Дверь была открыта. Джессика вошла в нее и оказалась в комнате с темными стенами. Слева от нее стояла низкая тахта с верхом из кожи и два пустых книжных шкафа, висела бутыль с водой, запыленная на выпуклых сторонах. Справа от нее, закрывая другую дверь, стояло еще несколько пустых шкафов, письменный стол с Келадана и три стула. У окна, как раз напротив нее, стоял спиной к ней доктор Уйе и внимательно смотрел на разворачивающуюся перед ним картину.

Джессика сделала вперед еще один неслышный шаг. Она увидела, что одежда Уйе помята, а с правого бока испачкана белым. Со стороны он казался бесплотным и серым в своих широ-ких одеяниях, марионеткой, застывшей в ожидании того момента, когда хозяин дернет его за веревочку. Лишь квадрат головы с черными длинными волосами, прихваченный серебряным кольцом Сак Скула, казался живым.

Она еще раз оглядела комнату и не увидела в ней никаких следов сына, но дверь справа от нее, как она знала, вела в маленькую спальню, занять которую Пол выразил самое горячее желание.

— Добрый день, доктор Уйе, — сказала она. — Где Пол?

Он кивнул как бы кому-то за окном, и не оглядываясь, сказал:

— Ваш сын ушел. Я отослал его немного отдохнуть. — Он резко оборвал себя и схватился за ус под пурпурными губами. И — простите, моя госпожа, мои мысли были слишком далеко… Я не собирался быть фамильярным.

Она улыбнулась и протянула ему правую руку. На какое-то мгновение она испугалась, что он упадет на колени.

— Веллингтон, пожалуйста.

— Так вас называть… я…

— Мы знаем друг друга шесть лет, — сказала она — Формальности между нами давно бы могли уже исчезнуть в частных беседах.

Уйе насильственно улыбнулся, подумав: «Кажется сработало. Теперь она будет считать все странности в моем поведении замешательством. Она не станет доискиваться более глубоких причин, когда ответ ей уже известен».

— Боюсь, что я был вульгарен, — сказал он. — Когда я чувствую к вам особую жалость, я боюсь, думаю о вас, как о… Джессике.

— Чувствуете жалость? Почему?

Уйе пожал плечами. Уже давно он понял, что Джессика не наделена таким даром различать правду, как его Ванна. И все же он- всегда, когда это было возможно, был правдив в разговоре с Джессикой. Так было безопаснее.

— Вы видели это место, моя… Джессика. — Споткнувшись на ее имени, он продолжал: — Такая бесплодная планета, после Келадана. А люди! Эти городские женщины, мимо которых мы проезжали, прячутся под своими покрывалами. А как они на нас смотрели!

Она сложила руки на груди и почувствовала присутствие там крисножа с лезвием, выточенным из зуба песчаного червя, если верить слухам.

— Именно поэтому мы и чужды им — разные люди, разные обычаи. Они знали только Харконненов.

Она посмотрела мимо него в окно.

— На что вы так пристально смотрели?

Он отвернулся.

— На людей.

Джессика подошла к нему и посмотрела на участок перед домом, к которому было приковано его внимание. Там, выстроившись в ряд, росли двадцать пальм и земля вокруг них была ровной и бесплодной. Живая изгородь отделяла их от дороги, по которой шли люди в балахонах. Джессика почувствовала слабую вибрацию между ней и людьми — домашнее защитное поле — и продолжала следить за дорогой, удивляясь, почему доктор нашел их такими занимательными.

Появились прохожие и она приложила ладони к щекам. Как проходящие смотрели на пальмовые деревья! Она увидела зависть, даже ненависть… и в то же время выражение надежды, Каждый проходящий надолго приковывался взглядом к пальмам.

— Вы знаете, о чем они думают? — спросил Уйе.

— Ваша специальность — чтение мыслей, — сказала она.

— Их мыслей, — ответил он. — Они смотрят на эти деревья и думают: «Это сто нас». Вот что они думают.

Она удивленно посмотрела на него и нахмурилась:

— Почему?

— Таков рацион пальм, — сказал он. — Одна пальма требует сорок литров воды в день. Человеку нужно только восемь. Значит, одна пальма равняется пяти людям. Так двадцать пальм — сто человек.

— Но некоторые из этих людей смотрят на нас с надеждой.

— Они надеются на то, что некоторые из них погибнут.

— Вы смотрите на это чересчур критическим взглядом, — сказала она. — В нем есть и надежда и опасность. Спайс мог бы дать нам богатства, а обладая богатством, мы могли бы превратить этот мир во что угодно.

И она рассмеялась про себя: «Кто я такая, чтобы убеждать?» Но ее веселость была хрупкой и быстро исчезла.

— Но безопасность разрушать нельзя, — сказала она.

Уйе отвернулся, пряча от нее лицо. Если бы только можно было ненавидеть этих людей, а не любить их! Своими манерами и многим другим Джессика напоминала ему Ванну. И в то же время это ожесточало его, укрепляло его решимость. Пути жестокости Харконненов были окольными. Ванна не должна была умереть. Он должен был быть в этом уверен.

— Не беспокойся за нас, Веллингтон. Это наши трудности, а не твои.

Она думает, что я беспокоюсь о ней. Он мигнул, пряча слезы. И это так, конечно. Но я должен держаться, пока этот черный Барон не воплотит в жизнь свои черные замыслы, и воспользоваться моим единственным шансом — поразить его там, где кроется его единственная слабость — в момент его тайного злорадства!

Он вздохнул.

— Я не побеспокою Пола, если взгляну на него? — спросила она.

— Нет, нет…

— Он хорошо переносит наши перемены?

— Если не считать излишней усталости. Он взволнован, но какой пятнадцатилетний мальчик не был бы взволнован при подобных обстоятельствах? — Он подошел к двери и открыл ее. — Он здесь.

Джессика, следуя за ним, вошла в затемненную комнату. Пол лежал на узкой кровати, вытянув одну руку вдоль легкого одеяла, а другую подложив под щеку. Из-за опущенных на окнах штор лицо мальчика находилось в тени.

Джессика смотрела на своего сына и его лицо овальной формы казалось ей собственным. Но волосы у него были как у Герцога — угольно-черные и взъерошенные. Глаза прятались за длинными ресницами. Джессика улыбнулась, чувствуя, как возвращаются ее страхи. Ее вдруг поразила мысль о генетических следах в чертах ее сына — ее свойства в глазах и очертаниях лица, но и резкие, как мазки, отцовские, как вестники зрелости, проглядывающие из-за облика детства.

Она думала о чертах мальчика как о конечном отборе собранных наугад частиц — результате нескончаемых встреч этих уз. Ей хотелось встать на колени возле кровати и взять сына за руку, но ей было неудобно это делать в присутствии Уйе. Она вышла и мягко закрыла дверь за собой.

Уйе вернулся к окну, неспособный вынести вид того, как Джессика смотрела на своего сына. Почему Ванна так и не подарила мне ребенка? — спросил он себя. Как доктор я знаю, что физических причин к этому не было. Были ли причины, связанные с Бене Гессери? Может быть, она не могла служить различным целям? Что же это было? Она, конечно, любила меня.

Впервые ему пришла мысль о том, что он мог бы стать частью процесса более сложного и запутанного, чем он может себе вообразить.

Джессика встала рядом с ним и сказала:

— Какая восхитительная непринужденность есть в детском сне.

Он механически ответил:

— Если бы взрослые могли так расслабляться.

— Да.

— Тогда мы это теряем! — прошептал он.

Она посмотрела на него, задетая его странным тоном, но мысли ее все еще были заняты Полом, новыми трудностями его учебы здесь, изменениями в его жизни, которая должна стать непохожей на ту жизнь, что она когда-то планировала для него.

— Мы действительно кое-что теряем, — сказала она.

Она посмотрела вправо на холм, покрытый побитой ветром тусклой зеленью кустов — пыльные листья и сухие колючие ветки. Смешное темное небо нависало над кустами и молочный свет ар-ракинского солнца заливал эту сцену каким-то серебристым светом, похожий на тот, которым отливал криснож, спрятанный у нее на груди.

— Это небо такое темное, — сказала она.

— Частично это происходит из-за отсутствия влаги, — сказал он. Она вздохнула. — Вода! О чем бы здесь не заговорили, все упирается в недостаток воды!

— Это древняя тайна Арраки, — сказал он.

— Почему ее здесь так мало? Здесь есть вулканические скалы, есть дюжины источников энергии, которые я могу назвать. Есть полярные льды. Говорят, что в пустыне бурить нельзя — штормы и песчаные бури разрушат оборудование быстрее, чем оно будет установлено, если вы до этого не станете добычей червей. Во всяком случае, воды здесь никогда не находили. Но тайна, истинная тайна, Веллингтон, заключается в родниках, которые пробиваются здесь наверх, образуя водоемы. Вы читали об этом?

— Вначале струя, потом ничего, — сказал он.

— Но в этом же есть тайна, Веллингтон. Вода здесь была. Она исчезла и больше никогда ее не было. И все же другая скважина дала тот же результат: струйка, которая быстро иссякает. Неужели это никого не заинтересовало?

— Это любопытно, — сказал он. — Вы подозреваете какое-то влияние? А что показал анализ глубинных образцов?

— Что он может показать? Остатки вымерших растений… животных. Кто может это распознать? — Она повернулась спиной к склону. — Вода останавливается, что-то ее задерживает. Таково мое подозрение.

— Возможно, причина, известна, — сказал он. — Харконнены скрывают много источников информации об Арраки. Возможно для этого у них есть причины.

— Какие причины? — спросила она. — И потом еще есть влага атмосферы. Ее, конечно, немного, но все же она есть. Это главный источник воды и она задерживается различными приспособлениями. Откуда она берется?

— С полюсов.

— Холодный воздух поднимает мало влаги, Веллингтон. За завесой Харконненов скрывается много фактов, требующих тщательного рассмотрения, и не всё они прямым образом связаны со спайсом.

— Мы действительно находимся по ту сторону завесы Харконненов, — сказал он. — Возможно, мы… — Он прервал себя, заметив, как она напряженно смотрит на него — Что-то не так?

— То, как вы произнесли это слово «Харконнен», — сказала она. — Даже голос моего герцога не таит в себе столько злобы, когда он произносит это ненавистное имя. Я не знала, что у вас есть причины ненавидеть их, Веллингтон.

«Великая Мать! — подумал он. — Я возбудил в ней подозрения. Теперь мне придется пустить в ход один из тех трюков, которым меня научила моя Ванна. Есть лишь одно решение: рассказать правду настолько, насколько это возможно». Он сказал:

— Вы же знали, что моя жена, моя Ванна… он пожал плечами. Ком, возникший в его голосе, мешал ему говорить. Он попытался опять: — Они… — Слова не шли. В панике он закрыл глаза и стоял до тех пор, пока женская рука мягко не дотронулась до его ладони.

— Простите меня, — сказала Джессика. — я не хотела бередить старую рану.

И она подумала: «Эти животные! Его жена была Бене Гессери — все знаки этого налицо. И Харконнены явно убили ее. Еще одна бедная жертва, занесенная на Арраки ветром мщения».

— Простите меня, — сказал он, — я не могу об этом говорить. — Он открыл глаза, стараясь придать своему лицу оскорбленное выражение. Это, по крайней мере, была правда.

Джессика изучала его. Она видела щеки с высокими скулами, темный блеск миндалевидных глаз, усы, свисающие по бокам пурпурного рта, квадратный подбородок, морщины на лбу и щеках, она это видела — были следы не возраста, а скорби. Ее охватила глубокая жалость к нему.

— Веллингтон, мне очень жаль, что мы привезли вас в это опасное место, — сказала она.

— Я приехал сюда по своей воле, — сказал он и это тоже было правдой.

— Но вся эта планета — ловушка Харконненов. Вы должны это знать.

— Чтобы поймать Герцога Лето нужно нечто большее, нежели ловушка, — сказал он и это тоже было правдой.

«Возможно мне следовало бы быть более откровенной с ним, — подумала она. — Он блестящий тактик».

— Мы с корнем вырваны из своей почвы, — сказал он. — Вот почему нам нелегко.

— И как легко вырвать и убить вырванное с корнем растение, — сказала она, — особенно, когда оно пересажено на враждебную почву.

— Вы уверены, что почва враждебная?

— Когда станет известно, какое количество людей привез с собой Герцог Лето, будет восстание из-за воды, — сказала она. — Оно прекратится только тогда, когда люди узнают о том, что мы установили новые водяные установки, стараясь снять это бремя с их плеч.

— Здесь есть только столько воды, сколько нужно для поддержания человеческой жизни, — сказал он. — Люди знают, что если будет распределяться это ограниченное количество воды между увеличивающимся населением, то цены на нее поднимутся и самые бедные умрут. Но Герцог разрешит эту проблему. Из этого не следует, что восстания означают поддержание к нему постоянной враждебности.

— И охрана, — сказала она. — Везде охрана и защитные поля. На Келадане мы так не жили.

— Дайте шанс этой планете, — сказал он.

Но взгляд Джессики оставался по-прежнему пристальным и твердым.

— Я чувствую здесь запах смерти, — сказала она. — Хават послал сюда вперед целый батальон агентов. Такое швыряние на ветер крупных сумм трудно объяснить. А взятки в высоких кругах? — Она покачала головой. — Где появляется Зуфир Хават, туда следуют за ним смерть и обман.

— Вы злословите.

— Злословлю? Я его хвалю. Смерть и обман — единственная здесь надежда. Я лишь не обманываю себя насчет методов Зуфира.

— Вам следует… чем-нибудь заняться, — сказал он — Не давайте себе времени для подобных страхов.

— Заняться! Вы знаете, в чем состоит мое основное занятие, Веллингтон? Я секретарша Герцога и я так занята, что каждый день узнаю новые факты, заставляющие меня бояться… факты, о которых он даже не подозревает во мне. — Она сжала губы и тихо проговорила: — Иногда я думаю, как повлияло на его выбор то, что я — Бене Гессери.

— Что вы имеете в виду? — Он поймал себя на том, что его волновал этот циничный тон, эта горечь, которую он никогда не замечал в себе раньше.

— Не думаете ли вы, Велингтон, что любая секретарша куда более безопасна?

— Это не слишком честная мысль, Джессика.

Упрек прозвучал очень естественно. Относительно чувств, испытываемых Герцогом к своей наложнице, не было никаких сомнений. Стоило лишь проследить за тем, как он провожает ее взглядом.

Она вздохнула.

— Вы правы. Она не слишком честная.

И снова она обхватила себя руками, чувствуя прикосновение к коже крисножа и подумала о неоконченном деле, связанном с ним.

— Скоро снова будет кровопролитие, — сказала она. — Харконнены не успокоятся до тех пор, пока не умрут или сам Герцог или Барон. Барон не сможет забыть, что в жилах Лето течет королевская кровь. Степень родства ему не важна. Но сильнее всего его сознание отравляет то, что Атридесы изгнали Харконненов за трусость после Корринской битвы.

— Старая кровная вражда, — пробормотал Уйе и на мгновение он почувствовал ледяной укол ненависти. Старая кровная вражда загнала его в ловушку, убила его Ванну или, что еще хуже, обрекла ее на мучения у Харконненов. Старая вражда поймала его в ловушку и эти люди явились частью отравы. И по иронии судьбы, весь этот ужас должен был достичь своего апогея здесь, на Арраки, единственного источника меланита во Вселенной, являющегося продолжателем жизни.

— О чем вы думаете? — спросила она.

— Я думаю о том, что сейчас на открытом рынке декаграм спайса приносит шестьсот двадцать тысяч соляриев. Это богатство, на которое можно купить многое.

— Жадность проснулась в вас, Веллингтон.

— Это не жадность.

— Тогда что же?

Он пожал плечами.

— Бесполезность, — Он посмотрел на нее. — Вы можете вспомнить первое ощущение от вкуса спайса?

— У него был вкус корицы.

— Но он никогда не повторяется дважды. Это как жизнь, каждый раз, когда ее пробуешь, она предстает в другом качестве. Некоторые придерживаются того мнения, что спайс дает реакцию на знакомый вкус.

Я думаю, что для нас более ценным было бы бежать, скрыться за пределы Империи, вне ее досягаемости, — сказала она.

Он поймал себя на том, что не слушает ее, к сосредоточился на ее словах, удивляясь про себя: «Действительно, почему она не заставила его это сделать? Она могла бы заставить его сделать решительно все».

Быстро, поскольку он менял темп и говорил правду, он сказал:

— Не подумайте, что это дерзость с моей стороны, Джессика, но не могу ли я задать вам один вопрос?

Она, как будто почувствовав внезапно тревогу, прижалась у края окна.

— Конечно, можете. Вы… мой друг.

— Почему вы не заставили Герцога жениться на вас?

Она круто повернулась и пристально посмотрела на него.

— Заставить Герцога жениться на мне? Но…

— Мне не следовало спрашивать.

— Почему же. — Она пожала плечами. — Для этого есть хорошая политическая причина: пока мой Герцог не женат, некоторые из Великих Домов все еще сохраняют надежду на брак. И… — Она вздохнула. — … влияние на людей, принуждение их к тому, чего ты хочешь — подобные действия несут в себе цинизм и противны человечеству. Они заставляют деградировать все, чего касаются. Если бы я заставила сделать его это… то это был бы не его поступок.

— Так могла бы сказать моя Ванна, — пробормотал он и это тоже было правдой. Он приложил руку ко лбу и судорожно глотнул. Он никогда не был так близок к тому, чтобы выдать свою тайную роль.

Джессика заговорила, чтобы облегчить ему трудную минуту:

— Кроме того, Веллингтон, в Герцоге уживаются два человека. Одного из них я очень люблю. Он очарователен, он живой, общительный, нежный, в нем все, что может желать женщина. Но есть и другой. Он… холодный, черствый, подавляющий, эгоистичный, такой же суровый и жестокий, как зимний ветер. Человек, являющий собой подобие отца. — Ее лицо исказилось. — Если бы только этот старик умер, когда мой Герцог появился на свет!

Между ними установилось молчание. Было слышно, как ветер теребит занавески. Потом глубоко вздохнув, она сказала:

— Лето прав, эти комнаты лучше, чем те, которые находятся в другом крыле. — Она окинула комнату взглядом. — Извините меня, Веллингтон, мне лучше еще раз осмотреть это крыло, прежде чем окончательно все разместить.

Он кивнул, подумав: «Если бы только можно было не делать того, что я должен сделать».

Джессика пошла через холл, постояла в колебании, потом вышла.

Все время, пока мы говорили, он что-то скрывал, подумала она.

Она снова заколебалась и едва не вернулась назад, чтобы заставить Уйе высказать то, что он так тщательно скрывал.

Но ему только станет стыдно, он испугается, когда узнает, что его мысли можно так легко прочесть по лицу, подумала она.