Туман поднялся по берегам фьорда, проглотив деревню. Иногда Альфадас слышал сдавленный смех. Весь Фирнстайн радовался Празднику Яблок. Его длинный дом стоял несколько в стороне от других хижин. Мандредсон толком не помнил, была ли это его идея — строить дом здесь — или же это предложил Кальф, который тогда еще был ярлом. С его домом было то же самое, что и с ним. Дом стоял на краю деревни, не в ее сердце. Так и с ним — люди уважали его, но в сердце свое не впускали. Он оставался чужим. Даже для Аслы, которая любила называть его «мой красивый чужой муж».

Или ему это все только кажется? Холм — самое лучшее место. Может быть, они хотели выделить его? Суровая жизнь в горах не оставляла людям времени на то, чтобы быть сложными. Обычно они прямо говорили то, что думали.

Мелкие волоски на спине встали дыбом. Какой-то звук? В тумане что-то шевельнулось. Не человек. Послышалось гортанное рычание. Альфадас взмахнул факелом. Словно из ниоткуда появилась большая черная собака. Оскалив зубы, она приближалась к нему. Через всю ее морду проходил глубокий окровавленный шрам.

— К ноге, Кровь! — раздался из тумана повелительный голос.

Собака остановилась. Она дрожала от напряжения. Альфадас был готов к тому, что бестия в любой миг прыгнет на него. У нее была свалявшаяся черная шерсть. На шее болтался широкий кожаный ошейник.

— Приветствую тебя, ярл. — За собакой появился приземистый мужчина и прикрепил к ошейнику ремень. — Лежать! — прикрикнул он на псину, и та неохотно улеглась у его ног.

— Приветствую тебя, Оле Рагнарсон.

Альфадас даже не пытался заставить свой голос звучать сердечно. Он не любил брата своего тестя. Оле был хитрым и грубым парнем. Он разводил собак и мучил их до тех пор, пока из них не вырастали кровожадные твари.

— Ты не пригласишь меня войти?

Оле хорошо знал, как к нему относятся. Мужчины мерили друг друга взглядами. Собаковод был коренастым с длинными рыжими волосами. Его мясистое лицо обрамляла неухоженная борода, в которой уже появились широкие седые пряди. На Оле был красивый темно-красный плащ, закрепленный бронзовой брошью. От него, как и от его собак, несло шерстью, мочой и гнилым мясом.

— Собака в мой дом не войдет.

— Это было бы неразумно, ярл. Все знают, как раздражительны мои питомцы. — Оле поднял поводок. — Как ты думаешь, сколько Крови потребуется времени, чтобы перегрызть вот это? Ты действительно хочешь, чтобы такая зверюга, как она, бродила по деревне? Ты же знаешь, что я натаскиваю их даже на медведя и волка. И они всегда голодны. Я вполне верю, что Кровь сочтет пьяного, который шатается ночью по деревне, легкой добычей. Конечно, если бы у тебя была цепь, мы могли бы привязать ее здесь, снаружи.

Оле отлично знал, что ни в одном доме в деревне не было цепи. Железо было слишком дорого для того, чтобы тратить его на цепи.

— Зачем ты вообще привел эту тварь?

Собаковод широко ухмыльнулся.

— Среди твоих гостей наверняка есть ребята из дальних мест. Там, в глуши, им всегда может понадобиться хорошая собака. Ее запирают в клетку, а как только к двору приближается чужак, она начинает лаять. Это полезно, когда обретаешься в пустынном месте. Кроме того, мои псины отлично приспособлены для разного рода охоты. Не важно, собираешься ли ты преследовать самца-лося, хочешь прогнать волчью стаю или вернуть сбежавшего раба. Мои звери выполняют кровавую работу. И они повинуются до тех пор, пока рядом их хозяин и плетка. Не так ли, Кровь?

Собака с ненавистью посмотрела на Оле. За поясом собаковода торчала плеть, в которую были вплетены длинные ремни с шипами и свинцовыми шариками на концах.

— Когда я продаю собаку, то всегда даю в придачу плеть, с которой ее растил. Тогда она знает, кто ее новый хозяин. Особенно если сразу после покупки человек как следует ее отлупит.

— Уведи этого пса, тогда я буду рад видеть тебя среди своих гостей.

Оле подошел к Альфадасу так близко, что ярл почувствовал его зловонное дыхание.

— Прогони меня, ярл, и я пойду по деревне, рассказывая, что ты отказал мне в праве войти в дом моей племянницы в праздничный день. В следующее полнолуние деревня будет выбирать нового ярла. Я всегда думал, что этот титул важен для тебя, Альфадас Мандредсон. У человека, отказывающего родственнику в гостеприимстве, на выборах тяжелое положение. У Кальфа много друзей. Поговаривают даже, что он нравится твоей собственной жене. — Мужчина мило улыбнулся. — Может быть, даже немного больше, чем ты.

Альфадас положил руку на рукоять ножа, висевшего на поясе.

Оле рассмеялся.

— Твой отец уже давным-давно заколол бы меня. Но в тебе чертовски мало от великого Мандреда, эльфийский ублюдок.

— Ты знаешь, что я не полукровка! Ты был свидетелем того, как меня забрали. Или ты уже забыл об этом? А теперь уходи.

— О да. Я был свидетелем того, как эти хладнокровные твари пришли, чтобы унести сына Мандреда и Фрейи. Но откуда мне знать, кто тот человек, который вернулся в деревню спустя половину человеческой жизни? Ты посмотри на себя! Разве в тебе есть горячая кровь фьордландца? Любой настоящий мужик давно уже дрался бы со мной, полукровка. Это кровь твоей матери, какой-нибудь эльфийской шлюхи, делает тебя терпеливым.

— Разве тебе неведомы истории о жестокости эльфов, Оле?

Собаковод нахмурился.

— Истории о людях, которые встретились с ними и исчезли навсегда? — продолжал Альфадас.

Оле нервно облизал губы.

— К ноге, Кровь! — Теперь его голос звучал более хрипло.

Он вынул из-за пояса плеть и постучал рукоятью по бедру.

— Если я полукровка, то ты, вероятно, в гораздо большей опасности, чем можешь себе представить. — Альфадас схватил плеть и вырвал ее из рук Оле.

— Фас, Кровь! — захрипел собаковод.

Но бестия и с места не сдвинулась.

— Как ты там говорил? Ты дрессируешь их так, чтобы они слушались человека с плетью. Как думаешь, она послушается меня, если я прикажу разорвать тебя в клочья?

На лбу Оле выступил пот.

— Прошу прощения. Я, наверное, перепил, вот и болтаю ерунду. Ты уж…

— От тебя не пахнет так, будто ты перепил. — Альфадас посмотрел на собаку сверху вниз. — Я уверен, что никто не удивится, если одна из твоих собак разорвет тебе глотку. Думаешь, эльфы так мстят? Позволить убить такого негодяя, как ты, твоим же жертвам…

— Да! — Оле дышал с трудом. Он не отводил взгляда от Альфадаса. Ждал его реакции. — Я хотел сказать, нет. Я…

Ярл сунул плеть за пояс собаководу.

— Запомни кое-что, Оле. Я ненавижу, когда на меня клевещут. Если я еще раз услышу или хотя бы заподозрю, что ты на меня наговариваешь, то однажды утром тебя найдут среди твоих песиков. И о том, что это именно ты, узнают только по растерзанным одеждам. До сегодняшнего вечера я старался не замечать того, как ты себя ведешь, потому что ты — единственный дядя моей жены. Но теперь мое терпение лопнуло. Берегись.

Оле положил руку на плеть.

Альфадас поймал себя на мысли, что ему хочется, чтобы собаковод сейчас сделал глупость.

— Я… — начал Оле, когда дверь дома отворилась.

На фоне красноватого света отчетливо обозначился силуэт Аслы. Дым жаровни тянулся из двери мимо нее.

— Хорошо, что ты пришел, — сердечно приветствовала она дядю. Затем заметила собаку и запнулась. — Входи же, — бесцветным голосом произнесла наконец она.

Оле зыркнул на Альфадаса, но ярл и бровью не повел. Он не хотел влиять на решения собаковода.

Дядя Аслы задумчиво провел рукой по лицу. А затем вошел в длинный дом. Собака держалась вплотную к нему.

— У тебя случайно нет костей с остатками мяса? Кровь смирная, пока у нее есть что-то, что можно погрызть.

— Кровь? — удивленно переспросила Асла.

Оле указал на черную собаку. Монстр почти достигал его бедра.

— У меня имена закончились. Убийца, Клык, Душегуб. Они продаются лучше, когда у них опасная кличка. — Оле повысил голос. — Это идеальные дворовые собаки, черные медведедавы из Фарлона!

Альфадас вздохнул. Оле был для него загадкой. Бывали моменты, когда он готов был его убить. А уже в следующее мгновение приходилось кусать себе губы, чтобы не рассмеяться. Собаковод был самым загадочным человеком, которого он встречал до сих пор. Только что он был законченным негодяем — и уже в следующий миг ему удается превратиться в неудачливого простака.

В доме у Альфадаса заслезились глаза от дыма. Камина не было, только жаровня в центре единственной комнаты. Дым лениво уходил через две небольшие дыры под скатом крыши. Проходило немного времени, и Альфадас привыкал к задымленному воздуху, от которого жгло глаза и першило в горле. Но каждый раз, когда он приходил с улицы, первые мгновения превращались для ярла в сущую пытку.

Его дом был длиной в пятнадцать шагов. Пять недель работала вся деревня над этой постройкой. Для эльфа в доме не было ничего, что отличало бы его от вырытой в земле пещеры кобольда. Но Альфадас своим домом гордился. Все вместе они сделали его настолько хорошим, насколько смогли.

Рядом с длинной жаровней стояли лавки, на которых разместилось большинство гостей. Они пили, шутили или просто молча смотрели на огонь. Длинные деревянные столы на грубых козлах ломились под тяжестью блюд. Забили двух жирных свиней и зажарили их на вертелах. Был здесь и прошлогодний сидр, и свежее масло, и ароматный хлеб. Три дня Асла вкалывала, как рабыня, чтобы подготовить праздник. И даже теперь она не присела ни на секунду Если в следующем году король снова позовет его на юг, чтобы командовать войском во время набегов, он действительно привезет Асле рабыню, которая будет мучиться вместо нее, поклялся себе Альфадас.

На ней было зеленое платье и янтарные украшения, которые он подарил ей на рождение Кадлин. Она была самой прекрасном женщиной в зале. И не замечала, как он втайне наблюдает за ней. Альфадас вспомнил их дневную ссору. Нужно чаще говорить ей, как много она для него значит. В последнее время они все реже разговаривали друг с другом. В этом не было его злого умысла. Они были знакомы так давно, что он понимал ее без слов. Так он думал… Это нужно менять. Чаще разговаривать с ней или просто шутить. Как раньше. Она так много для него сделала. Праздник Яблок был ее идеей. Он привез сюда деревья. Когда два года спустя они первый раз принесли плоды, Асла пригласила на праздник все важные семьи. Чуть позже Альфадаса впервые выбрали ярлом. Он знал, что решающими голосами в свою пользу обязан празднику. С тех пор его устраивали каждый год, и со временем вся деревня стала праздновать сбор нового урожая яблок.

Асла проворно вынула кость из куска на столе и дала ее собаке. Псина отползла назад и спряталась в углу неподалеку от спальных ниш, укрытых за толстыми шерстяными занавесками под скатом крыши.

Альфадас слышал, как кость треснула между клыками Крови. В этот миг он поверил, что твари Оле могут справиться и с медведем. Тем временем дядя Аслы подошел к группе живших в глуши крестьян и стал что-то рассказывать им, отчаянно жестикулируя.

Ярл налил себе кружку сидра и присел у жаровни. Он прислушивался к разговорам и негромкой мелодии углей. Он вспоминал свое первое лето с Аслой. Она была так не похожа на эльфийских женщин. Исполненная бьющей через край радости жизни. Неистовая, как летняя гроза. Жить с ней было просто. Любая мысль, приходившая ей в голову, тут же оказывалась на языке. Еще прежде, чем выпал первый снег, они танцевали вокруг камня. Того большого белоснежного валуна внизу, у фьорда, который дал свое имя деревне — Фирнстайн.

— Можно с тобой поговорить, ярл? — Рядом с ним на скамью, не дожидаясь ответа, присел Гундар, старый жрец Лута.

В прошлом году Альфадас убедил его переехать из столицы королевства в Фирнстайн. В принципе, он больше хотел привезти жреца Фирна, но ни золото, ни слова не смогли убедить ни одного из них переехать в убогую деревушку. И Альфадас вынужден был взять священнослужителя, посвятившего свою жизнь Луту, Ткачу Судеб.

Поначалу Альфадас опасался, что Гундар просто ищет место, где его кормили бы на старости лет. Действительно, уже после первой зимы аппетит священнослужителя стал притчей во языцех на расстоянии трех дней пути от деревни. Когда бы ни пришли в его хижину, на огне постоянно что-то варилось. И несмотря на это, Альфадас ни разу не пожалел, что привез его сюда. Гундар знал толк в травах и человеческих душах. Ярл не ведал, какое тайное заклинание сплел этот человек, но с тех пор, как он здесь поселился, в деревне стало спокойнее. В дни суда стало меньше споров, некоторые старые распри улеглись.

Перед собой на коленях Гундар держал миску с хлебом и кусочками свинины. Его белая борода лоснилась от жира.

— Лут предупреждает нас насчет этой зимы, мой ярл. — Священнослужителю удавался фокус: он жевал и при этом разговаривал отчетливо. — Сегодня утром он послал мне третье неблагоприятное знамение. А это важное время дня! Я разрезал щуку, которую хотел зажарить на обед, и нашел в ее теле большой черный камень.

— М-да, такое любому аппетит испортит.

— Не насмехайся над знаками бога, ярл! — Гундар сплюнул на угли кусок хряща. — Такому камню не место в брюхе щуки. Я уверен, что этой зимой что-то придет сюда. Что-то темное, злое, чему не место в этой стране.

Альфадас удивился тому, что старик прочел все это по камню, который проглотила какая-то глупая рыба, но поостерегся высказывать свое мнение. Если священнослужитель громко объявит о своих дурных предчувствиях в этом зале, то вызовет всеобщее беспокойство. Простые люди прислушивались к старику. Альфадас надеялся, что наутро сможет отговорить Гундара от глупостей, если придет навестить его с ветчиной и корзиной свежего сыра.

— Ты говорил о трех знамениях…

— О, да. — Гундар обмакнул кусок хлеба в соус. — Не знаю, заметил ли ты. В последнюю ночь перед новолунием на лунном серпе была кровь. Еще когда я был молодым священнослужителем, мне довелось узнать, что таким образом Лут предупреждает нас о грядущей войне.

— Началась осень. Скоро упадет первый снег. Никто не воюет в такое время. Снег и лед убьют больше людей, чем самый страшный враг.

— И тем не менее Лут предупреждает. — Старик пристально поглядел на ярла. — Или ты сомневаешься в его знамениях?

— И что мы, по-твоему, должны делать?

Гундар беспомощно развел руками.

— Я всего лишь инструмент бога. Я вижу его знамения. А ты ярл. Ты должен решать, что произойдет.

— А что еще ты видел?

— У подножия Январского утеса появился новый ручей. Всего лишь узкий ручеек, но тем не менее это знак грядущих перемен. Не считай меня пугливым стариком, Альфадас. Меня беспокоит, что три столь отчетливых знака появились за столь короткое время. Поэтому я и не говорил ни с кем другим. Боги хотят предупредить нас, Альфадас. Ты должен защитить деревню, так же как сделал когда-то твой отец — когда заманил бестию в горы и убил ее в пещере Лута со своими друзьями-эльфами. Ткач Судеб хорошо относится к твоему роду, Альфадас. Он посылает нам знамения, чтобы ты был готов.

— У тебя уже ничего не осталось в тарелке, священнослужитель. — Сзади бесшумно подошла Асла и поставила на лавку миску с мясом.

Нужно было знать ее очень хорошо, чтобы услышать отзвук доброй насмешки в ее голосе. Альфадас спросил себя, сколько она могла услышать из их негромкого разговора. Он обнял жену одной рукой за бедра и, перетянув через лавку, посадил к себе на колени.

— Может быть, тебя следует привязать, чтобы ты хоть немного успокоилась во время нашего праздника?

— Достаточно было бы, если бы ты хоть немного помог.

— Прошу тебя, Асла. Ты же видишь, я разговариваю с Гундаром. Я по-своему забочусь о наших гостях.

— Я, пожалуй, лучше отойду, — с многозначительным видом произнес священнослужитель, подхватывая новую миску с мясом.

— Сиди, Гундар. Ты мудрый старый человек. Не говори мне, что подобные перебранки между мужем и женой для тебя новость, — весело улыбнулась Асла. — Я же знаю, что поступила верно, выбрав своего героя. Он хоть и ленив, как все мужчины, но по крайней мере не напивается, чтобы потом бить меня и моих детей. Иногда мне даже кажется, что он всерьез думает о том, как мне помочь. Жаль только, что он не претворяет свои идеи в жизнь.

Альфадас ущипнул ее за бок.

— Если бы твой язык был клинком, ты стала бы мастером меча этого королевства.

— А если бы у вас, мужчин, было в голове что-то кроме мечей и королевств, мир стал бы спокойнее. Хотелось бы мне знать, что изменилось бы в деревне, если бы я была ярлом.

— При всем уважении, Асла, — вмешался в разговор священнослужитель с набитым ртом. — Такого еще никогда не бывало. Женщины не созданы для этого. — Он хитро подмигнул ей. — И неужели ты действительно думаешь, что этот мир был бы лучше, если бы праздничный ужин готовил Альфадас? Боюсь, в таком мире подобные мне люди умерли бы с голоду.

— Откуда ты можешь знать, что у женщины это не получилось бы лучше, если никогда ни одна из них не была ярлом деревни?

Альфадас испытывал удовлетворение от того, что обычно столь красноречивый священнослужитель вот-вот проиграет Асле, как это постоянно случалось с ним, когда они спорили на эту тему.

— На юге есть королевства, где правят женщины, — заметил Гундар. — И видишь, что с ними происходит? Старый Хорза Крепкощит каждое лето посылает войска, чтобы разорять их границы и выжимать из них дань.

— О да, я знаю. И мой муж ведет воинов Хорзы от победы к победе. Но разве поэтому королевы плохо правят? Разве их вина в том, что у них есть воинственный сосед, который каждую весну спускает с поводка орды своих псов?

Альфадас негромко откашлялся.

— Думай о том, как говоришь о короле. Мы не одни.

— Теперь я еще и не хозяйка в собственном доме? Нам следовало бы…

Она умолкла на середине фразы. Альфадас почувствовал, как напряглось все ее тело. Невольно он проследил за ее взглядом.

Кадлин выползла из своей спальной ниши и схватила мозговую косточку, которую грызла Кровь.

— Ни звука! — прошипел Альфадас. — Нельзя ничем пугать эту бестию.

Казалось, Кровь спит. Кость она держала между передними лапами.

Кадлин оторвала немного волокнистого мяса и засунула себе в рот.

Ярл нащупал на поясе нож.

— Разговаривай с Аслой, как будто ничего не произошло, — попросил он священнослужителя. — Из гостей еще никто не заметил того, что случилось.

Он заставил себя успокоиться. Сердце колотилось, но нельзя было и виду подать. Нельзя пугать Кровь. Огромная псина может убить Кадлин одной лапой. Никто в доме не окажется рядом с ней настолько быстро, чтобы предотвратить нападение псины.

— Пожалуйста, сделай же что-нибудь, — прошептала Асла. — Мы ведь не можем просто смотреть…

— Молись за нее. — Гундар побледнел как смерть. — Жизнь твоего ребенка в руках Лута.

— Я не буду…

Альфадас рукой зажал рот Аслы и заставил ее сидеть на месте.

Кровь открыла глаза. Они были янтарного цвета. Собака холодно разглядывала маленького ребенка. Кадлин почти выпрямилась и тащила к себе большую кость. Она раздраженно что-то бормотала себе под нос, поскольку не могла вытянуть ее из-под тяжелых лап.

Альфадас взвесил в руке нож. Его дочь выживет только в том случае, если Кровь умрет в мгновение ока. Нож слишком легок, чтобы пробить толстый собачий череп. Вот если он попадет в глаз… Там кости тоньше. Но на пути у него стоит Кадлин. Если девочка вдруг шевельнется, клинок поразит ее. Альфадас проклял себя за то, что просто-напросто не прогнал Оле прочь вместе с его тварью.

Кровь потянулась и подняла лапу. Кость оказалась у Кадлин, и та плюхнулась на попку.

— Боги всемогущие, ребенок! — вдруг вскрикнула какая-то женщина.

Тут же все разговоры стихли. Кровь подняла взгляд, подняла губу и заворчала.

— Не шевелитесь! — приказал Альфадас. — К собаке никому не подходить! — Краем глаза он увидел, как Оле протиснулся мимо крестьян и вынул из-за пояса плеть. — Стой на месте, — зашипел разъяренный ярл. — Тебя я хочу видеть рядом с собакой меньше всего.

Кадлин заметила, что внезапно наступила тишина, и огляделась. А потом протянула руку и, ухватив Кровь за нос, поднялась на ноги. Альфадас задержал дыхание. Крохотные пальчики Кадлин гладили окровавленный шрам на морде. Собака заморгала. Потянула голову вперед, а потом вдруг лизнула лицо малышки своим огромным языком.

Зал выдохнул, но опасность еще не миновала. Альфадас протянул дочери руку.

— Иди сюда, Кадлин. Иди ко мне.

Малышка чмокнула Кровь в нос. А затем подбежала к Альфадасу и гордо произнесла:

— Ава!

Ярл отпустил Аслу. Та прижала Кадлин к себе.

— Что ты творишь, девочка моя? Никогда так больше не делай. Пожалуйста… — Слезы душили ее.

Остальные женщины собрались вокруг них.

Оле положил плетку на лавку рядом с Альфадасом.

— Можешь оставить тварь себе. Теперь мне никто не поверит, что это кровожадная бестия, способная разорвать волка.

На это Альфадас не смог ничего ответить. Он чувствовал себя измотанным до предела, и теперь, когда напряжение спало, он дрожал всем телом.

— Собака подчиняется руке ребенка. Это четвертое знамение за четыре дня, — негромко произнес священнослужитель.