— Кто все же был этот Чорла? Что сделал он такого?
Дедушка Антон огладил левой рукой белоснежную бороду, потом оперся на палку с железным наконечником, с которой никогда не расставался, и стал рассказывать историю Чорла.
— Такой охотник, как Чорла, не рождался на свет. Но, что самое удивительное, он с детства был очень жадным.
Набожный и отчаянный, ненасытным и кровожадным был он на охоте, убивал всех туров, какие только ему попадались. Страсть к уничтожению была у него в крови, страсть к убийству...
«Убей столько, сколько сумеешь утащить на себе»,— сказано в наших законах. А ведь они установлены богинями охоты. Только Чорла по этим законам жить не желал, он насмехался над ними.
Вот однажды снарядился он на охоту, кликнул своего черного пса Корана и направился к Белым скалам. Ходил, бродил, да так ничего и не убил. Тогда он пошел на лужайку богинь охоты — авось, мол, хоть там найду добычу. А на лужайке, на приволье, расположился целый табун: туры, самцы и самки, скачут, прыгают, травку беззаботно щиплют. Ну, тут Чорла и карты в руки! Выстрелил он в тура-самца и уложил его на месте, Еще выстрелил и еще одного убил. Потом еще и еще. И прежде чем успел он в пятый раз перезарядить ружье, рассвирепевшие богини-дали схватили его, схватили и приковали к скале, подвесили на неприступном утесе за правую руку и левую ногу.
— Ненасытный Чорла, здесь вороны исклюют твое тело, здесь навсегда поселится твоя злая душа, а твое любимое ружье изъест ржавчина,— вот что сказали ему в утешение дали.
— О мой верный Корана! — крикнул Чорла скулившему псу.— Пойди и сообщи моим братьям, что со мной приключилось, пусть унесут мои кости в деревню,
а мое ружье и патроны пусть возьмут себе...
Рысью припустил Корана к дому, и вдруг у самой деревни повстречался ему владыка Георгий.
—Куда это ты так бежишь и почему ты такой грустный, Корана? — спросил он пса.
—Да как же куда бегу! Мой Чорла прикован к скале, я должен сообщить его братьям, какая беда с ним приключилась, пусть они хоть кости унесут домой, а его ружье со всеми патронами себе возьмут...
— Это тебя так опечалило, Корана? Из-за этого ты так жалобно скулишь? Сейчас же возвращайся обратно и постарайся подбодрить своего хозяина, пусть потерпит, пока я приду. А я поднимусь вдоль по ущелью и отправлю послов к дали, если же они заупрямятся, против их воли освобожу Чорла.
Святой Георгий вправду повелел дали, чтобы они отпустили смелого охотника.
Дали удивились требованию святого Георгия.
— Как же мы Чорла отпустим, когда он перебил у нас три тысячи туров, столько же самок турьих, оставил всего-навсего три серны, и те ранены! Пусть святой Георгий исцелит нам этих серн, оживит туров, и мы этого Чорла в тот же час освободим. Вот так — и не иначе! — заявили дали.
Святой Георгий сделал по-своему, против их воли освободил Чорла, но дали все же отомстили охотнику — размозжили ему правое плечо, чтобы он никогда не смог прижать к нему приклад, никогда бы не смог выстрелить из своего ружья.
— Чорла, бедный мой Чорла, как ты себя чувствуешь? — спрашивает по дороге святой Георгий.
— Хорошо, владыка, разве что плечо мне дали размозжили, да стоит ли печалиться из-за такой малости, когда я чуть было вовсе не погиб?
— Не горюй, Чорла. Сейчас я взвалю на тебя трех туров, и если ты сумеешь донести их вон до той горы, плечо твое исцелится.— Святой Георгий взвалил на Чорла трех туров и говорит: — Теперь я буду идти впереди, а ты иди за мной следом, только помни: наберись терпения, чтобы я не слышал ни единого стона, пока мы не достигнем вон той горы.
Тяжко пришлось Чорла, устал Чорла, ох как устал, пот с него лился в три ручья, глаза застилал ему пот. Ничего перед собой не видел раненый охотник, чутьем находил дорогу — шел по следам святого Георгия...
Подъемы остались позади. Улыбка победителя тронула губы Чорла.
Да только рано было радоваться.
— Вон за ущельем видишь перевал? — опять говорит ему Георгий.— Дотуда должен ты донести ношу, а потом и улыбайся, мой Чорла.
Молчит Чорла, набирается терпения, бредет, пошатываясь, за святым Георгием.
Вот поднялись они к перевалу, а святой Георгий снова говорит Чорла:
— Доберемся до ночлега, а потом и улыбайся, Чорла...
«До ночлега... до ночлега...— думает выбившийся из сил Чорла.— Где же он, этот проклятый ночлег?» Никак не вспомнит он пещеру охотников, в которой, почитай, сто раз проводил ночь под прикрытием огромного камня.
- Что ж делать, святой Георгий, я должен потерпеть, либо потерпеть, либо умереть...
Чорла не убавил шагу. Ни разу не застонал. Не взмахивал рукой перед лицом, отгоняя мошкару. Соблазнительная мысль об отдыхе, о том, чтобы хоть ненадолго остановиться, присесть и перевести дух, не касалась его сознания. По стопам святого Георгия шел Чорла.
Внезапно странный ропот послышался из ущелья.
— Чорла, эгей, Чорла, оглянись-ка назад,— сказал охотнику ушедший вперед владыка.— Видишь, какой потоп устроил я этим ветрогонкам дали, которые спешили погубить тебя.
И оглянулся Чорла, и увидел, как красавиц дали уносит бешеный поток.
— Ты ведь слыхал поговорку, Чорла: «Свеча и ладан свою дорогу не потеряют». Ты верно мне служил. Одних только свечек сжег в мою честь — двенадцать лошадиных поклаж. Мог ли я забыть о твоем таком ко мне уважении, о любви твоей и преданности, мог ли я в трудный час бросить тебя на произвол судьбы? Отныне ни туры не уйдут от тебя, ни серны, ни горные козлы — все будут в твоей власти. А смерть Придет за тобой тогда, когда ты сам того пожелаешь...
На этом старец закончил повествование. Умолк и задумался, полуопустив морщинистые веки. Так сидел он сминуту, потом вновь заговорил:
— Только смелости Чорла можно позавидовать, а больше ничему. И святой Георгий дурно поступил — утопил невинных богинь, ну и что же, что ему поручено покровительствовать мужчинам... Ничем не оправдать подобную несправедливость, ничем... Должен был понести наказание Чорла за кровожадность и алчность...
К счастью, таких, как Чорла, вероятно, мало было, а может, и вовсе не было, не то в наших ущельях не осталось бы зверья...