Путь через пустыню был для Фародина сущим мучением. Иногда ему казалось, что дюны насмехаются над ним. Неисчислимы были песчинки, они напоминали ему о том, насколько неразрешима его задача. Он мог только надеяться на то, что его чары со временем станут сильнее. Фародин собирался оставаться верным пути, на который вступил. Его непоколебимость привела его к Нороэлль спустя почти семь сотен лет, и на этот раз он тоже придет к ней. Он был преисполнен решимости отыскать достаточно песчинок из разбитых песочных часов, чтобы разрушить заклинание Эмерелль, и пусть на это уйдут столетия.

Фародин посмотрел на высокие стены города, выросшие на горизонте. Искендрия. Разумно ли было приходить сюда? Им снова придется пройти через звезду альвов. А творить заклинание опасно. А если они совершат прыжок во времени? Вероятно, они даже не заметят этого. А для Нороэлль это будет означать еще много лет одиночества. Если в этой библиотеке они действительно обретут возможность разорвать заклятие Эмерелль и обнаружить ту звезду альвов, через которую ушла в Расколотый мир Нороэлль, то их поискам быстро придет конец. Однако Фародин был настроен скептически. Возможно ли, чтобы Эмерелль не знала о существовании библиотеки? Вряд ли. Значит, исходила из того, что все те знания не помогут. Может ли быть, что королева ошибается? Он размышлял об этом на протяжении всего путешествия. Но тратить время на пустые размышления было глупо. Ответ можно было отыскать только в библиотеке.

В воздухе стоял легкий запах разложения. Фародин поднял голову. Они почти добрались до города.

Последнюю милю пути до Искендрии обрамляли могилы. Безвкусица, которую могли выдумать только люди, подумал эльф. Кому же захочется, чтобы его при въезде в город приветствовали памятники мертвым? Склепы и кичливые мавзолеи стояли вплотную к дороге. Дальше от дороги, в пустыне, были могилы попроще, уменьшаясь до единственного камня, обозначавшего место, где в песке был зарыт мертвец.

При захоронениях в роскошных склепах из мрамора и алебастра, однако же, очевидно, люди отказались от того, чтобы предавать тела земле. Фародин пожалел, что люди не потратили столько же усилий на изготовление плотно закрывающихся саркофагов, сколько пошло на украшение могильников статуями. Они изображали зачастую довольно молодых мужчин и женщин. Не удивительно, что в городе, который приветствует путников могильным смрадом, не стареют! Если верить статуям, то среди богачей города было только два типа людей: те, кто смотрели задумчиво и выглядели так, словно относятся к себе до ужаса серьезно, и другие, очевидно, относившиеся к жизни как к празднику. Скульптуры последних в вальяжных позах держали бокалы с вином, вероятно, таким образом желая здоровья проезжающим.

Более свежие могилы и саркофаги были расцвечены кричащими красками. Фародин с трудом понимал, как люди могут так заблуждаться насчет того, что выглядит красиво… С обведенными черным глазами, в оранжевых платьях с пурпурно-красной накидкой… Со старых статуй и надгробных камней песок пустыни давно содрал краску. Поэтому они гораздо меньше оскорбляли взор зрителя.

Нездоровое впечатление, которое производила Искендрия на любого путешественника, немного смягчали женщины, стоявшие вдоль дороги. Они встречали гостей города зазывными улыбками и приветливыми жестами. В отличие от жителей пустыни, они не защищали себя от солнца просторными нарядами и вуалями. Они старались показать как можно больше кожи, правда, их лица и руки были покрыты толстыми слоями пудры и краски. Некоторые отказались от одежды совсем, разрисовав кожу причудливыми узорами из спиралей и змеевидных линий.

Мандред, которому, очевидно, такой способ приветствия был знаком, махал женщинам руками. Он пребывал в наилучшем расположении духа. Широко улыбаясь, он поворачивал голову, чтобы не пропустить ни одной.

Они ехали прямо по мощенной крупными булыжниками мостовой к стенам Искендрии. Чуть впереди двигался караван. Он состоял из тех отвратительных животных, которых люди называли верблюдами, и небольшой группы взволнованно переговаривавшихся негоциантов. Внезапно один из купцов отделился от каравана и подошел к женщине с неестественно рыжими волосами. Она сидела, широко расставив ноги, на тумбе у могилы члена гильдии мраморщиков. После коротких переговоров он что-то вложил ей в руку, и они оба исчезли за наполовину развалившимся мавзолеем.

— Интересно, сколько стоит здесь такая поездка? — пробормотал Мандред, глядя вслед тем двоим.

— На чем ты хочешь проехаться? Неужели тебе было мало… — Нурамон запнулся. — Ты ведь не думаешь… Они что же… Как ты их называл? Шлюхи? Я думал, их можно найти в таких больших домах, как в Анискансе.

Мандред рассмеялся от всего сердца.

— Нет, в Анискансе на улицах тоже было довольно шлюх. Ты просто не умеешь видеть. Или дело в любви. Нороэлль — это ведь совсем не то, что шлюхи, — он ухмыльнулся. — Хотя некоторые из них очень даже красивы. Только если кого-то греет любовь, то не станешь искать таких чувственных радостей.

Фародина рассердило то, что их товарищ-человек назвал имя Нороэлль наряду с этими разукрашенными бабами. Это… Нет, он не мог подобрать подходящего слова для того, насколько абсурдно сравнивать Нороэлль и этих женщин. На ум приходили дюжины метафор, описывавших красоту Нороэлль, строфы тех песен, которые он когда-то ей пел. Ни один из этих образов не подходил для описания человеческих женщин. Ну вот, теперь и он тоже! Мысленно поставил рядом свою возлюбленную и этих шлюх! Он недовольно посмотрел на Мандреда. Столь долгое путешествие вместе с этим варваром не прошло для него бесследно.

Очевидно, Мандред превратно истолковал его взгляд. Он провел рукой по кошельку, висевшему у него на поясе.

— Эти погонщики верблюдов могли быть и щедрее. Двадцать серебряных монет! На сколько этого хватит! Когда я думаю о том, что они вручили Валискару… Все они правильно делают, ваши братья из оазиса.

— Это не братья, — заметил Нурамон. — Это…

Мандред отмахнулся.

— Да знаю я. Они произвели на меня большое впечатление. Они и впрямь чувственные духи!

— Ты имеешь в виду, чувствительные? — переспросил Фародин.

— Эльфийская болтовня! Ты понял, что я имею в виду. Это же… Этим тюрбаноголовым с верблюдами довольно увидеть их, и вот они уже прямо с ума сходят, только бы подарить что-нибудь! Просто потрясающе… чувствительно! Никаких ударов по голове, никаких угроз, никаких оскорблений. Они приходят и принимают подарки. А погонщики верблюдов при этом счастливы. Они, должно быть, суровые ребята, эти эльфы из Валемаса.

Фародин вспомнил Гилиат. Он с удовольствием поговорил бы с ней еще раз, чтобы узнать, действительно ли она собиралась убить его. Она была близка к этому. После боя она ушла. Несмотря на то, что они пробыли в оазисе еще пять дней, он так и не видел ее больше.

— Привет, девчата! — Мандред хлопнул темнокожую женщину по бедру. — Ты понимаешь меня, несмотря на то что не знаешь моего языка.

Она ответила ему чувственной улыбкой.

— Я найду тебя, как только мы устроимся в городе.

Она указала на кошель, висевший у него на поясе, и многозначительно поглядела в направлении раскрытой могилы.

— Я ей нравлюсь! — гордо провозгласил Мандред.

— По крайней мере та часть, что висит у тебя на поясе.

Мандред рассмеялся.

— Нет, наверняка ей понравится и то, что висит ниже. Клянусь богами! Как мне не хватало объятий ласковой девочки.

Слова Мандреда больно кольнули Фародина. Человек был так освежающе прост. Должно быть, все дело в короткой продолжительности жизни.

В конце улицы возвышались высокие двойные ворота. По бокам стояли две большие полукруглые башни. Одни только стены были по меньшей мере пятнадцать шагов высотой, а башни — вдвое выше. Никогда прежде не видел Фародин человеческого города, окруженного такими мощными оборонительными сооружениями. Говорили, что возраст Искендрии насчитывает много сотен лет. Две крупные торговые дороги и бурная река встречались в этом портовом городе.

На воротах стояли стражники с нагрудниками из жесткого полотна. На них были бронзовые шлемы, украшенные черными конскими хвостами. Путешественники, выходившие из города, проходили через левые врата. На них внимания не обращали. Но тот, кто хотел войти в Искендрию, должен был заплатить стражникам пошлину.

— Вы это видели? — возмутился Мандред. — Эти головорезы берут серебряную монету за то, что оказываешь их городу честь своим посещением.

— Я заплачу за тебя, — негромко произнес Фародин. — Только веди себя спокойно! Я не хочу неприятностей! — Он не сводил с Мандреда недоверчивого взгляда.

Когда стражник подошел к ним, Фародин отсчитал ему в руку три серебряные монеты. Лицо у стражника было покрыто оспинами, изо рта жутко несло. Он спросил что-то, чего Фародин не понял. Эльф беспомощно пожал плечами.

Стражник казался обеспокоенным. Он указал на Мандреда и повторил вопрос. Фародин вложил солдату в руку еще одну монету. После этого тот улыбнулся и махнул им рукой, разрешая пройти.

— Головорезы! — снова прошипел Мандред.

По другую сторону ворот их встретила оживленная улица. Она вела прямо в город. Караван, за которым они шли по прибрежной дороге в Искендрию, исчез за воротами окруженного стеной дома. Фародин увидел там более сотни верблюдов. Очевидно, этот двор был местом встречи для чужестранцев. Туда им идти было нельзя. Среди торговцев они будут только бросаться в глаза, а этого следовало избегать любой ценой. Поэтому они направились дальше по улице.

Большинство домов было построено из коричневых глиняных кирпичей. Изредка попадались здания более двух этажей. Со стороны улицы они были открытыми, на первом этаже располагались мастерские, харчевни или трактиры.

Перед одним трактиром прямо на улице сидели дети и ощипывали малиновок. А птицы были еще живы! Их, не потроша, кидали в кипящий жир. У Фародина внутри все перевернулось, когда он увидел это. Не важно, насколько велики города, которые строят люди: их жители все равно остаются варварами!

Трое товарищей двигались медленнее всех по оживленной, широкой улице. Казалось, здесь каждый знает, куда ему нужно, и каждый торопится. Рабочие, которые, потея, толкали перед собой тележку, полную кирпичей, продавцы воды, пристегнувшие к спинам огромные амфоры, мальчики-посыльные с тяжелыми кожаными сумками, женщины, несшие на рынок корзины с овощами. Фародин чувствовал себя среди людей не в своей тарелке. Уши его были скрыты под платком, и в глаза он не бросался. Однако для него это ничего не меняло. Редко когда прежде он чувствовал себя настолько чужим в мире людей.

Фародин посмотрел на пожилую женщину в запахивающемся платье цвета моря, за которой шли двое слуг с корзинами товаров. Старуха торговалась с мальчиком, который нес на длинной палке более двадцати птичьих клеток. Наконец один из слуг вложил ему в руку парочку медных монет. После этого мальчик открыл одну из клеток и вынул оттуда белого голубя. Осторожно передал его женщине. Та со смехом подбросила птицу в воздух. Голубь описал круг, очевидно, вновь обретенная свобода сбила его с толку, а затем полетел на восток, по направлению к соленым озерам.

В первый миг этот благородный жест произвел впечатление на Фародина. А потом он спросил себя, не поймал ли мальчик птиц исключительно ради того, чтобы богатые дамы могли снова отпускать их на волю для собственного удовольствия.

Чем дальше шли путники по улице, тем выше становились дома. Стали попадаться строения из выбеленного кирпича. Стены некоторых домов украшали изображения корабля или аиста в зарослях камыша.

У Фародина голова закружилась от запахов, которые слетались к нему со всех сторон. Аромат трав и кореньев смешивался с вонью города. Повсюду пахло немытыми телами, ослами и верблюдами, а также экскрементами. И шум тоже стоял неописуемый. Торговцы уличных лотков во все горло хвалили свои товары; продавцы воды и молодые девушки, продававшие в корзинках ароматный лаваш и золотистые кренделя, вносили свой вклад в бесконечный напев.

Вскоре Фародину захотелось вернуться к одиночеству в пустыне. У него ужасно разболелась голова. Жара, шум и вонь — это больше, чем он мог вынести. И, словно в довершение, он почувствовал, как тропа альвов, параллельно которой они двигались вдоль моря, а затем вошли в город, становится все слабее. Фародин был уверен, что они не покидали тропы. Ему казалось, что тропа с каждым шагом уходит все глубже под мостовую улицы.

Нурамон тоже казался обеспокоенным. Они быстро переглянулись.

— Мы уже прошли две небольших звезды альвов, — взволнованно произнес он. — Город напоминает мне паутину — столько троп встречается здесь! Но они находятся под землей. Это необычно. Я не знаю, смогу ли воспользоваться их силой, чтобы открыть врата.

— Может быть, существует туннель, — предположил Фародин. — Как-то ведь нужно подбираться к звездам. Любую крупную звезду альвов защищает магия, чтобы она не проваливалась под снег или песок.

— А если здесь отказались от этой магии? — возразил Нурамон. — Может быть, для того, чтобы лучше скрыть врата от людей? Ты только посмотри на эту толчею! Какая здесь еще может быть возможность, кроме как спрятать врата глубоко под землей?

— А джинн тебе не говорил, когда он бывал в библиотеке?

— Нет.

— Может быть, с тех пор прошло не одно столетие. Может быть, и врат тех нет уже, через которые можно попасть в библиотеку.

Нурамон не ответил. А что он мог сказать? Все надежды он возлагал на хранилище книг. Ну, раз уж они здесь, то будут искать, пока не найдут!

А Мандред, похоже, не замечал подавленного настроения обоих эльфов. Он, казалось, был полностью поглощен новыми впечатлениями и бросал страстные взгляды на всех более-менее красивых женщин. Иногда Фародин почти завидовал своему спутнику. Его жизнь была коротка, и он относился к ней с удивительной легкостью. Ничто не могло надолго опечалить его. Он всегда находил предмет для восхищения, будь то мимолетное удовольствие опьянения или охота за ночью любви. Может быть, он жил лучшей жизнью?

Казалось, они прошли несколько миль, когда улица, по которой они ехали до сих пор, пересеклась с аллеей из колонн, несопоставимо более роскошной. Не зная, куда направиться, они наконец выбрали роскошную аллею. Здесь толпа была еще больше. Справа и слева от колонн находились ряды магазинов. Они тоже выходили широкими воротами на улицу и демонстрировали дорогие товары. Здесь были ткани из всех человеческих стран, красиво расписанные вазы и табакерки. Золотых дел мастера прямо на глазах любопытных прохожих создавали тончайшие украшения из проволок.

На каждой третьей колонне на высоте пяти шагов находился постамент, на котором стояла статуя выше человеческого роста. В ярких, кричащих одеждах, изваяния с достоинством взирали на проходивших у их ног людей. Некоторые статуи были обвешаны золотыми украшениями. Фародин спросил себя, кого они изображают — богов или, быть может, особенно успешных купцов.

Немного впереди раздались душераздирающие рыдания. Вскоре они достигли места, где были устроены прилавки. Каждый из прилавков украшала дюжина амфор.

— Продажа вина! — возликовал Мандред. — Это все амфоры с вином.

Худощавый купец с красным носом приветливо махнул ему рукой и поднял глиняный бокал.

— Он приглашает меня попробовать!

Нурамон указал на стрелу, торчавшую высоко над прилавками. На нее была насажена молодая женщина. С нее сорвали одежду. Все тело ее было покрыто окровавленными полосами. Она негромко всхлипывала. Фародин поднял взгляд и заметил, что женщина вздрогнула, и под ее собственным весом наконечник стрелы глубже вонзился в тело несчастной.

— Ты действительно хочешь здесь пить? — спросил Нурамон.

Мандред с отвращением отвернулся.

— Зачем они делают это? Что эта женщина могла совершить? Такой красивый город… а тут такое. Может быть, она детоубийца?

— А! Это, конечно, оправдывает то, что ее так по-зверски замучают до смерти. Как я мог забыть об этом! — ответил Фародин строже, чем стоило. В конце концов, что мог поделать Мандред с жестокостью правителей Искендрии!

Они в молчании продолжали двигаться сквозь толпу по роскошной улице, пока людей вокруг вдруг не охватило беспокойство. Совсем рядом послышался барабанный бой и звуки цимбал. Люди отпрянули к колоннам. Крики торговцев и разговоры прохожих смолкли. Улица внезапно опустела. Только они втроем продолжали стоять.

— Эй, северянин! — Из стены людей выступил приземистый светловолосый мужчина. — Уходи оттуда! — говорил он на языке Мандреда. — Идет королева сегодняшнего дня!

Из широкой боковой улицы на аллею выдвинулась процессия. Перед кортежем бежали девушки в сияющих белых платьях, бросая на мостовую лепестки роз.

Трое товарищей поспешили убраться с дороги. Светловолосый мужчина протиснулся к ним. На лице его сияли яркие, словно небо, глаза.

— Вы здесь чужие, не так ли? Готов спорить, вы только сегодня прибыли в город. Вам нужен проводник. По крайней мере, на первое время, пока вы освоитесь и изучите законы Искендрии.

За девушками с цветами следовал отряд солдат в бронзовых нагрудниках и шлемах, на которых развевались черные конские хвосты. У них были большие круглые щиты, на которых был изображен сердитый человек с бородатым лицом. Копья они держали странно неправильно, указывая остриями на мостовую. С плеч воинов свисали черные плащи с широким бортом с золотой вышивкой. Никогда прежде не видел Фародин столь роскошно одетых воинов в мире людей. Тихо и торжественно шагали они по лепесткам роз.

— Храмовая стража, — пояснил назначивший себя на должность проводника горожанин. — Красиво смотрятся, но отродье еще то. Лучше им дорогу не перебегать. Кто свяжется с храмом, легко окажется на конном рынке.

— А что, на конном рынке настолько плохо? — спросил Мандред.

— Тебя запирают в железную клеть, подвешивают на столб и оставляют умирать от жажды. И это если тебе еще повезет. Если ты оскорбишь Бальбара, бога города, то руки и ноги тебе раздробят железными палками, привяжут цепями к камню еретиков на рыночной площади. И там ты будешь лежать, пока у тебя не воспалятся раны и ты не сгниешь заживо. А ночью будут приходить бродячие псы и есть тебя живьем.

Фародин с отвращением смотрел на процессию, пока Мандред с любопытством слушал речи незнакомца. Следующая группа, следовавшая мимо них, состояла из темнокожих мужчин в красных юбках, к бедрам которых были привязаны большие барабаны. Они выстукивали медленный марш и таким образом определяли темп, в котором двигалась процессия.

Огромный открытый паланкин, который несли по меньшей мере сорок рабов, появился на улице. На нем возвышался большой золотой трон, по бокам которого находились два священнослужителя с обритыми наголо головами. А на троне сидела, согнувшись, молодая девушка. Ее лицо было ярко раскрашено. Она безучастно смотрела в толпу.

— Разве она не красива? — цинично спросил светловолосый. — Через час она предстанет перед Бальбаром, — он понизил голос до шепота. — Они дали малышке вино и опиум. Как раз столько, чтобы она не уснула во время процессии и была в сознании, когда предстанет перед Бальбаром. Вам стоило это увидеть, так вы лучше поймете Искендрию.

За паланкином следовала группа одетых в черное женщин. На лицах у всех них были маски, изображавшие отвратительные гримасы. Лица, застывшие в крике боли, скорби и печали.

— И она действительно предстанет перед богом и при этом можно присутствовать? — полюбопытствовал Мандред.

— Можешь быть уверен, северянин. Кстати, меня зовут Цимон из Мальвены. Не хочу навязываться, однако поверьте, вам действительно стоит взять проводника.

Нурамон вложил ему в руку серебряную монету.

— Расскажи нам все, что нам нужно знать о городе.

Процессия прошла мимо. Возобновилась обычная болтовня.

— Идемте на площадь Небесного дома. — Цимон жестом поманил их, и путники следовали за процессией.

— Что привело вас в Искендрию, уважаемые господа? Ищете кого-нибудь, кто нуждался бы в услугах ваших мечей? В караван-сараях можно легко найти нанимателя. С удовольствием отведу вас туда.

— Нет, — приветливо улыбнулся Мандред. — Нам нужно в библиотеку.

Фародин внутренне содрогнулся. В моменты, подобные этому, он готов был убить Мандреда. Какое дело этому пройдохе до того, что им здесь нужно!

— Библиотека? — Цимон удивленно посмотрел на Мандреда. — Ты удивил меня, северянин. Она находится недалеко от гавани. Говорят, там собраны знания со всего мира. Ей больше трех веков, в ней тысячи свитков. Нет вопроса, на который ты не нашел бы там ответа.

Фародин и Нурамон многозначительно переглянулись. Человеческая библиотека, где можно найти ответы на все вопросы! Это примерно настолько же вероятно, как встретить лошадь, несущую яйца. И тем не менее немаловажно то, что такая библиотека находится именно в Искендрии. Может быть, она является отдаленным зеркалом того, что кроется по ту сторону звезды альвов в Расколотом мире?

Они выбрались на широкую площадь, в центре которой стояла статуя высотой более десяти шагов. Она изображала мужчину с длинной, угловатой бородой, сидевшего на троне. Руки фигуры были странно искривлены и лежали у него на коленях. Ладони были открыты, словно он ждал, что на них возложат дары. И действительно, к этим рукам вела деревянная платформа. Рот статуи был широко раскрыт, словно она собиралась закричать. Оттуда валил светлый дым.

За изображением божества возвышался храм, высокие, почти до неба колонны которого были выкрашены пурпурной краской, а венчали их оббитые золотом капители. На фронтоне храма был изображен горельеф, раскрашенный очень пестро. Там можно было увидеть Бальбара, идущего по морю. Его гигантские кулаки разбивали галеры.

На ступеньках храма собрались священнослужители. Они пели мрачную торжественную песню. Хотя Фародин не понимал слов, по спине у него пробежал озноб.

Паланкин поставили у подножия статуи. Барабанщики ускорили ритм.

Вокруг, на площади, стояли тысячи людей. Они присоединились к монотонному пению священнослужителей. Фародин краем глаза увидел, что Нурамон совсем побледнел. Даже Мандред притих; с лица его исчезли даже следы улыбки.

Два бритоголовых священнослужителя, стоявшие на паланкине, повели девушку вверх по деревянной платформе. Она была похожа на сомнамбулу.

Втроем они достигли открытых ладоней статуи бога. Священнослужители заставили девушку опуститься на колени. Обвязали ее плечи цепями, которые были прикреплены к железным петлям. Венок из цветов, который должен был украшать ее волосы, упал на землю. Она безучастно сидела там, пленница опьянения и молчаливой покорности. Жрица с длинными непокрытыми волосами принесла золотой кувшин. Она намазала лоб девушки. Затем пролила содержимое кувшина на ее одежду.

Когда она вместе с остальными священниками спустилась с ладоней изображения божка по платформе, барабанный бой снова ускорился. С болезненной пронзительностью зазвучали цимбалы. Монотонное пение стало еще громче.

Внезапно руки статуи дернулись вперед. Шум стих. Обе ладони божества ударили о широко открытый рот, в котором исчезла девушка. Пение и барабанный бой тут же прекратились. Послышался приглушенный крик. Затем руки снова опустились. Удерживаемая тяжелыми цепями, жертва сидела на раскрытых ладонях бога. Ее волосы и одежда ярко пылали. Крича, она металась в путах.

Мандред широко раскрытыми глазами смотрел на живой факел, в то время как Нурамон отвернулся и хотел уйти. Однако их проводник преградил ему путь.

— Не делай этого! — прошипел он.

Вот уже некоторые верующие раздраженно смотрели в их сторону.

— Если ты уйдешь, то оскорбишь Бальбара. Я вам уже рассказывал, что делают жрецы с богохульниками. Смотри в землю, если не можешь выносить зрелища, но не уходи сейчас. Молись Тьюреду, Аркассе или в кого ты там веришь.

Крики жертвы стали тише. Наконец она, умирая, рухнула вперед. Священники снова затянули мрачное пение. Толпа людей медленно расползлась.

Фародину было дурно. Что же это за бог, которого чтят неописуемой жестокостью?

— А теперь можем идти, — спокойно сказал Цимон. — Принимать участие в торжествах после жертвоприношения никого не вынуждают. Этого варварства можно легко избежать. Я живу здесь уже два года, а все никак не пойму два лица Искендрии. Это город искусства и культуры. Я скульптор. Нигде так не ценят мою работу, как здесь. Богачи абсолютно помешаны на том, чтобы с них ваяли статуи. Существуют чудесные праздники. В библиотеке ученые со всего мира спорят по вопросам философии. А здесь, на храмовой площади, каждый день сжигают ребенка. Даже поверить нельзя, что это те же самые люди.

— Каждый день? — недоверчиво воскликнул Мандред. — Зачем они это делают? Это же… — он беспомощно развел руками. — Это…

— Семьдесят лет назад город осадил король Дандал с Эгильских островов. Его флот привел к стенам города огромное войско. Осаждавшие строили катапульты и передвижные башни. Он привез с собой даже горняков, которые должны были проложить туннель под стенами. Две луны длилась осада; тогда понял Потейнос, король города, что Искендрия обречена на гибель. И пообещал Бальбару своего сына в качестве жертвы, если осада будет снята. После этого среди солдат Дандала вспыхнула эпидемия. Он вынужден был прекратить осаду и отойти в лагерь. Потейнос принес своего сына в жертву. И пообещал Бальбару жертвовать каждый день ребенка, если он уничтожит его врага. Два дня спустя флот эгильцев утонул в ужасной буре. Наш берег — это пустыня. Без воды и пищи Дандал вынужден был отказаться от осады. А без кораблей ему ничего не оставалось, как отойти к западному берегу моря. Только один из сотни мужчин вернулся на Эгильские острова. Что произошло с королем, не сообщает ни один источник. А жрецы бога утверждают, что их бог поймал Дандала и проглотил его. С того дня никто больше не пытался завоевать Искендрию. Однако город истекает кровью, ибо Бальбар пожирает его детей. Королевский дом угас. Сегодня правят жрецы и купцы. Искендрия — очень открытый город, принявший в свои стены полчища иноземцев. Однако берегитесь нарушить один из законов Искендрии. Здесь знают только один вид наказания: калечат до смерти.

Фародину очень сильно захотелось покинуть это место, где убивают детей. Он даже поймал себя на мысли, что ему хочется толкнуть лысого жреца в огненную пасть статуи.

— Мы примем твой совет во внимание, — серьезно сказал Нурамон. — Ты не посоветуешь нам хорошую гостиницу?

Цимон ухмыльнулся.

— Шурин моего друга держит гостиницу у гавани. Там даже есть конюшня, где вы можете оставить своих лошадей. Я с удовольствием отведу вас туда.