Улица, ведущая к покоям Аббата, оказалась еще уже, чем остальные. Орн шел вперед, прикидывая на глаз ее ширину. Расставив руки, он легко мог коснуться противоположных стен. Сложенные из необработанного камня, они освещались древними шарообразными светильниками, покрытыми причудливыми завитушками из черной пластали. Пахло свежевскопанной землей и грибами. Пластроновый тротуар казался вогнутым, стертый подошвами множества приходящих священников.
Дверь в обитель Аббата оказалась закрытой.
«Запертая дверь? — удивился Орн.— А как же «сладость» и «чистота» на Амеле?»
Он отступил назад, всматриваясь в стену. Темная неровная поверхность подтверждала наличие острых зубцов.
Орн цинично усмехнулся: «Цивилизованные меры предосторожности на такой мирной планете».
Насилие здесь — нечто совсем иное, чем просто буйство разъяренной толпы. Узкие улочки, в которых легко обороняться. Люди, способные принимать быстрые решения и наверняка знающие, как отдавать боевые команды. Ловушки пси-энергии и бесконечная песня о мире явно не свидетельствовали о мирных намерениях, а, скорее, об интересе к войне.
Орн огляделся. Улица по-прежнему оставалась пустынной, но страх вновь зашевелился внутри, выбираясь из укромного уголка души. Тупик мог легко подтвердить свое иное назначение. Орну хотелось покинуть его как можно скорее. Улица таила опасность, впрочем, как и любое другое место на этой планете.
Орн глубоко вздохнул, берясь за свою одежду священника. Перебросив край тоги через забор, он осторожно потянул ткань. Тога заскользила вниз и дернулась, зацепившись за острый выступ ограды. Он потянул сильнее, испытывая, повис на ней — ткань затрещала, но выдержала.
Не мешкая, он вскарабкался наверх, присел на стене, изучая обстановку двора. Из окна на верхнем этаже двухэтажного дома, сквозь занавески пробивался приглушенный розовый свет.
Орн посмотрел вниз, во двор, заставленный кадками с кустами распустившихся цветов, и снова взглянул на окно, инстинктивно почувствовав: опасность — там!
В воздухе звенело нарастающее напряжение, словно там, в темноте двора, укрылась целая армия телохранителей. Но что-то внутри подсказывало: ему угрожает опасность иного рода, и она — за тем окном!
Орн отцепил одежду, спрыгнул вниз и, прячась в тени, быстро оделся. Застегивая на ходу ремень, он по-кошачьи скользнул к увитому виноградом балкону.
Потянул лозу, испытывая ее на прочность,— нет, слишком хрупкая. Осторожно двинулся вдоль стены дома. Легкий ветерок касался левой щеки. Орн остановился, напряженно всматриваясь в темноту.
Открытая дверь…
Предупреждающее чувство опасности до предела натянуло его нервы. Не поддаваясь ему, Орн скользнул за дверь, и…
В холле вспыхнул свет!
Орн окаменел, но тут же чуть не прыснул со смеху — лучевой выключатель. Он отступил назад — темнота, шаг вперед — свет.
Беззвучно поднялся по изогнутой лестнице наверх, нашел дверь с единственной золотой буквой «А» — «Аббат»?
Обычная ручка, никакого сложного запирающего устройства. Любой может войти. В горле мгновенно пересохло. Орн надавил на ручку, раздался легкий щелчок. Он толкнул дверь и шагнул в комнату.
— А-а, я ждал тебя,— послышался тихий старческий голос.
Орн резко повернулся.
Откинувшись на гору подушек, в кровати лежал смуглый, худой, словно мумия, одетый в белую ночную рубашку человек. Лицо его казалось знакомым. Узкое, с крючковатым, нависающим над тонкими губами носом. Отполированная смуглая лысая голова блестела, отражая свет единственного светильника у кровати. Широкий рот дрогнул, и тихий голос произнес: «Я — Аббат Гальмирах. Приветствую тебя и благословляю».
В комнате чувствовался почти неуловимый запах старости и пыли.
Где-то в тени раздавалось тиканье древних часов.
Орн шагнул к кровати. Предупреждающее чувство опасности резко усилилось. Немного смущенный, он замер.
— Ты похож на человека, которого я знаю. Его зовут Эмолирдо.
— Это мой младший брат. Он по-прежнему убеждает всех, что его имя означает «агония»?
Орн кивнул.
— Это слабые попытки пошутить.— Аббат усмехнулся.— Его настоящее имя — Аггадах, упоминавшееся еще в Талмуде. Это очень древняя религиозная книга.
— Ты сказал, что ждал меня,— перебил его Орн.
— Я всегда жду тех, кого призываю.
Глаза Аббата пытливо изучали Орна. Худая, почти высохшая рука приподнялась, приглашая Орна сесть на стул у кровати.
— Пожалуйста, садись. Прости, что принимаю тебя в таком виде… Ты нашел моего брата в добром здравии?
— Да, он выглядел вполне здоровым.
Орн подошел к стулу, настороженно наблюдая за Аббатом. В этом хрупком, высохшем старике что-то выдавало ту силу, с которой Орн недавно столкнулся. Неведомая, пугающая, она притаилась в этой комнате. Орн огляделся. Темные обои на стенах с причудливыми рисунками: ломаные линии, квадраты, пирамиды, свастики, странный, повторяющийся символ, напоминающий якорную лапу. Холодный твердый пол. Орн посмотрел вниз. Черно-белая плитка, уложенная большими метровыми пятиугольниками. В полумраке угадывались очертания деревянной полированной мебели. Письменный стол, кресло, визорекорд на стеллаже.
— Ты уже вызвал телохранителей? — Орн снова повернулся к Аббату.
— Разве мне они нужны? — изобразил удивление тот.— Потребность в охранниках возникает лишь тогда, когда вещь охраняется.— Высохшая рука снова указала на стул.— Пожалуйста, присядь. Мне хочется, чтобы ты чувствовал себя уютно.
Орн посмотрел на стул. Легкая вещь, без подлокотников, скрывающих потайные захваты.
— Это просто стул,— мягко произнес Аббат.
Орн напрягся, опускаясь на стул, словно человек, входящий в холодную воду,— но ничего не произошло.
— Вот видишь…— улыбнулся Аббат.
Орн облизал губы. Чего-то недоставало в воздухе этой комнаты. И легкие чувствовали это. Все складывалось совсем не так, как он представлял себе. Что-то неуловимо изменяло весь смысл этой встречи.
— У тебя был трудный день,— тихо продолжил Аббат.— К сожалению, это необходимо, но, пожалуйста, поверь: я испытываю к тебе дружеские чувства. Я припоминаю, как тяжело пришлось мне.
— Да? Ты тоже пришел сюда узнать нечто?
— В некотором роде,— пробормотал Аббат.— В некотором роде…
— Зачем тебе понадобилось уничтожать Р — У? — внезапно вскипел Орн.— Зачем, ответь мне!
— Не всегда желание бросить вызов означает насилие. Ты догадался, почему на твою долю выпало столь тяжкое испытание? Почему ты помогал нам в этом страшном эксперименте?
— Разве я мог отказаться? Что мне оставалось делать?
— Еще многое, кроме того, что ты уже продемонстрировал,— хитро улыбнулся Аббат.
— Ну, хорошо… Ты меня заинтриговал.
— Чем именно?
Орн опустил глаза. Ощущение чего-то странного, необычного, промелькнуло где-то внутри и исчезло.
«Что прячется во мне?»
— Ты всегда честен с самим собой?
Орн кашлянул, прочищая горло. Ему казалось, он стоит перед строгим учителем.
— Пытаюсь. Я… мне кажется, Вы можете помочь мне познать себя…
— Превосходно! — выдохнул Аббат.— Но, видишь ли, ты — плод маракианской цивилизации, которая…
— И натианской,— вставил Орн.
— Конечно, конечно,— закивал Аббат.— Цивилизации, кичащейся знанием самой себя, искушенной в микрохирургии, регенерации органов и тому подобных «чудесах». Что же может заинтересовать тебя здесь?
— Я чувствую: есть что-то еще…
— И что же подтолкнуло тебя к этому?
— Мы всегда хотим знать больше, чем знаем. На этом зиждется весь наш мир.
— Да, довольно редкая точка зрения. Ты когда-нибудь испытывал беспричинное чувство страха?
— Как и все.
— Действительно. Но, боюсь, ты не всегда придерживаешься такой точки зрения.
— О, если бы у нас было время посвятить себя изучению томатургической психиатрии и учению древних христиан.
— Посвятить чему?
— Ментальные учения существовали задолго до того, как твоя цивилизация начала разрабатывать систему познания себя,— сказал Аббат.— Каноны Христианской религии наследовали многие элементы подобных учений. Пожалуй, ты нашел бы это занятие бесценным.
Орн покачал головой. Все складывалось совсем не так, как он предполагал. Он чувствовал себя обманутым, вынужденным обороняться, а не нападать. А ведь он столкнулся с немощным стариком в нелепой ночной рубашке. Хотя нет… Орн поправил себя. Это было нечто большее. Присутствия неведомой силы трудно не почувствовать.
— Ты искренне веришь, что пришел сюда защищать свою бесценную Р — У и выведать, не подстрекаем ли мы народ к очередной войне?
— Это явилось одной из причин…
— Ну, и что бы ты предпринял, обнаружив, что мы действительно готовимся к войне? Что тогда? Ты — хирург, способный удалить опухоль и излечить общество?
— Излечить? — Слово смутило Орна.— Что значит «излечить»?
— Мир, в котором мы существуем, окружен темной энергией. Временами она прорывается в наше измерение, образуя достаточно осязаемые формы. Ты, например, ощущаешь действие этой энергии прямо сейчас. Взглянув на это явление с точки зрения живых организмов, мы обнаружим, что некоторые стороны ее воздействия могут оказаться безопасными, или «здоровыми», а некоторые — «больными». В природе существуют различные способы взаимодействия с этой силой, но, к сожалению, наши средства не всегда приносят результаты, которые мы ожидаем.
Орн молча взглянул на Аббата, ощущая звенящую пустоту и осознавая: ими взят опасный курс. Внутри нарастала, готовая вырваться наружу, дикая, необузданная энергия.
— Ты не видишь связи между сказанным мною теперь и обсуждаемым нами ранее?
— Я…— Орн запнулся.— Может быть…
— Умные люди в высокоразвитом обществе оценили тебя, Орн, и нашли тебе место в своей схеме! Но подходит ли это место для тебя?
— Вы же знаете — нет!
— Что-то осталось в тебе,— кивнул Аббат,— чего не коснулась твоя цивилизация, так же, как, впрочем, всегда остается что-то, чего не коснулась Р — У.
— Но иногда мы касаемся слишком многого,— внезапно треснувшим голосом хмуро произнес Орн, подумав о Гиене, Гамале, Шелебе.
— Конечно. И все же большая часть айсберга остается под водой. Так и Амель. Ты, Р — У, любое другое явление, с которым мы можем столкнуться.
— Все это слова,— неожиданно раздраженно пробормотал Орн.— Ничего, кроме слов!
Аббат прикрыл глаза, вздохнул и мягко сказал:
— Гуру Пашаван, приведший рамакришнаитов к Великому Объединению, известному теперь, как Всемирный Союз, говорил о божественности души, едином Боге, гармонии всех религий и неумолимом течении времени…
— Я сыт по горло этими религиозными бреднями! — рявкнул Орн.— Ты забываешь, мне достаточно и твоих машин. Я отлично понял, как ты манипулируешь…
— Подумай об этом в плане исторического опыта,— пробормотал старик, пристально поглядев на Орна внезапно заблестевшими глазами.
Орн молчал, пораженный своей неожиданной вспышкой гнева. Что скрывается в нем? Почему он сделал это?
— Открытие и понимание явления пси лишь подтверждают идеи гуру Пашавана.
— Да? — Орн вдруг подумал: уж не собирается Аббат читать ему научные основы религии?
— Все человечество в целом представляет собой огромнейший источник пси-энергии. Доказательства не столь уж важны, ведь существуют общеизвестные факты,— продолжал Аббат.— Иногда всплеск такой энергии мы называем религиозным экстазом. Иногда мы соотносим действие пси-энергии с независимым центром, или, проще говоря, Богом!
— Центр пси-энергии! — выпалил Орн.— Эмолирдо уверял:' я, как он сказал, и есть…
— Бог?
Орн увидел, как дрожат руки старика, словно листья на ветру. Предчувствие страха исчезло, но неприятное ощущение поднявшейся изнутри волны энергии не проходило.
— Да, именно так он и сказал, — с некоторым удивлением произнес Орн.
— Нам стало известно,— продолжал Аббат,— что у Бога без знания — та же судьба, что и у простого смертного. К несчастью, человечество всегда хотело видеть своих богов совершенными.
Орн вспомнил ощущение на холме, пси-энергию, исходящую из единого организма одновременно переживающих экстаз сотен людей.
— Ты думаешь о вечности, совершенстве…— Аббат помолчал.— Давай-ка вместо этого представим конечную ступень существования. Представим время, когда живое существо, даже Бог, исчерпает все формы познания, познав все.
Орн, представив себе образ, нарисованный Аббатом, содрогнулся.
— Но это же страшнее смерти!
— Да,— согласился Аббат.— Невыразимая, смертельная скука охватит все живое. Будущее окажется бесконечным повторением уже известного, пережевыванием старого. Скука будет страшнее смерти.
— Но скука — это своего рода Стасис. А это означает, что где-то произойдет прорыв и все вернется назад, к Хаосу.
— И где же окажутся бедные создания?
— В окружении Хаоса.
— Погруженными в него,— печально вымолвил Аббат. Темные веки дрогнули.— Мы живем в бесконечной системе, в мире постоянных изменений. Единственное наше достижение — истина: «Все изменяется».
— Если подобное может произойти, то наше гипотетическое существо будет уничтожено. И даже Бог?
— Цена бегства от скуки, а?
— Мне кажется, не все так просто…
— Возможно,— согласился Аббат.— Параллельное сознание, существующее в нас, отрицает уничтожение, гибель. Иногда это явление называют «коллективное подсознание», или параматман, Ургрунд, Санатана Дарма, сверхразум, обер-паллиат. У него много названий.
— Слова, слова,— возразил Орн.— Наличие названия не подтверждает существования самого явления.
— Хорошо. Ты не согласен принимать голословные рассуждения за реальные факты. Ты — эмпирик. Знакома ли тебе легенда о вечно сомневающемся Томасе?
— Нет.
— Ага, оказывается, смертный может поучать Бога. Томас — один из моих любимых персонажей. Он отказался принять на веру неоспоримые истины.
— Похоже, он мудрый человек…
— Я всегда считал его таковым. Он спрашивал, но так и не смог зайти достаточно далеко. Томас никогда так и не поинтересовался, кому поклоняются Боги.
Орн почувствовал, как его внутреннее существо медленно перевернулось. Рвущаяся наружу энергия улеглась, все возвратилось на круги своя: понятия, порядок, хаос, новые отношения. Чувство напоминало внезапное осознание истины — ослепительный свет, озаривший бесконечность.
Когда это чувство прошло, он спросил:
— Ты не учил Махмуда?
— Нет.— Голос Аббата прозвучал тихо и печально.— Махмуд ускользнул от нас. Мы можем творить Богов, пророков, но не всегда мы оказываемся в нормальных отношениях с ними. Когда они указывают нам путь, ведущий к вырождению и упадку, мы не прислушиваемся. Но, когда они выводят нас из тьмы,— пелена спадает с наших глаз.
Орн заговорил, слыша собственный голос, прозвучавший ужасным резонансом в комнате Аббата.
— И, даже последовав их путем, ты лишь достигнешь временного порядка. Карабкаясь вверх, ты можешь упасть, разрушив все созданное.
Блестящие глаза Аббата вспыхнули.
— Я преклоняюсь пред тобой, Орн. Подсчитывал ли ты когда-нибудь невинных, замученных и искалеченных во имя религии в течение всей нашей кровавой истории?
— Число это огромно.
— Почему столь дика религиозная страсть?
— Ты знаешь, что со мной сегодня случилось?
— Я узнал об этом через несколько минут после твоего бегства. Взываю к тебе: не поддавайся гневу! Помни: я один из тех, кто призвал тебя.
Орн уставился на Аббата. Он видел не дряхлую оболочку, тело, а потоки энергии, сочащиеся сквозь дыру в черном покрывале.
— Ты хочешь, чтобы я ощутил и научился управлять разрушительной силой религии? Действительно, смертный может научить Бога…— Он помолчал.-…или Пророка. Ты нравишься мне, Аббат Гальмирах.
В глазах Аббата блеснули слезы.
— Кто ты, Орн — Бог или Пророк?
Орн не отвечал, прислушиваясь к своим новым внутренним ощущениям. Наконец нарушил молчание: — Может быть, и то, и другое, может быть… Остается выбрать. Я принимаю твой вызов. Я не создам новой религии.
— Что же ты тогда собираешься делать? — прошептал Аббат.
Орн повернулся, взмахнул рукой. Двухметровый язык пламени возник из вытянутой руки, нацелившись в голову Аббата. В старческих глазах мелькнул страх.
— Что сталось с первым человеком, получившим эту форму энергии? — спросил Орн.
— Был сожжен заживо за колдовство,— хрипло произнес Аббат.— Он не знал, как управлять теми силами, которые вызвал к жизни.
— Значит, все же опасно вызывать силу, не имея понятия, как обращаться с нею! Ты знаешь, как называется эта сила?
— Саламандра…— прошептал Аббат.
— Люди думали, это дьявол. Но ты ведь знаешь больше, не так ли, преподобный Аббат?
— Это сырая энергия,— вымолвил старик. Он судорожно глотнул воздух и откинулся на подушки.
Орн поспешил наполнить уставшее тело энергией.
— Спасибо,— еле слышно произнес Аббат.— Иногда я забываю свои годы, и они не прощают мне этого.
— Ты заставил меня поверить в то, что я уже мог делать. Ты заставил меня пройти испытание верой и поверить в себя.
— Так сотворяются Боги.
Орн вспомнил свой давний сон: «Богов сотворяют — они не рождаются!»
— Прислушайся к Томасу,— сказал он старику.— Даже Боги поклоняются… Я призвал Махмуда, а ведь он не был твоим творением. Я вызвал боль и страдания. В бесконечной Вселенной даже Бог способен ненавидеть.
— Что же мы натворили? — Старик в отчаянии закрыл лицо руками.
— Пси-энергия должна встретиться с пси.
Сказав это, Орн перенесся в пространстве в другое измерение, найдя место, где не существовало пси. Он ощущал присутствие не-звука, но не обращал на него внимания. Время ползло, отмеряя колокольным звоном секунды.
Время!
Он обнажил энергию, манипулируя ею, словно математическими символами. Время и напряжение: напряжение равно источнику энергии. Энергия плюс противодействие равно нарастанию энергии. Чтобы усилить явление — противодействуй ему. Нарастание энергии плюс противодействие (время/время) ведет к появлению новых тождеств.
Орн беззвучно шепнул Времени: «Ты могущественнее всего, что противопоставлено тебе».
И Время ответило: «Великое вырождается в малое, свет превращается во тьму…»
Где-то далеко Орн ощутил хаотическое движение энергии. Бесконечная пустота наполнялась непрекращающимся течением. Он ощущал себя на вершине огромной горы, видя под собой скалистые вершины таких же гор. Он сжал землю в ладонях.
«Так я создаю форму»,— мелькнула мысль.
Откуда-то из глубины донесся голос, торжественный и пугающе низкий: «Благословенный Орн, Благословенный Орн…» Распев, звучащий в голосе Аббата и других — Дианы, Стетсона… великого множества людей.
«Благословенный Орн!»
Орн видел, чувствовал Вселенную в своем собственном измерении. Ощущал мятущийся хаос, сознавая: он уже не сдерживает его. Надо сделать лишь правильный выбор, и пелена спадет с глаз.
— Благословенный Орн,— молился Аббат.
Орн испытывал жалость к старику, чувствуя в его голосе благоговейный страх. Это напоминало наглядный опыт Эмолирдо — трехмерная тень в двухмерном пространстве. Аббат существовал в тонком, хрупком слое Времени. Жизнь спроецировала материю в этот тонкий слой.
Аббат продолжал молиться Богу Орну, и тот ответил ему, опустившись вниз, игнорируя поклонение толпы и вновь обретя прежнюю форму. Он уселся у постели старика.
— Ты снова призвал меня?
— Ты не ответил, что выбираешь,— тихо сказал Аббат.— Кто ты: Бог или Пророк?
— Интересно,— прищурил Орн глаза.— Ты существуешь в трехмерном пространстве и вне его. Я видел твои мысли вне времени. Все мое путешествие длилось одно мгновение. Когда ты испугался — твое сознание растворилось в He-времени, ты заставил остановиться время…
Обложенный подушками Аббат сидел не шелохнувшись, сложив в молитве руки.
— Я умоляю тебя ответить на мой вопрос.
— Ты знаешь ответ!
— Я? — Аббат в удивлении широко раскрыл глаза.
— Ты знал его тысячи лет. Я видел это. Еще до того, как люди вышли в пространство, они всматривались в окружающий мир и учились искать ответы на подобные вопросы. Они называли это «Майя» — на санскрите это означало «обольщение», «иллюзия».
— Майя,— повторил Аббат.— Я пронес свое сознание над Вселенной.
— У жизни свои собственные мотивы. Мы объясняем бытие каждый по-своему. А впереди нас всегда — великий катаклизм и великое пробуждение. Впереди нас испепеляющее время, из которого восстает феникс: вера, что у нас есть,— это вера, которую мы сами создали.
— Мне хотелось бы получить ответ на свой вопрос.
— Я выбираю то, что выбрал бы любой Бог,— сказал Орн и исчез из комнаты Аббата.
