Воины нашли Нороэлль у Дуба Фавнов. Она сдалась без каких-либо условий, однако где находится ребенок, не сказала.

Мечники отвели ее к замку. Во главе отряда двигался предводитель; то был Дийелон, воин, настолько верный, что готов был в любой миг принести себя в жертву. У него были необычайно широкие для эльфа плечи, которые не могли скрыть ни голубой плащ, ни длинные черные волосы. Когда ворота тронного зала распахнулись перед ними, Дийелон остановился. Перед ним стоял мастер Альвиас. Старый эльф не удостоил Нороэлль даже взглядом.

— Следуй за мной, — сказал он, обращаясь к Дийелону. — Остальных прошу ждать здесь.

Поведение Альвиаса не вызвало у Нороэлль ни малейшего удивления. Очевидно, к ней относятся как к врагу. И она осталась в дверном проеме. В зале собрались почти все придворные. Они хотели присутствовать при прибытии падшей волшебницы. Вплоть до рождения ребенка ее авторитет постоянно повышался, но теперь все закончилось одним махом. Только деревьям было наплевать на гнев королевы. Возле Дуба Фавнов у нее возникло чувство, что все события произошли слишком быстро, чтобы их можно было оценить правильно.

Нороэлль посмотрела на стены. Пенящимися каскадами обрушивалась вниз вода. Очевидно, королева хотела дать Нороэлль понять, какая сила ожидает ее в тронном зале. Но это было ни к чему. Нороэлль знала, что никто в Альвенмарке не сравнится с королевой.

— Мы нашли ее у Дуба Фавнов, — услышала она голос воина. — Она не захотела сообщить нам, где находится ребенок.

Вода на стенах замерла, в зале воцарилась ужасающая тишина.

— Волшебница Нороэлль вернулась, — голос королевы звучал тихо, но она отчетливо слышала его через зал. — Даже не подозревая, какое зло навлекла на всех нас. Назови мне причину, по которой я должна впустить тебя в свой тронный зал, Нороэлль!

— Чтобы снова изгнать меня из него после вынесения приговора.

— В таком случае ты понимаешь, какой ужас сотворила?

— Да. Я не подчинилась тебе. А так не должен поступать никто из тех, кто находится под твоей опекой. Однако я здесь не только затем, чтобы выслушать приговор, но и для того, чтобы предъявить обвинение.

По залу прошел шепот. Никто в Альвенмарке никогда не бросал вызов королеве при всем дворе. Но Нороэлль не собиралась молчать о том, что собиралась сделать с ребенком Эмерелль. Ее удивляло, что королева назначила встречу при полном собрании. Таким образом могло открыться все.

— Так предстань же пред троном Альвенмарка, если осмелишься.

Нороэлль помедлила, однако прошла через ворота и направилась к королеве. На этот раз взгляды тех, мимо кого она проходила, были совершенно равнодушны.

Она склонилась перед Эмерелль, бросила быстрый взгляд в сторону. Рядом с мастером Альвиасом стояла Обилее. На лице подруги было написано отчаяние, она была готова вот-вот разрыдаться.

— Прежде чем я решу твою судьбу, я выслушаю то, что ты мне скажешь, — произнесла королева ледяным тоном. — Ты сказала, что хочешь предъявить кому-то обвинение. О ком идет речь?

Конечно же, об Эмерелль! Но Нороэлль не могла отважиться на прямое обвинение королевы перед лицом всего двора.

— Я обвиняю Дийелона, — вместо этого сказала она. — Три дня назад он пришел в мой дом, чтобы убить моего сына.

Нороэлль увидела, как замер воин. Она знала, что он действовал по приказанию королевы, и ей было интересно, насколько далеко простирается его верность.

Королева бросила на Дийелона короткий взгляд, затем снова посмотрела на Нороэлль, словно хотела всего лишь удостовериться в том, что воин еще здесь.

— И что же, ему это удалось?

— Нет.

— И как я должна поступить в этом случае, Нороэлль? Посоветуй мне.

— Мне не нужно извинений, не хочу я и наказания Дийелона. Я просто хочу знать, почему он хотел лишить жизни моего ребенка.

— Что ж, Нороэлль, верность Дийелона не позволит ему ответить, поэтому я скажу вместо него: он действовал по моему приказанию. — Придворные зашептались. — Однако полагаю, этого ответа тебе будет недостаточно, не так ли? Ты спрашиваешь себя, как я, ваша королева, могла приказать убить дитя альвов.

— Именно так.

— А если бы это было не дитя альвов, а…

Нороэлль перебила королеву.

— Это мой сын, ребенок эльфийки! А значит, он происходит от альвов.

Все присутствующие в зале были возмущены. Воин Пельверик громко воскликнул:

— Как ты смеешь! — И вызвал этим всеобщее одобрение.

Но Эмерелль сохраняла спокойствие. Она подняла руку, воцарилось молчание.

— Нороэлль, если ты — вода, то отец этого ребенка — огонь.

Нороэлль поняла, к чему клонит королева. Внезапно ей стало страшно.

— Пожалуйста, скажи мне, кто отец ребенка. Неужели человек? — Ей вспомнились скругленные уши своего сына.

— Не бывало случаев связи людей и эльфов, Нороэлль. — Она поднялась. — Слушайте, что я скажу! Все не так, как было когда-то. Той ночью, когда был зачат ребенок Нороэлль, что-то пришло в движение, что-то, что мы должны остановить во что бы то ни стало. Столько лет мы жили в безопасности, несмотря на то, что приходилось сражаться с троллями и драконами. Я помню дни, когда мир, расположенный между нашим миром и миром людей, еще процветал. Мне ведома самая смертоносная из всех опасностей. Я никогда не забуду, что позволили мне увидеть уходящие альвы: я стала свидетельницей упадка Расколотого мира. Я видела последнюю битву против врагов наших предков, против девантаров!

Нороэлль замерла. Никогда прежде не произносилось в этом зале имя старых врагов.

— Существо, которое должны были уничтожить твои возлюбленные, было девантаром, — сказала Эмерелль. — Когда волк вернулся с эльфийской охоты, мне стало ясно все, поскольку истерзанное существо еще несло на себе запах той беды, которую должны были победить давным-давно!

— Значит, девантар убил Фародина и Нурамона?

— Хотелось бы мне это знать. Однако ясно одно: он победил, потому что в ту ночь он пришел к тебе и зачал ребенка.

Слова королевы оглушили Нороэлль. Это невозможно! Ей снился Нурамон… И теперь оказывается, что это сновидение было порождением демона? Она оглянулась по сторонам и увидела отвращение и ужас на лицах окружающих. Воины, стоявшие за ее спиной, отпрянули. Даже Обилее побледнела.

Королева продолжала.

— Когда я увидела ребенка, то меня посетило мрачное предчувствие относительно того, кто его отец. — Она указала на серебряную чашу. — А когда я со своими сомнениями взглянула в воду, то мне открылся обман девантара. Тогда он вломился в сердце нашей страны, а мы и не заметили…

В зале становилось все более и более беспокойно. Дядя Нурамона воскликнул:

— А что, если этот демон все еще занимается здесь своими темными делишками?

Королева жестом успокоила его.

— Справедливый вопрос, Элемон. Однако заверяю тебя, что он был здесь только в ту ночь, а затем ушел в Другой мир.

— Но он может вернуться, — ответил Элемон.

— Он понимал, что я распознаю его, если он останется в Альвенмарке надолго. Теперь же, когда мне известно о нем, я сразу увижу его, как только он попытается еще раз проникнуть в наш мир. Нет, дети альвов, демон посеял свое семя. И его задача выполнена.

— Откуда он взялся? — спросил мастер Альвиас, редко открывавший рот. — Ведь говорили, что альвы уничтожили всех девантаров?

— Должно быть, он один уцелел.

— Что ты натворила! — крикнул Нороэлль Пельверик. — Как ты могла позволить этому демону соблазнить себя!

Королева сказала то, о чем думала сама Нороэлль.

— Потому что любовь ее была сильнее разума.

— Что я могу сделать? — негромким голосом спросила Нороэлль. — Если ты потребуешь, я отыщу девантара и сражусь с ним.

— Нет, Нороэлль, это не твоя забота. Просто скажи, где ребенок!

Нороэлль потупила взор. Она чувствовала, что неправильно выдать ребенка. Она не видела в новорожденном ничего демонического. Кроме того, она сама уже не смогла бы найти путь к своему сыну.

— Я не знаю, где он. Я отнесла его в Другой мир. И… я больше ничего не скажу.

— Но ведь это же ребенок демона, дитя девантара! Существа, которое, вероятно, уничтожило твоих возлюбленных.

— Быть может, я ошиблась во сне, но я ничего не видела с такой ясностью, как невинность этого ребенка. Я не допущу, чтобы с ним что-то произошло.

— Через какие ворота ты попала в Другой мир?

— В том месте, где пересекаются две тропы альвов. — Нороэлль знала, что в Альвенмарке таких множество.

— Скажи мне, где находится эта звезда альвов!

— Я сделаю это, если ты поклянешься мне всеми альвами, что моему ребенку ничего не угрожает!

Королева долго молчала, пристально глядя на Нороэлль.

— Такую клятву дать я не могу. Мы должны убить ребенка. Иначе нам грозит страшная опасность. Когда-нибудь этот ребенок научится колдовать. Слишком опасно оставлять его в живых. Ты мать, ты должна любить его, пусть даже это ребенок демона. Но подумай, какую цену придется заплатить Альвенмарку за твою любовь, если ты промолчишь.

Нороэлль колебалась.

— Если мой сын расстанется с жизнью, родится ли его душа снова?

— На этот вопрос я не знаю ответа. Ребенок этот ни девантар, ни эльф. Подумай об огне и воде! Может быть, что его душа потеряется между этими полюсами. Но может статься и так, что в смерти душа твоего сына разделится, и дитя альвов отделится от девантара. Только в этом случае дитя альвов родится снова.

Нороэлль была в отчаянии. Девантар! Она должна была испытывать отвращение, но не могла. Она не могла видеть в своем сыне дитя демона. Она зачала его в любви. Разве это плохо? Нет, мать чувствует душу своего ребенка. И она не видела зла в своем сыне. Тем не менее тому не было иных подтверждений, кроме ее слов, все остальное свидетельствовало не в ее пользу. Она знала, что приговор королевы может стоить ей жизни. Однако она была уверена в том, что родится заново. И поэтому сказала:

— Поскольку у моего ребенка может быть только одна жизнь, я не имею права обрекать его на смерть.

— Однако иногда приходится посылать на смерть того, кого любишь.

— Я могу принести в жертву свою жизнь или свою душу. Другим я распоряжаться не вправе.

— Быть может, однажды ты уже сделала это. Помнишь свои слова? То, что ты прикажешь им, они сделают ради меня. Разве ты не была возлюбленной, госпожой Фародина и Нурамона? Может статься, что девантар убил их души. Быть может, однажды ты уже уничтожила то, что любила.

Нороэлль пришла в ярость.

— Ты Эмерелль, королева! И я благодарна тебе, что ты разоблачила того лжеца, который прокрался ко мне той ночью. Это внушает мне надежду на то, что Нурамон и Фародин еще живы. Нет никакой уверенности относительно судеб моих возлюбленных. Но даже если я послала их на смерть, то это случилось потому, что я не знала, насколько велика истинная опасность. А как я могла знать, если этого не знала даже сама королева? Но если я предам своего сына, то сознательно возьму на себя вину.

Похоже было, что ее слова не произвели большого впечатления на Эмерелль.

— Это твое последнее слово? — только и спросила она.

— Да, это именно так.

— Ты унесла ребенка одна? Или тебе кто-то в этом помогал? — Она посмотрела на Обилее, и та задрожала от страха.

— Нет. Обилее знала только, что я хочу, чтобы с ребенком ничего не случилось.

Королева повернулась к Дийелону.

— Обилее каким-то образом мешала тебе, лгала?

— Нет, для этого она слишком сильно была напугана, — ответил воин, уставившись на Нороэлль холодными серыми глазами.

Королева повернулась к Нороэлль.

— В таком случае слушай мой приговор. — Она подняла руки, и внезапно вода снова хлынула из источников. — Ты, Нороэлль, несешь на себе груз тяжкой вины. Будучи сильной волшебницей, ты не сумела отличить своего возлюбленного от девантара. Когда дитя демона росло в тебе, ты не распознала его истинную сущность. Твоя любовь к сыну настолько велика, что ты готова принести ради нее в жертву народы Альвенмарка. И узнав истину, ты ставишь жизнь своего ребенка превыше всего. Пусть я понимаю тебя как женщина, но я принимаю решение как королева. Ты предала Альвенмарк и вынуждаешь меня наказать тебя. Тебе придется пережить не смерть с перспективой последующего возрождения, а изгнание. Но уйдешь ты не в дальние земли, не в Другой мир. Твоим наказанием будет вечное заточение на одном из островков Расколотого мира. Врата в это место не в Альвенмарке, и никто не найдет к тебе пути.

Сердце Нороэлль сжалось от страха. Это было самым ужасным наказанием, которое только можно было придумать для потомка альвов. Она обернулась к придворным, однако на лицах их обнаружила только отвращение и гнев. Затем вспомнила о сыне, и его улыбка дала ей силы пройти по тропе, избранной для нее судьбой, до конца.

— Ты будешь жить там вечно. Если наложишь на себя руки, то не родишься снова, — бесцветным голосом провозгласила Эмерелль, — ибо твоя душа тоже не сможет покинуть место заточения.

Нороэлль понимала, что это значит. Она никогда не уйдет в лунный свет. Дитя альвов никогда не сможет выполнить свое предназначение в таком месте.

— Принимаешь ли ты приговор? — спросила Эмерелль.

— Принимаю.

— У тебя есть последнее желание, — объявила королева.

У Нороэлль было много желаний, но ни одно из них она не могла высказать. Ей хотелось, чтобы ничего этого не было. Ей хотелось, чтобы ее возлюбленные были здесь, могли спасти ее и уйти вместе с ней в место, где никто их не найдет. Но то были только мечты.

Нороэлль взглянула на Обилее. Девушка еще так молода. Дружба с изгнанницей наверняка повредит ей.

— Я хотела бы только одного, — наконец сказала она. — Не переноси мой позор на Обилее. Она не виновата, и у нее большое будущее. Прими ее в свою свиту. Пусть она выступает здесь от имени Альвемера. Будучи уверенной в том, что это желание исполнится, я спокойно уйду в бесконечность.

Черты лица Эмерелль изменились, глаза ее заблестели. Неприступная холодность исчезла с ее лица.

— Я исполню это желание. Используй этот день для того, чтобы попрощаться. Сегодня ночью я приду к твоему озеру. И мы уйдем.

— Благодарю, моя королева.

— А теперь иди!

— Без воинов?

— Да, Нороэлль. Бери Обилее и проведи этот последний день так, как тебе того хочется.

Обилее подошла к Нороэлль и обняла ее. И они бок о бок прошли мимо придворных к выходу. Нороэлль знала, что никогда не вернется в этот зал. С каждым шагом она прощалась. Взгляд ее купался в море лиц, знакомых и незнакомых. Даже у тех, кто при ее появлении испытывал к ней только презрение, теперь на лицах читалось сострадание.