— Как мило, — сказала Грейс, глядя на лагуну Койука. — Я здесь раньше никогда не была. Живя в горах, я чувствую себя ближе к Богу. Но временами я скучаю по морю. В воде есть что-то теплое и успокаивающее.
— Праматерь всех нас, — сказал Форман.
Они сидели под кокосовой пальмой; Грейс спиной опиралась на ствол, Форман растянулся подле девушки. Ее лицо было спокойно и задумчиво, и она казалась моложе своих лет.
— Всякий раз, когда я прихожу на берег, — продолжила она, — я ощущаю себя обновленной. Спасибо, что привели меня сюда.
— Не за что. Это место похоже на тропический остров. И оно всего в нескольких милях от карнавала в Акапулько.
Грейс рассмеялась и подняла к солнцу лицо. В черном купальном костюме ее фигура выглядела просто сногсшибательно — зрелые и, одновременно, легкие пропорции тела, сильного и гибкого. Форман очень сильно хотел заняться с ней любовью, но, несмотря на страстное желание, он знал, что поспешность может только навредить.
Форман откашлялся.
— Расскажите мне о том старике, с которым я видел вас утром. Он что, забивал вам голову своими мифами о том времени, когда на эту землю еще не пришли конкистадоры?
Форман выехал из Акапулько, когда первая бледная заря обозначила наступление нового дня; не прошло и часа, как он распустил съемочную труппу. К тому времени, как он добрался до деревни Чинчауа, солнце уже показалось над линией гор, а вокруг по своим делам уже спешили люди. Он без помех въехал в деревню. Позже Грейс объяснила ему, что все дороги к селению круглосуточно охраняются вооруженными людьми, что его заметили, узнали и позволили проехать дальше.
— Но не следует принимать это отношение Чинчауа к себе как должное, — предупредила она. — Им не свойственны привычки, и совершенно естественно, что вы их интересуете. Они могут сначала терпеть тебя какое-то время, но потом, в любой момент, стать твоими врагами.
— А как же вы?
— То же самое, — ответила она.
Сначала она долго не соглашалась провести с ним этот день, поехать купаться. Но он продолжал уговаривать ее, пока старик, с которым она сидела, не поднялся на ноги и не пробормотал что-то на наречии Чинчауа. Потом он ушел, а Грейс расхохоталась.
— Хозяин говорит, что, когда молодой мужчина и молодая женщина так много и так быстро разговаривают, серьезной работы не будет. Он обещает поговорить с моей машиной в следующий раз.
— В этом случае, — отвечал Форман, — берите свой купальный костюм и поедем.
Она так и сделала.
И вот теперь он просил ее рассказать о Хоакине.
— Хоакин, — начала она, с нежностью произнося старое индейское имя. — Он такой замечательный человек! Видите ли, Хоакин — curandero.
— Лекарь? — перевел Форман.
— Целитель. Знахарь.
— Врач-колдун, вы это имеете в виду?
— Почти, но не совсем, — ответила она с игривой улыбкой. — Хоакин колдун.
— Ой, да ладно. Зачем такая симпатичная девушка, как вы, будет заниматься всякими глупостями с колдунами?
Она прижала палец к губам и изучающе посмотрела на Формана; в ее голубых глазах было задумчивое выражение.
— Я так и думала, что вы не поверите в Хоакина.
— Не думали?
— Нет, но в определенном смысле мне бы хотелось, чтобы вы поверили. Мы из разных с ним миров. Могущество Хоакина совершенно реально для народа Чинчауа. Индейцы по всей Мексике верят в колдунов и очень подвержены их влиянию. Иногда даже до такой степени, что заклинания колдуна могут вызвать смерть.
— Психосоматически…
Она жестом заставила его замолчать.
— Попробуйте допустить, что не для всего, что происходит на этом свете, существует рациональное объяснение. Наука не в состоянии объяснить абсолютно все явления в нашей жизни. Есть болезни, лекарств от которых современная медицина просто не знает. Когда кто-то из племени Чинчауа заболевает, это означает для него смерть, — даже несмотря на все мужество и силу этого народа. «Вся голова больна, и все сердце ослабело», как сказано в Библии.
Он сел и спросил:
— А как насчет:
— Вы невозможны! — рассмеялась Грейс. — Больше вы из меня ничего не вытянете.
— Пожалуйста, рассказывайте дальше. Дело просто в том, что я испорчен миром циников, которые никогда не верят своим собственным глазам.
— Вы сказали это в шутку, но это правда. И это очень плохо.
— Давайте вернемся к Хоакину. Он что, получил ученую степень по колдовству у Джона Хопкинса?
— Колдунами рождаются. В империи ацтеков этим искусством могли заниматься лишь те, кто родился под знаком дождя. Покровителем колдунов был Текскатлипока, бог ночи. Однажды он превратился в ягуара и согнал с небес другого бога и стал владыкой вселенной…
— Вот это я понимаю бог!
— Но только на время.
— Колосс на глиняных ногах, — добавил он.
Она продолжала, как будто не слышала его слов.
— Любого, кто обладал способностью превращаться в зверя, называли naqual. На испанский это переводится как brujo. По-английски значит «колдун». Сегодня утром Хоакин рассказал мне о других колдунах, с которыми он знаком. Или о которых слышал. Его отец, его дед, дед его деда — все они были curanderos.
Форман придал своему лицу невозмутимое выражение.
— А как вы полагаете, у этих curanderos есть специализация, как у врачей в Америке?
— Вообще-то говоря, да, есть. Отцу Хоакина очень хорошо удавалось лечить ojo, сглаз. — Она заколебалась, потом продолжила медленнее: — Через неделю после того, как я приехала в деревню, я в первый раз увидела, как Хоакин занимается своим искусством. К нему пришла женщина, которая пожаловалась, что ее мужа заколдовали и что по ночам, когда он спит, к нему приходит злой дух, который вселяется в него и делает его импотентом.
— Интересно, в каком месте она разглядела этого духа.
— Не надо шутить, — сказала Грейс. — Эта женщина сообщила Хоакину, что до того, как ее мужа заколдовали, он по многу раз за ночь входил в нее.
— Этот дьявол.
— Жена была убеждена, что проклятье на ее мужа наслала другая женщина.
— Другими словами, муженек пасся на чужом пастбище.
— Эта мысль и вправду приходила мне в голову.
— Каждого колдуна ценят по его снадобьям. Так как же Хоакин решил проблему?
— Он сделал привораживающее зелье. Насыпал в блюдце немного синего и красного порошка и поджег. Потом приказал женщине посадить живую рогатую жабу в горшок и закопать под своим домом. Через несколько дней она вернулась к колдуну и сообщила ему, что муж обращается с ней ласковее, но его немощь все еще продолжается. Хоакин сказал ей, чтобы она поискала около часовенки, которая стоит на холме у въезда в деревню, — то, что она там найдет, она должна будет показать своему мужу.
— Ага! Компрометирующий фотоснимок, сделанный во время последнего съезда curanderos в Майами-Бич, правильно?
— Неправильно. Женщина пошла к часовенке, перекрестилась и попросила прощения за все грехи — прошлые, настоящие и будущие. Потом она стала искать на земле. Неподалеку она обнаружила мешок из сизаля, заполненный высушенным перцем чили. Она принесла его мужу, и в ту ночь, впервые за несколько месяцев, муж любил ее.
— И с тех пор они зажили счастливо и богато?
— Пока не жалуются. Эта история вас не убедила, да?
— А вас?
Она встала, поправила свой купальный костюм.
— Я не верю в колдунов, но я верю, что колдовство действительно существует и что на некоторых людей оно действует. Хоакин на самом деле колдун, и он делает добро для народа Чинчауа. Я думаю, что иногда лучше верить во что-то, чем не верить вообще ни во что. Я иду плавать! — закричала она и побежала к воде.
Форман смотрел, как она бежит, и наслаждался легким ритмом ее движений. Она очаровывала его как ни одна женщина из тех, что он мог вспомнить. Даже Лаура. «Лаура была другой, непохожей», — подумал он. Потом Форман вскочил на ноги и побежал к Грейс Бионди…
Форман взял напрокат небольшую лодочку с тентом, на которой они катались по лагуне. Время от времени из воды с всплеском выпрыгивала рыба, было жарко, воздух едва шевелился. Форман рассказал ей о себе, о своей изменчивой карьере в рекламном бизнесе, о театре, о романе, который почти не сдвинулся с мертвой точки, о своем браке.
— Что хуже, — задал он ей вопрос, стараясь закончить автобиографическую часть их лодочного катания на шутливой ноте, — быть несчастным и холостым или несчастливо женатым? Я чувствовал себя несчастным, я пережил печаль и считаю, что плохо и то, и другое. — Он искоса взглянул на Грейс. — Ничего смешного, да?
— Ничего смешного, — отозвалась она. — А вы что, считаете, что счастье вообще невозможно?
— Исходя из собственного опыта, да. Просто время от времени выпадают хорошие моменты. Как сейчас. Думаю, что в этом на самом деле и заключается счастье — когда выпадают хорошие моменты.
— Я верю в нечто гораздо большее.
— Откуда вам знать?
Она старалась не смотреть на Формана.
— Почему вы вечно обороняетесь?
— Валяйте дальше!
— Вот все эти шуточки. Вы все время кого-то цитируете, вместо того чтобы сказать, что думаете именно вы. У меня в отношении вас сложилось чувство…
— Чувство, — оборвал он ее. — Как это типично для женщины, да простят меня феминистки.
— Мой отец с вами бы согласился. Он также не одобрял образованных женщин. Не одобрял любое чтение.
— И?
— И я, тем не менее, читала, больше, чем это могло бы понравиться моему отцу. В колледже я выбрала курс по литературе. — Она усмехнулась. — Моим преподавателем был мистер Линвуд. Он часто повторял: «Последние десять лет я каждый год для поднятия духа перечитываю “Моби Дика”».
— Его непросто одолеть.
— О, мистер Линвуд читал быстро. И работал тоже. Однажды летом у него была интрижка с Морин Бреннан. А наш женский колледж был католическим. Родители Морин перевели ее в Уэллсли. Мистер Линвуд закрутил с Джоанн Фурилло. Слухи о его внеклассной работе достигли вечно бдительных сестер-монахинь, и мистера Линвуда попросили перейти в другую альма-матер.
— Мистер Линвуд был очень способным человеком.
— Расскажите мне лучше о вашем романе, — сказала она, отчаянно стараясь не улыбнуться.
— Нет никакого романа. Просто несколько набросков.
— Вы его закончите?
— Наверное, у меня не хватает смелости.
— Посмотреть на себя самого?
— Леди, вы играете грубо.
— Простите.
Он дотронулся до ее руки.
— Я не юнец, который только что начинает жизнь. Этот фильм даст мне возможность либо высказаться, либо заткнуться. И это необходимо, правда.
— Как Харри Бристол?
— Я не Бристол.
— Да, но разве он не высказался, разве он не организовал все это сам? Никто не приглашал его делать кино, он просто его делает.
— Эй! Ура Харри.
«Это был удар ниже пояса, — осознала Грейс, — пусть даже и необходимый. Тем не менее, пока достаточно». Она не хотела потерять его.
— Рассказать вам еще о Чинчауа? — спросила она с деланной веселостью.
— Нет, — автоматически ответил Форман. Потом рассмеялся, напряжение внутри него улетучилось, и он откинулся назад.
Форман взял ее руку и прижал кончики пальцев к своим губам. Она вытянула руку, но медленно.
— Вы всегда посещали католические школы? — сказал он. — Я имею в виду, ну, я атеист.
Она кивнула.
— Я сама когда-то была атеисткой. Как бы то ни было, я не верила.
— Вы верите во множество вещей. Колдуны, старый джаз о капитане вашей души…
— И в Бога, — сказала она. — Я пришла к христианству достаточно окольными путями. Мой отец ненавидел церковь. Моя мать каждый день посещала службу, иногда даже два раза. Она развесила религиозные картинки по всему дому. Я этого просто не могла выносить и сопротивлялась изо всех сил. Но два года назад, когда я преподавала в одной из школ в Африке, я начала чувствовать в себе потребность в нечто большем… Я начала искать возможные способы…
— И вернулись в лоно церкви?
— Не совсем. Я узнала — нет, скорее почувствовала, — об Иисусе Христе. Пожалуйста, не смейтесь надо мной. Мир вокруг меня внезапно изменился. В первый раз в жизни я почувствовала себя по-настоящему живой. Произошли замечательные изменения — пища стала вкуснее, мне доставляло удовольствие дышать свежим воздухом. У меня появилась другая причина для себя, для того чтобы делать то, что я делала, для того чтобы жить.
— Что касается церкви… Что же, церковь была основана Иисусом, но многие церковники как-то забыли об этом. Церковь превратилась в бюрократию, отягощенную собственностью, акциями и облигациями. Нечто вроде музея.
— Здесь, в Мексике, церковь дореформистская, но и она грешит множеством излишеств, против которых боролись протестанты: культ святых и Пресвятой Девы, доходящий порой до отрицания самого Бога.
— Если вы полагаете так…
— Но внутри этого самого учреждения церкви существует другая церковь — живая, живущая традициями Христа. Есть и священники, и монахини, и епископы, которые живут сегодняшним днем. Они показывают нам путь своим собственным примером. Эта церковь, и те мужчины, и женщины, что верят во Христа, привносят в слово «христианин» именно то, что в нем некогда видел Христос. И к их церкви принадлежу и я.
Форман пристально смотрел на блики на воде. Грейс Бионди определенно не та дама, чтобы с ней флиртовать. Вызов. Испытание. Проблема… И в довершение всего, она, несомненно, девственница. Она уже отпраздновала какое-то там чертово метафизическое единение с Иисусом, и ей этого достаточно. Зачем же ей понадобился он? Зачем вообще ей нужен мужчина из плоти и крови…
— Уже поздно, — сказал Форман, направляя лодку обратно к берегу. — Я хочу отвести вас обратно в деревню до наступления темноты.
И когда он распрощался с ней, когда ехал обратно через горы, Форман дал себе слово держаться от нее на расстоянии. Однако, несмотря на это свое обещание, в последующие дни Форман почему-то не почувствовал облегчения. Вместо этого у него было такое ощущение, будто что-то важное — то, чего он очень сильно хочет, — было отброшено в сторону и он забыл, где это находится сейчас.
Оставаясь в виду береговой линии, «Морская звезда» бороздила волны Тихого океана, направляясь на север. Благодаря особому, очень дорогому гироскопу килевая качка на судне почти не чувствовалась, а бортовой качки было и вовсе незаметно. Гироскоп был подарком бывшего адмирала Военно-морских сил Соединенных Штатов, который отвечал за материально-техническое снабжение одной базы на Западном побережье. Он долго умолял Саманту выйти за него замуж, обещая развестись со своей женой. Саманта приняла гироскоп, но отказала адмиралу: по своему опыту она знала, что военное мышление отличается крайней неизменчивостью и крайней глупостью и лучше держаться от него подальше.
Рядом с Самантой, на корме «Морской Звезды», удобно развалившись в мягком шезлонге в тени полосатого палубного тента, находился Тео Гэвин. Они тихо сидели рядом, глядели на кильватерную струю судна, время от времени брали напитки у одетого во все белое стюарда и обмакивали крошечные креветки в острый розовый соус.
Саманта посмотрела на Тео, и их глаза встретились. Она изобразила застенчивую улыбку и отвела взгляд; мозг ее продолжал усиленно работать. Ей весьма нравился Тео, его мужественный и пристойный вид. «Ни один из этих эпитетов, — подумалось Саманте, — не мог быть отнесен ни к одному из моих бывших супругов.» «Интересно, — размышляла она, — каково быть замужем за таким мужчиной, как Тэо? Какие бы у нас были дети? Глупости! Дети вне всяких вопросов. И дело тут вовсе не в том, что меня никогда не вынуждали порождать себе подобных. Нет, никогда!» И все же, мысль о детях приятно возбуждала ее: «От Тео Гэвина обязательно родятся красивые, крепко сложенные сыновья, стройные, темноволосые, сильные, с кожей, на которую будет хорошо ложиться загар. Дети, которые выглядят правыми, — Саманта была в этом убеждена, — и являются правыми.»
— Вы, должно быть, гордитесь своим сыном, — предположила она.
Тео тщательно прожевывал маленькую креветку. Ежедневный чартер «Морской Звезды» составлял двести пятьдесят долларов — чертову кучу денег; он был намерен окупить эти деньги до последнего цента. Он съел еще одну креветку.
— Саманта, — торжественно заявил он. — В наше время родителям приходится плохо.
Саманта потянула жидкость через соломинку, и сдобренный текилой коктейль приятно охладил ей горло. Она ждала, пока Тео продолжит.
— Возьмите Чака. Когда привез его в Акапулько, я хотел устроить ему, ну, настоящий праздник. Вы понимаете, каждый отец хочет, чтобы его сын был мужчиной, чтобы он мог взять жизнь за хвост и раскрутить ее над своей головой. Так уж вышло, что мы с Чаком были разобщены, разобщены более, чем мне бы этого хотелось. У нас появился шанс наверстать упущенное, сойтись ближе друг с другом. Саманта, поверьте мне, я старался. Старался так, как только мог.
— Я знаю это, Тео.
— Вы умеете понимать, Саманта. Моя бывшая жена — она была против того, чтобы Чак ехал со мной. Чисто из-за злобы, только и всего.
— Как ужасно!
— Мальчику нужен мужчина, с которого он мог бы брать пример.
— В этом мире так много мужчин, которые ими на самом деле не являются.
— Иногда я задаю себе вопрос…
Она дотронулась до руки Тео.
— Не вините себя.
— Был бы я хорошим отцом, если бы сказал, что мальчик не оправдал ожиданий? Было бы это честно?
— Рано или поздно нам всем приходится смотреть правде в лицо и видеть в нем нас самих.
Тео накрыл своей ладонью ее руку.
Она убрала ее.
— Съешьте еще креветку, Тео.
Вместо этого, он взял ее лицо в свои ладони и поцеловал. Ее тонкие губы оставались неподвижными и прохладными от текилы. Тео мысленно предупредил себя, что надо проявлять осторожность и ни в коем случае не оскорбить Саманту. При ее воспитании и происхождении…
— С той самой минуты, как мы встретились, — сказал он, — я хотел поцеловать вас. Неужели вы не можете понять, что значит для такого мужчины, как я, быть с такой женщиной, как вы?
— Думаю, могу.
— Я не обидел вас?
Саманта освободилась из его ладоней и сосредоточила свое внимание на соломинке.
— Я старомодная женщина, Тео. Дешевизна никогда не была моим стилем.
— Вы простите меня?
— Когда я отдаюсь, я делаю это от всего сердца, без остатка.
— Конечно.
— Вы мне действительно нравитесь, Тео. С каждой нашей новой встречей я все больше увлекаюсь вами. — Она повернула к нему свое лицо. — Мой ежегодный прием состоится в канун Рождества, в самый Сочельник. Вечеринка с целью сбора средств на благотворительные цели. Я хочу, чтобы вы присутствовали на нем, в качестве моего личного гостя, естественно.
Он взял ее руку.
— Я буду только рад, если вы позволите мне пожертвовать…
— Вы очень милы. И вы должны привезти с собой Чака. Может быть, мы с ним подружимся. Будет маскарад — нарядитесь под вашего любимого героя из истории Мексики.
— Чак не сможет прийти, я боюсь. Он потерялся. Чак не очень сильный мальчик и не особенно опытный. Беспокоюсь о нем.
— Вы известили посольство в Мехико-Сити? Они имеют опыт в подобных делах.
— Я займусь этим, когда мы вернемся.
Тео бросил на Саманту быстрый взгляд: «Такая красивая, но точеные черты ее гордого лица холодны и строги». Он попытался осторожно представить себе возможное развитие событий… «Интересно, каково заниматься с ней любовью? Или даже взять ее в жены? Что за награда это будет победителю!»
Табличка на двери извещала: «Бернард Луис Фонт. Компаньоны». На самом деле никаких компаньонов не было и в помине. Только средних лет секретарша и сам Бернард. Он поприветствовал Саманту и провел ее в свой личный кабинет, усадил в кресло и скрылся за обеденным столом, который служил ему письменным.
— Неужели меня подводит мое воображение, моя дорогая, — начал он, — или ваши прелестные щечки действительно зарумянились? Новая любовь или чрезмерное увлечение нашим мексиканским солнцем?
— И то, и другое понемножку.
— Браво! Поздравляю!
— Пока еще, наверное, рано говорить о любви, но Тео Гэвин очень привлекательный мужчина.
— И несомненно, бизнесмен с хорошим положением в Штатах, как сообщают мне мои осведомители. Он не проявил ни малейших колебаний, когда я назвал ему сумму чартера для «Морской Звезды».
— Как все странно получается: меня как гостя принимают на моей собственной, сданной в аренду яхте.
— Бизнес есть бизнес, моя дорогая.
— Именно поэтому я и пришла, Тео. Мистер Гэвин сделал мне небольшое предложение.
Брови Бернарда поднялись.
— В подобных вещах лучше всего разбираются их главные виновники, да! — Он рассмеялся, и Саманта снисходительно улыбнулась.
— Деловое предложение, — сказала она.
Бернард сцепил пальцы вместе.
— Вот это меня интересует. Расскажите мне все.
— Как я поняла, Тео собирается заняться новым бизнесом. Весьма исключительным…
— Исключительным, — выдохнул Бернард. — Значит, дорогим. Продолжайте.
— Новая серия туалетных принадлежностей и косметики. Первоначально он собирался ориентировать ее на женщин, но потом у Тео возникла чудесная идея. Он убежден, что в этой области сейчас пришло время и для мужчин: они должны использовать больше косметических средств, лучших косметических средств. Он переориентирует эту серию с женщин на мужчин.
— И почему бы и нет? Должна же, наконец, исчезнуть вонь и из мужских туалетов! С этим я совершенно и категорически согласен.
— Тео тоже.
— И какова во всем этом будет роль Саманты Мур?
— Тео собирается открыть новую компанию, бросить большие средства на рекламу, стимулирование спроса. Детали еще нуждаются в доработке. Тео предложил мне стать, так сказать, глашатаем новой продукции, символом женственности (его слова, Бернард), со вкусом и благоразумием демонстрирующим, каким настоящая женщина желает видеть мужчину.
— Превосходно!
— Ты одобряешь?
— Саму идею — да! Тем не менее, осмотрительность всегда необходима. Подобные проекты всегда охватывают множество деталей. Деньги, например.
— Никто из нас, естественно, не говорил пока о деньгах.
— Естественно. Но мужчина, который лично и профессионально заинтересован в женщине, он щедро платит за ее услуги. Таково правило. В качестве вашего агента, я отклонил бы первое предложение. Это предприятие одинаково важно как для вас, моя дорогая, так и для мистера Тео.
— Бернард, ты не позволишь, чтобы я была вовлечена в какое-нибудь слишком сомнительное дело.
— Никогда.
— Я завишу от тебя, мой друг.
— Что бы ни делалось, все будет делаться с максимальной осторожностью. Изысканный вкус. Вы должны быть представлены такой, какая вы есть, — истинная женщина, истинная леди. Для рекламы будут нужны ваши фотографии. Кто у нас лучший фотограф — Аведон? Карш? Увидим. И конечно же, ваш гардероб. Сен-Лоран может подойти. Парижские кутюрье и сейчас сохранили особый шик, мне кажется. Думаю, нам предстоит много работы на телевидении. Освещение, грим, операторская работа — все это будет нужно. Этот парень Форман, который сейчас снимает «Любовь, любовь», — что вы на это скажете? Мне говорили, он в этих делах дока.
Саманта вызвала в памяти образ Пола Формана.
— А он симпатичный мужчина. Мрачноват, правда, но наверняка неистов. И все же думаю, что нет. Тео может не понравиться режиссер, который слишком красив.
— Отличное рассуждение. Итак, на сегодняшний день этот вопрос остается открытым. Полагаю, что в качестве этого самого представителя новой продукции вам придется посещать всякие распродажи, съезды, конференции и так далее, и тому подобное. Мы будем настаивать на первоклассном размещении в отелях, на поездках только первым классом, и, естественно, все ваши расходы должны оплачиваться. Рекламную кампанию следует спланировать таким образом, чтобы у вас оставалось достаточно времени для отдыха и чтобы все эти посещения и визиты никогда не затягивались для вас слишком долго.
— Бернард, ты такой умный!
— И снова возвращаясь к финансовым аспектам. Ах, деньги! Что за отрадные перспективы открываются перед нами! Вы обговаривали сумму?
— Вроде бы нет.
— Я начну разговор с пятидесяти тысяч американских долларов в год, по уменьшающейся шкале в течение пятилетнего периода.
— Бернард, а ты не думаешь…
— Я думаю, что мистер Гэвин заплатит за ваши услуги.
— Бернард, — нерешительно сказала она, — смогу ли я проводить зимы на Вилле Глория? Мне так здесь нравится, а расставаться с моими дорогими, дорогими друзьями…
— Это будет записано в контракте.
— И еще одно, дорогой друг. В договоре необходимо предусмотреть подобающую компенсацию тебе самому, какой-нибудь там процент от общей прибыли или дохода, не знаю уж какой, должен перечисляться тебе. Ты так хорошо мне служишь, и всегда за такие небольшие деньги.
— Ваша долголетняя дружба — вот мое главное сокровище.
— Символическую плату, Бернард.
Его глаза затуманились.
— Пять процентов, Бернард.
Туман исчез.
— Десять процентов — нормальная ставка. Плюс обычные издержки.
Ее брови изогнулись, потом приняли обычное положение.
— Ты такой верный друг.
Фонт поцеловал протянутую руку Саманты:
— Chérie…
Морри Карлсон жил в непритязательном номере выкрашенного зеленой и белой краской отеля, расположенного на полпути к вершине холма. Хозяевами и содержателями гостиницы была семья мексиканцев.
Узкая терраса позволяла Морри беспрепятственно обозревать залив. Солнце медленно клонилось к горизонту. Морри Карлсон, потягивая «Карта Бланка», описывал сложности изображения закатов Шелли Хейнз. Его лицо, его угловатые черты, его грубая кожа и угасающий, желтый свет делали Морри похожим на латиноамериканца.
Шелли наслаждалась плавным течением его речи, плавным вкусом мужского голоса.
— Я полагаю, проблема состоит в восприятии света, — говорил Морри. — Он ускользает от меня, а для художника, между тем, это жизненно важно.
Шелли чувствовала себя неловко всякий раз, когда Морри заговаривал с ней об искусстве и его истории. Но в то же время, находясь рядом с ним, она ощущала покой и уют: с ним ей никогда не нужно было защищаться.
— У меня талант на людей, — продолжал он. — На их лица и тела. Как-нибудь вы попозируете для меня. У вас великолепное тело.
Шелли напряглась, и пальцы ее крепче сомкнулись на стакане, который она держала. Почему мужчины всегда сводят разговор на то, как она выглядит, на секс? Все эти комплименты, вечные вопросы, замечания по поводу ее груди и ног… она знала, что все это преследует одну цель — затащить ее в постель. Она не хотела, чтобы с Морри было то же самое.
Шелли допила пиво.
— Каково быть красивой, Шелли? Я всегда смотрю на красивых людей так, как будто бы они какая-то уродливая аномалия, — настолько нереальными, невероятными они мне кажутся. Так каково это?
Ее мысли обратились в прошлое.
— В школе, — сказала она, — я была слишком пухлой, слишком неуклюжей даже для того, чтобы подавать на школьных собраниях сигналы, когда надо аплодировать.
— Школа, школа, — ответил Морри. — Каждый идет своей собственной дорогой. Какой бы ни была ваша жизнь, вы превратились в таинственную и выделяющуюся из всех женщину…
Она рассмеялась.
— «Таинственная и выделяющаяся из всех женщина» звучит так же хорошо, как самая красивая девочка в школе.
— Вы прекрасны.
Шелли покачала головой.
— Если бы это было правдой, я бы чувствовала это.
— Вы собираетесь стать очень значительной кинозвездой.
— Нет. Даже если то, что вы говорите, верно, на это нет времени.
— Вам по-прежнему не дает покоя это ваше желание умереть в канун Нового года! Выбросите это из головы, Шелли! Если бы вам было предназначено умереть, вы бы утонули тогда, в заливе.
Волна ужаса и страшных воспоминаний накатили на Шелли. Она задрожала.
— Там было так страшно. Одиночество. Это было самое худшее из всего — остаться там одной. Харри не должен был меня бросать, ведь не должен был, скажите, Морри?
Он не ответил.
— Я чувствовала себя такой… — она поискала нужное слово: — преданной. Я думала о Барбаре, и именно тогда я решила, что умру с радостью…
— О Барбаре?
— Я хотела, чтобы у нас с Харри все было хорошо, чтобы с ним я была не просто… пристроена. Мужчины всегда интересовались мной только затем, чтобы переспать. Я никогда не была достаточно умной или красивой для того, чтобы ожидать от них чего-то большего. И потом, когда я стала старше, я продолжала надеяться, что вот придет ко мне кто-то и все будет по-другому. Я так хотела быть с мужчиной, который, по крайней мере, поговорил бы со мной после этого, которому было бы не все равно, что думаю я сама. Какое-то время я думала, что у нас так получится с Харри, но и с ним все, как с другими. Так же…
— Барбара была моим ребенком, моей дочерью. Я залетела, так получилось. Его звали Рик, он был актером. Но я хотела Барбару, и даже если бы Рик на мне не женился, я бы оставила ее.
— Рик был уверен, что станет большой звездой, вроде Роберта Митчума или Богарта. Но у него так ничего и не вышло. Может, он был слишком уж красавчик; у него была мягкая смуглая кожа и большие глаза. Беда заключалась в том, что Рик был больше увлечен своим лицом, чем моим; свое собственное тело его возбуждало больше, чем мое. Иногда в постели он больше трогал себя, чем меня. Он считал каждую калорию, ежедневно делал гимнастику, а по вечерам измерял свою талию.
— Рика никогда не было рядом, когда я нуждалась в нем. Когда на свет появилась Барбара, он выехал на съемки — ему дали какую-то крошечную роль в телевизионном вестерне.
— Что за прелестной малышкой она была! Толстенькая, счастливая, всегда смеялась. Рику она так никогда и не понравилась. Как может человек не любить свое собственное дитя? В один прекрасный день он собрал свои вещи и ушел — Барбаре тогда было два года. Я была вынуждена чем-то заняться, чтобы заработать на жизнь нам обеим, поэтому я снова стала обходить всех агентов и продюсеров.
— С самого начала все пошло по-прежнему. Мужчины распускали руки и заявляли, что, если я сделаю это, они сделают то-то и то-то… Но только, когда я делала то, что они от меня хотели, на этом все для меня заканчивалось. Попадались какие-то мелкие роли, но ничего хорошего, ничего стоящего, ничего важного.
— Я продолжала свои попытки. Однажды мне позвонил этот человек. Он назвался продюсером и сказал, что у него для меня, может быть, найдется хорошая роль в фильме, который он планирует снимать. Я знала, что это обман, я знала, что все это туфта, знала!
— Он сказал, что я должна буду прийти в его офис после шести часов вечера. Мне так нужна была эта работа, я так старалась получить ее, что стала говорить с ним дальше, позволила ему удержать меня на телефоне, позволила ему уговорить меня прийти к нему в офис. Я заигрывала с ним, и когда я заигрывала, я услышала, как за окном резко затормозила машина. Барбара, моя дочка, выйдя из дома, забрела на улицу, и ее убило автомобилем, а я в это время вешала лапшу на уши какому-то кастрированному сукиному сыну…
Шелли глубоко вздохнула и выдохнула воздух.
— Я так сильно по ней скучаю, Морри. Так сильно, что хочу умереть тоже и быть с ней на… — Она снова надолго замолчала. — Я буду вам позировать, — сказала она. — Без одежды, если именно этого вы хотите.
— Я хочу нарисовать вас, — ответил Морри.
— Иногда я бываю такой глупой. Сейчас я это понимаю. — Шелли поднялась. — А теперь мне нужно идти. Харри будет сердиться на меня за то, что я так долго гуляю и ничего ему не сказала…