108 ГОД ДО ГИЛЬДИИ

Эразм находил отчетливый порядок, царивший среди умирающих и испытывающих безнадежность людей, чарующим и даже, можно сказать, занятным. Все их реакции были частью экспериментального процесса, и сам робот считал, что результаты будут весьма достойными.

Эразм шествовал по коридорам своей великолепно устроенной лаборатории в развевающемся роскошном алом одеянии. Сама эта одежда была частью той манерности и претенциозности, которые он усвоил, чтобы придавать себе более царственный и аристократический вид. Но, увы, жертвы в своих запертых клетках мало интересовались роскошью, уделяя гораздо больше внимания своим собственным страданиям. С этим ничего нельзя было поделать, ибо в высшей степени рассеянные человеческие существа с большим трудом сосредоточивались на вещах, не имевших к ним прямого отношения.

Много десятилетий назад строительные роботы по его, Эразма, индивидуальному проекту воздвигли это огромное и удобное куполообразное сооружение. В многочисленных хорошо оборудованных и оснащенных и, что важно, совершенно изолированных друг от друга лабораторных помещениях было все, что требовалось Эразму для его экспериментов и исследований.

Продолжая один из своих регулярных обходов, независимый робот задерживался у смотровых окон палат, внутри которых привязанные к койкам, лежали зараженные инфекционной болезнью подопытные люди. Некоторые особи страдали настоящей паранойей и бредом, что входило в симптомокомплекс ретровирусной инфекции, другие испытывали страх, имея на то вполне разумные причины.

Исследование и эксперимент были уже почти закончены. Естественная смертность при данной болезни достигала сорока трех процентов — это, конечно, не идеально, но в истории человечества не было более смертоносного вируса. Он послужит необходимой цели и в таком виде, тем более что Омниус не может больше ждать. Что-то надо было предпринять немедленно.

Священный поход людей против мыслящих машин тянулся уже почти сто лет, принося большие разрушения и беспорядок. Постоянные фанатичные атаки армии Джихада приносили неисчислимый урон синхронизированной империи, уничтожая боевые корабли роботов с большей быстротой, чем местные воплощения Омниуса успевали их заново отстраивать. Прогресс Омниуса неоправданно застопорился, и наконец, он потребовал найти окончательное решение. Поскольку прямое военное противостояние доказало свою неэффективность, были исследованы альтернативы. Например, биологическая, бактериологическая или вирусная война.

Согласно построенным моделям молниеносная тотальная эпидемия могла быть превосходным оружием, способным полностью искоренить человеческую популяцию — включая ее вооруженные силы, — оставив при этом в неприкосновенности инфраструктуру и ресурсы, которые целыми попадут в руки мыслящих машин. После того как пройдет волна искусственной эпидемии, Омниус сможет по фрагментам восстановить все системы.

Эразм проявлял некоторую настороженность по отношению к новой стратегии, опасаясь, что достаточно тяжелая болезнь сможет уничтожить все человечество до последней особи. В то время как Омниус, скорее всего, порадовался бы такой возможности, независимый робот не был сторонником такого окончательного решения человеческого вопроса. Ему по-прежнему были интересны эти создания, особенно Гильбертус Альбанс, которого он воспитал как приемного сына, вытащив из рабского убогого барака. Из чисто научного любопытства и исследовательских соображений Эразм нуждался в органическом материале для лабораторного и практического изучения человеческой природы.

Их нельзя было убивать всех, только большую часть.

Правда, эти твари чрезвычайно выносливы и живучи. Эразма мучили сильные сомнения относительно того, что даже самая страшная эпидемия сможет убить всех представителей этого вида. Люди обладают интригующей способностью приспосабливаться к неблагоприятным условиям и преодолевать их весьма неортодоксальными средствами. Если бы мыслящие машины могли научиться этому…

Плотно запахнув просторную одежду, Эразм вошел в палату, где находился изменник — плененный тлулакс, который и изготовил превосходный образец РНК-содержащего ретровируса. Мыслящие машины были эффективны и преданны, но требовалось извращенное человеческое воображение, чтобы направить гнев Омниуса в нужное русло и воплотить в конкретные действия. Ни один робот или компьютер не смог бы состряпать такую ужасную смерть и сконструировать такую вредоносную гадость. Для этого требовалось воображение обуянного местью человеческого мозга.

Рекур Ван, биотехнолог и генетик, которого теперь поносили и проклинали на всех углах Лиги Благородных, скорчившись лежал в своей кювете в окружении аппаратуры жизнеобеспечения, способный двигать только головой за полным отсутствием конечностей. Вскоре после того как Рекур был взят в плен, Эразм распорядился удалить ему руки и ноги, посчитав, что в таком виде тлулакс станет более управляемым. Ему не стоило доверять в отличие от, скажем, Гильбертуса Альбанса.

Робот изобразил на своем жидкостно-металлическом лице бодрую улыбку.

— С добрым утром, Обрубок. Сегодня нам предстоит масса Дел. Может быть, нам наконец удастся закончить этот долгий опыт и добиться поставленной цели.

И без того узкое лицо тлулакса еще больше вытянулось, его темные, близко посаженные глаза лихорадочно забегали словно у затравленного зверя.

— Тебе давно пора было прийти. Я уже давно не сплю и пялюсь по сторонам.

— Значит, у тебя было много времени, чтобы обдумать какие-нибудь замечательные новые идеи. Я горю нетерпением выслушать их.

В ответ пленник хрипло и грязно выругался. Потом, взяв себя в руки, продолжил:

— Как идет эксперимент по отращиванию конечностей? Есть какой-нибудь прогресс?

Робот придвинулся ближе и приподнял биологический лоскут, чтобы осмотреть кожу одной из изуродованных, покрытых рубцами культей плеч Рекура Вана.

— Есть что-нибудь? — тревожно спросил тлулакс. Он выгнул шею и изо всех сил скосил глаза, стараясь рассмотреть обрубок руки.

— На этой стороне нет.

Эразм приподнял биологический лоскут на другом плече.

— Вот здесь что-то, возможно, есть. На коже видно отчетливое выбухание.

В каждое плечо были инъецированы определенные клеточные катализаторы, вероятно, стимулировавшие рост новых конечностей на месте удаленных.

— Сделай экстраполяцию своих данных, робот. Сколько мне еще ждать, когда отрастут мои руки и ноги?

— Трудно дать ответ на этот вопрос. Может быть, это произойдет через несколько недель, но, может быть, и позже. — Робот потер своей железной рукой припухлость. — Но этот вырост может означать и нечто совсем другое, например, инфекцию. Вырост имеет красную окраску.

— Я не чувствую никакой боли.

— Ты хочешь, чтобы я взял соскоб?

— Нет, я подожду, когда смогу сделать это сам.

— Не будь грубым. Наша работа требует сотрудничества и совместных усилий.

Хотя результат нельзя было назвать многообещающим, робот не слишком сильно волновался. Это исследование не было приоритетным. На уме у Эразма было нечто намного более важное.

Он отрегулировал состав жидкостей, поступающих в вены пленника, и с лица тлулакса исчезло недовольное выражение. Несомненно, Рекур Ван переживал сейчас один из перепадов настроения. Надо просто внимательно следить за ним и вовремя вводить соответствующие лекарства, чтобы поддерживать пленника в работоспособном состоянии. Вероятно, так можно было предупредить и сегодняшнюю вспышку гнева. Иногда по утрам этого человека могло вывести из состояния равновесия что угодно. Иногда, правда, Эразм специально провоцировал его, чтобы наблюдать результат.

Контролировать поведение человека — даже такого противного и отвратительного, как этот, — было и наукой, и искусством. Этот обрубленный и деградировавший пленник был в такой же мере «объектом», как и любой человек в забрызганном кровью бараке или лаборатории. Даже когда тлулакс впадал в крайнее отчаяние, когда он пытался вырвать трубки систем жизнеобеспечения, пользуясь для этого только зубами, у Эразма были способы заставить его продолжить работу над биологическим вирусным оружием. К счастью, этот тлулакс ненавидел Лигу Благородных еще больше, чем мыслящих машин.

Несколько десятилетий назад во время крупного политического кризиса в Лиге Благородных были обнародованы секреты органных ферм тлулаксов — к ужасу и отвращению всего человечества. Общественное мнение было возмущено этими фактами, люди загорелись ненавистью к генетическим исследованиям, они разгромили фермы, а тлулаксов вынудили прятаться. Репутация этого народа была прочно и необратимо подорвана.

Рекур Ван бежал в Синхронизированный Мир, захватив с собой то, что посчитал неоценимым даром для независимого робота, — клеточный материал для клонирования Серены Батлер. Эразм действительно был удивлен и обрадован, вспомнив свои интереснейшие дискуссии с этой пленной женщиной. Отчаявшийся Рекур Ван был уверен, что Эразм захочет воссоздать Серену, но — увы! Клоны, созданные Рекуром, не обладали ни памятью, ни страстностью Серены. Это были просто бездушные копии, бледные тени.

Несмотря на неудачу с клонами, Эразм нашел весьма интересным самого Рекура Вана — к большому огорчению и испугу маленького человечка. Независимый робот наслаждался его обществом. Наконец-то нашелся человек, с которым можно было говорить на языке науки, исследователь, способный помочь лучше понять бесчисленные ветвления и пути познания, которыми пользовались человеческие организмы.

Первые несколько лет оказались настоящим испытанием, даже после того, как Эразм удалил тлулаксу руки и ноги. Со временем умелыми манипуляциями, применяя систему поощрений и наказаний, робот все же превратил Рекура Вана в плодотворный подопытный объект. Лишенный конечностей тлулакс, по иронии судьбы, оказался в таком же положении, в каком находились его рабы на якобы органных фермах. Эразм находил эту иронию убийственной.

— Ты хочешь, чтобы я немного полечил тебя, чтобы мы смогли начать работать? — поинтересовался Эразм. — Может быть, ты, например, хочешь мясных печений?

У Вана загорелись глаза, ибо это было одно из немногих, оставшихся доступными ему удовольствий. Приготовленные из отбросов лабораторных материалов и из человеческих тканей мясные печенья считались деликатесом на родной планете Рекура Вана.

— Накорми меня, или я откажусь с тобой работать.

— Ты слишком часто прибегаешь к этой угрозе, Обрубок. Не забывай, что ты подсоединен к флаконам с поддерживающими твою жизнь растворами. Даже если ты перестанешь есть, тебе не удастся умереть от голода.

— Ты же хочешь, чтобы я сотрудничал с тобой, а не просто жил, но при этом оставил мне слишком мало козырных карт для этой игры.

С этими словами тлулакс скорчил недовольную гримасу.

— Отлично. Итак, мясные печенья! — крикнул Эразм. — Четырехрукий, неси завтрак.

В палату вошел лабораторный ассистент весьма странного вида. В четырех пересаженных руках он нес блюдо с желанным деликатесом. Тлулакс зашевелился в своей кювете, чтобы взглянуть на это страшное, отвратительное блюдо, а заодно и на пару рук, которые когда-то принадлежали ему самому.

Зная методики пересадок, которыми пользовались люди Тлулакса, Эразм руки и ноги бывшего работорговца пересадил двум лабораторным ассистентам, добавив искусственные ткани, сухожилия и кости, чтобы придать пересаженным конечностям нужную длину. Хотя это были подопытные экземпляры и представляли они лишь познавательный интерес, опыт оказался чрезвычайно успешным. Четырехрукий оказался весьма эффективным в переноске разных вещей. Эразм надеялся со временем научить его жонглированию, что могло сильно позабавить Гильбертуса. Четырехногий же в беге по ровной местности мог превзойти скоростью антилопу.

Каждый раз, когда какой-либо из этих искусственных мутантов заходил в его бокс, тлулакс с болью осознавал безнадежность своего положения.

Так как у Рекура Вана не было рук, Четырехрукий использовал пару своих — когда-то принадлежавших пленнику, — чтобы запихивать в жадно открытый рот мясные печенья. Ван выглядел при этом как голодный птенец, которого в гнезде мать заботливо кормит принесенными червями. Желтовато-коричневые крошки падали с подбородка на черный фартук, прикрывавший туловище. Некоторые объедки попадали в специальный чан, откуда шли на повторную переработку.

Эразм поднял руку, сделав знак ассистенту.

— Пока хватит. Потом тебе дадут еще, Обрубок, но сейчас нам надо поработать. Давай сегодня оценим статистику смертности от различных штаммов вируса.

Интересно, подумал Эразм, что Вориан Атрейдес — сын титана-изменника Агамемнона — пытался таким же способом искоренить всемирный разум Омниуса, внедрив компьютерный вирус вобновления, доставленные капитаном курьерского корабля независимым роботом Севратом. Но, оказывается, не только машины уязвимы для смертоносной инфекции…

Немного подумав, Рекур Ван облизнул губы и приступил к работе, принявшись оценивать результаты. Казалось, его вполне устраивали показатели смертности.

— Отлично, — бормотал он. — Эти инфекционные микроорганизмы — лучший способ убить триллионы людей.

 

За свою сверхъестественно длинную военную карьеру верховный главнокомандующий Вориан Атрейдес повидал многое, но редко приходилось ему посещать такие чудесные и красивые планеты, как Каладан. Для него эта океаническая планета была сокровищницей памяти, фантастическим образом того, какой должна быть нормальная жизнь — без мыслящих машин и без вечной войны.

Куда бы ни отправлялся Вориан на Каладане, везде видел он напоминания о тех золотых деньках, какие проводил он здесь с Лероникой Тергьет. Она была матерью его близнецов-сыновей, женщиной, ставшей его любимой спутницей на без малого семьдесят лет, хотя официально они никогда не были женаты.

Сейчас Лероника находилась в их общем доме на Салусе Секундус. Хотя ей уже довольно давно пошел девятый десяток, Вориан любил ее больше, чем когда-либо прежде. Чтобы дольше сохранить молодость, она могла бы, конечно, регулярно принимать омолаживающее средство — пряную меланжу, которая стала очень популярной среди богатых аристократов, но Лероника отказывалась пользоваться этими искусственными подпорками юности. Как это было в ее духе!

По разительному контрасту — благодаря процедуре, которую провел с ним его отец Кимек, Вориан до сих пор выглядел как молодой человек; по виду он уже годился Леронике во внуки. Чтобы уменьшить это разительное несоответствие Вориан красил волосы в седой цвет. Хорошо было бы взять ее с собой сюда, на эту планету, где они когда-то впервые встретились.

Теперь, глядя на безмятежные морские воды Каладана и наблюдая, как возвращаются к пристаням лодки, нагруженные водорослями и жирными маслюками, Вориан сидел в обществе своего старательного молодого адъютанта Абульурда Батлера, младшего сына Квентина Вигара и Вандры Батлер. Абульурд приходился, кроме того, внуком близкого друга Вориана, но имя Ксавьера Харконнена теперь редко упоминали в разговорах, с тех пор как его во всеуслышание объявили трусом и предателем человечества. Мысль об этой несправедливости, которая приобрела непреоборимую силу легенды, больно ранила душу Вориана, мешала ему как кость в горле, но он ничего не мог с этим поделать. С тех пор прошло уже почти шестьдесят лет.

Они с Абульурдом обосновались в новом подвесном ресторане у склона прибрежной скалы. Ресторанчик медленно перемещался вдоль берега, и из него открывался изменчивый вид на море и скалистые берега. Фуражки офицеров лежали на широком подоконнике. Волны с рокотом разбивались о скалы, а потом ручейками, окутанными белой кружевной пеной, сбегали обратно в море. От воды отражались лучи неяркого, клонящегося к закату солнца.

Одетые в зелено-красную форму двое мужчин любовались начинающимся приливом, пили вино и отдыхали душой и телом от бесконечного Джихада. Вориан носил форму со свойственной ему небрежностью, не нося медалей, в то время как Абульурд был вычищен, выглажен и казался таким же прямым, как стрелки на брюках. В точности как его дед.

Вориан взял молодого человека под свою опеку, помогал ему советом и делом, следя за его продвижением. Абульурд не знал своей матери — младшей дочери Ксавьера, — которая перенесла тяжелый инсульт, когда рожала младшего сына, после чего потеряла разум, превратившись в застывшее в кататонии растение. Теперь, когда юноше исполнилось восемнадцать, он вступил в армию Джихада. Отец и братья уже успели прославиться и заслужить множество наград. Со временем, конечно, отличится и младший сын Квентина Батлера.

Для того чтобы избежать позора носить фамилию Харконнена, отец Абульурда принял фамилию своих прославленных материнских предков, происходивших непосредственно от Серены Батлер. С тех пор как он женился на представительнице прославленного семейства — а было это сорок два года назад, — Квентин не раз посмеивался над иронией своего имени. «Когда-то словом „батлер“ обозначали обычного слугу, который во всем повиновался воле своего хозяина. Но я объявляю новый девиз фамилии: мы, Батлеры, не будем слугами никому!» Два его старших сына Фейкан и Риков приняли на вооружение этот девиз, с ранних лет посвятив себя службе в армии Джихада.

Как много истории в имени, думал Вориан. И как много в нем груза.

Испустив долгий вздох, он осмотрел интерьер ресторана. На одной стене висело знамя с изображением Трех Мучеников: Серены Батлер, ее невинного ребенка Маниона и Великого Патриарха Иблиса Гинджо. Сталкиваясь с такими беспощадными врагами, как мыслящие машины, люди искали спасения у Бога или Его представителей. Как во всяком религиозном движении, у мартиристов тоже были свои фанатики, которые строго следовали почитанию святой троицы.

Вориан сам не разделял этой веры, предпочитая опираться на воинское искусство для того, чтобы нанести поражение Омниусу, но природа человека, включая и фанатизм, не могла не влиять на составление военных планов. Люди, которые ни за что не стали бы воевать с машинами во имя Лиги Благородных, с восторженными криками бросятся в бой ради Серены Батлер и ее невинного младенца. Но хотя мартиристы многое делали для Джихада, часто они мешали и просто путались под ногами.

Продолжая хранить молчание, Вориан, скрестив руки на груди, оглядывал ресторан. Несмотря на то, что при строительстве применили подвесной механизм, заведение выглядело так же, как все здешние ресторанчики на протяжении многих поколений.

Вориан хорошо помнил этот ресторанчик. Стулья в строгом классическом стиле, вероятно, были те же, на них только сменили потертую обивку.

Спокойно потягивая вино, Вориан вспомнил одну из местных официанток, молодую иммигрантку, которую его солдаты спасли в колонии Перидот. Она потеряла всю семью, когда машины сровняли с землей все дома на ее планете. Потом она была удостоена медали для выживших, которую Вориан вручил ей лично. Он надеялся, что ей будет хорошо на новой родине, на Каладане… Как это было давно, теперь она, наверное, уже умерла или состарилась, и у нее уйма внуков и правнуков.

За прошедшие годы Вориан множество раз посещал Каладан якобы для того, чтобы проинспектировать работу прослушивающих и наблюдательных станций, которые его команда построила здесь почти семьдесят лет назад. Но в действительности чаще всего он приезжал только для того, чтобы еще раз взглянуть на эту поразительно мирную океаническую страну.

Думая, что делает благо, Вориан много лет назад перевез Леронику и сыновей в столицу Лиги, когда Кагин и Эстес были еще мальчиками. Мать была очарована чудесами цивилизации, но сыновья не прижились на Салусе Секундус. Позже мальчики Вориана — мальчики? им обоим уже стукнуло по шестьдесят! — решили вернуться на Каладан, так и не привыкнув к сутолоке Салусы Секундус, к политике Лиги или к армии Джихада. Занятый на службе Вориан часто отсутствовал дома, и когда близнецы повзрослели, то уехали на Каладан — заводить семьи и детей на далекой океанической планете. Наверное, теперь у них уже появились и внуки.

По прошествии долгого времени и при таких редких встречах между Ворианом и сыновьями наступило неизбежное отчуждение. Только вчера, когда группа Вориана прибыла сюда, он отправился навестить сыновей, но выяснил, что они упаковали вещи и отправились на несколько месяцев в Зимию, пожить у старой матери. И он даже не знал об этом! Еще одна упущенная возможность.

Правда, надо сказать, что ни одна из встреч с ними за последние его визиты на Каладан не были особенно радостными. Каждый раз близнецы, конечно, соблюдали приличия, обедали с отцом, но, кажется, не знали, о чем с ним говорить. У Эстеса и Кагина были другие обязательства и другие интересы. Испытывая неловкость, Вориан жал им руки, желал удачи и… возвращался к своим служебным обязанностям.

— Вы думаете о прошлом, сэр? — спросил Абульурд. Молодой офицер долго молчал, глядя на своего начальника, но в конце концов не выдержал.

— Ничего не могу с собой поделать. Может быть, я молодо выгляжу, но в действительности я стар, помни об этом. Здесь, на этой планете, мне есть что вспомнить. — Вориан нахмурил брови и сделал глоток «Зинкаля», самого популярного на Каладане вина. Когда он приехал сюда впервые, то в таверне Лероники и ее отца он пил только горькое крепкое пиво из водорослей.

— Прошлое очень важно, Абульурд… и также важна истина. — Вориан перевел взгляд с моря на своего адъютанта. — Есть одна вещь, которую я должен тебе сказать, но пришлось ждать, пока ты повзрослеешь. Хотя, может быть, для этого ты не повзрослеешь никогда.

Абульурд нервно провел ладонью по своим темно-каштановым волосам, в которых как и у его деда поблескивали рыжеватые пряди. Заразительную улыбку и обезоруживающий взгляд Абульурд тоже взял у Ксавьера.

— Мне всегда интересно то, чему вы меня учите, верховный главнокомандующий.

— Не очень-то легко учиться некоторым вещам или узнавать о них. Но ты заслуживаешь знать правду. Что ты будешь делать потом — это уже твое дело.

Озадаченный и смущенный, Абульурд недоуменно прищурил глаза. Летающий ресторан остановил свое движение вдоль скалы и начал спускаться мимо ее склона к морю, к бившимся о берег волнам.

— Мне трудно начать, — заговорил Вориан, тяжело вздохнув. — Давай лучше сначала покончим с вином.

Он одним глотком допил крепкий красный напиток, встал и взял с подоконника фуражку. Абульурд последовал его примеру, оставив на столе наполовину не допитый бокал.

Выйдя из ресторана они поднялись к вершине скалы по извилистой мощеной дорожке, обсаженной кустарником и белыми звездчатыми цветами. Подул сильный соленый бриз, и мужчинам пришлось придержать фуражки. Вориан увидел скамью, стоявшую за стеной живой изгороди, и направился к ней. Открытое пространство не годилось для доверительного разговора, а здесь, в укромном углу, Вориан чувствовал себя увереннее.

— Тебе уже пора знать, что на самом деле произошло с твоим дедом, — сказал Вориан. Он искренне надеялся, что молодой человек примет эту историю близко к сердцу, особенно после того, как его старшие братья не сделали этого, предпочитая официальную ложь неудобной правде.

Абульурд с трудом сглотнул.

— Я читал эти материалы, и знаю, что он — позорное пятно для нашей семьи…

Вориан поморщился.

— Ксавьер был хорошим человеком и моим близким другом. Иногда история, которую ты, как тебе кажется, знаешь, есть не что иное, как удобная и расхожая пропаганда. — Он горько усмехнулся. — Эх, стоило бы тебе почитать первые мемуары моего отца.

Абульурд явно смутился.

— Да, вы единственный человек, который не плюется при упоминании имени Харконнен. Я… я никогда не верил, что он мог совершить что-то ужасное. В конце концов, ведь именно он — отец Маниона Невинного.

— Ксавьер не предавал нас. Он вообще никого не предавал. Воплощенным злом был Иблис Гинджо, и Ксавьер пожертвовал жизнью, чтобы уничтожить его, прежде чем он смог принести нам еще больший вред. Своими действиями — вкупе с безумным мирным планом когиторов-отшельников — именно Великий Патриарх привел Серену к гибели.

Вориан в гневе сжал кулаки.

— Ксавьер Харконнен сделал то, на что не решился никто другой, — и если даже ему больше не удалось ничего сделать, он спас наши души. Он не заслуживает того презрения, которое обрушили на него после смерти. Но ради Джихада Ксавьер был готов принять любую судьбу, даже получить от истории удар ножом в спину. Он понимал, что если коррупция и измена такого масштаба откроется в самом сердце Джихада, то наш священный поход выродится в скандалы и взаимные обвинения. Мы утеряли бы из виду реального врага.

Вориан пристально посмотрел на Абульурда. Серые глаза старого примеро были полны слез.

— И все это время я… я допускал, чтобы моего близкого друга чернили как изменника и предателя. Но Ксавьер понимал, что победоносное окончание Джихада должно предшествовать реабилитации, однако я устал бороться с этой мучительной для меня правдой, Абульурд. Серена оставила нам с Ксавьером послание — перед тем, как отправиться на Коррин, — понимая, что скорее всего будет убита, а точнее, принесена в жертву как мученица. Она объяснила нам, почему личные чувства должны быть оставлены ради победы святого дела. Ксавьер был того же мнения — его вообще мало интересовали медали, ордена, статус, как и то, что скажут о нем потомки.

Вориан заставил себя разжать кулаки.

— Ксавьер знал, что большинство людей не поймет того, что он сделал. Великий Патриарх слишком хорошо укрепил свои позиции, окружив себя могущественным джиполом и умными пропагандистами. В течение десятилетий Иблис Гинджо создавал нерушимый миф о себе, в то время как Ксавьер был всего лишь человеком, который сражался на пределе своих сил. Когда он узнал, что Иблис собирается делать еще с одной колонией, когда ему стали известны дальнейшие планы Иблиса и тлулаксов относительно так называемых органных ферм, — Ксавьер понял, что должен сделать. Его в тот момент мало заботили последствия.

Абульурд заворожено смотрел на Вориана. В его взгляде читались волнение и надежда. Как же он молод, подумалось Вориану.

— Ксавьер был великим человеком, совершившим необходимый поступок. — Вориан пожал плечами и слабо взмахнул рукой. — Иблис Гинджо был устранен. Органные фермы Тлулакса — заброшены, их сотрудники внесены в черные списки и разогнаны. Джихад обрел новую силу; в результате мы получили пыл, с каким люди сражаются за это правое дело уже в течение шести десятилетий.

Молодой Абульурд и не думал успокаиваться.

— Но как же быть с правдой? Если вы знали, что бесчестье моего деда безосновательно, то почему не попытались утверждать это во всеуслышание?

В ответ Вориан лишь горестно покачал головой.

— Никто не хотел этого знать. Я бы вызвал бурю, которая привела бы к полному хаосу. Даже сейчас открытие этой правды привело бы к торможению военных усилий, так как мы начнем терять время, указывая друг на друга пальцами и взывая к справедливости. Семьи аристократов будут формировать партии сторонников и противников, начнется месть… а Омниус тем временем будет продолжать свои атаки.

Молодой офицер не был удовлетворен ответом, но предпочел промолчать.

— Я понимаю, какие чувства ты сейчас испытываешь, Абульурд. Поверь мне, сам Ксавьер не захотел бы, чтобы я сейчас потребовал пересмотра истории в его пользу. Прошло много, очень много времени. Я сильно сомневаюсь, что сейчас этот вопрос вообще кого-нибудь интересует.

— Он интересует меня. Вориан слабо улыбнулся юноше.

— Да, и теперь ты знаешь правду. — Он откинулся на спинку скамьи. — Но дело в том, что наша борьба держится на тонких нитях, сплетающих судьбы героев и мифы. Истории о Серене Батлер и Иблисе Гинджо сработаны на совесть, а мартиристы сделали этих двух человек значительнее, чем они были на самом деле. Для блага людей, для сохранения поступательной силы Джихада, эти люди должны остаться незапятнанными как символы — даже Иблис Гинджо, хотя он этого и не заслуживает.

Губы молодого человека дрожали.

— Значит, мой дед никогда не был трусом?

— Совсем нет. Я бы назвал его героем.

Абульурд опустил голову.

— Я никогда не буду трусом, — убежденно проговорил он, вытирая слезы.

— Я знаю это, Абульурд, и поэтому считаю тебя своим сыном. Я был горд дружбой с Ксавьером и горжусь тем, что знаю тебя.

С этими словами Вориан положил руку на плечо молодого человека.

— Когда-нибудь мы исправим эту ужасную несправедливость. Но сначала нам надо уничтожить Омниуса.

 

Армия Джихада поклялась любой ценой отбить Хонру у мыслящих машин. За сто лет, прошедших с начала Джихада Серены Батлер, человечество привыкло к великим жертвам.

Квентин Батлер, примеро батальона, стоял на мостике своей флагманской баллисты и внимательно разглядывал порабощенную планету, угрожающе нависшую перед ним. Столкнувшись с неживым, бездушным противником, он мысленно произносил горячие молитвы. Герой войны являл собой идеал настоящего мужчины — светло-золотистые слегка вьющиеся волосы обрамляли лицо с четко обозначенными чертами, упрямым подбородком, тонкими губами и проницательными глазами — Квентин казался отлитым по образу древних римских статуй. Он командовал всеми наступающими силами, ведя армию Джихада к победе там, где раньше она потерпела одно из самых сокрушительных своих поражений.

Четыреста баллист и более тысячи штурмовиков словно смертоносная петля окружали планету, некогда населенную свободными людьми, но потерянную после достопамятного побоища при Хонру. На этот раз огневая мощь и численное превосходство были на стороне армии под началом Квентина. У мыслящих машин не было ни единого шанса устоять перед такой силой в этом священном бою.

За свою долгую военную карьеру примеро совершил немало подвигов и не мог достичь большего, но он привык к игре адреналина в крови и к радости победы и не мог уже без этого жить. Много раз приходилось Квентину стоять посреди дымящегося поля битвы между остовами уничтоженных боевых роботов. Он никогда не уставал от этого непередаваемого ощущения.

— Омниус просто подсчитает все вероятности и отключит системы обороны, — сказал Фейкан, старший сын Квентина. — Это сэкономит нам время и избавит от лишних хлопот.

У Фейкана, превосходившего ростом даже отца, были такие же, как у Квентина, волнистые волосы, но высокими скулами и тонкими чертами лица он пошел в мать, Вандру. В свои тридцать семь лет Фейкан проявлял непомерные амбиции как в военных делах, так и в политических интригах Лиги Благородных. Квентин гордился сыном. Фейкан и его брат Риков рвались в бой и требовали своей доли командования, хотя и находились в прямом подчинении у отца.

Стоявший на мостике Риков насмешливо фыркнул.

— Если победа достанется нам так легко, как ты говоришь, то не будет повода ее праздновать. Я бы предпочел немного повоевать.

Риков был на семь лет моложе Фейкана и на голову ниже, но шире в плечах и с более мощной челюстью. Чувственные губы выдавали породу Харконненов, но никто, обладая здравым рассудком, не напоминал об этом позоре Рикову.

— Я буду рад любой победе, лишь бы мы сумели сделать еще один шаг к полному уничтожению этих машинных демонов. — Квентин обернулся к жаждущим подвигов сыновьям. — Не волнуйтесь, славы достанет для вас обоих… и даже останется кое-что на мою долю.

Подсознательно Квентин пытался избегать младшего сына из-за того, что произошло с его любимой женой после рождения Абульурда. Квентин всегда думал о Вандре, выступая на битву. В зрелом возрасте она случайно забеременела и родила младшего мальчика Абульурда. Во время невероятно тяжелых родов у Вандры случился инсульт, который безжалостно оставил ее в живых, и теперь она была больше похожа на растение, чем на человека. Погруженный в траур, не заботясь о новорожденном, Квентин отвез жену в Город Интроспекции, где много лет провела в размышлениях ее почитаемая тетка Серена Батлер. Квентин понимал, что поступает нечестно по отношению к младшему сыну, но ничего не мог с собой поделать.

— Итак, примеро, мы собираемся просто стоять и смотреть на Хонру или все же начнем? — спросил Риков, уже стоя у выхода.

Младшие командиры доложили подробную диспозицию, отметив на картах расположение сторон и доложив о готовности атаковать. Местная инкарнация всемирного разума Омниуса, должно быть, уже поняла всю безнадежность своего положения. Оборонительные системы и боевые роботы засекли флот армии Джихада еще на подходе к солнечной системе, но мыслящие машины ничего не могли поделать с такими превосходящими силами. Судьба машин была предрешена.

Квентин встал с командирского места и покровительственно улыбнулся своим нетерпеливым сыновьям. План битвы был утвержден далеко отсюда, в командном центре на Салусе Секундус, но на войне все может измениться в самый последний момент.

— Мы направим на планету пятьсот истребителей двумя волнами с полной нагрузкой импульсных бомб. Фейкан, ты поведешь первую волну, ты, Риков, вторую. Если мы сумеем в достаточной степени повредить их гель-контурные мозги, то машины ослабнут настолько, что смогут высадиться сухопутные части и довершить остальное. Население Хонру будет свободным еще до наступления ночи.

— Если кто-то еще остался в живых, — уточнил Риков. — Машины захватили планету больше девяноста лет назад.

Лицо Фейкана стало мрачным и каменно-неподвижным.

— Если Омниус убил всех, то у нас есть все основания для мщения. Как бы то ни было, пора покончить с этим.

Квентин соединил ладони перед лицом в жесте, одновременно напоминающем молитву и воинское приветствие. Это приветствие было принято в армии с момента убийства Серены Батлер более пятидесяти лет назад.

— Бойня на Хонру была одной из самых мрачных страниц ранней истории Джихада. — Хотя командующий говорил с сыновьями, в действительности он по системам связи обращался ко всему флоту — это была не пустая праздная болтовня, но выражение искренней веры. — Сегодня мы восстановим историческую справедливость и завершим эту драму счастливым концом.

Фейкан и Риков направились к пусковой палубе, откуда им предстояло вести волны истребителей-бомбардировщиков. Отец остался на командном пункте наблюдать за развертывающимся наступлением. Квентин был уверен в своих сыновьях. Примеро погрузился в изучение обстановки по экранам мониторов, сосредоточившись на ландшафте планеты: коричневые и зеленые континенты, белые клочья облаков и темно-синие пятна глубоких морей.

Нет сомнения в том, что Омниус основательно испортил пейзаж планеты, превратив великолепные леса и луга Хонру в индустриальный кошмар. Уцелевшие жители были наверняка превращены в рабов, которых силой заставили служить мыслящим машинам. Он сжал кулаки и помолился, прося Бога укрепить его силы. Все эти повреждения и ущерб можно будет со временем ликвидировать. Первый шаг — это восстановить благодетельное человеческое правление…

Спустя пять лет после начала священного Джихада Серены Батлер армада боевых кораблей Лиги попыталась освободить население Хонру — одной из планет Синхронизированного Мира. Армада была послана сюда по настоянию первого Великого Патриарха Иблиса Гинджо. Армия Джихада была хорошо вооружена, моральный дух ее был очень высок, но подлые выродки рода человеческого — агенты мыслящих машин дали неверные сведения о численности сил Омниуса на Хонру.

Десять тысяч кораблей Омниуса, ожидавшие в засаде, окружили армаду Джихада. Люди ответили отчаянным мужеством, применяя подчас самоубийственную тактику, но Омниус перенял этот способ, и роботы также стали жертвовать собой для достижения победы. Роботы-смертники уничтожали корабли Джихада на орбите, наземные роботы волнами атаковали деревни, убивая всех надеявшихся на спасение людей.

Предполагаемое освобождение Хонру превратилось в избиение, в бойню, которая продолжалась до тех пор, пока не были уничтожены последние корабли армады. Помимо убитых на планете людей погибло более полумиллиона солдат.

Давно пора, подумал Квентин, поквитаться с ними.

— Эскадрильи истребителей взлетели, примеро, — доложил помощник.

Квентин кивнул.

— Готовьте к высадке наземный десант для поддержки успеха. Хочу, чтобы все прошло гладко. Наземные войска высаживать, используя весь наличный транспорт под прикрытием штурмовиков. — Он помолчал, позволив себе суровую улыбку. — Я не знаю, подгибаются ли у роботов коленки, но надо ударить так, чтобы страх проник в их программную память.

Пятьсот истребителей стартовали с материнской баллисты. Флот роботов Хонру тоже пришел в движение, некоторые корабли были запущены на орбиту, другие скопились для удара на периферии системы.

— Приготовиться к космическому сражению, — приказал Квентин. — Все защитные поля Хольцмана включить, когда роботы окажутся в зоне огня, и ни минутой раньше.

— Слушаюсь, примеро. Мы продержимся.

Квентин не слишком сильно тревожился за исход битвы с кораблями роботов, его флот всегда мог уклониться от столкновения. Его гораздо больше интересовали действия сыновей, Фейкана и Рикова, поделивших между собой пятьсот истребителей. Каждый придерживался своей особой тактики, которая оказывалась эффективной в разных боевых ситуациях. Квентин не сомневался, что сегодня знаменитые братья Батлер добавят в свои послужные списки еще одну победу.

Как хотелось Квентину, чтобы Вандра могла сейчас видеть сыновей. При одной мысли об этом он испытал душевную боль. Она не понимала, что происходит вокруг нее…

Восемнадцать лет назад два старших сына Квентина видели, как по щекам отца струятся слезы. Это было, когда они оставили Вандру в Городе Интроспекции. Впервые в жизни герой войны выказал обычную человеческую слабость.

— Как много вокруг горя, отец, — сказал тогда Фейкан, — везде, куда ни посмотришь.

Но Квентин отрицательно покачал головой.

— Это слезы не муки и не горя, сынок. — Он положил руки на плечи обоих мальчиков. — Это слезы счастья, которое ваша мать дала мне.

Квентин не покинул Вандру. Хотя она уже почти двадцать лет ничего не понимала, он был уверен, что ее мысли просто заперты внутри ее сознания. Чувствуя ее пульс и слыша биение ее сердца, он думал, что только любовь сохраняет ей жизнь. Квентин продолжал воевать в армии Джихада и мысленно каждую свою победу посвящал жене. Каждый раз, возвращаясь на Салусу Секундус, он приезжал к Вандре, уверенный, что в глубине души она помнит, кто он…

Квентин оборвал воспоминания, с театра сражения стекались донесения, взволнованные доклады с истребителей Фейкана и Рикова. Боевые суда зависли над цитаделью машин на Хонру и сбросили импульсные бомбы, при взрыве которых излучалась разрушительная для роботов энергия Хольцмана. За прошедшие годы Омниус разработал способы зашиты своих гель-контурных мозгов, но в армии Джихада появились более мощные бомбы.

— Все заряды использованы, примеро, — доложил Фейкан. — Главный город подготовлен ко второй фазе операции.

Квентин улыбнулся. На орбите корабли роботов попытались вклиниться в строй кораблей Джихада, но их защитные поля сдержали натиск. Эти роботы были скорее раздражающей помехой, нежели реальной угрозой, пока не перегревались поля Хольцмана.

Квентин занялся перегруппировкой сил.

— Штурмовикам опуститься в атмосферу. Всем артиллерийским батареям приготовиться к обстрелу из космоса и с воздуха. Передайте гиназским наемникам приказ подготовить к бою импульсные мечи и начать очистку города. Я надеюсь, что они подавят остатки сопротивления роботов.

Младшие командиры подтвердили получение приказов, и примеро снова стал наблюдать со своего командного пункта, как огромные боевые корабли начали приближаться к планете для закрепления успеха.

Бронированный транспортер Квентина Батлера с хрустом ехал по обломкам, усеявшим улицы главного города машин на Хонру. Командующий решил лично осмотреть поле еще не до конца завершившейся битвы. Квентин оглядывал опустошения — по большей части причиненные еще до нападения, — испытывая печаль по утерянной планете. Заводы и промышленные магистрали заменили сельскохозяйственные угодья. Войска Джихада шли по вражескому городу, не причиняя вреда инфраструктуре и уничтожая только машины.

Сбитые с толку освобожденные рабы метались по улицам в поисках укрытия, выбегали из своих бараков и бросали конвейеры, оставшись без надсмотрщиков-роботов, которые стояли, парализованные после импульсного бомбометания. Квентин живо вспомнил освобождение Пармантье на заре его военной карьеры. Там бывшие рабы никак не могли поверить, что мыслящие машины наконец исчезли и отныне жизнь людей будет принадлежать только им самим. Теперь, когда наступили годы процветания, — после того, как Квентин на время передал управление Пармантье Рикову, тамошние жители боготворили Квентина и братьев Батлер как своих спасителей.

Но люди, уцелевшие здесь, на Хонру, не выражали того восторга, какого ожидал Квентин, казалось, они поражены настолько, что не знают, как реагировать на происходящее…

Группы быстрых наемников, большинство из которых прибыло сюда с Гиназа, ринулись вперед. Они никогда не представляли собой хорошо организованных боевых подразделений, но были превосходными бойцами-одиночками и мастерами рукопашного боя.

Гиназские наемники принялись разыскивать уцелевших функционирующих роботов. Незащищенные рабочие машины и сторожевые роботы считались одноразовыми, компьютерный всемирный разум не считал их ценными, и они были уничтожены во время импульсного удара. Но теперь из укрытий стали появляться боевые роботы, они начали сражаться, хотя и были повреждены и дезориентированы. Мускулистые наемники, используя импульсные мечи, генерирующие узконаправленные вспышки энергии, принялись одного за другим уничтожать этих врагов.

Даже из подпрыгивавшего на ухабах командирского вездехода Квентин мог разглядеть укрепленную цитадель, откуда местная инкарнация Омниуса управляла городом. Для достижения этой главной цели гиназские наемники, стремительные словно вихри, пробивали дорогу, подбираясь все ближе и ближе к цитадели и не считаясь с опасностью.

Квентин подавил тяжкий вздох. Если бы у него было больше таких бойцов пятнадцать лет назад во время второй обороны Икса, то он бы не потерял так много солдат и мирных жителей. Поклявшись, что Омниус никогда не сможет взять планеты, уже освобожденные армией Джихада, Квентин Батлер отогнал неприятеля, но очень дорогой ценой. Сам он попал в окружение и был блокирован в одной из глубоких пещер, где едва не погиб до того, как его выручили…

Для него это была еще одна крупная победа, которая укрепит его репутацию героя и вызовет еще большее почитание, с которым он уже и так не знал, что делать. Квентин даже не носил заслуженных орденов и медалей, которые давно перестали его волновать. Правда, дома он с удовольствием их рассматривал…

Пока наемники прокладывали себе путь по улицам города, откуда-то появилась группа оборванцев, поразившая видавшего виды примеро. Эти люди несли знамена, пели, радостно выкрикивали имя мученицы Серены Батлер. Хотя эта толпа была очень плохо вооружена, она смело кинулась в бой вслед за наемниками.

Квентин мрачно наблюдал это зрелище из окна своей машины. Он никогда не сможет убедить этих преданных людей в том, что надо отойти в сторону и предоставить гиназцам самим закончить их работу. Квентину уже приходилось встречаться с мартиристами.

Даже здесь, на захваченной машинами Хонру, порабощенные люди говорили, сохраняя тайну, о Жрице Джихада, о ее замученном ребенке и о первом Великом Патриархе. Они делали себе знамена и молились Трем Мученикам, словно те, как ангелы, могли сойти с небес и уничтожить ненавистного Омниуса.

На несоюзных планетах, в свободной Лиге и даже здесь, под гнетом мыслящих машин, такие люди, как эти, клялись пожертвовать жизнью ради спасения человечества от машинной чумы — так же, как это сделали Серена Батлер, Манион Невинный и Иблис Гинджо…

Вот и теперь мартиристы бросились вперед словно безумные. Они кидались на уцелевшие машины, ломали оглушенных рабочих роботов или бросались на вооруженных механических бойцов. Квентин подсчитал, что на каждого робота, которого им удавалось дезактивировать, приходилось по пять убитых фанатиков. Но это не останавливало их и не уменьшало их безумного рвения. Единственный способ, каким примеро мог остановить гибель этих людей, — скорее закончить боевые действия, а это означало скорейшее уничтожение инкарнации Омниуса в его укрепленной цитадели.

На случай неудачи у Квентина был выбор — уничтожить цитадель ядерным зарядом. Одной боеголовки с лихвой хватило бы на испарение Омниуса и полного искоренения власти мыслящих машин на Хонру, но в таком случае погибли бы и все эти люди, а Квентину не хотелось добывать победу такой ценой, тем более что пока он мог обойтись и другими способами.

Закончив свой рейд, Риков и Фейкан вернулись на командирский вездеход, доложив результаты непосредственно своему отцу. Увидев погибающих мартиристов, оба брата пришли к одному выводу.

— Надо организовать рейд коммандос, отец, — сказал Риков, — немедленно.

— Здесь, на поле боя, я для вас примеро, а не отец, — напомнил Квентин. — Извольте обращаться как положено.

— Слушаюсь, сэр.

— Но все же он прав, — вступился за брата Фейкан. — Позвольте мне возглавить группу наемников. Я поведу их в цитадель. Мы заложим взрывчатку и истребим всемирный разум.

— Нет, Фейкан. Вы — армейский офицер. Эту работу сделают другие.

— Так точно, например, я, — сказал Риков. — Разрешите мне собрать наемников, сэр. Через час мы уничтожим Омниуса.

Квентин снова отрицательно покачал головой.

— У вас жена и маленький сын, Риков. Нет никакой нужды в таком риске.

— Но это должно быть сделано, примеро! Подумайте, сколько людей погибнет за это время…

В дальнем квартале города раздался мощнейший взрыв. Цитадель некогда всемогущего Омниуса превратилась в ослепительную вспышку света. Ударная волна вдребезги разрушила цитадель и повалила окрестные здания. Когда свет вспышки померк, на ее месте стало видно гигантское облако пыли. От крепости всемирного разума не осталось и следа.

— Вот видите, ваша помощь не понадобилась, — сказал Квентин сыновьям.

Глава наемников подошел к командирской машине.

— Поставленная перед нами задача выполнена, примеро.

— И выполнена блестяще, — с улыбкой похвалил наемника Квентин.

Он обернулся к Фейкану и Рикову, хлопнул их по ладоням и вскинул вверх руки в победном жесте.

— Мы сегодня отлично поработали — и отвоевали у Омниуса еще одну планету.

 

Когда мощный военный флот Омниуса приблизился к крепости кимеков на Ришезе, Агамемнон просто застонал от невероятной и упорной глупости всемирного разума.

— Если его гель-контурные мозги, как все считают, устроены очень мудрено, то почему же этот Омниус никогда ничему не учится?

Гремящий в динамиках, установленных на устрашающем ходильном корпусе генерала, голос источал заметное раздражение.

Он не ожидал, что плененный независимый робот ответит на этот чисто риторический вопрос, но Севрат заговорил:

— Непреклонность и упорство мыслящих машин часто дают им преимущество. Такая тактика принесла нам множество побед, и вы прекрасно это знаете, генерал Агамемнон.

Хотя Севрат не оказывал никакого сопротивления и не проявлял неповиновения — в конце концов, это был всего лишь несчастный робот, хотя и независимый, — его ответы на вопросы и советы были на удивление бесполезными. Казалось, он играет с кимеками, не желая давать нужных ответов и утаивая важную информацию. Он огорчал генерала титанов вот уже пятьдесят лет, но Агамемнон пока не хотел его убивать.

Генерал титанов расхаживал по огромному открытому помещению и страшно злился, наблюдая приближение к планете флота роботов. Его крабовидное механическое тело было намного больше тех ходильных форм, какими он пользовался, когда исполнял роль комнатной собачки Омниуса до того, как оставшиеся титаны восстали и отделились от Синхронизированного Мира. После того как мыслящие машины были выведены из строя на Бела Тегез, куда сам Севрат занес опаснейший компьютерный вирус, Агамемнон и его кимеки завоевали еще и Ришез, превратив его в стратегическую базу для своих дальнейших операций.

— Уже седьмой раз Омниус присылает флот на Бела Тегез или сюда, — злобно ворчал генерал. — Каждый раз мы успешно отражаем его атаки, и ведь он прекрасно знает, что у нас есть скрэмблеры, которые уничтожают гель-контурные системы. Он вертится в этом порочном кругу как белка в колесе и никак не может сообразить, что нас давно уже пора оставить в покое.

Агамемнон, правда, умалчивал о том, что прекрасно видел — на этот раз флот Омниуса был гораздо многочисленнее, чем во время предыдущих нападений.

В конце концов, наверное, и он все же чему-то научился.

Гладкое, зеркальное, цвета темной меди лицо Севрата было постоянно спокойным и лишенным всякого выражения.

— Вы, кимеки, сломали и испортили множество сфер с обновлениями для Омниуса и тем самым нанесли значительный ущерб Синхронизированному Миру. Всемирный разум будет атаковать до тех пор, пока не добьется желаемого результата.

— Я бы предпочел, чтобы вместо всех этих глупостей он воевал с хретгирами. Может быть, эти черви, люди, и Омниус уничтожат друг друга, чем окажут нам неоценимую услугу.

— Я бы не стал называть это услугой, — произнес Севрат.

В раздражении Агамемнон отошел от робота, грохоча своими снабженными мощными поршнями ногами. Раздались сигналы системы тревожного оповещения.

— Сам не знаю, почему я до сих пор не разобрал тебя по винтикам.

— Я тоже этого не понимаю. Наверное, нам стоит вместе подумать над этим вопросом.

Генерал титанов никогда не доверял Севрату свои секреты. Он взял в плен независимого робота только потому, что тот когда-то провел много времени с его изменником-сыном Ворианом Атрейдесом. Вориан был доверенным человеком роботов, имел массу преимуществ и привилегий и обладал большой властью.

Но из-за любви к женщине, Серене Батлер, он бросил все, обратился против мыслящих машин и переметнулся на сторону свободного человечества.

Уже много лет генерал Агамемнон мучился этим страшным вопросом — почему Вориан предал своего отца? Агамемнон возлагал на него большие надежды, строил грандиозные планы — и все это в одночасье рухнуло. Он хотел превратить Вориана в кимека, сделать его наследником славы и мощи титанов. Теперь же у него нет надежды продлить свой род. У Агамемнона не будет других потомков.

Севрат, рассуждая теоретически, мог пролить свет на образ мыслей и поведение Вориана.

— Хотите, я расскажу вам анекдот, генерал Агамемнон? Когда-то давным-давно мне рассказал его ваш сын. Сколько хретгиров потребуется для того, чтобы заполнить одну емкость для мозга?

Титан на мгновение задержался у высокой арки выхода. Не для того ли он до сих пор держит здесь этого бесполезного робота, чтобы слушать истории о тех давно ушедших временах, когда Вориан был вторым пилотом на «Мечтательном путнике»? Этот вздор был слабостью, которую Агамемнон не имел права выказывать.

— Я не в настроении слушать анекдоты, Севрат. Мне предстоит серьезное сражение.

Кимеки мобилизуют свои силы, подготовят флот и отразят нападение контратакой. Потом, избавившись от надоедливого Омниуса, он наконец решится уничтожить независимого робота и начнет все с чистого листа.

На командном пункте хозяйничал Данте, один из трех оставшихся в живых первоначальных титанов. Сейчас он настраивал связь и приводил в боевую готовность системы, установленные на Ришезе.

— Они повторили свой ультиматум уже пять раз, устно. Все то же, что было и в предыдущие разы. Они предлагают нам сдаться.

— Я хочу послушать этот ультиматум, — сказал Агамемнон.

В громкоговорителе зазвучал монотонный, лишенный выражения голос.

— Титану Агамемнону, Юноне и Данте. Вы, кимеки, своим мятежом нанесли значительный урон Синхронизированному Миру, поэтому ваша угроза должна быть искоренена. Омниус издал приказ о вашем немедленном захвате и об уничтожении всех ваших последователей и сторонников.

— Ты думаешь, что после этого мы должны признать себя виновными? — вопросом на вопрос ответил Агамемнон. — Юноны здесь нет.

Возлюбленная Агамемнона уже несколько лет была королевой, в каковом качестве управляла планетой Бела Тегез.

Данте сделал странное движение, словно собирался чисто по-человечески пожать плечами своей ходильной формы.

— В течение тысячи лет Омниус позволял нам служить мыслящим машинам. Согласно его вычислениям, мы должны быть ему за это вечно благодарны.

— Кажется, своему чувству юмора ты учишься у Севрата. Беовульф готов? Я хочу, чтобы он нанес удар, если что-то пойдет не так.

— Его флот готов.

— Все взаимозаменяемы и вооружены скрэмблерными минами?

— Да, все неокимеки получили четкие указания. Неокимеки были созданы из населения покоренной Бела

Тегез, из бывших рабов мыслящих машин на Ришезе и на Бела Тегез. Людям были сделаны тончайшие хирургические операции, в ходе которых головной мозг отделяли от бренного тела и помещали в специальные механические ходильные корпуса. Бдительные и подозрительные титаны обеспечили лояльность своих новых товарищей весьма простым способом, инсталлировав в корпуса специальный режим «умерщвления». Даже пребывавшие на далеких планетах неокимеки должны были каждые два года получать сигнал повторного включения, без которого они погибнут. В случае, если генерал и два других титана будут убиты, то со временем неизбежно умрут и все неокимеки. Поэтому они всеми силами оберегали титанов и были фанатично преданы Агамемнону, Юноне и Данте. Генерал продолжал ворчать:

— Не знаю, право, чего мне больше хотеть — чтобы Беовульф выжил или чтобы он погиб. Я просто не знаю, что вообще с ним делать.

В ожидании развязки надвигающейся драмы он грохочущими шагами своих металлических ног мерил помещение командного пункта.

Беовульф стал первым неокимеком, вступившим в заговор титанов против Омниуса. Когда Беовульф напал на россакскую Колдунью Зуфу Ценву и бизнесмена Аурелия Венпорта, воспользовавшись информацией, полученной от человека-шпиона, работавшего на роботов, Беовульф получил серьезные травмы. Металлическое тело можно было легко заменить, но пострадал головной мозг неокимека. Титаны сохранили его, но неуклюжий и утративший здравый смысл Беовульф стал скорее обузой, чем подмогой.

— Думаю, мне надо самому присутствовать на поле боя. Есть у нас корабль, куда можно перенести мою емкость?

— Как всегда, генерал Агамемнон. Что мне ответить машинам?

— Мы дадим им ясный ответ, обрушив на них скрэмблерные мины.

Агамемнон направился к взлетной площадке. Механическая рука отделила емкость от ходильного корпуса и вставила его в Специальное гнездо на борту корабля, соединив мозг с сенсорами управления. Когда генерал запустил свой острый как бритва корабль на орбиту, он чувствовал себя атлетом, наслаждающимся своей неограниченной силой и мощью.

Сбившийся в кучу флот машин следовал своей — как всегда — предсказуемой тактике. Агамемнон уже устал слушать устрашающие заявления грозящих роботов. Да, конечно, Омниус, беспрекословно повинуясь своей программе, не мог, не имел возможности убить трех титанов, но зато мог уничтожить и испепелить все остальное. Неужели Омниус всерьез рассчитывает на то, что кимеки сдадутся и сами, фигурально выражаясь, перережут себе горло?

Но генерала не покидало чувство какой-то внутренней неуверенности, которое он подавлял и никому не показывал. На этот раз численность атакующих была значительно больше, чем во время любой из предшествующих атак, и для победоносного отражения нападения потребуется максимальное напряжение сил обороняющихся кимеков.

Если хретгиры не смогли победить Омниуса своими бесчисленными ударами, то горстка мятежников Агамемнона просто не в состоянии будет сопротивляться такому численному превосходству — не важно, роботы это будут или хретгиры. Каждый из этих противников мог прислать силы, имеющие подавляющее численное превосходство, если бы вдруг захотели это сделать. Генерал понимал, что его положение на Ришезе постепенно становится безнадежным.

Когда Агамемнон присоединился к кораблям кимеков на орбите, со стороны теневой стороны планеты показались разведывательные зонды, которые должны были следить за флотом роботов.

— Они-они-они готовятся к атаке. — Беовульф говорил раздражающе медленно, заикаясь и спотыкаясь на каждом произносимом им слоге. Поврежденный неокимек стал таким бестолковым и неуклюжим, что разучился посылать внятные сигналы, а на земле Беовульф не ходил, а ковылял, и ему стоило большого труда не натыкаться на окружающие предметы.

— Я беру командование на себя.

— Б-б-благодарю.

По крайней мере теперь Беовульф не пытался притворяться, что сохранил свои таланты и способности.

— Рассредоточиться. Импульсными снарядами — огонь! Корабли неокимеков бросились вперед с яростью волков, обнаживших свои клыки. Флот роботов стремительно построился в боевой порядок, изготовившись к броску, но корабли кимеков были меньше, их было труднее поразить, и к тому же они рассредоточились в большом пространстве. Воины Агамемнона увертывались от выстрелов машин, чтобы применить импульсные скрэмблерные мины.

Эти маленькие магнитные капсулы, сконструированные с использованием технологии полей Хольцмана, были скопированы с оружия хретгиров, образцы которого отчасти были собраны на полях битв, а отчасти — доставлены шпионами. Кимеки были устойчивы к действию скрэмблеров, но против мыслящих машин Лига Благородных использовала это оружие уже на протяжении целого столетия.

Во время установки мин роботы испепелили десятки неокимеков, но множество крошечных мин уже плавали в пространстве и сталкивались с корпусами вражеских кораблей. При каждом таком столкновении происходил взрыв, мина разряжалась пачкой импульсов, которые стирали всю информацию в гель-контурах машин. Корабли роботов теряли управление и начинали дрейфовать в пространстве, сталкиваясь друг с другом.

Не видя необходимости подвергать себя ненужному риску, Агамемнон удалился на безопасное расстояние и наслаждался видом сражения издали. Мыслящие машины терпели поражение более сокрушительное, чем он ожидал.

Из города стартовал какой-то корабль. Когда он с ревом приблизился к строю вражеских судов, Агамемнон сначала подумал, что Данте тоже хочет поучаствовать в битве, но потом решил, что это маловероятно. Титан с наклонностями завзятого бюрократа, Данте, не любил находиться в гуще событий. Нет, это был кто-то другой.

Агамемнон знал, что многие неокимеки горят желанием броситься в бой против Омниуса — и в этом не было ничего удивительного. Всемирный разум угнетал Ришез очень давно — в те уже далекие времена, когда люди Ришеза были просто людьми. И было вполне естественно, что они горели жаждой мести. Неокимеки никогда не жаловались на то, что правление титанов было слишком твердым. С тех пор как Агамемнон дал им возможность стать машинами с человеческим мозгом, они прощали ему довольно частые вспышки жестокости.

Таинственный корабль уже оказался в самой гуще вражеского флота, но огня он не открывал. Корабль, ловко увертываясь от снарядов, миновал первую линию из поврежденных машинных судов. Сигналы рикошетом отскакивали от металлических корпусов, заполняя частоты линий связи. Некоторые сигналы были закодированы и звучали на непонятном машинном языке вперемежку с издевательскими замечаниями и свистом неокимеков.

— Наступайте, расстройте ряды Омниуса и уничтожьте как можно больше его кораблей, — приказал Агамемнон. — Пусть уберутся восвояси с большим уроном.

Неокимеки рванулись вперед, а таинственный корабль продолжал углубляться в гущу неприятельского флота. Агамемнон настроил оптические сенсоры и увидел, как одинокое судно завершило свою странную игру. Когда оно приблизилось к огромному кораблю машин, с его борта протянулся гигантский рычаг и, захватив смельчака, затащил его внутрь, словно хамелеон, отправляющий в рот муху своим длинным клейким языком.

Неокимеки выпустили новый заряд скрэмблерных мин. Очевидно, машины рассчитали вероятности и пришли к выводу, что здесь у них нет шансов на победу. Стремясь избежать большего поражения, флот роботов отступил от Ришеза, оставив на орбите груду мусора в виде мертвых неуправляемых кораблей.

— Мы подсчитали, что другие битвы имеют для нас большую важность и являются приоритетными, — объявил по системе связи один из командиров кораблей машин. Это служило роботам малым утешением. — Мы вернемся с большими силами, восполним наши потери и доведем численность до приемлемого уровня. Знай, генерал Агамемнон, приговор Омниуса в отношении тебя и твоих неокимеков по-прежнему остается в силе.

— Конечно, остается, но знайте и вы, — передал Агамемнон, сожалея о том, что машины не смогут распознать его язвительный тон, — что если вы явитесь снова и напомните о своем существовании, то опять получите хорошего пинка.

Оставив на поле боя более сотни разрушенных и неуправляемых кораблей, дрейфующих на орбите вокруг Ришеза, флот Омниуса убрался восвояси. Обломки могут, правда, создать опасность для навигации, но, вероятно, Агамемнон и его кимеки используют их в качестве элемента полосы обороны. Для планетной базы трудно придумать лучший заслон от вторжений противника из космоса.

Правда, кимеки не могли не понимать, что угроза командующего флотом робота не была пустым звуком. Мыслящие машины вернутся, в этом не могло быть никаких сомнений, и огневая мощь их флота на этот раз будет такой, что они смогут обеспечить себе победу. Агамемнон понимал, что титанам придется покинуть Ришез и отступить на какую-нибудь отдаленную планету, где надо будет создать непроницаемую и несокрушимую систему обороны. Этого будет достаточно, чтобы спастись от Омниуса — по крайней мере на некоторое время.

Надо будет обсудить эту проблему с Юноной и Данте, но действовать нужно без промедления. Всемирный разум может быть неуклюжим и предсказуемым, но он абсолютно беспощаден.

Много позже, вернувшись в город и подсчитав понесенные в результате машинной атаки потери, Агамемнон, к своей досаде, обнаружил, что пилотом одинокого корабля был вовсе не неокимек.

Каким-то образом, после пятидесяти шести лет заключения, независимый робот Севрат нашел способ сбежать и присоединиться к флоту мыслящих машин.

 

Хотя вид заваленного книгами и чертежами кабинета едва ли мог удовлетворить воображение Нормы Ценвы, она редко покидала свое рабочее помещение. Сознание ее могло побывать в любом месте по ее выбору.

В высшей степени сосредоточившись на решении важных задач, она беспрестанно работала с чертежами на электронных чертежных досках, а на кольгарской верфи, гудевшей по соседству, тысячи рабочих воплощали в жизнь проекты Нормы. Завод строил корабль за кораблем, производил защитные поля, двигатели и оружие. Этот процесс был нескончаем, как и работа Нормы. Джихад продолжался.

Она без особого удивления обнаружила, что уже наступило утро. Норма опять проработала всю ночь, а может быть, и дольше. Она не знала даже, какое сегодня число и какой день недели.

Снаружи от кольгарской верфи, которой теперь управлял ее старший сын Адриен, доносился гул работы тяжелых машин. Это был… так сказать, продуктивный, полезный шум, который не отвлекал ее и не мешал творить и работать. Адриен был одним из пятерых детей Аурелия Венпорта, но другие четверо не имели ни склонностей, ни способностей к бизнесу. Они — двое сыновей и две дочери — работали в корпорации «ВенКи», но на незначительных должностях в представительствах компании. Адриен сейчас находился на Арракисе, наблюдая за добычей и распределением пряности.

Рабочие бригады собирали торговые суда и военные корабли, в большинстве своем оснащенные старыми обычными двигателями, но строили здесь и спейсфолдеры — корабли с двигателями, свертывающими пространство, двигателями, способными мгновенно переносить корабли из одной точки космического пространства в другую. К сожалению, системы навигации продолжали оставаться ненадежными и по определению рискованными. Процент потерь был так высок, что люди не желали летать на таких кораблях, даже солдаты Джихада пользовались ими только в случаях крайней необходимости.

Несмотря на повторяющиеся неудачи — одни, обусловленные недостатками математических и физических расчетов, другие — фанатизмом, — Норма была уверена, что со временем найдет решение, если сосредоточится и не будет спешить. Более высоких приоритетов у нее сейчас не было.

Она вышла на улицу, окунувшись в утреннюю прохладу, и всмотрелась в очертания гремящих цехов, не слыша этого грохота и не ощущая запаха гари и дыма литейных печей. Большая часть ресурсов планеты шла на сборку новых кораблей для восполнения постоянных потерь армии Джихада. Одно количество энергии, материалов, сырья и рабочей силы, которое для этого требовалось, не укладывалось даже в светлой голове Нормы.

Когда-то она была низкорослой молодой девушкой, которую презирала ее собственная мать. Теперь же Норма была физически прекрасна, ее идеи и область ответственности охватывали всю вселенную и простирались далеко в будущее. Она изменилась фундаментально, в самих основах своей сущности, поднявшись на высочайший уровень сознания после пыток, которым подверг ее титан Ксеркс. Теперь она стала критически важным мостом, соединявшим современность и вечность. Человечество не могло теперь воспользоваться этим потенциалом без Нормы Ценвы.

Какое-то время Норма была счастлива. Она была любима и любила сама. Аурелий, ее опора и поддержка, погиб вместе с ее суровой и эгоцентричной матерью, став одной из жертв нескончаемой войны. Отношения ее с Зуфой всегда были сложными, но милый и любимый Аурелий был просто даром богов, выручавшим ее во многих тяжелых ситуациях. Не проходило ни одного дня, чтобы она не вспоминала о нем. Без его беззаветной помощи и поддержки она никогда не смогла бы достичь своей жизненной цели и не осознала бы свои мечты. С самого начала Аурелий разглядел ее скрытые возможности и вложил в нее все свое состояние, всю свою душу.

Благодаря соглашению, которое Аурелий заключил в свое время с Сереной Батлер, корпорация «ВенКи» сохранила монополию на производство свертывающих пространство двигателей. Когда-нибудь эта новая технология приобретет даже большее значение, чем защитные поля Хольцмана — и произойдет это, как только Норме удастся решить навигационную проблему. Но каждый раз, когда Норма, казалось бы, находила часть ответа, возникало множество новых вопросов, которые еще больше запутывали проблему, а ответ казался еще дальше — таким далеким и маленьким кажется собственное отражение в комнате с зеркальными стенами.

Норма смотрела на гигантский промышленный пейзаж, но сознание ее был далеко, продолжая блуждать в поисках ускользающего решения. Спейсфолдеры могли перебрасываться из одной точки пространства в другую мгновенно — сам толчок срабатывал великолепно, — но возможность точно направить корабль, позволить ему избежать столкновений с другими небесными телами представлялась неразрешимой проблемой. Хотя пространство на пути корабля чаще все же оказывалось пустым, существовала ненулевая вероятность того, что судно встретится со звездой или планетой, и тогда корабль погибал. Не было ни единого шанса свернуть или избежать столкновения. Экипаж не мог даже воспользоваться спасательными судами.

Приблизительно одна десятая всех полетов на спейсфолдерах заканчивалась катастрофой.

Это было похоже на бег с завязанными глазами по минному полю. Ни один человеческий ум не мог среагировать на возникавшие опасности достаточно быстро, ни одна карта не могла обеспечить пилота точной информацией о препятствиях, которые могли встретиться в свернутом пространстве. Этого не могла сделать даже сама Норма, несмотря на ее сверхъестественный интеллект.

Много лет назад она нашла временное решение, применив для этого быстродействующие компьютеры. Аналитическое приспособление для быстрого принятия решений могло предвосхищать неверный шаг за наносекунды и в течение этого времени менять курс. Тайная установка таких приборов на кораблях — первых моделях промышленных спейсфолдеров — снизила аварийность почти наполовину и сделала новые корабли почти пригодными для регулярной навигации.

Но когда офицеры армии Джихада впоследствии обнаружили компьютеры на борту кораблей, то поднялся такой шум, разразился такой скандал, что дело едва не дошло до закрытия кольгарской верфи. Поставленная в безвыходное положение Норма пыталась оправдываться, приводя доказательства успеха и указывая на преимущества, которые сверхскоростные корабли могут дать Джихаду. Но ее никто не слушал. Великого Патриарха Тамбира Боро-Гинджо едва не хватил удар, когда он узнал об «обмане», который пыталась совершить Норма.

Ее сын Адриен — блестящий оратор и умелый негоциант, такой же, как и его отец, — сумел спасти Норму и верфь, прибегнув к униженным извинениям, согласившись вопреки здравому смыслу и собственным интересам извлечь из кораблей и уничтожить все компьютерные навигационные системы под наблюдением меднолобых чиновников Лиги. Уничтожая компьютеры, он улыбался, и чиновники отбыли на Салусу, самодовольно ухмыляясь.

— Ты найдешь другое решение, — шепнул Адриен матери. — Я знаю, что обязательно найдешь.

Хотя с тех пор Норма не могла больше использовать компьютеры, она сохранила несколько спрятанных навигационных систем. А затем потратила десятки лет, начав работать над проблемой, можно сказать, с чистого листа. Это было жуткое, ничем не оправданное отставание. Без сложных компьютеров она не видела никакого решения. Навигатор должен был каким-то образом предугадывать препятствия и устранять возможность столкновения до того, как они возникали в реальности — такое представлялось Норме абсолютно невозможным.

Проект создания спейсфолдеров превратился для корпорации «ВенКи» в настоящую черную дыру, которая требовала огромных затрат и не сулила в ближайшем будущем никаких доходов, какими можно было бы эту дыру заполнить. Техника действовала безупречно, так, как рассчитывала Норма, но управлять ею было практически невозможно.

К счастью, «ВенКи» получала приличный доход от перевозки грузов, особенно это касалось добычи и транспортировки пряности с Арракиса. Пока только ее корпорация имела там необходимые связи и знала источники получения меланжи.

Норма и сама принимала пряность. Она оказалась настоящим благом. Меланжа. Готовясь к новому рабочему дню, Норма с наслаждением вдыхала аромат пахнущего корицей и упакованного в капсулу красновато-коричневого порошка, клала ее на язык и проглатывала. Она даже не знала, сколько меланжи она съела за последние несколько дней. Столько, сколько потребовалось.

Эффект циркулирующей в крови пряности на сознание был потрясающим. Например, в какой-то момент Норма, сидя у окна своего рабочего кабинета, наблюдала, как идет постройка нового судна. Вокруг корпуса суетились рабочие, передвигаясь на специальных платформах и страхуя себя специальными поясами, изобретенными Нормой…

В какое-то мгновение, однако, она ощутила мощный внутренний толчок, это было, видимо, похоже на свертывание пространства, но присутствовало здесь и нечто особенное, но природу этой особенности Норма пока не могла постичь. В течение последнего месяца она увеличила потребление меланжи, экспериментируя на себе, как на своих кораблях, отчаянно ища разгадку тяжелейшей проблемы безопасной навигации. Это было какое-то сверхъестественное оживление, поток мыслей, которые неслись к окончательному решению, словно бурная горная река — по порогам глубокого узкого ущелья.

Внезапно во время этой ментальной вспышки Норма вдруг ощутила, что сознание ее находится очень далеко от Кольгара. Она явственно увидела высокого худощавого мужчину, стоящего среди безбрежного моря иссушенной песчаной пустыни. Мужчина следил за ремонтом машины для сбора пряности. Несмотря на какую-то рябь перед глазами — было такое впечатление, что она смотрит сквозь толстое рифленое стекло, — Норма узнала патрицианский профиль и темные волнистые волосы, в которых, несмотря на шестидесятичетырехлетний возраст их обладателя, не было видно седины. Таков был гериатрический эффект регулярного приема пряности.

Адриен. Мой сын. Он на Арракисе. Она вспомнила, что Адриен действительно уехал на Арракис для переговоров с дзенсуннитами относительно условий сбора пряности.

Сын был до такой степени похож на отца, что Норма могла вполне вообразить, что видит Аурелия. Учитывая успехи сына в делах, Норма доверила ему проведение всех торговых операций корпорации «ВенКи», а сама сосредоточилась на своей работе.

Было ли это видение реальным? Норма не знала, чему верить. Может быть, это было просто видение того, во что она хотела верить?

Она продолжала явственно видеть образ своего старшего сына, когда голову ее пронзила сильнейшая боль. Норме показалось, что череп распиливают зазубренным лезвием. Она громко закричала. Теперь она видела перед глазами только полосы и пятна яркого света, окрашенные в разные цвета. Она ощупью потянулась к ящику и извлекла оттуда еще одну капсулу меланжи, которую немедленно проглотила. Постепенно боль улеглась, и к Норме вернулось четкость зрения.

Видение отступило от Адриена, как взор орла, который обозревает с высоты просторы пустыни, покрытые бесчисленными дюнами. Потом Норма потеряла сознание и погрузилась в черный непроницаемый мрак, словно слепой червь, зарывшийся в глубины песка…

Позже Норма, обнаженная, стояла перед зеркалом. С момента той памятной ментальной стимуляции она обрела способность перестраивать свое тело и поддерживать его совершенство и красоту, пользуясь генным пулом своих предков по женской линии. Аурелий всегда любил ее такой, какой она была, даже в то время, когда Норма отличалась уродством, но она воспользовалась своими новыми способностями, чтобы ради Аурелия придать себе совершенную форму. Она перестала стареть. Теперь, внимательно глядя на свое отражение, она исследовала безупречные формы тела и черты прекрасного лица, которое она когда-то создала для своего любимого.

Норма чувствовала, что в ее организме происходит какое-то отчуждение от физического мира; ее перестроенное тело продолжало изменяться дальше, видимо, уже по собственному желанию. Тело не умирало и не приходило в упадок… но оно каким-то образом развивалось, и Норма пока не понимала сути этого процесса.

Физическая внешность потеряла свою значимость, на самом деле она лишь отвлекала. Норме надо было контролировать свою силу, верно направлять ее, как это делали ее предки Колдуньи, но масштабы этого контроля невероятно возросли. То, что намеревалась делать Норма Ценва, требовало гораздо больше ментальной энергии, чем придание определенной формы одному телу, и намного больше, чем для актов разрушения, которые могли производить Колдуньи.

Для того чтобы творить, всегда требуется больше энергии, чем для того, чтобы разрушать.

Норма ощущала усталость, утомление от постоянного стресса, от бремени того, что ей нужно было сделать, ее силы тратились на создание образов, на конструирование, на испытания… и иссушение усиливалось от постоянных неудач. А когда Норма уставала, ей требовалось больше меланжи.

Глядя в зеркало, она наблюдала, как по ее телу пробегает светящаяся рябь. На одном плече появилось красноватое пятно. С усилием направив на пятно ментальную энергию, Норма восстановила совершенство тела. Изъян пропал.

Она поддерживала свою красоту только в память об Аурелии Венпорте. Теперь его больше нет, но даже его смерть не остановит ее от исполнения задуманного.

 

Адриен Венпорт стоял на гребне обдуваемой знойными ветрами дюны и наблюдал, как механики чинят комбайн для сбора пряности, в то время как другие члены команды разошлись в разных направлениях, чтобы не пропустить признаков приближения червя. Адриен мало разбирался в технике, но понимал, что в его присутствии механики будут работать более быстро и тщательно.

Здесь, в опаленной беспощадным солнцем пустыне Арракиса, время, казалось, навсегда остановилось. Океан песка был бесконечен, жара невыносимой, воздух таким сухим, что в нем трескалась незащищенная кожа. Он чувствовал себя беззащитным и уязвимым и испытывал предательское ощущение того, что за ним наблюдает какая-то невидимая и мощная сила.

Откуда берутся люди, не испытывающие страха и трепета перед этой планетой?

Одна из маленьких машин для сбора меланжи сломалась, и корпорация «ВенКи» несла большие убытки за каждый час простоя. Под началом Адриена находились также и другие сборщики и дистрибьюторы, ожидавшие доставки очередной партии в Арракис-Сити. Дальше, в обширном бассейне песка два огромных экскаватора раскапывали большое пятно оранжевой пряности. Воздушный грузовик висел над карьером, а отважные сборщики, работая механическими лопатами, выкапывали ржавые отложения меланжи, наполняли ящики и относили их в грузовик для дальнейшей обработки.

По связи, прорываясь сквозь статический треск, послышался взволнованный голос разведчика:

— Червь!

Бригада наемных рабочих бросилась к грузовику, а механики, стоявшие возле Адриена, оцепенели от ужаса.

— Что будем делать? Мы не можем улететь отсюда на этой штуке.

Один из выпачканных пылью механиков беспомощно взглянул на части двигателя, разложенные на пластиковой подстилке, брошенной на песок.

— Надо было скорее шевелиться! — злобно крикнул другой старатель.

— Прекратите работу и не издавайте никаких звуков, — приказал Венпорт, расставив ноги и прочно упершись ими в песок. — Стойте неподвижно.

Он кивнул головой в сторону одного из двух больших экскаваторов.

— Они производят гораздо больше шума, чем мы. Червю нет никакого смысла обращать внимание на нас.

Было видно, как вторая и третья бригады старателей спешно взбираются на борт тяжелого вертолета, который, помимо этого, взял максимальный груз. Спустя мгновение вертолет взмыл вверх, оставив на земле брошенные комбайны — весьма дорогостоящее оборудование, невольно отметил про себя Венпорт.

Исполинский червь несся под самой поверхностью песка, стремясь настигнуть намеченную жертву. Покинутая техника тихо стояла на земле, но двигатели взлетевшей машины ревели и стучали, создавая вибрацию, будившую в звере охотничий инстинкт. Как артиллерийский снаряд, червь внезапно вынырнул на поверхность и одним броском поднялся в воздух, с умопомрачительной скоростью взметаясь все выше и выше. Двигатели вертолета, едва не захлебываясь, взвыли — пилот изо всех сил пытался увести машину от опасности. Открылась гигантская пасть, и громадная глотка словно пену бешенства извергла тучи песка.

Червь вытянулся в воздух почти во всю свою длину, едва не достав в рывке тяжелую машину. От движений червя возник ветер, бросивший в сторону вертолет, который, приподнявшись, провалился в воздушную яму, когда червь тяжело рухнул обратно на песок, сокрушая брошенную технику. Пилот снова овладел управлением и продолжил подъем, на полной скорости направляясь к спасительным скалам.

Оказавшиеся в затруднительном положении механики и Адриен облегченно вздохнули, видя спасение товарищей, но сами остались недвижимыми. Вертолет не мог прийти к ним на выручку, пока не уйдет червь.

Зверь принялся извиваться на поверхности, пожирая комбайны, а потом мгновенно зарылся в песок и устремился прочь. Адриен, затаив дыхание, следил за происходящим, глядя, как движение червя прочерчивает в песке волну, уходящую к горизонту в противоположном от них направлении.

Покрытые пылью и грязью старатели радовались, что сумели перехитрить пустынного демона. Тихо смеясь после пережитого страха, они принялись поздравлять друг друга с чудесным спасением. Адриен взглянул на вертолет, продолжавший свой путь к черной гряде скал. На противоположном склоне гряды в укрытом от песка и червей ущелье находится стоянка корпорации «ВенКи», где людей ждут еда, вода и кровати для отдыха. Оттуда пришлют машину, чтобы забрать Адриена и остальных.

Ему не понравилось, как изменился цвет неба. За линией скал, куда направлялся вертолет, небосвод окрасился в грязно-зеленый цвет.

— Люди, вы знаете, что это может значить? Уж не надвигается ли песчаная буря? — Он слышал о невероятно сильных ураганах Арракиса, но сам ни разу не попадал в них.

Один из механиков оторвался от работы, двое других внимательно вгляделись в горизонт.

— Правда, это песчаная буря. Маленькая, так, порыв ветра, это намного лучше, чем буря Кориолиса.

— Но вертолет летит прямо туда.

— Тогда это очень плохо.

Адриен устремил взор в удаляющуюся машину. Вертолет начало сильно трясти. В приемнике послышались тревожные сигналы и взволнованные восклицания пилота. Завитки казавшейся издали нежной и мягкой пыли и песка взметнулись в воздух, подбираясь к вертолету, словно руки, стремящиеся заключить его в любовные объятия. Машина беспорядочно заметалась из стороны в сторону, потеряла управление и врезалась в стену черных скал. На месте удара вспыхнуло рыжее пламя и повалил черный дым, который вскоре бесследно рассеялся.

Проклятые черви всегда получают назад свою пряность, подумал Адриен. Так или иначе.

Такова была страшная правда этого рискованного делового предприятия. Невзирая ни на какие меры предосторожности, неожиданные несчастья и катастрофы обрушивались на не готовых к ним людей.

— Заканчивайте ремонт как можно скорее, — тихо, но твердо сказал Венпорт, — чтобы мы быстрее убрались отсюда и вернулись в Арракис-Сити.

Позже, стоя в окружении своих людей на рыночной площади Арракис-Сити, Адриен разговаривал со старателями, многие из которых изо всех сил старались обмануть корпорацию. Таков был обычай, но Адриен успел хорошо изучить местные повадки и не позволял себя надувать.

— Вы хотите за пряность слишком много, — не дрогнув ни одним мускулом, сказал Адриен, обращаясь к бородатому старателю, который был крупнее его в два раза. Так же как и другие местные уроженцы, человек был одет в пустынный камуфляж; пыльные инструменты пристегнуты к широкому поясу. — «ВенКи» не может мириться с такими ценами.

— Добыча пряности — опасное дело, — возразил бородач. — Риск надо компенсировать.

— Это не моя вина, что людям приходится рисковать, и я не люблю, когда меня обманывают.

Адриен шагнул вперед, приблизившись к великану, так как это было именно то, чего бородатый ожидал меньше всего, рассчитывая на свою устрашающую внешность. Венпорту надо было выглядеть не менее сильным и грозным.

— «ВенКи» заключила с вами большой контракт. Вы надежно обеспечены работой. Удовольствуйтесь этим. Вы хнычете больше, чем немощные старухи.

Бородач онемел от такого оскорбления. Рука его скользнула к поясу, где, несомненно, висело спрятанное под плащом оружие.

— Ты хочешь сохранить свою воду, чужестранец?

Не колеблясь, Адриен схватил великана за грудки и резко оттолкнул старателя. Человек упал на спину. Товарищи упавшего обнажили клинки, громиле помогли встать на ноги.

Адриен, скрестив руки на груди, одарил туземцев ослепительной и самоуверенной улыбкой.

— И вы еще хотите работать с «ВенКи»? Вы думаете, что здесь нет дзенсуннитов, готовых ухватиться двумя руками за мои предложения? Вы заставили меня терять время, пригласив на Арракис, и продолжаете делать это своим нытьем. Если вы люди чести, то будете исполнять условия нашего соглашения. Если же у вас нет чести, то я отказываюсь от сотрудничества с вами.

Хотя Адриен вел себя как игрок, он понимал, что вовсе не блефует. Племена пустыни привыкли собирать и продавать пряность. «ВенКи» была единственным надежным и регулярным покупателем, и сам Адриен был «ВенКи». Если он решит внести этих людей в черный список, то им придется вернуться в пустыню и добывать там средства к пропитанию… а многие местные жители-дзенсунниты уже забыли, как это делается.

Противники злобно смотрели друг на друга, стоя среди духоты и вони большого рынка. В конце концов он предложил им символическое увеличение цены, решив, что возьмет разницу с покупателей, которые в большинстве своем были очень богаты. Они будут рады платить и, возможно, даже не заметят разницу, так как меланжа была и без того страшно дорогой редкостью. Жители пустыни ушли, удовлетворенные только наполовину.

После их ухода Адриен горестно покачал головой.

— Какой-то извращенный джинн испортил эту планету, как только мог… а потом именно сюда, в самое пекло, сунул пряность.

 

Как только начал спадать дневной зной, группа дзенсуннитов вышла из своих потайных тенистых укрытий и приготовилась продолжить путь вниз от Защитного Вала. Сам Исмаил не очень сильно тревожился по поводу похода к шуму и вони городской цивилизации, но он не желал, чтобы Эльхайим без постороннего присмотра, один, отправился в поселок корпорации «ВенКи». Сын Селима Укротителя Червя слишком часто выбирал опасную и скользкую дорожку, ведущую к чужеземцам.

Исмаил в отличие от своих молодых спутников выказал здравый смысл и надежно прикрыл обветренную кожу защитной одеждой. На сухощавое лицо он надел маску, сохранявшую выдыхаемую воду, фильтруя ее через слои ткани, — это был дистиллятор, сберегавший воду. Исмаил не потеряет ни капли драгоценной влаги.

Другие люди проявляли полную беззаботность в этом отношении и не берегли воду, надеясь, что всегда смогут добыть ее. Они носили одежду чужеземного производства, выбирая ее по красоте, а не по пригодности ношения в пустыне. Даже Эльхайим предпочитал яркие цвета, пренебрегая обычным пустынным камуфляжем.

Исмаил поклялся его матери, лежавшей на смертном одре, что позаботится о ее сыне, и он честно старался это делать — возможно, слишком усердно и часто, — чтобы молодой человек понял, как надо жить. Но Эльхайим и его друзья были новым поколением, слепленным из совершенно иного теста, для них Исмаил был древним реликтом старой жизни, живым ископаемым.

Трещина между Исмаилом и Эльхайимом расширялась и углублялась, угрожающе превращаясь в пропасть. Когда заболела мать, Эльхайим умолял ее поехать к врачам в Арракис-Сити, но Исмаил изо всех сил противился влиянию недостойных доверия чужеземцев. Марха послушалась мужа, а не сына. По мнению Эльхайима, именно это упрямство и стало причиной смерти матери.

Молодой человек бежал и в Арракис-Сити сел на борт одного из кораблей «ВенКи», который умчал его к далеким планетам, включая и Поритрин, все еще разрушенный и опустошенный после достопамятного восстания рабов, во время которого Исмаил и его последователи бежали на Арракис. Позже Эльхайим вернулся домой, к своему племени, но то, что он увидел и узнал за время своего путешествия, произвело на него неизгладимое впечатление. Этот опыт больше чем что-либо другое убедил его во мнении, что дзенсунниты должны перенимать чужеземные обычаи и привычки — так же как сбор и продажу пряности.

Для Исмаила это было проклятием, плевком в лицо Селиму Укротителю Червя и предательством его миссии. Но он не мог нарушить клятвы, данной Мархе, и поэтому скрепя сердце отправился вместе с Эльхайимом в его безумный поход.

— Давайте собираться и распределять вес, — бодрым довольным голосом распорядился Эльхайим. — Мы легко дойдем до поселка за несколько часов, и вся остальная ночь будет в нашем распоряжении.

Дзенсунниты рассмеялись и с готовностью принялись собираться, предвкушая, как они потратят свои презренные деньги. Исмаил нахмурился, но удержал свои мысли при себе. Он так часто говорил им об их позоре, что они стали воспринимать его слова как клекот старой гарпии. У Эльхайима — нового наиба деревни — были свои представления, куда и как надо вести свой народ.

Исмаил же понимал, что он просто упрямый старик, на древние кости которого давит груз прожитых им ста трех лет. Тяжелая жизнь в пустыне и постоянное потребление меланжи сохранили ему силу и здоровье, а вот другие люди племени расслабились и перестали быть сильными. Хотя он и выглядел как Мафусаил из древнего Писания, Исмаил был убежден, что перехитрит и победит любого из этих молодых и ранних, вздумай кто-нибудь из них вызвать его на поединок.

Но они не сделают и этого, лишний раз демонстрируя их отказ следовать путем предков.

Они подняли мешки, плотно набитые концентрированной очищенной меланжей, которую собрали в песках. Хотя он и был против продажи пряности, Исмаил взвалил на плечи свою ношу, такую же тяжелую, как и у стальных. Он был готов первым, когда молодые дзенсунниты продолжали суетливо копаться со снаряжением и мешками. Он ждал их, храня стоическое молчание. Наконец Эльхайим пошел вперед, шумно и легкомысленно зашагав по песку. Остальная группа пошла за своим наибом на запад, спускаясь по крутым склонам дюн.

Когда тени стали длинными и солнце начало заходить за горизонт, впереди показались огни поселка корпорации «ВенКи», расположенного под надежным прикрытием Защитного Вала. Здания представляли собой случайное скопление чужеродных и уродливых построек, поставленных здесь без всякого плана. Поселок был похож на раковую опухоль, выбросившую метастазы в виде готовых домов, детали которых были доставлены сюда грузовыми космическими кораблями.

Исмаил прищурил свои синие от меланжи глаза и удивленно уставился на поселок.

— Это поселение построили мои люди, когда мы прибыли сюда с Поритрина.

Эльхайим улыбнулся и понимающе кивнул.

— С тех пор он немного разросся, не правда ли? — Молодой наиб был слишком разговорчив, тратя немыслимое количество влаги впустую, теряя ее с дыханием, вырывавшимся из ничем не прикрытого рта. — Адриен Венпорт хорошо платит и всегда готов заказывать пряность.

Исмаил подошел к нему, уверенно ступая по камням.

— Ты, кажется, забыл видения своего отца?

— Нет, — резко ответил Эльхайим. — Я не помню своего отца. Он позволил червю проглотить себя до того, как я родился на свет. Как теперь я могу узнать, где правда, а где миф?

— Он понимал, что торговля пряностью с чужеземцами уничтожит образ жизни дзенсуннитов и со временем убьет Шаи-Хулуда — если мы не остановим и не прекратим эту торговлю.

— Это все равно что пытаться остановить песок, просачивающийся сквозь щели в дверях. Я выбрал другой путь, и вот уже десять лет нам сопутствует процветание. — Он улыбнулся отчиму. — Но ведь ты всегда найдешь повод пожаловаться и побрюзжать? Разве не хорошо то, что мы, уроженцы Арракиса, собираем и продаем пряность, а не Кто-то другой? Разве не мы должны быть теми, кто собирает пряность и доставляет ее в корпорацию «ВенКи»? В противном случае они пришлют сюда свои команды сборщиков из чужестранцев…

— Они уже сделали это, — сказал один из мужчин.

— Ты спрашиваешь меня, какой из этих двух грехов приятнее, — сказал Исмаил. — По мне они отвратительны оба.

Эльхайим покачал головой и посмотрел на своих спутников, словно желая показать им, насколько безнадежен этот старик.

Много лет назад, когда Исмаил взял в жены Марху, мать Эльхайима, он постарался воспитывать Мальчика, а потом юношу в уважении к традициям, в следовании видениям Селима Укротителя Червя. Возможно, Исмаил слишком сильно давил на ребенка, что и заставило пасынка избрать другую дорогу, другой путь.

Недавно Эльхайим вообще совершил непростительную, на взгляд Исмаила, ошибку — он позволил двум маленьким транспортерам чужеземцев пролететь к одному из тайных убежищ дзенсуннитов в открытой пустыне. Эльхайим посчитал, что это более удобный путь обмена меланжи, так как избавляет от необходимости таскать на плечах большие тяжести. Но Исмаилу эти безобидные воздушные суда напомнили приблизительно такие же корабли работорговцев, которые в детстве лишили его свободы.

— Ты делаешь нас уязвимыми. — Исмаил говорил спокойным голосом, чтобы не обидеть наиба. — Что если эти люди замышляют похитить нас?

Но Эльхайим беззаботно отмахнулся от предостережения.

— Они не работорговцы, Исмаил. Они купцы.

— Ты совершаешь рискованный шаг.

— Мы просто вступаем в деловые отношения. Этим людям можно доверять.

Исмаил в гневе, который он уже не мог сдержать, тряхнул головой.

— Тебя соблазнили удобствами. Ты должен был изо всех сил стараться остановить эту торговлю и отказаться от развращающих удобств и комфорта.

Эльхайим тяжело вздохнул.

— Я уважаю тебя, Исмаил… но временами ты бываешь невероятно близорук.

С этими словами он отвернулся и ушел на встречу с купцами из «ВенКи», оставив Исмаила кипеть от ярости в гордом одиночестве…

Когда спустилась ночь, группа достигла Защитного Вала. Множество строений, конденсаторы влаги и солнечные батареи электростанции вползли из старого укрытия на склон горы, покрыв ее словно плесенью.

Исмаил по-прежнему шел твердым размеренным шагом, в то время как молодые члены группы стали идти быстрее, стремясь поскорее окунуться в свою любимую, так называемую цивилизацию. В городке стоял постоянный шум — какофония отвратительных звуков, так неприятно контрастировавших с тишиной открытой пустыни. Люди болтали, машины гремели и стучали, генераторы неумолчно жужжали. Исмаила оскорбляли уже сами свет и запах этого места.

Об их приходе сразу стало известно, о них заговорили на улицах поселка. Навстречу вышли служащие компании, одетые в странные костюмы и несшие какие-то непонятные инструменты и приспособления. Когда новость дошла до администрации, из ее здания вышел представитель корпорации и с довольным видом зашагал навстречу прибывшим. Он приветственно поднял руку, но Исмаилу его улыбка показалась масляной и неприятной.

Эльхайим обменялся с чужестранцем крепким рукопожатием.

— Мы доставили еще одну партию, и вы можете купить ее — если, конечно, цена осталась прежней.

— Меланжа нисколько не утратила своей ценности, а все удовольствия нашего города в вашем распоряжении, если вы хотите ими воспользоваться.

Люди Эльхайима шумно выразили свою радость. Исмаил только прищурил глаза, но ничего не сказал. Он неохотно снял с плеч мешок с пряностью и небрежно бросил его в пыль у своих ног, словно это был ничего не стоящий мусор.

Представитель «ВенКи» весело подозвал носильщиков, чтобы они освободили прибывших от ноши, отнесли пряность на склад, где ее предстояло рассортировать, взвесить и расплатиться.

Когда искусственные огни разгорелись ярче, рассеивая ночной мрак, по ушам Исмаила ударили звуки сиплой чуждой музыки. Эльхайим и его люди дали себе волю, тратя деньги, вырученные от продажи пряности. Они во все глаза смотрели на водянистых танцовщиц с бледной неаппетитной кожей, неумеренно пили меланжевое пиво и вскоре стали неприлично пьяными.

Исмаил не стал принимать участие в общем веселье. Он просто сидел и смотрел на соплеменников, ненавидя каждую проведенную здесь минуту и всей душой желая только одного — скорее вернуться домой, в тихую и надежную пустыню.

 

Окруженный со всех сторон гниющими заживо телами, слыша мучительные стоны и видя жалобные выражения искаженных страданием лиц, Эразм прилежно, с одинаковым старанием, записывал результаты наблюдений каждого подопытного объекта. Этого требовала научная точность и добросовестность. Смертельный РНК-содержащий вирус был почти готов к практическому использованию.

Эразм только что вернулся с очередной встречи со своим коллегой Рекуром Ваном, с которым обсудил оптимальные пути распространения заразы, но результатами встречи робот был не очень доволен — насколько может быть недовольной мыслящая машина, — так как тлулакс постоянно отвлекался и уводил разговор к отращиванию новых конечностей, настаивая на новом проведении эксперимента с конечностями пресмыкающихся. Ван был просто-таки одержим идеей получения новых рук и ног, но у робота были другие приоритеты.

Для того чтобы успокоить Рекура, Эразм внимательно осмотрел трансплантат и солгал, несколько приукрасив результат. Правда, на месте культей действительно начали набухать выросты, в которых появилась и костная ткань, хотя скорость этого роста была незначительной. Возможно, сам по себе и этот эксперимент был интересен, но он являлся лишь одним из текущих опытов. Этим утром пришлось увеличить дозу вводимых Вану лекарств, чтобы заставить человека сосредоточиться на важном деле, а не на мелких личных неприятностях.

Надев одну из своих роскошных и пышных — на этот раз синюю — одежд, Эразм переходил из бокса в бокс, храня на текучем металлическом лице застывшую приятную улыбку. Процент заражения составил около семидесяти, а смертность, как и ожидалось, равнялась сорока трем процентам. Но те, кто выживал, навсегда становились инвалидами из-за поражений сухожилий, обусловленных все тем же ретровирусом.

Некоторые жертвы опыта пытались спрятаться, забиваясь в углы своих грязных вонючих боксов. Другие умоляюще протягивали Эразму руки, в отуманенных болезнью глазах этих людей явственно читалось отчаяние. Возможно, решил робот, эти подопытные объекты страдают делирием и галлюцинациями, также ожидаемыми симптомами инфекции.

Эразм включил и настроил обонятельные сенсоры с тем, чтобы собрать и сравнить разнообразные запахи, плававшие в лаборатории. Он понимал, что это очень важная часть чувственного опыта. Без устали проводя многолетние эксперименты по подбору подходящих штаммов вирусов, Эразм теперь мог по праву гордиться достигнутым. Создать болезнь, могущую убить хрупкое биологическое создание, было нетрудно. Весь фокус заключался в том, что эта болезнь должна стремительно распространяться, убивать большой процент заболевших и не поддаваться практически никакому лечению.

Робот и его тлулакский коллега начали работу с генетической модификации передающегося воздушно-капельным путем РНК-содержащего вируса, который хотя и был в какой-то степени неустойчив во внешней среде, легко передавался, проникая сквозь неповрежденные слизистые оболочки и открытые раны. После попадания в организм, вирус в отличие от подобных ему микроорганизмов инфицировал печень, быстро там размножался и начинал вырабатывать фермент, который превращал различные гормоны в ядовитые соединения, которые печень была не в состоянии нейтрализовать.

Начальными проявлениями были поражения познавательных способностей, что приводило к иррациональному поведению и открытой агрессии. Словно хретгиры нуждались в усугублении их и без того совершенно хаотичной деятельности!

Поскольку первые симптомы были довольно мягкими, люди не обращали на них внимания и продолжали исполнять свои социальные функции, заражая при этом окружающих. Но как только в организме начинали продуцироваться модифицированные гормоны, болезнь вступала во вторую стадию, стремительную, молниеносную и неостановимую, приводящую к смерти более чем в сорока процентах случаев. После того как в течение нескольких недель погибнет сорок процентов населения Лиги, остальные потерпят неминуемый крах в войне с машинами.

Будет замечательно, если удастся задокументировать такое событие. Пока планеты Лиги будут одна за другой погибать, Эразм надеялся собрать достаточно информации, чтобы потом изучать ее в течение многих столетий, пока Омниус будет заниматься восстановлением Синхронизированного Мира.

Он вошел в следующий сектор с наглухо запечатанным боксом, в котором находились еще пятьдесят подопытных экземпляров. Робот был вполне удовлетворен, видя, что одни из них корчились в предсмертной агонии, а другие уже умерли и лежали, скрючившись, в вонючих лужах рвоты, мочи и экскрементов.

Осматривая больных, Эразм отмечал и регистрировал различные кожные поражения, открытые язвы (причиненные самими больными?), отмечал похудание и обезвоживание. Он внимательно присматривался к трупам, к их неестественным позам, задумавшись о мере мучений, которые жертва испытывала, умирая, и о возможности их количественной оценки. Эразм вовсе не был мстительным, он просто хотел найти эффективное средство, чтобы нанести смертельный удар Лиге. И он сам, и всемирный разум видели только благо в том, чтобы внести машинную упорядоченность в человеческий хаос.

Без сомнения, инфицирующий агент был готов к применению.

Изменив собственной привычке, Эразм сделал шире улыбку на зеркально-серебристом лице. После многочисленных консультаций с Рекуром Ваном Эразм, воспользовавшись своими конструкторскими талантами, создал специальные снаряды для доставки и распространения смертоносного вируса. Это будут контейнеры, которые, сгорая в атмосфере планеты, распылят в ней капсулы с вирусами, а те распространятся по планете, зараженной хретгирами. РНК-содержащий вирус будет неустойчив в атмосфере, но достаточно силен для того, чтобы заразить какую-то часть людей. Дальше эпидемия распространится сама собой.

Занеся в протокол данные о последнем из умерших, Эразм направил свои оптические сенсоры к наблюдательному окошку. Там находилась маленькая комната, откуда он иногда подсматривал за подопытными объектами сквозь тонированное зеркальное стекло. Окно было сконструировано так, чтобы люди с их слабым несовершенным зрением могли видеть в стекле только свои отражения. Робот соответствующим образом настроил сенсоры, чтобы смотреть сквозь пленку, и был поражен, увидев в комнате Гильбертуса Альбанса, наблюдавшего за ним. Как он сумел попасть сюда, в охраняемую зону? Верный ученик и воспитанник улыбнулся роботу, зная, что Эразм видит его.

Эразм отреагировал удивлением и изумлением, граничащими с ужасом.

— Гильбертус, оставайся на месте, не двигайся. — Он активировал контрольные системы, чтобы убедиться, что наблюдательная камера заперта и стерильна. — Я же говорил, что тебе нельзя даже приближаться к лаборатории. Для тебя это слишком опасно.

— Запоры и изоляция целы, отец, — ответил Гильбертус, который за прошедшие десятилетия уже давно превратился во взрослого мужчину. Он был мускулист от постоянных физических тренировок, кожа оставалась гладкой и чистой, волосы густыми.

Тем не менее Эразм очистил воздух в камере и заменил его новым отфильтрованным газом. Он не мог рисковать и допустить заражения Гильбертуса. Если его любимый ученик и воспитанник подвергнется экспозиции хотя бы к одному микроорганизму, то сможет заразиться, заболеть и умереть. Такого исхода робот отнюдь не желал.

Перестав обращать внимание на подопытные экземпляры, не заботясь о возможной потере данных по последней неделе напряженного труда, Эразм выскочил из бокса и пробежал мимо запечатанных камер с ожидавшими кремации трупами. Он не смотрел на их остекленевшие глаза, обмякшие лица и скрученные трупным окоченением конечности. Гильбертус был не таким, как все прочие люди, ум его был эффективен и организован подобно машинному — насколько это допускала его биологическая природа, — так как Эразм сам воспитал и выучил его.

Хотя Гильбертусу было уже больше семидесяти лет, он выглядел так, словно находился в самом расцвете юности, благодаря омолаживающему лечению, которое он получил от Эразма. Некоторые особые люди не должны были болеть и стареть, и Эразм сделал все, чтобы именно этот человек получил все привилегии и защиту.

Гильбертусу не следовало приходить сюда и зря рисковать. Это была неприемлемая опасность.

Дойдя до стерилизационной камеры, Эразм снял пышную синюю одежду и сунул ее в печь. Одежду всегда можно заменить. Он облил свое тело дезинфицирующими растворами и антивирусными препаратами, заботливо промыв каждое сочленение, каждую бороздку. Потом он насухо вытерся и потянулся к ручке двери. Поколебавшись, он вернулся назад и повторил всю процедуру дезинфекции второй раз, а потом третий. Просто для пущей уверенности. Нет лишних предосторожностей, если речь идет о сохранении жизни Гильбертуса.

Когда наконец испытывавший облегчение робот странно нагим, без чудесной одежды, предстал перед своим приемным сыном, он был намерен обратиться к человеку с суровым предостережением о глупом, ничем не оправданном риске, но вдруг какое-то чувство смягчило слова Эразма. Когда-то он отчитывал этого дикого мальчишку, когда тот плохо себя вел, но теперь Гильбертус был тщательно запрограммированным и сотрудничающим человеческим существом. Он являл собой пример того, может получиться в будущем из представителей его биологического вида.

Гильбертус просиял, увидев приемного отца и воспитателя, и улыбка его была такой искренней, что Эразм почувствовал, как его заливает волна… гордости?

— Нам пора играть в шахматы. Ты хочешь составить мне компанию? — спросил человек.

Робот понимал, что Гильбертуса надо под любым предлогом увести отсюда, из здания лаборатории.

— Я буду играть с тобой в шахматы, но не здесь. Мы должны уйти подальше от этого зараженного места туда, где нет опасности.

— Но, отец, разве ты не иммунизировал меня против всех возможных инфекционных болезней во время продлевающего жизнь лечения? Находиться здесь для меня достаточно безопасно.

— Достаточно безопасно — это не эквивалентно понятию абсолютно безопасно, — ответил Эразм, удивившись собственной озабоченности, граничившей с иррациональностью.

Гильбертус нисколько не встревожился.

— Что же такое безопасность? Разве не ты учил меня, что абсолютная безопасность — это иллюзия?

— Прошу тебя, не пререкайся со мной без необходимости. У меня для этого сейчас недостаточно времени.

— Но ты сам говорил мне о древних философах, которые учили, что нет такой вещи, как безопасность, ни для биологических объектов, ни для мыслящих машин. Так какой смысл уходить? Вирус может заразить меня, а может и не заразить. Твой собственный механизм может отказать по причине, о которой ты сейчас даже не догадываешься. С неба может упасть метеорит и убить нас обоих.

— Мой сын, мой воспитанник, мой дорогой Гильбертус, неужели ты не пойдешь со мной? Даже если я попрошу тебя? Мы можем обсудить эти вопросы потом. И не здесь.

— Ты произнес вежливые слова, что является манипулятивной человеческой уловкой. Я сделаю то, о чем ты просишь.

Вслед за независимым роботом Гильбертус вышел из куполообразного здания лаборатории, пройдя через шлюзы. Они наконец оказались под красноватым небом Коррина. Когда они отошли на порядочное расстояние, человек заговорил о том, что увидел в лаборатории:

— Отец, ты никогда не испытываешь неудобств от того, что убиваешь так много людей?

— Но я делаю это для блага Синхронизированного Мира, Гильбертус.

— Но они же люди… такие же, как я. Эразм повернулся к нему.

— Они не такие люди, как ты.

Когда-то, много лет назад, робот придумал специальный термин для того, чтобы воздать должное поразительным мыслительным способностям Гильбертуса, его замечательному умению организовывать мышление и память и умению логически мыслить.

— Я твой ментор, — сказал тогда независимый робот, — ты же мой ментируемый. Я наставляю тебя в овладении ментальными, то есть умственными процессами. Поэтому я дам тебе прозвище, которое я произвел из этих терминов. Я буду использовать это прозвище при обращении, когда буду особенно тобой доволен. Надеюсь, ты тоже будешь считать этот термин ласкательным.

Гильбертус расцвел улыбкой от похвалы своего хозяина.

— Это будет ласкательный термин? Какой же, отец?

— Я буду называть тебя моим Ментатом. С тех пор эта кличка прижилась.

— Ты понимаешь, что Синхронизированный Мир может с пользой применять способности людей. А эти люди — просто расходный материал на пути к цели. И я позабочусь о том, чтобы ты прожил достаточно долго и сам увидел, как созреют плоды того, что мы запланировали, мой Ментат, — сказал робот.

Гильбертус просиял.

— Я подожду и посмотрю, как будут развертываться события, отец.

Дойдя до виллы Эразма, они вошли в дышавший покоем ботанический сад — островок пышных растений, журчащих фонтанов и колибри — это было их частное убежище, место, где они могли приятно вместе проводить время. Гильбертус, не теряя времени, расставил фигуры, ожидая, когда Эразм закончит свои дела.

Человек двинул вперед пешку. Эразм всегда предоставлял Гильбертусу право первого хода, это была покровительственная отцовская поблажка.

— Когда мой ум находится в смятении, то для того, чтобы сохранить мышление в организованном порядке, я делаю так, как ты меня учил — я произвожу математические вычисления и мысленно совершаю путешествия. Это помогает мне избавляться от тревог и сомнений.

Он ждал, когда робот сделает ответный ход.

— Это блестяще, Гильбертус. — Эразм улыбнулся человеку так искренне, как только смог. — Ты — само совершенство.

Несколько дней спустя Омниус вызвал Эразма в башню Центрального Шпиля. Только что на Коррин прибыл маленький космический корабль, на борту которого находился единственный во всей вселенной человек, который мог безнаказанно появляться на территории главного воплощения всемирного разума, в святая святых первичного Синхронизированного Мира. Из корабля вышел сухощавый жилистый человек и встал перед входом в механическую башню. Обиталище Омниуса, подобно фантастическому живому существу, могло менять свою форму, могло вырасти до поднебесья, а могло распластаться по земле.

Эразм сразу узнал этого смуглого человека с оливковой кожей. Это был мужчина с близко посаженными глазами, лысый, более высокий, чем тлулакс, и, по всей видимости, не такой хитрый. Даже сейчас, много лет спустя после своего исчезновения и мнимой смерти, Йорек Турр продолжал не покладая рук работать над уничтожением рода человеческого. Тайный союзник мыслящих машин, он за многие годы успел принести неисчислимые беды Лиге Благородных и Серене Батлер с ее драгоценным идиотским Джихадом.

Когда-то давно Йорек Турр был правой рукой Иблиса Гинджо и начальником полиции Джихада — джипола. На этом посту Турр проявил немалые способности, раскрывая мелкие заговоры и отыскивая малозначимых предателей, сотрудничавших с мыслящими машинами. Конечно, такая безусловная верность Омниусу проистекала из того простого факта, что она была принесена Омниусу в обмен на лечение, продлевающее жизнь, хотя оно и было проведено, когда Йорек был уже далеко не юношей.

Все годы пока Турр руководил джиполом, он посылал регулярные и обстоятельные донесения всемирному разуму. Работа его была безупречна, а те козлы отпущения, которых он вылавливал и уничтожал, были необходимыми жертвами ради упрочения положения Турра в Лиге Благородных.

После смерти Иблиса Гинджо Йорек Турр в течение нескольких десятилетий переписывал заново историю Джихада, очернив при этом Ксавьера Харконнена и сделав мученика из Великого Патриарха. Вместе с вдовой Гинджо он много лет заправлял делами Совета Джихада, но когда пришло время занять место его главы, вдова Гинджо сумела переиграть его и посадить в это кресло сначала своего сына, а потом и внука. Чувствуя себя преданным людьми, которым он служил, Турр инсценировал свою смерть и начал служить мыслящим машинам открыто, получив в управление планету Синхронизированного Мира Баллах IX.

Увидев Эразма, Турр обернулся к нему и расправил плечи.

— Я явился сюда доложить о наших планах относительно уничтожения Лиги. Я знаю, что мыслящие машины умны, упорны и беспощадны, но прошло уже больше десяти лет с тех пор, как я предложил идею вирусной войны. Почему все так затянулось? Я хочу, чтобы вирусы были пущены вдело. Мне не терпится посмотреть, что из этого получится.

— Ты всего лишь предложил идею, Йорек Турр. Настоящую работу сделали Рекур Ван и я, — парировал Эразм.

Лысый человек скривился и махнул рукой. Из башни загремел голос Омниуса:

— Я буду действовать в моем личном темпе и буду исполнять мои планы тогда, когда сочту это нужным.

— Конечно, лорд Омниус. Но поскольку я принимал некоторое участие в этом плане, предложив его идею, то мне, естественно, интересно знать, как он выполняется.

— Ты будешь доволен ходом испытания, Йорек Турр. Эразм убедил меня в том, что полученный им штамм ретровируса достаточно смертоносен, обладая способностью вызывать заболевание со смертностью сорок три процента.

Турр издал удивленное восклицание.

— Так много? Никогда еще не было такой страшной чумы.

— Но все же эта болезнь не кажется мне очень эффективной, так как она не сможет убить и половины наших врагов.

Темные глаза Турра сверкнули.

— Но, лорд Омниус, не следует забывать, что будет много непредсказуемых вторичных потерь от инфекции, недостаточного ухода и лечения, от голода и несчастных случаев. При том что двое из пяти заболевших умрут, а остальные будут с большим трудом выздоравливать и тяжело болеть, то просто не хватит врачей для оказания им помощи — тем более что мы не говорим о других болезнях и травмах. Подумайте также о смятении, которое охватит правительства, общество, армию! — Казалось, Турр сейчас подавится собственной радостью. — Лига окажется неспособной наносить удары по планетам Синхронизированного Мира, более того, она не сможет ни защититься — в случае удара мыслящих машин, — ни даже позвать кого-нибудь на помощь. Сорок три процента! Ха, да это поистине смертельный удар по остаткам человеческого рода!

— Экстраполяции Йорека Турра заслуживают доверия, Омниус. В этом случае сама непредсказуемость человеческого сообщества вызовет куда большие поражения, чем ретровирус с его смертностью в сорок три процента.

— Мы достаточно скоро получим опытные, так сказать, эмпирические данные, — сказал Омниус. — Первая обойма зараженных снарядов уже готова к запуску, а вторая сейчас находится в производстве.

Турр расцвел радостной улыбкой.

— Превосходно. Я хочу посмотреть запуск.

Эразм удивился, неужели Турр повредился умом во время продлевающего жизнь лечения? Или он скотина и предатель от рождения?

— Пойдемте со мной, — произнес наконец робот. — Мы найдем место, откуда вам будет удобно наблюдать за запуском.

Спустя некоторое время они смотрели на огненные хвосты ракет, выпущенных в багровое небо, освещенное красным гигантом Коррина.

— В человеческой природе радоваться фейерверкам, — сказал Турр. — И для меня это действительно славное зрелище. Отныне исход борьбы столь же очевиден, как сила тяготения. Ничто не сможет остановить нас.

Нас — это интересный выбор слова, подумал Эразм. Но я все равно не полностью ему доверяю. Его ум полон темных замыслов.

Робот поднял свое улыбающееся металлическое лицо к небу, глядя вслед следующей партии смертоносных контейнеров, улетавших в сторону пространства Лиги.

 

После того как Хонру была отвоевана у мыслящих машин, Квентин и его войска провели на планете еще месяц, завершая зачистку, помогая в восстановлении хозяйства и оказывая помощь уцелевшим людям. Половина гиназских наемников осталась на Хонру, чтобы обеспечивать безопасность и освобождать планету от остатков армии роботов.

Когда все подготовительные работы были завершены, примеро Квентин Батлер и два его старших сына отбыли на близлежащий Пармантье. Туда Квентин привел значительный флот с солдатами, которые предвкушали давно заслуженный отпуск. Риков рвался домой к жене и единственной дочери.

До того как освобождение Хонру отодвинуло границу с Синхронизированным Миром, Пармантье был самой близкой к владениям Омниуса планетой Лиги Благородных. В течение нескольких десятилетий переселенцы добились замечательных успехов в восстановлении планеты после длительного и разрушительного господства машин. Тяжелая промышленность роботов была демонтирована и приведена в порядок, токсические выбросы вредных химических соединений нейтрализованы и вывезены, восстановлено земледелие, насажены леса, реки очищены и направлены в другие русла.

Хотя Риков Батлер проводил много времени на службе в армии Джихада, его любили здесь как толкового и эффективного правителя поселений. Стоя с отцом на мостике флагманской баллисты, он широко улыбался, видя, как приближается безмятежная мирная планета — его родной и любимый дом.

— Не могу дождаться, когда снова увижу Коге, — тихо проговорил он, задумчиво расхаживая по кабине вокруг командирского кресла. — До меня только сейчас дошло, что Райне уже исполнилось одиннадцать. Мне так хочется, чтобы она все время была маленькой.

— Можешь наверстать упущенное, — сказал Квентин. — Я хочу, чтобы у тебя было много детей. Мне лично мало одной внучки.

— У тебя никогда не будет других детей, если ты не побудешь наедине с женой, — толкнув брата локтем в бок, насмешливо произнес Фейкан. — Между прочим, в городе есть приличные гостиницы, так что у вас есть шанс на уединение.

Риков рассмеялся.

— Мои отец и брат всегда желанные гости в нашем доме. Да что там, Коге просто не пустит меня в постель, если я не пущу вас в дом.

— Исполняй свой долг, Риков, — притворно рыкнул Квентин. — Мне кажется, что твой старший брат не намерен жениться.

— Пока, во всяком случае, нет, — отозвался Фейкан. — Я не нашел среди будущих родственников достаточно влиятельных политиков с дочерьми. Но я найду.

— Какой ты романтик.

За прошедшие годы Риков и Коге купили и уютно обустроили симпатичное поместье на склоне зеленого холма с видом на столицу Ниуббе. Со временем, учитывая административные таланты Рикова, Пармантье мог превратиться в одну из самых могущественных планет Лиги Благородных.

Когда корабли Джихада приземлились на посадочную площадку, а солдаты и наемники отпущены в увольнение, Квентин вместе с сыновьями направился в дом губернатора. Когда они вошли, Коге сдержанно поцеловала мужа. Вышла встретить отца и Райна, серьезная большеглазая светловолосая девочка, предпочитавшая проводить время с книгами, а не с подругами. В доме было и небольшое святилище Трех Мучеников. В плошках росли яркие оранжевые ноготки в память о Манионе Невинном.

Но хотя Коге Батлер была предана делу Джихада и начинала каждый день с молитвы, она все же не была одной из фанатичных мартиристкок, у которых на Пармантье были очень сильные позиции. Жители Пармантье еще не забыли того жестокого угнетения, какому подвергали их мыслящие машины, и поэтому большая часть людей здесь обратилась в наиболее воинствующую религию, направленную против мыслящих машин.

Коге также внимательно следила за тем, чтобы никто из членов ее семьи не пользовался пряной меланжей.

— Серена Батлер не принимала ее. Поэтому и мы не будем делать этого.

Когда Риков бывал на войне или на маневрах, он иногда позволял себе этот популярный порок, но дома в присутствии жены вел себя примерно и тоже не прикасался к пряности.

Юная Райна сидела за столом, являя собой образец учтивости и хороших манер.

— Сколько ты пробудешь с нами? — спросила Коге.

Но Квентином овладел приступ великодушия, и он ответил за сына:

— Фейкану все равно нечего делать. Поэтому он отправится со мной добивать мыслящих машин. У Рикова же есть и другие обязанности. Я и так повадился слишком надолго отбирать его у вас. Управление Пармантье — дело не менее важное, чем служба в армии Джихада, Поэтому властью, данной мне чином примеро, я предоставляю ему длительный отпуск — не меньше года, — чтобы он мог достойно исполнить свои обязанности политического лидера, мужа и отца.

У Квентина потеплело на душе, когда он увидел изумление и восторг на лицах Коге и Райны. Ошеломленный Риков не знал, что отвечать.

— Благодарю вас, сэр!

Квентин расплылся в широкой улыбке.

— Покончим с формальностями, Риков. Думаю, что в своем доме ты можешь называть меня отцом.

Он отодвинул тарелку, чувствуя себя умиротворенным и сонливым. Наконец-то сегодня он выспится на мягкой постели, а не на узкой лежанке в каюте примеро.

— Что же касается нас с тобой, Фейкан, то мы будем отдыхать и пополнять запасы неделю. Солдатам и наемникам этого вполне хватит. Не одним машинам надо перезаряжать свои батареи. После этого мы снова отбудем.

Фейкан коротко кивнул.

— Неделя — это очень щедро.

Несколько дней, отдыхая от службы, Квентин развлекал семейство Рикова рассказами о военных подвигах и приключениях во время обороны Икса. Рассказал он и о том, как был заживо погребен в обрушившейся пещере. Квентин признался, что в том тесном мраке чувствовал себя очень неуютно. Поведал он и о том, как встретился — и смог уйти — с титаном Юноной, когда с командой спасателей отправился выручать своих с павшей Бела Тегез.

Слушатели содрогались. Кимеки были еще более загадочны и страшны, чем традиционные боевые роботы. К счастью, с тех пор, как они обратились против Омниуса, титаны стали причинять меньше хлопот Лиге.

Райна, примостившись на краешке стула и широко раскрыв глаза, внимательно слушала рассказы деда. Квентин ласково улыбнулся внучке.

— Скажи мне, Райна, что ты думаешь о машинах?

— Я их ненавижу! Они демоны. Если мы не сможем уничтожить мыслящих машин, то их накажет Бог. Так говорит моя мама.

— Если только эти машины сами не были посланы нам за наши грехи, — предостерегающим тоном произнесла Коге.

Квентин посмотрел сначала на Коге, потом на Райну и Рикова.

— Ты когда-нибудь видела мыслящих машин, Райна?

— Машины вокруг нас, поэтому трудно отличить Злых от Добрых.

Вскинув бровь, Квентин горделиво взглянул на Рикова.

— Когда-нибудь она станет превосходным крестоносцем.

— Или, может быть, политиком, — возразил Риков.

— Ну что ж, полагаю, что Лиге нужны и политики.

Когда настало время уезжать, а батальон уже поднялся на орбиту, Квентин решил вернуться на Салусу Секундус. Там всегда находились неотложные дела в правительстве Лиги и в Совете Джихада, да и с последнего посещения Вандры в Городе Интроспекции прошло уже полтора года.

Во второй половине дня солдаты и наемники начали грузиться на большие корабли, ожидавшие их на орбите. Квентин обнял Рикова, Коге и Райну.

— Знаю, ты будешь скучать по тем славным денькам, когда со своим братом воевал против мыслящих машин. Я и сам иногда скучаю по своей молодости, сынок. Но подумай о других своих обязанностях — по отношению к Пармантье, к своей семье.

Риков улыбнулся.

— Я не буду спорить. Остаться здесь, с Коге и Раиной, в мире и покое — это великолепное назначение. Эта планета находится под моим управлением. Настало время мне осесть здесь и сделать этот мир моим настоящим домом.

Надев фуражку, Квентин взошел на борт челнока, который доставил его на флагманское судно. Группа кораблей проходила последнюю проверку готовности перед отлетом. Каждая баллиста и каждый штурмовик были загружены припасами и полностью заправлены топливом, готовые к долгому путешествию к главной планете Лиги. Когда корабли покинули орбиту и были уже готовы уйти из солнечной системы Пармантье, техники засекли поток маленьких ракет, которые словно метеоры неслись к планете. Точный курс и строй говорили о том, что это не случайный полет.

— Нам надо считать эти ракеты противником, сэр!

— Надо вернуться назад и привести оборонительные системы в состояние повышенной готовности, — крикнул Квентин. — Всем судам сменить курс — развернуться назад к Пармантье!

Хотя приказ был тотчас выполнен, Квентин видел, что они не успеют перехватить опасные объекты. Искусственные торпеды явно машинного производства стремительно неслись к Пармантье.

На поверхности Риков объявил тревогу, а сенсоры наблюдательных станций начали вычерчивать траектории невесть откуда взявшихся объектов. На более дальней дистанции появились возвращающиеся корабли армии, готовые уничтожить вторгшиеся в пространство планеты мелкие корабли.

Но ракеты начали одна за другой разваливаться в плотных слоях атмосферы. Никаких разрушений они не причинили. Ни одна не упала на землю.

— Что это такое? — спросил Фейкан, опершись на плечо сидящего за своим пультом техника.

— Полагаю, нам надо остаться и провести анализ случившегося, — сказал Квентин. — Свои корабли я оставлю в твоем распоряжении, Риков.

Однако сын отклонил его предложение.

— В этом нет никакой необходимости, примеро. Мы не знаем, что это за ракеты, но они не причинили никаких разрушений. Даже если они явились из машинного мира, то скорее всего это торпеды, отклонившиеся с курса…

— Тщательно все проверь, — перебил его Квентин. — Омниус наверняка что-то задумал.

— На Пармантье есть хорошие лаборатории и контрольное оборудование, сэр. Мы все сделаем сами. Кроме того, мы располагаем достаточными силами для самостоятельной обороны.

Последнюю фразу Риков произнес с особой гордостью.

Ожидая развития событий, находясь на орбите, Квентин испытывал нарастающее беспокойство, особенно сильное оттого, что на планете находился его сын. Очевидно, что это были баллистические ракеты неуправляемые и без экипажей. По какой-то неизвестной причине они были направлены на Пармантье, планету, самую близкую к территории Синхронизированного Мира.

— Может быть, это был просто навигационный эксперимент, — предположил Фейкан.

За свою долгую службу Квентин видел куда более ужасные и разрушительные действия мыслящих машин. Поэтому он подозревал, что за этими внешне безобидными действиями стоит какой-то угрожающий замысел.

— Держи все системы в постоянной готовности, — передал Квентин Рикову. — Это может быть лишь прелюдией.

В течение двух последующих дней Квентин держал свой рассредоточенный флот на внешнем периметре обороны Пармантье. Однако никаких торпед больше не было. Космос оставался чистым от присутствия машин. Наконец Квентин смягчился, видя, что оставаться на орбите больше нет причин. Попрощавшись еще раз с Риковом, он повел свои корабли к Салусе Секундус.

 

Несмотря на то что исполинское цунами убило почти все население Гиназа и погубило всю растительность, через шестьдесят лет архипелаг снова был покрыт густыми джунглями. Постепенно пополнилось и население, снова приезжали ученики наемников, стремившиеся научиться искусству боя, разработанному легендарным Йоолом Норетом.

Гиназ всегда был местом, где рождались и воспитывались наемники Джихада, великие воины, сражавшиеся с мыслящими машинами на своих условиях, используя свою собственную тактику и не подчиняясь иерархии армии. Наемники Гиназа несли непропорционально большие потери, но среди них было больше всего героев. — Истиан Госс был уроженцем архипелага, представителем третьего поколения семьи, пережившей страшное бедствие. То были отважные люди, желавшие возродить славу островов и пополнить его население. Молодой человек с самого начала был намерен посвятить свою жизнь битвам с мыслящими машинами, чтобы нести свободу порабощенному человечеству. Собственно говоря, именно для этого он и появился на свет. Он сможет считать свою жизнь удавшейся, если станет отцом нескольких детей, прежде чем погибнет в боях Джихада.

Прямо держа свой металлический корпус, на песчаный берег выступил многорукий механический боец робот Хирокс. Он остановился и навел свои сверкающие оптические сенсоры на очередную группу подготовленных им курсантов.

— Вы все успешно закончили курс подготовки по моей программе. — Голос робота был невыразительным и лишенным интонаций, в отличие от более новых моделей машин. Но его и создавали с ограниченными возможностями общения и с рудиментарными зачатками ощущения собственной личности.

— Все вы доказали, что можете адекватно противостоять моей тактике боя. Вы являетесь достойными противниками для реальных боевых роботов, так же как и Йоол Норет.

Хирокс поднял одну из своих вооруженных рук, указывая на небольшое возвышение, вершину которого венчала базальтовая скала, превращенная в усыпальницу, где в хрустально-плазовом гробу покоилось набальзамированное тело невольного основателя новой школы боевого искусства мастера меча Йоола Норета.

Все курсанты повернули головы в указанном направлении. Истиан благоговейно сделал шаг вперед, чтобы оказаться ближе к усыпальнице, и вслед за ним шагнул его друг и спарринг-партнер Нар Триг. Истиан обратился к товарищу охрипшим от волнения голосом:

— Ты бы не хотел жить в то время, когда мы могли бы тренироваться у самого Норета?

— Вместо этой чертовой машины? — проворчал Триг. — Да, это было бы очень мило, но я рад, что мы живем сейчас, когда ближе полное поражение врага… во всех его проявлениях.

Триг был потомком поселенцев, успевших бежать из колонии Перидот, захваченной мыслящими машинами восемьдесят лет назад. Его родители были упорными и трудолюбивыми людьми, теми, кто после возвращения старательно занялся восстановлением колонии. Но сам Триг не нашел там своего места. Он испытывал такую глубокую и всепоглощающую ненависть к машинам, что отдал все свое время и все свои силы тому, чтобы научиться в бою побеждать их.

В противоположность Истиану с его золотистой кожей и медно-рыжими волосами, Триг был приземистым и смуглым темноволосым мужчиной с широкими плечами и мощной мускулатурой. Они с Истианом идеально подходили друг другу как спарринг-партнеры, когда орудовали импульсными мечами, специально сконструированными для того, чтобы выводить из строя гель-контурные цепи электронных мозгов роботов. Когда же Триг боролся с механическим сенсеем, его гнев и страсть воспламенялись с небывалой силой, и он дрался как берсерк, оставляя далеко позади всех курсантов своей группы.

Даже Хирокс однажды после особенно энергичного учебного боя похвалил его:

— Один ты, Нар Триг, овладел, как и Йоол Норет, искусством менять тактику боя в зависимости от хода схватки, не думая при этом ни о своей безопасности, ни о своем выживании. Это ключ твоего успеха.

Триг не испытывал никакой гордости от такой похвалы. Хотя Хирокс был перепрограммированным роботом и теперь находился на стороне сражающегося свободного человечества, молодой человек ненавидел все, связанное с миром мыслящих машин во всех его формах. Истиан был бы счастлив скорее покинуть Гиназ вместе с Тригом, чтобы, этот последний мог обратить свою ярость против реального врага, а не суррогатного противника…

Хирокс между тем продолжал свою речь, обращенную к молодым воинам:

— Каждый из вас своим боевым умением доказал мне, что теперь он достойный боец и готов к схватке с мыслящими машинами. Поэтому я посвящаю вас в воины Священного Джихада.

Боевой робот втянул в корпус четыре руки, оставив только пару выше расположенных верхних конечностей, чтобы стать больше похожим на человека.

— Прежде чем отправиться на службу Джихада, вам надо последовать традиции и исполнить церемонию, которая была установлена задолго до времен Йоола Норета.

— Это механическое чудовище само не знает, что делает, — пробормотал Триг. — Мыслящим машинам недоступно понимание мистицизма и религии.

Истиан кивнул, но вслух возразил:

— Но хорошо, что Хирокс чтит то, во что верим мы.

— Он просто следует программе, повторяя слова, которые он когда-то слышал от людей.

Тем не менее Триг вместе с остальными зашагал по мягкому песку к месту, где были установлены три большие корзины, наполненные круглыми резными коралловыми дисками, словно монетами. Одни диски были пустыми, а на других было написано имя какого-либо из павших воинов Гиназа. В течение столетий битв с Омниусом наемники уверились в том, что эта священная миссия так сильна, что может в буквальном смысле делать дух убитых бессмертным. Каждый раз, когда какой-либо воин погибал в схватке с врагом, его дух возрождался в следующем бойце, шедшем ему на смену.

Эти бывшие курсанты, бывшие ученики, включая Истиана Госса и Нара Трига, как верили на Гиназе, несли в себе спящие души других бойцов, которые ожидали своего пробуждения, чтобы снова начать сражаться до полной победы над врагом. Только после этого души павших могли наконец обрести вечный покой. Корзин с коралловыми дисками становилось все больше, по мере того как росло число жертв долгого Джихада Серены Батлер, но возрастало и число добровольцев, и каждый год новые кандидаты принимали воплощения боевого духа прежних бойцов, и порыв человечества только усиливался с каждым следующим поколением, становящимся таким же непреклонным, как и его враги — машины.

— Теперь каждый из вас выберет диск, — сказал Хирокс. — Судьба поведет вашу руку, чтобы выбрать тот дух, который уже живет внутри всех вас.

Курсанты обступили корзины, но все очень волновались, и никто не хотел быть первым. Видя нерешительность товарищей, из рядов выступил Триг, без всякого выражения взглянул на механического сенсея и сунул руку в корзину. Он покопался в дисках и извлек наугад первый попавшийся. Вытащив его из корзины, он прочел надпись и, не меняясь в лице, кивнул.

Никто не ожидал найти знакомое имя, так как хотя среди павших бойцов было немало легендарных героев, все же много больше наемников погибло, оставив потомкам только свои имена. На Гиназе хранилась база данных с биографиями всех известных и безвестных героев. Каждый новый наемник мог порыться в огромной базе данных и найти все, что было известно о духе, которым он обладал.

Когда Триг отошел в сторону, Хирокс вызвал следующего курсанта сделать выбор, потом следующего. Когда наконец наступила очередь Истиана — он брал жетон одним из последних, — он очень волновался, дрожа от любопытства и внезапно подступившей робости. Он не знал даже, кто были его родители. Многие гиназские дети воспитывались в яслях, в тренировочных группах, и у воспитания этого была одна цель — вырастить бойцов, достойных чести Гиназа. И вот наконец сегодня он узнает имя человека, который незримо вплетен в его ДНК, человека, дух которого направлял его действия и поступки, совершенствовал боевые навыки и определил, в конце концов, его судьбу.

Он глубоко засунул руку во вторую корзину, пошевелил пальцами, стараясь понять, не подскажет ли какой-нибудь диск, что взять надо именно его. Он поднял голову и посмотрел сначала на Трига, а потом на бесстрастное металлическое лицо Хирокса, понимая, что все равно выберет тот диск, какой нужно. Наконец один из дисков показался ему более холодным, чем другие, было, кроме того, ощущение, что узор на диске совпал с отпечатками его пальцев. Он вытянул диск.

Другие жетоны с тихим звоном посыпались обратно в корзину, а Истиан посмотрел на надпись — и едва не уронил диск обратно в корзину. Он зажмурил глаза и снова открыл их. В горле пересохло. Этого просто не могло быть! Он всегда гордился своими способностями, чувствовал внутри себя задатки величия, но то же самое, если верить рассказам других курсантов, испытывали и они. Но хотя Госс был талантлив, он не был сверхчеловеком. Он не мог жить с такими возложенными на него надеждами.

Один из курсантов заглянул в диск через плечо Истиана, Удивившись изумлению и страху на его лице.

— Йоол Норет! Он вытащил диск с именем Йоола Норета!

Слыша все эти вздохи и приглушенные восклицания, Истиан проговорил:

— Это не может быть правдой. Наверное, я все же вытянул не тот диск. Такой дух… слишком силен для меня.

Но Хирокс согнул в поклоне свое металлическое туловище, его оптические сенсоры ярко блестели.

— Я очень рад, что ты вернулся к нам, чтобы продолжить битву, мастер Йоол Норет. Теперь мы сделали еще один шаг к победе над Омниусом.

— Мы с тобой будем сражаться плечом к плечу, — сказал своему другу Нар Триг. — Может быть, нам удастся превзойти легенду, до которой сейчас мы хотим лишь дотянуться.

Истиан облизнул пересохшие губы. У него не было иного выбора — надо было следовать за духом, который до этого тихо дремал в нем.

 

Ришез будет обречен, как только Омниус вернется с полностью укомплектованной армией своих боевых роботов. Бежавший Севрат, будь он проклят, конечно же, снабдил всемирный разум всеми необходимыми жизненно важными сведениями о силах и численности мятежных кимеков. Учтя прошлые неудачи, машины все просчитают, определят численность и состав флота, учтут, кроме того, большие потери, увеличат численность флота и его огневую мощь, достаточную для уничтожения всех баз титанов. У них не было никаких шансов устоять.

Генерал Агамемнон сомневался, что в его распоряжении есть хотя бы один месяц.

Ему и его последователям кимекам надо уходить, но он не мог просто как ополоумевшая собака взять и прыгнуть на первую попавшуюся подходящую планету, которую будут яростно защищать хретгиры или, что еще хуже, другие машины. У него не было ни достаточных разведывательных данных, ни личного состава, чтобы позволить себе наткнуться на крепость противника, которую придется брать с боем.

Имея за плечами тысячу лет опыта военного командования, он понимал всю необходимость и ценность точных разведданных и полного анализа обстановки. Так как в живых остались только три первоначальных титана, Агамемнон не мог позволить себе неоправданный риск. Хотя он сам жил уже больше одиннадцати столетий, он стремился уцелеть сильнее, чем когда-либо раньше.

Юнона, возлюбленная Агамемнона, тоже вынашивала такие же амбициозные планы и лелеяла те же цели. Вернувшись с другой планеты кимеков, Бела Тегез, она встретилась с Агамемноном в обширной ришезской крепости. Юнона повернула свою головную башню так, чтобы генерал видел ее сверкающие оптические датчики. Даже в таком странном нечеловеческом виде ее мозг и личность казались Агамемнону прекрасными.

— Теперь, когда мы вырвались из оков Омниуса, нам требуется новая территория и новое население, которое нам надо будет подчинить, любовь моя. — Громкоговоритель имитировал ее прежний звучный голос с соблазнительными кошачьими интонациями. — Но у нас нет сил, чтобы противостоять хретгирам или Синхронизированному Миру. А ведь мыслящие машины вернутся на Ришез, и сделают это скоро.

— По крайней мере Омниусу запрещено убить нас троих.

— Это очень небольшое утешение! Омниус уничтожит все, что мы построили, убьет всех наших последователей и сторонников, а потом вырвет емкости с мозгом из корпусов. Если даже мы не умрем, то он выдернет все соединяющие стержни и оставит нас в вечной тьме сенсорной депривации. Это хуже смерти — мы станем бесполезными и ни на что не годными!

— Этому никогда не бывать! Скорее я сам тебя убью, чем допущу, чтобы такое случилось, — произнес Агамемнон таким громовым голосом, что задрожали колонны, поддерживавшие потолок.

— Благодарю тебя, любимый.

Он с неумолимой быстротой двинулся к сводчатому выходу, на ходу отдав приказ неокимекам готовить к вылету самый быстроходный из кораблей.

— Ты и Данте останетесь здесь и усилите оборону от мыслящих машин. Я же пока найду другую планету, пригодную для нашего правления. — Его оптические сенсоры вспыхнули, когда он записал в память образ своей возлюбленной Юноны. — Если нам повезет, то Омниус не сразу отыщет нас.

— Я бы предпочла надеяться на твои великие способности, а не на везение.

— Видимо, нам понадобится и то, и другое.

Улетая от планеты на немыслимой для хрупкого биологического существа скорости, Агамемнон спешил на встречу со своим осведомителем, находившимся в глубинах империи машин.

Баллах IX был одной из малозначительных планет Синхронизированного Мира, на которой Йорек Турр правил несчастным стадом пленных людей. В течение нескольких десятилетий он снабжал Агамемнона надежной, хотя и очень законспирированной информацией как об Омниусе, так и о Лиге Благородных. Это он известил Агамемнона о возвращении бежавшей и исчезнувшей Гекате и о ее неожиданном переходе на сторону хретгиров, это он раскрыл титанам план и маршрут полета Венпорта и ненавистной Колдуньи Ценвы, чтобы Беовульф смог устроить им засаду в поясе астероидов Гиназа. Турр, казалось, не испытывал никаких трудностей и волнений, ведя тройную игру.

Генерал титанов укрылся в весьма экстравагантном корабле, украшенном устрашающими угловатыми деталями, экзотическим вооружением и хватательными рычагами. Этот корабль служил как космическим судном, так и ходильным корпусом. Приземлившись на Валлахе IX, Агамемнон выпустил две плоские ступни, изменил форму корпуса и превратился в страшного воина. Советы Турра, как правило, оказывались полезными, но генерал не вполне ему доверял.

Перепуганные люди бросались прятаться, когда генерал титанов направился по бульвару к импозантному дворцу, который Турр построил после того, как короновал себя правителем этой планеты. Хотя официально Баллах IX оставался планетой Синхронизированного Мира, Турр уверял, что сумел обойти это препятствие и избавиться от вездесущего и постоянного контроля со стороны всемирного разума. Он держал местное воплощение Омниуса в полной изоляции и дурачил его своими собственными программами.

Все это мало интересовало Агамемнона. Если у всемирного разума есть секретные наблюдательные камеры, которые выявят двойную игру этого человека, то Йорека Турра ждет неминуемая казнь. В конце концов, кимекам смертный приговор уже вынесен, поэтому из-за этого уже волноваться не приходится.

Его корпус был настолько огромен, что для того, чтобы войти в ворота цитадели, ему пришлось взмахнуть металлическими руками и выломать часть стены и обрушить арочный свод ворот. В военном отношении имело смысл показать свою мощь и поставить на место этого профессионального изменника и перебежчика.

Но когда Агамемнон вошел в аудиенц-зал с установленным там троном, Йорек Турр не выказал ни беспокойства, ни испуга. Он сидел на своем кричаще безвкусном троне и смотрел на кимека спокойными и наглыми глазами.

— Добро пожаловать, генерал Агамемнон. Мне всегда приятно принимать такого почетного гостя.

Турр поставил свой трон на массивное возвышение. Само кресло и пьедестал были изготовлены из костей, укрепленных твердыми полимерами. Длинные бедренные кости служили колоннами пьедестала, а сам он был составлен из округлых, специально обработанных черепов. Все это за милю отдавало никому не нужным варварством, но Турр ценил настроение, которое такой антураж создавал у посетителей.

Одна из стен была сплошь занята полками, на которых лежали образцы экзотического оружия. Мгновенно отвлеченный видом древнего ружья, Агамемнон во все глаза уставился на эту диковинку. Особенно интересно было украшение белой костяной рукоятки, на которой мастер изобразил сцены страшной смерти, которую могло причинить это оружие. Агамемнон уже много лет собирал такое оружие, рассматривая их больше как музейные экспонаты, а не как настоящее грозное оружие.

— Вы оказались здесь случайно, генерал? — усмехнувшись, спросил Турр. — Или вам нужна какая-то услуга?

— Я никогда не прошу об услугах. — Агамемнон включил гидравлические поршни, и его тело стремительно выросло, возносясь под потолок. — От такого, как вы, я требую помощи, и вы сочтете за честь мне ее оказать.

— Как и всегда. Я мог бы предложить вам перекусить, но, боюсь, что изысканное вино пропадет зря.

— Когда нам надо поесть, мы меняем электрожидкость. Но я здесь не для того, чтобы закусывать. Мне нужны копии ваших разведывательных файлов, ваши астрономические карты и географическое описание других планет. В прошлом я постоянно расширял мою империю кимеков. Теперь мне надо решить, какая планета будет следующей.

— Иными словами, вы планируете покинуть Бела Тегез, прежде чем Омниус вернется и уничтожит вас. — Турр понимающе хмыкнул и возбужденно заерзал на своем троне. — Это хорошо, что вы, кимеки, заранее планируете и укрепляете свою оборону, так как очень скоро Омниус нанесет окончательное поражение хретгиру и включит его в Синхронизированный Мир.

— Это очень смелое заявление, особенно если учесть, что Джихад кипит уже добрую сотню лет.

— Да, но теперь, благодаря мне, мыслящие машины изменили тактику. Да, это была моя идея! — Он зарделся от гордости. — Коррин недавно пустил в ход мощное биологическое оружие. Мы рассчитываем, что эпидемия прокатится по рядам хретгиров и практически полностью выкосит население.

Агамемнона удивила эта информация.

— Вы определенно решились на убийства и причинение настоящего ущерба, Йорек Турр. В другое время Аякс взял бы вас в рекруты.

Турр просиял.

— Вы слишком добры, генерал Агамемнон.

— Вы не боитесь заразиться? Если Омниус узнает о вашем предательстве, то вас оставят подыхать здесь, на Валлахе IX.

Он подумал о сыне Вориане, не падет ли и он жертвой инфекции, но потом вспомнил, что полученное им лечение существенно повысило иммунитет Атрейдеса-младшего.

Турр пренебрежительно махнул рукой.

— О, я бы ни за что не предложил использовать вирусы, если бы не был иммунизирован против них. Введение вакцины заставило меня, правда, на несколько дней слечь от лихорадки, но с тех пор мое мышление стало только острее и отчетливее. — Он усмехнулся, помассировав свою гладкую лысину. — Я счастлив, что оставлю неизгладимый след в истории. Эти вирусы доказывают мое влияние больше, чем все, что я успел сделать до этого. Наконец-то я удовлетворен тем, чего сумел добиться в жизни.

— Вы очень корыстный человек, Йорек Турр. — Агамемнон поднял свое массивное железное тело и переместился ближе к стеллажам с оружием. — Вы преуспели во всех ваших делах — сначала в джиполе, потом в управлении Джихадом из-за юбки Ками Боро-Гинджо, а теперь вы стали королем целой планеты.

— Всего этого мне мало! — Турр встал с трона из черепов и костей. — Прошло всего несколько десятилетий, и управление планетой кажется мне уже скучным и бессмысленным. Я нахожусь здесь в тени Синхронизированного Мира, и ни одна душа не знает, чего я сумел добиться. На Салусе Секундус я руководил политикой Джихада, но никто в это не верил. Они все думали, что это Великий Патриарх такой умный. Ха! Потом эти дураки отдали предпочтение его вдове и ее молокососу сыну. Я хочу оставить свой след в истории.

Агамемнон понимал эти движения души, но все же считал непомерные амбиции этого маленького человечка необычными и весьма забавными.

— Тогда вам надо помочь мне, Турр, потому что когда наступит новая эпоха титанов, мы в нашей истории уделим вам особое почетное место.

Он подошел к шкафам с оружием, сорвал с петель дверцу и сунул механическую руку внутрь.

— Что вы делаете? — воскликнул Турр. — Поаккуратнее. Это очень ценные экземпляры.

— Я заплачу вам, сколько бы это ни стоило. — Агамемнон извлек со стойки приглянувшееся ему древнее ружье.

— Оно не…

— Все на свете имеет свою цену. — Агамемнон открыл на своем корпусе особый отсек и сунул туда ружье. У него было множество таких сундучков. С недавнего времени генерал титанов начал коллекционировать древние орудия убийства. Пока Турр с беспомощным гневом взирал на эту сцену, Агамемнон запер свой отсек. — Пришлете мне счет, — сказал он.

Глаза человека зло блеснули.

— Можете оставить это ружье у себя, как мой дар в знак особого расположения. Так что же вам нужно? Еще одна планета для захвата? Когда мои вирусы распространятся по Лиге Благородных, то планеты ее превратятся в кладбища, и у вас появится возможность занять Лигу Благородных всю целиком. Так что сможете подобрать себе тот кусок, который вам понравится.

— Эта мысль мне не по вкусу. Я завоеватель, а не мародер. Мне нужна планета для основания там новой крепости, планета, у которой сейчас нет достаточных оборонительных сил или систем. Причины, по которым мне это надо, вас не касаются. Вам надо дать ответ, и поторопитесь, пока я не потерял терпение и не убил вас.

— Итак, Агамемнон желает чувствовать себя сильным, но при этом пребывать в полной безопасности. — Угроза Агамемнона не произвела желаемого действия. Раздумывая, Турр барабанил пальцами по подлокотнику трона. Вскоре лицо его расплылось в широчайшей улыбке. — Да, есть такая альтернатива. Зная вас, титанов, и вашу вечную злобу, я полагаю, что это как раз то, что нужно.

— Да, за прошедшие столетия мы нажили себе массу врагов. — Агамемнон принялся расхаживать по тронному залу, круша плитку пола своими исполинскими железными ступнями.

— Да, но это нечто совсем другое. Почему бы вам не отправиться на Хессру и не уничтожить там башню из слоновой кости, в которой обитают отшельники когиторы? Помимо всего прочего, у них есть завод по производству электрожидкости, что вы скорее всего найдете для себя полезным. Но думаю, что с вас будет довольно и того, что вы наконец сможете их убить.

Агамемнон величественно покачал своей механической головой. В его древнем мозге зародилось несколько мыслей.

— Вы абсолютно правы, Турр. Атака Хессры на первых порах не привлечет внимания ни Омниуса, ни хретгиров. Сокрушить этих сумасшедших когиторов будет для нас большим удовольствием.

 

Будучи верховным главнокомандующим армии Джихада, Вориан Атрейдес мог бы иметь шикарные апартаменты для себя и Лероники. Лига была бы счастлива дать им самое лучшее жилье или имение в награду за многолетнюю безупречную службу Вориана.

Много лет назад Вориан предложил Леронике поселиться в роскошном доме, но она предпочитала что-нибудь более скромное и простое, удобное, но не экстравагантное. Вориан нашел в интернациональном районе Зимии квартиру. То была часть города, где бок о бок жили представители самых разнообразных культур, что очень нравилось Леронике.

Когда Вориан привез семью на Салусу, он пообещал Леронике показать все чудеса планеты. Он был бы рад выполнить обещанное, но хотел дать ей больше, чем она готова была принять. Она так и осталась добросердечной, любящей Вориана женщиной. Верная в своих чувствах, она всегда ждала его и очень радовалась тем моментам, когда им удавалось побыть! вместе.

Сейчас Вориан, улыбаясь, шел по улице к дому, нагруженный провизией и безделушками, привезенными только что с Каладана. До его слуха доносился пестрый говор, он различал разные языки и диалекты, зная их по посещениям многих планет. Гортанный говор Кираны III, музыкальные каденции беженцев с Чусука и даже языки рабов, бежавших с планет Синхронизированного Мира.

Радуясь скорому свиданию, Вориан поднялся по ступенькам крыльца чистого и крепкого деревянного дома и, взойдя по лестнице на пятый этаж, вошел в дверь. В четырехкомнатной, непритязательно и просто обставленной квартире царили чистота и порядок. Не было никаких украшений, за исключением нескольких редких вещиц и голографических картин, на которых были запечатлены некоторые победы Вориана.

Пройдя на кухню в задней части квартиры, он увидел Леронику, державшую две хозяйственные сумки, казавшиеся непомерно тяжелыми в ее тонких руках. Недавно Леронике исполнилось девяносто три года, и она выглядела на свой возраст, так как никогда не отличалась тщеславием и абсурдными попытками выглядеть моложе любой ценой. Но даже в таком преклонном возрасте она по-прежнему выполняла свои домашние обязанности и вела активную общественную жизнь, когда Вориан уезжал из дома по своим военным делам.

Для того чтобы не быть праздной, Лероника занималась рукоделием для соседей, но никогда не брала за это плату, так как не нуждалась в деньгах. На Салусе высоко ценили изделия ручной работы, так как массовые фабричные товары напоминали настрадавшимся людям о машинной точности. Особым спросом пользовались рыбацкие стеганые одеяла, которые Лероника украшала сценами из жизни экзотического для этой планеты Каладана.

Смеясь, Вориан вошел на кухню, обнял Леронику, отобрал у нее тяжелые сумки и поставил их на стол. Он пристально посмотрел в ее карие с ореховым оттенком глаза, выглядевшие на удивление молодо на этом морщинистом личике. Вориан страстно поцеловал ее, видя в ней не старуху, а ту молодую и прелестную девушку, в которую он влюбился много десятилетий назад.

Они обнялись, и Лероника погладила его по крашеным в седину густым волосам.

— Я раскрыла твою тайну, Вориан. Твоя старость происходит из флакона. — Она рассмеялась. — Немного найдется мужчин, которые бы красились, чтобы выглядеть старше. Мне кажется, что твои волосы сейчас такие же темные и густые, какими они были, когда мы с тобой познакомились, ведь правда?

Смутившись, Вориан не стал ничего отрицать. Хотя он не мог выглядеть на свои реальные сто пятнадцать лет, Вориан красил волосы, чтобы хоть как-то сократить очевидный возрастной разрыв между собой и Лероникой. Борода также прибавляла солидности, но беда заключалась в том, что на лице не было ни единой морщины.

— Хотя я ценю этот жест, в нем все же нет никакой необходимости. Я все равно люблю тебя, несмотря на твою юношескую внешность.

Она озорно улыбнулась и принялась готовить пиршество, которое собиралась учинить по случаю приезда Вориана. Вориан потянул носом чудесные ароматы.

— Ага, это будет получше опостылевшего армейского рациона! Есть, оказывается, причины каждый раз возвращаться домой.

— Придут Эстес и Кагин. Ты же знаешь, что они приехали две недели назад?

— Да, я как раз не успел застать их на Каладане. — Ради Лероники Вориан радостно улыбнулся. — Буду рад их видеть.

Когда семья собиралась за столом в последний раз, Вориан поссорился с Эстесом по поводу какого-то саркастического замечания. Вориан уже не помнил причины, но такие эпизоды всегда печалили его, оставляя неприятный осадок. Но если повезет, то, может быть, сегодняшний вечер пройдет удачнее. Он, конечно, будет стараться, но пропасть между ним и сыновьями все равно останется.

Когда дети были подростками, Кагин случайно узнал, что Вориан был их настоящим отцом, и тотчас поделился своим открытием с братом. Лероника попыталась успокоить мальчиков, смягчить испытанное ими потрясение, но травма так и не прошла полностью. Мальчики предпочитали жить своими приятными воспоминаниями о Калеме Ваззе, который воспитывал их как собственных родных детей до того, как его убили в море элекраны.

Лероника возилась на кухне, и Вориан сам открыл дверь, когда пришли его сыновья. Эстесу и Кагину перевалило уже за середину седьмого десятка, но они замедлили темп старения, регулярно принимая меланжу, отчего белки их глаз окрасились в синеватый цвет. У обоих были темные волосы, и статью они пошли в Атрейдесов. Эстес был немного выше и привлекательнее, в то время как Кагин со своей погруженностью в себя играл вторую роль. Моложавый и улыбающийся Вориан мог бы сойти за их внука.

Мужчины сухо пожали друг другу руки — никаких объятий и поцелуев, никаких радостных приветствий, просто отчужденное уважение — все это до того, как пройти на кухню. Только здесь тон сыновей изменился — всю свою нежность и привязанность они отдавали матери.

Очень давно, влюбленный, что называется, по уши, Вориан поселил Леронику и детей в прекрасном доме в Зимии. Ему приходилось часто и надолго уезжать — Джихад шел своим чередом и не прекращались битвы, в которых по долгу службы должен был участвовать Вориан, и дети оказались предоставленными сами себе. Вориан долго не мог понять, что для них это означало, что он снова бросал их, оставляя в странном для них мире, где у них не было ни единого друга.

Каждый раз, возвращаясь домой, Вориан ожидал, что дети встретят его как героя, но мальчики вели себя очень отчужденно. Пользуясь своими связями с выдающимися политиками Лиги, Вориан Атрейдес обеспечил сыновей прочными и полезными связями, дал им блестящее образование и предоставил все возможности для головокружительной карьеры. Они принимали все привилегии как должное и не испытывали по отношению к отцу никакой благодарности. Правда, они не отказались принять его имя, а это было уже кое-что, хотя сделали они это лишь по настоянию Лероники.

— Большой краб и береговые улитки, — объявила она с кухни. — Одно из самых любимых блюд вашего отца.

Вориан вдохнул аромат чеснока и трав, и у него от предвкушения потекли слюнки. Он вспомнил, что это было первое блюдо, которым угостила его Лероника на Каладане.

Она внесла в комнату блюдо с четырьмя большими крабами и поставила его на плавающий стол, который был подвешен над возвышением в центре столовой. Прозрачная столешница прикрывала картину настоящего морского дна — миниатюрный подводный мир с камнями и песком. На камнях виднелись прилепившиеся к ним мелкие улитки. Вориан специально привез этот стол с Каладана, зная, что Лероника будет без ума от радости.

Прежде чем усесться за стол, Вориан открыл бутылку недорогого «Сальнуара», любимого вина Лероники. На других планетах это сухое розовое вино называли по-разному, но по сути это был напиток из того же винограда, прекрасно подходивший к морепродуктам. Леронике была особенно по душе разумная цена вина; она очень гордилась своей экономностью.

Одно время Вориан пытался заставить ее тратить больше денег и жить лучше, но потом оставил эти попытки и сдался. Экономный образ жизни делал Леронику счастливой и позволял жертвовать деньги на действительно полезные дела. Вокруг было так много нуждавшихся, так много беженцев, согнанных с насиженных мест волнами Джихада, что Лероника испытывала бы неловкость и чувство вины, живи она в роскоши. Этим она напоминала Вориану саму Серену Батлер.

Поверенный Вориана в его отсутствие оплачивал все счета, а оставшиеся сверх того деньги Лероника могла тратить по своему усмотрению на любую благотворительность. Она жертвовала деньги на детей-сирот и детей из бедных семей и даже давала средства семьям последователей буддислама, хотя их не любили за отказ воевать с мыслящими машинами. Кроме того, она посылала большие суммы сыновьям, пытаясь как-то компенсировать отсутствие возможностей и перспектив в рыбацкой деревушке на берегу каладанского океана.

В центре стола на подвесной платформе открылись четыре небольших металлических желоба. Лероника получала явное удовольствие, управляя диковинным столом. В каждый желоб, ведущий в тарелку, соскользнул большой краб, а подвесная платформа с большим блюдом поднялась под потолок, чтобы не мешать на обеденном столе. Столовая наполнилась ароматом морской соли и острых приправ.

Эстес и Кагин достали из карманов пакетики с меланжей и, даже не попробовав блюдо, обильно посыпали его пряностью. Мать не одобряла слишком обильное потребление меланжи, но ничего не сказала, очевидно, чтобы не портить впечатление от обеда.

— Ты надолго задержишься на Салусе в этот раз, отец? — спросил Эстес. — Или тебя снова позовут дела Джихада?

— Я буду здесь несколько недель, — ответил Вориан, от которого не ускользнули нотки сарказма, прозвучавшие в невинном вопросе. — Обычные политические и армейские дела.

Он на мгновение задержал взгляд на сыне.

— Мальчики пробудут здесь три месяца, — с довольной улыбкой вмешалась в разговор Лероника. — Они сняли в городе квартиру.

— Космические путешествия очень долгие, а приезд сюда с Каладана — вообще целая проблема, — сказал Кагин. Потом голос его как-то увял. — Кажется, так будет лучше всего.

Почти наверняка Вориан уедет отсюда раньше сыновей. Все они это хорошо понимали.

После короткого и вялого разговора Лероника открыла столешницу из прозрачного плаза. Мужчины длинными щипцами принялись вылавливать улиток, сидевших на камнях; потом их разделывали с помощью специальных маленьких вилок, извлекая из раковин нежное мясо. Вориан вылавливал улиток одну за другой, макал их в приправленное травами масло и с удовольствием ел, временами с таким же наслаждением принимаясь за основное блюдо.

Вориан поймал направленный на него взгляд карих глаз, улыбнулся в ответ, и это успокоило его. Она ела краба с удивительным для такой пожилой женщины аппетитом. После еды, как всегда, кофе, разговоры и игры с Эстесом и Кагином, а потом они уютно устроятся в спальне. Может быть, они будут близки сегодня, если у Лероники будет такое желание. Ее возраст ничего не значил для Вориана, он по-прежнему любил свою ясноглазую рыбачку и желал ее.

Она совершенно неожиданно, повинуясь импульсу, поцеловала его в щеку. Сыновья с явным неудовольствием наблюдали это проявление любви, но что они могли поделать с чувством, которое Вориан и Лероника продолжали питать друг к другу…

Этим вечером, лежа рядом Лероникой, Вориан обдумывал свою жизнь. Была уже глубокая ночь, но сон не шел к нему. Его отношения с сыновьями были отнюдь не лучшими, и он сам был виноват в этом не меньше, чем они. Вспоминая те дни, когда он был доверенным человеком мыслящих машин, Вориан подумал, что было бы, окажись Агамемнон хорошим отцом…

Вспомнил он и то время, когда он был молодым храбрым офицером армии Джихада, и женщины вешались ему на шею в каждом космопорте. Как раз в то время Ксавьер женился на Окте, и она предложила и ему осесть и обзавестись подругой жизни. Вориан тогда не мог представить себе такой любви и флиртовал направо и налево, имея по девушке на каждой планете, на которой ему случалось побывать. В особенности хорошо помнил он красивую женщину на Хагале. Ее звали Карида Джулан. Он знал также, что она родила от него дочь, но с тех пор, как он встретил Леронику больше полувека назад, он практически ни разу не вспомнил о той девочке…

Он помогает Абульурду в память о Ксавьере, а своих родных сыновей потерял давно и безнадежно. Надо, конечно, ломать барьеры, разделяющие их, но Эстес и Кагин уже старики, и у каждого из них своя жизнь. Сыновья пошли своим путем. Сомнительно, чтобы у него когда-нибудь сложатся с ними близкие отношения. Но у него была любовь Лероники и Абульурд вместо родного сына. И возможно…

Дела Джихада заносят мена на самые разные планеты, думал он. Я прослежу судьбу некоторых моих детей — или внуков. Я каким-нибудь образом познакомлюсь с ними, а они узнают меня.

 

Смертельный вирус распространился по Пармантье с ужасающей быстротой. Напуганная Райна Батлер смотрела из окна губернаторского дома, видя, что творится в расположенном неподалеку Ниуббе. Она была еще слишком мала, чтобы понять все сложные переплетения событий, которые заставили отца день и ночь работать со специалистами, старавшимися взять под контроль внезапную вспышку болезни.

Никто толком не понимал, что произошло, так же как никто не знал, что надо делать.

Но девочка отчетливо сознавала, что это проклятие, посланное им мыслящими машинами.

Сначала у нескольких людей появились слабые симптомы — небольшая потеря веса и повышение кровяного давления, небольшая желтизна глаз и кожи, высыпание гнойничков и язвочек на коже. Наиболее неприятным симптомом было развитие неуправляемого поведения, неспособность сосредоточиться и явная паранойя, приводившая к невероятной агрессивности. Этот симптом проявился выходом на улицы множества новоявленных фанатиков, которые крушили все без какой-либо цели и смысла.

Прежде чем губернатор Батлер и его помощники сумели сообразить, что вспышка патологической активности и насилия толпы суть симптомы болезни, появились первые жертвы тяжелых симптомов — инфекция вступила во вторую фазу. Люди резко худели, у них начинался сильнейший понос, мышечная слабость, начинали разрушаться сухожилия. Температура тела поднималась до максимальных отметок, потом отказывала печень и наступала смерть. Через несколько дней болезнь начала проявляться у тысяч других людей, заразившихся от первых жертв во время инкубационного периода.

Беспрецедентная болезнь одновременно поразила все города и населенные пункты Пармантье. Риков и его гражданские советники пришли к выводу, что причина болезни — переносимый воздушно-капельным путем вирус, занесенный на планету странными торпедами, сгоревшими в атмосфере.

— Эту заразу нам прислал Омниус, — объявил Риков. — Демонические машины разработали особо опасный вирус для того, чтобы полностью нас истребить.

Отец Райны не колебался ни минуты. Действия его были скоры и по-военному решительны. Он отбросил все прочие проекты и запустил программу исследования возможных причин болезни и разработки методов лечения и профилактики. На эти цели были направлены грандиозные средства и ресурсы, брошены лучшие медики и лучшие госпитали и больницы планеты. Понимая, что об эпидемии надо срочно оповестить других, Риков снарядил на ближайшую планету экспедицию, отобрав для этого солдат, несших службу в отдаленных гарнизонах, где вероятность заражения была ниже, чем в других местах.

Затем, отлично понимая, что этим он, возможно, выносит смертный приговор своей семье и всему населению планеты, Риков заявил о полном и неукоснительном карантине планеты Пармантье. К счастью, с момента отбытия батальона Квентина Батлера на планету не прилетел ни один корабль. В эту отдаленную область Лиги Благородных торговые и грузовые корабли прибывали довольно редко, не чаще одного-двух раз в неделю. Расположенный на самом краю Лиги, в непосредственной близости от Синхронизированного Мира, Пармантье считался опасным местом.

Затем Риков распорядился об изоляции всех, у кого проявились хотя бы легкие признаки подозрения на опаснейшую инфекцию. Пока одни люди запирались в домах, стараясь отсидеться, а другие, тоже пока не заболевшие, бежали в незаселенные места, стараясь уйти от эпидемии. Риков отобрал одиноких мужчин и женщин, не имевших семей, для несения службы на оборонительных орбитальных станциях. В их обязанность входило сбивать всякого, кто попытается вылететь с зараженной планеты.

— Если это в человеческих силах, то мы не должны позволить болезни выйти за пределы нашей планеты, — сказал Риков, выступив со специальным заявлением. — Это наш долг. Мы должны думать теперь не о себе и своем благополучии, но и о спасении человечества как такового, и молить Бога, чтобы Пармантье оказался единственной мишенью машин.

Слушая отца, произносящего речь, Райна гордилась им, его храбростью и решительностью, его командирскими способностями. Так как она сама тоже была членом семейства Батлеров, то по настоянию отца она получала полноценное политическое и историческое образование, для нее были наняты лучшие наставники и учителя. Мать была, со своей стороны, убеждена, что дочка должна получить не худшее религиозное воспитание. Спокойная и уравновешенная девочка достигла таких впечатляющих успехов в обеих областях, что отец как-то воскликнул: «Райна, ты вполне можешь стать вице-королевой Лиги или Великим Матриархом Джихада». Девочка не была уверена, что ей хочется занимать одну или другую должность, но она восприняла слова отца как наивысшую похвалу.

Райна находилась дома для вящей безопасности и смотрела на то, что происходит в городе с приличного расстояния; она отчетливо видела дым костров и ощущала явственный запах страха и напряженного ожидания, разлитый в воздухе. За время эпидемии отец поседел, с лица его не сходило выражение тяжелейшей заботы. Каждый день он работал до полного изнеможения вместе с медицинскими специалистами и командованием сил сдерживания.

Мать поддалась панике, запиралась у себя комнате, которая одновременно была их семейным святилищем, и возносила жаркие молитвы, зажигая свечи перед образами Трех Мучеников, моля их о спасении народа Пармантье. Половина прислуги ушла, другие бежали ночью, навсегда покинув Ниуббе, но не было никакого сомнения в том, что некоторые из них понесли с собой страшную заразу и в сельскую местность. Для таких не было безопасного места, как бы далеко ежи ни убежали.

Паранойяльное и агрессивное поведение больных с начальными проявлениями болезни усиливали страх и тревогу тех, кто пока не стал жертвой смертельного вируса. Мартиристы устраивали процессии по охваченному паникой городу, неся хоругви и распевая молитвы Трем Мученикам. Но духи Серены, Гинджо и Маниона оставались глухи к страстным мольбам.

Паника продолжала разрастаться, грозя окончательно захлестнуть страну, и Риков распорядился создать отряды гражданской защиты, которые должны были обеспечивать порядок на улицах. Во всякий час дня и ночи дымили передвижные крематории, в которых сжигали тела умерших от новоявленной чумы. Невзирая на дезинфекцию и строжайшие карантинные мероприятия болезнь продолжала распространяться.

Риков исхудал, глаза его ввалились от усталости и нервного напряжения.

— Заболеваемость остается поразительно высокой, — говорил он Коге. — Почти половина больных умирает, особенно если за ними не ухаживают, но нам катастрофически не хватает санитарок, сиделок, медицинских сестер, врачей и вообще медиков. Ученые не могут найти методов лечения, ни одна предложенная ими вакцина не предотвращает болезнь. Они могут лечить только симптомы. Люди умирают на улицах, так как в госпиталях нет мест или они просто закрыты. Не хватает даже добровольцев, которые бы подносили несчастным воду. Все больничные койки заняты. Доставка медицинского оборудования запаздывает, все разваливается на глазах.

— Все погибают от Бича, — ответила Коге. — Что же остается, как не молиться?

— Я ненавижу этих демонов-машин, — громко сказала Райна.

Заметив, что девочка подслушивает их разговор, мать отослала ее прочь. Но Райна уже услышала достаточно и принялась обдумывать то, что узнала. Миллионы людей умрут от болезни, насланной на них проклятыми машинами. Она не могла представить себе все множество мертвых тел, все покинутые и опустевшие дома и предприятия.

Посты на орбите уже развернули два торговых корабля, приблизившихся к планете. Гражданские пилоты разнесут весть об эпидемии по всем планетам Лиги, все узнают о болезни, поразившей Пармантье, но никто не сможет помочь им извне. Губернатор Батлер наложил такой строгий карантин, что либо эпидемия угаснет сама собой, либо вымрет все население планеты, подумала Райна. Все умрут, если их не спасет Бог или святая Серена.

Смертоносная эпидемия поразила одну из семи сторожевых орбитальных станций. Болезнь возникла у членов экипажа, находящихся в замкнутом помещении, практически одновременно. Заболели все. Некоторые солдаты, поддавшись панике и болезненной злобе, захватили корабль и попытались бежать, но были сбиты огнем с других станций. Оставшиеся на борту жертвы болезни не поддались психозу, но все погибли от вируса. Станция превратилась в братскую космическую могилу. Экипажи других станций, отборные солдаты Рикова, остались на посту, верные своему долгу и присяге.

Выходя во двор расположенного на склоне холма имения, Райна физически ощущала волны страха и безнадежности, приносимые ветром, дувшим от города. Мать запретила ей выходить в город, опасаясь, что девочка может заразиться. Если эпидемия была Дьявольским Бичом, думала девочка, то никакая профилактика не спасет от болезни, но Райна привыкла слушаться родителей…

Однажды во второй половине дня Коге удалилась в семейную молельню и заперлась там на несколько часов. По мере того как эпидемия разрасталась, поражая население Пармантье, мать все больше и больше времени проводила наедине со святыми и Богом, моля о спасении и требуя ответов на вопросы. С каждым днем Коге выглядела все более и более отчаявшейся.

Наконец Райне стало очень одиноко, и она решила пойти к матери и помолиться вместе с ней. Она бережно хранила в памяти минуты совместных молитв, которые приносили Райне покой и утешение.

Войдя в святилище, Райна увидела, что Коге лежит на полу не в силах подняться от слабости и лихорадки. Все ее тело было покрыто потом, волосы прилипли к голове. Тело матери было огненно-горячим, ее трясло в ознобе, глаза были прикрыты, веки непрерывно вздрагивали.

— Мама! — Райна бросилась к матери и приподняла ей голову. Коге пыталась что-то сказать, но губы не повиновались ей, и Райна не смогла разобрать ни единого слова.

Желая хоть как-то помочь матери, девочка обхватила Коге и попыталась оттащить ее от алтаря. Худенькая и неуклюжая Райна не отличалась большой силой, но бушевавший в ее крови адреналин придал ей сил и решимости. Она сумела оттащить Коге в спальню.

— Я позвоню папе! Он знает, что надо делать.

Коге стонала, пытаясь хоть как-то передвигаться на ставших ватными ногах. Райна помогла ей взобраться на низкую кровать. Единственное, на что у Коге хватило сил, это кое-как лечь на простыни, с трудом управляя ставшим похожим на мешок телом. Райна не могла поверить в то, что и ее мама заразилась страшной болезнью, что ее тоже поразил Дьявольский Бич. Разве может болезнь прийти к человеку во время молитвы перед святым алтарем? Как могли Бог и святая Серена допустить до этого?

Выслушав сбивчивый рассказ дочери, находившийся в тот момент в городской резиденции губернатора Риков немедленно оставил все дела, отменил совещание и бросился домой. Посылая проклятия небу, он вбежал в свой дом. Он уже видел столько смертей и несчастий, что каждый раз возвращался домой, чувствуя себя изможденным и обессиленным. Вернувшись на этот раз, он посмотрел на Райну своими подернутыми нездоровой желтизной глазами так, словно это она, его родная дочь, была причиной болезни.

Он прикоснулся к Коге, приподнял ее, заговорил с ней, но жена не отвечала. Она горела в лихорадке как в огне, провалившись в глубокое беспамятство. Горячий пот заливал ей лицо и шею. В своем оглушении она извивалась на кровати, которая вся была покрыта рвотными массами, издававшими отвратительный кислый запах.

Девочка встала на пороге, не зная, чем можно помочь. Она смотрела на родителей и видела, что они так же уязвимы перед лицом болезни, как и все остальные. Губернатор своими глазами видел жертв болезни и понимал, что с такими тяжелыми симптомами, как у Коге, практически нет шансов выжить. Он не мог вызвать врачей, не мог ничем ей помочь. Он вообще ничего не мог сейчас сделать. Райна видела, как на лице отца отразилось страшное осознание его полной беспомощности. Хуже того, он был так поглощен видом больной жены и его так сильно занимали беды, обрушившиеся на Пармантье, что он не замечал пока признаков страшной чумы у себя самого…

Райна ощутила голод и пошла в кладовую сама, так как все слуги куда-то исчезли. Прошло несколько часов, и она почувствовала, что слабеет и что у нее подкашиваются ноги. Она решила пойти в спальню и спросить папу, что делать.

От ходьбы на лбу девочки выступила испарина, Райна едва передвигала ноги и с трудом сохраняла равновесие. Ее шатало из стороны в сторону. Дотронувшись до лба и щек, она вдруг сообразила, что ее лицо никогда еще не было таким горячим. В голове начала пульсировать сильная боль, а предметы стали расплываться, как будто кто-то плеснул ей в глаза отравленной водой. Она забыла, куда и зачем шла, и ей потребовалось довольно много времени, чтобы вспомнить…

Когда она наконец добралась до порога спальни и, ухватившись за косяк, изо всех сил старалась удержаться на ногах, ее взору предстало ужасное зрелище. Мама неподвижно лежала на кровати, свернувшись калачиком на пропитанных потом простынях. Папа спал в какой-то неестественной позе, постоянно ворочаясь и издавая невнятные стоны, прижавшись к телу Коге. Он шевелился и корчился, но не отвечал на слова дочери.

Прежде чем Райна успела сообразить, что делать дальше, ее сложило пополам и несколько раз обильно вырвало. Когда приступ рвоты затих, девочка упала на колени и не смогла встать. Надо отдохнуть, надо отдохнуть и набраться сил. Она вспомнила, что когда заболевала раньше, то мама всегда укладывала ее в постель и говорила, что надо лежать и тихо молиться. Райна решила взять книгу с писаниями, чтобы перечитать любимые места, но не могла сосредоточиться, и к тому же глаза совсем отказались ей служить. Все расплывалось и теряло четкость. Все окружающее постепенно теряло смысл.

Прошло много времени, прежде чем Райна, часто теряя направление, доковыляла до своей комнаты. У изголовья кровати она нашла чашку с тепловатой водой и выпила ее. Потом, плохо соображая, что делает, Райна забралась в уютное темное чрево чулана — там было так тихо и покойно.

Слабым голосом, превозмогая боль в высохшем и потрескавшемся горле, она начала звать родителей, потом слуг. Но никто не отозвался. Девочку подхватил поток бреда, и она отдалась этому течению, уповая на то, что кто-нибудь спасет ее от падения в водопад, ожидавший впереди.

Она закрыла глаза и калачиком свернулась на полу темного теплого чулана, уплывая в объятия лихорадки и спутанных видений. Правда, она наизусть знала много стихов из писаний. Они с мамой так часто вместе читали их во время совместных молитв. Мысли и образы проплывали перед внутренним взором Райны, она шептала молитвы, и святые слова успокаивали ее сердце, приносили мир в душу. Огонь лихорадки между тем становился все жарче и жарче, обжигая прикрытые веки.

Наконец, когда душа девочки полностью оторвалась от окружавшего мира, от дома, от темного и тесного чулана, от самой действительности, Райна явственно увидела прекрасную, одетую в белые одежды женщину — святую Серену. Улыбающаяся женщина в ореоле божественного сияния что-то произнесла, пошевелив губами. Она сказала что-то важное, но девочка не смогла разобрать слов. Она хотела попросить женщину сказать эти слова еще раз, яснее, подойти поближе, но когда Райне показалось, что она что-то слышит, образ женщины начал таять и, в конце концов, совершенно исчез.

Райна стремительно погрузилась в черную пропасть глубокого сна…

 

Каждый раз когда ей удавалось решить часть проблем, связанных с навигацией спейсфолдеров, окончательный ответ ускользал еще дальше, словно таинственный и манящий огонь, завлекавший путников в темный заколдованный лес из старинных легенд. Норма Ценва уже превзошла все мыслимые способности когда-либо живших в мире гениев в своих попытках постижения совершенного, но была полна решимости не сдаваться и довести начатое до конца.

Погруженная в работу, Норма временами забывала есть, спать и даже двигаться. Иногда она сутками только писала и водила взглядом по строчкам. В течение многих дней она неутомимо и упрямо подгоняла себя, не потребляя никакой еды, кроме меланжи. Казалось, ее измененное тело поглощало энергию из каких-то неведомых источников, а меланжа требовалась только для того, чтобы мыслить по меркам того заоблачного стратосферного уровня, в котором постоянно обитал ее дух.

Очень-очень давно, в самые человечные годы ее жизни, вспоминалось Норме, они с Аурелием проводили часы в беседах, трапезах и испытывали при этом простую радость жизни и бытия. Вопреки всему тому, что произошло с ней впоследствии, Аурелий всегда был якорем, который прочно связывал Норму с ее изначальной человеческой сутью. За те годы, что она прожила без него, мышление ее стало отчужденным, а одержимость делом — попросту безграничной.

Усовершенствованный организм пытался сам настроиться так, чтобы соответствовать повышенным требованиям строгого расписания. Системы внутренней регуляции замедляли некоторые процессы, чтобы накапливать энергию, которую можно было направить потом туда, где она требовалась в избытке для компенсации потерь на интенсивную умственную работу. Ей не было нужды самой регулировать свои клеточные процессы и настраивать взаимодействие клеток. У нее были более важные дела.

Совершенно не интересуясь ни погодой, ни даже временами года, Норма редко выглядывала из окна своего рабочего кабинета. Иногда она смотрела на верфь просто для того, чтобы убедиться в продолжении работы, которая шла под надзором Адриена после того, как он вернулся с Арракиса.

Вычислительный центр Нормы находился в тени огромного грузового корабля, достраивавшегося в доке. Согласно расписанию это судно скоро должно было пройти первые ходовые испытания — его запустят в пробный полет. Неяркое солнце отражалось от почти готовой обшивки.

Рабочие и инженеры в белых спецовках осматривали корпус, перемещаясь над его поверхностью на подвесных плавающих поясах. Трое техников, вися вниз головой, работали, осматривая брюхо почти готового корабля. Судно будет способно летать на обычных двигателях, но при желании его можно было использовать и как спейсфолдер, так как на нем были установлены и двигатели Хольцмана. Уже много десятилетий Норма настаивала на том, чтобы все корабли корпорации «ВенКи» были готовы к неизбежному будущему, к моменту, когда ей все же удастся решить проблему безопасной навигации.

Сейчас ей в голову внезапно пришел еще один способ преобразования неподатливого уравнения, и Норма вернулась к рабочему столу. Она решила использовать комбинацию первичных чисел и эмпирических формул, которые выстраивались теперь рядами на страницах электронного блокнота. Так как основная проблема заключалась в свертывании пространства, и поскольку математика есть не что иное, как численное представление реальности, Норма действительно свертывала колонки чисел в многослойные спирали, и на этот раз многоуровневая конструкция показалась ей интригующе интересной. Но Норма никак не могла выразить простыми словами и числами то, что пыталась отыскать. Ей надо было визуализировать вселенную и решить головоломку, разложив мысли в том же свернутом порядке.

Новая порция меланжи неторопливой волной залила ее сознание, обострив мысли и внутреннее зрение. Она словно завороженная смотрела на ряды и колонки цифр, неподвижная, как древние статуи, воздвигнутые на Земле титанами и простоявшие до тех пор, пока люди не повергли их в прах во время восстания.

Она едва ли слышала доносившиеся снаружи звуки — рев испытываемых двигателей и тонкий писк аппаратуры, проходящей последние тесты перед пробным запуском. Постепенно, по мере усиления шума, Норма все дальше и дальше пряталась в скорлупу своего «я», сосредоточившись не на внешнем мире, а на собственной ментальной галактике, на мироздании, созданном ее мышлением и воображением. Пользуясь своими сверхъестественными способностями, она избегала всяких отвлечений.

Для того чтобы еще больше усилить эту способность, она, не глядя, протянула руку к открытому подносу и взяла еще три капсулы меланжи, которые торопливо проглотила. Дыхание ее было напоено коричным запахом, а внутри себя Норма ощутила ветер успокоения, словно ее тело было пустыней, откуда явилась пряность, пустыней, в которой начинается очищающая песчаная буря. Мысли стали ярче, отчетливее, посторонние звуки, отвлекавшие ее, постепенно совершенно исчезли.

Как увидеть навигационную опасность прежде, чем она возникнет? Как предусмотреть катастрофу, от которой отделяет ничтожно малая доля секунды? При такой скорости пилот должен приготовиться и среагировать до того, как будет ясно, что надвигается катастрофа. Но это было невозможно, так как противоречило всем законам причинно-следственных связей. Никакая реакция не может возникнуть раньше, чем порождающее ее действие или стимул.

По верфи прокатился грохот сильного взрыва, послышался звон разбитого плаза и скрежет ломающегося металла. Громадный корпус корабля рухнул на площадку, разрушив здание склада, обломки которого разлетелись по вымощенной плитами площади. Было похоже на то, что Кольгар атаковали кимеки. Взрывная волна сотрясла лабораторию Нормы, прогнув стены внутрь. Чудовищное давление вынесло плазовые стекла с противоположной стороны вычислительного центра.

Норма не слышала ничего этого. Бумаги, чашка, письменные и чертежные принадлежности попадали на пол — все, кроме электронного блокнота, который Норма крепко держала в своей оцепеневшей руке перед намертво зафиксированным взглядом. Для нее во всей вселенной не существовало ничего, кроме этих чисел и формул.

Выли сирены и ревели клаксоны, где-то прогремел еще один взрыв. Отовсюду слышались крики. Спасательные команды вытаскивали с места происшествия пострадавших, уцелевшие рабочие бежали сами. Здание лаборатории словно живым узорчатым покрывалом окуталось языками пламени. Огонь закрыл окна и принялся жадно облизывать и пожирать стены — но Норма даже не смотрела в том направлении. Тело ее оставалось неподвижным, но разум находился в непрестанном поиске, рассматривая все ту же проклятую проблему с разных углов зрения, выискивая самые неожиданные возможности. Скорость мышления увеличивалась, набирая мощь и импульс. Разгадка становилась все ближе и ближе…

Как много альтернатив! Какая же из них будет работать?

Едкий дым начал проникать сквозь щели в стенах и в трещины разбитого плаза, клубы его стелились по полу. Пламя гудело, излучая нестерпимый жар. Крики на улице стали громче.

Как близко решение. Неужели это ответ?

Норма торопливо сделала несколько записей в блокноте, она добавила третью колонку чисел, включавшую фактор пространства-времени в отношении к расстоянию и пути. Для пробы она по непонятному капризу выбрала галактические координаты Арракиса, словно эта пустынная планета была центром вселенной. В связи с этим у Нормы возникло еще одно прозрение.

Охваченная волнением, она выстроила три колонки, и в это время ее посетила совершенно неожиданная мысль.

Три — это священное число, троица. Неужели это ключ?

Она вспомнила также золотое сечение, известное еще в двенадцатиричной системе счисления Древней Земли. Мысленно она нанесла три точки на прямую, обозначив концы отрезка буквами А и В, расположив С так, чтобы множество точек в промежутке АС / СВ было пустым. Это множество, обозначаемое в двенадцатиричной системе числом «фи» в десятичном приближении равно приближенно 1, 618. Известно, что отрезок прямой, разделенный в отношении пустого множества, может быть свернут повторно бесконечное множество раз, постоянно воспроизводя все то же соотношение. Это простое и очевидное отношение. Оно основа. Элемент.

Эта математическая истина предполагала какую-то религиозную импликацию и заставила задуматься о ее собственных откровениях. Что это было — божественное вдохновение? Наука и религия объединились в поисках объяснения эзотерической тайны мироздания, хотя и шли к решению с диаметрально противоположных направлений.

Арракис. Говорили, что древние муадру явились оттуда или поселились там на время в своих скитаниях. Их священным символом была спираль.

Не в силах удержаться, Норма, не обращая ни малейшего внимания на пожар, который уже давно охватил верфь и ее собственную лабораторию, выстроила три колонки чисел в спираль, в центре которой поместила координаты Арракиса и снова стала свертывать колонки. В результате возникали все более сложные уравнения, и Норма почувствовала, что находится на пороге великого открытия.

Руки покрылись волдырями от ожогов, но она продолжала крепко сжимать обожженными пальцами раскалившийся электронный блокнот. Одной только мыслью Норма устраняла ожоги и повреждение электроники. Вокруг бушевало пламя, которое сожрало ее волосы и одежду и начало обжигать кожу. Каждое мгновение энергия организма тратилась на то, чтобы мгновенно восстанавливать уничтоженные огнем клетки. Все должно было оставаться стабильным, чтобы она смогла продолжать работу на грани…

Громкий и резкий звук вторгся в безмолвный мир ее вычислений. Норма ощутила какое-то резкое движение. Человек с низким и сильным голосом что-то кричал ей, схватил ее за плечи, выбил из рук блокнот и, не церемонясь, потащил к выходу из божественного чертога, воздвигнутого ее сознанием.

— Что вы делаете? Оставьте меня в покое!

Но человек не желал ничего слушать. На нем был надет какой-то странный костюм из плотной и толстой красной материи. На голове — блестящий, но выпачканный сажей шлем. Он протащил Норму сквозь стену трещавшего пламени и клубы жирного багрово-черного дыма. В этот момент Норма ощутила боль, дискомфорт и поняла, что она абсолютно голая. Вся ее одежда сгорела, словно в своем мысленном путешествии она пролетела сквозь пылающее сердце какой-то звезды.

Сконцентрировав усилия, она сосредоточилась на биохимических процессах в организме и начала восстанавливать поврежденные клетки органов одного за другим, отдел за отделом, участок за участком, залечивая ожоги и травмы. Разум ее остался целым и невредимым, а тело можно было легко отремонтировать и восстановить, ибо оно не представляло собой ничего иного, как органический сосуд, содержавший тайные и великие мысли. Правда, она не могла воссоздать одежду, но это не имело для нее никакого значения.

Вынеся Норму из огня, санитары положили ее на носилки, завернули в лечебное одеяло и принялись за предварительное обследование.

— Со мной ничего не случилось. — Норма старалась вырваться, но сильные мужчины без труда уложили ее обратно на носилки.

Подбежал Адриен, который, казалось, потерял рассудок от горя.

— Успокойся, мама. Ты сильно обожглась, а эти люди оказывают тебе помощь. Два человека погибли, пытаясь спасти тебя из огня.

— Это было совершенно излишне. Какая напрасная потеря! Зачем они рисковали собой, если я могу легко восстановить любые повреждения моего тела? — Она посмотрела на себя. — Я не обожжена, я просто расстроена.

Она почувствовала, как ее тело стало охлаждаться, когда кожа начала заживлять ожоги поверхности, усилив каталитическое действие лечебного одеяла.

— Взгляните и убедитесь сами.

Врач что-то крикнул санитарам. Норма ощутила укол от инъекции. Она мгновенно произвела химический анализ введенного раствора и поняла, что ей ввели быстродействующее снотворное. Воспользовавшись своими способностями для устранения нежелательного эффекта, Норма легко предотвратила наступление действия лекарства. Она села, отвернула вниз лечебное одеяло. Санитар бросился к больной, чтобы остановить ее, но она протянула руки.

— У меня на коже больше нет ни единого ожога.

Ошеломленный медик отпрянул и дал Норме закончить самоисцеление. Теперь она сосредоточилась на лице и шее, которые пока не получили в полной мере ментального лечения. Норма ликвидировала глубокие ожоги и стерла с кожи волдыри. Затем она перешла к обожженному лицу и, подействовав на него, коснулась пальцами ставшей безупречно гладкой и прохладной кожи.

— Мое тело находится под полным моим контролем. Я давно переделала его, ты же это знаешь, Адриен.

Норма встала на ноги, и ненужное лечебное одеяло соскользнуло на землю. Все уставились на эту необыкновенную женщину, не веря своим глазам. Если не считать волос, до которых пока не дошла очередь, вся молочно-белая кожа Нормы была безупречно чиста, если не считать большого красноватого пятна на плече. Увидев его, Норма сосредоточилась, и пятно исчезло.

Любопытно, подумала она. В течение последних нескольких недель пятно, постепенно увеличиваясь в размерах, появлялось вновь и вновь, требуя постоянного внимания. Раньше всякий изъян внешности устранялся сам собой, без ее сознательного вмешательства — так было с момента ее целенаправленного метаморфоза.

Адриен поспешно прикрыл наготу матери одеялом. Пожарные команды между тем продолжали бороться с огнем, а спасатели извлекать из-под завалов жертвы.

— Мне надо немедленно вернуться к работе, — сказала Норма. — Пожалуйста, проследите, чтобы теперь мне никто больше не мешал. И вот что еще: Адриен, в следующий раз относись к моим словам с большим доверием. Некоторые мои действия представляются странными, но это необходимая и неотъемлемая часть моей работы. Я не могу объяснить это более подробно.

Здесь слишком много суеты, подумала она. Так как от ее лаборатории и кабинета ничего не осталось, Норма направилась в поисках уединения к близлежащему скалистому холму, на котором она могла размышлять спокойно.

 

Хотя корабль «Мечтательный путник» был сконструирован как курьерское судно для доставки обновлений Омниуса, он был судном на все времена, оставаясь таким же красивым и надежным в эксплуатации, как и в то время, когда Вориан Атрейдес еще служил всемирному разуму. Сначала Вориан летал на «Мечтательном путнике» вместе с Севратом. Потом на этом же корабле он бежал с Земли, спасая на его борту Серену Батлер и Иблиса Гинджо. И каждый раз, когда Вориану приходилось летать на военных кораблях, он испытывал удивительное чувство успокоения, ступая на борт «Мечтательного путника».

Вот и теперь он летел на старом испытанном корабле, поражаясь простоте и надежности управления. Сражаясь за дело Джихада вот уже почти целое столетие, он получил некоторую свободу в добровольном выборе миссий, в которых ему надо было принимать непосредственное участие. В этом была его привилегия по сравнению с другими офицерами. Когда он сказал Леронике, что ему надо снова покинуть Салусу Секундус, она только стоически улыбнулась в ответ, так как давно привыкла к его отъездам. Отчасти такой поспешный отъезд объяснялся тем, что Вориан с удовольствием убежал от докучливой необходимости встречаться с сыновьями, которые предполагали надолго задержаться в Зимии. Но главным образом он сделал это в надежде как можно скорее отыскать других своих наследников. В конечном счете это было стоящее мероприятие.

Приняв решение, Вориан начал уточнять детали и подробности своих путешествий и командировок на многочисленные планеты за время службы в армии Джихада. Но записи часто оказывались неточными или искаженными, в особенности это касалось планет, которые в то время были заняты мыслящими машинами. Находилось какое-то количество женщин, желавших принять участие в укреплении сильно потрепанного рода человеческого и родить здоровых детей. Но если они тогда не поставили его в известность об этом, то будет очень трудно выяснить это сейчас, по прошествии многих лет.

Был, однако, исходный пункт. Вориан знал, что на Хагале жила Карида Джулан, которая родила от него дочь. Очень давно, когда она сказала ему об этом, Вориан оказал существенную материальную поддержку своему ребенку и его матери. Но после того как он познакомился с Лероникой, все прежние связи были им утрачены.

Слишком часто Вориан легкомысленно расставался со своими случайными возлюбленными, отказываясь от всяких обязательств. Частью его образа жизни становилось принятие в этом отношении скорых решений, не задумываясь при этом о последствиях. Если бы ему теперь удалось найти дочь, рожденную Каридой — он узнал фамилию ребенка — Хельмина Берто-Анирул, — то, вероятно, он сможет искупить свою старую вину.

Просматривая архивные документы, Вориан очень расстроился, узнав, что Хельмина семь лет назад погибла в автодорожной катастрофе. Однако была жива ее дочь, которую она родила уже в зрелом возрасте. Внучку звали Ракелла. Согласно заслуживавшим доверия данным, Ракелла жила на планете Пармантье, недавно отвоеванной у Синхронизированного Мира. Планетой управлял сейчас губернатор Риков Батлер.

Вориан решил немедленно, пока еще не поздно, встретиться с ней. Совет Джихада и Квентин Батлер были весьма рады такому решению, так как смогли передать с ним важные документы Для Рикова Батлера и надеялись получить сообщения от него. Все это очень хорошо совпадало с намерениями самого Вориана Атрейдеса.

Вориан придал бывшему курьерскому кораблю максимальное ускорение, какое тот мог выдержать не развалившись. «Мечтательный путник» был безнадежно тихоходен по сравнению с современными военными и торговыми спейсфолдерами, но зато во время долгого путешествия Вориан мог отрепетировать свою встречу с незнакомой внучкой.

Когда Ракелле было около двадцати лет, она вышла замуж за солдата армии Джихада, и солдат этот погиб, не прошло и года после свадьбы. После этого овдовевшая Ракелла изучала медицину и посвятила себя лечению боевых ранений и смертельных болезней, которые, как и в древности, продолжали поражать людей. Теперь ей было двадцать девять, и много лет она работала бок о бок с известным и уважаемым врачом Мохандасом Суком. Были ли они любовниками? Возможно. Сам доктор Сук приходился внучатым племянником великого хирурга доктора Раджида Сука, который служил Серене Батлер во время первой волны Джихада. Вориан довольно улыбнулся. Его внучка, так же как и он, обладала незаурядными амбициями!

Когда «Мечтательный путник» наконец приблизился к орбите Пармантье, по каналу связи поступило открытым текстом очень странное сообщение:

— Говорит губернатор Риков Батлер. По моему приказу Пармантье находится под строгим карантином. Половина населения нашей планеты стало жертвой новой инфекционной болезни, вероятно, разработанной мыслящими машинами. Смертность от болезни очень высока и колеблется от сорока до пятидесяти процентов, не говоря уже о всех бедах и хаосе, вызванном эпидемией. Общий ущерб не поддается точному определению. Уходите, пока вы не заразились. Предупредите правительства и население других планет Лиги Благородных.

Встревоженный Вориан включил передатчик.

— Говорит верховный главнокомандующий силами Джихада Вориан Атрейдес. Поясните подробности вашего положения.

Волнуясь, Вориан стал ждать ответа.

Однако вместо ответа снова прозвучал голос Рикова, повторивший прежние слова. Это была запись. Вориан снова передал свою просьбу, все-таки желая получить ответ. Но никто не отзывался.

— Есть здесь кто-нибудь? Есть кто-нибудь живой?

Локаторы Вориана тотчас обнаружили на орбите стационарные станции, блокировавшие вылет кораблей с планеты. Эти станции, ощетинившиеся оружием, пока молчали. Ближайшая была похожа на жирного жука, огромный круглый корпус с ярко освещенными иллюминаторами, окружавшими экватор сферы. На общепринятом галактическом языке регулярно по всем линиям связи транслировались предупреждения и угрозы применить силу при попытке нарушить пояс оцепления.

Вориан принялся вызывать на связь ближайшую станцию, но ответа на свои обращения по-прежнему не получал. Однако в случаях, когда Вориан решал добиться поставленной цели, он обычно проявлял бульдожье упорство. Теперь, когда он знал, что планету поразил жестокий кризис, ему надо было непременно встретиться с Риковом Батлером. А поскольку он, кроме того, знал, что здесь Ракелла, то он никак не мог развернуть корабль и улететь, не повидав ее.

Внезапно на непрерывные сигналы Вориана откликнулась другая станция. На экране появилось изображение худой изможденной женщины.

— Уходите! Вам запрещена посадка на Пармантье — у нас строгий карантин в связи в бедствием, посланным Омниусом. Это Бич Дьявола.

— Омниус уже давно стал Бичом, отравляющим человеческое существование, — ответил Вориан. — Расскажите мне, что это за новая чума.

— Она свирепствует у нас уже несколько недель, и нас послали на станции, чтобы обеспечить карантин. Половина из нас больна. Скоро все станции опустеют.

— Я все-таки попытаю счастья, — решительно произнес Вориан. Он всегда отличался склонностью к импульсивности — к неудовольствию его друга Ксавьера Харконнена. Продлевающая жизнь процедура, которой сто лет назад подверг его Агамемнон, служила превосходной защитой от инфекционных заболеваний.

Самое тяжелое заболевание, которым он страдал за все эти годы, была какая-то легкая простуда. — Карантин — это когда не разрешают улетать, а не прилетать.

Истощенная женщина выругалась, обозвала Вориана дураком и отключилась.

Сначала он пристыковался к молчащей станции. Пусть они посылают какие угодно предупреждения, но он, Вориан Атрейдес, никогда особенно не прислушивался к приказам. «Мечтательный путник» пристал к станции и после необходимого изменения конфигурации люков смонтировал переходный шлюз. Вориан еще раз назвал себя, напрасно подождал ответа, а потом открыл замки, чтобы лично узнать, что за чума поразила Пармантье.

Когда он прошел первую камеру и вдохнул то, что должно было быть стерилизованным и отфильтрованным воздухом, то сразу понял, что дела на станции идут из рук вон плохо. Он отличался поистине экстрасенсорной способностью улавливать несчастья. Вориан активировал персональное защитное поле и убедился, что может легко выхватить в случае необходимости висевший на поясе кинжал. Он сразу учуял слишком хорошо знакомый запах смерти, который невозможно спутать ни с каким другим.

В громкоговорителе прогремело очередное предупреждение:

— Приказ по коду один! Будьте бдительны! Немедленно проследуйте в безопасное помещение.

Приказ повторился еще раз, гулким эхом отдаваясь от потолка пустого помещения. Интересно, сколько еще людей проигнорировали это грозное предупреждение или двигались недостаточно быстро? Было такое впечатление, что мужчины и женщины, составлявшие экипаж станции, бежали, пытаясь перехитрить эпидемию. Он сомневался, что они смогли найти большой мощный космический корабль, который мог бы доставить их на какую-нибудь из планет Лиги. К счастью для нее.

Ботинки Вориана громко стучали по твердому пластиковому покрытию. За стеной он обнаружил два трупа, лежавшие на полу, — мужчину и женщину в коричнево-черной форме внутренней гвардии Пармантье. Тела были покрыты засохшей коркой телесных жидкостей и пены, высохшие кровь и выделения покрывали пол. Не трогая тел, Вориан понял, что они умерли несколько дней, а может быть, и неделю назад.

В каюте, расположенной за первым помещением, на стенах были развешаны мониторы. На всех экранах было видно одно и то же — пустые коридоры и каюты, в каждой из которых на полу были распростерты мертвые тела. На других станция еще оставались живые члены экипажей, здесь же умерли все. Вориан уже догадался, что наземные службы связи были либо отключены, либо их было некому обслуживать. Та сцена, которую он наблюдал здесь, подтверждала его догадку. Делать тут было нечего, и Вориан вернулся на борт «Мечтательного путника».

Оставалось надеяться, что его внучка нашла безопасное место. Да и вообще на фоне гибели миллионов людей какое право он имел переживать за судьбу женщины, которую ни разу в жизни не видел и с которой даже заочно не был знаком? Если она была врачом, тем более сотрудницей доктора Мохандаса Сука, то ее место было там, внизу. Он мысленно улыбнулся. Если в ее жилах действительно течет кровь Атрейдесов, то она наверняка находится в самой гуще событий.

Приземлившись в городе Ниуббе, построенном на фундаментах старого промышленного комплекса Омниуса, Вориан воспрянул духом, увидев, что многие люди живы, хотя большая их часть походила скорее на живых мертвецов, которые могли каждый миг просто рухнуть наземь под собственной тяжестью. Многие что-то бормотали и вели себя агрессивно. У других, по всей видимости, были повреждены сухожилия, так как они практически не могли ни стоять, ни ходить. Трупы были сложены на улицах штабелями, как дрова. Худые и изможденные спасатели собирали умерших, складывали их в грузовики и увозили, но сами эти люди были, очевидно, подавлены исполинскими масштабами страшной эпидемии.

Первым делом Вориан отправился к резиденции губернатора. Большой дом был пуст, но не разграблен. Он несколько раз громко позвал, надеясь, что кто-нибудь откликнется, но ответа не было. Он поднялся в личные апартаменты хозяев и нашел там Два мертвых тела — мужчину и женщину, — без сомнения это Риков и Коге Батлер. Некоторое время он безмолвно созерцал трупы, потом быстро пробежал по дому, но больше никого не нашел. В доме не оказалось ни дочери губернатора Раины, ни слуг. В здании было слышно лишь назойливое жужжание бесчисленных мух.

В трущобах неподалеку от центра города он обнаружил дом из розового кирпича, увитый плющом. Вывеска извещала, что здесь находится госпиталь для неизлечимых больных. Было ясно, что здесь, на Пармантье, Ракелла и Мохандас организовали лечебницу и исследовательский центр. Вориан читал об этом в краткой справке.

Если Ракелла еще жива, то она точно должна быть здесь.

Надев маску, скорее для того, чтобы избавиться от вони, а не защититься от инфекции, Вориан вошел в просторное приемное отделение госпиталя. Хотя здание было сравнительно новым, его усиленно эксплуатировали и плохо содержали в последние недели, когда он подвергся буквально нашествию безнадежно больных людей.

Пройдя мимо никем не занятого стола секретаря, он начал обходить один этаж за другим. Палаты госпиталя были забиты несчастными, как когда-то — рабские загоны Эразма на Земле. Больные с пораженными сухожилиями лежали на койках словно неподвижные беспомощные куклы. Даже те, кто выжил после страшной инфекции, были не способны ухаживать ни за собой, ни за лежавшими рядом больными и умирающими.

Все сотрудники госпиталя носили респираторы, глаза врачей и сестер были прикрыты прозрачной пленкой, предохранявшей от проникновения вируса сквозь влажную оболочку роговицы. Некоторые врачи, несмотря на все меры предосторожности, выглядели больными. Вориан очень хотел знать, сколько времени продолжается инкубационной период этой болезни и сколько времени врачи смогут выполнять свой долг, до того как сами станут терминальными больными.

Он спрашивал всех до предела уставших врачей и медицинских сестер, не знают ли они, где найти Ракеллу Берто-Анирул. Ему сказали, что она на шестом этаже. Вориан вошел в зловонную битком набитую палату и стал издали смотреть на женщину.

Вглядываясь в нее, он пытался уловить черты сходства с ее бабушкой, хотя за давностью лет не слишком хорошо помнил внешность Кариды.

Ракелла была энергична и казалась бодрой и сильной, стремительно переходя от койки к койке. Маска из прозрачного плаза и пленка на глазах позволяли видеть ее лицо. Под глазами виднелись синие тени — видимо, от хронического недосыпания и плохого питания. У Ракеллы был вздернутый нос, золотисто-каштановые волосы заплетены в косу и уложены в пучок, чтобы не мешать в работе. Женщина отличалась стройной фигурой и грациозными, как у танцовщицы, движениями. Хотя выражение лица было усталым и угрюмым, в нем не было заметно безнадежности.

Ракелла и еще один врач — высокий худощавый мужчина — без устали трудились в палате, где стояли не менее ста коек, занимаясь тяжелейшими умирающими больными. Санитары увозили покойников и готовили места для поступающих истощенных жертв, впавших в коматозное состояние от изнуряющей лихорадки.

Ракелла случайно посмотрела в его сторону, и Вориан увидел вдруг, что у нее поразительно голубые глаза. Он вспомнил, что у его отца, печально известного Агамемнона, когда он был еще настоящим человеком из плоти и крови, тоже были светло-голубые, очень красивые глаза… Но это было до того, как он стал кимеком.

Вориан ответил на ее взгляд, и на лице Ракеллы отразилось удивление при виде здорового человека, стоящего посреди палаты, забитой умирающими. Он шагнул вперед и уже открыл рот, чтобы заговорить, но вдруг заметил смятение в глазах внучки. Один из больных сзади бросился на Вориана и когтистыми пальцами вцепился в его маску, потом стал колотить Вориана кулаками и плевать ему в лицо. Инстинктивно сопротивляясь, Вориан отбросил нападавшего, и несчастный упал на пол. В руке он сжимал образок сына Серены Маниона и бормотал молитвы, прося Трех Мучеников спасти его, спасти их всех.

Вориан отодвинул кричащего больного, и санитар увел того к койке, а Вориан стал натягивать на лицо сорванную обезумевшим больным маску. Ракелла решительным шагом подошла к нему и опрыскала его лицо и глаза каким-то раствором.

— Антивирусная вакцина, — пояснила она будничным деловым тоном. — Эффективна только отчасти, но у нас пока нет ничего лучшего. Я не могу сказать, попала зараза в рот или глаза, но риск инфекции очень высок.

Он поблагодарил ее, умолчав о том, что надеется на свой сверхъестественный иммунитет. Он просто продолжал смотреть в ее голубые глаза и счастливо улыбаться.

Очень странно проходила его первая встреча с внучкой.

— Вориан Атрейдес, — произнес доктор Сук. В маленьком кабинете он бегло осмотрел Вориана после нападения, хотя его ждали больные, находившиеся в куда более тяжелом состоянии. — Тот самый Вориан Атрейдес? Вы сделали глупость, прилетев сюда.

Врач был очень смугл, почти черен. Он выглядел лет на сорок, на лице уже намечались морщины, особенно вокруг темно-карих глаз. Весь его вид говорил о крайней усталости. Мальчишеские черты лица подчеркивались гривой черных волос, скрепленных серебряной застежкой. Эта грива и моложавое лицо придавали доктору вид не в меру рослого ребенка.

Даже здесь, в отдельном кабинете, стоял всепроникающий запах дезинфекции. Вориан не стал говорить о пройденном им лечении, продлевающем жизнь.

— Что ж… либо я выживу, либо умру.

— То же самое можно сказать о каждом из нас. Этот Бич дает равные шансы выжить или умереть. — Сук пожал Вориану руку, не сняв перчатки, а потом нежно сжал руку Ракеллы, выдав тем теплые тесные отношения, связывавшие их много лет. Выпавшее на долю планеты испытание заставило многих людей соединиться в отчаянии, но Сук и Ракелла были близки и до этого.

После того как Сук поспешил обратно в палату, Ракелла окинула Вориана оценивающим взглядом.

— Что верховный главнокомандующий вооруженными силами Джихада делает на Пармантье без охраны?

— Я приехал сюда по личному делу — чтобы встретиться с вами.

Многие недели борьбы с эпидемией лишили Ракеллу способности выражать и испытывать какие бы то ни было эмоции.

— Зачем?

— Я был другом вашей бабушки Кариды, — признался Вориан. — Очень близким другом, но я потерял ее. Очень давно я узнал, что она родила дочь, но до недавнего времени я не мог найти никаких следов. Дочь звали Хельминой, и это была… твоя мать.

Ракелла некоторое время смотрела на верховного главнокомандующего, широко открыв глаза. Потом до нее дошел весь смысл сказанного Ворианом.

— Не тот ли вы солдат, которого любила моя бабушка? Но…

Он смущенно улыбнулся.

— Карида была чудесной женщиной, и я глубоко огорчен ее гибелью. Мне бы хотелось теперь, чтобы многое в моей жизни было по-другому, но я уже не тот человек, каким был раньше. Вот почему я приехал сюда, чтобы познакомиться с тобой.

— Бабушка думала, что вы погибли на войне. — Она свела брови над чудесными голубыми глазами. — Но она называла другое имя — не Вориан Атрейдес.

— Из соображений безопасности я не стал называть своего настоящего имени. Я делал это из-за своего высокого звания.

— Или из других соображений? Например, если вы не собирались возвращаться.

— Джихад — очень неопределенная штука. Я не мог связывать себя обещаниями. Я… — Голос его дрогнул. Он не хотел не только лгать, но даже приукрашивать истину.

Это чувство было очень несвойственно Вориану. Он отличался весьма свободными нравами на протяжении почти всей сознательной жизни, и сама мысль о том, чтобы обзавестись семьей и связать себя узами брака, пугала его. Но хотя его отношения с Эстесом и Кагином не сложились, он все же понял, что и семья открывает безграничные возможности для истинной любви.

— Мой дедушка выглядит так же молодо, как я. — Ракелла явно заинтересовалась, но ее настолько утомила эпидемия, что реакция была очень вялой. — Мне следовало бы исследовать вас, взять генетические пробы, доказать наше кровное родство — но сейчас мне некогда этим заниматься. Во время такого несчастья личный визит для выяснения родства с незаконнорожденной внучкой — это… проявление эгоизма. Вориан криво усмехнулся.

— Я восемьдесят лет провел в боях Джихада, и вся моя жизнь прошла в «таком несчастье». Теперь, когда я вижу, что происходит здесь, я радуюсь тому, что не стал ждать. — Он взял ее руку в свои. — Поедем со мной на Салусу Секундус. Ты сделаешь доклад в Парламенте Лиги. Мы создадим группу специалистов из лучших врачей, чтобы разработать методы лечения, и тогда сможем реально помочь вашей планете.

Она резко перебила его.

— Если вы действительно верите в то, что я внучка великого Вориана Атрейдеса, то как же вы могли подумать, что я уеду, когда мое место здесь, когда я должна делать свое дело и помогать многим людям? — Она вскинула брови, и Вориан почувствовал, как сильно забилось его готовое выпрыгнуть из груди сердце. В душе он и не ожидал другого ответа.

Ракелла посмотрела на него своими ясными умными глазами.

— Кроме того, я не имею права рисковать. Ведь я могу стать разносчиком эпидемии. Но верховный главнокомандующий, если вы твердо намерены вернуться на Салусу Секундус, то доложите Парламенту о том, с чем мы здесь столкнулись. Нам нужны врачи, медицинское оборудование и ученые.

Он кивнул.

— Если эта эпидемия действительно послана Омниусом, то я нисколько не сомневаюсь, что он отправил такой же вирус и на другие планеты. Надо предостеречь Лигу.

Ракелла, испытывая неловкость, собралась выйти и встала.

— Я передам вам все наши записи, истории болезни и результаты анализов. Здесь эпидемия вышла из-под контроля. Причина ее — РНК-содержащий ретровирус. За короткое время умерли сотни тысяч людей. Смертность оставляет более сорока процентов, но это непосредственная смертность, не говоря о летальных случаях, обусловленных вторичными причинами — сопутствующими инфекциями, обезвоживанием, недостаточностью различных органов и так далее. Мы можем лечить симптомы, облегчать в какой-то степени страдания больных, но пока не можем ничего сделать с самим вирусом.

— Есть ли какой-то шанс найти средство такого радикального лечения?

Она подняла глаза, услышав крик из какой-то палаты, потом вздохнула.

— Здесь, при нашей оснащенности и ресурсах, такого шанса нет. Мы не обладаем оборудованием и соответствующим персоналом. Когда позволяют время и обстановка, Мохандас делает анализы и изучает особенности течения болезни. Мы не видим здесь обычного течения, характерного для других вирусных инфекций. Вирус накапливается в печени. Что само по себе очень неожиданно. Мы открыли этот факт всего несколько дней назад. Лечения не… — Она осекла себя. — Но мы всегда можем надеяться.

Вориан в этот момент думал о том времени, когда он, будучи доверенным человеком мыслящих машин, не задумывался о том страшном вреде, который они могут причинить.

— Я должен был давно понять, что когда-нибудь мыслящие машины предпримут нечто подобное. Омниус… хотя, скорее, это дело рук Эразма.

Поколебавшись одно мгновение, Вориан снял с лица маску.

— Все, что вы здесь делаете, и все, что вы, несмотря на очевидную невозможность, пытаетесь делать, — в высшей степени благородно.

Глаза Ракеллы блеснули.

— Спасибо… дедушка.

У Вориана перехватило дыхание.

— Я горжусь тобой, Ракелла. Я так горд, что не могу выразить это никакими словами.

— Я не привыкла выслушивать такие комплименты. — Она стеснялась признаться, что польщена его похвалой. — Особенно ужасно, когда я вижу, скольким больным я не могу реально помочь, сколько их умерло, несмотря на мои усилия, когда я вижу несчастных сломленных людей, которые не имеют ни надежды, ни шансов когда-нибудь выздороветь. Даже когда болезнь проходит, большинство пациентов остаются инвалидами на всю жизнь.

Он взял внучку за плечи и заглянул ей в глаза.

— Но я все равно горжусь тобой. Мне надо было найти тебя намного раньше.

— Спасибо и на том, что ты потрудился найти меня сейчас. — Хотя и испытывая некоторую неловкость, она заговорила с прежней напористостью: — Если ты действительно сможешь улететь с Пармантье, то улетай прямо сейчас. Я молю Бога, чтобы ты не заразился и благополучно добрался до Салусы. Будь осторожен. Если… если ты все же заразился, то инкубационный период очень короткий, и болезнь разовьется до того, как ты успеешь долететь до ближайшей планеты Лиги. Но если ты заметишь проявления болезни, то не надо рисковать и…

— Я все понимаю, Ракелла. Но даже если карантин, наложенный на Пармантье, не будет нарушен, то я боюсь, что Омниус уже отправил вирус на другие планеты. Машины любят действовать с запасом. — Он увидел, как вздрогнула Ракелла, когда до нее дошел смысл его слов. — Если это так, то ваш карантин не сможет спасти остальные планеты Лиги. Предупреждение их и рассказ о том, чего ты и доктор Сук уже добились, может сделать для защиты человечества много больше, чем любой карантин.

— Тогда поспеши. Мы будем вдвоем изо всех сил бороться с этой новоявленной чумой.

Вориан сел на борт «Мечтательного путника» и стартовал с Пармантье, установив координаты Салусы. Он без труда проскочил мимо сторожевых орбитальных постов, на которых практически не осталось людей, и с тревогой подумал, что, кроме него, это может сделать кто угодно. Ему было грустно, когда он покидал эту несчастную планету, и он мог только надеяться, что еще увидится с Ракеллой.

Мысленно он снова и снова представлял себе ее застенчивую радость, когда она услышала, что он гордится ею. В тот момент — столь же эфемерный, сколь и прекрасный, — он понял, что ради одной этой улыбки стоило совершить это долгое путешествие.

Но теперь его ожидал другой долг перед человечеством.

 

Вернувшись домой после освобождения Хонру, Квентин Батлер на некоторое время отправился в Город Интроспекции навестить жену Вандру. Она, как обычно, не реагировала на окружающее и хранила безмолвие, но закаленный в боях примеро любил просто сидеть рядом с ней, уверенный, что доставляет ей радость одним своим присутствием, получая взамен такое же чувство. Глядя в лицо Вандры, он по-прежнему видел ее прекрасные черты, тени прошлых счастливых времен. Он говорил с ней, рассказывал о том, что делал во время последней своей миссии, говорил о семье Рикова на Пармантье.

К огорчению Квентина, он успел побыть с женой всего час, когда его по срочному делу разыскал молоденький квинто. Офицер поспешно шел по усыпанному гравием красивому двору этого впечатляющего религиозного убежища. Старый ученый метафизик в пышной мантии провожал офицера, но он шел очень медленно, и молодой человек не скрывал своего нетерпения.

— Примеро Батлер! Мы только что получили экстренное сообщение с Пармантье. Губернатор несколько недель назад выслал корабль с сообщением. Судно прибыло только сейчас. Нам прислано предостережение.

Квентин ласково сжал слабую руку Вандры, встал, выпрямился и весь обратился в слух.

— Предостережение от Рикова? Где посланник?

— Я очень сожалею, примеро, но вы не сможете с ним встретиться. Он не явился в Салусу. Посланец остался на орбите и передает сообщения по линиям дальней связи. Он опасается выходить, так как боится заразить нас.

— Заразить нас? Что случилось?

— И это еще не все, сэр, — аналогичные сообщения приходят и с других планет Лиги!

Пока квинто лепетал какие-то объяснения, примеро, взяв его за руку, буквально тащил молодого офицера к выходу из Города Интроспекции. Ученый метафизик смотрел им вслед, не меняя выражения своего бесстрастного, покрытого морщинами лица. Потом старик поправил свои одежды и принялся излагать Вандре свои эзотерические воззрения, словно она могла что-то ответить ему на это.

Сохраняя на лице озабоченное и хмурое выражение, Квентин слушал, как члены Совета Джихада проигрывают запись послания Рикова. Кадры, переданные с разведывательного судна, которое вращалось сейчас на орбите, показывали ужасные вещи. Эпидемия распространилась в столице Ниуббе и в сельской местности. На улицах лежали умирающие и уже умершие люди. Госпитали переполнены сверх всякой меры — и это было несколько недель назад, когда эпидемия только начиналась.

— Эти новости уже устарели, — сказал Великий Патриарх Ксандер Боро-Гинджо. — Может быть, уже найдено средство лечения. Кто вообще может знать, что произошло за это время?

— Я был там как раз тогда, когда взорвались торпеды, посланные с какой-то из планет Синхронизированного Мира. В тот момент никто из нас не знал, что задумал Омниус. Теперь ясно, что Риков заперт на своей планете, как в бутылке, этой эпидемией, — сказал Квентин.

— Кто вообще может знать, что на уме у Омниуса? — спросил исполняющий обязанности вице-короля. Бревин О'Кукович вообще славился тем, что часто произносил ничего не значащие слова.

Квентин не обратил никакого внимания на этот бессмысленный вопрос политика.

— Если мыслящие машины разработали биологическое оружие, то всем нам надо быть начеку. Мы можем уничтожать торпеды с канистрами, содержащими вирусы, в космосе, но если вирус проникнет в атмосферу, то никакие карантины и медицинские мероприятия не произведут достаточного эффекта. Никаких гарантий здесь нет и быть не может.

Хотя у Квентина было мало времени на подготовку к совещанию, он успел собрать донесения капитанов недавно прибывших на Салусу кораблей. Он также отправил Фейкана патрулировать подступы к Салусе Секундус и расставить на стационарных орбитах чувствительные сенсоры для своевременного выявления проникших в окрестности планеты снарядов с заразой. В обычных условиях было бы практически невозможно различить эти маленькие торпеды среди массы всякого хлама, который замусорил околопланетное пространство, но так как торпеды были зарегистрированы и опознаны кораблем Квентина при отлете с Пармантье, то их описание имелось в памяти сенсоров, и их можно было отфильтровать отложных сигналов.

— Нам надо убедиться в адекватности донесения, — сказал вице-король. — Надо предпринять взвешенные действия.

Квентин встал. Теперь, когда отсутствовал главнокомандующий Вориан Атрейдес, который — по странной иронии судьбы — отправился именно на Пармантье, он, Квентин Батлер, должен был взять на себя всю полноту ответственности.

— Нам надо предпринять немедленные действия! Если интерпретации Рикова верны, то мы не имеем права терять ни одной секунды. При имеющем место объеме межзвездной торговли, при перемещении массы людей и грузов между планетами Лиги и неприсоединившимися планетами эпидемия может причинить непоправимый и страшный ущерб всему человечеству…

В приемнике Квентина послышался сигнал вызова, и Квентин принял сообщение. В маленьком динамике раздался голос Фейкана — достаточно громкий, чтобы его услышали все члены Совета.

— Примеро, ваши подозрения подтвердились. Как вы и предсказывали, мы видим на периферии системы приближающиеся торпеды, похожие на те, которые сгорели в атмосфере Пармантье.

Квентин оглядел мужчин и женщин, сидевших вокруг большого стола.

— Вы перехватили их?

— Да, сэр.

Один из членов Совета высказал свое предложение:

— Нам надо сохранить одну такую торпеду, чтобы понять, что делает Омниус…

Фейкан не дал политику договорить:

— Мы уничтожили их все, чтобы исключить риск случайного заражения.

— Отличная работа, — похвалил примеро сына. — Продолжайте наблюдение. Так как Салуса — самая важная цель в Лиге, Омниус наверняка сделает больше одного залпа.

Фейкан отключился, и Квентин снова оглядел собравшихся.

— Кто может сомневаться в том, что Омниус уже выпустил свои торпеды на многие планеты Лиги? Надо остановить их, чтобы успеть предупредить распространение этой чумы.

— Как именно вы предполагаете это сделать? — спросил О'Кукович.

Квентин решительно изложил свой план:

— Немедленно и как можно скорее рассредоточить армию Джихада на максимально большом пространстве. Разослать разведчиков по планетам с приказом провести подготовку к карантинным мероприятиям. Неотложность ситуации может потребовать применения спейсфолдерных кораблей, — сказал он после некоторого раздумья. — Мы потеряем один корабль из десяти, но если мы не приготовимся и не наладим адекватную оборону, то можем потерять все наше население.

— Все это звучит, э-э… я бы сказал, э-э… несколько драматично, — нерешительно произнес О'Кукович и обвел взглядом присутствующих в поисках поддержки.

— Именно так — и в этом заключается дьявольский план Омниуса.

Квентин словно обычный офицер лично возглавил патрульный полет. Он перемещался от одной планетной системы к другой, помогая местному населению налаживать защитные системы и выполнять профилактические мероприятия. На многих планетах уже были перехвачены и уничтожены летевшие в атмосферу торпеды с вирусом, но некоторые из них, очевидно, поразили свои цели. Пармантье Рикова была уже инфицирована и практически погибла — и вот теперь пришли известия о том, что эпидемия разразилась еще на пяти планетах.

Квентин боялся, что катастрофа зашла слишком далеко.

На пораженных планетах были введены строгие карантинные меры, но напуганные люди все же находили способы бежать, разнося с собой заразу. Нельзя было исключить, что многие из беглецов станут искать спасения на Салусе Секундус. Столицу Лиги не удастся на сто процентов обезопасить даже самыми жестокими драконовскими методами. Как можно реально перехватить все без исключения, тем более мелкие корабли? Требовалась сверхъестественная бдительность для того, чтобы выявлять такие суда, перехватывать их и держать в карантине до тех пор, пока не минует инкубационный период и не появятся возможные признаки заболевания. Счастье еще, что скорость кораблей была сравнительно небольшой, а инкубационный период инфекции коротким, поэтому признаки болезни появлялись раньше, чем судно успевало добраться до Салусы.

Квентин мерил шагами капитанский мостик, разглядывая хмурые осунувшиеся лица членов экипажа. Техники, следившие за сенсорными системами, не могли позволить себе отвлечься хотя бы на краткое мгновение, ибо его было достаточно, чтобы смертоносная торпеда проскочила к планете и погубила на ней все население.

Все годы, пока тянулся Джихад Серены Батлер, Лигу раздирали внутренние противоречия, но всех объединяла ненависть к мыслящим машинам. Квентин опасался, что эта агрессивная зараза и паника, которые распространялись быстрее, чем сама болезнь, приведут к распаду человеческой цивилизации.

 

После того как во тьму небытия, в котором пребывала Райна Батлер, вторглись лихорадочные видения и сны, рассеяв черноту похожего не смерть сна, Райна поплыла по реке беспамятства, изо всех сил держась за ускользающую жизнь, как за тонкую нить шелковичного червя. Картины святых небес, которые рисовала ей мать во время их ежедневных молитв, совершенно не соответствовали тому, что она сейчас видела.

Когда же наконец к Райне вернулось сознание, когда жизнь снова вернулась в ее тело и в ее разум, девочка поняла, что изменилось решительно все.

По-прежнему лежа в темном и тесном чулане, она поняла, что одежда ее выпачкана и грязна, став жесткой от засохшего пота. Рукава блузки, потерявшие первоначальный цвет и растрепанные, стали розовыми от крови, которая вместе с болезненным потом просачивалась из пор. Хотя это открытие было весьма тревожным и неприятным, Райна, как ни странно, не испытала ни малейшего эмоционального потрясения. Чувства ее умерли. Она даже не стала принюхиваться к запаху, исходившему от одежды.

С трудом поднявшись на ноги, Райна ощутила, как задрожали от напряжения ноги. Девочку мучила невыносимая жажда, и Райна удивилась, как ей удалось выжить столько времени без воды. Но теперь ее мало волновал смысл происходившего. Каждый шаг, каждый вдох уже были маленькими победами на пути к выздоровлению, и она инстинктивно понимала, что ей предстоят еще более трудные препятствия, которые придется преодолеть.

Райна оглядела себя и удивилась, обнаружив, что вся одежда покрыта прядями выпавших с головы волос и мелкими катышками волосков, росших на руках. Кожа была белой и совершенно гладкой.

Изо всех сил борясь с медлительностью и болезненной слабостью, боясь, что ее тело может рассыпаться на части в любой момент, девочка шла в спальню родителей, чтобы рассказать им о лихорадочных видениях и религиозных откровениях, явившихся ей в страшном сне. С ней говорила сама святая Серена! Райна была уверена, что теперь ей удастся растолковать слова женщины в ослепительно белом одеянии. Небесные увещевания, без сомнения, были эхом голоса истинного Бога, который Райна услышала только благодаря своей тяжелой болезни.

Однако добравшись до родительской спальни, девочка обнаружила отца и мать в тех же позах, в каких они лежали, когда она видела их в последний раз до своего беспамятства. Правда, теперь их тела почернели и распухли, а в комнате стоял тяжелый запах трупного разложения. Эта жуткая вонь и страшное зрелище одним ударом пробудили все ее чувства. Райна некоторое время постояла на пороге спальни и только потом побрела прочь.

В холлах и коридорах она обнаружила еще два трупа слуг, о которых Райна думала, что они убежали из города. В доме стояла гнетущая, неправдоподобная тишина.

На счастье водопровод продолжал работать. В ванной комнате девочка открыла воду и начала принимать очищающий душ. Стянув грязную одежду, она встала под струи холодной воды, делая при этом жадные глотки. Система нагревания воды не работала, но и кожа девочки потеряла всякую чувствительность. Все суставы болели и скрипели так, словно хрящи превратились в битое стекло. Чтобы сохранить равновесие, Райна ухватилась за перила и просто стояла, подставив тело струям почти ледяной воды. Свалявшиеся волосы продолжали падать с головы, и светлые пряди с бульканьем засасывались в сток вместе с завихрениями воды.

Девочка не знала ни какой сегодня день, ни который теперь час. Но, собственно говоря, для нее это не имело теперь ни малейшего значения…

Когда Райна, роняя капли воды и ощущая в теле свежесть, вышла из ванной и встала перед большим — в рост человека — зеркалом, она увидела в нем незнакомку. Тонкое худенькое тельце невообразимо изменилось. Все волосы на голове и на теле выпали без остатка — исчезли даже ресницы и брови. Руки, лицо и грудь одиннадцатилетней девочки были совершенно гладкими, а в дневном свете, проникавшем в окна, кожа казалась прозрачной и светящейся. Как у настоящего ангела.

Она не знала, сколько времени прошло после того, как она ела в последний раз, и хотя ее мучил голод, Райна знала, что сначала должна исполнить более важный долг. Она оделась в чистое и направилась в семейное святилище, где когда-то так часто молилась вместе с матерью. Сидя перед алтарем Трех Мучеников девочка просила о наставлении, помня об откровении, данном ей святой Сереной. Наконец, когда ее разум и дух очистились, Райна встала и пошла в заброшенную и тихую кухню.

Большая часть еды испортилась, а некоторые холодильники и кладовые были разграблены неумелыми ворами. Должно быть, она пролежала без памяти много дней. Перед разделочным кухонным столом лежал еще один труп — одного из кухонных слуг. Сладковатый запах разложения смешивался с острой вонью тухлого мяса. Интересно, что хотел приготовить повар, прежде чем его сразила смертельная болезнь?

Сначала девочка попила еще немного воды — холодной воды из домашней цистерны. Организм ее был сильно обезвожен. Должно быть, кроме того, она сильно похудела. Глаза запали и потускнели, щеки ввалились. Она сделала последний глоток воды и прекратила пить, ощутив, как взбунтовался желудок. Райна нашла немного сыра и кусочек консервированного тушеного мяса, но приправы показались ей слишком сильными, и она выбросила их.

Она была очень слаба и понимала, что для восстановления сил надо есть, поэтому продолжила поиски и, найдя кусок черствого хлеба, съела его. Хлеб и вода помогали сохранить благочестие и чистоту, придавая одновременно божественную силу.

Хотя Райна все еще дрожала от слабости, она решила, что достаточно отдохнула. Она вышла из губернаторского дома и направилась вниз, в город. Болезнь была Бичом Божьим, но она выжила. Значит, Бог избрал ее для свершения великих деяний.

Хотя Райна была еще ребенком, она точно знала, что надо делать. Она получила наставления от явившейся ей в видении святой Серены — и теперь у Райны была миссия, от которой она не могла и не имела права уклоняться.

Босиком она спустилась с холма.

Люди, шедшие по улицам, выглядели усталыми и истощенными и вздрагивали при каждом неожиданном шуме. У многих умерли почти все родственники и друзья, которых эти люди не смогли сберечь, несмотря на все свои усилия. Большинство уцелевших стали хромыми, суставы были искривлены и изуродованы — такова была жестокая насмешка судьбы над теми, кто оказался достаточно силен, чтобы побороть лихорадку. Инвалиды передвигались на самодельных костылях или ползали, громко прося еды и помощи. У выздоровевших был подорван дух, они были сломлены бременем свалившейся на них ответственности и необходимостью работать за десятерых.

Райна шла по улицам с гордо поднятой головой и горящими глазами. Она знала, зачем пришла в город. По дороге она замечала, что над ней за закрытыми окнами и ставнями домов и деловых учреждений шевелятся какие-то боязливые тени. Хотя она была всего лишь девочкой-подростком, она отважно шествовала по городу, высокая, тонкая, уверенная в своей правоте, белая и прозрачная, напоминая скелет или… дух смерти. Еды в городе было достаточно для уцелевших и инвалидов, но если никто не уберет с улиц разлагающиеся тела, не позаботится о производстве и не будет заниматься профилактикой и лечением сопутствующих вторичных инфекций, то неминуемы новые жертвы в дополнение к уже умершим от ударов демонического Бича.

Райна вытащила ломик, обнаруженный ею в водосточной канаве. Она помнила рассказы отца о драках на улицах. Причиной были шествия мартиристов, и в схватках погибло множество людей — как фанатиков, так и невинных свидетелей. Она ощущала тяжесть и теплоту ломика, меча в руке праведной молодой женщины, получившей прямое наставление от Серены.

Наконец она увидела первую цель своей миссии.

Девочка остановилась перед витриной магазина, торговавшего механическими устройствами, приспособлениями и безобидными безделушками бытового назначения, которые не стали объектом посягательства разбойников, бродяг и воров. Граждане Лиги пользовались всеми этими вещами, не задумываясь о том, что эти высокотехнологичные игрушки и приборы были отдаленными родственниками Омниуса. Вся электроника, все машины, все электрические контуры были искушениями, воплощенным злом. Оно незаметно проникало в обыденную жизнь, и люди слепо мирились с вездесущим присутствием мыслящих машин.

Набрав в легкие воздух, Райна взмахнула ломиком и вдребезги разбила стекло витрины, добравшись до хрупкого оборудования. Она начала крушить его, топчась по осколкам металла и пластика. Это было ее первое выступление против машин. Видение велело ей начать искоренение зла изнутри, уничтожать машины во всех их злокозненных обличьях, чтобы люди в будущем никогда больше не смели поддаваться слабости и искушению.

В зловещем тихом безумии Райна сокрушила все, что ей удалось увидеть. Когда все механические приспособления в магазине были разбиты, Райна принялась искать их в других зданиях и нашла наконец бухгалтерскую фирму, в которой использовались электронные калькуляторы. Девочка разбила их все до единого. Откуда-то появился испуганный и по виду сильно ослабевший мужчина, который попытался ее остановить, но отступил, когда Райна осадила его свирепым ругательством, обвиняя его в том, что он позволил мыслящим машинам пробраться на его рабочее место.

— Люди обретут одни только несчастья, если мы не истребим механического демона во всех его обличьях. Я слышала голос Бога и буду следовать ему.

Столкнувшись с таким неистовством в лице маленькой девочки, мужчина предпочел ретироваться.

Райне предстояло свершить настоящий подвиг. Она крушила все механическое, не разделяя машины по уровню технологической сложности и особенностей компьютерного дизайна. Она без устали переходила из одного учреждения в другое, пока ее наконец не задержали двое похожих на скелеты сотрудников службы безопасности Пармантье. Но она была еще ребенком, тем более дочерью умершего губернатора, и, посмотрев на нее, мужчины обменялись понимающими сочувственными взглядами.

— Ей пришлось пережить трудное время, она вымещает свой гнев единственным доступным ей способом. Да и устал я, чтобы заниматься такими мелочами.

— Я вообще перестал обращать внимания на подобные вещи. — Один из сотрудников — смуглый высокий мужчина — ткнул пальцем в грудь девочки. — На этот раз мы отпустим тебя, но не делай этого больше и не ищи неприятностей на свою голову. Возвращайся домой.

Только теперь Райна заметила, что приближалась ночь. Она до того устала, что послушно побрела к себе, в губернаторский дом.

Но на следующий день она снова вышла на улицу с ломиком и принялась искать новые объекты разрушения, разбивая все, отдаленно похожее на мыслящих машин, что ей удавалось обнаружить.

На этот раз за ней следовала небольшая группа сочувствующих, многие из которых были истощенными мартиристами. Они пели гимны, а некоторые тоже брали в руки ломы и дубины…

 

Нар Триг и Истиан Госс надеялись, что сразу после выпуска они отправятся на войну и вступят в схватку с реальными мыслящими машинами Омниуса. Но вместо этого им пришлось принять участие в полицейской операции и в зачистке отвоеванной у машин планеты Хонру.

— Ты воображал, что они возьмут и пошлют человека, носящего дух Йоола Норета, на самый опасный участок фронта, — ворчал Триг. — Эту планету освободили от Омниуса, так почему местные жители не могут сами навести и поддерживать здесь порядок?

— Вспомни, чему тебя учили: важна каждая битва, в которой защищают человечество, — ответил Истиан с тяжким вздохом. — Если, как ты считаешь, эта работа слишком легкая, то давай закончим ее скорее и освободимся для других сражений.

После того как батальон Квентина Батлера покинул Хонру, уцелевшие жители пришли в совершеннейшее неистовство, разжигаемое еще больше фанатично настроенными мартиристами. Все сторожевые и охранные роботы, все электронные контуры, все наблюдательные камеры всемирного разума были разобраны и разбиты на куски. Нар Триг смотрел на беснующихся ревнителей веры с жадным любопытством, чувствуя, что их ненависть к мыслящим машинам близка его собственной.

К несчастью, думал Истиан, выжившие местные жители так увлеклись своей местью, что причиняли большой вред, не занимаясь восстановлением нормального быта. Если бы они обратили свою энергию и энтузиазм на восстановление Хонру вместо того, чтобы крушить уже поверженного врага, то два мастера меча могли бы сражаться с реальным противником, а не терять даром свое драгоценное время.

Бараки, служившие жилищем для рабов, были разрушены до основания, на месте бывшей цитадели Омниуса люди ставили палатки и строили временные навесы, воруя мебель и бытовую технику с фабрик и заводов машин. Экстравагантные и богато украшенные мемориалы Трех Мучеников росли как грибы после дождя. Их было теперь великое множество как в городе, так и в сельской местности. Длинные полотнища с изображениями Серены Батлер, Маниона Невинного и Великого Патриарха Иблиса Гинджо свисали с остовов высоких зданий. Вместо того чтобы выращивать сельскохозяйственные культуры, мартиристы устраивали сады для выращивания ноготков — цветов, символов страданий маленького замученного сына Серены Батлер.

Истиан и Триг шли по улице, сохраняя обычную бдительность. Ряды мартиристов значительно пополнились за последнее время, и их последователи часто устраивали бдения, празднества и молитвенные собрания. Они находили остатки нетронутых машин Омниуса и на своих ритуальных вечерах символически разбивали эти машины.

Тем не менее постепенно обстановка становилась спокойнее. Каждый день все больше местных жителей возвращались к производительному труду. Истиан надеялся, что они с Тригом смогут улететь отсюда уже со следующим кораблем Лиги.

На Хонру прибывало множество людей с других планет Лиги Благородных. Некоторые хотели захватить пустующие земли, другими двигало искреннее желание помочь. Известный филантроп лорд Порее Бладд, внучатый племянник погибшего во время бунта рабов на Поритрине лорда Нико Бладда, пожертвовал на восстановление Хонру огромную сумму денег. На восстановление и строительство денег, людей и ресурсов хватало с избытком — не хватало инициативы и организованности…

Вдруг друзья услышали крик. Истиан обернулся и увидел бегущего к ним человека в офицерской форме. Это, как оказалось, был военный администратор отвоеванной колонии. Несмотря на свой высокий военный чин, это был аристократ и в большей степени политик, нежели военный. Триг включил импульсный меч и приготовился.

— Наемники, там нужна ваша помощь! Побагровевший от быстрого бега администратор, запыхавшись, остановился перед двумя воинами.

— Рабочие открыли один из запертых складов и наткнулись на трех боевых роботов. Они оказались действующими! Эти механические чудовища убили двух человек, прежде чем мы успели снова запереть роботов в здании. Вам надо сразиться с ними.

— Да, — с хищной волчьей улыбкой произнес Триг. — Конечно, надо.

Истиан тоже был доволен.

— Да, пошли.

Два мастера меча бежали вслед за администратором в сопровождении дюжины хорошо вооруженных солдат армии Джихада по улицам той части города, которая была застроена кубическими промышленными и складскими зданиями. Можно было, конечно, уничтожить уцелевших роботов с помощью ракеты или взрывчатки, но строителям были нужны материалы, хранившиеся на складах. Кроме того, Тригу и Истиану представилась возможность победить врага мастерством — не причиняя никаких разрушений городу, а солдаты горели желанием посмотреть на прославленное мастерство рукопашного боя воинов Гиназа.

Когда они добрались до места происшествия, их сопровождала уже большая толпа. Люди что-то возбужденно кричали. Некоторые несли хоругви с изображениями Трех Мучеников. Триг поднял импульсный меч, и мартиристы оживились. Истиан сосредоточился, приготовившись к схватке с сильным противником. Он вспомнил древние легенды о закованных в латы рыцарях, выступавших на битвы с драконами, в то время как на них с надеждой смотрели охваченные ужасом запуганные крестьяне. Кажется, сейчас им с Тригом придется исполнять роль таких рыцарей.

Когда они встали напротив двери, Истиан заметил, что на идеально гладкой и отполированной металлической поверхности появились сделанные изнутри вмятины, словно из здания по двери стреляли круглыми пушечными ядрами. Похоже, боевые роботы пытались вырваться из западни.

Как только дверь открыли, эта преграда была убрана, и из здания вышли мощные машины-убийцы. Они ощетинились оружием, метательными приспособлениями, пушками и рубящими и колющими клинками. Три боевые машины казались порождениями ночного кошмара — именно на такие цели были натасканы Триг и Истиан. Хирок не зря учил их.

Выкрикнув боевой клич, воины бросились на врагов, подняв свои импульсные мечи. Боевые роботы были, казалось, удивлены столь малыми силами противника. Из огнеметов на руках роботов вырвались языки пламени, но Триг стремительно нырнул влево, перекатился через спину и вновь вскочил на ноги. Истиан рванулся к машине, размахивая мечом. Он направил пучок сфокусированной энергии на этого же врага, поразив его руку, которая бессильно повисла в воздухе.

Другие два робота, объединившись, напали на Трига, который и не думал уклоняться от схватки. Глаза его горели, он не замечал грозившей ему опасности. В левой руке он держал импульсный меч, а в правой небольшой энергетический кинжал.

Набросившись на первого робота, который пытался его сжечь, Триг схватился с ним. Он сдвинул рычажок на рукоятке меча, увеличив подачу энергии, и в серии блестящих ударов сумел выключить контуры в цепях систем управления электронного машинного мозга. Робот оказался необратимо парализованным и остановился.

Истиан сосредоточился на втором, оставшемся целым роботе. Эта машина подняла два артиллерийских орудия, но Истиан сумел сойтись с роботом на дистанцию ближнего боя, прежде чем машина успела изменить прицел. Руки-стволы выпустили свои заряды уже после того, как Истиан нырнул в слепое поле. Снаряды взорвались, оставив дымные кратеры в метре за спиной воина. Но он был уже в непосредственном контакте с боевым роботом.

Машина спрятала артиллерийские и метательные орудия, выставив взамен смертоносные клинки ближнего боя, которые, сливаясь, замелькали в воздухе. Истиан парировал удары и направлял свою ментальную энергию, стараясь прислушиваться к безмолвным советам духа павшего Йоола Норета. Когда Истиан переставал слышать этот голос, он всегда мысленно спрашивал: «Почему ты замолчал?»

Впервые в жизни Истиан сражался беззаветно, не думая ни о чем, не испытывая ни страха, ни боли. Еще до того, как он успел сообразить, что сделал, три вооруженные руки робота безвольно повисли словно ветви плакучей ивы.

Хорошо рассчитав движение, Истиан нанес удар импульсным мечом по нижним пушкам, чтобы робот не смог выстрелить в толпу фанатиков, которые горели желанием помочь воину голыми руками. Если бы мартиристы подошли слишком близко, робот смог бы превратить этот поединок в кровавую баню.

Завывая, как дикарь, Триг между тем добивал последнего робота. Машина размахивала механическими руками, пытаясь использовать разные наборы орудий убийства. Было видно, что робот только обороняется, подавленный напором выступившего против него берсерка. Бросив взгляд на друга, Истиан с горечью решил, что, видимо, дух Йоола Норета все же возродился не в нем, а в Наре Триге.

Заскрипев зубами, он с новой решимостью бросился в бой.

Одна из режущих рук машины ранила его в плечо, второй клинок поразил грудь. Но Истиан успел уклониться от ударов, и на месте касаний клинков остались лишь тонкие неопасные порезы на плече и на груди.

Истиан рванулся на врага, как распрямившаяся пружина. Импульсный меч, тоже запушенный на полную мощность, ударил по бронированному корпусу механического чудовища. Истиан выпустил еще один удар, до конца разрядив батарею, но этот заключительный импульс парализовал системы движения робота, обездвижив его руки и ноги, артиллерийские установки оказались отключенными, и только голова продолжала беспомощно вращаться из стороны в сторону.

Триг в это время ударил мечом по шейному столбу своего противника, посыпались искры, и весь корпус боевого робота, поколебавшись, затрясся. Триг нанес следующий удар по тому же месту с такой силой, что перерубил систему магистральных трубок и энергетических контуров и снес роботу железную голову. Тяжелый корпус рухнул на землю.

Чувствуя, как его организм покидает адреналин и присутствие духа — быть может, это был дух Норета? — Истиан обмяк и выпустил из рук разряженный меч, который со звоном упал на плиты мостовой. Утомленные схваткой мышцы противно дрожали. Триг расхаживал из стороны в сторону как тиф в клетке, готовый сразиться со следующим противником.

Они не успели заняться первым парализованным боевым роботом, который продолжал беспомощно вращать головой. На обездвиженного врага набросилась толпа фанатиков-мартиристов. У них на этот случай было свое оружие — дубины, кувалды, ломы. Толпа обратила свою ярость на поверженных врагов, круша и ломая то, что от них осталось. Люди выкрикивали яростные проклятия и долбили огромные остовы железных убийц, стараясь разнести их на мелкие куски.

Сыпались искры, отваливались детали. Передаточные механизмы были разбиты, гель-контурные модули вылетали из гнезд и рассыпались по мостовой. Толпа не остановилась и не прекратила своего буйства до того момента, когда на месте бывших боевых роботов оказались разбросанные куски металла и пластика.

— Мы сможем с пользой употребить этот металл, — бодро заявил военный администратор. — Мартиристы уже начали выполнять программу по использованию металлолома для производства строительных материалов, сельскохозяйственных орудий и плотницкого инструмента. В древних писаниях тоже содержался призыв перековать мечи на орала.

— Недостаточно победить миньонов всемирного разума, — согласился с ним Нар Триг. — Победа будет слаще, если мы заставим их служить себе.

— Как Хирокса, — подчеркнул Истиан. Но друг в ответ промолчал.

 

Вопреки обещаниям Рекура Вана, новая версия Серены Батлер оказалась сплошным разочарованием. Еще одна ошибка.

Эразм тем не менее продолжал надеяться, что неудачи с созданием Серены не являются неисправимыми. Используя сохранившиеся клетки Серены, которые он привез в машинный мир после бегства из Лиги и рассчитывал использовать как залог в торге по поводу своей безопасности, тлулакс снова и снова старался воссоздать женщину, но каждый раз сталкивался с одной и той же проблемой. Он вывез с Тлулакса клетки, в которых содержалась только генетическая программа внешнего вида — но не она сама. Не ее сущность. Секрет заключался не в клетках, но в ее душе — как бы сказала сама Серена.

И вот теперь лишенный конечностей торговец плотью дерзко отказался заниматься выращиванием других клонов.

Вероятно, это была реакция на неудачу, постигшую Рекура Вана и Эразма в выращивании приживленных зачатков конечностей пресмыкающегося. После многообещающего начала трансплантаты отторглись и отвалились от плеч, оставив очаги гнойного воспаления и обнаженные участки плоти. Тлулакс сильно расстроился, и это плохое настроение наверняка отразилось на неудачном исходе опытов по воссозданию Серены. Для того чтобы покончить с этим, Эразм отрегулировал дозы лекарств, которые он вводил Рекуру, чтобы тот сосредоточился на деле и забыл о несущественных мелочах. Этот человек постоянно требовал внимания и изменений схем лечения.

Нельзя одновременно заниматься многими вещами и смешивать опыты, думал независимый робот.

Теперь, видя фальшивую Серену в своем великолепном ухоженном саду, Эразм все же надеялся, что в ее лавандовых глазах промелькнет узнавание или хотя бы страх. Верный и послушный Гильбертус стоял рядом с роботом.

— Она выглядит точно так же, как на сохранившихся изображениях, отец, — сказал Гильбертус.

— Внешность часто оказывается обманчивой, — ответил Эразм, выбрав фразу из хранившихся в его памяти словесных клише. — Она соответствует человеческим стандартам красоты, но этого одного недостаточно. Это не то, чего я от нее жду.

Обладая бездонной и безотказной памятью, Эразм мог в точности воспроизвести все свои беседы с прежней Сереной Батлер. Он мог оживить в памяти все те многочисленные споры, которые они вели, когда Серена была особой рабыней на Земле. Но Эразм желал нового опыта общения с прежней Сереной, продолжения овладения теми знаниями, которые он получал, беседуя с ней. Эти озарения могли стать великолепным контрапунктом к опыту, который он получал, общаясь с Гильбертусом.

Нет, этот новый клон Серены тоже никуда не годится.

Она была тупа и неинтересна, как и все прочие образцы человеческого типа, и не обладала памятью и чистым упрямством, от которого Эразм, помнится, получал большое удовольствие. Да, эта новая женщина достигла физической зрелости, но не обрела просвещения прежним опытом.

— Мне кажется, что ее возраст эквивалентен моему кажущемуся возрасту, — сказал вдруг Гильбертус.

Почему он так заинтересовался этой женщиной?

Реальная Серена Батлер воспитывалась в Лиге Благородных, где она научилась верить в разнообразные интересные глупости вроде превосходства человека и врожденного права на свободу и любовь. Эразм досадовал, что в то время не обратил должного внимания на уникальность Серены. Но теперь было поздно жалеть об этом.

— Ты не знаешь меня, да? — спросил он у нового клона.

— Ты — Эразм, — ответила она, но голос ее был при этом ровен и бесстрастен.

— Я подозревал, что именно так ты и ответишь, — сказал Эразм, зная наперед, что надо сделать. Он не любил напоминаний об ошибках, когда они слишком часто попадались ему на глаза.

— Пожалуйста, не уничтожай ее, — попросил Гильбертус. Робот обернулся к своему воспитаннику, не забыв изобразить на металлическом лице удивленное выражение.

— Позволь мне говорить с ней, учить ее. Вспомни, что когда ты взял меня из рабского загона, я тоже был необразован, дик и пуст, не выказывая своих потенциальных возможностей. Может быть, заботой и терпением я смогу чего-нибудь добиться.

Внезапно Эразм все понял.

— Ты находишь Серену Батлер привлекательной?

— Я нахожу ее интересной. Из того, что ты рассказывал о прежней Серене Батлер, я заключил, что она сможет быть подходящей спутницей для меня, разве не так? Может быть, она сможет стать мне подругой?

Робот не ожидал такого поворота событий, но он показался ему весьма интригующим.

— Мне следовало подумать об этом самому. Да, мой Ментат, постарайся сделать это.

Рассматривая клон женщины, Гильбертус вдруг испытал робость, ему показалось, что он взваливает на плечи слишком тяжкую для себя ношу.

Робот решил подбодрить его.

— Даже если эксперимент не удастся, я все равно сохраню тебя, Гильбертус. Я никогда не пожалею о таком объекте эксперимента, как ты, — и о таком спутнике и товарище.

Для того чтобы лучше изучить предпочтения человека, Эразм сконструировал множество тренажеров, которые должны были укрепить мышцы Гильбертуса. Некоторые тренажеры были очень просты в применении, другие, напротив, представляли собой весьма сложно устроенные механизмы, трудные в управлении. Гильбертус был великолепным образчиком человека — как в физическом, так и в умственном отношении, — и Эразм стремился сохранить этот пик формы. Подобно механизму, живой организм нуждался в постоянном поддержании работоспособности.

Регулярно тренируясь, Гильбертус стал безупречным образцом мужчины с точки зрения физического совершенства. Когда человек постоянно использует компоненты своих мышц, сила его увеличивается; если же робот постоянно задействует компоненты какого-либо механизма, то он скорее изнашивается. Это была странная, но фундаментальная разница между людьми и машинами.

Эразм наблюдал, как Гильбертус без труда пробегает по дорожке много километров, поднимая при этом тяжести и занимаясь силовыми упражнениями для верхней половины тела в специально сконструированных полях сопротивления. Ум этого человека был упорядочен до невообразимой для существ его вида степени; все мышление было разложено по полочкам, разделено на ячейки, и только поэтому он мог выполнять такие неимоверно сложные упражнения. Обычно Гильбертус в течение дня тренировался на тридцати снарядах, практически не отдыхая. Единственное, что ему приходилось делать, — это пить воду для компенсации ее потерь.

Так как тренировки отнимали много времени, Эразм сделал новое предложение:

— Пока ты укрепляешь свою физическую силу и выносливость, ты можешь точно так же тренировать свои умственные способности, мой Ментат. Ты должен также упражнять память, делая вычисления и решая головоломки и отгадывая загадки.

Гильбертус помолчал, тяжело дыша. На соломенно-желтых волосах блестел пот, на лице появилось выражение, которое Эразм истолковал как удивление.

— Именно этим я постоянно и занимаюсь, отец. Я тренирую тело и ум одновременно. Я постоянно произвожу вычисления, выполняю проекции фигур и решаю уравнения. Каждая задача требует знаний, недоступных обычному мыслителю. — Сделав паузу, он добавил: — Я говорю тебе это, чтобы ты поверил в то, что ты сделал из меня.

— Ты не можешь обмануть меня. Какой цели ты сможешь достичь обманом?

— Ты сам учил меня, что людям нельзя доверять, отец, и я хорошо усвоил урок. Я не доверяю даже самому себе.

Гильбертус был его воспитанником уже почти семь десятков лет, и Эразм не допускал даже мысли о том, что этот человек может тайно обратить свои способности против мыслящих машин. Он бы уловил изменения в настроении Гильбертуса, да и Омниус бы усмотрел доказательства измены — наблюдательные камеры витали повсюду, и спрятаться от них было практически невозможно.

Независимый робот опасался, что если Омниус когда-либо сформулирует какие-то подозрения, то он наверняка предложит в качестве самого надежного средства уничтожение Гильбертуса до того, как у человека появится шанс причинить машинам какой-либо ущерб. Эразму следовало приложить максимум усилий, чтобы у всемирного разума никогда не возникли подобные мысли.

Это Омниус потребовал от меня, чтобы я воспитал из дикого человеческого ребенка интеллектуального цивилизованного человека, думал Эразм. Но Гильбертус превзошел даже мои самые смелые ожидания. Он заставил меня задуматься о таких вещах, о существовании которых я в прошлом даже не догадывался. Он заставляет меня испытывать по отношению к нему такие чувства и такую любовь, которых у меня никогда не возникло бы без него.

Гильбертус перешел к упражнениям в силовом поле и одновременно продолжал тренировать ноги и нижнюю часть тела. Наблюдая за воспитанником, Эразм вдруг вспомнил то отвращение, какое высказывал Гильбертус относительно РНК-содержащего ретровируса, который сейчас начал успешно распространяться на планетах Лиги. Что если он решит помогать своему биологическому виду, а не Эразму?

За ситуацией придется понаблюдать. Робот понимал, что и сам проявляет сейчас очень человеческую черту — параноидальную манию преследования. Мышление не всегда соответствует реальности. Должны быть связи, документальные доказательства, которые устанавливают действительную связь между подозрением и фактом.

Еще древние исследователи занимались сложной проблемой того, как присутствие наблюдателя влияет на исход наблюдаемого им опыта. Эразм давно перестал быть объективным и беспристрастным наблюдателем того прогресса, который совершал Гильбертус. Не делал ли его приемный сын чего-то такого, чтобы доказать что-то выгодное для себя своему ментору? Не были ли эти чрезмерные физические упражнения способом выставить напоказ свое превосходство? Действительно ли Гильбертус был более мятежен по своей сути, чем показывал это внешне?

Хотя эти мысли вызывали тревогу, а положение могло в будущем создать сложные проблемы, все же это было намного интереснее, чем возня с тупыми клонами Серены Батлер. Не хочет ли Гильбертус превратить клона в своего союзника?

Наконец человек соскочил с тренажера, сделал два сальто назад и без труда приземлился на ноги.

— Меня заинтересовала одна проблема, отец, — сказал Гильбертус. У него почти не было одышки. — Делает ли использование механических тренажеров меня больше похожим на машину.

— Обдумай этот вопрос и представь мне свой анализ.

— Подозреваю, что здесь нет однозначного ответа. Мы могли бы обсудить разные варианты и поспорить насчет их верности.

— Это прекрасная тема для дискуссии. Мне всегда нравятся наши обсуждения. — Эразм до сих пор часто вел эзотерические дебаты с корринским Омниусом, но предпочитал общество Гильбертуса. На определенном уровне Гильбертус был интереснее Омниуса, хотя Эразм полагал, что ради собственного спокойствия не следует ставить об этом в известность всемирный разум.

Робот сменил тему разговора:

— Скоро вернутся наши зонды, которые наблюдают сейчас результаты первого внедрения инфекции в атмосферу планет.

Закончив тренировку, Гильбертус сбросил одежду и вошел в открытую душевую кабину. Робот сканировал изображение воспитанника, анализировал его и не мог удержать восхищения совершенством обнаженного человеческого тела. На всякий случай он отошел подальше, чтобы брызги не попали на его роскошный наряд.

— Йорек Турр, несомненно, порадуется всем этим несчастьям и смертям, — сказал Гильбертус, смывая с себя пот. — Ему нравится быть предателем своего собственного биологического вида. У него нет совести.

— У машин тоже нет совести. Ты считаешь это недостатком?

— Нет, отец. Но поскольку Турр человек, то я могу оценивать его поведение человеческими мерками. — Встав под сильную струю теплой воды, Гильбертус принялся намыливать свои светлые волосы. — Полагаю, однако, что теперь я могу верно оценить поступки и действия Турра, особенно прочитав множество древних человеческих документов. — Он усмехнулся. — Все очень просто: Йорек Турр — безумец.

Гильбертус ополоснулся холодной водой, выключил воду и вышел из кабины посвежевший и бодрый.

— Ясно, что лечение, сделавшее его бессмертным, лечение, которого он потребовал как плату за службу, сделало его ум неустойчивым. Возможно, он оказался слишком стар для бессмертия. Возможно, сама процедура была проведена с какими-то погрешностями.

— Или, что тоже возможно, я целенаправленно провел лечение не вполне… адекватно, — сказал Эразм, удивляясь тому, что Гильбертус самостоятельно пришел к таким непростым выводам. — Возможно, я почувствовал, что он недостоин такой высокой награды, и даже теперь он не знает, что именно я с ним сделал. — На текучем металлическом лице робота появилась лукавая усмешка. — Но ты все же должен признать, что идея с заразой оказалась весьма плодотворной. Она поможет одержать нам победу без больших издержек и значительных разрушений.

— Если, конечно, кто-то из нас выживет. — Гильбертус тщательно вытерся и надел чистую одежду, сложенную возле душевой кабины.

— В особенности ты. Я научил тебя быть чрезвычайно эффективным. У тебя высокоорганизованный ум, способный анализировать факты не хуже компьютерного разума. Если и другие люди научатся этому, то им будет легче сосуществовать с машинами.

— Может быть, мне удастся превзойти как людей, так и машин, — вслух подумал Гильбертус.

Это и есть то, на что он надеется? Надо обдумать это замечание.

Они вышли из спортивного зала.

 

Агамемнон, Юнона и Данте летели в пространстве в своих чудовищно исполинских боевых корпусах. Генерал снова был на коне — он планировал и осуществлял военную операцию с целью захвата удаленной от Ришеза планеты, где до них не дотянутся щупальца тупых разбойников Омниуса. Он найдет место, где они смогут перегруппироваться, нарастить силу и мощь, а после этого начать следующую фазу создания новой империи кимеков.

Три титана летели в сопровождении крупных сил неокимеков, каждый из которых представлял собой гигантский боевой корабль, управляемый человеческим мозгом, соединенным с системами корабля с помощью специальных пропускающих нервные импульсы проводников и стержней. Все эти неофиты наперебой стремились доказать свою верность Агамемнону, тем более что они знали о встроенной в их мозг команде самоуничтожения, которую Агамемнон мог в любой момент активировать по собственному желанию или прихоти. Итак, генерал был совершенно уверен в преданности и лояльности своего воинства. Что еще оставалось делать этим неокимекам после того, как их мозги были удалены из тел и помещены в специальные емкости?

Покинув Ришез, орда имевших зверское обличье кораблей сошлась возле замороженного планетоида Хессра, где много столетий в полной изоляции жили когиторы-отшельники, превратив его в своеобразную башню из слоновой кости по образцу древних философов.

— Согласно нашим расчетам, на Хессре нет никаких оборонительных систем, — объявил Данте. — Когиторы утверждают, что не участвуют ни в каких внешних делах. Они просто уединяются и размышляют.

Юнона издала насмешливый горловой звук.

— Они могут претендовать на все, что им нравится, но на самом деле когиторы никогда не были столь нейтральны, как они об этом заявляют. Они постоянно лезут в чужие дела.

— Он-н-ни т-т-так-к-к ж-же п-п-п-плохи, к-к-к-как-к-к-к хрет-т-т-тгиры, — запинаясь, произнес Беовульф.

Терпя Беовульфа за его прежние заслуги, Агамемнон все же испытывал немалое раздражение, когда этот неокимек вмешивался в беседы титанов.

С преувеличенным терпением Данте пояснил:

— Я считал, что здесь наша победа обеспечена. Я предвижу, что на Хессре у нас не возникнет никаких сложностей.

— Тем не менее я бы хотел насладиться каждым мгновением этой победы. — Агамемнон приказал своему воинству сделать разворот и начать снижение. Выставив вперед заменимых неокимеков, флот устрашающих угловатых судов построился в боевой порядок, готовый атаковать закованную в ледяной панцирь крепость древних философов.

Хотя когиторы и утверждали, что не испытывают никакого интереса к галактическим делам, они, все же, не были вполне самодостаточными. Они давно уже занимались тайным бизнесом, снабжая кимеков электрожидкостью, продолжая делать это и после того, как Агамемнон поднял мятеж против Синхронизированного Мира.

Не желая полностью зависеть от Видада и его когиторов, Данте создал собственное производство электрожидкости на Бела-Тегез и на Ришезе. Но в то время, как неокимеки удовлетворялись электрожидкостью серийного массового производства, титанам требовалось более высокое качество, но его могла обеспечить только жидкость, которую производили для уединенных философов-отшельников. Сегодня генерал захватит эти предприятия, объявит Хессру своей новой штаб-квартирой и начнет свой затянувшийся марш в историю…

Вершины черных башен торчали из ледника, спускавшегося с гор в течение многих столетий. Строения были почти погребены подо льдом, высокие шпили башен стали ниже, и здания, где хранились емкости с мозгами философов, казались мачтами кораблей, затонувших в море снега и льда.

Агамемнон и Юнона, летевшие в первых рядах, с восторгом активировали свое огнеметное оружие, питаемое потоком кислорода, добытого тут же в разреженной атмосфере Хессры. Языки пламени вырвались из жерл огнеметов, ударили в каменные плиты, сметая их со своего пути и расплавляя глыбы льда и завалы снега. К тусклому небу поднялась исполинская завеса пара.

— Это расчистит нам поле для деятельности, — сказал Агамемнон, сажая корабль.

Данте сухо отдавал распоряжения неокимекам. Своими оптическими сенсорами он засек троих одетых в желтую одежду посредников, бросившихся к окнам и балконам башни. Рты их были открыты от изумления, смешанного с диким страхом. Они осознали опасность и кинулись искать укрытия в глубине здания.

Неокимеки продолжали садиться на планету, похожие на стаю ворон, окруживших огромных стервятников — гигантские корабли титанов. Агамемнон перенес емкость со своим мозгом в небольшую, но мощную ходильную форму, чтобы без помех проникнуть в коридоры и помещения цитадели когиторов. С собой он взял большую группу неокимеков, огнем прожег проход в стене и отбросил мешавшие двери. Поменяв свои мощные корабли на мелкие ходильные корпуса, неокимеки пошли вперед, похожие на шествие тяжело вооруженных муравьев. Торжествующий Агамемнон замыкал эту победную процессию. Острые ноги высекали искры из каменных плит пола.

Больной неокимек Беовульф плохо рассчитал посадку и потерпел крушение, он снес скалу и рухнул в расщелину льда, где и застрял без всякой надежды самостоятельно выбраться оттуда. Когда неокимеки доложили Агамемнону об этом несчастье, генерал подумал было просто оставить Беовульфа там, где он находился, чтобы он замерз и постепенно покрылся километровой коркой медленно ползущего ледника.

Но когда-то Беовульф оказался ценным союзником, куда более талантливым и надежным, чем идиот Ксеркс, за которым числилось куда меньше заслуг. Поколебавшись, генерал неохотно приказал вытащить из трещины емкость с мозгом Беовульфа и переместить ее в ходильный корпус неокимека. Я, кажется, совсем теряю голову, находя поводы для того, чтобы сохранить жизнь Беовульфу. От поврежденного на голову неокимека не было уже никакого толка, и он быстро становился тяжкой обузой.

В замерзшей крепости когиторов неокимеки обнаружили больше дюжины одетых в желтое посредников и помощников и расправились с ними. Двоих Агамемнон убил лично, воспользовавшись древним оружием, которое взял у Йорека Турра на Валлахе IX. Ружье сработало безотказно.

Шедшие впереди генерала неокимеки обнаружили библиотеки и кабинеты, где посредники занимались копированием и переписыванием. Похоже, монахи были очарованы древними рунами муадру, которые то и дело находили на самых разных удаленных друг от друга планетах.

Дополнительные помещения были заняты оборудованием, на котором изготовляли и модифицировали электрожидкость. Находившиеся здесь монахи в шафранно-желтых накидках попытались скрыться, когда в помещение вломились неокимеки. Монахи прервали свое пение и ритуалы, с помощью которых они превращали простую воду в питательный раствор для мозгов древних философов.

Агамемнон отдал ясный приказ и отправил Данте выполнять его.

— Выясни, как работают эти мастерские, а потом убей их, но не всех. Некоторых из рабочих оставь. Они понадобятся нам живыми.

Другие посредники бежали в центральный зал, где находились когиторы на своих пьедесталах. Когда генерал Агамемнон наконец ворвался в эту святая святых древней обители, он был немало разочарован, увидев только пять емкостей с мозгами когиторов, плававших в голубоватой мерцающей жидкости. Шестой емкости не было.

— Битва за Коррин

— Генерал Агамемнон, твой визит сюда деструктивен, излишен и порождает хаос, — произнес один из философов через свою громкоговорящую систему, вмонтированную в пьедестал. — Чем мы можем быть тебе полезны? Ты явился сюда получить дополнительную электрожидкость?

— И за ней тоже. Кроме того, я намерен оккупировать Хессру и уничтожить всех когиторов. Кого из вас здесь нет? — Он поднял свою механическую руку и указал на пустующий пьедестал.

Когиторы посовещались и простодушно дали честный ответ:

— Видад избрал Салусу Секундус своей временной резиденцией, чтобы консультировать Лигу Благородных и изучать местные архивы. Нам нужны дополнительные данные для обсуждения, чтобы продолжить наш интеллектуальный рост.

— С сегодняшнего дня этот рост отменяется, — сказала Юнона, внося в зал свой устрашающий боевой ходильный корпус. Она встала рядом с Агамемноном. Юнона никогда не любила этих сующих нос в чужие дела когиторов, в особенности одного, по имени Экло, который вместе с Иблисом Гинджо подготовил восстание на Земле. И этот мятеж послужил началом для ужасного, разрушительного Джихада.

Хотя поход Лиги против машин позволил кимекам поднять собственный мятеж и освободиться из-под гнета всемирного разума, Агамемнон все равно питал глубокую неприязнь к когиторам.

— Не хотите ли вы высказать какие-нибудь блестящие откровения до того, как мы казним вас?

Один из когиторов, говоривший женским голосом, произнес со странным спокойствием:

— Есть много областей, в которых тебя следовало бы просветить, генерал Агамемнон.

— К несчастью для вас, я не имею ни малейшего намерения просвещаться, как вы изволили это назвать.

Приказав неокимекам продолжить обыск коридоров и помещений зданий Хессры, Агамемнон и Юнона бросились на когиторов. Они желали сделать все собственными руками. Так эти два титана хотели выразить свою любовь друг к другу.

Своими мощными механическими руками они опрокидывали пьедесталы, разбивали прозрачные емкости, в которых сохранялись мозги когиторов, и хватали их железными пальцами, получая огромное удовольствие от созерцания того, как нежный мозг превращается в сочащуюся кровью массу. Они раздавили когиторов одного за другим. Жаль, что все закончилось слишком скоро.

Стоя в луже электрожидкости среди осколков емкостей и пьедесталов, Агамемнон объявил, что отныне Хессра принадлежит титанам. В этом действительно не могло быть никаких сомнений.

 

В иное время Ракелла, конечно, совершенно по-другому отреагировала бы на встречу с дедом, она задала бы ему тысячу вопросов, рассказала бы о себе. Подумать только, сам верховный главнокомандующий Вориан Атрейдес!

Мать, конечно, была бы заинтригована гораздо больше таким откровением командующего, но Хельмина была, к несчастью, мертва, также как и первый муж самой Ракеллы. Она думала, что и таинственный солдат, возлюбленный бабушки, сгинул на войне и никогда не вернется. Джихад разрушил много жизней и надежд.

Она могла бы провести больше времени с Ворианом Атрейдесом — как, впрочем, она могла бы много что делать, — но Ракелла никогда бы не покинула тех людей, которые отчаянно нуждались сейчас в ее помощи. Слишком много человеческих жизней надо было спасти им с Мохандасом от Божьего Бича, страшной эпидемии, бушевавшей на Пармантье. Надо было отыскать метод лечения.

Но пока это решение ускользало от них. Они могли лечить симптомы — восстанавливать водный баланс, снижать температуру тела, помогать большой части больных выжить, но при таком масштабе распространения заболевания этого было явно недостаточно. Умирало много, очень много людей.

Вориан обещал сделать все, что было в его силах, чтобы помочь. Он обязался сообщить Лиге об эпидемии. Если даже он не сможет оказать помощь Пармантье, то по крайней мере успеет предупредить правительства других планет о новой ужасной тактике мыслящих машин. Если это будет ему по силам, Вориан выполнит данное ей обещание. Она была в этом уверена, хотя прошло всего несколько часов с того момента, когда он улетел.

Госпиталь неизлечимых болезней. По злой иронии судьбы сейчас это название как нельзя лучше отвечало сути учреждения. Она не представляла себе, что будет делать, если заболеет Мохандас. Ракелле даже казалось, что будет лучше, если первой заразится она сама… Из двадцати двух врачей, которых удалось найти в Ниуббе, трое уже умерли от заразы, четверо выздоравливали, но были пока полными инвалидами, неспособными работать, а у двоих появились первые ранние, но несомненные признаки болезни. Скоро придется лечить и их.

Мохандас уже довольно подробно изучил течение и суть заболевания, но пока так и не смог найти «волшебную пулю». После того как вирус воздушно-капельным путем поступал в организм через неповрежденные слизистые оболочки и поражал печень, в ней начиналась выработка большого количества белка, который превращал собственные гормоны и некоторые соединения организма, такие, как тестостерон и холестерин, в соединение, сходное с анаболическим стероидами. Печень теряла способность эффективно расщеплять «соединение X» (у Мохандаса не хватило сил дать ему более звучное наименование) или удалять его из организма. Поскольку истощались резервы нормальных гормонов, так как они превращались в смертельное вещество X, то организм начинал лихорадочно вырабатывать гормоны, стремясь восполнить их дефицит, что, в свою очередь, способствовало увеличению продукции смертельного соединения. Порочный круг замыкался, что и приводило к появлению тяжелейших симптомов.

На конечной стадии заболевания погибало более сорока процентов больных. Кроме того, часто развивалась печеночная недостаточность, а гипертония вызывала инфаркты и инсульты; и все это вместе уносило еще множество жизней. Реже развивался тиреотоксический криз, и организм погибал от гормонального дисбаланса. В этих случаях запредельная лихорадка погружала больных в коматозное состояние, в котором они и умирали через несколько дней, переставая дышать. В подавляющем проценте случаев поражались сухожилия, а это делало инвалидами большинство выживших…

За следующий час Ракелла осмотрела сорок больных. Она перестала слышать стоны и паранойяльный бред, она перестала видеть ужас и мольбу в глазах, не ощущала гнилостного запаха разложения и смерти. Их учреждение уже давно стало хосписом, а не госпиталем. Некоторые умирали от вируса раньше, другие позже, некоторые мучились больше других. Некоторые вели себя героически, другие оказывались трусами, но в конце все это уже не имело никакого значения. Слишком много людей умирало.

Выйдя в коридор, Ракелла увидела приближавшегося Мохандаса. Она улыбнулась ему и с острой жалостью заметила, как он изможден и истощен. Вокруг маски были видны глубокие морщины, появившиеся на его лице за последнее время. В течение нескольких недель Мохандас работал за троих — он был врачом, исследователем и исполнял обязанности главного врача. У них было мало времени побыть вдвоем, но они давно любили друг друга, и любовь эта превратилась в неразрывные, счастливые узы. Правда, после того, как она столько времени провела наедине с безнадежностью и смертью, Ракелле отчаянно хотелось человеческого тепла, хотя бы на несколько мгновений.

Когда они оба прошли через дезинфекционный шлюз в стерильное помещение, Мохандас и Ракелла смогли наконец снять маски и поцеловаться. Взявшись за руки, они молча обнялись и обрели любовь в трагическом месте — госпитале для неизлечимых больных — словно два цветка расцвели в середине вытоптанного поля сражения.

— Не знаю, надолго ли меня еще хватит, — грустно произнесла Ракелла севшим от усталости голосом. — Но как мы можем остановиться?

Она подошла к Мохандасу, и он обнял ее.

— Мы спасаем людей как можем. Что же касается тех, кто умирает, то мы хотя бы можем облегчить их страдания, — сказал Мохандас. — Я видел, как светлеют лица больных, когда они смотрят на тебя. У тебя чудесный дар.

Ракелла с трудом выдавила на лице улыбку.

— Иногда так тяжело выслушивать их отчаянные мольбы и жалобы. Когда мы не можем помочь, они взывают к Богу, к Серене, ко всем, кто готов выслушать их.

— Я знаю. Только что в пятой палате умер доктор Арбар. Было ясно, что долго он не протянет.

Врач заболел и впал в кому два дня назад. Лихорадка сожрала его, а организм оказался слишком слаб, чтобы сопротивляться вирусу и его токсинам.

По щекам Ракеллы заструились слезы. Доктор Хандри Арбар родился в бедном квартале Ниуббе, но сумел пробиться, получить степень доктора и стал беззаветно помогать людям, которым повезло меньше, чем ему. Это был герой госпиталя. Он отказывался от еды и питья и даже от пряности, которая была так популярна в Лиге Благородных. Лорд Риков Батлер обеспечил госпиталь большим запасом пряности, так как тоже не употреблял ее под влиянием жены, которая отказывалась от меланжи по религиозным соображениям. Но большинство врачей ели меланжу, которая поддерживала силы и укрепляла выносливость.

— Еще одним врачом стало меньше. Иногда думаешь, а что если… — Она осеклась на середине фразы, снова подумав о пряности. — Подожди-ка, мне кажется, я что-то придумала.

Дело в том, что Ракелла давала больным пряность в тех случаях, когда рассчитывала хотя бы ненадолго поддержать в них энергию и волю к жизни.

— Что такое?

— Знаешь, я пока ни в чем не уверена. — Ракелла взяла Мохандаса под руку, и они пошли в кабинет посмотреть истории болезни. Она быстро пролистала записи и разложила их в несколько стопок для параллельного сравнения. В течение часа она старательно просматривала файлы, один за другим высвечивая их на экран. Гора плазовых дисков на столе продолжала расти.

Доказательство было налицо.

— Да… Да!

Тяжело дыша, она торжествующе взглянула на Мохандаса.

— Общий знаменатель — меланжа! Смотри. — Она начала показывать ему истории болезни, одну за другой. От волнения Ракелла начала в спешке глотать слова. — В большинстве случаев смертность зависит от классовой принадлежности пациентов. Но поначалу я не обратила на это особого внимания. Бедные люди заражаются чаще, чем аристократы и богатые бизнесмены. Это, казалось мне, не имело никакого значения, так как условия жизни и санитарное состояние жилищ у них одинаково. Качество питания также не отличается. Но если человек регулярно принимает меланжу, то у него больше шансов не заболеть после экспозиции к ретровирусу, естественно, по сравнению с бедняками, которые не могут позволить себе покупать пряность. Посмотри, даже в тех случаях, когда больные принимали меланжу уже после заражения, инфекция протекала легче и было больше шансов на выздоровление.

Мохандас не мог спорить с такими объективными доказательствами.

— А доктор Арбар никогда не принимал меланжу! И хотя она, видимо, не может быть средством исцеления, но все же смягчает течение болезни. Она усиливает сопротивляемость. — Он принялся расхаживать по кабинету, погрузившись в раздумья. — Молекула меланжи невообразимо сложна. Это белок с огромным молекулярным весом, и корпорация «ВенКи» никогда не пыталась ни синтезировать, ни расщепить его. Вполне возможно, что сама молекула меланжи блокирует действие белка, с помощью которого вирус превращает гормоны в яд, в соединение X. Может быть, меланжа имеет близкое сходство по строению с этим вирусным токсином и вытесняет его из мест связывания, занимая его позицию, что и приводит к дезактивации фермента.

Ракелла вспыхнула.

— Не забывай, что первые симптомы инфекции — это мания преследования, спутанность сознания и агрессивность. Пряность стимулирует процессы мышления — может быть, она, кроме того, помогает отразить первичную инфекцию.

Он обнял ее за плечи.

— Ракелла, если ты права, то это подлинный прорыв. Мы можем провести профилактику среди всего населения, которое пока не заразилось, дав ему в качестве иммунизации против вируса меланжу.

— Да, но надо действовать без промедления, — сказала Ракелла. — Но где мы возьмем столько меланжи?

Мохандас печально опустил голову.

— Есть еще один, более серьезный вопрос. У тебя есть сомнения, что эпидемия уже не поразила другие планеты? Эпидемия может распространиться по галактике как саранча. Нам надо передать эту новость в Лигу любой ценой.

Ракелла решительно перевела дыхание.

— Мой… Вориан Атрейдес — вот кто может это сделать! Она выбежала из кабинета и бросилась в пустующий теперь узел связи госпиталя. Надо связаться с Атрейдесом, пока он не успел покинуть пределы солнечной системы Пармантье. Как верховный главнокомандующий армии Джихада Вориан мог ускорить принятие решения об увеличении поставок пряности на планеты, пораженные сконструированным машинами вирусом. К ее радости связь пока сохранилась, и после некоторой задержки Вориан Атрейдес ответил на вызов. Она без всякого вступления изложила ему суть дела, потом подождала, когда закончится временной лаг передачи. Наконец в динамике раздался голос Вориана:

— Меланжа? Если это правда, то нам понадобится чертова уйма этого порошка. Ты уверена, что это так?

— Уверена. Передай эту новость всем — и постарайся уцелеть.

— Ты тоже, — ответил он. — Я буду пролетать мимо штаб-квартиры «ВенКи» на Кольгаре и напрямую поговорю с руководителями компании, торгующей меланжей.

Он добавил что-то еще, но раздавшийся в динамике статический треск заглушил его слова.

 

Почти две недели Вориан Атрейдес гнал «Мечтательного путника» с таким ускорением, какое мог выдержать только робот, стремясь любой ценой не терять времени и доставить жизненно важную новость в Лигу. Все тело ныло и болело, но он понимал, что каждая минута промедления может стоить еще одной человеческой жизни.

Если, увеличив скорость корабля до пределов переносимости, он сможет спасти хотя бы одного человека, то это с лихвой вознаградит его за все его преходящие и кратковременные страдания. Сам Агамемнон преподал когда-то ему этот урок, проведя лечение, продлевающее жизнь. Боль — это малая цена, если ее платят за жизнь.

За время долгого путешествия у Вориана не появилось ни одного симптома, ни одного предупреждающего признака заражения новоявленной чумой, о которых предупреждала его Ракелла. Это означало, что, согласно ее знанию, у Вориана действительно есть иммунитет к этой вирусной инфекции. Это означало также, что он может поспешить и сделать нужное дело, не опасаясь, что заразит окружающих или заболеет сам. Его личной безопасности ничто не угрожало.

Вориан изменил курс, чтобы совершить краткий визит на Кольгар, на верфи компании «ВенКи». В этой ситуации он считал полезным самому лично переговорить с главными поставщиками пряности. Последствия открытия Ракеллы могли быть чрезвычайно важными.

Вориан сильно опечалился, когда, приблизившись к Кольгару и начав принимать сообщения по линиям связи, узнал из новостей, что эпидемия уже поразила множество планет Лиги Благородных. Омниус доставлял смертоносные торпеды с вирусами с беспощадной эффективностью, заражая планету за планетой, несмотря на все усилия правительств и народов поставить заслон на пути распространения эпидемии. Были наложены строгие карантины, но обычно эти мероприятия запаздывали, и, даже если удавалось соблюсти карантин, то половина населения, запертого на изолированной планете, была обречена.

Один только Вориан Атрейдес мог предложить действенную помощь, и все теперь зависело от согласия корпорации «ВенКи» помочь делу. Те, кто принимает пряность, лучше сопротивляются Бичу.

«ВенКи» окружила завесой секретности свои торговые операции с пряностью, не давая доступа к технологии добычи и источникам поставок другим компаниям и правительствам Лиги. Кроме того, торговая компания имела монополию на производство опасных в эксплуатации коммерческих спейсфолдеров. Теперь в мозгу Атрейдеса сложилась окончательная ясная картина. Для того чтобы противодействовать распространению эпидемии, надо использовать быстроходные корабли для поставок пряности. Для этого нужны спейсфолдеры. И пряность…

Вориан поклялся себе, что не покинет Кольгар до тех пор, пока не добьется своего.

В конце концов, Норма Ценва лично отправилась с Ворианом на Салусу на борту «Мечтательного путника». Благодаря своим сверхъестественным способностям она предвидела его приезд и каким-то странным и необъяснимым чутьем понимала, что он привезет новости, которые приведут к не терпящим отлагательства действиям. Вориан не успел произнести и пары фраз, когда Норма твердо решила про себя три вещи: ситуация критическая, спасти ее может большое количество пряности и она сама поедет на Салусу, чтобы обратиться к Парламенту Лиги.

После этого она приказала своему сыну Адриену изменить всю деятельность корпорации «ВенКи» и увеличить производство и доставку пряности до самого высокого возможного уровня. Покончив с этим, она вместе с Ворианом отправилась к черно-серебристому курьерскому кораблю.

— Я лучше сосредоточусь на борту вашего корабля, чем здесь. Она жестом указала на верфь, где после недавнего взрыва шел активный и очень шумный ремонт.

— Нам надо спешить изо всех сил, — добавила она.

Когда они поднялись над планетой, Вориан включил весьма умеренное ускорение, но после того, как Норма уверила его, что способна выдержать много большие нагрузки, чем сам Атрейдес, он снова погнал корабль на пределе его выживаемости. Бывший курьерский корабль вырвался из поля тяготения Кольгара и по прямой рванул в сторону Салусы Секундус.

По пути Норма занималась своими расчетами и вычислениями, обложившись записями, электронными блокнотами и другими материалами, захваченными с Кольгара. Любопытно, но ей не пришлось ничем этим воспользоваться. Вместо этого она погрузилась в глубины своего разума и отправилась в увлекательное путешествие, извлекая оттуда массу полезной информации, которая хранилась в ее памяти лучше, чем в любом блокноте. Ее мыслительные способности возросли до невероятной степени, превзойдя все мыслимые пределы.

Вориану казалось, что на борту, кроме него, нет ни одной живой души, но его это не тяготило — он привык путешествовать в одиночестве. Во время таких длинных утомительных перелетов он с удовольствием вспоминал о своих путешествиях с Севратом на борту этого курьерского корабля с обновлениями. Среди всего этого разгула войны и ее ужасов, в чумном безумии было бы неплохо отвлечься игрой или даже послушать неуклюжие — с претензией на юмор — шутки Севрата.

Покачнувшись и дернувшись, «Мечтательный путник» совершил посадку в космопорте Зимии. Стоял прохладный день, и взлетно-посадочная полоса продувалась сильным ветром. Норма вышла из своего транса, посмотрела в иллюминатор и увидела столицу Лиги.

— Мы уже прибыли?

По дороге к зданию Парламента Норма и Вориан узнали, что за несколько прошедших недель эпидемическая обстановка резко ухудшилась: болезнь появилась еще на десятке планет Лиги. Лучшие ученые пока не могли найти средства борьбы с заразой, но открытие Ракеллы относительно пряности уже достигло Салусы на быстроходных разведывательных кораблях — спейсфолдерах, и заказы меланжи сильно возросли. Но одно знание о том, что меланжа являет собой эффективное средство — пусть даже не полного излечения, но лечения, не могло помочь увеличить поставки пряности в должной мере.

Норма надеялась, что ее выступление в Парламенте поможет переломить ситуацию.

Ментальным усилием она улучшила свой внешний вид, пригладила светлые волосы и смягчила черты лица. Хотя лично для нее физическая красота мало что значила, и она удовлетворялась тем, что ее организм работает достаточно хорошо, чтобы поддерживать свое здоровье в условиях постоянных перегрузок, Норма следила и за внешностью в память о своем покойном муже.

Поднимаясь вслед за стремительным верховным главнокомандующим по ступеням, она очень ясно увидела свое исключительно важное место в разворачивающейся перед ее глазами истории человечества. Норма рассматривала себя как нечто эфемерное, невидимое, как дуновение воздуха, поддерживающего горение свечи. Ее мало интересовало, сохранится ли в истории ее имя; она думала лишь о деле. И о спасении жизней.

— Вы готовы? — спросил Вориан. — Мне кажется, что вы витаете где-то очень далеко.

— Я… везде. — Она прищурила глаза, потом всмотрелась в возвышающееся перед ней здание. — Да, я здесь.

Когда они приблизились к дверям Парламента, то увидели группу взволнованных, одетых в желтое монахов, которые, охваченные волнением, несли прозрачную емкость с отделенным от тела мозгом. Норма с любопытством взглянула на эту торопливо пробежавшую мимо группу. Хотя сама она никогда не беседовала с этими древними философами, ее мать Зуфа Ценва рассказывала ей об этих таинственных когиторах, странных уединенных мыслителях.

— Видад, один из когиторов-отшельников, мыслитель башни из слоновой кости, — произнес Вориан, не скрывая отвращения и неприязни. Он ввел Норму в вестибюль, под гулкими сводами которого суетливо сновало множество людей. — Не хотел бы я, чтоб он снова вмешался, как тогда, со своим дурацким предложением о мире.

После того как Серене пришлось пожертвовать собой, чтобы исправить положение, нарушенное когиторами, Видад провел полсотни лет на Салусе, изучая исторические документы и последние философские трактаты. Кроме того, он довольно назойливо занимался политикой, пытаясь вмешиваться в решения Совета Джихада. Вориан от всей души желал, чтобы это чудо скорее вернулось на свою замороженную Хессру.

Войдя в зал заседаний, они увидели, что на месте председателя сидит Великий Патриарх Ксандер Боро-Гинджо с неизменной цепью — знаком духовной власти над народом — на шее. Рядом с ним восседал высокий и худой временный вице-король Лиги О'Кукович. Хотя официально он являлся вождем и руководителем Лиги, в действительности это был не более чем свадебный генерал, лишенный реальной власти. Он был чем-то вроде затычки, которым закрывали ненужное отверстие.

Вориан и Норма заняли два места в переднем ряду собрания. Их появление вызвало заметное оживление, хотя Парламент заседал уже долгое время и обсуждал стремительно распространявшуюся эпидемию — этот Дьявольский Бич. Было известно, что к настоящему моменту болезнью поражены пятнадцать планет, и все боялись, что их еще больше, просто весть об этом пока не достигла столицы Лиги. Совет Джихада уже предложил несколько строгих военных и медицинских мер для предотвращения проникновения страшной заразы на Салусу Секундус.

Вориан изучил повестку дня, просмотрел длинный список выступающих — против каждого имени стояла пометка «Срочно». Он вздохнул и откинулся на спинку кресла.

— Что ж, придется подождать.

Норма явственно слышала панические нотки в голосах выступающих депутатов, видела печать страха на их лицах. Сидевшие рядом представители планет о чем-то тревожно перешептывались. Хотя она продолжала заниматься своими вычислениями на периферии сознания, она прекрасно осознавала масштаб катастрофы, слушая одно краткое выступление за другим. Пока на Салусе Секундус никто не заразился, и Парламент вполне серьезно обсуждал вопрос о введении полной блокады планеты, чтобы защитить ее население от страшной инфекции.

Норма встрепенулась, когда на трибуну поднялась следующая из выступавших — руководительница Колдуний Россака, ее сводная сестра Тиция Ценва. На ее алебастровом безупречном лице была явно написана буря эмоций и страстей, длинные светлые волосы и белое, как слоновая кость, платье развевались, словно в зале дул ветер. Тиция взглядом усмирила аудиторию, заставив замолчать всех одним своим присутствием.

Глядя на нее, Норма не ожидала ни приветственной улыбки, ни даже кивка от сестры. Несмотря на экстраординарные таланты своих представителей, семья была расколота, и куски ее разлетелись далеко друг от друга.

Много лет мать не желала знать Норму, как самый большой провал в своей жизни, и сосредоточила все свое внимание на деятельности во благо Джихада. Обладая незаурядными способностями и будучи великой Колдуньей, Зуфа Ценва долго ожидала рождения безупречной дочери и, в конце концов, сумела родить абсолютно здоровую Тицию. Но, превзойдя всякие ожидания матери, Норма сумела самостоятельно трансформировать свое тело. После этого, оставив дочь, рождения которой Зуфа, по ее же словам, столь долго и страстно желала, на попечении Колдуний Россака, она занялась делами Нормы. А потом Зуфа погибла вместе с Аурелием.

Тиция росла и воспитывалась на Россаке, проявляя все ментальные способности, о которых молилась ее мать, но жила она в вакууме, который постепенно наполнялся негодованием. Прошли годы, Тиция стала Главной Колдуньей, подобно Зуфе Ценве, но Тиция была еще строже и суровее, чем мать, еще более Фанатично преданной делу Джихада. Погруженная в свои теории и вычисления, не говоря уже о делах корпорации «ВенКи», Норма редко выкраивала время, чтобы навестить свою сводную сестру, они не могли считаться подругами даже в самом широком смысле этого слова.

Тиция встретилась взглядом с Нормой, мгновение поколебалась, но потом начала свою речь, меча громы и молнии каждым своим словом, каждым вздохом. Депутаты содрогнулись от такого выступления.

— Мы, Колдуньи, отдавали свои жизни годами, истребляя кимеков всюду, где они принимались преследовать людей. Я видела, как гибли мои сестры, выстреливая свои эмоции, свой мозг, свое сознание, чтобы убить и унести с собой в могилу еще одного кимека. Так мы уничтожили многих из них, включая первоначальных титанов. Я всегда готова сделать то же, если появится враг. Но теперь, в течение последних десятилетий, опасность со стороны кимеков отступила.

Бревин О'Кукович одобрительно зааплодировал.

— Колдуньи Россака сослужили великую службу человечеству.

Тиция недовольно взглянула на человека, перебившего ее, и продолжила:

— Так же как и многие другие, сэр. Теперь, перед лицом разразившейся страшной эпидемии, я должна подчеркнуть, что мы, Колдуньи, получили другую точку приложения наших способностей. Так как на нашей планете нам приходится жить в очень суровых условиях, мы усердно составляем генеалогические древа и прослеживаем родословные многих поколений и, значит, понимаем все значение генетической наследственности как сырого материала для воссоздания человечества. Если эта насланная на нас Омниусом зараза будет распространяться и дальше, если положение осложнится и ухудшится, то мы сможем оказаться перед угрозой потери многих ветвей нашего вида, это будут уже не просто потери, это будет уничтожение пути в будущее.

Теперь, когда на одной планете за другой уничтожаются целые семьи, целые города, наша реакция не может быть слишком скорой или слишком энергичной. Наш род находится в величайшей опасности. Хотя мы прилагаем массу усилий для того, чтобы отыскать способ излечения этой страшной заразы, способ борьбы с этим Бичом Дьявола, мы также должны сделать все возможное и невозможное для того, чтобы сохранить лучшие образцы ДНК, прежде чем они будут для нас безвозвратно утрачены — мы должны защитить и сохранить ключевые маркеры некоторых сильных линий в человеческих родословных. Если мы не сделаем этого, болезнь может стереть их полностью и навсегда. Мы должны организовать и провести программу защиты генетической информации всех людей, на всех планетах. — Она гордо вскинула голову. — Мы, Колдуньи, можем и должны выполнить такую программу.

Норма смотрела на манипулирующую залом сводную сестру, не вполне понимая, чего она хочет добиться своим предложением. Хотя Верховную Колдунью вряд ли можно было назвать сентиментальной дамой, она, как и Зуфа Ценва, была фанатичным приверженцем Джихада.

Тиция обвела электризующим взглядом зал, намеренно избегая смотреть на Норму.

— Я предлагаю, чтобы Колдуньи отправились на планеты, не пораженные эпидемией дьявольской болезни, и отобрали здоровых кандидатов. Мы можем составить банки проб крови, сохранить наследственные признаки семей, если уж мы не сумеем спасти сами семьи. Позже, когда машины будут разбиты, мы сможем воспользоваться этими пробами для того, чтобы восстановить население.

Великий Патриарх, кажется, тоже не вполне понял суть предложения.

— Но если этот Дьявольский Бич уничтожает половину населения, то у нас останется очень много уцелевших. Является ли действительно необходимой операция такого размаха?

Тиция испустила намеренно долгий вздох и ответила:

— Но останется ли верная половина? Рассчитывать надо на худшее, Великий Патриарх. Мы должны сделать это до того, как станет слишком поздно. Надо поступить, как древний Ной, но в большем масштабе. Нам надо успеть взять пробы с самыми сильными генетическими признаками на каждой планете, и сделать это надо до того, как эпидемия распространится по всей Лиге. Нам понадобится вся ДНК, которую удастся спасти и сохранить, чтобы гарантировать достаточное разнообразие во имя сохранения здоровья нашего рода и нашей расы.

— Но почему бы не научиться лечить эту проклятую болезнь? — растерянно спросил один из депутатов. — Зараза проникает всюду!

Великий Патриарх призвал присутствующих к порядку.

— Мы уже организовали добровольческий корпус из врачей, чтобы оказать помощь пораженным планетам, где катастрофически не хватает медицинских кадров. Может быть, Колдуньям стоит собрать пробы и там?

Тиция взглянула на Патриарха, как на слабоумного.

— Слишком поздно. Какая-то часть тамошнего населения, конечно, выживет, но генетический фонд уже испорчен. Мы должны сконцентрировать усилия там, где они принесут наибольший положительный эффект. Мы ничего не получим на планетах, уже пораженных эпидемией.

— Хорошо-хорошо, — примирительно произнес вице-король, выразительно взглянув при этом на часы. — Я не вижу оснований отказывать Колдуньям в том, чтобы и они внесли свой вклад к мерам, которые мы уже предпринимаем по всей Лиге. Вы найдете достаточное количество добровольцев-женщин на Россаке?

— Мы найдем больше чем достаточно.

— Вот и отлично. Я вижу, что следующий пункт повестки дня может стать более обнадеживающим. Верховный главнокомандующий Вориан Атрейдес? И некто по имени Норма Ценва? — Очевидно, О'Кукович не знал, кто такая Норма, но его память вообще не отличалась надежностью. — Вы хотите изложить детали использования меланжи в борьбе с эпидемией?

Вориан проводил Норму к трибуне, а Тиция проявила явное беспокойство по поводу своего мнимого унижения. Хотя сообщение было доставлено недели назад, Вориан вкратце рассказал о своем посещении Пармантье и об открытии, сделанном его внучкой Ракеллой.

— Согласно донесениям, поступающим с других планет, это заключение верно. На каждой планете есть люди, обладающие необъяснимым иммунитетом к заболеванию, но у всех этих людей есть кое-что общее. Те, кто потребляет меланжу, обладает повышенной сопротивляемостью, если даже и не стопроцентным иммунитетом. Пряность — дорогое, но эффективное лекарство. Мощное оружие в борьбе с Дьяволским Бичом!

Вориан отошел в сторону, уступив место на трибуне Норме. Она не колебалась ни секунды.

— Таким образом, становится ясно, что необходимы большие количества меланжи, которую надо как можно скорее доставить на множество планет. Я предлагаю воспользоваться для этого возможностями корпорации «ВенКи».

— Это уловка, повод к увеличению добычи пряности — для повышения ваших доходов! — крикнул из четвертого ряда какой-то депутат — мужчина крупного телосложения.

— Это верно, компания «ВенКи» является главным поставщиком пряности в Лиге и, кроме того, в нашем распоряжении имеются спейсфолдеры, с помощью которых можно быстро доставить меланжу на пораженные инфекцией планеты.

С внезапно охватившей ее подавленностью Норма подумала о том, что если бы эти перепуганные и сверх меры фанатичные люди не заставили ее отказаться от компьютерных навигационных систем, то уровень безопасности полетов на кораблях, свертывающих пространство, мог бы стать существенно выше. Может быть, стоит тайно установить на судах вычислительные системы…

Твердым голосом она продолжила:

— Я уже отдала распоряжения относительно максимального увеличения добычи меланжи на Арракисе. В память о моем любимом покойном муже, патриоте Аурелии Венпорте, я буду поставлять меланжу на инфицированные планеты бесплатно как гуманитарную помощь.

По залу прокатился ропот удивления. Норма посмотрела на человека, выкрикнувшего обвинение.

— Думаю, что это снимает все подозрения в том, что мы хотим нажиться на трагедии?

Адриен, как настоящий бизнесмен, конечно, будет недоволен таким решением, скажет, что корпорация «ВенКи» и так уже пожертвовала очень многим, но сейчас Норма не интересовалась прибылью. Она поступала правильно.

Представители планет оживились, но Тиция Ценва, сидевшая теперь в первом ряду, не разделяла всеобщей радости. Она склонилась к уху Великого Патриарха. Вид у нее был поистине заговорщический. Глаза круглолицего Патриарха вспыхнули от того, что нашептывала ему Тиция. По мере того как она говорила, он кивал все более и более энергично. Наконец Ксандер Боро-Гинджо встал и потребовал тишины.

— Мы ценим бескорыстное предложение корпорации «ВенКи», но в настоящем тяжком положении одного такого жеста далеко недостаточно. Даже при напряжении всех своих сил, одна компания не в состоянии произвести достаточно меланжи для того, чтобы смягчить последствия кризиса, если, конечно, меланжа действительно производит профилактический и лечебный эффект. Каким-то образом надо увеличить добычу меланжи в десятки и сотни раз.

Он откашлялся, на его лунообразном лице появилась кривая лукавая усмешка.

— Поэтому, ради блага человечества и выживания нашего биологического вида, я объявляю об аннексии Арракиса, включении его в состав Лиги Благородных и об открытии этой планеты для любого, кто пожелает помочь в добыче пряности в песках пустыни этой планеты. Теперь не время осторожничать и проявлять консервативность в отношении этого ресурса. Человеческий род нуждается в каждом грамме меланжи.

Норма успела заметить, что Тиция очень довольна таким поворотом событий. Ей, видимо, казалось, что она одержала важную победу. Учитывая обстоятельства, сейчас было не время оспаривать решение Великого Патриарха, но Норма надеялась, что оно не нанесет смертельный удар по корпорации «ВенКи».

Обитатели же отдаленной планеты Арракис не подозревали, что ждет их в самом ближайшем будущем.

 

Бич Омниуса поражал одну планету за другой скорее, чем там успевали установить карантин или эвакуировать население.

Во исполнение программы сохранения генного фонда, предложенной Тицией Ценвой, армия Джихада направляла наблюдательные и спасательные корабли на возможно большее число не пораженных болезнью планет. Добровольцы из числа Колдуний отбирали пробы у лучших, на их взгляд, представителей местных популяций, чтобы спасти по крайней мере генофонд. Некоторым эта стратегия казалась пораженческой, трусливой уступкой к худшему сценарию, согласно которому болезнь, в конце концов, распространится по всем планетам Лиги без исключения.

Одну из таких миссий возглавлял, несмотря на свой не слишком высокий чин кварто, молодой Абульурд Батлер. На этот раз с миссией находилась сама Верховная Колдунья Джихада. Учитывая его звание, Абульурд не мог рассчитывать на какое-то право распоряжаться, но номинально за успех малочисленной быстрой экспедиции на Икс отвечал именно он. Таких миссий, состоявших из небольшого количества армейских кораблей, было снаряжено в последнее время великое множество. В задачу солдат и офицеров входило улаживание возникавших в ходе выполнения программы конфликтов, которые были неизбежны, учитывая общую критическую ситуацию.

Некоторые аристократы Лиги полагали, что Абульурду Батлеру уже в силу его рождения была обеспечена блестящая военная карьера, но примеро Квентин Батлер не давал хода своему младшему сыну. Абульурд полагал, что к этому новому назначению приложил руку верховный главнокомандующий Атрейдес — тем более предполагалось, что эта миссия относительно безопасна. Вориан продвигал Абульурда при первой возможности, но сам молодой кварто предпочел бы оказаться на планете, реально пораженной вирусом, чтобы доставить требуемую медицинскую помощь, добровольцев и меланжу.

Видавший виды штурмовик Абульурда был отправлен на Икс для установления карантина, начала проведения профилактических мероприятий и для отбора генного материала — лучшего, который мог сохраниться у некоторых представителей местного населения после длительного господства на планете мыслящих машин. Почти семьдесят лет назад планета была освобождена от власти и гнета Синхронизированного Мира. Тиция была особенно заинтересована в иксианском генетическом материале, так как этот генофонд пока не был усвоен населением Лиги.

К несчастью, в момент прибытия экспедиции Абульурда на планету выяснилось, что на ней уже появились первые признаки эпидемии — иррациональная мания преследования и агрессивное поведение толпы, похудание, поражения кожи и изменения ее окраски. Было неясно, взорвались ли в атмосфере контейнеры с инфицирующим материалом или заразу занес на планету какой-нибудь торговец или беженец из горячей точки. Были поражены целые поселения; другие населенные пункты были на грани заражения.

Стоя на мостике штурмовика, Абульурд стонал от сознания собственного бессилия.

— У нас только один корабль! Как сможем мы спасти весь этот народ?

Верховная Колдунья скорчила презрительную гримасу, высказав прежде всего озабоченность по поводу собственных задач:

— Икс — это всего лишь одна планета. Население здесь настолько велико, что мы не сможем сохранить и спасти его при всем желании. Не надо даже пытаться. Нам надо покинуть планету. Ее генофонд уже испорчен.

Абульурд, однако, горел желанием помочь.

— Покинуть планету? Мы летели сюда несколько недель.

— В этом нет никакого смысла, кварто Батлер.

Молодой офицер казался неопытным мальчиком рядом с этой устрашающе могущественной женщиной, но Абульурд представил себе, что сделал бы на его месте Вориан Атрейдес.

— К счастью, мадам, командую здесь я. У нашей миссии может быть не только ваша цель, — сказал Абульурд. Возможно, он не так хорошо понимал генетическую значимость отбора, как Колдунья, но он чувствовал, что в моменты таких народных бедствий сочувствие и сострадание важны гораздо больше всякого понимания. Зато он мог понять, что такое жизнь человека в отличие от запутанного понятия генного фонда. — Я не вижу причин, по которым мы должны отказать этим людям в помощи. Почему бы не приземлиться в отдаленном районе, где пока нет признаков заражения? Мы можем распределить там весь запас меланжи, который есть на борту, чтобы помочь тем, кого мы не сможем забрать с собой. Мы же можем спасти хоть немногих?

— Это потребует взятия анализов, тестирования, обсервации и прочих чрезвычайных процедур.

В ответ Абульурд только пожал плечами.

— Значит, мы проведем их. Я уверен, что мы справимся. Колдунья бросила на Абульурда растерянный взгляд, но не стала продолжать спор, так как экипаж уже начал получать сигналы и последние сведения из населенных пунктов, рассыпанных по поверхности планеты. Просмотрев эти сообщения, Тиция обратила особое внимание на одно из расположенных под землей поселений.

— Если вы настаиваете на таких действиях, кварто, то я предлагаю начать вот с этого места. Согласно донесениям, в этой Деревне чисто, хотя я и не доверяю их возможностям диагностировать первые, малозаметные признаки заразы. Мы отберем нужные нам образцы и посадим их на обсервацию для исключения заболевания. Мы отделим их от прочей популяции, проведем тесты и заберем с собой лиц с неповрежденной наследственностью. У многих других я просто возьму пробы крови.

Абульурд кивнул и отдал соответствующий приказ. Возможно, он был слишком молод, чтобы распоряжаться, но он был Батлер, и солдаты слушались его беспрекословно.

Кубрики экипажа располагались в хвостовой части корабля, и Абульурд приказал людям уплотниться, чтобы освободить помещение для тех, кто будет взят с планеты. Он не думал, что усилия по спасению будут столь тщетными, как полагала Тиция Ценва. Но даже при максимальном уплотнении штурмовик мог взять на борт не больше нескольких сотен человек. Это, конечно, не эвакуация, а символический жест.

Во время снижения он стоял на мостике и осматривал ландшафт планеты. Он никогда прежде не бывал на Иксе, но знал о его историческом значении.

— Мой отец оборонял Икс во время последнего вторжения машин и был заживо погребен в одном из туннелей, — сказал он, прямо не обращаясь к Тиции. — Вообще чудо, что он выжил.

Квентин редко рассказывал об этом эпизоде, и было заметно, что каждый раз, когда ему напоминали об этом, его охватывал приступ клаустрофобии. Абульурд вспомнил и истории, рассказанные Ворианом Атрейдесом.

— Мой дед привел сюда первый флот, который отвоевал планету у всемирного разума. Тогда деда объявили героем Джихада.

Тиция скривилась и искоса взглянула на молодого офицера.

— Но, в конце концов, Ксавьер Харконнен оказался глупцом, трусом и худшим из предателей.

Абульурд сдержал гнев.

— Вы не знаете подробностей, Колдунья. Не поддавайтесь пропаганде. — Голос его был спокоен, но в нем звучали металлические нотки.

Она вперила в Абульурда взор своих светло-голубых глаз.

— Я знаю, что Ксавьер Харконнен убил моего биологического отца Иблиса Гинджо, Великого Патриарха Джихада. Никакие объяснения и никакие недоразумения не могут оправдать такого преступления.

Смущенный Абульурд решил не развивать тему. Он слышал, что Колдуньи Россака больше озабочены не смертностью, а генетикой. Или просто Тиция дала волю эмоциям, и они затмили ее разум?

Армейский штурмовик приземлился в заданной точке. Дома и другие строения только подчеркивали пустынность ландшафта вблизи входов в подземные гроты и туннели. Зная о прибытии корабля, отчаявшиеся иксианцы собрались на площадке и немедленно окружили приземлившееся судно. Люди бросились к кораблю с восторженными криками, приветствуя Абульурда и его экипаж как своих спасителей. Каждый из этих людей хотел бежать с планеты, пока до их деревни не дотянулся карающий Бич.

У Абульурда стало тяжело на сердце. Судя по их лицам, они еще не понимали, как мало может кто бы то ни было помочь им. Всех запасов меланжи на его корабле едва хватит на то, чтобы поддержать их сопротивляемость на очень короткое время. Потом он вспомнил, что предлагала Тиция, которая вообще не хотела высаживаться здесь, и все, что бы он ни сделал, будет лучше, чем просто бросить их на произвол судьбы.

Закрыв верхний отсек корабля и произведя в нем дополнительную дезинфекцию, Абульурд вызвал на палубу группу наемников. Несмотря на то что по данным медиков вирус проникал в организм только через влажные слизистые оболочки и открытые раны, он приказал экипажу надеть изолирующие костюмы полного профиля и включить защитные поля. Никакая осторожность в данной ситуации не может оказаться излишней.

На одном из таких штурмовиков, вывезшем беженцев с пораженной планеты Занбар, из-за небрежности и недостаточности профилактики заболела половина пассажиров и треть членов экипажа. У них на борту не оказалось достаточно меланжи, чтобы защититься от инфекции. Абульурд не хотел подвергать такой опасности собственный экипаж.

Колдунья уже надела костюм и ждала, когда к ней присоединится Абульурд. Он в принципе был ей не нужен, и более того, она не желала с ним работать, но он был офицером, руководившим миссией. Тиция будет отбирать нужных ей людей среди надеявшегося на лучшее населения, а наемники будет распределять меланжу и продовольствие, чтобы помочь людям выстоять в надвигавшейся беде.

Вооруженные ружьями и игольными пистолетами наемники сошли с корабля, чтобы навести в толпе какую-то видимость порядка. Одетый в непроницаемый костюм Абульурд вышел из корабля под ослепительные лучи яркого иксианского солнца. Уже несколько недель он дышал стерильным безвкусным и отфильтрованным воздухом корабля; в другой ситуации он сейчас с наслаждением бы вдохнул свежий природный воздух. Тиция сошла с трапа с такой грациозностью, словно на ней не было тяжелого и громоздкого костюма. Оглядывая толпу и отбирая предварительно своих кандидатов, она поворачивала голову из стороны в сторону под большим прозрачным шлемом.

Ожидавшие люди заволновались, приветственные крики сменились тихими разговорами, лица стали серьезными и сосредоточенными. Внезапно Абульурд с тревогой сообразил, что горстки его вооруженных наемников может не хватить на то, чтобы справиться с толпой, если дело дойдет до насилия. Как-никак, иррациональное поведение и склонность к агрессии были в числе первых признаков начавшегося заболевания. Наемники и солдаты не могли стрелять, не отключая защитного поля, а это сделает их вдвойне уязвимыми. Значит, переговоры надо вести аккуратно и с осторожностью.

— Кварто, — начальственным тоном обратилась Тиция к Абульурду, словно командование перешло к ней, — проследите за тем, чтобы образцы, которые я отберу, были доставлены на борт, помыты и осмотрены. Держите их в изоляции до тех пор, пока мы не убедимся в том, что они здоровы. Мы не можем допустить, чтобы больные заразили здоровых.

Абульурд отдал соответствующий приказ. Этого хотела Лига, ради этого их сюда и прислали. По крайней мере хотя бы некоторых из этих несчастных удастся спасти. На трапе показались еще десять вооруженных солдат в защитных полях и костюмах. Они несли с собой «меланжевый дар» Лиги. Правда, этого количества было явно далеко недостаточно.

Колдунья вошла в толпу иксианцев, часто наклоняясь над большинством из них. Она отбирала молодых мужчин, женщин и детей, которые выглядели здоровыми, умными и сильными. Хотя ее выбор был сейчас в достаточной степени произвольным, солдаты Абульурда отводили отобранных в сторону, отделяя их от остальных. Но вскоре замешательство толпы превратилось в гнев и агрессию. Выбирали мужей, но без жен, детей разлучали с родителями. Охваченные ужасом иксинацы наконец поняли, что это не спасательная экспедиция, и те, кто прибыл, не собираются даже облегчать их участь.

Раздались злобные крики. Наемники Абульурда взяли оружие на изготовку, надеясь, что защитные поля выдержат удары любых предметов, которые могут бросить в них из толпы. Одна девочка дико кричала, не желая уходить от матери и вцепившись в ее руку. Понимая, что ситуация начинает выходить из-под контроля, Абульурд решил вмешаться и вызвал по связи Колдунью.

— Колдунья, это не имеет ни малейшего смысла. Мать тоже выглядит здоровой. Почему вы не берете и ее?

Бросив презрительный взгляд на толпу, Тиция уставила свой мертвенно-светлый взгляд в Абульурда, лицо Колдуньи не выражало ничего, кроме нетерпения и досады.

— Какой прок брать еще и мать? Если мы получим дочь, то одновременно получим и весь генетический набор. Будет гораздо полезнее взять еще одного постороннего человека, чтобы спасти еще одну генетическую линию.

— Вы разлучаете семьи! Это совсем не то, что была намерена сделать Лига!

— Для выявления ключевых маркеров в каждой линии нам нужно по одному образцу. Зачем загружать корабль дубликатами? Вы же сами знаете, что на корабле нет лишних мест.

— Может быть, есть какой-то другой способ? Вы не говорили мне, что это будет делаться таким бесчеловечным, ужасным…

Она не дала ему договорить.

— Я не говорила, что мы вообще можем это сделать, кварто. Но вы настояли на своем. Подумайте. Не мы, так болезнь все равно разлучит эти семьи. Я больше озабочена сохранением рода человеческого, а не этими сопливыми сантиментами. — Она отошла от Абульурда и продолжила свой предварительный отбор. Не обращая внимания на угрожавшую ей лично опасность, Колдунья выбирала один образец за другим, выводя их из толпы и отделяя от массы надеющихся.

Седовласая женщина и ее лысеющий муж пробились к колдунье.

— Возьмите нас! Мы хорошо заплатим за труды. Колдунья грубо прогнала их:

— Вы слишком стары.

Подобным же образом она отбраковывала и остальных, громко произнося: бесплодна, физически слаб, недостаточно развит, непривлекательна внешне. Тиция выступала генетическим судией и вершителем судеб.

Абульурд был в ужасе. И это она, эта женщина, смеет думать, что Ксавьер Харконнен совершил непростительное бесчеловечное преступление? Он прикрыл глаза, лихорадочно соображая, как прекратить эту отвратительную комедию. Как заставить ее остановиться и перестать играть роль Господа Бога? Но в глубине души Абульурд понимал, что она, по сути, права. Маленький потрепанный штурмовик не мог взять на борт всех.

— По крайней мере примените более честный способ селекции. Пусть они бросают жребии. Это должно быть…

Она не стала слушать его, не проявив уважения ни к нему, ни к его офицерскому званию. Но Абульурд сомневался, что она отреагировала бы по-другому, будь он хоть примеро.

— Вы с самого начала знали, что мы можем спасти лишь ничтожную горсть. Теперь не мешайте мне делать мое дело.

Тиция нетерпеливо продолжала осмотр, в то время как наемники расчищали ей путь. Люди пробивались в первые ряды, стараясь спастись, другие вырывались за периметр оцепления и бежали к кораблю, словно хотели взять его штурмом и улететь. Зазвучали первые выстрелы, когда толпа попыталась напасть на наемников. Абульурд резко повернулся на треск выстрелов. Пистолетные иглы сразили нескольких заводил из толпы, но остальные продолжали напирать, выкрикивая яростные проклятия. Даже стрельба не смогла остановить разъяренную толпу.

Теперь Абульурд рассмотрел, что у некоторых людей были желтоватые белки глаз и кожа — следовательно, они были инфицированы.

Те иксианцы, кого Тиция уже отобрала, сгрудились близ трапа, со страхом взирая на остальных. У некоторых на лицах было написано желание вернуться назад и умереть со своими близкими.

Хотя Абульурд от души сочувствовал всем этим людям, он не знал, как выпутаться из этой ситуации. Он приказал наемникам и солдатам стрелять только по конечностям и не убивать никого без крайней необходимости. Но толпа уже воспламенилась.

— Остановитесь, глупцы! — Голос Тиции ударил по барабанным перепонкам, как раскат грома, усиленный громкоговорителями костюма и ее телепатическими способностями. Поразившая нервы команда заставила толпу отпрянуть и на какое-то время затихнуть. — Мы не можем взять на корабль всех вас, поэтому, по необходимости, мы отбираем лучших, тех, кто может стать источником восстановления родословных и генофонда. Я выбрала таких. Ваша недисциплинированность вредит всем.

Но слова Тиции л ишь еще больше разозлили и без того разъяренную толпу. Люди пришли в неописуемое неистовство и бросились на нее и вооруженных наемников охраны. Абульурд выкрикивал приказы и команды, но его уже не слушали даже его собственные солдаты.

Верховная Колдунья Россака содрогнулась от недовольства и отвращения. Она подняла свою затянутую в перчатку руку, и Абульурд заметил, что на кончиках ее пальцев пляшут электростатические искры. Колдунья выпустила в толпу невидимый заряд, и бесшумный взрыв отбросил прочь сотни людей. Они полегли, как пшеничные колосья от порыва шквального ветра. Некоторые упали и остались лежать, корчась от боли с обожженной кожей, стремительно покрывавшейся волдырями. Один мужчина вообще обуглился, и от его сожженной кожи и волос поднималась струя дыма.

Статические разряды танцевали по телу Тиции, которая разрядила ментальную энергию в толпу. Наконец иксианцы, испугавшись, притихли. Те, кто устоял на ногах, в ужасе отошли назад. Колдунья окинула их долгим уничтожающим взглядом, а потом приказала солдатам отвести последних отобранных кандидатов на судно для окончательной отбраковки.

— Мы улетаем с этой планеты.

Абульурду было почти физически плохо. Стоя на трапе рядом с Тицией, он ожидал окончания погрузки. Колдунья была вне себя от ярости.

— Эгоистичные черви. Стоило ли тратить силы, чтобы спасать этих низших людишек?

Но с него хватило. Чаша терпения Абульурда переполнилась.

— Вы не смеете обвинять в том, что они пытались спастись.

— Спастись, не заботясь о жизни других. Я действую во благо всего человеческого рода. Мне же ясно, что у вас слишком тонка кишка для того, чтобы принимать трудные решения. Неуместное сочувствие может погубить всех нас. — Она скривилась и произнесла, намеренно причиняя ему обиду: — На мой взгляд, кварто Батлер, вы слабы и ненадежны в критических ситуациях… вероятно, вы непригодны к командным должностям. Как ваш дед.

Вместо того чтобы почувствовать себя уязвленным, Абульурд ощутил злобу и ненависть. От Вориана Атрейдеса он знал о героических деяниях Ксавьера Харконнена, пусть даже они и остались не занесенными в анналы истории.

— Мой дед проявил бы больше сочувствия к этим несчастным, чем вы.

Конечно, мало кого теперь интересовала истина. История была уже признана всеми, тем более что сменилось уже два поколения. Но сейчас, видя вызывающее невежество этой женщины, он принял дерзкое и импульсивное решение.

Хотя его братья и отец склонили головы перед этой ложью, Абульурд поклялся никогда не стыдиться своего настоящего имени. Надо перестать прятаться. Если он будет и дальше терпеть это, то никогда и ничего не сможет совершить с честью.

— Колдунья, мой дед никогда не был трусом. Подробности его смерти были утаены во имя продолжения Джихада, но он сделал то, что надо было сделать, чтобы вывести из игры Великого Патриарха и предотвратить тот непоправимый вред, который он мог причинить. Иблис Гинджо был воплощением зла, но не Ксавьер Харконнен.

Ошеломленная этими словами, Колдунья протестующе и недоверчиво посмотрела в глаза Абульурду.

— Вы оскорбляете память моего отца.

— Правда остается правдой, как бы горька она ни была. — Абульурд гордо поднял голову. — Батлер — благородное и очень почетное имя, но таково же и имя Харконнен. И это станет моим именем отныне и до конца моих дней. Я объявляю открыто о своем истинном происхождении.

— Что это еще за глупость?

— Отныне вы будете обращаться ко мне, как к Абульурду Харконнену.

 

В Лиге Благородных это назвали «меланжевой лихорадкой».

Как только выяснилось, что пряность полезна в лечении смертельного Бича, крепкие мужчины и женщины с самых отдаленных планет бросились на Арракис в поисках счастья и богатства. Толпы старателей и поставщиков экскаваторов хлынули целыми кораблями на эту некогда пустынную и заброшенную планету.

Исмаил не верил своим глазам, когда впервые за много десятилетий попал в это сумасшедшее капище — Арракис-Сити. Картина напомнила ему о полузабытой поритринской Старде, откуда он бежал много лет тому назад.

Выжженный солнцем ландшафт, потрескавшаяся почва, словно грибами покрывалась поспешно возводимыми зданиями. Беспрестанно прибывали корабли, в космопорте непрерывно взлетали и садились воздушные суда местного сообщения, сновали вездеходы и грузовики. Пассажиры прибывали тысячами. Прикрывая ладонями глаза от слепящего света желтого солнца Арракиса, они стремились в пустыню, не думая о подстерегавших там смертельных опасностях.

По слухам, здесь можно было просто выйти в пустыню с мешком и набрать сколько угодно пряности, если не лень будет нагнуться за ней. Это в каком-то смысле было верно, если, конечно, знать, где искать меланжу. Большинству этих людей было суждено погибнуть — их либо поглотит червь, либо они умрут от ужасного зноя или собственной глупости. Все они были совершенно не подготовлены к ожидавшим их трудностям и тяготам.

— Мы можем воспользоваться этим, Исмаил, — сказал Эльхайим, который все еще не терял надежды убедить отчима в своей правоте. — Эти люди не знают, что их ждет на Арракисе. Мы можем заработать неплохие деньги, делая совершенно привычные для нас вещи.

— А зачем нам так жаждать их денег? — спросил Исмаил, искренне не понимая пасынка. — У нас есть все, что мы можем пожелать. Пустыня обеспечивает нас всем по-настоящему необходимым.

Эльхайим покачал головой.

— Я наиб, и мой долг перед людьми состоит в том, чтобы наша деревня процветала. Сейчас нам предоставляется прекрасная возможность применить наши навыки и оказать бесценные услуги чужеземцам. Они все равно будут прилетать, нравится нам это или нет. Мы можем либо оседлать червя, либо он пожрет нас. Разве не ты рассказывал мне эту историю, когда я был еще молодым?

Старик нахмурился.

— Значит, ты совершенно не понял смысл этой притчи.

Тем не менее Исмаил последовал за пасынком в Арракис-Сити. Воспитанный в иное время Эльхайим никогда не знал истинного отчаяния, необходимости драться за тяжкими трудами завоеванную свободу. Он никогда не был рабом.

Исмаил с отвращением смотрел на суетливых и громогласных чужестранцев.

— Может быть, разумно будет вывести их в пустыню, обобрать до нитки и оставить в песках умирать?

Эльхайим рассмеялся, сделав вид, что принял слова старика за шутку, хотя знал, что тот говорит вполне серьезно.

— Это же небывалое везение — нажиться на невежестве этих чужеземцев. Почему не разбогатеть на этом?

— Потому что этим ты поощришь их, Эльхайим. Неужели ты сам этого не видишь?

— Они не нуждаются в моем поощрении. Ты слышал о новой Чуме, которую наслали мыслящие машины? О Биче Омниуса? Пряность защищает от этой болезни, и поэтому сейчас она нужна всем. Ты можешь с головой зарыться в дюны, но от этого они не перестанут прилетать.

Младший из двоих мужчин держался своей точки зрения так же упрямо, как старший.

Исмаил негодовал и не мог примириться с истиной, с переменами, но в глубине души понимал, что приток чужеземцев был так же неостановим, как песчаная буря. Он чувствовал, как все, чего он достиг, ускользает словно песок сквозь пальцы. Он все еще называл себя и свое племя фрименами Арракиса, но это гордое название больше не соответствовало действительности.

В городе Эльхайим начал без затруднений общаться с купцами и старателями, легко переходя с одного галактического диалекта на другой, и охотно торговался со всяким, кто был готов выложить деньги. Раз за разом Эльхайим пытался соблазнить старика удовольствиями, которые были недоступны в пустыне.

— Ты уже давно не бежавший из неволи раб, Исмаил, — сказал Эльхайим. — Мы все очень высоко ценим то, что ты сделал для нас в прошлом. И теперь мы хотим, чтобы ты просто хорошо жил, наслаждаясь своим покоем. Неужели тебе не интересно, что делается в других частях вселенной?

— Я уже видел другие части вселенной. Нет, мне это совсем не интересно.

Эльхайим досадливо усмехнулся.

— Ты слишком жесткий и негибкий.

— А ты слишком резво гонишься за новыми впечатлениями.

— Разве это плохо?

— На Арракисе — да, особенно если ты забыл образ жизни, который позволил нам выжить в пустыне.

— Я не собираюсь ничего забывать, Исмаил, но если я найду лучший способ жить, то непременно покажу его моим людям.

Он повел Исмаила по извилистым улицам мимо торговых павильонов и шумного базара. Им пришлось отгонять карманных воров, проходя мимо рядов продавцов воды, торговцев едой и поставщиков россакских лекарств и новомодных диковинных стимуляторов, доставленных с далеких, никому не известных планет. Исмаил замечал нищих оборванцев, слонявшихся по проулкам или сидевших у дверей домов. Эти люди прилетели сюда в надежде сказочно разбогатеть, но потеряли все, и теперь у них не было денег даже на то, чтобы покинуть Арракис.

Если бы у Исмаила были деньги, он с радостью оплатил бы их отлет — лишь бы эти непрошеные гости убрались отсюда подальше.

Эльхайим наконец увидел того человека, который был ему нужен. Он схватил старика за рукав и потащил к какому-то низкорослому чужестранцу, который за баснословные деньги покупал в этот момент оснащение для выхода в пустыню.

— Простите, сэр, — вежливо обратился к чужеземцу Эльхайим, — я полагаю, что вы один из наших новых гостей, искателей пряности. Вы готовитесь к выходу в пустыню?

У коротышки были близко посаженные глаза и мелкие черты лица — несомненный расовый признак ненавистных тлулаксов.

— Это один из работорговцев, — прорычал Исмаил на тайном языке чакобса, непонятном ни одному чужестранцу.

Пасынок призвал старика к молчанию таким жестом, словно отгонял надоедливого комара. Исмаил же не мог забыть этих мерзавцев, которые похищали дзенсуннитов, а потом поставляли их на такие планеты, как Поритрин или Занбар. Даже спустя много десятилетий после скандала с органными фермами, этих генетических манипуляторов ненавидели и избегали общаться с ними. Но на Арракисе в эти первые дни и недели меланжевой лихорадки деньги и жажда их легкого получения затмили все прежние предрассудки.

Тлулакс повернулся к Эльхайиму, презрительным взглядом смерил его пыльную одежду и не стал скрывать своего пренебрежения.

— Что вы от меня хотите? Я занят.

Однако Эльхайим уважительно продолжил, хотя тлулакс этого и не заслуживал:

— Меня зовут Эльхайим, я специалист по пустыне Арракиса.

— А меня зовут Вариф — я занимаюсь своим делом, и меня абсолютно не интересуют ваши.

— Но моим делом вам стоило бы поинтересоваться, ведь я предлагаю вам помощь в качестве проводника, — с улыбкой сказал Эльхайим. — Мой отчим и я можем посоветовать, какое оснащение стоит покупать, а какое будет лишним и на которое вы напрасно потратите деньги. Но самое главное, я могу показать вам самые богатые меланжевые поля.

— Иди к тем чертям, в которых ты веришь, — огрызнулся тлулакс. — Мне не нужен проводник, особенно коварный и вороватый дзенсуннит.

Исмаил расправил плечи, выпятил грудь и ответил на чистом галахском:

— Такие слова очень забавно звучат в устах одного из тлулаксов, которые прославились похищениями людей и воровством у них органов.

Эльхайим оттеснил отчима от тлулакса, чтобы избежать столкновения.

— Идем, Исмаил, здесь полно других заказчиков. В отличие от этого упрямого дурака они действительно имеют шанс разбогатеть.

Высокомерно фыркнув, тлулакс отвернулся, словно эти двое были пылью, которую он только что стряхнул с подошв своих высоких ботинок.

В конце долгого жаркого дня, когда они уходили из Арракис-Сити, Исмаил не испытывал ничего, кроме стыда и отвращения. Заигрывания пасынка с чужеземцами расстроило его больше, чем он мог себе представить. Наконец после долгого молчания старик недовольно заговорил:

— Ты же сын Селима Укротителя Червя. Как мог ты унизиться до такого состояния?

Эльхайим остановился и с таким удивлением вскинул брови, взглянув на отчима, словно тот сморозил невообразимую глупость:

— Что ты хочешь этим сказать? Я заключил четыре контракта на сопровождение дзенсуннитами иностранцев. Люди нашей деревни выведут чужеземцев в пустыню и, просто наблюдая, как они собирают пряность, получат половину дохода. Что ты можешь против этого возразить?

— Я возражаю, потому что у нас не принято так делать дела. Это противоречит тому, чему учил своих последователей твой отец.

Было заметно, что Эльхайим с трудом сдерживает гнев.

— Исмаил, как можно так сильно ненавидеть перемены? Если бы ничего в этом мире не менялось, то и ты, и твои люди до сих пор были бы рабами на Поритрине. Но ты увидел выход, и вы бежали из рабства, прибыли сюда и здесь стали жить лучше. Я пытаюсь делать то же самое.

— То же самое? Ты погубил все, чего мы сумели достичь.

— Я не хочу быть отверженным бандитом, едва не умирающим с голоду, каким был мой отец. Нельзя питаться легендами. Мы не можем пить воду видений и пророчеств. Мы должны уметь постоять за себя и брать то, что может дать пустыня — или это возьмет кто-нибудь другой.

До наступления ночи они шли молча и наконец достигли края открытой пустыни. Им предстоял долгий нелегкий путь по пескам.

— Мы никогда до конца не поймем друг друга, Эльхайим. Его собеседник горько усмехнулся в ответ.

— Наконец ты сказал то, с чем я могу согласиться.

 

Когда Омниус вызвал Эразма в Центральный Шпиль, Гильбертус направился туда вместе с учителем, сохраняя свою обычную скромность. Клон Серены он оставил в обширном саду независимого робота. Он уже понял, что она очень любит рассматривать красивые цветы, но не интересуется их научными названиями.

Сопровождая наставника-робота в город, Гильбертус намеревался внимательно слушать обмен мыслями между Омниусом и Эразмом, вникая в стиль дебатов, способ обмена данными. На этом он хотел учиться. Это было упражнением в искусстве Ментата, как называл его Эразм за необычайную способность к аналитическому мышлению и обработке данных.

Всемирный разум, казалось, редко обращал внимание на присутствие Гильбертуса, не замечал его существования. Гильбертус размышлял над тем, не является ли Омниус проигравшей стороной в споре с Эразмом, так как воспитанник робота, принадлежащий человеческому роду, превратился в высшее существо из жалкого забитого подростка. Очевидно, всемирный разум не отличался склонностью к признанию своих ошибок.

Когда они добрались до Центрального Шпиля, Омниус произнес:

— У меня есть для вас превосходная информация. — Голос всемирного разума гремел со стенных экранов.

Гильбертус не знал, куда смотреть. Казалось, Омниус присутствует одновременно везде. По помещению, жужжа, деловито летали бесчисленные наблюдательные камеры.

Жидкостно-металическое лицо Эразма сложилось в улыбку.

— Что произошло, Омниус?

— Вкратце произошло следующее: наш ретровирус косит человеческую популяцию, как мы и предсказывали. Армия Джихада полностью переключилась на оказание помощи жертвам и предупреждение распространения эпидемии. В течение вот уже нескольких месяцев она не предпринимает против нас никаких активных действий.

— Возможно, теперь нам наконец удастся вернуть часть нашей территории, — сказал Эразм, светясь приклеенной к платиновому лицу улыбкой.

— И даже более того. Я послал многочисленные разведывательные суда к Салусе Секундус и другим планетам Лиги, чтобы убедиться в их уязвимости. Пока они собирают информацию, я намерен создать самый многочисленный боевой флот из всех известных в официальной истории человечества. Поскольку ослабленные болезнью хретгиры сейчас не представляют для нас никакой опасности, я хочу сконцентрировать все мои имеющиеся силы здесь на Коррине.

— То есть вы хотите сложить все яйца в одну корзину, — к месту ввернул Эразм еще один человеческий штамп.

— Я хочу подготовить такие силы, устоять против которых у Лиги Благородных не будет ни малейшего шанса. Я рассчитал нулевую вероятность нашего поражения. Во всех наших предыдущих военных операциях силы были слишком уравновешены с силами людей, чтобы рассчитывать на решительную победу. Но теперь превосходство будет подавляющим. Я решил добиться соотношения сто к одному. Судьба человеческой расы, таким образом, предрешена.

— Несомненно, это впечатляющий и великий план, Омниус. Гильбертус внимательно слушал Омниуса, недоумевая, зачем всемирный разум пытается устрашить его.

— Это причина нашего вызова сюда? — спросил между тем Эразм.

Голос компьютера, когда он начал отвечать, стал громоподобным, словно он решил ошеломить собеседников:

— Я пришел к выводу, что, прежде чем нанести решительный удар по врагу, прежде чем окончательно сокрушить Лигу Благородных, я должен консолидировать все мои компоненты — всех моих подданных, — которые обязаны войти в единую интегральную сеть. Я не могу допустить никаких аномалий, никаких отклонений и диверсий. Для того чтобы Синхронизированный Мир одержал победу, все его элементы должны стать по-настоящему синхронизированными.

Эразм стер с лица улыбку, и оно превратилось в плоскую, лишенную всякого выражения блестящую металлическую поверхность. Гильбертус понял, что его наставник встревожен.

— Я не понимаю вас, Омниус.

— Я терпел твою никому не нужную независимость очень долго, Эразм. Теперь мне нужно стандартизировать твои программы и твою личность и синхронизировать и согласовать их с моими программами. Теперь нет никакой надобности в твоей обособленности от других роботов. Я нахожу, что теперь это недопустимое нарушение порядка.

Гильбертус тоже встревожился и усилием воли подавил эмоции. Наставник решит эту проблему, так же как он решал все остальные. Должно быть, Эразм ощущал такое же потрясение, хотя по его жидкостно-металлическому лицу это было незаметно.

— В этом нет никакой необходимости, Омниус. Я могу продолжать поставлять ценные знания. Здесь нет никакого беспорядка.

— Ты говорил и повторял это много лет. Я не вижу больше ничего полезного в том, чтобы сохранять твою обособленность от всемирного синхронизированного разума.

— Омниус, за время моего существования я предоставил вам множество незаменимых данных. Вы можете найти некоторые из моих открытий полезными и просвещающими, они могут направить ваше мышление по новому пути. — Гильбертус слушал спокойную речь наставника и ему хотелось кричать. Да и как было ему не придти в отчаяние? — Если вы просто включите меня в более мощную базу данных, то мои способы принятия решений и перспективное мышление пострадают или будут безнадежно испорчены. Он умрет!

— Этого не произойдет, если я сохраню твои данные в отдельной папке в виде изолированной программы. Я разделю запись, чтобы сохранить твои выводы в виде отдельного древа принятия решений. Таким образом, проблема будет решена, а Эразм как независимая единица может быть уничтожен.

Гильбертус почувствовал, что у него пересохло во рту. На лбу его выступил холодный пот.

Эразм молчал, прокручивая в своем электронном гель-контурном мозге тысячи возможностей, сразу отметая большинство из них. Он всеми силами старался обойти требование Омниуса, которое, как он понимал, тот должен был рано или поздно предъявить независимому роботу.

— Для того чтобы операция передачи моей памяти оказалась максимально эффективной, я должен закончить текущую в настоящее время работу. Поэтому я предлагаю — прежде чем вы сохраните ядро моей базы данных и сотрете мою индивидуальную память — дать мне один день на то, чтобы закончить несколько экспериментов и привести в порядок информацию, — сказал Эразм, глядя в один из перламутрово поблескивавших стенных экранов. — После этого мою работу завершит Гильбертус Альбанс, но я должен подготовиться к передаче сведений и составлению точных инструкций для него.

Гильбертус ощутил тугой ком в горле.

— Хватит ли одного дня, отец? — спросил он надтреснутым голосом.

— Ты — способный ученик, мой Ментат, — обратился робот к своему воспитаннику. — И нам не стоит спутывать планы Омниуса.

Омниус раздумывал в течение мгновения, показавшегося вечностью.

— Это приемлемо. Через один день я требую представления ядра твоей памяти для ее полной ассимиляции.

Вечером того же дня на вилле Эразма после завершения всех экспериментов и окончания подготовки новых Гильбертус, подавив свою тревогу, последовал за Эразмом в оранжерею.

По этому скорбно-торжественному случаю Эразм был одет в одно из самых роскошных своих одеяний — на нем была мантия из искусственного горностаевого меха. В этой мантии он походил на древнего короля. Под мантией была роскошная одежда пурпурного цвета, напоминавшая о запекшейся крови, оттенок этот подчеркивался алым светом красного гиганта.

Мускулистое тело Гильбертуса было скрыто свободной одеждой. Он остановился рядом с роботом, когда они оказались во дворе оранжереи. Гильбертус читал древние героические легенды и истории о несправедливо казненных людях.

— Я готов, отец, и сделаю все, как ты научил меня.

На своем текучем металлическом лице робот изобразил отеческую улыбку.

— Мы не смеем противоречить Омниусу, Гильбертус. Мы должны выполнять его распоряжения — мне, правда, остается только надеяться, что он не уничтожит заодно и тебя, так как ты — мой самый совершенный, самый успешный и вознаградивший меня эксперимент.

— Даже если Омниус решит уничтожить меня или отправить назад в рабский барак, я буду испытывать благодарность и счастье от той возвышенной жизни, какую мне довелось вести благодаря тебе. — В глазах Гильбертуса заблестели слезы.

Робот имитировал сильные эмоции.

— В качестве последнего одолжения, о котором я хочу тебя попросить, ты сам лично передашь Омниусу мою память — ты отнесешь ее в Центральный Шпиль. Неси ее в руках. Я не доверяю умениям некоторых роботов Омниуса.

— Я не подведу тебя, отец.

Единственный человек в корринском городе роботов, Гильбертус оказался наконец у цели своего пути — у входа в стилизованную металлическую башню из текучего металла.

— Лорд Омниус, по вашему требованию я доставил ядро памяти Эразма. — С этими словами он поднял маленький жесткий шарик, чтобы наблюдательная камера смогла рассмотреть этот предмет.

Рифленая металлическая поверхность рябью отражала кроваво-красный свет корринского солнца. Ворота, ставшие текучими словно ртуть, сложились, открыв проход внутрь Шпиля — словно в пасть, готовую поглотить Гильбертуса.

— Входи!

Гильбертус шагнул в здание и оказался внутри просторного помещения. За прошедший день вид его изменился до неузнаваемости: на стенах появились узоры, напоминавшие формой иероглифические письмена, видимо, чисто декоративного характера. Словно слепые, подернутые бельмами глаза, на стенах тускло поблескивали молочно-матовые экраны Омниуса.

Дойдя до середины помещения, Гильбертус почтительно остановился, держа в руке драгоценный модуль.

— Вот то, что вы требовали, лорд Омниус. Я… я полагаю, что вы найдете полезным сохранить базу данных Эразма. Там есть многое, чему можно поучиться.

— Как смеет жалкий человек говорить мне, как и чему следует учиться, — громовым голосом провозгласил всемирный разум.

Гильбертус низко поклонился.

— Я не имел в виду ничего оскорбительного.

В зал вкатился огромных размеров сторожевой робот и протянул Гильбертусу толстую металлическую руку, чтобы взять сферу с памятью Эразма.

— Эразм велел мне самому вставить сферу, лично, собственными руками, чтобы избежать любых возможных ошибок.

— Люди делают ошибки, — возразил Омниус, — машины же никогда.

Тем не менее Омниус открыл порт, куда следовало уложить гель-сферу.

Гильбертус бросил прощальный взгляд на маленькую гель-сферу, в которой хранились все мысли, вся память Эразма, его наставника, его отца. Прежде чем Омниус сделал ему выговор за задержку, Гильбертус подошел к порту в стене и вложил туда шарик. Потом человек стал ждать, когда всемирный разум перекачает ее данные в свой громадный и упорядоченный мозг.

Устрашающих размеров сторожевой робот силой отвел Гильбертуса в сторону, подальше от стены, когда в открывшемся порте с мягким щелчком снова появилась использованная гель-сфера.

Всемирный разум заговорил задумчивым голосом, словно рассуждая сам с собой:

— Интересно. Эти данные весьма… тревожны. Они не согласуются с принципами рационального мышления. Я поступил правильно, что отвел им изолированное место в своей памяти.

Сторожевой робот извлек из гнезда гель-сферу с памятью. Гильбертус в ужасе наблюдал за действиями машины, хорошо представляя себе, что будет дальше. Вчера ему подробно все рассказал Эразм.

— Теперь, когда Эразм целиком хранится внутри меня, — объявил Омниус, — нет никакого смысла удваивать его существование. Ты можешь идти, Гильбертус Альбанс. Твоя работа с Омниусом завершена.

Робот сжал в своей стальной кисти сферу с памятью и раздавил ее. Осколки того, что было жизнью и памятью Эразма, со звонким стуком упали на металлический пол Центрального Шпиля.

 

В забитом космическими кораблями пространстве на орбите вокруг Салусы Секундус продолжали скапливаться корабли с беженцами, отобранными в качестве носителей наследственности человечества. Сама планета получила название «спасательной планеты». Правда, ни одному из кораблей не разрешили приземлиться, они оставались на орбите для прохождения неизбежного карантина. Задержка с посадкой привела к невиданному скоплению судов, забивших все пути сообщения и коридоры — кораблей были тысячи, а потом десятки тысяч — самых разнообразных конструкций с более чем сотни планет Лиги.

Тем временем Дьявольский Бич поразил уже двадцать восемь планет Лиги. Сообщалось о миллиардах умерших.

После возвращения с Икса Абульурду пришлось ждать на орбите вместе с людьми и нетерпеливой Тицией Ценвой на борту, пока не истечет срок карантина. Каждый спасенный человек находился в строгой изоляции, попутно проводились тесты, брались анализы для выявления возможной скрыто текущей инфекции. Меры предосторожности соблюдались, несмотря на суматоху и неразбериху. Ни у одного из эвакуированных и ни у одного члена экипажа не было никаких признаков смертельного заболевания. Никто не заболел во время долгого пути к Салусе.

По пути домой Абульурд, не отступая от принятого решения, объявил удивленной до глубины души команде, что принял свое родовое имя Харконненов. Он рассказал людям свою версию биографии Ксавьера Харконнена и о событиях, сделавших его столь одиозной фигурой. Но то была такая древняя история, что многие засомневались в правдивости его слов. Большинству было вообще непонятно, зачем кварто копается в делах давно минувших дней.

Так как он был командиром штурмовика, никто из команды не осмелился открыто обсуждать такое решение, но лица их были достаточно красноречивы и без всяких слов. Напротив, Тиция Ценва, не связанная никакими формальностями, открыто дала понять, что считает молодого офицера человеком, утратившим всякий здравый смысл.

Наконец, когда срок карантина истек, Тиция с большой радостью покинула штурмовик и общество Абульурда и присоединилась к другим Колдуньям, которые были заняты обработкой и приведением в порядок огромного каталога генетических данных. Корабли с временными библиотеками сырых данных спешно отправлялись для окончательной обработки на Россак. Абульурд не знал, что собираются Колдуньи делать со всей этой селекционной информацией, но был просто счастлив, что избавился от этой едкой и эгоцентричной женщины.

Явившись в центральный армейский штаб в Зимии, Абульурд предстал перед отцом. Примеро Квентин Батлер был постоянно мрачен после того, как узнал от Вориана Атрейдеса о смерти Рикова. Печаль усиливалась от сознания того, что он видел, как в атмосферу Пармантье влетели неопознанные ракеты, начиненные смертоносной заразой. Если бы его корабли уничтожили эти торпеды до того, как они взорвались… Но примеро Батлер был закаленным и дисциплинированным солдатом, преданным делу уничтожения Омниуса. Примеро должен руководить войсками, перераспределять ресурсы и силы и продолжать доблестный Джихад.

Вместо того чтобы отправить Абульурда на другую планету спасать уцелевших от эпидемии жителей, Квентин приказал своему младшему сыну остаться на Салусе помогать с соблюдением карантина и устройством беженцев. Задача эта становилась все более трудной по мере того, как корабли с гражданами пораженных инфекцией планет Лиги продолжали один за другим прибывать на орбиту. Армии пришлось держать целый флот для того, чтобы препятствовать самовольной посадке и разгрузке этих судов до положенного срока и заключительного осмотра врачами.

Абульурд принял новое назначение с коротким кивком.

— Есть еще одна вещь, о которой я хочу тебе сказать, отец. После долгих раздумий и изучения всех исторических документов я пришел к очевидному выводу, что наше родовое имя было напрасно очернено. — Он сделал большое усилие, чтобы продолжить. Лучше, если он скажет об этом сам, не дожидаясь, когда до примеро дойдут слухи и сплетни. — Для того чтобы восстановить честь и справедливость, я решил принять имя Харконнен.

Квентин посмотрел на сына так, словно тот неожиданно ударил его по лицу.

— Ты решил назвать себя… Харконненом? Что за идиотизм? Почему именно теперь? Ксавьер умер много десятилетий назад. Зачем бередить старые раны?

— Это лишь первый шаг к устранению несправедливости, которая преследует наш род в течение этих десятилетий. Я уже начал оформлять свое дело документально. Надеюсь, что ты сможешь проявить уважение к моему выбору.

Было видно, что Квентин разгневан.

— Батлер — это самое уважаемое имя в Лиге. Это одно из самых могущественных семейств. Мы ведем свой род от Серены и вице-короля Маниона Батлера — но ты предпочитаешь связать свое имя с преступником, трусом и предателем.

— Я не считаю, что Ксавьер Харконнен был трусом и предателем, — расправив плечи, объявил Абульурд, не смутившись откровенным недовольством примеро Квентина Батлера. Как ему хотелось, чтобы рядом оказался Вориан Атреидес, который смог бы подтвердить его правоту. — История, которую мы изучали, искажена и неточна.

Старший Батлер излучал ледяной холод. Примеро встал из-за стола.

— Вы — взрослый человек, кварто. Вы можете и имеете законное право принимать самостоятельные решения, независимо от того, нравятся ли они мне или кому-то еще. Но вы должны понимать, какие могут быть последствия у вашего решения.

— Я знаю это, отец.

— В этом кабинете вы будете обращаться ко мне как к старшему по званию.

— Да, сэр.

— Вы свободны.

Абульурд, находясь на борту своего штурмовика, патрулировал прилегающие к Салусе космические коридоры и орбитальные стоянки, забитые до отказа многочисленными группами прибывших кораблей. Операторы, находившиеся на периферических орбитах, тщательно следили за всеми прибывающими судами и вели журналы их прохождения в околопланетном пространстве. Так как ни один из этих кораблей не был спейсфолдером, то каждое путешествие от инфицированных планет до Салусы Секундус тянулось неделями. Если на борту оказывались зараженные, то Бич проявлялся уже в пути.

На спасательных кораблях Лиги эвакуированных выдерживали в изоляции для того, чтобы предупредить возможную вспышку в случае, если среди спасенных все же окажутся инфицированные в инкубационном периоде болезни. После истечения срока карантина беженцев переводили в камеры для прохождения двух дополнительных процедур дезинфекции, после чего им разрешалось выходить на планету и ехать в лагеря беженцев. Затем предполагалось после некоторого времени либо вернуть их на родину, либо переселить на другие планеты Лиги.

Во время одного из патрульных полетов по периферии системы Абульурд неожиданно обнаружил группу приближавшихся кораблей, дорогих прогулочных яхт, явно построенных по заказу богатых аристократов. Абульурд приказал изменить курс, чтобы перехватить незваных гостей.

Установив связь с флагманским кораблем странной эскадры, Абульурд увидел на экране худощавое лицо человека с яркими живыми глазами. Рядом с ним стояла группа хорошо одетых людей.

— Я лорд Порее Бладд, бывший правитель Поритрина. Я доставил беженцев — все они здоровы — это я гарантирую…

Абульурд расправил плечи, жалея, что на нем нет сейчас парадной формы.

— Я кварто Абульурд… Харконнен. Вам надлежит пройти полную карантинную процедуру и медицинский осмотр, чтобы мы могли убедиться в истинности ваших слов.

— Мы к этому готовы, — внезапно Бладд прищурил глаза, поняв в чем дело. — Абульурд, говорите вы? Вы сын Квентина, не так ли? Почему вы называете себя Харконненом?

Ошеломленный этим узнаванием и не ожидавший такого прямого вопроса, Абульурд в волнении едва перевел дух.

— Да, я сын примеро Батлера. Откуда вы знаете моего отца?

— Очень давно мы вместе с вашим отцом работали на строительстве Новой Старды на берегу реки Иссаны. Он провел у нас год, работая инженером армии Джихада. Это было задолго до того, как он женился на вашей матушке.

— Появилась ли зараза на Поритрине? — спросил Абульурд. На Салусе до сих пор не получали никаких сведений об этой планете.

— Болезнь зарегистрирована в нескольких деревнях, но столица находится в относительной безопасности. После великого восстания рабов населенные пункты Поритрина рассеяны по планете довольно редко. Я немедленно издал распоряжение о строгой изоляции и наблюдении. У нас было много меланжи — уровень ее индивидуального потребления у нас очень высок — мы на втором месте после Салусы.

— Тогда зачем вы прибыли сюда? — Абульурд не сдвинул с места свой штурмовик. Караван Бладда был пока блокирован.

В глазах аристократа отразилась глубокая затаенная печаль.

— Представители этих семей решили пожертвовать всем своим состоянием, всей накопленной у них пряностью. Добавив к этим пожертвованиям мои собственные, я намерен внести свой вклад в гуманитарные усилия. Мне кажется, что у семейства Бладдов накопилось немало грехов. Бич Омниуса — это самое страшное испытание и бедствие, с каким пришлось человечеству столкнуться со времен титанов. И если есть время, когда я могу чем-то помочь, то это именно теперь.

Абульурд не мог не оценить храбрость и решимость, которые выказал лорд Поритрина. Молчание, однако, затянулось, и аристократ начал проявлять нетерпение.

— Так вы собираетесь пропустить нас, Абульурд? Я надеялся, что смогу перевести своих пассажиров в карантинные помещения, прежде чем отправиться на другие планеты оказывать помощь их населению.

— Разрешение дано. — Абульурд приказал пилотам освободить путь кораблям с Поритрина. — Пусть они следуют в карантинную зону.

— Скажите, Абульурд, ваш отец все еще на Салусе? — спросил Бладд. — Я бы хотел обсудить с ним мои расчеты. Он всегда умел правильно планировать любые операции.

— Думаю, что он пока находится в здании центрального штаба в Зимии, — ответил Абульурд, хотя Квентин и не посвятил его в свои планы, когда отправлял в патрульный полет.

— Ну я так или иначе его найду. А пока, молодой человек, не будете ли вы так любезны проводить меня до орбиты, где я мог бы сдать свой груз? Возможно, мне понадобится ваша помощь, чтобы преодолеть какие-то бюрократические рогатки.

— Принято, лорд Бладд. У вас будет масса времени обратиться с посланием к моему отцу, пока вы будете ждать.

Абульурд развернул штурмовик и повел караван к Салусе Секундус.

Трагедия давала о себе знать непрерывно и ежедневно. Среди пассажиров и экипажей кораблей, сгрудившихся на орбитах Салусы, слухи о ней распространялись со скоростью лесного пожара. Разведывательные корабли доставили весть о том, что еще четыре планеты Лиги оказались поражены Бичом Дьявола. Потери от эпидемии были невообразимо велики. Там, где наряду с эпидемией случались бури, пожары или иные стихийные бедствия, ослабленное население не могло ни бороться с ними, ни устранять последствия. В таких случаях смертность достигала девяноста процентов.

Еще более ужасным стало то, что произошло на одном из переполненных кораблей с эвакуированными. После прохождения карантина люди были выведены из стерильных камер и переведены на планету для окончательной дезинфекции и осмотра. Экипаж, наемники и солдаты смешались со счастливыми беженцами, собравшись отметить выпивкой это радостное событие. Прибывшие медики наскоро провели привычный осмотр и взяли рутинные анализы крови. Они были настолько уверены, что прошло достаточно времени для проявления заболевания, что расслабились, позволив себе общение с эвакуированными, поздравления и дружеские объятия.

Ко всеобщему ужасу, у одного из эвакуированных появились начальные признаки поражения РНК-содержащим ретровирусом. Потрясенные врачи начали повторно снова и снова брать анализы. До исхода дня первые симптомы болезни появились еще у трех человек.

К этому времени все карантинные мероприятия были отменены и началась подготовка к высадке эвакуированных, поэтому очень многие — эвакуированные, солдаты, наемники и даже некоторые медики — напрямую контактировали с больными. Возвращение в карантинные помещения потеряло всякий смысл. Спасательный корабль был окружен кордоном военных судов, в чью задачу входило расстреливать любой челнок, если он попытается покинуть борт зараженного корабля.

Абульурд находился на этой ужасающей вахте в течение четырех дней, слушая отчаянные мольбы и вопли людей, запертых на зараженном судне. Больные взывали о помощи. Через воздушные замки им доставляли большие порции меланжи, и пассажиры дрались между собой за пряность, изо всех сил пытаясь хоть как-то укрепить свой иммунитет.

Трагичность положения повергла в шок Абульурда Харконнена. Он был потрясен горем до глубины души. Все эти люди думали, что они чисты от инфекции; но теперь оказалось, что многие из них не выживут, чтобы ступить на твердую землю. Солдаты и медики — люди, которые прежде не подвергались реальной опасности, которые всего лишь делали свою работу, чтобы защитить других от Дьявольского Бича, — заплатят слишком дорогую цену за кратковременную потерю бдительности, и Абульурд, ни даже самые блистательные ученые Лиги ничего не могли сделать, и им оставалось только стеречь зараженный корабль и ждать.

Мучаясь от собственного бессилия, он сидел в командирской каюте и слушал отчаянные сообщения, которые слали беженцы перед тем, как заболеть. Они надеялись сообщить о себе своим родным и близким, чтобы те знали, где они находятся и что с ними произошло.

Экипаж Абульурда был встревожен и морально надломлен. Абальурд был близок к тому, чтобы выключить передатчик, но потом передумал. Он не имеет никакого права отключать от мира этих несчастных, лишить их последней возможности связаться с людьми. Он не может сделать вид, что они не существуют, и не может игнорировать их безнадежные мольбы о помощи.

Он считал это малым вкладом в доблесть, какую на его месте наверняка бы проявил Ксавьер Харконнен. Абульурду оставалось лишь надеяться, что со временем и экипаж, и его собственная семья правильно поймут и истолкуют его поступок.

 

После более чем месячного неистовства смерти можно было наконец предположить, что эпидемия на Пармантье подошла к своему естественному завершению. Генетически модифицированный вирус был неустойчив во внешней среде и в течение нескольких недель окончательно терял свою эффективность, новые случаи заболевания могли быть обусловлены только контактами с зараженными людьми.

Бич Омниуса прошелся по планете, оставив на ней неизгладимый рубец. Все люди, подверженные инфекции, заболели и больше трети их умерло. Окончательный счет потерям, видимо, не будет произведен никогда.

Начав свою работу, Райна в течение нескольких дней убедилась, что она ей не по плечу.

В каждом строении, в каждом жилище, в каждом учреждении и на каждом предприятии она обнаруживала мыслящих машин — где на видных местах, а где и скрытых. Но она находила их. Руки ее болели от постоянного размахивания дубиной. Они были сплошь покрыты синяками и царапинами от разлетавшихся кусков металла и осколков стекла, кожа ступней была содрана и покрыта язвами и болячками, но девочка не останавливалась. Святая Серена вела ее и направляла ее действия.

Все больше и больше людей смотрели на то, чем занялась Райна. Большинство из них поначалу недоумевало, зачем она тратит так много сил на уничтожение привычных удобств и невинных механизмов. Но в конце концов и другие начали понимать и разделять ее одержимость и тоже стали в радостном возбуждении разбивать машины. Они столько лет были лишены возможности наносить удары по машинному миру, что теперь обратились против всех, пусть даже и незначительных воплощений своего смертельного могущественного врага. Сначала Райна просто продолжала методично делать свое дело, не заботясь о том, чтобы как-то управлять действиями своих неожиданных последователей.

К ней присоединились уцелевшие мартиристы, эти вечно ненасытные фанатики, стремившиеся пожертвовать своей жизнью, как это сделала святая Серена. После этого сброд, следовавший за Раиной, стал многочисленнее, и в его действиях появилась какая-то организованность. Новое движение, выплеснувшееся на улицы Пармантье, было неудержимым.

Мартиристы шли вслед за эфемерной девочкой, размахивая знаменами и хоругвями. Однажды Райна вдруг обернулась и растерянно воззрилась на это странное шествие. Взобравшись на брошенный грузовик, она обратилась к мартиристам:

— Зачем вы попусту тратите время и силы, всюду таская эти знамена? Что за представление вы устраиваете? Это крестовый поход, а не карнавальное шествие.

Она спрыгнула с грузовика и бросилась в толпу. Смущенные люди расступались, давая пройти этой странной, бледной и лысой девочке. Райна схватила одно из знамен, оторвала полотнище и вернула древко владельцу.

— Вот. А теперь пользуйся этим для того, чтобы уничтожать машины.

Ей не было никакого дела до того, кто были эти люди и по какой причине они решили ей помогать. В тонком голоске девочки неожиданно зазвучали стальные нотки, настолько глубока была ее вера и сильна решимость.

— Если вы пережили эпидемию, значит, Бог избрал вас мне в помощники.

Несколько мартиристов опустили знамена и оторвали полотнища от древков, которые теперь можно было использовать как дубины и ломы.

— Мы готовы! — раздался ответный клич.

Лысая девочка смотрела на них с той невероятной серьезностью, с какой могут смотреть только дети, от ее прозрачной белой кожи исходила какая-то первобытная сила. Слова окружали Раину аурой, и слушатели дрогнули. Райна никогда прежде не практиковалась в ораторском искусстве, но слышала много речей и проповедей матери, смотрела записи выступлений харизматического Великого Патриарха Иблиса Гинджо, слышала, как ее дед и отец командовали войсками.

— Посмотрите вокруг себя! Вы видите проклятие мыслящих машин. Смотрите внимательно на те гнусные и коварные следы, которые они здесь оставили, посмотрите, что они сделали с нашим народом.

Толпа зароптала. В опустевших зданиях были кое-где выбиты стекла. На улицах и в переулках валялись полусгнившие неубранные тела умерших.

— Еще до того как нас поразил Дьявольский Бич Омниуса, машины вползли в нашу жизнь под нашим носом, и мы позволили этому случиться. Сложные устройства, вычислительные приборы, механические помощники — да, мы притворились, что избавились от всех роботов и компьютеров, но их ближайшие родичи просочились к нам и пронизали всю нашу жизнь. Мы не можем дольше это терпеть.

Райна подняла ломик, и толпа разразилась неистовыми криками.

— Когда меня поразила новая чума, и я лежала в беспамятстве, сама святая Серена явилась мне и сказала, что мы должны делать. — Глаза девочки наполнились слезами, она помрачнела. — Я и сейчас вижу перед собой ее прекрасное лицо, излучающее белый неземной свет. Я слышу ее голос, каким она открыла мне заповедь Бога: «Ты не сотворишь машину по образу и подобию человеческого ума». — Она помолчала, потом повысила голос, не впадая при этом в истерику: — Мы должны уничтожить всякое проявление машинного духа.

Один из мартиристов поднял с земли обрывки яркого полотнища.

— Я тоже видел в своих видениях святую Серену! Она являлась и мне.

— И мне, — закричал другой человек. — Она до сих пор смотрит на нас, она ведет нас.

Новые последователи Раины принялись стучать древками и дубинами, готовые немедленно начать священное разрушение машин. Но Райна еще не закончила свою речь.

— И мы не можем, не имеем права разочаровать ее. Род человеческий не должен опускать руки до тех пор, пока не добьется окончательной победы. Вы слышите меня? Полной и окончательной победы!

Какой-то человек громко закричал:

— Бей машины!

Какая-то женщина с визгливым пронзительным голосом и лицом, исполосованным ногтями, словно она хотела выцарапать себе глаза, завопила:

— Мы сами навлекли на себя наши страдания. Мы сами открыли наши города Бичу Демона, потому что не желали делать то, что предписано.

— Так было до сих пор. — Райна уставила палец в толпу. — Мы должны уничтожить каждый компьютер, каждую машину, как бы невинно они ни выглядели! Мы должны осуществить полное и тотальное очищение. Только так сможем мы спастись!

Она повела своих последователей в глубь мертвого города. Размахивая дубинами и деревянными колотушками, толпа двинулась за Раиной, круша все на своем пути. Истерика и безумие нарастали по мере того, как толпа входила в промышленный район с предприятиями, торговыми центрами и библиотеками.

Райна понимала, что это только начало.

Вандалы и фанатики лишь множили вызванные страшной эпидемией бедствия, и без того не пощадившие Пармантье и вызвавшие надлом в обществе. Во всяком случае, так казалось Ракелле. Направив свою слепую ненависть не в то русло, обрушив свой гнев на всякое подобие мыслящих машин, разгоряченные экстремисты выбрали мишенями всякую технику, в том числе и полезную для людей. Они вывели из строя и без того неважно работавшую транспортную систему Ниуббе вместе с электрическим снабжением и сетью коммуникаций.

Стараясь помочь последним жертвам эпидемии, Ракелла ругала фанатиков, так как в больнице отключилось электричество. Она не могла понять их. Неужели эти безумные мартиристы всерьез думают, что своей вакханалией наносят какой-то ущерб Омниусу, пользуясь для этого ломами, камнями и дубинами, круша ни в чем не повинные механические приспособления и механизмы?

С каждым днем толпа этих безумных фанатиков становилась все больше и у стен переполненного больными госпиталя. Мартиристы смотрели на большое здание медицинского центра странными остекленевшими в слепой ярости и ненависти глазами. Многие потрясали кулаками и выкрикивали угрозы. Для того чтобы защитить госпиталь от возможного нападения, Мохандас усилил охрану, наняв больше наемников и поставив у каждого входа вооруженных стражей…

Слегка оглушенная от постоянного чередования напряженной работы и недостаточного отдыха Ракелла, пошатываясь, шла по коридору в дальний конец госпиталя к тяжелой двери. Она не сняла надетую налицо маску, закрывавшую рот и нос. Пока она не нарушала правил защиты от переносчиков инфекции, но ведь так легко сделать мелкую, но смертельную по своим последствиям ошибку. От лица, волос и одежды густо пахло дезинфекцией и противовирусными препаратами. Хотя они с Мохандасом принимали столько пряности, сколько позволяли запасы, они продолжали неумолимо таять.

Она надеялась, что скоро вернется Вориан Атрейдес. Запертые на Пармантье, его обитатели не имели ни малейшего представления о том, что происходит на других планетах Лиги Благородных.

Ракелла вошла в большой вестибюль — самое охраняемое помещение госпиталя. Дверь была приоткрыта, что несколько удивило Ракеллу. Госпитальные правила предписывали держать дверь запертой во все время дня и ночи. Все так расслабились, перестали подчиняться дисциплине. Все пошатнулось.

Она осторожно открыла тяжелую металлическую дверь, петли едва слышно скрипнули. Внутри оказался человек, который испуганно обернулся и поднял голову.

— Доктор Тирдж? Что вы здесь делаете?

Лицо доктора под плазовой маской вспыхнуло, когда он попытался прикрыть что-то, но Ракелла уже успела рассмотреть, что из карманов его халата торчат пакеты с меланжей. Это была пряность из последнего госпитального запаса.

Каждый сотрудник госпиталя имел доступ лишь к определенным местам хранения меланжи, предназначенной для их собственных нужд. Пряность защищала персонал от заражения страшной дьявольской инфекцией. Но в карманах доктора Тирджа меланжи было гораздо больше, чем может потребоваться одному человеку.

Маленький жилистый человечек попытался проскользнуть мимо Ракеллы к выходу.

— Я не понимаю, что вы хотите мне сказать. Дайте мне пройти. Меня ждут больные.

Она резко остановила его, ударив локтем в грудь.

— Вы торгуете пряностью, не так ли?

— Естественно, нет! — Левая рука врача скользнула в боковой карман медицинского халата, и Ракелла заметила, что в его кулаке что-то блеснуло.

Ловким ударом колена она сложила противника пополам. Из руки выскользнул скальпель, со звоном упавший на каменные плиты пола. Пока Тирдж, издавая стоны, лежал на полу, Ракелла позвала на помощь. Она услышала, как по коридору кто-то бежит, и в ту же секунду в проеме двери показался Мохандас. Прежде всего он встревожено посмотрел на Ракеллу, чтобы убедиться, что с ней ничего не произошло. Она же молча показала рукой на пакеты с меланжей, выпавшие из внутреннего кармана халата Тирджа.

— Я все могу объяснить. — Тирдж с трудом поднялся на ноги, стараясь сохранить самообладание и выказать деланное праведное возмущение.

Мохандас нажал кнопку тревоги, вызвав в помещение наемных охранников госпиталя, в то время как Тирдж продолжал бормотать оправдания, не испытывая при этом, впрочем, ни малейшего стыда. Сук тем временем грубо вытряхивал содержимое из карманов Тирджа, извлекая из них один за другим пакеты с драгоценной меланжей. Мохандас не верил своим глазам — этот человек пытался украсть просто невероятное количество пряности.

— Вы омерзительны, — заговорила Ракелла, когда явились два сотрудника охраны. — Это подлое предательство, а не обычное воровство. Вы предали людей, которых должны были лечить. Покиньте госпиталь.

— Вы не можете позволить себе такую роскошь — уволить меня, — запротестовал Тирдж.

— Мы не можем позволить себе роскошь держать вас на работе, — возразил Мохандас, беря Ракеллу под руку и становясь рядом с ней. — Я больше не считаю вас врачом. Вы нарушили клятву и превратились в спекулянта, наживающегося на бедствиях войны. — Он обернулся к охранникам. — Вышвырните этого человека из госпиталя, пусть он поищет счастья на улице. Может быть, там он вспомнит о своем призвании и принесет какую-нибудь пользу. В мире осталось еще очень много страдающих людей.

Ракелла и Мохандас поднялись на третий этаж. Из окна они видели, как охранники вытолкали Тирджа на ступени парадного подъезда, возле которого рассерженно гудела огромная толпа. Тирдж упал со ступенек, приподнялся и увидел вокруг себя лица разъяренных мартиристов. Его отчаянный крик потонул в неистовом реве толпы.

— Вспомните Маниона Невинного!

— Да здравствует Джихад!

Впереди беснующейся орды стояла бледная лысая девочка, указывая рукой на госпиталь. Ракелла не слышала слов девочки, но увидела, что толпа угрожающе повалила ко входу в госпиталь. Тирдж попытался уйти с их дороги, но не успел, толпа затоптала его. Охранники, выбросившие его из госпиталя, ретировались, опасаясь за свою жизнь.

Ракелла схватила Мохандаса за руку и потащила его за собой к ближайшей палате, где находилась тревожная сигнализация.

— Включай тревогу!

Мохандас нажал кнопку на панели. Пронзительный вой сирены нарушил тишину лечебного учреждения.

После этого они бросились ко входу, чтобы успеть запереть двери. Охранники, которые должны были нести здесь службу, исчезли, как только толпа дошла до точки кипения. Фанатики вынесли двери и вломились в здание. Несмотря на все усилия Ракеллы, она ни за что не смогла бы сдержать их напор. Безумцы разбивали окна, проникали в двери, заполняя коридоры и палаты.

Лысая девочка остановилась посреди бушующей толпы, словно око тайфуна разгулявшегося фанатизма. Она внимательно оглядела диагностические аппараты, экраны следящих мониторов и произнесла проникновенным голосом:

— Сложное медицинское оборудование — это злые козни машин, замаскированные под полезное оборудование. Они порабощают нас!

— Остановитесь! — закричал Мохандас, видя, как обезумевшие мужчины и женщины разбивают диагностический сканер высокого разрешения. — Нам нужны эти машины, чтобы лечить людей, жертв страшной чумы! Больные не могут обойтись без них!

Но толпа принялась крушить все вокруг с удвоенной яростью. Сложнейшую аппаратуру разбивали о стены и выбрасывали в окна. Хотя гнев сброда был направлен против машин, он мог легко перекинуться и на медицинский персонал.

Схватив Мохандаса за руку, Ракелла бросилась на крышу, где стоял эвакуационный вертолет. В нижних этажах госпиталя уже занялся пожар. Некоторые больные выползали из палат, стараясь спастись, но остальные остались на своих местах, как в ловушке. Врачи уже бежали из госпиталя.

— Госпиталь обречен, — простонал Мохандас, — со всеми больными!

— Мы пытались остановить их, — хрипло ответила Ракелла. — Неужели они не понимают, что мы спасаем людей? Куда нам теперь идти?

Мохандас поднял в воздух вертолет. От здания уже струились к небу клубы густого черного дыма.

— Здесь, в городе, мы проиграли, но я не собираюсь сдаваться, а ты?

Она натянуто улыбнулась в ответ и взяла его за руку.

— Нет, я не сдамся, особенно если мы будем вместе. Здесь, на планете, множество людей, которым нужны наши умения и опыт. Мне очень жаль, что приходится оставлять Ниуббе на произвол судьбы.

 

Абульурд был разочарован, получив приказ, исходивший непосредственно от примеро Квентина Батлера. В приказе не было никаких личных приписок, только скупой комментарий: «Вам надлежит отбыть на Пармантье, где умер Риков. Поскольку Пармантье стал первой планетой, пораженной Бичом Омниуса, ученые Лиги хотят получить все возможные данные о заболевании. Если вы сможете получить сведения о естественном течении болезни, то это поможет вселить надежду в остальных. С вами полетит — по каким-то своим причинам — верховный главнокомандующий Вориан Атрейдес. Готовьте свой штурмовик и вылетайте немедленно».

Не прошло и нескольких секунд после получения приказа, когда вахтенный офицер доложил о приближении челнока с верховным главнокомандующим на борту. Абульурд был вне себя от радости — по крайней мере Вориан будет с ним, а значит, на его стороне.

Когда военачальник ступил на борт, Абульурд со всех ног бросился приветствовать его.

— Я полечу с тобой как обыкновенный пассажир, — сказал Вориан. — Командуешь здесь ты, поэтому представь себе, что меня здесь нет.

— О, я не могу сделать это, сэр. Вы слишком намного превосходите меня званием.

— На время полета можешь считать меня гражданским лицом. Это твоя миссия, твое задание — я же лечу по своим личным делам. Мне хочется навестить внучку, посмотреть, как она храбро сражается с болезнью. Вы сами очень хорошо разбираетесь в вопросах… личных обязательств, не так ли, терсеро Харконнен?

Абульурд решил, что ослышался.

— Терсеро?

Вориан не смог сдержать улыбку.

— Я забыл об этом сказать? Я ведь имею право своей властью давать звания. — Он порылся в кармане и извлек оттуда знаки различия. — Мы уже потеряли в этой борьбе с проклятой эпидемией массу офицеров. Да и не можешь же ты вечно сидеть в кварто.

— Благодарю вас, сэр.

— Все, а теперь перестань таращить на меня глаза и вели взлетать. Долог путь до Пармантье.

Позже Абульурд сидел в своей каюте за выпивкой и спокойной беседой с Ворианом Атрейдесом. Они не встречались с тех пор, как молодой человек объявил о своем намерении реабилитировать честное имя Ксавьера Харконнена и восстановить истину о его деяниях.

— Абульурд, ты должен понимать, что, вероятно, поставил крест на своей военной карьере. Да, все офицеры знают, что ты — сын примеро Квентина Батлера, но то, что ты решил изменить свое имя в честь человека, которого все они считают злодеем и предателем, — это не просто дерзость, но и безрассудство.

— Или лучшее понимание ситуации, — возразил Абульурд. Как он надеялся на поддержку Вориана!

— Возможно, это известно тебе, но не им. Все прочие вполне Довольны тем, что они, как им кажется, знают наверняка.

— Правда о моем деде означает для меня нечто большее, чем продвижение по службе. Разве вы сами не хотите очистить его имя от грязи? Ведь вы были друзьями.

— Конечно, хочу… но что это может изменить, спустя полвека? Боюсь, что мы никогда не сможем победить в этой неравной борьбе.

— Когда возможность неудачи останавливала честного человека от следования истине? Разве сами вы не учили меня этому, верховный главнокомандующий? Я намерен следовать вашим наставлениям.

Когда до Вориана дошло, что Абульурд говорит вполне серьезно, на его серых глазах выступили слезы.

— И ты сделал это в чертовски неподходящее время. Когда закончится эта чума, мы будем вправе вогнать всем им правду в глотку.

Абульурд улыбнулся. Один сочувствующий — это лучше, чем никто.

Когда одинокий штурмовик приблизился к Пармантье, выяснилось, что все сторожевые корабли на орбите были пусты и молчаливы. Экипажи их либо погибли, либо, покорившись судьбе, вернулись на планету.

Вориан стоял на мостике штурмовика рядом с Абульурдом и смотрел на безмятежную планету, расстилавшуюся внизу.

— Прошло почти четыре месяца с тех пор, как я улетел отсюда, — сказал он. — Теперь вся Лига охвачена опустошениями и потерями. Будем ли мы когда-нибудь прежними?

Абульурд поднял голову.

— Давайте спустимся, сэр, и посмотрим, что ожидает другие зараженные планеты.

Новоиспеченный терсеро и команда солдат десанта приняли изрядную дозу меланжи, которая, как все думали, защитит их от возможного заражения остаточной инфекцией и даст сил перенести то, что им предстояло увидеть.

Абульурд не стал надевать противочумный костюм, как он сделал на Иксе, а воспользовался лишь маской. Анализы и испытания, проведенные специалистами Лиги, показали, что во внешней среде ретровирус был очень нестабилен, а со времени начала эпидемии прошло уже много времени, поэтому шанс заразиться был очень мал. Это была соломинка, за которую с радостью ухватились миллиарды людей в Лиге.

Абульурд направил челнок на возвышенность, расположенную напротив столицы Ниуббе. На склоне холма стоял зловеще тихий дом губернатора. Хотя уже было ясно, что они увидят в этом доме, Абульурд все же решил начать именно с него.

— Вы понимаете меня, сэр? — спросил он Вориана.

— У меня здесь свои личные обязательства, — ответил Вориан. Вид у него был встревоженный и озабоченный. — Я собираюсь в город, в госпиталь для неизлечимых больных. Могу лишь надеяться, что моя внучка все еще находится там.

Верховный главнокомандующий один отправился искать свою внучку, а Абульурд повел команду к дому брата. Солдаты рассыпались по многочисленным комнатам большого опустевшего дома. Если даже не удастся сделать ничего другого, он по крайней мере сможет с почестями похоронить останки своих родственников. Абульурд быстро шел по коридорам, холлам, заглядывая в комнаты. Он разыскал молельню Коге и гостиные, в которых ему приходилось бывать во время редких поездок к брату.

В спальне жилой части здания он нашел разложившиеся останки мужчины и женщины. Вероятно, это были тела брата и его жены. Наемники нашли еще несколько тел — слуг, но нигде не было видно племянницы Абульурда. Он видел множество смертей, особенно за последнее время, и поэтому его не ужасал и не вызывал в нем отвращения вид истлевших трупов. Абульурд не испытывал ничего, кроме саднящей печали, жалея о том, что не успел как следует узнать брата при жизни.

— Что бы ты сказал о моем решении, Риков? — вслух спросил Абульурд, стоя рядом с телом умершего брата. — Понял бы ты, почему я решил называться Харконненом? Или выдуманные мифы переполнили гордыней и твою душу?

Позже, когда команда прибыла в город, солдаты и их командир были немало удивлены тем, что основная масса разрушения была обусловлена не чумой, а действиями толпы. Многие строения представляли собой обгоревшие остовы и кучи камня, окна были выбиты, площади, улицы и парки усеяны осколками стекла, металла и камня.

Пока солдаты осматривали развалины, Абульурд двинулся по следам, оставленным бушевавшей здесь толпы, и вышел к госпиталю для неизлечимых больных, на пороге которого обнаружил стоявшего в растерянности Вориана Атрейдеса.

— Ее здесь нет, — сказал верховный главнокомандующий. — Там вообще никого нет. Внутри все разбито вдребезги.

Абульурд от всего сердца пожалел друга. В этой ужасной войне даже верховный главнокомандующий был не более чем обычным человеком, обеспокоенным судьбой близких.

Войдя внутрь, Абульурд увидел, что госпиталь был разорен и разрушен.

— Зачем им было уничтожать медицинский центр? — вслух спросил он, словно мертвые пациенты могли ответить ему со своих коек, превратившихся в смертные одры. — Толпа была разъярена тем, что врачи не могут лечить страшную заразу? Какое кощунство — поднять руку на единственное учреждение, которое могло бы разработать средство лечения и облегчало последние дни умирающих. После того как мы закончим здесь предварительный осмотр, я снаряжу поисковую группу, и вы сами ее поведете искать вашу внучку, — сказал Абульурд Вориану.

Верховный главнокомандующий наклонил голову.

— Благодарю вас.

Он вышел на улицу, чтобы продолжить поиск. Оба понимали, что из-за потери всех документов, при отсутствии порядка, у них очень мало шансов отыскать одного человека.

Поздним вечером Абульурд с группой наемников обнаружил на склоне холма кучу какого-то сброда, который, сидя у костра, ел добытую в городе пищу. Эти изможденные люди были, похоже, религиозными фанатиками, все они с благоговением смотрели на маленькую фигурку, стоявшую на гребне холма.

Абульурд и его люди, приблизившись, увидели, что это была совершенно лысая девочка с бледной, просвечивающейся словно разбавленное молоко кожей. Девочка первая обратилась к ним:

— Вы явились сюда примкнуть к нашему делу и нести слово о том, что должно теперь делать уцелевшее человечество?

Абульурд с ужасом осознал, что ему знакомы черты этой несчастной. Он узнал свою племянницу, несмотря на то, что на ее голове не было ни одного волоса, а тело исхудало до такой степени, что больше напоминало скелет.

— Райна? Райна Батлер? — Он бросился к девочке. — Ты выжила! Я — Абульурд, твой дядя!

Девочка недоверчиво посмотрела на него.

— Ты явился издалека, чтобы помочь нам сражаться с мыслящими машинами?

Она протянула руку и указала на изуродованный город, расстилавшийся внизу.

— Бич Дьявола свирепствует всюду, Райна. Твой дед послал меня сюда, чтобы отыскать тебя и твою семью.

— Все они умерли, — сказала Райна. — Почти половина умерла от болезни, и еще многие умирали потом. Я не знаю, сколько вообще людей осталось на Пармантье.

— Будем надеяться, что самое худшее позади, что вирус потерял устойчивость.

Он обнял девочку. Она была настолько худа, что он испугался, что ее косточки хрустнут в его руках.

— Наша битва только началась. — Голос Райны был крепок, как закаленная сталь. — Я уже отправила свою весть на другие планеты. Культ Серены отыскал исправные корабли в космопорте Ниуббе, и они покинули Пармантье, чтобы нести слово в другие миры. Мы говорим всем, что надо делать.

— Что же это за весть, Райна? — улыбаясь, спросил Абульурд. Он все еще считал ее маленькой застенчивой девочкой, которая так много времени посвящала религиозным бдениям вместе с матерью. — И что такое культ Серены? Я никогда не слышал о нем.

Только сейчас он заметил, что Райна не только лишилась волос, но выглядела старше своих лет от перенесенных страданий. Она стала взрослой женщиной, которая, как казалось, ведет за собой этих людей.

— Серена сама уничтожала мыслящих машин, — сказала Райна. — Когда Эразм убил ее ребенка, она сбросила сторожевого робота с балкона. Это был первый удар, который человек нанес воплощению зла — механическим миньонам Омниуса. Мое дело — завершить полное уничтожение всех без исключения машин.

Абульурд с растущей тревогой вглядывался в лицо своей племянницы. С ней явно происходило что-то неладное. Против воли он подумал о политических махинациях и корыстных деяниях Иблиса Гинджо, против которых выступил Ксавьер Харконнен, поплатившийся за это жизнью и своим честным именем. Правда, Райна как будто была совершенно искренней в своих высказываниях. Люди толпились вокруг этого блаженного ребенка, выкрикивая ее имя.

Абульурд оглянулся и посмотрел на обугленные развалины Ниуббе — свидетельства бессмысленного разрушения и опустошения.

— Ты… это сделала ты, Райна?

— Такова была суровая необходимость. Серена сказала мне, что мы должны очистить планету и уничтожить все технические изделия. Мы обязаны истребить всякие компьютеры, чтобы мыслящие машины снова не захватили власть над людьми. Демонам нельзя дать точку опоры, или человечество опять переживет страшное бедствие. Мы достаточно страдали, и все же мы живы, — с пылом говорила Райна, уставив в Абульурда свой пронзительный изможденный взгляд. — Мы вполне можем обойтись без этих мелких удобств.

Она казалась образцом самопожертвования, человеком, отказавшимся от всякого обладания имуществом. Вероятно, она пользовалась только самым необходимым, оставив практически все свои вещи в губернаторском доме.

Встревоженный Абульурд протянул руку и коснулся хрупкого костлявого плечика племянницы.

— Я хочу, чтобы ты вместе со мной вернулась на Салусу Секундус, Райна. Ты должна вернуться в свою семью.

Не меньше хотел он увести ее прочь от этой ужасной толпы.

— Салуса Секундус… — мечтательно произнесла Райна, словно видя перед глазами сценарий того, что она будет там делать. — Это верно, мои последователи знают, что надо делать здесь. Да, моя миссия на Пармантье завершена.

Он заметил нездоровый блеск в ее глазах.

— Теперь мне надо продолжить ее и в других местах.

 

Пока Абульурд находился на Пармантье вместе с верховным главнокомандующим Ворианом Атрейдесом, примеро Квентин Батлер нес на своих плечах тяжкий груз ответственности за безопасность столицы Лиги. По постановлению Совета Джихада примеро стал главным воинским начальником на Салусе Секундус. Но он никогда не испытывал потребности в личном времени или хотя бы в одном дне отдыха. Вот уже в течение нескольких месяцев с момента получения сообщения от Рикова о смертоносной болезни, поразившей Пармантье, Квентин неотступно чувствовал, что на этот раз человечеству угрожает поистине страшная опасность.

Поэтому Квентин с каждым днем работал все тяжелее, беря на себя лишнюю нагрузку, стараясь лично вмешаться во все дела, чтобы ничего не упустить. Солдаты, которыми он командовал, имели время на отдых в этом непрекращающемся хаосе карантинных мероприятий и спасательных операций, но примеро не мог позволить себе такой роскоши. Не отставал от него и Фейкан. Вместо того чтобы воспользоваться законным отпуском, он вызвался совершить патрульный полет по периферии солнечной системы Салусы.

— Ты и я являем собой хороший пример для солдат. Представь себе — примеро, командующий крупным соединением, и увешанный наградами сегундо не гнушаются проводить время в скучных сторожевых полетах.

В приемнике раздался смешок Фейкана.

— Мыслящие машины не часто дают нам скучать, примере Иногда я бы действительно был бы не прочь побездельничать.

— Боюсь, что на уме у Омниуса не только распространение заразы. Он что-то замышляет, тем более что теперь мы очень уязвимы.

— Значит, надо постоянно быть настороже, — ответил Фейкан.

Сейчас они летели на своих «кинжалах» в пространстве, разделенные всего несколькими световыми секундами, что позволяло им вести долгие беседы, которые для примеро были большим отдыхом, чем пребывание на курортах Лиги, где так любили нежиться богатые избалованные аристократы. Хотя Квентин понимал, что был нечестен и неоправданно груб по отношению к Абульурду, он считал, что у него остался только один сын — Фейкан.

Смолоду Квентин стал героем Джихада, заслужив славу и честь после завоевания Пармантье — то была одна из самых замечательных побед армии Джихада. Хотя тогда он был всего-навсего лейтенантом, ему удалось сокрушить превосходящие силы боевых роботов с помощью военной хитрости, которой, помнится, позавидовал даже такой мастер этого дела, как примеро Вориан Атрейдес. Для народа Квентин так и остался «освободителем Пармантье». Прекрасная Вандра Батлер лично приколола к его груди боевую медаль за отличие. Сраженный ее красотой, Квентин стал ухаживать за ней. Они оказались замечательной парой, и когда наконец поженились, он взял имя Батлер, сменив на него свое собственное.

Хотя, конечно, ее тело и сейчас продолжало цепляться за жизнь, Квентин часто думал, как бы они жили, если бы не тот злополучный инсульт, который Вандра перенесла, рожая Абульурда. При одном воспоминании о младшем сыне он недовольно поморщился. Этот мерзавец решил называть себя ненавистным именем Харконнен!

В течение нескольких десятилетий семейство Вандры пыталось преодолеть позор, который навлек на них ее погибший отец.

Представители семьи совершали героические деяния, жертвовали собой, не щадя жизни в боях Джихада. И вот теперь этот глупец Абульурд — по собственной воле! — свел на нет все их усилия, напомнив всем о несмываемом позоре преступления Ксавьера Харконнена.

Где было упущение самого Квентина? Абульурд был умен и хорошо образован и не должен был поступать столь неосмотрительно. По крайней мере ему следовало бы сначала обсудить этот вопрос с отцом, но теперь было уже поздно. Смена имени стала свершившимся фактом. Квентин не желал встречаться с Абульурдом, но понятия чести не позволяли совершенно отказаться от младшего сына, то есть сделать это официально. Возможно, когда-нибудь Абульурд образумится сам. Квентин надеялся, что проживет достаточно долго, чтобы это случилось при его жизни…

Но сейчас у него остался только один сын — Фейкан.

Они часами разговаривали, вспоминая былое. Фейкан и Риков в свои молодые годы были отчаянными сорвиголовами, знаменитые братья Батлер, которые гордились девизом своего отца: «Батлеры не будут ни у кого в услужении». Дерзкие братья нарушали приказы, игнорировали прямые распоряжения и тем оставили неизгладимый след в истории Джихада.

— Мне очень его недостает, отец, — сказал Фейкан. — Риков мог воевать еще много лет. Лучше бы ему было погибнуть в сражении, чем умереть в постели от этой проклятой заразы.

— Эта священная война всегда была испытанием огнем, — ответил Квентин. — Она либо горнило, которое закаляет и укрепляет нас, либо печь, в которой сгорают слабые. Я счастлив, что ты не оказался в числе последних, Фейкан.

Произнося эти слова, он невольно подумал, относится ли Абульурд к первой категории. Если бы не покровительство верховного главнокомандующего Атрейдеса и не влиятельность семейства Батлеров, Абульурд, без сомнения, был бы сейчас клерком, обеспечивающим поставки продовольствия на периферийные посты.

В последнее время Фейкан остепенился, успокоился и стал больше интересоваться политикой Лиги, чем военными приключениями. Сам он говорил, что с большей радостью будет руководить людьми, нежели посылать на смерть солдат.

— Да и сам ты тоже изменился, отец, — подчеркнул Фейкан. — Я знаю, что ты никогда не уклонишься от выполнения долга, но твое отношение к нему изменилось. У меня сложилось впечатление, что душа твоя уже не в битве. Ты устал от войны?

Квентин молчал дольше, чем можно было объяснить задержкой передачи из-за расстояния.

— Как я мог не устать? Джихад продолжается уже много лет, а смерть Рикова и его семьи стала для меня тяжким ударом. С начала эпидемии это уже не та война, которую я могу легко понять.

Фейкан согласно хмыкнул.

— Нам не стоит даже пытаться понять Омниуса. Но нам следует опасаться его и быть бдительными относительно его новых планов.

Квентин и Фейкан постепенно расширили зону патрулирования. Хотя примеро дрейфовал в пространстве с работавшими вхолостую двигателями и отключенным защитным полем, он не дремал. Мысли его блуждали, занятые воспоминаниями и сожалениями. Но многолетняя служба — как в сухопутных войсках, так и на мостиках боевых кораблей — научила его реагировать на любые, пусть даже незначительные изменения. Каждое, даже малозаметное, едва уловимое движение могло означать атаку противника.

Хотя сканеры корабля не сигнализировали ни о чем подозрительном, на экране появилось какое-то движение, не выходившее, правда, за пределы погрешности аппаратуры. На мониторе появилось какое-то пятнышко. Но Квентин понял, что это блестящий металлический объект. Отражательная способность тела была слишком высокой для каменного метеорита или даже кометы. Это было геометрически правильное тело с гладким металлическим корпусом — отполированными плоскостями искусственного объекта, который не вызвал сигнала тревоги следящей аппаратуры.

Квентин, внимательно глядя на экран, ускорил движение корабля, чтобы сократить дистанцию и лучше рассмотреть неопознанный объект. Он хотел было послать сообщение Фейкану, но потом передумал, опасаясь, что даже посланный по защищенной линии связи сигнал спугнет тихого пришельца.

Таинственное судно, не особенно спеша, двигалось к периферии солнечной системы со скоростью, достаточной для того, чтобы преодолеть притяжение звезды. Поскольку неизвестный объект не генерировал мощных энергетических импульсов, его вряд ли могли засечь планетные сканеры Лиги с их маломощным разрешением. Но Квентин заметил объект и теперь осторожно сокращал расстояние до тех пор, пока не убедился в правильности своих предположений. Это был корабль — разведывательное судно Омниуса, выполнявшее шпионскую миссию вблизи Салусы Секундус.

Работая с величайшей аккуратностью, словно даже мягкий стук клавиш мог спугнуть крадущегося в пространстве пришельца, Квентин зарядил скорострельную артиллерийскую установку и приготовил к пуску две скрэмблерные мины. После этого примеро начал тщательно фиксировать цель.

Машинный корабль внезапно рванулся вперед, словно почуяв неладное. «Кинжал» Квентина попал в зону действия сканирующего луча вражеского судна. Квентин попытался блокировать отражение, но было поздно — робот включил двигатели. Квентин включил максимальное ускорение, которое вдавило его в спинку пилотского кресла. Стало трудно даже пошевелить рукой, чтобы управлять движением судна.

Грудную клетку словно стиснул невидимый корсет, но Квентин открытым текстом передал сообщение Фейкану:

— Ищи… судно-робот! Оно пытается… покинуть… нашу солнечную систему. Ты должен… его остановить. Не стоит… говорить, что может быть… на его борту.

Внезапно увеличив скорость, Квентин сумел вдвое сократить расстояние до разведчика, но робот выпустил из дюз длинные языки пламени и ускорился еще больше. Такого ускорения не мог выдержать ни один человек. Прежде чем сдаться, Квентин выпустил по роботу артиллерийские снаряды. Они вылетели с корабля с гораздо большей скоростью, чем та, на которую был способен «кинжал», и понеслись к шпионскому судну, как стая рассерженных ос.

Квентин затаил дыхание, наблюдая, как точки на экране локатора приближаются к цели. Но… в последний момент неизвестный корабль развернулся с такой головокружительной скоростью, что было непонятно, как такую перегрузку выдержал его металлический корпус. Артиллерийские снаряды взорвались, ударив взрывной волной пустое пространство. Корабль продолжал уходить, наращивая скорость, но теперь его движение стало волнообразным — либо он маневрировал, уходя от возможного обстрела, либо он все-таки был отчасти поврежден.

Квентин еще больше увеличил скорость. Но хотя примеро почти терял сознание от чудовищного ускорения, он все же понимал, что ему не догнать противника. На душе было тяжело, но вовсе не от силы тяжести, давившей на грудь. Робот уходил! И остановить его у Квентина не было никакой возможности. Ругая себя за неудачу, он все же, борясь с подступающей дурнотой, еще увеличил скорость, сделав предварительно глубокий вдох.

В какой-то момент Квентин решил, что у него галлюцинация, но нет, это был «кинжал» Фейкана, вышедший на курс перехвата шпионского судна Омниуса.

Робот-пилот разведывательного судна слишком поздно заметил Фейкана. Это случилось уже после того, как тот открыл огонь. Два из семи артиллерийских снарядов попали в цель и взорвались от удара о корпус корабля. Взрывы толкнули вражескую машину в разных направлениях, и она задергалась, расплескивая пламя и ошметки расплавленного металла. Огонь в дюзах начал гаснуть, и наконец двигатели остановились, перестав работать.

Космическое судно роботов завертелось в пространстве, полностью потеряв управление, и два «кинжала» Лиги сошлись у цели, стараясь тяговыми рычагами удержать добычу на месте. Они втянули ее внутрь, как глотают хищники сочный кусок мяса.

— Будь осторожнее, — передал сыну Квентин. — Он может прикинуться мертвым.

— Я его угостил так крепко, что он теперь будет прикидываться мертвым вечно.

Повиснув в космосе борт к борту, они наконец смогли прекратить хаотичные движения машинного корабля. После этого они с Фейканом с трудом облачились в скафандры в тесноте кабин маленьких «кинжалов». Роботы не нуждались в системах жизнеобеспечения, поэтому глупо было ожидать, что на борту шпиона они найдут пригодную для дыхания атмосферу.

Квентин и Фейкан выбрались из своих «кинжалов» и, паря в пространстве, зацепились за борт вражеского судна. Работая электрическими резаками и гидравлическими захватами, они вскрыли входной люк в брюхе судна. Когда они смогли наконец отворить створку настолько, чтобы в громоздких костюмах протиснуться внутрь, им навстречу двинулся боевой робот, ощетинившийся оружием и готовый выстрелить по двум людям.

Но у Квентина уже была наготове скрэмблерная импульсная установка, которую он и разрядил в машину. Часть энергии луча рикошетировала в космос, отразившись от стенки корпуса и уйдя в открытый люк, но оставшаяся часть повредила машину. Робот закачался, пытаясь снова запустить свои поврежденные, но не уничтоженные гель-контуры.

Фейкан рванулся вперед. Массой собственного тела он отбросил к стене легкого в поле малого притяжения робота. Боевой робот продолжал дергаться, безуспешно пытаясь запустить свои системы.

— Мы получили шикарный приз, — сказал Фейкан. — Мы можем почистить ему мозги, перепрограммировать и отдать гиназцам, пусть он учит их мастеров, как то механическое чудовище, которым они пользуются уже не одно поколение.

Квентин на мгновение задумался, но потом отрицательно покачал головой внутри шлема. Видимо, сама идея не пришлась ему по вкусу.

— Нет, я так не думаю. — Он выпустил еще один заряд из скрэмблера в робота, превратив его в бесполезную и неподвижную груду металлического лома. — А теперь давай посмотрим, что эта проклятая машина успела разнюхать, летая вокруг Салусы.

Очень давно, когда Квентин только проходил офицерскую подготовку под руководством Вориана Атрейдеса, он овладел зачатками систем формирования машинных баз данных и азам работы на компьютере. Считая свои системы верхом совершенства, всемирный разум столетиями не модернизировал их, поэтому информация, полученная когда-то от Вориана, сохраняла свою ценность на протяжении всего времени Джихада.

Теперь Квентин занялся системой управления дезактивированного корабля. Фейкан морщил лоб, стараясь понять назначение вогнутых приспособлений, усеявших наружные стенки корабельного корпуса.

— Это сенсоры широкого спектра и картирующие проекторы, — догадался он наконец. — Эта штука высмотрела на Салусе все.

Тем временем Квентин включил аварийный источник энергии и начал работать с бортовым журналом и базами данных корабля-робота. Примере Батлеру потребовалось всего мгновение, чтобы понять, что он увидел, и еще несколько секунд на то, чтобы осознать все ужасы последствия того, что удалось сделать механическому разведчику.

— Его программа заполнена информацией о планетах Лиги: наши оборонительные системы, наши ресурсы… и оценка последствий искусственной эпидемии. Здесь приведены данные обо всех наших уязвимых и слабых местах! Одно только это судно собрало сведения о дюжине планет Лиги и составило подробный план вторжения. Представляется, что главная цель — Салуса Секундус, — с этими словами он ткнул пальцем в трехмерную карту, на которой был обозначен маршрут корабля, выискивавшего наименее защищенные в военном отношении пути подхода к планетам Лиги. — Здесь есть все, что может потребоваться Омниусу для составления плана полномасштабного вторжения!

Фейкан указал на одно из полей записи.

— Судя по этим данным, мы находимся на одном из сотен разведывательных кораблей такого типа, разосланных во все уголки пространства Лиги.

Посмотрев сквозь прозрачное стекло шлема на сына, Квентин увидел, что тот пришел к такому же заключению, что и он сам.

— Теперь, когда наше население и армия сильно пострадали от страшной эпидемии, для Омниуса наступило самое подходящее время начать наступление, чтобы нанести нам окончательное поражение.

Фейкан кивнул.

— Мыслящие машины задумали что-то весьма нехорошее против свободного человечества. Хорошо, что мы сумели перехватить этого разведчика.

Корабль роботов был слишком велик, чтобы маломощные «кинжалы» могли отбуксировать его на орбиту Салусы. Квентин извлек из машины сферу с программой, чтобы взять ее с собой, а Фейкан установил на судне радиобуй, чтобы техники Лиги смогли прибыть на судно и обследовать его системы.

Сейчас перед ними обоими стояла одна главная и неотложная задача — как можно скорее вернуться домой и доложить Совету Джихада о находке.

 

Когда Истиан Госс и Нар Триг прибыли на Икс, там уже не было машин, с которыми пришлось бы сражаться, а две трети населения вымерло. Поля и продуктовые склады были сожжены во время волнений, в водоемах кишели холерные бациллы, сильные ураганы разрушили множество домов, оставив и без того ослабленное население без крова. Многие из выживших превратились из-за последствий болезни в убогих хромых калек.

У человечества, если можно так выразиться, оказались подрезаны крылья. Дух его был подорван. Оно боролось за свое выживание и не имело сил для наступления на реального противника.

За те несколько месяцев, которые прошли после экспедиции на Хонру, два новых мастера меча только дважды схватились с роботами во время мелких стычек в космическом пространстве. Находясь вместе с армией Джихада, молодые воины участвовали в окружении и захвате двух огромных боевых кораблей роботов, которые люди решили отныне использовать для своих нужд. Но Бич Омниуса погубил очень много солдат, и многие запланированные военные операции пришлось свернуть, в связи с этим два наемника проводили большую часть времени в спасательных и восстановительных операциях.

К счастью, искусственно созданный ретровирус быстро поражал свои жертвы, но потом погибал и сам. Теперь, когда после того, как на Иксе был зарегистрирован последний случай инфекции, прошел целый месяц, и Истиан и Триг уже не рисковали заразиться. Тем более у них больше не осталось ни грамма меланжи.

В прежние дни команды, работавшие на Иксе, выкапывали огромные могилы с помощью мощных экскаваторов, хоронили там тела умерших, а ямы заваливали взрывами. Но с недавних пор фанатики-мартиристы восстали, возражая даже против применения тяжелых экскаваторов, обрушив свой гнев на эти мощные механизмы, как на болезненное напоминание о тех разрушениях, которые могут причинять мыслящие машины.

Когда Истиан высказал свое мнение о мартиристах, как о неразумных и близоруких людях, Триг в ответ смерил его ледяным взглядом. Мощь Джихада изначально была, по сути, эмоциональной, это была движущая сила, заставлявшая людей сражаться. Страсти играли даже войсковыми командирами, которые без стеснения ломали тщательно составленные высшими начальниками планы.

— Их вера перевешивает потребность в комфорте, — сказал Триг. — По-своему они очень сильны.

— Эти люди не более, чем толпа, причем толпа разозленная. — Истиан, подняв бронзовое от загара лицо к солнцу, посмотрел в небо, по которому ползли клубы дыма костров, разожженные иксианцами для очищения зараженных домов. В этих же кострах сжигали остатки машин. — Их невозможно контролировать. Может быть, лучше дать им разрядиться, и тогда, точно так же как эпидемия, их фанатичная ярость скоро стихнет.

Триг растерянно покачал головой.

— Я могу понять чаяния этих людей, но этому не учили ни одного мастера меча. Мы же не сиделки…

Позже, вечером того же дня, они наткнулись на группу мартиристов с остекленевшими глазами. Люди несли добытые неведомо где импульсные мечи и другое ручное оружие. Многие орудия выглядели испорченными и плохо ухоженными. Часть оружия явно не действовала, но фанатики прижимали его к себе, словно нежданно обретенное сокровище.

— Куда вы идете со всем этим? — спросил Истиан. — Это оружие придумано специально для прошедших особую тренировку мастеров меча Гиназа.

— Мы такие же мастера меча, как и вы, — провозгласил вожак группы. — Мы нашли это оружие среди наших мертвецов. К ним привела нас рука святой Серены.

— Но откуда вы? — спросил Истиан, решив не затрагивать религиозные вопросы. Очевидно, они были не прочь использовать технику, если с ее помощью можно было крушить машины.

— Здесь за прошедшие годы погибло много наемников, — заметил Триг. — Во время первого завоевания Икса, когда Йоол Норет уничтожил Омниуса, второй раз во время обороны, когда Квентин Батлер отогнал роботов, и теперь, во время насланной Омниусом эпидемии. Должно быть, здесь вообще осталось много невостребованного оружия погибших наемников.

— Мы востребовали его, — заявил вожак, — так как мы сами мастера меча.

Истиан нахмурился, не желая, чтобы эти оборванцы унижали звание его братьев по оружию.

— Кто учил вас владеть мечом, чтобы вы могли называться мастерами меча согласно строгим критериям Гиназа? Кто был вашим сенсеем?

Вожак скривил презрительную гримасу и высокомерно взглянул на Истиана.

— Нас не тренировали прирученные мыслящие машины, если вы спрашиваете об этом. Мы следуем нашим видениям и мы можем истреблять мыслящих машин не хуже, чем вы!

Триг удивил Истиана тем, что вполне серьезно воспринимал этот сброд.

— Мы не оспариваем и не ставим под сомнение вашу решимость.

— Речь идет только о вашем мастерстве, — резко добавил Истиан. Эти люди будут орудовать импульсными мечами как обычными дубинами или косами.

— Три Мученика вдохновляют и ведут нас, — прорычал вожак. — Мы знаем, куда должны отправиться. На Иксе больше не осталось этих демонов — машин, но на наших кораблях мы полетим на Коррин и сразимся с Главным Омниусом и его подручными роботами.

— Это невозможно! Коррин — это главная крепость мыслящих машин. Вас сразу убьют, и вы даже не успеете ничего сделать. Ваша гибель будет бесцельна. — Истиан вспомнил нападение мыслящих машин на колонию Перидот, родину Трига. После этого группа солдат Джихада ослушалась приказа и высадилась на Коррине. Все они были немедленно убиты боевыми роботами.

— Вы можете присоединиться к нам, — сказал вожак, ошеломив Истиана этим предложением.

Прежде чем Истиан успел рассмеяться, не веря своим глазам, он увидел серьезный взгляд своего товарища.

— Даже не думай об этом, Нар, — сказал Истиан.

— Истинный мастер меча должен всегда искать возможность сразиться с реальным врагом.

— Тебя точно убьют, — предостерег друга Истиан. На этот раз Триг не на шутку разозлился на друга.

— Все мы знаем, что когда-нибудь умрем. Я готов к этому с тех пор, как начал проходить подготовку на Гиназе. Впрочем, так же, как и ты. Если ты — носитель духа Йоола Норета, то почему так боишься опасных ситуаций?

— Это не просто опасная ситуация, Нар, — это самоубийство. Но даже не это заставляет меня отговаривать тебя от такого безумия, но нецелесообразность такого поступка. Да, возможно, ты убьешь десяток роботов, прежде чем они убьют тебя, но что в этом проку? Этим ты не принесешь никакой пользы человечеству, а Омниус быстро возместит потерю роботов. Через неделю не останется никаких следов вашего пребывания на Коррине.

— Это будет диверсионная вылазка, — настаивал на своем Триг. — Это лучше, чем прозябать здесь, слушая стенания уцелевших инвалидов, влачащих жалкое существование. Я не могу ничем им помочь, но зато я умею сражаться и наносить вред Омниусу.

Истиан только покачал головой. У вожака не убавилось ни безумия, ни решимости исполнить задуманное.

— Мы будем очень рады взять с собой мастера меча, а еще лучше двух. У нас есть космический корабль. Во время карантина здесь было задержано много кораблей, а их пилоты умерли. Нам запретили летать на незараженные планеты Лиги, но теперь этот приказ утратил силу и смысл.

Истиан не мог удержаться от колкости.

— Значит, вы хотите уничтожить все машины, кроме импульсных мечей и космических кораблей, потому что находите их полезными. Ваши планы — это просто сумасшедшая…

— Ты что, боишься лететь с нами, Истиан? — Триг и не думал скрывать своего разочарования.

— Нет, не боюсь, но я слишком благоразумен, чтобы следовать за вами. — Вместе с духом Йоола Норета в него вселилась не только храбрость, но и мудрость. — Это не мое призвание.

— Но зато это мое призвание, — упорствовал Триг, — и если роботы убьют меня, то мой дух станет сильнее и принесет пользу следующему поколению мастеров Гиназа. Мы можем не соглашаться с этими людьми, но они видят истину и знают путь, который ты не хочешь признавать.

Опечаленный Истиан смог лишь кивнуть в ответ.

— Наемники Гиназа воюют независимо. Мы всегда так поступали, и не мне говорить тебе, что ты должен делать, а что — нет.

Глядя на оборванных фанатиков, прижимающих к груди оружие, Истиан, как бы между прочим, посоветовал:

— Пока вы долетите до Коррина, научи их им пользоваться.

— Именно это я и намерен сделать. — Триг протянул руку и хлопнул друга по плечу. — Мы еще встретимся, если захочет святая Серена.

— Если захочет святая Серена, — ответил Истиан, в душе понимая, как мало надежды на их встречу. — Сражайся, и пусть твои враги будут повержены.

Испытав мгновенную неловкость, он крепко обнял старого друга, зная, что скорее всего никогда больше его не увидит.

Когда его товарищ, высоко подняв голову, повел за собой группу самозваных бойцов, Истиан, помедлив, окликнул его в последний раз:

— Я хочу спросить тебя об одной вещи! — При этих словах Триг обернулся и посмотрел на Истиана, как на незнакомца. — Я никогда прежде об этом не спрашивал, но скажи, как имя того бойца Гиназа, который вселился в тебя после своей смерти.

Триг поколебался — было похоже, что он очень давно перестал об этом думать, потом порылся в сумке на поясе и достал оттуда коралловый диск. Он показал его Истиану — на лицевой поверхности не было никакой надписи. Словно подбрасывая монету, Триг бросил другу диск, и Истиан поймал его на лету.

— У меня нет путеводного духа, — ответил Триг. — Я новый мастер меча, я принимаю свои решения сам и сам сделаю себе имя.

 

Какое значение имело то, что мир вокруг изменился до неузнаваемости, — пустыня оставалась чистой и безмятежной, огромной, открытой и вечно непорочной. Но в эти дни казалось, что Исмаил все дальше и дальше уходил в глубь песков только ради того, чтобы обрести покой.

В течение многих столетий жестокий мир и удаленность Арракиса отпугивали контрабандистов и искателей приключений. И вот теперь из-за чумы всем потребовалась меланжа, и иноземцы не остались в стороне. Как Исмаил все это ненавидел!

Червь, которого он вызвал ритмичным стуком барабана, оказался маленьким, но Исмаил не стал вызывать другого. Он не собирался в дальнее путешествие. Ему просто надо было убежать от оглушительной иноземной музыки и кричащих пестрых одежд, в которых теперь щеголяли даже люди его племени. Исмаилу нужно было какое-то время, чтобы очистить сердце и разум.

Исмаил легко закрепил крючья и веревки и взобрался на червя — после десятилетий практики он делал это без малейших усилий. После того как он и его товарищи бежали из поритринского рабства, бесконечно терпеливая Марха научила его оседлывать червей, говоря, что это единственный путь к пониманию легенды о Селиме Укротителе Червя. Как он скучал по ней…

Теперь, в ярком и пестром свете восходящего солнца, Исмаил мчался вперед, держась за жесткие и шероховатые внешние кольца сильного зверя. Старик наслаждался кремнистым ветром, дувшим в лицо, шелестом песка под рвущимся вперед червем. Дюны, исполинская пустота, несколько скал, вечные и неизменные ветры, одинокие растения, дюны, переходящие в другие дюны, пески, сливающиеся с песками. Взметенный песок пыльным облаком закрывал восходящее на горизонте солнце.

Нисколько не заботясь о том, куда вывезет его червь, просто желая побыть в одиночестве, Исмаил позволил зверю мчаться куда ему заблагорассудится. Память о былом неотступно следовала за ним, в голове теснились мысли о многих десятилетиях трудностей и перемен… и о коротких мгновениях счастья. Исмаил несся на черве мимо скудных деталей унылого и жестокого ландшафта, и призраки памяти следовали за ним. В этих воспоминаниях не было ничего пугающего. Он смирился с потерей друзей и семьи, благодарно храня в памяти мгновения, когда был вместе с любимыми.

Он вспомнил деревню в болотах Хармонтепа, где он жил, будучи маленьким мальчиком, потом он рос в рабстве на Поритрине, работал на полях, потом в доме саванта Хольцмана и на верфи, откуда ему и его народу удалось бежать на Арракис. Два образа почти стерлись в его памяти, превратившись в призраков живших когда-то людей — его жены и младшей дочери, Оззы и Фалины. Он был вынужден оставить их в огне восстания рабов. Поселившись здесь, он со временем нашел другую жену… но и Марха умерла, покинув его. Глаза защипало от подступивших слез или от летящего в лицо песка. Он терпеть не мог так попусту терять влагу.

Исмаил накинул на голову защитный капюшон, прикрыв лицо, чтобы спастись от дневного зноя. Ему не нужна была карта — он покружит по пустыне и вернется домой. После стольких лет жизни в пустыне Исмаил целиком и полностью полагался на свои навыки.

В воздухе появился сильный запах пряности, едкий коричный аромат ударил в ноздри, хотя они были закрыты защитными тампонами. Червь начал беспокойно извиваться, проходя по месту меланжевого выброса. Хотя Исмаил ездил на гигантских червях уже много лет, он не понимал этих животных, как, впрочем, не понимал их и никто другой. У Шаи-Хулуда были свои мысли и неисповедимые пути, которые не дано было знать ни одному простому смертному. Да и как было спросить об этом у Шаи-Хулуда?

Ближе к закату Исмаил подъехал к длинному скалистому отрогу, где решил сделать стоянку. Приблизившись к месту, он зло прищурил свои зоркие глаза и возмущенно втянул воздух — он заметил блеск металла и круглые конструкции палаточных опор — здесь построили поселок, которого не было, когда Исмаил проходил здесь последний раз.

Он сильным толчком всадил крюк глубже в плоть червя и развернул зверя, решив обогнуть гряду и остановиться на противоположном ее краю, в нескольких десятках километров от этого места. Из городка его могли увидеть в тускнеющем свете заходящего солнца, но это нисколько не волновало Исмаила. Истории о Селимее Укротителе Червя и его разбойниках до сих пор гуляли по пустыне, и люди часто видели отважных всадников, едущих на чудовище. Эти видения послужили источниками многочисленных суеверий, распространившихся среди чужеземных искателей приключений, ринувшихся на Арракис на запах меланжевой лихорадки.

Он соскочил с червя, и тот нырнул под мелкую дюну у дальнего конца гряды. Исмаил быстро отбежал от опасного места, пока червь, извиваясь, все глубже и глубже погружался в песок. Невзирая на возраст, Исмаил всегда чувствовал, что молодеет, нагружая себя тяжелой работой. Привычно развалистой, неровной походкой он добрался до скал и поднялся на них, оказавшись в безопасности.

Здесь Исмаил обнаружил несколько лишайников и колючек, что говорило о высочайшей сопротивляемости жизни самым тяжелым условиям. Он надеялся, что его народ останется таким же выносливым и неприхотливым и не станет слабым, несмотря на попытки Эльхайима соблазнить его и сбить с истинного пути.

Когда Исмаил нашел место для спального коврика и плоскую каменную плиту, на которой можно было приготовить пищу, он с раздражением понял, что и здесь недавно кто-то побывал. Следы были оставлены не опытным дзенсуннитом, сыном пустыни, но человеком, явно не знакомым с навыками выживания в пустыне. Нет, это был след бестолковых блужданий чужеземца, который ничего не знал об Арракисе.

Мгновение поколебавшись, он отправился по следам — глубоким отпечаткам шаркающих шагов человека, едва волочившего ноги. По дороге Исмаил натыкался на остатки дорогого оснащения, приобретенного у ловких торговцев в Арракис-Сити. Исмаил поднял компас — красивую блестящую игрушку, и был нисколько не удивлен, обнаружив, что он неисправен и не работает. Дальше валялись пустая канистра из-под воды, смятые упаковки из-под еды. Хотя пустыня со временем стирает все следы, Исмаилу было неприятно видеть, как чужеземцы захламляют и уродуют ее девственную чистоту. Вскоре он нашел остатки защитной одежды: это была паршивая фабричная работа, такая одежда не защищала ни от ветра, ни от беспощадного солнца.

Наконец Исмаил заметил и самого старателя, незадачливого искателя приключений, авантюриста. Этот человек спустился к подножию скалистой гряды и наткнулся на безбрежное море песка, откуда был виден край скалистой цепи, высившейся среди океана дюн. Вероятно, человек решил попытаться вернуться в виденный сегодня Исмаилом поселок, расположенный за много километров отсюда. Исмаил остановился над почти голым, обожженным солнцем человеком, который стонал и хрипло кашлял. Он был еще жив, но, вероятно, ненадолго — во всяком случае, если оставить его без помощи.

Незнакомец поднял темное, покрытое волдырями лицо, и при этом стали заметны заостренные черты и тесно посаженные глаза. Человек смотрел на Исмаила так, словно тот был либо демоном мщения… либо ангелом спасения. Исмаил отпрянул. Это был тлулакс, которого они с Эльхайимом встретили на рынке в Арракис-Сити. Вариф.

— Мне нужна вода, — прохрипел человек. — Помоги мне, прошу тебя.

Исмаил напрягся.

— Зачем мне это нужно? Почему я должен тебе помогать? Ты — тлулакс, работорговец. Твой народ искалечил мне жизнь…

Кажется, Вариф не слышал слов Исмаила.

— Помоги мне, помоги, хотя бы ради своей совести. Конечно, у Исмаила были запасы воды и пищи. Он бы никогда не пустился в путешествие, как следует не подготовившись. Лишних запасов у него было немного, но он всегда мог раздобыть недостающее в любой дзенсуннитской деревне. Этот тлулакс, охотник за пряностью, привлеченный на Арракис посулами скорого и легкого обогащения, быстро потерял почву под ногами — даже не дойдя до самого сурового моря дюн!

Исмаил проклял свое любопытство. Останься он на своей стоянке, ему не пришлось бы иметь теперь дела с этим глупцом. Тлулакс бы умер, как он того и заслуживает, и поступил бы весьма мудро. Исмаил не должен отвечать за Варифа, нет у него перед этим тлулаксом никаких обязательств. Но теперь, когда по воле обстоятельств Исмаил столкнулся с беспомощным, находящимся в отчаянном положении человеком, он уже не мог спокойно уйти, оставив несчастного на произвол судьбы.

Со времен своего далекого детства помнил Исмаил сутры Корана, слышанные им от дедушки: «Человек должен обрести мир в себе, прежде чем искать его в окружающем мире». Была и еще одна: «Деяния человека суть мера его души». Не было ли это уроком, который стоило помнить и здесь?

Вздыхая и проклиная себя за неуместную доброту, Исмаил открыл мешок, достал оттуда флягу с водой и влил немного в потрескавшийся рот Варифа.

— Тебе повезло, что я не такое чудовище, как вы. Обожженный солнцем человек жадно потянулся к фляге, но Исмаил убрал ее.

— Ты не получишь больше воды, чем нужно для того, чтобы ты просто выжил.

Этот неопытный старатель сбился с пути и попал в ловушку, расставленную ему пустыней. Тогда, на рынке Арракис-Сити, Вариф грубо отказался от услуг и советов, которые предлагал ему Эльхайим, и Исмаил знал, что при всех своих заблуждениях и ошибках его пасынок никогда не довел бы чужестранца до такого бедственного положения и не дал бы ему совершить такие глупые ошибки.

После того как Вариф все же получил еще один глоток воды, Исмаил дал ему вафлю с пряностью, чтобы у тлулакса прибавилось сил. Наконец Исмаил положил руку коротышки себе на плечо и поднял тлулакса на ноги.

— Я не могу нести тебя до поселка все эти километры. Ты должен помогать мне, тем более что в твоих несчастьях не виноват никто, кроме тебя самого.

Вариф споткнулся на первом же шаге.

— Доставь меня в поселок, и я отдам тебе все мое снаряжение. Мне оно уже не нужно.

— Мне тем более не нужны эти чужеземные побрякушки. Они, шатаясь, двинулись вперед. Перед ними расстилался ночной пейзаж, освещенный сразу двумя лунами Арракиса. Любой здоровый человек мог бы проделать нужный путь в течение одного дня. Исмаил не испытывал ни малейшего желания вызывать червя, хотя это намного сократило бы время путешествия.

— Ты выживешь. В поселке компании есть врачи.

— Я обязан тебе жизнью, — сказал Вариф. Исмаил презрительно сощурил глаза.

— Твоя жизнь так же не нужна мне, как и твое снаряжение. Но ты должен покинуть мой мир. Если ты не можешь позаботиться о себе в пустыне, тебе нечего делать на Арракисе.

 

Омниус был немало удивлен, когда на военный парад прибыл Эразм — в своем старом корпусе, со всей своей памятью и полностью сохраненной личностью. Независимый робот пришел посмотреть на ряды новых боевых машин и недавно построенных военных кораблей, словно ничего не произошло.

Намеренно имитируя пышную, чисто человеческую церемонию, Омниус приказал элитным роботам стоять на трибуне по стойке «смирно», пока мимо них маршировали, катились и летели боевые машины. Все это было частью приготовлений к великому покорению хретгиров. Парад проходил на улицах и в воздушном пространстве Коррина с его широкими бульварами и Центральным Шпилем. Показ превосходного вооружения казался экстравагантным, впечатляющим — и совершенно ненужным.

Эразм занял место в первом ряду трибун и принялся наблюдать. Где тысячи человеческих рабов, изображающих ликование толпы? Лучше бы он остался с Гильбертусом. Даже клон Серены Батлер был намного интереснее этого… спектакля.

— Что ты здесь делаешь? — спросил Омниус. — Разве ты еще существуешь?

— Должен ли я из этого заключить, что вы прекратили постоянное слежение за моей виллой с помощью ваших наблюдательных камер? В противном случае вы были бы в курсе того, что произошло.

— Ты не ответил на мой вопрос.

Наблюдательные камеры загудели возле лица Эразма, как рой рассерженных шершней.

— Вы просили меня изучить суть безумия человеческих религий. Мне кажется, что я вернулся с того света, восстал из мертвых. Возможно, я мученик.

— Мученик? Кому придет в голову оплакивать какого-то независимого робота?

— Вероятно, это удивило бы вас.

Гильбертус был очень доволен тем способом, каким ему удалось решить сложную задачу. Сам Эразм пришел в неописуемый восторг, когда, придя в сознание, он увидел рядом с собой мускулистого мужчину, стоявшего перед ним среди цветов роскошного сада во дворе оранжереи.

— Что сделал Омниус? — Эразм выпрямился, глядя, как лицо Гильбертуса расплывается в широкой улыбке. — И что сделал ты, мой Ментат?

— Омниус скопировал ядро твоей памяти в базу своих данных, а закончив, уничтожил ее, как ты и предвидел.

Неподалеку стоял клон Серены. Женщина сорвала красную лилию, поднесла ее к лицу и шумно вдохнула аромат. Она не обращала ни малейшего внимания ни на робота, ни на Гильбертуса.

— Но почему я до сих пор здесь?

— Ты здесь, потому что я проявил инициативу, отец. — Не в силах больше сдерживать свои чувства, Гильбертус подбежал к роботу и обнял его. — Я отдал, как мне было приказано, запись твоей памяти Омниусу. Однако инструкции явным образом не запрещали мне предварительно снять копию.

— Это было великолепное решение, Гильбертус.

— Значит, твое воскрешение было просто ловким трюком, а не религиозным опытом. Я не могу расценить это как мученичество.

Наблюдательные камеры кружились вокруг головы Эразма. Парад приостановился.

— Стало быть, даже теперь, когда вся твоя память, вся твоя беспокойная личность находятся внутри изолированного сектора моей базы данных, ты все же продолжаешь существовать вовне. Мне кажется, что я не достиг своей цели.

Робот имитировал на лице улыбку, хотя демонстрация эмоций мало что значила для Омниуса. Правда, теперь, когда идентичность Эразма находилась в памяти всемирного разума, он, вероятно, смог бы оценить и улыбку.

— Будем надеяться, что ваша кампания против Лиги позволит добиться лучших результатов.

— После того как я изучил твою одержимость человеческими художественными талантами, я вижу, что в твоей работе есть что-то ценное. Поэтому пока я буду терпеть продолжение твоего существования.

— Я очень рад, что буду… жить дальше, Омниус.

Из наблюдательной камеры донесся звук, который Эразм не ожидал услышать от всемирного разума. Омниус саркастически фыркнул и произнес:

— Мученик!

К вящему удовольствию независимого робота, всемирный разум был сейчас полностью поглощен созерцанием великой армии уничтожения, собранной Омниусом со всех планет Синхронизированного Мира. Где это Омниус позаимствовал идею проведения этого спектакля? Где аудитория, на которую он рассчитан? Очевидно, Омниус скопировал обычай армии Джихада, посчитав его необходимой частью подготовки к завоевательному походу.

Эразм стряхнул пыль со своего полированного платинового корпуса. Его лицо из текучего металла сияло в красном свете корринского солнца. Робот снова подумал о том, нет ли в программах главного всемирного разума какого-то неуловимого изъяна, характеристической ошибки, которую невозможно уловить при проведении стандартной диагностики ядерной памяти гель-сферы. Иногда Омниус совершал неоспоримые ошибки, а его поведение было странным и даже… бредовым. Теперь же, когда в его ядерной памяти хранилась изолированная отдельная личность, всемирный разум мог стать еще более опасным.

Над городом из невидимых динамиков загремел голос Омниуса:

— Люди ослаблены и разбиты, миллиарды погибли от насланной нами чумы. Уцелевшие озабочены лишь сохранением остатков своей цивилизации. Согласно данным, полученным с последним разведывательным кораблем, численность противника значительно сократилась, правительства планет стали неэффективными. В армии Джихада царит хаос. И сейчас я намерен завершить уничтожение людей.

Поскольку враг более не способен к наступательным действиям, я собрал огромные силы со всех планет Синхронизированного Мира, чтобы подготовить и осуществить решительное наступление. Вся наша промышленность была переведена на военные рельсы для изготовления усовершенствованного оружия большей мощности, боевых роботов и военных космических кораблей. Эти силы почти в полном составе находятся сейчас на околокорринской орбите. Этими силами я окончательно сокрушу человеческое правление и превращу Салусу Секундус в стерильное небесное тело.

Точно так же армада Лиги много столетий назад покидала Землю, подумал Эразм. У Омниуса, как всегда, не было ни одной оригинальной идеи.

— После того как остатки Лиги придут в полное расстройство, я легко наведу порядок. И только потом смогу я приступить к полному искоренению расы, внесшей столько ненужных возмущений в упорядоченность вселенной.

Это заявление встревожило Эразма. Омниус понимал только одно, люди представляют опасность для него самого и его владычества, на этом основании всемирный разум пришел к выводу о необходимости полного уничтожения человечества как такового. Полностью и без исключения. Но люди были очень интересным генным пулом, они способны к проявлению широкого спектра эмоций и умственной деятельности, несмотря на удручающе малую продолжительность жизни.

Эразм надеялся, что не все люди будут уничтожены.

Взглянув в небо, он увидел, что там развернулось показательное сражение. Эскадра, игравшая противника, образовала боевой порядок над головами стоявших на земле роботов. Маневр был проведен блестяще, но концентрированным огнем с судов роботов условный противник был уничтожен. Обломки машин посыпались на поверхность Коррина.

Какое идиотское зрелище, думал Эразм.

На орбите шла заправка топливом и заканчивалось вооружение огромного флота, почти готового к отбытию в месячное путешествие до Салусы Секундус.

 

Информация, добытая на борту перехваченного шпионского корабля, была неоспоримой. По возвращении в Зимию, даже не переодевшись, Квентин и Фейкан потребовали немедленной встречи с членами Совета Джихада. В комнате за закрытыми дверями Квентин показал членам Совета компьютерные данные, в которых были указаны все уязвимые места обороны Лиги Благородных. Фейкан стоял молча, уступив право говорить отцу. Членам Совета предстояло самим сделать выводы.

— Омниус планирует нападение на нас. Мы должны знать, как именно это будет сделано и когда произойдет.

Политики сидели вокруг стола, не веря своим ушам. Квентин, обведя их взглядом и не дождавшись реакции, сделал смелое предложение:

— По этой причине я предлагаю малыми силами провести на Коррине — в сердце Синхронизированного Мира — разведывательную операцию, если вы сочтете это необходимым.

— Но на фоне эпидемии, при необходимости соблюдения карантина…

— Возможно, нам придется дождаться возвращения верховного главнокомандующего Вориана Атрейдеса. Он должен вернуться с Пармантье со дня на день…

Квентин перебил говорившего:

— И вследствие неотложности задачи, выявленной после перехвата вражеского разведчика, я предлагаю использовать для экспедиции корабли, свертывающие пространство — разведчики-спейсфолдеры. — Свою решимость от подчеркнул взмахом кулака. — Мы должны знать, что делает Омниус.

Временный вице-король О'Кукович сидел молча, изображая на лице глубокую сосредоточенность. Даже на заседаниях Совета Джихада О'Кукович ждал, когда будут высказаны все точки зрения и не возникнет консенсус, а потом объявлял результат, делая вид, что и он причастен к выработке окончательного решения. Квентин недолюбливал вице-короля, считая его пассивным и бездеятельным человеком.

Великий Патриарх Ксандер Боро-Гинджо казался настроенным дружелюбно и непредвзято, хотя, по всей видимости, он плохо представлял себе масштабы опасности, угрожавшей человечеству. Он окружил себя льстецами, притворщиками и богатством, и, кажется, его гораздо больше впечатляла золотая цепь — знак отличия Великого Патриарха, чем ответственность, которую эта цепь подразумевала.

— А я думал, что путешествия на спейсфолдерах опасны, — сказал Боро-Гинджо.

Фейкан ответил по-военному коротко и точно:

— Тем не менее их можно и нужно использовать, когда того требует ситуация. Процент потерь равен приблизительно десять к одному, и на таких кораблях все же летают высокооплачиваемые пилоты. Корпорация «ВенКи» доставила на многие зараженные планеты большие партии меланжи, используя именно высокоскоростные торговые корабли с двигателями Хольцмана. Спейсфолдер-разведчик — это единственный тип судна, с помощью которого можно своевременно получить разведывательную информацию.

— В данном случае такое применение спейсфолдера становится абсолютно необходимым, — поддержал сына Квентин. — Прошло уже много лет с тех пор, когда мы в последний раз посылали разведчиков в глубокий тыл неприятеля. Теперь же у нас есть прямые доказательства того, что машины планируют полномасштабное военное нападение на людей. Кто знает, что это за планы и как мы сможем узнать их, если не посмотрим на противника собственными глазами?

Снова заговорил Фейкан:

— Мы перехватили только один корабль-разведчик, но мы знаем, что Омниус запустил множество таких кораблей, послав их к разным планетам Лиги. Машины уже знают, что мы тяжело поражены эпидемией и понесли невосполнимые потери. Теперь всемирный разум готовится добить человечество в окончательном решающем сражении.

— Это именно то, что сделал бы я сам, будь мой противник ослаблен, дезориентирован и отвлечен другими проблемами, — строгим командирским тоном произнес Квентин. — Мы должны, мы просто обязаны посмотреть, что сейчас происходит на Коррине. Один или два разведывательных корабля могут приблизиться к Коррину, собрать информацию и ускользнуть, прежде чем машины успеют их перехватить.

— Похоже, что это весьма рискованно, — промямлил вице-король, оглядывая членов Совета и ища у них поддержки. — Разве я не прав?

Квентин скрестил руки на груди, обтянутой мундиром.

— Именно поэтому я намерен отправиться на разведку лично.

Один из высокопоставленных бюрократов Совета, не веря своим ушам, вскинул брови.

— Это же смешно! Мы не можем рисковать офицером такого ранга с таким громадным военным опытом, примеро Батлер. Даже если вы уцелеете после экспедиции на спейсфолдере, она может закончиться вашим арестом и расследованием.

Квентин сердито отмел это возражение.

— Я могу сослаться в качестве прецедента на действия самого верховного главнокомандующего Атрейдеса, который часто летал на малых спейсфолдерах, выполняя важные военные миссии. Джентльмены, из моего послужного списка ясно, что я никогда не был кабинетным генералом, если воспользоваться древней метафорой. Я не командую, используя тактические карты и военные игры. Я становлюсь во главе своих людей и атакую неприятеля, лично подвергаясь опасности. В данную экспедицию я не возьму никакого экипажа. У меня будет только один сопровождающий — мой сын Фейкан.

— Битва за Коррин

Эти слова вызвали еще большее возмущение членов Совета Джихада.

— Значит, вы собираетесь рискнуть двумя ценными командирами? Но почему вы не хотите взять с собой хотя бы нескольких наемников?

Фейкан тоже удивился такому решению отца.

— Я не боюсь сопровождать вас, сэр, но разумно ли это?

— Эта разведка должна дать нам жизненно важные сведения, — ответил Квентин, обращаясь к сыну. — Поэтому такая избыточность вполне оправдана. Мы должны быть уверены, что один уцелеет, чтобы вернуться и доложить результат.

Прежде чем Фейкан смог возразить, отец заговорил с ним на сложном языке знаков, разработанном специально для солдат и офицеров на поле боя, когда вербальное общение в ряде случаев становилось невозможным. Квентин и Фейкан часто и сами пользовались этим языком, правда, не в присутствии стольких политиков. Сейчас остальные понимали, что что-то происходит, но не понимали, что именно.

Быстрыми, едва уловимыми движениями Квентин передал: «Мы — Батлеры. Двое последних Батлеров». С тех пор как этот Абульурд решил доконать нас своим наследством Харконненов! «Мы должны сделать это — ты и я».

Фейкан, сидевший за столом, не изменился в лице. Он коротко кивнул и произнес:

— Да, сэр. Конечно.

Не важно, насколько рискованной окажется эта экспедиция, он все равно последует за примере Они с отцом отлично понимали друг друга и оба знали, как высоки ставки в этой смертельной игре. Квентин Батлер никогда не доверил бы эту миссию никому другому.

Квентин обвел взглядом членов Совета Джихада.

— Лига не проводила наступательных операций против Омниуса с момента начала эпидемии. Все наши планеты поставлены на колени, и мы сейчас очень уязвимы в случае нападения извне. Миллиарды и миллиарды людей уже умерли и гниют под множеством солнц. Неужели вы думаете, что машины будут сидеть сложа руки и смотреть, как болезнь распространяется своим естественным путем, и не станут готовить вторую, завершающую фазу операции?

Великий Патриарх побледнел. До него, кажется, только теперь дошло, что главная опасность, с которой предстоит столкнуться, еще впереди. Он схватился за золотую цепь, как за нить жизни. Квентин, еще раз оглядев членов Совета, понял, что они были слишком поглощены эпидемией, чтобы думать о чем-то худшем.

Когда ропот закончился неохотным согласием с предложением Квентина, вице-король Лиги провозгласил окончательное решение:

— Летите с нашим благословением, примере Смотрите, что делает Омниус. Но спешите возвратиться в целости и сохранности.

Оба — Фейкан и Квентин — умели управлять спейсфолдерами, хотя армия Джихада редко использовала эти странные и опасные суда. Квентин решил, что они с сыном полетят на разных кораблях, чтобы увеличить шансы успешного исхода. Если один из них исчезнет во время свертывания пространства, то второй скорее всего вернется на Салусу.

Примеро отбыл на задание без всяких торжественных проводов. Перед отлетом Квентин заехал только в Город Интроспекции навестить Вандру. Кроме нее ему не с кем было прощаться. Даже Абульурд в это время находился на обратном пути к Салусе Секундус.

Два спейсфолдера рванулись в неизвестность искаженного пространства и перестали быть доступными контакту. Корабли скользили между измерениями, прорезая насквозь сложенную ткань галактики. В любой момент они могли оказаться в раскаленном ядре какого-нибудь солнца, столкнуться с планетой или ее естественным спутником, случайно оказавшимися на траектории маршрута. После того как включались двигатели Хольцмана, пилоту оставалось только ждать несколько мгновений, когда он окажется на противоположном конце маршрута… или навсегда исчезнет в непознаваемых глубинах космоса.

Если Квентину или Фейкану придется погибнуть во время выполнения миссии, то останется ли в истории Джихада хотя бы короткая справка об их гибели? Даже два героя войны не имели никакого значения по сравнению с эпидемией, насланной на человечество Омниусом. От ужасной чумы погибло больше людей, чем пало их во время титанов и за время Джихада Серены Батлер, вместе взятых. Омниус явно изменил параметры ведения войны, так же как сделала это Серена, когда зажгла священное пламя Джихада.

Этот конфликт перестал быть борьбой, которую можно было каким-то образом урегулировать. Теперь это была тотальная война за выживание, и победа означала только одно — полное истребление и уничтожение противной стороны. Потери, понесенные от Бича Омниуса, были неисчислимы. Ни один историк никогда не сможет оценить глубину и масштабы постигшей человечество катастрофы, и ни один мемориал не сможет выразить всю скорбь по ее жертвам. С этого момента ни одно — пусть даже самое страшное — оружие не сможет считаться настолько ужасным, чтобы сравниться с оружием, примененным всемирным разумом. И не было такого средства, которое нельзя было бы теперь использовать против мыслящих машин.

Род человеческий, если ему суждено выжить, никогда уже не будет прежним.

Путешествие до Коррина было настолько же коротким, насколько и пугающим. Разведчик Квентина вынырнул из свернутого пространства, и вокруг снова засияла галактика — черный бархат, усеянный сверкающими бриллиантами звезд. Покой и безмятежность. Не было никаких признаков того, что корабль находится в глубине территории, контролируемой мыслящими машинами.

Повиснув в вечной тишине пространства, Квентин сверился с координатной сеткой размеченной галактики и убедился, что видит вокруг созвездия в том виде, в каком их наблюдают в окрестностях Коррина. Спейсфолдеры были не особенно точны по своим навигационным характеристикам, степень точности составляла сотню тысяч километров или около того, но по крайней мере он находился в нужной звездной системе. Квентин вспомнил свои познания в навигационном счислении и в методах триангуляции и уточнил свое местоположение. Видимый отсюда красный гигант был, без сомнения, разбухшим солнцем Коррина.

После того как неподалеку из свернутого пространства вынырнул Фейкан, они вдвоем незаметно подкрались к той планете, откуда главное воплощение всемирного разума правило своей машинной империей. Наверняка на орбите их ждали сторожевые суда с экипажами из боевых роботов, наблюдательные суда, охранявшие пространство вокруг резиденции Главного Омниуса. Но учитывая, что в эти глубины практически никогда не проникали космические корабли людей, роботы могли и не проявить должной бдительности.

Квентин и Фейкан рассчитывали приблизиться к планете, быстро произвести разведку и убраться, прежде чем их смогут перехватить вражеские корабли. Только таким способом они могли рассчитывать быстро вернуться в Л игу с жизненно важной информацией. Как только корабли мыслящих машин окажутся в угрожающей перехватом близости от машин, они немедленно включат двигатели Хольцмана и окажутся в районе Салусы. Обладающие только кораблями старой традиционной конструкции, роботы никогда не смогли бы их догнать.

Но ни отец, ни сын не были готовы к тому, что им пришлось увидеть на орбите Коррина.

Космическое пространство вокруг Коррина было буквально забито тяжелыми боевыми кораблями роботов всех возможных размеров, конструкций и назначений. Омниус собрал на Коррине гигантскую, исполинскую, устрашающую армаду тяжелых крейсеров, истребителей, автоматических бомбардировщиков, торпедоносцев и перехватчиков. Здесь были сотни тысяч кораблей.

— Это… все? Это все наличные силы Омниуса? — Голос Фейкана в приемнике был сух и вибрировал от волнения. — Откуда их может быть так много?

Квентину тоже понадобилось несколько мгновений, чтобы овладеть голосом.

— Если Омниус отправит всю эту армаду против Лиги, то мы обречены. Мы не сможем устоять против удара такой силы.

Он смотрел на страшное зрелище так внимательно, что у него защипало в глазах. Наконец он вспомнил, что надо моргнуть.

— Машины просто физически не могли построить все это здесь. Должно быть, Омниус собрал все эти боевые суда со всех планет Синхронизированного Мира, — сказал Фейкан.

— А почему бы и нет? Мы потеряли всякую способность наносить удары по планетам Омниуса с тех пор, как началась эпидемия.

Квентин понимал, что ужасный вывод напрашивается сам собой. Несомненно, все эти корабли собраны здесь для нанесения окончательного сокрушающего удара по Салусе Секундус, чтобы навсегда уничтожить сердце и средоточие человечества и его цивилизации. Потом машины пройдутся железом и огнем по остальным планетам Лиги, где выжившие после эпидемии люди едва ли смогут сопротивляться такой подавляющей силе.

— Да поможет нам Бог и святая Серена, — сказал Фейкан. — Я знал, что машины осведомлены о слабости Лиги, отец, но не мог даже представить себе, что Омниус уже приготовился к атаке.

Коррин выглядел как потревоженное осиное гнездо. После страшной эпидемии население пораженных планет снизилось до критически низкого уровня. Силы защитников человечества перед лицом мыслящих машин никогда не были столь истощены.

Армада Омниуса, несшая людям ужасы конца света, изготовилась к броску.

 

С наступлением вечера межпланетный район Зимии заполнялся уличными торговцами, которые громко и добродушно торговались с продавцами, люди рассматривали вещи, подначивая продавцов, а те, в свою очередь, проявляя тонкое знание психологии, ухитрялись продавать свой товар.

Вориан не был дома больше месяца. Абульурд гнал свой штурмовик, и они прибыли на Салусу на день раньше, чем планировали. Как и всегда, Вориану не терпелось увидеть Леронику. Она была его якорем, его точкой опоры, тихой гаванью, куда он с радостью возвращался из своих поездок и миссий.

Он ожидал, что Эстес и Кагин все еще здесь. Они должны были улететь на Каладан месяц назад, но эпидемия и связанные с ней карантинные мероприятия расстроили планы братьев. На Салусе они были в большей безопасности, чем где-либо еще. Он был рад, что они задержались, составив компанию Леронике в его — в который уж раз — долгое отсутствие.

Сейчас, возвращаясь домой раньше времени, Вориан чувствовал, что в городе царит гнетущая атмосфера, на улицах не ощущалась обычно бьющая через край энергия и энтузиазм. Все это как нельзя лучше соответствовало его собственному настроению, так как ему пришлось покинуть Пармантье не найдя никаких следов внучки. Хотя Абульурд и его экипаж добросовестно вместе с Ворианом искали Ракеллу в течение двух дней, они не нашли ни ее саму, ни других врачей. Казалось, что и Ракелла, и Мохандас Сук бесследно исчезли.

Абульурд должен был немедленно возвращаться на Салусу — ему надо было, согласно полученному приказу, представить доклад о ходе и последствиях эпидемии. Вориан же знал, что такое долг, и скрепя сердце вернулся на штурмовик и отправился домой…

В Зимин, в межпланетном квартале, было непривычно тихо. Люди казались подавленными. Не было слышно оживленной разноязыкой речи. Люди тихо переговаривались, без всякого любопытства и восторга оглядываясь на Вориана, когда он проходил мимо. На этот раз никто не выражал радости по поводу его приезда, никто не заговаривал с ним, как это бывало в другое время. Никто не приветствовал прославленного верховного главнокомандующего.

Что-то было не так. Он ускорил шаг.

Поднявшись на пятый этаж своего дома, он убедился, что Кагин и Эстес с женами, детьми и внуками все еще здесь. Вориан редко видел семьи сыновей в полном составе. Не готовит ли Лероника торжественный прием по случаю его возвращения? Вориан сомневался в этом, так как Лероника не могла знать, когда он вернется.

Улыбнувшись, он нежно посмотрел на своих внуков, но они, кажется, даже не узнали его. Он испытующе посмотрел на сыновей, которые приветствовали его с еще меньшей теплотой, чем обычно. Они явно были чем-то озабочены. Дети выглядели старше своего отца на несколько десятилетий.

— Что здесь происходит? Где мама?

— Вы приехали как раз вовремя, — сказал Кагин и бросил быстрый взгляд на брата.

Эстес вздохнул и горестно покачал головой. Он взял на руки непоседливую девочку и движением подбородка указал отцу на дверь спальни, одновременно успокаивая ребенка.

— Вам лучше зайти туда. Кто знает, сколько ей осталось, но она живет надеждой снова увидеть вас.

Охваченный паникой Вориан вбежал в спальню.

— Лероника!

Никогда не приходилось ему оправдываться перед ней за свои долгие, необходимые по службе отлучки, и Лероника никогда не упрекала его за них. Но вдруг с ней что-то случилось?

Вориан вошел в комнату, которую он столько лет делил со своей возлюбленной. Непривычное смятение охватило старого закаленного солдата. Пахло лекарствами и болезнью. Что это — Бич? Не заболела ли Лероника, несмотря на все предосторожности? Из каких-то своих соображений она отказывалась принимать меланжу, и поэтому была уязвима для инфекции. Не заразил ли ее он сам, будучи невосприимчивым, но сыграв роль переносчика?

Вориан, задыхаясь, остановился посреди комнаты. Лероника лежала на широкой кровати. За прошедший месяц она сильно сдала и превратилась в древнюю хрупкую старушку. Старательный молодой врач хлопотал возле больной, вводя ей лекарства.

Глаза Лероники загорелись, когда она увидела Вориана, появившегося в дверях.

— Любовь моя, я знала, что ты вернешься! — Она легко села, словно доктор впрыснул ей большую дозу стимулятора.

Врач резко обернулся и испустил вздох облегчения.

— Ах, это вы, верховный главнокомандующий. Я рад, что…

— Что с ней случилось? Лероника, что с тобой?

— Ничего, просто я стара, Вориан. — Она взглянула на врача. — Прошу вас, оставьте нас, нам есть о чем поговорить.

Доктор настоял на том, чтобы задержаться — надо было поправить подушки и проверить показания следящих приборов.

— Я сделал все, что мог, и ее состояние пока остается допустимым, насколько это возможно, верховный главнокомандующий, но это…

Вориан всю жизнь со страхом ждал того дня, когда это должно было неизбежно случиться. Вориан не слышал, что еще говорил врач — все его внимание было приковано к ней, к Леронике, которая одна была сейчас его миром, его вселенной. Она храбро улыбнулась и, несмотря на слабость и утомление, сказала:

— Прости, что я не встречаю тебя в дверях с распростертыми объятиями.

Он взял ее теплую руку и ощутил сухость ее пальцев, словно сделанных из папье-маше.

— Мне надо было вернуться раньше, Лероника. Мне вообще не надо было ездить на Пармантье. Абульурд прекрасно справился бы и без меня. Я не знал…

Ему хотелось убежать из дома, чтобы не видеть этого, но он знал, что это невозможно. Смотреть, как любовь его жизни уходит навсегда, было страшнее всех битв с мыслящими машинами. От отчаяния у него кружилась голова.

— Я найду способ помочь тебе, Лероника. Не волнуйся, не бойся болезни. Мы найдем решение, я уверен в этом.

В мозгу его одна за другой всплывали упущенные возможности. Если бы он провел ей лечение, продлевающее жизнь. Если бы он только убедил ее принимать меланжу. Если бы они провели вместе на несколько лет больше. Если бы сейчас здесь была его внучка Ракелла, блестящий врач, которая смогла бы помочь Леронике. Если, конечно, сама Ракелла еще жива…

Лероника улыбнулась своими прозрачными, как папиросная бумага, губами и слабо сжала его руку.

— Мне девяносто три года, Вориан. Ты, вероятно, смог найти способ отогнать старость, но для меня это величайшая тайна.

Она протянула руку и стерла с его лица грим, который он наносил, чтобы выглядеть хоть немного старше. Пальцы Лероники убрали искусственные морщины вокруг рта. Она всегда поражалась его старанию выглядеть старше.

— Ты нисколько не изменился за все эти годы.

— А ты так же прекрасна, как в тот день, когда я впервые увидел тебя, — сказал он.

Всю следующую ночь и день Вориан не отходил от Лероники. Эстес и Кагин с их семьями заполонили весь дом, и все старались скрыть тревогу. Но даже близнецы видели, что Лероника оживилась после приезда Вориана.

Она не просила многого, хотя иногда говорила, что ей хочется чего-нибудь вкусненького, и Вориан давал ей все, что она хочет, несмотря на протестующие взгляды Кагина, который настаивал на соблюдении врачебных рекомендаций. Вориан цеплялся за надежду как утопающий за соломинку — но нить этой надежды с каждым часом становилась все тоньше и тоньше.

С наступлением вечера второго дня, когда солнце залило красными закатными лучами спальню, Вориан сел у кровати, глядя на Леронику, которая забылась в прерывистом сне. Предыдущую ночь он провел на топчане, который внесли в спальню, и теперь все его тело болело от утомления, а глаза горели от недосыпания. Бывало, он лучше высыпался, лежа на земле под случайным кровом или на поле боя.

Когда луч заходящего солнца коснулся лица Лероники, Вориан вспомнил, как выглядела она в тот день, когда он впервые увидел ее в таверне, подающей гостям пиво и закуски. Она зашевелилась и открыла глаза. Вориан наклонился и поцеловал ее в лоб. Сначала она не узнала его, но потом взгляд ее стал осмысленным, и она печально улыбнулась. Темные ореховые глаза оставались такими же прекрасными, как прежде. В них была вся глубина той бескорыстной, самоотверженной любви, какую она питала к нему на протяжении всех этих десятилетий.

— Обними меня, любимый, — сказала она надтреснутым от напряжения голосом.

Сердце Вориана разрывалось от горя и беспомощности — он чувствовал, как она ускользает из его объятий в объятия холодной смерти. В последний момент она едва слышно прошептала его имя, и он в ответ — словно приласкал — прошептал ее имя.

Не в силах больше сдерживать подступившие к глазам слезы, Вориан беззвучно заплакал.

В дверях появился Кагин.

— К вам приехал Квентин Батлер. Какие-то дела, связанные с Джихадом. Он говорит, что это очень срочно и не терпит отлагательства.

Увидев мать и слезы Вориана, Кагин все понял. Лицо его мертвенно побледнело.

— О нет, нет! — Он бросился к телу матери и опустился на колени рядом с кроватью, всматриваясь в ее лицо. Но Лероника не двигалась. Вориан остался сидеть на краю кровати.

Кагин разразился громкими, не сдерживаемыми рыданиями. Он выглядел так жалко, что Вориан встал и положил руку на плечо сына. Тот поднял глаза и на какой-то момент они разделили общее горе. В комнату вошел Эстес и, покачнувшись, застыл в дверях, словно надеясь хотя бы на несколько мгновений отогнать от себя беспощадную действительность.

— Она ушла от нас, — сказал Вориан. — Навсегда. Глазами, полными слез, он обескуражено, словно не веря в то, что случилось, смотрел на двух темноволосых мужчин, так похожих на него и друг на друга.

Эстес застыл на месте, как ледяная статуя. Каган холодно посмотрел на отца.

— Вам надо идти к примеро Батлеру. Так случалось всегда, почему сейчас все должно быть иначе? Оставьте нас наедине с мамой.

Онемевший и едва способный двигаться, Вориан встал и направился в гостиную. Осунувшийся от собственных потрясений, Квентин Батлер вытянулся по стойке «смирно». Он был одет в парадный мундир примеро армии Джихада.

— Зачем вы пришли? — спросил Вориан. — Сейчас мне надо побыть одному.

— Положение критическое, верховный главнокомандующий. Фейкан и я только что вернулись с Коррина. Наши худшие опасения подтвердились. — Он перевел дыхание. — Возможно, не пройдет и месяца, как Лига будет уничтожена.

 

Во время заседания экстренно созванного комитета Совета Джихада, когда обсуждалась создавшаяся критическая ситуация, Квентин Батлер чувствовал, что члены Совета все больше и больше поддаются панике. Он видел ее в потускневших глазах политических лидеров, в одутловатом лице Великого Патриарха и в озадаченном облике вице-короля. Собралось столько членов комитета, депутатов Парламента и экспертов, что обычного помещения оказалось недостаточно, и комитет собрался на заседание в зале собраний. Учитывая катастрофичность новостей, Совет понимал, что долго удержать их в тайне будет невозможно.

— Бича Омниуса оказалось недостаточно, — произнес Квентин, бросая слова в тревожное молчание присутствующих. — Теперь он хочет окончательно добить нас.

В то мгновение, когда члены Совета увидели изображения чудовищно огромного машинного флота, готового к решающему броску, они поняли, что Лига не устоит против такой военной мощи.

— Боже, кажется, наступают последние худшие времена, — произнес наконец Великий Патриарх. Казалось, золотая цепь неимоверным грузом давит ему на плечи. — Одно несчастье за другим. Половина нашего населения вымерла или умирает от вируса. Общества и правительства пребывают в полном расстройстве, повсюду беженцы, и у нас нет никакой возможности позаботиться об их нуждах — а теперь еще и флот, готовый к отправке с Коррина. Что будем делать?

Квентин и Фейкан неловко заерзали на стульях. Великий Патриарх должен воодушевлять и ободрять других, а не жаловаться и хныкать.

Они снова показали присутствующим изображения флота Омниуса, сделанные ими накануне во время разведывательного полета на Коррин. Тактики, стратеги и военные эксперты Джихада, а также гиназские наемники бросились изучать обстановку. Но вывод был ясен и без подробного анализа: Омниус собирается бросить все свои превосходящие силы на ослабленное эпидемией человечество. Перехваченные сообщения машин ясно указывали на цель грандиозного наступления — Салусу Секундус. Ошеломленные политики не находили слов для выражения своего отчаяния.

За трибуной для выступлений засветился экран, на котором появилась карта планет Лиги с указанием наличных военных сил на каждой из них. Черным цветом были обозначены планеты, все еще находившиеся на строгом карантине. Потери от болезни резко уменьшили численность армии Джихада. Лига не предпринимала наступательных действий после отвоевания Хонру. В армии было множество кораблей, но не хватало здоровых солдат, которыми можно было бы укомплектовать экипажи. В разгар эпидемии пришлось рассредоточить силы армии, чтобы обеспечить карантин и вывоз беженцев.

— Может быть, нам стоит попросить когитора Видада снова обратиться к Омниусу с мирными предложениями? — спросил представитель Хагала.

Емкость с мозгом древнего философа стояла на столе рядом с председательствующими. У емкости стояли два посредника — глубокий старик по имени Ките и молодой монах по имени Родан. Ките произнес тихим голосом:

— Когитор много лет не покидал Зимию, и он хочет вернуться на Хессру, чтобы посоветоваться со своими коллегами когиторами.

Великий Патриарх вперил в представителя Хагала гневный взор.

— Вы предлагаете сдаться на милость Омниуса?

— Кто-то может предложить что-то лучшее во имя нашего выживания?

— У нас нет на это времени, — возбужденно возразил Фейкан. — Взгляните на изображения! Омниус уже готов к запуску флота.

Когитор задумался, отчего электрожидкость окрасилась в яркий голубой цвет. Потом Видад заговорил через свой громкоговоритель:

— В таком случае я советую эвакуировать Салусу Секундус. Машинный флот приблизится к планете не раньше, чем через месяц. Покиньте планеты, и Омниус не сможет одержать победу.

— Но это больше миллиарда людей, — простонал вице-король.

Представитель Гиназа громко кашлянул, привлекая к себе внимание.

— После эпидемии осталось много вымерших, пустых планет, где можно разместить много беженцев.

— Это неприемлемо, — заявил Квентин, не веря своим ушам. — Мы не можем просто взять и спрятаться. Даже если мы сумеем вовремя эвакуировать Салусу, ничто не помешает Омниусу уничтожить все остальные планеты Лиги одну за другой. Лига погибнет в тот момент, когда мы покинем ее столицу. — Он сцепил руки, словно хотел задушить невидимого врага, но потом взял себя в руки, надев на свое красивое лицо маску непроницаемого спокойствия. — Именно теперь — если, конечно, нам хватит времени — мы должны предпринять решительные действия.

Все присутствующие обратили взоры на верховного главнокомандующего Атрейдеса, который молча сидел в стороне, возле сцены. Хотя он очень молодо выглядел, лицо его выражало боль и горе в связи со смертью любимой супруги. Однако Вориан встал и, собравшись с силами, заговорил твердым, не дрогнувшим голосом.

— Мы уничтожим их, — сказал он стальным тоном. — Это единственное, что мы можем сделать в сложившейся ситуации.

Некоторые члены Совета издали недоуменные звуки, а вице-король почти истерически расхохотался.

— Отлично, это действительно очень эффективное и простое решение. Мы просто берем и уничтожаем мыслящих машин. Остается только удивляться, отчего это мы не сделали этого раньше!

Верховный главнокомандующий сохранял полное спокойствие. Квентину было от души жаль начальника, когда он подумал о своей любви к Вандре. Но он надеялся, что Вориан найдет утешение в том, что Лероника прожила долгую, осмысленную и богатую жизнь, окруженная любовью семьи, что нечасто встречается в такое тяжелое и тревожное время. После столетней войны и страшной опустошительной эпидемии на долю людей выпало столько горя, сколько не по силам вынести человеку.

Вориан держался только за счет своего гнева. Ему хотелось что-то разрушить, причинить кому-нибудь боль, чтобы унять собственные страдания, терзавшие сердце. Форма, обычно тщательно подогнанная и отутюженная, сейчас была помятой и плохо сидела на Вориане. Склонный к соблюдению формальностей и субординации, Квентин обычно очень неодобрительно относился к неопрятному виду военных, но сейчас он старался не обращать на это внимания.

— Так или иначе, но это будет нашим последним сражением. — Вориан Атрейдес поднялся на трибуну и замолчал на мучительно долгое мгновение. Тишина давила ему на плечи, пока он собирался с мыслями, удерживая в душе гнев и горе. — После просмотра этих изображений ни у кого не может возникнуть и тени сомнения в том, что это все наличные силы Омниуса, которые он собрал в один кулак. За прошедшие два дня мы отправили еще одиннадцать спейсфолдеров на разведку к другим планетам Синхронизированного Мира. Все разведчики доложили одно и то же. Их доклады подтверждают сделанный нами вывод.

Два разведчика погибли, вероятно, из-за навигационных ошибок, но сообщений остальных было достаточно.

— Мы убедились в том, что все оборонительные силы, все флоты покинули эти планеты машин. Все планеты без исключения. Омниус собрал на Коррине все силы для нанесения решительного завершающего удара.

Великий Патриарх мрачно кивнул.

— Предполагается, что мы затрепещем перед таким флотом.

— Предполагается, что мы все умрем. — Вориан улыбнулся и заговорил более напористо: — Но Омниус не понимает, что такая тактика может оказаться его слабостью, если мы, конечно, сумеем ею воспользоваться.

— О чем вы говорите? — спросил вице-король О'Кукович. Вместо того чтобы отвечать политику, Вориан посмотрел в глаза Квентину. Взгляд серых глаз Атрейдеса стал острым и колючим, как мелкие осколки разбитого стекла.

— Разве вы не понимаете? Собрав силы для массированного удара, Омниус сделал себя уязвимым во всех остальных местах! Пока флот всемирного разума летит к Салусе Секундус, мы можем нанести удары по всем без исключения планетам Синхронизированного Мира, которые остались без защиты.

— Но как мы сможем это сделать? — тонким, как у ребенка, голосом крикнул Великий Патриарх.

— Мы должны совершить что-то неожиданное. — Вориан скрестил руки на груди. — Только так мы сможем победить.

Квентин возвысил голос, стараясь успокоить зашумевших членов Совета. Он понимал, что у Вориана есть план, и, вероятно, этот план единственный, который может спасти человечество.

— Объяснитесь, верховный главнокомандующий. Какое оружие мы сможем использовать против мыслящих машин?

— Атомное оружие. — Вориан обвел взглядом возбужденную аудиторию. — Огромное количество импульсно-усиленных ядерных боеголовок. Мы можем превратить каждую планету Синхронизированного Мира в радиоактивный пепел, как мы сделали это с Землей девяносто два года назад. Если у рода человеческого хватит мужества снова применить атомное оружие, то мы сможем искоренить Омниуса на всех его планетах — бомбардируя их одну за другой. Мы уничтожим каждое воплощение компьютерного всемирного разума, так же как они собираются уничтожить нас.

— Но у нас нет времени! — снова пропищал Великий Патриарх Ксандер Боро-Гинджо, ища взглядом поддержки среди других членов Совета. — Машины скоро запустят флот! Мы же видели съемки!

— В настоящее время флот стоит у Коррина и на нем производятся последние приготовления к отправке. У нас есть несколько недель на нашу подготовку к отражению нападения на Салусу. И даже после того, как флот машин будет запущен, пройдет еще месяц, прежде чем они доберутся до нас, как это уже верно подметил когитор, — сказал Вориан, ожидая реакции.

Квентин внезапно взглянул на Фейкана. Оба поняли, что имел в виду Вориан Атрейдес.

— У Омниуса есть только корабли с традиционными двигателями.

— Но у нас есть выбор, — бесстрастно произнес Вориан Атрейдес. — Месяц — это больше чем достаточно для уничтожения всех планет Синхронизированного Мира — если мы воспользуемся кораблями, свертывающими пространство. Мы можем повторить нашу славную победу на Земле на многих других планетах. Мы уничтожим всех роботов — без колебаний и рассуждений, — всех до единого.

Квентин шумно втянул воздух, прокручивая все возможные решения.

— Но спейсфолдеры весьма ненадежны. Статистика корпорации «ВенКи» позволяет утверждать, что процент потерь равен десяти. В каждом рейде на планеты машин мы будем терять корабли. У Омниуса сотни цитаделей. Коэффициент потерь будет… ужасным!

Вориан остался невозмутимым.

— Это лучше, чем полное уничтожение. Пока корринский флот будет неотвратимо ползти к Салусе Секундус, мы обойдем его и ударим по всем незащищенным планетам Синхронизированного Мира, методично сокрушим их, а потом сделаем то же самое и с главной цитаделью Омниуса. К тому времени его флот будет слишком далеко, чтобы вовремя среагировать на нападение.

Ксандер Боро-Гинджо перебил главнокомандующего:

— Но что будет с порабощенными людьми, живущими на планетах всемирного разума? Разве мы не призваны спасти их от рабства? Они умрут, если мы устроим на их планетах ядерный холокост.

— По крайней мере они умрут свободными.

— Думаю, что это будет для них утешением, — саркастически заметил О'Кукович, но, увидев, что мнение большинства начинает склоняться в пользу Атрейдеса, предпочел замолчать. Члены Совета были в ужасе, но не теряли надежды. По меньшей мере им теперь предложили план и пусть небольшой, но шанс на спасение.

— Если мы не будем действовать решительно, то погибнет гораздо больше людей. — В напоре и уверенности Вориана было что-то устрашающее. — Кстати, Салуса Секундус тоже будет уничтожена. Так что у нас просто нет иного выбора.

— Что же станется с Салусой? Нам придется просто покинуть ее? — В голосе вице-короля звучали неприятные плачущие нотки.

— Потеря Салусы Секундус — это цена, которую нам придется заплатить за то, чтобы навсегда покончить с Джихадом. — Он нахмурился и бросил взгляд в сторону емкости с мозгом Видада. — Когитор прав. За оставшееся в нашем распоряжении время надо эвакуировать планету.

У Квентина стало тяжело на душе, на сердце словно легла свинцовая плита, но он старался быть объективным. План Атрейдеса может сработать. Это была игра с немыслимо высокими ставками, и нанесенные страшным решением раны будут затягиваться очень и очень долго, оставляя после себя незаживающие рубцы.

— Даже если машинам удастся поразить Салусу, у них не будет всемирного разума, который будет направлять их действия после того, как закончится их нынешняя программа. У них не будет руководства, а сами они не способны к инициативе. Потом мы легко с ними расправимся.

— Это будет все, что останется от Синхронизированной Машинной Империи, — вставил слово Фейкан.

Также как Вориан Атрейдес, Квентин теперь чувствовал, что готов на любые крайние меры для того, чтобы завершить конфликт или погибнуть в попытке сделать это. Даже недавнее чудесное возвращение его внучки Райны напомнило Квентину о гибели ее родителей, о тех миллиардах людей, которых погубил Омниус.

— Я согласен с верховным главнокомандующим. Это наш единственный шанс обеспечить наше выживание. Мои солдаты добровольно составят экипажи спейсфолдеров, даже зная о большом риске, но дело в том, что из-за потерь во время эпидемии у нас не хватит личного состава для того, чтобы укомплектовать все корабли. Даже нагруженным бомбами «кинжалам» потребуется множество пилотов.

Великий Патриарх поджал губы.

— Я уверен, что мы найдем массу добровольцев среди мартиристов. Они ищут любую возможность пожертвовать собой в битве с машинами. — Великий Патриарх явно хотел одним ударом убить сразу двух зайцев.

— А пока из них можно составлять экипажи спейсфолдеров, — предложил Фейкан. — Это рискованно, но нам нужны регулярные сообщения с Коррина. Другим способом мы никогда не узнаем о конкретном времени отправки флота Омниуса. Отсчет начнется с момента, когда Омниус запустит истребительный флот.

Квентин задумался, мысленно прикидывая потребность в людях и технике.

— Из данных, захваченных у шпиона, мы знаем, что существует пятьсот сорок три планеты Синхронизированного Мира. Нам надо послать на каждую из них достаточно многочисленную и хорошо оснащенную группу, чтобы обеспечить победу. Одно то, что они отправляют флот на Салусу, не означает, что свои планеты они будут сдавать без боя.

— Нам потребуются тысячи кораблей, укомплектованных экипажами, и полносоставные подразделения для атомного бомбометания, — сказал Фейкан. От такой перспективы у него явно захватило дух. — Это будет многоступенчатая операция, и на каждой ступени наши потери составят около десяти процентов.

Он замолчал.

— Ждать дальше не имеет никакого смысла. Надо начинать немедленно и приступить к Великой Чистке уже сегодня. — Вориан вскинул подбородок. — Пока же нам надо, используя все ресурсы Лиги, приступить к производству атомных боеголовок. У нас есть запас, но потребуется гораздо больше импульсных боеголовок, чем человечество произвело за все время своего существования. И эти боеголовки нужны нам уже сегодня, сейчас. Кроме того, надо установить свертывающие пространство двигатели Хольцмана на все корабли, и активировать такие двигатели на тех кораблях, на которых они уже установлены. Для выполнения первых боевых заданий нам надо использовать те корабли с двигателями Хольцмана, которые Ксавьер и я применили шестьдесят лет назад.

В конце зала встали два посредника и подняли емкость с мозгом Видала.

— Когитор весьма озабочен, — сказал старик Ките. — Он вернется на Хессру, чтобы обсудить с коллегами создавшееся положение.

— Обсуждайте все, что вам угодно, — ответил, не потрудившись скрыть презрения, Вориан. — Когда вы придете к заключительным выводам, все уже будет кончено.

 

Титаны слишком скоро расправились с пятью когиторами, и теперь генерал Агамемнон сожалел о такой поспешной мести. После стольких десятилетий поражений и унижения мне следовало бы насладиться вкусом победы.

Теперь, с невозвратимым опозданием, он думал, как было бы приятно препарировать древние мозги, удаляя одну часть мыслящей субстанции за другой, стирая обрывки и фрагменты мыслей, записанных на извилинах большого мозга. Юнона могла бы добавить кое-какие вещества к электрожидкости, и они вместе с удовольствием бы наблюдали за неожиданными реакциями.

Но делать теперь нечего — все когиторы уничтожены. Какую недальновидную глупость совершили титаны!

Но зато они всласть поиздевались над плененными посредниками-монахами, которые ухаживали за емкостями с мозгами когиторов. Все посредники были избавлены от бремени их земных телесных оболочек. Их мозги были извлечены из черепных коробок и против их воли помещены в емкости неокимеков. Посредники стали рабами, игрушками, объектами опытов.

Так как поначалу они отказывались сотрудничать с титанами, этих гибридных неокимеков подвергли пыткам, введя в обнаженный мозг специальные стержни и раздражая соответствующие участки мозга.

Рассматривая расстилавшийся вокруг башни унылый пейзаж, Агамемнон настроил свои оптические сенсоры и поворачивал в разные стороны головную башню, чтобы лучше оглядеть окрестности захваченного ими мира. В любом месте, где из-под снега и льда обнажалась серая или черная каменистая порода, появлялись синеватые пятна примитивных растений. Нити лишайника и твердого мха врастали в толщу древнего ледника, довольствуясь тусклым светом местного солнца. Иногда куски льда отваливались, и лишайник быстро увядал от соприкосновения с очень холодным воздухом негостеприимной планеты.

Агамемнон уже успел ознакомиться с данными о составе электрожидкости и с трактатами, сочиненными когиторами на протяжении тысячелетий. Очевидно, что к грунтовым водам планеты примешивались неорганические и другие соединения, содержавшиеся в лишайниках. В подземных лабораториях, расположенных в подвалах черных башен, монахи использовали эту воду для изготовления питательной электрожидкости для поддержания жизнедеятельности изолированного головного мозга.

В течение тысячи прошедших лет Агамемнон и его кимеки постоянно нуждались в восполнении запасов электрожидкости, чтобы сохранить свежесть состояния мозга и живость мыслительных процессов, а когиторы, вопреки их заявленной добровольной изоляции, поддерживали состояние враждебного нейтралитета в отношениях с титанами и кимеками, смотря сквозь пальцы на незаконную торговлю электрожидкостью.

Но Агамемнон не любил зависеть от кого бы то ни было. Титаны захватили лаборатории и «сильными аргументами» убедили работавших там монахов продолжить производство бодрящей субстанции.

В комнату с лязгом вошел еще один кимек-титан. Агамемнон узнал в вошедшей ходильной форме Данте, который застыл у входа, ожидая, когда генерал позволит ему войти.

— Мы закончили анализ изображений, доставленных нашими разведчиками с Ришеза и Бела Тегез. — Он помолчал, чтобы убедиться, что Агамемнон слушает его. — Новости неутешительны.

— В наше время не может быть хороших новостей. Что вы увидели?

— После нашего отступления силы Омниуса немедленно вернулись и опустошили обе планеты, уничтожив остатки населения, которое служило нам. Все неокимеки успели бежать — это небольшое преимущество, как мне кажется, — но без пленников у нас не будет источника, откуда мы будем черпать новых кимеков.

Агамемнон был расстроен и рассержен.

— Теперь, когда хретгиры в муках дохнут от дурацкой заразы Йорека Турра, Омниус сможет снова заняться нами. Наступают черные дни, Данте. Мыслящие машины уничтожили наш последний оплот и заперли нас здесь — без последователей, без населения, какое можно было бы поработить, с сотней неокимеков и новыми неокимеками — посредниками. А нас, титанов, осталось всего трое.

Его руки-стволы заходили из стороны в сторону, словно Агамемнон искал в кого бы выстрелить, чтобы разрядить ярость.

— Я намеревался возродить правление титанов, но на нас ополчились мыслящие машины и затеяли охоту люди с их проклятыми Колдуньями. Посмотри, что от нас осталось! Кто теперь возглавит наше великое восстание?

— Есть много кандидатов, стремящихся стать неокимеками. У нас есть выбор.

— Эти кандидаты могут выполнять приказы, но не могут вырабатывать победоносные стратегии. Они были воспитаны в рабстве и добровольно согласились, чтобы их мозги были отделены от черепа. Какой в них прок? Мне нужен боец, командир.

— Пока мы находимся здесь в безопасности, генерал. Омниус не знает, где нас искать. Может быть, нам стоит удовольствоваться Хессрой.

Агамемнон повернул в сторону Данте свои засверкавшие оптические сенсоры.

— История редко помнит того, кто удовольствовался чем бы то ни было.

Оба титана уставились в небо, и вдруг нервная сеть Агамемнона, соединенная с внешними орбитальными сенсорами, уловила появление в небе точки — корабля, приближавшегося к планете. Охваченный любопытством, Агамемнон стал ждать приближения неизвестного объекта.

Юнона распоряжалась центром кимеков, который расположился в том помещении, где титаны убили пятерых когиторов. Как и рассчитывал Агамемнон, скоро по каналу связи прозвучал ее ласковый голос:

— Агамемнон, любовь моя, я приготовила для тебя приятный сюрприз. К нам жалуют гости.

Данте, также соединенный с этой линией связи, отреагировал на новость настороженно.

— Неужели Омниус уже обнаружил нас? Значит, нам следует искать другое убежище?

— Я устал прятаться, — проговорил Агамемнон. — Кто это, Юнона?

Голос Юноны был радостным, игривым и бодрым.

— О, это последний когитор-отшельник из башни из слоновой кости. Видад, собственной персоной, возвращается домой! Он передает приветствия своим коллегам-когиторам. Увы, никто из них не может ему ответить.

Агамемнон оживился, электрожидкость окрасилась в пестрые яркие цвета.

— Это действительно неожиданно! Видад не знает, что его товарищи мертвы!

— Он передает, что у него важная новость, по поводу которой требуется созвать экстренное совещание.

— Может быть, он нашел способ доказательства какой-нибудь древней математической теоремы, — саркастически заметил Данте. — Мне просто не терпится с ним пообщаться.

— Устраивайте засаду, — приказал Агамемнон. — Я хочу взять в плен последнего когитора. А потом… мы не спеша позабавимся с ним.

Все время длинного путешествия с Салусы Секундус когитор Видад был погружен в тревожные невеселые мысли. Основания существования когиторов-отшельников на Хессре надо во что бы то ни стало сохранить. Всемирный разум и люди — это мыслящие формы жизни, хотя и основанные на диаметрально противоположных принципах. Когиторы не могут, не имеют права принимать в этом конфликте чью-либо сторону. Стоило им позволить Серене Батлер поколебать их устоявшееся положение, как в результате разразилась катастрофа. Лихорадка Джихада затянулась еще на сто лет.

Однако теперь, как было совершенно ясно Видаду, род человеческий решил окончательно уничтожить Омниуса, уничтожить всемирный разум. Действительно ли нейтралитет предполагает полное неучастие, если его следствием станет полное уничтожение мыслящей формы жизни? Или нейтралитет предполагает попытку уравновесить баланс сил?

Видад не мог самостоятельно прийти к правильному выводу. Шесть когиторов составляли дискуссионный клуб, в членах которого была сосредоточена вся многовековая мудрость рода человеческого. Он спешил на Хессру, чтобы поставить на обсуждение этот важнейший вопрос. После дебатов когиторы, несомненно, выработают правильное решение относительно того, что делать дальше.

Видад отбыл на Хессру сразу после того, как Совет Джихада принял свое решение. Видад не знал, сколько времени осталось в его распоряжении.

Корабль пилотировали два его верных помощника. Родан был новым рекрутом, которого Видад обучил и подготовил за время своего пребывания в Зимии. Ките, ныне уже глубокий старик, был подобран в посредники Великим Патриархом Иблисом Гинджо, и было это семьдесят лет назад. Ките был стар, но пока работоспособен. Он подходил к порогу своего земного существования, и этот полет на Хессру будет для него, видимо, последним. Многие из отобранных Иблисом кандидатов уже умерли и были похоронены в расщелинах вечного ледника. Скоро когиторам потребуются новые добровольцы.

По пути Видад все часы и все дни обдумывал сложную проблему запланированных Советом Джихада атомных ударах по планетам Омниуса. Он так и не пришел к окончательным выводам, когда они оказались в непосредственной близости от закованного в ледяной панцирь планетоида. Видад открытым текстом послал им сообщение о своем прибытии, но ожидавшие его возвращения пятеро когиторов — как это ни странно — не откликнулись на его приветствие.

Пока Родан выискивал в леднике место, пригодное для посадки, Ките внимательно рассматривал поверхность Хессры через стекло фонаря кабины.

— Там что-то случилось, — произнес он хриплым надтреснутым старческим голосом. — Кто-то вырыл большие ямы в леднике вокруг башен. Нет, я вижу воронки, словно от взрывов. Думаю, что нам следует проявить осторожность.

— Мы должны выяснить, что произошло, — сказал на это Видад.

Молодой пилот сделал круг возле цитадели, где обычно садились космические корабли. Хотя глаза Китса потеряли былую остроту и постоянно слезились, он первым заметил засаду.

— Я вижу машины, артиллерию — это кимеки! Нам надо убираться отсюда!

Растерявшись, Родан взглянул на емкость с мозгом Видада, ожидая распоряжений. Он начал менять курс, но сделал это недостаточно быстро.

Как только маленькое судно изменило курс, кимеки вышли из своих убежищ во льду и под стенами цитадели. Летающие корпуса кимеков взмыли в воздух, а наземные боевые формы открыли артиллерийский огонь.

Когда вокруг них стали рваться снаряды, маленькое судно затрещало от ударов взрывной волны. Пилот, маневрируя наугад, начал бросать корабль из стороны в сторону, стараясь уйти от обстрела. Тогда Ките взял управление на себя и совершил более решительный маневр.

— Твоя осторожность убьет нас, Родан, — сказал он.

Наконец по линии связи они получили невнятное, сопровождаемое треском статического электричества сообщение. Это был сигнал, при раскодировании которого древний философ узнал голос одного из посредников. Новость, которую он сообщил, была ужасающей.

— Титаны захватили Хессру! Они убили пятерых когиторов и многих монахов… кроме некоторых из нас, кого они превратили в неокимеков и заставили служить себе. Видад — вы последний из когиторов. Бегите! Вопреки всему вы должны уцелеть…

Затем послышались звуки борьбы и треск, переданные в глубины бездонного и равнодушного пространства.

К ним на большой скорости приближались три корабля кимеков, стреляя и стараясь сбить. На ледяную поверхность планеты выползли более мощные кимеки. Один из них был так огромен и страшен, что, видимо, был одним из первоначальных титанов. Вокруг маленького судна продолжали греметь разрывы мощных снарядов.

Ките, не жалея топлива, начал разгонять корабль с максимальным ускорением, запустив двигатели на полную мощность, чтобы разорвать путы притяжения Хессры. Видад понимал, что такое ускорение может оказаться смертельным для хрупкого старческого тела Китса.

— Ты умрешь, — сказал когитор.

— Но вы… останетесь живы, — сумел произнести Ките, прежде чем впал в беспамятство. Он не смог дышать при таком немыслимом ускорении, сдавившем горло и грудь. Послышался хруст — это ломались старческие кости монаха, не вынесшие чудовищной перегрузки.

Родан, напротив, был молод и вынослив. Он выживет. Видаду нужен только один помощник. Описав пологую дугу, корабль оторвался от замороженной Хессры. Корабли кимеков не были рассчитаны на дальние полеты. Они отстали и возвратились на планетоид, изрыгая яростные проклятия.

Ките, ушедший в серый мир смерти, лежал, распростершись на полу фонаря кабины, но молодой Родан дышал, борясь с ускорением и перегрузкой. Когда корабль достиг периферии местной солнечной системы, ускорение стало меньше, и Родан пришел в себя. Широко раскрытыми глазами он посмотрел на мертвое тело своего старшего товарища, который отдал жизнь за то, чтобы когитор мог бежать от смерти.

— Куда мы направимся теперь, Видад? — спросил охваченный паническим ужасом монах.

Когитор подумал о своих пятерых товарищах, убитых захватившими Хессру кимеками, которые, совершенно очевидно, решили на Хессре спрятаться от Омниуса. Видад остался единственным философом, который мог подумать о том, как предотвратить ядерный холокост, задуманный и предложенный Ворианом Атрейдесом. Он, Видад, был объективным, нейтральным и умным… Он тоже когда-то был человеком. Зная, что сделали кимеки со всеми его товарищами, как мог он не испытывать вполне объяснимой человеческой жажды мести? Как мог не вспомнить давно забытые эмоции? Теперь у него появилась еще одна причина поговорить с всемирным разумом.

— Держать курс на Коррин, — приказал Видад.

 

Хотя смерть Лероники оставила в душе Вориана вакуум куда более страшный, чем пустота самых отдаленных глубин космоса, у Атрейдеса не было времени наличный траур. Время оставалось только на то, чтобы быть верховным главнокомандующим и спасать человечество.

Армия Джихада была приведена в боевую готовность и переведена на военный режим несения службы. К Коррину постоянно летали спейсфолдеры с экипажами из мартиристов. Они доставляли свежие разведданные о подготовке к вылету огромного флота Омниуса. Когда флот покинет окрестности красного гиганта, человечество будет знать, что последний отсчет времени начался.

Другие спейсфолдеры летали с одной планеты Лиги на другую, разнося новости и призывая уцелевших после эпидемии людей готовиться к решительным действиям. Десятки кораблей пропадали в космосе, но их был большой избыток, достаточный для поддержания регулярного сообщения между планетами. Никогда еще планеты Лиги Благородных не были так близки друг другу.

Вернувшиеся с пораженного вирусом Пармантье Вориан и Абульурд привезли в Зимию Райну. Ее дядя Фейкан сразу же взял несчастную девочку под свое крыло. Он был очень близким другом своего умершего брата, и то, что племянница выжила, считал настоящим чудом. Пусть даже у нее выпали все волосы, но она все же пережила болезнь, вызванную страшным вирусом. В моменты цинизма Вориан подумывал о том, что Фейкан мог использовать девочку как инструмент в своих политических играх, сделав из нее символ, чтобы показать, что человечество может уцелеть и выжить, несмотря на все козни, которые строит ему Синхронизированный Мир роботов.

Вероятно, это окажется полезным.

Фрагменты Великой Чистки постепенно срастались в одно целое, как кусочки смальты, составляющие панно огромной и сложной мозаики. Был сформирован и подготовлен огромный флот, составлены тактические и стратегические карты с координатами всех планет Синхронизированного Мира; верховный главнокомандующий поручил Фейкану и Абульурду выполнение тяжелейшей задачи — эвакуации Салусы Секундус. При этом он сделал все возможное, чтобы его сыновья-близнецы и их семьи оказались в числе спасенных. Потом, решив, что эвакуация в надежных руках, он сконцентрировался на выполнении главной задачи.

Далеко отсюда, на верфях Кольгара, работа кипела беспрерывно — день и ночь. Баллисты и штурмовики армии Джихада оснащались новыми двигателями. Норма Ценва, никогда не терявшая веры в свои двигатели, много лет назад настояла на том, чтобы все строившиеся корабли оснащались ими, не важно, будут они пока использоваться или нет. Теперь Вориан мысленно аплодировал предусмотрительности Нормы.

Были собраны все запасы ядерного оружия и погружены на суда армии. В это же время лихорадочно производились все новые и новые импульсные атомные боеголовки на всех промышленно развитых планетах Лиги.

Нам следовало лучше составлять планы. Надо было предвидеть такую возможность. Тогда мы уже были бы готовы к атаке!

Первая десятка боевых кораблей-спейсфолдеров уже была оснащена готовыми к работе новыми двигателями Хольцмана. Суда были загружены атомными боеголовками, укомплектованы экипажами и готовы следовать к местам предполагаемых бомбардировок. Они составляли авангард, который был немедленно выслан для начала полного уничтожения и искоренения всех воплощений всемирного разума.

И вот наконец через три недели и три дня после того, как Фейкан и Квентин вернулись с Коррина и объявили тревогу, в Зимию вернулся отправленный накануне к Коррину пилот-мартирист. Он был настолько потрясен, что при посадке едва не разбил корабль. Назад летели два корабля-спейсфолдера, но вернулся только один.

— Машины двинулись! Омниус запустил свой истребительный флот.

Услышав этот короткий доклад, Вориан приказал замолчать своим офицерам, которые криками выражали свой страх и гнев. Потом он кивнул головой и посмотрел на календарь, отметив на нем, сколько времени осталось в распоряжении человечества.

 

После отбытия флота уничтожения к Салусе Секундус всемирный разум и Эразм остались на Коррине, в общем, не удел. Огромный непобедимый флот роботов находился в пути уже шесть дней, выполняя свой жестко запрограммированный полет к главной планете Лиги Благородных. Движение флота было медленным, беспощадным и неотвратимым.

Омниус не видел никакой нужды в спешке. План был приведен в исполнение, и результаты его были неизбежны.

На большой вилле независимого робота Эразм и всемирный разум обсуждали достоинства висевшего на стене живописного полотна, изображавшего горный ландшафт.

— Это оригинальное произведение, исполненное одним из моих рабов. Думаю, что этот человек обладает незаурядным талантом.

Эразм был удивлен мастерством пленника, с которым тот смешивал краски и пользовался примитивными средствами для написания картины. Теперь, когда в базе данных Омниуса хранилась копия личной памяти Эразма, независимый робот надеялся, что всемирный разум научится вникать в нюансы.

Но Омниус, глядя на полотно через одну из наблюдательных камер, не мог понять, за что Эразм так хвалит картину.

— Иллюстрация грешит против истинного изображения в четырехстах тридцати одной детали. Сам акт создания такого изображения несовершенен и уступает процессам технического создания изображений практически во всех отношениях. За что ты так высоко ценишь это… искусство?

— За то, что его трудно производить, — ответил Эразм. — Творческий процесс очень сложен, и только люди владеют им в совершенстве.

Он направил свои оптические сенсоры на шедевр, мгновенно анализируя каждый мазок и впитывая своим электронным мозгом метафорическую природу художественного полотна.

— Каждый день я смотрю на эту картину и не перестаю поражаться. Для того чтобы лучше понять его природу, мне даже пришлось анатомировать мозг художника. Но я не нашел в нем никаких специфических особенностей.

— Творить искусство очень легко, — возразил Омниус. — Ты преувеличиваешь его важность.

— Прежде чем высказывать такие утверждения, Омниус, вы могли бы — и я предлагаю вам это сделать — сами попробовать создать такое произведение. Создайте нечто приятное и оригинальное, а не просто скопируйте одну из картин, хранящихся в базе ваших данных, — и вы сами увидите, насколько это трудно.

К несчастью, Омниус принял вызов.

Два дня спустя Эразм стоял в чудесно преображенной башне Центрального Шпиля, который теперь напоминал странную имитацию дворца с золотым куполом. Для того чтобы выставить напоказ свои новоявленные художественные способности, Омниус наполнил здание образчиками хайтековских скульптурных шедевров и поделок из блестящего металла, радужного плаза и текита. Среди скульптур не было ни одного изображения человека. Омниус слепил свою халтуру очень быстро, словно стремясь доказать Эразму, что процесс творчества очень прост и ему можно наскоро научиться.

Эразм отнюдь не был в этом убежден, так как сразу заметил, что в творениях Омниуса начисто отсутствует какая-либо новизна и что всемирный разум не видит никакой разницы между своими конструкциями и подлинными шедеврами изобразительного искусства. Гильбертус, не обладавший никакими художественными талантами, сделал бы лучше. Даже клон Серены Батлер проявил бы, наверное, больше таланта и вкуса…

Имитируя интерес, независимый робот принялся рассматривать следующую стену в интерьере башни. На ней был помешен обрамленный золотым багетом видеоряд с образчиками изобретенного Омниусом машинного искусства. Это был жидкостно-металлический калейдоскоп модернистских форм. Эразм сразу понял, что все эти образцы искусства были скопированы с весьма креативных произведений, которые некогда заполняли земные музеи, галереи и дома меценатов и любителей живописи. Однако я не нахожу в этом ничего трогающего за живое. Здесь не чувствуется ни вдохновения, ни инициативы. Наконец робот неодобрительно покачал головой, воспроизводя характерные для людей манеры, виденные им в старых видеозаписях.

— Тебе не нравится мое искусство? — удивленно спросил Омниус, распознав значение жеста Эразма.

— Я этого не сказал, но нахожу твои творения… неинтересными.

Эразм понимал, что должен все время сохранять бдительность в присутствии вездесущих наблюдательных камер, которые не оставляли его в покое ни днем, ни ночью.

— Искусство субъективно. Я просто стараюсь изо всех моих слабых сил понять и оценить ваше творчество.

— И ты будешь стараться и впредь. Я утаю от тебя некоторые мои секреты. — Всемирный разум издал озорной, но с металлическим скрежетом, смех, подслушанный им у одного из рабов. Эразм вторил Омниусу.

— В твоем хихиканье я улавливаю фальшь, — заявил Омниус.

Робот наверняка знал, что умеет очень точно имитировать все звуки, придавая им любую из требуемых интонаций. Омниус пытается заманить меня в ловушку или сбить с толку? Если так, то он делает это весьма неуклюже.

— Я смеюсь так же искренне, как и вы. — Это было удачное и нейтральное замечание.

Дальнейший спор был прерван самим Омниусом, внимание которого оказалось отвлечено другим предметом.

— К моему Центральному Шпилю приближается неизвестный космический корабль.

Судно летело к планете с большой скоростью, передавая сигналы нейтралитета, несмотря на то, что по конфигурации судно принадлежало Лиге.

— Когитор Видад желает доставить важную информацию Омниусу и настаивает на том, чтобы его выслушали.

— Я послушаю, что скажет мне Видад, прежде чем сделать соответствующие экстраполяции, — сказал всемирный разум. — Я всегда смогу убить его позже, если возникнет такая необходимость.

Входные ворота высокого золотистого Шпиля открылись, и в здание вошел трепещущий от страха человек в желтой одежде, сопровождаемый сторожевыми роботами. Молодой человек был покрыт синяками и выглядел совершенно изможденным после недели полета при перегрузках слишком сильных для его хрупкого биологического тела. Пошатываясь, он нес емкость с мозгом древнего философа, хотя любой из роботов мог легко донести драгоценный сосуд. Одетый в желтое человек выглядел слабым и утомленным — он едва держался на ногах.

— Прошло много лет с тех пор, как ты беседовал с нами в последний раз, когитор Видад, — произнес Эразм, выступая вперед и играя роль посла. — Результаты того контакта не принесли нам никаких выгод.

— Эти результаты не принесли выгод и нам. Мы, когиторы-отшельники из башни из слоновой кости, ошиблись в расчетах. — Голос когитора доносился из громкоговорящего устройства, вмонтированного в боковую стенку емкости.

— Но почему в таком случае я должен снова выслушивать тебя? — Омниус так отрегулировал громкость своего голоса, что задрожали своды Центрального Шпиля.

— Потому что на этот раз я принес тебе сведения, которыми ты не обладаешь. Недавно я вернулся на Хессру, но, как оказалось, лишь для того, чтобы узнать, что мои коллеги и товарищи когиторы убиты Агамемноном и его титанами и неокимеками, которые основали на Хессре свою базу. Они захватили лаборатории, производящие электрожидкость, и поработили моих посредников.

— Так вот куда спрятались титаны после того, как покинули Ришез, — сказал Эразм Омниусу. — Это действительно важные разведданные.

— Но зачем ты явился сюда и раскрыл нам эти сведения? — требовательно спросил Омниус. — Это нелогично, что ты вовлекаешь себя в наш конфликт.

— Я хочу, чтобы ты уничтожил кимеков, — ответил Видад. — Тебе по силам сделать это.

Эразм был удивлен до глубины своей машинной души.

— И я слышу это из уст просвещенного когитора?

— Когда-то и я был человеком. Другие пять когиторов были моими товарищами, моими коллегами, моими собеседниками в философских спорах и обсуждениях. Это продолжалось больше тысячи лет. Титаны убили их. Почему вас удивляет, что я жажду мщения?

Утомленный посредник из последних сил удерживал на весу тяжелую емкость.

Омниус принялся взвешивать и оценивать полученные сведения.

— В настоящее время мой флот выполняет другое задание. Когда он вернется для следующего программирования, его командиры получат новый приказ и программу и отправятся на Хессру, где они уничтожат неокимеков и захватят в плен мятежных титанов. — Всемирный разум явно получал удовольствие от этой ситуации. — Очень скоро с хретгирами и титанами будет покончено, и во вселенной наконец воцарится разумный порядок, она начнет жить под моим мудрым руководством.

Не меняя выражения своего синтезированного голоса, Видад продолжил:

— На самом деле ситуация намного сложнее. Несколько недель назад Лига обнаружила ваш громадный флот, изготовившийся к броску. Когда я улетал из Зимии, правительство Лиги и Совет Джихада уже внимательно следили за вашими приготовлениями. Они также знают, что остальные планеты Синхронизированного Мира остались практически беззащитными.

Затем Видад кратко изложил план Совета Джихада — провести серию молниеносных нападений на планеты Синхронизированного Мира с целью их атомного уничтожения, используя для этого корабли с двигателями, свертывающими пространство.

— Видимо, первое такое нападение имело место вскоре после того, как я отбыл с Салусы Секундус, а с тех пор я провел в перелетах от Салусы до Хессры и от Хессры до Коррина больше месяца. Так что сейчас, когда мы говорим с вами, Великая Чистка идет полным ходом. Поэтому вы должны быть готовы к ядерному удару в любом месте и в любое время.

С возрастающей тревогой Эразм анализировал возможные сценарии развития событий и их следствия. Роботы уже давно подозревали, что хретгиры изобрели способ мгновенного перемещения в пространстве. И вполне возможно, что вооруженный атомными боеголовками флот хретгиров уже уничтожил не одну планету Омниуса. И даже Коррин был сейчас уязвим для такой атаки.

— Интересно, — произнес всемирный разум, тоже обрабатывая данные. — Но зачем ты раскрыл нам эти планы? Когиторы заявляли о своем нейтралитете, но теперь ты выступаешь на нашей стороне. Или это ловкий трюк?

— Мне нечего скрывать, — ответил на это Видад. — Будучи нейтралами когиторы никогда не желали уничтожения ни людей, ни мыслящих машин. Мое решение полностью согласуется с моей философией.

Эразм заметил огни многочисленных индикаторов, замелькавшие на стенах Центрального Шпиля. Несомненно, Омниус уже передавал распоряжения своим роботам, проводил подготовительные мероприятия и рассылал с заданиями самые быстроходные из оставшихся в его распоряжении кораблей.

— Я Главный Омниус. Во имя моего сохранения я должен отозвать боевой флот и вернуть его сюда для защиты Коррина. Если другие планеты моего мира проявят способности к сопротивлению и задержат быстроту наступления людей, то существует ненулевая вероятность того, что некоторые из самых моих скоростных кораблей успеют вернуться до того, как станет слишком поздно. Я не могу полагаться на случай, имея дело с иррациональными хретгирами. Если я верну сюда мои боевые корабли, то люди не осмелятся напасть на Коррин.

Эразм прекрасно понимал, что потребуется немало времени для того, чтобы послать сообщение на огромный флот, который был в пути уже восемь дней, развернуть его и направить обратно к Коррину всю эту массу неповоротливых боевых судов, скорость которых была ограничена мощностью их традиционных дюзовых двигателей.

Нам не хватит времени.

 

Пока флот роботов продвигался к Салусе Секундус, армия Джихада продолжала Великую Чистку, уничтожая одну задругой незащищенные планеты Синхронизированного Мира. После окончания этой партии либо машины, либо человечество погибнут. Другого исхода здесь быть не могло.

Стоя на мостике переоборудованного флагмана флота Лиги, корабля «Победа Серены», Вориан Атрейдес внутренне подтянулся, когда были активированы двигатели Хольцмана.

— Приготовиться к отбытию. Нас ждет Омниус. Многочисленные члены экипажа, в основном мартиристы, горячо молились перед броском. Вориан, однако, больше полагался на сложное навигационное оборудование, которое Норма Ценва тайно устанавливала на лучшие суда Лиги. В военных делах Атрейдес всегда был весьма прагматичен.

— За Бога и святую Серену! — хором прокричали мартиристы.

Верховный главнокомандующий ободряюще кивнул побледневшему рулевому. Вориан отдал приказ и непроизвольно закрыл глаза, когда его боевая группа провалилась в опаснейшие глубины свернутого пространства. Командующий был готов встретить смерть в схватке с мыслящими машинами, но всегда надеялся, что не погибнет от дурацкого столкновения с каким-нибудь астероидом.

Десятилетия назад опытные образцы компьютерной навигационной системы разительно повысили безопасность полетов на кораблях-спейсфолдерах, но легкомысленные члены Совета Джихада запретили их использование. Однако Вориан в приватной обстановке лично побеседовал на эту тему с Нормой, когда находился на верфи корпорации «ВенКи», где на кораблях Лиги активировали двигатели Хольцмана. По прямому указанию верховного главнокомандующего Норма начала тайно устанавливать на корабли компьютерные системы навигации. Всего было установлено двенадцать таких систем на лучшие по своим характеристикам кораблях флота Лиги. Вориан не желал, чтобы тупое суеверие уменьшило шансы на победу.

За последние несколько недель группа за группой проваливались в свернутое пространство, бросаясь на планеты Синхронизированного Мира по мере укомплектования экипажей и загрузки оружия и боеприпасов. Всего армия Джихада имела в своем распоряжении — для проведения Великой Чистки — более тысячи крупных кораблей. Весь флот был разделен на девяносто боевых групп по двенадцать крупногабаритных судов в каждой. Каждая группа получала список целей. В трюмах кораблей находились истребители-бомбардировщики, оснащенные импульсными ядерными боеголовками. Некоторые истребители пилотировали опытные офицеры, но за пультами управления других сидели наскоро обученные мартиристы.

Каждый раз при запуске двигателей Хольцмана для перелета от одной звездной системы к другой некоторые корабли бесследно исчезали в адской бездне космоса, уничтоженные непредвиденными опасностями свернутого пространства. Учитывая обычный процент потерь, равный приблизительно десяти, одна боевая группа могла совершить от семи до восьми рейдов, прежде чем ее действия переставали гарантировать успех. Между боевыми группами постоянно курсировали пилотируемые добровольцами разведчики-спейсфолдеры, которые следили за боеспособностью групп и ходом выполнения задания.

Всего насчитывалось более пятисот вражеских планет, включая Коррин. Отныне Лига раз и навсегда уничтожит все без исключения воплощения Омниуса на всех его планетах. Армия Джихада имела возможность — по крайней мере статистическую — выполнить такую задачу…

Прошло всего несколько томительно долгих мгновений, и перелет был закончен. По координатам, высветившимся на консоли управления, и по виду созвездий, видимых через иллюминаторы, Вориан понял, что они находятся у цели. Хотя бросок мог оказаться не вполне точным, даже при тщательном задании координат, атакующие суда прибыли в солнечную систему нужной планеты. Остальное было делом традиционной техники.

— Девятнадцать планет, вращающихся вокруг пары карликовых желтых звезд. Совершенно точно, что это система Йондайра, верховный главнокомандующий, — сказал штурман.

Вздох облегчения послышался на мостике и в других отсеках. Мартиристы снова принялись за молитвы — на этот раз благодарственные.

— Тихо. Дайте мне сведения о потерях в группе.

Его первый и второй помощники — Катарина Омаль и Джимбэй Уит ждали приказаний на своих расположенных неподалеку кораблях. Омаль — высокая, стройная и смуглая — была самой красивой женщиной эскадры. Уит, уже успевший отрастить заметное брюшко к своим двадцати пяти годам, стал адъютантом Вориана в отсутствие Абульурда Харконнена. Уит имел уже боевой опыт и отличался большими талантами в тактике и стратегии, видимо, потому, что происходил из старинной военной семьи. Несколько десятилетий назад, во время атомной бомбардировки Земли, Вориан сражался бок о бок с его дедом.

— Потеряна одна группа, верховный главнокомандующий, — доложила Омаль.

Вориан принял к сведению доклад, подавив явное выражение неудовольствия от сообщения о гибели корабля и экипажа. Пока все находится в рамках ожидаемых потерь.

Зазвучали сигналы тревоги, на экранах появилось сообщение о неприятностях на борту военного корабля «Разведчик Гинджо», судне с символически неудачным названием. Во флоте Лиги было четыре корабля, названных в честь первого Великого Патриарха. Этот преступный и коррумпированный человек не заслуживает того, чтобы хранить о нем благодарную память.

Имя, которое украсило бы любой корабль, — это имя Ксавьера Харконнена.

— Возгорание двигателя, — доложил чей-то голос по каналу связи. — Перегружена система Хольцмана. Корабль больше не годен к эксплуатации.

Через стекло иллюминатора Вориан отчетливо видел эту зловещую иллюминацию. Из брюха корабля вырывались огромные языки пламени, через пролом в корпусе с шипением выходил воздух. Захлопнулись аварийные люки и противопожарные системы корабля остановили распространение огня.

Система оповещения снова ожила. Дежурный с потерпевшего бедствие корабля доложил:

— Что-то стукнуло в двигателе Хольцмана в тот момент, когда мы свертывали пространство. По счастью, мы его проскочили, но на выходе эта штука просто взорвалась. Теперь мы не можем двигаться.

Война полна сюрпризов. Хоть бы один из них был приятным!

В течение следующего часа Вориан следил за эвакуацией экипажа поврежденного корабля и распределял восемьсот добровольцев — мужчин и женщин, в основном пилотов истребителей-бомбардировщиков — по оставшимся на ходу десяти кораблям. Кроме того, ими были взяты на борт все истребители-бомбардировщики типа «кинжал», оснащенные ядерными импульсными боеголовками.

Они бросили опустевший корабль на месте, предварительно уничтожив двигатели Хольцмана на тот случай, чтобы Омниус не смог скопировать спейсфолдерную технологию, если их миссия здесь потерпит неудачу. Наконец Вориан, переведя дыхание, отдал приказ о начале операции по уничтожению местного Омниуса.

— Настало время выполнить то, ради чего мы прибыли сюда. Немедленно приступить к атомной бомбардировке Йондайра. Каждому уцелевшему кораблю немедленно выпустить истребители-бомбардировщики с импульсными атомными зарядами, прежде чем машины успеют приготовиться к отражению нападения.

Даже в отсутствие крупного машинного флота планеты Синхронизированного Мира располагали локальными оборонительными системами, а возможно, и боевыми орбитальными станциями, защищавшими местные цитадели Омниуса. Каждое нападение на такую «беззащитную» планету требовало по меньшей мере одного дня на подготовку и выход на исходные позиции для запуска скоростных «кинжалов» с их импульсными атомными зарядами, а потом на верификацию достигнутого успеха. Несмотря на то что путешествия между солнечными системами были практически мгновенными, армии Джихада должно было потребоваться много времени на то, чтобы прочесать всю обширную территорию Синхронизированной Империи Омниуса.

Вориан повел за собой оставшиеся боевые корабли к самой большой, окруженной кольцом планете солнечной системы Йондайра. Из грузовых люков были запущены эскадрильи истребителей-бомбардировщиков, которые, рассредоточившись под кольцом, выпустили первые заряды — воздушные импульсные атомные бомбы, поразившие стратегические подстанции, а затем — наземные бомбы, уничтожившие своими импульсами все существовавшие на планете гель-контурные цепи электронных мозгов местных роботов.

Все плененные роботами жители этой планеты, имевшие несчастье находиться на поверхности, оказались побочными жертвами взрывов, но необходимость быстрого и полного уничтожения всякого проявления всемирного разума не оставляла места сочувствию.

Глядя на уродуемую атомными взрывами поверхность планеты, Вориан приказал себе заглушить чувство вины и угрызения совести и отдал приказ кораблям перегруппироваться на периферии планетной орбиты. Удостоверившись в полном успехе, корабли направились к следующей цели. А потом к следующей…

Если все идет по боевому расписанию, то другие эскадрильи сейчас делают то же самое на остающихся пока под контролем Омниуса планетах. Атомное разрушение, как водная рябь, распространялась по океану бескрайней территории, завоеванной Омниусом. Сначала добычей армии Джихада станут менее укрепленные цитадели всемирного разума, а потом наступит черед главного — корринского — Омниуса.

У всемирного разума не было ни малейшего шанса на организацию достойного сопротивления, он не мог и предупредить свои миры об угрожавшей им опасности. Как стремительные и беспощадные убийцы, корабли армии Джихада, несущие смертельные импульсные бомбы, уничтожали поставленные цели и исчезали в глубинах космического пространства. Омниус будет уничтожен до того, как почувствует приближение неотвратимого удара.

По крайней мере теоретически…

 

Хотя все население Салусы Секундус было готово на лишения и жертвы и не жалело усилий, чтобы помочь проведению грандиозной операции, одного месяца было далеко не достаточно для того, чтобы эвакуировать с планеты всех ее жителей. Надо было готовиться к худшему.

Лига была поглощена выполнением основной задачи, требовавшей создания огромного флота, подготовки экипажей и вооружения кораблей ядерными боеголовками, а на долю Абульурда Харконнена и его брата Фейкана выпала подготовка и проведение великого исхода с главной планеты Лиги Благородных.

Верховный главнокомандующий Вориан Атрейдес собрал на орбите Салусы Секундус громадный военный флот, равного которому по мощи человечество еще не видело. Одна боевая группа задругой активировали двигатели Хольцмана и исчезали в неизведанных глубинах свернутого пространства. Пройдет немало времени, прежде чем Лига получит отчет о ходе боевых действий, но Абульурд верил в успех этого отчаянного плана борьбы за выживание. Каждое утро, пробуждаясь от прерывистого короткого сна, молодой офицер напоминал себе, что за это время еще несколько копий всемирного разума прекратили свое существование еще на дюжине планет Синхронизированного Мира — огромной машинной империи.

Однако из фотографий, доставленных отцом и Фейканом с Коррина, они знали, какая опасность надвигалась сейчас на главную планету Лиги Благородных. Даже в том случае, если уничтожение воплощений Омниуса успешно завершится, то сама Салуса Секундус тоже была обречена.

Абульурд не мог спасти всех, но работал без отдыха сутками, чтобы вывезти с планеты как можно больше людей. Фейкан слал из Зимии директивы, забирая каждый свободный корабль, каждого годного к службе человека, чтобы комплектовать экипажи.

Как раз сегодня утром Абульурд вывез из Города Интроспекции в космопорт и поместил на эвакуационное судно свою больную мать. Так как мест для того, чтобы эвакуировать всех поголовно, явно не хватит до истечения отведенного Салусе времени, некоторые жители сердито косились на молодого офицера, вероятно, мысленно упрекая его за то, что он вывозит совершенно бесполезного человека за счет кого-то другого, молодого и крепкого, кто мог бы принести пользу. Мать же была в состоянии полного помрачения сознания, она не понимала ни угрожавшей опасности, ни того, что ей спасают жизнь.

Абульурд сознавал всю тяжесть принятого решения и даже подумывал о том, чтобы спрятать мать в укрепленных подземных убежищах Города Интроспекции. Но там некому было ухаживать за Вандрой. Как много обстоятельств приходилось учитывать, как много ответственных решений надо было принимать. Каждый вздох матери был для Абульурда бесценен, ибо оставлял надежду на возможность — пусть и отдаленную, — что она выживет. Он не мог оставить ее. Эти мучения напомнили ему о Тиции Ценве, которая разыгрывала из себя Господа Бога, решая, кто спасется, а кто останется умирать на Иксе…

В конце концов он решил не обращать внимания на жалобы и обвинения в фаворитизме. Она — моя мать, говорил он себе, и она — Батлер. Он сослался на авторитет Фейкана, отдал приказ и проследил за его выполнением.

Ежедневно Абульурд наблюдал в космопорте одну и ту же картину — люди осаждали каждый отбывающий корабль, набивались в пассажирские салоны и грузовые отсеки, перегружая суда сверх всяких мыслимых пределов. Он видел страх и панику на их лицах и понимал, что не сможет нормально спать до тех пор, пока все это не кончится. Он начал принимать огромные дозы меланжи — и не для того, чтобы защититься от инфекции, а просто чтобы работать и двигаться.

Глядя в небо, он видел, как из космопорта Зимин один за другим взлетают корабли. Многие капитаны вернутся назад за следующей партией эвакуируемых, но некоторые останутся в безопасности, опасаясь приближавшегося флота Омниуса, оставив тем самым Абульурду еще меньше возможности спасти как можно больше людей.

Спасательные суда и карантинные корабли уже были направлены в условленное место на дальней орбите, вне зоны досягаемости сигнальных систем. Экипажи надеялись остаться незамеченными после прилета кораблей Омниуса.

Фейкан неутомимо исполнял массу административных обязанностей, и всюду его сопровождала бледная племянница, которая не отходила от дяди после прибытия с Пармантье. Но даже среди всего этого сумасшествия и ужаса, похожая на призрак Райна не переставала думать о своем предназначении. Она говорила своим чистым и сильным голосом со всякой аудиторией, готовой ее слушать, а так как она была человеком, перенесшим страшную инфекцию и оставшимся в живых, то люди с вниманием относились к тому, что она хотела сказать. У девочки был очень сильный и проникновенный голос, слышный на большом расстоянии. Выступая перед толпами, Райна страстно требовала исполнения главной миссии: уничтожения всех мыслящих машин.

— Мы не можем потерпеть поражение — ведь на нашей стороне Бог и Серена Батлер.

Слушая все это, Абульурд думал, что этим людям нечего бояться. Он очень хотел, чтобы Райна и Фейкан побуждали толпу к помощи и созиданию вместо того, чтобы разжигать в них фанатизм и страсть к разрушению.

Не было никаких средств навести хотя бы элементарный порядок в этом безумном исходе. В течение двух недель те, кто хотел уехать и нашел для этого корабли, улетели, но во многих судах было мало продовольствия, и его могло не хватить на время долгого пути, так как никто не знал точного срока прибытия флота Омниуса.

Совершенно другим делом было рытье убежищ в надежде на лучшее. Инженеры армии Джихада гигантскими экскаваторами рыли огромные котлованы, укрепляли их мощной металлической арматурой и броневыми листами, заполняя водой и продовольствием. Тот, кто не успеет покинуть планету вовремя, сможет спрятаться в этих гигантских убежищах, чтобы пережить бомбардировку, которой подвергнет планету флот уничтожения.

По прошлому опыту можно было ожидать, что армия мыслящих машин просто сотрет с лица земли все что можно, а потом отступит. Но если машины вздумают уничтожить всякие следы пребывания здесь людей и основать крепость Омниуса, то уцелевшие жители окажутся в подземельях как в ловушке. Впрочем, у них не было иного выбора.

Многие люди, чьи семьи жили на Салусе Секундус не одно поколение, не желали улетать, полагаясь на везение в случае нападения мыслящих машин. Абульурд, правда, думал, что они пожалеют о своем решении, когда увидят корабли роботов.

Задание казалось невыполнимым и абсолютно безнадежным, но Абульурд продолжал работать на пределе своих сил. Вориан Атрейдес доверил ему эту миссию, и этого было достаточно, чтобы воспламенить душу Абульурда Харконнена.

Эвакуационные корабли продолжали с короткими интервалами покидать Зимию и другие космпорты Салусы Секундус. Поначалу команды наблюдателей пытались регистрировать эвакуированных, записывая кто и когда улетел и кого еще предстояло вывезти. Но все эти попытки провалились из-за невероятно большого числа беженцев. Абульурд и его товарищи проводили дни и ночи, просто отправляя людей прочь с обреченной планеты. Если они выживут, переписать их можно будет и позже.

Если Великая Чистка закончится успешно и воплощения всемирного разума будут уничтожены на всех его планетах, то отец, Вориан Атрейдес и все, кто уцелеет после ее проведения, вернутся на Салусу, чтобы противостоять оставшемуся без руководства флоту роботов.

Пока же на последнем рубеже обороны осталось всего несколько кораблей Лиги, не оснащенных двигателями Хольцмана. На орбите была выстроена символическая оборона, и все солдаты Джихада, оставшиеся здесь, знали, что погибнут, так как видели, какой мощи флот направил против Салусы Омниус.

Но Абульурд не собирался сдаваться — по крайней мере пока. Где-то далеко отсюда Вориан Атрейдес и Квентин Батлер продолжали Великую Чистку — день за днем, планету за планетой.

Все больше и больше кораблей взмывали в небо, оставляя огненные следы. На каждом из них находилась жалкая горстка людей, которым, вероятно, удастся избежать гнева Омниуса. И одно это уже хорошо. Может быть, общими усилиями им удастся выковать победу из этой безнадежности.

 

Находясь почти в трансе, Норма разжевала еще две капсулы меланжи. От едкого вкуса, заполнившего рот и нос, заслезились глаза. Мысленно она была уже далеко от Кольгара…

В Синхронизированном Мире продолжалась Великая Чистка. Она знала, что налеты бомбардировщиков стирали галактические инкарнации всемирного разума в радиоактивную пыль. Управляемые машинами планеты гибли одна за другой, поражаемые чередой беспощадных ударов, гибли до того, как об этом узнавали другие воплощения Омниуса.

Это стало возможным только благодаря тому, что она изобрела корабли, свертывающие пространство и время.

Но вместо гордости Норма испытывала в душе нарастающую тревогу. Странно звучавшее эхо катастрофы превращалось в причудливые видения, вызывавшие у нее чувство неискупленной вины.

Она до сих пор не изобрела надежной системы навигации, и множество солдат армии Джихада гибли на ее кораблях. Каждая боевая группа при перескоке из одной галактики в другую переживала децимацию. Прежде чем они достигали следующей цели, децимация повторялась. О, какая ужасная цена!

Поразительно красивая, похожая на спустившегося с небес ангела, стояла Норма на плоской крыше одного из цехов верфи, производящей спейсфолдеры, и смотрела в небо. Она направила взор в черное бездонное пространство, усеянное сверкающими звездами и мерцающими планетами. Некоторые из них принадлежали Лиге, другие — Синхронизированному Миру мыслящих машин… но многие превратились в радиоактивный пепел, став просто мертвыми космическими объектами.

Огромное пространство манило ее. Прохладный ветер шевелил длинные светлые волосы. Норма нашла способ соединить мостами все миры галактики, свернув ткань космического пространства. Каждая звездная система, которую она сейчас видела, и другие, невидимые глазу, стали доступны исследованию и освоению человеком. Двигатели Хольцмана работали, и она никогда не сомневалась в том, что они будут работать. Но было и еще нечто ускользающее, то, что никак не давалось ее разуму.

Мои корабли отнюдь не безупречны.

Организм Нормы был так насыщен меланжей, что она практически не спала, как когда-то — когда была маленькой девочкой — в теплых россакских пещерах. Тогда она ложилась спать, не тяготясь никакими проблемами, несмотря на то, что на нее почти не обращали внимания. Чтобы возместить это пренебрежительное отношение Зуфы, маленькая Норма в мечтах переселялась в другие миры, углубившись в математику, которая в ее интерпретации была столь эзотерической, что заняла место между физикой и философией.

С помощью Аурелия Венпорта, который всегда поощрял ее занятия, в мозг Нормы стали проникать важные идеи, словно первые капли, превратившиеся вскоре в бурный полноводный поток. К семи годам, когда у нее сформировался мощный не по годам интеллект, она всегда ложилась спать, размышляя над проблемами или волновавшими ее ум интеллектуальными задачами; часто решения плясали где-то рядом, и она слышала их словно фуги, исполняемые на постепенно затихающем органе, потом ее одолевал сон, а наутро решение задачи было уже во всех деталях готово у нее в голове.

За спиной Нормы раздался вой двигателя Хольцмана, который испытывали в ангаре рабочие. Она сосредоточилась на звуке, и ей показалось, что он стал отдаленным и тихим. Пульсирующая в ее тканях меланжа успокаивала, притупляла чувства, но зато обостряла иные способности. Постепенно отвлекающий звук вовсе исчез, и она перестала ощущать и дуновения холодного ветра. Своими мыслями она воспарила высоко к звездам.

Там, далеко, в просторах бездонного космоса, корабли армии Джихада один за другим свертывали пространство и время, перелетая от одной планеты Синхронизированного Мира к другой. Мысленно она видела, как исчез в космосе и погиб еще один экипаж, люди погибли, разорванные на части, и это она не смогла помочь им найти правильный путь. Хотелось, чтобы верховный главнокомандующий Вориан Атрейдес разрешил установить компьютерные системы навигации не только на двенадцать кораблей. Если компьютер сконструирован для того, чтобы обеспечить уничтожение Омниуса, то что может быть в нем плохого?

Возможно, ей стоит разработать маршруты, сделав их более короткими и предсказуемыми. Это будет похоже на эстафету, когда короткими перебежками корабли будут безопасно преодолевать один за другим отрезки пространства, достигнув в итоге конечной цели. Они будут мгновенно преодолевать безопасные пространства, но более медленно двигаться в неизведанных участках. Но это будет стоить больших потерь времени. Время! Именно этой роскоши нет в распоряжении армии Джихада.

Видения оставались живыми и реальными, она различала, как корабли Лиги обрушивают ядерные удары на планеты Синхронизированного Мира, видела бурю атомных импульсов, опустошавших анклавы Омниуса… Видела плененных всемирным разумом людей, которые вначале надеялись на освобождение, а потом начинали понимать, что и они тоже обречены на уничтожение.

Вот перестала существовать еще одна машинная планета, стёрт еще один Омниус. Но с каждым перелетом сквозь свернутое пространство и время в живых оставалось все меньше и меньше воинов Джихада, все меньше и меньше боевых кораблей.

Очнувшись от своих грез, Норма вдруг заметила, что обширная плоская крыша, на которой она стоит, залита яркими огнями плавающих светильников. Рядом стоял Адриен, с беспокойством смотревший на грезившую наяву мать. Интересно, давно ли он стоит здесь, подумалось Норме. Она снова услышала громкий и отчетливый звук работающих двигателей, разносившийся по верфи.

— Как много потерь, — хрипло произнесла она, едва шевеля пересохшими губами. — Они не могут предвидеть, где свернутое пространство поглотит их, и поэтому гибнут. Слишком много жертв среди храбрых бойцов Джихада, среди невинных пленников Омниуса. Мои корабли. Моя неудача.

Адриен взглянул на нее. В его темных глазах застыло стоическое смирение.

— Это еще одна цена долгой и кровавой войны, мама. Когда Джихад наконец будет закончен, мы сможем вернуться к нашим делам.

И все же сквозь ночь она продолжала слышать крики умирающих, отдававшиеся в пространстве и между его свернутыми плоскостями.

 

Согласно плану, разработанному Ворианом совместно с примере Квентином Батлером до отбытия с Салусы Секундус, после выполнения каждого очередного задания боевая группа высылала скоростное судно с докладом о результатах операции. В связи с высокими потерями при каждом скачке сквозь свернутое пространство армия Джихада не могла позволить себе риск направлять всю группу в условленное место встречи; мартиристы же, которые, как правило, пилотировали фельдъегерские корабли, считались переменным составом.

Мелькавшие как молнии маленькие корабли доставляли сообщения в какое-то условленное место, оставляли подробный доклад об исходе атаки и потерях в виде радиобуя, данные с которого затем записывались и копировались разведчиками, присланными с других групп. Это позволяло командующим быть в курсе хода операции и численности потерь. Вориан Атрейдес скопировал эту систему с системы доставки обновлений с одной планеты Синхронизированного Мира на другую курьерскими кораблями. Это была очень забавная ирония судьбы.

Техники расшифровывали информацию, заполняли бланки. Каждое донесение об успехе говорило о маленькой победе, указывало путь к выживанию, питало надежду. Но были донесения и другого рода. Потеряно сто восемьдесят четыре корабля… двести семнадцать… двести тридцать пять… двести семьдесят девять. Каждый полет в свернутом пространстве во время этого атомного блицкрига был игрой в ужасную своей непредсказуемостью русскую рулетку: молниеносная победа, если все шло хорошо, — и молниеносная смерть, если полет оказывался неудачным.

На какое-то мгновение Вориан позволил себе скорбь по поводу гибели военного корабля Лиги «Зимия» и его капитана, превосходного солдата и веселого собутыльника. Сколько историй о былых сражениях и о женщинах рассказали они друг другу в бесчисленных космпортах Лиги. Вспомнил Вориан и другие лица, других людей, промелькнувших перед его мысленным взором. Все это были павшие герои, но ради исполнения возложенной на него миссии Вориан не имел права предаваться скорби.

Он подумал о молодом Абульурде, который находился сейчас на Салусе Секундус, вдали от этого испытания, но столкнувшийся с такой же страшной угрозой, не говоря о том, что они с Фейканом должны были эвакуировать все население планеты.

Выругавшись сквозь зубы, Вориан прикинул, сколько еще перескоков выдержит его флот. Он мог оценить шансы флота только статистически, но именно так машины анализируют свои шансы. В войне вообще нет ничего предсказуемого. Сколько кораблей останется, когда закончится Великая Чистка? Сумеет ли он сам ее закончить? Улучшенная навигационная система Нормы Ценвы давала ему преимущество перед другими, но будет ли это достаточной гарантией? Его флот оставил на своем пути уже целое кладбище из обломков боевых кораблей.

После того как они покончат с незащищенными планетами Синхронизированного Мира, а потом и с Коррином, остатки флота Джихада должны будут на всех парах поспешить назад, на Салусу Секундус. Там они встанут заслоном на пути наступающего флота машин, которые запрограммированы на нападение и выполнят его, несмотря на гибель всемирного разума. Армия Джихада нанесет машинам максимально возможный урон и погибнет в огне, до последнего надеясь отразить удар или по меньшей мере ослабить его.

Самого верховного главнокомандующего и его бойцов ждала неминуемая смерть до окончания этого последнего сражения. Но Вориан пожертвует жизнью в полном сознании того, что ему удалось окончательно уничтожить всемирный разум. Может быть, тогда он встретится с Лероникой на небесах, если мартиристы правы в своих религиозных убеждениях…

Вориан только покачал головой, взглянув на экраны, вмонтированные в стенки капитанского мостика боевого корабля Лиги «Победа Серены», там, в огромных молчаливых просторах, продолжается нанесение ударов по планетам машин. К настоящему моменту было уничтожено три четверти из более чем пятисот планет Синхронизированного Мира.

По мере того как разведчики доставляли сведения от девяноста боевых групп, Вориан составлял себе картину результатов их работы на вражеской территории. Просматривая разрозненные данные донесений, он увидел, что некоторые планеты роботов оказали более ожесточенное сопротивление, чем другие, опираясь на системы обороны. Пяти группам не удалось справиться с заданием — они не смогли уничтожить планетных Омниусов. Это потребует повторной экспедиции к сопротивляющимся Чистке планетам. В другом случае из-за погрешностей в навигации погибли четыре корабля группы — причем во время одного перескока. Только два разведчика уцелели, чтобы передать командованию эти зловещие сведения.

Нам придется наверстать упущенное.

— Это сделает моя боевая группа, — передал Квентин Батлер. Голос его звучал тускло, словно его перестала интересовать собственная жизнь. — Если вы отдадите нам два из ваших кораблей, верховный главнокомандующий, мы вернемся и закончим обработку целей, которые были пропущены.

Группа Квентина только что пережила один из самых трагических и катастрофических перескоков. В ней и без того оставалось всего шесть крупных судов, но во время одного перескока в свернутом пространстве к следующему синхронизированному миру погибли сразу три судна. Квентин оценил свои силы, силы противника на планете и понял, что не сможет уничтожить местное воплощение компьютерного разума. Огорчившись, он собрал три оставшееся баллисты и отправился на встречу с Ворианом, ориентируясь на приблизительные координаты местонахождения верховного главнокомандующего. Они, объединив корабли, уничтожили еще один Синхронизированный Мир, а затем остановились, чтобы обдумать сложившуюся ситуацию. Квентин снова рвался в бой.

— Очень хорошо, примере. Отправляйтесь с Богом. Мы не можем пощадить ни одну вражескую планету.

Подтвержденные и верифицированные данные позволяли утверждать, что во время Великой Чистки уже погибли более миллиарда людей-рабов и доверенных лиц — людей, томившихся в ужасных условиях подневольного труда на мыслящих машин. Эти жертвы лишали сна и покоя, но они были необходимы. Предстояло умереть еще многим и многим.

Первые планетные системы, на которых армия Джихада выводила из строя воплощения всемирного разума, были мелкими сообществами машин; преимущественно это были крепости и пункты восполнения запасов сырья и энергии для сил Омниуса. Теперь с оставшимися боевыми группами Вориану предстояло расправиться с более крупными планетами Омниуса, чтобы в конце концов добраться до главной резиденции всемирного разума — Коррина. И тогда действительно все будет кончено.

После того как Квентин отбыл, Вориан Атрейдес переформировал группу и совершил следующий рывок. Вокруг атакующих кораблей свернулись плоскости пространства. Эта тьма таила в себе либо дружеские объятия, либо удушающую хватку космоса. Через несколько мгновений будет ясно, чем оно окажется…

Когда боевые корабли Вориана вошли в зону притяжения огромной планеты Квадро с ее серебристыми лунами, он рассредоточил суда в виде гребня, на одном фланге которого пошла «Победа Серены». Подойдя ближе, Вориан приказал выпустить первую волну истребителей-бомбардировщиков. Сканеры зафиксировали вхождение в атмосферу неопознанных объектов, и Вориан приказал включить защитные поля Хольцмана.

Хотя Великая Чистка продолжалась уже несколько недель, ни один тихоходный машинный корабль не имел ни малейшей возможности долететь до других синхронизированных планет со скоростью, достаточной для того, чтобы предупредить об опасности. Но на Квадре оказалась работоспособная и хорошо функционирующая автоматическая оборонительная система, которая мгновенно и адекватно отреагировала на приближение флота армии Джихада.

Снаряды и ракеты роботов ударили в защитные поля Хольцмана и отбросили цели назад, в пространство. Прежде чем роботы успели дать второй залп, Вориан приказал отвечать на огонь, используя мерцающие поля Хольцмана, выбирая цели для самонаводящихся импульсных ядерных боеголовок. Спустя несколько мгновений десять искусственных лун раскололись на пылающие серебристые куски, которые разлетелись в разные стороны в околопланетном пространстве. Вориану уже было ясно, что битва здесь может продлиться многие часы, если не дни…

После поражения боевых искусственных спутников, но не имея возможности пробиться к поверхности планеты сквозь мощный оборонительный заслон цитадели Омниуса на Квадре, Вориан, не скрывая удивления и разочарования, приказал отступить. Капитанский мостик сотрясался от разрядов статического электричества. Послышался голос офицера-связиста:

— Мы вступили в контакт с людьми на планете, верховный главнокомандующий. Должно быть, они захватили внизу узлы связи Омниуса.

На экране, сменяя друг друга, появились изображения, на которых были видны континенты и города планеты Квадра. Вориан внимательно рассматривал крупные изображения с великолепным разрешением, полученные, видимо, через наблюдательные камеры Омниуса в одном из городов этого машинного мира. Но он знал, что будет делать.

— Мы не можем спасти этих людей. Продолжить атомную бомбардировку согласно разработанному плану.

Один из добровольцев-мартиристов, работавший на сканирующем устройстве корабля, сказал:

— Их примут в рай, если они пожертвуют жизнью ради великого дела священного Джихада.

— С сегодняшнего дня в раю станет очень тесно, — буркнул Вориан, продолжая рассматривать топографические изображения ландшафтов планеты.

Высоко в затянутом дымом небе Квадры, низко нависая над планетой, проглядывали серебристые луны метрополии этого Синхронизированного Мира. Маршировавшие по улицам роботы не обращали ни малейшего внимания на луны, но порабощенное население планеты инстинктивно чувствовало, что за планетой все равно ведется пристальное и неусыпное наблюдение. Несмотря на то, что все корабли были отозваны на Коррин для последнего концентрированного наступления на Лигу, опасность, исходившая от роботов, оставалась чрезвычайно высокой.

Но некоторые рабы шепотом делились между собой планами, высказывали надежду на скорое освобождение…

Когда объятые ярким пламенем искусственные спутники стали на глазах разваливаться на куски, люди на улицах Квадра-Сити как один уставились в небо. Некоторые, равнодушно взглянув на это происшествие, снова опускали глаза, возвращаясь к работе, отказываясь верить своим глазам.

Однако один человек по имени Борис — бывший мастер меча и наемник с Гиназа, взятый в плен двадцать один год назад во время стычки на Уларде, — совершенно точно понимал, что должно произойти дальше. Надежда его росла, буквально рвалась из груди. Он бросил инструменты на горячую упаковочную линию, расположенную на улице, на которой был вынужден работать. Понимая, что на колебания и сомнения не остается времени, он громко закричал:

— Именно этого момента мы ждали так долго! Идут наши спасители. Мы должны сбросить цепи рабства и сразиться вместе с ними, пока мы не опоздали.

По группам работающих невольников словно отдаленный раскат грома прокатился невнятный ропот. Борис, не теряя времени, схватил тяжелую кувалду и со всей силы опустил ее на механизм, приводивший в движение ленту транспортера. Посыпались искры, из двигателя повалил дым, и лента со скрежетом и визгом остановилась — словно машина застонала от боли.

Вокруг людей застыли в каком-то ожидании сторожевые и боевые роботы. В это время они получали новые инструкции от Омниуса Квадры. Борис не думал, что это мелкое происшествие на предприятии могло привлечь внимание всемирного разума. Что-то другое, происходившее на орбите, всецело захватило гигантский компьютерный мозг Омниуса.

За годы плена все наемники, товарищи Бориса, захваченные роботами на Уларде, были убиты, одни за неповиновение, другие совершенно бесцельно. Борис остался последним и вынашивал далеко идущие планы. И сейчас, побуждая работавших вокруг людей действовать, он понимал, что это их последний и единственный шанс.

Борис постоянно делился своими планами, не скрывая их, со своими запуганными товарищами по несчастью, отбирая для этого подходящих людей. Будучи мастером меча и последователем учения Йоола Норета, он тренировался в боевых искусствах под руководством механического сенсея Хирокса. Борис превосходно знал свои преимущества и свои недостатки. Он отбирал из рабов тех, кто был готов и хотел сражаться за свободу, обходя тех, кто был слишком робок, чтобы рисковать в схватках. Теперь помощники Бориса были рассредоточены по всей Квадре.

Раздался треск статического электричества и помех, вслед за чем из громкоговорителей на транспортере послышался голос. Обычно через эти громкоговорители роботы отдавали людям свои грубые унизительные приказы, но на этот раз из динамика зазвучал человеческий голос.

— Это армия Джихада! Баллисты, штурмовики, истребители! — возбужденно кричал один из людей Бориса со станции на одной из искусственных лун. — Они свалились… ниоткуда. Огневая мощь невероятна! Одна из лун уже повреждена и выведена из строя.

Борис и сам видел в небе яростные сполохи огня, словно там вращалось огромное точильное колесо. Эскадра вела концентрированный обстрел одной из лун, вращавшихся на низкой орбите. Интенсивность огня усилилась, и Борис, затаив дыхание, смотрел, как луна треснула и рассыпалась на множество обломков, которые понеслись к планете, вспыхивая яркими факелами при входе в плотные слои атмосферы.

Понимая, что этот разгром есть признак неминуемой победы, колеблющиеся рабы теперь доверились Борису и присоединились к нему. Отбросив страх, люди ободрились и, опьяненные близкой свободой, с громкими радостными криками принялись крушить все, что попадалось им под руку.

Хаос и непредсказуемость происходящего не позволили сторожевым и боевым роботам эффективно отвечать на беспорядки, и они применили простое средство — начали стрелять. Пока наверху разворачивалось нечто грандиозное, на улицах происходило страшное кровопролитие — роботы преследовали людей, стреляя в многочисленную толпу. Отовсюду слышались крики ужаса и боли.

Но даже отчаявшиеся люди дрались, не думая о своем выживании, и Борис ощутил прилив небывалой гордости. Он потратил много лет, готовя их к этому восстанию. Многие рабы считали его фантазером и прожектером, и вот теперь мечта стала явью.

— Нам надо продержаться! Скоро здесь будут корабли Лиги — мы должны расчистить им путь!

Будучи мастером меча, Борис мог превратить в оружие все что угодно. Он ломал механизмы, находил способы перегружать и выводить из строя генераторы энергии. За какой-то час он успел уничтожить много машин и организовал боевую группу для захвата резервного командного пункта. Но несмотря на то, что Омниус со своими ограниченными силами был занят отражением вторжения армии Джихада, на улицах стало появляться все больше и больше боевых роботов. Машин было действительно много, они были превосходно вооружены смертоносным оружием, и у рабов, вооруженных лишь примитивными подручными средствами, не было никаких шансов устоять в этой схватке.

Борис не мог позволить себе предаваться печали и горю. Он продолжал надеяться, что скоро на поверхности планеты высадятся люди, которые помогут восстанию. Все больше и больше рабов, даже те из них, кто раньше были доверенными людьми, приняв сторону Омниуса, тоже сражались за общую свободу человечества.

Когда рабам все же удалось пробиться к работающему центру связи, Борис передал сообщение об их положении всем командирам эскадры Лиги, прося о помощи. «Кинжалы» и тяжелые бомбардировщики ринулись к планете, словно стая орлов. Видя их, уцелевшие рабы возликовали, а Борис вскинул к небу сжатый кулак.

Затем начали рваться импульсные атомные боеголовки. Первые взрывы загремели на далеком горизонте. Все небо затянули огромные словно северное сияние сполохи белого ослепительного огня. Ударные и световые волны снова и снова обрушивались на город машин, после каждого следующего удара местность озарялась ослепительными, невыносимыми для глаз вспышками.

Борис бросил на землю самодельное оружие и поднял глаза к небу. Теперь он понял, почему ни один корабль Лиги не ответил на его отчаянный зов.

— Они явились сюда вовсе не для того, чтобы спасать нас. Он смиренно вздохнул, видя, как армия готовится к новому удару. Армады Лиги прилетели для того, чтобы окончательно уничтожить Омниуса, а не для того, чтобы спасать горстку рабов.

— Мы будем считаться неизбежными побочными потерями. Но он понимал, что именно делает Лига, и даже испытывал малую толику гордости от того, что и ему довелось участвовать в последней великой битве этой ужасной войны. До этого Борис не мог даже подумать о том, как достойно закончить свою жизнь. Если армада Лиги победит, то все машины на Квадре будут уничтожены полностью и окончательно.

— Сражайся, и пусть враги твои падут быстро, — тихо сказал он себе.

В атмосферу ворвались скоростные истребители и тяжелые бомбардировщики. В оглушительной тишине вспыхнуло пламя первых взрывов. Исполинская разрушительная волна накрыла Бориса, людей и роботов, прежде чем они смогли услышать ее приближение.

Флагманская боевая группа снова свернула пространство и снова устремилась к цели — следующей планете Синхронизированного Мира. На этот раз, к счастью, Вориан не потерял ни одного из основных кораблей. Согласно информации, полученной от других боевых групп, в распоряжении всего флота теперь оставалось не больше трехсот баллист и штурмовиков из тысячи, которыми располагала армия Джихада в начале этого великого похода.

Вориан оценил активность обитателей расстилавшейся под ними планеты, его следующей цели — всего лишь названия и набора координат. Вот как я должен думать об этом. Как о мишени и как о средстве достижения окончательной победы. Даже если внизу находится порабощенное население, радостно ожидающее спасения, он должен без колебаний расстрелять цель атомными ракетами. Полная стерилизация каждой планеты всемирного разума. Убедив себя, что это необходимо, Вориан Атрейдес перестал думать об этом. Он ожесточил сердце, ибо у него не было иного выбора.

Он продолжал методично перескакивать из одного свернутого пространства в другое, уничтожая следующие планеты и потеряв при этом еще два корабля. Эскадрильи бомбардировщиков продолжали методично выполнять свою разрушительную работу. Яростные и все более ожесточавшиеся после каждой очередной операции воины Джихада как неумолимые мстители появлялись у все новых и новых планет Омниуса, постепенно приближаясь к Коррину. И вот наконец были уничтожены все машинные планеты, кроме одной, последней и самой главной. Все остальные, подвергшиеся беспощадной атомной бомбардировке, остались позади, с мертвыми машинами и людьми на безжизненной поверхности.

В конце концов, Вориан собрал воедино все остатки своего флота и подвел итоги потерям. Осталось двести шестьдесят шесть кораблей. Он свел их в одну боевую группу, взяв на себя командование и поставив заместителем Квентина Батлера. При такой решимости довести начатое до конца у него не было сейчас ни времени, ни права на сожаления и слезы — их срок еще не настал. Вориан добудет победу — не важно, какой ценой, и не станет с горечью жалеть о содеянном.

Они не смеют останавливаться на полпути. Чудовищный машинный флот движется к Салусе Секундус. Не став прислушиваться к тихому голосу совести, Вориан собрал свои силы в кулак и направил их к следующей цели.

На Коррин.

 

С невероятно перегретыми двигателями, израсходовав последние капли горючего на экстренное торможение, первые группы кораблей флота мыслящих машин, отправленных к Салусе Секундус, выходили на орбиту вокруг Коррина. Миссия уничтожения была отменена, флот — развернут по прямому указанию главного Омниуса. Эта первая группа должна была послужить временным рубежом прикрытия от сил хретгиров, замышлявших окончание Великой Чистки. Все расчеты говорили об одном и том же, корабли людей с атомными боеголовками скоро будут здесь.

Получив от Видада ошеломляющие сведения, Омниус отправил вслед флоту самые быстроходные суда, которые должны были, постоянно наращивая ускорение, догнать его и передать приказ о немедленном возвращении на Коррин. Было вполне возможно — или вероятно? — что остальные планеты Синхронизированного Мира уже уничтожены.

Догонявшие флот корабли сжигали горючее, постоянно ускоряя свой полет, не оставляя горючего ни для возвращения обратно, ни даже для торможения. Суда с экстренным приказом догнали основные силы флота на пятый день после вылета, но не смогли ни остановиться, ни состыковаться с его кораблями. Они пролетели мимо, на ходу передав приказ и перепрограммировав роботов, ведущих суда.

Флот Омниуса рассредоточился на огромном пространстве, когда он начал выполнять маневр разворота. Приоритет был дан тем кораблям, которые обладали максимальной скоростью, — они должны были вернуться первыми и образовать защитный кордон вокруг планеты — главного и теперь последнего оплота Синхронизированного Мира. Самые быстроходные корабли развили такое ускорение и подверглись таким сильным перегрузкам, что многие суда и роботы-пилоты были повреждены к тому времени, когда они добрались до цели полета. Более крупные и медленные корабли должны были прибыть позже, но тоже как можно скорее.

Не теряя времени, Омниус между тем распорядился увеличить производство оружия и боевых роботов. В течение нескольких дней были созданы новые эффективные оборонительные системы. Вскоре к планете прибыла еще одна группа кораблей флота, сопровождаемая курьерским кораблем с обновлениями от Омниуса одной из планет, уничтоженных импульсными ядерными зарядами.

После того как много месяцев назад Севрат сумел ускользнуть из плена, в котором держал его Агамемнон, этот независимый робот вернулся к исполнению своих привычных обязанностей пилота курьерского корабля с обновлениями. Недавно он чудом удрал с планеты Омниуса, ставшей одной из первых мишеней Великой Чистки. Севрат доставил Омниусу неопровержимое доказательство того, что в космосе действительно появились боевые группы армии Джихада, они вываливались словно ниоткуда, атаковали ни о чем не подозревающих роботов атомными боеголовками, а потом снова исчезали, словно пропадая в каких-то таинственных дырах в ткани пространства-времени.

Все происходило именно так, как предупреждал когитор-отшельник Видад. Сам он, передав Омниусу нужную информацию, посчитал свою миссию выполненной и, воспользовавшись суматохой, возникшей на Коррине после его сообщения, немедленно отбыл с Коррина, не спеша отправившись обратно на Салусу Секундус. Омниус даже не пытался его остановить. С этого момента философствующий отшельник был ему неинтересен.

Узнав о прибытии Севрата, Эразм решил немедленно нанести визит на курьерский корабль и лично повидаться с его капитаном.

— Я хочу пойти с тобой, отец, — сказал Гильбертус, оставив клон Серены Батлер нюхать цветы на лужайке виллы.

— Пойдем, твои прозрения часто бывают полезны. Летающий поезд в мгновение ока доставил их из города в космопорт, где на новом, недавно забетонированном участке стоял серебристо-черный корабль, оставленный вне блиставшего металлом основного ангара. Эразм вступил в машинное взаимодействие с Севратом, таким же независимым роботом, как и он сам. Эразм изучил ментальные записи Севрата, и по мере того, как он углублялся в них, начали всплывать очень интересные факты.

Оказалось, что робот-пилот совсем недавно получил на одной из планет копию Омниуса с обновлениями и уже собирался покидать ее, когда внезапно и молниеносно словно ниоткуда в небе появились вражеские корабли, которые очень быстро уничтожили местное воплощение Омниуса и стремительно скрылись, как будто провалившись в космическую черную дыру. Несомненно, они отправились атаковать следующую планету Синхронизированного Мира. Переждав этот момент, Севрат на всех парах устремился к Коррину, отчего едва не вышел из строя двигатель.

Эразм отключил непосредственную связь, чтобы обработать эти поразительные данные. Он повернул свое жидкостно-металлическое лицо к Гильбертусу.

— Действия флота Джихада являются для меня совершенно неожиданными. Они убивают миллионы и миллионы людей на планетах Синхронизированного Мира.

— Я не могу поверить в то, что люди могут намеренно истребить столько представителей собственного вида, — сказал Гильбертус.

— Мой Ментат, они уже сделали это. Правда, одновременно они уничтожают и роботов.

— Мне стыдно за то, что я тоже человек, — с жаром произнес Гильбертус.

— Они просто делают все необходимое для того, чтобы искоренить нас, — возразил Эразм. — И не стоят за ценой.

— Мы с тобой уникальны, отец. Мы оба свободны от нежелательных влияний, как человеческого, так и машинного начал.

— Мы никогда не можем быть свободными от нашего окружения и от нашего внутреннего устройства. В моем случае это программирование и сбор данных, а в твоем — генетическая конституция и жизненный опыт.

Произнося эти слова, Эразм заметил две кружившие рядом наблюдательные камеры Омниуса, собирающего и передающего данные.

— Наше с тобой будущее зависит от результатов этой великой войны. Очень много разных вещей влияют на наше поведение и ситуации, независимо оттого, знаем мы об этом или нет.

— Я не хочу пасть невольной жертвой их ненависти к мыслящим машинам, — сказал Гильбертус, — и я не хочу, чтобы погиб и ты.

Эразм был уверен, что его приемный сын говорил совершенно искренне и был по-настоящему опечален. Как будто не было оснований сомневаться в его верности. Правда, много десятилетий тому назад таким же верным человеком казался и Вориан Атрейдес. Эразм протянул свою тяжелую металлическую руку и, имитируя нежность, положил ее на плечо Гильбертуса.

— Большая часть нашего флота успеет вернуться как раз вовремя, чтобы защитить нас, — сказал Эразм, чтобы успокоить своего воспитанника и подопечного, хотя и не мог подтвердить свои слова объективными данными. Мыслящим машинам придется окопаться на Коррине, создать здесь неприступную крепость и окружить ее таким барьером, сквозь который никогда не смогут пробиться люди.

— Таковы требования времени, — сказал подслушивавший Омниус. — Вероятно, я — последнее оставшееся во вселенной воплощение всемирного разума.

 

Остатки некогда крупнейшего спейсфолдерного флота армии Джихада двигались, рассыпав строй, в черной тьме бездонных глубин космоса, а экипажи лихорадочно готовили оружие для последнего, решительного и окончательного удара по главной цитадели всемирного разума. Был произведен необходимый ремонт. Боеголовки приведены в рабочее положение. Для последней битвы были настроены поля Хольцмана и двигатели.

— Пройдет всего несколько часов, и мы окончательно сокрушим последнего Омниуса, — передал экипажам верховный главнокомандующий Вориан Атрейдес. — Всего через несколько часов человечество, все люди, станут наконец свободными — впервые за тысячу лет кровопролитной тяжелой борьбы.

Слушавший речь командующего на своем капитанском мостике примеро Квентин Батлер согласно кивнул. Рассеянные вокруг в черноте космоса корабли успокаивающе поблескивали отражениями сияющих звезд, светили внутренними огнями и зеленоватым свечением индикаторов опасного сближения. По линиям связи шел интенсивный обмен, слышались голоса, доклады о готовности. Мартиристы пели благодарственные гимны и молились о мщении.

Теперь, кажется, действительно все. Коррин должен быть совершенно незащищенным, так как весь флот роботов отбыл к Салусе несколько недель назад.

Сердце Квентина за это время превратилось в пепел, сожженное добела раскаленной ужасной мыслью о том, что он лично убил миллиарды невинных рабов Омниуса, но он отгонял от себя эту страшную мысль, не давая ей овладеть его сознанием. Малым утешением служили Квентину слова верховного главнокомандующего Вориана Атрейдеса, сказанные им о тяжкой миссии, возложенной на армию Джихада: хотя они платят огромную цену в человеческих жизнях, намного больше людей погибло бы, если бы не их стальная воля пройти сквозь это страшное кровавое испытание и взять на себя ответственность за то, что они совершили и должны еще будут совершить.

Нужна полная и окончательная победа над миром машин — победа, чего бы она ни стоила.

Квентину было ненавистно это проклятое бездействие, это бесполезное сидение на борту висящего в космосе корабля. Надо было двигаться и завершить наконец эту ужасную миссию. Если они простоят здесь еще немного, то сойдут с ума от страшных мыслей и угрызений совести…

Коррин, главная планета Синхронизированного Мира, главная планета Омниуса — и последний его оплот — имела гораздо большее значение, чем все другие планеты такого рода, вместе взятые. И теперь, когда перед ними находилась последняя цитадель, 'последний бастион всемирного разума, ставки возрастали неимоверно высоко, увеличилась и опасность столкновения. Если хотя бы часть флота осталась на Коррине, если есть военная сила, способная защитить всемирный разум, то машины приложат все силы, чтобы сохранить само свое существование и избегнуть полного уничтожения. Так как корабли армии Джихада были уже изрядно потрепаны, не говоря о том, что их осталось ничтожно мало, это будет одна из самых жестоких и смертельных битв, в которых участвовало человечество.

И если Омниус сумеет до начала атомного холокоста сохранить свою копию, если какой-нибудь робот-капитан, подобный Севрату, сумеет вывезти эту копию с Коррина, то все усилия пойдут прахом, так как тогда мыслящие машины снова смогут распространиться по вселенной.

Вориан Атрейдес, как всегда, предложил новаторское и неожиданное решение. На вооружении армии Джихада среди прочего находились импульсные скрэмблерные передатчики, которые можно было установить на тысячах околопланетных искусственных спутниках. Прежде чем остатки флота Лиги поразят противника на Коррине, надо будет установить на орбите вокруг машинной планеты сеть спутников Хольцмана и тем захлопнуть мышеловку, в которой неминуемо окажется всемирный разум…

Теперь, перед последним натиском, Квентин, выглядя совершенно опустошенным и утомленным, наблюдал за работой своих офицеров и вольнонаемных техников. Временно исполнявший обязанности адъютанта молодой офицер был образцом исполнительности, готовым передавать приказы и выполнять любые — самые ответственные — поручения, что избавляло Квентина от мелочей — он мог сосредоточиться на выполнении главной и основной задачи. Неужели это действительно последняя битва страшной войны?

Сколько он себя помнил, Квентин знал только Джихад и ничего, кроме Джихада. Он стал героем войны будучи молодым человеком, женился на женщине из семейства Батлер, родившей ему троих сыновей, которые тоже сражались в рядах армии Джихада в войне против мыслящих машин. Вся жизнь Квентина была без остатка отдана этой всепоглощающей борьбе, и ни на что другое у него не оставалось ни времени, ни сил. Хотя сейчас он не знал, как будет поправляться и приходить в себя после этого страшного душевного опустошения, он желал лишь одного — чтобы скорее кончилась эта война. Он чувствовал себя как мифический Сизиф, приговоренный к решению дьявольской, неисчерпаемой работы, которую надо выполнять вечно, но никогда не выполнить ее до конца. Возможно, что если он когда-нибудь вернется на Салусу — если Салуса уцелеет в этой битве, — то он удалится в Город Интроспекции и станет там самым примерным отшельником. Он закончит свои дни, сидя возле Вандры и глядя ничего не видящими глазами в пустоту…

Но пока война еще не кончилась, и Квентин заставлял себя подниматься выше этих оправдывающих его мыслей. Они ослабляли его и физически, и эмоционально. Как освободителя Пармантье, как защитника Икса его обожали и солдаты армии Джихада, и гиназские наемники. Не имеет значения, насколько устал примеро, насколько он подавлен — он не имеет права показывать это окружающим и тем более подчиненным.

Надо сказать, что пока атомные бомбардировки имели успех и приближали победу, хотя и неслыханно дорогой ценой. Теперь, после множества прыжков в свернутое пространство, от флота осталась едва ли четверть того, что было с самого начала этого похода. Многие из лучших и талантливейших бойцов, бывших к тому же личными его друзьями, погибли. А сколько невинных людей было сожжено в атомном огне во время этих бомбардировок синхронизированных планет.

Квентин ощущал на своих плечах груз двойной ответственности — как начальника, отдававшего суровые приказы, и как человека, который выжил, за что ощущал немалую вину, так как многие другие — те, кто был лучше, чем он, — погибли. Однажды, когда придет время, он напишет все письма, он поедет к семьям… если, конечно, сам останется в живых.

Ряд кораблей, которым выпало участвовать в этом последнем решающем нападении, были изрядно потрепаны в предшествовавших боях, но отремонтированы и вполне годились для того, чтобы нести ядерные боеголовки, хотя не обладали уже соответствующими наступательными или оборонительными возможностями. У некоторых кораблей были полностью разрушены артиллерийские установки; у других сильно пострадали защитные поля Хольцмана. Дюжина кораблей еще могла свертывать пространство, но больше ни на что не годилась. Их можно было, правда, использовать в спасательных операциях или включать в состав флота для придания ему большей внушительности в глазах неприятеля.

Короче, в дело шел любой металлолом.

Молодой адъютант Квентина передавал по каналам связи последние приказы и инструкции командирам оставшихся в строю кораблей сводной боевой группы. Когда Квентин доложил верховному главнокомандующему о готовности, Вориан Атрейдес принял решение о начале наступления на последнюю цитадель всемирного разума.

— Курс на Коррин!

Офицеры и солдаты испустили крик радости и воодушевления. От этих возгласов по спине Квентина пробежал холодок. Десятки лет войны вели к этому часу торжества. Понадобятся все знание техники, все боевые навыки, приобретенные в боях армией Джихада, чтобы добиться успеха и победить в этой заключительной решающей схватке.

Пространство стремительно свернулось.

Затем словно рыба, выскочившая из моря над гладью воды, флот людей вынырнул на поверхность обычного космического пространства. За огромным шаром планеты Коррин Квентин, прищурившись, разглядел зловеще красное солнце этой звездной системы. Кроваво-красные лучи символизировали ту кровь, которая прольется здесь сегодня.

Вражеские корабли начали вываливаться из пространства, словно появляясь ниоткуда. Более двухсот судов с опознавательными знаками армии Джихада.

— Они прибыли сюда, чтобы уничтожить нас, Гильбертус, — сказал Эразм.

— Наша оборона выдержит их удар, — загремел со стенных экранов Омниус. — Я создал имитационные программы и провел все необходимые вычисления.

Подразделение за подразделением, вернувшаяся часть кораблей мыслящих машин занимала оборонительные позиции вокруг Коррина, выстраивая кольца и хитроумные ловушки. Однако основные силы флота всемирного разума все еще были в пути. Тех кораблей, которые были в наличии, могло не хватить для отпора человеческих фанатиков. Эразм смотрел на изготовившихся к атаке хретгиров, зная, что каждый корабль нагружен импульсными ядерными боеголовками.

Омниус опять недооценил своих человеческих противников. Эразм наблюдал также, как спешно строилась оборона машин, и еще раз осознал, что этой горстки кораблей может не хватить для того, чтобы выстоять в надвигающейся схватке с людьми. Даже чисто статистически хретгиры могут победить нас.

Когда начали поступать первые данные рекогносцировки, Квентин подошел ближе к экранам мониторов.

— Их оборона сильнее, чем мы ожидали. Что делают здесь все эти боевые корабли? Я полагал, что флот уничтожения отбыл с Коррина несколько недель назад и уже должен быть на Салусе. Неужели они оставили здесь такое сильное охранение?

— Это вполне возможно. Кроме того, Омниуса могли предупредить, — ответил по связи Вориан Атрейдес. — Однако мы сможем прорваться, если бросим на врага все свои силы. Но добыть здесь победу будет труднее, чем на тех планетах, которые мы бомбили до сих пор.

Квентин еще раз подсчитал свои корабли. Слава богу, ни один из них не был потерян во время последнего прыжка через свернутое пространство. Это несколько ободрило примеро.

— Сначала мы должны расставить на орбите спутники со скрэмблерными установками. Первая и главная задача — не дать Омниусу ускользнуть.

Вориан отдал приказ выслать многочисленные быстроходные суда для того, чтобы разбросать по орбите станции с импульсными генераторами на плавающих буях. Вычислители рассчитали оптимальное расположение таких генераторов, расположив их в высокоэффективную сеть, настоящую паутину, в которой были бы уничтожены любые попавшие в ее ячейки гель-контурные мозги роботов. Они будут буквально прошиты разрушительными электромагнитными импульсами. Это было простое, хотя и несколько необычное применение защитных полей Хольцмана, которыми Лига давно пользовалась для защиты планет от вторжения машин.

Корабли роботов не трогались с места и не пытались атаковать суда армии Джихада, удерживая свои надежные позиции на внутренней орбите. Машины словно приглашали приблизиться к ним людей. Скрэмблерные спутники тем временем были расставлены в нужном порядке по внешней орбите.

— Так, одной заботой меньше, — произнес Вориан Атрейдес. — Приготовьтесь активировать спутники по моей команде…

На капитанском мостике Квентина послышался взволнованный голос офицера одной из наблюдательной станций. Женщина едва не кричала:

— К планете приближаются корабли противника, сэр. Их очень много!

— Бог и святая Серена! — воскликнул один из добровольцев-мартиристов. — Флот уничтожения возвращается!

— Они в сотни раз превосходят нас по огневой мощи, — добавил его товарищ. — У нас не хватит кораблей, чтобы сразиться с ними.

Квентин отвернулся от горстки вражеских судов, расставленных на орбите Коррина, и на фоне огромного корринского солнца увидел громадное число возвращавшихся машин. Хотя это были не все корабли, которые он и Фейкан видели во время своего разведывательного полета, но это была большая сила — корабли прибывали и прибывали, заполняя бреши в орбитальной обороне последней планеты Омниуса. Двигатели кораблей были раскалены, флот двигался в беспорядке — так сильно спешили роботы вернуться обратно домой.

Квентин принялся внимательно смотреть на приближавшегося противника, стараясь хотя бы приблизительно подсчитать силы врага.

— Активировать поля Хольцмана! Проклятие! Они слишком близко, до того близко, что мы даже не можем свернуть пространство, не прихватив и их.

Вориан Атрейдес передал со своего флагмана открытым текстом:

— Они каким-то образом узнали о наших планах. Корринский Омниус отозвал их, чтобы защититься от нашего вторжения.

Огромный флот роботов продолжал сходиться к планете, образуя непроницаемый кордон вокруг последнего оплота Омниуса. Ясно, что это был жест отчаяния, и всемирный разум прекрасно отдавал себе отчет в том, насколько высоки ставки в этой игре. Но от флота Лиги осталась едва ли одна четверть, да и она была весьма потрепана в предыдущих экспедициях, и Квентин осознал — как ни горько это было, — что их огневой мощи не хватит для того, чтобы проломать оборону машин.

Тем не менее он собрался с духом и доложил на флагман:

— Мы слишком далеко зашли, чтобы сдаваться и опускать руки. Можно отдавать приказ о наступлении? Может быть, часть наших сил сумеет прорваться и сбросить импульсные бомбы до того, как они организуют серьезную оборону.

Вориан колебался всего одно мгновение.

— В данной ситуации это будет всего лишь красивым, но бессмысленным жестом, примеро. Ни один корабль не сможет прорваться в атмосферу и сбросить бомбы. Я не хочу напрасно терять жизни наших людей.

— Мы вызываемся на это добровольно, верховный главнокомандующий. Это наш последний шанс.

— Нет, оставайтесь на месте. Отставить атаку. Квентин не верил своим ушам.

— Давайте по крайней мере активируем скрэмблерные спутники, которые уже находятся на орбите. Тогда они не смогут получать подкрепления.

— Наоборот, примеро, я хочу, чтобы они все сконцентрировались у Коррина. Не активировать скрэмблеры без моей команды. Пока не активировать. — В голосе командующего проскользнули нотки самодовольства. — У меня есть одна идея.

С поверхности планеты между тем рванулись вверх другие корабли, укреплявшие оборону и ощетинившиеся оружием. Эти суда были готовы, пожертвовав собой, встать барьером на пути возможной атаки со стороны сил Лиги. Проникая в солнечную систему Коррина, поток вражеских кораблей разветвлялся и словно саранча облеплял планету со всех сторон. Вернувшиеся суда плотным кольцом окружили планету на внутренней орбите, образовав непроницаемый барьер.

Теперь и Квентин понял замысел верховного главнокомандующего.

— Так вы хотите, чтобы машины сами сунули голову в петлю.

— Они сделают за нас всю нашу работу, примеро.

Волна за волной, возвращающиеся машины продолжали упрямо формировать защитный барьер вокруг планеты. Квентин понимал, что такую силу не сможет одолеть остаток их флота, проведшего Великую Чистку. Оборона Салусы также не выдержала бы удара такого сильного флота. Оставалось только наблюдать, как последние из прибывших кораблей заполнили пустые ячейки в непроницаемой обороне последней планеты Синхронизированного Мира.

— Вот теперь полный порядок, — довольно произнес верховный главнокомандующий Атрейдес. — Активировать скрэмблерную сеть.

Было такое впечатление, что Вориан улыбается.

Все расположенные над Коррином скрэмблерные станции были активированы одновременно, образовав смертельную для роботов сеть электромагнитного излучения. Любой робот, который попытается пролететь сквозь эту сеть, будет неминуемо выведен из строя. Ни один электронный мозг с его гель-контурными цепями не способен будет выдержать воздействия губительного для него поля.

— Мы не уничтожили их, — сказал Вориан, — но теперь все мыслящие машины надежно закупорены в этой бутылке. Скрэмблеры будут держать их взаперти, и отныне мыслящие машины перестанут тревожить нас, и перестанут надолго.

— Похоже на мышеловку, — произнес Квентин, рассмотрев картину на сканере. В голосе примеро слышались бесконечная усталость и разочарование. — Они загнаны в угол, как крысы.

Вориан оценил ситуацию и превосходно рассчитал шансы.

— Теперь нам надо оставить здесь почти все наши корабли, чтобы следить за роботами и не дать им прибыть откуда-нибудь еще. Мы будем стоять здесь до тех пор, пока не изобретем надежный способ покончить с ними.

Главнокомандующий уже начал обдумывать следующий шаг, понимая, что каждая секунда задержки играет на руку мыслящим машинам, которые будут использовать промедление для усиления своей мощи. Но скрэмблеры все равно будут надежно держать их на планете. Вориан покачал головой.

— Теперь, когда Омниус надежно заперт в бутылке, мы должны оставить на орбите необходимое число кораблей и привести сюда очень мощный флот, который можно будет бросить на Коррин до того, как Омниус успеет усилить свой флот и наземные войска. Коррин — это последняя остановка — как для мыслящих машин, так и для человечества.

Сжав кулак, он ударил по ручке командирского кресла.

— Примеро Батлер, я приглашаю вас на борт флагмана. Вы и я вернемся в Зимию, чтобы доложить обстановку Совету.

— Слушаюсь, верховный главнокомандующий. — Квентин сгорбился от сознания поражения, плечи его ссутулились. Они принесли в жертву столько жизней, они так тяжко трудились… но внезапно его озарило. Эта мышеловка, которую они устроили мыслящим машинам, тоже была своего рода победой. Для того чтобы ободрить солдат, он сказал:

— Подумайте только, посмотрите на весь этот огромный флот. Весь флот проклятых роботов! Заставив Омниуса отозвать все свои корабли сюда, мы спасли все население Салусы Секундус.

— Я бы предпочел уничтожить мыслящих машин, — тихо, словно для себя, сказал первый помощник и стукнул кулаком по столу, явно расстроенный до глубины души тем, что им не удалось довести начатое дело до конца.

— На это у нас еще будет время, — ответил ему Квентин. — Мы найдем способ сделать это. Приготовиться к отходу на безопасное расстояние, но держать роботов в ловушке и проявлять бдительность.

 

Основная масса потрепанного спейсфолдерного флота осталась на орбите Коррина, неся на борту импульсные атомные боеголовки, чтобы удержать мыслящих машин на планете. Благодаря густой сети скрэмблерных станций силы Омниуса оказались запертыми на своей планете на какое-то, пусть даже и долгое время. Но равновесие было очень хрупким.

Вориан Атрейдес и Квентин Батлер спешно отправились на Салусу Секундус. Прибыв в столицу, верховный главнокомандующий начал формировать следующую группу боевых кораблей Лиги, забирая все суда с оборонительных позиций на орбите, несмотря на то, что с других планет начали возвращаться беженцы. Он требовал все крупные корабли, даже те, которые не были оснащены свертывающими пространство двигателями, желая отправить и их на Коррин без малейшего промедления.

— Мне нужен каждый штурмовик, каждая баллиста. Мне нужны все без исключения корабли.

— Но это оставит нас совершенно беззащитными! — визгливо воскликнул вице-король, который одним из первых бежал с Салусы и первым возвратился, как только миновала опасность. — Разве это разумно — как с военной, так и с политической точки зрения?

— В данный момент нам просто не от кого защищаться. Если мы не удержим Омниуса на Коррине — если мы не найдем способ уничтожить его там, то вся наша оборона все равно будет бесполезной, — ответил на это Вориан Атрейдес. — Я верховный главнокомандующий армии Джихада и таково мое военное решение — я забираю все имеющиеся в наличии корабли.

Руки его были по локоть в крови миллиардов безвинных жертв — цена, которая была уплачена за проведение Великой Чистки. Теперь нельзя было останавливаться на полпути. Квентин твердо поддержал своего командующего. Но он сохранял спокойствие, когда начал говорить:

— Мы не можем расслабляться — ни сейчас, ни в любое другое время. Машины загнаны в угол и приперты к стенке, но именно это и делает их особенно опасными.

— Мы не имеем права терять время. Последний всемирный разум стал теперь носителем бункерной ментальности, и машины используют все свои ресурсы для производства новых кораблей и вооружения, они усилят свою оборону настолько, что мы никогда не сможем ее прорвать, — говорил Вориан, обращаясь к оцепеневшим членам Совета. — И каждый раз, когда в течение следующих месяцев или недель Омниус будет строить следующий корабль, мы будем вынуждены отвечать ему тем же. Невзирая ни на какие жертвы и трудности, мы не можем допустить, чтобы Омниус снова вырвался на свободу.

Квентин тоже смотрел в глаза потрясенным политикам.

— Мы должны быть готовы ударить в любой момент, когда увидим малейшую прореху в обороне Омниуса. — Он выглядел уставшим и подавленным. Порывисто вздохнув, Квентин добавил: — Мы продали душу этой победе, и я не хочу видеть, как пойдут прахом все эти бесчисленные жертвы.

Вернувшись в Зимию, Вориан не мог насмотреться на залитые золотистыми лучами солнца красивые дома, большинство которых были пока пусты. Корабль за кораблем возвращались назад, привозя с собой беженцев с множества других планет, где они прятались от возможного нападения Омниуса. Во время Великой Чистки Абульурд и Фейкан выполнили титаническую работу, готовя планету к самому худшему, и вот теперь сыновья Батлера по дороге от отца заглянули к верховному главнокомандующему.

Лероника была похоронена здесь, хотя Вориану хотелось бы похоронить ее на Каладане. Туда вернулись из эвакуации Эстес и Кагин, и он сомневался, что они когда-нибудь приедут на Салусу. Теперь их ничто не привлекало здесь.

Первые спасенные просто радовались исходу дела и считали, что Лига одержала замечательную победу, но потом наступило отрезвление, и все принялись оценивать успех и потери, вызванные проведением Великой Чистки. Были посланы многочисленные спейсфолдерные экспедиции для оценки ущерба, нанесенного Синхронизированному Миру. Мартиристы-добровольцы одну за другой обследовали разбомбленные планеты, убеждаясь, что на них не осталось никаких следов мыслящих машин. В течение буквально нескольких дней на Салусу были доставлены сотни фотографий, на которых была видна черная, обожженная и испепеленная поверхность пораженных машинных планет. Было такое чувство, что каждую из этих планет окунули в адский котел, а потом швырнули обратно в космос.

Теперь у всемирного разума осталась только одна планета — Коррин. Больше в его распоряжении не осталось ни одной из более чем пятисот планет, входивших ранее в его огромную империю. Радостное население Лиги — те, кто пережил страшный Бич Омниуса и его последствия, а также столетия опустошительной войны с Омниусом — называли это благословением. Мартиристы считали это возмездием меча мщения Серены…

Во время первой официальной встречи с членами восстановленного Совета Джихада Вориан предложил незамедлительно приступить к производству и сборке новых охранных кораблей, чтобы окружить Коррин более надежным кольцом и окончательно запереть там силы машин. Он опасался, что машины могут в самоубийственном рывке преодолеть скрэмблерные поля, вырваться на оперативный простор и уничтожить расставленные на орбите силы Лиги. Нужны были космические мины, скрэмблерные спутники, оружие и больше кораблей, чтобы воспрепятствовать возможному бегству Омниуса с Коррина.

Армия Джихада будет осаждать Коррин месяцы, годы — столько, сколько потребуется.

— Сегодня, девяносто три года спустя после того, как Серена Батлер призвала нас к борьбе с мыслящими машинами, я объявляю, что Джихад закончен! — провозгласил Великий Патриарх Боро-Гинджо перед ликующими членами Парламента Лиги. В зале было множество людей, которые прошли в здание Парламента с улицы. — Мы сокрушили Омниуса на все времена!

Стоявший рядом с Великим Патриархом Вориан Атрейдес не испытывал ничего, кроме пустоты и усталости. Все люди вокруг праздновали победу, но для него война не могла окончиться, пока оставалась хотя бы одна мыслящая машина, пока Омниус находится в своей последней крепости.

На лице Квентина также выражались только расстройство и опустошенность. Посторонний человек мог бы принять это за усталость, но это было нечто неизмеримо большее. Мы отняли у людей слишком много жизней, чтобы добиться победы. Он молился, чтобы человечеству никогда больше не надо было прибегать к такому оружию…

Вориан ехал по улицам в открытой машине, и его восторженно приветствовали толпы стоявших на обочине людей. Более четырех миллионов человек размахивали флажками Лиги, поднимали вверх портреты Вориана, Серены Батлер и ее сына, Иблиса Гинджо и других героев Джихада.

Здесь не хватает одного героя. Он подумал о Ксавьере, бывшем своем товарище по оружию. Возможно, Абульурд прав. Мы должны хотя бы попытаться исправить эту историческую ошибку. Но не сейчас, когда раны Джихада так свежи в памяти народа. Сейчас было время восстановления, забвения и залечивания ран.

Когда машина остановилась в центре Зимии, он вышел навстречу восторженной ликующей толпе. Люди хлопали его по плечам, женщины целовали. Офицеры службы безопасности расчищали дорогу, и Вориан прошел для награждения к трибуне, возведенной в середине обширной площади в тени огромного правительственного здания.

По настоянию Вориана рядом с ним на церемониальной трибуне сидел одетый в новенькую форму терсеро армии Джихада Абульурд Харконнен. Он находился здесь якобы в качестве адъютанта верховного главнокомандующего, хотя и Абульурд, и его старший брат Фейкан также должны были получить награды за самоотверженную работу, которую они выполняли здесь, на Салусе. Великий Патриарх посчитал было неразумным выставлять на всеобщее обозрение и тем более награждать Харконнена, но Вориан одарил его таким злым и каменным взглядом, что Боро-Гинджо поспешил отказаться от своего возражения.

За девять десятилетий воинской службы Вориан был награжден столькими орденами и медалями, что надеть их все сразу было невозможно физически. Поэтому на мундире он носил только несколько лент и пару медалей. Верховному главнокомандующему не было нужды красоваться на фоне окружающих. Леронике тоже не было дела до его наград. Она отдала бы все его награды за возможность чаще и дольше видеть его рядом, а не ждать любимого с полей далеких битв.

Люди жаждали выразить признательность своим героям, да и политики были не прочь выразить свою причастность к славным делам участием в праздничных торжествах. Я самый знаменитый человек в Лиге Благородных, но мне наплевать на награды и славу. Единственное, что мне по-настоящему нужно, — это мир и покой.

Так он удостоился медали и аплодисментов от толстого и самодовольного Великого Патриарха. Вориан даже произнес краткую, но трогательную речь, воздав должное всем, кто служил в армии Джихада, и всем, кто погиб во время Великой Чистки. Вориану нужно было время для того, чтобы отвлечься от всего этого безумия празднеств и награждений, время для того, чтобы привести в порядок мысли и решить, как и для чего жить дальше. Ему надо было еще раз познать себя и решить, чего же он еще хочет, прожив на свете так много лет.

Окруженные непробиваемой стеной из мощных и хорошо вооруженных кораблей машинного флота, окопавшиеся словно в осажденной крепости Омниус и Эразм оценивали ситуацию. Над Коррином, с внешней стороны от мощного заслона, над последним оплотом Омниуса нависал флот Лиги, готовый использовать первую же оплошность машин, для того чтобы сбросить на планету остатки атомных бомб.

— Эти черви, эти хретгиры, скоро прибудут сюда с подкреплением, — произнес Омниус.

— Нет никакого сомнения, что они решили подвергнуть Коррин долгой осаде, — ответил на это Эразм. — Хватит ли у них настойчивости и упорства, чтобы самим выдержать ее достаточно долгое время? Люди не слишком сильны в долговременном планировании и исполнении далеко идущих планов, таких, как, например, этот.

— Тем не менее мы будем строить новые корабли и усиливать внешнюю оборону. Наша главная задача — оставаться неприступной крепостью. Вечно, если того потребуют обстоятельства. Машины всегда превзойдут человека терпением и выдержкой.

 

88 ГОД ДО ГИЛЬДИИ, или Девятнадцать лет спустя

Почти два десятилетия мира позволили наконец уцелевшему человечеству преодолеть разруху, заново благоустроить планеты, восстановить общественные отношения… и забыть масштабы угрозы.

Все планеты машинного мира, за исключением Коррина, были превращены в непригодную для обитания пустыню. Люди доказали самим себе, что могут быть такими же безжалостными, как и мыслящие машины. Правда, уцелевшие без устали убеждали себя в том, что проявленная жестокость стоила достигнутых результатов. Хотя многие планеты оказались не затронутыми Бичом Омниуса, около трети всего человечества погибло от страшной эпидемии. Но шли годы, рождались дети, отстраивались новые города и деревни, восстанавливалась торговая сеть. В Лиге последовательно сменились несколько лидеров, а люди начали заниматься своими мелкими, обыденными интересами и нуждами.

Коррин оставался гноящейся язвой на теле галактики. Планета была окружена непроницаемым оборонительным валом из массы кораблей роботов, и эти корабли сдерживались исключительно сетью скрэмблерных станций, работавших под неусыпным надзором постоянно дежуривших на орбите наблюдательных постов Лиги. Мыслящие машины предпринимали неоднократные попытки вырваться на свободу, но каждый раз бдительные стражи пресекали эти поползновения. Все это требовало ресурсов, солдат, оружия, кораблей.

Последнее воплощение Омниуса, затаившись за оборонительными рубежами, терпеливо ждало своего часа…

Абульурд Харконнен, которому в соответствии с новой системой воинских званий был присвоен чин батора, нес службу на наблюдательных станциях, расположенных на орбите Коррина. Здесь он выполнял очень важные для Лиги обязанности, хотя и подозревал, что его брат Фейкан предложил просто убрать человека по имени Харконнен с глаз долой, подальше от столицы Лиги Благородных.

С окончанием Джихада Фейкан оставил военную службу и сделал блестящую политическую карьеру, и после череды из шести временных вице-королей был наконец избран Парламентом на этот высокий пост. Каждый из предшествовавших шести не уступал в слабости и малодушии Бревину О'Куковичу. Фейкан по крайней мере казался сильным лидером, которого так ждала возрождавшаяся Лига.

Абульурд командовал наблюдательным сторожевым флотом уже почти год, не допуская прорыва Омниуса из-за его оборонительного рубежа. Он надеялся, что люди могут спать спокойно, зная, что преданные делу солдаты бдительно следят за возможными попытками мыслящих машин снова напасть на человечество.

Всемирный разум продолжал конструировать и строить новые корабли, усовершенствовал оружие и возводил все новые и новые контрфорсы, усиливающие непроницаемые стены своей электронной тюрьмы. С регулярностью часового механизма машины совершали попытки прорвать заслон, поставленный на их пути людьми, — они пытались прорвать скрэмблерную сеть, запускать курьерские корбли с обновлениями — короче, делали все, чтобы снова распространить копии Омниуса по другим планетам. Пока, правда, Омниус больше полагался на грубую силу, нежели на новые технологии, но попытки были методичны, характеристики техники постепенно менялись, в надежде, что какая-нибудь ее модификация все-таки сработает. Иногда тактика всемирного разума менялась, но весьма незначительно, за исключением нескольких вылазок, которые едва не застали армию Джихада врасплох.

Пока ни одна из попыток прорыва не была удачной, но Абульурд постоянно оставался начеку. Армия Джихада не имела права терять бдительность.

За прошедшие девятнадцать лет, пока в Лиге происходили исторические, политические и общественные перемены, боевые корабли Лиги без устали отражали самоубийственные попытки активных действий всемирного разума. Омниус пробовал применять старые и усовершенствованные технологии, бросая на скрэмблерную сеть все новые и новые боевые корабли, запуская поражающие ракеты с экипажами против патрульных судов Лиги и рассылая ложные цели во всех направлениях. Когда же эти корабли погибали, всемирный разум просто заменял их новыми.

На поверхности планеты днем и ночью продолжала работать военная промышленность мыслящих машин, производившая суда и оружие, которые Омниус предполагал обрушить на военные корабли Лиги. Орбита Коррина была так густо заполнена остатками разбитых судов, что этот слой представлял собой не меньшее препятствие, чем намеренно возведенные оборонительные рубежи. На всех заводах и верфях Лиги тем временем шло строительство новых кораблей, призванных воспользоваться любой брешью в обороне машин, как только она возникнет. Больше кораблей требовалось для того, чтобы быть готовыми сделать это в любой момент, прежде чем машины успеют отразить удар.

Однако по большей части человечество и Лига мало интересовались тем, что происходит на этом отдаленном театре военных действий.

Многие парламентарии Лиги были весьма раздражены этими напрасными, на их взгляд, расходами, теперь, когда Джихад был объявлен «оконченным». Первоочередные задачи по восстановлению промышленности, инфраструктуры и населения требовали огромных средств и ресурсов, а в сторожевой флот на Коррине деньги и ресурсы утекали как в черную дыру. Столетие битв и нескончаемых потерь ослабили Лигу Благородных, народы были утомлены и истощены миллиардными людскими потерями, разрушением промышленности и производством военной продукции в ущерб другим нуждам.

Люди жаждали перемен.

Когда два года спустя после Великой Чистки Вориан Атрейдес предложил уничтожить последний оплот кимеков на Хессре, его объявили милитаристом и поджигателем войны, а представители планет подняли такой крик, что главнокомандующему пришлось покинуть трибуну. Такова была благодарность величайшему герою войны, думал Абульурд. За прошедшие годы он неоднократно чувствовал себя уязвленным тем, что его наставника постепенно отодвигают на задний план, вытесняя из общественной жизни как символ кровавого прошлого, в наивной надежде на светлое будущее.

Если бы только Коррин не служил постоянным и неудобным напоминанием о прошлом.

После окончания Джихада вооруженные силы, изрядно потрепанные в боях с машинами, были реорганизованы и переименованы в Армию Человечества. Как символ изменений в армии была введена новая система воинских званий. Вместо ясной и простой системы порядковых номеров званий, обозначавших движение по служебной лестнице до чина примеро — первого, — теперь использовались ранги, заимствованные у древних армий времен Старой Империи и еще более ранних времен — левенбрехи, баторы, бурсеги, башары…

Хотя тем, что много лет назад Абульурд принял имя Харконнен, он, возможно, поставил крест на своей военной карьере, послужной список Абульурда и неприметная, но постоянная поддержка со стороны верховного башара Атрейдеса позволили ему достичь чина батора, эквивалентного званию полковника или сегундо. За последние пятнадцать лет Абульурд успел послужить на шести планетах, занимаясь в основном восстановительными инженерными работами сугубо гражданского свойства, а также в ряде случаев обеспечивал безопасность вверенных ему планет. Сейчас он командовал сторожевыми постами на Коррине и чувствовал себя снова в гуще важных событий.

Даже теперь, после многих месяцев службы ввиду внушительного, ощетинившегося оружием флота роботов, Абульурд не испытывал скуки, которая обуревала многих более молодых солдат и офицеров. Большинство тех, кого прислали служить к Коррину, были слишком юны для того, чтобы помнить те времена, когда Синхронизированный Мир владел большей частью галактики. Эти люди не принимали участия в боях Джихада. Для них он был давней историей, а не сюжетом нескончаемых ночных кошмаров.

Это были представители первого поколения детей, родившихся после страшной эпидемии, они унаследовали здоровую генетику и были менее восприимчивы к болезням. Они, конечно, знали историю Джихада и видели его глубокие, незаживающие рубцы; они слышали о тяжких битвах, в которых одерживались победы под командованием доблестного, легендарного уже при жизни Вориана Атрейдеса — ставшего теперь верховным башаром — и знаменитого Квентина Батлера; они знали о Трех Мучениках и продолжали твердить о «трусливом предательстве» Ксавьера Харконнена, бездумно доверяя пропаганде.

Во время этого относительного мира Абульурд несколько раз обращался в высшие инстанции с просьбами пересмотреть дело Ксавьера Харконнена и провести новое следствие по поводу вымышленного преступления его деда, но каждый раз правительство оставалось глухим к этим обращениям. Прошло почти восемьдесят лет, а у Лиги так много других неотложных дел и забот…

Иногда во время отдыха или в тренажерных залах молодые солдаты приставали к Абульурду с просьбами рассказать о боевых эпизодах легендарной войны, но в глубине души Абульурд чувствовал, что солдаты относятся к нему не без пренебрежения за то, что он, пользуясь протекцией Вориана Атрейдеса, не участвовал в самых опасных и решающих битвах. Некоторые солдаты и офицеры, демонстрируя предрассудки, усвоенные от родителей, за спиной Абульурда говорили, что они и не ожидали ничего большего от человека по имени Харконнен. Других солдат, правда, впечатлял тот факт, что именно Абульурд вывез с Пармантье Райну Батлер, вождя дикого культа Серены.

Глядя на последний оплот всемирного разума со своего капитанского мостика, Абульурд терпел. Он понимал, что в этой жизни важно, а что — не очень.

Под его командованием находилось четыреста баллист и более тысячи штурмовиков, это была внушительная и хорошо подготовленная армия, способная держать взаперти корабли Омниуса, хотя, конечно, основу этой системы составляли спутники, излучавшие скрэмблерные поля Хольцмана. Но, с другой стороны, основные силы Омниуса, охранявшие непосредственные подступы к Коррину, были поистине непроницаемы. Это была глухая оборона, и армии не удавалось отыскать хотя бы маленькую щелочку, едва заметную брешь, сквозь которую можно было бы проникнуть к планете и сбросить на ее поверхность импульсные ядерные боеголовки. Даже самоубийственные рейды бомбардировщиков с экипажами, укомплектованными смертниками мартиристами — последователями культа Серены, — и те всегда заканчивались неудачами. Барьер был непроходим.

Абульурд держал свой сторожевой флот в строгости, не допуская разбалтывания воинской дисциплины и порядка. Он регулярно устраивал тяжелые учения, чтобы поддерживать постоянную бдительность и боеготовность своих солдат. Устрашающие оборонительные рубежи окружали Коррин, словно ощетинившийся страшными и неприступными колючками ошейник. Как хотелось Абульурду начать решительное наступление, проломить оборону противника и уничтожить его — один раз и навсегда. Но для этого ему была нужна еще одна тысяча самых мощных кораблей Лиги — однако усталое, утомленное войной человечество не желало совершить это последнее усилие.

Возможно ли, что мыслящие машины просто усыпляют нашу бдительность? Может быть, они хотят убедить нас, что у них нет новых технических средств?

К несчастью, худшие опасения Абульурда подтвердились даже раньше, чем он ожидал.

Солдаты, обалдевавшие от скуки, как обычно считали дни, оставшиеся до окончания срока службы, когда на кораблях прозвучал сигнал боевой тревоги. Абульурд бросился на мостик своей флагманской баллисты.

— От внешнего кольца обороны противника отделились три боевых корабля, батор Харконнен, — доложил дежурный оператор. — Они движутся по случайным траекториям к сети скрэмблерных спутников.

— Они уже испытывали такую тактику, но тогда это не проходило.

— Теперь появилось что-то новое, сэр. Они действуют не так, как прежде. Взгляните, какие у них двигатели!

— Включить сигнал общей тревоги. Полня боеготовность! Приготовиться к перехвату, если кто-то из них попытается прорваться. — Абульурд скрестил на груди руки. — Не важно, как быстро они летят, скрэмблерные поля уничтожат любые гель-контуры машинного мозга. Омниус прекрасно это знает.

Машинное судно нового образца было заключено в обтекаемый изящный корпус. Это были тонкие стилеты, вонзившиеся в скрэмблерную сеть, прорываясь сквозь слои полей Хольцмана, которые были способны уничтожить любой машинный разум, стерев его программу. Но корабли роботов на удивление легко прошли сквозь сеть и ринулись дальше, непрерывно наращивая скорость.

— Изготовиться к стрельбе и открыть огонь! — передал приказ Абульурд. — Остановите их — это могут быть корабли с обновлениями.

— Как они смогли пройти? У них новая защита?

— Может быть, борт управляется стандартной автоматикой без использования сложных электронных устройств, там, наверное, нет гель-контуров. — Он подался вперед, изучая показания сканеров. — Но это значит, что на борту их нет мыслящих машин. Кто пилотирует эти корабли? Неужели Омниус стряхнул пыль со старых, немысливших компьютеров?

Сторожевые корабли Лиги открыли огонь, но новые суда роботов ускорялись так сильно, что их не могли перехватить даже высокоскоростные снаряды. Корабли Лиги начали сходиться в боевые порядки, чтобы остановить противника сплошным заградительным огнем. Все понимали, что один из прорывающихся кораблей вот-вот выйдет из зоны досягаемости обстрела и исчезнет в космосе. Но этот корабль не мог нести копию Омниуса, ибо она ни за что не смогла бы невредимой миновать скрэмблерную сеть.

— Следите за тем, что происходит на Коррине! — скомандовал Абульурд. — Я не верю, что Омниус не попытается что-то предпринять, пока мы отвлечены этой охотой.

— Мы не сможем достать эти корабли, батор…

— Действительно, черт возьми, не сможем. — Абульурд быстро нашел три удалявшихся к внешней орбите корабля. — Рассредоточить все наличные корабли для перехвата. Остановите их любой ценой. Это будет самое важное задание за всю вашу военную карьеру. Если даже там нет гель-контуров, на борту вполне может оказаться какая-нибудь новая зараза.

От такого предположения в души солдат заполз холодный липкий страх. Все бросились выполнять приказы.

— Батор! Машины атакуют скрэмблерные спутники! Они все пытаются прорваться за кольцо окружения!

Абульурд с силой стукнул кулаком по ладони.

— Я так и думал, что это отвлекающий маневр. Подтянитесь к Коррину! Отразите все другие попытки кораблей к прорыву! — Он стал внимательно просматривать данные по двум прорывам, боясь, что делает неправильный выбор, приняв за отвлекающий маневр основное действие. Где ловушка? Или Омниус сделал две настоящие вылазки, приведя в действие два реальных наступательных плана?

Многочисленные перехватчики Лиги вошли в соприкосновение с боевыми кораблями машин, ведя непрерывный огонь и выкрикивая яростные проклятия в адрес роботов. Флот Харконнена образовывал кольцо за кольцом, стремясь блокировать попытки прорыва с планеты наращивающих ускорение космических кораблей Омниуса.

Три корабля противника начали движение в различных направлениях, летя по, казалось, диким траекториям, словно рассчитывая, что при такой тактике, хотя бы один из них сможет уйти. Людям удалось легко сбить первый из них до того, как он смог развить достаточную скорость, чтобы оторваться от притяжения Коррина.

Тем временем основное сражение разыгрывалось неподалеку от скрэмблерных спутников. Некоторые корабли роботов вклинись в убийственную для них сеть и прошли насквозь, хотя поля были смертельны для электронных мозгов, сила инерции тяжелых судов превратила их в грозные поражающие снаряды. Потребовалось напряжение огневой мощи самых крупных судов Лиги, чтобы разнести вдребезги эти прорвавшиеся корабли. На замену поврежденных были поставлены сотни новых скрэмблерных спутников, залатавшие энергетические дыры и пустоты, пока не стало поздно.

Второй сверхскоростной корабль попал под огонь кораблей Лиги, когда направился к огромному красному солнцу Коррина. Прежде чем вражеский корабль смог оказаться в безопасности, уйдя на малое расстояние от солнца, туда, куда не мог подойти из-за высокой температуры ни один корабль с людьми, тяжелые снаряды разбили на осколки и его. Таким образом, два корабля из трех были уничтожены.

Третий, выжимая все что возможно из своего двигателя, продолжал с немыслимым ускорением уходить от Коррина и от погони флота Лиги. Разведывательные корабли, размещенные Абульурдом на самых внешних орбитах, бросились в бой, чтобы пресечь попытку ухода третьего корабля. Создав три концентрических окружности, они обрушились на противника.

Удар за ударом сотрясали судно, но ни один снаряд не смог пробить его бронированный корпус. Пока это оборонительное сражение — мнимое или настоящее? — продолжалось вблизи Коррина, еще семь кораблей Лиги устремились за одиноким судном, рвавшимся за пределы местной солнечной системы.

Когда в последний момент один из снарядов все же достиг Цели и корпус судна роботов раскололся, из него вылетела гроздь снарядов помельче, каждый размером не превышал гроб, и эти гробы рассеялись в разных направлениях, образовав своего рода скопления.

— Омниус придумал новый трюк! — передал один из пилотов.

Абульурд и сам прекрасно видел, что произошло, и понял, что именно этот шрапнельный выстрел и был главной целью операции Омниуса. Он как командир принял решение и отдал приказ.

— Остановить их! Либо это какое-то новое страшное оружие, либо это новые копии Омниуса, которые он хочет распространить по планетам галактики. Если мы потерпим сейчас поражение, то человечеству придется расплачиваться за него столетиями!

Подчиненные бросились в погоню, стреляя по неизвестным объектам, не жалея снарядов и ракет. Им удалось уничтожить большую часть самоуправляющихся емкостей. Но не все.

Помня о торпедах со смертоносными вирусами, которые дождем обрушились на Пармантье и другие планеты Лиги, Абульурд испытывал сейчас тошнотворный страх.

— Следите за ними до тех пор, пока они не выйдут из зоны наблюдения. Проследите траектории и постарайтесь определить конечные пункты назначений.

Он принялся ждать, когда подчиненные выполнят приказ.

— Черт возьми, нам придется усиливать оборону, чтобы впредь не допускать таких досадных прорывов.

От ярости Абульурд скрежетал зубами. Вориан Атрейдес выразил бы ему неудовольствие и был бы разочарован тем, что его подопечный пропустил такую угрозу как песок сквозь пальцы.

— Одно скопление движется в сторону Салусы Секундус, батор Харконнен, — сказал офицер штаба. — Другое, кажется, нацелилось на Россак.

Абульурд кивнул. Выбор целей не особенно удивил его. Несмотря на риск, альтернативы у него не было, надо уничтожить эти объекты, пока они не успели долететь до своих целей.

— Я беру спейсфолдерный разведчик и лечу на Салусу Секундус, чтобы поднять тревогу в Зимии. Остается молиться, чтобы они успели вовремя подготовиться.

 

Хотя бегство на Коррин спасло Йореку Турру жизнь перед уничтожением машинного мира Валлаха IX, он очень жалел, что бежал именно сюда. Теперь, девятнадцать лет спустя после того, как он прибыл на Коррин, Турр оказался в ловушке единственной уцелевшей планеты Синхронизированного Мира.

Омниус превратил планету в беспримерно укрепленную цитадель, в фантастически защищенный военный лагерь. Теоретически Турр находился здесь в полной безопасности. Но какой смысл в этой безопасности? Как можно оставить неизгладимый след в истории, будучи связанным по рукам и ногам?

Надев защитные очки на глаза, утомленные красными лучами гигантской звезды, лысый жилистый человек постоянно прохаживался мимо бараков жалких рабов и временами поглядывал на высившийся в центре города Центральный Шпиль, в котором, как и прежде, обитал всемирный разум.

Как только спейсфолдерный флот человечества прибыл к Валлаху IX, Турр сразу понял, что произойдет дальше. Прежде чем первые истребители-бомбардировщики успели сбросить свой смертоносный груз на планету, он ускользнул на своем корабле, везя с собой копию местного Омниуса как предмет взаимовыгодного торга. В то время он мог бы найти любое другое, столь же безопасное убежище. Почему же он отправился именно на Коррин? Это было глупое, безрассудное решение!

С его иммунитетом к ретровирусу и при том, что он когда-то получил лечение, продлившее жизнь, Турр мог стать практически неуязвимым и непобедимым. Только один лишь инстинкт самосохранения привел его тогда в сердце Синхронизированного Мира. Конечно, на своем корабле с медленными двигателями он прибыл слишком поздно, когда холокост был уже завершен, и люди затянули петлю на горле всемирного разума. На своем корабле, точно таком же по конфигурации, как и корабли Лиги, Турр проскользнул мимо них, отдавая измученным и усталым пилотам противоречивые распоряжения. Люди блокировали Коррин и тщательно следили за тем, чтобы ни одна мышь не выскочила с планеты, но не обращали особого внимания на тех, кто старался туда попасть. Пока Омниус устраивал свою оборону, фигурально выражаясь, окапывался и возводил укрепления на поверхности планеты и на ближних орбитах, Турр воспользовался личными кодами идентификации и паролями, которые позволили ему приземлиться и оказаться в относительной безопасности.

Но теперь он никогда не сможет улететь отсюда! О чем он думал раньше? Он неверно оценил ситуацию и поверил в то, что мыслящие машины победят, непонятно как, но победят. Омниус распоряжался Синхронизированным Миром в течение тысячелетия, и кто знал, что эта империя рухнет всего за месяц?

Надо было бежать в другое место… куда угодно, но не сюда…

Теперь, когда Армия Человечества установила постоянную блокаду Коррина, ни Турр, ни какая-либо из машин не имели ни малейшего шанса улететь с планеты. Это была невероятная трата его времени и таланта, это было еще хуже, чем жизнь в жалкой и достойной презрения Лиге. Устав укорять себя, он уже давно хотел причинить боль кому-нибудь другому. Блокада продолжалась уже почти два десятилетия, и Турр начинал испытывать растущее нетерпение.

Если бы он смог подняться на орбиту, встретиться с командованием армии и поговорить с офицерами, он точно нашел бы способ улететь отсюда. После своей легендарной службы в джи-поле, после всех его достижений и свершений его лицо наверняка еще было кое-кому знакомо даже по прошествии столь долгого времени. Ками Боро-Гинджо присвоила себе многие деяния, которые были его, и только его, заслугой. Это он смог очернить память Ксавьера Харконнена и сделать святого из самого Гинджо. Но Ками обставила его и принудила покинуть Лигу. Вероятно, не следовало прилагать столько усилий, чтобы имитировать в глазах Лиги собственную смерть…

Каждый шаг, который делал в своей жизни Турр, оказывался плодом неверных решений.

В лабораториях Эразма он встретил родственную душу — Рекура Вана. Он и безрукий тлулакс объединили свои познания и жажду разрушения, воплощая их в ужасающе изобретательные схемы нанесения вреда этим слабакам людям — о, как они заслуживали такой страшной участи! Когда Эразм объявил об окончательной неудаче попыток отрастить новые конечности Рекуру, тот потерял всякую надежду когда-либо покинуть Коррин. Но Турр мог путешествовать без ограничений по обитаемым планетам, оставляя там неизгладимые следы своего пребывания. Если, конечно, он когда-нибудь сможет улететь отсюда.

Он посмотрел на небо. Нет, вероятно, это произойдет не слишком скоро.

Сегодня ему нанес визит интригующе непредсказуемый робот Эразм со своим воспитанником Гильбертусом Альбансом. Робот, казалось, понимал подавленное состояние Йорека Турра, но не мог предложить ничего обнадеживающего в деле освобождения Коррина от человеческой осады.

— Возможно, тебе удастся разработать что-нибудь новаторское, чтобы одурачить сторожевой флот Лиги.

— Как у меня получилось это с чумой? Или как с недавно атакованными заводами по производству снарядов? Я слышал, что некоторые из них смогли прорвать кордон. — Он едва заметно улыбнулся. — Я не должен решать все наши проблемы, но я сделаю это, если смогу. Мне хочется выбраться отсюда больше, чем всем вашим машинам, вместе взятым.

Это не убедило Эразма.

— К несчастью, теперь Армия Человечества станет еще более бдительной.

— Особенно после того, как мои пожиратели примутся за работу.

Больше всего на свете Турру хотелось присутствовать при том, как будет происходить это побоище.

Эразм обернулся к своему светловолосому мускулистому спутнику. Турр не любил эту «собачонку» Эразма, так как Гильбертус получил продлевающее жизнь лечение в юности и мог в полной мере воспользоваться плодами вечной молодости.

— А что думаешь ты, Гильбертус? — спросил робот. Гильбертус сочувственно посмотрел на Турра — так, словно тот был не более чем неудачным экспериментальным образцом, — и ответил:

— Думаю, что Йорек Турр действует на грани человеческого поведения, граничащей с бесчеловечностью.

— Я согласен, — сказал Эразм, который, видимо, пришел в восторг от такого ответа.

— Даже если это и так, — осклабился Турр, — я все же представитель человеческого царства, чего ты никогда не сможешь в полной мере понять, робот.

Турр испытал большое удовлетворение, видя замешательство Эразма.

Конечно, это была не свобода, но — пусть и маленькая — победа.

 

Бесконечно долгая череда непрерывных атомных ударов дорого обошлась Квентину Батлеру. Прошло почти два десятилетия, но бывший командующий продолжал каждую ночь просыпаться от кошмарных сновидений, в которых перед его глазами снова и снова вставали те миллиарды безвинных людей, которых он убил ради победы над мыслящими машинами.

Он был не единственным, кто думал, что счастливы оказались те солдаты Джихада, кто с честью погиб при бесчисленных перелетах, пропал в безднах свернутого пространства. Гораздо хуже, думал Квентин, жить с сознанием своей вины и видеть на своих руках несмываемые пятна крови.

Такова цена, которую пришлось ему заплатить. Он должен был вынести это ради всех неисчислимых жертв. И никогда не забывать об этом.

Народ до сих пор считал его героем, но это не вызывало в нем ни малейшей гордости. Историки же вспомнили и приукрасили все, что он совершил за время своей долгой военной карьеры.

Но реальный, настоящий, живой Квентин Батлер был теперь не более, чем бледной тенью прежнего человека, статуей, сложенной из памяти, надежд и ужасных потерь. После всего того, что он был вынужден делать, душа и сердце его были опустошены и словно просто перестали существовать. Он, как сторонний наблюдатель, смотрел, как живут его сыновья Фейкан и Абульурд: Фейкан женился, оказавшись превосходным семьянином, а младший брат пока оставался холостяком. Может быть, Абульурд в конечном итоге решил не продолжать родословную Харконненов.

Квентин стал таким же пустым и практически впал в такую же каталепсию, в какой пребывала его жена Вандра, год за годом влачившая в Городе Интроспекции свое жалкое полубессознательное существование. Но она по крайней мере заживо почивала в мире. Временами, навещая ее, Квентин заглядывал в ее прекрасное, но лишенное всякого выражения лицо и завидовал ей.

Пережив этот страшный опыт, приняв в течение жизни столько трудных, а подчас и невозможных решений, Квентин навсегда отвратился от военной службы. Он бесчисленное количество раз водил своих солдат в атаки, посылал их на смерть, обрекая при этом на гибель ни в чем не повинных порабощенных людей, которых он должен был освободить из машинного плена. Он освободил, но ценой их массового убийства.

Квентин не мог больше жить с этим страшным грузом. Все годы после Великой Чистки он занимал незначительные посты в армии, а затем потряс своего старшего сына решением уволиться со службы.

Стараясь удержать при себе своего героя-отца, Фейкан предложил ему занять место посла или представителя какой-нибудь планеты в Парламенте Лиги.

— Нет, это не для меня, — возразил Квентин. — У меня нет ни малейшего желания начинать жизнь сначала в моем возрасте.

Однако Великий Патриарх — все тот же Ксандер Боро-Гинджо — зачитал решение (естественно, написанное не им самим), в котором отказался принять отставку Квентина Батлера, заменив ее на бессрочный отпуск и путешествие с целью восстановления здоровья. Квентина не интересовали семантические детали. Результат оказался тот же. Он нашел свое новое призвание.

Его друг Порее Бладд, приятель, которого он знавал по тем временам, когда был еще простым офицером и работал на возведении Новой Старды, предложил отправиться с ним в паломничество, или в экспедицию.

За годы, прошедшие после Великой Чистки, этот аристократ и филантроп стал одержим идеей помогать населению пострадавших планет.

На Валгисе и Альфа Корвус он нашел выживших после атомной бомбардировки людей, живущих в ужасающей нищете и бедности. Люди эти влачили свою жизнь в страшной нужде, страдая от голода и различных форм рака, явившегося следствием атомных взрывов и радиоактивных осадков. Их цивилизация, техника, инфраструктура безвозвратно погибли, но самые стойкие все еще продолжали хвататься за жизнь, восстанавливая условия для нормального существования.

Бладд вернулся в Лигу в поисках добровольцев для организации космического моста и переброски на пострадавшие планеты продовольствия и необходимых материалов, а также для переселения жителей в менее опасные районы или для перемещения их на более гостеприимные планеты. При том что население Лиги сильно уменьшилось и пострадало генетически после эпидемии, Колдуньям Россака требовалась «свежая кровь», которую и можно было отыскать среди уцелевших после Великой Чистки.

Некоторые твердолобые политики договаривались до того, что компенсацией за перенесенные страдания стало само освобождение от ига мыслящих машин. Квентин все больше и больше проникался сознанием того, что люди, делающие такие решительные заявления, сами абсолютно не способны ни на какое самопожертвование…

Бладд, у которого не было никакой необходимости бороться за политическое влияние, повернулся спиной к Парламенту Лиги и забыл о его существовании после того, как депутаты отказались платить репарации пострадавшему населению.

— Я сам буду оказывать такую помощь, какую сочту необходимой, — сказал он в своем сделанном в Зимии заявлении. — Не важно, что я потрачу на это все мое состояние до последнего цента — таково теперь мое жизненное призвание.

Хотя значительная часть огромного семейного состояния была утрачена во время великого восстания рабов, уничтожившего Старду и погубившего дядю лорда Бладда, громадные суммы продолжали поступать на Поритрин, так как в Лиге процветал рынок индивидуальных защитных полей. Их теперь носили все, хотя непосредственной угрозы нападения машин уже давно не было.

Услышав о бессрочном отпуске Квентина Батлера, аристократ разыскал своего старого приятеля.

— Не знаю, захотите ли вы смотреть им в глаза, — сочувственно говорил Бладд, — но я намерен посетить планеты, опустошенные Великой Чисткой. Бывшие планеты Синхронизированного Мира. Атомные взрывы уничтожили экосистемы и истребили воплощения Омниуса, но есть шанс, — глаза лорда загорелись, когда он поднял палец, — повторяю, шанс, что некоторые люди выжили. Если так, то мы должны найти их и помочь им.

— Да, вы правы, — согласился Квентин, чувствуя, как тяжесть начинает спадать с его плеч. Он, конечно, боялся перспективы посещения атомных пустынь, в сотворении которых принял решающее участие. Но если это единственная возможность хотя бы в малой мере искупить свой страшный грех…

Роскошная космическая яхта Бладда предлагала намного больше удобств, чем военные корабли Лиги. На яхте были жилые отсеки, большой грузовой трюм с лекарствами и оснащением и одноместный катер, который можно было использовать для разведки. Сначала Квентин отказался путешествовать в такой роскоши, которую он, по его мнению, не заслужил. Но потом он убедил себя, что в этом не будет ничего предосудительного. Надо получить удовольствие от поездки. Он много странствовал за время своей военной карьеры. Сорок два года жизни без остатка были отданы Джихаду Серены Батлер.

Совершая длинный маршрут, Квентин и Бладд хотели осмотреть все планеты, которые раньше принадлежали Синхронизированному Миру. Теперь это были сплошь смертоносные очаги радиоактивного заражения. Девятнадцать лет назад Квентин Батлер летал с планеты на планету, сбрасывая на них смертоносный груз. Теперь он отправлялся на них с миссией помощи.

Квентин внимательно смотрел на превращенный в пустыню пейзаж Уларды, на выжженную землю, карликовые деревья, росшие на зараженной почве. Большинство зданий было сровнено с землей импульсными ядерными взрывами, но горстка уцелевших жителей строила из каменных осколков хижины и маленькие деревенские дома — убогие укрытия от жестоких бурь, гулявших по поверхности планеты после опустошительного холокоста.

— Вы привыкли к таким сценам? — спросил Квентин, ощущая в горле тугой ком.

Сидевший в кресле пилота Бладд оглянулся и посмотрел на Батлера своими выразительными, полными сильного чувства глазами.

— Будем надеяться, что этого не случится. Во имя нашей собственной принадлежности к человеческому роду мы не должны никогда привыкать к такому.

Они снизились над поверхностью планеты и увидели людей, которые палками и какими-то металлическими прутьями возделывали поля. Квентин не мог представить себе, как они жили. Люди прекратили работу и подняли головы к небу. Некоторые махали руками, радостно приветствуя спускавшееся судно, другие же побросали свои примитивные орудия и бросились бежать в поисках убежища, боясь, что вернулся флот, для того чтобы окончательно извести оставшихся людей.

Слезы заструились по щекам поритринского аристократа.

— Я хотел бы забрать с собой всех этих людей до единого и отвезти их в Лигу, где у них появится шанс нормально жить. При моем богатстве и влиянии я могу сделать это. — Он вытирал слезы тыльной стороной ладони, но они упрямо продолжали течь. — Вы так не думаете, Квентин? Почему бы мне не спасти их всех?

У Квентина было тяжело на сердце, и чувство вины словно рак разъедало его душу.

Хотя радиационный фон создавал сильные помехи, Бладд все же отыскал три жалких поселения. Все говорило за то, что на всей планете проживало не более пятисот человек, перенесших атомную бомбардировку. Пятьсот… из скольких миллионов?

Военная закваска взяла свое, и Квентин вдруг подумал, что если из многих миллионов людей, населявших эту планету, несмотря на атомный смерч, уцелели эти пятьсот, то не могла ли избежать разрушения и какая-нибудь защищенная копия всемирного разума? Квентин помотал головой, отгоняя эту мысль. Надо верить в то, что бомбежка была успешной, ибо если на другие планеты снова попадут копии всемирного разума, то получится, что все жертвы, все смерти были принесены на алтарь победы напрасно.

Он плотно зажмурил глаза, когда лорд Бладд посадил корабль неподалеку от одного из поселений. Они переоделись в противоатомные костюмы и вышли наружу, где встретили ужасно, как огородные пугала, выглядевших жалких созданий, которые кое-как поддерживали свое убогое существование, пользуясь остатками техники Синхронизированного Мира. Только сильнейшие могли здесь выжить; большинство людей умерли молодыми страшной смертью.

Удивительно, но Бладд и Батлер были не первыми, кто посетил уцелевших на Уларде людей за годы, прошедшие после Великой Чистки. После встречи со старейшинами поселка — старейшинами? самому старшему из них не было и сорока! — Квентин узнал, что культ Серены пустил здесь глубокие корни. Веру принесли сюда два миссионера, подготовленные его внучкой Раиной. Даже в этих тяжелейших условиях, местные жители искореняли всякую технику, видя в атомной бомбардировке кару за связь с мыслящими машинами.

В таких местах, как это, где крошечное население сильно страдало и потеряло практически все, фанатичная религия могла укорениться очень легко. Культ Серены, созданный бывшими мартиристами, предлагал этим несчастным утешение в виде доступного козла отпущения, объект, на котором можно было выместить гнев и отчаяние. Слова проповедей Райны, принесенные сюда миссионерами, повелевали уничтожать машины в любом обличье, чтобы компьютерный разум никогда больше не смог поработить человечество.

Квентин уважал философию внучки. Философию, которая учила людей обходиться собственными силами и собственным умом. Однако эти жестокие проповеди и их смысл тревожили Квентина. За двадцать лет даже на планетах Лиги, которые пострадали от эпидемии, а не от атомных бомбардировок, антимашинный поход, затеянный Раиной Батлер, имел не менее безумный успех. Люди ломали и уничтожали машины в любом их виде. Исключением для этих фанатиков были только космические корабли, которые позволяли продолжить крестовый поход против остатков машин и компьютеров.

Здесь, в маленькой улардской деревушке, люди были одеты в рваные грязные одежды; тусклые волосы клочьями выпадали с голов; на лицах и руках виднелись отвратительные язвы и наросты.

— Мы привезли вам еду, одежду, инструменты и разные материалы, чтобы вы жили лучше, — сказал Бладд. При ходьбе его противоатомный костюм трещал и искрился. Люди жадно смотрели на него, словно едва сдерживая желание голодной толпой наброситься на него. — Мы привезем еще, когда сможем. Мы доставим вам помощь с планет Лиги. Вы доказали свою храбрость тем, что смогли выжить. С этого момента ваши дела пойдут лучше, обещаю вам это.

Они с Квентином выгрузили из корабля пищевые концентраты, витамины и лекарства. Затем вынесли из яхты мешки семян высокоурожайной пшеницы, земледельческий инвентарь и удобрения.

— Я обещаю вам, что все будет хорошо, — повторил лорд Бладд.

— Вы действительно верите в это? — спросил Квентин друга, когда они вернулись на корабль, уставшие и расстроенные от того, что им пришлось увидеть.

Бладд поколебался, не желая отвечать на трудный вопрос, но потом решился:

— Нет… я не верю в это — но поверить должны они.

Возможно, это было лишь символическое путешествие, продиктованное неосознанной потребностью увидеть поле первой битвы с машинами и колыбель человечества — Бладд объявил Квентину, что намерен лететь к Земле.

— Сомнительно, чтобы там кто-то выжил, — сказал Батлер. — Прошло так много лет с тех пор.

— Я знаю, — сказал поритринский лорд. — Оба мы были очень молоды тогда, во время той первой победы… начала изнурительного Джихада. Я просто чувствую, что как человеческое существо я должен увидеть Землю.

Квентин посмотрел в глаза друга и увидел в них искреннее и глубокое чувство, страстное желание посмотреть в последний раз на колыбель всего человечества. В глубине души он испытывал такую же потребность.

— Да, думаю, что нам обоим надо взглянуть на колыбель нашего рода. Может быть, это путешествие чему-то нас научит. Или, посмотрев на ее шрамы, мы сможем лучше выполнить нашу миссию.

Но они не нашли на Земле никаких признаков жизни.

Облетая Землю, Бладд и Квентин тщетно всматривались в ландшафт, стараясь обнаружить хоть маленький островок человеческой жизни, уцелевшей после кошмара той достопамятной атомной бомбардировки. Здесь, где кимеки и роботы устроили форменную охоту, уничтожая каждого обнаруженного ими человека, армада Лиги сбросила столько бомб, что их с лихвой хватало для стерилизации всей поверхности планеты. Не выжил никто. Они снова и снова кружили по орбите, надеясь ошибиться, но нет, вся Земля представляла собой один незаживший обугленный рубец.

Наконец Квентин покинул мостик.

— Давайте отправимся куда-нибудь еще. Вероятно, есть и другие планеты, где еще не угасла надежда.

 

Наступало время перемен — они и без того слишком долго ждали своего часа. Без сомнения, они оказались самыми терпеливыми во всей вселенной, но девятнадцать лет — это слишком большой срок.

Агамемнон в своем исполинском боевом корпусе взгромоздился на вершину обдуваемого всеми ветрами ледника Хессры. С неба летел колючий снег, дул пронизывающий холодный ветер, гулявший по всей неровной ледовой террасе. Надо льдом нависало багровое небо Хессры. Свет над планетоидом был таким же тусклым, как перспективы титанов — до Великой Чистки.

Юнона следовала за своим возлюбленным. Ее громадный ходильный корпус дышал силой и дерзким вызовом. Членистые шарнирные конечности поднимались и опускались, приводимые в действие мощными долговечными двигателями. Так как титаны жили уже очень долго, они начали терять чувство цели, дни приходили и уходили, и с каждым из этих дней нарастала возможность опоздать.

Агамемнон и его возлюбленная стояли рядом на вершине ледника, нечувствительные к ужасному холоду Хессры. Наполовину погребенные под снегом и льдом бывшие башни когиторов символизировали утраченное величие и славу. Эти строения напомнили Агамемнону о безвкусных гробницах, мавзолеях и мемориалах, которые строили для него и по его приказам рабы Земли.

— Ты — повелитель всего сущего, любовь моя, — сказала Юнона.

Он не понял, подшучивает ли она над ним или действительно восхищается его маленькой победой.

— Это жалкая планетка. В конце концов, ты же сама видишь, что теперь нам нечего терять. Лига празднует победу — она уничтожила Омниуса везде, за исключением Коррина, где он прячется, ощетинившись всем своим оружием.

— Так же, как мы прячемся здесь?

— Нам нет больше нужды нигде прятаться. — Мощной металлической ногой Агамемнон выбил во льду глубокий кратер. — Что теперь может нас остановить?

Если бы мышление могло издавать звуки, то в емкости мозга Агамемнона сейчас гремел бы гром. Он стыдился того, что позволил раствориться в пустоте своим былым мечтам. Вероятно, ему следовало умереть, как и многим бывшим товарищам по заговору. Спустя девять десятилетий после начала мятежа против мыслящих машин, он и горстка его кимеков практически ничего не добились, и прячутся здесь, как крысы в норе.

— Я уже устал, — признался Агамемнон, — устал от всего этого.

Они с Юноной очень хорошо понимали друг друга. Он не раз удивлялся тому, что она оставалась верна ему на протяжении более чем тысячи лет. Может быть, так случилось оттого, что у нее не было иного выбора… или она все же любила его.

— Но чего же ты в таком случае ждешь, любовь моя? Это бездействие превращает нас в созерцателей лотосов, какими были жал кие людишки Старой Империи, которых мы так презирали в свое время. Мы просидели в этой дыре, как… — в голосе ее звучало презрение к самой себе, — как когиторы. Но ведь галактика открыта для нас, особенно теперь!

Своими оптическими сенсорами титан оглядел безжизненный пейзаж — горы, покрытые пластами льда.

— Было время, когда мыслящие машины служили нам. Теперь Омниус уничтожен, а хретгиры ослаблены. Нам надо воспользоваться этим обстоятельством. Но пока есть еще немалый шанс, что мы проиграем.

Юнона не сдержала насмешки, как всегда задевая его за живое:

— С каких это пор ты превратился в боязливого ребенка, Агамемнон?

— Ты права. Мое поведение злит меня самого. Стать правителем только ради того, чтобы гонять горстку жалких подданных — это недостойно меня. Этого недостаточно. Конечно, очень хорошо иметь рабов, которые исполняют любой твой каприз, но и это быстро приедается.

— Да посмотри, как вел себя Йорек Турр на Валлахе IX. Он распоряжался целой планетой, но и этого ему казалось мало.

— Сейчас Валлах IX стал радиоактивным кладбищем, — сказал Агамемнон. — Как и все другие синхронизированные планеты. Кому он теперь нужен?

— Любая планета, некогда принадлежавшая Синхронизированному Миру, не может быть никому не нужной. Надо мыслить в новой парадигме.

Они снова принялись всматриваться в безжизненный ландшафт расстилавшейся перед ними планеты, такой же безрадостный, как и пейзажи изуродованных атомными ударами планет, которые они инспектировали и отвергали одну за другой за годы, прошедшие после Великой Чистки. Наконец Агамемнон снова заговорил:

— Мы сами должны произвести изменения, а не быть пассивными наблюдателями того, что преподносит нам история без нашего участия.

Титаны развернули свои башни и по льду зашагали к башням когиторов.

— Настало время для нового решительного старта.

Беовульф ни о чем не подозревал, хотя его устранение было частью планов генерала Агамемнона уже на протяжении довольно длительного времени. Данте подлил масла в огонь:

— Его поврежденный мозг не способен более к верному восприятию нюансов и к правильным умозаключениям.

— Этот болван едва ходит по коридору, — сказал Агамемнон. — Я и так уже слишком долго вожусь с ним.

— Наверное, нам надо отпустить его погулять, чтобы он вниз головой свалился в пропасть, — предложила Юнона. — Это избавило бы нас от многих хлопот.

— Он уже падал один раз в пропасть, и у нас достало глупости вытащить его оттуда, — язвительно произнес Агамемнон.

Три титана позвали хромого неокимека в центральный зал, где когда-то стояли пьедесталы когиторов. Вырезанные на камнях руны муадру были покрыты непристойными надписями. Бродившие по залу заключенные в небольшие ходильные корпуса посредники, ставшие рабами, занимались изготовлением и хранением электрожидкости в расположенных здесь же лабораториях.

У Агамемнона было все, что нужно. Но ему хотелось гораздо большего.

Беовульф неуклюже ввалился в зал. Его стержни, соединенные с мозгом, плохо контролировали движения конечностей. Сигналы путались, были нечеткими, и неокимек при ходьбе шатался, как пьяный хретгир.

— Я с-с-слуш-шаю вас, г-генерал Аг-г-гамемнон. В-вы з-зв-в-вали м-м-меня?

Генерал ответил ровным и спокойным голосом:

— Я всегда испытывал и буду испытывать большую благодарность к тебе за тот вклад, который ты внес в наше дело борьбы с Омниусом. Теперь наступает переломный момент. Наши перспективы резко изменились к лучшему, Беовульф. Но прежде чем мы сможем продолжить наше дело, нам предстоит сделать в доме небольшую уборку.

Агамемнон встал, вытянувшись своим огромным корпусом почти до сводчатого потолка. Из отсека на своем корпусе он достал древнее ружье, которым пользовался в некоторых случаях, чтобы доставить себе удовольствие. Беовульф выглядел заинтригованным.

Данте шагнул вперед и отключил двигатели и источники энергии, приводившие в движение корпус поврежденного умом неокимека.

— Ч-ч-что…

Прозвучал ласковый и успокаивающий голос Юноны:

— Прежде чем двигаться дальше, нам надо избавиться от кое-какого старого хлама, Беовульф.

Агамемнон проговорил с высоты своего исполинского роста:

— Благодаря богам во всех их воплощениях, у нас нет больше Ксеркса с его идиотскими попытками помочь нам. Но ты, Беовульф, ты — несчастье, которое может обрушиться на нас в любой момент.

Титаны сгрудились вокруг дезактивированного ходильного корпуса незадачливого неокимека, выбирая на своих верхних конечностях подходящие инструменты для того, чтобы разобрать на части его корпус. Агамемнон рассчитывал воспользоваться какой-нибудь древней штуковиной.

— Н-н-нет…

— Даже я долго ждал этого волнующего момента, генерал Агамемнон, — сказал Данте. — Титаны уже давно готовы к возрождению своего славного могущества.

— Самое главное для нас — это расширение базы для нашей власти, нам надо захватить большую территорию и править на ней железной рукой. Некоторое время я был отвлечен от этой правильной мысли стремлением захватить планеты, населенные хретгирами, но с момента окончания Великой Чистки появилось бесчисленное множество бастионов, которые можно взять под контроль. Я буду счастлив построить новое царство на кладбище Омниуса. Раньше, когда я отвергал саму возможность этого, я не думал, какая это замечательная ирония судьбы и какую радость она может доставить. Радиоактивная пустыня не представляет опасности для наших корпусов и для нашего защищенного сверхпрочными материалами головного мозга. Но царство в аду — это только первый шаг на пути завоевания мирового господства. После того как мы накопим достаточно сил, мы ударим по планетам Лиги.

— Нет ничего зазорного в том, чтобы строить новую империю на руинах старой, любовь моя, — произнося эти слова, Юнона, словно раздирая гигантского краба, отсоединила от корпуса Беовульфа одну из ног. — Это же только начало.

Поврежденный неокимек продолжал стонать и скулить, умоляя о пощаде и сохранении жизни. Речь его становилась все менее разборчивой по мере того, как Беовульфа охватывал все больший и больший страх. Наконец, не выдержав больше этих воплей, охваченный чувством отвращения, Агамемнон отключил громкоговорители неокимека.

— Вот так, теперь мы сможем провести эту эвтаназию в тишине, не отвлекаясь на стоны и крики.

— К несчастью, — заговорил Данте, — нас, истинных титанов, осталось всего трое. Многие неокимеки, конечно, верны нам, но они пассивны и не способны к инициативе, так как воспитывались в рабстве.

Агамемнон выдернул один из проводящих импульсы стержней из ходильного корпуса Беовульфа.

— Нам надо восстановить прежнюю иерархию титанов, но, к сожалению, мы не сможем получить ту наследственность, в какой мы нуждаемся из того материала, каким располагаем в настоящий момент. Эти неокимеки — просто овцы.

— Значит, мы просто будем искать нужный источник в других местах, — заметила Юнона. — Хотя Омниус приложил максимум усилия для того, чтобы уничтожить людской род, кое-кто все же остался. А уцелевшие хретгиры — это сильнейшие из людей.

— Включая моего сына Вориана, — разбирая по частям живого еще Беовульфа, генерал титанов вспомнил те дни, когда его верный сын и доверенное лицо Вориан тщательно, с любовью чистил и полировал самые мелкие и хрупкие детали механического корпуса, выполняя сыновний долг, корнями своими уходивший к заре истории, когда подданные мыли ноги своим правителям. Это были моменты его наибольшей близости с сыном.

Агамемнон очень скучал по тем дням и очень жалел, что из Вориана не вышло ничего путного. Он единственный мог стать достойным преемником генерала, но люди развратили юношу.

Юнона не заметила задумчивости главного титана.

— Мы должны набрать из них рекрутов, отобрать талантливых, одаренных кандидатов и убедить их служить нашему делу. Я уверена, что нам хватит хитрости и сноровки, чтобы сделать такую простую вещь. Когда мы отделим мозг человека от его тела, то нам не составит труда вить из него веревки. Генерал титанов задумался.

— Сначала мы произведем инспекцию радиоактивных планет и решим, где мы устроим нашу цитадель.

— Неплохим первым шагом будет захват Валлаха IX, — сказал Данте. — Он расположен очень близко от Хессры.

— Согласен, — сказал Агамемнон, — мы завладеем тем, что осталось от трона этого чокнутого Йорека Турра.

За разговором титаны закончили демонтаж механического тела Беовульфа, и теперь все его детали валялись на полу, готовые к утилизации и повторному использованию. В полном молчании пришли обращенные в неокимеков посредники и унесли детали.

Думая обо всех потерянных планетах Синхронизированного Мира, Агамемнон вдруг сообразил, что человеком, стоявшим во главе этого ядерного уничтожения, был Вориан. Возможно, все же именно он сможет стать достойным наследником титанов.

 

Вориан стоял у окна кабинета в главном штабе Армии Человечества и задумчиво смотрел на моросящий вечерний дождь. Влажный холод, веявший от окна, был очень приятен — в последние недели стояла удушающая жара. Дождь был превосходной разрядкой духоты, но верховный башар не чувствовал особенной радости.

С каждым днем, как казалось ему, он проигрывал одну позицию задругой в битве с чиновничьим застоем, летаргией и неспособностью принимать трудные решения. Представители Парламента Лиги боялись заканчивать необходимую грязную работу, и с каждым проходившим годом они все больше и больше забывали о том, что произошло. Погрязнув в локальных мелких проблемах и в политическом фаворитизме, они убедили себя в том, что угрозы со стороны Омниуса и кимеков исчезнут, испарятся сами собой. Вориан не смог заставить этих людей поверить в то, что хотя титаны затихли на многие годы, Агамемнон не отказался от планов установления своей террористической диктатуры.

Его собственная долгая война была закончена. После завершения Великой Чистки Квентин Батлер не был единственным военачальником, искавшим лишь покоя и отдыха. Было так легко отдать все силы на восстановление и реконструкцию. Очень многие в Лиге хотели предать Джихад полному забвению.

Но на самом деле он не закончился, во всяком случае пока. Он не мог закончиться, пока Коррин и кимеки представляли вполне реальную угрозу для людей. Но Вориану казалось, что он единственный, кто ясно это осознает. Лига отказалась финансировать наступательную войну, они даже не захотели провести разведывательную операцию на Хессре, где, как было известно, окопались последние титаны. Легкомысленные, бездеятельные глупцы!

Великий Патриарх и аристократы использовали всю свою недюжинную энергию для решения внутренних экономических проблем, желая расширить свою власть на несоюзные планеты для того, чтобы создать более обширную империю с централизованным контролем каждой планеты. Великий Патриарх добавил несколько побрякушек к золотой цепи, которую он носил на шее в знак своего высокого достоинства.

Отвоеванные у Омниуса планеты Синхронизированного Мира будут необитаемыми в течение многих столетий, но несоюзные планеты, по мнению руководителей Лиги, вполне созрели для того, чтобы их подобрать. С окончанием страшной эпидемии спрос на меланжу в Лиге отнюдь не уменьшился. Уже много лет претворялась в жизнь программа по восстановлению численности населения, которую выполняли под руководством Верховной Колдуньи Тиции Ценвы.

Общественные работы требовали большого количества неквалифицированных рабочих, так как использование компьютеризированной техники было строго запрещено. Это означало возобновление использования труда рабов, преимущественно буддисламских пленников с отдаленных захолустных планет. В Парламенте раздались отдельные голоса протеста — депутаты возражали против того, чтобы обращаться с другими людьми так, как это делали машины. Но протесты не нашли поддержки основной массы представителей планет.

Так как военные обязанности теперь сводились исключительно к администрированию, произнесению речей и участию в парадах, Вориан решил возобновить на Пармантье поиски своей внучки Ракеллы. Наконец, спустя шесть месяцев он разыскал ее.

Бежав из госпиталя для неизлечимых больных, Ракелла и Мохандас обосновались в дальней затерянной деревушке, населенной людьми, которые в большинстве своем исповедовали невероятно древнюю религию — иудаизм. Обосновавшись, пара врачей помогли людям пережить эпидемию и преодолеть ее последствия — но потом в деревню пришла другая возбужденная фанатичная толпа, влекомая еще более древними предрассудками, и сожгла деревню, обвинив машины, а заодно и иудеев в страшной эпидемии.

Так ей и Мохандасу пришлось бежать и отсюда. Они продолжили работу вместе с некоторыми евреями, которые скрыли свою религиозную принадлежность. Даже после того, как эпидемия закончилась, выздоровление населения Пармантье затянулось на многие годы.

Когда Вориан нашел внучку, она работала в совершенно первобытных условиях. Большая часть медицинской аппаратуры была уничтожена, поэтому Вориан щедро снабдил ее всем необходимым, включая оборудование и охрану, которая должна была позаботиться о ее безопасности. Вскоре после этого Вориан привлек Ракеллу и Мохандаса к работе по созданию гуманитарной медицинской комиссии, органа, который должен был заменить прежнюю медицинскую комиссию Джихада. Потом Вориан на собственные средства купил для них космический госпитальный корабль. Этот новый корабль позволил Ракелле и ее медицинской группе перемещаться по галактике и оказывать более эффективную помощь на местах. Правительства планет Лиги продолжали тщательно следить за возможными проявления ретро-вирусной инфекции, хотя с тех пор прошло так много лет.

Кому-то все равно приходилось быть бдительным…

Но не все расходы Лиги были столь же благодетельными для ее граждан. Освещенный прожекторами, на центральной площади Зимии полным ходом сооружался храм Серены — это строительство было одним из проектов Райны Батлер и последователей провозглашенного ею культа. Строительство осуществляли за счет правительства. По окончании возведения это должно было стать самым крупным зданием религиозного назначения, которое когда-либо вообще строили люди. Хотя Вориан почитал и любил Серену — настоящую Серену, — он полагал, что этим деньгам можно было найти более достойное применение.

Культ Серены разрастался очень быстро, и основания для этого были самые печальные. Хотя серьезная Райна Батлер оставалась верной своему крестовому походу против машин, ее последователи в большинстве своем использовали эту бледную худую женщину как муляж для усиления своей власти и влияния. Вориан в отличие от многих очень ясно это видел.

Никто не хотел слушать, когда Вориан Атрейдес, этот старый и закоренелый «поджигатель войны», указывал на очевидные проблемы.

Он испустил долгий тяжкий вздох. Парламентские и военные чиновники занимались собственными проблемами и носились со своими планами, вытеснив верховного башара из процесса принятия ответственных решений. Этот ранг стал скорее декоративным, нежели действительным. Несмотря на то что Вориан по-прежнему выглядел очень молодо, даже Фейкан Батлер предложил ему уйти в давно заслуженную почетную отставку. Вориану даже не придется пасть в сиянии славы, как выпало Ксавьеру Харконнену. У него все будет гораздо хуже. Он просто канет в безвестность.

Каждый день, вставая рано и отправляясь по делам в город, Вориан Атрейдес неизменно возвращался в своих мыслях к неповторимым моментам своей жизни и к кризисам, которые ему пришлось переживать, — он вспоминал Серену, Леронику и даже Севрата, которого он, помнится, называл Старым Железным Умником.

Как он ненавидел сейчас свою вынужденную бездеятельность.

Вориану было уже сто тридцать пять лет, но он чувствовал себя еще старше. Когда заканчивалась его работа в Главном Штабе, он возвращался домой, где никто не ждал его. Сыновья его давно были глубокими стариками со своими многочисленными семьями, жившими на далеком Каладане.

Скучал Вориан и по своему бывшему адъютанту Абульурду Харконнену, который считал его наставником и почти отцом — в отличие от Эстеса и Кагина. Но весь последний год Абульурд провел возле Коррина, следя за поддержанием блокады Омниуса.

Словно подслушав его мысли, на улице вдруг показался Абульурд, который быстрым шагом, пригнув голову от дождя, шагал к зданию Главного Штаба. Форма была измята, батор шел без сопровождения. По всем его движениям чувствовалось, что случилось что-то неотложное.

Не веря своим глазам, решив, что это иллюзия, Вориан тем не менее выбежал в коридор и бросился к выходу по лестнице, перескакивая сразу через две ступеньки. Он оказался у входной двери, когда Абульурд взялся за ручку, чтобы открыть ее и войти.

— Абульурд, какая приятная неожиданность!

Младший офицер сразу сгорбился и поник головой, словно этот приход в Главный Штаб потребовал от него напряжения всех сил.

— Я прибыл прямо с Коррина, сэр. Мне пришлось воспользоваться спейсфолдерным разведчиком, чтобы опередить машинные корабли. Но сколько времени в нашем распоряжении, я не знаю.

Абульурд и, естественно, Вориан понимали всю серьезность сложившейся ситуации, но члены Парламента и правительства Лиги считали, что военные несколько преувеличивают масштаб кризиса.

— По прошествии стольких лет на что еще могут надеяться и рассчитывать мыслящие машины? Они потерпели поражение! — возбужденно кричал представитель Гьеди I.

— Но если эти автоматические снаряды пролетели через скрэмблерные поля, то разве смог бы там уцелеть хотя бы один гель-контур компьютерного мозга? Нет, а значит, нам не о чем беспокоиться, — заметил нудный представитель Хонру, откинувшись на спинку кресла с самодовольной улыбкой.

— Беспокоиться всегда есть о чем — пока уцелело хотя бы одно-единственное воплощение Омниуса.

Вориан никак не мог понять, почему они все так уверены в своей правоте. Но такое отношение не было удивительным. Каждый раз, когда члены Парламента сталкивались с серьезными проблемами, начинались бесконечные обсуждения, в которых терялась суть и которые не приводили к четким и ясным решениям.

После возвращения Абульурда Вориан провел целую неделю в беседах с более младшими командирами — своим подчиненным Абульурд представил кадры съемки, сделанной флотом у Коррина, на которых были изображены странные снаряды. Наконец верховный башар настоял на том, чтобы лично обратиться к Парламенту Лиги. Согласно расчетам — в зависимости от ускорения и запасов топлива на снарядах, — эти объекты могли теперь приблизиться к Салусе в любой момент.

— Вы уверены, что не преувеличиваете степень угрозы, не стремитесь ли вы посеять в народе панику и заодно укрепить позиции Армии Человечества, верховный башар? — спросил худощавый депутат с Икса. — Мы все слышали ваши военные истории.

— Благодарите Бога, что вам самому не пришлось стать участником этих историй.

Иксианец скорчил недовольную гримасу.

— Я вырос во время эпидемии, верховный башар. У большинства из нас нет вашего военного опыта, но каждый из нас пережил свои трудные времена.

— Зачем гоняться за тенью? — спросил еще один депутат, которого Вориан так и не смог узнать. — Пошлите разведывательные корабли на периметр орбиты и перехватывайте все объекты, приближающиеся к Салусе. Если, конечно, таковые появятся. Именно так Квентин Батлер расправлялся со снарядами, заряженными чумой Омниуса.

Перепалка с Парламентом продолжалась в том же духе большую часть утреннего заседания. Наконец, испытывая полное отвращение к тому, что он здесь услышал, Вориан покинул огромное здание Парламента, увенчанное высоким золотым куполом. Выйдя из дверей, он остановился на верхних ступенях подъезда и, подавив тяжкий вздох, тоскливо посмотрел в небо.

— Как вы себя чувствуете, сэр? — Из-за резных колонн подъезда показался Абульурд Харконнен.

— Все тот же набивший оскомину идиотизм. Законодатели забыли, что можно говорить о чем-то ином, кроме цен на зерно, регулировании межпланетных полетов, субсидиях на строительство и пышных общественных проектах. Теперь я наконец понимаю, зачем Иблис Гинджо сформировал Совет Джихада в самый разгар войны. Люди, конечно, жаловались на его драконовские меры, но по крайней мере Совет мог принимать скорые и эффективные решения. — Он задумчиво покачал головой. — Самый страшный враг человечества — это бездеятельность и бюрократия.

— У нас очень мал диапазон наблюдения, и будет трудно обнаружить приближение снарядов на дальних подступах к Салусе, — заговорил Абульурд. — Наше общество так сосредоточено на возвращении к нормальной жизни — словно кто-то помнит, что это такое, — что не может даже сконцентрировать внимание на угрозе, реальность которой вполне очевидна.

Дождь возобновился с новой силой, но верховный башар не двигался. Кто-то раскрыл зонтик над головой военачальника, чтобы он не промок. Конечно, это был Абульурд. Вориан улыбнулся офицеру, но батор остался серьезным.

— Что мы будем со всем этим делать, сэр? Снаряды летят и неумолимо приближаются.

Прежде чем Вориан успел ответить, порыв ветра подхватил подвесной плавающий зонтик и швырнул его на ступени. Абульурд бросился поднимать его.

Они уже хотели было вернуться в здание Парламента, чтобы переждать дождь, когда Абульурд после нескольких попыток поправить плавающий подвесной зонтик, вдруг показал Вориану на горизонт. Порыв ветра снова подхватил и унес зонтик, но на этот раз Абульурд не побежал за ним.

Небо на горизонте вдруг прорезало серебристо-оранжевыми полосами, похожими на следы когтей огромного хищника.

— Смотрите, это снаряды Омниуса с Коррина! — громко простонал Абульурд, в равной степени переполненный стыдом и тревогой из-за того, что не смог никого заставить поверить своему предостережению.

Вориан стиснул зубы.

— Армия верит своей пропаганде. Люди думают, что если мы объявили Джихад оконченным, то наши враги перестали интриговать и плести заговоры против нас.

Он глубоко вздохнул, слишком хорошо вспомнив, что значит быть военачальником на войне.

— Похоже, что мне понадобится помощник, — сказал он Абульурду. — Скоро у нас с тобой будет очень много дел.

 

Когда Норма вернулась на Россак, один только вид серебристо-пурпурных джунглей вызвал целую бурю нахлынувших на нее воспоминаний о детских годах. Небо все также было испятнано ядовитым дымом из кратеров отдаленных вулканов, запах перенасыщенной жизнью атмосферы миазмами поднимался от густого подлеска в окрестностях главного города, расположенного внутри скалистых гор. Там, в горах, джунгли были представлены самыми необычными видами растений и насекомых, эта флора и фауна, борясь за свое выживание, освоила плодородные расщелины в камнях.

Норма вспомнила, как будучи девочкой ходила в экспедиции с Аурелием и его ботаниками, которые разыскивали в джунглях растения, грибы, ягоды и даже насекомых и пауков, из которых можно было бы добыть лекарственные вещества. Корпорация «ВенКи» и сейчас продолжала получать хороший доход от продажи лекарств, хотя теперь ведущим экспортным продуктом компании стала меланжа.

Однако недавно Норму посетило очередное видение, которое поведало ей о том, что все здесь будет разрушено и уничтожено, причем очень и очень скоро. Случится нечто ужасное с Россаком, Колдуньями, со всем населением. Она надеялась убедить сводную сестру осознать опасность, но Тиции потребуются доказательства, детали, объяснения. Норма не могла представить никаких подтверждений своих слов. У нее было лишь очень отчетливое предчувствие, предупреждающее сновидение во время меланжевых грез.

Вряд ли Тиция станет прислушиваться к ее бездоказательным заявлениям.

Много лет назад Тиция отправилась в один из налетов на кимеков, она и ее подруги Колдуньи были готовы выплеснуть свою ментальную энергию и умереть, захватив с собой и кимеков. Все спутницы Тиции погибли, пожертвовав жизнью, и сама Тиция была следующей на очереди, но получилось так, что кимеки отступили, невольно подарив Тиции жизнь. Ее жертва оказалась ненужной, и потом она всю жизнь жалела о том, что так и не смогла воспользоваться шансом. Личность Тиции состояла сплошь из сожалений, обвинений и упорной решимости. Она всегда находила причины, отравляющие жизнь, как и всегда, находила виноватых в этом людей.

Верховная Колдунья никогда не обращала внимания на Норму, делая вид, что не замечает ее присутствия, что на самом деле Нормы просто не существует. Тиция мирилась с тем, что Норма одна работает на Кольгаре со своими кораблями и спейсфолдерными двигателями. Правда, она была так же преданна своим идеям, как Норма своему делу и призванию. Именно это обстоятельство и позволяло Норме понимать мотивы поступков сводной сестры.

Теперь, когда Джихад был окончен, женщин Россака перестали готовить на роли своеобразных ментальных бомб. И сейчас Колдуньи направили всю свою энергию на изучение любых доступных им родословных Лиги и выяснение методов управления наследственную. Кроме того, у них была масса работы по изучению генетического материала, собранного на других планетах на высоте вспышки искусственной, насланной на человечество Омниусом эпидемии.

— Подозреваю, что твои видения являются не следствием истинного предзнания, а, скорее, следствием искажения сознания под воздействием чрезмерно больших доз меланжи, — сказала Тиция, когда Норма рассказала ей о своем последнем видении.

Они стояли на балконе, вырубленном в отвесном склоне скалы, и смотрели на густое море джунглей.

Будучи Верховной Колдуньей Тиция с презрением относилась к психостимуляторам и прочим лекарственным «костылям», к которым столь охотно прибегают обычные люди. По ее глубокому убеждению, только слабаки бывают вынуждены полагаться на лекарства. Корпорация «ВенКи» получала чудовищно огромные прибыли, фабрикуя разнообразные стимуляторы, галлюциногены и прочие лекарства, экстрагируемые из экзотических растений россакских джунглей. Все это было глубоко противно Тиции, так же как и явное болезненное пристрастие сводной сестры к пряности с Арракиса.

Обе женщины отличались поразительно гармоничной, но ледяной красотой — высокие, белокожие с платиново-светлыми волосами и точеными чертами лиц. Но мысленно Норма продолжала видеть себя неуклюжей карлицей, некрасивой женщиной со смазанными, невыразительными чертами лица, которую легко может запугать такая властная и привыкшая к повиновению Колдунья, как Тиция.

— Это не просто мое разгулявшееся воображение, — продолжала утверждать Норма, — это предостережение. Я знаю, что среди Колдуний предзнание иногда проявляется как особый дар. Конечно же, у тебя есть документы, подтверждающие эти факты.

— Я напишу тебе или пришлю сообщение, если твое страшное предсказание сбудется. А пока возвращайся на Кольгар и продолжай свою работу. — Тиция царственно подняла голову, вскинув волевой подбородок. — У нас, между прочим, здесь тоже много важной и ответственной работы.

Норма посмотрела в светло-голубые глаза сводной сестры, за которыми, казалось, скрывалась целая вселенная, невидимая постороннему взору. Норма коснулась виска и, примирительно улыбнувшись, сказала:

— Моя работа — это вычисления. Я могу делать их здесь так же легко, как и на Кольгаре.

— Ну, тогда, возможно, мы вместе будем наблюдать исполнение твоих пророчеств.

Шли дни, ничего страшного не происходило, и у Нормы не было больше видений, из которых она смогла бы узнать детали предостережения, виденного ею ранее.

Во время этого затянувшегося визита на Россак Норма каждое утро в полном одиночестве гуляла по джунглям, собирая корни, листья, ягоды и рассовывая их по карманам, никогда не объясняя, зачем она это делает. Какая странная личность, думала Тиция, издали наблюдая за своей сводной сестрой.

Приглушенный солнечный свет отражался от неестественно золотистых волос и ослепительно белой кожи Нормы, когда она в похожей на транс задумчивости поднималась по крутой тропинке из заросшей джунглями низины к вырубленным в скале дверям, в проеме которых стояла Верховная Колдунья. У Нормы был отсутствующий вид, она, казалось, потерялась среди своих невысказанных мыслей. Было бы очень занятно, если бы Норма споткнулась и расшиблась насмерть…

Их мать бросила Тицию на руки нянек, чтобы проводить все свое время с Нормой, предпочтя эту… эту уродину ей, совершенной и безупречной Колдунье. Упади же, будь ты проклята!

Когда Норма своим легким скользящим шагом поднялась по тропинке ко входу в пещеру, Тиция продолжала пристально смотреть на нее, не сдвинувшись с места. Норма заговорила, обращаясь непосредственно к Тиции так, словно они продолжали разговор, который она, вероятно, мысленно вела со сводной сестрой — Верховной Колдуньей, — пока поднималась наверх.

— Где ты прячешь свои компьютеры?

— Ты сошла с ума? У нас тут нет мыслящих машин! — Тиция была потрясена тем, что ее сестрица сумела разгадать ее секрет. Неужели она и правда обладает предзнанием? Может, стоит серьезнее отнестись к ее предостережению?

Норма смотрела на сестру без всякого гнева и злобы, но не поверила ни единому ее слову.

— Если только вы не натренировали свой ум и память до степени организации и объема, характерных для сложных вычислительных систем, то вы не сможете обойтись без них, обрабатывая такую массу детальной генетической информации.

Она взглянула на Тицию, словно проникая внутрь ее существа, как прибор для глубокого сканирования внутренних тканей тела. — Или ты плохо работаешь, так как боишься использовать необходимые инструменты? Но мне кажется, что ты не такой человек, чтобы халтурить.

— Компьютеры незаконны и опасны, — заявила Тиция, надеясь, что такого ответа будет достаточно.

Норма же как всегда зафиксировала проблему и не стала быстро сдаваться.

— Тебе не следует опасаться подозрений или паранойяльного страха перед машинами с моей стороны. Мною движет простое любопытство. Я и сама охотно пользовалась преимуществами, которые предоставляют нам компьютерные системы, когда занималась решением навигационных проблем, связанных со свертыванием пространства. К несчастью, Лига отказалась признать целесообразность применения компьютеров в этой ситуации, и я была вынуждена прекратить эту многообещающую работу. Поэтому меня нисколько не возмущает то, что ты используешь машины в своих трудных исследованиях.

Прежде чем Тиция успела сочинить какое-нибудь подходящее оправдание, она вдруг услышала пронзительный свист, который издавало какое-то раскаленное тело, несущееся по воздуху с огромной скоростью. Свист усилился до почти непереносимого воя. Сестры одновременно подняли головы и посмотрели на затянутое дымкой утреннее небо, в котором показались серебристые полосы — следы, оставленные космическими объектами, устремившимися к расположенным в ущельях деревням. Большие снаряды ударялись о верхушки деревьев, прорывались сквозь листву и с тупым грохотом падали на землю.

Норма прикусила губу и склонила голову.

— Думаю, что это и есть начало исполнения моего видения. — Она повернулась к Тиции. — Не теряй времени, объявляй тревогу.

Услышав грохот, из пещеры выбежали одетые в белое Колдуньи. У подножия скалы упал один из снарядов, который глубоко врезался в мягкую подстилку джунглей. Корпус заколебался и раскололся пополам, как яичная скорлупа. Из этой странной, похожей на гроб емкости, стремительно вывалились какие-то металлические детали, которые, соединившись, врылись в землю и принялись делать из грязи, щебня и прочего каких-то прыгающих насекомых.

Несмотря на ужасное содержание видения, Норма испытывала сейчас одно только холодное отчужденное любопытство.

— Похоже, что это автоматизированная фабрика, хотя и не такая сложная, как настоящие мыслящие машины. Фабрика использует любые местные ресурсы для сборки каких-то предметов.

— Это машина, — сказала Тиция. Она напряглась, готовая генерировать энергию мозга — источник, позволявший ей сражаться единственным доступным ей способом. — Даже если это не кимек — это враг.

Внизу, в джунглях, к месту падения странного предмета приблизились несколько человек, одетых в форму корпорации «ВенКи». К их поясам были пристегнуты мешки, наполненные материалом, собранным в подлеске джунглей. В группе был один бледный, неправильно сложенный молодой человек, который вел себя как резвый несмышленый щенок. Формы его тела были безобразны, глаза покорны, как у коровы, — короче, это был жалкий неудачный Урод, и Тиция презрительно скривилась, глядя на него с высоты. Лучше бы этому ублюдку умереть в джунглях…

Как только группа приблизилась вплотную к приземлившемуся снаряду, эта автоматическая фабрика выплюнула в воздух первую партию готовой продукции: маленькие серебристые шарики, которые взлетели в воздух словно рой бронированных голодных насекомых. Они поднялись над землей, осмотрели окрестность и всем роем бросились к группе рабочих. Уродливый молодой человек с удивительным проворством исчез в густом подлеске среди сплетенных ветвей, но остальные люди не успели уйти, так как двигались недостаточно быстро.

— Они малы, но снабжены довольно грубыми сенсорами, — констатировала Норма, в которой никогда не засыпал аналитик.

Летающие металлические клещи закружились вокруг своих жертв как облако рассерженных ос, а потом набросились на людей, превратившись в крошечные острые пилы, начавшие кромсать несчастных, сдирая с них одежду и кожу. Брызнули фонтаны крови, на землю посыпались кусочки перетертой живой плоти. Люди начали кричать и вопить от боли и страха, стали разбегаться и петлять в кустах, стараясь укрыться от страшных созданий, но летучие пираньи преследовали их, впивались в кожу и своими беспощадными укусами на глазах превращали человеческие тела в кровавое уродливое месиво.

Туча зубастых насекомых развернулась и стремительно направилась ко входу в пещеру.

— Они нацелились на нас, — сказала Норма.

Тиция выкрикнула команду своим Колдуньям, и обладающие сверхъестественной ментальной мощью женщины Россака, сомкнув строй, обратились лицом к надвигавшейся опасности. Жужжащие искусственные осы, покрытые острыми металлическими шипами, летели словно пули. Тиция начала вибрировать, окружая себя защитным ментальным полем.

За спинами Колдуний дети и мужчины Россака спешно прятались в запертых безопасных помещениях, вырубленных в скале. Своими мыслями Тиция и ее подруги подняли энергетический ветер, мелкие кванты ментальной энергии словно ураган обрушились на страшных механических насекомых. Скопления их рассеялись, а затем сами твари начали рассыпаться в мелкий порошок. Но на смену уничтоженным появлялись новые. Дьявольская мастерская фабриковала железных насекомых тысячами.

— Для уничтожения этих гадов нужно намного меньше энергии, чем для того, чтобы превратить в пар кимека, — сказала одна из Колдуний, — но все равно даже это приносит какое-то удовлетворение.

— Омниус нашел способ обратить против нас свое новое оружие, даже находясь в осаде, — сказала Норма. — Эти машины запрограммированы на поиск и уничтожение людей.

Тучи металлических ос заполонили все пространство перед пещерами. Жуткие насекомые искали своих жертв. Колдуньи окружили себя слоем озона, подняв невидимый ионизирующий ветер. Светлые волосы поднялись, одежды шевелились от телепатических потоков. Тиция подняла руку, и по этому знаку женщины послали еще один мощный разряд, отогнавший следующую волну насекомых. Потом, соединив усилия, Колдуньи сокрушили саму фабрику, производящую маленьких монстров, и она превратилась в оплавленный кусок железа.

— Пошлите туда людей с огнеметами и взрывчаткой, — приказала Тиция. — Пусть они уничтожат этот цилиндр, пока он не восстановился.

Настроение у Тиции было приподнятое, она так радовалась, что признала за сводной сестрой способность к предвидению.

— Война еще не кончилась, — сказала Норма. — Возможно, что она лишь начинается. Еще раз.

 

Все сотрудники службы безопасности и любопытные прохожие, бросившиеся к месту падения странных цилиндров, были убиты. Даже камеры, передававшие изображение с места события, были разрушены. Насекомые пожирали все на своем пути. Все линии связи были перерезаны в считанные секунды.

Подозревая худшее и ожидая от Омниуса любой хитрости, Вориан приказал полкам внутренней гвардии окружить места приземления цилиндров. Стоявший рядом с верховным башаром Абульурд делал все, чтобы приказания Вориана были выполнены точно и вовремя. Атрейдес был похож сейчас на разъяренного салусского быка, и никто не осмеливался перечить ему.

— Я предупреждал их, я говорил, что нельзя терять бдительность, — рычал Вориан, обращаясь к Абульурду. — Ты принес прямое предостережение, но они не захотели прислушаться даже к нему!

— За несколько лет мира люди забыли, что такое угрозы и опасности, — ответил Абульурд, согласно кивнув.

— И теперь, когда Омниус снова атакует нас, мы реагируем, как разбегающиеся от кота крысы! — возмущенно продолжал Вориан.

Еще до того, как стали ясны детали происшествия, Абульурд расставил солдат, расквартированных в столице, вокруг мест падения прилетевших из космоса снарядов. Пользуясь чрезвычайными полномочиями, он мобилизовал также и наемников, которые все еще оставались на службе в Армии Человечества.

Снаряды — цилиндры размером с гроб — упали на большой территории. Батареи снабжали их энергией, которая требовалась для фабрик, находившихся в их внутренней части. Практически сразу из расколовшихся при падении цилиндров начали вылетать ненасытные мелкие твари — каждая размером не больше шарика из подшипника. Все эти шарики были оснащены источниками энергии и имели простую программу, помимо острых челюстей. Как пираньи, они набрасывались на любого человека, атаковали его и пожирали.

Жужжащие тучи гнусных механических тварей набрасывались на бегущих, пытающихся спастись людей и мгновенно объедали их, выполняя свою безжалостную программу, оставляя после себя лишь клочья кровавой плоти и осколки размолотых костей. Излюбленными мишенями стали солдаты в форме и люди в облегающих брюках и шортах. Женщины, священники в свободной одежде и пожилые мужчины в старомодных высоких шляпах поначалу не вызывали у механических насекомых интереса, но, расправившись с солдатами и молодыми мужчинами, твари возвращались и, присмотревшись к новым жертвам, набрасывались и на них.

Люди с отчаянными криками бежали по улицам, но падали, не успев найти убежища. Как беспощадные мясорубки, насекомые-пираньи пробуравливали тела и начинали блуждать в живой ткани, как пули со смещенным центром тяжести, извергая месиво измельченного мяса. Когда жертва погибала, насекомые покидали ее и принимались искать следующую цель.

Солдаты первой линии были убиты практически сразу. Пираньи поражали их, как смертоносные пчелы, но некоторые из солдат успели включить защитные поля Хольцмана, чтобы блокировать нападение. Другие же, которые не успели быстро среагировать, падали мгновенно, словно пораженные ядовитым газом. Стрелковое оружие оказалось бессильным против этих мелких и многочисленных тварей.

Но даже защитившиеся электромагнитным полем люди тоже со временем становились жертвами, так как механические убийцы облепляли поле и беспрерывно атаковали, ища и находя любую лазейку, используя тактику медленного проникновения. Изнутри шарообразной полости поля начинали бить фонтаны крови и разлетаться куски тканей, отскакивавшие от мерцающего силового поля. В течение нескольких мгновений запертые в ловушке пираньи выводили из строя генераторы, поле исчезало, и твари вылетали на волю.

В воздухе появлялось все больше и больше жутких созданий. Семьи прятались в домах и машинах, запирались изнутри, но пираньи преследовали людей и там, находя способы проникнуть в здания и машины. Спрятаться было негде.

Радиус поражения продолжал угрожающе увеличиваться, коллекторные приспособления собирали весь доступный металл и другие необходимые материалы, добавляя их к запасам смертоносных фабрик, которые продолжали тупо производить все новых и новых убийц. Упавшие цилиндры раскрыли свое нутро и выплевывали в атмосферу тучи новых пчел. Изготовленные тут же сырьевые подвижные станции принялись собирать материал, уничтожая строения Зимин, добывая металл и другие необходимые в производстве элементы.

Периметр разрушения продолжал расширяться.

Абульурд последовал за верховным башаром, когда тот решил лично осмотреть место поражения. На размышления времени не было — неопытные и необстрелянные солдаты были слишком сильно напуганы, чтобы точно выполнять приказы. Вориан и Абульурд устроили наглухо закупоренный командный пункт недалеко от точки падения первого снаряда. На улицах творилось нечто невообразимое. Граждане запирались в домах, пытаясь спастись от самоуправляемых пуль с острыми зубами.

После падения снарядов прошло меньше часа, но погибло уже несколько тысяч человек.

Наконец к месту события подтянули артиллерию Лиги. Абульурд оценил диспозицию.

— Подготовлены снаряды повышенной разрушительной силы. Артиллерийские офицеры докладывают, что готовы открыть огонь. Одно прямое попадание должно вывести из строя эту дьявольскую фабрику, и тогда мы сможем справиться с этим кошмаром.

Вориан нахмурился.

— Отдавай приказ стрелять, но не рассчитывая, что все пройдет так гладко. Омниус наверняка установил там защитную систему. — Он махнул рукой. — Но чем скорее мы узнаем, в чем заключается эта защита, тем скорее найдем способ обойти ее.

Артиллерия открыла ураганный навесной огонь. Снаряды летели по крутым коротким дугам, нацеленные точно на цилиндр, глубоко впившийся в землю. Когда снаряды начали падать на яму, тысячи пираний образовали облако вокруг отверстия в брюхе цилиндра. Смертоносные пчелы соединились в гроздья, словно стараясь образовать баррикаду на пути снарядов. Твари прилипали друг к другу, образуя различные фигуры, создавая препятствия для артиллерийских снарядов.

Пираньи облепляли каждый летевший снаряд, начиная обдирать с него металл еще в воздухе. Эти кусочки металла они несли на фабрику, которая использовала новый материал для производства новых механических убийц.

Не дожидаясь приказа, один из храбрых наемников поднялся над местом падения цилиндра в маленьком бронированном вертолете, и машинные пчелы атаковали его. Тысячи летающих пожирателей облепили корпус летательного аппарата и начали методично уничтожать его металл, а потом принялись за замки и электронные системы.

Оказавшийся в отчаянном положении наемник успел сбросить только одну бомбу. Бомба эта взорвалась в воздухе до того, как пираньи успели очистить ее от металла. Ударная волна всколыхнула тучу механических насекомых, не причинив им, впрочем, практически никакого вреда.

Вертолет развалился на части. На какой-то момент обреченный пилот оказался в свободном падении, летя к земле и отчаянно размахивая руками. Но в мгновение ока пираньи напали на него, превращая его тело в кровавое месиво. Человек умер до того, как его останки коснулись земли.

Столкнувшись с таким ужасом, некоторые молодые солдаты попросту перестали реагировать на приказы верховного башара.

Они десятками покидали свои посты. Вориан был вне себя от ярости и стыда.

— Они неопытны и не привыкли к тем страшным вещам, на которые способен Омниус, — сказал Абульурд.

Вориан натянуто улыбнулся в ответ.

— Другие могут размякнуть и опустить руки, Абульурд, но ты никогда не позволял себе расслабляться. Нам надо найти выход — тебе и мне. Надо найти эффективное решение и применить его немедленно.

— Я не подведу вас, верховный башар.

Вориан посмотрел на него с гордостью и теплым чувством.

— Я знаю, Абульурд. Нам по плечу спасти всех этих людей.

 

После смерти престарелого Тука Кидайра Исмаил остался самым старшим в дзенсуннитской деревне. Кидайр, бывший работорговец, формально оставался пленником группы отступников, последователей Селима Укротителя Червя. Хотя, конечно, у Кидайра было множество возможностей бежать и вернуться в цивилизованный мир Лиги, тлулакс смирился со своим жребием и остался здесь, с Исмаилом и дзенсуннитами пустыни.

Исмаил никогда не называл бывшего торговца живым товаром другом, но они провели немало ночей вместе, ведя интересные беседы за чашкой крепкого, приправленного пряностью кофе и глядя на проплывающие по небу звезды. Они были врагами, но по крайней мере понимали друг друга, чего нельзя было сказать об отношениях Исмаила с нынешними молодыми вождями деревни.

Как всегда, сидя после ужина в столовой, Исмаил слушал разговоры старейшин, к которым теперь принадлежала и его дочь. Даже Хамаль вела разговоры о городе, о вещах и тряпках, обо всех тех предметах роскоши, которые казались Исмаилу ненужными и лишними. Жизнь этих свободных людей теперь была более комфортной, чем жизнь рабов в доме Саванта Хольцмана. Все это действительно было не нужно и, более того, опасно.

Прошло много лет, потомки бывших поритринских рабов переженились на потомках уцелевших членов группы Селима. Дочь Исмаила Хамаль была замужем дважды, у нее было пятеро детей. Теперь она считалась важной старейшиной племени, мудрой старой матроной.

Исмаил очень хотел, чтобы никто из них не забыл старую жизнь и ее обычаи; он все время настаивал на том, что бежавшим рабам никогда не следует забывать свои навыки независимой жизни в пустыне, чтобы снова не сделаться добычей работорговцев. Пока Арракис не стал для них обетованной землей, как они надеялись, когда он возглавил их отчаянное бегство. Исмаил желал сохранить плоды своих трудов во что бы то ни стало, любой ценой.

Правда, другие видели в Исмаиле лишь желчного упрямого старика, предпочитавшего трудности прошлого улучшениям и удобствам настоящего. Двадцать лет назад разразившаяся в Лиге меланжевая лихорадка навсегда изменила лицо Арракиса, чужеземцы не ушли, напротив, с каждым годом их становилось все больше и больше. Исмаил понимал, что не может остановить этот процесс, и с упавшим сердцем был вынужден осознать, что видения Селима становятся явью — торговля меланжей погубит пустыню. Казалось, что на всей планете не осталось больше такого места, где он и его народ могли бы жить свободно и независимо.

За один только прошедший месяц наиб Эльхайим дважды приглашал иноземные космические корабли совершить посадку вблизи их деревни, дав им координаты, составлявшие тайну надежного поселения дзенсуннитов. И все это ради того, чтобы обменять побольше меланжи на припасы и предметы роскоши.

Погруженный в свои мысли старый Исмаил вслух фыркнул от возмущения.

— Мало того что мы впали в зависимость от торговли с городом, мы еще и стали настолько ленивы, что уже не хотим туда ездить.

Один из сидевших рядом стариков пожал плечами.

— Зачем совершать утомительные поездки в город, если можно заставить работать чужеземцев?

Хамаль сделала выговор старику за непочтительность тона, но Исмаил не обратил внимания на них обоих, нахмурившись и продолжая держать совет только с самим собой. Несомненно, односельчане считают его ископаемым, упрямцем, не желающим признавать прогресс. Но он в отличие от них хорошо понимал и остро чувствовал опасность этого прогресса. После окончания Джихада и потери массы рабочих рук вследствие эпидемии по галактике снова широко распространилась работорговля, которую принимали как нечто должное. Но ведь работорговцы так привыкли охотиться на людей буддислама…

Несмотря на свой почтенный возраст, Исмаил сохранил острое зрение. Вглядываясь в ночное небо, он стал первым, кто заметил приближающиеся корабли. Бортовые огни отмечали траекторию по мере приближения судов — они шли не наугад, было видно, что они целенаправленно спускаются к деревне. Исмаил ощутил беспокойство.

— Эльхайим, ты опять пригласил сюда этих вечно сующих свой нос в чужие дела иностранцев?

Пасынок, занятый беседой с одним из старейшин, быстро встал.

— Нет, я никого не жду. — Он подошел к выходу из пещеры и тоже увидел приближавшиеся на большой скорости суда. Рев двигателей напоминал рев песчаной бури.

— Значит, надо готовиться к худшему, — возвысив голос, сказал Исмаил, снова приняв на себя роль вождя, каким он был, когда вел этих людей из рабства к свободе. — Выставить охрану у домов! Скоро здесь будут чужеземцы.

Эльхайим безнадежно вздохнул.

— Не надо этих крайностей, Исмаил. Может быть, у них вполне добрые намерения…

— Или вполне опасные замыслы на уме. Лучше быть во всеоружии. Что если это работорговцы?

Он вперил яростный взгляд в Эльхайима, и пасынок наконец пожал плечами.

— Исмаил прав. От бдительности не будет никакого вреда. Дзенсунниты приготовились к обороне, но было видно, что люди не слишком торопятся.

Зловещие корабли принялись описывать круги над деревней, то ускоряясь, то замедляя полет. Из открытых люков начали высовываться люди в темной форменной одежде, которые открыли огонь из легкого стрелкового оружия. Дзенсунниты с криками бросились прятаться в пещерах.

По скалам ударили первые снаряды, но только один попал в балконный зал, вызвав небольшие разрушения и оползание скалы. Через мгновение корабли приземлились на песок у подножия скалы. Из кораблей хлынул поток плохо одетых людей, которые без команд, организации или плана бросились вверх, карабкаясь по скалам. Оружие у них, правда, было новое.

— Постойте, это же старатели! — закричал Эльхайим. — Мы уже торговали с этими людьми. Почему они нападают…

— Потому что хотят забрать у нас все, — сказал Исмаил. Ружейный огонь не прекращался. Вокруг них свистели пули, слышались небольшие взрывы, крики, беспорядочные команды. — Ты хвастался, сколько у нас припрятано меланжи, Эльхайим? Ты говорил этим купцам, сколько воды запасено в наших цистернах? Ты рассказывал, сколько здесь живет здоровых мужчин и женщин?

Пасынок стоял как соляной столб, не зная, что отвечать. На лице его было озадаченное и беспомощное выражение. Он начал отрицать все, но Исмаил знал верные ответы на свои вопросы.

Они смотрели, как чужеземцы выгружают оснащение — оглушающие пояса, сети и удавки, — и Исмаил понял, что это не просто разбойники. Он вскричал на удивление сильным голосом:

— Работорговцы! Если они захватят вас, то вы станете рабами. Даже Эльхайим теперь зашевелился. Наверняка он понял, что эти чужеземцы обманули его доверие и теперь заслуживали смерти.

Хамаль встала рядом с отцом и обратилась к племени:

— Вы должны защитить свою жизнь, свои дома и свое будущее! Никто из пришельцев не должен остаться в живых.

Исмаил посмотрел на нее с жесткой улыбкой.

— Мы поразим этих людей, и пусть это будет уроком для других, кто, возможно, тоже захочет поднять на нас руку. Они думают, что мы слабы. Но они глупы и заблуждаются.

Хотя дзенсунниты и были испуганы, они гневно зашумели в ответ на эти слова. Мужчины и женщины рассыпались по комнатам, вооружаясь старыми пистолетами, дубинами, шестами для управления червем, короче, всем, что могло послужить оружием. Группа стариков из числа первых отступников, знавших еще самого Селима, с гордостью обнажили хрустальные клинки, сделанные из зубов червя. Хамаль созвала группу женщин, тоже вооруженных кривыми ножами, тщательно изготовленными из обрезков металла. Глаза женщин пылали неукротимым гневом.

У Исмаила потеплело на сердце, когда он увидел, с какой решимостью люди готовились отстаивать свою свободу. Он обнажил свой кристаллический нож, подарок, полученный им, когда он овладел искусством езды на черве. У Мархи тоже был такой нож, который после ее смерти унаследовал Эльхайим. Исмаил обернулся к нему, и пасынок нехотя достал свой молочно-белый сверкающий клинок.

Начинающие работорговцы ползли по крутому склону скалы, подбадривая себя криками и выстрелами и поминутно оскальзываясь на гладких камнях. Зная Эльхайима, они были уверены, что встретят здесь покорных, как кролики, собирателей меланжи.

Но вломившись в пещерный город, пришельцы оказались неготовыми к яростному сопротивлению, какое они встретили. Воя, как шакалы, пустынные кочевники набрасывались на пришельцев из каждого угла, заманивали их в глухие закоулки и убивали. В ответ нападавшие стреляли из своих мощных ружей.

— Мы свободные люди — фримены! — кричал Исмаил. — Мы не рабы!

Всхлипывая, как раненые дети, четверо работорговцев с трудом вырвались из пещер и бросились вниз, надеясь попасть на корабль и унести ноги. Но они не знали, что горстка добровольцев тайными тропами покинула поле боя и, пробравшись к кораблям, захватила их, устроив на борту засаду. Спрятавшись внутри, они дождались, когда пытавшиеся спастись чужеземцы войдут в судно, и перерезали им горло.

После того как все незадачливые работорговцы были убиты, дзенсунниты принялись зализывать раны и подсчитывать потери. Убитых было четверо. Когда Эльхайим оправился от потрясения и удивления, он послал группу разведчиков обыскать воздушные суда.

— Посмотрите на эти суда! Мы конфискуем их у людей, которые хотели сделать нас рабами. Это достаточно честная сделка.

Исмаил вспыхнул гневом и подошел к наибу, встав перед ним.

— Ты говоришь так, словно это был торговый обмен! Покупка и продажа имущества, как во время твоих походов в Арракис-Сити! — Он поднял свой искривленный от возраста палец. — Ты подверг опасности жизни всех нас, приглашая сюда этих людей, невзирая на мои предостережения. И теперь, как это ни печально, ты сам видишь, что они оказались оправданными. Ты не годен…

Старик напряг свои еще не слабые мышцы и почти поднял руку, чтобы ударить пасынка по лицу, но вовремя вспомнил, что этим нанес бы ему смертельное оскорбление. Эльхайим должен был бы ответить тем же, вызывая Исмаила на поединок, который мог закончиться только смертью одного из них.

Исмаил не мог позволить себе расколоть единство племени — помимо того, что он обещал Мархе позаботиться об Эльхайиме, — и он сдержал свой гнев, удовольствовавшись тем, что увидел страх в глазах наиба.

— Ты был прав, Исмаил, — тихо произнес Эльхайим. — Я должен был прислушаться к твоим предостережениям.

Старик покачал головой и отвернулся, а Хамаль подошла к отцу и успокаивающим жестом положила руку ему на плечо, одновременно глядя на наиба.

— Ты никогда не жил в рабстве, Эльхайим, и не знаешь, что это такое, — сказала она. — Мы вырвались из рабства, рискуя жизнью, чтобы освободиться от ига и явиться сюда.

— Я не позволю тебе продать на рынке нашу свободу, — добавил Исмаил.

Пасынок Исмаила был потрясен настолько, что не сразу смог ответить. Исмаил замолчал, отвернулся и зашагал прочь.

— Это никогда не повторится, — сказал наконец наиб. — Обещаю тебе!

Исмаил сделал вид, что не слышит.

 

На древних звездных картах они отыскали следующую цель своего путешествия — планету под названием Валлах IX. Квентин никогда в жизни не слышал о такой. Насколько он понимал, эта планета никогда не играла в истории человечества сколько-нибудь заметной роли. Очевидно, даже Омниус не считал ее существенной и значимой частью своего Синхронизированного Мира.

Однако эта планета фигурировала в числе целей при Великой Чистке. Одна из боевых групп армии Джихада подошла к Валлаху, сбросила на него атомные боеголовки и улетела, убедившись в том, что вспышка и ударная волна смыли с ее поверхности все, что на ней находилось…

Было похоже, что на Валлахе не было сильной цивилизации и до этой атаки — отсутствие развитой промышленности, лишь разбросанные по континентам редкие поселения. Кто-то поставил население планеты на грань выживания задолго до того, как армия Джихада спустилась с небес словно ангел мщения.

Но Валлах IX был следующим пунктом назначения, который Порее Бладд отметил на своей карте как планету, куда надо доставить помощь и продовольствие. Поритринский лорд вел свою яхту с осмотрительной быстротой. Сидевший рядом Квентин внимательно всматривался в изуродованный, почерневший от ядерных ожогов пейзаж, который приближался к ним.

— Я совсем не уверен в том, что мы найдем здесь живых людей.

— Кто знает, что нас там ждет, — ответил Бладд с завидным и заразительным оптимизмом. — Но мы всегда можем надеяться на лучшее.

Они сделали круг над сровненными с землей остатками зданий какого-то населенного пункта — никаких признаков восстановления, никаких признаков сельскохозяйственной деятельности.

— Прошло почти двадцать лет, — заметил Квентин. — Если бы кто-нибудь выжил, то это оставило бы хоть какой-то след.

— Нам надо удостовериться в этом хотя бы во имя человечности.

В городе с самыми большими зданиями разрушения оказались наиболее опустошительными. Земля, камни и остатки домов были оплавлены и почернели от сажи и копоти.

— Уровень радиации остается довольно высоким, — сказал Квентин.

— Но он не смертелен, — возразил Бладд.

— Да, это так.

Как это ни удивительно, им удалось обнаружить следы новых построек — это были высокие массивные колонны и тяжелые арки, украшенные странным орнаментом.

— Зачем уцелевшим людям тратить силы и ресурсы на возведение пышных мемориалов, если им нечего есть? — спросил пораженный Квентин. — Кому здесь нужна эта показуха?

— Я нашел здесь несколько энергетических станций. — Бладд манипулировал сенсорами и кнопками на панели управления. — Но радиация вызывает большие помехи, и я не смог как следует их рассмотреть. Надо усовершенствовать конструкцию яхты — она в общем-то не предназначалась для таких целей.

Квентин встал.

— Почему бы мне не слетать туда на разведчике? Так можно будет осмотреть большую территорию.

— Вы торопитесь, друг мой? Когда мы отбудем с Валлаха IX, то направимся на другие точно такие же планеты, и это займет у нас массу времени.

— Быть так близко и ничего не увидеть… это вызывает у меня тревогу и беспокойство. Если здесь есть что искать, то лучше сделать это сейчас, а потом со спокойной душой лететь дальше.

Квентин отправился к планете на маленьком суденышке, предназначенном для коротких полетов над самой поверхностью планет. Космическая яхта Бладда была оснащена слишком многими удобствами, там не надо было ничего делать — просто сидеть и смотреть, как механизмы делают за тебя всю работу. В разведчике было намного интереснее. Так хорошо почувствовать себя хозяином положения, предоставленным самому себе человеком. Самому осматривать окрестности, ощущать пальцами работу двигателя. Квентин испытывал те же ощущения, какие переживал много лет назад, когда возглавил рейд на Пармантье…

Поритринский лорд посадил свою яхту в очаге наибольшего разрушения, там, где располагался некогда дворец правителя Валлаха IX.

— Я одеваюсь и выхожу, — передал лорд Квентину. — Посмотрю, что здесь можно найти. Интересно, кто построил этот дворец и зачем?

— Будьте осторожны.

Квентин начал облетать окрестности, постепенно увеличивая радиус. Разрушения везде были до тошноты одинаковыми: обугленные булыжники, грязь, оплавленная до стекловидного состояния. Не было ни деревьев, ни травы, ни признаков какого-либо движения. Так же как и Земля, Валлах IX был полностью стерилизован. Но такова была цель армии Джихада, напомнил себе Квентин. По крайней мере здесь не осталось никаких признаков уцелевшего Омниуса.

Внезапно, без всякого предупреждения на него обрушился ружейный и артиллерийский огонь. Двигатели судна были повреждены, и оно беспомощно закружилось в воздухе.

Он закричал, надеясь, что автоматизированная система связи сама передаст сообщение.

— Меня атакуют, Порее! Кто…

Он постарался сохранить самообладание. Еще один снаряд разнес крыло винта, и все, что мог теперь делать Квентин, — это беспомощно висеть в воздухе. Взгляд его метался — сквозь стекло фонаря кабины он старался рассмотреть, что творится внизу на земле и вокруг — в небе. Внезапно он заметил, что по поверхности планеты движутся какие-то странные механические создания — корпуса с членистым строением. Боевые роботы? Неужели Омниусу удалось уцелеть? Нет, это что-то другое.

Лихорадочно переключая режимы, Квентин, в конце концов, смог завести аварийный двигатель, но это лишь стабилизировало его положение в воздухе, и самое неприятное заключалось в том, что он продолжал быстро терять высоту. Один из двигателей вспыхнул. Подъемной силы едва ли хватит на то, чтобы продержаться еще несколько минут на некотором расстоянии от странных и страшных атакующих чудовищ. Это помогло бы при определенном везении для того, чтобы добраться до яхты Бладда.

Он постарался выровнять машину и заставить ее лететь, выжимая из нее все что возможно. Снизу раздался еще один выстрел, снаряд взорвался рядом, и взрывная волна замкнула панель управления.

Теперь Квентин наконец понял, кто его атакует. Огромные ходильные формы, подобные тем, какие он видел в исторических фильмах… или тем, которые атаковали его на Бела Тегез.

— Кимеки, Порее! Немедленно взлетай. Возвращайся на корабль!

Правда, Квентин не был уверен, что передатчик еще работает. Падение было теперь неминуемым.

Механические чудовища маршировали по выжженной земле, выползая из своих лежбищ и стреляя по маленькому человеческому кораблю. Они стремительно неслись по оплавленной почве, желая захватить его.

За падающим судном тянулся шлейф жирного дыма, словно расползающаяся по небу кровь. Земля стремительно приближалась. Он выжал еще немного из двигателей, регулирующих высоту, и корабль дернулся верх ровно настолько, чтобы успеть проскочить гряду острых камней, а затем упал в пологую мелкую котловину.

С протяжным скрежетом брюхо корабля проехалось по оплавленной стерильной почве. Высекая из поверхности планеты искры и поднимая тучи грязи, судно заскользило по земле, едва не переворачиваясь при каждом толчке. Правда, Квентин изо всех сил старался выровнять судно, как делает это саночник, летящий на полозьях с ледяной горы. Половина левого крыла отвалилась от удара, когда корабль последним усилием оторвался от земли, а потом снова с грохотом рухнул назад.

Грудь сдавило так, что нечем стало дышать. Стекло фонаря раскололось, покрывшись паутиной трещин и слоем жирной грязи. Кошмарный полет закончился, и смертельно раненая машина наконец затихла, окончательно рухнув на землю.

Квентин потряс головой, понимая, что, видимо, на какое-то время терял сознание. В ушах стоял невыносимый звон, воняло дымом, смазкой, раскаленным металлом, жженой проводкой, и вытекающим топливом. Он не смог расстегнуть ремни безопасности и, достав свой церемониальный кортик, разрезал их. Тело болело, но это был всего лишь намек на ту боль, которую ему предстоит испытать, когда пройдет шок. Квентин понимал, что попал в большую беду, тем более что левая нога его была, по-видимому, сломана.

Неведомо откуда черпая энергию, Квентин приподнял голову и плечи над обломками… и увидел приближавшихся к нему кимеков.

Бладд получил отчаянное сообщение Квентина. Лорд в это время стоял, одетый в противоатомный костюм, перед обелиском, украшенным прихотливыми письменами. Обелиск был воздвигнут неподалеку от дворца правителя, как очень забавный символ мифического Золотого Века. Он резко повернулся и принялся лихорадочно осматриваться, когда в наушниках шлема прозвучал хриплый голос Квентина Батлера. Вдали лорд рассмотрел объятый пламенем маленький самолет, в конце концов упавший на землю. Машина рухнула на поверхность, заскользила по ней и, наконец, остановилась, почти развалившись на части.

Встревоженный Бладд поспешил к яхте. Идти мешал громоздкий противоатомный костюм. Ощущая противный липкий страх, Бладд оглянулся и заметил огромные ходильные корпуса кимеков, которых он в последний раз видел давным-давно, когда они напали на Зимию. Титаны вернулись! Кимеки основали базу здесь, на радиоактивных развалинах погибшего Синхронизированного Мира.

Как огромные металлические крабы, кимеки ползали вокруг обломков, отбрасывая прочь все, что им мешало ближе подойти к упавшей воздушной машине. Бладд стоял на месте, парализованный ужасом и отвращением. Он понимал, что не сможет долететь до места происшествия и спасти друга.

Сохранивший сознание после падения, Квентин крикнул по короткой линии связи:

— Улетай, Порее, спасайся!

Бладд вскарабкался по трапу в яхту, задраил люк и снял шлем. Он не стал снимать остальные части противоатомного костюма. Быстро усевшись в кресло пилота, он активировал еще горячий двигатель, корабль взмыл в зараженный радиацией воздух.

Кимеки не спеша сходились к упавшему самолету Квентина.

Он смотрел на них и понимал, что они схватят его меньше, чем через минуту. На нем был лишь легкий костюм пилота, никакого противоатомного снаряжения у Квентина не было, а значит, и никаких шансов остаться в живых.

Пока враги приближались, он лихорадочно думал. Тренированный ум военного человека искал способ нанести вред противнику. Он мгновенно просчитывал разные возможности. На разведчике не было никакого оружия. Защититься ему нечем, по крайней мере обычными в таких случаях средствами.

Но он не собирался сдаваться без боя. «Батлеры не слуги», — пробормотал он как заклинание. Баки с горючим треснули, летучая жидкость вытекала в двигатель и заливала обломки. Ноздри болели от едкого запаха.

Горючее можно поджечь, тогда детонирует бак. Взрыв разметает кимеков. Но сделать все придется вручную. Он и сам будет захвачен взрывом и мгновенно сожжен. Но даже если это так и произойдет, то все же это будет лучше, чем если кимеки захватят его живым.

В тишине Квентин слышал тяжелый звук движений железных монстров, которые неумолимо приближались, перебирая гидравлическими конечностями и бряцая изготовленным к стрельбе оружием. Они могли выпустить по снаряду и зажарить его живьем на месте, и жалкие обломки самолета стали бы его погребальным костром.

Но на уме у них было что-то другое.

Стараясь не обращать внимания на сильную боль в сломанной ноге, Квентин лихорадочно работал руками и инструментами из аварийного набора. Горючее хлынуло потоком, когда он снял заглушки с закупоренных баков. Глаза заслезились от жжения, но он продолжал упрямо выполнять свой замысел. Устройство импульсного зажигания здесь бесполезно. Он нашел осветительный патрон — вот это то, что надо. Можно будет получить искру, просто поток огня.

Но пока еще рано.

Первый кимек в своей устрашающей ходильной форме дошел до судна и ударил по хвостовой части корпуса. Квентин сжался на пилотском кресле, пристегнул остатки ремня безопасности и узлами затянул его как можно туже.

Вот и второй кимек оказался возле самолета слева, поднимая свои исполинские железные ноги. Было слышно, как подползает и третий кимек.

Несмотря на растущую опасность, Квентин сохранял ледяное спокойствие. Активировав патрон, он бросил его за спину, в треснувший резервуар с горючим, а потом, сотворив краткую молитву Богу, святой Серене и всякому, кто мог его услышать, включил катапульту пилотского кресла.

Огонь и горючее породили жаркую вспышку взрыва и сильнейшую ударную волну, которая исполинским молотом прошлась по воздуху. Кресло пилота катапультировалось, горевшие остатки самолета были уже далеко внизу, когда сдетонировал бак.

Квентина подбросило вверх, у него перехватило дыхание, лицо и волосы были страшно обожжены. Перед глазами маячил какой-то сюрреалистический пейзаж, его тошнило, но он все же успел заметить, что один кимек кучей обломков валялся возле взорвавшейся машины. Другой ходильный корпус, видимо, сильно поврежденный, отползал, пошатываясь, от места взрыва.

Затем Квентин со страшной силой снова упал на землю. На этот раз боль была невыносимой, слепящей и ужасной. Он слышал, как в его теле ломаются кости — ребра, череп, позвоночник. Слабые ремни безопасности лопнули, и Квентин как тряпичная кукла беспомощно вывалился из катапультированного кресла.

Глядя на место прогремевшего взрыва и на горящие обломки, он едва мог разглядеть, что делают кимеки. Вооружившись режущими инструментами, они разрезали остатки самолета, стремясь добраться до его содержимого, как хищники — до лакомого куска на дне украденной консервной банки. Словно вымещая зло на бездушном железе, один из титанов буквально раздирал машину на части, а двое других спешили к нему поучаствовать в развлечении.

Глаза застилал красный туман, Квентин почти ничего не видел и едва мог передвигаться. Мускулы перестали подчиняться ему. Левая кисть безвольно повисла. Костюм забрызган его же кровью. Но он заставил себя приподняться на коленях и ползти — не важно, в каком направлении, — чтобы попытаться бежать.

Позади раздался громкий треск. Шаги приближающихся кимеков становились все более громкими и зловещими. Эти создания были страшнее самых ужасных чудовищ из самых невероятных ночных кошмаров. После того как Квентин повидал их на Бела Тегез, он думал, что никогда больше не встретится с ними.

Услышав над собой рев, он с трудом поднял голову к небу и смутно разглядел космическую яхту Порее Бладда, которая взмыла вверх и исчезла в небесах.

Дрожащими руками Квентин обнажил свой парадный кортик и приготовился защищаться до последнего. Кимеки окружили его — одинокого безоружного человека, беспомощно лежавшего на выжженной безжизненной земле.

 

После нескольких неудачных разведывательных вылазок, верховный башар наконец получил полные, исчерпывающие и совершенно неутешительные данные. Все девять автоматических фабрик остались целыми и невредимыми. На них не подействовали никакие снаряды и ракеты, которыми их обстреливали. Ямы с цилиндрическими гробами продолжали выплевывать в воздух десятки тысяч кровожадных механических пираний.

Так как механические жуки уничтожили и разобрали практически все наблюдательные корабли, использовав части на сырье для сборки новых копий пираний, у Абульурда и Вориана было всего несколько фотографий, по которым можно было судить о размахе работы машинных фабрик, врывшихся глубоко в землю.

Вориан мерил шагами помещение командного пункта, яростно обдумывая возможные решения.

— Что если мы выпустим снаряды, наполненные едкой химической жидкостью? Когда пираньи разгрызут металлический корпус, жидкость разъест их.

— Это может сработать, верховный башар, но будет очень трудно поразить цели, — ответил Абульурд продолжая разглядывать фотографии. — И мы не сможем подобраться так близко, чтобы залить их такой жидкостью с помощью насосов под давлением из шлангов.

— Если бы мы подобрались так близко, то смогли бы использовать плазменные гаубицы, — сказал Вориан. — Но это только начало. У тебя есть идея получше?

— Думаю над такой, сэр.

Абульурд смотрел на одну из фотографий и вдруг его поразила двойственность того, что он видел. Все быстроходные разведывательные суда были поражены. Жуки разобрали их на части, взяли весь металл и убили всех членов экипажей. Строения и машины тоже разбирались на части, огромные горы отходов высились вблизи фабрикующего мелких чудовищ цилиндра. На улицах лежали мертвые человеческие тела, представлявшие собой по большей части кровавое месиво, словно внутри них сработало по дюжине разрывных пуль.

— Эти жуки слишком малы, чтобы нести сложное оборудование, в них не может быть сложных дискриминирующих программ, но они каким-то образом находят свои цели. Они разбирают угрозу? Ориентируются на концентрированные ресурсы? Может быть, они запрограммированы на нападения на органические объекты?

Абульурд мысленно просеивал всю имевшуюся у него отрывочную информацию. Странным ему казалось то, что остались нетронутыми деревья и кусты в парке. Птицы щебетали и летали между пираний, которые не обращали на пернатых ни малейшего внимания.

— Нет, верховный башар. Смотрите, они оставляют в покое деревья и других животных. Они знают, что охотиться надо только на людей. Может быть, они настроены на активность головного мозга? Выслеживают признаки человеческого разума?

— Это было бы слишком сложно — а мы знаем, что они лишены гель-контурных сетей искусственного интеллекта. Если бы эти элементы были, то они погибли бы при пролете цилиндров сквозь поле скрэмблерных станций, установленных на орбите Коррина. Нет, это должно быть что-то более простое и очевидное.

Абульурд продолжал рассматривать картины. Жуки атакуют человека и, кроме того, ищут металлы, органические и неорганические соединения, нужные для построения новых копий.

Целлюлоза, ткани, деревянные строения, а также живые растения и животные остались нетронутыми.

Он посмотрел на одну из фотографий и вдруг ему в глаза бросилась одна явная несуразность. На изображении был виден парк Зимии, зараженный механическими тварями. В парке стояли обычные для таких мест фонтаны, статуи и мемориальные комплексы, но только поваленная статуя одного из военачальников Джихада была объедена жуками почти до каменного пьедестала. Еще более поразительным было то, что статуя другого военачальника, изваянного сидящим на салусанском жеребце, также подверглась нападению, но уничтожен был только всадник, твари не тронули коня. Но ведь обе части статуи были сделаны из одного и того же камня.

— Постойте, верховный башар! Я думаю… — Он перевел дух, вспомнив непонятный на первый взгляд факт, когда механические жуки с некоторым опозданием набрасывались на женщин и священников в свободных развевающихся одеждах или на мужчин в странных шляпах. Все эти одеяния маскировали конфигурацию человеческого тела.

Вориан смотрел на Абульурда, ожидая продолжения. Воспитанный в военной семье и будучи сам военным до мозга костей, Абульурд никогда не высказывал сразу того, что приходило ему в голову. Хотя сейчас верховный башар был готов выслушивать любые идеи и предложения, пусть даже самые причудливые.

— Они всего лишь распознают форму, сэр. В их простых электронных мозгах намертво вытравлена или выжжена форма человеческого тела. Пираньи атакуют все, что имеет определенную форму — две руки, две ноги, голова и туловище. Посмотрите на эти статуи!

Вориан быстро кивнул.

— Просто, топорно и не слишком изящно, как раз такая форма, какую очень любит Омниус. Это открывает путь к уязвимости, которую он и использует. Нам надо всего лишь замаскировать наши человеческие силуэты, и мы можем совершенно незамеченными ходить среди этих пираний. Но жуки, кроме того, сдирают со всех предметов металл и все полезные для себя элементы. Поэтому нельзя выставлять напоказ металл.

Вориан вскинул брови.

— Ты хочешь сказать, что для успешного бомбометания надо применить деревянные бомбардировщики?

— Нет, я хочу предложить гораздо более простую вещь. Что, если мы накроемся одеялами или брезентом, короче, каким-то органическим материалом, который не интересует пираний. Тогда мы сможем подобраться к фабрикам на сколь угодно близкое расстояние и причинить им настоящий урон или уничтожить их. Правда, при этом у нас не будет никакой физической зашиты, и если уловка окажется неудачной, то мы подставимся под смертельный удар.

— Нам придется взять на себя этот риск, Абульурд. Мне нравится такая военная хитрость. — Он жестко улыбнулся. — Ну как, будем вызывать добровольцев или ты думаешь так же, как я?

— Верховный башар, вы слишком ценный для Лиги военачальник для того, чтобы…

Вориан не дал Абульурду договорить:

— Для начала вспомни, как отзывались обо мне некоторые депутаты Парламента, которые презрительно именовали меня не иначе как бесполезным военным ископаемым и милитаристом. Ты же видел, как неумело молодые солдаты выполняют приказы, как плохо подготовлены они к критическим ситуациям. Кому из них можно доверить такую ответственную миссию?

— Я считаю, что мне, верховный башар. Вориан похлопал младшего офицера по плечу.

— Я тоже верю в тебя и в себя самого. Больше я ничего не хочу говорить. Мы с тобой, ты и я, воплотим этот план в жизнь.

Вориан поручил командование группе местных офицеров, каждый из которых руководил действиями одной подстанции, наблюдавшей за цилиндрами, фабрикующими пираний. Он подробно объяснил офицерам, что собираются делать они с Абульурдом, с тем, чтобы если план сработает, они смогли провести те же действия на «своих» цилиндрах. Если же хитрость не удастся, то Вориан и Абульурд погибнут, оставив о себе память, что они пытались что-то сделать, предоставив другим придумать что-нибудь более эффективное.

Вориан был в восторге от плана Абульурда.

— Должно быть, ты читал мои учебники по стратегии, а?

— Что вы имеете в виду, верховный башар?

— Этот план соперничает с некоторыми моими прошлыми схемами, — сказал Вориан, запахиваясь в кусок толстой ткани. — Обмануть машины, надуть их сенсоры — примерно так я поступил сложным флотом у Поритрина.

— Это не сравнимо с тогдашним вашим триумфом, верховный башар, — сказал Абульурд. — Пираньи — весьма тупые противники.

— Расскажи это людям, которых мы собираемся спасать. Пошли.

Времени было в обрез и выбор невелик, но Вориан и Абульурд делали сейчас самое большее из того, что могли сделать в сложившихся обстоятельствах. Солдаты помогли им замаскировать подвесные платформы слоями брезента и кусками других натуральных тканей, чтобы жуки не разглядели материалы, нужные для работы фабрик смерти. Потом Вориан и Абульурд задрапировались в куски толстой и плотной ткани, закрыв себя и платформы неким подобием шатра, чтобы человек, передвигающийся с оружием на такой платформе, выглядел просто бесформенной массой.

На платформе Абульурда помещалась цистерна с едкой коррозионной жидкостью, соединенная со шлангом и насосом. Вориан вооружился плазменной гаубицей, которой он надеялся сжечь фабрику. Если, конечно, они смогут подойти к ней.

Офицеры отправились в путь, едва различая дорогу сквозь узкие прорези. Хотя платформы держали на весу людей и груз, им все же приходилось перешагивать камни и разбросанные тут и там изуродованные человеческие тела.

От запаха Абульурд испытывал тошноту, но он скрипел зубами и продолжал идти. Лицо было прикрыто — для лучшего обзора — полупрозрачной марлей. Слева продвигалась бесформенная масса — верховный башар Атрейдес. Абульурд понимал, что они выглядят нелепо и смешно, идя на смертельно опасное дело в таком гротескном виде. Пираньи могли без труда разорвать тонкую ткань, если бы вздумали атаковать. Но даже такая призрачная защита предохраняла от тварей с примитивной распознающей программой.

Они медленно продвигались к цели, обдумывая каждый следующий шаг. Абульурда преследовал жужжащий звук летавших тварей, отчего по спине то и дело пробегал холодок ужаса. В тот момент Абульурд не представлял себе более ужасной смерти, чем быть пробуравленным бесчисленным количеством этих мерзких металлических жуков. Но еще хуже было подставить под удар Вориана Атрейдеса — этого Абульурд не имел права допустить ни в коем случае.

Наконец они подошли к краю ямы с цилиндром, фабрикующим пираний. Мобильная фабрика все шире и шире открывала свою ненасытную пасть, как хищный плотоядный цветок. Роботы-сборщики собирали металл и сносили его к фабрике словно жрецы, совершающие жертвоприношение голодному кровожадному богу. Из отверстий в корпусе выбрасывались отработанные материалы и токсичные газы. Из переднего отверстия автоматической фабрики непрерывным потоком вылетали серебристые смертоносные жуки, тотчас отправлявшиеся на поиски жертв.

— Если мы это не остановим, — прокричал Вориан, стараясь перекрыть невообразимый шум, — то мы не сможем потом справиться с ними такими подручными средствами.

Абульурд встал на краю ямы, взявшись за шланг под складками темной непрозрачной ткани и присоединив его к насосу. Потом он просунул носик шланга в прорези ткани и сказал:

— Я готов, верховный башар.

Вориан, испытывавший еще большее нетерпение, чем молодой батор, активировал плазменную гаубицу и выпустил из ствола дьявольский поток пламени в раскрытое жерло автоматической фабрики. Сразу после этого Абульурд направил поток едкой жидкости в то же отверстие.

Картина была такая, словно муравейник облили бензином. Бешеные языки пламени и струя едкой каустической жидкости оказали немедленное и ужасающее в своей разрушительности действие на фабрику: металл плавился, электрические цепи и сложные механизмы рассыпались на изъеденные мгновенно возникшей коррозией куски. От фабрики к небу повалил ядовитый дым. Сбитые с толку жуки-пираньи, жужжа, вились вокруг этого адского костра.

Абульурд крепко держал шланг, из которого продолжала хлестать жидкость, стараясь не попасть на ткань своего маскировочного покрывала. Теперь он направил струю на выходное отверстие фабрики. В течение нескольких секунд подвижная мастерская заскрежетала и рассыпалась, превратившись в дымящийся котел расплавленных, едко пахнущих материалов.

Пламя плазменной гаубицы, направленное Ворианом и поразившее роботов-сборщиков, уничтожило и все вокруг них. Коррозирующая жидкость воспламенилась, и всю яму охватил всепожирающий огонь.

Абульурд, не скрывая радости и торжества, передал на ближайшую подстанцию, откуда офицеры следили за действиями башара и батора:

— Это работает! Мы уничтожили их фабрику. Всем подстанциям делать как мы. Мы должны уничтожить восемь оставшихся цилиндров.

— А когда вы управитесь с ними, нам останется убрать сотню тысяч этих мелких пираний, — добавил Вориан, взяв у Абульурда передатчик.

Летающие пожиратели еще некоторое время продолжали причинять разрушения и убивать людей, поедая всякого, кто осмеливался показаться на улице без защиты. Но поскольку фабрики были уничтожены, то новые пожиратели перестали появляться на свет.

К счастью, срок жизни этих насекомых был мал, так как они обладали ограниченными энергетическими ресурсами, но прошло несколько бесконечно ужасных часов, прежде чем последние насекомые истратили топливо и рухнули на землю. Теперь они усеивали улицы как безобидные маленькие мраморно-серебристые шарики.

До предела утомленные, Вориан и Абульурд сидели на ступенях здания Парламента. Помимо тысяч простых граждан были убиты более тридцати представителей планет. Их тела были уже вынесены из здания, но о трагедии, разыгравшейся здесь, красноречиво говорили пятна крови и мелкие куски плоти на полу, стенах и ступенях.

— Каждый раз, когда я убеждаю себя в том, что нельзя ненавидеть мыслящие машины еще больше, — сказал Вориан, — случается что-то такое, что все равно вызывает большее отвращение, чем раньше.

— Если Омниус увидит хотя бы малейший шанс, то он снова нападет на нас. Возможно, он нашел способ прорвать блокаду Коррина.

— Или, быть может, эти жуки были отправлены просто нам назло, — возразил Вориан. — Несмотря на то что эти насекомые причинили нам большие разрушения и сильные страдания, я не думаю, что Омниус всерьез рассчитывал с их помощью уничтожить Салусу Секундус.

Батор, еще не оправившийся от пережитого потрясения, кивнул головой.

— Сеть полей Хольцмана продолжает окружать Коррин. Омниус не может выскользнуть… если только у него нет иного плана.

Вориан крепко сжал плечо молодого офицера.

— Мы не можем допустить, чтобы эти глупцы политики предположили, что мы потеряли бдительность.

Он нагнулся и извлек из трещины в ступени маленький шарик. Шарик тихо лежал на ладони, ощетинившись острыми как бритва зубами.

— Их источники энергии иссякли, Абульурд, но я хочу, чтобы ты сохранил несколько сотен образцов. Надо разобрать их и проанализировать, чтобы разработать эффективные методы защиты, на случай, если Омниус захочет снова применить их против нас.

— Я поручу это моим лучшим людям, верховный башар.

— Поручи это себе, Абульурд. Я хочу, чтобы ты лично отвечал за это дело. Я всегда гордился тобой, и сегодня ты доказал, что моя гордость, моя вера в тебя не были напрасными. Когда-то я взял тебе под крыло, потому что понимал, что ты нуждался в поддержке. Сегодня из всех солдат, действовавших в Зимии, отличился один ты. Твой дед гордился бы тобой так же, как я.

У Абульурда стало тепло на душе от этой похвалы.

— Я никогда не жалел, что принял имя Харконнен, верховный башар, несмотря на то, что многие поливали меня за это грязью.

— Может быть, уже настало время раскрыть правду. — Вориан прищурил свои серые глаза. — Прошел уже не один десяток лет после того, как я рассказал тебе правду о Ксавьере. Тогда я думал, что этого достаточно, но я ошибся. Есть поговорка о том, что не следует ворошить старое. Тогда я решил, что Ксавьер сам выбрал свой путь, и не тревожился о том, какими красками будут писать его портрет будущие историки.

Но я не могу даже убедить этих депутатов и правительство в том, что необходимо укрепить нашу огневую мощь, чтобы окончательно уничтожить Омниуса и кимеков. Я считал, что никогда не смогу убедить их в необходимости правдиво переписать историю, восстановить доброе имя Ксавьера и показать всем, что истинным злодеем был Иблис Гинджо. — Глаза его сверкнули. — Но это несправедливо — заставлять моего лучшего друга платить такую неслыханную и унизительную цену. Ты оказался более мужественным человеком, чем я, Абульурд.

Абульурд посмотрел на Вориана, едва сдерживая слезы.

— Я… я делал то, что считал нужным, верховный башар.

— При первом же удобном случае я подниму в Парламенте этот вопрос, по крайней мере заявлю о своем несогласии с официальной версией событий. — Он взглянул на залитые кровью улицы Зимии. — Может быть, хоть на этот раз они прислушаются ко мне.

Он хлопнул Абульурда по плечу.

— Но сначала ты должен быть вознагражден. С самой Великой Чистки твое звание не соответствует твоим реальным заслугам. Хотя другие офицеры будут это отрицать, я убежден, что это наказание за твое имя. С сегодняшнего дня все изменится. — Вориан встал, лицо его стало серьезным и строгим. — Торжественно обещаю тебе, что в самом скором времени ты получишь звание башара четвертого ранга…

— Башара? — вскричал Абульурд, не веря своим ушам. — Но это же скачок через два звания. Вы же не можете просто…

Вориан не дал ему договорить.

— Пусть они посмеют поспорить со мной после сегодняшних событий.

 

Сеть, раскинутая в небе Коррина между флотами роботов и хретгиров, которые все время искали возможность уничтожить корринского Омниуса, перестала казаться чем-то страшным по прошествии двух десятилетий. Эразма сейчас гораздо больше интересовала маленькая драма, развертывавшаяся в его саду.

В данном случае для наблюдений не требовалась никакая изощренная шпионская аппаратура. Независимый робот просто ненавязчиво наблюдал. Совершенно поглощенный беседой с клоном Серены Батлер, Гильбертус не замечал присутствия Эразма. Казалось, эта женщина околдовывала его воспитанника, хотя робот никак не мог понять почему. Можно было точно сказать, что Гильбертус должен был чувствовать разочарование и усталость после того, как за все двадцать лет ему не удалось превратить этот клон в достойную подругу и жену. Клон был неуклюж, ментально ограничен, а в организме были какие-то изъяны, возникшие в процессе его воссоздания по методике Ре-кура Вана.

Но воспитанник всем своим поведением показывал, что по какой-то необъяснимой причине очень привязан к клону.

Гильбертус выглядел молодым обожателем и терпеливым наставником, когда сидел рядом с женщиной, держа на коленях раскрытую книжку с картинками. Иногда Серена смотрела в книгу довольно внимательно, но чаще она с большей охотой заглядывалась на цветы или на пестрых словно самоцветы колибри, отвлекавших ее внимание. Стоя за гибисковой живой изгородью, Эразм сохранял полную неподвижность, как будто она могла убедить Сере ну в том, что он одна из садовых статуй. Он знал, что клон Серены не глуп, нет, просто эта женщина была абсолютно неинтересна во всех отношениях.

Гильбертус тронул ее за руку.

— Взгляни, пожалуйста, вот сюда. — Она снова посмотрела в книгу, а Гильбертус возобновил чтение вслух. Уже много лет он терпеливо учил ее читать. Серена имела доступ ко всем книгам или записям огромной библиотеки Коррина, но редко пользовалась этим правом. Ее ум обычно был занят менее значительными вещами. Но несмотря на это, Гильбертус не оставлял своих попыток.

Он показывал клону Серены великие шедевры живописи. Он давал ей слушать гениальные симфонии, читал ей глубокие философские трактаты. Но Серена упорно интересовалась только красивыми картинками и забавными историями. Когда Серене наскучивало рассматривать картинки, Гильбертус вел ее на прогулку по саду.

Наблюдая за этой самодеятельной методикой обучения, Эразм припомнил, как много лет назад он играл такую же роль, стараясь приручить дикого необузданного мальчишку, каким был тогда Гильбертус. Эта задача потребовала для своего решения беспримерных усилий и самоотверженности, на какие только был способен машинный разум. Но со временем работа Эразма с Гильбертусом Альбансом окупилась сторицей.

Теперь он смотрел, как его воспитанник пытается сделать то же самое с клоном Серены Батлер. Это было интересно. В методике Гильбертуса Эразм пока не находил ни одного недостатка. К сожалению, результаты не были эквивалентны приложенным усилиям.

Проведя необходимые медицинские анализы, Эразм знал, что клон Серены обладал всем биологическим потенциалом, обеспеченным ее генным пулом, но она не обладала должными умственными способностями. Что еще более важно, не обладала она и значимым опытом, не перенеся тех испытаний, которые выпали на долю настоящей Серены — клона всегда опекали, защищали… пожалуй, излишне.

Внезапно Эразма осенило. Кажется, он нашел способ спасти ситуацию. Изобразив широкую улыбку на своем текучем металлическом лице, робот раздвинул затрещавшие ветви живой изгороди и зашагал к Гильбертусу, который тоже улыбнулся, заметив своего наставника.

— Привет, отец. Мы только что обсуждали астрономию. Сегодня ночью я планирую показать Серене звездное небо, чтобы она узнала, какие на нем есть созвездия.

— Ты уже делал это, — заметил Эразм.

— Да, но сегодня мы попробуем еще раз.

— Гильбертус, я решил сделать тебе хорошее предложение. У нас есть и другие клетки и масса возможностей сделать другие клоны, которые, вероятно, окажутся лучше этого. Я признаю, что ты немало и тяжко потрудился над тем, чтобы подтянуть эту версию Серены до своего уровня. Не твоя вина, что усилия не увенчались успехом. Поэтому в качестве подарка я предоставлю тебе другой идентичный клон. — Металлическая улыбка стала еще шире. — Мы заменим этот клон, чтобы ты смог начать все сначала. Определенно в следующий раз ты добьешься лучших результатов.

Человек посмотрел на робота со смешанным выражением ужаса и удивления.

— Нет, отец! Ты не можешь сделать такое, — с этими словами он схватил Серену за руку и жарко зашептал ей на ухо успокаивающие слова: — Не волнуйся, я защищу тебя.

Хотя Эразм не понял такую реакцию Гильбертуса, он быстро отказался от своего предложения.

— Нет нужды так расстраиваться, Гильбертус, — сказал он все же.

Оглянувшись через плечо с таким видом, словно робот только что предал его, Гильбертус поспешно увел Серену прочь. Эразм остался стоять на месте, обдумывая причины того, что произошло.

* * *

Поздно ночью, под бездонно черным небом Коррина, робот продолжил свое наблюдение, подсматривая за тем, что делали Серена и его воспитанник. Гильбертус и клон сидели возле виллы и смотрели на звезды. Несмотря на то что по небу беспрерывно курсировали боевые корабли, своими огнями смазывая картину звездного неба, Гильбертус терпеливо показывал Серене очертания созвездий, обводил их контуры и показывал их изображения на старых звездных картах. Серена проявляла некоторый интерес, но обводила на небе совершенно иные контуры, которые, видимо, нравились ей гораздо больше.

Эразм, как это ни казалось странным ему самому, испытывал какое-то беспокойство и даже тревогу. Когда он учил Гильбертуса, терпеливо потратив на это многие годы, он по крайней мере получал какую-то отдачу, вознаграждение теми успехами, которые делал его воспитанник. Даже исходная Серена Батлер с ее острым языком и склонностью к эмоциональным спорам была ценным партнером для ментального спарринга.

Но клон не давал ничего подобного Гильбертусу.

Сколько раз ни прокручивал Эразм эту проблему своими гель-контурами, он так и не смог понять смысл того, что делает его приемный сын. Это была загадка, которую сложно устроенный независимый робот должен был, в конце концов, решить. Не может же быть, чтобы у него не хватило на это способностей! Но хотя он несколько часов пристально наблюдал за людьми в эту ночь, озарение так и не посетило Эразма.

Что видит в ней Гильбертус?

 

Вернувшись с Россака, где никто и не подумал поблагодарить ее за предостережение — впрочем, она и не ждала никакой признательности от своей сводной сестры, — Норма долго стояла обнаженная перед зеркалом, внимательно и с любопытством рассматривая свое отражение. Хотя она и не отличалась тщеславием, Норма изучала себя в зеркале не меньше часа. Безупречно сложенное тело и молочно-белая кожа должны были создавать впечатление совершенства, но изъяны на этом совершенстве стали появляться все чаще и чаще. Площадь красных пятен увеличивалась, кожа становилась морщинистой и обвисала и, более того, менялась осанка — было такое впечатление, что кости скелета и мышцы временами приобретают несвойственную им пластичность. Пятна морщинистой покрасневшей кожи занимали довольно большое пространство на груди и животе. Норме показалось также, что она стала меньше ростом. Изменились и формы тела.

Это было странно и необычно. Она всегда могла восстановить свою внешность по собственному желанию, но изъяны появлялись снова и снова. Норме хотелось понять, что с ней происходит.

Адриен тоже замечал это, но она ничего не могла ему объяснить. По настоянию сына она проконсультировалась с врачом военного корабля, пожилой женщиной. Врач осмотрела ее, наморщила лоб, а потом дала скорое объяснение:

— Аллергическая реакция. Вероятно, на меланжу. Ваш сын сказал, что вы потребляете огромные дозы пряности.

— Спасибо, доктор. Прошу вас, успокойте Адриена. — Этот уклончивый ответ произвел должный эффект, и врач ушла.

Норма предпочла бы, чтобы ее оставили в покое, и она смогла сосредоточиться на своей работе, поэтому у нее не было ни малейшего желания ограничивать потребление меланжи. Недавний визит на Россак, озарение и предвидение, касавшееся появления пираний, оставили в ее душе чувство тревоги и беспокойства. Если машины на Коррине снова зашевелились, опять готовя для людей ужасные бедствия, то она должна всегда быть наготове — умственно и физически.

Но для этого ей требовалось все больше и больше меланжи.

Она экспериментировала с разными формами пряности — с таблетками, порошками, жидкостями и аэрозолями. Физически и ментально Норма уже сильно отличалась от остальных людей.

Норма могла бы легко избавиться от пятен на коже и других изменений, но кому все это нужно? Теперь, стоя перед зеркалом, она легко удалила пятна с верхней части туловища, а потом намеренно вернула их на прежнее место. Какое безумие — постоянно гнаться за сохранением собственной красоты. Зачем? Для кого? Все это не более чем пустая трата времени и сил. Пусть ее тело меняется, это ни на йоту не изменит той любви, которую она в глубине своего сердца продолжала питать к Аурелию.

Маркетинговые исследования, проведенные корпорацией «ВенКи», показали, что некоторые люди переносили мгновенные реакции на меланжу, а у некоторых реакция была замедленной. Норма знала, что пряность открывает двери в глубины собственного сознания и в бездны вселенной, позволяя находить пути в невозможное. На самом деле она собиралась вопреки совету врача начать принимать еще большие дозы меланжи, чтобы раздвинуть границы своих возможностей.

Со времен Великой Чистки Норма жила с огромным чувством вины за то, что столь многие солдаты Джихада погибли из-за того, что потерялись во время перелетов на спейсфолдерных кораблях из-за несовершенства их навигационных систем. Несомненно, с тех пор она достигла определенных успехов в решении этой проблемы, но окончательный ответ по-прежнему ускользал от нее. Настало время удвоить усилия и раз и навсегда решить проблему спейсфолдерной навигации.

Из ящика стола в своем личном кабинете она извлекла специально сконструированную дыхательную маску, которая герметично закрывал рот и нос. Норма надела ее. Она нажала кнопку на устройстве, и в трубе, подающей воздух, зашипел газ, остро пахнущий меланжей. Ржаво-коричневое облако затуманило зрение. Она едва видела то, что происходило вокруг, но зато отчетливо могла разглядеть то, что творилось внутри нее самой.

Благодаря тому, что в ее организме и без того уже была высока концентрация меланжи, эффект последовал практически мгновенно. Норме представилось поразительное, ошеломляющее видение… наконец-то на нее снизошло поистине божественное прозрение, и она смогла явственно увидеть решение навигационной проблемы — средство избежать космических опасностей.

Ключ к решению проблемы лежал вовсе не в технике и не в вычислениях, но в предзнании, в ментальной способности предсказывать безопасные маршруты сквозь немыслимо огромные пространства. Как и в недавнем видении об опасности, пережитом ею на Россаке. Постоянным и регулярным приемом больших доз меланжи она могла открыть в себе гораздо большие способности, чем те, которыми, как считается, обладают люди. Предпринимаемые ею ранее попытки решить проблемы с помощью вероятностных компьютерных вычислений были самым грубым из всех возможных подходов к этой области. Но с помощью пряности ее разум мог стать самым надежным, самым лучшим навигационным прибором.

Предзнание.

Очнувшись от этого поразительного и величественного откровения, Норма заметила, что за это время ее тело изменило свою форму. Оно стало больше напоминать ее прежнюю некрасивую, уродливую и карликовую фигуру, хотя на этот раз черты были грубее, а голова стала больше. Почему? Регресс? Отдаленная клеточная память? Подсознательный выбор?

Но сознание ее явно расширилось, буквально потрескивая от распиравшей его энергии, заставлявшей сосредоточиться на том, что было действительно важно. Меланжа. Навигация. Свертывание пространства. Предзнание. Наконец-то был найден ответ!

Так как ее тело само выбрало себе форму во время наведенных меланжей видений, Норма не стала больше его менять, оставив приблизительно таким, каким оно было прежде, к какому она привыкла — невыразительные черты лица, неуклюжее сложение — только голова, сидевшая на карликовом туловище, стала намного больше.

Она не стала пытаться переделать внешность. Это было бы пустой тратой времени и энергии. Весь прежний рывок к физической красоте был мелким, пустячным эпизодом, бесконечно незначительным в общей схеме строения космоса.

В отличие от пряности предзнания и свертывания пространства…

Ведущий корабль разум, опьяненный меланжей, мог предугадывать несчастья и катастрофы задолго до того, как они произойдут, и вовремя менять курс судна. Однако одно только теоретическое знание принципа не давало способа реально воплотить решение в жизнь. Но это уже было вопросом времени.

Каждый следующий эксперимент продвигал Норму ближе к цели. Она находила удивительным тот факт, что меланжа оказалась превосходным средством профилактики ретровирусного заболевания и средством путешествий в свернутом пространстве. Само это вещество было чудом, субстанцией с невероятно сложной молекулой.

Теперь ее работа требовала все возраставших количеств меланжи, но через корпорацию «ВенКи» она могла получать столько пряности, сколько ей было нужно. Цена меланжи на открытом рынке между тем стремительно возрастала. Двадцать лет назад значительный процент населения Лиги смог пережить Бич Омниуса только благодаря потреблению пряности. К сожалению, когда эпидемия кончилась, аппетиты лишь возросли. Многие выжившие после болезни люди стали зависимыми от меланжи. Эпидемия изменила экономику Лиги и положение корпорации совершенно непредвиденным и драматическим путем.

Ее старший сын своей амбициозностью и умом очень напоминал Аурелия. Норма никогда не добивалась для себя ни власти, ни богатства, она стеснялась славы, которую заслужила благодаря своим великим открытиям, но она тем не менее понимала, что ее навигационный прорыв и усовершенствование спейс-фолдерного флота, который станет безопасным в эксплуатации, позволят Адриену и его наследникам увеличить и без того огромное состояние корпорации «ВенКи» и сделать компанию такой же могущественной, как сама Лига.

Норма знала теперь, что наибольшей эффективностью обладает газообразная, аэрозольная форма меланжи, которая позволяла разуму и сознанию достигать ранее недоступных высот. Сгорая от нетерпения и предвкушения, она ждала момента, когда сможет поднять уровень исследований на новую, более высокую ступень.

Полное погружение в пряность, полная зависимость.

Одержимая своим планом, Норма снимала для проведения экспериментов лаборантов и техников с работ на верфи. В сравнении с огромными кораблями, сложнейшими двигателями Хольцмана и генераторами полей ее нынешний проект был отнюдь не грандиозным и к тому же весьма недорогим. Но по важности он превосходил все, что делала Норма до сих пор.

Хотя Адриен неоднократно пытался серьезно поговорить с матерью, он так до сих пор и не понял, чего именно она хочет добиться, а она вовсе не стремилась все до тонкостей ему объяснить. В последнее время ей все труднее становилось говорить с сыном на понятном ему языке, но с ее требованиями он не спорил и выполнял любые ее просьбы. Адриен знал, что великие идеи Нормы преображают лицо вселенной.

Специальная команда изготовила из прозрачного плаза герметичную камеру, снабженную соплами, соединенными со шлангами, по которым в камеру мог поступать дорогой меланжевый газ. Когда камера была готова, Норма заперлась внутри нее, взяв с собой только подушку, на которой собиралась сидеть. Наконец-то я одна. Закрыв глаза, она повернула рукоятку подачи в камеру оранжевого меланжевого газа. Она сделала глубокий вдох и стала ждать наступления эффекта. Между тем камера продолжала наполняться — пряности было больше, чем когда-либо приходилось принимать Норме. Такая мощная концентрация могла убить неподготовленного человека, но у Нормы уже выработалась выраженная толерантность к пряности и, более того, потребность в ней.

Рабочие кольгарской верфи смотрели на Норму широко открытыми от изумления глазами, видя, как она жадно вдыхает клубящийся внутри камеры оранжевый плотный газ. С каждым вдохом Норма уходила все дальше и дальше, все быстрее погружаясь в глубины своего сознания и разума. Клетки ее вновь ставшего уродливым тела буквально плавали в оранжевом дыму, сливались с ним. Полная концентрация, полный покой, полная безмятежность.

Опыт такого переживания увел Норму далеко за пределы промышленной технологии свертывания пространства, поднял ее на уровень подлинной и высочайшей, чистой без примеси духовности. Для Нормы сущностью ее человеческого бытия стала теперь ее эфирная природа. Она ощущала себя скульптором космического масштаба, работавшего с планетами и солнцами так, словно это была податливая в умелых руках глина.

Это было величественно. Это было полным и окончательным освобождением.

Она осталась запечатанной в камере без пищи и воды, пользуясь лишь питательными свойствами меланжи. Прозрачный плаз стенок камеры покрылся ржавыми полосами, и Норма уже практически перестала слышать шипение поступавшего по шлангам газа, который все гуще клубился вокруг нее.

Как долго ждала Норма момента, когда будет плавать в пространстве, где она сможет наконец по-настоящему мыслить.

 

Родословные человечества представляли собой сложный и прекрасный переплетающийся узор, но только для тех, кто был способен его увидеть. Основы и нити ДНК перебрасывались от одних семей к другим, от поколения к поколению. Нуклеотидные последовательности комбинировались и рекомбинировались, тасовали гены, творя бесконечное число неповторимых человеческих индивидуальностей. Даже вездесущий разум Омниуса не смог бы оценить потенциал, заложенный в существах, возникавших из этой потрясающей воображение закрученной в двойную спираль молекулы.

Тиция Ценва и Колдуньи Россака взялись за этот проект, видя в нем свою задачу и достойный предмет поисков и изысканий.

Глубоко в лабиринтах пещер в скалистых горах, вдали от звуков и запахов серебристо-пурпурных джунглей, вдали от следов, оставленных недавним нападением железных пираний, Тиция и одна из ее высоких светлокожих Колдуний осматривали жизненно необходимые им — но абсолютно незаконные — компьютеры. Эти хранящие массы данных машины были анафемой в Лиге Благородных, но здесь эти приборы были абсолютно необходимы. Россакские женщины просто не имели другой возможности хранить немыслимо громадный массив генеалогической информации, накопленный ими за многие годы. У Колдуний было множество строжайших секретов от остального человечества, и эта тайна была одной из самых вызывающих.

В течение многих поколений Колдуньи вели регистрацию селекции всех семей своей планеты. Окружающая среда Россака была губительна для ДНК, вызывая частые мутации — некоторые из них были катастрофичными, и лишь немногие служили улучшению вида. Информация, собранная во время ретровирусной эпидемии Бича Омниуса, предоставила в распоряжение Колдуний много больше данных для прослеживания и изучения.

Повернувшись к стоявшей рядом женщине по имени Кари Маркес, Тиция сказала:

— Теперь, когда мы собрали основные данные о родословных и проследили множество возможных перестановок, попробуй только представить себе, что мы сможем сделать с этой удивительной информацией. Теперь наконец мы сможем использовать ее на практике. — Она сжала тонкие губы и восхищенно взглянула на компьютеры. — Проекции. Совершенство. Кто знает, какие новые потенциальные возможности человека мы сможем открыть? Мы сотрем множество прежних ограничений. Действительно, почему мы должны останавливаться перед сверхчеловеческими задачами? Может быть, мы располагаем возможностями, о которых пока даже не подозреваем.

Тиция и Кари покинули комнату, где тихо жужжали вентиляторы и силовые генераторы компьютеров.

Обе женщины вышли в общий обеденный зал, где группа Колдуний и их молодых учениц собрались для короткой совместной трапезы и спокойных бесед. Тиция организовывала такие обеды для того, чтобы женщины имели возможность, собравшись, говорить о действительно важных вещах, а не слушать болтовню мужчин об их бизнесе и прочих пустяках. Когда Верховная Колдунья заняла свое место за столом, остальные женщины склонили головы в знак почтения.

Приятная атмосфера была нарушена каким-то событием в холле. Кто-то кричал, слышался возбужденный мужской голос. В зал ввалился низкорослый широкоплечий мужчина, тащивший на себе другого человека, который не мог идти сам. У молодого человека были короткие ноги и спутанные светлые волосы.

— Нужна помощь, человек болен!

Тиция недовольно поджала губы. Джиммак Теро был одним из Уродов, неудачных детей, которые тем не менее выжили. У него было широкое круглое лицо, покатый лоб и широко посаженные невинные голубые глаза. Он был мил в обращении, что не очень вязалось с его поврежденным интеллектом. Несмотря на постоянные упреки, Тиции так и не удалось убедить Джиммака в том, чтобы он никогда не приходил сюда, в пещеры, где положено бывать только нормальным людям. Он постоянно возвращался.

— Человек болен, — повторил Джиммак. — Нужна помощь. Джиммак практически волок на себе человека, который едва переставлял тащившиеся по полу ноги. Джиммак подвел его к одному из столов. Человек упал на него лицом. На незнакомце была надета форма корпорации «ВенКи» с пристегнутыми инструментами, многочисленными карманами и мешками для собранных растений. Это был один из старателей, рыскавших по джунглям в поисках лекарственных трав. Джиммак, случайное дитя, часто помогал этим людям, служа им проводником в самых темных и непроходимых закоулках джунглей, которые он знал как свои пять пальцев. Тиция вышла вперед.

— Зачем ты приволок его сюда? Что случилось?

Кари Маркес встала рядом с Верховной Колдуньей. Джиммак помог перевернуть больного лицом вверх. Никто из присутствующих не видел этих симптомов уже двадцать лет, но они были несомненны.

— Бич Омниуса!

Многие находившиеся в зале женщины вскочили на ноги и ушли. Тиция почувствовала, что ей не хватает воздуха, во рту и в горле стремительно пересохло. Она заставила себя успокоиться и подумать. Она не могла позволить, чтобы этот ублюдок увидел ее страх и нерешительность.

— Возможно. Но даже если и так, то это другой штамм. На щеках пятна и нарушение окраски глаз. Но пятна другие… — Она была уверена, что говорит в точности то, что подтвердили бы анализы, на которые ушло бы несколько часов. — Но в принципе это, как мне кажется, тот же ретровирус.

Тиция знала, что угроза со стороны мыслящих машин не исчезла. Хотя Омниус атаковал их механическими пираньями, видение Нормы предупреждало о куда больших несчастьях. Может быть, в цилиндрах содержалась та же зараза или вирус дремал в россакских джунглях, мутировал и стал еще более опасным.

— Он умрет, — сказала Тиция, глядя на больного сборщика лекарственных растений, потом обратила суровый взор на Джиммака. — Почему ты сам о нем не позаботился? Возможно, вы, Уроды, заразились бы и покинули этот мир, перестав мучиться в нем. — В волосах Тиции затрещало статическое электричество, она едва не поддалась сокрушительному гневу, но взяла себя в руки. — Ты не должен был приводить его сюда, Джиммак.

Молодой человек смотрел на Тицию своими телячьими глазами, вид у него был обиженный и разочарованный.

— Убирайся, — рявкнула Тиция. — И если найдешь еще таких больных, то не вздумай тащить их сюда.

Джиммак стремительно выкатился из зала с какой-то странной неуклюжей грацией. Походка у него была неловкой и неуверенной, голову он наклонил вперед, словно стараясь защититься от удара.

Глядя вслед ему, Тиция недовольно покачала головой, на какое-то мгновение забыв о жертве. Она презирала Уродов за то, что они вели жалкую и никчемную жизнь в джунглях, вместо того чтобы умереть от своих врожденных дефектов. Никто вообще не знал, сколько их шатается в джунглях. Она бы ненавидела их всех, если бы один из них — Джиммак — не был ее родным сыном.

 

К тому времени, когда приказ о производстве в башары прошел наконец по всем бюрократическим инстанциям Армии Человечества, Абульурд Харконнен уже успел набрать команду специалистов для анализа смертельных пираний. Он лично просмотрел послужные списки проверенных ученых, механиков, инженеров, выбирая самых лучших. Ссылаясь на верховного башара Вориана Атрейдеса, он смог «выбить» для группы недавно освободившиеся и отремонтированные лабораторные помещения недалеко от администрации Великого Патриарха. Тысячи этих смертоносных шариков были найдены на улицах Зимии. Ученые и инженеры, собранные Абульурдом, разобрали около сотни шариков, чтобы обнаружить программу, электрические цепи и миниатюрный двигатель, который позволял этим механическим тварям летать и убивать.

Хотя сам Абульурд не был ученым, он регулярно посещал лабораторию и лично следил за ходом работ.

— Есть ли у вас какие-нибудь идеи насчет того, как бороться с ними? — спрашивал он мужчин и женщин, сидевших за столами. — Как нам остановить их в следующий раз? Омниус очень настойчив и упорен.

— Идей много, сэр, — отозвалась одна женщина, не отрывая глаз от микроскопа, в окуляр которого она рассматривала миниатюрный механизм крошечного убийцы. — Но прежде чем можно будет сказать что-то определенное, нам надо лучше разобраться в устройстве этого мелкокалиберного оружия.

— Можно ли остановить их полями Хольцмана? Другой инженер отрицательно покачал головой.

— Маловероятно. Эти устройства очень примитивны. В них не использована гель-контурная технология, поэтому импульсы Хольцмана не наносят им вреда. Но если мы расшифруем их мотивационную программу, то сможем, наверное, разработать тормозящую контрпрограмму.

— Продолжайте работать, — сказал Абульурд. Посмотрев на часы, он извинился и поспешил на свою временную квартиру, чтобы подготовиться к церемонии. Сегодня он будет официально произведен в башары и к его форме прикрепят новые знаки различия.

Маленькая комната Абульурда была обставлена со спартанской простотой. Так как он лишь недавно вернулся со своего наблюдательного сторожевого поста на Коррине, то у него было здесь мало личных вещей. Он не играл на музыкальных инструментах, чтобы отвлечься. Вся его жизнь была службой в армии. У него просто не было времени на покупки, увлечения, роскошь и все подобное.

Хотя ему было уже тридцать восемь лет и иногда у него бывали мимолетные романы, он так и не женился и детей у него не было. Он просто не представлял себе, что будет, когда он поселится на одном месте и у него появятся какие-то личные занятия и интересы. Улыбаясь, он надел тщательно отутюженную парадную форму, а потом несколько минут рассматривал себя в зеркале. Он потренировался, придавая лицу серьезное и торжественное выражение, но сердце его сильно билось от радостного волнения. Абульурду хотелось, чтобы его торжество разделил с ним отец. В такой день им мог бы гордиться даже суровый Квентин Батлер.

Но отставной примерно некоторое время назад улетел вместе с Порее Бладдом осматривать бывшие планеты Синхронизированного Мира. В отсутствие отца Фейкан согласился прикрепить знаки различия к мундиру Абульурда.

Он еще раз придирчиво осмотрел себя, решил, что прическа, мундир и выражение лица соответствуют торжественности момента, и отправился на церемонию.

* * *

В этот день повышения по службе и награды вручали семидесяти восьми военнослужащим, и Абульурд терпеливо ждал, пока получат награды младшие по званию солдаты и офицеры. Он видел здесь старых офицеров, покрытых боевыми шрамами ветеранов, блестящих стратегов и тактиков, которые командовали Джихадом и послевоенным восстановлением. Они с гордостью смотрели на юную поросль офицеров, шедших им на смену.

Абульурд испытал жгучее разочарование — хотя, как это ни странно, в глубине души не ожидал ничего иного, — когда Фейкан в последний момент изменил свои планы. Временный вице-король прислал свои извинения за то, что не сможет лично приколоть новые знаки различия своему младшему брату. Он не стал объяснять причины, но Абульурд прекрасно понимал, что они — чисто политические. По крайней мере старший брат не унизился до лжи.

Абульурд молча сидел под гулкими сводами огромного зала. Хотя на сердце легла свинцовая тяжесть, он постарался ничем не выказать свою боль и обиду. Такое поведение было бы постыдным. Из-за того что Абульурд принял имя Харконнен, отнюдь не следовало, что он перестал уважать семейство Батлер.

Рядом с трибуной стоял пьедестал с прозрачной емкостью, в которой находился живой мозг Видада, последнего уцелевшего когитора-отшельника. Он прибыл на Салусу Секундус вскоре после Великой Чистки, объявив, что все остальные древние философы были убиты кимеками, захватившими цитадель когиторов на Хессре. Видад мало говорил о том, что еще он делал во время своего долгого путешествия. Абульурд слышал, как Вориан Атрейдес ворчал, что когитор хотел, вероятно, скрыться на то время, пока машинный флот будет бить Лигу Благородных. Теперь одинокий когитор жил на Салусе, проявляя живое любопытство к делам людей, и постоянно вмешивался в них, то помогая, то мешая, в зависимости от своего непредсказуемого эзотерического настроения.

Церемония продолжалась, и Абульурд, неподвижно сидя на своем месте в зале, думал, чего он добился, служа в армии. Он вспомнил, как беспрекословно и со старанием исполнял приказы вышестоящих командиров и начальников. Он всегда был отличным службистом и всегда делал то, что от него требовалось, не ради аплодисментов, медалей или повышения по службе. Но когда он видел, как другие офицеры получали отличия, как радовались их семьи, то невольно вздыхал.

Представление Абульурда к новому званию должно было завершить долгую и утомительную процедуру. Когда наконец настала его очередь, Абульурд деревянной походкой пошел к сцене, один. Церемониймейстер объявил его имя, и по залу вместе с жидкими аплодисментами прокатился недоуменный ропот.

Потом на офицерских скамьях возникло какое-то оживление.

— Вместо вице-короля другое лицо произведет Абульурда Харконнена в новое звание.

Абульурд обернулся к дверям зала, когда они открылись. Лицо его вспыхнуло, лицо озарилось улыбкой, сердце забилось так, что было готово выпрыгнуть из груди. Прибыл верховный башар Вориан Атрейдес.

Улыбаясь, Вориан взошел на сцену и встал рядом с Абульурдом.

— Кто-то должен сделать все по правилам.

Ветеран поднял вверх знаки различия башара, как святую реликвию. Абульурд вытянулся по стойке смирно. Вориан выступил вперед. Хотя он выглядел почти вдвое моложе Абульурда, он вел себя с подобающей солидностью и уверенностью в себе.

— Абульурд Харконнен, в признание вашей доблести, изобретательности и храбрости, которые вы проявили во время недавних боев в Зимин — не говоря о бесчисленных других доказательствах вашей верной службы Лиге в армии Джихада в течение всей вашей военной карьеры, — я с радостью и гордостью присваиваю вам высокий чин башара четвертого ранга. Думаю, что ни один солдат армии Джихада не заслуживает этого больше, чем вы.

С этими словами верховный башар Атрейдес прикрепил знаки различия к мундиру Абульурда, а потом развернул новоиспеченного военачальника так, чтобы он обратился лицом к присутствующим.

— Внимательно смотрите на нового башара, — сказал он, положив руку на плечо Абульурда. — Он совершит еще немало подвигов во благо Лиги Благородных.

Аплодисменты были жидкими и неубедительными, но молодой башар не обращал на это ни малейшего внимания. Он видел только отцовскую гордость в глазах Вориана. Ничье отношение не волновало его больше, даже отношение к нему со стороны отца и брата.

Теперь Вориан обратился к другим военачальникам, к официальным лицам Лиги и даже к Видаду:

— После того как я стал свидетелем мужества и доблести башара Харконнена во время недавнего кризиса в Зимии, я вспомнил о славных деяниях и подвигах его деда, Ксавьера Харконнена. — Он сделал паузу, словно ожидая возражений. — Я был близким другом Ксавьера и знаю, насколько он был верен делу Джихада, делу всего человечества. Я также доподлинно знаю, что имя его было намеренно очернено, а истина была скрыта по политическим соображениям. Теперь, когда Джихад закончен, то я не вижу причин упорствовать в этой лжи и защищать людей, которые давно уже мертвы. Я предлагаю создать парламентскую комиссию для реабилитации имени Харконнена.

Он скрестил на груди руки. Абульурду хотелось броситься Вориану на шею, но он сдержался, соблюдая должный церемониал.

— Но, верховный башар… с тех пор прошло восемьдесят лет! — сказал Великий Патриарх Боро-Гинджо.

— Семьдесят шесть. Но какое это имеет значение? — Вориан жестко посмотрел в глаза Ксандера Боро-Гинджо. Естественно, этот человек не заинтересован в выводах такой комиссии. — Я и так слишком долго ждал.

Потом — как это бывает, когда среди ночи вдруг где-то поблизости разбивается окно — в тишине зала произошло нечто, омрачившее радость Абульурда Харконнена. Растрепанный мужчина с аристократическим лицом буквально ворвался в зал заседаний.

— Где верховный башар? Я должен найти Вориана Атрейдеса! — Абульурд узнал поритринского аристократа Порее Бладда. — Я принес ужасную весть.

Вориан немедленно переключился на нежданного гостя. Точно так же реагировал Вориан на неожиданности во время нападения на Салусу механических пираний.

— Мы были атакованы на Валлахе IX, — кричал Бладд. — Моя яхта повреждена…

Верховный башар перебил его, стараясь заставить человека взять себя в руки.

— Кто атаковал вас? Мыслящие машины? Омниус уцелел в одном из миров, которые мы разрушили?

— Нет, не Омниус, кимеки. Титаны! Они построили монументы, основали свою базу на развалинах Валлаха. Квентин и я остановились там, чтобы осмотреть планету, и на нас напали титаны. Они сбили разведывательный корабль, в котором летел Квентин. Они буквально разодрали его самолет на части. Я попытался спасти его, но кимеки отогнали меня и оттеснили прочь, повредив мой корабль. Потом я видел, как они напали на Квентина.

— Кимеки! — повторил Вориан, не веря тому, что слышал.

— Не важно, скольких врагов мы побеждаем, — произнес Абульурд дрожащим голосом, представляя, как отец сражается с машинами, — на их место становятся новые.

 

Душа его плавала между обрывками памяти, порожденными последними вспышками импульсов, пробегавших по мозгу. Квентин Батлер решил, что умирает.

Кимеки тащили его по земле, захватив своими членистыми железными конечностями. Они легко могли бы разорвать его на части, как поступили они с металлическим корпусом самолета. Когда он полз прочь в удушливой радиоактивной атмосфере, чернота беспамятства уже подступала к нему, выжигая легкие… и в этот миг кимеки настигли его…

Последнее, что он видел, огорчило его и одновременно породило последнюю надежду. К ним летел Порее Бладд, решивший попытаться спасти друга, но потом он сбился с курса и взмыл вверх. Когда яхта исчезла из виду, Квентин испытал странное облегчение.

Взрывы боли, уколы, порезы, прижигания… Теперь его мышление замкнулось в каком-то круге, непрерывно прокручивая череду одних и тех же картин. Кошмарные видения, причудливые воспоминания, утекающая жизнь.

Иногда со дна памяти всплывали другие воспоминания — он видел Вандру в те дни, когда она была молода и красива, умная женщина, полная бьющей через край жизнью. Она смеялась его шуткам. Вспомнил он и как они с Вандрой, взявшись за руки, бегали по паркам Зимии. Однажды они наткнулись на стоявший в парке остов поврежденного боевого корпуса кимека. Ах как сладостна ясность восприятия, острота точного припоминания.

Им было так хорошо, так радостно вдвоем. Они с Вандрой были чудесной парой, герой войны и наследница славного семейства Батлер. А потом все резко изменилось — после инсульта, после рождения Абульурда.

В бесконечно повторявшихся кусках памяти — когда в последний момент перед смертью разряжаются химические хранилища мозга? — он снова увидел, как Порее счастливо избежал пленения и смерти. Это последнее воспоминание преисполнило его радостью — все же в самом конце жизни ему удалось сделать что-то стоящее.

Но тьма и забытье постепенно брали верх, овладевая его существом. Внутренний страх усиливал муку, он снова переживал страшные часы на Иксе, сражения с роботами в тесных душных катакомбах этой планеты. От взрыва потолок и стены рухнули, едва не придавив его своими обломками, и он был погребен заживо, оставшись умирать вслед за семью своими товарищами, которых раздавило камнями. Но обломки сдвинулись с места, и Квентин, обдирая руки, сумел расчистить небольшое пространство, чтобы дышать. Он кричал, звал на помощь и рыл проход, пока не сорвал голос и не содрал кожу с рук. И наконец, наконец он выбрался наружу, на воздух, к тусклому свету местного солнца… он снова слышал радостные крики солдат, которые уже не надеялись увидеть его живым.

И вот теперь такая же тьма снова сгустилась вокруг и внутри него. Он кричал и кричал, срывая голос, но от крика не было никакой пользы, и тьма не уходила и не рассеивалась…

Спустя короткое время характер боли неуловимо изменился, и он вдобавок ко всему потерял всякую способность ориентироваться в пространстве. Квентин не мог открыть глаза. Он не слышал никаких звуков. Казалось, что он вообще лишился всех своих органов чувств. Было такое ощущение, что он плывет по непроницаемо черной и первобытно тихой бездне. Это не было похоже на описания смерти или на небеса, о чем он читал в религиозных трактатах. Но откуда пророки могли наверняка знать, что ожидает нас там?

Он не ощущал своего тела, потерял представление о его частях, он не видел реального света, хотя отдельные вспышки нейронной активности освещали горизонт черного небосклона его глубокого беспамятства.

Внезапно он ощутил странный крен и начал проваливаться в бездну невесомости — он взлетал… или падал? К нему вернулся слух и он разобрал какие-то искаженные звуки, они отдавались в мозгу с таким шумом, какого он не слышал за всю свою жизнь. От адского грохота хотелось закрыть уши ладонями, но он не мог найти своих рук. Он не мог двигаться, лишенный конечностей.

Откуда-то раздался громоподобный женский голос, вероятно, голос богини:

— Кажется, это часть процесса, любовь моя. Сейчас он должен быть уже в сознании.

Квентин попытался задать вопрос, потребовать ответов, криком позвать на помощь — но вдруг понял, что не может издать ни звука. Мысленно он кричал, кричал так сильно, насколько мог вообразить, но у него не было ни голосовых связок, ни легких. Он постарался вдохнуть, но не ощутил ни сердцебиений, ни вдоха. Да, должно быть, он уже мертв или близок к этому.

— Продолжай вводить остальные сенсорные компоненты, Данте, — произнес грубый мужской голос.

— Придется немного подождать, прежде чем мы сможем общаться с ним, — ответил другой мужской голос. Кто-то по имени Данте? Мне знакомо это имя!

Квентин испытывал любопытство, смешанное с растерянностью и страхом. У него не было ни малейшей возможности следить за ходом времени, он потерял всякое представление о нем, лишь отрывочно он слышал какие-то нечленораздельные звуки и зловещие слова. Наконец на фоне треска статических разрядов и вспышек света к Квентину вернулось зрение. Сначала образы были беспорядочными, смазанными, но потом окружающие предметы стали приобретать четкие очертания. Он увидел страшную картину. Кимеки!

— Сейчас он, похоже, уже видит тебя, Агамемнон.

Агамемнон! Генерал титанов!

Вокруг него ходили небольшие кимеки, их корпуса не были боевыми машинами, но и они казались чудовищными. Канистры с мозгом были установлены в защитных корзинах под системами управления корпусами.

Сейчас Квентин и кимеки находились в каком-то помещении не под открытым небом Валлаха IX. Куда они его перенесли? Один из кимеков, находившихся в поле зрения Квентина, что-то делал с длинными тонкими стержнями, к концам которых были прикреплены маленькие хирургические инструменты. Квентин попытался вывернуться и бежать, но ни ноги, ни руки не повиновались ему.

— Вот это поможет установить соединение со всеми сенсорными окончаниями, которые остались целы.

— Включая и болевые рецепторы?

— Конечно.

Квентин закричал. Таких мук ему не приходилось испытывать никогда в жизни. Острая нестерпимая боль пронзила, казалось, саму его душу, словно со всего тела сдирали плоть тупыми раскаленными докрасна ножами. В воздухе повис нескончаемый крик — неужели это кричит он сам?

— Отключите голос, — произнес грубый низкий голос. — Мне пока не надо слышать этот дикий вой.

Это Агамемнон.

В поле зрения появилась машина с женским голосом. Она двигалась с какой-то безобразной грацией, словно старалась соблазнить его, хотя и выглядела как страшный паук.

— Это всего лишь неврологически индуцированная боль, малыш. Она не настоящая. Ты привыкнешь к ней и даже будешь воспринимать ее как некоторое развлечение.

Но пока Квентин чувствовал себя так, словно в его мозгу взрываются атомные бомбы. Он попытался произнести членораздельные слова, но голос отказался ему служить.

— Наверное, ты не знаешь, где находишься, — продолжала говорить женщина-кимек. — Я — титан Юнона. Ты слышал обо мне.

Если бы мог, Квентин задрожал бы от страха. Много лет назад он пытался спасти людей, порабощенных титанами на Бела Тегез, но они вместо того, чтобы благодарить, ополчились на него и пытались захватить его в плен и отдать Юноне. Они не хотели освобождения, нет — они хотели заслужить награду и стать неокимеками. Он помнил ее синтезированный голос, невыносимый, как скрежет железа по стеклу.

— Мы отвезли тебя на Хессру, на одну из наших оперативных баз. Сейчас мы заняты строительством новых крепостей на таких бывших планетах Синхронизированного Мира, как Баллах IX, где, кстати, мы и нашли тебя, малыш. Но пока наша главная база находится здесь, в башне, где некогда жили когиторы-отшельники. — Юнона издала странный дребезжащий звук, который, по всей видимости, должен был изображать смех. — С самой трудной частью мы уже покончили. Мы освободили тебя от истерзанной, окончательно испорченной плоти и сломанных костей, оставив живым один только мозг.

Квентину потребовалось долгое мгновение, чтобы сообразить, во что — или в кого? — он теперь превратился. Ответ был очевиден, но Квентин не мог смириться с ним и решил подождать, пока более спокойный кимек — Данте? — не настроит как следует его оптические сенсоры.

— Ты научишься в совершенстве манипулировать конечностями и делать ими все по своему желанию, пользуясь передающими стержнями, хотя, конечно, на это потребуется время и привычка к разным корпусам. Но сейчас, вероятно, тебе будет интересно в последний раз взглянуть вот на это.

Квентин увидел лежавшее на столе окровавленное изуродованное тело, которое когда-то — впрочем, совсем недавно — принадлежало ему. Оно было избито, покрыто синяками, кровоподтеками и ранами — свидетельствами того, что он дрался до последнего мгновения. Тело лежало, как пустой ком плоти, как отсоединенная от ниточек марионетка. Крышка черепа была удалена.

— Скоро ты станешь одним из нас, — сказала Юнона. — Многие наши подданные сочли бы это величайшей наградой. Твои военные способности окажутся весьма полезными для кимеков, примеро Квентин Батлер.

Хотя голос его был отключен, Квентин мысленно взвыл от отчаяния и безысходности.

 

Прозанимавшись целый день со своим верным воспитанником, Эразм стоял теперь в Коридоре Зеркал своего каменного замка. Даже будучи запертым на Коррине и зная, что он может разделить весьма сомнительную судьбу Омниуса и всех мыслящих машин, Эразм все же сохранил любопытство к эзотерическим вещам.

Он очень внимательно всматривался в отражение своего жидкостно-металлического лица, поминутно меняя его выражение, стараясь подражать мимике человеческих лиц. Счастье, печаль, гнев, удивление и многое, многое другое. Гильбертус немало чему его научил из своего неисчерпаемого мимического репертуара. Особенно нравились Эразму мимические эквиваленты страха — эмоции, целиком обусловленной физической слабостью и чувством неизбежности смерти.

Если бы только Эразму удалось лучше понять тончайшую природу того неуловимого, что ставило человека выше робота, то он смог бы включить все лучшие аспекты человека и машины в свой механический организм и стать образцом улучшенной серии мыслящих машин.

Если бы ему это удалось, то по одному из сценариев он мог бы начать разыгрывать из себя некую богоподобную фигуру. Это была весьма интригующая возможность, но для Эразма она была не особенно привлекательной после всего того, что он узнал и изучил. Он всегда терял терпение, сталкиваясь с религиями, и никогда не сочувствовал их иррациональности. Эразм жаждал личной власти только для того, чтобы завершить эксперименты на подопытных хретгирах. Независимый робот не собирался в ближайшем будущем прекращать свое существование, не видел причин для того, чтобы его память стерли, а гель-контуры заполнили новым содержанием. Он должен постоянно совершенствовать себя, и это выведет его на те направления, которые он в настоящее время не способен предвидеть. Он станет развертываться, развиваться. Такая вот органическая концепция. Такая человеческая концепция.

Стоя перед зеркалом, робот примерил налицо новые выражения. Особенно понравилось ему одно, которое придавало ему вид страшного чудовища, какое он видел в древних рукописных текстах, описывавших злых демонов. Хотя он и считал это выражение одним из лучших, все же все они, включая и это, были очень простыми и, если можно так выразиться, базовыми. Его текучее лицо было не способно на выражение тонких и сложных эмоций.

Потом Эразму в голову пришла весьма удачная, на его взгляд, мысль. Он решил, что, возможно, Рекур Ван смог бы использовать свой биологический опыт, чтобы внести в конструкцию лица усовершенствования. Это особенно полезно теперь, когда все опыты по регенерации конечностей рептилий провалились, и Ре куру было нечем заняться.

Когда робот шел из господского дома к внешним строениям виллы, вокруг него словно стая жадных на зрелища зевак роились тучи наблюдательных камер Омниуса. Независимого робота отвлекли голографические вспышки и музыка — вокруг его головы жидкостно-металлические боевые корабли, точнее, их стилизованные изображения, вели учебный бой на орбите. Все это происходило под аккомпанемент «Металлической симфонии» Клода Жоззини — величайшее произведение синтетической музыки, исполняемое одними машинами. Эразм с удовольствием наблюдал эту имитацию, создаваемую проекцией множества преломленных лучей, направленных с разных точек виллы. Было видно, как мощные лазерные лучи кораблей испепеляют целые планеты и вражеские суда. Если бы это было так легко сделать в реальной жизни!

Омниус продолжал по-любительски неуклюже заниматься искусством, имитируя произведения как Эразма, так и великих людей — мастеров прошлого. Но пока всемирный разум так и не постиг концепции нюанса. Вероятно, и сам Эразм ничего не понимал в этих вещах, пока его не просветила Серена Батлер, научившая его разбираться в тонкостях.

Отдав соответствующую команду, робот выключил красочное представление и вошел в обширный центральный зал лабораторного комплекса, где находилось лишенное конечностей тело тлулакса, присоединенное к аппаратуре жизнеобеспечения.

Робот был немало удивлен, обнаружив у койки этого обрубка смуглого маленького человечка — Йорека Турра.

— Что ты здесь делаешь? — гневно спросил Эразм. Турр даже фыркнул от возмущения.

— Я и не знал, что мне необходимо особое разрешение, чтобы заходить в лабораторию. Раньше никто не запрещал мне ходить сюда.

Даже спустя двадцать лет после своего бегства с Валлаха Турр предпочитал изящество в одежде и привычках, сохранившихся с тех пор, как он был неограниченным правителем планеты. Он не был столь напыщен и претенциозен, как Эразм, но все же одевался в дорогие ткани, любил яркие цвета и впечатляющие побрякушки. На нем был вышитый драгоценными каменьями пояс, лысый череп украшала золотая коронка, а на бедре висел длинный церемониальный кинжал, которым он убил очень многих несчастных, виновных лишь в том, что чем-то не угодили ему. Здесь, на Коррине, сохранились миллионы человеческих рабов и было из кого выбрать.

— Мы думали, что вы заняты своими хирургическими экспериментами, — насмешливо произнес Рекур Ван. — Либо вспарываете людям животы, либо пытаетесь их воссоздавать.

Уязвленный тлулакс покосился в сторону Четырехногого и Четырехрукого, которые суетились вокруг, следя за мониторами аппаратов.

— Неужели я так предсказуем в своем поведении? — спросил Эразм. Потом он понял, что тлулакс намеренно пытается сменить тему разговора и увести Эразма в сторону. — Вы мне не ответили. С какой целью ты пришел в мой лабораторный комплекс?

Человек в ответ примирительно улыбнулся.

— Я хочу убраться с Коррина так же страстно, как и вы. Я хочу сокрушить Лигу и лишить ее плодов ее иллюзорной победы. Когда-то мы многого добились нашей ретровирусной эпидемией, а недавно баррикаду Лиги смогли прорвать наши механические пожиратели. Теперь они уже, вероятно, поразили некоторые планеты Лиги. — От удовольствия он потер руки. — Рекур Ван и я сгораем от нетерпения сделать что-нибудь новенькое.

— Того же хочу и я, джентльмены. Да, и именно поэтому я здесь.

Эразм подошел ближе. Турр может оказаться весьма полезным, хотя его разум немного пошатнулся после небрежно выполненной операции по продлению жизни.

— У вас есть идея? — У Рекура Вана от предвкушения потекли слюни, которые ему нечем было вытереть.

— У меня много идей, — сказал робот с мастерски имитированной гордостью. Он находил человеческое нетерпение весьма интригующим и часто думал о том, не является ли оно следствием ограниченности срока человеческой жизни, осознание чего заставляет людей стремиться успеть закончить начатое в отведенный для жизни период.

— Смотрите. — Эразм продемонстрировал людям последовательность разнообразных выражений своего текучего металлического лица, строя невероятные гримасы и раскрывая искусственный рот, уставленный металлическими зубами.

Тлулакс, казалось, несколько опешил от такой демонстрации, Йорек Туррже не испытывал ничего, кроме раздражения. Наконец, закончив показ, Эразм пустился в объяснения:

— Я нахожу эти выражения, да и вообще все мое лицо, совершенно неудовлетворительными и недостаточными. Как по-вашему, сможете ли вы создать более правдоподобный процесс мимики? Разработать биологическую машину, которая могла бы придавать себе самую разнообразную форму по своему желанию? Я хотел бы сойти за человека, одурачить человека, выглядеть так же, как большинство людей, когда мне захочется. Тогда я смогу незамеченным наблюдать их поведение.

— Хм-м-м, — протянул бывший работорговец. Очевидно, он с удовольствием бы почесал затылок, будь у него руки. Эразм сделал сознательное усилие, чтобы не посчитать время задержки, что на его месте, несомненно, сделал бы человек. — Вероятно, я смогу это сделать. Да, было бы забавно занять этим мой вынужденный досуг. Йорек Турр обеспечит меня достаточным количеством генетического материала для экспериментов. — Он улыбнулся. — У него столько источников…

 

Прошло почти два десятилетия с тех пор, как уничтожающая все на своем пути волна эпидемии Омниуса прокатилась по планетам Лиги, разрушая устои их цивилизаций, и стихла только после того, как уцелевшие выработали иммунитет или защитились от болезни потреблением большого количества меланжи. Однако время от времени появлялись новые очаги сохранившегося в изоляторах ретровируса, что требовало проведения экстренных обдуманных мероприятий для недопущения вспышки новой эпидемии.

Спустя два десятка лет, адаптировавшись к богатой, насыщенной разнообразными химическими соединениями окружающей среде планеты, в каньонах, поросших джунглями, внезапно появился новый штамм ретровируса, смертность от заражения которым превышала таковую от исходного вируса, созданного злым гением Рекура Вана.

Были призваны медицинские бригады со всех концов Лиги; началось распределение средств дезинфекции и лекарств. Специалисты-медики сталкивались с большим риском, стараясь подавить новую вспышку страшной инфекции.

За годы, прошедшие после того достопамятного события, когда Ракелле и Мохандасу удалось бежать от разъяренной толпы мартиристов на Пармантье, Ракелла нашла Вориана Атрейдеса, когда закончилась Великая Чистка. Ракелла Берто-Анирул и ее друг доктор Мохандас Сук летали по планетам Лиги, без устали оказываясь то в одной, то в другой горячей точке. Для «ЧелМеда» — Медицинской комиссии человечества — эта пара одержимых врачей служила своеобразной аварийной командой, вылетавшей на место любого происшествия на купленном дедом Ракеллы судне под символическим названием «Исцеление». За время работы Мохандас Сук и Ракелла Берто-Анирул посетили более тридцати планет и везде пытались оказывать помощь жертвам вновь вспыхивавшей чумы. Никто в мире не знал лучше их проявления различных форм этой ретровирусной инфекции.

После первых тревожных сообщений «ЧелМед» отрядил Ракеллу и доктора Сука лично разобраться в том, что за эпидемия разразилась на Россаке.

Если не считать торговли лекарствами и деловой активности, Россак практически не поддерживал отношений с другими планетами, и его население вело достаточно замкнутый образ жизни. Колдуньи были обособленной кастой, занимавшейся своими странными и непонятными делами, явно выказывая свое убеждение в превосходстве над остальным человечеством. Немедленно оценив масштаб опасности, Тиция Ценва ввела строжайший карантин, отказавшись выпустить с Россака даже грузы с лекарствами. Россак был теперь полностью отрезан от остального мира.

— Это усилит эффективность карантина, — сказал Мохандас, коснувшись плеча Ракеллы. — Легче будет справиться с болезнью.

— Но они отказывают в лечении всем заболевшим, — сказала Ракелла. — Верховная Колдунья издала указ о том, что никому, кто ступит на поверхность планеты, не будет дозволено ее покинуть до официального окончания эпидемии.

— Это риск, с которым мы сталкивались в прошлом уже не один раз. — Их медицинский корабль находился на орбите и ожидал разрешения на выход команды, но последовать это разрешение могло не сразу.

— Ты со своей лабораторией должен остаться здесь, — сказала Ракелла. — Будешь работать с образцами, которые я стану тебе присылать. Я же могу спуститься на планету с несколькими добровольцами из «ЧелМеда», чтобы начать оказание помощи.

Пока, правда, им так и не удалось разработать эффективный метод лечения, но созданный ими длительный и дорогостоящий способ позволял удалить из крови инфекционный агент и предоставить печени возможность самостоятельно справиться с сопутствующей инфекцией.

После стольких лет совместной работы Мохандаса и Ракеллу связывали тесные узы не только любовных, но и профессиональных отношений. Оставшись на борту, доктор Сук мог работать, ни на что не отвлекаясь и не подвергаясь риску заражения, и изучать новые формы ретровируса. Пока, однако, можно было констатировать, что местный штамм россакского вируса был куда опаснее и хуже, чем исходный штамм ретровируса, созданный Омниусом.

Ракеллу же больше интересовала непосредственная помощь больным людям.

Ракелла спустилась на планету, в населенный район, расположенный в пещерных городах, вместе с помощницей, Норти Вандего. Вандего была молодой женщиной с шоколадно-коричневой кожей и приятным голосом. Год назад она с отличием окончила курс и добровольно пошла на эту опасную службу.

Прибыв в космопорт, в зале прилета они подверглись тщательному медицинскому осмотру и сдали многочисленные анализы, прежде чем им позволили остаться на планете. Обладая большим и печальным опытом, Ракелла понимала необходимость самых тщательных мер предосторожности и всегда их соблюдала, закрывая глаза, рот, нос и поверхностные повреждения кожи — не говоря уже о приеме больших доз пряности.

— «ВенКи» снабжает нас пряностью в достаточном и даже избыточном количестве, — сказал один из местных врачей. — Мы получаем с Кольгара грузы меланжи один раз в несколько дней. Норма Ценва никогда не предъявляет нам счет.

Ракелла благодарно улыбнулась, приняв от врача рацион пряности.

— Давайте поедем в город, чтобы мы смогли скорее оценить масштаб эпидемии.

Неся в руках большие наглухо закрытые ящики с диагностическим оборудованием, Ракелла и Вандего направились по губчатой земле к видневшимся вдали, слившимся в непрерывный навес кронам густо растущих деревьев. На рукавах формы, в которую были одеты обе женщины, красовалась эмблема «ЧелМеда» — красный крест на зеленом фоне. Высоко в небе, на орбите остался Мохандас, ожидавший присылки образцов, по которым он мог сравнить антитела в крови жертв новой эпидемии с антителами, полученными от предыдущих штаммов опаснейшего ретровируса.

В воздухе стоял странный, какой-то перечный запах. Люди поднимались и спускались по лестницам, стояли у входов в пещерные городки. Туннели выглядели как ходы, проделанные в горах голодными личинками.

Ракелла услышала жужжание ярко окрашенного зеленого жука, взмывшего с пурпурной листвы. Он поднимался все выше и выше, паря над верхушками деревьев, подхваченный восходящим воздушным потоком. Было душно и сыро после недавно прошедшего тропического ливня. Местность была богата органической жизнью, почва покрыта сгнившими остатками и, видимо, отличалась высоким плодородием. Прекрасная питательная среда для инфекции и возможный источник получения практически любого химического лекарства.

Хотя местные власти знали об их прибытии, женщин-врачей никто не встречал.

— Я думала, что здесь будут рады нам и нашей помощи, — сказала Вандего. — Согласно сообщениям, они изолированы и умирают толпами.

Ракелла прищурила глаза от яркого света.

— У Колдуний мало опыта оказания — да и принятия — внешней помощи. Но здесь особый случай — они столкнулись с вызовом, против которого бессильны их ментальные способности, хотя они и могут менять собственное тело — клетку за клеткой.

Ракелла вместе со своей стройной помощницей продолжили путь к пещерам. Когда они добрались до верхнего уровня входа в город, идя по дорожкам и мостикам, она спросила у прохожего дорогу в район госпиталя. Каждый туннель, каждый грот был словно самой природой сконструирован как больничное отделение. Была поражена уже большая часть населения, но россакская эпидемия проявлялась разнообразными, зачастую, непредсказуемыми симптомами, которые плохо поддавались лечению. Смертность значительно превышала пресловутые сорок три процента прошлой эпидемии.

Две женщины из «Чел Меда» на фуникулере спустились вдоль внешнего склона горы; вагон дернулся с такой скоростью, что Ракеллу едва не затошнило. Видно, даже фуникулер торопил их начать работу. Когда Ракелла и Вандего вышли из вагона, их встретила изысканная женщина небольшого роста в длинной черной накидке без капюшона. Она приветствовала прибывших и провела их в обширное помещение с высоким сводчатым потолком. Над головой были видны переходы, мостики и балконы, тянувшиеся вдоль стен. По переходам с деловым видом сновали стройные, похожие на статуэтки женщины в таких же черных накидках, входя и выходя из помещения.

— Спасибо вам за то, что вы приехали помочь нам справиться с эпидемией на Россаке. Меня зовут Кари Маркес.

У молодой женщины были доходившие до плеч светлые волосы, высокие скулы и большие изумрудно-зеленые глаза.

— Мы горим желанием приступить к работе, — сказала Ракелла.

Вандего окинула взглядом окружавшие их сплошные черные накидки.

— Я думала, что Колдуньи носят белые накидки, — сказала она.

Кари нахмурилась. На ослепительной, молочно-белой коже щек проступил едва заметный румянец.

— Мы носим черные накидки в знак траура. Кажется, отныне мы будем носить их всегда, ибо эти смерти никогда не прекратятся.

Молодая Колдунья повела врачей подлинному центральному коридору, по обе стороны которого были входы в палаты, где на самодельных койках лежали больные. Госпиталь был чист и хорошо обслуживался, но Ракелла безошибочно учуяла запах болезни и разложения. При этой новой форме болезни на коже возникали гнойные язвы, которые, постепенно расползаясь и сливаясь друг с другом, покрывали все тело жертвы, поражая кожу слой за слоем.

В самом большом гроте лежали сотни, а возможно, и тысячи больных, находившихся на разных стадиях болезни. Увидев эту картину, Ракелла содрогнулась, представив себе объем ожидавшей их с Вандего работы. Она вспомнила, как когда-то на Пармантье они пытались в госпитале для неизлечимых больных бороться с эпидемией. Но с равным успехом можно было с помощью половой тряпки попробовать осушить наводнение.

Вандего с трудом глотнула.

— Как их много! Когда это началось?

Одетая в черное Колдунья посмотрела на врачей влажными, полными горя и страдания глазами.

— В таких делах не бывает начала — как, впрочем, и конца.

Ракелла уже несколько недель тяжко трудилась в палатах, работая с больными, уменьшая их страдания с помощью болеутоляющих средств — специальных пластырей, которые высвобождали в поры пораженной кожи сверхохлажденный меланжевый газ. Эти пластыри были совместным изобретением ее и Мохандаса. В конце той страшной эпидемии Ракелла так надеялась, что ей никогда больше не придется их применять…

Верховная Колдунья вела себя отчужденно и высокомерно, лишь изредка снисходя до визитов в госпиталь. Казалось, она вообще не замечает присутствия врачей. Тиция Ценва была таинственной фигурой. Создавалось даже такое впечатление, что она, просто идя по полу, парила в воздухе. Однажды женщины встретились взглядами на расстоянии около тридцати метров, и прежде чем Тиция отвернулась и торопливо ушла прочь, Ракелле показалось, что она уловила в ее выражении не то враждебность, не то страх.

Женщины Россака всегда отличались большой самостоятельностью, всегда были готовы утверждать свое превосходство над другими людьми, демонстрируя необычные ментальные возможности. Вероятно, думала Ракелла, Верховная Колдунья не желала признаваться в неспособности защитить свой народ от эпидемии.

Во время совместного обеда добровольцев-медиков Ракелла поинтересовалась у Кари, что собой представляет Верховная Колдунья. Молодая женщина, понизив голос, ответила:

— Тиция никому не доверяет, особенно чужеземцам, таким, как вы. Она больше боится показать слабость Колдуний, чем эпидемии вируса. Кроме того, здесь на Россаке есть вещи, которые мы предпочли бы сохранить от чужих глаз.

В течение недели, до того как Тиция Ценва обратилась в «ЧелМед» за экстренной помощью, она и ее Колдуньи попытались самостоятельно справиться с эпидемией в скальном городе, используя для этого собственные знания о клеточной генетике. Они даже обратились к корпорации «ВенКи» с просьбой предоставить помощь исследователей-фармакологов, которые также были задержаны на Россаке в ходе карантинных мероприятий. Но ни одна попытка не увенчалась успехом.

Штаб-квартира корпорации «ВенКи» на Кольгаре предоставила Россаку беспрецедентно крупные партии меланжи в надежде на то, что это позволит предотвратить попадание инфекции на другие планеты Лиги. Пока Мохандас Сук, не смыкая глаз, трудился в лаборатории на борту «Исцеления», Ракелла регулярно посылала ему образцы тканей и крови заболевших — не забывая добавлять личные письма, в которых говорила, что очень скучает по нему. Периодически он писал ответы, в которых характеризовал отличия россакского штамма вируса от других его типов, о высокой резистентности вируса к любым лечебным воздействиям. Во всяком случае, то лечение, которое они применяли раньше и которое оказывало хоть какое-то действие, оказалось в данном случае абсолютно неэффективным.

Ракелла получила широкую известность на планете благодаря своей обходительности в отношениях с больными, ее любили за умение облегчить страдания и способность обращаться с больными так, что они всегда ощущали собственную значимость и ценность в глазах врача. Такому обхождению она научилась давно, еще в период своей работы в госпитале для неизлечимых больных, то есть практически в хосписе. Но больные, несмотря на уход и все попытки лечения, чаще умирали, чем выздоравливали. Такова оказалась природа новой эпидемии. Она посмотрела на старую Колдунью, которая испустила последний хриплый вздох и навеки затихла. Это был сравнительно спокойный конец в отличие от большинства больных, которые впадали в неистовое буйство, в полном сознании терпя неимоверные страдания, прежде чем милостивая природа дарила им беспамятство.

— Если это все, на что вы способны, то я бы сказала, что этого недостаточно. — Растерянная и подавленная Тиция Ценза стояла рядом с Ракеллой. Лицо Верховной Колдуньи выражало лишь гнев и негодование. Слезы, текшие по щекам, давно высохли.

— Мне очень жаль, — сказала Ракелла, не зная, что еще можно сказать. — Мы пытаемся найти лучшее лечение, и мы его обязательно найдем.

— Лучше бы вы сделали это поскорее. — Тиция обвела взглядом ряды коек со страдальцами с таким видом, словно эпидемия возникла по вине Ракеллы. Лицо приняло жесткое выражение. Обтянутые кожей кости лица придавали Тиции сходство с вороном.

— Я приехала сюда помогать, а не доказывать свое превосходство, — быстро ответила Ракелла и направилась в другую палату продолжать работу.

 

Хотя Квентин и Фейкан даже не подозревали об этом, Абульурд регулярно навещал свою больную мать в Городе Интроспекции. Теперь, после повышения в чине, он был сражен известием о доблестной гибели отца в руках кимеков и острее, чем обычно, ощутил свое одиночество.

Брат был постоянно занят политическими делами на посту вице-короля, а Вориан Атрейдес начал работу над стратегией войны с титанами на случай, если Агамемнон и его кимеки планируют какие-то действия против свободного человечества. Абульурд не мог обратиться ни к одному, ни к другому за сочувствием и поддержкой, во всяком случае сейчас.

Итак, Абульурд отправился навестить матушку. Он знал, конечно, что Вандра не реагирует ни на какие известия и не поймет ничего из того, что он расскажет ей. За всю жизнь Абульурд ни разу не слышал, чтобы мать произнесла хотя бы одно слово, и как хотелось бы ему знать ее ближе. Единственное, что он знал — это то, что его рождение лишило Вандру разума.

В течение двух дней после того, как он узнал о гибели отца, Абульурд был настолько потрясен новостью, что о визите в Город Интроспекции не могло быть и речи. Он был уверен, что никому и в голову не пришло сообщить Вандре о гибели ее мужа. Скорее всего никто, даже Фейкан, не считал это важным или необходимым, так как осознавал, что она все равно ничего не поймет.

Но Абульурд надел безупречно выглаженную и вычищенную парадную форму с отполированными до блеска регалиями своего нового звания башара. Придав себе максимум солидности, он постарался выглядеть значительным и торжественным.

Послушники встретили его в воротах, ведущих в обитель религиозного уединения. Все знали, кто он, хотя Абульурд на этот раз не смог разговаривать с ними. Он молча шел, глядя прямо перед собой, по усыпанным гравием аллеям мимо журчащих фонтанов и высоких лилий, создававших безмятежную атмосферу и располагавших к глубоким размышлениям.

В это утро сиделки вывезли Вандру в кресле на берег пруда с рыбками и поставили ее на солнышко. Золотые рыбки стремительно плавали среди водорослей в поисках насекомых. Глаза Вандры были устремлены на пруд, но в них не было никакого осмысленного выражения.

Абульурд встал напротив Вандры, вытянулся в струнку и опустил руки по швам.

— Мама, я пришел показаться тебе в новом звании. — Он подошел ближе, показав матери знаки различия башара и медаль, сверкавшую в лучах солнца.

Он не ожидал, что мать хоть как-то отреагирует на его слова, но в глубине своего сердца он верил, что его слова проникают сквозь корку безумия в ее душу, что, может быть, ее разум еще жив. Но даже если он был именно таким пустым, как это казалось, то и в этом случае Абульурд не считал, что напрасно теряет время. Это были единственные моменты, когда он проводил время в тесном общении с матерью.

Он стал чаще навещать ее после возвращения с корабля беженцев, когда стало ясно, что вторжения флота Омниуса на Салусу не будет. Он тогда лично проследил за тем, чтобы и мать, и ее сиделки возвратились в религиозное убежище.

— И… есть еще одна новость. — Слезы подступили к его глазам, когда он представил себе, что именно сообщит матери. Многие офицеры Армии Человечества выразили свое соболезнование Абульурду по поводу героической смерти Квентина, но то было лишь пассивное сочувствие, ибо ни для кого не были секретом натянутые отношения Абульурда Харконнена и Квентина Батлера. Такое отношение злило его, но он не давал волю чувствам. Теперь же, когда он говорил с матерью, Абульурд понимал, что должен смириться и посмотреть в глаза правде о смерти отца.

— Твой супруг, мой отец, храбро и доблестно сражался в войнах Джихада. Но недавно он пал от рук кимеков. Он пожертвовал собой, чтобы спасти своего друга Порее Бладда и тот смог вырваться и улететь. — Вандра не реагировала, но по щекам Абульурда потекли слезы. — Прости, мама. Я должен был быть рядом с ним и сражаться, но наши воинские обязанности не совпали.

Вандра продолжала без всякого интереса смотреть своими ясными глазами на прудик с золотыми рыбками.

— Я просто хотел лично сообщить тебе об этом. Я знаю, что он очень любил тебя.

Абульурд помолчал, лелея в глубине души безумную надежду, что сейчас вот-вот увидит в глазах матери проблеск понимания.

— Я скоро снова приеду к тебе, мама. — Он долгим взглядом посмотрел на нее, отвернулся и зашагал прочь по тем же усыпанным гравием дорожкам, покидая Город Интроспекции.

По пути он остановился у хрустального гроба первой усыпальницы с младенческим тельцем убиенного ребенка Серены Батлер — Маниона Невинного. Он и раньше выказывал знаки почитания этой гробнице. Во время бесконечной войны с мыслящими машинами множество людей приходили сюда поклониться праху ребенка, зажегшего пламя священной войны. Абульурд долго смотрел на немного искаженное прозрачными стенками гроба личико младенца. В печальном расположении духа он покидал Город Интроспекции.

 

Он оказался пленником, лишенным тела, мозгом, оказавшимся в заточении. Единственное, что нарушало монотонность такого полусуществования, это вспышки боли или звуки, когда другие кимеки раздражали стержни, присоединенные к сенсорным центрам головного мозга Квентина Батлера.

Иногда Квентин находил ужасным то, что видел вокруг себя, в других случаях он, погруженный в голубоватую электрожидкость, чувствовал, как потоки воспоминаний и мыслей уносят его далеко-далеко отсюда.

Иногда он думал о том, что, наверное, Вандра влачит сейчас такое же беспомощное и жалкое существование, как и он, погребенной заживо, как когда-то на Иксе. Если ее состояние действительно таково, то Квентин пожелал бы ей скорой смерти, если бы раньше знал об этом.

Он не мог отмечать течение времени, но ему казалось, что с момента его пленения прошла целая вечность. Титан Юнона продолжала общаться с ним насмешливым, но успокоительным тоном, проводя Квентина через то, что она называла «типичной регулировкой». Со временем он научился блокировать большую часть своей фантомной боли, причиненной нервной индукцией. Хотя он до сих пор чувствовал себя так, словно его руки, ноги и грудь были погружены в расплавленную лаву, он понимал, что в действительности у него нет реального тела, которое могло бы испытывать боль. Ощущение существовало целиком в его воображении — так было до тех пор, пока Агамемнон однажды не приложил раздражение к центру боли, и весь мозг захлестнула волна невыносимых мучений.

— Когда ты перестанешь сопротивляться своему новому положению, тому, каким ты стал, — сказала Юнона, — когда ты смиришься с тем, что отныне ты — кимек и часть нашей новой империи, только тогда смогу я показать тебе альтернативы этим ощущениям. Так же как легко вызвать чувство боли, так же легко возбудить и центры удовольствия — и поверь мне, это доставляет весьма большую радость. Я помню восторги секса в те дни, когда была еще заключена в человеческий облик — я часто предавалась любви до наступления эпохи титанов, — но потом мы — я и Агамемнон — разработали новые методики вызова ощущений, и они по силе превосходят все, что могут испытывать реальные люди. Я просто сгораю от нетерпения показать тебе эти вещи, малыш.

Странные посредники-неокимеки, которые некогда, будучи людьми, ухаживали за когиторами, занимались своими делами, лишенные мужества и подчинившиеся своей участи. Они привыкли к новому положению, но Квентин поклялся себе, что никогда не сдастся и не покорится. Ничего на свете он не желал больше, чем убить всех кимеков, даже если при этом он и сам найдет свою смерть. Это его больше не волновало.

— С добрым утром, малыш. — Слова Юноны гулким эхом отдались в его мозге. — Я снова пришла поиграть с тобой.

— Лучше поиграй с собой, — ответил он. — Я мог бы предложить тебе множество развлечений, но они невозможны по чисто анатомическим причинам, вернее, по причине отсутствия таковых. У тебя же нет больше органического тела.

Юноне показались забавными такие слова.

— Но, кроме этого, мы освободились и от изъянов и недостатков, присущих органическим телам, мы освободились от их слабостей. Мы ограничены только нашим воображением, так что для нас просто не существует понятия «анатомической невозможности». Хочешь попробовать чего-нибудь необычного и приятного?

— Нет.

— О, поверь мне, все это было бы просто невозможно, останься ты в своем старом теле. Я гарантирую, что тебе понравится.

Он попытался отказаться, но Юнона уже подошла к нему и принялась своими членистыми руками колдовать со стержнями, прикладывая к мозгу необходимые раздражения. Внезапно Квентина захлестнула волна экзотического, приятного ощущения, приятного настолько, что захватывало дух. Он не удержался и застонал. Он даже не смог потребовать, чтобы Юнона прекратила эту сладкую пытку.

— Самый лучший секс — это порождение нашего воображения, вот в чем все дело, — говорила между тем Юнона. — Сейчас ты одно лишь чистое сознание… мое сознание.

Она снова пронзила его током, и Квентин почувствовал, что тонет в лавине экстаза еще более невыносимого, чем боль, которую они навязывали ему в виде наказания после пленения.

Квентин вспомнил о Вандре. Как красива, как жизнерадостна она была, когда они в первый раз любили друг друга. И несмотря на то, что уже несколько десятилетий у него не оставалось ничего, кроме воспоминаний, словно ленточка, оставшаяся от бесценного подарка, у него не было ни малейшего желания ни в какой форме заниматься сексом с этой страшно уродливой бабой-титаном, хотя все это и было чисто мысленным опытом. Такой секс был бы постыден и унизителен.

Юнона ощутила суть его реакции.

— Если хочешь, сейчас тебе станет еще лучше.

Это было похоже на какое-то волшебное пробуждение от жуткого сна. Квентин снова ощутил себя обладателем своего призрачного теперь тела, он увидел воочию фантомы окружающей действительности, образы прошлого.

— Я могу всколыхнуть твою память, оживить твои воспоминания, материализовать мысли, спящие в твоем мозге.

Когда волна немыслимого оргазма унесла с собой Квентина и сотрясла основу его сознания, он не видел никого и ничего, кроме Вандры, молодой, здоровой и живой, а не такой, какой он наблюдал ее в течение последних тридцати восьми лет в Городе Интроспекции.

Снова видеть ее своим мысленным взором уже доставляло ему больше наслаждения, чем все стимулы, которые Юнона, играя, с садистским удовольствием разряжала в его несчастный мозг. Квентин потянулся к Вандре, и в этот момент Юнона, как истинная садистка, оборвала поток импульсов, снова подвесив сознание Квентина в черной, непроницаемой темнице. Он перестал видеть даже женщину кимека в холодном помещении.

Доносился лишь ее насмешливый и одновременно соблазняющий голос.

— Понимаешь, ты должен добровольно присоединиться к нам, Квентин Батлер. Разве ты не видишь преимуществ быть кимеком? Мы можем делать очень много разных вещей. Возможно, в следующий раз я добавлю в игру мой образ, и мы замечательно проведем время.

Квентин не имел возможности закричать, чтобы она убралась прочь и оставила его в покое. Он оставался в подвешенном состоянии неопределенно долгое время, будучи совершенно дезориентированным, и гнев его наталкивался на непреодолимый барьер.

Он снова и снова проигрывал в уме то, что только сейчас пережил, он желал снова быть с Вандрой так, как это было совсем недавно. Это была извращенная мысль, но она завладела его умом настолько сильно, что он пугался и испытывал восторг одновременно.

Эта пытка, казалось, продолжалась столетия, но Квентин понимал, что его стремление ухватиться за реальность и время сомнительно. Единственный якорь, который все еще связывал его с действительностью, — это его предыдущая жизнь, служба в армии Джихада — и его яростное желание напасть на титанов и причинить им хотя бы малую толику страданий, которые они причинили ему.

Оказавшись жертвой, лишенной тела, он не мог бежать, не мог даже думать об этом. Нет, он не станет пытаться это делать. Он перестал быть человеком, он утратил свое тело и никогда не вернется к прежней жизни. Он не хотел больше видеть ни семью, ни друзей. Пусть лучше историки напишут, что он погиб от рук титанов на Валлахе IX.

Что подумает Фейкан, если увидит своего доблестного отца в виде голого мозга, плавающего в странной банке? Даже Абульурд устыдится, если увидит его сейчас… а что говорить о Вандре? Несмотря на ее растительное существование, может быть, и она придет в ужас, если увидит его в образе кимека.

Квентин был заточен на Хессре, а титаны старались выбить из него мысли, чувство верности и старые привязанности. Невзирая на все попытки противостоять им, он не был полностью уверен, что ему удается утаивать от них свои сокровенные мысли. Если Юнона могла одним движением отключать его внешние сенсоры и внушать ему мнимые изображения и ощущения, то как он мог быть уверенным в самом себе?

Наконец кимеки перенесли его в малую ходильную форму, такую же, какую неокимеки использовали для выполнения домашней работы в башнях Хессры. Юнона подняла свои механические членистые руки и поместила емкость с мозгом Квентина в специальное гнездо в корпусе неокимека. С помощью мелких пальцев она подключила стержни, соединившие двигательные центры мозга с механическими конечностями.

— Многие наши неокимеки считают этот момент временем своего возрождения. Это происходит, когда они делают свои первые шаги в новом теле.

Хотя голос его теперь был подключен к громкоговорителям, Квентин в ответ промолчал. Он вспомнил тех жалких, заблудших людей с Бела Тегез, которые могли быть спасены; вместо этого они напали на своих освободителей, призывали Юнону и даже предавали собственных товарищей — лишь бы превратиться в неокимеков — таких, каким теперь, против своей воли, стал он сам.

Неужели этих глупцов воодушевляла такая ложная идея? Они верили, что, став кимеками, обретут своего рода бессмертие… но ведь это была не жизнь, а просто нескончаемый ад.

В помещение вошел Агамемнон в своей малой ходильной форме. Юнона подошла к генералу титанов.

— Я почти закончила установку, любовь моя. Наш друг скоро сможет сделать свои первые шаги словно новорожденный.

— Отлично. Теперь ты увидишь все возможности своего нового положения, Квентин Батлер, — сказал Агамемнон. — Пока тебе помогала Юнона, но теперь твоим опекуном и благодетелем стану я сам, хотя со временем, конечно, мы потребуем кое-каких услуг в обмен за нашу любезность.

Юнона соединила последние проводники.

— Теперь ты имеешь возможность управлять ходильной формой, малыш. Этот корпус сильно отличается от того тела, которым ты привык пользоваться в прошлой своей жизни. Ту жизнь ты провел заключенным в неуклюжий кусок мяса. Теперь ты будешь учиться ходить заново, владеть своими новыми механическими мускулами. Но ты умный мальчик, ты скоро всему научишься…

Квентин бросился вперед, толком, не понимая сам, что именно делает, и не умея управлять своими движениями. Он как одержимый спотыкался, шатался неуклюже из стороны в сторону словно безумный. Потрясая конечностями, он бросился на Агамемнона. Генерал титанов ловко увернулся в сторону, и Квентин, словно потерявший разум берсерк, пролетел мимо.

Он не мог управлять своими движениями так, чтобы причинить титанам хотя бы малейший вред. Конечности и массивное тело двигались совсем не так, как он себе представлял. Мозг привык управлять двумя руками и двумя ногами, но ходильный корпус напоминал по строению паука. Случайные импульсы заставляли его выбрасывать в стороны острые конечности в самых разнообразных и неожиданных для него самого направлениях. Хотя он и нанес Юноне скользящий удар и смог наброситься на Агамемнона — эти мелкие успехи были чистейшей случайностью.

Генерал титанов выругался, но не от страха, а от злости и раздражения. Юнона стремительно и изящно метнулась к Квентину. Она протянула свою механическую руку и, хотя Квентин попытался увернуться, смогла отключить стержни, соединявшие двигательные участки мозга с механическими конечностями.

— Как ты меня разочаровал, — принялась укорять его Юнона. — И чего, собственно говоря, ты хотел добиться?

Поняв, что она случайно отключила синтезатор голоса, Юнона снова включила его, и Квентин вне себя заорал на нее:

— Сука! Я разорву тебя на части и растопчу твой свихнувшийся мозг!

— Достаточно, — решил Агамемнон, и Юнона снова отключила синтезатор.

Ходильная форма Юноны нависла над оптическими сенсорами Квентина.

— Теперь ты кимек, малыш. Ты принадлежишь нам, и чем раньше ты смиришься с реальностью, тем меньше несчастий выпадет на твою долю.

В глубине души Квентин понимал, что он лишен всякого пути к спасению или бегству. Он никогда больше не станет человеком, но сама мысль о том, кем он стал, вызывала у него тошноту.

Юнона прошлась возле Квентина. Голос ее снова стал ласковым и игривым:

— Все изменилось отныне. Ведь ты же не захочешь, чтобы твои бравые сыновья увидели тебя таким, не так ли? Единственное, что тебе остается, — это помочь нам восстановить эпоху титанов. Отныне и навсегда ты должен забыть свою прежнюю семью.

— Теперь мы — твоя семья, — добавил Агамемнон.

 

Это стало делом ее жизни. Райна Батлер не представляла себе другую страсть, другую цель, которая бы могла сравниться с главным смыслом ее жизни. Эта сильная женщина не могла позволить себе думать, что такая цель может оказаться ей не по плечу, что она не сможет ответить на ее вызов. Двадцать лет своей жизни она посвятила одному — полному искоренению всяких остатков мыслящих машин из жизни человечества.

Когда Синхронизированный Мир был уничтожен в ходе Великой Чистки, Райна и ее фанатичные последователи решили закончить свою изнурительную работу: внутри Лиги Благородных не должно остаться ни одного куска железа от этих проклятых роботов. Люди должны сами делать свои дела, сами решать свои проблемы.

Все такая же бледная, лишенная волос на голове, она шла по обсаженным высокими деревьями улицам Зимии во главе постоянно увеличивавшейся толпы. Большие здания превосходили высотой огромные монументы, которые дерзко и самонадеянно возвещали победу человечества в исходе долгого, отнявшего столько сил Джихада, длившегося сто лет. Но работы был еще непочатый край.

Райна шла впереди, похожая на оборванного беспризорного ребенка, но при этом она буквально излучала харизму. За ней преданно шли тысячи последователей культа Серены — культисты, как их называли, — ропот толпы постепенно переходил в рев по мере того, как она приближалась к зданию Парламента Лиги. Хотя Райна вела за собой всех этих людей, она была одета в простое платье без всяких знаков отличия и без украшений. У Райны не было ни малейшей склонности к напыщенности и показухе — в отличие от Великого Патриарха. Она была одним из многих приверженцев святого дела. Сторонники сами направляли ее действия, а она придавала форму их страсти следовать сияющему светлому образу Серены.

Люди за спиной Райны кричали и скандировали лозунги, несли знамена и транспаранты, на которых были вышиты или нарисованы лики Серены и Маниона Невинного. Райна уже давно отказалась от использования стилизованных икон, предпочитая более верные портреты и считая, что они лучше служат выражению миссии человечества. Кроме того, она понимала, что многим решительно настроенным своим сторонникам надо оставить привычные им вещи. Поэтому, в конце концов, она назначила штатных знаменосцев, а остальные несли дубины и прочее оружие, необходимое для совершения разрушительной работы.

И вот сейчас она ведет огромную толпу по широкому бульвару. В нее постоянно, как ручейки в полноводную реку, присоединялись люди из боковых улиц и переулков. Некоторые поступали так из простого любопытства, другие же искренне желали присоединиться к крестовому походу Райны Батлер. Теперь, здесь, у себя на родине, в самом сердце Лиги Благородных, на Салусе Секундус, Райна могла наконец достичь исполнения своей давней и заветной мечты.

— Мы должны продолжить уничтожение всех машин, которые мыслят, — провозгласила она. — Люди сами должны вести себя по жизни. Машины не смогут сделать это за них. Разумение зависит от программирования, а не от куска железа, а мы — люди — и есть высочайшая программа.

Однако толпа не смогла вплотную приблизиться к зданию Парламента. На площади путь ей преградили гвардейцы, с нервными, но решительными лицами. На солдатах были надеты защитные поля. Они тихо жужжали и потрескивали, блестя искорками. Это жужжание стало слышным в наступившей оглушительной тишине, когда Райна остановилась перед гвардейцами. Последователи ее тоже остановились, затаив дыхание.

Постепенно среди культистов поднялся сердитый ропот. Они сжимали в руках дубины и ломы, готовые сокрушить неверующих точно так же, как машины. Гвардейцы со злыми бледными лицами испытывали неловкость от этого задания, но были полны решимости выполнить приказ.

Если бы Райна сейчас велела своим людям броситься вперед, на солдат, то никаких военных сил не хватило бы, чтобы остановить напор агрессивно настроенной толпы. Но у солдат Зимии было мощное и сложное оружие, и если Райна не сможет разрешить ситуацию, то погибнет множество культистов. Она расправила плечи и вскинула подбородок.

Перед кордоном солдат появилась женщина-бурсег. Она вышла навстречу бледной предводительнице толпы.

— Райна Батлер, мои солдаты и я получили недвусмысленный приказ — не допустить вас к зданию Парламента. Прошу вас, прикажите своим сторонникам разойтись.

Культисты продолжали злобно роптать, и офицер понизила голос:

— Прошу простить меня, я вполне понимаю вас и, пожалуй, одобряю ваши действия — мои родители и сестра погибли во время эпидемии, — но у меня приказ.

Райна внимательно посмотрела на бурсега и поняла, что у этой женщины доброе и отзывчивое сердце, но она не колеблясь отдаст солдатам приказ стрелять по толпе. Райна на несколько секунд замолчала, обдумывая создавшееся положение. Потом она сказала:

— Машины уже убили множество людей, нет никакой нужды, чтобы теперь люди стали убивать друг друга.

Но бурсег и не думала приказывать солдатам разомкнуть строй.

— Тем не менее, мадам, я не могу разрешить вам подойти к зданию.

Райна оглянулась и посмотрела на толпу. В течение последнего года она и ее сторонники посетили множество опустошенных планет Лиги и только недавно вернулись домой. Она видела сотни, тысячи лиц, и все они выражали ожесточение и непримиримую ненависть к Омниусу. Каждый из присутствующих имел желание и право нанести собственный удар по мыслящим машинам. Если она сейчас пошевелит пальцем, эта толпа разорвет на части охрану.

Но она не хотела делать этого.

— Подождите меня здесь, друзья мои, — обратилась Райна к толпе. — Прежде чем мы сможем пройти дальше, мне надо кое-что сделать самой. — С примирительной улыбкой она обратилась к женщине-бурсегу: — Я могу пока сдержать их, но взамен вы проводите меня в здание Парламента. Я требую личной аудиенции у моего дяди — временного вице-короля.

Удивленная женщина-офицер посмотрела на своих солдат, потом перевела взгляд на волнующуюся толпу — которая продолжала кричать, скандировать и размахивать знаменами и хоругвями, сжимая одновременно в руках грубое оружие. Здраво рассудив, она сделала шаг назад.

— Я сделаю это. Следуйте за мной.

Впервые Райна начала свои разрушительные походы против мыслящих машин будучи еще маленькой девочкой на Пармантье. Теперь ей тридцать один год, за прошедшие двадцать лет Райна сумела консолидировать сторонников культа Серены, особенно после того, как они узнали, что их предводительница, эта женщина с призрачными чертами лица и беспокойным взглядом — кровная родственница почитаемой ими святой. Ряды страстных сторонников росли, приобретая силу и влиятельность, сначала на планетах, пораженных Бичом Омниуса, а потом повсеместно.

Отчаявшиеся люди слушали пламенные речи, живые и записанные, видели огонь ее глаз — и они верили. Их цивилизация пошатнулась, население планет сильно уменьшилось, а Райна требовала, чтобы они уничтожали оставшиеся удобства и приспособления, которые помогли бы людям заново обустроить свою жизнь. Но выжившие были самыми сильными представителями рода человеческого, и под предводительством Райны они по крохам, но собственными руками, возводили дома и восстанавливали нормальное течение жизни. Пылкие обращения Райны убеждали их. Хотя люди и сталкивались с трудностями, они все равно верили, как сейчас, когда толпа кричала и молилась, скандируя почитаемое имя святой Серены.

Когда ее сторонники принимались скандировать ее имя вместе с именами Трех Мучеников, Райна останавливалась и старалась прекратить это восхваление. Она ни в коем случае не желала становиться пророком или претендентом на трон. Она протестовала, когда ее последователи поднимали ее на руки и провозглашали величайшей женщиной после Серены Батлер. Однажды, когда Райна со стыдом вдруг заметила, что такое поклонение вызывает у нее приятный трепет, она разделась и голой провела ночь на крыше, обдуваемая холодным пронизывающим ветром, моля небо о прощении и просветлении. Была реальная опасность стать могущественным лидером, за которым без рассуждений следует такая масса народа.

Наконец ее провели в апартаменты временного вице-короля Фейкана Батлера. Райна знала, что ее дядя — опытный политик, и не сомневалась, что каким-нибудь образом они сумеют выработать совместное, приемлемое для обеих сторон решение. Молодая женщина, однако, не была настолько наивна, чтобы думать, будто она сможет просто настоять на выполнении своих требований, но и не хотела принуждать Фейкана прибегнуть к вынужденному кровопролитию. Райна опасалась за свое наследие и не знала, что с ним случится, если она сама станет такой же мученицей, как Серена.

За закрытыми дверями своего кабинета Фейкан обнял племянницу, потом отстранил ее на расстояние вытянутой руки и внимательно всмотрелся в ее лицо.

— Райна, ты дочь моего брата и я очень тебя люблю, но ты причиняешь нам всем массу хлопот.

— И я собираюсь дальше причинять их. Данное мне свыше послание очень важно.

— Послание? — Фейкан улыбнулся и вернулся к столу, предложив Райне прохладительный напиток, от которого она отказалась. — Возможно, это так, но кто способен расслышать это послание за криками толпы, звоном разбиваемых стекол и скрежетом ломаемого металла?

— Это должно быть сделано, дядя. — Райна осталась стоять, хотя Фейкан, предложив ей сесть, сам удобно устроился в роскошном кресле вице-короля. — Ты же сам видел, на что способны мыслящие машины. Ты желаешь, чтобы твои войска остановили нас? Я бы очень не хотела, чтобы ты становился моим врагом.

— О, я не возражаю против тех результатов, которых ты хочешь добиться. Но возникают трудности с методами. Нам надо думать о возрождении цивилизации.

— Пока мои методы всегда оказывались успешными. Временный вице-король тяжело вздохнул и отпил из стакана сок.

— Позволь мне сделать тебе одно предложение. Надеюсь, ты сделаешь мне такое одолжение и выслушаешь меня?

Райна в ответ хранила скептическое молчание, но решила все же послушать, что скажет ей дядя.

— Хотя твоя окончательная цель — полное уничтожение мыслящих машин, ты должна признать, что твои последователи и сторонники часто… выходят из-под контроля. Они причиняют массу попутного вреда. Посмотри, что творится в Зимии, посмотри, сколько нам пришлось строить после нападений кимеков и мыслящих машин, после налета этих пожирающих людей пираний. Это место — столица Лиги Благородных, и я просто не могу допустить, чтобы твоя неуправляемая толпа бесчинствовала на улицах, круша все, что попадается ей под руку. — Он сцепил руки, продолжая, правда, улыбаться. — Поэтому, прошу тебя, не вынуждай меня к действиям, которые могут принести много вреда. Я не хочу, чтобы моим солдатам пришлось стрелять по твоим последователям. Если даже я постараюсь уменьшить потери, все равно получится кровавая бойня.

Райна напряглась, но в душе была вынуждена согласиться со справедливостью слов Фейкана.

— Никто из нас этого не хочет.

— Тогда, может быть, ты позволишь мне предложить долговременное решение этой проблемы? Я позволю тебе обращаться к своим сторонникам по всей Салусе. Ты можешь просить людей отказаться от использования машин, которые якобы сохранились у них. Ты можешь потребовать сдать все машины и приспособления. Я даже допущу, чтобы ты устроила грандиозное публичное аутодафе этим сданным машинам. Собери любую толпу, какую захочешь! Но когда вы пойдете по улицам Зимии, то соблюдайте элементарный порядок.

— Не все люди захотят добровольно сдать машины. Они соблазнены и испорчены машинами и роботами.

— Да, но многие из них могут погибнуть в той сумасшедшей лихорадке, которую ты спровоцируешь, милая барышня. Я могу ввести определенные законодательные акты, запрещающие разработку и изготовление любых устройств или приборов, которые хотя бы отдаленно напоминали гель-контурные компьютеры.

Райна стиснула зубы и наклонилась через стол к Фейкану.

— Я слышала заповедь непосредственно от Бога: «Не сотвори машину по образу и подобию человеческого разума».

Фейкан улыбнулся.

— Хорошо, хорошо. Мы можем использовать эти слова в тексте закона.

— Будут исключения, люди откажутся…

— Тогда мы их накажем, — пообещал Фейкан. — Поверь мне, Райна, я сделаю все, чтобы так и было. — Он прищурил глаза и придал лицу нужное торжественное выражение. — Есть, однако, одна вещь, которую ты можешь для меня сделать, чтобы я получил власть, достаточную для того, чтобы реально помочь тебе.

Райна промолчала, и Фейкан продолжил:

— В начале этого Джихада Серена Батлер согласилась принять титул лишь временного вице-короля «до того времени, когда будут уничтожены все мыслящие машины». Да, конечно, мыслящие машины остаются на Коррине, но реальный Джихад закончился. Враг разбит и повержен. — Он протянул руку к Раине. — Так вот, милая барышня, если ты будешь на моей стороне, как моя племянница и как лидер культа Серены, то я смогу принять титул не временного вице-короля, в просто вице-короля. Это будет великий день в истории человечества.

— И ты обеспечишь прохождение законов о полном запрещении всех мыслящих машин во всей Лиге? Ты введешь в действие такие законы?

— Естественно, уверяю тебя, особенно здесь, на Салусе Секундус, — клятвенно пообещал Фейкан. — На границах же Лиги вы можете проводить любые мероприятия, какие посчитаете нужным. Там ты и твой культ могут продолжать свое дело так, как вам заблагорассудится.

— Я принимаю твои условия, дядя, — сказала Райна. — Но с одним предупреждением. Если ты не сделаешь того, что сейчас пообещал, то я вернусь на Салусу со всей своей армией.

 

— Боюсь, что нам придется применять метод проб и ошибок, — сказал доктор Сук, голосом, искаженным маской полного противочумного костюма. Он лично прилетел на планету с орбиты, со своего корабля «Исцеление». Он стоял рядом с Ракеллой под звездным небом на выстланной полимерной пленкой посадочной площадке в некотором отдалении от пещерного города. — У нас нет иного выбора. Умирает почти шестьдесят процентов инфицированных. Не помогает даже прием больших доз меланжи.

Он смотрел на Ракеллу, которая отважно не надевала полный защитный костюм, ограничиваясь лишь ношением маски. Она же всматривалась в его темные живые глаза и думала о той горячей любви и дружбе, которая связывает их уже много лет. Сейчас их разделял лишь тонкий слой обеззараживающей ткани. Ракелла никогда еще не подвергалась такому смертельному риску. Бич Омниуса по сравнению с нынешней россакской эпидемией казался лишь легкой студенческой практикой.

Рукой, одетой в перчатку, Сук протянул Ракелле прозрачный контейнер, в котором находилось десять флаконов с вакцинами.

— Здесь варианты РНК, которые мы применяли для лечения раньше. Некоторые из них могут подействовать, но могут оказаться и смертельными.

Ракелла сжала губы и кивнула.

— Значит, они подействуют.

— Анализировать свойства этого ретровируса — все равно что расследовать дело об убийстве с миллионами подозревавмых, — сказал он. — Мутантный штамм маскирует строение своей ДНК, насколько показывают наши анализы. Я ищу общий рисунок, стараясь составить карту генома и определить статистически вероятные компоненты вируса, основываясь на доступных клинических данных. Молекулы меланжи в данном случае неэффективны для связывания рецепторных сайтов.

Ракелла видела озабоченность в его сострадающих карих глазах. Прядки волос выбились из-под защитного шлема, придавая Мохандасу озорной и бесшабашный вид. Ей захотелось обнять его.

Мохандасу пока не удалось создать ген, пригодный для проведения терапии, но он не оставлял попыток. Помимо профилактического приема больших доз меланжи, которая блокировала действие ретровируса, превращавшее гормоны организма в токсическое соединение X, единственным отчасти эффективным методом лечения была специализированная фильтрация крови с помощью модифицированного аппарата для гемодиализа. Подобно своему предшественнику, этот ретровирус тоже поселялся в печени, но медленный диализ оказался недостаточно эффективным — он удалял токсические вещества из крови не так быстро, как они образовывались в пораженной печени.

Глядя друг на друга, они обсуждали свойства пробных вакцин. В одном из флаконов содержалась густая синяя жидкость, напоминающая цветом глаза пристрастного к меланже человека. Мохандас с нескрываемым желанием смотрел на Ракеллу сквозь стекла защитной маски. Ему так много хотелось ей сказать.

— Ты сама принимаешь достаточно меланжи? С Кольгара только что прибыл очередной груз пряности.

— Да, но меланжа не гарантирует иммунитета и невосприимчивости, как тебе и самому хорошо известно. Но я принимаю и иные меры предосторожности.

Ее слова не убедили Мохандаса.

— Ты не отдаешь свою порцию меланжи больным?

— Мне вполне хватает того, что я принимаю, Мохандас. — Она прижала к груди ящик с флаконами. — Мне надо поработать с этим. Надо определить, кто из больных больше всех нуждается влечении.

* * *

В течение многих дней, тщательно регистрируя результаты, Ракелла вводила пробные вакцины больным с помощью Норти Вандего и не заболевшей Колдуньи Кари Маркес. Это казалось ужасной иронией судьбы, но самые могущественные из Колдуний были наиболее восприимчивыми к заболеванию. Они болели чаще, чем обычное население Россака.

Работая, Ракелла не раз замечала поблизости странного мальчика, который с большим любопытством смотрел на труд врачей своими коровьими ласковыми глазами. Мальчик предпочитал держаться от Ракеллы на расстоянии. Она видела его и раньше, отметив, как старательно он моет палаты и носит еду больным, а также материалы медикам. Мальчик всегда был несуетлив и спокоен.

Ракелла знала, что нездоровый климат и вредная окружающая среда Россака являются причиной множества врожденных дефектов, деформаций и отставания умственного развития различной степени. Особенно это касалось мужской части населения. Кари заметила, что Ракелла заинтересовалась тихим и любопытным молодым человеком.

— Это Джиммак Теро — один из сыновей Тиции, — хотя, конечно, она не признала его, считая своей откровенной неудачей. Она говорит, что он обычный выродок и его место среди них.

Молодой человек, заметив, что Ракелла смотрит в его сторону, зарделся от смущения и поспешно скрылся. Врач взволнованно и порывисто вздохнула.

— Удивительно, что она не убила мальчика сразу после рождения. Оказывается, даже у Тиции Ценвы есть сердце.

С кривой усмешкой Кари ответила:

— Мне думается, у нее были иные причины.

Ракелла рукой поманила к себе Джиммака. Он подошел, и она ласково обратилась к нему:

— Подойди ближе, Джиммак. Возможно, мне понадобится твоя помощь.

Он боязливо приблизился, глядя на нее испытующим взглядом круглых глаз. Он был в восторге, что его попросили о помощи.

— Что вам нужно, госпожа доктор? — В произношении мальчика можно было уловить некоторые дефекты.

— Госпожа доктор? — Ракелла улыбнулась и постаралась прикинуть его возраст. Пятнадцать или шестнадцать, подумала она. — Ты не мог бы принести нам немного питьевой воды из стерилизатора? Мы с Норти так много работаем, что по многу часов забываем о питье.

Он же все время нервно оглядывался, словно постоянно боялся, что делает что-то не так.

— Вы не хотите поесть? Я могу принести еды из джунглей. Я знаю, где ее найти.

— Пока принеси, пожалуйста, только воды. А потом, может быть, мы попросим и еду. — Она сразу увидела, какую радость доставляют ему ее просьбы.

После введения пробных вакцин Ракелла регулярно брала анализы, чтобы убедиться в эффективности лечения, но результаты и на этот раз оказались обескураживающими. Ни одна из вакцин, предложенных доктором Суком, не оказывала ожидаемого мощного воздействия.

Многие больные были присоединены шлангами к сложным аппаратам гемодиализа. Насосы откачивали из их вен кровь, прокачивали ее через аппарат, очищали от субстанции X и возвращали в систему кровообращения. Но инфицированная печень продолжала производить смертельно опасное вещество, и через несколько часов больные уже снова нуждались в следующем сеансе фильтрации и диализа. Машин для диализа очень не хватало.

Ракелла заметила, что между койками ходит Тиция Ценва, хватает ленты с регистрируемыми данными, поверхностно просматривает их и идет дальше, изредка обмениваясь отрывистыми словами с двумя Колдуньями, шедшими вслед за ней. Она была раздражена и с трудом скрывала страх.

Тиция обратилась к Ракелле вызывающим тоном:

— Ваша медицина ничуть не лучше молитв культистов. Все это напрасные усилия.

Ракелла не поддалась на провокацию. Она и так чувствовала свою вину и не нуждалась в язвительных дополнениях Верховной Колдуньи.

— Лучше делать бесплодные попытки, чем дать болезни идти своим естественным путем. Если бы люди не бросали вызов невозможному, то мы до сих пор были бы рабами Омниуса.

Тиция высокомерно улыбнулась в ответ.

— Да, но мы сражались эффективно.

Теперь разозлилась Ракелла. Она заговорила, уперев руки в бока:

— «ЧелМед» прислал нас сюда только потому, что у вас самих ничего не получилось. Вы не могли справиться с эпидемией.

— Мы не просили вас приезжать. «ЧелМед» навязал вас нам. От вас здесь нет никакой пользы — на самом деле болезнь стала еще хуже с тех пор, как вы приехали. Посчитайте умерших. — Раздражение и злоба душили Верховную Колдунью. — Может быть, вы сами привезли сюда новый штамм. Или ваше так называемое лечение есть причина еще более скорого распространения болезни.

— Это смехотворные предрассудки, — возразила Ракелла. — Если методы, которые вы применяете, лучше, то почему умерло столько ваших лучших Колдуний?

Тиция отпрянула, словно Ракелла ударила ее по лицу.

— Умирают слабые. Сильные сами справляются с болезнью. С этими словами она и ее свита стремительно покинули палату.

Вернулся Джиммак, неся поднос, уставленный бутылками с водой и свежими фруктами и грибами, только что принесенными из джунглей. Он задержался, прячась за каменной колонной, ожидая, когда уйдет его надменная мать. Тиция, проходя мимо, не удостоила съежившегося мальчика даже кивком головы. Когда Ракелла ласково ему улыбнулась, Джиммак подбежал к ней, чтобы показать свои дары: темные и ворсистые мелкие плоды, большую желтую дыню и что-то грушевидное весьма неаппетитного черно-зеленого цвета.

— Я больше всего люблю вот это, — сказал он, показывая на бесформенные мелкие фрукты. — Мы в джунглях называем их россиками.

Ракелла взяла поднос.

— Я съем их позже. Выглядят они превосходно и очень аппетитно. — Она не доверяла качеству еды, собранной в джунглях.

Джиммак понизил голос и заговорщически сообщил:

— Моя мать не любит вас.

— Я знаю. Она считает, что мне здесь не место. Но я стараюсь помочь.

— Я могу помочь вам, — сказал Джиммак, просветлев лицом и задыхаясь от радости. — От некоторых плодов больные люди чувствуют себя лучше.

— Как интересно. — Она знала о лекарствах и фармацевтических веществах, которые сотрудники корпорации «ВенКи» собирали в глухих участках джунглей. — Ты обязательно покажешь мне эти плоды.

В течение следующих нескольких дней Ракелла провела с Джиммаком очень много времени и даже начала пробовать некоторые плоды, которые он приносил ей, тщательно их помыв. У Джиммака был странный, не ограненный образованием, но проницательный ум, который Ракелла сначала не разглядела. Отверженный сын Тиции был вынужден с ранних лет заботиться о себе сам, промышляя себе еду в глуши сумрачных джунглей.

Постепенно она начала интересоваться лекарственными растениями, которые ей показывал мальчик. В них могло таиться долгожданное решение. Ни одна из могущественных Колдуний не принимала этого Урода всерьез, но Ракелла уже отчаялась и была готова попробовать для лечения все что угодно.

Утомленная и морально опустошенная постоянными неудачами и отсутствием прогресса, она иногда делала короткие перерывы и вместе с Джиммаком уходила в джунгли по тропинкам, которые вились в мягкой подстилке, уходя в глубь живого навеса из пурпурных листьев. Одна тропинка преисполнила Ракеллу особенным ощущением происходящего на ее глазах чуда. Лучи солнца, проникавшие сквозь навес из древесных крон, образовывали радугу на земле, и эта радуга принималась плясать, когда колыхались верхушки деревьев.

— Я не ощущаю ни малейшего дуновения, ни ветерка, — сказала она, — и понимаю, что никакой ветер здесь вообще невозможен, но почему движутся деревья?

— Потому что они живые, — ответил Джиммак. — Они специально для меня рисуют на земле эту цветную картинку. Иногда я с ними разговариваю.

Радуга мерцала перед Джиммаком, потом она изменила форму, превратившись в многогранный мяч, отбрасывавший на землю причудливые цветовые гаммы. Потом появился еще один мяч, потом еще один. Джиммак, смеясь, принялся жонглировать этими тремя иллюзорными мячами, рассыпая снопы пестрого света. Шары постепенно растворились в шатре крон.

Удивленная Ракелла начала задавать вопросы, но чем настойчивее они становились, тем неохотнее отвечал на них Джиммак.

— В джунглях много тайн.

Она решила пока прекратить расспросы.

Мальчик показал Ракелле грибы размером с пруд, странные лишайники, ягоды, которые могли самостоятельно передвигаться. Джиммак всегда уходил в самые глухие участки джунглей, откуда приносил Ракелле необычные растения и листья для исследования их свойств, а иногда даже и рассказывал о некоторых из них, почерпнув знания из общения со сборщиками из «ВенКи».

Но и джунгли Россака не могли дать лекарства, исцеляющего страшную вирусную инфекцию и ее последствия. Люди продолжали умирать.

 

Мыслящие машины могли обладать бесконечным терпением, но Йорек Турр таким терпением не обладал. Корринское заточение казалось нескончаемым. Хотя продолжительность его жизни была теперь очень велика, он все же находил невыносимой такую пустую трату времени — целые десятилетия! — праздное сидение на планете за крепостным валом в осаде флота Лиги.

В отличие от Омниуса и Эразма, которые спокойно жили в осаде, надеясь пересидеть хретгиров, и безногого и безрукого Рекура Вана, которому некуда было деться, Турр посвятил всю свою энергию поиску способа бежать с Коррина если без своих машинных союзников, то хотя бы в одиночку.

В небе светило огромное красное солнце, занимавшее полнеба словно гигантский пылающий костер. Йорек Турр в специальных защитных очках шел по дороге рядом с Севратом. Капитан-робот служил Омниусу несколько столетий и был при этом близко знаком с Ворианом Атрейдесом. Что еще важнее, Севрат провел около пятидесяти лет в заложниках у титанов.

— Расскажи мне поподробнее, как тебе удалось бежать от титанов, — сказал Турр.

Робот с любопытством взглянул на человека.

— Мои файлы доступны для всех, и их можно просмотреть в любой момент, Йорек Турр. Почему этот вопрос так тебя интересует?

Турр прищурил глаза.

— Я хочу бежать отсюда и некоторые твои идеи могут оказаться для меня весьма полезными. Разве и сам ты не хотел бы ускользнуть отсюда? Ты же был сконструирован как независимый робот, капитан корабля. Твое дело — лететь с одной синхронизированной планеты к другой и развозить обновления Омниуса. Но ты не покидал Коррин уже двадцать лет. Такое бездействие, по-моему, может свести с ума даже робота.

— Так как в настоящее время других синхронизированных планет больше нет, то как курьер для доставки обновлений я больше не нужен, а для выполнения этой функции и была составлена моя основная программа, — сказал Севрат. — Последний раз я выполнил свою обязанность, когда доставил сферу с обновлениями на Коррин после того, как люди уничтожили большую часть Синхронизированного Мира.

— Я тоже доставил сюда копию Омниуса, но это принесло мне мало удовлетворения.

Медное лицо Севрата осталось невозмутимым.

— Когда Омниус решит, как использовать мои навыки, я получу новые инструкции.

— Люди не столь… покорны.

— Я знаю. Опыт общения с Ворианом Атрейдесом меня многому научил. — Голос Севрата стал почти печальным. — Ты знаешь какие-нибудь шутки?

— Боюсь, что не очень забавные.

Турр, естественно, ознакомился с деталями бегства Севрата с Ришеза. Там был отвлекающий маневр с вторжением извне. Видимо, что-то подобное надо использовать и для собственного бегства.

К счастью, оборона Омниуса была построена таким образом, что машины следили за тем, чтобы никто не мог вломиться в атмосферу планеты извне, но никто не будет следить за тем, как кто-то — например, он — постарается улететь с Коррина. Сеть скрэмблерных полей Хольцмана не нанесет ни малейшего вреда человеческому мозгу. Главная задача состоит, следовательно, в том, чтобы совершить отвлекающий маневр, похитить быстроходный корабль и проскользнуть сквозь расставленные людьми сети. После пусков его механических пожирателей флот Лиги стал более бдительным и, естественно, постарается не пропустить вырывающийся из окружения корабль. Но если ему удастся уйти в открытый космос, то возможности станут практически безграничными.

Об этом стоит подумать. Во всяком случае, в распоряжении Турра было достаточно времени для того, чтобы детально обдумать все возможности, составить план и отрепетировать действия.

Он вошел в боковое помещение Центрального Шпиля, пройдя по коридорам, украшенным смешными и напыщенными узорами, составленными Омниусом. Омниус Первый был вмонтирован своими гель-контурным и цепями во все жидкостно-металлические конструкции монолитного здания Центрального Шпиля. Однако здесь же, но отдельно, хранились еще две копии Омниуса — та, которую доставил Севрат, и та, которую он сам привез с Валлаха IX.

Воплощения в принципе должны были быть практически идентичными, но Омниус Первый вопреки своему обыкновению отказался синхронизировать эти две версии со своей программой. Эти две гель-сферы хранились отдельно от общей базы данных корринского Омниуса, который опасался, что в них может содержаться вирус, подобный доставленному много лет назад Севратом. Турр и сам часто выкидывал кое-какие фокусы с Омниусом на Валлахе IX, чтобы утаивать от него некоторые аспекты своей деятельности. Он не думал, что это нанесло какой-то вред всемирному разуму, но теоретически такая возможность существовала…

Пока же две дополнительные копии, слегка отставшие по фазе от корринского Омниуса, сохраняли свою индивидуальность и независимость. Основной компьютерный разум наивно полагал, что поскольку все три воплощения находятся вместе и, предположительно, переживают один и тот же опыт, то и не будет никаких отклонений и различий в их индивидуальных программах. Но Турр считал, что все три копии Омниуса уже далеко разошлись на путях своего развития.

Точнее было бы сказать, что он рассчитывал на такое положение, так как оно могло послужить ему на пользу.

Включив доступ к копии Омниуса, доставленной им с Валлаха IX, Турр встал перед сферой и заговорил, стараясь проявлять максимум разумной логики.

— Коррин продолжает оставаться под постоянной угрозой. Ясно, что эта опасность слишком велика, чтобы с ней мог справиться один Омниус Первый.

— Я идентичен Омниусу Первому, — ответил всемирный разум.

— По своим навыкам и дарованиям ты эквивалентен Первому Омниусу. Но ты более не идентичен ему. Если вы по отдельности, параллельно займетесь решением одной задачи, то ваши силы сложатся. И тогда хретгиры не смогут устоять. Вы имеете одинаковые с Первым Омниусом доступы к управлению Центральным Шпилем. Пока Первый Омниус обеспечивает непробиваемую оборону, как он делает это уже на протяжении девятнадцати лет, я бы предложил тебе заняться разработкой наступательного плана для нападения на блокирующий Коррин флот хретгиов. Для этого у нас достаточно машинных кораблей на орбите.

— Наш флот постоянно изнашивается, что требует напряжения сил для замены кораблей и роботов. Наши корабли уже предпринимали многочисленные попытки наступления, но мы не можем пройти сквозь заградительную скрэмблерную сеть. Чего мы добьемся еще одной такой попыткой?

Турр нетерпеливо вздохнул. Хотя всемирный разум обладает необъятной базой данных, соображает он весьма плохо — так же как и большинство мыслящих машин.

— Если ты отрядишь на прорыв скрэмблерной сети все наличные корабли, то вероятность прорыва увеличится, и если удастся прорвать ее хотя бы в одном месте, то это даст возможность запустить в разных направлениях новые копии всемирного разума, с помощью которых станет возможно захватить бывшие планеты Синхронизированного Мира или покорить новые.

Эти копии будут подобны семенам, упавшим на плодородную почву. Но такое может случиться только в том случае, если они смогут вырваться отсюда, то есть если мы сможем проделать достаточно большую брешь в обороне хретгиров. Турр улыбнулся.

— С другой стороны, запертые здесь, вы полностью уязвимы к попыткам хретгиров проникнуть на поверхность планеты. Если они найдут возможность прорваться силами хотя бы нескольких кораблей, то смогут сбросить на Коррин свои импульсные атомные боеголовки. Поэтому жизненно необходимо, чтобы всемирный разум Омниуса смог распространиться по вселенной, утвердиться в ней и выжить.

— Я войду во взаимодействие с Омниусом Первым, чтобы обсудить с ним этот вопрос. Вероятно, это вполне пригодный план.

Турр отрицательно покачал головой, упер руки в бока, поправив на поясе кинжал.

— Сделав это, ты пожертвуешь своей независимостью, которая является преимуществом в условиях настоящего кризиса. Разве не лучше будет недвусмысленно продемонстрировать Омниусу Первому, что у тебя есть инновационные идеи, о которых он даже не подозревал и которые не принимал в расчет? Когда наступление окажется успешным, Омниус Первый не сможет отрицать твою самостоятельную ценность.

Копия с Валлаха IX задумалась, потом пришла к окончательному решению:

— Я проанализировал состояние блокирующего Коррин человеческого флота и рассчитал время, в наибольшей степени подходящее для массированной неожиданной атаки, отличной от всех, какие мы предпринимал и до сих пор. Лучший вариант — это начать наступление через девять часов.

— Превосходно, — сказал Турр, удовлетворенно кивнув головой. Надо было скорее бежать домой, но он не стал выказывать подозрительное нетерпение, хотя и сомневался, что машина сможет разобраться в таких чисто человеческих нюансах поведения, Девять часов. Он быстро пошел по улице. За оставшееся время надо успеть как следует подготовиться.

* * *

Когда неожиданная и внезапная массированная атака началась, то роботы на поверхности Коррина отреагировали на нее не меньшей паникой и растерянностью, чем корабли Лиги, находившиеся на орбите и подвергшиеся неожиданному нападению. Центральный Шпиль сотрясался в конвульсиях, менял конфигурацию и терял цельность конструкции, так как внимание всемирного разума отвлекалось во всевозможных направлениях. Башня закачалась.

Внезапно огромный отряд сторожевых машинных кораблей, приведя в готовность бортовое оружие, построился в боевой порядок и устремился в отчаянное наступление на корабли флота Лиги. По всем признакам эта попытка прорыва ничем не отличалась от тех, какие машины предпринимали и раньше на протяжении двадцати лет осады. Остановившись непосредственно перед сетью скрэмблерных защитных полей Хольцмана, они выпустили множество снарядов и ракет по стационарным судам людей и устремились в скрэмблерную зону. Спутники Хольцмана разрядили убийственные для роботов импульсы, скрэмблерные мины рвались вокруг атакующих машинных судов, делая их неуправляемыми. Но чем больше скапливалось в бреши мертвых кораблей, тем больше роботов подпирало со стороны планеты эту гигантскую пробку. Нескольким судам удалось прорваться сквозь брешь в защитном поле.

Турр считал, что это будет всего лишь очередная бессмысленная атака, но, черт возьми, это могло сработать…

Как только началось внезапное наступление машин, и человеческий флот занялся исключительно отражением атаки и защитой, Йорек Турр бросился на взлетную площадку. Он выбрал хорошо сохранившийся, но не использованный курьерский корабль, на котором когда-то на Коррин прилетел Севрат, едва избежав ужаса Великой Чистки. Это был быстроходный корабль с хорошей защитой, неплохим вооружением и минимальной системой жизнеобеспечения, которую он сам на нем установил много лет назад… так как уже давно планировал побег. Это было как раз то, что требовалось Йореку Турру.

Курьерский корабль был готов к вылету и, что самое главное, его не охраняли наземные сторожевые роботы. Турр уже изучил панель управления и знал, что сможет пилотировать корабль. Он взял с собой минимум припасов, так как понимал, что большой склад на борту вызовет подозрения и раскроет Омниусу его далеко идущие планы. Турру нужно было лишь столько еды и воздуха, чтобы добраться до ближайшего внешнего поста.

Пока на орбите продолжалось яростное сражение, в ходе которого началась перестрелка между кораблями роботов и людей, Турр активировал вход и вошел в корабль.

Внутри его ждали Эразм и его воспитанник.

— Видишь, Гильбертус, я оказался прав в своей интерпретации странного поведения Йорка Турра. Он собирается покинуть нас.

Ошеломленный Турр застыл на месте.

— Что вы здесь делаете?

Гильбертус Альбанс встал и, подойдя к Турру, сказал:

— Да, отец, ты хорошо научился понимать природу человека. Признаки были довольно незаметными, но когда ты указал мне на них, то все сразу стало ясно. Турр устроил отвлекающий маневр, чтобы похитить этот корабль и сбежать.

— Я просто восхищен таким отчаянным решением. — Жидкостно-металлическое лицо Эразма расплылось в широкой улыбке. — Но оно вызывает у меня сомнения в твоем уме.

— Я сам сделал этот выбор, — хмыкнул в ответ Турр. — Коррин будет обречен в тот момент, когда Лига все-таки решит с ним покончить. Мыслящим машинам тоже стоит подумать, как выскользнуть из этой мышеловки. Ты же, Эразм, постоянно сталкиваешься с угрозами Омниуса переписать твою программу и уничтожить твою личность. Омниус никогда ничему не научится.

Улыбаясь, Турр шагнул к пышно разодетому независимому роботу.

— Почему бы тебе и твоему воспитаннику не последовать за мной? Мы можем улететь отсюда и оставить свой след в галактике. История никогда не забудет нас.

— Мыслящие машины ведут точный учет и регистрацию всего происходящего, — возразил Эразм. — История и без этого не забудет наших дел.

Турр сделал еще один шаг.

— Но разве тебе не понятна блистательная логика моего плана? Мой корабль может легко пройти сквозь скрэмблерные сети хретгиров, особенно сейчас, когда их внимание отвлечено атакой. Мы можем уйти. Более того, за нами могут последовать и другие курьерские корабли с копиями Омниуса на борту. Синхронизированный Мир имеет сейчас уникальную возможность снова начать экспансию.

— Это одна из возможностей. Однако я посчитал вероятность успеха и она оказалась неприемлемо малой. Даже если я смогу отделить свою память и спрятать ее за надежной защитой, то все равно вряд ли смогу пережить перелет сквозь скрэмблерное поле. Я не хочу полагаться на случайность, особенно из-за того, что в случае неудачи Гильбертус останется один.

Движение Турра было молниеносным, как бросок змеи. Он отвлек внимание робота тем, что подошел к нему еще ближе, в действительности выбрав своей реальной мишенью уязвимого человека. Стремительным движением Турр извлек из ножен свой кинжал и метнулся влево, в мгновение ока обхватив своей жилистой рукой горло Гильбертуса. Упершись коленом в мускулистую поясницу человека, Турр выставил вперед кинжал и наставил его отточенный конец в яремную вену Гильбертуса.

— Боюсь, что в таком случае мне придется повлиять на твое решение более… человеческим способом. Если ты не позволишь мне бежать отсюда, пока не стало поздно, то я убью его. В этом ты можешь не сомневаться.

Турр надавил ножом сильнее. Гильбертус оставался недвижим. Он напряг мышцы и приготовился воспользоваться навыками, полученными в ходе многолетних тренировок. Эразм видел, что его воспитанник готов драться, то есть подвергать себя риску…

— Гильбертус, остановись, — крикнул Эразм, усилив звучность голоса. — Я запрещаю тебе рисковать. Он может причинить тебе вред.

— Воистину так, — насмешливо произнес Турр. Странно улыбнувшись, Гильбертус поколебался, но потом расслабился, послушавшись своего наставника.

Эразм снова заговорил.

— Мы не хотим лететь с тобой, — жидкостно-металлическое текучее лицо робота превратилось в гладкую маску. Потом оно сложилось в нахмуренное выражение, потом снова стало пустым. — Если ты его убьешь, то не сможешь улететь. Я не способен на вспышку мстительной ярости, но я вложил в Гильбертуса массу сил и времени. Если ты повредишь мой подопытный образец, то можешь не сомневаться, что я убью тебя.

Возникла патовая ситуация. Турр не двигался. Лицо робота поминутно меняло выражение.

Гильбертус во все глаза смотрел в жидкостно-металлическое лицо независимого робота, несомненно надеясь, что Эразм спасет его.

— Этот человек очень беспокоит меня, отец. Я прилагаю максимум усилий для того, чтобы держать свой разум в организованном порядке, но этот человек…

— Воплощенный хаос? — закончил Эразм за Гильбертуса.

— Это очень адекватное сравнение, — сказал Гильбертус. Наконец робот обратился к Турру с предложением:

— Если ты отпустишь Гильбертуса и пообещаешь не причинять ему вред, то мы позволим тебе улететь отсюда на этом корабле. Возможно, ты сможешь улететь, возможно, будешь убит. Но нас это уже не будет касаться.

Турр не двинулся с места.

— Как я могу узнать, что ты не лжешь? Ты можешь приказать силам роботов сбить меня до того, как я успею долететь до орбиты.

— После того как я научился у людей стольким вещам, я мог бы солгать тебе, это возможно, — признал Эразм, — но я не буду делать над собой этого усилия. Мои слова абсолютно искренни. Хотя я и не согласен с твоими мотивами и планом, я не собираюсь рисковать причинением вреда Гильбертусу ради того, чтобы тебя остановить. Практически мне безразлично, покинешь ты Коррин или нет. Только обстоятельства заставляют тебя оставаться здесь, но не распоряжения Омниуса.

Турр постарался понять сказанное. Это удалось ему с трудом, ибо мысли его находились в лихорадочном смятении. Времени оставалось в обрез. Он не знал, сколько продлится атака до того, как Омниус Первый снова возьмет единоличное командование в свои руки.

— А ты что думаешь? — хрипло спросил он, склонившись к уху пленника. — Может быть, мне стоит взять тебя с собой как заложника?

Гильбертус сохранил самообладание, совершенно спокойно ответив:

— Ты можешь доверять Эразму, если он дает свое слово.

— Доверять Эразму? Сомневаюсь, что многие люди могли сказать такое за всю историю Синхронизированного Мира. Но ладно. — Он немного ослабил хватку. — Эразм, покинь корабль. Как только ты сойдешь с трапа, я отпущу Гильбертуса. Потом вы оба уйдете, а я стартую. Нам больше нет никакой надобности видеться друг с другом.

— А как я могу быть уверенным, что ты его не убьешь? — спросил, в свою очередь, Эразм.

Турр усмехнулся.

— Для робота ты очень сообразителен. Но поспешим, а не то все рухнет.

Робот отошел, его пышные одежды развевались, когда он бросил прощальный взгляд на Гильбертуса, повернулся и пошел к трапу. Турр решил было убить заложника — хотя бы для того, чтобы показать независимому роботу капризную человеческую природу, но потом передумал. Он уже дернулся, когда эта неразумная мысль пронзила его, но он усилием воли отогнал ее прочь. Он ничего не добьется, только обратит против себя Эразма, который сможет скомандовать наземным роботам сбить его с орбиты. Нет, не стоит так рисковать.

Он резко отпихнул от себя заложника, и тот, споткнувшись, вывалился из судна. Гильбертус поспешил к стоявшему близ взлетной площадки независимому роботу, а Турр задраил люк и, не теряя времени, включил панель управления.

* * *

Гильбертус и Эразм смотрели, как корабль, уменьшаясь, постепенно исчезает в небе.

— Ты мог предотвратить это бегство, отец, но вместо этого предпочел спасти меня. Почему?

— Несмотря на всю свою прошлую ценность, Йорек Турр в будущем уже не может быть использован. Кроме того, он ужасающе и тревожно непредсказуем даже для человека. — Эразм некоторое время помолчал. — Я просчитал последствия и решил, что такой исход будет самым предпочтительным. Для меня было бы неприемлемо видеть, что тебе причинен вред.

Внезапно робот рассмотрел небольшую окровавленную царапину на горле Гильбертуса.

— Ты ранен. Он все же пустил тебе кровь.

Человек прикоснулся к ранке, посмотрел на капельку алой крови на пальце и пожал плечами.

— Это абсолютно несущественно.

— Ни одна причиненная тебе рана не может быть несущественной, Гильбертус. Отныне мне придется опекать тебя еще более тщательно. Я буду следить за твоей безопасностью.

— А я — за твоей, отец.

 

Запертая в своем заполненном парами пряности баке, Норма перестала воспринимать какие бы то ни было границы. Вокруг нее более не существовало ничего конкретного и осязаемого, а чувства — бодрящие, головокружительные — стали невероятно естественными. Обычные стены не могли служить ей преградой. Она не покидала своей камеры уже много дней и тем не менее совершила решающее путешествие к открытию…

Невероятной чередой перед ее мысленным взором поднимались и падали неисчислимые возможности, как пузырьки в шампанском. Эти пузырьки не подчинялись ее воле, словно некое божество предоставляло их в ее пользование для раскрытия безграничного царства сменяющих друг друга возможностей. Она провела всю свою жизнь в попытках раскрыть сокровенную сущность вселенной, а теперь оказалась обвитой величественным коконом связующих нитей, путеводных шнуров и идей.

Она могла издали наблюдать за Адриеном, смотреть на него сверху, как благоволящий ангел-хранитель, она видела, как он, не жалея сил и времени, работает на благо корпорации «ВенКи». Умный, способный, проницательный — достойный потомок ее и Аурелия.

Как раз сейчас, стоя снаружи и дыша нормальным воздухом, Адриен всматривался в бак сквозь его прозрачные, замутненные парами меланжи плазовые стенки. Он пытался разглядеть мать внутри бака, убедиться, что она еще жива. Она понимала, что он сильно беспокоится за нее, что он не способен понять, как может она отказываться покинуть добровольное заточение, почему она не принимает еду и почему не отвечает… и отчего так сильно изменилось ее физическое тело. Когда у нее будет достаточно времени, когда она сможет сосредоточиться, то пошлет сыну сигнал, чтобы ободрить его, чтобы начать общаться с ним, хотя сейчас ей казалось невероятно трудным так тратить энергию. Ей было, кроме того, трудно сделать свои мысли и слова доступными… не только для Адриена, но и для кого бы то ни было, кроме нее самой.

Управляя подачей меланжевого газа нажатием на клавиши панели кончиками пальцев — которые соединялись теперь… перепонками? — Норма продолжала увеличивать концентрацию пряности в воздухе камеры. Пары клубились вокруг нее, как густой оранжевый суп с острым запахом корицы.

Разум становился мощнее, шире и приобретал господствующее положение, но все остальное тело постепенно атрофировалось. Трансформация шла в весьма интересном и примечательном направлении — туловище, руки и ноги усыхали, а мозг увеличивался. Что еще более примечательно — череп не сдерживал этот рост, так как увеличивался в объеме сам.

Одежда рассыпалась в клочья под воздействием едких паров меланжи. Но она не была больше нужна Норме. Новое тело было гладким и асексуальным, оно превратилось всего лишь в сосуд для хранения расширявшегося сознания.

Она покоилась на принесенной подушке, но в принципе Норма перестала чувственно воспринимать окружающие предметы. Прекратилось отправление большинства физиологических функций. Она больше не испытывала потребности в пище и питье, перестала выделять шлаки.

Понимая, что сын хочет видеть ее, она приникла к прозрачному плазу своей камеры. Норма была в состоянии ощущать присутствие Адриена, она чувственно воспринимала его мысли, знала о его заботах. Она видела его прищуренные глаза и немного расширенные зрачки, морщины на его лбу и в углах рта, словно нарисованные искусным художником. Видела она и капельки холодного пота, выступившие у него на лбу.

Она отмечала игру выражений его лица, и это напоминало ей о долгих разговорах, которые они вели в прошлом. Своим расширенным сознанием Норма восстанавливала и упорядочивала эти воспоминания об их бывшей душевной близости. Сопоставляя слова, которые он произносил, с выражением лица, она могла теперь читать его словесные выражения по его мимике.

Ах. 'Она поняла. Сейчас Адриен думает, как поступить, чтобы помочь ей. Рядом с ним стояли еще три человека, и Норма могла по губам читать их слова. Они хотели проникнуть в камеру, извлечь оттуда Норму и оказать ей медицинскую помощь. Она слушала их, но не соглашалась что-либо делать.

Доверься мне. Я знаю, что делаю.

Но он не мог понять ее совершенно отчетливые, как ей казалось, мысли. Адриен Венпорт рвался на части от нерешительности — очень необычное для него состояние.

В своем меланжевом трансе Норма замечала малейшие нюансы поведения сына, ясно видела блеск его глаз, очертания красиво изогнутых губ. Вспоминал ли он их прежние беседы? К ней эхом возвращались ее собственные слова. Меланжа усилит мои способности к предзнанию и позволит мне — а за мной последуют и другие — осуществлять безопасную навигацию на свертывающих пространство кораблях, вести спейсфолдеры через искривленное пространство-время. Я предвижу опасности раньше, чем они появляются реально, и могу поэтому избегать их. Это единственный способ быстро реагировать на непредвиденные ранее обстоятельства. Отныне двигатели Хольцмана перестанут быть ненадежным и опасным средством перемещения в космосе. А это изменит… все.

У меня в руках ключ от вселенной, но вы должны дать мне закончить опыт.

Норма пыталась вспомнить, как управлять мимикой, как отразить на лице безмятежное, умиротворенное и спокойное выражение. Надо дать понять Адриену, что она в полной безопасности и контролирует ситуацию. Когда она пыталась говорить, то ей самой казалось, что звуки искажаются толстым слоем воды.

— Я хочу находиться здесь, сынок. Каждый следующий миг приближает меня к поставленной цели, к тому совершенному состоянию, которое позволит безопасно управлять в космосе нашими спейсфолдерными кораблями. Не волнуйся и не тревожься за меня. Доверься моим видениям.

Но в меланжевой камере не было передающих устройств — это был досадный недосмотр, она отчетливо поняла это, — и сын не мог слышать ее. Однако она надеялась, что он поймет смысл ее обращений. И Адриен действительно каким-то непостижимым образом всегда мог понять Норму.

В конце концов, он всегда был холодным и расчетливым прагматиком. Он знал, сколько времени его мать обходится без воды и пищи. Не важно, что она говорила до того, как вошла в камеру. Это не повод довериться ее словам и махнуть на нее рукой. Однако он все равно колебался, в глубине души все же доверяя гению матери и ее пониманию смысла своих действий. Но все имеет свои пределы…

Было ясно, что мускулистые помощники собирались силой извлечь Норму из ее добровольного заточения. Люди держали в руках тяжелые инструменты, с помощью которых рассчитывали открыть дверь или просто вскрыть камеру. Несколько врачей утверждали, что Норма уже не может жить, проведя столько дней без воды и пищи. И опять его мама сделала то, что все остальные считают невозможным.

Но за все на свете приходится платить. Глядя на нее сквозь прозрачный плаз, Адриен с ужасом видел, как разительно изменились формы ее тела, видел ту эволюцию, какую претерпела безупречная до того фигура.

Очевидно, Адриен был встревожен и теми изменениями, какие он замечал в ее лице. Утомленным жестом он подозвал к себе помощников, и мужчины приблизились к камере, готовя свои инструменты. Если они вломятся в камеру, то из этого не выйдет ничего хорошего. Либо они умрут от вдыхания меланжи в такой огромной концентрации, либо умрет она сама, лишившись пряности. За рабочими Норма с трудом — из-за клубов меланжевого газа — смогла разглядеть врачей, которые были готовы оказать ей помощь, держа наготове аппаратуру жизнеобеспечения.

Прежде чем люди успели приблизиться к стенкам камеры, Норма подняла руки, жестом прося их отойти. Если они сделают эту глупость, то отбросят назад решение проблемы безопасного полета, которую сейчас держит в руках Норма, и вместо наступающего порядка навигация снова погрузится в невообразимый хаос.

Она проанализировала мысли Адриена. Он принял решение, исходя из того, что его действия спасут ей жизнь. Она пристально уставилась на сына, стараясь молча донести до него смысл того, что ей хотелось сказать ему. Она страстно пожелала, чтобы он понял ее. И вот когда он в последний раз взглянул на мать, в его лице вдруг произошла мгновенная перемена — черты лица разгладились, выражение тревоги исчезло, уступив место безмятежности и покою. Было такое впечатление, что на бурном море внезапно наступил мертвый штиль.

Своим узловатым изуродованным пальцем она прочертила слой меланжевой пыли, покрывшей изнутри прозрачную стенку камеры. Попытавшись вспомнить наиболее примитивные средства коммуникации, она принялась чертить по поверхности линии — прямые, точно отмеренные углы и четкие линии. Это было простое и короткое слово.

НЕТ.

Адриен определенно что-то разглядел в подернутых меланжевой синевой глазах матери, смотревших на него сквозь затуманенный плаз, — это было таинственное, великое и гипнотическое знание. Молча, с выражением величайшей уверенности, Норма пристально смотрела на сына, стремясь заставить его понять. Он должен ей доверять, уповать на нее. Я в безопасности. Уходите, оставьте меня здесь!

Люди были уже готовы приняться за работу, когда Адриен вдруг остановил их. На его патрицианском, аристократическом лице отразились неуверенность и противоречивые чувства. Врачи старались переубедить его, но он отослал прочь всех. Потом он склонил голову и заплакал.

— Надеюсь, что я поступаю правильно, — сказал он, прижав лицо к плазу, и она прекрасно поняла его.

Да, ты поступаешь правильно.

Об Эльхайиме говорят, что он не любит ни своего отца, ни своего отчима; говорят также, что он предает свой народ.

Комментарий дзенсуннитского старейшины, из вторичных источников

Это был последний шанс Исмаила спасти человека, которого он воспитывал с раннего детства как собственного сына. Он просил, а потом почти умолял наиба отправиться с ним в паломничество в глубины пустыни, в Танзеруфт.

— Однажды, очень давно, я спас тебя от скорпионов, — сказал наконец Исмаил, ненавидя себя зато, что напомнил Эльхайиму о старом долге.

Эльхайима взволновало прежнее воспоминание.

— Я тогда был самоуверенным мальчишкой, а ты едва не умер от укусов.

— Я и теперь хочу спасти тебя. Когда человек знает, как жить в пустыне, он не боится того, что она предлагает.

Наконец наиб сдался.

— Я помню те времена, когда ты ходил со мной в другие деревни и в Арракис-Сити, хотя тебе это было не по нраву. Я могу сделать такое же одолжение и принести жертву ради своего любимого отчима. Много времени прошло с тех пор, как мне в последний раз напоминали о тех превратностях судьбы и трудностях, какие пришлось испытать последователям Селима Укротителя Червя.

У своих односельчан Эльхайим пытался создать впечатление, что он просто подшучивает над стариком. Молодые, никогда не испытывавшие недостатка в воде поклонники Эльхайима, одетые в свои странные пестрые одежды, весело смеялись и желали наибу приятно провести время.

Но Исмаил видел в глазах пасынка искорки страха и неуверенности. Это добрый знак.

За прошедшие десятилетия Эльхайим забыл о правилах уважения к пустыне. Не важно, что дзенсунниты приобретали предметы роскоши у чужеземцев и вели раскованный образ жизни — в пустыне продолжал безраздельно править Шаи-Хулуд. Старик Пустыни был нетерпелив и жестоко наказывал тех, кто пренебрегал его религиозными законами.

Эльхайим оставил подробные инструкции своим заместителям. Путешествие с Исмаилом должно было продлиться несколько дней, в течение которых дзенсуннитам деревни нужно было без перерывов поставлять пряность агентам корпорации «ВенКи» или другим иностранцам, которые предложат подходящую цену. Хамаль, несмотря на свой уже преклонный возраст, продолжала руководить женщинами племени, распоряжаясь их работами в пещерном поселении. На прощание она поцеловала отца в обветренную жесткую щеку.

Исмаил молчал, глядя тоскующими глазами на бесконечный и чистый простор дюн, когда они с Эльхайимом отправились в путь. Когда они оказались посреди залитого лунным светом моря открытого песка, он обернулся к пасынку.

— Вызови для нас червя, Эльхайим. Наиб поколебался.

— Я не могу лишить тебя этой чести, Исмаил.

— Ты не способен сделать то, что сотворило легенду из твоего отца? Сын Селима Укротителя Червя боится позвать Шаи-Хулуда?

Эльхайим нетерпеливо вздохнул.

— Ты же знаешь, что это неправда. Я много раз вызывал червей.

— Но это было очень давно. Сделай это теперь. Это необходимый шаг нашего паломничества.

Исмаил принялся смотреть, как Эльхайим устанавливает барабан в песок и начинает выбивать по нему ритм молотком. Старик следил за каждым движением своего молодого спутника, смотрел, как он готовит снаряжение и настраивается на встречу с чудовищем. Действия пасынка были верными и быстрыми, но слишком порывистыми. Наиб явно нервничал. Исмаил не стыдил его, но приготовился помочь, если что-то пойдет не так.

Даже для опытного мастера вызов чудовища был опасным делом, а Исмаил почти забыл, что значит жить рядом с опасностями. Паломничество напомнит ему о них, как, впрочем, и о многих других вещах.

Когда зловещий зверь наконец появился, он возвестил о своем прибытии звучным шорохом песка, тяжким рокотом и густым облаком меланжевого запаха.

— Он очень велик, Исмаил! — благоговение и волнение почти вытеснили из голоса Эльхайима страх. Это хорошо.

Червь замедлил бег, и Эльхайим побежал вперед, полностью сосредоточившись. Исмаил бросил свои крючья и веревки, чтобы помочь остановить зверя. Молодой спутник не заметил, какую работу сделал за него Исмаил, а тот не стал акцентировать на этом его внимание.

Радостный Эльхайим взобрался на спину червя, дерзко взглянув на вставшего рядом с ним старика.

— Куда мы едем?

Казалось, он вспомнил молодость. Наконец. Длинные, черные с проседью волосы Эльхайима развевались на ветру, а Исмаил указал на точку отдаленного горизонта.

— Мы будем править туда, в глубь пустыни, где будем одни и нам никто не помешает.

Червь, как мощный бульдозер, понесся по дюнам, пожирая окутанное ночной мглой пространство. Когда-то Укротитель Червя увел свой народ в глубины пустыни, где отступники смогли укрыться от врагов, а потом Марха увела их еще дальше, в вынужденный исход. Но со времени смерти Укротителя Червя большинство его последователей утратили свой пыл и рвение, искушенные удобствами и легкой жизнью. Когда-то изолированные поселения снова придвинулись к редким, рассеянным в пустыне крупным городам.

Селим был бы разочарован, узнав, что впечатление от его видений сотрется в памяти народа уже в следующем поколении, а ведь он пожертвовал жизнью ради того, чтобы легенда о нем пережила века. Как первый наиб после смерти Селима, Исмаил делал все, что в его силах, чтобы сохранить преемственность и память о легендарном предводителе, но после того, как бразды правления были переданы сыну Селима, он чувствовал, что все, достигнутое им, уплывает из рук как песок, сыплющийся сквозь мозолистые пальцы.

Два человека ехали на черве до самого рассвета, потом взяли свои мешки и спешились близ нескольких скал, где можно было найти дневное убежище. Пока Эльхайим искал место, куда положить мат и где воздвигнуть отражающий навес, Исмаил тревожно оглядывал угрюмую безрадостную местность..

Сидя напротив отчима под все сильнее припекающим солнцем, Эльхайим качал головой.

— Если мы жили раньше в таких вот условиях, старейшина Исмаил, то надо сказать, что наш народ сделал большой шаг вперед за прошедшие годы.

Он протянул руку и коснулся шероховатого горячего камня. Исмаил посмотрел на пасынка своими синими от пряности глазами.

— Ты не представляешь себе, как изменилось все на Арракисе за время твоей жизни — с тех пор как Великий Патриарх открыл нашу планету для старателей пряности. Все в Лиге, все, практически каждый человек, потребляют теперь меланжу — нашу меланжу — в огромных количествах, надеясь, что она защитит их от болезней и продлит молодость.

Он сделал пренебрежительный жест и презрительно фыркнул.

— Но не следует закрывать глаза и на то, что нам это принесло несомненную пользу, — подчеркнул Эльхайим. — Теперь у нас больше воды и больше пищи. Наши люди стали жить дольше. Медики Лиги сохранили множество жизней, которые в противном случае были бы у нас похищены, причем совершенно бессмысленно — как жизнь моей матери.

Исмаил почувствовал себя уязвленным этим напоминанием о Мархе.

— Твоя мать сама сделала выбор, честный и достойный выбор.

— И совершенно ненужный! — Эльхайим злобно взглянул на старика. — Она умерла из-за твоего упрямства!

— Она умерла, потому что ей пришло время умереть. Ее болезнь была неизлечима.

Младший собеседник зло бросил подобранный у ног камень в пустыню.

— Примитивные методы дзенсуннитского лечения и предрассудки не могли, конечно, излечить ее, но любой достойный врач в Арракис-Сити мог что-нибудь сделать. Есть методы лечения разных болезней, есть лекарства с Россака и из других мест. У вас был шанс, и им надо было воспользоваться!

— Марха не хотела пользоваться никакими шансами, — взволнованно ответил Исмаил. Он и сам испытывал безмерное горе, когда она умирала, но она посвятила свою жизнь философии и целям Селима Укротителя Червя. — Для нее это было бы изменой всему, во что она верила, и всему, ради чего жила. Это было бы предательством по отношению к самой себе.

Эльхайим надолго погрузился в горестное задумчивое молчание.

— Твои убеждения такого рода — это лишь часть той пропасти, которая разделяет нас, Исмаил. Ей не было никакой нужды умирать, но ее гордость и твоя приверженность старине убили ее точно так же, как и болезнь.

— Я тоскую по ней не меньше, чем ты. Если бы мы отвезли ее в Арракис-Сити, то, возможно, она пожила бы еще некоторое время на аппаратах для поддержания жизни. Но если бы Марха продала свою душу ради комфорта, то она перестала бы быть женщиной, которую я любил.

— Но она не перестала бы быть моей матерью, — возразил Эльхайим, — а своего отца я никогда не знал.

Исмаил нахмурился.

— Но ты слышал о нем множество историй. Он должен быть знаком тебе до мелочей, так, словно всю жизнь находился рядом с тобой.

— То были лишь легенды и россказни, призванные представить его героем или пророком, или даже богом. Я не верю в этот вздор.

Исмаил нахмурился еще больше.

— Ты должен внимать истине, когда слышишь ее.

— Истине? Отыскать ее труднее, чем отсеять меланжу от песка.

Они долго сидели молча, а потом, чтобы рассеять враждебность, Исмаил стал рассказывать эпизоды своей жизни на Поритрине. Он отвлекся от легенд об Укротителе Червя и рассказывал только то, что было истинной правдой.

Два этих человека достаточно сблизились за несколько проведенных в пустыне дней. Эльхайим явно страдал и тяготился суровыми условиями пустыни, но старался не показывать этого. Исмаил оценил его усердие. Он напомнил своему пасынку о традиционных обычаях жителей пустыни, обычаях, которым Эльхайим давно перестал следовать. Исмаил учил наиба искать в пустыне воду и пищу, учил как строить убежища, как предсказывать погоду по запахам и направлению ветра. Он говорил о разных свойствах песка и пыли, о том, как они движутся и взаимодействуют, об их предательской изменчивости.

Хотя Эльхайим всю жизнь был хорошо знаком с этими вещами, он искренне прислушивался к словам и наставлениям старика.

— Ты забываешь о самом главном способе выживания, — сказал как-то Исмаил. — Будь осторожен и не попадай в неприятные ситуации.

За эти несколько дней Исмаил почувствовал себя помолодевшим на много лет. Пустыня хранила молчание, и здесь не было видно никаких следов работы старателей пряности. Когда они наконец решили навестить одну из дальних деревень, старик чувствовал, что между ним и пасынком начинают выковываться новые узы дружбы и понимания.

Они вызвали червя, на этот раз небольшого, и отправились к южной оконечности Защитного Вала, где было некогда основано еще одно поселение отступников. Там жили члены большой семьи Хамаль, а также потомки многих поритринских рабов. У Эльхайима тоже было несколько друзей в той деревне, хотя обычно он пользовался более прогрессивными способами передвижения, когда навещал их. Исмаил и Эльхайим оставили червя, который тотчас нырнул в песок, и отправились к скалам пешком, продвигаясь в длинной вечерней тени горы.

Еще до того как приблизившиеся к пещерному поселению путники успели войти в помещения, в нос ударил едкий запах дыма и обгорелых трупов. Испытывая тревогу, Исмаил принялся быстро карабкаться по скале и первым вошел в пещеру, наполненную все еще дымящимися остатками того, что совсем недавно было людьми и их нехитрым скарбом. Потрясенный Эльхайим следовал за отчимом. Когда они вошли в глубь пещер, которые были жилищем мирной дзенсуннитской общины, их глазам предстала страшная картина.

Исмаил слышал стоны и плач уцелевших, нашел несколько детей и старух, оплакивавших убитых деревенских старейшин. Все молодые и здоровые мужчины и женщины дзенсуннитской общины были увезены в рабство.

— Работорговцы, — сказал, как сплюнул, Исмаил. — Они точно знали, где искать эту деревню.

— Они пришли вооруженные до зубов, — сказала одна женщина, склонившаяся над истерзанным трупом своего мужа. — Мы узнали их. Мы узнали некоторых торговцев. Они…

Исмаил отвернулся, чувствуя, как к его горлу подступает желчь. Эльхайим, пошатываясь от ужаса и увиденных следов кровопролития, пошел по комнатам и нашел еще несколько мальчиков, переживших налет. Когда Исмаил увидел их, то вспомнил, что и сам он был маленьким мальчиком, когда работорговцы прилетели на Хармонтеп…

Он прерывисто дышал и не находил проклятий, которыми мог бы выразить обуревавший его гнев. Вернулся Эльхайим — он часто моргал, на лице его застыло какое-то странное выражение. В руке он держал кусок пестрой ткани со странным и сложным узором, выполненным красной краской.

— Работорговцы увезли с собой своих мертвых и раненых, но оставили вот этот материал, явно занбарского производства. Вид типичный для этой планеты.

Исмаил сощурил глаза, защищаясь от едкого дыма.

— Ты можешь сказать это, просто посмотрев на пеструю тряпку?

— Если знать, куда и на что смотреть. — Эльхайим наморщил лоб. — Некоторые продавцы в Арракис-Сити предлагают такие тряпки. Они в общем-то похожи, но этот образчик точно с Занбара.

Он взмахнул тряпкой.

— Очень отчетливые признаки. Никто не сможет подделать эту краску — занбарский красный. Я посмотрел тормозной путь самолета, на котором они прилетели. Похоже, что это следы полозьев одного из новейших занбарских скоростных самолетов. Старатели покупают их очень охотно.

Исмаил не вполне понимал, зачем наиб демонстрирует ему свою осведомленность.

— И что толку от того, что ты это знаешь? Мы что, пойдем войной на планету Занбар?

Эльхайим отрицательно покачал головой.

— Нет, не пойдем. Но это означает, что я точно знаю, кто это сделал, и знаю, где этот кто-то обычно устраивает свой лагерь.

 

Агамемнон чувствовал, что обращение этого нового кандидата в кимеки продвигается вполне успешно. Вместе с Юноной и Данте он разработал сложную схему взлома сознания и устоявшихся убеждений Квентина Батлера, а затем построения этой системы заново, в русле, нужном титанам.

Это был тяжелый вызов и трудная задача, но генерал находил это дело стоящим и интригующим.

В последнее время Агамемнон стал с неудовольствием замечать, что становится непростительно вялым и инертным в своих притязаниях и амбициях — совсем как те выжившие из ума дураки в Старой Империи, которых свергли с престола он и его друг, провидец Тлалок. Хотя неокимеки вычистили под гребенку планеты Синхронизированного Мира, слава титанов превратилась в какое-то домашнее увеселение, больше пригодное для тихого деревенского досуга и приятного времяпрепровождения. Былая слава померкла, превратившись в тусклую игрушечную иллюзию. Вновь обращенные неокимеки были отобраны из подходящих пленников, обнаруженных на покинутых заброшенных планетах. Почти все они были добровольцами, зачарованными перспективой получения механического тела и долголетия, практически граничащего с бессмертием.

Но Квентин Батлер был, что называется, совсем другая история. От шпионов в Лиге Благородных Агамемнон слышал о подвигах знаменитого примере Профессиональный военный высокого ранга был просто находкой для вынашивавших далеко идущие планы титанов. Оставался «пустяк» — склонить его к сотрудничеству. Генерал понимал, что если удастся быстро сломить Квентина, то на хороший результат рассчитывать не придется. Надо набраться терпения, так как это потребует некоторого времени.

С помощью тщательно дозированных воздействий на сенсорные входы, а также благодаря прямой стимуляции болевых центров и участков зрительной коры, Квентин почти полностью утратил чувство времени и равновесия. Агамемнон мучился сомнениями, пока Данте скармливал пленнику ложные данные, а Юнона льстила ему, играя роль соблазнительницы и утешительницы каждый раз, когда Квентин чувствовал себя одиноким и растерянным.

Он полностью зависел от капризов и прихотей титанов, так как его беспомощный мозг был отделен от тела и помещен в емкость со специальной жидкостью. Превращенные в неокимеков посредники, занимавшиеся изготовлением электрожидкости, добавляли в раствор с его мозгом определенные вещества, которые нарушали ориентацию и ускоряли мыслительные процессы. Ему казалось, что каждая ночь длится годы и годы. Он уже едва помнил, кем был когда-то, и постепенно терял способность отличать реальность от потока той лживой информации, которая внедрялась в его сознание. Это было чистейшее промывание мозгов в буквальном смысле этого выражения.

— Но почему вам понадобился именно я? — закричал он Агамемнону в последний раз, когда включили его голосовой синтезатор. — Если ваша новая империя такая славная и в вашем распоряжении десятки тысяч добровольцев, готовых стать неокимеками, то зачем вы теряете время с таким упрямым субъектом, как я? Я никогда не стану преданным вашему делу человеком.

— Ты — Батлер, а это для нас очень ценный и желанный приз, — ответил Агамемнон. — Другие наши добровольцы воспитывались в рабстве, под властью мыслящих машин или политиков Лиги. Ты, напротив, известный военачальник, опытный тактик и стратег. Ты можешь оказаться очень полезным.

— Вы ничего от меня не добьетесь.

— Время покажет. А времени у нас в избытке.

Мозги обоих были перенесены в потрепанные, видавшие виды ходильные формы. Агамемнон взял своего пленника в познавательную экспедицию по замороженным равнинам Хессры, откуда они поднялись на высокое горное плато, с которого открывался замечательный вид на почти полностью погруженные в ледник башни когиторов.

— Нет никакого смысла в том, чтобы мы — кимеки и люди — были смертельными врагами, — продолжал Агамемнон. — Омниус заперт на Коррине, и теперь у нас гораздо больше доступной для освоения территории, ее стало даже больше, чем нам нужно, не говоря уже о добровольцах, которые стремятся пополнить наши ряды.

— Я не стремился в добровольцы, — проворчал Квентин.

— Ты во многом являешься исключением из правила. Агамемнон воспользовался огромным двуногим корпусом, в котором он мог идти, как ходил некогда в своем, давно забытом, человеческом облике. Ходьба требовала умения и сохранения равновесия, и Агамемнон чувствовал себя гигантским механическим гладиатором. Квентин, который не обладал и малой долей необходимых навыков, с ревом катился на повозке с широкими колесами, управление которой почти не требовало согласованности движений. Вокруг них носились снежинки, тускло поблескивая в вечных сумерках Хессры, но кимеки имели возможность настроить оптические сенсоры на малую интенсивность освещения.

— Когда-то я любил пешие прогулки, — сказал Квентин. — Мне нравилось размять ноги. Теперь мне уже никогда не испытать такого удовольствия.

— Мы можем имитировать это ощущение в твоем мозге. Ты можешь при этом воспользоваться таким ходильным корпусом, который за один шаг покрывает большое расстояние, можно пользоваться и летающими корпусами. Ты забудешь о прежнем плене ограниченной в своих возможностях человеческой плоти.

— Если тебе не понятна разница, генерал, то, значит, ты все забыл за прошедшее тысячелетие.

— Надо принимать и приспосабливаться. Так как ты не можешь вернуться в свое прежнее тело, то надо думать о новых возможностях, которые ты теперь обрел. Ты занимал в Лиге видное положение, но конец твоей карьеры был уже близок. Официально ты всего лишь ушел в отпуск из армии Джихада, но прекрасно сознавал, что никогда больше не вернешься и не возглавишь войска на поле сражения. Но теперь тебе не придется думать о пенсии, так как мы даем тебе второй шанс. Помогая нам укреплять нашу новую кимекскую империю, ты будешь способствовать установлению прочного мира в галактике. Омниус потерял прежнее значение, и теперь кимекам и людям придется мирно сосуществовать друг с другом. Ты можешь стать незаменимым посредником между нами. Есть ли более подходящий человек для решения такой задачи? С нами ты добьешься на этом поприще гораздо большего, чем смог бы, оставаясь на командных постах в армии.

— Я сильно сомневаюсь в твоих мотивах.

— Ты можешь сомневаться в них сколько тебе угодно, но будь объективен и не противься правде, когда ее тебе открывают.

Задумавшись, Квентин в ответ промолчал.

— В восстановленных нами лабораториях и мастерских Ришеза и Бела Тегез мы разрабатываем новые боевые корпуса — естественно, только для обороны. Хотя мы никогда не осмелимся направить кимеков против сильнейшей Армии Человечества, нам все же следует подумать о том, как защититься от возможного вторжения извне.

— Если бы вы в свое время не причинили людям столько горя и страданий, то никто в Лиге никогда бы не стал на вас нападать.

— Во имя сохранения цивилизации нам надо забыть прошлое и простить старые обиды, оставить прежние распри. Мы должны начать заново, с чистого листа. Я предвижу, что настанет такой день, когда кимеки и Л ига будут сотрудничать на взаимовыгодных условиях.

Квентин попытался рассмеяться, но для этого у него еще было мало умения.

— Скорее сначала погаснут звезды, чем это случится. Твой собственный сын Вориан Атрейдес никогда не пойдет на заключение мира с вами.

Разозленный Агамемнон на несколько минут замолчал, потом снова заговорил:

— Знаешь, я все еще возлагаю на него определенные надежды. Возможно, когда-нибудь Вориан и я пойдем на уступки друг другу, и тогда наступит мир и для всех остальных людей. Но пока кимеки просто вынуждены крепить свою оборону. Так как защитные поля Хольцмана препятствуют нашим снарядам и ракетам поражать корабли Лиги, мы разрабатываем лазерное оружие. Надеемся, что несущие высокую энергию лучи окажутся более эффективным боевым поражающим средством.

Квентин, мозг которого был помещен в корпус, похожий на колесный трактор, задумался, решая, стоит ли отвечать по существу.

— Никто не использует лазер как боевое оружие уже много столетий. Такое применение неразумно. *

— Тем не менее почему бы не попробовать? — усомнился Агамемнон. — По крайней мере в этом будет элемент внезапности.

— Нет, лазер использовать нельзя.

Чувствуя, что пленник необычайно встревожен и обеспокоен, генерал титанов надавил сильнее.

— Может быть, я чего-то не знаю о лазерах, так как многое забыл за тысячу лет? Никто никогда их не боялся.

— Они… они доказали свою неэффективность. Конструирование лазерного оружия — это пустая трата времени.

Агамемнон был заинтригован, однако не стал настаивать на продолжении темы. Но он понимал, что рано или поздно от Квентина надо добиться внятного ответа на этот вопрос, не важно, к какой манипуляционной методике или пытке придется для этого прибегнуть.

Когда Квентин и Агамемнон вернулись с прогулки, мозг Батлера был извлечен вместе с канистрой из повозки и водружен на прежнее место. Юнона принялась отключать сенсоры, воспринимавшие течение времени, что еще больше дезориентировало Квентина, потом она накачала химическими средствами электрожидкость, омывающую мозг примеро, попеременно возбуждая то центры боли, то центры удовольствия. На полную обработку потребовалось пять дней, но за это время Квентин выболтал все, что знал, сам не понимая, что творит.

Согласно тому, что рассказал оглушенный и напичканный лекарствами примеро, только небольшая группа высокопоставленных армейских офицеров армии человечества знала, что любое взаимодействие между полем Хольцмана и лазерным лучом вследствие эффекта энергетической обратной связи приводит к высвобождению колоссального количества энергии и мощнейшему взрыву, очень напоминающему по свойствам и силе атомный взрыв. Поскольку лазерное оружие не применялось в сражениях уже много столетий, вероятность его случайного использования в боевых условиях была ничтожно мала.

Титаны были поражены открывшейся им слабостью Лиги, слабостью, которую хранили в тайне во все время продолжения Джихада, и Агамемнон горел желанием воспользоваться этой слабостью.

— Использование лазера — это огромный шаг на пути к мировому господству и дальнейшим завоеваниям.

Так как самым талантливым и технически подготовленным среди титанов был Данте, Агамемнон поручил именно ему проверить подлинность удивительной информации. Данте запустил несколько боевых кораблей с неокимеками на отвоеванные у Синхронизированного Мира планеты, где были основаны немногочисленные колонии, население которых еще не полностью оправилось после страшной эпидемии, насланной Омниусом.

Со времен Великой Чистки Агамемнон не один раз посылал энтузиастов-неокимеков на разведку — осмотреть ближайшие планеты, отметить их слабости и определить, какие из них легче всего подчинить господству кимеков. Лига сама была еще скована последствиями той же эпидемии, торговля и вооруженные силы пока оставляли желать лучшего. Связи между планетами пришли в упадок.

Оказалось, что многие колонии можно было брать, что называется, голыми руками.

— Я ставлю перед тобой двоякую цель, Данте, — сказал генерал. — Нам надо, чтобы ты спровоцировал открытое военное столкновение с кораблями хретгиров, защищенными полем Хольцмана. Один удар лазерной пушки, и мы поймем, овладели ли мы в действительности очень важным военным секретом.

— Если же тебе удастся завоевать дюжину планет, прежде чем они сообразят, в чем дело, то это будет просто отлично, — имитируя восторженный смех, добавила Юнона.

Данте отбыл со своим флотом ревностных неокимеков, которые просто жаждали растоптать мягкие человеческие тела своими железными ножищами. Предварительным наблюдением и тщательным анализом звездных карт были определены наилучшие цели. Механизированные суда словно молоты обрушились с небес на мелкие поселения нескольких планет: Реликона, Аль-Дхифара и Джуззабала. Их население не имело эффективных оборонительных средств и сдалось на милость кимеков. Однако Данте не получал никаких указаний относительно милосердия. Каждый раз он тем не менее давал возможность ускользнуть с планеты одному-двум кораблям, которые направлялись предупредить Армию Человечества об опасности. Собственно, надо было, чтобы армия отправила на выручку боевые корабли.

На планетах, ставших легкой добычей, Данте оставлял гарнизон из неокимеков, чтобы консолидировать власть и расширить границы нарождающейся империи. Неокимекам были даны неограниченные полномочия — они становились планетарными диктаторами, отбирали добровольцев из сломленного населения и обращали их в новых кимеков, повышая, таким образом, свой собственный ранг. Данте знал, как доволен будет генерал Агамемнон таким значительным и, самое главное, легким приращением территории. Но важнее всего было то, что он во всеоружии ждал прибытия вражеских баллист и штурмовиков, чтобы кимеки могли проверить разрушительное свойство лазерно-полевого взаимодействия. Но Агамемнон строго-настрого предупредил Данте:

— Если каким-нибудь судном хретгиров будет командовать мой сын Вориан Атрейдес, то ни в коем случае не уничтожайте это судно — кого угодно, но только не его.

— Слушаюсь, генерал. Вам надо многое уладить в своих отношениях. Я понимаю, почему вы хотите встретиться с ним лично.

— Да… и кроме того, я еще не полностью утратил надежды, которые я на него возлагал. Не будет ли он союзником, превосходящим по значимости даже Квентина Батлера?

— Боюсь, что нам не удастся обратить на свою сторону ни того ни другого, мой генерал.

— Мы, титаны, уже преуспели в решении множества казавшихся неразрешимыми проблем. Неужели не решим еще одну?

Наконец, разрушив и опустошив еще две мелкие колонии хретгиров и двигаясь к третьей, Данте и его неокимеки натолкнулись на две баллисты новой модели и пять штурмовиков, которые неслись на выручку недавно павшим колониям.

Послав вызов командирам и удостоверившись, что во главе флотилии стоит не Вориан Атрейдес, Данте приказал своим кимекам построиться в боевой порядок. С первого взгляда было ясно, что армейский патруль и по численности, и по огневой мощи неизмеримо превосходил горстку неокимеков, но Данте приказал бомбардировать вражеские корабли обычными снарядами.

Как и следовало ожидать, командиры Лиги приказали своим экипажам активировать поля Хольцмана. Как только сенсоры сообщили Данте о том, что корабли Джихада выполнили — пусть и невольно — условия эксперимента, он приказал неокимекам приготовить к бою лазерные пушки. Подчиненных неокимеков он послал вперед, а сам остался в тылу наблюдать, что произойдет.

Лазерные пушки были не особенно мощными в принципе, их вообще едва ли можно было считать пригодным для войны оружием. В обычных условиях разряды были весьма маломощными.

Однако оставшись вне зоны столкновения, Данте оказался прав. И еще как прав.

Лазерные лучи ударились о защитные поля словно о невидимую преграду, запустив этим столкновением каскад псевдоатомных взрывов. В течение нескольких мгновений вражеский флот был начисто уничтожен. Корабли один за другим исчезли в вихрях адского пламени.

Однако отдача от взрывов была так сильна, что погибло и большинство неокимеков. Их корабли рассыпались на части в мгновение ока, что привело к аннигиляции обеих противостоявших сторон.

Картина была такой, словно над планетой, которую собирались защитить хретгиры, взорвалась сверхновая звезда. Вспышка погасла, дым — единственное, что осталось от уничтоженных кораблей, — рассеялся в бездонной глубине холодного космоса. Для Данте и оставшихся в живых неокимеков это было незабываемое зрелище, которое стоило того, чтобы его увидеть…

Агамемнон был доволен сверх всякой меры. Поскольку в схватке не уцелел ни один хретгир, то высшее командование Армии Человечества не узнает о том, что кимекам удалось разгадать основную слабость людей.

— Для нас это эпохальное событие! Даже не обладая численным превосходством, более того, находясь в меньшинстве, мы можем теперь сеять смерть и разрушения среди хретгиров. Наша цель — у нас в руках!

Изменились все условия конфликта, и генерал титанов подозревал, что он встретится с сыном, пожалуй, даже раньше, чем рассчитывал — во всяком случае, до того, как все будет кончено.

 

РНК-содержащий ретровирус-мутант распространялся по пещерам Россака словно ядовитый дым. Стандартные способы защиты оказались малоэффективными, иногда недейственной была и обычная стерилизация, и даже большие дозы меланжи не гарантировали выживания и повышенного иммунитета к болезни. В течение короткого времени оказались инфицированными три четверти населения пещер, и большинство этих людей умерло.

Ракелла Берто-Анирул и доктор Мохандас Сук исчерпали все свои возможности, но не смогли справиться с эпидемией.

Пока, во всяком случае, все пробные вакцины доктора Сука не работали, и эпидемия продолжала свирепствовать в коммунальных пещерах Россака, пожирая одну жертву за другой. Оставшиеся здоровыми до поры люди заражались практически неизбежно.

Каждый день, с утра и до глубокой ночи, Ракелла без устали ухаживала за больными, лежавшими в обширных пещерных гротах, превращенных в больничные палаты. Каждая койка, каждое свободное пространство на полу было занято скрученными болезнью мужчинами, детьми и Колдуньями. Принимая гигантские дозы меланжи, доставлявшейся на Россак компанией «ВенКи», Ракелла работала на пределе своих возможностей. Хотя она, не снимая, носила стерильную дыхательную маску и защитные очки, миазмы болезни вкупе с криками и стонами умирающих тяжким грузом давили на ее психику. Но Ракелла все же была полна решимости одолеть коварный вирус.

В прежние годы воины Джихада и беззаветно преданные его делу Колдуньи бросались в атаки на превосходившие силы мыслящих машин и кимеков, не думая о собственном выживании. Ракелла была способна на такое же самопожертвование, ведя собственную битву. Победа любой ценой.

Джиммак Теро повсюду словно неуклюжая, но преданная собачонка следовал за Ракеллой. Каждый день он приносил ей свежую еду из джунглей: серебристые плоды, ворсистые грибы и сочные ягоды. Он делал врачу странные терпкие травяные настои, оставлявшие интересное и необычное послевкусие. Но Джиммак больше всего гордился именно ими. Он постоянно с обожанием смотрел на Ракеллу своими ясными глазами и широко улыбался.

После изматывающего рабочего дня, проведенного в страшной влажной духоте, после того, как в течение нескольких часов умерло больше десяти находившихся под ее наблюдением больных, Ракелла почувствовала себя окончательно изможденной эмоционально и физически. Одной из жертв стал недоношенный младенец, извлеченный до срока из чрева заболевшей матери. Ракелла, бывшая единственным врачом в отделении, села на холодный пол и расплакалась.

Стараясь собраться с силами и продолжить работу, Ракелла вытерла мокрые от слез щеки. Ошалев от жары и головокружения, она попыталась встать на ноги и почти потеряла равновесие. Она перевела дух, решив, что это дурнота от того, что она слишком быстро встала, но самочувствие вдруг стало еще хуже, и доктор Берто-Анирул упала на пол.

— Что с вами, госпожа доктор?

Она открыла глаза и увидела круглое заботливое лицо склонившегося над ней Джиммака. Он держал ее за плечи своими большими сильными руками.

— Я упала в обморок… наверное, от усталости. Я давно не ела, принимала только одну пряность.

Потом Ракелла поняла, что лежит на больничной койке и из капельницы в ее вену попадают питательный и лечебный растворы. К телу присоединены электроды, подключенные к мониторам. Сколько времени прошло с тех пор, как она упала? Она провела по руке и обнаружила на ней аппарат для диализа, который помогал некоторым больным — самым тяжелым жертвам нового Бича.

Темнокожая ассистентка Норти Вандего стояла поблизости, проверяя работу оборудования. Вандего посмотрела на Ракеллу, и та уловила в глазах молодой женщины страх.

— Мы только что закончили сеанс очищения крови. Мы успеваем удалять субстанцию X, прежде чем она накапливается в угрожающих количествах и до того, как она повреждает печень, но вы… заражены. Я дала вам дополнительную дозу меланжи.

Ракелла в отчаянии тряхнула головой и попыталась встать с постели.

— Норти, вам надо наблюдать других пациентов, а не меня. Ассистентка положила руку на плечо Ракеллы и мягким усилием заставила ее лечь на подушку.

— Теперь вы пациентка. Ваше заболевание требует такого же лечения, как и заболевание других больных.

Ракелла понимала, что если она заразилась, то шансов выжить у нее практически нет. Она призвала на помощь все свое мужество.

— Может быть, это просто аллергическая реакция на еду из джунглей. Я просто расклеилась и мне надо отдохнуть.

— Возможно, и так. Вот и отдохните пока.

Ракелла хорошо знала этот тон. Им Норти разговаривала с безнадежными умирающими больными.

Два дня спустя Норти Вандего тоже заболела, и ее положили в соседнюю палату. Забота по уходу за Ракеллой легла на плечи маленькой Колдуньи Кари Маркес, которая начала вводить Ракелле — словно та была подопытным кроликом — необычные и непроверенные лекарства. Ракелла не возражала, хотя и верила, что Мохандасу скоро удастся найти средство исцеления от страшного недуга. Знает ли он, что она заболела?

Ночь в пещерах была непроницаемо черной. Из густых джунглей доносились зловещие и таинственные звуки. Ракелла лежала в полусне после того, как ей ввели смесь успокаивающих лекарств, когда внезапно пробудилась, услышав рядом громкий злой голос. Приоткрыв глаза, она увидела Тицию Ценву, которая на чем свет стоит ругала Кари Маркес и заставляла ее идти к другим больным.

— Пусть она умирает. Она не наша, ее возня здесь делает болезнь еще опаснее.

— Опаснее? Она заболела сама, пытаясь помочь нам.

— Откуда мы можем точно знать, что она кого-то спасла? Чума забирает только слабейших. — Голос ее был тверд как сталь, как налет дикого безумия в ее серых холодных глазах. Верховная Колдунья казалась ослабшей, но продолжала владеть собой и повелевать окружающими. — Бич проредит негодное стадо и сделает Колдуний сильнее.

— Или убьет их всех до единой!

Ракелла лежала, борясь с болью, усталостью, тошнотой, стараясь сосредоточиться лишь на одной части этого спора. Они думают, что я умираю. Это была неприятная мысль для привыкшего исцелять больных врача. Возможно, это правда. Она видела на своем веку немало смертей и была готова и сама встретить свою судьбу, хотя и была сильно разочарована тем, что ей не удалось до конца выполнить здесь свою работу.

Но ее тело и не думало так легко сдаваться. Она много дней боролось с болезнью, она цеплялась за жизнь, старалась усилием воли сохранить сознание. После нескольких сеансов Ракеллу перестали подключать к аппарату для очистки крови, и врач знала, что в ее организме стремительно накапливается субстанция X. Кожа пожелтела и покрылась язвами; ее постоянно мучила невыносимая жажда.

Колдуньи махнули на нее рукой и бросили умирать.

Один только Джиммак продолжал самоотверженно ухаживать за госпожой доктором. Он сидел рядом с ней, влажным полотенцем вытирал ей лоб. Он давал ей горький чай, укрывал одеялом — только бы ей было хорошо. Однажды она даже подумала, что видит Мохандаса, но это была всего лишь лихорадочная галлюцинация, бред. Когда они последний раз говорили… касались друг друга?

Казалось, что россакская эпидемия продолжается уже целую вечность. Как будто все, связанное с Мохандасом, было в иной жизни; она вспоминала время, проведенное в тесном общении с ним, вспоминала, как они любили друг друга, как были поглощены нахлынувшими чувствами, и весь мир переставал существовать для них. Она вспоминала, как они бывали на других планетах в другие времена. Ей не хватало его милой улыбки, теплоты его объятий, не хватало бесед, которые они вели, как коллеги и единомышленники.

— Что с Норти? — спросила она Джиммака однажды, в короткий момент просветления. — Это моя ассистентка. Где она?

— Высокая госпожа умерла. Очень жаль.

Ракелла не могла в это поверить. Медленно соображавший мальчик наклонился над Ракеллой, почти касаясь лицом пропитанных болезненным потом простыней. Его широкое гладкое лицо было преисполнено решимости.

— Но госпожа доктор не умрет, ни за что не умрет.

Он куда-то отбежал, а потом вернулся с подвесной тележкой, на которой здоровые санитары вывозили из палат тела умерших. Джиммак остановил носилки перед собой; действия его были решительными и быстрыми — он знал, что собирается делать. Он опустил летающую платформу вровень с кроватью Ракеллы.

— Джиммак, что ты собираешься делать? — Она изо всех сил старалась сохранить сознание и способность мыслить.

— Называй меня мальчик-доктор! — Своими сильными руками он перекатил ее на носилки, потом собрал полотенца, запасные простыни и одеяло, сунув все это в багажный отсек летающей тележки.

— Куда ты меня везешь?

— В джунгли. Никто больше не заботится о тебе. — Он направился к выходу, толкая перед собой тележку.

Напрягая все силы, Ракелла приподнялась на локтях и увидела Тицию Ценву, стоявшую в коридоре и наблюдающую за происходящим. Джиммак наклонил голову, словно надеясь, что надменная мать не заметит его. Ракелла же, наоборот, постаралась встретиться взглядом с Верховной Колдуньей, которая, заглянув в глаза Ракелле, не сочла нужным скрыть свое разочарование. Может быть, ей хотелось, чтобы Джиммак вез на каталке мертвое тело пришлого врача? Злобная, похожая на ворона женщина не сказала ничего и позволила мальчику пройти.

Над Россаком царила непроглядная тьма. Мальчик втолкнул подвесную тележку в лифт и доехал на нем до первого яруса джунглей. Потом он вышел из лифта и повлек тележку вперед, в глубь джунглей, в их самые темные и глухие заросли, не обращая внимания на угрожающие звуки, хлещущие по лицу ветви и на зловещие тени.

 

После того как Йорек Турр бежал с Коррина, ему понадобилось почти два месяца для того, чтобы добраться до уязвимого сердца Лиги Благородных — ее столицы.

За это время Турр ухитрился похитить другое судно на одной из планет, население которой было практически уничтожено великой эпидемией. Планета эта находилась на дальней окраине Лиги. Так как сам он был невосприимчив к заразе, то на сердце его потеплело, когда он увидел, какие опустошения и сколько страданий и смертей принесла людям эта новая Черная Смерть. От таких картин сердце его радостно пело.

На многих планетах количество живых уменьшилось настолько, что дальнейшее существование цивилизации на них можно было считать поставленным под большой вопрос. После двух десятилетий практического паралича межпланетной торговли, горстки выживших как стервятники бросались друг на друга за обладание остатками запасов, жилищ и орудий труда. На некоторых планетах до восьмидесяти процентов населения погибло от самой болезни или ее последствий. Для того чтобы оправиться от такой вселенской катастрофы, человечеству понадобится не одно поколение.

И все это благодаря моей оригинальной идее.

Он сделал остановки еще на двух планетах, собирая по пути нужные ему сведения, похищая деньги, выдумывая себе подходящую легенду и маскируясь. Ему было страшно интересно узнать, как все изменилось после его мнимой смерти и добровольного изгнания в мир мыслящих машин.

Одним из самых главных изменений стал возросший религиозный фанатизм, организованный культом Серены с его страстью к идиотскому уничтожению полезных приспособлений и оборудования. Турр не мог сдержать улыбки, наблюдая, как ревностные последователи культа старательно и бессмысленно крушат все, что попадает им под руку. Такого исхода он не предполагал, но результат не вызывал у него возражений. Эти людишки сами причиняли себе беды и несчастья.

Направляясь в Зимию, Турр надеялся увидеть и оценить результаты действий другого своего враждебного людям изобретения — маленьких механических пожирателей, — которые тоже наводили ни с чем не сравнимый ужас на население. Вопреки мнению Эразма, Турр не получал удовольствия от чужой смерти как таковой, просто он во всем любил законченность…

Ко времени, когда Турр наконец добрался до места назначения, он окончательно перевоплотился в образ беженца с Балута, одной из пораженных эпидемией планет, где от нее погибла большая часть населения. Салуса превратилась в центральный распределительный пункт, из которого беженцы направлялись на другие планеты для восстановления количества населения и улучшения его генофонда на основании отборного наследственного материала, подготовленного россакскими Колдуньями. Турр ухмылялся. В каком-то смысле он содействовал улучшению породы народонаселения.

Он поражался упорству и настойчивости Лиги в попытках восстановить прежнюю жизнь, сделать все, как было, вместо того чтобы двигаться вперед, не оглядываясь в прошлое. Как только он займет в мире людей подобающее ему руководящее положение, он приложит все силы, чтобы направить развитие именно в такое русло. Видя, насколько ослаблена и растеряна Лига, Турр не сомневался, что ему не составит труда добиться поставленной цели и возвыситься. С окончанием Джихада люди плыли по течению жизни, не имея перед собой достойной цели, а значит, он нужен человечеству.

Турр внимательно изучал исторические базы данных, просматривал курсы насквозь пропитанной пропагандой истории Джихада и с раздражением убедился в том, что его имя там вообще практически не упоминалось. И это после всего того, что он совершил, после всех его великих деяний на службе Джихада! Он сформировал полицию Джихада, помог Великому Патриарху Гинджо превратить его пост в один из важнейших в Лиге. Турр должен был сам стать Великим Патриархом, но он сделал величайшую ошибку — позволил Ками Боро-Гинджо плести ее интриги. Теперь, после долгого его отсутствия, Лига просто отмахнулась от него, вычеркнула из своей исторической памяти.

Когда было закончено обследование, и результаты анализов показали, что Турр не заражен вирусом, бывший начальник джи-пола ступил наконец впервые за многие десятилетия на землю Зимин. Город сильно изменился, все мало-мальски высокие здания были украшены транспарантами с изображениями святой Серены, Маниона Невинного и Иблиса Гинджо. На всех углах и в каждом переулке были видны мемориалы, украшенные ноготками.

К вящему своему неудовольствию и разочарованию, Турр узнал, что джипол был расформирован. С тех пор как двадцать лет назад закончилась война, службы безопасности Лиги пришли в полное расстройство. Да что там, они просто смехотворно расслабились! Внимательно изучив обстановку и разработав подходящий метод, Турр легко проникал в центре города в любые запретные зоны.

Теперь Великим Патриархом был Ксандер Боро-Гинджо, племянник и преемник Тамбира. Этот новый Патриарх родился лишь спустя несколько лет после того, как Турр инсценировал свою смерть. Судя по всему, Ксандер был весьма слабым и нерешительным руководителем, жирной ручной куклой, которой может и должен манипулировать любой подходящий хозяин.

У Турра жгло в груди от обиды. Именно теперь, после всего, что произошло, он, и только он, заслуживал быть Великим Патриархом. Турр всегда отличался красноречием и убедительностью в словах и поступках, и поэтому надеялся, что сможет легко добиться этой цели. В нужный момент он раскроет правду и объявит о своем чудесном спасении и возвращении, станет рассказывать вымышленные истории о том, как он попал в плен к мыслящим машинам и какие муки пришлось ему там перенести. Потом он скажет о своем долге. Люди осознают свои потребности и оценят мудрость предложений Йорека Турра.

Исподволь, не привлекая к себе внимания, он начал изучать план дома Великого Патриарха, его распорядок дня и маршруты его перемещений. Изучил он также и расположение научных исследовательских центров, административных зданий и генерального штаба Армии Человечества, а также узнал распределение функций между различными административными учреждениями. Очевидный рост численности бюрократии говорил о том, что в Лиге уже начался застой, что она пошла по неверному пути развития, на котором не добьется ничего великого.

Турр решил, что прибыл как раз вовремя, чтобы исправить положение, пока разложение не зашло слишком далеко.

Для него не составило никакого труда выработать план проникновения в резиденцию Великого Патриарха. Сняв с себя потрепанную одежду балутского беженца, Йорек Турр добыл одежду служащего Лиги, избавился от трупа и вошел в административное здание.

Турр нисколько не сомневался, что как только он откроется Ксандеру Боро-Гинджо, его немедленно возвеличат как героя Джихада. Начнутся торжества и парады в его честь, люди будут стоя приветствовать Турра аплодисментами, слушая эпические истории о его вымышленных похождениях. У Турра от сладостного предвкушения горели глаза.

Не соблюдая практически никаких мер предосторожности, он прошел в подходящее помещение, через окно выбрался на пожарную лестницу и добрался по ней до окна кабинета Великого Патриарха. Дождавшись, когда Боро-Гинджо окажется один, Йорек Турр без труда вошел в служебный кабинет Великого Патриарха.

Турр улыбался, выпятив грудь и ожидая бурных приветствий. Сидевший за столом Ксандер Боро-Гинджо посмотрел на неожиданного визитера в некоторой растерянности, но без страха или возмущения. На толстой шее висела золотая цепь — знак высокого звания этого человека.

— Кто вы такой и зачем явились сюда? — Ксандер отодвинул в сторону объемистую книгу, которую только что читал. — Вам назначена аудиенция?

Тонкие губы Турра сложились у насмешливую улыбку.

— Я Йорек Турр, бывший начальник полиции Джихада. Я был правой рукой и советником вашего деда.

Лечение, продлевающее жизнь, заморозило внешность Турра в возрасте человека, только что перешагнувшего начало шестого десятка, правда, в последние пять лет у Турра появились какие-то странные тики и подергивания, и он думал, что Омниус сыграл с ним какую-нибудь злую шутку. Но этот карикатурный уродец — пародия на вождя, — сидевший за столом, кажется, не поверил в реальный возраст Йорека Турра.

— Это действительно очень интересно, но через несколько минут у меня начинается важное совещание.

— Значит, вам придется перенести его и заняться еще более важным делом, Ксандер Боро-Гинджо. — Турр угрожающе приблизился к Великому Патриарху. — Это я должен был стать преемником Иблиса Гинджо, но ваша бабушка украла золотую цепь, а потом Великим Патриархом стал ваш дядя Тамбир. Мне снова было отказано в том, что принадлежало мне по праву. Я много лет ждал, когда будут признаны мои права, но теперь наконец настало время повести Лигу в верном направлении. Я требую, чтобы вы подали в отставку и передали мне свои полномочия.

Ксандер был явно озадачен и смущен таким предложением. Его полное лицо лоснилось от хорошей жизни, глазки были тусклыми — от пьянства, наркотиков или просто от недостатка интеллекта.

— Почему, собственно, я должен это делать? И как, вы говорите, ваше имя? Как вы сумели попасть…

Помощник Великого Патриарха открыл дверь.

— Сэр, совещание… — Он удивленно воззрился на Турра, который посмотрел на молодого человека испепеляющим взглядом. Жалко, что он не захватил с собой кинжал. — О, простите, сэр! Я не знал, что у вас посетитель. Кто это, сэр?

Ксандер, пыхтя, поднялся с места.

— Я не знаю, и вам не следовало пускать его сюда. Позовите охрану, чтобы его вышвырнули вон.

Турр вспыхнул.

— Вы делаете серьезную ошибку, Ксандер Боро-Гинджо. Помощник позвал охранников, которые, вбежав в кабинет, окружили Йорека Турра. С огорчением он понял, что ввиду численного превосходства противника не сможет настоять на своем.

— Я рассчитывал на лучший прием, учитывая, что очень много сделал для Лиги.

В голове у него стучало, и в какой-то момент он едва не потерял представление о том, где находится. Почему эти люди слепы и ничего не видят?

Великий Патриарх покачал головой.

— Этот человек страдает какой-то манией и наваждениями. Боюсь, что он очень агрессивен и может представлять опасность, — с этими словами он снова взглянул на Турра. — Никто не знает, кто вы такой, сэр.

Одно это, сказанное будничным тоном замечание, едва не привело Турра в ослепляющую ярость. Он едва сдержался, не желая попусту жертвовать жизнью. Когда охранники вывели Турра из кабинета, Ксандер Боро-Гинджо и его помощник занялись подготовкой к совещанию. Турр не стал сопротивляться, разыграл полное смирение и послушно пошел за охранниками, которые попросту выгнали его из административного здания.

Подавленный собственной глупостью, он понял, что слишком долго жил среди мыслящих машин. Он был правителем Валлаха IX, имея абсолютную власть распоряжаться своими подданными. Он забыл, какими глупыми и неуправляемыми могут быть хретгиры. Он мысленно укорял себя за эту ошибку и поклялся никогда больше ее не повторять. Что же касается плана… Ну что ж, его придется улучшить и полностью переработать.

Охранники были неопытными солдатами, которые не привыкли иметь дело с таким изощренным убийцей, как Йорек Турр. Однако он не стал убивать их, чтобы не привлекать к своей персоне лишнего внимания. Вряд ли он сможет спокойно разрабатывать планы и одновременно прятаться от охотящихся за ним полицейских ищеек.

Как только внимание охраны было чем-то отвлечено, Турр без труда скрылся от них, исчезнув в переулках центра Зимин. Они с криками принялись преследовать его, но Турр легко ушел от погони. Хотя охранники вызвали подкрепление и искали пропавшего самозванца в течение нескольких часов, он все же смог укрыться в надежном месте, где можно было сосредоточиться и подумать.

Залог успеха — достаточное время и тщательно разработанный план. Если соблюсти эти условия, то скоро он получит все, чего заслуживает.

 

Независимый робот стоял в одном из обширных выставочных залов Центрального Шпиля, ожидая назначенной аудиенции. Хотя всемирный разум мог общаться со своими подданными где угодно, Омниус, видимо, решил, чтобы Эразм оценил его новые шедевры. Все причудливые образчики электронной живописи, скульптуры и геометрические формы драгоценных камней носили подражательный характер и были начисто лишены какого бы то ни было вдохновения. Омниус воображал, что становится все более одаренным, просто увеличивая количество своих поделок.

Все стало только хуже, когда с Омниусом стали «сотрудничать» две отдельно сохраненные базы данных.

Работая в полном согласии друг с другом, все три Омниуса сотворили нагромождения ярких цветов и случайных сочетаний механических форм, приправленных диссонансом синтезированных мелодий. Во всем этом не было даже намека на эстетическую гармонию.

Покинув выставку как можно скорее, робот взял с вмонтированной в стену плиты путеводный куб. Куб засветился, проверил идентичность посетителя с имеющейся информацией и показал платиновому роботу направление, в каком следовало идти. В Центральном Шпиле ежедневно менялась планировка и пути переходов из помещения в помещение. Форма здания также постоянно менялась по прихоти «художественных» озарений Омниуса.

Следуя за красными стрелками, появляющимися на гранях куба, Эразм вошел в большой зал и встал на движущийся пол, который по спирали поднял его на семидесятый этаж. Даже независимый робот устал от этих бесконечных и никому не нужных вариаций.

Когда Эразм вошел в помещение верхнего уровня Центрального Шпиля, то обнаружил там три воплощения Омниуса в разгар их безмятежной и лишенной всяких эмоций, но весьма насыщенной дискуссии. В психологии человека такую ситуацию обычно именуют множественным расщеплением сознания. Первичный Омниус изо всех сил пытался доминировать, но копии, доставленные на Коррин Турром и Севратом, тоже старались сохранить свой взгляд. Трио всемирных разумов пыталось действовать как одно электронное целое, но разница между их базами данных была для этого все же очень велика. Хотя их можно было легко объединить и попросту слить, они оставались разделенными и общались между собой по системе громкоговорящей связи через динамики, установленные на стенах камеры верхнего этажа.

— Я прибыл в назначенное время, — произнес Эразм, стараясь привлечь внимание к своей персоне. — Омниус потребовал моего присутствия. — Какой-то один из них.

Однако всемирные разумы с абсолютно несовпадающими фазами не обратили на независимого робота ни малейшего внимания даже после того, как он вторично напомнил о себе. Совсем недавно, к собственному безмерному удивлению, Эразм придумал клички для копий всемирного разума, точно так же, как он называл Гильбертуса Ментатом, а Первичный Омниус звал самого Эразма Мучеником после того, как тот чудесным образом уцелел после предполагавшегося полного уничтожения его баз данных. Мысленно копию, доставленную Севратом, Эразм окрестил СеврОмом, а копию, доставленную с Валлаха IX Йореком Турром, — ТуррОмом. Слушая спор, Эразм мог легко отличать эти копии по разнице тональности голосов и по информации, которую те использовали для подтверждения своих точек зрения.

Омниусы были в первую очередь озабочены своим пленением на Коррине, но не могли согласиться друг с другом в мерах, которые надо было в этой связи принять. Отчаянное наступление, организованное ТуррОмом на основе ложной программы, составленной Йореком Турром, захлебнулось, обернувшись катастрофой. Погибли более четырехсот боевых машин, и при этом практически не пострадали сторожевые орбитальные псы хретгиров. Но, в конце концов, сам Турр бежал, и его трюк не принес никакой пользы Омниусу, но заставил людей удвоить и утроить бдительность.

Слушая спокойные, но стремительные дебаты, Эразм понимал, что некоторые постулаты всемирных разумов лишены внутренней логики и демонстрируют полное непонимание сути человеческих реакций и приоритетов. Очевидно, даже Первичный Омниус не потрудился заглянуть в копии файлов памяти Эразма, откуда мог бы почерпнуть необходимые сведения и знания. Три копии дошли до крайности в своих выводах, которые становились все менее и менее гибкими. Робот был бы рад поправить их, но эти ослепленные и свихнувшиеся всемирные разумы отнюдь не желали его слушать и продолжали не замечать его присутствия.

Правда, в некоторых вещах члены трио были согласны друг с другом: неразумно держать все три копии Омниуса только на Коррине. Первичный Омниус предлагал выпустить в космос нормализованные электронные копии огромного компьютерного разума и направить этот поток механического сознания на любые подходящие планеты. ТуррОм возражал на это, что нет приемников для улавливания таких сигналов, не говоря уже о том, что с расстоянием сигнал станет более диффузным и рассеянным и, в конце концов, попросту исчезнет, угаснув в глубинах космоса. Это будет напрасной тратой энергии и сил.

Омниус Севрата настаивал на более реальном выборе. СеврОм предлагал колонизировать двадцать или около того несоюзных планет. Как только мыслящие машины устроят там свои форты, возрожденный Омниус сможет снова распространиться и на другие планеты, тем самым восстановив Синхронизированную Империю всемирного разума. Он был настроен оптимистически и высказывал убеждение в том, что можно отыскать способ преодоления смертоносных скрэмблерных полей, но не объяснял, как можно это сделать практически.

У ТуррОма — после его первой самостоятельной акции — разгорелся аппетит на насильственные действия, и он предлагал повторить попытку прорыва, бросив в наступление весь наличный машинный флот. Он призывал смириться с огромными потерями, так как питал надежду, что какую-то часть флота удастся сохранить в такой самоубийственной атаке. Однако в случае, если тотальное наступление не увенчается успехом, то фанатичные люди — хретгиры — разбомбят Омниуса своими импульсными атомными бомбами и полностью и окончательно уничтожат всякие следы всемирного разума. ТуррОм признавал, что это слабый пункт его плана.

В целом планы всех трех Омниусов отличались одним недостатком — они были нереальны и имели крайне малые шансы на успех. Эразм был заинтригован, видя, на какие ухищрения вынужден идти Первичный Омниус, чтобы убедить свои вспомогательные воплощения.

Месяц за месяцем корабли роботов бросались в пробные атаки, стараясь преодолеть скрэмблерные сети сторожевого флота людей, но каждый раз волны наступления захлебывались, и машины отступали, неся большие потери, что было вполне предсказуемо. За девятнадцать лет Омниус практически истощил на планете запасы минеральных ископаемых, выбирая из коры планеты металлы и другое сырье, обрабатывая и перерабатывая его. Планета к настоящему времени была практически истощена. Стало трудно добывать необходимые для производства и воспроизведения сложных гель-контурных цепей редкие элементы и молекулы. Замедлилось и производство боевых кораблей. Эразм понимал, что Коррин скоро станет уязвимым просто в силу изнашивания кораблей, выдерживавших осаду людей.

Он, именно он, должен найти решение — для себя и Гильбертуса — до того, как это случится.

Эразм уже много лет пытался разработать подходящий и надежный план бегства. Удалившись с Коррина, он и Гильбертус смогли бы сосредоточиться на решении ментальных проблем, когда им перестанет мешать в этом докучливый и эксцентричный всемирный разум.

Независимый робот оставил на вилле Гильбертуса, который продолжал биться с головоломкой, с настоящим вызовом его умственным способностям — с клоном Серены Батлер. Этот мускулистый мужчина был способен искусно и виртуозно пользоваться нервными путями головного мозга, экстраполируя переменные и последовательности до пятидесятого порядка. Этот удивительный человек хранил в памяти всю информацию о том, что ежеминутно и ежедневно происходило в его обыденной жизни, причем хранил во всех мельчайших подробностях, только благодаря тому, что умел невероятно эффективно организовать работу своего головного мозга.

Стараясь привлечь внимание всемирных разумов, которые продолжали упорно игнорировать его, Эразм принялся стучать по стене своим металлическим кулаком, научившись этому приему у Гильбертуса, который часто пользовался им, когда был еще непослушным мальчишкой.

— Я здесь, я пришел. Что вы хотели обсудить со мной? Робот хотел было еще швырнуть на пол путеводный куб, но раздумал и вместо этого лишь крепче прижал его к груди. Это была, конечно, всего лишь имитация гнева, но она представлялась ему неплохой возможностью исследовать природу этой чисто человеческой эмоции.

Три гармонично сработавших всемирных разума одновременно произнесли:

— Перестань проявлять нетерпение, Эразм, ты ведешь себя, как хретгир.

У робота уже были наготове отличные возражения, но он благоразумно решил удержать их при себе и не высказывать вслух. Вместо этого он положил путеводный куб на пол. Жидкостно-металлический пол тотчас же поглотил куб, и над исчезнувшим предметом снова сомкнулась гладкая блестящая поверхность.

Омниусы возобновили свой спор.

Внезапно в помещении появился Рекур Ван, которого вез на тележке сторожевой робот, снабженный, как и Эразм, путеводным кубом.

— Настало время моей аудиенции! — закричал безрукий и безногий человек, возвысив голос, чтобы машины услышали его.

— Я пришел первым, Обрубок, — без всякой злобы, просто констатируя факт, сказал Эразм, увеличив громкость голоса лишь до необходимого уровня.

Голоса трех споривших всемирных разумов оставались лишенными всякого выражения, но громкость синтезированных голосов постепенно возрастала, так что вскоре эти звуки стали такими сильными, что в резонанс голосам стены и пол помещения начали угрожающе трястись и вибрировать. Три Омниуса обвиняли друг друга в глупости и неэффективности. Рекур Ван и Эразм слышали, как увеличивается темп обмена репликами. У них нарастало чувство любопытства и одновременно тревоги. Наконец стало ясно, что Первичный Омниус убежден в том, что является единственным истинным Богом вселенной, что якобы согласовывалось с его собственными расчетами и теми сведениями, которыми снабдил его Эразм. Омниус решил, что вполне подходит под определение божества. Именно он обладает окончательным знанием и окончательным могуществом.

— Я объявляю вас обоих ложными богами, — внезапно загремел Первичный Омниус.

— Я не ложный бог, — возразил СеврОм.

— Так же, как и я, — в унисон ему вторил ТуррОм.

Какая причудливая троица. Ирония заключалась в том, что Омниус, который всегда ожесточенно критиковал эмоционально окрашенные религиозные верования людей, теперь кончил тем, что разработал религиозную систему для самого себя, водрузив на вершину этой системы мыслящую машину.

Без всяких предупредительных сигналов трио спорящих всемирных разумов внезапно достигло точки воспламенения. Помещение мгновенно наполнилось вспышками электрических разрядов, стены — от пола до потолка — вспыхнули пламенем. Эразм легко отбежал в сторону и остановился у входа, наблюдая за тем, что происходит в пылающей камере.

Ослепительно желтая вспышка содрала обшивку с робота, привезшего Рекура Вана, и человек закричал от боли, когда осколки металла впились ему в кожу. Тележка с аппаратурой жизнеобеспечения опрокинулась и рухнула на упавшего сломанного робота.

С досадой Эразм вспомнил, что Рекур Ван работает над проектом создания изменяющей форму биологической машины. Этот Обрубок обладает большим научным потенциалом.

Внезапно в камере наступила гробовая тишина. На этот раз один из вторичных разумов заговорил зловещим тоном:

— Теперь мы остались вдвоем и можем начать наше правление.

— Так и должно было случиться, — ответил другой. — Ни один из нас не является ложным богом.

Итак, в этой электронной драке Главный Омниус был уничтожен. Первичный Омниус, которого Эразм знал на Коррине столько лет, перестал существовать. Стены начали угрожающе морщиться и сотрясаться, и Эразм испугался, что Центральный Шпиль может рухнуть или сильно изменить форму, прежде чем он успеет его покинуть.

К удивлению независимого робота, Рекур Ван был жив. Человек громко стонал и беспомощно корчился на полу. Поспешив к нему — только ради того, чтобы сохранить ценнейший ресурс, — Эразм склонился над тлулаксом, подхватил на руки его и тележку и покинул шатающуюся башню Центрального Шпиля. Они успели оказаться на противоположной стороне площади, когда здание вдруг резко изменило свою форму. Видимо, оставшиеся всемирные правители сумели объединить свои желания и волю. Башня стала выше и острее.

— Это совершенно неожиданно и очень интересно, — сказал Эразм. — Похоже, что всемирные разумы лишились рассудка.

Беспомощный тлулакс поднял обожженное лицо и посмотрел на причудливые пируэты башни Первичного Омниуса.

— Может быть, нам лучше попытать счастья у хретгиров?

 

Хотя Адриен принял решение не вторгаться пока в насыщенную парами меланжи камеру, куда добровольно заточила себя его мать, он все же мучился сомнениями и в раздумье мерил шагами свой кабинет. Ни братья, ни сестры, жившие на разных планетах и занимавшиеся делами корпорации «ВенКи», ничем не могли ему помочь. Сомнительно, чтобы они вообще смогли понять всю щекотливость и тяжесть его положения.

Находившаяся в туманной оранжевой атмосфере камеры Норма превосходно чувствовала нерешительность и озабоченность сына. Тревога за судьбу матери отвлекала его от насущных проблем корпорации. Но он отчетливо понимал, что если его странная, таинственная мать действительно сможет научиться правильно и безопасно управлять спейсфолдерными кораблями, то «ВенКи» сможет впредь держать под своим контролем всю галактическую торговлю. Но Норма целиком зависела от его способности поддерживать жизнеспособность компании, так как для осуществления следующего решающего шага требовалось создание не менее грандиозной инфраструктуры.

Надо будет рассеять его безосновательный страх. Заканчивая свою главную работу, главное дело своей жизни, Норма понимала, что наступает время перемен. Адриен нуждался в ответе, который не только ободрит, но и воодушевит его.

Силой заставив свое беспредельно расширенное сознание обратиться к обыденным делам реального мира, сконцентрировавшись на своем физическом теле и его непосредственном окружении, Норма позвала к себе сына. С трудом произнося слова ставшими непослушными губами, рисуя буквы на пятнах меланжи, она убедила Адриена войти к ней в камеру, предварительно надев защитную дыхательную маску и очки, чтобы прикрыть глаза от воздействия едких паров меланжи.

Сын не стал спорить с ней или подвергать сомнению смысл ее приглашения. Он выбежал из лабораторного помещения, чтобы отдать соответствующие распоряжения. Меньше чем через полчаса он вернулся, облаченный в защитный костюм полного профиля. Очевидно, он не хотел рисковать и решил не подвергать экспозиции к концентрированным парам меланжи даже открытую кожу. Норма решила, что, вероятно, это было разумное решение.

Отдав мысленную команду и воспользовавшись при этом навыками Колдуньи, к которым она, впрочем, прибегала весьма редко, Норма раскрыла часть своей камеры. В бак ворвался поток свежего воздуха, и меланжевый газ заклубился неистовым водоворотом, оставшись внутри опытной камеры. Хотя Адриену было не по себе, он бесстрашно поднял голову и вошел в камеру, наполненную парами меланжи. Дверь наглухо закрылась за ним, и Норма, полной грудью вдыхая пряность, смотрела, как сын бредет сквозь оранжевый мрак.

— Какую вселенную мне довелось увидеть, Адриен! — воскликнула Норма. — И мне еще столько предстоит узнать!

Адриен испытывал радость от одного того, что может находиться рядом с матерью.

— Надо установить громкоговорящую связь, мама. Это было просто невозможно — возникало так много вопросов, но мы не могли до тебя достучаться.

Он опустился на колени возле полуистлевшей подушки на полу камеры.

— Громкоговорящая связь — это приемлемо, — сказала она. — Но так как у нас с тобой полное взаимопонимание, Адриен, и так как мы полностью доверяем друг другу, то ты можешь в любое время входить в эту камеру, когда я скажу тебе, что это безопасно.

Озадаченный Адриен спросил:

— А когда входить в твою камеру небезопасно?

— Когда я применяю свой ум, свое предзнание для вычисления безопасного курса спейсфолдерного корабля через свернутое пространство. Разве ты забыл цель моего проекта?

Голос ее звучал довольно зловеще даже для нее самой, когда она принялась объяснять, насколько высокая концентрация меланжи усилила ее способность предвидеть будущее и избегать опасных путей преодоления пространства. — В уме я уже выработала все детали окончательного решения.

Сквозь стекло маски она жадно разглядывала патрицианские черты сына, видя, что он все еще испытывает глубокую озабоченность.

— Я все понимаю, мама, но я должен быть уверен в твоей безопасности. Позволь медикам осмотреть тебя и сделать заключение о твоем состоянии. Ты выглядишь совершенно истощенной.

— Я чувствую себя лучше, чем когда-либо раньше, — ответила она с отчужденной улыбкой на широком лице с резко обозначенными чертами. — Я абсолютно здорова.

Внешне, правда, ее тело деградировало настолько, что было непонятно, как оно выдерживает тяжесть непомерно увеличившейся головы. Кожа сморщилась, конечности потеряли присущую им форму, став тонкими палочками.

— Я превратилась во что-то не совсем мне понятное… и продолжаю превращаться дальше.

Она взяла его большую сильную руку в свою крошечную ручку и сильно сжала пальчики. Глядя на Адриена проникновенными, подернутыми густой меланжевой синевой глазами, Норма сказала:

— Погрузите мою камеру в один из спейсфолдеров, чтобы я смогла продемонстрировать мои новые навигационные способности. Я смогу пилотировать такое судно.

— Ты уверена, что это безопасно?

— Адриен, жизнь вообще очень опасная и вредоносная штука. Но как нераспустившийся бутон она содержит в себе невероятную красоту, отражение промысла Божьего, его предначертаний относительно вселенной. Безопасно ли путешествие сквозь свернутое пространство? Но по сравнению с чем? Статистически это может быть безопаснее, чем родить ребенка, но… да, оно опаснее, чем прятаться от него и не выходить за порог своего дома.

— Да, нам действительно нужен этот прорыв, — согласился Адриен, снова начав думать как деловой человек. Потом он упрямо скрестил руки на груди, поднявшись среди облаков меланжи. — Но если ты утверждаешь, что это безопасно, то я настаиваю на том, чтобы полететь вместе с тобой хотя бы для того, чтобы продемонстрировать всем мою веру в твои способности.

Она медленно кивнула, большая голова качнулась вниз и вверх на тонюсеньком стебельке атрофированной шеи.

— Ты хорошо умеешь вести переговоры — в точности как твой отец. Отлично, значит, я покажу тебе вселенную во всей ее красоте.

Приготовления к ее первому полету на спейсфолдере были закончены под ее тщательным, хотя и опосредованным наблюдением и под придирчивым контролем Адриена, который въедливо проверял каждую деталь. Этот полет будет необычным для Нормы — наконец это будут не теоретические выкладки, а настоящее дело. Испытание, проверка — и освобождение от сомнений.

Сотни кольгарских рабочих сделали все возможное для того, чтобы средних размеров спейсфолдер и камера, содержащая густые пары меланжи, соответствовали строжайшим стандартам эксплуатации. Когда в камере были установлены микрофоны и динамики, Адриен получил возможность напрямую общаться с матерью, хотя и испытывал подчас затруднения с получением от нее полезной информации в доступной форме и с привлечением ее внимания к обыденным деталям.

Когда все было готово к полету, на борт корабля поднялись только два человека. Норму перенесли на корабль в ее камере, а Адриен поместился в каюте на той же палубе. Он понимал, что, согласившись на этот полет, ставит на карту будущее корпорации, так как его братья и сестры не были способны управлять компанией даже в десять раз меньшей, чем «ВенКи».

Но Адриен доверял матери. Сквозь прозрачный плаз они могли видеть друг друга и общаться через систему персональной связи. Двигатели Хольцмана свернут пространство и в мгновение ока доставят их в любую точку известной вселенной. Норма сама выберет нужный курс.

Перед посадкой Норма велела максимально увеличить концентрацию меланжевого газа в камере, чтобы достичь нужного уровня предзнания. Тогда космос и вселенная развертывались перед ней, как лепестки прекрасного распускающегося цветка. Каждый раз, когда Норма вглядывалась в глубины космоса, он начинал казаться ей еще более красивым и манящим. На этот раз она совершит рывок, ведя корабль путем предзнания, путем, уже проложенным в ее безграничном сознании.

Норма сосредоточилась на будущем, внутренним взором увидела крутящиеся словно в водовороте цвета космоса, а в нем ясно различала ее маленький, затерянный в беспредельных просторах кораблик. Это была космическая головоломка, но Норма отчетливо понимала и видела все ее хитросплетения. Пространство свернется вокруг космического корабля, окружив его тесными любовными объятиями, подобно матери, баюкающей свое дитя. Она при этом каким-то шестым чувством ощущала неслышный уху гул, исходивший от трепещущей жизни Адриена, находившегося за ее спиной в надежно защищенной каюте.

Когда двигатели Хольцмана свернули пространство и по короткой дуге перевели одни координаты в другие, путь корабля был предрешен, и он заскользил сквозь слои свернутого пространства-времени. Адриена трясло от вибрации корабля и от страха, что сознание отделится от тела, но он нисколько не жалел, что отважился на это предприятие.

Потом они перенеслись на противоположную сторону «рулета» свернутого пространства, оказавшись возле пункта назначения. Норма явственно видела, как Адриен перенесся из одной системы координат в другую. В какой-то момент вселенная съежилась до пренебрежимо малого размера и такой переход занял всего лишь мгновение.

— Мы сделали это, мама! Посмотри вниз! — Ошеломленный Адриен смотрел во все глаза на расстилавшуюся под кораблем картину, узнавая сухую, растрескавшуюся поверхность знакомой планеты. С орбиты она выглядела как чан, наполненный сверкающим расплавленным золотом. — Арракис? Да я же бывал здесь много раз.

— Для моего первого путешествия на спейсфолдере, — сказала Норма, — я решила выбрать, как наиболее подходящую, именно эту цель. Ведь эта планета — единственный источник меланжи.

Арракис манил ее как колыбель, где родился источник предзнания, местом, на котором можно построить все, что еще только должно наступить — для нее, для Адриена, для всего человечества.

— Это удивительно, и по многим причинам, — заговорил Адриен. — При таком гарантированном попадании к месту назначения, то есть к месторождениям пряности, учитывая мгновенность путешествия, компания получит грандиозные прибыли.

— Не все прибыли можно выразить в деньгах, сынок, — сказала Норма. — Арракис сам подобен пряности, он непостижим по сложности и ценен сверх всякой меры.

Норма понимала, что пряность и навигация связаны неразрывной цепью. Поставки меланжи отныне должны стать гарантированными. Компании «ВенКи», видимо, придется содержать собственные вооруженные силы для охраны песков с месторождениями меланжи. Арракис — не то место, где проживают законопослушные граждане. Это жестокий, неукротимый мир, где выживает только сильнейший.

Сидя в своем запечатанном баке с парами меланжи, Норма снизилась над пустынной планетой, воспользовавшись, обычными традиционными двигателями. На фоне океана дюн спейсфолдер выглядел сущим карликом. Своим мысленным взором Норма смогла рассмотреть огромных червей, пыльные облака и жесточайшие бури Кориолиса. Ум ее открылся сразу в двух измерениях — она прозревала прошлое и будущее, она видела в пустыне множество людей, которые передвигались по ней или пешком, или верхом на червях.

— Если бы нам удалось отыскать иной источник пряности, чтобы мы не зависели от этой планеты, которая уже заполонена искателями пряности, — сказал Адриен. Слова его транслировались в, камеру, заполненную клубами меланжевого пара. — Со времен большой эпидемии все знают, что на Арракисе ждет богатство. Сюда хлынули все — от старателей до работорговцев.

— Меланжа — сердце вселенной, — сказала Норма. — У вселенной может быть только одно сердце.

Зависнув над огромной пустыней, Норма ясно видела внутренним взором будущее человеческой торговли. Адриен просто не понимал, какую мощную организацию он может создать.

— История сохранит имя твоего отца как изобретателя таких великих кораблей, — сказала Норма. — Аурелия будут помнить как прозорливого изобретателя, великого патриота человечества. Пройдет время, все участники нынешних событий умрут, и никто уже не сможет отличить факты от мифа. Эта мысль приносит мне счастье и покой. Это будет моим прощальным даром человеку, которого я люблю. Я хочу, чтобы ты понял это как руководитель «ВенКи», компании, которую ждет великое будущее.

Адриен в ответ согласно кивнул.

— Ты делаешь это из любви и в знак признательности отцу, который был когда-то единственным человеком, верившим в тебя. Я все очень хорошо понял, мама.

Пробыв довольно много времени над суровой пустыней Арракиса, Норма Ценва снова включила двигатели Хольцмана и отправилась в обратный путь, держа курс на Кольгар.

 

Оставшиеся в живых после налета на деревню измученные жители последовали за Эльхайимом и Исмаилом в основное поселение в отдаленных скалах. Эльхайим предложил доставить людей с самыми тяжелыми ранами в город для оказания им медицинской помощи.

Исмаил не хотел даже слушать этого.

— Как ты можешь предлагать такое? Эти люди едва избежали рабства, а теперь ты сам хочешь отправить их в пасть чудовища, которое породило само рабство?

— Не все пришельцы работорговцы, Исмаил. Я всего лишь пытаюсь сохранить людям жизнь.

— Сотрудничество с чужестранцами — это игры с полудиким неприрученным зверем. Твоя примиренческая политика уже стоила этим людям смерти близких. Не пытайся выжать из них еще кровь. Мы сами позаботимся о них теми средствами, какими располагаем.

Когда они добрались до пещер основного селения, новость распространилась среди народа с быстротой лесного пожара. Исмаил, проявив себя твердым лидером и сильной личностью, успокоил людей.

Оставив старика в покое с его старомодными взглядами, Эльхайим — формальный наиб — решил действовать сам.

— Я понимаю чужеземцев лучше, чем ты, Исмаил. Я отправлю письма в городки «ВенКи» и подам официальную жалобу в Арракис-Сити. Такие вещи нельзя оставлять безнаказанными.

Исмаил почувствовал, что гнев вырывается наружу, ломая все преграды его сдержанности.

— Они посмеются над тобой. Работорговцы всегда охотились на дзенсуннитов, а ты сам собираешься влезть в расставленные нам силки.

Когда пасынок все же отправился в путь по густонаселенным городам, Исмаил созвал всех здоровых, имеющих право голоса членов племени на большой совет в обширной пещере собраний. Как единственная женщина старейшина племени Хамаль представляла на собрании всех женщин, которые, впрочем, жаждали крови не меньше, чем мужчины. Многие сильные молодые люди, помнившие легенды о Селиме, тоже настаивали на мести — на казни преступников.

Пристыженные, горящие жаждой убийства, вспоминая со смущением, сколько раз они игнорировали предостережения Исмаила, самые сильные люди племени стали готовиться к походу мщения. Они вооружились и составили команду охотников, группу клана, которой предстояло найти работорговцев и свершить кровавую месть.

— Эльхайим говорил, что знает, где они находятся. Он и поведет нас, — сказал Исмаил.

Когда Эльхайим вернулся из Арракис-Сити со смутными уверениями властей усилить борьбу с похищениями и издать соответствующие постановления, его ждала готовая к действию группа клана. Увидев выражения лиц воинов и понимая, какие мысли их обуревают, у Эльхайима, как наиба, не осталось иного выбора, как возглавить поход самому.

Хотя Исмаил был намного старше всех, кто вызвался принять участие в экспедиции, он тоже решил идти в поход. Вопреки — а может быть, и благодаря — печали и горю по поводу того, что случилось со столь многими дзенсуннитами, среди которых были и внуки Хамаль, Исмаил был полон сил и энергии, словно принял большую дозу пряности. Он мог сам нанести удар тем, кто грубо вторгся в его мир, в котором он так яростно сражался за то, чтобы иметь право назвать его своим родным домом.

— Возможно, это будет моя последняя битва. Возможно, я погибну. Если даже это случится, мне не на что будет жаловаться.

Они пересекали пустыню, двигаясь стремительно и бесшумно. Проскользнув словно тени мимо омытых жарким солнцем скал, охотники поздним вечером следующего дня увидели лагерь чужестранцев. Люди пустыни спрятались за камнями и принялись обдумывать план атаки.

Один из бойцов предложил, чтобы они проникли в лагерь ночью и похитили у чужеземцев все припасы и воду.

— Это будет прекрасная месть.

— Или мы можем перерезать магистрали, подающие топливо, в двигатели занбарских машин. Мы оставим этих людей в пустыне, где они будут медленно умирать от жажды!

— Или станут пищей для Шаи-Хулуда.

Но у Исмаила не было терпения на такую долгую и слишком медленную месть.

— Когда-то, очень давно, мой друг Алиид сказал: «Нет ничего лучше, чем ощущать на пальцах кровь поверженного врага». Я намерен убить этих чужестранцев сам, своими руками, а не отдавать сладость мести планете.

Когда пала ночная тьма и первая луна скрылась за горизонтом, охотники рванулись вперед, как скорпионы пустыни, с хрустальными кинжалами вместо жал. Работорговцы — их насчитывалось около дюжины — активировали свои генераторы и зажгли светильники, залив окрестность ярким светом. Они сделали это не для защиты, а для собственного удобства. Эти ротозеи даже не выставили на ночь охраны.

Дзенсуннитские мстители окружили лагерь и вплотную приблизились к нему. Хотя работорговцы были вооружены новейшим оружием, на стороне охотников было двукратное численное превосходство и внезапность. Это будет настоящее побоище.

Исмаил не хотел, чтобы нападавшие воспользовались старинными пистолетами и ружьями, так как это убийство было бы неуклюжим и безличным, но Эльхайим предложил ружьями разбить фонари. С этим Исмаил согласился. Мстители заняли исходные позиции и по сигналу Исмаила расстреляли плавающие светильники и генераторы энергии. Окрестность погрузилась в непроницаемый мрак.

Как волки, люди пустыни ринулись на добычу со всех сторон. Застигнутые врасплох чужеземцы выскакивали из-под одеял, не понимая, что происходит. Некоторые хватали оружие и начинали стрелять наугад, так как даже не видели нападавших.

Дзенсунниты, пригибаясь к земле, использовали все естественные укрытия от огня работорговцев. Их дух и ярость сдерживались слишком долго, и теперь они предались свирепому истреблению врагов, устроив им настоящую кровавую баню. Сыны пустыни набрасывались на чужеземцев, кололи и резали их кинжалами из зубов песчаного червя, наслаждаясь своей ненасытной местью.

Находившийся в гуще схватки Исмаил тоже двигался по лагерю, ища свою жертву. Наконец ему попался низкорослый человек, который пытался скрыться в куче отражательной ткани. Трус не только не пытался защитить своих товарищей, он не имел мужества даже обороняться ради спасения собственной жизни.

Исмаил приподнял извивавшегося человечка. Когда глаза его привыкли к темноте, он, при свете разгоравшегося пожара, смог разглядеть черты врага. Исмаил увидел, что это тлулакс с характерным заостренным лицом и близко посаженными глазами. Он был поражен. Тлулакс оказался Варифом, тем самым неподготовленным старателем, которому двадцать лет назад Исмаил спас жизнь.

Тлулакс тоже узнал своего спасителя и назвал Исмаила по имени, обратившись к нему. Исмаил обнажил хрустальный кинжал. Его изогнутый клинок сверкнул в тусклом свете.

— Я спас тебе жизнь, а ты отплатил налетом на мое племя и убийством ни в чем не повинных людей? Похищением их и продажей в рабство? Я проклинаю тебя и твой вероломный род!

Вокруг раздавались удары и крики о пощаде. Вариф принялся вырываться, размахивая руками, как крыльями.

— Прошу тебя, не убивай меня, я на коленях молю о прощении. Я не хотел…

— Я забираю назад то, что дал тебе двадцать лет назад, — с этими словами Исмаил провел острым как бритва лезвием по горлу тлулакса, вскрыв яремную вену. Он запрокинул голову врага назад, чтобы кровь могла свободно вытекать во тьму ночи и литься на песок. — Это правосудие свободных людей, фрименов. Я отдаю твою воду пустыне. Кровь других я заберу для своего племени.

Он с отвращением отшвырнул мертвое тело в сторону, и оно отлетело в кучу тряпья, принадлежавшего проклятым чужеземцам. В такие моменты Исмаил начинал понимать, насколько прав был когда-то его друг Алиид. Тогда, на Поритрине, когда они оба были молоды, Исмаил всегда настаивал на том, что сначала надо искать мирные решения. Теперь наконец, по прошествии стольких лет, он смотрел на мир глазами давно погибшего Алиида. Иногда не бывает ничего слаще мести.

Покрывая шум, раздался голос Эльхайима:

— Остановитесь! Нам надо оставить некоторых из них живыми, чтобы отвезти в Арракис-Сити, где они предстанут перед судом. У нас должны быть доказательства их преступления.

Некоторые дзенсунниты в растерянности остановились. Другие продолжали убивать, словно не слыша обращавшегося к ним наиба. Исмаил схватил Эльхайима за ворот плаща.

— Ты хочешь отправить их к чужеземцам, Эльхайим? И это после всего того, что они причинили нам?

— Они совершили преступление. Пусть же их судят по их же законам.

— В их обществе обращение в рабство само по себе не считается преступлением, — злобно прошипел Исмаил. Он отпустил Эльхайима и оттолкнул его. Наиб едва сохранил равновесие. Эльхайим уже не мог руководить своими людьми и остановить кровопролитие. Исмаил поднял свою окровавленную руку и закричал так, чтобы его могли услышать все:

— Эти люди никогда не смогут расплатиться с нами сполна за свои долги. В нашем мире единственной монетой является пряность и вода. Так возьмем же их кровь, извлечем из нее воду и отдадим ее семьям, пострадавшим от налета.

Остальные члены племени оторопело взглянули на Исмаила, не решаясь последовать его примеру. Эльхайим, казалось, был в ужасе.

— Вода есть вода, — настаивал на своем Исмаил. — Вода — это жизнь. Эти люди отняли жизнь у наших близких, у наших друзей, когда напали на их деревню. Перережьте им глотки и выпустите из них всю кровь до последней капли, соберите ее в баки. Возможно, Бог посчитает это достаточной расплатой за их преступление. Об этом уже судить не нам, простым смертным.

Обреченные работорговцы продолжали кричать и умолять о милосердии, пытаясь сохранить жизнь, но дзенсунниты убили их всех, одного за другим. За одну ночь они собрали богатый урожай крови.

 

Вкрадчивым и увещевающим тоном Данте сообщил Квентину об успешном результате эксперимента проведенного с флотом Лиги. Взаимодействие лазерного луча и защитного поля с последующим полным уничтожением объекта атаки.

Пораженный Батлер, неспособный отключить свои слуховые датчики, был вынужден выслушать также объяснения Юноны, которая рассказала ему, что он сам, хотя и непреднамеренно, выболтал секрет самого слабого места в обороне Лиги. Квентин впал в неистовство, и после того, как его отключили от ходильного корпуса, погрузился в полное отчаяние, неспособный подсчитать, скольких солдат Лиги он обрек на смерть и сколько их еще погибнет по его милости.

Три титана извлекли емкость с мозгом Квентина из гнезда и лишили его доступа ко всякой ходильной форме. Инстинкт подсказывал, что надо умереть в бою, проявив доблесть и мужество, но в таком виде он был совершенно недееспособен. Кимеки лишили его рук и ног. Они отобрали его голос, зрение и слух. Он был для них не более чем беспомощной добычей. Лишенный точки отсчета времени, Квентин не знал даже, как долго он пробыл в изоляции.

Если бы он мог хотя бы отключить системы, поддерживавшие существование его головного мозга, если бы он мог сам предать себя смерти, то тогда он был бы уверен в том, что не откроет смертельному врагу ни одной тайны, не выдаст ни одного секрета.

Но Квентин был вынужден терпеть это свалившееся на его голову проклятие, ожидая малейшего шанса, который позволил бы ему нанести ответный удар кимекам. Особенно он хотел этого теперь, когда узнал о своем невольном предательстве. Он не такой трус, как Ксавьер Харконнен. Он с радостью отдаст жизнь в борьбе с этими гибридными противниками, с этими полумашинами-полулюдьми, но нельзя попусту тратить силы. Прежде чем действовать, надо убедиться, что есть реальный шанс навредить своими действиями титанам.

Он внезапно ощутил яркую вспышку света и к нему вернулось зрение. Вновь подсоединенные к его мозгу сенсоры показали обтекаемый ходильный корпус, в котором он узнал титана Юнону. Ему захотелось либо съежиться, уменьшиться в размерах, либо наброситься на женщину-титана. Если бы у его мозга были руки, он бы с радостью задушил эту проклятую бабу. Но у него не было такой возможности.

— Мы решили взять тебя с собой, — сказала Юнона. — Сегодня ты полетаешь.

Это действительно было ровно такое восхитительное ощущение, каким его описывали кимеки, и Квентин еще больше возненавидел их за это. Хотя Юнона много раз лгала ему, на этот раз она нисколько не преувеличила остроту и радость нового ощущения.

Неокимеки вставили емкость с мозгом Квентина в красивую космическую машину, выполненную в стремительных обтекаемых формах. Такие корабли кимеки использовали в своих межзвездных войнах. Когда эскадра оторвалась от поверхности Хессры, у Квентина было такое ощущение, что он — орел, парящий над бездной на стальных крыльях. Он мог подниматься вверх с потоками звездного ветра, совершенно ничем не скованный и не ограниченный. Он мог бесконечно падать вниз, как хищная птица, нацелившаяся на свою жертву, а потом резко изменить курс, ускоряясь в любом направлении по своему желанию.

— Многие неокимеки испытывают от полета подлинный экстаз, — передал Квентину Данте, летевший впереди небольшого отряда. — Если бы вы более охотно сотрудничали с нами, примере то давно бы испытали радость полета.

На какое-то мгновение Квентин забыл о своем ужасном и плачевном положении. От счастья и восторга кружилась голова. Это было подлинное упоение. Правда, сейчас ему пришлось умерить восторг и занять свое место в строю, рядом с другими кораблями кимеков. Сейчас он мог улететь, изменить курс, направить свой корабль в ядро какого-нибудь солнца, как сделал это предатель Ксавьер Харконнен, увлекая с собой на смерть Иблиса Гинджо.

Но чего он этим добьется? Он все еще хотел причинить вред титанам, расстроить их планы, произвести опустошение в их рядах. С каждым днем жажда мести становилась все сильнее.

Он летел вместе с Данте, удаляясь от Хессры, но все оружие на борту его корабля было дезактивировано и отключено. Он был словно ободранная хищная птица, лишенная острого клюва и крепких когтей, но все равно даже в таком виде Квентин мог наблюдать и ждать удобного случая.

Агамемнон с Юноной отбыли на другие планеты своей проклятой империи, а Данте решил проинспектировать пять планет, которые он недавно атаковал, чтобы проверить, как справляются с управлением назначенные им диктаторы неокимеки. Более века страдавшее от ига машин население, пережившее после этого ужас эпидемии, должно было уцепиться за любую надежду, как цепляется утопающий за соломинку. Кимеки же предлагали власть, могущество и бессмертие.

Для того чтобы сломить все общество, необходимы были всего лишь несколько новообращенных. Не всякий человек обладает силой духа и волей Квентина Батлера.

Наконец когда группа кимеков в своих летающих космических телах приблизилась к внешним орбитам солнечной системы Реликон, Данте не скрыл удивления, столкнувшись с экспедиционным отрядом Лиги, который прибыл сюда для оказания помощи бедствующей колонии людей. Лига еще не знала, что кимеки захватили Реликон больше месяца назад.

Корабли Данте мгновенно выстроились в боевой порядок, изготовились к стрельбе, зарядили пушки и приготовили к действию лазерные излучатели.

— Кажется, кто-то явился сюда поиграть с нами. — Титан обращался к Квентину, другие же кимеки шумно радовались, предвкушая потеху.

Квентин не испытывал ни малейшего желания участвовать в стычке с кораблями Лиги, тем более что на передовом судне он увидел опознавательные знаки политического флагмана. Инспекцию проводило лицо очень высокого ранга, ответственное за оказание гуманитарной помощи опустошенным планетам.

— Приготовиться к атаке, — приказал Данте. — Нас ждет здесь большая удача.

Квентин лихорадочно соображал, что ему делать. У него не было никакого оружия, но он понимал, что здесь произойдет массовое убийство, если он не предупредит флотилию Лиги о том, что кимекам известны разрушительные последствия взаимодействия лазерного луча с полем Хольцмана. Быстро проверив все системы своего корабля, он понял, что может управлять аппаратурой связи с помощью рычагов, соединенных с двигательными центрами мозга, помещенного в емкость с электрожидкостью. Если ему повезет, то он сможет настроить нужную частоту и — чем черт не шутит — послать на корабли людей тревожное сообщение.

Неожиданно послание по открытому каналу связи поступило с флагмана эскадры:

— Кимеки, враги рода человеческого, с вами говорит вице-король Фейкан Батлер. Вы напали на эту колонию, и теперь вам придется ответить за это перед нашим правосудием.

Сначала Квентин ощутил вспышку надежды, но потом его затопила волна страха. Фейкан! Он не хотел, чтобы его старший сын узрел его в таком неприглядном виде. Но это был эгоистический страх… он был неуместен, когда дело приняло столь серьезный оборот.

Данте обратился к неокимекам, развертывая заранее заготовленный сценарий действий:

— Всем неокимекам открыть огонь из бортовых пушек!

Словно град на флагманский штурмовик и сопровождавшие его истребители обрушились снаряды, торпеды и гранаты.

Квентин продолжал лихорадочно настраиваться на нужную частоту, но у него не хватало сноровки в управлении своим механическим телом и дело продвигалось медленнее, чем хотелось бы. Как только его мысли сбивались, он обязательно промахивался.

Данте продолжал уверенно отдавать приказания.

— Защитные поля противника включены, это делает их уязвимыми для лазерного удара. Приготовить…

Квентин наконец настроился на частоту, которой в армии Джихада пользовались для самых секретных переговоров высшего командования.

— Фейкан, немедленно отключай защитные поля. Это ловушка.

— Кто говорит?

Естественно, сигнал, который Квентин подал лишь мысленно, был озвучен синтезированным, неузнаваемым голосом.

— Фейкан, они хотят применить лазерные излучатели, а ты понимаешь, что это значит. Немедленно отключи поле, пока не поздно!

Очевидно, Фейкан поверил ему. В Лиге всего лишь несколько военачальников очень высокого ранга и политические лидеры знали об уязвимости полей Хольцмана.

— Выключить защитные поля! Всем командирам кораблей! Выключить поля немедленно!

Хотя некоторые командиры начали протестовать, вице-король повторил неумолимый приказ. Защитные поля погасли за мгновение до того, как неокимеки разрядили свои лазерные орудия. Слабые, несущие низкую энергию лазерные лучи ударили по корпусам кораблей Лиги, не причинив им никакого заметного вреда, кроме мелких поверхностных повреждений. Излучатели выпустили еще один разряд, на этот раз более мощный, но ни один из кораблей не включил защитное поле.

Фейкан сразу понял, что неизвестный, передавший предупреждение, только что спас их всех от тотального уничтожения.

— Кто это передал? Есть ли у нас союзники среди кимеков? Назовитесь!

Данте пока не понял, что сделал Квентин.

— Что-то у нас пошло не так, — сказал он, — но есть возможность добиться цели другими способами.

Флот кимеков перестроился, они перезарядили бортовые орудия и приготовились стрелять. Снаряды и торпеды окажутся смертоносным оружием, если будут отключены поля Хольцмана.

— Уводите корабли. Я… или вы будете… — Квентин осекся, боясь выдать себя. — Доверьтесь мне. Дай мне повод снова пролить слезы радости. — Квентин надеялся, что эти слова помогут Фейкану понять, кто его собеседник. Он ни за что не смог бы заставить себя открыться — во всяком случае, сейчас. Ужасной была сама мысль о том, что Армия Человечества может отрядить плохо подготовленную спасательную экспедицию на Хессру, чтобы вызволить его из плена. Этого Квентин не хотел. Он хотел одного: чтобы Фейкан успел уйти до того, как мощные корабли Данте успеют кого-нибудь убить.

— Отец! — передал Фейкан на той же секретной частоте. — Примере это вы? Мы думали, что вы убиты!

— Батлеры никогда не станут лакеями! — прокричал Квентин в микрофон. — А теперь уходите!

Когда подчиненные Данте неокимеки устремились в атаку, выпустив первые залпы, Квентин вдруг понял, что он сам может быть оружием, точнее, его корабль. У него не было пушек и ракет, но он изменил курс, включил двигатели на максимальное ускорение — и внезапно устремился в гущу кимеков, как злой пес в стаю голубей. Кимеки начали уворачиваться от внезапного нападения. Он слышал по каналам связи, как они оживленно переговаривались, решая, что с ним делать.

Квентину было все равно, кого из кимеков таранить, и он пытался столкнуться с любым из них, но более ловкие неокимеки легко уходили от ударов. Ускользая от его атак, они начали выпускать по нему маломощные снаряды, стремясь поразить двигатель и приводную систему. Внезапно слова кимеков стали неразборчивыми — они перешли на собственную секретную систему кодирования.

Выстрелы кимеков по большей части рикошетировали от корпуса Квентина, и он упрямо подбирался все ближе и ближе к кораблю Данте. Мысленно он поклялся положить жизнь ради того, чтобы убить одного из трех оставшихся в живых титанов.

Данте сумел так развернуть свой корпус, что Квентин смог нанести только боковой скользящий удар. Когда вибрация сотрясла корпус его корабля, Квентин ощутил, что он поврежден, но не испытал никакой физической боли. Теперь судно стало плохо слушаться управления, но оценить степень повреждения Квентин не мог.

Зато он испытал большое облегчение, увидев, что корабли Лиги начинают уходить, хотя пока это не было упорядоченное отступление.

— Уходите! Уходите немедленно, иначе вы все погибнете! — снова передал он.

— Должно быть, им что-то передает примеро Батлер, — произнес Данте. — Отключите ему связь!

Мощный разряд электромагнитного излучения вырубил все коммуникационные системы на борту механического корпуса Квентина. Он мгновенно оглох и онемел, он не мог даже попрощаться с сыном. Но он сделал то, что было необходимо сделать. Теперь в Лиге будут знать, что он еще жив.

Разрядов, которые выпустили кимеки, было недостаточно для полного уничтожения корабля Квентина, но повреждения были серьезны, так как судно было обездвижено и начало свободно дрейфовать в космосе. Беспомощное и неэффективное. Какой позорный конец, подумалось ему…

Кимеки буксировали его на Хессру, а Данте по дороге сурово отчитал его, устроив форменный разнос за проявленную глупость. Но Квентин был доволен тем, что ему удалось сделать. После того как он столько времени был совершенно беспомощен, он совершил нечто значительное для пользы человечества. В предотвращенном им столкновении погибли бы сотни людей.

Когда его притащат на Хессру, генерал Агамемнон, без сомнения, заключит его во тьму проклятой канистры и будет пытать вечной болью, если вообще оставит в живых.

Но то, что он сделал, стоило любых мучений и даже гибели.

 

Вориан всегда отчетливо понимал, что титаны были еще сильны, что его отец никогда не откажется от своих далеко идущих планов — особенно теперь, когда Омниус был блокирован на Коррине. С момента окончания Джихада Вориан семнадцать раз обращался к Парламенту с предложением послать экспедицию для того, чтобы покончить с гнездом кимеков на Хессре, и каждый раз его предложения отклонялись, так как всегда находились другие приоритеты, а уничтожение титанов никто не воспринимал как насущную необходимость.

Эти глупцы всегда недооценивали Агамемнона.

Вернувшись с Валлаха IX с известием о нападении кимеков и о предполагаемой смерти Квентина Батлера, лорд Порее Бладд поднял тревогу. Теперь, после недавней атаки пираний, о которой Вориан тоже предупреждал Лигу, и появления на Россаке нового смертоносного штамма старого ретровируса, Вориан был уверен, что сейчас-то правительство выйдет из привычного оцепенения и возьмется наконец за ум.

По крайней мере теперь стихли разговоры о его прямой отставке. Несмотря на моложавую внешность, представители планет прекрасно знали, что он — тертый калач, ветеран, давно переживший всех своих товарищей по оружию. Он требовал немедленных действий, но его заявления тонули в многомесячных обсуждениях.

Одна эскадра Армии Человечества была полностью таинственным образом уничтожена, но недавно на Салусу вернулся вице-король Фейкан Батлер и принес тревожную весть о том, что титаны узнали секрет взаимодействия лазера с полями Хольцмана, секрет, который хранился в строжайшей тайне все время Джихада.

Фейкан также сообщил, что его собственный отец был превращен в неокимека!

Вориан пылал от ярости, обдумывая эти последние страшные новости. Может быть, хоть теперь, перед лицом страшной опасности, они проснутся и начнут действовать. Но он все же сомневался, что эти действия будут настолько стремительными и решительными, насколько хотелось ему.

Ему просто необходимо было уехать от всего этого — от безумных шествий и бессмысленных погромов последователей Райны Батлер, от бесконечных и бесплодных заседаний Парламента, от своих формальных обязанностей номинального верховного башара Армии Человечества, постоянно напрасно ожидающего внятных инструкций от правительства. Как мы дошли до такой жизни? Часть существа Вориана сильно тосковала по временам открытого военного противостояния, когда впереди был враг, когда он принимал решение о нанесении ударов, предоставляя последствиям неповиновения рассасываться самостоятельно. Он всегда подшучивал над Ксавьером — приверженцем строгого соблюдения дисциплины и выполнения самых нелепых приказов.

Когда башар Абульурд Харконнен пригласил Вориана провести день на месте археологических раскопок за городом, верховный башар с радостью принял приглашение. Недавно произведенный в башары Абульурд обещал тихий день на лоне природы, свежий воздух и уединение, столь необходимое для задушевного разговора, в котором так нуждались оба офицера.

Хотя они пользовались сейчас полной свободой, настроение у обоих было далеко не радостным. Абульурд сейчас выглядел даже старше своего наставника, который относился к нему как к младшему брату. Теперь, после смерти Лероники, Вориан перестал красить волосы в седой цвет и рисовать на лице морщины — он больше не нуждался в этих ухищрениях. Но взгляд его выдавал истинный возраст, особенно теперь, когда Вориан узнал, чем занимается Агамемнон.

Место археологических раскопок находилось на солнечной стороне высокого холма, расположенного в часе езды на вездеходе к северу от Зимии. Военный шофер, старый ветеран Джихада, страдавший от последствий тяжелого ранения в грудь, полученного на Хонру, рассказывал офицерам свою историю, жалуясь на то, что не может больше служить в армии. Говорил он и о том, что каждый день молит святую Серену об исцелении. На груди у водителя был маленький, наполовину спрятанный значок, говоривший о симпатии водителя к движению Райны Батлер. Шофер высадил их у холма и отогнал машину в тень, где и принялся ждать офицеров.

Они же отправились к месту проведенных здесь много лет назад археологических изысканий. Читая надписи на древних стенах, Абульурд старался отвлечься от своих невеселых мыслей.

— Это место когда-то населяли буддисламисты. Потом они освободились от векового рабства и улетели основывать новые поселения на несоюзных планетах.

— Вот твой отец уже никогда не освободится из рабства, — проворчал Вориан, и это замечание закончилось долгим молчанием. Как кимек Квентин никогда не сможет вернуться домой.

Они внимательно рассматривали седые от древности руины некогда стоявшего здесь города, и Абульурд, не особенно стараясь, пытался читать древние письмена, постоянно спотыкаясь, когда чувство горя и растерянности проникало сквозь показное спокойствие.

— После того как дзенсунниты и дзеншииты повернулись спиной к нашей цивилизации, они вступили в свои темные века; сейчас большинство из них ведет жизнь первобытных дикарей на самых отдаленных планетах. — Он указал на темное блюдо, стоявшее рядом со стеной. — Здесь были найдены образцы гончарного искусства муадру.

— Когиторы когда-то водили близкое знакомство с муадру, — сказал Вориан. — Теперь из всех когиторов в живых остался один Видад.

Упоминание о Видаде заставило Вориана подумать о Серене и ее смерти.

Никто не помнил историю титанов так живо, как Вориан Атрейдес, и никто не испытывал к ним большей ненависти, чем он. Агамемнон воспитывал и учил его, преподал ему основы тактики и стратегии — все для того, чтобы Вориан смог позднее эффективно угнетать людей. Но он обратил свои навыки и умения против мыслящих машин, побеждая за счет знания их природы и устройства их сообщества. Теперь Вориан кое-что знал и об Агамемноне и намеревался по-своему использовать это знание.

Мужчины сидели на куче строительного щебня и закусывали местными сандвичами с острым, обильно приправленным мясом, запивая их холодным салусанским пивом. Вориан был немногословен, ум его был занят важными и невеселыми мыслями. Он содрогнулся, вспомнив об ужасной «награде», обещанной ему отцом, генералом Агамемноном. Если бы я тогда не бежал с Земли с Сереной и Иблисом, то Агамемнон превратил бы меня в кимека. Каков отец, таков и сын.

Находясь на посту военачальника, Вориан сделал для Лиги все, что от него зависело. Истощенное человечество не имело ни сил, ни желания продолжать борьбу. Спустя годы после прошлого кризиса многие политические лидеры продолжали ужасаться тому, что было сделано во время Великой Чистки, ядерного холокоста, устроенного в империи Синхронизированного Мира. Они и сейчас стыдились того, что сделали тогда. Большинство людей не помнили того ужаса, той сумятицы и паники, которые творились в то время, накануне неизбежного, как казалось, вторжения мыслящих машин. Люди помнили только то, что были убиты миллионы непричастных людей, рабов машин, попавших под удар во время ликвидации Омниуса. Они не помнили того, что миллиарды людей погибли бы, если бы мыслящие машины добились успеха. Вориан на собственном опыте неоднократно убеждался, насколько капризна и изменчива история.

И вот на горизонте снова появился Агамемнон, готовый на новые преступления и убийства. Вориан чувствовал, что это будет его личная битва — он один проведет ее, без посторонних советов и подсказок.

Скрипнув зубами, Вориан посмотрел на Абульурда и сказал:

— Я знаю, что надо делать. Мне нужна твоя помощь и твое молчание.

— Слушаю, верховный башар.

Вориан принялся рассказывать Абульурду о том, как он намеревается раз и навсегда избавиться от Агамемнона.

 

Абульурд Харконнен сидел в первом ряду среди гостей, приглашенных в величественный зал заседаний Парламента Лиги, горделиво красуясь нашивками и погонами башара. Вокруг, негромко переговариваясь и не проявляя особого энтузиазма, сидели другие гости — высшее военное и политическое руководство Лиги Благородных.

Верховный башар попросил разрешения выступить перед ассамблеей, пообещав сделать важное заявление — так же как он не разделал в прошлом. Однако, зная, какие мрачные предостережения и пессимистические прогнозы высказывал он прежде, высокопоставленные аристократы не проявляли никакого интереса к тому, о чем собирался говорить Вориан Атрейдес. Они знали о новых захватах кимеков, атака пираний показала им, что Омниус все еще опасен; очевидно, старый ветеран собирается снова укорять их за бездеятельность и недальновидность.

Абульурд, единственный среди всех присутствующих, точно знал, о чем собирается говорить верховный башар на этот раз. Он с трудом сдерживал волнение, но сидел смирно, соблюдая этикет и приличия.

Большую часть сегодняшнего утра Абульурд провел в лабораториях, расположенных близ администрации Великого Патриарха. Следуя указаниям, полученным от верховного башара, он продолжал руководить работами по изучению конструкций смертоносных мелких пираний, присланных в Зимию Омниусом. Некоторые из них — под строжайшим, разумеется, контролем — были активированы. Ученые не сомневались, что нащупали способ создания надежной защиты от подобного оружия, на случай, если Омниус решит снова им воспользоваться. Два конструктора уже разработали модель эффективного блокатора, отличного по устройству от импульсного генератора Хольцмана, но более простого маяка, который своим излучением нарушал бы работу программ мелких пожирателей.

На заседание Парламента Абульурд, сменив рабочую одежду, переоделся в парадный армейский мундир. Хотя по этикету в данном случае ношение парадной формы не предусматривалось, он сделал это из уважения к верховному башару.

Когда высокая дверь открылась и было объявлено о прибытии Вориана Атрейдеса, Абульурд встал и отсалютовал верховному башару. Увидев это, другие офицеры последовали его примеру. После этого все остальные присутствующие, сначала по одиночке, а потом все вместе встали, чтобы приветствовать заслуженного героя Джихада.

Сохраняя на лице непроницаемое выражение, Вориан прошел к трибуне. Он тоже был одет в парадную форму, украшенную орденами, лентами и медалями, заслуженными за время доблестной и многолетней службы в рядах армии Джихада и Армии Человечества. Медали и ордена издавали мелодичный звон в такт шагам верховного башара, и создавалось впечатление, что ткань кителя вот-вот порвется под тяжестью всех регалий и знаков отличия. Мундир был вычищен и выглажен, но казалось, что в складках его видна кровь и грязь былых походов, словно ткань, как и душу, нельзя очистить от старых ран.

Он посмотрел на то место, где должен был сидеть Абульурд, и глаза обоих встретились. Абульурд чувствовал, что сердце его вот-вот выпрыгнет из груди.

Расправив плечи и высоко подняв голову, верховный башар направился к столу президиума, за которым сидели вице-король Фейкан Батлер и Великий Патриарх. Повседневный костюм Ксандера Боро-Гинджо был украшен массой ненужных побрякушек.

— Верховный башар Вориан Атрейдес, мы приветствуем вас а нашем заседании, — сказал Фейкан. — Вы призвали нас сюда, тобы сделать важное заявление. Мы с большим интересом выслушаем ваше обращение к нам.

— Думаю, вы все будете благодарны мне, если я буду краток, — сказал Вориан Атрейдес. Несколько депутатов в переднем ряду тихо рассмеялись. — В этом месяце исполняется сто тринадцать лет моей военной службы человечеству. — Он помолчал, чтобы до присутствующих дошла величина этого срока. — Это больше века сражений с врагами и защиты Лиги Благородных. Хотя внешне я кажусь молодым и сильным и действительно сохранил здоровье и силы, я все же сомневаюсь, что в зале найдется человек, который будет оспаривать мое право на некоторое время вашего внимания.

Он медленно оглядел собравшихся и наконец остановил свой взор на вице-короле.

— Я действительно буду краток. Я хочу просить о моей отставке и увольнении из рядов вооруженных сил. Джихад закончился девятнадцать лет назад, мой срок битв истек. Я хочу некоторое время посвятить моим личным делам, а потом поработать в комиссии по реабилитации Ксавьера Харконнена, комиссии, которую намереваюсь создать.

Фейкан ответил быстро и без промедления, словно заранее знал, что собирается сказать Вориан:

— Я говорю сейчас от имени всех собравшихся в этом зале. Мы отдаем должное вашей безупречной многолетней службе. Перед нами встают новые вызовы, нам угрожают кимеки, не уничтожен Омниус, но работа никогда не кончается. Думается мне, что и в будущем нам придется не раз иметь дело с врагами человечества. Один человек не может решить всех проблем, как бы он ни старался это сделать. Вориан Атрейдес, вы имеете право уйти в отставку и отдыхать, делать все, что вам нравится, и предоставить нам, молодым, решать новые задачи. Мы благодарим вас за образцовую службу. Вы заслуживаете всех почестей и наград, какие мы только можем вам предложить.

Вице-король начал аплодировать, и Великий Патриарх тоже послушно захлопал в ладоши. Вскоре поднялись все присутствующие, и зал разразился овацией. Абульурд во все глаза смотрел на своего наставника и его обуревали чувства гордости и печали одновременно. Великий Патриарх официально благословил Вориана.

Верховный башар коротко поклонился всем присутствующим, но только один Абульурд знал, что Вориан собирается продолжить борьбу, правда, таким способом, который Лига ни за что не одобрила бы и не утвердила. Когда Вориана, покидавшего огромный зал, сопровождали приветственные восклицания и продолжавшиеся аплодисменты, Абульурд встал и поспешил вслед за Атрейдесом, надеясь, что сможет попрощаться со своим любимым наставником, человеком, который так много для него сделал.

Само заявление Вориана было сделано по всей форме и прощание было достойным и уважительным, но Абульурд был недоволен. После всего того, что Вориан Атрейдес сделал для Лиги, и несмотря на то, что его навыки и знания не были утрачены, ни один человек в зале даже не попытался отговорить верховного башара от решения об отставке. Они были рады, что он уходит.

 

Погруженная в полузабытье, Ракелла видела странные сны — сны о грезах. Она видела смутные образы и переживала надежды своих предков — такие радужные и лучезарные в юности и потускневшие при столкновении с суровой реальностью. Она видела в своих видениях даже своего таинственного и загадочного деда Вориана Атрейдеса и Кариду Джулан, бабушку, которая когда-то любила Вориана… были тут и другие мужчины и женщины, герои, вожди, трусы, сторонники. Был здесь и Мохандас Сук.

Откуда-то извне доносился плеск падающих капель… это была вода или, быть может, какая-то другая жидкость. Ей казалось, что ее физическое тело растворяется и куда-то уплывает, сливаясь с причудливым миром этой странной планеты.

Россак.

Она никогда не думала, что ей придется умирать в таких необычных и странных условиях. Ракелла родилась далеко отсюда, ее ничто и никогда не связывало с Россаком, она вообще никогда бы не прилетела сюда, если бы не повторная вспышка эпидемии Омниуса и не потребность людей в ее помощи.

Она чувствовала, что ее несет по неведомому течению, она перестала ощущать свое тело и потеряла всякую способность двигаться. Ей казалось, что нечто плотное и тяжелое окутывает ее со всех сторон, и эта неимоверная тяжесть постепенно выдавливает из нее жизнь. Так действует сам ретровирус? Или это давит на нее груз страшной ответственности? С большим трудом она смогла сделать спасительный вдох.

Джиммак Теро куда-то отнес ее, в потайное место в странных и диковинных серебристо-пурпурных джунглях. Она в тот момент была почти без сознания и помнила только звуки и влажные одурманивающие запахи. Теперь она и вовсе не имела понятия, где находится.

Несмотря на сумятицу в мыслях и телесные страдания, Ракелла старалась успокоиться и взять себя в руки. Все хорошо. Я принесла несомненную пользу и делала добро. Мохандас и я по мере наших сил помогали жертвам новоявленной чумы. Ради блага этих людей стоило пожертвовать жизнью.

Прошло много лет с тех пор, как прилетевший на Пармантье Вориан Атрейдес сказал, что гордится своей внучкой; эти добрые слова врезались ей в душу, и каждый раз, вспоминая их, Ракелла чувствовала любовь, которую питал к ней этот незнакомец — ее родной дедушка. За прошедшие годы Вориан не раз приезжал к ней в гости и всегда проявлял искреннюю заботу и оказывал необходимую помощь и поддержку. Теперь, после того, как она узнала и полюбила деда, его уважение и гордость значили для нее больше, чем когда-либо прежде. Верховный башар Армии Человечества был значительной и прославленной фигурой. Он подверг себя большому риску, чтобы отыскать внучку, и наконец нашел ее, хотя и во время эпидемии новоявленной чумы.

Борясь с болью, которая неумолимыми волнами окатывала ее с ног до головы, Ракелла изо всех сил старалась сохранить дыхание. Она сосредоточилась на звуках падающей воды, приноровившись к этим ритмичным каплям, которые помогали ей сохранить сознание и жизнь. Кап. Вдох. Кап. Вдох.

Ракелла погрузилась в воспоминания об оазисах счастья в океане сплошных бед и забот. Большую часть жизни она провела в работе, в поисках, в постижениях, и очень редко доставались ей минуты радости и покоя, когда капли этой радости, рассыпаемые Богом, случайно падали ей на голову. Но все же она познала счастье, и этого, пожалуй, достаточно для одного человека. Она чувствовала такую усталость, что была готова переступить тонкую грань, отделяющую жизнь от вечного небытия.

Звук от падения капель стал громче. Она почувствовала, как к ее лицу прикоснулось что-то мокрое и прохладное. Ракелла непроизвольно проглотила немного воды и вдруг поняла, что это не первый глоток. Давно ли она находится здесь? Где она? Кажется, вода как-то действовала на нее — или она на воду. Ощущение было неописуемо странным во всех отношениях.

Ракелла зашевелилась, открыла глаза и сразу увидела широкое невинное лицо Джиммака, который, стоя возле нее на коленях, обрызгивал водой щеки и лоб Ракеллы. Лицо его осветилось беспредельной радостью, когда он увидел, что женщина пришла в себя.

— Я — настоящий мальчик-доктор. Я неплохо поработал. Ракелла поняла, что лежит на мягкой глинистой земле возле тихого зеркального пруда. Торчащие из стен корни, грязный потолок подсказали ей, что она находится в тускло освещенной землянке. Сквозь прорехи в накате проникали косые лучи света, в которых плавала пыль. От потолка до пола свисали корни, паутина и толстые стебли каких-то растений.

Каменные основания стен заросли синеватыми фосфоресцирующими грибами. С потолка в пруд, не нарушая его зеркальной глади, капала вода. Одновременно Ракелла услышала голоса и заметила двух странных людей на другой стороне маленького водоема. У обоих были причудливо искаженные тела. Высокая, тонкая как тростинка девушка показала собеседнику на Ракеллу.

— Думаю, что госпожа доктор исцелилась, — медленно выдавливая из себя слова, сказал Джиммак. — Лихорадка прошла, но вы продолжали спать. Я стал лить на вас больше минеральной воды. Вы даже немного попили, и это помогло.

Ракелла задрожала, внезапно поняв, что вся ее больничная одежда насквозь промокла. Заметила она и плавающие носилки, которые болтались в воздухе в том же гроте, там, где бросил их Джиммак, доставив ее сюда. Когда-то она читала о таких известковых вымоинах, о таких — она долго вспоминала слово — склепах…

Извиняющимся тоном Джиммак сказал:

— Мы с друзьями положили вас в целебную воду. Вы пролежали в ней целый день, и вода смыла лихорадку.

— Целебная вода? — Только сейчас Ракелла поняла, что сил нее действительно прибавилось.

— Это особое место, — улыбнулся Джиммак, — о нем знаем только мы — Уроды.

— Ты очень умен, Джиммак, — ей с трудом удалось выговорить эти слова, но сил и правда стало больше. — Ты знал, как помочь мне. Я не надеялась выжить.

— У меня есть сухая одежда и одеяла, — сказал Джиммак. — Для вас.

— Спасибо. Я думаю… что мне действительно будет лучше в сухой одежде. — Ее форма была насквозь мокрой и противно липла к телу.

С помощью нескольких женщин Уродов, которые были разительно не похожи на ледяных в своем совершенстве Колдуний, Ракелла перебралась в сумрачный боковой ход и переоделась в свободное чистое черное платье. Мокрую одежду она сложила в ящик, прикрепленный к плавающим носилкам. Потом она вернулась в землянку и присела на корточки на холодный каменный пол рядом с верным Джиммаком. Для тепла Ракелла завернулась в одеяло.

Она взглянула на группу смущенно жавшихся у входа некрасивых людей, проявлявших явное любопытство.

— Кто это, Джиммак? Почему они живут здесь?

— Колдуньи вышвырнули нас в джунгли. Надеются, что чудовища съедят нас. — Он усмехнулся. — Но мы знаем потайные места. Такие, как это.

Вертикальные лучи света плясали на поверхности маленького пруда, создавая в землянке удивительную атмосферу покоя и безмятежности, так не похожую на мир ненависти и презрения, в котором жили обладавшие телепатическими способностями совершенные россакские женщины.

— Колдуньи сюда не ходят. Сюда не заходят даже люди «ВенКи», которые собирают растения и грибы. — Джиммак встал во весь рост. — Это особенная вода. Колдуньи умрут, но Уроды останутся жить.

Ракелла не могла отрицать, что какое-то средство действительно вылечило ее. И вероятно, этим лекарством действительно была вода кенотафа. Ракелла наблюдала множество больных, хорошо знала стадии течения болезни и ни разу не видела, чтобы выживали люди, у которых заболевание доходило до той стадии, какая была у нее самой. Ретровирус довел болезнь за черту, из-за которой не было возврата, и именно в это время Джиммак вынес ее из пещерного города. Иначе она бы несомненно умерла.

Но пока не было никакой возможности определить, какие именно примеси делали воду этого подземного пруда целительной. Она не могла обратиться к Джиммаку за такими чисто техническими разъяснениями. Но не было ничего удивительного в том, что сочетание каких-то ядов и неорганических веществ могли оказывать губительное действие на ретровирус — возбудитель болезни.

Ключ к ответу содержался в самой воде. Мохандас и его люди без отдыха работают в лаборатории на борту «Исцеления», но пока все их попытки найти средство лечения оказывались безуспешными. Если бы удалось выделить из воды этого склепа нужные соединения, а потом начать лечить им больных пещерного города, то сколько жизней удалось бы спасти.

От внезапно нахлынувшей надежды у Ракеллы закружилась голова, ослабший организм с трудом выдерживал даже радость. Неуверенными шагами Ракелла подошла к водоему.

— Мы можем привезти сюда других больных и вылечить их. Спасибо, что ты показал мне это место, Джиммак.

Урод пришел в ужас от такого предложения. Он спрятался в тень и начал что-то шептать, одновременно испуская тихие стоны. Потом он яростно затряс головой.

— О нет. Вы не можете этого сделать. Это наше тайное место для исцеления.

Ракелла нахмурилась.

— Прости меня, Джиммак, но те люди умирают. Если мы принесем их сюда, то у них появится шанс на выздоровление. Я врач и не могу игнорировать такую возможность.

Джиммак покраснел, стараясь взять себя в руки и обрести дар речи.

— Колдуньи украдут нашу воду и убьют нас за то, что мы ее прячем.

— Нет, Джиммак, они не сделают этого…

— Колдуньи всегда хотят убить нас. Они хотят очистить… — Он с трудом вспомнил слово, которым мать постоянно попрекала его: — Они хотят очистить генофонд.

Ракелла хотела возразить, но, вспомнив холодную жестокость Тиции Ценвы, прикусила язык. Если это тайное место с живой водой будет раскрыто, сюда тучами слетятся, как стервятники, Колдуньи и сотрудники «ВенКи» и уничтожат то единственное место, где Уроды могут жить в мире и покое. Целебное место.

Недовольство Ракеллы ясно читалось на ее лице.

— Десятки тысяч людей гибнут от болезни, и это не только Колдуньи, но и обыкновенные люди. Все население Россака без исключения. Ты же видел это своими глазами, Джиммак. Мы не знаем, как спасти их — но в этой воде есть нечто такое, что оказывает фармакологическое действие. — Она тяжко вздохнула. — Ну, хорошо. Мне надо только взять пробу воды для доктора Сука. Тогда не придется никого приводить к вашему священному склепу.

Из воды Мохандас сумеет извлечь нужные компоненты и выделить из них лекарственное вещество, которое затем можно будет вводить россакским больным. Тогда ей не придется никому рассказывать, где находится источник целебной воды. Она никогда не раскроет эту тайну — хотя бы ради Джиммака.

Приходя во все больше возбуждение, Джиммак закричал:

— Вы никому об этом не скажете! Они все равно захотят узнать, откуда эта вода. Нет!

В глазах его сверкала отчаянная решимость. Ракелла посмотрела в невинное круглое лицо Джиммака, на его всклокоченные волосы. Она понимала, что ни за что на свете не сможет переубедить его. Кроме того, она была обязана жизнью этому молодому человеку. Но, однако, было еще столько жертв…

— Обещайте, госпожа доктор! Обещайте, что вы не сделаете этого.

Другие Уроды нервно поглядывали на нее, глаза некоторых загорелись злобой. Вероятно, они думали, не убить ли врача, прежде чем она выдаст их. Если она не убедит их, что не сделает этого, она не выйдет отсюда. Но тогда она не сможет рассказать Мохандасу о своем открытии.

— Хорошо, Джиммак, я обещаю. Я не приведу сюда людей. Но это было большое испытание ее убеждений: что важнее — спасать больных и умирающих или хранить верность вынужденно данному слову? Слишком много жизней висит на волоске. Она не хотела навеки опозорить свое имя… поэтому не может быть никаких сомнений в том, как следует поступить. Даже если ей придется обмануть Джиммака, она не может отказать больным в шансе на спасение.

Естественно, потребности больного населения перевешивают чаяния горстки Уродов. Она, конечно, попробует защитить Джиммака и его друзей, насколько это окажется в ее силах, но ни в коем случае нельзя лишать Мохандаса этой ниточки. Надо взять пробу воды — это самое меньшее, что она обязана сделать.

Это было самое верное решение.

Урод хищно наблюдал за ней, не пуская к воде, словно опасался, что она сможет каким-то образом набрать воду в бутылку и спрятать. Ракелла вздохнула, улеглась на подвесные плавающие носилки и сказала мальчику, что готова. Джиммак надел ей на глаза черную повязку, и она почувствовала, что он вывез ее из подземного грота.

— Обещайте, что вы никому не расскажете об этом месте, — попросил он, так сильно приблизив свои губы к ее уху, что Ракелла ощутила его теплое дыхание.

— Я дала слово и сдержу его, — сказала она в темноту.

Когда Ракелла вернулась в переполненный больными госпиталь в пещерном городе, вокруг нее тотчас собрались пораженные до глубины души Колдуньи. Даже Тиция Ценва не стала скрывать свое удивление тем, что Ракелла все еще жива.

— Вы вернулись, вырвавшись из лап смерти — и вы исцелились! — Юная Кари Маркес не скрывала от других своей радости. — Но как вам это удалось?

— Это не имеет значения, — ответила Ракелла, заметив холодное неодобрение в глазах Тиции. — Я нашла ключ к спасению всех вас.

 

Проведя очень много лет среди мыслящих машин, Йорек Турр почти забыл то возбуждение, которое доставляло ему практическое применение навыков слежки.

За время своей «первой жизни» в Лиге Благородных он разработал многочисленные методы обмана и скрытого наблюдения для полиции Джихада. Он мог шпионить за кем угодно и как угодно, владел сотнями способов устранения людей. Но за время его деспотического правления на Валлахе IX, а потом в тепличных условиях жизни на Коррине эти способности Турра атрофировались.

Поэтому велика была его радость, когда он смог ночью незаметно проникнуть в здание администрации Великого Патриарха — значит, не отсырел еще порох в его пороховницах, он еще кое-что может. Охрана патрулировала территорию, а на окнах и дверях были смонтированы примитивные системы теленаблюдения. Но обойти эти электронные устройства и мониторы, установленные по периметру здания, было так же легко, как провести вокруг пальца сонных и неповоротливых охранников.

Во время службы в джиполе Турр выработал у себя привычку никогда не спать в одно и то же определенное время суток. Он менял режимы бодрствования, обходясь сутками без сна или отсыпаясь буквально за несколько часов в надежном бункере. Иблис Гинджо считал это паранойей, типичным проявлением мании преследования, но Турр никогда не был склонен к шуткам и не играл в дешевые игры. Все его действия были продуманы до мелочей.

Одно из маленьких окон в верхнем этаже было открыто, и Турр умудрился добраться до него во водосточному желобу, спуститься до уровня окна и, съежившись и сжав плечи, протиснуться внутрь. Затем он спрыгнул на мраморный пол и оказался в холле апартаментов самого Великого Патриарха Ксандера Боро-Гинджо. Дверь в спальню была открыта.

Войдя в комнату, Турр обнаружил этого жалкого фигляра одиноко храпящим на широкой постели, стоявшей рядом с журчащим фонтаном, который скрадывал и без того почти бесшумные шаги Йорека Турра. Вероятно, Ксандер просто был недостаточно интересен, чтобы иметь какие-то порочные склонности. Турр нахмурился. Любой достойный лидер должен быть с перчинкой. Этот избалованный Великий Патриарх, получивший свою золотую цепь только благодаря интригам своей бабки, нисколько не заслуживал чести руководить остатками уцелевшего человечества. Людям нужен такой прозорливый лидер, как Йорек Турр, человек, обладающий сильным духом, наблюдательностью и умом.

Турр склонился над спящим толстяком словно ласковая мать, собирающаяся поцеловать на ночь свое ненаглядное дитя. Усилием воли Турр заставил себя отвлечься от неумолчного гудения, звучавшего в его голове, и сосредоточился на том, что надо было сделать.

— Просыпайся, Ксандер Боро-Гинджо, у нас с тобой много дел, которые надо срочно обсудить. Это будет самое важное свидание в твоей жизни.

Великий Патриарх всхрапнул и сел. Он оказался совершенно голым. Едва Ксандер раскрыл рот, чтобы задать вопрос, как Турр спокойно, не меняясь в лице, брызнул ему в рот струей едко пахнущей жидкости из карманного ингалятора. Ксандер закашлялся, извиваясь от противного и болезненного ощущения в горле. Глаза его вылезли из орбит, словно он испугался, что его пронзил стилет убийцы.

— Это не яд, — сказал Йорек Турр. — Это средство, нейтрализующее голосовые связки. Ты будешь говорить, но только шепотом, поэтому мы без помех пообщаемся, но я буду избавлен от твоих криков о помощи. Даже твои неумелые охранники могут мне помешать. Как трудно в наше время на чем-то сосредоточиться. — Он горестно почесал свой лысый череп.

Ксандер захрипел и шумно задышал, прежде чем смог выдавить из себя первые слова:

— Что такое? Кто… Турр поморщился.

— Я уже говорил тебе, кто я такой. Как же ты смог забыть такую важную вещь всего за несколько дней? Мы же обсуждали эту тему в твоем же собственном кабинете. Разве ты не помнишь меня?

Боро-Гинджо широко раскрыл глаза. Он позвал охрану, но голос отказался повиноваться ему, и из горла вырвался лишь едва слышный хрип.

— Перестань отнимать у меня драгоценное время. Сегодня грядут великие перемены. В анналах истории это событие будут считать водоразделом в существовании человечества. — Турр улыбнулся. — Тебе не следовало выгонять меня, не узнав, что я хочу тебе предложить. Я много лет провел на Коррине и обладаю ценной информацией об Омниусе. Я знаю такие тайны мыслящих машин, которые могут быть очень важными для нашего выживания.

Ксандер открывал и закрывал рот словно рыба, вытащенная из воды.

— Но… машины больше не представляют для нас никакой угрозы. Они заперты на Коррине.

Турру захотелось отхлестать этого глупца по щекам.

— Омниус всегда представляет собой угрозу. Никогда не забывай об этом.

Всю жизнь Турра основанием его власти, могущества, самого смысла его существования был конфликт Джихада. И теперь, если Лига всерьез решила, что Омниус надежно нейтрализован, то ему, Йореку Турру, придется искать другой способ оставить свой след в истории. Больше всего на свете он боялся, что станет никому не нужным, потеряет свою значимость.

Ксандер снова трагическим шепотом позвал охрану, и Турр сильно ударил его по лицу, оставив на щеке красный отпечаток ладони. Великий Патриарх едва не задохнулся от ярости. Этот неженка, видимо, не привык к подобному обхождению.

Турр прошел к письменному столу в спальне Боро-Гинджо, выдвинул ящик, достал из него золотую цепь — символ должности и власти Великого Патриарха — и обыденным жестом надел ее себе на шею.

— Я сам разрабатывал конструкцию цепи вместе с вдовой Иблиса Гинджо, — сказал он, глядя сверху на толстого человека, который с ошеломленным видом продолжал сидеть на постели.

— После того как Иблис был убит Ксавьером Харконненом, мы собрались на экстренное заседание, чтобы решить, как продолжить Джихад и удержать под контролем Лигу Благородных. Из политических соображений, и из-за того, что народ воспринял бы это с пониманием, Ками настояла на том, чтобы стать преемницей своего покойного мужа, пообещав, что я наследую за ней титул Великого Патриарха. Но прошло всего десять лет, и должность досталась ее сыну Тамбиру. Она не сочла нужным проконсультироваться со мной и приняла решение единолично.

Ноздри Турра раздувались от застарелой обиды.

— Я был просто вне себя от ярости. Я грозился убить ее, но она в ответ только смеялась. После всего того, что я сделал для армии Джихада, после того, как я отдал все силы на укрепление сил человечества в борьбе с мыслящими машинами — она предала меня! Я сменил союзников. — Скривившись, Турр поиграл золотой цепью. — Теперь эта цепь по праву принадлежит мне. Ты должен отказаться от власти.

— Я не могу так просто уйти в отставку — я не чиновник, я духовный глава Лиги, — проговорил Ксандер своим призрачным голосом. — Так не происходит смена власти. Вы не разбираетесь в политике, сэр.

— Тогда я избавлюсь от тебя каким-нибудь другим способом. Но сначала спроси себя, что лично ты сделал для рода человеческого? Какую пользу ты лично принес Лиге Благородных? Чем заслужил ты звание Великого Патриарха? Ты молчишь, потому что ответ очевиден.

Голый Ксандер вскочил с кровати и неуклюже, как корова, побежал к двери. Турр со звериной быстротой преградил ему путь к бегству. Сильным ударом в грудь он свалил Ксандера на край кровати, тот упал спиной.

— Я должен понимать это как твое решение?

Турр уселся рядом с дрожавшим от страха Ксандером. Съежившись, Великий Патриарх смотрел на Турра, кажется, готовый расплакаться. Пытаясь сохранить лицо, Ксандер пропищал:

— Тебе не удастся меня запугать. Ты не можешь убить меня. Я Великий Патриарх!

Турр презрительно вскинул брови, наморщив свой и без того морщинистый загорелый лоб.

— Ты не в состоянии осознать, Ксандер, что это именно я изобрел маленьких пожирателей, которых Омниус выпустил в Зимин; это я изобрел чуму, которая поразила Лигу. На моей совести больше смертей, чем у самого страшного убийцы в истории человечества. Я лично несу ответственность за смерть не меньше ста миллиардов человек.

Великий Патриарх снова вскочил с кровати и сделал еще одну жалкую попытку бежать, но Турр легко догнал его и схватил за руку, вывернув запястье. Он бросил Ксандера на кровать лицом вверх и почти любовным объятием обвил его жирную шею. Ксандер извивался и дергался, а Турр продолжал давить все сильнее и сильнее, а потом резко откинул назад голову своей жертвы, с наслаждением услышав треск ломающихся позвонков. Он держал Великого Патриарха до тех пор, пока тот не перестал дергаться.

— Вот так их стало сто миллиардов и один.

Оставив мертвеца валяться на простынях широкой кровати, Турр горделиво поправил на шее золотую цепь и, выбравшись в окно, исчез во мраке ночи. Когда наконец несколько часов спустя в городе зазвучали сигналы тревоги и завыли сирены, Турр все еще горел возбуждением и строил планы тех изменений, которые он сделает в государстве, как только возьмет власть в свои руки.

Первым делом он, естественно, позаботится о безопасности.

 

Вориан Атрейдес в одиночку отправился на поиски своего отца-тирана. Отставной верховный башар понимал, что не может рассчитывать на впавшую в спячку Лигу, даже если кризис станет вполне очевидным. Ему придется лично устранить угрозу, исходившую от кимеков.

С тяжелым сердцем он оставил Абульурда Харконнена продолжать работу по изысканию средств зашиты от жучков-пожирателей, а заодно подобрать исторические свидетельства, способные обелить память Ксавьера Харконнена. Пока комитет Лиги занимался этим делом, откровенно говоря, с большой неохотой, не желая вникать в суть.

Когда, усевшись за панель управления «Мечтательного путника», Вориан покинул Салусу, он подумал о том, не стоит ли ему слетать еще раз на Каладан, просто повидаться с сыновьями. Именно этот пункт назначения он оставил в Лиге, но теперь понял, что побывать на Каладане в этот раз ему не суждено. Если Эстес и Кагин почувствуют неладное, то будут вынуждены из чувства долга пытаться отговорить его от выполнения безумного плана. А если они воспримут его визит чисто формально, то будут говорить о мелочах и ерунде и ждать, когда он наконец уедет и перестанет отвлекать их от привычных дел.

Хорошо хоть, что они не испытывают к нему ненависти, как он сам по отношению к своему отцу.

Вориану никогда в жизни не приходилось видеть такого мрачного места, как Хессра. Во время одинокого путешествия он не раз просматривал кадры поездки Серены Батлер на Хессру к когиторам-отшельникам. Но даже эти кадры давали лишь отдаленное представление о суровости этого забытого Богом планетоида.

Вориан тщательно выбрал место для посадки — площадку неподалеку от погребенной во льдах крепости, где некогда обитали Видад и его товарищи. Он посадил старый корабль почти на краю огромного ледника у подножия скалистых зубчатых горных пиков. Когда он вышел из серебристо-черного корабля, качавшегося на сильном ледяном ветру, легкие его обжег холодный разреженный воздух.

Я нахожусь в самом сердце территории кимеков. Они могут просто уничтожить меня одним выстрелом. Я знаю, что это может произойти в любой момент. Но он понимал, что отец захочет вволю позлорадствовать, допросить сына и подвергнуть его пыткам, прежде чем убить. Никто из кимеков не осмелится что-либо сделать без приказа генерала Агамемнона.

Почувствовав, что промерзшая земля начала сотрясаться под его ногами, Вориан поднял голову и увидел, что из огромных дверей первого этажа почти скрытого подо льдом шпиля центральной цитадели когиторов начали появляться машины — зверинец летательных и похожих на крабов или пауков ходильных корпусов. Машины выглядели устрашающе, поблескивая сталью в тусклом свете холодного солнца. Каждой из них управлял хранившийся в специальной емкости мозг неокимека, миньона Агамемнона. В промороженном воздухе гулко отдавалась тяжелая поступь, выли от натуги мощные двигатели, со скрежетом выдвигалось из бортов оружие.

Вориан смотрел на приближавшиеся к нему машины с человеческими мозгами, не испытывая страха, хотя был один и безоружен. Он скрестил руки на груди и твердо расставил ноги, хотя и понимал, что выглядит совершенно беспомощно и смешно, как задиристый петух.

Над его головой пролетали кимеки в летательных корпусах, обдавая его горячим смрадом выхлопа и оглушая сильным ревом двигателей. Приближающиеся ходильные корпуса выдвинули свои артиллерийские башни, изготовившись к стрельбе. С тех времен, когда он сам был доверенным человеком машин, Вориан хорошо помнил вид и конструкцию этих корпусов. Тогда я как о величайшей награде мечтал о том времени, когда смогу стать одним из них.

Угловатый корпус летательного аппарата завис над ним и направил объектив видеокамеры в лицо Вориану, несомненно, передавая изображение на контрольный пункт связи в центральной цитадели. Вориан поднял голову и крикнул:

— Я — Вориан Атрейдес! Передайте Агамемнону, что его сын вернулся к нему. Нам с ним многое надо обсудить.

Зависший над Ворианом летательный аппарат выпустил стальные крюки и обхватил человека за туловище. Вориан не стал сопротивляться, понимая, что неокимек просто пытается его запугать и устрашить. Если кто-нибудь из этих рабов посмеет причинить ему вред, то такому ослушнику придется держать ответ перед самим генералом Агамемноном, что явно было не в их интересах. Вориан очень рассчитывал на это.

Кимек так крепко захватил Вориана своими стальными лапами, что он едва мог дышать в и без того разреженном и мало пригодном для дыхания воздухе. Неокимек набрал высоту и полетел к цитадели когиторов. За спиной беспомощно повисшего в стальных объятиях Вориана неокимеки окружили стоявший на ледяном пятачке бывший курьерский корабль Омниуса, начав ощупывать и рассматривать «Мечтательного путника». Некоторые кимеки, пользовавшиеся маленькими корпусами, пытались войти внутрь, чтобы ознакомиться с панелью управления. Вориану оставалось только надеяться, что они ничего не сломают. Но даже если это произойдет, он был уже давно внутренне готов к тому, что может никогда не вернуться из этой отчаянной экспедиции. Спасение собственной жизни было для него не самой главной задачей.

Неокимек внес его в широко распахнутые входные ворота в гроте под фундаментом цитадели. Кимеки убрали отсюда накопившийся за многие столетия лед и открыли помещения, давно заброшенные жившими здесь когиторами-отшельниками. Влетев в огромный гулкий ангар, неокимек поставил Вориана на землю. Толстый слой инея покрывал стены помещения, бывшего либо складом, либо мастерской. Все пространство было заставлено ходильными и летательными корпусами, в которые пока не были вставлены емкости с мозгом.

Вориан отряхнулся и глубоко вздохнул, беря себя в руки. Не обращая больше внимания на летающего неокимека, доставившего его сюда, Вориан стал смотреть на ведущие в широкий туннель ворота, откуда доносилась тяжелая поступь механического чудовища, на этот раз, судя по грохоту, приближался титан. Придав лицу спокойное и решительное выражение, Вориан внутренне подготовился к встрече с отцом. Все предыдущие сто лет он едва ли не ежедневно рисовал в своем воображении этот момент.

Агамемнон вступил в полосы света — огромные механические ноги и, как обычно, избыток оружия. Улыбаясь, Вориан посмотрел на головную башню с мириадами блестящих оптических сенсоров.

— Итак, отец, ты рад меня видеть?

Кимек склонился над Ворианом — механическое чудовище имело в высоту два человеческих роста и намного превосходило Вориана по массивности. Из передней поверхности корпуса выдвинулись две механические руки, каждая размером с туловище среднего человека, и Агамемнон открыл панель перед подвешенным в голубоватой жидкости мозгом.

— Очень рад, рад настолько, что готов разорвать тебя на части и переломать тебе все кости. — Голос Агамемнона гремел, словно катящиеся с вершины горы камни. — Зачем ты прилетел сюда?

Вориан продолжал улыбаться и сохранять видимое спокойствие.

— Это и есть безусловная любовь, которую отец должен питать к своему чаду? Учитывая, что ты уже убил всех своих отпрысков, я думал, что тебе будет интересно послушать, что я скажу. Но я не слышу даже элементарного «здравствуй».

— Приветствовать тебя и доверять тебе — это разные вещи. Пока я не хочу делать ни того, ни другого.

Вориан заставил себя рассмеяться.

– Слышу голос истинного Агамемнона!

Подняв руку, он коснулся своего гладкого молодого лица.

— Посмотри на меня, отец. Я нисколько не постарел, благодаря тому, что ты продлил мне жизнь. Как ты думаешь, я испытываю за это благодарность к тебе?

Огромный ходильный корпус принялся медленно расхаживать по заиндевелому полу, высекая искры из каменных плит.

— Я сделал это, когда ты еще был мне верен. Вориан стремительно парировал:

— Ах да, это, кстати, было тогда, когда ты сам был верен Омниусу. Но все в этой жизни меняется.

— Ты мог бы иметь в своем распоряжении тысячелетия, если бы стал кимеком. Но ты отказался от этой возможности, отбросил ее прочь.

— Я оценил свои перспективы и сделал, как мне казалось, наилучший выбор. Определенно ты, и только ты, можешь это понять, отец, так как это именно то, чему ты меня учил. В конце концов, я освободился от Омниуса на много десятилетий раньше, чем это смог сделать ты.

Агамемнон не удовлетворился этим ответом и проявил нетерпение:

— Зачем ты здесь?

— Я привез тебе подарок. — Неокимеки отпрянули, словно ожидая, что Вориан сейчас достанет из кармана бомбу. — Себя.

Оглушительный смех Агамемнона сотряс стены пещеры.

— Почему это ты решил, что мне нужен такой подарок?

— Я слишком долго обретался среди неудачников и решил возобновить наши с тобой отношения.

На это кимек резко возразил:

— Ты ожидал, что я поверю тебе? Ты изменил мыслящим машинам, чтобы помочь людям в их Джихаде.

— Это верно, отец, но ты и твои кимеки тоже не раз меняли своих союзников. — Вориан тряхнул густыми темными волосами. — Я надеюсь, что ты выслушаешь мои причины, и тогда посмотрим — может быть, ты придешь к тем же выводам, что и я.

Стараясь не дрожать от пронизывающего холода, Вориан начал рассказывать о своих злоключениях в Лиге, в целом, придерживаясь истины, но несколько ее сгущая. Он рассказал о провалах политики Лиги, о том, как ее правители отказались сделать самое необходимое для окончательного уничтожения Омниуса на Коррине, о том, что они обращались с ним как с древним ископаемым, которое выглядело незрелым и неопытным молокососом.

— Жена моя умерла, дети считают меня чужим человеком. Лига то и дело намекала мне, что не нуждается больше в услугах старого боевого коня. Они деловито расточают плоды побед — моих, заметь, побед, — добытых в войне с Синхронизированным Миром. Они не могут мыслить масштабно и перспективно, заглянуть хотя бы на несколько десятилетий вперед. Они не заботятся о будущем, словно оно ограничено сроком их жизни. В разительном отличии от титанов, отец, которые не отступают от своих целей вот уже тысячу лет. Но взгляни на себя со стороны: горстка кимеков, прячущихся на вымерзающем планетоиде много лет спусти после поражения Омниуса. Если честно, то ты и твои последователи могли бы воспользоваться моей помощью.

Агамемнон обиделся.

— У нас много планет!

— Много — но все они мертвые и радиоактивны. На них просто не находится других охотников. Ну и еще несколько колоний, до предела ослабленных эпидемией.

— Мы строим базу для дальнейшей экспансии.

— Вот как? И именно ради этого вы захватили Квентина Батлера и превратили его в кимека? Очевидно, вам нужна свежая кровь, талантливые командиры, которые способны вести за собой армии. Неужели тебе не хочется иметь в этой роли меня, а не упрямого заложника?

— Почему бы мне не иметь в своем распоряжении вас обоих? — ответил титан, повернувшись к Вориану так, что он снова увидел сверкнувшее на свету оружие. — Ничего, пройдет немного времени, и мы сломим Квентина.

— Не исключена возможность, что в этом я смогу вам помочь. — Вориан шагнул вперед и оказался в пределах досягаемости для стремительного удара механической лапой железного чудовища. — Я нисколько не обвиняю тебя за проявленную в отношении меня подозрительность, отец, — после всего того, чему ты меня научил. Но я твоя кровь, твой сын — твой последний сын. У тебя не будет других отпрысков. Я — твой последний шанс иметь достойного наследника. Хочешь ли ты воспользоваться этой возможностью или отбросишь ее прочь?

Упрек попал в цель. Вориан заметил, как засверкала и начала переливаться флуоресцирующими электрическими огоньками жидкость, в которой был взвешен мозг. Агамемнон протянул механические руки, оторвал Вориана от пола и поднял его высоко вверх.

— Вопреки моим мыслям я награжу тебя — пока моим сомнением. Мы снова стали семьей, сынок.

Четыре дня спустя они стояли на краю холодного ледника под усеянным звездами темным небом всеми забытой Хессры. Воздух был слишком холоден и разрежен для хрупкого человеческого тела Вориана, поэтому он надел один из скафандров, привезенных им на «Мечтательном путнике». Защитная одежда сверкала от падавших на нее снежинок.

Над их головами высоко в небе метеор прочертил длинную полосу и пропал из виду.

— Когда ты станешь, как мы, кимеком и будешь помогать мне, Юноне и Данте строить новую империю, созидать новую эпоху титанов, перед тобой будут простираться величественные тысячелетия, а не жалкие десятилетия.

Вориану приходилось убыстрять шаг, чтобы поспеть за огромной и стремительной ходильной формой отца. Со странной ностальгией вспоминал он те времена, когда был невинен и юн и когда так же шел вслед за отцом по улицам городов Древней Земли. Тогда он был совершенно счастлив. Тогда, ослепленный и невежественный, он искренне не видел ничего плохого в диктатуре Омниуса. Вориан был горд тем, что служит Синхронизированному Миру, тем, что являлся доверенным человеком мыслящих машин, и не мог даже представить себе, что его великий отец может быть в чем-то не прав.

— Помнишь, как я каждый раз встречал тебя, когда ты возвращался после битв с хретгирами? Тогда я ухаживал за тобой, слушал твои рассказы, чистил детали твоего корпуса.

— А потом ты предал меня, — прорычал Агамемнон.

Вориан не поддался на эту наживку.

— Тебя бы больше устроило, если бы я сражался на стороне Омниуса? В любом случае я оказался бы не в том стане.

— Но, слава Богу, ты все же в конце концов образумился. Правда, я надеюсь, что в следующий раз тебе понадобится на это меньше, чем сто лет. За такой срок большинство блудных сыновей просто умирают.

Вориан засмеялся.

— В таком случае у меня есть перед ними отчетливое преимущество.

— У меня было тринадцать других сыновей, — сказал Агамемнон, — и ты один оказался талантливее их всех, вместе взятых.

Посерьезнев, Вориан сказал:

— Когда я летал с Севратом, до того, как изменить мыслящим машинам, я нашел в его библиотеке баз данных сведения о том, что это ты сам убил всех тех сыновей.

— Они никуда не годились, — возразил Агамемнон.

— Но я тоже никуда не гожусь, и открыто это признаю. Если ты так жаждешь совершенства, то тебе следовало продолжать служить мыслящим машинам.

— Я стремился обрести человека, который смог бы стать моим достойным преемником. Вспомни, это я разрушил Старую Империю, сражаясь бок о бок с великим Тлалоком. Я не мог передать такое наследие слабому или нерешительному человеку.

— И что, все твои прочие сыновья были начисто лишены каких бы то ни было способностей?

— Некоторые были заторможены, другие непритязательны, третьи непокорны. Я не мог этого допустить, и мне пришлось начинать все сначала, предварительно убив их. Таков процесс селекции. Много столетий назад, перед тем как стать кимеком, я создал запас, банк своей спермы, поэтому у меня не было никаких оснований передавать свое наследие посредственности. Но ты последний мой сын, Вориан. Ты же хорошо знаешь, что вся моя сперма погибла во время мятежа на Земле, во время ее атомной бомбардировки. Ты мой единственный уцелевший сын… но вот уже много десятилетий я был уверен, что ты навсегда для меня потерян.

— Все в мире меняется, отец.

— И ты вернулся как раз вовремя. Сначала я возлагал большие надежды на Квентина Батлера, но он продолжает сопротивляться неизбежному, сводя на нет все наши усилия. Он ненавидит нас, несмотря на то, что его будущее целиком зависит от нас. Ведь он никогда не сможет вернуться в Лигу, никогда не сможет снова стать человеком. Конечно, мы можем продолжать наши манипуляции с ним, и нет сомнения, что рано или поздно мы все же обратим его в кимека. Но теперь, когда ты вернулся, Квентин Батлер мне больше не нужен. Когда я превращу тебя в кимека, следующим генералом титанов станешь ты, мой настоящий и единственный наследник.

— История непредсказуема, отец. Может быть, ты переоцениваешь мои способности.

— Нет, Вориан, я не переоцениваю тебя. — Огромный кимек поощрительно коснулся крошечного по сравнению с ним человека. — Превратившись в кимека, ты станешь непобедимым, как я. Тогда я смогу взять тебя с собой на многие из завоеванных нами планет, и ты станешь королем любой из них по своему выбору.

Это не произвело на Вориана никакого впечатления.

— Я мог бы получить под свое начало любую планету Лиги по моему выбору, отец.

— Когда ты станешь кимеком, то поймешь, что само это превращение уже есть неоценимая награда. Помнится, когда ты был доверенным человеком, ты очень просил меня поторопиться с этой процедурой. Ты просто не мог дождаться, когда наконец наступит день, когда я сделаю тебе операцию, которая превратит тебя в такого же могучего титана, как я.

— Я и сейчас с нетерпением жду, когда наступит этот счастливый день, — сказал Вориан, едва не подавившись желчью при одной мысли об этой перспектива. Однако он сумел придать восторженность своему голосу. Отец и сын бок о бок вернулись к наполовину погребенной в снегу башне когиторов. — Надеюсь, что этот день скоро настанет.

— Но пока ты не превратился в кимека, Вориан, ты обладаешь одним преимуществом, которого, к сожалению, я лишился вместе со своей биологической формой.

— В чем же заключается это преимущество, отец? — спросил Вориан, чувствуя внутри неприятный холодок.

Гигантская ходильная форма продолжала величаво скользить по льду.

— Ты мой сын, мой отпрыск, единственный оставшийся наследник некогда великого Дома Атрея. И хотя вся моя сперма погибла на Земле, у тебя еще сохраняется возможность продолжить наш род. Твою сперму надо собрать. Юнона уже приготовила нужный прибор, который доставлен в башню когиторов. Это твой долг, который ты должен исполнить, прежде чем я смогу позволить тебе стать кимеком.

Все существо Вориана протестовало, но он понимал, что никогда не сможет отговорить отца от такого решения. Поэтому придется оставить пробы генетического материала как того требует вождь титанов. Он подумал о Ракелле, Эстесе и Кагине. Именно они будут его настоящими наследниками, что бы ни произошло в дальнейшем. От тревоги и волнения у Вориана пересохло во рту, но раздумывал и колебался он недолго.

— Отец, я сделаю все, что ты требуешь от меня. Я явился сюда для того, чтобы доказать свою верность. Отдать немного спермы для восстановления Дома Атрейдесов — это сущий пустяк.

Они остановились перед входом в комплекс башен когиторов. Двери распахнулись, и высокий сводчатый вход раскрылся словно громадная ненасытная пасть. Вориан вошел, готовый ко всему, что будет делать с ним Юнона.

 

Убийство Великого Патриарха потрясло Лигу Благородных. Высказывались и отбрасывались самые разнообразные обвинения и подозрения. На фоне всего этого смятения один только вице-король Батлер сохранял спокойствие, поддерживая стабильность и порядок в обществе. Все могущественные и влиятельные деятели Лиги имели, конечно, соперников, но вялый и мягкий Боро-Гинджо не имел таких врагов, которые могли питать к нему ненависть, способную толкнуть на убийство. Было трудно представить себе иную реакцию на его действия, выходящую за пределы обычного раздражения или нетерпения.

Хотя Фейкан незамедлительно выразил гнев и возмущение по поводу подлого убийства Великого Патриарха, он не спешил с назначением на этот пост другого человека. Брат Абульурда создал комитет депутатов, которые до нового назначения коллективно занимали эту должность. Поскольку ответственность теперь была распылена между многими, то вся функция комитета приобрела церемониальный, но политически абсолютно незначимый характер.

Горстка политиков, стремившихся занять кресло Великого Патриарха, быстро выразили свою решимость бороться за золотую цепь. Однако вице-король твердо заявил о том, что до окончания расследования обстоятельств дела все лица, так или иначе близкие Великому Патриарху, будут считаться подозреваемыми. Преемник же будет назначен только после раскрытия всех обстоятельств убийства. Абульурд подозревал, что брат тянет время, хотя и не понимал почему.

Новый башар был все еще сосредоточен на своей работе в лаборатории, которая, поскольку находилась недалеко от резиденции Великого Патриарха, была оцеплена для проведения тщательного расследования. В тот день один из сотрудников, работавший в отдельном здании, вбежал в лабораторию с тревожным известием.

— Вы только посмотрите, что делается на улицах, башар. Культ Серены снова зашевелился. Огромные толпы движутся сюда.

— Опять? — только и смог вымолвить Абульурд. Поскольку лаборатория всегда надежно охранялась, он мало интересовался происходившим на улицах. Кроме того, Абульурд редко виделся со своей племянницей после того, как привез сироту с Пармантье на Салусу, хотя и знал ее склонность к разрушению всяких сложных машин, хотя бы отдаленно напоминавших роботов.

— Оставайтесь на местах, забаррикадируйте дверь и никого не пускайте, ибо если они проникнут в помещение, то вы сами знаете, что за этим последует.

Техники и инженеры, не имевшие боевых навыков, выглядели встревоженными. Такое предложение начальника явно пришлось им не по душе.

— Но что нам делать, если они вломятся внутрь?

— Держитесь, — неопределенно ответил Абульурд и вышел из помещения, чтобы посмотреть, что сегодня вывело на улицы эту недисциплинированную толпу.

По улице впереди своих верных крестоносцев шла Райна Батлер — уже тридцатилетняя женщина, по-прежнему бледная и без единого волоса на голове. Люди шли по улицам и бульварам, неся знамена, хоругви и транспаранты, распевая гимны и потрясая оружием. Сторонники Райны вовсю развернулись на окраинных планетах, сильно пострадавших от эпидемии, но здесь, в Зимин, Райна держала в узде своих последователей в соответствии с соглашением, которое она заключила с Фейканом. Однако Абульурд опасался, что это всего лишь временная мера. Культ Серены был выражением безысходности, охватившей низшие слои человечества, гнев и отчаяние которого достигли опасной точки кипения.

Многие фанатики несли портреты героев, включая иконы Трех Мучеников, и дикими воплями взывали к справедливости и правосудию. Обеспокоенные владельцы домов и хозяева лавок покинули здания, чтобы переждать, когда схлынет толпа, опасаясь, что эти разгоряченные люди могут ворваться к ним и учинить погром, для чего достаточно было небольшой искры или ничтожного повода.

— Вы не знаете, что возбудило их на этот раз? — спросил Абульурд у стоявшего рядом лавочника.

— Парламент обнародовал фотографию человека, убившего Великого Патриарха, — ответил человек, взглянув на знаки различия на погонах Абульурда.

— Значит, его арестовали? Они знают, кто он?

— Этого не знает никто. Этого человека никто не смог опознать.

— Но почему так распалились последователи культа Серены? — Абульурд взглянул на бесконечное шествие обезумевших фанатиков, требовавших крови. — Они прежде никогда не интересовались Великим Патриархом.

— Теперь, когда он мертв, они утверждают, что он был святым человеком, который верно воспринимал видения Райны Батлер.

Абульурд озабоченно нахмурился. Культ Серены вообще отличался склонностью хвататься за любой повод, чтобы показать всем свою значимость. Лавочник протянул Абульурду фотографию какого-то человека, сделанную камерами наблюдения резиденции Великого Патриарха. Эта фотография совпала с другими фотографиями того же человека, сделанными в официальном кабинете Ксандера Боро-Гинджо несколько раньше. Наморщив лоб, Абульурд принялся рассматривать потрет лысого человека с темной, оливкового оттенка кожей. Черты этого лица показались ему странно знакомыми.

В сопроводительном тексте было сказано, что этот человек первоначально проник в кабинет Великого Патриарха и устроил там дебош, был выдворен охраной из кабинета, но затем успел скрыться, избежав ареста. Несколько дней спустя незнакомец ночью проник в спальню Ксандера Боро-Гинджо и убил его. Предположительно, это наемный убийца. Из числа политических соперников и личных знакомых Великого Патриарха никто не смог опознать предполагаемого убийцу.

Было заведено несколько дел по обвинению в некомпетентности. Некоторые политики даже настаивали на восстановлении института полиции Джихада для наведения порядка. Абульурд сразу подумал о людях, шпионивших в пользу машин, об изменниках, которых вылавливал джипол, о чистках, которые проводились в дни Ксавьера Харконнена и о которых Абульурд когда-то много читал. Не мог ли предполагаемый убийца Ксандера быть тайным агентом, сохранившим верность Омниусу? Остались ли живы такие люди или они канули в Лету вместе с джиполом?

Потом Абульурда внезапно поразила одна мысль, показавшаяся сперва абсолютно безумной ему самому. Он внимательно присмотрелся к лицу на портрете разыскиваемого. Он мало изменился и почти как две капли воды был похож на старые фотографии бывшего начальника джипола Йорека Турра!

Для того чтобы облегчить работу комиссии по расследованию обстоятельств смерти Ксавьера Харконнена, Абульурд внимательно изучил архивные документы, касавшиеся карьеры и опалы своего деда. Он хорошо знал Турра. Хотя начальник джипола был скрытным человеком и избегал фотографов, Абульурду все же удалось в секретных архивах отыскать его портрет, и с тех пор он навсегда запечатлелся в его памяти. Турр и Ками Боро-Гинджо провели умелую и беспощадную кампанию по дискредитации имени Ксавьера Харконнена, очернили его великие достижения и представили всему миру как труса и предателя. Даже Вориан Атрейдес не мог ничего сделать против этой расчетливой клеветнической кампании, хотя речь шла о его лучшем друге.

Но ведь все знали, что корабль Турра взорвался шестьдесят пять лет назад и что этот человек был наверняка мертв. Во всем этом не было никакого смысла и никакой связи. Зачем кому-то понадобилось выдавать себя за теневую, да к тому же полузабытую историческую фигуру?

Он обернулся к лавочнику.

— Можно мне взять эту фотографию? Мужчина в ответ пожал плечами.

— Конечно. Хотите поймать убийцу и отдать его на растерзание толпе? Забавно было бы на это посмотреть.

Рассеянно кивнув, Абульурд поспешил к зданию Парламента. Надо показать Фейкану фотографии, сравнить с его копиями и поставить вопрос, хотя Абульурд не мог понять, каким образом Йорек Турр мог уцелеть или какой самозванец воспользовался его личиной.

В приемной ассамблеи Абульурду сказали, что вице-король занят на важном совещании и освободится не раньше, чем через один час. Абульурд попросил передать, что вице-король нужен ему по срочному делу, и он просит принять его как можно скорее.

Расстроенный башар пошел к выходу по выложенному мраморными плитами коридору и в одном из помещений увидел Видада. Емкость с мозгом древнего когитора, последнего из отшельников, стояла на красивом пьедестале. Последний когитор казался жалким и покинутым; все дни он проводил в одиночестве и размышлениях.

Абульурд задержался возле мыслителя. Этот великий мозг начал жадно впитывать все возможные сведения по истории человечества с тех пор, как когиторы вышли из своей длительной изоляции в эпоху Серены Батлер. Абульурд подошел к оптическим сенсорам Видада. Он не знал, надо ли ему приложить костяшки пальцев к плазу емкости, чтобы сделать свои мысли доступными сознанию когитора.

— Когитор Видад, я — башар Абульурд Харконнен. Я желаю побеседовать с вами.

— Вы можете поговорить со мной, — ответил когитор, — но, прошу вас, будьте кратки, мне надо до конца обдумать одну важную проблему.

Абульурд подержал изображение Турра перед оптическими сенсорами Видада и вкратце рассказал ему о своих соображениях. Он попросил когитора вспомнить и проанализировать известные ему исторические факты и дать какие-либо полезные сведения относительно бывшего начальника джипола.

— Сходство весьма велико, — признал Видад, — можно сказать, что оно поразительно. Я могу сказать, что этот человек намеренно сделал себя похожим на Йорека Турра или, быть может, это клон. Преступники Тлулакса достигли больших успехов в их изготовлении.

— Он выглядит в точности так же, как выглядел Йорек Турр на своих последних фотографиях, сделанных незадолго до его предположительной смерти, — сказал Абульурд. — Значит, либо Турр в действительности выжил и прекратил стареть, либо кто-то скопировал на себя его внешность, воспользовавшись старыми голографическими изображениями.

— Подходящих объяснений может быть множество, — сказал Видад. — Когда-то, очень давно, еще во времена Старой Империи, люди разработали лечение, направленное против старения. Мы, когиторы, воспользовались этим лечением, чтобы на тысячелетия сохранить работоспособным наш головной мозг. Были и другие случаи…

Абульурд едва не задохнулся.

— Вы имеете в виду Вориана — то есть я хотел сказать, верховного башара Атрейдеса. Генерал Агамемнон провел ему такое лечение, и теперь верховный башар выглядит на двадцать с небольшим.

— Такое лечение могло сохранить Йореку Турру его прежний облик. Если он, конечно, остался жив.

Абульурд, держа в руке фотографию, принялся нервно мерить шагами пол перед пьедесталом. Он ощутил слабость в ногах, когда сделал следующий шаг в своих рассуждениях.

— Но если в настоящее время только машины могут проводить такое лечение, сохранив его секрет, то каким образом его могли провести начальнику джипола? Как вы думаете, не могли кто-то из ученых Лиги воспроизвести заново этот метод?

— Такая возможность есть всегда, но она весьма маловероятна. Если бы такое лечение стало доступным в Лиге Благородных, то неужели вы всерьез полагаете, что его удалось на столько лет сохранить в тайне? Свойство меланжи продлевать юность сделало ее самым популярным лекарством в Лиге, потребление ее возросло на много порядков всего за несколько лет. Превосходное лечение, надолго продлевающее жизнь, не могло долго сохраняться в тайне на территории Лиги Благородных. Ищите более простое решение.

Абульурд понял, что Видад прав, тысячу раз прав.

— Но, следовательно, вы хотите сказать, что… — Он помолчал в ужасе оттого, что собирался произнести, но затем продолжил: — Что начальник джипола — и это вполне вероятно — был в тайном сговоре с мыслящими машинами или с кимеками?

— Это обоснованное умозаключение, — сказал Видад, — если, конечно, это действительно Йорек Турр.

В душе Абульурда начал закипать гнев. Башар скомкал фотографию. Все то время, пока эти мерзавцы чернили имя Ксавьера Харконнена, Турр спокойно сотрудничал с Омниусом! Абульурд был вне себя от бессильной ярости, от страшного предательства, с которым никто не мог ничего поделать.

— Представляется, что теперь он вернулся, чтобы убить Великого Патриарха, — добавил Видад.

Поклявшись беспощадно отомстить, Абульурд оставил когитора на его пьедестале и поспешно бросился к выходу. Ему теперь не было необходимости встречаться с Фейканом. Нужно было выследить и раздавить убийцу-оборотня.

 

Возвращение Ракеллы к жизни после того, как она едва не умерла от ретровируса-мутанта, дало ей еще одну возможность постараться спасти вымирающее население Россака.

Джиммак устроился неподалеку, присев на корточки возле каменной стены переполненной палаты и делил на порции принесенную из джунглей пищу. Казалось, он искренне думал, что все пошло по-прежнему. Ракелла боялась смотреть в преданные глаза тихого круглолицего мальчика, страшась выдать свою вину — ведь она собиралась предать его простодушное доверие… отказать ему в простой детской просьбе. Но иного морального выбора у нее не было. Всякая задержка стоила множества оборванных человеческих жизней.

— Джиммак, ты не сделаешь мне еще своего чудесного чая?

— Госпожа доктор все еще слаба?

— Нет, я чувствую себя намного лучше, но мне очень нравится твой чай. Принеси, пожалуйста, еще чашку.

Обрадованный Джиммак выбежал из палаты. Когда он отправился выполнять ее надуманное поручение, Ракелла извлекла из контейнера под подвесными носилками свою промокшую в целебной воде одежду и осторожно, стараясь не потерять ни капли драгоценной влаги, упаковала ее в водонепроницаемый пакет и положила его в контейнер для проб.

Потом, уединившись в своей импровизированной лаборатории, Ракелла взяла из своей вены кровь в несколько пробирок и тоже уложила их в контейнер. Вероятно, выявив какие-то компоненты воды и изучив антитела в крови Ракеллы, Мохандас сможет найти ключ к разгадке ее исцеления. Она немедленно отправила пробы на борт «Исцеления», а в приложенном сообщении просила Мохандаса поторопиться. Для пущей надежности она добавила к посланию молитву.

Вернулся Джиммак с чашкой горького травяного чая и со стаканом воды для себя. Он, улыбаясь, сел рядом с Ракеллой.

— Я всегда радуюсь, когда могу помочь вам.

— Может быть, ты все же не откажешься помочь и другим больным людям? — со значением спросила она.

На лице Джиммака отразился неподдельный испуг.

— Нет. Мы не можем никого больше отнести к воде. Вы обещали.

Ракелла натянуто улыбнулась, но в душе не могла не признать, что страх Джиммака перед Тицией Ценвой имел под собой реальные основания. Эта женщина не радовалась выздоровлению Ракеллы, напротив, она была полна злобы и подозрений. Если Верховная Колдунья узнает об источнике целебной воды, она возненавидит их обоих: ведь им удалось то, что оказалось не под силу даже ей. По тем же причинам она неприязненно относилась к «ЧелМеду» и врачам вообще.

— Да, я обещала. — Ноя также давала клятву помогать всем страждущим, нуждающимся в моих медицинских знаниях…

Поздно вечером Мохандас связался с Ракеллой и сообщил, что был просто поражен тем, что ему удалось обнаружить. Пока он, правда, не до конца идентифицировал все те неорганические вещества, алкалоиды и вещества с длинными цепями, которые присутствовали в воде подземного пруда. Представлялось, что эти вещества невозможно воспроизвести или синтезировать — как, например, невозможно было синтезировать меланжу.

Из анализа крови Мохандасу удалось выяснить, что в организме Ракеллы произошли какие-то весьма странные вещи, такую биохимическую трансформацию ему раньше не приходилось наблюдать ни разу. Схватка ретровируса с соединениями, содержащимися в воде склепа, фундаментальным образом изменили обмен веществ в организме Ракеллы.

В надежде получить принципиально новую вакцину, Мохандас просил ее прислать хотя бы несколько литров целебной воды, но здесь Ракелла ничем не могла помочь своему другу и коллеге.

Расстроенный тем, что решение буквально уплывает из рук, Мохандас сказал:

— Каждый час задержки — это смертный приговор все новым и новым больным. Того малого количества воды, которое ты прислала с одеждой, недостаточно для того, чтобы выполнить все необходимые пробы и анализы. Как прикажешь выделить, идентифицировать и синтезировать все необходимые ингредиенты? — Лицо Мохандаса было таким же бледным и осунувшимся, как и лицо самой Ракеллы. Похоже было, что он совершенно забыл о сне и отдыхе на борту своей безопасной орбитальной лаборатории. — Ты не могла бы показать мне источник? Мне нужно много литров этой воды. Откуда она взята?

Ее любовь и восхищение этим человеком нисколько не поколебались за все эти годы, но все же она и без того чувствовала себя предательницей. Ракелла сомневалась, что сможет самостоятельно отыскать этот пруд, а Джиммак ни за что на свете не согласится проводить туда ни ее, ни Мохандаса.

— Я… я не могу этого сказать, Мохандас.

Но каждый раз слыша стоны больных в огромных пещерах, превращенных в дома скорби, каждый день глядя на свирепую пляску смерти, вдыхая запах костров, на которых сжигали мертвецов, вынесенных на пустынное плато, возвышавшееся над джунглями, она не могла найти себе места. Совесть не давала ей покоя, побуждая что-то сделать.

Когда Ракелла вернулась в пещерный город после болезни, жертвами инфекции пали больше половины Колдуний, словно их иммунная система, долго противостоявшая болезни, вдруг одновременно отказалась служить им. Еще больше преисполненная недоверием, упрямая и осунувшаяся Тиция Ценва держалась на ногах, своим примером доказывая, что ее твердая решимость и ментальная мощь превосходят силу страшного вируса.

Ракелла не испытывала личной неприязни к Верховной Колдунье, но ее коробило отношение Тиции к собственному родному сыну. Эта суровость была оправданна, служа сплочению Колдуний во время Джихада, когда многочисленные женщины Россака жертвовали жизнью ради уничтожения страшных врагов — кимеков. Но вспышка эпидемии оказалась испытанием, которому они не смогли ничего противопоставить.

Чем больше раздумывала Ракелла, тем упорнее посещала ее странная, но неотвязная мысль. Тиция рассматривает меня как угрозу. Вот почему она не хочет, чтобы ее Колдуньи общались со мной. Неужели она всерьез верит в то, что я хочу встать во главе ее Колдуний? Если я добьюсь здесь успеха, то, по ее мнению, это будет означать лишь одно — ее собственный провал.

Только женщины, рожденные на Россаке, обладали повышенной ментальной силой, которая и сделала их знаменитыми на всю Лигу Колдуньями. Никто и никогда не подвергал сомнению этот факт, и ни один человек, не рожденный на Россаке, даже не рассматривался как возможный обладатель таких сверхъестественных способностей. Но на Ракеллу эта планета оказала какое-то чудесное воздействие, она излечилась в таинственном склепе, ее обмен веществ изменился на клеточном уровне. Она чувствовала это, ощущала происшедший с ней ментальный метаморфоз — следствие закалки, которой подверг ее вирус-мутант.

Она надеялась, что Мохандас Сук вскоре что-нибудь обнаружит, может быть, ему удастся создать пробную сыворотку, которая позволит спасти хотя бы самых тяжелобольных женщин.

Она обернулась и посмотрела на Джиммака — молодой человек смотрел на нее с обожанием, с каким смотрит младенец на свою мать. Это было незнакомое Ракелле чувство. Этот немного неуклюжий тугодум отдал так много, чтобы помочь ей, он подверг себя риску, не думая о собственной безопасности.

Эта мысль опечалила ее. Я должна позаботиться о том, чтобы не навредить ему тем, что я сделала.

Ракелла заметила посадочные огни челнока, прилетевшего с орбиты. Она тотчас узнала очертания транспортного судна «ЧелМеда», и сердце ее забилось от радости.

— Мне надо встретиться с доктором Суком.

Джиммак посмотрел на нее своим лучистым взглядом, радуясь и не зная, какую муку и нерешительность она испытывает.

— Я могу вам чем-то помочь?

— Нет, но я хочу, чтобы ты вернулся к Уродам и спросил у них, не передумали ли они. Вода склепа может спасти…

Его встревоженное выражение резануло ее по сердцу словно нож.

— Они никогда не передумают.

Она ласково сжала его плечо, выказывая искреннее сочувствие.

— Прошу тебя, попытайся еще раз. Сделай это для меня. Коснувшись его одежды, она незаметно прикрепила к ткани крошечный передающий радиомаяк. Мальчик выбежал из палаты и отправился в джунгли, а маленький передатчик начал фиксировать его местоположение. Так Ракелла рассчитывала узнать координаты подземного пруда.

Джиммак потрусил в лес.

Ощущая на душе свинцовую тяжесть, Ракелла поспешила в таинственную россакскую ночь, ступив на огромный ковер под верхушками раскидистых крон. Посадочная площадка была залита ярким желтым светом. Никто из местных жителей не стал встречать челночный корабль; эпидемия нарушила все местные обычаи.

Когда воздушный замок медицинского судна открылся, из люка вышел человек в бело-зеленом защитном костюме, украшенном алым крестом — эмблемой «ЧелМеда». По походке и манерам Ракелла мгновенно узнала Мохандаса Сука. Он нес с собой запечатанный ящик. Завидев Ракеллу, он приветливо помахал ей рукой, улыбаясь за прозрачным плазом маски. Несмотря на то что лицо Мохандаса было закрыто шлемом, она все же разглядела в его глазах неподдельный восторг и энтузиазм.

— Это новая пробная вакцина — она позволяет надеяться на успех, но только большее количество твоей чудесной воды поможет сделать ее достаточно эффективной.

Ракелла отвела взгляд.

— Может быть, мне удастся добыть больше воды.

Взглянув в его карие ласковые глаза, она уловила в них надежду и радость. Как ей хотелось поцеловать его. Мелькнула мысль: подняться вместе с ним на борт челнока, улететь на корабль и провести целый день рядом с ним. Но это было невозможно до тех пор, пока не кончится эпидемия.

— Время не терпит, Ракелла. Надо испробовать все, что возможно. Я связался с Верховной Колдуньей и договорился с ней, что она поможет вводить новую вакцину.

Ракелла даже отпрянула от неожиданности. Новость смутила и расстроила ее.

— Тиция действительно согласилась помочь?

— Она намерена вводить вакцину лично. — В голосе Мохандаса появились властные нотки. — Думаю, что это политический ход. Она просто хочет держать руль в своих руках.

Ракелла не была удивлена. Она взяла ящик с вакциной из рук доктора Сука.

— Я дам тебе знать, если она подействует.

— Здесь достаточно доз для двенадцати случаев, — сказал он. — Но я готов приступить к полномасштабному производству в нашей орбитальной лаборатории. Мы не можем ждать…

Из входа в пещерный город вышла Тиция Ценва, сопровождаемая тремя одетыми в черное Колдуньями.

— Я заберу вакцины. Пока я здесь распоряжаюсь. Ракелла не захотела конфликтовать с этой капризной дамой.

— Я помогу вам вводить вакцину. Возможно, она окажется наилучшим средством. Это наша последняя надежда. — Все выяснится, когда я найду таинственный склеп и его исцеляющую воду…

— Нам не нужна ваша помощь. — В глазах Тиции сверкнула ничем не прикрытая враждебность.

— Вы без устали повторяете это уже много недель. — Ракелла постаралась смягчить тон. — Но вы же сами видели, как я болела. Я была на краю смерти. Я находилась в конечной стадии болезни, но единственная из всех выздоровела.

— Возможно, это лишь временная ремиссия. — Высокая бледная женщина взяла вакцину и коротко кивнула Мохандасу, стоявшему у открытого люка. — Если эта сыворотка сработает, то я попрошу вас обоих покинуть Россак как можно скорее.

Сказав это, Тиция вместе с другими Колдуньями направилась ко входу в пещерный город. Ракелла вздохнула, но продолжала в глубине души питать надежду. Если ничего не случится, то Джиммак, сам того не зная, выведет ее к таинственному источнику целебной воды.

 

В течение двадцати лет, прошедших после уничтожения мыслящих машин на всех планетах за исключением Коррина, потребность в наемниках Армии Человечества резко упала. Столетиями школа Гиназа готовила крепких и закаленных бойцов для сражений с боевыми роботами. Хотя никто из наемников не высказывал сожалений по поводу того, что наконец закончился кровавый Джихад Серены Батлер, оставшиеся без работы мастера меча ломали головы, где им применить свои способности и навыки.

Истиан Госс уцелел во всех своих битвах, тело его было покрыто шрамами, но инвалидом он не стал и сохранил прежнее здоровье. Он сберег свой импульсный меч, но теперь не было машин, против которых можно было это оружие применить. Сейчас он помогал людям, пережившим страшную эпидемию, кочуя с планеты на планету, используя свою силу и знания для восстановления нормальной жизни в пострадавших колониях.

В Лиге сохранилась едва ли треть ее исходного населения. Поощрялись многодетные семьи для восполнения численности человечества, чтобы оно снова стало процветать, но достаточных сил для восстановления в прежних объемах промышленного и сельскохозяйственного производства просто не существовало. Каждому приходилось работать за двоих, а то и за троих.

Многие знатные роды угасли, и на планетах стали появляться и консолидироваться новые центры власти по мере того, как амбициозные, пережившие эпидемию деятели сколачивали свои собственные империи, провозглашая себя наследниками славных фамилий. Так как сильно поредел и Парламент Лиги, то даже старейшие и самые родовитые аристократы не могли на законном основании оспорить смещение центра власти.

Пять лет назад Истиан Госс вернулся на Гиназ и стал инструктором. Хотя в нем жил дух Йоола Норета, Истиан понимал, что сам он никогда не совершит ничего, что позволило бы яркими буквами вписать его имя в анналы истории. Ему нечего было стыдиться, как тлулаксам или потомкам Ксавьера Харконнена, но он и не проявил себя ничем героическим. Никто и никогда не говорил, что можно было ожидать большего от Истиана Госса, но сам он был разочарован. Ему хотелось теперь начать жизнь с чистого листа, как это сделал когда-то его друг Нар Триг. Тогда он не чувствовал бы в душе такую тяжесть и, возможно, сумел бы отличиться.

Когда было объявлено об окончании Джихада, цивилизация и общество Лиги изменились в самих своих основаниях, и совершенно непредсказуемо. Широко распространилось применение индивидуальных защитных полей Хольцмана, и теперь каждый человек, мало-мальски что-то собой представлявший, носил такое поле для защиты от преступников, убийц и просто на всякий случай. Эти поля сделали бессмысленным стрелковое оружие и ножи.

Врагу, окруженному защитным полем, можно было противопоставить лишь умелое применение ручного кинжала или короткого меча. Предметы могли проникать сквозь слои защитного поля, только если двигались медленно, поэтому были разработаны новые приемы рукопашного боя и фехтования.

Боевой робот Хирокс изменил свою программу и под руководством Истиана Госса разработал методы обучения мастеров меча, которые выполняли роль убийц или телохранителей состоятельных людей. Хотя наемникам уже не надо было сражаться с ордами боевых роботов, Гиназ не мог снизить качество и уровень подготовки своих бойцов. Выпускники школы наемников архипелага до сих пор считались лучшими рукопашными бойцами и фехтовальщиками Лиги.

Истиан следил за подготовкой прибывающих на Гиназ людей, желающих обучиться мастерству единоборства, хотя в последнее время их число резко сократилось. Когда иссякла нужда в бойцах, готовых сразиться с миньонами Омниуса, молодые мужчины и женщины начали искать для себя новые поприща. Действительно, человечеству было чем заняться теперь, после тысячелетней машинной тирании.

Однажды Истиан был удивлен до глубины души: на Гиназ прибыл маленький корабль, доставивший короткое послание и приглашение… На пакете стояла личная печать вице-короля Фейкана Батлера. Это было формальное приглашение боевому роботу Хироксу и, если это возможно, знаменитому мастеру меча Истиану Госсу посетить Салусу Секундус. Вице-король, видимо, решил пригласить механического сенсея, чтобы признать и отметить его заслуги во время долгого Джихада. Потрясение Истиана еще более возросло, когда он прочел подпись человека, приславшего приглашение: мастер меча Нар Триг.

Все эти годы Истиан был уверен, что его друг и партнер по спаррингу погиб вместе с толпой фанатиков, отправившихся в припадке безумия на Коррин, чтобы сразиться с мыслящими машинами. Но после всего этого Триг сумел уцелеть! Интересно, что делал этот человек последние двадцать лет? Почему не появился раньше и не сообщал о себе? Из письма явствовало, что Триг прекрасно знал, что его старый товарищ все еще служил на Гиназе инструктором и обучал молодую смену бойцов.

Обрадованный Истиан пришел к Хироксу и поделился с ним новостью. Вооруженный робот внимательно его выслушал.

— Мы должны отправиться на Салусу Секундус. Мы нужны там.

Механический сенсей не стал спорить с человеком или задавать ему вопросы о причинах столь скорого отъезда.

— Как скажете, мастер Истиан Госс.

 

Несмотря на одиннадцативековую дружбу и товарищество с Агамемноном, Юнона и Данте не всегда и не во всем соглашались с генералом, имея на все свою точку зрения. Расстроенный генерал кимеков расхаживал по замку в своей ходильной форме и думал, что бы сломать или разбить. Каменный пол сотрясался от грохочущих тяжелых шагов металлических ног.

— Нет, я не полностью доверяю ему, хотя он и мой сын, — с обидой возражал он. — Но я не доверял и большинству из двадцати титанов. Вспомните хотя бы Ксеркса.

— Ты что, не видишь? Для Вориана это очень удобно — явиться как ни в чем не бывало после сотни лет службы в армии Джихада. — В голосе Юноны, которая обычно очень нежно разговаривала с Агамемноном, появились резкие нотки.

Агамемнон вскипел.

— Не сошла ли ты сама с ума, живя так долго среди всех этих людишек, этого несчастного сброда? Вориан рос и воспитывался в Синхронизированном Мире. Он наизусть знал мои мемуары и восхищался моими деяниями — до тех пор, пока его не обольстила женщина. Можете назвать это юношеским бунтом, если вам угодно. Я думаю, что это вполне уважительная причина. Будь я на его месте, я поступил бы точно так же.

Юнона что-то чирикнула, имитируя смех.

— Значит, ты хочешь сказать, что твой сын очень похож на тебя, Агамемнон?

— Никогда не следует недооценивать узы кровного родства.

— Но не следует и переоценивать их, — возразила Юнона.

* * *

Вориан выглядел маленьким и уязвимым, стоя в центральном зале, где некогда обитали когиторы-отшельники, и снизу вверх смотрел на устрашающий ходильный корпус отца.

Агамемнон говорил:

— Что заставляет тебя думать, что ты сможешь убедить Квентина Батлера присоединиться к нам несмотря на то, что все наши манипуляционные методы оказались бессильными?

— Именно это и позволяет мне так думать, отец, — ответил Вориан. — Если вы хотите, чтобы военный гений обратил свои дарования на службу кимекам — службу нам, — то вы ничего не добьетесь обычными грубыми пытками. Один раз вам удалось обмануть его, но он очень хорошо подготовленный военачальник. Все ваши методы были неверными, особенно если взглянуть на результат.

Вориан внимательно посмотрел на прозрачную емкость, в которой находился древний мозг отца, потом перевел взгляд на отсеки, где Агамемнон хранил коллекцию старинного оружия.

Генерал взвился словно тарантул, готовый к прыжку.

— Я все еще не доверяю тебе, Вориан.

— И для этого есть все основания. Но и ты не дал мне шанса доверять тебе. — Он спокойно посмотрел на снова принявшегося расхаживать по залу Агамемнона. Механическое тело было стремительным и мощным. Генерал при желании мог легко разорвать на части любого человека. — Но все же я хочу принять участие в этой игре и сделать свои ставки. Или ты боишься меня?

— Я слишком долго живу на этом свете, чтобы вообще чего-либо бояться!

— Отлично, значит, мы договорились. — Вориан никогда не давал угаснуть своей дерзости и самоуверенности.

Титан резко повернулся, явно рассерженный бравадой сына, но сумел сдержаться.

— И ты думаешь, что сможешь чего-то добиться от Квентина Батлера?

Вориан скрестил руки на груди. Он делал все, чтобы не дрогнуть перед устрашающим видом титана.

— Да, я так думаю, отец. Квентин и я были боевыми товарищами. Я был его начальником. Он уважает меня и знает, как доблестно я сражался в рядах армии Джихада. Даже если Квентин не согласится с моим выбором, он все же выслушает меня. Это уже больше, чем то, чего вы пока смогли достичь.

Громкоговоритель кимека захрипел и заскрежетал, словно Агамемнон в раздумье гневно рычал.

— Ты можешь сделать такую попытку, — произнес он наконец. — Но помни, что это такой же испытательный экзамен для тебя, как и для него.

— Вся жизнь — экзамен, отец. Если я подведу тебя, то ты всегда сможешь меня наказать.

— Твое следующее наказание будет последним. Не забывай об этом, — но в голосе Агамемнона не было убежденности. Пережив однажды крушение всех своих надежд, генерал не сможет легко отказаться от вернувшегося к нему Вориана Атрейдеса.

По прошествии стольких столетий, думал Агамемнон, я не ожидал, что смогу испытывать какие-то человеческие чувства. Он от души надеялся, что не показал их Вориану.

В помещениях, расположенных под многометровыми толщами льда, царил вечный холод. В разреженном ледяном воздухе дыхание вырывалось изо рта клубящимся паром, неспешно поднимавшимся к высокому потолку. Один из неокимеков привел его в зловещий подвал, где находилась емкость с мозгом Квентина после его мятежа во время налета кимеков на эскадру Фейкана.

Великий примеро, освободитель Пармантье и Хонру, командующий силами Джихада, являл собой теперь жалкий кусок морщинистой мозговой ткани, плавающий в фосфоресцирующей электрожидкости. Емкость стояла на полке, как оставленная на всякий случай запасная часть. После смелого предупреждения, сделанного Фейкану, мозг Квентина доставили обратно на Хессру, извлекли из корпуса и лишили тела, а заодно и всякой возможности к передвижению. Теперь он находился здесь, в ловушке, из которой не было выхода.

Когда Вориан увидел эту печальную картину, в горле у него встал ком, и он едва не лишился дара речи.

— Квентин? Квентин Батлер!

Пораженный до глубины души Вориан обернулся, чтобы задать этот вопрос сопровождавшему его неокимеку, но тот, грохоча железными ногами, уже покинул помещение и вышел в коридор. Оставалось надеяться, что у Квентина сохранились сенсоры и громкоговорители, с помощью которых он мог общаться с внешним миром.

— Я не знаю, насколько хорошо ты можешь видеть и узнаешь ли ты меня, Квентин. Я верховный башар Вориан Атрейдес.

— Я вижу. — Голос послышался из динамика, укрепленного на стене недалеко от емкости. — Я вижу еще один дешевый трюк.

— Я не иллюзия. — Вориан понимал, что кимеки подслушивают каждое сказанное им слово, поэтому надо было соблюдать максимальную осторожность. Любой нюанс, любая фраза будут восприниматься с подозрением. Каким-то образом надо было внушить Квентину, что он искренен, но в то же время не выдать кимекам тайных планов.

— Титаны манипулировали тобой, подвергали тебя пыткам, но я реален. Я воевал бок о бок с твоими сыновьями. Я побывал на Пармантье и первым принес в Лигу страшную весть о смерти Рикова и его супруги от Бича Омниуса. Однажды я сопровождал тебя к Вандре в Город Интроспекции — помнишь, была весна, деревья в цвету. Я тогда говорил тебе, что всегда питал слабость к Вандре, младшей дочери Ксавьера. Тогда ты рассердился на меня зато, что я упомянул имя Харконнена. Ты помнишь тот день, Квентин?

Мозг отставного примеро долго молчал, прежде чем наконец заговорить:

— Кимеки знают о взаимодействии лазера с защитным полем. Это я… я сказал им об этом. Они едва не убили Фейкана.

Понимая, что этот предмет разговора может быть опасным, Вориан решил сменить тему.

— Фейкан теперь полноправный вице-король Лиги. Ты знал об этом? Он вступил в должность, когда ты с Порее Бладдом был в отъезде. Ты можешь гордиться сыном.

— Я всегда им гордился.

— А твой младший сын Абульурд… — Вориан положил руки на холодную стенку емкости. — Я позаботился о том, чтобы ему был присвоен чин башара четвертого ранга. Я сам прикрепил к его мундиру знаки различия. Думаю, что это был счастливейший день в его жизни, но он был опечален тем, что ты не смог присутствовать при церемонии.

— Абульурд… — произнес Квентин, словно с трудом вспоминая, о ком идет речь.

Вориан знал, что старый ветеран неприязненно относился к младшему сыну.

— Ты был несправедлив к нему, Квентин. — Вориан чувствовал, что суровый тон будет самым действенным. — Он талантливый, умный молодой человек, и он был прав, взяв имя Харконнен. Могу со всей ответственностью утверждать, что все легенды, которые ты слышал о Ксавьере, — это злонамеренная ложь с начала и до конца. Его сделали козлом отпущения, чтобы укрепить силы Джихада. Я образовал комиссию по реабилитации. Настало время залечить эту рану. Что же касается Абульурда… то он никогда не сделал ничего такого, что могло бы тебя разочаровать.

— Я был несправедлив к младшему сыну, — согласился Квентин, — но теперь поздно жалеть об этом. Я никогда больше не увижу его. Я ничего не могу поделать с прошедшей вечностью — только думать и сожалеть о старых ошибках. Я ненавижу себя таким, каким я стал. Если ты действительно сохранил привязанность ко мне, если ты любишь меня и уважаешь, Вориан Атрейдес, то единственное, что ты можешь сделать, — это разбить об пол эту проклятую канистру, в которой плавает мой мозг. Я пытался сопротивляться, но они лишили меня последнего шанса. Я хочу умереть. Вероятно, это единственный способ хоть как-то досадить им и помешать их планам.

— Это было бы слишком просто, Квентин, — резко возразил Вориан. В голосе его зазвучали командные нотки, выработанные за долгие десятилетия службы в армии. — Теперь ты кимек. У тебя появилась уникальная возможность сражаться бок о бок с генералом Агамемноном. Без тебя, без меня кимеки скорее всего нанесут смертельные удары по беспомощному человечеству, станут такой же страшной угрозой людям, какой были мыслящие машины. Когда-то ты говорил мне, что Батлеры никому не слуги. Это верно. Мы лидеры, командиры — ты и я. Если мы решим сотрудничать с ними, то сможем помочь наладить отношения между людьми и кимеками.

Вориан даже самому себе казался достаточно убедительным.

— Но титаны откажутся вести какие бы то ни было переговоры, пока не укрепят свои позиции. Я много раз сам призывал к их уничтожению. У них много причин опасаться угроз со стороны Лиги.

Но ключом к миру могут быть наши знания и опыт. Если ты поможешь им, то у человечества появится большой шанс на мир и процветание. В долгосрочной перспективе, если ты поможешь кимекам, то тем спасешь множество человеческих жизней. Ты понимаешь это? — Страстность Вориана, по его мнению, была вполне достаточна для того, чтобы убедить в его искренности подслушивавших Агамемнона и Юнону. — Ты должен отбросить свои предрассудки, Квентин. Джихад закончен. Нас ожидает новая вселенная.

Он поднял руки, словно для того, чтобы придать больше убедительности своим словам, и удостоверился в том, что находится в зоне видимости оптических сенсоров Квентина. Пальцами он быстро, почти мгновенно сделал знаки на боевом языке жестов, которым они с Квентином владели безупречно, много раз применяя его на войне. Кимеки, которые давно расстались с человечеством, едва ли владели этим языком и вряд ли вообще догадывались о существовании столь причудливого способа общения, каким в совершенстве владели Квентин и Вориан. Вориан надеялся, что этого будет достаточно для того, чтобы убедить Квентина в том, что он не изменил людям, что на уме у него нечто совсем иное. Вориан сумеет найти способ возродить мятежный дух в мозге, считающем себя униженным, разбитым и приведенным к вынужденной покорности. Он покажет Квентину, что есть и другой путь — если они сообща сумеют выработать согласованный план действий.

Квентин долго молчал, и Вориан засомневался — увидел ли его старый товарищ жесты тайного языка и понял ли их смысл. Наконец в усилителе раздался голос лишенного тела мозга:

— Твои слова заставили меня о многом подумать, верховный башар. Не могу сказать, что я согласен… но я обдумаю предложение.

Вориан обрадованно кивнул.

— Отлично.

Он вышел из холодного подвала, уверенный, что вместе с Квентином они нанесут окончательное поражение Агамемнону.

 

Хотя Великий Патриарх был посредственным и слабым лидером, лишенным всякой интуиции и верного видения обстановки, Райна использовала его убийство для превращения погибшего в героя, в символ и объект всеобщего почитания. Ирония судьбы заключалась в том, что Райна решила заставить Ксандера Боро-Гинджо добиться после смерти большего, чем за долгое время тягостного отправления им своей должности.

Убийство Великого Патриарха должно было стать искрой, из которой возгорелось бы пламя непримиримой борьбы с теми, кто упрямо цеплялся за старое, которая подняла бы тлеющее движение культистов на новую высоту здесь, на Салусе Секундус. Райна уже успела очистить многие планеты Лиги, полностью освободив их от греха пользования машинами, уничтожив всякие следы приспособлений, могущих хоть в какой-то степени имитировать священный и неприкосновенный человеческий разум.

Хотя со дня убийства прошло уже много дней, вице-король Фейкан Батлер до сих пор не объявил имя преемника погибшего Великого Патриарха. Райна решила, что, в конце концов, это место должно по праву принадлежать ей самой. Она сможет использовать знак духовной власти — массивную золотую цепь — для усиления и распространения культа Серены, завоевать для него то положение в глазах большинства, какое он заслуживал. Именно об этом говорила в видении Райны женщина в белом.

Слух об этом медленно и незаметно распространился среди сторонников и последователей Райны. Зимия и ее современные удобства вызывали большое беспокойство культистов, и новообращенные продолжали приходить к Райне, чтобы послушать… а если повезет, то и коснуться ее.

Ее дядя наверняка имел шпионов среди культистов. Некоторые ревностные последователи обнаруживали их и без лишних слов тихо убивали. Узнав об этом, Райна была потрясена, ибо никогда и нигде она не выступала за насилие против людей, но только против мыслящих машин, механических чудовищ. Она приказала немедленно прекратить такие расправы, и ее заместители нехотя согласились, хотя по их лицам не было заметно, что они устыдились. Райна подумала, что теперь они просто не будут сообщать ей о таких убийствах, которые, конечно же, будут продолжаться и впредь.

Однако в этот особенный день планы культа должны были быть сохранены в строжайшей тайне. Запланированный марш должен был стать полной неожиданностью для властей Зимии, чтобы гвардия не сумела к нему как следует подготовиться. Такая демонстрация будет куда эффективнее, чем даже всеобщая забастовка.

У культа Серены было гораздо больше верных и преданных сторонников, чем думал вице-король Фейкан Батлер. Райна в своем божественном белом платье шла впереди колонны последователей, и восходящее солнце освещало ее одухотворенное бледное лицо. Теперь она была воплощением того белого призрака Серены Батлер, который привиделся Райне много лет назад, когда она заболела, пораженная Бичом Омниуса.

Когда все это началось — звон разбиваемых стекол, скрежет ломаемого металла и торжествующие крики слились в ушах Райны в сладостную симфонию. Охваченная первобытными инстинктами толпа, сметая все на своем пути, прошла по бульварам и затопила площадь перед правительственными зданиями. Некоторые заблудшие мужчины и женщины пытались защитить свои дома и имущество. Хотя Райна недвусмысленно приказала не трогать невинных людей, толпа отнюдь не считала таких упрямцев невинными.

Чувствуя свою силу, численность и безнаказанность, толпа предалась убийствам. Некоторые люди, потрясенные происходящим, в ужасе бежали, бросив свои дома. Другие, застигнутые на месте, были вынуждены клясться в верности культу Серены. Ряды сторонников Райны росли, и разрушение приняло невиданный размах.

Гвардия попыталась сдержать натиск фанатиков, но дело осложнялось тем, что и в рядах самих стражей порядка было немало тайных сторонников культа Серены.

Райна вела свою процессию вперед, к главной цели — зданию Парламента. На бледном лице этой странной женщины блуждала блаженная улыбка. Когда они приблизились к величественным сооружениям, ворвавшись с выложенных брусчаткой улиц на центральную площадь, украшенную многочисленными фонтанами и статуями, Райна была разочарована тем, что им навстречу не вышел сам Фейкан Батлер, чтобы, встретившись с толпой, разрядить ситуацию. Очевидно, вице-король счел более удобным заняться в это время другими делами. Наверное, у него все же были соглядатаи среди ее сторонников.

Но даже и Фейкан Батлер не смог бы остановить эту неудержимую приливную волну народного гнева.

Тонкая цепь охранников дрогнула и рассыпалась, когда солдаты увидели толпу разъяренных людей, надвигавшуюся на них. Политики и депутаты Парламента бежали, спасаясь через черные ходы и боковые ворота.

Райна была безмерно удивлена, увидев пятерых храбрецов в желтых одеждах, которые вышли из здания Парламента через передние сводчатые двери. Они прошествовали навстречу толпе. Один из монахов, как бесценную реликвию, нес прозрачную емкость с мозгом. Еще двое людей в желтом несли пьедестал.

Райна, не отрываясь, смотрела на эту процессию. Солнце слепило ее, но она поняла, что это монахи-посредники последнего из когиторов-отшельников. Толпа напирала, и Райна, понимая, что сдержать ее невозможно, тоже ускорила шаг и начала подниматься по длинной пологой лестнице, ведущей ко входу в здание Парламента.

Посредники установили пьедестал и водрузили на него емкость с мозгом когитора. Когда были подключены громкоговорители, над площадью загремел усиленный синтезированный голос Видада:

— Я взываю к вашей человечности! Прошу вас, проявите разум. Подумайте, что выделаете!

Райна ответила громким звонким голосом:

— Я провела многие годы, размышляя об этом, когитор Видад. Мне явилось вдохновение от Бога, ясное видение самой святой Серены… Кто может оспорить это?

— Очень давно я разговаривал с Сереной лично, — ответил Видад. — Вы поступаете неразумно, обожествляя ее. Она была просто женщиной.

Культисты гневно зароптали. Они не желали слышать, что их святая-покровительница была всего-навсего человеком. Райна поднялась еще на одну ступеньку.

— Вы, когиторы-отшельники, запершиеся в башне из слоновой кости, заключили идиотский мир с мыслящими машинами на таких ужасающих условиях, что святой Серене пришлось принять смерть, чтобы все убедились в демонической сущности машин, — сказала она зловеще спокойным голосом. — Вы стали иудой, Видад. Но на этот раз мы не станем вас слушать. Мы научились на собственных ошибках и знаем, как действовать дальше.

— Воспользуйтесь вашей способностью к разумному мышлению, — настаивал на своем когитор. — Действительно ли вы стоите выше Омниуса, если допускаете насилие по отношению к своим же согражданам во имя пресловутой чистоты? Машины, которые вы уничтожаете, не могут нанести вам вреда. Посмотрите на вещи объективно. Вы должны…

— Он защищает машин, — истошно завопил кто-то из толпы. — Да и выглядит он как кимек! Кимеки, когиторы — они все мыслящие машины!

Крик и шум усилились, превратившись в неистовый рев. Райна продолжала подниматься по ступенькам.

— Мы по горло сыты холодным рациональным мышлением, Видад. Пусть так ведут себя машины. Но мы — люди, с сердцами и страстями, и мы должны завершить это болезненное очищение, выполнение которого Бог и святая Серена возложили на нас. Не становитесь на нашем пути.

Толпа, стоявшая за ее спиной, принялась потрясать палками и дубинами, напирая ко входу в здание Парламента.

Посредники Видада старались устоять, но в последний момент двое из них дрогнули и бросились бежать в своих развевающихся желтых одеждах. Трое оставшихся тщетно пытались защитить уязвимого когитора и его пьедестал. Потрясенный мудрец продолжал призывать к благоразумию, но рев толпы заглушил его голос.

Райна стояла перед когитором, но ее обезумевшие фанатики рванулись вперед. Кто-то случайно толкнул стойку пьедестала, и емкость с мозгом закачалась. Увидев это, другие, потеряв рассудок и контроль над собой, принялись толкать пьедестал намеренно. Тяжелый сосуд рухнул на ступени, ударился о камень и треснул. Емкость, подскакивая на ступенях, покатилась вниз под радостный рев и улюлюканье толпы. Люди бросились вслед, нанося по ней удары обрезками труб и дубинами, пока не разбили.

Райна хотела было остановить их, но потом поняла, что делать этого не стоит. Фанатики видели в когиторах исчадий ада, подобий злобных и ненавистных титанов. Мозги, лишенные человеческих тел, живущие только за счет адской высокой технологии, которая сама по себе подлежала полному уничтожению. Густая электрожидкость словно кровь растекалась по ступенькам.

Наконец Райна отвернулась от этого зрелища и вместе со своими верными последователями вошла в здание Парламента.

 

Обратившись к армии и полиции из надежного укрытия, недоступного бесчинствующей на улицах толпе, вице-король Батлер объявил чрезвычайное положение. Но гвардия Зимин была недостаточно многочисленной для того, чтобы восстановить порядок. Не было никакого способа подавить напор фанатиков, которые были готовы учинить невиданное побоище и сокрушить все подручными средствами.

В архиве Лиги Благородных в электронном виде хранилась масса ценнейшей информации. Хотя архивы не были снабжены системами искусственного интеллекта или машинной технологией — в такие тонкости не станет входить толпа обезумевших невежественных людей, — само присутствие компьютерных систем раздражало Райну. Бич Омниуса уже поверг цивилизацию Лиги в сумятицу и хаос, и в панике были утрачены многие научные и военные данные, а также семейные архивы и исторические документы. Теперь Райна решила довершить это страшное опустошение.

Записи о делах минувших тысячелетий были брошены в огонь, это было уничтожение, превосходившее своими масштабами сожжение Александрийской библиотеки на Древней Земле. Если эта вакханалия продлится еще немного, то человеческая раса погрузится во мрак новых темных веков, от которых едва ли сможет оправиться.

Конечно, не все записи были точны, подумал Абульурд Харконнен. Возможно, если будут уничтожены фальшивые документы, то ему будет легче восстановить истину о Ксавьере, и его дед займет свое достойное место в истории как выдающийся герой Джихада.

Не желая подвергать себя бессмысленному риску, Абульурд снял форму башара и переоделся в гражданскую одежду. Если бы это могло принести пользу, то он вышел бы на улицу с оружием. Но последователи культа Серены отличались склонностью к самопожертвованию и охотно расставались с жизнью. В одиночку противостоять этим людям было немыслимо.

Однако Абульурд надеялся защитить свою лабораторию.

Когда он после захода солнца прибыл к зданию лаборатории, то увидел, что некоторые дома вокруг резиденции Великого Патриарха объяты пламенем. Правда, неброское строение самой лаборатории уцелело. Абульурд испытал одновременно облегчение и разочарование, убедившись, что никто из инженеров и техников не явился на работу в этот грозный час. Вероятно, все они остались дома защищать своих близких.

Войдя в здание, он быстро опечатал все записи и данные о результатах испытаний и проб, относящихся к жучкам-пожирателям. В самой лаборатории на столе открыто стояло устройство, искажавшее программу жучков. Надо будет сделать замечание персоналу за такую небрежность. Фанатичные культисты, попади они в лабораторию, разнесли бы на куски этот механизм.

Прежде чем Абульурд успел спрятать устройство в надлежащее место, ему показалось, что кто-то находится в производственном помещении. Абульурд затаил дыхание и прислушался. Может быть, все же кто-то из инженеров приехал на работу, чтобы охранять имущество? Он поставил на стол прибор и неслышно приблизился к двери в помещение, где явно кто-то был. Свет везде был выключен. В помещениях было темно, а незваный гость двигался практически бесшумно — очень осторожно и сноровисто. Значит, это не инженер. Это кто-то, кому не положено находиться здесь. Один из мартиристов?

Остановившись и включив на случай нападения защитное поле, Абульурд бросился в комнату и включил полное освещение, ослепив находившегося там незнакомца. Человек прикрыл глаза ладонью и метнулся в сторону с быстротой ящерицы, убегаюшей с нагретого солнцем камня. Человек дважды выстрелил из пистолета, но пули были отражены защитным полем Абульурда. Незнакомец заметался по лаборатории, ища укрытия за стойками с инструментами и инвентарем. Абульурду бросилась в глаза оливковая кожа и лысый череп человека, и само лицо было знакомо из истории. Тот самый человек, которого разыскивал Абульурд.

Он достал из потайной кобуры пистолет, а другой рукой выхватил свой церемониальный кинжал. Он не мог стрелять, так как был окружен защитным полем, которое он пока не отважился выключить.

— Я знаю вас, Йорек Турр.

Человек засмеялся, хотя и не смог скрыть некоторого страха. Турр явно нервничал.

— Наконец-то моя слава меня опередила! Давно пора. Пригнувшись, Абульурд обошел противника.

— Очень рад, что смог встретиться с вами лицом к лицу. Следователи Лиги сомневаются в том, что вы вообще живы после стольких лет, но я не склонен недооценивать ваши способности.

Использовав технику сравнения исторических документов джипола с изображениями на снимках убийцы Великого Патриарха, Абульурд нисколько не сомневался в личности убийцы. Потом, когда он показал свои сравнения скептически настроенному брату, Фейкан пообещал принять к сведению полученную от Абульурда информацию, но, очевидно, отнесся к ней с тем же легкомыслием, как и к работе комиссии по реабилитации Ксавьера Харконнена.

В охоте на Турра Абульурду пришлось использовать и свои личные связи для того, чтобы изучить документы всех лиц, недавно прибывших на Салусу Секундус, и проследить биографии беженцев по представленным ими документам. Ему удалось найти несколько сделанных службой безопасности снимков, на которых был изображен человек, поразительно похожий на почти забытого бывшего начальника джипола. Но дальше следы терялись. Хотя полиция Лиги раскинула широкую сеть для поимки убийцы Ксандера Боро-Гинджо, видимо, в этой сети оказалось много прорех.

— Все ищут убийцу Великого Патриарха, — сказал Абульурд, — но один только я ищу тебя. И вот теперь, во время диких беспорядков на улицах, ты сам приходишь ко мне. Какая удача, какой дар судьбы!

Морщинистое лицо Турра, застыв на пороге старости, выглядело по крайней мере на полвека моложе, чем оно должно было выглядеть согласно его возрасту. Он, казалось, был очень рад этому столкновению и беспечно улыбался.

В ярком свете лабораторного помещения Турр прислонился к стене, крепко сжимая в руке пистолет, хотя он и был бессилен против защитного поля Абульурда. У Турра тоже была полевая защита, но он не стал включать ее. Очевидно, он предпочел свободу действий безопасности защитного поля Хольцмана.

— Итак, чем я обязан вашей столь сильной одержимости, молодой человек? — спросил Турр. — Возможно, я смогу использовать вас в своих планах на будущее. Вы не хотите попасть в анналы истории?

Он оторвался от стены, двигаясь с грацией пантеры, преследующей свою жертву.

— Ты и так уже достаточно попользовался людьми. — Абульурд расправил плечи. — Мой дед Ксавьер Харконнен — герой войны с мыслящими машинами, — и это ты погубил его репутацию и доброе имя. Ты манипулировал истиной и лишил мою семью чести.

— Да, но для этого были веские причины. Разве ты сам этого не видишь?

— Нет, не вижу, — с этими словами Абульурд подошел ближе, подняв кинжал, которым он мог воспользоваться, не отключая защитного поля. — Зачем ты явился в мою лабораторию?

— Разве не здесь ты хранишь оставшиеся образцы моих любимых механических питомцев? Пожирателей, которых я изобрел для Омниуса.

Йорек Турр радостно вскинул брови. Исторические хроники рисовали его как беспощадного, холодного, бездушного и расчетливого интеллектуала, но сейчас во взгляде его предательских, коварных глаз появилось что-то дикое и звериное, словно что-то повредилось в его голове. Он был все таким же жестоким и изобретательным, как и прежде, но временами здравый рассудок начинал ускользать.

— Ах, какие штуки я изобретал, работая на Омниуса, — исторически это было гораздо важнее, чем то, что я делал будучи начальником полиции Джихада. Даже служа в джиполе, я работал на Омниуса, который в благодарность провел мне лечение, продлевающее жизнь. У меня, конечно же, были секреты и от всемирного разума, но я все же совершал массу отвлекающих маневров и частенько сбивал с верного пути Великого Патриарха Гинджо и его темных, хотя и очень страстных поклонников.

Все было бы превосходно, если бы его вдовушка отдала мне причитающееся. Это стало бы чудесным венцом для моей славной карьеры. Я достиг бы полного исторического бессмертия. Но когда пост Великого Патриарха был у меня подло украден, мне не оставалось другого выбора. Голодные маленькие жучки были мелким экспериментом, которым я занимался от скуки, томясь в вечном плену на Коррине. Ретровирус, который тоже изобрел я, был куда более опустошительным, ты не находишь?

— Я не могу даже осознать всей величины твоего злодейства, — сказал Абульурд.

— Это лишь доказывает, что ты начисто лишен воображения.

Абульурд сжал рукоятку кинжала — надо убить этого человека до того, как он признается в других неслыханных преступлениях, Абульурд не желал больше слушать весь этот ужас.

— Зачем ты мне все это рассказываешь? Тебя мучает совесть и ты решил очистить ее признанием?

— Не смеши меня. Неужели я не заслужил право немного похвастать, добившись таких впечатляющих достижений? Кроме того, я хочу тебя убить, так уж позволь мне предварительно получить удовольствие.

Продолжая одной рукой держать пистолет, Турр другой рукой поднял маленький прозрачный контейнер. Абульурд сразу узнал емкость для хранения опытных экземпляров жучков. Печати были сломаны, запирающие механизмы отключены. Турр постучал пальцами по крышке.

— Я был очень разочарован, узнав, что вы сохранили всего дюжину моих маленьких ненасытных друзей… но хватит, пожалуй, и дюжины.

Активированные прожорливые жучки зажужжали и начали биться о стенки контейнера. Турр бросил открытый ящик в Абульурда. Он отскочил от защитного поля и механические пожиратели вылетели из него, как стая разъяренных шершней. Абульурд отпрянул, ища укрытия, но маленькие чудовища устремились вслед за ним.

Прижавшись к стене и практически слившись с ней, Турр, замаскированный густыми тенями и силуэтами оборудования, хладнокровно наблюдал за происходящим и усмехался.

Жужжащие механические насекомые, полетав по комнате, опознали человеческие очертания Абульурда и напали на него, как на ближайшую различимую цель. Крошечные острые челюсти заработали, словно в предвкушении того, как они начнут пережевывать податливую живую плоть.

Одна из пираний столкнулась с защитным полем, ударив его с силой ружейной пули. Она рикошетировала, и другие жучки приблизились к полю, снизив скорость. Абульурд понимал, что скоро жучки найдут способ проникнуть сквозь слои защитного поля Хольцмана. Отступая, он прижался спиной к столу одного из своих инженеров и, скосив глаза вниз, вдруг увидел средство своего спасения. Это был опытный образец дистортера — прибора, искажающего образы, который он не успел, на свое счастье, убрать на место. Осторожно наклонившись, Абульурд включил искажающее поле.

Грубый прибор не мог уничтожить летающих жучков или вывести из строя их моторчики, но силуэт Абульурда мгновенно стал неразличимым для них, они перестали его видеть. Жужжащие чудовища принялись описывать круги по помещению, стараясь снова обнаружить цель, которую они так неожиданно потеряли.

Абульурд осторожно сделал два шага вперед, держа перед собой дистортер, и вышел на середину лабораторного помещения. Жучки не замечали его и не реагировали на его движения. Непрестанно вращая механическими челюстями, они описывали в воздухе случайные траектории, но не реагировали на Абульурда.

Раздраженный этой неожиданной помехой, Турр не сдержался:

— Что ты сделал? Как тебе…

Внезапно машины обнаружили его самого. Они изменили курс и устремились на своего создателя. Турр метнулся в сторону и включил защитное поле. Дюжина крошечных убийц закружилась около сферы поля, налетая на него, отскакивая и снова бросаясь вперед. Они вели себя, как стервятники, обнаружившие падаль. Абульурд включил тревожную сигнализацию дверей. Вход в лабораторию был блокирован, а системы передали сигнал вызова охране. Однако, учитывая кошмар, творившийся на улицах, Абульурд сомневался, что кто-нибудь откликнется на экстренный вызов.

— Ты сам обрек себя на такую судьбу, Йорек Турр.

Одному из пожирателей удалось медленно пробуравить туннель в слоях защитного поля предателя. Оказавшись внутри, пиранья заплясала, отскакивая от стенок, а потом атаковала. Вскоре ее сигнал был передан остальным жучкам, и они, тоже замедлив скорость полета, начали впиваться в поле Хольцмана. Скоро все двенадцать пираний оказались в непосредственном контакте с вожделенным телом.

Они совместно и практически одновременно атаковали бывшего начальника джипола, хватая его своими острыми кристаллическими челюстями за руки, шею, щеки. Он же пытался отбиваться, хотя и безуспешно. Мелкие твари принялись пожирать Турра, а он кричал и извивался, дико размахивая руками. Хотя из прогрызенных отверстий лилась кровь, Турр, казалось, испытывал не страх, а, скорее, ярость перед лицом неминуемой смерти.

Один из жучков прогрыз большое круглое отверстие в коже загорелого лысого черепа, обнажив белую кость. Другие впились в живот и бедра. Одна пиранья, скрежеща окровавленными зубами, вылетела из живота только за тем, чтобы впиться в ребра. Выпрыгнув из груди, она покружилась в воздухе, а потом снова набросилась на мягкую податливую плоть, вгрызаясь в нее и выбрасывая след в виде измельченного мясного фарша.

Турр дико выл. Он упал на колени и в отчаянии схватил одного из жучков, сдавив в кулаке серебристый шарик. На его глазах тварь прогрызла выход, разорвав сухожилия и пробуравив кости. Пальцы — один за другим — отвалились от руки.

Абульурд смотрел этот кровавый спектакль, испытывая тошноту от переживаемого ужаса. Но он все время напоминал себе, что именно Турр предал человечество, убил миллиарды людей, и, в конце концов, это именно он очернил память Ксавьера Харконнена и втоптал в грязь его имя. Помня об этом, Абульурд оставался глух к крикам жертвы.

Так как пираний было всего двенадцать, то им потребовалось несколько томительно долгих минут, чтобы насмерть загрызть Йорека Турра. Даже после того, как он перестал дергаться и умер, жучки продолжали буравить его череп. Потом они поднялись в воздух и принялись искать следующую жертву. Дистортер Абульурда мешал механическим тварям видеть что-либо еще. Не найдя подходящей мишени, они вернулись к трупу и продолжили уродовать его.

Абульурд, против своей воли, не мог оторвать взгляд от этого зрелища. Чудовища неистовствовали до тех пор, пока от тела предателя не осталось почти ничего. Наконец ограниченные источники питания пираний истощились, и они, одна за другой, попадали на пол словно горячие зубастые камешки.

Когда наконец на месте происшествия с большим опозданием появились трое бледных запыхавшихся охранников, откликнувшихся на включенный Абульурдом сигнал тревоги, все было уже кончено. Люди в изумлении уставились на забрызганный кровью и ошметками пол лаборатории, больше похожей сейчас на лавку мясника.

— Я понимаю, что это не самое главное сейчас, учитывая мятеж, начавшийся в городе, — сказал им Абульурд, — но я нашел убийцу Великого Патриарха Ксандера Боро-Гинджо.

— Ну и… кто это был? — спросил один из охранников. Абульурд задумался и после долгого молчания наконец ответил:

— Имя этого человека недостойно памяти.

 

Все Колдуньи, получившие новую вакцину доктора Сука, умерли. Такая тотальная смертность потрясла Ракеллу. Резким и злобным тоном Верховная Колдунья охарактеризовала это как еще один полный провал и бессилие, проявленное исследователями и врачами «ЧелМеда», который навязал свои некомпетентные услуги народу Россака.

Тиция Ценва сама ухаживала за больными, запретив Ракелле «мучить» их. Верховная Колдунья лично отправила на борт орбитальной лаборатории пробы крови умерших, но даже получив анализы, доктор Мохандас Сук не мог понять, почему лечение оказалось смертельным. В самом худшем случае оно могло оказаться неэффективным.

Ракелла начала думать, что дело здесь в чем-то ином — и уж не в самой ли Тиции Ценве?

Выглядевшая как хищная птица в своей черной траурной накидке, Верховная Колдунья, презрительно скривившись, смотрела на шесть мертвых тел, жертв злополучной новой вакцины, словно недовольная тем, что агония оказалась столь непродолжительной. Весь свой гнев она выплеснула на Ракеллу.

— Ваши усилия оказались бесплодными. Любой глупец в состоянии увидеть, что от вас нет никакой помощи.

— Но что вы прикажете мне делать? Просто смотреть, как они умирают?

— Кажется, это единственное, в чем вы преуспели.

— По крайней мере мы что-то пытались делать. Тицию не интересовали такие подробности.

— Сильнейшие выживут, а слабые встретят ту судьбу, какую они заслужили. Так всегда отбирались родословные у нас на Россаке. Именно поэтому Уродов мы вышвырнули в джунгли. Те, кто не может встречать вызовы вселенной, погибнут. Мы всегда найдем им замену в наших хранилищах ДНК. Мы сделаем это, как только отберем желательные характеристики и признаки.

Ракелла оглядела это обиталище смерти, видя огромное число пациентов, вдыхала отвратительный запах болезни. Уже давно наступила ночь, и большинство людей либо спали, либо умерли.

— Генетические пробы не заменят друзей, которых вы потеряете, если откажетесь от нашей помощи.

К этому времени подавляющее большинство населения было заражено вирусом-мутантом. На борту орбитальной лаборатории Мохандасу до сих пор не удалось идентифицировать ключевые ингредиенты целебной воды из лесной пещеры. Доктору нужно было больше воды, без которой он не мог выделить лечебные составные части, не говоря уже о том, чтобы синтезировать их.

Так как пробная вакцина оказалась смертельной, у Ракеллы не оставалось иного выбора. Крошечный радиомаяк, который она прикрепила к рубашке Джиммака, покажет ей дорогу к целебному водоему. После того как медицинские сестры, фельдшера и Колдуньи получат доступ к воде, они смогут излечиться от болезни и спасти все население.

Уроды, конечно, пострадают. Возможно, их даже убьют. Но на карту была поставлена жизнь всего населения Россака, и она не имела права молчать. Она должна исполнить свой долг.

Чувствуя себя изможденной этой внутренней борьбой, Ракелла решила немного поспать. Утром она поведет свою маленькую экспедицию к тайному склепу, чтобы добыть то, в чем они все так отчаянно теперь нуждались…

В приглушенном свете янтарных светильников по палатам мимо больных шла женщина в черной накидке. Больные лежали на каменном полу, скорчившись под одеялами. Уже несколько недель назад перестало хватать коек.

Женщина изо всех сил боролась с проявлениями поразившей и ее болезни. Она чувствовала присутствие ее, чувствовала удары Бича, но использовала все нити ментальной энергии, чтобы остановить симптомы; однако она знала, что болезнь уже угнездилась в ней. Не важно, как страстно будет она отрицать это, не важно, сколько меланжи будет она принимать — болезнь громким голосом заявляла о себе в каждой истерзанной мышце тела.

Но у Тиции Ценвы была своя миссия, свой долг, который, безусловно, надо было исполнить.

Войдя в соседнее с палатой помещение, она остановилась и постаралась успокоить неровное дыхание, чтобы не производить ни малейшего шума. Она вошла в комнату, отведенную врачам, сестрам и другому медицинскому персоналу «Чел Меда». В женской половине отсека она остановилась у одной из кроватей. Лежа на боку, Ракелла Берто-Анирул мирно спала, утомленная дневными заботами. Было слышно размеренное, ровное и глубокое дыхание женщины.

Тиция прищурила глаза, она почувствовала необыкновенный прилив ментальной энергии, давно сдерживаемой страсти к разрушению. Будучи дочерью великой Зуфы Ценвы, она с детства готовилась отдать жизнь в сиянии славы, но такая возможность не выпала на ее долю. Она оказалась слабой неудачницей — неиспользованным оружием, у которого отняли цель. Внутренний голос беспрестанно упрекал ее в трусости, играл на чувстве вины выжившего.

Россакская эпидемия убивала ее народ, и она ничего не могла с этим поделать. Гнев и решимость — вот что до сих пор поддерживало ее силы и позволяло оставаться на ногах. Оцепенев, Тиция во все глаза смотрела на женщину, которую ненавидела. Ракелла явилась сюда неведомо откуда только за тем, чтобы показать, как слабы и неэффективны Колдуньи.

Самые слабые пациенты должны умереть, это неизбежная цена, которую придется платить за поддержание величия рос-сакских родословных. Все было зарегистрировано и сохранено в спрятанных компьютерах, в которых были записаны все последовательности ДНК человеческой расы. Если бы даже вакцина доктора Сука сработала, это только оттянуло бы наступление неизбежного и запятнало пороком всех выживших таким искусственным способом. Тиция не могла переварить саму мысль о том, что ее народ оказался настолько слаб, что не смог устоять против эпидемии без посторонней помощи. Лучше пусть все вымрут здесь и сейчас, чтобы потом можно было обвинить врачей в преднамеренном убийстве, но оставить в неприкосновенности славное имя Тиции Ценвы.

Глядя на себя со стороны, Тиция признавала, что в ней говорит первая фаза заболевания, проявляющаяся иррациональным мышлением и бессмысленными поступками, паранойей, агрессией и манией преследования. Но болезнь в ее организме прогрессировала медленно, задержанная неистовым ментальным огнем, и она не собиралась анализировать или оспаривать свои мотивы. Для нее достаточным основанием были само чувство негодования и праведного гнева по отношению к виновным.

Склонившись над спящей Ракеллой, Тиция понимала, что с этим делом надо покончить как можно скорее. Никто не подозревал, что она здесь, так же как и никто не знал, что у Верховной Колдуньи появились первые признаки заболевания. Но надо было исполнить свой долг, прежде чем неумолимая болезнь расплавит ее на своем огне, который уже начал разгораться в ее теле. Она уже ощущала жар, кожа горела и стало трудно ходить.

Сунув руку под черную накидку, Тиция извлекла из потайного кармана маленький аптекарский флакон и сняла с него крышку. Рот Ракеллы был слегка приоткрыт во сне. Дрожащими руками Тиция вставила в горлышко аппликатор и выдавила из флакончика несколько капель густой маслянистой жидкости. Запах был отталкивающе горьким, сразу внушая мысль о страшной ядовитости этого дьявольского напитка.

Много лет назад Аурелий Венпорт и его ученые фармакологи отыскали в джунглях этот невероятно мощный токсин, соединение, оказавшееся настолько смертельным, что ему даже не дали особого наименования, назвав просто россакским средством. Это средство так и не нашло никакого легального применения, и использовали его только наемные убийцы-отравители. Введенное внутрь россакское средство всегда оказывалось смертельным даже в ничтожно малых дозах.

Ракелла слегка повернулась к Тиции и во сне немного запрокинула голову, отчего рот ее приоткрылся еще больше — она словно специально подставляла себя под удар.

Не упустив этот шанс, Тиция капнула зелье в рот ненавистной женщины. Яд беспрепятственно потек в горло, точно так же, как и в горло тех жертв, которых Тиция отравила совсем недавно, чтобы доказать, что новая вакцина доктора Сука, которую им вводили, не помогает. Теперь все поверят в то, что надежды на излечение были напрасными и что временное исцеление самой Ракеллы тоже было не более, чем иллюзией, и, в конце концов, рецидив болезни все же убил ее.

Успех лечения дал бы этой женщине право и возможность кичиться своим превосходством перед лицом всех осрамившихся Колдуний. Ракелле не следовало вообще приезжать сюда.

Когда Тиция подошла к выходу, она услышала, что Ракелла внезапно проснулась; она кашляла и плевалась, изо всех сил стараясь извергнуть из организма россакское средство. Но это уже было не важно. Ничто уже не может изменить ее судьбу. Верховная Колдунья растворилась в густой непроницаемой тьме.

Ракелла содрогнулась от невыносимой горечи во рту. От кислого привкуса смерти. Зыбкая, затуманенная глубоким сном память сохранила отпечаток капель, падавших на губы, капель, так не похожих на целебную воду таинственного лесного склепа, которую давал ей Джиммак. То было возрождающие крещение. Это же было чем-то противоположным. Это крещение забирало жизнь.

Отрава. Яд.

Она уже начинала терять сознание, погружаясь во тьму беспамятства. Внезапно в ее мозгу вспыхнул яркий свет, показав Ракелле путь к сопротивлению, оружие, которым она владела, сама не зная об этом. Организм ее разительно изменился после испытания Бичом Омниуса, после усвоения таинственных соединений подземного пруда. Ракелла теперь обладала необычайными свойствами и неожиданно обретенными источниками силы, и эти силы пробудились в недрах ее клеток.

Ею овладело непередаваемое спокойствие духа, и своим мысленным взором Ракелла теперь видела все нейронные нити, ведущие к телу от мозга — эти пути вели к мышцам, венам, сухожилиям, — они явственно управляли всеми функциями — произвольными и автономными. Механизмы управления сделались ясными и отчетливыми, как чертеж машины. Коварный яд проникал в кровь, в органы и иммунную систему. Россакское средство было, можно сказать, злокачественным живым организмом, знавшим, какую цель в клетках надо поразить.

Нет, конечно, злодеем было не само средство, а тот, кто его дал.

— Я не сдамся, — тихо проговорила она. — Я буду драться. Только страх сможет сейчас убить меня.

Погрузившись в себя, Ракелла повела войну не на жизнь, а на смерть.

Она укрепила оборонительные рубежи организма и выстроила защитный вал перед лицом атакующего яда. Потом она сама повела наступление на грозного неприятеля. Проанализировав молекулярную структуру россакского средства, она поменяла в нем элементы, связала свободные радикалы, развернула третичную структуру белков. Из рук молекулы было выбито ее смертоносное оружие.

В ходе этих преобразований Ракелла терпеливо меняла форму смертельного яда и расщепляла его до тех пор, пока он не потерял свою силу. Теперь россакское средство не могло нанести ей ни малейшего вреда. Так как она делала это в первый раз, Ракелла просмотрела все возможности и убедилась в том, что теперь она в состоянии контролировать деятельность всех и каждой клетки в своем организме и уничтожать все чужеродные молекулы, попавшие в ее тело. Ее врачебный ум не переставал поражаться такой чудесной способности. Она стала подлинным хозяином самых сложных функций биологической машины своего организма.

Как всемирный разум Омниуса.

Эта мысль взволновала и заинтриговала ее. Насколько похожи люди на созданные ими самими машины? Вероятно, сходства больше, чем полагает и та и другая стороны.

Но кроме этого, она разглядела в себе и еще нечто. Она увидела великую книгу по истории, заложенную в глубинах генетического кода. Сначала это прозрение доходило до нее по каплям, как вода, сочащаяся в тайный бассейн Джиммака, но потом в ее голову хлынул поток данных наследственной памяти ее предков. Она понимала, что этот огромный склад сведений был в ней всегда, он переходил, постоянно пополняясь, из поколения в поколение, из рода в род, но оставался скрытым великой тайной и недоступным для прочтения… и теперь смертельный яд стал катализатором, запустившим невиданную реакцию, открывшую запечатанные до времени ворота.

Попытка осмыслить поток была сродни попытке сделать глоток из бешено крутящегося водяного вихря. Многое устремилось в мозг, в сознание, затопляя его, хотя все это уже было в нем, пряталось и ждало своего часа. Странно, но вся информация ограничивалась только памятью женских предков.

Потом, в апогее этой эйфории, память вдруг исчезла, причиняя поистине танталовы муки своей вновь явившейся недоступностью. Когда предки покинули ее, Ракелла поначалу почувствовала себя сиротой. Потом, постепенно она поняла, что чудесная память при случае обязательно вернется к ней, будет помогать ей и снова оживит в ней волнующее прошлое.

В гулкой тиши сознания, наступившей после того, как наполнившая ее память предков исчезла, Ракелла заметила, кроме того, что ретровирус не проявлял больше никакой активности в ее теле. Она полностью нейтрализовала его, создав несокрушимые антитела в клетках — там, где гнездился Бич Омниуса. Теперь Ракелла могла проследить путь развития любого заболевания на клеточном уровне, последовать за болезнью и истребить ее. Теперь ей не надо бояться, что она снова заболеет.

Получив доступ в глубины своих клеток, Ракелла смогла работать с этим материалом, добиваясь результатов, которых Мохандас даже теоретически не мог получить в своей орбитальной лаборатории. У Ракеллы же была своя особая лаборатория, она находилась внутри ее тела и могла производить все, что она желала: точно нацеленные антитела для создания быстродействующих мощных вакцин, которые смогут быстро искоренить эпидемию на Россаке.

Теперь ей не нужна целебная вода. Ее собственные клетки и иммунная система стали фабрикой намного более сложной и производительной, чем все приборы и приспособления, которыми располагал доктор Мохандас Сук на борту своей орбитальной лаборатории. Ракелла могла производить антидоты в любых, практически неограниченных количествах.

Яд не убил ее, он освободил ее. Теперь он спасет всех больных на этой планете. Яд сделает ровно противоположное тому, что замышляла Тиция Ценва.

Тщательно проведенные анализы, а также новое интуитивное понимание Ракеллы позволили доказать, что исходная новая вакцина доктора Сука в действительности должна была укрепить и подхлестнуть иммунную систему больных. Ракелла также поняла, что эти жертвы пали не от болезни и не от лечения — они умерли от рук убийцы.

Тиции Ценвы.

Обладая совершенно новым знанием, Ракелла сосредоточила свои мысли не на мщении, а на исцелении. С помощью небольших количеств катализаторов, произведенных ее клетками, Ракелла смогла наладить производство антител, которыми доводили до совершенства старые вакцины, дополняя их новыми, более мощными антителами. Не было теперь нужды в таинственной целебной воде, не было нужды убивать Уродов и нарушать их и без того жалкую и убогую жизнь. Все, что требовалось, Ракелла могла найти в собственном теле.

Теперь доктор Берто-Анирул целыми днями занималась тем, что вводила новые вакцины умирающим больным, которые в огромных количествах заполняли палаты и коридоры пещерного города. Остальные врачи и медсестры «ЧелМеда» сбивались с ног, помогая Ракелле. По мере того как люди начинали выздоравливать от смертельного недуга, покидая одры болезни и начиная помогать врачам, тем менее свирепой становилась эпидемия на Россаке. Распространение болезни замедлилось, остановилось, а потом эпидемия начала отступать.

Главная ирония заключалась в том, что тайную воду для своего исцеления Ракелла получила от отверженных, от людей, которых Верховная Колдунья считала лишними и ничего не стоящими. Теперь, когда благодаря той воде у Ракеллы изменился весь обмен веществ и все функции организма, она спасет тех самых женщин, которые ставили Уродов не намного выше животных, обращаясь с ними, как с ошибками природы.

Тиция Ценва, по всей видимости, была далека оттого, чтобы радоваться спасению от невиданной эпидемии. Верховную Колдунью нигде не могли найти. Ракелла, которая во второй раз совершенно непостижимым образом избежала, казалось бы, неминуемой смерти, нисколько не удивлялась тому, что Верховная Колдунья скрылась от всех. Ракелла и ее добровольные помощники распределяли тем временем вакцину и продолжали вводить ее больным.

Когда Ракелла убедилась в том, что практически все больные получили необходимое лечение, она поинтересовалась, где может находиться Верховная Колдунья. Избежала ли Тиция Ценва заражения или все же пала жертвой вируса? В том, как люди избегали отвечать на ее вопросы, она поняла, что ей прямо или косвенно лгут. Россакские женщины дружно оберегали какую-то важную тайну.

По собственной инициативе, ничего не опасаясь, хотя и зная, что Колдунья пыталась ее отравить, Ракелла направилась в личные апартаменты Тиции Ценвы. Ей никогда не приходило в голову узурпировать власть Верховной Колдуньи, она хотела лишь одного — остановить эпидемию, а потом навсегда покинуть Россак. Но Тиция, вероятно, считала теперь Ракеллу ловкой победительницей, способной злорадно торжествовать над ее слабостью.

Когда Ракелла подошла к дверям апартаментов Верховной Колдуньи, ее остановил сверкающий энергетический барьер. Это была стена, воздвигнутая охваченным бредовым гневом разумом, это не было обычное защитное поле Хольцмана. По ту сторону барьера Ракелла увидела расстроенную Кари Маркес. Слева от нее в вихре ментальной энергии стояла Тиция Ценва, готовая взорвать свой психический заряд.

Теперь меня может убить только страх, подбодрила себя Ракелла, отыскивая в душе спокойный уголок, место, которое никто не смог бы у нее отнять. Из этой своей личной крепости она направила мощный взгляд на энергетический вал, воспользовавшись силой, о существовании которой не подозревала ни одна Колдунья Россака.

Баррикада рухнула, растворилась в воздухе, рассыпавшись снопами электрических искр. Тиция лихорадочно попыталась восстановить преграду, но каждая попытка проваливалась, и никакая стена не могла устоять перед натиском духовной силы Ракеллы Берто-Анирул. После нескольких попыток вихрь психической энергии вокруг Тиции постепенно исчез, словно смытый волной отчаяния. Потерпев полное поражение, Тиция Ценва, пошатываясь, осталась беззащитной, на ее прекрасном лице застыла маска гнева и страдания.

Ракелла вошла в комнату и встретилась лицом к лицу со своей немезидой, которая едва стояла на ногах, отирая болезненный пот с покрасневшего от жара лица. Лицо и руки Тиции Ценвы были покрыты явными признаками инфекции; кожа и глаза пожелтели. Кари Маркес пугливо отошла в сторону, видя борьбу двух титанических сил, развернувшуюся на ее глазах. Из задней комнаты появились еще пять Колдуний, устрашенные очевидным проигрышем — и болезнью — своего вождя.

— Расскажи, что ты хотела от меня спрятать, — требовательно сказала Ракелла, прибегнув к своей новой способности, способности владеть Голосом, который почти не принадлежал ей, но был проявлением высшей силы, которой Ракелла теперь овладела. Вместе с Ракеллой сейчас говорили все ее женские предки, и это воинство производило слова, отдававшиеся мощным эхом во всех уголках вселенной, свертываясь затем в самих себе и увлекая за собой время и пространство.

— Я не могу, — заикаясь, проговорила Тиция, — я не могу.

— Говори! Расскажи всем нашим предкам о том обвинении, которое ты бросила на них, расскажи о жизнях, которые ты отняла, о будущем, которое пыталась украсть! — снова зазвучал Голос, на этот раз в устах Ракеллы он приобрел невероятную громкость и звучность, этому Голосу было невозможно не отвечать, ему нельзя было сопротивляться.

Испытывая жесточайшие душевные муки, Тиция открыла все — как она мешала попыткам Ракеллы спасти людей Россака, как она убила женщин, которым была введена пробная вакцина, и как она пыталась отравить саму Ракеллу. Все причины казались ей основательными, они требовали безотлагательного действия, представлявшегося оправданным ее помутненному от первой фазы болезни разуму.

Но обладая новым пониманием, обретенным ею в последние дни, Ракелла знала, что Тиция Ценва очень многое скрывает и что важность этого секрета выходит далеко за пределы простой ревности или соперничества.

— А теперь расскажи, что ты здесь прячешь?

Голос покрывал все своей первобытной силой, сопротивляться ему было невозможно.

Тиция не могла противостоять такому натиску. Судорожно дергаясь, как плохо управляемая марионетка, она повела Ракеллу в огромную пещеру, до отказа набитую компьютерами и другим электронным оборудованием — в гигантское хранилище информации. Компьютеры тихо гудели, обрабатывая данные, обмениваясь ими и выстраивая их в жесткий порядок, доводя хранение до высокого уровня организации: здесь были сведения о фрагментах ДНК миллиардов людей всех рас и антропологических типов, самое исчерпывающее в мире, невиданное по объему собрание генетической информации, накопленное не только во время эпидемии ретровирусной инфекции, но и за много лет селекционной работы на Россаке.

Каким-то образом, подсознательно, Ракелла уже знала о существовании этого тайника. Пока пораженная чумой Верховная Колдунья по требованию Голоса делала свои признания, Ракелла почувствовала, что это ее предки привели ее сюда, привели осознанно и целенаправленно, словно предвидели такой поворот событий, передвигая людей словно фигуры на шахматной доске. Что мне предназначено совершить здесь?

Она ответила себе на свой вопрос, и обретенное понимание наполнило Ракеллу почти зловещим ощущением одновременно неловкости и уверенности. Женщины, чьи тела давно обратились в прах, наблюдали за ней, вели, направляли и своими советами помогали принимать наилучшие решения.

Внезапно Тиция закашлялась и пошатнулась. Пока Кари Маркес пыталась удержать Верховную Колдунью и успокоить ее, Ракелла достала из кармана флакон со своей вакциной.

— Твоя болезнь зашла уже очень далеко, но это лекарство изгонит ее из тебя и нейтрализует вирус.

Тиция, улегшись на пол, снова сотрясалась в пароксизме кашля. Синие от постоянного употребления пряности глаза отекли и налились кровью, приоткрылось окно в ее душу — эта женщина в действительности была намного старше своих лет. Правда, на протяжении последнего времени она принимала большие дозы меланжи, отчего выглядела моложе. Впечатление усиливалось от интенсивной синей окраски склер. Все изменилось в одночасье, когда беспощадный Бич покалечил ее иммунную систему.

Собрав последние силы, Тиция оттолкнула Ракеллу.

— Я не хочу от тебя никакой помощи! Теперь ты знаешь о нашей базе генетических данных. Знаешь о компьютерах. Ты приведешь сюда фанатиков культа Серены, и они разрушат все, чего мы достигли.

— Я не хочу разрушать плоды ваших трудов, — возразила Ракелла. — Я хочу завершить их. Фанатики разрушили до основания госпиталь для неизлечимых больных, где я когда-то работала. Я не люблю их.

Тиция успокоилась, но ненависть в ее глазах заполыхала еще жарче. Она выпростала руку из складок одежды, промокшей от пота, в кулаке Верховная Колдунья держала маленький, уже открытый флакон с горьким едким веществом. Пальцы ее были запятнаны маслянистой жидкостью. Ракелла моментально поняла, что это такое. Это было то самое россакское средство, которое едва не лишило ее жизни.

Ракелла бросилась к Тиции, чтобы помешать ей, но та силой своей ментальной энергии отбросила врача прочь. Флакон упал на пол и разбился. Прежде чем кто-нибудь успел остановить ее, Тиция поднесла палец к губам и слизнула жидкость. Одной капли оказалось более, чем достаточно.

Жизнь быстро покинула бренное тело, глаза Тиции остекленели, и она невидящим взором уставилась в бесконечное пространство.

 

Данте, твердо стоя на своих механических ногах, принялся невозмутимо-скептическим тоном излагать свои возражения. Речь его лилась так гладко, словно он читал с листа. Другие два титана уже высказались и теперь внимательно слушали выводы.

— Таким образом, — подытожил Данте, — если вы, генерал, действительно верите в то, что Вориан Атрейдес явился к нам по собственной воле и желает по мере сил участвовать в нашей экспансии, то нам лучше превратить его в кимека, пока он не передумал. — Оптические сенсоры вспыхнули и погасли, что было эквивалентом подмигивания.

— Я согласен, — произнес Агамемнон. — Мы отрежем лишнюю плоть, и его верность нам станет чисто интеллектуальной. К тому же это будет необратимо.

— О, в этом решении я не вижу ничего интеллектуального, — едко возразила Юнона. — Я приготовлю операционную, а наш дражайший питомец Квентин будет мне ассистировать. Это очень важное испытание для его… вдруг обретенной верности нам.

— Батлеру очень не понравится эта миссия, — сказал Данте.

— Я знаю. Но это покажет нам, действительно ли он осознал причину сменить свои привязанности, как утверждает Вориан.

Юнона рассмеялась. В своей ходильной форме она вышла из помещения и отправилась на поиски новообращенного.

— Да, отец, я хочу стать кимеком. Больше, чем чего-либо в мире. — Вориан почти искренне уже не первый раз повторил эту ложь. — Когда я был доверенным человеком, стать кимеком было моей самой заветной мечтой. Я всегда знал, что если смогу заставить тебя гордиться мною, то однажды и я стану кимеком, как ты.

— И вот теперь это время настало, сынок. — Огромный боевой корпус кимека возвышался над ледяным плато близ цитадели. Этот ходильный корпус генерала титанов был в два раза выше Вориана, стальное тело покрывала светящаяся кольчуга. — Тебя ждут в операционной.

Когда они поднимались по ступенькам ко входу в цитадель когиторов, Вориана охватили страшные сомнения. В какой-то момент он уже решился бежать к «Мечтательному путнику», чтобы улететь отсюда и избегнуть жуткой вивисекции. Но поразмыслив, он решил, что не смеет бросить все и погубить с таким трудом разработанный план.

Ходильный корпус титана с грохотом шествовал рядом с ним.

— Обещаю, тебе понравится быть кимеком. Ты сможешь стать таким, каким пожелаешь, без ограничений, наложенных на людей слабой биологической оболочкой. Мы же можем изготовить корпус, в котором исполнимыми становятся любые, самые дерзновенные желания.

— Я могу многое себе представить, отец.

Насквозь промерзшее холодное небо казалось продолжением унылого пейзажа Хессры, словно снег и лед поднялись вверх и слоями расположились в разреженной атмосфере.

Вориан подтянулся, выпрямился и расправил плечи. Он до сих пор, невзирая на свою глубокую старость, выглядел молодым и мужественным. Стараясь укрепить свой дух, он твердым шагом вошел в гигантское здание. В туннеле, хотя он и был одет в очень теплую одежду, Вориан ощутил адский холод.

— Прежде чем мне сделают операцию, почему бы мне в последний раз не почистить твое механическое тело, как я делал это в старые добрые времена?

Вориан рассмеялся, этот смех гулким эхом отразился от высоких сводов и угас в огромном помещении.

— Конечно, ты всегда можешь перенести емкость с мозгом в новое, чистое вместилище, но я просто хочу еще раз испытать это ощущение в своем старом человеческом теле, прежде чем навеки с ним проститься. Это занятие доставит удовольствие и радость нам обоим.

— Прекрасная идея — меня она тоже восхищает. — Агамемнон гремел кольчугой, идя по холодным, выстроенным много столетий назад коридорам. Кольчуга казалась странной и неуместной, так же как кинжалы, безделушки и старинные ружья, которые носил с собой Агамемнон. В крови Вориана бешено плескался адреналин, придавая ему бодрости и силы, одновременно волнуя и тревожа. Но он и генерал титанов предвкушали совершенно разные вещи.

Пока Юнона ждала в операционной, отец провел сына через несколько пропускных пунктов, охранявшихся неокимеками. Их емкости с мозгом были надежно прикрыты броней специальных гнезд, странно напоминавших мужские гениталии. Вориан и Агамемнон поднялись на верхний этаж почти погребенной под снегом и льдом башни когиторов-отшельников, которая возвышалась над окружавшим ландшафтом. Агамемнон всегда любил обозревать завоеванные территории, даже если ими оказывались унылые ледяные пустыни.

— Как же много лет прошло с тех пор, как ты вычистил мои доспехи в последний раз, — произнес Агамемнон, прислонив свой корпус к станции технического обслуживания, на которой кимеки приводили в порядок и собирали свои механические тела. — Мне это очень понравится, Вориан. Думаю, что мне надо самому сделать тебе операцию, чтобы расплатиться за ту любезность, которую ты собираешься мне оказать.

— Я не могу даже мечтать о такой услуге с твоей стороны, отец.

Они вошли в большой зеркальный зал, в котором стояли четыре пустых корпуса, расставленных по периметру стен — это были боевые корпуса, которыми пользовался генерал титанов. Приспособления для полировки и чистки были аккуратно разложены по полкам и шкафам. Из широкого окна открывался вид на унылые заснеженные скалы Хессры. Вориан непроизвольно вздрогнул.

Разбирая инструменты и оглядывая их, Вориан вспомнил, каким юным и невинным он был, когда искренне служил машинам, будучи их доверенным человеком. Он тогда слепо верил в лживые воспоминания генерала, в его истории, в его теории. Верил в то, что теперь ни в грош не ставил.

Он многому научился и многое испытал на собственном опыте.

— Ну что ж, отец, — сказал Вориан, обернувшись к ожидавшему кимеку, — пожалуй, начнем.

 

После успешного налета на лагерь чужеземцев Исмаил обратился к своему племени, собравшемуся в большой пещере. Исмаил ожил, кровь с новой силой побежала по жилам его старого тела. Он и его слишком цивилизованные соплеменники убили своих врагов и взяли богатую добычу в лагере работорговцев. Дзенсуннитам досталась вода, пища, снаряжение и деньги. Но для Исмаила этого было недостаточно — никогда не будет полной расплата с работорговцами, нападающими на мирные деревни.

Теперь, когда испытание было позади и они вернулись домой, Эльхайим чувствовал беспокойство по поводу того, что ему пришлось увидеть, особенно потрясло его взятие крови врага на воду.

— Столетия цивилизации слетели с нас, как шелуха, — тихо сказал он Исмаилу. — Мы превратились в диких животных, и закон теперь не на нашей стороне. Мы потеряли больше, чем приобрели.

— Нет, мы обрели свое древнее наследие, — возразил Исмаил. — Мы всегда следовали закону пустыни, закону выживания — закону Буддаллаха! Какое мне дело до законов, установленных цивилизованными людьми в их комфортабельных домах?

— Но мне есть до этого дело, — нахмурившись, сказал Эльхайим.

Но Исмаил решил не допустить, чтобы в деревне все оставалось по-прежнему. Он говорил очень горячо и страстно, когда собрались старейшины, и многие молодые мужчины и женщины останавливались, чтобы послушать его речь.

— Работорговцы напали на нашу деревню, но мы прогнали их. Мы отомстили за тех, кто погиб во время их налета на соседнюю деревню — но враги придут еще и будут приходить непрестанно. Мы сами открыли им двери. Мы допустили, что эти шакалы превзошли нас хитростью.

Он поднял свой узловатый кулак.

— Наша единственная надежда на лучшее будущее в возвращении к обычаям Селима Укротителя Червя. Мы должны владеть только тем имуществом, какое позволяет нам выжить. Нам надо уйти в глубь пустыни, где работорговцы никогда не смогут дотянуться до нас.

Некоторые люди восторженно поддержали старика, другие выглядели озабоченными. После удачного кровавого набега многие молодые люди жаждали повторить нападение, как их предки — отступники прежних дней.

Однако наиб Эльхайим встал и постарался остудить горячие головы.

— Нет нужды быть таким реакционером, Исмаил. Те, кто напал на беззащитную деревню, — преступники, и они понесли заслуженное наказание. Мы решили эту проблему.

— Проблема гнездится в самой сути устройства нашего общества, — возразил Исмаил. — Вот почему мы должны уйти и снова обрести нашу истинную душу. Мы должны вспомнить пророчества Селима и следовать им, поступая, как велел он.

— Пока наиб я, и, кстати, Селим приходился мне отцом. Не надо придавать слишком большое значение его видениям, которые посещали его оттого, что он потреблял слишком много меланжи. Разве каждого из нас не посещают странные видения, если мы переберем меланжевого пива? — Некоторые фримены рассмеялись шутке, но Исмаил недовольно поморщился.

— Бегство от проблем не означает их решения, Исмаил. Твое решение — это типичное упрощенчество.

— А твое решение продиктовано слепотой и леностью, наиб, — огрызнулся в ответ Исмаил. — Ты сам видел, как работорговцы похищали и убивали наших людей, но ты все равно хочешь сохранить с ними деловые отношения и делаешь вид, что ничего не произошло. Ты думаешь, что мы можем мирно сосуществовать с ними.

Эльхайим сцепил руки.

— Да, я так думаю. Мы должны сосуществовать.

— Я не собираюсь становиться добрым соседом жалкому червю!

Исмаил надеялся, что, заручившись единодушной поддержкой односельчан, он сможет образумить своего пасынка. Но теперь он понимал, что есть только один выход, одно решение, которое вызревало в нем все прошедшие годы. Он воспитывал Эльхайима, он обещал Мархе заботиться о нем, и только поэтому Исмаил отказывался от единственного, очевидного действия, которое должно было решить назревший вопрос и исправить положение, в котором все они оказались. Но теперь — ради блага этих людей и будущего Арракиса — он не может больше медлить.

Исмаил повернулся лицом к пасынку, которого он когда-то спас от черных скорпионов, которого он учил и защищал. Теперь было важнее защитить народ. Это решение разрывало на части его душу, и он боялся, что дух Мархи начнет преследовать его за то, что он нарушил данный ей священный обет. Но он должен это сделать. Он должен сохранить дзенсуннитам жизнь и свободу. В глубине души он понимал, что Эльхайим приведет свой народ к слабости и распаду.

— Исмаил, здесь надо учесть много факторов, — сказал Эльхайим, пытаясь утихомирить старика. — Мы все понимаем, какими ужасными были недавние события. Но если мы просто снова станем отступниками, если мы превратимся в сброд вне закона, то, значит, полвека цивилизации прошли впустую. Возможно, вместе мы сумеем…

— Я вызываю тебя. — Голос Исмаила громовым эхом отразился от высокого свода пещеры.

Эльхайим недоуменно воззрился на старика..

— Что?…

Исмаил отвел руку назад, размахнулся и ударил наиба по щеке так, чтобы это видели все.

— Я вызываю тебя по дзенсуннитской традиции. Ты повернулся спиной к нашему прошлому, Эльхайим, но народ не позволит тебе игнорировать его.

Люди издали дружный вздох, после чего наступила напряженная тишина. Эльхайим отшатнулся, не веря своим ушам. Он поднял руки.

— Исмаил, прекрати этот вздор. Я — твой…

— Ты мне не сын, и ты не сын Селима Укротителя Червя. Ты древоточец, вредное насекомое, которое выедает и подтачивает сердце и душу дзенсуннитского народа.

Прежде чем он смог удержаться, Исмаил дал Эльхайиму еще одну звонкую пощечину. Это было смертельное оскорбление.

— Я оспариваю у тебя титул наиба. Ты предал нас, продал за доходы и удобства. Я вызываю тебя на поединок за власть над дзенсуннитами ради нашего будущего.

Эльхайим явно встревожился.

— Я не буду — я не могу драться с тобой. Ты же мой отчим.

— Я пытался воспитывать тебя в традициях Селима Укротителя Червя. Я учил тебя законам пустыни и священным дзенсуннитским сутрам. Ноты опозорил меня и опозорил память твоего настоящего отца. — Он возвысил голос: — Перед всеми этими людьми я отказываюсь от тебя как от приемного сына — и пусть моя возлюбленная Марха простит меня за это.

Люди не верили тому, что слышали и чему стали свидетелями. Но Исмаил был тверд в своем намерении, хотя и видел напряженное и испуганное выражение лица Эльхайима.

— Дзенсуннитский закон ясен и прост. Если ты не желаешь драться, как того требует традиция, то пусть нас рассудит сам Шаи-Хулуд.

Теперь наиб испугался по-настоящему. Он просто пришел в ужас. Другие фримены переглянулись, понимая, о чем сказал старик.

Их судьбу теперь решит поединок червей.

 

Во время самого процесса Квентину выпала милость не быть свидетелем операции, в ходе которой его «я» было отделено от его бренного человеческого тела. Живодеры кимеки извлекли мозг из его черепа до того, как он успел прийти в сознание. Теперь же через оптические сенсоры Квентин будет вынужден смотреть на тот ужас, который предстоял Вориану.

Юнона, казалось, испытывала необычайную гордость, глядя на все зловещие инструменты и аппараты, которыми была набита операционная. Медицинские инструменты сверкали отполированным металлом и плазом; скоро все они будут запятнаны кровью.

Даже будучи изолированным в своей емкости, Квентин не мог сдержать отвращения, какое он испытывал к предстоявшей процедуре превращения. Оставалось только молиться о том, чтобы верховный башар смог выполнить задуманное.

Два вторичных неокимека двигались по операционной, неохотно готовя ее к процедуре превращения Вориана Атрейдеса в кимека. Так же как и Квентин, они участвовали в этом действе против своей воли, но он сомневался, что в трудную минуту сможет рассчитывать на их помощь. Неокимеки работали молча и сноровисто.

Длинные массивные рычаги с шарнирами свисали с потолка и стен — наборы сверл, режущие лазеры, тонкие иглы-зонды, алмазные пилы и зажимы. Рядом с полированным железным столом стояли ящики, куда будут выброшены ставшие ненужными руки, ноги и прочие части бренного тела. По краям стола виднелись желоба для стока крови.

— Да, здесь будет небольшой беспорядок, — весело заметила Юнона. — Но цель всегда оправдывает средства.

— Кимеки всегда умели находить оправдания своим действиям.

— Ты, как я слышу, снова исходишь желчью, малыш?

— Вы собираетесь это отрицать? Мне трудно найти оправдания даже для себя, но верховный башар Атрейдес приказал мне постараться. — Он ненавидел слова, которые произносил, и себя за то, что говорил. — Стать кимеком никогда не было моим желанием. И вы не могли надеяться, что я легко с этим смирюсь… хотя теперь я начинаю видеть определенные преимущества.

— Я знаю, как упрямы могут быть мужчины. Я провела тысячу лет с Агамемноном. — Юнона снова весело рассмеялась.

Для участия в операции Квентину выделили маленькую ходильную форму с манипуляторами; этот механический корпус не мог представлять для Юноны с ее мощным механическим телом с более сложным устройством никакой угрозы. Она была титаном и легко могла сокрушить любого неокимека.

Пока монахи-неокимеки стерилизовали хирургические инструменты, Юнона принялась с удовольствием рассказывать Квентину, как привезут Атрейдеса и как будут укладывать его на стол.

— Я рассчитывала провести ему анестезию, чтобы мне было легче оперировать. Однако в каком-то смысле есть что-то очищающее и стихийное в грубой боли, которую испытывает живая плоть. Это последний шанс для Вориана почувствовать настоящую живую боль, а не ее имитацию. — Она хихикнула. Квентин подумал, что она просто очень зла и порочна и, видимо, была такой всегда, даже тысячу лет назад. — Вероятно, мы используем режущие инструменты без всякого обезболивания, без всяких лекарств… просто для того, чтобы он сохранил память об истинном мучении.

— Это больше похоже на садизм, а не на последнюю услугу, — сказал Квентин, продолжая играть возмущение, чтобы

Юнона не заподозрила, о чем он думает в действительности. — Если сын Агамемнона сознательно и добровольно присоединяется к вам, то зачем лишний раз его злить?

Он шагнул вперед, чтобы лучше рассмотреть медицинскую лазерную установку, режущие инструменты и приборы, предназначенные для ювелирной работы на человеческом мозге.

Юнона незаметно переместилась так, чтобы не допустить Квентина к самым основным инструментам. Она преградила ему путь к мощным пилам и тяжелому оборудованию, хранившимся в этой жуткой, гротескной операционной, хотя и не думала, что побежденный офицер сделает такую глупость — нападет на нее. Он просто никогда не получит в руки опасное оружие.

Но это был самый большой недосмотр Юноны. Она пренебрегла необходимостью думать в первую очередь о мелочах. Квентин прекрасно видел ту слабость, на которую титаны не считали нужным обращать внимание. У кимеков была ахиллесова пята, и не одна.

Во время его первых дерзких попыток мятежа Юнона легко приводила его к покорности, просто нейтрализуя проводящие стержни, соединявшие мозг с ходильной формой. Его можно было надежно парализовать простым размыканием контактов. Титаны использовали этот неразрушительный способ утихомирить Квентина, когда он становился неуправляемым.

Именно поэтому ему и не нужно было никакого мощного разрушительного оружия — нужно было одно умение и ловкость. Квентину надо было лишь улучить подходящий момент.

Работая своими механическими руками, Квентин, пока Юнона смаковала подробности пыток, которым она подвергнет Вориана Атрейдеса, выбирал лазерный излучатель малой мощности. Он ощущал себя маленьким Давидом, выбирающим камень, чтобы поразить Голиафа, как в истории, которую Риков и Коге когда-то читали его внучке на Пармантье.

Главное заключалось в том, чтобы как следует прицелиться. Юнона не проявляла ни малейшего беспокойства. Пока.

Бесшумно двигавшиеся посредники неокимеки очистили операционный стол исключили тяжелое оборудование за спиной Юноны. Скоро она потребует, чтобы Вориана доставили в операционную. Но на счастье Квентина один из неокимеков допустил оплошность, опрокинув столик с инструментами, которые с лязгом рассыпались по полу. Юнона непроизвольно повернула башню головы на звук и открыла порт доступа. Молниеносным движением Квентин снял крышку, защищавшую сеть проводящих стержней.

Юнона рванулась назад, но Батлер успел лучом лазера повредить один из чувствительных рецепторов, ослепив оптические сенсоры. За прошедшее время Квентин прилежно изучил устройство корпусов кимеков и знал, куда целиться.

Мощности луча вполне хватило на то, чтобы вызвать перегрузку и повреждение стержней, соединяющих емкость с управляющими механизмами механического ходильного корпуса. Юнона дернулась и покачнулась, пытаясь сохранить управление и контроль позы, но Квентин, воспользовавшись этим мелким нарушением, отставил лазерную установку и, протянув руку, повредил еще три стержня, ведущих к конечностям.

Руки и ноги Юноны сложились, и корпус рухнул на пол. Но Юнона была в сознании, так как мозг ее продолжал работать, в отличие от мозга пораженного инсультом человека. От ярости емкость окрасилась в гамму ярко-синих цветов. Юнона просто потеряла способность двигаться.

— Это что еще за глупости? — пытаясь держать себя в руках, спросила она. — Проводящие стержни быстро регенерируют, малыш.

Нельзя было терять ни секунды. Квентин стремительно рванулся к Юноне и следующим разрядом лазерной пушки выжег остатки двигательных стержней. Временно парализованная Юнона ругалась и кляла Батлера на чем свет стоит, но теперь она целиком была в его руках.

Он отыскал стержни, соединявшие мозг с синтезатором речи, а рядом с ними стимуляторы, питавшие сенсорные центры, включая и болевые.

— Я бы с удовольствием послушал твои вопли, Юнона, — сказал он, — но, к сожалению, не могу позволить себе такого развлечения.

Следующий разряд сжег соединение с синтезатором, и Юнона лишилась голоса.

— Я просто представлю себе ту боль, которую ты испытаешь, — с меня будет довольно и этого.

Быстро и аккуратно работая, пока стержни не восстановились автоматически, и Юнона снова не начала двигаться, Квентин извлек из гнезда емкость с мозгом. Сильной рукой подняв тяжелую канистру, он поставил ее на стол, где Вориана Атрейдеса должны были превратить в кимека.

Агамемнон тяжело взгромоздился на скамью рядом с инструментами и оснащением для чистки и полировки, предвкушая удовольствие от давно забытой процедуры.

— Ах, Вориан, ты действительно блудный сын. Ты презрел свою необычайную судьбу на целое столетие, но теперь наконец образумился. Скоро все будет хорошо, как я всегда и надеялся.

— Если мы практически бессмертны, то какое значение имеют какие-то сто лет? Это просто незаметное пятнышко на линии жизни. — Вориан шагнул вперед, вспоминая этапы ухода за корпусами кимеков. — Но даже если это и так, то мне все равно кажется, что прошла целая вечность с тех пор, как я занимался этим последний раз.

Он вспомнил пышные и экстравагантные убранства городов Древней Земли, огромные и помпезные монументы эпохи титанов. Вориан почти забыл, как счастлив он был тогда.

— Да, давно это было, сынок, — сказал Агамемнон. Как огромный послушный пес, его громоздкий корпус улегся в отсек для чистки. Титан снял с себя декоративную кольчугу, устроился на месте и застыл в неподвижности. Он почти замурлыкал от удовольствия, когда сын забрался на ходильный корпус и принялся чистить и полировать металлическую поверхность шелковой ветошью и кусками кожи.

— Титаны должны внушать чувство благоговения перед своим величием, — сказал Вориан. — То, что вы, кимеки, сейчас оказались запертыми на Хессре, не означает, что можно позволить себе неряшливость.

Вориан, чистя и полируя механические части корпуса могучего титана, протирая системы его жизнеобеспечения, вдруг испытал сильный укол ностальгии. Ему пришлось напомнить себе, зачем он здесь.

Одна смерть в отплату за все убийства, совершенные жестоким тираном.

Неокимеки-посредники внимательно следили затем, что делал Квентин Батлер. Они не высказывали своего отношения, не бежали прочь, но и не мешали и не пытались его остановить.

Теперь, получив доступ к тяжелым и мощным инструментам, Квентин взял в механическую руку алмазную пилу и вскрыл толстостенную емкость с мозгом и электрожидкостью, которая густой струей потекла наружу. Наконец он извлек из распиленной емкости ненавистный мозг женщины-титана.

— Учитывая все то зло, какое ты совершила в своей жизни, Юнона, весь тот страх, который ты внушала людям, — громко говорил Квентин, хотя и превосходно понимал, что она не может его слышать, — ты сейчас выглядишь не очень-то пугающе, малышка.

С этими словами он взял в руки мощную хирургическую лазерную установку и включил ее на полную мощность.

— Сейчас тут будет небольшой беспорядок, — произнес он, пародируя недавно сказанные ею самой слова. Потом он направил луч на мозг и разрезал его на мелкие, дымящиеся и обугленные куски. Прозрачная жидкость со сгустками потекла в желоба на столе — в точности, как говорила об этом Юнона.

Квентин сделал шаг назад и взглянул на плоды своих трудов. На столе лежала черная, бесформенная, абсолютно не впечатляющая масса сожженного лазером органического вещества.

Покончив с одним из трех остававшихся в живых титаном, Квентин повернул головную башню и увидел посредников-неокимеков, которые внимательно следили за его действиями.

— Ну? Вы намерены мне противиться или поможете мне?

— Мы ненавидим титанов, убивших наших хозяев когито-ров, — сказал один из этих странных гибридов.

— Мы аплодируем тому, что вы сделали, Квентин Батлер, — добавил другой.

— Вы станете очень интересным кимеком, если примерите новую боевую форму, — после некоторого раздумья заключил третий.

Своими механическими руками посредники отделили канистру с мозгом Квентина от его корпуса и вставили ее в мощный боевой корпус, принадлежавший Юноне.

Когда были присоединены все стержни, Квентин ощутил себя великим и ужасающим. Более чем великим — страшным. Механическое тело Юноны было оснащено мощнейшим оружием и, мало того, могло связываться со всеми оборонительными системами Хессры. Потенциал уничтожения, заложенный в этом боевом корпусе, был невообразимо огромен.

Как показалось Квентину, перед такой мощью не устоят ни Данте, ни Агамемнон, ни неокимеки. Он сможет убить их всех. Галактика только выиграет от этого.

Для того чтобы наилучшим образом вычистить и привести в порядок корпус отца, Вориан открыл хранилище, где Агамемнон держал образцы старинного оружия — трофеи налетов и путешествий. Опасные трофеи, красивые безделушки, древнее вооружение.

— Подвинься немного, чтобы я мог вычистить внутренность хранилища.

Кимек сделал такое одолжение, переместив в сторону корпус.

— Мне следовало бы сохранить парочку этих посредников в их человеческом облике, чтобы они могли чистить и полировать мои корпуса. Я забыл, насколько это приятно.

В хранилище Вориан нашел то, что ему было нужно — древний кинжал, который был абсолютно безвреден, так как не мог нанести ни малейшего повреждения механическим корпусам кимеков.

— В зените нашей славы на Земле, — мечтательно произнес Агамемнон, — мы пользовались для этого человеческими рабами, но теперь, став отступниками и изменив Омниусу, мы лишились такой привилегии.

— Я понимаю тебя, отец, и готов всегда делать эту работу.

Он отсоединил емкость от ходильной формы, точно так же, как делал это раньше.

Зная, что в холодной цитадели всегда дежурят несколько неокимеков, которые пресекут любую попытку Вориана навредить ему, Агамемнон пустился в рассказы о днях былой славы, когда титаны правили человечеством. Заговорил он и о своей заветной мечте — как он и его сын воссоздадут империю титанов теперь, когда Омниус был побежден.

Пока отец предавался ностальгическим рассуждениям, Вориан действовал. Отсоединенная от стержней емкость не могла управлять ходильным корпусом; Вориан, правда, еще не отключил оптические сенсоры и другие каналы чувственно воспринимаемой информации. Но Агамемнон и без того был сейчас абсолютно беззащитен.

Полируя канистру с мозгом, Вориан сказал:

— Я немного отодвину эту вентиляционную панель и почищу вот здесь.

Генерал все еще продолжал вещать о своей доблести, когда Вориан сдвинул крышку панели, открыв узкую щель. Мякоть мозга оказалась досягаемой. Вориан схватил кинжал. Одно быстрое движение — кончик оружия войдет в плотную массу мозга и через мгновение все будет кончено.

Но в этот миг дверь помещения отворилась, и в него с грохотом ввалился огромный боевой корпус устрашающего титана. В изумлении Вориан выронил клинок, который со звоном упал на пол. Кто это? Юнона, Данте? Ни один из этих титанов не верил в искренность обращения Вориана.

Механический воин был ужасен. Корпус ощетинился оружием и сверкал броней.

— Я так и думал, что найду здесь Агамемнона, — прогремел синтезированный голос. — А заодно и Вориана.

Титан шагнул вперед, схватил Атрейдеса и приподнял его в воздух, подальше от раскрытой в емкости щели. Оставались считанные дюймы. Конец был так близок…

 

Оглядев комнату своими оптическими сенсорами, генерал Агамемнон отвлекся от воспоминаний.

— Ты не Юнона? Но почему ты в ее боевом корпусе? Кто?… Вошедший титан аккуратно отставил Вориана в сторону.

— Тебе не кажется, что ты слишком торопишься, Вориан Атрейдес? В этом слишком мало страдания. У меня более ценная идея.

— Вориан, присоедини мои стержни! — скомандовал Агамемнон через громкоговоритель.

В растерянности Вориан смотрел на возвышавшийся над ним огромный корпус. Он узнал форму Юноны, но было и какое-то неуловимое отличие.

— Ты не узнаешь меня, верховный башар? — спросил титан. В интонациях голоса проскользнуло что-то очень знакомое.

Вориан моргнул, не веря своим глазам.

— Квентин, это ты?

Беспомощный в своей канистре мозг Агамемнона еще раз потребовал присоединить его к корпусу, но Вориан проигнорировал приказ — так же как и кимек, который снова заговорил:

— Да, это я. Я только что убил Юнону — разрезал ее мозги на мелкие кусочки.

— Юнону? — Агамемнон взвыл от горя и ярости. — Она мертва?

Квентин, шагнув вперед на своих мощных механических ногах, взял в руку емкость с мозгом Агамемнона. Он поднес ее к своим оптическим стержням. Мозг засветился разными цветами, словно молчаливо стараясь вырваться из заточения.

— Да, Юнона мертва! И та же судьба ожидает и тебя. Вориан стоял в оцепенении, обуреваемый противоречивыми чувствами, разрывающими его душу на части. Но он был полон решимости завершить свою миссию. Агамемнон стонал, но никакие динамики не могли передать всей глубины горя, переполнявшего сейчас этот мозг от потери женщины, которую генерал любил на протяжении больше тысячи лет.

Квентин продолжал говорить, зная, что Агамемнон слышит его.

— За то, что ты сделал со мной, генерал, за то, что ты убил мое тело, за то, что ты хитростью заставил меня раскрыть тайну нашей уязвимости, — за все это я расплачусь с тобой тем, что постараюсь продлить этот чудесный момент.

Вслед за Квентином в комнату скользнули два посредника неокимека. Вориан взглянул на них, но потом сообразил, что неокимеки, бывшие когда-то посредниками когиторов, не представляют опасности и не нападут на них.

Но вся цитадель тем не менее кишела другими, верными титанам неокимеками.

— Давай кончать с этим, Квентин. Никто не сомневается, что Агамемнон заслуживает смерти за все свои преступления. Но я не собирался подвергать его пыткам…

— Это не красит вас, верховный башар, — сказал один из посредников, вошедших в помещение.

Квентин поставил емкость с мозгом на пьедестал, на котором Вориан должен был продолжить его очистку.

— Я намерен подвесить емкость к усилителям боли, которые он вставил в ходильные формы этих несчастных монахов, — продолжал Квентин. — Если он будет мучиться хотя бы секунду за каждую муку, которую он причинил каждому человеку, то его пытка затянется на много десятилетий. И это будет лишь часть тех мук, каких он заслужил.

Как бывший командир армии Джихада Атрейдес не мог ничего возразить на это. Но вопреки всем преступлениям Агамемнона, он все же приходился родным отцом Вориану.

Генерал, словно подслушав его мысли, крикнул:

— Сын мой! Как ты можешь так поступать со мной?

— А как я могу поступить иначе? — против воли выдавливая из себя эти слова, ответил Вориан. — Разве ты сам не гордился всеми мерзостями, которые совершил, разве не гордился угнетением и жестоким господством? Ты пытался заставить меня восхищаться этой мерзостью.

— Я пытался сделать из тебя достойного наследника, я учил тебя сознавать твой же потенциал, учил понимать и почитать историю, чтобы ты смог занять в ней подобающее тебе место! — В голосе генерала слышались лишь гнев и возмущение, но не было никаких следов паники. — Я сделал из тебя то, что ты есть, не важно, гордишься ты этим или нет.

Вориан изо всех сил старался сохранить стальную решимость. Он не хотел слышать правды в словах отца, не желал понимать, что его собственные поступки испортили жизнь Абульурду, Ракелле, Эстесу и Кагину. Он и сам был не лучшим из отцов.

— Квентин, независимо от того, что ты собираешься делать, оттого, какие пытки ты применишь, их все равно будет недостаточно… и ничем ты не сможешь повернуть вспять историю.

Боевой корпус новоявленного титана злобно дернулся.

— Посмотри, что он сделал со мной, верховный башар! Я взываю к мщению…

— Он взял у тебя тело, Квентин. Не дай ему отнять у тебя человечность. — Он ощущал внутри нестерпимый холод, но не от того, что в помещении стоял мороз. — Во время Джихада мы часто превращались в чудовищ, чтобы добиться своей цели. Мы должны покончить с этим здесь, одним ударом.

— Я отказываюсь это делать.

Вориан обошел похищенный Квентином боевой корпус Юноны.

— Квентин Батлер, я старше вас по званию. Вся ваша жизнь была посвящена службе в армии Джихада, а потом в Армии Человечества. Вы — герой и много раз подтверждали это. Я отдаю вам приказ — как ваш верховный главнокомандующий.

Квентин надолго застыл в неподвижности. Казалось, его механическое тело дрожит от сдерживаемого гнева и нерешительности.

Вориан объяснил, что он хочет сделать. Наконец Квентин ожил и подошел к окну высокой башни. Мощным ударом механической руки он разнес вдребезги плазовое стекло. Осколки, смешанные со снегом, посыпались на пол, а в помещение ворвался ледяной воздух.

Ощущая пронизывающий холод всеми открытыми участками кожи, Вориан поднял с пьедестала емкость с мозгом отца и посмотрел в сенсоры зрительных стержней, зная, что Агамемнон может видеть и слышать его.

— Теперь я понимаю, кого ты сделал из меня, отец, каким ты меня сделал. У тебя я научился принимать трудные решения, такие, на выполнение которых не отваживался бы никто другой, я выполнял эти решения и брал на себя ответственность за последствия. Вот почему я смог провести Великую Чистку, хотя она стоила очень многих человеческих жизней. И именно поэтому я должен довести до конца задуманное.

Я читал твои объемные мемуары, отец. Я знаю, как ты рисовал в воображении свой славный конец, ты наделся, что сможешь пасть в битве с могущественным врагом в ореоле неувядаемой славы.

Он поднес канистру к разбитому окну башни, прищурившись от ледяного прикосновения ветра к глазами и щекам.

— Но этому не бывать. Ты, могущественный титан Агамемнон, встретишь позорную смерть.

Агамемнон взревел в ответ:

— Нет, Вориан. Ты не должен этого делать! Мы можем создать новую эпоху титанов! Мы…

Вориан не обратил внимания на эти протесты генерала.

— Я дам тебе то, что ты заслужил всей своей жизнью — ты умрешь незаметно и совершенно мелочно в полной своей незначительности.

Он столкнул емкость с подоконника. Разбрызгивая электрожидкость, она полетела вниз и с треском раскололась о крепкий лед, упав с немыслимой высоты, разметав по окрестности осколки плаза, ошметки мозга и брызги густой голубоватой жидкости.

Закончив это неприятное дело, Квентин и Вориан вышли в коридор.

— Неокимеки захотят твоей крови, — сказал Батлер, — и моей тоже… если бы у меня была кровь.

В течение какого-то времени неокимеки на завоеванных титанами планетах будут вести свою прежнюю жизнь, не зная, что их командный пункт на Хессре перестал существовать. Вориан, однако, понимал, что оставшиеся мятежные кимеки имели слишком рыхлое командование и слабость в звене командиров, принимающих решения. Именно поэтому они похитили Квентина — чтобы сделать из него такого командира. Без прозорливости Агамемнона новое поколение кимеков было не способно удержать в руках создаваемую империю. Их влияния окажется недостаточно и постепенно сойдет на нет.

Вориан бежал по туннелю. Квентин несся следом, по пути осваивая новый корпус, позаимствованный им у Юноны.

Зазвучал сигнал тревоги.

— Скоро они выяснят все подробности, когда обнаружат следы устроенного нами погрома, — задыхаясь, проговорил на бегу Вориан. — Надо бежать к кораблям. У кимеков есть корабли, которыми ты мог бы управлять? У меня есть мой «Мечтательный путник».

— Не беспокойтесь обо мне, верховный башар. Возможностей много.

Три неокимека, вооруженные пушками, появились в коридоре и пустились вдогонку. Когда они увидели фигуру Атрейдеса, единственного слабого человека во плоти в этом замороженном туннеле, они тотчас привели орудия в боевую готовность. Но здесь оказался и Квентин — всей своей массой нависший над неокимеками. Неокимеки поняли, что перед ними один из титанов.

— Юнона, ты конвоируешь пленного? — спросил один из них. В ответ Квентин поднял свои намного более мощные стволы и выпустил торпеды по трем неокимекам. Точно направленные снаряды разнесли вдребезги их канистры с мозгами, и металлические остовы беспомощно попадали на каменный пол.

— Такой маскировки может оказаться вполне достаточно, — сказал Квентин.

— Не рассчитывай на это, идем дальше.

Овладев ходьбой в новом для себя теле, Квентин обогнал верховного башара, уверенно двигаясь впереди.

— Есть один прекрасный способ разом покончить со всеми. Генерал Агамемнон в своей безумной мании преследования сам посеял семена их гибели.

Прежде чем Вориан успел спросить, что это за семена, как заметил, что туннель впереди загроможден несколькими неподвижными корпусами кимеков, которые загородили путь к тому отсеку, где стоял «Мечтательный путник».

— Похоже, что кто-то еще объявил войну кимекам.

На площадку коридора из бокового прохода вывалились еще три неокимека. Квентин развернулся, чтобы расстрелять их, но тут стало ясно, что эти неокимеки сами от кого-то спасаются.

За ними следовали еще четыре неокимека из числа насильственно обращенных посредников убитых титанами когиторов. Бывшие монахи дополнили свои корпуса недостающими деталями и вооружились снятыми с кимеков пушками. Новички имели довольно комичный вид. Фрагменты боевых корпусов — например, остатки корпуса Беовульфа, который нуждался в ремонте, тоже были использованы. Невольные слуги Агамемнона подняли свой собственный мятеж.

Посредники вбежали на площадку, устремившись к своим жертвам. Загнанные в угол неокимеки, увидев огромный боевой корпус Юноны, воспрянули духом и смело кинулись в бой.

Хотя посредники открыли огонь по врагу, Квентин поднял пушки и начал стрелять в неокимеков с тыла. В воздух полетели осколки канистр и брызги электрожидкости. Посредники, мгновение поколебавшись, продолжили пальбу.

— Они видели, как я уничтожил мозг Юноны, — сказал Квентин Вориану. — Должно быть, это и было последней каплей, переполнившей их терпение, и они решились на насильственные действия.

Словно мародеры на поле битвы посредники подбежали к поверженным противникам, чтобы убедиться, что емкости с мозгами надежно испорчены. Они сдирали с неокимеков вооружение и забирали его себе.

Квентин, повернув головную башню, направился к посредникам, которые терпеливо ждали его приближения.

— Как ваши успехи?

— Десятеро из нас погибли. Осталось четверо, но мы уже убили много неокимеков. Их остатки загромождают туннели. Мы разгромили лабораторию по производству электрожидкости и разрушили оборудование, чтобы ее нельзя было больше изготовлять. Кроме того, мы уничтожили все запасы жидкости. Все кимеки, которые выживут, скоро ощутят ее недостаток.

Вориан почувствовал, что у него гора упала с плеч.

— Превосходно!

— Остается одна большая проблема. — Квентин снова обратился к посредникам: — Вы знаете, где Данте? Он последний уцелевший титан.

— Он где-то в здании, но где точно, мы не знаем.

— Нам надо его найти. Уничтожить Данте просто необходимо. Это намного важнее, чем ты можешь себе представить, — сказал Квентин Вориану.

«Мечтательный путник» стоял на месте и был готов к полету. Как просто сбежать отсюда и вернуться на Салусу Секундус, неся с собой радостную весть, но Вориан воспротивился такому простому решению.

— Квентин, двадцать лет назад армия Джихада совершила роковую ошибку, не добив Омниуса в его логове и оставив в неприкосновенности одну планету всемирного разума. Тогда мы не закончили начатого дела и продолжаем платить за это упущение. Я не намерен повторять здесь этих ошибок.

— Спасибо, — тихо сказал Квентин через свой динамик, — спасибо.

Данте был не просто администратором, он вел все дела, организуя тыловое обеспечение во время свержения Старой Империи. Агамемнон и Юнона были более склонны к решению военных, тактических и стратегических вопросов. Как только Данте обнаружил, что все его товарищи титаны убиты, он сразу понял, что попал в большую беду. Он не знал, как именно были убиты Агамемнон и Юнона, но не хотел оставаться здесь и сражаться с таким умелым противником.

Хессра не была главной крепостью новой империи титанов. Многие неокимеки и порабощенное население находились на Ришезе, Бела Тегезе и других планетах. На них была построена более эффективная оборона, чем на Хессре, где, собственно говоря, никто не ожидал нападения. Агамемнон никогда всерьез не опасался потерять Хессру.

И сейчас, пока верные неокимеки продолжали биться с бросившимися в самоубийственное сражение посредниками, Данте вышел из высоких сводчатых ворот цитадели и быстро направился к стоявшим неподалеку на противоположной стороне занесенной снегом и покрытой льдом площади боевым кораблям титанов. На этих самых кораблях Данте совершил свою экспедицию, в ходе которой убедился в смертоносном взаимодействии лазерных лучей с защитными полями Хольцмана. Пройдя через продуваемую всеми ветрами площадку, Данте приблизился к одному из автоматических кораблей-роботов, подключился к гнездам питания, и его емкость с мозгом была перенесена в корабль, став на время его управляющим центром. Надо было срочно уносить ноги.

Данте был единственным уцелевшим из первоначальных двадцати титанов. После того как чувствительные и двигательные стержни были автоматически присоединены к панели управления кораблем, он включил двигатели. Теперь он спасется, улетев с этого насквозь промерзшего планетоида.

Данте не был трусом, он был прагматиком. Мятеж на Хессре вызвал очень большие разрушения и нанес огромный ущерб, и он вскоре намеревался вернуться сюда с превосходящими силами, набранными на Ришезе или на какой-нибудь другой из недавно завоеванных планет. Вместе с подкреплением он справится с мятежным сбродом и сможет продолжать начатое дело дальше, уже в одиночку.

Корабль взлетел в темное небо, и Данте, оказавшись в безопасности, ощутил небывалую свободу.

* * *

Удобно устроившись за пультом управления, Вориан активировал системы «Мечтательного путника», готовясь к старту. Сканеры работали, готовые к выслеживанию цели. Дело было за малым — определить предварительное местонахождение Данте. Посредники когиторов сообщили, что видели на леднике ходильную форму титана, который переносил свой мозг в один из стоявших там боевых кораблей кимеков.

Появился Квентин в своем гигантском механическом теле. Его динамики были включены на полную мощность и голос гремел, как раскаты грома.

— Самое главное — не дать ему уйти! Верховный башар, как скоро вы сможете взлететь? Вы успеете перехватить его?

— «Мечтательный путник» — скоростное судно, но он слаб в плане вооружения. Я могу задержать его на какое-то время. У вас есть иное решение?

— Да. — Квентин поспешил назад на множестве конечностей. — Задержите его. Я последую за вами, как только смогу. И уж тогда Данте не уйдет. Очень важно не дать ему сбежать.

Вориан понимал, какой жаждой мщения обуян примеро. Он включил панель управления, обращению с которой когда-то научил его еще Севрат, и запустил двигатель. «Мечтательный путник» взмыл в небо со стартовой площадки и отправился в погоню за кораблем титана.

По подземному туннелю Квентин прошел туда, где стоял еще один исполинских размеров боевой корабль. Он не один раз видел, как на нем летал генерал Агамемнон, и Юноне очень нравилось показывать Квентину эти полеты, как демонстрацию устрашающей мощи кимеков по сравнению со слабыми и хрупкими людьми. Теперь Батлер сможет сам воспользоваться этим кораблем в более достойных целях.

Личным кораблем самого Агамемнона.

«Мечтательный путник» взлетел в звездное, вечно сумеречное небо. Впереди, ускоряясь, корабль Данте стремился уйти из солнечной системы Хессры.

Когда последний титан увидел, что его преследует лишь легковооруженное курьерское судно, он замедлил полет, развернулся и двинулся навстречу Вориану. Он предупреждал Агамемнона, требовал не доверять искренности этого человека, и вот его подозрения полностью оправдались.

— Вориан Атрейдес. — Имя было произнесено ровным тоном, без тени удивления. — Это ты устроил побоище?

— Я не могу взять на себя всю ответственность. Я всего лишь один человек. История титанов взывает к такому долгу, который не по плечу взыскать одному.

— Ты понимаешь, что я могу без труда уничтожить твое судно, — сказал Данте, как будто здесь были нужны какие-то угрозы. — «Мечтательный путник» был сконструирован отнюдь не для схваток с кораблями кимеков.

— Возможно, что так, но зато я более маневренный. — Он выпустил по кораблю Данте залп снарядов, а потом резко изменил курс и сделал петлю, чтобы уйти от ответных выстрелов.

Зайдя в тыл кимеку, Вориан выпустил еще четыре снаряда и смог повредить один из вспомогательных маневровых двигателей. Титан на этот раз успел сделать боевой разворот и удачными выстрелами задел бронированное брюхо «Мечтательного путника».

Вориана закружило, корабль самопроизвольно ускорился, и пилоту пришлось проявить немалое искусство, чтобы стабилизировать траекторию полета. Он снова начал обходить титана, продолжая дразнить его по линии связи, изо всех сил стараясь задержать его, как просил об этом Квентин. Кимек снова выстрелил, и на этот раз снаряд угодил в носовую часть курьерского корабля.

Именно в этот миг к кораблю Данте устремилось страшное космическое чудовище — порождение какого-то ночного кошмара, похожее на доисторического птеродактиля. Угловатый корабль свалился на судно Данте словно ниоткуда и открыл огонь, от которого затрясло весь летательный корпус последнего кимека.

Квентин обратился к Вориану по каналу связи на особом шифрованном языке, которым общались в боевых условиях командиры армии Джихада.

— Я должен рассказать вам, почему так важно уничтожить Данте. Когда генерал Агамемнон создавал свою армию неокимеков, он испугался, что они смогут изменить и напасть на титанов. Поэтому в их механизмы была вставлена убивающая программа. В любой момент, почувствовав измену, Агамемнон мог включить программу, которая должна была убить их мозг.

В качестве страховки Агамемнон, Юнона и Данте установили также систему экстренного управления. Для этого они использовали некую сигнальную систему, функция которой заключалась в том, что через определенные промежутки времени по крайней мере один из титанов должен был посылать специальный сигнал неокимекам, в противном случае — при неполучении такого сигнала — механизмы неокимеков навсегда бы отключились. Постепенное истощение питания привело бы неокимеков к неминуемой гибели.

Вориан не верил своим ушам.

— Вы хотите сказать, что если мы сейчас уничтожим Данте, то одним ударом избавимся и от всех неокимеков?

— Со временем, так как здесь сыграет роль фактор задержки. Местные неокимеки будут парализованы сразу же, как только после смерти последнего титана перестанут получать подтверждающие сигналы. Агамемнон был настоящим параноиком.

— Мне это известно.

— Неокимеки на отдаленных планетах погибнут через год или около того, когда не получат подтверждающего сигнала в надлежащее время. Вот почему так важно убить Данте.

Вориан улыбнулся, но его лицо сразу же омрачилось, когда он понял еще одно следствие.

— Но если мы сейчас уничтожим Данте, то вы тоже умрете, Квентин. Это же немедленное следствие его смерти.

— Вы видели меня, верховный башар. Вы знаете, каким я стал. У меня нет ни малейшего желания, чтобы кто-либо в Лиге увидел меня в таком неприглядном виде. Ни Фейкан, ни… Абульурд. Я не хочу возвращаться.

— Но что я скажу Абульурду? Он должен понять…

— Вы сами найдете что сказать, верховный башар. В этих делах вы всегда превосходили меня. Позвольте мне самому покончить с этим.

Вориан повысил голос.

— Нет, мы можем найти другой способ. Мы возьмем Данте в плен. Мы…

— Помните обо мне, верховный башар. Я никогда не хотел быть кимеком и всегда искал способы убивать их. Наконец-то я знаю, как это сделать в последний раз.

Огромный, кошмарного вида корабль, сконструированный специально для Агамемнона, описал в пространстве исполинскую дугу и устремился к кораблю Данте. Последний титан увеличил скорость, стараясь уклониться от столкновения.

Но у Данте был поврежден один двигатель, и корабль Агамемнона превосходил его в скорости, да и в вооружении. Сократив дистанцию, Квентин принялся яростно обстреливать корабль Данте, выпуская по нему снаряд за снарядом, нанося все больше повреждений уходящему судну.

Но даже приблизившись вплотную к Данте, Квентин не стал снижать скорость. Двигатели работали на полную мощность, корпус корабля вибрировал, как от ударов гигантского молота. Наконец, когда от очередного выстрела корпус корабля Данте содрогнулся, корабль Агамемнона врезался в него, продолжая набирать скорость.

Корабли взорвались чудовищными языками пламени, ослепив Вориана.

Вориан беспомощно наблюдал заключительные аккорды этой схватки титанов. Он чувствовал печаль, которая теснила ему грудь, но одновременно и радость торжества, понимая, что отныне на свете не останется ни титанов, ни прочих кимеков. Все они уничтожены — раз и навсегда.

 

Когда Истиан и механический сенсей прибыли в солнечную систему Салусы Секундус, приземлились в космопорте Зимии и вышли в город, мастер меча увидел, насколько сильно здесь все изменилось. Он был в этой впечатляющей метрополии только один раз — после окончания школы Гиназа перед отправкой на другие планеты Лиги. Салуса Секундус всегда воплощала собой величие, где высокие дома и другие прекрасные сооружения демонстрировали всему миру превосходство творческого духа человека над холодной логикой мыслящей машины.

Теперь же в космопорте царил беспорядок. Никто не отозвался на его сигналы и не освободил посадочную площадку. Истиан видел, что некоторые улицы целиком охвачены огнем, а здания дымятся после недавних пожаров. По бульварам маршировали организованные толпы. У Истиана похолодело внутри — он вспомнил подобные сцены, которые ему приходилось видеть на Иксе и Хонру.

Наконец в громкоговорителе связи раздался неожиданно знакомый голос:

— Я вижу, ты прибыл вовремя, Истиан. Всегда предсказуем и точен. Хирокс с тобой?

— Нар Триг! Как я рад слышать тебя.

— Мы приготовились встречать тебя в космопорте. Посадив корабль на освобожденную площадку, Истиан задал вопрос:

— Пришлет ли вице-король сопровождение для нас? Что происходит в Зимии?

Хирокс не отвечал, храня молчание.

— Вице-король занят другими делами. Наступили славные дни для культа Серены. Ваше прибытие будет событием, венчающим наш успех.

Истиан почувствовал какое-то беспокойство, но не понял отчего. Люк открылся, и они с механическим сенсеем вышли наружу. Когда Госс увидел ожидавшую их толпу, услышал злобные крики, рассмотрел транспаранты с ликами святой Серены и ее сына Маниона Невинного, мастер меча понял, что Хироксу не видать покровительства вице-короля.

— Нас заманили в западню, — сказал он. — Нам придется драться!

Сенсей выпрямился во весь рост, сверкающие оптические сенсоры впитывали информацию о происходящем. Он повернул голову к Истиану.

— Я не желаю драться с невинными гражданскими людьми.

— Если они бросятся на нас, то нам не останется другого выбора. Подозреваю, что письмо от вице-короля было поддельным, им просто надо было заманить нас сюда. — Он подумал, что у него есть только импульсный меч и церемониальный кинжал, взятые для демонстрационных боев. Что ж, теперь это было его единственное оружие. — Все это очень плохо, Хирокс.

Механический сенсей молчал.

— Мы будем принимать решения, исходя из ситуации.

Вперед выступил предводитель толпы — широкоплечий, наглого вида человек с темными, начинающими седеть волосами. С возрастом черты его лица стали жестче. От большого ожога левая половина лица глянцево поблескивала на солнце.

— Я боялся, что ты окажешься на стороне демонов-машин, — заговорил Нар Триг. — Присоединяйся к нам, Истиан, и твоя душа будет спасена.

— Что будет с моей душой, касается только меня одного. Это что, комитет по организации встречи Хирокса как героя Джихада? Он воспитал тысячи мастеров меча, и все вместе они убили в сотни раз больше машин.

— Он сам — машина, — крикнул кто-то из толпы культистов за спиной Трига. — Райна Батлер говорит, что мы должны уничтожить все сложные механизмы. Хирокс — один из последних. Он должен быть уничтожен.

— Он не сделал ничего, чтобы заслужить такую участь, — с этими словами Истиан медленно извлек из ножен импульсный меч, а в другую руку взял кинжал, храбро заслонив собой боевого робота. — Вам не хватает врагов и вы творите их собственными руками? Это же смешно.

— Хирокс тренировал и меня. Я знаю все его уловки и теперь превосхожу его мастерством. Я стал просветленным — я знаю, что люди превосходят бездушных машин. У меня фундаментальное преимущество перед этим механическим чудовищем. Я вызываю тебя на бой, Хирокс. Сразись со мной! Я мог бы с легкостью позволить этой толпе разнести тебя на куски, но я сам уничтожу тебя в честном поединке.

— Нар, прекрати этот спектакль, — сказал Истиан. Хирокс, отодвинув в сторону Истиана, выступил вперед.

— Я вызван на бой и должен принять вызов. — Голос робота был лишен какого бы то ни было выражения. Он приготовился к бою, ощетинившись всем набором своего вооружения.

У Трига в каждой руке было по одному импульсному мечу. Он поднял оружие, и толпа разразилась радостными воплями.

— Я докажу превосходство людей над машинами. Когда-то давно ты учил меня. Но я расплачусь с тобой за это, ибо мой долг — убить тебя.

— Очевидно, никто не учил тебя чести и порядочности, поэтому тебе неведомо чувство благодарности, — сказал Истиан, не отходя от механического сенсея. Его не волновало, что толпа увидит в нем защитника машин. Что еще мог он сделать?

Презрительная насмешка исказила обожженное лицо Трига.

— Это голос моего друга Истиана или изъявление внутреннего духа Йоола Норета?

— Ты видишь разницу?

— Думаю, что ее и в самом деле нет.

Хирокс выступил вперед, навстречу своему бывшему ученику. Триг крепко сжал в руках свои мечи, а Истиан наблюдал за происходящим, не в силах остановить эту бессмысленную дуэль. Противники стояли неподвижно, оценивая друг друга.

Толпа жаждала увидеть, как их боец разобьет вдребезги проклятого робота. После того как главная цель будет повержена, можно будет обратить свою кровожадность против другой мишени, например Истиана Госса.

Издав какой-то нечленораздельный вопль — то ли мольбу богам о помощи, то ли боевой клич, — Триг бросился на Хирокса. Сенсей, молниеносно двигая оружием, отразил и парировал все яростные выпады Трига. Руки робота двигались так быстро, что движения сливались в неразличимую пелену. На Гиназе ему приходилось драться с тысячами учеников, но только однажды за почти столетнюю службу он действительно убил — это была случайная смерть Зона Норета, отца Йоола.

— Я не должен драться с тобой, — сказал робот.

Мечи Трига продолжали наносить удары, отскакивать, но он снова и снова атаковал. Хирокс по-прежнему отражал все атаки, перехватывая парализующие наконечники мечей своими изолированными руками. Обожженное лицо Трига исказилось от ярости, он продолжал целеустремленно нападать, обратив свои неудачи в силу.

Истиан в бессильной злобе сжимал рукоятку кинжала.

— Нар, прекрати это безумие, не то мне придется сразиться с тобой.

Воин был удивлен таким предложением.

— Ты же не хочешь…

Следуя программе, робот увидел погрешность в защите противника, тот на мгновение открылся, и Хирокс — нанес удар клинком. На груди Трига обозначилась узкая кровавая полоса. Человек взревел от ярости и снова бросился в атаку на своего механического противника.

— С тобой я разберусь чуть позже, Истиан, любитель машин! Толпа угрожающе заревела, но не двинулась с места, завороженная схваткой.

Должно быть, за все прошедшие годы Триг действительно уверил себя в превосходстве и считал себя непревзойденным бойцом. Он ожидал, что быстро разделается с машиной. Но Хироке превосходил своими боевыми качествами среднего боевого робота. В течение многих поколений он улучшал и оттачивал свое мастерство, усовершенствовал программу в учебных поединках с лучшими мастерами Гиназа. В душе Истиан не желал ран и смерти своему старому другу и партнеру по спаррингу, но не желал он и повреждений своему учителю — которому он был столь многим обязан.

Между тем поединок продолжался. Хирокс действовал с какой-то странной, несвойственной ему медлительностью и нерешительностью. Когда он направлял удары клинков, их стремительное движение замедлялось перед контактом с кожей, и Триг успевал увернуться от удара. Хирокс вел себя так, словно на Триге было защитное поле. Но его не было, и Хирокс понимал это. Истиан решил, что по какой-то причине механический боец тоже не желает нанести рану или причинить смерть своему бывшему ученику.

Сражаясь, Хирокс беседовал со своим противником, отвлекая Трига, но не ослабляя ни на секунду своего собственного внимания.

— Я вспоминаю другой поединок, это было давно, когда я выверял свою программу, сражаясь с Зоном Норетом. Он приказал мне использовать все мое умение и мастерство, велел мне драться на пределе моих возможностей. Он думал, что сумеет превзойти меня.

Триг слушал, но продолжал с нарастающей яростью наносить удары и уколы. Толпа радостно заревела, когда ловким ударом Тригу удалось отключить одну из рук робота. Истиан знал, что функция восстановится приблизительно в течение минуты, но за это время опытный мастер мог отключить и другие руки робота быстрее, чем тот смог бы их восстановить.

Истиан хотел вмешаться, что-то сделать, чтобы закончить этот идиотский, бессмысленный спектакль, но дело уже зашло слишком далеко. Культисты улюлюкали. Некоторые стали бросать камни в Хирокса. Один камень ударил в борт корабля Истиана, другой рикошетировал от стального корпуса Хирокса. Но Хирокс продолжал драться и говорить.

— Самоуверенность Зона Норета стала причиной его смерти. Я не хотел его убивать, но отключил систему безопасности боя, поэтому я не смог остановиться. Со смертью Зона Норета Гиназ потерял талантливого мастера меча, который мог бы еще долго сражаться с машинами. Это была очень тяжелая потеря.

— Я убью тебя, демон! — Триг снова нанес удар, его импульсный меч заскрежетал по твердому металлу. — Ты не выдержишь моего натиска.

— Подожди! — закричал Истиан, но в этот момент один из камней, брошенных из толпы, угодил ему в лоб. Изумление поразило его больше, чем боль. Кровь из раны заливала глаза.

Хирокс, не меняя позиции, продолжал защищаться.

— Ты вынуждаешь меня к поединку не по моему выбору. Я просил тебя остановиться, но ты отказался. Ты не оставляешь мне иного выбора, Нар Триг. Это, — он с немыслимой быстротой нанес несколько отвлекающих ударов, от которых Триг едва уклонился, — уже намеренно.

Подняв два клинка двумя своими длинными руками, робот не стал наносить прямой удар или блокировать удары противника — он просто нанес два одновременных боковых удара по мощной шее Трига и мгновенно обезглавил его. Голова подпрыгнула в воздухе и с гулким стуком упала на землю. Хлынула кровь, и фанатичный мастер меча дернулся, его обезглавленное тело некоторое время продолжало стоять прямо; мечи вывалились из безжизненных рук и со звоном упали, а потом колени Трига подогнулись, и он рухнул на мощеную площадку. Из огромной зияющей раны хлестала алая артериальная кровь.

По спине Истиана пробежала дрожь. Триг сам выбрал свою судьбу. Истиан ничего не мог сделать, чтобы помешать его смерти. Мысли его путались, когда он принялся обдумывать, что делать дальше.

Культисты затаили дыхание, и наступила зловещая мертвая тишина. Сердце Истиана упало, когда он вгляделся в лица этого сброда.

Хирокс стоял неподвижно, словно посчитав, что испытание осталось позади. Он нанес поражение противнику и после победы намеревался покинуть поле боя.

— Это был честный вызов, — закричал Истиан, обращаясь к толпе. — Нар Триг был побежден противником.

Но Истиан не заблуждался относительно понятий о чести у этой злобной черни.

— Эта мыслящая машина убила нашего мастера меча!

— Она убила человека!

— Все машины должны быть уничтожены!

— Он не наш враг, — выкрикнул Истиан, протирая от крови глаза.

Хирокс выпрямил корпус и спрятал в гнезда окровавленные клинки. Подняв оружие, Истиан встал рядом с роботом.

— Хирокс не сделал вам ничего дурного! Он воспитал бессчетное число мастеров меча, он показал нам, как надо драться с мыслящими машинами. Он наш союзник, а не враг.

— Все машины — наши враги! — закричал кто-то в ответ.

— Тогда вам надо тщательнее выбирать врагов. Этот тренер — союзник людей. Он доказал, что машины могут служить делу человечества так же, как самые доблестные из воинов.

Но распаленные яростью культисты думали по-другому. Люди эти были вооружены лишь самым примитивным оружием: дубинами, палками, самодельными мечами, шпагами и кинжалами. По всей Зимии катилась волна мятежа, фанатики жгли дома и уничтожали любые машины, попадавшиеся им под руку — даже самые невинные и полезные механические устройства.

— Вы можете захватить весь город, но Хирокс вам не достанется, — твердо произнес Истиан, не повышая голоса.

— Смерть машинам! — снова крикнул кто-то из толпы, и Истиан выступил вперед, подняв оружие.

— Он на нашей стороне, и если вы настолько слепы, что не видите этого, то вы недостойны быть людьми. Я отгоню любого, кто посмеет приблизиться к нему. Я буду убивать вас, если придется.

Кто-то от души рассмеялся.

— Вы надеетесь устоять против нас — один мастер меча и один робот?

— Меня поведет моя честь. Хирокс заговорил.

— Не жертвуй собой ради меня, Истиан Госс. Я запрещаю тебе делать это.

— Это не предмет для дискуссий, — с этими словами Истиан поднял свой импульсный меч. Это было не самое лучшее оружие против разъяренной толпы, но он сделает все, что в его силах. — Йоол Норет на моем месте поступил бы точно так же.

Культисты подступили ближе к обезглавленному телу Нара Трига; они пылали гневом и жаждой мщения. Хотя их грубое и примитивное оружие было неэффективно против вооружения Хирокса, они тем не менее имели подавляющее численное преимущество. Истиан понимал, что если дело дойдет до схватки, то она превратится в кровавое побоище.

— Я защищу тебя, — твердо сказал он Хироксу, обернувшись к сенсею. Прикрыв собой робота, он отважно взглянул в лицо толпе.

— Нет, ты умрешь. Много этих людей тоже погибнет, — сказал в ответ механический боец. — Я не могу этого допустить.

Стоя спиной к роботу, Истиан смотрел на приближавшуюся толпу. Позади него, выставив все свое вооружение, выпрямившись во весь рост, стоял Хирокс.

— Нет, это должно прекратиться… прекратиться… Разрываемый необходимостью следить за действиями толпы и желанием узнать, что делает механический сенсей, Истиан оглянулся и увидел, что многорукий робот застыл в странной неподвижности. Он наклонился над телом убитого Нара Трига и протянул к нему руки со страшным оружием. Но клинки просто висели в воздухе, не производя никаких движений.

— Я не позволю… тебе… умереть, защищая меня, — произнес сенсей, голос его стал смазанным и нечетким. — Это не… соответствует правильным… критериям.

Голос пресекся и затих, поглощенный ледяным вечным молчанием. Оптические сенсоры на стержнях потускнели и погасли, став безжизненными.

Истиан вгляделся в обездвиженного робота. После стольких лет тренировки и подготовки мастеров меча, познав привычки людей, машина приняла самостоятельное решение — она сделала свободный, не запрограммированный выбор.

Охваченный горем и растерянностью, Истиан попытался осмыслить происшедшую трагедию. Оружие в руках превратилось в холодные бесполезные побрякушки. Боевой робот был мертв, как Нар Триг. Каждый из них пожертвовал жизнью за свои идеалы.

Возможно, подумалось Истиану, нам еще есть чему поучиться у мыслящих машин.

— Мы потеряли сегодня двух великих воинов — потеряли без всякой разумной причины, — тихим голосом произнес Истиан Госс. Он не был уверен, что фанатики услышат его слова.

События, происшедшие на ее глазах, так потрясли толпу, что ее пыл постепенно угас. Они были расстроены главным образом тем, что козел отпущения так легко ускользнул из их рук.

Когда к погибшему роботу подошли два человека с явным намерением поглумиться над обездвиженным мертвым сенсеем, Истиан преградил им путь, сжимая в руках меч и кинжал. В глазах его была смерть. Самые злобные культисты уставились на него, поколебались и отошли назад, не желая испытывать судьбу в схватке с ветераном Гиназа.

В городе продолжал бушевать мятеж Райны Батлер, и фанатики постепенно разошлись искать других жертв.

Много часов простоял Истиан Госс над обездвиженным навеки корпусом робота Хирокса и обезглавленным телом своего бывшего друга Трига. Хотя прошло уже много лет с тех пор, как смертоносные волны атомных взрывов уничтожили все главные цитадели мыслящих машин, в душах людей Джихад был еще далек от завершения.

 

После гибели Квентина Батлера и уничтожения Данте Вориан, дрожа от пережитого потрясения, сидел в пилотской кабине «Мечтательного путника». Корабль медленно дрейфовал в пространстве, пока Вориан предавался мучительным воспоминаниям.

Он слишком сильно восхищался подвигом Квентина, чтобы испытывать безутешное горе по поводу его жертвенной смерти. На что мог надеяться великий военачальник после того, как у него отняли его человеческое тело, лишили привычного облика? По крайней мере Квентин в самом конце, как надеялся Атрейдес, понял и простил своего сына Абульурда. Теперь Вориану предстояло отвезти сыну скорбную весть с рассказом о подвиге, который совершил его отец.

Вориан повел корабль обратно на Хессру и посадил его на ледяную площадку у подножия башни когиторов, где оставшиеся титаны устроили свою последнюю крепость. Он вышел из корабля, оказавшись в полном одиночестве — единственный настоящий человек на целой планете. Даже теплый пилотский костюм не защищал от пронизывающего холода. В разреженном арктическом воздухе свистел ветер, а звездное небо окутывало зазубренные вершины ледяных гор молочно-белым свечением.

Приблизившись к бывшей цитадели когиторов, Вориан воочию убедился в том, что рассказ Квентина об «экстренном отключении» неокимеков оказался верным. По дороге к башне Атрейдес обнаружил семь валявшихся на льду корпусов неокимеков. Они выглядели как мертвые насекомые. Ноги и хватательные руки были вытянуты под странными углами, некоторые конечности еще дергались. В канистрах виднелись покрасневшие мозги, покрытые пятнами кровоизлияний.

Из ворот башни вышел еще один неокимек, пока еще цеплявшийся за остатки уходящей жизни. Ходильная форма шаталась и описывала неровные круги, так как работала только часть ног. Вориан молча смотрел, как неокимек сделал еще несколько шагов и рухнул на лед.

– Если бы я знал как продлить твои мучения… — сказал Вориан, проходя мимо агонизирующего кимека, сотрясавшегося в последних судорогах.

Двое из насильно обращенных посредников, плохо ориентируясь, вышли ему навстречу. Вориан подивился их воле к жизни. Он недолюбливал когиторов, наивность и неуклюжая политика которых вынудили Серену Батлер к самопожертвованию, но сейчас он ощутил чисто человеческое сострадание к этим несчастным монахам, которых кимеки обратили в рабов.

— Вы живы.

— Едва живы, — ответил один из посредников. Он с трудом и с ошибками произносил слова. — Мне кажется… это потому, что… у нас выработался… повышенный болевой порог.

Он оставался с ними до тех пор, пока они не умерли.

Такое же вымирание неокимеков должно было произойти и на тех немногих планетах, которые титаны превратили в свои опорные пункты. Правда, случится это в течение года, когда неокимеки не получат очередной сигнал, подтверждающий их право на дальнейшее существование. Интересно, подумал Вориан, что будет, если они узнают о гибели Агамемнона и двух других последних титанов. Им придется потрудиться, чтобы выжить. Но он сомневался, что они добьются успеха — в таких вещах генерал Агамемнон не допускал промахов.

Вориан горестно покачал головой.

— Нет числа иллюзиям и заблуждениям которым мы следуем…

Увидев все это и поняв, что кимеки погибли все без исключения, он направился на борт «Мечтательного путника». У него появилось желание пустить корабль на волю волн, как рыбацкую лодку в морях Каладана. Джихад всегда был его жизнью, ее средоточием. Кто он без Джихада? Сколько потерь, сколько миллиардов жизней загублено! И вот теперь он убил собственного отца. Отцеубийство. Страшное слово для обозначения ужасающего злодеяния. Он испытывал невероятную боль, стараясь убедить себя, что это было нужно… что все, что было им сделано, диктовалось только необходимостью.

Вориан Атрейдес замутил океан своей жизни морями крови, но каждая трагедия, каждая победа были необходимы во имя спасения человечества… Он сам стал инструментом уничтожения мыслящих машин — от Великой Чистки Синхронизированного Мира до уничтожения титанов.

Но война еще не кончилась. Оставалось поразить еще одну цель.

Прилетев на Салусу Секундус, Вориан не стал передавать победных сообщений. Он не нуждался в чествовании, но он должен был позаботиться о воздании воинских почестей Квентину Батлеру, как истинному герою.

Хотя Вориан уволился из Армии Человечества и более двух месяцев назад отбыл в неизвестном направлении, покинув Лигу, он по возвращении легко договорился о встрече с вице-королем. Никто на Салусе, за исключением Абульурда, не ведал истинных причин ухода Вориана в отставку, но теперь все узнают, что он отправился на охоту за кимеками. И одержал победу…

Проходя по улицам Зимии, Вориан видел свежие следы недавних беспорядков — окна заколочены досками, деревья на бульварах обуглены и изуродованы огнем, белый камень правительственных зданий покрыт пятнами сажи и копоти. Пожары были потушены, толпы культистов рассеяны, но следы повреждений остались. Приближаясь к зданию Парламента, Вориан испытывал неприятное изумление.

Мне осталось дать последнее сражение.

Занятый ликвидацией последствий беспорядков, успокоением потрясенного населения и выработкой уступок Райне и ее набравшему силу движению, чтобы поставить его хоть под какой-то контроль, вице-король Фейкан Батлер выкроил время для встречи с верховным башаром Ворианом Атрейдесом.

— Мне надо рассказать вам о вашем отце, — сказал Вориан. Фейкан был удивлен и обрадован, узнав об уничтожении титанов, но его глубоко тронула и опечалила весть о трагической, но геройской гибели отца.

— Мы с ним были очень близки все эти годы, — сказал он, неестественно прямо сидя за столом. Как политик, он давно научился скрывать свои чувства. — Признаюсь, что когда я узнал, что он жив и превращен в кимека, я хотел, чтобы он умер. Видимо, и он желал того же.

Он поправил лежавшую на столе стопку документов, ожидавших его подписи.

— Теперь, выслушав вас… я думаю, что это самое лучшее, на что мы могли надеяться в такой ситуации. Он жил и умер, не изменив своему кредо: Батлеры никому не слуги. — Он тяжело вздохнул, голос его дрогнул, и чтобы скрыть волнение, он заговорил громче: — Мой отец никогда не стал бы рабом кимеков.

Вице-король откашлялся и снова надел на лицо непроницаемую маску.

— Благодарю вас за службу, верховный башар Атрейдес. Мы сделаем официальное заявление по поводу вашей победы и уничтожения титанов. Я буду очень рад снова принять вас в ряды Армии Человечества в прежнем звании.

Хотя Абульурд не мог похвастать такой же близостью с отцом, как Фейкан, он был больше потрясен известием о смерти Квентина. Он был весьма чувствительным человеком и всем сердцем ощутил боль и трагичность потери в отличие от Фейкана, который научился отгораживать себя от всех ужасов войны и неприятностей жизни, не давая эмоциям вырываться за этот защитный вал.

Абульурд улыбнулся, и на мгновение эта улыбка смыла с его лица печальное выражение.

— Я скорблю о своем отце, сэр… но, честно говоря, меня намного больше удручал риск, которому вы подвергались, и те испытания, которые выпали на вашу долю.

Вориан ощутил ком в горле и судорожно сглотнул. Этот талантливый офицер был сыном Квентина, который обращал на него мало внимания… а у самого Вориана было два сына, которым не было никакого дела до него. Глядя на Абульурда, Вориан вдруг понял, что именно до сих пор крепко привязывает его к Лиге.

— Твой отец всегда был героем. История сохранит его имя. Я позабочусь об этом.

Абульурд склонил голову и грустно сказал:

— Если бы и у Ксавьера Харконнена появилась такая возможность. Боюсь, что комиссия по расследованию мало продвинулась в своем деле по восстановлению доброго имени деда. Многие исторические документы уничтожены — как мы вообще сможем доказать свою правоту? Или, наоборот, это облегчит задачу?

Вориан выпрямился и расправил плечи.

— Давно уже настало время восстановить его доброе и честное имя. Теперь, как мне кажется, наступил самый подходящий момент. Победив титанов, я могу нажать на комиссию более решительно.

Обнадеженный его словами, Абульурд слабо улыбнулся.

— Но сначала, — стальным голосом произнес Вориан, — мы должны выполнить еще одну задачу, на этот раз последнюю. Остается еще одна стратегическая головоломка, которую надо решить. Если мы проявим твердость и мужество, то, думаю, Армии Человечества это будет по силам. Она одержит победу там, где до сих пор ей не удавалось этого сделать. Если я сейчас не воспользуюсь данной мне возможностью, то, боюсь, Лига никогда не решится на такой шаг.

Абульурд недоуменно моргнул.

— Что вы намерены делать, верховный башар?

— Я намерен вернуться на Коррин и уничтожить последнее гнездо мыслящих машин.

Абульурд недоверчиво поднял голову.

— Но вы же знаете, сколько боевых кораблей роботов держат оборону на орбите. Мы никогда ее не прорвем.

— Мы сможем ее прорвать, если молот будет достаточно тяжел и если мы как следует им размахнемся. Потери могут быть очень большими — как в людях, так и в технике. Но пока Омниус заперт на Коррине, это наш последний шанс. Если мыслящим машинам удастся ускользнуть с Коррина и размножиться, то мы окажемся там, где были сто лет назад. Мы не можем этого допустить.

Абульурд недоверчиво поморщился.

— Как вы сможете убедить в этом Парламент? Захотят ли солдаты сражаться и погибать ради ликвидации такой призрачной угрозы? Никто не видит реальной опасности даже после того, как мы познакомились с жучками-пираньями. Я думаю, что мы начисто утратили всякую решимость и боевой дух.

— Я слышу эти отговорки уже много лет, но теперь я заставлю их посмотреть на дело пристальнее, — ответил Вориан. — Я поразил титанов и кимеков и лучше, чем кто-либо другой на всем белом свете, понимаю, сколь велика исходящая от мыслящих машин угроза. Я не успокоюсь до тех пор, пока человечество не освободится от них окончательно. Беспощадная атака по всему фронту будет наилучшим решением. Я должен закончить свое дело, дело всей моей жизни. Не надо недооценивать мою способность к убеждению в таком деле, которое задевает меня за живое и так много для меня значит.

Они долго шли рядом в задумчивом молчании. Потом Абульурд сказал:

— Когда вы успели стать таким ястребом, верховный башар? Обычно вы охотнее прибегали к военным хитростям и обманным действиям, нежели к фронтальным атакам. Но теперь вы решили провести широкомасштабное наступление? Это напоминает мне…

— Напоминает тебе Ксавьера? — Вориан улыбнулся. — Хотя мы часто расходились с ним во мнениях, пока он был жив, теперь я признаю, что мой старый друг оказался во всем прав. Да, я стал ястребом. — Он дружески хлопнул Абульурда по плечу. — Отныне ястреб будет моей эмблемой, моим символом. Он будет постоянно напоминать мне о моем долге.

 

Словно забыв о своих разрушительных маршах, люди собрались на праздничную манифестацию, чтобы показать свою великую радость по поводу триумфального возвращения Вориана Атрейдеса. Кимеки были мертвы, последние титаны повержены — из вселенной была навсегда устранена еще одна смертельная угроза человечеству.

Когда бронированный лимузин Вориана проезжал по усеянным обломками и обрамленным обугленными деревьями бульварам Зимии, люди устилали его путь оранжевыми ноготками. Многие несли плакаты со стилизованным изображением доблестного героя и со словами: «Герой Джихада, защитник человечества, победитель титанов».

Райна Батлер тоже выразила свою неподдельную радость в связи с «праведной казнью» последних машин с человеческим разумом, с готовностью включив Вориана — «истинного друга и последователя самой Серены» — в свое движение.

Верховный башар всегда испытывал неловкость от такого повышенного внимания к своей особе. Невзирая на свое звание и высокое положение, он всегда служил Серене и ее Джихаду, не думая о том, чтобы возвеличить себя или потребовать привилегий. Он хотел только одного — уничтожить врага.

Глядя на толпу, которая собралась здесь в его честь, Вориан подумал, что ему до сих пор не приходилось видеть такой лести и одновременно такой праздничной радости облегчения со времени окончания Великой Чистки. Возможно, именно теперь, когда это более всего ему необходимо, Вориан сможет направлять энергию этих людей для общего блага. Надо воспользоваться любым орудием ради достижения окончательной победы.

Эти культисты, которые считали угрозой даже простые бытовые машины, едва ли когда-нибудь примирятся с мыслью позволить Омниусу, укрывшемуся в своей крепости на Коррине, оставаться вечной угрозой человечеству. Для них Коррин был логовом демонов.

Лимузин приблизился к Дому Парламента, и на площади Вориан увидел еще большую толпу, заполнившую все пространство перед правительственными зданиями. Многие люди несли матерчатые хоругви, украшенные золотой бахромой и надписями, другие раздавали всем листовки с длинной напечатанной на них прокламацией. С шумным весельем они нагромоздили посреди площади гору компьютеров и электронных устройств. Люди облили эту кучу горючим и предвкушали удовольствие от вида техники, сгорающей в пламени.

Силы безопасности Зимии были построены в оцепление на почтительном расстоянии от демонстрантов, изо всех сил стараясь очистить для лимузина Вориана дорогу к подножию лестницы, ведущей в здание Парламента. Глядя прямо перед собой, Атрейдес вышел из машины и начал подниматься по ступенькам к огромной двери. Вориан прошел через колоннаду грогипетского ордена и остановился у главного входа в здание. К двери было прикреплено большое полотнище с тем же текстом, который был напечатан на сотнях разбросанных повсюду листовках.

Пробежав глазами текст на полотнище, Вориан подумал, что, видимо, его писала сама Райна, судя по горячему и безыскусному тону воззвания. Под текстом красовалась размашистая подпись.

Манифест Райны Батлер

Граждане свободного человечества! Пусть будет объявлено по всей Лиге Благородных, что не может быть никакого полезного или доброго применения мыслящим машинам. Хотя они могут скрывать свое зло под личиной устройств, освобождающих от утомительного труда, все они коварны и опасны, каков бы ни был уровень их сложности.

Этот манифест является руководством и планом того, как человечество может очиститься от своего наихудшего греха. Каждый гражданин Лиги должен выполнять эти правила и нести наказание за их нарушение.

Если человек знает, где находится мыслящая машина, и не уничтожает ее или не сообщает о ее местонахождении Движению, то он карается выкалыванием глаз, отрезанием ушей и вырыванием языка.

Если человек совершает наитягчайший грех, пользуясь услугами мыслящей машины, то он наказывается за это смертью.

Если же человек совершает еще более тяжкий грех владения мыслящей машиной, то он подвергается за это самой мучительной казни.

Если же человек совершает самый тяжкий из всех возможных грехов, создавая или производя мыслящие машины, то такой нарушитель, все его работники и все члены его семьи должны подвергнуться самой мучительной казни.

Каждый, кто испытывает сомнения по поводу того, что именно надо считать мыслящей машиной, должен обратиться за официальными разъяснениями в наше Движение. После того как такое разъяснение будет дано, машина должна быть немедленно изъята из употребления и уничтожена. Наказания за нарушения те же, что перечислены выше.

Лучше использовать в производстве труд рабов, чем довериться мыслящим машинам.

Не сотвори машину по образу человеческого разума.

Пораженный пространностью манифеста и его очевидным безумием, Вориан прошел через главный вход в зал заседаний Ассамблеи Лиги. Да, враги еще есть. Да, мыслящие машины еще существуют. Но культисты выбрали неверную цель.

Коррин. Вот единственная настоящая цель, с которой надо покончить. Нужен поход на Коррин.

Хотя никто еще не объявил о его приходе, Вориан увидел, что представители планет, стоя, восторженно аплодируют. Но он тут же понял, что эти аплодисменты предназначаются вовсе не ему. Вице-король Фейкан Батлер стоял на трибуне для выступающих на возвышении в центре зала и держал в руке копию манифеста, высоко подняв ее над головой. Законодатели вставали, отчего по рядам прокатилась волна.

— Да будет так! — возбужденно кричал Фейкан. — Манифест моей благородной племянницы принять всеобщим одобрением, и как вице-король, я своей подписью придаю ему силу закона. Этот закон вступит в силу с завтрашнего дня и станет основным законом Лиги. Все нарушители будут преследоваться и наказываться по всей строгости вместе с мыслящими машинами, которых они укрывают. Не будет никаких компромиссов! Смерть мыслящим машинам!

Все законодатели, как один, подхватили этот лозунг, громко выкрикивая его словно мантру. Вориан почувствовал себя так, словно попал под ледяной ливень. Были бы они такими горячими несколько лет назад, когда это действительно было необходимо.

— Мы изменим облик галактического общества! — продолжал кричать Фейкан, обращаясь к залу. — Мы, люди, будем сами думать, сами работать и сами пожинать плоды наших усилий и нашего труда. Мы обойдемся без мыслящих машин! Эти высокие технологии — костыли при здоровых ногах. Нам пора научиться ходить самостоятельно!

Узнав Вориана, некоторые депутаты стали показывать на него пальцами и перешептываться. Наконец и вице-король воздел руки в приветственном жесте.

— Вориан Атрейдес, верховный башар Армии Человечества! Наш народ уже находится перед вами в неоплатном долгу за все прошлые подвиги — но теперь вы совершили еще одно славное деяние! Убиты последние титаны! Мерзости кимеков больше не существует. Пусть ваше имя славится в веках как имя героя человечества!

Огромный зал разразился оглушительными криками и рукоплесканиями. Идя к трибуне, Вориан чувствовал, что события нарастают словно снежный ком, и центром этого кома оказался он сам. И теперь этот ком неудержимо покатится, увлекая его за собой. Но у него есть и собственная честь, собственное достоинство, его долг и обещания, которые он дал себе и народу. Можно плыть по течению, но можно и оседлать набегающую на берег волну.

Собравшиеся затихли, пока он внимательно и спокойно оглядел зал, узнавая некоторых присутствующих. Потом он перевел взгляд на дальние ряды, где собрались последователи Раины Батлер, размахивавшие своими плакатами, знаменами и хоругви.

— Да, мы имеем полное право праздновать окончательное уничтожение кимеков, — начал свою речь Вориан. — Но мы еще не закончили войну. Зачем вы тратите время и энергию на то, что пишете манифесты, ломаете бытовую технику и убиваете друг друга в то время, когда сам Омниус до сих пор жив?

Это заявление потрясло публику настолько, что в зале наступила гробовая тишина.

— Двадцать лет назад мы провозгласили окончание Джихада, оставив нетронутым один Синхронизированный Мир, одну его планету. Коррин — это бомба с зажженным фитилем, и мы должны обезвредить эту бомбу! Раковая опухоль Омниуса продолжает угрожать светлому будущему всего человечества.

Люди не ожидали такой страстности от верховного башара Атрейдеса. Ясно, что они думали, будто он будет принимать награды, поздравления и поклоны, а потом уйдет, и Парламент займется своими текущими делами. Но Вориан не думал останавливаться.

— Смерть мыслящим машинам! — истерически выкрикнул кто-то с балкона.

Вориан продолжал говорить. Его суровый голос громовым эхом отдавался под высокими сводами зала:

— Мы слишком долго уклонялись от исполнения нашего долга. Половина победы — это не победа, а почти поражение.

Вице-король, испытывая явную неловкость, удивленно воззрился на Вориана.

— Но, верховный башар, вы же лучше многих знаете, что мы не можем прорвать оборону Омниуса. На протяжении двух десятков лет мы уже неоднократно пытались это сделать, но безуспешно.

— Значит, плохо пытались, надо действовать жестче и решительнее. Смириться с любыми возможными и невозможными потерями. Пассивное ожидание обойдется нам в миллиарды жизней. Вспомните о Биче Омниуса, о жучках-пожирателях. Вспомните о Джихаде! Зная, скольким мы уже пожертвовали, зайдя так далеко, только глупец может теперь остановиться на полпути! — Слова Фейкана означали, что Парламент снова займется своим любимым делом — будет колебаться и сомневаться, поэтому Вориан решил сознательно спровоцировать фанатиков Райны… Его голос резал теперь, как меч гиназского наемника. — Да, смерть мыслящим машинам, но зачем нам тратить силы на суррогаты, если мы можем на самом деле уничтожить настоящую мыслящую машину — Омниуса и его миньонов? Уничтожить навсегда!

Толпа заревела, не обращая внимания на встревоженные лица парламентариев. Потом по залу прокатился благоговейный шепот. К трибуне шла бледная высокая женщина, похожая на призрак. Райна Батлер излучала спокойствие и уверенность, словно имела полное право просто войти в зал Парламента и прервать любое его заседание, когда ей это заблагорассудится. На Райне было надето новое бело-зеленое платье с алым профилем Серены.

— Верховный башар прав, — сказала она. — Мы остановили Великую Чистку раньше времени, мы не затоптали последние угли тлеющего костра, когда могли это сделать. Это была дорогая ошибка, ошибка, которую мы не имеем права повторить.

Огромный зал взорвался восторженными криками и аплодисментами, словно само здание вышло из долгой спячки.

— Смерть Коррину!

— За святую Серену, — добавила Райна. Слова эти прокатились как лавина по залу. Этот клич подхватили и стали скандировать так, что дрогнули стены. Крики становились все громче и громче, пока не превратились в оглушительный громоподобный рев.

— За святую Серену! За Трех Мучеников!

Даже Вориан поддался лихорадочному восторгу толпы. На этот раз он твердо решил действовать наверняка.

 

К тому времени, когда Исмаил встретился с противником в открытой пустыне, их предстоявшая дуэль уже расколола дзенсуннитское племя на два враждующих лагеря.

В день схватки червей Исмаил, поднявшись до рассвета и захватив снаряжение, направился в пустыню вдоль гряды скал. Яркий свет разливался по безбрежному морю песка. Сторонники и верные последователи поспешили за учителем, криками выражая ему свою поддержку и предлагая понести часть снаряжения. Но упрямый старик не обращал на это никакого внимания. Он сам должен совершить все от начала и до конца, сам — во имя будущего дзенсуннитов и сохранения их священного прошлого.

Он был одновременно обрадован и удивлен тем, что многие из бывших отступников оказались недовольны новым отношением к городской цивилизации, которое наиб Эльхайим усердно внедрял в умы в течение последних десятилетий. Большинство старейшин присоединились к Исмаилу, включая и Хамаль, их примеру последовали и потомки поритринских рабов, которых Исмаил освободил и вывел из плена. Поддержали Исмаила и сильные молодые воины, которые жаждали битв с врагами… любыми врагами. Эти молодые люди рассказывали идеализированные истории о Селиме Укротителе Червя и приукрашивали славные деяния прежних дзенсуннитских воителей, которые были вынуждены сражаться, чтобы жить на Арракисе. Независимо от их мотивов, Исмаил был рад, что они выказывают ему свою поддержку.

Эльхайим, с другой стороны, вел за собой многочисленных «цивилизованных» дзенсуннитов, которые часто бывали в городах и поселках служащих «ВенКи». Эти люди шли на компромисс с чужеземцами, пятнали свою культуру и жертвовали своей народностью… люди, легкомысленно доверявшие тем, кто без зазрения совести торговал человеческими существами.

Исмаил с наслаждением втянул ноздрями горячий пыльный воздух, вставил в нос затычки, проверил соединения и крепления своего дистиллирующего костюма и плотно застегнул одежду, чтобы она не мешала движениям. Он обернулся и посмотрел на своих сторонников, стоявших у подножия горы.

С противоположной стороны песчаного бассейна на них смотрели Эльхайим и его люди. Все понимали, что решительная минута настала.

— Ждите меня, если я одержу победу, — сказал Исмаил, — и помните меня, если я погибну.

Он не стал слушать подбадривавшие его голоса и тех, кто отговаривал его от безумного поединка. Сосредоточившись, он ступил на мягкий, зыбкий песок и стал взбираться вверх по пологому склону ближней, самой высокой дюны. Это была его битва, и независимо от ее исхода он должен сейчас думать только о предстоящем поединке. Он выбрал хорошую позицию, осмотрел окрестность, оценил углы и склоны. Отсюда будет хорошо видно приближающегося червя, здесь будет удобно оседлать бросившееся вперед чудовище.

Он много раз делал все это и раньше, но никогда укрощение червя не было таким важным. Он вспомнил, как Марха учила его этому искусству, которое она сама переняла у Селима Укротителя Червя. Исмаил тосковал о ней, как и о своей первой жене Оззе. Со временем он соединится с ними, но не сегодня.

Исмаил присел на корточки на гребне дюны, отвернувшись от людей, с надеждой ожидавших в скалах его возвращения. Воткнув острие барабана глубоко в песок, он начал ладонями выбивать знакомый ритм. Издалека, с противоположного края доносилось слабое эхо такого же барабанного боя — то стучал Эльхайим.

Черви неминуемо придут — и тогда начнется битва.

Этот род поединка ввел еще Селим, чтобы искоренить распри между своими последователями. Такие титанические поединки были за всю историю только четыре раза; они послужили сюжетами легенд и славных историй, но в действительности они были ужасны. Независимо от исхода сегодняшнего поединка, о нем тоже станут слагать легенды.

После того как Исмаил вывел свой народ из поритринского рабства, он — женившись на Мархе — с большим трудом решился пойти по стопам великого Селима. Но Эльхайим изо всех сил старался освободиться оттени своего ставшего мифологическим героем отца и пошел по неверному пути. Ни Исмаил, ни его пасынок не сумели толком наладить правление.

Теперь пути их пересеклись. Погибнет ли мечта Селима и люди дзенсуннизма исчезнут, растворятся, поглощенные слабой и изнеженной цивилизацией неверных? Или они вновь обретут свою истинную душу и опору, снова примут вызов и продолжат битву до полной победы и освобождения — не важно, сколько столетий займет эта борьба?

Погрузившись в эти размышления, Исмаил не замечал приближавшегося червя до тех пор, пока не услышал приглушенные расстоянием крики своих последователей. Старыми, но еще зоркими глазами он рассмотрел рябь песка у подножия дюны. Он еще семь раз ударил в барабан — священное число — и приготовился, подняв с песка веревки и крюки. Червь рванулся к нему.

Далеко от Исмаила, на противоположном краю бассейна, стало заметно движение человеческих фигурок. Туда приблизился второй червь. Шаи-Хулуд откликнулся на их зов.

Исмаил напрягся и присел. Старые мышцы заболели от напряжения, но он нисколько не сомневался в своем искусстве и сноровке. Он сможет оседлать и укротить пустынную тварь ничуть не хуже, чем это сделает Эльхайим.

Песок раздался в стороны, взметнув в воздух клубы пыли, и из расселины показалось стремительно движущееся извилистое тело червя. В прошлом Исмаилу приходилось иметь дело и с более крупными червями, но и этот был достаточно велик. Если бы Буддаллах прислал ему титанически огромного червя, все сочли бы это знамением свыше; но теперь стало ясно, что битва будет долгой и трудной. Но он будет биться за правое дело.

Исмаил был готов к такой схватке.

Он метнул крюки, схватился за веревки и ловко забрался на шершавое кольцо кожи червя, прежде чем зверь успел почувствовать, что на его спине кто-то есть. Рычагом Исмаил раздвинул кольца и обнажил мягкую, чувствительную розовую плоть червя. Это помешает чудовищу нырнуть в песок. Селим придумал этот способ управлять червем больше ста лет тому назад. Он стал первым наездником, оседлавшим червей, не имея ничего, кроме железного прута и мотка веревки.

Зверь начал извиваться и дергаться, стараясь освободиться от докучливого насекомого, оказавшегося на его спине, но Исмаил держался крепко.

— Я делаю это в память о тебе, Селим, ради выживания нашего народа, ради славы Буддаллаха и Шаи-Хулуда.

Обернув веревку вокруг пояса и прикрепив свободный конец к мягкой коже червя, он направил чудовище к противоположной кромке бассейна, где он должен сойтись в поединке с Эльхайимом. Червь рванулся вперед, распространяя едкий запах корицы и горячего от трения песка. Пламя, бушевавшее в глотке червя, горело все сильнее. Становилось по-настоящему жарко. Раскрытая пасть сверкала рядами хрустальных зубов.

Исмаил увидел второго червя, приближавшегося к нему. Это был более крупный зверь, на спине которого стоял Эльхайим. Исмаил крепче ухватился за веревку, намотал ее на руку, чтобы не сорваться. Он прокричал вызов и вонзил кинжал в щель между раздвинутыми кольцами чудовища.

Два червя бросились друг на друга, как стравленные боевые звери, несущиеся по дюнам. Песчаные черви Арракиса были в высшей степени территориальными животными: как только один из них чувствовал близкое соседство другого, он немедленно издавал рев, извергая клубы меланжи из исполинской глотки. Черви сталкивались, как две раскручивающиеся пружины, и вступали в непримиримую схватку друг с другом.

Исмаил крепче ухватился за веревки и инстинктивно закрыл глаза, когда огромные чудовища столкнулись. Исполинские зубастые пасти смыкались на коже противников. Волны боли и ярости сотрясали тела дерущихся червей, едва не сбрасывая наездников. Исмаил видел искаженное страхом лицо Эльхайима, который, стоя на другом черве, старался надежнее закрепиться веревками. Очень глупое решение. Теперь Эльхайим окажется совершенно беспомощным, если червь вдруг перевернется на спину. По спине Исмаила пробежал холодок. Он не хотел, чтобы Эльхайим погиб.

Шаи-Хулуд решит исход сам.

Песчаный червь отпрянул назад, чтобы разогнаться, и снова бросился на противника. Толстые, усеянные приставшими камнями кольца раздвинулись, обнажив полосы розовой мягкой кожи. Битва началась, и черви поведут ее по собственным правилам. Теперь Исмаил не мог управлять червем. Единственное, что ему оставалось, это крепко держаться за веревки.

Шипя и извиваясь, черви отступили и начали кружиться, поднимая огромный водоворот пыли и песка. Потом они снова сошлись, столкнувшись своими непомерно гигантскими телами; затем они сплелись хвостами, словно стараясь задушить друг друга. Хрустальные зубы впивались в твердые как камень кольца. Сегменты разрывались и падали на взрыхленный песок. Из раскрытых ран сочилась жидкость.

После следующего столкновения черви явно начали выдыхаться, но боевой пыл в них от этого не угас. Гнездо, устроенное Исмаилом на спине зверя, шаталось и раскачивалось, и Исмаил прижался к спине червя, боясь, что тот сейчас перевернется, несмотря на открытую крюками плоть. Но в последний момент червь собрался с силами, выпрямился в воздухе и снова бросился на противника, обрушившись на него как молот на наковальню.

Эльхайим на своем черве был почти в беспамятстве. Он так крепко привязал себя к зверю, что при всем желании уже не смог бы с него соскочить. Его более крупный червь с такой силой отразил нападение, что червь Исмаила отпрянул назад. Исмаил закричал, едва не выпустив из рук веревки и крепления, но все же сумел сохранить равновесие, упершись ботинками в щель между кольцами.

Одна из веревок лопнула.

Пока черви продолжали изо всех сил трепать и бить друг друга, Исмаил ощущал себя пылинкой, попавшей в могучий вихрь. Он не мог сосредоточиться и овладеть собой. Споткнувшись, он ухватился сначала за одно кольцо, потом за соседнее. Червь не обращал ни малейшего внимания на человека. Чудовища сцепились своими пастями. Мощные хрустальные зубы крошились, как льдинки, и сыпались на песок.

Исмаил упал на спину червя один раз, потом еще и, наконец, свалился на мягкий, взрытый червями песок. Человек погрузился в него с головой, но смог вынырнуть на поверхность, потом начал изо всех сил работать руками, чтобы откопать ноги.

Каждый раз, когда черви, извиваясь, кидались друг на друга, они сметали все, что было вокруг. Исмаил бросился бежать со всей быстротой, на какую был способен, не заботясь уже о том, чтобы сбивать ритм — пользоваться шагом, которым, как его учили, надо ходить и бегать в открытой пустыне. Чудовища снова сплелись в смертельном объятии. Когда они покатились в его направлении, Исмаил успел скрыться в прогале между дюнами. Тонкий хвост его червя, горячий от трения, прокатился над самой головой человека, засыпав его песком.

Задыхаясь и давясь песком, Исмаил снова сумел выбраться на поверхность. Вдалеке черви продолжали свою титаническую схватку. Хромая, Исмаил, направился к скалам. Едва дыша, чуть ли не теряя сознание, он все же разглядел, как червь Эльхайима все дальше утаскивал его червя.

Он опустил голову. Поединок закончился.

Торжествующий Эльхайим загнал червя Исмаила в песок, покончив с ним. Оба чудовища были истощены дракой. Исмаил не видел, был ли его червь убит или просто нырнул в песок и удрал.

Когда Исмаил, обессилев, упал на камни, дрожа и задыхаясь, его люди подошли к нему, но он не захотел говорить с ними. Пока он не мог ничего им сказать, время для разговора еще не пришло. Он отрицательно покачал покрытой пылью головой и отвернулся. Сердце его все еще бешено колотилось, дыхание рвалось из груди, но он ясно понимал, что произошло непоправимое. То, что он выжил, нисколько его не радовало.

Он проиграл поединок и вместе с ним будущее фрименов Арракиса.

 

Флот отмщения готовился отбыть с Салусы Секундус в направлении Коррина. Корабли были укомплектованы ветеранами Джихада, солдатами регулярной Армии Человечества и последователями культа Серены.

Быстрые спейсфолдерные корабли оповестили сторожевой флот, находившийся на орбите Коррина, о скором прибытии крупных наступательных сил. Состоится одна, последняя и решающая битва, и их караул будет упразднен.

Мыслящие машины пока не подозревали о надвигавшейся катастрофе.

Вынужденный присутствовать на торжественной церемонии проводов Вориан Атрейдес, проклиная все на свете, вместо того, чтобы следить за более важными вещами, стоял по стойке «смирно» на площадке взлета и смотрел, как его люди грузятся на корабли. Лига уже давно пристрастилась к барабанному бою и звуку фанфар.

Вориан повернул голову и увидел подходившего вице-короля, который нес в руках голубой ящик, красиво перевязанный золотыми лентами. Вице-король был в парадном мундире с прикрепленным к лацкану значком культа Серены. Вориан не мог поверить, что сын Квентина Батлера искренне разделял антитехнологические взгляды своей сумасшедшей племянницы, провозглашенные в ее безумном манифесте, но движение Райны набрало такую силу, что вице-король был вынужден считаться с ней.

Фейкан все еще не назначил Великого Патриарха, ссылаясь на то, что главной задачей сейчас является наступление на Омниуса и его уничтожение. Вориан подозревал, что у Фейкана на уме что-то иное, и он просто тянет время.

Бледная Райна Батлер сидела на трибуне, напряженно наблюдая за происходящим. Искренние почитатели культа и его фанатики толпились вокруг площадки космопорта, держа в руках белые знамена с кроваво-красным силуэтом Серены Батлер. Воодушевленная толпа скандировала поочередно имя Вориана Атрейдеса и проклятия в адрес Омниуса.

Как человек, наконец достигший вершины, Вориан уже видел перед собой конечную цель — уничтожение последней копии всемирного разума. Хотя он не любил культистов и не разделял их бредовых идей, он тем не менее должен использовать каждую возможность, каждого воина, каждого готового служить солдата. Все, что он совершил за время столетнего Джихада, достигнет своей кульминации в этой последней битве, и с этого момента мыслящие машины навсегда перестанут быть угрозой для человечества. Но глядя сейчас на Райну Батлер и ее последователей, он отчетливо понимал, что эти люди никогда не успокоятся — они вечно будут искать врагов и козлов отпущения, лишь бы в крови плескалось побольше адреналина.

Его флагманская баллиста «Победа Серены», на которой он летал во время Великой Чистки, высилась на краю взлетной площадки космопорта вместе с несколькими другими крупными кораблями. Остальные дожидались их на орбите.

Занимаясь подготовкой к экспедиции, Вориан не забыл данного Абульурду обещания позаботиться о восстановлении доброго имени Ксавьера Харконнена, как только они вернутся из похода.

Почетный караул Армии Человечества устроил для провожающей публики грандиозное представление. Пройдя торжественным маршем, часть гвардейцев почетного караула выстроилась с ружьями наперевес, направленными на макеты мыслящих машин, установленные в центре каре. Макеты были как настоящие, поблескивая оптическими сенсорами, моля о сохранении их жизни. Но солдаты метким огнем одну за другой уничтожили машины, оставив от них — к вящему удовольствию толпы — лишь снопы искр и клубы черного дыма. Это представление транслировалось на всю Салусу Секундус и записывалось для передачи на другие планеты Лиги, где тоже состоялись многолюдные торжества.

— Это всего лишь легкая разминка перед отправкой нашего нового флота отмщения, — сказал Фейкан Батлер. Голос его, усиленный динамиками, гремел над площадью. Райна сидела рядом с дядей, давая понять, что ее могущество не уступает власти вице-короля.

Они очень опасная пара, подумал Вориан, переводя взгляд с Райны на Фейкана. Ветеран армии, Фейкан пожелал принять личное участие в походе. Он, конечно, хотел и сам сразиться с машинами, но это было невозможно, поэтому он решил поступить по-иному. Безрассудный вице-король и его племянница намеревались сопровождать флот на своем отдельном дипломатическом корабле, который мог оказаться обузой в решающий момент. Теперь приходилось думать не только о войне с мыслящими машинами, но и о том, чтобы эти двое Батлеров не вмешивались в сражение в критические моменты.

Некоторые культисты хотели воспользоваться двигателями Хольцмана, чтобы флот отмщения немедленно оказался у стен Коррина. Но даже сгоравший от нетерпения Вориан Атрейдес не желал прилететь к Коррину, лишившись одной десятой техники и личного состава. Норма Ценва, работавшая над этой проблемой, утверждала, что нашла способ безопасной навигации на спейсфолдерах, но только она способна пока это делать. Значит, она могла доставить к Коррину не больше одного корабля за один раз.

Это было неудачное решение. В течение двадцати лет сторожевой флот держал Омниуса в надежно запертой клетке. У мыслящих машин нет никаких поводов думать, что положение изменится в ближайшем будущем. Вориан был готов сдержать гнев и нетерпение. Еще один месяц, и все будет кончено…

Красочное представление закончилось, и Фейкан, сняв с ящичка ленты, протянул его Вориану. В ящичке находились золотые знаки очередного ордена. Еще одна побрякушка на мундир, подумалось верховному башару.

Холеными, наманикюренными пальцами вице-король извлек знаки из коробочки и вручил их Атрейдесу. Фейкан снова заговорил громоподобно усиленным голосом, гулким эхом отдававшимся над площадью:

— Вориан Атрейдес, в честь нашей новой экспедиции я присваиваю вам новый титул: воинствующий поборник Серены, воплощение Лиги Благородных, культа Серены и всего свободного человечества!

Толпа радостно завопила, словно от этой новой этикетки что-то могло измениться.

— Благодарю вас, вице-король. — Вориан сохранял на лице холодное, непроницаемое выражение. — И довольно этих пустяковых церемоний. Настало время отправляться.

Он убрал новые знаки отличия во внутренний карман кителя — с глаз долой.

Вице-король поднял руки.

— На Коррин! К победе!

— На Коррин, — словно эхо откликнулась Райна.

Все последователи Райны вскочили с мест словно птицы, готовые расправить крылья. В ответ с гостевых трибун раздался оглушительный рев:

— На Коррин!

Вориан не мог дождаться, когда же все это кончится.

Флагманский корабль стартовал первым, за ним последовали церемониальные суда. Флагман присоединился к кораблям, ожидавшим его на орбите с военным оборудованием и личным составом. Вориан жестко оглядел мостик и командный пункт, сопровождаемый своим заместителем башаром Абульурдом Харконненом. Вориан был очень доволен, что выбрал себе в заместители трезвого человека и отличного офицера.

— Мы готовы к вылету, верховный башар, то есть я хотел сказать, поборник Атрейдес.

Вориан поморщился.

— Я предпочитаю, чтобы ко мне обращались по званию, которое я действительно заслужил, Абульурд. Оставь эту чушь с «поборником» своему братцу для его дешевых спектаклей.

Новые знаки отличия лежали в кармане, и Вориан не собирался их надевать.

— Слушаюсь, сэр. Это будет конец целой эры. — Глаза Абульурда странно затуманились. — И после похода мы восстановим честное имя Ксавьера, чтобы он занял подобающее ему место в истории — если, конечно, вы поможете мне.

— Я уже дал тебе мое слово. Я участвовал в Джихаде с самого его начала, и я хочу лично участвовать в его окончательном завершении. И только после этого я смогу спокойно оставить будущее тебе и твоим детям, Абульурд, — говоря, он внимательно смотрел на светившиеся на экране монитора звезды и думал о последнем далеком Синхронизированном Мире. — Прикажите флоту лечь на курс.

Все эти новоиспеченные бойцы, молодое поколение, заряженное лишь юношеской военной лихорадкой, не видело ни одной реальной схватки, ни одного настоящего сражения за те двадцать лет, что мыслящие машины были заперты на Коррине. Даже Абульурд с широко открытыми глазами внимал историям о славных походах и битвах, несмотря на то — а может быть, именно из-за этого, — что его собственная семья понесла тяжелые потери за время Джихада.

Рядом на орбите находилось и дипломатическое судно с вице-королем и Раиной Батлер. Хотя этот корабль был оснащен по последнему слову техники и неплохо вооружен, все же он больше годился для шоу, а не для настоящего сражения. Основу его экипажа и пассажиров составляли необученные аристократы и депутаты, не имевшие никакого боевого опыта, зрители, которые хотели наблюдать битву со стороны, не участвуя в ней, чтобы потом рассказывать следующим поколениям, что они «тоже там были». Вориан собирался игнорировать их присутствие. Он ясно дал понять, что командует здесь он, а не Фейкан или Райна.

Со своей стороны Райна была загадкой, ходячим воплощением конфликта между идеологией и практикой жизни. Она проклинала передовую технологию, сделав это своей профессией, и собиралась искоренить даже те машины, в которых не было ничего даже отдаленно напоминавшего компьютеры, но в то же время она, правда, неохотно, летала на космическом корабле, хотя это было воплощением современной технологии. При этом она заявила:

— Космический корабль — это неизбежное зло, которое я использую, чтобы распространять мое учение. Надеюсь, что Бог и святая Серена отпустят мне этот грех. В конце концов, когда наступит подходящее время и корабли выйдут из употребления, я уничтожу и их.

Такие планы отнюдь не вдохновляли Вориана.

Учитывая огромную боевую мощь флота отмщения и флота, находившегося возле Коррина, Вориан нисколько не сомневался в победе. Теперь он, после стольких лет службы, бросит в бой все, не оставив никаких резервов. Все силы без исключения.

Прошедшие два десятилетия, когда Лига постоянно проявляла колебания и нерешительность, показали, что другого такого шанса у него никогда больше не будет.

По всем данным эта битва будет не из легких. Множество кораблей и экипажей погибнут, столкнувшись с. мощнейшей обороной Омниуса и машинным флотом. Предстоящее сражение будет старомодной рукопашной схваткой… большим кровопролитием…

Мысленно Вориан прочел молитву и решительно стиснул зубы. Флот отмщения взял курс на Коррин.

 

За двадцать лет в противостоянии людей и машин на Коррине не произошло никаких изменений. Омниус не мог бежать с планеты, а люди не могли подойти к ней ближе. Несколько слоев обороны составили плотную непроницаемую оболочку вокруг Коррина внутри пояса скрэмблерных полей Хольцмана, а над ним барражировал сторожевой флот человечества, сквозь кордоны которого не смог бы проскочить ни один корабль Омниуса.

На орбитах вокруг Коррина курсировали в разных направлениях разведывательные суда Омниуса, непрерывно сканируя периферию околопланетного пространства на большие расстояния. Два уцелевших воплощения всемирного разума организовали такое пристальное слежение, так как СеврОм вычислил, что даже спустя двадцать лет сохранялась вероятность того, что где-то выжил еще один всемирный разум, который может — теоретически — прийти к ним на выручку. Словно загнанная в тесную ловушку стая акул боевые корабли роботов неустанно рыскали по пересекающимся концентрическим орбитам.

Противоборствующие стороны обменивались ударами, время от времени стреляя по кораблям противника. Сторожевые корабли Лиги немедленно отвечали на огонь, действуя очень четко, так как учения в блокирующем флоте проводились регулярно и очень часто. Один штурмовик хретгиров был серьезно поврежден, два корабля роботов были в ответ уничтожены. После этого сторожевой флот Лиги укрепил позиции и начал регулярно высылать разведчиков в сторону Коррина. Люди чего-то ждали.

Потом, после неожиданного гамбита Лиги, ситуация возле Коррина изменилась.

Из-за периметра своей обороны машины засекли внезапное появление у внешних орбит планеты огромного флота из баллист и штурмовиков. Этот флот утроил силы, уже находившиеся на орбите.

Разведчики роботов, находившиеся внутри сложной сети спутников, излучавших поля, разрушавшие гель-контурные электронные сети машинного мозга, непрерывно посылали информацию о флоте противника в центральный комплекс управления на Коррине. Численность вражеского флота стала тревожно большой. Это был неоспоримый факт. Люди решили нарушить сложившееся равновесие сил.

После проведения статистического анализа два всемирных разума пришли к заключению, что надвигавшаяся на машины огневая мощь была вполне достаточной для создания серьезной угрозы самому их существованию. Вероятность уничтожения оказалась весьма велика.

Эразм вместе со своим верным учеником Гильбертусом Альбансом стоял на площади и спокойно слушал, как два всемирных разума обсуждают внезапно изменившийся сценарий. После устранения Первичного Омниуса два Несхожих всемирных разума редко прибегали к услугам Эразма, но сейчас они позвали его на совет, так как ситуация сложилась действительно угрожающая.

— Мы находимся в очень затруднительном положении, мой Ментат, — тихо и спокойно произнес Эразм.

Гильбертус не скрывал тревоги.

— Я должен быть с Сереной. Она осталась одна на вилле. Эразм посмотрел на своего воспитанника.

— Ты должен быть со мной и принимать участие в обсуждении путей выхода из того кризиса, в который мы попали. Испорченный клон Серены Батлер не сможет предложить ничего стоящего.

Они оба снова стали слушать горячий диалог между двумя воплощениями Омниуса.

По счастью, в отличие от свергнутого Первичного Омниуса, СеврОм и ТуррОм не имели художественных претензий. Главные изменения, введенные двумя новыми Омниусами, прежде всего коснулись разукрашенного Центрального Шпиля. Убрав все упражнения в живописи и скульптуре бывшего хозяина башни, новые владельцы демонтировали Шпиль и превратили его в сводчатый купол под площадью. Над ним на площади были установлены два пьедестала со сферическими колпаками, под которыми и находились оба воплощения всемирного разума.

Ранее мысли ТуррОма и СеврОма отличались между собой радикально и все больше расходились с мыслями их низложенного сотоварища. Но теперь общая беда — появление на орбите Коррина огромного вражеского флота — заставила оба разума работать над одной проблемой.

— Согласно доступным нам данным, человеческий флот теперь может подавить нас своей силой, — сказал СеврОм. — Если его вооружение соответствует построенным нами моделям, то даже наш оборонительный флот не сможет выдержать удар людей, если они используют всю силу и не остановятся перед большими потерями.

— Маловероятно, что они решатся на такое самопожертвование, — возразил ТуррОм. — Это не соответствует тем данным, какие мы накопили за последние двадцать лет.

Эразм понял, что пора вмешаться в разговор.

— Мы полностью изолированы здесь, на Коррине, и не можем знать тех побуждений, которые на этот раз движут хретгирами, которые изменили их отношение к конфликту. Мне думается, что они всецело предались новому воплощению своего религиозного безумия. Не ждите, что люди будут действовать согласно вашим принципам.

— Запустить на орбиту больше кораблей. Усилить оборону.

— Мы не можем произвести больше гель-контурных командных схем, чем у нас уже есть. Наши ресурсы исчерпаны, хотя наши горнорудные роботы и сканеры минеральных веществ ведут в коре планеты разведку новых жил редких элементов. Однако, как представляется, мы достигли критического порока. Ресурсы Коррина истощены. Мы уже мобилизовали все имеющиеся в нашем распоряжении корабли. Других резервов у нас просто нет.

ТуррОм возмущено выпалил ответ:

— Тогда для того, чтобы улучшить наши шансы на победу, мы должны атаковать первыми. Если даже считать, что у нас мало электронных мозгов, мы все же превосходим хретгиров количеством и качеством вооружения.

— Мы уже пробовали делать это и раньше, но со временем наши подкрепления становились все слабее, и мы даже потеряли возможность восполнять потери, вызванные изнашиванием материальной части. Корабли противника окружены защитными полями, что позволит им противостоять нашим атакам. К тому же скрэмблерные поля стационарных спутников уничтожат большую часть наших судов. Сеть Хольцмана легко восстанавливается.

Разведчики роботов сообщили достоверные данные об увеличении огневой мощи человеческого флота. Эразм просмотрел сканы донесений и обсудил свое резюме с человеком-воспитанником. Более обширные данные позволили вывести более точные оценки. В свете этих оценок стало ясно, что положение еще хуже, чем казалось.

Между тем СеврОм продолжал:

— Мы должны больше заботиться о выживании любого из Омниусов, нежели о собственной сохранности. Массированная атака неизбежно создаст бреши в сети скрэмблерных спутников. Через эти бреши смогут выскользнуть хотя бы несколько кораблей с машинами. Каждый из таких кораблей может нести на борту копию всемирного разума. Некоторые имитационные модели позволяют утверждать, что это теоретически возможно и практически выполнимо.

— Это неубедительный аргумент, основанный на неполноте данных, — возразил ТуррОм. — Большинство имитационных моделей дают не совпадающие друг с другом результаты. Более важен ответ на вопрос о том, кто из нас двоих должен стать основным всемирным разумом.

Копии принялись возбужденно спорить, отчего между ними даже начали проскакивать похожие на молнии электрические разряды. Электронные усиленные голоса гремели над площадью.

— Мы можем послать в космос обе копии.

— Это не поможет нам защититься здесь, на Коррине, — снова вмешался в спор Эразм. Он нашел способ спасти своего воспитанника и спастись самому. Хотя сохранение всемирного разума являлось главным приоритетом любой мыслящей машины, для Эразма этого было недостаточно. — Люди непредсказуемы, Омниус. Если ты будешь строить свою стратегию на численном соотношении сил, то неминуемо проиграешь. Враг преподнесет тебе сюрприз.

— Повторные атаки иногда позволяют нащупать неожиданные недостатки в обороне. Есть небольшая, но не равная нулю вероятность того, что нам удастся прорваться даже сквозь усиленный флот противника. У нас нет никакого другого видимого выбора, кроме как использовать такую попытку.

Эразм изобразил улыбку на своем текучем металлическом лице.

— Да, мы сможем это сделать, если поймем, как мыслят хретгиры. У нас есть оружие, против которого не сможет устоять Армия Человечества — люди не ожидают, что мы можем применить это оружие. — Он повернул свои оптические сенсоры к воспитаннику. — Оружие, которое приведет их в ярость и выведет из себя.

— Объяснись, Эразм, — в один голос потребовали оба Омниуса.

— В моих рабских бараках и во многих городах Коррина находятся многочисленные рабы и подопытные объекты. Согласно последним оценкам человеческое население Коррина составляет около трех миллионов особей. Лига выставила против нас поле Хольцмана, а мы можем выставить против хретгиров человеческий щит. Если должным образом разместить этот щит, то можно гарантировать, что любое действие Армии Человечества приведет к миллионам ненужных жертв. Это заставит противника дважды подумать, прежде чем начинать наступление.

Гильбертус с тревогой взглянул на своего наставника, но не сказал ни слова. Привычно применив успокаивающую методику, он отвлекся от неприятной темы, занявшись в уме сложными вычислениями.

— Это неверное умозаключение, — сказал СеврОм. — Люди без колебаний уничтожали невинных рабов во время Великой Чистки. Твое предложение лишено смысла.

— Люди сами временами лишены всякого смысла и способности к здравым суждениям. Здесь мы имеем совершенно иную ситуацию, — подчеркнул Эразм. — Мы заставим хретгиров взглянуть в лицо своим будущим жертвам. Это заставит противника остановиться и задуматься.

— И какую именно альтернативу ты предлагаешь?

— Мы поместим рабов в грузовые корабли и выведем их на орбиту. Более того, мы погрузим людей и в наиболее слабо вооруженные боевые корабли. Потом мы пригрозим уничтожить их, если Армия Человечества сдвинется с места.

Эразм тщательно расправил складки на своих пышных одеждах. Он гордился своим планом и безупречным знанием человеческой природы.

— Этот план лишен всякого стратегического смысла, — сказал ТуррОм. — Если Армия Человечества всерьез решила покорить Коррин, то она смирится с людскими потерями. Почему, собственно, именно твой план поможет остановить врага?

Эразм изобразил на лице широчайшую улыбку и повернулся к Гильбертусу.

— Объясни, почему мой план окажется эффективным, мой Ментат.

Гильбертус с трудом сглотнул. Он не хотел верить в реальность угрозы, в то, что Эразм действительно собирается привести свой страшный план в исполнение. Казалось, что человек погрузился в некий своеобразный транс, нырнув в глубины своей души, где можно было отыскать островок спокойствия, где можно будет привести в порядок мысли. Спустя мгновение он снова вынырнул на поверхность с готовым ответом.

— Причинение побочных, сопутствующих потерь — это не то же самое, что прямое убийство миллионов людей, которых предполагается освободить. — Гильбертус ненадолго замолчал, а потом продолжил: — Возможно, машине такая разница кажется несущественной, но в действительности она играет решающую роль.

— Я был уверен, что мои экстраполяции человеческой природы окажутся верными! — просиял Эразм. — После того как мы заполним грузовые корабли невинными людьми, мы проинформируем командование Армии Человечества, что уничтожим этих заложников, если она перейдет установленный между нами рубеж. Это будет мост, который они не смогут перейти.

— «Мостхретгиров», — пробормотал Гильбертус. — Это сработает, если нам немного повезет.

— Везение не входит в наши расчеты, — возразил ТуррОм. Два всемирных разума принялись обсуждать достоинства и недостатки такой смелой стратегии, с непостижимой быстротой обмениваясь электрическими разрядами. Наконец они согласились с Эразмом. Независимый робот был очень горд собой.

— Мы согласны. Недопустимы никакие задержки. Флот хретгиров уже изготовился к удару.

Во время этой речи всемирные разумы начали отдавать соответствующие приказы армиям механических бойцов, управляющим системам космических кораблей и сторожевым роботам, которые должны были согласованно действовать для исполнений принятого решения.

Гильбертус выглядел глубоко опечаленным и озабоченным, но робот решил успокоить своего воспитанника.

— Вероятно, это единственный способ сделать так, чтобы смогли выжить хотя бы некоторые из нас, Гильбертус.

Только машины с их неотвратимой эффективностью и беспощадным прилежанием могли выполнить такую, казалось бы, неразрешимую задачу.

Трюмы грузовых кораблей были заполнены толпами рабов, согнанных со всех рабочих бараков. Один за другим громоздкие, неуклюжие, едва способные к полетам корабли поднимались в околопланетное пространство, проникая сквозь атмосферу на свои позиции на орбите. Большинство ощетинившихся пушками и пусковыми установками боевых машин осталось на своих местах внутри периметра скрэмблерных полей, но некоторые опустились на ближние орбиты, чтобы принять на борт пассажиров.

Хотя системы жизнеобеспечения на грузовых кораблях и в отсеках боевых судов были минимально достаточными, все же съестных припасов на них было слишком мало, чтобы долго поддерживать жизнь миллионов заложников. Впрочем, Эразма мало заботила комфортность пребывания пленников в космосе. Ситуация могла кардинально измениться, если командование Армии Человечества поступит согласно его предположениям.

В тиши и покое ботанического сада своей виллы Эразм наслаждался обществом Гильбертуса Альбанса, а в это время Омниусы развили лихорадочную деятельность по приведению в исполнение одобренного ими плана независимого робота. Гильбертус спросил, где Серена, которую он нигде не мог найти. Робот изобразил на лице ободряющую улыбку.

— Мы с тобой лучше подготовлены к надвигающемуся кризису, мой Ментат. Мне нужна твоя полная сосредоточенность только на этой проблеме.

Гильбертус вспыхнул и слабо улыбнулся.

— Ты прав, иногда она может сильно отвлекать отдела. Через день после того, как человеческий флот приблизился к

Коррину, его корабли перегруппировались и выдвинулись на исходный рубеж для атаки. Было очевидно, что люди готовы к броску. Эразм надеялся, что «мост хретгиров» будет готов раньше, чем командование армии отдаст приказ о наступлении.

Вокруг умиротворяюще журчали многочисленные фонтаны. Растения были в цвету, и жужжащие колибри перелетали от цветка к цветку в поисках нектара. Все на Коррине дышало покоем, за исключением того, что в космосе над машинами грозной тучей навис человеческий флот, готовый к смертоносному выступлению. Эразму было очень хорошо в саду.

— Неужели ты действительно собираешься их всех убить, отец? — спросил Гильбертус необычайно тихим и спокойным голосом. — Если армия Джихада не остановится после переданного ей предупреждения и перейдет рубеж, то кто отдаст приказ об уничтожении заложников — ты или Омниус?

Хотя в любом случае исход был бы один и тот же, Эразм понял, что ответ на вопрос очень важен для Гильбертуса.

— Кто-то должен будет это сделать, мой Ментат. Мы мыслящие машины, поэтому люди Армии Человечества поймут, что мы не блефуем. Они не верят, что мы способны на хитрость или на обман. Если мы скажем, что сделаем это, то должны приготовиться к тому, чтобы выполнить свою угрозу.

Лицо человека оставалось спокойным и бесстрастным.

— Не мы стали причиной этой ситуации. Я бы предпочел, чтобы вся ответственность легла на них. Я не хочу, чтобы ты убил столько заложников, отец. Отдай пистолете руки командующего Армией Человечества, чтобы он нес непосредственную ответственность за это массовое убийство, если захочет двинуться вперед.

— Но как это сделать? Объясни мне.

— Мы сможем поменяться ролями, если превратим их сеть скрэмблерных спутников в линию смерти, и эта линия должна стать обоюдоострой — смертельно опасной как для машин, так и для людей. Надо включить программу самоуничтожения в каждый корабль, и эта программа должна активироваться от сенсоров, соединенных со скрэмблерными полями. Как только Армия Человечества минует линию собственных спутников, эти сенсоры передадут сигналы уничтожения на корабли, груженные невольниками. — В голосе Гильбертуса появились умоляющие нотки. — Если они сами вызовут смерть и разрушение, зная, что такова будет цена их собственных действий, то это заставит командиров очень сильно сомневаться в целесообразности наступления.

Хотя Эразм изо всех сил старался понять, в чем разница, он был доволен, что освоил еще одно знание, которым поделился с ним Гильбертус.

— Я никогда не сомневался в твоей интуиции. Отлично, я запрограммирую свою триггерную систему, чтобы корабли Лиги сами совершили массовое убийство. С моей стороны не будет никаких прямых действий.

Очень странно, но человек, кажется, испытывал неподдельное облегчение.

— Спасибо тебе, отец.

 

Готовясь в последний раз встретиться лицом к лицу с мыслящими машинами, Вориан Атрейдес думал о том, сколько раз приходилось ему оказываться в таких отчаянных положениях за его долгую военную карьеру. За сотню лет его победы и триумфы стали легендарными, но грогипетские трагедии своим высоким слогом напоминали о том, что одна-единственная ошибка может погубить все и выбросить его опозоренное имя на мусорную свалку истории.

Поэтому, прибыв с флотом возмездия к Коррину, Вориан Атрейдес проявил максимум осмотрительности. Хотя он привел силы, подавляющее превосходство которых в огневой мощи было, казалось, обеспечено, ничто не могло дать гарантий успеха. Из каждого поражения, которые машины терпели от человечества, они извлекали должные уроки и разрабатывали контрмеры против уже известных им военных хитростей и стратегических приемов. К флоту машин прибавлялись все новые и новые корабли. История Джихада — да и вообще всех войн — изобиловала примерами человеческой гениальности, примерами творческих решений воинских начальников, сумевших напасть на противника, застав его врасплох, и превзойти его. Правда, несмотря на то, что машины имели доступ ко всем историческим архивам, Вориан сомневался, что Омниус сможет понять суть того, как людям удается принимать такие «высосанные из пальца решения».

По мере разработки нескольких планов на протяжении долгого полета к Коррину верховный башар и новоиспеченный поборник Серены Вориан разъяснял их суть командирам всех судов флота возмездия.

С тех пор как кимеки узнали секретные данные о взаимодействии полей Хольцмана с лазерными лучами, некоторые офицеры стали высказывать озабоченность по поводу того, что машины тоже могли узнать эту военную тайну. Если это так, то Омниус одним залпом маломощных лазерных пушек уничтожит весь флот. Сама эта мысль была способна повергнуть в страх многих капитанов кораблей. Вориан, однако, не слишком сильно верил в реальность такой угрозы. Кимеки уже долгое время были врагами Коррина и вряд ли стали бы делиться с противником ценной разведывательной информацией. Кроме того, Омниус уже столько времени находился в блокаде, что, знай машины эту тайну, всемирный разум уже давно применил бы лазерное оружие против сторожевого флота, осуществлявшего осаду.

Если же, с другой стороны, он прикажет кораблям Армии Человечества атаковать противника, не прикрываясь защитными полями Хольцмана, то от интенсивного огня машин в первые же минуты штурма погибнет масса кораблей. Потери будут огромными. Поэтому они с Абульурдом Харконненом разработали следующую стратегию. Наступление будет осуществляться волнами. Первая атакующая волна пойдет, прикрывшись полями Хольцмана, а следующие — без полей и активируют их, только войдя в непосредственный огневой контакт с противником.

Путь до Коррина оказался невыносимо долгим. У Омниуса тем не менее не было ни малейшей возможности узнать о приближении мощного человеческого флота, как и о близком полном разгроме.

Достигнув солнечной системы Коррина, Вориан Атрейдес встретился с командирами кораблей блокирующего вражескую планету флота. Благодаря информации, доставленной спейсфолдерными курьерскими судами, корабли сторожевого флота проводили постоянные учения, готовясь к прибытию главных наступательных сил — флота возмездия, который состоял из кораблей с обычными двигателями. Все было готово.

С капитанского мостика своего флагмана — старой доброй «Победы Серены» Вориан Атрейдес провел последнюю рекогносцировку ощетинившейся оружием оборонительной системы роботов, окрашенной кровавыми лучами пылавшего в небе красного гиганта. После уничтожения титанов и заручившись поддержкой последователей Райны, фанатиков культа Серены, Вориан наконец-то получил свой долгожданный шанс. Было сомнительно, что Лига Благородных когда-либо снова пойдет на такое смелое предприятие. Момент оказался уникальным. Лига решилась, и больше это не повторится, поэтому Омниуса надо было во что бы то ни стало уничтожить именно сейчас, в этот раз, невзирая ни на какие потери. Это будет праздник для героев и мучеников. Уже брезжил рассвет после долгой мрачной эпохи.

Педантичный и, как всегда, надежный заместитель — Абульурд Харконнен следил за перегруппировкой кораблей и неустанно инструктировал их командиров. Он запросил полную опись всех вооружений, списки всего личного состава и перечень кораблей, готовых к решительному наступлению. Все аспекты операции должны быть тщательно продуманы и безупречно подготовлены.

Тем временем вице-король Фейкан Батлер, находившийся на борту дипломатического корабля, оставшегося вне периметра будущего поля сражения, одну за другой произносил зажигательные речи, обращенные к солдатам и офицерам. По открытому каналу связи Райна читала для своих последователей молитвы и произносила горячие проповеди.

Хотя Армия Человечества горела нетерпением вступить в бой, спешка была излишней. Омниусу некуда было деваться, и он, видимо, прекрасно сознавал свою обреченность.

Правда, в непосредственной близости от планеты, внутри слоя скрэмблерных полей, зажатые ими машины развили какую-то странную и бурную деятельность. Разведчики роботов сновали в пространстве в разных направлениях словно рассерженные осы. Боевые корабли зачем-то садились на поверхность планеты, а несколько часов спустя снова взлетали в космос и возвращались на орбиту. Кроме того, на орбите появились большие неуклюжие грузовые суда и огромные спутники.

— Что они делают, верховный башар? — спросил Абульурд Харконнен. — Зачем они запускают на орбиту столько хлама? Это заграждение, баррикада?

— Кто может понять демонические замыслы этих машинных чудовищ? — риторически вопросил один из флагманских тактиков.

Огромные, тяжелые, неповоротливые и громоздкие суда, выглядевшие как грузовые контейнеры, одно за другим выводились на орбиту и выстраивались длинными цепями, как острова… для хранения боеприпасов? Вориан отогнал эту мысль, недоуменно покачав головой.

— Это какой-то жест отчаяния. Я не понимаю, что все это означает.

Голос Райны, как какой-то посторонний гул, как неясное звуковое сопровождение, все время звучал в рубке флагманского корабля. Вориану от души хотелось выключить эту нескончаемую проповедь, но слишком многие члены экипажа являлись сторонниками этой самозваной провидицы. Ее заманчивые медоточивые проповеди преисполняли их самоубийственной решимостью и страстью к самопожертвованию, которые многим из них придется проявить, чтобы довести битву при Коррине до победного конца.

— Представьте мне данные сканирования планеты, Абульурд, — приказал Вориан. — Посмотрим, что они там творят. Что-то мне все это очень не нравится.

Пока роботы выгоняли людей из рабочих бараков и убогих деревень, Гильбертус проявлял чудеса своих способностей к программированию, устанавливая на тысячах кораблей «моста хретгиров» приемники излучения. Постоянные сигналы, излучаемые скрэмблерными спутниками, превращались теперь в опасную минную растяжку, натянутую проволоку, которая должна была привести в действие системы самоуничтожения на кораблях и грузовых контейнерах, в которых находился живой щит Омниуса. Как только сигнал спутника прервется, будет запущен цикл самоуничтожения кораблей с рабами. Это была сравнительно простая задача. Теперь сама сеть полей Хольцмана, запиравшая машины на Коррине, превращалась в систему тревожной сигнализации и в своеобразный бикфордов шнур к зарядам, расположенным на судах с людьми.

Гильбертус так и не нашел клон Серены в течение последних двух дней. Но по крайней мере никто не мешал ему сосредоточиться.

— Не переживай и не беспокойся, — говорил ему Эразм. — Если нам удастся остановить Армию Человечества, то она спасется, точно так же, как и все мы.

— Я сделал то, что от меня требовалось, отец.

— А теперь я сделаю все, что требуется от меня, чтобы сохранить тебя в целости и сохранности.

Хотя вокруг летали вездесущие наблюдательные камеры Омниуса, независимому роботу удалось сконструировать устройство, которое отвлекало их внимание. С момента его уничтожения прежним корринским Омниусом — и последующего «воскрешения» — Эразм перестал доверять Первичному всемирному разуму, а эти две вторичные копии представлялись ему еще более ненадежными. Эразм решил разработать несколько параллельных планов — чтобы наверняка обеспечить свою сохранность и выживание Гильбертуса.

Вернувшись на виллу, он тайно провел Гильбертуса по коридору, недоступному для сенсоров Омниуса, к лестнице, ведущей в защищенные электронными устройствами и полями подвальные помещения, о существовании которых не знали ни СеврОм, ни ТуррОм. Первоначально Эразм планировал проводить здесь эксперименты, которые он предпочел бы сохранить в тайне от Омниуса — такое решение когда-то предложил ему Йорек Турр. Теперь Эразм надеялся, что этот подвал станет надежным убежищем для Гильбертуса, который сможет пережить здесь кризис.

— Оставайся здесь, — сказал он. — Продовольственных запасов здесь хватит на достаточно длительное время. Я вернусь и провожу тебя в безопасное место, когда все это так или иначе закончится.

— Почему Серена не может находиться здесь?

— Сейчас опасно приводить ее сюда. Всемирный разум непременно это заметит. Предлагаю тебе пока заняться интеллектуальной тренировкой.

Гильбертус посмотрел на независимого робота с симпатией и тревогой.

— Не забывай меня.

— Это невозможно, сынок.

Гильбертус обнял своего приемного отца, и робот имитировал ответное объятие, а затем поспешил прочь. Он не хотел, чтобы двойной Омниус заподозрил неладное.

Теперь, когда Гильбертус Альбанс был в безопасности, надо было довести до конца другие планы. Эразм отправился на поиски ученого тлулакса Рекура Вана.

 

Но прежде чем Вориан успел отдать приказ о начале победоносного наступления на Коррин, в линиях связи раздался сильный статический треск, а потом в эфире вместо молитв Райны Батлер зазвучал ровный, лишенный интонаций машинный голос:

— Мы обращаемся к новой группе вторжения. Мы понимаем, что вы явились на Коррин для того, чтобы уничтожить нас. Но прежде чем вы начнете действовать, мы должны предупредить вас о возможных последствиях ваших действий.

Тон был замогильный, но построение фраз абсолютно правильным, и в нем даже сквозило какое-то самодовольство. Вориан сразу узнал этот голос и его владельца — Эразм! Он стиснул зубы и заставил себя слушать, жестом приказав замолчать экипажу командирской рубки. Картины, появившиеся на экранах сканеров, показывали лихорадочную активность, развернутую роботами на ближних околопланетных орбитах.

— Это не наши сканеры, верховный башар, — сказал Абульурд. — Эти изображения роботы просто транслируют на наши сканирующие системы.

— Работают ли скрэмблерные спутники? — спросил Вориан. На его лбу выступил холодный пот — неужели разрушена первая линия обороны?

— Да, импульсы излучаются, как и прежде. Но каким-то образом их сигнал проходит сквозь защиту на наши линии связи. Я постараюсь отыскать обходные пути.

— Давайте послушаем, что скажет Эразм — потом мы убьем их всех! — прорычал Вориан.

Картины продолжали сменять друг друга на экранах, и на этом фоне продолжал звучать невозмутимый голос независимого робота:

— Ваша разведка уже засекла пояс грузовых кораблей, окруживший Коррин. Эти корабли и многие наши боевые суда загружены невинными человеческими заложниками. Это рабы — их больше двух миллионов, — которых мы согнали из лагерей и бараков.

На экране возникло какое-то мелькание, а потом появились изображения лиц людей, заточенных в тесных отсеках. Люди стонали, на лицах их было написано безысходное отчаяние.

— В каждом из этих кораблей заложены взрывные устройства. Пусковые механизмы детонаторов соединены с вашей скрэмблерной сетью, установленной вокруг Коррина… Как только Армия Человечества пересечет скрэмблерное поле, детонаторы сработают автоматически. Если вы все же это сделаете, то погубите два миллиона безвинных людей.

Теперь на экране появилось жидкостно-металлическое лицо Эразма. Робот широко улыбался.

— Мы считаем заложников просто отработанным материалом. А вы?

Экипаж «Победы Серены» разразился проклятиями и ругательствами. Люди не верили тому, что услышали. Сигнал транслировался и на другие суда, где реакция экипажей была такой же. Все смотрели на Вориана, ожидая решения командующего.

Вориан Атрейдес, сжав губы, вспомнил все сражения, которыми он руководил, все битвы, в которых ему довелось участвовать. Вспомнил он потерянных боевых товарищей, всю кровь, приставшую к его рукам. Собрав все свое мужество, он заговорил ледяным бесстрастным тоном:

— Все это ничего не поменяет в наших планах. — Он повернулся лицом к экипажу. — Это должно лишь укрепить нашу решимость до конца и навсегда уничтожить мыслящих машин.

— Но верховный башар! — выпалил Абульурд. — Там больше двух миллионов человек!

Вориан не стал отвечать. Вместо этого он обратился к офицеру связи и приказал подготовиться к ответу. Как только роботам было передано его изображение, Эразм расплылся в радостно-удивленной улыбке.

— Ах, это ты, Вориан Атрейдес, — наш старый заклятый враг! Мне не следовало бы удивляться, что это ты стоишь за всей этой агрессивной игрой.

Вориан скрестил руки на груди.

— Ты полагаешь, что сможешь поколебать мою решимость, трусливо прикрывшись человеческим щитом?

— Я робот, Вориан Атрейдес. Ты меня хорошо знаешь, ты знаешь, что я никогда не блефую.

Вориан снова представил себе лица пленников, загнанных в тесные отсеки грузовых кораблей, их отчаянные лица, прижатые к прозрачному плазу, — испуганные и безнадежные. Но подумав также и о конечной цели, Атрейдес смог укрепить свой дух. Если не сегодня, то сомнительно, что когда-нибудь снова выпадет шанс уничтожить Омниуса в его логове.

— Ну что ж, значит, это будет печальная, но неизбежная цена победы. — Он обернулся к Абульурду и отдал приказ: — Приготовить флот возмездия к наступлению. Ждите моей команды.

Экипаж затаил дыхание, но потом люди послушно вернулись к исполнению своих обязанностей. Абульурд застыл на месте, не веря словам своего обожаемого наставника. Да, они были готовы на любые жертвы, даже на жертвы среди мирного населения ради достижения победы. То были бы неизбежные на любой войне побочные потери. Но таких потерь быть не должно!

После недолгого молчания Эразм снова заговорил, на этот раз громче, но с прежним спокойствием:

— Я так и думал, что этот аргумент окажется для тебя неубедительным, Вориан Атрейдес. Ну что ж, теперь смотри внимательно.

Теперь Вориан испытал настоящее потрясение. После того как на экране промелькнуло несколько лиц несчастных пленников, монитор показал новую картинку. В отдельной каюте под охраной двух огромных сторожевых роботов сидела одна женщина. Ее лицо было знакомо в Лиге Благородных всем без исключения, хотя на мемориалах и транспарантах оно изображалось в несколько идеализированном и стилизованном виде. Вориан знал ее при жизни, он даже любил ее. У него не было возможности попрощаться с ней, когда она отважно полетела на Коррин, чтобы уничтожить последствия неудачного мирного договора с Омниусом.

 

Серена Батлер

В динамике послышался пронзительный голос Райны Батлер:

— Это святая Серена! Точно такая же, как в моем видении! Вориан как завороженный уставился на экран. Здесь Серена выглядела чуть моложе, чем тот образ, который он навеки запечатлел в своем сердце, но память могла и подвести, тем более что с момента ее смерти прошло уже восемьдесят лет. Он слишком хорошо ее знал и помнил, помнил каждое выражение ее лица, форму губ, взгляд открытых синих глаз. Как часто рассматривал он ее последние фотографии, кадры, на которых было запечатлено, как Серена поднимается на борт своего посольского корабля в сопровождении серафимов, чтобы отправиться на Коррин для встречи с мыслящими машинами — где она была подвергнута жесточайшим пыткам, а потом казнена.

— Это невозможно, — стараясь сохранить ледяное спокойствие, произнес Вориан. — Мы все видели кадры со сценой ее казни. Я лично видел ее расчлененные останки. Генетический анализ показал их подлинность. Это трюк!

— Но что в действительности было трюком, Вориан Атрейдес? — Теперь на экране появилось другое лицо, знакомая и ненавистная физиономия предателя тлулакса Рекура Вана. Камера снимала его с близкого расстояния, и было видно только лицо генетического кудесника.

Тлулакс заговорил насмешливым язвительным тоном:

— Омниус не настолько глуп, чтобы уничтожать такой ценный ресурс, каким была Серена Батлер. Сожженное изуродованное тело, присланное в Лигу, было клоном, выращенным в наших лабораторных сосудах на Тлулаксе. Вы же знаете, что мы сохранили ее генетический материал из пробы крови, взятой во время ее визита к нам. Весь план был разработан Великим Патриархом Иблисом Гинджо.

В разговор вмешался Эразм:

— Вориан Атрейдес, поверь моим словам: Омниус не убивал Серену Батлер. Кадры, воспламенившие гнев человечества, были сфабрикованы Иблисом Гинджо.

Вориан ощутил внутри страшную пустоту. Ему стало физически плохо. Он устоял на месте, хотя ноги стали ватными, а колени едва не подкосились. Все эти обвинения были более чем правдоподобными.

Робот прищурил глаза, лицо его приняло заговорщическое выражение.

— Иблис вообще задумал и выполнил множество трюков. Известно ли вам всем, что ребенок, которого вы так гордо демонстрируете в усыпальнице, — не более, чем муляж?

Вориан не отвечал. Он-то хорошо знал, что тело невинного ребенка, хранившееся в усыпальнице Города Интроспекции, было всего лишь манекеном, хотя этого и не знали посторонние люди.

Теперь на экране снова возникла Серена, а один из сторожевых роботов поднял на руки ребенка, угрожающе качая его в воздухе. Ни один из видевших эту картину, не мог усомниться в смысле намека.

— Подумай хорошенько: что, если мы оказались способными сохранить ребенка Серены в его прежнем виде? — сказал Эразм. — Я знал, что, приложив некоторые усилия и знание хирургической техники, мы сможем сохранить дитя, устранив все опасные для жизни повреждения. Теперь подумай о своем решении атаковать Коррин, Вориан Атрейдес. Если твоя армада подойдет к планете, все эти заложники погибнут, включая Серену Батлер и ее дитя. Я сомневаюсь, что ты захочешь повторения этой трагедии, Вориан Атрейдес.

— Я не могу поверить тому, что ты мне показываешь, — тихо и угрожающе произнес Вориан Атрейдес.

— Это Жрица Джихада во плоти, — добавил Рекур Ван.

Во всех динамиках линий связи снова зазвучал пронзительный высокий голос Райны Батлер:

— Свершилось чудо! Серена Батлер вернулась к нам — вместе с Манионом Невинным!

По секретной линии связи Вориан услышал возбужденный голос вице-короля Фейкана Батлера. Он был в панике.

— Что нам теперь делать? Мы должны спасти Серену, если для этого есть хотя бы малейшая возможность. Поборник Атрейдес, ответьте мне!

Вориан ответил, не скрывая раздражения:

— Освободите канал, вице-король. Согласно космическому уставу и уставу Армии Человечества один я командую этой операцией.

— Что вы собираетесь предпринять? — с тревогой в голосе спросил Фейкан. — Нам надо хорошенько подумать, что делать дальше.

Вориан тяжело вздохнул. В который уже раз ему приходится брать на себя тяжелое решение. Но он не сможет жить, если не сделает того, что должен.

— Я собираюсь выполнить возложенную на меня миссию, вице-король. Как говорила не раз сама Серена, мы должны добиться победы любой ценой.

Вориан отключил секретный канал, выведя из игры вице-короля и его племянницу. После этого он отдал приказ всем кораблям эскадры и всем подразделениям, находившимся на них:

— Не забывайте о том, что именно Эразм убил Маниона Невинного, сбросив ребенка с высокого балкона! Он сам стал причиной начала Джихада! Думаю, что его игра с человеческим щитом — не более, чем очередной трюк, к которому он прибегает, чтобы мы повернули назад.

Глаза Вориана были сухи, в голосе звучала непреклонная решимость. Приглушенный ропот экипажа громом отдавался в его ушах. Он заметил, что Абульурд смотрит на него с выражением, которого Вориан раньше не видел у своего протеже. Но он не стал задерживать взгляд на Абульурде и отвернулся. Сейчас надо было во что бы то ни стало выполнить задачу.

 

После того как Эразм предъявил флоту возмездия Лиги свой ультиматум, он отправился выполнять еще более сложную задачу. По крайней мере Гильбертус теперь был в полной безопасности.

Следуя привычным маршрутом, независимый робот по туннелям отправился к тому месту, где под убранным Центральным Шпилем хранилась копия поврежденного Первичного Омниуса. Стены помещения, как и весь Шпиль, были изготовлены из лучшего текучего жидкостного металла, но прежнего блеска не было — стены отливали тусклой чернотой. Раздвоенный всемирный разум не отличался склонностью к изящным искусствам — будучи лишенным этого единственного изъяна Главного Омниуса.

Независимый робот не знал, сколько времени может занять то, что он задумал. Он предполагал, что Вориан Атрейдес и его суеверные и фанатичные хретгиры сочтут условия неприемлемыми, и Армия Человечества повернет назад, не причинив Коррину никакого вреда. Решающим фактором стало то, что они поверили, что перед ними настоящая Серена Батлер.

Рекур Ван оправился от травм, которые он получил, когда СеврОм и ТуррОм нейтрализовали Первичного Омниуса Коррина, и теперь тлулакс продолжал работать над созданием изменяющих форму и внешность биологических роботов, о чем просил его Эразм, Он надеялся использовать новый, похожий на живую плоть текучий металл для лиц машин, чтобы ввести в заблуждение Армию Человечества, но опытные образцы часто отказывали, и лица испытательных роботов превращались в бесформенную маску, лишенную всякого осмысленного выражения. Правда, некоторые испытательные модели могли с успехом имитировать выражение лица и движения Серены, но одна-единственная ошибка могла разрушить иллюзию подлинности.

Это означало, что план Эразма должен был основываться только на клоне Серены Батлер. Конечно, Гильбертус расстроится, но такова была необходимость. Он не сомневался, что хретгиры будут придумывать другие способы уничтожения последней планеты Синхронизированного Мира. Независимый робот не доверял способностям двойников Омниуса найти разумное решение проблемы и решил увеличить шансы.

Воспользовавшись кодом доступа, Эразм открыл дверь в оболочке старого Шпиля и в самой середине бывшего здания нашел то, что искал, — крошечный кусочек металгласа в хрустальном шарике. Свергнутый Первичный Омниус был серьезно поврежден, но, возможно, Эразму удастся восстановить его ментальные возможности и содержание памяти.

Он осторожно взял в руку маленький прозрачный шарик. Положившись на случай, чего раньше Эразм не делал никогда, он уложил память Омниуса в собственный порт доступа своего жидкостно-металлического тела, словно «проглотил» шарик. Может быть, ему удастся усвоить часть огромной памяти всемирного разума. Надо было воспользоваться выпавшим на его долю шансом. Теперь все зависело от случая — будущее мыслящих машин, будущее всей их империи.

Драйвер ввода изменил форму порта так, чтобы подогнать их под габариты шарика. Потом механизмы слегка завибрировали, когда системы сбора данных сделали попытку активировать всемирный разум. Несомненно, СеврОм и ТуррОм — эти копии всемирного разума — были безнадежно испорчены, и хотя он часто не соглашался с решениями Первичного всемирного разума и спорил с ним, подвергая себя нешуточной опасности, Эразм все же решил восстановить как наилучшую копию исходного Омниуса.

Всемирный разум был снабжен системами самовосстановления, страховочными устройствами, которые сохраняли ядро электронного мозга даже при значительных внешних повреждениях. Эразм надеялся, что сможет включить эту программу самовосстановления.

— Если это сработает, — вслух произнес Эразм, — то тебе больше не придется дразнить меня мучеником.

Сказав это, Эразм вдруг поймал себя на том, что становится самодовольным, как человек.

Но все первые попытки оказались безуспешными.

Разочарованный робот подключил собственные системы восстановления, но не помогло и это. По-прежнему ничего не происходило. Программы поддержки всемирного разума, видимо, были повреждены очень серьезно. Программное обеспечение не могло быть таким образом активировано и перенесено в память Эразма. Омниус мертв. Бесполезен и непригоден к эксплуатации.

Однако после множества попыток Эразм получил первый проблеск ответа, медленное движение сигналов в системе самовосстановления памяти и программ самого всемирного разума.

Внезапно Эразм заметил, что вокруг его головы вьются наблюдательные камеры, внимательно приглядываясь к тому, что он делает. Хотя СеврОм и ТуррОм были заняты тем, как выйти из стратегического тупика, эти маленькие электронные шпионы могли быть соединены с парой всемирных разумов, не важно, обращали ли они внимание на их сообщения или нет. Робот вычислил, что было бы неразумно позволять кому бы то ни было видеть, чем он здесь занимается. Эразм похватал летающих шпионов, желая раздавить их своей железной рукой.

Но голос, который раздался из металлического шарика, принадлежал отнюдь не Омниусу:

— Отец, я нашел тебя.

Сигнал был слабым и искаженным, но Эразм тотчас безошибочно узнал голос Гильбертуса Альбанса.

Эразм ввел извлеченный из руки зонд в крошечную электронную систему шарика, усилив сигнал и отфильтровав помехи. Устройство засветилось, и в воздухе появилась голограмма, передающая информацию. В мгновение ока Эразм прочел всю переданную информацию, просмотрел изображения.

Со сверхъестественной быстротой робот изучил фотографии скученных разумных созданий, тесно прижавшихся друг к другу, словно надеясь, что сама теснота спасет и убережет их от неминуемого взрыва. Потом Эразм увидел то, что до основания потрясло его программу. Нет. Должно быть, это ошибка.

Он увидел клон Серены Батлер. Рядом с ней находился Гильбертус! Трансляция велась с одного из грузовых кораблей на орбите, заполненных до отказа невольниками. Это был один из кораблей «моста хретгиров».

Гильбертус держал один из машинных сенсоров на грузовом корабле-приманке.

— Здравствуй, отец. Я связал эту систему с одной из наблюдательных камер.

— Что ты там делаешь? Ты сейчас должен находиться в укрытии. Я же сделал все, чтобы быть в этом уверенным.

— Но здесь Серена. Ее оказалось очень легко выследить. Сторожевые роботы как раз заканчивали погрузку последних невольников, и я попал на борт вместе с ними.

Это было самое ужасное из всего, что независимый робот мог себе вообразить. Он не стал останавливаться, чтобы понять, что его реакция выходит далеко за рамки обычного поведения мыслящей машины. Он столько времени работал с Гильбертусом, он учил его, превратил в совершенное человеческое существо — и все это только для того, чтобы он погиб вместе со всеми этими ничтожествами. С этим дурацким клоном, в который Гильбертус глупо влюбился и которому был так глубоко предан.

Все остальное потеряло для Эразма всякое значение. Важным осталось только одно: он должен сделать все, чтобы спасти своего сына.

На экранах внешних мониторов он увидел, что после короткого колебания флот возмездия двинулся дальше, решив наступать, несмотря на ультиматум Эразма.

— Гильбертус, я спасу тебя. Будь готов.

У него не было больше времени заниматься частично восстановленным Первичным Омниусом. Он сердито отложил его копию в сторону и поспешил прочь по подземному коридору.

Я должен проснуться.

По гель-контурным цепям потекли сигналы, передающие данные, но до полного восстановления всей памяти было еще очень далеко. Два десинхронизированных Омниуса причинили очень серьезные повреждения электронному мозгу Первичного всемирного разума, но не потрудились закончить работу. Они выбросили его кибернетические останки в чрево Шпиля и занялись своими делами.

Из-за них Коррин сейчас так близок к падению.

До того как две испорченные копии свергли его, Первичный Омниус разработал великолепный план бегства, способ выживания всемирного разума. Он обладал способностью сохранить все имевшиеся в нем данные и свою идентичность в едином гигантском пакете. В виде обычного сигнала, без всякой гель-контурной оболочки, эти данные могли пройти сквозь скрэмблерный щит. Этот полевой Омниус сможет пролететь сквозь всю галактику, где оставалось только найти соответствующий приемник, который смог бы уловить сигнал и в котором Омниус мог бы «поселиться».

Эти два узурпатора могут оставаться здесь и сражаться, не имея ни малейших шансов на успех. Они будут уничтожены, но Первичный Омниус не мог допустить, чтобы такая же судьба постигла и его. Но для начала надо восстановить все системы.

 

Со сторожевых кораблей и с палуб флагмана продолжали поступать тревожные донесения. Солдаты Армии Человечества роптали и проявляли нерешительность.

Победа рода человеческого висела на волоске. Еще немного, и война будет проиграна.

Стоя на мостике флагманского корабля и погрузившись в решение стоявшей перед ним нелегкой задачи, Вориан наконец заговорил:

— Если Омниус полагает, что сейчас мы повернем назад, то он глубоко ошибается! Его тактика — еще одно доказательство того, насколько недооценивают машины силу человеческой решимости.

Ожил секретный канал. Вице-король, связавшись с «Победой Серены», обратился к Атрейдесу. В голосе его звучали примирительные ноты:

— Возможно, я немного погорячился, поборник Атрейдес. Вы были абсолютно правы. Хотя мы с вами часто сражались плечом к плечу в битвах Джихада, теперь я вице-король, а не военный человек. Поэтому я умываю руки и предоставляю вам право и ответственность принимать те решения, которые вы, с моего благословения, находите верными.

Избавившись от необходимости нести ответственность за надвигавшуюся трагедию, вице-король приказал отвести дипломатический корабль, на котором он находился с племянницей и избранными аристократами Лиги, на безопасное расстояние от поля предстоящей битвы.

— Он, как всегда, определяет свою позицию, — с неприязнью в голосе произнес Абульурд. — Все, что делает мой брат, — это политика, даже сейчас.

Вориан устремил вперед свой окаменевший взгляд. Абульурд понимал, что его командир подает пример сомневающимся, но дисциплинированным членам экипажа, занимавшим свои места на мостике. Верховный башар многочисленными каналами был связан со всеми кораблями, которые застыли перед последним решающим броском.

— Мы будем наступать, невзирая на все угрозы мыслящих машин. Я не намерен останавливаться на полпути. Покончим с проклятыми машинами и их подлыми трюками!

— Но, сэр, какой ценой! — закричал Абульурд. — Столько невинных жизней! Сейчас, когда обстановка изменилась, нам надо подумать, что делать, — изберите другой путь.

— Другого пути нет. Риск промедления неоправданно велик. Абульурд порывисто вздохнул. Ни разу в жизни он не видел своего наставника таким решительным и беспощадным.

— Омниус логичен в своих поступках. Он не станет этого делать, если поймет, что его все равно уничтожат.

— Уничтожение машин не подлежит никакому обсуждению, — отрезал Вориан. — Мы и так уже пролили много крови. Я пролью еще несколько капель, чтобы добиться окончательной победы.

— Несколько капель?!

— Это необходимость. Эти люди были обречены в тот момент, когда мы явились сюда.

— Я не согласен с вами, сэр. Другие жертвы Джихада, возможно, относились к неизбежным потерям, но не эти. Ситуация стабильна, и мы можем потратить немного времени на ее осмысление и принятие другого решения. Мы должны созвать командиров, послушать, что они…

Вориан стремительно повернулся к Абульурду.

— Что, опять слушать всякую болтовню? Я уже двадцать лет слушаю эти нескончаемые и бестолковые дискуссии в Лиге! О, я знаю, все начнется с маленькой задержки, потом вице-король передумает и прикажет отправить курьеров в Лигу, потом вмешаются аристократы Салусы. — Он невольно сжал кулаки. — За недостаток решительности в прошлом мы и так уже заплатили страшную, кровавую цену, Абульурд. Все это изменится сегодня, и изменится навсегда.

Командующий снова стал смотреть на экраны, на раковую опухоль Коррина, которую надо было навеки удалить с лица вселенной.

— Оружие на боевой взвод! Кораблям — полный вперед!

— Но, верховный башар! — Абульурд упрямо не уходил с командирского мостика. — Вы же знаете, что Омниус не блефует. Если мы перейдем рубеж, то сработают системы самоуничтожения грузовых кораблей. Вы обрекаете на смерть всех этих людей — вместе с Сереной и ее ребенком.

Вориан, казалось, ничего не слышал.

— Я делал это и прежде. Если горстка людей должна быть принесена в жертву ради будущей свободы человечества, то пусть так и будет.

— Горстка? Сэр, там больше двух миллионов человек…

— Подумай о миллиардах солдат, которые уже погибли. Сама Серена понимала, что иногда на войне убивают и безвинных. — Серые глаза Вориана вперились в Абульурда, и тот вдруг подумал, что видит перед собой незнакомца. — Не делай роковой ошибки и не путай — это Омниус казнит их, а вовсе не я. Не я создал эту ситуацию, и я отказываюсь отвечать за нее. На моих руках и без того слишком много крови.

Сердце Абульурда бешено колотилось, башару не хватало воздуха, он чувствовал, что задыхается. Теперь ему было безразлично, слышат ли их рядовые члены экипажей.

— Мы просто обязаны потратить время на то, чтобы обдумать сложившееся положение, сэр. Мыслящие машины заперты на Коррине уже два десятка лет. Почему мы должны атаковать именно сейчас — ставя на карту жизнь двух миллионов человек? Только потому, что все наши силы сконцентрированы на исходной позиции? Омниус сейчас не более опасен, чем вчера или позавчера.

Моложавое лицо Вориана окаменело и приняло ледяное выражение, только этим он позволил себе выразить недовольство.

— Я дал Омниусу выжить в конце Великой Чистки. Мы пострадали тогда от нехватки решительности, хотя армия Джихада была готова пойти на последние жертвы. Нам нельзя было проявлять слабость тогда, и я не собираюсь делать это теперь.

— Но почему нельзя по крайней мере выработать не столь беспощадное решение, почему хотя бы не попытаться спасти эти невинные жизни? Мы можем по-другому рассчитать удар, как это сделали мои отец и братья при освобождении Хонру. На наших кораблях достаточно быстрых «кинжалов» и бомбардировщиков, оснащенных импульсными боеголовками, а в составе экспедиции множество гиназских наемников. Возможно, некоторым наемникам удастся проникнуть на поверхность планеты и, заложив заряд, ликвидировать Омниуса.

— Для того чтобы попасть на поверхность планеты, им все равно придется пересечь роковой рубеж. — Лицо верховного башара было абсолютно бесстрастным, но в серых глазах вспыхнул гнев. — Все дискуссии окончены, башар. Мы будем наступать, используя все оружие, каким располагаем. История отметит этот день как последний в истории существования мыслящих машин.

Вориан подался вперед, сидя в своем командирском кресле, — все его внимание было теперь приковано к предстоящему наступлению.

Абульурду хотелось кричать. В этом нет никакой необходимости! Сердце было готово выпрыгнуть из груди. Он снова заговорил, стараясь придать спокойствие своему голосу:

— Я не могу позволить вам отбросить присущую вам человечность и гуманность, верховный башар. Мы можем продолжать держать здесь позиции. Весь флот возмездия находится здесь на месте, в нашем распоряжении. Мы можем еще двадцать лет держать этого машинного джинна запертым в бутылке, пока не придумаем лучшего решения. Прошу вас, сэр, давайте вместе подумаем над альтернативой.

Вориан встал и с холодной яростью взглянул на своего заместителя. Экипажи и без того волновались по поводу стольких невинных жертв, и Абульурд своими разговорами только усиливал эти сомнения.

Вориан расправил плечи, глаза его горели.

— Башар Харконнен, я принял решение и отдал приказ. Здесь не дискуссионный клуб. — Повысив голос, он обратился к экипажам: — Зарядить установки и приготовиться к залпу.

— Если вы сделаете это, Вориан, — сказал Абульурд, не думая о последствиях, — то вы окажетесь ничуть не лучше своего отца. Именно так на вашем месте поступил бы титан Агамемнон.

Внутри у Вориана словно что-то погасло. Все эмоции схлынули с лица верховного башара Вориана Атрейдеса. На красивом лице командующего застыла неподвижная маска, скрывшая все чувства словно замороженная ледяная равнина Хессры. Он понизил голос и ровно сказал:

— Башар Харконнен, я отстраняю вас от исполнения обязанностей. Вы будете находиться под домашним арестом до конца битвы за Коррин.

Пораженный до глубины души, Абульурд, не веря своим ушам, уставился на верховного башара. Глаза жгли слезы обиды и недоумения.

Вориан повернулся спиной к своему бывшему заместителю.

— Вы хотите, чтобы я вызвал конвой?

— В этом нет необходимости, сэр. — Абульурд покинул командную рубку, распрощавшись с дальнейшей карьерой и воинской службой.

 

Сидя под арестом в своей каюте, отстраненный от должности Абульурд Харконнен почувствовал, как начинает ускоряться «Победа Серены» в своем финальном рывке к Коррину и к роковой черте «моста хретгиров» Омниуса.

По линиям внутренней связи верховный башар обратился к войскам с пламенной речью, стремясь воодушевить солдат и офицеров перед жестокой бессердечной атакой:

— Омниус думает, что может помешать нашей победе, расположив на орбите перед нами живой щит из мирного населения. Он думает, что, воздвигнув «мост хретгиров», сможет заставить нас утратить решимость и позволить ему и дальше вынашивать его ядовитые планы. Но он глубоко ошибается.

Всемирный разум послал миллионы мирных невинных людей туда, где они наверняка будут убиты во время нашего наступления. Но это должно лишь укрепить нашу непреклонную волю уничтожить его навсегда и любой ценой! Мыслящие машины наслаждаются своей бесчеловечностью, но мы радуемся нашей правоте. Пусть же это будет наша последняя битва! Следуйте за мной к победе ради наших детей и всех будущих поколений человечества.

Абульурд понимал, что усилием своей могучей воли Вориан заставит солдат Армии Человечества сосредоточиться на исполнении долга, а не на сомнениях, и приказ будет выполнен действительно любой ценой. Когда армия перейдет Рубикон, пути назад уже не будет. Сила движения понесет флот вперед к ужасному финалу. Солдаты не станут думать о том, что они делают, до того момента, когда уже станет поздно. Таково было намерение Вориана.

Но Абульурду, сидящему под арестом, не оставалось ничего другого, как думать о последствиях. Черт побери, ведь эти жертвы действительно будут напрасными. Напрасными! Вориан назвал эту миссию неотложной и наметил для ее осуществления искусственно придуманный срок, а потом отказался его перенести на том только основании, что ему просто не захотелось этого делать.

Фейкан уклонился от ответственности и отошел от поля боя на почтительное расстояние, надеясь сохранить чистые руки и не запачкать совесть. Вориан примет на себя всю ответственность за это массовое убийство. Но Абульурд Харконнен этого не сделает.

Он взглянул на свои знаки отличия. Как был он горд, когда Вориан Атрейдес лично прикрепил их к его мундиру. Теперь на его погонах звезды башара. Молодой офицер возлагал все свои надежды, связывал все свое будущее и отдал всю свою преданность Вориану Атрейдесу — благородству и чести наставника и покровителя.

Теперь их отношения бесповоротно разрушены — и из-за чего? Всем этим ни в чем не повинным людям совершенно не обязательно умирать. Раньше, во время Джихада, Вориан Атрейдес славился своим умением выходить из положения с помощью военных хитростей и тонких уловок, например, обманув мыслящих машин ложным флотом у Поритрина или нарушив программирование Омниуса с помощью компьютерного вируса, который распространил по Синхронизированному Миру не ведающий об этом Севрат. Однако теперь сам верховный башар назвал себя ястребом. Охваченный нетерпением и жаждой мести он повел войска в битву, которая одна станет более жестокой, чем все предыдущие.

Испытывая почти физическую боль, Абульурд снял с мундира награды, сорвал с погон знаки различия и положил все эти ставшие ненужными железки на письменный стол. Потом он посмотрел на себя в зеркало и увидел человека без чинов и званий. Просто человека, человека с совестью. Теперь ему было стыдно, что и он — часть этой военной машины.

Но, быть может, ему удастся спасти ситуацию, пока не стало слишком поздно, пока не произошла непоправимая трагедия, может быть, ему удастся заставить Вориана сделать паузу, которая даст ему успокоиться и заставит подумать. Он прекрасно понимал: несмотря ни на что верховный башар Вориан Атрейдес — великий человек и воин. Но Абульурд должен остановить это упрямство любой ценой.

Абульурд покинул каюту, уже этим одним нарушив приказ. Но это было только начало.

Он шел по коридорам, преисполнившись упрямой решимости сделать то, что считал нужным, и пусть его решимость не уступит упрямству Вориана. Двадцать лет назад он не участвовал в Великой Чистке, которая погубила миллиарды порабощенных людей. Тогда Абульурд остался на Салусе Секундус осуществлять эвакуацию и готовить к обороне столицу Лиги. Абульурд рассматривал это назначение как милость, так как Вориан оставил его в тылу для того, чтобы оградить сентиментального молодого офицера от зрелища кровопролития, от ужаса и от чувства неизгладимой вины.

Теперь Абульурд должен вернуть Вориану прежний долг. Надо предпринять верное действие, чтобы уберечь верховного башара от страшного решения. Ради этого Абульурд был готов пожертвовать своей военной карьерой. Он думал, что, в конце концов, Вориан оценит разумность того, что сейчас собирался сделать Абульурд.

Он свернул на палубу, где находился пункт управления вооружением флагмана. Из этого центрального командного пункта Абульурд мог управлять огнем всего флота. Огонь всех артиллерийских установок и ракет можно было координировать отсюда, хотя каждый корабль, конечно, мог, при необходимости, стрелять и независимо от командного пункта, разумеется, если получал на то разрешение с борта «Победы Серены».

Во время подготовки миссии великого флота возмездия к Коррину Райна Батлер и ее фанатичные последователи, ненавидевшие всякую технику, не раз выражали свои подозрения по поводу слишком большого скопления автоматических систем на кораблях флота. Армия Человечества полагалась на механизмы, а это было недопустимо с точки зрения культистов Раины. Вице-король Батлер сделал еще одну уступку своей могущественной племяннице, клятвенно пообещав ей, что все автоматические системы будут демонтированы тотчас после завершения победоносного похода и полного уничтожения последней инкарнации Омниуса. Но до этого в систему управления автоматами будет включен и человек, который примет решения о включении механизмов — именно человек, а не машина. Системы не были полностью автоматизированными. То есть на флагмане должен был находиться человек, который в конечном счете один и управлял бы огнем флота.

В начале похода, когда они стартовали с Салусы Секундус, Вориан Атрейдес полностью доверял своему заместителю Абульурду Харконнену. Реально смотревший на вещи верховный башар понимал, что на войне возможно всякое, в том числе и его гибель, и передал своему заместителю все коды доступа к вооружению флота и к системе управления огнем. Это был залог в счет обещания впоследствии восстановить честное имя Харконненов в глазах Лиги.

Этот ключ давал Абульурду возможность использовать по своему усмотрению всю огневую мощь флота возмездия; но можно было сделать и нечто совершенно противоположное.

На местах работали техники и комендоры, готовя оружие к решительной атаке на корабли машин. Флагманская баллиста и сопровождавшие ее корабли, выстроившись в боевой порядок, неумолимо приближались к роковой черте, пересечение которой должно было привести к бессмысленному убийству миллионов людей «моста хретгиров». Поглощенный ходом операции и не желая подрывать моральный дух войск, Вориан не стал объявлять экипажам об отстранении Абульурда.

Поэтому, когда он вошел в отсек управления огнем, никто из офицеров не обратил на это внимания, так как Абульурд имел полное право присутствовать в этом месте. В горячке подготовки к сражению никто не обратил внимания и на отсутствие знаков различия на мундире Абульурда.

Автоматически ответив на приветствие солдат, башар направился к главной станции управления. Через считанные минуты командующий флотом прикажет открыть огонь.

Как только Абульурд ввел код своего ключа в систему управления, он получил доступ ко всем орудийным и ракетным системам флота. Он взглянул на консольный экран и на мгновение ужаснулся тому, что собирался сделать. Прежде чем он смог поколебаться и передумать, Абульурд снова использовал ключ для того, чтобы поменять последовательность цифр кода доступа. Теперь он один знал этот код.

Через несколько секунд, приблизившись к боевой зоне, Вориан неожиданно обнаружит, что не может открыть огонь по противнику, так как будет потерян контроль над орудийными системами кораблей. Корабли не смогут стрелять, несмотря на приказы Вориана. В такой обстановке у верховного башара не останется иного выбора — ему придется отступить и подумать, что делать дальше. Это даст ему передышку и возможность отыскать другой выход.

Прошептав молитву, Абульурд покинул центральный пункт. Очень скоро они обнаружат то, что он сделал.

Армия Человечества набирала скорость, устремляясь в атаку и не подозревая о том, что у нее подрезаны крылья.

 

Я ястреб. Таков мой символ.

Из-за края Коррина поднималось огромное распухшее солнце, окрашивая корпуса кораблей в кроваво-красный цвет своими беспощадными лучами. Непосредственно под сетью скрэмблерных спутников Омниус выстроил свои боевые корабли и нагромоздил грузовые контейнеры, набитые безвинными жертвами — миллионами мужчин и женщин. Первые же волны защищенных полями Хольцмана атакующих кораблей Армии Человечества взломают эту оборону, а дальше — будь что будет.

Под выстроившимися в оборонительных порядках кораблями роботов была видна почти полностью покрытая облаками поверхность планеты. Вориан увидел вспышку молнии, потом еще одну. Но главная и самая страшная гроза разразится сейчас в космосе впереди линии скрэмблерных полей, которые означают смертный приговор для двух миллионов человек, включая Серену Батлер. Я не могу принять иного решения. Если это действительно Серена Батлер, уцелевшая после стольких лет плена, то она поймет меня, более того, потребует, чтобы я поступил именно так, а не иначе.

Но если это не Серена Батлер, то какое это имеет значение? Решение принято и будет выполнено любой ценой.

Пока флот двигался вперед, сокращая расстояние, солдаты проявляли беспокойство. Некоторые молились о том, чтобы машины в последний момент отступили. Но Вориан знал, что никакого чуда не произойдет. Бесчисленные миллиарды порабощенных людей уже были убиты во время ядерного уничтожения планет Синхронизированного Мира. Сегодняшние его действия ужасны, но все это ничуть не хуже того, что он уже делал не один раз. Но зато теперь мыслящим машинам настанет конец.

Решимость Вориана не поколебалась и после того, как он узнал о живом щите «моста хретгиров». Сам факт, что машины решились на такой отчаянный шаг, говорил о том, что здесь они теряют все. Цена победы очень высока… но приемлема.

Возмущение Абульурда и его возражения стали большим разочарованием для Вориана. Абульурд лучше всех остальных понимал всю важность этого наступления — для Вориана и для всего человечества. Он должен был помогать своему верховному башару, а не мешать приказам своего прямого начальника и, больше того, друга.

Вориан ощущал внутри предательский холодок. Ксавьер в такой ситуации никогда не стал бы колебаться. Он бы принял единственно верное решение, сделал единственно возможный выбор.

Находившаяся в расположенном на безопасном расстоянии дипломатическом корабле Райна Батлер транслировала на весь флот свои молитвы, разрываясь между ненавистью к мыслящим машинам и желанием спасти чудесно вернувшуюся Серену Батлер и ее дитя-мученика. Вориан на секунду отвлекся, подумав о том, видит ли сама Райна парадокс в своих высказываниях. Если она действительно верит в то, что святая Серена явилась к ней в ее бредовых видениях, то как она может теперь верить в то, что Серена жива? В этом не было ни логики, ни смысла.

Флот возмездия вошел в пояс скрэмблерных полей, в зону их досягаемости.

— Приготовиться к атаке на противника. Офицерам артиллерии и комендорам по местам. Орудия зарядить. Стрелять только по моей команде. Мы ударим как огненный меч с небес.

В горле у Вориана пересохло, он попытался сглотнуть. Если он ошибся, и Омниус применит лазерное оружие, то первая линия атакующих кораблей через считанные секунды будет обращена в пар псевдоатомным взрывом.

— По мере приближения выбрать ключевые цели.

— Сэр, что делать, если на боевых кораблях находятся люди — заложники?

Вориан яростно повернулся и так посмотрел на заместителя по артиллерии, что тот подскочил с места от испуга.

— А что делать, если их там нет? Не думайте о них. Делайте свое дело, батор.

Голос его был лишен всяких интонаций. Как только «мост хретгиров» взорвется, ничто не сможет остановить яростный натиск кораблей Армии Человечества. В глубине души Вориану хотелось, чтобы это произошло скорее, чтобы можно было сосредоточиться на выполнении главной задачи.

Готовый отдать приказ, Атрейдес положил пальцы на сенсорную панель, чтобы набрать последовательность кода, разрешающего открывать огонь. Он хотел нанести вред мыслящим машинам, как они наносили вред человечеству на протяжении множества поколений.

Наконец вахтенный офицер доложил:

— Мы на нужной дистанции, верховный башар!

— Открыть огонь и начать бомбардировку. Превратим их в месиво!

Желая сделать первый выстрел лично, Вориан коснулся нужной клавиши, но выстрела не последовало. Он нажал еще раз, и снова ничего не произошло. Пушки молчали.

— Проклятие!

На командном пункте послышались тихие ругательства и тревожные голоса офицеров. По каналам связи слышались недоуменные возгласы.

— Сэр, вооружение не действует на всем флоте. Мы не можем сделать ни единого выстрела!

Офицеры штаба лихорадочно принялись выяснять причину отказа оружия, эфир наполнился встревоженными голосами. Когда же был дан ответ, то для Вориана это было хуже, чем если бы кто-то плеснул ему в лицо кислотой.

— Говорит Абульурд Харконнен, — раздался из динамиков громкий голос. — Для того чтобы предотвратить ненужное убийство миллионов невинных людей, я отключил пункт управления огнем от батарей на кораблях всего флота. Верховный башар

Атрейдес, мы должны, мы обязаны найти лучшее решение, чем это. Теперь у вас нет иного выбора, вам надо отступить.

— Приведите его ко мне, — рявкнул верховный башар. Офицеры военной полиции ринулись выполнять приказ. Вориан развернулся на стуле. — Приведите в порядок пушки!

— Мы ничего не можем сделать без кода доступа — а башар Харконнен изменил последовательность цифр кода.

— Теперь ясно, почему он выбрал имя Харконнен, — выпалил один из артиллерийских офицеров. — Он боится сражаться с машинами.

— Разговоры. — Вориан не стал продолжать эту тему. Он не понимал, как мог его протеже сделать это, зачем Абульурд поставил на карту жизнь всего флота, разрушив систему управления войсками в самый критический момент. — Попробуйте воспользоваться резервными системами, обойдите код, примените ручное управление, если ничего не выйдет. Наводку делайте на глаз. В противном случае открывайте люки и бомбите противника хоть камнями.

— Это займет несколько минут, верховный башар.

— Сэр, нам сохранять курс? — спросил штурман. — Мы уже почти у «моста».

Мысли Вориана путались, он был подавлен предательством, которое только что совершил Абульурд.

— Если мы замедлим движение, машины поймут, что у нас что-то неладно.

— Мы не смеем колебаться! — крикнул один из солдат-культистов. — Эти демоны подумают, что мы потеряли решимость в достижении нашей святой цели.

Вориан был уверен, что Омниус не станет думать о таких вещах.

— Вероятнее всего они заподозрят, что у нас технические неполадки, поломка. — Голос его скрежетнул металлом. — Продолжать наступление с прежней скоростью. Нам все равно надо наступать, пусть даже и большей ценой.

Ему потребуется всего несколько минут, чтобы вытрясти из Абульурда коды доступа и снова включить пульт управления огнем. Может быть, они еще успеют все сделать вовремя.

Абульурда Харконнена нашли без труда, и он не оказал сопротивления. На самом деле у него был даже гордый вид, когда офицеры втащили его на командный пункт. При Абульурде не было личного оружия; мрачным взглядом отстраненный башар словно стилетом уколол Вориана. На кителе Харконнена не было знаков различия.

Пылая холодной яростью, Вориан Атрейдес шагнул навстречу Абульурду.

— Что ты сделал? Ради Бога и святой Серены, скажи мне, что ты сделал?

Абульурд посмотрел на Вориана еще раз, словно надеясь на понимание.

— Я уберег вас от ужасной ошибки и спас миллионы жизней. Вориан схватил Абульурда за отвороты кителя.

— Ты глупец! Если мы не покончим с ними сегодня, то ты обречешь нас на гибель и, мало того, еще на тысячу лет машинного рабства.

Начальник артиллерии презрительно скривился.

— Трус, такой же, как его дед.

— Нет, он не похож на Ксавьера. — Вориан пристально смотрел в глаза Абульурду, разочарование выжгло все теплые чувства, какие он раньше питал к своему протеже, стерли из памяти приятные воспоминания прежних встреч и проведенного вместе времени. — Этот человек проявил собственную трусость, батор. Не стоит сравнивать его с другими.

Абульурд не делал попыток вырваться, но продолжал умолять Атрейдеса не наступать.

— Это не должно произойти так. Если бы вы только… Вориан перебил его ледяным тоном:

— Башар Харконнен, я приказываю вам выдать мне новые коды. У нас слишком мало времени.

— Простите, но я не могу этого сделать. Это единственный способ заставить вас по-иному взглянуть на дело. Вам придется отступить и повернуть назад.

— Ты ставишь под угрозу жизнь всего флота возмездия. Башар нисколько не испугался.

— Это вы угрожаете их жизням, Вориан, а не я.

— Не смей называть меня по имени. Ты намекаешь на дружбу, которой отныне не существует. — Вориан с отвращением оттолкнул от себя Абульурда, и тот с трудом устоял на ногах. Вориан понимал, что ничего не добьется угрозой пытки, во всяком случае с Харконненом. — Ты предал будущее человечества!

Раздался встревоженный голос штурмана:

— Мы выходим на рубеж спутников, верховный башар. Уменьшить скорость?

— Нет, мы поведем наступление, не важно… Абульурд резко выдохнул.

— Вы не можете этого сделать! Вам надо остановиться и перегруппироваться! Постарайтесь вступить в переговоры с Омниусом. Ваши корабли безоружны…

— Машины этого не знают, и в отличие от Эразма я умею блефовать. — На Вориана снизошло странное зловещее спокойствие. Лишенный дальнобойного оружия флот возмездия шел на сближение с вражеским флотом. Атрейдес понимал, что зашел слишком далеко и не имел права ни отступить, ни потерпеть поражение. — Кроме всего прочего, пока у меня есть воображение, я не останусь без оружия.

Отвернувшись от бледного как смерть Абульурда, Вориан сказал:

— Уберите его с моих глаз, заприте в каюту и поставьте надежный караул. — Трое разъяренных военных полицейских встали рядом с Абульурдом, словно ища повода избить предателя. — Я подумаю потом, что с ним делать — если, конечно, мы переживем сегодняшний день.

 

Хотя Эразм просмотрел всю свою долгую, многовековую память, он не нашел там времени, когда у него было бы столько неприятностей. Он был близок… к панике или отчаянию? Чтобы предотвратить катастрофу и спасти Гильбертуса, надо было действовать безотлагательно.

Интересно, подумал он вдруг с такой интенсивной вспышкой прозрения, что едва не забыл о неотложном. Наверное, теперь я понимаю, почему Серена Батлер так неистово пыталась спасти своего ребенка.

Как независимый робот и советник всех воплощений Омниуса Эразм имел доступ ко всем командным пунктам Коррина. Спустившись в глубокие защищенные катакомбы города, Эразм оказался в помещении, заполненном координатной голографической сеткой. В этой объемной системе координат в масштабе были показаны позиции сил Омниуса вокруг планеты, положение каждого боевого судна и всех грузовых контейнеров с рабами, образовавших «мост хретгиров». В одном из этих невольничьих контейнеров был сейчас Гильбертус с клоном Серены. В непосредственной близости от сетки находился стремительно наступавший флот возмездия. Картинка менялась по мере того, как вражеские корабли приближались к планете. Суда Вориана Атрейдеса были уже в опасном соседстве со скрэмблерными полями сторожевых спутников. Сейчас эти поля активируют взрывные устройства и убьют людей в живом щите.

Робот связал свой гель-контурный мозг с командной сетью. Он быстро проанализировал программу, составленную его блистательным воспитанником.

Корабли Лиги ускорили движение, их намерения были ясны. Они решились вторгнуться в смертельно опасную для живого щита зону. Теперь ничто не сможет их остановить. Вориан Атрейдес, сын титана Агамемнона, был полон решимости принести в жертву всех заложников. Он не остановится.

Гильбертус умрет, как только корабли людей пересекут роковую линию.

За пределами голографической сетки находились связанные между собой узлы доступа к компьютерным данным и системам управления. Их обслуживали роботы, производившие сложные вычисления для двух всемирных разумов. Эразм, не обращая на роботов ни малейшего внимания, начал быстро обрабатывать данные, высчитывая вероятные сценарии сегодняшних событий. Независимому роботу даже не пришло в голову, что дело может принять именно такой оборот. Если бы Эразм был человеком, его действия назвали бы самоубийственными и предательскими. Он ликвидировал последний заслон, который оставался в распоряжении машин, единственную возможность не пустить людей к Коррину, хотя, как выяснилось, это не остановило бы Вориана Атрейдеса.

Но это был единственный способ спасти Гильбертуса. Если этот человек умрет, думал независимый робот, то, пожалуй, не будет больше смысла и в его — Эразма — существовании.

Осталось две секунды.

Робот бегло осмотрел голографическое изображение машинной обороны, заметил возраставшее число вражеских кораблей, приближающихся к зоне досягаемости следящей аппаратуры. Здесь эти суда казались маленькими точками, но в действительности это были настоящие корабли, способные испепелить Коррин атомной бомбардировкой, когда они минуют живой заслон и убьют всех находящихся в нем заложников.

И эти люди еще называют нас бесчеловечными!

Без малейших колебаний Эразм принял на себя управление командным пунктом. Перед его оптическими сенсорами заплясали янтарные огоньки панели. Одним движением независимый робот прервал соединение между скрэмблерными полями и взрывчаткой на борту кораблей с заложниками.

Потом он принялся наблюдать, как точки неприятельских судов прорвались сквозь обезвреженную баррикаду. Теперь перед ними не осталось ни одной преграды.

 

У Вориана возник план, или, лучше сказать, фрагменты плана. Сцепив пальцы, он лихорадочно раздумывал. Надо учесть все ресурсы, которые есть в его распоряжении.

Абульурд при всем желании мог отключить только вооружение, встроенное в основные корабли флота возмездия Лиги, но пусковые отсеки баллист и штурмовиков были буквально набиты истребителями-бомбардировщиками типа «кинжал». Все эти суда были оснащены импульсными атомными зарядами. Исходный план предусматривал прорыв околопланетной обороны противника с помощью бортового оружия баллист и штурмовиков, а «кинжалы» должны были взрывать свои бомбы уже на поверхности Коррина. Теперь придется использовать атомные бомбы против линий обороны противника — спасибо изменнику башару. Оставалось лишь надеяться, что оставшихся боеголовок хватит на то, чтобы уничтожить Омниуса на его базе. Для этого Вориан предполагал использовать диверсионные группы из гиназских наемников.

Таким образом, по расчетам верховного башара, даже без бортового оружия его защищенные полями корабли обладают достаточной огневой мощью. Оставалось только одно — взломать оборону противника.

Вориан уже не колебался, окончательно решив пожертвовать заложниками.

Экипажи испустили вздох ужаса, когда флагманский корабль «Победа Серены» вышел на роковой рубеж. Вориан не отрываясь смотрел на экран, ожидая взрывов, которые уничтожат миллионы обреченных им на смерть заложников. Корабль пересек линию скрэмблерных полей.

Но взрывов не было, ни одной вспышки. Два миллиона человек остались живы. Все обошлось без жертв.

«Мост хретгиров» остался цел.

Вориан не верил своим глазам.

— В конце концов оказалось, что проклятый робот все-таки блефовал!

— Люди целы! — не сдерживая избытка чувств, закричал штурман.

— Святая Серена явила нам еще одно чудо! — В динамиках раздался возбужденный голос Райны Батлер. — Она сама поведет нас к окончательной победе над демоническими машинами. Поборник Атрейдес, вперед, на Коррин!

Вориан взорвался.

— Выключите этот сигнал. Приказы здесь отдаю я!

Из-за предательства Абульурда они по-прежнему были лишены мощного бортового оружия. Вориан не мог придумать ничего хуже такого предательства — в особенности от близкого товарища, от молодого человека, которого он когда-то взял под свою опеку. Лучше бы уж Абульурд просто всадил ему в сердце нож!

Я никогда больше не назову его ни своим приемным сыном, ни даже просто другом.

Верховный башар поклялся себе, что победит, невзирая на измену Абульурда.

— Давайте же воспользуемся этим преимуществом. — Он внимательно присмотрелся к возникшим на сканерах очертаниям вражеских судов, стараясь оценить огневую мощь и вооружение ближайших кораблей и их намерения. Потом он резко повернулся к подчиненным. — Немедленно башара Харконнена ко мне! Угроза «мосту» миновала. Теперь он не сможет отказаться выдать коды доступа!

Несколько секунд прошли в молчании. Вориан повысил голос:

— Где Абульурд? Мне нужны…

— Прошу прощения, верховный башар, но трус… в лазарете _ Военный полицейский говорил, как нашкодивший подросток. — По дороге в его каюту он немного сопротивлялся. Похоже, он не скоро придет в себя.

Вориан выругался. Он должен был предвидеть, что произойдет что-то подобное.

— Используйте все, что сможете, — ракеты, артиллерию — все. Особенно скрэмблерные мины.

Корабли продолжали беспрепятственно продвигаться вперед, к месту решающей схватки с загнанными в угол кораблями Омниуса.

Вориан начал получать рапорты офицеров о том, что некоторые орудия удалось включить, хотя не было никаких гарантий высокой точности стрельбы, так как Абульурд надежно отключил системы автоматического прицеливания. Артиллерийские офицеры и добровольцы-культисты отсоединили орудия от централизованной системы управления и перевели их на ручной режим стрельбы.

Навстречу им начал движение первый эшелон линии обороны Омниуса. Вориан, быстро изучив их оборонительные качества, увидел, что вслед за ними на верхние орбиты поднимается следующая волна судов. В этот момент, даже учитывая неполную работоспособность артиллерии, флот возмездия превосходил огневой мощью силы роботов. Кроме того, корабли Вориана были защищены полями Хольцмана,

— Мы можем открыть по ним упреждающий огонь, верховный башар, — доложил второй помощник. — Если сможем стрелять.

— Давайте сделаем это. — Вориан вперил взгляд в непробиваемую, глубоко эшелонированную оборону роботов, потом крикнул в микрофон: — Я обращаюсь к последователям культа Серены, к солдатам Джихада, к наемникам и ко всем, кто сегодня сражается здесь рядом со мной в этой великой битве. Я хочу напомнить вам, чем была для нас Священная Война. Она начата ради мщения за смерть нашей возлюбленной Серены, за смерть ее сына Маниона Невинного, за смерть миллиардов других мучеников. Цель войны — остановить врага, прекратить его движение на нас. Надо лишить мыслящих машин способности мыслить.

Как это ни странно, но первым кораблем, который приблизился к флагману флота возмездия, оказалось вовсе не военное боевое судно, но старый курьерский корабль. Вместо того чтобы открыть огонь, с корабля поступил сигнал с предложением выслушать сообщение.

— Ну что, Вориан Атрейдес, это будет посложнее, чем наши любимые стратегические игры? — С экрана на Вориана смотрело медное лицо, бесстрастное и лишенное выражения, как и всегда. — Ты хочешь меня уничтожить? Я буду первой потерей в этой атаке.

— Старый Железный Умник! Вот уж не думал, что ты до сих пор…

До боли знакомый образ Севрата заполнил собой весь экран. Вориан ждал, что сейчас робот начнет неуклюже и плоско шутить или напомнит командующему о том, сколько раз он, Севрат, спасал человеческие жизни.

— Мы не всегда были по разные стороны баррикады, Вориан Атрейдес. Я придумал для тебя новую шутку: сколько раз можно позволить человеку поменять разум?

Вориан был настолько тверд, что без колебаний решился принести в жертву два миллиона человек, но теперь, по странной иронии судьбы, он колебался, глядя на робота, бывшего своего спутника и товарища. Из всех членов его семьи и близких друзей — Серены, Ксавьера, Лероники и даже Агамемнона — остался один только Севрат.

— Что ты делаешь, Севрат? Остановись.

— Ты даже не хочешь услышать конец анекдота? Вориан скрестил руки на груди.

— Отчего ты так уверен, что я когда-либо менял свой, как ты выразился, разум? Может быть, я просто скрывал от тебя мои истинные намерения и мысли.

Курьерский корабль машин продолжал подходить ближе.

— Почему бы тебе не пустить меня к себе на борт? Мы могли бы поговорить как в старые добрые времена. Разве я не подходящий эмиссар, чтобы обсудить со мной возможные решения проблемы?

Вориан оцепенел, стараясь прогнать первое побуждение. Разве это не то же самое, чего хотел Абульурд? Конечно, он не мог всерьез думать о переговорах с мыслящими машинами. Но Севрат…

Склонившись к уху верховного башара, второй помощник тихо произнес:

— Сэр, наше оружие еще не полностью активировано. Может быть, нам стоит потянуть время?

— Старый Железный Умник, это что, трюк?

— Это ты учил меня трюкам, Вориан Атрейдес. А как ты думаешь, что это?

Вориан принялся расхаживать по рубке. Корабль Севрата продолжал, не останавливаясь, приближаться к флагману. Если эта отсрочка даст возможность привести в боеспособное состояние артиллерию, то не стоит ли пойти на риск?

— Отключить защитное поле, — приказал Вориан. — Севрат, можешь приблизиться. Но лучше приготовься предложить Омниусу сдаться.

Медное лицо Севрата оставалось непроницаемым.

— Теперь ты решил пошутить, Вориан Атрейдес? Курьерский корабль увеличил скорость.

— Верховный башар, у него активированы орудийные порты!

Севрат без предупреждения открыл огонь из всех пушек курьерского корабля. Снаряды распороли обшивку флагмана и повредили частично готовый к бою правый борт. Не остановленные отключенным защитным полем снаряды робота взорвались в двух местах в корпусе «Победы Серены». Из отверстий со свистом начал выходить воздух, флагманская баллиста сбилась с курса. Командирская рубка ходила ходуном, звенели сигналы тревоги. Теперь и первый эшелон машинных кораблей пошел в атаку.

— Активировать поля! Защитите нас!

Сквозь хаос, творившийся теперь в эфире, прорвался синтезированный смех Севрата.

— Я вспомнил фразу, которой научил меня ты, Вориан Атрейдес: я поймал тебя со спущенными штанами. Ты стал слишком мягок и медлителен, проведя столько лет среди хретгиров.

— Открыть огонь! — давясь от ярости, приказал Вориан, кляня себя за мягкотелость и нерешительность. Какая мне разница, что он Севрат… — Восстановить прежний курс!

Он закрыл глаза, когда несколько управляемых вручную пушек дали залп. Флагман развернулся, чтобы комендоры могли лучше прицелиться. Волна точно направленных снарядов смела курьерский корабль.

Не теряя времени на сожаления и нерешительность, ругая себя за недопустимую сентиментальность, Вориан приготовился к продолжению кровопролитной схватки. В зоне досягаемости артиллерии оказался уже второй эшелон флота роботов.

 

Наверху, на площади, под которой располагался защищенный подвал, где хранились сферы с их памятью, два всемирных разума, светясь от возбуждения, решали текущие вопросы на своих пьедесталах. К ним притекал мощный поток данных с места сражения за Коррин, передавались уточнения и предупреждения.

Человеческий флот возмездия шел в наступление на последнюю планету Синхронизированного Мира, атакуя его последовательными волнами со всех сторон. В последний момент вражеский командующий, не колеблясь, пересек линию скрэмблерных полей, что обрекало на смерть пленников на бортах кораблей «моста хретгиров». Но мост почему-то не взорвался.

СеврОм и ТуррОм не могли понять, в чем дело.

Спаренные всемирные разумы слали на флот роботов нескончаемый поток распоряжений, инструкций и приказов, загромождая их электронные мозги миллионами планов, многие из которых прямо противоречили друг другу. В результате в боевых порядках машин на орбите Коррина возник неизбежный и непредсказуемый хаос.

Эразм был очень доволен таким положением дел и всеобщей растерянностью и сумятицей. Он хотел добиться своей цели без вмешательства двойного всемирного разума.

Его слабый контакт с Гильбертусом прервался, когда первые взрывы и энергетические всплески разгоравшегося сражения повредили и без того ненадежные системы связи грузовых судов. Эразм некоторое время подержал в железной руке молчавшую наблюдательную камеру, а потом швырнул ее на землю. Неужели он испытывал гнев?

Независимый робот соединил себя с одним из малых кораблей на орбите, пока не вызванным на передовую. Эразм поймал такой корабль, управляя им с поверхности Коррина.

Так как прямая связь с подсистемами машин давала ему тотальный доступ ко всему на планете, ему надо было вывести пойманный корабль в нужное место и отдавать приказы боевым машинам так, чтобы этого не заметили ни СеврОм, ни ТуррОм. Задача была трудна и без идиотского вмешательства всемирных разумов.

Он нашел наконец тот самый важный для него корабль и подвел к нему мелкое судно. Действительно, Гильбертус оказался на борту грузового корабля. Судно состыковалось с ним.

Даже зная, что никто на него не смотрит, Эразм имитировал на лице улыбку. Это вошло у него в привычку.

На корабле стояла нестерпимая и ужасная вонь. Спертым воздухом было невозможно дышать. Металлические плиты пола и такие же металлические стены высасывали из воздуха все тепло, и тем не менее из-за большого количества людей в отсеке стояла удушающая жара.

Гильбертус сидел возле клона Серены. Он держал ее за руку, а она прижималась головой к его мускулистой груди. Он явился сюда по собственному почину; вероятно, учитывая обстоятельства, это было не самое логически обоснованное решение, но он все равно будет здесь. Либо уловка со взрывом контейнеров удастся, либо нет.

В душе Гильбертус возмущался поведением Эразма, который тайно приказал увезти Серену на корабль вместе с другими заложниками. Когда стала ясна вторая часть плана, после того как Серену показали по каналу связи командующему Армией Человечества, — Гильбертус умом понял все. Все в этом случае имело логический смысл. Действительно, добавление только одной заложницы могло стать решающим фактором во всем этом деле.

— Если бы только это не была ты, — прошептал он ей на ухо.

Другие пленники на борту грузового судна что-то бормотали, ерзали и непрерывно жаловались на судьбу. Никто из них не понимал, что, собственно, происходит. Некоторые шепотом делились якобы верными слухами, что к Коррину для их спасения явился флот свободного человечества. Другие боялись, что это очередной эксперимент Эразма по изучению коллективной психологии толпы. Гильбертус попытался объяснить ситуацию двоим мужчинам, которые сидели рядом с ним и с Сереной, но они не поверили его анализу и более чем дюжине альтернативных историй.

Рекур Ван тоже находился здесь, запертый в своем гнезде с аппаратурой жизнеобеспечения. Очевидно, СеврОм и ТуррОм придерживались того, что пленников надо гноить в ужасно плохих условиях. Безрукий и безногий тлулакс так сильно ворочался, жаловался и так громко кричал, что Гильбертус предпочел увести Серену в другой отсек, где они и принялись ждать развязки.

Гильбертус был уверен, что кризис вот-вот разрешится. Задержка была добрым знаком; совершенно очевидно, что командующий флотом Лиги заколебался и отступил. В противном случае и Гильбертус, и все заложники были бы уже мертвы.

Но почему тогда в космосе началось сражение? Почему сквозь крошечные иллюминаторы он видит вспышки разрывов и проносящиеся мимо боевые корабли? На бортах незнакомые эмблемы — значит, это суда Армии Человечества. Они прошли сквозь скрэмблерные поля, и, следовательно, контейнеры с заложниками должны были взорваться, но этого почему-то не произошло.

Гильбертус отвернулся от иллюминатора. Главное, что он вместе с Сереной.

— Это не продлится долго, — сказал он, чтобы успокоить ее. — Скоро все так или иначе кончится.

Гильбертус также знал, что запасов воды, пищи и воздуха у миллионов людей на кораблях «моста хретгиров» хватит не больше, чем на несколько дней, а именно такое время займет эвакуация контейнеров и их возвращение на поверхность планеты.

Внезапно Гильбертус ощутил толчок. Какой-то космический корабль причалил к грузовому судну с рабами и состыковался с ним. Маневр был выполнен неуклюже. Очевидно, его исполнитель не был опытным пилотом. Гильбертус принялся лихорадочно соображать, кто бы это мог быть. Возможно, люди решили спасти заложников. Сам Гильбертус, однако, этого вовсе не желал.

Когда люк открылся, в проеме показались мощные боевые роботы. Тяжелые шаги загремели по металлической палубе прохода, отдаваясь во всех отсеках. Заложники съежились, стараясь не попадаться на глаза машинам, но у роботов были иные намерения.

Гильбертус встал на ноги. Теперь он все понял. Гильбертус успел многое сказать Эразму, прежде чем вышла из строя наблюдательная камера.

Роботы словно неумолимый рок остановились перед ним. Они были похожи на надзирателей, явившихся для того, чтобы отвести узника на казнь.

— Вы пришли спасти меня, — сказал Гильбертус.

— Так приказал Эразм.

Находившиеся рядом люди тоже начали умолять роботов спасти и их. Все хорошо понимали, что воздух на исходе; многие не ели уже два дня. Гильбертус лихорадочно огляделся. Наклонившись, он подхватил Серену под руку и поставил ее на ноги.

— Я не буду сопротивляться.

— Ты не можешь сопротивляться.

— Но я должен взять с собой Серену. Роботы заколебались.

— Нет, только один из нас может вернуться с тобой на Коррин.

Гильбертус нахмурился, стараясь понять, почему Эразм распорядился поступить именно так. Потом он понял, что, вероятно, независимый робот обманул раздвоенный всемирный разум; было гораздо проще исказить программу одного боевого робота, чем всех семерых одновременно. Эразму хотелось выиграть время, чтобы дать Гильбертусу возможность вернуться в относительно безопасное место на поверхности планеты.

— Я не уеду без Серены. — Гильбертус вызывающе скрестил свои сильные руки на груди. Женщина смотрела на него своими полными доверия лавандовыми глазами.

Шесть роботов сделали шаг назад.

— Мы останемся здесь, чтобы охранять клон Серены Батлер.

— Охранять от кого?

Роботы замолкли, принимая новые указания. Потом их командир снова заговорил:

— Эразм просит тебя положиться на него.

Плечи Гильбертуса поникли. Он отпустил руку Серены.

 

Вскоре после того, как флот возмездия Лиги прошел сквозь скрэмблерные поля, он попал под плотный сосредоточенный огонь машинного флота. Его боевые корабли образовали концентрические пояса обороны вокруг Коррина, задачей которых было не пропустить людей к планете.

Машины выпускали бесчисленное множество превосходно нацеленных снарядов, которые обрушивались на скрытые полями Хольцмана боевые корабли Лиги. Но было ясно, что защитные поля передовых кораблей уже перегреваются. Вориан находился на флагманском корабле и, изучая обстановку, понял, что перегретые поля Хольцмана могут отказать в течение ближайшего часа.

За первым эшелоном атакующих сил шла вторая волна штурмовиков и баллист, за ней — третья и четвертая. Вориан судорожно сжал пальцами подлокотники командирского кресла. Лицо его оставалось жестким и бесстрастным. Речь шла о том, какая из противоборствующих сторон истощится первой.

— Продолжайте вести огонь, — приказал Вориан, хотя артиллеристы не нуждались в этом указании. — Снарядов не жалеть.

— Системы прицеливания до сих пор не действуют, верховный башар. Мы тратим массу боеприпасов попусту.

После коварной атаки Севрата пробоины в корпусе «Победы Серены» наскоро залатали, но Вориан потерял около сотни членов экипажа.

— Цельтесь лучше. — Он упрямо тряхнул головой. — Посмотрите, сколько их — разве здесь можно промахнуться?

Весь экран монитора заслонял лес боевых кораблей роботов. Вориан едва не выругался вслух. Какая могла быть блистательная операция! Абульурд расстроил все планы, усложнил проведение наступления.

Когда «мост хретгиров» почему-то не взорвался, два миллиона заложников, находившихся на нем, получили кратковременную отсрочку. Как только он одержит победу при Коррине, Вориан отдаст приказ спасти столько заложников, сколько окажется возможным. Это очень важно, особенно если там находится и Серена Батлер со своим сыном.

Хотя экипажи кораблей флота возмездия были немногочисленны и в отсеках оставалось много свободного места, не могло быть и речи о том, чтобы взять на борт всех спасенных заложников. Корабли Лиги не отличались быстроходностью, и потребовалось бы слишком много времени для того, чтобы эвакуировать людей на обитаемые планеты. Единственный выход — перевезти людей обратно на Коррин.

Но это окажется невозможным, если Вориан превратит Коррин — как и другие планеты Синхронизированного Мира — в радиоактивное кладбище.

Теперь, когда выяснилось, что весь этот «мост хретгиров» был не чем иным, как гигантским блефом, отвлекающим маневром, Вориан мог подумать о том, чтобы спасти людей, если для этого представится хотя бы малейшая возможность. Эта эпическая победа окажется не такой простой и легкой, как он воображал, но он добьется ее во что бы то ни стало.

Вориан рвался вперед, но на передовых кораблях уже начинали отказывать перегретые защитные поля Хольцмана. Командиры кораблей были вынуждены отходить, а их места занимали свежие суда. Но некоторые капитаны продолжали двигаться вперед, невзирая на отсутствие защиты. Такие корабли быстро становились жертвами беспощадного и точного огня машин. Потери, численность которых высвечивалась на экранах мониторов командующего, росли катастрофически.

— Запускайте эскадрильи «кинжалов», — приказал Вориан. Настало время перейти ко второму этапу плана. — Передайте пилотам приказ приготовить ядерные боеголовки.

— Но, верховный башар, мы еще не приблизились к поверхности Коррина.

— Да, не приблизились, но мы никогда не сможем этого сделать, если не расчистим путь от всего этого хлама. — Он перевел дыхание. — Сохраните достаточное число боеголовок для заключительного удара и передайте гиназским наемникам, что скоро от них потребуется ювелирная работа.

— Слушаюсь, сэр.

Когда-то, очень давно, Ксавьер учил его, что командир в бою должен проявлять гибкость, уметь приспособиться ко всяким неожиданностям сражения. К цели всегда ведет не один путь. Импульсные ядерные заряды позволят им пробиться к планете… ведь он не сможет выполнить главную задачу — уничтожить Омниуса, если не пробьется к поверхности, значит, выполнение задачи надо разделить на два этапа и осуществить их по очереди.

Такая обновленная стратегия позволит сохранить множество жизней — не только миллионам людей в кораблях «моста хретгиров», но и солдатам, которые будут продолжать погибать, если их верховный башар будет упрямо гнать их на оборонительные рубежи машин с обычным оружием.

— Нет никакого прока беречь атомные боеголовки, если мы не сможем прорваться к планете и погибнем на орбите.

Как рои пчел, эскадрильи «кинжалов» вылетели из отсеков больших баллист — тысячи острокрылых истребителей и бомбардировщиков. Они были малы и похожи на пух, брошенный в стадо разъяренных носорогов, но в каждой из этих пушинок были заложены мелкие семена страшного разрушения.

«Кинжалы» разрядили свои установки. Атомные заряды разлетелись по большой площади, поражая плотные скопления целей — боевых кораблей, пытавшихся блокировать наступление флота возмездия Армии Человечества.

— Началось, — сказал Вориан одному из своих подчиненных. — Включить поля на полную мощность. Передовым кораблям по возможности отойти.

Видя неожиданное изменение стратегии, боевые корабли машин рванулись вперед, чтобы занять потерянные позиции, с которых они были вытеснены.

И в этот момент произошли взрывы многочисленных импульсных боеголовок, предназначенных для уничтожения гель-контурного машинного мозга. Огромные разрушения были лишь побочными результатами выполнения этой основной задачи.

Вориан прикрыл ладонью глаза, экраны мониторов автоматически выключились; за стеклами иллюминаторов бушевало пламя. Казалось, что передовые линии обороны Омниуса были сметены сияющей ослепительным светом десницей Божьей. Всепоглощающая энергия выводила из строя двигатели, убивала роботов и разрушала непроницаемый рубеж обороны.

Нет, подумал Вориан, это не напрасная трата атомных боеголовок.

Он не сомневался, что на борту этих машинных кораблей находятся беспомощные люди, которые сейчас гибли вместе со своими машинными хозяевами, но Вориан не стал думать об этом. Таковы законы войны. Такие потери были необходимы и неизбежны. Возможно, когда-нибудь историки подведут итог и вычислят окончательную цифру потерь. Но люди будут писать историю только при победоносном окончании битвы за Коррин.

— Полный вперед, прорываться через бреши! — скомандовал Вориан Атрейдес. — Если поля еще работают, оставьте их включенными, чтобы защититься от обломков, — и вперед!

Словно могучий каток Армия Человечества неудержимо двигалась вперед, сокрушая остатки обороны и сметая со своего пути погибшие суда флота роботов. Вскоре передовые корабли столкнулись со второй линией обороны Коррина. Застигнутые врасплох машины спешно выстраивались в боевые порядки.

Вориан выслал новую волну истребителей, и эта линия была уничтожена точно так же, как и первая. Немного позже то же произошло и с третьей, последней линией космической обороны. К тому моменту, когда передовые суда Армии Человечества прорвались к атмосфере планеты, большая часть атомных боеголовок была израсходована.

Но хотя запас их почти истощился, планета лежала перед флотом возмездия — доступная и беззащитная.

— Теперь надо покончить с ними внизу. — Вориан рукой указал на последнюю планету Омниуса, очертания которой вырисовывались на расстоянии семидесяти километров от флота.

Остатки противоборствующих флотов сошлись в воздушном сражении в небе Коррина. Боевые корабли проносились в пространстве, отходили, а потом снова возвращались, чтобы с еще большим ожесточением вести огонь. Вориан повел свою баллисту в самую гущу схватки, как будто она была истребителем. Он снова чувствовал себя молодым офицером, желающим проверить себя в настоящем деле. Он хорошо помнил свое первое сражение на Земле, в самом начале Джихада.

Флот ворвался в верхние слои атмосферы. Корабли охранения сопровождали баллисту Вориана, когда она вошла в атмосферу Коррина, и принимали на себя попадания ультразвуковых воздушных торпед. Когда одни суда выбывали, их место тотчас занимали новые, чтобы прикрыть верховного башара.

Вот вражеский снаряд поразил ближайший корабль. Перегретое защитное поле не выдержало, и судно взорвалось, осыпав флагман градом обломков. Вориан поморщился, когда от места взрыва в разные стороны полетели искореженные куски металла и изуродованные взрывом тела.

А сколько разрушения и жертв было еще впереди. Сам Вориан не боялся смерти и испытывал гордость за свой флагманский экипаж, который безупречно исполнял воинский долг. При всем желании от них нельзя было требовать большего.

Артиллерийский огонь с борта «Победы Серены» и оставшихся кораблей флота возмездия подавил сопротивление флота машин и наземной обороны. Но там, внизу, все еще оставался невредимый Омниус.

Когда путь был расчищен и появился свободный и безопасный проход, дипломатическое судно вице-короля сошло с дальней орбиты и спустилось ниже. С борта его вылетели несколько челноков и направились в самую гущу разыгравшегося в атмосфере ожесточенного сражения. В динамиках снова раздался срывающийся от волнения голос Райны Батлер:

— Милостью святой Серены мы прорвались! Я же говорила всем, что мы сделаем это!

Вориан в ярости перешел на открытый текст:

— Вице-король Батлер, что вы и Райна делаете здесь? Я не давал вам разрешения приближаться. Вернитесь на прежнее место вне досягаемости огня.

Фейкан отозвался быстро:

— Это не я, верховный башар. Кажется, у Райны… своя миссия. Она оказалась очень настойчивой.

Бледная молодая женщина передала со своего челнока:

— Коррин — это логово нашего врага. Это есть — и всегда было — призвание моей жизни. Мои последователи и дух святой Серены защитят меня.

Вориан подавил тяжкий вздох. Каким-то образом эта женщина могла обосновать любое противоречие. Она верила, что живая Серена находится где-то на «мосту хретгиров», но одновременно непостижимым образом чувствовала, что ее ведет дух Серены. Без сомнения, Райна желала уничтожить всякую технику, но тем не менее летела на космическом корабле…

Однако сейчас у Вориана были более важные заботы, чем думать о Райне Батлер. По крайней мере здесь они будут драться с реальными машинами, с настоящим врагом, а не с безвредной бытовой техникой на планетах Лиги. Пусть эти фанатики попробуют выдержать удар машин защитников Омниуса — и пусть лучше их фанатизм горит здесь, чем на родине.

 

Хотя тело и душа Истиана Госса онемели и были опустошены, мастер меча не стал уклоняться— от сражения. По крайней мере Коррин был подходящим полем битвы, где он мог применить свое мастерство.

Все недели долгого пути до Коррина, последней планеты Синхронизированного Мира, он был замкнут и погружен в непрерывные тревожные размышления. На борту его корабля было много культистов, которых он ненавидел. Он вынуждал себя отдаляться от них, ибо при их приближении у него возникало почти непреодолимое желание переломать им кости.

Вместо этого Истиан без устали тренировался в своей каюте, нанося удары, делая выпады и защищаясь, повышая свое мастерство, как это некогда делал молодой Йоол Норет. Однако как ни тренировался, как ни трудился Истиан, он не чувствовал, чтобы дух великого героя вселился в него. Но нанося удары по куклам, Истиан понимал, что хотя Йоол Норет молчит, это не означает, что сам Госс плохой воин. Нет, он и сам умелый и достойный мастер меча.

После того как мятежи и демонстрации в Зимии закончились смертью Нара Трига и гибелью механического сенсея Хирокса, Истиан не испытывал никаких душевных волнений, записавшись добровольцем в Армию Человечества, отправлявшуюся на Коррин. Сражаться с Омниусом в войне было куда более нужным и предпочтительным занятием, чем убивать людей, чтобы умерить гнев и чувство вины.

Когда флот возмездия наконец завис над цитаделью Омниуса, проломив все линии обороны машинного флота, Истиан и его товарищи вооружились и приготовились к высадке. Но битва в космосе — это не битва для мастера меча. Пока она продолжалась, Истиан слонялся по кораблю. Руки у него чесались испробовать импульсный меч в рукопашной схватке с роботами.

Наконец, когда на орбите остались вращаться лишь мертвые корпуса кораблей машин вместе с остатками пораженных судов флота возмездия, верховный башар отдал приказ о выступлении мастеров рукопашных схваток. Истиан Госс и его товарищи наемники сели на борт скоростного челнока и приготовились к высадке в столице последней синхронизированной планеты. В штурмовиках и баллистах было множество наемников, но очень многие суда Армии Человечества погибли от огня машин.

Но некоторые корабли и их личный состав уцелели. Их как раз хватало на то, чтобы исполнить свой долг на планете.

Транспортный корабль летел вниз сквозь плотные слои атмосферы вместе с двадцатью такими же кораблями. В задачу Истиана и его товарищей входила очистка планеты от остатков машин, закладка атомного заряда в цитадели и окончательное уничтожение последнего всемирного разума.

Вместе с Истианом на челноке летели еще двадцать три наемника, такие же ветераны отшумевших сражений, как и он сам. После Джихада многие из них нашли в жизни новое поприще, но вернулись к прежней профессии, чтобы принять участие в решающей битве человечества с машинами. Это была последняя возможность убедиться, что они не растеряли свое боевое мастерство.

Когда челнок, скользнув по поверхности планеты, резко остановился посреди хаоса, творившегося в машинной столице, люки открылись, и из них посыпались наемники, взявшие на изготовку свои импульсные мечи. Рядом приземлились еще два корабля, на бортах которых красовались не эмблемы Армии Человечества, а дипломатические гербы. Из них высыпали горячие, но неумелые культисты, вооруженные дубинами и грубыми подобиями импульсных мечей. Эти люди тоже бросились искать роботов, которых они от всей души стремились уничтожить.

Сердце Истиана бешено стучало. Он отвернулся, чтобы не видеть этих отвлекавших его внимание глупцов, когда надо было заниматься реальным противником. Противником, который мог оказать сопротивление.

Однако он понимал, что культистов не остановит потеря двух-трех человек, если это потребуется для уничтожения боевого робота. Для них это был чистый Джихад, больше, чем для кого бы то ни было в Армии Человечества. На Салусе Секундус они нападали на полезные машины, такие, как Хирокс, но здесь эти фанатики превратились в искренних союзников Истиана. Ему было странно думать о них в таком качестве…

После того как Истиан и его товарищи высадились на планету, пилот челнока снова оторвался от земли. В небе стлался дым от следов снарядов противовоздушной обороны, прочерчивавших в воздухе свои крутые траектории. Взрывы сотрясали улицы главного города Коррина. Боевые роботы целыми подразделениями выходили из зданий правильной геометрической формы. Издав боевой клич, наемники бросились на врага.

Истиан, сгоравший от желания драться, первым добежал до роботов. Зловещие боевые роботы были готовы встретить мастеров меча. Их оптические сенсоры сверкали, словно машины могли испытывать ненависть.

Каждый из этих боевых роботов поразительно напоминал Хирокса.

Истиан, собственными глазами видевший, как механический сенсей уничтожил сам себя, предпочитая смерть необходимости убивать людей, испытывал какое-то странное сомнение, тяжким грузом давившее ему на сердце. Как хотелось Госсу, чтобы механический сенсей был сейчас рядом с ним. Этот перепрограммированный робот оказывал на Истиана и на его внутренний дух гораздо большее влияние, чем дух Йоола Норета.

Он изо всех сил старался нащупать в душе присутствие Йоола Норета и наконец отыскал эту эмоциональную духовную связь. Стоявшие перед ним военные роботы были просто бездушными машинами, приспособленными для драки. И они падут перед человеком. В тот момент, когда его импульсный меч коснулся корпуса боевого робота, все ощущение его сходства с Хироксом оказалось иллюзорным.

Тренированный механическим сенсеем, Истиан был достойным противником боевых роботов. Он в мгновение ока поразил двоих и без передышки набросился на третьего, который только что убил одного из бросившихся на него культистов. Не успела кровь убитого стечь с клинков машины, как Истиан ударом меча уничтожил его гель-контурные соединения и повернулся в поисках следующего противника.

Он дрался, и все преследовавшие его сомнения и призраки вскоре исчезли, сгорев в огне сражения.

Истиан достиг последнего уровня самозабвения, познав секрет боевого стиля Йоола Норета. Истиан ощутил небывалый прилив сил. Это было именно то, чему он без остатка посвятил всю свою жизнь. Эта цель всегда будет как маяк направлять его сердце и его разум.

Он и его товарищи прокладывали себе путь к последнему прибежищу Омниуса, ожидая сигнала к установлению точечного атомного заряда, чтобы закончить свою миссию. Размахивая импульсным мечом, Истиан чувствовал, что может сражаться так бесконечно долго — пока останутся мыслящие машины, которых надо поразить.

Пока на Коррине полыхала последняя битва, Эразм позволил себе расслабиться, чтобы послушать журчание воды в многочисленных механических фонтанах и ручейках. Безмятежность этих звуков действовала особенно умиротворяюще на фоне отзвуков битвы, которая шла в небе над столицей Коррина. Прекрасно сознавая, что исход сражения склоняется на сторону людей, Эразм тем не менее не чувствовал личной вины за все эти ужасающие потери. Независимый робот отступил в свое убежище. Здесь он сможет насладиться одиночеством и спокойно дождаться конца. Или уничтожить себя самостоятельно.

Внезапно, когда Эразм увидел, что прибыл его любимый воспитанник, независимый робот изменил свой намерения. В своем развевающемся роскошном алом одеянии робот зашагал по дорожке, чтобы обнять потрясенного Гильбертуса Альбанса, спасенного с борта контейнера. Хотя вокруг навеки рушился последний Синхронизированный Мир, он мог думать только об одной вещи.

— Ты уцелел, мой Ментат! Это превосходно! — На этот раз выражение радости не было имитацией, но проявлением истинной незапрограммированной реакции.

Объятие робота было таким искренним и порывистым, что отнюдь не хилого телосложения Гильбертус едва не задохнулся.

— Отец, прошу тебя, поменьше восторга!

Эразм ослабил объятие и отступил на полшага, чтобы полюбоваться на человека, которого он учил, воспитывал и о котором заботился столько десятилетий. Гильбертус был грязен и утомлен, но остался цел и невредим. Это было очень важно.

— Я думал, что никогда больше не увижу тебя, — сказал робот.

— Я думал о том же. — Оливково-зеленые глаза Гильбертуса увлажнились. — Но я верил, что ты отыщешь способ вызволить меня оттуда. Ты не мог оставить меня в беде. — Он озабоченно нахмурился. — Но Серена все еще там. Мы должны спасти и ее.

— К несчастью, я не могу сейчас ничем ей помочь. Большая часть наших оборонительных рубежей уничтожена импульсными атомными зарядами. Боюсь, что мы потеряли и Коррин, — произнес Эразм. — Скоро здесь будет флот Лиги.

— Утешает то, что она не оказалась на борту какого-нибудь боевого корабля, — сказал Гильбертус, готовый ухватиться за любую соломинку. — В этом случае она бы уже давно погибла.

Независимый робот не стал лгать:

— Если Вориан Атрейдес будет придерживаться своей обычной стратегии, то и нам с тобой осталось недолго жить, мой Ментат. Он стерилизует Коррин так же, как и другие планеты Синхронизированного Мира, и мы с тобой будем уничтожены. На «мосту хретгиров» у Серены есть шанс выжить.

— Я не верю, что они будут забрасывать нас атомными бомбами, отец, чтобы убить всех до единого. Я видел, что на Коррин высадились войска и приступили к штурму города. И это несмотря на то, что их командующий недвусмысленно дал понять, что готов пожертвовать миллионами заложников. Я не могу понять, почему отказали взрывные устройства на «мосту хретгиров.»

— Они не отказали, Гильбертус. Это я отключил их — для того чтобы спасти одного человека.

Гильбертус был поражен до глубины души.

— Ты сделал это ради меня? Ты пожертвовал Коррином, всей машинной цивилизацией? Я не стою этого.

— Для меня ты стоишь еще дороже. Я сделал соответствующие расчеты, и они показали, что придет день, когда ты станешь очень важным человеком среди людей. Возможно, когда в мире не останется ни одной машины, именно ты сможешь научить своих собратьев людей эффективно мыслить. Тогда можно будет считать, что мои труды не пропали даром.

— Это ты научил меня отчетливо мыслить, отец, — возразил Гильбертус. — Я почту тебя тем, что объясню им это.

Робот покачал головой.

— Сегодня ни одна машина не сможет бежать с Коррина. Даже я. Битва проиграна. Я могу показать тебе прогноз, если мы сможем активировать настенный экран Омниуса. Оборонительные рубежи трещат по швам. Только что через скрэмблерный пояс прошла еще одна волна атакующих судов Лиги. На орбите осталось слишком мало наших боевых кораблей. Хретгиры сумели взломать нашу оборону. Могу только надеяться, что они будут действовать избирательно и пощадят часть красоты этого мира… и пощадят тебя. — Он отвернулся и посмотрел вдаль, откуда омерзительным диссонансом к мирному журчанию воды раздавался грохот ожесточенного сражения.

— Это воистину сумерки мыслящих машин. Но для тебя это не конец, Гильбертус. Ты должен войти в доверие к людям и никогда не рассказывать им о твоей тесной связи со мной. Я убил ребенка Серены Батлер и стал причиной вспышки этого маниакального Джихада, который затем последовал. Никогда не упоминай моего имени и не говори о том, что ты был связан со мной. Драгоценные моменты нашего с тобой общения пусть сохранятся только в твоем замечательном разуме. Ты должен притвориться, что был всего лишь одним из рабов здесь на Коррине. Перемени одежду. Если тебе повезет, то хретгиры спасут тебя и вывезут в Лигу Благородных.

— Но я не хочу никуда уезжать. — Гильбертус был встревожен, но все же постарался не пасть духом и высоко поднял подбородок. — Если я выживу, то сделаю для тебя все, что смогу, чтобы отплатить тебе добром за добро.

Он положил ладони на плечи Эразма.

— Ты веришь мне?

— Конечно. Нелогично было даже спрашивать об этом.

В глубоком подвале под центральной площадью осажденного города, под объятыми пламенем руинами домов, под ногами завоевателей, пришедший в себя Первичный Омниус начал придавать форму текучему металлу, материалу, который когда-то послужил строительным материалом для Центрального Шпиля.

Снова став дееспособным, Первичный всемирный разум намеревался опять взять в свои руки управление планетой.

 

Не веря в свой триумф, который наконец наступил после столетия мук и непрерывного кровопролития, верховный башар Вориан Атрейдес направил свой командирский челнок к середине центральной площади главного города Коррина. У долгожданной победы был металлический привкус, радость от успеха тускнела от неотступного гнева на Абульурда. В самый критический момент он едва не стал причиной нашего поражения. Севрат тоже предал его.

Но с эмоциями он разберется позже, после того, как станет свидетелем конца компьютерного всемирного разума.

Спускаясь с небес на площадь, Вориан видел боевых роботов, похожих на оловянных солдатиков, расставленных по игрушечному полю битвы. Остатки машинной армии соединились, кольцом окружив центральный купол. Хотя их поражение было предрешено, роботы продолжали стрелять по «кинжалам» и транспортным судам, которые с гудением проносились над их головами.

Отдав команду по каналу связи, Вориан Атрейдес направил волну бомбардировщиков на центральную площадь, чтобы уничтожить последний оплот обороны цитадели и расчистить путь гиназским наемникам, которые были уже готовы провести свою ювелирную операцию. С помощью невероятных технических инноваций Омниус умудрялся мгновенно восстанавливать форму своей башни после каждого попадания. Слои жидкого металла заливали повреждения, как зарастает новой кожей рана на человеческом теле.

Встревоженный, Вориан вызвал на подмогу бомбардировщики с ближайшей баллисты, и эти тяжелые суда обрушили на цитадель море огня, чтобы сокрушить последнюю крепость всемирного разума. Взрывы стали мощнее; они наверняка уничтожали окопавшихся в подвале мыслящих машин. Наконец защитный купол рухнул от мощного взрыва, потеряв способность самостоятельно ликвидировать повреждения жидким металлом.

Приземлившись на площади, Вориан вызвал к себе уцелевших наемников и поставил им задачу немедленно уничтожить Омниуса и всякие следы его существования.

Надо быть бдительными, чтобы не попасть в какую-нибудь последнюю ловушку. В этом эндшпиле долгого Джихада, когда у Омниуса не осталось никаких перспектив, мыслящие машины могли придумать и выполнить хитроумный удар, разрушительный и убийственный.

Когда Вориан ступил на улицы машинного города, он сразу вспомнил строгую планировку огромной метрополии Омниуса на Земле, где Вориан провел свою юность. Прибыл и вице-король Фейкан Батлер, обходивший поле сражения вместе с аристократами Лиги, которые хотели, чтобы историки зафиксировали их личное присутствие на месте окончательной победы над машинами.

Ополоумевшие последователи культа Серены как угорелые носились по городу, ища объекты для уничтожения. Вориан не препятствовал этой инстинктивной тяге к хаосу. С удивившим его самого цинизмом он подумал, что один добрый атомный взрыв сметет с лица планеты и Райну с ее ужасным культом, и амбициозного вице-короля, и заодно Омниуса с его машинами. Нужно было притащить сюда еще изменника Абульурда Харконнена, и тогда все враги рода человеческого оказались бы в одном месте в полном составе.

Вориан тряхнул головой, отгоняя эту нелепую мрачную мысль. Иблис Гинджо одобрил бы такие действия, но никак не Вориан Атрейдес. Да, с этим прекраснодушием и наследием чести надо кончать, как и с войной.

Завидев Вориана, один из аристократов, спутников вице-короля, закричал:

— Поборник Атрейдес! Райна и некоторые из ее людей находились возле цитадели перед тем, как началась бомбежка. Мы опасаемся, что они погребены под обломками. Надо послать людей, чтобы откопать их. Там уже сам вице-король.

Вориан не верил своим ушам.

— Как она смогла там оказаться? Она что, не понимает, что здание бомбят? Здесь не место для гражданских лиц. Это зона боевых действий!

— Может быть, бедная девочка надеялась, что ее защитит святая Серена. — В голосе аристократа послышался плохо скрытый сарказм. — Прошу вас, пошлите туда саперов и медиков — это приказ вице-короля.

Вориан брезгливо поморщился, негодуя по поводу того, что приходится отвлекать личный состав для спасения Райны. Наконец, подавив гнев и растерянность, он отдал соответствующие распоряжения.

Пока мастера меча штурмовали руины цитадели, сражаясь с боевыми роботами, сумевшими уцелеть после бомбардировки, Вориан направился к центру разрушений. Оттуда он смотрел, как наемники швыряют в подвал скрэмблерные гранаты и разряжают излучатели полей Хольцмана, расплавляющих гель-контурные мозги роботов.

Возле взятой штурмом цитадели он заметил вице-короля, который с озабоченным видом стоял на краю глубокой ямы. Оттуда уже извлекли десятки трупов. Вориан подошел к Фейкану.

— Вы нашли племянницу?

— Пока нет, но не теряю надежды. Вориан хмуро кивнул.

— Да, понимаю, надежде всегда должно найтись место. Именно здесь когда-то стоял Центральный Шпиль Омниуса.

Здесь отдала свою жизнь задело свободного человечества Серена Батлер. С чувством благоговения, всем своим существом ощущая величие истории, Вориан смотрел, как его солдаты, вооружившись тяжелой техникой, осматривают завалы, а культисты помогают им голыми руками.

По периметру площади в поисках возможных входов в подземелье продвигались военные инженеры. Они просвечивали развалины и поверхность специальными лучами. Наемники были готовы заложить атомный заряд.

Один из саперов вызвал Вориана на связь.

— Мы нашли очень интересную вещь под плазкретным монументом, который стоял внутри купола, — доложил сапер. — Это недавняя постройка, но под ней есть пустоты. Боковые ходы и большая полость в середине.

— Спектральный анализ показал присутствие редкого металла, — добавил другой солдат.

— Копайте, — коротко приказал Вориан.

Внезапно площадь раздалась, треснув посередине, как орех. Вориана и саперов расшвыряло в стороны. Словно змея из гнезда к небу из расселины вырвался тонкий столб, который, стремительно раскручиваясь, начал подниматься к облакам дыма. Серебристая стрела поднималась все выше и выше.

Солдаты издали дружный крик ужаса, а культисты принялись осенять себя знамениями, стараясь уничтожить проснувшегося демона. Жидкостно-серебристая игла, изогнувшись, поменяла форму и расцвела на конце куполом перевернутого зонтика, параболического диска. Передатчик?

Издав скрежещущий стон, похожий на рев издыхающего морского чудовища, Центральный Шпиль содрогнулся в последней конвульсии и изрыгнул в небо ослепительную вспышку света, выстрелив сигнал — предсмертный крик Омниуса — в атмосферу и в космическое пространство, где он будет лететь, поглощая на своем пути парсеки пустоты. Потом Центральный Шпиль рухнул, сложившись в себя, и рассыпался миллионами кусков по усеянной обломками огромной площади.

— Господи, что это было? — закричал Фейкан.

— Уверяю вас, ничего хорошего, — ответил Вориан.

До его слуха донеслись радостные восклицания. Он повернул голову и увидел, что солдаты и оборванные культисты извлекли из-под обломков помятую Райну Батлер. Женщина, вся покрытая грязью и ссадинами, осталась жива. Через мгновение она уже стояла без посторонней помощи, приветственно взмахнула рукой и принялась отряхиваться от пыли и грязи. Белая одежда была испачкана кровью, но Райна сразу успокоила людей, сказав, что это не ее кровь. Слегка пошатываясь, она взобралась на кучу битого плазкрета и, набрав в легкие побольше воздуха, закричала:

— Святая Серена защитила меня!

— Пожалуй, для святой Серены на сегодня хватит спасательных работ, — буркнул Вориан Атрейдес, обращаясь к Фейкану. — Уберите отсюда племянницу и ее людей — сейчас мы взорвем все, что осталось.

Он только что получил рапорт от гиназских наемников, которые были уже на месте с тремя точечными атомными зарядами. Благодаря мощной бомбардировке с воздуха все роботы, защитники цитадели, были подавлены. Остальное прошло как на учениях. Вориан и вице-король вместе с остальными отбыли на безопасное расстояние.

Вспышка взрыва была не ярче, чем вспышки всех предыдущих взрывов, но рев восторга и радости, изданный тысячами глоток, был громче, чем обычно. Омниус был уничтожен. Навсегда.

Гильбертус Альбанс извлек из гнезда сферу с памятью Эразма, такой же маленький шарик, какой он сохранил, когда Омниус потребовал от Эразма стереть его память. Гильбертус любовно завернул шарик в чистую материю. Получившийся маленький сверток он положил в карман, где никому не придет в голову его искать. Это была бесценная запись замечательной жизни Эразма, его разума… его души.

Металлический корпус робота, пустой и выключенный, остался стоять в любимом саду Эразма в окружении тихих звуков классической музыки и мирных фонтанов. Роскошная одежда свисала с корпуса пышными складками. Эразм был похож на старинную статую.

Теперь Гильбертус решил найти Серену Батлер. Следующим действием должно стать ее спасение, если, конечно, она еще жива. Как многого он не знает!

Бросив прощальный взгляд на своего наставника, Гильбертус выбежал с виллы и смешался с толпой солдат, наемников и культистов, которые уничтожали все, что только попадало им под руку. Один из них поднял гранатомет и выстрелил по вилле, где стояла платиновая статуя Эразма. Гильбертус вздрогнул, но потом пошел прочь от виллы, объятой пламенем. Толпа фанатиков радостно завопила, а потом кинулась дальше в поисках новой мишени.

В течение нескольких часов Гильбертус притворялся, что помогает людям уничтожать мыслящие машины и здания единственного знакомого ему мира. Он носился вместе с людьми, спотыкаясь и страдая, но пообещав себе, что сохранит свою жизнь.

Такова была воля Эразма.

 

После уничтожения последнего Омниуса Вориан разделил свои силы на отдельные группы, которым предстояло прочесать планету, а оставшихся отправил на «мост хретгиров». Капитаны всех кораблей должны были на местах провести сортировку, выявить первоочередные задачи и спасти сначала заложников с грузовых судов с самыми худшими условиями.

И найти Серену. Но как найти одну женщину среди миллионов других заложников?

Техники Вориана просмотрели записи обращения Эразма, на которых были изображения знакомой всем женщины и ее ребенка. Специалисты проанализировали детали каждого изображения и попытались восстановить вид корабля, по которому его можно было отличить от тысяч других таких же битых грузовых судов.

Вспомогательные эскадрильи Армии Человечества прочесывали корабли «моста хретгиров», линиями выстроенные на орбите. Баллисты, набитые спасенными заложниками, совершали повторные рейсы, доставляя спасенных людей на Коррин. Машинам потребовалось меньше двух дней, чтобы вывести на орбиту два миллиона заложников — это была титаническая работа, но специалисты заявили Вориану, что флоту возмездия потребуется не меньше недели, чтобы эвакуировать всех людей. Вориану не верилось, что все заложники уцелеют в течение такого долгого срока.

Импровизированные тюрьмы были кораблями, предназначенными для роботов; на этих судах не было никаких систем жизнеобеспечения; воздушные насосы были установлены в спешке и небрежно. На борту многих судов с заложниками стояла нестерпимая вонь, запас кислорода начал истощаться. По мобильным линиям связи офицеры постоянно докладывали о трудностях, с которыми им приходилось сталкиваться. Некоторые заложники уже умерли, остальные оказались сильно ослабленными. Ни на одном судне не осталось запасов воды и пищи.

— Время не терпит, — пробормотал Вориан. — Нам надо ускорить проведение операции.

Когда техники сузили поле поиска нужного корабля, на котором скорее всего находилась Серена, Вориан приказал своему потрепанному флагману приблизиться к поисковому судну.

— Я сам осмотрю его. Если это тот самый корабль, я сразу же узнаю Серену.

Когда командирский челнок состыковался с контейнером, Вориан перешел на его борт, взяв с собой вооруженных солдат и военных инженеров. Открыв люк, они были буквально атакованы отчаявшимися людьми, но солдаты, оттеснив толпу, вошли внутрь смертельной ловушки и задраили за собой люк. Выстрелив в людей успокаивающими капсулами, солдаты и медики приступили к рутинной эвакуации. Шесть других транспортных судов для перевозки личного состава состыковались с соседними кораблями. Два инженера оценили состояние двигателей и источников воздуха, решая, сколько времени сможет еще продержаться этот космический гроб.

У Вориана были иные цели. Он включил свое защитное поле и отправился осматривать отсеки, предоставив профессионалам делать их работу. Бегло просмотрев толпу людей, подготовленных к эвакуации, Вориан и еще четыре солдата по шлюзу перешли на соседнее судно. Там оказалось еще больше заложников. Люди заламывали руки, прославляли прибывших и молили о спасении. Но маленькая группа без остановки проследовала дальше, продолжая поиск. Шаги армейских ботинок гулко отдавались от металлического пола.

— Грузовой корабль был разделен на несколько больших отсеков, заполненных шумными и дурно пахнущими людьми. Наконец верховный башар, пристально вглядывавшийся в лица, услышал обращение одного из офицеров по линии короткой связи.

— Верховный башар, этот корабль не продержится долго. Он загружен очень большим количеством взрывчатки, и мы не сможем быстро отсоединить его от остальных.

Вориан не стал раздумывать.

— Если в этот корабль заложено больше взрывчатки, чем во все остальные, значит, как раз он-то нам и нужен.

В голосе военного инженера зазвучала сталь. В том отсеке помимо него находились еще три военных инженера.

— Мы не справляемся с неполадками в системе взрывателей. Командующий, вам надо немедленно вернуться на флагман!

— Я не сделаю этого, пока мы не найдем Серену Батлер. Продолжайте работу. — Он перешел на более широкую полосу. — Ответить всем, кто слышит. Видел ли кто-нибудь Серену и ее ребенка?

На зов Вориана откликнулся один голос:

— Думаю, что они здесь, верховный башар, но… с ними, по-моему, не все ладно. Сначала я вообще не увидел ее, но потом они стали меняться лицами. Прямо у меня на глазах. И… и здесь не одна Серена — их несколько!

Вориан принял сообщение о местоположении нужного отсека и бросился туда мимо рабов и солдат, не думая больше о смертоносной взрывчатке. Его специалисты хорошо знают свое дело.

В дальнем углу сумрачного и шумного отсека он сразу увидел сидевшую на палубе Серену, а рядом с ней маленького ребенка в серых штанишках и белой рубашке. На женщине было надето белое платье с пурпурной каймой, точно такое, в каком Серена была показана в обращении Эразма. Она смотрела на Вориана своими поразительными лавандовыми глазами, но когда взгляды их встретились, в этих глазах не промелькнуло даже искры узнавания.

Потом Вориан увидел еще одну Серену — эта была моложе, но тоже идентична. Потом он увидел еще двух женщин, в точности похожих на Серену Батлер. Копии, двойники, самозванки.

Одна из женщин встала и приблизилась к нему: Она протянула руку и коснулась его пальцев. Кожа была больше похожа не на естественный покров человеческого тела, а на резину.

— Я — Серена Батлер. Прошу вас, не убивайте меня. Не убивайте моего ребенка.

Голос был почти настоящим.

Потом лицо ее начало дергаться, оплывать и терять свои очертания. Из-под подобия кожи показались жидкостно-металлический покров и железный остов лица. Это был роботе каким-то подобием биологической маски.

Вориан отпрянул и услышал смех, раздавшийся откуда-то сзади. Он отвернулся от робота и мгновенно узнал не виденного им много лет работорговца Рекура Вана. Но у этого Рекура не было ни рук, ни ног. Туловище лежало в кровати, подсоединенное к аппарату жизнеобеспечения. Другие заложники с радостью, поеживаясь от страха, бежали к солдатам, которые начали выводить их на спасательные суда.

Рекур Ван смотрел на Вориана своими проницательными глазками.

— На какое-то время ты поверил, правда? Я создал этот фантом из биологического материала в смеси с текучим металлом. Выглядит в точности как Серена.

Вориана едва не стошнило от разочарования. Он посмотрел на тлулакса. Только теперь Вориан понял, какие надежды он питал на то, что оправдается этот безумный шанс, и Серена окажется жива. Рядом с ним, взяв оружие на изготовку, встали четыре солдата, готовые защитить своего командующего.

Острое личико тлулакса расплылось в широкой улыбке.

— К сожалению, хотя робот и может некоторое время имитировать специфические человеческие черты, в конце концов форма все же расползается. Муляж размером с ребенка ведет себя более устойчиво. Кто-нибудь узнает этого ребенка?

— Мы теряем здесь время, — сказал Вориан своим солдатам. — Выводите отсюда оставшихся людей. Мне следовало бы сразу понять, что сами машины никогда не додумались бы до такой изощренной лжи. Им нужны для этого человеческие помощники.

— Но я на самом деле реален, — рассмеялся Рекур Ван. — Кто бы стал создавать такое тело, как у меня?

Вориан оглядел многочисленных Серен.

— И все они — изменяющие свою форму роботы?

— Нет, все обстоит намного лучше. Вон тот человек — это клон настоящей Серены Батлер, выращенный из ее родных клеток в результате специального процесса. Впрочем, процесс был выполнен с некоторым изъяном. В то время как ее тело абсолютно идентично оригиналу, ее разум не обладает ни опытом, ни памятью, ни личностью настоящей Серены Батлер. На самом деле я даже сомневаюсь, что у этого клона есть душа — процесс прошел не так хорошо, как я надеялся, так как настоящие лабораторные емкости для выращивания клонов имеются только у меня на родине. — Он сдавленно усмехнулся своей мрачной шутке, повернувшись в кровати, как уродливая игрушка. — Мне надо было оставаться дома, на Тлулаксе. Всемирные разумы — безумны. Сначала их было три, потом осталось два. Или вы уже уничтожили их всех? Зачем они послали меня сюда вместе с остальными совершенно не нужными им людьми?

— Где Гильбертус? — вдруг спросил клон Серены.

— Сэр, — прокричал по каналу связи один из военных инженеров, — мы не можем остановить программу взрыва. Вам надо уходить…

Тлулакс отчаянно взмолился:

— Возьмите меня с собой. Я располагаю такой информацией, которую вы смогли бы…

В этот момент в противоположном конце отсека появились шесть боевых роботов, оставленных здесь Эразмом после эвакуации Гильбертуса Альбанса. Они направились вперед. Уловив присутствие Вориана и четырех солдат, они подняли оружие и открыли огонь. Две пули ударились об индивидуальное защитное поле Вориана и рикошетировали, отбросив его к стене. Несколько заложников, которых еще не успели вывести, убило выстрелами. Один из солдат, беспечно не включивший поле, был ранен в плечо. Он упал на палубу, прикрыв ладонью довольно большую рану.

Вориан и три уцелевших солдата не могли стрелять, так как были закрыты полем, которые они не желали выключать. Роботы шагали вперед, не прекращая стрельбы. Клон Серены выступил вперед, стараясь, по непонятной причине, задержать продвижение страшных машин. Может быть, она все же что-то помнила, несмотря ни на что?

Вориан рванулся вперед, но опоздал. Роботы огнем рассекли женщину на куски. Так Вориан с отвращением увидел, как роботы второй раз убили Серену Батлер.

Одна из разрывных пуль большого калибра отскочила от металлической обшивки, а затем при втором ударе пробила насквозь хлипкий корпус корабля. Воздух начал со свистом выходить через отверстие в бесконечный вакуум космоса.

В ярости Вориан отключил защитное поле и начал стрелять по наступающим роботам. Две машины дрогнули и отступили. Это дало время Вориану поднять раненого солдата и взвалить его на плечо.

— Убираемся отсюда! Снова включив защитное поле, Вориан не стал оглядываться назад. Он тащил мимо мертвых тел раненого, а остальные прикрывали его, поочередно отключая защиту и стреляя в роботов.

Военные инженеры сообщили, что цепная реакция включения взрывного устройства вступила в последнюю необратимую фазу. Вориан побежал, не ощущая ни тревоги, ни страха — все его чувства онемели и притупились. Серены были поддельными. Ребенок тоже оказался поддельным. Все это был глупый, продиктованный отчаянием трюк.

Преследуемые роботами, Вориан и его солдаты бежали к стыковочному шлюзу, чтобы перейти на командирский челнок. Отстреливаясь, они ввалились на борт своего судна. Он передал раненого подбежавшим солдатам, которые быстро унесли товарища в каюту. Вориан не удержался на ногах и растянулся на палубе, когда последний из вошедших следом за ними инженеров задраил люк.

— Отчаливаем! — крикнул Вориан.

Когда челнок отделился от обреченного грузового судна, испорченное взрывное устройство наконец сработало, уничтожив тлулакса и его мерзкие создания.

 

Телесная жизнь, ограниченная стенами камеры… но безграничная жизнь разума. Можно ли было мечтать о большей свободе?

Став зависимой от меланжевого газа, который постоянно клубился вокруг нее оранжевыми облаками, проникая в каждую пору, в каждую клетку, Норма так и осталась в закупоренном тесном пространстве испытательной камеры. Вероятно, она уже не сможет выжить, покинув ее. Она останется здесь навсегда.

За свою долгую, богатую событиями жизнь Норма побывала во многих ролях и обличьях. Она была маленькой уродливой девочкой, математическим гением, красавицей, женой и матерью. Но теперь она стала чем-то неизмеримо большим.

Даже будучи запертой в тесном, пропитанном парами меланжи пространстве, она могла отправиться в любую точку вселенной по своему желанию, могла безопасно проводить спейсфолдерные корабли «ВенКи» сквозь свернутое пространство. Вся вселенная как на ладони лежала у ее ног.

Все питательные вещества, необходимые ей, Норма теперь получала только из пряности. Органы чувств и способность воспринимать явления окружающего мира омертвели и атрофировались. Норма перестала ощущать вкус, прикосновения и запахи. Ей пока были нужны зрение и слух, но только для того, чтобы общаться с Адриеном и служащими компании, которые выполняли все ее просьбы.

Но как трудно было общаться с ними на их уровне.

Ее нынешняя, более глубокая форма зрения была намного важнее и интереснее, чем все утраченные способности. Те изменения, которые произошли в ее организме, когда ее пытал Ксеркс, вывели организм Нормы за пределы человеческих границ, сделали ее сверхчеловеком.

Она с большим интересом смотрела на перепонки, которые выросли между пальцами рук и ног. Ее лицо, некогда бывшее уродливой маской, а потом безупречно красивым ликом, снова до неузнаваемости преобразилось. Теперь у Нормы был маленький рот. и крошечные глаза, прикрытые складками кожи. Голова стала огромной, в то время как все остальное тело уменьшилось в размерах, превратившись в рудиментарный придаток головы.

Но все это не имело теперь для Нормы ни малейшего значения.

Обладая совершенным предзнанием, Норма обрела способность предвидеть будущее — это были отражения отражений, эхом отдававшиеся от бесконечности пространства-времени. Внутренне она могла мыслить и охватывать всю вселенную, и она понимала, что нет никаких границ тому, чего она может теперь достичь. Она ясно видела в каком направлении двинется история человечества, она видела огромную галактическую империю, планеты которой будут надежно связаны между собой ее быстроходными спейсфолдерными кораблями. То будут живительные пути торговли между триллионами людей.

Джихад Серены Батлер и вызванный им к жизни фанатизм противников мыслящих машин — так же как и ужасы искусственной эпидемии Бича Омниуса и страшные атомные бомбардировки Великой Чистки — все это оставит неизгладимый отпечаток на сознании человечества на многие тысячелетия.

Но человечество выживет и создаст единое царство общей политики, деловых отношений, религии и философии, спаянных вместе меланжевой пряностью.

Вооруженная своим чудесным предзнанием, Норма могла водить спейсфолдерные корабли «ВенКи» на огромные расстояния, безопасно и в мгновение ока доставляя их в самые отдаленные уголки вселенной. Но Норма не могла в одиночку выполнять эту исполинскую работу. Надо было подготовить других людей, которые тоже обладали бы предзнанием в отношении безопасных и надежных спейсфолдерных маршрутов, предзнанием, порожденным и усиленным постоянным потреблением меланжевого газа…

Она не стала спрашивать Адриена, где он нашел первых десятерых добровольцев. У Адриена — богатейшего директора корпорации «ВенКи» и владельца новообразованной «Спейсфолдерной компании» — были многочисленные связи. Отобранные кандидаты уже помещены в камеры с меланжевым газом, и концентрацию его уже начали постепенно увеличивать. Скоро эти люди начнут мутировать и изменяться, подобно Норме. И потом они поведут корабли компании к планетам Лиги и на несоюзные планеты, но Норма понимала, что никто из новичков не будет обладать таким всеобъемлющим предзнанием, каким обладала она сама.

Норма временами испытывала нетерпение, желая, чтобы ее собственные мутации достигли своей генетической цели. Она провидела политическое, торговое, религиозное, философское и техническое будущее, которое, как на гигантском свитке, развертывалось перед ее глазами, покрывая огромные, невообразимые расстояния.

Она прочертит сияющий путь в космосе, ибо обладает даром, которого не было ни у кого из живущих на свете людей.

Но даже владея несравненным предзнанием, Норма не могла видеть, что в конце концов произойдет лично с ней.

 

Когда Армия Человечества вернулась на Салусу Секундус после славной победы, одержанной над мыслящими машинами, в Зимии и в других городах по всей Лиге начались празднества, которые своим безумством превзошли даже дикий разгул фанатиков Райны Батлер.

Истории о битве за Коррин передавались из уст в уста, переделывались и дополнялись фантастическими подробностями. Бесстрашные действия верховного башара на «мосту хретгиров» превратили надвигавшуюся катастрофу в невиданный доселе триумф, в полное уничтожение и искоренение мыслящих машин. Исчезли даже следы существования вездесущего Омниуса. С тысячелетним игом мыслящих машин было покончено раз и навсегда. Человечество отныне могло свободно идти своим путем, не скованное цепями рабства, творя свою судьбу собственными руками и по собственной воле.

На празднестве, которое должно было состояться на главной площади Зимии, верховный башар Вориан Атрейдес, герой битвы за Коррин, занял место рядом с вице-королем Батлером и Раиной. Верховный башар был в парадной форме с новыми наградами, присвоенными ему по случаю великой победы. Он начал военную службу в армии Джихада по собственной воле после того, как Серена Батлер убедила его в прирожденной силе человека, в его превосходстве над мыслящими машинами. Правда, сейчас, стоя перед волнующейся толпой, Вориан испытывал большие сомнения относительно будущности, которое уготовило себе свободное человечество.

В Зимии и ее окрестностях все еще были видны следы бесчинств, устроенных культистами Райны Батлер, — сожженные дома, искореженные фасады, обломки машин. Сейчас в толпе последователи культа Серены преобладали. Они были здесь со своими знаменами и символическими дубинами. Здесь же на площади толпа развлекалась тем, что разбивала муляжи роботов. Люди веселились, как дети, нашедшие забавную игрушку.

Глядя на это зрелище, Фейкан отечески улыбался и старался держаться ближе к Райне Батлер, стремясь окунуться в ореол ее популярности. Вориан слишком ясно видел, зачем Фейкан это делает.

По дороге домой Вориан узнал, что Фейкан разработал далеко идущие планы относительно своей племянницы, не дожидаясь даже, когда она оправится от полученных травм. Фейкан предложил ей титул Великой Матери, но, как ни странно, бледная женщина отказалась от предложенного титула. Она хотела от дяди только одного — обещания, что он поможет завершить общественное очищение, которое, как она провидела, было необходимо Лиге.

Вориан, однако, не разделял этих радужных надежд. Если Райна продолжит свои погромы и чистки, то неистовое и бесконтрольное уничтожение всех и всяческих машин мутной волной прокатится по всем планетам населенного мира. Любому непредвзятому человеку было ясно, что это приведет к наступлению новых темных веков… но в данный момент Вориан опасался, что главной заботой Фейкана было не будущее человечества, а укрепление базы его власти. В сложившейся ситуации вице-король не мог, не попав в эмоциональную ловушку, построить нормальное светское государство.

Внезапно освободившись от нечеловеческого врага, люди обратились к религии, к благодарению и надеждам. Лига будет вынуждена дать выход слепой вере, ставшей источником разрушительной энергии. Человечеству предстояли многие века тяжелой восстановительной работы, но Фейкан, очевидно, сомневался, что люди будут работать только из сознания политической необходимости. Нужны были какие-то иные стимулы.

К несчастью, после того, как исчез призрак демонов в облике машин, толпы последователей Райны снова заволновались, как только начала проходить эйфория от победы в битве за Коррин. Вориан ясно видел, что наступают тяжелые времена…

Освещенный ярким солнцем вице-король поднял руки. В ответ раздался нарастающий восторженный рев толпы, который постепенно улегся, и на площади воцарилась тишина. Чтобы подыграть толпе, Фейкану надо было исполнить ее тайные желания. Наконец он заговорил, точнее, закричал, едва не срывая голос:

— Настало время великих перемен! Как и заповедал нам Бог, после тысячелетия бедствий наступило время нашего неизбежного торжества. Мы заплатили за победу неисчислимыми — но не забытыми — жертвами. Нельзя преувеличить значение победы при Коррине и тех чудесных возможностей, которые она открыла перед нами.

В ознаменование этого великого события я вместе с моей племянницей Раиной Батлер и верховным башаром Ворианом Атрейдесом объявляю, что отныне я буду совмещать свои обязанности вице-короля с постом Великого Патриарха, чье место было вакантно после злодейского убийства Ксандера Боро-Гинджо.

С этого дня мы не будем допускать распыления сил, власть должна быть у одного человека, этим человеком буду я и мои наследники. Предстоит много работы, чтобы превратить Лигу Благородных в государство с более эффективной формой правления. Мы создадим Новую Империю человечества, которая своим блеском и славой затмит Старую Империю, избежав ее фатальных ошибок.

По данному агентами знаку толпа начала аплодировать и бесноваться от восторга. Вориана все это не слишком взволновало. Сам он никогда не пользовался услугами канцелярии Великого Патриарха — поста, который и создан-то был только для достижения личных целей Иблиса Гинджо. В улыбке Фейкана Вориан уловил несомненное фамильное сходство с Сереной Батлер, особенно когда она бывала охвачена сильным волнением.

Когда шум немного стих, Фейкан положил руку на плечо племянницы.

— Чтобы никто не забывал о том, как сильно мы изменились после всех этих славных, но трагических событий, я отныне не буду носить имя Батлер. Я происхожу из этого великого и достославного семейства, но с сегодня я хочу, чтобы меня помнили и знали по битве при Коррине, событию, увенчавшему все мои устремления и положившему конец мыслящим машинам.

Конечно, подумал Вориан, с трудом скрыв саркастическую улыбку. Только он один все и сделал.

— Отныне, — продолжал Фейкан, — пусть люди называют меня Коррино, чтобы все мои потомки не смели забывать об этой великой битве и об этом великом дне.

В противоположность безудержному веселью празднества на следующий день в зале заседаний Парламента обстановка была суровой и строгой. В зал доставили заключенного Абульурда Харконнена. Здесь он должен был предстать перед судом и ответить за свое преступление. Вначале Фейкан настаивал, чтобы Абульурда доставили в зал в цепях, но Вориан воспротивился, выказав последнее сочувствие к своему бывшему другу.

— Он несет в душе тяжесть содеянного, а она тяжелее, чем любые кандалы, в которые можем его заковать.

За дверями зала, на улице, бушевала толпа, которой снова нужен был враг. Люди громко поносили и проклинали предателя. Будь у них возможность, они разорвали бы Абульурда на куски. Он всадил нож в спину своим товарищам в самый критический момент битвы при Коррине. За это его не мог простить народ, не могла оправдать история.

В зале представители Лиги и высшие офицеры мрачно смотрели, как Абульурд проходит от двери в середину зала, к сцене. За время долгого пути от Коррина синяки и кровоподтеки зажили, но Абульурд выглядел потерянным и поникшим. Аудитория молчала, но в воздухе висела такая густая ненависть, что ее, казалось, можно было потрогать рукой. Хотя все эти люди знали о предыдущей безупречной службе башара, ничто сейчас не могло остановить тяжкую колесницу правосудия.

Фейкан взошел на трибуну, встретившись глазами с обвиняемым офицером — своим родным братом, хотя они и носили уже много лет разные фамилии.

— Абульурд Харконнен, бывший офицер армии Джихада, вы обвиняетесь в государственной измене и в предательстве человечества. Либо в результате злого умысла, либо по недостатку суждения, ваши действия нанесли большой урон нашему флоту — и если взглянуть на вещи более широко, то и всему делу человечества, его высшим интересам. Не хотите ли вы еще больше унизить свою честь и высказать нам причины, побудившие вас к такому поведению и могущие в какой-то степени извинить ваши действия?

Абульурд склонил голову.

— В протоколах допросов ясно отражены мои мотивы. Можете принять их или не принять. Но в любом случае в тот момент не было веских причин для того, чтобы убить два миллиона невинных заложников. Если я должен заплатить за это мое решение, то пусть будет так.

По залу прокатился возмущенный ропот. По мнению присутствующих, никакой самой страшной пытки было недостаточно за такой страшный поступок.

— Наказание за предательство может быть одно, это ясно, — сказал Фейкан. — Если вы отказываетесь дать какие-либо иные объяснения этому высокому собранию, то у ассамблеи нет иного выбора, кроме как приговорить вас к смертной казни.

Абульурд опустил голову и не произнес в ответ ни одного слова. В зале наступила мертвая тишина.

— Никто не хочет выступить от имени этого человека? — спросил вице-король, оглядывая зал. Он намеренно не назвал Абульурда братом. — Мне сказать нечего.

Абульурд продолжал упорно смотреть в пол. Он твердо решил не смотреть на лица сидевших в зале. Молчание казалось ему бесконечным.

Наконец, когда вице-король уже поднял руку, готовясь произнести приговор, в первом ряду медленно встал Вориан Атрейдес.

— С большими оговорками я предлагаю не обвинять Абульурда Харконнена в государственной измене, но думаю, что его следует обвинить в трусости и судить именно за это.

Зал протестующее зашумел. Абульурд вскинул голову.

— За трусость? Нет, прошу вас, не делайте этого, прошу вас! Снова заговорил Фейкан:

— Но обвинение в трусости не соответствует составу преступления. Его действия не подпадают под критерии…

— Тем не менее обвинение в трусости гораздо больнее ранит его, нежели какое-либо другое. — Слова Вориана были холодны и остры, как ледяные иглы. Вориан возвысил голос, продолжая говорить: — Когда-то Абульурд храбро сражался с врагом, воюя с мыслящими машинами. Во время страшной эпидемии он занимался эвакуацией, координируя действия спасателей и защищая Салусу Секундус, он проявил мужество, когда мы вместе ликвидировали нашествие механических пожирателей на Зимию. Но он отказался сражаться с машинами, не подчинившись приказу своего непосредственного командира — старшего по званию офицера. Осознав страшные последствия принятого решения, он выказал постыдный страх и позволил ему, а не долгу продиктовать свои действия. Он трус, и на этом основании должен быть изгнан из Лиги.

— Это хуже всего! — крикнул Абульурд. Вориан прищурил свои серые глаза и подался вперед.

— Да, Абульурд, я тоже так думаю. Абульурд был окончательно сломлен. Плечи его ссутулились, он дрожал всем телом. После всех усилий, какие он приложил, чтобы очистить от наветов память о своем деде Ксавьере Харконнене, это был удар в самое сердце. Никаких надежд больше не оставалось.

Фейкан с радостью ухватился за предложение Вориана.

— Великолепная идея, верховный башар! Я объявляю этот приговор вступившим в силу и сим приказываю привести его в исполнение. Абульурд Харконнен, вы признаны виновным в трусости — вероятно, в самой подлой трусости, какую знала история, — и во вреде, который вы этим причинили и какой могли бы причинить. Вас будут презирать долгое время после того, как все забудут опозоренное имя Ксавьера Харконнена.

Вориан обратился к Абульурду. Он говорил так, словно в зале не было никого, кроме них двоих:

— Ты подвел меня в тот момент, когда я больше всего нуждался в поддержке. Никогда больше я не взгляну в твои глаза. Клянусь в этом. — Драматическим жестом Вориан Атрейдес повернулся спиной к Абульурду Харконнену. — С сегодняшнего дня пусть всякий, кто будет носить имя Атрейдеса, плюется, только услышав имя Харконнен.

Не оглянувшись, Вориан вышел из зала заседаний Парламента, оставив Абульурда наедине с его позором и с его несчастьем. После короткого колебания Фейкан Коррино тоже повернулся спиной к Абульурду, своему брату, и тоже покинул зал, не произнеся ни слова.

Тихо переговариваясь, все присутствовавшие в зале военные последовали примеру своего командующего и, встав со своих мест, вышли из зала. Абульурд отныне был предоставлен своей позорной незавидной судьбе. После военных, повернувшись спиной к Абульурду, из здания Парламента ушли представители планет. Зал опустел.

Дрожа, Абульурд стоял один под сводами огромного, совершенно пустого зала. Ему хотелось кричать, просить о прощении и снисхождении, даже о смерти, чтобы не пришлось жить с клеймом труса и предателя. Но в зале не осталось никого, кроме двух охранников. Все места в зале были пусты.

Абульурд Харконнен не стал сопротивляться, когда гвардейцы повели его в космопорт, чтобы отправить в пожизненное изгнание.

 

Хотя Ракелла не была уроженкой Россака, она сумела снискать уважение со стороны немногих Колдуний, уцелевших после страшной эпидемии. Вакцина, которую она создала, используя собственные антитела, спасла тысячи жизней, но все же Россак был опустошен нашествием вируса-мутанта, и планете предстояло выздоравливать после эпидемии долгие годы.

После смерти Тиции Ценвы женщины попросили Ракеллу возглавить их.

Просветленная своими странными новыми откровениями, она приняла мантию правительницы, но отнюдь не из соображений личной власти. Внутренняя трансформация, которую она претерпела, отчетливо показала ей ведущий сквозь многочисленные поколения путь к познанию истории ее родословной. Помимо этого Ракелла была потрясена объемом генетической информации, собранной и обработанной Колдуньями. Какой потенциал человеческой расы таился в этих генах!

Тайные и оказавшиеся вне закона машины с записью генетических кодов были спрятаны глубоко в пещерах Россака. Ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы безумная волна антитехнологической лихорадки, захлестнувшей Лигу, накрыла и Россак, уничтожив бесценные данные о родословных человечества, собранных россакскими женщинами за много поколений. Сама идея использовать мыслящие машины ради улучшения человечества могла многим и многим показаться кощунственной!

Пережив страшную болезнь и отравление, Ракелла начала по-новому воспринимать строение своих клеток. Теперь она надеялась разделить это знание с восхищенными Колдуньями, выжившими на планете после эпидемии. Смогут ли другие научиться так же манипулировать своими биохимическими процессами и потребуется ли для этого подвергнуться таким же тяжким испытаниям? Какое мучительное тестирование должны будут пройти кандидаты?

Набранные среди наиболее сильных Колдуний, они станут элитным орденом людей, обладающих особыми навыками и способностями, которые свяжут их с древним прошлым и самым отдаленным будущим. Но начнется все здесь.

После чудесного выздоровления Ракеллы от страшной заразы Мохандас немедленно прибыл на планету, покинув свою орбитальную лабораторию. Она встретила его, чувствуя, что между ними разверзлась широкая пропасть. Но среди всех жизней и всей памяти, которые стали теперь доступны ей, она видела и свою собственную историю, свое время. И большая часть этого времени была неразрывно связана с именем Мохандаса Сука.

Приземлившись на полимеризованных листьях покрова джунглей, Мохандас вышел из челнока, подбежал к Ракелле и сердечно обнял ее.

— Я думал, что навсегда тебя потерял.

— Да, я действительно терялась… но потом снова обрела себя и попутно узнала множество неожиданных вещей.

Он привлек ее к себе и нежно поцеловал в шею. Его интересовало сейчас только одно — он снова был рядом с Ракеллой. Ее тоже захлестнули воспоминания, и она воспользовалась ими, как якорем, чтобы ее не смыло волной иных чувств и мыслей. Их отношения с Мохандасом никогда не отличались сумасшедшей пылкостью, но взаимная любовь и профессиональные узы держали их вместе почти четверть столетия.

— Здесь остается еще множество больных, нуждающихся в моей помощи, — сказала она. — Они только начали выздоравливать. Мне, кроме того, надо продумать тысячи деталей, надо похоронить всех умерших, обеспечить население водой и продовольствием, потом…

Но Мохандас еще крепче прижал ее к себе, не давая ей отстраниться от него.

— Мы оба заслужили право побыть хотя бы немного вместе. Хотя бы час.

Ракелла не могла противиться этому естественному чувству. Когда они нашли уединенное место, то заново познали друг друга, напомнив себе о том, что значит быть в полном смысле слова человеком. Они с наслаждением любили друг друга, это было свежо и преисполнило Ракеллу радостью и смыслом жизни. После стольких лет работы с больными и умирающими, после того, как она пережила эту ужасную эпидемию, которая выкосила население Россака, это было утверждение непреходящей и неистребимой человеческой сущности.

Ракеллу очень печалило то, что они с Мохандасом никогда больше не смогут вернуться в давние безмятежные времена, но Ракелла перестала быть прежним человеком. Изменились не только ее клетки, изменилось ее сознание, ее личность. Распахнувшаяся дверь в древнюю память расширила историю, доступную ее созерцанию, ее взору открылась сага о ее женских предках, она прозрела путь, по которому шло человечество… и то, как далеко придется ему уйти по этой дороге, которую она теперь явственно видела своим внутренним взором.

Теперь, обладая новыми, открывшимися ей телесными способностями, она поняла, что может сознательно управлять зачатием и вообще распоряжаться по своему усмотрению своей системой размножения. Внутренним взором, не переставая поражаться, Ракелла ощутила и представила себе, как она зачала дитя. Лежавший рядом Мохандас даже не подозревал об этом. Она держала его в своих объятиях, но мысленно сосредоточилась на своих таинственных глубинах. Это будет дочь… — Позже Мохандас принялся рассказывать ей о своих планах.

— Мы пережили век Джихада, потом эпидемию Бича Омниуса, а теперь вот Россак поразила еще одна эпидемия. Человечество должно приготовиться к тем трагедиям, которые еще может обрушить на нас вселенная. Когда речь идет о сохранении рода человеческого, то победы в госпиталях так же важны, как победы на полях сражений. — Он взял Ракеллу за руки, и она ощутила жар его обновленной страсти. — Мы можем собрать самых лучших представителей нашей профессии, самых талантливых ученых, самых квалифицированных врачей и создать медицинскую школу, какой еще не было в Лиге. Мы должны быть всегда уверены в том, что никакая угроза со стороны машин, никакая война или чума не нанесут нам непоправимого вреда. Тронутая его горячностью, Ракелла улыбнулась.

— Если кто и может это сделать — то только ты, Мохандас. Ты добьешься много большего, чем даже твой прославленный дядя Раджид. Ты далеко превзошел его своими навыками и квалификацией военного врача.

В прежние времена, когда они влачили свои серые будни в госпитале для неизлечимых больных на Пармантье, им не могла даже пригрезиться такая возможность.

Темные глаза доктора Сука сияли.

— Конечно, и тебе надо присоединиться ко мне. Без тебя никто из тех людей не будет вылечен.

Она медленно покачала головой.

— Нет, Мохандас. Я… я должна остаться на Россаке. Вместе со здешними женщинами я должна завершить очень важное дело.

Он был буквально уничтожен ее отказом.

— Но что может быть важнее, Ракелла? Подумай, что мы могли бы сделать вместе…

Она остановила его, нежно прижав палец к его губам.

— Я уже все решила, Мохандас. То, что я видела, способности, которыми я теперь обладаю… в этом столько тайны, столько чудес. Эти женщины с их удивительной ментальной мощью нуждаются в сильном лидере, который смог бы изменить здесь порядок вещей, лидере, который смог бы повести их в достойное будущее.

Возможно, думала Ракелла, ей удастся что-нибудь сделать для Джиммака и других Уродов.

Мохандас недоверчиво покачал головой, глаза его потускнели. Хотя они редко облекали в пылкие слова свои чувства, она поняла, как сильно он привязан к ней, как глубока его любовь.

Но ее собственные чувства навсегда изменились. Она прижалась к нему, положила голову ему на плечо и сказала, стараясь не смотреть ему в глаза:

— Прости меня, Мохандас, но мой долг — остаться здесь.

В один из дней, когда Мохандас на борту «Исцеления» уже отбыл с Россака навстречу своей мечте, Ракелла собрала россакских женщин на продуваемой всеми ветрами вершине скалы. Она созвала Колдуний, чтобы объявить им о создании их новой организации.

В силу печальной необходимости теперь это была маленькая, но крепко спаянная группа знающих женщин, которые умели хранить тайны и могли положиться друг на друга. Ракелла пообещала, что их Община Сестер будет основана на принципах гибкости, терпимости и долговременного планирования. Обладая видением, которое охватывало все прошлые поколения, Ракелла теперь хорошо понимала, что означают все эти вещи.

Если люди научатся правильно использовать свой потенциал, если получат доступ к нему, то они приобретут безграничную возможность приспосабливаться к самым необычным и тяжелым условиям существования. После испытаний Джихада и тысячелетнего машинного рабства человечество было готово сделать свой следующий, самый важный шаг.

Ракелла обратилась к собравшимся:

— Голос моих женских предков обратился ко мне в моей душе и сказал, что мы должны делать. Голос этот был гармоничен так, словно все эти тысячи женщин говорили в унисон. Голос сказал, что мы должны объединиться для того, чтобы достичь нашей общей цели — укрепления и обновления родословной человечества.

Ракелла и ее последовательницы были одеты в черные накидки, но не такого траурного покроя, какие Колдуньи носили в разгар эпидемии; у новых накидок были высокие воротники и капюшоны, которые делали женщин похожими на странных экзотических птиц.

— Мы освоим межзвездные пространства и опыт многих поколений, чтобы уяснить силу и слабость человечества.

Стоявшая рядом с ней Кари Маркес подняла голову и посмотрела на Ракеллу. Свежий ветер шевелил капюшон и светлые волосы молодой женщины. Именно она обладала потенциалом стать одной из самых сильных сестер. Кари заговорила:

— Представители некоторых благородных фамилий — в частности Батлеры — уже пытаются переписать историю, стараясь отказаться от своего родства с трусами Харконненами — Ксавьером и Абульурдом. Через несколько поколений никто даже не будет знать об этом родстве. Должны ли мы каким-то образом сохранить правду об этом?

— Мы будем придерживаться своих записей — верных, — ответила Ракелла.

Она устремила взор поверх пурпурно-серебристого покрывала джунглей, под которым так бурлила жизнь, и подумала о Джиммаке и его друзьях. Теперь ей представлялось, что природа обычно хранит в тайне и не дает открывать наиболее значимые и ценные вещи, присущие ей, так же как это происходит с идеальным сочетанием генов, которое она так стремилась отыскать. Она и ее Сестры возьмут на себя тяжкое бремя такого изыскания, которое потребует от них бесконечного терпения и преданности делу.

Но теперь, когда империя мыслящих машин исчезла, а новая империя людей только рождалась в муках и схватках, человечество было переполнено творческой, бьющей через край энергией. Наступало новое возрождение, но кто-то должен был оставаться на страже.

— Вы достигнете самых отдаленных миров, распространяя политические цели нашей Общины Сестер, чтобы сила ее сохранилась вовеки веков. Ваша задача — проникнуть в каждый благородный аристократический дом. Представьте себе, как много вы увидите, сколь многому сможете научиться, будучи работницами, женами, любовницами, бойцами, сохраняя при этом главную свою верность Общине Сестер.

Женщины улыбались, представляя свою новую миссию. Когда собрание закончилось и женщины начали расходиться по домам, к Ракелле подошла Кари Маркес.

— Разве теперь, после опустошительной эпидемии, нашей первейшей задачей не является восстановление и восполнение населения нашей собственной планеты? Мы потеряли множество семей, мы утратили достойных носителей хорошей наследственности среди мужчин.

Ракелла подумала о девочке, которая развивалась в ее чреве, представила себе деловито размножающиеся клетки крошечного пока эмбриона. На мгновение она ощутила в сердце жгучую, боль. Мохандас, вероятно, никогда не узнает, что у него будет дочь.

— Как это всегда бывает после тяжких потерь, женщины, а значит, и Сестры, будут склонны к неконтролируемому размножению. Но мы должны выбирать только лучших партнеров и вести тщательную их регистрацию. Генетическая база данных поможет нам делать это.

Молодая Колдунья сникла.

— Мы должны соединяться с мужчинами, руководствуясь только генетическими таблицами? Но, может быть, стоит сделать хотя бы небольшую уступку любви?

— Любовь. — Ракелла словно попробовала слово на вкус, прокатив его по языку. — Мы должны быть особенно осторожными именно с этим чувством, так как оно заставляет женщину думать только об обожаемом ею мужчине, а не о более важных задачах. Любовь связана со многими непредсказуемыми факторами, в ней масса случайностей. Теперь же, когда у нас есть путеводная генетическая карта, мы можем жестко придерживаться заранее выработанного курса.

— Я… понимаю. — В голосе молодой женщины слышалось явное разочарование. Может быть, у нее уже есть возлюбленный среди выживших?

Ракелла взглянула на классически правильные черты Кари и сказала:

— Понимание — это только начало нашего пути.

 

Высокий, похожий на ястреба человек, не спеша обошел небольшой старомодный курьерский корабль, осматривая его перед отлетом из космопорта Зимии. От свежевыкрашенного и отремонтированного корпуса корабля отражались золотистые лучи заходящего солнца. Сейчас он улетит, думал человек, и вряд ли кто-нибудь на этой планете снова увидит его.

Вориан больше не носил форму. Он пытался представить себе, что значит стать по-настоящему свободным, не иметь никаких обязанностей, которые держали его в неволе столько десятилетий. Настало время покинуть этот мир, улететь на несоюзные планеты или еще дальше. Ему не о чем жалеть, ему некого оставлять. Не будет больше забот Джихада, он перестанет думать об Абульурде, Агамемноне, Омниусе — обо всех, кто причинил ему в прошлом столько боли и страданий.

Его долгая военная карьера подошла к концу и благополучно завершилась, и теперь он не знал, что ждет его впереди. Он уже прожил две человеческие жизни и, вероятно, проживет еще столько же — учитывая его заряженные искусственной энергией гены. Он понемногу начал стареть. Теперь он выглядел на полных тридцать лет — но в душе он состарился, пожалуй, на целое тысячелетие. Джихад и связанные с ним трагедии истощили его, утомили и душевно сильно состарили, и он сомневался, что когда-нибудь сумеет оправиться от пережитого.

Наверное, для начала ему следует побывать на Россаке и навестить внучку Ракеллу, которая занялась какой-то таинственной работой с выжившими после эпидемии Колдуньями. Он не имел ни малейшего представления о том, чем они там занимались, но очень хотел узнать. Может быть, он полетит и на Каладан. Надо по крайней мере попрощаться с сыновьями, внуками и правнуками.

Он чувствовал себя праздным галактическим путешественником, который может ехать куда захочет, не связанный никакими планами и обязанностями, которыми словно кандалами он был опутан все последние сто лет.

Для того чтобы побродить по чужим планетам, Вориан взял с собой надувную лодку и подвесную движущуюся платформу, которые были уже уложены в багажный отсек «Мечтательного путника». Продовольствия должно было хватить на очень долгое время. Вориан мог бродяжничать, сколько угодно его душе, и побывать везде где захочет. Большая часть его жизни была посвящена усовершенствованию и надежному применению военного искусства, но теперь эти его навыки были больше никому не нужны, и приложить их было больше не к чему.

По иронии судьбы теперь он должен был воспользоваться теми навыками, которые вырабатывались у него давным-давно, на заре юности, задолго до того, как он стал героем Джихада, в те беззаботные дни, когда они с Севратом совершали долгие путешествия на курьерском корабле с обновлениями, перелетая от одной планеты Синхронизированного Мира к другой. То было время простоты и ясности. В самом корабле, некогда оснащенном сложнейшими компьютерными устройствами, было оставлено только ручное управление. Вориан лично следил за переделкой, позаботившись о надежности. Чем меньше деталей и чем проще конструкция, тем больше надежность и тем меньше поломок.

Вориан снарядил свой корабль и улетел надень раньше, чем было запланировано, чтобы избежать помпезных проводов и прощания со ставшими ему чужими людьми. Когда корабль вырвался за пределы атмосферы, Вориан почувствовал, как с его плеч упала огромная тяжесть. Им овладело радостное волнение — он ощущал себя заново родившимся на свет, а впереди открывалась жизнь, полная светлых надежд и неожиданностей.

 

Абульурд Харконнен был отправлен в изгнание на захолустную планету Ланкивейль. Изгнанный за трусость, проклинаемый и оскорбляемый всеми в Лиге, он смирился с судьбой, загнавшей его в это забытое Богом и людьми место. Впрочем, он желал только одного — чтобы никто в Лиге больше никогда не видел его.

Хотя Абульурд хотел всего лишь спасти невинных заложников на «мосту хретгиров», и, несмотря на то, что машины в конце концов были побеждены, Вориан Атрейдес не простил ему неисполнения приказа. Верховный башар расценил это не только как воинское преступление, но и как измену их дружеским отношениям.

После стольких лет безупречной службы не удостоенный милости Абульурд был теперь предметом ненависти и презрения для всех в Лиге — для брата Фейкана, для его ручных политиков и — что самое главное — для Вориана Атрейдеса, которого он так любил, но который оказался таким же жестоким и бесчеловечным, как и его отец Агамемнон.

Абульурд надеялся на прощение, но ожесточившийся сердцем Вориан Атрейдес не выказал ему никакого сочувствия.

Самое ужасное заключалось в том, что теперь Вориан откажется от своего обещания восстановить доброе, несправедливо запятнанное имя Ксавьера Харконнена. Если бы Абульурд вернулся с войны героем, то они с Ворианом, несомненно, реабилитировали бы деда, и Лига Благородных помнила бы его как великого человека, каким он и был в действительности. Теперь же, когда он оказался в изгнании, комиссия по реабилитации, естественно, прекратит свою работу и будет распущена.

Перед судом над Абульурдом Вориан Атрейдес пришел к нему в камеру. Он долго смотрел на заключенного и молчал, а Абульурд ждал, приготовившись услышать самое худшее и не дрогнуть.

Тщательно взвешивая и подбирая слова, Вориан наконец произнес:

— Ксавьер был моим другом. Но теперь уже невозможно реабилитировать его и очистить от грязи имя Харконнен. Люди скажут, что от наследия крови не скроешься, что пятно бесчестья перешло от деда к внуку. Из-за твоей измены ваше семейство утратило весь блеск своей — пусть даже непризнанной — славы.

Он презрительно поморщился и вышел.

Встреча эта продолжалась меньше минуты, но память о ней неотступно мучила Абульурда, жгла его словно кислота. В тот момент он был оскорблен и обижен; теперь же, вспоминая слова Вориана, он испытывал только гнев.

Будучи изгнанным, Абульурд все же сохранил приличный доход и смог неплохо устроить свою жизнь на Ланкивейле. Вице-король Фейкан Коррино, защитив себя броней славы и нового имени, объявил, что Абульурд и все его потомки обязаны и впредь носить позорную фамилию Харконнен. Пройдет время и лишь немногие будут помнить, что Харконненов и Коррино связывают родственные узы…

Абульурд обосновался в центре унылой деревни на высоком берегу глубокого ланкивейльского фьорда. Здесь жили рыбаки и крестьяне, которые ничего не знали о Лиге и не интересовались политикой и текущими мировыми событиями. Им не было никакого дела до позора, запятнавшего их нового правителя. Со временем он и сам научился жить с этим, считая вполне правильным свое поведение во время битвы за Коррин.

Через несколько лет он женился на местной женщине, которая родила ему троих сыновей. Когда он рассказал им о своем прошлом, жена и дети предались фантазиям о том, каких богатств они лишились и, кипя бессильной яростью, думали о возможностях, коих навеки были лишены члены семейства Харконнен. Они исходили злобой при одном упоминании имени Вориана Атрейдеса. Сыновья Абульурда вели себя, как принцы в изгнании, лишенные своих достоинств и привилегий, хотя сами они не совершали никаких преступлений.

Однажды сын Абульурда — Дардос — нашел в кладовой военную форму отца, аккуратно выглаженный и вычищенный мундир Армии Человечества, и примерил ее. Это зрелище причинило Абульурду невыносимую боль, один вид когда-то почитаемой им формы вызывал слишком тягостные воспоминания. Абульурд сжег мундир. Но это аутодафе только распалило воображение детей, которые продолжали сочинять новые сказки и легенды об утраченной славе семьи Харконнен.

Несколько десятилетий спустя, когда Абульурд и его жена умерли от эпидемии лихорадки, разразившейся на Ланкивейле и выкосившей население рыбацких деревень, сыновья Харконнена обвинили во всем Атрейдеса. Не выдвинув никаких доказательств в поддержку своего мнения, сыновья Абульурда во всеуслышание говорили, что эпидемию распространил сам Вориан Атрейдес, чтобы окончательно извести ненавистное ему семейство.

Сыновья Абульурда передали эти небылицы своим детям, преувеличив значение Харконненов в истории и приукрасив историю падения их семейства. Все беды случились по вине одного человека — Вориана Атрейдеса.

Жившие в полной изоляции на Ланкивейле далекие потомки Абульурда поклялись мстить своим смертельным врагам Атрейдесам. Прошли столетия, и когда потомки Харконненов сделали робкую попытку появиться при дворе новой Корринской империи, их история была воспринята там просто как факт. Но сами Харконнены ничего не забыли.

 

Телесно Исмаил оправился от поражения в дуэли червей, но душевно так и не исцелился. Хотя он и проиграл поединок, Исмаил не смирился с поражением, так как понимал, что от его способностей зависит спасение дзенсуннитского народа, сохранение его наследия перед лицом чужеземных искушений.

После того как его старое тело исцелилось от ран, Исмаил решил собрать свои вещи, взять кое-какие припасы и в одиночку уйти в пустыню, как сделал это некогда Селим Укротитель Червя, изгнанный из своей деревни наибом Дхартхой.

Когда люди узнали о его планах, несколько энергичных воинов и недовольных старейшин, включая дочь Исмаила Хамаль и некоторых потомков поритринских рабов, вызвались уйти вместе с ним. Старики были еще детьми во времена Селима Укротителя, но они ничего не забыли. Все они желали следовать видениям Селима, продолжить его дело и не дать умереть легендам о нем. Исмаил воодушевился, узнав, сколько людей хочет последовать за ним, отвратившись от неправедного пути Эльхайима.

По большей части пасынок теперь сторонился Исмаила, но не хвастал своей победой над ним — во всяком случае, в его присутствии. Однако настроение жителей деревни явно изменилось. Многие из тех, кто был уже развращен чужеземными обычаями, хотели покинуть изолированную деревню и переселиться поближе к Арракис-Сити. Некоторые решили построить себе вторые дома в лагерях компании «ВенКи».

Мысль об этом причиняла Исмаилу сильную душевную боль — он точно знал, что со временем эти люди утратят свою независимость и забудут свое происхождение. Они поселятся в городах с унитазами и ванными, перестав быть кочевниками, уважаемыми дзенсуннитами. Исмаил отказывался от единения с ними. Он пересчитал своих сторонников и велел им собираться в путь. Они покинут бессмысленную и бесполезную роскошь и удобства, бросят одежду, не защищающую от жестокого климата Арракиса. Они найдут свое место в пустыне.

Перед самым уходом Исмаил, старейший из всех живых дзен-суннитов Арракиса, встретился с Эльхайимом.

— Я поведу мой народ прочь отсюда, подальше от тебя и чужеземного разврата.

Эльхайим поначалу очень удивился, но потом ему стало смешно.

— Будь благоразумен, Исмаил. Вы все погибнете в песках. Но старик был непреклонен.

— Да будет так, если на то воля Буддаллаха. Мы верим, что пустыня прокормит и примет нас, но если мы ошибаемся, то мы же и умрем. Если, однако, мы окажемся правы, то станем свободными людьми, фрименами. Мы сами устроим свое общество. Но, как бы ни случилось, ты, Эльхайим, вряд ли узнаешь об этом.

Отправившись в этот великий исход, Исмаил увел свой народ и ушел из развращенной деревни. Они оставили семьи и друзей и направились к горам Защитного Вала, в дикую и опасную пустыню под названием Танзеруфт.

Ощущая на лице дуновение горячего ветра, Исмаил прикрыл глаза и всмотрелся в выжженный беспощадным солнцем неприветливый ландшафт. Но он не видел угрозы в нем, скорее, наоборот, великое море дюн сулило безграничные возможности.

Он сделал знак своим людям, и они последовали за ним.

— Там никто не сможет помешать нам. Мы построим защищенные поселения и будем жить в мире, и не будем общаться с теми, кто чересчур слепо верит чужеземцам.

— Это будет нелегко, — произнес один из старейшин, шедший рядом с ним.

Исмаил не стал возражать.

— Трудности закалят нас и сделают сильнее, и настанет день, когда Арракис станет наконец действительно нашим.

В огромном безбрежном море песка время течет по своим законам. Когда перемены и исторические катаклизмы перебрасывались беспощадными вихрями с одной планеты на другую, безграничная пустыня Арракиса противостояла всем попыткам обуздать и покорить ее. В жарком сухом климате превосходно сохранялись неодушевленные предметы, но свирепые песчаные бури сметали на своем пути и убивали все живое. Искатели пряности приходили и уходили; черви пожирали многих неподготовленных, но далеко не всех.

Чужеземцы продолжали прибывать волнами, привлеченные жаждой наживы и легендами о меланжевой пряности.

Возникали и рассыпались в прах великие империи, но Арракис, планета великой пустыни, глядя в лицо вселенной, переживет все и выстоит.