они пели мрачную торжественную песню. Хотя Фародин не понимал слов, по спине у него пробежал озноб.

Паланкин поставили у подножия статуи. Барабанщики ускорили ритм.

Вокруг, на площади, стояли тысячи людей. Они присоединились к монотонному пению священнослужителей. Фародин краем глаза увидел, что Нурамон совсем побледнел. Даже Мандред притих; с лица его исчезли даже следы улыбки.

Два бритоголовых священнослужителя, стоявшие на паланкине, повели девушку вверх по деревянной платформе. Она была похожа на сомнамбулу.

Втроем они достигли открытых ладоней статуи бога. Священнослужители заставили девушку опуститься на колени. Обвязали ее плечи цепями, которые были прикреплены к железным петлям. Венок из цветов, который должен был украшать ее волосы, упал на землю. Она безучастно сидела там, пленница опьянения и молчаливой покорности. Жрица с длинными непокрытыми волосами принесла золотой кувшин. Она намазала лоб девушки. Затем пролила содержимое кувшина на ее одежду.

Когда она вместе с остальными священниками спустилась с ладоней изображения божка по платформе, барабанный бой снова ускорился. С болезненной пронзительностью зазвучали цимбалы. Монотонное пение стало еще громче.

Внезапно руки статуи дернулись вперед. Шум стих. Обе ладони божества ударили о широко открытый рот, в котором исчезла девушка. Пение и барабанный бой тут же прекратились. Послышался приглушенный крик. Затем руки снова опустились. Удерживаемая тяжелыми цепями, жертва сидела на раскрытых ладонях бога. Ее волосы и одежда ярко пылали. Крича, она металась в путах.

Мандред широко раскрытыми глазами смотрел на живой факел, в то время как Нурамон отвернулся и хотел уйти. Однако их проводник преградил ему путь.

— Не делай этого! — прошипел он.

Вот уже некоторые верующие раздраженно смотрели в их сторону.

— Если ты уйдешь, то оскорбишь Бальбара. Я вам уже рассказывал, что делают жрецы с богохульниками. Смотри в землю, если не можешь выносить зрелища, но не уходи сейчас. Молись Тьюреду, Аркассе или в кого ты там веришь.

Крики жертвы стали тише. Наконец она, умирая, рухнула вперед. Священники снова затянули мрачное пение. Толпа людей медленно расползлась.

Фародину было дурно. Что же это за бог, которого чтят неописуемой жестокостью?

— А теперь можем идти, — спокойно сказал Цимон. — Принимать участие в торжествах после жертвоприношения никого не вынуждают. Этого варварства можно легко избежать. Я живу здесь уже два года, а все никак не пойму два лица Искендрии. Это город искусства и культуры. Я скульптор. Нигде так не ценят мою работу, как здесь. Богачи абсолютно помешаны на том, чтобы с них ваяли статуи. Существуют чудесные праздники. В библиотеке ученые со всего мира спорят по вопросам философии. А здесь, на храмовой площади, каждый день сжигают ребенка. Даже поверить нельзя, что это те же самые люди.

— Каждый день? — недоверчиво воскликнул Мандред. — Зачем они это делают? Это же… — он беспомощно развел руками. — Это…

— Семьдесят лет назад город осадил король Дандал с Эгильских островов. Его флот привел к стенам города огромное войско. Осаждавшие строили катапульты и передвижные башни. Он привез с собой даже горняков, которые должны были проложить туннель под стенами. Две луны длилась осада; тогда понял Потейнос, король города, что Искендрия обречена на гибель. И пообещал Бальбару своего сына в качестве жертвы, если осада будет снята. После этого среди солдат Дандала вспыхнула эпидемия. Он вынужден был прекратить осаду и отойти в лагерь. Потейнос принес своего сына в жертву. И пообещал Бальбару жертвовать каждый день ребенка, если он уничтожит его врага. Два дня спустя флот эгильцев утонул в ужасной буре. Наш берег — это пустыня. Без воды и пищи Дандал вынужден был отказаться от осады. А без кораблей ему ничего не оставалось, как отойти к западному берегу моря. Только один из сотни мужчин вернулся на Эгильские острова. Что произошло с королем, не сообщает ни один источник. А жрецы бога утверждают, что их бог поймал Дандала и проглотил его. С того дня никто больше не пытался завоевать Искендрию. Однако город истекает кровью, ибо Бальбар пожирает его детей. Королевский дом угас. Сегодня правят жрецы и купцы. Искендрия — очень открытый город, принявший в свои стены полчища иноземцев. Однако берегитесь нарушить один из законов Искендрии. Здесь знают только один вид наказания: калечат до смерти.

Фародину очень сильно захотелось покинуть это место, где убивают детей. Он даже поймал себя на мысли, что ему хочется толкнуть лысого жреца в огненную пасть статуи.

— Мы примем твой совет во внимание, — серьезно сказал Нурамон. — Ты не посоветуешь нам хорошую гостиницу?

Цимон ухмыльнулся.

— Шурин моего друга держит гостиницу у гавани. Там даже есть конюшня, где вы можете оставить своих лошадей. Я с удовольствием отведу вас туда.

 

Тайная библиотека

— Воды, — прохрипел человек в железной клетке.

Он был последним из тех, кто еще жил. Семь больших клеток стояли на восточном конце конного рынка. Один из множества видов смертной казни в Искендрии заключался в том, что приговоренного запирали в клетку и оставляли умирать от жажды в людном месте.

Мандред протянул руку к своему бурдюку.

— Даже не думай! — прошипел Фародин, указывая на храмовую стражу, маячившую в тени колоннады.

Было слишком темно, чтобы понять, сколько именно там воинов.

— Может быть, он здесь висит за дело, — добавил эльф.

Приговоренный вытянул руку из клетки и в отчаянии махал им. Мандред радовался тому, что темно и он не может хорошо видеть того человека. Ему вспомнился переход через пустыню. О том, как он едва не умер от жажды. Он решительно снял бурдюк и швырнул пленнику.

С другого конца площади донесся крик. Мандред не понял ни слова. За две недели в городе он выучил только самое необходимое. Слова, которые нужны были здесь для того, чтобы выжить: вода, хлеб, да, нет и давай займемся любовью.

Из-под колоннады выступили два стражника.

Фародин и Нурамон побежали. Мандред еще раз бросил быстрый взгляд на приговоренного. Мужчина жадно пил большими глотками. Одно дело отрубить преступнику голову, но обрекать его на многодневные мучения под палящим солнцем Искендрии — подло! Никто не заслуживает подобного!

Мандред поторопился нагнать обоих эльфов. Они двигались совершенно бесшумно и исчезли впереди в темном переулке. Ярл чувствовал себя хорошо. То, что он сделал, было правильно!

Позади него прозвучал звук рога. Совсем рядом ему ответил другой. А затем оттуда, куда они бежали, послышался третий. Мандред выругался. Стражники окружали. Кто-то за его спиной выкрикнул приказ.

Прежде чем Мандред свернул за эльфами в переулок, он услышал совсем рядом звук кованных солдатских сандалий.

— Сюда! — Фародин вышел из тени дома и потянул его за собой внутрь.

Пахло рыбой и мокрой одеждой. Где-то над ними раздавались громкие голоса ссорящихся супругов. Расплакался ребенок.

Коридор резко повернул влево и вышел во двор. Нурамон стоял там рядом с шахтой колодца и махал им рукой.

— Здесь!

Мандреду никак не удавалось научиться отыскивать дорогу в Искендрии. Вчера ночью во время бесплодных поисков они спустились в один из колодцев. Уже две недели они ходили ночью по катакомбам под городом, пытаясь обнаружить звезду альвов, которая позволила бы совершить уверенный переход в библиотеку, о которой говорил джинн.

Мандред уже начал сомневаться, что его спутники хорошо владеют заклинанием врат. Они пытались объяснить ему, в чем заключается проблема. Мол, нужно стоять прямо на звезде, чтобы открыть врата. А здесь звезды находились под слоями столетий. Поскольку дети альвов вроде как продолжали пользоваться легендарной библиотекой, то скрытый проход к звезде должен был находиться в лабиринте туннелей, могильников и сточных каналов. И вот этот самый проход они и искали ночь за ночью.

Искендрия строилась в необычном месте. Здесь не только пересекались сухопутные и торговые пути, по территории города бежали также более тридцати троп альвов; однако они вились не среди запутанных улочек, а вонзались прямо в стены и скалы.

Нурамон закрепил канат на краю колодца и начал спускаться. Фародин последовал за ним. Эльфы двигались проворно. А Мандред терпеть не мог висеть на канатах, равно как и ползать под землей, как крыса.

У входа во двор раздался крик. Воины! Мандред схватил канат и стал сползать в темную шахту. Грубая пеньковая веревка жгла руки. Когда его ноги нащупали выступ в шахте, над ним на краю колодца появились лица.

Мандред сердито смотрел вверх. Он хотел выкрикнуть своим преследователям, убийцам из храма, какое-нибудь проклятие или оскорбление. Просто убежать было не по нем. Однако словарный запас фьордландца был слишком жалок, там не было ничего подходящего. Кроме… Он широко ухмыльнулся и отклонился сильнее от стены, чтобы его было видно:

— Давай займемся любовью! — загрохотал в шахте его голос.

Он показал стражникам сжатый кулак и отвратительно ухмыльнулся. Один из воинов метнул в шахту копье. Мандред поспешно увернулся и продолжил движение. Эльфы тем временем уже зажгли три фонаря.

— Что это за глупость? — строго спросил Фародин.

— Да присказка всего лишь…

— Я имею в виду то, что случилось на конном рынке! Тебе жить надоело? Мы же договаривались! Ты не будешь делать ничего, что привлекло бы к нам внимание. Помнишь?

— Вы не поймете…

— Это точно, — ледяным тоном ответил Фародин. — Этого я понять не могу! Твой поступок был совершенно бессмысленным! Думаешь, что спас тому парню, что в клетке, жизнь? Нет! Просто его мучения продлятся еще день или два. Я тебя просто не понимаю!

Мандред ничего не ответил. А что он мог сказать? Они оба просто не могли взять в толк! Да и как им! То, что он сделал, было неразумно, он и сам это осознавал. В принципе, он никому не помог. И тем не менее повторись все, он снова поступил бы так же.

В подавленном настроении он поплелся за эльфами. Они взбирались на горы щебня, брели по наполовину затопленным туннелям и пробирались по уставленным колоннами подземным залам, на стенах которых были изображены отвратительные демоны. Они то и дело натыкались на изображения Бальбара, из пасти которого вырывалось пламя.

Чаще всего вел Нурамон; у него был настоящий талант следовать по скрытым тропам альвов. А Мандреда эти невидимые тропы приводили в ужас. Наверняка здесь, внизу, существовала какая-то другая маркировка, которая указывает путь. А если идти по тропам альвов, то рано или поздно все равно окажешься беспомощным, перед стеной или обвалом туннеля. Вот как теперь. Они оказались в комнате со стенами из темно-красного песчаника. Перед ними у стены стоял круглый камень-врата, напоминавший мельничный жернов. В его центре были вырезаны две волнистые линии.

— Здесь есть ход дальше! — решительно сказал Нурамон и указал на камень.

Оба эльфа обернулись и посмотрели на Мандреда.

«Конечно, когда нужно решить проблему силой, я для них достаточно хорош», — раздраженно подумал Мандред. Фьордландец поставил свой фонарь на пол и подошел к камню. У пола и потолка каменное колесо было вставлено в углубления, не позволявшие ему упасть.

Мандред нажал изо всех сил и удивился тому, насколько легко сдвинулся камень. В лицо ему ударил сильный запах пыли, кореньев и фимиама.

Мандред глубоко вздохнул. Этот запах был ему знаком. Так пахло в склепах под городом. Там, где какая-то магия не позволяла мертвецам разложиться, просто высушивая их.

Эти склепы пугали Мандреда. Если мертвецы не гниют, как положено, то они, быть может, вытворяют и другие вещи, не положенные мертвецам.

Эльфы, не колеблясь, вошли в склеп. Они высоко подняли фонари, чтобы как следует осветить помещение. Размером оно было примерно три на пять шагов. В стенах были выбиты ниши, в которых, словно на каменных постелях, покоились мертвецы.

У Мандреда внутри все сжалось, когда он огляделся по сторонам. Лица мертвецов были коричневого цвета, они были ввалившимися, губы растянутыми, словно в улыбке. Мандред посмотрел на запирающий камень. Он бы не удивился, если бы тот, словно по мановению руки, закатился на место, а потом, когда они оказались бы заперты, мертвецы восстали. Фьордландец украдкой поглядел на трупы. Никаких сомнений! Они злобно ухмылялись ему. И, похоже, у них были все причины для дурного настроения. В этом склепе уже кто-то побывал. Одежды мертвецов были разорваны. Одному оторвали руку. Расхитители гробниц!

А эльфов это, похоже, ни капельки не трогало. Они освещали ниши в поисках потайных дверей. Возможно, они снова оказались в тупике.

Мандред взмолился Луту. Один из мертвецов шевельнул черепушкой. Ярл не видел этого, однако был совершенно уверен, что этот парень только что еще смотрел на дверь, а не на него.

На всякий случай ярл немного отошел назад. Стена напротив двери показалась ему наиболее надежной. Там не было ниш. Камни казались обветренными. На одном было что-то нацарапано, круг с двумя волнистыми линиями.

— Может, пойдем? — спросил Мандред.

— Сейчас, — ответил Нурамон и склонился над мертвецом, который смотрел на Мандреда. Разве его товарищ ничего не замечает?

— Осторожно! — Мандред потянул его назад.

Нурамон раздосадованно вырвался.

— Мертвецы никому зла не делают. Совладай со своим страхом! — Эльф говорил с Мандредом, словно с ребенком, затем снова склонился к нише и даже коснулся трупа, чтобы сдвинуть его немного в сторону. — Здесь что-то есть!

Мандреду показалось, что его сердце вот-вот разорвется. Да что же они оба затеяли? Нельзя возиться с мертвецами!

— Здесь пыли меньше, и скрыт рычаг…

От двери, которая вела в склеп, послышался тихий треск. Мандред вскочил, однако, несмотря на то что находился всего лишь в нескольких шагах, он опоздал. Круглый камень-дверь вернулся на свое место. В приступе слепой паники фьордландец выпустил из рук фонарь; стекло разбилось о каменный пол. Воин вынул из-за пояса топор. Он знал, что мертвецы уже готовы восстать. Медленно, оглядываясь по сторонам, сын человеческий отступал. Эльфы и ухом не повели. В своем высокомерии они, наверное, сочли его безумцем. Совершенно ясно, что мертвые просто не осмеливались подойти к его секире. Неужели же его товарищи не понимают, в какой опасности оказались!

Мандред снова отступил. Когда он окажется спиной к стене, где нет ниш, он будет, по крайней мере, готов к неожиданностям!

Нурамон осторожно поднял руку.

— Мандред…

Ярл отступил еще на шаг. Вокруг все расплылось, подобно тому, как отражение растворяется в воде, когда в нее бросают камень. Свет их фонарей поблек. Что-то с треском разбилось под ногами Мандреда. Ему показалось, что комната становится все больше и больше. Да почему он, наконец, никак не упрется в стену спиной? Оба эльфа смотрели на него, как бараны на новые ворота.

Мандред поспешно перевел взгляд на пол. Там лежали кости. И золото! Браслеты, кольца и тонкие стальные пряжки, которые пришивают к праздничным одеждам. Только что ведь не было еще никаких костей и золота! Что же здесь происходит?

Внезапно пол содрогнулся. Что-то двигалось прямо на него. Мандред обернулся и увидел Бальбара, бога этого города. Он был огромен, шага четыре в высоту, а то и больше. Окладистая борода, лицо, искаженное гримасой гнева, — не было никаких сомнений в том, что это действительно бог города! И он был целиком из камня.

Мандред поднял секиру. Все вокруг него было другим. Теперь он стоял в высоком туннеле, освещенном слабым светом янтаринов.

Правая рука Бальбара устремилась вперед. Мандреда подняли вверх. Беспомощно, словно дитя, он размахивал руками и ногами. Левая рука Бальбара сжалась на его шее, правой он держал Мандреда за ноги. Бог города согнул его, словно прут. Ярл закричал! Ему показалось, что мышцы срывает с костей. Он изо всех сил пытался воспротивиться каменной хватке. Бальбар собирался сломать ему позвоночник. Просто переломить, словно ветку. Каменный колосс легко преодолел его сопротивление.

— Лиувар!

Бог замер, не доведя дело до конца.

Фародин крикнул еще что-то, чего Мандред не разобрал. После этого каменный истукан поставил его на землю. Застонав, фьордландец отполз к ближайшей стене. Вокруг лежали сломанные кости. Другим непрошенным гостям повезло меньше, чем ему.

— Галлабаал. Почти никто из детей альвов не видел такого существа. Каменный страж. Нужна сильная магия, чтобы создать такое.

Мандред потер ноющую спину. Он рад бы вообще никогда не видеть это чудовище.

— Клянусь грудью Найды, ты сумел остановить его?

— Это было несложно. Достаточно произнести по-эльфийски «мир». С тобой все в порядке?

Какой глупый вопрос, подумал Мандред. Глубоко вздохнув, он поднялся. Было такое ощущение, словно по нему пронесся целый табун лошадей.

— Я чувствую себя замечательно. — Он скептически посмотрел на каменного великана. — А он теперь успокоился?

— Он проснется теперь только тогда, когда войдет кто-то чужой.

Мандред плюнул статуе под ноги.

— Ты, глупый кусок скалы. Можешь считать, что тебе повезло застать меня врасплох. — Ярл хлопнул по тупой стороне секиры ладонью. — Я превратил бы тебя в мостовую.

Гигант тут же пробудился снова.

— Лиувар! — снова крикнул Фародин. — Лиувар.

В комнату вошел Нурамон.

— Какое потрясающее заклинание. Совершенная иллюзия! Нужно коснуться дальней стены гробницы, чтобы заметить это — настолько настоящей она выглядит. Такое же заклинание, какое сплели эльфы Валемаса, чтобы скрыть переход в Ничто. Поистине… — Нурамон застыл и оценивающе оглядел каменного исполина. — Галлабаал. Я всегда считал каменного стража выдумкой. — И, не удостоив истукана второго взгляда, он пошел дальше по коридору. — Там, внизу, должна находиться крупная звезда альвов. Я чувствую ее силу.

Дорога вела их через широкий туннель, в конце которого струился мутноватый свет. Нельзя было не заметить, что все здесь построено не людьми. Каменная кладка стен была плотной. Единственным украшением служил цветочный узор, краски которого были настолько яркими, словно художники только что закончили работу.

Наконец путники вошли в просторный полукруглый зал. Встроенные в стены янтарины окутывали комнату равномерным светом, не оставляющим теней. На полу красовалась мозаика: на белом фоне был изображен черный круг с двумя золотыми змеистыми линиями в центре. Мандред хитро улыбнулся. Он не стал кричать от радости. Были знаки, которые указывали путь сюда! Он не ошибся. И он знал, что оба эльфа в этот миг тоже поняли, что он понял суть лабиринта лучше их.

— Шесть троп сходятся здесь, — деловито произнес Нурамон. — Это большая звезда альвов. Я уверен, что этот путь ведет в библиотеку.

Эльф ступил в центр круга между змеистых линий. Встал на колени и коснулся ладонью пола. Сосредоточившись, он закрыл глаза и застыл.

Мандреду показалось, что прошла вечность, прежде чем эльф снова открыл глаза. На лбу его выступил пот.

— Здесь есть две особенно сильные линии. Я не знаю, какую взять, чтобы открыть врата. Я не понимаю. Эти врата какие-то… не такие. Шестая линия… мне кажется, что она младше. Словно кто-то протянул новую линию силы.

— Тогда открывать врата нужно на старшей, — спокойно произнес Фародин. — Что в этом такого сложного?

— Тут… — Нурамон провел языком по губам. — Тут что-то такое, о чем нам не рассказывала Дуб Фавнов. Новая линия, похоже, влияет на старую структуру звезды альвов. Узор нарушен… или, точнее сказать, его гармония изменена.

Мандред не понимал, о чем говорят эти двое. Пусть уже делают, что ли!

Теперь оба эльфа уселись в круг и положили ладони на пол. Казалось, они чувствуют невидимое. Или это пульсация мира? Мандред покачал головой. Какая нелепая мысль! Как у земли и камня может быть пульс? Теперь он начинает думать, как эти оглашенные эльфы! Может, будет довольно пробить секирой дыру в полу, чтобы спуститься в Расколотый мир?

Сияя, словно начищенное золото, открылись врата, похожие на плоский диск света. Они находились в центре круга и высились от пола почти до самого сводчатого потолка. Мандред отступил в сторону. Оттуда диск казался тоньше волоса.

— Идемте, — сказал Фародин.

Голос его звучал напряженно. И раньше, чем Мандред успел спросить, что его беспокоит, эльф исчез в золотистом свете.

— Что-то не так? — обратился он к Нурамону.

— Все дело в этой новой силовой линии. Она поддерживает заклинание врат, но кроме этого изменяет его, при этом мы не можем оценить, что именно она делает: просто поддерживает или манипулирует им. Может быть, тебе стоило бы остаться здесь. Честно говоря, мы не уверены, действительно ли эти врата ведут в библиотеку.

Мандред подумал о храмовой страже и о наказаниях, ожидающих упрямцев в Искендрии. Уж лучше он исчезнет в неведомом мире, откуда, быть может, нет возврата, чем окажется на конном рынке, прикованный, с разбитыми руками и ногами, чтобы его пожирали бродячие собаки.

— Не в моем духе бросать друзей в беде, — патетически произнес он: всяко это звучало лучше, чем речи о собаках.

Нурамон смутился.

— Иногда мне кажется, что мы недостойны путешествовать вместе с тобой, — тихо произнес он.

Затем протянул Мандреду руку, как тогда, в ледяной пещере.

Ярл почувствовал себя несколько неуютно от того, что держал за руку мужчину. Но он знал, что для Нурамона это многое значит. И они бок о бок шагнули в ворота.

Мандред ощутил, что его щек коснулось ледяное дыхание. Врата распахнулись над пропастью. Он дернулся назад и крепче сжал руку Нурамона. Рядом с ними парил Фародин в пустоте Ничто.

— Стекло, — спокойно произнес эльф. — Мы стоим на толстой стеклянной пластине.

Мандред выпустил руку Нурамона. Сердито закусил губу. Ну конечно! Он чувствовал, что стоит на чем-то. Но ничего не было видно. Как можно настолько искусно создать стекло, что оно будет невидимо и может выдерживать вес одного мужчины и двух эльфов?

Они стояли над широкой круглой шахтой, дно которой терялось в слабом свете. Мандред прикинул, что она опускалась вниз по меньшей мере на сотню шагов. Взгляд в бездонную пропасть таил в себе что-то пугающее. Мандред с трудом выносил это, он едва снова не вцепился в Нурамона. Кто мог выдумать такую безумную вещь? Стоять над пропастью, как будто паришь над ней!

Все это напоминало Мандреду огромную круглую башню изнутри. Только безумный архитектор забыл разделить ее на этажи. По внутренней стене башни, плавно понижаясь по спирали, вела вниз платформа. А еще казалось, что чем ниже, тем стены ближе друг к другу. Мандреду стало стыдно своего страха. На негнущихся ногах он словно на ходулях прошел по стеклянной пластине, не отводя взгляда от стены. «Только не смотри вниз», — думал он, надеясь, что его товарищи ничего не заметят. Ярл облегченно вздохнул, добравшись до конца платформы и заметив, что пол под ногами, хвала Луту, не прозрачный. Фьордландец прислонился к стене и поглядел на куполообразный потолок. На нем был изображен круг с двумя золотыми волнистыми полосками. Однако на этот раз Мандред не испытывал ликования.

Вместе с эльфами он стал молча спускаться. Дорога была пугающе узкой. Мандред старался держаться поближе к стене. Здесь даже поручней не было! Неужели никто из детей альвов не испытывает страха перед лицом пропасти? Нелепого желания просто упасть вниз, словно оттуда доносится манящий голос, зову которого невозможно противостоять?

Мандред рассматривал картины, украшавшие стены по левую руку от него, чтобы не смотреть в бездну. На них были изображены окруженные светом фигуры, шедшие по лесам и отправлявшиеся в волнующееся море на красивых кораблях. Картины безмолвно рассказывали историю. Их вид даровал взволнованным думам Мандреда покой. Затем гармония картин нарушилась. Возникли другие создания, творения, похожие на людей, на плечах у которых были, однако, звериные головы.

Внезапно эльфы остановились, словно вкопанные. Неизвестный художник изобразил человека-кабана! Он был повержен окруженной светом фигурой, которая поставила ногу ему на горло. Ужасный монстр выглядел так, словно художник видел его своими собственными глазами. Совпадал даже оттенок голубых глаз. А у окутанной светом фигуры уже не было лица. Отвалился кусок штукатурки. До сих пор никаких повреждений настенных фресок Мандред не видел. Время бессильно было против этих произведений искусства.

Ярл почувствовал, как на руках и спине его встали дыбом маленькие волоски. Здесь что-то не так! Почему они никого не встретили? Если это библиотека, то почему здесь нет книг? И почему единственное повреждение было на лице воина, который когда-то победил человека-кабана? Неужели действительно совпадение?

Фародин положил правую руку на рукоять меча. Он смотрел вниз.

— Там, внизу, врата, — негромко произнес эльф. — Мы должны стараться вести себя как можно тише. — Он взглянул на Мандреда. — Кто знает, что нас ждет там.

— А мы действительно в той библиотеке, которую вы искали?

Фародин пожал плечами и двинулся вперед.

— В любом случае мы уже не в твоем мире, сын человеческий.

Мандред последовал за эльфийскими воинами, стараясь не шуметь. Прошло некоторое время, прежде чем они достигли врат. Теперь на стенах были изображены кровавые битвы между существами из света и мужчинами и женщинами со звериными головами. Второго портрета человека-кабана не было. Что бы с ним ни произошло, в более поздних сражениях он участия не принимал.

Врата, которыми заканчивалась спиральная лестница, были более четырех шагов в высоту. По ту сторону находился длинный узкий коридор, стены которого были из полированного гранита. Потолок был, пожалуй, более двадцати шагов в высоту. К нему были прикреплены странные выступы, словно кому-то понадобилось передвигаться вдоль потолка. Через равные промежутки между выступами были встроены янтарины. А стены полностью покрывали колонки крохотных значков. Кому захочется читать такое? Мандред запрокинул голову. И как можно прочесть то, что написано высоко на стенах?

Немного впереди на четырех цепях висело оббитое кожей сиденье. Способ, которым оно было подвешено, напомнил Мандреду колыбель, которую он смастерил давным-давно. Она свисала на четырех крепких веревках с потолка в длинном доме. Ярл почувствовал, как к горлу подступил комок. Все это прошло! Глупо думать об этом.

Они сделали около двадцати шагов по коридору, когда слева показался еще один коридор с высоким потолком и исписанными стенами. Главный вход потерялся вдали. С потолка на равных расстояниях свисали сидения.

Эльфы решили двигаться прямо. Мандреду было все равно, куда идти, лишь бы вновь не оказаться над пропастью.

Они оставили позади еще три ответвления, когда Фародин поднял руку в предупреждающем жесте. Эльф вынул из ножен меч и прижался к стене. Немного впереди находилось еще одно ответвление. Мандред поднял секиру к груди. А потом услышал. Стук подков! Ему тут же вспомнилось изображение человека-кабана. Чудовище ходило на раздвоенных копытах.

Мандред почувствовал, как ладони стали влажными. В любой миг он был готов к тому, чтобы услышать в своих мыслях насмешливый голос девантара. Но вместо этого послышался звон цепей. Стук подков прекратился. Что-то тихонько пискнуло. Затем кто-то что-то пробормотал себе под нос и наконец глубоко вздохнул.

Мандред больше не мог выносить напряжения. Издав дикий боевой клич, он бросился за угол — и врезался в свисавшего с потолка кентавра. Тот вскрикнул от испуга и лягнул копытом. Удар пришелся Мандреду прямо в грудь и свалил человека с ног. Тем временем подоспели и его товарищи, недоуменно глядя на случившееся. Нурамон громко расхохотался. Ухмыльнулся даже Фародин.

Перед ними на двух ремнях, к которым были прикреплены цепи, свисал с потолка кентавр. При помощи рукояти и системы блоков он мог передвигаться вниз и вверх вдоль стены.

— Ваше поведение не свидетельствует о том, что в детстве у вас были хорошие няньки, господа! — Кентавр говорил по-дайлосски. Мандред хорошо понимал его, хотя слова казались несколько странными.

— В тех кругах, откуда я родом, принято извиняться, когда в неистовстве налетаешь кому-то… — кентавр смущенно откашлялся, — …на самую драгоценную часть тела. Однако поскольку вам неведомы простейшие правила хорошего тона, я, несмотря на ваше поведение, начну сам и представлюсь. Зовут меня Хирон из Алькардии, в свое время я был учителем королевы Танталии.

Эльфы тем временем совладали с собой и в свою очередь тоже представились человеко-коню.

Кентавр воспользовался поскрипывающей системой подъемных блоков и спустился вниз. Он ловко выбрался из ремней. Такого человека-коня Мандреду видеть еще не доводилось. Узкая повязка из красного шелка поддерживала длинные волосы Хирона, не позволяя им падать на лоб. Лицо его было покрыто глубокими морщинами, на груди лежала белая окладистая борода. Кожа была необычайно светлой. Но наиболее необычными были его глаза. Они были цвета свежепролитой крови.

— Мне очень жаль, — наконец выдавил из себя Мандред.

У кентавра через плечо висел колчан, из которого торчало несколько свитков. В поясных клапанах виднелись три стилоса и чернильница. Очевидно, он был не вооружен и, в целом, безобиден. С другой стороны, у него были эти красные глаза, подумал Мандред. Существам с красными глазами не стоит легкомысленно доверять!

— Мандред Торгридсон, ярл Фирнстайна, — представился он.

Кентавр склонил голову на бок и перевел взгляд с одного на другого.

— Вы здесь новенькие, не так ли? И, я так полагаю, пришли не с помощью от Сем-ла.

Мандред посмотрел на своих спутников. Очевидно, эльфы понимали столь же мало, как и он.

Хирон вздохнул, хотя по звуку то, что он сделал, больше напоминало сопение.

— Ну, ладно. Тогда я отведу вас к мастеру Генгалосу. Он — хранитель знания, который отвечает за эту часть библиотеки, — он повернулся. — Будьте так любезны, следуйте за мной… — он откашлялся. — Не мог бы один из уважаемых эльфов объяснить этому человеку, что пялиться на зад кентавра — невежливо?

«Вот же умник надутый», — подумал Мандред. Ему хотелось ответить этому парню как подобает, но брошенный Фародином взгляд призвал его к молчанию. Мандред поднялся и пошел за остальными, впрочем, на некотором отдалении. Еще одно замечание от этого кентавра — и он вгонит ему древко секиры в его лошадиную задницу!

Хирон вывел их из лабиринта гранитных стен в просторную комнату. Там рядами стояли деревянные полки, на которых лежали тысячи круглых глиняных дощечек. Мандред глянул на некоторые из них и покачал головой. Похоже, по ним гуляли куры. Кто же может такое читать? От одного беглого взгляда на них должна болеть голова!

— Скажите вашему человеку, чтобы он немедленно положил дощечки обратно! — набросился кентавр на эльфов.

Мандред упрямо взял в руки еще несколько дощечек.

— Заберите дощечки у этого идиота! — выругался Хирон. — Это диски снов из погрузившегося в пучину Тильданаса. Они записывают воспоминания тех, кто берет их в руки и смотрит. Любое воспоминание, которое запишет дощечка, будет навеки стерто из памяти. Дайте этому ребячливому упрямцу некоторое время смотреть на эти глиняные дощечки, и он забудет даже, как его зовут.

— Урок сказок скоро закончится? Такими историями будешь детей пугать, красноглазый, а не меня.

Хвост кентавра обиженно дрогнул.

— Ну, если человеку лучше знать, — и больше не глядя на Мандреда, он пошел дальше.

— Положи таблички обратно, — посоветовал Нурамон. — Что, если он говорит правду? Представь себе, вдруг ты не сможешь вспомнить Альфадаса или Фрейю?

— Эта кляча меня не запугает, — упрямо ответил Мандред. Однако таблички на место положил. Теперь ему показалось, что они более плотно исписаны этими каракулями. Мандред судорожно сглотнул. Неужели эта лошадиная задница сказала правду? Нет, не подавать виду! — Зачем мне смотреть на эти штуки долго, если я даже читать не умею? — ответил он тоном, который звучал далеко не так отважно, как ему того хотелось. — Не пойми меня превратно, Нурамон. Но я не верю ни единому слову этой красноглазой кобылы.

— Конечно, — произнес Нурамон и сдержанно усмехнулся.

И они оба пошли догонять Фародина и Хирона. Кентавр вдохновенно повествовал о библиотеке. Он утверждал, что здесь собрано все знание детей альвов.

— У нас даже есть два переписчика, которые работают в библиотеке, что находится в гавани Искендрии. Хотя, как правило, то, что записывают люди, не стоит пергамента, на котором они пишут, для полноты обзора мы собираем и эти свитки тоже. Впрочем, они составляют ничтожную долю нашего фонда.

Мандред возненавидел этого высокомерного наглеца.

— А Семнадцать Песнопений Лута у вас здесь тоже есть? — громко спросил он.

— Если они важны, то кто-то наверняка взял на себя труд их записать. Мастер Генгалос наверняка знает об этом. Я же интересуюсь законченными формами эпики, а не стихами, которые читают неразборчиво разговаривающие варвары в своих вонючих домах.

Хирон привел их к следующей платформе, которая спускалась вниз по большой спирали. Мандред представил себе, как сталкивает в пропасть кентавра-зазнайку. Что бы он ни говорил, если здесь нельзя прочесть даже Семнадцать Песнопений Лута, то все здесь не более чем дерьмо. Во Фьордландии каждый ребенок знает эти песни!

А Хирон тем временем продолжал рассказывать о библиотеке. Якобы здесь находится более сотни посетителей. А на самом деле Мандред не встретил на всем пути никого, кроме кентавра.

Человек-конь вел их дальше сквозь сплетение коридоров и залов, и со временем даже Мандред понял, что объем хранящихся здесь знаний просто потрясающий. Он даже представить себе не мог, что можно записать на таком количестве свитков, книг, глиняных дисков и стен. Может быть, везде одно и то же, только другими словами? Может быть, с книгами так же, как с женщинами, которые встречаются на стирке у ручья и при этом могут бесконечно разговаривать об одних и тех же незначительных вещах, и никому при этом не скучно? Если действительно все, что можно найти в этой библиотеке, важно и стоит того, чтобы знать это, то человеку придется от этого отказаться. Даже десяти человеческих жизней не хватило бы на то, чтобы прочесть все записи. Быть может, даже сотни. Так что люди никогда не смогут познать мир, поскольку он ускользает от них в своем многообразии и непостижимости. В этой мысли было что-то освобождающее. С этой точки зрения было все равно, сколько ты книг прочел — одну, сотню или тысячу — или даже не одной, вот как Мандред. Все равно не станешь понимать мир лучше.

Путники добрались и до тех областей библиотеки, в которых можно было встретить посетителей: кобольдов, нескольких эльфов, одного фавна. Мандред заметил странное существо, у которого было тело крылатого быка, а грудь человека. Затем он увидел эльфийку, возбужденно спорившую с единорогом, а потом гнома, карабкавшегося по полкам с полной корзиной книг. Посетители не обращали на них внимания. Два эльфа, человек и кентавр — похоже, это ни у кого здесь не вызывало удивления.

Наконец Хирон привел их в зал с ярко раскрашенным крестообразным сводом, в котором стояло множество пюпитров. Здесь сидел один-единственный посетитель, стройная фигура его была закутана в песочного цвета рясу. На лоб был глубоко надвинут капюшон, он читал книгу со страницами пурпурного цвета, которые были исписаны золотыми чернилами. Рядом с пюпитром к немалому удивлению посетителей стояло несколько корзинок с увядшей листвой. В воздухе витал странный запах, в нем было что-то гнетущее и в то же время знакомое. Пахло пылью и пергаментом. Даже запаха листвы Мандред разобрать не мог. Но было и еще кое-что… скорее, предчувствие, чем что-то конкретное.

Хирон негромко откашлялся.

— Мастер Генгалос? Простите, пожалуйста, если я мешаю вам, однако через врата над галереей альвов в библиотеку пришли три посетителя. Они заблудились в гранитных коридорах. А этот пытался убить меня секирой, — кентавр бросил на Мандреда исполненный презрения взгляд. — Я думал, что будет лучше отвести их к вам, мастер, прежде чем они успеют причинить сколько-нибудь серьезный вред.

Некто в рясе поднял голову, однако из-за капюшона лицо все равно осталось в тени. Какой-то миг Мандред помышлял ловким движением сорвать капюшон. Он привык видеть того, с кем говорит.

— Хорошо поступил, Хирон, я благодарю тебя. — Голос Генгалоса звучал тепло и приветливо; он был полной противоположностью неприступности, которую излучал незнакомец. — Я снимаю с тебя бремя заботы о новичках.

Хирон коротко поклонился, а затем ушел.

— Мы хотели бы… — начал Фародин, однако Генгалос жестом оборвал его.

— Здесь нет никакого «мы хотели бы»! Тот, кто приходит в библиотеку, должен сначала послужить ей, прежде чем получит в дар толику ее знаний.

— Извините. — Нурамон взял на себя обязанности дипломата. Он тоже склонился перед хранителем знаний. — Мы…

— Это меня не интересует, — отмахнулся Генгалос. — Кто бы ни пришел сюда, он подчиняется законам библиотеки. Повинуйтесь или ступайте прочь! — Он сделал небольшую паузу, словно для того, чтобы подчеркнуть свой резкий ответ. — Если вы хотите остаться, то должны сначала оказать ей услугу. — Он указал на корзины, стоявшие рядом с его пюпитром: — Это поэзия цветочных фей, записанная на листках дуба и березовой коре. Поскольку за много веков мы не сумели найти подходящий способ консервировать листки, стихотворения нужно записать. При этом необходимо помнить о том, что написанное находится в гармонии с прожилками на листке, которую нужно передать, чтобы не пропали глубокие уровни смысла стихотворения.

Мандред подумал об озорных крохотных существах, которых он видел во время своих посещений Альвенмарка. Он и представить себе не мог, что эти болтушки могут сочинить что-то, что стоит увековечить.

Генгалос повернулся к человеку.

— Внешний вид обманчив, Мандред Торгридсон. Почти никто, кроме фей, не умеет так точно облекать в слова нежные чувства.

Ярл судорожно сглотнул.

— Ты… ты видишь то, что у меня в голове?

— Я должен знать, что движет посетителями, которые приходят сюда. Знание драгоценно, Мандред Торгридсон. Нельзя предоставлять его кому попало.

— В чем заключается наша задача? — спросил Фародин.

— Вы с Нурамоном возьмете одну корзинку и запишете стихотворения на пергамент. Если я останусь доволен вашей работой, то помогу вам в том, что вы ищете. В этой библиотеке найдется ответ практически на все возможные вопросы, если знаешь, где искать.

— А как насчет меня? — смущенно спросил Мандред. — Чем мне заслужить право находиться здесь?

— Ты расскажешь свою историю писцу. Во всех подробностях. Мне кажется, что это такая история, которую стоит записать.

Ярл смущенно уставился в пол.

— Это… Моя жизнь должна быть записана? — У него возникло нехорошее ощущение, словно у него хотели что-то отнять.

— Разве ты не хочешь прикоснуться к краешку вечности, Мандред Торгридсон? Историю будут читать и тогда, когда ты обратишься в прах. Не стоит зарывать талант в землю. Слыхано ли, чтобы два таких эльфа как Фародин и Нурамон избрали себе в спутники человека?

Мандред нерешительно кивнул. Ему по-прежнему казалось, что он отказывается от чего-то драгоценного, когда повествует о своей жизни. Но может быть, это всего лишь суеверный страх? Нельзя мешать товарищам. Им пришлось многое пережить, чтобы попасть сюда.

— Согласен на сделку.

— Великолепно, сын человеческий! Благодарю тебя за дар, который ты делаешь библиотеке, — слова Генгалоса оставили у Мандреда в душе приятное чувство. Вроде водки, согревающей изнутри в холодную зимнюю ночь. — А теперь я покажу вам, где вы будете жить. Библиотека величиной с небольшой город. Город знания, построенный из книг! Есть три кухни, открытые днем и ночью, две большие столовые. У нас даже термы есть в отдаленном боковом крыле, — он снова обернулся к Мандреду. — И у нас есть очень хороший винный погреб. Некоторые хранители знания, к числу которых принадлежу и я, не считают аскезу важной. Как дух может быть свободным, если мы заковываем тело в цепи? Так что все наши учащиеся обеспечены наилучшим образом.

 

По следам Юливее

Нурамон все никак не мог поверить в то, что джинн в Валемасе действительно сказал правду. Даже если тоска по Нороэлль с готовностью заставила его идти по следу, он тем не менее испытывал сомнения по поводу того, что духу можно верить. А теперь оказалось, что он поступил верно, рассказав своим товарищам об Искендрии.

Они находились здесь на протяжении девяти дней. Из них они с Фародином потратили целых пять дней на то, чтобы записать стихотворения цветочных фей. С тех пор они искали записи, касающиеся магических барьеров. Было интересно копаться в этих бесконечных залах знаний. И даже Мандред не скучал. Он изучал библиотеку и наслаждался обильными блюдами, которыми их кормили на новом месте. А винный погребок быстро стал его излюбленным местом. Из всего собранного здесь знания его интересовали только эгильские и ангноские сказания. К удивлению Нурамона Мандред попросил, чтобы ему прочли рассказы одного кентавра на дайлосском языке. По сравнению с эльфийским, этот язык был легче, и Мандред овладел им всего за одну зиму при помощи двух кентавров, что жили при дворе королевы — что было немалым достижением для человека. Ярлу так понравились саги об Эрасе Пандриде и Нессосе Телаиде, что Нурамон стал в шутку называть его Мандредом Торгридом и предсказывал великое будущее роду Мандридов.

Фародин уединился в комнате для учебы. Хранители знания отрядили ему помощника, молодого эльфа по имени Элелалем, которого все называли просто Эле. Фародин гонял несчастного по всей библиотеке, чтобы тот собирал свитки. Поскольку мальчик знал все языки, которые были представлены в этой библиотеке, то он часто служил Фародину в качестве переводчика. Воин хотел расширить свои познания в области магии врат. Кроме того, он искал рассказы о барьерах и хотел разузнать побольше о песчинках.

Нурамон по-прежнему считал, что песчинки не могут стать решением задачи. Конечно, Фародин собрал пару дюжин, но должны быть и другие возможности. Вместо того чтобы искать в этом месте знания о проторенных путях, Нурамон разыскивал новые. Он как раз возвращался от лошадей, которых забрал из конюшни в трактире и поселил у эльфийки, которая жила неприметно среди людей. В городе считалось, что она — вдова зажиточного торговца и принадлежит к числу самых богатых женщин Искендрии. Чтобы люди не распознали в ней эльфийку, она скрывала уши и лицо под вуалью и открывалась только детям альвов. Ее звали Сем-ла. Нурамон спросил себя, сколько времени удастся ей скрывать то, что она не стареет. Вуаль может помочь ей на протяжении человеческой жизни. Но что потом? Потом приедет племянница из далекого города, которой достанется все наследство?

Из усадьбы Сем-ла вел широкий подземный ход к вратам, через которые можно было попасть в жилую часть библиотеки. Никогда еще Нурамону не доводилось слышать о такой близости между детьми альвов и людьми. Сем-ла рассказывала ему, что у нее были связи по всему городу. Она торговала как с людьми, так и с другими детьми альвов и их поселениями. Когда Нурамон услышал об этом, ему впервые стало ясно, что мир людей и Расколотый мир — не место изгнания, куда уходят дети альвов, чтобы быть независимыми от Эмерелль. Здесь можно было хорошо жить, хотя блюда, которые подавала Сем-ла, были человеческими и не могли состязаться с блюдами, которые подают в Альвенмарке. Однако те, кто приходил сюда, были привычны к миру людей.

По широкой лестнице Нурамон наконец добрался до места, которое указал ему Генгалос. То был узкий и очень высокий зал. По левую руку, да и по правую тоже, возвышались полки, на которых покоились толстые фолианты. Нурамон немного удивился этому, ибо в Альвенмарке знание редко доверяли книгам. Родители учили ребенка тому, что он должен был знать, а мудрецы рассказывали самое важное. А если возникал какой-нибудь вопрос, то стоило обратиться к тому, кто мог на него ответить. Нурамон втайне задавался вопросом, сколько тысяч животных вынуждены были расстаться с кожей для пергамента.

Из одной из ниш вышел старый гном.

— У тебя не бывает головокружений? — скрипучим голосом спросил он Нурамона.

— Нет, не бывает, — ответил эльф.

— Хорошо, тогда мне не придется карабкаться наверх. Я уже немолод. — Старик схватился за спину. — Жизнь в этом зале! Наживаешь себе боль, но ты только посмотри, как все здесь великолепно! — И он указал ввысь.

Возле каждого стеллажа стояла узкая деревянная лестница, служившая для того, чтобы взобраться наверх. Высоко наверху Нурамон заметил фигуру. На незнакомце был просторный плащ, и казалось, что он парит рядом со стеллажом. Между полками обнаружилось несколько больших ниш в стене; очевидно, туда можно было забраться, чтобы почитать. Умело расположенные янтарины придавали всему залу огненное сияние.

— Что привело тебя сюда? — спросил старик.

— Меня послал Генгалос. Здесь должна быть книга об эльфийке Юливее.

— А, мастер Генгалос! Он направил тебя в верный зал. У нас есть не только записи о Юливее, но и собрание свитков самой Юливее. Хотя это были всего лишь рассказы, мы все же переплели их в книгу. Может быть, тебя это заинтересует.

Нурамон не верил своему счастью.

— Конечно. Где я могу отыскать ее?

— Иди отсюда до двадцать третьего стеллажа, затем взберись на сто пятьдесят четвертую полку. Там и наткнешься на рассказы Юливее. — Гном отступил к стене. — Заберешься туда по лестницам. По перекладинам можно хорошо передвигаться, а еще там можно выдвинуть дощечку и присесть.

Нурамон только кивнул. Полка, которую он искал, могла располагаться в пятидесяти шагах над ним. Не та высота, чтобы напугать эльфа. Он еще раз поглядел на фигуру, которую видел наверху.

— Это мастер Рейлиф, — пояснил гном.

— Хранитель знания? — негромко поинтересовался Нурамон.

— Да, он часто приходит сюда и сам забирается наверх. Ты должен знать, что я обязан приносить жаждущему знаний любую книгу, которую он попросит.

Нурамон улыбнулся гному.

— Но, как уже было сказано, поскольку у меня голова не кружится, тебе не нужно утруждаться.

— Благодарю тебя, эльф. И я рад, что ты пришел ко мне. Говорят, в библиотеке находится сын человеческий, он пробил барьер. Грубый парень, который только и делает, что пьет и жрет, и пачкает.

— Его зовут Мандред, и он один из моих товарищей.

Старик покраснел.

— Как тебя зовут? — спросил Нурамон и под испуганным взглядом старика снял перевязь. Очевидно, гном опасался, что он обнажит меч.

— Буилакс, — дрожащим голосом ответил старик.

— Тебе не стоит беспокоиться. Я знаю своего товарища очень хорошо. И в данный момент ты совершенно прав. Меня же зовут Нурамон, и я хочу доверить тебе свой меч. — Он передал оружие Буилаксу. Страх исчез с лица гнома так же быстро, как и появился. Он положил меч в нишу рядом со своими письменными принадлежностями, а затем повел Нурамона вдоль стеллажей. Перед двадцать третьим они остановились.

— Искомая книга — восьмая в ряду.

Нурамон стал подниматься по лестницам. Когда он добрался до сто пятьдесят четвертой полки, то забеспокоился. Здесь должна была находиться книга с записями Юливее — ключик к Нороэлль. Он осторожно ступил на перекладину, которая давала хорошую опору ногам и была достаточно широка для того, чтобы пройти по ней. Рука Нурамона скользила по корешкам книг на нужной полке. Восьмую книгу он вытянул. Она была переплетена светло-коричневой кожей и в своей простоте практически не отличалась от других книг слева и справа. Ни на обложке, ни на корешке не было никаких пометок или заглавия. Открыв томик, он убедился, что и внутри не было орнаментов или украшенных страниц. Даже названия не было выписано отдельно, только четыре строчки, непосредственно предшествовавшие тексту. Нурамон ухмыльнулся. Очевидно, важной эту книгу не считали. Отказались от всего, что придало бы ей блеск. А для Нурамона она значила неимоверно много. Заслуживало внимания название: Рассказы Юливее, покинувшей Альвенмарк, прошедшей мир людей и основавшей в Расколотом мире город Валемас, поведанные ей самой в присутствии хранителя знаний и записанные Фьелем Юрким.

Это был рассказ эльфийки, добровольно ушедшей из Альвенмарка вместе со своим народом. Как и Нурамон, она находилась в поиске, и ей тоже пришлось разгадывать загадку звезд альвов, прежде чем достигнуть цели. Нурамон очень сильно надеялся на то, что книга Юливее поможет ему встать на тропу, которая подарит ему больше надежды, чем песчаный путь Фародина.

 

Рассказы Юливее

Вопросы хранителя знаний

Вы спросили меня, где я научилась магии, и я отвечу вам. Слушайте же, что еще в Альвенмарке я владела магией. Я владела магией света, жизни и иллюзии. И все они пригодились мне в новом оазисе Валемаса. Мы нашли в Расколотом мире пустыню, похожую на нашу родину. Я создала там покрывало неба, озеро, иллюзию и многое другое.

Из тома 23/254/8, лист 424а Узкого зала в сокрытой библиотеке Искендрии

Покидая Альвенмарк, я повела своих товарищей через прочные врата. Тогда я знала мало о тропах и звездах альвов. Путешествие стало для меня самым лучшим учителем, а я была внимательной ученицей. Каким бы чуждым ни был мир людей, в сокрытых местах живут многие дети альвов — отшельники, которые хранят древнее знание. И мы встретили другую общину, которая тоже ушла из Альвенмарка. Мы обменивались с ними. Мы учили их тому, что знаем, они тоже многому научили нас.

Но нигде я не выучила так много, как у оракула Дареен. Это единственный оракул, который когда-либо покидал Альвенмарк, чтобы уйти в мир людей. Тот, кто проходит в мире людей через ее врата, тот не покидает его, а выходит в другом месте. Там он может послушать мудрость Дареен. Она указала мне путь и открыла мне мой дух. Я увидела звезду альвов в пустыне, которая должна была стать вратами в новый Валемас. Цель была передо мной. И с тех пор я искала путь к своей цели. Дареен изменила мою жизнь всего лишь несколькими словами и образами. Для меня открылся мир, о существовании которого я до сих пор не подозревала.

Вы спрашиваете меня, где скрывается Дареен? Что ж, я не могу сказать вам большего, чем уже сказала. Ибо я связана клятвой.

 

Различные пути

Вот то, что искал Нурамон! Он с удовольствием прочел рассказы Юливее, но только читая ответы на вопросы хранителя знания он наткнулся на то, что указало ему прямой путь. Благодаря оракулу Дареен Юливее смогла увидеть место, которое искала. Именно это могло случиться и с ним и его товарищами, если бы они нашли путь к Дареен! Если бы оракул приняла их, то они оказались бы гораздо ближе к своей цели!

Нурамон негромко вскрикнул от радости. А затем услышал шаги, потом последовало дребезжание лестниц, которые вели вдоль ниши, где он сидел над книгой.

К нему приближался мастер Рейлиф. Хранитель знания сошел с лестницы и оказался в нише Нурамона. Лицо его было наполовину скрыто капюшоном, а из рукавов его черного плаща виднелись только кончики пальцев. Судя по хрупкому телосложению, он мог быть эльфом. Сделав несколько мелких шагов, он подошел ближе.

— Прости мне вспышку радости, мастер Рейлиф, — сказал Нурамон. — Я не хотел мешать спокойствию библиотеки.

— За этот проступок может быть только одно наказание, — ответил хранитель знания голосом, в котором не было ни намека на чувство. Он сел напротив Нурамона, немного отодвинул капюшон, и стали видны его серые глаза, которые, казалось, пронизывали Нурамона. — Ты должен рассказать мне, что тебя взволновало.

— С удовольствием. Быть может, ты сможешь помочь мне, — Нурамон с готовностью рассказал хранителю знания все то, что прочел у Юливее. Закончил он рассказ словами: — А радовался я оттого, что нашел то, что искал.

— И что же это? — терпеливо продолжал расспрашивать Рейлиф.

— Я узнал, что Юливее побывала у оракула Дареен. И теперь я хочу найти этот оракул. Потому что у меня много вопросов… вопросов, на которые я, пожалуй, не найду здесь ответа.

— Тогда ты понял, что все эти залы хранят мертвое знание, которое оживает только тогда, когда кто-то овладевает им. Здесь ты узнал о Дареен. Теперь тебе нужно искать к ней путь.

— Юливее не сказала, где находится оракул?

— Это я могу сказать тебе. Я — хранитель знания. И я читал многие книги в этом зале. В том числе и книгу Юливее.

Нурамон спросил себя, почему Рейлиф так терпеливо слушал его, если история Юливее ему уже знакома.

— Нам всем тогда стало любопытно узнать, где скрывается оракул. Но Юливее не захотела говорить. Она сделала несколько намеков, которые натолкнули нас на предположение, что она должна находиться в Ангносе. Но уверенности у нас не было. Те, кого мы послали, чтобы найти ее, вернулись несолоно хлебавши.

— Ангнос! — негромко произнес Нурамона. Он с товарищами уже побывал в этом королевстве, туда приводили их поиски Гийома. То была суровая земля, полная приключений. — Благодарю тебя, мастер Рейлиф.

Хранитель знания поднялся.

— Ты найдешь оракул. Я уверен. Запомни следующие слова, когда-то их произнесла Юливее: Ты пришла к нам. Голос твой. Ты показала нам звезды. Они сияли. И мы увидели. Вот что сказала она, когда мы спросили ее, не хочет ли она все же поведать нам что-то о Дареен. Разгадай ее слова, если сможешь, — и с этими словами Рейлиф выбрался из ниши и взобрался на свою полку. Нурамон спросил себя, сколько может быть лет хранителю знания. Из его слов Нурамон мог заключить, что он встречался с Юливее; а в книгах было написано, что эльфийка была в библиотеке 1832 года тому назад.

Нурамон задумчиво провел рукой по кожаному переплету и наконец поставил книгу на место. Бросил последний взгляд на Рейлифа, но мастер опять стоял перед своим стеллажом, погруженный в книгу. Нурамон спустился по лестнице, поблагодарил гнома, забрал у него свой меч. В последний раз оглядел узкий зал; из всех комнат библиотеки он понравился ему больше всего. Может быть, однажды он вернется сюда. Нороэлль наверняка здесь понравится.

Нурамон отправился к Фародину. Он нашел его в учебной комнате. Маленький эльф как раз читал его товарищу что-то по-дайлосски. Мандред сидел в уголке на нескольких подушках и слушал рассказ. Речь шла об Эгильских островах и эльфах, путешествовавших туда по морю. Нурамон прислонился к стене и стал слушать мальчика.

«Конца осаде не было видно. Никак не удавалось им проломить невидимую стену. И только когда двенадцать волшебников окружили острова на двенадцати кораблях, жители Цеоласа наконец испугались. Ибо знали они, что двенадцать волшебников смогут разрушить силу их магической стены, даже если осколки зеркала не будут собраны воедино. И подняли волшебники руки, произнесли заклинания, и с грозным грохотом разбилась вражеская стена. И пал Цеолас». — Эльф помолчал. — Вот и все, что здесь написано.

— Благодарю тебя, эльф, — сказал Фародин. — Остальные записи мы прочтем позже. — И он обернулся к Нурамону. — Мы многое нашли. Существует множество указаний на то, что нам не понадобятся все песчинки, чтобы сломить заклинание Эмерелль.

— Судьба благосклонна к нам, — добавил Мандред, даже не собираясь подниматься со своего, очевидно, такого удобного места в углу.

Нурамон подождал, пока мальчик покинет комнату. Затем отошел от стены и направился к Фародину.

— У меня тоже есть хорошие новости, которые могут помочь нам в дальнейшем.

Мандред поднялся.

— Рассказывай! — заявил он.

Нурамон поведал о том, что прочел в книге Юливее. Пересказывая слова мастера Рейлифа, он заметил, что Фародин слушает его вполуха. Эльф-воин обменивался с Мандредом, беспокойно ходившим из угла в угол, вполне однозначными взглядами. Даже оракул не сумел воодушевить обоих.

Когда Нурамон закончил, воцарилось молчание. Наконец Фародин произнес.

— Мы с Мандредом многое выяснили. Мы надеемся, что нам не понадобятся все песчинки, чтобы пробить заклинание Эмерелль. Как только мы соберем достаточно песчинок, они приведут нас в то место, где находятся врата к Нороэлль. Кроме того, я обнаружил записи, которые помогут мне в совершенствовании моего заклинания поиска. Зачем нам заниматься Юливее? И она, и Валемас остались в прошлом. Мы продвинулись гораздо дальше. А ты говоришь, что мы должны повернуть назад и испытывать новый путь.

Слова Фародина не удивили Нурамона. Увидев скучающие лица товарищей, он понял, что может произойти. Фародин привык командовать и не терпел противоречий.

— Иными словами, вам не нравится путь, который я предлагаю.

— Я не вижу никакого пути.

— До сих пор моя тропа вас вполне устраивала.

— Что значит «твоя тропа»? До сих пор я не сделал ни единого шага, в котором бы не был убежден. И так и будет впредь.

— Мой путь может сократить поиск. Скажу тебе прямо: твои песчинки — не решение загадки. Чтобы спасти Нороэлль, мы должны вступить на иной путь. Неужели ты забыл пустыню? Это мир песка. Ты был у моря, опускал голову в воду? Видел, из чего состоит морское дно? Я лучше проделаю десяток путешествий, чтобы попасть к оракулу, чем бесцельно буду бродить по миру, чтобы время от времени отыскивать песчинки.

— Я знаю, — сказал Фародин. — Быть верным одному пути до конца не входит в число твоих сильных сторон.

У Нурамона отнялся дар речи. Он хорошо понял намек, но что он мог поделать с судьбой своих предков? Он не просил себе их душу. Он очень мало знал о них, ясно было одно: все они умерли молодыми и так и не увидели лунного света. Никогда не думал он, что Фародин сделает все, чтобы ранить его чувства, вместо того, чтобы убеждать его при помощи аргументов.

— Ты всегда так думал обо мне и до сих пор молчал?

— Я считаю тебя существом, которое очень долго идет к лунному свету.

— При чем здесь лунный свет к нашим поискам? — вмешался Мандред в назревающий спор.

Фародин поднял руки.

— Ты прав, сын человеческий. Это к делу не относится. Но что касается оракула, то я не готов отказываться от уверенности ради возможности. Ты никогда не задавался вопросом, быть может, этот оракул уже давно в лунном свете? Сколько времени прошло с тех пор, как Юливее была здесь?

Нурамон молчал.

— Твое молчание очень красноречиво. Ты признаешь, что на мои вопросы нет ответов. Я предлагаю оставаться на том пути, по которому мы уже идем. Так мы рано или поздно достигнем цели.

— Вероятное «раньше» мне милее уверенного «позже»! Оракул располагает знаниями, которые нам помогут!

— При условии, что ты найдешь оракул и он ответит на твои вопросы. Что он может предложить нам кроме того, что мы не отыщем сами?

— Оглянись по сторонам, Фародин! Как бы ни ценил я это место, я ясно вижу, что здесь хранится знание прошлого, знание тех, кто больше ничего не может поведать своим собственным голосом. А нам нужно знание настоящего и будущего. Нужно брать пример с Юливее.

Фародин скрестил руки на груди.

— Может ли быть, что ты потерял интерес к Нороэлль и предпочитаешь вместо этого бродить по следу Юливее?

Нурамон сжал кулаки.

— Как же ты слеп! Из всех живущих ты должен был бы знать лучше всех, сколь бессмыслен твой упрек! Хотя… Если хорошенько подумать, то склонность к ослеплению и составляет твой характер. Ты видишь только то, что хочешь видеть. Ты хоть понимаешь, что наше соперничество за Нороэлль могло закончиться много лет назад?

— Могло… Это слово постоянно произносят неудачники, — холодно ответил Фародин.

— Не кажется ли тебе, что ты неудачлив в своей любви к Нороэлль? Ты кажешься идеальным миннезингером. Ты никогда не мог понять, чего именно ждет Нороэлль. Она хотела, чтобы ты сказал о своей любви своими словами, а не при помощи песен, написанных другими. А от меня она ждала, чтобы кроме слов я коснулся ее. Как ты думаешь, почему мне потребовалось так много времени?

Уголки губ Фародина дрогнули.

— Я наблюдал за тобой, Фародин. И спрашивал себя, что в тебе не так. Что ты скрываешь в душе? Что там, чего ты не можешь доверить даже женщине, которую ты, как тебе кажется, любишь? Не кроется ли за всеми чужими словами пустое сердце? Что же это за любовь, которую нельзя назвать по имени?

Рука Фародина легла на меч.

— Ты стоишь на пороге, который нам обоим не хотелось бы переходить.

— Фародин, мы давно перешли свои пороги. Неужели ты думаешь, что я последую за человеком, который не способен на любовь?

Мандред схватил Фародина за плечи и потянул назад. Очевидно, сын человеческий был убежден в том, что в любой миг может пролиться кровь.

— Довольно, Нурамон! — строго сказал он.

— Мне кажется, что наше содружество распалось, — с каменным лицом произнес Фародин.

— Уже давно. Просто до сих пор мы не решались признать это. — Нурамон обернулся к сыну человеческому. — А ты, Мандред? Каков твой путь?

Ярл колебался.

Нурамону вспомнилась пещера Лута, где он заключил дружбу с сыном человеческим. Тогда его многое связывало с Мандредом.

— Мне очень жаль, Нурамон. Я знаю, сколь сильно обязан тебе. И тем не менее… Я не очень умею облекать свои мысли и чувства в красивые слова. Но Фародин прав. Я думаю, что лучше идти по следу песка. Может статься, что это долгий путь, но он наверняка приведет к цели. Мне действительно жаль… Я… — голос не слушался Мандреда.

Значит, он снова один…

— Мне не нужно ваше сочувствие. Это вы причиняете мне боль. Идите своей жалкой дорогой, ищите свои песчинки! А я пойду своим путем.

— Не будь дураком, Нурамон! — сказал Мандред, пытаясь успокоить его. — Мы же как лодка. Я — корпус, Фародин — руль, а ты — парус, который ловит ветер.

— Ты не понял, сын человеческий? Мне не нужен кто-то, кто будет определять мой путь. Буря лишила вас паруса. Посмотрим, как вы будете грести своими руками! — и с этими словами Нурамон вышел из комнаты.

 

Судовой журнал галеры «Пурпурный ветер»

34-й день пути: Под сенью островов Искендрии мы ждали баржу Сем-ла. У гребцов было время отдохнуть. Как и было условлено, мы взяли на борт ящик пустынного стекла, мраморную статую и десять тюков тонкого полотна. Но никто не говорил нам, что мы должны взять еще и пассажиров: эльфа из Альвенмарка по имени Фародин и человека, очевидно, северянина, по имени Мандред. Сем-ла оплатила проезд пассажиров. Очевидно, у них обоих нет золота, хотя одеты и вооружены они хорошо. Одни только кони из Альвенмарка стоят целое состояние.

Записано эльфийкой Аранаэ,

35-й день пути: Медленное путешествие курсом норд-норд-вест. Штиль и палящее солнце. Гребцы быстро устают. Человек, которого мы взяли на борт, удивительно образован. Он знает много о море и гребет за троих, поскольку силы в руках у него много. Для «Пурпурного ветра» он был бы очень полезен, поскольку говорит по-дайлосски и мог бы помочь в торговле с кентаврами Гигнокса. Сын человеческий все время говорит о старых сагах, которые он слышал в Искендрии, и о Фьордландии, что далеко на севере. Если бы он только знал, сколько морей мы уже обошли!

капитаном «Пурпурного ветра»,

36–38 дни пути: Море спокойно. Команда довольна. Любопытство по отношению к сыну человеческому.

в 1287 году со дня основания Рейлимее

39-й день пути: Команда в хорошем настроении. Южный ветер, мягкая погода. Идем хорошо. Гребцы могут немного передохнуть, после того как мы пошли вперед быстрее, чем ожидалось. После полудня: представление на море. Мы пересекли курс человеческого корабля, эгильскую галеру. И тут показалась огромная морская змея. Люди сделали то, что делают все желторотики: они пустились наутек! Как и ожидалось, морская змея последовала за ними и разбила их корабль, словно это была всего лишь рыбацкая лодка. Немногих выживших мы взяли на борт.

Час спустя морская змея появилась снова. Она вынырнула в менее нем двадцати шагах по правому борту. Спасенные люди были вне себя, многие из них выпрыгнули за борт. Эти глупцы не знают, что нужно идти прямо на змею, чтобы напугать ее. Эти твари охотятся только на тех, кто их боится. И мы пошли прямо на змею. Мандред был единственным из людей, кто не выказал страха. Он даже призывал нас атаковать змею. Когда бестия наконец нырнула и уплыла, сын человеческий был, казалось, разочарован. Мы все смеялись, потому что он ругался по-дайлосски. Звучало почти как из уст кентавра…

45-й день пути: Выходим в неглубокие воды, идем осторожно меж мелей перед человеческим городом Йилгасом. Здесь мы оставляем на берегу выживших после нападения змеи. Еще до захода солнца бросим якорь перед Гигноксом. Может быть, сына человеческого все же удастся уговорить…

51-й день пути: Благодаря Мандреду: хорошие сделки с кентаврами Гигнокса. Чего не хватает сыну человеческому, так это лошадиного тела кентавра. Он пил с ними и пел грубые песни. После этого они согласились торговать с нами. Бросается в глаза: хотя неподалеку от Гигнокса находятся врата в Альвенмарк, Мандред и Фародин не хотят идти туда. Может быть, они изгнанники?

53-й день пути: Отъезд. Спокойное море, гребцы пьяны. Сын человеческий за барабаном! Эльфу из Альвенмарка, похоже, нехорошо. Может быть, мы слишком грубы для эльфов. Что творит время, проведенное в мире людей, с эльфами! Вечером: Фародин удивляется тому, что я веду судовой журнал. Тот, кто заключает союз с Искендрией, умеет ценить письмо! Эльф из Альвенмарка просит изменить курс. Рассказывает о чем-то, что нужно достать со дна моря. Поскольку крюк небольшой и мне, кроме всего прочего, любопытно, я соглашаюсь.

55-й день пути: Прибываем на искомое место после тяжелого отрезка гребли. Команда устала и недовольна. Не понимает причины смены курса. По поводу Фародина: вода слишком глубока для него. Хотя он очень мужественен, но он не может достичь дна. И я предлагаю свою помощь, поскольку владею заклинаниями воды и воздуха. Однако Фародин говорит, что я не смогу найти искомое. И мы ныряем вместе, время от времени я даю ему воздух. На морском дне кое-что странное: он хватает песок и дает мне знак подниматься вместе с ним. Наверху он открывает полную песка ладонь. Что-то ищет: одну-единственную песчинку! Хотя признаю, в ней, похоже, есть что-то магическое…

57-й день пути: Шторм, неожиданно! Вынуждены сражаться. В конце: ни одного раненого, небольшие поломки, груз цел. Хороший шторм…

67-й день пути: На побережье перед человеческим городом Тильгис, на востоке Ангноса. Пора прощаться. Сын человеческий и эльф из Альвенмарка сильно помогли нам. Я пыталась еще раз переубедить их, однако тщетно. Какая потеря! С особым удовольствием я представила бы своему князю Фародина. Единственным утешением может служить хорошая сделка, которую я заключила с Фародином. Он обменял четыре янтарина на 400 ангноских денаров…

78-й день пути: Мы достигли морского пролива Квилас и проходим врата. Вечером: прибытие в Рейлимее. Сгружаем товары. Конец путешествия. Семьдесят восемь дней. Хорошее время.

 

Потерянная родина

Мандред был взволнован, словно мальчик по пути на праздник солнцестояния, где он хочет потанцевать с любимой и не только потанцевать… Он пришпорил свою кобылку и погнал ее вверх по мягко поднимавшемуся склону холма. Прошло, пожалуй, года три с тех пор, как он последний раз был в Фирнстайне. Множество путешествий исказили его чувство времени, и он уже не мог понять, сколько времени прошло с тех пор, как он попрощался с Альфадасом. Интересно, стал ли его сын ярлом?

Царила золотая осень, так же, как и тогда, когда Мандред уходил из Фирнстайна. Самое лучшее время для рыбалки.

Засопев, кобылка взобралась на гребень холма. Оттуда хорошо было видно фьорд. До Фирнстайна было еще более мили. Мандред прикрыл глаза ладонью и заморгал, глядя на низко опустившееся солнце. Под ним лежал небольшой город. Крепкая каменная стена с низенькими башнями окружала его. Причалы простирали свои руки далеко в воды фьорда. На якоре стояло около двадцати крупных судов. Вдоль берега стояли склады, а на холме, где когда-то тулился дом Эрека, возвышались каменные чертоги, которые могли сделать честь даже князю. Может быть, бродя по горам, он забрел не туда?

Мандред озадаченно глядел на отвесный утес, увенчанный каменным кругом. Это Январский утес, а там внизу должна быть его деревня. Обманывать себя было бессмысленно.

Мандреду показалось, что невидимая рука сжала его горло. Он судорожно сглотнул. Теперь до гребня холма добрался и Фародин. Эльф придержал своего гнедого и молча глянул вниз на фьорд.

— Должно быть… должно быть, нас не было очень долго, — запинаясь, выдавил из себя Мандред.

Он закрыл глаза и подумал о времени, которое он провел с Альфадасом, о тех немногих годах, когда он был рядом с сыном. Словно это было вчера, он вспомнил, как они выходили в воды фьорда на лодке Эрека, как Альфадас из озорства столкнул его в воду. Вспомнил о двадцатифунтовом лососе, которого он поймал и который был больше всех рыб, клевавших у сына. Они вместе напивались, сидели на берегу, жарили на костре лосося и заедали черствым хлебом.

Интересно, сколько лет сейчас Альфадасу? Сколько нужно времени, чтобы из маленькой деревни вырос город? Двадцать лет? Сорок?

Они пришли с запада, через дикие горные места, и на протяжении нескольких недель не встречали ни единой души. Никого, с кем можно было бы посидеть у костра и порассказывать друг другу истории. Быть может, он оказался бы подготовленным… Мандред закусил губу и отчаянно пытался совладать с чувствами, которые грозили захлестнуть его. Эльфы рассказывали ему об опасностях путешествия через врата. После того, что случилось в ледяной пещере, он должен был догадаться…

Но тогда их перенесло через время злое заклинание девантара! А ведь Фародин и Нурамон учились магии перехода. Как же это могло случиться?

И, исполнившись беспокойства, он погнал кобылу вниз по склону. Ему нужно к Альфадасу? Может, у него уже дети есть? Или даже внуки?

Стража не задерживала их, когда они прошли хорошо укрепленные ворота. Должно быть, сегодня базарный день. На улицах было полно людей. Повсюду вплотную к домам стояли лотки. В воздухе витал восхитительный аромат яблок. Мандред спешился и повел свою кобылку в поводу. Глядя каждому встречному в лицо, он искал знакомые черты.

Даже одежда людей изменилась за время его отсутствия! Почти все носили хорошие ткани. В городе царило праздничное настроение. Фирнстайн стал богатым. Но он ничего не узнавал. Не было уже ни единого дома из тех, что он когда-либо знал.

Наконец Мандред не вытерпел неизвестности. Он остановил седовласого старика. На нем была белая рубашка с яркой вышивкой на плечах. Тяжелый обруч с серебряными конскими головами на концах выдавал в нем важного человека.

— Где мне найти ярла Альфадаса? — взволнованно спросил Мандред. — Что здесь произошло?

Старик нахмурил лоб. Немного прищурив голубые глаза, он совершенно очевидно пытался понять, с каким мошенником ему придется иметь дело.

— Ярл Альфадас? Я не знаю ярла с таким именем.

— Кто правит в этом городе?

— Должно быть, ты прибыл издалека, воин. Никогда не слыхал имени короля Нъяульдреда Ломающего Клинки?

— Короля? — Мандред едва не поперхнулся. — В Фирнстайне правит король?

— Не делай из меня дурака! — рассерженно буркнул старик, когда Мандред удержал его за рукав.

— Посмотри на меня! Ты меня когда-нибудь уже видел? — Мандред тряхнул головой, тонкие косы хлестнули его по лицу. — Я Мандред Торгридсон, и я пришел, чтобы увидеть своего сына Альфадаса.

Вокруг стали собираться люди. Некоторые мужчины потянулись к мечам, очевидно, готовые вмешаться, если чужак еще раз обидит старика. А тот побледнел, словно смерть. Наверное, если бы он увидел призрака, то испугался бы меньше.

— Мандред Торгридсон, — бесцветным голосом произнес он.

Имя подхватили стоявшие вокруг люди. Подобно лесному пожару промчалось оно в толпе и вскоре было уже у всех на устах.

— Ты наверняка пришел за раненой эльфийкой, — наконец выдавил из себя старик. — Она в длинном доме короля. Он созвал отовсюду целителей и ведьм…

— Я здесь из-за Альфадаса, моего… — Фародин мягко положил руку ему на плечо.

— О какой эльфийке вы говорите?

— Охотники нашли ее на перевале Ларн. Она была полумертвой. Ее принесли сюда, в королевский город, потому что никто не мог ей помочь. — Старик прищурился. Внезапно он протянул руку и коснулся щеки Фародина. — Ты… Я хотел сказать, Вы… Вы тоже…

— Где нам найти чертоги короля? — вежливо, но непреклонно спросил Фародин.

Старик решил лично провести их через город. Где-то в толпе кто-то крикнул:

— Ярл Мандред вернулся! — Толпа и толчея стали еще больше. Некоторые только смотрели на него и Фародина. Другие пытались прикоснуться к Мандреду, словно хотели удостовериться в том, что он не призрак.

Наконец они достигли холма, на котором высились чертоги короля. Широкая лестница, обрамленная статуями львов, вела к трону властелина. И только когда оба чужака стали подниматься по ступенькам, толпа отстала.

Мандред чувствовал, что его раздирают противоречия. Его сердило, что старик не сказал ему, что с Альфадасом. С другой стороны, он испытывал гордость. Он знаменит! Похоже, все в городе знают его имя. Наверняка существует песня о его героическом поединке с человеком-кабаном!

Они почти добрались до праздничного зала, когда Мандред обернулся и посмотрел на площадь. Казалось, все внизу уставились на него. Вся торговля замерла.

Ярл вынул из-за пояса секиру и крикнул:

— Приветствую народ Фирнстайна! Здесь стоит Мандред Торгридсон, который вернулся, чтобы повидать своего наследника!

Ответом ему было ликование. Он наслаждался этими криками, этим восхищением. Когда он наконец отвернулся, то увидел, что в конце лестницы его ждет воин с дикой рыжей бородой, в которой уже появись широкие седые пряди. Его окружала свита из хорошо вооруженных молодых людей.

— Значит, ты утверждаешь, что ты Мандред, — вызывающе произнес пожилой воин. — Почему я должен этому верить?

Ярл опустил руку на древко секиры. Ему весьма хотелось проучить этого парня. А потом ухмыльнулся. Эти упрямые старики… Должно быть, это семейное. Впрочем…

— Мандреда Торгридсона легко узнать по тому, что он путешествует в обществе эльфа, — вмешался Фародин. Он отбросил назад длинные светлые волосы, чтобы можно было лучше видеть его острые уши.

Король нахмурился. Внезапно он посерьезнел, даже несколько испугался, словно услышал дурные вести.

Мандред стоял, словно вкопанный. Если этот старик наверху — его внук, то Альфадас, должно быть, уже давно мертв.

— Ты Фаредред или Нуредред? — вежливо поинтересовался король.

— Фародин, — ответил эльф.

Мандред почувствовал, что у него задрожали колени. Он выпрямился, попытался промолчать, но совладать с собой не сумел.

— Альфадас, — негромко произнес он. — Альфадас.

Король спустился по лестнице и обнял Мандреда. С площади снова донеслись возгласы ликования.

— Что-то болит? — тихо спросил Нъяульдред.

Мандред покачал головой.

— Что с Альфадасом?

Король обхватил Мандреда одной рукой, пытаясь поддержать. Для всех остальных это должно было выглядеть подтверждением дружбы.

— Поговорим в моих покоях, не здесь.

Они медленно поднялись по ступеням. Врата в королевский зал стояли нараспашку. Внутри все освещалось ярким светом факелов, отражавшимся в оббитых золотом колоннах. С высокого потолка свисали захваченные флаги. На противоположном конце зала на постаменте стоял трон темного дерева.

Мандред удивился роскоши. Даже золотые чертоги Хорсы Крепкощита не производили такого впечатления. Одну из стен украшали щиты величиной с двери и каменные секиры, казавшиеся слишком тяжелыми, чтобы быть сделанными рукой человека.

Из-за одной из колонн вышла молодая рыжеволосая женщина. На ней было длинное платье из оленьей кожи, расшитое косточками, перьями и каменными амулетами.

— Господин, она не переживет восхода солнца. Мы бессильны.

— Тогда принесите носилки. Мы отнесем ее наверх, к кругу камней. Мандред и его товарищ Фародин пришли, чтобы забрать ее.

— Она слишком слаба для этого. Даже на носилках, закутанная в теплое одеяло, она не переживет подъема на утес. Чудо, что она вообще прожила так долго.

— Отведите меня к ней, — потребовал Фародин. — Немедленно!

Король кивнул женщине. Она взяла Фародина за руку и увела.

Мандред прислонился к одной из колонн. При виде зала он на миг забыл о своей слабости.

— Альфадас? — умоляющим тоном произнес он, глядя на седые пряди в бороде короля.

Нъяульдред хлопнул в ладоши и широким жестом указал на свою свиту.

— Принесите мет и два рога. А потом оставьте меня наедине с моим предком.

Предком! Мандред почувствовал, что внутри у него что-то дрогнуло.

Молодые воины удалились. Девушка принесла рога и оставила большую глиняную чашу с метом. Рога были красивые, с широкими золотыми полосками.

— Сколько времени нет уже Альфадаса? — бесцветным голосом спросил Мандред.

— Пей! — только и сказал Нъяульдред. — Пей, и я отвечу на все твои вопросы.

Мандред поднес рог к губам. Мет был сладким и в то же время пряным. Очень вкусным. Когда Мандред наполнил рог во второй раз, Нъяульдред без обиняков заявил ему, что он — одиннадцатый король Фьордландии из рода Альфадаса. Успокаивающе положив Мандреду руку на плечо, он начал рассказывать:

— Вскоре после того, как ты покинул Фирнстайн, Альфадас стал ярлом, а через несколько лет возвысился до князя. Он стал доверенным лицом короля и его полководцем в военные времена. Прошло несколько лет, когда вскоре после праздника летнего солнцестояния пришел в Фирнстайн эльф и попросил у Альфадаса помощи. На Альвенмарк напало войско троллей, эльфам приходилось туго. Альфадас посоветовался с королем и князьями Фьордландии и наконец собрал самое большое войско, когда-либо виданное на севере. Они прошли через врата, которые открыли им эльфы, и сражались бок о бок с кентаврами, кобольдами и эльфами. Война продолжалась много лет, и когда троллей наконец изгнали из Альвенмарка, те стали нападать на города и деревни Фьордландии. Они завоевали Гонтабу и убили короля и всю его семью. Спустя некоторое время Альфадас нагнал разбойников у фьорда Гендир и нанес им сокрушительное поражение. Прямо на поле битвы другие князья провозгласили Альфадаса новым королем. Вместе с союзниками-эльфами он прогнал троллей далеко на север. Альфадас сделал Фирнстайн столицей, поскольку он расположен близко к вратам в Альвенмарк и в то же время находится настолько далеко на севере, что близка граница с троллями. С тех пор заключен союз между эльфами Альвенмарка и людьми Фьордландии.

— А что случилось с моим сыном? — поинтересовался Мандред.

— Он умер героем. Альфадас попал в ловушку и был убит троллями, которые украли его тело. Однако его друг-эльф Олловейн вернул тело погибшего короля и как следует отомстил за его убийство. Альфадас был похоронен в Фирнстайне. Рядом со своей матерью под дубом Мандреда нашел он свой последний приют.

Горечь и гордость — эти противоречивые чувства овладели Мандредом. С каким удовольствием он погулял бы с Альфадасом еще пару недель, как тогда, когда они вместе пришли в Фирнстайн! Он поднял рог к потолку.

— Да будет у тебя всегда почетное место рядом с Лутом за столом богов! — сдавленным голосом произнес он. Затем пролил немного мета в жертву богу и осушил рог.

— Он наверняка будет сидеть за почетным столом, — сказал король. Нъяульдред поднялся и указал на одну из оббитых золотом колонн. В золоте были выбиты фигуры, изображавшие воинов и лошадей. Нъяульдред указал на одного из всадников, вонзившего копье в тело великана. — Видишь? Это твой сын, как он убивает князя троллей Горнбора. — Король обвел жестом длинный зал. — Почти на каждой колонне можно найти изображение Альфадаса. Его подвигам нет числа. Он часто отправлялся в путь вместе со своим другом-эльфом по имени Олловейн, чтобы прогнать троллей-лазутчиков. Он наша гордость и в то же время наше проклятие, ибо никто с тех пор не мог сравниться с ним в мужестве.

— Вы все еще сражаетесь с троллями?

— Нет. Давно уже царит мир. Иногда, когда лодку шторм загоняет на север, рыбаки в тумане видят большие корабли троллей. Охотники зимой тоже время от времени находят в снегу следы троллей. Но боев нет. — Король бросил на Мандреда серьезный взгляд. — Зачем ты пришел, Мандред Торгридсон?

— Я хотел еще раз обнять Альфадаса, моего сына.

Лицо короля омрачилось.

— Ты ведь должен понимать, что никто из людей не может жить столетия. Назови мне истинную причину своего прихода.

Тон короля удивил Мандреда. Он звучал почти враждебно.

— Когда путешествуешь с эльфом, время идет иначе. Я думал, что с момента моей последней встречи с Альфадасом прошло всего три-четыре года. Ты посмотри на меня. Я все еще молод, Нъяульдред, несмотря на то что являюсь отцом Альфадаса.

Повелитель задумчиво провел рукой по бороде.

— Я вижу, что ты действительно опечален смертью Альфадаса, поэтому я поверю тебе. И тем не менее твое прибытие повергает меня в сильное беспокойство.

Мандред удивился и немного рассердился.

— Я не претендую на твой трон, Нъяульдред.

— Я бы отдал тебе его, если бы ты захотел, — взволнованно ответил король. — Речь идет о саге… Саге о Мандреде… И Альфадас постоянно повторял это.

— Что?

— Говорят, что ты вернешься к своему народу в час самой большой нужды. У нас все тихо-мирно, Мандред. И поэтому я спрашиваю себя, что случится. Сначала мы нашли тяжело раненную эльфийку, это при том, что на протяжении вот уже тридцати лет никто в королевстве не видел эльфов. А потом приходишь ты со своим товарищем-эльфом, таким красивым и неприступным, словно он посланник смерти. И я очень встревожен, Мандред. Будет новая война с троллями?

Ярл покачал головой.

— Не думаю. У меня нет вражды с троллями. Я вообще никогда ни одного не видел.

Нъяульдред указал на изображение Альфадаса и Горнбора.

— Они ужасны. Один из них равен по силе десяти мужчинам, так говорят. Радуйся, что никогда ни с одним не встречался. Один человек не выстоит в одиночку против тролля. Это мог сделать только Альфадас.

— А что с этой эльфийкой? Откуда она?

Король пожал плечами.

— Этого никто не может сказать. Она тяжело ранена. Выглядит так, словно на нее напал медведь. Когда ее нашли, она уже почти замерзла. У нее сильный жар, она говорит во сне, но мы не понимаем ее. Надеюсь, твой спутник — сильный волшебник. Только сильная магия может еще спасти эльфийку. Моя дочь Рагна — одаренная целительница. Она отняла у эльфийки боль и снизила жар. Но раны не затягиваются вот уже на протяжении нескольких недель. Она все слабеет и слабеет. Рагна опасается, что она умрет еще в эту ночь. Но теперь с ней твой товарищ.

Мандред пожалел, что у постели эльфийки сидит не Нурамон. Тот бы вернул ее даже из Златых Чертогов. Но Фародин… Эльф был воином, а не целителем.

— Ты можешь отвести меня к эльфийке?

— Конечно. — Король удивленно посмотрел на него. — Ты тоже целитель?

— Нет, — улыбнулся Мандред. Наверное, король подумал, что тот, кто живет столько веков, может все.

Они вышли из зала и вошли в боковое крыло резиденции повелителя. Мандред подивился искусно вышитым гобеленам, украшавшим голые каменные стены. Нъяульдред провел его по узкой лестнице наверх в коридор, из которого выходило несколько дверей. Плоская жаровня прогоняла холод, поселившийся в каменных стенах. Перед последней дверью стояли воин и молодая женщина в платье из кожи, которую Мандред уже видел в пиршественном зале.

Рагна беспомощно развела руками.

— Он никого не впускает. Поначалу были слышны голоса, но теперь в комнате уже очень давно тишина.

— А потом был еще этот свет, — почтительно произнес воин. — Почему ты не расскажешь об этом, Рагна? Серебряный свет был виден под дверью. И пахло от него странно. Как будто цветами.

— И с тех пор из комнаты не доносилось ни звука? — спросил король.

— Ничего, — подтвердил стражник.

Мандред подошел к двери.

— Не делай этого, — сказала Рагна. — Он отчетливо дал понять, что никого в комнате не потерпит. В сагах скальдов эльфы повежливее.

Ярл схватился за ручку двери.

— Меня он рядом с собой потерпит, — хотя совсем уверен не был. — А из вас никто не идите за мной.

Мандред вошел и закрыл за собой двери. Он стоял в небольшой комнате под крышей. Большую ее часть занимала постель. Поверх перекрытий крыши был натянут красивый гобелен. На нем была изображена сцена охоты на диких кабанов. В комнате пахло цветами.

На постели лежало толстое шерстяное одеяло и несколько овечьих шкур. На матрасе было небольшое углубление. Фародин стоял на коленях перед постелью, закрыв лицо руками. Эльфийки Мандред не заметил. И не было в маленькой комнате места, где она могла бы скрыться.

— Фародин?

Эльф медленно поднял голову.

— Она ушла в лунный свет. Ее предназначением было передать весть.

— Ты имеешь в виду, она умерла?

— Нет, это не то же самое. — Фародин поднялся. Лицо его ничего не выражало. — Теперь она там, куда однажды уйдут все дети альвов. А свою ношу она передала мне. — Он вынул из ножен меч и проверил его остроту большим пальцем.

В таком настроении Мандред видел своего товарища впервые. Он не отваживался заговорить с Фародином. Капля крови побежала по лезвию эльфийского меча.

— Тролли! — наконец после долгого молчания произнес Фародин. — Тролли. С ними была война, но она закончилась много лет назад. В самом конце войны они захватили большой парусник. На борту было почти три сотни эльфов. Их взяли в плен. Некоторые из них до сих пор живы. Среди них Йильвина.

— Йильвина? Наша Йильвина? — Мандред вспомнил молодую светловолосую эльфийку. Она казалась ему непобедимой в бою, с ее-то двумя короткими мечами. Как она могла попасть в плен?

— Йильвина и еще с полдюжины других. Да. Они еще живы, после более чем двух столетий в плену. Оргрим, предводитель троллей, просто оставил их, несмотря на то, что мир заключен давным-давно. — Фародин указал на пустую постель. — Шалавин ушла от них. Ее травили, словно дичь. Она хотела вернуться в Альвенмарк, чтобы доложить Эмерелль.

— Мы должны отнести известие в Альвенмарк вместо нее? — Мандреду было неприятно от мысли, что придется снова предстать перед королевой.

Фародин вытер одеялом кровь со своего меча, затем снова вложил его в ножны.

— Это было бы бессмысленно. Эмерелль пошлет послов ко двору короля троллей и спросит относительно пленных. Те призовут к ответу герцога Оргрима, и полководец станет решительно отрицать, что он еще держит эльфов в плену. Живой свидетельницы у нас больше нет. Если же Эмерелль станет настаивать на том, что Оргрим лжет, этого может оказаться достаточно для того, чтобы развязалась новая война против троллей. На такой риск королева не пойдет. Решит, что лучше пусть остается все как есть.

— Значит, Шалавин бежала напрасно.

— Нет, сын человеческий. Троллям придется искупить вину, поплатиться за то, что они творят с пленными. Она мне все рассказала.

Мандред отступил на шаг. Во взгляде Фародина было что-то такое, что заставило его насторожиться.

— Что… что же они творят?

— Не спрашивай! Тебе довольно знать только одно. Герцог Оргрим заплатит за это кровью! Я найду к нему путь, и он пожалеет о том, что сделал.

 

Перед вратами оракула

Нурамон не спеша брел по тропе альвов, ведя под уздцы своего коня Фельбиона. Он чувствовал, как звезда альвов притягивает силу тропы. Он преисполнился надежды наконец-то достичь оракула Дареен. Он то и дело отвлекался на неверный след. Люди Ангноса не умели отличать истинную магию от иллюзии, и те, кого они называли оракулами, зачастую были просто шарлатанами. Эльф не узнал там ничего такого, чего не мог бы сказать сам. После таких неутешительных результатов Нурамон стал искать старый оракул, который давно молчит и к которому уже нельзя прийти.

Путь из Искендрии в Ангнос, а затем путешествие через все королевство были тяжелы. Он обходил стороной города и деревни, показываясь только путешественникам и отшельникам. Эльфа в нем не узнавали. Он носил капюшон, скрывавший уши и часть лица. Голос у него был эльфийским, но кто же из людей слышал, как говорят эльфы? Наверняка его считали просто загадочным путешественником из далекой страны, что в определенном смысле соответствовало истине.

Во время странствий он запоминал линии троп альвов и вскоре выучил их в Ангносе столько, что отваживался перепрыгивать от одной звезды к другой, не меняя мир. Он был удивлен тем, насколько легко ему это далось. Заклинание было тем же, нужно было только выбрать тропу, которая не покидала этого мира. И тем не менее он радовался любому успеху.

Не так давно он вступил в область, тропы в которой были ему незнакомы. Уже несколько дней он не встречал людей, зато обнаружил знаки, оставленные детьми альвов: изменения, которые могли привнести только эльфийские руки. Цветы кое-где напоминали ему об Альвенмарке, и необычайная плодородность в этой местности заставляла его предположить, что где-то неподалеку находится магический источник, подобный источнику Нороэлль. Все эти знаки бросались в глаза на фоне редкой и неухоженной растительности, дававшей на этом каменистом грунте очень мало зелени.

Вспоминая пустыню, он спрашивал себя, не обижает ли он втайне этот мир. Это море из песка показало ему, что в мире людей тоже есть ландшафты, наделенные немалой красотой.

Тропа альвов, которую он чувствовал под своими ногами, медленно поднимаясь, вела его прямо к горе. Но указывала она не на вершину, и могло статься, что вела прямо сквозь скалу.

Когда подъем остался позади и Нурамон оказался прямо перед отвесной скалой, в которой исчезала тропа, он спросил себя, не может ли оракул скрываться внутри горы. Он сошел с тропы и, ведя Фельбиона в поводу, принялся обходить гору. При этом он высматривал пещеру или потайной ход. Эльф пересек еще две тропы альвов, которые тоже исчезали внутри скалы. Наткнувшись на четвертую тропу, в которой он почувствовал уже знакомое течение силы, он уже не сомневался в том, что где-то внутри скалы тропы образуют звезду.

На полпути вокруг горы Нурамон наткнулся на тропу альвов, бегущую прочь от скалы. Должно быть, это та, которая привела его сюда. Он прошел по тропе прямо к горе, но испытал разочарование: вместо входа в пещеру он обнаружил прочную отвесную скалу.

Нурамон напряженно изучал камень. Вот сверкнуло что-то на солнце! Он пошел прямо к искре. Через несколько шагов он заметил, что кто-то вложил в стену драгоценные камни! И он не знал, чему удивляться больше: тому, что драгоценные камни размером с яблоко, или тому, что их до сих пор не украли.

Слева в глубине стены сверкал бриллиант, справа от него — рубин, расколотый, но еще державшийся в скале. Рядом виднелся кристалл, в котором сплетались темные нити и окрашивали камень в черный цвет. Похоже, это был горный хрусталь, в который были заключены темные минералы. Под рубином находился четвертый камень, и им был сапфир.

Рубин представлял собой центр изображения. Его соединяли с другими камнями борозды в скале толщиной с палец. Поскольку он был расколот, Нурамон предположил поначалу, что кто-то пытался вынуть камень из скалы, но у него ничего не вышло. Однако эльф тут же упрекнул себя в неверном предположении, поскольку почувствовал, что прямо перед ним пересекаются семь троп альвов. Драгоценный камень был разбит в семи местах. Рубин и был звездой альвов! А каждый надлом означал тропу.

Слева от бриллианта и справа от горного хрусталя в стене виднелись буквы. Буквы возле бриллианта он смог прочесть. Там было написано по-эльфийски: Спой песню Дареен, ты, дитя солнца! Спой о ее мудрости, положив руку на свет! Пропой когда-то сказанные слова, и входите бок о бок.

Оракул! Сколько троп исходил он, так долго искал. А теперь… Нурамон задумался о том, что может быть песнью Дареен. И тут ему вспомнились слова, которые сказал ему в Искендрии мастер Рейлиф, одетый в черные одежды хранитель знания. То были слова Юливее.

Он положил руку на бриллиант и пропел:

— Ты пришла к нам. Голос твой. Ты показала нам звезды. Они сияли. И мы увидели.

Внезапно бриллиант засветился, и свет побежал по борозде к рубину, вошел в него и заставил его тоже засверкать. Затем красный свет вышел из-под рубина и устремился к сапфиру. Когда красный поток света подступил к сапфиру, он сверкнул искрами. Красный свет не мог войти в драгоценный камень.

Когда Нурамон убрал руку с бриллианта, то сверкающий поток света между бриллиантом и рубином померк, поблек и красный поток между рубином и сапфиром.

Левая половина загадки была разгадана.

Нурамон посмотрел на надпись, находившуюся рядом с горным хрусталем. Она была ему непонятна. Хотя он подозревал, что знает язык, и даже решил, что он из Альвенмарка, однако надпись состояла всего лишь из нескольких значков, очень сложных и потому плохо запоминающихся. Вот где настоящая загадка.

Он положил руку на драгоценный камень и снова пропел слова Юливее. Однако ничего не произошло. Он снова вернулся к эльфийской надписи. Она обращалась к нему, однако войти он должен был бок о бок с кем-то. В песне тоже упоминались слова «нам» и «мы». Кто бы ни был этот другой, он должен был коснуться черного камня и пропеть песню. Может быть, его песня коротка только потому, что является частью какой-то другой, большей. Одну часть должен был пропеть он, а вторую — его спутник. Но о ком может идти при этом речь? Может быть, о человеке?

Нурамон посмотрел на лежавшую перед ним картину целиком. Рубин — звезда альвов, сапфир считается камнем воды и источника. Здесь он наверняка символизировал знания и тем самым Дареен, оракула. Бриллиант означал его и ему подобных. То был камень света. «Ты, дитя солнца» — говорилось о нем на стене. Если он — дитя солнца, то вторая надпись должна обращаться к порождению ночи. Хотя горный хрусталь не считался камнем ночи, но черное сплетение внутри могло означать и это.

Внезапно Нурамону пришла в голову идея. Он был дитя альвов и обозначался здесь как дитя солнца. В давние времена эльфов еще называли детьми светлых альвов. Из своего дома в дубе он мог видеть горы, где когда-то жили дети темных альвов. Дитя темных альвов! Вот кого он должен найти и склонить к тому, чтобы вместе с ним открыть врата.

Дети темных альвов давным-давно ушли из Альвенмарка в Другой мир, чтобы отыскать себе новый дом. Существовало несколько историй о них, но их постепенно забывали. Потому что мудрецы говорили, что отличие между светлыми и темными альвами не имеет смысла, и о нем нужно забыть так же, как и о народе, который ссылается на темных альвов. Но полностью стереть воспоминания о детях темных альвов и слухи о них было, впрочем, невозможно. Некоторые утверждали, что они злобны и что в давние времена были сражения с ними. Они не могли вынести сияния Альвенмарка и поэтому ушли в мрачный мир. Другие говорили, что они безобидны, если их не злить, и ушли они в Другой мир, чтобы создать там что-то новое. Старики молчали, хотя только они одни знали правду. И дети темных альвов оставались тайной.

Где же искать ему этот таинственный народ? Как и врата к Нороэлль, он мог находиться где угодно в этом мире. Нурамон вздохнул. Он оказался там же, где и был. Продолжать поиски он мог только одним способом: эльфийским. Он будет искать затерянный народ и Нороэлль. Когда-нибудь он найдет! Может быть, откроется и новый путь, о котором он еще не думал. В любом случае, он не побежит обратно к Фародину, чтобы следовать за ним по песочной тропе!

 

Гнев Фародина

Мандред не был пугливым человеком, но то, как изменился Фародин, ужаснуло его. Что скрывается в глубинах души этого эльфа? После всех этих лет он думал, что знает своего товарища. Какая ошибка! После того как эльф услышал рассказ Шалавин, в нем выросло что-то темное. Но нет, если хорошенько подумать, Мандред понимал, что эта темная черта характера была всегда. Просто Фародин умело скрывал ее. А теперь проснулось что-то, о чем Фародин позабыл за поисками песчинок.

Эльф попросил Мандреда добиться разрешения короля Нъяульдреда Ломающего Клинки воспользоваться одним из лодочных сараев. Еще он попросил помощи нескольких опытных плотников. И все ему было великодушно предоставлено.

На протяжении следующих недель Фародин находился исключительно в том сарае. Он строил корабль, подобного которому еще не видали в Фирнстайне. С плотниками он обращался почти как с рабами, так тяжело заставлял он их работать. Они ругали его характер, и тем не менее с восхищением говорили о его мастерстве. Никогда Фародин не рассказывал о том, что владеет искусством кораблестроения. Но скольким вещам можно научиться, когда собственная жизнь исчисляется столетиями?

Потребовалось всего десять недель на то, чтобы построить стройный корабль. Киль его был вырезан из цельного ствола дуба, который Фародин сам выбрал в лесах к северу от города, равно как и шпангоуты, образовывавшие скелет корпуса корабля. Парус был из тончайшего полотна. Его укрепили при помощи пеньковых веревок, соединенных в сеть. Корабль был семь шагов в длину и чуть больше шага в самом широком месте.

Когда корабль спустили на воду, любоваться им пришли все жители Фирнстайна. Он был строен, прекрасной формы. Доски его были соединены внахлест, чего Мандред никогда прежде не видел.

Когда же эльф объявил королю и его свите, что на следующий день он отплывает в море, они не поверили своим ушам. Покидать фьорд зимой, чтобы подняться вдоль побережья на север, это было сущим безумием. Сколь бы ни был хорош корабль, никто и ничто не может противостоять штормам и льдам.

Это предприятие было настолько безумным, что никто не ожидал от Мандреда, что он последует за эльфом. Отказ от подобной поездки не имел ничего общего с недостаточной верностью брату по оружию. И тем не менее Мандред чувствовал, что привязан к Фародину. Он, Мандред Торгридсон, вовсе не тот непобедимый воин, о котором поют скальды. Не совершал он и тех подвигов, которые ему приписывают повсюду. Но, быть может, он сумеет сплести в жизни правду и саги, если теперь пойдет за Фародином.

Король Нъяульдред снарядил корабль лучшими припасами. Медвежье мясо, быстро восстанавливающее силы после сражения, одежда из тонких шкур выдры, не промокавшая в ледяной воде, и бочонок с китовой ворванью, защищающей от замерзания, если намазаться ею. Мандред знал, что его спутнику нечего бояться холода. Но за себя он радовался, хорошо, когда на борту есть такой бочонок.

Нъяульдред пригласил их в королевский зал и устроил пир в их честь. Мандреду казалось, что он присутствует на своих собственных поминках. Хотя скальды очень старались, настроение было не то. Фародин покинул пиршество очень рано. Он был настолько погружен в собственные мысли, что вышел в ночь, не прощаясь.

Мандред тоже вскоре ушел. Он уже не мог выносить печального взгляда Рагны, дочери Нъяульдреда, и кроме того, он не отваживался напиваться вечером накануне столь рискованного мероприятия.

Холодный северный ветер трепал плащ ярла, когда он покинул пиршественный зал. Какой-то скребущийся звук заставил его насторожиться. Луны не было. Звезды скрывались за облаками. Вот опять этот звук. Он доносился от каменных львов, которые стояли по бокам лестницы, ведущей к королевским чертогам. Можно было подумать, что они беспокойно скребут когтями ступени лестницы.

От последней ступени отделилась тень. Мандред окрикнул незнакомца, но ответа не получил. Словно дым, струящийся из-под скатов крыш длинных домов, тень исчезла в ночи, словно и не было ее никогда.

Воин опустил руку на тяжелую секиру, висевшую у него на поясе. Медленно спустился по лестнице. Кроме ветра, завывавшего под крышами, звуков слышно не было.

«Ничего там нет», — мысленно успокаивал себя Мандред. Он пошел к дому, который построил для него один из сыновей Альфадаса. Когда он толкнул дверь, в очаге уже горел огонь. Комнату наполнили дым и приятное тепло. Фародина нигде не было видно. Может быть, он пошел вниз, к лодочному сараю. Несмотря на холод, он чаще всего ночевал там.

Мандред снял плащ, вдруг какой-то звук заставил его замереть. В комнате кто-то был. Скрипнула солома в спальной нише. Тонкая рука отодвинула полог из грубой шерсти. Рагна, дочь короля! Щеки ее горели. Она не могла смотреть в глаза Мандреду.

— Это не то, что ты думаешь, — пробормотала она. — Я… я думала, что пришел эльф. И спряталась. Я разожгла огонь, чтобы тебе было тепло в эту суровую ночь, — она бросила взгляд на дверь.

— Спасибо тебе, Рагна, — несколько натянуто ответил Мандред.

Девушка была красива. Кожа белая, словно молоко. Лицо украшали бледные веснушки. Рыжие волосы заплетены в тяжелые косы. Рагна была из рода Альфадаса, но Мандред не видел в ее лице черт своего сына.

— Ты действительно должен плыть с ним? — несмело спросила она.

— Это вопрос чести!

— К черту честь! — Робость ее как рукой сняло. Глаза ее сверкали от гнева. — Ты не вернешься оттуда! Из Нахтцинны никто не возвращается!

Мандред выдержал ее взгляд. Глаза ее были зеленого цвета, словно молодая кора ели. В них словно затерялся кусочек весны.

— Я уже побывал во многих местах, откуда, как говорят, никто не возвращается, — самодовольно ответил он.

— Как двое мужчин справятся с троллями? Лучше сразу бросься в море со скалы, если хочешь умереть, ты… — Она испуганно зажала рукой рот. — Я не хотела говорить этого. Я…

— Почему тебе так важно, чтобы я жил? — «И почему для меня жизнь значит так мало? — мысленно продолжил он. — Потому что я выпал из времени? Живу, хотя мои останки должны были сгнить в земле столетия тому назад?»

— Ты самый красивый мужчина, которого я когда-либо видела. Не такой, как заносчивые мальчики, что толпятся в чертогах моего отца. Ты герой до мозга костей.

Мандред улыбнулся.

— Раньше мужчины сватались к женщинам.

Рагна стала совсем пунцовой.

— Я не это имела в виду. Я… Это… — Она беспомощно подняла руки. — Мне просто не безразлично, что завтра утром ты отправишься на смерть.

— И ты готова на все, чтобы я остался?

Она выпятила подбородок и вызывающе посмотрела на него.

— А это ты должен выяснить сам. Времена еще не настолько изменились.

 

Дети темных альвов

Нурамон глубоко вздохнул. Крутой подъем к перевалу оказался трудным. Фельбион следовал за ним на некотором расстоянии, а теперь шел следом.

Теперь они находились между границей леса и снега. Перед ними открывался крутой спуск в широкую долину. Окрестные горы были Нурамону отчасти знакомы. Может быть, они напоминали горы его родины, хотя очевидного сходства не было. Может быть, чувства его были острее зрения.

В поисках детей темных альвов он отваживался заходить в человеческие города, искал общества людей и слушал их истории. Уши всегда прятал, поэтому его всегда принимали за воина с далекого запада. У людей было другое название для детей темных альвов, и они рассказывали друг другу о том, как те отыскивают себе жертвы среди горцев и уводят их в мрачные долины и пещеры, чтобы насытиться их мясом.

Нурамон шел по тропам альвов в горы. Окрестности не выглядели мрачными, а в пещерах воздух был почти такой же прозрачный, как в Альвенмарке.

Во время спуска в широкую долину Нурамон думал о Нороэлль. За время своего путешествия он дважды проходил мимо звезд альвов, тропы на которых были запечатаны. Он пробовал на них свои силы, однако ему не удалось разбить магические барьеры. Может быть, он уже бывал у врат Нороэлль! Он спросил себя, как узнает врата, ведущие к его возлюбленной. Ответа не было. Только надежда на оракул не давала ему отчаяться.

Вскоре тропа расширилась и стала менее крутой, и эльф снова смог сесть в седло. Пока они ехали по лесу, он думал о времени, которое ему было позволено провести с Нороэлль. Воспоминания были настолько сильны, что растопили все сомнения, зарождавшиеся в его душе. Однажды он найдет ее и освободит, с Фародином или без него.

Внезапно Фельбион остановился.

Нурамон огляделся по сторонам. В кустарнике слева от него что-то зашуршало, а справа что-то шевельнулось в тени деревьев.

— Кто ты? — послышался мужской голос, говоривший на его языке, хоть и с необычным, грубым акцентом.

Нурамон даже головы не повернул, а просто положил руку на рукоять меча.

— Я отвечу тебе и твоим спутникам, если вы выйдите ко мне, как честные дети альвов, а не как обычные разбойники.

— Громкие слова для нарушившего покой долины, — ответил голос. — Ты эльф.

— А поскольку вы все еще прячетесь в тени деревьев и, очевидно, не любите солнечного света, я исхожу из того, что вы — дети темных альвов. — Нурамон знал, что предположение его более чем смело. Но либо он прав, либо одно упоминание этого имени, по крайней мере, напугает неприветливых детей альвов.

Ответа не последовало. Долгое время ничего не происходило. И вдруг что-то снова зашуршало. Нурамон крепче обхватил рукоять меча. Когда же он увидел фигуры, вышедшие из зарослей и из тени деревьев, то удивленно отпустил оружие.

То было восемь невысоких мужчин. У них были длинные бороды и ростом они едва достигали его груди, зато были крепко сложены и очевидно сильны. В руках у пятерых из них были секиры, у двоих — полуторные мечи и у одного — арбалет. Дети темных альвов?

На каждом из приземистых, крепких мужчин был тяжелый металлический доспех и пояс, из-за которого торчало еще оружие: кинжалы, короткие мечи. Несомненно, этот отряд был хорошо подготовлен к сражению.

Один из мужчин подошел ближе. Казалось, он был самым молодым из них.

— Откуда ты знаешь темных альвов? И кто рассказывал тебе об их детях? — спросил он. Нурамон узнал по голосу, что именно он разговаривал с ним из засады.

— Я услышал о них перед лицом Иолидов.

Маленькие создания удивленно переглянулись.

— Ты видел Иолиды? — спросил предводитель.

— Своими собственными глазами. — Эльф вспомнил обо всех часах, когда он сидел у окна в своем доме и смотрел на серо-синие горы.

— Ты не должен верить ему, — сказал стрелок. — Он ведь лжет! Он просто хочет выиграть время и околдовать нас. — Нурамон заметил, что стрелок целится ему в голову, и попытался скрыть напряжение. — Ну же, давай я застрелю его!

— Тихо! — воскликнул предводитель и поднял руку. Затем снова обернулся к Нурамону.

— Добро пожаловать в Эльбурин. Имя мое Альверих, а это мои спутники, — он представил каждого из них.

— Меня зовут Нурамон.

— Что привело тебя в нашу долину? — спросил Альверих.

— Я ищу детей темных альвов… и знание об оракуле Дареен.

— Детей темных альвов ты нашел. Что же касается знания об оракуле, то в нашем царстве ты наверняка найдешь все ответы, которые мы сможем тебе предложить.

— Это очень гостеприимно.

— Конечно. Мы славимся своим гостеприимством.

Ответ вертелся на языке у Нурамона, но он проглотил колкие слова.

— А теперь следуй за нами, — сказал Альверих.

— Еще один вопрос, если можно.

— Пожалуйста, эльф.

— Если вы — дети темных альвов, то скажите, почему вы гуляете при свете дня. Разве не сказано, что вы живете в темноте?

Альверих ухмыльнулся.

— А вы, эльфы, живете при свете дня, и тем не менее я видел, что ты путешествуешь и ночью.

Нурамон почувствовал себя вдвойне пристыженным. Ночью Альвериха он не заметил. Кроме того, он должен был быть готов к такому ответу. Он обнаружил свою слабую сторону.

— Кстати, мы были бы благодарны тебе, если бы ты называл нас карликами, — добавил Альверих.

Карлики! В старых сказках говорилось о существах, которых называли гарлики или гаралики. Они были мастерами горного дела и когда-то жили в Альвенмарке под землей или в скалах. Того, что карлики были детьми темных альвов, Нурамон даже не предполагал.

Стрелок наконец опустил оружие и пошел вместе со своими спутниками вперед. Нурамон размеренным шагом следовал за ними на Фельбионе. Проехав за ними какое-то время, он заметил, что карлики то и дело недоверчиво оглядывались и что расстояние, которое они старались сохранять, было не до него, а до Фельбиона. Может ли быть, что карлики боятся лошади?

 

Нахтцинна

Вот он опять, этот металлический шум. Мандреду не нужно было оборачиваться, чтобы выяснить, откуда он взялся. Фародин стоял на корме. Зажав румпель правой подмышкой, он вынул кинжал и принялся точить клинок. С тех пор как они покинули Фирнстайн, он проделывал это, пожалуй, сотню раз. Звук действовал Мандреду на нервы. Он был скрипучим и жалобным. Обещавшим смерть.

Рагна была права. Земля далеко на севере была создана не для людей. Здесь хорошо было эльфам, троллям и духам, а ему здесь не место!

Паруса их маленькой лодки покрылись льдом. Замерзший парус трещал, когда ловил ветер. Семь дней шли они вдоль побережья на север. Мандред с тоской вспоминал о днях, проведенных на «Пурпурном ветре» в Эгильском море. О тепле и о том, как днем он устраивался под тентом, чтобы вздремнуть.

Ярл смотрел вперед, вглядываясь в сумерки зимней ночи, стараясь разглядеть айсберги. Молча, угрожающе плыли на юг белые гиганты. Максимум внимания советовал ему Фародин уделять маленьким обломкам, почти полностью скрытым под водой, которые могли повредить корпус маленького суденышка. Мандред думал о другом. Он устал, и ему вспоминался Фирнстайн. Тамошние женщины уже наверняка подготовились к празднику зимнего солнцестояния. Откормлены гуси, за последние дни птицы успели нагулять еще жирок. Готовится в больших чанах мет, а над всем городом наверняка витает аромат медовых пряников.

Ярл снял одну из рукавиц и запустил руку в бочонок с китовой ворванью. На холоде она стала такой густой. Он скатал себе шарик и некоторое время подержал его в руке, чтобы тот растаял. Затем нанес жир на лицо, вытер пальцы о тяжелую куртку из тюленьих шкур. Проклятый холод!

Фародин безжалостно гнал судно вперед. Лишь изредка они заходили с подветренной стороны в тихую бухту, чтобы немного поспать. Казалось, эльф стал единым целым с окружавшим их льдом. Словно застыв, стоял он у румпеля, устремив взгляд вдаль. Кинжал он наверняка положил в узелок, лежавший на корме за спиной. Иногда Мандред спрашивал себя, действительно ли это то самое оружие, которое точит Фародин. Это было как-то не по-эльфийски, бессмысленно делать одно и то же. Быть может, в этом отражалось его беспокойство, которое он, как правило, очень хорошо умудрялся скрывать.

Мандред поднял голову и посмотрел на небо, чтобы освободиться от бессмысленных размышлений. Они ушли так далеко на север, что солнце уже даже не показывалось. Зато от горизонта к горизонту протянулось колдовское сияние. Оно развевалось над их головами, подобно знаменам из сложенного полотна. Мандреду почти нечего было делать. Управлять лодкой Фародин мог и в одиночку.

Часто ярл часами сидел на носу и смотрел на сияние в небе. Оно утешало его в этой пустыне из волнующегося моря и черных скал. Ветер продувал до костей, когда он сидел так и мечтал.

Над побережьем вздымались ледники высотой с башню. Однажды Мандред увидел издалека, как лавина льда сошла в море и взволновала воду. Другой раз ему показалось, что он видел морского змея.

На девятый день пути Фародин начал проявлять беспокойство. Они вошли во фьорд. Серые полосы тумана тянулись к ним по-над водой. Мандред стоял на носу и высматривал скрытые под водой рифы. Вода была спокойной. Вскоре их поглотил туман. Совсем рядом слышался шум прибоя.

Очевидно, Фародин здесь уже бывал. Ему было известно о мелководьях раньше, чем Мандред успел предупредить.

Из дымки перед ними вынырнула огромная тень. Сначала Мандред счел это скалой, а потом увидел неяркий свет. В воздухе стоял затхлый запах. Туман сильно потеплел. Он конденсировался в бороде Мандреда.

Внезапно тишину прорезал хриплый голос. Он был низким, словно рычание разъяренного медведя. Фародин сделал фьордландцу знак не двигаться и приложил палец к губам. Затем ответил таким же тоном, на гортанном языке, подобного которому Мандреду слышать не доводилось.

Ответом послужило краткое приветствие. Затем тень исчезла. Фародин застыл в напряженном молчании. Казалось, прошла целая вечность. Туман лишил Мандреда чувства времени. Наконец эльф кивнул ему.

— Скоро мы достигнем Нахтцинны. Здесь, во фьорде, есть теплые источники. Они целую зиму не позволяют ему замерзнуть. Они же являются причиной тумана, скрывающего замок троллей. Ты знаешь, как должен вести себя?

Мандред кивнул. То, что должно было произойти в Нахтцинне, было единственной темой для разговоров, которая занимала Фародина на протяжении всего путешествия. Что, впрочем, не означало, что они обсуждали планы эльфа. Однако он доверял своему товарищу. Фародин знает, что делает!

Ярл невольно опустил руку на рукоять секиры. Вспомнил советы Фародина относительно борьбы с троллями и об историях, которые слышал в детстве. На троллей охотятся группами, как на пещерных медведей. Один человек против них был ничто. А потом он вспомнил о своем сыне. Альфадас поспешил на помощь эльфам в третьей Тролльской войне. Он побеждал этих чудовищ во множестве кровавых сражений. Однако в конце концов был убит ими, напомнил себе Мандред. Провел рукой по лезвию секиры. Еще одна причина прийти сюда!

Туман расступился. Перед ними возникли изрезанные расселинами утесы. Фародин указал на скалу, смутно напоминавшую голову волка.

— Там есть пещера, которую не видно с фьорда. Последний раз я прятал свою лодку там.

— Значит, ты уже бывал здесь.

Эльф кивнул.

— Более четырехсот лет тому назад я уже приходил в Нахтцинну. Тогда я убил герцога троллей, их полководца, который возглавлял войска троллей во время походов в Альвенмарк.

Вот так Фародин! Поделиться своими знаниями только в последний миг!

— Это ты мог бы сказать мне и раньше, — проворчал Мандред.

— Зачем? Это повлияло бы на твое решение?

— Нет, но я…

— Значит, знать тебе не было нужно. Тем не менее в нашем плане есть изменения. Ты пойдешь в Нахтцинну один.

У Мандреда отвисла челюсть.

— Что?

— Меня они никогда не впустят в крепость. Знаешь, как они называют меня? Смерть в ночи. Они убьют меня сразу, как только увидят. Так что видишь, тебе придется идти одному. А я найду другой вход в замок. Назвавшись посланником, ты будешь под защитой законов гостеприимства. Они не смогут сделать тебе ничего, пока ты не нарушишь закона гостеприимства. Впрочем, они будут пытаться подтолкнуть тебя к этому. На это ты идти не должен, что бы они ни делали!

— А почему они должны принять меня в качестве посланника? Человека! Да они едят таких, как я!

Фародин опустился на колени и развязал мешочек, который хранился на корме. Он показал Мандреду ветку дуба, завернутую в тонкое сукно.

— Вот поэтому они тебя примут. Это ветка наделенного душой дерева. Только посланники королевы имеют такой знак. Они неприкосновенны.

Мандред удивленно взял ветку и снова завернул ее в ткань.

— Она ведь настоящая, правда? Откуда она у тебя?

Очевидно, вопрос этот был неприятен Фародину.

— Она выросла из желудя Атты Айкъярто. Надеюсь, ты простишь мой поступок. Она нужна нам.

— Ты отрезал ее от дуба на могиле Фрейи?

— Он мне разрешил. Он знает, зачем нам нужна эта ветка.

Мандред спросил себя, кого имел в виду эльф, дуб или дух Фрейи. Руки его задрожали. Он спрятал их под мышками. Должно быть, Фародин заметил его дрожь.

— Чертовски холодно, — проворчал ярл. Не хотелось выглядеть трусом.

— Да, — кивнул Фародин. — Даже мне холодно. Думай об Йильвине. Она и остальные стоят того, чтобы мы рискнули.

Лодка обошла скалу, подобно башне возвышавшуюся над фьордом. Теперь они шли прямо на отвесный берег. Эльф умело маневрировал между скал. Затем они сняли мачту. Мандред сел на весла и изо всех сил стал сражаться с силой отлива. Прямо перед ними открылся низкий вход в пещеру.

— Найти пещеру можно только во время отлива! — крикнул Фародин, перекрикивая шум прибоя. — Даже если прилив небольшой, вход уже скрывается под водой.

При мысли о том, что нужно войти в пещеру, которую затапливает во время прилива, Мандреду стало не по себе. «Фародин знает, что делает», — снова напомнил он себе. Только на этот раз ставшая привычной мысль не помогла справиться с беспокойством.

Им пришлось пригнуться — настолько низким был вход. Течение подхватило лодку и потащило ее вперед. Они тут же очутились в полной темноте. Борта лодки царапались о невидимые скалы. Мандред вскрикнул.

Наконец они попали в спокойные воды. Фародин зажег фонарь и поднял его высоко над головой. Они скользили вперед, окруженные крохотным островком света. Мандред налег на весла и время от времени оглядывался через плечо. Немного впереди показалась широкая полоса гальки. Цепляясь днищем, лодка оказалась на берегу.

Они спрыгнули на берег и вытащили свой парусник далеко за линию прилива. Мандред удивленно огляделся по сторонам. Пещера была гораздо больше, чем он предполагал поначалу.

Фародин подошел к нему и положил руку на плечо. Приятное тепло пронизало все тело.

— Спасибо тебе, что пошел со мной, сын человеческий. Один на этот раз я бы не справился.

Мандред сомневался в том, что от него будет особый толк. Ему приходилось призывать на выручку всю свою силу воли, чтобы совладать со страхом. Наверняка это не укрылось от Фародина.

Эльф провел его по выступу над водой к потайному выходу. Балансируя, они шли по гладкой, покрытой льдом скале, пока наконец не достигли берега. Теперь настало время прощания. Мгновение они просто молча стояли друг напротив друга. Затем Фародин взял Мандреда за запястье в приветствии воинов. Впервые прощался с ним товарищ таким образом. И жест этот говорил больше, чем любые слова.

Легким шагом побежал Фародин по берегу и исчез в тумане. Он оставлял на снегу неглубокие следы, которые вскоре замел ветер. Мандред повернулся и пошел в противоположную сторону, стараясь держаться ближе к воде. Обледенелые камни скрипели под его ногами. Там, где прилив доставал до серой гальки, снега не было. Здесь он тоже не оставит предательских следов.

Он бежал вдоль берега около часа, когда туман внезапно исчез. Без этого прикрытия его не могли не заметить стражники. У него возникло чувство, что за ним наблюдают, однако никто не показывался. Мандред отступил на шаг и обернулся. Казалось, он перешел невидимую границу. За его спиной длинные пальцы тумана тянулись от моря к прибрежной гальке.

Колдовское сияние стояло необычайно низко на небе. Перед Мандредом возвышался отвесный зубец скалы, из которого росла огромная башня. Нахтцинна выглядела иначе, чем он представлял, это был чуть больший, мрачный вариант эльфийского замка Эмерелль. Украшенная по бокам колоннами и арками, башня уходила высоко в небо, касаясь колдовского сияния. В здании было, пожалуй, около сотни окон. В некоторых местах колонны росли из каменной кладки, подобно огромным шипам. Вне всяких сомнений, Нахтцинна был великолепной постройкой, вот только архитектор потратил все свое умение на то, чтобы заставить ее выглядеть мрачной и угрожающей.

Мандред развернул ткань, сжал дубовую ветку и выставил ее перед собой вроде щита. Подумал о Луте, боге судьбы, и о том, что не будет никого, кто спел бы песню о герое, если он погибнет этой ночью. Может быть, нужно было послушаться Рагну? Ночь с ней была совершенно не такой, как все его приключения в публичных домах. Она по-настоящему любила его. Его, своего предка! Нет, из этой любви никогда ничего не получилось бы. Хотя между ним и ею было столько поколений, при мысли о той ночи ему становилось не по себе. Хорошо, что он ушел с Фародином.

— Что делает сын человеческий в тени Нахтцинны? — раздался вдруг низкий голос.

Из-под навеса скалы, находившейся от него на расстоянии около двадцати шагов, выступила огромная фигура. Ростом незнакомец был раза в полтора выше обычного человека, а ширина его внушала суеверный страх. Даже руки тролля, одетого, несмотря на холод, только в набедренную повязку из шкуры, были толще бедер Мандреда. Лица своего противника в холодном колдовском сиянии Мандред разглядеть не мог. И вообще в исполине было что-то непостоянное, призрачное.

— Что тебе здесь нужно? — спросил его стражник на языке Фьордландии, хоть и с сильным акцентом.

— Я посланник Эмерелль, королевы эльфов. — Ярл поднял вверх ветку дуба. — И я требую гостеприимства Оргрима, герцога Нахтцинны.

Послышался булькающий звук.

— Ты требуешь? — Тролль наклонился и взял ветку. На миг застыл и принюхался. — От тебя действительно пахнет эльфом. — Его узловатые руки осторожно коснулись ветки. Он смотрел вперед, на темное море. — Как ты попал сюда?

Мандред поднял голову. Лица своего собеседника он по-прежнему не мог разглядеть. Ярл пожалел, что знает о троллях так мало. В тех историях, которые он слышал в детстве, они считались не очень умными. Различит ли он ложь?

— Ты знаешь, что такое тропы альвов?

Тролль кивнул.

— Я пришел по тропам альвов. Эльф открыл мне низшие врата, здесь, на берегу, неподалеку. И так я оказался в сердце страны троллей. — Мандреду понравилась собственная ложь. Она объясняла, почему разведчики не обнаружили его раньше.

— Вот как, — только и сказал тролль. Внезапно повернулся к нему спиной. — Следуй за мной!

Тролль привел Мандреда к окруженной скалами гавани у подножия Нахтцинны. Там стояли на якоре огромные темные корабли. Они казались похожими на крепости, которые научились плавать. От причала вверх, на утес, вела дорога. Она проходила через просторный туннель, слабо освещенный янтаринами.

Они то и дело натыкались на стражу — мрачные тени, опиравшиеся на тяжелые дубинки и каменные секиры высотой в человеческий рост. Никто ни о чем их не спрашивал. Мандреду показалось, что его проводник пользуется большим уважением. Теперь, в свете янтаринов, он мог разглядеть его лучше. Кожа его была темно-серой, со светлыми вкраплениями, из-за чего немного напоминала гранит. У тролля был покатый лоб, а нижняя челюсть сильно выдавалась вперед. Глаза были странными. Они сверкали светом янтаринов, как у Ксерна, первого потомка альвов, которого он повстречал. Руки тролля не соответствовали размерам его тела, они казались Мандреду слишком длинными. Узловатые мускулы свидетельствовали о силе. В битве тролль, должно быть, просто ужасный противник.

Наконец оба они добрались до просторного зала. Там собралось, пожалуй, около сотни троллей. Некоторые пили или играли в кости, другие, вытянув ноги, сидели у очагов и спали. Зверски воняло прогорклым жиром, кислой блевотиной и пролитым пивом. «Место больше напоминает пещеру, чем пиршественный зал», — подумал Мандред. Вдоль стен стояли грубо сколоченные столы и стулья, однако большинство троллей, похоже, предпочитали сидеть на корточках, на полу. Все они были ужасающе велики. Его проводник ни в коем случае не казался среди себе подобных великаном. Мандред прикинул, что самые крупные из сидевших в зале были ростом в четыре шага от ступней до макушки. И только со второго взгляда он обратил внимание на то, что у них не было волос. Многие украшали свои грубые лица и лысые головы причудливыми узорами из рубцов и шрамов.

Когда великаны заметили Мандреда, поднялось волнение. Послышались лающие выкрики. Его страж поднял вверх ветку и что-то прорычал; его голос перекрыл остальные. После этого все немного успокоились. Однако в янтариновых глазах троллей Мандред читал неприкрытую ненависть.

Вдалеке послышался звук рога. Ярл невольно подумал о Фародине. Неужели тролли в конце концов выследили его?

Широко расставив ноги, его провожатый опустился на одну из стоявших в зале лавок и дерзко ухмыльнулся ему.

— Говори, что ты хотел нам сказать, человечек.

— Прости, но я буду говорить только с герцогом Оргримом, — уперся ярл, оглядываясь по сторонам в надежде на то, чтобы увидеть где-нибудь тролля в золотых браслетах и тяжелых серебряных цепях. По ним герои сказаний определяли князей большого народа. Но ни на ком таких украшений не было.

Его провожатый что-то крикнул, обращаясь к залу. И тут же вокруг раздалось громкое похрюкивание. Мандреду потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, что это, должно быть, смех.

— Что смешного? — холодно спросил он.

Его провожатый дернул себя за нижнюю губу и пристально посмотрел на него.

— Ты правда не знаешь, не так ли? — спросил он наконец с сильным акцентом.

— Чего не знаю?

— Я Оргрим, герцог Нахтцинны.

Мандред недоверчиво посмотрел на своего собеседника. Шутит он, что ли? Ничто не отличало его от других троллей, находившихся в зале. Если же это действительно герцог, а он теперь не ответит ему, то непременно оскорбит. Если же он только притворяется, что является предводителем троллей, и Мандред передаст ему фальшивое послание, то его нельзя будет — по крайней мере, по человеческим меркам — упрекнуть в том, что он вел себя невежливо по отношению к хозяину.

— Королева Эмерелль хотела бы получить сведения о том, не находится ли в плену еще кто-то из эльфов.

Оргрим что-то крикнул в зал. Мандреду показалось, что тролли с ненавистью посмотрели на него. Затем герцог хлопнул в ладоши и отдал приказ.

— Нам принесут еду и питье, — официальным тоном произнес Оргрим. — Никто не скажет, что я не угостил тебя самым лучшим, что есть в кладовых Нахтцинны.

Принесли два рога длиной с руку. Оргрим поднес свой к губам и осушил его одним глотком. И выжидающе поглядел на Мандреда.

Ярлу пришлось поднатужиться, чтобы поднять рог. Ни в коем случае нельзя напиваться! Только не в эту ночь! Но если он не выпьет ничего, то обидит хозяина. И он сделал глоток, пролив добрую часть липкого мета на бороду.

Оргрим громко рассмеялся.

— Да у нас даже дети пьют больше, чем ты, человечек.

Мандред поставил рог.

— Мне кажется, что у вас дети рождаются пожалуй что и моего роста.

Герцог хлопнул его по плечу, от чего Мандред едва не упал с лавки.

— Хорошо сказано, человечек. Наши новорожденные действительно не такие нежные червячки, как ваши дети.

— Возвращаясь к вопросу эльфийской королевы относительно…

— Нет в плену эльфов. — Герцог снова дернул себя за нижнюю губу. — Кто это такое сказал?

— Эльфийка, которая была здесь в заточении, — коротко ответил Мандред.

Князь троллей положил подбородок на руки и задумчиво посмотрел на него.

— Где же это она бродила? Война давно закончилась. Всех пленных обменяли. — Если бы не массивная нижняя челюсть с выступающими клыками, Оргриму, вероятно, удалась бы чарующая улыбка. А так получилась нагоняющая страх гримаса. — Тем не менее я очень сильно надеюсь на то, что Эмерелль не восприняла всерьез ее речи.

Мандред испытывал очень сильную неуверенность. Если бы о плене Шалавин рассказал ему кто-то другой, а не Фародин, то он, вероятно, поверил бы Оргриму. Герцог был совершенно не таким, каким он представлял себе троллей. В историях они выглядели глупыми, грубыми людоедами, которых легко водить за нос. Ничего из этого не подходило к описанию Оргрима. Напротив! Мандреду казалось, что герцог ведет какую-то свою игру.

На другом конце стола устроилась старая троллиха. Она принесла с собой плоскую деревянную тарелку с супом и большую кривую ложку. Ее грубое платье было усеяно дюжинами заплат, среди которых не было двух из одинаковой ткани. Она сильно моргала каждый раз, когда поднимала глаза от миски. На морщинистой шее висело множество кожаных шнурков, на которых болтались амулеты: крохотные фигурки, вырезанные из костей, каменные кольца, перья, засушенная птичья голова и что-то похожее на половинку воронова крыла.

— Кто это? — шепотом спросил Мандред своего хозяина.

— Ее зовут Сканга, и она такая же древняя, как наш народ. — В голосе Оргрима слышалось уважение, быть может, даже немного страха. Он говорил очень тихо. — Она могущественная шаманка, которая говорит с духами и может усмирять или же, наоборот, вызывать бури.

Мандред украдкой бросил взгляд на старуху. Сумеет ли она прочесть его мысли? Лучше думать о чем-нибудь другом!

— После долгого пути я чуть не умер от голода. Я бы даже не отказался отобрать у старухи миску.

Герцог принялся многословно извиняться за то, что еда несколько задерживается. Ее сначала нужно было еще забить, чтобы поданное к столу мясо было совсем свежим. Оргрим рассказал, что свинина оказывается на вкус гораздо нежнее, когда животное, перед тем как убить, немного отобьют. Но самое главное якобы заключалось в том, чтобы убить животное прежде, чем оно заподозрит, что его сейчас убьют. Оргрим утверждал, что страх вызывает дурные соки, которые портят мясо. Мандред никогда прежде не слышал о подобном, но слова герцога звучали очень убедительно.

Пока они ждали, Оргрим развлекал его рассказом об охоте на кашалотов. Он польстил Мандреду, похвалив смелость людей, когда они встали на сторону эльфов во время последней войны. Особенно хвалил он подвиги героического короля Альфадаса.

Мандред улыбался про себя. Интересно, что сказал бы Оргрим, узнай, что сидит рядом с отцом Альфадаса? Нет, этого он ему не скажет. Тяжелая гордость охватила его, когда герцог рассказывал ему о битвах, в которых сражался его сын.

Наконец подали на стол. Тролль с одутловатым лицом и обвисшими щеками принес два больших деревянных блюда. На них лежало ароматное жаркое с гарниром из золотисто-коричневых луковых колец. Большего из двух жарких с лихвой хватило бы на то, чтобы накормить троих изголодавшихся мужчин. «А меньшее жаркое весит фунта два», — прикинул Мандред.

— Как гость ты можешь выбирать, — указал Оргрим на блюда. — Какое из двух ты предпочитаешь?

Ярл вспомнил предупреждение Фародина. Если он возьмет большее блюдо и съест только его часть, то тролли могут расценить это как оскорбление.

— С учетом моего роста, было бы более чем дерзко просить больший кусок, — высокопарно произнес Мандред. От аромата жаркого у него потекла слюна. — Поэтому я выбираю меньший из кусков.

— Да будет так. — Князь троллей кивнул толстому повару, и тот поставил блюда на стол перед ними.

Оргрим ел руками. Безо всяких усилий он разрывал мясо и клал его в рот. Еще был подан свежий хлеб, который они обмакивали в соус.

Мандред снял с пояса нож и разрезал жаркое на шесть толстых кусков. Когда он надрезал мясо, в густой луковый соус потекла темно-красная кровь. Жаркое было вкусным. У него была хорошая корочка, но внутри оно было нежным и с кровью. Мандред ел жадно. За долгие дни в лодке он забыл вкус горячего. Когда он жевал, из уголков рта тек сок жаркого. Он с наслаждением обмакивал свежий хлеб в соус и лук. Запивал все тяжелым метом. Поистине, Оргрим умел угодить гостям.

Остальные тролли, впрочем, вели себя странно. Чем дольше длилось пиршество, тем тише они себя вели. Некоторые в свою очередь нанизывали мясо на длинные деревянные вертела. Но большинство просто смотрели на Мандреда. Может быть, завидуют такой вкусной еде? Постепенно под их взглядами ему стало не по себе.

Как следует отрыгнув, Мандред покончил с едой. Все мясо он съесть не смог. Он сидел на деревянной лавке, согнувшись, и тихонько стонал.

— Могу я предложить тебе что-нибудь еще? — вежливо поинтересовался Оргрим. — Может быть, яблоки в меду? Вкусно, доложу я тебе. Поистине вкусно! Скандраг, мой повар, настоящий художник.

Мандред провел рукой по животу.

— Прости, пожалуйста. Как ты там говорил? Я всего лишь человечек. Я больше не могу.

Оргрим хлопнул в ладоши. Немного позже в зал вошел тролль, который подавал на стол, неся два больших деревянных блюда. На них покоились две перевернутые корзины. Блюда были красны от разлившейся крови.

— У нас существует обычай глядеть в глаза тому, кого только что съел. Обычай охотников, если тебе так больше нравится.

Оргрим щелкнул пальцами, и тролль поставил блюда на соседний стол. Затем поднял большую из двух корзин. Под ней оказалась голова дикого кабана с широко открытым ртом. Клыки у него были словно кинжалы, как у человека-кабана. Должно быть, то был необычайно большой зверь.

Герцог поздравил своего повара с отлично приготовленной едой. Затем тот поднял вторую корзину. Под ней оказалась голова женщины с короткими светлыми волосами. Лоб ее был расколот, левая бровь совершенно изувечена. Из-под коротких волос торчали острые уши. Кожа ее была очень бледной, какой Мандреду никогда не доводилось видеть у эльфов. Почти как свежевыпавший снег.

Мандред удивленно смотрел на это лицо. Раны, что совершенно очевидно, были нанесены дубинкой. Ярл знал эту эльфийку так же хорошо, как своего собственного сына. Три года они путешествовали бок о бок. Йильвина! Его желудок сжался и резко дернулся вверх.

 

Царство карликов

Когда после дня и ночи пути путники наконец вышли из леса, Нурамон не поверил своим глазам. Перед ними вздымалась гигантская скала — стены царства карликов. Входом служили крепкие железные ворота. В скале были выбиты окна, расселины и бойницы. Но самое большое впечатление произвели на Нурамона башни, росшие из камня, словно грибы, и устремлявшиеся к небу. Кто бы ни построил это, он был мастером своего дела.

Нурамон слез со спины Фельбиона; он не мог отвести взгляда от скалы.

— Это производит впечатление, не правда ли? — спросил Альверих. — Вам, эльфам, такого наверняка не построить.

Нурамон уставился на знамена, развевавшиеся над башнями. На больших полотнах виднелись серебряные драконы на красном фоне, настолько большие, что герб можно было видеть издалека. Для кого предназначались эти знамена? Карлики жили настолько уединенно, что вряд ли кто-то из чужих мог забрести сюда. Очевидно, для них важна была не только польза, но и вид, открывавшийся взору. С этой точки зрения карлики были подобны эльфам, хотя это творение мастера выражало что угодно, кроме скромной уместности.

Нурамон проследовал за карликами к воротам. Чем ближе они подходили к этому двустворчатому чудовищу, тем мельче чувствовал себя эльф. Ворота были просто огромны для таких существ как карлики. Но, быть может, был в королевстве и кто-то, кому требовались такие размеры. Он поглядел на знамена, присмотрелся к геральдическому животному. Эти врата были достаточно велики, чтобы в них мог пройти дракон.

Перед вратами не было стражи, однако Нурамон обратил внимание на множество бойниц и на длинный балкон над ними. Большего на этом входе не было нужно. Несмотря на то что ни Нурамон, ни его сопровождающие не сказали ни слова, неподалеку от ворот что-то щелкнуло и сворки со скрипом отворились им навстречу. Как карликам удалось выковать из железа такие большие ворота? Как они перемещали их, как поставили вертикально? Только магия приходила Нурамону в голову в качестве ответа на эти вопросы.

Над воротами в грубых рамах виднелись картины со сценами охоты, сражений героев или пейзажами. Самую верхнюю картину почти не было видно. На ней были изображены горы, и Нурамон был уверен в том, что это именно Иолиды. На вратах были выцарапаны символы. И Нурамон с первого взгляда узнал шрифт, который встретил у врат к оракулу Дареен.

Он не ошибся и пришел в нужное место. В такой огромной крепости просто должен был найтись карлик, готовый отправиться с ним к оракулу!

Глядя в щель между расходившимися в стороны створками дверей, Нурамон смог бросить взгляд внутрь царства карликов. По ту сторону открывался большой зал, свод которого поддерживали похожие на деревья колонны. Солнечный свет падал через узкие щели высоко в скале и касался пола во многих местах. Янтарины самых разных цветов украшали колонны, распространяя свет туда, куда не доставали солнечные лучи. В зале царило оживление. Хотя многие карлики с любопытством смотрели на пришельца, большинство, казалось, продолжало заниматься своими повседневными делами.

— Ты ничего не имеешь против того, чтобы твое ездовое животное подождало тебя снаружи? — спросил Альверих.

Нурамон согласился и что-то прошептал Фельбиону. Конь принялся пастись неподалеку от ворот. Казалось, он доволен тем, что может остаться на этой сочной полянке.

Карлики провели Нурамона внутрь. Здесь он впервые увидел стражу. Воины стояли справа от него и спросили Альвериха, кто этот эльф и куда ведет его карлик. Альверих назвал имя гостя и пояснил, что Нурамон родом из Альвенмарка.

— Я отведу его к королю, — добавил Альверих.

Их пропустили. Нурамон заметил большое колесо, которое с усилиями поворачивало несколько дюжин карликов. Врата медленно закрывались.

— Сюда, — сказал Альверих, указывая вперед.

Карлики, попадавшиеся им на пути через красивую крепость, все поголовно носили на теле металл, хотя, совершенно очевидно, не ожидали нападения. Похоже, металл был для них скорее одеждой, чем доспехом. Некоторые предпочитали тяжелые кольчуги и выглядели в них исключительно воинственно; другие носили рубашки с крупными ячейками поверх тонкой ткани, на которую были нашиты металлические пластины. Очевидно, одежды совсем без металла здесь не было.

Обитатели крепости смотрели на Нурамона так, словно никогда в жизни не видели эльфа. И это вполне могло быть правдой. Некоторые начинали шептаться, некоторые сдержанно приветствовали его. Он отвечал и надеялся, что жесты его понимают верно.

Впервые увидел Нурамон и женщин карликов, в одежде которых проявилась вся искусность этого горного народа. Их платья с вплетенными металлическими нитями были искусно украшены; даже те, кто, очевидно, не мог себе позволить золота и серебра, носили красивые изделия из менее благородных металлов. Особенно запомнилась Нурамону одна карлица, на платье которой были нашиты медные пластины в форме листков. Хотя она была невысокого роста и довольно широка в кости, карлица напомнила ему древесную фею, которая как-то приходила в гости к Алаэн Айквитан.

Лица женщин выглядели мягкими и приветливыми. Волосы у них были длинными. У женщины в медном платье были светло-русые тугие косы, спадавшие на плечи. То, что Нурамон так пристально смотрел на нее, очевидно, смутило карлицу. Она улыбнулась ему, затем отвела взгляд темных глаз и уставилась в пол.

Когда Альверих и его отряд повели его между колоннами вправо, Нурамон спросил себя, почему ему как эльфу так нравится этот мир из камня, хотя в чертогах карликов он до сих пор не видел ни единого растения. Может ли он находить эту местность красивой? Или это опять его особый взгляд, над которым так смеялась его родня в Альвенмарке? Этого он сказать не мог. И тем не менее вел себя так, словно окружающее казалось ему красивым, хоть и чуждым, несмотря даже на то, что меж приземистых карликов он казался стройным великаном.

Нурамон шагал за Альверихом в просторный зал, который производил не меньшее впечатление, чем вход в царство карликов. Здесь колонны были сгруппированы на широких пьедесталах, образуя опоры огромных арок. Широкие лестницы образовывали небольшие площади и соединяли их друг с другом. По тем ступенькам можно было передвигаться от одной площади к другой, поднимаясь с уровня на уровень. Многие площади использовались карликами. На них стояли столы и скамьи, где продавались различные товары. Это был рынок, и здесь было шумно. Разговоры подчеркивались каким-то неясным шумом. Должно быть, где-то поблизости был водопад.

По краю зала они дошли до лестницы, круто поднимавшейся вверх и разделенной большими колоннами. Перед ней находился внушительных размеров фонтан. Две огромные карлицы из камня поддерживали сосуды, из которых текла вода и падала в большой бассейн под их ногами. Шум мог заглушить любой разговор, который велся бы рядом. Воздух над фонтаном сверкал в свете, падавшем через небольшое отверстие в потолке. Он казался непохожим на солнечный свет, потому что был голубоватого оттенка. Когда они проходили мимо колодца, в лицо им летели брызги. Они были свежими и немного солеными на вкус.

Они оставили позади лестницу и группы колонн, пересекли следующий зал и оказались у широкой спиральной лестницы, которая открыла перед ними панораму помещений внизу. Вдалеке Нурамон увидел колонны.

Альверих сделал ему знак следовать дальше, и наконец они остановились перед широким коридором, охраняемым двумя воинами. Они не пропустили Нурамона. И Альверих решил пойти вперед и изложить его дело при дворе. А Нурамону оставалось только ждать.

Эльф стал осматривать окрестности. Здесь свет тоже, казалось, парит под потолком. Эльф многое бы отдал за то, чтобы узнать тайну этого света. Хотя он был здесь чужим, чувствовал он себя, словно в Альвенмарке. Как и Юливее в Валемасе, карлики создали свою родину заново. Очевидно, выращивали они и кристаллы. Слева, у дальней стены, рос йешилит, сверкая, словно трава в утренней росе. По правую руку от него поднимался к потолку горный хрусталь, светившийся изнутри, с узором в виде лесного пейзажа.

Нурамон наблюдал за карликами, сновавшими по каменным улицам и деревянным мостам. Для них это великолепие было, должно быть, повседневностью, как для него — вид замка Эмерелль. И тем не менее наверняка существовали карлики, которые чувствовали так же, как он, и восхищались этими залами во всей их красоте.

Через некоторое время Альверих вернулся и отослал своих товарищей прочь. Лицо его выражало недоверие.

— Следуй за мной! Мастер Торвис хочет говорить с тобой.

Нурамон никогда не слышал этого имени. Однако поспешил за карликом. Они прошли мимо стражников и зашагали по одному из коридоров, в котором застыли одинокие часовые и прогуливались благородно одетые мужчины и женщины, которые смотрели на Нурамона так, словно тот был светящимся призраком. Он попытался запомнить дорогу, что оказалось трудно без неба или по крайней мере крон деревьев над головой.

Удивление на лицах карликов Нурамон мог объяснить легко. Очевидно, он был первым эльфом, кто шел этим путем. Он мог только надеяться на то, что карлики не рассматривают его как посланника Эмерелль. В принципе, он вообще понятия не имел, как относятся карлики к эльфам. Что, если они ушли из Альвенмарка из-за ссоры? Может статься, что он идет навстречу своей гибели.

— Ну вот мы и пришли, — сказал Альверих и вошел в зал с двумя дюжинами высоких дверей. У некоторых из них стояли воины.

Альверих целеустремленно направился к старому карлику с белыми волосами, ждавшему у одной из дверей.

— Вот чужак, мастер, — сказал он и поклонился.

Старик посмотрел на Нурамона, на лице его не дрогнул ни один мускул.

— Ты хорошо исполнил поручение, мой молодой воин. А теперь иди!

Альверих бросил на Нурамона последний взгляд, а затем удалился тем же путем, каким они пришли.

— Посмотри на меня, пожалуйста! — прозвучал голос старика.

Нурамон исполнил просьбу и взглянул прямо в серо-зеленые глаза старика. Казалось, Торвис проверял каждую черточку лица эльфа. «Этот старый карлик владеет магией», — почувствовал Нурамон. Кроме того, простой серый плащ говорил о том, что он не воин. Это был единственный из обитателей крепости, на ком не было ни капли металла. Даже кольцо его было из нефрита.

— Следуй за мной! — произнес наконец старик, открыл двери и прошел в проем.

По ту сторону оказался узкий коридор. Когда Нурамон вошел, Торвис захлопнул двери и задвинул засов.

Нурамон последовал за стариком через сплетение переходов, не отличавшихся роскошью других комнат. Здесь стены были простыми, без каких бы то ни было украшений. Только двери были искусно отделаны, ни одна не походила на другую. Очевидно, они соответствовали назначению комнат, в которые вели.

— Эти коридоры видит не каждый, — пояснил Торвис. — Ни один эльф не ступал… — внезапно он умолк и поглядел на меч Нурамона. Затем ухмыльнулся. — Прости! Я хотел сказать другое: можешь считать, что тебе повезло оказаться здесь.

— Считаю, — вот и все, что ответил на это Нурамон.

Он удивился манерам волшебника. Может быть, в этих коридорах принято обнажать меч?

Вскоре они вышли в более широкие проходы, в которых снова стали попадаться карлики. На них были дорогие одежды, и они, казалось, удивлены не меньше, чем те, кого видел прежде Нурамон. Некоторые даже пугались, когда они вместе с Торвисом выходили из-за угла.

— В таком королевстве тем, кто обладает властью, необходимо передвигаться между важными местами быстро и незаметно, — пояснил старик.

Нурамон почувствовал, что эти коридоры построены не произвольно. Многие шли вдоль троп альвов. Кто бы ни захотел быстро переместиться из одного места империи карликов в другое, мог, вероятно, воспользоваться звездой альвов.

В конце длинного коридора Торвис остановился, открыл дверь по правую руку от него и вошел. Нурамон последовал за ним и очутился в пустом зале, довольно маленьком по сравнению с остальными залами и переходами. Слева стены не было, открывался вид на долину. Дневное светило освещало мозаику на противоположной стене, выложенную из драгоценных камней и представлявшую собой отражение долины.

— Извини меня! — сказал Торвис и исчез за дверью, таившейся в мозаике.

Нурамон спросил себя, как его могут оценивать карлики. Очевидно, они считают, что ему от них что-то нужно, поэтому его принимают в роскошной части королевства. Ему было бы довольно найти кого-нибудь внизу, в главном зале, кто имел бы достаточно мужества, чтобы отправиться вместе с ним в путь к оракулу.

Он подошел к открытой стене и посмотрел вниз, на долину. По синему небу низко ползли облака, и у Нурамона возникло чувство, что они похожи на улыбающиеся лица. Здесь Нурамон почти не чувствовал ветра. Он протянул руку и почувствовал, как она прошла сквозь что-то невидимое. Снаружи его пальцев коснулся ветер. В его доме, в Альвенмарке, существовало похожее заклятие. Алаэн Айквитан хорошо заботился о том, чтобы в доме не было сквозняков, а в замке королевы такое же заклинание было наложено на крышу тронного зала. Он снова обнаружил сходство между эльфами и карликами.

Внезапно дверь в стене из драгоценных камней отворилась, и в комнату вошел карлик в благородной кольчуге и зеленом плаще. На нем была небольшая корона. За ним следовали Торвис и еще несколько благородных карликов, некоторые были воинами.

Король еще не видел Нурамона, он беседовал с сопровождающими его.

— Я хочу, чтобы там копать перестали! И скажи им, что я… — король остановился и заметил Нурамона.

Торвис подошел к своему господину.

— Вот гость, о котором я тебе говорил.

Король обернулся к воинам, впрочем, не спуская глаз с Нурамона.

— Идите и сделайте то, о чем я вам говорил! — приказал он. Затем обратился к Торвису. — Ты не сказал мне, что он эльф.

— Я хотел удивить тебя. Ты только взгляни!

Король карликов медленно подошел к Нурамону. У него были седые волосы, борода его была искусно заплетена в косички. Прямо перед Нурамоном он остановился и посмотрел на него большими глазами.

Нурамон поклонился королю, хотя казался себе при этом странным, ведь ему по-прежнему приходилось смотреть на повелителя карликов сверху вниз.

— Меня зовут Нурамон. Я родом из Альвенмарка и прибыл в этот мир по делу.

Король обернулся к Торвису.

— Ты это слышал? — Похоже, он никак не мог поверить в то, что видит перед собой эльфа.

— Да, мой король. — Старик обернулся к Нурамону. — Это Венгальф, король карликов и повелитель Эльбурина.

— Я знал, что ты придешь. Только не знал когда, — заявил король Венгальф.

Нурамон не особенно удивился. Как Эмерелль часто знала, что уже случилось, что происходит где-то в другом месте и что может произойти, возможно, и король карликов мог видеть далекие времена и то, что должно случиться.

— Что привело тебя к нам? — спросил Венгальф.

— Я ищу одну эльфийку и надеюсь, что оракул Дареен поможет мне в этом. Только с помощью карлика можно открыть врата. — Нурамон подробно описал врата Дареен и рассказал о том, что с ним там произошло.

Венгальф переглянулся с Торвисом, что старик воспринял как знак обратиться к Нурамону.

— Мы знаем оракула Дареен. В то время, когда мы оставили Альвенмарк, уходили и другие дети альвов, чтобы найти себе место в этом мире. Однажды эльфы и карлики встретились и обнаружили Дареен по ту сторону врат, которые вели в одно отдаленное место в этом мире. И она сказала нам, как запечатать врата. В былые времена мы часто пользовались этими вратами. Но эльфы ушли. Некоторые спрятались в зачарованных лесах, другие создали себе царство в Расколотом мире. Большинство вернулись обратно в Альвенмарк. Сами мы не могли открыть врата. А нужда и любопытство никогда не были настолько велики, чтобы мы воспользовались оракулом.

Нурамон вспомнил о Юливее. Должно быть, это она была той эльфийкой, которая когда-то встретила карликов.

— Согласится ли карлик сопровождать меня? — с надеждой спросил он.

— Карлик поможет эльфу, так же как эльф когда-то помог карлику, — торжественно провозгласил Венгальф.

Нурамон не знал, что хотел сказать этим король карликов. Может быть, он намекал на время, когда карлики еще жили в Альвенмарке и заключали союзы с эльфами.

— Ты не помнишь, — сказал король.

— Нет. Я слишком молод. Я не видел, как эльфы и карлики жили в Альвенмарке бок о бок.

— Но ты почти не изменился. Я еще узнаю тебя. И Торвис тоже сразу узнал тебя. Сколько же лет прошло? Наверняка больше трех тысяч.

— Ровно три тысячи двести семьдесят шесть, — сказал Торвис.

Внезапно Нурамон понял, на что намекает карлик.

— Должно быть, ты перепутал меня с одним из моих предков!

— Нет, мы имеем в виду тебя, — сказал Торвис. — Я узнал тебя. Ты Нурамон. Вне всяких сомнений.

— Когда-то мы были друзьями, — добавил король.

Нурамон ничего не понимал. Он попал в место, в котором помнили одного из его предков и были готовы говорить о нем. А король карликов даже считал этого предка своим другом!

— Это было еще в то время, когда я только ожидал права на престол, тогда мы дружили. Ты ушел из Альвенмарка вместе с нами. Наш народ вместе с тобой решил великую задачу и нашел это место. Мы вместе охотились, сражались и пировали. И нашли смерть.

— Я умер здесь? — спросил Нурамон.

Венгальф указал рукой на долину.

— Там тысячи карликов сражались с драконом Балоном. Но только мы вдвоем сумели победить его и заплатили за это своими жизнями. Ты умер там, снаружи, я — несколько дней спустя. На смертном одре меня короновали.

Нурамон с трудом верил в то, что слышал. Венгальф действительно полагал, что он тот же самый эльф, кем был тогда. Но гораздо больше ему казалось, что он слушает легенду, но сам ничего подобного вспомнить не мог.

— Я еще помню, как ты умирал. Мы оба лежали в горячей крови дракона. Ты сказал: «Это не конец. Я вернусь». Это были твои последние слова. Как долго я надеялся на твое возвращение! И должен признаться, что времени прошло так много, что вспоминал я об этом редко, всегда в памятный день. Я представлял себе, как где-то снова родится твоя душа, но ты не вспомнишь, что сделал когда-то. Наконец прошло уже так много времени, что я начал думать, что ты давным-давно ушел в серебряный свет. Однако же я ошибся.

Нурамон опустился на колени, чтобы глаза его были на том же уровне, что и глаза Венгальфа.

— Жаль, что вместе с душой я не получил память своих предков. Но все не так. То, что ты рассказал мне, это история другого. Я не могу рассматривать ее как часть себя.

Тут вмешался Торвис.

— Как это не можешь? Когда ты ложишься спать, а потом просыпаешься, ты ведь тот же самый? А если ты тот же самый, то откуда ты знаешь об этом?

— Я знаю это потому, что помню то, что было раньше, — ответил Нурамон.

Торвис положил руку ему на плечо.

— Тогда расценивай то, что ты узнаешь о своих предках, как воспоминания своей души, как что-то, о чем ты забыл. А потом, кто знает? Быть может, однажды воспоминания твоей души станут твоими.

— Ты имеешь в виду, что, возможно, однажды я вспомню о сражении с драконом и о своей дружбе с Венгальфом?

— Не могу ни обещать тебе этого, ни давать ложные надежды. Могу сказать только, что такое уже бывало. Есть дети альвов, которые помнят свои прошлые воплощения. Большинство из них карлики. Может быть, однажды ты найдешь тропу, которая приведет тебя к твоей прежней жизни. Волшебство тебе не чуждо, а твои чувства очень остры. Первым шагом на этом пути будет признать, что Нурамон, который когда-то принес себя в жертву, и тот Нурамон, который стоит передо мной, — это одно и то же дитя альвов.

— Благодарю тебя за совет, Торвис. А тебе, Венгальф, позволь сказать спасибо за то, что ты мне рассказал. Можно задать вопрос?

— Пожалуйста, — разрешил король.

— Вы знаете эльфийку по имени Юливее?

Венгальф и Торвис удивленно переглянулись.

— Конечно, — ответил король. — Но это было давно. Бок о бок вставили мы горный хрусталь и бриллиант в ворота к Дареен, чтобы эльфы и карлики только вместе могли найти путь к Дареен.

— Я встречал ее в своей прошлой жизни?

— Нет, в то время ты пошел своим путем и позднее снова вернулся к нам.

— Спасибо тебе, Венгальф. И тебе, Торвис. Вы даже представить себе не можете, насколько тронули меня ваши слова. Я воспользуюсь вашим советом и превращу рассказы о моей прежней жизни в свои воспоминания.

Венгальф ухмыльнулся и крепко хлопнул стоявшего на коленях Нурамона по плечу.

— Тогда я должен срочно рассказать тебе о пирах, чтобы ты вспомнил, что мы пили и ели. Тогда ты мог съесть очень много. Идем! Давай отпразднуем, как в былые времена! — король карликов заключил его в объятия.

 

Последний путь

Фародин вытащил нож из глаза тролля. Вытер клинок грубым шерстяным плащом убитого и снова вложил его в ножны, пристегнутые к левой руке. Затем подхватил тролля за плечи. Мышцы напряглись до предела, когда он медленно, дюйм за дюймом тащил тролля к краю волнолома, а затем опустил его в темную воду.

— Чтоб тебе долго ждать следующего воплощения, — прошипел он.

А затем бегом вернулся к причалу. Пытался вспомнить, как выглядело все здесь раньше. Волнолом выложили новой мостовой, удлинили. Нужно надеяться, что больше ничего не поменялось!

Он с презрением посмотрел на огромные черные корабли. Никакой элегантности! Они слишком массивны. Нос и корма выглядят так, словно кто-то сначала хотел построить осадные башни, а не корабль. Угрожающе возвышались они над водой. Какого врага хотели тролли победить на этих кораблях?

Высоко над его головой донесся из Нахтцинны стоголосый хохот. Выдержал ли Мандред? Или сын человеческий давно уже мертв?

Его план оказался ненадежным. Как можно было думать, что за столетия здесь ничего не изменилось! Фародин обнаружил уже три потайных двери, которые вели раньше к лабиринту ходов, пронизывавших скалы и башню, и все они были замурованы. И кладка была старой. Даже тролли поняли, откуда он приходил, когда убил их полководца. А теперь еще и волнолом обновили!

Не питая особых надежд, он стал спускаться по лестнице в воду. Снял плащ, скатал его и обвязал вокруг бедер, словно шарф. Так он будет меньше мешать. Стараясь не издавать звуков, он осторожно скользнул в ледяные объятия воды. Ему пришлось полностью сосредоточиться на том, чтобы его одежда не напиталась и не утянула его на дно.

Времени на поиски оставалось мало. «Еще чуть-чуть, и, несмотря на все заклинания, холод парализует его», — в отчаянии подумал Фародин. Он двигался вдоль стены на ощупь, затем нырнул. Несколько движений — и он нашел то, что искал. Темное отверстие в волноломе. Об этом входе тролли, очевидно, забыли. А может быть, никогда и не знали.

Затопленный туннель вел от гавани в грот, расположенный глубоко под башней. Оттуда множество туннелей вело наверх, к потайному лабиринту в стенах башни. Говорят, что Нахтцинну когда-то строили кобольды, которых тролли взяли в рабство. Так же, как и в замке Эмерелль, они заложили множество потайных ходов, по которым могли двигаться, не попадаясь на глаза хозяевам. В этих туннелях Фародин мог перемещаться только согнувшись; а троллю туда не попасть никогда. Идеальное укрытие!

Эльф совершенно замерз, когда добрался до Белого грота. Он не знал, как когда-то кобольды называли это место. Он назвал его так в долгие часы ожидания. Стены и потолок грота были покрыты белоснежными меловыми отложениями. С потолка свисали длинные сталактиты. В нескольких местах в скале были закреплены янтарины, даже спустя столетия, когда таинственные строители давно уже умерли, отдававшие теплый желтый свет.

Фародин снял одежду и высушил ее при помощи заклинания. Широкий пояс и кожаные браслеты, в которых торчали его метательные ножи, были хорошо смазаны жиром. Вода не могла причинить им никакого вреда.

Столетия научили Фародина тому, что тяжелый метательный нож — лучшее оружие в сражении против троллей. Их тела были настолько массивны, что нанести им смертельную рану было настоящим искусством. Фародин видел троллей, нашпигованных стрелами, и тем не менее продолжавших сражаться. Метательный нож, попавший в глаз, был идеальным оружием, когда нужно было убить быстро и тихо.

Если за многие столетия Фародин и научился чему-то, так это правилу, что ни к одному троллю нельзя приближаться в ближнем бою. Одного удара тяжелой булавой или секирой может оказаться достаточно, чтобы раскрошить эльфа, в то время как удар меча не давал против этих бестий никакого результата. Сила их легко ломала руку, которая замахивалась оружием. Можно было только увернуться от них или, что предпочтительнее, вообще не приближаться.

Если хочешь убить их одним ударом, нужно попасть в горло. Однако их рост усложняет задачу. Единственной возможностью был проведенный прямо вверх удар между ребер и прямо в сердце. Это могло сработать, если поднырнуть под их защиту, но так близко подходить к троллям нельзя, если дорожишь жизнью.

Фародин присел на холодный пол и слегка раскинул руки. Прогнал мысли и попытался полностью сосредоточиться на тайных тропах кобольдов. Почти в каждую комнату Нахтцинны можно было попасть этим путем. Интересно, где Мандред? И есть ли еще эти тропы? Или тролли обнаружили их и замуровали двери, как возле моря, у подножия отвесной скалы?

 

Мясо

Очнулся Мандред в клетке. Он почти ничего не видел. Вокруг было совершенно темно. Похоже было на то, что клетка подвешена за веревку.

Ярл попытался вытянуться, однако руки оказались связаны за спиной, а клетка была настолько мала, что ему пришлось застыть на корточках. Он с ужасом вспомнил о пленниках на конном рынке в Искендрии. Их сажали в клетки, чтобы они умирали от жажды. Он снова выгнулся, пытаясь разорвать путы. Однако единственное, чего он этим достиг, было то, что тонкие кожаные ремешки больно врезались ему в кожу.

Мандред попытался вспомнить, как здесь оказался. Его стошнило прямо посреди зала. Тролли расхохотались и принялись толкать его. Он презрительно обозвал герцога самым обыкновенным лжецом. Это не произвело особого впечатления на Оргрима. Напротив, он цинично поинтересовался, не именует ли Мандред своих коз и гусей пленниками. Насмешки его были невыносимы. Наконец Мандред вынул из-за пояса секиру. Какая неописуемо непростительная ошибка! И тем не менее он не мог иначе. Он с криком бросился на Оргрима, чтобы проломить ему башку. Но прежде чем успел добежать до герцога, один из троллей бросил ему под ноги дубинку, и он упал. Одним пинком Оргрим разоружил его и передал Скандрагу, своему повару. Тот схватил Мандреда, словно щенка, и связал ему руки за спиной. Сопротивление было бесполезно; против тролля он был бессилен, словно ребенок.

Последнее, что Мандред услышал от Оргрима, было обещание, что они увидятся на пиршестве по случаю зимнего солнцестояния. Когда он крикнул герцогу, чтоб он подавился на том пиру, Скандраг ударил его.

От воспоминаний Мандреда отвлек шепот. Кто-то был прямо над ним. И этот кто-то говорил тихим, гортанным голосом. Краткое молчание. Затем шепот зазвучал снова. На этот раз высота звука и мелодия голоса изменились. Наконец голос заговорил по-эльфийски, но Мандред понял только несколько слов. Речь шла о попытках, языках и людях, очевидно, о нем.

— Ты понимаешь по-дайлосски? — спросил Мандред на языке кентавров.

— Кто ты? — послышался встречный вопрос на дайлосском.

Мандред помедлил. Если это хитрость троллей, которые хотят выведать у него то, что он не сказал на пиру?

— Я Торгрид из Фирнстайна, — наконец ответил он.

— Как они тебя поймали? — спросил его тот же голос.

— Я был на охоте. — Он постепенно начинал привыкать к темноте. Вокруг висели и другие клетки.

— А почему человеческий охотник говорит на языке кентавров? Кто научил тебя? Со дней Альфадаса дети альвов очень редко общаются с людьми.

Мандред выругался про себя. У лжи ноги коротки!

— Меня научил друг.

— Сын человеческий обманывает нас, — произнес усталый голос где-то высоко в темноте. — Мои уши не могут выносить ни лжи, ни того, как он коверкает дайлосский язык. Оставьте его! Скандраг заберет его следующим. До дня зимнего солнцестояния уже недолго осталось, я чувствую это. А до тех пор я призываю вас молчать, братья и сестры. Мы все равно только мясо. А мясо не разговаривает.

«Ну и молчите, ублюдки, — подумал Мандред. — Накажите меня! Через два-три часа Фародин меня вытащит. И тогда вы ноги мне целовать будете за то, что я пришел сюда».

 

Взгляд в зеркало

Нурамон шел за королем карликов и был совершенно уверен в том, что в конце пути его ждет еще сюрприз. Никогда в жизни к нему не относились с таким почтением, как здесь. В его честь король устроил пир, и Нурамон пировал настолько необузданно, что сам себя не узнавал. Всего лишь шага навстречу оказалось достаточно для того, чтобы Нурамон почувствовал себя частью общества. Хотя карлики утверждали, что он слишком благородно поднимал кубки, но он изо всех сил старался соответствовать грубым застольным обычаям и есть и пить столько, сколько никогда обычно не ел и не пил.

Многие карлики спрашивали его о том, помнит ли он, что встречался с ними. Но, к его огромному сожалению, он никого из своей прошлой жизни не помнил. Хотя он надеялся на то, что знакомая обстановка вернет ему воспоминания, но, очевидно, это было не настолько легко. Однако если верить Торвису, то однажды он вспомнит всех своих друзей-карликов и снова переживет то, что когда-то видел, думал и чувствовал.

Нурамон давно понял, почему в прошлой жизни был так близок с карликами, хотя на первый взгляд между ними было так мало общего. Торвис сказал ему, что хотя карлики знают о существовании лунного света, но до сих пор в него ушли лишь немногие. Большинство карликов записывали опыт своей жизни и в какой-то момент умирали только затем, чтобы в новой жизни вступить во владение своим наследством. С самого начала для детей темных альвов повторное рождение было правилом. И каждый понимал смерть всего лишь как прерывание жизни, похожее на сон, притуплявший воспоминания. Со временем можно было снова вернуть их себе, и смерть оказывалась тогда всего лишь кратким сном.

Некоторые карлики помнили все свои жизни. К их числу принадлежали Торвис и Венгальф. Но большинство все еще находилось на пути к своей цели. А до тех пор, пока они достигнут ее, они будут читать записи, оставленные ими самими, чтобы узнать самое важное о своем прошлом.

Нурамон был еще далек от воспоминаний. Он знал очень мало о себе и ничего себе не оставил. Хотя Венгальф и Торвис рассказали ему, что он познакомился с карликами в Альвенмарке, что ушел оттуда вместе с ними и совершил здесь немало подвигов. Но то, что они рассказывали ему, противоречило образу, который он сам себе создал. Они говорили о герое, подобном тому, что воспевают в песнях. Но что совершил он в этой жизни, чтобы заслужить такое признание? Ничего!

Венгальф отвлек Нурамона от размышлений.

— Мы почти пришли. Нам сюда, — карлик повернул в широкий коридор. Здесь было прохладно, и это не соответствовало тому теплому сиянию янтаринов в стенах. В отдалении Нурамон заметил мощный свет.

— Что это за место? — поинтересовался Нурамон.

— Это залы лиц, — загадочно ответил король карликов.

Они приближались к источнику яркого света, и вскоре стало казаться, что снег и лед прилипли к стенам и источают свет. Однако потом Нурамон понял, что это кристалл. Когда они достигли источника, Нурамон обратил внимание на стены: белые минералы росли тонкими хрустальными нитками, напоминая яркие пучки травы. Дальше коридор переходил в круглый зал с относительно низким потолком. В центре было круглое отверстие, пропускавшее свет с потолка на кусок горного хрусталя высотой в рост эльфа. В этом кристалле находилась фигура. Она была заключена в нем и стояла прямо.

— Ты не спрашивал меня, что мы сделали с твоим телом после смерти, — негромко произнес Венгальф, когда они подошли к большому кристаллу.

Нурамон испугался. Перед ним, в кристалле, стоял эльф в металлическом доспехе. Глаза его были закрыты, и казалось, что он спит. Нурамону показалось, что он глядит в зеркало. Конечно, у того, в кристалле, были черные волосы, а не каштановые, и были они гораздо длиннее, чем у него. Лицо мужчины было немного шире, нос — короче. Однако, несмотря на все различия, он узнал себя в эльфе. Карлики принесли его тело в этот зал и благодаря своему магическому искусству заключили в кристалл. Результат казался похожим на статую героя. Нурамон обошел вокруг кристалла, изучая тело своей прежней жизни. По сравнению с этим воином с широкими плечами и благородной осанкой он должен был казаться ребенком. И тем не менее сомнений относительно того, кто в кристалле, быть не могло.

— Зачем вы это сделали? — спросил он Венгальфа. — Зачем сохраняете тела? Как я могу поверить в одну непрерывную жизнь, когда вижу перед собой тело другого?

Венгальф серьезно посмотрел на него.

— Торвис счел, что сейчас самое время тебе увидеть его. И я придерживаюсь того же мнения. Ты должен понять, что ты больше, чем просто тело. — Он указал на кристалл: — Вот это ты сбросил после смерти, подобно видавшему виды доспеху. А виды были еще те! — Взгляд короля карликов устремился в никуда. — Смерть болезненна и воспоминания редко бывают приятными. Но когда я прихожу в эти залы, чтобы посмотреть на свое старое тело, это укрепляет меня. Я смотрю на свое старое лицо и вспоминаю того, кем я был. Воспоминания проясняются. Потому что при виде своего бывшего тела я чувствую себя словно перенесенным в былые времена.

Венгальф был прав. Зачем позволять телу пропасть, если его вид может служить мостом в прошлое? Нурамон подошел ближе к камню. Только теперь заметил он, что возле кристалла что-то лежит. Он не обратил на предмет внимания раньше, настолько сильно заворожила его фигура в кристалле. То был меч с перевязью и ножнами, рядом — натянутый лук с колчаном, полным стрел.

— А почему оружие не заключено вместе с ним? — спросил он короля карликов.

— Умный вопрос. Его задал бы даже карлик. — Король подошел к нему и посмотрел на старое тело Нурамона. — Мы с тобой часто говорили о смерти. Торвис сказал нам, что твоя душа вернется в Альвенмарк, если ты умрешь. А там не было никого, кто мог бы рассказать тебе историю твоей жизни. Ты должен знать, что тебе пришлось пережить некоторые насмешки из-за того, что ты рождался снова.

Нурамон вспомнил о своем роде. Наверняка они по-прежнему живут в страхе, что с ним что-то может случиться и у них родится следующий Нурамон.

Король продолжал:

— Но ты был уверен, что дорога приведет тебя сюда, если ты расстанешься с жизнью. Ты говорил: «Если я умру, сохраните мое оружие. В новой жизни я вернусь за ним». — Венгальф покачал головой. — Тогда мы только посмеялись. Мы не думали, что смерть наступит так скоро. Это твое оружие. Ты был выдающимся лучником и мастером меча.

— Я был хорошим лучником? Верится с трудом. — Хотя Нурамон в некоторой степени умел обращаться с луком, но тягаться с мастерами-охотниками своей родины он был не в силах.

— Тебе нужно привыкнуть к тому, что когда-то ты был не таким, как сейчас. Однажды ты пробьешь барьер, который отделяет тебя от воспоминаний. И тогда твои способности усилятся.

— Так же, как усилились твои?

— Совершенно верно. Когда мы с тобой бок о бок сражались с драконом, я помнил свою прежнюю жизнь только по записям, которые сам оставил, а также из королевской книги по рассказам семьи. На смертном одре я рассказал Торвису о своем сражении с драконом, чтобы узнать об этом в своей следующей жизни. Тогда они короновали меня, поскольку я никогда не прощался с жизнью без короны. И я умер. Но воспоминания достались мне без труда. Они вернулись в последующей жизни.

— Если ты все помнишь, то знаешь и каково это — умирать…

Венгальф рассмеялся.

— Смерть — это не что иное, как сон. Ты засыпаешь, а потом вдруг просыпаешься. Однако некоторые из нас видят сны. Они видят альвов, видят серебряный свет, видят прошлое или будущее. Что означают эти сны, сказать тебе могут только мудрейшие.

— Ты имеешь в виду Торвиса.

— Я часто пытался уговорить его рассказать мне кое-что о снах в смерти. Но он говорит, что в смерти снов не видел и не может говорить о том, в чем ничего не понимает.

— А ты видел сны?

— Да. Однако что бы я ни видел, я должен хранить это в тайне до самого конца.

Больше Нурамон расспрашивать не стал. Опустил глаза к своему оружию и поднял лук. Может быть, он вернет воспоминания. Ему хотелось знать, как он когда-то жил в Альвенмарке. И, может быть, в отличие от Торвиса, он видел сны в смерти.

Лук был сделан из светлого дерева, тетива — из совершенно незнакомого Нурамону материала. Она сверкала на свету. Должно быть, это один из колдовских луков, знакомых ему по детским сказкам.

Он провел рукой по гладкой древесине, которая совершенно не пострадала от времени. Уловил аромат. Сначала запахло возле его пальцев, потом все полностью. Он знал это дерево лучше всякого другого в Альвенмарке. Оно было от Церен, из которого был построен его дом. Дом вспомнился с болью в сердце. Он ушел слишком легкомысленно, не попрощавшись, как будто собирался скоро вернуться. Даже с Алаэн Айквитаном не попрощался. А с этим длинным луком у него всегда будет то, что напомнит о доме. Но откуда же тетива? Она казалась похожей на серебряную нить. Чтобы проверить, он провел пальцами по ней, затем дернул. Она издала чистый звук, похожий на звук лютни.

— Раньше ты воротил нос от арбалетов и утверждал, что лук лучше.

— И что? Я был прав?

— Оружие всегда хорошо настолько, насколько хорош тот, кто им владеет. Соответственно, лук был лучше арбалета. Возьми его. Может быть, в обращении с ним ты достигнешь высот, на которых когда-то парил. — Король поднял колчан. — Стрелы изготовили для тебя мы. Они — особый подарок, потому что лук не для нас, не для карликов. Но ты только посмотри на наконечники, — он вынул одну. Наконечник у нее был из сверкающего железа. — Со дня твоей смерти, более трех тысяч лет, лежат они здесь, и с ними ничего не случилось. Это волшебство металла карликов.

Каждый раз, когда карлики заговаривали о том, когда он здесь умер, он спрашивал себя, сколько жизней было между тем временем и его теперешней жизнью. Три тысячи лет — это очень долгий срок даже для эльфа.

Венгальф протянул ему колчан вместе с ремнем. Нурамон облокотил лук о бедро, затем принял колчан. Карлик ухмыльнулся.

— Нет, не все ты забыл. То, как ты поставил лук… Совершенно как раньше!

Нурамон удивился. Об этом он вовсе не думал.

Затем король карликов протянул ему меч.

— Это твой меч, узкий клинок из давних времен, когда карлики и эльфы ковали оружие бок о бок.

Нурамон подхватил оружие. Для полуторного меча оно было легким. Головка эфеса в форме полумесяца, гарда узкая, защищавшая руку не полностью. Рукоять короткая, но хорошо лежала в руке, словно была создана специально для него. Нурамон вынул меч из ножен и стал рассматривать лезвие. Оно было длиннее, чем у меча Гаомее. В нем не было желобков, и тем не менее оружие было легким. Должно быть, отчасти дело было в том, что клинок был очень узким. Но одно это не объясняло столь малый вес. Металл выглядел как самая обычная сталь. Должно быть, оружие было зачаровано. Но он ничего не чувствовал, несмотря на то, что во время поисков Гийома стал очень чувствителен к магии.

— Простой меч, и тем не менее зачарованный! — пояснил Венгальф. — Когда-то ты говорил мне, что этот клинок — старинная семейная реликвия.

Это его меч! Кто знает, во скольких жизнях он носил его? Теперь у него было два меча, которыми сражались против драконов. Один был связан с этой жизнью, второй — с его прежней. Нурамон поглядел на свое былое тело. Он будет носить меч Гаомее до тех пор, пока не вспомнит о своей прошлой жизни и деяния мертвого воина не станут его собственным прошлым.

Прощание с былым телом и залом далось Нурамону нелегко. Возникло чувство, что он что-то оставил здесь.

Он неохотно шел за Венгальфом в королевские чертоги, где его ждали стражи. Хотя Нурамон уже немного разобрался в хитросплетении коридоров, он мог бы провести в королевстве карликов столетия и так и не узнать все тайны этого подгорного мира. Если бы какой-нибудь эльф в Альвенмарке узнал, насколько сильно нравилось ему это место, то насмешек в его адрес стало бы еще больше. С карликами у эльфов не было ничего общего. Но как этот народ могли настолько сильно забыть, что теперь никто не знает даже, что они — дети темных альвов? Король Венгальф объяснял это ссорой, которая и разобщила эльфов и карликов. Карлики не признавали эльфийскую королеву наряду с Венгальфом, и по этому поводу даже началась война, после которой они наконец покинули Альвенмарк. Как следствие, карлики превратились в сказочных персонажей, а дети темных альвов стали мифом.

Нурамон пожалел, что не может остаться здесь, поучиться у карликов и когда-нибудь вернуться в Альвенмарк помнящим свои прежние жизни. Однако мысль о Нороэлль, тоска и беспокойство гнали его прочь. Интересно, что сказала бы по поводу этого места его возлюбленная? Этого он не знал.

Они дошли до ворот, где его ждал Торвис. Старый волшебник был одет в белоснежный плащ, в руках он держал посох из окаменевшего дерева.

— Слушай меня, Нурамон, Друг карликов!

В последнее время он часто слышал это прозвище. И на этот раз у него снова по спине пробежал холодок.

А Торвис тем временем продолжал:

— Твои деяния, совершенные бок о бок с нашим королем, никогда не будут забыты. Мне с моими доверенными лицами пришлось немало потрудиться, чтобы убедить короля Венгальфа в том, что его место здесь, и с тобой к оракулу Дареен должен пойти другой. Выбрать тебе спутника было моей задачей.

— Ты сделал свой выбор? — спросил Венгальф.

— Да, мой король. Это было нелегко. Ибо со всех сторон доносились до меня голоса, просившие о том, чтобы выбрать того или иного. Мне было нелегко, ведь я не хотел отдавать предпочтение кому-то. Однако потом я заметил, что судьба уже сделала свой выбор. — Он указал на строй хорошо вооруженных воинов. — Вот идет твой спутник.

Воины расступились, давая дорогу Альвериху, выступившему вперед в тонкой кольчуге, тяжелом плаще и с большим багажом.

— Вот карлик, глаза которого первыми увидели тебя в этой жизни! — объявил Торвис, жестом подзывая к себе молодого витязя.

Альверих склонился перед королем, затем почтил Торвиса и Нурамона.

Венгальф положил ладонь на плечо юноше.

— Альверих, это первое за долгие годы путешествие, которое уводит карлика из этих гор. Последним, кто вместе с эльфом выполнял задание, был я. Не посрами наш народ и поклянись, что будешь Нурамону таким же товарищем, каким когда-то был я.

— Клянусь! — торжественно произнес Альверих.

Торвис встал рядом с королем.

— Ты знаешь, какой вопрос должен задать оракулу.

— Знаю, мастер. И вернусь с ответом оракула.

Альверих еще раз обернулся и подошел к благородно одетой женщине, чтобы обнять ее. Затем вернулся.

— Вот моя секира, брат по оружию! — он поднял вверх боевой топор и продемонстрировал его Нурамону. У оружия было короткое древко, на концах которого были с одной стороны — лезвие, а с другой — шип в форме птичьего клюва.

— Ты должен скрестить с ним клинки, — прошептал Венгальф.

Нурамон вынул из ножен меч Гаомее. Если до этого мига только шепот и позвякивание металла наполняли чертоги карликов, то вдруг все звуки смолкли, и только ветер доносил далекий шум воды. У Венгальфа и Альвериха глаза расширились, словно они увидели призрака. Торвис был единственным, кто не выказал удивления, а с ухмылкой поглядел на оружие.

— Сияние звезд! — негромко произнес Венгальф.

И эти слова шепотом передали дальше.

Нурамон медленно провел своим клинком вдоль лезвия секиры Альвериха и произнес:

— Брат по оружию!

Не отводя взгляда от меча Гаомее, молодой карлик спрятал секиру.

Нурамон испытывал неуверенность. Все смотрели на меч с таким недоумением, что он несмело вложил его обратно в ножны.

— Догадываешься ли ты, насколько ценен твой меч? — спросил Венгальф.

— Очевидно, я недооценивал его, — ответил эльф королю. — Здесь нет сияния звезд?..

— Нет, оно есть только в Альвенмарке. А уходя, мы взяли с собой очень мало. Сияние звезд само по себе превращает меч в нечто необычайное. Но это оружие, кроме всего прочего, еще и очень древнее. Оно младше твоего прежнего меча, но оно изготовлено карликом. Он был одним из немногих, кто ушел в серебряный свет. Он выковал много мечей, подобных этому. Можно мне взглянуть?

Нурамон снова обнажил меч и протянул его королю. Венгальф принял его и провел пальцами по лезвию.

— Великий Телудем создал это оружие для эльфа, — король указал на имя Гаомее, написанное причудливой вязью. — Этот символ был нанесен позднее, рукой эльфа, — он вернул меч Нурамону. — Таких эльфийских клинков, созданных руками карлика, всего четыре. Говорят, все они были уничтожены в тролльских войнах и в битве с драконами. Не могу даже представить для него лучшего хозяина, чем ты, Нурамон. Он сослужит тебе хорошую службу.

Нурамон преклонил колено перед королем, чтобы глаза их находились на одном уровне. Затем произнес:

— Я благодарю тебя, Торвис, и остальные. Я пришел в эти чертоги с одной этой жизнью, а оставляю их со всеми прошлыми. Я благодарю тебя за все то, что ты дал мне, и за то, что я еще не могу пока вспомнить. Мы еще увидимся, Венгальф. Если не в этой жизни, то в последующей.

— Если бы все эльфы были такими, как ты, Нурамон, мы никогда не покинули бы Альвенмарк, — ответил король. — А теперь вам обоим пора, пока я не поступил вопреки разуму и не пошел с вами.

Нурамон кивнул. Затем поднялся.

— Прощай! До новой встречи! — Он бросил взгляд на Альвериха.

Карлик подошел к нему. Нурамон еще раз окинул взглядом огромный зал, а затем оба спутника выбрались на солнечный свет.

 

Ошибки

Фародин выпрямился и ударился головой. Вокруг было совершенно темно. Оглушенный, он стал ощупывать стены. Руки болели. Он чувствовал грубую скалу и гальку.

Воспоминания медленно возвращались. От истощения он уснул. Тролли наполнили часть потайных ходов щебнем. В некоторых местах даже были расставлены примитивные ловушки, ямы с кольями и камни на веревках, готовые расплющить неосторожного посетителя.

Должно быть, они посылали сюда рабов из числа кобольдов и людей. То, что помнил Фародин, выглядело иначе. Исчезли длинные туннели, потайные двери были замурованы, лестницы — сломаны.

Голыми руками раскапывал эльф гальку. Иногда продвигался вперед ползком, на животе. Дважды раскапывал наполовину засыпанный туннель, только затем чтобы наткнуться на тяжелый обломок скалы, окончательно перекрывавший ход.

Сколько же он спал? Его мучил голод. В горле пересохло, губы полопались. Может быть, он здесь, внизу, уже целый день, и даже не один? Темнота лишила его какого бы то ни было чувства времени. Только голод и жажда могли служить измерением прошедших часов. Должно быть, с тех пор, как они расстались с Мандредом, прошло уже сто часов. Фародин запустил руку в гальку и отодвинул камни в сторону. Подобно кроту, он продвигался вперед дюйм за дюймом. Что, интересно, случилось с Мандредом? Ему нужно было поиграть в посланника всего несколько часов. А четыре дня — это уже слишком долго!

Щебень с грохотом покатился. Он прорвался! Фародин продвинулся последний отрезок пути по острым камням, затем добрался до коридора, по которому мог идти согнувшись. Осторожно продвигался он вперед. Десять шагов. Двадцать шагов. Ход начал слегка подниматься.

И вдруг стена. Бутовый камень, скрепленный строительным раствором. Фародин лихорадочно водил руками. Справа и слева от него — крепкие стены. Он был окружен камнем с трех сторон! Эльф готов был завыть от ярости. Он снова попал в тупик!

 

Братья по оружию

Нурамон и Альверих оставили горы позади и теперь шли по лугам; Фельбион следовал за ними. Карлик оглядывался. Видимо, открытая местность казалась ему безграничной, и было очевидно, что этот мир вселяет в него неуверенность. К тому же Альверих просто не хотел ехать вместе с Фародином на Фельбионе. Несколько дней он бежал рядом с конем, пока совсем не стер ноги. И если бы он не сопротивлялся изо всех сил предложению Нурамона пройти через врата, которые эльф мог открыть на звезде альвов, они давно были бы у цели своего путешествия. Но карлик был упрям в той же степени, что и Мандред.

Альверих опустил взгляд и поглядел на ноги.

— В твоих исцеляющих руках великая сила.

— Однако никогда прежде они не касались ног карлика, — ухмыльнувшись, сказал Нурамон. — По крайней мере, в этой жизни.

— Твои друзья в Альвенмарке наверняка стали бы кривиться и морщиться, узнай они об этом.

— Ты мог бы хотя бы иногда мыться, — сказал Нурамон, вспоминая лечение. Ему стоило огромных усилий заставить себя прикоснуться к ступням побратима.

— Я исправлюсь.

— Не бери в голову. У эльфов руки не пачкаются. Пыль отлетает от моей кожи, вода отскакивает, а брызги грязи стряхиваются легким движением.

— Так тебе вообще не нужно мыться?

— И тем не менее я это делаю.

— Когда? Я не видел.

— Если ты чего-то не видишь, Альверих, это еще не значит, что этого не происходит. Задумываться нужно только в том случае, если то, что ты видишь, происходить не должно. Но скажи мне, Альверих… Когда мы отправлялись в путь, ты подошел к женщине и обнял ее. То была твоя жена?

— Да. Это была Солстана.

— Любовь карлика длится вечно? Вы встречаетесь в следующей жизни?

— Мы встречаемся, но совсем не обязательно полюбим друг друга снова. Возьмем, к примеру, короля. В этой жизни он еще не выбрал себе жену. А королева из его прошлой жизни была уже пожилой, когда Венгальф родился снова. Когда он подрос, он снова взял ее в жены. Но они уже терпеть друг друга не могли. Смерть разделила ее с Венгальфом. Когда-нибудь он возьмет себе другую жену и заведет потомство.

— Значит, ничего вроде вечной любви нет?

— Что ты. Некоторые обещают друг другу лишить себя жизни, если умрет возлюбленная. Тогда она или он следуют за ушедшим. Они могут расти вместе и снова полюбить друг друга. Так поступили мы с моей любимой. В записях моей жизни сказано, что мы с Солстаной были вместе еще в Альвенмарке. Мы любили друг друга, состарились и родили много детей.

Нурамон восхищался Альверихом. Любовь, длящаяся вечно, была для него недостижимой мечтой. Он не знал даже, можно ли спасти Нороэлль. Он только надеялся на это и верил, но знать наверняка могла только Эмерелль. Даже если ему и Фародину удастся освободить Нороэлль и годы, проведенные в Расколотом мире, не изменили ее, с одним из них она распростится. Может быть, любовь к Нороэлль станет вечной…

И внезапно его обуяли сомнения. Что, если воспоминания вернутся к нему и выяснится, что он вечно любил другую женщину? Что, если она тоже родилась снова?

Погруженные в свои мысли, они шли дальше, навстречу к оракулу Дареен.

 

Пиршество

— Жрать, человек!

Мандред с неохотой впился зубами в мясо, с которого капал жир. Каждый раз, когда приходил Скандраг, он невольно вспоминал пир у герцога. Но голод побеждал. Кроме того, к приходу Фародина нужно было собраться с силами.

Что же случилось с Фародином? Если бы он был еще жив, то давно пришел бы! «Спокойствие, — мысленно одернул себя Мандред. — Фародин придет! Что-то могло его задержать, но ничто не могло заставить его отказаться от того, что он вбил себе в голову». Кроме того, его было очень трудно убить.

Мандред украдкой взглянул на Скандрага, повара. Тролль как раз резал целую гору лука. Он хорошо заботился о гостях кладовой герцога, по крайней мере, по меркам тролля. Каждые пару часов он спускал клетку Мандреда вниз и кормил его. Давал много хлеба, овощей, свежих яиц и рыбы. Сегодня Скандраг был особенно предупредителен. Он дважды поджарил Мандреду огромную сковороду яиц с салом. Ярлу нравилось, когда желтки были еще жидкими. Он макал в них хлеб и отправлял его в рот большими кусками…

Мандред как раз обернулся, чтобы взять из печки вторую краюху хлеба, когда Скандраг поспешно спрятал что-то за своей широкой спиной.

— Не бояться, маленький человек. Мясо жесткое! Ты быстро ломаться, — тролль говорил это таким тоном, словно беседовал с непослушным ребенком.

Мандред взял большую сковороду. Она была сделана из темной меди. Железа не было во всей кухне.

Повар нахмурился и потер широкий нос. Правую руку он по-прежнему прятал за широкой спиной.

— Пжалста. Я всехда был к тбе добр, маленький человек. Не надо плохо теперь! — И вдруг он устремился вперед. Для своего роста тролль двигался на удивление проворно. Он размахнулся огромной дубинкой, целясь Мандреду в голову.

Человек швырнул в Скандрага горячей сковородой, но тот лениво отмахнулся от нее.

— Хватит уже!

Мандред схватил каменный нож и опустился на колени. Из-за множества дней, проведенных в клетке, конечности его закостенели. Скандраг едва не попал в него дубинкой.

Мандред прыгнул на огромного повара и вонзил нож ему в руку. Тролль яростно взревел. Удар ногой отшвырнул Мандреда в сторону, и он налетел спиной на большую, выложенную камнями печь. Воин чувствовал себя так, словно у него были сломаны все кости. Почти потеряв сознание, он увидел, как над ним выросла громада Скандрага с дубинкой в руке.

— Вкусный бушь в медовой корочке!

 

Разные дороги

С тихим скрипом отворилась дверь. Фародин с облегчением перевел дух. Он уже почти не верил в то, что у него получится. Наконец-то он выбрался из лабиринта!

Эльф осторожно толкнул дверь потайного хода, пока щель не стала достаточно широкой для того, чтобы проскользнуть внутрь. Он оказался в узком коридоре, погруженном в серый сумрачный свет. Осторожно закрыл потайную дверь за собой, пока она полностью не спряталась в деревянной панели. Вынул один из своих метательных ножей и сделал на дереве узкую зарубку, чтобы позднее найти это место. Он знал, где искать Мандреда, если, конечно, его товарищ еще жив. Шалавин описала ему, что делают тролли со своими пленниками.

Фародин снова спрятал кинжал в кожаные ножны на руке. Эту ночь тролли будут вспоминать еще долго.

Вскоре эльф обнаружил витую лестницу, которая вела наверх, к складским помещениям. Здесь, в самой башне, не изменилось ничего. Было мало мебели, стало еще грязнее, но в остальном все было так же, как запомнил Фародин. Огромная крепость была настолько велика, что можно было не опасаться встретить кого-нибудь, если идти в обход центральных коридоров. Один раз Фародин спрятался под лестницей, второй — слился с тенью в глубокой нише, чтобы не столкнуться с троллем. Они невнимательны. А с чего им быть осторожными? Прошли столетия с тех пор, как он в последний раз отважился напасть на эту башню.

Фародин был почти у цели, когда достиг коридора, где вытянувшись лежало несколько троллей. Его предупредил их громкий храп. Их было пятеро. Они лежали поперек коридора и прислонившись к стенам. Пустой бочонок позволял надеяться на то, что разбудить их будет нелегко.

Какой-то миг Фародин едва не предпринял попытку перерезать им горло. Но было бы глупо оставлять такие следы. Чем позднее тролли заметят, что в башне враг, тем лучше для него.

Он осторожно прошел меж спящих, уже почти преодолел препятствие, когда один из них потянулся и перевернулся на другой бок. Он лежал в луже кровавой блевотины. В ней копошились крупные черви. Нет… Не черви. То были стройные пальцы, белые, словно свежий снег. Дрожь отвращения пробежала по спине Фародина. Величина и форма пальцев позволяли сделать только один вывод относительно того, кому они могли принадлежать. В ушах зазвучал измученный шепот умирающей Шалавин. Они держат нас в клетках, словно скот, откармливают и забивают на праздники.

Фародин вынул кинжал и подошел к троллю, который валялся, словно боров.

Его рука устремилась вперед. Но клинок замер в нескольких дюймах от левого глаза тролля. Было бы легко убить его во сне ударом в глаз. Тролль бы даже не заметил, как оборвалась его жизнь. Фародин так крепко вцепился в рукоять оружия, что кожаная обмотка слегка скрипнула. Однако нельзя поддаваться ненависти! Нельзя, чтобы его обнаружили слишком рано! Он убьет больше троллей, если они не будут знать о присутствии эльфа! И в первую очередь он убьет того, кто здесь всем руководит, если чудовище не будет предупреждено заранее!

Эльф медленно выдохнул. «Не терять выдержку, — молча напомнил он себе. — Спокойно! Сначала спасешь всех, кто еще жив. А потом начнешь убивать!»

Он поспешно помчался по коридору. В воздухе витал аромат жареного. Фародину стало дурно. Он ускорил шаг и оказался в комнате с куполообразным потолком. Это место он помнил еще по своему прежнему визиту. Из него было шесть выходов. Эльф помедлил. Отвратительный аромат жареного был повсюду. А еще — слабый запах меда.

Послышался грохот. Он доносился из прохода напротив. Позабыв об осторожности, Фародин устремился туда. В руке он по-прежнему держал тяжелый метательный нож с ромбовидной рукоятью.

Он оказался в просторной кухне. Здесь горело несколько открытых очагов. Воздух был такой, что хоть топор вешай. Воняло дымом, прогорклым жиром, свежим хлебом и жарким. У выложенной камнем печи стоял огромный тролль. Пожиратель эльфов взмахнул дубинкой, чтобы ударить кого-то, кого Фародин не видел.

— Вкусный бушь в медовой корочке!

Рука Фародина устремилась вперед. Кинжал угодил троллю в шею, там, где позвоночник переходил в черепную коробку. От самой двери услышал эльф визг стали, прорезавшей кость. Тролль выпустил тяжелую деревянную дубинку. А затем рухнул на колени, не издав ни звука.

Когда Фародин подошел к большой печи, чтобы извлечь нож из шеи убитого, то увидел Мандреда. Ярл лежал на полу, видимо, после сильного удара. Из рваной раны на лбу текла кровь, на то, чтобы сесть, сил фьордландцу явно не доставало.

— Ты долго шел, — проворчал Мандред и сплюнул кровью. — Чертовски рад тебя видеть, — он протянул руку. — Давай, помоги мне подняться. Я чувствую себя так, словно по мне прошелся табун лошадей.

Фародин улыбнулся.

— Мне кажется, что на этот раз ты перестарался, стремясь занять лучшее место за пиршественным столом.

Мандред вздохнул.

— Ты со своим юмором, должно быть, с Лутом в родстве. В такие дни, как этот, я всегда спрашиваю себя, ненавидит ли меня бог судьбы или у него такая странная манера показывать свою привязанность.

— Остальные пленники еще живы?

Человек указал на дверь, наполовину скрытую за мешками с мукой.

— Там, — Мандред встал, держась за печь. — Можно я пойду первым? Мне нужно кое-что сделать.

Фародин поддержал его, поскольку держаться на ногах Мандреду не хватало сил. Штаны его были залиты кровью.

Доковыляв до двери, он распахнул ее.

— Вы свободны, говорит вам ваш лжец! А кто мне не верит, пусть гниет в своей клетке.

Мандред произнес это по-дайлосски, с таким сильным акцентом, что его почти невозможно было понять. Фародин удивленно посмотрел на своего товарища.

— Так было нужно, — довольно улыбнулся ярл. — Они там поняли, что я имел в виду. — Затем он указал на длинную жердь со страшного вида крюком на конце: — Этим можно опускать клетки. — Мандред отодвинулся от Фародина и тут же упал. Выругавшись, он прислонился к мешкам с мукой и обхватил левую ногу. Через разорванную штанину проглядывала окровавленная кость.

— Тролльский ублюдок, — выругался ярл.

Лицо его покрылось испариной.

Фародин глянул на рану. Большая и малая берцовые кости были сломаны и торчали через мышцы. Друг его, должно быть, терпел ужасные мучения. И держался при этом на удивление хорошо. Но без посторонней помощи он не сумеет сделать и шагу, а бегство через потайные ходы станет для него пыткой.

— Я сделаю себе шину из палки, — стиснув зубы, произнес Мандред. — Тогда смогу идти.

— Конечно, — кивнул Фародин.

Эльф подхватил крюк и вошел в темную комнату. От запаха гнили тут же перехватило дыхание. Потребовалось несколько мгновений, чтобы глаза привыкли к темноте. Комната оказалась больше, чем он ожидал. Она была шагов двадцать в диаметре. С потолка свисали клетки каплевидной формы. Их было около сотни. Большинство было пусто.

Семерых эльфов смог освободить Фародин. То были последние из выживших. Долгое пребывание в плену оставило на них печать. Их кожа, вот уже несколько столетий не видевшая света, стала белой, словно снег. Глаза их были красны, воспалены и не переносили света. Но хуже всего на них повлияли узкие клетки. Кости их искривились, им было больно держаться прямо. Они не выказали радости, когда Фародин освободил их. Просто молча сидели на полу. Мужчина с длинными белыми волосами говорил за всех. Элодрин. Когда-то он был одним из морских князей далекого Альвемера. Фародин помнил, что несколько раз видел его при дворе Эмерелль.

— Тебя послала не королева, не так ли, — усталым голосом произнес князь. — Я знаю истории о тебе, Фародин. Ты здесь затем, чтобы вести собственную войну.

— Это не помешает мне отвести тебя домой.

Элодрин презрительно засопел.

— Ты только посмотри на нас! Посмотри, во что они нас превратили! — он указал на эльфийку, сидевшую и тихо плакавшую на полу. — Когда-то Нардинель была так прекрасна, что нельзя было выразить словами. А теперь она — скрюченная женщина с измученной душой, которая больше не может выносить вида солнца. Мы все жаждали смерти. Она не пугает нас, напротив, смерть означает свободу, надежду на новую жизнь.

— Неужели тебе действительно безразлично, что ты окажешься мясом на столе герцога? Ты сдался? — резко ответил Фародин.

Элодрин долго и молча глядел на него. Затем едва заметно кивнул.

— Прости, что я не могу поблагодарить тебя. Попытайся понять нас. Ты действительно спас только нашу плоть. Жизни нас Оргрим лишил уже давно.

Эльфам пришлось завязать глаза, чтобы войти в кухню, где пылало яркое пламя. Мандред просидел в темноте не настолько долго, чтобы стать таким же чувствительным, как эльфы. «Сыну человеческому придется вести их, — подумал Фародин, — потому что сам я не стану возвращаться к лодке».

Скандраг хранил сокровища своих жертв в сундуках: украшения и оружие. Там они отыскали секиру Мандреда. Эльфы ничего не хотели брать, однако Фародин настоял на том, чтобы каждый из них вооружился. Даже если пригодится оружие только затем, чтобы самому лишить себя жизни, прежде чем тролли возьмут их в плен.

Они уже собрались было выходить из кухни, когда Элодрин предложил устроить пожар.

— Эта башня состоит из камня, — усмехнулся Мандред, который, очевидно, терпеть старого эльфа не мог. — Камни не горят. Это бессмысленно.

— Дело не в том, сын человеческий. Эта башня как огромный камин. Дым будет подниматься вверх. Он отвлечет троллей от нас, они не заметят бегство, и к тому же дым, может быть, удушит пару дюжин. Скандраг хранил здесь много бочонков с китовой ворванью. Если они загорятся, то потушить их будет невозможно.

Чтобы отыскать бочонки, времени много не потребовалось. Они сломали несколько клепок, чтобы жир начал вытекать на пол тонкими струйками. Чтобы поджечь его, Фародину потребовалось несколько факелов. Вместе с кухней Скандрага будет уничтожена бо льшая часть припасов Нахтцинны, и это в самый разгар зимы. «Еще немного, и проклятые пожиратели эльфов начнут страдать от голода», — удовлетворенно подумал Фародин. Устроить пожар — это хорошая идея! Если бы тролли догадывались, что означает иметь врагом такого эльфа как Фародин, они давным-давно убили бы его.

Фародин повел беглецов окольными путями мимо спящих троллей. Даже слабый свет янтаринов в коридорах был слишком ярким после кромешной темноты, к которой привыкли пленники. С завязанными глазами они двигались друг за другом. Каждый положил правую руку на плечо идущего впереди. Темноволосая Нардинель поддерживала Мандреда. Ярл пытался делать вид, что все в порядке, но от боли он был почти так же бледен, как эльфы.

Если Лут, имя которого сын человеческий поминал при каждом удобном случае, действительно существовал, то бог был снисходителен к ним. Им не встретилось ни одного тролля, пока Фародин вел их к потайной двери. Он объяснил эльфам, как выйти через лабиринт кобольдов к белому гроту. В темноте переходов они наверняка сумеют передвигаться, и он надеялся, что ночь зимнего солнцестояния достаточно темна, чтобы скрыть их от взглядов троллей, когда они будут бежать по пляжу к пещере.

Фародин отвел в сторону Элодрина.

— Ты понимаешь, что человек не выживет, если вы поплывете через бухту. Он не может защититься от ледяной воды. — Фародину хотелось, чтобы Элодрин наконец снял повязку, чтобы он мог во время разговора смотреть ему в глаза. — Мандред пришел сюда, не зная вас, и рисковал ради вас жизнью.

— Я его об этом не просил, — холодно ответил старик.

— Холодная вода убьет его, Элодрин. Вам придется пройти по причалу, а затем вдоль берега к самой пещере.

— Если мы пойдем этим путем, то можем сразу сдаваться троллям. Если на небе будет луна, то на берегу нас сразу заметят.

— Для Мандреда нет другого пути!

— Значит, с его стороны было неумно приходить сюда.

Фародина вдруг охватило абсурдное чувство, что Элодрин видит его сквозь повязку на глазах; что старик изучает его, каждый его жест, каждое изменение в тоне голоса.

— Ты слишком много времени провел в мире людей, Фародин. Теперь в тебе есть что-то от них. Я хорошо чувствую это. Если ты так сильно беспокоишься за жизнь Мандреда, то идем с нами.

Фародин нерешительно поглядел на узкий коридор. Он был уверен, что доберется до герцога троллей. Мандред и остальные эльфы давно уже ушли по лабиринту кобольдов.

— Вы должны покинуть пещеру до следующего прилива. Если до тех пор я не присоединюсь к вам, то меня не ждите. Если я не вернусь, то отправляйся в Фирнстайн вместо меня. Оставь Нурамону сообщение, что теперь ему придется искать Нороэлль одному. — Фародин вынул из-за пояса серебряную бутылочку с песчинками. Он уже собрал триста сорок семь. — Позаботься о том, чтобы Нурамон получил это. — Он вложил бутылочку в руку Элодрина. — Нурамон поймет, что нужно делать.

Старый эльф сжал бутылочку в руке.

— Я позабочусь о том, чтобы Мандред передал твое сообщение и эту штуку. — Он взял Фародина за запястье и сжал его в воинском приветствии. — Пусть Оргрим умрет медленно, если у тебя получится. — И с этими словами он скрылся за потайной дверью.

Фародин задвинул деревянную панель на место. Наконец-то он один! Он поправил разорванный плащ и натянул на голову капюшон. И стал единым целым с тенью Нахтцинны.

Пока еще никто не поднял шум из-за пожара, но продлится спокойствие недолго. Фародин мчался по лестницам и коридорам. Все выше и выше вел его путь. Он перепрыгивал через спящих троллей и дважды прятался от патрулей. Второй раз ему пришлось укрыться на выступе с внешней стороны башни. Сильные ледяные ветра теребили его одежду. Внизу он видел все до самой гавани. Больше сотни шагов было под ним.

Наконец он добрался до входа к Черной лестнице. Так назвал он в свое время ступени из обсидиана, которые находились в несущей стене башни и вели наверх. Каменная потайная дверь легко скользнула в петлях. Она была идеально сбалансирована. Дверь находилась за статуей белого медведя, поднявшегося на задние лапы для атаки.

Кто-то отбил вытянутые вперед передние лапы медведя. Однако, очевидно, никто из троллей не удосужился внимательно осмотреть нишу за статуей.

Матово поблескивавшие янтарины освещали блестящую поверхность лестницы. Фародин вспомнил свой последний день с Айлеен. Герцог троллей убил ее во время сражения за Шалин Фалах. Прежде чем она умерла, Фародин поклялся, что в его жизни больше никогда не будет другой женщины. А еще он поклялся, что станет преследовать Долгрима, герцога троллей, в каждом воплощении. Это была самая мрачная из клятв, которой только могло поклясться дитя альвов.

Фародин отыскал Долгрима и убил еще до того, как закончились поминки по Айлеен. И еще три раза он уничтожал новые воплощения герцога. Так он не позволял судьбе тролля исполниться, а самому чудовищу — уйти в лунный свет. При этом тролли помогали ему. Предводителей всегда избирали из возродившихся душ. Если герцог умирал, то занять эту должность было невозможно до тех пор, пока сильный шаман не удостоверится в том, что отыскал родившегося герцога. И только когда князь троллей уходил в лунный свет, место его по-настоящему освобождалось. Каждый раз, убивая герцога Нахтцинны, эльф мог быть уверен в том, что погасил искру жизни родившегося снова Долгрима.

С бьющимся сердцем замер Фародин на верхней ступени обсидиановой лестницы. Он услышал далекий звук, похожий на удар гонга. Обнаружили пожар? Он не мог себе позволить сомнения. Ухватился за каменный рычаг в стене позади себя. Потолок над ним бесшумно отошел в сторону. Фародин восхитился мастерством кобольдов. Столетия прошли с тех пор, как они заложили эти секреты, а время над ними не имеет власти.

Эльф осторожно пролез в отверстие. Люк в полу закрылся. Теперь ничто не указывало на его существование.

Фародин понятия не имел, как открыть потайной ход из этой комнаты. Может быть, его не нашли, потому что его нельзя было открыть отсюда. Как и в прошлый раз, ему придется уходить другим путем.

Комната герцога изменилась. Она показалась ему меньше. Может быть, дело в массивной кровати? Может быть, она просто крупнее и поэтому занимает больше пространства?

Эльф прислушался к дыханию спящего герцога. Бесшумно подошел к его постели. Несколько ударов сердца он стоял над троллем и смотрел на него. Ему показалось, что он видит в лице Оргрима черты Долгрима, глубокие складки в уголках губ и вокруг глаз. Даже во сне в чертах его лица было что-то жестокое.

Плавным движением Фародин извлек нож и вонзил его троллю в шею выше кадыка.

Оргрим вскочил, рот его открылся, но ни единого звука не сорвалось с его губ. Только тихий плеск крови, заливающей дыхательные пути, которая задушит его. Удар перерезал его голосовые связки.

Тролль схватился за горло и заметался, причудливо выворачиваясь. Руки его скрючились и стали тоньше. Голова в то же время выпятилась.

Фародин испуганно дернулся назад. Никогда прежде не видел он ничего подобного. Существо в постели тем временем приобрело голову, напоминавшую голову большой черной собаки.

Комнату заполнил яркий свет.

— Какой верный пес, — произнес теплый, низкий голос. — Умирает за своего хозяина.

Фародин обернулся. Задняя стена комнаты исчезла, точнее сказать, иллюзия задней стены. Теперь спальня герцога была такой же обширной, как и в воспоминаниях Фародина. Оргрим сидел на темном дубовом стуле. Рядом с ним на табурете скрючилась старая троллиха. Перед ним на полу лежали мелкие косточки, которые она укладывала в причудливый узор своими скрюченными пальцами. По бокам трона герцога стояло четверо тяжеловооруженных троллей.

— Похоже, в эту ночь закончится проклятие, тяготеющее над моей душой. Ты храбрый мужчина, Фародин. Храбрый, но безумный, если думал, что сумеешь попасть в комнату еще раз незамеченным. Я съем твое сердце из уважения к твоему мужеству, но не мозг, эльф. Вот уже три дня мы ждем тебя еженощно.

Единственная дверь в комнату отворилась. Там его тоже ждали тролли.

Фародин вынул нож и метнул его в герцога. Тот дернулся в сторону. Клинок прошел на расстоянии волоска от шеи и вонзился в темное дерево трона. Фародин выругался. Для тролля Оргрим двигался необычайно быстро.

Из-за трона выскочила личная гвардия герцога. Фародин упал на пол, перекатился и вытащил следующий нож. Перекат вперед, и он перерезал одному троллю сухожилия на ноге. Великан рухнул, как подкошенный.

Удар секиры едва не настиг эльфа. Одним прыжком Фародин снова оказался на ногах и вонзил кинжал в тело тролля. Теперь он оказался среди гвардейцев, и они мешали друг другу из-за длинных секир.

Фародин уклонился от удара щитом, снова присел на корточки и вонзил нападающему нож под колено. Великан испустил пронзительный вопль и неуклюже отпрыгнул подальше от Фародина.

Эльф вскочил, на ходу вынул еще один кинжал и ухватился за край щита воина, стоявшего ближе всех. Изо всех сил подтянулся на нем, словно ярмарочный акробат и, перекувыркнувшись, перепрыгнул через щит. И еще в полете кинжал вонзился в глаз щитоносцу.

Вытянув руки вверх, идеально сохраняя равновесие, Фародин приземлился за троллем. Против численного превосходства у него нет шансов, но, быть может, умирая, он заберет с собой Оргрима!

Фародин извлек два ножа. Еще несколько лейб-гвардейцев устремились в комнату, но в данный момент между ним и герцогом стоял всего один тролль.

Оргрим вскочил и поднял массивный трон. Эльф увернулся от удара дубинкой последнего тролля и вонзил воину нож в сустав руки, из-за чего тот выпустил оружие.

С криком метнул Оргрим трон в Фародина. Эльф упал на бок, больно ударившись плечом об пол. Тяжелое кресло пролетело над ним и разбилось о противоположную стену.

Воздух в комнате внезапно стал холоднее. Старая женщина издала гортанный крик и подняла тонкие руки. Вокруг ее рук сверкали яркие молнии. Фародин метнул кинжал. Шаманка споткнулась об табурет. Руки ее дернулись к горлу. Темная кровь потекла между пальцами.

Оргрим воспользовался моментом, когда Фародин отвлекся, чтобы поднять дубинку.

Фародин вынул меч и последний метательный нож. Краем глаза заметил, что в дверь вбегают воины. Один размахнулся, собираясь метнуть секиру. Словно серебряная молния устремился метательный нож из руки эльфа и угодил воину с секирой прямо посреди лба.

Но Оргрим был уже наготове и взмахнул дубинкой. Эльф хотел поднырнуть под нее, когда герцог в последний миг изменил направление удара. Фародин как раз успел поднять меч, но удар был настолько силен, что выбил оружие у него из руки. Оно упало на пол перед дверью.

Оргрим громко расхохотался.

— Ну вот и все, эльфеныш. Без оружия тебе конец!

Фародин подпрыгнул и ударил обеими ногами великана под челюсть. Он услышал, как крошатся зубы. От удара Оргрим попятился.

Фародин откатился в сторону. Посреди стонов и криков его заставил обернуться звон. Воины старались держаться от него подальше. Шаманка снова поднялась на ноги. Перед ней лежал кинжал. Она медленно поставила ногу на оружие.

Эльф взглянул наверх. Рана в шее старой женщины затянулась. Глаза ее лихорадочно блестели.

Фародин опустил взгляд. Но было слишком поздно. Вопреки желанию он сделал несколько шагов назад. Она завладела его волей.

С грохотом распахнулись ставни. В комнату башни устремился ледяной воздух.

— Ты действительно думал, что сможешь снова и снова убивать герцога? Думал, мы станем терпеть это до конца дней? — она покачала головой. — Уже несколько столетий я знала, что ты придешь. И твое высокомерие будет стоить тебе жизни, эльф. Вера в то, что ты сможешь побеждать раз за разом. Даже Эмерелль не настолько дерзка, как ты.

Воля шаманки заставила Фародина поднять голову и посмотреть ей в лицо. Он сделал еще один шаг назад, потом еще…

Фародин отчаянно пытался бороться с заклинанием, диктовавшим движения его телу. Но он был беспомощен, словно малое дитя, упорно сопротивляющееся силе взрослого. И он чувствовал ее присутствие в своих мыслях. Она вбирала в себя его воспоминания!

Шаманка заставила его подняться на подоконник. В спину ударил звенящий холод. Началась густая метель. Это хорошо. Нет! Он не должен… Он попытался думать о Нороэлль.

Старая троллиха усмехнулась.

— Пленные эльфы бежали. И сына человеческого тоже забрали с собой. — Она пристально поглядела на Фародина. Эльф попытался очистить мысли. Думал о широком, белом заснеженном поле. Однако шаманка безо всяких усилий читала его воспоминания. — Беглецы хотят добраться до лодки, которая спрятана в пещере на другой стороне фьорда.

— Пошлите на берег поисковые отряды! — приказал Оргрим стоявшим у двери стражам. — И подготовьте к выходу два корабля.

— У тебя хорошая компания, герцог, — голос старухи удивительным образом перекрывал завывание бури. — Он убивал и князей своего собственного народа. По поручению королевы. Боишься смерти, палач? — с любопытством спросила она.

Внезапно лоб ее прорезали две вертикальные морщины. Глаза ее расширились от ужаса.

— Девантар…

Фародин почувствовал, как ее власть над ним внезапно ослабла, как она испуганно ушла из его воспоминаний.

Теперь тело Фародина снова полностью принадлежало эльфу. Фародин положил руки на обледенелый подоконник. Чего она ждет? Чтобы он испугался и прыгнул вперед? Он находился в равновесии. В безопасности. Склонил голову, как придворный.

— Вы позволите оставить мне свои мысли при себе? — и с этими словами он прыгнул с подоконника спиной вперед. Против герцога он сделать уже ничего не смог. Лучше было умереть так, чем быть безвольной куклой троллей.

Фародин рухнул во тьму. Больно ударился спиной об один из контрфорсов, поддерживавших башню. Скользнул по нему, падая ниже и ниже. Наполовину оглушенный, он пытался контролировать свое падение, расслабить тело, чтобы затем устремиться вперед и ухватиться за какой-нибудь выступ. Однако в падении его развевающийся плащ укутал его, словно саван. Мешал двигаться. Еще несколько мгновений, и он станет действительно саваном.

Внезапно последовал рывок. Что-то схватило Фародина за горло, словно намереваясь оторвать ему голову. Он выпрямился. Падение внезапно прекратилось. Его руки и ноги чувствовали лишь пустоту. На несколько ударов сердца он полностью потерял ориентировку. Затем эльф понял, что висит на чем-то, беспомощный, словно котенок, которого подхватила мать и куда-то несет.

Фародин вытянул руку над головой. Он обрел опору. Пальцы его вцепились в обледенелый карниз. Сточный желоб! Его плащ зацепился за вытянутую голову чудовища. Дрожа, Фародин подтянулся и оказался в относительной безопасности на каменном выступе, с которого свисал сточный желоб. Он расстегнул брошь плаща, спасшего ему жизнь. Ткань натерла шею. Мышцы его горели и были напряжены. Он едва мог повернуть голову. Внезапно он понял, как ему повезло. Вообще-то такой удар должен был сломать ему хребет!

Фародин попытался прикинуть, на какой высоте он находится, но в густой метели он видел на расстояние не более нескольких шагов. Далеко он вряд ли пролетел, в противном случае он бы разбился. Не зная, что предпринять, он смахнул снег с ресниц. Карниз, спасший его, был не тем местом, где можно было находиться долго. Отсюда не было пути в башню. Ему придется карабкаться, если он хочет оказаться в безопасности. Если остаться здесь, то его рано или поздно обнаружат тролли.

Порывистый ветер трепал полы плаща, который Фародин сжимал теперь в руках. Эльф сбросил его в темноту. Когда он будет карабкаться по стене, плащ будет только мешать.

Эльф осторожно вытянулся и стал соскальзывать с арочного контрфорса. Медленно-медленно сползал он вниз. Вскоре арка перешла в широкую колонну, вертикально спускавшуюся в темноту.

Фародин осторожно ощупывал ногами тьму внизу. Колонна обрамлялась каменными изваяниями. На них прочно укрепились снег и лед. Бесконечно медленно спускался эльф. Грубый камень резал пальцы. Вскоре холод сковал его руки. Хватка его становилась все более и более неуверенной.

Когда он достиг следующего контрфорса, переходившего в колонну, то на миг замер на выступе. Сосредоточился на том, чтобы добавить под одежду согревающую прослойку. Потребовалось много времени, чтобы магия подчинилась ему. Колдовать ему было трудно всегда. Особенно в моменты усталости. Как только ему стало теплее, эльф едва не провалился в сон. Фародин прислонился к стене и посмотрел на метель под ногами.

В четырех или пяти шагах внизу находилось окно из свинцового стекла, за которым мерцал матовый свет янтарина. Фародин прикинул, как ему добраться туда. Из стены башни выступало несколько каменных подпорок. Наверное, они были предназначены для того, чтобы нести на себе балкон, который, однако, так никогда и не был построен. Шириной более двух ладоней и более шага в длину, они выступали из каменной стены. Одна из этих подпорок находилась прямо под окном.

Фародин придумал отчаянный план. Пять подпорок находились друг рядом с другом на расстоянии чуть более двух шагов. Немного ниже из стены выступали еще пять подпорок. Они были расположены прямо одна над другой. Если первая попытка окажется неудачной, то останется надежда удержаться… Нет, первая попытка должна быть удачной! Фародин с сомнением оглядел покрытые снегом камни. Чтобы добраться до них, ему нужно сначала попасть с массивной колонны назад к стене башни.

Фародин взобрался на арку, которая вела к башне под острым углом. Дюйм за дюймом карабкался он наверх, пока не добрался до стены. Там присел на корточки. Теперь одна из подпорок выходила из стены прямо под ним, правда, на довольно приличном расстоянии. До нее было около четырех, а то и пяти шагов. Фародин выругался. Придется прыгать. А вероятность удержаться на заледеневшем камне была невелика.

Он долго смотрел вниз. Чувствовал, как холод подбирается к телу. В тот миг, когда он перестал сосредотачиваться на согревающем заклятии, оно снова погасло. Пальцы не слушались. Ждать дольше было нельзя!

Фародин приземлился на подпорку, но ноги не удержались на ней. Наполовину упал, наполовину оттолкнулся, он перекувыркнулся и, расставив ноги, приземлился на нижнюю подпорку. От удара лицом из глаз брызнули слезы.

Со стоном он снял с бедер пояс и обмотал его вокруг камня. Затем снял рубашку и связал с поясом рукав. Словно ножом резал ледяной ветер его обнаженную спину. Теперь окно из свинцового стекла было прямо под ним.

Фародин завязал толстый узел на конце второго рукава и решил надеяться на то, что швы рубашки достаточно крепки. Затем прыгнул с карниза. Рубашка резко натянулась. Кожа пояса затрещала, царапаясь о грубый камень. Эльф стал раскачиваться. Однако порывистый ветер постоянно сбивал его с такта. Теперь окно находилось почти на одном уровне с ним. Замерзшие пальцы медленно разжимались. Еще один взмах… И он отпустил руки.

Окно со звоном разбилось от удара его сапог. Осколки впились в руки. Он больно ударился о пол и перекувыркнулся. Теплая кровь потекла из пореза на лбу.

Он остался лежать, тяжело дыша. Получилось! Поначалу он не мог шевелиться, просто смотрел на потолок прямо перед собой. Он жив! Очевидно, из-за завывания бури никто не услышал, как разбилось окно.

Прошло некоторое время, пока Фародин заметил низкое гудение, отдававшееся во всей башне. Ударили в гонг. Пожар!

Полосы дыма тянулись вдоль потолка мимо янтаринов. Дым быстро густел. Оглушенный, Фародин сел. Глаза его слезились.

Оторвав полоску ткани от брюк, он прижал ее к носу и рту. Дым облегчит ему бегство, если, конечно, не убьет.

 

Песнь Элодрина

— Больше мы ждать не можем. Скоро вода поднимется настолько высоко, что мы не сможем выйти из пещеры. И тогда мы застрянем здесь на несколько часов!

Дрожа от холода, Мандред закутался в одеяло. Шум поднимающейся воды отражался от стен грота. Ярл чувствовал себя прескверно. Он был абсолютно беспомощен перед эльфами. Вместе с ним они поплыли прямо через фьорд. Ландаль, худощавый светловолосый эльф, схватил его за бороду и потащил за собой. Его заклинание помешало Мандреду умереть в ледяной воде. И тем не менее он чувствовал себя гораздо ближе к смерти, чем к жизни. Холод пробрал до костей. Он лежал на полу лодки, закутанный в несколько одеял, и едва мог двигаться.

— Выводите лодку из грота, — скомандовал Элодрин, подходя к румпелю на корме. — Мы подождем снаружи, во фьорде. По крайней мере, не окажемся в ловушке.

Остальные эльфы взялись за весла. Сражение с сильным течением на входе в пещеру требовало от них всех имеющихся сил. Вода поднялась настолько высоко, что лодка то и дело ударялась изогнутым форштевнем о свод пещеры. Казалось, что выходить из пещеры поздно, когда маленький парусник внезапно рванулся вперед и они оказались на свободе.

Элодрин умело провел их меж рифами и мелями, пока они наконец не очутились в глубоких водах фьорда. Эльфы устало прислонились к бортам лодки, отдыхая от битвы с морем. Только Элодрин стоял на корме. Он беспокойно вглядывался в густой туман.

— Кто-то плетет сильные чары, — негромко произнес он. — Я чувствую магию повсюду. Нам нельзя здесь оставаться.

— Мы подождем Фародина! — настаивал Мандред.

— Это неразумно, — старый эльф махнул рукой вперед, туда, где по ту сторону тумана должна была находиться Нахтцинна. — Фародин пришел сюда, чтобы умереть.

— Нет, ты его не знаешь. Он посвятил всю свою жизнь поискам возлюбленной. Он здесь не умрет.

Элодрин устало улыбнулся.

— Значит, ты настолько хорошо постиг душу эльфа?

«Высокомерный подонок», — подумал Мандред.

— Если вы сдаетесь, то отвезите меня на берег. Я буду искать его!

— И что ты сделаешь? Поползешь к Нахтцинне?

— В любом случае, не стану бросать друга в беде.

— Чем ты поможешь Фародину, если тоже умрешь? — спросил Элодрин.

— Тебе никогда не понять этого, эльф. Это вопрос чести — не бросать своих друзей. Неважно, при каких обстоятельствах. И я уверен, что Фародин сделал бы ради меня то же самое!

Старый эльф кивнул.

— Да, он очень изменился. Я почувствовал это. Может быть… А теперь помолчи, человек! Мне нужен покой.

Элодрин выпустил румпель и присел на корме. Он медленно стал напевать убаюкивающую песню. Мягкое покачивание лодки и усталость укутали Мандреда в дремоту. Его голова мотнулась в сторону. «Не засыпать», — была его последняя мысль.

Ярл испуганно вскочил. Эльфы вновь сидели на веслах, а туман рассеялся.

Должно быть, они вышли из фьорда! Мандред в ярости взглянул на Элодрина.

— Ты, негодный трус! Ты наложил на меня сонные чары, чтобы бежать! — Он поискал рукой секиру. Ее не было. От каждого движения ногу пронизывала жгучая боль.

Старый эльф надел повязку. Он повернулся к Мандреду и улыбнулся.

— То, что ты проснулся именно теперь, показывает, насколько крепки узы вашей дружбы.

— Ты отвезешь меня обратно во фьорд, ты, жалкий дерьмовый…

— Нардинель! Ландаль! Помогите ему подняться! Его болтовня мешает моему заклинанию!

Эльфы подняли весла и подошли к фьордландцу. На них тоже были повязки. Мандред застонал от боли, когда они подхватили его под мышки и поставили на ноги.

— Не знаю, как тебе это удалось, — зашипела ему на ухо Нардинель, — но твое безумие заразило и Элодрина! Шаманы троллей прогоняют туман с фьорда. Теперь мы как на ладони. И тем не менее мы идем к гавани Нахтцинны!

Опираясь на эльфов, Мандред смог рассмотреть происходящее за бортом. Буря прекратилась. Небо было ясным, светили звезды. Примерно в полумиле над фьордом возвышалась башня троллей. Повсюду на утесах и вдоль берега двигались факелы. Подножие башни было освещено матовым красноватым светом. Из окон валил густой дым.

Длинный волнолом был заполнен троллями. Очевидно, они поспешно комплектовали экипажи суден.

— Ты его видишь? — спросил с кормы Элодрин. — Фародин должен быть в воде прямо перед нами. Я чувствую, что он близко. На поддержание заклинания поиска почти не требуется сил.

Мандред посмотрел в воду. Пловца, разгребающего воду, было бы видно сразу. Но там не было ничего.

— Ты уверен, что он здесь? — негромко спросил он.

Элодрин указал налево от форштевня.

— Там. Вот направление, в котором нужно смотреть!

Мандред прищурился. Свет факелов отражался от спокойного моря. Внезапно от Нахтцинны поднялся прямо в небо огненный шар. Описав широкую дугу, он полетел прямо на них. Снаряд рухнул в воду всего в нескольких шагах от судна. То было копье с небольшим огненным зарядом на острие.

Едва оно исчезло в темной воде, как из Нахтцинны вылетели два новых огненных шара. Из гавани доносились гортанные крики. Мандред увидел, как один из огромных черных кораблей поднял паруса.

Ярл в отчаянии смотрел на воду. Наконец он кое-что заметил. Светлое пятно. Золотистые волосы, двигавшиеся в такт мягкому прибою.

— Там! Немного вправо! Фародин!

Но его товарищ не реагировал. Он лежал в воде лицом вниз.

— Быстро! Весло!

Мандред толкнул Фародина веслом, но тот не предпринял попытки ухватиться за него.

— Ландаль, вытащи его! — приказал Элодрин.

Эльф отошел от Мандреда, прыгнул за борт и, держась за весло, добрался до Фародина. Он перевернул эльфа, схватил его за волосы и, сделав два сильных гребка, вернулся в лодку.

Когда человека отпустила Нардинель, чтобы помочь эльфу, Мандреду пришлось вцепиться в поручни. К сломанной ноге нельзя было даже прикоснуться. Но силы медленно возвращались к нему.

Обоих эльфов втащили в лодку. Фародин не шевелился. Невидящим взглядом смотрели его широко раскрытые глаза на звезды. Он был обнажен до пояса, посинел от холода. Тело было покрыто порезами и синяками.

Один из снарядов с шипением упал в воду совсем рядом с лодкой.

Элодрин приказал Мандреду занять место Ландаля на задней скамье для гребцов. Они развернули лодчонку. Все налегли на весла. Снаряд пролетел прямо над ними.

Ландаль занялся ранами Фародина. Ощупал тело эльфа, вынул из спины осколки. Все это он делал с завязанными глазами. Однако каждое его движение свидетельствовало о большом мастерстве. Наконец он завернул Фародина в одеяло. Внезапно эльф замер и поднял голову, словно заметив взгляд Мандреда. Ландаль сделал успокаивающий жест.

— Не переживай. Он поправится.

— Но ведь он лежал в воде лицом вниз. Как… Как… — произнести страшное слово Мандред не сумел.

— Его спас холод, — пояснил худощавый эльф. — В холодной воде все замедляется. Биение сердца, течение крови. Даже смерть. Я не хочу тебя обманывать, человек. Ему плохо. Он до смерти устал, получил дюжину ранений. Но он поправится.

Прозвучал сигнал рога. Мандред обеспокоенно обернулся. Один из огромных тролльских кораблей направлялся к выходу из гавани. Из корпуса показались весла и всколотили темное море. Даже с расстояния в полумилю было видно, что корабль троллей быстроходнее, чем судно. Над водой раздавался гулкий барабанный бой. Вскоре весла троллей стали двигаться в том же ритме.

Мандред и эльфы гребли изо всех сил. Но как они ни старались, тролли нагоняли их. Когда преследование только началось, было ясно, чем оно должно закончиться. Мандред обливался потом. Каждое движение отдавалось пульсирующей болью в ноге. Гонка продолжалась уже с полчаса, а может даже больше. Нахтцинна давно скрылась из вида. Фьорд окружали высокие утесы и стена ледника.

Мандред сидел спиной к носу и отчетливо видел, что происходит на борту корабля троллей. Носовое возвышение, поднимавшееся над главной палубой, словно башня, было освещено факелами. Там толпились дюжины троллей. Наполнили таз горящими угольями и принесли связки стрел. И словно этого было не достаточно, на расстоянии в четверть мили за ними следовал второй тролльский корабль.

Фародин все еще не приходил в себя. «Судя по упорной ярости, с которой нас преследуют тролли, ему, наверное, удалось воплотить свой план», — подумал Мандред.

Над водой раздался приказ. Лучники подняли оружие, и в следующий миг прямо над лодкой эльфов просвистел град стрел.

— Насколько они отстают от нас? — спокойно спросил Элодрин.

— На десять-пятнадцать шагов.

— Как теперь выглядят берега?

Равнодушие эльфа привело Мандреда в ярость. Двадцать или тридцать раз задавал уже Элодрин этот вопрос. Какое им дело до берегов? Там они высадиться не могут. По суше от троллей им вообще не уйти. Дождь стрел снова канул в воду прямо за ними. На этот раз они прилетели с расстояния менее десяти шагов.

— Берег! — напомнил ему Элодрин.

— Утесы! По-прежнему утесы! — нервно ответил Мандред. — Ледник теперь, пожалуй, шагах в шестидесяти позади нас.

— Ландаль, возьми весло, пожалуйста.

Худощавый эльф сменил Элодрина, и тот сел рядом с Мандредом. Лицо Элодрина было измождено. Минувшие часы стоили ему последних сил. Он снял повязку и положил ее на дно лодки перед собой. Глаза его были плотно закрыты.

В воду падали стрелы. Несколько с глухим звуком вошли в корму.

«Следующий залп превратит открытую лодку в корабль мертвецов», — в отчаянии подумал Мандред.

— Для человека ты поистине замечателен, Мандред, — приветливо произнес Элодрин. — С моей стороны было очень невежливо наказывать тебя молчанием во время нашего плена. И за это я хочу извиниться.

Мандред наклонялся то вперед, то назад в такт движению весел. Старик спятил. Они ожесточенно борются за каждый дюйм, который еще могут выиграть у троллей, а ему тут такое в голову пришло.

— Я тебя прощаю, — раздраженно прохрипел он.

Но Элодрин, казалось, уже не слушал его. Словно в молитве, поднял руки к небу. Рот его был широко открыт, все тело напряглось, словно он зашелся в предсмертном крике. Но ни единого звука не сорвалось с его губ.

В лодку ударили стрелы. Нардинель сбросило со скамьи гребцов. Из груди ее торчало оперенное древко. Следующая вонзилась в скамью прямо рядом с Мандредом.

Ярл еще ожесточеннее налег на весла, но остальные гребцы сбились с ритма. Лодка накренилась на правый борт. И это их спасло. Следующий залп прошел совсем рядом.

Послышался сильный всплеск, словно какой-то великан ударил ладонью по воде. Глыба льда, размером больше воза сена, отломилась от ледника и поплыла в темное море. Маленькую лодку мягко качнуло на волнах и толкнуло вперед.

На борту корабля троллей кто-то лающим голосом отдавал приказы. Мандред увидел, как лучники на этот раз подожгли стрелы в тазу с угольями.

Словно стая падающих звезд летели за лодкой пылающие стрелы. Мандред рефлекторно пригнулся, несмотря на то, что понимал бессмысленность жеста. Вокруг сыпались стрелы. Один из эльфов вскрикнул. Элодрин упал. Из его широко открытого рта торчала стрела. Еще две попали в грудь.

Одеяло, в которое был закутан Фародин, загорелось. Мандред сорвал его и бросил за борт. При этом увидел, как лучники снова подняли оружие.

Звук, подобного которому Мандред не слышал никогда в жизни, отразился от отвесных утесов ледника. Звук напоминал треск, с которым наклоняется ствол дерева, когда лесорубы вынимают клинья. Только он был бесконечно более громким.

Огромный кусок откололся от ледника и рухнул во фьорд. Вода вспенилась и закружилась водоворотами. Все больше и больше льда откалывалось от края ледника. Корабль троллей беспомощно плясал на волнах. Глыбы льда разбили борт, словно он был сделан из тонкого пергамента. Волна прилива устремилась вниз по фьорду. Корма их лодочки задралась вверх.

Ландаль изо всех сил налег на весла. Вода хлынула через борт. Они неслись среди белой пены на гребне приливной волны. Быстро, словно на эльфийском скакуне, мчащемся во весь опор, они летели прочь. Мандред не отваживался даже вздохнуть. Но Лут был на их стороне. И они ушли невредимыми.

А корабли троллей оказались запертыми во фьорде из-за ледяного барьера. Дальнейшее преследование было невозможно.

На борту командование над эльфами принял Ландаль. Он решил, что тело Элодрина не следует предавать волнам. Его завернули в одеяла и положили между скамей гребцов. Раненая Нардинель затянула погребальную песню, в то время как остальные эльфы устанавливали небольшую мачту, чтобы вперед их несла сила ветра. Однако до тех пор, пока они не выйдут из фьорда, им придется работать на веслах.

Когда беглецы вышли в открытое море, Ландаль решил взять курс на юго-восток. Мандред погрузился в безмолвную апатию. Ему было безразлично, что предпринимают эльфы. Его мучила нога, он жестоко мерз. Фародин лежал в глубоком забытьи рядом с телом Элодрина. Его товарищ дышал ровно, но любые попытки разбудить его заканчивались неудачей.

Ландаль утверждал, что Фародин погрузился в целебный сон, однако Мандред сомневался в этом. В худощавом эльфе было что-то неприступное. Похоже было, что он владеет необычными магическими силами. Он безо всяких усилий следовал по тропе альвов в море. На третий день пути он обнаружил большую звезду альвов и открыл врата, которые выглядели совершенно иначе, чем те, которые до сих пор открывали товарищи Мандреда. Над волнами возникла сверкающая радуга.

При переходе в Альвенмарк Фародин проснулся. Взмахнув руками, он сел. Ему потребовалось много времени, чтобы осознать, где он находится. О том, что случилось в Нахтцинне, рассказывать он не захотел. Пошел на нос и принялся смотреть на море.

В Альвенмарке было не так холодно. Постоянный ветер наполнял паруса, и спустя два дня после прохождения врат они добрались до Релимее, белого города на берегу моря.

Ландаль поселил их в своем доме, и все выжившие поклялись, что ничего не скажут Эмерелль о том, что Фародин и Мандред вернулись.

С каждым днем, проведенным в Белом городе, беспокойство Фародина возрастало. Однако сильное ранение у Мандреда не позволяло им покинуть Релимее так быстро, как хотелось бы. А Мандред наслаждался покоем. Каждый день его приходила проведать сгорбленная Нардинель. Она на удивление быстро исцелилась от раны, нанесенной стрелой. Ее целительные руки искусно собрали его кости и сделали даже больше… Ни одна эльфийка не относилась к Мандреду так, как Нардинель. Еще в лодке она грела его своим телом, когда его охватывал озноб, и в Релимее она тоже часто делила с ним ложе. Говорила она мало, и до самого дня расставания Мандред не мог объяснить, чем вызваны ее чувства.

Когда спустя две недели после их прибытия в Релимее он снова вышел в море, чтобы вместе с Фародином вернуться в мир людей, она не нашла слов для прощания. Лишь молча вложила ему в руку браслет, сплетенный из ее длинных черных волос. Затем повернулась и вскоре исчезла в суете гавани.

Ее странная любовь оставила у Мандреда смутное чувство беспокойства. И он порадовался тому, что возвращается в свой мир, где он понимает женщин, по крайней мере, иногда.

 

Дареен

Нурамону казалось, что прошла целая вечность с тех пор, как он стоял в этом самом месте и разгадал часть загадки. Перед ними в скале сверкали драгоценные камни: бриллиант, горный хрусталь, рубин и сапфир.

Альверих прочел надпись над горным хрусталем и произнес слова:

— Пропой песнь Дареен, о, дитя ночи! Спой о ее мудрости, положив руку во тьму! Спой слова, произнесенные когда-то, и войдите бок о бок.

— Как звучат твои слова? — спросил Нурамон своего брата по оружию.

— Вот так: В тихую осеннюю ночь / подобен альвам / звезды в гроте / ясно как никогда / как они возникают.

— А мои слова ты помнишь? Мы должны объединить наши слова, а затем спеть вместе. Значит, звучать это будет так: Ты пришла к нам в тихую осеннюю ночь/ Голос твой был подобен альвам / Ты показала нам звезды в гроте / Они сияли ясно, как никогда / И мы увидели, как они возникают.

На лице Альвериха появилась улыбка.

— Сделать из двух песен одну! Теперь я понимаю! — Он положил руку на камень горного хрусталя. — Давай споем вместе песню-ключ.

Песня-ключ! Карлик подобрал верное слово. Это был ключ к вратам оракула. Нурамон положил руку на бриллиант, они быстро переглянулись с Альверихом, а затем запели.

Едва отзвучали слова, как бриллиант и горный хрусталь засияли. Из бриллианта устремился ослепительный свет, уже знакомый Нурамону, в то время как из горного хрусталя полился свет свинцовый и устремился к центру через прожилки в рубине. В красном драгоценном камне лучи встретились и объединились в один, который, сверкая, влился в сапфир. Голубой драгоценный камень вспыхнул и запульсировал, словно в нем билось сердце из света.

Внезапно драгоценные камни и надписи перед ними пропали. Альверих испуганно отпрянул. Нурамон поглядел на свою руку, теперь касавшуюся голой скалы. А та внезапно стала такой мягкой, что рука могла свободно пройти сквозь нее. Кончики его пальцев уже утонули в камне. Когда он погрузил руку дальше, карлик удивленно поглядел на руку Нурамона, а затем и сам отважился позволить своей руке исчезнуть внутри скалы.

Нурамон обернулся к Фельбиону, державшемуся на расстоянии.

— Идем с нами!

Вместо того чтобы приблизиться, конь отвернулся. Очевидно, животное собиралось подождать снаружи. Это не было похоже на обычное поведение любопытного Фельбиона.

— Давай войдем, пока эти странные врата не закрылись снова! — крикнул карлик.

И они бок о бок вошли в скалу.

Может быть, когда-то так путешествовали по тропам альвы, пронизывая взглядом стихии?

Нурамон почувствовал, как переступил порог звезды альвов. Окрестности изменились, светлые камни превратились в красно-коричневые. Еще два шага, и лицо Нурамона показалось из скалы. Перед ним лежал коридор, обрамленный стенами цвета корицы. Они оказались в узком ущелье, в которое с трудом проникал солнечный свет. Под ногами был волнистый песок. Раньше это могло быть руслом реки, в которое никто не ступал уже на протяжении целой вечности.

Нурамон огляделся вокруг. Альвериха рядом не было. Он испуганно обернулся. Затем из скалы наконец появилось глуповато улыбающееся лицо карлика, и Альверих тоже вышел на свет.

— Где ты был? — спросил карлика Нурамон.

— Если это врата, то я был, пожалуй, в сторожке. И там я нашел это, — Альверих раскрыл ладонь. На ней лежала маленькая фигурка дракона из зеленого камня. — Это нефритовый амулет карликов, он приносит счастье.

Нурамон покачал головой. Карлик, только что отпрянувший от врат, теперь ходит по ним, словно это коридор его собственного дома.

Альверих провел рукой по стенам ущелья.

— Такого камня я еще не видел. Где это мы?

Нурамон точно сказать не мог. Воздух был такой же чистый, как в горах человеческого мира, но не настолько прозрачный, как в Альвенмарке.

— Я полагаю, что мы по-прежнему в мире людей. Но не уверен… — Нурамон умолк, поскольку услышал вдали какой-то звук. Он поднял голову. В ущелье раздавались далекие крики, напоминавшие звериные. — Где бы мы ни были, будем надеяться, что Дареен еще здесь.

И они двинулись по узкому ущелью. Нурамон шагал впереди; песок здесь был настолько мелким, что на нем оставлял следы даже он. Ему было неприятно каждым шагом нарушать гармонию волнистого узора. Однако, оглянувшись, он понял, что его следы ничто по сравнению с глубокими отпечатками сапог Альвериха. А карлик, казалось, даже не замечал, что делает.

Тропа медленно поднималась. В синем небе пролетела птица, незнакомая Нурамону, но похожая на сокола. Нет, это наверняка не Расколотый мир, здесь есть жизнь. Это должно быть место в мире людей.

Вскоре узкое ущелье перешло в небольшой котлован долины. Справа, неподалеку от скалы, находилось озеро; в его центре возвышался камень, из которого била вода. Берега озера поросли травой, здесь были деревья и кустарники с цветами в форме звезд. На другой стороне долины, в отвесной скале, зиял вход в пещеру. Там мог находиться звездный грот, о котором шла речь в песне-ключе!

Нурамон и Альверих молча приблизились. Они не хотели мешать оракулу. Нурамон смотрел на озеро. Он спрашивал себя, куда течет вода, и невольно вспомнил озеро Нороэлль и его магию.

Значит, вот каков дом Дареен. Нурамон никогда прежде не видел настоящий оракул, хотя в Альвенмарке они были. Однако к ним почти никто не ходил, поскольку они стали молчаливы. Он спросил себя, как может выглядеть Дареен. Может быть, она принадлежит к числу народов, живущих сейчас в Альвенмарке. Может быть, она эльфийка, фея, русалка, а может быть даже кентавресса.

Едва они оставили озеро позади, как на пороге пещеры показалась женщина, эльфийка в простой одежде песочного цвета. Черные волосы плавными волнами спадали на плечи. Она неподвижно стояла и глядела на них.

Нурамон и Альверих нерешительно приблизились. И оказавшись перед эльфийкой, Нурамон не осмелился заговорить. Казалось, взгляд эльфийки пронизывает его насквозь, ее черные глаза заворожили целителя.

— Вижу детей света и тени, идущих рука об руку, — чистым голосом произнесла она. — Давно вы не приходили ко мне. Я Дареен, оракул.

Нурамон посмотрел на своего товарища, который, словно околдованный, смотрел на хозяйку этого места. Когда эльф снова обернулся к Дареен, то испугался, увидев перед собой карлицу, немного похожую на эльфийку, явившуюся ему перед этим.

— Я показываюсь детям альвов в разном обличии. Я облегчу вам задачу. — Сначала ничего не произошло, а затем Нурамон моргнул, и перед ним внезапно показалось дитя альвов, которое могло сойти как за низенькую, приземистую эльфийку, так и за очень стройную карлицу.

— А каков твой истинный облик? — спросил Нурамон.

Оракул рассмеялась, голос у нее был мягким.

— Каков твой истинный облик, Нурамон? Тот, кто стоит передо мной? Или воин, которого ты видел не так давно? Может быть, это тело, которое носило это имя первым. А может статься, что твой истинный облик еще ждет тебя. Так какой же из них твой?

— Не знаю. Прости.

— Не нужно извиняться! Я здесь затем, чтобы отвечать на вопросы. И если я отвечаю вопросом на вопрос сама, то только затем, чтобы раскрыть твою душу. У меня есть истинный облик, но он чужд вам и скажет меньше, чем это тело. — Она обернулась к карлику: — Идем, Альверих! Следуй за мной в серебряный грот! — А Нурамону сказала: — Подожди здесь! Можешь освежиться в озере, — и с этими словами она вошла в пещеру, а Альверих последовал за ней.

Нурамон остался; у него кружилась голова. Он напился воды из озера. Она была прохладной, и его тело пробрал озноб. Головокружение прошло.

Когда взгляд его упал на поверхность воды, то он снова вспомнил источник Нороэлль. Снял с шеи цепочку и окунул альмандин, переданный ему возлюбленной через Обилее, в прохладную воду. И красно-коричневый камень засверкал, как тогда сверкали в озере Нороэлль остальные камни.

Нурамон поглядел на вход в пещеру. Интересно, о чем спрашивает Альверих? В пути карлик не захотел говорить ему об этом, ссылался на обещание, данное Торвису.

Нурамон же, напротив, был искренен и говорил о Нороэлль. И Альверих, похоже, понимал, что движет Нурамоном. Карлик не раз следовал за своей женой Солстаной даже в смерть, чтобы быть ближе в следующей жизни. Нурамон пожалел, что у него не все так просто. Альверих предложил ему сопровождать его в долгом пути. Но эльф отказался. Карлик должен был вернуться в Эльбурин и вести там вместе со своей женой жизнь, которой достоин. Нурамон поведал спутнику о жене Мандреда, о потерянном времени… Он не хотел, чтобы жизнь Альвериха так обернулась, даже если он — в отличие от Мандреда — мог родиться снова.

Когда Нурамон надел цепочку и почувствовал холодный камень на своей груди, то спросил себя, какая сила заключена в этом альмандине. Столько лет он лежал на дне озера. Нороэлль рассказывала ему, что драгоценный камень напитан волшебством. Это больше, чем просто память о возлюбленной. Но Нурамон не знал, как вызвать из камня его особую силу. Может быть, еще не пришло время.

Когда Альверих показался у входа, лицо его было растерянное. Очевидно, карлик узнал вещи, которых не ожидал услышать. Запинаясь, он произнес:

— Теперь ты можешь войти. — И он сел на камень у озера и стал глядеть в воду.

Нурамон ни о чем не стал спрашивать своего товарища. Если уж он не захотел ему рассказывать о вопросе, то и ответ не скажет. И эльф оставил своего брата по оружию у озера, а сам вошел в пещеру.

Сначала он оказался в маленькой комнате, из которой вглубь скалы вели три коридора. В одном струилось голубое сияние, в то время как в двух других царил серый полумрак.

Дареен вошла в коридор, заполненный голубым светом. Нурамон молча последовал за ней. Коридор привел их вниз, в темную пещеру. Стены были чернее ночи. А над ним выгнулось звездное небо, источавшее слабый свет. Звезды казались такими настоящими, словно Дареен сняла их с небес Альвенмарка. Значит, вот каков звездный грот!

Оракул вышла в центр пещеры, где в полу находилась светившаяся синим каменная плита. И тут же зазвучал ее проникновенный голос:

— В твоей душе я вижу два желания. Исполнить могу только одно. Что касается второго, то я могу только указать тебе путь. Первое желание касается твоих воспоминаний. Ты хочешь стать единым целым со своей прежней жизнью. А второе желание — освободить свою возлюбленную. Воспоминания я могу даровать тебе здесь и сейчас, но освободить Нороэлль я не в силах. Я помогу тебе на пути к ней. Какое же желание ты выберешь?

Слова Дареен поразили Нурамона, словно удар грома. Он был отделен от своих воспоминаний только вопросом. Здесь и сейчас он может вернуть все свои прежние жизни. И, быть может, это поможет ему в поисках Нороэлль! И тем не менее он не мог решиться на это. Даже небольшой намек на место заключения Нороэлль был ему дороже воспоминаний о прошлой жизни.

— Я пришел с намерением спросить о месте, где заключена моя возлюбленная. И я надеюсь уйти отсюда с ответом. Воспоминания однажды вернутся ко мне сами.

— Мудрый выбор, Нурамон. Что ж, я вижу в тебе то, что произошло. И скажу то, что поможет. Всего я сказать не могу, ибо если ты будешь знать слишком много, то не произойдет то, что должно произойти. А то, что я могу показать тебе, ты увидишь там, — и она указала на свод пещеры.

Нурамон поднял взгляд. На фоне звезд появился пейзаж: большое озеро или бухта у моря, поросший лесом берег. Виднелась горная цепь. Вдалеке от берега находился остров с небольшой гаванью.

— Вот то место, которое ты ищешь. Если ты найдешь путь с этого острова в Расколотый мир, то попадешь к своей возлюбленной.

— Я найду это место, даже если придется потратить столетия, — сказал Нурамон, не отводя взгляда от пейзажа.

Картина в буквальном смысле запечатлелась в его душе. Он никогда не забудет ее. Теперь цель его поистине находилась перед глазами. И она была поистине содержательной. Очевидно, врата к Нороэлль находились на севере мира людей или на большой высоте в горах. В скудных пограничных областях этого мира и неприветливом королевстве Ангнос искать больше не нужно.

Внезапно картинка перед его глазами померкла. Остров, вода и берег растворились. Нурамон по-прежнему смотрел вверх. Он все запомнил.

— Скажу тебе кое-что еще, — сказала Дареен. — Только две вещи могут разрушить заклятие: песочные часы или камень альвов.

Нурамон никак не мог понять слова оракула. То, что песочные часы, а значит, и песчинки, действительно представляли собой путь, занимало его меньше, чем упоминание камня альвов. Он отправился в путь, чтобы найти дорогу, которая будет легче, чем дорога Фародина. А теперь выясняется, что его путь сложнее. Он покачал головой.

— Но откуда же мне взять камень альвов? Я знаю только, что им владеет королева. Но она…

— Она тебе его не даст. Тебе нужно отыскать другой камень альвов, если ты не веришь в путь своего товарища, Фародина. Однако что бы ты ни выбрал, ты должен сначала объединиться со своими товарищами. Забудьте о ссоре. Нет неверных путей. Каждый привнесет свое, чтобы достигнуть цели. Отправляйся на север и жди друзей в городе сына человеческого. Будь терпелив и жди как эльф.

— Непременно.

— Это все, что может сказать Дареен. До свидания, Нурамон! — Она ступила в тень и пропала.

Нурамон подождал, не покажется ли еще раз Дареен. Однако, похоже, она действительно попрощалась. Эльф подумал о том, что она сказала. Она открыла ему путь, который он искал. Показала место, где находятся врата в темницу Нороэлль. Но почему так важно объединиться с Мандредом и Фародином? Он часто думал о своих товарищах и о глупой ссоре, разлучившей их. Ему не хватало обоих. А голос Дареен просил его помириться с ними.

Что ж, он отправится в Фирнстайн и подождет там Мандреда и Фародина.

 

Книга Альвериха

Прощание с братом по оружию

Слова оракула изменили все. Ты смотришь на вещи другими глазами, особенно на своего брата по оружию. Хотя он ведет себя так же, как и раньше, незнание, полученное у Дареен, показывает в новом свете и Нурамона.

Новый зал записей, том 21, страница 156

Он рассказал тебе по пути на север о том, что Дареен предложила ему воспоминания, но он отказался от них в обмен на знания о своей возлюбленной. Поступок этот трогает твое сердце, и ты невольно вспоминаешь о Солстане. Ради нее ты поступил бы точно так же. И наконец, ты понимаешь, почему Нурамон не хочет, чтобы ты помогал ему в поисках. Ты уже завоевал все, что тебе дорого. И тем не менее спрашиваешь себя, не стоит ли прожить жизнь, помогая эльфу.

Вы отправляетесь в обратный путь, избегаете любопытных людей. При виде карликов им в голову не приходит ничего, кроме ссоры. Со временем ты привык к Фельбиону, но отказываешься от предложения научиться ездить верхом. Хорошенького понемножку. Тебе нравится конь, но сидеть на нем — не по тебе.

Вот наступил день прощания. Вы расстанетесь у подножия горы. Ты последний раз спешиваешься с Фельбиона. Нурамон опускается на колени, чтобы глаза ваши были на одном уровне, и кладет руку тебе на плечо. Слова, которые он произносит, ты ни за что не забудешь, по крайней мере, в этой жизни. Он говорит: «Я благодарен тебе, Альверих. Ты был хорошим товарищем, настоящим братом по оружию. Но теперь каждый должен пойти своим путем». Он смотрит на горы, затем продолжает: «Передай от меня благодарность Торису и Венгальфу. И обними за меня Солстану. Ты так много рассказывал мне о ней, что мы словно познакомились». На это ты отвечаешь: «Ей будет жаль, что ты не вернулся домой вместе со мной». Нурамон кивнул и произнес: «Расскажи ей о Нороэлль и моих поисках». Затем эльф поднялся и сказал: «Прощай… друг». Нурамон протягивает тебе руку и вдруг кажется таким неуверенным, словно ты мог бы не протянуть свою в ответ. Ты хлопаешь по ней и говоришь: «До встречи, друг. Может быть, в этой жизни, может быть, в следующей. Может статься даже, что мы встретимся в серебряном свете».

Нурамон улыбнулся и ответил: «Мы еще увидимся. И, быть может, вспомним прошлые встречи, о которых даже не подозреваем».

Эльф не знает, что его слова истинны. Он не спрашивал меня, встречались ли мы уже в другой жизни. Но стоя там, я понимал, что все случившееся повторяется. Друзья находят друг друга даже спустя много жизней.

Нурамон садится на Фельбиона и еще раз смотрит на тебя с признательностью. А затем уезжает, и ты смотришь ему вслед. Вспоминаешь об оракуле. Если бы ты мог подготовить его к тому, что ожидает и его тоже! Но Дареен настояла, чтобы об этом ты промолчал.

Эльф скрылся из виду, и ты ступаешь на дорогу до Эльбурина, чтобы обнять там Солстану.

 

Город Фирнстайн

Нурамон глядел на фьорд. Была зима, как и тогда, когда они отправлялись на эльфийскую охоту. Здесь все и началось. Наверху, у каменного круга, сражался со смертью Мандред. Здесь начал свою игру девантар.

Эльф помнил о том, каким чужим показался ему этот мир поначалу. А теперь все было знакомо. Он знал, сколько отсюда до гор, верно оценивал расстояние. Осталось только одно: этот мир все еще суров. Путешествие сюда доказало это. Стояла зима, лютая даже по меркам мира людей, мучившая его так же, как и Фельбиона. Иногда этот мир был просто слишком груб для эльфа.

Там, внизу, у замерзшего фьорда, раскинулся Фирнстайн. Деревня превратилась в город. Конечно, у людей жизнь коротка. И тем важнее размножаться. Но как могло поселение вырасти за такое короткое время, эльф не понимал. Затем вспомнил о предупреждениях Дуба Фавнов. Может быть, он стал жертвой времени. Хотя он проходил совсем не много врат, но в Искендрии он испытывал очень странное чувство.

Город с каменными стенами доказывал, что прошло больше пары лет с тех пор, как он последний раз стоял у каменного круга.

— Значит, это правда, — сказал кто-то позади него.

Нурамон обнажил меч Гаомее и обернулся. На краю каменного круга стоял Ксерн. Его крепкие оленьи рога напоминали корону. Нурамон спрятал оружие.

— Ты действительно пришел. — Большие, янтарного цвета глаза Ксерна сверкали.

— Но не затем, чтобы вернуться домой, — ответил Нурамон. — Хотя очень приятно видеть знакомое лицо.

— Что привело тебя сюда? — спросил Ксерн.

— Мои поиски не окончены. Там, внизу, у людей, я встречусь со своими товарищами.

— Возможно, это ошибка, Нурамон. Королева не забыла о вашем поступке. Хотя она больше не говорит об этом, но тебе надо было видеть ее гнев, когда она узнала, что вы бежали! Против ее приказов редко восстают.

— Ты пришел от ее имени?

— Нет, от своего… и потому, что Атта Айкъярто сказал мне, что ты придешь. Ты же знаешь: его корни тянутся далеко. И настолько же далеко простираются умения Эмерелль. Она увидит тебя, если ты будешь неподалеку. Фирнстайн слишком близко к вратам.

— Ничего не могу поделать. Я пришел сюда по совету оракула Дареен. А ее слову я доверяю.

— Дареен! Это имя из волшебных времен. Когда-то она покинула Альвенмарк, поскольку мир людей — место изменений.

— И она права. Город там, внизу, лучшее тому доказательство.

Ксерн подошел к нему, и они вместе поглядели вниз.

— Это наследство Альфадаса.

— Он уже умер? — с сожалением спросил Нурамон.

Эльф с удовольствием повидался бы с сыном Мандреда.

— Да. Хотя он вырос среди детей альвов, жизнь его была человеческой. И он умер, когда пришло его время.

— Много прошло с тех пор, как мы покинули Альвенмарк?

Было видно, что Ксерн напряженно пытается облечь течение лет в число. В Альвенмарке время играет гораздо меньшую роль, чем у людей и карликов. В Альвенмарке не было перемен, жизнь длилась долго. Какое значение имеют десять или даже сто лет? В Альвенмарке все почти так, как должно быть. А вот карлик наверняка ответил бы ему не задумываясь.

— Около двухсот пятидесяти лет прошло с тех пор, как вы исчезли.

Двести пятьдесят лет! Раньше это число не имело бы для эльфа никакого значения. И даже если в его чувстве времени ничего особенно не изменилось, он давно понял, как это много для человека — двести пятьдесят лет. Значит, он не ошибся. Похоже, они снова совершили прыжок во времени.

А Ксерн продолжал.

— За эти годы многое произошло.

Нурамон вспомнил, что королева приказывала сторожить все врата.

— Что ж, очевидно, Эмерелль сняла свой запрет. — Это должно было быть правдой, ведь Ксерн не стал бы нарушать приказ королевы только ради того, чтобы поговорить с ним.

— Да, и это оказалось неожиданностью для всех нас. Альфадас заключил союз между эльфами и людьми в этой стране фьордов. Мы вместе сражались против троллей.

— Была еще одна тролльская война?

Ксерн обвел рукой просторы вокруг.

— Здесь было одно из полей битвы. Все случилось настолько быстро, слишком быстро для нас. Королева сказала, что наступила эпоха, когда нам придется привыкать к новому.

Вопросов у Нурамона было еще много, но особенно сильно его занимал один. Он совершил прыжок во времени один или с товарищами? Если они стали жертвой лет, когда вошли в Искендрию, то с Мандредом и Фародином случилось то же самое, что и с ним. Но если он совершил прыжок с Альверихом, когда они вместе ходили к оракулу, то Мандред мог давно умереть. И для Альвериха возвращение домой принесло только горечь.

— Ты слышал что-нибудь о Фародине? Или о Нороэлль?

— Нет, ни о Фародине, ни о твоей возлюбленной. С этой точки зрения все осталось по-старому. О тебе и твоих товарищах говорят мало. Сейчас в ходу другие истории. — Взгляд Ксерна устремился вдаль. — То были времена героев. Среди людей они давно стали легендой, у нас их признают или они рождаются снова. Великие имена! Цельвадес, Олловейн, Йидена, Мийюн и Обилее!

— Обилее! Она тоже сражалась?

— Да. Она не посрамила свою прабабку.

Нурамон представил себе, как все восхищаются Обилее и как воительница-волшебница предстает перед королевой. Она уже была молодой женщиной, когда они вернулись с охоты на девантара. Наверняка она уже стала той самой эльфийкой, которую видела в ней Нороэлль. Как много он пропустил. О новой войне с троллями говорить будут долго, так же, как и о той, в которой принимал участие Фародин.

— Ты с удовольствием повидался бы с Обилее, не так ли?

— Очевидно, на моем лице легко читать, — с улыбкой ответил Нурамон.

— Обилее должна быть в Ольведесе. Я мог бы передать ей весточку. Она не забыла Нороэлль и тебя наверняка тоже.

— Нет, это только разбередит старые раны. — Может быть, она даже станет теперь настаивать на том, чтобы сопровождать его в поисках. Мысль эта могла быть корыстной, но Нурамон чувствовал себя спокойнее, зная, что по крайней мере подруга Нороэлль еще кое-что значит в Альвенмарке. Наверняка любимая гордилась бы своей воспитанницей.

Ксерн склонил голову на бок и пожал плечами.

— Как хочешь. Я никому не расскажу о нашей встрече, кроме Атты Айкъярто.

— Спасибо тебе, Ксерн.

— Желаю тебе найти Нороэлль, — и с этими словами Ксерн вернулся в каменный круг и исчез в слабом тумане.

Нурамон снова поглядел на город. По дороге сюда он высматривал место, которое показала ему Дареен. Он даже сделал крюк. Судя по деревьям, которые он видел, врата, которые они искали, должны были находиться у моря на холодном севере или у озера высоко в горах. Вот и все, что он мог сказать.

Оракул был прав. Ему понадобится помощь товарищей. Его знания и заклинания Фародина вместе помогут отыскать это место. Может быть, Фародин и Мандред ждут его там, внизу, в Фирнстайне. Может статься, что судьба снова сведет их.

Нурамон взял Фельбиона под уздцы и начал спуск. У подножия холма он сел на коня и поскакал по направлению к городу. Вспоминалась эльфийская охота. Хотя по его ощущениям это было всего несколько лет назад, случилась она все же словно в прошлой жизни. Смерть Айгилаоса, сражение с девантаром и ужасное возвращение в Альвенмарк… Все это было, казалось, настолько давно, словно в поисках Нороэлль он провел уже целую вечность.

Когда Нурамон подъехал к воротам города, оказалось, что стража заметила его уже давно. Но ворота были открыты, и Нурамон вошел, и стражник не спрашивал его ни о том, откуда он, ни о том, что ему нужно. Вместо этого он провозгласил по-фьордландски, что прибыл эльф. Хотя дети альвов, по словам Ксерна, были теперь ближе к людям, в том, что эльф приехал в Фирнстайн, было нечто особое.

Нурамон ехал верхом на Фельбионе, пустив коня спокойным шагом между рядами домов, сопровождаемый смехом детей, взглядами из окон и дружескими приветствиями. Он не знал, что такого видят в нем фирнстайнцы. Может быть, считают его героем тролльской войны? Это не понравилось эльфу, поскольку он не сделал ничего, чтобы заслужить эту честь. Поэтому он спешился, чтобы быть чуть ниже.

Нурамон пытался сориентироваться, однако все уже было не таким, каким запомнилось ему. Наконец эльф достиг площади, на которой возвышался длинный каменный дом. Наверное, это новая резиденция ярла. Широкая лестница, по бокам львиные статуи, вела наверх. Люди собирались вокруг Нурамона, но держались на почтительном расстоянии. Никто не отваживался подойти слишком близко. Ему вспомнился отъезд из чертогов карликов. Какие перемены произошли в его жизни, если повсюду, где бы он ни появился, его встречали и провожали с уважением!

По лестнице неуверенно спустился воин. То был сильный человек, подпоясанный широким мечом.

— Ты пришел, чтобы поговорить с королем? — спросил он.

Нурамон медлил с ответом. Раньше они называли своего предводителя ярлом. Может быть, это тоже след Альфадаса? Интересно, что сказал бы Мандред, если бы узнал, что в Фирнстайне появился король?

— Я ищу Мандреда Торгридсона, — заявил Нурамон.

Послышался шепот, затем воцарилась мертвая тишь. Он назвал имя, наверняка известное им лишь по легендам…

Тем больше удивил Нурамона ответ воина.

— Мандред был здесь. И с ним эльф по имени Фародин. Но они давно ушли.

Внезапно люди расступились, освобождая место для человека в роскошных пластинчатых доспехах предводителя. Этот доспех был сделан не руками человека, то была работа кузнецов Альвенмарка. Может быть, подарок Эмерелль. Может быть, он когда-то принадлежал Альфадасу. Теперь его носил человек с седыми волосами. Он широким шагом подошел к Нурамону и встал перед ним. Он тоже был высок, на поясе его висел меч, довольно узкий для жителя этих земель.

— Я Нъяульдред Ломающий Клинки, король Фьордландии, — сказал он, кивнув. От него исходила почти угрожающая сила, и Нурамон ни на миг не усомнился, что гнев Нъяульдреда, вызванный однажды, не знает границ.

— Приветствую тебя, Нъяульдред, — сказал Нурамон, удивляясь тому, что король не носит корону, как это принято обычно у людей.

Ему вообще показалось странным, что Фьердландией теперь правят отсюда. Не заслуга ли Альфадаса, что Фирнстайн стал королевской столицей?

— Ты ищешь Мандреда? — спросил Нъяульдред.

— Так и есть, и надеюсь, что ты посоветуешь, где мне его найти, — приветливым тоном сказал Нурамон.

— Это зависит от того, кто его спрашивает, — сказал великан, скрестив на груди руки. — Как бы там ни было, он мой предок.

Нельзя было отрицать некоторого сходства между Нъяульдредом и Мандредом. Особенно глаза короля походили на Мандредовы. Но этот человек был гораздо старше. Хотя Нурамон не особенно преуспел в оценивании людей, однако полагал, что Нъяульдреду уже перевалило за пятьдесят, ибо волосы его были седы. Большинство морщин скрывала борода. Только у глаз и на лбу были видны они полностью.

— Мое имя Нурамон, и я…

Нъяульдред не дал ему договорить.

— Ты боевой товарищ Мандреда? Тебя еще называют Нуредредом, эльфийским принцем?

Нурамон удивился. Очевидно, люди по своему обыкновению приукрасили историю о Мандреде Торгридсоне.

— Я боевой товарищ Мандреда. Это соответствует истине. Что же касается остального, то боюсь, вы видите во мне больше, чем я есть на самом деле.

Нъяульдред покачал головой.

— Скромность — достоинство героев.

Нурамон обвел взглядом лица людей. Они смотрели на него так, словно в мир вернулись альвы. И оглядывая все вокруг, он кое-что заметил. На плече левой статуи льва у подножия лестницы имелась надпись.

— Чудесная работа, не правда ли? — сказал Нъяульдред.

— Конечно, — вот и все, что смог ответить на это Нурамон. Его взгляд скользил по искусным, причудливым эльфийским рунам. Там было написано: «Прости меня и подожди нас, если можешь. Фародин».

— Альфадас приказал поставить этих львов в память о Мандреде, от которого происходят короли Фирнстайна. — Взгляд Нъяульдреда омрачился. — А эти знаки нацарапал кто-то много лет назад. Он наверняка не из Фирнстайна. Никто из здешних не осмелился бы таким образом осквернить памятник Мандреду Торгридсону.

Нурамон провел рукой по надписи.

— Она кажется мне прекрасной! Она начертана идеально и восхваляет геройские поступки Мандреда. Похоже на то, что это работа эльфа.

На лице Нъяульдреда читалось удивление.

— Правда?

Нурамон подтвердил свои слова. И глядя на добродушное лицо короля, он укорил себя за то, что так обманул правителя. Настало время сменить тему.

— Король Нъяульдред, у меня вопрос. Мандред не говорил, куда он отправился?

Взгляд короля стал строже.

— Они встретили здесь умирающую эльфийку. Долгие годы она была в плену в Нахтцинне, крепости троллей, которая стоит далеко на севере. Со времен короля Альфадаса туда не отваживался ходить никто из людей. Но Фаредред, эльфийский друг Мандреда, был преисполнен решимости отправиться в Нахтцинну и освободить эльфов, которые томятся там в темнице. Прошло уже более трех лет с тех пор, как они отправились в путь, и никто ничего о них не слыхал.

Нурамон серьезно кивнул. Двое мужчин и крепость, полная троллей, — это вполне в духе их обоих!

— Если ты позволишь, король, я подожду у вас возвращения Мандреда и его эльфийского друга.

— Ты думаешь, что им обоим нужно так много времени, чтобы вернуться?

— Я не думаю, я уверен, — ответил Нурамон с решительностью, удивившей его самого. Не может это быть концом их общих поисков Нороэлль!

Лицо короля посветлело.

— Есть еще надежда на то, что Мандред вернется к нам! — крикнул он в толпу, тем временем собравшуюся на площади. — А знаменитый Нуредред будет гостем в Фирнстайне. Какая честь!

— Я Нурамон. Нуредред — это тот, в кого вы меня превратили, — негромко произнес эльф.

— Ты знаешь историю нашего предка. Ты был с ним. Ты ведь действительно был тогда в пещере, не так ли? И ты сможешь рассказать скальдам правду. Чтобы все пели так, как полагается. Ты ведь можешь это сделать, не правда ли?

— Могу и с удовольствием сделаю. — Конечно, он расскажет им не всю правду. Он обещал Мандреду никому не говорить о том, что они держались за руки. Люди видели в Мандреде больше, чем человека, которого знал Нурамон. Наверняка они были бы разочарованы, узнай они всю подноготную. И он решил рассказать о себе и Фародине все так, как было, но что касается Мандреда, то он позаботится о том, чтобы это имя стало бессмертным. Люди Фирнстайна еще поставят памятники сыну Торгрида.

— Идем! — сказал Нъяульдред и приятельски похлопал Нурамона по плечу. Затем махнул рукой. — Там, где когда-то стоял его старый дом, теперь тоже постройка, принадлежащая Мандреду. Там будет твое жилище. Вот это будет праздник! Твой товарищ, Фаредред…

— Прости, но его зовут Фародин! — напомнил Нурамон.

— В любом случае, парень выпил прилично, — он снова похлопал его по спине. — Посмотрим, что у тебя получится.

Пиршество более обильное, чем у карликов, люди вряд ли смогут ему предложить. Но он был готов к неожиданностям. Ему нужно было привыкнуть к здешним нравам. Кто знает, сколько будут отсутствовать Мандред и Фародин? Может быть, несколько лун, может быть, год, может быть, больше. Он будет ждать и готовиться к тому дню, когда они вместе с товарищами продолжат поиски. Может быть, люди даже смогут помочь. Он заметил в гавани два корабля, которые по виду напоминали эльфийские. Может быть, кто-то из моряков знает остров, который он видел у оракула. Он нарисует его и покажет людям.

 

Семьи Фирнстайна

Эльф Нурамон

В те дни, когда отец Сорейс по велению Мандреда Торгридсона начал вести хронику Фирнстайна, на пятнадцатый год правления Нъяульдреда, в Фирнстайн прибыл эльф Нурамон. Он сказал, что будет ждать возвращения Мандреда.

Луретор Хъемисон,

Тогда я был еще ребенком. А теперь моя жизнь клонится к закату. И я с гордостью могу сказать, что жил во времена, когда среди нас поселился эльф. Я был при том, когда Нурамон пришел к нам. Я бежал за его конем и проводил его до площади. И присутствовал при том, как он уехал прочь вместе с Мандредом и эльфом Фародином.

том 12 Храмовой библиотеки Лута в Фирнстайне, с. 53–55

Нурамон принес пользу нашему городу, и я люблю вспоминать те дни. Я помню, как в первую весну после своего прибытия он выиграл соревнования среди скальдов. Никогда больше не слышали мы таких сказаний, таких песен и таких стихов. Своими грустными словами о потерянной любви он завоевал расположение женщин. И поскольку это рассердило мужчин, то день закончился дракой. Эльф вышел из драки невредим. О, как часто Нъяульдред пытался заполучить эльфийскую кровь в королевскую линию! Но Нурамон был верен своей потерянной любви и отказывался от всех женщин, сколь бы красивы они ни были. Но эльф был больше, чем просто скальд. Первый год занимался он стрельбой из лука и достиг совершенства в этом искусстве. Пожалуй, никогда прежде глаз человеческий не мог наблюдать, как эльф из молокососа становится мастером. Он создавал статуи и картины невероятной красоты. Два года он не делал ничего, лишь как ходил в храм Лута и разговаривал сначала с отцом Сорейсом, а затем и со мной, о судьбе. Казалось, он был духовным и искусным человеком. Из-за этого было много беды. Ибо юноши брали с него пример. И вскоре многие захотели променять меч и секиру на лютню. Некоторые говорили даже, что эльф представляет собой опасность для молодых мужчин и тем самым для будущего Фирнстайна. Когда Нъяульдред позвал к себе Нурамона и упрекнул его в этом, то Нурамон сказал, что будет наставлять юношей в борьбе и напомнит им о добродетелях Мандреда. Эльф назвал своих воинов мандридами, сыновьями Мандреда. И научил их сражаться с мечом, стрельбе из лука и даже обращению с секирой. Хотя его редко можно было видеть с секирой, но он показывал юношам то, что сам видел у Мандреда.

Поскольку Мандред и Фародин оставили своих коней, то Нурамон заботился о них. Он говорил, что Мандред мечтал о том, что его кобылка начнет породу лучших лошадей. Ему привели самых лучших скакунов севера, в то время как кони Нурамона и Фародина покрывали роскошнейших кобыл. Так появились кони Фирнстайна.

На девятнадцатый год правления Нъяульдреда сражался Нурамон со своим отрядом бок о бок с королем против воинов города Терза и бушевал среди врагов, словно берсерк, только затем, чтобы потом служить королю благородным советником. Все его воины вышли из того боя живыми.

Нурамон наставлял юного Тегрода, сына Нъяульдреда. Он научил его не только тому, чему обучал мандридов, но и показал, как он сам сможет стать учителем. И способности Тегрода говорили сами за себя.

В благодарность за это старый Нъяульдред подарил Нурамону корабль, которому Нурамон дал необычное имя «Звезда альвов». Но он никогда не выходил на нем в море. Вместо этого он ухаживал за ним и стоял рядом на причале, глядя на море. Метания между весельем и печалью были отличительной чертой этого эльфа. Один день в месяц он проводил у дуба Фрейи и поминал жену Мандреда, хотя однажды зимним вечером признался мне, что никогда не видел ее. А также раз в месяц он поднимался к каменному кругу. Поговаривали, что он встречается с другими детьми альвов. Однажды он пошел со мной в горы к пещере Лута. Он принес жертвы Железнобородым, как полагается, и рассказал мне в пещере, снова освященной со времен Альфадаса, о том, что здесь произошло.

А потом — однажды — прощание наступило неожиданно даже для Нурамона…

 

Старые товарищи

Нурамон пробудился от полуденного сна. На улице было шумно, раздавались громкие крики. Эльф поднялся и стал одеваться. Он как раз застегивал рубашку, когда дверь распахнулась. То был Нельтор, молодой король Фирнстайна.

— Мой король? Чем могу сегодня служить? — когда-то он учил молодого правителя по поручению его отца, и молодой человек по-прежнему относился к нему как к учителю. Он совсем не походил на своего отца, который очень напоминал Мандреда. Скорее он пошел в Альфадаса. — Опять сражение? — спросил Нурамон.

— Нет же! Ты только представь себе! — Глаза его сверкали. — Мой предок идет вверх по фьорду. Как мне встретить его?

— Мандред? Мандред Торгридсон?

— Именно он!

Нурамон облегченно вздохнул. Казалось, он выдохнул из легких воздух последних сорока семи лет, проведенных здесь.

— Клянусь всеми альвами! — Наконец-то его товарищи возвращаются. Хотя в Фирнстайне было полно дел, чтобы отвлечься, он беспокоился за своих товарищей — и еще чаще подумывал о том, чтобы продолжить поиски Нороэлль в одиночку. — И эльф тоже с ним?

— Да!

Нурамон улыбнулся королю.

— Ты спросил меня, как ты должен встретить Мандреда. И как верный советник я скажу тебе: доспех на тебе уже тот, что надо. — То был доспех Альфадаса. — Если ты еще вооружишься своей лучшей секирой и встанешь на лестнице, ведущей в королевские чертоги, у статуй львов, то Мандред очень удивится.

— Спасибо, мастер!

— Нельтор! Называй меня другом, доверенным лицом, но пожалуйста, перестань звать мастером.

Молодой человек улыбнулся и пошел прочь.

Нурамон заторопился. Он вышел на улицу и отправился к воротам. Интересно, как выглядит Мандред? Может быть, постарел уже…

И вдруг рядом с Нурамоном возник Воагад. То был один из его учеников, и он был удивлен.

— Мандред Торгридсон! Вот это будет праздник!

— А ты только и думаешь, что о выпивке… Впрочем, ты прав, потому что Мандред ценит это. А теперь беги, созови мандридов! Пусть соберутся у храма Лута. И ни в коем случае пусть не выходят на площадь раньше, чем я подам знак.

И Воагад исчез. Нурамон посмотрел юноше вслед. С годами Мандред стал не просто предком королей, он стал прародителем Фирнстайна. И Нурамон не в последнюю очередь способствовал этому. Он показал Мандреда в блистательном свете, сияющем далеко за пределы Фирнстайна и распространившемся по всей Фьордландии.

Нурамон рассказал людям Фирнстайна не всю историю. Умолчал он и о том, что девантар еще жив. За последние годы Нурамон часто думал о демоне. Пошел ли он по иным путям, обрекая других на несчастье? Или затаился где-то и только и ждет, чтобы снова встретиться с ним и его товарищами? Он не мог сказать, но часто спрашивал себя, почему судьба сыграла с ними такую шутку и не приложил ли снова к этому руку девантар?

Царило ликование. Значит, Мандред уже в городе! Толпа медленно шла по улице. Пятьдесят лет назад их было еще не так много. Казалось, Фирнстайн не перестает расти. Еще пятьдесят лет, и Мандред шагу ступить не сможет из-за возросшего населения.

Нурамон застыл и принялся ждать. Где-то там, перед ним, среди фирнстайнцев должны быть его товарищи. И вдруг в толпе людей образовался проход.

Вот они! Мандред и Фародин. Они выглядели точно так же, как он их запомнил. Эльф обрадовался тому, что Мандред не постарел. Его товарищи заметили его. Люди толпились вокруг, затаив дыхание. Очевидно, они хотели увидеть, как эльф Нурамон наконец встретится со своим соратником Мандредом.

— Нурамон, старый хвастун! — воскликнул Мандред, бросившись к нему.

Фародин молчал, но на лице его читалось облегчение.

Мандред обнял эльфа настолько крепко, что тот едва дышал. За годы, проведенные в обществе Нъяульдреда, Нурамон научился терпеть эти дружеские грубости.

Нурамон поглядел на ярла сверху вниз.

— Я уж думал, что никогда не увижу вас.

Мандред широко ухмыльнулся.

— Пришлось дать пинка под зад парочке троллей!

— И при этом, очевидно, мы несколько позабыли о времени, — добавил Фародин, вызвав недоумение у нескольких стоявших неподалеку людей.

А Нурамон понял, что они, очевидно, стали жертвой времени на звезде альвов.

Пока Мандред купался в восторгах, Фародин и Нурамон двинулись вперед. Фародин рассказывал о троллях, о смерти Йильвины и об освобождении остальных эльфов из плена. А еще рассказал, что им пришлось бежать через низшую звезду альвов.

Известие об Йильвине тронуло Нурамона. Она была хорошим товарищем во время поисков Гийома. И только ей они были обязаны тем, что удалось уйти из Альвенмарка. Если бы она не позволила тогда ударить себя, то они, быть может, и до сегодняшнего дня не вырвались бы на поиски Нороэлль.

— Сколько времени ты ждал? — спросил Фародин, отвлекая его от мыслей.

— Сорок семь лет, — ответил Нурамон.

Сзади до них донесся смех Мандреда.

— Да ты, значит, жил здесь дольше меня! Ну что, ты теперь настоящий фирнстайнец?

Нурамон обернулся.

— Может быть. Но может статься, это фирнстайнцы стали настоящими эльфами.

Мандред рассмеялся еще громче, а с ним и все люди.

— Как зовут короля?

— Его зовут Нельтор Тегродсон; его деда Нъяульдреда ты знаешь.

Мандред протолкался к Нурамону и негромко спросил:

— Он на что-нибудь годится?

— Он мудрый правитель и…

— Я имею в виду, хороший ли он воин и…

— Я понял, что ты имеешь в виду… Да, он хороший воин. Выдающийся лучник. — Он увидел, как скривился Мандред. — Замечательно обращается с полуторным мечом, а особенно хорошо с коротким… — на лице сына человеческого читалось недовольство. — Но он непревзойденный боец в сражениях с секирой!

Выражение лица Мандреда изменилось мгновенно. Он буквально просиял.

— Значит, он таки выбрал себе лучшее оружие, — гордо произнес он.

— Идем! Я представлю тебе твоего потомка, — сказал Нурамон, указывая вперед. — А позже я покажу тебе твою кобылку и ее потомков.

— Кобылу? Потомков? Ты что же…

— Так же, как ты являешься праотцом королей, твоя кобылка является матерью фирнстайнских коней.

Мандред гордо улыбнулся.

— Нурамон, я перед тобой в долгу!

Когда они достигли площади, то стало видно, сколь сильно изменился город. Все улицы были вымощены, дома — выстроены из обработанного камня, но наибольшее внимание привлекал к себе храм Лута. Его строили люди со всего королевства на протяжении тридцати лет.

На площади не было почти никого, хотя люди толпились в боковых улицах и высовывались из окон. «Это Нельтор хорошо придумал, — подумал Нурамон. — Так Мандред может спокойно подойти к королю и его свите».

— Это он? — спросил Мандред и поглядел на Нельтора.

— Да. Идем! Пойдем к нему, — и все втроем подошли к Нельтору.

— Приветствую тебя, Мандред Торгридсон. Я — Нельтор Тегродсон, и знай, что для нас ты всегда будешь ярлом Манфредом. — Но Нельтору было видно, что он чувствует себя неуверенно перед лицом знаменитого предка. Глаза его бегали, руки слегка дрожали.

Но, похоже, это совершенно не волновало Мандреда. Он был тронут. И говорил очень мало, в то время как Нельтор нашел самые приветливые слова, выражавшие его почтительность и значимость Мандреда.

После того как Нельтор перешел к перечислению заслуг ярла по отношению к нему, его отцу и его деду, эльф сделал знак, и из боковой улицы возле храма Лута выступили мандриды.

— Мандред, вот жители Фирнстайна, с которыми тебе стоит познакомиться. — Нурамон указал на две дюжины воинов. На них были легкие доспехи, каждый был вооружен коротким мечом и секирой. У некоторых были, кроме того, луки и колчаны стрел, у других — круглые щиты, закрепленные на спине. — Это мужчины, которых учил я, — сказал Нурамон. — Это мандриды.

Мандред удивленно глядел на воинов.

— Клянусь Норгриммом, таких решительных физиономий я никогда еще не видал! С такими людьми я готов отправиться в путешествие в любой момент.

— Я наставлял их. — Нурамон гордился тем, что он сделал из юношей хороших бойцов с секирами. Он вспомнил все то, чему учил Мандред своего сына, слегка приправив тем, что показывал ему Альверих. — За все эти годы они не раз проявили себя в боях.

— Будь у нас эти ребята, и мы принесли бы печень герцога троллей собакам города, — мрачно проворчал Мандред.

Нурамон переглянулся с Фародином. Его товарищ едва заметно покачал головой.

— Мандред, для меня было бы честью, если бы ты пришел в мои чертоги выпить пива и мета.

— Предложение, от которого Мандред не может отказаться! Но они, — он указал на мандридов, — пойдут со мной. — Он обернулся к Нурамону и Фародину: — А как насчет вас?

— Это дело ярла и его потомков, — ответил Фародин.

Ничего не сказал на это Мандред, позволив семье увести себя. Казалось, к нему обращались со всех сторон. Люди, стоявшие на краю площади и в боковых улицах, последовали за королевской процессией.

— Ему это нравится, — сказал Фародин.

— Он сможет некоторое время насладиться этим, пока мы пойдем к вратам Нороэлль.

Фародин недоверчиво поглядел на него.

— Ты нашел их?

— Я их видел.

— И как они выглядят? — Такого любопытства Фародин еще никогда не выказывал.

— Идем со мной, в дом Мандреда.

Фародин последовал за ним. Очевидно, ему не терпелось, и Нурамон не мог его в этом винить. И тем не менее он сам прождал здесь Фародина и Мандреда почти пятьдесят лет, хотя с гораздо большим удовольствием стал бы искать место, которое, видел в звездном гроте Дареен.

Когда они пришли в дом Мандреда, Фародин удивленно огляделся по сторонам. За эти годы Нурамон кое-что изменил. Целитель стал надоедливым клиентом для ремесленников Фирнстайна. Шкафы, столы и стулья должны были отвечать как требованиям эльфа, так и Мандреда. При этом оружие и сундуки, а также щиты на стенах должны были напоминать те, которые когда-то были в доме воина. Особенно гордился Нурамон большой боевой секирой. Кузнец выковал ее по его чертежу, повторявшему оружие Альвериха.

— Мандреду понравится. Просто и воинственно. А эта картина… — он подошел к портрету, на котором был изображен Альфадас. — Это ты рисовал?

— Да.

— Ты меня удивляешь.

— Тогда посмотри на это! — сказал Нурамон, подходя к закрытой картине, стоявшей на мольберте.

Он снял полотно с картины, над которой работал более тридцати лет. На ней был изображен пейзаж, виденный им в гроте у оракула.

Фародин отступил на шаг, чтобы лучше рассмотреть работу. Его взгляд испытующе скользил по картине; по воде, острову, суше с ее лесами и горами.

— Когда я ушел из Искендрии, то через некоторое время обнаружил врата к оракулу. — Пока его товарищ дотошно разглядывал картину, Нурамон рассказал о загадке у врат, о детях темных альвов и о картине, которую увидел в звездном гроте. — Дареен сказала, что я должен объединиться с вами. Что я должен ждать вас здесь. Ты даже не представляешь, как часто меня одолевало искушение отправиться на поиски этого места, но слова Дареен и надпись на статуе удерживали меня.

Фародин прикоснулся к картине.

— Это краски яль?

— Да. Я сделал их сам. Здешние люди не разбираются в красках из Яльдемее.

Фародин поглядел на него с уважением.

— Это произведение искусства.

— Время может тянуться очень сильно. И тебе стоило бы видеть мои прошлые попытки. Но это — именно то, что я видел. Дареен сказала кое-что еще… — Он помолчал, думая об оракуле и ее облике.

— Что же?

— Она сказала, что существует два способа сломать заклятие на вратах Нороэлль: при помощи песочных часов или при помощи камня альвов. Я много думал об этом и задавался вопросом, нужно ли нам действительно стекло, а не только песок.

— Давай сначала найдем это место. Картина просто чудесна. Но где это может быть?

— По пути сюда я пытался отыскать это место. Спрашивал моряков, не знают ли они его. Но успеха не достиг. Я так рад, что вы здесь.

— Эта картина поможет нам. Вместе с песчинками мы найдем этот остров. — Фародин подошел к мольберту вплотную. — Интересно, это озеро или все же море.

Нурамон провел годы в размышлениях относительно прибрежного пейзажа, изображенного на картине.

— Это море. Я долго возился с волнами. Это морские волны, — он провел по полотну пальцем. — Эти горы могли бы помочь нам. Они довольно высоки, но не настолько, чтобы вершины были покрыты снегом.

— Это может быть фьорд. Может быть, он неподалеку.

— Нет. Здесь нет таких гор. Я спрашивал всех моряков, всех путешественников и всех, кто знает эти места. А по пути сюда я высматривал горы. Они находятся не во Фьордландии.

Фародин отступил назад и оглядел работу целиком.

— Клянусь всеми альвами! Я был несправедлив по отношению к тебе в Искендрии. Эта картина! Я буквально чувствую, как все во мне ищет это место.

— Мы оба были несправедливы. Но нам стоило разделиться, чтобы обоим продвинуться вперед на нашем пути… на нашем пути к Нороэлль. У меня такое чувство, что Дуб Фавнов послала нас через врата в пустыне не случайно. Может быть, она что-то видела в будущем. Я долго думал над этим, и не проходило ни дня, чтобы я не спросил себя, почему королева просто не прикажет привести меня к ней.

— Никто из Альвенмарка не приходил?

— Никто! Время от времени я встречался с Ксерном. Королева не говорит о нас и не терпит, чтобы в ее присутствии даже упоминали наши имена.

Уголки губ Фародина дернулись.

— Либо она вне себя от гнева и только и ждет, что мы вернемся и она сможет свершить суд над нами, или здесь что-то другое, — подытожил он.

— Врата снова открыты и не охраняются, с тех пор как закончилась война с троллями. Похоже, что угроза, которой опасалась Эмерелль, отступила.

— Она говорила, что из смерти Гийома может вырасти нечто, и что она до сих пор чувствует силу девантара. Как беда может так просто отступить?

— Девантара больше не видели. О нем тоже не говорят. По крайней мере, так утверждает Ксерн… Я часто размышлял над тем, что готовит девантар, за кем охотится и действительно ли он закончил с нами.

— Не ломай над этим голову! Давай будем по возможности избегать Альвенмарка и на миг позабудем о девантаре. Этой картиной ты, быть может, указал мне путь. По крайней мере, у меня такое чувство, что это так.

— И вот еще что. У карликов я…

Внезапно дверь распахнулась и в дом, громко распевая, вошел Мандред.

— И вот идет Торгрида сын, неся печень кабана! А, вот и вы! Ну что? Вы ее видели?

— Кого? — переспросил Фародин.

— Ну, ее. Эту чудесную женщину! Сестру Нельтора!

— Для меня все здешние женщины выглядят одинаково, — ответил Фародин.

Нурамон улыбнулся.

— Он имеет в виду Таргильду.

— Да! Какое имя! Таргильда! — сын человеческий мило улыбнулся.

— Кто бы мог подумать, — сказал Фародин. — Мандред Торгридсон влюблен.

Но казалось, ярл не услышал слов Фародина.

— Каково мое с ней родство? — спросил он Нурамона.

— Дай подумать. Ты отец Альфадаса, который, в свою очередь, является отцом… — он помолчал, задумавшись. В случае с Рагной он, очевидно, о подобном не задумывался. Или он опасается, что Таргильда — его дочь? — Между тобой и Таргильдой много поколений. Так что не переживай. Вот только…

— Вот только что? — спросил Мандред.

— Ты помнишь имя Рагна?

На лице Мандреда читался неприкрытый ужас.

— Что, Таргильда…

Нурамон решил немного помучить друга.

— Ну, говори уже, какое отношение имеет Рагна к Таргильде!

— Ну… она для Таргильды… тетка.

Мандред вздохнул с облегчением.

— Что с ней стало? Она горевала обо мне?

— Мандред Торгридсон, великий покоритель женщин! Фирнстайнский юбочник! Если он однажды разделил с кем-то ложе, то она будет вечно плакать о нем и ждать, что он вернется. Нет, Мандред. Она нашла себе хорошего мужа, родила ему детей и умерла счастливой. Но тем не менее…

— Тем не менее что? Да говори уже!

— Я слышал, что говорят женщины при дворе. Они рассказывают истории о тебе, не о витязе Мандреде, а о любовнике Мандреде, который возвращается спустя много лет и соблазняет женщин.

Мандред ухмыльнулся.

— Как тебе твой дом? — спросил ярла Фародин. Очевидно, ему хотелось сменить тему.

Тот огляделся по сторонам.

— Клянусь Норгриммом! Это… это дом воина! — Он подошел к большой боевой секире. — Это мне нравится… — Затем он, похоже, задумался. — Мандред-любовник! — прошептал он себе под нос. — А теперь мне пора. Нурамон, друг мой, давай после посидим вместе, ты расскажешь, как у тебя дела… — Мандред ушел так же быстро, как и пришел. Портрет своего сына в спешке он даже не заметил.

Фародин поглядел на дверь, захлопнувшуюся за сыном человеческим.

— Он всерьез.

Нурамон вздохнул.

— Да. Но можешь быть уверен, что завтра ему будет плохо, когда он увидит дуб своей Фрейи. Его вид снова разбередит старые раны. Ты ведь его знаешь.

— Люди не настолько верны, как мы, Нурамон. Может быть, он уже забыл о Фрейе.

— Дуб — слишком могущественный символ. Пока он будет стоять, ярл будет помнить о Фрейе.

— Ты хорошо узнал людей.

— Да. Сорок семь лет! Я многое сделал. Этот мир заставляет эльфа использовать время иначе, чем мы привыкли. Я видел, как молодые люди становятся стариками, девушки — матерями и бабушками. Как бы ни нравилось мне это время, мне хочется снова приняться за поиски Нороэлль.

— Ты изменился, друг мой.

Нурамон был тронут. Конечно, он изменился, но и Фародин был уже не тот. Услышать из его уст слово «друг» было подарком, которого никогда не ждал Нурамон, особенно после той ссоры в Искендрии.

— Я рад, что вы с Мандредом вернулись… друг.

 

Сила песка

Молодой король Фирнстайна оказался щедрым. Он приказал оснастить корабль Нурамона, «Звезду альвов», поскольку товарищи с самого начала поняли, что лодка Фародина слишком мала и хрупка для предстоявшего путешествия. Король Нельтор тоже понимал это, и тем не менее настоял на том, чтобы его личная гвардия, мандриды, сопровождала их. И он дал им в дорогу тяжелый сундук с серебром, чтобы они могли пополнять запасы в далеких гаванях.

Фародин пустился в путешествие, терзаемый сильными сомнениями. Нурамон возлагал большие надежды на картину, нарисованную им, и даже слушать не хотел о том, сколько придется странствовать, чтобы отыскать этот остров. Как отправляться в какое-то место, если даже не знаешь, где оно находится? От команды они свою неуверенность скрыли. Интересно, что сказали бы на это люди? Даже Мандред, знавший их вот уже столько лет, беспокоился. Он переживал за мандридов и боялся, что они состарятся, прежде чем будут закончены поиски.

Фародин хорошо запомнил картину Нурамона, где был изображен остров. Каждый день он при помощи заклинания пытался почувствовать это место. Но все было не так, как с песчинками; они либо находились, либо нет. Когда же он искал изображенный на картине пейзаж, его охватывало смутное чувство, что необходимо повернуть на восток. Но достаточно ли чувства, причем настолько смутного?

Избегая вод, принадлежащих троллям, они на протяжении нескольких недель шли вдоль испещренного ущельями побережья Сколтана.

Было летнее утро, они стояли лагерем на берегу под серо-белыми меловыми горами. Фародин отошел от остальных. Как обычно, первое заклинание поиска он использовал, чтобы найти указание на изображенный на картине пейзаж. Он искал нечто большее, чем смутное чувство. Он хотел знать, в каком направлении двигаться, а не просто догадываться.

Затем он сплел заклинание поиска во второй раз. Теперь он держал в руках серебряную бутылочку с песком, он искал песчинки из разбившихся часов. Немного дальше на суше он почувствовал одну песчинку. Он сосредоточился и пустил на самотек силу песка. Словно магнит железную щепку, притягивал песок в бутылке одну-единственную песчинку.

Фародин протянул руку и вскоре почувствовал мягкое прикосновение. Эльф, довольный, добавил песчинку в уже лежавший в бутылке песок. Это был всего лишь крошечный шаг. Но каждый из этих шагов немного приближал их к Нороэлль.

Он тщательно закрыл серебряную бутылочку. Затем в третий раз сплел заклинание поиска. Он закрыл глаза и подумал о море. Хотя он мог почувствовать и те песчинки, которые лежали глубоко под водой, но ему было трудно притягивать их. Постоянное движение воды удерживало их. Одного-единственного мгновения невнимательности было достаточно, чтобы потерять с ними связь. Лучше всего было подойти к ним как можно ближе. Подплыть на лодке и поймать, как только песчинка покажется на поверхности.

Море беспокоило его. Сколько песчинок оно могло поглотить? Песчинок, которые он, быть может, не найдет никогда! А на сколько песчинок может быть меньше в песочных часах, чтобы можно было сломать заклятие королевы?

Фародин отогнал эти мысли и снова сосредоточился на заклинании. Он чувствовал единичные песчинки на дне океана и… его сотрясла дрожь. Там было что-то чужое. Серебряная бутылочка в его руке шевельнулась. Там было что-то, что притягивало ее. Фародин настолько удивился, что потерял нить и вынужден был разорвать заклинание. Что произошло?

Он долго сидел на песке, глядя на море. Что могло быть причиной этого странного феномена? Может быть, есть место, где рядом находится больше песчинок, чем он собрал за все эти годы? И не скала ли это, о которую разбила песочные часы Эмерелль? Или есть еще кто-то, кто собирает песчинки? Кто-то, кому повезло гораздо больше, чем ему? Можно ли исключать эту вероятность? Может быть, стоит попытаться вплести картину Нурамона в заклинание поиска песчинок? Он снова закрыл глаза и сосредоточился. Снова почувствовал тягу на северо-восток. Еще более отчетливую, чем раньше. В мыслях его сформировалась картина. Он увидел камень, о который разбила песочные часы Эмерелль. И что это доказывает? Не может ли быть, что существует другой собиратель? Возможно, он там и ждет их. Фародин отбросил эту мысль. Наверное, от постоянных поисков он начинает сходить с ума. Где может быть больше песчинок, чем там, где Эмерелль разбила песочные часы? Должно быть, он почувствовал место, где находится переход в темницу Нороэлль в Расколотом мире. Он не все решил сказать своим товарищам. Зачем мучить их своими пока беспочвенными страхами? Он спустился в лагерь и рассказал, что теперь им нужно двигаться на северо-восток, в открытое море.

Сколь храбры ни были мандриды, после того как на протяжении трех недель они не видели берега, их охватило беспокойство. Даже Мандред, мужество которого не подвергалось сомнению, однажды утром поведал им о своем беспокойстве, что они могут доплыть до края мира и свалиться в Ничто, если вскоре они не изменят курс.

Именно Нурамон с его умением убеждать снова и снова развеивал тревоги людей. Они доверяли ему. Он так умело подбирал слова, что вскоре они уже смеялись вместе с ним. Но он ничего не мог поделать с тем, что вода в бочонках настолько испортилась, что пить ее стоило невероятных усилий. И остальные припасы тоже подходили к концу. Но вскоре они должны были достичь цели. Теперь Фародину приходилось держать серебряную бутылочку в руках, чтобы ее не унесло прочь, когда он сплетал заклинание поиска.

На тридцать седьмой день пути они достигли суши. Им пришлось пристать к берегу, и они потеряли два дня, поскольку теперь мандридов ничто не держало на борту «Звезды альвов». Они искали воду и охотились. Фародин тоже наконец смог насладиться чистой родниковой водой. Однако ему было трудно сохранять спокойствие, зная, насколько близки они к своей цели.

После того как они пополнили припасы, а мандриды — отдохнули, Фародин повел их на север вдоль побережья. Трудные дни в открытом море были позабыты. Среди людей царила почти такая же эйфория, с которой они начинали путешествие вместе со своим славным предком. Казалось, даже дети человеческие чувствовали, как близки к цели.

На тридцать девятый день путешествия берег удалился далеко на восток, и они вошли в просторную бухту. Свежий ветер наполнял паруса, они шли на хорошем ходу, когда вдруг Нурамон воскликнул:

— Горы! Ты видишь горы?

Фародин тоже узнал горы с картины. Казалось, все совпадает. Деревья, росшие на берегу, цвет гор вдалеке. Хотя шли они быстро, мандриды прыгнули на скамьи гребцов и изо всех сил стали налегать на весла, чтобы корабль шибче двигался вперед.

Взволнованные, Фародин и Мандред стояли на носу. Свежий ветер трепал длинные волосы Фародина. На глаза ему навернулись слезы, однако он не стыдился их.

— Ты чувствуешь это? — спросил Нурамон. Он махнул рукой в сторону косы, далеко выдвигавшейся в бухту. — Здесь много троп альвов. Все они устремляются к одной точке, которая должна находиться по ту сторону леса.

Когда они наконец обошли косу, Нурамон снова вскрикнул от радости. Словно одержимый принялся плясать он на палубе корабля. Мандриды стали смеяться и отпускать грубые шуточки. «Они не могут понять, что значит для эльфов этот пейзаж», — подумал Фародин. Он не мог так свободно выражать свои чувства, как его товарищ, его счастье было немо, и тем не менее он был взволнован ничуть не меньше. Перед ними лежал маленький, поросший лесом остров со скалистыми берегами. То был остров с картины Нурамона.

Мандриды снова изо всех сил налегли на весла. Словно ледокол взрезал воду корабль с большим синим парусом. Однако затем им пришлось изменить курс. Серые рифы вспенивали воду перед ними. Они находились всего в сотне шагов от берега. Но высадиться было негде. Они решили обойти северную оконечность маленького клочка земли и поискать свободный подход к острову с другой стороны.

Фародин посмотрел на Нурамона. Его товарищ понял его, несмотря на то, что они не обменялись ни единым словом, и хитро улыбнулся. Затем они вместе прыгнули за борт. Вода доходила им до груди. Где плывя, где бредя, они приблизились к берегу, в то время как корабль пошел дальше на север, собираясь обойти остров.

Теперь и Фародин отчетливо чувствовал силовые линии троп альвов, стремившихся к звезде. Они двигались на юг вдоль острова к затопленным ваттам. Вскоре они стояли на пересечении троп. Во время прилива оно было скрыто под водой, но его не нужно было видеть, чтобы чувствовать его силу. Все вокруг совпадало с картиной Нурамона. Сомнений быть не могло. Они нашли место, откуда Эмерелль изгнала их возлюбленную в Расколотый мир.

Взволнованный небывалым приливом чувств, Фародин заключил своего товарища в объятия. Их поиски наконец закончились! Теперь все будет хорошо!

 

Заклинание для отлива

Было утро, и Нурамон сидел на камне, о который королева когда-то разбила песочные часы. Здесь они нашли множество песчинок, а Фародин рассказал, что видел этот камень во время сплетения чар в гардеробной королевы.

Нурамон все никак не мог поверить в то, что они действительно нашли то место, которое указал ему оракул. Был отлив. Море отошло далеко назад, оставив между островом и землей покрытое песчаными волнами дно. Ватт напомнил Нурамону путь к оракулу, который показался ему похожим на пересохшее русло реки.

Всего в двадцати шагах находилась звезда альвов. Отлив обнажил ее. Место можно было узнать по раковинам, собравшимся вокруг звезды.

Было почти чудом, что они отыскали землю так далеко к востоку. По ту сторону острова, казалось, находится целый континент, о котором люди во Фьордландии, Ангносе, Друсне или Фаргоне даже понятия не имеют. Он выглядел почти как девственная земля.

— Ну вот и все! — сказал Мандред, хлопнув Нурамона по плечу. — Фародин готов.

Сын человеческий выглядел усталым. Последние дни он провел вместе с Фародином в небольшом ялике, носясь по бухте в поисках рассеявшихся песчинок.

Нурамон только кивнул.

— На этот раз уж получится, — попытка Мандреда вселить в него мужество не увенчалась успехом.

Слишком часто за прошедшие дни пытался Нурамон открыть врата к Нороэлль. Но каждый раз терпел жалкую неудачу. Сначала он пытался во время прилива, но вода, похоже, ослабляла его заклинание, и на открытие врат к Нороэлль требовалась вся его сила.

Нурамон поднялся.

Подошла команда и собралась на берегу. Они не хотели пропустить спектакль, хотя в прошедшие дни смотреть особенно было не на что. Фародина с ними не было.

Остров, на котором они находились, мог иметь двойника в Расколотом мире. Всего одни врата на звезде альвов, и они у Нороэлль! Нурамон не мог поверить в то, что они настолько близко к своей возлюбленной, и в то же время не могут пройти к ней. Открыть врата на звезде альвов своими силами было невозможно, поскольку барьер королевы был слишком крепок.

— Теперь Фародин собрал все песчинки, какие здесь есть, — сказал Мандред.

Слова его товарища не могли скрыть, что, вероятно, у них по-прежнему слишком мало песчинок и заклятие королевы окажется сильнее.

Наконец пришел Фародин. Он казался отдохнувшим.

— Помни, Мандред, — спокойным голосом произнес он. — Вы не должны бежать на помощь, что бы ни случилось. В конце концов, заклинание может провалиться из-за вашего волнения.

— Обещаю! — ответил Мандред. Остальные фирнстайнцы присоединились к его словам. Затем ярл хлопнул Нурамона по плечу. — Вспомни о своем героическом поступке в пещере Лута!

Нурамон и Фародин вместе пошли к звезде альвов. Раковины образовали круг, и в целом это казалось похожим на символ солнца. Очевидно, море было слишком слабым, чтобы унести их прочь. Звезда альвов держала их крепко.

Эльфы встали в выложенный раковинами круг.

— Что такое, Нурамон? — наконец спросил Фародин.

— Мы настолько близко к ней, и тем не менее…

Фародин не позволил договорить.

— Я вытяну силу из песка. Это у меня получается хорошо. И передам ее тебе. Так мы сможем воспользоваться всей имеющейся у нас силой.

Хотя Нурамона несколько успокоило то, что Фародин хочет помочь ему таким образом, однако его товарищ не догадывался, насколько прочен был барьер королевы. Напоминание Мандреда о пещере Лута было произнесено вовремя. Вчера во время попытки сломать заклинание Нурамон страдал от ужасной боли. Фародин тоже пытался открыть врата, однако потерпел поражение в самом начале. И Фародин не почувствовал, насколько велика сила, против которой они выступили. Казалось, судьба то и дело ставит перед ними невыполнимые задачи. Нурамон вспомнил сражение с девантаром. Тогда они были готовы столь же мало, как и сейчас для этого заклинания. Однако если они разок превзойдут сами себя, то этого может хватить, чтобы спасти Нороэлль.

— Ты готов? — спросил Фародин.

— Нет, я не готов. Но я хочу к Нороэлль!

Нурамон схватил Фародина за руку и крепко сжал ее. Затем закрыл глаза. Он сосредоточился, и перед его внутренним взором медленно стали проступать тропы альвов. Три из них шли параллельно грунту, и только одна выходила из него, пронизывала звезду и уходила прямо в небо. Именно эта тропа вела к Нороэлль. Она была черной, пронизанной зелеными прожилками света. Барьер королевы Нурамон чувствовал, но видеть не мог. Он был словно корочка, покрывавшая тропу к Нороэлль и блокировавшая ее. Подобно решету, она, казалось, пропускала только часть силы тропы. Корочка была крепче всего, что знал Нурамон. Он решил атаковать напрямую, а не как раньше, осторожно ощупать барьер.

Он сплел заклинание и приготовился пробить барьер сильным ударом и нанести рану звезде альвов. Подобно мечу устремилась его сила через барьер. Еще прежде, чем она встретилась со стеной силы, Нурамон почувствовал, как перед ним что-то конденсируется. Внезапно оно охватило его тело, жгучая боль пронизала все его существо.

Он оборвал заклинание, когда перестал чувствовать свое тело. Затем он отошел от барьера, и боль тут же померкла.

Нурамон открыл глаза, выпустил руку товарища и вздохнул.

Фародин сочувственно смотрел на него.

— Ты не взял у меня силу, — объявил он.

— До этого я даже не дошел. Этот барьер крепче врат в королевство карликов.

— Ты хочешь сдаться? — спросил Фародин. — Никто не назовет тебя слабаком.

— Нороэлль по другую сторону! Я попытаюсь еще раз.

Он сжал руку Фародина, закрыл глаза и снова сосредоточился. Нужно просто действовать быстрее! В тот миг, когда сила соберется у барьера, чтобы научить его боли, он уже должен пробить своей силой корку. Он еще раз мысленно повторил заклинание. И предпринял новую попытку. Его сила наткнулась на барьер, на этот раз вошла в него, словно меч в тело противника, и тем не менее ему не удалось пробить магическую стену прежде, чем его захлестнула боль. Казалось, в его собственное тело вонзился клинок.

Внезапно Фародин поддержал его своей силой. Песчинки дали ему много силы и помогли Нурамону выдержать боль. Он отчаянно пытался пробить барьер, но шел вперед слишком медленно. И чем больше сил он тратил на то, чтобы разбить заклинание королевы, тем страшнее становилась боль.

Нурамон услышал крик. Фародин! Похоже, боль захватила и его товарища. Нурамон чувствовал, что делится болью с ним. Так у него осталось больше сил на заклинание, и он вошел еще глубже в барьер. Но с каждым шагом вперед возрастала боль, пока не стала настолько сильной, что крик Фародина стал нескончаемым. Теперь боль была повсюду. Как и когда-то, в ледяной пещере, Нурамон постепенно переставал ощущать свое тело. Но продолжал продвигаться вперед. Охранное заклятие было почти сломлено. Вскоре он сможет направлять силу на тропы темных альвов, чтобы открыть врата. Шаг за шагом он подходил все ближе и ближе. Скоро они будут у Нороэлль!

А потом боль стала кошмарной. Он все еще чувствовал руку Фародина, но товарищ уже не мог отдавать ему силу. Она перестала течь. Словно молния пронзила душу Нурамона. Он отчаянно сражался. А потом погасла и его сила, и заклинание швырнуло его назад.

Нурамон открыл глаза. Осторожно выпустил руку Фародина. Товарищ смотрел на него стеклянным взглядом и тяжело дышал. Бутылочка с песчинками выпала из его руки. Таким уязвимым, как в этот миг, Фародина он не видел никогда.

— Прости меня! У меня закончились силы! — произнес он наконец. — Эта боль! Это то, что ты почувствовал еще вчера?

— Да, — ответил Нурамон. — С каждой попыткой приходила боль.

— А я и не знал… Где ты научился терпеть это?

— В пещере Лута.

Лицо Фародина выражало удивление.

— Наше заклинание не удалось не из-за боли, — пояснил Нурамон. — Нашей силы не хватает, чтобы тягаться с королевой. Я чувствую себя словно луговая фея, которая хочет украсть ногу у кентавра. Я пуст и выжжен. Ты чувствуешь то же самое, не так ли?

Фародин кивнул и глубоко вздохнул.

Нурамон поглядел на Мандреда. Лица ярла и фирнстайнцев были обеспокоенными, но, как и обещали, люди не тронулись с места.

— Все в порядке? — Мандред бросился им навстречу.

— Все кончено, — мрачно ответил Нурамон.

Разочарование, написанное на лице Мандреда, причинило Нурамону боль. Сын человеческий всегда верил в его магические способности и считал его великим волшебником.

Мандред и фирнстайнцы решили отправиться в лес, покрывавший остров почти полностью. Когда они удалились, Нурамон обратился к Фародину.

— Нам нужно поговорить и решить, что предпринять.

Бок о бок зашагали они назад к берегу, прошли мимо камня и вошли в лес. Долго молчали. Нурамон вспоминал слова джинна в Валемасе. Побеждать большую силу силой еще большей! Они пока не могли пробить барьер.

— Пока что нам стоит отступить и попробовать пойти другим путем, — сказал Нурамон.

— Давай попробуем еще раз, завтра, — возразил Фародин.

— Говорю тебе: это невозможно!

— Мы так близки к цели! Мы не можем теперь…

Нурамон перебил товарища:

— Это невозможно! — повторил он. — Как часто ты слышал от меня такие слова?

Фародин остановился.

— До сих пор ни разу…

— Тогда поверь мне. Мы не доросли до этой силы. Существует только одна надежда: камень альвов!

Фародин поднял бутылочку.

— Мы нашли здесь много песчинок, нам будет легче найти остальные. Тогда можем попробовать снова.

— Не верю, что ты все еще цепляешься за них, Фародин. Сила песчинок слишком мала, она не связана. Если бы у нас были хотя бы сами часы!

— Я искал их, но здесь нет ни следа. Просто-напросто ничего.

— Песчинки сыграли свою роль. Они привели нас к цели и завтра, в конце концов, еще раз сослужат службу… Представь себе, что в Расколотом мире Нороэлль, так же, как и мы, бродит меж деревьев и, быть может, думает об Обилее. Хотелось бы мне, чтобы одна эта мысль дала мне силы, которые нам нужны. Конечно, мы можем превзойти сами себя, но все имеет предел, и я чувствую, что нам еще не хватает силы.

— Но где мы возьмем камень альвов? Кроме королевы я не знаю ни одного потомка альвов, кто обладал бы таким камнем. А Эмерелль свой камень не отдаст никогда. — Он помедлил. — Но, может быть, его можно похитить?

Нурамон прислонился спиной к дереву.

— Не будем унижаться! Должны быть и другие камни.

— Даже если они есть, то мы не найдем их, потому что никто не укажет нам путь к камню альвов. Тот, кто обладает им, станет скрывать его. И даже если, предположим, мы найдем камень: ты умеешь им пользоваться?

— Нет. Но существует место, где мы можем научиться. И, быть может, найдем там и след камня альвов.

— Искендрия! — произнес Фародин.

Нурамон кивнул.

— Да, Искендрия.

Они достигли противоположного конца острова. Здесь был лагерь.

Мандред подошел к Нурамону и Фародину.

— Что теперь? — поинтересовался он.

— Мы потерпели неудачу, и так будет продолжаться и дальше, вне зависимости от количества попыток, — ответил Фародин. — Мы вернемся, когда станем сильнее.

— Мы найдем камень альвов, соберем все песчинки, которые сможем, — пояснил Нурамон. — А затем вернемся.

Мандред кивнул. Похоже было, что его разочарование ушло.

— Глупо сражаться в схватке, в которой нельзя победить. Войну выигрывает тот, кто побеждает в последней битве. А наша последняя битва еще далеко. — Он повернулся к команде: — Сворачиваем лагерь!

Люди принялись за работу, а трое товарищей вернулись на корабль. Молчание нарушил Мандред.

— Здесь ведь есть тропы альвов. Мы не можем вернуться в Фирнстайн по одной из них?

— И рискнуть совершить еще один прыжок во времени? — ответил Фародин. — Мы уже смирились с этим, но что насчет ребят? Они проклянут нас, если вернутся домой, а их дети будут уже стариками. Ты ведь не хочешь этого, не так ли?

— Нет, конечно. Я просто спросил себя, нельзя ли…

— Дуб Фавнов говорила нам, что когда-нибудь мы сможем путешествовать между звездами альвов одного мира. Но мне кажется, настолько далеко мы еще не продвинулись.

Тут в разговор вмешался Нурамон.

— Нет, продвинулись, Фародин. Во время поисков оракула я пробовал использовать это заклинание, когда путешествовал по Ангносу. В какой-то момент я наконец рискнул, и у меня получилось. В принципе, оно очень легкое. Нужно просто хорошо знать тропу. Я использовал заклинание, которому научила нас Дуб Фавнов. Вместо тропы в другой мир ты просто должен выбрать ту, которая не покидает этого.

— А почему ты не сказал? — спросил Фародин.

Нурамон не сдержал улыбки. Слова вертелись на языке, хотелось напомнить товарищу о том, сколь часто он скрывал от них свои знания.

— Наряду с тем, что произошло, это казалось мне маловажным. Но Мандред снова задал правильный вопрос. — Нурамон увидел, как лицо ярла озарилось гордостью. — Путешествие, которое мы проделали, было путешествием долгих дорог. А то, что нам предстоит, совсем иное. — Он указал на тропу альвов. — Мы очень рано наткнулись на эту тропу. Если я не ошибаюсь, она пересекает южную Фьордландию. Для обратного пути это нам не поможет, потому что мы не знаем, к какой звезде она ведет. Но может статься, что с ее помощью мы сможем вернуться сюда. Потому что барьер блокирует только тропу Нороэлль, а остальные свободны.

— Ты имеешь в виду, что теперь мы будем прыгать от звезды к звезде?

— Таким образом мы сможем быстро попасть в Искендрию и сможем избегать людей и путешествий по неприятным областям этого мира. — Ему невольно вспомнилась пустыня.

Фародин улыбнулся.

— Значит, ты хочешь путешествовать так же, как альвы.

— Это именно то, на что намекала Дуб Фавнов, — ответил Нурамон.

— А что ты на это скажешь, Мандред? — поинтересовался Фародин.

Ярл широко усмехнулся.

— Ты спрашиваешь меня, не хочу ли я проводить в дороге мгновения вместо лун? А что я могу на это ответить, кроме как: да, черт побери!

Фародин кивнул.

— Тогда давайте возвращаться в Фирнстайн, а оттуда двинемся по следам альвов…

 

Хроника Фирнстайна

На пятый день четвертого месяца в третий год правления короля Нельтора «Звезда альвов» вернулась в Фирнстайн. Мандред, Нурамон, Фародин и мандриды — все они были живы и здоровы. То был день радости, который отметили большим праздником. Таргильда принесла Мандреду своего сына. И ярл признал ребенка своим. Король Нельтор даже предложил передать Мандреду корону, если она нужна ему. Но ярл отказался и сказал, что королевству нужен постоянный правитель, который будет заботиться о жителях. А его судьба — скитаться без отдыха и только изредка бывать в Фирнстайне. Но когда он держал на руках ребенка, в глазах его была видна печаль, словно знал он, что никогда больше не увидит мальчика. И с тех пор стал избегать малыша.

Записано Луретором Хъемисоном,

Мандред и его товарищи провели в Фирнстайне десять дней, готовясь к большому путешествию. А мандриды, которые сопровождали троих товарищей, рассказывали о земле далеко на востоке, о заклинании эльфов и о мудрости Мандреда. То было путешествие не сражений, а магии.

том 17 храмовой библиотеки Фирнстайна, с. 89

Когда же Мандред, Нурамон и Фародин отправились в путь, мы предположили, что ярл вернется не на нашем веку. И на протяжении следующих дней в Фирнстайне поселилась печаль. Однако король заверил, что Мандред всегда будет рядом, когда опасность будет угрожать им. И с того дня мы ждем возвращения великого ярла Фирнстайна. А некоторые опасаются его, ибо когда он вернется, это будет значить, что для Фьордландии наступило время бед.

 

Новые пути

Фародин успокаивающе погладил своего жеребца по шее. Животное беспокоилось, так же, как и он. Эльф недоверчиво глядел в темноту. Нурамон точно описал им с Мандредом, что их будет ожидать. Но Фародин не подозревал, что это будет так сильно действовать ему на нервы.

Было жутко тихо. Его постоянно терзало чувство, что там что-то притаилось. Но что может выжить в Ничто?

Он тщательно старался не покидать узкой тропы из пульсирующего света, пронизывавшей бесконечную тьму. Нельзя было сказать, что ожидает их на другом конце. Может быть, их путь подобен узкому мосту над пропастью?

Через несколько шагов они достигли точки, где пересекались четыре тропы из света. Звезды альвов. Нурамон, шедший впереди, на миг замер. Затем перешел на красноватую полосу света и махнул им рукой, приглашая следовать за собой.

Фародин и Мандред озадаченно переглянулись. Возможности сориентироваться здесь не было. Нужно знать переплетение светящихся троп, в противном случае можно было безнадежно заблудиться.

Они снова сделали всего несколько шагов. В мире людей они могли пройти сотни миль. На следующей звезде альвов пересекалось шесть путей. Седьмая проходила вертикально через перекресток. Нурамон внезапно забеспокоился.

Фародин огляделся. Здесь во тьме висели тонкие полосы тумана. Запах? Скрежет когтей? Глупости!

Внезапно перед ними возникла арка из света. Нурамон провел в нее своего коня. Фародин кивнул Мандреду, приглашая идти первым. Когда ярл исчез, эльфийский воин тоже покинул жуткие тропы между мирами.

Они оказались в просторном помещении. Пол был выложен мозаикой, на которой еще не застыла краска. На ней было изображено восходящее солнце и семь журавлей, летящих в различных направлениях от солнца. На стенах вокруг были картины, где были изображены кентавры, фавны, эльфы, карлики и другие дети альвов. Но лица фигур были оцарапаны или испачканы сажей. На каждой стене было изображено черное дерево. Мозаику на полу испачкали волшебными символами, нанесенными темной краской. Догоревшие свечи оставили плоские восковые лужицы.

Рука Фародина нащупала меч. Он знал это помещение. Оно находилось под виллой Сем-ла, той эльфийки, которая, притворяясь вдовой купца, хранила единственную крупную звезду альвов, которая вела в библиотеку детей альвов.

— Что случилось? — спросил Фародин. — Почему ты не привел нас сразу в библиотеку? Мы могли бы оставить лошадей в квартале кентавров.

Нурамон казался печальным.

— Врата. Они изменились. Там появился… — он помедлил, — …барьер.

Фародин выдохнул.

— Барьер? Скажи, что это неправда! Что это всего лишь твоя шутка!

— Нет. Но здесь охранное заклинание не такое, как на острове Нороэлль. Оно… — он беспомощно пожал плечами. — Другое.

Мандред хмыкнул.

— Тут кое-что изменилось, — он указал на символы на полу. — Похоже на ведьмовское заклятие. Что здесь могло произойти?

— Нас это не касается, — резко ответил Фародин. — Ты можешь открыть врата, Нурамон?

— Думаю… — Послышался звон.

И прежде чем Фародин успел его задержать, Мандред выхватил секиру и широкими шагами бросился к платформе, которая вела к выходу из зала.

— Горячая голова, будь он неладен! — выругался Фародин и повернулся к Нурамону. — Давай, открывай врата! А я его верну.

Фародин взбежал наверх по платформе. Путь его вел через несколько более мелких подвальных помещений, и наконец эльф услышал пронзительный крик.

Возле кладовых он нашел Мандреда. Тот загнал в угол истощенного человека с темной, повисшей клочьями бородой. На полу стояла мерцающая масляная лампа. Повсюду лежали осколки амфор с толстыми стенками. Рядом с масляной лампой стояла маленькая миска с чечевицей. Человек хныкал и пытался вырваться из хватки Мандреда, но против силы северянина он ничего не мог поделать.

— Мародер, — презрительно объявил Мандред. — Он собирался обокрасть Сем-ла. Я поймал его, когда он собирался разбить одну из амфор.

— Пожалуйста, не убивай меня, — взмолился пленник Мандреда по-валетски, на языке, распространенном вдоль побережья от Искендрии до Теракиса. — Мои дети умирают от голода. Я ведь не для себя.

— Что, он молит о пощаде? — спросил Мандред, очевидно, не понявший ни слова.

— Ты только посмотри на него! — сердито ответил Фародин. — Щеки ввалились. Ноги как спицы. Он рассказывает об умирающих от голода детях.

Мандред негромко откашлялся и потупился. Затем выпустил пленника.

— Что происходит в городе? — спросил Фародин.

Мужчина удивленно посмотрел на него, но не осмелился спросить, почему они ничего не знают.

— Белые священнослужители хотят убить Бальбара. Вот уже три года они осаждают город. Они пришли с моря, чтобы убить нашего бога. С тех пор как три месяца назад пали западные врата, они продвигаются вперед, квартал за кварталом. Но стража храма прогоняет юношей Тьюреда священным огнем.

— Тьюред? — удивленно переспросил Фародин.

— Жалкий ублюдок! Его жрецы говорят, что существует только один бог. Они утверждают также, что мы торговали с детьми демонов. Они совершенно сошли с ума! Настолько, что даже не могут понять того, что видят.

— Ты ведь только что говорил, что они завоевали некоторые части города, — напомнил Фародин.

— Части, — худощавый человек махнул рукой. — Никто не может полностью завоевать Искендрию. Огонь Бальбара уже дважды уничтожил их флот. Они умирают тысячами, — внезапно он начал всхлипывать. — С тех пор, как они захватили гавань, мы перестали получать продовольствие. Не осталось даже крыс, которых можно было бы съесть. Когда наконец эти проклятые последователи Тьюреда поймут, что Искендрию нельзя завоевать! Бальбар слишком силен. Теперь мы приносим ему жертвы десять раз в день. Он утопит врагов в их собственной крови!

Фародин подумал о девочке, которую сожгли тогда на ладонях изображения божка. Десять детей каждый день! Что же это за город! Он не будет жалеть, если Искендрия падет.

— Вы друзья госпожи Аль-беле? — Человек посмотрел на амфоры с припасами. — Я сделал это ради своих детей. В больших амфорах всегда остается немного чечевицы или бобов. Их никогда полностью не опустошают, — он опустил взгляд. — Только если разбить.

Фародин слышал о том, что Сем-ла уже меняла роли и выдавала себя за собственную племянницу, чтобы продолжать пользоваться домом. Будучи эльфийкой, которая никогда не стареет, она была вынуждена прибегать к подобному маскараду каждые двадцать лет. Фародин ни капли не сомневался в том, что эта Аль-беле та же самая эльфийка, с которой он познакомился как с Сем-ла.

— Что случилось в подвале? — спросил Фародин.

— Когда квартал был захвачен, сюда пришли монахи. Думаю, они были и в подвале. Говорят, они искали демонов, — человек понизил голос до шепота. — Они повсюду ищут демонов. Они сумасшедшие!

— Идем, Мандред, — сказал Фародин по-фьордландски. — Мы должны выяснить, существует ли опасность того, что нам помешают, или же Нурамон сможет спокойно сплести заклинание.

— По поводу детей мне очень жаль, — подавленно ответил воин. Он снял с руки широкий серебряный браслет и подарил мужчине. — Я слишком поспешил.

Фародин сочувствия к мародеру не испытывал. Сегодня он самозабвенно заботится о детях. Но, может быть, он будет чувствовать себя польщенным, когда завтра священнослужители потребуют его дочерей, чтобы сжечь их при всем честном народе.

Эльф бросился вверх по лестнице и вышел в просторный двор виллы. Над ним раскинулось кроваво-красное ночное небо. Воздух был наполнен удушающим дымом. Они пересекли главный зал и поспешили на террасу, находившуюся на другой стороне дома. Вилла располагалась на низком холме, оттуда хорошо просматривался город.

— Клянусь всеми богами! — воскликнул Мандред. — Какой пожар!

Гавань горела. Казалось, полыхает даже вода. Все склады вокруг были обрушены, исчезли высокие деревянные краны. Немного дальше на запад на фоне неба на предместья сыпались горящие шары. Фародин наблюдал за тем, как одетые в белое воины, плотными колоннами шедшие по улицам, отчаянно пытались увернуться от снарядов.

— Сгнившую плоть нужно сжечь, — раздался за их спиной голос мародера. На террасу вышел тощий человек. Глаза его лихорадочно блестели. — Стража храма сжигает потерянные кварталы, — он рассмеялся. — Искендрию нельзя завоевать! Все белые жрецы погибнут! — Он указал на гавань: — Уже два дня горит их флот. Стража храма переправила огонь Бальбара по каналам в воды гавани, а затем подожгла. Все эти жрецы сгорят, как проклятые… — он не договорил и указал на улицу, которая вела вверх по холму. — Они возвращаются. — Группа воинов в белых военных мундирах сопровождала нескольких монахов в синих одеждах. Они торжественно направлялись прямо к вилле.

— Вы были добры ко мне, — вдруг затравленно произнес человек. — Поэтому я вам советую исчезнуть. Выглядите вы несколько странно… А те, что внизу, убивают всех, кто выглядит странно.

— Что болтает этот парень? — спросил Мандред.

— Что нам не следует злоупотреблять гостеприимством города. Идем, мы возвращаемся к Нурамону.

Ярл провел рукой по лезвию своей секиры.

— Те несколько ребят там, внизу, тебя ведь не напугали, не так ли?

— Когда два войска, совершенно очевидно обезумевшие, набрасываются одно на другое, то я просто-напросто постараюсь не попадаться им на пути, Мандред. Это не наша война. Давай убираться отсюда!

Воин пробормотал что-то невнятное себе в бороду и пошел прочь с террасы. В подвале их уже ждал Нурамон. Посреди мозаики высились золотые врата. Эльф усмехался.

— Сломать барьер было нетрудно. Охранное заклятие имело странную структуру. Словно оно было создано не для того, чтобы держать подальше детей альвов.

Фародин взял под уздцы своего коня, не обращая внимания на объяснения товарища.

Улыбка Нурамона померкла.

— Что-то не так?

— Просто нам стоит поспешить, — Фародин решительно шагнул под арку. На миг он ослеп. А затем увидел заряженный арбалет.

— Не стрелять! — прогрохотал хриплый голос. — Это эльфы!

— Лиувар! — крикнул другой.

Фародин рефлекторно пригнулся и схватился за меч. Звезда альвов была окружена странными существами: два хранителя знаний в красных балахонах, в руках у которых сверкали обнаженные мечи, несколько гномов с арбалетами и белый кентавр, в котором Фародин узнал Хирона. Среди странных стражников были даже каменные Галлабаалы.

Через врата пришли со своими лошадьми и Нурамон с Мандредом.

Галлабаал, скрипя, сделал шаг по направлению к человеческому сыну. Один из гномов направил свой арбалет на широкую грудь Мандреда.

— Лиувар! Мир! — крикнул кентавр. — Я знаю этих троих. Человек — напыщенное ничтожество, но это не враги.

— Что стряслось? — поинтересовался Нурамон.

— Думаю, что ты сможешь ответить на этот вопрос лучше, — снисходительно ответил Хирон. — Что происходит в мире людей?

Фародин коротко поведал об их встрече с мародером и о горящем городе. Когда он закончил, стражи озадаченно переглянулись.

Хирон негромко откашлялся.

— Должно быть, вы совершили скачок во времени, когда проходили через врата. Вот уже более сотни лет как Искендрия лежит в руинах, — он остановился, чтобы дать возможность воспринять услышанное. Наконец он продолжил объяснения. — Монахи Тьюреда все еще не отказались от попытки пробить барьер, ведущий к библиотеке. Они осаждают звезду альвов и даже выстроили там храмовую башню. Таким образом они мешают детям альвов попасть к нам. За многие годы вы — наши первые гости, — он даже поклонился. — Приветствую вас от имени хранителей знания.

— Неужели они действительно представляют опасность? — спросил Нурамон.

Хвост Хирона беспокойно дернулся.

— Да, представляют. Ими руководит слепая ненависть ко всем детям альвов. Вопрос не в том, попадут ли они в наше убежище в Расколотом мире, а в том, когда они попадут. У нас никто не питает иллюзий относительно опасности. Все наши гости и большинство помощников покинули нас, — в его голосе звучала горечь. Затем он раскинул руки в патетическом жесте. — Умирающая библиотека в вашем распоряжении. Даже в твоем, сын человеческий. Добро пожаловать!

 

Пустые залы

Нурамон вошел в зал, где по его ощущениям чуть более пятидесяти лет назад его встретил гном Буилакс. Однако, входя в библиотеку, они из-за недостатка знаний совершили скачок через по меньшей мере лет сто, а быть может, и больше, так что встреча с гномом состоялась еще в более давние времена. И тем не менее казалось, что в зале не изменилось ничего. Все полки и книги были на месте, янтарины источали мягкий свет. И только Буилакса не было видно. В нише между полками, куда когда-то гном положил его меч на хранение, Нурамон обнаружил книги, письменные принадлежности и даже небольшой нож. Но пыль на всем подсказала, что здесь давно уже никого не было.

Бросилась в глаза Нурамону перевернутая чернильница. Чернила разлились по столу и давно засохли. Все выглядело так, словно Буилакс взял только самое необходимое, а остальное просто бросил. Может быть, гному пришлось бежать?

Нурамон подошел к двадцать третьему стеллажу и взобрался по лестнице. Когда он достиг необходимой полки, его охватило то же чувство, что и в первый раз, когда он был здесь. Он пошел по следам Юливее, словно она была его подругой, как Нороэлль была подругой для Обилее.

Он взял ее книгу и стал спускаться. Карабкаясь вниз по ступенькам, он думал о недавних событиях. Нападение на звезду альвов обеспокоило его. Неужели священнослужители Тьюреда смогут проникнуть в библиотеку? До сих пор, очевидно, им это не удалось, но их нападения на звезды альвов причиняли вред даже здесь, в Расколотом мире.

Нурамон еще раз окинул взглядом зал. Было жаль, что он не застал ни Буилакса, ни Рейлифа. Кто же укажет теперь путь жаждущему знаний? Может быть, Рейлифа можно найти где-то в другом зале библиотеки. Если здесь нет никого, кто может подсказать ищущему, то все огромное собрание книг бесполезно для посетителей.

Нурамон покинул зал, размышляя, где начать поиски знаний относительно камня альвов. Фародин хвалил его чутье и просил его самого поискать записи, в то время как эльф-воин собирался поговорить с хранителями знания.

Нурамон вошел в одну из комнат и положил книгу Юливее на стол. В ромбовидных ящиках стеллажей, стоявших у стен, лежали свитки. Он взял первый попавшийся и развернул его. Прочтя первые строки, он вздохнул. Речь шла о списке родоначальников кентавров.

Он подошел к другой полке, выбрал еще один свиток. В этом тексте речь шла о героическом поступке человека, который изо всех сил защищал врата в Альвенмарк. Подробности относительно врат не упоминались. Но Нурамону показалось, что он на верном пути. У каждой культуры свои мифы и представления о начале времен. Это те самые истории, в которых можно найти скрытые указания.

В поисках он провел часы и нашел только один-единственный след. В одной хронике было записано, что Эмерелль воспользовалась своим камнем, чтобы создать важные морские врата между человеческим миром и Дайлосом в Альвенмарке. Там было сказано: «О, если бы не ушли старики, мы могли бы создавать свои собственные врата!» Все, что он читал, указывало на то, что королева обладала единственным камнем альвов.

— Так ты его никогда не найдешь, — произнес знакомый голос. — Ибо времени слишком мало…

Нурамон обернулся. В дверях маячила фигура в черном плаще; половину лба скрывал капюшон.

— Мастер Рейлиф! — воскликнул Нурамон.

— Да, это я. И я разочарован тем, что ты ищешь знания по-эльфийски.

Нурамон положил свиток, который читал, обратно на полку.

— Так ли удивительно, что эльф ведет поиски таким образом? Однако ты прав. Мне следовало бы вспомнить о своем товарище-человеке и сократить поиски.

— Я имел в виду не это. Но ты должен знать, что конец этого места близок.

Нурамон недоверчиво уставился на хранителя знаний. До сих пор опасность не представлялась ему настолько большой.

— Неужели люди разрушат врата, не ведая, что творят?

— Не мне рассуждать о том, что знают люди и с какой целью совершают поступки. Могу сказать только, что еще немного, и библиотека будет потеряна. Да и какой смысл хранить знания, если они заперты и никто не может попасть сюда?

— Никакого, — тихо произнес Нурамон.

— И чтобы ты получил хотя бы толику мудрости, которую таит в себе это место, я помогу тебе, — мастер Рейлиф улыбнулся.

— Ты уже говорил с Фародином?

— Нет. С ним Генгалос и другие хранители. Я хочу поговорить только с тобой. — Рейлиф бросил взгляд на стол. — Вижу, ты взял книгу Юливее.

— Я хотел еще раз прочесть ее, — сказал Нурамон, и его слова прозвучали как извинение.

— Это хорошо. И можешь взять книгу себе.

— Как? Я думал…

— Знания этой библиотеки исчезнут, пусть даже остальные не видят этого столь же ясно, как вижу я. Но если это место пропадет, то пусть хотя бы немного знания из его залов будет спасено. Кроме того, для меня и остальных книги не представляют ценности. Я прочел ее, и теперь она — часть меня.

— Почему вы не уйдете из библиотеки и не устроите новую в другом месте? — спросил Нурамон, думая об Альвенмарке, где хранителей знания наверняка приняли бы с распростертыми объятиями.

— Мы поклялись не покидать этих залов, прежде чем вместим в себя все знание, которое здесь собрано. До сих пор мы думали, что это никогда не случится и это место всегда будет бурлящим источником знания. Но источник запечатан, поэтому ничего нового к нам не попадает. А поскольку это так, то может наступить день, когда все сокровища этих залов станут частью нас. Тогда мы сможем уйти. Однако, к сожалению, мы слишком медлительны. Только один из нас, которого мы приняли по необходимости, может читать быстрее. Если же мы получим все знания библиотеки, прежде чем наступит конец, мы покинем ее и вернемся в Альвенмарк.

— Сколько это продлится?

— Наверняка больше сотни лет… Клянусь всеми альвами! Сто лет! Раньше мы с тобой посмеялись бы над этим временем. Да что такое сотня лет? Однако боюсь, люди придут раньше, чем мы соберем все.

Нурамон не мог понять хранителей знания. Если их связывает клятва, то они вынуждены идти на риск, оборвать связь с миром людей и жить здесь, словно замурованные. Однако, быть может, будет разумнее нарушить клятву, чтобы спасти по меньшей мере часть неоценимого знания. Эмерелль наверняка не станет презирать их, если они явятся ко двору.

— Давай пройдемся немного, — сказал Рейлиф и вышел в коридор.

Нурамон схватил со стола книгу Юливее и последовал за хранителем.

— Ты можешь помочь мне узнать кое-что о камнях альвов?

Рейлиф негромко рассмеялся.

— В этом вопросе уже заключается смелое предположение относительно того, что камней больше, чем один…

— Это так?

Рейлиф едва заметно кивнул под капюшоном.

— Однако никто не знает, где они… Равно как и не знаю я, где можно отыскать один…

Нурамон был разочарован. Он ожидал от Рейлифа большего. Неужели во всех книгах, что он прочел, не сказано ничего о том, где можно найти камни альвов?

— Ну, не вешай нос! Хотя я не могу сказать тебе, где искать камень, но могу объяснить, что с его помощью можно сделать. Так что слушай хорошенько! Если ты обладаешь таким камнем, то он даст тебе возможность переместиться из одного конца мира в другой. С его помощью ты сможешь создавать тропы альвов там, где их не было прежде. Можешь открывать и закрывать врата. И даже можешь создавать или разрушать звезды альвов. Камень альвов, попавший не в те руки, может натворить много бед.

— А колдовские барьеры с его помощью тоже можно разрушать?

— Конечно.

Это был ответ, на который надеялся Нурамон. Он хотел использовать такой камень не для чего иного, кроме как для освобождения возлюбленной.

Они вышли из коридора и поднялись по лестнице наверх. А хранитель знаний тем временем продолжал.

— Тот, кто хочет воспользоваться камнем альвов, должен быть способным к магии. И чем большего он захочет добиться с его помощью, тем труднее будет совладать с силой камня.

— Однако столь могущественный камень должен чувствоваться! Его сила должна просто сиять, — заметил Нурамон.

Он подумал о замке королевы. Там не ощущалась сила камня. Может быть, Эмерелль оградила его заклятием, чтобы скрыть ауру силы.

— Ты ошибаешься. Сила камня едва ощутима. Конечно, ты почувствовал бы его, если бы я держал в руках здесь, рядом с тобой, однако, несмотря на все его величие, ты счел бы его безделушкой.

— А как он выглядит?

Рейлиф промолчал. Он привел эльфа в небольшую комнату, отходившую от лестницы. Здесь янтарины сияли холодным зеленым светом. У стен стояли массивные шкафы, возвышавшиеся до самого потолка. Хранитель знания открыл один из них, вынул большой фолиант и водрузил его на пюпитр посреди комнаты. Крышка переплета книги была на двух застежках, которые открыл Рейлиф.

— В этой книге есть изображение камня альвов. Он принадлежит не Эмерелль, и его носитель давно ушел вслед за альвами. — Капюшон сполз Рейлифу на глаза. Быстрым движением руки хранитель полностью отбросил его назад, и Нурамон удивился тому, что увидел эльфийские уши, торчавшие из седых волос. То, что старый эльф обнажил голову, оказалось неожиданным для Нурамона. А Рейлиф, казалось, не заметил его удивления, уверенно занимаясь поисками необходимой страницы.

Изображение камня занимало целую страницу. Он был темно-серым и казался гладким. Пять белых борозд пересекали его поверхность. Рисунок в книге был скорее простым, работал явно не мастер. Но его было достаточно для того, чтобы получить представление.

Нурамон указал на изображенные в камне углубления.

— Что это за линии? — спросил он.

Рейлиф провел пальцем по левой бороздке.

— Это мир людей. За ним находится мир, который расколот, в котором мы сейчас живем. Затем — земля альвов, затем их дом, — он указал на правую линию. — А вот это — то, что мы, эльфы, называем лунным светом.

Нурамон удивился.

— Верится с трудом.

— Во что?

— В то, что миры, которые мне известны, находятся рядом с домом альвов и лунным светом.

— Не запутайся, Нурамон. Говорят, что каждый камень альвов уникален. Каждый означает свое понимание мира. Относительно камня Эмерелль говорят, что борозды на нем пересекают друг друга.

— А кому принадлежал этот камень? — поинтересовался Нурамон.

— Дракону по имени Хелиах. Мы знаем о нем немного, только то, что он поздно последовал за альвами и после этого драконы потеряли свое значение.

Нурамон был доволен. Это начало того, на что он надеялся.

— Я благодарен тебе за то, что ты показал мне это изображение.

Рейлиф закрыл книгу.

— Этот том ты найдешь здесь, если захочешь показать камень своим товарищам. Я оставлю его на столе. Но прежде ты должен посетить кое-кого, кто тебя знает и с кем ты наверняка с удовольствием встретишься.

— Кто это может быть? — удивленно спросил Нурамон.

Мастер Рейлиф усмехнулся.

— Его имя я называть не в праве. Я обещал. — Он указал на лестницу: — Иди по ступенькам на самый верх! В одном из голых залов ты найдешь его. — Серые глаза старого эльфа сверкнули в свете янтаринов.

Нурамон, колеблясь, покинул комнату. На лестнице вздохнул. Казалось, хранитель знания произнес над ним заклинание — настолько сильно очаровали его глаза старого эльфа. Интересно, какова его история? Он не отваживался расспрашивать его об этом. Кроме того, в данный момент его занимало кое-что другое. Кто может ждать его там, наверху?

Нурамон достиг конца лестницы и пошел по широкому коридору, от которого расходились в стороны небольшие залы. Они были пусты; здесь не было ни книг, ни стеллажей. Очевидно, знания библиотеки еще не добрались сюда. И, как можно было заключить из слов Рейлифа, это не случится теперь никогда. Тем больше удивился Нурамон, увидев в одном из боковых ответвлений книги, лежавшие стопками справа и слева у стены.

В коридоре послышался чей-то негромкий голос. Нурамон пошел на него, заглянул в щелку двери и не поверил собственным глазам: в пустом, круглом зале на троне из книг сидел джинн. Он как раз выбрал себе томик из старательно сложенной стопки по левую руку, заглянул в нее и, утратив интерес, швырнул в кучку справа от себя. У джинна были белые волосы, на нем были белые одежды, благодаря которым он казался более почтенным, чем в Валемасе.

Едва Нурамон вошел в зал, джинн поднял голову и уставился на него.

— А, это ты, Нурамон, — сказал он так, словно они виделись совсем недавно. Он быстро соорудил небольшую стопку из лежавших вокруг книг и указал на нее. — Садись.

Едва Нурамон опустился на книги, как джинн спросил:

— Ну что, помог тебе мой совет?

— Да, и за это я хотел поблагодарить тебя. Он оказался неоценим. — Нурамон рассказал, что когда-то пошел из библиотеки по следам Юливее. Рассказал о карликах и о Дареен.

— Вижу, ты помешался на Юливее, — джинн указал на книгу, которая лежала на коленях у Нурамона.

— Мне ее отдал Рейлиф. Может быть, ее стоит отнести в Валемас, к вольным. Их ненависть к Эмерелль наверняка немного смягчится благодаря этим записям.

Лицо джинна стало удрученным.

— Нет смысла относить книги в Валемас. Оазис разрушен.

— Что? — потрясенно воскликнул Нурамон. — Как это могло случиться?

— Белые рыцари с севера, которые выступают под знаменами Тьюреда, уничтожили вольных.

— Как это возможно? Как человеческие воины смогли пройти вглубь пустыни и выстоять в борьбе против вольных Валемаса?

— Использовав магию. Некоторые из людей научились колдовать. Они собираются под знаменем Тьюреда. Они главные, они чувствую силу троп альвов. Они нашли каменное кольцо в пустыне, и поскольку там не было защитного барьера, они открыли врата при помощи своей магии. Так дошло до битвы. Я бежал, а когда вернулся, то нашел только развалины и мертвецов. Люди не пощадили даже детей.

— Это невообразимо! Эти дураки разрушат все! — Нурамон остановился. — Неужели они напали на Альвенмарк?

— Не беспокойся. Вольные Валемаса послали меня наблюдать за людьми. И я видел, как они собрались у звезды альвов, которая ведет в Альвенмарк. Священнослужители молились и спрашивали своего бога, будет ли благословенно это место. Затем они произнесли слова, которых я не понял. То наверняка было заклинание. Я заметил, что что-то ударило в звезду альвов: в тот же миг воины обнажили мечи. Но поскольку затем ничего не произошло, они ушли. Я изучил следы, которые они оставили. С таким заклинанием они никогда не попали бы в Альвенмарк. Те же следы я обнаружил на каменном круге после разрушения Валемаса. Очевидно, священнослужители могут открывать только врата в Расколотый мир.

— Как же они до сих пор пощадили библиотеку?

— О, они пытаются проникнуть сюда уже некоторое время. Хранители знаний говорят, что люди сбиты с толку, потому что в Искендрии так много троп альвов. Кроме того, им трудно пробить охранное заклинание на вратах. Однако Рейлиф полагает, что люди постепенно снимают барьер. Каждый день они продвигаются все дальше и дальше. Поэтому остается немного времени на то, чтобы вобрать в себя знания этого места и исчезнуть.

— Это ты можешь так быстро впитывать знания?

— Конечно.

— А что они сделали, чтобы убедить тебя?

Джинн состроил рассерженную мину.

— Эти ребята одурачили меня. В конце концов они заставили меня назвать свое имя. Теперь я должен служить им. Эти негодяи слишком хитры для меня. Ну да что теперь… То, что происходит здесь, напоминает мне библиотеку джиннов. Очевидно, такова судьба большого знания — просто пропадать. — Взгляд джинна устремился в пустоту. — Я спрашиваю себя, где все это кончится…

Нурамон покачал головой.

— Если судьба благосклонна к нам, детям альвов, то воины сожгут все, что находится в этих залах. Если она захочет сыграть с нами злую шутку, то они получат эти знания… В той мере, в которой они способны учить другие языки.

— Мы думали об этом. В тот миг, когда люди ворвутся сюда, мы сплетем заклинание, которое разрушит все, что хранилось здесь. Умрем и мы. Заклинание уже готово. Мы должны всего лишь произнести последние слова. И тогда гигантский… — джинн прервался и поглядел на дверь.

Нурамон проследил за взглядом духа, и то, что он увидел, удивило его до глубины души. В комнату, держа стопку книг, вошла маленькая девочка. Ей было около восьми лет, не больше. Увидев его, ребенок сильно удивился и от испуга выронил книги.

Джинн поднялся.

— Не нужно пугаться, маленькая эльфийка. Это Нурамон, друг из Альвенмарка.

Девочка посмотрела на книги. Они резко взлетели вверх и снова образовали стопку на ее руках. Нурамон смутился. Казалось, для ребенка это заклятие было не труднее, чем хлопок в ладоши. Она подошла ближе и положила стопку рядом с большим книжным троном.

— Иди сюда! Поздоровайся с гостем! — сказал джинн.

С несмелой улыбкой девочка подошла к джинну и позволила духу погладить себя по темно-русым волосам.

— Как тебя зовут? — спросил Нурамон.

— Что ты имеешь в виду? — малышка говорила почти тем же тоном, что и джинн.

— У тебя нет имени? — не отставал Нурамон.

— А, вот оно что! Маленькая эльфийка или дитя эльфов — так они меня называют.

Нурамон лишился дара речи. Джинн не дал ребенку даже имени!

— Так, дитя эльфов, отнеси эти книги обратно вниз, — поручил джинн малышке.

Та состроила недовольную рожицу и принялась собирать книги из кучи прочитанных. Еще раз улыбнулась Нурамону и покинула зал.

Едва шаги ее стихли в другом конце коридора, как Нурамон обернулся к джинну.

— Как ты мог не дать ей имени?

— Имена создают проблемы. Я тебе об этом уже говорил. Они только приводят к тому, что другие получают власть над тобой.

Нурамон указал на дверь.

— Это не мешает тебе использовать этого ребенка в качестве служанки.

— Хо! Да ты просто не знаешь малышку. Она сущая мучительница. Меня послушалась только потому, что ты здесь. Она настолько твердолоба, что даже череп тролля перед ней ничто. Кроме того, я отослал ее только по одной причине.

— По какой же?

— Она не знает о своем происхождении. Я рассказал ей историю, чтобы защитить от правды.

— И какова же правда? — спросил Нурамон, но тут же отмахнулся. — Я уже догадываюсь. Малышка из Валемаса, не так ли?

— Да. Вероятно, она — последняя из вольных.

Нурамон удивленно поглядел на джинна.

— Как это возможно? Я думал, прошло по меньшей мере лет сто. Как же может быть, что она все еще ребенок?

Джинн рассмеялся.

— Все зависит от того, насколько крепки защитные барьеры звезд альвов и насколько велико искусство волшебника. Вы наверняка прошли головой сквозь стену, не пытаясь решить вопрос при помощи магии.

Нурамон понял, что хотел сказать джинн.

— В таком случае, вы пришли сюда в то время, которое мы потеряли при прохождении врат? Это значит, что поклонники Тьюреда сначала пришли в Искендрию, а потом…

— Валемас! И наверняка они разрушили и другие места. Вот так. Девочку доверили мне тогда, когда битва за Валемас еще только предстояла. Хильдачи, ее мать, была великой волшебницей и видящей. Она сказала, что мы должны отвести малышей в безопасное место. Однако поскольку детей было мало, а воины недооценили опасность, увел я только эту малышку. Хильдачи сказала, что я должен отвести ее в надежное место, чтобы позже вернуть обратно. Когда я обнаружил, что Валемас уничтожен, я пришел с ней сюда. Это было шесть лет назад. Тогда малышка даже говорить не умела. За это время я научил ее нескольким языкам, а также чтению и письму многими видами письменности. И магии немного научил. Не стоит ее недооценивать! А поскольку я привязан к этому месту, пока хранители знания не захотят покинуть его, я не могу отвести ее куда-то еще. Но я не хочу, чтобы она жила в опасности в этой библиотеке, поскольку может статься, что мы не достигнем своей цели прежде, чем придут люди.

Нурамон призадумался. Ребенок — это последнее, что им может понадобиться в поисках. Однако джинн прав. Это не место для маленькой эльфийки.

— Я заберу ее. Хотя сначала это надо объяснить моим товарищам, и она наверняка усложнит наши поиски.

— Я слышал, вы ищете камень альвов.

— Может быть, тебе что-нибудь о нем известно?

— Ну конечно. Однако все, что я мог поведать тебе из своей огромной мудрости, я уже сделал.

— Что ты имеешь в виду?

— То, что сказал, — с ухмылкой ответил он. — Ничего нового ты от меня не узнаешь.

Что мог иметь в виду джинн, говоря, что уже рассказал ему все о камнях альвов? Ничего он не говорил! Ни сегодня, ни тогда, в Валемасе. О камнях альвов и речи не было.

— Подумай хорошенько. А я пока почитаю, — джинн взял начатую книгу и принялся медленно перелистывать страницы. Однако Нурамон заметил, насколько быстро двигались глаза духа. Он не просто листал книгу, он читал ее.

Нурамон стал думать о том, что говорил ему джинн тогда, в Валемасе. Он рассказывал Нурамону о Расколотом мире и о том, что путешествовать в бесконечной темноте невозможно. Однако о камне речи не было. Или была?

— Огненный опал! — пробормотал он себе под нос.

Джинн отложил книгу в сторону.

— У тебя хорошая память, Нурамон.

— Ты имеешь в виду огненный опал, который находится в потерянной короне махараджи Берсейниши? Это камень альвов? — Нурамон помнил слова джинна. Тот спросил его, поверит ли он скорее в то, что опал — это звезда альвов, которая движется… После всего, что рассказал Рейлиф о силе камней альвов, теперь он понял подтекст слов джинна. Нурамон покачал головой. — Камень альвов, принадлежащий джиннам! Это в вашем духе. Спрятать свой камень в таком месте, которое настолько очевидно, что никто никогда не догадается искать его там!

— Ну, мы же, духи, умны… Хотя не очень. Потому что мы и предположить не могли, что этот глупец Элебал возьмет с собой корону в походы.

— Я все еще не могу поверить… Ты ведь говоришь правду?

Джинн хитро улыбнулся.

— Я тебе когда-нибудь лгал?

— Нет, никогда. Ты даже говорил мне, где начинать поиски короны. — В Друсне махараджа Элебал проиграл решающую схватку, и там корона с огненным опалом исчезла. — Вот только одного я не понимаю. Почему ты сам не искал корону? Неужели к Валемасу ты был прикован именем?

— Нет, не был. Я искал корону, вот только найти не смог. Либо она уничтожена, либо ее окружает защитное заклятие. Раньше я мог почувствовать ее в любом месте человеческого мира.

— Я думал, что камни альвов нельзя почувствовать на расстоянии.

— Это верно, но мы наложили на камень особое заклинание, которое известно только нам, джиннам, и которое подсказывает, где находится огненный опал. Однако, как я уже говорил, его зов пропал. Да и почувствовать его из-за границы другого мира нельзя.

Может быть, Фародин сумеет помочь. Его заклинание поиска сумеет почувствовать корону.

— А изображение короны есть?

— Да, даже в этой библиотеке. Я велел нарисовать ее, когда был здесь в первый раз. Тогда я еще искал ее и надеялся узнать здесь что-то о ее местонахождении. Идем, я покажу тебе! — И он поднялся.

— Мой товарищ, Фародин, знает заклинание поиска. Если мы покажем ему изображение короны и ты расскажешь то, что знаешь о ней, то, может быть, он сумеет найти ее. Но можно ли нам воспользоваться камнем для своих целей, если мы отыщем его?

— Если ты найдешь огненный опал, то джинны выстроятся перед тобой в ряд и будут целовать тебе ноги! Каждый из них назовет тебе свое имя и будет читать твои желания по глазам! Проще говоря: да, Нурамон!

 

Маленькая эльфийка

Нурамон сидел в своей комнате над книгой, которую дал ему джинн, и разглядывал корону махараджи, нарисованную на пергаменте яркими красками. Какое произведение искусства! Трудно было поверить в то, что человек мог носить на голове это огромное сооружение. Корона была похожа на золотую крепость, усеянную драгоценными камнями. В центре находился большой огненный опал, вокруг которого собирались все остальные камни.

Он нашел важный след, и ему не терпелось узнать, что скажут на это его товарищи. И вдруг он услышал какой-то звук. Он был похож на всхлипывание. Эльф закрыл книгу и подошел к двери. Снаружи кто-то плакал! Осторожно открыв дверь, эльф выглянул. Маленькая девочка сидела, прислонившись к стене, и заливалась слезами. Рядом с ней лежали узелок и три книги.

— Что случилось? — спросил Нурамон и присел на корточки перед малышкой.

— Ты ведь знаешь! — ответила эльфийка, губы ее дрожали.

Она отвернулась и уставилась в пол.

Нурамон сел рядом с ней. Подождал немного, затем заговорил.

— Джинн все тебе рассказал.

Малышка молчала.

— Посмотри на меня! — тихо сказал он.

Она взглянула на него. Ее карие глаза сверкали.

— Теперь ты знаешь, откуда родом.

— Да… Джинн сказал мне, где я родилась, кто были мои родители и что случилось с Валемасом.

— А раньше он тебе ничего не говорил? Ничего?

— Он всегда говорил, что я родом из уважаемой семьи и однажды мои братья и сестры заберут меня и отведут домой. И я ему верила!

— Он не солгал. В каком-то смысле он сказал правду.

Маленькая эльфийка отерла слезы с лица.

— Я думала, что у меня есть семья — мама и папа. Я думала, что они где-то ждут меня. И я думала, что у меня есть братья и сестры.

— Конечно, больно узнать, что все не так, как мы себе представляли. Но из-за этого не стоит отказываться от мечты. Если тебе нужна семья, то может статься, что однажды ты найдешь ее. — Нурамон вспомнил день перед отправлением на эльфийскую охоту и о словах оракула, которые преподнесла ему Эмерелль в качестве совета. — Знаешь, что мне как-то сказала королева?

Девочка покачала головой.

— Она сказала: выбирай сам своих родственников!

Малышка удивилась.

— Это тебе сказала могущественная Эмерелль?

— Конечно. И тебе эти слова тоже могут помочь. Но прежде ты должна выбрать себе имя.

На лице эльфийки появилась улыбка. Казалось, она уже забыла, что только что плакала.

— Имя!

— Выбирай как следует!

— А почему ты этого не сделаешь? Посмотри на мое лицо и скажи мне, что я за имя!

Нурамон с улыбкой покачал головой. Что я за имя! Маленькая эльфийка странно смотрела на вещи. Но он согласился и сказал:

— Что ж, может быть, ты Обилее…

— Это имя мне нравится, — заметила девочка.

— Погоди! Немного мягче. Кроме того, я уже знаю эльфийку с таким именем. Есть имя, которое звучит похоже. — Нурамон понял, что ищет. Для этого ребенка эльфов могло быть только одно имя. — А как тебе нравится Юливее?

Малышка распустила волосы, и волнистые пряди упали на ее плечи.

— Красивое имя! — звонким голосом сказала она.

— Раньше ты его наверняка не слышала, не так ли?

— Нет, не слышала.

— Что ж, эльфийка по имени Юливее увела твой народ из Альвенмарка и основала Валемас. — Нурамон рассказал девочке о древнем городе Валемасе в Альвенмарке и об одноименном городе-оазисе, где он повстречался с джинном.

— Но джинн говорил мне, что мой род — род Дилискара.

— Это дед Юливее и основатель их рода. Значит, ты даже в родстве с ней.

— А могу ли я в таком случае взять ее имя?

— Ну конечно. Новорожденным часто дают имена, прежние носители которых уже ушли в лунный свет.

— Тогда я хочу взять его.

— Хороший выбор! Возможно, ты последняя из вольных Валемаса. Лучшего имени тебе и не придумаешь… Юливее!

— Юливее! — несколько раз повторила маленькая эльфийка, делая ударение на различные слоги. Затем она встала прямо перед Нурамоном и поглядела ему в глаза. — Теперь я хочу пережить приключения и быть рядом с тобой.

— Но ведь ты не будешь в такой безопасности, как в Альвенмарке. Мы можем проводить тебя до врат в Альвенмарк, где кто-нибудь отведет тебя к королеве.

Юливее покачала головой.

— Нет, этого я не хочу. Я лучше с тобой останусь.

Нурамон указал на узелок и книги, лежавшие у стены.

— Это твои вещи?

— Да. Платья и знания. Больше мне ничего не нужно.

— Тогда бери свои вещи и неси в комнату! — Нурамон пошел вперед; Юливее поступила так, как ей велели, и сложила книги на стол.

Нурамон сел.

— А что это за книги, которые ты принесла?

— Они принадлежат мне!

— Конечно, — ответил Нурамон. — Но если ты скажешь мне, что это за книги, то я подарю тебе вот эту книгу, — и он положил руку на книгу Юливее.

— Это сказки. Из них я многое узнала об Альвенмарке. Больше всего мне нравятся сказки про Эмерелль. Они такие мудрые. Хотелось бы мне увидеть ее.

Нурамону вспомнилось отношение Эмерелль к себе и товарищам. Оно совершенно не соответствовало эльфийской королеве из сказок, которые он так любил слушать ребенком.

— А ты можешь рассказать мне сказку?

Юливее улыбнулась ему.

— Конечно. Знаешь, я еще никогда никому не рассказывала ничего. Остальные были всегда слишком заняты.

— Что ж, у меня время есть, — сказал Нурамон.

И маленькая Юливее начала сказку об Эмерелль и драконе, которого не могли победить многие воины. Она как раз дошла до постыдного предательства дракона, когда в комнату вошли Фародин и Мандред. На лице Мандреда читалась радость, а на лице Фародина отразились недоверие и недовольство.

Девочка бросила на них короткий взгляд и стала рассказывать дальше.

— А потом Эмерелль вернулась и подарила сокровища дракона роду Теверои, который потерял многих воинов в борьбе против дракона. Мастер Альвиас был рад, что королева в безопасности. Так заканчивается эта история.

Нурамон заметил, что Юливее сократила конец. Он погладил ее по голове.

— Это была очень хорошая сказка, спасибо тебе. — Он поднялся. — А теперь я хочу кое-кого представить. Это Фародин. Он лучший воин при дворе королевы. — В то время как Фародин только слегка приподнял уголки губ, Мандред улыбнулся широко. — А это Мандред Торгридсон, ярл Фирнстайна. Человек.

Открыв рот, девочка уставилась на Мандреда, словно тот был роскошной статуей, которой нужно было восхищаться.

— А вам обоим я хочу представить последнюю эльфийку Валемаса.

На лице Фародина отразился ужас.

— Это значит…

— Да. Валемаса больше нет. — В двух словах он поведал о том, что сообщил ему джинн. — А эту девочку джинн спас и привел сюда. Ее зовут Юливее, и она теперь будет нашей спутницей.

— Приветствую тебя, Юливее, — сказал Фародин скорее вежливо, чем приветливо.

— Она какое-то время будет сопровождать нас, — продолжал Нурамон. — А потом я отведу ее в Альвенмарк.

— Но я вовсе не хочу в Альвенмарк, — ответила Юливее. — Я лучше буду с вами. И с этим вы абсолютно ничего не сможете поделать, — самоуверенным тоном произнесла она.

Мандред ухмыльнулся.

— Похоже, у малышки уже есть план. Она мне нравится! Пусть остается!

Фародин покачал головой.

— Мандред! Это слишком опасно для ребенка. Представь, вдруг нам придется сражаться.

— А я стану невидимой, — сказала на это Юливее.

Мандред запрокинул голову и громко расхохотался.

— Вот видишь! Она знает, что делает.

Фародин пристально поглядел на нее.

— Ты умеешь становиться невидимой?

Юливее отмахнулась.

— Это же легко.

Нурамон снова вмешался в разговор.

— Джинн ее кое-чему научил.

Фародин посмотрел на девочку.

— Ну ладно, пусть остается, — сказал он наконец. И, улыбаясь, погрозил Нурамону пальцем. — Но ты будешь за нее отвечать!

— Согласен. Но расскажите теперь, что вам сказали хранители знаний.

Фародин кивнул и начал рассказ. Они указали ему две важные книги по искусству заклинания поиска. И воин был уверен, что сможет усовершенствовать свои умения в области магии. Говорили они и о камнях альвов и о том, что существовал некто, кто за последние столетия использовал один из этих волшебных камней для того, чтобы создать новые тропы в паутине альвов. Одну из таких новых троп они обнаружили, когда приходили в библиотеку в первый раз. Очевидно, другие путешественники тоже обратили внимание на эти новые тропы. В них было что-то чужое, что, вероятно, могло зависеть от того, что они были совсем недавно вплетены в тысячелетнюю паутину дорог. В любом случае, их существование было доказательством того, что существовали и другие камни, помимо камня Эмерелль.

Когда Фародин закончил, Нурамон в свою очередь рассказал о встрече с Рейлифом. Опасность, о которой говорил хранитель знания, вызывала беспокойство на лицах его товарищей. В конце концов Нурамон передал рассказ джинна относительно исчезнувшего огненного опала.

— Но где мы должны искать корону? То, что ты описываешь, абсолютно не поможет мне найти ее след, — заметил Фародин.

— Посмотри на это! — Нурамон раскрыл книгу, которую вручил ему джинн, на странице, примеченной ранее. — Это корона махараджи Берсейниши.

Фародин оглядел картинку и задумчиво кивнул.

— Это хороший след, Нурамон.

Маленькая Юливее подошла к столу и привстала на цыпочки, чтобы поглядеть на картинку.

— Но по какой дороге нам идти? Пойдем по новой тропе альвов и поищем ее создателя или будем разыскивать огненный опал? — спросила девочка.

— Ты слушала внимательно. Именно в этом и заключается вопрос, — ответил Нурамон.

— Я думаю, нам стоит поискать огненный опал, — предложил Мандред. — Найти пропавшую корону и взять ее наверняка легче, чем отнять у кого-то камень альвов.

Фародин захлопнул книгу.

— Мандред прав. Я уверен, что при помощи заклинания я найду эту корону. Мы примерно знаем, где она находится, и знаем, как она выглядит. Этого должно быть достаточно! Мы можем взять книгу себе?

— Да, — ответил Нурамон.

— Тогда давайте отправимся на поиски камня альвов! — Впервые с тех пор, как они ушли от врат к Нороэлль, Фародин преисполнился жажды действий.

Нурамон испытывал облегчение. Он помнил прошлое прощание с Искендрией. Тогда они расстались в ссоре. Теперь все иначе. Они уйдут вместе, и с ними будет новая маленькая спутница.

 

Письмо верховному священнослужителю

Отчет об интригах в Ангносе и в Эгильском море

Дорогой отец Тердаван, король веры на земле, мудро назначенный рукою Тьюреда.

Выдержка из письма орденского князя Гилома из Селескара к Тердавану, главе ордена и верховному священнослужителю Тьюреда

В соответствии с Вашим желанием я направляю Вам сообщение об интригах в Ангносе и Эгильском море. Как и повсюду, куда мы приходим с миссией, существует две сложности.

Первая заключается в том, что те места, которые для нас священны, осквернены детьми альвов. Многие из них ожесточенно сражаются, словно за свой дом и двор. Однако, благодаря нашей превосходящей стратегии и готовности к самопожертвованию наших рыцарей, мы еще ни разу не проиграли боя. Существует лишь несколько мест, которые нам приходится осаждать на протяжении длительного времени, пока мы не проникнем на другую сторону и не освободим ту землю, которая принадлежит нашему богу, от демонических детей альвов. Да проклянет Тьюред альвов!

Вторую опасность для нашего дела представляют неверующие, все те, кто молится другим богам. Благодарение Тьюреду, ужасная культура Бальбара наконец-то искоренена. Ваши видения были истинны. В катакомбах Искендрии мы нашли каменное сердце культа. Бальбар был никем иным, как каменным духом, пробужденным к жизни детьми альвов.

Культ Аркассы утратил свое значение, когда люди узрели чудеса Тьюреда. Ваше решение снять первосвященников с осады звезд альвов и вместо этого показать народу Ангноса силу Тьюреда смыло культ Аркассы.

Только одно беспокоит меня. Хотя в данный момент это нельзя расценивать как большую опасность, однако это вполне может перерасти в настоящую проблему. Из многих городов вокруг Эгильского моря я получил известия о том, что конные эльфийские воины оскверняют наши дома божьи. Только вчера мне пришло извещение о том, что в Цейлидосе горел храм. Кроме того, мы не досчитались нескольких кораблей, которые должны были прийти в Искендрию. Выжившие сообщают об эльфах, которые напали на них. Пока это всего лишь булавочные уколы, однако, в конце концов это в настоящее время ничтожное сопротивление может перерасти в серьезное восстание.

Я вовсе не хочу утверждать тем самым, что войска Альвенмарка постепенно приходят в движение. Однако боюсь, дети альвов, живущие в священных местах, узнали, что рано или поздно мы собираемся выступить против них. Нельзя исключать, что отряды эльфийских всадников-мародеров собираются из беженцев из освобожденных земель.

И последнее, я хотел бы обратить Ваше внимание на сообщение наших лазутчиков. Они выяснили, что друснийцы действительно готовятся к войне. Они исходят из того, что Вы уделите внимание им. Их попытка разжечь восстание в Ангносе не увенчалась успехом. Хотя есть сообщения об эльфах, которые идут из Ангноса в Друсну, но они не подкрепляются в достаточной степени. Вы спрашивали у меня совета, и я предлагаю следующее: пусть друснийцы готовятся к войне. А тем временем мы усилим укрепления в горах Ангноса. До сих пор мы всегда атаковали и никогда не проигрывали. Однако в Друсне все уже изменилось. Решение не соваться в леса Друсны и вовремя отступать было очень мудрым. В противном случае с нашим войском случилось бы то, что когда-то произошло со святым Ромуальдом. Мы сможем победить друснийцев только тогда, когда разобьем их войска на нашей земле. Тогда у нас будут все возможности. Пусть они атакуют, а мы станем защищаться. Они сотрут себе ноги в кровь на каменистых склонах. Что же касается северян из Фьордландии, то я не вижу в них опасности. Они неразумные варвары, и союзников у них нет. Когда придет время, Фьордландия упадет нам в руки, подобно спелому яблоку…

 

Леса Друсны

Из Искендрии Нурамон и его товарищи пошли по уже знакомой им тропе альвов в западный Ангнос, чтобы оттуда по суше отправиться в Друсну. При этом они избегали людей и перешли горы вдалеке от деревень, городов и дорог. В конце концов они углубились в леса Друсны.

Казалось, зеленое море бесконечно. Изредка попадались поляны. Нурамону эта местность напомнила леса Гальвелуна, по которым он путешествовал когда-то: как там, так и здесь приходилось опасаться волков. Коричневых драконов, которые существовали в Гальвелуне, здесь они, по счастью, не видели. Хотя Мандред утверждал, что в мире людей тоже есть драконы, однако Нурамон сомневался в этом, поскольку истории ярла звучали более чем сомнительно.

На протяжении нескольких дней друзья шли по лесу, очевидно, бывшему когда-то ареной крупной битвы. Они находили покрывшиеся ржавчиной шлемы и обшивки щитов, а также мечи и копья. У валунов лежали разбитые доспехи и человеческие кости, образуя своеобразные жертвенные алтари.

Фародин, как обычно, вел отряд, Юливее была единственной, кто сидел в седле. Ей нравился Фельбион, да и конь, похоже, привязался к девочке. Для Юливее путешествие было настоящим приключением. Каждого зверя и каждое растение она разглядывала с любопытством, смущавшим даже Нурамона.

— Когда мы приедем? — спросила она уже раз в пятидесятый за день.

Мандред усмехнулся. Он задавал себе тот же вопрос. Как бы там ни было, вчера примерно в полдень Фародин сказал, что еще до захода солнца они достигнут места, куда его тянет заклинание. Но вот уже начался новый день, и они оказались в сыром участке леса между двух болот.

Фародин на вопрос ребенка внимания не обратил.

Поэтому к Юливее обратился Нурамон.

— Каждый раз, когда ты задаешь этот вопрос, прибавляешь нам еще один день пути.

Малышка промолчала.

— Что-то здесь постепенно становится жутковато, — проворчал Мандред. — Волки! Отлично! Этим мы хвосты накрутим. Но это ужасное болото! Мы же можем провалиться в бездонное окно!

Фародин только вздохнул. Было ясно, что постепенно он начинает терять терпение. Эльф ускорил шаг, чтобы немного отойти от остальных.

— Если ты беспокоишься, то сядь на свою кобылку, — негромко сказал Нурамон Мандреду. — Она тебя выведет.

Ярл не заставил себя упрашивать и сел на лошадь.

А Нурамон тем временем направился к Фародину; он хотел выяснить, что не так, поскольку эльф никогда еще не сбивался со следа. Однако, похоже, его что-то смущало на протяжении уже нескольких дней. Может быть, он чувствует поблизости еще одну песчинку. Или что-то мешает заклинанию поиска, при помощи которого он пытался отыскать корону.

— Что случилось, Фародин? — спросил его Нурамон.

— Я не ожидал болота. И, кроме того… — Фародин резко обернулся.

— Что такое?

Эльф успокоился и покачал головой. Затем помассировал лоб.

— Там что-то сверкнуло, что помешало моему заклинанию, — он указал на болото по правую руку от него. — Я вижу там, позади, след, он проходит мимо, словно звериный. Но что-то там не так. Он недостаточно четок. Кроме того, мне то и дело кажется, что здесь поблизости песчинка.

— Может быть, она упала в окно.

— Нет, мне кажется, что ее уже несколько дней носит по лесу ветер. Если бы я не был уверен в обратном, то решил бы, что нас преследуют.

— Я позабочусь об этом, — ответил Нурамон и вернулся к Мандреду и Юливее.

Мандред кивнул, однако Юливее на него внимания почти не обратила. Она была занята тем, что рассматривала свой собственный кулак.

В душе Нурамона шевельнулись подозрения. Он подошел к Фельбиону.

— Что у тебя там? — спросил он Юливее.

Девочка опустила руку, но ладонь не раскрыла.

— Ничего, — ответила она.

— Но ты же держишь что-то в руке, — не отставал Нурамон.

— Всего лишь светлячок.

Нурамон не сдержал улыбки.

— Я уже догадываюсь, что это за светлячок… Фародин!

Маленькая эльфийка надула губы и, похоже, размышляла над тем, что теперь делать, когда к ним подошел Фародин.

— Раскрой ладонь! — сказал Нурамон Юливее.

Девочка послушалась.

— Ничего! — легкомысленно отмахнулся Мандред.

А Нурамон увидел, что там лежит одна-единственная песчинка.

— Очень крохотный светлячок, — заметил он.

Фародин, казалось, был скорее озадачен, чем рассержен.

— Ты? Это ты? — он покачал головой. — Ты что же, взяла песчинку у меня из бутылочки?

— Нет, нет, — быстро проговорила Юливее. — Я ничего не крала.

— А тогда откуда же она у тебя? — не сдавался Фародин.

— Помнишь ночь, когда ты пошел в лес, потому что почувствовал песчинку? Я тоже пошла. И была проворнее тебя.

— Она очень ловка, — заметил Фародин. — Она рассказывает нам сказки, за которые нужно извиняться, чтобы скрыть более серьезный проступок.

— Я ничего не крала, — повторила Юливее. — Если хочешь, можешь пересчитать свои песчинки.

— И я должен поверить, что ты нашла песчинку? Как же ты, скажешь, сделала это?

Юливее дерзко усмехнулась.

— Я умею колдовать, ты уже забыл?

Нурамон снова решил вмешаться.

— А кто научил тебя заклинанию поиска?

— Фародин! — ответила Юливее.

— Ничего я не учил! — сердито буркнул Фародин.

Нурамон склонил голову на бок.

— Скажи правду, Юливее!

Мандред легонько похлопал девочку по плечу.

— А я верю маленькой волшебнице.

На глаза Юливее навернулись слезы.

— Мне так жаль. Вот… — она протянула Фародину песчинку.

Та перелетела в ладонь эльфа. Затем он достал бутылочку и впустил в нее песчинку.

По щекам Юливее побежали слезы.

— Я просто хотела тоже что-нибудь найти. И только поэтому подсмотрела заклинание.

— Ты так умеешь? — спросил Нурамон.

— Да, а потом я защищала песчинку от взглядов Фародина. Я просто хотела ее рассмотреть. Мне так жаль!

— Перестань плакать, Юливее, — тихо произнес Фародин. — Это мне нужно извиниться. Я несправедливо счел тебя воровкой.

— Малышка оставила вас в дураках, друзья мои! За это можешь пойти со мной на охоту.

И вот уже Юливее снова улыбается.

— Правда?

— Конечно, если Нурамон разрешит.

— Можно? — спросила девочка. — Пожалуйста, отпусти меня на охоту!

— Ну ладно, но держись поближе к Мандреду, — ответил Нурамон.

Юливее возликовала.

А Фародин и Нурамон, качая головами, отправились вперед. Когда они отошли на расстояние, где их не могли услышать остальные, Фародин сказал:

— Малышка талантлива. Клянусь всеми альвами! Как она может так просто перенять заклинание?

— Юливее — дочь волшебницы. Мать звали Хильдачи. И она из рода Дилискара, а значит, является прямым потомком первой Юливее. Магия в ее роду очень сильна. Кроме того, ее обучал джинн. Он предупреждал меня, чтобы я не недооценивал кроху.

— Она была бы хорошей ученицей для Нороэлль, — с некоторой грустью сказал Фародин. — Когда мы завладеем короной и прыгнем к вратам Нороэлль, ее маленькие ручки могут нам очень пригодиться.

— Ты забыл о боли? Я не хочу, чтобы ребенок пережил такие муки. Когда у нас будет камень альвов, я буду готов подождать и дать Юливее самой принять решение, захочет ли она помочь нам с этим заклинанием.

Фародин не ответил, он глядел вперед.

— Мы на месте! Там, впереди! Вроде возле бука.

Пока они приближались к дереву, Нурамон думал о том, как быстро все может закончиться, когда они сначала найдут корону и окажется, что огненный опал еще существует. Они научатся пользоваться камнем. А затем им наконец удастся освободить Нороэлль.

Они достигли дерева, которое, окруженное блеклой травой, стояло на краю окна.

— Она здесь! — заявил Фародин и уставился в грязную воду. — Что-то не так.

— Она там, внутри? — спросил Мандред, указывая на окно. — Давайте возьмем мою веревку! Только придется решить, кто будет пачкаться.

— Я! — воскликнула Юливее.

— Еще чего! — ответил Нурамон.

— Вообще это не важно, потому что там, внизу, огненного опала вы не найдете, — добавила маленькая эльфийка.

Нурамон улыбнулся.

— И откуда же это известно нашей умной не по годам девчушке?

Фародин тронул Нурамона за руку.

— Малышка права. Короны здесь нет.

— Как это? — переспросил Нурамон. — По какому же следу ты тогда шел?

Фародин схватился за голову.

— Ах я, дурак!

Тут вмешался Мандред.

— Может быть, кто-нибудь объяснит мне, что за дерьмо здесь происходит?

— Мне не дано объяснить это столь красивыми словами, которые ты подобрал для своего вопроса, — начал Фародин. — Но короны здесь нет! Здесь… — он в отчаянии развел руками. — Представь себе, ты положил свою секиру в грязь, а затем снова поднял. Останется отпечаток. Вот и здесь нечто подобное. Корона очень долго лежала в этом окне и оставила неизгладимый отпечаток в магической структуре мира. Этот отпечаток настолько силен, что во время поисков я принял его за корону. — Фародин закрыл на миг глаза. — Есть два магических следа, которые ведут от этого места. По одному пришли мы, и он почти померк. А второй еще свежий, — он указал вперед. — Нам придется идти по этому следу. Тогда мы попадем к короне.

— А почему джинны давным-давно не отыскали корону, если она оставляет отпечатки? — спросила Юливее.

Фародин улыбнулся.

— Быть может, эльфийский взгляд может увидеть вещи, которые скрыты даже от джиннов. Им стоило попросить помощи во время своих поисков.

Он пошел вперед, сделав остальным знак следовать за ним.

Нурамон отправился в путь. Хотя Фародин не поднимал особого шума вокруг своих способностей, однако целитель был уверен в том, что никто иной не сумел бы довести их до этого места. Нурамон многое отдал бы за то, чтобы получить способности Фародина. Он долго возился с этим заклинанием, однако не усвоил даже основы. Тем больше удивило Нурамона то, что Юливее это далось настолько легко.

Внезапно Фародин остановился и указал на большой, поросший плющом валун, лежавший на поляне перед ними. Прошло мгновение, прежде чем Нурамон заметил, что было не так с этим местом. Он настолько глубоко погрузился в раздумья, что остался слеп к изменениям магии леса. На поляне пересекались шесть троп альвов. Нурамон начал плести заклинание врат, не собираясь при этом открывать их. Он просто хотел рассмотреть тропы звезды альвов внимательнее. И то, что он увидел, привело его в ужас. Все тропы сияли ярким светом. То были недавно созданные тропы.

— След короны обрывается здесь, — запинаясь, произнес Фародин.

— Нет! — воскликнул Нурамон, прогоняя видение звезды альвов.

Этого не могло быть! Они были так близки к тому, чтобы найти опал, а теперь он исчез?

— Должно быть, кто-то нашел корону, принес сюда, а затем воспользовался камнем для того, чтобы создать звезду альвов.

— Есть здесь и кое-что еще, — опечаленно ответил Фародин. — Корона, или, точнее, огненный опал, оставила магический узор. След, по которому мы сюда пришли. Я не вижу этого узора в тропах альвов. Они иные.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Нурамон.

— Эти тропы не имеют ничего общего с опалом короны. Я могу разобрать, при помощи какого камня альвов была протянута тропа. Эти отличаются от магического узора короны, как вода от огня.

— Значит, ты уверен, что эта звезда создана не при помощи короны? — спросил Нурамон.

— Да, — только и сказал Фародин.

— Значит, кто-то пришел сюда с камнем альвов, забрал корону и снова исчез, — похоже, кто-то собирает камни альвов. Какая сила может находиться в этих руках? Если он взял огненный опал, а вместе с ним и библиотеку джиннов, то он обладает знанием прошлого, настоящего и будущего. Может быть, дело в этом? Может быть, священнослужители Тьюреда из Фаргона поэтому научились колдовать?

Мандред и Юливее молчали.

А Фародин ответил:

— Это объяснило бы, откуда у них знания о звездах альвов. Я полагаю, что у нас нет иного выхода, кроме как пойти по одной из троп.

— Можно мне выбрать? — тихо спросила Юливее.

— И по какой бы пошла ты? — поинтересовался Фародин.

Девочка призадумалась, а затем указала на восток.

— Фаргон ведь там, не так ли?

 

Лицо врага

Нурамон вскрикнул и исчез в темноте. Прежде чем Фародин успел отпрыгнуть назад, дорога под ним разорвалась на спирали кружащегося света. Казалось, он падает. Лошадей охватила паника. Юливее закричала. И вдруг темнота исчезла, словно занавес, открывающий вид на новые декорации.

Фародин стоял в комнате с высоким потолком. Вокруг него собрались товарищи. Раздавалось бормотание и крики. Эльф поднял голову. Они находились внутри большой башни. Вдоль стен проходили галереи, на которых толпились люди.

Толстый мужчина в просторных белых одеждах осторожно приблизился к Фародину. Он высоко поднял цепочку с золотым шаром. По лбу его крупными каплями стекал пот. Священнослужитель нервно моргал.

— Изыди, демоническое отродье! — дрожащим голосом воскликнул он. — Это дом Тьюреда, и он сожжет вас в гневе своем!

Фародин придержал коня под уздцы. Крупное животное вырывалось, пытаясь укусить священнослужителя.

— Спокойно, мой хороший, — прошептал эльф. — Спокойно.

Фародин понятия не имел, что унесло их с тропы альвов и швырнуло сюда. Он не хотел неприятностей. Он просто хотел выбраться. Быстро огляделся по сторонам. Помещение церкви было побелено. Над каменным алтарем висело знамя с черным мертвым деревом на белом фоне. Фародин вспомнил, что уже видел это знамя у рыцарей ордена, которые завоевали Искендрию.

— Как этот жалкий мешок с жиром сумел сбросить нас с тропы альвов? — спросил по-фьордландски Мандред. — Он маг? — поинтересовался он, указав на священнослужителя. Теперь он говорил на языке Фаргона, да настолько громко, что его наверняка услышали все в храме. — Уйди с дороги, толстячок, не то я отрублю тебе голову!

Священнослужитель испуганно попятился.

— Помогите мне, братья и сестры! Уничтожьте это демоническое отродье! — Он начертал на своей груди знак и запел: — Никакое зло не коснется меня, ибо я дитя Тьюреда. Никакого горя не испытаю я…

Остальные верующие присоединились к пению. Толпа на галереях пришла в движение. Фародин услышал шаги на скрытых лестницах.

— Выбираемся отсюда! — крикнул Фародин.

Он оттолкнул священнослужителя и направился к порталу, за которым, очевидно, находился выход из храма. Над створками двери висела большая икона на дереве. Сделана она была плохо, как и большинство работ людей. Глаза были слишком большими, нос казался неровным, и тем не менее было в картине что-то знакомое.

Рядом с Фародином в пол со звоном ударился нож.

— Убейте их! — крикнул срывающийся мужской голос. — Это дети демонов! Когда-то они убили святого Гийома, который пришел, чтобы спасти всех нас.

Теперь с галерей на них обрушился град снарядов: монеты, тяжелые кошельки, ножи, ботинки. Деревянная скамья едва не задела Юливее. Фародин, защищаясь, поднял руки над головой и бросился к выходу. Мандред держался рядом. Перед вратами храма оказалось две небольших дверцы. Должно быть, отсюда на галереи вели лестницы. Из левой двери вышел внушительного вида мужчина. Мандред уложил его одним ударом кулака.

Фародин распахнул врата храма. Широкая лестница вела на вымощенную камнем рыночную площадь. Нурамон схватил Юливее на руки и бросился на улицу. Высоко над ними зазвонил колокол. Мандред угрожающе поднял секиру. Спиной вперед он шел рядом с Фародином, который вел лошадей, спускаясь по лестнице. Никто не отваживался приблизиться к рыжеволосому великану. Из храма доносились многоголосые крики.

Товарищи вскочили на коней. Нурамон указал на самую широкую улицу, которая уводила с рыночной площади.

— Туда!

Отчаянно неслись кони по мостовой. Высокие, ярко раскрашенные фахверковые дома обрамляли улицу. По пути им почти не попадались люди. Очевидно, весь город собрался в храме. Фародин оглянулся. Первые преследователи осмелились выйти на рыночную площадь. Угрожающе поднимая руки, они кричали им вслед проклятия. На фоне огромного храма Тьюреда они казались до смешного маленькими. Словно массивная, круглая башня возвышался он за их спинами. Снаружи его тоже выкрасили белой краской. Купол ярко сверкал на солнце, словно оббитый пластинами из чистейшего золота.

— Туда! — крикнул Мандред.

Фьордландец придержал кобылку и указал на боковую улицу, в конце которой виднелись городские ворота.

— Шагом, — приказал Нурамон. — Если мы понесемся к воротам так, словно за нами гонится стая волков, они еще чего доброго их закроют.

Фародину с трудом удавалось сдерживать своего беспокойного жеребца. Нурамон, в седле вместе с Юливее, поехал вперед. Крики взволнованных прихожан храма медленно приближались. Никто не хотел догонять их.

Человек в белом мундире, широко расставив ноги, замер в воротах.

— Кто вы такие? — крикнул он издалека.

За бойницами привратной башни Фародин заметил движение. Может быть, арбалетчики. Еще пара шагов, и арбалетчики их не достанут. Однако как только врата останутся позади, им могут выстрелить в спину. Просто прорваться нельзя, хотя сбить с ног одного-единственного стражника было бы несложно. Нужно обмануть привратника!

— Там, у храма, заварушка, — крикнул он стражнику. — Там нужен каждый воин!

— Заварушка? — недоверчиво переспросил человек. — Никогда такого не было.

— Поверь мне! В храм вдруг ворвались дети демонов. Я видел собственными глазами. Не слышишь крики? Они преследуют верующих и гонят, их по улицам города, словно скот!

Воин, прищурившись, посмотрел на него и как раз собирался ответить, когда в конце улицы показался отряд верующих. Они были вооружены дубинками и вилами.

— Вот они, — серьезно заметил Фародин. — Боюсь, они все одержимы.

Стражник схватился за алебарду, прислоненную к воротам.

— Тревога! — закричал он изо всех сил, делая знак людям, стоявшим за бойницами. — Восстание!

— Спасай свою душу! — крикнул Фародин.

Затем подал знак товарищам, и они ринулись в городские ворота. Никто не послал им вслед болт.

Они неслись по пыльной дороге, проходившей между золотистых нив. На западе поднимались отвесные холмы. Там между зеленых пастбищ был участок леса.

Проехав по дороге около мили, они свернули с нее и двинулись через поле. Из-под копыт, блея, бросилось врассыпную стадо овец. Наконец они добрались до леса. Оказавшись под защитой, отряд остановился.

Фародин оглянулся на город. На дороге виднелся небольшой отряд всадников. До первого перекрестка они ехали вместе, затем разделились и понеслись в разные стороны.

— Посланники, — проворчал Мандред. — Скоро все рыцари ордена на сотню миль в округе будут знать, что в этом проклятом храме появились дети демонов, — он обернулся к Нурамону. — Что, клянусь боевой секирой Норгримма, вообще произошло? Почему мы внезапно оказались посреди этого храма?

Эльф беспомощно развел руками.

— Я не могу это объяснить. Мы должны были выйти на звезду альвов, чтобы оттуда пойти по другой тропе. Такое ощущение было, словно у меня выбили почву из-под ног. Я почувствовал, что на звезде альвов все тропы словно отмерли.

— Отмершие тропы? — переспросил Мандред. — Это что еще за чушь?

— Магия живая, сын человеческий, — вмешался Фародин. — Ты чувствуешь пульсацию троп, словно они являют собой вены этого мира.

— Может быть, это из-за того смешного дома, который построили люди? — робко спросила Юливее. — Он жуткий, хотя и весь белый. Там было что-то, что тянуло из меня… Во мне… Что-то хотело отнять у меня магию. Может быть, мертвое дерево или тот мужчина с большими глазами.

— Да, мужчина на картине. — Нурамон обернулся в седле и поглядел на Фародина. — Ты ничего необычного на картине не заметил?

— Нет, кроме того, пожалуй, что это не очень похоже на произведение искусства.

— А мне показалось, что он выглядел похожим на Гийома, — решительно произнес Нурамон.

Фародин скривился. Это глупо! Зачем кому-то хранить портрет Гийома в храме?

— Ты прав, — согласился Мандред. — Теперь, когда ты сказал… Тот парень действительно выглядел как Гийом.

— Кто такой Гийом? — спросила Юливее.

По мере того как они углублялись в лес, Нурамон рассказывал ей о девантаре.

— Значит, Гийом — это человек, который мог лишить тебя магии во время плетения своих заклинаний? — спросила Юливее, когда он закончил.

— Не человек, — поправил ее Фародин. — Он был наполовину эльфом, наполовину девантаром. Люди не владеют… — он остановился. Нет, все не так! Так было сколько он себя помнил, однако события в Искендрии доказали, что по крайней мере монахи культа Тьюреда умеют колдовать.

— Ведь без магии злые рыцари не пришли бы в Валемас, — печально произнесла Юливее. — В храме у меня было такое чувство, словно кто-то хотел лишить меня магии. Может быть, в картине живет дух Гийома?

— Гийом не был злым, — заверил ее Нурамон. — Там не было никакого духа.

— Но что-то хотело украсть у меня магию, — настаивала малышка.

— Может быть, само место, — заметил Мандред. — Сам храм. Он ведь стоял как раз на звезде альвов, если я тебя правильно понял, Нурамон.

— Это могло быть случайностью. Людям нравится устраивать священные места там, где пересекаются тропы альвов.

По спине Фародина пробежал холодок.

— А что, если они сознательно уничтожают звезды альвов? Таким образом они отделяют этот мир от Альвенмарка. Они ненавидят нас и называют детьми демонов. Разве не было бы логично в таком случае, чтобы они желали закрыть все врата в Альвенмарк? Подумайте же… Они пробили врата в Расколотый мир и уничтожили тамошние анклавы. А врата в Альвенмарк они запирают. Разве вы не видите плана, который стоит за этим? Они отделяют миры друг от друга. И они уничтожают всех, кто не служит Тьюреду.

Нурамон поднял брови и улыбнулся.

— Ты меня очень удивляешь, Фародин. Как так вышло, что именно ты вдруг так многого ожидаешь от людей? Ты ведь всегда презирал их.

Мандред откашлялся.

— Не всех, конечно же, — поправился Нурамон. — Но ведь кое-что говорит не в твою пользу, Фародин. Кто-то протягивает новые тропы альвов и создает новые звезды. Это не вписывается в твои теории.

В этих словах была истина. Фародину очень хотелось, чтобы Нурамон оказался прав! И тем не менее сомнения не отступали.

— Ты знаешь эти края?

Нурамон кивнул.

— Тогда веди нас к ближайшей крупной звезде альвов. Давай посмотрим, не стоит ли храм и там.

 

Потеряна навеки?

Фародин глядел на опушку леса через разбитые окна развалин храма. Еще вчера он был убежден в том, что окажется прав. По пути через холмы они обнаружили небольшую капеллу, стоявшую на низшей звезде альвов. Всего три тропы пересекались там, точнее сказать, когда-то пересекались, поскольку то место лишилось всей своей магии.

Мандред подошел к почерневшей от сажи перекладине, со скрипом качнувшейся в сторону.

— Это было давно. Этот храм сгорел, по меньшей мере, полгода назад. Странно, что его не восстановили.

— А зачем? — раздраженно ответил Фародин. — Ведь, в конце концов, он свою задачу выполнил, разве не так?

Он поглядел на Юливее. Девочка сидела, зажмурившись, на лице — гримаса.

— Оно здесь, — тихо сказала она. — Точно так же, как в другом белом доме. Что-то хочет украсть мою магию! Оно тянет ее из меня. Больно! — она открыла глаза и бросилась к выходу.

Мандред тут же пошел за ней. Фародин беспокоился, когда малышка бродила где-то одна.

— Я не чувствую, чтобы из меня что-то вытягивали, — с сомнением произнес Нурамон.

— Но ведь ты ей веришь?

Он кивнул.

— У нее более тонкое чутье, чем у нас. В этом сомнений нет. Равно как и в том, что здесь нет врат, ведущих в Альвенмарк. Вся магия ушла из этого места.

— И разрушение храма делу не поможет, — трезво рассудил Фародин. — Если место лишилось магии, то она уже не вернется. Или я ошибаюсь?

Нурамон беспомощно развел руками.

— Откуда же нам знать? Я не понимаю, что здесь происходит. Почему строят эти храмы? И кто пришел сюда, чтобы разрушить храм? Почему храм бросили и не стали восстанавливать?

— По крайней мере, на последний вопрос я могу тебе ответить, — холодно заметил Фародин. — Это место расположено в необжитых местах. Здесь нет города, даже деревни нет. Храм был построен исключительно ради того, чтобы разрушить звезду альвов. И поэтому его не нужно было восстанавливать. Он свою задачу выполнил.

— Может быть, некоторые священники любят одиночество, — заметил Нурамон. — Это чудесное место, — он махнул рукой на окно, указывая на небольшое озеро.

— Нет! Ты что, не слышал, что кричал толстый священнослужитель? Мы — дети демонов! Мы убили святого Гийома и тем самым лишили спасения все человечество! — Фародин горько рассмеялся. — Пожалуй, сильнее извратить истину просто невозможно. Но ты понимаешь, что это значит для нас? Жрецы уже подчинили себе несколько королевств. Они проникают в Расколотый мир и травят эльфов и других детей альвов. Они хотят увидеть нас мертвыми — это часть их веры. А если им не удастся проникнуть в Альвенмарк, то они разрушат все врата, какие только сумеют найти.

— Мы знаем слишком мало, чтобы делать такие выводы, — заметил Нурамон. — Чтобы именно ты слушался своего сердца, а не разума! Что с тобой, Фародин?

Необъяснимо! Очевидно, Нурамон просто не хотел понимать, что это означает.

— Мы бессмертны, Нурамон. Мы привыкли, что все длится вечно. И вдруг время стало уходить сквозь пальцы. Неужели ты настолько слеп, что не видишь опасности? Они разрушают звезды альвов! Что, если они уничтожат звезду, которая ведет к Нороэлль? Или, хуже того, они проникнут через нее в Расколотый мир и убьют Нороэлль?

Нурамон нахмурился. Затем решительно покачал головой.

— Это чушь. Та звезда альвов находится на краю мира. Там нет королевств, которые можно было бы завоевать. Может быть, там даже люди не живут. Зачем священнослужителям Тьюреда идти туда?

— Потому что они хотят уничтожить все звезды альвов! Они ведут войну против Альвенмарка, хотя и шагу не сделали по земле нашей родины. В будущем мы не сможем себе позволить использовать нестабильные ворота. Оглянись по сторонам, Нурамон. Посмотри, что происходит в этом мире! Пару лет назад был убит священнослужитель. А теперь его безумные последователи завоевали полконтинента. Представь себе, вдруг мы снова совершим прыжок во времени! Сила жрецов возрастает все быстрее. Неужели ты можешь быть уверен в том, что та звезда альвов, которая должна привести нас к Нороэлль, просуществует еще сотню лет?

— Возможно, ты прав, — признал Нурамон.

Фародин испытывал огромное облегчение по поводу того, что товарищ наконец разделил его тревоги.

— Нужно двигаться. Я уверен, что рыцари ордена не отказались от того, чтобы разыскать нас. Если мы их выследим, то отыщем и камень альвов, и корону джиннов.

Нурамон побледнел.

— Корона! Они поймут, что мы задумали! Библиотека джиннов содержит в себе все знания, даже относительно будущего!

— Это может оказаться правдой, — спокойно ответил Фародин, — однако, очевидно, священнослужители Тьюреда слишком тупы, чтобы овладеть этими знаниями. Вряд ли мы пережили бы прыжок в храм, если бы они знали, что мы придем. На галереях стояли бы тогда не верующие, а арбалетчики. Они понятия не имеют, что мы предпримем. И никому из тех, кто мыслит разумно, не пришла бы в голову идея, что жалкий отряд, который мы собой представляем, будет пытаться украсть у них величайшее сокровище.

— Похоже, тебе мало было того нападения на крепость троллей вдвоем с Мандредом?

Фародин ухмыльнулся.

— Все можно превзойти.

 

Утро в Фаргоне

Наступил рассвет, птицы запели утреннюю песню. Фародин и Нурамон стояли на краю рощи, где ночью разбили лагерь. Отсюда можно было осмотреть окрестности. Вдалеке на севере раскинулся большой лес, а на юг простирались холмы почти до самого Фельгереса на побережье.

Мандред еще храпел, Юливее натянула на голову одеяло. Возможно, ее снова будет непросто разбудить.

— Пусть поспят еще немного, — заметил Фародин. — Вчера был трудный день. Я уже оседлал лошадей. Времени терять не будем.

Бегство от рыцарей ордена выбило всех их из сил. Они настолько устали, что Нурамон ненадолго уснул во время дежурства. К счастью, ничего не произошло, и никто из его товарищей ничего не заметил.

Покоя в Фаргоне им не было. С тех пор как они увидели в церкви изображение Гийома, им стало ясно, за что люди ненавидят детей альвов. Все началось в Анискансе. Виноваты были в этом они, и Нурамон никак не мог смириться с тем, что их добрые намерения вызвали такую ненависть. Они уже тогда слышали лживые истории, однако Нурамон никогда бы не помыслил, что в результате может вырасти что-то подобное. Королева была права; их поражение в Анискансе стало семенем, которое породило зло.

— Что мы теперь будем делать, Фародин? — спросил Нурамон. — Мы уже не можем двигаться так, как раньше. Повсюду эта враждебность и воины!

— С этим мы справимся, — холодно ответил Фародин, глядя на восходящее солнце.

— Ты знаешь, что я считаю невозможным лишь очень немногие вещи. Но после того, что мы видели вчера, я уже не уверен.

— Ты имеешь в виду контроль?

— Да. — Из своего укрытия они наблюдали за тем, как рыцари ордена останавливали путников, чтобы осмотреть их уши. И поскольку у одного человека уши оказались несколько более остроконечные, его увели прочь. Стоит ли говорить, что уши его нисколько не напоминали эльфийские. Что стало с верой, которой когда-то посвятил свою жизнь Гийом? Священнослужители уже не лечили людей, они их мучили.

— Ты беспокоишься о Юливее, — тихо произнес Фародин.

— И о ней, и о нас. Все эти новые тропы альвов пугают меня. Не может быть случайностью то, что они соединяют крупнейшие города в Фаргоне.

— Ты прав. Очевидно, человек завладел камнем альвов и короной. Как бы это нас ни пугало, отнять камень альвов у человека наверняка легче, чем у потомка альвов. Я уверен, что мы отыщем камень.

— А тебя не удивляет то, что ты не можешь найти следа короны?

Фародин самоуверенно усмехнулся.

— Если бы мне нужно было гадать, то я сказал бы, что корона в столице.

Нурамон покачал головой.

— Альгаунис — это крепость. Ты же сам видел.

— А разве у нас есть выбор? Что мы должны, по-твоему, делать?

— Можем поискать союзников. Ты помнишь истории об эльфийских воинах, которые сражались против сторонников Тьюреда в Ангносе и на Эгильских островах?

— В конце концов, они могут оказаться всего лишь людьми. И как они смогут нам помочь?

Нурамон обвел взглядом холмы.

— Здесь тоже должны быть враги поклонников Тьюреда. Никто не станет терпеть это унижение вечно. А жизнь человеческая коротка.

— Но люди слабы.

— Ты ошибаешься, — ответил Нурамон. — Я был в Фирнстайне и видел, что они стремятся к свободе. Они будут восставать.

— Может быть, так бывает в таких местах как Фирнстайн. Они далеко от того, что творится здесь. Вспомни Искендрию и ее Бальбара. Жители приносили в жертву детей. Дурачье!

Нурамон вспомнил свое первое пребывание в Искендрии.

— А вспомни Анисканс! Что сделали люди, чтобы помочь Гийому против воинов? И в конце концов, взяли да и объявили убийцами нас.

— Тут ты, пожалуй, прав. Но если бы кто-то сумел разжечь в них маленькую искорку, то… — он не договорил. Послышался звук, похожий на далекий раскат грома.

На гребне далекого холма появились одетые в белое рыцари ордена и тут же снова скрылись из виду. Они неслись прямо на лагерь.

Фародин уже не колебался:

— Давай! Буди остальных!

Удар сердца — и вот уже Нурамон рядом с Мандредом, трясет его за плечо. Ярл вскочил и схватился за секиру.

— Всадники! Нужно уходить! — пояснил Нурамон.

Фирнстайнец вскочил и принялся поспешно и бестолково распихивать остатки ужина по седельным сумкам.

Нурамон прикоснулся к Юливее и испугался. То, чего коснулись его пальцы, было слишком твердым для спины маленькой эльфийки. Он отбросил одеяло. Под ним лежали только книги и узелок Юливее.

— Ты только посмотри, Нурамон! — воскликнул Фародин.

Нурамон вскочил и подбежал к товарищу, в то время как Мандред навьючивал на свою кобылку седельные сумки. Фародин махнул рукой вперед.

Юливее была там. Она выскочила из кустов на поляне. Две долины отделяли от нее всадников. Нурамон хорошо видел, что на их копьях сверкает утреннее солнце. Он обернулся к Фародину.

— Бегите! Подождете нас на опушке! — Нурамон вскочил в седло и понесся прочь.

Юливее бежала быстро, но была еще довольно далеко от рощицы. Всадники находились где-то между холмами. Эльф мог только надеяться на то, что будет быстрее. Никогда он не простит себе, если с Юливее случится беда.

Маленькая эльфийка была очень проворна, однако когда всадники пронеслись через кустарник, которым порос последний холм, Нурамон понял, что будет непросто.

— Скорее, Фельбион! — крикнул он. Примерно половина рыцарей ордена была вооружена пиками, угрожающе опущенными книзу. У остальных в руках были мечи. Как и всадники, которых они видели вчера, воины были одеты в длинные кольчуги, а поверх них — белые мундиры. На щитах красовалось черное дерево Тьюреда, дуб, у которого сожгли Гийома. Этот символ не должен ознаменовать конец Юливее.

Фельбион мчался со всей возможной скоростью. Он успеет настичь Юливее раньше всадников. Она держалась храбро и бежала не оглядываясь. А потом это случилось! Юливее споткнулась…

Нурамон почувствовал, как Фельбион без команды понесся еще быстрее.

Острия копий опустились еще ниже.

«Вставай», — в отчаянии думал Нурамон. И, словно услышав его мысли, малышка вскочила. Однако она совершила ошибку, оглянувшись назад и одновременно побежав снова. Опять споткнулась.

И вот уже Нурамон нагнал ее, протянул ей руку. Юливее вскочила и ухватилась за нее. Нурамон втянул ее в седло перед собой. Поглядев на врагов, он понял, что повернуть Фельбиона уже не успеет. Копья воинов указывали на него, мечники высоко подняли мечи.

Нужно, по крайней мере, попытаться. Он хотел развернуть Фельбиона, однако конь продолжал нестись вперед, на всадников. Сначала Нурамон не понял, что происходит. Юливее закричала от страха и вцепилась в гриву коня перед Нурамоном.

Эльф еще успел вынуть из ножен меч Гаомее. Фельбион заржал, и лошади врагов расступились. Вот сбоку устремилось первое копье. Нурамон пригнулся, одновременно защищая Юливее. Острие копья просвистело над его головой, но древко больно задело его висок. Справа последовал удар мечом. Нурамон успел выпрямиться, чтобы парировать. И вот он уже пронесся мимо всадников.

Он спрятал меч обратно в ножны. Тут он обнаружил сломанный клинок меча, пробивший луку седла.

— Юливее! — испуганно вскрикнул он. Малышка не отвечала. Нурамон склонился вперед. Девочка закрыла лицо руками и дрожала.

Нурамон потряс ее за плечо.

Она подняла голову и посмотрела на него.

— Мы еще живы? — спросила она, широко раскрыв глаза.

— С тобой все в порядке?

— Со мной да, а у тебя большой синяк!

Нурамон вздохнул с облегчением и мимоходом коснулся виска. Древко копья, должно быть, просто оцарапало его.

— Полечить?

Нурамон не стал спрашивать, где она научилась этому заклинанию, потому что и так знал ответ.

— Позже полечишь. — Он оглянулся через плечо и увидел, что всадники развернулись и стали преследовать их.

Нурамон направил коня к цепи холмов. Прежде чем спуститься с другой стороны, Нурамон оглянулся и увидел, что человеческие воины немного поотстали. Едва они достигли ложбины между холмами, как Нурамон повернул коня на запад и поехал, стараясь держаться в тени длинной гряды холмов. Он несколько раз оглядывался, ожидая появления всадников.

Вот они! Нурамон тут же погнал Фельбиона вверх по склону, чтобы снова оказаться на лужайке. Он успел увидеть, что воины заметили его и поскакали по вершинам холмов, наперерез ему. Но Фельбион снова оказался проворнее. Нурамон уже оставил холм позади и устремился к рощице, где они стояли лагерем.

Люди потеряли много времени, спускаясь по кустам. Их лошади устали от гонки за Юливее и не так уверенно чувствовали себя на склонах, как Фельбион. Когда преследователи наконец выбрались на лужайку, между ними и людьми оказалось уже не менее сотни шагов.

Юливее выпрямилась и поглядела за спину Нурамона.

— У нас получилось!

Нурамон усадил маленькую эльфийку обратно в седло.

— Рано радоваться! — заметил он. Конечно, людям никогда не догнать Фельбиона, но кто знает, какие опасности поджидают их впереди?

Они проехали рощу и устремились к большому лесу.

— Там! — махнула рукой вперед Юливее.

На краю леса верхом на лошадях сидели Фародин и Мандред и смотрели на них. Они ждали! Это было не похоже на Фародина.

— Вы ранены? — крикнул Мандред.

— Нет, не ранены! — ответила Юливее прежде, чем Нурамон успел что-либо сказать.

— Это было хорошо, Нурамон! — с уважением произнес Фародин.

Нурамон был удивлен. Слышать комплименты из уст эльфийского воина он не привык.

Они молча ехали по лесу. Хотя лошади их почти не оставляли следов, видимых человеческим взглядом, они прошли большой отрезок пути по реке и даже отважились пройти через небольшое болотце. Лошади чувствовали твердую почву и вывели их к краю леса.

Там они устроили привал под сенью деревьев.

Едва Нурамон снял Юливее с коня, как малышка бросилась разведывать местность.

Нурамон схватил ее за руку и удержал.

— Погоди! Не так быстро! Мы еще не закончили.

Юливее остановилась, выражение ее лица было отчаянным.

— Мне очень жаль!

Эльф присел перед ней на корточки и поглядел в глаза.

— Ты всегда так говоришь. А потом снова делаешь то, чего делать не должна. Сколько раз я тебе говорил, чтобы ты не уходила из лагеря? А ты еще и заставила меня поверить, что ты лежишь под одеялом и спишь.

— Я все исправлю, — сказала Юливее, кладя руку на ранку у него на лбу.

На миг скривилась и снова отняла руку.

Когда Нурамон ощупал лоб, кожа оказалась гладкой, опухоль спала. Он не сдержал улыбки.

— Спасибо, Юливее. Но пожалуйста, будь ночью в лагере!

Тут вмешался Фародин.

— Как ты вообще смогла уйти незамеченной? — поинтересовался он.

Нурамон почувствовал, что его подловили. Он ночью задремал, и малышка, должно быть, воспользовалась этим моментом.

Юливее ответила:

— Не ругай Нурамона. Я стала невидимой и убежала, когда он был на краю лагеря. — Отговорка была хорошей, однако заговорщицкий взгляд, брошенный Юливее на Нурамона, испортил все.

Фародин промолчал; его глаза были красноречивее всяких слов.

— Но зачем ты вообще подвергла себя такой опасности? — поинтересовался Нурамон.

— Вы ведь задавались вопросом, что намереваются делать фаргонцы. И я подумала, что вы обрадуетесь, если я это выясню. Так вот, я стала невидимой. Из-за всех необходимых для этого заклинаний я очень быстро устала. Но я видела сквозь стены и слышала вещи, о которых говорили втайне. Хотя я еще маленькая, и у меня не очень много сил, — серьезно закончила она. Очевидно, она не подозревала, какой силой обладает на самом деле. Волшебство было для нее просто игрой.

— Это было очень глупо с твоей стороны, Юливее, — сказал Фародин.

— Да что вам не нравится, я же жива!

Мандред рассмеялся, но взгляд Фародина заставил его замолчать.

— Ну что, вы хотите узнать то, что знаю я, или нет?

— Расскажи нам, пожалуйста, — попросил ее Нурамон.

Юливее уселась на упавшее дерево и дождалась, пока вокруг нее соберутся все трое товарищей. А затем стала рассказывать о своих приключениях.

— Луна светила ярко, когда я тихо спустилась с холма и побежала до самого Фельгереса. Будучи невидимой, я проскочила мимо стражников и последовала за своим чутьем. И когда я достигла гавани, то увидела, что перед городом стоит на якоре добрая сотня кораблей.

— Клянусь всеми альвами! Они собираются окончательно поработить Эгильское море, — заметил Фародин. — Корабли из Рейлимее не смогут уже заниматься торговлей.

— Спасибо, Юливее, что выяснила это, — сказал Нурамон.

— Но ведь это еще не все! Я подслушала разговор нескольких командиров. Капитаны и рыцари ордена, даже князь ордена в Фельгересе. Эти корабли должны контролировать не Эгильское море, они отправятся на север. Они хотят достичь Фьордландии еще до начала осенних штормов. По пути туда они должны объединиться еще с одним флотом.

Мандред вскочил.

— Что?

— Они получили приказ сломить сопротивление на севере, — пояснила Юливее. — Им это тоже не понравилось. Но они сказали, что того хочет верховный священнослужитель. Он хочет научить друзей эльфов смирению, так сказали те люди.

— Мы должны отправиться в путь и предупредить их! — воскликнул Мандред. Он метнулся к коню, однако снова вернулся. — Мы должны рискнуть прыгнуть с одной звезды альвов на другую.

— Это исключено! — ответил Фародин. — Сначала мы должны найти камень альвов и корону джиннов. Вероятно, это отвлечет их от нападения.

— Вероятно мне не достаточно, — прогрохотал воин. — Речь идет о Фирнстайне, проклятье! Они хотят сжечь его, как Искендрию! Я не буду беспомощно наблюдать за этим!

Нурамон и Фародин переглянулись.

— Мандред прав. Мы должны прервать поиски камня. Подумайте о вратах на утесе. Они ведут прямо на границу сердца страны. Священнослужители Тьюреда не должны уничтожить их! Или хуже того… Представьте, что им удастся пробиться в Альвенмарк. Подумай о друзьях, которые у нас там остались! Мы должны предупредить королеву ради них! Смог бы ты предстать перед Нороэлль и сказать, что не сделал ничего ради них только потому, что хотел выиграть пару месяцев для ее поисков?

— Им ведь еще ни разу не удалось открыть врата в Альвенмарк, — настаивал Фародин. — Они могут только разрушать… Но в остальном ты прав: это вопрос дружбы. — Фародин обернулся к Мандреду. — Прости меня. — Он протянул ярлу руку. — Ты давно уже стал для нас верным другом. Настало время нам проявить свою верность. Фирнстайн может рассчитывать на наши мечи! Мы сделаем все, чтобы защитить твой народ.

Мандред схватил протянутую руку.

— Два ваших меча стоят больше сотни секир. Я горд, что вы со мной.

Фародин положил руку на плечо ярла.

— Но пользоваться тропами альвов, проходящими сквозь Фаргон, мы не можем. Они ненадежны. — Он обернулся к Юливее. — Ты сказала, что рыцари ордена выступят до начала осенних бурь.

Девочка кивнула.

— Тогда нужно уходить из Фаргона по суше. Как только мы оставим это королевство за спиной, то сможем рискнуть и отправиться по тропам альвов.

— Фародин прав, — поддержал друга Нурамон.

Мандред кивнул и уставился в пол.

— Клянусь Лутом! Никогда не думал, что то, что мы сделали в Анискансе, может означать опасность для Фирнстайна. — Он посмотрел на Юливее и не сдержал улыбки. — Спасибо тебе, маленькая эльфийка! Ты настоящий товарищ! — Северянин отвернулся. — Давайте отправляться.

Фародин пошел к лошадям вслед за Мандредом.

Нурамон взял Юливее на руки и отнес ее к Фельбиону.

— Ты хорошо потрудилась, — сказал он, поднимая маленькую волшебницу на коня. Та довольно улыбнулась. — Но… — начал он.

— Но? — повторила за ним девочка.

— Но никогда не пугай меня так больше.

— Я тебе чем-то дорога, правда?

— Да. Ты мне как сестра.

На лице маленькой эльфийки возникло удивление.

— Правда? — переспросила она.

Нурамон взлетел в седло. Юливее повернулась и посмотрела на него. Очевидно, она ожидала подтверждения.

— Да, Юливее.

— Тогда ты сделал меня своей родственницей. Так, как тебе сказала королева?

Нурамон кивнул.

— Именно так. И что бы ни случилось, я выступлю против тысячи всадников, чтобы защитить тебя.

На глаза Юливее навернулись слезы. Нурамон чувствовал, что в ней происходит. Но он сказал правду. Она была для него как маленькая сестренка, не как дочь. Для этого она была слишком сильна. Нурамон не мог сказать, что судьба готовит для него и его товарищей. Но он непременно хотел уберечь малышку от битвы. Настало время отвести ее в Альвенмарк, чтобы она была в безопасности. Может быть, Обилее позаботится о ней, если, конечно, еще не ушла в лунный свет.

 

Время для героев

— Придет сотня кораблей! — громко воскликнул король. В пиршественном зале воцарилась мертвящая тишина. — И второй флот придет, чтобы объединиться с сотней кораблей — настолько сильно боятся они фирнстайнцев.

Мандред увидел, как многие воины и князья в зале мрачно усмехнулись. Его потомок Лиондред нашел верный тон, чтобы разжечь сердца вояк. Ярл гордился им. Высокий и мускулистый, он был воином каждым дюймом своего тела. Длинные, волнистые рыжие волосы спадали на плечи, а голубые глаза сияли, словно небо в летний полдень. И только то, что он стриг бороду, Мандреду не нравилось.

После их прибытия Лиондред действовал быстро. Они прибыли в Фирнстайн ближе к вечеру, и еще в тот же вечер он собрал ближайших князей и мандридов в большом королевском зале. За длинными столами сидели больше трех сотен воинов, и многие из них с почтением глядели на праздничный стол, где рядом с королем замерли два воинственных эльфа, девочка и легендарный родоначальник Мандред Торгридсон.

— Вы уже давно знакомы со священнослужителями Тьюреда и их змеиными языками. Вы знаете, как оскорбляют они наших богов и распространяют лживые истории о нашем народе. И я спрашиваю вас, боимся ли мы их?

— Нет! — прозвучал ответ сотен голосов.

— Они собрали сотню кораблей и тысячу воинов, чтобы неожиданно напасть на Фирнстайн, ибо войны до сих пор никто не объявлял! — Лиондред наклонился вперед и указал на седовласого воина в волчьей шкуре.

— Неужели я вижу страх в твоих глазах, Скарберн?

Старик побагровел и хотел было вскочить, когда Лиондред продолжал.

— Я разделяю твою тревогу, Скарберн. Боюсь, наши горячие головы, то есть мандриды, отправят их на дно фьорда прежде, чем мы, старики, успеем вытянуть из-за пояса секиры.

Раздался оглушительный хохот. Душа Мандреда наполнилась радостью. Его потомок был истинным королем. Каждый из тех мужчин, что сидят внизу, пойдет за него в огонь. Даже в нем слова короля пробудили боевой дух.

— Мужчины Фирнстайна, друзья мои. Большинство из вас я знаю с детских лет. Знаю ваши храбрые сердца, вашу гордость и упрямство. Нигде, кроме Фьордландии, не найти таких людей, как вы! Пьяницы, развратники и товарищи, каких еще поискать, когда доходит до дела. Такие мужчины как вы могут родиться только в свободной стране. Думаете, рыцари ордена придут потому, что им нужно наше золото? У них его так много, что они украшают им крыши храмов Тьюреда! Думаете, они придут, чтобы мародерствовать и поджигать, чтобы развлекаться с нашими женщинами?

Лиондред сделал небольшую паузу и обвел взглядом зал.

— Нет, друзья мои. Рыцари ордена подпоясываются большими мечами, однако между ног у них нет ничего. Как иначе объяснить то, что все эти рыцари отказываются от женщин.

Мандред прыснул в свой рог с метом и забрызгал Фародина, сидевшего рядом с ним. Эльф сохранял ледяное спокойствие. «Может быть, нужно объяснить ему шутку еще раз?» — подумал Мандред.

— Знайте же, друзья мои, все это не причины, почему придут рыцари ордена. Они нападут на нас потому, что у нас есть кое-что очень дорогое. Свобода! Они любят народы, где есть только священнослужители и слуги, и не терпят свободы рядом с собой. И когда я призову вас к оружию, то знайте, что ждет вас. Это не просто морская битва. Если победят рыцари ордена, то с нами поступят так же, как с людьми из Ангноса или Горнамдура. Они убьют всех, кто не захочет быть жрецом или слугой. Они сожгут Железнобородых, священные рощи и наши храмы. Ничего не пощадит огонь из того, что напоминало бы нам о наших гордых предках и их жизни.

Лиондред снова сделал паузу, чтобы люди прочувствовали его слова. Он поднял рог, расплескав немного, чтобы почтить богов. Затем поднес его к губам и стал пить долгими глотками. Многие мужчины в зале встали и сделали то же самое.

Мандред тоже встал и положил руку на плечо своего храброго внука.

— Легко произносить громкие слова, сидя в зале среди друзей, — наконец продолжал Лиондред. — Я знаю, что священнослужители Тьюреда ведут войну только тогда, когда уверены в том, что выиграют ее. В их груди не найти львиного сердца воина, там только мелочная душонка лавочника. Они рассчитывают, подсчитывают и нападают, только когда знают, что против каждого воина Фьордландии смогут выставить пятерых рыцарей ордена. Фьорд будет красным от крови, если мы вступим с ними в бой. Много нашей крови прольется. — Он обернулся к Мандреду.

— Здесь, рядом со мной, стоит ярл Мандред Торгридсон. Живой предок! Родоначальник королевского рода Фирнстайна. Все вы знаете истории о нем. Он вернется, когда нужда будет велика у его народа, так говорят. Именно он принес мне сегодня весть о подлом нападении, которое готовится против нас.

Шепоток пробежал по королевскому залу, и Мандред почувствовал себя неловко под взглядами, устремившимися на него. Многие видели в нем не только героя, но и вестника грядущего несчастья.

— Мой предок отказался от жены и сына, чтобы спасти Фирнстайн. Его мужество уже на протяжении столетий живет в историях наших скальдов. Теперь наша очередь доказать, что мы не менее мужественны, чем он. Готовы ли вы сражаться?

Теперь вскочили и те мужчины, кто еще сидел.

— Мы сразимся! — раздался крик сотни глоток. — Мы сразимся!

Лиондред широко раскинул руки. Постепенно становилось тихо.

— Священнослужители Тьюреда заставляют мужчин из всех покоренных ими народов вступать в их войско. У нас сражаются только свободные мужчины. Но у нас тоже есть могущественные друзья. Есть древний пакт. Союз, который должен доказать свою силу теперь, в лихую годину. Столетия прошли с тех пор, как эльфийская королева позвала на помощь воинов Фирнстайна. Теперь мы попросим эльфов поддержать нас. Вы видите здесь двух легендарных воинов. Эльфийские воины, храбрые и благородные, мечи их смертоносны, как ни у кого из людей. Они обещали мне еще сегодня ночью отправиться к каменному кругу на утесе и удалиться в Альвенмарк. Еще до рассвета весь Альвенмарк услышит зов рогов, которые будут собирать воинов при дворе королевы.

Мандред судорожно сглотнул. Звучало великолепно… Люди там, внизу, в зале, снова принялись ликовать, но он даже не был уверен в том, что Эмерелль примет его товарищей. И даже если она будет готова помочь: сколько времени потребуется, чтобы собрать эльфийский флот и привести его во Фьордландию?

 

Возвращение в Альвенмарк

Замок королевы сиял в ночи, так же, как и все дома на холме. Нужно только оставить позади лужайку, и вот они на месте. Нурамон ехал в седле рядом с Фародином и молчал, равно как и Юливее, сидевшая в седле перед ним.

Они прошли через врата у Атты Айкъярто и встретили там Ксерна. Когда они рассказали ему о своих намерениях, он от имени Атты Айкъярто поведал им о звезде альвов, которая находилась ближе к замку королевы. И прямо от врат они прыгнули на другую звезду альвов, обойдя Шалин Фалах.

По пути они не проезжали мимо Дуба Фавнов и озера Нороэлль. Может быть, так лучше; они настолько спешили, что не могли отдать дань этому месту.

— Сияние фей! — негромко произнесла Юливее. Очевидно, она имела в виду маленькие фонарики, освещавшие замок и видные издалека. — Скорее, Фельбион, скорее!

К удивлению Нурамона, Фельбион прибавил шагу. Теперь его конь слушается и Юливее! Пройдет немного времени, и Нурамону придется передать поводья своей маленькой сестре.

Чем больше приближались они к замку, тем больше опасался Нурамон того, что совершает ошибку, выступив посланником Лиондреда перед Эмерелль. Конечно, они — эльфы, но королева наверняка не забыла о том, что когда-то они воспротивились ее приказу.

Путники подъезжали к воротам. Они были распахнуты, стражи нигде не было. Двор был пуст. Если бы не огни, то Нурамон подумал бы, что замок покинут.

Отводить лошадей в конюшни они не стали. Они направились к дворцовой лестнице, спешились и просто оставили животных.

Нурамон взял Юливее за руку.

— Что ж, сказки ты знаешь. В чертогах королевы дерзить нельзя. Помни об этом!

— Знаю, знаю. Идем скорее! — ответила ему Юливее.

Бок о бок все трое вступили в светлые чертоги Эмерелль. Юливее оглядывалась по сторонам, широко открыв рот. Особенно понравились ей статуи. Нурамону приходилось почти тащить ее за собой, чтобы продвигаться вперед, настолько сильно притягивала маленькую волшебницу окружавшая ее роскошь. Они достигли преддверия тронного зала. Здесь впервые они встретили стражников. Два эльфийских воина, вооруженные копьями, стояли у закрытой двери и ждали их.

— Кто вы? — спросили их воины.

— Мы — посланники короля Фирнстайна, — ответил Фародин. — Настало время вспомнить о помощи Альфадаса и отплатить тем же.

Мужчины неуверенно переглянулись.

— Кто бы мог подумать? — произнес кто-то совсем рядом.

Они обернулись, и из боковой двери появился Альвиас. Мастер изменился. Через его лоб проходил шрам. Должно быть, он был ранен магическим оружием.

— Кто бы мог подумать, что посланниками будут те, чьи имена не произносили в этом зале уже много столетий.

— Мастер Альвиас! — удивленно произнес Фародин. — Приятно видеть знакомое лицо.

Близкий друг королевы подошел к ним и пристально оглядел всех.

— Хотелось бы и мне сказать, что я рад вас видеть. Прибытие послов означает войну, а ваше прибытие может вызвать гнев королевы.

Нурамон вспомнил последний раз, когда он был в этих чертогах. Тогда королева отправила его на поиски Гийома, и все обернулось ужасно.

— Королева примет нас? — спросил он.

— Конечно, она впустит посланцев Фирнстайна, однако может статься, что она откажет в аудиенции эльфам, которые некогда вызвали ее гнев. — Он снова оглядел их. — Подождите здесь! Я доложу.

Альвиас приоткрыл двери. Хотя Нурамон не сумел заглянуть в щель, однако услышал, что там присутствуют многие дети альвов. Мастер вошел и закрыл двери за собой.

— Что случилось, Нурамон? — спросил Фародин. — Выглядишь так, словно увидел призрака.

— Мне дико страшно. Гнев королевы! Мне не хотелось бы познакомиться с ним.

Фародин холодно усмехнулся.

— Что ж, назад пути нет.

Юливее потеребила Нурамона за рукав.

— Вы что, оба что-то натворили?

— Да, — кивнув, ответил Нурамон. Он только в общих чертах рассказал малышке историю их поисков Нороэлль, умолчав о том, что столь любимая Юливее Эмерелль отнеслась к ним несправедливо. — Мы ушли против ее воли. Вот как ты по ночам отправляешься бродить.

— Она наверняка простит вас. Она очень добра, — заявила Юливее.

Королева заставляла их ждать. Особенно сильно проявляла беспокойство Юливее, убивая время тем, что подходила к стражникам и задавала им вопросы, на которые мужчины отвечали холодно и с большой неохотой. Она задавала вопросы по поводу доспехов и оружия. Кроме того, она хотела знать, как можно стать членом королевской стражи. Нурамон вполуха прислушивался к разговору, беспокойно меряя коридор шагами.

Фародин спокойно стоял на месте и не сводил с него взгляда.

— Ты что, в Фирнстайне все терпение растерял? — наконец спросил он. — Или у Мандреда насмотрелся?

Нурамон остановился.

— Если бы ты знал, как я переживаю по поводу наших поисков! — Чем дольше королева заставляет их ждать, тем сильнее возрастает опасность. Ведь возможно, как раз в эту минуту королева выносит им приговор!

Из тронного зала донесся звук. Юливее быстро подбежала к Нурамону и схватила его за руку. Затем дверь отворилась, и он увидел за спиной Альвиаса, между рядами собравшихся эльфов, Эмерелль. Она неподвижно сидела на троне.

— Королева примет вас, — произнес мастер Альвиас и зашагал вперед.

Товарищи последовали за ним. Нурамон был удивлен тем, что зал был полон, так же, как тогда, когда они отправлялись на эльфийскую охоту. Дети альвов слева и справа от них казались удивленными. Некоторые лица были знакомы Нурамону, но большинство казались чужими. Вдруг кто-то прошептал:

— Фародин и Нурамон! — И тут же оба имени шепотом помчались по залу.

Далеко впереди послышались громкие разговоры. Королева подняла руку, и тут же снова стало тихо.

— Добро пожаловать, Нурамон! — прошептал ему кто-то слева. То был молодой эльф, воин в белом суконном облачении. Нурамон не знал его, однако за его спиной он увидел Элемона, своего дядю, и других эльфов из своего рода. На лицах большинства из них, кроме Элемона, были написаны радость и даже гордость.

— Приветствую тебя, кузен, — негромко произнесла молодая женщина, которую он никогда еще не видел, очень похожая на его тетку Улему.

Нурамон приветствовал всех дружескими жестами, но продолжал идти к трону.

Пришли некоторые эльфы и из рода Фародина. Они сдержанно, однако в то же время с почтением приветствовали родственника.

Наконец товарищи подошли так близко к трону, что смогли разглядеть лицо королевы. Нурамон увидел на нем холодность.

Вокруг трона Нурамон заметил много знакомых лиц. Там были Олловейн, Дийелон, Пельверик и даже Обилее. Нурамон был рад увидеть подругу Нороэлль. Она выглядела более чем когда-либо исполненной достоинства и не могла скрыть радости. Ее светлые волосы были сплетены в толстые косы, спадавшие на плечи. На ней был красно-коричневый доспех с рунами. Очевидно, это было облачение волшебницы-воительницы.

Перед королевой Нурамон и Фародин склонили головы. Маленькая Юливее сделала книксен. Прежде чем они успели что-либо сказать, заговорила Эмерелль:

— Итак, день настал! День, когда дети Альфадаса требуют от нас отплаты. День, когда вернулись Фародин и Нурамон! Что случилось, что вы осмелились предстать передо мной?

Она смотрела на Фародина. И поэтому ответил именно он.

— Нас привела дружба с Мандредом, отцом Альфадаса. Фирнстайн в большой опасности. Сторонники Тьюреда покоряют народ за народом и теперь готовят нападение на Фирнстайн. Флот рыцарей ордена скоро выйдет из гавани. — В зале зашумели, однако Фародин не дал сбить себя с толку. Он просто продолжал говорить. — От имени Лиондреда из рода Альфадаса Мандредсона мы пришли, чтобы просить помощи у детей альвов.

— Королева Альвенмарка сдержит свое обещание и начнет приготовления, — объявила Эмерелль.

Фародин поклонился.

— Мы благодарим тебя от имени Лиондреда.

— Значит, ваша служба окончена. Ваш господин будет доволен. А теперь давайте попрощаемся с послами и выслушаем Фародина и Нурамона, имена которых не произносились в этом зале, однако в лесах и в долинах давно уже стали легендой. Фародин и Нурамон! Эльфы, которые противятся королеве, чтобы отыскать свою возлюбленную! Вы даже представить себе не можете, сколь велик был мой гнев, когда вы нарушили мой запрет. Нужно обладать большим мужеством, чтобы предстать передо мной после этого. Вы пришли, хотя знаете, что это может стать концом ваших поисков. Ты, Фародин, даже принес с собой песок, который я когда-то развеяла по миру людей. А ты, Нурамон, осмелился прожить в Фирнстайне целую человеческую жизнь, прямо у меня под носом.

Нурамон хотел было ответить, однако серьезный взгляд Фародина заставил его умолкнуть.

— Ты хотел что-то сказать, Нурамон? — поинтересовалась королева притворно дружелюбным голосом.

— Я не хотел сердить тебя, — запинаясь, произнес он. — Когда я был в Фирнстайне, то знал, что ты в любой день можешь приказать мне явиться. Но ты не сделала этого. У тебя наверняка были на то свои причины.

Королева склонила голову на бок.

— Не думай, что я изменила свои намерения относительно Нороэлль. Но я вижу, что не могу остановить вас. Ваша любовь слишком сильна. Вы можете попытаться спасти Нороэлль, но знайте, что сделаете это без моего благословения. Прошло много времени с тех пор, как вы нарушили мой запрет. И иногда я видела вас отсюда. Некоторые вещи, которые я видела, мне нравились, некоторые — нет. Ты, Нурамон, был у изгнанников. В принципе, королеве не должно нравиться, когда кто-то из ее народа ищет прибежище у изгнанных. Однако никто не станет презирать тебя за то, что ты был у детей темных альвов. — По залу пронесся шепоток. Присутствующие наверняка задавались вопросом о том, какая тайна может окружать детей темных альвов. И они наверняка многое отдали бы за то, чтобы узнать, что приключилось с Нурамоном у них в гостях. Королева обвела взглядом зал, но не сделала ничего, чтобы восстановить спокойствие, а просто продолжала дальше.

— То же самое касается времени, проведенного в Фирнстайне. Фирнстайн тебе ближе всех. И поэтому я возьму с тебя обязательство. Ты пойдешь в битву на моем корабле.

— Благодарю тебя, Эмерелль, — ответил Нурамон, не зная, честь это или кара.

— Теперь относительно тебя, Фародин! Ты заставил Мандреда выдать себя за моего посланника у троллей. Ты устроил резню среди троллей в мирное время… и в целом поступил верно. Мне было больно узнать, что тролли сделали с Йильвиной и остальными. Наши смертные тела бренны, но души наши продолжают жить. Но одно ты должен понять, Фародин: тролли нужны нам в битве против наших общих врагов. И мы должны быть уверены в том, что они верят в наши добрые намерения. — Лицо королевы было словно у доброй подруги, при этом совершенно не соответствуя словам, которые она произносила. — Интересно, что скажет тролльский герцог Оргрим, если ты пойдешь в битву на его корабле?

Фародин едва заметно сглотнул.

— Наверняка он расценит это как честь, — вот и все, что эльф ответил.

Нурамон не мог понять того, почему Эмерелль решила отправить Фародина в качестве заложника к троллям. Хотя после поступка Фародина прошло более двухсот лет, но тролли отнюдь не забывчивы. Они наверняка убьют его, просто… по ошибке. Неужели королева хочет разлучить его с Фародином, более того — послать товарища на верную смерть, чтобы их поиски Нороэлль остались безуспешными? Нужно что-то предпринять. Он отпустил руку Юливее и сделал шаг вперед. Фародин тронул его за руку; очевидно, пытался его удержать. Однако шаг был сделан, и королева удивленно смотрела на него.

— Да, Нурамон, что ты хочешь сказать?

— Тролли убьют Фародина. А любой другой эльф уйдет невредимым. Поэтому я умоляю тебя, пошли к ним меня, а Фародина оставь у себя.

Фародин подошел к Нурамону.

— Прошу, Эмерелль, не слушай его. Я покорюсь твоей воле.

Юливее последовала за обоими товарищами и снова взяла Нурамона за руку.

— Я впечатлена тем, как вы вступаетесь друг за друга. Но мое решение это не изменит. Фародин, я отдам тебя герцогу Оргриму в качестве заложника… Только так я смогу расположить к нам троллей. Моя цель — не месть, а доказательство моего доверия. Я тебе говорила уже, в последний раз перед эльфийской охотой. Вспомни мои слова, с которыми я отправила тебя. Я хочу, чтобы ты был не просто заложником, а примером для всех эльфов, как во время эльфийской охоты должен был защищать жизнь Мандреда. Сделаешь ли ты это?

Фародин долго колебался. Наконец уголки его губ приподнялись в едва заметной усмешке.

— Я сделаю это, моя королева.

Что-то произошло между Фародином и Эмерелль. В зале, похоже, этого не заметил никто. Очевидно, они полагали, что присутствуют при примирении, которое сначала показалось наказанием. Но что имела в виду Эмерелль, когда говорила, что Фародин должен был защищать Мандреда? Королева говорила так, словно его товарищ потерпел неудачу и теперь получил возможность исправить ошибку. После всех проведенных вместе лет в Фародине оставалось еще много сокрытого от Нурамона.

Вдруг королева улыбнулась.

— Теперь у меня остался только один вопрос, — она поглядела на Юливее. — Кто эта девочка, которая держится за твою руку, Нурамон?

— Это волшебница Юливее, дочь Хильдачи из рода Дилискара. Возможно, она последняя из вольных Валемаса.

Шепот в зале сказал Нурамону, что Валемас и род Дилискара не забыты.

— Юливее! Какое имя! — произнесла королева, уставившись на девочку так, словно та была альвом. — Подойди ко мне, Юливее.

Ребенок не выпустил руку Нурамона, девочка с сомнением посмотрела на мужчину.

— Иди же! Это Эмерелль, о которой ты так много слышала.

Юливее медленно отпустила руку Нурамона и осторожно стала приближаться к королеве. Все в зале затихли. Слышен был только шум воды, сбегавшей по стенам. Эмерелль долго изучала Юливее, словно хотела запомнить каждую ее черточку. А затем сказала:

— Юливее, я долго ждала возвращения рода Дилискара и других родов Валемаса. И это делает этот день еще более значительным, поскольку тебе предстоит большое будущее. Как ты встретилась с Нурамоном и Фародином?

Юливее негромко поведала о том дне, когда впервые увидела Нурамона. Разговор с ним она передала очень подробно.

— А потом он рассказал мне, что ты сказала ему, чтобы он сам выбирал себе родственников. И тогда я поняла, что не одна на свете.

— Со стороны Нурамона было очень мудро сказать тебе это. Так вы выбрали друг друга в качестве родственников?

— Да, теперь он мой брат.

Хотя Нурамон видел, что некоторые в зале восприняли слова маленькой волшебницы с презрительными ухмылками, он не почувствовал смущения. Он гордился Юливее и тем, как открыта она была по отношению к королеве.

— Встань рядом с моим троном. Тебе нужно привыкнуть к этому месту.

Юливее сделала так, как велела ей королева. По лицу малышки было видно, как сильно впечатлил ее вид такого количества детей альвов. Когда королева взяла ее за руку, малышка удивилась. Должно быть, она чувствовала себя как в одной из сказок об Эмерелль.

Королева обратилась к Нурамону.

— Ты хорошо поступил, когда взял малышку. Она сильнее, чем ты думаешь. Поскольку вы выбрали друг друга в качестве брата и сестры, то я спрошу тебя, можно ли мне учить ее искусству магии.

— Кто же откажется от такого предложения? Однако не мне соглашаться или отказываться. Пусть решает сама Юливее. Я был бы счастлив, если бы ты учила ее магии, потому что я научить ее не могу почти ничему.

— Что скажешь, Юливее? Хочешь быть моей ученицей?

— Да, Эмерелль. Хочу… Но я хочу и с Нурамоном остаться.

— Я дам тебе время подумать. Выбор непрост. Однако что бы ты ни выбрала, ты не разочаруешь меня. — Эмерелль встала. — А теперь, дети альвов, готовьтесь к битве! Альвиас!

Мастер подошел к ней. Королева что-то прошептала ему на ухо, затем взяла Юливее за руку и покинула зал через боковую дверь. Воины, стоявшие вокруг ее трона, последовали за ней, осталась только Обилее. Она глядела на Фародина и Нурамона так, словно те были картинами, напоминавшими о славных былых днях.

Фародин вступил в разговор с одним из родственников, семья Нурамона тоже быстро собралась вокруг него, забросав его множеством вопросов. Большинство родственников были ему незнакомы. И только Элемона, сохранившего за все эти годы печать подозрительности, Нурамон узнал. Заговорившую с ним кузину звали Диама. Она спросила его, что произошло у детей темных альвов. Нурамон ответил уклончиво, при каждой возможности пытаясь поймать взгляд Обилее. Та не двигалась с места и, казалось, радовалась тому, что видит его в окружении семьи.

Когда к Нурамону подошел Элемон, целитель подумал, что теперь-то радости придет конец. У дяди еще ни разу не нашлось для него доброго слова. Остальные эльфы молча ждали.

— Нурамон, мы все происходим из рода Вельдарона, — начал он. — И ты знаешь, что я и остальные эльфы моего возраста всегда презирали тебя. За то время, когда ты был здесь и не имел права покидать Альвенмарк, мы зачали детей. А когда ты ушел, они родились, и мы были уверены в том, что они не несут в себе твою душу. Но эти дети и их потомки смотрели на тебя иными глазами. Они слышали истории о Нурамоне, любящем воине, об ищущем Нурамоне, о вечном скитальце. Во время тролльских войн они узнали, что когда-то ты был товарищем Альфадаса. — Он остановился и поглядел на Нурамона, словно ожидая от него ответа. А затем продолжал. — Нас, стариков, прощать не нужно. Многие из нас своего мнения не изменили, однако эти эльфы почитают тебя как величайшего в нашем роду. Пусть они не чувствуют твоего презрения по отношению к нам.

Нурамон никогда не любил Элемона, но эти слова были шагом навстречу, которого он никогда от родственника не ожидал. И, поглядев на лица окружавших его молодых эльфов, он понял, что дядя был прав.

— Если бы королева не захотела, чтобы в бою я был рядом с ней, я пошел бы в сражение с моей семьей. Спасибо тебе, Элемон.

— Надеюсь, ты сможешь простить меня, — глаза старика заблестели.

— Да, могу. Во имя Вельдарона!

Нурамон помнил все те годы, когда ему приходилось сносить насмешки рода. Если бы он не видел Элемона своими глазами, не чувствовал, что тот едва не плачет, он подумал бы, что родственники хотят вернуть его в свои ряды только из корыстных побуждений. Однако слова Элемона были искренни, в этом Нурамон сомневался столь же мало, как и в намерениях юных мужчин и женщин, большинство из которых были опоясаны короткими мечами, словно стараясь подражать ему. Его кузина Диама была одной из них. На ней даже был доспех, похожий на доспех Гаомее, только изготовленный не из драконьей кожи, а из металлических пластин. В этот миг Нурамон понял, как долго его не было. Он дважды стал жертвой времени. И каждый раз проходило более двухсот лет. За это время он из посмешища превратился в образец для подражания и даже восхищения.

Альвиас вместе с Фародином подошли ближе. Мастер вежливо кивнул.

— Нурамон, королева хочет видеть тебя и Фародина в боковой комнате. Следуй за мной, пожалуйста!

— Спасибо, что вы пришли, — неуверенно попрощался со своей семьей Нурамон. Ему потребуется время, чтобы привыкнуть к переменам.

Едва они оставили круг родственников позади, как Фародин прошептал:

— Похоже, твой род сильно вырос… Очевидно, теперь они видят в тебе не только рождающегося снова. — Похоже было, что Фародин по-своему радуется за него.

Нурамон хотел ответить, но тут они прошли мимо Обилее и остановились.

Альвиас проявлял нетерпение.

— Я пойду вперед и предупрежу королеву, что вы идете.

Никто из них ничего на это не ответил. Нурамон вспоминал последний раз, когда видел подругу Нороэлль. Она была у первых врат, которые он открыл своими силами. Она махала ему рукой с холма. Тогда она казалась скорее волшебницей, чем воительницей, а теперь на ней были доспехи воина из мягкой кожи гельгерока, на торсе, рукавах и ногах укрепленной твердой древесиной. Руны, изображенные на дереве, наверняка помогали Обилее в сражении. На шее у нее была цепочка, на которой она, как и Нурамон, носила камень Нороэлль. То был бриллиант.

Наконец Нурамон нарушил молчание.

— Ксерн рассказал мне, что во время тролльских войн ты стала героем.

— Да, — ответила Обилее так, словно жалела об этом.

— Нороэлль будет гордиться тобой, когда узнает об этом, — сказал Фародин.

— Я никогда не забывала Нороэлль. Не проходит и дня, чтобы я не вспоминала о ней и о вас. — Она поглядела в глаза Нурамону. — Хотелось бы мне пойти с вами, — в ее голосе было столько же горечи, как и в ее словах. Она вымученно улыбнулась. — Не обманывайтесь моим настроением. Я рада видеть вас, — и с этими словами она обняла Фародина и поцеловала его в щеку. Затем она обняла и Нурамона, но целовать не стала. — Я так рада за тебя. Нороэлль была права. Твой род оценил твою душу.

И прежде чем Нурамон успел что-либо ответить, Обилее сказала:

— Идемте! Не будем заставлять королеву ждать! Ей наверняка хочется узнать, что вы пережили. Мне тоже любопытно.

Они пошли в боковую комнату вслед за Обилее. Нурамон никак не мог забыть взгляд воительницы. В нем было столько боли и тоски!

Войдя в боковую комнату, Нурамон не поверил своим ушам. Маленькая Юливее стояла рядом с королевой, в окружении воинов, и рассказывала историю их путешествия по Фаргону.

— И когда я уже думала, что поплачусь жизнью, Нурамон домчался до меня и поднял в седло. Но слушайте же, что было дальше! Ну вот что бы ты сделал в этой ситуации? — она обернулась к Олловейну.

— Я повернул бы обратно как можно скорее, чтобы отвезти тебя в безопасное место, — ответил воин. — Потом вернулся бы назад и занялся бы людьми.

Юливее дерзко усмехнулась.

— Мудрый ответ. Но ничего из этого Нурамон не сделал. Потому что это означало бы нашу гибель. Он не стал поворачивать коня, потому что противники были близко. — Она сказала об этом Олловейну достаточно поздно, но воин Шалин Фалаха только улыбнулся словам Юливее. — Вместо этого он пронесся прямо через их строй, уходя от ударов, уколов и… — маленькая волшебница увидела Нурамона и запнулась. А затем быстро продолжила. — И спас маленькую Юливее от злых людей. И если маленькая Юливее будет осторожна, то будет жить и завтра.

Воины рассмеялись, даже на губах королевы появилась улыбка.

— Подойдите ближе! — велела она. И когда Фародин и Нурамон предстали перед ней, она объявила: — Я хочу поблагодарить вас обоих за то, что защитили Юливее. — Она взяла малышку за руку. — Вы даже не представляете, как сильно помогли мне и всему Альвенмарку.

 

Деревянный вал

Свежий ветер играл тонкими косичками Мандреда. Вместе с Лиондредом и его личной гвардией мандридов он стоял на западном утесе перед входом во фьорд. Оттуда видно было море. Стояло чудесное утро позднего лета. Ветер гнал маленькие белые облачка. Солнце, сверкая, преломлялось в воде, очертания кораблей отчетливо вырисовывались на фоне неба. Их было гораздо больше двух сотен. На парусах у всех был знак сгоревшего дуба.

— Еще полчаса, и первые из них достигнут входа во фьорд, — спокойно произнес Лиондред.

Мандред поглядел на маленький флот, который будет противостоять нападению рыцарей ордена. У них было менее шестидесяти судов. Пятнадцать из них были настолько малы, что вмещали в себя лишь двадцать мужчин. Тридцать сильнейших кораблей связали между собой цепями, протянутыми через люки для весел, чтобы неразрывно соединить их. Таким образом они образовали барьер, блокировавший глубокие воды в центре фьорда. Здесь будет бушевать битва, здесь решится сражение с рыцарями. Более мелкие суда держались немного позади барьера. Они должны были привести подкрепление, когда боевая линия из скрепленных между собой кораблей вот-вот будет прорвана.

Мандред обеспокоенно глядел на широкие проемы справа и слева от стены кораблей.

— Ты действительно уверен, что они не пройдут там, Лиондред?

— Совершенно уверен, предок. Флот наших врагов состоит по большей части из коггов с низкой осадкой. Честно говоря, я хочу спровоцировать их на то, чтобы они попытались атаковать фланги. Там ведь прямо под водой довольно опасные рифы. При самом высоком уровне воды умелый капитан, быть может, сумеет провести когг через рифы, но если вода отступит, то они обречены на провал. Если немного повезет, таким образом они потеряют дюжину, а то и более кораблей. Как только их флот веером рассредоточится по фьорду, мы атакуем их огненными снарядами. — Король указал на несколько маленьких рыбацких лодок, доверху загруженных хворостом. — Если ветер будет дуть в нужную сторону, то мы нанесем им немалый урон. — Лиондред широким жестом обвел отвесные скалы справа и слева от фьорда. — Здесь, наверху, будут стоять старики, которые уже не могут сражаться, и мальчики, которые слишком юны для битв. У нас десять возов стрел, собранных со всего королевства. Они обрушат на корабли врага град огня, если те подойдут слишком близко к берегам. — Лиондред говорил громко, и личные гвардейцы, стоявшие вокруг, хорошо слышали его слова. — В принципе, священнослужители оказали нам услугу, решив атаковать Фирнстайн. Здесь, во фьорде, сражение будет идти по нашим правилам. В узком проливе они не смогут воспользоваться численным преимуществом. Как только они захватят корабельный барьер, начнется настоящее сражение, лицом к лицу.

Король сделал Мандреду знак следовать за ним к лошадям. Садясь в седло, Лиондред тихонько сказал:

— Я надеюсь, что эльфы придут вовремя. Враг превосходит нас по количеству раз в пять, если не больше.

— Если есть сюда путь, то они будут здесь, — решительно ответил Мандред.

Однако он слишком хорошо понимал, сколько неожиданностей может помешать этому. Что, если Эмерелль вообще не приняла его товарищей? Сколько времени потребуется на то, чтобы оснастить флот и привести детей альвов?

Они спустились по тропе с утеса. На полпути им встретились другие воины, которые несли на спинах плетеные корзины со стрелами. Лиондред придержал своего вороного и махнул рукой мужчине с повязкой на глазу.

— Эй, Гомбарт, что заставило тебя покинуть свою красавицу-жену?

— Слыхал, что ты пригласил всех стариков подстрелить сегодня парочку рыцарей. — Он улыбнулся королю беззубой улыбкой, хлопнул себя по черной матерчатой повязке на левом глазу. — Кроме того, говорят, что они так плотно стоят на палубах, что промахнуться просто невозможно. А за каждого убитого в твоих Златых Чертогах наливают полный рог мета.

Лиондред громко расхохотался.

— Вряд ли этот слух пустил мой виночерпий. Но ловлю вас на слове, мужчины. Полный рог мета за каждого рыцаря ордена! — Он широко улыбнулся. — Только не думайте, что я вас не знаю, пройдохи! Я буду стоять внизу, на «Звезде альвов», и считать!

Фирнстайнцы рассмеялись, послышались новые шутки. Король еще раз махнул им рукой, затем пришпорил своего коня и поскакал вниз по утесу.

— Иногда я думаю, что для мужчины лучше умереть молодым, в полном расцвете сил, — крикнул король, как только они удалились на достаточное расстояние, чтобы их не услышали.

— Нет, — возразил ему Мандред. — Самый лучший дар — это увидеть, как растут твои дети. Поверь мне, уж я-то знаю, о чем говорю. — Он с горечью думал о том, как мало видел Альфадаса.

На последнем отрезке дороги к бухте, где их ждала весельная лодка, каждый молча предавался размышлениям. «Где же эльфы, — думал Мандред. — Неужели бросят Фирнстайн на произвол судьбы?»

На берегу стояла Вальгерда, жена Лиондреда. На ней было платье цвета летних цветов, которое удерживали на плечах две золотые пряжки. На руках она держала ребенка, которому не было еще и пяти месяцев. То был Аслак, сын Лиондреда.

Король подошел к ним и нежно поцеловал мальчика в лоб. Затем отстегнул от пояса нож в оббитых золотом ножнах и протянул его Вальгерде. Высокая светловолосая женщина кивнула.

Лиондред нежно провел рукой по ее волосам, а затем пошел к лодке, где его уже ждал Мандред. Ярл чувствовал себя прескверно. Неужели король боится умереть? Может, это прощальный подарок сыну, который, быть может, больше не увидит своего отца? Лиондред так близок всем этим людям. Его любят! «С ним ничего не случится», — поклялся себе Мандред.

Оба сели в лодку. Гребцы приветствовали короля, который взъерошил волосы самому молодому из них. Они оттолкнулись от берега и сильными движениями весел направили лодку к флагманскому кораблю.

— Наследство? — спросил Мандред.

Лиондред отвлекся от своих размышлений.

— Что?

— Нож.

— Да… и наследство тоже.

— А что еще? — не отставал Мандред.

Лиондред понизил голос до шепота.

— Я знаю этих священнослужителей. Это… Если они победят, Вальгерда попытается бежать. Но если…

— Она должна убить твоего мальчика?

— И себя тоже, — подтвердил правитель. — Так будет лучше. — Он поглядел на темные воды фьорда. — Они придут, эльфы-то? — негромко спросил он.

— Конечно, — ответил Мандред, но смотреть в глаза королю при этом не мог.

На борту «Звезды альвов» Лиондреда словно подменили. Он шутил, давал указания, кому идти на передовую. «Звезда альвов» имела мало общего с тем кораблем, который когда-то отвез Мандреда и эльфов к острову Нороэлль. Он был гораздо больше и мог вместить в себя сотню гребцов.

На всех тридцати кораблях заграждения мачты были опущены, чтобы не мешали в предстоящей схватке. Весла тоже были подняты и как следует закреплены. На корме драккара установили шест, на котором развевалось старое знамя «Звезды альвов»: голубая звезда на серебряном фоне.

Два воина помогли Лиондреду облачиться. Чудесно сработанному эльфийскому доспеху Альфадаса не было равных. Остальные воины надели кольчуги и круглые шлемы с длинным наносником.

Мандреду тоже помогли надеть длинную, до колен, кольчугу. Когда он собирался надеть шлем, к нему подошел король.

— Я всегда хотел спросить, правда ли, что каждая твоя косичка означает убитого человека. Так рассказывают наши скальды.

— Правда, — коротко ответил ярл.

— Ты — опасный человек.

— Такие люди тебе сегодня понадобятся.

С утесов раздались звуки рогов. Первый корабль рыцарей ордена взял курс на фьорд. То был стройный трехмачтовик с высокой кормой. Всего несколько мгновений спустя во фьорд вошли еще четыре корабля.

Мандред озадаченно глядел на высокие носовые возвышения. Атакующие будут на много шагов выше их. Мачты кораблей показались ему огромными. В «вороньих гнездах» сидело по пять арбалетчиков. Оттуда они могли отстреливать выбранные мишени.

С западного утеса полетел град стрел. Они не достигли кораблей, державшихся центра фарватера, на добрых пятьдесят шагов.

Лиондред протянул Мандреду большой круглый красный щит.

— Он тебе понадобится, предок!

Ярл просунул левую руку под широкие кожаные ремни и затянул их, чтобы щит крепко сидел на предплечье.

— Давайте поприветствуем белых священнослужителей, — крикнул Лиондред, поднимая щит перед грудью. Затем ударил плоской стороной своей секиры по выпуклому щиту. Жест повторили все воины вдоль боевой линии. Оглушительный шум отразился от стен фьорда.

Стук и крики воинов заставили кровь Мандреда вскипеть в жилах. Пусть эти проклятые священнослужители Тьюреда только придут. Они поймут, что люди Фьордландии сильнее их.

Все больше и больше кораблей входило во фьорд. Они разворачивались, образуя широкую линию. Противники находились на расстоянии около четырех сотен шагов. Мандред видел, как за заградительными линиями сверкают шлемы рыцарей ордена.

— Будь к нам благосклонен, Норгримм! — изо всех сил воскликнул Лиондред. — Пусть наша деревянная стена будет крепкой, пусть мужество наших противников разобьется о нее!

На коггах зазвучали фанфары. На кораблях началось движение.

— Поднять щиты! — крикнул Мандред.

На драккары обрушился град стрел.

Большие круглые щиты быстро образовали крышу. Стрелы застучали по дереву. Некоторые мужчины с криком рухнули, но боевой строй на драккарах не дрогнул.

Теперь залп следовал за залпом. Пригнувшись под щитами, они не могли видеть, как приближаются когги. Мандреду казалось, что прошла целая вечность. Горячий пот струился по спине.

Острие стрелы пробило его щит и едва не задело руку. Песок, которым были покрыты палубы драккаров, кое-где окрасился кровью. Стрелы то и дело находили бреши в стене щитов.

Внезапно барьер из кораблей дрогнул. Некоторые мужчины опрокинулись навзничь. В стене щитов появились пробоины. Когги сократили дистанцию. Теперь корабли северян и рыцарей ордена стояли вплотную друг к другу, словно обезумевшие от ярости олени, сцепившиеся рогами.

— На ноги! — заревел Лиондред. — Лучники, десять шагов назад! Снимите арбалетчиков с «вороньих гнезд»!

Легковооруженные лучники во время обстрела прятались под щитами. Теперь они отбежали, чтобы в свою очередь атаковать противника.

Копье вонзилось в палубу прямо рядом с Мандредом и, дрожа, осталось в залитой кровью доске. Теперь, когда ряд щитов был сломлен, ярл наконец увидел своих врагов. Широкие доски, на концы которых были насажены железные шипы, устремились вперед. Словно клыки вонзились они в палубы.

Повсюду вдоль барьера из кораблей опускались абордажные мостки. Над Мандредом появились воины в белых мундирах, пригнувшиеся и спрятавшиеся за длинные каплевидные щиты. На каждом щите был герб с изображением сгоревшего дуба.

— За Тьюреда! — прозвучало тысячекратное эхо.

И рыцари ордена устремились по абордажным мостикам.

Щит на щит налетели они в слепой ярости на боевой строй обороняющихся. Секира Мандреда описала сверкающую дугу. Она пробила щит и шлем первого нападавшего. Одним рывком ярл выдернул оружие и провел удар слева поверх края щита следующего рыцаря. С треском прошла эльфийская сталь наносник противника.

Рядом с ним, подобно дикому медведю, сражался Лиондред. Вскоре палуба была усеяна мертвыми и умирающими.

Удар меча расколол щит Мандреда. Нападающий рывком вырвал меч, застрявший в щите. Секира устремилась в незащищенный бок рыцаря и вошла ниже ребер.

Одним прыжком Мандред очутился на одном из абордажных мостиков. Разбитый щит он отбросил в сторону. Затем он обеими руками схватил секиру. Словно берсерк, он шаг за шагом пробивался на носовое возвышение корабля противника. Прямо за ним шли трое мандридов, пытаясь прикрывать его щитами от вражеских стрел.

Когда он достиг конца мостика, оказалось, что воины ордена столпились на носовом возвышении настолько плотно, что не могли даже щиты поднять, чтобы обороняться. В слепой ярости обрушился на них Мандред. Мечи и копья ломались под эльфийской сталью. Затем он прыгнул в самую гущу врагов. Высокому воину он вонзил шип, которым был оснащен верхний край секиры, прямо под шлем и через челюсть в мозг. Падая, великан увлек за собой еще двоих воинов. На носовом возвышении поднялась паника. Крича, рыцари пытались убраться подальше. Некоторые даже попрыгали в воду через заграждения, хотя из-за тяжелых кольчуг это означало верную смерть.

Несколько мгновений спустя носовое возвышение оказалось занято северянами. Запыхавшийся Мандред поглядел на главную палубу. Выжившие рыцари отошли. Они смотрели на него широко раскрытыми от ужаса глазами. Сзади к группе кораблей подходили еще когги. Они везли с собой свежие войска.

— Нужно отходить, — прозвучал рядом с ним грубый голос.

Лиондред тоже пробрался на когг. Король указал на восток.

— Им удалось пройти через рифы. Отлива не будет! До сих пор они потеряли всего один-единственный корабль.

С носового возвышения Мандреду хорошо было видно бой. Боевая линия северян выдержала. Но смерть пожала большой урожай.

С обеих сторон заградительного барьера отдельным коггам удалось пройти через рифы. Один из кораблей священнослужителей был охвачен огнем. Черный столб дыма поднимался к ясному летнему небу. Еще три лодки с огненными снарядами храбро шли в наступление, но рыцари пытались удержать их в отдалении при помощи длинных шестов, а арбалетчики в «вороньих гнездах» отстреливали команду лодок.

Два когга сцепились с драккарами, которые они держали в качестве резерва, и пошли на абордаж. Однако скоро подойдут еще семь кораблей, чтобы атаковать барьер с обратной стороны.

— Назад, на драккары! — во все горло крикнул Лиондред. — Будем образовывать двойную линию!

С тяжелым сердцем спускался Мандред по абордажному мостику. За их спинами звучали насмешливые крики рыцарей ордена. Ярл невольно вспомнил об оббитом золотом кинжале, который отдал Лиондред своей жене.

— Пусть эльфы придут, Лут! — в отчаянии бормотал он. — Пошли нам союзников, и никогда мои губы больше не прикоснутся к рогу с метом!

 

На корабле королевы

Нурамон стоял у поручней «Эльфийского сияния», флагманского корабля королевы. Отсюда, с правого борта, он видел корабли фирнстайнцев, связанные друг с другом и, словно стена, преграждавшие вход в порт. По другую сторону вздувались крепкие паруса вражеского флота, на каждом из которых был знак Тьюреда, черное дерево. Едва ли половина из них атаковала корабли фирнстайнцев, ввязавшись в бой. В узком проливе фьорда рыцари ордена не могли воспользоваться численным преимуществом. Лиондред и Мандред навязали врагам кровопролитную схватку, где все решали люди, и Нурамон не мог оценить, насколько хорошо держатся фьордландцы. Он видел только, что на кораблях что-то движется и что там, очевидно, воцарилось сильное столпотворение.

Часть вражеских кораблей пыталась объехать устроенное фьордландцами заграждение и найти фарватер между драккарами и утесами. Один когг уже лежал на скалах со вспоротым днищем. Команда, похоже, погибла. Однако судьба когга не испугала врага. Корабли по-прежнему пытались найти дорогу меж рифов, чтобы окружить фьордландцев или же атаковать корабли королевы.

Нурамон надеялся, что с Мандредом и Лиондредом ничего не случилось. В битвах действуют законы иные, чем в поединках. Выбор между жизнью и смертью зависит от случая. Ну почему «Эльфийское сияние» идет так медленно! Нурамон поглядел на корабельные весла, исчезавшие под ним в борту корабля. Их было около сорока. Он видел, как под палубой скрылись около двухсот гребцов. Наверняка там, на скамьях, они делают все возможное, однако огромный корабль королевы продвигался вперед очень медленно. Маленькие галеры из Рейлимее ушли далеко вперед и скоро подойдут на помощь фьордландцам. Нурамон слышал, что оснащала корабли волшебница из моря, имени которой никто не знал. За ними шли триремы из Альвемера. Нурамон был удивлен тем, насколько быстро флот Альвенмарка сумел выйти в море. На то, чтобы оснастить корабли и собрать их вместе, ушло всего двенадцать дней.

Врата, через которые они пришли, закрылись уже давным-давно. Никогда не забыть ему чудесной игры света над морем Альвенмарка, которую создала своим заклинанием Эмерелль. Врата были настолько широки, что на рассвете через них прошел в одну линию весь флот.

По поводу Эмерелль среди воинов ходили различные слухи. Так, некоторые объясняли тот факт, что галера королевы шла без сопровождающих кораблей, тем, что она хотела оттянуть врагов на себя. Оглядываясь вокруг, Нурамон вполне мог себе представить, что этот слух правдив. «Эльфийское сияние» был подобен плавучему полю битвы. Под палубой сидели на веслах гребцы, в то время как на палубе собрались воины. На шестидесяти шагах между носом и кормой ожидали битвы триста эльфов. Королева даже отказалась от моряков, занимающихся парусами, чтобы корабль мог вместить больше воинов. Говорили, что в этой битве паруса не понадобятся, и с галеры убрали даже мачты.

Корабль направлялся к левому флангу фьордландцев, чтобы поддержать их с той стороны. Обилее объяснила Нурамону стратегию: она и воины с других галер перейдут на драккары фьордландцев и разгрузят союзников. А те в свою очередь отойдут на галеры, чтобы отдохнуть и позже снова присоединиться к битве.

Кто-то похлопал Нурамона по плечу. Он обернулся и увидел мастера Альвиаса.

— Королева хочет видеть тебя, — произнес он.

Нурамон поднял лук и последовал сквозь ряды воинов за доверенным лицом Эмерелль. Альвиас выглядел непривычно-воинственно в кожаных доспехах, опоясанный мечом. Говорили, что он сражался рядом с королевой еще во времена первой тролльской войны.

Альвиас привел его на кормовое возвышение, где в окружении стражи находились Эмерелль и Юливее. Королева давала указания командирам. На ней была серая одежда волшебницы, как и в ту ночь, когда она своими советами готовила его к эльфийской охоте.

Нурамон увидел и Обилее, которая, похоже, ждала последних указаний королевы. На ней были те же доспехи, что и тогда, в тронном зале.

Маленькая Юливее приветствовала Нурамона игривым жестом. Она тоже была одета в серую одежду, как и королева. Нурамону по-прежнему не нравилось то, что Эмерелль взяла маленькую волшебницу с собой. Он беспокоился за нее. Это не место для ребенка, сколь могущественной ни была Юливее.

Побеседовав с Обилее, королева подозвала к себе Нурамона. Она милостиво приветствовала его, а затем сказала:

— Я вижу, что ты тревожишься за Юливее. И скажу тебе, что нет места, где она была бы в большей безопасности, чем рядом со мной.

Он коротко кивнул. Королева была права. И тем не менее ему было бы легче, если бы Юливее осталась в замке, в Альвенмарке.

— Нурамон, я хочу, чтобы ты пошел с Обилее, — королева указала на воительницу. — Она будет командовать на носовом возвышении, как только Дийелон и Пельверик прорвутся к фьордландцам.

— Да, королева.

— Тогда иди!

Юливее оторвалась от королевы и подбежала к Нурамону.

— Ты ведь вернешься, правда? — спросила она.

Нурамон опустился на колени.

— Неужели я вижу беспокойство на твоем лице?

Она отвела взгляд и кивнула.

— Не бойся. Оставайся с королевой. Ты ведь слышала, что она сказала. — Он поцеловал ее в лоб. — А теперь иди.

Юливее молча вернулась к Эмерелль. Она подняла колчан со стрелами и улыбнулась. То были стрелы, которые Нурамон нашел вместе с луком у карликов. Сначала он хотел взять их с собой в битву, однако королева посоветовала ему использовать вместо этого обычные, а эти приберечь для особых битв.

— Нам нужно идти, Нурамон! — сказала Обилее, кладя руку ему на плечо.

Нурамон в последний раз поглядел на Юливее, а затем вместе с Обилее отправился на нос. Лицо у воительницы было обеспокоенным.

— Что с тобой, Обилее? — спросил он.

— Просто… — начала она, но не договорила, словно не решаясь произнести какие-то слова. А затем посмотрела прямо на него и сказала:

— Я не должна быть твоим командиром, Нурамон.

— Ты ведь уже не девочка, какой была когда-то, — ответил тот. — Ты — великая воительница, значишь гораздо больше, чем когда-либо буду значить я. Ты доказала свое мужество в стольких битвах. Я восхищаюсь тобой. — Губы Обилее задрожали. — Не грусти из-за меня или из-за Нороэлль. Смерть — это не конец. Ничто не удержит меня от того, чтобы найти Нороэлль, будь то в этой жизни или в следующей. И как ты думаешь, что она скажет, когда увидит тебя? Она будет гордиться тобой так же, как и я.

Обилее улыбнулась, наконец подчиняясь своему веселому характеру.

— Спасибо, Нурамон.

Эльф не испытывал страха смерти. Смерть не будет означать конец его поисков, просто немного задержит их. Прошлой ночью он рассказал своей семье о путешествии и попросил их сохранить эти знания, если он умрет. Таким образом, он начал писать книгу своей души, в духе друзей-карликов. Нужно было сделать это гораздо раньше, однако никогда он еще не был так близок к смерти, как перед этой битвой.

Они подошли к воинам Обилее; на этом корабле они были единственными из Альвемера. Узнать их можно было по гербам на мундирах: серебряная русалка на синем фоне. Их было около пятидесяти — мужчин и женщин, вооруженных полуторными мечами, у некоторых были еще луки. Обилее обратилась к своему отряду с какими-то словами, а Нурамон тем временем смотрел вперед. Но здесь воины стояли настолько плотно друг к другу, что ничего нельзя было увидеть.

Когда же все, наконец, начнется? Где-то там, впереди, борется с трудностями Мандред, а эта галера еле ползет! Он мог только надеяться на то, что корабли из Рейлимее уже добрались до фьордландцев.

Нурамон вспомнил о Фародине. Мысль о том, что он у герцога троллей, тревожила его, хотя Фародин утешал его и говорил, чтобы он не переживал.

Из толпы к нему протолкалась незнакомая воительница.

— Это ты — Нурамон? — спросила она.

Он удивленно поглядел на нее.

— Да.

— Меня зовут Номья.

Это было имя их юной спутницы, с которой они отправились когда-то на поиски Гийома.

— Ты?..

Та кивнула.

— Да, твой товарищ из Анисканса. Я родилась снова.

Она не была похожа на прежнюю воительницу. Невысокого роста, с черными, коротко стриженными волосами, она казалась гораздо более зрелой, чем та молодая девушка, которая сопровождала их на поиски Гийома. Но в ее глазах было то же самое дружелюбие, которое он видел прежде в глазах своей спутницы. Смерть Номьи во время бегства из Анисканса сильно опечалила их, особенно Мандреда.

Нурамон обнял ее, словно подругу, которую давно не видел.

— Рад, что ты здесь.

Когда он отстранился, то заметил, что воительницу сильно удивили его объятия.

Нурамон заметил лук в ее руках.

— Ты лучница?

— Да.

— Это и раньше здорово удавалось тебе.

Она улыбнулась, но ничего не сказала. Наверняка Нурамон внушал ей страх. Наверняка она не помнила свою прежнюю жизнь, а он встретил ее так, как встречают родившегося вновь карлики.

Внезапно Нурамон услышал крики. Они доносились спереди.

— Готовьтесь! — крикнула Обилее.

Нурамон вытянул шею, но по-прежнему ничего не сумел разобрать. Зато услышал шум битвы: звон стали и крики раненых.

С левого борта донеслись возгласы воинов.

— Быстрее! — кричали оттуда.

Нурамон отодвинул двоих эльфов и протолкался к поручням с левого борта. То, что он увидел там, поразило его, словно молния. Прямо на них шел огромный трехмачтовик. Черное дерево Тьюреда красовалось на гроте. Должно быть, враги обошли риф с этой стороны и теперь пытались преградить путь кораблю королевы.

Когда в центре корабля послышались крики и над головами их засвистели арбалетные болты, стало ясно, что битва для них уже началась.

Внезапно корабль дрогнул. Кораблю королевы был нанесен удар, едва не сбивший Нурамона с ног. Вражеское судно протаранило центр их корабля! Воцарился хаос. Слева и справа до ушей Нурамона доносился шум битвы.

Стоявшие вокруг него воины забеспокоились. Номья тоже занервничала. Казалось, не знает страха только Обилее.

— Лучники, вправо! — приказала она, и Нурамон, не колеблясь, подчинился приказу.

Он протолкался на другую сторону носового возвышения, где отряд занял позицию вдоль поручней.

Немного впереди он увидел целый ряд фьордландских драккаров. Несколько вражеских кораблей, а также кораблей из Рейлимее, бросили якорь там и ввязались в бой. Когги из Фаргона образовывали плотное скопление; они были крепко связаны между собой, и рыцари ордена, прибывавшие в качестве подкрепления, вынуждены были проходить через несколько кораблей, чтобы попасть на линию атаки. Битва разрасталась, и «Эльфийское сияние», на котором находился Нурамон, стал ее частью. Он попытался разглядеть среди фьордландцев Мандреда, однако его товарищ был скрыт в гуще сражения.

Обилее повела их к поручням. Там была установлена деревянная лестница, заканчивавшаяся прямо над первым кораблем фирнстайнцев.

— Воины, ко мне, вперед! — крикнула Обилее. — Лучники у поручней. Стрелять только наверняка!

Сзади подошли еще лучники, заполнив просвет до самого конца поручней. Остальные встали во втором ряду, они должны были вступить в бой тогда, когда появится брешь в первом ряду.

Как и стрелки, находившиеся по правую и по левую руку от него, Нурамон извлек стрелу из колчана, наложил ее на тетиву и отыскал себе цель. Вот! Он обнаружил рыцаря, спускавшегося по забортному трапу прямо перед ними. Нурамон как раз собирался спустить тетиву, когда заметил, что стоявшая рядом с ним Номья уже выстрелила и ее стрела нашла цель.

Сражающиеся двигались слишком быстро и непредсказуемо для Нурамона. Наконец он обнаружил группу вражеских воинов, которые собрались на некотором отдалении, очевидно, намереваясь подготовить направленную атаку. Они стояли в доброй сотне шагов от них, но поскольку их было так много и в данный момент их не теснили противники, Нурамон выстрелил. Он не стал дожидаться даже, пока стрела его долетит до цели, как уже вынул из колчана следующую.

Один из воинов рухнул на колени с раной в животе, что заставило его товарищей укрыться за низкими поручнями. Другие стрелы заставили их отступить на расстояние, где их не достанут.

В поисках новой цели Нурамон заметил флаг с синей звездой на серебряном фоне. Это было знамя «Звезды альвов», которую когда-то подарил ему король Нъяульдред! Корабль был не тот, на котором они с Мандредом и Фародином ходили на восток. Новая «Звезда альвов» была гораздо больше, но, очевидно, флаг сохранили, быть может, как воспоминание о былой славе.

И вдруг Нурамон увидел Мандреда. Ярл держался на краю «Звезды альвов», где было достаточно места для того, чтобы размахивать секирой. Ему и его людям приходилось нелегко. Противник сильно превосходил их количеством. Кроме того, один из кораблей ордена прошел меж эльфийских галер и атаковал драккар рядом со «Звездой альвов». Рыцари бросились в гущу сражения, и возникла угроза прорыва линии защиты теснимых со всех сторон фьордландцев. Они вонзали клин между Мандредом и эльфами.

Нурамон нацелился на корабль ордена. Он метил в короткую доску, соединявшую его с соседним кораблем. Воин Тьюреда предпринял попытку попасть на «Звезду альвов». Нурамон выстрелил. Стрела описала дугу и вскоре после этого вонзилась в тело человека.

Эльф был недоволен. Он целил в голову! Просто прошло слишком много времени, прежде чем его стрела достигла цели. Эдак он, в конце концов, еще попадет в друга вместо врага.

Нурамон наложил на тетиву новую стрелу. И тут случилось то, чего втайне опасался Нурамон: воин подобрался к Мандреду сзади, в то время как тот сражался сразу с двумя противниками, находившимися перед ним! Нурамон поспешно натянул тетиву. Он должен был быть уверен в том, что попадет в того человека. Одна ошибка — и Мандреду наступит конец. Когда вражеский воин поднял меч, Нурамон, позабыв о предосторожностях, спустил стрелу с тетивы. Он задержал дыхание, когда стрела по высокой дуге устремилась к цели.

Она угодила человеку прямо в грудь.

Мандред обернулся и нанес воину, и так готовому упасть, удар секирой, отправивший его за борт. Затем удивленно огляделся по сторонам и подозвал к себе нескольких воинов. Среди них Нурамон узнал Лиондреда в доспехах Альфадаса. Мандред указал на Нурамона, однако не похоже было, чтобы он его узнал. Затем указал на рыцарей ордена, отделявших их от эльфов. Фьордландцы на «Звезде альвов» собрались вокруг Мандреда и Лиондреда. Они хотели прорываться, однако это означало, что им придется отражать нападения врага сразу с двух сторон.

— Там Мандред и король Лиондред! — крикнул Нурамон стоявшим рядом лучникам. — Они окружены и хотят прорваться к нам!

Обилее подошла к Нурамону и поглядела на «Звезду альвов». Затем крикнула:

— Все, кто слева от Нурамона, первую стрелу на воинов перед Лиондредом, все, кто справа — в преследователей! Вторая стрела у всех в преследователей. Никто не должен уйти! — и с этими словами она отошла от борта и предоставила лучникам выполнять свою работу.

Они подождали, пока Мандред отдаст приказ прорываться. Вот! Ярл поднял секиру и под боевые кличи воины вокруг него перепрыгнули на четвертый корабль.

Нурамон и его соратники спустили стрелы. Густо, словно град, обрушились они на врагов. Те, кого пощадили стрелы, не поняли, что произошло, только втянули головы в плечи.

Мандред и некоторые фирнстайнцы замерли на миг, затем устремились вперед. Второй залп угодил в преследователей и на миг задержал их. Вот уже вперед устремились щитоносцы. Однако этого драгоценного времени должно было хватить на то, чтобы помочь Мандреду прорваться. Рыцари ордена, атаковавшие фьордландцев в спину, были почти окружены. Когда они заметили, что сражение безнадежно, то отступили на свой двухмачтовый корабль. Мандред и Пельверик встретились. Нурамон увидел, как Пельверик указал на него.

Мандред поднял секиру и крикнул:

— Нурамон! — А затем побежал, а за ним и мандриды, пробираясь через ряды эльфийских воинов, навстречу ему.

Нурамон перевел дух и поглядел сверху вниз на поле битвы. Казалось, что план королевы сработает. Повсюду вдоль корабельного заграждения эльфийские воины сменяли в бою утомленных фьордландцев, и вся защитная линия снова могла стоять перед натиском врага. Хотя численное превосходство было по-прежнему не на их стороне, поскольку у рыцарей ордена было очень много кораблей и воинов, однако все изменится самое позднее тогда, когда подоспеют тролли.

 

Могущественная магия

— Уберите фок!

Пальцы Фародина вцепились в поручни. Это было необъяснимо! Корабли троллей и так были мучительно-медлительны, а теперь они еще собрались убирать паруса! Эльф стоял на кормовом возвышении, высотою с башню, «Сокрушителя», флагманского корабля герцога Оргрима. Флот, выделенный королем троллей Болдором, состоял из двадцати кораблей, каждый из тяжеловесных парусников напоминал плавучую крепость, на самом крупном из них находилось более трехсот тролльских воинов. Это войско решит исход битвы, если, конечно, когда-нибудь до нее доберется.

Герцог Оргрим стоял рядом со штурманом и советовался со Скангой, своей шаманкой. «С ума сойти можно», — думал Фародин. Они и так опаздывают. На горизонте он уже видел тонкую белую линию на фоне серых прибрежных скал — паруса вражеского флота. Одинокие столбы дыма свидетельствовали о том, что битва началась. Нападение троллей решило бы ее исход. А что делают эти подлые пожиратели эльфов? Убирают паруса!

— У тебя такое перекошенное лицо, посланник. — Оргрим и шаманка появились неожиданно.

Князь троллей был вооружен и готов к бою. На нем был нагрудник из темной кожи. На плечи наброшена медвежья шкура. Опирался он на боевой молот, набалдашник которого был вырезан из серого гранита.

— Должно быть, тут дело в моей глупости, однако я не могу постичь стратегию, которую вы используете, — ответил Фародин, пытаясь не высказать прямо все, что думает о союзниках.

Шаманка мрачно уставилась на него. Фародин почувствовал силу ее заклинания.

— Он думает, что мы будем спокойно ждать, пока рыцари ордена расправятся с фьордландцами и эльфами. Он сомневается в том, что мы поспешим на помощь былым врагам, — сказала старуха.

— Фародин умный мужчина, поскольку оставил эти мысли при себе. Если бы он обидел мой народ, открыто заявив об этом, я засунул бы его в мешок с камнями и выбросил за борт. — Тролльский князь пристально поглядел на него. Фародин пожалел, что не может прочесть мысли своего давнего врага. Он встретил Оргрима при дворе короля Болдора. Король принял его как посланника Эмерелль со всеми почестями, и, к огромному удивлению Фародина, Болдор согласился помочь — после ночи совещаний со своими князьями.

Под конец Оргрим высказал желание принять посланника на борту своего корабля. С первого мгновения, когда Фародин оказался среди троллей Нахтцинны, он почувствовал их враждебность. Он был уверен в том, что не переживет первой же ночи на борту «Сокрушителя». Впрочем, герцог очень заботился о нем и то и дело пытался завязать разговор. Он даже отказался от попыток угостить его каким бы то ни было мясом.

— Когда мы атакуем? — нетерпеливо спросил Фародин.

Корабль был готов к битве. На главной палубе и носовом возвышении толпились тролли с огромными щитами. Камни, которые, очевидно, должны были служить в качестве метательных снарядов, лежали наготове возле поручней. Самые мелкие из них были величиной с голову ребенка. А самые крупные представляли собой массивные обломки скал. Фародин задумался над тем, каким образом даже троллю удастся поднять такой камень.

— Ты не чувствуешь? — спросила Сканга.

При каждом ее движении шелестели перья, кости и камешки, нашитые на грубое кожаное платье и висевшие на многочисленных шнурочках у нее на шее.

— Что не чувствую?

— Мощь магии, эльфеныш. Мощь магии, — шаманка захихикала. — Амплитуда прилива изменилась. Отлива не будет. Ты можешь представить себе, насколько могущественным нужно быть, чтобы изменить игру приливов и отливов? Это поистине мощная магия.

— Убрать грот! — приказал Оргрим. — Бросьте якорь!

Фародин почувствовал, как внутри у него все сжалось. Все это не может быть правдой!

— Ты не мог бы быть так любезен и пояснить мне, что все это означает, Оргрим?

Герцог указал на корабль короля. На главной мачте поднимали красный флаг.

— Болдор созывает всех князей и шаманов на военный совет. Он захочет, чтобы и ты пришел, — Оргрим на миг отвернулся и махнул рукой своим воинам. — Подготовьте шлюпку!

— Ты ведь не серьезно! — возмутился Фародин.

— Эльф, я знаю, что думают о моем народе тебе подобные! Но мы ни в коем случае не торопливые идиоты, которыми вы нас считаете. Мы планируем битвы. И так будет и на этот раз. Мага в рядах людей, причем настолько могущественного, мы не брали в расчет. Нам придется изменить свои планы в соответствии с ситуацией.

— Он боится, что мы перебежим на сторону белых священнослужителей, — сказала шаманка.

Фародину захотелось свернуть шею старой карге.

Оргрим низко рыкнул. Затем опустился на колени, чтобы глаза его и Фародина оказались на одном уровне.

— Я знаю, тебе очень хотелось бы, чтобы я и все тролли умерли. И ты не слишком нам доверяешь. Тем не менее я надеюсь, что в пустыне твоих мыслей о мести еще сохранилась искорка разума. Священнослужители Тьюреда хотят уничтожить всех детей альвов. Неважно, будь они кентаврами, эльфами, цветочными феями… или троллями. Мы сражаемся с вами, потому что знаем, что рядом с фьордландцами и эльфами мы сильнее. И потому что знаем, что теперь лишь вопрос времени, когда белые священнослужители захотят напасть на Нахтцинну и все наши замки. Ты пережил тролльскую войну, Фародин. Ты знаешь, что мы не ждем, пока война придет к нам. Мы переносим ее в стан наших врагов. Поэтому мы здесь!

— А что мешает вам спокойно посмотреть, как ваши враги перебьют друг друга, а потом покончить с выжившими?

Оргрим резко выпрямился.

— Так может думать эльф, но не тролль! Будь осторожен, Фародин. Когда-нибудь и ты переполнишь чашу терпения.

 

Пред королевой

Мандред снял шлем и провел рукой по мокрым от пота волосам. Нурамон отвел его и Лиондреда на корму галеры. Ярл гордился тем, что у него есть такие друзья, как Нурамон. Эльф спас его шкуру. И воительница, в которой жила душа его былой спутницы по походу, помогла ему в этом. Нурамон представил ее ему как Номью… Ту Номью! Он впервые понял, что означает повторное рождение. Он видел, как умерла Номья, и увидел ее душу в новом наряде. Она стояла на носу корабля, защищенная щитоносцем, и делала то, что и в прошлой жизни получалось у нее лучше всего: стреляла из лука!

Эльфийские воины бросились на штурм большого когга, нос которого был выше поручней в центральной части «Эльфийского сияния». Казалось, эльфы скоро захватят судно.

Не обращая внимания на сражающихся, Нурамон повел их дальше, к кормовому возвышению, где их ожидала королева.

— Мандред! — бросилась ему навстречу Юливее.

Ярл удивился тому, что встретил здесь маленькую волшебницу. Однако Эмерелль наверняка знает, что делает. Мандред подхватил девочку на руки. Малышка поцеловала его в щеку.

— Хорошо, что ты пришел, — сказала она, играя с его косами.

Нурамон обратился к королеве:

— Это Лиондред из Фирнстайна, а Мандреда ты наверняка помнишь.

— Конечно, — сказала Эмерелль. — Но сначала скажи мне: как идет бой?

— В данный момент мы продвигаемся вперед, — ответил! Нурамон.

— У врага многократное численное преимущество, — вмешался Мандред. — Мы не смогли защитить фланги. Они попытаются окружить нас. Сколько кораблей и воинов ты привела, повелительница? — Ярл поставил Юливее на палубу.

— Мандред Айкъярто, когда бы ты ни заговорил, ты никогда не обременяешь себя правилами этикета! — усмехнувшись, ответила королева. — Моему сердцу радостно от того, что я вижу тебя. А также я рада познакомиться с тобой, Лиондред, король Фирнстайна. Мы привели сюда все корабли и всех воинов, которых могут выставить эльфы Альвенмарка. Мы прикроем фланги, а мои воины заменят утомленных на барьере из кораблей. Отводи своих людей, Лиондред, пусть они набираются сил. Мы, дети альвов, пришли, чтобы отдать долг своей кровью.

Лиондред поклонился.

— Мы уйдем на максимально короткое время, и вскоре снова вернемся в бой. Король должен быть рядом со своими воинами, в противном случае они теряют… — Лиондреда перебили громкие крики ужаса. В центре корабля группа эльфов рухнула, словно подкошенная невидимыми стрелами. Некоторые корчились в предсмертных судорогах и издавали пронзительные крики. Но большинство лежали неподвижно.

Мандред поглядел на вражеские когги, не веря своим глазам. Только что он еще видел, как эльфы продвигались вперед, и вот уже вдоль заграждения стоят только враги. Нигде на большом когге больше не сражались!

Внезапно рядом с королевой упали наземь трое стражников, словно их свалил внезапный порыв ветра, чтобы вырвать жизнь из их тел.

Все испуганно отпрянули от правого борта.

— Что, клянусь всеми богами, здесь происходит? — воскликнул Лиондред. На лице его читался неописуемый ужас. — Что это за подлый вид убийства?

Нурамон рванул к себе Юливее. Только королева, казалось, оцепенела. Она замерла, глядя на корабль напротив, и прошептала:

— Значит, все же…

Мандред видел, куда она смотрит. На кормовом возвышении большого когга стоял мужчина в развевающихся одеждах цвета ночи, с поднятыми вверх руками. Он был похож на монахов, которых они видели среди рыцарей ордена в Искендрии.

— Эмерелль! — крикнул Нурамон.

Мастер Альвиас прыгнул к королеве и толкнул ее назад. И тут что-то, казалось, вцепилось в него. Он покачнулся, схватился за сердце. А затем рухнул под ноги королеве.

— Альвиас? — недоверчиво позвала Эмерелль, опустившись перед старым гофмейстером.

Альвиас захрипел и взял ее за руку. Он отчаянно пытался что-то сказать.

— Прости мою грубость, королева! — дрожащим голосом прошептал он. — Это моя судьба — защитить… — глаза его остекленели, дыхание прервалось.

Сначала на лице королевы отразилось недоумение, а потом оно сменилось улыбкой.

Мандред был потрясен тем, что она улыбалась в такой момент. Неужели Эмерелль вообще неведомо сочувствие? Даже к ближайшим эльфам? Старый гофмейстер отдал жизнь за нее, а она улыбается!

Внезапно вокруг королевы вспыхнуло нежное сияние. Оно исходило из тела Альвиаса, охватило его, накрыв собой, словно светящимся покрывалом. Затем лицо Альвиаса начало растворяться в серебряном свечении. Эльфийская королева все еще держала слугу за руку. А потом ее маленькие пальцы стали видны отчетливо, а его пальцы поблекли. Доспехи и меч гофмейстера тоже стали меркнуть. Наконец Альвиас стал единым целым с серебристым облаком, охватившим его. А потом свет улетучился, словно дым, унесенный ветром. Не осталось ничего, кроме цветочного аромата, показавшегося Мандреду знакомым. Однажды он уже чувствовал его в Фирнстайне, в комнате, где умерла эльфийка Шалавин.

Должно быть, этот блестящий свет вокруг Альвиаса и есть лунный. Нурамон и Фародин так часто говорили об этом, и тем не менее никакие слова их не могли описать его подлинную суть. Ярлу казалось, что он стал свидетелем чего-то божественного, какого-то чуда.

Остальные тоже были взволнованы, на миг забыв о битве. Юливее с открытым ртом глядела на то место, где исчез Альвиас.

Королева позволила Нурамону помочь ей подняться.

— Он спас меня, — сказала она. — Значит, такова была его судьба.

— Что его убило? — спросила Юливее Нурамона.

Казалось, она испугана настолько, что сил осталось только на шепот.

— Не знаю, — ответил эльф.

Мандред поглядел на мужчину в темно-синих одеждах монаха. Смерть Альвиаса и его уход в лунный свет — все это длилось считанные мгновения. Священнослужитель Тьюреда, казалось, вымотался совершенно. Он, склонившись, стоял у поручней и держался за них обеими руками. Рыцари ордена бросились к нему, чтобы закрыть щитами.

«Проклятые священнослужители, — подумал Мандред. — У этих ублюдков нет ничего общего с целителем Гийомом, которого они называют святым. Нельзя было дальше отойти от идеалов Гийома, чем…» Ярл вспомнил случай в Анискансе. Лут всемогущий! Этого не может быть! Он осенил себя знаком отвращающего ока.

— Помнишь Анисканс, Нурамон? — сдавленным голосом спросил он. — То, что случилось, когда мы пришли на рыночную площадь?

— Клянусь всеми альвами! — Глаза эльфа расширились от ужаса, когда он глядел на когг с высокими бортами. — Они просто убьют нас, даже не вынимая из ножен мечей!

С грохотом обрушился абордажный мостик на флагманский корабль эльфов. Вот уже сформировался отряд рыцарей ордена, чтобы броситься к ним. Священнослужитель и его личная гвардия покинули кормовое возвышение и присоединились к отряду.

Нурамон обратился к Эмерелль.

— Королева, нам нужно уходить отсюда! Иначе все пропало!

Лиондред указал на правый борт.

— Стена щитов на корабельном барьере стоит, повелительница. Мы можем пробиться через драккары к другим эльфийским галерам.

Немногие выжившие эльфы на борту бросились к абордажному мостку, чтобы задержать рыцарей ордена прежде, чем они ступят на борт судна.

— Мандриды, ко мне! — крикнул Лиондред, подавая знак воинам на ближайшем драккаре. — Король требует вашей крови!

— Королева? — спросил Нурамон.

Эмерелль только кивнула. Она взяла Юливее за руку и задумчиво поглядела на малышку. Мандред заметил, как по ее щеке скатилась одна-единственная слеза, словно она уже оплакивала конец всего.

 

Игра в кости

Кости поскакали по большому столу, устланному картами, поставленному в средней части «Молота альвов», флагманского корабля короля троллей. Фародин заложил большие пальцы за портупею, стараясь сохранять спокойствие. Способ ведения троллями войны был ему, мягко говоря, чужд. Он украдкой бросал взгляды на клубы дыма, поднимавшиеся по ту сторону утесов. Интересно, как там продвигается битва?

Старая шаманка долго глядела на кости на столе.

— Тень смерти лежит на Эмерелль, — бесцветным голосом произнесла она. — К ней тянется человек. Один человек, убивший более сотни эльфов.

Все взгляды устремились к Фародину.

— Это… это невозможно, — сказал он. — Ни один человек не сравнится с эльфом в бою. Должно быть, ты ошибаешься.

— Ты говоришь так потому, что не может быть того, чего быть не должно? — спросил Болдор.

Король троллей был почти в четыре шага ростом. Широкие шрамы покрывали его обнаженный торс. Длинные острые уши были порваны, потом заросли. Светлые глаза сверкали из-под низкого лба, критически оглядывая Фародина.

— Брось кости еще раз, Сканга!

Шаманка повиновалась, бросив украдкой злобный взгляд на Фародина. Желтые, захватанные косточки со стуком покатились по столу. Сканга скрестила руки на груди.

— Все так, как я и говорю: тень смерти лежит на Эмерелль. Я отчетливо чувствую злую силу человека. Это его магия делает его таким сильным. Она совершенно иная, чем наши заклинания. Она лишает силы мир и сердца эльфов. Вот так он убивает. Неважно, как он колдует — находиться с ним рядом нельзя.

— А эта магия может убить тролля? — спросил герцог Оргрим.

— Она убивает любое дитя альвов!

— А защититься от этого охранным заклятием можно? — не отставал герцог.

— Нет. Эта магия иного рода. Ничто не может защитить от нее. А людей это заклятие ранить не может.

Фародин почувствовал, что вспоминает происшествие в Анискансе. Может быть, есть еще один такой же человек, как Гийом? Может ли человек стать таким же могущественным, как полукровка, наполовину эльф, наполовину сын девантара?

— Так что же ты посоветуешь, Сканга? — серьезно спросил тролльский герцог.

— Тот, кто отважится подойти к этому колдуну, плюнет смерти в лицо. В данный момент он ослаб. Но я чувствую, что сила его растет с каждым ударом сердца.

Король потер лоб кулаком.

— Дайте мне лодку, — решительно произнес Фародин. — Я буду сражаться вместе с моим народом.

Болдор не обратил на него внимания.

— Что случится, если мы вмешаемся в битву?

Шаманка снова бросила кости. На этот раз она долго разглядывала их причудливый узор.

— Если мы будем сражаться, то королевская кровь угаснет, — наконец сказала она.

Король тронул указательным пальцем пухлую нижнюю губу.

— Эмерелль и король Фьордландии ведь тоже там, не так ли?

— Они оба рядом с ужасным магом.

Болдор грохнул кулаком по столу, где были разложены карты.

— Дерьмо кобольдов! — яростно взревел он. — Мы не будем ждать здесь и наблюдать, как Эмерелль и король людей пожнут всю славу. Уберите паруса, все на весла! Мы идем в бой! — Он указал на столбы дыма, вздымавшиеся за утесами. — Облейте палубы водой, я не хочу, чтобы хоть один корабль загорелся.

— Каким образом мы атакуем? — спросил Оргрим.

— Тролльским! Утопим всякий корабль, который встанет на нашем пути!

Снова застучали кости.

— Опасность на западном фланге. Что-то… — шаманка раздвинула несколько костей. — Там что-то кроется.

Король поднял голову и показал на столбы дыма.

— Чтобы увидеть эту опасность, мне твоя помощь не нужна, Сканга. Там почти все корабли горят. Мы будем осторожны, будем следить за полетом искр.

 

Эмерелль в опасности

Битва была отчаянной. Лишь Мандред, Лиондред и мандриды стояли между врагами и эльфами. Фирнстайнцы пытались создать коридор на палубе. Чтобы королева могла уйти через носовое возвышение на драккары. Небольшой отряд рыцарей ордена прорвался и занял боевую платформу на носу, однако мандридам удалось отрезать их от остальной части войска. Обилее пыталась отвоевать бастион над носовой частью корабля при помощи горстки эльфийских воинов. А мандриды тем временем отчаянно пытались помешать врагам прорваться снова и оттеснить рыцарей ордена на когг.

Эмерелль окружила личная гвардия. Она держалась вплотную к поручням и прижимала к себе Юливее. Казалось, она мыслями по-прежнему где-то далеко.

Число раненых возрастало, похоже было, что момент, когда превосходящие их по численности враги окончательно расколют их ряды, является только вопросом времени.

Нурамон не спускал взгляда с когга, но священнослужителя не видел. Он боялся, что тот под прикрытием воинов медленно продвигается вперед. С такого расстояния, которое было от него до королевы, он мог одним-единственным заклинанием уничтожить ее и всю ее личную гвардию.

Один из воинов обошел Мандреда и стал приближаться. Нурамон быстро натянул тетиву и спустил стрелу. Враг рухнул, однако его место заняли еще двое. Нурамон увидел, что мандриды уже не в состоянии теснить противников королевы и теперь делают все возможное для того, чтобы пропустить как можно меньше рыцарей. Не сдвигалось и равновесие на носовом возвышении галеры. Рыцари ордена по-прежнему держались там, перекрывая возможность уйти на драккары.

Нурамон стрелял и стрелял. Когда один из воинов уклонился от его стрелы и уже взмахнул мечом, Нурамон понял, что никогда не сможет вовремя пустить новую стрелу. Он поднял лук, чтобы ударить им мужчину, однако гвардеец королевы пришел ему на помощь и взмахнул копьем. Бег вражеского воина оборвался на острие копья. Поклонник Тьюреда вырвал у гвардейца из руки копье, покачнулся и безжизненно рухнул на палубу.

Внезапно на помощь к ним подоспели лучники из Альвемера. К Нурамону подошла Номья.

— Что это только что было? — спросила она.

Нурамон предпочел бы промолчать. Он и сам не все понимал до конца. Он твердил про себя слова Мандреда. Ярл спросил его, помнит ли он Анисканс. Конечно же, Нурамон не забыл, как Гельвуун умер от волшебства Гийома.

— Там священнослужитель Тьюреда! — вот и все, что он ответил Номье.

Нурамон огляделся по сторонам в поисках Юливее. Девочка стояла, вцепившись в руку Эмерелль. Малышка то и дело вздрагивала от звона оружия и криков раненых. Она зарылась лицом в подол платья королевы.

Обилее была неподалеку, и ее отряд поддержал мандридов в сражении.

— Не уходите слишком далеко вперед! — крикнула она.

Она сильно размахивала мечом, вдоль клинка мелькали крошечные синие молнии. Когда бы ни обрушила она меч на противника, тот вздрагивал и кричал, словно заклинание молнии было хуже стали, вонзившейся в его тело. За спинами Обилее и ее воинов стояли невооруженные эльфы. Гребцы!

Мандред и Лиондред с фирнстайнцами отступили так же, как и Обилее со своим отрядом. Так лучники из Альвемера получили возможность свободно стрелять во врагов. Они спускали с тетивы стрелу за стрелой, и вперед отваживались продвигаться только немногие противники. Тех, кто осмеливался, убивали стоявшие по флангам отряда лучников мандриды. Большинство рыцарей отошли почти до самых поручней и образовали там заслон из щитов.

Вскоре Нурамон расстрелял все свои стрелы и передал место в строю копьеносцу. Он обратился к королеве:

— Эмерелль!

Та поглядела на него, но ничего не сказала.

— У нас получится, — сказал он, хотя и понимал, насколько плохо обстоят дела для всех них и всего Альвенмарка.

Он поглядел через поручни и увидел, что в воде плывет множество эльфов. Гребцы? Или даже воины решили бежать?

Гвардейцы Эмерелль расступились, пропуская к королеве Обилее в сопровождении Мандреда и Лиондреда.

— Мы отведем тебя к Олловейну. Он неподалеку отсюда, на драккаре. Еще одна атака, и мы отвоюем наше носовое возвышение. Затем путь будет свободен. — Она тяжело дышала.

Эмерелль молчала.

— Королева? — позвала Обилее.

— Я в твоих руках, Обилее, — наконец ответила Эмерелль, глядя, казалось, прямо сквозь воинов.

Нурамон бросил взгляд на поле битвы, где сражались фьордландцы. Подошли еще несколько вражеских кораблей. За путь от галеры королевы до корабля Олловейна сражались на каждом шагу.

— Мы не успеем, — крикнул Нурамон. Он указал на когг. — Священнослужитель где-то там. И пока мы стоим, он собирается с новыми силами для следующего заклинания. Мы не можем ждать, пока носовое возвышение будет свободно! Каждый миг может стать для нас роковым!

— Может быть, нам тоже стоит поплыть, — предложила Юливее.

Эмерелль погладила малышку по голове.

— Нет, королева не поплывет. Я пойду по кораблям! — казалось, она наконец вернулась мыслями к текущему моменту. — Обилее! Освободи нам дорогу при помощи волшебства!

Воительница кивнула.

— Да, — тихо сказала она. — Но этого будет недостаточно. Даже если я спасу тебя, священнослужитель может решить битву в свою пользу.

Вмешался Мандред.

— Тогда мы, люди, должны убить священнослужителя. Мы с моими мандридами пробьемся к нему!

Нурамон покачал головой.

— Мандред, это слишком опасно!

— Если вы, эльфы, умрете или убежите, то мы пропали. Эта свора последователей Тьюреда уничтожит Фирнстайн! Позволь мне сделать то, что нужно! Лучше пожелай удачи!

Нурамон переглянулся с Обилее и королевой. Обе кивнули.

— Мандред! — сказал он. — Я не знаю никого, кто был бы более мужественен, чем ты, будь то человек или дитя альвов.

Мандред обнял Нурамона, затем обернулся к Лиондреду.

— Мы вонзимся в их ряды, словно меч, и прогоним их обратно на корабль! — Ярл еще раз обернулся, и Нурамон испугался, что больше не увидит своего друга.

Фирнстайнцы собрались между рядами лучников. Мандред перебросился несколькими словами с Номьей.

— За Фирнстайн! — закричал он, и люди побежали, прикрываемые стрелами справа и слева.

Звенело оружие, звучали крики, когда они врезались в стену рыцарей.

— Нужно идти! — объявила Обилее.

Взгляд Нурамона упал на люк, ведущий на нижнюю палубу. Затем он посмотрел обратно на кормовое возвышение. Повернулся к Юливее.

— Мои стрелы у тебя?

Малышка протянула ему колчан дрожащими руками.

Он с благодарностью принял его. Затем вынул стрелы карликов, переложил их себе в колчан и крикнул:

— Обилее! Эмерелль! У меня есть план! — Он указал на люк, который вел на палубу, где находились гребцы.

 

Камни и тролли

Под палубой «Сокрушителя» глухо раздавались удары литавр. Весла ритмично опускались в воду, превращая ее в белую пену. Фародин был удивлен тем, как дисциплинированно держали тролли ритм и как быстро тяжеловесный корабль продвигался вперед. Менее четверти мили отделяло их сейчас от направлявшегося к ним большого когга. Некоторым кораблям из флота священнослужителей удалось повернуть и взять курс на нового врага, появившегося у них за спиной. Подавляющее большинство коггов скопилось в узком фьорде, чтобы поддерживать сражение против корабельного заслона фьордландцев. Они не могли быстро выйти из схватки, чтобы сразиться с троллями.

Фародин затянул шлем и проверил, как сидит перевязь меча. Тяжелый щит по-прежнему стоял у поручня. Он возьмет его, когда начнется сражение.

Герцог Оргрим лениво опирался на тяжелый боевой молот.

— Сражаться будем, когда войдем в самую гущу, — спокойно произнес он. — Эти нас не остановят.

Фародин поглядел на вражеский трехмачтовик. Корабль был гораздо меньше галеасы троллей. На миг эльф почувствовал уважение к рыцарям ордена, которые бесстрашно бросились на такого сильного врага. Грот с гербом сгоревшего дуба заслонял вид на кормовое возвышение корабля. Фародин спросил себя, каким образом, интересно, подготовились люди к неравной битве. До сих пор когг направлялся прямо на них, словно собираясь протаранить корабль троллей.

— В последний миг он попытается отойти в сторону и сломать наши весла с правого или левого борта, — произнес Фародин.

— Я знаю, — спокойно ответил Оргрим.

Подозвал одного из капитанов, находившихся в центральной части корабля.

— Подготовьте снаряды, чтобы ломать палубу! — вдоль поручней забегали тролли.

Теперь оба корабля отделяли друг от друга всего несколько шагов. Фародин вцепился в поручни и подготовился к удару. Он не сомневался в том, что тролли выиграют схватку. Однако они потеряют время. Время, которого уже не было у них, если они хотят помочь Эмерелль и фьордландцам в отчаянном сражении.

Арбалетчики на носовом возвышении когга открыли огонь. Один из троллей упал с болтом во лбу. Другой хрюкнул и вынул снаряд из окровавленного плеча. Воины троллей даже не стали поднимать щиты, чтобы защититься от обстрела, они просто замерли в стоическом презрении к смерти.

Внезапно когг вильнул в сторону правого борта.

— Поднять весла по правому борту! — крик Оргрима был громче звука фанфар.

Умолкли литавры. Из воды показались лопасти весел. На миг они застыли параллельно воде. Когг находился на расстоянии всего лишь нескольких шагов.

Длинные весла поспешно втягивали в узкие весельные щели. С треском разбились первые, когда когг прошел рядом с кораблем троллей на расстоянии двух шагов. Но большинство уцелели.

— Снаряды! — крикнул Оргрим.

У правого борта, пригнувшись, сидело больше дюжины троллей. Они по двое стали поднимать огромные обломки скал, которые раньше заметил Фародин. Словно подмастерья мельника в человеческом мире, которые размахивались, чтобы забросить мешок с мукой на высокую телегу, тролли раскачали обломок скалы, а затем по высокой дуге метнули его в когг.

Корабль людей был гораздо ниже. Фародин увидел, как рыцари, стоявшие в средней части судна, подняли над головами щиты. Собравшись вплотную друг к другу, гербы образовали сплошную стену из мертвых дубов. Но от валунов это не защитило. Они почти вертикально упали на щиты, раздавили людей и пробили доски палубы. С грохотом разбрасывая в стороны щепки, валуны исчезли в трюме корабля.

Рядом с Фародином в поручни ударил арбалетный болт. Эльф поднял взгляд. «Вороньи гнезда» коггов были набиты стрелками. По кормовому возвышению забарабанили еще болты. Один из снарядов угодил штурману, стоявшему у руля, в ногу. Тот выругался. Однако никто здесь не собирался прикрываться. Фародин понимал, что стрелку должно невероятно повезти, чтобы он убил тролля арбалетным болтом. А вот в отношении него это неверно.

Рядом с ним по-прежнему стоял щит. Эльф поглядел на герцога. Тот замер, опираясь на свой боевой молот. «Нет, — подумал Фародин, — такой радости я этим ублюдкам не доставлю!» Они наверняка только того и ждут, чтобы он трусливо укрылся за щитом, в то время как тролли стоически переносят летящие в них арбалетные болты. Поэтому он просто отошел немного в сторону, чтобы стрелкам было неудобно стрелять в него.

— Мы долго отрабатывали тактику атаки при помощи валунов, — произнес Оргрим так спокойно, словно сидел за праздничным столом в Нахтцинне, а не стоял на палубе обстреливаемого корабля. — Мне очень хотелось посмотреть, как такая атака проявит себя в сражениях с эльфами. Ваши корабли легкие, палуб мало, насколько я знаю. Камни наверняка пробивали бы до самого киля.

— Мне кажется, что мы вряд ли подпустили бы вас на расстояние броска, — холодно ответил Фародин. А втайне порадовался, что до морской стычки с троллями дело так ни разу и не дошло.

— Ты не хочешь защититься? — спросил герцог, указывая на прислоненный к поручням щит. — Мне не хотелось бы оказаться в положении, когда придется объяснять королю Болдору причину твоей смерти. — Из глубокого шрама, протянувшегося через весь его лысый череп, сочилась кровь. — Или ты думаешь, что у тебя такая же крепкая башка, как и у меня?

— Думаю, ни один человек не станет стрелять в эльфа, окруженного троллями, в которых попасть гораздо легче.

Оргрим рассмеялся.

— Для эльфа ты чересчур хорош. Жаль, что мой предок убил твою женщину и ты поклялся в вечной вражде. Мне не хотелось бы убивать тебя, когда закончится битва и с нашим перемирием будет покончено.

— Ты настолько уверен в том, что выживешь в бою?

Герцог широко ухмыльнулся.

— Есть очень мало вещей, способных убить тролля. В этом мы превосходим твой народ.

Фародин хотел было съязвить, однако в этот миг на палубу когга обрушился новый залп валунов. Грохот и крики раненых были неописуемы. Темные ручейки крови потекли по водопротокам в корпусе корабля.

Грот-мачта накренилась. Валун надломил ее у самой палубы, теперь она держалась только на вантах.

Корабль служителей Тьюреда почти миновал галеасу. Теперь тролли, стоявшие вдоль поручней, вооружились более мелкими камнями. Подобно тому, как дети бросают в море камешки, они швыряли в толпу людей обломки скал. Фародин увидел, как штурман когга получил удар в грудь, как его отшвырнуло на стенку кормового возвышения. Эльф с отвращением отвернулся, чтобы не смотреть на эту бойню.

 

Десять шагов

Мандред взобрался по абордажному мостику. Они с мандридами продвинулись до самого носового возвышения когга. Словно башня вздымалось оно над носом вражеского корабля. Всего две лестницы вели сюда с главной палубы. Удерживать позицию было легко. Однако враги образовали стену из щитов и отразили уже две их атаки.

Мандред ожесточенно бросился вперед в третий раз. Его секира крошила щиты и разрезала кольчуги. Мандриды уважительно старались держаться подальше от ярла, когда тот замахивался своим оружием. Однако с какой бы силой ни устремлялся он вперед, ряды тут же смыкались. В проемы просовывали мечи. Они вылетали вперед молниеносно, словно жала. Рыцари ордена были опытными в этом способе сражения и не хотели уступать ни на шаг. Удар пришелся Мандреду в бедро. Теплая кровь потекла по ноге. Под прикрытием щитов мандридов он отошел на носовое возвышение.

Он подавленно поглядел через фальшборт. Между флагманским кораблем королевы и большим коггом болталась маленькая галера. Очевидно, она примчалась, чтобы поддержать команду Эмерелль. Живых на борту не было. Воины и гребцы лежали на палубе: жертвы проклятого священника Тьюреда!

Положение было отчаянное. Битва на скрепленных друг с другом драккарах тоже шла плоховато. Фьордландцы и эльфы бросили в бой почти все свои резервы. А подкрепление к рыцарям ордена поступало постоянно. Сколько бы солдат они ни потеряли, бреши в строю закрывались мгновенно.

К нему подошел Лиондред.

— Ты ранен?

— Всего лишь царапина! — проворчал Мандред. Он солгал своему потомку. Рана горела, словно его задели не мечом, а раскаленной кочергой. — Противников слишком много! Нужно сосредоточиться на удержании носового возвышения. — Он обернулся и посмотрел на молодого мандрида, который, обессиленный, сидел, прислонившись к поручням и, глядя через корабль королевы, наблюдал за происходящим на драккарах.

— Подкрепление будет? — спросил Мандред.

— Нет! Им приходится обороняться. Рыцари ордена нападают по всему фронту!

— Проклятье!

Мандред поглядел на главную палубу когга. Враги перестроились и теперь принялись в свою очередь атаковать. Презрев смерть, они устремились по обеим лестницам на носовое возвышение. С левой стороны их вел высокий рыцарь. Пригвоздил к полу мандрида, преградившего ему путь. Его клинок вспорол горло молодого воина. Работая щитом, он расчищал себе проход и ступил ногой на носовое возвышение.

Мандред бросился вперед. Он терпеть не мог такую драку. В толпе не было места, чтобы размахнуться секирой. Использовать всю ее силу он мог только тогда, когда поднимал высоко над головой. Но на это он не пойдет. Тогда окажутся незащищенными его грудь и живот, и ему придется на собственной шкуре узнать, насколько ловки в обращении с короткими мечами рыцари ордена. Стиснув зубы, он решил ограничиться тем, чтобы атаковать коротким шипом секиры. Он вонзил ее в щит воина, стоявшего прямо перед ним. Рыцарь вскрикнул. Мандред достиг цели — руки, крепко пристегнутой к дереву кожаными ремнями. Воин ордена на миг опустил щит. Всего на миг, но этого оказалось достаточно, чтобы ткнуть в него секирой еще раз. Шип с хрустом вошел в прорезь шлема.

Воспользовавшись брешью, он атаковал мужчину слева, уже не прикрытого щитом своего товарища. Воин взмахнул мечом, чтобы парировать удар, однако ничего не сумел поделать с мощью секиры, оружие Мандреда вошло в его грудь.

Ярл пробился почти к самому фальшборту. На главной палубе между рядами воинов он увидел священника. Он был на расстоянии около десяти шагов. Его синие одежды цвета ночи развевались на ветру.

— Вперед! — крикнул он на языке Фаргона. — Нужно продвигаться! Иначе королева демонов бежит!

Рыцари ордена решительно устремились по обеим лестницам на носовое возвышение. Высокий воин по-прежнему держался рядом с лестницей. У ног его лежали два мертвых мандрида.

Мандред снова бросил взгляд на главную палубу. Подойти к проклятому жрецу невозможно. Десять шагов! Десять шагов — и все стало бы иначе! Но для этого нужно подняться на фальшборт и прыгнуть в самую гущу врагов.

Ярл пригнулся, уворачиваясь от удара мечом, и вонзил свою секиру в колено противника, обходя щит. Мужчина с криком рухнул на палубу, пытаясь вонзить меч Мандреду в пах. Мандред наступил на щит, и оббитый железом край его ударил воина по шлему. Голова его запрокинулась, и Мандред вонзил шип секиры ему в горло.

Ярл тут же снова поднял взгляд. Если он перепрыгнет через фальшборт, то ему конец. Но, быть может, своей жизнью он сможет помочь королеве бежать и спасет Альвенмарк и Фьордландию.

Священнослужитель поднял руки. Он снова начал плести заклинание! Мандред оглянулся. Последний раз жрец находился на десять шагов дальше. Теперь Эмерелль находится в зоне удара!

Краем глаза он заметил движение. Высокий рыцарь ордена пробился к нему. Мандред отпрянул. Меч рыцаря скользнул по его кольчуге. Удар пришелся низко, пробив ногу до кости. Удар щита отбросил его назад. Чьи-то руки схватили его и утянули за защитную стену мандридов. Теперь фальшборт недосягаем. Надо было прыгать!