У рычагов власти
Когда осенью 1914 года после пережитого покушения Распутин возвращается в Петербург, уважение к нему царицы становится больше, чем когда-либо. Это можно измерить даже с помощью цифр. По записям секретаря Александры, Ростовцова, к этому моменту из средств государыни через госпожу Вырубову «согласно указаниям ее Императорского величества упомянутой личности (Распутину) была выплачена сумма в размере 75 000 рублей». Для сравнения: траты царицы, которая считается экономной, если не сказать скупой, составили за весь 1914 год 36 000 рублей, из которых на пожертвования было выдано 20 000 рублей. Неясно, каково было предназначение такого состояния — ведь плата за городскую квартиру Распутина в 2000 рублей в год также осуществляется за счет царицы. Возможно, тем самым Александра Федоровна хотела оказать помощь семье Распутина, особенно, его троим детям, на тот случай, если Григорий станет жертвой нового покушения.
С вступлением России в войну декорации, представляющие собой фон для деятельности Распутина, меняются. Молитвами и пением провожает народ переполненные поезда с отправляющимися на фронт солдатами. Почти все представительницы женского пола из разных слоев общества поступили на гражданскую службу или занялись оказанием первой медицинской помощи. Кто-то добровольно пошел работать на военные заводы, а кто-то шить подушки для раненых.
Считается хорошим тоном, особенно в кругу высокопоставленных женщин, учиться на курсах медицинских сестер — как царица, ее старшие (девятнадцати и семнадцати лет) дочери и госпожа Вырубова. Александра распоряжается переоборудовать один флигель дворца под госпиталь, где она работает с Ольгой и Татьяной. Дворянские семьи следуют этому примеру и частично оборудуют свои дворцы под рабочие помещения для милосердной деятельности, чаще всего по снабжению санитарных поездов и полевых лазаретов.
Война переводит деятельность Распутина в новое русло. Многое из того, на что он мог оказывать влияние, прежде всего при помощи своего посредничества при назначении на должности, а также с помощью других вмешательств, в связи с войной приобретает большее политическое значение. Этот механизм приходит в движение сначала постепенно, и лишь на определенной стадии становится очевидным, что события больше не поддаются контролю.
Все более деликатными становятся ходатайства просителей, а значит, возрастает и ответственность Распутина за их выполнение. Представители самых разных кругов общества теперь стремятся завязать знакомство с ним. Среди них редко бывают обычные государственные служащие, честно выполняющие свой долг. Близости с Распутиным ищут чаще всего дельцы и спекулянты из сферы отраслей промышленности, связанных с войной, в широчайшем смысле этого слова. Одному нужно разрешение на сделку, другому — дополнительные деньги в размере более миллиона рублей на выполнение заказа. Распутин помогает им из симпатии или за деньги, совершенно не интересуясь самими делами. Он наслаждается своей властью, упиваясь ею, как ребенок.
Вместе с беззаботными петербуржцами, убегающими от военных проблем в ночных кутежах и излишествах, Распутин участвует в еще больших пиршествах и оргиях, чем когда-либо раньше. Это опять-таки окружение коммерсантов и других лиц, которые, желая принадлежать к его фаворитам, балуют могущественного мужика всем, что ему нравится. Дочь Распутина сообщает, что в это время Распутин все чаще впадает в депрессии, которые пытался утопить в ночном разврате.
После полученного в июне 1914 года ранения физические и, прежде всего, его сверхъестественные — врачующие и пророческие — силы пришли в упадок. Заметными становятся его исчезающая религиозность и удаленность от всего, что определяло его исконный путь. По сообщениям тех, кто его, как и прежде, постоянно окружал, сорокапятилетнему «божьему человеку» теперь даже трудно сконцентрироваться для молитвы или погрузиться в медитацию.
Но от внешнего мира это по-прежнему скрывается. К его легендарной квартире теперь устремляются уже сотни просителей в день. К Распутину уже давно предъявляют завышенные требования. Он путает имена и в своих телефонных или частных прошениях может даже назвать конкурирующих претендентов на одну должность. Недостаточное понимание им конфиденциальности некоторых вопросов приводит к следующему: когда его помощницы бывают заняты, он просит одного из присутствующих прочитать вслух письма других просителей.
В других случаях он, не стесняясь, тоже пользуется помощью ожидающих, если хочет быстро избавиться от какой-нибудь проблемы (или от какого-либо просителя) из-за огромного количества атакующих его дом страждущих. Например, ему надоест какая-нибудь старая дама, которой нужны деньги на лечение в больнице. Очевидно, карманы Распутина не набиты деньгами, как обычно. Тогда он требует от всех присутствующих посетителей отдать все, что у них есть, и дает даме деньги в руки. Собранные таким образом деньги — более 20 000 рублей — составляют сумму большую, чем эта женщина когда-либо видела или которая была бы ей нужна для дела. Но у нее нет времени удивиться или поцеловать одежду Распутина, потому что тот быстро выпроваживает: «Теперь иди, наконец, и смотри, не потеряй деньги!»
Он даже не пытается просмотреть горы дел, поступивших к нему в письменном виде. То есть, он даже не просит зачитать их ему. Он сваливает накопившиеся кучи писем и телеграмм в один мешок и едет с ним к министру внутренних дел, высыпая все это на стол перед удивленным государственным чиновником. Что будет с ними дальше, его вообще не интересует, поскольку по особым случаям он обращается непосредственно к Анне Вырубовой или к царице, звоня им по телефону или сразу направляясь в Царское Село, для чего наряжается в специально оставленный для таких визитов скромный крестьянский кафтан.
То, что в большинстве своем «приемную» Распутина заполняют посетители женского пола, связано с общеизвестным фактом, что он предпочитает цену, чаще всего с готовностью уплаченную ими заранее — уже за одно только его согласие, выслушать их дело — обычным дарам в виде денег или вещей. К деньгам у Распутина, скорее, философское, чем практическое отношение. Даже когда ему не известно, какими деньгами он располагает, он знает, что их все равно больше, чем ему требуется.
Многие девушки и женщины заранее согласны на ответную услугу, которую они оказывают Распутину ради его благосклонного отношения в знаменитой Диванной комнате.
И здесь Распутин считает излишней секретность. Некоторые ожидающие позже с изумлением сообщали о стонах и сопении, доносящихся из полуоткрытой двери соседней комнаты, что делало посетителей невольными свидетелями животного удовлетворения Распутиным тех «прав», коих он добивался, зачастую не заботясь о связанных с этим впоследствии обязанностях. Однако Распутину часто приходилось брать силой то, что ему добровольно не предоставляли, а стоящие у двери охранники видели, как из хорошо охраняемой квартиры иногда с криком убегали женщины, которые в ужасе вырывались из объятий мужчины, почитаемого ими Святым — они не были готовы к такой (поспешной) форме благодарности.
Теперь, когда царь часто отсутствует в столице и проводит время в Генеральном штабе или на фронте, Распутин оказывает большее, чем раньше, влияние на занятие постов в правительстве и церкви (которой придавалась большая роль, по сравнению с западной церковью).
Государь, однако, пока еще далек от того, чтобы слушать советы Распутина, который их постоянно передает царице. Распутин называет какие-то имена для министерских постов через одного из своих «честных, лояльных» людей. Если же сам царь должен выбирать из нескольких возможных вариантов, то решающую роль при этом играет все же «совет нашего друга», как обычно выражается Александра.
Для Распутина главными являются не вопросы по существу или квалификация претендента (это слишком трудная для него задача), а то, чтобы сохранить друзей или убрать с дороги врагов, а значит, уберечь позицию собственной власти от посягательств.
Губительную позицию заняла и Александра, придерживаясь принципа «враг — друг». Она делит кандидатов на «своих» и тех, кто «против нас», в зависимости от того, была ли их позиция по отношению к Распутину позитивной или негативной.
Распутин подает постоянно новые поводы для критики. Он опять продвигает одного из своих друзей, вызывая тем самым всеобщее непонимание и негодование. Его сибирский друг Макарий из Томска за свою «святость» стал, благодаря пособничеству Распутина, митрополитом Московским. Теперь споры ведутся вокруг кандидатуры епископа Тобольского. Решение должен вынести Синод.
Поведение Распутина здесь такое же, как и всегда. Ему недостаточно с помощью Александры подействовать на царя с целью предоставить своему другу юности из Сибири, Варнаве, соответствующий пост. Он произносит пылкие речи о «лояльности к императорскому дому» и «глубокой набожности» этого молодого человека, которого в миру зовут Василием Накропиным, и на которого он якобы «сразу обратил внимание» во время паломничества в монастырь Верхотурье, когда и познакомился с ним. При этом Распутин умалчивает, что Варнава неграмотный, не получил даже школьного образования и из-за недостаточного духовного образования работал всего лишь садовником.
Но Распутина нельзя смутить отсутствием квалификации и обоснованными аргументами. Он сам идет в Синод, чтобы надавить на обер-прокурора Саблера и его заместителя Даманского. При этом не забывает напомнить о том, что оба получили свои посты благодаря его ходатайству. Он умело использует склонность Александры к мистике, которая уже почти заменила ей реальную жизнь. Вдвоем с Варнавой они посылают ей из Сибири телеграмму, впечатляющую загадочными формулировками, обычно оказывающими магическое действие на царицу своей необъяснимостью. Кажется, что речь идет о предсказании какого- то чуда: «Благодаря милости божьей свидетели смогут увидеть, как Христос появится в доме божьем (…) Подробности устно…»
А «подробности» — это сообщение Распутина, что над Тобольской церковью в течение четверти часа можно было видеть крест.
В замешательстве, но нисколько не сомневаясь в достоверности рассказа Распутина, царица спешит сообщить в Генеральный штаб Николаю: «Бог даст, что это хороший знак. Кресты бывают редко…».
Варнава, молодой монах-аскет, еще ничего не знающий о Распутине, с радостью вступает в эту игру в интересах собственной карьеры, а Распутин полагает, что благодаря ей сможет подготовить себе на будущее надежную опору, которая ему еще пригодится в родной губернии на случай новых происков против него.
Но едва прекращаются роптания тех, кто введен в курс происходящих событий, как начинаются новые неприятности с Варнавой, новоиспеченным епископом Тобольским. Стремительный подъем сделал его самоуверенным, и, чтобы увековечить в своей епархии имя ее собственного Святого, он предлагает канонизацию мощей Иоанна Максимовича — бывшего митрополита Тобольского. Этим Варнава хочет привлечь паломников и извлечь финансовую выгоду.
На этот раз Синод не позволяет навязать себе решение Варнавы — церковное решение, которое должно быть утверждено царем. Нет ничего удивительного: после первого скандала Саблеру пришлось уйти, а его последователь Самарин — авторитетный и неподкупный ставленник Московской аристократии — не боится сделать выводы и призвать Варнаву к суду. Царь назначил Самарина вопреки сопротивлению царицы (запуганной и подавленной Распутиным), однако его действия против протеже Распутина, Варнавы укоротили пребывание Самарина на этом посту. Одно то, что Самарин действует против кого-либо (Варнава), кого защищает «святой человек», является грехом, аргументирует Александра. Когда же Самарин еще и осмеливается рекомендовать царю отправить Распутина домой в Сибирь, что государь на время и делает, его дни в качестве обер-прокурора сочтены. А Варнаве, благодаря неоднократным ходатайствам Распутина и вороху отправленных им телеграмм, разрешено сохранить занимаемое положение, но только деятельность свою он может осуществлять в ограниченных пределах, Самарин же вскоре после этого лишается поста.
Верующие из Царицына, где Распутин несколькими годами ранее праздновал величайший триумф пророка, будучи еще сторонником Илиодора, насторожились из-за происходящего в церкви, авторитет которой пошатнулся и в провинции. Они направляют письмо, под которым подписались тысяча человек, председателю Думы, обращаясь к нему, как к «представителю и защитнику совести народа».
Обеспокоенные люди хотят знать, как в действительности обстоят дела с Распутиным, «в святости которого многие из нас были убеждены, когда он приезжал, читал проповеди, лечил и раздавал подарки (…) а сейчас о нем распространяют совершенно противоположные слухи, о которых можно прочитать и в газетах…». Если это все соответствует действительности, как и то, что «Распутин пробыл четыре часа в Синоде, чтобы повлиять на его решения, и если сообщения об его распутной жизни тоже правдивы…» — вот то, к чему сводится четырехстраничное послание, — «почему Вы тогда все молчите? А если нет — почему Вы его не защищаете? Для батюшки Царя есть только одна правда. Мы просим сообщить ее нам. Мы ее признаем — но, пожалуйста, успокойте нашу совесть…»
Письмо, написанное в связи с первыми событиями, происходящими вокруг имени Варнавы и в связи с отношениями Распутина с Синодом — высшим церковным органом — дало повод, прежде всего, открывающему новое заседание Думы Гучкову в почти неприкрытой форме осудить в своем выступлении происходящие события. «Темные силы овладели той сферой, где принимаются решения на высшем уровне…»
Гучков уже выступал в одной газете, членом Наблюдательного совета которой он был, с неприкрытой критикой власти Распутина и злоупотреблений ею. На что цензура, наложенная на прессу в отношении личности царя, царицы и Распутина, высказала порицание. Гучков хочет высказать на заседании протест и вынудить принять общую резолюцию, требующую от правительства разъяснений. Но председатель Думы Родзянко отговаривает его («Это афера с ожерельем королевы») — намек на пресловуто известную историю с ожерельем Марии Антуанетты. «Это — горячее железо, которого лучше не касаться, — осторожно намекает Родзянко, — министры правительства могли бы принять меры к закрытию заседания…»
Гучков отказывается от своего плана — не в последнюю очередь потому, что не находит поддержки своему намерению: левые партии, от которых он в связи с критикой правительства ждал поддержки в этом деле, не проявив интереса, отмахнулись. Менять что-либо таким образом было не в их интересах: «Лучше Распутина никто не будет служить революции. Почему мы должны бороться с ним?»
Но дело с Варнавой оказалось прелюдией. Писательница В. А. Жуковская рассказала о гораздо более высоком назначении, свидетельницей которого стала в 1915 году на обеде у Распутина.
«Когда я около часа пришла на Гороховую, то сразу услышала в прихожей громкие голоса и пьяный смех. Я раздумывала, стоит ли мне идти туда, но тут подошел Распутин, радостный, с красным лицом. На нем была дорогая лиловая рубаха: „Душенька, ты легка на помине“, — пробормотал он и потянул меня в столовую.
Там сидели четверо мужчин — монах, священник высокого ранга, со сверкающим крестом на груди, маленький поп, какой-то господин восточной внешности и болезненно выглядевший молодой человек — очевидно Осипенко, секретарь Питирима. Общество было относительно пьяным. На столе стояло множество пустых бутылок, громадный поднос с осетриной, два — три торта, бесчисленное количество небрежно открытых консервных банок, содержимое которых было так же разбросано по скатерти, как куски хлеба, соленые огурцы, белый хлеб и пироги.
— Я тут к Вам привел одно сокровище, — произнес Распутин, посадил меня рядом с собой во главе стола спиной к окну, как он это всегда делал. Пододвигая бокал вина пожилому мужчине справа от себя, он крикнул:
— Ну, князек, наливай! — он протянул мне бокал с мадерой:
— Пей, душенька, это мне принес Ванька, — он показал на молодого мужчину.
— Но мне не хочется, — отклонила я бокал.
— Почему бы нет, моя девушка? — подал теперь голос монах, еле ворочая языком. — Выпивка — это ни в коей мере не грешное действие, потому что на это нам дал благословение даже наш святой отец Владимир, который высказал великую правду: „выпивка — это удовольствие России и без нее мы не можем“.
— Правильно, отец, правильно, — поддержал его тот, кого Распутин назвал „князьком“, очевидно, князь, — мы без вина, как рыба без воды.
— Ты прав, князь, ты прав, — бормотал Распутин и передал ему мадеру. — Пей, грех невелик. Через грех очищается душа. А потом нас очистят наши возлюбленные!
— Только они могут замолить Ваш грех? — взяла я слово.
Распутин так сильно стукнул кулаком по столу, что все чашки подпрыгнули:
— Еще бы! Ваши — может, и нет, но мои сибирские. У меня для этого есть свои люди!
— По правде, у тебя это есть, батюшка Григорий Ефимович, — лепетал абсолютно пьяный поп, которому икота помешала продолжить.
— Ты так хорошо заботился о своих земляках, дай бог тебе долгих лет здоровья… Ты открыл нам источник благосостояния, с тех пор как останки святого Иоанна Тобольского выставлены у нас как мощи — нам каждую минуту несут пожертвования…
— Пожертвования! Ты врешь, поп! — закричал на него Распутин. — Мощам не нужны никакие деньги, это все течет в ваши карманы! (…) Вы будете мыть мне ноги и пить эту воду, это верно!
— Да, мы и пьем, мы пьем! — подтвердил все более пьянеющий монах, икнув.
— Я это и Самарину сказал, а сегодня или завтра… — Распутин два раза сплюнул — давайте выдвинем еще одного заступника, говорю я вам! — Распутин вновь с усилием стукнул кулаком по столу.
— Это так, это так, твои слова всегда мудры и справедливы, Григорий Ефимович, — согласился князь, который без конца подливал вино.
— Они думали, что могут нам что-то запретить, но тогда Варнава и я открыли самого Иоанна Тобольского… Ну, теперь я царь или нет? — гордился Распутин.
— Какой Иоанн Тобольский? — хотела знать я.
Распутин оживленно повернулся ко мне:
— Варнава и я привезли его в Сибирь. Везде в России есть мощи, как сено, а у нас ничего нет. Но без мощей ведь дело не пойдет…
Трапеза продолжилась в доме Соловьева, члена Священного Синода. Здесь обсуждался вопрос о предложении Питирима на должность архиепископа и митрополита Петербургского.
— Как обстоят дела с Питиримом — ты что-нибудь уже решил, отец? — спросил хозяин дома Соловьев.
Распутин щелкнул языком.
— Решил, решил. О нем ходят плохие слухи. Ничего, я не брошу его им на растерзание. Питирим — прекрасный человек, нужно только немного подождать. Он хитрый и выпивать тоже умеет неплохо. Я уже написал царю. Этот пост должен занять только Питирим. Он наш человек.
— Ему нужно только приказать молчать, — озабоченно высказался хозяин дома.
— Зачем? — спросил Распутин.
— Чтобы его оставили в покое, — спокойно ответил Соловьев.
Но Распутин мыслями уже витал где-то:
— Давайте сюда балалайку! Давайте ее сюда! — крикнул он неожиданно.
Моментально появились два балалаечника, и было слышно, как с шумом открывались бутылки шампанского. Распутин вскочил и с первыми же звуками балалайки пустился в пляс, подбадривая музыкантов:
— Эх, вы, эх, эх! А для души вы ничего не исполнили!
Он взял бокал и протянул его старшему священнослужителю, который, казалось, уснул и теперь испуганно открыл глаза.
— Ну, если ты не хочешь, пусть он останется! — и сам осушил залпом бокал, который затем бросил на пол и пустился в пляс.
Безудержно, словно сумасшедший, он носился по комнате, сметая все, что попадалось на пути, чтобы под конец в своей лиловой рубахе с красными кистями и высоких лакированных сапогах исполнить соло как на сцене. Священнослужитель на мгновение открыл глаза, потом рот и начал громко смеяться.
Между тем, Распутин поднял меня с места и начал крутить вокруг себя. Неожиданно он остановился. Молодой человек лениво растянулся на полу, другой монах — в углу, старший священнослужитель спал. Когда Распутин захотел прижать меня к стене и приблизил свое горячее лицо к моему, подошла хозяйка дома и спросила, не хочет ли он еще выпить — мадеру или шампанское.
— Давай сюда и то, и другое! — крикнул Распутин.
Затем он отпустил меня и сел.
Хозяин дома захотел продолжить разговор о церкви, который, очевидно, пришелся ему по душе. Но Распутину этого не очень хотелось. Пока Соловьев ожидал ответа на свой вопрос, Распутин вдруг вскочил и ударил по столу кулаком:
— Ах, девочка, проклята должна быть эта церковь. Мы сделаем Питирима, сукина сына, митрополитом! Ах, моя дорогая, зачем мне теперь Синод, зачем мне нужен Самарин, я сам знаю, что я делаю…
Старый священнослужитель испуганно открыл глаза.
— А тебя, — обратился Распутин ко мне, — я больше не отпущу. Ты останешься на ночь со мной. Ах, моя девочка, дай мне руку! Зачем мне нужна церковь, я плюю на все, зачем мне теперь митрополит…
Когда он отвернулся, я воспользовалась моментом и выскользнула за дверь. Нашла в прихожей свое пальто, быстро набросила его и выбежала из дома. В ушах еще звучала дикая игра балалаек и угрожающие слова Распутина: „Ах, сударыня, дай мне руку… Питирим, хитрая лиса, сорвиголова… Митрополитом должен стать только сукин сын… Эй, Ванька, играй веселей!..“».
Вскоре после этого Питирим уже вправе называть себя митрополитом Петербургским, несмотря на то, что замешан в скандале как гомосексуалист, подозревался в злоупотреблении церковной собственностью и обвинялся в проповеди сектантских учений «хлыстов».
Назначение Питирима митрополитом Петрограда, как стал называться Петербург с начала войны 1914 года, воспринимается общественностью с безропотным смирением. Тем временем у Распутина становится одним союзником больше, который с ним — а нередко и против него — за кулисами дергает за ниточки, с помощью которых можно выдвигать и убирать с постов министров. Однако Россия в первую очередь занята войной, которая всего за несколько месяцев с момента ее начала привела народ к депрессии.
Первые военные операции были успешными для России. Прежде всего, русская армия смогла утвердиться в Галиции. 21 августа (4 сентября по западному календарю) 1914 года царь пишет в дневнике: «Получил сегодня великолепное сообщение — Лемберг и Галич взяты! Слава богу!»
Петербуржцы, которые каждый вечер стояли перед зданием редакции «Русское слово» в ожидании новостей, снимали шляпы, прочтя написанное крупными буквами сообщение: «Лемберг взят!»
— Возвращен славянам! — кричали все.
Те, кто участвовал в акциях по оказанию помощи, вновь были окрылены патриотизмом. Собирали пожертвования, подписывались на военные займы, оживлялась промышленность — все для фронта…
Но вскоре положение изменилось. Немецкое руководство, атакуемое русскими войсками, оттянуло свои подразделения с французского фронта и перебросило их на северо-восток. «Это было нашим спасением», — благодарил французский военный атташе царя и его министра иностранных дел, поскольку благодаря этому не произошло продвижения немецкой армии до Парижа. Осенью 1914 года Гинденбург стал верховным главнокомандующим Восточного фронта, и благодаря его стратегии русским был нанесен удар в Восточной Пруссии и, как следствие, они были изгнаны из Венгрии и Буковины. После победы немцев под Танненбергом — пятьсот лет спустя после разгрома германского рыцарского ордена славянами — русский генерал Самсонов покончил с собой.
Здесь сказались тактическая слабость России в ведении войны, при которой отдельные генералы, такие как Брусилов, Врангель и Иванов ничего не могли поделать и на юго-востоке: русский фронт имел протяженность в несколько тысяч километров, — ровно такую, как путь солдат к фронту — в то время, как у противника он составлял лишь небольшую часть этого расстояния. Координацию и снабжение, прежде всего боевой техникой и боеприпасами, можно было обеспечить лишь при отличной организации. К сожалению, этого не было. Не мог ничего изменить ни Верховный главнокомандующий, Великий князь Николай Николаевич, дядя Николая II, ни сам государь, который часто сам присутствовал на заседаниях Генерального штаба.
После первых тяжелых поражений, уничтоживших надежду на быстрое завершение войны, армию охватили разочарование и деморализация, когда солдаты сталкивались с беспомощностью и безответственностью начальства. Человеческая жизнь, казалось, ничего не стоит.
Когда ситуация стала ухудшаться и дальше, обнаружились громадные упущения военного министра Сухомлинова. Он нес ответственность за крупные недостатки в организации снабжения. Его сняли с поста и отдали под суд. Однако когда он находился в Петропавловской крепости, ожидая начала процесса, дело странным образом затянулось. Царица в своих письмах Николаю в Генеральный штаб неожиданно попросила о пощаде Сухомлинова. Нетрудно догадаться, откуда исходило такое прошение — конечно, от Распутина.
Друг Распутина И. Манасевич-Мануйлов позже на допросе следственной комиссии Временного правительства сообщил: «Сначала Распутин способствовал снятию с поста Сухомлинова. Личные причины играли при этом решающую роль. Но когда его арестовали, жена Сухомлинова начала посещать Распутина, и Распутин в нее влюбился. Он говорил: „Только две женщины в мире завоевали мое сердце — Вырубова и Сухомлинова“. Он точно так и сказал. Все знали, что мадам Сухомлинова поддерживает с ним тесные отношения (…) И таким образом, дело дошло до освобождения Сухомлинова…»
Но так просто осуществить освобождение, разумеется, не удалось. После того, как целый ряд личных врагов (как то первый муж госпожи Сухомлиновой и «князь», ее поклонник) дали показания против военного министра — якобы он имел счет в Берлине, или его подкупили иностранные военные концерны, — прокурору не удалось найти веских доказательств этих частично авантюрных высказываний. Прежде всего, относительно самого смелого из них, согласно которому Сухомлинов находился в контакте с действовавшим через Киев шпионом Альтшиллером, обвинителям явно не доставало доказательств. Единственное, что было предъявлено по этому поводу, — открытка Альтшиллера из Карлсбада госпоже Сухомлиновой со словами: «Часто идет дождь, улицы скверные, и длительные прогулки невозможны».
Прокурор исходил из того, что речь шла о шифрованном сообщении. Но когда его высмеял начальник охранки, юрист разбушевался: «Черт знает, что имел в виду этот человек…».
Конечно, если содержание послания и не было компрометирующим, налицо факт переписки во время войны между шпионом вражеской страны и женой военного министра.
В результате, благодаря обращению Распутина к царице, Сухомлинова не привлекают к ответственности за упущения, повлекшие за собой тяжелые последствия, а освобождают за недостатком доказательств. Вмешательство Александры в дело о дискредитации военного министра моментально находит критический отклик в прессе. Однако царица возмущена тем, что средства массовой информации «имеют смелость» критически высказываться о членах царской семьи, и далека от того, чтобы оценить политический вред, который сама благодаря своим действиям под влиянием Распутина наносит династии (не говоря уже о внутри- и внешнеполитических последствиях каждой отдельной акции).
Пост военного министра теперь занимает Поливанов. Даже этому государыня пыталась помешать: «Ты уверен, — пишет она царю, — что он заслуживает твоего доверия? Не враг ли он нашего друга (Распутина), что всегда приносит несчастье?»
Александра даже была готова посодействовать возврату Сухомлинова на пост (к нему она под постоянным воздействием Распутина очевидно, несмотря ни на что, имела больше доверия, чем к Поливанову, о котором вряд ли знала больше того, что он не был другом Распутина).
Чтобы суметь оценить Поливанова, исходя из последнего критерия, она вызывает его к себе — это стало для нее привычным в отсутствие царя и касалось всех потенциальных кандидатов.
«У меня сегодня был разговор с Поливановым, — пишет она Николаю 15 июня 1915 года, — я не знаю, но он мне не нравится. Он, конечно, умнее Сухомлинова, но я все-таки предпочитаю последнего…» Однако на этот раз царь непреклонен. Распутин уже, не стесняясь, вмешивается в военные дела (или, по меньшей мере, пытается это делать). При этом он ловко пользуется фанатичным отношением Александры Федоровны к исходящим от него мистическим посланиям, поскольку обычно докладывает такого рода щекотливые вопросы не компетентному министру, а самой царице в телеграммах или лично. Он мотивирует свои предложения Александре, якобы исходя из «опыта» или «из ночных видений», каждый раз четко разграничивая их. Подаются они также в соответствующей витиеватой форме.
Так, например, речь идет о назначении одного генерала. Распутин впервые услышал его фамилию, когда был приглашен вместе с офицерами на вечеринку, целью которой было не что иное, как повышение этого генерала (по имени Русский) в должности. Пирушка устраивалась некой личностью по фамилии Миклос, о котором даже поговаривали, будто он шпион. Все убеждают Распутина, что генерала Русского нужно назначить Верховным главнокомандующим Северного фронта. Что Распутин может иметь против него, тем более, что он его вообще не знает? Что он получит за свое вмешательство — неизвестно. И он срочно отправляет царице телеграмму, чтобы та передала ее Николаю: «Глаза всего народа устремлены на генерала Русского, и если народ на него смотрит, Ты тоже должен это сделать…»
Через несколько дней назначение и в самом деле состоялось.
Вместе с тем Распутин заметил, что царь везде, кроме Генерального штаба, где он лишен непосредственного влияния царицы, окружен советчиками, — и, прежде всего, находится под влиянием Верховного главнокомандующего, своего дяди, Николая Николаевича, — которые очень критически относятся к Распутину и пытаются отгородить царя от вмешательства сибирского мужика. Распутин это знает, и стараясь сохранить свое влияние и власть, пытается вбить клин между самым лояльным и близким советчиком Николая в Штабе, Великим князем и царем.
Благодаря психологическому таланту, Распутин использует в своих интересах собственнические чувства и ревность Александры, чтобы установить наблюдение за ее супругом. Если кто-то может соперничать с ним, с царем, в авторитете и популярности — как Великий князь — то Александра сразу усматривает в этом опасность и ослабление позиций супруга.
Нет ничего проще для Распутина, чем восстановить Александру против Николая Николаевича, тем более что Великий князь, супруга которого Анастасия десять лет назад ввела Распутина в царский Дом, к «старцу» охладел из-за его истинного характера, что, в конце концов, привело к разрыву контактов с ним. Властная позиция Великого князя, как правильно делает вывод Распутин, может привести к краху позиции сибиряка. Это нужно предотвратить. Кампания Распутина нашла поддержку у царицы.
«…Он (Распутин) опасается, что Bonheur (псевдоним Николая Николаевича) и Галка (псевдоним его жены Анастасии] хотят занять трон, что это — их главная цель (…) Григорий ревностно любит тебя, и для него невыносимо, чтобы Н. играл важную роль…», — написано 20 сентября 1914 года. Но, кажется, на царя подобный абсурд не произвел впечатления.
«Наш друг требует, — настойчиво продолжает Александра на следующий день, — чтобы Царь как можно чаще показывался перед своими войсками, но без Николая Николаевича (…), чтобы не допустить роста популярности Верховного главнокомандующего за счет Царя…»
Александра Федоровна советует, чтобы государь приехал на фронт с проверкой, не предупреждая об этом Верховного главнокомандующего. Николай II, который до сих пор игнорировал ее натиск, на этот раз отвечает с раздражением: «Не буду же я обманывать собственного дядю и Верховного главнокомандующего!»
«Покажи, что Главнокомандующий — это Ты», — атакует его Александра в письме от 4 апреля 1915 года. «Н. (Николаевич) действительно занимает высокий пост, но Ты стоишь выше, чем он (…) Послушай Нашего друга, не зря нам его послал Бог…»
Но царь «не слушает» ни «нашего друга» ни жену. В начале лета, когда напряжение между правительством, то есть, министрами, и Думой впервые за время войны достигает апогея, он заменяет целый ряд консервативных членов правительства либеральными. За период работы четвертой Думы в партиях уже произошел раскол, и государь для укрепления единства в решении проблем страны, появившихся в связи с войной, хочет создать более благоприятный для работы климат. Принесенные в жертву министры — это уступки, на которые пошел Николай по совету своего дяди, вызывающего такой страх у Распутина.
Александра ошеломлена, Распутин очень обеспокоен. Но его час пробил, когда участились неудачи на русском фронте — и не имеет значения, по каким причинам это происходит. «Мужчина, который не имеет божьего благословения, не может иметь успеха», — комментирует Александра события, в точности повторяя слова, которые ей подсказал Распутин, поскольку благословение Бога для нее идентично благословению Старца.
В этот раз Николай II переносит запланированное возвращение в Царское Село на две недели, чтобы избежать атаки жены, как впоследствии сообщил начальник охранной службы Генерального штаба.
Распутин всегда умело маскирует собственную заинтересованность в тех или иных ходатайствах, даже если она совершенно очевидна для любого человека, мыслящего более здраво, чем царица. Так. вторая волна мобилизации молодых солдат, которой нужно было возместить большие потери первых военных месяцев, коснулась и сына Распутина. По русскому законодательству при первой мобилизации для единственного сына в семье делалось исключение. Только в случае последующей мобилизации его могли отправить на фронт.
«Я вижу пред собой большие волнения, — так прозвучало мрачное предчувствие Распутина перед предстоящей второй мобилизацией, — …потому что тогда дома некому будет выполнять мужскую работу», — добавляет Александра в письме Николаю предостережение Распутина его же словами. Сначала Распутин скрыл от царицы, что это касается и его сына.
Поскольку Николай в своих посланиях об этом не пишет, Александра становится более настойчивой. Наконец, она заводит речь о том, что Распутин беспокоится за своего сына, даже в мыслях не допуская связи с его предупреждением относительно второй волны мобилизации — и ходатайствует о его освобождении от военной службы. Это, однако, противоречит чувству справедливости царя, ввиду того, что он сам каждый день видит, как добровольцы из чувства патриотизма просятся на фронт, и он не хочет делать исключения для «привилегированных».
Он игнорирует просьбу Александры. Тогда Распутин, желая произвести впечатление на царицу, прибегает к своим старым испытанным средствам. Он посылает ей телеграмму из Сибири:
«Во время озарения, которое снизошло от Святого Духа во время пасхального жертвоприношения, меня как громом поразило известие, что у меня заберут моего единственного сына. Так я повторю судьбу Абрама — вместо того, чтобы мой сын мог продолжать делать добрые дела на Земле…»
Получив телеграмму, царица передает текст Распутина дальше. Забытыми оказываются все утешительные слова, которые старец всегда имел наготове, когда Александра оплакивала раненых солдат, страдающих и умирающих в ее лазарете. «Не печалься, — говорил обычно Распутин, — они — горящие свечи перед алтарем божьим…»
Разве не означаю бы это то же самое и для его сына, если бы он действительно погиб? Поскольку Царица исходит из того, что каждое предупреждение Распутина, брошенное на ветер, обязательно принесет несчастье, она посылает царю посох, который Распутин получил в Афонском монастыре, а теперь передал ей для Николая «в качестве благословения…», не забыв упомянуть последние риторические выражения Распутина по продвижению его вопроса: «Он говорил так красиво, как может только русский император, действительно помазанник Божий (…) И что Ты, если не объявишь второй мобилизации, спасешь свое господство…».
Однако на Николая их ухищрения не воздействуют. Похоже, он раскусил Распутина, но хочет пощадить Александру, не признаваясь в своей догадке. На ее последнее письмо, изложенное на нескольких страницах, с неизменной просьбой спасти сына Распутина, он отвечает вежливо, но кратко: «Сердечное спасибо за милое письмо. Здесь ужасно жарко (…) Искренне всех целую, Ники».
Сына призывают в армию, но, благодаря одной поклоннице Распутина, он не попадает на фронт, а работает санитаром в лазарете, который оборудовали в столице.
Между тем Распутин озабочен переполохом, вызванным его образом жизни. В годы войны становятся достоянием гласности скандалы о масштабах его личных похождений, так как люди, приглашающие его в гости, чаще всего связывают решение своих коммерческих, а из-за военной ситуации, редко бывающих легальными, дел с тем, чтобы поддерживать жаждущего удовольствий властного мужика в хорошем настроении.
В марте 1915 года Распутин ненадолго отправляется в Москву, чтобы помолиться перед мощами святого, в чем он поклялся еще год назад на тот случай, если он оправится от ранения, полученного во время покушения на него. Однако вечер он проводит в соответствии со своими земными вкусами. День 26 марта 1915 года не забудут многие — даже те, кого при этом не было, а только слышали от других. Начальник Тайной охранной полиции, генерал Спиридович, описывает событие так:
«Вечер, организованный московским рестораном „Яр“, закончился большим скандалом. С ростом спекуляций военными поставками, Москва также стала играть определенную роль в деятельности Распутина. Многие активные московские дельцы познакомились с Распутиным и пользовались этим знакомством для своих сделок.
26 марта Распутин появился в ресторане около одиннадцати часов вечера, в сопровождении двух дам и журналиста Н. И. Соедова, который также занимался сделками. Все хорошо выпили. Они хотели обмыть сделку, которую заключили. Праздновали в отдельном кабинете, пригласили цыган, позвонили С. Д. Кугульскому, чтобы тот составил им компанию.
Пел цыганский хор, под его песни танцевали, осушили много бутылок. Распутин был пьян, танцевал и отпускал интимные замечания цыганкам.
— Этот кафтан мне справила Старуха, — пролепетал он и объяснил, что под „Старухой“ подразумевал царицу.
После нескольких танцев он подумал: „Что бы она (царица) сказала, если бы увидела меня здесь в таком виде!“».
Все пили, Распутин становился все более пьяным. Под конец его стали провоцировать, чтобы он доказал, что он, и в самом деле, Распутин. Вот сообщение об этом Московской охранки:
«Поведение Распутина совершенно не поддается описанию. В нем появились сексопатологические черты. Он обнажил свой половой орган и выставил его на всеобщее обозрение, продолжая при этом беседовать с певицами. При этом он раздавал им написанные от руки записки с такими словами, как ЛЮБЛЮ САМОЗАБВЕННО и другими подобными премудростями. Капельмейстер дал понять Распутину, что больше не может терпеть такого поведения, но Распутин ответил: „Я всегда так развлекаюсь, когда нахожусь в обществе дам!“ При этом он раздавал большие суммы денег, которые заранее занял у одной из сопровождавших его женщин. В два часа утра компания, наконец, разошлась…»
В обоих городах, Москве и Петербурге, эта скандальная история вызвала бурю негодований. Из Петербурга Распутин направил двум своим спутницам следующие телеграммы: «Счастлив обладанием тобой, грущу в ожидании, целую, моя дорогая» и «Любимое сокровище, я рядом с Тобой, целую Тебя!»
Через месяц в Петербурге состоялась другая развратная пирушка, в которой принимал участие и один банкир. На следующий день Распутин не мог прийти в себя до вечера.
В мае Распутин устроил оргию в присутствии другого банкира, Мануса. (…) Кроме банкира в ней участвовали дама из высшего общества, одна проститутка, коммерсант, делец, офицер и генерал…
Обычно в полицейских сообщениях избегают упоминания имен известных личностей, которые могли быть скомпрометированы общением с Распутиным. В этих случаях их обозначают инициалами.
В то же время царица пишет в письме царю от 11 мая 1915 года:
«Наш друг посетил (министра финансов) Барка, и они два часа очень хорошо побеседовали…»
Распутин ходатайствует перед Барком за Мануса. И. П. Манус — коммерсант, биржевой маклер, директор Общества железнодорожных заводов, Директор Российского транспортного общества, Российского страхового общества, член наблюдательного совета газеты «Гражданин», которая является консервативной и пользуется финансовой поддержкой правительства. Манус хочет основать акционерное общество для одного большого проекта — орошения Кавказских земель. Кроме того, он желает создать Зерновой банк. На то и на другое ему нужны деньги от министра финансов.
«Они хотят осушить какие-то болота, — объясняет Распутин Вырубовой, которой передает документы Мануса по проекту, чтобы та передала их царю (через царицу), — на это им нужны деньги, и мы, в конце концов, тоже хотим хорошо жить…»
В качестве посредника в этих контактах выступает сомнительный молодой человек по имени Манасевич-Мануйлов. Вначале он пришел к Распутину как журналист, чтобы взять у него интервью. После чего возник скандал, потому что Распутин откровенно рассказывал, что он действительно часто ходит с женщинами в баню: «…Некоторые издам высшего общества сказали мне, что хотят приблизиться к богу. Тогда я их пригласил поехать ко мне в Покровское. Там я вместе с ними — их было семь или восемь — пошел в баню. Они пришли в дорогих платьях и со всеми своими бриллиантами. Там я их попросил раздеться и помыть мне тело, чтобы их, так сказать, через унижение приблизить к богу…»
Но вскоре после шумихи, наделанной этим интервью, Мануйлов заканчивает со своей журналисткой деятельностью и еще больше сближается с Распутиным, становясь посредником (и выгодоприобретателем) в его контактах. Его продажность ни для кого не секрет. Перед войной он заявил, что готов взять у германского посла Пурталеса 300 000 рублей, чтобы соответствующим образом использовать их для своей газеты, но главный редактор его, разумеется, вышвырнул. Затем он работал в министерстве внутренних дел.
Позже на допросе, продолжавшемся несколько дней, Мануйлов дает показания следственной комиссии — ведь он мог сообщить об окружении Распутина слишком много подробностей. В конце он не без гордости спрашивает следователя: «Это интересно? А я знаю еще больше…»
Другой делец — Мигулин. Он хочет воспользоваться Распутиным, чтобы с его помощью получать концессии, разрешения на учреждение банков и лицензии на поставки.
Упомянутый в полицейском сообщении банкир — это Дмитрий Львович Рубинштейн, юрист, управляющий директор двух предприятий по добыче каменного угля, страхового общества, Русско- Французского Банка, биржевой маклер и т. д. Через Распутина он проводит своих кандидатов на министерские посты. Еще он оказывает влияние на прессу, поскольку в этой сфере обладает большим пакетом акций, прежде всего в «Новом времени» — консервативной ежедневной газете.
10 июля 1916 года Рубинштейна арестовывают. Его подозревают в нелегальных сделках с Германией. Среди прочего еще и обвиняют в продаже русских акций во враждебной Германии через нейтральную страну (Данию, Швецию) для Франции, затем акций русского общества «Якорь» немецким коммерсантам, а также в получении высоких комиссионных от продажи товаров, изготовленных за границей для России и т. д.
Ничего удивительного в том, что Распутин рьяно заступается за Рубинштейна, ведь он — не только основной финансист его, становящегося все более дорогим, образа жизни, но и вкладывает деньги Распутина в собственные сделки. Например, Распутин, благодаря ему, становится владельцем акций на каучук. То, что этим продуктом в нейтральном Копенгагене торгует некий Александр Парвус (он же Гельфанд), который тем самым отчасти финансирует и российское революционное движение, к тому времени никому не известно.
Рубинштейн пробыл в заключении недолго. Распутин не замедлил ходатайствовать за него перед царицей. «Выпусти его потихоньку из заключения и отправь в Сибирь», — советует государыня Николаю в письмах. Царь, однако, очень щепетилен в отношении к политическим, и особенно имеющим отношение к войне преступлениям.
Но Рубинштейн с помощью посредников везде выпускает свои «щупальца». Вырубовой он скромно отправил бриллианты. Перед этим ей кто-то отдал коробочку с комментарием: «пять карат, восемь карат…» и т. д. Кроме того, взятки раздаются и самому Распутину, и министрам.
Вот что впоследствии рассказал друг Распутина Манасевич-Мануйлов на допросе в 1917 году: «Распутин получил от Рубинштейна более 100 000 рублей за его освобождение. И его освободили. За это он позже потребовал от него сделать Добровольского министром юстиции. Распутину он не нравился, но все же тот организовал встречу Добровольского с Царицей…»
В действительности Добровольский стал министром юстиции, но только вскоре после убийства Распутина.
Непонимание царицей истинной сущности Распутина происходит не от недостатка информации, а от непоколебимой, слепой веры в него. Сообщение о скандале в московском «Яре» дошло и до государя. Он молча показал его жене. Она сразу расплакалась (как рассказал комендант дворца): «Такая клевета на Святого!» Разве он незадолго до этого в очередной раз не спас жизнь их сыну? Дал бы Бог ему такую способность, если бы было правдой все то, о чем про него теперь болтают? Это те мысли, которыми руководствуется Александра. И она не сомневается в том, что Распутин — Святой: когда у Алексея было кровотечение из носа, что особенно опасно для больных гемофилией, Распутин только подошел к его кровати, осенил его крестным знамением, и вскоре кровотечение прекратилось.
Но для царя это не аргумент. Он снова отправляет Распутина «на отдых» в Покровское. Разумеется, под тайным присмотром. Не только для того, чтобы следить за его поведением, но и, чтобы наверняка знать, что Распутин больше не выступит с речами, как бывало раньше, о необходимости заключения мира, поскольку пацифистская пропаганда царю сейчас совсем не нужна.
Однако проблемы возникли уже на пароходе. Распутин напился и затерялся в толпе солдат. Сначала потребовал, чтобы они пели для него песни, дав каждому из них деньги за это. Потом захотел пригласить всех в ресторан первого класса. Однако официант преградил ему дорогу. Распутин не ушел, пока страшно не обругал официанта и гостей и не разбил чайный сервиз. До самого утра он не сомкнул глаз, продолжая громко петь и не переставая пить. Наконец, совершенно пьяный, он упал на скамью, где и заснул, обмочившись во сне. Возмущенные пассажиры потребовали от капитана, чтобы тот запротоколировал случившееся.
В Покровском матросы высаживают пьяного Распутина на берег. Епископ Варнава забирает его. Услышав о негодовании, вызванном поведением Распутина, Варнава предлагает капитану деньги, чтобы тот никуда не отправлял составленный акт. Но он не знает, что два агента, едущие вместе с Распутиным, уже составили сообщение и отправили его генерал-майору Джунковскому, заместителю министра внутренних дел.
Тем временем губернатор Тобольска принимает решение арестовать Распутина за пьянство, приведшее к беспорядкам, и заключить его на некоторое время в тюрьму. Но Распутин узнает об этом и вновь прибегает к помощи Варнавы.
Тайные агенты, сопровождавшие Распутина, сообщили и о другой его выходке, когда пьяный Распутин после небольшой перебранки со своим отцом вытянул его во двор и там избил. Отец, тоже не совсем трезвый, не замедлил бросить ему парочку ругательств в ответ: «Ты — ничтожество! Единственное, что ты можешь, — хватать Дуню за мягкие бока!» Распутин опять набросился на него с кулаками, пока их, наконец, не разняли.
Спустя год отец умер. Распутин даже не поехал на его похороны.
Между тем, он шлет царице свои ставшие привычными философские телеграммы. Александра нуждается в утешении. Начиная с весны 1915 года, отмечено все больше выступлений антигерманской направленности, и, прежде всего, в Москве. Население, уставшее от войны, выплескивает свою ненависть на все немецкое. Немецкие магазины или заведения с немецкими названиями разрушаются, грабятся, запрещено исполнять произведения немецких композиторов. Негодование распространяется и на царицу, в адрес которой раздаются ругательства. Ее называют «немкой», не замечая, что она теперь чаще обычного подчеркивает, что чувствует себя больше англичанкой, а вообще-то уже давно стала русской.
После военных неудач, приведших к падению Варшавы, царь снимает Великого князя Николая Николаевича с поста Верховного главнокомандующего и, несмотря на предупреждения своих министров, сам занимает эту должность. Это триумф царицы, которая так не любила Верховного главнокомандующего. И радость для Распутина, которому Великий князь, в ответ на его заявление о желании приехать в Генеральный штаб, ответил: «Может приехать, но будет повешен».
Но для России — это начало конца, поскольку из-за постоянного отсутствия царя, начиная с осени 1915 года, все происходящее в столице выходит из его поля зрения и контроля, а решающая сила в принятии правительственных решений постепенно переходит в руки царицы, точнее — Распутина.
16 сентября 1915 года Распутин получает анонимное письмо: «Григорий, наше отечество скатывается в пропасть. За кулисами хотят заключить мир. Так как ты получаешь шифрованные телеграммы, ты имеешь большое влияние. Но мы, избранные в Думу, требуем от тебя, чтобы ты позаботился о том, чтобы министры отвечали перед народом и чтобы Дума собралась в конце сентября для спасения нашего отечества. Если ты этого не выполнишь, мы тебя убьем, пощады не будет. Наша рука не дрогнет, как у Гусевой, и мы достанем тебя, где бы ты ни был. Нас десять человек, и жребий пал на нас…».
Письмо может показаться загадочным, но в нем четко видны признаки негодования населения, и это позволяет предположить, что в кругах депутатов Думы формируется антиправительственная коалиция.
Однако совершенно не ясно, что происходит за кулисами: созыв Думы не входит в интересы Распутина, поскольку здесь обсуждаются все скандалы и его интриги, что представляет опасность для положения именно тех лиц, которыми управляет Распутин как марионетками в интересах его правящей клики.
Дума все-таки собирается (без участия Распутина), но уже через пару недель ее распускают. Насущные проблемы остаются. Недовольство растет.
К французскому послу Палеологу, представителю союзнической Франции (которая заинтересована в стабильной ситуации в России как предпосылке успешного ведения войны) приходит русский офицер. Он открыто говорит о том, что группа единомышленников готовит путч: царь должен отречься от престола в пользу Великого князя, царица будет сослана в монастырь за Урал, Распутин и Вырубова — в Сибирь.
В этом же 1915 году появляются две противоречащие друг другу публикации. Одна — вышедшая небольшим тиражом брошюра «Мысли и самоанализ некоего старца», которая, вероятно, должна служить реабилитации Распутина. Другая вышла из-под пера старого недруга Распутина, Илиодора, который из норвежского города Христиании распространяется о своих переживаниях и опыте, связанных с «дегенерировавшим божьим человеком» и со всем тем, что он узнал о нем из чужих рук. В этой публикации Илиодора поддержал не кто иной, как Максим Горький, рассматривающий ее «как чрезвычайно нужную и полезную». В смысле своей идеологической деятельности против буржуазного общества, что уже можно было слышать из уст представителей левых партий при сходных условиях, компрометация царского правительства посредством разоблачения ситуации с таким скандальным придворным советником, как Распутин, была им только на руку.
Позже выяснилось, что Горький за свою издательскую деятельность получает финансовую поддержку от германского правительства через российских посредников; поскольку любая информация, дискредитирующая царский режим, которую публикуют левые партии, наряду с пацифистской пропагандой, — в интересах Германии.
Так как Германия недооценила Россию как военного противника, а значит и не спрогнозировала продолжительность войны, министерство иностранных дел Германии уже с января 1915 года стало отчасти финансировать революционное российское движение, чтобы с помощью революционной пропаганды подорвать боеготовность российских войск, настроить население против правительства и, таким образом, внести свою лепту в свержение царского правительства с целью заключения принудительного при таких условиях сепаратного мира.
Германскими деньгами управляет посредник, живущий на Западе, «главный российский идеолог» и единомышленник Ленина и Троцкого, Александр Парвус (Гельфанд). Он играет ведущую роль в агитационной работе и революционном и забастовочном движении 1905–1906 годах, и работает на стороне Ленина и окружающих его революционеров, которые находятся в эмиграции в Цюрихе и ждут своего часа.
На основе детально разработанного плана переворота, который Парвус передал в начале 1915 года государственному секретарю МИДа Германии в Берлине, г-ну Циммерманну, он получает финансовые средства для осуществления этого дела. Условие: революционная группа должна прийти к власти и заключить мир на германских условиях. Парвус создает в Копенгагене «Бюро международных экономических отношений» и осуществляет (большей частью нелегально) сделки между Германией и Россией.
Финансовые средства германского министерства иностранных дел поступали в Россию через информированных лиц, которых Парвус нашел в нейтральных странах — Дании и Швеции. В этой работе также задействованы агенты, которые сами проводят в России агитационную работу в пользу революционного движения. Позже речь пойдет и об оружии и взрывчатых веществах, поступающих в Россию для осуществления актов саботажа, для подрыва мостов, железных дорог, обеспечения фронта или для снабжения городов. Тем самым создается ситуация дефицита и безысходности, которая используется агитаторами для организации забастовок и беспорядка, а на фронте ведет к парализации боеспособности армии.
Все это должно, судя по содержанию секретных записок Министерства иностранных дел, начать претворяться в жизнь уже в 1915 году, и план переворота планировалось осуществить еще в те годы. Но из-за того, что царь взял на себя Верховное командование и провел меры по обеспечению более эффективного снабжения и руководства армии, ожидаемые предпосылки для создания хаоса в стране несколько отодвинулись. Итак, почва для революционных действий еще далеко не созрела.
Для ускорения процесса подкупают и российских политиков, чтобы избежать принятия решений по стабилизации положения. Германское министерство иностранных дел постоянно находится в курсе событий благодаря непрерывным сообщениям посредников Парвуса о положении в России, при царском дворе, о подоплеке в принятии решений и о лицах, которые их принимают, а также о дискуссиях в Думе.
30 мая 1916 года приходит сообщение германского посланника в Копенгагене, находящегося в контакте с Парвусом, рейхсканцлеру Бетманну-Хольвегу: «Д-р Гельфанд, вернувшись из Стокгольма, где он проводил консультации с русскими революционерами, сообщил, что предоставленная в его распоряжение сумма в один миллион рублей была сразу отослана в Петербург и передана по назначению. (…) Доверенные лица отсоветовали ему сразу начать акцию, поскольку это было бы слишком рано. (…) Несмотря на неизменную решительность революционеров, (…) политическая ситуация изменилась (…) и увеличилось сопротивление буржуазных партий революционному восстанию. Правительство не было пассивным и приняло хитрые меры, чтобы противодействовать такому движению, передав руководителям левых партий ответственные посты. Кроме того, оно приняло меры, чтобы смягчить нехватку продуктов питания в Петербурге (…)».
Замена Николаем II консервативных членов правительства новыми людьми вызвала большое беспокойство у Александры (и Распутина). Таким образом, Распутин своими действиями непреднамеренно работает на революцию и германского противника, способствуя продвижению на ответственные посты продажных ставленников. Он не знает и не желает этого хотя бы потому, что в планы Распутина не может входить свержение царя и царицы, ведь именно от них зависят его власть и богатство.
Через Распутина и его окружение Берлинский МИД очень хорошо информирован и может использовать в своих целях полученные сведения. Вот текст телеграммы германского посланника в Берне, Ромберга, Диего фон Бергену в министерство иностранных дел в Берлине от 8 февраля 1916 года:
«Секретно. (…) Сватковский (русский агент германской миссии) передал некоторые сведения о ситуации в Петербурге. При русском Дворе большое влияние возымел авантюрист, некий кавказский принц Андронников, который раньше жил в Швейцарии. На чем основывается его влияние, не знает никто. Распутина можно подкупить. За 10 000 рублей он будет в наших руках».
В тот же день миссия в Берне отвечает, очевидно, на запрос из Берлина касательно Андронникова:
«Секретно. Советник посольства фон Брюнинг имел возможность получить сведения об упомянутом в моем отчете так называемом кавказском принце Андронникове.
В соответствии с ними Андронников, который не является принцем, должно быть пользуется в Петербурге очень дурной славой. Он, вероятно, имеет определенное влияние и всеми возможными способами старается понравиться петербургскому обществу. Его брат — офицер русских сухопутных войск и был в начале войны командиром кавалерийского полка…».
1 мая того же 1916 года начальник главного морского штаба Германии, Притер, телеграфирует государственному секретарю министерства иностранных дел:
«Секретно! Из заслуживающего доверия германо-балтийского источника, имеющего хорошие связи среди офицеров и служащих в Петербурге, стало известно: князь очень дружен с Распутиным и пользуется его полным доверием. Его можно заполучить за хорошее вознаграждение для предприятий любого рода…»
Основательный анализ положения в России и расстановки сил приведен в секретном сообщении от 20 мая 1916 года:
Политико-консультативный совет, Берлин, руководство, — Министерству иностранных дел, Берлин: «Я уже упоминал, что Григорий Распутин теперь стал самым влиятельным человеком в России. С одной стороны, он относится к людям, которых больше всех ненавидят, что не удивительно, с другой стороны, у него большой и верный круг последователей, состоящий из более чем сомнительных лиц, которые обязаны ему постами и уважением, правительственными заказами и заказами на поставки, освобождением от наказания или еще чем-то. Как придворное общество, так и политические партии, стремятся почти без исключения к тому, чтобы его убрать, но пока безуспешно. (…) Тайная полиция и ее агенты охраняют его с такой же тщательностью, как императора. Безграничная любовь императорской четы к болезненному престолонаследнику служит Распутину средством для укрепления и сохранения власти (…)
Его влияние основывается, в первую очередь, на ловко созданном им вымысле, будто он может влиять на состояние здоровья престолонаследника. Его власть распространяется на все гражданские органы управления, а на военные скорее только в экономических вопросах. Может быть, также на распределение высоких постов, но не стратегического значения. Руководящие им мотивы — это, вероятно, в первую очередь, жгучее тщеславие и желание прийти к власти, несмотря на свое невысокое происхождение (он — крестьянин из сибирской деревни). Здесь речь не идет о каких-то политических целях. (…)
Наряду с этим он ведет довольно беспутную жизнь. В последнее время очень увлекается алкоголем и женщинами. Эти развлечения стоят больших денег. Поэтому, говорят, он стал более предрасположен к денежным вознаграждениям, чем прежде. В протекции Распутина особенно нуждаются лица, рассчитывающие на большие назначения в военном министерстве, которые и платят ему.
(…) В отличие от прежних времен, за небольшие услуги, за повышение по службе или за прекращение судебных расследований он берет и мелкие денежные подарки, разумеется, не менее 1000 рублей — и не прямо, а через посредников.
Рассчитывая только на себя, он не смог бы удержаться на таком чрезвычайно высоком и завидном месте. Его главная опора — придворная дама (Вырубова), дочь Тайного советника (Государственного советника) Танеева, сестра которого замужем за сыном генерал-майора фон Пистолькорса. Эта дама, очень умная и состоятельная, оказывает чрезвычайное влияние на императора.
(…) Распутин, упомянутая придворная дама, митрополит Питирим и епископ Тобольский Варнава образуют, вероятно, верхушку теневого правительства, не имеющего полномочий, о котором открыто говорят с трибуны Думы и Имперского совета. (…) Их печатный орган — это преимущественно газеты „Новое время“ и „Вечернее время“, которые раньше принадлежали Суворину, а теперь находятся в собственности Рубинштейна и стоящих за ним поручителей, в настоящее время — англичан. В последнее время Питирим пытается оттеснить Распутина. Это, вероятно, должен сделать Штюрмер (министр внутренних дел), кандидатура Питирима…»
О позиции Распутина по отношению к войне и о настроении политических партий в связи с этим вопросом в аналитической записке говорится следующее:
«…Раньше Распутин решительно выступал за скорейшее заключение мира, теперь он больше выступает за продолжение войны, так как тратит много денег на свои дорогостоящие развлечения, а дивиденды, полученные от военных поставщиков, позволяют ему продолжать вести разгульную жизнь. Редко удается дать ему взятку в руки. Чаще это происходит через его личного секретаря (Арона Симановича), недавно назначенного им. Он пытается сохранить видимость неподкупности и для подобных вымогательств использует посредников.
(…) Мне известен только один из них: князь. Упомянутый наверняка играет сомнительную роль. Сам он почти без средств, хитрый мошенник, имеет отличные связи в высших кругах и является правой рукой Распутина. Человек без моральных устоев и не чурается подкупа. Он слывет „аферистом“ опаснейшего толка. Из приличных людей его никто не любит, но каждый его боится. Известно, что у него близкие отношения с Распутиным и Ее Величеством, и что его можно подкупить, но только за крупные деньги. У него большой опыт, он хитер, очень много знает не только из внутренней политики, но и из придворных интриг и из жизни интересных личностей и с успехом использует свои обширные знания таких вещей, которые обычно не выносятся на обсуждение. Поэтому его ненавидят и боятся.
И на дипломатическом поприще он имел определенный успех, например, при достижении формального примирения между королем Болгарии и русским министром Игнатьевым, что было важным во время последнего визита короля в Петербург (…)
Принимая во внимание не выдерживающие критики события при дворе императора в течение всего времени продолжения войны, панслависты и монархическая партия „Истинных русских“ носились с идеей объявить правящего императора неспособным к исполнению своих обязанностей и заменить его Великим князем (…).
Левые партии желают поражения в войне, чтобы свергнуть монархию.
Монархисты ждут момента, когда они смогут заявить, что форма государственного правления останется прежней, но действующий монарх должен уступить место другому (…).
Средством республиканской (революционной) партии, которая ждет своего часа, будет не вооруженное восстание, а всеобщая стачка железнодорожников, связанная с саботажем, который из-за отсутствия запасов продуктов питания в крупных городах должен привести к голодным бунтам. (…)
Но разные партии и группировки видят, что их время еще не пришло. Тем временем каждая группа готовит свою акцию, поэтому почти для каждой из них желательно, чтобы возмущение и ожесточение всем известной бесхозяйственностью при Дворе стали еще сильнее…»
15 июля 1916 года осведомитель Адальберт Нольде телеграфирует в Берлин в МИД: «На предложенный мне вопрос о позиции Распутина имею честь ответить следующее.
Этот сибирский крестьянин имеет власть над императорским домом и сферами. Император и Императрица ошибочно полагают, будто он может сохранить жизнь престолонаследнику. Когда Распутин в начале войны зашел слишком далеко и его убрали от Двора, а вскоре позвали назад, царь признался одному из моих соотечественников: „Если бы Вы видели истерические припадки императрицы, то захотели бы лучше иметь трех Распутиных, чем еще раз пережить такие припадки“.
Распутин стремится к деньгам и к личной власти».
Из секретных сообщений хорошо информированных германских агентов явно видна и щекотливая роль тех, кто входит в круг друзей Распутина:
«Германская миссия, Стокгольм, 30 сентября 1916 года.
Начальнику Генерального штаба сухопутных войск, Главному морскому штабу, Министерству иностранных дел.
Касательно: Разрешения на выезд для российского гражданина барона Эдгара Юксюолл (Икскюль).
21 сентября я услышал в Министерстве иностранных дел, что российскому гражданину Бар. Е. Юкскюлл, который выслан из России и находится в настоящее время по разрешению Генерального штаба в Берлине, якобы не разрешен обратный въезд в Швецию. В дополнение к этому позвольте сообщить следующее.
Я знал Барона Эдгара Юкскюлл еще с петербургских времен, до войны. Когда он во время войны находился в Швеции, я также был с ним в контакте и благодарен ему за ценную информацию. Он мне особенно важен для оценки личностей (российское министерство, российский флот и т. д.), поскольку знает большое количество людей, занимающих ведущие посты (…). Поэтому его можно прекрасно использовать для распространения дезинформации. Он также с долей успеха приложил усилия к тому, чтобы сделать для меня доступными другие российско-балтийские источники (…)».
Нельзя забывать, что во время войны за пределы страны обычно выдворяют граждан вражеского государства. Это происходит потому, что они становятся агентами противника, находясь на службе в стране пребывания. Из документов Министерства иностранных дел становится ясно, что Юкскюлл, следуя в Петроград, был заслан и передал деньги для российского министра внутренних дел. Отношения Юкскюлла с Распутиным: баронесса Юкскюлл считается одной из его подружек и бывает в его доме.
Но и другие связи Распутина, например, с осведомителями и получателями германских денег — или, как в случае с Рубинштейном, с теми, кто заключает сделки с германским врагом — привлекают к общению с Распутиным разных подозрительных людей. К кругу его друзей также относятся люди, сотрудничающие с врагом в области политики: единомышленники и агенты революционеров, которых финансирует Германия.
Так, например, в круг общения Распутина входит друг и агент Парвуса, «купца революции», как его стали называть позже. От него Парвус нередко получает информацию, которую Распутин, не имея представления о понятии «секретность» — из тщеславия, желая похвастаться знанием деликатных дел — с удовольствием передает дальше, по большей части в пьяном состоянии. Неудивительно, что круг устроителей подобных пиршеств постоянно растет, а к самым щедрым его спонсорам относятся хорошо оплачиваемые МИДом Германии агенты. Теперь жизнь Распутина защищена от покушений не только охранкой, но и агентами Германии.
Еще в окружении Распутина работали на германскую сторону или на революционное движение М. Бурцев — агент, который провалился еще до 1916 года и был осужден, и В. Бонч-Бруевич. Он поначалу интересовался Распутиным в аспекте его гипнотических и религиозно-сектантских дел. Бонч-Бруевич одновременно был единомышленником Ленина. Именно он позвонил в полночь Ленину, когда тот в июле 1917 года, вернувшись в Петроград для подготовки переворота, лишился своих немецких контактов и финансовой помощи врага, и советовал ему бежать, поскольку министром юстиции был выдан ордер на его арест. Таким образом, Ленину удалось уйти от этого благодаря другу Распутина.
Однако Распутин наживается, как уже было сказано раньше, не только на продолжении военных действий, но и на революционном движении, тайно финансирующемся Германией. Из коммерческих документов Парвуса видно, что он торгует российскими металлами в пользу германских военных металлургических акционерных обществ точно так же, как и каучуком. Это делается для увеличения суммы на революционную пропаганду, на что одно только германское правительство, начиная с 1915 года до середины 1918 года, в целях захвата власти и удержания ее Лениным в первое время затратило почти миллиард марок (в сегодняшнем эквиваленте).
Распутин держит в обоих торговых обществах (металлы и каучук) акции, которыми распоряжается Дмитрий Рубинштейн. Банкир и друг Распутина, Манус, регулирует с вражеской страной денежный оборот, с помощью которого в Россию поступают средства для русской революции. Но, когда арестовали Рубинштейна и Мануса (оба позже были освобождены благодаря вмешательству Распутина, а Рубинштейна отправили в Псков), вряд ли кто-то смог догадаться о действительных размерах их мошеннических операций, осуществленных частично при участии Распутина.
Секретаря Распутина, Симановича, также арестовывают, так как становятся известны его посреднические услуги при сокрытии судебных расследований и при заключении нелегальных сделок. Но, зная, что за его спиной стоит могущественный друг, он, не стесняясь, сам обращается к царю по своему делу…
Действительно, подтверждается, что Распутин пытался оказывать влияние через царицу даже на проблемы военного характера. Но теперь он старается убедить государя в своей лояльности и поддержке на случай продолжения войны, против которой он, к неудовольствию царя, поначалу так резко высказывался. В сложившейся ситуации, когда главным для Николая II стал вопрос убедить своих солдат в необходимости защиты отечества, а население — в необходимости оказания моральной поддержки, — ведь все же Россия была втянута в эту войну из-за объявления войны Германией, — Распутин не мог вести пацифистскую пропаганду.
Уже во время вынужденного отдыха в Покровском он понял, что должен остерегаться публичных заявлений на этот счет. И стал посылать царю, — еще находясь в Покровском, телеграммы следующего содержания: «Сила могущества исходит из Твоего сердца, Божья матерь охраняет Тебя и незримо помогает Твоей армии…» и: «…Милость божья снизойдет к тебе, а твоя рука — это победный меч для всех. Григорий Новый».
По указанным причинам Распутин больше не говорит ни слова о заключении мира. Кроме того, недавно царица попала под подозрение, будто она выступает заодно с немцами, из-за неловкой попытки со стороны Германии провести сепаратные мирные переговоры. Распутин теперь стал особенно осторожен, и поддерживает на словах все, что связано с военными действиями. А в предвкушении собственной выгоды на этот раз он делает это очень убедительно. В немецких документах того времени можно даже найти указание на то, что Распутин (1916) был «куплен англичанами». Не как «агент», так как Англия — союзник России, а скорее как человек, извлекающий выгоду из войны.
Теперь Распутин интересуется уже почти каждым шагом, предпринимаемым в Генеральном штабе. Царица, непоколебимая в своей вере, что в лице Распутина имеет Святого, думает, что только с его благословения война в каждой отдельной фазе закончится успехом. Письма, в которых царь сообщает ей о планах на фронте, Александра пересылает Распутину, чтобы тот, в самом прямом смысле слова, мог «благословить» эти планы. Сначала — это советы, потом заклинания и, наконец, приказы, которые формулирует Александра, передавая мысли Распутина. Разве он ей не говорил, какая она умная — «вторая Екатерина II», и что теперь, оставшись в столице в одиночестве, она должна направить весь свой талант «на благо страны»?
«Теперь, чтобы я не забыла, — пишет царица 15 ноября 1915 года, — наш друг (Распутин) требует (!) на основании своего ночного видения, чтобы ты дал приказ о наступлении под Ригой. Это необходимо. Он полагает, что это так важно именно сейчас и убедительно просит тебя начать наступление».
Многие считают, что государыня потеряла рассудок. Но все же надеются, что царь игнорирует ее указания. В Москве демонстранты открыто выходят на улицу. Они несут портреты царя и царицы, требуют сослать Александру в монастырь, свергнуть Николая и заменить его Великим князем (лучше всего Николаем Николаевичем, который пользуется авторитетом и популярностью в народе), а Распутина повесить.
Французский посол Палеолог оставил в своем дневнике запись о том, какое настроение царило в то время в Думе. Все либерально настроенные министры были заменены консервативными. Милюков, лидер конституционных демократов, провозгласил: «Мы — не оппозиция против Его Императорского величества, но мы являемся оппозицией его Императорского Величества!» Этим он хотел сказать, что только освобождение царя из-под влияния его неудачных советников и поддержка Думы в духе конституционной монархии могут спасти его власть. «А с глазу на глаз, — завершает Палеолог свои записи, — он мне сказал: „Насколько это зависит от нас, во время войны мы не допустим революции. Но уже скоро может случиться так, что от нас это больше не будет зависеть…“».
Генерал Иванов, командующий Юго-Западным фронтом, стараниями Распутина смешен с поста. Даже генерал Брусилов, который командует на этом участке фронта, не может объяснить такое решение. Известно ли ему, что оно принято на пьяной пирушке Распутина? Когда генерал немного позже прибывает в Генеральный штаб, то застает в гостях у Николая II царицу. Она просит, чтобы Брусилов зашел к ней. Генерал так вспоминает об этой странной встрече: «Она приняла меня довольно холодно и спросила, подготовился ли я к наступлению. Я возразил, потому что подготовка еще не завершена. Однако надеюсь, что мы сможем победить врага еще в этом году. После чего она поинтересовалась, когда я приступлю к планируемому наступлению. Я ответил, что это целиком и полностью зависит от обстановки и от секретной информации, которую я не держу в памяти. Затем она дала мне портрет святого Николая…»
Брусилов, один из способнейших генералов русской армии, не догадывается, почему царица его так холодно принимает. Распутин, а значит и Александра, обиделись на генерала за то, что он проигнорировал один из ее советов о прекращении наступления, переданный ему на основании «видения» Старца.
Распутин проявляет все больший интерес к военным действиям. Однажды он советует «наступать под Либавой», затем требует снова изменить стратегию, «так как враги этого ожидают, нужно их ввести в заблуждение…»
То, что Распутин оказывает на царя ощутимое влияние в этих вопросах, можно подвергнуть сомнению. Но тот факт, что царица владеет информацией, которой она ни с кем не имеет права делиться, достаточно опасен.
«…Но пожалуйста, пожалуйста не говори ни с кем об этом, — умоляет Николай жену в конце своих писем, — и даже с Нашим Другом»… Или еще более настойчиво: «Ответственность несу я, и я не хотел бы никакого вмешательства извне…»
Но может ли позволить Александра, чтобы муж предпринял хотя бы шаг, не получив благословения «Нашего Друга, которому все дано свыше»? Может ли она подозревать, что Распутин наводит справки о какой-то военной операции, потому что Манус в той или иной области спекулирует участками земли и хочет знать от Распутина, имеет ли смысл такая сделка? Но разве может Распутин сам рассудить, только ли вопрос о спекуляции земельными участками связан с ожидаемым из Генерального штаба ответом или речь идет о более важных вещах…
«Распутин, — поговаривают в Петербурге, прикрывая рот рукой, — самый ценный инструмент в руках немцев…»
Адмирал Григорович хочет поставить эксперимент, чтобы определить, действительно ли Распутин, чего все опасаются, получает от царицы закрытую информацию, которую в пьяном виде выбалтывает тем, кто с этой целью общается с ним.
Он отправляет в Царское Село дезинформацию о якобы существующих приказах о выходе в море российских крейсеров. К указанному времени мгновенно появляются морские соединения противника…
Между тем, министерская карусель вращается все быстрее. Лояльные советники Николая II в Генеральном штабе обратили его внимание на то, что в столичной Думе уже давно пришли к выводу, что страной де-факто правит не он, а царица, и это происходит по указке Распутина. Тогда государь пишет письмо подруге Александры, Анне Вырубовой, чтобы решить проблему с этой стороны: «Непозволительно, — пишет он ей по-дружески, — чтобы кругом существовало впечатление, будто царица и Распутин держат бразды правления в своих руках. Следовало бы разъяснить царице, что лучше всего было бы расстаться с Распутиным…»
Вряд ли какой-то другой поступок смог более ярко продемонстрировать бессилие государя по отношению к собственной жене, чем эта отчаянная попытка добиться с помощью ее подруги того, что ему самому достичь не удается. Словно ему не понятно, что Вырубова не меньше Александры верит в святость Распутина и вряд ли откажется от своей власти, которая как с неба свалилась на нее, сделав кукловодом в этих интригах.
Вырубова не нашла ничего лучшего, чем, получив почту, прочесть письмо Распутину. Его секретарь Лаптинская отразила этот эпизод в дневнике, который вела для Распутина. После этого, вероятно, Распутин и беседовал с Александрой…
Если споры между Думой и членами правительства и не привели к отставке последних, то это происходит под напором клики Распутина, которой для преследования своих целей нужны определенные люди на определенных местах. Александра посылает царю списки, продиктованные Распутиным. Ввиду отсутствия Николая, она оставляет за собой право лично наметить кандидатуры. С течением времени критерии их оценки сократились до двух — лояльность к царю и одобрение Распутина.
«Царица изголодалась по власти, — позже скажет на допросе о закулисных процессах при распределении должностей, — и если поначалу, когда только приехала в Россию, она была либеральнее, то позже стала намного тверже самого царя выступать против укрепления роли Думы. Такое чувство, что она наслаждалась властью. Распуган поддерживал ее, убеждая в том, какая она умная и политически одаренная…» При этом он забывает упомянуть, что его квартира была тем самым местом, где Распутин проводил махинации с назначением на посты…
Хвостов становится министром внутренних дел. После обычной встречи в квартире Андронникова, где кандидатов и Распутина сватали друг другу, последний срочно порекомендовал консервативного политика. А также сразу и его заместителя, начальника полиции.
«Она приняла меня очень любезно. — вспоминает Хвостов, — и после беседы по-дружески, но решительно спросила: „Вы ведь возьмете в качестве сотрудника Белецкого, не так ли?“».
Хвостов послушно кивнул. Поскольку у царя не было негативной информации о кандидатах, а на первом месте для него их лояльность по отношению к правительству, к императорскому дому и к проводимой им политике войны, он ничего не имеет против их назначения, которое осуществляет, можно сказать, по почте, из Генерального штаба.
Однако вскоре оба начинают действовать по-разному. Белецкий берет Распутина под тонко продуманный контроль, собственноручно выбирая людей для защиты от покушений на его жизнь и от публично компрометирующего поведения. Кроме того, он находится с ним, в некотором роде, в дружеском контакте, благодаря чему пытается держать Распутина под наблюдением. Если дело доходит до эксцессов, агенты Белецкого тут же по имеющемуся у них указанию доставляют Распутина домой без длительных разбирательств. Сообщения о скандалах забываются.
Хвостов выражает свою лояльность к сохранению чести императорского дома более радикально. Когда он узнает из придворных сообщений, какой вред наносит династии Распутин, то решает дать распоряжение убрать его.
«Я абсолютно точно узнал, что немцы получили большую часть секретной информации касательно Генерального штаба через Распутина, — объясняет он позже свои мотивы министру юстиции. — Однако было невозможно удалить его из дворца. Конечно, Распутин был даром божьим для любой секретной службы. Германское правительство совершило бы глупость, если бы не использовало его. У него были неисчислимые преимущества: внутренне он был настроен против войны, он не был разборчив в обращении с людьми, пока они могли ему предложить выгодные барыши или женщин по его вкусу, и, наконец, он мог похвастаться информацией, высокими покровителями и своим влиянием при дворе. Поэтому было несложно получить от него информацию и передать ее дальше…».
Вот одна из многочисленных попыток в период с 1914 по 1916 год окончательно свести счеты с Распутиным. Однажды какой-то кучер с незнакомым пассажиром попытался сбить Распутина на улице своим запряженным тройкой экипажем. В другой раз Распутин вдруг почувствовал горячую боль в спине. «Как будто кто-то поставил на это место горячий утюг», — как он потом расскажет дома своей Дуне. Кто-то попытался выстрелить в него сзади, но пуля самортизировала из-за толстой шубы и не проникла в тело.
Постепенно он стал беспокоиться за свою жизнь, в чем признался Вырубовой. Вместе с царицей Вырубова делает все, чтобы сохранить и облегчить жизнь своему драгоценному другу. Ведь недавно Распутин, как она полагает, помог ее выздоровлению или, по меньшей мере, ускорил его, когда она во время несчастного случая на железной дороге упала и сломала себе ноги. Распутин появился у постели больной и энергично крикнул: «Аннушка, проснись!». Потом ушел со словами: «Она выздоровеет, но останется калекой…», — и рухнул в соседней комнате без сил. Без костылей Аннушка действительно теперь не могла ходить. Но нужно ли было для этого пророчество, требующее таких усилий?
Теперь Распутин получил автомобиль с шофером. Такой привилегии удалось добиться царице, надавив на военного министра (!).
Личного телохранителя, агента Комиссарова, Вырубова сама выбрала для Распутина.
Хвостов видит спасение монархии прежде всего в том, чтобы устранить Распутина. Поскольку Комиссаров оказался непригодным для этого (во всяком случае, он считает, что лучше оставить Распутина в живых) и дал предназначенный для Распутина яд его кошкам, Хвостов вспоминает о другом человеке, так как теперь он, очевидно, не может полагаться на своих людей.
Все должно выглядеть так, будто намечаемое убийство спланировано непримиримым врагом Распутина Илиодором из Христиании. Чтобы сохранить такую видимость, Хвостов посылает в Христианию агента Ржевского, который до этого времени успешно действовал как шпион в Париже. После возвращения он должен заманить Распутина в квартиру и застрелить его.
Но неумение сохранять секретность в этой среде имеет фатальные последствия. Ржевский выбалтывает план жене, которая состоит в интимной связи одного из друзей Распутина. Григория тут же ставят в известность об этом намерении. Распутин с тревогой обращается за помощью к Белецкому. А он только и ждал повода, чтобы свести счеты с начальником. Ему не стоит большого труда вычислить Ржевского. Его арестовывают на вокзале в Петрограде.
Запуганный, тот сразу выкладывает о плане и заказчике. При домашнем обыске находят подготовленное оружие и денежный перевод от министра внутренних дел на 60 000 рублей.
Бомба взорвалась. Хвостов, который безуспешно пытается свалить вину на Белецкого, в результате должен подать в отставку. Жизнь Распутина сохранена.
Нет ничего удивительного в том, что Распутин, которого проклинают, за которым охотятся и которого преследуют, с этого времени охвачен смертельным страхом и мрачными предчувствиями. В связи с пасхальным богослужением в апреле 1916 года в Федоровском соборе его посещает видение, о котором он поведал одной из своих подруг:
«Меня убьют. Меня уберут зверским способом. И потом я вижу громадное количество людей передо мной — далеко, вдали, народ, графы, великие князья — и все они тонут в крови».
Когда Распутин дает рекомендации преемнику Хвостова — речь идет о Протопопове — царь испытывает неуверенность. Кому он вообще еще может верить? Раньше, имея весьма туманные представления о событиях в столице, руководствовался тем, что в сомнительных случаях обращался за советом к жене, если против предложенного кандидата не было доложено ничего отрицательного. Протопопов считается лояльным, но не достаточно способным для этой работы. Однако он из Думы. Таким образом, можно было бы перебросить мостик над пропастью, которая разделяет Думу и правительство. Одновременно с этим он считается консервативным и преданным династии. Это означает, что Протопопов мог бы на предстоящем заседании Думы в конце текущего 1916 г., на которой ожидаются бурные дебаты, урезонить депутатов, особенно критически настроенных по отношению к правительству. На последнее надеется, прежде всего, Александра. Она знает, что основная тяжесть критики относится к ней, к ее ответственности за назначения на высокие посты и ее зависимости от Распутина.
Предложение кандидатуры Протопопова вызывает бурю негодования, как уже было с назначением на пост министра и председателя совета министров Штюрмера, имеющего немецкое происхождение. Еще не забыто, что первый, будучи депутатом Думы, во время поездки в Англию встретился в Копенгагене с посредниками германского правительства, которое хотело по поручению министерства иностранных дел прозондировать возможности сепаратных переговоров о мире. Тем самым он, протеже Распутина и царицы, сильно скомпрометировал правительство. Теперь поговаривают, будто он болен и совершенно не способен понять ни одной нормальной мысли.
Однако государю остается только покачать головой в отношении реакции Думы, касающейся человека, происходящего из ее же кругов. В связи с предстоящим новым созывом Думы в ноябре 1916 года, он предлагает кандидатуру нового, готового к консенсусу премьер-министра, энергичного Трепова, который будет управлять сотрудничеством с Думой и сможет предотвратить опасный разрыв с правительством.
Трепову также ясно, что назначенное на ноябрь 1916 года заседание Думы завершится горячими дебатами. После военных катастроф этого года, на который вначале возлагались определенные надежды, критическое настроение по отношению к правительству из- за деморализации армии на фронте и населения в столице выросло до опасных размеров. Дума на этот раз будет, и известно Трепову, громче и энергичнее, чем обычно, критиковать недостатки и требовать, чтобы царь назначил правительство, которое бы полностью было ответственным перед ней. Но расширение полномочий Думы (существующей всего одно десятилетие) во время войны пугает государя, которому вдобавок приходится сдерживать натиск автократически настроенной супруги: «В глазах врага это можно было бы истолковать как слабость. Кроме того, это означает существенную модификацию в системе правительства. Я не могу делать два дела одновременно: сейчас идет война, после нее будем рассматривать остальное…»
Почти все Великие князья приходят к Николаю и просят уступить требованию и, используя данную ситуацию, отстранить раз и навсегда царицу отдел, связанных с правительством. То, что Распутин должен быть отстранен, понимается как само собой разумеющееся. Кроме того, предупредить царя об опасности, грозящей «Бастилии штурмом», организованным Думой, пытается и председатель Думы Родзянко.
Но государь не видит опасности. Чтобы перед началом заседания лишить ожидаемую атаку остроты, Трепов направляет к Распутину посыльного и просит передать ему свое предложение: 200 000 рублей и пожизненная пенсия, если тот уберется из политики. Распутин отклоняет предложение — его власть не поддается оплате.
Ни Распутин, ни остальные из тех, кто использует его как инструмент в механизме власти, или благодаря его вмешательству находятся у власти, не понимают, что они пилят сук, на котором сидят. Поскольку своими махинациями они разрушают государственную структуру, от которой и получают баснословные барыши. Пока никто из них не подозревает, что несколькими месяцами позже они будут сметены штурмом восстания, окажутся в Петропавловской крепости, и их будут допрашивать обо всем, что они сейчас творят. И что один за другим они встретят свою смерть либо сразу на месте, либо в Лубянской тюрьме в Москве. Хвостов, Белецкий, Щегловитов, Протопопов и многие другие будут расстреляны у стены тюремного двора…
Заседание начинается бурно. Царица лично проинструктировала Протопопова, чтобы тот оставался непреклонным. Начались прямые выпады. Правительство обвиняется в неспособности вести дела. Слышны пламенные выступления.
— Это — темные силы, — кричит Пуришкевич с трибуны, — которые правят страной и заковали в кандалы волю Государя!..
— Браво, браво! — раздается слева и справа.
— А ядро зла, — продолжает он, — находится там, где людей дергают за ниточки, как марионеток, и выдвигают их на высокие посты, до которых они не доросли. Все это исходит от Распутина. Существование империи под угрозой. Если Вы — верные подданные, откройте царю глаза!
Распространяемая записка, написанная почерком Распутина, переполняет чашу терпения. Это — телеграмма, которую, вероятно незадолго до этого, Распутин отправил царице. В ней он ходатайствует за нового министра юстиции, которого ему навязали Рубинштейн с Симановичем из-за его большого денежного пожертвования — за Добровольского. В другом послании написано:
«Пока Дума думает и гадает, у Бога все готово: первым будет Иван (Щегловитов, в то время — председатель Государственного Совета), вторым назначим Степана (Белецкий, начальник полиции, должен быть назначен министром внутренних дел с помощью Р.). Так и действуй. Новый».
Во время перерывов эти указания Распутина царице передаются из рук в руки. С одной стороны, растет негодование, с другой стороны, — это вызывает смех и веселье.
В своей речи Милюков открыто называет вещи и лица своими именами, цитируя при этом иностранную газету (венскую «Новую свободную прессу» — «Нойе Фрайе Прессе»):
— Здесь написано, кто входит в придворную клику, управляющую царицей: Распутин, Вырубова, Воейков, Танеев, Штюрмер… — Это — глупость или предательство?!!! (Бурные аплодисменты).
Эту речь запрещено печатать (Протопоповым), но она распространяется в копиях. Заседание закрывается указом правительства (изданным самой царицей, находящейся в постоянном контакте с Протопоповым). После чего депутаты переносят заседание в Москву.
Царица негодует. «Я могла бы повесить Трепова за то, что он это допустил… Это государственная измена посреди войны. Как будто лев в борьбе с бестиями республиканцев!»
Но царь передает дело своим министрам.
В Москве нападки происходят еще громче. Председатель городского собрания представителей, Львов, идет еще дальше. «Теперь мы должны взять в свои руки судьбу страны…» Это звучит подобно призыву к государственному перевороту.
Полиция закрывает заседание. Следствием этого становятся протесты, люди устраивают демонстрации на улице.
Организуются заговоры с целью отправить царицу в монастырь, а государя склонить к отречению от престола в пользу его брата или сына с назначением регентов до его совершеннолетия и многое другое. Решение нужно найти до февраля 1917 года, то есть до времени отсрочки заседания, а пока для нагнетания обстановки надо собирать людей на улицах. Признаки Февральской революции уже налицо.
Первым делом нужно в корне ликвидировать зло, вызвавшее беспорядки. Молодой князь Феликс Юсупов, племянник государя, следил за дебатами в Думе с горячим интересом. После прочтения дерзких записок Юсупов понял, что Распутину вынесен смертный приговор. Когда он слушал Пуришкевича, ему стало ясно: он должен стать его союзником в патриотическом деле, на осуществление которого решился Юсупов — убийство Распутина.
