В 1967 году в Шамони съехались сильнейшие аль­пинисты, представлявшие около 30 стран мира.

Нам, участникам сборов, объявили, что группам дается полная свобода в выборе вершин и маршрутов, а также в выборе пункта выхода на трассу.

— Давай попробуем Гран-Жорас,— предлагаю я Славе Онищенко.— Не говоря о сложности, само назва­ние ее, по-моему, звучит очень симпатично...

Слава  соглашается,   и  мы  идем  на   Гран-Жорас!

Последние три года Северная стена оставалась не­тронутой из-за труднодоступности ее снеговых и ледо­вых склонов. Но на нынешних сборах каждый стремится показать себя, что вполне понятно: необходима сен­сация, иначе никого не удивить. Поэтому многие устре­мились к этой вершине, и у выхода на Северную стену стояла очередь. Мы со Славой записались. Затем гор­ным трамвайчиком поднялись к хижине высотников, находящейся у подступов. В хижине гомон и гвалт. Все собираются выходить, но не выходит никто. Ис­панцы уже довольно давно вышли на трассу, поляки, чехи и японцы пока сидят. У японцев сорвался кто-то из членов группы, они вернулись обратно, но, как свойственно смелым и отважным людям, не отступают и собираются возобновить штурм, едва полегчает то­варищу, который отделался легким ушибом.

Через короткое время выходят на трассу поляки, но очень скоро возвращаются назад. Пристыженные неудачей, недовольно качают головами. Чехи в нере­шительности — они медлят, хотят посмотреть, как пой­дет дело у испанцев. Потом спрашивают нас:

— А вы? Что вы делаете?

— Мы ожидаем очереди.

— Сейчас наша очередь, если желаете, пойдемте вместе,— предлагают они.

Ожидание уже истрепало нам нервы. В горах можно ждать погоды, или выздоровления товарища, или услов­ного сигнала из главного лагеря, но ждать очереди, чтобы выйти на трассу,— это было для нас ново. Бес­смысленность ожидания усугублялась тем, что стояла прекрасная погода. Ведь погода в горах — это почти все, а где гарантия, что она еще продержится?..

Потому предложение чехов нас очень обрадовало.

Еще не вполне рассвело, когда мы шли по леднику. Чехов было четверо, нас двое. Выйдя к предвершин­ному гребню, мы посовещались, как идти дальше. Каж­дая группа предлагала свой путь. Мы со Славой считали более целесообразным идти справа, чехи — слева. Не придя к соглашению, мы расстались, и каждый пошел предпочтительным для него путем.

В горах прав тот, кто благополучно достигает цели. Мы пришли первыми к верхней стене и стали ждать чехов. Когда они добрались, мы дали им передохнуть и продолжили путь вместе. Вскоре начался голый лед. На нас были кошки,  и мы  шли быстро. Чехи снова отстали.

Пройдя наиболее опасный участок, мы подождали чехов. Однако, проявляя великодушие, мы явно теряли темп. Но что было делать! Чехи уступили нам очередь, избавили от нудного ожидания, и мы обязаны были ответить добром на добро. Посоветовавшись, мы реши­ли идти взаимодействующими связками. Так мы смогли бы продвигаться быстрее, но как «распределить» двоих на четверых? Их связка пошла первой и через корот­кое время «угостила» нас такими глыбами, что только держись!..

Несколько спокойных минут — и вдруг вижу, как один из чехов стал медленно скользить по льду вниз. Веревка натянулась до отказа. Нас спасли кошки. Уверенный в своей безопасности, я с силой дернул веревку и сумел остановить чеха. К счастью, у него оказались лишь поцарапаны лицо и руки.

Прошли и этот участок. Лед, кажется, остался по­зади. Начались скальные массивы. Передовая связка чехов продвигается вперед черепашьим шагом. Мы из­нываем от нетерпения. Надо сказать, они идут с умом, но темп! Их темп нас совершенно не устраивает.

Я предлагаю:

— Я пойду первым и для большей скорости возьму на себя и ваши веревки.

Соглашаются! Когда я прошел две веревки, один из чехов, Юра, сказал мне:

— Друзья, мы видим, что вы сильнее и мы вас попросту задерживаем. Говорили, что советским спорт­сменам не хватает опыта скалолазания. Это неправда. Ваша пара здесь лучшая, это признает каждый. Поэто­му идите вы первыми. Я уж не говорю ни о чем другом, этого требует элементарная справедливость.

Мы со Славой распрощались с чехами и бросились вперед. Вскоре сверху до нас донеслись чьи-то голоса. Это оказались испанцы. Они поднимаются, но как! Целый час преодолевают небольшой отрезок. Место очень плохое, неудобное. Над нами нависает похожая на верблюжий горб отрицательная стена. Чтобы очу­титься над ней, надо траверсировать вправо. Но этот путь довольно длинен.

Некоторое время мы ждали, пока пройдут испанцы. Потом, потеряв терпение, как по команде, двинулись вперед, в лоб штурмуя «верблюжий горб». Первым шел я. Поначалу шел хорошо, впрочем, и в дальнейшем было не очень трудно,— наверное, ожесточенные ожи­данием, которое так измотало нас, и от сильного воз­буждения мы мало реагировали на трудности и опас­ности. Вот еще несколько метров — и мы находим на стене веревки, в трещинах торчат ржавые крючья. Попадаются и сгнившие веревки — свидетельство того, что сравнительно недавно другие пытались одолеть стену этим путем. Пытались, но не сумели, потому что чем выше мы поднимаемся, тем меньше следов попы­ток, наконец веревки и крючья и вовсе исчезают. Види­мо, наши предшественники, терпя поражение, возвра­щались назад.

Теперь передо мной гладкая вертикальная стена с отрицательным уклоном. На ней ни трещин, ни выбоин, ни выступов, единственная надежда, довольно слабая, на шлямбуры, но мы не захватили их с собой!

Наше продвижение вперед серьезно осложнилось.

Испанцы, обнаружив, что мы пошли на прямой штурм, стали кричать что-то, по-видимому предосте­регающее.

Чехи, наши приятели, которые за то время, что мы стояли в хвосте у испанцев, успели нас нагнать, тоже кричат:

— Куда вы, там сам черт не пройдет!..

***

Вплоть до 1964 года в Тбилисском институте физ­культуры, где студенты специализировались почти по всем видам спорта, не существовало отделения альпи­низма. В 1964 году был поставлен вопрос о его созда­нии. А в следующем году абитуриенты впервые сдавали приемные экзамены на отделение альпинизма.

Михаилу Хергиани принадлежит немалая заслуга в создании этого отделения и в воспитании будущих альпинистов. Руководство республиканской федерации альпинизма заботу об этой секции поручило именно ему. Михаил привез из Сванэти ребят, жаждущих профессионально заняться альпинизмом, которые хоро­шо зарекомендовали себя с самого же начала учебы.

— Мы возлагаем на них большие надежды,— гово­рил тогда Михаил.— Я как педагог рад их успехам и горжусь ими. Что главное, это поколение альпинистов нового, современного стиля. Их альпинистский почерк лаконичен и красив, и я думаю, что они на верном пути. Наша задача — вооружить их максимумом теорети­ческих и практических знаний, передать им наш опыт и подготовить физически и морально к большому аль­пинизму. Эти ребята уже знают цену организован­ности, дисциплине и порядку в экспедиции, что в свое время было нашим слабым местом. Они знают: едино­борство с горами — нелегкое дело, для этого необходи­ма серьезная специальная подготовка, необходимо вы­работать в себе железную волю, упорство и настойчи­вость. И я верю: когда мы постареем для гор, когда не станет у нас былой силы в руках и ногах, когда мо­гучие горные ветры перестанут звать нас в свои владе­ния и наши глаза, уставшие от блеска ледников, утратят зоркость,—- тогда эти молодые парни вскинут на плечи наши рюкзаки и уйдут по снежным тропам к пронзи­тельно синим небесам и на грозный гул лавин отзовутся величественным древним «Лилео». «Человек выше всех вершин!» — возвестят они миру...

***

...— Куда вы, сам черт там не пройдет, эге-эй!..— кричали чехи.

Бывают в жизни минуты, когда ты не принадлежишь себе. Создавшееся положение заставляет действовать разуму вопреки.

Я на стене. Опасное место. Гладкая поверхность не дает никакой возможности вбить крючья. Эх, где наши шлямбуры!

...Всплыло, всплыло видение из другой его жизни — праздник Джгвиби...

Бесчисленные снежки со свистом рассекают воздух... Они безжалостно колотят по спине, обжигают шею, эти мерзлые, плотно скатанные комья снега... Он продолжа­ет лезть выше... извиваясь змеей, захватывая силь­ными ногами столб, сжимая его, как клещами, выпрям­ляется разом и поднимается еще немного... Еще один рывок, еще одно усилие!.. Ликующие крики, восторг зрителей... Лагамцы торжествуют победу... Махвши подходит к Минаану... заставляет его обернуться и по­смотреть на девушек, что стоят под церковной стеной, жмутся друг к другу и лукаво пересмеиваются, при­крываясь концами головных платков. Одна из них — Кати Барлиани...

(Теперь Кати ждет его дома, ждет возвращения с победой...)

...Вот и камень саджилдао. Вокруг него собрались сельские палаваны, поочередно подходят к саджилдао, впиваются пальцами в его горловину, приподнимают — кто сколько может. На их напряженных шеях набухают жилы...

И вот произошло еще одно — после Ушбы — чудо: я на «верблюжьем горбу»! Когда я глянул оттуда вниз, у меня чуть не закружилась голова. Слава, ошелом­ленный, машет рукой — отойди от края, ты сошел с ума!

Я вбил крюк, продел веревку и спустил ее вниз. Поднялся Слава. Переведя дух, он спросил:

— Как ты забрался сюда?

— Сам не знаю!.. Каким-то чудом... Слава качает головой, смеется.

— А хорошая стена! — говорю я.— Умеешь ла­зать — пройдешь! Французы правы: . Гран-Жорас — самая интересная стена во Франции. А ты какого мнения?

Слава улыбается, кивает в знак согласия, и мы про­должаем путь.

Тысячу двести метров одолели ползком. В пять часов вечера мы на вершине. Всего на восхождение затрачено тринадцать часов. В эти тринадцать часов входило и то время, которое ушло на не зависящие от нас остановки.

Спускаемся по южной стене, на итальянскую сто­рону.

У основания стены замечаем хижину. Оттуда, из хижины, доносятся аппетитные запахи, которые бук­вально кружат нам головы. Из хижины выходит хозяин и гостеприимно приглашает войти. Но у нас ни гроша: ни французских, ни тем более итальянских денег с собой нет, а тут тебе не грузинский духан старых времен, где духанщик поверит в долг, до следующего раза. И мы уходим, покинув пределы, столь соблазнительные. Воз­можно, хозяин хижины наперед знал, что в карманах альпинистов ему ничего не найти, возможно, и пригла­шал нас, не надеясь на плату,— к тому же он был горец, о чем совершенно недвусмысленно говорило его загорелое и обветренное худощавое лицо.

***

...С вершины Гадил-Башкара спускались трое, все трое в изнеможении, из последних сил. Над самой пропастью они остановились, внимательно изучая гро­моздившиеся вокруг скалы. Ничего утешительного! Ста­ло ясно, что они сбились с пути. Гребень, по которому они пошли, уходил вертикальными скалами куда-то в бездну. Возвращаться не имело смысла — их силы ис­сякли бы, прежде чем они добрались бы до середины пути, а оставаться здесь, на этой площадке, тоже было бессмысленно — пронизывающий холод уже давал себя знать, необходимо было двигаться, действовать, необ­ходимо было рисковать.

Они вбили крюк, пропустили веревку и спустили ее вниз — может, достанет до ближайшей площадки. Пер­вым стал спускаться руководитель группы Юрий Борухович. «Еще немного — и мы будем спасены... еще немного...» — с надеждой думали люди, висевшие на одной короткой веревке. Но их надеждам не суждено было сбыться — веревка кончилась, когда они были на полпути к площадке. До ближайшего выступа, на кото­рый можно ступить одной ногой, оставалось метров пятьдесят. Снова встала проблема возвращения. Но сама мысль об этом была нереальной: ни у кого не хватило бы на это сил. А земля тем временем начала как-то странно раскачиваться, волноваться, словно зыби морские, она отходила куда-то вдаль, и тем более желанными становились города и деревни, реки, леса... и люди, люди, тепло и голос людской. Они, эти трое на одной веревке, повисли, точно сосульки, застывшие, заледеневшие, и, подобно сосулькам, ломались и разби­вались вдребезги их надежды. Один день, два, три... четыре дня... Как вывешенное для просушки белье, ко­лышет их ветер, и они, закрыв глаза,ждут конца, который подступает все ближе. Они дрожали от холода, голода и страха. Все имеет предел!.. Смерть в горах прекрасна, где же она!..

И вдруг донесся какой-то звук... человеческий го­лос... забытый, желанный, светлый и лучезарный чело­веческий голос!.. Кто-то кричал:

— Не бойтесь, мы здесь!.. Держитесь, мы идем к вам!..

Они открывают глаза и обводят затуманенным взо­ром громоздящиеся под ними немые массивы. «Ну, конечно, галлюцинация... Проклятая галлюцинация!»

Но тот же голос повторяет несколько раз:

— Мы здесь, здесь! Мы идем к вам!

Нет, это не было галлюцинацией. Они пришли — Михаил Хергиани, Эрмине Кахиани, Михаил Хергиани-Младший. Они спустили вниз, на землю, троих почти бесчувственных людей, словно бусины, нанизанных на веревку. Спасательная группа Михаила Хергиани подо­спела вовремя — три сосульки отогревались, оттаивали, дышали, пробуждались...

***

Ночь застигла нас близ Курмайерского леса. Решили здесь и заночевать. Поставили палатку и улеглись. Ранним утром мы должны были перейти перевал Торино. Но утром настроение у нас совсем упало: все устрем­лялись к перевалу по канатной дороге, а нам по той же причине (отсутствие денег) пришлось тащиться пеш­ком.

Итальянский Курмайер и французский высокогор­ный курорт Шамони связаны друг с другом канатной дорогой. На границе двух государств, которая проходит по самому гребню кряжа, возвышается отель «Торино» (3370 м над уровнем моря), где всегда полно курортников, путешественников, туристов и альпинис­тов.

Мы со Славой уныло брели в гору. Голодные и уставшие, мы преодолевали пешком совершенно бес­полезные километры. Порой мы поглядывали на вагон­чик канатной дороги и лопались от злости, да еще, как нам казалось, люди смотрят оттуда на нас и диву даются — что там за чудаки пешком тащатся!

Шесть часов потратили мы на переход до Торино. Наконец мы добрались до гостиницы, но здесь ждала неприятная новость: из-за сильного ветра канатка от­сюда до Шамони не работала. И это когда мы додума­лись до важного решения: выбираться из Торино канат-кой в долг! В Шамони мы расплатимся сразу же по прибытии. Это примерно так, как случается порой в Тбилиси: возвращаешься среди ночи, а в кармане ни гроша, но все равно ты нанимаешь такси и приезжаешь домой, там просишь шофера подождать, выносишь деньги из дому и расплачиваешься.

А теперь жди, когда уляжется ветер! В тот раз нам всюду приходилось ждать. Сперва ждали очереди, что­бы выйти на трассу, затем ждали чехов, затем — испанцев, которые болтались в воздухе на своих верев­ках, а тут еще жди погоды! Может, снова идти пешком?

Мы нервничаем, но стараемся этого не проявлять.

Сидим мы в Торинском коридоре и раздумываем, как быть.

***

— Часто спрашивают меня, кого я считаю своим учителем, наставником. У меня был не один учитель. Это и мой отец Бесарион, и дед Антон, и Габриэл, и Бекну Хергиани, Максиме Гварлиани, Чичико Чартолани, Гио Нигуриани, Алмацгир Квициани, Годжи Зурэбиани, Адсил Авалиани и другие наши альпинисты. Я назвал их всех вместе, поскольку разъединять их было бы неверно и несправедливо. Они вместе ходили в похо­ды, экспедиции, вместе одерживали победы и вместе терпели поражения.

Прежде, в старые времена, когда не писали о восхо­дителях в газетах и книгах, народ из уст в уста передавал рассказы о них и складывал легенды. Уже почти в наши дни, в тридцатые годы, увлечение альпи­низмом в «стране поднебесных вершин» становится чуть ли не повальным.

Дети, как известно, особый народ. Разве может ребе­нок не иметь своего героя, своей мечты, своего идеала? Нашими кумирами были самые бесстрашные — горо­восходители-охотники, мужественные и великодушные. И мы стремились подражать им. Подражали их походке, осанке, манере держаться, подражали в поднятии тя­жестей, в лазаний по скалам... Но не только подра­жали — мы соревновались друг с другом, карабкались на стены старых мачуби, взбирались на телеграфные столбы. Мы, сорванцы, даже не представляли себе детских игр и забав без этих соревнований.

В 1929 году на Тэтнулде произошла трагедия, по­трясшая всю грузинскую общественность: погибли два выдающихся альпиниста — Симон Джапаридзе и Пи­мен Двали. Сестра и брат Симона, Александра и Алеша, собрались и выступили в путь — к вершинам Сванэти, чтобы отомстить за любимого брата.

С того времени начинается история победных штур­мов Алеши и Александры Джапаридзе. Они поднимают­ся туда, куда еще не ступала нога человека, остав­ляют там первые записки, строят первые триангуляционные сооружения, составляют карты, недостаток в кото­рых так остро ощущался у нас в те годы...

...Алеша Джапаридзе отправляется на Памир. Тогда мало кто отваживался подниматься на «Крышу мира». Неприступностью, тайной отпугивали человека горы Памира. Они были еще не изучены, а район ледника Лармо был и вовсе белым пятном на карте.

— ...Медленно, очень медленно продвигались мы вперед. По колено проваливаясь в пушистый девствен­ный снег, через каждые пять — десять шагов вынужде­ны были останавливаться, чтобы передохнуть,— описывает восхождение на пик Ленина Алеша Джапарид­зе.— Каждый из нас с тревогой и беспокойством по­глядывал на небосклон, по которому ползли неприятные облака.

Внезапно послышался какой-то шум. Через несколь­ко секунд мы увидели, что сверху кто-то катится вниз. Это оказался инструктор Поляков. К счастью, про­летев метров пятьдесят, он провалился в снег и надежно застрял там. Оттуда его вытащили инструкторы Цере­тели и Белецкий. Поляков был в полном изнеможе­нии от страха и усталости. Поэтому впереди первой группы вместо него пошел начальник отряда инструкто­ров. Через несколько минут снова послышался шум. Мы остановились и замерли: справа от нас снежная лавина со страшной скоростью несла несколько человек из передней группы. Это были начальник отряда инструк­торов и четверо красноармейцев. Они то скрывались в снегу, то оказывались на поверхности лавины. В полном оцепенении смотрели мы, как на наших глазах погибали люди, но помочь им было невозможно. К счастью, через недолгое время скорость лавины заметно умень­шилась, и все пятеро застряли в снегу метрах в двух­стах от того места, откуда покатились. Не успели они прийти в себя, как буквально перед носом у нас про­неслась еще одна лавина, к счастью, не коснувшись ни нас, ни их. Мы стали кричать операторам, чтобы они засняли на пленку всю эту свистопляску, но им было не до съемок. «Какое тут снимать, того и гляди, лавина снесет нас ко всем чертям!» — заорал один из операторов.

И правда, едва промчалась вторая лавина, как пошла следующая. Она катилась прямо на нас и грозила гибелью всему отряду. Устраниться было невозможно, потому что ширина ее была очень велика. Единствен­ное, что мы могли сделать,— как можно более надежно закрепиться на наших местах. Мы лихорадочно роем укрытия в снегу, ложимся и обеими руками намертво вцепляемся в ледорубы, глубоко, по самую головку, воткнутые в снег. Довольно большие снежные потоки пронеслись по нашим головам и со страшной ско­ростью обрушились в пропасть. Каждый из нас изо всех сил, со всей цепкостью, на которую был способен, дер­жался за свой ледоруб, каждый знал, что, отпусти он на мгновение головку, лавина снесет его ко всем чертям.

Она пронеслась, не причинив нам вреда, однако можно было ожидать повторного натиска, еще более мощного.

Выхода не было — надо было возвращаться.

Вскоре мы собрались опять на уровне 6200 метров.

Собрались и тотчас принялись устраивать снежные укрытия. Когда все почти устроились, внезапно задул страшнейший ураганный ветер. Снежная пыль полностью замела наше убежище. Я поспешно вышел наружу. Церетели стоял невредимый на своем месте. Глянув туда, где, по моим расчетам, должны были находиться остальные, я остолбенел: лагерь почти пол­ностью погребла обрушившаяся сверху снежная волна. Ниже, метрах в ста, стоял начальник инструкторской группы, без шапки, с всклокоченными волосами, и просил помощи, а чуть ниже, где только что виднелась палатка,, валялись рюкзаки и стоял Поляков. Таким образом, уцелели всего четыре человека: Церетели, Поляков, начальник инструкторской группы и я. Ос­тальные были покрыты толщей снега.

Времени для размышлений не оставалось. Я и Цере­тели принялись высвобождать людей из снежного пле­на. К нам присоединился и начальник инструкторской группы, который каким-то образом выбрался сам. Пока мы откапывали инструктора Белецкого и членов моего отряда, и в других группах начали борьбу со снегом. Поскольку начальник инструкторской группы уже че­тырежды подвергся натиску лавины, его рюкзак поднял снизу я. «Перед вами еще двое под снегом!» — крик­нул мне сверху Поляков, показывая рукой. Мы начали ожесточенно разгребать снег, наваленный лавиной. Через несколько минут показалась палатка. Ни единого звука не доносилось изнутри. Мы разорвали входной рукав, вытащили наружу корреспондента газеты «Из­вестия», который, к счастью, был лишь оглушен и вскоре пришел в чувство, и младшего начальника. Он уже не дышал. Однако мы не теряли надежды и ста­ли делать ему искусственное дыхание. В течение полу­часа врач экспедиции пытался вернуть его к жизни, но это было невозможно.

— Не было равного Алеше Джапаридзе. Он отли­чался удивительно трезвым и живым умом, редкой силой воли и неукротимым спортивным азартом. В том же 1936 году, когда было совершено восхождение на пик Ленина, Алеша шесть раз пытался его покорить. Из-за непогоды шесть раз пришлось ему покидать подступы к вершине, и если бы не старшие товарищи, которые решительно воспрепятствовали ему, он и в седьмой раз, с группой из трех человек, собирался подняться на эту недоступную, вторую по высоте вершину Советского Союза.

Но самым большим подвигом Алеши Джапаридзе была победа над Ушбой, Ушбой, которая своими отвесными гранитными стенами так привлекала и при­тягивала знаменитых альпинистов разных стран.

Покорение Ушбы имеет довольно длинную историю. Счастье первыми вступить на ее вершину выпало на долю англичанина Коккинса и швейцарца Ульриха Альмера. Коккинс перешел с ледника Гули на Унагиру, а затем на северо-восточную вершину в 1888 году.

После того гордая и суровая Ушба будто бы закры­ла все пути и стала совершенно недосягаемой. Начи­ная с 1888 года в течение пятнадцати лет, несмотря на множество попыток иностранных альпинистов, ни один человек не смог взойти на ее вершину. Выдаю­щийся исследователь горных хребтов англичанин Д. Фрешфильд специально поднялся на Гулбу для выяснения путей, ведущих на Ушбу. Оттуда он пытался изучить склоны грозной вершины, но старания его не увенчались успехом. Убедившись в неприступности Уш­бы, он отказался даже от мысли о попытке ее покоре­ния.

Лишь в 1903 году альпинисты добились успеха. Две группы одна за другой предприняли экспедиции на южную и северную вершины Ушбы. Это были группа Геблинга, Вебера, Рейхтера и Шустера, руководи­тель — немецкий альпинист Шульце, и группа Пфана и Дистелла. Группа Пфана и Дистелла при восхожде­нии отчасти воспользовалась крючьями, вбитыми груп­пой Шульце.

Проходит двадцать лет и более, и опять все попытки оканчиваются неудачей. Из нескольких десятков экспе­диций лишь одна оказалась успешной.

Таким образом, упорные попытки овладеть этой вер­шиной, которые на протяжении пяти десятилетий пред­принимали известнейшие альпинисты, лишь четырежды завершились победой, остальные возвращались назад со спущенными знаменами и с несбывшимися мечтами. А экспедиция австралийцев, к несчастью, осталась навеки у подступов Ушбы...

Мы не знаем ни одного случая восхождения на Ушбу кого-либо из местных жителей в дореволюционные годы, если не считать народного предания о том, как не­когда легендарный герой Муратби Киболани разжег на ее макушке костер.

В 1934 году Алеша Джапаридзе, Гио Нигуриани, Александра Джапаридзе и Иагор Казаликашвили со­вершили восхождение на Ушбу, явившееся первым триумфом советского альпинизма. В этой экспедиции в полную силу проявились альпинистский талант и заме­чательные душевные качества Алеши Джапаридзе, пер­вой в СССР женщины-альпинистки Александры Джапаридзе, Гио Нигуриани и известного альпиниста, провод­ника Иагора Казаликашвили.

Но об этой эпопее пусть лучше расскажет непосредственный ее участник и руководитель Алеша Джапарид­зе. Из его книги я узнал очень многое об альпинизме. С лета 1953 года, когда я впервые ее прочел, она стала моей настольной книгой. Он повествует о мужестве и взаимовыручке в борьбе с горами, о любви к ним. Эта книга — первая попытка художественного отобра­жения своеобычной жизни альпинистов.