КЖД Норма Суилли оторвала взгляд от лежавших перед ней документов, когда Атертон вошел в комнату для агентов, и, увидев, какое у него лицо, поспешила выразить ему свое сочувствие.

– Ты ужасно выглядишь.

– Я и чувствую себя ужасно, – сказал он. – М-да. – Он тяжело опустился на стул за своим рабочим столом и потер глаза.

– Когда ты лег спать?

– Ох, часа в два, или в три. Помню, что какая-то маленькая цифра.

Сидевший в противоположном углу Биверс произнес какое вульгарное звукосочетание, которое означает одобрение и на письме передается как ух-хэ-у-э-э-х!

– Норма, ты бы его лучше спросила, в котором часу он заснул! – добавил он уже более вразумительно. – Полька наконец пошла на встречу, да? Го-у-эх!

Атертон позволил себе ничем не сдерживаемый зевок.

– Если бы я мог зевать с закрытым ртом, – сказал он, обращаясь к Биверсу, – тебе бы ни за что не догадаться, какой ты скучный человек.

– Я бы не хотела выглядеть смешно, Джим, – серьезным тоном начала Норма, – но прошлой ночью мне приснился странный сон. Мне снилось, что я иду с моей мамой по пляжу, а на мокрой гальке лежит выброшенный волной Биверс, огромный и белый-белый, и живот его поблескивает на солнце. Я говорю: «Мама, можно мне его потрогать?» А она отвечает: «Не смей этого делать, золотко, тупоумие очень легко передается».

– Ох-хр-хр, – произнес Биверс, поднимаясь из-за стола. – Я пошел в туалет.

– Разве не забавно, что он никогда не забывает сообщить нам об этом? – сказала Норма, когда Биверс еще мог это слышать. – И с каждым днем он все дольше там находится. По-моему, такой тип называют «анально-ретентивным».

– Ну, – непроизвольно вырвалось у Атертона.

Дверь с шумом захлопнулась, Норма тотчас же покинула свое место, приблизилась к Атертону и села к нему на стол. Ее длинные, как у калифорнийской пляжной красавицы, ноги уходили за нижний край юбки как раз на том уровне, где находился интеллект Атертона, но надо было знать, в каком тот пребывал настроении, чтобы понять, почему они не удостоились даже его взгляда.

– Значит, серьезно, – сказала она.

Он поднял глаза.

– Серьезно, – ответил он с насмешливой улыбкой. – Это моя насмешливая улыбка.

– Ты можешь мне все рассказать. И я надеюсь, что ты так и сделаешь. Я испытываю к тебе определенное расположение, но и к Польке у меня самые наилучшие чувства. Она что-то вроде моей протеже, и если по твоей вине она будет несчастна...

– Нет, все как раз наоборот. Тебе незачем о ней беспокоиться. – Их взгляды случайно встретились. – И совсем не от излишеств у меня эти мешки под глазами. Это от отчаяния. До сих пор я полностью полагался на правило, что если вам удастся проболтать с женщиной до двух часов ночи, то она ваша. И все обходилось без срывов. Но... – он пожал плечами.

– А на этот раз сорвалось?

– Полька истая католичка. Говорит, до свадьбы ни с кем. Я ей, конечно, нравлюсь, но она хочет лечь в брачную постель девственницей. Ты можешь в это поверить?

– Да. А почему бы и нет? Неужели ты думаешь, что каждая женщина готова повалиться на спину только за то, что ты на нее глаз положил?

– Ну уж ты бы, конечно, нет, – заметил он просто для того, чтобы переменить тему.

– Но ведь, ты и не подавал мне никаких знаков, серьезных, я имею в виду. Но нет, – добавила она строго, – все равно у тебя бы ничего не вышло. Я не из тех, кто заводит шашни в департаменте, и в этом, между прочим, между нами большая разница. И вообще, мне всегда было непонятно, чего ты так вцепился в эту Польку, когда с ней тебе не светит.

– У меня к ней чувство.

– А ты не можешь иметь к ней чувство, не пытаясь затащить ее в постель? Почему тебе непременно хочется трахнуть всякую женщину, которая встречается на твоем пути?

Он пожал плечами.

– Для самоутверждения. Надо ведь как-то себя показать.

– Ужасно, что ты так говоришь!

– Не надо горячиться, Норма. Женщины, которых я добиваюсь, хотят этого не меньше, чем я.

– Так где же тогда самоутверждение? – с жаром возразила Норма. Атертон сидел с опущенными глазами, потирая в задумчивости тыльную сторону одной руки указательным пальцем другой. – Ты ведь совсем не такой, как все эти жеребцы, – сказала она, глядя на его понурую голову. – Ты в самом деле отличный парень. Зачем же строить из себя какого-то жлоба, не понимаю. Тебе это совсем не идет.

– Ну хорошо. А что делать, если женщина, которую ты любишь, сама влюблена в кого-то другого? – с невинным видом спросил Атертон. Она смерила его задумчивым взглядом, потому что в ее уме уже выкристаллизовывалось какое-то сомнение, а с губ вот-вот должен был сорваться вопрос. Атертон поднял глаза. – Почему бы тебе, дорогая Норма, не послать подальше своего Тони и не дать мне шанс попытать свое счастье? – с чарующей простотой произнес он, кладя руку на ее бедро.

– Пошел ты!.. – вскрикнула она, резко отстраняясь от его прикосновения. В следующий миг Норма была уже на пути к своему столу, преследуемая веселым смехом Атертона. Оказавшись на своем рабочем месте она заставила себя вернуться к прерванной работе, но направление мыслей изменить ей было не под силу.

Войдя в свой кабинет, Слайдер, был немало удивлен представшим перед ним необыкновенным зрелищем: вся мебель была прикрыта холстиной, а под самым потолком, балансируя на стремянках, размахивали кистями двое маляров, комбинезоны которых вызывали ассоциацию с полотнами Матисса.

– Это отделочники, шеф, – прокомментировал Мак-Дарен, когда Слайдер проходил мимо него. В одной руке у него была полистироловая чашка, а в другой он сжимал промасленный бумажный пакет.

– Спасибо, – сказал Слайдер. – Я-то как раз не мог взять в толк. А это что?

– Подогретая булочка с сосиской, – сказал извиняющимся тоном Мак-Ларен, стараясь при этом убрать пакет из поля зрения Слайдера.

– Вам же должно быть известно, что Бэррингтон запретил принимать пищу в комнате для агентов, – резко сказал Слайдер.

– Все в порядке, шеф. Знаю, конечно. Поэтому решил съесть это в туалете.

Они уже почти разошлись, как вдруг Слайдер вспомнил:

– Да, кстати, как ваши дела с миссис Стивенс? Удалось узнать что-нибудь новое?

Мак-Ларен тут же погрустнел.

– Мы показали ей фотокарточку Слотера, но она не признала в нем человека, которого видела ночью. И продолжает настаивать, что тот мужчина был в пальто из верблюжьей шерсти, а волосы у него очень светлые – если судить по отблеску, который они давали в свете уличного фонаря. Я поделился с ней предположением, что так могла блестеть и совершенно лысая голова, а она мне на это ответила, что хорошо знает разницу между отблеском и блеском. В данном вопросе она особенно упорно стоит на своем. Но есть и хорошие новости: мне удалось получить признание того, что ее свидетельства относятся к среде, а не ко вторнику, как она утверждала раньше.

– Удалось получить? Не значит ли это, что с такой же легкостью она опять может вернуться к своим прежним показаниям?

– Нет, сэр, – возразил Мак-Ларен, самолюбие которого было уязвлено замечанием шефа. – Не было никакого нажима. Просто она вспомнила, что, когда в то утро готовила себе кофе, ей едва хватило молока. Она покупает три пинты в неделю, и делает это в понедельник, в среду и в пятницу. Следовательно, все, что она видела, произошло в среду. Потому что во вторник у нее бы оставалось еще полбутылки молока.

– И это все твои «хорошие новости»?

– Есть еще. Ей кажется, что он действительно нес что-то в руке, но вот что именно, она затрудняется сказать.

– Кажется, что нес. Затрудняется сказать. И волосы у него светлые. И пальто из верблюжьей шерсти. – Слайдер вздохнул. – В любом случае, это не Слотер.

– Но мы ведь только в самом начале, шеф. По крайней мере, у нас есть направление, которому можно следовать.

– Совершенно верно. Следуйте. И... Мак-Ларен...

– Да, шеф?

– Бога ради, ну застегните вы эту верхнюю пуговицу. А еще избавтесь поскорее от вашего пакета, пока его никто не увидел.

– Ладно, шеф, – только и сказал Мак-Ларен и широким шагом стал удаляться по коридору.

Слайдер повернулся к двери своего кабинета, чтобы разобраться наконец, что там происходит, и обнаружил, что с противоположной стороны к нему приближается Атертон.

– Мы занимались ключом, нашли его там, где и говорил Слотер, – сообщил Атертон вместо приветствия. Потом вдруг замолчал и через раскрытую дверь заглянул в кабинет. – О, маляры уже прибыли.

– Так вот оно что, – протянул Слайдер, как бы благодаря за подсказку. – Послушайте, э... на лестнице!

Маляр повернулся к нему.

– Чего тебе, командир?

– Вы надолго к нам?

– За пару часов управимся. Короче, к обеду должны бы закончить, – сообщил приветливый маляр.

– Замечательно! А что я буду делать все это время? – задал Слайдер риторический вопрос.

– А это уж не наше дело, – беззлобно ответил человек со стремянки и возобновил прерванную работу.

– Эмульсии тут не при чем, – постарался успокоить Атертон. – Будем смотреть на это, как на сигнал свыше, что нам пора выходить на улицу.

– Свыше? Ты имеешь в виду, от самого Бога?

– Нет, одной ступенькой пониже. Потому что этот «Тициан» на лестнице прислан сюда ни кем иным, как Бэррингтоном. Знаете, есть по этому поводу один замечательный лимерик:

Слайдер поморщился.

– Что ты хочешь этим сказать?

Атертон широко раскрыл глаза.

– Я, сэр? Ничего, сэр. Но вы не можете в данный момент работать в вашем кабинете, не так ли?

Слайдер хмыкнул.

– Есть один человек, которому я должен срочно задать несколько вопросов, причем это лучше сделать не по телефону, а при личной встрече.

– Ну так в чем же дело?

– Могу ли я рассчитывать на твою сдержанность?

– Сдержанность – мое главное достоинство, – понизив голос, заверил Атертон.

* * *

Джоанна, в халате, прямо с постели вышла открыть дверь Слайдеру и была еще теплая со сна. Но меньше, чем через минуту, она уже окончательно пробудилась, а Слайдер был у нее в халате.

– Что все это значит? – проводя рукой вверх и вниз по передней части брюк Слайдера, спрашивала она.

– А разве не знаешь? – невнятно отвечал он, не в силах оторвать губы от ее шеи. – Ты должна разрешить мне показать.

– О, должна, – согласилась она.

Они боком, по-крабьи, проследовали по коридору прямо в спальню, где оставленная в беспорядке постель все еще хранила ее тепло.

На ходу, они, помогая друг другу, сняли со Слайдера всю бывшую на нем одежду и забрались в свое гнездышко.

– Н-да! – произнесла Джоанна несколькими минутами позже. – Мне надо почаще куда-нибудь уезжать.

– Отпадает, – сказал Слайдер, притягивая к себе голову Джоанны, чтобы погрузиться лицом в ее волосы. – Такой аромат. Как от зеленого холма.

– От чего?

– Нагретая солнцем земля и папоротник.

– Вот уж спасибо!

– Нет ничего лучше, чем холм, поросший папоротником. В таком месте я чувствую себя особенно хорошо. Зеленый папоротник. Люблю лечь на его мягкие листья и смотреть в небо.

– Как поэтично, – сказала Джоанна. Она изо всех сил потянулась и вдавилась кончиком носа ему в подбородок – дальше она все равно бы не могла достать. – А ты пахнешь, как самые дорогие цветные карандаши. Однажды в школе меня наградили такими. «Лейкленд» – они назывались. Шесть замечательных карандашей в жестяной коробочке. – Она поцеловала его. – Я очень любила их.

Он возвратил ей поцелуй.

– А я любил мой холм.

– Как ваше расследование?

– Идет. Как свинья на ходулях.

– Неужели? А что же ваш обвиняемый, мистер Холмс?

– Да, нам удалось задержать человека, который, по всей вероятности, и совершил это преступление. Но мы пока не располагаем неопровержимыми доказательствами его вины. У нас нет ни одного свидетеля, который бы видел его в том месте, где произошло убийство, и это уже начинает действовать мне на нервы. Самое серьезное, чего нам в этом смысле удалось добиться, – это свидетельские показания двух женщин. Первая утверждает, что видела не то красный, не то синий, а может быть, и вовсе коричневый автомобиль, стоявший напротив бара; другая сообщила нам о каком-то неизвестном, выходившем из аллеи, расположенной за ним. Кто это был? Возможно, что наш подозреваемый. Или любой из огромного числа людей, которые в точности соответствуют приведенному ей описанию.

– Значит, ты допускаешь, что вы взяли не того, кого нужно? – спросила она с сочувствием.

– Трудно сказать. Если основываться на его собственных показаниях, то, кроме него, никто не мог совершить это преступление. С другой стороны, он категорически отрицает какую-либо причастность к убийству. Поэтому... трудно сказать.

– Понимаю. – Рука Джоанны скользила вверх и вниз по его спине. – Тогда почему же ты здесь, инспектор? Почему не торопишься взять след? И что сказал бы твой новый шеф, если бы увидел, чем ты сейчас занимаешься?

– В моем кабинете сейчас ремонт. Он сам прислал туда маляров. И мне там, естественно, делать пока нечего.

– Что? Почему именно теперь, когда следствие в самом разгаре?

– Говоря по правде, он мог заглянуть в рабочее расписание, по которому я сегодня должен явиться после обеда.

– Ага. Значит, вот как ты поступаешь, когда тебе нужно убить пару часов. Мне б надо было с самого начала понять, что ты ни за что не сбежишь со службы ради лишней встречи со мной.

– Похоже, ты всерьез упрекаешь меня за это, – сказал невесело Слайдер. – И все же, затеять ремонт в такое время!..

– Он хочет объять необъятное. В то время, как я... – Слайдер, к своему удивлению, вдруг почувствовал первые, и еще слабые, признаки возвращающегося возбуждения. – В то время, как я хочу твоих объятий.

– И это уже заметно. Не знаю только, как тебе это удается, – сказала она с восхищением. – Полифилла, – сказал он.

По окончании очередной упоительной интерлюдии, он сел на кровати и вздохнул с грустью.

– Вот что мне действительно не нравится, так это перекусывать наспех. Но пора возвращаться.

– Так это все, за чем ты приходил? – строго спросила она, кое-как приводя в порядок свои спутанные волосы. В эту минуту она больше всего походила на бронзовую хризантему, обдуваемую порывистым ветром.

– Ну нет, конечно, не только. Хотел еще сообщить тебе кое-что. Дело в том, что возникла проблема с концертом.

– Можешь не говорить, – вздохнула она. – У тебя опять работа.

Слайдер предпочел выложить все начистоту. И пока говорил, видел с замиранием сердца, как с лица Джоанны сходило живое выражение.

– Нет, – сказала она.

– Что «нет»? – спросил он, раздражаясь.

– Мне этого не нужно. Ты не придешь на мой концерт с твоей женой. Это нечестно, понимаешь?

Он не думал сердиться на нее. Уж слишком долго ей приходилось быть терпеливой и снисходительной. И она, безусловно, имела право однажды проявить твердость, но Слайдеру казалось, что она выбрала для этого не совсем подходящий момент.

– Скажи ей правду, – потребовала она. – Скажи все, как есть.

– Не могу. По крайней мере, сейчас. Это самый неподходящий случай. Если б ты знала, в каком восторженном состоянии она находится, ты бы поняла, почему мне так не хочется ее огорчать.

От этих слов Джоанна буквально вспыхнула.

– А меня огорчать?! Что-то не похоже, чтобы тебя это так же заботило.

– Нет, мне это тоже очень неприятно, – попытался оправдаться он, испытывая двойное неудобство от сознания того, что тысячи мужчин прошли перед ним по этой же дорожке. – Но пойми, ты про нее знаешь, а она про тебя нет.

– Прекрасно понимаю. И что из этого?

– Неужели ты думаешь, что я нарочно хотел сделать тебе больно? – не уступал Слайдер.

– Не знаю, – особенно твердо произнесла она. – Я вообще не знаю, что тебе в конце концов нужно.

Она вскочила, надевая одновременно халат, и повернулась к нему спиной. Слайдер лихорадочно ощупывал дно грязной лужи в поисках нужного слова, но все, что ему удавалось найти, было либо песком, либо галькой.

– Мне нужно то же, что и тебе. Но ты должна позволить мне поступать по своему усмотрению. – Она не ответила. – Ты же первая меня осудишь, если я безжалостно отнесусь к Айрин, не так ли? – Она только пожала плечами. – Я сам со всем разберусь, обещаю тебе, сразу же, как только будет возможно.

– Ты это уже говорил.

– И собирался сделать. Вчера вечером я как раз хотел серьезно поговорить с Айрин, но она опередила меня с этим своим концертом. А потом я уже не нашел в себе сил, чтобы вернуть ее с облаков на землю. Если б ты видела ее горевшее от восторга лицо. О, Джо, теперь мы будем с тобой вместе до конца наших дней! Сделай же ей эту последнюю маленькую услугу.

– Все это, может быть, и трогательно, но ничего не дает, – ворчливым тоном проговорила Джоанна.

– Нам не дает, но ей...

Она резко повернулась.

– Хорошо. Ты обладаешь способностью видеть вещи с обеих сторон. Предлагаю тебе поэтому компромисс. Учти, других предложений у меня нет. Так что не торгуйся и прими его таким, какое оно есть.

– Компромисс? – сказал он, моля Бога, чтобы в его голосе не послышалось облегчение.

– Скажешь ей, что у тебя много работ, но ты-де постараешься вырваться и прийти на концерт, хотя бы и с некоторым опозданием. Сам же спокойно проведешь этот вечер со мной в помещении за сценой. В концерте я не участвую, так что мы все время будем вместе. А она получит свой концерт. Она же сказала, что скорее пойдет одна, чем откажется от такого удовольствия.

– Значит, я совсем не должен буду появляться на публике? А как же тогда прием?

– Придется нам обоим от него отказаться. Выпьем где-нибудь в другом месте. – Она посмотрела в его лицо, отражающее борьбу противоречивых чувств. – Можешь принять или отвергнуть. Но учти, это мое лучшее предложение.

– Принимаю, – вздохнул он, оправдывая свое решение тем, что удовольствие, которое Айрин ожидала получить от вечера, никак от него лично не зависело. Возможно, ему даже удастся убедить жену попросить, чтобы Криппсы пригласили кого-нибудь для ее сопровождения. – Но вообще-то мне вся эта история не нравится, – добавил он.

– Но кто ж ее состряпал, как не ты, – заметила Джоанна, отказывая ему впервые в сочувствии.

* * *

На столе дежурного, у входа в участок его дожидался внушительных размеров конверт.

– Клиника университетского колледжа. – О'Флаэрти взял конверт, чтобы прочитать, что написано на обратной стороне. – Надеюсь, мой друг, ты не заказывал каких-то исследований закрытого характера?

Слайдер ухмыльнулся.

– Можешь не беспокоиться, это всего-навсего результаты обследования зубов.

– Кто его проводил – Бен Уиттейкер?

– Да. Ты с ним знаком?

– Кто, я? Как может простой, небогатый парень из страны болот и эльфов быть знакомым с человеком, перед именем которого стоит слово «доктор». Слышал, конечно, о нем, но не более того.

– Отличный парень, между прочим. У меня был случай понаблюдать за ним после пожара в «Испанском клубе». Там у нас для опознания было тридцать семь обгоревших трупов. Каждый день, после работы, мы ходили в маленький бар на Фоли-стрит, чтобы разгрузить ум от неприятных впечатлений.

– Да, подобные обстоятельства сближают, – сказал Фергюс серьезно. – Совсем как у меня с Натти, когда мы сидели с ним в одном окопе, а над головой свистели пули. Когда так рискуешь заодно с кем-то, это выливается, обычно, в крепчайшую дружбу.

– Ну, насчет свистящих пуль мне судить трудно, а то, что ты их сейчас отливаешь, я знаю наверняка. Ты ведь никогда не был в окопах.

О'Флаэрти нимало не смутился.

– Ну хорошо, мы учились с ним вместе в полицейском колледже в Хендоне.

– Что ж, достаточно близко.

Слайдер по привычке пошел в сторону своего кабинета, но не пройдя и половины пути, резко свернул в сторону, натолкнувшись на запах свежей краски, и направился в комнату для агентов. С результатами обследования можно было познакомиться и попозже. Но уже десять минут спустя он звонил Камерону.

– Фредди, я насчет трупа из рыбного бара.

– А, это ты старик? Помню твою просьбу. Конечно.

– Если ничего нового, то хотя бы проконсультируй. Мы тут получили данные, касающиеся зубов... Ты что-нибудь знаешь про монголовидные выемки?

– Ты интересуешься, слышал ли я о погребальных обрядах древних жителей Сибири? Или о массовых захоронениях в Тибете?

– Нет, я серьезно.

– Серьезно? Ну конечно же, знаю. Дело в том, что у представителей этой расы, на задней стороне резцов, есть небольшие бороздки. Не хочешь ли ты сказать, что они обнаружены у жертвы?

– Если верить Уиттейкеру...

– Ну он-то в этом деле разбирается. Поздравляю! Это очень интересная деталь.

– Так вот, я хочу знать, дает ли это нам возможность судить о внешности данного человека?

– О, конечно. Но, с другой стороны, подобные вещи относятся к наследственным признакам, они могут очень долго передаваться от родителей детям; даже от одного из родителей. Поэтому вовсе не обязательно быть чистокровным тибетцем, чтобы быть их носителем. Достаточно уже и того, что кто-то из предков принадлежал к монголоидам. И я полагаю, что человек, убитый в баре, мог унаследовать какие-то черти, присущие этой расе. Худощавого телосложения, кожа слегка желтоватая, на теле почти нет волос. К сожалению, не удалось обнаружить лицо, глаза и скальп, а то бы мы имели более определенное суждение об особенностях его внешности. Больше всего могли бы сказать его глаза.

– Судя по его фотографии, он был мало похож на китайца, – сказал Слайдер.

– И в этом нет ничего странного. Просто кто-то из его предков был из Азии, что не противоречит имеющимся у нас данным. Что еще удалось обнаружить Уиттейкеру?

– Зубы в прекрасном состоянии – всего три пломбы и ни одной коронки, ни протеза. Он соглашается с тобой в определении возраста жертвы. В капиллярах остатки крови, что говорит о насильственной смерти. Ах да, он еще высказывает предположение, что зубы залечивались не у нас.

– Серьезно? Что же, пломбы имеют какой-то экзотический состав?

– Нет, цементы, по его словам, сейчас везде более или менее одинаковые. Различаются методы пломбирования, так сказать, стиль работы. Речь может идти, как он считает, о Японии или Гонконге. Причем, скорее всего, о втором.

– Да, впечатляющих результатов способна достичь судебная медицина в наши дни, – с восторгом сказал Фредди. – Вам ничего не остается делать, как только найти самого дантиста.

– По крайней мере, мы знаем, что Питер Неман неоднократно бывал в Гонконге. Об этом свидетельствуют многочисленные отметки в его паспорте, Значит, он вполне мог обратиться к зубному врачу, когда находился в этой стране.

– Очень практичное поведение, – сказал Фредди. – Однажды я был в Гонконге и там заказывал себе костюм. Никогда не думал, что с такой быстротой вообще что-то можно сшить. Если у них и дантисты такие, то они, думаю, поставят вам пломбу, пока вы будете ожидать у них в приемной.

* * *

Как и было обещано Джоанне, Слайдер позвонил после обеда супруге, чтобы сообщить ей, что дела приняли неожиданный оборот и что, как ему кажется, он не сможет поспеть к началу концерта.

– Не хотелось бы портить тебе вечер. Может быть, Мэрилин будет так любезна, что пригласит для тебя кавалера?

– Нет-нет, ей никто больше не нужен, и мне тоже. Не стоит беспокоиться, Билл, мы были к этому заранее готовы.

Его же, напротив, могло лишь раздосадовать то, что Айрин постаралась войти в его положение, да еще и выражала ему свое сочувствие. Предательство, которое он совершал по отношению к ней, становилось для него особенно очевидным.

– Мне очень жаль... – начал он, но Айрин не дала ему договорить.

– Твоя работа должна быть на первом месте. Так что насчет меня можешь быть спокоен. Приходи, когда освободишься. Давай сделаем так. Я попрошу Мэрилин оставить твой билет в кассе при входе, и ты у них его получишь в любое время.

– Да, но я не буду в смокинге...

– Неважно. Уверена, ты далеко не будешь исключением. Твой повседневный костюм вполне сгодится. Главное, чтобы ты пришел. Если не поспеешь к началу, то приходи на второе отделение или на прием после окончания концерта. Ты должен обещать мне, что придешь.

– Ну... да, если получится, – сказал он с неохотой. – Если вовремя закончу. – Этот ответ, похоже, удовлетворил Айрин.

И вот, по прошествии нескольких часов он сидел в полумраке бара для артистов за сценой «Фестиваль Холла». Строго говоря, ему удалось выполнить обещание, данное Айрин, – он находился под одной с нею крышей. Правда, однако, и то, что его присутствие не могло доставить ей удовольствия, на которое она рассчитывала. Но и он потерял возможность любоваться Джоанной, когда она стоит на сцене в своем лучшем черном платье до пола, и играет на скрипке. Ведь ему не меньше, чем в первое время, хотелось видеть, как она до неузнаваемости преображается на площадке – его уже научили не называть это сценой, – когда с каким-то особенно сосредоточенным и даже величественным видом являет публике свое непостижимое умение. Пришлось пожертвовать и самой музыкой, которую он так любил. Она, хотя и транслировалась в помещение артистического бара, была едва слышна – звук в динамиках был приглушен так, чтобы не быть помехой в разговоре музыкантов между собой или в игре в покер.

И в довершение всего, вряд ли, как ему уже начинало казаться, его приход мог доставить такую уж радость и Джоанне. Она появилась после окончания увертюры, вместе с другими музыкантами, которые не участвовали в концерте, и, подсев к нему на банкетку в самом мало освещенном углу бара молча отпила из предназначавшегося ей бокала. Впервые за всю историю их отношений, они не находили, что сказать друг другу.

Тревожась, как бы неприятная пауза слишком не затянулась, Слайдер, рассказал о вновь установленных фактах.

– И что вы теперь собираетесь предпринять? Разослать ваше описание по всем зубным кабинетам Гонконга? – спросила Джоанна.

– Нет, мы пока подождем это делать. Такая процедура предполагает большие затраты как времени, так и средств, к тому же, она может оказаться вовсе ненужной. Я предпочитаю дождаться сперва результатов генетической экспертизы образцов, взятых с носового платка. Если подтвердится их идентичность тем, что были обнаружены в баре, про зубы вообще можно будет забыть.

– Но все равно у вас сейчас нет более надежного средства для опознания, чем зубы жертвы, – сказала Джоанна. – Уж они-то вам не соврут. И к тому же, вряд ли найдется большое число людей, которые бы регулярно совершали поездки в Гонконг.

– Действительно, случайные совпадения тут почти исключены, – согласился Слайдер. – К сожалению, Сюзанна Эдрич ни так, ни эдак не смогла нам помочь. Ей ничего не известно о прошлом Питера Немана, о его близких. Про своих азиатских предков он тоже ей никогда не рассказывал.

– Значит, родственники до сих пор не нашлись?

– Мы разослали по всем местам его фотопортрет и описание внешности, но никто пока не откликнулся. Полагаю, это связано с особой скрытностью его образа действия. Полная независимость – вот, по-моему, его кредо.

– Ну, в этом смысле, все мужчины одинаковые. Больше всего опасаются, как бы их кто к своей юбке не пристегнул.

Это наблюдение, высказанное без всякой задней мысли, тем не менее, насторожило Слайдера. Он внимательно посмотрел на Джоанну, сидевшую к нему вполоборота, и тяжело вздохнул, расценив его как намек.

– Извини, но это не я придумал так провести вечер.

Она полностью повернулась к нему, но некоторое время молчала, пока боролись в ней самые противоречивые, чувства и не было однозначного ответа на вопрос, стоит ли продолжать затронутую Слайдером тему. Наконец она сказала:

– Так не может больше продолжаться, Билл. Потому что смешно, обидно и унизительно. И никто не в выигрыше, все только проигрывают.

– Я это знаю, – сказал он. – Знаю, что веду себя нечестно по отношению к тебе. Но скоро все будет расставлено по своим местам...

– Ты все время это повторяешь, – сказала она спокойно. – Почему так трудно сделать то, что было обещано, и не раз?

– А разве легко сознательно причинить боль человеку?

– Но ты делаешь больно мне. Почему не Айрин?

Слайдер оказался в положении, когда нужно оправдываться в том, в чем не хочешь оправдываться, спорить о вещах, которые вообще не могут быть предметом для спора.

– Я не хочу никому делать больно, – сказал он с отчаянием. – И не об одной Айрин, в конце концов, речь. Ты не можешь понять, что значит иметь детей...

– Я? Ну разумеется, – сказала она, глядя в свой пустой бокал.

– Извини. Я допустил недозволенный прием.

– Здесь вообще все несправедливо. И жизнь несправедлива. – Она набрала воздух в легкие, готовясь сделать решительное заявление. – Я хочу, чтобы мы поженились, Билл. Если наши желания не совпадают, то так и скажи сразу, и перестанем делать несчастными себя и других.

– Я ни о чем другом и не мечтаю.

– Тогда... – она пожала плечами, предоставив ему додумывать окончание фразы.

– Обещаю завтра же поговорить с ней, – сказал он твердо.

– А почему не сегодня? – спросила она с подозрением.

– Такие вещи надо обсуждать при свете дня. А разговор на повышенных тонах, да еще и поздно вечером, ни к каким результатам не приводит.

– Так вот. Пока... – только и успела сказать Джоанна, потому что в этот момент грохот множества ног по паркету возвестил о внезапном нашествии толпы музыкантов, которые, прорвавшись сквозь толчею в дверях, тут же бросались к стойке бара, чтобы побыстрее занять очередь. Под влиянием этого всеобщего порыва, Джоанна сделала инстинктинное движение, чтобы подняться со своего места. – Закончилось первое отделение, – сказала она. – Пойду встану в очередь, если ты хочешь еще что-нибудь взять.

– Нет, ты уж лучше оставайся, – сказал он, приподнимаясь. – Тебе повторить?

Но когда Слайдеру удалось занять место, хвост уже протянулся до самой двери. Ранее пришедшие не стесняясь зазывали к себе своих припозднившихся приятелей, и от этого перспектива муторного, неподвижного ожидания делалась все очевидней. Слайдер слегка привалился к стене, и стоял, устремив свой взгляд через весь зал на единственную в его жизни по-настоящему любимую женщину. «Ты делаешь больно мне. Почему не Айрин?» Вопрос Джоанны как бы повис тогда в воздухе. А между тем, Слайдер знал, как на него ответить. И давно. Но сказать это никак не решался из боязни быть до конца не понятым ею. Джоанна была совершенно права в том, что он заботился об Айрин больше, чем о ней. Но происходило это совсем не потому, что он с особым уважением относился в статус-кво своей супруги, – просто он давно перестал считать Джоанну чем-то отдельным от себя. Подобно тому, как в детстве, будучи воспитанным мальчиком, он предлагал гостю шоколадный торт, в то время как сам довольствовался булочкой, в его настоящем положении Слайдер внимательнее относился к Айрин, как к человеку чужому, а на свою с Джоанной долю оставлял лишь обглоданные косточки.

И только в редкие моменты, подобные тому, что наступил для него сейчас, он был способен оторвать себя от Джоанны и увидеть в ней вполне самостоятельную личность, со своим внутренним миром, способную страдать и мучиться отличным от него образом. Поэтому-то...

– О, Билл, ты все-таки пришел! Как я рада!

Его сердце, от неожиданности и испуга, сжалось с такой силой, что дало о себе знать настоящей, физической болью; голова резко повернулась на звук, так что хрустнули шейные позвонки, и он обнаружил, что стоит буквально в нескольких дюймах от Мэрилин Криппс, в роскошном сером платье с блестками, с бриллиантами в ушах и на шее, которые приводили в смятение своим поразительным сходством с настоящими. За ее спиной возвышалась фигура Дэвида Криппса. С темными, гладковыбритыми скулами и в безупречном смокинге, он вполне мог сойти за благодушно настроенного главаря мафии. А потом была Айрин. В своем единственном вечернем платье и с экстатической улыбкой на лице. Она явно переусердствовала с наложением теней, если не говорить, что левое веко получилось у нее более синим, чем правое. Айрин уже и сама успела заметить это и теперь искала случая исправить такую досадную оплошность, прячась за спинами своих спутников. По крайней мере, она изо всех сил старалась не оказаться перед Криппс-супругой, макияж которой был выполнен на таком уровне, которого мог достичь разве что Микеланджело, да и то лишь в момент наивысшего творческого вдохновения.

– Дорогой, – сказала Айрин, забыв про свой асимметричный макияж, – ты, должно быть, только что пришел?

– Как ты гениально выбрал место, где нас проще всего будет встретить! Тебе удалось получить свой билет, старина? – спросил Дэвид Криппс. – Мы оставили его внизу, но нас предупредили, что касса скоро закрывается. Но не беда, если у тебя его нет, – продолжал он, приняв немоту Слайдера за отрицательный ответ. – После перерыва билет уже не спрашивают.

Язык Слайдера как бы распался на мелкие частицы и просыпался в горло, подобно тому как содержимое песочных часов переходит из верхней половины в нижнюю. В таком состоянии он способен был издавать лишь звук, близкий к лягушачьему кваканью.

– Ну хорошо, полагаю, никто не откажется что-нибудь выпить? – вновь заговорил Криппс и выгнув шею, постарался оценить длину очереди, которую им предстояло отстоять. Но в этот самый момент к ним приблизился руководитель оркестра Уоррен Стэкер. Губы его изображали официальную улыбку, а руки были расставлены так, как будто он намеревался захватить в них побольше и ничего не выпустить.

– Уважаемые леди и джентльмены, боюсь, вы, по ошибке, зашли не в то место, которое хотели посетить, – сказал он с показным радушием, за которым легко читалось раздражение. Так швейцар, охраняющий вход в «Рицу», заворачивает от ее сверкающих дверей группу немецких студентов в шортах и с рюкзаками. – Спонсорский бар находится в противоположном конце коридора. А здесь обслуживаются исключительно музыканты.

– В самом деле? Извините, я в таких вещах ничего не смыслю. Никогда раньше сюда не заходил, – огорчился Дэвид. – Похоже, мы сделали faux pas?Но мы постараемся ничем не нарушить покой гениев, ха, ха!

Стэкер оказался неумолимым администратором, и они были вынуждены протискиваться сквозь толпу осаждавших бар музыкантов, спасаясь от его широко расставленных рук-«овчарок». Слайдер, пребывавший в оцепенении с того самого момента, когда его окликнули Криппсы, все же нашел в себе силы, чтобы бросить последний, полный отчаяния взгляд в сторону Джоанны, в то время как, переступая ногами, лишь чтобы они не отставали от увлекаемого вперед тела, неумолимо удалялся от нее. Но самое большее, что ему удалось увидеть сквозь небольшой просвет в толпе, был некий светлый ореол вокруг ее особенно белого, по контрасту с черным вечерним платьем, лица. И прежде чем быть вытолкнутым за дверь, ему предоставилась возможность осознать, что вся эта ужасная сцена была разыграна на ее глазах.

А в коридоре Криппс продолжал что-то возбужденно бормотать насчет не того места, сопровождая свою речь смешками и потиранием рук.

– Не беспокойтесь, ничего страшного, – приятным голосом повторял Стэкер. – Не вы одни ошиблись. В этом коридоре любой может заблудиться. Надо будет повесить более заметные указатели. Вот, а теперь идите все время прямо.

Слайдер поймал на себе его любопытствующий взгляд. Стэкеру, конечно же, было все известно про их отношения с Джоанной, и он без труда разобрался, в чьей компании Слайдеру предстоит провести остаток вечера – особенно после того, как Айрин, как только стало посвободнее, схватила мужа под руку и прильнула к нему со счастливой улыбкой собственницы.

– Ты нас ждал не там, где нужно, дорогой, – сказала она.

– Да, – согласился расстроенный Слайдер.

Но лучшего места они с Джоанной и не могли избрать для осуществления своего плана. Если б супруга с друзьями сразу направились в спонсорский бар, как это должно было быть, ничего б не случилось. Слайдер готов был поклясться, что это именно Криппс-супруга завела всех не туда, куда нужно, и в один миг разрушила все его счастливые упования. Что ни говори, а судьба все-таки индейка! В каком же позорном фарсе ему пришлось сегодня участвовать. И что сейчас думает Джоанна?