— Я в жизни не помню, чтобы выпадало столько снега. И никто в Львином ущелье не помнит подобного. Кровли домов и улицы сровнялись друг с другом, больше того — снежный покров улиц оказался выше крыш двухэтажных домов. Кое-где переломились прокопченные стропила, провалились крыши; сосед, здоровенный детина, сгребая снег с крыши, провалился — ветхая дранка не выдержала тяжести, и он вместе с ней рухнул вниз. Еле вытащили его, разбитого и замерзшего. За Кавкасиони, на севере, свирепствовала, лютовала война, и природа словно злилась на пока еще оставшихся в селе двух-трех мужчин, напустила все сметающий на своем пути ураган. Тем, кто был на перевалах Бечо и Мазер, навсегда запомнится зима 1943-го. Сколько снега обрушила она на горы! И поминки деревня правит на снежном поле. Из соседних деревень, вооруженные лопатами и заступами, шли женщины в черном. Какое странное зрелище являли эти поминки на снежном поле! Черного было так много, что казалось, черный и белый цвета борются друг с другом. Только-только успокоился Кавкасиони, бездны поглотили вражеские полчища, бездны и непроходимые ущелья... А теперь с неба сыпал и сыпал снег, и это было тоже как нашествие.
Люди в оцепенении смотрели на отрешенное, уже изменившееся лицо погибшего и что-то невнятно бормотали. То была молитва впавших в отчаяние. Они молили Элиа, властелина погоды, смилостивиться над ними, просили покровительства. Махвши, старейшины, то и дело выходили на порог и устремляли скорбные глаза к набухшему влагой небу — может статься, изменится погода. Но не видно было нигде признаков перемен, ниоткуда не светила надежда...
Потом они оборачивались на север, но где он, север? Ничего не было вокруг, кроме вздыбленного белого пространства, без конца и края... Старики, коленопреклоненные, молили святого Георгия ограничиться гибелью одного мужа в ущелье и с миром возвратить ушедших на Ушбу...
День следовал за днем. Плач и причитания слышались в домах.
Вырыли в снегу могилу. Проводили погибшего с заупокойными песнопениями. Никогда прежде не слышал я более душераздирающих песнопений в Львином ущелье... Все село оплакивало его, и вместе с ним оплакивали тех шестерых. Одного несли в гробу, а шестеро, мнилось, лежат мертвые там, на Ушбе, среди невиданных снегов и холодов той зимы, на грозной Ушбе, откуда и в спокойную погоду редко кто возвращался целым и невредимым.
Вот уже больше недели об этой шестерке ни слуху ни духу.
Потом выпили за упокой всех вместе. За упокой Алеши Джапаридзе, Келешби Ониани, Годжи Зурэбиани, Мухина, Райзера и Тэлемаха Джапаридзе. Из шестерых трое были местные, уроженцы Львиного ущелья, но какое имело значение, кто местный, а кто пришлый,— всякий, кто боролся с горами, кого влекли высоты, кто стремился к солнцу,— все они равно любимы...
И вдруг кто-то крикнул:
— Идут! Идут!..
Народ всполошился, все повскакали, с мест, все, напрягая зрение, стали всматриваться в даль, где среди белых просторов, двигаясь и не двигаясь, завиднелись черные точки...
— Идут!.. Идут!..— раздавались крики, полные надежды и радости.
И вот уже стало ясно: да, идут! Один за другим движутся, протаптывая свою трудную тропу.
Впереди — Тэлемах Джапаридзе, могучего сложения, могучей воли. За Тэлемахом — Райзер. А за ним все остальные — друг за другом...
Только потом, когда все уселись вокруг теплого очага, застонал Тэлемах. Застонал и повалился наземь. Повалился, растянулся, распростерся на полу. И как от тепла весеннего солнца отпадают, срываются с кровли подтаявшие сосульки, так оттаяли и отвалились у Тэлемаха ступни ног, отмороженные пощиколотку... Тэлемах как-то беспомощно огляделся вокруг, словно устыдившись этого единственного своего стона, и краска залила его лицо...
Присутствующие опешили, оцепенели, ничего не понимая: что же это творится, великий боже, что же происходит! Перед ними лежал безногий человек, тот самый, который вел группу, шел впереди всех и тащил на себе самый большой рюкзак. И он лежит теперь на полу...
Райзер пролепетал что-то и смолк, потом из глотки его вырвался хрип, хрип, который затмил ему разум... Святой Георгий отвернулся от него и вынес страшный приговор.
Но все равно — они одержали победу над вершиной! Ну и что же, что не было ног у Тэлемаха,— сколько здоровых и целых людей на свете, но ни один из них не взошел на зимнюю Ушбу! Зимняя Ушба стоила ног!..
Только Райзер, единственный из шестерки отважных, не был на земле — он унес с собой свое настроение, свои мысли, и никто не знал: радовался бы он или сожалел. И того не знал никто, что сулила каждому из оставшихся звезда судьбы. На коварных дорогах к вершинам никто никогда не знает, чего ждать.
***
Алеша Джапаридзе не умел отступать. Невзирая на все препятствия, он неуклонно стремился к победе. «Победа или смерть!» — было его девизом. Никогда никто не видел его побежденным. Но осенью 1945 года, в первый и последний раз, изменила ему судьба. Он пал жертвой своей обожаемой Ушбы. Группа из трех человек, выступившая на штурм Ушбы поздней осенью, шесть ночей подряд провела на вершине из-за непогоды. На седьмую, роковую ночь свирепый ветер с севера навеки смел с лица земли бесстрашную троицу — Алешу Джапаридзе, Келешби Ониани и Мухина. Вместе с палаткой погрузились они в ледяное безмолвие.
Экспедиция Северной Ушбы, организованная в память погибших в августе 1946 года на Северную стену в составе Габриэла Хергиани, Бекну Хергиани, Годжи Зурэбиани, Чичико Чартолани, Максиме Гварлиани, Александры Джапаридзе и руководителя группы Ивана Марра, принесла с грозной вершины несколько потрясающих душу записок. Эти записки дают представление о тяжелейшем положении, в котором очутилась группа Алеши, и о том мужестве, с которым она, вопреки всему, продолжала стремиться к цели.
«...Поднялись на седловину дорогой Коккинса, срединным ледопадом. Из-за сильного вихревого ветра провели на седловине шесть ночевок. Из-за погоды и приближения контрольного срока (6.Х) отказались от восхождения на южную стену Ушбы и при плохих погодных условиях поднялись на северную. Спускаемся к плато Ушбы. Ночуем на самой вершине».
«На вершине обнаружили записку группы А. Малеинова, датированную 7/IХ 1940 года».
«Мы находимся в палатке, снаружи сильный снегопад. Завтра обязательно должны быть на плато Ушбы. Начали спуск 6/Х в 12 часов, несмотря на снежный вихрь...»
Это был последний крик, которым они возвестили миру о себе. Алеша Джапаридзе навечно остался в горах, вместе с небесными вихрями и ветрами, осиянный немеркнущим светом звезд.
Иной была смерть Гио Нигуриани. Один из первых покорителей Ушбы пал жертвой кровной мести!..
Габриэл тоже навеки ушел в горы: снега вершин не отдали его людям...
...Ушба! Это слово внушает страх и в то же время звучит как вызов.
Ушба — воплощение суровости, непреклонности, своеобычности. Такой известна она повсюду у нас и за рубежом. В Англии существует «Клуб ушбистов», в члены которого принимают только сильнейших альпинистов мира.
Ушба — самый взыскательный и беспристрастный летописец альпинизма в Советском Союзе.
Сколькие принесли ей в жертву свою душу и взамен обрели вечную обитель в ее льдах и снегах! Сколькие вернулись назад с ее подступов, вернулись с несбывшейся мечтой, побежденные и разбитые, но не отказавшиеся от реванша.
Да, альпинисты берут реванш и мстят за погибших друзей. Когда мужчины с ледорубами и ледовыми крючьями в руках, с кошками, с тяжелыми рюкзаками и большими надеждами уходят в горы, они идут не только на штурм вершин, но идут и отомстить за своих погибших товарищей, бледными призраками глядящих на них с недосягаемых пиков...