– Неужели так ужасно везде на юге? – спросила Анджела, глядя на почерневшие руины фермы у них перед глазами. В воздухе стоял слабый, но острый запах обгоревшего дерева. – Уже несколько месяцев все говорили, что опасно было выезжать за пределы Галлатина. Но я считала, что слухи о разрушениях были преувеличены.

– Теннесси был центром, куда направлялись силы и ненависть янки в течение трех лет, – объяснял Рэнсом. – И я думаю, что разрушений здесь больше, чем в любом другом месте.

Прикрыв глаза, Анджела могла вспомнить огромные возделанные поля, на которых трудились преуспевающие фермеры. Этот район Теннесси был когда-то житницей страны. Теперь нигде не видно было ни посевов, ни заборов. Весь урожай, все молочные коровы, овцы, мулы, лошади, свиньи были принесены в жертву на алтарь войны. И сколько погибло сыновей, отцов, братьев.

– Мне кажется, тут недалеко есть колодец, – раздался голос Рэнсома, прервавший ее печальные размышления. – Если вода окажется хорошей, мы проведем здесь ночь.

В животе у нее бурчало от голода.

– В сумке у седла есть еда. – Рэнсом слез с лошади и взял за уздечку ее коня. – Я позабочусь о лошадях, пока ты соберешь поесть. Что-нибудь попроще, и спокойнее будет, если мы решим не разводить костер.

В сумке Анджела обнаружила пакет с блинами, буханку хлеба и кусок сыра. Сыр, вероятно, прислал мистер Кармайкл, потому что у него сохранилась одна из немногих дойных коров в городе. Нашла она там и свою юбку и блузку, завернутые в пакет, из которого торчало кружево от оборок на юбке.

– Что ты нашла? – спросил Рэнсом. Анджела быстро запихнула юбку обратно в сумку.

– Блины, хлеб и сыр.

Рэнсом присел рядом с ней на корточки.

– Флетчер сказал, что миссис Уоллнер прислала пирог. Она очень переживала, что мы оказались лишены свадебного ужина.

Они были лишены не только свадебной вечеринки, но Анджела не хотела думать о том, чем каждый из них пожертвовал. Она открыла сумку, привязанную к седлу другой лошади, и почувствовала аппетитный аромат корицы.

– А вот и пирог, – проговорила она, доставая его из сумки, из которой при этом выпал знакомый кожаный кошелек. – А это что, деньги?

Рэнсом при этом не выглядел удивленным.

Взяв в руки кошелек, Анджела по его тяжести поняла, что тетя Джулия вложила в него все деньги, остававшиеся в доме. Она нахмурилась, не понимая, на что же будет жить сама миссис Крамер. Большая часть денег ее отца находилась в банке в Лондоне. Анджела собиралась перевести их в северный банк Америки, когда они с теткой поселятся в Пенсильвании.

Рэнсом взял из ее рук кошелек, открыл и высыпал несколько монет себе на ладонь.

– Я так давно не видел денег, что почти забыл, как они выглядят. – Он поднял монетку, поворачивая ее так, чтобы вечерние лучи солнца отражались от нее. – Может быть, нам имеет смысл направиться на север? Прошло много времени после войны, и дорогу на Мемфис, наверное, уже отремонтировали.

Он подбросил монету, и Анджела с интересом наблюдала за ее полетом. Ее деньги принадлежали ему. Поскольку она теперь была замужняя женщина, все, что она имела, являлось его собственностью.

Все то, о чем он знал. Но она не собиралась рассказывать ему о тех деньгах, которые находились в Англии, так как, чем дальше они находились от ее родного города, тем в большей безопасности от Арчибальда Сейлера она себя ощущала. Анджела потратила целый день, убеждая себя в том, что Сейлер перестанет ею интересоваться, как только она покинет Теннесси. А в такой ситуации медицинская школа переставала быть недостижимой мечтой. Для достижения своей цели ей нужно было убедить Рэнсома в необходимости развода.

Угрызения совести мучили ее, но она напоминала себе, что им обоим было бы гораздо лучше, если бы они не были обвенчаны.

Рэнсом поймал монету, вложил ее обратно в кошелек и положил кошелек с деньгами в карман сюртука.

– Оставайся пока в этом наряде. Мы сможем передвигаться гораздо быстрее, если ты будешь одета как парень.

Не зная, как завести разговор о разводе, Анджела порылась еще в одной сумке.

– Тетя Джулия прислала для тебя сюртук моего отца.

– А что, мой серый недостаточно хорош? – довольно язвительным тоном спросил Рэнсом.

Анджела вытащила коричневый отцовский сюртук, нежно поглаживая материал пальцами. Прикрыв глаза, она могла в своем воображении увидеть отца, приветствующего своих пациентов у входа в кабинет. Она разгладила сюртук, лежавший у нее на коленях.

Завтра утром при солнечном свете будут видны заплаты на локтях, но сегодня он выглядел прекрасно. Сколько раз она набрасывала этот сюртук на плечи, спасаясь от вечерней прохлады!

– Рукава, наверное, окажутся короткими, – проговорила Анджела, потом поняла смысл того, что сказал Рэнсом, и продолжала: – Серый цвет всегда сохранит свое место в наших сердцах, но янки ненавидят этот цвет. Есть даже рестораны и отели, где отказываются обслуживать людей в серой форме. Если ты собираешься добираться до Мемфиса по железной дороге, тебе имеет смысл надеть отцовский сюртук.

– И люди Сейлера будут разыскивать человека в серой униформе. – Рэнсом сбросил свой сюртук и добавил: – У этого по крайней мере есть все пуговицы.

Анджела еще раз провела рукой по сюртуку своего отца, потом передала его Рэнсому.

– Ты считаешь, что ехать в Мемфис не опасно?

– Моя семья считает, что я мертв. Мне хотелось бы убедить их в обратном перед тем, как я уеду в Техас.

– Хорошо. – Она взяла его старый сюртук, аккуратно сложила и засунула в сумку. – Мемфис большой город, там, я надеюсь, удастся устроить все, что мне хочется.

– А какие твои намерения, чего ты хочешь? – Рэнсом с большим трудом пытался застегнуть сюртук на своей широкой груди.

– Запутать следы и избавиться от людей Сейлера. Потом я поеду в Пенсильванию, а ты в Техас. – Она встала на колени возле большого деревянного пня и разгладила на нем обшитый кружевом носовой платок, который нашла в сумке. Слабый аромат жасмина распространился от маленького белого кусочка материи.

– Ты моя жена, и ты должна поехать со мной в Техас.

Наступили сумерки, но она смогла заметить, как он нахмурился. Ей очень не понравился властный тон в его голосе, но она хорошо знала, что мужчины становятся более сговорчивыми после еды, на полный желудок. Не показывая виду, что она рассердилась, Анджела нагнулась, подняла одну штанину и достала из ботинка свой нож. Положив хлеб на платок, она отрезала несколько кусков и рядом положила сыр.

Но у нее не хватило терпения.

– А если бы я не была твоей женой? Если бы мы развелись?

– Где ты взяла этот нож?

– Нож? – Она взяла его в руки и посмотрела так, как будто видела его в первый раз в жизни.

Его вопрос прервал серьезный разговор, к которому она готовилась очень долго.

– Моя жена прячет нож у себя под брюками. И я хотел бы знать, откуда он у нее.

Он снял шляпу и засунул ее в сумку, привязанную к седлу, а она подумала о том, куда делся красивый плюмаж, украшавший шляпу красавца кавалериста, когда тот уходил на войну.

– Один солдат дал мне этот нож после битвы у Питсбурга, – спокойно ответила Анджела.

– Ты была у Питсбурга? – с удивлением спросил Рэнсом.

Когда она смотрела на нож, воспоминания, ясные, как реальность, окружили ее.

– Я помогала моему отцу ухаживать за ранеными. – Голос ее немного дрожал.

Анджела прибыла в Коринф, Миссисипи, через несколько дней после битвы, которую юнионисты называли Шайло. К тому времени все большие дома в городе были заполнены ранеными с обеих воюющих сторон. Они лежали на полу, и их было так много, что трудно было пройти, не наступив на кого-нибудь. Анджела приступила к работе немедленно. Только через два дня она увиделась с отцом, и только через два дня ей удалось поспать. Ей казалось, что она была подготовлена ко всему, так как еще дома она помогала отцу принимать больных. Но ничто не могло подготовить ее к тем страшным увечьям, которые она увидела, и к тому спертому воздуху, тяжелому удушающему запаху, который стоял в переполненных комнатах и от которого она ощущала себя совсем больной.

Больной, но все-таки живой. А как много солдат не смогли выжить!

– Сержант Грансер Гаррисон дал мне этот нож. – Она начала резать сыр. – Он также научил меня пользоваться им.

Она не знала, остался ли в живых сержант Гаррисон. Он был тридцать восьмым претендентом на ее руку. Еле заметная улыбка появилась у нее на лице, в то время как она продолжала резать сыр.

– Ты умеешь им пользоваться?

Анджела посмотрела на нож и на стоявшее довольно далеко молодое дерево. Тщеславие оказалось победителем. Даже не повернувшись, она бросила нож. Он пролетел по воздуху, лезвие его блеснуло в вечернем свете. С треском нож впился в середину дерева, а ручка его еще какое-то время вибрировала.

– Да, я умею.

– Я это запомню. – Рэнсом поднялся и пошел за ножом. Возвращаясь, он провел пальцем по лезвию, потом как будто взвесил его на ладони. – Отличная работа.

– Дед сержанта Гаррисона был специалистом по изготовлению ножей, это традиционное занятие в их семье.

Рэнсом отдал ей нож.

– У тебя есть еще носовой платок? А то у нас недостает тарелок.

– В семье Шампьонов не бывает разводов, – твердым и безапелляционным тоном сказал Рэнсом и достал из кармана смятый носовой платок.

Сердце у нее замерло при виде платка, а когда он отдал его ей, пальцы ее нащупали на нем шелковые инициалы, которые она вышивала. Р.Л.Ш. Рэнсом Ламар Шампьон.

«Дорогая Сабрина, Билли Стоу вчера вернулся в лагерь и привез посылку от тебя. Я весьма тронут платочками, которые ты вышила», – вспомнила Анджела текст его письма.

Все письма Рэнсома хранились у нее в спальне под деревянной доской пола. Анджела думала, что письма Рэнсома к ее сестре – это все, что у нее сохранится на память о нем. И никогда не могла себе представить, что будет близка с ним. И что в эти драгоценные минуты она будет убеждать его в тем, что им следует развестись.

– В наши дни развод получить совсем несложно. – Она расправила его не очень чистый платок на колене и продолжала: – Миссис Фоли рассказывала на занятиях дамского общества про янки, который отправился в Индиану, там развелся со своей женой и женился на любовнице, и сделал все это даже без согласия своей первой жены.

Анджела вытерла нож о брюки и спрятала его в футляр. Конечно, это было варварством – вытирать нож о брюки и обедать на носовых платках, но война приучила ее ко многому.

– Его первая жена узнала о разводе только тогда, когда новобрачные вернулись и выгнали ее из дома. – Она положила сыр и хлеб на его платок. – Миссис Фоли говорит, что в западных штатах очень легко добиться развода. А Техас еще более молодой штат, чем Индиана. И тебе будет совсем нетрудно получить развод. – Она передала Рэнсому его сандвич.

– Меня совершенно не интересует, что говорит миссис Фоли. Никакого развода не будет, – сказал Рэнсом, откусывая сандвич.

Она сделала вид, что не слышала его слов, ей нужно было сказать еще что-то важное.

– У нас нет необходимости решать это сегодня, просто подумай о том, что я говорила. – Спазм в желудке подавил чувство голода, но она хотела, чтобы он ее понял. – Развод – это единственное решение нашей проблемы.

– Я не рассматриваю нашу женитьбу как проблему.

– Ты не видишь проблемы? – Анджела вспылила, забыв о холодной логике. – Ты что, ослеп? Каждый раз, когда ты смотришь на меня, ты чувствуешь себя виноватым, что не женился на Сабрине, когда это было возможно. Это нечестно по отношению к тебе, это нечестно и по отношению ко мне. Я не хочу быть замужем за человеком, который любит мою сестру.

Его пристальный взгляд заставил ее замолчать. Сам он ничего не говорил, пока не съел сандвич и не запил его водой.

– Мы ничего не можем поделать. Нас обвенчал священник в присутствии большого числа свидетелей.

– А ты на самом деле давал клятву верности? – Она искала любой путь, который позволил бы аннулировать их бракосочетание.

– Десятки раз, так что не думай, что можно будет аннулировать это замужество, как предлагал сделать твой капитан О'Брайон. – Он провел пальцами по нестриженым волосам. – Я не понимаю тебя, Анджела. Я думал, что любая женщина хочет выйти замуж и иметь детей. А теперь оказывается, что я женат на единственной женщине, которая этого не хочет. Она предпочитает быть врачом и быть разведенной.

Вслух он не сравнивал ее с Сабриной, но Анджела знала, о чем он думал. Он был уверен, что Сабрина никогда не мечтала о врачебной профессии. Замужество было для Сабрины пределом желаний, но только на ее условиях, а не на его.

«Как будто я собираюсь покинуть Теннесси! Я буду жить в доме его отца до тех пор, пока он не расстанется со своей дурацкой мечтой разводить животных в Техасе», – говорила Сабрина.

– Я совсем не хочу быть разведенной женщиной, – сказала Анджела. – Но я не вижу другого выхода из сложившейся ситуации.

– Повторяю, я не вижу проблемы, и меня совершенно не интересует, сколько мужчин добиваются развода. Я разводиться не собираюсь.

Она попробовала использовать другой довод:

– Если ты беспокоишься о том, что может быть ребенок, то я уверяю тебя, что после одной ночи это случается очень редко. У моего отца были пациенты, которые даже после года семейной жизни не могли зачать ребенка.

– Я совсем не боюсь, что будет ребенок. Я бы очень хотел стать отцом малыша.

Его слова чуть не свалили ее с ног. Ребенок! Он хочет иметь от нее ребенка? Маленький человечек еще не появлялся в ее воображении. В мыслях ее был сам процесс. Ею овладело желание, голод, который нельзя было утолить едой. Ее кожа помнила прикосновение его губ.

Проклятие! Она старалась избегать этих предательских мыслей и воспоминаний, заставляла себя думать только о том, как убедить его в необходимости развода. А теперь голова ее кружилась от мыслей и образов, которых у хорошо воспитанной молодой женщины не должно быть.

Рэнсом смотрел, как от удивления у Анджелы раскрылся рот и как она с трудом медленно его закрыла. Его откровенное высказывание удивило его самого. Но ее разговоры о том, как сложно зачать ребенка, совершенно неожиданно возбудили в нем желание обязательно сделать ее беременной. Ему хотелось увезти ее в Техас и там наблюдать, как его ребенок растет в ее чреве. И тогда, он надеялся, может быть, растает тот ледяной ком, который сжимал его душу. Чувство вины не покидало его.

Сабрина, его любимая. Примерная жена. Она никогда бы не стремилась к разводу, никогда не пыталась бы стать врачом.

Неужели он всю жизнь вынужден будет бороться с неестественным желанием Анджелы получить медицинское образование? Теперь она предлагала ему разорвать эти трудные брачные цепи. Почему же он не хочет принять ее предложение? И честно ли с его стороны уговаривать ее сохранить их брак, если он знает, что образ Сабрины всегда будет стоять между ними?

Но все эти доводы не имели значения. Они были обвенчаны из-за ряда обстоятельств, не зависящих от их чувств.

– Здесь дело не только в ребенке, – сказал он, стараясь говорить спокойно. – Ты ведь не забыла про Сейлера и про О'Брайона? Я дал Флетчеру слово защищать тебя, а для того, чтобы защитить, я должен быть рядом с тобой. А для того, чтобы быть вместе, мы должны оставаться женатыми и отправиться в Техас.

Сгустившиеся сумерки и поля ее шляпы не давали ему возможности увидеть выражение ее лица. Ему было очень неприятно говорить ей то, что он собирался сказать, но она успокаивала себя мыслью, что стала недосягаемой для Сейлера, и ему следовало напомнить ей об опасности и заставить быть более осторожной.

– Тебя ведь обвинили в смерти Сабрины, – сказал он как можно мягче. – Пенсильвания слишком близко отсюда, и это весьма опасно.

– А что остановит Сейлера и помешает ему послать за мной в Техас?

– Ничего. – Он подождал, пока она уяснила себе смысл сказанного. – Но в Техасе я буду с тобой.

– Но ты же не можешь каждую минуту охранять меня?

– Конечно, не могу. Но ты будешь в большей безопасности на изолированном ранчо, окруженная десятком мужчин. И кроме того, Техас – это не Пенсильвания. Сейлеру непросто будет забрать тебя оттуда.

– Я ничего плохого не сделала Сабрине.

В наступившей тишине слышен был только писк насекомых. Стемнело, но по ее поднятому подбородку и положению головы Рэнсом понимал, что она смотрела на него, ожидая ответа. Ее коротко остриженные черные волосы выбивались из-под старой изношенной шляпы.

– Если бы каждого, кто ухаживал за тяжелыми больными, обвиняли в их смерти, тюрьмы были бы переполнены, – ответил он.

– Мне надо, чтобы ты поверил, что я не сделала ничего такого, что могло бы приблизить смерть Сабрины.

Слова, могущие оправдать Анджелу, застряли у него в горле. В памяти опять возникли образы обеих сестер. Сабрина была миниатюрной, как куколка, Анджела высокой и тонкой.

Золотые кудри младшей сестры резко контрастировали с гладкими темными старшей. У Сабрины были ясные голубые глаза, а Анджела смотрела на мир глазами, цвет которых напоминал дым на поле брани. Цвет лица Сабрины заставлял думать о персике в сметане, тогда как Анджела даже зимой казалась сохранившей загар.

– Я уверен, что ты специально ничего плохого не делала. – Это было все, что он мог сказать ей.

Прошло еще слишком мало времени со дня смерти Сабрины, рана его была еще слишком свежей, О'Брайон своим абсурдным обвинением посеял в нем зерно сомнений. Имела ли Анджела какое-либо отношение к смерти сестры? Он не знал ответа на этот вопрос.

– Заканчивай. Нам надо немного поспать.