Узкая улочка заканчивалась тупиком. Дальше путь преграждал старый дом с заколоченными досками окнами.

Над входом когда-то висели фонари на витых скобах. Двери в былые времена, по-видимому, тоже были роскошными, и на мостовую спускалось красивое крыльцо с изогнутыми ступенями. Над этими ступенями, потускневшими и облупившимися, Отто разглядел что-то вроде вывески, но что на ней написано, в темноте разобрать не смог.

Сверху послушался скрип. Что это — ветер?

Скрип стал громче. Воздух над коньками крыш будто ожил. Череп зарычал. Мальчик и волк подняли головы. В небе над ними, выставив когтистые лапы, парила Огнебочка. Из ее пасти со свистом вырывались дым и пламя; хлопали громадные кожистые крылья, усеянный шипами хвост колотился о фонарный столб. Бешено сверкая глазами, дракониха медленно опускалась на замусоренную мостовую.

На ее спине сидел Альберт.

— Папа! — закричал Отто сквозь шум и жар.

— Стой, где стоишь! — крикнул Альберт.

Огнебочка издала победный рев и, усыпав мостовую пеплом, опалила огнем ближайшую стену. Наконец, в последний раз шарахнув хвостом по фонарному столбу, она встала на ноги. Альберт Тиш спрыгнул на землю.

— Папа!

— Тс-с! — Альберт прижал палец к губам. Жест довольно бессмысленный, если учесть, сколько шума наделала Огнебочка. — Нам надо сюда.

— Куда?

— Сюда.

Альберт ткнул пальцем в висячий замок на цепи, соединявшей две створки двери, достал гвоздь и попытался его взломать.

— Я думал, тебя арестовали. Потом мне сказали, что тебе удалось спастись.

— Альберта Библиотекаря так просто не арестуешь. Помоги-ка.

С замком они провозились бы долго — даже если бы знали, что делать, потому что он насквозь проржавел, — но тут Огнебочка подцепила тяжелую цепь пурпурным когтем и вмиг вырвала ее вместе с дверными ручками.

— Спасибо, дружище, — сказал Альберт.

Огнебочка изрыгнула облако дыма, и все закашлялись.

— Не надо! — закричал Альберт, видя, что дракониха присела, явно намереваясь высадить дверь могучим плечом — Спасибо, спасибо! Теперь мы и сами как-нибудь… Надо, чтобы после нас двери снова закрылись. — И добавил, понизив голос — Сила есть — ума не надо… Сладу с ней нет!

Он осторожно толкнул двери, и они распахнулись.

— Череп, будь добр, проводи Отто.

Огромный волк с трудом протиснулся между раскрытыми створками.

— Ступай за ним, Отти.

— А ты разве не пойдешь?

— Конечно, пойду. Надо только сказать Огнебочке, где нас ждать. Поторапливайся.

Отто ступил через порог и очутился в полной темноте.

У него за спиной заскрипели двери, снаружи послышалось хлопанье крыльев — это Огнебочка готовилась к взлету.

— Давай прямо, — услышал Отто голос Альберта.

Они пошли вперед, по длиннющему коридору, минуя бесчисленные двери. Череп, шагавший первым, тихо поскуливал, ясно давая понять, что считает всю эту экспедицию безумной затеей.

— Тут где-то здесь слева должна быть дверь, — сказал Альберт. — Осторожнее, здесь занавес, он мог слегка запылиться.

Отто уткнулся в мягкую бархатную стену. Казалось, вокруг него сомкнулась громадная рука.

И вдруг вспыхнул свет.

— Добро пожаловать, — сказал Альберт, выходя из-за груды причудливых деревянных кустов. — Это театр «Жемчужный Дуб». Кармидийский театр, закрытый Городской Ратушей лет тридцать назад. Как дела у мамы и близнецов?

Отто выпутался из занавеса.

— Нормально. Бабушка Кулпеппер превратилась в единорога. Она ведьмица.

Альберт кивнул. Об этом ему поведал Натаниэль Крейн.

— Папа, вот твой конверт. Я его берёг.

— Хорошо, — ответил Альберт и взял конверт. — Я знал, что ты меня не подведешь.

— Я принес тебе еды и хрустальный коммуникатор. Как твоя нога? Болит?

Нога Альберта чуть ниже колена была перевязана какой-то тряпкой. Рукавом его рубашки, если присмотреться.

— Порезался о стекло, когда Огнебочка выносила меня из библиотеки. А что за еда?

Они уселись на пол, Альберт достал из холщовой сумки хлеб, сыр и колбасу и стал есть.

Тут только Отто понял, что они находятся на сцене. От зрительного зала их отделяли два огромных занавеса, верхняя часть которых терялась в темноте высоко над головой.

— А теперь, — сказал Альберт Тиш, стряхивая крошки на запыленный пол, — я тебе кое-что покажу…

Он открыл конверт и достал оттуда пачку документов. На одном из них Отто вверх тормашками прочёл: «Театр «Жемчужный Дуб», осенняя программа». Листок казался очень старым.

— Я нашел это в библиотеке, — пояснил Альберт, — поэтому мы и пришли сюда. Скоро ты всё поймешь. Знаешь, существует разновидность Кармидийцев, ныне очень редкая. Они называются сумеречниками. Они могут превращаться из человека в животное и обратно. Всегда в одно и то же животное.

— Например, в кошку?

— Да, например в кошку. Сумеречники потому так и называются, что живут как бы между светом и тенью. Они не являются целиком ни одним существом, ни другим. А сумерки — это время, когда день встречается с ночью. Не совсем ночь и не совсем день. Вот и сумеречники такие же — где-то посередине. Они могут жить очень долго, иногда многие сотни лет. Но для этого им нужно часто превращаться в животное, — каждый раз, когда они захотят.

— Значит, Натаниэль Крейн тоже сумеречник?

— Да, хотя говорить об этом не принято.

— Мы его встретили, и он мне не понравился.

— Понимаешь, дело в том, что сумеречники не совсем такие, как мы. Временами они видят картины будущего, даже нескольких возможных вариантов будущего. Иногда эти картины открываются им лишь на краткий миг. Иногда бывают более сложные видения. Часто перед ними предстают люди, которых они не знают, неведомые им места. Такие видения пугают их. Они называют их дальновидением, не любят и боятся.

— Папа, всё это тебе рассказал Натаниэль Крейн?

— Нет, конечно. Я знаю это просто потому, что вырос в Тигродоме.

— А это как-то связано с конвертом?

— Да. — Альберт достал листок, покрытый рисунками. — Этот свиток, очень старый, был найден много лет назад. Таков обычай сумеречников. Если они видят картину будущего — дальнего будущего, — они рисуют увиденное и закапывают рисунок под корнями дерева. Вот там его и нашли.

— Просто закапывают, и всё?

— Да. Понимаешь, сумеречники верили — а те, кто еще остался, верят до сих пор, — что деревья играют в нашей жизни огромную роль. Деревья не передвигаются с места на место. Они укреплены корнями в земле. Растут медленно и равномерно. Весной, летом, осенью, зимой. Ничто их не торопит. Они как часы. Когда Город только строился, здесь было много сумеречников. Вот почему у нас так много деревьев. Их посадили они.

— Значит, в этой бумажке говорится о будущем?

— Не спеши, сначала я расскажу тебе, как свиток был найден.

Отто, как ни старался, не мог припомнить, чтобы Альберт Тиш когда-нибудь говорил так много.

— Понимаешь, его нашла Эльфина. Я тоже там был.

— ЭЛЬФИНА?!

— Да. Мы дружили… Тогда еще дружили.

— ДРУЖИЛИ?!

— Да. Она жила на барже в Краснолунье. Ее отец был горожанином, редкостным мерзавцем. А мать сбежала. Она была волшебкой.

Уже в который раз за день Отто почувствовал, что земля уходит у него из-под ног.

— Значит, Эльфина наполовину волшебка?

— Да.

— Тогда почему же она их, то есть нас, так ненавидит? Почему она ненавидит волшебок?

— Наверно, именно поэтому. Она ненавидела мать за то, что та ее бросила. Та поступила ужасно. Девочке было всего шесть лет. Отец был жестоким негодяем и почти все время ходил пьяным.

— Папа, а почему ты не захотел быть волшебкой?

— Это совсем другое дело, Отто. Я ушел не потому, что не хотел быть волшебкой. Я хотел работать с книгами, сохранить Кармидийские документы. А единственное место, где это было возможно, — библиотека. Помнишь, как она приходила туда?

Отто кивнул. Разве такое забудешь!

— Так вот, она приходила за этим документом: она давно искала его, да и меня тоже, среди речных трущоб. Ей и в голову не приходило заглянуть в библиотеку, потому что она считала, что я никогда не сумею устроиться на приличную работу. А я таки устроился, и забрал с собой предсказание, потому что его нужно хранить при подходящей температуре и влажности, иначе листок может рассыпаться.

— По-моему, он вполне крепкий, — заметил Отто.

— Это копия. Я перерисовал его, когда всё это началось, потому что понял: она рано или поздно придет, будет искать этот документ и меня. Вот почему мне пришлось уйти и скрываться.

— Но зачем он ей нужен?

— Если Кармидиец находит такой листок, он старается не смотреть на него, а как можно скорее закопать обратно. Вернуть его на сохранение дереву. Видишь ли, всему свое время. Как только она увидела этот документ, стало поздно.

Отто взглянул на листок. Непонятная смесь картинок и надписей. Слов было немного, они вплетались в рисунки, были разбросаны там и сям. Наверху — женщина, она держит в руках миниатюрную копию Города. Стоит она, кажется, на куче денег. И платье на ней разрисовано цифрами.

— Она хочет, чтобы это сбылось, Отто. Хочет стать этой женщиной. Стоять на куче денег и владеть Городом.

Отто уставился на рисунок. Цифры на платье казались знакомыми.

— А эта надпись — видишь? — это древний язык Кармидийцев. Здесь написано:

«Она станет самой богатой из горожан. (Но заплатит за это ужасную цену. Ей придется забыть часть самой себя. Что произойдет, если мы отринем самих себя, если забудем начало? Если ненавистный враг на самом деле скрывается в наших сердцах?»

Отец и сын долго вглядывались в бумагу.

— А здесь, — продолжал Альберт, — нарисован другой вариант нашего будущего. В этом будущем ее еще можно остановить. Но дальше идет вроде загадки:

«Мы все должны соединиться в одно и то же время, в одном и том же месте. То, что было одним и стало двумя, снова станет едино».

— Две половинки дерева. Две бабочки. Две полосатых кошки, сердце, разбитое надвое… Все они должны снова соединиться.

— И она знает, что этот листок у тебя, папа, и что ты ищешь разгадку?

— Она понимает, что мы работаем наперегонки — кто первым найдет ответ.

— Значит, она ищет тебя по двум причинам: из-за этого свитка и из-за того, что ты Король?

Альберт кивнул.

Череп давно уснул и, глядя свои волчьи сны, тихонько поскуливал. Альберт встал и жестом позвал Отто в темноту за кулисы. Они обогнули занавес и остановились на авансцене. Отсюда Отто был виден весь театр — галереи, ложи, длинные ряды пыльных кресел уходили в темноту.

— Посмотри на занавес, — сказал Альберт.

Отто поднял глаза. Сначала было трудно что-либо разобрать, потому что занавес висел очень близко и к тому же насквозь пропитался пылью. Потом он разглядел вышитый на бархате Жемчужный Дуб — гигантское дерево, точно такое же, как на Вратах Араминты. Одна половинка ствола на одной стороне занавеса, другая — на другой.

— Две половинки дерева, — сказал Альберт. — В той программке, которую я тебе показал, был рисунок сцены с занавесом. Его можно открывать и закрывать. Одно становится двумя и снова одним. Этот театр закрылся прежде, чем Эльфина родилась. Она наверняка о нём не знает.

Зал вокруг них был огромен и безмолвен.

— Кармидийцы презирают меня, Отти, — сказал Альберт. — По их мнению, единственной, от кого был толк, была Араминта. Они до сих пор говорят только о ней. Но, может быть, теперь я всё-таки сумею им помочь.

— Папа, тебя презирают не все, — воскликнул Отто. — У меня есть подруга, ее зовут Мэб, а у нее есть ковер-самолет, и еще есть друзья — Эймос и Лидия. Они в тебя верят.

Альберт улыбнулся.

— Мы ходили в Парк Шепотов, — торопливо выпалил Отто. — И у меня оказалось триста шестьдесят!

Альберт приподнял брови и улыбнулся еще шире.

— Да неужели?

— Да, но это, наверное, неправда, потому что я ничего не умею делать. Не могу летать, как близнецы, не могу делать цвета, вызывать животных…

— Погоди — еще увидишь, — сказал Альберт. — Вот Череп тебе доверяет. До сих пор он доверял только мне.

— Правда?

— Правда.

Отто схватил последний кусок хлеба и сунул в рот.

Потом он рассказал отцу обо всём. О Краснолунье, об Арене, о коврах-самолетах, о ветре, о людях, расчищавших дорогу.

— И она хочет, чтобы все убивали бабочек, — закончил он свой рассказ. — Она выступала по телевизору.

— Если она расчищает дорогу, значит, хочет снова открыть Врата, — пробормотал Альберт. — Хочет привести сюда людей из Внешнего Мира, показывать им представления, хочет, чтобы они наводнили весь Город. В нём полным-полно Небывалого. Такого, чего они никогда не видели! Но чтобы открыть Врата, ей придется сначала снять заклятие. Достань свой хрустальный шар, Отти. Надо поскорее предупредить людей. И найти Араминту раньше, чем ее найдет Эльфина.

— Найти? Я думал, она жила сотни лет назад.

— Триста лет назад. Но дело не в этом. Когда Врата были построены, она заявила, что хочет отдохнуть. Исчезла и она, и другие, кто нёс на себе родимое пятно. Но Араминта была сумеречницей.