По возвращении из Иерусалима Павел недолго оставался в Антиохии. Уже наступило время, когда ему надлежало явить себя на великом поприще учителя язычников. Он и прежде благовествовал им Евангелие, но его голос сливался с голосами других проповедников; он назидал на основании, уже положенном другими его предшественниками, между тем как ревность к распространению истины побудила его проповедовать там, где еще не было известно имя Христово.

К столь великому подвигу Павел приуготовлен был новым, чрезвычайным откровением, о котором упоминается им во Втором послании к Коринфянам и которое, по наиболее вероятному хронологическому соображению должно быть отнесено к этому времени. Сущность и образ этого откровения описаны самим Павлом в следующих словах: Знаю человека во Христе, который назад тому четырнадцать лет (в теле ли — не знаю, вне ли тела — не знаю: Бог знает) восхищен был до третьего неба. И знаю о таком человеке (только не знаю — в теле, или вне тела: Бог знает), что он был восхищен в рай и слышал неизреченные слова, которых человеку нельзя пересказать (2 Кор. 12, 2–4), которых человек пересказать не может. Хотя Апостол говорит здесь о себе в третьем лице, не приходится сомневаться, что он изображает тут самого себя. К такому заключению приводит уже краткое вступление, которым начинается повествование об откровении: Не полезно хвалиться мне, ибо я приду к видениям и откровениям Господним (Там же, ст. 1). Того же вывода требуют и следующие за этим повествованием слова: И чтобы я не превозносился чрезвычайностью откровений, дано мне жало в плоть, ангел сатаны, удручать меня, чтобы я не превозносился (Там же, ст. 7), которые будут излишними, по крайней мере, совершенно неожиданными, если предшествующее повествование не подразумевает самого Апостола. Самая цель, ради которой упоминается об откровении, не позволяет относить эти его слова к кому-нибудь другому, кроме Павла, ибо он хотел доказать этим истину своего апостольского достоинства сомневавшимся в том лжеучителям. В этом отношении рассказ о чужом опыте ничего не сообщал бы нового в пользу Павла. Относительно же самого откровения представляют интерес следующие вопросы: что за состояние, в котором находился Павел? Куда он был восхищен и что слышал? Для чего дано такое откровение, которого человеку невозможно пересказать?

Состояние Павла в продолжение явленного ему откровения было таково, что он сам себе не мог дать в нем отчета. "В теле ли, — говорит он, — находился я тогда, было ли со мною тело, или вне тела, одна душа оставалась? Не знаю: Бог один знает". И прочие святые мужи, когда получали откровения, разрешались, более или менее, от уз телесной природы, возносясь в область своего духа, но для Павла в продолжение откровения эти узы будто вовсе не существовали. Он весь был в духе, а дух весь в Боге. Для всемогущества Божия, конечно, ничего не значило на время совершенно восхитить душу Павлову из тела, но трудно усмотреть необходимость в таковом беспримерном для самых благочестивых людей отлучении в живом человеке души от тела, как об этом пишет святитель Иоанн Златоуст в толковании на Второе послание апостола Павла к Коринфянам.

Мир духовный, куда был восхищен Павел, как не подлежащий пространству, существует везде и нигде, а потому требуется только, чтобы в духе человека раскрылась способность к сообщению с ним, и он, оставаясь в теле, без всякой перемены места, может быть на небе — в обществе Ангелов и блаженных душ. Раскрытие таковой способности по необходимости сопряжено с ослаблением обыкновенного союза души с телом, с некоторым бездействием низшей, чувственной природы, ибо тело тленное , как замечает премудрый Соломон, отягощает душу, и земное жилище обременяет ум (Прем. 9, 15–17) и не попускает ему возноситься в свойственную ему область духа.

Духовная область, в которой пребывал Апостол, называется третьим небом и раем. Позднейшие иудеи отмечают семь небес , но их третье небо низко для Павла. В Священном Писании, кроме воздушного и звездного неба, упоминается о небесах небес (ср.: Пс. 148, 4). Эти небеса, вероятно, и разумел Апостол под третьим небом. Название духовной области раем, хотя также не совсем определенное, характеризует, однако же, понятие третьего неба. Основываясь на значении этого слова, следует полагать, что Павел был восхищен в мир духовный, в блаженное жилище небожителей. Здесь-то и слышал он такие слова, которые невозможно пересказать. По-видимому, если можно было слышать, то можно и пересказать, но Павел слышал их, находясь в возвышенном, сверхъестественном состоянии духа. После того, как он нисшел с этой высоты в обыкновенное свое состояние, дух его снова заключился в темнице плоти, хотя осталось в душе некоторое представление о предметах небесных, но для выражения их уже не находилось слов на языке человеческом.

Таковое откровение, несмотря на то, что его невозможно было пересказать другим, возымело благотворное действие как по отношению к самому Апостолу, так и ко всем верующим. Оно показывало, как замечает святитель Иоанн Златоуст, что Павел ничем не ниже прочих Апостолов, и могло служить к утешению и ободрению Апостола на его многотрудном поприще. Подобным же образом из него могут почерпнуть для себя назидание и утешение и все верующие. В апостоле Павле, восхищенном в рай, мы имеем очевидного свидетеля будущего блаженства праведных.

Упомянув об откровении, данном Павлу, нельзя обойти молчанием и другого обстоятельства, о котором он упоминает непосредственно за этим откровением. И чтобы я не превозносился чрезвычайностью откровений,  — говорит Павел, — дано мне жало в плоть, ангел сатаны, удручать меня, чтобы я не превозносился (2 Кор. 12, 7). Некоторые, вслед за святителем Иоанном Златоустом, считали, что здесь говорится о противниках, с которыми надлежало бороться Павлу, каким был, например, Александр медник, на которого он жаловался во Втором послании к Тимофею (см.: 2 Тим. 4, 14). В самом деле, ангелом зла или посланником сатаны, по употреблению этих слов в Ветхом Завете, мог быть назван какой-нибудь упорный противник истины, поощряемый сатаною. Но выражение: жало в плоть показывает, что источник страданий Апостола скрывался в его теле, в каком-либо недуге телесном, который мучил Апостола особенно тем, что препятствовал его ревности в деле проповеди. С этим мнением согласуется и древнейшее предание. Еще Тертулиан разумел под жалом плоти болезнь ушей, а блаженный Иероним — вообще болезнь головы. Посланницею сатаны названа эта болезнь не потому, что она якобы была непосредственным произведением духа злобы, ибо, говоря словами святителя Иоанна Златоуста, мог ли диавол иметь власть над телом Павла, когда сам подлежал его власти, как раб? Но болезнь эта могла быть так названа или по своей лютости, или по ее действиям, которые шли во вред христианству и, следовательно, в пользу царства тьмы.

Само путешествие Апостола для проповеди язычникам было предпринято вследствие откровения некоторым из предстоятелей Апостольской Церкви. Дух Святый повелел им, чтобы Савл и Варнава выделены были на дело, для которого Он их призвал (Деян. 13, 2), то есть на проповедь язычникам. Вместо всех напутственных приготовлений они, совершив пост и молитву, возложили руки на избранных и отпустили их в путь. Вместе с ними отправился и Иоанн, прозванный Марком, сродник Варнавин, но время вскоре покажет, что он был еще неспособен разделять с Павлом труды апостольства.

Кто, глядя на этих бедных, бесславных путников, мог подумать, что они вскоре ниспровергнут всех идолов, пред коими, после некоторых неудачных опытов противоборства, с благоговением преклонилась витийственная мудрость философов Греции и Рима, что они среди развращеннейших городов Азии и Европы, где нечестие было уполномочено законом, где был самый престол сатаны, из их же развращенных граждан образуют в течение нескольких лет совершеннейшие общества людей, каковых самые Платоны могли только желать, не имея надежды увидеть на самом деле? Но где творится дело Божие, там все становится возможным. Бог положил буйством проповеди спасти мир, и проповедь Павла должна была произвести чудеса.

Будучи посланы Духом Святым, путешественники не имели и другого руководителя в пути, кроме Него. Сначала прибыли они в Селевкию, приморский город, лежащий против острова Кипра. Оттуда отплыли в Кипр - отечество Варнавы (ср.: Деян. 13, 4; 4, 36). Это последнее обстоятельство и, может быть, слух, что на Кипре находились уже некоторые из христиан, были причиною того, что этот многолюдный остров первый удостоился услышать благовестие. Огласив саламинские синагоги именем Иисуса Христа, проповедники прошли потом весь остров до города Пафа, славившегося своим служением Венере . Здесь чудодейственная сила Божия открылась (насколько известно) в первый раз в Павле. Тамошний проконсул Сергий Павел, которого автор Деяний называет мужем разумным, пожелал услышать слово Божие . Однако некий иудеянин, именем Вариисус, который выдавал себя за волшебника и пользовался доверием проконсула, всемерно старался отвратить его от веры . Но Павел, исполнившись Святаго Духа, устремил на него взор и сказал: О, исполненный всякого коварства и всякого злодейства, сын диавола, враг всякой правды! перестанешь ли ты совращать с прямых путей Господних? И ныне вот, рука Господня на тебя: ты будешь слеп и не увидишь солнца до времени (Деян. 13, 7-12). И волхв тотчас ослеп, а изумленный этим чудом проконсул немедленно принял крещение.

С этих пор евангелист Лука в своем повествовании о путешествиях Апостола постоянно называет его Павлом, между тем как до проповеди слова Божия на Кипре всегда именовал его Савлом. Такая смена имен позволяет думать о том, что Апостол примерно в это временя и переменил прежнее свое имя на новое. Блаженный Иероним решительно полагал, что Савл назвал себя Павлом по случаю обращения в христианство проконсула Павла, чтобы в новом имени своем иметь как бы некоторый знак столь славной победы над знаменитым римлянином подобно тому, как римские военачальники получали прозвища от названий городов и областей, ими покоренных. Но подобный знак, очевидно, несовместим со смирением Апостола, который весь успех своей проповеди всегда приписывал не себе, а Божией благодати. Поэтому многие Отцы Церкви (святители Иоанн Златоуст, Амвросий Медиоланский и другие) держались мнения, что Апостол переменил свое имя еще при крещении. В подтверждение этого указывают на обыкновение иудеев обозначать важные события в своей жизни переменой имени. Но если это так, то почему святой Лука начал употреблять имя Павла не ранее, как по обращении проконсула? Нельзя не признать, что эти два события (обращение проконсула и перемена имени) находятся в связи. Итак, в чем состоит эта связь?

Вероятно, проконсул из любви и уважения к Павлу предложил ему свое имя, как то делали и другие знаменитые римляне с людьми, ими любимыми и уважаемыми, а Павел не отрекся от восприятия этого имени, которое по своему значению совершенно соответствовало его смирению, поскольку он называл себя меньшим из апостолов. Впрочем, обращение проконсула могло оказать влияние на употребление имени Павла и в том случае, если Савл воспринял его еще при крещении. До сих пор оно, как еще малоизвестное, оставалось без употребления. Но с этого времени Апостол из уважения к вере проконсула и, может быть, по его просьбе начал постоянно применять его к себе, а прежнее имя Савл таким образом вышло из употребления. Невероятнее всего мнение тех, кто предполагает, что Апостол переменил имя для того, чтобы не узнавали в нем прежнего гонителя христиан. С таким намерением он не избрал бы себе имени Павла, которое по сходству звучания невольно приводило на память Савла. Равным образом неосновательно мнение и тех, кто говорит, что Апостол еще при обрезании получил два имени. Действительно, иудеи давали иногда при совершении этого своего обряда два имени, но всегда избирали такие, которые были несходны по звуку.

Из Пафа проповедники отплыли на твердую землю, в Малую Азию. Здесь Марк, отделившись от них, возвратился в Иерусалим вопреки желанию Павла и Варнавы (см.: Деян. 13, 13; 15, 38). Последние чрез Пергию Памфилийскую достигли Антиохии Писидийской . В день субботний Апостол со своими спутниками явился в тамошнюю синагогу. После обычного чтения из закона и Пророков начальники ее предложили посетителям сказать что-нибудь в назидание и утешение народу. Нельзя было ожидать лучшего случая для проповеди. Обширная нива представлялась сама собою и Павел начал щедрою рукою бросать семена благовестия. Напомнив о благодеяниях, которыми Бог ущедрил народ еврейский (как Он извел его из Египта, питал чудесным образом в пустыне, даровал им судей для управления и защиты, наконец, избрал на царство прежде Саула, а потом Давида, мужа по сердцу Своему) Павел утверждал, что обетование, данное Давиду об имеющем произойти из его потомства Мессии, сбылось на Иисусе, Который перед появлением Своим народу был возвещен Иоанном Крестителем, но, не узнанный первосвященниками, был осужден на смерть и распят сообразно предсказаниям о Нем Пророков. Впрочем, Бог воскресил Его из мертвых, и Он явился по Воскресении Своем многим из учеников, что также предвозвещено было Пророками и самим Давидом. Во имя Сего-то Воскресшего Мессии возвещается верующим в Него отпущение грехов и оправдание, которого не мог доставить им Моисеевый закон. А потому иудеям должно быть осторожными, чтобы, по примеру первосвященников отвергнув Иисуса Христа, не подвергнуться ужасной казни, которою Бог накажет презрителей Сына Своего (ср.: Деян. 13, 41).

Речь эта произвела сильное впечатление на слушателей. Многие из иудеев и прозелитов (язычников, обратившихся к иудейской религии) последовали за Апостолом, чтобы получить от него обстоятельнейшее наставление в вере. В следующую субботу почти весь город собрался слушать Слово Божие (Деян. 13, 44). Но столь счастливому началу не соответствовал достойный завершения этого дела конец. Иудейские раввины не могли равнодушно взирать на то, что бедные пришельцы вызывали к себе уважение всего города; может быть, соблазняла их и свобода, с которою Апостолы, вопреки обыкновению иудеев, обращались с язычниками. Исполнившись зависти и злобы, они вместо того, чтобы своим примером располагать других в пользу нового учения, стали противоречить проповедникам и злословить их. Вам,  — отвечал им Павел со дерзновением, — первым надлежало быть проповедану слову Божию, но как вы отвергаете его и сами себя делаете недостойными вечной жизни, то вот мы теперь обращаемся к язычникам. Ибо так заповедал нам Господь (Деян. 13, 46–47). Слова эти тем более расположили в пользу Евангелия язычников, которые никогда не замечали подобного беспристрастия в иудейских раввинах, ибо последние всегда подчеркивали великое различие между иудеем и эллином. Но не менее возрастала при этом и ненависть иудеев к ним. Не имея возможности действовать против Апостолов собственными силами, они возбудили против них некоторых женщин, славившихся набожностью и знаменитостью рода (любимое орудие фанатизма). Влияние последних на городских правителей привело к тому, что Павел и его спутники, отрясши прах от ног своих , оставили Антиохию (ср.: Деян. 13, 44–52).

Подобные плоды принесла и проповедь Павла в Иконии. Великое число язычников и иудеев признало над собою победу Евангелия, но некоторые из последних были столь упорны, что отвращали от веры и других. Постоянство Апостолов, которые, несмотря на опасность, продолжали трудиться над обращением заблудших, дало время созреть злобе врагов их. Дошло до открытого возмущения: весь город разделился на две части, из которых одна почитала Павла и Варнаву за посланников Божиих, а другая обвиняла их как врагов отечественной религии. Уже неистовая толпа народа, предводимая своими слепыми вождями, текла для умерщвления свидетелей истины, но они, будучи заблаговременно предупреждены об угрожающей им опасности, удалились в Ликаонские города Листру и Дервию (см.: Деян. 14, 1–7).

Здесь чудотворная сила Павлова произвела самое необыкновенное действие на сердца жителей города. Доказательством этому служит следующий случай. В Листре среди слушателей Павла находился некий нищий, который не владел ногами от самого рождения. Сила слова, а может быть, и слух о необыкновенных деяниях новых проповедников настолько расположили его к христианству, что он в духе живой веры ожидал от них себе исцеления. Павел, взглянув на него и прочитав это на его лице, именем Иисуса Христа велел ему встать на ноги и ходить. Хромой вскочил, как будто никогда и не был увечным. Явленное чудо должно было уверить всякого в непосредственном содействии Божием тому человеку, который произвел его, но в глазах ликаонцев-идолопоклонников оно показалось признаком непосредственного присутствия самих богов. Боги,  — говорили они, — в образе человеческом сошли к нам (Деян. 14, 11). Варнава, как старший летами, почтен был за Зевса, а Павел, отличавшийся даром слова, за Ермия (Гермеса) . Весть о явлении богов немедленно распространилась по всему городу. Жрец идола Зевса поспешил приготовить жертву и вывел за город (где было произведено чудо) волов, увенчанных венками, чтобы вместе с народом совершить жертвоприношение.

Чудотворцы не менее ликаонцев изумились, когда узнали, что им приготовляется божеская почесть. Разодрав свои одежды, они бросились в середину народа (который, вероятно, несколько удалился от них из благоговения), восклицая: Братия, что вы делаете? Мы не боги, а люди, вам подобные . Мы проповедуем, чтобы вы оставили ложных богов, вами почитаемых, и обратились к единому истинному Богу, Который есть Творец неба и земли . Он попустил язычникам ходить до времени своими путями , следовать своему нечистому образу мыслей о Боге, впрочем, никогда не оставляя их без свидетельства о Своем бытии . Блага, которыми вы наслаждаетесь, дожди, падающие с неба, благорастворение воздуха, плодоношение полей и виноградников ваших — все есть дар Его Отеческой десницы (ср.: Деян. 14, 15–17). Эти разительные слова едва убедили суеверный народ оставить свое безумное намерение и не приносить им жертвы.

Столь неимоверное уважение ликаонцев к Павлу и Варнаве позволяло ожидать, что весь их город обратится ко Христу. Так, конечно, и было бы, но иудеи превратно истолковали их слова, обвинив во лжи. Воспрепятствовав успехам проповеди Евангелия в Антиохии и Иконии, они не могли равнодушно слышать об успехах Апостолов в Ликаонских городах. Придя в Листру, иудеи своей клеветой до того довели неразумный народ, что он побил камнями того самого человека, который недавно был почитаем ими за Гермеса. Изнемогший под ударами камней, Павел упал на землю и, почитаемый за мертвого, был вытащен за город как злодей, недостойный погребения. Какое торжество для его злобных врагов! Но истина бессмертна. Те из листрян, которые остались верными Христу, собрались вокруг своего полумертвого учителя. Подкрепляемый благодатью и чистой совестью, он, собравшись с силами, встал и в сопровождении своих почитателей возвратился в город. Поскольку нельзя было ожидать успеха проповеди у ожесточенного народа, то Павел удалился из Листры в Дервию. Злоключение, которое им довелось претерпеть в первой, вознаграждено было духовным утешением в последней: здесь многие со всем усердием присоединились к числу учеников Господа (см.: Деян. 14).

Нельзя при этом не заметить, что в ряду противников христианской религии почти всегда первыми и упорнейшими были иудеи — замечание, подтвержаемое не только историей апостольского служения Павлова, но и всей историей христианства первых веков. Закоренелый предрассудок, гласящий, что они одни вследствие завета Божия с Авраамом имеют право на благодеяния Божии, ниспосланные в лице Мессии, ложное мнение, сводящееся к тому, что исполнения обрядового закона достаточно для оправдания себя пред судом Божиим, и другие заблуждения, питаемые гордостью и корыстолюбием, преграждали путь к сердцам иудеев благотворному учению о вере во Иисуса Христа. Им нужна была не такая религия, которая уравнивала бы их с язычниками, ими презираемыми, а такая, которая еще более возвышала бы их мнимые права и преимущества.

Не таково было состояние язычников. Им нечем было хвалиться во плоти, они не считали своими предками Авраамов и Давидов, были чужды заветов обетования, не имели надежды и были безбожники в мире (Еф. 2, 12). Приверженность к бездушным идолам, ослабляемая философией и здравым смыслом, уже давно погасла во многих из них. Нужда в новой лучшей религии давно пробудилась и сделалась почти всеобщей потребностью того времени. Потому-то многие из язычников уже тайно или явно держались иудейства, которое при всех несовершенствах своих привлекало сердца служением единому Богу. Но иудеи, позволяя язычникам участвовать в своих благочестивых собраниях и разделять с ними надежду жизни вечной, не переставали, однако же, выставлять перед ними свои преимущества, не стыдились твердить, что язычник не иначе может войти в рай, как под ризою иудея. Итак, могли ли язычники равнодушно внимать провозвестникам Евангелия, которые отверзали для них врата Царствия Небесного, затворяемые раввинами? Могли ли они не прославлять благость Божию (см.: Деян. 13, 48), которая простерла и на них отеческий взор свой, даруя им религию, которую давно искало их сердце? Естественно, что они охотнее иудеев преклонялись под легкое иго Евангелия и постояннее носили его.

На обратном пути в Антиохию Павел снова посетил своих учеников в Листре, Иконии и Антиохии Писидийской. В его отсутствие они должны были претерпеть много зла как от иудеев, так и от язычников, оставшихся во тьме идолопоклонства, а потому присутствие его было для них присутствием Ангела-утешителя. Земные утешения не могли иметь места в этом случае: вера питается не землею, а небом. Павел старался открыть для них неисчерпаемый источник утешения в самом существе принятой ими религии, вразумляя их, что Царствие Божие, внутреннее соединение с Богом в духе, не иначе может быть достигаемо, как путем скорбей и искушений. Для устроения внешнего порядка между новообращенными, распространения истинной веры и благодеяния он рукоположил к каждой Церкви пресвитеров и, препоручив их Господу, отправился со спутниками в дальнейший путь. Пройдя через Пергию, в которой они проповедовали слово Божие, путешественники достигли Атталии, из которой отплыли обратно в Антиохию. По их прибытии немедленно собрались верующие: каждый желал услышать об успехах проповеди. Повествование Павла исполнило сердца всех радостью и благодарением Промыслу, который отверз дверь веры для язычников.

В апостольских Деяниях не сказано, как долго продолжалось первое путешествие Павлово по обращению язычников. Надобно полагать, что оно длилось около двух лет. Нужно было время и на путешествие, и на проповедь, и на устроение новосозидаемых Церквей. Так, о пребывании Павла в Иконии сказано, что оно продолжалось довольно долго (см.: Деян. 14, 3), притом что Апостолы проповедовали еще и в некоторых других городах, о которых не упоминает святой Лука (см.: Деян. 14, 6).

Пробыв довольно долго в Антиохии, Павел должен был в третий раз идти в Иерусалим. Поводом к этому путешествию было нестроение, происшедшее в Антиохийской Церкви, виновниками которого были иудействующие христиане. Придя из Иерусалима, они, возроптав, начали внушать братиям, что без соблюдения обрядового закона, особенно без обрезания, невозможно получить спасение. Павел с Варнавою ревностно восстали против этого заблуждения, столь несовместимого с христианскою свободой. Уважение, которым они пользовались за свои апостольские труды, придавало значимость их мнению, но при необходимости выходцы из Палестины могли сослаться также в качестве примера и на старейших Апостолов, обычаи Иерусалимской Церкви и тому подобное. Споры, происшедшие по этому случаю, окончились ничем, и юная годами Церковь Антиохийская, не имея возможности самостоятельно разрешить возникшие недоумения, решилась прибегнуть к совету своей Матери — Церкви Иерусалимской, положив Павлу и Варнаве отправиться по этому делу к Апостолам и пресвитерам в Иерусалим. Для отвращения подозрений в пристрастии, они взяли с собою некоторых из братий, вероятно, таких, которые придерживались противного мнения.

Проходя Финикию и Самарию, путешественники утешали и радовали тамошних христиан повествованием об успехах своей проповеди и обращении язычников (см.: Деян. 15, 3). С таким же удовольствием слушали их рассказы об этом и в Иерусалиме. Торжество веры христианской было тогда торжеством каждого христианина. Между тогдашними учениками и последователями Церкви Христовой совсем не было еще того преступного равнодушия к успехам своей религии, которое наконец сделалось едва ли не всеобщим, спустя восемнадцать столетий.

Для разрешения спорного вопроса, предложенного Павлом, собралась вся Иерусалимская Церковь. Но не было согласия и здесь, так же как и в Антиохии. Уверовавшие в христианство фарисеи упорно требовали, чтобы обращающиеся язычники были подвергаемы обрезанию. Ожидали мнения председателей собора — Апостолов. Петр, вразумленный в тайну спасения язычников посетившим его откровением, первый предложил, что не следует возлагать на язычников того ига (обрядового закона), которого не могли понести сами иудеи. После этого начал говорить Павел. Вместо рассуждений и доказательств, он рассказал собранию историю своего апостольского путешествия, из которой самым очевидным образом открывалось, что Дух Святый в излиянии даров Своих на учеников Павловых не полагал никакого различия между обрезанными и необрезанными и что, следовательно, обрезание не составляет необходимой принадлежности Нового Завета. Наконец, речь Иакова, который сказанное Петром и Павлом подкрепил пророчествами из Ветхого Завета, утвердила торжество истины над предрассудком. Во имя Святаго Духа было положено даровать обращающимся язычникам свободу от обрядового закона с некоторыми необходимыми ограничениями, состоящими в том, чтобы язычники возерживались от оскверненного идолами, от блуда, удавленины и крови, и чтобы не делали другим того, чего не хотят себе (ср.: Деян. 15, 20). Павлу и Варнаве вручен был ответ, долженствовавший успокоить Антиохийскую Церковь.

Но были еще и другие обстоятельства Павлового служения, которые доставляли ему беспокойство. Необыкновенные успехи, которыми Провидение благословляло его проповеднические труды, дар чудес, сообщенный ему в избытке, служили для него порукою, что он верно исполняет высокое звание Апостола, не повреждая слова Божия, как многие, но проповедуя искренно (ср.: 2 Кор. 2, 17). Но Павел всегда помнил, что он, как и другие Апостолы, носит сокровище благодати в глиняных сосудах (2 Кор. 4, 7), что дар апостольства, подобно другим духовным дарам, требует от обладающего им строгого надзора за своими поступками, непрестанной поверки должного его употребления, а потому желал испытать чистоту своего учения, проповедуемого им язычникам, заручившись мнением о том прочих Апостолов, чтобы, как он сам говорит, убедиться, не напрасно ли он подвизался и подвизается в деле проповеди (см.: Гал. 2, 2). Враги Павловы, то есть враги Креста Христова, как увидим, всюду будут разглашать, что он учит не тому, о чем проповедуют другие многие. Чтобы заградить им уста, надо было заполучить одобрительное свидетельство о своем учении от прочих Апостолов. И Павел, который почитал законом стараться о добром не только пред Господом, но и пред людьми (2 Кор. 8, 21) и представлять себя на суде совести всякого человека (ср.: 2 Кор. 4, 2), наедине предложил Петру, Иакову и Иоанну благовествование, проповедуемое им язычникам. Они не нашли в нем ни излишества, ни недостатка и единодушно признали в Павле великое достоинство его как учителя языков, прося об одном: чтобы он располагал обращающихся язычников к оказанию помощи палестинским христианам, которые претерпевали крайнюю бедность, что Павел, говоря его словами, и старался… исполнять в точности (Гал. 2, 10).

По возвращении из Иерусалима Павел продолжал трудиться над устроением Антиохийской Церкви, утверждая в вере и благочестии ее первохристиан (см.: Деян. 15, 35). К этому времени относится и обличение им Петра, о котором упоминается во второй главе Послания к Галатам. Петр, по прибытии своем в Антиохию, сначала, подобно Павлу, свободно общался с уверовавшими язычниками и разделял с ними их трапезу, но когда пришли от Иакова некоторые из иерусалимских иудеев, то он, не желая обнаружить пред ними свободы христианской, начал устраняться от трапезы с обращенными язычниками. Пример его так сильно подействовал на других, что этим лицемерством (так назван Павлом поступок Петра) был увлечен даже Варнава, ревностный дотоле защитник свободы христианской. Предостерегая от соблазна некоторых иудеев, Петр тем самым уже соблазнял всех язычников, тогда как последние имели большее право на то, чтобы не быть соблазняемыми, ибо они водились истиною, а иудеи предрассудком. Павел видел эту опасность уклонения от Евангельской истины и пред лицом всех сказал Петру: Если ты, будучи Иудеем, живешь поязычески (не наблюдая различия яств, предписываемого законом Моисеевым), а не по-иудейски, то для чего язычников принуждаешь жить по-иудейски (Гал. 2, 14). Павел не упоминает, какое действие произвело в Петре его обличение. Без сомнения, последний увидел и исправил свою ошибку.