Варвары показали нам то место, где солнце отправляется на покой. Ибо случилось как раз, что ночь в этих областях была очень короткой и продолжалась в некоторых местах два, в других — три часа, так что через очень короткое время после захода солнце снова поднималось.

* * *

Жители Британии, обитающие около мыса Белерион [современный Лэндс-Энд], весьма гостеприимны и, занимаясь торговлей с иноземными купцами, стали более цивилизованными. Они добывают олово, искусно выплавляя его из руды. Из олова они изготовляют слитки в виде кубиков и переправляют их на близлежащий остров Иктис [Сент-Майклс-Маунт, Корнуэлл]. Когда отмель при отливе обнажается, они перевозят туда большое количество олова на повозках… Там олово скупают у жителей купцы и переправляют его в Галлию. Наконец олово перевозят по суше на вьючных лошадях через Галлию, и через 30 дней оно попадает к устью Роны.

* * *

Пифей из Массилии утверждает, что севернее Британии высота морского прилива равна 80 римским локтям [по-видимому, недоразумение или описка].

* * *

Самой далекой из всех известных земель является Туле, где во время солнцеворота, когда солнце проходит знак Рака, как мы упоминали, нет ночей, но очень мало дневного света в зимнее время. Некоторые думают, что это продолжается без перерыва 6 месяцев подряд… Некоторые упоминают [севернее Британии] еще другие острова: Скандию, Думну, Берги и величайший из всех Беррике, с которого обычно плавают на Туле. На расстоянии одного дня [176] морского пути от Туле находится якобы застывшее море, называемое некоторыми Кронийским.

* * *

Пифей сообщает, что германское племя гуйонов обитает на отмели моря, называемого Метуонис, простирающейся на расстоянии 60000 стадий. Оттуда якобы один день плаванья на парусниках до острова Абалус. На этот остров волны весной выбрасывают янтарь, который является продуктом сгустившегося моря. Жители применяют его в качестве топлива вместо дров и продают соседним им тевтонам.

* * *

(Эратосфен определяет ширину обитаемой земли от Борисфена) …до параллельного круга, проходящего через Туле, которая, по словам Пифея, отстоит от Британии к северу на шесть дней плавания и близко к Ледовитому морю, еще около 10500 стадий… Но кто может признать верным расстояние, установленное им от Борисфена [Днепр] до параллельного круга в Туле? Пифей в рассказах о Туле оказывается величайшим лгуном, и те, которые видели Британию и Иерну, не говорят ничего о Туле, упоминая о других небольших островах подле Британии… Что касается Этимий [Эстримнид] и местностей, лежащих по ту сторону Рейна до Скифии [Германии], все известия Пифея ложны.

* * *

«Полибий, описывая страны Европы, говорит, что… разберет… Пифея, который многих ввел в заблуждение. Так, он утверждал, что всю доступную для путешественников Британию он прошел пешком (?), а окружность острова исчислял более, чем в 40000 стадий. Потом он рассказывает о Туле и о тех местностях, где нет более земли, моря или воздуха, а вместо них смесь всего этого, похожая на морское легкое (πνευμόνι θαλαττίῳ έοικός), где земля, море и вообще все висит в воздухе, и эта масса служит как бы связью всего мира, по которой невозможно ни ходить пешком, ни плыть на корабле (τοῦτον ῶς άν δεσμὸν εἰναι των ὃλων, μῆτε πορευτὸν μήτε πλωτὸν ὑπάρχοντα). Что это имеет форму легкого, Пифей сам видел, как он говорит; все же остальное он сообщает по слухам. [177]

* * *

Массалиец Пифей говорит, что наиболее северная область Британии, лежащая около Туле, составляет последний предел обитаемой земли, где летний тропик то же самое, что полярный круг, но никакой другой путешественник не рассказывает ничего подобного; ни того, что Туле какой-то остров, ни того, обитаема ли земля до того предела, где летний тропик совпадает с полярным кругом. Я же полагаю, что северный предел обитаемой земли лежит гораздо южнее. Современные исследователи ничего не могут сообщить о странах, лежащих далее Иерны, которая расположена на небольшом расстоянии к северу (!) от Британии и служит местом жительства народов совершенно диких, ведущих жалкий образ жизни по причине холода; поэтому я полагаю, что здесь необходимо положить предел.

* * *

…все, что рассказывает об этом острове [Туле] Пифей, равно как и о других пунктах той страны, вымышлено, как видно из его известий о странах, известных нам. О них он большею частью лгал, как мы говорили выше; очевидно, о местностях отдаленных он лгал еще больше. Однако со стороны астрономических явлений и математических вычислений в местностях, близких к холодному поясу (κατεψυγμένη ζώνη), он сделал верные наблюдения… Домашних плодов и животных здесь или вовсе нет, или очень мало, и население питается просом [по Мюлленгофу — овсом] и огородными овощами, а также дикими плодами и кореньями; а где есть хлеб и мед, там приготовляется из них питье. Так как солнечных дней там не бывает, то хлеб молотят в больших строениях, предварительно снесши туда колосья, открытый ток у них не употребляется по недостатку солнца и обилию дождей.

* * *

Пифей из Массилии утверждает, что морской прилив вызывается прибывающей, отлив — убывающей луной. (Πυθέας ὁ Μασσαλιώτης τῆ πληρώσει τῆς σελήνης τὰς πλημμύρας γενέσθαι, τῆ δέ μειώσει τὰς ἀμπώτιδας).

* * *

В небесном полюсе нет звезды, это место пустое, и вблизи него находятся три звезды, с которыми полюс образует почти [178] правильный четырехугольник! Это говорит и Пифей из Массилии.

* * *

В этом море находятся очень большие острова, называемые Британскими, — Альбион и Иерне. Они больше названных нами, по ту сторону страны кельтов… Вокруг Британии и Иерне немало и мелких островов, окружающих венцом эту часть земли.

* * *

Непосредственно к северу от Скифии, за Галлией, в океане находится остров Базилия. Волны выбрасывают на него в большом количестве так называемый янтарь, который нигде на земле больше не встречается… Янтарь на этом острове собирают, и жители доставляют его на противолежащий материк, откуда его привозят в наши края.

* * *

Плавание от Оркнейских островов до Туле продолжается 5 дней и 5 ночей. Туле плодородна и богата поздно созревающими плодами. С начала весны жители там живут вместе со своим скотом и питаются кореньями и молоком; для зимы они запасают плоды деревьев.

* * *

Потерю подлинного сообщения Пифея из Массилии о его путешествии в Страну олова — Британию, в Страну янтаря на берегах Гельголандской бухты и к знаменитому легендарному острову Туле можно считать самой тяжелой из всех утрат, понесенных географической литературой древности. Путешествие Пифея было самой значительной из всех древних экспедиций. Оно представляло собой явление настолько исключительное, что позднейшие греческие авторы попросту отказывались верить в правдивость отчета и в течение длительного времени совершенно необоснованно выставляли величайшего ученого древности лжецом и человеком, рассказывающим сказки. Такая [179] полная недооценка важнейшего географического достижения Пифея, по-видимому, весьма способствовала утрате этого ценнейшего отчета, ибо кому бы пришло в голову переписать рукопись автора, которого Страбон, часто высказывавший язвительные и несправедливые суждения, решился называть «отъявленным лгуном» (ἀνήρ ψευδἐστατοξ). Значительность и новизна научной работы Пифея становятся совершенно очевидными при рассмотрении тех нелепостей, которые наговорили о нем неосведомленные потомки. Классический пример этого — приведенная выше невероятная чепуха о взглядах естествоиспытателей, вычитанная якобы Аэцием в произведении Пифея или содержавшаяся в использованном им сочинении, ошибочно приписываемом Плутарху. У испанского побережья океана Пифей долго наблюдал явления прилива и отлива, совершенно неизвестные и непонятные грекам, и, видимо, первый правильно установил, что луна играет здесь решающую роль. Эту мысль он и высказал в своем труде. А теперь сравните, как ее истолковал Псевдо-Плутарх!

В настоящее время можно считать, что Пифей полностью реабилитирован. Он, несомненно, был ученым в самом высоком значении этого слова, и приходится только сожалеть, что наши сведения о жизни и исследованиях этого великого человека столь ничтожны. Сохранившиеся сообщения описывают труд всей жизни Пифея и его исследовательскую экспедицию лишь в общих чертах. Но и то немногое, что достоверно доказано, достойно восхищения. Даже в новейшее время к знаменитому путешествию Пифея пристегивали самые причудливые гипотезы. Авторы, обладавшие богатой фантазией, часто приписывали Пифею, будто он достиг Земландского полуострова, Финского залива, Исландии, Гренландии и Северного Ледовитого океана. Но даже если придерживаться только того, что действительно можно доказать, перед нами вырисовывается внушающий уважение подвиг: за весь древний период Пифей был единственным известным по имени жителем Средиземноморья, проникшим, и притом довольно далеко, за 60° с.ш. Более того, только о нем это можно уверенно сказать.

Установлено, что родиной Пифея была Массилия и что он жил в IV в. до н.э. Очевидно, Пифей не был купцом, которого стремление к наживе влекло в области, производящие олово и янтарь. Судя по краткому замечанию Полибия, он был ученым со скромными средствами. Можно предположить, [180] что свое грандиозное путешествие Пифей совершил по поручению богатых купцов Массилии, пожелавших, вероятно, получить надежные сведения о малоизвестных странах олова и янтаря и пославших его в качестве доверенного лица. Ведь нельзя предположить, что, безусловно, весьма значительные расходы, связанные с такой экспедицией, были покрыты Пифеем из собственных средств. Итак, перед исследователем была поставлена очень трудная задача, которую он прекрасно разрешил.

Даже дату путешествия Пифея можно установить только приблизительно. Единственным надежным источником для определения самой поздней даты является указание Страбона на то, что уже Дикеарх отказывался верить Пифею. Поскольку Дикеарх из Мессаны жил около 310 г. до н.э., Пифей совершил свое путешествие несколько раньше. В труде «О вселенной», приписывавшемся Аристотелю, умершему в 322 г. до н.э., содержатся подробные сведения о Британии, Ирландии и других Британских островах. Но хотя такие сведения могли быть почерпнуты только у Пифея, в труде этом не приведено никаких дат, ибо трактат «О вселенной» написан, видимо, много времени спустя после смерти Аристотеля. Верно ли предположение Бергера, будто применение в некоторых сообщениях Пифея такой меры длины, как локоть, указывает на то, что он был современником первых диадохов, автор судить не берется. Лелевель датирует путешествие Пифея 340 г. до н.э., и эта дата в XIX в. долгое время считалась самой вероятной.

Зиглин при обсуждении этого вопроса выдвинул новую точку зрения. Как указывалось выше (см. гл. 13), с конца VI в. доступ чужеземным (некарфагенским) кораблям в Гибралтарский пролив был закрыт. Если, несмотря на это, в период блокады пролива массилиот совершил такое дальнее плавание по Атлантическому океану, то отсюда напрашивался вывод, будто Пифей совершил свое плавание с разрешения Карфагена, возможно даже отправился на север на корабле карфагенян, «находясь у них на службе» или в качестве гостя. Это предположение, однако, совершенно невероятно, ибо во второй половине IV в. до н.э. массилиоты были главными конкурентами карфагенян и после поражения последних у Кримиссы в войне против восставших сицилийцев (339 г. до н.э.) стали «на море даже сильнее карфагенян». Поэтому немыслимо, чтобы именно в такое время карфагеняне добровольно разрешили гражданину Массилии ознакомиться с одной из своих [181] важнейших торговых областей, тем более что даже гораздо позже они по возможности мешали распространению сведений о ней.

Поэтому Зиглин высказал предположение, что Пифей прошел через блокированный Гибралтар на массилиотском корабле, когда морская мощь Карфагена ослабла и блокада фактически была снята. Великое вторжение кельтов в IV в. до н.э. действительно на некоторое время поколебало власть Карфагена над Испанией. Пунийцы почти утратили тогда свои владения, но впоследствии захватили их вновь, по мнению Зиглина, в 348—344 гг., а согласно Мейеру — в 344—339 гг. до н.э. Отсюда Зиглин сделал вывод, будто Пифей совершил свое путешествие в период между утратой Карфагеном своей власти над Испанией и ее восстановлением, вероятнее всего в 350—348 гг. до н.э. В течение этих лет массилиоты имели возможность беспрепятственно плавать в Гибралтарском проливе.

К сожалению, этот остроумный вывод не безупречен. Его можно было бы считать безусловным, если бы было установлено, что Пифей действительно начал свое путешествие на корабле. Об этом, однако, нигде не сообщается. К тому же даже в те критические годы карфагеняне ведь не утратили своего господства на Атлантическом океане, пунийцы могли воспрепятствовать чужеземным кораблям совершить нежелательное для них плавание вдоль побережья Пиренейского полуострова.

Но ведь Пифей мог попасть в Британию и вернуться обратно, минуя Пиренейский полуостров и Гибралтарский пролив, ибо массилиоты вели торговлю оловом, систематически обходя блокированный карфагенянами Гибралтар. Для достижения Ла-Манша и Страны олова они пользовались отдаленными от моря дорогами через Галлию, преимущественно по Роне и Сене или по Роне и Луаре. Ведь Массилия, видимо, была основана греками именно для того, чтобы пользоваться этим новым путем в Британию.

Какой оживленной была известная еще Диодору (см. выше) дорога, по которой проходила торговля оловом, показывает следующее сообщение: «Вдоль этого маршрута были обнаружены слитки олова, несомненно, вывезенные из английских рудников». Найдены также слитки времен римского императора Септимия Севера (193—211), относящиеся к 195—199 гг. до н.э. Эти слитки, общим весом 86,3 кг, найдены в Шалоне на Соне и помечены печатью расквартированного в Британии 20-го легиона. Филипп считает, что эта дорога через материк была «обычным» путем сообщения между х182ъ Массилией и Британией. Отсюда действительно напрашивается предположение, что Пифей воспользовался тем же путем и, следовательно, ему не мешала карфагенская блокада Гибралтарского пролива.

Такое путешествие могло быть совершено в любое время, независимо от того, сильна ли была власть Карфагена над Пиренейским полуостровом или она уже пошатнулась. Но, допустив такое предположение, мы теряем всякую возможность точней определить время путешествия Пифея. Можно только сказать, что оно состоялось, видимо, между 350 и 310 гг. до н.э.

Беккерс недавно отметил, что самой вероятной датой следует считать «время от 330 до 325 г. до н.э.»

Установлено, что Пифей побывал у атлантического побережья Испании, где первым тщательно изучил и исследовал непонятные грекам явления прилива и отлива, а также подпора воды в устьях рек. Но эти исследования не обязательно должны были происходить во время путешествия, которое привело его в Британию и на остров Туле. Маловероятно, чтобы подобными исследованиями, бесспорно требовавшими много времени, Пифей мог заняться на Пиренейском полуострове, когда его ждало торговое судно, получившее задание доставить путешественника в Британию. Путешествие через материк к Ла-Маншу сумели хорошо организовать и к тому же купцы из Массилии поддерживали добрососедские отношения с кельтами, жившими в Галлии. Характерно, что Массилия не пострадала от великого вторжения кельтов в IV в. до н.э. Более того, «с этих пор греческий купец находился в стране варваров под надежной защитой как гость». Почему бы Пифею было не воспользоваться этим благоприятным положением, если путешествие по Галлии было для него значительно безопаснее, чем плавание по Гибралтарскому проливу? Мюлленгоф считал, что Пифей не поехал через материк, поскольку доказано, что он был знаком с условиями судоходства у северного побережья Испании, то есть знал, что с запада на восток плыть было легче, чем в обратном направлении. Впрочем, и этот вывод нельзя считать непогрешимым. Ведь если Пифей совершил свое путешествие в Испанию [183] одновременно с плаванием в Британию, то и с условиями навигации у Пиренейского полуострова он мог ознакомиться в другой период. Кроме того, Пифей мог посетить северное побережье Испании, находящееся вне сферы господства Карфагена, не проезжая через Гибралтарский пролив, а воспользовавшись дорогой через материк по Гаронне до Бискайского залива, по которой массилиоты ездили нередко.

Предположение о том, что Пифей отправился к Ла-Маншу через Галлию, автор поддерживает с тем большей решительностью, что при господствовавших тогда условиях карфагеняне ни в коем случае не могли разрешить какому бы то ни было массилиоту отправиться в Страну олова. К тому же, как подчеркивает и Мюлленгоф, сообщение Тимея о караване вьючных животных, отправившемся с грузом олова в 30-дневное путешествие в Массилию от устья Сены к устью Роны, бесспорно, заимствовано у Пифея. Но в таком случае и сам Пифей воспользовался, видимо, той же дорогой через материк! Автор и раньше выдвигал эту гипотезу, теперь же он считает нужным еще больше на ней настаивать. Ведь и Полибий упоминает о том, что Пифей совершал «большие путешествия по воде и суше». Но это утверждение было бы бессмысленным, если бы весь путь был проделан на корабле. Кроме того, Страбон подчеркивает, что Пифей, отправившись с побережья материка, за 3 дня пути по морю достиг острова Уэссан, бывшего в то время центром торговли оловом. Не говорится, правда, с какого пункта началось это трехдневное плавание, но так как одна только поездка от Гадеса до Священного мыса (мыса Сен-Винсент) продолжалась 5 дней, то исключено, что пунктом отправления мог быть порт на побережье Испании. Скорее всего трехдневное путешествие могло начаться в устье Луары или Сены. Первое, видимо, более вероятно, ибо долины Роны и Луары были старейшей дорогой через материк. Кроме того, в устье Луары некогда находился важный торговый город Корбилон, который совместно с Нарбонном (Нарбонной) считался «лучшим» после Массилии и «древнейшим городом» намнитов. Ко временам Цезаря этот город бесследно исчез. Предполагают, что его следует искать у нынешнего Меана близ Сен-Назера или у современного Куэрона западнее Нанта. Раньше исследователи были склонны рассматривать этот город как финикийскую (карфагенскую) колонию. Более вероятно, однако, что он был колонией Массилии, ибо находился у основного подступа Массилии к рынку олова — [184] Уэссану. Мнение Зиглина, будто Корбилон был основан лишь после 350 г. до н.э., малообоснованно. Гораздо правдоподобнее предположение Циммера, высказанное в 1909 г., что Корбилон был основан специально для ведения торговли с Англией и Ирландией. К этой точке зрения, которая и автору кажется наиболее убедительной, безоговорочно присоединился Шаль.

Местонахождение Корбилона известно лишь приблизительно. Возможно, что только в Корбилоне Пифей получил или нанял корабль и команду, благодаря чему смог совершить свое путешествие, а на Уэссане взял на борт эстримнийских переводчиков, которые ему могли понадобиться в Британии.

Основной задачей Пифея, видимо, было выяснить, следует ли рассматривать Британию как остров или как часть материка. До Пифея был известен только крайний юг Британских островов, да и то поверхностно. Заинтересованные в торговле оловом купцы Массилии теперь, очевидно, захотели узнать подробности о той очень плохо известной стране, откуда привозили этот металл, пользовавшийся большим спросом. Шультен как-то упомянул о том, что «у массилиотов ни один металл не пользовался таким спросом, как олово». Пифей медленно и добросовестно объехал весь остров Великобританию, для чего ему потребовалось целых 40 дней. Вот свидетельство того, как тщательно он выполнил свою задачу. Впоследствии на основании столь продолжительного плавания поверхностные критики подсчитали, что окружность Великобритании составляет якобы 40 тыс. стадий (7,4 тыс. км), ибо предполагалось, что в знакомых морях за сутки (24 часа плавания) можно было пройти 1 тыс. стадий (185 км). При этом упускалось из виду, что в незнакомых и опасных морях продвигались значительно медленнее, особенно если одновременно нужно было заниматься различными географическими наблюдениями. Основываясь на этом, критики подвергали сомнению правдивость Пифея, так как в действительности длина береговой линии Великобритании в два раза меньше той, которую они сами ошибочно подсчитали по его сообщению.

Как мало известна была Британия еще ко времени Цезаря, можно судить по заметке Диодора, что в древности никто не достигал ее, даже Геракл и Дионис. Купцы из Массилии, которые, видимо, посещали иногда Британские острова, остерегались говорить об этом и хранили свои сведения в тайне.

Все, что было известно о Британии грекам и римлянам до Цезаря, они вероятно, узнали главным образом благодаря Пифею: наземные пути для торговли оловом, хороший прием, оказываемый местными жителями чужеземным купцам у мыса Белерион, где они «часто общаются с чужеземцами» (Диодор). Знакомство греков с кельтскими названиями островов, очевидно, [185] также исходит от Пифея. Название «Британские острова» (νῆσοι Πρεταννικαὶ), происходящее, видимо, от кимрского слова prydain, а также термины «Иерна» (Ирландия) и «Альбион» (по-кельтски: «Белая страна», именуемая так из-за меловых прибрежных уступов), видимо, первым применил Пифей.

Во время своего плавания вокруг Британии Пифей совершил также и свой замечательный подвиг, благодаря которому его имя прославилось вопреки всей неразумной и враждебной критике древних писателей. Речь идет о его шестидневном плавании по открытому Северному морю к загадочной земле Туле, которая, как «ultima Thule» — крайняя северная оконечность исследованного мира, приобрела широкую известность. Название это через песенку о короле из Туле вошло в величайшее поэтическое творение немецкой литературы.

Уже 2000 лет ведется спор о том, какая из наших современных стран была пифеевой страной Туле. Шетландские острова, различные части Скандинавии, Исландия и даже Гренландия принимались за цель специальной экспедиции массилиотского ученого. Мы в этой связи не станем подробно взвешивать все доводы за и против, а сошлемся лишь на весьма обширную специальную литературу, особенно на чрезвычайно глубокое и обстоятельное исследование Нансена по этому вопросу. Выводы этого ученого были подтверждены и расширены автором. Нансен вполне убедительно доказал, что Туле — это Норвегия, как предполагали еще задолго до него Бух и Нильссон, хотя они значительно разошлись в мнениях о том, какую именно часть страны посетил Пифей. По мнению автора, данные по истории поселений, культуры и торговли говорят за то, что речь может идти только о части Норвегии в районе Тронхеймс-фьорда. Так как эта область находится у 64° с.ш., то к ней прекрасно подходит описание Пифея, что летние ночи продолжаются здесь всего 2-3 часа. То обстоятельство, что Норвегия расположена на материке, в то время как в древности Туле постоянно считался «самым северным из Британских островов», не противоречит этой гипотезе. Ведь до XI в. и позже Скандинавию всегда считали островом, и никто не мог предполагать, что [186] через 6 дней пути к северу от северного Британского острова можно снова подойти к Европейскому материку.

Рейтер недавно выдвинул новую гипотезу относительно острова Туле, с которой, однако, трудно согласиться. Ссылаясь на одно место из сборника исландских саг, он пишет:

«Старик Лодмундр направился из Борза в Исландию, причем как раз из Тулунеса».

Рейтер утверждает, будто слово «Тулунес» означает «нагорье Туле». Поскольку Ворз, несомненно, соответствует провинции Восс в районе теперешнего Бергена, то Туле следует искать в Бю-фьорде, у Бергена. Рейтер пишет:

«Мы вправе заключить, что по крайней мере с Шетландских островов германские моряки привезли грека Пифея в свою собственную страну, в гавань современного Бергена, причем первая достигнутая ими с запада провинция называлась Тула (в греческом произношении «Туле»). Оттуда Пифей отправился «на север вдоль этой страны» до районов, расположенных за Тронхеймом».

Это толкование, построенное лишь на сомнительных лингвистических умозаключениях и не подтвержденное географическими фактами, представляется весьма спорным. Даже если верно само название «Тулунес», которое появилось ведь на 1500 лет позже, то приведенное место из исландских саг, по мнению автора, вовсе не означает, что «Тулунес» следует искать непосредственно возле Ворза. Специальное указание, что пунктом отправления был Тулунес, свидетельствует, как кажется автору, как раз о том, что он находился не вблизи Ворза, а в другом месте, и что Лодмундр от Ворза (Бергена) поехал сначала вдоль берега на север до широты Исландии и лишь затем приступил к переправе. Мы ведь знаем, что норманны чаще всего плавали именно из Тронхейма. Этим они достигали возможности продвигаться в пределах одной и той же широты и, следовательно, легко ориентироваться в море даже в те времена, когда еще не пользовались компасом. Винтер, по убеждению автора, был прав, когда утверждал, что «вся древняя навигация была широтной». Но в таком случае «Тулунес», или «нагорье Туле», откуда Лодмундр отправился в Исландию, скорее находилось в районе Олесунна или Кристиансунна, чем в районе Бергена. [187]

Нужно еще учесть следующее обстоятельство. От предполагаемого места отплытия у Оркнейских островов Пифей действительно мог направиться сначала в район Бергена, а затем оттуда проникнуть на север примерно до 64° с.ш. В навигационном отношении это возможно. Однако ряд соображений говорит против такого предположения:

1. Плавание Пифея от Северной Британии до Туле продолжалось (несомненно, при хорошей погоде) полных 6 дней. Для расстояния от Оркнейских островов до Бергена, которое составляет только примерно 250 км, этот срок не подходит.

2. Для плавания от Оркнейских островов к Бергену корабль Пифея должен был взять курс на восток. Но в этом случае мореплаватель вряд ли назвал бы Туле самым северным из Британских островов.

3. Достоверное указание, что «на Туле» летняя ночь продолжается только 2-3 часа, к району Бергена не подходит.

4. Если бы Пифей действительно совершил продолжительное каботажное плавание от Бергена до района Тронхейма, то в его сообщениях или в сохранившихся отрывках, вероятно, упоминалось бы об огромном количестве островов, которые он должен был увидеть, о гигантской величине открытой им страны или архипелага и, возможно, также о природе фьордов. Обо всем этом, однако, ничего не говорится. Поэтому более убедительным, чем догадка Рейтера, представляется предположение, что Пифей, отправившись от Северной Британии в свое шестидневное плавание прямо на северо-восток, достиг той области, где летняя ночь длится 2-3 часа. Чисто филологическое доказательство Рейтера, которое притом еще не отличается ясностью, отнюдь не убеждает нас в его правоте.

Относительно того, в каком месте — в Южной, Центральной или Северной Норвегии — побывал Пифей, мнения все еще значительно расходятся. Некоторые предполагают, что название «Туле», возможно, было собирательным для всех окраинных стран высоких широт. Мы не будем здесь взвешивать все за и против, но пока нет никаких оснований не считать Туле определенным географическим объектом, местностью, которая, по мнению автора, могла находиться только в западной части Центральной Норвегии.

Часто высказывалось мнение, будто страна Туле находилась за полярным кругом. Следует, однако, подчеркнуть, что для этого нет никаких оснований. В сведениях о Туле, безусловно почерпнутых у Пифея, упоминается лишь удивительно короткая летняя ночь, но еще ничего не говорится о продолжительном дне или полуночном солнце. Если бы Пифей наблюдал эти явления, то упоминание о них вряд ли могло быть целиком утеряно и не встретиться в сохранившихся отрывках его записей. В более поздний период древности нередко, как, например, в приведенном выше отрывке из Плиния, говорилось о шестимесячном дне и шестимесячной ночи в высоких широтах, но, очевидно, Пифей не мог быть источником этих сведений, ибо они приводятся впервые лишь через 300 лет после его путешествия. Здесь вообще речь может идти только [188] о теоретическом расчете, а не о наблюдениях, ибо, как известно, только у полюса день и ночь длятся по 6 месяцев.

В южных странах раньше склонны были приписывать эту особенность всем северным областям. В этом отношении характерна составленная в 1450 г. в Модене круглая «карта мира», на которой показано, что даже на Оркнейских островах продолжительность дня и ночи равна 6 месяцам. Однако еще в VI в. н.э. Прокопий Кесарийский, который хорошо изучил Скандинавию и не сомневался в том, что именно здесь следует искать Туле Пифея, высказал более правильное мнение, что летом солнце находится там над горизонтом 40 дней, а зимой 40 дней не появляется. Тронхеймс-фьорд — единственный район, к которому подходят все указания Пифея относительно Туле. Незначительные Шетландские острова, особенно главный остров — Мейнленд — только потому принимались за Туле, что они в настоящее время стали самыми северными из Британских островов. Эта точка зрения, конечно, неверна, так как на Шетландских островах нет 2-3-часовой летней ночи. Это предположение также не способствует решению проблемы с экономической точки зрения, хотя даже осторожный и проницательный Мюлленгоф выразил мнение, что Туле — это «несомненно Мейнленд». Предположение о том, что Туле идентичен Исландии, впервые высказанное в 825 г. ирландским монахом Дикуилом, на протяжении свыше 1100 лет имело много сторонников, и еще Вивиен де Сен-Мартен называет его «бесспорно» правильным. Даже совсем недавно эта точка зрения поддерживалась некоторыми учеными. Но два безусловно решающих довода опровергают ее. Доказано, что Исландия до VIII в. н.э. оставалась безлюдной, в то время как Туле была цивилизованной страной, жители которой занимались земледелием. Кроме того, достоверно известно, что на Туле разводили пчел и добывали мед, а в Исландии это невозможно, так как в ее климатических условиях пчелы не живут. Против отождествления Туле с Исландией (которое еще и поныне имеет последователей) некоторые ученые выступали еще в 1824 г. Мюлленгоф также высказывался против такого толкования. Но эта гипотеза [189] принадлежит, очевидно, к числу тех исторических ошибок, которые неискоренимы.

Еще в гораздо меньшей степени, чем Исландия, истинной землей Туле может считаться Гренландия, хотя даже в наше время подобное странное мнение высказал Сфирис.

Мы должны представить себе Туле издавна заселенной страной, жители которой уже давно миновали начальные ступени культурного развития, обладали известными духовными интересами и занимались морской торговлей. Ведь Пифей обсуждал с ними некоторые интересовавшие его и отнюдь не простые астрономические проблемы (о месте захода солнца зимой и т.д.). Это не только свидетельствует о том, что жители Туле имели склонность к наблюдениям над явлениями природы, но главным образом доказывает, что с ними можно было вступать в пространные объяснения через переводчиков. Между тем наличие переводчиков означает развитие торговли, в данном случае — торговля с теми странами, откуда были родом некоторые матросы Пифея. Из этого можно сделать отдельные далеко идущие выводы.

С самого начала нужно признать совершенно невероятным, что Пифей совершил свою смелую шестидневную летнюю экспедицию в открытое Северное море наобум, без всякой видимой цели. Известно, что в древности мореплаватели держались вблизи берега и добровольно отдалялись от него лишь в хорошо известных водах. Плавание наугад в неисследованные области открытого океана было бы бессмысленным, и нельзя допустить, что в древности кто-либо совершил такое безрассудство. Особенно невероятно, чтобы на такое рискованное предприятие решился выдающийся ученый, серьезный, рассудительный исследователь, целью которого было решить совершенно определенные задачи в области географии, астрономии и естествознания. Если предположить, что Пифей по поручению своих соотечественников-купцов стремился разрешить ряд географических проблем, то совершенно исключено, что он мог так глупо рисковать своей жизнью и тем самым поставить под угрозу успех экспедиции. Пифей, несомненно, был смелым человеком, но отвага у него сочеталась с рассудительностью. Короче говоря, Пифей лишь потому включил в запланированный им объезд Британии высадку на Туле, что в Северной Шотландии или на Шетландских островах до него дошли сведения об интересной стране, расположенной на расстоянии 6 дней пути. Мюлленгоф, очевидно, был прав, утверждая, что указание о 6 днях пути «почти не имеет ценности и не может быть использовано». Но вывод этого исследователя, будто «Пифей бесспорно никогда не был в Норвегии», все же необоснован. Что же касается предположения Мюлленгофа, будто только остров Мейнленд можно отождествлять с Туле, вызывает, как мы показали, серьезные возражения.

О преднамеренном посещении Пифеем Туле речь может идти только в том случае, если существовали торговые сношения с этой страной. Без такой предпосылки нельзя объяснить выход в открытое море, а также беседу [190] с жителями Туле на астрономические темы. Однако единственной областью на 64° с.ш., с которой Британия могла вести торговлю, была именно Центральная Норвегия. Вполне вероятно, что в то время происходил обмен британского металла на высоко ценившиеся во все времена северные меха и разные продукты. Это подтверждается также исследованиями доисторического периода и древнейшего времени. Итак, мы имеем все основания предполагать, что Пифей преднамеренно посетил не известную ему до того страну Туле, о которой он услышал впервые в торговавшей с ней Северной Британии. Фраза «с которого обычно плавают на Туле» в приведенной выше цитате из Плиния, видимо, доказывает, что экспедиция Пифея в Туле была не единственной в своем роде. Летнее путешествие на север Пифей предпринял, вероятно, в такое время, когда устойчивая погода обеспечивала ему относительную безопасность шестидневного плавания в открытом море. Ведь этим почти утраченным нами искусством, а именно умением выжидать, купцы и мореплаватели древности и средневековья владели в совершенстве.

Бельгиец Янсен недавно выдвинул предположение, к которому автор вполне присоединяется:

«Перипл Пифея доказывает… что он, видимо, получал сведения от людей, для которых это путешествие [на Туле] было легким и привычным делом, и что уже во времена Пифея Северное море больше связывало, чем разъединяло жителей окружающего его побережья».

В этом же духе высказывается и Жюльен.

«Я убежден, что между Ла-Маншем, побережьем Фризских островов, устьем Темзы, рекой Хамбер, а также побережьем Бергена и Тронхейма еще в очень древние времена были прочно налажены определенные пути сообщения. Этим объясняются быстрота и безопасность плавания Пифея».

Высказанное и подчеркнутое автором в 1925 г. мнение, что Пифей в своем плавании в Туле следовал по давно установившемуся северному морскому пути, как видно, постепенно получает всеобщее признание.

Подробности о пребывании Пифея в Туле не известны. Оно продолжалось, видимо, только несколько дней или недель. Во всяком случае, высказанные недавно сомнения в том, действительно ли Пифей достиг Туле, [191] необоснованны. Его не разделяли даже древние авторы, которые весьма критически относились к сообщениям Пифея. Очень ценная цитата из Гемина неопровержимо доказывает пребывание Пифея в Туле в разгар лета. Из слов этой цитаты «где солнце отправляется на покой» (ὅπού ὁ ᾕλιος κοιμᾶται) еще не совсем ясно, какие именно сведения получил Пифей от жителей Туле. Однако уже в VI в. н.э. Козьма Индикоплов, видимо, правильно истолковал смысл этих слов. Он писал: «В странах Крайнего севера тамошние варвары показывали [Пифею] постоянно место отправления солнца на покой, которое будто бы происходит во время зимних ночей, у них наступающих» (ἐδείκνυον οί αὐτόθι βάρβαροι τὴν ἡλιου κοίτην, ώς ἐκει τῶν νυκτῶν άεὶ γενομένων παρ’ αὐτοῖς).

Нет никаких оснований предполагать, что Пифей ознакомился с какой-либо другой частью земли Туле (Норвегия), кроме пограничной зоны, где сопровождавшая его команда занималась торговлей и где в разгаре лета ночь продолжается 2-3 часа. Это был примерно район Тронхеймс-фьорда, где с давних пор находился хозяйственный и торговый центр Норвегии. Там Пифей вполне мог не увидеть ни больших фьордов юга, ни полночного солнца севера, ни тем более лапландцев, о которых он не упоминает, на основании чего Мюлленгоф сделал опрометчивое, с точки зрения автора, заключение, будто Пифей никогда не бывал в Норвегии.

Возвратившись из Норвегии в Шотландию, Пифей, видимо, совершил объезд Британии, а затем предпринял каботажное плавание вдоль материка от Ла-Манша до района добычи янтаря. Пифей, вероятно, достиг устья Эйдера, ибо еще у 54° с.ш. он заметил, что до того преимущественно северовосточное направление береговой линии изменилось на северное. Вряд ли мореплаватель проникал дальше устья Эйдера. К этому у него не было оснований, ибо ту задачу, которая перед ним, по всей вероятности, была поставлена до отправления в экспедицию, а именно исследовать побережье Страны янтаря, он здесь разрешил. Это установлено, кажется, впервые Верлауффом в 1835 г. и достоверно подтверждено новейшими археологическими находками. Во всяком случае, пребывание Пифея в районе Северного моря и на Фризских островах не подлежит сомнению, ибо, как подчеркивал еще Мюлленгоф, такое верное и «точное описание островов и побережья Северного моря мог сделать только очевидец».

Отсюда следует, что торговля янтарем велась в весьма отдаленные времена. Это подтверждается находками северного янтаря в Кноссе [192] раннеминойского времени. Имеются указания на то, что, по всей вероятности, во времена Пифея янтарь обменивали главным образом на драгоценное железо и что этим занимались в основном враждебные друг другу германцы и кельты, прибегая к немому обмену. Предположение весьма вероятное. Однако, когда примерно в VI в. до н.э. в эту торговлю включились греки из Массилии, она вскоре привела к личному контакту между партнерами. Можно считать исторически доказанным, что, как утверждает Диодор (см. выше, стр. 178), между тевтонами, обитавшими на территории Шлезвига, и жителями нижнерейнских областей существовали торговые связи. Это еще недавно признал Шель на основании новейших раскопок в Ходорфер-Варте:

«Германцы, жившие севернее Эльбы, обменивались товарами с нижнерейнскими странами, покоренными римлянами».

Происходил ли этот контакт на нижнем Рейне или в самом Шлезвиге в местах находок янтаря, установить теперь нельзя. Поездка Пифея в Страну янтаря, во всяком случае, доказывает, что купцы Массилии были заинтересованы получить надежные сведения о той области, которая была источником янтаря, пользовавшегося большим спросом.

Поэтому Френсеп в своем романе «Отто Бабендик» весьма метко и удивительно часто затрагивал вопрос, не посетил ли Пифей западное побережье Шлезвига. Его герой «дядя Гош» даже ведет научный спор на эту тему с одним датчанином.

Однако приписываемые Пифею плавания вокруг северного побережья Ютландии, в Балтийское море к Земландскому полуострову или, чего доброго, даже к Неве представляют собой фантастические вымыслы. Примерно до 1200 г. н.э. ни один плывший с юга корабль не обогнул мыс Скаген. Каботажное плавание вдоль мелководного и лишенного гаваней западного побережья Ютландии было весьма опасным предприятием. Поэтому следует считать, что моряки лишь тогда начали совершать плавание вокруг мыса Скаген, когда благодаря применению компаса корабли получили возможность выходить в открытое море.

Но и независимо от этого у нас нет ни малейшего свидетельства в пользу того, что какому-либо жителю Средиземноморья вплоть до времен императора Нерона (см. гл. 51) было хоть что-нибудь известно о Балтийском море. Прав Филипп, когда пишет о Пифее: «Его измерения доказывают, что он не плавал по Балтийскому морю, а достиг лишь Ютландии».

Хотя оригинальные труды Пифея, к сожалению, утеряны, мы довольно много знаем об их содержании. Правда, наши сведения не всегда надежны. Дело в том, что Тимей и ссылавшийся на него Диодор, Эратосфен, Аполлоний [193] Родосский, Гемин и другие много заимствовали из трудов Пифея. О пребывании Пифея в районе добычи янтаря мы знаем еще меньше, чем о его нахождении в Туле. Однако в течение последующих 300 лет чуть ли не все сведения о странах янтаря и о Северном море черпались, видимо, из сообщения Пифея.

Это особенно относится к многочисленным, сохранившимся до конца древности сведениям о «янтарных островах». Прежде, когда считалось само собой разумеющимся, что Пифей достиг лишь Страны янтаря на балтийском побережье, мнимые янтарные острова вызывали много недоумений. Лелевель искал их «перед устьем Вислы», имея, очевидно, в виду песчаные косы — нерунги, Цёйсс дошел до отождествления их с островом Сарема, а Вивиен де Сен-Мартен даже идентифицировал их с островом Борнхольм. При этом они ничуть не смущались тем, что на их островах никогда не было янтаря. Но ведь «янтарный остров» можно искать лишь в том районе, где янтарь действительно имеется в изобилии.

Поэтому речь может идти только о Северо-Фризских островах. Во всех других местах на побережье Северного моря вплоть до Саутуолда в Восточной Англии были обнаружены лишь незначительные рассеянные месторождения янтаря, которые не могли стать основой для регулярной торговли.

В древних источниках главным образом и неоднократно упоминается один особенно важный янтарный остров, находящийся якобы на расстоянии однодневного пути от берега. Название этого острова сохранилось в шести вариантах. Его называют попеременно Абалус, Абальция, Базилия, Bayнония, Глесария и т.д. Пифей, видимо, употребил название «Абалус». Что же касается термина «Базилия», то он свидетельствует лишь о том, что этим островом управлял независимый властелин, и он был поэтому «царским». Слово «Абалус», очевидно, кельтского происхождения и, возможно, связано с кельтским названием острова — Авалун. Слово «Глесария» происходит от германского названия янтаря — «gles». Ни Глесария, ни Баунония не могли быть подлинным названием. Первое из них означает лишь «один из янтарных островов», второе — «бобовый остров». Здесь речь идет об эпитетах, а не о названиях. Жители или ближайшие соседи обычно не называют так свои острова.

Как указывает Диодор, об этом острове сообщает Тимей, который, бесспорно, черпал свои сведения из оригинальных трудов Пифея. Соответствующая цитата из Диодора приведена в оригинальных текстах. Рассказывая в 37-й книге своей «Естественной истории» о гуйонах и Ментономоне, Плиний, наверно, исказил термины, как это, к сожалению, с ним часто случалось. Мюлленгоф считает, что название «гуйоны», которое больше нигде не [194] встречается, следует читать как «тевтоны». Однако с недавних пор установилось единодушное мнение, что это слово следует толковать как «ингвеоны». Согласно сообщению Детлефсена, это было название «союза народов», к которому относились и тевтоны. Упоминаемое у Плиния название «Меитономон» следует, видимо, правильно читать «Метуонис», и означает оно, очевидно, «Heuland», то есть «топь». Поскольку здесь речь идет о заливе, в котором наблюдаются приливо-отливные течения (эстуарий), то непонятно, как его можно искать в Балтийском море, где, как известно, это явление не наблюдается. Мюлленгоф со всей определенностью подчеркивал, что эстуарий мог находиться только в Северном море. Поскольку в той же связи говорится о «сгустившемся море», то весьма правдоподобно мнение, что эстуарий Метуонис, простиравшийся якобы на 6000 стадий, то есть на 1100-1200 км, — это попросту отмель у Гельголандской бухты. Собственно заливом в этом случае могло быть только устье Эльбы, по своей ширине сходное с морским заливом. Беккерс пишет по этому поводу следующее:

«Несомненно, что в IV в. до н.э. на германском побережье Северного моря был только один залив, и это могло быть только устье Эльбы. Геологическими данными установлено, что между гольштинской и ганноверской песчаными возвышенностями вплоть до района Лауэнбурга, где в то время Эльба впадала в море, некогда простирался 18-мильный морской залив, который исчез лишь в XIII в. Огромное устье Эльбы и сегодня еще достигает 15 км в ширину».

Как бы ни назывался этот эстуарий, можно считать доказанным, что речь идет об устье Эльбы и окружающих его отмелях.

Если остров Абалус находился на расстоянии одного дня плавания от этого эстуария, то, принимая за основу современную карту Северного моря, такое местоположение можно считать доказательством того, что только Гельголанд мог быть островом янтаря. Ведь Гельголанд — единственный остров Северного моря, отдаленный от материка. Поэтому исследователи неоднократно и настойчиво утверждали, что древний Абалус идентичен Гельголанду. То же самое утверждал и автор в первом издании своего труда.

И все же такое утверждение было ошибочным. Геологические данные показали, что Гельголанд, где теперь лишь изредка встречается незначительное количество янтаря, и в прежние времена не мог быть его крупным источником. Дело в том, что янтарь связан с отложениями третичного возраста, [195] которых на Гельголанде нет и никогда не было. На эти новые данные уже указывалось в дополнении к III тому первого издания настоящего труда.

Васмунд и Ветцель высказали предположение, что древней землей янтаря был ныне исчезнувший, но часто упоминавшийся в древних источниках остров Зюдштранд, лежавший западнее Ойдерштедта и представлявший подобие Нордштранду. Такое предположение основывалось на том, что Зюдштранд тоже находился в районе, особенно богатом янтарем. Однако и эта точка зрения неосновательна. Согласно так называемой «Вальдемарской книге земли», остров Зюдштранд еще в 1231 г. находился в непосредственной близости от материка, а не на расстоянии одного дня плавания от него, а за 1500 лет до того наверняка сам еще был частью континента. Недавно была высказана мысль, что весь Эйдерштедт когда-то был Зюдштрандом, но по тем же причинам это не может относиться к пифееву острову Абалусу. Буш, замечательный нордштрандский крестьянин, прекрасно знающий историю Северного моря в районе Северо-Фризских островов, привел по этому поводу в письме от 22 февраля 1942 г. следующие весьма важные соображения:

«Названия Зюдштранд и Нордштранд могли появиться лишь после того, как возник проток Хевер, то есть в X в. До тех пор в этих районах не могло быть островов… Так как с начала нашей эры у этого побережья постоянно наблюдается опускание суши, то вполне возможно, что в тот период западнее Эйдерштедта по направлению к Гельголанду находился янтарный остров или несколько островов, как считает Дельф. Следовательно, речь может идти об участке суши возле острова Зюдштранд, но ни в коем случае не о самом острове».

Эти геологические и исторические факты неопровержимы. Остров Абалус мог находиться только перед западным побережьем Шлезвиг-Гольштейна. Всякая другая возможность исключается. Ныне этот остров исчез. Ни Зюдштранд, ни Гельголанд нельзя отождествлять с древним островом янтаря. Последний должен был находиться между двумя этими островами, и современная наука не знает для него никакого названия. Поэтому целесообразней оставить за островом его древнее имя Абалус. Дельф так пытался уточнить местоположение этого острова «Восточнее Гельголанда, на 15-20 км западнее Санкт-Петера, и, возможно, к северу, по направлению к острову Амрум». [196]

Как сообщает Дельф, догадка о том, что именно здесь следует искать остров Абалус, впервые была высказана Луц-Гекком на основании геологических данных о нахождении на дне моря в западной части полуострова Эйдерштедт цехштейна и пестрого песчаника. Эту локализацию древнего острова янтаря следует пока считать самой достоверной и надежной.

С янтарным островом Абалус тесно связан вопрос о том, какая же современная река идентична Эридану — знаменитой янтарной реке древности. Остановимся вкратце на этом вопросе, по поводу которого спор продолжается несколько столетий. В настоящее время пришли к выводу, что прообразом реки Эридан, предание о которой возникло в III в. до н.э., могут быть лишь две реки — Эльба и Эйдер. После многих ошибочных толкований в древности и в новое время (Рона, По, Висла, Рейн) Мак в 1860 г. впервые указал на Эйдер. Недавно и Андре присоединился к этому толкованию. Позднее, впрочем, Мак изменил свою точку зрения и в докладе, сделанном 3 июня 1867 г. в Киле, привел весьма убедительные доводы, побудившие его к новому выводу. «Нет никаких сомнений в том, что Эридан — это Эльба».

Как ни странно, такое весьма важное толкование, насколько известно автору, совершенно игнорировалось в обширной литературе позднейшего времени. Не будучи знакомым с доказательствами Мака, Ольсгаузен в своем докладе Берлинскому антропологическому обществу 19 апреля 1890 г. также сделал попытку отождествить Эридан с Эльбой. Автор этих строк подробно обосновал такое предположение. Он и теперь считает эту точку зрения более обоснованной, чем отождествление Эридана с Эйдером, тем более что к такой небольшой реке, ширина устья которой достигает только 300 м, совсем не подходит эпитет Овидия maximus Eridanus. [Величайший Эридан. — Ред.]

Еще Маком было высказано предположение, что Эльба некогда впадала в Северное море значительно севернее, чем теперь, и ее устье непосредственно достигало главного района месторождения янтаря. За последние десятилетия Йессен и Шютте, основываясь на геологических исследованиях, установили, что это мнение вполне соответствует действительности. Следовательно, [197] как подчеркивает Шютте, прежнее устье Эльбы в районе старого Хевера с уверенностью можно считать эстуарием Метуониса времен Пифея. Если эта догадка верна, то 2000 лет назад Эйдер, по-видимому, еще был притоком Эльбы, и тем самым проблема Эридана окончательно решается в пользу последней. Однако исследования Гриппа доказали несостоятельность предположений Йессена — Шютте. Теперь установлено, что 2000 лет назад Эльба впадала в море у Лауэнбурга и что нижняя часть течения этой реки представляла собой огромный морской залив, как уже отмечалось выше. Кроме того, согласно письменному сообщению Гриппа от 22 августа 1942 г., в районе Гамбурга, Харбурга, Итцехо и в других местах нижнего течения Эльбы обнаружены «огромные смешанные месторождения» бурого угля и янтаря. Они достигали такой мощности, что «после второй мировой войны резиновая фабрика в Харбурге топила свои котлы смесью бурого угля с янтарем, добытым в районе Харбурга»! Следовательно, именно в районе современного нижнего течения Эльбы в древности имелись богатейшие залежи янтаря. Этим, разумеется, еще больше подкрепляется весьма правдоподобная догадка, что именно Эльба была Эриданом (см. дополнение на стр. 201).

При всех попытках сопоставить сообщения древних авторов о северных морях и их островах с современными условиями следует серьезно учитывать одно весьма важное обстоятельство. Можно с уверенностью утверждать, что 2500 лет назад германское побережье Северного моря выглядело совсем иначе, чем теперь. Какой вид оно имело, точно установить невозможно. Ясно лишь, что несколько тысячелетий назад, после так называемого анцилового времени, Северное море занимало часть теперешней суши, местами даже весьма значительную. В частности вся, современная нижняя Эльба представляла собой огромный залив. В ранний период нашей исторической эпохи суша снова начала значительно подниматься. Трудно, впрочем, сказать, было ли преимущество на стороне суши или моря по сравнению с современным видом побережья. Во всяком случае, содержащие янтарь пласты западной части Шлезвиг-Гольштейна, по-видимому, были в то время доступны и сильно размыты морем. Более точных данных получить нельзя. Если действительно древний остров янтаря Абалус, который Гек называет вторым, уже разрушенным Гельголандом, погрузился в море, то, значит, за истекшие 2500 лет преобладало опускание суши. [198]

Самому причудливому из всех сообщений, источником которых были труды Пифея, а именно рассказу о «морском легком», можно дать простое и убедительное объяснение. Страбон, единственный, кто сообщил об этом, несомненно, умышленно исказил факты. Чтобы оправдать свое суждение, что Пифей был отъявленным лгуном, он, видимо, сильно сгустил краски и особенно подчеркнул все диковинное и неправдоподобное. Не подлежит никакому сомнению, что оригинальное сообщение Пифея выглядело совершенно иначе и гораздо разумнее, чем пересказ Страбона.

Имеется ряд толкований слов «морское легкое», иногда весьма фантастических. Многочисленные комментаторы предлагали самые разнообразные объяснения: от медуз и морских водорослей до вулканической пемзы Исландии, от айсбергов до водолазного колокола и северного сияния. К сожалению, на основании злой карикатуры, оставленной Страбоном, нельзя восстановить первоначальные, подлинные черты рассказа Пифея. Еще Герман в 1794 г. высказал предположение, что рассказ о «морском легком», видимо, должен относиться к Северному морю. Самое правдоподобное и убедительное объяснение опубликовал в 1903 г. Келер. По мнению этого исследователя, под «морским легким» можно подразумевать только отмель во время отлива, где вода как бы дышит, подобно живому организму. Такая отмель обычно покрыта густой сетью водных протоков, разветвленных наподобие легкого. И ее действительно нельзя считать ни сушей, ни водой, а смесью того и другого да еще воздуха, когда она покрыта густым туманом Северного моря. Ни ходить, ни плыть по ней нельзя. Кроме того, протоки, образующиеся в покрывающем отмель иле во время отлива, своими многочисленными разветвлениями поразительно напоминают кровеносную систему легких. Следует еще учесть указание Нетолицкого, что морские отмели 2000 лет назад не походили на современные, ибо уровень Северного моря за каждое тысячелетие поднимался в среднем примерно на 5 м. Во времена Пифея существовала отмель в районе современной Доггер-Банки, которая находится на 16 м ниже уровня моря. Толкование Келером слов «морское легкое» представляется автору самым правдоподобным.

Совершенно неизвестно, как Пифей вернулся в Массилию из области, где добывался янтарь. Странствие, вероятно, закончилось благополучно, ибо иначе он не смог бы написать свой ныне утерянный труд «Об океане». Напрашивается мысль, что Пифей плыл на корабле от устья Эльбы до устья Роны. Прежде это считалось бесспорным. Однако такому выводу противоречат те же серьезные соображения, которыми опровергалось предположение о пути через Гибралтарский пролив. В этом случае также более вероятно, что Пифей воспользовался дорогой через материк, то есть через Галлию от устья Сены или Луары, а возможно, каким-либо другим путем. Автору представляется логичным предположение, что Пифей, согласно заданию, последовал [199] по «дороге янтаря». Последняя со времени основания Массилии проходила от нижней Эльбы по суше до нижнего течения Рейна, а затем вдоль Рейна и Роны и по двум дополняющим друг друга дорогам промежуточного участка до Массилии. До 600 г. до н.э. «дорога янтаря» шла вверх по Эльбе и затем через Бреннерский перевал и долину реки Адидже до северных берегов Адриатики. Не сохранилось никаких сообщений о том, когда народы Средиземноморья впервые узнали о Рейне. Археологические данные также не помогают разрешить эту проблему. Впрочем, если предположить, что греческая колония Массилия была основана для ведения торговли как большинство подобных колоний, то с некоторой достоверностью можно утверждать, что Рейн, видимо, был открыт купцами Массилии в VI в. до. н.э. Возможно, что массилиоты долго скрывали это событие как свою торговую тайну. Лишь во второй половине IV в. до н.э. Рейн — впервые в литературе — упоминается Псевдо-Аристотелем. Когда Цезарь появился на Рейне, эта река была еще мало известна, хотя она к тому времени уже в течение 500 лет, видимо, служила важнейшей торговой магистралью.

Можно довольно точно установить, как проходил торговый путь массилиотов к Стране янтаря. Он шел от Роны либо мимо Женевского озера и по долине Ара, либо через Бургундские ворота к верхнему Рейну, затем водой по Рейну к району современного Дуйсбурга и оттуда через материк к нижней Эльбе. Теперешний Дуйсбург, очевидно, некогда был опорной базой массилиотских купцов и упоминается Тацитом как Asciburgium, весьма древний город на Рейне. Оттуда торговля велась по знаменитой в средние века дороге «Хельвег»: Дуйсбург — Эссен — Дортмунд — Зост — Падерборн. Здесь дорога поворачивала на север, проходила через плоскогорье у Детмольда к Вестфальским воротам, пересекала реку Везер у Нинбурга, реку Адлер у Вердена и, видимо, чаще всего форсировала Эльбу примерно в районе Штаде. Отсюда торговый путь шел либо к устью Эльбы, либо по открытой Керстеном, относящейся к бронзовому веку, дороге Итцехо — Хейде — Штеллербург — Даренвурт до современного устья Эйдера. Эта дорога через материк некогда играла особенно важную роль, что подтверждается, по-видимому, наблюдением Андре. Последний отмечает, что до сих пор еще три места на этом пути, но в стороне от главной дороги Дуйсбург — Падерборн — [200] Хёкстер, носят название «Хельвег», а именно местность Хельвег в округе Арнсберг, деревня Хельвег у Ойенхаузена и город Хельвеге на речке Вюмме в том месте, где она пересекается «дорогой янтаря». Может быть, Пифей вернулся в Массилию по Рейну? В пользу этого шаткого предположения, однако, нет ни малейших доказательств.

Все же нужно учитывать и следующее обстоятельство: 100 лет назад было распространено казавшееся совершенно очевидным предположение, что в глубокой древности северный янтарь привозили в Средиземноморье непременно на кораблях через Атлантический океан. В настоящее время от этого предположения окончательно отказались, и Вертело в 1934 г. уже писал: «При торговле янтарем, по-видимому, не пользовались морским путем через Атлантику».

Предположение, что «северное золото» доставлялось по морю, окончательно сменилось уверенностью, что большая его часть, если не весь янтарь, попадала к Средиземному морю через материк. Но в таком случае весьма вероятно, что и Пифей следовал в Массилию по той же «дороге янтаря».

В путешествии Пифея счастливо сочетались практические задачи массилиотской торговли с научными географическими, страноведческими, астрономическими и физическими исследованиями. Особенно важное значение имеют определения географического положения различных местностей, сделанные великим ученым на основании наблюдения высоты солнца в полдень.

Больше о жизни Пифея мы ничего не знаем. Полибий сообщает, что он «прошел пешком весь европейский берег океана от Гадеса до Танаиса». Это несколько непонятно и, возможно, означает лишь, что Пифей посетил побережье Западной Европы и достиг большой реки, которую он или кто-либо другой произвольно принял за «Танаис». Согласно предположению П. Дультена, речь шла об Эльбе. Нельзя принять сообщение Полибия всерьез, ибо он относился к Пифею с известной враждебностью. В совершенно необоснованном недоверии к Пифею более поздних писателей виноват главным образом Полибий, который, как предполагает Шультен, был преисполнен мелкой зависти. Ведь массилиот так много знал об океане и дальних краях, гораздо больше, чем сам Полибий, хотя последний и стремился прослыть греком, совершившим самые далекие путешествия (см. гл. 29). Поэтому Полибий, видимо, и клеймил Пифея как рассказчика небылиц, а Страбон присоединился к этому враждебному мнению, допустив по отношению к великому массилиоту огромную несправедливость. Вероятно, Мюлленгоф прав, считая выражение «от Гадеса до Танаиса» пустой фразой, означающей лишь «от крайнего юго-запада до крайнего северо-востока» и имевшей целью особенно подчеркнуть мнимую недостоверность отчета Пифея. Следует совершенно отвергнуть фантастические выводы Майра, который из приведенного выше замечания Полибия вывел нелепое заключение, будто Пифей достиг устья Невы (что его там могло привлекать?), принял Неву за Дон, и позже отправился оттуда в Исландию. Такое произвольное толкование древних преданий недопустимо! И без того мы преисполнены уважения к деятельности Пифея.

С именем этого великого ученого связана одна из самых блестящих страниц географии древности.

Дополнение. Подготавливая новую редакцию этой главы и стремясь по возможности примирить противоречия в научных данных о том, каким было устье Эльбы в древности, автор летом 1943 г. обратился с письмом к проф. Йессену (Росток). Из-за неурядиц военного времени Йессен не получил письма. Лишь год спустя, когда корректура уже была прочитана, автору удалось установить связь с Йессеном. Ответ Йессена настолько важен, что его следует здесь привести. 19 июня 1944 г. Йессен написал автору, что причиной противоречий, очевидно, был рисунок в его книге, который мог быть неправильно истолкован. Оба воззрения можно примирить следующим образом:

«Постоянного русла Эльбы с неизменными по обеим сторонам берегами в северном направлении до островов Халлиген не существовало (хотя мне приписывают, что я утверждал обратное). 2000–3000 лет назад устье Эльбы было значительно шире, чем теперь. Оно охватывало все современные отмели и в плейстоцене на севере в районе Дитмаршен было ограничено высоким береговым уступом. В этом мелководном эстуарии встречались, однако, ватты, песчаные отмели и подводные течения. Мне представляется, что главное течение прежде проходило вдоль северного берега (как далеко на север, не известно), а затем постепенно передвинулось на юг (к ганноверскому берегу). Это доказывается сменой отложений. На стороне Дитмаршена морские осадки сменяются континентальными, на южной стороне (у Куксхафена) наоборот… Было бы неверно утверждать, что Эльба прежде впадала в море далеко к северу. Между Ганновером и Гольштейном существовал широкий эстуарий, который с одинаковым успехом может быть назван как морским заливом, так и устьем реки. И в этом эстуарии главное течение медленно перемещалось к югу, так что только южная его часть оставалась открытой, в то время как северная постепенно заполнялась наносами». [202]

Автор приносит свою глубокую благодарность проф. Йессену за эти сведения. Его мнение вполне согласуется с точкой зрения Гриппа: внутри большого мелководного морского залива, куда впадала Эльба, эта река распадалась на множество отдельных подводных русел. Один из рукавов Эльбы достигал на севере Эйдера и Хевера и, возможно, сливался с Эйдером. «Метуонисом», следовательно, было огромное устье Эльбы, заполненное островами, песчаными косами и отмелями, куда вливались обе реки. Теперь уже не может быть никакого сомнения в том, что только Эльбу следует считать Эриданом.

В заключение автор хотел бы указать на то, что новое представление Йессена о характере эстуария Эльбы удивительно похоже на описание Коданского залива, данное Помнонием Мелой и приведенное в гл. 43.

[Дополнения и поправки из 2-го издания II тома]

[466]

[…]

 

К гл. 20 (знакомство с Британскими островами)

Страбон сильно преувеличивал окружность острова Великобритания, которая фактически составляет 4 тыс. км. Он заявил, что она равна 40 тыс. стадий (7400 км), а Диодор называет даже цифру 42,5 тыс. стадий. Это дало повод проф. Преллго высказать автору свое предположение, что древние географы имели в виду особые морские стадии, длина которых составляла 100 м. Ведь грек Неарх при своих расчетах пользовался подобными стадиями, как это показал Нёйберт (см. примечание 2 на стр. 217).

В письме, адресованном автору 1 декабря 1944 г., Квиринг высказал свое предположение по поводу того, что еще в 2000—1200 гг. до н.э. олово из Бретани и Великобритании «по суше доставлялось в страны Средиземноморья» и что только в тот период основание Тартеса и Гадеса привело к использованию морского пути вдоль побережья Испании. По этому поводу должны высказать свое мнение испанские археологи. Для дальнейших рассуждений с нас достаточно предпосылки о перевозке олова через Галлию в те времена, когда Массилия занималась этой торговлей.

О том, что сухопутные связи были наиболее характерными для рассматриваемого нами времени, писал еще Укерт в 1816 г.: «Массилия действительно была связана с этими областями, но только сухопутными дорогами».

Тем не менее исследователи вплоть до новейшего времени почти всегда считали наличие морских путей само собой разумеющимся фактом. Поэтому следует приветствовать мнение Вертело, высказанное им без всяких оговорок в 1934 г.: «Судоходство по Атлантическому океану, видимо, не обслуживало торговлю янтарем». [467]

Это утверждение, по мнению автора, можно распространить и на торговлю оловом в 600 г. до н.э. Только одни карфагеняне, разумеется, должны были перевозить олово по морю.

Хотя косвенные связи средиземноморских стран с Британией восходят как доказано, еще ко II тысячелетию до н.э., эта островная страна оставалась «неведомой землей» вплоть до Цезаря и само ее существование ставилось под сомнение.

Исследования, проведенные Пифеем, оказались напрасными, и его сообщениям многие не верили (как позднее рассказам Марко Поло!). Поэтому еще долгое время после странствий Пифея оставалось неясным, является ли Великобритания островом или материком. Такое незнание обнаруживает, видимо, и Платон, который в одном месте своего труда пишет о «материке, расположенном на противоположном побережье этого действительно существующего моря». Значительные размеры, приписывавшиеся Великобритании древними, дали повод ирландскому монаху Дикуилу еще в IX в. назвать этот остров «Новым светом».

 

К гл. 20 (Янтарный остров, древнее устье Эльбы и Норвегия)

Голландские ученые весьма охотно защищают толкование, согласно которому Янтарный остров был одним из Западно-Фризских островов, например Остерго, и что, следовательно, под Янтарной рекой следует подразумевать Рейн. С геологической точки зрения эта гипотеза нелепа. Принципиально главный Янтарный остров древних следует искать там, где само местоположение способствует образованию месторождений янтаря, то есть в области, где залегают бурые угли. Поэтому Западно-Фризские острова отпадают.

Представления автора о том, каким было устье Эльбы во времена Пифея, оказались несостоятельными с геологической точки зрения, как сообщил ему его брат Эдвин, проживающий в Тюбингене. Эти представления сложились под влиянием картины, наблюдаемой вблизи Западно-Фризских островов, где берег выступает вперед у устья Мааса и Рейна. Предположение автора о «промежуточном образовании» было противоречивым по существу, так как дельта формируется только на поднимающемся побережье, а бухты и эстуарии — на опускающемся. Берега Северного моря за последние 2000 лет опускались, за 1000 лет до этого значительно поднялись, а за предыдущие 5000 лет сильно опустились. Исследования, указывающие на более разветвленное древнее устье Эльбы, и сообщения литературных источников о [468] наличии эстуария Метуонис перед устьем Эльбы противоречат друг другу и не могут быть приведены к общему знаменателю. Брат автора пишет ему: «Я не в состоянии распутать это противоречие».

Если остров Великобританию древние принимали за материк, то с Норвегией они поступали как раз наоборот. Эту страну, находящуюся на материке, вплоть до позднего средневековья изображали вместе со Швецией как большой остров. Обнаруженные при плаваниях по морю новые земли почти всегда первоначально принимают за острова. Ведь называл же Адам Бременский морскими островами «Винланд» страну, находившуюся на Североамериканском материке, и побережье Литвы, открытое при плаваниях из Швеции. Тот факт, что Туле в течение всего древнего периода называли островом, еще не опровергает догадки о том, что это название следует отнести к центральной части Норвегии.

Согласно сообщению, оставленному нам Клеомедом, жившим во II в. н.э., Пифей якобы проник на север за полярный круг. Вот что пишет Клеомед: «Там весь круг, описываемый Солнцем во время летнего солнцестояния, виден над горизонтом, и он совпадает с полярным кругом. Когда Солнце стоит под знаком Рака, день у них продолжается целый месяц». Сообщая эти сведения, Клеомед ссылается на Пифея. Если бы эта ссылка была правильна, то она означала бы, что Пифей действительно побывал за полярным кругом. Автор предполагает, однако, что Пифей неверно назван как лицо, от которого получены сведения, и что Клеомед почерпнул их из другого источника, Иначе нельзя понять, почему же Гемин, астроном, опирающийся на сведения Пифея, прошел мимо этого важного сообщения.

 

К гл. 20 (знакомство с белым медведем)

В дополнение к примечанию на стр. 190 необходимо еще добавить нижеследующие факты.

С первым упоминанием о белом медведе в европейской литературе мы встречаемся в «Ланднамбоке», литературном памятнике, относящемся примерно к 880 г. Вот что там написано:

«Старец Ингемунд переселился из Норвегии в Исландию. Будучи первым переселенцем, Ингемунд присвоил себе значительную полосу земли в Северной Исландии. Приступив к ее обработке, он нашел на одном внутреннем озере белую медведицу с двумя детенышами, почему он и назвал его «озером Медведицы». Он поймал этих редких зверей, поехал с ними в Норвегию, где никто еще не видел белых медведей, и подарил их королю. В качестве ответного дружеского дара передал ему Гаральд прекрасный корабль, нагруженный лесом». [469]

Через 200 лет белые медведи все еще считались большой редкостью и очень высоко ценились. Подарив белого медведя королю Генриху III, Ислейф добился в 1056 г. своего рукоположения в сан первого епископа Исландии. Адам Бременский также видел в Рескильде у датского короля Свена Эстритсона ручного белого медведя. Он был подарен государю Аудуном-Белым Медведем, и в качестве ответного дара Свен пожаловал за него дорогое золотое кольцо, большую сумму денег и тяжело нагруженный торговый корабль.

[Дополнения и поправки из 2-го издания III тома]

[479]

[…]

 

К гл. 20 (Пифей)

Маннерт высказал оригинальное, но безусловно ошибочное предположение, что Пифей был первым, у кого возникла мысль, что, плывя по океану на запад, можно попасть в «Индию». Видимо, Маннерт пришел к такому выводу, основываясь на мнимом плавании массилиота к берегам Исландии. Но, поскольку Исландия совсем не была страной Туле, этот вывод несостоятелен. Ни в одном античном литературном источнике нет ни малейшего намека на то, что Пифей лелеял мысль Колумба или высказал ее.

По сообщению жившего во II в. Клеомеда, Пифей якобы заявил, что в Туле в течение всего лета солнце стоит на горизонте и описываемый им путь совпадает с полярным кругом. Поэтому день продолжается там целый месяц. Однако нам следует предположить, что Клеомед спутал те знания, которые были накоплены к его времени, с сообщениями, восходящими к Пифею. Свидетельство Клеомеда не имеет поэтому должного веса и не может лишить силы подлинное сообщение самого Пифея, согласно которому ночь в Туле продолжалась всего 2-3 часа (см. стр. 175).

Однако сомнение в том, что Пифей сам побывал в Туле, представляется автору этих строк таким же неуместным, как и предположение, снова высказанное недавно в одной английской книге по истории географии, якобы Туле следует искать в Исландии. Автор этого труда Томсон считает такую гипотезу самым подходящим решением.

Автор с благодарностью узнал о том, что проф. Хампль при обсуждении книги Томсона решительно отверг такое толкование. При этом Хампль сослался на высказывание автора этих строк, что отождествление Туле с Исландией относится теперь к уже редким историческим ошибкам.