Нурамон стоял над мертвым девантаром, словно громом пораженный. Демон что-то сделал, прежде чем Мандред убил его. Его, словно тень, окутывало дыхание магии. Однако теперь бестия лежала неподвижно. Лезвие кабаньего копья Мандреда торчало из его глазницы. Сын человеческий стоял на коленях на каменном полу и тяжело дышал.
Нурамон встряхнулся. Наконец он снова смог ясно мыслить. Он обернулся и увидел мертвые тела Ванны и волка. Фародин лежал на спине; в груди его зияла глубокая рана.
Нурамон тут же бросился к нему.
— Фародин! — крикнул он, однако его товарищ потерял сознание.
Дыхание было поверхностным, пульс нитевидный… Несмотря на кровоточащие порезы на щеке лицо его напомнило Нурамону лицо спящего ребенка.
Эльф обещал Нороэлль, что они оба вернутся. А теперь Фародин умирал у него на глазах. Вместе с облачками дыхания таяла последняя надежда. Потому что мертвого исцелить нельзя.
Нурамон схватил своего товарища за руку. Та еще не остыла. Оставалось немного тепла. Когда-то мать говорила, что существует порог, начиная с которого можно только наблюдать за тем, как умирает дитя альвов. Оценив серьезную рану, он понял, что Фародина уже не вернуть.
Его товарищ решился на невозможное, чтобы спасти его. Теперь Нурамон должен попытаться сделать все, что в его силах, как и обещал Нороэлль. Теперь его черед совершить невозможное. Если это конец и ничего сделать нельзя, то он, по крайней мере, умрет, пытаясь спасти Фародина.
Эльф закрыл глаза и снова подумал о Нороэлль. Увидел перед собой ее лицо — и начал плести чары.
Боль пришла сразу, глубоко вонзившись в голову. Казалось, каждая жилка в его теле раскалилась.
Нурамон услышал свой крик. Что-то схватило его за горло. Ему приходилось отвоевывать каждый вздох. Интересно, он перестанет дышать, когда снова задышит Фародин? Потом что-то вцепилось ему в сердце и безжалостно сдавило. Боль захлестнула. Он хотел отпустить Фародина, но не чувствовал, что делает. Нурамону казалось, что тела у него больше нет. Подумал о Нороэлль. После этого он захотел любой ценой удержать Фародина и перетерпеть эти муки. Он не знал, жив ли еще, не знал, как обстоят дела с Фародином. Не знал он также, сколько времени прошло. Было лишь страдание, наполнявшее его. Одна мысль — не отпускать! — вот и все, что осталось.
Внезапно Нурамон вздрогнул. Боль потекла обратно в руки. У него кружилась голова, все казалось расплывчатым. Кто-то звал его по имени. Подняв глаза, он увидел тень, которая явно обращалась к нему.
Прошло много времени, прежде чем он узнал голос Мандреда:
— Проклятье! Да скажи же что-нибудь наконец!
— Нороэлль! — собственный голос казался чужим, словно доносился издалека.
— Ну же, не вздумай мне! Не спи!
Нурамон увидел, что сидит рядом с Фародином. Эльф по-прежнему касался груди товарища, держал его за руку. Вскоре Нурамон почувствовал биение сердца Фародина. Дыхание вернулось. От его губ поднимались бледные облачка пара.
Нурамон замерз. Казалось, все соки внутри него обратились в лед. Интересно, он умрет или нет? Этого он не знал…
Наконец эльф взглянул в лицо Мандреду. Сын человеческий смотрел на него с благоговением.
— Ты великий чародей! Ты спас его. — Мандред положил руку ему на плечо.
Нурамон отнял руки от Фародина и упал навзничь. Опустошенно глядя в потолок, он наблюдал, как за слоем льда мерцает магический свет. Медленно-медленно возвращалось к нему внутреннее спокойствие.
Внезапно Мандред насторожился.
— Ты слышишь это?
Нурамон насторожился. Откуда-то доносилось странное гудение.
— Что это?
— Не знаю. — Сын человеческий вынул кабанье копье из глазницы девантара. Древко сломалось и было теперь длиной всего в руку. — Пойду посмотрю.
Нурамон знал, что не все еще закончилось. Нужно было проверить, действительно ли Фародин исцелился. Эльф устало поднялся и стал обследовать товарища. Тот спокойно спал. Рана полностью затянулась. Нурамон чувствовал, как сила Фародина возрастает с каждым вздохом. Дело сделано! Он не нарушил обещания!
У выхода из пещеры раздавался пронзительный визг, который никак не хотел обрываться. Нурамон испуганно схватился за меч. Когда Мандред вернулся, он опустил оружие.
Сын человеческий казался обеспокоенным.
— Там что-то не так!
Нурамон поднялся. Голова кружилась.
— Что такое?
— Идем, сам поглядишь!
Он сделал несколько шагов за Мандредом, потом оглянулся на Фародина. Не очень хотелось оставлять его рядом с мертвым девантаром. Но Мандред был очень взволнован. И эльф поспешил за фьордландцем.
Дойдя до выхода, Нурамон не поверил своим глазам. Вход преграждала толстая ледяная стена, видно сквозь нее было плохо. По ту сторону медленно разгорался, а затем затухал свет.
— Что это такое, Нурамон? — спросил Мандред.
— Не могу тебе сказать.
— Я попытался проделать копьем дыру во льду. Но ничего не вышло. — Сын человеческий поднял оружие и изо всех сил вонзил острие в лед, оно с воем отскочило. Мандред провел рукой по стене. — Ни царапинки. — Он выжидающе глядел на Нурамона. — Может быть, ты мог бы использовать свои руки и…
— Я целитель, Мандред. Не больше, но и не меньше.
— Я знаю только то, что видел. Ты вернул Фародина из чертогов смерти. Попробуй!
Нурамон неохотно кивнул.
— Только не сейчас. Мне нужен покой. — Эльф отчетливо чувствовал чары, работавшие внутри стены. Неужели это месть девантара? — Пойдем обратно.
Мандред неохотно повиновался. Нурамон пошел следом, думая о битве с чудовищем. Они сражались хорошо; сын человеческий прославил свой род, а эльфы и волки — детей альвов. И тем не менее они не могли выиграть так легко. Или в гневе они превзошли сами себя настолько, что их сила сравнилась с силой альвов?
Вернувшись к месту сражения, Нурамон посмотрел на мертвого девантара. Мандред заметил это.
— Мы победили бестию. И стену ледяную мы тоже пробьем!
Сын человеческий ошибался. Но откуда ему знать? Девантар был врагом альвов. Если они хотят верно оценить свою победу, то должны сравнить себя с альвами и задаться вопросом, как повел бы себя в этой ситуации альв. И именно это и тревожило Нурамона. Альв мог предположить только одно…
— Мы замерзнем! — сказал Мандред, отвлекая Нурамона от размышлений. Сжимая в руке кабанье копье, сын человеческий сидел рядом с Фародином. — Мы должны попытаться пройти сквозь эту стену, пока у тебя вообще еще есть силы.
— Успокойся, Мандред! Я отдохну здесь, как и Фародин. И мы не замерзнем, несмотря ни на что.
Лицо фьордландца выражало беспокойство.
— То же справедливо и для людей. — Он подсел ближе к воину, снял с пояса данный Нороэлль мешочек и развязал его. — Вот, возьми ягоду! — он протянул Мандреду шелковицу.
Ярл колебался.
— Ты поделишься со мной тем, что дала тебе возлюбленная?
Нурамон кивнул. Ягоды были волшебными. Если они насыщают эльфа и оставляют приятное чувство, то в случае с человеком они должны сотворить настоящее чудо.
— Мы сражались бок о бок. Считай эти ягоды первым подарком Нороэлль. Если ты вернешься вместе с нами, то она осыплет тебя несметными богатствами. Она очень щедра.
Оба взяли по ягодке. Мандред смотрел на Ванну и мертвого волка, на сердце его было тяжело.
— Неужели действительно есть причина считать это славной победой?
Нурамон опустил взгляд.
— Мы выжили в битве с девантаром. Кто еще может сказать такое!
Лицо сына человеческого посерьезнело.
— Я! Потому что однажды я уже с ним сражался. И уже один раз ушел от него. Но не потому, что был так уж велик, а потому, что он так хотел. И когда я смотрю теперь на этот труп, то не могу поверить, что нам удалось то, что дано только альвам.
Нурамон перевел взгляд на девантара.
— Я понимаю, о чем ты.
— Альвы! Для вас они — отцы и матери вашего народа, а для нас они как боги. Не наши боги, но равные им по силе. Мы называем их имена вместе: боги и альвы!
— Я понимаю.
— Тогда скажи мне, как мы могли победить эту бестию?
Нурамон опустил взгляд.
— Может быть, мы не сделали этого. Может быть, он сделал с нами то, что уже проделал с тобой.
— Но вот же он. Мы его убили!
— И тем не менее может статься, что он добился именно того, чего хотел. Что, если моей силы не хватит на то, чтобы пробить стену? Тогда нам придется умереть здесь.
— Но он мог убить нас и раньше.
— Ты прав, Мандред. И дело не в тебе, он легко мог убить тебя. Дело в Ванне, Фародине или во мне. Один из нас должен был остаться здесь в плену.
— Но ты говорил, что души детей альвов возвращаются обратно на родину. Если вы умрете здесь, то родитесь снова.
Нурамон указал на потолок.
— Посмотри на эти огоньки. Это место силы, которое девантар выбрал в качестве места сражения неспроста. Может быть, наши души никогда не выйдут отсюда. Может быть, они окажутся здесь в ловушке навечно.
— Но разве Ванна не говорила о вратах?
— Говорила. Она полагала, что это место похоже на круг камней неподалеку от твоей деревни. Вот только эти врата закрыты. Быть может, человек-кабан запечатал их навеки, чтобы задержать нас здесь.
Мандред кивнул.
— Значит, это я завел вас в эту ловушку. Если бы я не пришел в ваш мир, то…
— Нет, Мандред. Нам не уйти от своей судьбы.
— О Лут, почему это должно было случиться в твоей пещере? Почему ты вплетаешь нити в наш саван?
— Не говори так! Даже с существом, которого я не знаю. — Он посмотрел на Фародина. — Сегодня мы не впервые совершили невозможное. Кто знает, быть может, мы одолеем и ту стену снаружи.
Мандред протянул ему руку.
— Будем друзьями?
Нурамон удивился. Никогда в жизни никто не просил его дружбы. Он взял руку Мандреда и руку спящего Фародина. Обе они были холодны. Он даст им тепло.
— Возьми его за другую руку, — попросил он Мандреда.
Сын человеческий был удивлен.
— Колдовство?
— Да.
Они сидели так, и Нурамон отдавал им свое тепло, забирая холод. И поскольку в нем постоянно рождалось новое тепло, а от обоих его товарищей поступало все меньше и меньше холода, случилось так, что холод совсем ушел из тел Мандреда и Фародина.
Через некоторое время сын человеческий нарушил молчание.
— Скажи, Нурамон, как ты думаешь? На кого из вас нацелился девантар?
— Не знаю. Может быть, девантар мог видеть то, что еще только случится. Может быть, Ванна стала бы великой волшебницей. А Фародин — герой, о котором сложено уже немало легенд. Кто знает, что станет с ним?
— А он вправду убил семерых троллей?
Нурамон пожал плечами.
— Некоторые говорят, что даже больше.
— Больше, чем семь! — Человек недоверчиво поглядел на спящего Фародина.
— Он не хвастает своими деяниями. И поскольку он настолько скромен, королева часто отправляет его с поручениями. — Целитель втайне всегда завидовал товарищу и никогда не понимал, почему для Нороэлль это не имеет значения.
— А какая причина могла быть у этой твари, чтобы убивать тебя? — не отставал Мандред.
— Кто знает, в чем заключается его предназначение? А теперь давай помолчим и подышим спокойно. А то еще замерзнем.
— Хорошо. Но сначала пообещай мне кое-что.
— Что же?
— Никому никогда не говори, что я держался с вами за руки.
Нурамон едва не расхохотался. Какие же странные эти люди.
— Обещаю.
— А я обещаю тебе, что ты всегда можешь рассчитывать на Мандреда, — торжественно объявил сын человеческий.
Его слова тронули Нурамона.
— Спасибо, Мандред. — Другие эльфы ни во что не поставили бы дружбу человека, но для Нурамона это многое значило. Он надолго задумался, а потом сказал: — С этого дня ты — друг эльфов, Мандред Айкъярто.