Солнце висело точно перед нами, асфальт вдалеке был похож на жидкий металл. Горы давно уже остались позади. Мы подъехали к какому-то перекрестку, где машины стояли без движения. Они немного дрожали в полуденном жарком воздухе, как будто бы под водой. Кажется, впереди был не ремонт дороги, а скорее какая-то авария. На крыше одной из машин мерцала синяя мигалка.

Чик тут же свернул направо, на какой-то проселок между вышек электропередач. Дорога была довольно широкая, там мог бы проехать грузовик, но совершенно заросшая травой, как будто ею давно не пользовались. Полиция нас вроде бы не заметила. Правда, мы их машину видели всего несколько секунд: дорога тут же вильнула в березовую рощу. Под кронами больших берез росли березы поменьше, а под ними – совсем маленькие березки, так что видно было всего на пару метров вперед. Только сверху виднелось небо, и иногда мелькала электровышка. Дорога становилась все уже, и нам не верилось, что она вообще куда-то ведет. В конце концов мы уперлись в покосившиеся деревянные ворота. За ними до самого горизонта простиралась болотистая равнина, так сильно отличавшаяся от других местностей, которые мы видели прежде, что мы удивленно переглянулись: куда это мы попали?

Мы быстро посовещались, потом я вышел из машины открыть ворота. Чик проехал, и я снова их закрыл.

Кое-где были чуть выпуклые и чуть более светлые места, а между ними – темно-зеленая, почти лиловая топь. По этой топи были разбросаны квадратные бетонные плиты, из которых вертикально вверх торчали металлические пруты с желтыми нахлобучками сверху. Сначала этих плит было немного, но чем дальше мы ехали, тем больше этих плит с железными прутами валялось вокруг. Каждые пару метров плита – и так до самого горизонта. Тут впору было снова ставить Ричарда Клайдермана – так печально все это выглядело, под стать минорному бренчанию пианино. Дорога понемногу становилась топкой, Чик врубил первую передачу, и мы медленно ползли по мягким кочкам, все так же мимо линии электропередач. Пот тек с меня ручьями. Четыре километра. Пять километров. Местность стала немного подниматься. Линия электропередач вдруг закончилась, с последних вышек свисали провода, как свежевымытые волосы, а через десять метров был край света.

Это нужно было видеть: земля просто обрывалась. Мы вышли из машины и встали на крайние травяные кочки. У самых наших ног земля уходила вертикально вниз метров, по крайней мере, на тридцать-сорок, а внизу, сколько хватало глаз, простирался лунный пейзаж. Светло-серая земля и кратеры – такие большие, что внутри них поместился бы целый дом. Много левее виднелся мост через этот провал. Хотя мост тут, наверно, неправильное слово. Это был скорее какой-то каркас из дерева и железа, вроде строительных лесов, ведущий на другой берег. Длиной, может, километра два, может – больше. Расстояние сложно было оценить. А что там, на том берегу, тоже было толком не разобрать, кажется, кусты и деревья. Сзади – огромное болото, впереди – огромное ничто, а вокруг – полная тишина, даже если как следует прислушаться. Ни стрекота цикад, ни шелеста травы, ни жужжания мух, ни ветерка, ничего.

Мы немного пообсуждали, что это может быть, а потом пешком пошли осматривать мостоподобную конструкцию. Она была шире, чем казалось издалека – метра три в ширину, с настилом из толстых досок. Другого пути через пропасть, видимо, не было, и так как возвращаться через болото назад абсолютно не хотелось, Чик, в конце концов, побежал за «Нивой». Он проехал несколько метров по этим лесам – или мосту, или каркасу, или что там это было, – и объявил:

– Проедем!

Но меня это как-то не совсем успокоило. Я сел в машину, и мы очень медленно, даже не со скоростью пешехода, покатились по деревянному настилу. Звук, который производили доски, когда мы по ним катились, был такой глухой и такой стремный, что я решил вылезти из машины и идти впереди машины. Я выглядывал, нет ли там ломаных досок, пробовал ногой сомнительные места и смотрел через щели в тридцатиметровый провал. Чик ехал сзади, на расстоянии пары корпусов. Если бы нас в этот момент кто-нибудь увидел, мы, наверное, сошли бы за взрослых. Впрочем, ехали мы не то чтобы по оживленной дороге.

Заехав так далеко, что та сторона, откуда мы стартовали, была уже почти не различима, а противоположная – еще практически не видна, мы остановились передохнуть. Чик достал из багажника колу, и мы уселись на край настила. По крайней мере – попытались. Доски были обжигающе горячие, и нужно было сначала, чтобы место немного побыло в тени, и только тогда можно было спокойно сесть. Мы долго созерцали лунный пейзаж, а вдоволь на него насмотревшись, я стал думать о Берлине. Мне вдруг стало трудно представить, что я когда-то там жил. Трудно представить, что я там ходил в школу, и тем более – что когда-нибудь пойду туда снова.