«Соотечественники Михаила Хергиани, отец Беса­рион!

Я пишу эти очень тяжелые для меня строки потому, что считаю себя обязанным рассказать о последних днях Михаила — теперь, когда все кончилось, все пройдено. Рассказать как непосредственный очевидец трагедии на Су-Альто и единственный уцелевший ее участник.

Передо мной неотступно стоят ваши глаза, глаза мужчин, столь непривычные к слезам, но полные слез отчаяния и скорби. В глазах ваших я прочел немое желание узнать во всех подробностях, как произошло все это, была ли неизбежной гибель Миши.

Тогда, там, в Тбилиси и в Местиа, у меня попросту не было физической возможности рассказать и объяс­нить вам все. Было столько народу — ведь проститься с Мишей пришли не только из самых отдаленных угол­ков Сванэти, из горных деревень, но и из ближних го­родов, из Кутаиси, из столицы Грузии — Тбилиси. Это было горе, общее для всех нас, потому что ушел из мира легендарный Миша, необыкновенно отзывчивый и вни­мательный товарищ и в экспедициях, и в повседневной жизни, везде, всегда, ко всем.

Не однажды бывал я в Сванэти, где мне нравится все — и природа, и люди с их нравами и обычаями. Вы — дети гор, и вам, как мало кому, известны их повадки. Вы любите и почитаете горы, и совершенно естественно, что имена ваших соотечественников впи­саны золотыми буквами в историю советского альпи­низма. Достаточно назвать таких, как Габриэл, Бекну, Бесарион, Михаил-Младший Хергиани, Чичико Чартолани, Годжи Зурэбиани, Максиме Гварлиани, Иосэб Кахиани, Гио Нигуриани, Алмацгир Квициани и другие. Этот список можно продолжить до бесконеч­ности, потому что, видимо, каждый сван — восходи­тель.

Весть о гибели Михаила на Су-Альто горестным эхом прокатилась повсюду, не только в Грузии, на Кавказе, но везде, где доводилось ему бывать, где его знали либо слышали о его блистательных восхожде­ниях,— на Памире, на Тянь-Шане, в Альпах, в Крыму...

Да, его знали повсюду, его непревзойденным мас­терством восхищались все.

Михаил Хергиани... Человек, который за свои не­полных тридцать лет завоевал все спортивные награды, какие только существовали в Советском Союзе. Многократный чемпион СССР по альпинизму и скало­лазанию, получивший в Англии почетное прозвище Тигр скал, он постоянно выступал в соревнованиях за рубежом и неизбежно показывал высокое мастер­ство, высокий класс альпинизма и скалолазания. Вы и сами хорошо это знаете, видели своими глазами, либо слышали, либо читали.

Вместе с Мишей я поднялся не на одну вершину.

Я многократно бывал первым зрителем и непосредст­венным участником этих великолепных спортивных спектаклей. Теперь, когда я вспоминаю восхождения, ныне принадлежащие истории, я с особой ясностью и остротой осознаю, как много мы потеряли с гибелью Миши. То были незабываемые и неповторимые восхож­дения.

Июль 1967 года, небольшой городок Шамони во Французских Альпах. Федерация Франции проводит сборы сильнейших альпинистов мира. Регулярно раз в два года в Шамони съезжаются известнейшие высот­ники, чтобы продемонстрировать свое искусство поко­рения вершин.

Помню, перед каждым восхождением, как водится у альпинистов, речь заходила о погоде. Я спрашивал Мишу: «Как ты думаешь, в каком настроении нынче ваш властелин погоды, Элиа?» Миша с добродушной улыбкой отвечал: «Не волнуйся, я просил Элиа, и он пообещал, что все будет в порядке».

Правда, во время тех соревнований погода все время стояла отличная. Французские газеты писали: «Весьма редко, чтобы в Альпах стояла такая хорошая погода. Это дает возможность осуществить блестящие восхож­дения».

Журналисты и не подозревали, кому они обязаны солнечными днями!»

***

...Младшая сестренка Михаила Назо в тот год закончила школу. Она еще ни разу не бывала за пре­делами Сванэти. Что она знала о жизни, что знала о горе! Но даже много перевидевшие и пережившие не одну утрату поседевшие пожилые женщины не могли сравниться с Назо: словно искусная плакаль­щица, причитала она над телом любимого брата.

Невозможно было слушать ее. От мала до велика — все рыдали. Энгури вторил их рыданиям — Энгури, сын высоких вершин и сверкающих ледников. Струи его несли и их слезы по погибшему рыцарю. Белопенный Энгури и процессия, облаченная в черное, медлен­но двигались к Сэт-Местиа. Белые башни вторили плачу.

Причитала Назо. Плакали молча и в голос, содро­гались от рыданий люди. И непонятно было, невдомек было, где и когда научилась эта хрупкая девушка душераздирающему плачу-причету, откуда брала эти слова, как не запнулась, не ошиблась ни разу...

...Так, вероятно, и слагались сказания о героях...

Песни и сказы, предания и легенды — о Вибил-Мацбиле, о Лебсуке Гоштэлиани, о Кансаве Кипиани, о Мирангуле...

***

«В 1969 году советские альпинисты впервые приеха­ли в Доломиты Альп. Итальянцы очень тепло встре­тили нас. Показали нам все вершины, которые нас интересовали... Мы с Мишей для первого восхождения выбрали трассу шестой категории трудности на башню Торре-Венеция. Эта вершина имеет 500-метровую отвесную стену. На восхождение обычно требуется семь — девять часов, мы же прошли весь маршрут за три часа пятнадцать минут. Это было сенсацией. И если поначалу на нас смотрели с некоторым сомне­нием, теперь газеты стали писать, что в Италию прибыли сильнейшие советские альпинисты.

Второе наше восхождение — на вершину Банконг — тоже прошло блестяще: несмотря на вертикальность стен Банконга, через пять с половиной часов мы стояли на вершине!

На следующий день из Рима прибыли сотрудники центрального телевидения и корреспонденты газет. Итальянцы попросили нас продемонстрировать наше мастерство на Торре-Венеции. Разумеется, мы ответили согласием. Быстро переоделись и начали подготовку к восхождению.

Операторы в обычной обуви и одежде с огромным трудом следовали за нами, таща свои камеры. Я только успел подумать, что надо бы им помочь, как смотрю, Миша уже спускается к ним. Он был верен себе. Деталь незначительная, но характерная: там, где нужна была помощь, Миша всегда оказывался первым. Он был на редкость великодушный и самоотверженный человек, сильный не только физически, но, что, пожа­луй, еще важнее, сильный духом. Он легко находил путь к сердцу человека, умел дружить и был редким другом. Он, как никто другой, умел незаметно помочь человеку, поддержать в нужный момент — и в го­рах, и в повседневной, «земной» жизни. А это редкий дар...

4 июля выходим на Су-Альто. Это сложнейшая семисотметровая стена шестой категории трудности.

Первооткрыватели маршрута — французские альпи­нисты Ливанос и Габриэль. Миша решил посвятить восхождение на Су-Альто памяти дяди, Габриэла Хергиани. С 1952 года этот маршрут прошли всего несколько высотников. Представление о сложности его мы могли составить благодаря консультации Армандо да Ройта.

Раннее утро. Ночной холод все еще властвует в ущелье. Мы стоим у основания стены озябшие и энер­гично растираем руки. Искоса поглядываем на стену, прикидываем, откуда лучше начать штурм.

Миша вытаскивает из рюкзака путеводитель поДоломитовым Альпам. Еще и еще раз внимательно изучаем маршрут. По фотоснимкам и схемам прове­ряем узловые пункты, делимся соображениями и впе­чатлениями. Единодушен наш вывод: восхождение сложное, тяжелое, несравненно тяжелее предыдущих. Но разве Миша когда-либо искал легких восхожде­ний?..

И вот — выходим.

Связываемся новой, полученной перед выходом австрийской веревкой. Пока идем вместе. Стена легко­преодолимая. Постепенно уклон возрастает. Предстоит преодолеть отвесный снежно-ледовый участок. Миша страхует меня превосходно, и я медленно, очень осто­рожно продвигаюсь кверху. Вырубаю во льду ступеньки. Скалы, которые приходят на смену этому участку, мокрые от талой воды и обледенелые, что ощутимо затрудняет подъем. Наконец я выхожу на гребень и принимаю Мишу...

Потом скалы стали посуше, зато сильно увеличился уклон. Миша идет впереди. Вот уже несколько лет мы ходим вместе, я наблюдаю его мастерство, и, казалось бы, что может меня удивить? И тем не менее всякий раз меня приводит в восторг его непередаваемый почерк, удивительная артистичность каждого его дви­жения, какая-то особая кошачья мягкость, цепкость и пластичность и одновременно сила! Я смотрю и не­вольно думаю: за что же он уцепится на этой совер­шенно гладкой стене? Но он находит какие-то выступы, расщелины, трещины. Кажется, он сросся со скалой, они едины, нерасторжимы, ничто не в состоянии оторвать его оттуда... Каждой мышцей, каждой кле­точкой кожи он прилип к стене и медленно, упорно, неуклонно   идет   наверх.   Его   движения    абсолютно точны...

К сожалению, никакие слова не могут это описать...»

***

Фасад старинного сванского дома закрывает рису­нок. На огромном полотне изображены ущелье Энгури, Ушба и сванские башни. Снежный форпост вер­шины, на котором — сильно увеличенное фото Ми­хаила.

Во дворе, на столе, разложено охотничье и альпи­нистское снаряжение Михаила, подаренное ему отцом. Здесь фамильный кинжал и кремневое ружье с поро­хом, бандули и вязанные крючком пачичи, кошки и старая муджура — предок ледоруба, старинный би­нокль и шапка из валяной шерсти, чоха-ахалухи и башлык из домотканой шерсти. Все эти предметы говорят о славном прошлом рода Миндохшери.

Михаил покоится в мачуби нового, только что от­строенного двухэтажного дома. Все село пришло на помощь семье Хергиани, чтобы срочно, за несколько дней, закончить этот дом, покрыть его, вставить двер­ные и оконные рамы, застеклить их, оштукатурить стены, настелить полы...

Родственники, соседи, близкие расположились вокруг покойного по степени близости к нему и к семье. Оплакивать погибшего полагалось все эти дни — дни скорби и стенаний. Но кульминация плача была все же на кладбище, перед погребением. Соблюдали порядок — иные причитали и плакали здесь, дома, иные сохраняли себя для последнего, прощального плача.

доносился чей-то голос до Бесариона. Он стоял во дворе и с неудовольствием слушал, как кто-то из плакальщиц упрекал его сына за любовь к горам. Бесариона всегда сердило, когда Михаила порицали за это. Эта страсть — фамильная страсть Хергиани. И вообще он считал, что каждый человек идет своей дорогой, и никому не ведомо, что ждет его на этой дороге, победа или смерть. Победа — удел смелых, но и поражение тоже удел смелых, а тот, кто не побеждает и не терпит поражения, вообще ничего из себя не представляет.

Племянник, Заур Хергиани, словно почувствовав неудовольствие Бесариона, поспешно подошел к нему и почтительно спросил:

— Ничего не желаете, дядя Бесарион?

— Знаешь, милый... скажи-ка женщинам, пускай отдохнут, поздно уже, пуская отдохнут... и ему дадут покой...

***

Следующую, предпоследнюю ночь в доме Хергиани провели самые близкие. Как ни велика была тяжесть утраты, а обычаи требовали своего: надо было обгово­рить и заупокойную трапезу — келех. Еще лет пять­десят назад к поминальному столу подавали блюда из тех продуктов, которые имелись в самой Сванэти: кабаб, лобио с различными приправами и специями, отвар­ной картофель, вареная и подслащенная чечевица, которой обносили гостей. Из напитков — ячменная либо пшеничная водка. На келех шли не ради еды и питья — зачастую угощение оставалось почти нетро­нутым: напитки лишь пригубляли — за упокой, съедали малую толику обязательной по ритуалу еды, произноси­ли несколько необходимых тостов — и расходились чинно, пристойно. Но вот однажды на чьем-то келехе появились рыбные и овощные блюда, появилось вино... и пошло, и пошло. Семьи, в которые вторгалась смерть, стали подражать друг другу Несмотря на то что привозить из Кутаиси, или Зугдиди, или Сухуми рыбу, овощи (те, которые не произрастали в Сванэти) и вино на все село было очень трудно и дорого, это вошло в моду.

***

«...Пройдена половина маршрута. Мы сидим в не­большой нише, служившей приютом первопокорите-лям Су-Альто. Перед последним боем необходимо как следует отдохнуть, набраться сил. Подкрепляемся шоколадом, запиваем его водой из фляжки. Отсюда отлично видно все ущелье, утопающее в зелени, с яркими альпийскими цветами на склонах. Где-то внизу, недовольно ворча, бежит небольшая речушка. В чистейшем воздухе далеко разносится звон бубенчи­ков стада и покрики пастухов.

— Знаешь, Слава,— говорит Миша,— если за­жмурить глаза, кажется, я у себя на родине, в Грузии, в Сванэти. Все здесь напоминает мне родину...

Отдохнув, продолжаем подъем. До вершины — ка­ких-то двести метров. Миша идет по левую руку от меня. Вот он зашел в камин, чтобы обойти нависаю­щий над нами карниз. Вскоре я потерял его из виду. Теперь я могу следить за ним лишь по движению ве­ревки.

Считаю про себя метры, которые, по моим расче­там, он должен пройти. Один... два... три... Внезапно до слуха доносится звук камнепада. Вдруг я уви­дел— Миша летит вниз!.. Я изо всей силы дернул веревку. Веревка ободрала ладони, зато удалось ее подтянуть, значит, я поймал Мишу... Но нет! Новая крепкая австрийская веревка перетерлась о скалу! И я вижу, как Миша летит в бездну с обрывком веревки в руках... головой вниз, раскинув руки...

Усилием воли я вышел из оцепенения. Как же это случилось? Ведь всего минуту назад мы были вместе, да что минуту — мгновение назад!.. В ушах еще звучит его голос, его смех... грузинская мелодия, которую он обычно напевал... Он, такой жизнелюби­вый, такой жизнерадостный... Я качал головой и твер­дил: нет, нет, нет!.. Но реальность была неумолима.

Потом я увидел людей внизу, у подступов Су-Альто. Зрители, альпинисты, судьи... Среди них Михаил Ива­нович Ануфриков и Слава Романов — ведь они наблю­дали за нашим восхождением. Итальянские солдаты, находившиеся поблизости на учениях, бросили все и бегут сюда. Это они, итальянские солдаты, нашли тело Миши и снесли его вниз. И когда Мишу проносили мимо военного лагеря, национальное знамя Италии было опущено к земле...

Есть люди, за одно лишь знакомство с которыми благодарен судьбе. Такие люди наделены необыкновен­ным благородством и силой духа.

Миша многого не успел — жизнь оказалась слиш­ком короткой. Но, такая короткая по времени, она была насыщена событиями и богата свершениями. Не однаж­ды бывал он счастлив. И, что, пожалуй, еще важнее — умел дарить счастье другим. В жизни тех, с кем ему доводилось встретиться, он оставил неизгладимый и прекрасный след.

Нет среди нас Миши Хергиани. Но где бы я ни был, на какую бы вершину ни поднялся, Миша всегда будет со мной».