Услышав звуки возни в большом холле, Джессика включила свет у кровати. Часы еще не были переведены на местное время и ей пришлось вычесть 21 минуту, чтобы определить, что уже около двух часов ночи. Звуки возни были громкими и бессвязными.

Не нападение ли Харконненов? — подумала она. Она выскользнула из постели и проверила экран монитора, желая узнать, где ее семья. Экран показал Пола спящим в глубоком погребе, который они с неохотой превратили в спальню для него. Шум явно исходил не оттуда. В комнате Герцога никого не было. Кровать его была неразобрана. Был ли он на поле С. Р.? Другие помещения дома еще не просматривались.

Слышался один громкий бессвязный голос. Она слышала, как кто-то позвал доктора Уйе. Джессика запахнула халат и вышла в холл. И снова ее поразила мысль: «Что, если что-то случилось с Лето?».

Она торопилась и путь через коридоры показался ей бесконечным. Повернув под арку, она прошла в столовую, а потом по проходу в большой холл и нашла его ярко освещенным.

Справа от нее, возле главного входа, стояли двое охранников, держа под руки Дункана Айдахо. Голова его упала на грудь и все внезапно погрузилось в тишину.

Один из охранников с упреком обратился к Айдахо:

— Видите, что вы наделали? Вы разбудили госпожу Джессику.

Огромные драпировки за спиной людей качнулись и оказалось, что входная дверь открыта. Никаких следов Герцога или Уйе не было видно. У одного из косяков, холодно глядя на Айдахо, стояла Шадоут. На ней было длинное платье с извилистым рисунком, на ногах — неуместные здесь ботинки для пустыни.

— Значит, я разбудил госпожу Джессику? — пробормотал Айдахо. Он поднял лицо к потолку и рявкнул: — Первой моей клятвой было служить Грамману!

— Матерь Божья! Да он пьян! — подумала Джессика.

Айдахо был пьян. Его круглое лицо было мрачно, кудрявые волосы были измазаны. Туника была порвана и сквозь большую дыру торчала нарядная рубашка, в которой он был за обедом. Джессика подошла к нему… Один из охранников кивнул ей, не выпуская Айдахо.

— Мы не знали, что с ним делать, моя госпожа. Он бушевал перед входом и отказывался войти в дом. Мы боялись, что местные могут подойти и увидеть. Это совершенно не годилось, так как о нас пошла бы недобрая молва.

— Где он был? — спросила Джессика.

— Он провожал одну молодую леди после обеда, моя госпожа. Это приказ Хавата.

— Какую молодую леди?

— Одну из женщин. Вы понимаете, моя госпожа? — Посмотрев на Шадоут, он понизил голос. — Ему всегда дают особые задания насчет леди.

Джессика подумала: «Да, это так., Но почему он пьян?» Нахмурившись, она повернулась к Шадоут.

— Шадоут, принеси стимулянт. Я предлагаю кофеин. Возможно, остался еще кофе.

Та пожала плечами и направилась в кухню. Ее зашнурованные ботинки звонко шлепали по полу.

Айдахо неуверенно повернул голову и неудобно свесил ее, посмотрев на Джессику.

— У-б-бил для Герцога триста человек, — пробормотал он. — 3-за-чем хотел бы я знать, здесь? Не могу жить под землей. Не могу жить без з-зе-мли. Ч-что тут за место, а?

Внимание Джессики привлек звук из бокового коридора. Она обернулась и увидела направляющегося к ним доктора Уйе. С его руки свисала медицинская сумка. Он был полностью одет и выглядел бледным и измученным.

— Д-добрый доктор! — завопил Айдахо. — Ч-то поделываете, доктор? П-пилите людей? — Он неуклюже повернулся к Джессике. — Из меня дурака делаете, а?

Джессика нахмурилась и ничего не ответила, подумав про себя: «Почему Айдахо пьян? Был ли он подвергнут действию наркотиков?»

— Слишком много пива со спайсом, — сказал Айдахо пытаясь выпрямиться.

Вернулась Шадоут, с чашкой, над которой поднимался пар, и в нерешительности остановилась за спиной Уйе. Она посмотрела на Джессику и та покачала головой. Уйе поставил сумку на пол и приветственно кивнул Джессике головой:

— Пиво со спайсом, а?

— Самая проклятая смесь, которую я когда-либо пил, — сказал Айдахо. Он пытался привлечь к себе всеобщее внимание. — Впервые моя шпага иск-к-купалась в крови Граммана? Убил Харкон… Харкон… убил во славу Герцога.

Уйе повернулся, посмотрел на чашку в руке Шадоут.

— Что это?

— Кофеин, — сказала Джессика.

— Выпейте, я приказываю.

Голова Айдахо качнулась в сторону Уйе и он шагнул к нему, увлекая за собой охранников.

— С-сыт мил-лостью Имперской Вселенной, док. Т-теперь буду, делать, как хочу.

— После того, как вы это выпьете, — сказал доктор Уйе. — Это всего лишь кофеин.

— Мерзкий, как и все здесь! Чер-ртово солнце слишком яркое. Ни-че-го в своем свете. Все неверное или…

— Ну-ну, сейчас уже поздно, — сказал доктор. Он говорил нарочно спокойным тоном. — Выпейте это как послушный мальчик. Вам станет лучше.

— Не хочу, чтобы мне стало лучше!

— Мы не можем спорить с ним всю ночь, — сказала Джессика. И подумала: «Такое состояние следует лечить покоем».

— Вам ни к чему здесь оставаться, моя госпожа, — сказал Уйе. — Я могу сам о нем позаботиться.

Джессика покачала головой. Шагнув вперед, она резко ударила Айдахо по щеке. Вместе с охранниками он отступил назад, глядя на нее.

— Нельзя так вести себя в доме вашего Герцога, — сказала она. — А теперь выпейте это! Это приказ!

Айдахо выпрямился, со злобой глядя на нее. Медленно и раздельно он проговорил:

— Я не собираюсь подчиняться приказам проклятой шпионки Харконненов.

Уйе онемел, не отрывая взгляда от лица Джессики.

Ее лицо сразу стало мертвенно-бледным, но она осталась на месте. Все стало ей ясно: неясные намеки, которые она слышала в словах, видела в действиях окружающих ее людей, можно было теперь перевести на понятный язык. Ее охватил такой приступ гнева, что она не могла ничего сказать. Ей понадобилось прибегнуть к самым откровенным ее знаниям Бене Гессери, чтобы успокоить свой пульс и выровнять дыхание. И даже тогда перед ее глазами вспыхивали круги. «Айдахо всегда поручали слежку за леди». Она бросила взгляд на Уйе. Доктор опустил глаза.

— Вы знали об этом? — повелительным голосом спросила она.

— Я… слышал слухи, моя госпожа. Но я не хотел усугублять ваше бремя.

— Хават! — крикнула она. — Я хочу, чтобы немедленно привели Зуфира Хавата!

— Но, моя госпожа…

— Немедленно!

Это должен быть Хават, подумала она. Такие подозрения, как эти, могут исходить из другого источника. Иначе они должны быть немедленно отброшены.

Айдахо покачал головой, бормоча.

— Черт бы все побрал.

Джессика перевела взгляд на чашку в своей руке и резко выплеснула ее содержимое в лицо Айдахо.

Заприте его в одной из комнат для гостей в восточном крыле, — сказала она. — Пусть проспится.

Оба охранника уныло посмотрели на нее. Один сказал:

— Может быть, нам стоит отвести его еще куда-нибудь, моя леди. Мы могли бы…

— Ему следует находиться там! — отрезала Джессика. — Для него там есть работа. — В ее голосе звучала горечь. — Он умеет так хорошо наблюдать за леди.

Охранник сглотнул.

— Вам известно, где находится Герцог? — спросила она.

— Он на командном посту, моя госпожа.

— Хават с ним?

— Хават в городе, моя госпожа.

— Вы немедленно приведете ко мне Хавата, — сказала Джессика. — Когда он приедет, проводите его в мою гостинную.

— Но, моя госпожа…

— В случае необходимости, я свяжусь с Герцогом, — сказала она. — Надеюсь, такой необходимости не будет. Я не хочу беспокоить его, вмешивая в это дело.

— Да, моя госпожа.

Джессика сунула чашку в руки Шадоут и встретилась с вопрощающим взглядом ее голубых глаз.

— Вы можете идти спать, Шадоут.

— Вы уверены, что я вам не нужна?

Джессика мрачно улыбнулась.

— Уверена.

— Возможно с этим можно подождать до утра, — сказал Уйе. — Я могу дать вам снотворное и…

— Возвращайтесь к себе и оставьте это дело для меня. Я сама решу, что делать, — сказал она. Чтобы смягчить суровость своего тона, она потрепала его по руке. — Это единственный путь.

Высоко подняв голову, она резко повернулась и направилась к себе. Холодные стены… коридоры… знакомая дверь. Она рванула ее на себя, вошла и захлопнула ее за собой. Остановившись возле двери, она замерла, глядя на закрытые защитным полем двери и окна своей гостиной. «Хават? Может ли он быть одним из тех, кого удалось подкупить Харконненам? Что ж, посмотрим…»

Джессика подошла к глубокому старомодному креслу под вышитым чехлом и повернула его так, чтобы можно было сидеть лицом к двери. Внезапно она вспомнила о крисноже, прикрепленным в ножнах к ее ноге. Она сняла ножны и зажала кинжал в руке. Еще раз она внимательно оглядела комнату, впечатывая в памяти каждую мелочь: стул в углу, стулья с прямыми спинками у двери в спальню.

Суспензерные лампы заливали комнату бледно-розовым светом. Она притушила их, села в кресло и, потеребив обивку, оценила ее прочность.

А теперь пусть приходит, подумала она. Увидим, что будет. И она принялась готовить себя к встрече, как это делали Бене Гессери: собрать терпение, наполнить себя силой.

Раньше, чем она ожидала, в дверь постучали и появился Хават. Она наблюдала за ним. Слезящиеся глаза Хавата блестели. Освещение комнаты придавало его морщинистой коже желтоватый оттенок, на рукаве виднелось мокрое пятно.

Она поняла, что это кровь. Указав на один из стульев с высокой спинкой, она сказала:

— Сядь на этот стул лицом ко мне, — велела она. Хават поклонился и сделал так, как она сказала. «Этот пьяный дурак Айдахо», — подумал он. Он изучал лицо Джессики, удивляясь ее твердости.

— Нужно много времени, чтобы все между нами объяснить, — сказала Джессика.

— Что вас беспокоит, моя госпожа? — Он сел, положив руки на колени.

— Не играйте со мной в прятки! — крикнула она. — Если Уйе не сказал вам, зачем вас вызвали, то это должен был сделать один из ваших охранников. Можем мы быть по крайней мере честными друг с другом?

— Как пожелаете, моя госпожа.

— Прежде всего ты ответишь мне на один вопрос, — сказала она. — Являешься ли ты агентом Харконненов?

Хават сорвался со своего стула, его лицо потемнело от гнева. Он резко бросил:

— Вы осмелились меня обвинить в этом?

— Сядьте, — сказала она. — Ты тоже осмелился меня обвинить в этом.

Он медленно опустился на стул. А Джессика, читая его мысли, с облегчением подумала: «Это не Хават».

— Теперь я знаю, что ты хранишь верность моему Герцогу, — сказала она. — Поэтому я готова простить тебе мою обиду.

— А есть что прощать?

Джессика нахмурилась, размышляя: «Сказать ли ему о моем козыре? Сказать о дочери Герцога, которую я уже несколько недель ношу под сердцем? Нет… Сам Лето еще не знает об этом. Это только осложнит его жизнь, рассеет его внимание в то время, как он должен сосредоточить все свои силы на борьбу за наши жизни. Еще не пришло время об этом говорить».

— Знающий правду разрешил бы этот наш спор, — сказала она, — но у нас нет такого человека.

— Как скажете. У нас нет человека, знающего правду.

— Среди нас есть предатель? — спросила она. — Я изучила наших людей с огромным вниманием. Кто это может быть? Не Гурни, и, конечно, не Дункан. Их лейтенанты недостаточно опытны, чтобы решать серьезные дела. Это не вы, Зуфир. Это не может быть Пол. Я знаю, что это не я. Тогда доктор Уйе. Следует ли мне позвать его и устроить ему испытание?

— Вы знаете, что это напрасный жест, — сказал Хават. — Он был воспитан Высшим Колледжем. Это я знаю наверняка.

— Без упоминания того, что его жена была убита Харконненами и она была Бене Гессери, — сказала Джессика.

— Так вот, что с ней случилось, — сказал Хават.

— Разве вы не слышите ненависти в его голосе, когда он говорит о Харконненах?

— Что заставило вас подозревать меня? — спросила она.

Хават нахмурился.

— Моя госпожа ставит своего слугу в неудобное положение. Мой первый хозяин — Герцог.

— За это я готова тебе многое простить.

— И снова я должен спросить: есть ли что прощать?

— Безвыходное положение? — спросила она.

Он пожал плечами.

— Давай тогда обсудим что-нибудь еще, — сказала она. — Например, Дункана Айдахо, великолепного воина, чьи способности к охране и наблюдению заслуживают глубокого уважения. Сегодня вечером он переусердствовал кое в чем, носящем название пиво со спайсом. Я слышала, что и другие среди наших людей были одурманены этой смесью. Это верно?

— У вас есть собственные источники информации, моя госпожа?

— Да, есть. Неужели вы не рассматриваете это пьянство, как симптом, Зуфир?

— Моя госпожа говорит загадками.

— Напрягите свои способности ментата! — крикнула она. — В чем причина того, что происходит с Дунканом и остальными? Могу ответить вам: у них нет дома.

Он указал пальцем на пол:

— Арраки — вот их дом.

— Арраки для них — неизвестная земля. Их домом был Келадан, но мы лишились этого дома. У них нет дома и они боятся, что Герцог их покинет.

Он окаменел.

— Если бы так заговорил один из наших людей, то это можно было счесть…

— Ах, прекратите, Зуфир. Разве доктор, поставивший правильный диагноз, совершает предательство? Разве можно его за это считать пораженцем? Единственное мое намерение — это вы лечить болезнь.

— Герцог доверяет мне в этих вещах.

— Но вы должны понимать, что у меня есть единственный опыт в лечении таких болезней, — сказала она. — И, возможно, ты согласишься, что у меня есть некоторые возможности для этого.

«Придется ли мне ввести его в более жестокий шок? — спросила она себя. — Он нуждался в встряске, в чем-то, что выбьет его из состояния рутины».

— У вашего умения может быть много интерпретаций, — сказал Хават и пожал плечами.

— Вы уже вынесли мне обвинительный приговор?

— Конечно, нет, моя госпожа. Но я должен обратить внимание на любую возможность, и события покажут, насколько они верны.

— Угроза моему сыну прошла здесь, в этом доме, незамеченная вами, — сказала она. — Кто воспользовался этой возможностью?

Его лицо потемнело.

— Я принес свои сожаления Герцогу.

— Но сказали ли вы свои сожаления мне… или Полу?

Теперь он сердился уже открыто, выдавая свое состояние быстротой дыхания, и раздувающимися ноздрями, горящим взглядом. Она видела, как бьется жилка на его виске.

— Я — человек Герцога, — произнес он, раздельно выговаривая слова.

— Это не предательство, — сказала она. — Угроза в чем-то другом. Возможно, это имеет отношение к ласганам. Возможно, они рискнут поставить в нескольких ласганах часовые механизмы, нацеленные на домашние защитные поля.

— И кто сможет сказать после взрыва, не был ли он атомным? — спросил он. — Нет, моя госпожа, они не пойдут на нечто, настолько нелегальное. Радиация рассеивается долго и улики слишком серьезные. Нет, большая часть форм действия для них закрыта. Ставка должна делаться на предательство.

— Вы — человек Герцога, — фыркнула она. — Могли бы вы уничтожить его в попытке спасти?

Он глубоко вдохнул воздух, потом сказал:

— Если вы не виновны, я принесу вам самые унизительные извинения.

— Посмотрите на себя, Зуфир, — сказала она. — Люди живут лучше всего тогда, когда каждый из них имеет собственное место, когда каждый знает, что он делает, в обществе. Уничтожьте это место — погибнет и человек. Мы с вами, Зуфир, из всех тех, кто любит Герцога, лучше всего подходим для того, чтобы уничтожить его место. Разве не могла я нашептать о вас Герцогу ночью? Когда лучше всего западают в голову подобные подозрения? Следует ли мне говорить яснее?

— Вы мне угрожаете? — проворчал он.

— Конечно нет. Я просто веду к тому, что кто-то действует против нас, используя для этого основное устройство нашей жизни. Это умно, по-дьявольски умно. Я предлагаю отразить эту атаку, организовав наши жизни так, чтобы подобные клинья некуда было вбить.

— Вы обвиняете меня в распространении беспочвенных подозрений?

— Беспочвенных — да.

— Вас больше устраивают собственные подозрения?

— Это твоя жизнь состоит из подозрений, не моя.

— Значит, вы ставите под сомнения мои возможности?

Она вздохнула.

— Зуфир, я хочу от тебя, чтобы ты исследовал мою эмоциональную вовлеченность в это дело. Настоящий человек — просто животное без логики. Твое представление о логике во всех делах неестественное, но продолжает оставаться таким. Ты — воплощение логики. Ментат. И все же решение твоих проблем во всех делах неестественное, но продолжает оставаться таким. Решение твоих проблем строится на том, что в самом прямом смысле этих слов, образуется вне тебя, требует всестороннего изучения и рассматривания, деятельного исследования со всех сторон.

— Вы решили поучить меня моему ремеслу? — спросил он, не скрывая презрения.

— Все, что находится вне тебя, ты можешь видеть, и ко всему применить логику, — сказала она. — Но такова сущность человека, что сталкиваешься с личными проблемами. Мы тем неохотнее обращаемся к их изучению, чем более глубокими они являются. Мы склонны барахтаться на поверхности, обвиняя все, что угодно, только не то истинное, что действительно мучает нас.

— Вы, конечно, пытаетесь разрушить мою веру в способности ментата, — раздраженно бросил он, — Где бы я не обнаружил наших людей за попыткой саботировать любое оружие в нашем арсенале, я бы без колебаний обвинил их в измене и уничтожил.

— Хорошие ментаты питают здоровое уважение к ошибке в своих расчетах, — сказала она.

— Я никогда не утверждал обратного.

— Тогда направь свое внимание на симптомы, видимые нами обоими: пьянство среди мужчин, ссоры — они болтают и рассказывают друг другу нелепые слухи об Арраки, они игнорируют самые простые…

— Безделье, только и всего, — сказал он. — Не пытайтесь отвлечь мое внимание, превращая простое в таинственное.

Она смотрела на него, думая о людях Герцога, напивающихся в барах до такой степени, что от них сильно несло.

— Почему ты никогда не использовал мои возможности для службы Герцогу? — спросила она. — Боишься соперника?

Он пристально посмотрел на нее и в его старческих глазах вспыхнул огонь.

— Мне известны некоторые приемы, которые дают вам Бене Гессери… — Он умолк нахмурившись.

— Продолжайте, — сказала она.

— Ведьма Бене Гессери. Мне известно кое-что об истинных приемах, которые они вам дали, — сказал он. — Я наблюдал их у Пола. Я не ошибусь в том, что говорит людям ваша школа: ты существуешь только для того, чтобы служить.

Шок должен быть жестоким и он почти готов его принять, подумала она.

— Ты с уважением слушал меня в Совете, сказала она, — и все же ты редко внимал моим советам. Почему?

— Я не доверял вашим побуждениям как Бене Гессери, — сказал он. — Вы думаете, что видите человека насквозь, что можете человека заставить делать то, что вы…

— Да ты просто дурак, Зуфир, — с силой выдохнула она. Он нахмурился и откинулся на спинку стула.

Какие бы слухи о наших школах не ходили, — сказала она, — правда гораздо более величественна. Если бы я хотела уничтожить Герцога… или тебя, или любое другое лицо в пределах моего влияния, ты не мог бы меня остановить.

Она подумала: «Почему я позволяю гордости извлекать из себя такие слова? Меня не так учили. Я не этим должна его поразить?»

Хават скользнул рукой в разрез туники, туда, где он держал крошечный металлический прибор с отравленными стрелами. «Она не окружена полем, — подумал он. — Неужели это лишь хвастовство с ее стороны? Я мог бы убить ее сейчас же, ну а ответственность, если я ошибаюсь?»

Джессика заметила его взгляд и сказала:

— Будем молиться о том, чтобы насилие никогда не встало между нами.

— Достойная молитва, — сказал он.

— Между тем непонимание между нами все растет и растет, — сказала она. — Я снова должна спросить тебя: разве не было бы более разумным предположить, что Харконнены рассчитали, что это подозрение восстановит; между нами вражду.

— Похоже, что мы снова вернулись к мертвой точке, — сказал он.

Она вздохнула, думая: «Он почти готов к этому».

— Мы с Герцогом должны заменить нашему народу отца и мать, — сказала она. — Ваше положение…

— Он на вас не женился, — сказал Хават.

Она с трудом заставила себя быть спокойной, думая про себя: «Хороший ответный выпад».

— Но он не женился и ни на ком другом, — сказала она. — И не женится, пока я жива. И потом, я сказала, разрушить естественное положение вещей, внести в них путаницу, сумятицу, разрыв — какая еще цель может быть полезна Харконненам.

Он понял, к чему она клонит, и нахмурился.

— Герцог? — спросила она. — Привлекательная цель, но никто другой, за исключением Пола, не охраняется так тщательно. Я? Это, конечно, покушение, но они должны знать, что я Бене Гессери, — труднодоступная цель. И есть лучшая цель — человек, чьи обязанности создадут непременно чудовищное слепое пятно. Человек, для которого подозрение естественно так же, как дыхание, Человек, который всю свою жизнь строит на подозрениях и тайне. — Она резким жестом выбросила вперед правую руку. — Ты!

Хават начал было вставать.

— Я не отпускала тебя, Зуфир! — вспыхнула она.

Старый ментат почти рухнул на стул, так быстро расслабились его мускулы. Она улыбнулась, но в ее улыбке не было радости.

— Теперь ты знаешь кое-что о настоящих приемах, которым нас научили, — сказала она.

Хават пытался глотнуть пересохшим горлом. Ее приказ был категоричен. И тон, и манера, которым он был сделан, не допускали ничего, кроме безоговорочного подчинения. Его тело повиновалось ему раньше, чем он успел обдумать приказ. Ничто не могло бы предотвратить его реакцию — ни логика, ни страстный гнев… ничто. То, что она могла сделать, говорило о в высокой чувствительности, тонком знании людей и глубоком контроле, о которых он раньше и не мечтал.

— Я уже говорила вам, — сказала она. — Что нам следовало понять друг друга раньше. Я имею в виду, что тебе следовало понять меня. Я тебя уже поняла. И теперь я должна сказать тебе, что твоя лояльность по отношению к Герцогу полностью гарантирует тебе безопасность по отношению со мной.

Он не отрывал от нее взгляда, водя языком по пересохшим губам.

— Если бы я нуждалась в этом, Герцог бы женился на мне, — сказала она. — Он даже мог бы подумать, что делает это по собственной воле.

Хават опустил голову. Лишь самый строгий контроль над собой мешал ему позвать охрану. Контроль… и неуверенность в том, позволит ли эта женщина сделать ему это. В каждой клеточке его тела жили воспоминания о том, как она взяла его под контроль. В эту минуту колебаний она могла вытащить оружие и убить его.

Есть ли у каждого человека такое слепое пятно? — удивлялся он. Может ли каждый человек подчиниться приказу, прежде чем он сможет сопротивляться? Эта мысль ошеломила его. Кто может остановить лицо, обладающее такой властью?

— Мы мельком заглянули в тайну Бене Гессери, — сказала она. — А то, что я сделала, относительно несложная вещь. Всего моего арсенала вы не видели.

— Почему же вы не уничтожили врагов Герцога? — спросил он.

— Кого бы вы хотели, чтобы я уничтожила? — спросила она. — Вы бы хотели, чтобы я сделала нашего Герцога слабым, заставив его во всем опираться на меня?

— Но с такой властью…

— Власть — палка о двух концах, Зуфир, — сказала она. — Ты думаешь, до чего же ей легко ковать оружие, которое может стать смертельным для врага. Это верно, Зуфир, даже для тебя. Но чего я достигну? Если бы все Бене Гессерит так поступали, то не стали бы мы все подозрительными в глазах людей?

Мы не хотим этого, Зуфир. Мы не намерены разрушить сами себя. — Она кивнула. Мы действительно существуем, чтобы служить.

— Я не могу вам ответить, — сказал он. — Вы знаете, что я не могу.

— Ты никому ничего не расскажешь о случившемся здесь, Зуфир, — сказала она. Я знаю тебя.

— Моя госпожа… — И снова старик пытался глотнуть пересохшим ртом.

Он подумал: «Да, у нее огромная власть. Но разве это не делает ее еще более ценным инструментом для Харконненов?»

— Герцог мог бы быть уничтожен его друзьями так же быстро, как и врагами, — сказала она. — Теперь я верю в то, что ты проникнешь в тайну подозрения и разгадаешь ее.

— Если это докажет его необоснованность, — сказал Хават.

— Если, — фыркнула она.

— Если! — сказал он.

— Ты очень упрям, — сказала Джессика.

— Осторожен, — сказал он, — и знаю, что такое ошибка.

— Тогда предложу тебе еще один вопрос, — сказала она: — что означает для тебя тот факт, что ты стоишь перед другим человеком, связанный и беспомощный, а другой человек держит ножу твоего горла и все же отказывается убить тебя, освобождает тебя от оков и отдает нож в твое пользование?

Она встала и повернулась к нему спиной.

— Теперь ты можешь идти, Зуфир.

Старый ментат, колеблясь, встал. Его рука скользнула в отверстие туники за смертоносным оружием. Он вспомнил о кольце быка, об отце Герцога (который был храбрым человеком, каковы бы ни были другие его качества) и об одном дне корриды: свирепое черное чудовище стояло, наклонив голову, смущенное и неподвижное. Старый герцог стоял, перекинув огненный плащ через руку под одобрительный гул толпы.

Я бык, а она матадор, подумал Хават. Он убрал руку с оружия и посмотрел на капли пота, блестевшие на его ладони.

Он знал, что как бы не закончилось это дело, он всегда будет вспоминать эту минуту, и никогда не потеряет чувства глубокого восхищения перед превосходством леди Джессики.

Он повернулся и спокойно вышел из комнаты.

Джессика отвела взгляд от окна, обернулась и посмотрела на закрытую дверь.

— Теперь будем ждать нужного действия, — прошептала она.